/
Текст
История крестьянства в Европе Эпоха феодализма ТОМ ВТОРОЙ Крестьянство Европы в период развитого феодализма Москва Издательство „ НАУКА" 1986 История крестьянства в Европе Эпоха феодализма В ТРЕХ ТОМАХ Главная редакция член-корреспондент АН СССР 3. В. УДАЛЬЦОВА (главный редактор) доктор исторических наук Ю. Л. БЕССМЕРТНЫЙ (заместитель главного редактора) академик Ю. В. БРОМЛЕЙ доктор исторических наук М. А. БАРГ доктор исторических наук В. И. БУГАНОВ академик АН Эстонской ССР Ю. Ю. КАХК Москва Издательство „НАУКА 1986 Во втором томе коллективного труда по истории крестьянства раскрываются важнейшие закономерности эволюции основного трудящегося и эксплуатируемого класса феодального общества в период роста товарно-денежных отношений и городов. Выявляется общее и особенное в развитии крестьянства Западной, Центральной и Восточной Европы (включая Россию). Редколлегия: доктор исторических наук М. А. БАРГ (ответственный редактор) доктора исторических наук К. Д. АВДЕЕВА, ГО. Л. БЕССМЕРТНЫЙ, Е. В. ГУТНОВА, Л. А. КОТЕЛЬНИКОВА; В. Д. НАЗАРОВ Рецензенты: доктора исторических наук А. Д. РОЛОВА, Л. С. ЧИКОЛИНИ 0504020000-030 042 (02)-86 Подписное издание © Издательство «Наука», 1986 ОГЛАВЛЕНИЕ Введение М. А. Барг И I ЕСТЕСТВЕННО-ГЕОГРАФИЧЕСКИЕ И СОЦИАЛЬНЫЕ УСЛОВИЯ ЖИЗНИ КРЕСТЬЯНСТВА В ПЕРИОД ЗРЕЛОГО ФЕОДАЛИЗМА Глава 1. Сельскохозяйственная техника и агрикультура К. Д. Авдеева 16 Глава 2. Аграрный пейзаж и колонизация К. Д. Авдеева, М. Л. Барг 42 Глава 3. Крестьянство и город Л. А. Котельникова II РАЗВИТИЕ КРЕСТЬЯНСТВА НА ПЕРВОМ ЭТАПЕ ЗРЕЛОГО ФЕОДАЛИЗМА. РЕГИОНАЛЬНЫЕ ОЧЕРКИ 64 Глава 4. Французское крестьянство в X—XIII вв. Ю. Л. Бессмертный 94 Глава 5. Английское крестьянство в XI—XIII вв. М. А. Барг 115 Глава 6. Итальянское крестьянство в X—XIII вв. Л. Л. Котельникова 136 Глава 7. Крестьянство стран Пиренейского полуострова в XI-XIII вв. О. И. Варьяш 154 Глава 8. Немецкое крестьянство в XI—XIII вв. В. Е. Майер 168 Глава 9. Крестьянство Польши и Чехии в XII—XIV вв. Л. В. Разумовская, В. Л. Якубский 185 Глава 10. Венгерское крестьянство в середине XIII— 30-х годах XV в. В. П. Шушарин 201 5 Оглавление Глава И. Византийское крестьянство в XII—XV вв. 210 К, В. Хвостова Глава 12. Крестьянство на Балканах (Сербия, Хорватия, Болгария) в XII-XIV вв. 233 М. М. Фрейденберг Глава 13. Крестьянство на Руси в середине XII— конце XV в. 250 Л. В. Черепнин, В, Д. Назаров III РАЗВИТИЕ КРЕСТЬЯНСТВА НА ВТОРОМ ЭТАПЕ ЗРЕЛОГО ФЕОДАЛИЗМА. РЕГИОНАЛЬНЫЕ ОЧЕРКИ Глава 14. Экономические и демографические процессы в Европе на втором этапе зрелого феодализма 288 М. А. Барг Глава 15. Французское крестьянство в XIV—XV вв. 301 Ю. Л. Бессмертный Глава 16. Английское крестьянство в XIV—XV вв. 319 М. А. Барг Глава 17. Итальянское крестьянство в XIV—XV вв. 337 Л. А. Котельникова Глава 18. Крестьянство стран Пиренейского полуострова в XIV-XV вв. 356 О. И. Варьяш Глава 19. Немецкое крестьянство в XIV — начале XVI вв. 366 М. М. Смирин, В. Е. Майер Глава 20. Крестьянство Чехии и Польши в XV в. 382 В. А. Якубский Глава 21. Венгерское крестьянство в 40-е годы XV— первой половине XVI в. 399 В. IL Шушарин Глава 22. Крестьянство Скандинавии (Швеция, Норвегия, Дания) в XIV—XVI вв. 407 С. Д. Ковалевский Глава 23. Крестьянство России в XVI— середине XVII в. 420 В, Д. Назаров Глава 24. Крестьянство в Балкано-Карпатских землях (Сербия, Хорватия, Болгария, Дунайские княжества) в XV-XVI вв. 458 М. М. Фрейденберг 6 Оглавление IV КРЕСТЬЯНСТВО В СИСТЕМЕ ЗРЕЛОГО ФЕОДАЛЬНОГО ОБЩЕСТВА Глава 25. Крестьянская община 476 Л. А. Котельникова Глава 26. Сеньория и система феодальной эксплуатации крестьянства 493 Ю. Л. Бессмертный Глава 27. Крестьянские ремесла и промыслы 522 А. А. Сванидзе Глава 28. Крестьянство в системе феодального государства 542 Е. В. Гутнова Глава 29. Классовая борьба крестьянства 567 Е. В. Гутнова Глава 30. Духовная жизнь европейского крестьянства и его общественное сознание 592 Е. В. Гутнова Некоторые итоги изучения истории крестьянства в период развитого феодализма 630 Ю. Л. Бессмертный Источники и сокращения 636 Литература 643 CONTENTS Introduction M. A. Barg 11 I GEOGRAPHICAL AND SOCIAL CONDITIONS OF PEASANTS’ LIFE IN THE PERIOD OF DEVELOPED FEUDALISM Chapter 1. Agricultural Technics and Methods K. D. Avdeyeva 16 Chapter 2. Agrarian Landscape and Colonization K. D. Avdeyeva. M. A. Barg 42 Chapter 3. Peasantry and Town L. A. Kotelnikova II EVOLUTION OF PEASANTRY 64 i \T THE FIRST STAGE OF DEVELOPED FEUDALISM. REGIONAL STUDIES Chapter 4. French Peasantry, the 10th to 13th Centuries Yu. L. Bessmertny 9-1 Chapter 5. English Peasantry, the 11th to 13th Centuries M. A. Barg 115 Chapter 6. Italian Peasantry, the 10th to 13th Centuries L. A. Kotelnikova 136 Chapter 7. The Peasantry of Pyrenean Countries, the 11th to 13th Centuries 0. I. Varyash 154 Chapter 8. German Peasantry, the 11th to 13th Century V. Ye. Mayer 168 Chapter 9. Polish and Czekh Peasantry, the 12th to 14th Centuries L. V. Razoumovskaya. V. A. Yakoubsky 185 Chapter 10. Hungarian Peasantry, the mid-13th Century to the 1430s. 201 V. P. Shousharin 8 Contents Chapter 11. Byzantine Peasantry, the 12th to 15th Centuries 210 X. V. Khvostova Chapter 12. Peasantry in the Balkan States (Serbia, Croatia, Bulgaria), the 12th to 14th Centuries 233 M. M. Freidenberg Chapter 13. Peasantry in Russia, the mid-12th to the Late 15th Centuries 250 L. V. Cherepnin, V. D. Nazarov III EVOLUTION OF PEASANTRY AT THE SECOND STAGE OF DEVELOPED FEUDALISM. REGIONAL STUDIES Chapter 14. Economic and Demographical Processes in Europe at the Second Stage of Developed Feudalism 288 M. A. Barg Chapter 15. French Peasantry, the 14th and 15th Centuries Yu. L. Bessmertny 301 Chapter 16. English Peasantry, the 14th and 15th Centuries M. A. Barg 319 Chapter 17. Italian Peasantry, the 14th and 15th Centuries L. A. Kotelnikova 337 Chapter 18. The Peasantry of Pyrenean Countries, the 14th and 15th Centuries 356 0. I. Vary ash Chapter 19. German Peasantry, the 14th to Early 16th Centuries M. M. Smirin, V. Ye. Mayer 366 Chapter 20. Polish and Czekh Peasantry, the 15th Century V. A. Yakoubsky 382 Chapter 21. Hungarian Peasantry, in the 1440 s.— to the mid-16th Century 399 V. P. Shousharin Chapter 22. Peasantry in Scandinavia (Sweden, Norway and Denmark), the 14th to 16th Centuries 407 S. D. Kovalevsky Chapter 23. Peasantry in Russia, the 16th to mid-17th Centuries V. D. Nazarov 420 Chapter 24. Peasantry in the Balkan and Carpatian Lands (Serbia, Croatia, Bulgaria, Danube Principalities), the 15th and 16th Centuries 458 M. M. Freidenberg 9 Contents IV PEASANTRY WITHIN THE SYSTEM OF DEVELOPED FEUDAL SOCIETY Chapter 25. Peasant Community 476 L. A. Kotelnikova Chapter 26. Manor and the System of Feudal Exploitation of the Peasantry 493 Yu. L. Bessmertny Chapter 27. Peasant Trades and Handicrafts 522 A. A. Svanidze Chapter 28. Peasantry Within the System of Feudal State 542 Ей. V. Goutnova Chapter 29. Peasants’ Class Struggle 567 Ей. V. Goutnova Chapter 30. Spiritual Life and Social Consciousness of European Peasantry 592 Ей* V. Goutnova Certain Results of Studies in the History of Peasantry in the Period of Developed Feudalism 630 Yu. L. Bessmertny Sources and Abbreviations 636 Literature 643 ВВЕДЕНИЕ Второй том истории европейского крестьянства охватывает эпоху, в течение которой характерные для феодальной общественно-экономической формации производственные отношения достигли своего высшего развития. Неравномерность общественной эволюции в разных странах исключает возможность единой датировки этого периода, его «начала» и «конца» для Европы в целом: для Западной Европы он датируется преимущественно XI—XV вв., для Северной, Центральной и Восточной — преимущественно XII—XVI вв. Эта хронологическая асинхронность, подробно обосновываемая в соответствующих главах, обеспечивает стадиальную сопоставимость рассматриваемых явлений и процессов в масштабах всего европейского континента. Однородность этих явлений и процессов, разумеется, не означает полного их тождества в разных регионах. Региональная специфика наиболее очевидным образом выступает в географических рамках отдельных европейских областей. По мере формирования национальных государств и постепенного слияния составлявших их географических областей, границы распространения основных конкретно-исторических вариантов развития крестьянства постепенно сближались с политическими границами таких государств. Естественно поэтому, что региональные очерки эволюции крестьянства, включенные в том, воспроизводят в первую очередь черты этой эволюции, присущие отдельным странам. Такой страноведческий анализ представляет, однако, лишь первый этап типологического анализа. Сопоставление общего и особенного в судьбах крестьянства отдельных стран и областей Европы позволяет в дальнейшем свести многообразные пути его развития к нескольким важнейшим типам. Решение этой задачи возможно лишь на базе обобщения материала, касающегося всего европейского континента1. Итоги такого обобщения отражены в заключительной главе тома. Стремясь раскрыть суть основных изменений, пережитых крестьянством в рассматриваемую эпоху, и показать его огромную социальную роль в созидании зрелого феодального общества, авторский коллектив должен был проанализировать развитие крестьянства во всей полноте его общественных связей и притом показать этот класс не только как объект действия имманентных исторических закономерностей, но и как субъект исторического процесса, накладывающий на весь его ход сильнейший отпечаток. Следуя столь широкой цели, нельзя было ограничиться изолированным рассмотрением жизни самих крестьян. Необходимо было в соответствии с принципами марксистско-ленинского подхода обозреть и уяснить взаимосвязь разных сторон средневековой действительности, воздействовавших на историю крестьянства или, наоборот, обусловливавшихся эволюцией этого класса и его активнейшей классовой борьбой. Иными словами, потребовалось проанализировать все основные элементы зрелой феодальной системы, связанные с жизнедеятельностью крестьян- 1 За рамками книги остались лишь некоторые изолированные или отдаленные географические области Европы, как например, Ирландия и Исландия. И Введение ства, изучая их сквозь призму условий его существования. Соответственно, анализ конкретных изменений в материальном, правовом и политическом положении крестьян сочетается с исследованием структуры экономики и государства, изучением классовой борьбы крестьян, форм его социальной организации, особенностей общественного сознания, культурной эволюции и т. п. В центре внимания авторского коллектива находились при этом стержневые социально-экономические процессы изучаемого периода, и прежде всего главный из них — рост простого товарного производства и обмена. Этот рост придавал зрелому европейскому феодализму неповторимое своеобразие, выражал его внутреннюю динамичность, подготавливал предпосылки дальнейшей социальной эволюции и его последующего разложения. Естественно, что рост товарно-денежных отношений и его органическая взаимосвязь с развитием деревни принадлежат к числу вопросов, мимо которых не проходит ни одна из глав тома. Чтобы сама эта взаимосвязь была достаточно глубоко проанализирована, следовало учесть не только различие ее региональных воплощений, но и особенности разных фаз в ее развитии. Определение для разных регионов хронологических граней основных из этих фаз — самостоятельная и сложная научная проблема. Решая ее в предварительном порядке, авторский коллектив сосредоточил внимание на двух ключевых этапах. Начальный из них совпадает с первым периодом развитого феодализма и имеет своим исходным пунктом завершение генезиса феодальных отношений, а своей конечной гранью — утверждение зрелой феодальной структуры в условиях интенсивной внутренней колонизации, подъема городов и роста торговли. Второй из этих этапов совпадает со вторым периодом зрелого феодализма и характеризуется тем, что простое товарное производство достигает здесь своего наивысшего развития, подготавливая последующее разложение феодализма и генезис капитализма. На этом этапе еще полностью сохранились основные феодальные устои, феодализм продолжал господствовать, хотя и переживал немаловажную перестройку внутри-формационпого типа. Следуя этой периодизации, авторы распределили региональные очерки между двумя разделами тома, каждый из которых посвящен одному из этапов развитого феодализма (части II и III). Начальный и завершающий разделы тома (части I и IV) включают серию обобщающих, системных глав, в которых характеризуются важнейшие общеевропейские процессы в развитии крестьянства, дается их типологический анализ и освещаются предпосылки региональных различий в их протекании. Все сказанное с очевидностью свидетельствует о принципиальных отличиях данного труда от тех буржуазных исследований по аграрной истории, в которых крестьянство выступает как объект либо «цивилизаторской» деятельности господствующего класса, либо же — социально обезличенных экономических процессов, противодействие которым со стороны крестьянства якобы обрекает его на роль реакционной общественной силы2. Чтобы полемика против подобных и всех иных, требующих критического анализа, точек зрения была наиболее конкретна и доказательна, она включена в содержание самого исследования. Это позволяет убедительнее аргументировать необходимость пересмотра ряда традиционных историографических представлений, существующих в буржуазной науке. 2 См. обзор историографических концепций этого рода: Барг, 1973. 12 Введение * Как уже отмечалось в Предисловии к I тому настоящего издания, все оно реализует давнюю традицию отечественной историографии, всегда уделявшей особое внимание аграрной истории и судьбам крестьянства, т. е. тем массам безвестных тружеников, «которые из поколения в поколение создавали материальные ценности — основу всей человеческой культуры и ее движения вперед» и перед «молчаливой мудростью» которых преклонялись величайшие умы человечества (Сказкин, 1981, с. 216). Для данного тома эта историографическая традиция имеет тем Пастухи. Фрагмент фрески Джотто ди Бондоне. 1303—1306. Италия. Падуя, часовня Арены большее значение, что она подкрепляется особенно многочисленными трудами наших соотечественников — академиков Е. А. Косминского, Б. Д. Грекова, С. Д. Сказкина, Л. В. Черепнина и ряда их учеников и последователей. Продолжая и развивая наиболее плодотворные из выдвигавшихся в нашей науке идей, авторский коллектив стремился в то же время всюду, где этого требовал вновь накопленный фактический материал, дать ему новое осмысление. Не все из исследованных в томе конкретно-исторических проблем нашли в нем свое разрешение. Некоторые из них продолжают вызывать споры и ждут дальнейшего анализа с привлечением новых фактических данных. В числе таких проблем: причины особенностей в аграрном развитии, с одной стороны, Западной и Южной, с другой — Центральной и 13 Введение Восточной Европы, появляющиеся к концу рассматриваемого периода; характер различий между частновладельческими и государственными крестьянами; природа и значение феодальных «свобод», завоеванных крестьянами ряда европейских стран. По этим — как и по некоторым более частным — вопросам в исторической науке нет однозначных выводов. Итоги изучения подобных вопросов рассмотрены в соответствующих системных главах, а также в заключительном разделе. Выявляя исследовательские лакуны и дискуссионные проблемы, авторский коллектив тома надеется способствовать тем самым их дальнейшей разработке \ 3 Оставшиеся после смерти Л. В. Разумовской, Л. В. Черепнина и М. М. Смирина тексты для глав 9, 13 и 19 были доработаны с учетом новейшей историографии их соавторами В. А. Якубским (гл. 9), В. Д. Назаровым (гл. 13) и В. Е. Майером (гл. 19) и соответственно расширены. В связи со смертью в период издательского редактирования тома В. Е. Майера редакционная работа по его разделам была проведена Ю. Л. Бессмертным. Бригадиры тома: кандидат истор. наук 3. С. Чертина и С. И. Лучицкая. Библиография составлена С. И. Лучицкой. Иллюстрации подобраны Ю. Р. Ульяновым. I. Естественно -географические и социальные условия жизни крестьянства в период зрелого феодализма ГЛАВА 1 СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННАЯ ТЕХНИКА И АГРИКУЛЬТУРА Проследить развитие сельскохозяйственной техники и агрикультуры в средние века — задача нелегкая. Источники — ограниченны, их данные отрывочны и разрозненны. Правда, об орудиях, сельскохозяйственных культурах, домашних животных, трудовом процессе крестьян есть немало иконографических материалов; ими пестрят миниатюры, барельефы готических соборов. Но что касается письменных источников, то они относятся преимущественно к хозяйству феодалов и очень мало говорят о крестьянской агрикультуре. Неудивительно поэтому, что при современном уровне знаний в этой области многие вопросы еще неразрешимы. История средневековой агрикультуры — одна из самых молодых отраслей современной исторической науки. Толчком к ее выделению в самостоятельную отрасль можно считать выступление в 1955 г. на Римском международном конгрессе исторических наук трех специалистов по истории сельского хозяйства во Франции, Нидерландах и Англии — Ж. Мёв-ре, Б. Слихера ван Бата и У. Хоскинса — которые поставили «на повестку дня» изучение истории техники земледелия, систем полеводства, сельскохозяйственных орудий и т. п. С тех пор изучение средневековой агротехники и агрикультуры стало привлекать больше внимания. Попытка осмыслить вновь накопленный фактический материал вызвала жаркие дебаты. Особенно это касается таких вопросов, как изменения в агрикультуре и продуктивности земледелия при переходе от античности к средневековью; преобразования в агрикультуре в связи с ростом городов; общая тенденция в развитии средневекового земледелия (было ли оно застойным или имел место постепенный его рост); понимание сути прогресса в средневековом сельском хозяйстве; развитие сельскохозяйственной техники и систем земледелия, их влияние на урожайность; соотношение основных отраслей сельского хозяйства в различных регионах в отдельные периоды. При всех разногласиях историки различных направлений признают тот факт, что без изучения динамики средневековой агрикультуры теперь невозможно подлинно научное освещение многих явлений не только экономической, но социальной истории, в частности, взаимосвязи экономического и социального прогресса. Дискуссии последних лет явились стимулом для разработки как общих, так и конкретных проблем истории сельскохозяйственной техники и агрикультуры (подробнее см.: Бессмертный, 1981, с. 6—26). Введение в научный оборот нового материала сочетается с попытками совершенствования методики исследования, например, определения урожайности (Бессмертный, 1973, с. 178—185). Все это сделало более реальным изучение основных направлений в развитии техники сельскохозяйственного производства и агрикультуры в классическое средневековье. Во второй период средневековья, отмеченный ростом городов, сельское хозяйство оставалось господствующей формой экономики в Европе. Уровень агрикультуры определялся сложным взаимодействием различных факторов. Прежде всего на него оказало влияние завершение процесса феодализации. В феодализме были заложены немалые возможности 16 Глава 1. Техника и агрикультура для развития мелкого крестьянского хозяйства — самой перспективной в тех условиях формы производства. Общепризнана роль городов в судьбах европейской деревни. С их ростом связаны потребность в дополнительном продовольствии, сырье, появление новых потребностей феодалов, развитие рыночных связей. Не меньшее значение имел рост населения в Западной Европе в XI—XIII вв. Этот фактор очень важен, так как человек с его трудовыми навыками был основной производительной силой средневековья, и уровень хозяйства во многом определялся степенью развития производственного опыта крестьян. В то же время пропорционально увеличению населения росла потребность в продуктах питания. Все это побуждало к изысканию способов увеличения сельскохозяйственной продукции за счет расширения пахотных площадей или интенсификации производства. Наконец, характер и уровень агрикультуры были неразрывно связаны с естественно-географическими условиями. Природа, климат, характер почвы нередко определяли соотношение земледелия и скотоводства, пашенного хозяйства и садоводства или виноградарства, выбор культур и т. п. Исходя из характера естественно-географических условий, Европу можно разделить на три больших района. Первый из них — район легких, хорошо дренируемых почв (часто малоплодородных) и теплого климата. Это колыбель древней цивилизации в Европе. Ее центр — в бассейне Средиземного моря; островки ее встречаются, но редко, и к северу от Альп. Второй район — плодородные равнины умеренной климатической зоны, протянувшиеся широкой полосой от Парижского бассейна до Урала. Их хозяйственное освоение началось вплотную лишь в средние века. Третий район составляют горные зоны и предгорья, часто с суровым климатом, почти непригодные для земледелия. Впрочем, такое деление весьма приблизительно, и при объяснении местных особенностей в развитии агрикультуры необходимо учитывать природно-климатические особенности более узких районов. В плодородных районах встречается немало мест с тяжелыми скудными почвами, благодатные плодородные долины соседствуют с суровыми горами и т. п. Так, в сравнительно небольшой провинции Восточной Франции — Пикардии — насчитывается пять природно-почвенных зон, в провинции Бовези север наиболее благоприятен для зернового хозяйства, юг для виноградарства, а в средней части преобладают малоплодородные почвы, почти непригодные для земледелия. Еще большее разнообразие природных зон наблюдается в английских графствах Линкольншир и Норфолк: в первом из них — 14, а во втором — 8 зон. В северном графстве Англии — Уэст-Райдинге — на западе расположены бесплодные вершины Пеннинских гор, на юго-востоке — топкие болота, бедные сланцы и песчаники — на юге, а север графства занимает плодородная долина. Разнообразие почв ставило перед человеком свои проблемы. В одних районах требовалось дренирование почвы (там, где тяжелая глина долго удерживала влагу, а когда просыхала, то трескалась и с большим трудом поддавалась обработке). Полноводные реки и море в Англии, Нидерландах, Северной Франции и Германии очень часто сводили на нет плоды многолетних усилий десятков тысяч людей, уничтожая не только поля, но и стирая с лица земли целые селения. В других районах, наоборот, надо было увлажнять почву, не задерживавшую весеннюю влагу и т. д. Говоря об агротехническом развитии в средние века, следует иметь в виду, что часто оно проявлялось не только, и может быть даже не столь 17 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме ко, в изобретениях и усовершенствованиях, сколько в территориальном расширении сферы применения известных к тому времени орудий труда, систем земледелия, сельскохозяйственных культур и методов ведения хозяйства. Общеизвестно, что многие достижения римской агрикультуры получили дальнейшее развитие и распространение лишь в феодальной Европе: боронование, прополка полей, известкование почв и т. д. в средние века распространились на новые территории к северу от Альп. В исторической литературе нередко говорится о «рутине», «застойности» сельского хозяйства в средние века. На деле, вероятно, правомернее говорить не только о «рутине», но и о традиции, которая воспроизводила накопленный многими поколениями положительный опыт и играла большую роль в жизни европейской деревни. Однако в силу традиции отнюдь не все достижения внедрялись сразу, особенно в крестьянском хозяйстве: на это иногда уходили целые столетия, а ряд нововведений был почти недоступен крестьянам. Поэтому частные примеры хозяйственных успехов не следует принимать за массовое явление. Нельзя руководствоваться также едиными критериями для всех районов на протяжении всего классического средневековья. В каждом регионе в зависимости от природных и иных условий вырабатывались свои агротехнические приемы. В свете достижений современной советской историографии, в которой утвердилось деление развитого феодализма в Европе на два этапа, целесообразно говорить о двух этапах и в развитии агрикультуры. В Западной Европе на первом этапе развитие сельского хозяйства к северу от Альп проявлялось не столько в его интенсификации, сколько в расширении культурных площадей (Postan, 1976, р. 46). Наиболее ярким выражением этого процесса была внутренняя колонизация. Более рациональное хозяйство велось только на землях феодалов — на домене. С хозяйственным подъемом XI—XIII в. в этой области был связан возросший интерес к проблемам сельского хозяйства, появление агрономической литературы. Сельскохозяйственные трактаты XIII — начала XIV в. дошли до нас во множестве списков, что свидетельствует о большой их популярности. В Германии в середине XIII в. Альберт Великий написал трактат «О растениях», в Англии в XIII в. за короткий срок появилось сразу пять подобных произведений, самым популярным из которых оказался «Трактат о хозяйстве» Уолтера Хенли. Его в значительной мере дополняли два анонимных трактата и «Правила ведения хозяйства» епископа Роберта Гроссетеста. Самым полным для того времени был труд итальянского агронома Пьетро Крешенци «О выгодах сельского хозяйства» (ок. 1305 г.), позволяющий наглядно представить многие аспекты агрикультуры Италии XIII в. Автор его — внимательный наблюдатель, хорошо знакомый с техникой современного ему земледелия. Он дает подробные наставления, как лучше удобрять и обрабатывать почву под полевые и огородные культуры, какими семенами сеять, что вредит растениям, какие работы и когда лучше выполнять и т. п. Ту же цель ставил и У. Хенли. Во вступлении он писал: «Это трактат о хозяйстве, некогда составленный мудрым человеком по имени сэр Уолтер Хенли. Составлен же он затем, чтобы людей, имеющих землю и держания и не знающих всех отраслей хозяйства, обучить обработке земли и уходу за скотом, от чего смогут получить великое богатство те, кто услышат эти поучения и будут поступать согласно с ними» (Агрикультура, с. 190). Агрономическая литература пропагандировала наиболее рациональные методы ведения хозяйства. Но она была доступна лишь господ 18 Глава 1. Техника и агрикультура ствовавшему классу. Ее советы остались неизвестны и были неприемлемы для подавляющего большинства крестьян. В XIV—XV вв. в Западной Европе происходит иной процесс: рост многоотраслевого хозяйства, специализация отдельных хозяйств и районов, относительная интенсификация земледелия. Центр прогрессивного развития агрикультуры перемещается с сеньориального хозяйства на земли крестьян и арендаторов. Таким образом, при анализе развития средневековой агрикультуры следует учитывать, что оно было тесно взаимосвязано с социальными отношениями. Следует также учитывать разный «потенциал прогресса» в различных районах. Если в Средиземноморском бассейне агрикультура развивалась на базе богатейшей римской традиции, то в остальной Европе влияние этой традиции было слабее или вообще отсутствовало. Наибольшие достижения наблюдались в умеренной зоне. Но и здесь не все регионы развивались одинаково: подъем в одних мог совпадать по времени с застоем или упадком в других. 1. Орудия сельского труда При всей застойности средневековой техники, в XI—XVI вв. можно проследить некоторые изменения в основных орудиях труда. Важным достижением классического средневековья, определившим развитие многих отраслей хозяйства, было распространение водяного двигателя. Водяные мельницы появились в ряде стран в XI в., число их постоянно росло на протяжении всего периода, особенно около больших городов. В XIII в. они появляются на Руси, а в XV—XVI вв. уже широко здесь распространены. В конце XII в. с Востока были заимствованы ветряки. Они известны во всей Западной Европе, но особенно много их было в Нидерландах, где они откачивали воду с польдеров. И водяные, и ветряные мельницы использовались не только для помола зерна, но и в сукновальнях, крупорушках, давильных прессах, для дробления железной руды и т. п. Значение этого факта трудно переоценить, так как высвободилось много рабочих рук, что в свою очередь привело к совершенствованию технологии ряда процессов. Особенно важно было использование водяных двигателей в металлургии, где ускорение и удешевление добычи металлов и металлургического процесса стало одной из причин удешевления железа, дальнейшего его распространения и появления железных орудий или их режущих частей. Прежде всего это коснулось основных земледельческих орудий. Средневековая Европа знала несколько типов пахотного орудия. Самым древним из них было рало, история которого восходит к незапамятным временам. Уже в Римской империи оно было максимально приспособлено к особенностям средиземноморской почвы. В специальной литературе рало порой отождествляется с легким плугом. Между тем отличительная особенность плуга — асимметричный лемех, тогда как у рала лемех имел симметричную форму. В средние века было известно несколько видов плуга: с длинным лемехом без резака, наподобие сохи чаще применявшийся для двоения пара) и с резаком, лемехом, грядилем, рукояткой, дощечками для заделки семян. Как и рало, легкий плуг, если считать его новым типом орудия, годился преимущественно для обработки легких сухих каменистых почв, так как произвести глубокую вспашку с переворачиванием пластов им ~ыло невозможно. Для этого требовался тяжелый колесный плуг, который оказался пригодным для вспашки более плодородных, но переувла 19 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме жненных почв. Он появился задолго до XI в., но широкое распространение его относится к классическому периоду. С его помощью культура земледелия распространилась далеко на север Европы. Этот плуг прошел более чем тысячелетнюю эволюцию, пока принял совершенную форму. Конструкция его оставалась в целом постоянной, усовершенствования касались лишь деталей, применительно к местным особенностям: некоторые деревянные части заменились железными, изменилась форма резака и лемеха. Таким плугом стали пахать глубже, выворачивая на поверхность плодородный слой гумуса. В XI в. впервые появился отвал, который в средней зоне Европы распространился лишь постепенно: во Фландрии — в XIII в., в Англии — в XIV—XV вв., в Северной Франции — в XV в. Первоначально это была просто деревянная планка, расположенная под небольшим углом к направлению плуга, которую можно было применять лишь на мягких почвах. Позднее отвал удлинился, форма его совершенствовалась, становилась более разнообразной, но отличия касались главным образом степени его кривизны. Из чего делались первые отвалы неизвестно. Позднее для них использовались преимущественно мягкие породы деревьев. Столь громоздкое сооружение требовало двух пахарей: один направлял плуг и регулировал глубину борозды, другой вел упряжку. Тяжелый плуг широко применялся на распашке целины и господского домена. Внедрение его в крестьянское хозяйство затруднялось дороговизной как самого плуга, так и упряжки. Поэтому крестьяне объединялись по нескольку дворов, но чаще вынуждены были обрабатывать даже тяжелые глинистые почвы легким плугом или мотыгой. Тяжелый громоздкий плуг был неприменим также на небольших пространствах, на склонах холмов, на каменистых почвах юга и севера. В господском хозяйстве иногда имелось несколько разных видов плугов, предназначавшихся для различных видов вспашки: тяжелым плугом пахали, легким измельчали почву. В XV в. во Фландрии и Германии стали пахать легким железным плугом с одной рукояткой и небольшим колесом вместо двух больших. В него впрягали одну — две лошади, его легче было разворачивать, поэтому он был много удобнее. Пахать на нем мог один человек, от которого, правда, требовалось большое искусство. (Slicher van Bath, 1963, р. 186). Появление такого плуга было связано, вероятно, с необходимостью максимально приспособить орудие пахоты к парцеллярному крестьянскому хозяйству, занявшему к XV в. господствующее положение в большей части Европы. На Руси стремление максимально приспособить пахотное орудие к особенностям почвы и рельефа привело к появлению сохи. Двузубая (двурогая) соха с коловыми сошниками без отвальных приспособлений, с рассохой, почти под прямым углом прикрепленной к оглоблям, восходит к XIII в. В XIV в. она распространялась наряду с ралом и плугом, а в XVI—XVII вв. стала преобладать (Горский, 1962, с. 348). За это время соха совершенствовалась: стали длиннее и шире сошники (от 20—25 см в XIII в. до 28—40 см в XV—XVI вв.). Их насаживали на «рога» не в одной плоскости, а несколько под углом, так что один сошник срезал пласт горизонтально, а другой подрезал сбоку. Но самым важным конструктивным новшеством с XIV в. была перекладная поли-ца — сравнительно длинная дощечка, широкая сверху и суживавшаяся книзу. Она дала возможность переворачивать почву, запахивать удобрения и семена. Нижний конец ее помещался на одном из сошников: если 20 Глава 1. Техника и агрикультура на правом, то земля отгребалась налево, и наоборот. Полица в Новгородской земле появилась не позднее XIII—XIV вв., а к началу XVII в. соха без полицы встречалась на Руси крайне редко (Шапиро, 1977, с. 28; Горская, 1979, с. 210). Преимущество двузубой сохи перед ралом было в том, что она была производительнее, а перед плугом — в легкости и несложной конструкции, что позволяло крестьянам делать ее своими руками; в нее впрягалась одна лошадь, что также было немаловажно для крестьян, бедных рабочим скотом. Дальнейшее совершенствование пашенного орудия в центре Русского государства на рубеже XVI—XVII вв. связано с появлением сохи плужного типа — косули — п известной диф- Сельскохозяйственные работы. Миниатюра из рукописи «О вселенной» Рабана Мавра. Ок. 1023 г. Италия, Монтекассино. Дрезден. Библиотека земли Саксония. Пахота на волах с затылочным ярмом (запечатлен момент, когда крестьянин начинает пахать новую полосу и нажимом ноги погружает лемех плуга в землю на нужную глубину; другой крестьянин разбивает мотыгой комья земли) ференциацией орудий пахоты (большие и малые сохи для разных видов работ. См.: Горская, 1979, с. 209—210). Пахали повсеместно сначала на волах (в Испании, Италии, на Балканах, Франции), а также на мулах (в Италии), на буйволах, кое-где на ослах, лошаках и даже коровах. Несколько изменилась упряжь для волов: если раньше ярмо крепилось непосредственно к рогам или шее вола, то теперь появилась подвижная вага с постромками (иго), которая давала животным большую свободу движения, и они меньше утомлялись. Центр тяжести был перенесен с рогов вола на грудь, что увеличило силу тяги. Гораздо больший эффект пахоты был достигнут с тех пор, как в плуг начали впрягать лошадь. Это стало возможно с появлением на Западе новой сбруи с хомутом и ковки лошадей. В древности кожаный мягкий хомут одевался на шею лошади в том месте, где проходит дыхательная артерия. Это настолько затрудняло дыхание, что лошадь не могла работать в полную силу. В X в. с Востока был заимствован хомут, который лежал не на шее, а на плечах, что повышало коэффициент по 21 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме лезного действия в несколько раз. Видимо, на Руси подобный хомут появился раньше, чем в Западной Европе (Чернецов, 1977, с. 27). Замена волов лошадьми происходила до конца средних веков. Сначала лошадей использовали на легких почвах; на тяжелых впрягали вместе волов и лошадей, чтобы ускорить движение плуга. Во второй половине XI в. лошадь в плуге появилась в Нормандии и Парижском районе, в XII в. во многих районах Северной Франции, Германии, Англии (в 1125 г. мы встречаем здесь лошадь в бороне, а в конце XII в. в Рамзейском аббатстве из 21 упряжки 12 было смешанными; соотношение волов и лошадей а) Грядковый плуг. Миниатюра из «Саксонского зерцала». Третья четверть XIV в. Германия, Дрезден. Плуг обслуживают пахарь и погонщик. В запряжке две лошади в упряжи со шлеями, вагой и вальком б) Боронование. Миниатюра из «Саксонского зерцала». Третья четверть XIV в. Германия, Дрезден. Борона — рамочная, так называемого открытого (раздельного) типа в Рамзейском аббатстве с конца XII до середины XIII в. изменилось с 4:1 до 3:2). На Руси с конца XI — начала XII в. лошадь была самым распространенным тягловым животным, хотя пахали и на волах. С XIII в. в Парижском районе и Нормандии предпочтение отдается лошади, а в XV в. вол как тягловая сила здесь — большая редкость. Но в Англии, Фландрии, Италии, Византии и Германии волы не были вытеснены окончательно до конца средних веков. В агрономической литературе того времени долго велся спор о преимуществах вола над лошадью: лошадь ест много овса, ее надо ковать, упряжь ее стоит дороже, она более при 22 Глава 1. Техника и агрикультура хотлива и подвержена заболеваниям, старого вола можно продать на мясо, тогда как у лошади годится лишь шкура, так что иметь лошадь стоит в три-четыре раза дороже (Агрикультура, с. 195—196). Эти аргументы в пользу вола использовались до XVIII в. Однако появление лошади в плуговой упряжке трудно переоценить: это позволило производить пахоту гораздо быстрее, а при срочных работах лошадь была незаменима. Кроме того, лошадь могла работать непрерывно на час—полтора дольше, чем вол, а также быстрее восстанавливала силы. Наконец, ей меньше угрожала опасность искалечить ноги, так как она была под- кована. Этим и объясняется преобладание лошади в зоне умеренного климата. Большим достижением было впряжение лошади в борону, которая при 'олее быстром движении стала разбивать встречавшиеся на пути комья земли. Так из орудия для удаления сорняков борона превратилась в эффективное орудие разрыхления почвы и прикрытия семян. Преоблада 23 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме ли квадратные бороны с деревянными, реже железными зубьями. В Северной Франции и Фландрии в XIII в. появилась треугольная, а в XV в.— трапециевидная форма ее. Кое-где для разбивания комьев на тяжелых почвах применяли дубовый цилиндр, утыканный шипами, а для укатывания полей в целях выравнивания пашни после плуга — катки. Однако боронование на крестьянских землях было редким, крестьяне чаще рыхлили землю и засыпали семена мотыгами, а большие комья разбивали деревянными колотушками. На Руси для этого были специальные молотки — глызобойки. Для подготовки почвы к севу и прикрытия семян на небольших площадях употребляли также деревянные грабли. Остальные орудия были прежними. Это — мотыга, заступ, серп, коса, цеп или палка для молотьбы, вилы, грабли, грохот, широкая деревянная лопата или сито для веяния зерна. Мотыга и заступ были распространены весьма широко. Лопаты были деревянные, железом оковывалась иногда только нижняя часть и ее боковые края. Железные лопаты были редки. Коса также известна издавна. Около XII в. на Западе коса с длинной рукояткой стала снабжаться еще короткой ручкой, помещавшейся на рукоятке под прямым углом. В начале XIV в. во Фландрии к рукоятке косы у ее основания над режущей частью стали приделывать диск из ивового прута, сгребавший скошенную траву и стебли. Первоначально косу использовали только для срезания травы и соломы после жатвы, позднее — при уборке бобовых, еще позднее — при жатве зерновых (Slicher van Bath, 1963, р. 186). В Германии в XV в. появилась коса с приделанными к ней граблями (Майер, 1979, с. 164). На Руси до XV в. косили косой-горбушей. Ее рукоятка насаживалась на черенок в одной плоскости с клинком, образуя с лезвием тупой или почти прямой угол. Длина ее приближалась к длине клинка, поэтому работали в наклон. Траву срезали взмахами то влево, то вправо. Иногда клинок полностью делали из стали, но чаще из железа, снабдив для прочности стальным лезвием. Было несколько видов кос-горбуш. В XV—XVI вв. они вытесняются современной косой-литовкой, имеющей рукоятку длиной в рост человека с небольшой поперечной ручкой на ней. Клинок крепится к ней почти под прямым углом, плоскость его почти перпендикулярна оси ее. Литовкой косят не сгибаясь, трава ложится на левую сторону (Левашова, 1956, с. 60, 91). 2. Системы земледелия Говоря об уровне европейского земледелия, нельзя исходить только из состояния техники и эволюции сельскохозяйственных орудий. Одним из объективных условий продуктивности сельского хозяйства всегда, а в средние века особенно, является естественное плодородие почвы. От того, насколько известны были средневековому человеку и насколько широко использовались им методы восстановления плодородия почвы, во многом зависел уровень сельского хозяйства. Среди агротехнических приемов важное место принадлежало севооборотам, способам подготовки почвы к посеву, отбору семян и уходу за посевами. Разнообразие этих способов было связано с рядом факторов и местных особенностей. Севообороты различались в зависимости от чередования культур, а также чередования периодов возделывания и отдыха пашни. В умеренной зоне основными были двух- и трехпольный севообороты, разница между которыми — в наличии или отсутствии яровых посевов. Двухполье 24 Глава 1. Техника и агрикультура с чередованием озимые—пар было известно античному миру, трехполье с чередованием озимые—яровые—пар появилось в раннее средневековье либо из двухполья, либо из перелога. Ч. Парен правомерно считает его крупнейшим достижением европейской агрикультуры средневековья (The Cambr. Econ. Hist., 1966, I , p. 136). Преимущество трехполья заключалось прежде всего в том, что при сохранении той же площади пашни ежегодная запашка увеличивалась с одной второй до двух третей, что давало больший сбор зерна при той же урожайности. Более того, тем же инвентарем можно было вспахивать большую площадь, так как пахота производилась чаще всего дважды по пару и один раз под яровые. Подсчитано, что при тех же затратах труда трехполье позволяло получить в полтора раза больше годовой продукции (White, 1962, р. 72). Далее, при трехполье сельскохозяйственные работы (пахота—сев—жатва) более равномерно распределялись в течение года. Наконец, значительно сокращался риск потерять весь урожай в случае стихийных бедствий, так как в оборот вводились яровые культуры с иными сроками посева и уборки и режимом роста; расширился и ассортимент культур в севообороте. Однако трехполье было возможно лишь при определенных условиях. Для него нужны достаточно хорошие почвы (иначе они быстро истощаются и требуют удлинения срока пара). Для того чтобы прочно освоить трехполье, надо было найти средства к сохранению урожайности. Пахота, особенно под посев, должна быть достаточно глубокой, обеспечивающей оборот пласта. Поэтому область трехполья почти совпадает с распространением тяжелого плуга с отвалом, а на Руси — сохи с полицей. На систему земледелия влияли и климатические условия. В некоторых районах юга почвы достаточно плодородны, но трехполье там было невозможно из-за ранней сухой весны и сухого жаркого лета, мешавших росту яровых. На севере Руси и в Скандинавии, наоборот, нельзя было сеять озимые из-за суровой зимы и двухполье здесь базировалось преимущественно на яровых культурах. Но и в умеренной зоне трехполье внедрялось очень медленно и неравномерно. На это ушло около шести столетий. Некоторые историки связывают трехполье с появлением лошади в упряжке и возросшим спросом на овес как кормовую культуру. Большинство же связывают появление трехполья с освоением новых земель. В старопахотных районах его внедрение затруднялось из-за необходимости ломать традиционные отношения: надо было полностью перераспределить поля, так как каждый крестьянин должен был иметь долю в каждом поле. Раньше всего трехполье победило в отдельных районах Северной Франции и во Фландрии. Первое упоминание о трехполье в Пикардип относится к 1100 г., а распространилось оно здесь в XII в. (Fossier, 1968, р. 336—337). Во Фландрии трехполье было внедрено повсеместно к XIII в. Но даже на плодородных землях Иль-де-Франса оно побеждает лишь в середине XIII в., а в Англии —в XIII—XIV вв. На Руси в нечерноземной зоне уже в XIII в. ряд областей выделялся сравнительно высоким уровнем пашенного земледелия, но эти успехи были сведены на нет нашествием Батыя. Решительный шаг в расширении сферы пашенного земледелия был связан здесь с появлением сохи с полицей. Косвенные данные о введении паровой системы в Новгородской земле дошли ?т XIV в., в письменных источниках упоминание о трехполье относится к XV в., а в конце XV—XVI вв. оно уже преобладает (в сочетании с чвухпольем, элементами перелога и подсеки). Примерно такая же картина наблюдалась и в других районах Руси. В конечном счете к XV в. 25 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме трехполье широко распространилось почти повсеместно в умеренной зоне Европы от Парижского бассейна на западе почти до Урала на востоке, захватив Северную Францию, большинство районов Англии, Нидерландов, Чехии и Словакии, Германии, Польши, Южной Швеции и Руси. Но и с установлением трехполья было немало отклонений от регулярного севооборота с точным делением на три равных поля. Долгое время существовало своего рода «пестрополье» без строгого чередования пара и ярового поля (Postan, 1976, р. 55; Горская, 1979, с. 213). Соотношение озимых и яровых могло составлять 2:1, 4:1 и даже 6: 1 (Агрикультура, с. 49). Как промежуточная от двухполья к трехполью существовала форма, при которой пашня делилась на два поля, но на одном из них высевались рядом озимые и яровые культуры, занимая по одной четвертой площади; в других случаях при делении на два поля устанавливался ротационный цикл: озимое—пар—яровое—пар. Двухполье долго преобладало в районах с бедными почвами: в Эльзасе, Франш-Контэ, Бретани, Нормандии, Англии, Германии, кое-где на Руси. Не столь уж редкими в зонах трехполья были остатки более древних севооборотов: в Шотландии, Ирландии, Уэльсе, некоторых районах Англии, Пикардии, Восточных Нидерландах и прилегающей к ним Германии, Скандинавии существовала система, при которой интенсивно удобрялось и непрерывно обрабатывалось небольшое поле, расположенное близко к селению. Остальная земля как бы находилась в резерве, из которого занимались под пашню отдельные участки, которые через несколько лет снова забрасывались. В лесных районах на расчистках долго сохранялись подсека и залежная система. Временное преимущество расчисток в том, что они не требовали удобрения, а когда истощались, их превращали в сенокос или пастбище. Пока были источники заимок, сохранялись и элементы залежного земледелия. Качественно новый этап в развитии систем земледелия в Западной Европе наступил в XIV—XV вв. С конца XIII в. сначала изредка, затем все чаще возникают более сложные севообороты. Во Фландрии в XIII в. появилась практика посева кормовых культур по пару (Nicholas, 1976, р. 7); в Англии на отдельных частях домена («запертые участки») велось более рациональное хозяйство: они тщательнее обрабатывались и обильнее удобрялись. В XIV—XV вв. системы земледелия в Англии стали более гибкими: допускался посев по пару яровых культур (Farmer, 1977, р. 561), забрасывались маргинальные земли, более интенсивно удобрялись остальные (Postan, 1976, р. 56). Во второй половине XIII в. в бассейне Мозеля — наиболее передового района Северо-Западной Германии — распространилось своего рода двухполье без черного пара: участком поля пользовались попеременно то как полем, то как лугом. Под лугом земля находилась два—четыре года, под пашней — от одного до четырех лет. Сюда иногда вывозили навоз, но чаще удобряли за счет выпаса скота (Lamprecht, 1886, I, 523). С середины XIV в. в Германии по пару выращивали свеклу, брюкву, вику (Майер, 1979, с. 46). В Северной и Средней Италии в XIII—XIV вв. часть парового поля (или все целиком) засевалось бобовыми. Быстрее всего передовые методы земледелия внедрились в Нидерландах, где на значительных площадях преобладали богатейшие аллювиальные почвы. Благоприятные условия для более интенсивного земледелия создавало также широко распространившееся интенсивное скотоводство. Толчком к появлению здесь новых систем земледелия были поиски путей к увеличению кормовой базы для скота при ограниченных посев 26 Глава 1. Техника и агрикультура ных площадях, что привело к введению в постоянный оборот кормовых культур. Сначала по пару высевали травы, а через три — шесть лет этот искусственный луг снова превращался в поле. Так пастбище и пашня чередовались на одних площадях. Впервые такая система зафиксирована в 1323 г. к югу от Гента. В 1328 г. в прибрежной Фландрии отмечена другая практика: два года поле засевалось зерновыми культурами, на третий год — кормовыми, затем цикл повторялся, и только потом земля отдыхала. Наконец, отмечался и полный отказ от пара, вместо чего высевались бобовые или кормовые культуры. С XIII в. в севообороте появился турнепс, несколько позднее — клевер (The Cambr. Econ. Hist., 1966, I, p. 141), но широкое внедрение этих культур относится лишь к концу XV в. (Van Houtte, 1977, р. 70). В результате в одном монастыре в районе Брюгге в XV в. чистый пар составлял всего 2,5% площади (Tits-Dieuaide, 1981, р. 372). Однако ликвидация паров произошла далеко не сразу и только в немногих районах. Часто это казалось злоупотреблением и в северошвейцарских кутюмах имеется прямое запрещение использовать пар иначе, чем под выпас. Отличительная черта агрикультуры умеренной зоны — сочетание аг-роскотоводческой системы на одних и тех же площадях: поле после уборки и пар использовались под выпас скота. Отсюда — принудительный севооборот, четко определявший ассортимент культур, сроки сева и жатвы. Иначе выглядел аграрный пейзаж южных районов (Южная Франция, Италия, Испания, Балканы). Пашенных земель здесь было гораздо меньше, преобладала поликультура: злаки, садово-огородные культуры, виноград, оливки, красящие растения, орехи, каштаны и т. п. выращивались в одном хозяйстве. Здесь также встречались открытые поля с двухпольем (очень редко — трехпольем), но преобладал более сложный и многообразный пейзаж. Иногда пашня перемежалась с виноградниками, оливковыми насаждениями — лугами, но чаще окружалась ими и огораживалась. Плодовые деревья сажали по краю или в междурядьях посевов. Кое-где виноградники и оливковые рощи составляли большие комплексы, обнесенные общей оградой. Встречались виноградники двух видов: лозы подвязывались к кольям и располагались шпалерами или подвязывались к деревьям, посаженным рядами на расстоянии около 19 м; между ними росли фруктовые деревья или высевались злаки. Подобным же образом высаживали орехи, маслины и каштаны (Абрамсон, 1965, с. 25). Отличительная черта южной агрикультуры в том, что скотоводство и земледелие велось на разных площадях: поле после уборки не использовалось под выгон, так как на небольших участках в виноградниках и садах это было практически невозможно. Поэтому скот пасли на холмах, в горах, лесах, на бросовых землях. 3. Виды сельскохозяйственных работ В содержании сельскохозяйственных работ в умеренной и южной зонах было помимо общего немало различий. Они касались прежде всего техники вспашки земли. Легким бесколесным плугом пахота производилась вдоль и поперек поля для лучшего разрыхления почвы и задержания влаги, так как плуг проводил лишь неглубокие борозды, между которыми неизбежно оставалась полоса невспаханной земли. При такой вспашке наиболее удобным было поле, форма которого приближалась к квад 27 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме рату. При пахоте же тяжелым плугом появлялись длинные узкие поля в соответствии с техникой вспашки: посредине длинной сравнительно узкой полевой полосы (кона) пахарь проводил борозду, справа от которой по ходу плуга образовывался ровный гребень взрыхленной земли. Затем, повернув упряжку, он шел той же бороздой обратно, отворачивая пласт в обратную сторону, за счет чего борозда еще больше углублялась, а с другой стороны тоже появлялся гребень. Третий раз пахарь вел плуг по внешнему краю второго пласта, вторично переворачивая его к борозде, а в четвертый заход он делал то же с первым пластом. В результате на месте глубокой борозды появлялся гребень рыхлой земли. Далее пахота Система полей. Деревня Сен-Обер-сюр-Орн (Нормандия, департамент Орн) — «докажи»: надел каждой семьи расположен компактно в одном месте и огорожен живой изгородью Система полей. Деревни Бра и Юбер-Фоли (Нормандия, близ Кана, департамент Кальвадос) — «от* крытые поля»: каждая семья имеет свою полосу во всех конах велась по обе стороны от этого гребня, и каждый новый пласт ложился рядом с предыдущим, будучи повернут по направлению к центральному гребню. Когда заканчивалась пахота на двух соседних конах, между ними сама собой появлялась глубокая борозда, отделявшая один кон от другого. В такие борозды стекала вода с гребней, а так как их делали чаще по направлению естественного уклона земли, то отсюда вода устремлялась в ближайший овраг или канаву. Длина кона, как и ширина его, определялась характером рельефа, почвы и т. п. На тяжелых почвах, где дренирование было трудным, а также на склонах холмов, полосы были уже и чаще. Нередко полосы к концу загибались. Происхождение такой формы неясно: может быть это делалось для того, чтобы в сильный дождь вода не вымывала почву из прямой борозды, но вероятнее всего — для того, 28 Глава 1. Техника и агрикультура чтобы облегчить развертывание упряжки. В начале и конце борозды обязательно оставлялось свободное пространство для разворачивания плуга. Этот участок распахивали или вскапывали после завершения основной пахоты. В итоге большое открытое поле представляло собой массу полос, расположение и размеры которых диктовались местными условиями. Различными были на севере и юге и сроки сева и жатвы. На юге сеяли преимущественно озимые культуры, и сев производился в сентябре—ноябре (в разных климатических зонах). Землю пахали под озимые чаще всего дважды: в июне — подъем паров для удаления сорняков и перед севом — двоение. С XIII в. в Западной Европе нередко наблюдалась трехкратная вспашка (в январе—феврале, марте—мае и после первых осенних дождей), а в XIV в. агрономы рекомендовали пахать четыре раза до посева и лишь при пятом — сеять. Впрочем, эти рекомендации, видимо, чаще оставались благими пожеланиями. Но трехкратная вспашка при четвертой под посев озимых и двухкратная под яровые была в XIV—XV вв. довольно распространенным явлением (The Cambr. Econ. Hist., 1966, I, p. 151). К северу от Альп пахали дважды под озимые и один раз — под яровые. Озимые сеяли в сентябре, яровые — в марте—апреле. Английские агрономы считали обязательной трехкратную вспашку. У. Хенли советовал подымать пар в апреле, двоить в конце июня, а третий раз пахать под сев. При подъеме пара землю рекомендовалось пахать глубоко, при двоении лишь следить за тем, чтобы уничтожить сорняки (поэтому для второй вспашки больше подходил легкий плуг). При подготовке к севу полагалось пахать на два пальца глубже, чем при двоении, добиваясь, чтобы земля была тщательно перевернута, а борозды не были слишком глубокими (Агрикультура, с. 196). Опыт, накопленный крестьянами, подсказывал им также различия в пахоте при возделывании разных культур. Большое внимание уделялось удобрению земли. Английские агрономы проявляли к нему большой интерес и конкретно объясняли, как лучше приготовить удобрение и как использовать его на различных почвах. Рекомендовалось убирать не больше соломы, чем требовалось для хозяйственных нужд, остальную полагалось сжигать или закапывать. По оценкам агрономов солома, оставленная в поле или использованная для подстилки в овчарне, была равна по ценности половине полученного с нее зерна (Агрикультура, с. 199). Самым распространенным удобрением был навоз. У. Хенли рекомендовал смешивать навоз с мергелем (смесь известняка, глины и песка) и доказывал эффективность этого вида удобрения для песчаных почв. В XII в. упоминаются специальные повозки, на которых навоз вывозился на господское поле (Finberg, 1952, р. 89). В XIV в. в Германии устанавливаются нормы вывоза навоза на определенную площадь, он все чаше становится предметом купли-продажи (Майер, 1979, с. 46). Особенно тщательно унаваживались поля под пшеницу, вайду, виноградники п сады. Иногда до внесения навоза в почву его складывали, выдерживали, увлажняли; использовали и навозную жижу. Феодалы заставляли крестьян собирать навоз на улицах близлежавших городов и сел; в лесах и парках собирались опавшие листья и помет диких зверей (Titow, 1969, р. 16). Особенно высоко ценился овечий навоз, уступавший по ценности лишь птичьему помету. Овечий навоз, собранный цистерцианцами в английских владениях в середине XIII в., оценивался в треть доходов, полученных ими от продажи шерсти (Knowles, 1940, 1, р. 71). 29 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме В качестве удобрения использовался также чистый мергель. В XIV в. среди повинностей крестьян в Англии, Нормандии, Артуа, Пикардии, Бургундии и других районах часто фигурирует добыча и вывоз на поля мергеля, часто из соседних районов (The Cambr. Econ. Hist., 1966, I, p. 145). Но этот процесс был очень трудоемким, и удобрение мергелем считалось дорогим даже для XVI—XVII вв. Известно было удобрение золой, дерном, пережженным с хворостом, компостом, для которого использовались листья, мох, сорные травы и конский навоз. Кое-где удобряли почву землей, привозимой из леса или с соседних участков, которые распахивались лишь периодически, а в прибрежных районах — морским песком с примесью ракушек, морских водорослей и кораллов. Другой широко известный способ подготовки почвы под посев заключался в том, что верхний слой почвы срезался, затем сжигался и перепахивался. Высохшую массу бороновали до исчезновения комьев, освобождая оставшиеся в них корни. Образовавшуюся массу сгребали в кучи, к ним добавляли солому и снова сжигали, а золу рассеивали по полю. Этот способ, однако, способствовал лишь временному подъему урожайности, он разрушал гумус и в конечном итоге истощал почву. Такой прием широко был распространен в Англии, французском Центральном массиве, Провансе, Лангедоке, Северной Испании, Арденнах. Изредка использовали зеленые удобрения (особенно люпин), которые запахивались перед посевом зерновых (в Италии, Фландрии) (Van Houtte, 1977, р. 5). Однако почти все известные удобрения почвы были недостаточны — даже на домениальных землях. Навоза не хватало из-за недостатка скота и из-за того, что выпас производился зачастую в лесах и пустошах. Особо ощущалась нехватка навоза на юге, где скот вообще не пасли по пару. Из-за нехватки удобрений феодалы стремились использовать навоз от крестьянского скота на домениальных землях. Пастухам предписывалось выгонять деревенское стадо на барское поле, где устраивались загоны для скота. Посылать скот в стадо господина — типичный феодальный сервитут. Иногда сдача навоза входила в состав феодальных повинностей. Неудивительно, что крестьяне почти совсем были лишены возможности удобрять свою землю, и она истощалась гораздо быстрее, чем земля домена. Но и земля феодала удобрялась не чаще, чем один раз в три года — при посеве озимых. (В некоторых документах фигурирует требование удобрять землю каждые девять лет навозом и каждые 12 —мергелем. См.: Slicher van Bath, 1963, р. 136). Проблема удобрений особенно остро встала в конце XIII в., когда расширение пашни в результате внутренней колонизации привело к резкому сокращению лесов и пустошей и кое-где создавалась угроза нарушения баланса между пастбищем и пашней: из-за недостатка пастбищ в плотно заселенных районах крестьяне не могли держать нужное для обработки и удобрения почвы количество скота (Postan, 1973, р. 137). Способ посева был весьма примитивным: семена засыпались в полу сеятеля или в короб, откуда он брал их правой рукой и равномерно разбрасывал по полю. У. Хенли советовал доверять это ответственное дело только опытному человеку, чтобы посев был ровным. Обращали внимание и на качество семян: предпочитались семена, выращенные на другом участке. На Руси упоминается особая молотьба ржи на семена. Но в целом свидетельства об улучшении семян зерновых в источниках встречаются сравнительно редко. Одним из главных врагов крестьянского поля были сорняки. С ними боролись путем неоднократной вспашки, боронования, прополки. Но по 30 Глава 1. Техника и агрикультура лоли чаще всего только пшеницу, овес и ячмень (Агрикультура, р. 198). Иногда поле настолько зарастало сорняками, что посеянную культуру невозможно было убирать. Урожай зерновых убирали в разные сроки: озимые на юге —в июне — начале июля, к северу от Альп чаще всего — в конце июля, а яровые — в конце августа — начале сентября. Колосья срезали высоко, солому косили отдельно или запахивали. Примерно с конца XIV в. стали срезать стебли ниже, употребляя солому на корм скоту и другие хозяйственные нужды. До XIV в. жали исключительно серпами, в XIV в. сначала бобовые, затем овес и ячмень для ускорения процесса стали косить косой. Пшеницу как более ценную культуру по-прежнему жали серпами. Оставшиеся после косьбы колосья тщательно сгребали деревянными граблями (иногда двойными). Сжатый хлеб связывали в снопы и складывали их в копны для просушивания, затем свозили на ток. Для обмолота просушенные снопы укладывали ровными рядами на утрамбованную поверхность тока и выколачивали зерно цепами или палками. На юге Европы дольше сохранилась древняя практика молотьбы с помощью волов, прогонявшихся через ток. При такой молотьбе потери зерна были больше, но лучше измельчалась солома, шедшая на корм скоту. На Руси широко практиковалась дополнительная просушка снопов перед обмолотом в овинах, где с этой целью разводили огонь либо в ямах, либо в специальных печах, а снопы подвешивали на втором ярусе. С XIII в. повсеместно в Европе открытый ток стали заменять крытым, страивавшимся рядом с овином. Это позволило перенести обмолот на зимний период, тогда как прежде его надо было закончить до наступления осенних дождей. Обмолоченное зерно веяли на ветру, иногда устраивали искусственные сквозняки с помощью несложных сооружений. Мякина шла на корм скоту, а в голодные годы ее добавляли в хлеб. 31 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме 4. Зерновые культуры. Урожайность Что касается зерновых культур, то многие из них были известны еще в древнем мире. Однако появились и новые, неизвестные до того европейцам. До XIV в. посевы злаковых культур преобладали не только в умеренной зоне, но и в большинстве южных районов, в сочетании с садами и виноградниками. На выборе культур часто сказывался недостаток удобрений, что заставляло нередко оказывать предпочтение малоурожайным, но более выносливым культурам. Самыми древними злаками были пшеницы разных сортов, а также полба, ячмень и просо. Широкое распространение получили овес и рожь, более ограниченное — рис и гречиха. Нередко сеяли смеси злаков в различных сочетаниях. Смесь пшеницы с ячменем У. Хенли рекомендовал для слуг. Ячмень шел на пиво, на каши, а кое-где на хлеб и фураж. На юге он с успехом заменял овес в качестве корма для лошади. Он хорошо рос на заимках в первые годы и очень ценился из-за короткого вегетационного периода (90—105 дней) и устойчивости к непогоде, что позволило продвинуть его гораздо дальше на север, чем рожь. Овес был лучшим кормом лошадей, поэтому его стали больше сеять по мере распространения упряжных лошадей. Из овса варили также каши, похлебку. Овес был менее урожайным, чем пшеница и ячмень, но (как и рожь) был менее прихотливым. Его сеяли повсюду, особенно широко — в некоторых районах Нидерландов и Баварии, где ели овсяный хлеб. Трудно составить точное представление о соотношении различных зерновых по районам. В Северной Франции наиболее распространены были пшеница и овес. На юге же Франции пшеница сочеталась с ячменем. В связи с ростом городов, где предпочитали белый хлеб, пшеница получила в этот период более широкое распространение, постепенно вытеснив полбу. В Италии рожь встречалась лишь на севере, в остальных районах сеяли пшеницу твердых и мягких сортов, полбу, просо, ячмень, овес, сорго. В Юго-Восточной и Центральной Англии предпочитали пшеницу, овес и ячмень. В XIII в. здесь все чаще встречалась озимая пшеница вместо ржи (Postan, 1976, р. 56). Рожь широко была известна лишь в Кембриджшире и восточных графствах, а на севере и западе в основном сеяли овес. В Германии встречались все виды зерновых, но в Заэльбье рожь была почти единственной, а в Северо-Западной Германии ведущей культурой; в остальных же районах она занимала большое место. Ячмень был здесь менее популярен (кроме Баварии). В Польше и на Руси на первом месте стояла рожь, за ней шли овес, ячмень, пшеница. На севере Руси преобладал ячмень, по сеяли также овес и рожь. Просо было широко распространено по всей Руси, но удельный вес его в большинстве районов постепенно сокращался (Горский, 1970, с. 42; Шапиро, 1977, с. 32). Большим шагом вперед было распространение бобовых культур, которые не только разнообразили пищу человека и шли на корм скоту, но, что не менее важно, обогащали почву азотом. Так, на землях Лестер-ского аббатства удельный вес бобовых с 1363 по 1401 г. возрос в два раза, в Артуа в 1310 г. около трех четвертей ярового клина было засеяно чечевицей, горохом, бобами. Видное место занимали бобовые в питании итальянцев. Отмечено увеличение этих культур во Франции, Германии. Среди бобовых были наиболее распространены бобы и горох, затем фасоль, чечевица и вика. Иногда сеяли смеси гороха и бобов, овса, гороха и вики, которые шли на корм скоту в зеленом виде. 32 Глава Г Техника и агрикультура С XIV в. все чаще упоминается гречиха, попавшая в Европу либо с Востока во время крестовых походов, либо через Русь (Конокотин, 1958, с. 20; Бахтеев, 1960, с. ИЗ). Зерна гречихи найдены в западнорусских землях в слоях XII—XIII вв. (Горский, 1970, с. 44), но прочно привилась эта культура на Руси в XIV—XV вв. Она занимала большие площади в Новгородской земле (Кочин, 1965, с. 221). Ее ценили за вкусовые качества и неприхотливость к почве. На Западе гречиха стала распространяться лишь с конца XV в. Несколько раньше арабы ввезли рис, но долгое время он рос лишь в Испании и Сицилии и только в XV в. проник в Северную Италию (Бахтеев, 1960, с. 299). Современная наука не располагает точными данными об урожайности в рассматриваемую эпоху. Есть немало фрагментарных сведений о высеве и сборе зерна в отдельные годы на сравнительно небольших площадях, которые, однако, не дают представлений о средней урожайности по странам. Не случайно вопрос об урожайности является одним из наиболее спорных в современной историографии. Английские агрономы XIII в. считали нормальными урожаи, при которых соотношение семян и собранного зерна составляло для ячменя — 1 : 8, ржи — 1:7, гороха и чечевицы —1:6, пшеницы — 1:5, овса — 1:4. У. Хенли считал, что если земля не приносит урожай сам-3, обработка ее убыточна. Но тщательное изучение отчетности многих английских маноров с этой точки зрения показывает, что такой подсчет чересчур оптимистичен. Правда, иногда встречались урожаи пшеницы сам-8, гороха сам-9, овса сам-10 (Агрикультура, с. 210), но это редкое исключение. Даже на хорошо обработанных землях епископа Винчестерского в Англии пшеница давала урожай сам-3,8, ячмень — столько же, а овес — сам-2,4. О колебаниях в урожайности пшеницы в какой-то мере можно судить по данным табл. 1 (Slicher van Bath, 1963, р. 176). Она колебалась даже в пределах одного района до трех и более раз, что говорит об отсутствии устойчивой урожайности. Резкие колебания были даже на одном поле. Колебания между районами были еще более значительны, так что порою минимальные урожаи в одних районах почти в два раза превышали максимальные в других. Во владениях аббатства Сен-Дени в Иль-де-Франсе на рубеже XIII—XIV вв. пшеница давала в среднем сам-8, тогда как в крупных вотчинах провансальских Альп — сам-3 — сам-4, а в горных областях иногда сам-2. И лишь в небольших хозяйствах этого района недалеко от городов, на почвах, особенно хорошо удобренных, урожай пшеницы достигал сам-6 — сам-7. Приведенные факты позволяют заключить, что средний урожай зерновых в большинстве районов Европы оставался низким. Он колебался от сам-4 до сам-5 на домениальных землях. У крестьян он был, видимо, еще ниже. По подсчетам Ю. Л. Бессмертного, в Рейнской Германии в XII—XIII вв. средняя урожайность зерновых в крестьянском хозяйстве составляла сам-3,5 — сам-4 (Бессмертный, 1973, с. 185). Причины низкой урожайности кроются в истощении почвы из-за недостатка удобрений, нерациональном чередовании культур, неумении бороться с сорняками. Высоки были и нормы высева семян из-за низкой всхожести. Кроме того, часть высеянных семян становилась добычей птиц, будучи неравномерно прикрытой после сева, а часть не всходила из-за недостаточной подготовки почвы к севу. В общем урожайность определялась в рассматриваемый период прежде всего естественным плодородием почвы и потому 2 К сто]'Ия крестьянства в Европе, т. 2 33 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме Таблица 1, Урожайность пшеницы Страна Район Годы Урожайность сред. миним. максим. Франция Уж (Бургундия) 1380-1381 сам-6,5 сам-3,0 сам-10,0 Англия Уинчестер 1200-1499 сам-3,8 сам-2,5 сам-6.1 Мертон Колледж 1333-1386 сам-4,3 сам-4,0 сам-4,8 Гр анкастер 1455-1465 сам-3,3 сам-2,3 сам-4,7 Нидерланды Ичкон 1319-1335 сам-11,0 сам-7,2 сам-15,0 Росвестуа 1318-1327 сам-8,7 сам-7,3 сам-11,6 Госней 1332-1343 сам-12,8 сам-8,0 сам-16,0 была гораздо выше средней в регионах с высоким потенциалом плодородия (Парижский бассейн, Нидерланды, некоторые районы Италии), а также на небольших «островках», где существовала практика регулярного удобрения почвы и рациональные севообороты (в Нидерландах, в округе некоторых больших городов). Относительно эволюции урожайности в период развитого феодализма в современной историографии нет единого мнения: часть историков считает, что в XIII в. рост урожаев сначала замедлился, затем начал сокращаться, а в XIV в. снова возрос (Titow, 1972, р. 4, 14—15), часть — что падение урожайности зерновых продолжалось и в XIV—XV вв. (Nicholas, 1976, р. 17). Имеется немало и других точек зрения по этому вопросу (Бессмертный, 1981, с. 19—22). Важно, однако, учитывать, что динамика земледелия в этот период определялась не только ростом урожайности зерновых, но и введением более интенсивных культур, развитием многоотраслевого хозяйства и зарождением порайонной специализации на производстве отдельных культур. Перелом в этом плане наступил в Западной Европе в XIV—XV вв., когда наряду с зерновым хозяйством стало все быстрее развиваться садоводство, виноградарство, выращивание технических культур. 5. Интенсивное земледелие Важным достижением эпохи развитого феодализма было распространение и интенсификация садоводства и огородничества. И в раннее средневековье были известны почти все виды плодов, выращиваемых в наши дни, но о садоводстве в полном смысле вряд ли можно было говорить. Преобладали дикие фрукты, собираемые в лесах. Плодовые деревья сажали в огороде около дома или в чаще леса, но это были дички, приносившие небольшой урожай. Когда леса вырубали, плодовые деревья оставляли нетронутыми. Садоводство раньше появилось в южных районах. Немалую роль сыграла в этом римская традиция. В Сицилии, Южной и Юго-Восточной Испании его развитию способствовали арабы. Здесь расцвет земледелия вообще и садово-огородного хозяйства в частности неразрывно был связан с ирригацией: потребность в орошении часто обусловливала самую возможность заниматься земледелием. Была создана густая сеть ирригационных каналов, которые нередко служили границами участков. За ними был установлен общественный контроль. 34 Глава 1. Техника и агрикультура В Южной и Юго-Восточной Испании, большинстве районов Южной Франции, Италии, на Балканах выращивалось очень много садовых культур: яблоки, груши, сливы, черешни, мушмула, рябина, миндаль, оливы, гранаты, айва, имбирь, смоковница, орехи, каштаны, персики, фиги. Через арабов в Сицилии и Испании распространились сахарный тростник, хлопок, цитрусовые, известные в древнем Риме как декоративные деревья. Первые упоминания о них как о плодовых деревьях относятся к X в., а в XIII в. они уже широко распространились. Их выращивание требовало особых технических навыков и постоянного орошения. Около X в. в Южной Италии появилось тутовое дерево, из плодов которого сначала приготовляли напиток, а примерно с XI в. стали использовать для выкармливания шелковичных червей. В XIII в. шелковица появилась в Северной Италии, где к XV в. стала встречаться очень часто. При Карле VII она была ввезена в Южную Францию. В эпоху крестовых походов с Востока в Италию и Прованс были завезены абрикосы, в XIII—XIV вв. в садах появилась клубника. Однако самое видное место после зерновых во многих южных районах занимало виноградарство, в котором античная традиция проявилась сильнее всего. Сравнительно рано лоза проникает и в умеренную зону, заходя гораздо севернее, чем в новое время. С XII в. она встречается на Дунае, Рейне, в Альпах, Тюрингии, Богемии, Силезии, районе Парижа, Шампани. Бургундии и даже Южной Англии и Северной Германии. В южных районах вино было главным напитком, его потребляли до одного литра в день на человека. Широкому распространению виноградарства способствовало также использование вина в культовых целях. Лоза — одна из наиболее интенсивных культур: по сравнению с зерновыми она давала с площади в пять раз меньшей больший доход. Так, во владениях Датини в XV в. лоза занимала всего 2,4% площади, а доход с нее составлял 20%. Виноградники требовали большого труда. Их унаваживали при посадке и через каждые шесть лет, три-четыре раза за сезон пололи, мотыжили, ежегодно удаляли глазки, обрезали верхушку лозы, проводили канавки в междурядьях, огораживали от скота п т. п. Со временем их стали обрабатывать еще тщательнее и обильнее и чаще удобрять. Чтобы обеспечить лучший уход за ними, их старались сажать поближе к дому на южных солнечных склонах. Аналогичные виды работ проводили и в оливковых рощах. Культурные сорта олив выводили, делая лесным растениям прививки черенками; реже выращивали оливы из косточек. К северу от Альп садоводство стало широко распространяться лишь с XIII в. в связи с развитием городов. Сад и огород долгое время почти повсеместно совмещались: гряды располагались между плодовыми деревьями. На эту территорию не распространялись общинные распорядки и ограничения, и хозяин был свободен в выборе культур и использовании земли, которая здесь не отдыхала никогда: ее обрабатывали и удобрялп особенно тщательно. Поэтому огород и сад были сферой наиболее интенсивного крестьянского хозяйства. Из фруктовых деревьев были широко известны яблоня, груша, вишня, слива, черешня, рябина. Около Парижа в XV в. было много фисташковых деревьев, в Провансе и Лангедоке — миндальных. Садоводы старались улучшать качество плодов, заимствовать лучшие сорта. Все чаще привозились издалека саженцы привитых яблонь, груш и других плодов. Однако в крестьянском хозяйстве садовые культуры встречались 35 2* I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме в целом реже, чем в домениальном: источники говорят преимущественно о садах королей, монастырей, феодалов. Расширился состав и огородных растений. Самыми древними огородными культурами были репа (занимавшая в Скандинавии и на Руси видное место даже в пище дворян), брюква, капуста (в том числе цветная и савойская), горчица, лук-порей, чеснок, огурцы, тыква, морковь. В XIII—XIV вв. пришли на север щавель, латук, салат, свекла, шпинат, сельдерей, дыня. Наилучший сорт дыни — канталупа — был привезен в Европу из Армении и впервые посажен в Италии в папской вилле Канталупи. Карл VII привез ее во Францию. Тогда же появились здесь артишоки и спаржа. Свекла была известна в Европе первоначально как лиственное растение. Корнеплодная свекла появилась впервые после освоения византийских рынков европейскими купцами в XII—XIV вв. Большую роль в ее распространении сыграли арабы. С XIII в. корнеплодная низкосахаристая и лиственная сладковатая на вкус свекла была распространена в Северной Италии и Германии. Говоря о территориальном распространении садоводства и огородничества, можно отметить, что оно встречалось почти повсеместно, кроме крайнего севера, но удельный вес его уменьшался к северу п востоку. В северной Франции, Англии, Германии, Польше, Руси садов было меньше, чем на юге. На Руси сады чаще встречались в царском, монастырском и боярском хозяйстве, садовниками в них были крестьяне. В XVI—XVII вв. крестьянские сады появились на Руси (Горская, 1979, с. 209). В садах здесь росли яблоки, груши, вишни, смородина, реже — слива и малина. Шире были распространены огородные культуры, прежде всего репа и капуста, зашедшие далеко на север Руси. Их сажали на больших площадях («репищах», «капустниках»), на удаленных от дома участках; особенно хорошо росла репа на подсеке. Были известны также лук, брюква, огурцы, тыква, свекла, редька, морковь, дыня, мак. С XIV в. в ряде европейских стран начинает складываться специализация отдельных районов на различных видах садово-огородных культур. Развивается пригородное промысловое садоводство и огородничество. В отдельных районах сад и огород выходят за пределы приусадебного участка: под них осваивают новые площади с целью продажи продукции на рынке. В Германии обширные сады и огороды появились в Тюрингии, Саксонии, Гессене, Баварии, Вюртемберге. В некоторых немецких городах появились семьи, занимавшиеся исключительно огородничеством, а также цехи огородников (Майер, 1979, с. 64). Германия не была в этом отношении исключением. Во Франции недалеко от Гренобля в середине XIII в. жители существовали главным образом продажей чеснока и лука; в конце XV в. Бретань снабжала овощами Англию. Саженцы и семена нередко привозились издалека; на их выращивании специализировались целые города: например, Суздаль поставлял семена лука. В Средиземноморье виноградарство, маслоделие, рисоводство начали приобретать экспортный характер. Сладкие вина вывозились пз Сицилии, Южной Италии, Венгрии, Испании. Далеко за пределами Франции славились гасконские вина, которые покупались для королевских дворов. Оливковым маслом славилась Южная Италия, где площадь под оливами расширялась не меньше, чем под лозой, особенно в окрестностях некоторых городов. Крупнейшим центром вывоза оливкового масла был г. Бари. Из Италии вывозились также фрукты, орехи, сахар, рис. Несмотря на трудности перевозки в XIV в. из Испании в Англию ввозились цитрусовые. 36 Глава 1. Техника и агрикультура С ростом городов увеличение спроса на сырье приводит повсеместно к расширению посевов технических культур. Расширение пивоварения способствовало превращению в техническую культуру ячменя. Кое-где (особенно в Баварии) он потеснил даже пшеницу. С XIV в. начали варить пиво с хмелем, спрос на который резко поднялся. Хмель оказался очень выгодной культурой, так как рос и на «неудобных» землях: на склонах гор и обрывов, непригодных для других целей. На севере он дошел до Скандинавии, где природные условия мало благоприятствовали садоводству и огородничеству, но хорошо рос и на юге, в частности на Балканах. Поставщиком хмеля на европейский рынок долгое время выступала Русь, где он возделывался очень широко и порой входил в состав оброков в Новгородской и Псковской землях (Кочин, 1965, с. 215). В Германии широкая торговля хмелем началась с XIV в. Центром ее стал Нюрнберг, где хмель играл такую же роль в экономике, как на юге виноград (Майер, 1979, с. 75). Хмелеводство известно также в Вестфалии, Тюрингии, Гессене, Саксонии, северных прибрежных районах Германии, с 1330 г.—в Голландии, Северном Брабанте, в XV в.—к западу от Брюгге. Самыми распространенными техническими культурами в Европе были лен и конопля. Верхневолжские и северо-западные земли на Руси славились льном и коноплей еще в домонгольскую пору; в торговом обороте Руси поставки сырья для полотняной промышленности и веревок долгое время стояли на одном из первых мест, а конопляники являлись неизменной принадлежностью русского аграрного пейзажа. В Германии в XV в. льном славился бассейн Мозеля; в Нидерландах лен рос повсюду, особенно на севере; в Италии — в северной и средней полосе; во Франции — на севере и юго-востоке. Пьетро Крешенци считал копоплю очень выгодной культурой и всячески ее пропагандировал. С развитием текстильного производства тесно связано выращпвание красильной резеды, марены, шафрана, синильника, вайды. Шафран прежде всего появился в южных странах Европы — Испании и Италии, куда -го занесли арабы. К северу от Альп была распространена марена, посевы которой в районе Шпейера в XIV в. потеснили даже зерновые Slicher van Bath, 1963, р. 144). Но самым распространенным красильным растением стала вайда, проникшая на север вплоть до Скандинавии. Ее популярности способствовал большой спрос на синюю краску и необычайная продуктивность: при должном уходе она приносила два— л-тыре урожая в год. В то же время это самое трудоемкое однолетнее ге.стение: и подготовка почвы, и уход за посевами, и уборка листьев гнебовали огромных затрат труда. На юге Европы центром производства галлы стала Ломбардия, снабжавшая ею рынки всей Италии и выво-ившая ее в ряд северных стран. В умеренной зоне вайду выращивали г Скандинавии, Северной Франции и особенно в Германии. С XIII в. - . начали сажать в Тюрингии, Гессене, по Нижнему Рейну, в Бранденбурге. Эрфуртская вайда в XIV в. была известна далеко за пределами Германии, а в XV в. для многих деревень Тюрингии она стала почти монокультурой, значительно потеснив зерновые (Майер, 1979, с. 93). Наметившаяся специализация на садово-огородных культурах обернулась в некоторых районах Западной Европы нехваткой хлеба. Зерно ста-лгзится объектом экспортной торговли. Лучшие сорта пшеницы выводил из Апулии, Калабрии, Сицилии и Южной Франции. С XV в. наделся систематический вывоз зерновых из Польши, Литвы и Чехии. 37 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме 6. Скотоводство Значительные перемены наблюдались в рассматриваемый период в скотоводстве. В раннее средневековье оно носило почти исключительно экстенсивный характер. Преобладал мелкий скот, который пасся в лесах и на пустошах без пастуха; содержание скота тогда практически ничего не стоило. Во многих местах свиньи превращались в полудиких животных. Более того, еще в XIII в. в лесах долины Мозеля — одном из наиболее развитых районов Германии — содержались стада необъезженных лошадей. Крупного скота было сравнительно мало, так как он требовал прочной кормовой базы и постоянного ухода. Исключение составляли волы, необходимые в качестве тягловой силы. Стойловое содержание скота было редкостью. Лишь в районах с суровыми зимами как вынужденная мера рано появилось стойлово-пастбищное скотоводство: в северной Германии, Скандинавии, северной Англии и на Руси скот находился в укрытиях до семи месяцев в году. И в территориальном распространении, и в характере скотоводства в Западной Европе особенно резко ощущалась грань между первым и вторым этапами развитого феодализма. Если до конца XIII в. в большинстве районов Европы скотоводство играло подчиненную роль, то в XIV— XV вв. оно приобретает в ряде мест ведущее значение, особенно там, где из-за неблагоприятных условий сократилось производство зерновых. Развитие скотоводства шло в нескольких направлениях: оно распространялось территориально, особенно в необжитые ранее районы (осушенные болота, горные местности); наметилась его интенсификация: перевод скота на стойловое содержание, улучшение породы, специализация отдельных районов на выращивании тех или иных видов скота. Общая тенденция проявлялась в увеличении поголовья скота и в изменении соотношения крупного и мелкого скота. У. Хенли советовал держать столько скота, сколько возможно, ибо при должном уходе скот может, по его мнению, принести втрое больший доход с земельной площади, чем любое иное ее использование (Агрикультура, с. 193). Эти рекомендации отражали реальную практику. Так, во владениях епископа Уинчестерского поголовье скота увеличилось с середины до конца XIV в. примерно в два раза (Farmer, 1977, р. 563—564). В 1086 г. в трех восточных графствах Англии соотношение крупного и мелкого скота было 1 : 13,7, а в 1330-е годы — всего 1:5. По мере сокращения площади лесов в ходе внутренней колонизации почти повсеместно шло на убыль пастбищное свиноводство, хотя удельный вес его оставался достаточно высоким. Резко сократилось число коз, которых перестали выгонять в леса, так как они портили деревья. Исключение составляли овцы, поголовье которых не уменьшилось: они паслись всюду — от Уэльса до Аппенин — на открытых равнинах и холмах, пустошах и болотах. Их не боялпсь пускать даже в виноградники. Овцы ценились прежде всего за шерсть, молоко, овечий жир и овечий навоз — ценное удобрение. Овечьи шкуры и овечье мясо европейцы оценили намного позднее. (В Испании, например, забитых овец иногда выбрасывали на съедение диким зверям и птицам.) Особенно искусными овцеводами были монахи-цистерцианцы. Они поставили овцеводство на коммерческую основу и довели искусство выращивания овец до большого совершенства. Не случайно продаваемая ими шерсть особенно высоко ценилась. Только в Йоркшире в конце XIII в. им принадлежало около 200 тыс. овец. По сравнению с современными, 38 Глава 1. Техника и агрикультура ip-лневековые овцы были мелкими и давали лишь один-полтора фунта _ерстп в год. Но принимались меры к улучшению их пород, для чего Нтредко привозили производителей из далеких краев, в частности из Кашмира. Около середины XIII в. в Испанию из Северной Африки были ззезены мериносы с белой тонкой волнистой шерстью. Испанские овцы з XIV в. ввозились в Мэн и Нормандию. Увеличивается роль крупного, особенно рабочего скота. Коневодство, вставлявшее в предшествовавший период почти исключительно боевых к:ней. завоевывает прочные позиции по мере расширения функций лоте-зли как тягловой силы. Крупный рогатый скот первоначально исполь-вался почти исключительно как тягловая сила. Откорм быков на мясо нт был распространен. Вероятно, такую практику ускорил рост городов. Ни коров до XII—XIII вв. смотрели скорее как на продолжательниц роле. нежели как на молочный скот. Поэтому они занимали в экономике тзвнительно небольшое место. Даже в лучших хозяйствах им не давали твой ничего, кроме сена, чаще — соломы. Продуктивность коров была -ине низкой: 540—650 литров молока в год. Иногда их запрягали - те с волами в ярмо. Постепенно их роль как молочного скота воз-да. хотя овечье молоко долгое время ценилось наряду с коровьим и где возможно, делали сыр из смешанного, овечьего и коровьего, л жа. С XIII в. в пищу стали употреблять коровье масло, которое 3:лэ известно давно, но использовалось чаще для смазки оружия. Усо-ттшенствовалось маслобойное дело. С XIV в. в Германии и Нпдерлан-л х начинается постепенное вытеснение «пастбищной» коровы «стойло-и . При стойловом содержании коровы давали почти в два раза боль-молока (Майер, 1979, с. 40). С расширением скотоводства было неразрывно связано стремление нлочпть кормовую базу. По мере сокращения лесов и пустошей поль-ззние ими для выпаса все строже регламентировалось. Складывается тактика «отмеривания пастбища»: каждый держатель мог выгонять на строго определенное поголовье скота каждого вида. Учащаются лйлпкты на почве общинных выгонов между жителями соседних сеет нлй п между крестьянами и феодалами. Значительно расширила кормовую базу скотоводства внутренняя ко-~ нпзация, особенно осушение болот и хозяйственное освоение гор, 2 частности Альп, Пиренеев, Балкан (где на высоте 1600—2400 м рас-в:лагались прекрасные летние пастбища). В большинстве горных райо-z'z скотоводство сохраняло экстенсивный характер. 3 целом было известно несколько типов скотоводства: пастбищное, ’" иловое, стойлово-пастбищное, отгонное, перегонное. Они существова- : з чистом виде или же в различных сочетаниях. Пастбищное содержа-- скота с элементами стойлового было возможно там, где была доста- зная кормовая база вблизи от селения, например, пойменные луга. : г: зное скотоводство, при котором скот зимой содержался ближе к се- нтж-о. а летом выгонялся на дальнее пастбище, получило широкий раз- 71 в Англии, Скандинавии, Каталонии, Альпах, Провансе, на юге Гер--нип. в некоторых районах Италии1. Перегонное скотоводство было широко известно в Северной и Южной Х-?лии. Сардинии, Римской Кампанье, Карпатах, Балканах, Наварре, Так. когда в Маремме (Италия) из-за прекращения мелиорации резко сокра-*’. :ь производство зерна, сюда стали отгонять скот из ряда районов. Развитие от-тз:г:. скотоводства вместо земледелия наблюдалось в это время и в других 39 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме Корсике, Пиренеях, Провансе, Швейцарии, Южной Германии, Шотландии. Классический пример области перегонного скотоводства — Кастилия, где по центральному плоскогорью овцы перегонялись с севера на юг и с юга на север дважды в год. Эта практика наложила глубокий отпечаток на весь хозяйственный облик района. Но настоящий переворот в скотоводстве (и земледелии) произошел с появлением стойлового содержания скота. В XIV—XV вв. это отмечалось лишь в наиболее развитых районах Европы. Затруднения были связаны с нехваткой кормов, так как искусственных лугов Европа почти не знала, а естественные луга давали чаще всего лишь один укос в сезон. Лишь с середины XIV в. сначала в Нидерландах, затем в Северо-Западной Германии, Италии, Англии появились луга в собственном смысле: они отделялись от остальных угодий, дренировались, орошались, что гарантировало два укоса в сезон. Однако орошение, осушение, выравнивание, огораживание лугов входило в практику довольно медленно. В большей мере корма обеспечивались высевом по пару бобовых; травосеяние по пару появилось в XIV—XV вв. лишь в Нидерландах. Кормами служили также сено, солома, овес, ячмень, отруби. На стойловое содержание стали переводить в первую очередь рабочий скот. С середины XIV в. в районах крупных городов начался стойловый откорм свиней для продажи свинины на городском рынке. Этим нередко занимались не только крестьяне, но и горожане (Майер, 1979, с. 39). Но наиболее перспективным оказалось стойловое содержание крупного мясо-молочного скота. Интенсификация скотоводства зашла всего дальше в Нидерландах, где сравнительно рано возникло продуктивное экспортное мясо-молочное скотоводство. Отсюда поставлялись на европейский рынок мясо, сыр, масло. С этой целью были выведены (предположительно в XIII в.) фрисландская и фламандская породы крупного рогатого скота, выращиваемого на мясо (Trow-Smith, 1957, с. 112). Быстрый рост скотоводства наметился здесь в XIV в. (Nicholas, 1976, р. 27). Он стимулировался широким спросом на продукты скотоводства у горожан и успехами мелиоративных и дренажных работ. С XIII в., и особенно в XIV—XV вв., начинают проявляться элементы специализации отдельных регионов в области скотоводства. Особое место в этом процессе наряду с Нидерландами принадлежит Англии, вышедшей на первое место в Европе в качестве поставщика шерсти. Уже в XI в. здесь насчитывалось несколько миллионов овец. К середине XIV в. поголовье их достигло 12 млн., а в XV в. овцеводство вытесняет земледелие, подготавливая почву для аграрного переворота XVI в. С появлением мериносов в Испании кастильская шерсть заняла прочное место на европейском рынке и даже конкурировала с английской. Большие успехи сделало производство шерсти в Германии. Мясо-молочную продукцию с XV в. вывозят на европейский рынок и Скандинавские страны, где скотоводство всегда преобладало над земледелием. Датское, шведское и норвежское масло и мясо нашли широкий спрос на европейском рынке. Продукцию крупного рогатого скота (чаще всего мясо и сыр) поставляли различные районы Европы: Рейнская область, Бавария, Тироль, Каринтия, Эмилия, Ломбардия, Пьемонт, Швейцария, Чехия, Венгрия, Молдавия, английские графства Чешир и Линкольншир. Развитие скотоводства внесло большие изменения не только в аграрный пейзаж западноевропейских стран, но и в структуру хозяйства. Изменилось соотношение между типами земельных угодий; в крестьян 40 Глава 1. Техника и агрикультура ском хозяйстве все больший удельный вес стали занимать использование лугов, пастбищ, лесов, на территории которых появлялись самостоятельные держания (Postan, 1973, р. 140). Возрастает роль скотоводства в крестьянском хозяйстве. Так, в Тироле и Каринтии крестьяне держали по 6—12 коров специально для изготовления сыра на продажу; к северу от Брюгге только за 10 лет в XIV в. поголовье лошадей и коров у крестьян увеличилось в три раза (Slicher van Bath, 1963, р. 143, 181); в 70-е годы XV в. в ряде областей Прованса во многих крестьянских семьях можно было найти 100-200 голов скота (преимущественно овец); в ряде восточных, северо-восточных и северо-западных районов Англии доход от скота в крестьянском хозяйстве стал основой бюджета. Появляется тип крупных скотоводов-арендаторов. Выращиванием и откормом скота активно занимаются также жители прилегавших к крупным городам районов: торговля мясо-молочными продуктами становится для многих из них главной статьей дохода. * Каковы итоги развития европейской агрикультуры к концу классического средневековья? Каков ее уровень? Как было показано, прогресс в этой области шел очень медленно и отнюдь не повсеместно: более совершенные системы земледелия уживались с самыми примитивными (вплоть до перелога). Большим препятствием к совершенствованию агрикультуры была дороговизна железа и недостаток у крестьян скота, особенно рабочего. Это вынуждало крестьян объединяться, чтобы обеспечить тягловой силой плуговую упряжку; малоземельные крестьяне не имели даже легкого плуга. Преобладание пастбищного скотоводства над стойловым приводило к потере значительной части навоза, необходимого для удобрений. Поля удобрялись не ежегодно. Борона была известна далеко не всюду. Несовершенна и нерегулярна была прополка полей: сорняки часто не вырывались с корнем, а серпом срезались лишь их верхушки. Отнюдь не всегда соблюдались правильные севообороты: часто из года в год возделывались одни и те же злаки, истощавшие почву. Кормов для скота не хватало и их берегли в первую очередь для рабочего скота. В результате всего этого урожайность сильно зависела от естественного плодородия почв и районы богатого урожая соседствовали с районами недорода, голода и обезлюдения. Огромное разрушительное воздействие оказывали на сельское хозяйство войны. Но как бы ни были слабы ростки нового, именно они определяли и обеспечивали поступательное развитие сельского хозяйства, в котором все более видное место занимали интенсивные отрасли: садоводство, виноградарство, выращивание технических культур, товарное скотоводство. Особое значение имела специализация отдельных районов на различных культурах. Прогресс агрикультуры достигался руками и опытом крестьян, хотя зчп далеко не всегда имели возможность вводить хозяйственные улучшения на земле своих наделов. Феодалы быстрее и легче могли использовать новшества на территории господского хозяйства, эксплуатируя не тзлько даровую силу крестьян, но и их инвентарь и скот. Поэтому каж-лзе такое улучшение дорого обходилось крестьянам. Не случайно прогрессивные сдвиги более ощутимо начали проявляться в Западной Европе : победой парцеллярного крестьянского хозяйства над домениальным, у.огда были созданы максимально возможные в условиях феодализма условия для развязывания крестьянской инициативы. ГЛАВА 2 АГРАРНЫЙ ПЕЙЗАЖ И КОЛОНИЗАЦИЯ 1. Причины колонизации Вряд ли имеется какая-либо иная область материального производства, где взаимодействие человека и природы настолько определяло бы результаты общественного труда и проявлялось бы в столь наглядной повседневной форме, как в земледелии. История этого взаимодействия представляет важную сторону истории земледельческих народов в целом. Два важнейших результата этого взаимодействия — в историографическом плане — обособились недавно, составив две области самостоятельного исследования: 1) многовековый опыт земледелия как важнейший компонент производительных сил средневековья стал предметом истории агрикультуры; 2) физико-географические свидетельства жизни и труда земледельцев, формирование аграрного пейзажа стали объектом изучения исторической географии, а точнее — истории поселения и заселения. Изучение аграрного пейзажа представляет большие трудности: со временем менялись соотношение между лесом и степью, пашней и пустошью, системы земледелия, набор сельскохозяйственных культур, формы земельной собственности и хозяйственного использования земли. Эти перемены находили свое физико-географическое выражение, поэтому аграрный пейзаж одной эпохи наслаивался на предшествовавший, и только методы картографии и аэрофотосъемки в сочетании с археологией, топонимикой, палеоботаникой и т. д. дают возможность воссоздать более древние черты аграрного пейзажа европейских стран. Речь идет о взаимодействии человека с природой, а не о воздействии на нее, не о последствиях его жизнедеятельности. Стихийное проявление сил природы тем пагубнее для человека, чем меньше он вооружен знаниями и опытом, чтобы противостоять им. Ряд лет засухи или, наоборот, длительных дождей, наводнения или ветровая эрозия и т. п. могли не только вызвать временные бедствия (голод, мор), но и нередко приводили к запустению больших районов. В этих условиях речь шла прежде всего об адаптации человека к естественно-географическим условиям, от которых в конечном счете зависели специфические черты аграрного пейзажа данного ареала. Геологические, гидрологические, почвенно-климатические условия земледелия средневековой Европы изучены еще недостаточно, хотя в последние десятилетия их освещение все чаще становится органической частью аграрно-исторических исследований, ибо очевидно, что не только аграрный пейзаж и колонизация, но и многие другие стороны жизни европейской деревни в тот период не могут быть удовлетворительно освещены без учета вышеперечисленных характеристик. К концу раннего средневековья аграрный пейзаж Европы характеризовался дуализмом форм сельского поселения и планировки полей. Им был обусловлен дуализм форм связей между хозяйственным двором земледельца и «тянущим» к нему пахотным наделом. Планировка полей приближалась либо к удлиненным полосам, либо к «квадратным» полям. Усадьба размещалась либо непосредственно на пахотном наделе, составляя в пространстве одно целое, либо обособленно. Каждая из этих форм могла сочетаться как с квадратными полями, так и с удлиненными полосами. Квадратные поля чаще встречались в Италии, Сардинии, Франции к югу от Луары, на севере и западе Нидерландов. Каждый надел окружался 42 Г лава 2. Аграрный пейзаж и колонизация низкой оградой, придававшей пашне вид своего рода пчелиных сот с разнородными ячейками. Такая форма полей шире была распространена в районах с более сухим климатом. В районах же с влажным климатом преобладала грядковая планировка земли. В этом случае жилища были вынесены за пределы пашни и образовывали компактные поселения. В других случаях поля такой же формы примыкали к усадьбе, и дома стояли довольно далеко друг от друга, их разделяла не только пашня, но и пустоши. Такая форма преобладала в Восточных и Южных Нидерландах, в Центральном массиве и на западе Франции, в Бретани, в области басков, во многих районах Англии, в Ирландии, Уэльсе, Юго-западной Германии — всюду, где гористый и лесистый ландшафт не оставлял много места для плуга (Smith, 1967, р. 260; Slicher van Bath, 1963, р. 57). Длинные поля в свою очередь бывали открытыми и огороженными. Они встречались во Франции к северу от Луары, в Германии, Англии и т. д. Там, где эти поля были открытыми, для защиты от потрав они были обнесены общей изгородью, а от уборки урожая до следующего посева превращались в общинное пастбище. Многие длинные огороженные поля с расположенными в них полосами возникли в результате внутренней колонизации. Трудно сказать, в какой мере ареал Европы к северу от Альп к исходу раннего средневековья уже был освоен плугом. Несомненно, что почти в первозданном виде оставались леса средненемецкой возвышенности; приморские области и предальпийские долины были покрыты обширными болотами. Заболоченными были также долины рек в Германии, Италии, Франции, Англии, Испании. Море занимало значительную территорию Нидерландов, на северо-востоке Англии широкой полосой протянулись болота и плавни. В центральной и восточной Европе, где колонизация началась позднее, лесами, болотами и целинными землями были заняты тысячи квадратных километров. К началу периода развитого феодализма в Западной Европе предстояло освоить, вероятно, более половины современного сельскохозяйственного ареала; в Центральной же и Восточной Европе доля освоенных земель была к этому моменту еще меньше. Для дальнейшего освоения земель требовались огромные трудовые усилия. Только миграция в эти районы больших масс земледельцев из ранее освоенных районов могла решить эту невиданную по масштабам задачу. Это был цивилизаторский труд, ни с чем ранее не сравнимый, поставивший на службу общества огромные производительные силы. Западная историография по-разному отвечает на вопрос о причинах этого процесса. Ф. Гансхоф и М. Постан видят основной толчок к нему з росте народонаселения Европы, совпавшем во времени с наиболее интенсивным наступлением на дикую природу. Роль зачинателей в этом процессе они отводят монастырям, особенно цистерцианским (The Cambr. Econ. Hist., 1966, I, p. 292; Postan, 1976, p. 16—29). Некоторые французские историки усматривают в колонизации объективную необходимость так называемой феодальной революции. Б. Слихер ван Бат и В. Абель подчеркивают роль демографического фактора и экономического стимула: рост цен на сельскохозяйственные продукты, с одной стороны, и обилие дешевых рабочих рук, с другой (Slicher van Bath, 1963, р. 116; Abel, 1962). Некоторые немецкие историки придают решающее значение т процессе колонизации в Германии целенаправленной политике Штау-генов, светских и церковных сеньоров (Kotzschke, 1953, S. 89). Подавляющее большинство этих концепций односторонни: в них придается 43 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме всеобщее значение отдельным достоверным, но вырванным из исторического контекста эпохи фактам, без учета действительного места данного факта в целостном процессе. Каждое из приведенных выше соображений приложимо не только к объяснению внутренней колонизации XI—XIII вв., но п средневековой колонизации вообще. Однако факторы, объясняющие в равной степени все внешне сходные между собой процессы, в действительности не объясняют ни один из них в его специфике и исторической обусловленности. Качественное отличие колонизации XI—XIII вв. в том, что она происходила на почве сложившегося феодального способа производства, в ней наиболее ярко проявились заложенные в нем возможности для развития производительных сил, а основная черта этого развития в условиях средневековья заключалась в территориальном расширении сферы производства и в меньшей степени в его интенсификации. Колонизация XI—XIII вв. стала возможной в Западной Европе потому, что появилась определенная вооруженность земледельца орудиями труда, опытом, навыками. Расчистки XI—XIII вв. отличаются от таковых в VIII—X вв. не только объемом освоенной территории, но и характером освоения. В раннюю эпоху расчищались главным образом близлежавшие к пашне участки леса на возвышенностях и легких почвах, а в XI— XIII вв. начинают осваивать сравнительно дальние от освоенной территории леса, болота и горы. Освоить для земледелия и скотоводства тяжелые «холодные» почвы означало не только свести лес, но построить дренажную систему, а в приморских районах — систему дамб и шлюзов. Решение этой задачи требовало определенной исходной ступени в развитии производительных сил общества. Другая сторона проблемы заключается в том, что многие старопахотные районы Западной Европы оказались относительно перенаселенными уже в раннее средневековье. Это не значит, что были исчерпаны резервы пригодной для культивирования земли. Острый земельный голод царил в условиях неслыханного изобилия земли, но это была земля труднодоступная, покрытая непроходимыми лесами и болотами, требовавшая тяжелого и длительного труда, прежде чем на ней сможет проложить первую борозду пахарь. Кроме того, наиболее нуждавшиеся в земле крестьяне не имели орудий труда и скота, необходимых для колонизационных начинаний. Поэтому к концу раннего средневековья Европа была населена крайне неравномерно. Поселения группировались в удобных и благоприятных для земледелия местах — в долинах рек, на речных террасах, у подножий гор и лесов, а по мере удаления от этих районов становились все более редкими. Таким образом, одной из причин относительной перенаселенности было «островное», выборочное заселение Европы. Важную роль играло также распространение или даже господство в отдельных регионах Европы феодальной вотчины с большой барской запашкой и преобладанием барщины, в которой ограничивались как рост размеров тяглых наделов, так и их дробление. Вследствие этого вотчина могла удерживать в деревне массу избыточных рабочих рук. Осужденное на положение бобылей, захребетников, скрытых слуг во дворах старших братьев, дворовых, это избыточное население деревни было огромной потенциальной производительной силой, в известной мере скованной до поры до времени вотчинными распорядками и отсутствием материальных средств, чтобы предпринять расчистки в крупных масштабах. Только с возникновением городов и устойчивых рынков продукции сельского хозяйства появились стимулы для обладавших средствами лиц (горожан, дворян) к участию в широких колонизационных начинаниях. 44 Глава 2. Аграрный пейзаж и колонизация. Возникновение города стало мощным фактором дальнейшей колонизации. Вместе с ним возникла постоянная возможность сбыта продуктов сельского хозяйства, т. е. экономический стимул для расширения возделываемых земель. Город превратился в непосредственного участника. а нередко организатора колонизации в крупных масштабах, обеспечивая ее материальными ресурсами и привилегиями (Корсунский, 1976, с. 102). На первом этапе развитого феодализма преобладала высокая рыночная конъюнктура на сельскохозяйственные продукты. В Англии с начала XIII в. до начала XIV в. примерно в два раза выросли цены на скот (Farmer, 1965, р. 2). Наблюдался рост цен на пшеницу и другие зерновые культуры (The Cambr. Econ. Hist., 1966, I, p. 116). Соответственно выросла и цена земли. В бассейне Мозеля, например, с середины XII в. до середины XIII в. цена земли возросла на 41%, а во второй половине XIII —первой половине XIV в.—еще на 26% (Lamprecht, 1S86. II, 42). В то же время недостаток земли в старопахотных районах талкал массы людей на поиски свободных земель. Зажиточная прослойка предприимчивых крестьян, особенно вблизи городов, наравне с горожанами и сеньорами обрела реальный стимул для наступления на необработанные земли. Вслед за потоком крестьян-колонистов на пустоши потянулись монастыри новых орденов, прежде всего цистерцианцы. Заселение необжитых мест нередко диктовалось политическими соображениями: в одном случае речь шла о том, чтобы обезопасить дорогу, пересекавшую лес, в котором нашли убежище разбойничьи шайки, з другом — об усилении внешней границы путем создания поселений г аспитов, обязанных владетельному сеньору несением военной повинности (Duby, 1962, р. 156—157). Соображениями безопасности объясняет--ч. в частности, появление крупных селений во французском графстве Мэн. где естественные условия мало благоприятствовали этому (The Cambr. Econ. Hist., 1966, I, p. 73). Так возникли и многочисленные новые города в пределах домена французского короля, бастиды в пограничных с английскими владениями районах на юго-западе Франции, где поселялись тысячи земледельцев. Такими поселениями были усеяны просторы Каталонии и Кастилии; многочисленные «свободные бурги» появились в округе итальянских городов-коммун. Постепенно они росли, становились центром притяжения многих новопоселенцев, в том числе беглых крестьян, торговцев и ремесленников. Особенно тесно было связано с политической историей страны формирование аграрного пейзажа в Испании. В ходе Реконкисты шел интенсивный процесс освоения разоренных и заброшенных земель. Здесь, как и ь Южной Франции, специфика внутренней колонизации в значительной мере была связана с возведением замков и крепостей, которые становились центрами сельских поселений. Это объяснялось чаще всего угрозой набегов, невозможностью обрабатывать земли без защиты со стороны зам-в. Но, в известной степени защищая крестьян, феодалы, опираясь на замки, нещадно эксплуатировали их. Именно поэтому они принуждали дерой крестьян селиться под стенами замков. Другим побудительным мотивом к участию в колонизации королей и знати была фискальная политика и стремление увеличить число подданных. Нужда феодалов, и прежде всего королей, в увеличении контингента рыцарей могла быть удовлетворена лишь путем создания новых зон земледельческого производства и новых источников феодальной ренты. Вызванное увеличением ренты бегство крестьян с насиженных мест — сажное условие приобретения сеньорами — зачинателями колонизации 45 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме рабочих рук (Поршнев, 1966, с. 112). Факты дарения неосвоенных земель в качестве фьефов свидетельствуют о том, что у феодалов появилась заинтересованность в превращении этих земель в плодородные поля и луга. Вот почему магнаты очень дорожили правом заселения. Порой, отчуждая угодья, они запрещали новым владельцам селить на них людей, делая это сами, что было поводом для многих конфликтов. Колонизация была важной предпосылкой усиления многих владетельных сеньоров. Итак, правомерно заключить, что для представителей различных классов и сословий в качестве наиболее важных выступали факторы не только различные, но и противоположные. В то время как для сеньоров речь шла о расширении территории феодального господства, для основной массы колонистов-земледельцев — о приобретении собственного двора и пашни, о спасении от земельного голода и сеньориального гнета. Рыночная конъюнктура содействовала также активизации бюргеров, монастырей, сеньоров, зажиточных крестьян, нередко их «пионерской роли» в движении крестьянства на новые земли. 2. Типы колонизации Размах внутренней колонизации приходится в Западной Европе на первый этап развитого феодализма, т. е. на XI—XIII вв. Этот период М. Блок назвал периодом крупных расчисток, наиболее увеличившим площадь обрабатываемых земель с древних времен (Блок, 1957, с. 45). Р. Гранд и Р. Делатуш называют период колонизации ренессансом в истории Западной Европы (Grand, Delatouche, 1950, р. 245). Кульминация колонизации в разных странах датируется различно, однако в общем относится на Западе ко второй половине XII —началу XIII в. (Postan, 1976, р. 28), хотя в легко осваиваемых районах Западной Европы резервы колонизации были практически исчерпаны к X в. (Hoskins, 1955г р. 7). В Центральной и Восточной Европе колонизация также укладывается в рамки первого этапа развитого феодализма, а хронологически приходится на XIII—XVI вв. В зависимости от характера, темпов и достигнутых результатов можно выделить три основных типа колонизации (Duby, 1962, р. 149), протекавших в разных странах (а иногда и в одной стране) в разные хронологические периоды. Первый из них — самый ранний — характеризуется расширением культивируемых площадей и увеличением числа дворов в старых селениях. В раннее средневековье селения были редки, разделялись непроходимыми лесами и болотами, поэтому аграрный пейзаж напоминал островки, окруженные океаном первозданной природы. Эти пространства являлись резервами колонизации. Одновременно обживались земли, опустошенные во время войн и набегов или по разным причинам заброшенные в предшествовавший период. Землю осваивали с трудом, буквально пядь за пядью. Даже в более поздние времена нередко встречались массивные дубы посреди поля или ров, делавший загзаг вокруг дерева, которое не смог одолеть человек (Hoskins, 1955, р. 64). По расчетам У. Хоскинса, в Англии в XIII в. крестьянская община в свободное от полевых работ время могла освоить и превратить в пашню не более 5—6 акров леса в год (Hoskins, 1955, р. 15). Отвоеванные у природы земли было трудно уберечь от зарастания и наводнений; многие забрасывались потому, что быстро истощались, а человек не мог поддержать их плодородие из-за нехватки удобрений и несовершенства агротехники. Залежные земли по соседству с пашней были существенной 46 Глава 2. Аграрный пейзаж и колонизация частью сельского пейзажа в Верхнем Провансе, Дофине, Мэне, Лотарингии, Альпах, Пиренеях, странах Центральной и Восточной Европы. Временная запашка сохранилась в малонаселенных районах с бедными почвами вплоть до XVIII в. Ее следы можно найти в Арденнах, Вогезах, на гранитных и сланцевых землях Западной Франции, в английских графствах Девоншир и Йоркшир и многих других районах (Harris, 1961, р. 24). Колонизация в обжитых районах прослеживается не всегда отчетливо, так как вновь освоенные земли постепенно сливались со старой запашкой и их часто невозможно различить. Память о расчистках сохранилась в названиях многих полей, включавших либо имя собственное того, кто их расчистил («поле Петра», «пашня Гуго», «болото Стефана», «заимка Павла» и т. п.), либо элементы, говорящие о заимке. Страницы источников пестрят и прямыми указаниями на заимки: это либо пожалование заимки, либо разрешение делать ее, либо дарение леса под заимку, взимание десятины или споры из-за нее, описи держателей заимки с указанием рент и т. п. Размеры освоенных пустошей в старопахотных районах невозможно определить точно. Достоверно одно: там, где оставались резервы внутренней колонизации, они быстро сокращались; нередко пашня соседних селений соприкасалась. Интенсивнее стали использовать оставшуюся альменду, она тщательно учитывалась, ее границы точно определялись, за нее велась ожесточенная борьба. Колонизация совершалась почти непрерывно, о чем свидетельствуют частые указания на «старые» и «новые» заимки, а сравнение источников, разделенных небольшим сроком (15—20 лет), показывает огромные по тем временам успехи в отдельных районах (Авдеева, 1973, с. 71—72). Об этих успехах говорит и превращение небольших селений в крупные (Medieval England, 1958, р. 12). Расчистки в обжитых районах совершались чаще всего по инициативе крестьян с разрешения или молчаливого согласия сеньоров, а иногда без их ведома. Важную роль в этом движении играла община; она издавна регулировала право своих членов на заимку. В каждом районе в связи с этим сложились свои обычаи, и там, где община была сильна, с ней до поры до времени должен был считаться и феодал. Каждый общинник мог производить заимку, когда ее делали остальные, или же коллективно расчищенный лес делился пропорциально размерам держаний. При разделе пустошей между селениями каждая община получала свою долю, из которой все члены могли делать заимки и засевать их с согласия соседей. Но иногда и после раздела сохранялись общие земли, где заимки могли производиться лишь с согласия жителей как одного, так и другого селения. Часть общинных земель отдавалась иногда во временное пользование общинникам и распахивалась ими индивидуально, а через год-два снова поступала в общинное пастбище сроком на 8—10 лет (Bishop 1938, р. 40). Бывало и так: пустошь, предназначенная для расчистки, делилась на участки и каждый общинник мог распахивать или засевать всю или часть доставшейся ему доли, но через год-два был обязан оставить заимку под общий выгон и перейти на другое место (Finberg, 1951, р. 34). Постепенно такие периодически засевавшиеся заимки превращались в постоянную пашню с молчаливого согласия общины, если это не задевало ее интересов. Если же община терпела т этого ущерб, она действовала весьма решительно (Homans, 1942, р. 61; Miller, Hatcher, 1978, р. 38—39). 47 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме Долгое время сохранялся обычай делать заимку бесплатно. Но со временем все чаще требовалось разрешение на заимку короля или сеньора, дававшееся за дополнительную плату, размеры которой не были фиксированы и различались даже в пределах небольшого района. Иногда в качестве компенсации за право пользоваться заимкой сеньору отдавалась часть расчищенного леса. Так право на заимку становилось для феодала дополнительным источником дохода. Феодалы проявляют все больший интерес к колонизации: госпиты, приглашенные сеньорами, насчитываются в отдельных селениях десятками (Конокотин, 1958, с. 39, 41—42). Структура новой деревни в Иль-де-Франсе на месте распаханного леса. Дома — вдоль дороги Структура новой деревни близ Лейпцига на месте полностью сведенного леса Одновременно идет дальнейшее наступление на леса и болота. Новые селения прежде всего возникают на ближайшей периферии обжитых районов. Такими выселками старые селения стали обрастать очень рано — в первую очередь за счет дробления старых сел (Конокотин, 1958, с. 43; Fossier, 1968, р. 345—351). Появились многочисленные Большие и Малые, Верхние и Нижние, Северные и Южные и т. п. селения. Все чаще появляются новые селения, названия которых включают элементы, свидетельствующие о расчистках, дренажных работах пли «вторичном» происхождении. Возникали они различными путями. Поля старых селений нередко были разбросаны по многим дальним лесным урочищам. Со временем на них основывались хозяйственные дворы, куда сначала для удобства на время полевых работ, а затем и на постоянное жительство переселялась часть крестьян. Новые селения возникают также и на лесных и горных пастбищах, в местах укрытий для скота, содержавшегося там в летний период или круглый год. Пастухи постепенно обзаводились там хозяйством и перевозили туда свои семьи. Здесь же 48 Глава 2. Аграрный пейзаж и колонизация возводились хозяйственные постройки, в которых собирали, хранили и перерабатывали продукцию скотоводства (Smith, 1967, р. 291). Леса осваивались также лесорубами, углежогами, охотниками, собирателями дикого меда и воска, коры для дубления кож и т. д. (Блок, 1957, с. 49). Сначала они жили в лесных хижинах, затем расчищали лес, создавали поля и основывали хутор или деревню. Плацдармом для наступления на пустоши были прежде всего селения на краю большого леса, болота или пустоши. Младшие сыновья крестьян, не получившие наследства (в ряде регионов Европы действовал майорат), со временем создавали новые поселения, становившиеся в свою очередь центрами колонизации. Так постепенно редели, а кое-где совсем исчезали леса, пустоши и болота, поддаваясь усилиям людей. Этот процесс хорошо прослеживается, например, в английском графстве Девоншир (Finberg, Hoskins, 1952, р. 78—79). Такое же явление наблюдалось в Парижском бассейне, бассейнах Луары и Гаронны, в Ломбардии, Рейнской области. Как и расширение пашни в старых селениях, этот процесс протекал стихийно, потребовались десятки, а иногда сотни лет, чтобы новые селения достигли обычных размеров (Блок, 1957, с. 49). Колонисты, слабо вооруженные техническими средствами, нередко кооперировались для общего дела. Там, где власть феодала над лесом была лишь номинальной, новые селения возникали в лесу без его ведома и он вынужден был договорным путем определять отношения с колонистами (Конокотин, 1958, с. 42). В ходе колонизации повсеместно создавались новые общины: либо сразу, если переселение носило организованный характер, либо постепенно — по мере роста нового селения. До тех пор, пока имелись резервы внутренней колонизации в равнинных районах, «дочерние» селения возникали по образу и подобию «материнских» и порой настолько уподоблялись старым, что их нельзя было отличить, если их не «выдавало» лесное название. В Англии Сотенные свитки 1279 г. зафиксировали 245 вилл, неизвестных в 1086 г. Они настолько похожи на старые, что трудно определить, является ли каждая из них действительно новой. Такая картина обычна. Весьма показательна в этом плане история «вторичного освоения» Йоркшира после событий 1069—1070 гг.1 Когда же свободного места для появления новой впллы не оставалось, на периферии виллы на расчистках появлялись одиночные дворы, огороженные усадьбы. Второй тип колонизации преобладал в Западной Европе в XII — середине XIII в., в Центральной и Восточной Европе —в XIII—XIV вв. Это колонизация переселенческого типа, которую можно разделить на внутреннюю и внешнюю. Первая была выражена более или менее отчетливо во всех странах. Наиболее ярким примером второй была немецкая колонизация в районах к востоку от Эльбы. Колонизация переселенческого типа имела решающее значение для судеб европейской агрикультуры. В ходе ее возникло множество новых селений в необитаемых прежде районах, где на сотни километров никогда не раздавалось человеческого голоса. Внешняя колонизация особенно широко захватила Германию, Чехию, Австрию, Польшу, Венгрию, Испанию. Дальние переселения требовали 1 В 1069 г. на севере Англии был поднят мятеж против Вильгельма Завоевателя, в ходе подавления которого большая часть Йоркшира и соседних графств была опустошена и оставалась слабо заселенной до конца XII — начала XIII в. 49 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме немалых затрат на переезд, постройку жилищ, орудия для сведения леса и обработки земли, наконец, на продукты питания и семена, пока принесет первый урожай отвоеванная у природы земля. Такое переселение для крестьян было невозможно без материальной поддержки со стороны. Поэтому инициаторами внешней колонизации чаще выступали предприимчивые светские и духовные сеньоры и короли, нередко вступавшие в соглашение для совместного участия в таком предприятии или использовавшие в качестве агентов для заселения пустошей отдельных лиц и целые конгрегации (Корсунский, 1976, с. 103). Этим лицам предоставлялось право создавать новые селения, приглашать госпитов и давать земли под усадьбу и в держание. Нередко в роли агентов королей и влиятельных сеньоров выступали монастыри (Варьяш, 1974, с. 325—326). Таким образом был основан ряд бастид в Аквитании, освоен лес Бонневиль во Франции, много земель в Каталонии и Кастилии, а также в Чехии, Польше, Восточной Германии. Но чаще всего агентами по заселению неосвоенных земель вытупали специальные подрядчики-локаторы. Социальный состав их был довольно пестрым. Среди них были рыцари, горожане, зажиточные крестьяне. Приглашение колонистов производилось по твердо установленному порядку. Землевладелец заключал соглашение с локатором, который обязывался найти поселенцев на отведенное место. Если локатор не выполнял условий соглашения, то платил землевладельцу неустойку. За свои услуги он получал в два-три раза больший надел, становился старостой или судьей в основанном им селении, в его пользу шла одна или две трети судебных штрафов, ему давалось право держать мельницу, кузницу, корчму и т. п. (История Чехословакии, 1956, I, с. 97; История Польши, 1956, I, с. 86; Smith, 1967, р. 178). Результатом внешней колонизации было появление преимущественно крупных новых селений, среди которых преобладали компактные, в десятки дворов. Они типичны для Каталонии, Кастилии, Заэльбской Германии, Чехии, Польши. Особенно часто крупные компактные селения возникали в результате организованной колонизации (Wunder, 1978, р. 50). Их отличал более четкий план —деление земли на три равных поля (Разумовская, 1958, с. 302; Smith, 1967, р. 267), единовременное введение правильного севооборота (Качмарчик, 1967, с. 34). Многие новые «лесные» и «болотные» селения легко узнать по расположению дворов и наделов: дома выстроены в один ряд или улицей вдоль проложенной дороги, позади каждого дома узкой длинной полосой расположены пашня, луг, лес и пастбище (Блок, 1957, с. 50). Такие селения часто располагались вдоль долины, и каждый житель мог постепенно увеличивать свое держание, поднимаясь по склону горы или осушая новые участки болота. Такие селения особенно часто встречаются в Нидерландах, в восточных, средних и северных районах Германии, в предгорьях Альп, в английских графствах Линкольншир, Йоркшир и многих других областях (Smith, 1967, Ch. V). Третий тип колонизации — освоение земель, малодоступных средневековому человеку в силу ограниченных технических возможностей: топких болот и горных склонов, куда человек начал проникать лишь тогда, когда на равнинах почти не осталось пригодных для хозяйственной эксплуатации земель. Одновременно обживались и те небольшие участки в старопахотных районах, которые по разным причинам не были освоены в предшествующий период. Этот тип колонизации стадиально самый поздний. Его можно условно разделить на два самостоятельных вида: освоение небольших участков земли на периферии крупных селений в равнин- 50 Структура новой «лесной» деревни Эффелътерн во Франконии. Цифры на схеме обозначают номера домов и принадлежащих данным домохозяйствам земельных участков Z. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме ной зоне и обживание горных склонов. Общим для них является то, что в обоих случаях в результате такой колонизации появлялись не крупные компактные селения, а небольшие хутора или одиночные дворы. В первом случае это было обусловлено тем, что пустоши и леса, разделявшие соседние селения, сократились до пределов, не позволявших далее основывать новые компактные селения, во втором — такая необходимость диктовалась характером местности (Smith, 1967, р. 285—287). В результате колонизации третьего типа аграрный пейзаж значительно усложнялся. Появившиеся на равнинах хутора часто «тянули» к «материнской» вилле. Порой несколько разбросанных в лесу дворов, имевших каждый свое название, объединялись в большое селение под общим названием. Такие селения часто встречались в лесных районах Сассекса в Англии, в немецком Шварцвальде (Неусыхин, 1964, с. 50). Третий тип колонизации хорошо прослеживается по источникам. Так, в Арденнском лесу в Англии между 1180—1250 гг. появилось много колонистов из близлежавших деревень. Каждый из них основал на заимке вдали от виллы усадьбу, огородив поля рвами и изгородями. Со временем запашка расширялась путем дальнейших расчисток, от них в свою очередь отпочковывались новые дворы. В итоге здесь в старопахотной зоне преобладала деревня, а в лесу — одиночные дворы (Roberts, 1968, р. 28). Такой пейзаж типичен для многих регионов с равнинным рельефом. Иная картина наблюдалась в горной местности, где компактные селения с открытыми полями были редки. По склонам гор ютились мелкие хутора и одиночные дворы. Поля обычно огораживались частоколом и рвом, невысоким земляным валом или каменными глыбами. Каждое селение соединялось с соседним лишь узкой извилистой тропой или совсем не сообщалось. Таким путем были колонизованы многие районы во Франции (в Центральном массиве, в графствах Анжу и Мэн), в Германии (Баварское плато), почти все альпийские районы, Скандинавские страны, Северо-Западная Англия. Нередко одиночные дворы основывались монахами (Блок, 1957, с 32). С оживлением монашеского движения в Западной Европе в XI— XII вв. появилось много отшельников, бежавших от мира в леса и болота, где они в одиночку возделывали участки пустоши. Да и монастыри, особенно цистерцианские, чаще всего обосновывались подальше от селений. Новой формой монастырских, особенно цистерцианских, поселений были так называемые грангпи. Они являлись центром, вокруг которого концентрировалась земельная собственность монастыря (Knowles, 1963, р. 216; Slicher van Bath, 1963, р. 68). Ж. Дюби правомерно усматривает в третьем этапе колонизации не только расширение ареала культивируемых земель, но и качественно новый этап в развитии агрикультуры: орудия производства стали более совершенными, что позволило человеку перейти к активному наступлению на природу и удержать свои позиции в этой борьбе. По его мнению, одиночные дворы в Западной Европе — это чаще всего поселения «крепких» крестьян, не только не нуждавшихся в поддержке общины, но и тяготившихся ее порядками (Duby, 1962, р. 166—167). Следует, впрочем, отметить, что возникновение таких поселений отнюдь не исключало наличия общины, так как на пастбищах и в лесах соблюдались общинные порядки (Wunder, 1978, р. 50). Особенно отчетливо это прослеживается в тех районах, где общинные права играли жизненно важную роль в крестьянском хозяйстве (Блок, 1957, с. 98). Несомненное наличие общины засвидетельствовано в Уэльсе и пограничных с ним графствах 52 Глава 2. Аграрный пейзаж, и колонизация Англии, в горных районах Франции, на осушенных болотах в Нидерландах и Линкольншире и многих других местах с аналогичной формой поселения. Третий тип колонизации вносил изменения в соотношение отраслей хозяйства. Земли, отвоеванные у природы в последнюю очередь, были мало пригодны для земледелия, поэтому здесь на первый план выступало скотоводство. Однако нередко все три типа колонизации сливались настолько, что их было трудно разграничить. Новые хутора и деревни появлялись не только в необжитых районах, но и на пространствах, разделявших старые селения. С другой стороны, заброшенные земли порой дичали настолько, что их приходилось осваивать заново с не меньшими усилиями, чем первозданные леса и болота. Не во всех странах имели место все три типа колонизации, в некоторых отмечается один или два (Duby, 1962, р. 151). 3. Колонизация в странах Западной Европы Современное состояние исследований не позволяет пока точно определить территориальные и хронологические рамки колонизации во всех странах. Даже там, где этот процесс изучен лучше, между историками нет единства мнений. Так, Ж. Дюби считает, что во Франции колонизация пошла на спад в середине XIII в. (Duby, 1962, р. 168), а Ф. Гансхоф —что лишь к концу XIII в. (The Cambr. Econ. Hist., 1966, I, p. 292). В Англии одни относят завершение ее к XIII в. (Baker, 1966, р. 518— 531), другие — к середине XIV в. (Harvey, 1966, р. 42; Russell, 1966, р. 19) и т. д. Нет единства мнений и о начале этого процесса. Р. Леннард, например, полагает, что в Англии уже в англосаксонский период было освоено гораздо больше земель, чем во все последующие столетия; появились почти все современные виллы, а общая площадь пашни в 1086 г. была немногим меньше, чем в 1914 г. (Lennard, 1959, р. 3). Во Франции колонизационное движение развертывается с X в., но наибольшее число документов о расчистках приходится на XII— начало XIII в., когда Людовик VI начал раздавать духовным и светским сеньорам привилегии на основание «бургов» и приглашение в них госпитов и сам основал в своем домене несколько новых селений (The Cambr. Econ. Hist., 1966, I, p. 74). Более широко эта практика распространилась при Людовике VII и Филиппе II Августе. Деревни, населенные госпитами, -•явились сначала в непосредственной близости от Парижа, к югу и -аладу от него, а вскоре — к северу и северо-востоку, в Иль-де-Франсе, Пикардии, Шампани и т. д. и, наконец, на западе, в графствах Мэн и Анжу. Особенно широкий размах приобрели расчистки в Лимузене, серной Бургундии и Южной Шампани. В Бургундии в провинции Мако-и к началу XI в. сохранялись огромные леса, но вскоре население, занимавшее возвышенности, начало спускаться в долины внутренних райо-н в Бургундского плато. К концу XII в. земледелие проникло в самые "ухпе места Бургундии. По соседству осваивались дремучие леса Шам-"?нд. В Лимузене, где интенсивные расчистки начались в XI в., в XIII в. шгюсло 150 новых селений — судя по лесным элементам в названиях Tenant de la Tour, 1942, p. 163—169). Большие раскорчевки проводишь в районе Монтенбло, Морэ, Монтеро, Верну и далее — вокруг Рейм-Оплеана, Шартра (Конокотин, 1958, с. 40), в Пикардии (Fossier, А ' А с. 345-351). 53 1. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме В Западной и Юго-Восточной Франции на холмах и в горах интенсивная колонизация приходится на XII — начало XIV в. В Форезе, расположенном к востоку от сравнительно рано освоенной Оверни, большинство приходских церквей упоминается впервые лишь в XII—XIII вв. К этому же времени относится освоение Верхнего Прованса, Дофинэ и приальпийских районов. Здесь появилось много монастырей, особенно госпитальеров. Но еще раньше в горы Юго-Восточной Франции устремились крестьяне, основывая селения в лесной глуши, часто без ведома сеньоров. В Пуату расположен холмистый массив Гатинэ, густо поросший в XI—XII вв. лесом и кустарником, самое название которого означает «земля, непригодная для обитания». До XII в. сюда проникали лишь отдельные крестьянские семьи, основавшие несколько крошечных селений. К концу XII в. здесь появились почти все современные селения, а в XIII в. на их периферии возникло немало одиночных дворов (Beech, 1964, р. 17-32). Иначе шел процесс на юго-западе страны, где расчистки начались позднее и продолжались дольше, в основном в конце XIII — начале XIV в., когда королевская власть в военных целях стала активно насаждать бастиды (Блок, 1957, с. 54). Правда, еще в XI в. наблюдался приток беженцев из Испании в Септиманию. Они начали создавать селения на землях, отнятых у арабов (Арский, 1941, с. 111, 121—126). Однако в последующие столетия происходит обратный процесс: отлив рабочей силы в Испанию в ходе Реконкисты, что замедлило колонизацию тех районов, откуда уходило население. Но как ни велика была роль королевской власти и сеньоров в заселении пустошей, во Франции возникло гораздо больше хуторов и дворов, основанных крестьянами: на пустошах Нормандии и в Арденнах, Центральном массиве, на юге и западе, в долинах Луары, Гаронны и Роны. В Провансе, Арле, Авиньоне появились новые виноградники, выращенные руками крестьян, которые заключали договоры с владельцами пустошей, обязуясь засадить их виноградной лозой, а через пять—семь лет, когда собирался первый урожай, он делился между землевладельцем и новопоселенцем в установленной договором пропорции (Duby, 1962, р. 157). Расчистки сопровождались переселением из бедных районов в богатые. В XII—XIII вв. лимузенцы и бретонцы переселялись в лесистый район на нижнем берегу нижнего течения Креза, колонисты из Сен-тонжа направлялись в междуречье Гаронны и Дордони и т. п. Районы с неплодородными почвами не привлекали переселенцев, и в них порой несмотря на энергичные усилия сеньоров не удавалось создать новые деревни. В Парижском бассейне расчистки приостановились к 1230 г., в Йикардии — к середине XIII в., в некоторых других местах они продолжались и в XIV в. Одновременно с расчисткой лесов идет осушение болот по берегам Атлантического океана, в Пуату, Сентонже. Особо широкий размах этот процесс получил в Нидерландах, где прибрежные районы страдали от бесконечных наводнений. Болота поддавались усилиям людей особенно трудно. До XI в. человек в этих местностях лишь приспосабливался к природным условиям, занимаясь охотой, рыбной ловлей, добычей торфа, выпасом скота в сухое время года. С XI в. начинается активное наступление на болота: борьба с паводками при помощи дамб, каналов и рвов, отвоевание у моря и болот больших пространств. В первую очередь осушались участки с более твердой аллювиальной и глинистой почвой. Торфяники же были слишком топкими, вода держалась здесь почти круглый 54 Глава 2. Аграрный пейзаж, и колонизация год, поэтому осушение проводилось здесь чаще небольшими участками, разбросанными на обширных площадях. Сохранились некоторые сведения о процессе осушения болот. Обычно вдоль и поперек осушаемого участка прорывались каналы, собиравшие воду. Иногда участок окружался дополнительно невысокой насыпью, способной сдержать напор воды при небольшом паводке. Использовались деревянные желоба, чтобы придать водному потоку нужное направление, в каналах кое-где устраивались шлюзы. Для строительства дамб применялись лес, солома, песок и камни, которые скреплялись глиной и плотно утрамбовывались. Первые сведения о строительстве дамб и каналов в Нидерландах восходят к середине XI в. Граф Фландрии Балдуин привлек сюда из глубинных районов колонистов, чем было положено начало системе дренированных полей — польдеров (Grand, Delatouche, 1950, р. 251). Вскоре эта система распространилась на Голландию, Зеландию, Фрисландию. Затем осваиваются болота, расположенные вглубь от побережья (Smith, 1967, р. 433—434). Здесь на осушенных землях возникали селения двух типов: компактные села с домами вдоль дороги на одинаковом расстоянии друг от друга и узкими длинными наделами сзади них и одиночные дворы, владения которых отделялись от соседних осушительными каналами. Начиная с XIII в. осушение болот в Нидерландах получило такой размах, что потребовалось объединение многих городских и сельских общин и создание централизованного управления по организации этих работ. Такие объединения появились около 1200 г. сначала в Голландии в районе Дордрехта и Лейдена, затем в Утрехте и других провинциях. Ими было осушено большинство земель в западной части Нидерландов, проложено много дорог, прорыто множество каналов. Осушительные работы играли важную роль в освоении земель и в Италии. Здесь были тесно связаны между собой осушительные и ирригационные работы. В X—XII вв. было восстановлено и сооружено заново много каналов в Умбрии, Тоскане и особенно в Лигурии. К концу XIII в. берега практически всех крупных рек были дренированы, и массивы плодородных земель культивированы чаще всего арендаторами. Здесь появились селения колонистов. В XI в. было прорыто много каналов в Ломбардии, многие для судоходства, но немало и с дренажными целями. В XIII в. предпринимается осушение Венецианской лагуны, Тосканской Мареммы — болотистой части побережья. В ирригационных работах в Италии были достигнуты немалые успехи. Орошаемые поля и луга составляли предмет удивления европейцев вплоть до XVI в. К 1138 г. относится первое упоминание об орошаемом луге. В середине XIII в. ирригационные работы получили широкое распространение севернее р. По — от Пьемонта до Кремоны, а в конце XIII в.—к югу от р. По, на территории Пармы, Модены и Болоньи. Многие оросптельные каналы сооружались по инициативе коммун городов и находились под их контролем. Города играли ведущую роль в колонизации, раздавая пустоши переселенцам с условием культивировать их. Ранний пример такого пожалования относится к 1141 г., когда Генуя сдала в аренду огромную пустошь с тем, чтобы на ней были разбиты огороды и виноградники. С XII в. коммуны Тосканы и Пьемонта основывают много таких поселений («свободные бурги») в военных целях. Близость городского рынка и спрос на сельскохозяйственную продукцию толкали на ускоренное освоение пустошей и феодалов, и крестьян. 55 1. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме Инициаторами колонизации в XIII в. выступали нередко и сельские коммуны. Старые селения увеличивались в размерах, возникали новые. Наиболее значительные успехи наблюдались в низменных районах и в окрестностях городов. В XII—XIII вв. новые селения появляются и на холмах, а с середины XIII в. располагаются и по склонам гор. Наивысший подъем колонизации в Италии приходится на конец XI — начало XIII в. В Мантуанской низменности, дельте По, Веронской низменности почти все земли были освоены — очищены от лесов и осушены. Таким же путем появилось много селений в Пьемонте, Вероне и других районах. Некоторые из них превратились в большие деревни, другие остались хуторами или одиночными дворами. Упоминания о заимках встречаются в Папской области, Апулии и других районах южной Италии, но здесь колонизация не получила широкого размаха. В Италии имели место и часто совпадали во времени все три типа колонизации. Это объясняется как особенностями рельефа, так и историческими условиями. Страна была освоена очень рано, но в ходе многочисленных завоеваний было опустошено и заброшено много земель, которые теперь осваивались заново. В Англии все три типа колонизации прослеживаются сравнительно отчетливо. В XII—XIII вв. преобладали первый и третий тип. Здесь появились тысячи новых селений, но крупные компактные составляли немногим более 15% общего числа; подавляющее большинство деревень зафиксировано уже в 1086 г. Массового переселения госпитов в необжитые районы здесь не наблюдалось, хотя кое-где, особенно на севере, такие случаи имели место (Darby, 1940, р. 45). Видимо, не последнюю роль в этом играла сильная королевская власть, ограничивавшая инициативу магнатов. Состояние источников и степень изученности колонизации в Англии позволяют составить более конкретное представление о ее ходе и результатах, чем в других странах. Следы колонизации прослеживаются всюду, но масштабы ее различны. В некоторых районах Восточной Англии, Южном Сассексе, Восточном Лестершире, Юго-Восточном Уорикшире, Восточном Глостершире к концу XI в. не только стабилизировалась география селений, но кое-где поля соседних приходов соприкасались. В XI в. больше всего была освоена Восточная Англия, и в XII—XIII вв. площадь пашни здесь увеличилась всего на 7—8%, а с учетом осушенных лугов и пастбищ — примерно на 15%. Особенно много земель было освоено в Фенах, прибрежных районах Эссекса, норфолкских и кентских Маршах, где велись осушительные работы (Miller, Hatcher, 1978, с. 36). В Фенах, огромном районе торфяниковых почв по берегу залива Уош, ранние поселения протянулись узкой длинной полосой (Hallam, 1965, ch. I—V). Наступление человека на природу происходило здесь в двух направлениях: в сторону моря и в сторону болот. В XI в. были сооружены первые дамбы. Наивысший подъем колонизации в Фенах приходится на 1150—1250 гг. В итоге только в Линкольншире было отвоевано у моря и болот свыше 150 кв. км, а в норфолкских Маршах — около 30 тыс. акров. Осушенные земли имелись практически во всех виллах района, в некоторых насчитывалось по 1200—2500 акров; почти каждый держатель имел участок как в вилле, так и на болоте. Другим районом интенсивного осушения были Сомерсетские болота на юго-западе Англии. Уже в 1086 г. дикие топкие места во владениях Гластонберийского аббатства были превращены в луга и поля, доходность многих маноров удвоилась и даже утроилась (Medieval England, 56 Глава 2. Аграрный пейзаж и колонизация 1958, I, р. 14). Крупные работы по осушению болот и возведению защитных сооружений были проведены здесь в середине XIII в. В результате к началу XIV в. было превращено в пашню 70—80% земель в возвышенных районах и 30—46% в болотистых местностях. Кроме того, на осушенных землях появились богатые луга, составлявшие в отдельных селениях от 20 до 30% площади всех земельных угодий (Williams, 1970, р. 25). На юго-востоке Англии центрами активной колонизации были Уилд — огромный лесной массив, простиравшийся на 120 миль с запада на восток и на 30 миль с севера на юг,— район песков и тяжелой глины на границе Беркшира, Гэмпшира и Сарри, Чилтернские холмы и Ромней-ские болота. Здесь общая площадь пашни увеличилась в XII—XIII вв. по сравнению с 1086 г. примерно на 18,6%, а с учетом лугов и пастбищ, отвоеванных у болот — не менее чем на 25%. Примерно такая же картина наблюдалась и в центральной Англии, где основными районами колонизации были Динский лес и Котсуолд в Глостершире, Арденны в Восточном Вустершире и Фекенгем в Западном Уорикшире. Наибольшие изменения произошли в географии Северной Англии. Англосаксы начали осваивать север сравнительно рано, но в 1069 г. он был опустошен, в результате чего средняя плотность населения в конце XI в. мало где превышала пять человек на кв. милю, а кое-где вообще равнялась нулю (The Domesday Geography of the Northern England, p. 430). Поэтому здесь открывались широкие возможности для колонизации. Освоение целины происходило одновременно с возрождением разрушенных селений. Основными районами колонизации были Пеннины, северойорк-шпрские Муры, долина Пикеринг и долины рек Хамбера, Дона, Гулля, Уза в Йоркшире. В Ноттингемшире и Йоркской долине колонизация приходится в основном на XII в., в Чешире, Северо-Западном Дербишире п йоркширских Пеннинах она развернулась лишь в XIII в. В Германии отчетливо прослеживаются разные типы колонизации в землях к западу и востоку от Эльбы. В первом районе преобладали первый и третий тип колонизации, а на востоке ведущая роль принадлежала внешней колонизации. В старогерманских западных землях в XI— начале XIII в. идет дальнейшее расширение запашки в селениях, особенно по нижнему и среднему Рейну, в Западной Лотарингии. Многочисленные расчистки были сделаны крестьянами в лесах вокруг Трира; появляются новые селения в Нордгау, Швабии, Баварии, Тироле, Саксонии (Smith, 1967, р. 134—137). Особенно много их возникло в предгорьях и по верхним склонам гор, например, на пути к перевалу Бреннер на границе Баварии и Тироля (Неусыхин, 1964, с. 153—156). На нижних склонах здесь возникали деревни, а выше в горах — пастушеские термы. В конце XIII в. человек проник в горы на высоту 1700— 2000 м. В XI в. начинает осваиваться район между Чехией и Франконией. где император расселил многих вассалов, начавших привлекать ::<да крестьян из Баварии и Франконии. Колонизация этого района особенно активизировалась после основания на его западной границе епископства Бамберг и продолжалась в течение всего XII в. Предпринимались попытки осушения болот, хотя и в меньших масштабах, чем в Нидерландах, Италии и Англии. В 1106 г. епископ Бременский одним из “ервых пригласил колонистов из Голландии для осушения заболоченных опель на северо-востоке епископства. В результате здесь появилось не-:? :лько сот гуф и несколько селений. Отсюда голландцы проникли в .п-сонпю и дальше на восток. В горных долинах предпринимались по- 57 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме пытки регулировать разливы рек, строились плотины и особые сооружения для сбора стекавшей воды, препятствовавшие переувлажнению почвы. В горах сооружались рвы и деревянные желоба, распределявшие воду по участкам. 4. Колонизация в странах Центральной и Восточной Европы В старых районах Германии в середине XIII в. колонизация почти повсеместно прекратилась. Все силы были сосредоточены на освоении заэль-бских земель, завоеванных немецкими феодалами преимущественно в XII—XIII вв. До конца XII в. были захвачены земли полабско-прибал-тийских славян, где появились территориальные княжества Бранденбург и Мекленбург — плацдармы дальнейшего продвижения в Поморье и Прибалтику. Здесь установилась власть немецких феодалов, часть местного населения погибла, часть оттеснена на худшие земли, оставшиеся славянские селения урезались, пахотные земли в них все более сокращались. Для того чтобы реализовать собственность на захваченные богатые славянские земли, немецкие феодалы должны были заселить их крестьянами. Переселять крестьян из своих прежних владений значило бы уменьшить их доходность, поэтому начинается вербовка переселенцев не только в Германии, но и за ее пределами. Так, наряду с феодальной военной экспансией феодалов идет мирное переселение крестьян, известное под названием немецкой колонизации. Это название не совсем точно, ибо в ней участвовали выходцы из многих европейских стран и местное славянское население. Изредка магнаты сами организовывали переселение крестьян, но чаще использовали в качестве агентов монастыри или локаторов (Wunder, 1978, р. 49). Особой активностью отличались монастыри, выступавшие и в роли колонистов, и в роли миссионеров. Одновременно шло продвижение немцев в юго-восточном направлении; в XII—XIII вв. они проникли в Чехию, Польшу, Венгрию, дойдя в XIV в. до Галицкой Руси. Но здесь немецкая колонизация носила иной характер. Там, где речь шла о плодородных землях, захваченных у славян, найти желающих переселиться было сравнительно легко. Но чем дальше проникали немецкие феодалы на восток, тем большей предприимчивости и опыта требовала деятельность локаторов, и она не всегда увенчивалась успехом. В освоении этих районов основная роль принадлежала оставшемуся славянскому населению, которое само создавало новые поселения. Все плодородные земли в Заэльбской Германии были освоены практически к XIV в. Пустынными оставались лишь заболоченные низменности, куда продвижение началось позднее. Осушительные работы не пошли далее низовьев Эльбы. Магнаты планировали большие работы по осушению болот в начале XIII в., но они не были выполнены. В Центральной Европе первые успехи по освоению земель приходятся на XI—XII вв. В чешских грамотах XI и особенно XII в. содержится много данных о госпитах. Следует отметить, что в чешских источниках термин «госпит» нередко обозначал вообще феодально-зависимого крестьянина (История Чехословакии, 1956, I, с. 77). Много сел, населенных госпитами, было вокруг Болеслава, Жатца, Литомержиц, Праги, Хру-дима. Новые деревни основывали и феодалы, и монастыри. Эти деревни 58 Глава 2. Аграрный пейзаж и колонизация уже в XI в. были предметом пожалования. С середины XII и особенно в XIII в. в Чехии и Моравии получил распространение институт «льготы». Суть его заключалась в получении крестьянами вновь основанной деревни права наследственного пользования землей и в освобождении от денежных платежей на определенный срок. В XII в. началось проникновение в Чехию немецких колонистов, которых приглашали чешские короли, расселяя их в пустующих горных и горно-лесных северных районах (Smith, 1967, р. 181). Особенно усилился поток немецких крестьян в XIII в. Как и всюду, большую роль в переселении играли магнаты и монастыри. Уже в XII в. появились большие села с немецким и онемеченным населением на границе с Баварией и Саксонией. В XIII в. их число увеличилось настолько, что серьезно нарушило национальную однородность населения в этих районах. Но даже в период наивысшего размаха немецкой колонизации много районов было освоено самими чешскими крестьянами. Многие из новых сел назывались славянским словом «льгота». В Богемии появилось более 300 селений с таким названием, в Моравии — около 300, в Словакии — более 40 (The Cambr. Econ. Hist., 1966, I, p. 483). Особенно много их в районе Судет и в Карпатах. Установить районы ранней колонизации в Польше трудно из-за недостатка источников; однако немало фактов свидетельствуют о том, что в основном здесь шла переселенческая колонизация, хотя и в старых районах крестьяне занимались тяжким трудом по освоению лесов. Наглядную картину освоения новых районов рисуют документы Тшебницкого монастыря в Силезии. Первые колонисты появились здесь в начале XII в., когда этот плодородный край был покрыт дремучими лесами. К середине XII в. здесь было основано более десятка деревень; этот процесс интенсивно продолжается и в XIII в. (Smith, 1967, р. 178). Всего же в Силезии в 1200—1350 гг. было основано около 1200 селений (The Cambr. Econ. Hist., 1966, I, p. 485). В XII в. после захвата немецкими феодалами земель прибалтийских и полабских славян приток в Польшу немецких колонистов усилился. Однако в Польше немецких колонистов было еще меньше, чем в Чехии, п их число резко сокращалось к востоку страны. Немецкие колонисты селились прежде всего в пограничных с Германией районах, в частности в Силезии и западном Поморье. В Силезии немцы осели преимущественно на северо-западе и в районе Вроцлава. Попытки князей привлечь крестьян-немцев в другие районы часто терпели неудачу, и здесь в XIII— XIV вв. возникали лишь разрозненные небольшие островки, которые стали базой для дальнейшей колонизации. Сохранилось много проектов заселе-нпя пустошей, но отнюдь не все они были реализованы. Поэтому даже в Силезии князья разрешали привлекать на пустоши наряду с немецкими крестьянами поляков, которым также давались льготы: нефиксированные повинности заменялись регулярным чиншем. В XIII в. колонизация захватила главным образом Великую Польшу. На слабо заселенных до того открытых пространствах в окрестностях Познани, Гнезна, Бышева, Лэкна и др. возникло не менее 140 селений. Еше больше их было в лесах и пущах. На карте Польши насчитывается около 1500 селений с названиями «Льгота», «Воля», «Волька» и т. п. В конце XIII в. колонизация распространилась на предгорье Карпат, в XIV в.— на Малую Польшу, но в Мазовии она по-прежнему была слаба. Освоением земель активно занимались архиепископ Гнезненский и сам король. Казимир III охотно раздавал под корчевку огромные леса, 59 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме особенно в Малой Польше. Не уступали ему и феодалы. Однако и в XV в. здесь еще оставалось много неосвоенных районов, особенно в лесных пущах и заболоченных низменностях. Колонизация на территории Русского государства была теснейшим образом связана с его ростом. Она осложнялась огромными бедствиями, выпавшими на долю русского народа в связи с внешними нашествиями. Еще в XI в. богатые степи Причерноморья, Дона, Днепра, где были старинные славянские поселения, подверглись вторжению половцев, и народ-земледелец, удерживая в целом эти районы, был вынужден направить свою трудовую деятельность на освоение Нечерноземья. К середине XIII в. в основном завершилась славянско-русская колонизация бассейна верхней Волги и Оки. Население распределялось неравномерно по речным и озерным террасам с плодородными открытыми и хорошо дренируемыми почвами. Районами сравнительно высокого пашенного земледелия были Владимиро-Суздальское ополье, Переяславль, Углич, Кпмры. Значительно раньше — в IX—X вв. появились поселения новгородцев на Ижорском плато, в Полужье, бассейнах Плюссы, Шелони, Ловати. Эти районы стали древнейшими плацдармами расселения русских в Северо-Западной Руси. До XII в. здесь шла активная внутренняя колонизация без расширения общей территории, затем начинается расселение в северо-западном, восточном и северном направлениях. В период нашествия Батыя многие города и села были стерты с лица земли, население истреблено или угнано в плен, хозяйство разорено. Появилось множество пустошей на месте прежних селений. Нашествия Батыя избежали лишь Новгородская земля и северные окраины Ростово-Суздальской земли. Население бежало с насиженных мест в районы, защищенные от внешних врагов и княжеских притеснений массивами лесов и болотами. Это массовое перемещение было важным толчком к освоению лесов. Хозяйственная активность крестьян имела здесь несколько направлений: восстановление разрушенных хозяйств в запустевших землях, увеличение культивируемой площади за счет освоения целины и дальнейшее расселение на новые места. Это был длительный и трудный процесс. На внешних границах Руси и на границах между отдельными княжествами появилось множество слобод, население которых несло сторожевую службу и одновременно занималось земледелием. В подобных случаях инициаторами колонизации чаще выступали феодалы, но освоение земель было и делом рук крестьян. Сравнительно легче было восстанавливать запустевшие селения, так как в них оставалась возделанная пашня. Тем не менее покинутые селения восстанавливались не сразу. Часто поля в них пахали «наездом». Землевладельцы охотно приобретали такие селения, используя их для расширения своего хозяйства. Для скорейшего восстановления они привлекали крестьян, давая им льготные грамоты с освобождением на ряд лет от повинностей. Иногда крестьяне обязывались привлекать на заброшенные земли других поселенцев. По проторенным путям крестьянской колонизации часто шли монахи. В XIV в. в Северо-Восточной Руси, Новгородской и Псковской земле было основано 42 монастыря, в XV в.— 57. Их основатели нередко избирали места невдалеке от сел, занимая «пустыни», служившие пастбищами, охотничьими угодьями для окрестного населения, постепенно присваивалп его земли. Пользуясь предоставленными им привилегиями, монахи призывали на занятые пустоши крестьян, расширяя с их помощью пахотные земли и огороды. 60 Глава 2. Аграрный пейзаж и колонизация Одновременно идет и освоение целины. В актах XIV—XV вв. часты упоминания о «сечах», «чистях», «нови», «починках» и т. п. Процесс происходил повсеместно. Он нашел отражение в появлении многочисленных деревень и починков, которые стали все более распространенной формой селений. Первые упоминания о таких деревнях мы находим в источниках в XIV в. Деревня состояла из одного или нескольких крестьянских дворов с обязательным комплексом земельных угодий: пашня, луга, леса и т. д. Располагались они в лесных районах. Дворы молодых семей «выставлялись» на починки, становившиеся базой развития земледелия на новом месте. Здесь имелось постоянное население, но земледельческая база была еще недостаточно прочна. Лишь обеспечив себя пашней, починок превращался в деревню. Для этого порой не хватало жизнп одного поколения. Некоторые починки вообще забрасывались из-за трудностей освоения. К концу XIV в. деревни становятся основной хозяйственной единицей, а также важной единицей обложения. Происходит их постоянный численный рост при крайне медленном росте числа дворов и хозяйственного ареала в каждой из них. Большинство деревень были таким образом вновь возникшими или перестроенными. По размеру они были, как правило, невелики — один—три двора. В результате к концу XV в. во всех районах Северо-Западной и Северо-Восточной Руси сложился устойчивый комплекс культивируемой пашни. Ареалы старых поселений постепенно разрастались, смыкаясь друг с другом; средние расстояния между селениями сократились. В некоторых районах Северо-Восточной Руси, на юге Новгородской земли и примыкавших к ним Псковских землях к началу XV в. возможности дальнейшего расселения были исчерпаны. На смену гнездовому типу расселения пришел сплошной массив поселений. Если ранее границы освоенных угодий деревни определялись формулой: «куда топор, соха и коса ходили», то теперь они уточняются конкретными географическими указаниями. Там же, где сохранились резервы колонизации, она продолжалась. Об интенсивности ее в конце XV в. свидетельствует увеличение числа сел в Новгородских пятинах в 1475—1490 гг. на 9,7%. В XII в. началась колонизация русскими Европейского Севера. Источники, относящиеся к середине XII в., перечисляют погосты в Прионежье, на Двине, Сухоне и даже Пинеге. Больше всего было их на нижней Двине. Многие из погостов носят русские названия. Расположение селений, топонимика в сочетании с другими данными позволяют судить о направлении колонизации. Установлено, что решающая роль в освоении Заонежья и Поморья принадлежала новгородцам. Из Новгорода колонисты направлялись по Свири, Онежскому озеру, Водле, Онеге, оттуда по Емце на нижнюю Двину или по Мокше на Вагу и Сухону. В По-лвпнье сталкивались два потока колонистов — из Новгорода и княжеств Волго-Окского междуречья (Низовская земля), прежде всего Ростово-Суздальской Руси, а позднее — из Московской Руси. Ростовская епархия в XII в. простерла власть на Устюг и влияние великорусского центра сказывалось в верхнем Подвинье. К середине XII в. относится самое раннее известие о споре за дань между новгородцами и ростовцами. К моменту прихода русских на севере обитало туземное население — чудь, лопь, карелы, занимавшиеся охотой и рыболовством. Русские также устраивали на севере ловчие станы, рыболовецкие поселки, соляные варницы. Но всюду, где позволяли природные условия, они занимались земледелием. Решающим моментом при устройстве жилья переселенцами 61 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме было наличие удобной для пашни почвы и сенокосов. В Заонежье и Приморье неосвоенных земель было сравнительно много, но участки пригодной для обработки земли были разбросаны небольшими островками среди лесов и болот. Поэтому селения размещались неравномерно, гнездами, тяготели к берегам рек, озер, заливов. Плотность населения была очень низкой, заниматься земледелием было трудно из-за тяжелых почв, неблагоприятного климата, разливов рек и т. п. Более благоприятные условия были в Подвинье, куда поселенцев привлекало относительное обилие земельных угодий, особенно заливных лугов. К концу XV в. здесь появилась сравнительно густая сеть поселений, жители которых занимались преимущественно скотоводством. Как уже отмечалось, земледельческое население спасалось в северных лесах не только от иноземных, но и от собственных угнетателей. Однако уже в XIV в. на расчищенные им земли потянулись бояре и монастыри. Боярские и монастырские владения появились и в Заонежье, и в Поморье, и в Подвинье. Столь быстрый рост феодального землевладения был обусловлен предшествующей активной крестьянской колонизацией. Захват земель феодалами сопровождался острой борьбой с крестьянами за наиболее ценные угодья, и поле колонизации превращалось в поле битвы. Самые острые и крупные столкновения были в Двинской земле, заселенной плотнее, чем Поморье. Колонизация европейского севера продолжалось и в последующие столетия, но основные районы были освоены уже к концу XV в. ❖ Внутренняя колонизация была важным фактором развития европейского общества. Она была и показателем подъема сельского хозяйства, и толчком к дальнейшему экономическому и социальному развитию. В хозяйственный оборот были вовлечены огромные массивы пустошей. Если европейская деревня смогла прокормить в период развитого феодализма значительно возросшее население, обеспечивая нужды растущих городов, то это стало возможным прежде всего благодаря территориальному расширению пахотных земель, лугов и пастбищ. В некоторых районах Европы, в частности в Англии, Испании, Нидерландах, Альпах, колонизация способствовала развитию скотоводства, превратив его в одну из главных отраслей хозяйства. Успехи колонизации шли рука об руку со сдвигами в агротехнике. В районах с умеренным климатом она привела к территориальному распространению трехполья. Огромным хозяйственным достижением было появление в болотистых районах дренированных полей, отличавшихся большим плодородием. Особенно большие массивы этих полей были созданы руками человека в Нидерландах, Северной Италии и Восточной Англии. По характеру и социальным результатам колонизация была сложным и противоречивым процессом. Колонизация привела к огромному перераспределению населения между отдельными областями Европы, она сопровождалась массовым передвижением крестьян в новые районы. Крестьяне, бежавшие на новые земли, спасались от малоземелья, феодального гнета и наиболее тяжелых форм зависимости. Поставленные перед фактом самовольного переселения крестьян феодалы порой были вынуждены определять характер отношений с ними путем договора. В Центральной Европе колонизация способствовала улучшению экономических, общественных и правовых условий. С ней был связан перевод чешской и польской деревни на так называемое немецкое право. 62 Глава 2. Аграрный пейзаж, и колонизация Внутренняя колонизация способствовала расслоению крестьянства. Расчистки распределялись среди крестьян отнюдь не равномерно, с одной стороны, концентрируясь в руках предприимчивой верхушкп, с другой — распыляясь мелкими и мельчайшими участками среди множества крестьян. Имущественной дифференциации способствовало и то, что в распоряжении заимкой крестьянин меньше был связан традицией: он мог ее завещать, продавать, сдавать в аренду. (Распространение на заимке межкрестьянской аренды — характерное и весьма широко известное явление.) Тем не менее в некоторых случаях феодалы, пользуясь тем, что госпиты появлялись на новых землях с пустыми руками, воссоздавали там сервильные держания. Так, на юге Англии, в Уилде, который начал осваиваться вплотную лишь в XII—XIII вв. и который, казалось бы, должен был стать оплотом крестьянской свободы, имелся высокий процент несвободных держаний. В одном из судебных протоколов XIII в. говорится: «Многие из указанных вилланов являются пришельцами, а их держания — на воле господина», в другом: «Все держатели заимки — вилланы и держат на сервильных условиях». Хотя единой хронологической грани завершения колонизационного процесса в европейских странах не существует, повсюду колонизация пошла на спад и прекратилась тогда, когда дальнейшее сокращение пустошей, лесов и пастбищ стало угрожать возможности выпаса и содержания рабочего скота и подрывать этим нормальное ведение землепашества < Блок, 1957, с. 57). ГЛАВА 3 КРЕСТЬЯНСТВО И ГОРОД Возникновение и развитие средневековых городов, являвшихся центрами ремесла и торговли и в то же время средоточием административной, военной, церковной и культурной деятельности, определило начало нового этапа в жизни феодального общества — периода развитого феодализма. «Основой всякого развитого и товарообменом опосредствованного разделения труда является отделение города от деревни. Можно сказать, что вся экономическая история общества резюмируется в движении этой противоположности»,— отмечал К. Маркс (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 365). Одной из важнейших особенностей рассматриваемого периода феодального общества является взаимосвязанное развитие и упрочение самого города и перестройка деревни под воздействием города и товарно-денежных отношений в целом. Взаимосвязанность этих двух феноменов означает, что нельзя ограничиваться констатацией одностороннего воздействия города и товарного производства на деревню: немало существенных черт экономики, социального и политического строя города, сама направленность городской эволюции были обусловлены аграрной спецификой округи и всего региона, в котором располагался город. Проблема «крестьянство и город» в период развитого феодализма составляет часть более общей, многоплановой проблемы эволюции феодального крестьянства в условиях роста товарного производства. В настоящей главе мы попытаемся выявить лишь некоторые особенности взаимосвязи и взаимовлияния развития городов и аграрного строя; в первую очередь мы попытаемся проследить изменения в положении крестьянства в зависимости от типа экономического развития, социального и политического устройства города. Нас будут при этом интересовать изменения в структуре вотчины-сеньории, в формах земельной ренты, в специфике категорий крестьянской зависимости и в формах экономической эксплуатации городом деревни (в том числе налоговая политика, ростовщичество, регулирование крестьянской торговли); мы рассмотрим также политику города по отношению к новым городским жителям — выходцам из крестьян и роль города в освобождении крестьянства XII—XIII вв. от лично-наследственной зависимости \ В центре нашего внимания в данной главе будет первый этап развитого феодализма, на который приходится период возникновения и быстрого расцвета городов как основных центров товарного производства и обмена. По отношению ко второму периоду развитого феодализма в данной главе мы ограничимся характеристикой лишь некоторых узловых вопросов взаимодействия города и деревни. Ибо в течение этого периода, на который приходится высший этап в развитии простого товарного производства, города уже далеко не всегда являются основными и главными центрами товарного производства; в ряде регионов эта роль ими постепенно утрачивается и ее берет на себя преобразовывающаяся деревенская 1 Вопросы, связанные с развитием сельских ремесел и промыслов и их эволюцией, будут рассмотрены ниже, в главе 27. Конкретные проявления эволюции крестьянства в условиях развития городов и товарного производства в отдельных странах анализируются в соответствующих региональных главах. 64 Глава 3. Крестьянство и город округа. Процессы перестройки аграрных отношений в эти переломные столетия подробно анализируются в региональных и системных главах второй части настоящего тома. Особенности генезиса феодализма в разных регионах Европы и специфика путей формирования зависимого крестьянства были определенным образом связаны с самим наличием и характером раннесредневековых городов, в частности с тем, являлись ли они лишь политико-административными, церковными или военными центрами, либо уже тогда представляли и торгово-ремесленные организмы, поддерживавшие хотя бы ограниченные экономические связи с округой. В период развитого феодализма возникновение тысяч новых городов и бурный рост или возрождение старых, ведших свое существование с античных времен, обусловили в большинстве регионов Европы экономическое господство города над деревней при его политическом подчинении этой последней. Итальянские же города, достигнув исключительной силы и могущества, установили и политическое господство над обширной сельской округой, превратившись в города-государства (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25, ч. II, с. 365). При этом надо отметить, что успехи развития городов и простого товарного хозяйства и широкое распространение денежной ренты не изменили на начальном этапе этих процессов существа крестьянского (равно как и вотчинного) хозяйства, которое сохраняло натурально-хозяйственную основу, так как основные условия хозяйствования, производительного потребления, а также непосредственные средства существования производились и воспроизводились в основном в рамках самого этого хозяйства (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25, ч. II, с. 359-360). Сказанное отнюдь не исключает значимости рыночных связей крестьянства. Не только в связи с обязанностью уплаты денежного чинша, но п для покупки ряда предметов хозяйственного обихода и личного потребления (а на более позднем этапе — и некоторых основных орудий и средств труда) крестьянин порой обращался на рынок. Степень участия крестьянина в торговле (и прежде всего выход его на рынок с целью удовлетворения нужд воспроизводства его хозяйства), в значительной степени определяла и особенности крестьянско-сеньориальных отношений, в частности существо арендного договора крестьянина с феодалом. На наш взгляд, в Европе в период развитого феодализма можно выделить несколько типов средневековых городов, отличавшихся определенной спецификой их взаимосвязей с деревенской округой. Наибольшего экономического и политического влияния достигли города Средиземноморья, являвшиеся центрами экспортных отраслей ремесла (в первую очередь сукноделия, а также шелкоткачества, производства украшений, оружия) и международной торговли, что не исключало, впрочем, достаточно высокого уровня ремесленной деятельности, рассчитанной на внутренний рынок. Обычно они добивались значительной политической самостоятельности, приобретая не только статус свободной коммуны, но и города-государства (как правило, в условиях децентрализации страны), подчинившего своей власти более или менее обширную территорию округи. Наиболее представительными среди городов названного типа были города центральных и северных областей Италии (в гораздо меньшей мере — юга Апеннинского полуострова). Близкими к ним были города Южной Франции, Фландрии, отдельные центры Каталонии, Далматинского побережья Адриатики. С этого типа городов мы и начнем. История крестьянства в Европе, т. 2 65 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме 1. Средиземноморье Италия, В XI—XIII вв. итальянские города одержали значительные успехи на пути освобождения от своих сеньоров — графов и епископов^ превратившись в самоуправляющиеся города-коммуны с разветвленной собственной администрацией и большими полномочиями городских советов, в которые входили сотни горожан, институтами консулов и многих других должностных лиц, общим собранием жителей города и т. п. Спецификой экономики наиболее крупных городов Италии была прежде всего активная посредническая средиземноморская торговля, сочетавшаяся с банковской и кредитно-ростовщической деятельностью. Достигшее в немалом числе городов высокого развития ремесленное производство (например, сукноделие) было основано в значительной мере на импортном сырье и полуфабрикатах и ориентировалось на продажу ремесленных изделий (дорогие ткани, оружие, украшения и т. п.) не только и не столько в прилегающих районах, но и в более далеких областях или за пределами Италии. Вместе с этим многие дорогие ремесленные изделия и предметы роскоши, потребляемые знатью и богатыми пополанами, поступали из других стран Средиземноморского бассейна и из государств Востока. Важной отличительной чертой итальянского города, как уже отмечалось, было не только экономическое, но и политическое господство над деревней в форме города-государства. Итальянский город подчинил своей политической, административно-финансовой и юридической власти обширную окружающую территорию, не только непосредственно примыкающую к собственно городу и его предместьям — контадо (contado), но порой простирающееся на десятки километров дистретто (distretto), включающее в орбиту своего влияния и более мелкие города. Города-государства проводили свою политику, придавая ей силу закона постановлениями — статутами, и осуществляли ее с помощью разветвленного аппарата управления. При отсутствии в Северной и Средней Италии централизованного государства его функции в XI—XIII вв. выполнял каждый сколько-нибудь крупный город-коммуна. Основные особенности аграрного развития Италии периода расцвета городов-коммун находились в непосредственной связи и зависимости от специфики развития города. Расширение городской территории было неотделимо от роста городского землевладения (как земель, принадлежащих непосредственно коммуне, так и отдельным горожанам). Городское землевладение в дальнейшем явилось одним из весьма важных факторов, обусловивших особенности «крестьянской политики» города, да и самого аграрного строя. Пополанам-землевладельцам, как и нобилям-горожанам, более или менее тесно связанным с городским хозяйством (торговлей, кредитноростовщическими операциями, ремеслом) и имевшим от этого последнего главные (или немалые) источники доходов, было выгоднее иметь не обширное домениальное хозяйство, контроль за ведением которого был затруднителен, а продавать на рынке этого же города (или перепоручать купцам продажу в другом месте) продукцию натуральных оброков, полученную от крестьянских хозяйств и доставленную в город самими крестьянами (транспортная повинность существовала повсеместно). К тому же доставка сельскохозяйственных продуктов непосредственно в город с последующей их продажей на рынке полностью отвечала 66 Глава 3. Крестьянство и город потребностям городского населения в целом и его правящей верхушки. Отсюда — небольшие размеры господской запашки, небольшое или даже незначительное место полевой барщины в системе крестьянских повинностей и возрастающая роль в конце XI—XII в., а с конца XII и в XIII-XIV вв.— и преобладание продуктовой ренты в составе оброков со всех категорий крестьянства (прежде всего на землях, принадлежащих горожанам и городской коммуне). Впрочем, и церковные учреждения, и светские феодалы, которые нередко имели в городах административно-хозяйственные центры своих вотчин, торговые и складские помещения, также были заинтересованы в продаже на городских рынках продукции крестьянских хозяйств; в их владениях зависимые крестьяне также все чаще платили натуральные оброки (на землях церкви несколько обширнее была барская запашка) (Котельникова, 1967, с. 13— 105; Самаркин, 1964; Chittolini, 1965, р. 236—237; Romeo, 1970, р. 52— 67). Рост продуктовой ренты в Южной Италии стимулировался вывозом сельскохозяйственных продуктов в первую очередь не на внутренний (крупных городов на юге было сравнительно немного), а на внешний рынок — в города Северной и Центральной Италии, Далмацию, Прованс, Византию, Испанию (Абрамсон, 1968, с. 155—168). Происшедшее в Италии раньше, чем в каком-либо другом европейском регионе, отделение ремесла от сельского хозяйства проявилось здесь особенно явственно. Большинство требовавшихся повседневно предметов ремесла, не говоря уже об украшениях и др. дорогих изделиях, можно было купить на рынке близлежащего города, где и проживали многие землевладельцы (впрочем, ремесленные изделия не обязательно производились в данном городе, но при интенсивных торговых связях этого и не требовалось). Все это не благоприятствовало развитию ремесла в крестьянских хозяйствах. Городские ремесленные цехи видели во внеце-ховых сельских ремесленниках своих конкурентов и применяли к подавлению их деятельности самые строгие меры. В чем было своеобразие социального и юридического статуса крестьянства на землях, перешедших под власть города-государства или отдельных пополанов? Крестьяне — новые подданные городской коммуны (обычно одновременно являвшиеся и членами сельской коммуны, признавшей верховенство города, и именовавшиеся гражданами города — cittadini) — были держателями или арендаторами земель отдельных горожан или корпорации (городской коммуны), либо же мелкими свободными собственниками, находившимися в то же время в своего рода государственнокорпоративной зависимости от города; в пользу города они были обязаны уплачивать налоги — подворный или поочаговый (per foco) либо поимущественный (per libra), а с середины XII в. нередко тот и другой. (Впрочем, в действительности очень часто собственники одних участков были арендаторами других и наоборот.) В XIV в. налоговые взимания, удельный вес которых в крестьянских повинностях возрастал, осуществлялись с учетом размеров недвижимости на основе системы налоговых описей — эстимо, а в XV в. все чаще — системы кадастровых описей движимого и недвижимого имущества. Если попытаться проследить особенности форм держаний на землях горожан или городской коммуны в XII—XIII вв., то следует отметить, что держателями здесь, как и на участках, принадлежащих церковным корпорациям и светским феодалам, выступали главным образом либел-лярии и иные наследственные держатели, обладавшие широкими права- 67 3* I, Условия жизни крестьянства при развитом феодализме ми на свои держания и значительной личной свободой. Существовали также колоны и вилланы, прикрепленные к участку и весьма ограниченные в своих правах распоряжения землей и собственной личностью. В XIV—XV вв., раньше всего на землях горожан, начала распространяться «классическая испольщина» на подере — полуфеодальная-полу-капиталистическая аренда. Ее рост, как и других видов краткосрочной аренды, происходил одновременно с исключительно быстрым распространением городского землевладения, за счет в первую очередь крестьянского (в том числе и общинных земель), но частично и дворянского и церковного. В Италии — первой и почти единственной стране Европы — в XIII в. города выступили инициаторами освобождения от наиболее тяжелых форм лично-наследственной зависимости сервов и колонов. Наибольшие результаты имела серия законодательных постановлений 50-х годов XIII в. Болоньи и особенно «Райская книга» 1257 г., когда городом были выкуплены у сеньоров около 6 тыс. сервов (их земли и движимое имущество, однако, остались у феодалов) и Флорентийские постановления 1288—1289 гг., в результате которых было провозглашено освобождение многочисленных колонов, подчиненных графам Убальдини — наиболее непримиримым противникам Флоренции — и некоторым другим нобилям, также врагам Флоренции. Что же касается колонов, подчиненных горожанам Флоренции, то их статус остался практически без изменений. Колоны, подлежавшие освобождению, должны были сами вносить выкуп. В результате, по свидетельству ряда источников, освобождение колонов затянулось; предписания о необходимости их освобождения и одновременно данные о сопротивлении ему знати мы можем встретить в городских постановлениях XIV и даже XV в. Непоследовательность «освободительной политики» была обусловлена социально-экономическим и политическим статусом городской верхушки, которая, как уже говорилось, наряду с торгово-промышленной и финансовой деятельностью, как правило, была более или менее тесно связана с землевладением в городской округе. Экономические интересы торговцев и промышленников, нуждавшихся в свободных рабочих руках, переплетались (а порой и сталкивались) со стремлениями земельных собственников, заинтересованных в том, чтобы именно «их держатели» не уходили в город, а оставались на своих участках. Они прибегали с этой целью к различным средствам, добиваясь решения судебных курий о возвращении беглых сервов и колонов. Отсюда понятна противоречивость и уже названных, п других освободительных актов. Если в городе создавались более или менее благоприятные условия для тех крестьян, которые уходили с земель феодалов — политических противников города, или же для «чужаков» (пришельцев из других городских дистретто), то для сервов и колонов, держателей земель «постоянных жителей города» и проживавших в дистретто данного города, само переселение в город и освобождение от наиболее суровых форм личного подчинения (прежде всего прикрепления к участку) были обставлены многочисленными ограничениями, делавшими это освобождение трудно осуществимым на практике. Вилланы и колоны, сбежавшие в город, получали освобождение не ранее чем через 10 (иногда — через 5) лет, беглые сервы же не освобождались и спустя 10 лет, и господин мог в любое время потребовать их возвращения (Котельникова, 1967, с. 46-50, 83-98, 151-157, 168-186; Vaccari, 1940; 1926; Luzzatto, 1966). 68 Глава 3. Крестьянство и город Для того чтобы переселенцы могли прочно «осесть» в городе и более того стать полноправными горожанами, требовался ряд дополнительных — обременительных для имущественно несостоятельных крестьян — условий: в течение года или шести месяцев надо было построить в городе собственный (определенных размеров и стоимости) или взять в аренду дом, заплатить немалый вступительный взнос, а затем выполнять многочисленные повинности и выплачивать разнообразные налоги. Городская коммуна прежде всего была заинтересована в таких горожанах, с которых можно было бы получать достаточные налоговые суммы (Котельникова, 1969, с. 146—154). Как складывались в Италии XII—XIII вв. торговые связи крестьянства с городом? Естественно, что господство или даже широкое распространение продуктовой ренты означало, что с рынком преимущественно был связан сеньор. Однако расположение многих земель горожан, а также церковных учреждений и отчасти светских вотчинников, в пригородной зоне и обязанность крестьян доставлять оброки своему сеньору непосредственно в город способствовали тому, что крестьянские хозяйства также вовлекались в торговые связи. Источники содержат разнообразные сведения как о продаже на городских рынках сельскохозяйственных продуктов отдельными крестьянами (подчас по этой причине они не уплачивали в установленные сроки свои оброки, особенно зерном), так и о регламентированных поставках определенных продуктов сельскими коммунами городу. Постоянная нехватка продовольствия в крупнейших итальянских городах (в XIV в., например, Флоренции зерна из собственного контадо могло хватить менее чем на полгода) приводила к жесткой регламентации правил продажи и покупки на городском рынке основных продовольственных товаров, к строгим запретам их вывоза за пределы дистретто и контадо данного города. Торговля продовольствием разрешалась лишь на специально отведенных рыночных площадях города по установленным городской коммуной (весьма низким) ценам. Запреты вывоза за пределы дистретто и перепродажи зерна, мяса, овощей, оливкового масла особенно усилились в середине XIV в., когда в условиях повторяющихся в течение ряда лет неурожаев и эпидемий снабжение продовольствием, и прежде всего хлебом, многих городов находилось в катастрофическом состоянии. Однако городская купеческая верхушка и представители того самого чиновничества, которое обязано было соблюдать постановления, находили всяческие лазейки и обходные пути для того, чтобы и в самые критические и голодные годы продолжать спекуляцию зерном, в том числе вывозить и перепродавать его по высоким ценам за пределами округи того самого города, где тысячи жителей умирали от голода (Pinto, 1972, р. 3—84; Котельникова, 1967, с. 54, 81—82: SB, rubr. 8, 9, 13, 19, 24; 8, 9, 13, 19, 24). В сельских округах итальянских городов, которые были нередко значительными центрами кредитно-банковской деятельности, втягивание крестьян в кредитно-ростовщические операции приобрело большой размах. Немало бывших сервов и колонов становились должниками прежних сеньоров, будучи не в силах самостоятельно заплатить выкуп за свое освобождение от лично-наследственной зависимости. Выкупная сумма, добавляясь к ежегодному чиншу, составляла внушительную сумму. Велика была задолженность многих держателей и арендаторов по денежным и натуральным оброкам. Известны случаи, когда в числе должников оказывались почти все жители той или иной сельской коммуны. 69 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме Весьма распространенной формой кредитных сделок были залог-продажа держания, когда земельный участок номинально продавался и крестьянин получал его продажную цену, но действительное отчуждение земли имело место в случае неуплаты суммы залога (который и скрывался под продажей) с процентами в установленный от одного года до трех лет срок. Проценты были очень велики, достигая подчас половины цены участка, что делало выкуп заложенных земель практически невозможным для большинства заключавших подобные сделки обедневших держателей, нуждающихся в деньгах. Хроническими должниками в XIV—XV вв. были многие испольщики. Они получали в качестве долговой ссуды деньги на приобретение семян, скота, орудий труда, зерна, которого им нередко не хватало до нового урожая, а также одежды и т. д. Кредитно-ростовщические операции сильно способствовали тому, что слой людей, лишившихся своих земельных участков или пока являвшихся их номинальными владельцами, но фактически уже потерявших возможность их выкупить, постепенно возрастал. Эти безземельные крестьяне заключали краткосрочные арендные договоры, нанимались за денежную плату на временную или постоянную работу к землевладельцам, нередко к тем же горожанам (Котельникова, 1973, с. 204-207; Cherubini, 1974, р. 503-520). На примере итальянских городов можно выделить ряд специфических черт, присущих деятельности в сельской округе города-государства, центра экспортного ремесла и международной торговли. Характерная для итальянского города фигура горожанина (пополана)-землевладельца, как и нобиля-горожанина, активно участвующих в торговле и финансовых операциях, а порой и в занятиях ремеслом, естественно сочеталась с «чистой сеньорией» в их владениях, отсутствием или незначительной ролью домениальной пашни, отсутствием полевой барщины, широким распространением продуктовой ренты. Сравнительно небольшое распространение сельского ремесла в округе вызывалось двумя причинами: активным подавлением его могущественным городским ремеслом и возможностью приобрести необходимые ремесленные изделия на рынке близлежащего города (обычно расстояния между городами в Италии не превышали 15—20 км). В XIV—XV вв., в период появления в передовых городах рассеянной мануфактуры, домашняя промышленность, занятия отдельными отраслями городского мануфактурного производства получают распространение и в конта до, но это не самостоятельное ремесло, а лишь «ответвление» городской промышленности, полностью подчиненное купцам-предпринимателям сросшихся с компаниями цехов Ланы, Калималы, Сэты. В отличие от сельского ремесла в других европейских странах, у итальянского в сущности не оказалось самостоятельного будущего. В XII—XIII вв. наиболее многочисленной категорией в сельской округе были наследственные держатели, обладавшие значительной личной свободой и обширными правами на держания, приближавшимися к фактической собственности. По мере подчинения городу немалой части прежних феодальных владений число этих наследственных держателей возрастало. Наряду с рентными обязательствами собственнику они уплачивали и городские налоги. В XIV—XV вв. в округах наиболее развитых городских центров происходит быстрое распространение краткосрочной аренды, наиболее распространенной формой которой в XV в. на городских землях становится испольщина — аренда полуфеодального-полукапиталистического 70 Глава 3. Крестьянство и город типа, в силу специфики своего характера обусловившая здесь на столетия стагнацию арендных отношений и препятствовавшая развитию предпринимательской аренды. Освобождение рядом крупных городов по собственной инициативе от лично-наследственной зависимости (обычно за выкуп) наиболее приниженных категорий крестьян, принадлежавших в первую очередь «чужим» сеньорам, сочеталось со стремлением той же городской верхушки удержать в рамках жесткого подчинения «своих» лично-наследственных держателей. Обусловленные своего рода государственными функциями гброда-эмпории налоговые взимания занимают постепенно все возрастающую роль среди крестьянских повинностей, втягивая в орбиту подчинения городу одновременно и мелких свободных собственников, и целые сельские коммуны. Продовольственная политика города, вызванная необходимостью обеспечить снабжение продуктами питания растущего городского населения, низкие цены на зерно, всевозможные ограничения крестьянской торговли на городском рынке нередко приводили к обратным результатам: попыткам обойти ограничения и реализовать с большей выгодой сельскохозяйственную продукцию в тех городах, где были более благоприятные условия, а подчас и замене зерновых посевов (в условиях нехватки зерна) более доходными и легко реализуемыми специализированными интенсивными культурами (к их разведению, кстати, каждое крестьянское хозяйство обязывали статуты городов и сельских коммун). Затруднительно и неправомерно дать однозначную оценку результатам взаимосвязей город—крестьянство в Италии в период развитого феодализма. Безусловно положительное воздействие городской политики на процесс интенсификации производства в округе, освобождения крестьян от наиболее тягостных форм личного подчинения и прикрепления к земле. Прогрессивным было и распространение краткосрочной аренды, тесно связанное с ростом городского землевладения. Однако для широких слоев крестьянства, терявших свои земельные участки и наследственные (ставшие как бы «своими») держания и превращавшихся в опутанных долгами, не имевших практически никаких прав на участок краткосрочных арендаторов, новая форма договора была, несомненно, более тягостной, чем долгосрочные либеллярные контракты. В еще большей мере тяжесть своего неполноправия и подчинения ощущали крестьяне, находившиеся в лично-наследственной зависимости от сеньоров, в том числе и горожан,— сервы и колоны,— сохранявшиеся вплоть до XV в., а подчас и позже. Таким образом, высокий уровень развития городской экономики и даже спорадическое возникновение элементов раннекапиталистических отношений, как и широкая административная автономия города-государства в Италии не гарантировали сами по себе глубоких и последовательных экономических и социальных преобразований в сельской округе. Сходная картина обнаруживается вокруг городов — центров экспортного ремесла и международной торговли в Южной Франции, Каталонии, Нидерландах и на Далматинском побережье Адриатики. Южная Франция, Оживление экономической жизни южнофранцузских городов как средневековых ремесленно-торговых центров наблюдается уже в X в., т. е. раньше, чем в других областях Европы (за исключением Италии). Оно было связано как с относительно быстрым развитием производительных сил в этой области Европы, так и с подъемом среди- 71 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме земноморской торговли. Свой расцвет южнофранцузские города переживали в XII — начале XIII в. Южнофранцузские города наряду с активным участием в посреднической — в первую очередь средиземноморской — торговле являлись обычно важными центрами ремесленного производства, основанного на собственном сырье (при этом часть изделий ремесла вывозилась далеко за пределы области); они были также рынками сбыта сельскохозяйственной продукции, производившейся в их округах. Продавцами вина на рынке в Тулузе выступали как жители пригородной зоны, которая все больше специализировалась на виноградарстве и виноделии, так и зажиточные бюргеры. Среди них в XII—XIII вв. преобладали представители патрициата, которым в первую очередь принадлежали земли в окрестностях города. Иначе складывалась ситуация в хлебной торговле и прежде всего в снабжении зерном населения южнофранцузских городов. Крупные производители хлеба — светские п церковные феодалы — предпочитали (что оказалось более прибыльным) вывозить зерно за пределы округи, прибегая к помощи или собственных вотчинных агентов, или же перекупщиков. В то же время южнофранцузские города испытывали нужду в хлебе. Не случайно довольно многочисленные постановления городского совета топ же Тулузы в XIII в. были направлены на то, чтобы, с одной стороны, облегчить ввоз в город зерна и других предметов потребления (вино, скот), освободив производителей от всяких пошлин, а, с другой стороны, ограничить деятельность перекупщиков. В ряде постановлений вообще запрещалась скупка зерна с целью его вывоза за пределы городской территории. В хлебной торговле в Провансе, которая находилась в руках крупных купцов, участвовали и крестьяне. Зерно из Прованса экспортировалось в Тоскану, Геную, иногда в Неаполь, в Каталонию. Тесная связь горожан с землевладением являлась отличительной чертой южнофранцузских городов (как и итальянских). Рыцари-горожане составляли значительный и влиятельный элемент населения. Они держали свои фьефы — дома — от верховного сеньора того же города с обязательством охраны его городских владений. Представители рыцарства до конца XIII в. нередко занимали консульские должности. Право иметь собственных консулов в конце XII — начале XIII в. завоевало большинство городов: Арль, Тараскон, Ним, Тулуза, Марсель, Монпелье. Тулуза вообще была близка к тому, чтобы стать городом-государством итальянского типа, но этому помешал крестовый поход против альбигойцев в начале XIII в. Возможность выгодной реализации сельскохозяйственной продукции на городском рынке и благоприятные условия дальней торговли зерном, вином, кожами для горожанина-землевладельца, нередко к тому же и купца, так же как и растущие потребности в продовольствии для всего городского населения обусловливали широкое распространение, а порой и господство, в XII—XIII вв. продуктовой ренты. Особенно часто встречался натуральный оброк — таска — из доли урожая (четверти или трети); нередкими были и испольные контракты. Барщина и домениальное хозяйство в южнофранцузских областях встречались исключительно редко. Обычно барщинные обязанности сводились к транспортной повинности: доставке винограда или зерна на господский двор. Денежные цензы были невелики и почти всегда сочетались с натуральными. Ремесленные мастерские на домене не играли сколько-нибудь значительной роли. Преобладающая часть ремесленной 72 Глава 3. Крестьянство и город продукции в деревне производилась свободными ремесленниками, по социальному статусу близкими к их соседям — мелким крестьянам-аллоди-стам. Ремесленники нередко были собственниками небольших участков земли (Люблинская, 1972, с. 77—84; Стам, 1969, с. 98—117; Sautel, 1955, р. 313-315; Еппеп, 1972, S. 100, 165-166; Stouff, 1970, р. 53-60; Devailly, 1973, р. 217, 335-349). Крестьянство южнофранцузских областей, как и итальянское, было вовлечено в многочисленные кредитно-ростовщические операции. Формы кредитных сделок здесь были еще более многообразны, чем в Италии. В нотариальных регестах часто встречался договор «ad medium lucrum», по которому нобиль или горожанин предоставлял крестьянину в кредит несколько ливров с тем, чтобы он их использовал «в каком-либо прибыльном деле». В конце года должник возмещал полученную сумму и отдавал половину прибыли. В Авиньоне, Руссильоне и Провансе кредиторами нередко были ростовщики-евреи, но еще чаще — особенно в юго-восточной Франции — итальянцы («ломбардцы»). Они предоставляли в долг денежные суммы как под продукты только что собранного урожая, так и под будущий урожай (весной), причем обычно цены при этом устанавливались ниже рыночных. Нередко долговые сделки заключались с состоятельными соседями, которые одалживали деньги для покупки того же скота и зерна. Возмещался долг или деньгами, или зерном. Несмотря на сравнительно невысокий долговой процент, подобные сделки, очевидно, не раз приводили к разорению должников. Недаром статут графов Прованса от 1266 г. запрещал передавать в счет уплаты долга сельскохозяйственные орудия и рабочий скот. Еще одна форма кредитных сделок была распространена как на юге, так и на севере страны: займы под залог земли (les prets sur gage), когда крестьянин передавал кредитору право эксплуатации земли на срок до 20 и более лет. Практика наследственных рент возникла во Франции с конца XII в. и получила повсеместное распространение уже в середине XIII в. Владелец земли продавал право получать ежегодно и навечно ренту с его наследственного держания — цензивы. Это встретило оппозицию сеньоров, опасавшихся утери цензив. К XIV в. продажа ренты была приравнена к продаже держания с правом предпочтительной покупки сеньором (Fourquin, 1975, I, р. 523—529). Для XII—XIII вв. характерен интенсивный рост южнофранцузских городов за счет деревенского населения. Однако сравнительно крупные города, насчитывавшие более тысячи очагов, составляли лишь 20%. Новые поселенцы получали освобождение здесь сравнительно быстро — как и в Германии, Северной Франции и других областях Европы — через год и один день. Привлекая жителей во вновь возникающие или расширяющиеся города, городские власти наряду с предоставлением им городского держания предоставляли ряд торговых льгот, в которых были заинтересованы как купеческое сословие, так и землевладельцы (Fevrier, 1964, р. 207, 139-141; Еппеп, 1972). Каталония. Города Каталоно-Арагонского королевства, образовавшегося в 1137 г., и прежде всего крупные приморские центры — Барселона, Лерида, Херона, Перпиньян и другие — имели ряд сходных черт с итальянскими, но еще более — с южнофранцузскими городами. Активная торговля благоприятствовала развитию главной отрасли ремесла Барселоны и десятков мелких центров каталонских графств — сукноделия. Шерсть была местной, частично она экспортировалась в 73 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме Италию. В XII—XIV вв. население Барселоны, Лериды, Перпиньяна добилось получения утверждаемых королем хартий, определявших их внутреннее самоуправление. Их жители были освобождены от ряда повинностей, связанных с привилегиями их сеньора. В 1202 г. городские депутаты появляются в кортесах, а с 1283 г. постоянно участвуют в них. В 1283 г. королем Педро II Барселоне были предоставлены особые привилегии. Одной из них, подобно обычаю, действовавшему во многих западноевропейских городах, было право принимать в число горожан несвободных, проживших в городе год и один день. Одновременно такие же права приобрела Херона, а затем они распространились на целый ряд городов и местечек. Вместе с тем широкое распространение городского землевладения и преобладание среди правящей верхушки бывших купцов, сблизившихся с феодальной знатью, обусловили ограниченность освободительных тенденций в крестьянской политике городов. Но и ограниченные освободительные акции вызывали протесты феодальных сеньоров. На Перпиньянских кортесах 1350—1351 гг. бароны и рыцари просили короля, чтобы городское гражданство давалось только крестьянам, проживавшим в городе большую часть года. Они требовали также запретить правителям Барселоны принимать в число горожан ременсов, проживших в городе один год и один день, если ременсы находились в городе «не по своей воле», т. е. не были отпущены сеньором, а пришли туда вместе с ним или по его приказанию. Король удовлетворил просьбу феодалов, и кортесы вынесли соответствующее постановление. Тем не менее полностью пресечь процесс освобождения крестьян от наиболее тяжелых видов зависимости было уже, очевидно, невозможно. В 1367 г. Херона выкупила на свой счет право юрисдикции на 12 селений, принадлежащих отдельным феодальным сеньорам, в 1394 г.— на 22 селения. Крестьяне этих областей становились городскими подданными, уплачивающими городские налоги (Пискорский, 1901, с. 121—170; Альтамира-и-Кревеа, 1951, I, с. 206—235; Renouard, 1968, II, р. 1083—1112; Bonnassie, 1975, I, р. 425-432; II, р. 717-727, 831-859). Далматинское побережье. Города побережья Далмации — Дубровник, Сплит, Трогир, Задар и др.— являлись по преимуществу центрами транзитной средиземноморской торговли, объектами которой являлись скот, кожи, мясо, шерсть, сыр, воск, олово, серебро. Ремесленное производство в городах было развито слабо и нередко ориентировалось на вывоз продукции (например, кожевенное дело). Города во многом сохраняли полуаграрный характер. До начала XV в. города-коммуны Далмации находились под верховенством правителей то венгерского, то боснийского королевств. В начале XV в. они оказались под властью Венеции и постепенно потеряли свои коммунальные свободы и источники доходов, так как вся торговля направлялась на венецианский рынок. Сами же города все больше превращались в перевалочные пункты в торговых операциях Венецианской республики. Слабыми и немногочисленными были ремесленные корпорации — братства, в основном выполнявшие функции социальной защиты пополанов в их борьбе с патрициатом. В состав патрицианского Большого Совета входили купцы-землевладельцы, господство которых было обусловлено преобладанием внешней торговли в экономике городов. В деревне существовали самые разнообразные ремесленные специальности, необходимые в повседневной жизни: гончары, кузнецы, ткачи. Таким образом, крестьянин из окрестного села не искал 74 Глава 3. Крестьянство и город ремесленных изделий на городском рынке: он находил все необходимое в деревне. И все же далматинские города вовсе не являлись «чуждым элементом» для сельской округи. Деревня в значительной степени испытала воздействие городского развития и товарно-денежных отношений. Ее перестройка происходила в специфических для Балканского региона формах, однако некоторые из них имели сходство со странами Западного Средиземноморья. Феодальная знать, как и крестьянская верхушка, становятся поставщиками скота, кож, шерсти на городской рынок, а скотоводы-влахи нанимаются пастухами к городским скотовладельцам. Именно пастухи-влахи полностью обеспечивали караванную торговлю на территории Балканского полуострова. Под воздействием интенсивных торговых связей приморских городов' развивались крестьянские промыслы на побережье: население занималось выпаркой соли из морской воды, рыболовством, морским извозом, виноделием. Последняя отрасль была тесно связана с широко распространенным виноградарством. Уже говорилось о ведущей роли землевладения в жизни практически всех социальных слоев города. В пригородной зоне сложилась и специфическая форма земельной аренды — колонат, начало массового распространения которого датируется XIII в. Объектом аренды — краткосрочной и издольной (часто из половины урожая) — были обычно виноградники. Особенно близка к западноевропейской испольщине была задарская аренда, которая предусматривала и денежный аванс собственника,, и значительные ограничения крестьянина в его хозяйственной деятельности. Наиболее же распространенной системой поземельных отношении в далматинской деревне был уже упомянутый колонат, весьма близкий к эмфитевзису: закладка и выращивание виноградников с последующим их разделом между собственником и держателем или, что бывало чаще, наследственное держание колона с широкими правами распоряжения участком, причем часть колонов составляли средние слои горожан. За границами городской округи преобладали вилланские (кметские) держания со значительным ограничением личной свободы и прав распоряжения участком и даже подчас барщинными обязательствами виллана (Фрейденберг, 1972). 2. Нидерланды По характеру взаимодействия с деревенской округой к экспортным центрам Средиземноморья были близки города Нидерландов и примыкающих к ним областей Франции. В XIII—XV вв. они являлись важными центрами экспортного сукноделия. Оно было подчинено крупным купцам-предпринимателям, принадлежавшим к патрицианской верхушке, которая занимала господствующее положение в городе до ее свержения цехами в XIV в. Вместе с тем в округах этих городов (в отличие от Италии) немалую роль продолжало играть сельское ремесло. В XIV—XV вв. в большинстве нидерландских земель, особенно во Фландрии, Брабанте, Зеландии, Голландии, возросла товарность сельского хозяйства. Складывались районы торгового земледелия. В Геннегау с конца XIII в. развивалось торговое льноводство и льноткачество, а в XIV в. эта отрасль хозяйства распространилась и на округи Брюсселя, Антверпена, Лимбурга. Растительные красители (марена, дрок) выращи- 75 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме ъались в Зеландии и Западном Брабанте. Фрисландия и Голландия стали 'областями молочного животноводства. Зерно производили Зеландия, Ген-негау, Оверэйссел. Во Фландрии, Брабанте, Голландии в сельской округе развивались сельские промыслы: первичная обработка и прядение шерсти, изготовление дешевых тканей. Предпринимательский характер раннекапиталистического типа в XIV в. приобрели мореходство и рыболовство в Северной Голландии, Фландрии, Фрисландии. Повсюду появились промысловые села. Как и в ^сельской округе городов данного типа, здесь уже в XIII в. домен был незначительным, преобладала денежная и смешанная рента. К концу XIII в. лично-наследственные зависимые крестьяне составляли небольшую группу. Преобладали держатели-чиншевики, а с XIII в. повсеместно увеличивался слой срочных арендаторов (в первую очередь — на вновь освоенных или осушенных и домениальных, а также выморочных и заброшенных землях). К концу XV в. арендаторы и коттеры (среди которых были и безземельные батраки, и ремесленники, и мелкие торговцы) составили основную группу сельского населения. Условия аренды были весьма различными — от денежных взносов до четверти и половины урожая. Во Фландрии собственники порой предоставляли арендаторам инвентарь, скот, семена, удобрения. В городских округах существовала особая прослойка сельского населения, находившегося в непосредственном подчинении того или иного города, так называемые крестьяне «на городском праве»; их составляли лица, проживавшие в деревнях, пользовавшихся городскими хартиями, и сельские жители, обладавшие личным городским правом (buitenpoorters, bourgeois foraines) (Чистозвонов, 1978, с. 71—89). * Итак, для взаимоотношений города и деревни во всех рассмотренных выше областях характерны значительная роль городского землевладения, наличие вотчины с незначительной ролью домениальной запашки, широкое распространение продуктовой ренты и испольной аренды. Впрочем, немалыми были и различия, вызванные в определенной мере своеобразием городских центров, той или иной области, выражавшиеся главным образом в степени связи городского производства с местным рынком, в мере специализации сельского хозяйства пригородных областей, в развитости сельского ремесла в округе. * Другой распространенный в эпоху зрелого феодализма тип города — ремесленный центр; развитость ремесла не исключает при этом и даже как правило предполагает существование в нем и торговли, и банковско-кредитного дела. Рассмотрим взаимоотношения с сельской округой городов этого типа, которые были наиболее широко представлены в Западной и Центральной Европе. 3. Западная и Центральная Европа Северная Франция. Спецификой городов Северной Франции было развитое собственное ремесло, в первую очередь сукноделие, основанное на местном сырье, а также продажа на местном рынке собственных готовых изделий. Это предполагало сравнительно высокий уровень сельского хозяйства и к концу периода его значительную специализацию. 76 Глава 3. Крестьянство и город Расцвет городов приходится здесь на XII—XIV вв. С конца XI в. началось завоевание ими независимости. Сеньором городов, располагавшихся на территории королевского домена, оставался король. Вместе с тем многие города добились освободительных «хартий», которые отменяли талью (произвольный налог), ограничения в наследовании имущества, нередко провозглашали освобождение всех сервов, переселившихся в город, что не могло не привлекать в города беглых крестьян. Пришельцы из сельской округи становились свободными по прошествии года и одного дня проживания в городе «при условии занятия ремеслом». Ранее принадлежавшие городскому сеньору дома и земельные участки в городе и пригороде переходили в городскую собственность либо же становились собственностью или держанием отдельных горожан, в первую очередь патрициата. Экономическое и политическое господство в городе принадлежало богатой патрицианской верхушке, тесно связанной с торговыми и кредитно-ростовщическими операциями, а в XIII—XIV вв. постепенно втягивавшейся во владение землями, жилыми и торговыми помещениями, которые нередко сдавались в аренду ремесленникам и мелким торговцам, продавались, а подчас являлись объектом спекуляций. В XIV в., особенно во второй его половине, в городах повсеместно происходила ожесточенная борьба ремесленно-цеховых кругов с патрициями. В городском управлении — в разных городах в различной степени — стали принимать участие представители ремесленного населения. В отличие от патрицианских семей эти социальные слои в массе своей пока еще не были владельцами более или менее крупных земельных комплексов, хотя и имеется немало данных о покупке ими отдельных домов и виноградников в городе и окрестностях, иной раз об аренде сравнительно мелких фьефов и фьеф-рент. Но чаще наиболее значительные доходы эти горожане извлекали из исполнения судебных и административных функций во владениях прежних сеньоров, а также от взимания разного рода податей и торговых сборов. Потребность городов в продовольствии и сырье для ремесленного производства в основном удовлетворялась соседними и окружающими город областями. Однако к середине XIII в. обострилась нехватка предметов продовольствия и особенно зерна, в результате чего были введены запреты на его вывоз, установлены льготы для продавцов в «своем» городе, расширялась дальняя зерновая торговля. Но эти меры не были столь крутыми, как в итальянских городах. < В XII—XIII вв. и еще более в XIV в. сделала важные шаги специализация крестьянских хозяйств. Например, развитие сукноделия в Шартре в XII—XIII вв. оказало значительное влияние на ремесленное производство и специализацию сельского хозяйства в окружающих город районах. В них были построены сукновальные мельницы, работали сельские ткачи и прядильщицы, остававшиеся, однако, вне цеха. Сырьем для сукна (сравнительно невысокого качества, оно продавалось на местных рынках — в Анжере, Орлеане и других городах) была местная шерсть. В прилегающих районах получило большое развитие овцеводство. Вблизи многих центров текстильного производства разводились технические культуры — лен, пастель. В пригородных районах Парижа распространялось огородничество. В деревне происходило дальнейшее развитие домашней промышленности и специализация отдельных ремесел: отделки тканей, льноткачества. С виноградников Шампани, Северной Бургундии и 77 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме Парижского района продукция поступала в крупнейшие торговые центры Европы. Рост городского населения и его потребностей в продовольствии и ремесленном сырье создавал благоприятные возможности для реализации на городском рынке сельскохозяйственной продукции прежде всего и& имений, расположенных в более близких к городу областях, отчасти — и для более отдаленных, но имевших с городом удобные пути сообщения. Указанные обстоятельства стимулировали рост продуктовой ренты среди сеньориальных доходов. Однако важное место среди крестьянских оброков занимали и денежные взимания, что наряду с отсутствием жесткой регламентации торговли на городских рынках до середины XIII в. благоприятствовало интенсивной крестьянской торговле. В «Обычаях города Шатийон сюр Сен» (XIV в.) называются 37 деревень, расположенных в непосредственной близости к городу, торговавших на городском рынке. Судя по «Отчету о сборах, получаемых с товаров, поступавших в Реймс», в 1359 г. город получал товары из более чем 20 селений, находившихся на расстоянии до 30 км от города по течению реки Вель (левый приток Энн), на которой расположен и Реймс. По данным «Книги ремесел», в Париж в XIII в. крестьяне привозили зерно, скот, мясные продукты, яйца, овощи, фрукты, вино, оливковое масло, мед, сено, лен, шерсть, пеньку, кожи, животный жир, древесину. Развитие городов и все более широкое распространение товарно-денежных отношений в деревне способствовали зарождению специализации сельского хозяйства. Произошли важные перемены и в социальных отношениях в результате втягивания в рыночные связи как сеньориального, так и крестьянского хозяйства. В XIV—XV вв. появилась полукапита-листическая аренда со спорадическим применением наемных работников. Крестьянство расслаивалось на зажиточных пахарей и малоземельных поденщиков. Все это в значительной мере способствовало тому, что по- Доставка продовольствия в Париж. Житие св. Дионисия. Начало XIV в. Франция. Национальная библиотека, Париж 78 Глава 3. Крестьянство и город пытка феодальной реакции во Франции XIV—XV вв. в целом потерпела неудачу (Бессмертный, 1969, с. 24—25; 1983, с. 136—141; Коноко-тин, 1958, с. 5—50, 61—93; Люблинская, 1972, с. 78, сл.; Boulet-Sautel, 1954, р. 371-405; 1955, р. 357-369; Еппеп, 1972, S. 209; Chedeville, 1973, р. 448-457, 493-497; Fourquin, 1964, р. 105-166, 192, 465-483; Belotte, 1973, р. 191-192, 227-228). Англия. X—XI вв. в Англии были периодом возникновения и роста городов. Лондон являлся главным центром торговли с континентом. Торговлю с Фландрией, Скандинавией и Прибалтикой с XII в. вели также города Южной и Юго-Восточной Англии — Саутгемптон, Дувр, Ипсвич п ДР. По сравнению с Лондоном, число жителей которого к началу XIV в. насчитывало около 40 тыс. человек, остальные города были не- 79 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме большими и мало населенными (обычно от 2 до 5 тыс. человек), а их рынки и ярмарки, как правило, имели лишь региональное значение. Одной из важных особенностей Англии было медленное отделение города от деревни. Города долго сохраняли полуаграрный характер, многие отрасли ремесла развивались в деревне. Так, прядение и ткачество обычно производились в деревнях, в городах же сукна лишь подвергались отделке. Даже когда суконная промышленность стала перемещаться в города, в деревне продолжали вырабатывать грубые неотделанные сукна, находившие сбыт как внутри страны, так и за границей. Город и по внешнему облику походил на сельское поселение. В XI— XII вв. горожане владели обычно небольшими земельными участками в черте города и вне городских стен — в непосредственной близости от города или на несколько более отдаленном расстоянии от него. Земельные участки горожан были также невелики. Преобладающая часть городских земель входила в состав королевского домена; остальная принадлежала светским и церковным феодалам, в пользу которых горожане должны были уплачивать небольшую фиксированную денежную сумму, доставлять ремесленные изделия или продукты промыслов, реже — исполнять барщинные работы (на пахоте, покосе, жатве) и иные службы (сопровождение лорда во время охоты, ночная караульная служба в усадьбе лорда, охрана лорда во время пребывания его в городе и т. п.). В конце XI—XII вв. большинство этих повинностей коммутировалось или вовсе отпало в результате приобретения городами освободительных хартий, но в некоторых городах они сохранились и во второй половине XII в. Привилегия городского держания приравнивала горожан в качестве держателей земли к сокменам, т. е. освобождала их от отработочных повинностей, давала им свободу распоряжения их наделами и пользования городскими сервитутами. Привилегия «городской свободы» превращала в свободного человека всякого, кто прожил в городе год и один день и получил право городского гражданства. Но далеко не всегда виллану, чтобы стать свободным горожанином и получить права городского гражданства, достаточно было прожить в городе «год и один день». Порой требовалось выполнение и других условий. Одно из основных (до конца XIII в.) — приобретение городского земельного держания, а иной раз — специальное разрешение лорда или королевское пожалование. Муниципальная автономия английских городов была несравнима с самостоятельностью коммун Северной Франции или, тем более, республик Северной и Центральной Италии. Развитие городского ремесла Англии в XII—XIII вв. отставало от такового во Фландрии, Италии, Северной Франции и Западной Германии. Но к середине XIII в. рост городов усилился. При Эдуарде I были вызваны в парламент представители 166 городов, а в 1377 г. горожане составляли уже около 12% всего населения Англии. Густой была сеть небольших городов и рыночных местечек. Рынок посещали и крестьяне (уже в XII в. возрастает роль денежной ренты), но большими возможностями для торговли на отдаленных рынках и ярмарках располагало сеньориальное хозяйство. Главным центром хлебной торговли был Линн, откуда хлеб вывозился в Норвегию, Голландию и Зеландию, Фландрию и Гасконь (Левицкий, 1960; Косминский, 1947, с. 393—400; Гутнова, 1960, с. 196-199; Кириллова, 1958, с. 29-39; Ficher, 1954, р. 531-550). В XI—XIII вв. рост городов и благоприятные условия торговли сельскохозяйственными продуктами, особенно зерновыми, вызвали существенные изменения в характере и манориального хозяйства, и крестьянских 80 Глава 3. Крестьянство и город повинностях. В районах наиболее интенсивного развития городов и наибольшей товарности сельского хозяйства (Средняя Англия) во второй половине XIII в. вотчинники, прежде всего крупные церковники, попытались расширить домениальную запашку и увеличить барщинные повинности вилланов. В специфических условиях отделения ремесла от земледелия, которое совершалось не только или даже не столько путем возникновения территориально обособленных городских центров, сколько путем отслоения, кристаллизации городских элементов в среде деревенского населения в недрах манора, безземельные и малоземельные фригольдеры смогли в зна- Мельницы Большого моста в Париже. Доставка зерна по Сене. Транспортировка муки с мельниц. Миниатюра начала XIV в. Франция. Национальная библиотека, Париж чптельной степени сохранить свою свободу, используя источник существования вне земледелия. По данным «Сотенных свитков», в центральных графствах около половины площади мелкого фригольда принадлежало некрестьянским элементам, причем среди них высок был удельный вес торгово-ремесленных слоев. В селениях, расположенных вблизи городов либо промышленных и торговых местечек, наблюдалась наибольшая концентрация мелких и прежде всего коттерских держаний, а сами коттеры подчас оказывались мастерами-подрядчиками, торговцами и т. д. В XIV—XV вв. в обстановке тяжелых последствий Столетней войны и «черной смерти», а также внутренних междоусобиц приходят в упадок многие старые цеховые города, сокращается внешняя торговля. Однако такие города, как Лондон, Бристоль, Брайтон и другие, продолжали оставаться крупными центрами производства и торговли шерстяными тканями. Одновременно, прежде всего в западных графствах (но также и в северных и восточных областях), успешно развивались деревенские центры 81 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме сукноделия. Суконщики выступали нередко организаторами деревенской промышленности в форме рассеянной мануфактуры, раздавая сырье и полуфабрикаты в городской округе и получая готовую продукцию (Кос-минский, 1963, с. 146—178, 234-261; 1947, гл. IV, VII; Барг, 1962; Кириллова, 1969, с. 62—215). Итак, «параллельное» и интенсивное развитие ремесла и торговли в городе и деревне в Англии во многом предопределило и особое место в среде деревенского населения торгово-ремесленных слоев, и более глубокое, чем в большинстве стран континента, преобразование социального строя в деревне в XIII—XV вв.: значительное место денежной ренты, широкое применение труда коттеров, формирование «нового дворянства», специфика мелкого фригольда в XIII в., распространение копигольда sb XV в. и т. д. Не будучи независимыми и свободными городскими республиками, английские города тем не менее вместе с сотнями торговых и промышленных негородских или полугородских местечек обеспечили такой уровень товарно-денежных отношений в стране в целом, который во многом предопределил особенности классического генезиса капитализма как в промышленности, так и в сельском хозяйстве Англии. Германские земли. Подъем городской жизни в Германии происходил с конца XI в. Раньше всего он наблюдался в прирейнских городах, сохранивших свой торговый и отчасти ремесленный потенциал в раннее средневековье. В это же время расширяли территорию, увеличивали население и образовавшиеся в наиболее благоприятно географически расположенных местах бургады, возникали новые города. К концу средневековья в Германии, насчитывалось приблизительно 3 тыс. городских поселений, из которых собственно городами были лишь несколько сотен; число жителей в них обычно было невелико даже по сравнению со средними городами Северной Франции — от 500 до 2 тыс. человек. Лишь некоторые из городов имели относительно многочисленное население (Кёльн — 40 тыс. жителей, Мец, Любек, Нюрнберг — около 25 тыс. жителей) . Ремесло (сукноделие, металлургия и металлообработка — в прирейнских городах, хлопчатобумажная промышленность — в Южной Германии) достигли в XIII—XIV вв. довольно высокого уровня. В производстве бумазеи и льняных тканей широко применялся труд сельских ткачей, конкурирующих с городскими. В отличие от итальянских муниципалитетов, городские советы в Германии, как правило, не вводили запретов на развитие сельского ремесла. В немецких городах немалую роль играла и посредническая торговля: из районов Балтики на юг, с юга на север. Признание прав городских общин в борьбе с их сеньорами — епископами в конце XI—XII вв. сопровождалось отменой отдельных видов зависимости и неполноправия (мэнморт, формарьяж и т. д.) городских жителей, в первую очередь пришедших из деревень феодально-зависимых крестьян. Однако бюргерская община в тесном смысле слова не включала всех горожан. Принадлежность к ней вначале была обусловлена наличием определенной земельной собственности, потом — имущества установленной стоимости, позже — уплатой за право допуска к городскому гражданству. Процент жителей, не являвшихся бюргерами, прежде всего бедняков, был довольно значительным. Они не имели права выполнять бюргерские обязанности, не имели «разрешения на жительство», не могли 'приобретать недвижимость, подчинялись специальному городскому чиновнику. 82 Глава 3. Крестьянство и город Правящая верхушка германских городов — патрициат — формировался главным образом из купечества и крупных земельных собственников. Правда, в XIV в. немалая роль здесь принадлежала и ремесленным элементам, которые вели активную борьбу с патрициатом. Слабость королевской власти в Германии и отсутствие единого государства обусловили относительную независимость части городов, прежде всего «имперских»,, имевших особые привилегии от императора. . В то же время, в отличие от сильных и независимых (в условиях, той же политической раздробленности) городов Северной и Центральной Италии, подчинявших себе немалую территорию округи, германские города, развивавшиеся более замедленными темпами, оказались включенными в территориальные княжества. Городские магистраты выносили постановления относительно сельских ремесел, регламентировали размеры пастбищ и численность стад, принадлежащих горожанам. Забота о снабжении города продовольствием составляла одно из главных направлений городской политики и была тесна связана с особенностями экономического и социального статуса того или иного города. Продовольственная политика городов Северо-Восточной Германии (район пашенного земледелия) сильно отличалась от политики городов Южной и Западной Германии и тем более Рейнской области (районы виноделия). Города северо-востока, расположенные по среднему и нижнему течению Эльбы, Одера и Вислы, находились среди плодородных равнин, дававших богатые урожаи зерновых. Входя в Ганзейский союз городов, они снабжали зерном Фландрию, Скандинавию и частично Данию, Голландию и Англию. Поэтому, хотя для снабжения этих городов, округа, казалось бы, производила достаточное количество продовольствия, хлеб нередко «уходил» за границу и в годы неурожая цены на хлеб резко возрастали и перед населением вставала угроза голода. Городские власти тогда жестко регламентировали торговлю продовольствием, чтобы помешать скупке и перепродаже зерна. Однако, как и повсюду^ крупные торговцы, а нередко и сами бюргеры успешно обходили все запреты, и ограничение касалось лишь крестьянской торговли (Стоклиц-кая-Терешкович, 1936; 1960, с. 39—40, 143—230, 249—279; Dollinger,. 1955, р. 371-400; Schneider, 1955, р. 403-481; Planitz, 1954, р. 192— 195, 269-275; Ennen, 1972). Нужда городов в продовольствии и сырье для ремесла (ремесленное производство в основном базировалось на собственном сырье) обусловливала широкое распространение продуктовой ренты, сочетавшейся обычно с транспортной повинностью — доставкой оброков в административно-хозяйственные центры вотчин, нередко размещавшиеся в городах. В то жо время и денежные платежи занимали немалое место, особенно в районах непашенного земледелия. Денежная рента преобладала и на так называемых «новых держаниях» горожан в Рейнской области. Возрастало и непосредственное участие крестьян в торговле сельскохозяйственными продуктами. Так, в вотчинах аббатства Сен-Максимин и архиепископства Трир* в XIII в. от четверти до половины держателей мансов более или менее регулярно продавали свою сельскохозяйственную продукцию. Товарные связи крестьянства с рынком в IX—XII вв. выросли в этой области в пять раз, а в течение XIII в. почти в два раза (Бессмертный, 1969, с. 37-45). В XIV—XV вв. наряду с сильным сокращением площадей под зерновыми на залежных и бросовых землях, занятых лесами и кустарника 83 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме ми площадях и малоплодородной пашне в непосредственной близости от городов создавались специализированные мелкие хозяйства по производству винограда, овощей, фруктов, технических культур (льна, вайды). Виноград разводился вплоть до окрестностей Мюнстера, Магдебурга и Берлина, где природные условия были далеко не благоприятными. Подобные специализированные хозяйства особенно распространились вокруг городов Юго-Западной Германии. В округах городов, расположенных на Рейне, Майне, Эльбе, Дунае на бывших домениальных землях, создавались крупные товарные овцеводческие хозяйства арендаторов-издольщиков, где применялся и наемный труд. Вблизи крупных городов, главным образом в винодельческих областях, получила распространение наследственная издольная аренда. Относительно высокий уровень простого товарного производства в сельском хозяйстве юго-запада, а также сопротивление крестьянства во время Великой крестьянской войны и соответствующие социальные изменения не позволили сеньориальной реакции одержать здесь такую же победу, как в Заэльбье. Однако в следующем столетии прогрессивные тенденции не получили возможности развития и не смогли воспрепятствовать феодальной реакции. Возможно, что широкая хлебная торговля Ганзы (источником которой во все больших масштабах становилось Заэльбье) способствовала специализации сельского хозяйства западных областей на производстве технических и интенсивных культур (хлеб они покупали на Востоке) (Бессмертный, 1963, с. 88—116; Гришина, 1967; Майер, 1964; 1965; 1967). Кастилия и Леон. История городов Леона и Кастилии существенно отличалась от таковой в Каталонии. Полугородской, полусельский характер большинства кастильских городов отразился и на их облике: они состояли из собственно города и примыкавшей к нему обширной округи, которая включала подчас десятки деревень с тысячами жителей. Зависевшие первоначально как от короля, так и от светского или церковного сеньора по мере успехов Реконкисты и тесно связанного с нею широкого колонизационного движения крупные города Кастилии и Леона перешли в непосредственное подчинение короне, получив известную автономию в административной и судебной области. Согласно королевской привилегии они могли даже приобрести статус коммуны. Многие города находились под властью сеньора. Городская ассамблея (консехо) контролировала местный рынок, торговлю на ярмарках, в лавках и т. д. Заботясь о снабжении города продовольствием, городские власти стремились обеспечить приток на рынок дешевых товаров, подчас не разрешая деревенским жителям продавать свой урожай на сторону, пока не сделали закупок горожане. Города регулировали подачу воды на мельницы и оросительные каналы в округе (по соглашению с королевскими чиновниками или соседними коммунами). Приобретение прав городского гражданства в городах Кастилии и Леона, как правило, не было обставлено какими-либо ограничениями и было более свободным, чем в большинстве стран средневековой Европы. Согласно обычному праву (фуэрос), для этого достаточно было поселиться в городе. В некоторых фуэрос Леона получал свободу серв, которого не нашел его господин. Но если хозяин являлся в город и доказывал свои права на беглого серва, последнего полагалось выдать господину. Но иногда (фуэрос Бургоса) предоставлялась свобода всем сервам, которые бежали от прежних господ. 84 Глава 3. Крестьянство и город Условием приобретения полноправного гражданства была покупка земли в городе и округе. Принадлежность к числу полноправных граждан давала возможность пользоваться угодьями городской общины, рассчитывать на помощь в •случае нападения, участвовать в управлении городом. Зависимые люди городских землевладельцев, поселившиеся в городе, освобождались от ряда повинностей; иногда им предоставлялась возможность судиться по общему городскому праву, как и прочим «соседям». С XIV в. начинается постепенный упадок политического значения кастильских городов, усиливается вмешательство королевской власти в городское управление, от них отпадают многие прежде подвластные им селения и местечки, которым короли жаловали права самоуправления (Корсунский, 1976, с. 79—83, 97—181; Альтамира-и-Кревеа, 1951, I, р. 206—235; Dufourcq, Gautier-Dalche, 1976, р. 30—34, 71—73, 86—88). 4. Византия * Византийские города периода развитого феодализма значительно различались между собой по типу и функциям. Среди них были города-эмпо-рии, крупные центры ремесла и международной торговли (Фессалоника и Трапезунд); провинциальные города, располагавшие относительно плодородной аграрной периферией, которые были средоточием ремесла и местной торговли, главным образом сельскохозяйственными продуктами (Сер-ры, Коринф); ремесленные поселения городского типа вокруг рудников п промыслов; наконец, было немало мелких полуаграрных городов (Удальцова, 1975; Hrochova, 1967; Hrochova, 1981; Вернер, 1976; Полы-вянный, 1984). Особая роль принадлежала Константинополю. В XII в. он доминировал над остальными городами империи и продолжал оставаться крупнейшим городом средневековой Европы. Он сохранил значение центра товарообмена между Востоком и Западом, и не в последнюю очередь — благодаря широким привилегиям, предоставленным западноевропейскому купечеству. Однако цена этих привилегий была слишком высока: пользуясь правом беспошлинной торговли, венецианцы, а с 1261 г. и генуэзцы получили неоспоримое преимущество перед местным купечеством, платившим высокие пошлины. Торгово-предпринимательская деятельность итальянцев способствовала упадку отдельных отраслей ремесла, прежде всего ткачества и производства предметов роскоши; вместе с тем она усиливала те отрасли, которые обслуживали посредническую торговлю, дорабатывали сырье. По самой своей природе она не охватывала всей сферы городской экономики и не была решающим фактором в развитии византийского города. Ее воздействие было неоднозначным для разных городов (Карпов, 1983), но наиболее губительным оно было именно в Константинополе, где с XIV в. центр экономической жизни перемещается в генуэзскую колонию Пера (Галата). Высокий уровень товарно-денежных отношений, преобладание денежной ренты укрепляли связи города и деревни. Но крупная торговля сельскохозяйственными продуктами находилась в руках феодалов, живших в столице и других городах и сбывавших продукцию своих поместий часто непосредственно итальянцам (Maksimovic, 1981, р. 171—174). Поздневизантийский город не обладал также монополией в ремесленном производ * Автор — С. П. Карпов. 85 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме стве. Оно развивалось и в деревне, вовлекая значительные слои париков» а сельские ярмарки, наряду с городскими рынками, играли важную роль в обмене. Но и здесь плодами этого пользовалась прежде всего феодальная верхушка. Существовавшая в Константинополе, а возможно, п некоторых других крупных юродах, система государственной регламентации ремесла и торговли превратилась из стимула расцвета городов (как это-было в Византии X- XI вв.) в фактор, сдерживающий развитие цехового и внецеховою ремесла, консервирующий старый технический базис (Удальцова, 1975, с. 147—149). Эти неблагоприятные факторы отражались прежде всего на Константинополе, в экономике которого черты спада, усилившиеся после захвата города крестоносцами, проступают с конца XII в. Однако было бы неверным оценивать экономическое развитие Константинополя в XIII—XV вв. только как упадок. Несмотря на сокращение населения города, с середины XIII до середины XIV в., да и позднее, происходит оживление ремесленного производства на новой основе, более близкой по типу к итальянскому, нежели византийскому,, цеху X в. (Oikonomides, 1979, р. 113—114). Новые тенденции затронули лишь немногие отрасли ремесла и были слабыми, но вряд ли справедливо их игнорировать. Вплоть до середины XIV в. Константинополь оставался важным центром транзитной торговли специями и предметами роскоши» а также экспорта хлеба (Laiou, 1981, р. 182—183). Постепенно укреплялось византийское купечество, тесно кооперировавшееся теперь с итальянцами и перенимавшее более прогрессивную коммерческую технику, новее же остававшееся лишь младшим партнером генуэзцев и венецианцев. Гражданская война в Византии (1341—1347 гг.), а затем наступление-кризиса средиземноморской торговли (Kedar, 1976), совпавшего с ростом османской экспансии, ослабили значение положительных тенденций. Потеря Константинополем аграрной периферии превратила его из экспортера в импортера зерна, поставив в еще более тесную зависимость от иностранных купцов. Утратив свои поместья, византийские феодалы все-шире включаются в ростовщичество, кредитование итальянской торговли, помещают средства в генуэзские и венецианские банки, изымая их из производственной сферы (Oikonomides, 1979; Laiou, 1982). По-иному складывалась судьба крупных провинциальных городов. Их подъем наметился в XII в. на базе политического союза местных феодалов, отстраненных от выгодных должностей в столице, с верхушкой торгово-ремесленного слоя, тяготившегося фискальным гнетом и контролем Константинополя. Этот союз был главной движущей силой процессов децентрализации и, вместе с тем, укрепления региональной централизации в Византии (Удальцова, 1976; Oikonomides, 1976). Падение* Константинополя в 1204 г. и расцвет международной посреднической торговли в XIII—XIV вв. способствовали поступательному развитию городов этого типа, но мало повлияли на большинство мелких провинциальных городов, которые оказались в стороне от главных торговых путей. В отношении этих городов можно говорить об известной консервативности их развития и ограниченности их воздействия на аграрную округу. Экономический и политический кризис середины XIV в. крайне неблагоприятно отразился на судьбе византийских городов всех типов. Он усилил феодальную реакцию. Однако отдельные прогрессивные тенденции, особенно на периферии империи, просматриваются и в первой половине XV в. (Matschke, 1981). 86 Глава 3. Крестьянство и город 5. Русь К середине XIII в., в период, предшествовавший монголо-татарскому нашествию, письменные источники упоминают на Руси около 300 городских поселений. Собственно городов — ремесленно-торговых и административных центров — было значительно меньше. Укрепленные центры (кремли) обрастали посадами, которые населяли ремесленники и торговцы. Плотники, каменщики, гончары, иконописцы работали в основном на заказ. Ювелиры начинали производить свои изделия и для массового спроса. В больших городах ремесленники селились улицами по профессиональному признаку (Гончарный и Плотницкий концы в Новгороде, Кожемяки—в Киеве). О высоком мастерстве древнерусских ремесленников свидетельствуют многочисленные находки археологов, архитектурные памятники Новгорода, Киева, Пскова, Владимира. Выплавка железа и производство украшений имели место и в сельской местности. Столетие, предшествовавшее монголо-татарскому нашествию, было периодом расцвета городского ремесла на Руси (Рыбаков, 1948, с. 206—207, 144—160, 380, 432 и др.; Преображенский, 1980, с. 58—80). Крупные города вели оживленную внутреннюю и внешнюю торговлю. На городских рынках торговали зерном и печеным хлебом, овощами, сыром, маслом, скотом и птицей, одеждой, обувью, оружием, посудой. По деревням мелкие торговцы (гостебники) развозили стеклянные бусы, шиферные пряслица (Тихонов, 1980, с. 71-73). Большие города — Киев и Новгород — насчитывали несколько десятков тысяч жителей, однако в большинстве городов численность населения была невелика и не превышала тысячи человек. В города переселялись крестьяне, находя себе там ремесленные занятия. Не случайно во второй половине XII в. ростовские, суздальские и муромские бояре требовали выдачи им «холопов-каменщиков». Монголо-татарское нашествие нанесло огромный ущерб экономическому развитию Руси. Многие города были полностью сожжены, население уничтожено или уведено в плен. Уцелевшие от разграбления Новгород и Псков продолжали сохранять значение крупных ремесленно-торговых центров, но их влияние на остальной территории Руси было ограничено и не могло компенсировать даже в небольшой степени нанесенного завоевателями ущерба. В XIV—XV вв. как в городе, так и в деревне хозяйство постепенно восстанавливалось. В эти столетия на Руси насчитывались уже десятки городов — торгово-ремесленных центров и одновременно укрепленных пунктов: Ростов, Переяславль-Залесский, Юрьев-Польской, Суздаль, Владимир-на-Клязьме, Углич, Москва, Ярославль, Нижний Новгород, Вологда, Тверь и многие другие. На протяжении XIV—XV вв. шел дальнейший процесс превращения в города многих промысловых сел, прежде всего на территории Московского княжества (Радонеж, Руза, Боровск, Серпухов и др.) (Черепнин, 1960, с. 330—331; Сахаров, 1959, с. 17, сл.). Торгово-промысловые «рядки» и «слободки» возникали в Новгородской земле (Горский, 1960, с. 23; Очерки..., 1955, I, с. 39—40). Однако было бы ошибочным преувеличивать степень отделения торгово-промысловых занятий от земледельческих. Существенные сдвиги произошли в более позднее время. К концу первого этапа развитого феодализма, на рубеже XV—XVI вв., в Русском государстве (без украинских и белорусских территорий) насчитывалось до 130 городов (с конца XIV в. в источниках «город» и 87 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме «укрепление» упоминаются раздельно). В XVI в. в городах существовало 220 ремесленных специальностей. Значительную группу ремесленников составляло зависимое население феодальных вотчин, в том числе и холопы (Горская, 1961, с. 153; 1969, с. 7—22; Корецкий, 1970, с. 93—94; Очерки..., 1976, I, с. 45—73). Вотчинное ремесло продолжало развиваться и в XVI в., но феодалы все чаще обращались к услугам посадских и деревенских ремесленников (в кожевенном деле, выработке и окраске тканей и изготовлении металлических изделий). Среди ремесленников преобладали посадские «черные люди» (Очерки.., 1976, I, с. 62—63; Шапиро, 1977, с. 49; Аграрная история Северо-Запада России, 197L I, с. 184—185). Ремесленники одной профессии жили в особых местах посада, имели свои церкви, рассматривали на своих сходках и некоторые судебные дела. Немало ремесленников селились в частновладельческих слободах и дворах, стремясь избежать государственных повинностей и налогов. В результате обострялись противоречия между феодалами и тяглыми посадскими общинами, которые добивались упразднения привилегированных городских слобод и дворов, принадлежащих светским и духовным землевладельцам, и возвращения в тягло посадских «закладчиков» (Преображенский, 1980, с. 65—69). В какой мере на Руси того времени «городской воздух делал свободным» зависимого крестьянина? Известно, что бежавшие в города крестьяне и холопы не всегда возвращались к своим господам. Тот, кто был в состоянии уплатить все причитающиеся платежи и повинности прежним господам, получал право остаться в городе. Однако часть холопов после специального расследования, по-видимому, все же возвращалась в прежнее состояние. Многие крупные вотчины вели активную торговлю в городах. К концу XV в. в Москве был самый крупный торг, на котором продавались зерно, меха, ремесленные изделия. В XIV—XV вв. в ряде городов Северо-Восточной Руси крупнейшим монастырям, а также верхушке светских феодалов принадлежали дворы и слободы, являвшиеся центрами их торгово-промысловой деятельности (Черепнин, 1960, с. 373—382; Тихонов, 1980, с. 71—73). Троице-Сергиев монастырь имел дворы во Владимире, Москве, Дмитрове, Переяславле, Ростове и многих других городах; Кириллово-Белозерский — в Москве, Дмитрове, Вологде, Белоозере, Волоколамске; митрополичья кафедра — в Москве, Владимире, Переяславле и т. д. Русские города в XIV—XV вв. в подавляющем большинстве своем находились под властью одного или нескольких феодалов-князей. Князья строили города, обносили укреплениями посады, расширяли городскую территорию, предоставляли городам и их населению отдельные льготы и привилегии. В Москве жили многие удельные князья, бояре и княжеские слуги. В XIV—XV вв. к укрепленному городу — судебно-административному и фискальному центру княжеских владений — «тянула» определенная территория (Черепнин, 1960, с. 356—373, сл.; 1948, с. 170, сл.; Сахаров, 1959, с. 175—186, сл.). Несмотря на то, что преобладало натуральное хозяйство, в XIV—XV вв. постепенно развиваются торговые связи крестьян — главным образом с местным рынком, в том числе и с городом. Так, в жалованной грамоте (1471 г.) дмитровского князя Юрия Васильевича Троице-Сергиеву монастырю речь идет как о торговле монастырских крестьян между собой, так и о торговле монастырских крестьян с горожанами и черными крестьянами (причем пошлинами обла 88 Глава 3. Крестьянство и город гались лишь последние). Аналогичны грамоты Ивана III Троице-Сергие-ву монастырю (1472—1473 гг.) на села Юрьевского уезда и т. д. Иногда крестьяне выезжали для торговли и в более отдаленные местности. Из грамоты Ивана III (1493 г.) следует, что крестьяне суздальского села Шухобалова, принадлежавшего Троице-Сергиеву монастырю, провозили (очевидно, для продажи) на возах с монастырскими хлебными припасами свое зерно, чтобы избежать уплаты проезжих и торговых пошлин (монастырские хлебные обозы пользовались податным иммунитетом). Появились зачатки специализации отдельных районов по производству тех или иных продуктов на продажу: например, в северных районах — пушнины, соли, в Новгородской и Псковской землях — продукции металлообработки, хмеля, льна и др. В конце XV—XVI вв. Москва вела торговлю во всех русских землях. Однако в целом превалировали местные рынки, хозяйство крестьян и феодалов ориентировалось в основном на внутреннее потребление, натурально-хозяйственные отношения продолжали господствовать (Черепнин, 1960, с. 219—317, 374—382; Тихонов, 1980, с. 74—75). Итак, на Руси в течение первого этапа зрелого феодализма развитие городов как центров ремесленной и торговой активности, несомненно, стимулировало усиление торговых связей как между самими городами, так и между ними и деревней. В торговлю втягивались как духовные, так отчасти и светские вотчинники, имеющие в городах свои дворы и склады, а также и крестьяне, посещающие близлежащие рынки городов пли торговых местечек (торжков). Зарождалась и специализация отдельных районов по производству на рынок продукции сельского хозяйства и промыслов. Тем не менее в целом ремесла в городе и деревне были еще относительно слабыми, в торговле преобладал вывоз сельскохозяйственного сырья. Связи между отдельными районами — еще нерегулярные, крупные города в основном вели внешнюю торговлю. Характер торговли влиял и на особенности ренты: сочетались все три ее вида, при большей роли продуктовой ренты. Стремление светских и церковных вотчинников приспособиться к рыночным отношениям и увеличить свои доходы приводило к увеличению ими барщинно-транспортных повинностей, покупке хлеба у крестьян с целью перепродажи, расширению ростовщических операций (Корецкий, 1970, с. 36—37). Увеличение численности населения развивающихся городов вызывало приток в них беглых холопов и крестьян других категорий. Вместе с тем, поскольку большая часть городского населения продолжала заниматься сельским хозяйством, в городе сохранялись в малоизмененном гпде те отношения феодальной зависимости, которые складывались и в деревенской округе. Участие крестьян в торговой и промысловой деятельности (прежде зсего в северных областях) в определенной мере способствовало устойчивости их хозяйства, их личной самостоятельности и независимости, что амедляло втягивание государственных (черных) крестьян в орбиту частной феодальной вотчинной власти. 89 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме 6. Северная Европа В Скандинавии крестьянскому хозяйству был свойствен многоотраслевой характер. Наряду с земледелием, скотоводством, охотой и рыболовством, крестьяне занимались добычей железа из болотной руды, выжиганием древесного угля, ткачеством, гончарным делом, пивоварением и другими ремеслами и промыслами. Многие крестьяне участвовали в торговле, причем не только продуктами собственного труда — скотом, зерном, продукцией животноводства и промыслов,— но и в посреднической торговле, в том числе с ганзейскими купцами на Балтике. Письменные источники и данные археологии свидетельствуют о наличии до конца XV в. в Швеции приблизительно 80 городов, учитывая входившие в ее состав финские области и ряд провинций Дании, состоявших в унии со Швецией. Развитие специализированного горнорудного промысла оказало значительное влияние на экономику не только «горных городов», выросших непосредственно в районах промыслов, но и Стокгольма, Вестервика и т. д.— транзитных пунктов, занимавшихся экспортом металла. Специализация хозяйства отдельных районов Швеции на раболовстве, скотоводстве и т. д. способствовала складыванию местных рынков. В Стокгольме, Мальме, Упсале в XIV—XV вв. существовали постоянные рынки, зерна, скота, рыбы, грубых тканей, железа, куда съезжались жители из самых различных (в том числе и довольно отдаленных) областей страны. Эти же города были и центрами внешней торговли. Развитие внутреннего рынка вплоть до конца XV в. нередко совершалось помимо крупных городов, через рыночные местечки — чёпинги. Городские привилегии XIV—XV вв. содержат запреты «деревенской торговли» так называемыми «купеческими товарами», т. е. посреднической торговли шелком, сукном, пряностями, специями. В то же время королевскими указами, как и городскими привилегиями, бондам разрешалось свободно продавать ячмень, рожь, пшеницу, свинину, масло, хмель, полотно и обменивать их на железо и другие продукты промыслов. В 1491 г. на заседании Государственного совета представители Упсалы, Скарны и других городов жаловались на то, что бонды игнорируют их рынки и ярмарки, а торгуют между собой в деревне и устраивают «незаконные гавани», что наносит городам большой ущерб. Из среды бондов выделялся слой профессионалов — «торговых бондов» или «деревенских купцов», в деревнях же создавались торговые компании. Однако для большинства бондов торговля продолжала оставаться лишь одним из видов хозяйственной деятельности. Возможно, для части обедневших бондов и арендаторов (ландбу) это был своего рода «сторонний заработок». Активное участие шведских бондов в торговле, связь с рынком в первую очередь через крестьянское хозяйство, очевидно, в значительной мере обусловили длительное сохранение здесь личной свободы и хозяйственной самостоятельности бондов, их силу и влияние в стране, относительную слабость здесь закрепостительных тенденций, более сильных в соседней Дании (Сванидзе, 1967; 1980г с. 251-272). * Итак, в эпоху зрелого феодализма в Европе можно выделить три основных типа городского развития и — соответственно — три типа взаимодействия города и деревни. Один из них характерен для городов, выступав 90 Глава 3. Крестьянство и город ших центрами международной, посреднической торговли и экспортного ремесла. Шире всего такие города были представлены в Средиземноморье и Нидерландах. Завоевав независимость в политико-административной области, такие города смогли распространить свою власть на более или менее обширную округу. На первом этапе развитого феодализма эти города, боровшиеся с феодальными сеньорами, способствовали освобождению от лично-наследственной зависимости немалого числа крестьян; многие из них превращались в наследственных держателей горожан или городской коммуны в целом, среди их рентных обязательств возрастали налоги в пользу города-государства (хотя в то же время эти города стремились сохранить лично-наследственную зависимость < своих крестьян»). Города этого типа содействовали становлению сельских коммун, но покровительствуя едва ставшей свободной сельской коммуне, почти тут же пытались подчинять ее своей власти. Здесь получает очень широкое распространение продуктовая рента, что было непосредственно связано с потребностью в продовольствии городского населения и со стремлением горожан-землевладельцев самим реализовать продукцию своих имений. Исключительный рост городского землевладения и структурные пре-бразования на землях горожан (так же как обезземеление значительного числа наследственных держателей и мелких свободных собственников) создали на втором этапе развитого феодализма предпосылки для распространения срочной аренды в сельской округе городов первого типа. Второй тип взаимодействия отличает города-ремесленпые центры, связанные в первую очередь с местным рынком. Этот тип предполагает •"олее глубокие и стабильные изменения в сельской округе; здесь зарождается специализация сельского хозяйства, идет развитие сельского ремесла и промыслов в соответствии с нуждами и потребностями ближайшего города. Городские ремесленники и торговцы являются здесь землевладельцами не так часто, как в городах первого типа. Им важно иметь постоянную возможность не столько продавать, сколько покупать сель-- нехозяйственную продукцию на рынке (в том числе и сырье для реместа). Поэтому горожане в гораздо большей степени заинтересованы здесь в получении денежной ренты, предусматривающей постоянную связь рестьянского хозяйства с рынком. Эти обстоятельства в значительной Игре обусловили сравнительно стабильный рост крестьянских свобод, газвитие срочной аренды в среде самого крестьянства, интенсификацию ^мледелия. Ибо города второго типа были объективно заинтересованы в освобождении крестьян от наиболее суровых форм личного подчинения, в обеспечении городского ремесла сырьем, в пополнении рынка рабочей силы. Среди стран с преобладанием второго типа взаимодействия города и теревни надо особо отметить Англию, где недостаточное само по себе тазвитие большинства городов (за исключением нескольких наиболее -рунных) как торговых и ремесленных центров с успехом восполняешь значительным развитием полугородских и сельских торговых и промышленных местечек, в которых (или вблизи которых) возникали наиболее передовые формы промышленного и сельскохозяйственного производства. Крестьянство, тесно связанное с рынком, быстрее и глубже подверглось здесь имущественному расслоению, чем на континенте Европы. Сходным образом развитие ремесленной и торговой активности городов Юго-Западной Германии в XIV—XV вв. обусловило широ 91 I. Условия жизни крестьянства при развитом феодализме кую специализацию сельского хозяйства пригородных областей, а также развитие ремесла в городских предместьях и на селе. В результате в этом районе феодальная реакция не достигла такого уровня, как в восточно-германских землях, где ганзейские города — центры посреднической торговли (более близкие к первому типу) — слабо способствовали социальным изменениям в сельской округе. Особый тип взаимодействия города и деревни был, как мы видели, характерен для Руси, а отчасти и для Скандинавии. Здесь развитие городов как центров ремесленно-торговой активности хотя и способствовало росту внутренней и внешней торговли страны, привело на данном этапе лишь к некоторому облегчению личной и экономической несвободы части феодально-зависимого населения, переселяющегося в город и втягивающегося в торговлю или ремесленные занятия. Ибо зависимость города от феодальных властителей, проживавших и в самом городе, имела решающее значение. В то же время участие в торгово-промысловых операциях крестьян Русского Севера явилось, думается, немаловажным фактором длительного сохранения личной свободы и хозяйственной независимости многими из них, что сближает их с крестьянами Скандинавии — активными мореплавателями и промысловиками. II. Развитие крестьянства на первом этапе зрелого феодализма Региональные очерки ГЛАВА 4 ФРАНЦУЗСКОЕ КРЕСТЬЯНСТВО ВХ-ХШ вв. Рассмотренные в трех предыдущих главах процессы агрикультурного подъема, внутренней колонизации, роста городов и товарно-денежных отношений определяли собой важнейшие черты социально-экономической эволюции, в рамках которой происходило в данный период развитие крестьянства во всех регионах Европы. В разных регионах эти процессы протекали, однако, далеко не одинаково (что, в частности, и побуждает различать самые эти регионы). Судя по ходу указанных процессов — как и по многим другим аспектам аграрной истории,— границы этих регионов в период зрелого феодализма постепенно сближались с государственными. Тем не менее в ряде стран, и в том числе во Франции, долгое время сохраняются более или менее существенные локальные особенности. В применении к развитию французского крестьянства наиболее явственно выступает в этом смысле различие между Севером и Югом (границей принято считать линию среднего течения реки Луары). Возникнув еще на этапе формирования феодально-зависимого крестьянства, различие этих двух областей в следующий период — в эпоху зрелого феодализма — хотя и заметно тускнеет, полностью не исчезает. Поэтому рассматривая развитие французского крестьянства в X—XIII вв., мы будем последовательно отмечать его особенности на севере и на юге страны, а в заключительном разделе главы выделим и его общие черты, и его региональную специфику. 1. Агрикультурное развитие Несмотря на то, что протяженность Франции с Севера на Юг даже в ее нынешних границах не превышает тысячи километров, своеобразие природных условий северной и южной частей этой страны весьма велико. Преимущественно равнинному рельефу Северной Франции на Юге противостоит преобладание холмистых местностей и плоскогорий. (Значительную часть Южной Франции занимает плато Центрального массива, средняя высота которого лишь на 300 м уступает Пиренеям.) Юг отличается также более сухим и жарким климатом, относительной бедностью почв. Не удивительно, что хлебопашество, господствовавшее со времен раннего средневековья на Севере, на Юге занимало гораздо более скромное место. Здесь преобладала поликультура, т. е. широкое сочетание зернового производства с виноградарством, разведением оливок, от-гонным скотоводством, выращиванием садовых культур и т. п. Несмотря на эту агрикультурную специфику, многие основные социально-экономические процессы периода развитого феодализма — и прежде всего, внутренняя колонизация, сельскохозяйственный подъем — почти с равной силой проявили себя и в южных, и в северных областях страны. Но особенности этих процессов, тем не менее, заслуживают внимания. Раньше всего —с середины X в.—началось освоение земель в Южной Франции. За время арабских вторжений VIII—IX вв. здесь образовался довольно обширный фонд заброшенных владений. Судя по археологическим и топонимическим исследованиям последнего десятилетия, колонизация в X—XI вв. ряда южнофранцузских областей — особенно в гористых 94 Глава 4. Французское крестьянство в X—XIII вв. Крестьянин с граблями и вилами. Псалтирь XIII в. Франция. Библиотека Безансона местностях — была связана с процессом так называемого «озамкования» (incastellamento — итал., enchatelement — франц.) Вновь создававшиеся-замки воздвигались здесь в первую очередь графами и другими крупными и средними сеньорами, которые пользовались широкими судебнополитическими прерогативами. Они не только принуждали крестьян к строительству самих замков, но и к переселению под их стены. Судебно-политическое господство позволяло этим сеньорам расширять число зависимых крестьян и укреплять свою власть над теми, кто уже был подчинен ими. Возникавшие вокруг замков деревенские поселения осваивали земли в близлежащих долинах, на склонах холмов, на осушаемых болотах (Fossier, 1982, р. 176, 179, 406; Poly, 1976, р. 214—218; Fournier, 1980, р. 131— 140). Колонизация и феодализация оказывались, таким образом, неразрывно связанными (Филиппов, 1980, с. 80—94). Эта связь была менее органичной в областях Северной Франции, где подчинение крестьян феодальной власти в основном завершилось еще до развертывания массовой колонизации и не имело связи с процессом озамкования. Тем не менее и здесь развернувшийся с конца X в. процесс освоения нови осуществлялся не без участия феодальных собственников, которые старались взять на учет все заимки, предпринимавшиеся крестьянами, а иногда и сами организовывали распашку новых земель (Duby, 1971, р. 22— 36; Devailly, 1973, р. 553; Bur, 1977, р. 163; Chedeville, 1973, р. 113; Fossier, 1976, р. 321). В целом за 200—250 лет — с середины X до XIII в,—площадь распахиваемых земель по самым осторожным оценкам выросла во Франции на 15% (Fossier, 1984, р. 119). Такого роста не знала вся последующая история страны. Естественным результатом роста пашни явилось увеличение общих сборов зерна — этого основного продукта питания того времени. В XII—XIII вв. появляется достаточно данных для определения примерной урожайности основных злаков в ряде районов. В конце XII в. нормальным считали обычно урожай сам-4 — для ржи, ячменя и пшеницы; сам-3 — для овса. В более плодородных областях Северной Франции эта норма была несколько выше — сам-5, сам-4, в районах с бедными почвами — на юге Франции — наоборот, несколько ниже. В XIII в. в плодородных районах Пикардии и Иль-де-Франса урожаи пшеницы достигали сам-8 (Бессмертный. Современная западноевропейская историография..., 1981, с. 17—22; Duby, 1962, р. 187; Fossier, 1982, р. 647;. Fossier, 1984, р. 126). Хотя подобные урожаи удавалось в рассматри 95 II. Первый этап развитого феодализма ваемое время собирать не слишком часто, данный уровень урожайности (как и общее расширение возделываемых площадей) позволили существенно увеличить объем прибавочного продукта и дать импульс общему подъему экономики уже в X—XI вв. В течение ряда десятилетий многие медиевисты были склонны связывать этот ранний сельскохозяйственный подъем непосредственно с агротехническими достижениями, например, с использованием новой упряжи для тяглого скота, или же с заменой волов лошадьми, с совершенствованием системы полей, более интенсивным удобрением земли, повышением норм высева и т. п. (Bloch, 1931, Lefebre-Desnouettes, 1931; Grand, Dela- Крестъянин сбивает желуди для свиней. Мартиролог Юзуарда. Ок. 1270 г. Франция. Национальная библиотека, Париж. touche, 1951). Исследования последнего времени вскрыли недостаточную аргументированность подобного подхода. Все названные усовершенствования появляются уже после начала массовой колонизации и сельскохозяйственного подъема —не раньше XII в., и притом преимущественно со второй его половины (Duby, 1973, р. 220; Chedeville, 1973, р. 209; Fossier, 1982, р. 648 et aut.). Вероятно, начало экономического роста во Франции X—XI вв. правильнее связывать не столько с конкретными техническими усовершенствованиями, сколько с социальными изменениями — победой к началу этого периода сеньории, вынуждавшей крестьян интенсифицировать свой труд, углублением функционального разделения труда, «освобождавшим» крестьянскую массу от участия в ополчении и суде и в то же время обрекавшим ее на предельную поглощенность производительным трудом (см.: т. 1, гл. 6). 96 Глава 4. Французское крестьянство в Х-ХШ вв. Некоторую роль в сельскохозяйственном подъеме сыграли, возможно, и благоприятные для земледелия изменения климата в X—XI вв. (Бессмертный. Климат..., 1981), а также демографический подъем. Последний наметился еще в IX в. (Блонин, 1984). В X—XI вв. его удается обнаружить по неуклонному нарастанию среднего числа детей на семью — от 3,5 около 1000 г. до 5 около 1100 г. (Fossier, 1968, р. 284; Chedevil-1е, 1973. р. 94). Специалисты полагают, что если около 1100 г. население Франции составляло 6,3 млн., то в 1200 г. оно достигло уже 9,2 млн. (Abel, 1962). Приблизительность исходных данных побуждает не придавать большого значения абсолютной величине приведенных цифр. Но динамика, выступающая из них — за 100 лет рост примерно в полтора раза —вряд ли может быть поставлена под сомнение. Особая роль в средние века численности населения для экономического развития, и в частности для освоения земли, общеизвестна. С этой точки зрения недооценивать демографический подъем X—XII вв. не приходится. Нельзя, однако, забывать, что демографический рост сам по себе не детерминировал ни направленность, ни характер социально-экономического переустройства, так что какая бы то ни была абсолютизация его роли неоправданна. Для понимания путей развития французского крестьянства в X— XIII вв. первостепенное значение имеет изучение системы его эксплуатации в сеньории и изменения этой системы в связи с развитием городов и товарно-денежных отношений. 2. Сеньория и система эксплуатации крестьянства во Франции X —XIII вв. Характеристике структуры французской сеньории в X—XIII вв. необходимо предпослать несколько замечаний о трактовке этого института и его периодизации в современной западноевропейской медиевистике. Еще недавно происхождение и периодизация французской сеньории X— XIII вв. не вызывали принципиальных споров. В довоенной и послевоенной медиевистике считалась общепринятой концепция М. Блока, согласно которой «две эпохи феодализма», охватывавшие, первая —конец IX —середину XI в., вторая — середину XI—XIII в., были теснейшим образом преемственно связаны. Первая из них рассматривалась при этом как имевшая своим фундаментом каролингскую структуру VIII — IX вв., так что весь 600-летний период, начинающийся с VIII в., выступал в глазах исследователей французского средневековья как некое целое. За последние 15 лет воззрения французских медиевистов по этому вопросу резко изменились. Новые данные о своеобразии аграрных отношений, и в частности о роли сеньории до и после периода, охватывающего конец X и середину XI в., были истолкованы многими специалистами как свидетельство коренного перелома, происшедшего в это время1. 1 Намеченный еще Р. Бутрюшем (Boutruche, 1970), этот пересмотр отчетливо прозвучал затем в работах Ж. Дюби (Duby, 1973; Duby, 1978; Duby, Lardreau, 1980) п П. Тубера (Toubert, 1973) и был доведен до своего логического конца в трудах Р. Фоссье, Г. Фурнье, П. Боннасси, Ж. Поли и Э. Бурназеля (Poly, Bournazel, 1980; Fournier, 1980, Bonnassie, 1980; Fossier, 1982). Теснейшим образом связанные с изменением общих воззрений на основные понятия средневекового общественного строя, новые концепции ведущих французских исследователей нашли широкий резонанс в современной западноевропейской медиевистике. История крестьянства в Европе, т. 2 97 IL Первый этап развитого феодализма 600-летний период — VIII—XIII вв.— не представляется сторонникам новых взглядов сколько-нибудь целостным. По их мнению, на конец X и большую часть XI в. во Франции (и Северной, и Южной) приходится социальный переворот, столь глубоко затронувший все сферы жизни и столь явно сопровождавшийся «насильственным» их изменением, что его следует рассматривать как «революцию» («феодальную революцию»). В ходе этой революции побеждает «сеньориальный способ производства», при котором сеньория, издавна существовавшая во Франции в качестве частнохозяйственной организации, впервые превращается в ячейку всеобъемлющей власти господина над всем сеньориальным населением. Этот способ производства приходит на смену «древней социальной системе», преемственно связанной с поздней античностью и базировавшейся на использовании рабов или же «очень близких к ним по положению каролингских сервов». Наоборот, преемственность социально-экономического развития во Франции IX—XI вв. отсутствовала (см.: Бессмертный, 1984, с. 52—60). Традиционная периодизация французского средневековья поставлена, как видим, ныне под сомнение. Поэтому, характеризуя историю французской деревни и вотчины в X—XIII вв., мы будем обращать особое внимание на соотношение в них явлений преемственности и прерывности, чтобы уяснить степень обоснованности новой трактовки. * К началу рассматриваемого периода во Франции сложились три основных типа сеньории, различавшихся по системе эксплуатации крестьянства. В сеньориях первого типа — так называемых классических вотчинах — крестьянские держания были очень тесно связаны в хозяйственном отношении с господским хозяйством (последнее отличалось здесь весьма большими размерами и охватывало до половины общей площади сеньории) ; часть домена составляла господская запашка, обрабатывавшаяся преимущественно на основе барщины крестьян-держателей. Сеньории этого типа нередко были очень крупными (число держаний в них измерялось тысячами), хотя аналогичную структуру имели и многие средние хозяйства (с числом держаний в несколько сотен). Наиболее распространена сеньория первого типа была в центре и на севере Парижского бассейна. Вотчины второго типа, особенно часто встречавшиеся в Центральной и Южной Франции, отличались тем, что домен в них был невелик: основу системы эксплуатации крестьян составляло взимание натуральных и денежных платежей с земельных держаний. Кроме того, в сеньориях этой структуры играли более заметную роль судебно-административные доходы вотчинников, которые в сеньориях первого типа отходили на задний план по сравнению с иными статьями сеньориальных поступлений. В числе вотчин второго типа встречались владения и крупные, и средние, и мелкие по числу крестьян-держателей. Для сеньорий третьего типа, шире всего распространенных на Юге, было характерно полное (или почти полное) отсутствие господской запашки, ограниченность поземельных оброков и главенствующая роль судебно-политической эксплуатации крестьян. Со времен раннего средневековья в отдельных районах сохранялись также мелкие вотчины, главной составной частью которых был небольшой домен, обрабатывавшийся в основном дворовыми. В X—XIII вв. структура вотчин всех этих типов и система эксплуа 98 Глава 4. Французское крестьянеt < X — XIII вв. тации крестьянства в них переживают немаловажные изменения. Важнейшим из них было сокращение господской запашки. Это не означало полного исчезновения зернового хозяйства на домене и существенного сокращения домениального хозяйства в целом: домениальные луга, леса, виноградники, как правило, сохранялись в прежнем объеме или даже расширялись, а масштабы господского животноводства явно увеличились. Но объем потребных господскому хозяйству барщинных служб, обеспечивавших в свое время, в первую очередь, пахоту и жатву, заметно уменьшился: сохранившиеся хлебные поля обрабатывались теперь в значительной мере наемными работниками и под руководством специально выделенных министериалов. Недооценивать важность подобной перестройки не приходится, но считать ее — подобно ряду современных французских медиевистов — «революционной» тем более неоправданно, что степень сохранения в X— XIII вв. домениального хозяйства (как это выяснено как раз в новейших исследованиях') выше, чем это казалось в свое время, например, М. Блоку (Блок, 1957, с. 151-152). Особо следует отметить относительно меньшую изменчивость структуры сеньории в Южной Франции. Не имевшая сколько-нибудь обширной господской запашки в предшествующий период, южнофранцузская сеньория и в рассматриваемое время не переживала ломки, которая имела место в Северной Франции. В основе эксплуатации на Юге лежало взимание оброков, а также различных судебных и торговых пошлин (Poly, 1976). Сторонники концепции «социальной революции» X—XI вв. придают также очень большое значение тому изменению в эксплуатации французского крестьянства этого периода, которое связано с расширением так называемых сеньориальных прав. Под ними принято понимать перешедшие в руки французских сеньоров всех рангов (за исключением самых мелких) прерогативы органов королевской власти (в связи с ее резким ослаблением в X—XI вв.). Действительно, разные виды юрисдикции и судебных штрафов, дорожные и торговые пошлины, регальные права на леса, пустоши и пастбища, на обложение рынков, мостов, причалов, экстраординарные «помочи» (талья) и многие другие права открыли перед сеньорами широкие возможности новых поборов, причем не только с держателей земли вотчинника, но и со всех проживавших, проезжавших и приезжавших на территорию, подвластную данному земельному собственнику. Объем этих поборов был велик. Взимавшиеся в десятках и сотнях мест торговые, дорожные и мостовые пошлины часто вдвое-втрое превосходилп поземельные чинши, которые тот или иной сеньор получал со своих крестьян. Огромные доходы давала сеньориальная талья, даже после ее фискации превышавшая в XIII в. многие другие виды обложения. Обширными были и поступления с лесов и пастбищ, рост обложения которых вызывал острейшее недовольство крестьянства (Серовайский, 1980). На рубеже XI—XII вв. сеньориальные права еще более выросли за счет установления монополии вотчинников на мельницы, хлебные печи, давильни, право охоты, право иметь племенных производителей, на преимущественное право продажи вина и т. д. Рост в X—XII вв. сеньориальных прав французских вотчинников — действительно очень важное явление в жизни деревни. Он не только изменил и расширил состав вотчинных доходов, но и воплотил в себе существенный качественный сдвиг в развитии сеньории рассматриваемого типа: переплетение в ней частнохозяйственного господства над кре 99 4* II. Первый этап развитого феодализма стьянами с политико-административным и судебным достигло отныне своего наиболее полного выражения. Иными словами, сеньория данного типа стала наиболее полно сочетать в себе и частнохозяйственное, и корпоративно-государственное господство над всем населением, т. е. приобрела форму, которую воистину можно назвать классической. Тем не менее, видеть в появлении этой сеньории «революцию», «породившую» феодальную форму эксплуатации, на наш взгляд, неправомерно. Подобный подход возможен лишь при условии, что под феодальной понимается только военно-политическая и судебно-административная зависимость. Для характеристики изменений в положении французского крестьянства, связанных с перестройкой вотчины, следует, кроме уже сказанного, отметить сокращение в X—XII вв. не вовлеченной в феодальную эксплуатацию мелкой свободной собственности. «Ничейных земель», не подчиненных какому-либо церковному или светскому сеньору (или королю), практически не осталось. В результате землевладельческая мощь господствующего класса в целом еще более выросла, а мелкая свободная собственность крестьянского типа стала встречаться еще реже. Абсолютное большинство жителей французских деревень были ныне зависимыми людьми церковных или светских сеньоров и короля. Точно определить распределение крестьянства между этими тремя видами феодальных собственников трудно. Можно сказать лишь, что королевское землевладение было распространено на Севере шире, чем на Юге, и что доля крестьян, зависящих от церкви, в Северной Франции превышала число крестьян светских землевладельцев, на Юге же соотношение этих двух последних категорий было, видимо, обратным (Fossier, 1970, р. 234-235). Как видно из предыдущего, одной из наиболее очевидных перемен в системе эксплуатации крестьянства было сокращение по сравнению с IX в. барщинных служб. Его можно проследить по источникам Северной Франции со второй половины XI в. К концу XII в. барщины редко превышали здесь несколько недель в году. В Анжу, Бургундии этот процесс был еще заметнее; в более южных районах, где и в IX в. барщина была очень невелика, она в XI—XIII вв. измерялась несколькими днями в страдную пору (Duby, 1962, р. 424—430; Fossier, 1968, р. 453, 465, 589; 1982, р. 700—701; Бессмертный, 1958; Тушина, 1985). Изменилось и предназначение барщин: большая их часть использовалась не для пахоты, сева и жатвы (как в IX в.), а для сенокошения и извоза. Еще, пожалуй, важнее то, что барщины стали почти повсюду сопровождаться предоставлением «харчей», включавших не только питание во время работы, но и зерно, сено, деньги, так что барщина превращается как бы в оплаченный принудительный труд. Аналогичную форму эксплуатации представлял феодальный найм, т. е. принудительный труд за плату, отказ от которого мог повлечь предание вотчинному суду и наказание (Бессмертный, 1969, с. 274). Ближе к свободному найму был лишь наем «чужаков», однако их роль возрастает только к концу XIII в. Что касается безземельных холопов, работавших на домене раньше, то в течение рассматриваемого периода они почти везде приобретают хотя бы небольшие земельные наделы и либо «растворяются» среди других крестьян-держателей, либо участвуют в господском хозяйстве на правах наемных работников. Немаловажным изменением системы эксплуатации было широкое распространение на нови и на домене так называемых новых держаний. Многие из них передавались крестьянам не наследственно, но лишь на 100 Глава 4. Французское крестьянство в X—XIII вв. короткие сроки: на 9 лет, 3 года, один год. При пересдаче земли взимались высокие вступительные платежи. Общий уровень обложения был здесь выше, чем на традиционных наделах и достигал подчас половины урожая. При неуплате чинша с нового держания, сеньору было легче отобрать у крестьянина землю (В, 1019; В, 1443; В, 1459). Несмотря на невыгодность условий, крестьяне широко приобретали новые держания. Объяснялось это, во-первых, растущей нехваткой земли: средняя площадь надела сократилась в ходе раздробления традиционных держаний примерно в 4 раза и не превышала 4—6 га (Fossier, 1984, р. 154); это вынуждало малоземельных бедняков соглашаться на любые условия. Во-вторых, новые держания привлекали большей свободой юридического статуса. Порядок владения новым держанием оговаривался обычно особым договором (устным или письменным). Крестьянин мог в любой момент уйти с нового держания, продать его другому крестьянину. Обязанности и права крестьянина на новых держаниях были точно фиксированы. Споры о многих из них подлежали ведению не сеньориального, но графского суда. Тесно связанные с денежной экономикой, новые держания были, таким образом, сферой, где особенно заметно шел процесс приспособления феодальной эксплуатации крестьянства к товарно-денежным отношениям. Этот же процесс заметен и по изменению преобладающей формы земельной ренты. С сокращением барщины она в общем зависела от удельного веса ренты продуктами и денежных оброков. Во Франции X— XIII вв. эти две формы почти повсеместно сосуществовали. Их соизмерение удается провести (при отсутствии достаточно определенных и постоянных денежных эквивалентов натуральных оброков) лишь косвенными путями. В целом для междуречья Рейна и Луары в XII — начале XIV в. вырисовывается следующая картина. В восточной части этого региона (вплоть до Мааса) в течение всего периода продуктовая рента превышала денежную в большинстве крестьянских хозяйств. Это же характерно и для более западных областей с той разницей, что преобладание продуктовой ренты было здесь менее ярко выраженным. От начала XII к концу XIII в. роль денежной ренты постепенно нарастала. На рубеже XII—XIII вв. она охватывала около трети крестьянских по-зтуплений, в начале XIV в. стала приближаться к их половине. Если :равнивать с IX в., то окажется, что в некоторых районах, по которым нами были проведены соответствующие подсчеты, за 300 лет —до кон-па XII в.—товарные связи крестьян, обусловливавшиеся одной только необходимостью уплаты денежной ренты, увеличились не менее чем пятеро, а за последующие 100 лет —с начала XIII до начала XIV в.— -пае не меньше чем вдвое (Бессмертный, 1969, с. 42, 220—228) 2. Сопоставления подобного рода для Южной Франции затрудняет не-г.статок данных. Судя по локальным исследованиям, можно пока констатировать лишь очень широкое распространение издольного обложения < Ъашерия» в Провансе, «агриэр» в Аквитании, «таш» в долине Луары, пбериагиум» в Пуату и т. п.), так же как и специфических издольных п испольных держаний (Beech, 1964: Fossier, 1982, р. 703—704). Это кос-аанно свидетельствует о роли натуральной ренты. Не исключая денежных : В 1245 г. Салимбене писал, что жители Оссрра (Бургундия) «не сеют, не жнут I ничего не копят в амбарах; им достаточно отправлять свое вино по протекающей 'лпзости реке... продажа вина в этом городе дает им вполне достаточно, чтобы 1- тностью обеспечить себя едой и одеждой». 101 II, Первый этап развитого феодализма платежей (уплачивавшихся и в качестве выкупа некоторых сеньориальных прав, и при отчуждении держаний, и как особые пошлины), оброки продуктами (зерном, виноградом, скотом и т. п.) возможно и здесь долгое время превышали денежные сборы с крестьян. Но в бюджете сеньоров соотношение денежных и продуктовых поступлений и на Севере, и на Юге Франции могло быть иным: за счет многообразных судебно-административных доходов и торговых пошлин денежная часть нередко существенно превышала натуральную (Duby, 1962, р. 254; Fossier, 1982, р. 725-728; Тушина, 1985). В общем структура сеньории и система эксплуатации крестьянства во Франции X—XIII вв. обусловливали довольно широкое участие в товарно-денежных отношениях и самих крестьян, и сеньоров. В сельскохозяйственном производстве решающая роль крестьянского хозяйства по сравнению с господским стала в X—XIII вв. еще более заметной, чем раньше. Но в сельской торговле сеньоры, присваивавшие немалую часть продуктов крестьянского хозяйства, сохраняли почти до самого конца рассматриваемого периода свое главенство. Продаваемая самими крестьянами часть сельскохозяйственной продукции была по объему меньше, чем та часть произведенных ими продуктов, которая реально поступала в денежный оборот. В этом отражалось активное использование феодалами товарно-денежных отношений в своих интересах. Существенность сдвигов в организации и функционировании французской сеньории в X—XIII вв. не вызывает, как видим, никаких сомнений. Тем не менее, эти сдвиги не подрывали, на наш взгляд, преемственную связь сеньории рассматриваемого времени с каролингской вотчиной: обе эти формы обеспечивали эксплуатацию самостоятельно ведущего свое хозяйство мелкого земледельца земельным собственником, выступавшим в качестве личного господина последнего; обе они представляли, следовательно, формы феодальной эксплуатации крестьянства. Необходимо лишь в большей мере, чем это делалось до сих пор, учитывать их стадиальные различия, обусловливавшиеся вступлением в X—XI вв. французского общества в качественно новую фазу — фазу развитого феодализма (Бессмертный, 1984, с. 65—67). 3. Социальная и имущественная структура французского крестьянства и ее изменение в X—XIII вв. Новой ступени в развитии французского общества соответствовали немаловажные особенности и в социальной структуре крестьянства. Изменения в ней по сравнению с каролингским периодом можно было бы свести и на севере, и на юге страны к двум основным: постепенному стиранию прежних социальных градаций и в то же время к возникновению новых социально-правовых категорий, строившихся на иных основаниях. Первый из этих процессов был преемственно связан с наметившимся уже в VIII—IX вв. сближением, с одной стороны, колонов и рабов, с другой — колонов и бывших свободных, т. е. с процессом вытеснения стратификации, унаследованной от варварского или галло-римского общества, стратификацией, основывавшейся на подчинении всего внутри-вотчинного населения собственнику сеньории. Не приводя к унификации правового статуса крестьян, этот процесс в X—XII вв. заставлял все чаще забывать о генезисе различных прослоек данного класса. Так крестьяне- 102 Глава 4. Французское крестьянство в Х—ХШ вв. держатели — вне зависимости от своего личного происхождения — не различались во Франции X—XII вв. по характеру повинностей: одни и те же барщинные службы, одни и те же продуктовые и денежные оброки выполняли крестьяне всех категорий. Не различались крестьяне и по составу сеньориальных платежей 3. Очень заметно сблизились владельческие права крестьян разного происхождения и статуса. Освоение новых земель и перестройка домениального хозяйства благоприятствовали приобретению крестьянами всех категорий новых держаний и расширению их участия в самых разных поземельных сделках, в том числе и за пределами сеньории, в которой они жили. Как полагают, доля продажных и обменных поземельных сделок за 100 лет — с середины XI до середины XII в.— выросла примерно вдвое (Fossier, 1970, р. 204). В этих сделках участвовали, хотя и в неравной мере, крестьяне всех категорий, и притом не только держатели, но и бывшие дворовые, которые, как отмечалось, также приобретали теперь небольшие земельные наделы. Стирание прежних социальных градаций внутри крестьянства отразилось и на терминологии. Термин «servus», обозначавший раньше в первую очередь происхождение человека, все чаще использовался теперь и в ином смысле — как обобщающее обозначение любого зависимого от сеньории человека. Один и тот же крестьянин мог быть поэтому назван и «сервом» — в смысле зависимого человека сеньории — и «свободным» — в смысле его происхождения от свободных людей4. На взгляд современников, крестьянин последней категории был «свободным зависимым». Сближение в X—XII вв. крестьян разного статуса сказалось и на возможности их ухода из сеньории. Как отмечалось в первом томе (гл. 6), в VIII—IX вв. эти возможности у людей разных категорий были различными. Наибольшими в рассматриваемом регионе были они тогда у зависимых свободного происхождения (liberi sub potestate potentiorum), наименьшими — у рабов. Освоение в X—XII вв. новых земель, рост городов и торговли, участие крестьян в крестовых походах благоприятствовали мобильности сельского населения. Ее рост обнаруживается и в северных, и в южных районах Франции (Fossier, 1982, р. 153; Herlihy, 1958, р. 23—41). Слабость центральной власти исключала общегосударственное регулирование крестьянских переходов. Нуждаясь в заселении сеньорий, созданных на новых землях, многие феодалы были заинтересованы в облегчении условий передвижения крестьян. Не удивительно, что уже в XI в. начинает узакониваться возможность переселения из сеньории в сеньорию зависимых всех правовых категорий. Допустимость такого перехода фиксируется в вотчинном праве (Marmoutier, р. 155; Bulletin..., р. 249), с XII в. она отражается в освободительных грамотах. В источниках все чаще упоминаются «serfs forains», «hommes aubains», «extranei» и тому подобные категории, само существование которых 3 Как было выяснено в послевоенной медиевистике, даже пошлины за право наследования, за брак вне вотчины и произвольная талья взимались в X—XII вв. со всех зависимых крестьян — сервов, homines proprii, viJlani, hommes de pooste и т. п., хотя, как будет показано ниже, порядок выполнения этих повинностей и не был одинаковым. Раньше в этих повинностях видели вслед за М. Блоком символ серважа как наиболее тяжелой формы зависимости (Verriest, 1946, р. 190—235; Perrin, 1955, р. 217—220). 4 Recueil..., t. IV, N 3380, р. 475, а. 1062; «facimus donum... videlicet villam de Ber-ziaco... cum servis et ancillis qui... sive sint liberi, sive sint servi». 103 IL Первый этап развитого феодализма свидетельствует о возможности для крестьян поселиться вне той вотчины, в которой они родились. В следующем — XIII столетии — право перехода для крестьян всех категорий (включая наиболее приниженные) закрепляется кутюмами (В, 1457; В, 694; Cout. Picardie, XII, р. 125). Все эти нормы, не будучи всеобщими, не исключали попыток некоторых феодалов — тех, для кого расширение мобильности крестьян было почему-либо невыгодно,— воспрепятствовать крестьянскому переходу. До нас дошли межфеодальные договоры о взаимном отказе принимать крестьян, принадлежавших договаривающимся сеньорам, о поимке и взаимном возврате беглых. Показательно, что такие соглашения обычно касались не какой-либо одной категории крестьян, но всех зависимых: сближение правового статуса сказывалось и в этом случае (Cart, de Metz, № 131). Эти соглашения запрещали переход крестьян из одной определенной сеньории в другую конкретную сеньорию, но не переход крестьян вообще. Подобное общее запрещение можно было бы осуществить лишь в общегосударственных масштабах, для чего не было ни объективной потребности, ни необходимых политических предпосылок. Поэтому единственной санкцией по отношению к крестьянам любой юридической категории, ушедшим из сеньории без ведома сеньора и без погашения недоимок, в XI—XII и в первой половине XIII в., обычно была конфискация оставшегося имущества беглеца. Кроме этой санкции, уходу крестьян из сеньории препятствовали родственные и общинные узы, его тормозили ограничения в переселении крестьян в города и в некоторые привилегированные сельские общины. Это сужало реальную свободу крестьянского выхода и превращало ее скорее в свободу перехода из одной сеньории в другую. Тем не менее, очевидно, что и юридическая, и практическая возможность ухода из вотчины расширилась в X—XIII вв. для крестьян всех категорий. Тенденция к сближению правового статуса крестьян разного происхождения не означала, однако, их слияния. Наряду с сохранением остатков прежних юридических категорий, в X—XII вв. появляются новые, усложняющие социальную структуру крестьянства. К их числу следует отнести прежде всего новые градации свободы и несвободы. Содержание самих этих понятий в применении к зависимому от сеньории крестьянству было тогда весьма специфичным, ибо к свободным и несвободным причислялись в обоих случаях зависимые люди, имевшие возможность пользоваться землей и обеспечивать себя средствами к жизни, лишь признавая за своим сеньором право ограничивать свободу их хозяйственной и гражданской деятельности. О свободе любых из них можно поэтому говорить лишь в том специфическом смысле, который вкладывали в понятие свободы зависимых крестьян современники. Во Франции X—XII вв. к зависимым, не обладавшим свободой в этом смысле, причисляли не одну какую-либо категорию, но многие, имевшие не вполне сходный правовой статус и находившиеся, с точки зрения современников, в разной степени несвободы. В источниках они выступали под различными названиями: servi, hommes de corps, levants et couchants, homines proprii, homines de quista и т. д. Крестьян этой категории объединяло, в частности, то, что для всех них особенно последовательно действовал принцип «врожденной», наследственной зависимости от определенного сеньора. Где бы не жил такой крестьянин, чем бы он не занимался, какие бы должности не занимал — он оставался в личном подчинении от господина до тех пор, пока не получал юридического «освобождения». Это личное подчинение отражалось в X—XII вв. не столько на специфике конкретных обязан 101 Глава 4. Французское крестьянство в X—XIII вв. ностей низшей категории несвободных (в соответствии с историографической традицией будем в дальнейшем именовать их условно сервами), сколько на порядке исполнения их повинностей и на объеме и способе ограничения их прав. Выше, например, уже отмечалось, что сеньориальные права, так же как пошлины за брак вне вотчины и за наследование имущества, в X—XII вв. взимались во Франции со всех зависимых крестьян. Но если одни из них — вилланы (villani, hommes de pooste, francs, liberi) обязаны были уплачивать их тому или иному сеньору до тех пор, пока владели его держаниями и находились в пределах его сеньории, то противостоявшие в этом смысле вилланам сервы и им подобные наследственно выплачивали эти пошлины одному и тому же господину, где бы они сами ни находились; по своему объему это были весьма крупные платежи, равные годовому чиншу, и потому представлявшие немалый интерес для сеньоров. Аналогичным образом взимался так называемый поголовный чинш (capaticum, chevage): и в X, и в XI, и в XII вв. несервы платили его даже чаще, чем сервы (он выступал тогда в качестве символа правоспособности). Но там, где поголовный чинш уплачивался всеми крестьянами, он взимался с них по-разному: «несвободные» всегда платили его своему наследственному сеньору, зависимые свободного происхождения — тому, в чьей сеньории они в данный момент находились. (Объем этого чинша был невелик, но его роль как критерия, характеризовавшего тип зависимости, постепенно возрастала). Если сеньор почему-либо отказывался от брачной пошлины, не разрешая вступление в брак вне вотчины, «свободный» крестьянин мог сам перейти в другую сеньорию и осуществить там свое намерение. Серв в этом случае оказывался связанным запретом сеньора. Имущество, вновь приобретенное «свободным» крестьянином, было в его полном распоряжении; он мог отчуждать его в любые руки, мог завещать кому угодно. Серв не имел такой свободы действий. Он не должен был передавать имущество церкви (чтобы не лишить своего наследственного сеньора возможности получить его, если бы серв не оставил наследников) , не обладал — по той же причине — свободой завещания (в Бове-зи, например, серву разрешалось составлять завещание на имущество не дороже 5 солидов). Без разрешения сеньора серв не мог стать и клириком, так как это лишило бы его господина ряда наследственных платежей с этого серва. Поскольку зависимость сервов обеспечивала, таким образом, сеньорам ряд наследственных прав и предоставляла им как бы дополнительный источник доходов, права на сервов (точнее — права на получение с них определенных наследственных доходов) превращаются в самостоятельный вид владения, становятся объектом отчуждения. Формально такие сделки выглядят как «продажа» сервов. Фактически речь шла лишь об отчуждении некоторых доходов от эксплуатации сервов. Рассматриваемые как «несвободные» низшей категории, сервы считались неправомочными во всех судебных спорах против «свободных» зависимых или тем более против своего господина. Судьей серва — и притом наследственным — был его собственный господин. Только он получал судебные штрафы с серва. За отказ повиноваться сеньор мог подвергнуть серва телесным наказаниям, мог содержать его в тюрьме 5. 5 Впрочем, в XI—XIII вв. судебно-процессуальная дискриминация сервов в ряде областей Франции постепенно сходит на нет. Она сохраняется лишь для тех южнофранцузских сервов, которые оставались в положении домашних рабов. 105 11. Первый этап развитого феодализма В противоположность сервам и подобным им категориям вилланы (francs, liberi, hommes de pooste, villani, caslani и т. д.) не знали «врожденной» личной зависимости. Правда, наследственность во владении земельными держаниями предполагала соответствующую наследственность поземельных обязанностей перед собственником земли. Но и эти обязанности, и ограничения в правах перед данным сеньором сохранялись лишь до тех пор, пока вилланы жили в данной сеньории. Будучи свободны от полного подчинения судебной власти своего вотчинника, крестьяне этой категории пользовались и более надежной правовой защитой. Меры их наказания строго фиксировались. Их не полагалось, например, содержать в тюрьме за долги. При нарушении их свобод они могли обжаловать действия своих сеньоров в вышестоящей судебной инстанции; показательно, что некоторые из подобных исков крестьян кончались успешно для них (Cout. Champagne, ch. 39; Cout. Picardie, XLVII, p. 41—42). Их сделки или соглашения с сеньорами подлежали письменному оформлению. На вилланов не распространялся запрет ношения оружия. Иногда им не запрещалось приобретать «благородные» держания — фьефы и лены; особенно частыми такие приобретения были на юге Франции, где разграничение «благородного» и «ротюрного» держаний долгое время не получало четкого юридического оформления. Обладание «свободой» означало, следовательно, для французских крестьян XI—XIII вв. свободу от тех или иных ограничений в правоспособности («негативная» свобода). Наоборот, та или иная степень «несвободы» предполагала существование особенно широкого круга подобных ограничений. При этом «свобода» ничуть не исключала зависимости и отделяла лишь определенную ее форму, специфичную прежде всего по способу конституирования. Во Франции XI—XIII вв. «несвободными» считали, как правило, тех зависимых крестьян, для которых ограничения их правоспособности были лично-наследственными. В отличие от этого «свободными» называли зависимых, не имевших личнонаследственных ограничений. Серваж и вилланство соответствовали этим двум важнейшим видам стратификации зависимого населения. В то же время ни серваж, ни вилланство не представляли чего-либо единого, охватывая всякий раз более или менее широкую совокупность однотипных форм. Между ними, как между двумя полюсами, существовало немало переходных ступеней, смыкавших их между собою. (Не случайно современники констатировали существование наряду с крестьянской свободой «полусвободы», «очень маленькой свободы» и т. п.) Эту черту правосознания современников недооценил в свое время М. Блок, преувеличивший единство критериев серважа и чересчур резко отграничивший его от вилланства (Блок, 1957, с. 138—140). Критика блоковской концепции серважа в послевоенной медиевистике, и в частности опровержение тезиса Блока о существовании специфических сервильных повинностей, была поэтому справедливой (см. выше, примеч. 3). Но многоликость серважа не дает тем не менее оснований подвергать сомнению — подобно тому, как это делают некоторые современные исследователи — самое его существование (Evergates, 1975). Особая тяжесть для крестьян всех форм серважа очевидна, и расплывчатость его границ, затрудняя его выделение, не принижает различий между ним и вилланским статусом. Однако и другая крайность в истолковании французского серважа — интерпретация его как «средневекового пострабства», принципиально противостоящего «частичной свободе» основной массы сеньориального населения (Fossier, 1982, р. 577) — противоречит 106 Глава 4. Французское крестьянство в X—XIII вв. исторической действительности. Как было показано выше, конкретные выражения серважа и самая его сущность не позволяют исключать его из рамок феодальной несвободы этой эпохи и отождествлять с полурабством (или же с крепостным состоянием). Кроме того, нельзя забывать, что не только серваж, но и вилланский статус не предполагал независимости крестьянина от сеньории, т. е. не предполагал его свободы (хотя бы и «частичной») в позитивном смысле данного понятия. Трактовка всех подвластных сеньории французских крестьян X—XII вв. как несвободных соответствует поэтому реальности (ср.: Fossier, 1982, р. 577). Зарождение подчинения французских крестьян сеньории относится, как было показано в первом томе, к раннему средневековью. Тогда же зародилось и разделение на сервов и несервов. В течение рассматриваемого периода крестьянская зависимость отлилась в свои зрелые формы. Соответственно достигла дальнейшего развития и социально-правовая структура крестьянства, отразившаяся, в частности, в его разделении на тех, кто находился в лично-наследственной зависимости, и тех, кто был свободен от нее. И по сути, и по конкретному воплощению эта структура была преемственно связана со структурой каролингского времени. В справедливости такого представления убеждает, в частности, преемственная связь правовых категорий рассматриваемого периода с категориями VIII—IX вв. (см. схему). Как признают исследователи разных направлений (Verriest, 1946, р. 182; Perrin, 1955, р. 219—225; Duby, 1962, р. 403—404; Boutruche, 1970, р. 52—82), французские сервы XI— XIII вв. — вопреки М. Блоку, который считал, что эта категория возникла за счет потомков крестьян самого разного происхождения (Bloch, 1963, р. 441—450) — были в значительной своей части непосредственными наследниками каролингских сервов или вольноотпущенников; потомков колонов и свободных они включали гораздо реже. Основная масса свободных (утративших, как отмечалось выше, независимость от сеньории еще до X в.) выступала во французских источниках X—XII вв. под именем вилланов (villani, homines de pooste, francs, liberi и т. п.). Относительно меньшая их часть имела своими предками колонов, сервов или вольноотпущенников. В X—XIII вв. во Франции, особенно Южной, сохранялась немногочисленная категория рабов в собственном смысле этого слова, использовавшаяся преимущественно в качестве дворовой прислуги. Не исключено, что некоторые из них были преемственно связаны с каролингскими предками. Но, вероятно, большинство состояло из вновь приобретенных невольников: невольничьи рынки сохранялись во Франции почти до конца средневековья. Некоторые каролингские рабы, вольноотпущенники, колоны стали в X—XIII вв. чиншевиками во владениях церкви. Численное соотношение всех этих категорий в X—XIII вв. можно определить лишь самым приблизительным образом — по сохранившимся описям отдельных сеньорий. Оно не было одинаковым ни в разных районах Франции, ни в начале и в конце рассматриваемого периода. Но то абсолютное преобладание категории сервов над всеми остальными, о котором писал в свое время М. Блок (Bloch, 1963, р. 441), было исключением, а не правилом. Основную массу сельского населения в сеньории X—XII вв. составляли крестьяне, свободные от лично-наследственной зависимости — вилланы и им подобные. Доля чиншевиков была в целом невелика (за исключением церковных сеньорий северо-востока Франции, где эта категория составляла иногда половину всех зависимых. См.: Fossier, 1982, р. 552). Скромной была и доля «королевских свободных», сосредоточенных преимущественно в аквитанских владениях План- 107 II. Первый этап развитого феодализма dZZ/ZZ/7ZeS tfifireS dU dZZZ/ dfidzznl, fiu/zzfizzes de /zzzesfie, fififierfi efic defiZZZzfi dfifierfi /zzz/zzfizzes fid fieri szzfi /zzzfies fizz fie /zzzfiezzfiierzzzzz Serz/i, fizezzzzzzes de eer/zs,fizz7/z7fizzes /zezz/zrifi efizz. dfifierfiirfi Serz/z fifzz/zszjzzzzz dezzsuzzfies^ z/etfizzfi, /zzuzzdififie/zes esefaees Изменение социальной структуры во Франции IX—XIII вв. (в терминологии источников). Жис-.ъ.ми линиями обозначены наиболее характерные преемственные связи правовых категорий тагенетов (Boutruche, 1947). Об относительной незначительности числа рабов-невольников уже упоминалось. Что касается сервов, то их удельный вес менялся из провинции в провинцию. В XII в. относительно многочисленными была они в областях Центральной Франции — Берри, Ниверне, Бурбонне, Верхнем Пуату, Форезе, Северной Бургундии, Южной Шампани; здесь они составляли, видимо, около половины сельского населения. Намного меньшей (около 25%) была доля сервов в Иль-де-Франсе, Аквитании, Южной Бургундии, Оверни, долине Роны, Фландрии, Лотарингии. Наименьшую часть крестьян охватывал в XII в. серваж в Нормандии, Центральной Пикардии, Булонне, Камбрези; в ряде районов этих областей сервы отсутствовали вовсе, в других — их доля измерялась несколькими процентами (Fourquin, 1975, р. 479—480; Patault, 1978, р. 11—26; Bois, 1976. р. 161-162; Fossier, 1982, р. 580; Evergates, 1975, р. 138-143). В конце XII и на протяжении XIII в. численность сервов в большинстве французских провинций еще более сокращается вследствие так называемого освобождения крестьянства. Этот процесс, внесший заметные изменения в социальную структуру деревни, заслуживает специального внимания. Наиболее выразительной его формой было получение сельской общиной хартии, в которой констатировалось уничтожение тех или иных несвобод местных жителей и определялся их новый правовой статус. До нас дошли, естественно, не все подобные хартии. Тем не менее число наличествующих «франшиз» впечатляет: только для северо-восточных французских провинций — Пикардии, Шампани, Бургундии и Лотарингии — их сохранилось более 700. В некоторых областях Северной Франции грамоты об освобождении были составлены, возможно, во всех крупных сеньориях. В ряде из них речь идет об одновременном освобождении 100, 200, 300 и даже 600 крестьян. Кроме хартий для рбщины в целом, было составлено много грамот об освобождении отдельных крестьянских семей. Это был несомненно массовый процесс перестройки взаимоотношений между сеньорией и деревней. Известно несколько основных вариантов освобождения (оформлявшегося обычно по образцу грамсты для того или иного поселения — чаще всего Бомон, Лорис, Приш). Основное их содержание сводилось к сле 108 Глава 4. Французское крестьянство в X—XIII вв. дующему. Сервильная — лично-наследственная — зависимость и все лично-наследственные повинности отменялись. Уничтожались ограничения в выборе брачной партии и в наследовании имущества (вместе с пошлинами, которые вместо них уплачивались). Не фиксированная по объему талья заменялась платежом строго определенной (хотя и немалой) величины. Фиксировался также размер военной повинности (или военного сбора), торговых пошлин, судебных штрафов. За членами освобожденной общины признавались свобода отчуждения движимости и недвижимости (при уплате соответствующих пошлин), а также свобода ухода с земли. Общине предоставлялась возможность участвовать вместе с сеньором в назначении магистратов (или даже самой — выбирать их); она могла распоряжаться общинными угодьями, а иногда и решать судебные споры между общинниками по делам низшей юрисдикции. Все жители общины — включая и пришлых, проживших на ее территории год и день,— приобретали единый правовой статус (bourgenses, manentes, masoyers и т. п.) и уплачивали одинаковые поземельные (и поочажные) платежи. Барщинные повинности либо вовсе не включались в обязанности жителей освобожденных деревень, либо ограничивались небольшими извозными работами и помочами в страду. Все эти льготы не ставили, однако, под сомнение основы сеньориального господства: право господина деревни на получение поземельных повинностей, его судебно-административное и военно-политическое верховенство, возможность для него пользоваться сеньориальными правами, включая право на обложение альменды. Иными словами, освобождение не устраняло крестьянской зависимости как таковой; отменялась лишь одна форма зависимости — лично-наследственная и лишь отдельные виды повинностей — полевая барщина, произвольная талья. Непосредственные мотивы, побуждавшие сеньоров к освобождению, довольно очевидны. Как говорилось в одном из освободительных ордонансов короля Людовика X, «со всеми теми жителями, кои будут требовать вышеназванной свободы», следует «договариваться и уславливаться относительно известных выкупов, которыми мы были бы достаточно вознаграждены за выгоды, кои с названного несвободного состояния могли поступать нам и преемникам нашим» (Французская деревня..., с. 57). Выкупные суммы бывали столь велики, что общины сплошь да рядом были не в состоянии выплатить их сразу п соглашались на установление на определенный срок ежегодных выкупных платежей. В ряде случаев их величина определялась методом капитализации прежних доходов из расчета 5—8% годовых (Fourquin, 1963—1964, р. 168). Кроме выкупа, сеньоров побуждала к освобождению упорная борьба крестьян за него. Чем больше появлялось на вновь освоенных землях «свободных» деревень, чем заметнее росло число новых, «свободных», держаний, чем шире становился слой владельцев таких держаний — так называемых госпитов,— тем нестерпимее оказывались прежние ограничения и повинности для жителей старых поселений. Угроза ухода на новые земли или в города, сопротивление традиционным ограничениям, саботаж барщин, наконец, открытые выступления против серважа и наиболее одиозных сеньориальных прав — таковы были формы крестьянской борьбы в это время. О ее напряженности говорит, например, тот факт, что в Иль-де-Франсе середины XIII в. крестьянские мятежи против серважа повторялись чуть ли не ежегодно (Fourquin, 1963—1964, р. 171). Антисеньориальными волнениями были охвачены в это время также Фландрия, Пикардия, Шампань, Виваре, Тулузен (Fossier, 1984, р. 55). 109 II. Первый этап развитого феодализма Существовали, однако, и более глубокие предпосылки крестьянского' освобождения. Они коренились в общих условиях социально-экономического и социально-политического развития французской деревни в XII— XIII вв. Интенсивный рост городов и торговли, широкая внутренняя колонизация, активное использование товарно-денежных отношений в сеньориальном и крестьянском хозяйствах сокращали возможности (и потребности) применения наиболее одиозных форм внеэкономической эксплуатации крестьянства. Барщинное зерновое хозяйство — вместе со свойственными ему лично-наследственными видами крестьянской зависимости и ограничениями в хозяйственных и личных правах — уходило в прошлое. Рост сеньориальных доходов от обложения новых поселений, торговли, ремесленной деятельности крестьян и горожан побуждали феодалов терпимо относиться к мобильности сельского населения, обеспечивавшей расширение иных видов сеньориальных поступлений. Сближение в новых хозяйственных условиях реального положения сервов и не-сервов делало все менее оправданным юридическое разграничение между ними. То же значение имела неспособность сеньоров — как и феодального государства в целом — воспрепятствовать переселению крестьян любого происхождения (в том числе сервов) в города и новые деревни, где их правовой статус фактически уравнивался со статусом свободных. Определенное влияние на ход освобождения имела и политика королей, которые видели в освобождении крестьян, принадлежавших сеньорам, способ ослабления своих политических противников, средство расширения круга плательщиков королевских налогов и потому потворствовали ему — разумеется, за пределами королевского домена. В целом массовое освобождение крестьян во Франции XII—XIII вв. сыграло немалую роль в судьбах этой страны: оно расширяло возможности экономического роста, укрепляло королевскую власть, способствовало социальному прогрессу. Что касается значения этого процесса для самих крестьян, то здесь следовало бы подчеркнуть прежде всего то, что освобождение коснулось пе только сервов. Отмена (за выкуп) таких сеньориальных прав, как формарьяж, мэпморт, фиксация тальи внесли существенные улучшения и в статус тех, не-наследственных зависимых, для которых эти повинности были (в отличие от сервов) поземельными. Но,, конечно, особенно резко улучшилось положение освобожденных сервов. В результате освобождения французские крестьяне добились расширения своих фактических владельческих прав и сделали, таким образом, шаг на пути к превращению в фактических собственников земли. Укрепилась их хозяйственная самостоятельность. Их экономическая (и социальная) мобильность выросла. Им стали понятнее и доступнее шедшие из города новые идейные веяния. Создались более благоприятные условия для роста крестьянского самосознания. Охватив в общем всю Францию, освобождение не было, однако, равномерным в разных ее областях и в разных типах сеньорий. Интенсивнее развертывалось оноъо владениях крупных светских феодалов, широко' основывавших новые поселения и заинтересованных в притоке в них жителей; относительно медленнее шло оно в церковных владениях, а также в мелких вотчинах. Масштабы и объем крестьянских освобождений в Северной Франции были в общем значительнее, чем в Южной, где они сдерживались — в областях городского землевладения — самими городами. а в менее продвинутых экономических районах — сеньорами, слабо втянутыми в товарно-денежные отношения (Fossier, 1982, р. 536—541). К тому же в ряде районов Юга (особенно в Средиземноморье) серваж: 110 Глава 4. Французское крестьянство в X-XIII вв. был вообще развит слабее, так что борьба против него была менее актуальной. Слабее всего освободительный процесс затронул Центральную Францию, где серваж сохранился в почти нетронутом виде и в XIV— XV вв. Лично-наследственные зависимые уцелели также в Шампани, Аквитании, Бургундии, Провансе. ❖ За время освобождения повсюду выросла и окрепла роль сельской общины, с давних пор выступавшей в качестве организующей ячейки деревенской жизни. Наиболее ярким свидетельством этого было приобретение рядом общин прав самоуправления. Мэр общины и эшевены-при-сяжные избирались в таких деревнях самими крестьянами. Интересы сеньора представлял специальный виллик, права которого сводились к контролю за выполнением повинностей. В отдельных местностях Северной Франции близлежащие сельские коммуны образовывали в XII — XIII вв. лиги, имевшие общую казну и даже свое ополчение. Однако более распространенными были во Франции сельские общины, пользовавшиеся лишь ограниченным самоуправлением; такие общины, тем не менее, сами регулировали порядок пользования лесами, пастбищами, охотничьими и рыболовными угодьями, обеспечивали охрану полей п общинной территории, определяли порядок пастьбы деревенского скота, устанавливали сроки сельскохозяйственных работ. Наиболее широкими хозяйственными полномочиями обладали общины Северной Франции. Это во многом обусловливалось местными экономико-географическими условиями. На равнинах Пикардии, Нормандии и Парижского бассейна полевые участки отдельных домохозяев располагались обычно вперемежку друг с другом (чересполосно). Такое расположение объяснялось неоднородностью природно-почвенных условий на территории деревни и стремлением уравнять шансы всех земледельцев на размер урожая. Вследствие исчерпания в ходе колонизации неосвоенных земель и недостатка пастбищ для скота, его приходилось пасти либо по парам — обычно после жатвы яровых, либо по стерне — после жатвы озимых (в Северной Франции XII—XIII вв. господствовало трехполье). Чтобы скот не повредил несжатые посевы на полосах отдельных крестьян, сроки жатвы (а следовательно, и сроки сева, и состав высеваемых культур) устанавливались едиными для всей деревни (принудительный севооборот). В результате в ведении северофранцузской общины оказывалось фактически не только пользование угодьями, но и зерновое производство. Рельефные и почвенные условия Южной Франции исключали существование обширных полей. Владения отдельных общинников — не только поля, но и огороды, сады, виноградники — располагались обычно компактно и обносились изгородями для защиты от скота. Чересполосица и принудительный севооборот отсутствовали. Тем не менее и здесь община устанавливала единые сроки сбора винограда (по-видимому, для того, чтобы предоставить всем домохозяевам равные возможности продажи вина), а иногда и сроки снятия полевых изгородей для пастьбы общинного стада. В еще большей мере, чем на специфику общинной организации, экономико-географические условия влияли на форму сельского поселения. Старые деревни в Северной Франции принадлежали обычно к «скученному» (или «компактному») типу: улицы были перпендикулярны друг к другу, дома располагались в шахматном порядке. В одной такой деревне сплошь да рядом могло быть 50 (и даже 100) домов. Новые дерев 111 И. Первый этап развитого феодализма ни чаще строились иначе — по обе стороны вытянувшейся на несколько километров улицы. Хотя поселения подобного же типа встречались и в Южной Франции, более характерными для ее преимущественно гористых местностей были «укрепленные деревни-коммуны» (bastides) или же деревни, созданные вокруг замка сеньора и окруженные с ним общей стеной. Располагавшиеся на возвышенных местах, эти деревни имели квадратную или овальную форму. Дома в них строились очень близко друг к другу, иногда вплотную; росли они лишь в высоту и нередко имели несколько этажей. Земельные угодья были разбросаны на склонах прилегавших холмов или же в близлежащей долине (Boutruche, 1970, р. 24; Ghapelot, Fossier, 1980, р. 189—201). Обеспечивая всем своим членам возможность пользоваться сельской территорией, общинная организация XII—XIII вв. отнюдь не предполагала равномерного распределения земли между ними. Наделы отдельных крестьян составляли их индивидуально-семейное владение и могли быть сколь угодно разновелики (в разных географических районах они различались, кроме того, по своей форме: на Севере преимущественно удлиненные, на Юге чаще квадратные). С развитием товарно-денежных отношений и учащением в XI—XIII вв. поземельных сделок неравенство земельной обеспеченности отдельных крестьян резко выросло. Разрыв в земельной обеспеченности (как и в оценке движимого имущества) крестьян сплошь да рядом бывал 15- и 20-кратным. На одном полюсе сложилась зажиточная верхушка, сумевшая обратить себе на пользу выгоды освобождения, на другом находилось малоземельное крестьянство. Доля крестьян, обладавших ничтожными по площади земельными держаниями, недостаточными для прокормления семьи и выплаты повинностей, в конце XIII в. подчас достигала двух третей деревенского населения, и, видимо, редко опускалась ниже пятой его части (Бессмертный, 1969, с. 185—186, 194) 6. По оценке некоторых специалистов, в конце XIII в. из каждых десяти крестьян при «стесненных обстоятельствах» находились трое, один нищенствовал, четверо жили «скромно», двое были зажиточными (Fossier, 1970, р. 243). Бомануар в конце XIII в. рассматривает как обычный тот случай, когда кредитор, имевший право конфисковать имущество крестьянина или снять в его доме окна и двери, не находит там ни того, ни другого (В, 703). Повсеместную категорию в деревне этого времени составляли крестьяне, не имевшие рабочего скота, число которых, как правило, превышало число крестьян, владевших таковым. Эти крестьяне все чаще стали подрабатывать наймом к сеньору или к более зажиточным соседям. Различия в имущественном положении крестьян сказывались на взаимоотношениях членов общины. Ее самоуправление — там, где оно имело место,— было в XIII в. далеко не демократическим. Показательно, например, что решения, принимавшиеся общинами, считались «имеющими юридическую силу» лишь при согласии с ними общинной верхушки (des mieus soufisans): иначе те, «кто мало знает и умеет, могли бы уничтожить порядки, установленные для общего блага» (В, 648). Именно в руках общинной верхушки находилось распределение тальи и выкупных платежей. При их раскладке устанавливалась обычно довольно вы 6 Говоря об имущественном положении крестьян, следует учитывать, что в XII—XIII вв.— в отличие от предшествующих столетий — домохозяйство образовывалось на севере Франции обособленной малой семьей. На юге же сохранялась домовая община из трех поколений. 112 Глава 4. Французское крестьянство в X—XIII вв. сокая минимальная их ставка и сравнительно небольшая максимальная. В результате талья и выкупные платежи особенно сильно били по маломощным крестьянам и сравнительно легко погашались крестьянской верхушкой. Как видим, освободительное движение, нивелировавшее социально-правовой статус крестьянства, не только не уменьшало, но наоборот, обостряло имущественное расслоение в деревне. Улучшение правового статуса французских крестьян XIII в. было использовано в первую очередь зажиточной верхушкой. * Анализ развития французского крестьянства в X—XIII вв. позволяет убедиться в известном сходстве судеб этого класса на всей территории Франции. И на Севере, и на Юге основная масса крестьян была к началу рассматриваемого периода включена в состав частных сеньорий, эксплуатировавших зависимое население на основе взимания поземельных платежей и на базе реализации многообразных судебно-политических прерогатив. В течение следующих за XI в. трех столетий французская феодальная деревня переживает относительно плавную эволюцию, имевшую повсеместно одно и то же направление. Суть этой эволюции — в постепенном расширении главенствующей роли крестьянского хозяйства и в производстве, и в сбыте сельскохозяйственной продукции, и в общем росте ее массы. Хотя сеньориальное господское хозяйство в этот период почти нигде полностью не исчезает, оно повсюду сокращается и перестраивается. Существенную роль оно сохраняет лишь в животноводстве (особенно на Юге) и лесном промысле. Почти во всех других отраслях оно удовлетворяет преимущественно потребительские нужды сеньоров. Поступающая па рынок доля продукции хлебопашества, виноградарства, огородничества производится главным образом на крестьянских держаниях — традиционных (наследственных) или же новых (в том числе срочных). Часть этой продукции экспроприируется сеньором в виде продуктовых оброков и затем реализуется на рынке силами тех же зависимых крестьян, другая часть продается непосредственно самими производителями, нуждавшимися в денежных средствах для уплаты возраставших денежных оброков и приобретения некоторых предметов потребления или же производственного инвентаря. Французская деревня X—XIII вв. не знала, таким образом, ни на севере, ни на юге страны сколько-нибудь широкого барщинного господского хозяйства. Доходы сеньоров составлялись, помимо оброков с держаний, поступлениями от так называемых сеньориальных прав, баналитетов, церковной десятины. Эти доходы обеспечивались как частнохозяйственным верховенством сеньоров над крестьянами, так и — в еще большей мере — их государственно-корпоративным господством, каковое во Франции рассматриваемого периода реализовывалось через сеньорию в гораздо большей степени, чем через королевскую власть. Имея благодаря этому возможность широкого обложения сельских (и городских) рынков, торговых путей и всех иных объектов, позволявших крестьянам реализовывать на рынке часть их продукции, французские сеньоры были заинтересованы в расширении хозяйственной самостоятельности крестьянина, обеспечивавшей пополнение их казны. Отсюда готовность сеньоров смириться с расширением владельческих и гражданских прав крестьян, с известной нивелировкой их правового статуса на относительно благоприятном уровне. Апогеем этой тенденции 113 II. Первый этап развитого феодализма было освобождение крестьянства, также охватившее всю территорию страны. Парадоксально, jhto это освобождение, обусловленное, как отмечалось, до известной степени своекорыстными интересами частных сеньоров, в конечном счете подрывало их самовластие и создавало некоторые из предпосылок усиления к концу рассматриваемого периода противостоявшей сеньорам центральной власти. (Особенно это касалось периодов правления Людовика IX— 1226—1270 гг.—и Филиппа IV Красивого — 1285—1314 гг.) Наконец, еще одним свидетельством сходства судеб всего французского крестьянства X—XIII вв. был повсеместный процесс укрепления деревенской общины, регулировавшей многие производственные процессы и одновременно являвшейся оплотом крестьянства в его борьбе за улучшение своего положения. Итогом всех этих изменений было общее укрепление хозяйства французских крестьян. Имеется, как видим, достаточно оснований говорить об известной общности путей развития в X—XIII вв. французского крестьянства в целом. Все это, однако, не означает исчезновения региональных особенностей в положении крестьян Северной и Южной Франции. Мы отмечали эти различия во всех сферах жизни, начиная с агрикультуры. Они были обусловлены не только своеобразием природных условий. Существенную роль сыграла специфика предыстории этих географических областей: более интенсивная романизация Юга, чем Севера, в первые столетия нашей эры; большая сохранность на Юге древних городов и большее влияние позднеантичных традиций рабства и колоната; наконец, сравнительно менее интенсивное и органичное развитие на Юге франкских политических институтов в раннее средневековье. Влияние всех этих моментов так или иначе сказывалось и в ходе генезиса южнофрапцузского феодального крестьянства, и в течение рассматриваемого периода. Барщинное домениальное хозяйство не получило на Юге развития ни при Каролингах, ни после них; основной формой сеньориальной эксплуатации здесь оставалось взимание оброков и судебных пошлин; суровые формы личной зависимости по отношению к бывшим мелким свободным собственникам не пользовались распространением. Метаморфозы X— XIII вв., приведшие на Севере к серьезной перестройке сеньории и всей структуры крестьянства, на Юге протекали в более стертых формах и выражались преимущественно в упрочении и закреплении уже сложившихся в прошлом тенденций. Соответственно серваж не был на Юге столь суров, как на Севере, а освобождение не имело столь широкого размаха. Зато домашнее рабство (как одна из дополнительных форм эксплуатации) пережило здесь и период апогея серважа, и освободительное движение, и было унаследовано даже следующим хронологическим периодом — XIV—XV вв. В то же время своеобразие Юга нашло отражение в особенно раннем развитии некоторых форм товарно-денежных отношений, стимулировавшихся преемственным сохранением некоторых городов, их ранним ростом и их политической автономией. Не случайно колонизация и сельскохозяйственный подъем начались здесь раньше, чем на Севере, и имели особенно заметные последствия. Более глубоким было на Юге и имущественное расслоение крестьян, приведшее, в частности, к относительно более заметному использованию малоземельных (и безземельных) наемных работников, а также к распространению мелкокрестьянской издольщины. Все эти специфические черты побуждают констатировать сохранение немаловажных различий в развитии южнофранцузского и северофранцузского крестьянства в X—XIII вв. 114 ГЛАВА 5 АНГЛИЙСКОЕ КРЕСТЬЯНСТВО В XI-XIII вв. Три фактора наиболее зримо определили особенности исторических судеб английского крестьянства в период, наступивший после нормандского завоевания 1066 г. Во-первых, глубокие различия в структуре сельскохозяйственного производства отдельных районов, обусловленные тем, что, несмотря на сравнительно небольшие размеры территории, Англия отличается разнородностью естественно-географических условий. Во-вторых, по сравнению с рядом стран континента ранний расцвет товарно-денежных отношений в деревне при относительной слабости городов. И, наконец, в-третьих, наличие в столь ранний период централизованной (в масштабах всей страны) феодальной государственности. Кроме этих особенностей внутри-английского развития, играли определенную роль такие общеевропейские феномены, как рост народонаселения и внешний обмен. Только учитывая взаимодействие всех этих условий можно представить аграрную эволюцию Англии, ее исторические особенности и своеобразие. 1. Агрикультурные особенности английской деревни в XI— XIII вв. Для средневековой Англии был характерен своеобразный аграрный дуализм. При этом речь идет не только о типе сельского хозяйства, но и об аграрных распорядках в целом (тип сельского поселения, формы землепользования, структура феодальной вотчины и феодальной ренты и т. п.). В Северо-Западной Англии — стране гор, узких и влажных долин с бедными почвами и прохладным климатом — преобладающей формой хозяйственного использования земли являлось скотоводство. Эта зона включала графства: Корнуолл, Девоншир, Сомерсетшир; западную часть Дорсетшира, Глостершир, Херефордшир, Вустершир, Шропшир, Стаффордшир, Дербишир, Чешир, Ланкашир, западный Йоркшир, Нортумберленд, Камберленд и Уэстморленд. К юго-востоку от нее — зона равнин, лишь местами пересеченных холмами и заболоченными поймами рек, где почвы были более плодородными, климат — теплее и суше, а хозяйственной основой жизни являлось земледелие. Граница между обрисованными зонами проходила приблизительно по линии рек Северн и Уош \ (Заметим также, что значительная часть территории Англии еще в XI в. была покрыта девственными лесами, служившими резервом для расширения пахотной площади в пору, когда в связи с ростом населения началась усиленная внутренняя колонизация.) Однако аграрный дуализм средневековой Англии проявлялся не только в структуре сельского хозяйства соответствующих зон, но и в способе ведения его. Разбросанность «островков» удобной для пахоты земли и 1 Разумеется, противоположение этих двух зон сохраняет силу лишь при самой общей характеристике каждой из них. При желании не трудно было бы обнаружить «северо-западный» тип хозяйства к югу от указанной линии и наоборот. Более подробное историко-географическое описание Англии см.: Darby, 1973. 115 11. Первый этап развитого феодализма. ничтожная роль поля в балансе кормов для скота (при наличии обширных выпасов) обусловили практическое отсутствие в Северо-Западной Англии системы открытых полей и связанной с ней чересполосицы. Земледелие велось здесь на индивидуально-подворной основе. Пахотные наделы были обособлены, они вплотную примыкали к крестьянским дворам и огораживались зеленой изгородью, рвами и т. п. Поскольку на этих наделах не существовало общинных сервитутов (к примеру, права общинного выпаса и т. п.), их хозяйственное использование определялось лишь интересами каждого данного двора. Здесь, как и в Южной Франции, гос- Доение коровы. Миниатюра из бестиария первой половины XIII в. Англия. Бодлеянская библиотека, Оксфорд. Ведро для молока — деревянное подствовало двухполье (Gray, 1915, р. 44). Оно больше отвечало условиям земледелия на худших почвах при решающей роли яровых культур в хлебном балансе. Иным был способ ведения сельского хозяйства в Юго-Восточной Англии. Здесь земледелие велось в условиях все более остро ощущавшейся диспропорции между пастбищем и пахотой в пользу последней. Важная и нередко решающая роль пашни в кормовом балансе деревенского стада диктовала потребность в системе открытых полей, связанной с чересполосицей и принудительным севооборотом. Все полосы на данном поле засевались одной и той же культурой, после уборки которой поле освобождалось от окружавшей его изгороди и превращалось в открытое общинное пастбище. Наконец, в этом регионе господствовало трехполье, что по сравнению с двухпольем означало ежегодное увеличение засеваемой площади надела с 50 до 66%. (Однако в графствах Восточной Англии и в Кенте сохранялось двухполье как система более соответствовавшая почвенно-климатическим условиям этих районов) 2. 2 Средневековые системы полей не сводились к противоположению двухполья и трехполья. Двухполье могло включать элементы трехпольного севооборота, когда 116 Глава 5. Английское крестьянство в XI—XIII вв. Фискальные источники, и прежде всего Книга Страшного суда, созда-ют впечатление об универсальной распространенности восьмиволового тяжелого колесного плуга с резаком и отвалом.Однако средние по размеру наделы (приблизительно в 30 акров) такого количества тяглого скота, естественно, не были в состоянии содержать. Как обнаруживают источники конца XIII в., даже двухволовая упряжка имелась далеко не у всех надельных дворов. Остается предположить, что крестьянское поле обрабатывалось легким плугом, влекомым только парой и в лучшем случае двумя парами волов. В этих случаях прибегали к так называемой Доставка зерна на водяную мельницу. Миниатюра из бестиария первой половины XIII в. Англия. Бодлеянская библиотека, Оксфорд. Мельничное колесо подливного типа, под ним — деревянный желоб. Внутри мельницы — деревянная зубчатая передача, приводящая в движение жернова. Выше жерновов — бункер для зерна. супряге тягла двух или нескольких дворов. Таким же образом отбывалась и барщина на вспашке земли домена. О том, что наряду с тяжелым (восьмиволовым) плугом в Англии был распространен легкий плуг (впоследствии, когда быков на пахоте сменят лошади, его назовут пароконным) , свидетельствуют миниатюры X—XI вв. одно из полей делилось пополам. Трехполье могло совмещаться с четырехпольными и даже более сложными севооборотами. На севере Англии «поля» вообще еще не были регулярными, поскольку удобные для обработки участки были разновеликими и разбросанными. Такую же иррегулярность в расположении пахоты обнаруживают «поля» в западных и юго-западных графствах. Наконец, число полей могло со вре- 117 II. Первый этап развитого феодализма Различным был и тип сельских поселений в указанных зонах. В Северо-Западной Англии преобладали мелкие разбросанные поселения хуторского типа или отдельные дворы, далеко отстоящие друг от друга. В Юго-Восточной Англии — большие деревни, группировавшиеся обычно вокруг перекрестка двух улиц. Перечисленные выше черты аграрного дуализма были обусловлены прежде всего естественной средой, корни же других его черт, например, господства системы единонаследия крестьянского двора в среднеанглийских графствах и системы равного раздела двора между сонаследниками — на востоке и юго-востоке страны, или обычая наследования двора в одних случаях старшим сыном, в других — младшим, следует искать, по-видимому, в традициях племен, поселившихся в свое время в данном районе Англии — англов, саксов, ютов, скандинавов и т. д. (Pitkin, 1968, р. 37; Faith, 1960, р. 3; Dodwell, 1967, р. 53); общепринятого объяснения происхождения этих различий в историографии нет. Сложившаяся в Англии вотчинная система феодальной эксплуатации* будучи не только исторически вторичной по отношению к сельской общине, но и в известной мере производной от нее, должна была сообразовываться с региональными особенностями хозяйственного уклада крестьянства — она их воспроизвела в собственной структуре, формах феодальной ренты, характере крестьянской зависимости (Stenton, 1910; Douglas, 1927; Косминский, 1947). Однако с момента своего возникновения вотчина, в свою очередь, становилась фактором, нивелирующим исторически унаследованные условия (в одних случаях она связывала разбросанные мелкие поселения в единый владельческий комплекс, в других же дробила крупные виллы на несколько обособленных поселений. См.: Барг, 1962, с. 46). 2. Особенности вотчинной структуры и положение крестьянства в Англии XI —XII вв. Генезис феодальной сеньории оказался в Англии по ряду причин замедленным (Aston, 1958). Тем не менее к началу XI в. формирование феодального землевладения и на этой основе втягивание преобладающей части земледельцев в отношения сеньориальной зависимости (принимавшие форму серважа — на одном полюсе и только судебного подчинения — на другом), продвинулись уже довольно далеко (Lyon, 1962, р. 92). Нормандское завоевание, его ближайшие последствия (переход большинства владений англосаксонской знати в руки нормандских феодалов) значительно ускорили его течение, хотя до конца оно не завершилось. Предпринятый королем Вильгельмом I в общегосударственном масштабе фискальный кадастр земельных владений дает возможность в определенной мере представить отправной пункт аграрной эволюции Англии в интересующий нас период. мелем увеличиваться путем прибавления (в ходе позднейших расчисток) нового дополнительного поля или даже нескольких полей. К тому же расчистки, если они осуществлялись силами отдельной семьи, обычно не включались в систему открытых полей. Их окружали изгородями: это означало, что владелец мог ими пользоваться по своему усмотрению. На таких расчистках практиковали нередко перелог: после нескольких лет посевов участок на годы превращали в пастбище. Эта система очень близка к так называемой «системе внутренних и внешних полей», при которой лучше удобряемые и более плодородные «внутренние», т. е. расположенные ближе к селению, поля дополняются полями «внешними», обрабатываемыми более экстенсивно — до истощения почвы с последующим забрасыванием па ряд лет в залежь {Baker, Butlin, 1973). 118 Глава 5. Английское крестьянство в XI -XIII вв. Центром феодальной эксплуатации крестьянства являлся так называемый манор. Этим термином обозначался в одно и то же время и дом лорда, и подвластная ему территория. Манор мог совпадать с границами деревни-виллы (тогда все жители виллы были подвластны одному лорду), мог включать только часть виллы (в этом случае она была подвластна по крайней мере двум лордам), наконец мог включать части нескольких вилл или даже ряд селений. Маноры бывали, таким образом, различной величины — крупные, средние и мелкие. В Книге Страшного суда 1086 г. фиксировали маноры в Восточной Англии величиной в крестьянское держание — в 30—60 акров; недаром они назывались уменьшительно «manoriola». Точно так же различной была и структура маноров. Она могла быть «классической», т. е. состоять из господской запашки и земли, «розданной» в держания различным по статусу группам держателей, или только из одного домена, или только из одних держаний (Космии-ский, 1947, гл. II). Степень манориализации разных районов Англии была неравномерной. На северо-востоке страны отдельные маноры были еще окружены селениями, именуемыми в описи соками, т. е. приписанными к этим майорам в силу прав юрисдикции, осуществлявшейся в них лордами этих маноров. Иными словами, ни в личном, ни в поземельном отношении жители этих сок еще не подчинялись манору. В северных графствах (Уэстморленд, Камберленд, Нортумберленд, частично Дарем) в качестве «вотчин» как центров сбора повинностей с подвластного населения служили виллы — своеобразные центры административных округов. Не была еще завершена манориализация в графствах Восточной Англии. Здесь большую роль в формировании вотчинного строя, помимо подсудности земледельцев лордам, играли еще отношения коммендации свободных, признавших личную зависимость от лордов в поисках «покровительства и защиты». Незавершенность и неравномерность процесса феодального подчинения крестьянства к 1086 г. нашли отражение в многообразии отношений феодальной зависимости земледельцев. Наиболее распространенной ее формой было вилланство. Вилланов по Книге Страшного суда в Англии насчитывалось 109 тыс., или 41% всех держателей, в их пользовании находилось 45% пахотной площади. Вилланы были полнонадельными, поземельно-зависимыми крестьянами. Отягощенные повинностями малоземельные и безземельные слои — бордарии и котарии — составляли 32% населения (87 тыс.), за ними числилось лишь 5% пахотной площади. 37 тыс. свободных и сокменов — 14% сельского населения — владели 20% описанной в 1086 г. площади (Miller, Hatcher, 1978, р. 22). Разумеется, цифры эти более чем приблизительны, поскольку один п тот же термин в разных регионах страны использовался применительно к довольно различным по своему статусу земледельцам (за исключением, может быть, только рабов, в положении которых отмечалась большая определенность). Тем пе менее, познавательную ценность представляет сама номенклатура статусов держателей и различия в удельном весе отдельных из них в различных регионах. Так, например, сокмены и свободные преобладали в графствах Северо-восточной и Восточной Англии, их число сходит постепенно на нет в направлении с северо-востока на юго-запад. Численность же сервов убывает в обратном направлении. Итак, понятия крестьянской свободы и несвободы в Англии 1086 г. были градуированными. Если эталоном несвободы служило положение 119 //. Первый этап развитого феодализма серва-раба, являвшегося родом движимой собственности господина, то эталоном свободы — немногочисленные свободные и сокмены, по роду служб приближавшиеся к рыцарям и владельцам аллодов — земель, не знавших еще власти сеньоров. Промежуточное положение между этими полюсами занимали вилланы: с одной стороны, их службы и повинности лордам были «низкими», поскольку включали барщину и «сервильные» по своему характеру платежи, с другой — их представители еще вызывались на собрания сотен, их облагали государственными поборами, с публичноправовой точки зрения они все еще являлись лично свободными, хотя эта свобода уже была ущербной. Столь противоречивые черты в положении этого разряда землевладельцев свидетельствовали, очевидно, о том, что исторические судьбы вилланства зависели от политики новых властителей Англии (поскольку политически она была страной централизованной), которая, как и следовало ожидать, проводилась отнюдь не в пользу крестьянства. Уже ближайшие последствия нормандского завоевания оказались трагичными для массы вилланов: одни погибли, другие вынуждены были бежать, третьих насильно свезли с насиженных мест, четвертые лишились имущества. Даже 20 лет спустя после битвы при Гастингсе (1066 г.) обширные районы страны, в особенности на севере, все еще оставались настолько опустошенными, что описывать там было нечего. Однако и в других графствах во многих случаях сократилась площадь пахоты, так как недоставало плуговых упряжек для ее обработки3. Во многих вотчинах произошло принижение владельческого статуса держателей: вместо сокменов появились вилланы (или число последних увеличилось за счет первых), вместо полнонадельных дворов появились полунадельные или даже держатели мельчайших наделов (коттарпи и бордарии), а «высвободившиеся» земли были использованы для образования или расширения площади домена4. Что же касается отдаленных последствий нормандского завоевания для судеб английского крестьянства, то они заключались в ускоренном «подведении» многоликих форм связей земледельцев с вотчинником (судебных, фискальных, личной коммендации и др.) под универсальный титул сеньориальной зависимости. (Последняя охватывала как частнохозяйственное господство над крестьянами, так и судебно-политическое их подчинение сеньору.) Начало этого процесса отражено в Книге Страшного суда. В результате его дальнейшего развития противоположение раб — свободный потеряло свой смысл: число рабов все время уменьшалось, в то же время публичный статус виллана настолько принизился, что в указанной оппозиции все определеннее занимал место серва. Это означало, что вместо публично-правового основания этой оппозиции на первый план выступало основание сеньориальное. 3 Приведем один из примеров подобного рода в описи графства Кембриджшир. Манор Диттон: «Земли здесь для 16 плугов. В домене имеется два плуга. У вилланов — 3 плуга. И еще имеется пахота для 11 плугов» (ICC, р. 8). 4 Так, к манору Мэнсфилл (Ноттингемшир) было приписано селение, находившееся по другую сторону Шервудского леса, т. е. на расстоянии в 20 миль (ДВ, II, 281, 281 в.). В маноре Фулстрейв (Йоркшир) до нормандского завоевания проживало 108 сокменов, к 1086 г. здесь оставалось только 7 сокменов, зато появилось 15 вилланов и 14 бордариев (ДВ, I, 1, 299). В Кембриджшире до завоевания насчитывалось 900 сокменов, в 1086 г.—только 263 (ср.: Lennard, 1960, р. 67, 221; Weldon-Finn, 1963; Maitland, 1897, р. 62—63). В Книге Страшного суда встречаются случаи введения барщиных повинностей в вотчинах, в которых таковые были неизвестны до 1066 г. (см.: Maitland, 1897, р. 76—77; Vinogradoff, 1911, р. 387). 120 Глава 5. Английское крестьянство в XI— XIII вв. Описанный процесс занял следующее за нормандским завоеванием столетие. Однако до его завершения статус вилланов все еще оставался «двуликим»: в рамках королевского права их продолжали противопоставлять сервам, в то время как в рамках права манориального они уже выступали как их воспреемники, т. е. как наследственно-зависимые держатели земли от лорда, обремененные регулярными еженедельными барщинными повинностями, натуральными и денежными платежами. В целом описи начала XII в. (хронологически ближайшие к Книге Страшного суда) в ряде областей Англии обнаруживают завершенную структуру барщинного манора, которая немыслима при отсутствии уз лично-наследственной зависимости держателей барщинных наделов от лорда манора. Таким образом, победой сеньориального статуса виллана (как человека лично несвободного) над его публичным статусом судьба его свободы была предрешена5. При Генрихе II Плантагенете это получило силу закона в так называемом принципе Except! о villenagii, т. е. в принципе исключения вилланов из сферы действия гражданского права, что означало их неподсудность королевским судам и тем самым подчинение (в тяжбах с лордом манора) манориальным судам. С этих пор противоположение «виллан—свободный» стало отправным пунктом публично признанного сословного деления населения страны. В правовых документах последних десятилетий XII в. термины «виллан» и «серв» стали уже взаимозаменяемыми (Барг, 1962, гл. IV). Во второй половине XII в. начинает складываться юридическая теория английского вилланства. Известно, что в этой доктрине статус виллана выступает «перевернутым»: т. е. статус держателя определяется не статусом держания, а предстает как его личный статус,—унаследованный и прирожденный по примеру статуса раба. Между тем среди доказательств этого статуса, если отсутствовали сородичи-сервы, фигурировали ссылки на характер повинностей (регулярная барщина, уплата мер-кета — пошлины, вносившейся при выдаче замуж дочери, произвольной тальи и др.). Так, в трактате, приписываемом верховному судье Англии Гленвилю (конец XII в.), статус держания и род повинностей с него причитающихся определяли личным статусом держателя (Glanvill, V). Поскольку рабы «древнего права» к этому времени давно уже исчезли из гражданского обихода, постольку правомерно заключить, что речь в данном случае идет о сервах нового, феодального, права, т. е. о вилланах (Maitland, 1897, р. 368). Так завершилась эволюция вилланов в общем праве — их признали наследственно-зависимыми людьми от лордов. Судьбы других прослоек сельского населения, фиксированных в Книге Страшного суда, сложились следующим образом. Сервы «древнего права» были постепенно испомещены на землю и слились юридически с вилланами. Коттеры слились с имущественно близким к ним слоем бордари-ев, сохранив свое название. Что же касается юридического их статуса, то он стал вилланским. В описях XII—XIII вв. абсолютное большинство коттеров фигурирует в качестве сервов и, если они еще более принижены, чем вилланы (т. е. держатели полнонадельных дворов той же юридической категории), то это объяснялось их приниженным имущественным положением6. Несомненный интерес представляет и эволюция статуса 5 Так, в источнике середины XII в. (Dialogus de Scaccario, 56) значится: «Приписанные к земле манора, именуемые вилланами... не могут отказаться от своего статуса». 6 Коттеры часто селились не в основной вилле, а на ее окраине, или же в непосредственной близости к господскому двору. Это обстоятельство делает более чем 121 II. Первый этап развитого феодализма сокменов — слоя довольно еще многочисленного в 1086 г. (если судить по Книге Страшного суда) в особенности в области так называемого датского права. К концу XII в. слой под этим названием включал по сути три обособленных разряда крестьян. Наиболее узкая прослойка потомков сокменов 1086 г. попала в число свободных держателей (т. е. держателей земли по общему праву), которые за пределами графств Восточной Англии редко встречаются среди держателей крестьянского типа. В других районах сокмены, судя по характеру повинностей, скорее напоминают мелких рыцарей и министериалов, нежели землевладельцев. Наиболее обширная прослойка потомков сокменов 1086 г. была настолько принижена, что оказалась среди вилланов конца XII в. Наконец, третья прослойка их потомков, так называемые antiqui socemani, занимала промежуточное положение: одними чертами своего статуса ее члены напоминали свободных держателей, другими же — вилланов. Наиболее точно их можно охарактеризовать как «обычных фригольдеров» (т. е. «свободных» в рамках манориального права в отличие от фригольдеров по общему праву, чей статус подтвержден грамотой). Эволюция английского крестьянства в столетие, следующее за нормандским завоеванием, показана на схеме. А7///77/77/ 7/ К /77/М M7///UC777P/J7///J77/ //7/7^77 //77777/^/77/ /?77777777/Ш /С/7/77/7777/7/7/7 7//777/77/77/77777 /А7/7777/7/77/ ///7/77777£/76/ - ТГЛ/7^77 /^U^777///77U 777/77/77£/76/ ^//Т/ЭЛЛ/Т/Л//// //7£>£7777Л//77Д77г/7 /77/7/7/7(77/7 /7ЙЦ£/И// 77/7/zfy) /р/777г/7Л6//£/7Ы ///7 77//6/7//77Л/ 77/77Z^P Изменение социальной структуры крестьянства в Англии XI—XIII вв. Жирными линиями обозначены наиболее характерные преемственные связи правовых' категорий Представленная схема отнюдь не исчерпывает упоминавшиеся в источниках XII—XIV вв. категории крестьян. В ней указаны лишь наиболее универсальные из них, а также типы трансформаций («вилланы — фригольдеры крестьянского типа» и «коттарии — свободные коттеры»), олицетворяющие случаи отнюдь не частые, а скорее исключительные. Итак, насколько английская феодальная монархия ограничила сеньорию в политической публично-правовой сфере, настолько она сделала ее полновластной в сфере социально-экономической. Исключение реформами Генриха II вилланов из сферы королевской юрисдикции — акт, отождествивший их статус с сервами,— открыло новую и одну из самых печальных страниц в истории английского крестьянства как класса. Дело вероятным допущение, что значительная (если не преобладающая) часть дворовые рабов была помещена на держаниях этого вида. 122 Глава 5. Английское крестьянство в XI—XIII вв. в том, что если вилланский статус не был абсолютно преобладающим среди крестьян в большинстве графств7, то и в этом случае вилланство как институт являлось краеугольным камнем манориальной системы. Что же касается фригольда крестьянского типа, то по крайней мере в среднеанглийских графствах (в границах описанных в Сотенных свитках 1279 г.), его площадь оказалась в действительности гораздо более скромной, чем это кажется на первый взгляд (см.: Барг, 1962, гл. III). Но об этом ниже. Здесь же следует заметить, что в тот самый период, когда было завершено юридическое оформление института вилланства, в английской деревне наметился процесс, шедший как будто в противоположном направлении. Экономическая и политическая конъюнктура в стране была еще далека от стабильности — напомним, что только к середине 50-х годов прекратилась усобица между Стефаном и Матильдой. Со времени Книги Страшного суда в Англии была широко распространена система сдачи крупными лордами (как церковными, так и светскими) своих вотчин в «аренду» (firma), причем в обязанность арендатору вменялась поставка определенного количества продуктов (фирмы). Нередко подобная «фирма» включала наряду с поставками натурой и денежные платежи. Эволюция этой ранней формы феодальной аренды завершилась в XII в. постепенным переходом к фиксированной арендной плате деньгами. Ослабление хозяйственного контроля со стороны крупных лордов над своими вотчинами все более явно вело к хозяйственному упадку последних. Сроки этой аренды были обычно довольно длительными (на срок жизни арендатора). В качестве арендаторов выступали сплошь да рядом и клирпки, и предприимчивые светские вотчинники. А так как доходность маноров росла в XII в. довольно интенсивно в связи с развертыванием расчисток, ростом рыночных цен на зерно и скот, эта система становилась все более убыточной для владельцев. Еще более угрожающими были симптомы «исчезновения» самих владений: в одних случаях их присваивали арендаторы, в других отмечалось широкое раздаривание ими участков домена держателям и замена (коммутация) барщины и натуральных оброков деньгами (Postan, 1973, р. 173). Но поскольку виллан, не отбывавший барщины, оказывался на полпути к свободе, постольку возникала угроза резкого сокращения ресурсов рабочей силы, на которой зиждилось доменпальное хозяйство. Так, например, в маноре капитула собора Св. Павла в вилле Бошамп 130 акров домениальной земли перешло в руки держателей. В 1181 г. здесь же на ряде держаний барщина была коммутирована денежной рентой. Во владениях аббатства Гластонбери арендатор также коммутировал барщинные повинности многих вилланов. (Арендаторы явно спешили извлечь доход из всего, что только можно было продать.) Экстенты других вотчин свидетельствуют, что это отнюдь не были исключения. В последней трети XII в. унаследованная от англосаксов система хозяйственного использования вотчин лордами вступила в полосу очевидного кризиса. 7 В последнее время в английской литературе проявила себя тенденция недооценки места и значения института вилланства в социальной истории средневековья. Если даже отвлечься от слабой доказательности результатов подсчетов соотношения численности свободных и вилланов вместо подсчетов соотношения площади соответствующих держаний, роль института вилланства определяется не численностью вилланов, а его функцией в системе вотчинной эксплуатации в целом (Hilton, 1955; ср.: Miller, Hatcher, 1978). 123 II. Первый этап развитого феодализма 3. Рост народонаселения, развитие рыночных связей, движение цен Выше уже отмечалось, что рост народонаселения являлся в Англии XI— XIII вв. одним из факторов, влиявших на эволюцию сеньориально-крестьянских отношений. О том, что этот рост был чрезвычайно интенсивным, свидетельствуют многие косвенные данные, в том числе и очевидная перенаселенность старых вилл. Одним из следствий этого было значительное увеличение численности держателей в 1279 г. по сравнению с 1086 г., появление многих новых селений, выселков, хуторов, отдельных дворов и т. п. Однако, поскольку наши источники прямых данных не содержат, то остается возможность для серьезных расхождений в количественных оценках одних и тех же явлений. Вопрос первый: каким образом «преобразовать» 275 тыс. держателей, фиксированных в Книге Страшного суда, в численность населения Англии? Ответ как будто ясен: необходимо умножить указанное число на среднюю численность семьи. Но какова она? Рассел, опираясь на позднейшие источники XIV в., приравнивает семейный коэффициент к 3,5 (Russell, 1948). Большинство других исследователей высказываются в пользу семейного коэффициента 4,5. В результате, по Расселу, население Англии составляло в 1086 г. около 1 млн. человек, при использовании второго коэффициента оно достигало бы 1,25 млн. человек (The Cambr. Econ. Hist..., 1966, vol. I, p. 561 f.). Данные подушной подати 1377 г. оставляют неучтенными лиц моложе 14 лет, кроме того, неясно число умышленно скрытых или по небрежности пропущенных в каждой вилле молодых людей от 14 до 17—18 лет. Численность населения моложе 14 лет одни исследователи оценивают в 33%, другие —в 50%, а численность умышленно скрытых — соответственно в 5 и 25%. В результате, по оценке Рассела, население Англии в 1377 г. составляло 2,2 млн. человек, а по подсчетам других исследователей — 2,5—3 млн. человек. Не менее труден вопрос об убыли населения в результате эпидемий чумы в 1348—1349, 1360—1362, 1369, 1375 гг., без решения которого нельзя определить примерный рост населения Англии с XI до начала XIV в.8 Наи- 8 Наши подсчеты по графству Кембриджшир полностью подтверждают предположение, что население Англии с 1086 по 1278 г. увеличилось примерно в 2,5—3 раза. Вот эти данные. Сотня Число Соотношение Сотня Число Соотношение держателей (по данным Книги Страшного суда) держаний (по данным Сотенных свитков 1279 г.) держателей (по данным Книги Страшного суда) держаний (по данным Сотенных свитков 1279 г.) Папуорт 260 740 2,85 Стейн 149 444 2,95 Стэплоу 282 756 2,68 Лонгстау 305 964 3,17 Уильсфорд 153 464 3,03 Стау 273 673 2,47 Чилфорд 225 563 2,5 Уитерли 308 848 2,76 Триплоу Флоудич 251 215 573 662 2,2 3,09 Всего 2421 6687 2,76 Д. Гарлей предпринял аналогичное сопоставление по двум сотням графства Уорикшир. Результаты его подсчетов очень близки к вышеприведенным {Harley, 1958). Р. Хилтон сопоставил списки держателей Вустерского епископства за 1182 и 1299 гг. 124 Глава 5. Английское крестьянство в XI—XIII вв. более близки к истине оценки, согласно которым население Англии в 1347 г. составляло около 4,5—5 млн. человек. При самом осторожном подходе можно подумать, что население Англии между концом XI и началом XIV в. примерно утроилось. Этот демографический подъем в значительной мере был следствием принявшего (под покровом сеньории) регулярные формы процесса материального производства и более или менее упорядоченного взимания повинностей с крестьян. Указанный рост народонаселения имел, в свою очередь, важные последствия. Если учесть, что приращение пахоты в ходе внутренней колонизации составило в Англии только 50% к ранее существовавшей площади (Авдеева, 1973), а население возросло за тот же период в 3 раза, то в условиях, когда, с одной стороны, отсутствовали сколько-нибудь значительные не аграрные секторы производства, а с другой стороны, господствовала феодальная земельная собственность, сдерживавшая процесс освоения новых земель, результат мог быть лишь один — относительное перенаселение вотчин, бесконечное дробление крестьянских наделов в районах, в которых не существовал обычай единонаследия, и рост слоя безнадельного крестьянства в манорах, где этот обычай соблюдался. Оборотной стороной земельной тесноты являлось увеличение зависимости все возрастающей части сельского населения от хлебного рынка (Titow, 1969). Отражение этого факта мы находим в развитии внутреннего обмена. Густая сеть местных рынков уже не укладывалась в границы городских стен, поэтому в локальные центры обмена превращаются многие сельские поселения. Так, автор этих строк, специально изучавший Кембриджшир, обнаружил в последней трети XIII в. рынки и ярмарки в виллах: Уиттлесфорд, Линтон, Уилбрехем, Кекстон, Абингтон, Немлингей, Берг-хем, Беруэл, Хилдершем, Бринкли и в ряде других весьма скромных размеров (Бергхем являлся хутором, а Эбингтон-Пигот насчитывал в 1327 г. лишь 13 налогоплательщиков (Miller, Hatcher, 1978, р. 76). И Кембриджшир отнюдь не был в этом отношении исключением. Между 1227 и 1350 гг. право на учреждение рынка или ярмарки получили 1200 населенных пунктов. Сельские рынки не только облегчали приобретение продовольствия значительному слою малоземельных и безземельных сельчан, они избавляли сельских ремесленников от необходимости покидать родную деревню в поисках покупателей своих изделий и необходимых продуктов сельского хозяйства. Иными словами, растущая земельная теснота являлась фактором углубления общественного разделения труда внутри самой деревни, которая в Англии включала значительный «городской» по роду занятий элемент. Наконец, рост численности покупателей сельскохозяйственной продукции в самой деревне не мог не отразиться на движении рыночных цен. Так, если мы сравним цены 1160 г. и первого десятилетия XIII в., то окажется, что они выросли на волов —на 118%, на овец —на 132, на коров —на 155, на пшеницу —на 264%. Причем наиболее интенсивный рост цен приходится на последние годы XII и первые годы XIII в. (Farmer, 1956, р. 34-43; 1957, р. 207-220; 1965, р. 1-16). В этой новой демографической и рыночной ситуации лорды резко изменяют практику хозяйственного управления своими манорами. Сдача их В итоге он пришел к заключению, что «держательское население в изученных вотчинах возросло за XIII ст. на 65%». (см.: Hilton, 1966, р. 73; Hallam, 1965, р. IV). 125 11. Первый этап развитого феодализма в аренду прекращается. При первой же возможности лорды берут управление в собственные руки. Расширение рыночных возможностей и растущие цены на продукты сельского хозяйства порождают тенденцию к расширению барской запашки — цель, достигаемая в одних случаях путем возвращения в домен сделанных ранее «дарений», в других случаях — путем покупки земли у свободных держателей, в третьих — путем захвата части земель, находившихся в пользовании у вилланов, наконец, в четвертых — путем расчисток на пустошах, в лесах, в заболоченных местах. Естественно, что расширение домениальной запашки было связано с возможностью обеспечить ее рабочей силой, т. е. с проблемой, которая могла быть разрешена главным образом путем увеличения барщинных повинностей в тех манорах, где она еще сохранялась, или путем введения барщины там, где она была ранее частично пли полностью коммутирована (или же для слоев крестьянства, которые к концу XII в. оставались свободными от барщины). 4. Манориальная реакция XIII в. Изменения в положении крестьянства Начавшийся в конце XII в. процесс рекоммутации, т. е. восстановления барщины, привел к значительному увеличению лордами Средней Англии нормы эксплуатации подвластных крестьян. В манорах, где барщина до тех пор была эпизодической (только в страдную пору), появляется барщина регулярная, еженедельная; в тех же манорах, в которых барщина уже до этого была еженедельной, увеличивается число барщинных дней (с одного-двух до трех-четырех). Открывшаяся возможность выгодной продажи продуктов домениаль-ного хозяйства на рынке обусловила стремление крупных вотчинников расширить пределы власти над уже признанными вилланами и в то же время распространить статус вилланства на те слои крестьян, которые еще считались лично свободными (юридически или фактически). И это стремление не было случайным: статус виллана позволял лорду извлекать из его хозяйства гораздо большую долю производимого в нем продукта, не говоря уже о том, что само требование барщины было несовместимым со статусом свободного земледельца. Угрозами и прямым насилием значительную часть свободных и полусвободных крестьян в ма-норпализованных регионах вынуждали публично (в королевских судах) «признать» себя вилланами того или иного лорда и тем самым — своп наделы держаниями на «вилланском праве». Протоколы королевских судов конца XII —первых десятилетий XIII в. заполнены подобными «признаниями» не только отдельных лиц, но больших групп, а то и всех жителей деревни. Сами по себе массовые жалобы крестьян на то, что лорды в нарушение «древнего обычая» требуют от них повинности, которые были неизвестны их предкам и несовместимы со статусом свободных людей и т. д., являются наглядным свидетельством размаха манориальной реакции XIII в.— наступления лордов на жизненные интересы крестьянства9. 9 В 70-е годы в английской историографии стало своеобразной модой говорить о манориальной реакции XIII в. вскользь как о явлении скоропреходящем, к тому же затронувшем лишь небольшую часть крестьянства Англии, где его свободные разряды будто бы абсолютно преобладали (Miller, Hatcher, 1978, р. 220 и след.). С этих позиций осуществляется и «пересмотр» юридической теории вилланства, как 126 Глава 5. Английское крестьянство в XI—XIII вв. Для понимания политико-экономической сути манориальной реакции начала XIII в. обратимся к юридической теории института вилланства. Наиболее ярко она выражена в трактате королевского судьи Брайтона «О законах и обычаях Англии» (30-е годы XIII в.). Как известно, особо примечательной чертой этого труда является заимствование из римского права ряда категорий, регулировавших институт рабства с целью подведения под них института английского вилланства (Vinogradoff, 1909, р. 100, 238). Отправная максима Брайтона гласит: «Все люди являются либо свободными, либо сервами, т. е. несвободными по рождению» 1и. Это открытое стремление приравнять английского виллана к римскому рабу свидетельствует о том, что в условиях господства барщинного хозяйства на домене тенденция усиления лично наследственной зависимости крестьянина дает о себе знать с наибольшей силой. Так, Брактон отчетливо различает свободного человека, «добровольно» согласившегося «сесть» на вилланское держание, и виллана «по рождению», у которого не могло быть иного держания, кроме вилланского (Bracton, р. 7). В то же время он признает, что в первом случае статус свободного держателя может с течением времени «затуманиться» н. В случае, если дело доходило до королевского суда (не говоря уже о сеньориальных судах), такого свободного обычно признавали вилланом, поскольку главной «уликой» против его личной свободы были отбываемые им «низкие», т. е. вилланские, повинности. Каковы же характерные черты вилланского статуса по Брайтону? Виллан — человек юридически бесправный: его личную свободу узурпировал лорд манора; он лишен какой-либо собственности, ибо все, чем он владеет по наследству, как и все, что он приобретает, принадлежит лорду. Его повинности произвольны — отходя ко сну, он не знает, «что от него утром потребует лорд». В качестве объекта собственности лорда виллан может быть в любое время согнан со своего держания, переведен на другое держание, призван на господский двор и продан вместе с держанием 12. Виллан не может покинуть пределы манора, в противном случае его разыскивают и силой возвращают господину; его сыновья не могут учиться ремеслу, становиться клириками без разрешения лорда, он платит меркет, произвольную талью, а после смерти виллана лорду принадлежит гериот (лучший скот) — одна, иногда две головы. Наконец, виллан исключен из королевской юрисдикции (кроме уголовных дел). Однако известно, что в действительности отношения лорда и виллана регулировались довольно часто манориальным обычаем. Виллан хорошо знал, какие повинности (и в какие сроки) с него причитаются лорду; его хозяйство переходило обычно по наследству к одному из его сыновей (при уплате вступного файна, равного примерно годичному чиншу) . Внутри манора существовал оживленный земельный рынок, на котором вилланы выступали продавцами, покупателями и арендаторами она изложена в трактатах английских юристов того времени, преследуя при этом цель показать «радикальные отличия» реальных условий «повседневной жизни» виллана от максим учения юристов. 10 Отсюда формулы судебных приговоров: «villanus ex nativitate» (виллан по рождению), «origine est villanus» (виллан по происхождению). Поэтому, чтобы доказать вилланский статус своего держателя, претендующего на статус свободного, лорду достаточно было привести его «кровных родственников», не отрицающих свое вилланское состояние. 11 В начале XIV в. считалось, что свободный в «пятом поколении», «сидящий на вилланском держании», теряет личную свободу (см.: Vinogradoff, 1909, р. 61—64). 12 В XIII в. вилланов иногда продавали и без держания (CRR, IV, 37). 127 II. Первый этап развитого феодализма дробных частей земельных участков. Наконец, множество вилланов проживало за пределами маноров, занимаясь ремеслом и торговлей, их зависимость выражалась лишь в символическом платеже в несколько денариев в год. Наблюдая это очевидное противоречие между юридической теорией и действительностью, некоторые исследователи склонны пренебречь правовой нормой, как мертвой буквой (Петрушевский, 1937, гл. III). Однако без учета правовой доктрины нельзя понять самую суть института вил-ланства, нельзя объяснить истоки феодальной реакции XIII в., т. е. возможность неоднократных и в массовом масштабе нарушений манориального обычая в пользу лордов. Приведем один пример, иллюстрирующий соотношение «обычая манора» и «воли лорда». Держатели манора Уэстон (Бедфордшир) жаловались королевским комиссарам в 1274 г. Манор этот, заявили они, был передан Иоанном Безземельным некоему Уильяму де Бокленд, который тотчас же по вступлении во владение пренебрег старинным обычаем и начал увеличивать повинности держателей. В правление Генриха II, продолжали они, держатели манора были обязаны лорду лишь тремя днями барщины в году во время жатвы. Уильям де Бокленд прибавил четвертый день и, кроме того, потребовал, чтобы держатели платили за выпас скота. На некоторое время этот новый «обычай» утвердился и оставался без изменений. Но вот сменился лорд (им стал некий Иоанн Трегоз), и барщина была снова увеличена — до десяти дней, и при этом отменены были господские харчи. Штрафы в судах вместо определенных стали произвольными. Через некоторое время манор оказался в руках нового лорда (некоего Хамо Кревеккер), он заменил фиксированные файны при наследовании наделов нефиксированными, ввел извозную барщину, которую раньше совершенно здесь не знали (Select pleas, р. 99). Подобных примеров неисчислимое множество в источниках XIII в. И они проливают истинный свет на роль правовой доктрины в социальной практике манора: обычай оставался нерушимым только до тех пор и только постольку, пока и поскольку он соответствовал объективным возможностям взимания данной феодальной ренты. Однако как только эти возможности расширялись (в результате прогресса производительных сил либо в условиях высокой конъюнктуры на рынке), в действие приводились рычаги феодального нажима на крестьянство, и наиболее мощным из них являлась доктрина общего права, признававшая произвольный характер повинностей вилланов, или, что то же, повинностей на «воле лорда», т. е. доктрина, регулировавшая практику королевских судов (Bracton, 208). В такой критический момент полностью исчезала грань, отделявшая «свободного человека», державшего вилланскую землю, и виллана «по рождению». Когда возникала тяжба по поводу характера повинностей, личный статус держателя по сути предавался забвению и на первый план выдвигался статус держания, т. е. свидетельством вилланского состояния становились «низкие» повинности. В такие моменты и проявлялась вся жизненная сила юридической доктрины (Р1. А., р. 230). Этим, кстати, объясняется самая возможность массового низведения в вилланство свободных и полусвободных прослоек земледельцев — в особенности в графствах, давно и систематически манориализи-рованных, процесс, бросающийся в глаза каждому, кто читает судебные свитки Англии первых десятилетий XIII в. Важной стороной все той же манориальной реакции XIII в. являлось наступление класса вотчинников на общинные права зависимых кресть- 128 Глава 5. Английское крестьянство в XI—XIII вв. ян. В результате массовых расчисток и распашки лесов, лугов и пастбищ в центральных и юго-восточных графствах Англии в XIII в. стал ощущаться острый недостаток общинных угодий. В этих условиях лорды маноров начали размежевание пастбищ между манорами и внутри них. Однако если поначалу такой раздел происходил «полюбовно», «по соглашению», то позднее лорды поступали «по праву силы». Развернувшийся в стране захват общинных угодий вотчинниками получил с течением времени законодательную санкцию. Мертонский статут 1236 г. и Второй Вестминстерский статут 1285 г. декларировали право лорда манора выделять в свое единоличное пользование такую долю общинных земель, которая не ущемляла бы пастбищные права свободных держателей. Права держателей-вилланов при этом даже не упоминались, их должен был «рассудить» лорд манора. Из этого щедрого приращения «единоличной собственности» за счет общинных угодий лорды черпали ресурсы для расширения домениальной запашки, увеличения количества приносящих ренту держаний, увеличения численности собственного стада, наконец, для выделения парков, охотничьих угодий и т. п. Известно, что одной из отличительных черт аграрного строя Англии в средние века являлось наличие довольно значительного слоя фригольдеров, т. е. свободных держателей на общем праве (Косминский, 1947, с. 209). В отличие от вилланов фригольдеры-крестьяне не знали регулярных барщин: их основная повинность заключалась в уплате лорду манора фиксированной денежной ренты, в посещении заседаний манориальной курии и нередко сотенных собраний, когда там появлялись агенты королевской администрации (шерифы или их министериалы). Главные привилегии этого слоя держателей состояли в неизменности однажды установленных повинностей и в свободном распоряжении землей. Против произвола лордов их защищали королевские суды. Однако много ли было в Англии фригольдеров крестьянского типа? Следует отметить, что вопрос о крестьянском фригольде в последние годы значительно усложнился. Прежде всего стало ясно, что крестьянский по типу фригольд сплошь и рядом держали некрестьяне: дворяне, министериалы, горожане, клирики и др. Если вычесть такого рода держания, то в границах территории, описываемой в Сотенных свитках 1279 г., на долю собственно крестьян останется меньше половины от числа держаний и немногим более трети площади внутриманориального фригольда. Еще более узкой была «кайма» крестьянского фригольда в вотчинах Юго-Западной и Западной Англии. В них часто нельзя было обнаружить и двух фригольдеров, при отсутствии которых не могла, как известно, функционировать манориальная курия (Finberg, 1957, р. 38). Только в северо-восточных (Stenton, 1910) и восточных графствах (Douglas, 1927) численность мелких фригольдеров крестьянского типа была весомой. В этом факте сказывалась не только живучесть распорядков, установленных осевшими здесь выходцами из Скандинавии, но и хозяйственная специфика этих районов: преобладание скотоводства, промыслов и т. п. Точно так же, поскольку это относится к среднеанглийским графствам, не следует усматривать во фригольде крестьянского типа только наследие «староанглийской» (донормандской) свободы. Напротив, в преобладающей своей части крестьянский фригольд являлся результатом раздробления рыцарских в прошлом держаний на разновеликие участки и их субинфеодации (отчуждения) субдержателям. Иными словами, фригольд чаще всего являлся здесь новообразованием XII—XIII вв. 5 История крестьянства в Европе, т. 2 129 II. Первый этап развитого феодализма Сама по себе пестрота условий этих держаний отражает пестроту социально-имущественного состава их приобретателей. Наконец, то обстоятельство, что в абсолютном большинстве фригольдерские участки слишком ничтожны по размерам, чтобы усматривать в них основной источник существования их владельцев, заставляет видеть в значительной части мелких фригольдеров ремесленников, торговцев и т. д., оставшихся жить на селе. По крайней мере в основных хлебопроизводящих графствах страны фригольд — маргинальный институт в структуре английской деревни. Говоря о манориальной реакции XIII в., следует, однако, учитывать что она была хотя и ведущей на протяжении большей части XIII в., но не единственной тенденцией социально-экономического развития. Не только в слабо манориализованных регионах страны, но и в среднеанглийских, южных и юго-западных графствах ей противостояла тенденция перевода крестьян на денежную ренту. Особенно ярко эта тенденция проявлялась во множестве мелких и средних маноров, которые в отличие от крупных церковных и светских вотчин были слабо обеспечены рабочей силой держателей-вилланов или вовсе лишены ее (Косминский, 1947, гл. V). Поэтому они могли вести хозяйство на домене главным образом или даже исключительно с помощью наемных батраков. Проявлялась она и в крупных манорах. Хотя возделывание домена здесь ложилось основной тяжестью на плечи вилланов, отбывавших барщину со своим инвентарем и тяглым скотом, тем не менее в этих манорах не могли обойтись без постоянных дворовых работников (famuli), использование которых в качестве скотников, пастухов, пахарей, возчиков представляло форму феодального найма: помимо небольшой суммы денег, дворовым работникам выдавали так называемую месячину — меру ячменя и бобов, поскольку это был люд безземельный. Нередко, наконец, такие вотчинники прибегали к найму сезонных работников во время страды (в этом заключалось косвенное признание большей эффективности наемного труда). Инфляционная ситуация на внутреннем рынке — дороговизна сельскохозяйственных продуктов и дешевизна рабочей силы — делала возможной и нередко даже успешной попытку вести домениальное хозяйство прибегая к найму работников. Как свидетельствуют манориальные источники, оплата отдельных видов сельскохозяйственных работ оставалась на одном и том же уровне долгие десятилетия, в то время как цены на сельскохозяйственные продукты вплоть до конца XIII в. росли. Так, например, в маноре Уэст-Уикомб (Бакингемшир) оплата молотильщика оставалась неподвижной с 1250 г. по 1300 г. В маноре Хиндерли (Суффолк) оплата сельскохозяйственных рабочих поднялась на 5%' за 50 лет (начиная с 1270 г.) в сравнении с ростом цен на тот же срок на 25% (Beveridge, 1955, р. 21). Использование труда наемных работников (особенно сезонных) — этой единственной альтернативы барщине — требовало денежных средств Неудивительно, что в мелких и средних вотчинах каждый клочок земли сдавался за денежную ренту. Превращение в деньги любого из «прав» и привилегий лорда являлось «хозяйственным нервом» в вотчинах указанной категории. Когда же в конце XIII в. барщинный манор вступил в полосу хозяйственного кризиса, подспудная до тех пор тенденция денежной ренты захватила и крупную вотчину, в особенности светскую. Если тенденции манориальной реакции положила конец сравнительно быстро обнаружившаяся неэффективность барщинного хозяйства (в. 130 Глава 5. Английское крестьянство в XI—XIII вв. условиях господства простого товарного обращения, ограниченного рамками местного рынка), то в качестве предела второй из указанных тенденций выступила круто изменившаяся конъюнктура на рынке труда — в сторону удорожания рабочей силы после эпидемии чумы 1348—1349 гг. Иными словами, барщинная система как наиболее грубый и примитивный способ феодального присвоения, равно как и феодальный наем, будучи подчинены целям рыночного хозяйства, рано или поздно обнаружили свою неэффективность. До сих пор речь шла только о сеньориальных формах эксплуатации крестьянства. Однако к ним следует еще присовокупить церковную Стрижка овец и изготовление шерстяной ткани. Миниатюра из «Кентерберийской псалтири». XII в. Англия. Тринити-колледж, Кембридж десятину, с одной стороны, королевские поборы — с другой. Ранняя политическая централизация Англии повлекла за собой и раннюю практику обложения «подданных» короля поборами в пользу фиска. Сначала (в рамках изучаемого периода) это были так называемые датские деньги, затем «погайдовый сбор», а потом налоги с движимого имущества. Более того, даже в тех случаях, когда речь шла об обложении одних лишь королевских вассалов (примером может служить скутагий — платеж взамен рыцарской службы), те спешили переложить платеж на своих держателей — крестьян. Тем не менее в XI—XIII вв. основной формой феодального присвоения являлись сеньориальные ренты — в них воплощалось основное бремя, лежавшее на крестьянах. 131 5* II. Первый этап развитого феодализма 5. Имущественный облик английской деревни в конце XIII в. В условиях земельной тесноты XIII в. лорды маноров всеми способами повышали повинности своих держателей и прежде всего те платежи, которые находились «на воле лорда» — талью и файны за допуск, связанные с получением вилланского держания «из рук» лорда. Вот несколько примеров подобного повышения рент: в 1214 г. файны на допуск в маноре Фонтхилл (Уилтшир) колебались от 1 шилл. до 1 шилл. 8 пенсов за виргату, в 1277—1348 гг. они достигали 46 шилл. 8 пенсов. В вотчинах Рамзейского монастыря в середине XIII в. сын наследовал отцовскую виргату, уплатив уже 60 шилл. (Miller, Hatcher, 1978, р. 46). Не оставались неподвижными регулярные «обычные» ренты: когда в-начале XIII в. происходила рекоммутация, лорды зачастую «забывали» отменить денежные платежи, которые были в свое время введены взамен барщины. Точно так же, когда одно держание дробилось между двумя держателями, рента с каждой половины нередко оставалась на прежнем уровне. Вообще уровень ренты находился в обратной пропорции к величине держания, так что владельцы мелких держаний платили пропорционально больше владельцев более крупных держаний. Чтобы составить себе представление об имущественном облике английского крестьянства, приведем сравнительные данные о распределении пахоты в его среде в конце XI и в конце XIII в. В момент составления Книги Страшного суда одна восьмая общего числа вилланов в среднеанглийских графствах имела наделы, колебавшиеся по величине между 60 и 100 фискальными акрами. Такие дворы могли держать четыре-шесть волов, несколько коров, овец, свиней, птицу. Около четверти всех вилланов в указанных графствах владели так называемым половинным наделом, т. е. 60 фискальными акрами. Наделы около половины всех вилланов колебались по размеру от 30 до 60 акров пахоты, наконец, у 7% вилланов держания были столь малы, что они практически не могли иметь ни одного вола. Согласно описи 1279 г., практически исчезли все прослойки вилланов, чьи наделы превосходили 30 фискальных акров. Другими словами, не только нельзя было найти виллана, у которого бы имелась восьмиволо-вая упряжка, но большой редкостью стало и вилланское хозяйство, способное содержать четырех волов. От 20 до 40% вилланов (в зависимости от развития барщинной системы) могли содержать только двух волов, так что для пахоты необходимо было объединиться четырем дворам, чтобы составить полную (восьмиволовую) упряжку плуга. Наконец, больше половины всех учтенных в описи 1279 г. вилланов владело наделами в 7— 7,5 акров, т. е. они практически были лишены возможности содержать более одного вола (Косминский, 1947, гл. IV). Если вспомним, что в 1086 г. на долю этого имущественного разряда крестьян приходилось только 7% учтенных в описи вилланов, то вся глубина принижения и оскудения английского крестьянства к концу XIII в. вырисуется в полной мере. До сих пор речь шла только о разряде вилланов. Если же присовокупить, с одной стороны, фригольдеров и с другой — коттеров, то эта картина станет еще более выразительной. В самом деле, среди фригольдеров фердели (т. е. держатели 5—10 акров) составляли 48% всех дворов, а держатели менее 5 акров —45%. Что же касается коттеров, то их причисление к вилланам (к которым они по юридическому статусу чаще 132 Глава 5. Английское крестьянство в XI—XIII вв. всего принадлежали) увеличило бы удельный вес держателей менее 10 акров пахоты до 60% всего числа дворов. Дифференциация крестьян по величине пахотного надела столь же отчетливо проявлялась и в распределении скота между отдельными крестьянскими дворами. Разумеется, среднее количество голов скота на один крестьянский двор колебалось от района к району (в зависимости от направления сельского хозяйства: преимущественно земледельческое либо преимущественно скотоводческое), однако во всех случаях скот был распределен между держателями крестьянского типа крайне неравномерно. Наряду с хозяйствами, содержавшими сотню овец, несколько коров, пару или даже две пары волов, было немало хозяйств, в которых две-три овцы, одна или две свиньи составляли весь скот. Таких было большинство в районах, остро ощущавших недостаток общинных пастбищ и выгонов 13. Как легко убедиться, особенно скудны были ресурсы рабочего скота, и это характерно для большинства земледельческих районов. Вот почему, когда наступала пора пахоты, крестьяне должны были либо прибегать к супряге, либо нанимать плуг у состоятельных соседей. Из вышесказанного уже не сложно заключить, каким был, выражаясь современным языком, жизненный уровень основной массы крестьян. Временами трудно себе представить, как эта масса малоземельных крестьян вела свое хозяйство, платила ренту, церковные десятины, судебные штрафы и прежде всего — питалась и одевалась. Многие исследователи в прошлом (Беннет, Косминский) и в настоящем (Титов, Хэллем) предпринимали попытки воссоздать бюджет среднего крестьянина XIII в. При всех различиях в выводах, они согласны в одном: английский крестьянин XIII в. с наделом в 15 акров (в особенности проживавший в старопахотных районах страны) только в виде исключения получал на обед кусок мяса. Столь же редким лакомством были для него бекон или сало. Обычный его рацион состоял из ячменного хлеба и овсяной похлебки и бобов. Отсутствие в этом рационе животных протеинов обрекало массу крестьян на полуголодное существование даже в урожайные годы. Какая же площадь пахоты могла обеспечить крестьянской семье тот минимум продовольствия, за пределом которого начинался жестокий голод? Попытки ответить на этот вопрос предпринимались в историографии неоднократно. Последние из них принадлежат английским ученым И. Титову и Г. Хэллему (Titow, 1964, р. 92; Hallam, 1972). Отсутствие многих необходимых при такого рода подсчетах данных (состав средней семьи, средняя урожайность на крестьянской земле и т. д.) придает гипотетичность любому ответу на указанные вопросы. Так, по заключению Хэллема, средняя крестьянская семья (принимая семейный коэффициент 3,4) нуждалась в 12 акрах ежегодного посева (что при двухпольной системе означало — 24 акра земли, а при трехпольной — 18 акров). И это при условии, что речь идет только об одном пропитании (не считая семян, ренты, десятины) и игнорируются все прочие потребности хозяйства. Если же принять во внимание, что более половины держаний 13 Изучение с этой точки зрения двух графств: восточного — Суффолка и западного — Уилтшира обнаружило следующее. В среднем на один двор приходилось в первом случае овец —10,5 и коров — 3,2, во втором случае соответственно овец — 15,6 и коров — 2,8. Следует при этом учесть, что указанные районы имели большие пастбищные возможности. А вот как выглядит с этой точки зрения земледельческая сотня Блэкбурн в 1283 г. (Miller, Hatcher, 1978, р. 153): лошадей — 3 на 4 двора; волов — 1 на 5 дворов; коров — 1 на 1 двор; свиней — 3 на 4 двора. 133 II. Первый этап развитого феодализма крестьянского типа, по признанию того же Хэллема, насчитывали к концу XIII в. менее 10 акров, то легко будет заключить, какая масса крестьян оказывалась (при малейшем отклонении урожайности от средних показателей в сторону недорода — не говоря уже о годах, отмеченных явным недородом) во власти неумолимого голода. Не приходится удивляться тому, что источники XIII в. полны сведений о самых различных формах сопротивления крестьян алчности лордов, о ситуациях острого социального конфликта. И хотя социальный протест в ту пору не приобрел еще характера широкого открытого восстания крестьян, тем не менее он был подлинно массовым, хотя и разрозненным по отдельным манорам и виллам. Повседневные формы крестьянского сопротивления «воле» лордов преследовали цель сократить всеми способами долю крестьянского труда или его продукта, безвозмездно присваиваемого лордами. Среди этих форм: невыходы и опоздания на барщину, нерадивый труд на лорда, потравы его посевов, порубки в его лесу и т. д. и т. п. Среди открытых форм крестьянского сопротивления феодальной реакции — отказ выполнять вилланские службы и повинности, бегство за пределы вотчины, поджоги господских построек, убийство ненавистных притеснителей, наконец, локальные восстания. Характерно, что в подобных ситуациях королевская власть предавала забвению политику «невмешательства» во внутриманориальные отношения и открыто всей силой средств подавления обрушивалась на непокорных господской воле крестьян. * XI—XIII вв. в истории английской деревни — период преобладания развитой манориальной системы феодальной эксплуатации крестьянства, ее «классическая» стадия. В начале этого периода процесс формирования класса феодально-зависимого крестьянства и его подчинения власти манориальных лордов лишь завершался, конец его отмечен уже первыми признаками надвигающегося кризиса манориальной системы, базировавшейся прежде всего на барщинных повинностях наследственно-зависимых держателей земли. Между указанными гранями уложилась полная драматизма история распространения на больших ареалах прежних пустошей мелкокрестьянской формы земледелия. Преемственно сохранявшийся в сменявших друг друга поколениях крестьянский двор, вопреки бремени феодальных повинностей, выступал как решающая и абсолютно преобладающая форма сельскохозяйственного производства — таков важнейший итог общественно-экономической эволюции английской деревни в указанный период. Впрочем, при неоспоримости этой средней равнодействующей противоречивых тенденций английская деревня в указанную эпоху являла собой картину довольно значительных, а то и резких контрастов в личном, имущественном и держательском статусах крестьян, т. е. в степени их подчинения манору. Так, если среднеанглийские графства были относительно наиболее мапориализованными, то обширные регионы Северной, Северо-Восточной и Восточной Англии были покрыты лишь редкой сетью маноров, и множество вилл не знали здесь ни господского двора, ни постоянно пребывающих манориальных властей. Точно так же, если наследственно-зависимая категория крестьянства — вилланы — составляли большинство среди держателей Юго-Западной и Западной Англии, то графство Кент, например, вовсе не знало института вилланства, а в графствах Восточной и Северо-Восточной Англии вилланы составляли числен 134 Глава 5. Английское крестьянство в XI—XIII вв. но меньшую часть сельского населения. В этих регионах незавершенность манориализации деревни слилась на следующем этапе уже с начавшимся процессом разложения барщинного манора. Не менее контрастными были в рамках указанного двухсотлетнего периода ведущие тенденции в эволюции рентных отношений в английской деревне. Книга Страшного суда и первые писцовые книги начала XII в. обнаруживают явную тенденцию к расширению ареала барщинного манора и распространению барщинных повинностей на ранее свободные от них слои держателей земли в манорах. По-видимому, начиная с 30-х годов XII в. эту тенденцию сменяет другая: многие крупные вотчинники, как светские, так и церковные, отходят от хозяйственных дел и предпочитают сдавать свои маноры в аренду, что влечет за собой сплошь и рядом коммутацию барщинных повинностей и рост денежной ренты. С конца XII в., в связи с ростом дороговизны сельскохозяйственных продуктов, крупные вотчинники отказываются от услуг «арендаторов», снова берут управление манорами в собственные руки с целью расширения производства на земле домена, не только восстанавливают барщину там, где она ранее существовала, но (не без прямого насилия) вводят ее для остававшихся еще до той поры свободных от барщины цензуариев. Приблизительно в заключительную треть XIII в. в связи с начавшимся сокращением площади господской запашки значительная часть барщинных работ становится избыточной, и лорды все чаще прибегают к практике так называемой «продажи» барщины тем крестьянам, с которых она причиталась, т. е. вновь коммутируют барщинные работы денежной рентой. Одним из немаловажных итогов рассматриваемого периода явилось также растущее оскудение средних слоев английского крестьянства, вследствие чего резко возрос удельный вес держателей мелких и мельчайших наделов или же вовсе безнадельных крестьян. В сравнении с концом XI в. их численность увеличилась без малого в 3 раза, что свидетельствовало о растущем земельном голоде как результате не столько роста народонаселения, сколько феодальной структуры землепользования (обзаведение надельным двором, помимо тяжести манориальных повинностей, требовало значительных материальных затрат на его приобретение и хозяйственное обзаведение). Хотя функция крестьянской общины, оказавшейся под властью манора, все более ограничивалась регулированием пользования общинными сервитутами, само ее наличие создавало в деревне солидарность интересов земледельцев перед лицом произвольных нарушений лордом традиционно сложившегося в маноре «баланса» их «прав-обязанностей». Социальное возмущение крестьян подобными нарушениями обычно ограничивалось в этот период пределами отдельных вотчин; тем не менее общая картина сельской жизни была в это время полна конфликтов, возникавших из-за засилья лордов и их министериалов. ГЛАВА 6 ИТАЛЬЯНСКОЕ КРЕСТЬЯНСТВО ВХ-ХШ вв. 1. Аграрный пейзаж и агрикультура Итальянский средневековый пейзаж — это сотни городов и городков, укрепленных поселений полугородского типа, деревень и хуторов, раскинувшихся на пойменных землях рек в окружении зерновых полей, на холмах среди виноградников и оливковых рощ, порой взобравшихся на крутые горные склоны, когда дома тесно жались друг к другу, перемежаясь крохотными участками сада или виноградника. В Италии в силу ее географических особенностей исключительно мало земель, удобных для земледелия. Горы (Альпы и Апеннины с их многочисленными отрогами, носящими название отдельных областей — Пьемонтские Альпы, Тоскано-Эмилианские и Тоскано-Моденские Апеннины и т. д.) и предгорья занимают трп четверти территории. Кроме Паданской равнины (долины реки По в Ломбардии) и Мареммы (заболоченной части приморской равнины в Тоскане), а также Кампаньи (к югу от Рима), в Италии нет сколько-нибудь крупных низменностей. Особенности рельефа, климата и почв обусловили специфику сельскохозяйственного производства и распределения культур в разных областях страны, тип земледелия. Теплый и мягкий средиземноморский климат, бурые и коричневые почвы благоприятствовали разведению винограда, олив, многочисленных фруктовых деревьев. Обилие жарких дней весной и летом при небольшом количестве осадков и дождливый осенне-зимний период обусловили насущную потребность как в орошении, так и в мелиорации многих обрабатываемых земель практически на всей территории Италии. Жаркие и сухие весна и лето препятствовали вызреванию яровых на большей части территории Средней и Южной Италии, где высевались преимущественно озимые культуры. В то же время более холодный и влажный климат в течение всего года на Паданской равнине благоприятствовал разведению озимых п яровых, зерновых и бобовых культур. Апулия, Калабрия и Сицилия в средние века были настоящей «житницей», снабжавшей зерном не только южные области Италии, но и практически все крупные города Тосканы и севера страны; часть «своего» хлеба Тоскана получала из Пизанской и Сиенской Мареммы, но его хронически недоставало. Виноградники и плодовые деревья встречались повсюду на Юге и в Тоскане; в долине реки По — преимущественно в зоне альпийских озер. На севере большие пространства занимали естественные луга, «дикие» пастбища, немалое место принадлежало еще лесистым участкам. Неслучайно именно Паданская равнина с конца IX и до начала XIV в. стала объектом наиболее интенсивной внутренней колонизации: распашка целины и корчевка леса, осушение заболоченных земель и включение их в культурный севооборот. Большую роль в строительстве и эксплуатации систем мелиорации и ирригации, освоении пустошей и необрабатываемых земель играли городские коммуны. В X—XII вв. в долине По, южной части Венето, на побережье Лигурии и в Тоскане документами засвидетельствовано повсе- 136 Глава 6. Итальянское крестьянство в X—XIII вв. местное строительство каналов и канавок, дамб и дренажных сооружений городами. В XII в. Верона отвоевала у болот 1200 га земли в 20 км к юго-востоку от города (район Палю). Работы велись ремесленниками и рыцарями, лицами свободных профессий. Освоенная земля была поделена на участки, ставшие вначале наследственными держаниями колонистов, а затем превратившиеся в их собственность. Таким способом коммуна заботилась об обеспечении продовольствием собственного населения (Castagnetti, 1974, р. 364, 395-396; 1977, р. 33-138). В XIII — начале XIV в. для отражения военной опасности и для борьбы с феодалами округи города создают многочисленные «свободные бурги» в Пьемонте и Тоскане. Эти бурги осваивали и новые земельные пространства (Cherubini, 1981, р. 290—292; Fasoli, 1942, р. 139—214). В X—XIII вв. менее явными были следы колонизации новых земель (особенно лесных расчисток) на Юге, в Сицилии, а также в Лациуме — территориях, несомненно, в большей степени сохранивших традиции античной агрикультуры. Главное внимание здесь уделялось орошению, которое именно для Южной Италии представляло первостепенную важность. В Апулии, вероятно, еще с античных времен, применялись особые механические сооружения для орошения — водоподъемные колеса типа мельничных (Абрамсон, 1965, с. 18—37; Peri, 1978, р. 41—49, 135—151; Galasso, 1975, р. 13-59; Cherubini, 1981, р. 294-296). Система поликультуры, сложившаяся в своем «классическом варианте» к XIV в. на крупных (до 10 и более га) компактных комплексах — подере, сдаваемых в срочную аренду, главным образом в испольщину, была довольно широко распространена и в XII—XIII вв. На отдельных земельных участках (обычно огороженных) высаживались зерновые и бобовые, а в междурядьях посевов и по краям поля располагались виноградники, оливы, фруктовые деревья, порой служившие границами участка (реже виноградник располагался отдельно, рядом с участком пашни). Наиболее распространенными пропашными культурами были зерновые, среди которых преобладала пшеница. Рожь встречалась главным образом на Севере. В западной части Тосканы довольно широко культивировалось просо. Повсюду, хотя и в гораздо меньшем объеме, чем пшеница, встречались ячмень, полба, полуполба, сорго, овес. Бобовые (бобы, красная и белая фасоль, бараний горох, чечевица, вика) занимали немалое место в питании еще во времена раннего средневековья. С XIII в. пшеничный хлеб занял главное место в пище горожан (прежде всего в Тоскане), возросла его роль и в питании сельского населения. Вместе с тем крестьянской пищей (особенно в Западной Тоскане) нередко оставалась похлебка из пшена и бобовых. При выпечке хлеба к пшеничной муке добавлялись пшено, ячмень, полба. Потребление низших зерновых в голодные годы сильно возрастало и в городах. Прямых свидетельств о системе севооборота мы, как правило, в источниках не находим. По ряду косвенных данных удается установить, что в Тоскане, а также на Юге было распространено двухполье: чередование озимых и пара, что не исключало возможности одновременного высева на части занятого поля и яровых культур — проса и иногда ячменя (на Юге ячмень был озимой культурой). Нередко половину занятого поля засевали озимой пшеницей, половину — просом. Но уже с XII в. в Тоскане и Ломбардии, а в ряде районов Юга даже раньше имела место и более прогрессивная система хозяйства: чередование зерновых и бобовых культур. Последние высевались на участках, прежде находившихся 137 II. Первый этап развитого феодализма Сельскохозяйственные работы в июне: жатва. Скульптура Бенедетто Антелами в баптистерии в Парме. XII в. Италия. Колосья срезаны высоко, чтобы сохранить возможность выпаса скота на стерне под паром. На Паданской равнине, а также в некоторых других зонах с XIII в. существовало трехполье. В качестве удобрения применялся навоз, но его постоянно не хватало. Удобрением служили также зола и смесь стеблей бобовых с золой — совешо (Jones, 1964, р. 308—320; Cherubini, 1981, р. 292—302; Котельникова, 1973, с. 4—6; Абрамсон, 1965, с. 18—21). Повсеместно в Центральной и Северной Италии, на юге полуострова и па Сицилии применялся симметричный легкий плуг без колес с горизонтальным лемехом. Он встречался уже в бронзовом веке у этрусков, мы видим его в римской мозаике, о нем упоминали Гесиод, Катон, Вергилий, Колумелла. Симметричный плуг взрыхлял землю и только при повторной перекрестной вспашке переворачивал пласты. В него обычно впрягали волов, иногда буйволов, по два или четыре на легких почвах и по шесть — восемь на тяжелых (в Северной Италии в XV в. иногда впрягали лошадь и вола). Волы были маленькие, красно-рыжей породы, рекомендованной в качестве рабочего скота еще римскими агрономами. Употреблялся и тяжелый колесный плуг с отвалом и асимметричным лемехом («пио», «плово») для глубокой вспашки на влажных почвах Паданской равнины и в Венето, а также в северной части Анконской марки. Он упоминается еще Плинием, а затем в лангобардских законах VII—VIII вв. Переходным между этими двумя типами плуга был «пертикайо», с асимметричным лемехом, отвалом, но без колес, также распространенный от Венето до Марке, в северных Абруццах и Восточной Умбрии. Плуг, особенно железный лемех и нож, были дорогостоящими орудиями, их имел не каждый крестьянин. Из статутов сельских коммун известны частые случаи одалживания плуга у соседей, кражи плугов, споры из-за них. Лопата (заступ) и мотыга употреблялись широко. В Маремме и на юге влажные почвы вначале вскапывались заступом, по том плугом — так обрабатывались земли и под посев, и под пар. Заступ и мотыга применялись чаще всего на небольших участках, на высоких холмах, при подъеме нови. Вспашка под будущие посевы обычно производилась не менее двух — трех раз, иногда даже четыре раза. Жатва производилась вручную серпами, иногда использовалась и галльская жнейка, колоски срезались высоко, чтобы оставить побольше соломы. 138 Глава 6. Итальянское крестьянство в X—XIII вв. Молотили вручную цепами или с помощью лошадей. Волы подвозили снопы от поля к гумну. Водяные мельницы были широко распространены еще с раннего средневековья, а в начале XIII в. появились первые ветряные мельницы (Cherubini, 1981, р. 297-300; Абрамсон, 1965, с. 21-23; Котельникова, 1973, с. 7—8). Данные об урожайности в источниках X—XIII вв. немногочисленны и даже приблизительные ее размеры приходится устанавливать с большим трудом. С большей или меньшей долей вероятности можно считать, что в среднем до XIV в. урожайность составляла сам-3 — сам-4, иногда сам-5. Это было несколько выше урожайности в Италии раннего средневековья (сам-2, сам-3) и примерно то же, что в Италии в эпоху Колумеллы (сам-4) (Абрамсон, 1965, с. 23—24; Котельникова, 1973, с. 8—9; Cherubini, 1981, р. 280-282; Jones, 1964, р. 317—319; Montanari, 1981, р. 39-43). Виноградарство было одной из наиболее распространенных в Италии отраслей сельского хозяйства и по сравнению с хлебопашеством достигло более высокого уровня агротехники. Многочисленные поземельные договоры свидетельствуют о том, что в X—XIII вв. в виноградники превращались пустоши и заброшенные земли, а подчас и пашни. Одной из основных обязанностей либелля-рия или эмфитевта было насадить на участке виноградник с тем, чтобы через 5—7 лет получить урожай (Котельникова, 1967, с. 212—213; Абрамсон, 1965, с. 24-25). Оливы часто сажали в междурядьях и по краям посевов пропашных культур, хотя имелись и ком Селъскохозяйственные работы в сентябре в итальянской деревне: сбор винограда. Скульптура Бенедетто Антелами в баптистерии в Парме. XII в. Италия пактные посадки — оливковые рощи. Яблони, смоковницы, груши, миндаль, гранатовые деревья, сливы, персики, черешни, мушмулла, рябина, лавровое дерево выращивались как в садах, так и в виноградниках, а иногда в оливковых рощах. В XIII в. в районе Амальфи насаждались специальные розарии (вероятно, из роз изготовлялись благовония, применявшиеся при богослужении). Жители Кампании переняли у сицилийских арабов культуру цитрусовых, неизвестных в древней Италии (сведения о них имеются только со второй половины X в.). Постепенно цитрусовые получают на юге широкое рас пространение. Местный шелк-сырец появился в Южной Италии уже в X в. Отсюда шелководство распространилось по всей стране. Шелковица была известна в Италии давно, еще в античную эпоху, но лишь как плодовое дерево. Новыми культурами были также выращивавшиеся в Калабрии хлопок и сахарный тростник, заимствованные, по-видимому, у арабов, а также рис. Разводились красящие растения, на которые все более предъявляла спрос текстильная промышленность. Области Падуи, Болоньи, Пьемонта 139 11. Первый этап развитого феодализма были главными центрами разведения льна; округи Феррары и Болоньи — конопли. Во многих крестьянских хозяйствах имелись огороды, где выращивались лук-порей, чеснок, капуста, репа, шпинат, салат, сельдерей, латук, дыни, тыквы, арбузы (Jones, 1964, р. 314—318; Абрамсон, 1965, с. 27-32). Скотоводство в изучаемое время продолжало играть важную роль. Крупный рогатый скот — быков, коров, буйволов — разводили преимущественно в Ломбардии, Эмилии, предальпийских районах. Повсеместно в сельском хозяйстве применялись ослы и мулы. Овцы и козы встречались особенно часто в предгорьях и горных районах. Сыроварение было развито широко. Крестьянин, доставивший оброк сеньору, получал в качестве вознаграждения наряду с хлебной лепешкой и куском мяса (свинины или баранины) ломоть сыра. Коневодство было распространено главным образом в Ломбардии, откуда кони даже экспортировались, но вплоть до XIII—XIV вв. они главным образом использовались под седлом и очень редко — на сельскохозяйственных работах. Важным подспорьем для крестьянина были охота и рыбная ловля, особенно там, где было мало пригодных для земледелия земель (Jones, 1964, р. 320—325; Cherubini, 1981, р. 319—333). 2. Землепользование. Типы крестьянских поселений. Крестьянское жилище До сих пор остается недостаточно ясным вопрос, в какой мере в Италии были распространены принудительный севооборот и открытые поля. Известно, что в северных областях нередко пахотные поля располагались особыми массивами и чересполосно, в сочетании с лугом и пастбищем, по отдельно от виноградников, садов и огородов. Обычно пашни там не огораживались сколько-нибудь основательно. Временными границами между участками служили небольшие рвы, невысокий терновник, деревянные колья, камни, которые могли быть легко убраны после сбора урожая и, очевидно, не мешали выпасу скота, принадлежащего общинникам. В некоторых статутах сельских коммун Северной Италии XIII— XIV вв. имеются предписания, запрещающие чинить препятствия выпасу скота на чужом поле после уборки урожая, по пару или же на чужих лугах после уборки сена (Самаркин, 1966, с. 47—50; 1958, с. 59—73). Тем не менее нет достаточных свидетельств о том, что принудительный севооборот и открытые поля существовали в Северной Италии X—XIII вв, повсеместно пли были распространены достаточно широко. В Средней и Южной Италии участки пашни отдельных собственников обычно располагались не чересполосно, а находились или рядом с виноградниками, садами и огородами, или же виноградники и плодовые де-* ревья высаживались в междурядьях и по краям поля. Такие компактные массивы, как правило, огораживались, порой они обносились каменными стенками. В подобных условиях возможности пастьбы по пожне и пару (к тому же все чаще занятого бобовыми) практически не существовало. К XIV в. и в Северной Италии чересполосица и открытые поля (там, где они существовали раньше) исчезали, сменяясь компактными массивами (Котельникова, 1959, с. 143—147, 152—155). Типы крестьянских поселений были непосредственным образом связаны с системой землепользования. В тех областях, где распространены были закрытые поля, крестьяне жили на хуторах или небольшими деревнями, где дома крестьян были окружены принадлежавшими им пахотны- 140 Глава 6. Итальянское крестьянство в X—X1II вв. тми землями, садовыми участками, виноградниками и угодьями. В X—XIII вв. в обстановке непрерывных войн и вражеских нашествий по инициативе городов, сеньоров и крестьянских общин стремительно возникали многочисленные укрепленные поселения (castella, castra), подчас по своему внешнему виду напоминавшие городки. Земельные участки их обитателей обычно находились вне стен. Там же, где существовала в той или иной мере система открытых полей и чересполосица, поселения деревенского типа — виллы — состояли из беспорядочно разбросанных усадеб, иногда расположенных вдоль нескольких исходящих из центральной площади улочек. Деревни могли быть самых различных размеров. В XII—XIII вв. и они нередко обносились укреплениями. Жилищем итальянского крестьянина был деревянный или каменный дом, покрытый соломой, тесом, тростником или черепицей. Нередко встречались дома удлиненной формы, разделенные на несколько частей, в каждой из которых жили отдельные семьи. Господская усадьба обычно состояла из каменного дома с мезонином, нередко оштукатуренного, с многочисленными хозяйственными службами (амбаром, погребом, сеновалом, давильней, загоном для скота и пр.). Юна окружалась рвом и каменной оградой, а крупный сеньор жил в укрепленном замке. Разного рода хозяйственные постройки (погреб, сеновал, амбар) имели и крестьяне (Cherubini, Francovich, 1973, р. 879— .889; Jones, 1964, р. 327-329; Settia, 1980, р. 157-200). 3. Семья, консортерия, община Типы крестьянских общностей в X—XIII вв. были многообразны: консортерии, деревенские общины, приходские объединения, с XII в.— сельские коммуны и их федерации. Весьма важной была роль родственных коллективов, в ряду которых главное место занимала семья. В основном семья была индивидуальной, хотя встречались и домохозяйства, в составе которых были взрослые братья и сестры, в том числе и женатые дети главы дома. Невеста должна была приносить приданое (dos); обычно это было движимое имущество (одежда, постельные принадлежности, хозяйственная утварь) или денежная сумма. Муж также делал подарок (как правило, в размере четверти своего движимого и недвижимого имущества или в зависимости от величины приданого жены) — наутро после брачной ночи — morgencap («утренний дар»). Жена находилась под властью, покровительством (герм.: mundium) мужа. Незамужняя женщина имела покровителем брата или другого ближайшего родственника. Муж мог применять по отношению к жене телесные наказания (как гласят источники, «не до крови»), так же, как и по отношению к детям. Власть отца над детьми была столь велика, что освобождение от нее принимало характер особого юридического акта (emancipatio); историки права подчеркивали его формальное сходство с освобождением серва. Имущественные сделки совершались с согласия обоих супругов. Совместные владения отца и его взрослых детей, других ближайших родственников либеллярными и колопатными держаниями, дарения и продажа земель этими родственными коллективами встречаются на всем протяжении рассматриваемого периода. Хотя генетически эти большесемейные родственные связи, вероятно, восходят к лангобардской кондоме из трех поколений, в X—XIII вв. такого рода общность (возможно, как большая семья вторичного происхождения) наличествует у крестьян, живших не только по лангобардскому, но и по салическому (франкско-гму) и римскому праву. 141 II. Первый этап развитого феодализма Семья была также и фискальной единицей; нередким был в коммуне налог с «очага» (focolare, fumante). В случае неуплаты налога ответственность нес отец — глава семьи. В Италии в X—XIII вв. широкое распространение получили консор-терии (consorteria) — сообщества крестьян—совладельцев отдельных участков земли, являвшихся их совместной собственностью, держанием или арендой. Число консортов было различным: от 2—3 до 10—20 человек. Платежи и повинности взимались обычно со всей группы консортов. При наличии немалых пространств заброшенных земель и пустошей поднять целину или вспахать залежь особенно на холмах или в предгорьях, насадить виноградники и оливковые рощи, развести сад и огород при существовавшем тогда уровне производительных сил индивидуальной крестьянской семье зачастую было не под силу. В то же время роль широких родственных коллективов постепенно уменьшалась, а община вплоть до XII в. была относительно слабой. В этих условиях консорте-рии могли оказывать действенную поддержку отдельным домохозяевам, консорты выступали сообща на суде в случае каких-либо споров либо конфликтов. Внутри крестьянских консортерий существовало неравенство. Одни их члены, более состоятельные, могли привлекать других консортов к участию в труде в большей мере, чем делали это сами. Порой наряду с держателями и арендаторами в консортерию входили коммендировавшие-ся ей люди, «друзья», выполнявшие, очевидно, наиболее трудоемкие операции. С усилением общинных объединений и образованием сельских коммун, взявших на себя осуществление ряда функций, прежде принадлежавших консортериям, роль их уменьшилась, хотя они и сохранились на протяжении всего рассматриваемого периода (Toubert, I960,, р. 444—449; Marongiu, 1944, р. 5—251; Абрамсон, 1972, с. 48—51; 1969, с. 77-81; Gaggese, 1907, I, р. 252-259). Одной из разновидностей сельских сообществ в Италии XII—XIII вв. были приходские объединения. Соседи-прихожане должны были поддерживать в надлежащем состоянии (или даже возводить заново) приходскую церковь, дороги и мосты в округе, предоставлять постой и нести сторожевую службу в замке прихода и т. п. Одним из наиболее важных моментов было коллективное пользование прихожан общинными землями прихода, которые не полностью предназначались на культовые нужды, но как и в общинах в собственном смысле слова, были необходимы для нормального функционирования хозяйств прихожан. Приходские коммуны имели своих консулов и иных должностных лиц; им принадлежали юрисдикционные права над населением прихода. Эти коммуны сами избирали священника прихода и подчинялись обычно епископу не только как церковному главе, но и как светскому сеньору (Santini, 1964). 4. Сельские коммуны Одним из наиболее примечательных фактов итальянской истории периода расцвета феодализма было повсеместное существование сельских коммун — многочисленных, достаточно независимых и самостоятельных крестьянских организаций, сохранявших свою силу и прочность на протяжении нескольких веков. Их возникновение обычно датируется XII в., иногда концом XI. На юге Италии с X в. распространяются так называемые поселенческие хартии — коллективные договоры крестьян, нередко проживавших 142 Глава 6. Итальянское крестьянство в Х—ХШ вв. в укрепленных бургах, с духовными и светскими феодалами. С конца XI — начала XII в. в подобных хартиях не только фиксировались повинности общинников (как это делалось раньше), но и подтверждались довольно широкие права крестьян на держания (в частности, признавалась их наследственность), ограничивался произвол сеньора: никто не должен был заставлять держателей вступать в брак помимо их воли, обращать в сервильное состояние дочерей крестьян. Несколько упорядочивалось судопроизводство в общине. Общины (в первую очередь крупные) добились выборности своих представителей — «добрых людей», их участия в судебных и хозяйственных делах. В ряде общин были особые должностные лица — синдики, прокураторы и т. д. Община активно выступала как организатор крестьянского сопротивления (Абрамсон, 1969, с. 81-95; Leicht, 1946, р. 87-90). В то же время южноитальянской общине не удалось достичь того уровня развития крестьянских ассоциаций, какого достигли сельские коммуны в Северной и Центральной Италии. Процесс становления сельских коммун был длительным и сложным, наполненным беспрерывными столкновениями с духовными и светскими сеньорами. Борьба с феодальными сеньорами шла прежде всего вокруг владения общинными землями, порядка избрания администрации общины. Общинники требовали уменьшения различных платежей, ограничения судебной власти сеньора. Большое место занимали вопросы освобождения сервов и колонов, проживавших на территории общины, от лично-наслед- ственной зависимости. Барберино Вальделъса. С кошта XT н ВОЧПАСТАРТ число Внутренняя часть укрепленного поселения. и конца а.1 в. возрастает число хш в Италия Тоскана свидетельств о владении (или о коллективной собственности) крестьянскими сообществами Северной Италии (а с конца XII в. и Средней Италии) пастбищами, лугами, лесами и другими неподеленными землями. Иногда в общем владении или собственности крестьян оказывались и пашни. В конце XI—XII в. постепенно складывается аппарат управления общиной — будущей коммуной: появляются консулы, виллики, кампарии, избираемые самими жителями, но утверждаемые, как правило, светскими и духовными сеньорами. Они представляли интересы общины перед сеньором, иногда даже — перед императором. В присутствии значительной части общинников или с согласия многих из них происходило заключение соглашений с феодалами, разбор ряда судебных исков, распределение платежей между общинниками. 143 II. Первый этап развитого феодализма Многие сельские коммуны сформировались в укрепленных поселениях, первоначально принадлежавших какому-либо сеньору, а затем добившихся самоуправления. Нередко, как уже говорилось выше, «свободные бурги», ставшие в большинстве своем коммунами, были построены городами. Но хотя та или иная конкретная община сравнительно редко была непосредственной предшественницей располагавшейся на этой территории сельской коммуны, было бы неоправданно говорить об отсутствии какой-либо преемственности между общиной и сельской коммуной как социальными явлениями, как это порой утверждают некоторые историки (см.: Caggese, 1907, I, р. 189-222; Bognetti, 1926, Арр., р. XXIIL Крестьянский дом XIII в. в Тоскане XXV, XXVII и др.; Котельникова, Некоторые проблемы.., 1959, с. 133— 136; 1960, с. 116-126). Что отличало итальянскую сельскую коммуну от ранней общины X—XI вв.? Отличие было в главном — в правах распоряжения общинными землями и в объеме самоуправления. Община была обычно коллективным владельцем неподеленных угодий (и очень редко — собственником). Коммуна же нередко была своего рода коллективным феодальным собственником леса, пастбища, иногда луга и подчас даже виноградника и пашни, либо коллективным арендатором этих земель у феодального сеньора или города. Общинные земли могли находиться в совместном владении членов коммуны, но чаще были поделены и розданы коммунальной администрацией в держание или аренду. Неравенство во владении отдельными частями общинных земель особенно усилилось в XIV в., когда преимущественное право на них приобретали зажиточные крестьяне и горожане. Административные и судебные органы коммуны устанавливали и изменяли границы отдельных участков, находившихся в ее пределах, решали различные поземельные споры. Коммуна пыталась даже регулировать мобилизацию земельной собственности и арендные отношения. Отчуждение земельных владений могло происходить лишь по особому разрешению совета коммуны и обставлялось многочисленными условия 144 Глава 6. Итальянское крестьянство в Х—ХШ вв. ми: запрещением продавать их феодалам и церкви, предоставлением преимущественного права покупки членам коммуны или коммуне в целом. Статуты многих сельских коммун назначали общие для всей коммуны сроки начала покоса, пастьбы скота на общинных лугах, сбора винограда и олив, желудей и каштанов. Почти все коммунальные статуты обязывали членов коммуны разводить огороды. Там, где сохранилпсь следы принудительного севооборота и «открытых полей», соответствующие постановления содержались и в сельских статутах. Однако основные занятия крестьян — производство зерна и винограда — статуты сельской коммуны не регламентировали. Должностные лица коммун наблюдали за своевременным проведением и содержанием в должном порядке мелиоративных каналов и оросительных систем, благоустройством дорог. Сельскую коммуну отличало от ранней общины наличие разветвленной администрации (ректоров, синдиков, консулов и даже подеста), большей частью выбиравшейся самими членами коммун, но нередко утверждавшейся сеньором-городом или светским и церковным феодалом. Главное же отличие заключалось в существовании собственного законодательства — статутов, регулировавших внутреннюю жизнь коммуны и составленных ее представителями, правда, с той или иной степенью участия города или феодала. Высшим законодательным органом коммуны был Общий совет, собиравшийся обычно два раза в год. В его состав входили главы семей, а иногда и все налогоплательщики от 18 до 70 лет. Для избрания на ту или иную должность требовался, как правило, значительный имущественный ценз. Руководящие посты нередко занимали представители зажиточного крестьянства и пополанов, имевших земли на территории коммуны. Представители знати допускались к некоторым должностям в виде исключения. В целом для большинства крупных и независимых коммун была характерна антидворянская направленность: нобили не признавались членами коммуны, всякие контакты с ними членов коммуны пресекались. Высшим этапом в развитии сельских коммун были федерации, включавшие в себя несколько десятков мелких коммун, подчинявшихся коммуне — главе федерации, и имевшие широкую политико-административную автономию (Котельникова, Некоторые проблемы..., 1959, с. 4—14; Политика городов..., 1959, с. 3—22; 1960, с. 116—126; 1970, с. 90—113; Брагина, 1958, с. 31—50; 1955; Вернадская, 1959, с. 49—67; Caggese, 1909, II). 5. Влияние городского развития на перемены в структуре вотчины и эволюцию земельной ренты. Категории крестьянства Специфика аграрного строя Италии, и прежде всего Центральной и Северной, в Х—ХШ вв. во многом определялась высоким уровнем развития городов, большинство из которых в конце XI— начале XII в. в процессе упорной и подчас ожесточенной борьбы превратилось в самоуправляющиеся коммуны, города-государства, подчинившие себе округу не только экономически, как повсюду в Западной Европе, но и политически. В подчинении у города оказались и сельские коммуны, борьбу которых за освобождение от церковных или светских сеньоров город вначале 145 II. Первый этап развитого феодализма энергично поддерживал, а затем в XII—XIII вв. сам — в лице своей правящей верхушки — занял место феодального сеньора. Высокие темпы городского развития были самым непосредственным образом связаны и с ростом городского населения, прежде всего за счет его переселения из округ. Процент урбанизации Центральной Италии — Тосканы — был довольно высок уже в начале XIII в. (10,8%), а к концу столетия он составил 26,3%. В то же время средний процент урбанизации в Западной Европе лишь в XV в. достиг 20—25%. Население таких крупных городов Центральной Италии, как Флоренция, выросло на протяжении XIII в. в пять-шесть раз (с 15—20 до 95 тыс. человек), Прато, Перуджи, Ареццо — в три раза и т. п. В конце XIII — начале XIV в. приблизительное соотношение городского и сельского населения составляло: в Падуе — 2:5, в Перудже — 3:5, Болонье — 5:7, в Сиене, Пистойе, Флоренции —1:2. В некоторых небольших, но отличавшихся высокой концентрацией населения центрах количество горожан порой превышало число жителей округи. Численность населения Милана, Венеции и, возможно, Генуи перевалила за 100 тыс. человек. Число жителей Флоренции, Болоньи, Палермо превышало 50 тыс. человек (Урланис, 1941, с. 66; Cherubini, 1981, р. 270—273; Russel, 1972, р. 39-52, 62-76, 230-247; Herlihy, 1972, р. 231; Beloch, 1940, 5, S. 184-187; Belletini, 1973, р. 504; Sereni, 1972, р. 175-177; Jones, 1974, р. 1682-1685). Бурный рост многочисленных городов и городков, завоевание городом территории округи в процессе длительной и упорной борьбы с властвовавшими там феодальными сеньорами — какие все это имело последствия для эволюции аграрного строя? Прежде всего, создавались новые обширные рынки сбыта для сельскохозяйственной продукции, что не могло не оказать влияния на направленность сельскохозяйственного производства. Далее, победа городских коммун над окрестными феодалами, насильственное переселение их в город, лишение немалой части земель (они их должны были продать или подарить городу и принести клятву верности коммуне вместе со своими вассалами и зависимыми крестьянами, а также обещать военную помощь) привела к быстрому росту городского землевладения. При этом владения коммуны как таковой не были особенно значительными, ее земли обычно раздавались в держания или аренду горожанам либо же продавались. Консулы и деканы, ректоры и судьи, нотарии и другие многочисленные чиновники городской администрации, владельцы ремесленных мастерских и торговых помещений, лица свободных профессий охотно и во все возрастающем масштабе приобретали земли, принадлежавшие как феодальным сеньорам и церкви, так и мелким и средним свободным собственникам. Победа городской коммуны над феодалами округи (как и освобождение сельских коммун из-под власти феодальных сеньоров) нанесла ощутимый удар по феодальному миру, но не уничтожила его. Рост землевладения пополанов, переселение феодалов в город, где они так или иначе соприкасались с торговой, ремесленной или банковской деятельностью, усиливали характерный в определенной мере для итальянского города и в X—XI вв. процесс взаимопроникновения, сближения и слияния пополанского и дворянского (нобильского) землевладения. Именно это обстоятельство во многом предопределило специфику эволюции аграрных отношений, а в немалой степени и пути развития самой городской коммуны и не только в XII—XIII, но и в XIV—XV вв. Рассмотрим структуру итальянской феодальной вотчины, основные 146 Глава 6. Итальянское крестьянство в X—XIII вв. категории феодально-зависимого крестьянства и его эволюцию в X— XIII вв. Уже в раннее средневековье (до X в.) в Италии выявилась небольшая роль домениального хозяйства, прогрессирующее сокращение домениальных земель (Котельникова, 1975, с. 110—113; Jones, 1966г р. 85-92; Violante, 1974, р. 89-123). К XII в. повсеместно домениальная запашка была незначительной. Соответственно полевая барщина — и то далеко не везде — составляла, как правило, лишь несколько дней в году. В основном барщина сводилась к транспортной повинности, нередко с харчами, иногда — перевозке господских продуктов из одного пункта в другой, но чаще всего — к доставке зависимыми держателями их оброков в указанные вотчинниками места (обычно в резиденции феодалов — в города или в хозяйственно-административные центры вотчины, расположенные на сухопутных или речных магистралях, или на морском побережье) (Котельникова, 1967, с. 57-58; 98-103; Абрамсон, 1968, с. 169-171). Небольшая роль собственного хозяйства вотчинников, как и специфика эволюции земельной ренты, были обусловлены своеобразием экономического и социального статуса землевладельцев, многие из которых еще со времен раннего средневековья являлись городскими жителями, торговцами, ростовщиками или ремесленниками, лицами свободных профессий, членами городской администрации. Естественно, что их вотчинное хозяйство нередко было связано с городским хозяйством, с интересами городского населения и его потребностями. Все это предопределило и особый путь эволюции феодальной земельной ренты — от значительного распространения денежной ренты (наряду с продуктовой и барщиной) уже в раннее средневековье до почти повсеместного преобладания ренты продуктами в Северной и Средней Италии с конца XII и особенно в XIII—XIV вв. (Котельникова, 1967, с. 23—24, 46-58, 69-77; Абрамсон, 1968, с. 160-178, 82-90, 91-102, 172— 173; Violante, 1974, р. 89-169; Caggese, 1907, I, р. 9-12, 37-38; Romeo, 1970, р. 52-58). Господство натуральной ренты в Италии при существовании развитых центров производства и обмена нельзя считать явлением регресса или отставания, признаком замедленности эволюции феодального хозяйства. Ведь оно было вызвано именно потребностями товарного производства, в первую очередь городского, и тесно с ним взаимосвязано. В силу особенностей сеньориальной торговли, когда доставку продуктов в город осуществляли в первую очередь не купцы и не вотчинные агенты, а сами крестьяне, эти последние имели реальную возможность выступать на городском рынке в качестве продавцов части продукции их хозяйства. Впрочем, конечно, прежде всего с рынком было связано господское хозяйство. В южноитальянской вотчине в X—XIII вв. также преобладала натуральная рента. Но покупателями зерна и вина были в первую очередь не местные города (их купцы порой играли роль посредников, поставляя продукты на внешний рынок), а города Северной и Центральной Италии, а также Далмация, Прованс, Византия, Испания, Сирия, Тунис, Египет, Кипр. Продавали продукцию южноитальянских вотчин иноземным купцам главным образом церковные, отчасти светские феодалы и их агенты. Высокий уровень ремесленного производства в итальянских городах не способствовал развитию поместного ремесла, тем более, что вотчинники нередко проживали в городе, где могли на месте удовлетворить свои потребности, частично и за счет оброка имеющих от них землю в держа 147 II. Первый этап развитого феодализма нии ремесленников — горожан (Котельникова, 1967, с. 53—61, 111 — 115, 316-318; Абрамсон, 1968, с. 156-178). Наиболее многочисленную категорию феодально-зависимого крестьянства Северной и Средней Италии составляли либеллярии, эмфитевты и иные наследственные держатели. Специфика их экономического и правового статуса была прежде всего в обладании широкими правами распоряжения держаниями, близкими к собственности: они могли сдавать держания в субаренду, дарить, продавать, как соблюдая право предпочтительной покупки собственником, так и даже не ставя его об этом в известность. Именно поэтому плата за ввод в держание была высока, в несколько раз превышая чинш. Подчас либеллярное держание фактически продавалось: в ряде нотариальных формул, городских статутов и грамот, особенно ХШ в., передача в либеллярное держание прямо именуется продажей. Трактовка держания как фактической собственности сказывалась и в том, что когда либеллярий хотел возвратить держание собственнику, то он получал вознаграждение в размере стоимости участка так, как если бы продавал его. Размер чинша — денежного или натурального — либел-ляриев и иных наследственных держателей был обычно фиксирован. Помимо уплаты чинша либеллярии и иные наследственные держатели были обязаны выполнять транспортную повинность, принимать посланца господина или его самого, подчас подчиняться судебной власти собственника (чаще либеллярии судились в городских куриях), иной раз вносить платежи за пастьбу скота на господской земле, покос травы (herbaticum, pascioraticum). Как члены сельской коммуны они должны были уплачивать поимущественные и подымные (с очага — «дыма») налоги в пользу коммуны и города, который был ее своеобразным верховным сеньором. Будучи по своим владельческим правам на участок близки к собственникам, либеллярии, однако, ими не стали. От собственников их отделяла существенная грань. В ряде грамот есть специальные оговорки о том, что собственность остается за землевладельцем, даже в том случае, когда эмфитевт или либеллярий имеют в держании земли свыше 30 лет, и по римскому праву они должны были бы стать собственниками (Котельникова, 1967, с. 205—214). Либеллярный договор в Южной Италии X—XI вв. был весьма близок таковому на севере и в центре страны. Однако с середины XI в. на юге начинается трансформация крестьянских либеллярных договоров в сделки, оформляющие зависимое феодальное держание со все более возрастающими обязательствами крестьянина: увеличение размера оброка (до половины урожая), введение барщины, ограничение в распоряжении участком и даже запрет его оставления, а позднее прикрепление к земле (Абрамсон, 1970, с. 147—154, 182—186). Мелкие свободные земельные собственники, не находящиеся в частновладельческой зависимости, занимали определенное место среди итальянских крестьян Х—ХШ вв., хотя какое-либо численное соотношение между ними и другими разрядами крестьянства установить не представляется возможным. О существовании этого слоя, устойчивость которого тесным образом связана с относительно высоким уровнем городского развития, свидетельствуют сотни поземельных грамот, в которых свободные крестьяне продают, обменивают, дарят, закладывают небольшие участки земли, являющиеся их индивидуальной частной собственностью, заключают либеллярные и иные договоры. У нас нет данных о зависимости 148 Глава 6. Итальянское крестьянство в Х—ХШ вв. этих людей от частных феодальных сеньоров, они подчинены городу-государству или сельской коммуне, нередко полугородского типа, являясь полноправными членами сельских коммун, а подчас и «горожанами» города-государства (в число последних порой включались жители городского контадо) со всеми вытекающими из этого факта правами и обязанностями, состоящими в том числе в уплате ординарных и чрезвычайных поимущественных налогов или налогов с очага (хозяйства). Эти налоги в определенной степени можно, очевидно, рассматривать как форму феодальной ренты городу-государству, выступавшему и как своего рода корпорация землевладельцев феодального типа, и как частный сеньор (в отношении земель, принадлежащих непосредственно городу). Генетически эти мелкие собственники восходят к римским посессорам, а также частично к лангобардским ариманнам, уцелевшим в процессе феодализации. Слой мелких свободных собственников не оставался неизменным. Обедневшие крестьяне постепенно лишались своих земельных участков и вступали в зависимость от феодальных сеньоров. Но на смену им приходили другие: освобожденные колоны и сервы, выкупившие свои пекулии и наделы, либеллярии, приобретшие в собственность свои держания или купившие на стороне участки, свободные от повинностей частным сеньорам. В X—XI вв. и особенно в XII—XIII вв. все возраставшую роль играет имущественная дифференциация внутри крестьянства разных социальных категорий. Это проявлялось не только и не столько в размерах их наделов (по грамотам не всегда удается определить точную величину всего держания и тем более всей земли, принадлежащей крестьянину, так как он мог иметь и другие земли, в грамоте не упомянутые). Более показательно неравенство в обложении крестьянских держаний, которое оказывается возможным установить, например, по грамотам и описям Луккской округи XI—XIV вв. Величина ренты с единицы держания — кольтра (coltra) (24 стайора) — колебалась здесь от 1 до 20 и более стайо зерна (1 стайо —24 кг). Конечно, по-видимому, играли роль и различия в местоположении участков, качестве почвы и т. д. (Котельникова, 1967, с. 37—40). Имущественное неравенство среди крестьянства прослеживается в ряде статутов сельских коммун. Так, некоторые члены коммуны Ангиа-ри (округа Ареццо) настолько бедны, что не могут заплатить штраф в 10 сол. В уплату долга они вынуждены отдавать не только земельные участки, но и свои дома и иные постройки, а также движимое имущество— вплоть до одежды и постели (Anghiari, § 24, 71, 68—70, 80). Среди жителей коммуны Монтепульчано в конце XII в. (1195 г.) различали тех, кто имел волов (и соответственно платил епископу Кьюзи 1 стайо пшеницы с очага) и лишенных рабочего скота и живущих работой по найму (ДАС, № 415). Многие крестьяне беднели и разорялись в результате втягивания их в ростовщические операции, связанные с залогами их собственных участков или держаний. Распространенной была особая форма кредитной сделки — залог-продажа держания, когда продажа являлась скрытым залогом. Весьма велика была, порой многолетняя (до 25—30 лет), задолженность крестьян (в том числе обедневших либелляриев и иных наследственных держателей) по чиншам. Результатом такой задолженности нередко была потеря держаний. Свидетельства тому — обширный перечень должников—крестьян и сельских коммун в целом, составленный в Лукке в середине XIII в., а также списки должников Флорентийского 149 II. Первый этап развитого феодализма контадо. На другом полюсе оказывались зажиточные крестьяне, владевшие значительными по величине участками земли с обрабатывавшими их двумя-тремя и более держателями, привлекавшими также наемных работников (Котельникова, 1967, с. 36, 41—42, 74—75, 106—108, 214, 262-263; Conti, 1965, р. 298). Тем не менее несмотря на рост имущественного неравенства социальные различия между либеллярием и колоном или между либеллярием и сервом в XI—XIII вв. оставались еще более значительными, чем между зажиточным и обедневшим либеллярием. 6. Освобождение колонов и сервов Колоны (их называли также массарии, manentes, adscriptitii) не были в X—XIII вв. новой прослойкой феодально-зависимого крестьянства. Это — наследники и потомки римских колонов и отчасти — лангобардских сервов-массариев, альдиев и вольноотпущенников, слившихся с разорившимися свободными собственниками римского и лангобардского происхождения, в том числе и из числа либелляриев-колонов, т. е. людей, заключавших либеллярный договор на условиях, которые по существу мало чем отличались от колонатных. Имущественные права и личная свобода части колонов на протяжении X—XIII вв. несколько возросли: они выступали в качестве свидетелей на суде; иной раз при соблюдении ряда условий могли иметь некоторую возможность распоряжаться своими наделами, оставлять их и переселяться в города. Таким образом, прикрепление к земле у этих колонов уступало место другим видам зависимости, в меньшей степени связанным с прямым внеэкономическим принуждением. Повинности колонов в X—XIII вв., как правило, были те же, что и других категорий зависимых держателей, хотя и в большем объеме. Однако при всем этом главной особенностью статуса большинства колонов в Италии в XII—XIII вв. было прикрепление к участку, полученному от данного сеньора, и почти полное лишение прав распоряжения участком, запрещение его покидать. Нередкими были продажа, дарение, передача колонов в залог вместе с их. держаниями, трактовка их как людей несвободных. Городское законодательство в Северной и Средней Италии в XII— XIII вв. уделяло много внимания колонам городских округ: оно подтверждало права господ на возврат беглых колонов, допускало убежавших из вотчин «чужих» (т. е. не из своей округи) колонов в число городских жителей после сравнительно небольшого срока проживания в городе; «свои» же могли быть приняты в состав горожан только по истечении пяти (чаще десяти) лет и при соблюдении ряда других условий (FFN, р. 48-49; Siena, 1262-1270, D. IV, rubr. 47; Bologna, D. VI, rubr. 20). В Южной Италии прикрепление к земле сервов-держателей, близких к колонам (servi, servi glebae, adscriptitii), началось в общегосударственном масштабе в норманнскую эпоху. По законам Вильгельма II беглых сервов следовало немедленно передавать господину или королевским должностным лицам. Этот закон был включен в Мельфийские конституции и подтверждался при Анжуйской династии. Специальные лица занимались розыском и принудительным возвращением несвободных, бежавших с земель королевского домена и из вотчин церковных и светских феодалов. В наиболее приниженном положении среди других групп зависимого крестьянства находились сервы. Господин мог свободно распоряжаться 150 Глава 6. Итальянское крестьянство в Х—ХШ вв. как их имуществом, так и их личностью; продавать, обменивать, дарить, подвергать телесному наказанию. Господин имел в отношении серва неограниченные судебные права. Среди сервов в Х—ХШ вв. можно выделить две категории: зависимых держателей, по своему положению приближавшихся к колонам и прикрепленных к земле (частично они и сливались с последними), и дворовых слуг и домашних рабов, принадлежавших как деревенским сеньорам, так и городским господам. Источниками серважа были наследование сервильного состояния отца или матери, плен, обращение в рабство. Сервами становились также свободные, совершившие преступление и оказавшиеся не в состоянии уплатить вергельд, или штраф (Котельникова, 1967, с. 125—145). ХШ век в Северной и Средней Италии — век освобождения сервов и колонов от наиболее тяжелых форм личной зависимости. В 1257 г. была издана «Райская книга» Болоньи. Ей предшествовала и за ней последовала серия освободительных актов этой коммуны в отношении сервов. Коммуна на свой счет выкупила 5682 серва у более чем 400 сеньоров, но их имущество осталось у господ. Большинство сервов стали зависимыми держателями в округе Болоньи. Согласно одному из актов коммуны, каждый серв приписывался к той или иной сельской коммуне контадо (Котельникова, 1967, с. 136—157, 173—182). В 1283 г. коммуна уплатила выкуп за свободу колонов и адскриптициев. Флорентийские постановления 1289—1290 гг. предписывали освободить от личной зависимости и прикрепления к земле колонов, зависимых от сеньоров Убальдини и ряда других феодальных фамилий, не подчинявшихся городской юрисдикции и не признавших себя «гражданами» Флоренции. Выкупную сумму должны были вносить сами колоны. Эта акция не касалась колонов, принадлежащих горожанам Флоренции и иным лицам, признававшим ее власть. Таким образом, освобождение затрагивало далеко не всех колонов округи. К тому же, эти постановления недостаточно полно осуществлялись на практике, так как они неоднократно повторялись в распоряжениях городского совета в начале XIV в., вошли в статуты Флоренции 1322—1325 гг. и даже 1415 г. В 1210 г. Ассизи провозгласил освобождение колонов за определенный денежный взнос, но наделы освобожденных оставались у господ. Статут Читта ди Кастелло предписывал каждому колону уплачивать господину за освобождение 20 лир или же, если сеньор этого пожелает, оставить ему половину имущества. В статутах Сиены 1262 г., Реджо-Эмилии 1242—1311 гг., Перуджи 1272 г., Верчелли 1243 г. содержались статьи об освобождении колонов лишь после десятилетнего проживания в городе, если они при этом не будут востребованы господами (Котельникова, 1967, с. 173—186; Vaccari, 1926, р. 112—118, 183; Salvemini, 1960, р. 173). Освободительные акты городских коммун, прежде всего Болоньи и Флоренции, имели непреходящее значение: они принесли свободу значительному числу сервов и колонов. Но было бы преувеличением придавать только им решающее значение в освобождении этих категорий крестьянства. Прежде всего, далеко не все колоны могли заплатить требуемый выкуп (сумма его была порой довольно значительной). Далее, как уже отмечалось, города освобождали не всех колонов. Колоны, зависимые от горожан и феодальных сеньоров, подчинившихся коммуне, сохраняли свой статус-кво. Позиция коммуны Флоренции не была ни новой, ни исключительной. Было много постановлений других городских курий XII—ХШ вв., согласно которым иски сеньоров бежавших колонов обычно удовлетворялись, и беглецы должны были возвратиться на свои держа 151 II. Первый этап развитого феодализма ния или же потерять их. Кроме того, для того чтобы быть принятыми в число полноправных горожан, а подчас и просто быть допущенными в среду городских жителей, надо было обладать определенным материальным достатком, платежеспособностью, которые едва ли были присущи большинству бежавших колонов. Освобождение сервов и колонов могло происходить и происходило и другими путями, в частности в результате индивидуальных актов. При этом процедура освобождения сервов нередко заимствовалась из лангобардского права: отпуск на свободу в церкви, когда освобождаемый обходил вокруг алтаря в сопровождении священника, на перекрестке четырех дорог, на тинге (судебном собрании). Эти процедуры, а также провозглашение серва «полностью свободным» (fulcfree et haamund) и «римским гражданином» должны были быть решающими аргументами в пользу полной свободы и независимости освобождаемого серва, хотя в действительности последние обычно становились держателями — колонами, вилланами, реже либелляриями или же уходили в города (Котельникова, 1967, с. 133—136). С конца XII в. все более частыми становятся индивидуальные акты освобождения колонов, согласно которым они (как правило, за выкуп) освобождались от прикрепления к земле. Запрещалось также продавать, дарить и обменивать колонов вместе с землей. Колонатное держание выкупалось или становилось наследственным на условиях, близких к ли-беллярному с фиксированным чиншем. Подчас колон был не в состоянии выкупить надел и терял все права на него. Колон становился свободным от наиболее тяжелых обязательств личного подчинения также в результате заключения либеллярного договора относительно его держания с приобретением соответствующих прав, правда, обычно с ограничениями в распоряжении наделом. Одним из довольно распространенных способов освобождения было заключение коллективных договоров с сеньором крестьянскими общинами и конституировавшимися сельскими коммунами. Наконец, подчас колоны покидали своих господ и переселялись в города или другие округи вопреки многочисленным и строгим ограничениям городских коммун, о чем свидетельствуют жалобы земельных собственников (Котельникова, 1967, с. 158—168, 183—186, 215—216; Vaccari. 1926, р. 127-129; Anghiari, 102, 105, 107; Siena, 1262-1270, D, V, rubr. 1). Путь эволюции феодально-зависимого крестьянства в Южной Италии в XII—XIII вв. в условиях существования сильного централизованного государства и упадка городов был иным, чем в Северной и Средней Италии. Норманнские короли объявили (и проводили в жизнь) законы о прикреплении к земле сервов и других категорий зависимого крестьянства. Условия либеллярных договоров с середины XI в. начинают ухудшаться, и в XIII в. либеллярии в большинстве своем сливаются с основной массой феодально-зависимого крестьянства, отягощенного многочисленными обязанностями личного характера и прикрепленного к земле. ❖ К концу первого этапа зрелого феодализма в Италии четко выявились различные пути развития двух ее зон: границы первой в основном совпадают с северной и центральной областями, вторая — это главным образом южная часть страны. Северная и Центральная Италия — области интенсивного развития городского ремесла и торговли, могущественных городов-коммун, высокого уровня урбанизации населения. Среди феодально 152 Глава 6. Итальянское крестьянство в X—XIII вв. зависимого крестьянства здесь явно преобладали категории, которым в наибольшей степени была присуща личная свобода и широкие права на держание. Эти же области — ареал массового распространения сельских коммун, а также принявшего значительные масштабы освобождения сервов и колонов. Юг Италии — область с более замедленным городским развитием, а затем и постепенным, но неуклонным упадком крупных городов, резким ухудшением в XIII в. положения основной массы феодально-зависимого крестьянства, прикреплением значительной части его к земле, подчинением феодалам большинства общин. Однако указанные географические границы двух зон нуждаются в уточнении. Ряд черт, специфических для второй зоны (слабость городов, распространение наиболее тяжелых форм личной зависимости крестьянства, могущество феодальных сеньоров и зависимость от них общин), наличествовал в Пьемонте, Фриули, а также в Лациуме и Тосканской Маремме. ГЛАВА 7 КРЕСТЬЯНСТВО СТРАН ПИРЕНЕЙСКОГО ПОЛУОСТРОВА В XI —XIII вв. Большую часть Пиренейского полуострова занимает Испания. Его юго-западная часть принадлежит Португалии. Почти вся территория Испании покрыта горами и плоскогорьями: Пиренеи, Кантабрийские горы на севере, Иберийские и Андалусские на востоке окружают Месету — обширное плоскогорье с малоплодородными почвами. Горная цепь Центральной Кордильеры делит его на Старую и Новую Кастилию. На юго-востоке полуострова проходят цепи Каталонских гор. Кроме прибрежных низменностей (Валенсийская, Мурсийская), на территории Испании расположены еще две — Андалусская и Арагонская. Кроме северных областей, на полуострове преобладает засушливый климат с резкими зимними и летними колебаниями температуры. К началу XI в. на территории Пиренейского полуострова существовал ряд государственных объединений. Это — Кордовский халифат, расположенный на юге, и христианские государства в центре и на севере полуострова: Леон, Кастилия, Наварра, графство Барселонское и ряд более мелких территорий. В течение XI в., в ходе многочисленных династических усобиц и разделов, выкристаллизовываются королевства, ставшие впоследствии основой регионального деления Испании: Кастилия, включавшая также северные районы Галисии, Леон и Астурию; Наварра; Арагон, объединенный в результате унии с Каталонией. В это же время отделяются земли, составившие территорию Португалии. В ходе Реконкисты в XI—ХШ вв. христианские королевства значительно расширяют свои владения. К 1085 г. кастильцы достигли Толедо; в это же время началось отвоевание Валенсии. В результате более половины территории Пиренейского полуострова перешло к христианам. Второй скачок Реконкиста сделала в XIII в., к концу которого в руках арабов остался лишь Гранадский эмират. Таким образом, христианские государства включили в себя территории, весьма разнородные по этническому составу, уровню развития сельского хозяйства, уровню и особенностям социальных отношений. В XII—XIII вв. основная роль в Реконкисте и колонизации принадлежала Кастилии, территория которой составила значительную часть Пиренейского полуострова. Именно поэтому «кастильский вариант» мы будем рассматривать в известном смысле как основной; с этим вариантом кратко сопоставляются пути развития северных районов, Каталонии, а также Португалии. По своему этническому облику государства Пиренейского полуострова не были однородны. На севере располагались области, заселенные преимущественно басками, кантабрами, галисийцами. Постепенно с ними сливались потомки тех, кто переселился на север после арабского завоевания с территории Толедского королевства. В X—XI вв. количество переселенцев с юга растет за счет мосарабов-христиан, в значительной степени воспринявших культуру завоевателей. В то же время наблюдается и встречный миграционный поток: в ходе Реконкисты и колонизации значительные массы жителей северных и северо-западных областей полуострова продвигались на земли, захваченные у арабов. Среди них были 154 Глава 7. Крестьянство Пиренейского полуострова в XI—XIII вв. представители и духовенства, и различных слоев феодалов, однако основной силой колонизационного движения являлись крестьяне. В период Реконкисты этнический состав христианских государств еще более усложнился за счет арабского элемента. Захват пленных мусульман, включение их в состав челяди, расселение в качестве держателей приводили к усложнению и этнической структуры крестьянства. Особенно это характерно для конца XI—XIII вв., когда в состав христианских государств вошли большие территории, заселенные мосарабами, арабами, берберами. Мусульманское, в том числе и крестьянское, население в некоторых районах сохранялось и частично ассимилировалось, а из других районов изгонялось. Однако, в любом случае в XII—XIII вв. арабский элемент занимал значительное место в составе крестьянского населения испанских государств. 1. Развитие сельского хозяйства Соотношение отдельных отраслей сельского хозяйства в разных частях Испании было неодинаковым. Это объяснялось как природными условиями, так и тем, что на землях Центральной и Южной Испании в период арабского владычества земледелие стояло на более высоком уровне, а во времена Реконкисты они не были так опустошены военными действиями, как, например, земли по р. Дуэро. Хотя скотоводство имело в Центральной и Южной Испании очень большое значение, главным занятием жителей было земледелие. Широко распространена была ирригация. Для пахотного земледелия как на севере, так и на юге был характерен двухпольный севооборот. В редких случаях трехполья чередование и использование земель было следующим: пар, зерновые, травы. Пахота производилась плугом с копьеобразным лемехом; имеются свидетельства и о колесном плуге. В качестве тягловой силы повсеместно использовались волы. С XII в. начинают применяться лошади, а также мулы, которые одновременно использовались и как средство передвижения. Зерновые культуры остаются в основном прежними: пшеница, ячмень, рожь. Однако всюду преобладает поликультурное хозяйство, характеризующееся разнообразием возделываемых культур, особенно на юге Кастильского королевства (Фрязинов, 1965; 1965; Dufourcq, Gautier-Dalche, 1976, р. 158—160, 130—132 и др.) Повсеместно, и на севере и на юге, занимались садоводством и огородничеством. Источники говорят о большом разнообразии садовых культур: выращивали яблоки, груши, персики, миндаль, черешню. Виноградарство, известное всюду, в гораздо большей степени было развито в южных районах и приобретает особое значение в XII—XIII вв. Типичным для центральных районов полуострова являлось разведение олив, получавшее все большее распространение. В целом уровень агротехники за рассматриваемый период повысился незначительно, однако применение новой тягловой силы, расширение возделывания незерновых культур, освоение в ходе колонизации новых земель свидетельствуют об определенном подъеме земледелия. Важное место в это время занимало скотоводство. В разных районах преобладают различные виды животных, но в общем всюду встречается крупный рогатый скот, овцы, козы, лошади, ослы и мулы. С XII в. в Старой Кастилии особенно большое значение приобрело овцеводство, как стационарное, так и перегонное. Последнее стало особенно развиваться в связи с продвижением Реконкисты к югу. Стада перегонялись с летних пастбищ Сьерры на осенне-зимние пастбища Центральной Испании 155 II. Первый этап развитого феодализма (Ла-Манчи, Андалусии). За перегон стад по дорогам, принадлежавшим отдельным собственникам, владельцы стад платили определенные суммы в их пользу, хотя иногда король жаловал владельцам стад привилегию свободного прохода по всему королевству. В середине XII в. в Кастилии начинают появляться объединения (месты) скотовладельцев, следившие за перегоном, охраной, составом стад. Постепенно локальные месты объединялись. В конце XIII в. скотоводы Леона и Кастилии создали единую Месту. В Арагоне перегонное скотоводство также получило значительное развитие. В XIII в. и здесь возникают локальные объединения скотово- Пахота. Миниатюра из «Cantinas de Alfonso X». Период Реконкисты. Испания. Эскориал. В то время как один крестьянин пашет на волах, другой караулит дов. Наиболее сильным было объединение в Сарагосе. Однако единой организации создано не было (Dufourcq, Gautier-Dalche, 1976, р. 158). Стационарное животноводство изучено гораздо слабее. Мы можем лишь констатировать существование деревенских выпасов и пастбищ, наличие в составе натуральных оброков продуктов животноводства (см.: Фря-зинов, 1965). Сохранение и развитие в южных областях Испании городов как центров ремесла и торговли явилось стимулом для расширения товарно-денежных отношений. Развивается внутренняя торговля продуктами ремесла и сельского хозяйства, в частности, зерном. В конце XI—XII в. с возникновением городских центров сходные явления наблюдаются и на севере полуострова. Формируются рыночные места и ярмарки, на кото 156 Глава 7. Крестьянство Пиренейского полуострова в XI—ХШ вв. рые окрестные сеньоры и — реже — крестьяне вывозили сельскохозяйственную продукцию. В XII—XIII вв. появляются первые элементы сельскохозяйственной специализации районов. Если для севера основным оставалось скотоводство, то южные районы производят земледельческую продукцию и на вывоз. Налаживается торговля внутри страны. С юга на север везли вино и зерно, с севера на юг — продукты животноводства и скот, некоторые виды ремесленных изделий. Характер природных условий определил и различные виды поселений в северных и южных районах. На севере типичными формами сельских поселений были хутора (два-три хозяйства) и малые деревни, насчитывавшие от 10 до 12 хозяйств. Однако встречались и более крупные деревни, до 45—55 хозяйств (Мильская, 1967, с. 80 и др.; Serrano..., № 248, 252, 253 и т. д.; Llorente, 1968, № 4, 5, 53, 58 и др.). Небольшие, в сравнении с некоторыми западноевропейскими странами, размеры поселений севера были обусловлены горным рельефом местности. Для южных районов были характерны деревни более крупных размеров — 25—60 хозяйств (Cabrillana, 1968, р. 256). Ряд крупных поселений и укрепленных местечек, особенно на королевской земле, постепенно приобретали статус городских, сохраняя тем не менее сельскую экономическую и социальную структуру (Belda, 1948, № 62, 87). Структура землепользования была различна в разных местах. В XI в. в некоторых северных районах обрабатываемая земля делилась на большие поля, каждое из которых занимала одна культура. В этом поле жители деревни имели свои участки (Llorente, 1968, № 105, 106, 111 и др.; Belda, 1948, № 79, 92, 99, 102 и др.). Для горных районов к северу от Овьедо характерно компактное расположение земель, принадлежавших одному владельцу, что было вызвано рельефом местности и постепенным, возможно в форме заимок, освоением площадей (Llorente, 1968, № 62, 78, 83). В более позднее время данные о больших полях не встречаются. Для районов Новой Кастилии типично компактное расположение участков. В XII—ХШ вв. появляются огороженные поля (Корсунский, 1976, с. 60). Вокруг деревни располагались пустоши, пастбища, леса, которые могли находиться в коллективном или индивидуальном владении. В целом, общий уровень развития агротехники, урожайности и т. п. в христианских государствах Испании, несмотря на его рост по сравнению с предшествующим периодом (отчасти за счет южных частей Кастилии и Эстремадуры с их развитым поликультурным хозяйством), повышался все же довольно медленно, что связано как со сложными природными условиями, так и с постоянными опустошениями в ходе военных действий. Кроме того, частичный сгон мусульманского населения с земли во время и после завоеваний приводил к некоторой утрате местных традиций земледелия и ирригации. В то же время отсутствие этих традиций у переселенцев с севера затрудняло их адаптацию к условиям центра и юга полуострова, снижало уровень производства в их хозяйствах. Уход же их со своих старых земель приводил к запустению деревень и сокращению производства в северных районах, что в дальнейшем создало определенные трудности в экономическом развитии полуострова. 157 II. Первый этап развитого феодализма 2. Колонизация. Социальные отношения в XI —XIII вв. Феодальный строй сложился на территориях, принадлежавших христианским государствам, в VIII—X вв. Тогда же формировалась феодальная вотчина, в которой использовался труд несвободных, а также постепенно втягивавшихся в феодальную зависимость свободных. Наиболее законченные формы феодальный строй получил в Каталонии и Галисии. В Леоне же, Кастилии и Астурии в этот ранний период сохранился (отчасти в связи с обстоятельствами арабского завоевания) значительный слой мелких земельных собственников, укреплялось общинное устройство и происходило даже «некоторое упрощение социального строя по сравнению с поздней готской эпохой» (Корсунский, 1976, с. 83). К моменту присоединения к христианским государствам земель, входивших в состав арабских владений, на их территории существовали крупные земельные комплексы, сдававшиеся на условиях издольщины (от половины до шестой части урожая) держателям, которые в большинстве случаев были юридически свободными. Рабский труд использовался лишь в домашнем хозяйстве (Альтамира-и-Кревеа, 1951, I, с. 103; Vicens-Vives, 1959, I, р. 103). При продвижении Реконкисты к югу осуществлялась широкая колонизация вновь отвоеванных земель как путем создания крупных земельных комплексов с использованием труда зависимого крестьянства, так и в результате заселения земель крестьянскими общинами или отдельными крестьянами-колонистами, причем земля становилась фактически собственностью крестьянина. В последующие века формы колонизации постепенно меняются. В XI в. заселение территорий к югу от р. Дуэро осуществлялось в основном тремя способами. Это могла быть монастырская колонизация. Восстановление старых и возникновение новых монастырей несло с собой вовлечение значительных площадей в сферу формирующейся монастырской вотчины. Заселение монастырских земель происходило за счет крестьян различных социальных категорий. Нередко основатели монастыря помещали на них своих зависимых людей, выведенных из других вотчин, иногда на монастырских землях селились свободные или беглые зависимые крестьяне, получая наделы в держания или в аренду, поодиночке или общинами. Другой формой можно считать колонизацию земель по королевскому указу — заселение, организованное графами и другими должностными лицами короля. Земли в этом случае попадали как к светским крупным землевладельцам, так и к мелким земельным собственникам. Кроме того на пустующие земли стихийно устремлялся широкий поток переселенцев. Среди них были лица самого разнообразного статуса. Институт прессуры (права владения на основе захвата или освоения) способствовал возникновению частных владений, становившихся фактически собственностью захватившего землю. В результате в ходе колонизации расширялось вотчинное землевладение и в то же время складывался слой мелкой земельной собственности крестьянского типа (Корсун-окпй, 1976, с. 100—110; La Reconquista..., 1951, р. 133, 148—149). С XII в. происходило освоение земель между Дуэро и Тахо, а затем в бассейне Гвадианы. Со второй половины XIII в. осваиваются области по Гвадалквивиру. На этом этапе королевская власть гораздо активнее, чем прежде, вмешивается в ход колонизации. Королевские должностные лица непосредственно участвуют в разделах земель; от короля пересе 158 Глава 7. Крестьянство Пиренейского полуострова в XI—XIII вв. ленцы получают хартии, фиксирующие их права и обязанности, в первую очередь по отношению к королю (фуэро). Мелкие свободные собственники крестьянского типа, сохраняя свободу распоряжения своими участками, оказываются, таким образом,, в определенной зависимости от короля, т. е. становятся своего рода государственно-зависимыми людьми, что выражается в уплате налогов, несении ряда служб и т. д. Основным типом поселения в этот период являются консехо — самоуправляющиеся поселения городского типа. Такие общины, состоявшие преимущественно из свободных людей различного статуса, получали в свое владение определенную территорию с правом ее освоения. Внутри консехо земля распределялась в зависимости от статуса члена консехо и его заслуг во время военных действий. Права и обязанности членов консехо закреплялись в фуэро. В колонизации областей южнее Тахо большое участие приняли военные ордена Калатрава, Алькантара, Сантьяго. Кроме того, значительная доля захваченных земель жаловалась светским феодалам и монастырям (см.: La Reconquista..., 1951; Carle, 1968, р. 53-60). Несмотря на большой отлив населения в ходе Реконкисты и колонизации с севера полуострова, в Галисии, Кантабрии и Басконии, Астурии в это же время разворачивается процесс внутренней колонизации, возникают новые поселения разного типа (Сантандер, Байона, Сан-Себастьян и др.). Иные последствия имела Реконкиста и колонизация в Каталонии. Здесь с давних времен существовала сильная центральная власть графов, прочные связи внутри класса феодалов. Вновь отвоеванные у арабов земли по большей части сразу же попадали в руки феодалов. Продвижение на новые земли сопровождалось сооружением замков, подчинявших округу сеньориальной власти. Таким образом, крестьяне, осваивая новые земли, с самого начала оказывались здесь в той или иной форме зависимости. Той ролью, которую крестьянство играло в Реконкисте, во многом буславливалось отношение к нему королевской власти. За крестьянами долгое время сохраняется право и обязанность военной службы. Жпте-м пограничных районов даются определенные привилегии, равно как жителям вновь заселяемых пунктов: освобождение на первое время т налогов, повышение юридического статуса (освобождение от серважа, предоставление прав кабальеро). По некоторым вопросам крестьяне, ? том числе и зависимые, могли обращаться к королю и в королевский уд. В свободных поселениях суд вершили королевские судьи. В XIII в. i - дставители деревень (видимо, верхушка крестьянства) входили в кор--.ы (Пичугина, 1972). Совпадая по времени, а часто и по форме с внутренней колонизацией ’ дрлгпх странах Западной Европы, Реконкиста, понимаемая как широ-военно-колонизационное движение, тем не менее резко отличается от не только по условиям, но и по результатам. Реконкиста началась тадпально более низком уровне развития феодального общества. Само .ство, его политическая и социально-экономическая структура скла-• тись во многом в ходе и под влиянием Реконкисты. Позже Реконкиста = г пинает зависеть от особенностей социально-политических отношений в : гпанских королевствах, все более выражая экспансионистские устрем-феодальных государств. Два встречных потока колонизации, с се-и с юга, участники которых принадлежали к различным социально 159 II. Первый этап развитого феодализма экономическим структурам, создавали единственное в своем роде сочетание экономических, социальных и политических элементов. Осуществлявшаяся в условиях непрерывных военных действий колонизация в большинстве случаев влекла за собой льготные условия поселения для крестьян-колонистов \ В результате всего этого социальное значение Реконкисты было гораздо более глубоким, а последствия ее прослеживаются гораздо дольше в истории Испании, чем влияние внутренней колонизации в истории других стран. 3. Сеньория и зависимое крестьянство Рост крупного землевладения, продолжавшийся в XI—XIII вв., осуществлялся за счет дарений, крупных прессур в ходе Реконкисты, скупки крупных земельных комплексов и мелких участков земли, принадлежавших крестьянам-собственникам. На отвоеванных землях образовывались новые сеньории. Большую роль в этом процессе играли королевские пожалования, передававшие церквам, монастырям, светским феодалам значительные территории. Для крупных сеньорий Пиренейского полуострова в XI—XIII в. характерна значительная раздробленность (Фрязинов, 1965). Типичен пример одного из крупнейших в XI в. феодальных сеньоров — монастыря в Саагуне. Владения его были разбросаны более чем в 400 населенных пунктах, при этом нередко монастырю не принадлежала даже половина селения. В большинстве случаев в сеньории отсутствовал сколько-нибудь значительный домен. Последнее объяснялось горным рельефом многих районов, а также статусом и условиями поселения крестьян на новых землях. Исключение — вотчины на северо-востоке полуострова, где домен занимал значительную часть общей площади. В XI—XIII вв. на территории, отвоеванной у арабов, основной формой ренты являлся натуральный оброк. Барщина была распространена незначительно в связи с неразвитостью домена. Реже всего она встречается в Кастилии, чаще и длительнее она была в Риохе, Арагоне, Наварре. Извозная повинность ограничивалась таким расстоянием, чтобы крестьянин мог в тот же день вернуться домой. Во время отработки крестьяне обеспечивались питанием (Фрязинов, 1965; Guglielmi, 1967, р. 127 и др.). Натуральные платежи были весьма разнообразны. Среди них: ин-фурсьон или мартиньега — поземельный платеж, маньерия — плата за передачу надела по наследству бездетным держателем, луктуоса — доля с имущества умершего держателя, уэсас — взнос при женитьбе п т. д. (Hinojosa, 1919, № 27, 30, etc.; Munoz у Romero, 1847, р. 37— 38. etc.). С течением времени наряду с натуральными платежами появляется п денежный их эквивалент, постепенно вытесняя натуральный оброк. В XII—XIII вв. в некоторых районах вместо многочисленных пла- 1 Этим объясняется существование одной из категорий мелких земельных собственников — кабальеро-вильяно. В ходе Реконкисты, будучи заинтересованы в укреплении границ и расширении слоя служилых людей, короли нередко предоставляли статус кабальеро всем, кто обладал оружием и конем, или тем, кто принимал участие в победоносных военных кампаниях. Иногда в отдельных городах и местечках свободные земледельцы в обязательном порядке приписывались к кабальеро, если обладали имуществом в 100 мараведи. Кабальеро-вильяно имели земельные владения, однако нередко они были и держателями чужой земли. В последнем случае кабальеро платил поземельный взнос, но не был обязан барщиной. В имущественном отношении, а в Каталонии и в социальном, этот слой был неоднороден. 160 Глава 7. Крестьянство Пиренейского полуострова в XI—XIII вв. тежей вводится единый оброк с хозяйства в натуральной или денежной форме. Он выплачивался раз в год и составлял примерно 1—2 солида. В XII—XIII вв. процесс замены натуральных платежей денежными становится особенно заметным в областях Новой Кастилии, с ее более развитым городским строем и более высоким уровнем развития товарно-денежных отношений. Король жаловал крупным сеньориям иммунитетные права, обычно не на все территории владений, а на группу деревень, расположенных вблизи от центра вотчины. Согласно иммунитетным грамотам, население таких деревень или местечек выплачивало в пользу сеньора судебные штрафы. Высшая юрисдикция обычно оставалась в ведении королевской власти. Документы XII—XIII вв. содержат данные о баналитетах — печном, мельничном, на виноградный пресс, на предпочтительное право продажи сельскохозяйственной продукции. Однако сведения эти единичны. Кроме того, крестьяне были обязаны предоставлять постой сеньору или королевским должностным лицам, являться к сеньору по его зову «для отражения противника». Таким образом, для сеньории XI—XIII вв. характерно наличие элементов, свойственных зрелым формам сеньории периода развитого феодализма. Зависимое население крупных сеньорий XI—XIII вв. было достаточно разнородным. Низшую его группу, наследственно связанную с сеньором, составляли сервы. Источники их происхождения остаются преимущественно теми же. что и в предыдущий период. Подавляющее большинство сервов сидит на своих наделах и занимается земледельческим трудом, но и в это время, и позже продолжает сохраняться слой домашних рабов, постоянно пополнявшихся за счет пленных арабов (Verlinden. 1955, р. 105-106. 110). Термины, употреблявшиеся для обозначения сервильного статуса, различны: servus. ancilla, familia, famuli, mancipia. Термин mancipia, применявшийся в X—XI вв. в основном по отношению к домашним рабам, затем приобретает более широкое значение, а к концу изучаемого периода почти не встречается в источниках. Посаженные на землю сервы именовались кроме того касатос, а также криадос, криасонес (Корсунский, 1976, с. lOo'). Положение сервов, посаженных на землю, в XI — начале XII в. формально мало изменилось по сравнению с X в. Законодательный памятник, составленный в XIII в. в Кастилии,— Сьете Партпдас,— имевший общегосударственное значение, посвящает этой категории населения ряд статей. Согласно его установлениям, сервы находились во власти своего господина, не имели прав на землю или имущество, могли быть проданы. обменены без земли, с семьей или поодиночке (Larragueta, 1962. •V 53; Llorente, 1968, № 113 и др.). Однако в это же время наблюдаются отклонения от этих норм. Так, частные королевские постановления предписывают избегать продажи семей сервов в разные руки. Зафиксированы случаи приобретения земли сервами (Hinojosa, 1919, № 7). Практика отступала от старых юридических норм; развивалась тенденция к '•дыней хозяйственной самостоятельности серва, к превращению его в авпсимого держателя. Сервы заключают браки с свободными и с сервант другого господина. В случае дурного обращения господина серв имел т>аво пожаловаться королевскому судье (Larragueta, 1962, № Г13, 118; Hinojosa, 1919. № 7, 28 и др.). г История крестьянства в Европе, т. 2 II. Первой этап развитого феодализма Нек улучшение положения сервов связано с тем, что условия внут- н колонизации и Реконкисты создавали возможность выхода из се - статуса. Ряд фуэро прямо указывает на освобождение сервов х поселения на отвоеванных землях. Совокупность всего этого, специфика заселения Новой Кастилии, о которой говорилось - ;—приводили к тому, что к югу от Дуэро и Тахо сервы не играли оп роли в производстве. Количество сервов резко сокращается с зера на юг, но мере осуществления Реконкисты (Verlinden, 1955,. т 140, Sanchez-Albornoz, 1965, р. 350—351). Исключение составляли Балеарские острова, где работорговля и сервильные отношения процветали до конца XV в. Основную массу зависимого населения сеньории в Кастилии составляли категории крестьянства, именуемые обычно в испанской историографии как «полусвободные». К ним относятся соларьего, кольясо, ху-ниоро; они же часто называются более общим словом «homines». К концу изучаемого периода наиболее употребительным становится термин «соларьего». Крестьяне этих категорий имели наделы, обычно в наследственном держании, но могли приобретать землю и в собственность. Соларьего имели право уйти от сеньора, хотя уход и был затруднен. Личный статус соларьего был двойственным. С одной стороны, они резко отличались от сервов, что нашло отражение и в документах, и в законодательстве: иногда соларьего прямо именуются «свободными». Соларьего платили государственные налоги, выполняли некоторые службы в пользу государства (на строительстве укреплений, иногда несли военную службу, хотя чаще она заменялась денежным платежом). Соларьего имели право обращаться к королевским судьям с жалобой на беззакония и злоупотребления со стороны сеньора. С другой стороны, соларьего могли быть проданы, переданы, иногда (хотя и очень редко) и без земли; дети от браков соларьегос, принадлежащих разным сеньорам, могли оказаться зависимыми разных господ; сеньор нес ответственность за преступления соларьегос, он же получал штраф за ущерб, нанесенный его соларьего, в некоторых случаях сеньор мог наказывать соларьего, вплоть до лишения жизни. В середине XIII в. тенденция к ущемлению свободы соларьего нашла выражение в законодательстве. Не исключено, что попытки ухудшения юридического статуса соларьего были как бы реакцией на фактическое расширение их правовых возможностей. К концу XIII в. побеждает тенденция к смягчению зависимости и упрочению наследственных прав соларьего на земельные наделы и происходит фиксация крестьянских повинностей и пожалование многим деревням фуэро, освобождающих их от несения повинностей личного характера. Постепенно расширялись права соларьего на свои наделы: они могли, покидая сеньорию, продавать их лицам того же статуса (иногда — лишь внутри сеньории). Есть данные о сохранении в подобных случаях прав крестьянина на земельный надел путем уплаты специального взноса. Сьете Партидас санкционировали уход соларьего от сеньора со всем движимым имуществом (Guglielmi, 1967, р. 110—143; Корсунский, 1976, с. 107, 108 и др.). Размеры отработочных повинностей у сервов и соларьего различались. Обычная норма барщины для сервов — 1—2 дня в неделю, для соларьего — несколько дней (обычно 12) в году, в период сева и сбора урожая. Инфурсьон мог составлять 6 хлебов и ягненка, мартиньега — 3 хлеба и свиную тушу (Hinojosa, 1919, № 27, 30; Munoz у Romero, 1847, р. 37— 38 и др.). 162 Глава 7. Крестьянство Пиренейского полуострова в XI—XIII вв. Ввиду наличия больших необработанных площадей и существования широкого миграционного течения с севера на юг, довольно многочисленную прослойку вотчинного населения составляли свободные поселенцы, получавшие землю на договорных условиях. Таким условием могла быть обработка земли ad plantandum, чаще всего под виноградники, в течение нескольких лет, после чего возделанная земля делилась пополам между сеньором и крестьянином; свою половину крестьянин получал в собственность. Нередко поселенцам отдавались целые наделы на условиях издольной или фиксированной платы. В этих случаях, формально оставаясь лишь арендатором, крестьянин тем не менее постепенно втягивался в орбиту сеньории и фактически незначительно отличался от соларь-его (Sanchez-Albornoz, 1948). Отдельную правовую категорию составляли крестьяне, пользовавшиеся правом бегетрии. В литературе это понятие употребляется обычно для обозначения особой формы общины, которая в XI в. распространяется в Галисии, Леоне, Кастилии. Правом бегетрии, однако, могли обладать целые деревни или их части, а иногда и отдельные лица. Население де-евень, обладавших правом бегетрий, могло быть достаточно разнород-ым, вплоть до инфансонов — низшего слоя дворянства. Основным пра-м и особенностью бегетрий являлось право выбора сеньора. Существо-лп бегетрии двух типов: имеющие право выбирать сеньора, где угодно пз какого угодно рода («от моря до моря») и имеющие право выбирать еЕъора только из членов одного рода (Пичугина, 1965; Sanchez-Albornoz, 1965). Таким образом, члены бегетрий должны были признавать господ- ’во какого-либо сеньора над собой, и это признание выражалось в оп-деленных материальных формах. Это и заставляет рассматривать данную категорию населения как часть феодально-зависимого крестьянства 'спании. Происхождение бегетрий было различно. Они возникали по жалован-~ п храмоте на домениальной земле; иногда сеньор предоставлял право бегетрии своим вольноотпущенникам или другим категориям крестьян гри жизни или после своей смерти. Бывали и случаи, когда земельные агнаты принудительным образом брали под патронат свободные дерев-к п превращали их в бегетрии. Большое число таких деревень возникло инициативе королевской власти. Подобные пути формирования этого г я населения, по-видимому, также доказывают его принадлежность к ; ла льно-зависимому крестьянству. С течением времени, кроме сеньо-получавшего основные платежи и имевшего главные права в бегет-. появились и другие — обычно из боковых ветвей рода. Они также гели право на ряд платежей. Члены бегетрий сохраняли юридический статус свободных. Они счи-сь собственниками своей земли, могли беспрепятственно покидать то жительства, продавать свои участки земли. Внутри бегетрий су-вовало имущественное расслоение, хотя оно, видимо, не зашло еще т-ко. XII—XIII вв. состав повинностей, которые несли в пользу сеньо-"•егетрии, был различен и нередко зависел от ее происхождения (так, ’ гда бегетрии, возникшие в результате освобождения зависимых креста. продолжали выполнять хотя бы частично прежние повинности), г вными видами платежей в бегетриях были: инфурсьон; янтар — на-- 1ьный платеж во время пребывания сеньора в деревне; луктуоса "Н2по) и маньерия — платежи личного характера — встречались зна-тьно реже. Чаще всего эти платежи вносились в натуральной форме, 6* 163 II. Первый этап развитого феодализма иногда частично — в денежной. Одновременно жители бегетрий платили налоги и были обязаны королю военной службой (или денежной компенсацией — фонсадерой). Бегетрии, кроме того, платили налог в знак подчинения королю — монеда форера, а также янтар при проезде через деревню короля или его должностных лиц. Свете Партидас установили порядок, согласно которому король получал половину всех платежей, которые шли сеньору с жителей бегетрий. В целом можно отметить постепенный рост крестьянских платежей и повинностей в бегетрии в XII—XIII вв., отчасти за счет увеличения налогообложения. Кроме того, если в XI в. нередко платежи имели символический характер признания власти сеньора, в XII и особенно к концу XIII в. они становятся не только реальными, но и значительно возрастают. Отмечены случаи взимания платежей сеньорами произвольно, в нарушение обычая и фуэро. Одновременно ограничивается и свобода выбора сеньора. Постепенно сокращается число бегетрий первого типа — «от моря до моря». Сеньоры приобретают ряд судебных прав в отношении бегетрий, препятствуют уходу крестьян, ограничивают право распоряжения землей. Таким образом, в течение XII—XIII вв. бегетрии эволюционируют в сторону все большей зависимости, что выражалось в принижении личного статуса и ограничении экономической свободы их жителей. Возникшие на основе прочных общинных традиций севера полуострова п укрепившиеся в условиях Реконкисты, бегетрии превращаются в зависимые общины. Это отразилось и в сознании современников, в частности в законодательных памятниках XIII в. (Пичугина, 1965; Sanchez-Albor-noz, 1965). В XII—XIII вв. наблюдается значительное имущественное расслоение среди зависимого крестьянства. Наряду с зажиточными крестьянскими хозяйствами, имевшими в своем распоряжении несколько упряжек тяглового скота, пользовавшимися трудом сервов и наемных работников, бравшими дополнительно земли в прекарий, существовали и обедневшие крестьяне, не имевшие ни наделов, ни скота. В документах констатируется задолженность крестьян-держателей, утрата ими за долги части или всего надела, невозможность прокормиться в течение зимы (Фрязинов, 1965). В XIII в. в некоторых фуэро вводится имущественный ценз в 10 мараведи на недвижимость и 20 — на. движимость, начиная с которого-сеньор мог требовать с соларьего платежи (Корсунский. 1976, с. 115— 116). Процессу расслоения способствовало дробление наделов держателей между наследниками из-за сокращения, а в некоторых районах исчезновения необработанных земель, годных под пахоту, в пределах вотчины. Результатом этого было возникновение прослойки наемных работников — мансебо. Данные о них относятся к X—XIII вв. Наемные работники выполняли различные сельскохозяйственные работы (пастушество, виноградарство, земледелие). Договоры с мансебо заключались на условиях оплаты, норма которой в XIII в. была не так уж низка (от 4 до 12 мараведи в год). Она выплачивалась как в натуральной, так и в денежной форме. В то же время мансебо были значительно ограничены в правах, а в период службы были связаны с хозяином узами феодальной зависимости. Но мансебо могли брать землю в держание, и в этих случаях они превращались в слой, сходный с соларьего (Vicens-Vives, 1959, р. 211; Корсунский, 1976, с. 131). Таким образом, статус наемного работника в это время остается еще обратимым. 164 Глава 7. Крестьянство Пиренейского полуострова в XI—XIII вв. Выше уже говорилось об укреплении в Испании XI—XIII вв. крестьянской общины. На новых землях нередко имела место коллективная прессура целой общины переселенцев. Чаще всего в компетенцию общины входило распоряжение общинными угодьями. Пашня же, сады, виноградники, а также отдельные участки для выпаса находились в индивидуальном владении жителей деревни (Belda, 1948, № 89, Serrano..., № 267, 242, 85, и др.). В XI в. повсеместно начинает оформляться орган внутреннего самоуправления общины — консехо. Функции его в разных местах были различны. Чаще они сводились к распоряжению общинной землей, фиксации или санкционированию земельных сделок, разбирательству земельных тяжб. В консехо нередко утверждали завещания или передачу земли на условии профплиации (акта усыновления для передачи земли чужому лицу в обход ближайших родственников). Состав консехо также мог быть различным; иногда консехо включал в себя все население деревни, иногда только мужчин, иногда в него входили лишь «достойные люди». Консехо получает свое юридическое оформление в фуэро (Carle, 1968, cap. 1; Llorente. 1968, № 71, 73, 80, 81: Serrano..., № 247, 27, etc.). В X—XIII вв. на отвоеванных землях Новой Кастилии и Эстремадуры община играла особую роль в связи с необходимостью строительства укреплений, сооружения ирригационных систем и выполнения других хозяйственных функций; военная организация общества также требовала существования крестьянской организации. Такие организации объединяли как зависимое, так и свободное крестьянство (Carle, 1968, cap. 1; Пичугина, 1965, с. 121 — 122). Наряду с частным индивидуальным землевладением п общинным владением угодьями в испанской деревне существовало «совладение». Пашнями, виноградниками, садами, участками необработанной земли могли владеть родственники: братья, отец и взрослые дети, сестры со своими мужьями и детьми. Подобное явление можно было бы трактовать, как результат совместного приобретения или временного совместного пользования. Однако существуют данные об ограничении главы дома в правах распоряжения землей, о преимущественных правах родственников на наследственную или отчуждаемую землю. Земельное владение понимается как общая собственность родителей и взрослых детей. Совокупность совладельцев выступает и как фискальная единица. В то же время глава дома нес ответственность за поступки родственников-совладельцев. Все эти данные позволяют исследователям говорить о существовании домовой общины. Это образование характерно для Астурии, Леона и северных районов Кастилии в XI—XIII вв. Южнее домовая община не получила распространения. Район распространения, а также несколько архаические для XII—XIII вв. черты указывают на ее генетическую связь с родовым устройством кантабров, басков, астурийцев готского периода (Корсунский, 1972). В то же время уже к XI в. относятся многочисленные свидетельства разложения домовой общины. В фуэро появляются разрешения отчуждать наследственный надел в ущерб прямым потомкам. Происходит значительное дробление наделов. Если в предшествующий период в терминологии четко различаются недвижимость наследственная и приобретенная, то теперь они сливаются. Широко использовался институт профи-лпацип. Общая тенденция развития- зависимого крестьянства в Кастилии в XI—XIII вв. состояла, видимо, в относительной нивелировке социально- 165 II . Первый этап развитого феодализма го статуса различных его категорий. Своеобразием этого района можно считать то, что основная масса непосредственных производителей находилась в таких формах зависимости, которые предполагали достаточно прочные наследственные права крестьянина на надел, возможность его ухода от сеньора, сравнительно небольшие размеры повинностей. Другой своеобразной чертой являлось сохранение на протяжении всего периода значительного слоя крестьян, которые, являясь фактическими собственниками земли, могут считаться «государственно-зависимыми крестьянами», обязанными налогами и службами в пользу феодального государства 2. 4. Особенности положения крестьянства в Галисии, Каталонии и Португалии В Галисии еще с вестготских времен сохранялись крупные земельные комплексы с использованием труда сервов. Сервильный статус также сохранялся здесь дольше, чем в Кастилии, и получил гораздо большее распространение. Откатившаяся далеко на юг Реконкиста мало влияла на отношения, сложившиеся в Галисии, и этот северо-западный угол Испании надолго становится одним из самых консервативных районов. Влияние Реконкисты в Каталонии также в основном завершилось в XII в., когда в основном сложилась ее территория. Однако с самого начала Реконкиста и колонизация проходили здесь в формах, отличных от кастильских, о чем уже говорилось. Результатом этого явилось формирование в X—XII вв. широкого слоя крестьян-держателей на новых землях, по отношению к которым феодалы пользовались рядом прав. Сохраняя юридическую свободу, эти держатели тем не менее должны были выполнять так называемые дурные обычаи (Мильская, 1962, с. 119). Лишь в XIII в. юридически свободное население постепенно избавляется от них. Однако одновременно часть держателей в результате дарений их земель, долгов, штрафов и т. д. превращается в полностью зависимых крестьян, прикрепленных к земле. Слой этот особенно возрастает в XIII в. Именно на него падает тяжесть «дурных обычаев», которые в XIII в. представляли собой платежи за такие права феодала, как кугусия (право на имущество жены, совершившей измену), интестия и экзоркия (право на имущество крестьянина, умершего без завещания или без потомства), арсина (право на имущество крестьянина-погорельца) и т. д. В разных районах Каталонии в это время набор «дурных обычаев» мог быть разным (см.: Пискорский, 1901; Мильская, 1962, с. 118—120; Аль-тамира-и-Кревеа, 1951, I, с. 211). Эти крестьяне (ременсы) могли выкупать свои повинности (состоявшие из натуральных и денежных платежей), а также «дурные обычаи», но феодалы шли на это неохотно. Значительную часть зависимого населения в Каталонии составляли сервы и дворовые рабы. Именно они, видимо, выполняли основные работы на домене. Таким образом, в Каталонии, особенно после юридического офомления в XIII в. положения ременсов, доля зависимого населения в составе крестьянства была значительно выше, чем в Кастилии. Развитие аграрных отношений в Португалии в XI—XIII вв. обнару- 2 К сожалению, у нас крайне мало сведений о внутреннем развитии крестьянского хозяйства. Лишь по некоторым косвенным данным — увеличение доли денежных платежей, ограничение торговли крестьян в пользу сеньора — можно судить о том, что в XII—XIII вв. крестьянское хозяйство втягивалось в рыночные связи. 166 Г лава 7. Крестьянство Пиренейского полуострова в XI—XIII вв. живает как значительное сходство, так и большие различия с процессами в Леоно-Кастильском королевстве. Здесь также большую роль в сельском хозяйстве играло скотоводство. В земледелии преобладало поликуль-турное хозяйство. В XI—XIII вв. в Португалии формируется феодальная сеньория. На севере Португалии в XI в. основную массу сельского населения составляли крестьяне, находившиеся в лично-наследственной зависимости, уплачивавшие натуральные повинности и выполнявшие небольшие отработки. В XII—XIII вв. в северных областях начинается процесс смягчения зависимости: облегчаются некоторые личные службы, разрешается переход крестьянина из сеньории в сеньорию, что юридически оформлялось в виде грамот — форалов. Кроме влияния Реконкисты и внутренней колонизации, этот процесс был обусловлен общим развитием феодального хозяйства с его тенденцией в XII—XIII вв. к переходу к таким формам зависимости, при которых экономические факторы начинают играть большую роль, а также влиянием городов и торговли. На землях к югу от р. Дору (Дуэро) в ходе Реконкисты и колонизации кроме крупных земельных комплексов возникают и мелкие земельные владения. Основной категорией крестьянства здесь с XIII в., после включения этих земель в состав Португалии, были так называемые колоны (их называли также «форейруш», «эрдадореш») — крестьяне, свободные от лично-наследственной зависимости, владевшие землей на основе договора. Они имели право покидать сеньора со своим движимым имуществом, приобретать землю в собственность. Договоры заключались на срок жизни одного-трех держателей или навечно, на условии фиксированной ренты или издольной платы четверти-трети урожая. На крестьян этого типа распространялись также некоторые личные платежи и баналитеты. В XIII в. постепенно увеличивается доля денежных платежей, особенно в центре и на юге Португалии (Marques, 1976, р. 54, 55, 89; Borges, 1977, р. 51-58; Castro, 1976, р. 36-37, 115-116). Таким образом, в Португалии, как и на других территориях Пиренейского полуострова, совершается переход к более мягким формам зависимости, укрепляется самостоятельность крестьянского хозяйства, которое с XIII в. начинает втягиваться в товарные отношения. * В XI—XIII вв. на Пиренейском полуострове военно-колонизационное движение достигает наибольшего размаха и наибольшего влияния на социально-экономические отношения. Несмотря на значительную специфику социально-политического развития Испании, здесь, как и в других странах Западной Европы, расширяется сфера влияния сеньории, которая в значительной степени поглощает сохранившийся слой свободных земельных собственников крестьянского типа. Формы крестьянской зависимости в испанской сеньории типичны для первого этапа развитого феодализма, хотя соотношение их в разных регионах было далеко не одинаковым. Отсутствие значительного домена, распространение форм зависимости, позволявших крестьянину в большей или меньшей степени распоряжаться своим держанием, делали именно крестьянское хозяйство основой сельскохозяйственного производства. В то же время Реконкиста способствовала тому, что ряд институтов, присущих предшествующим общественным структурам, и в частности мелкая земельная собственность, сохранялись здесь, особенно в Кастилии, и в XI—XIII вв. в достаточно широком масштабе. Условиями Реконкисты объясняется и отсутствие заметных крестьянских восстаний на полуострове. ГЛАВА 8 НЕМЕЦКОЕ КРЕСТЬЯНСТВО в XI — XIII вв. Период XI—XIII вв. занимает в истории Германии важное место — в первом из этих трех столетий здесь завершилось становление феодализма, в течение двух последующих — он достиг своей зрелости. В это время развитие производительных сил подвело к отделению ремесла от земледелия, к интенсивному росту городов. В больших масштабах осваивались новые земли внутри и за пределами страны. Развернулось наступление феодалов на общинные владения. Обострились феодальные усобицы. Крупную перестройку переживала вотчина. В борьбе за политическую власть все более усиливались территориальные князья. Ко всем этим процессам крестьянство имело прямое отношение — либо оно создавало условия, необходимые для их развития, либо развитие крестьянства зависело от них. 1. Развитие производительных сил в деревне и освоение новых земель К XI в. в Германии оказались освоенными только те земли, которые легко поддавались обработке при помощи простейших сельскохозяйственных орудий. На склонах гор Шварцвальда, Баварского леса, Швабского Альба, Франконского Альба, на Миттельгебирге, в Гарце и Тюрпнгском лесу еще преобладали земли, заросшие кустарниками, перелесками и лесами. Вдоль Рейна, Майна, Мозеля. Везера и других рек было немало полузатопленных и заболоченных земель, а по извилистому берегу Северного моря тянулись низины, периодически затопляемые морем. К началу рассматриваемого периода сельское население уже накопило определенный опыт в обработке земли, содержании скота и выращивании зерновых, огородных, садовых и некоторых технических культур, особенно льна. Укреплялась соседская община. Сочетание внутри нее индивидуального хозяйства с общинным землепользованием стимулировало личную и коллективную инициативы, необходимые в столь трудном деле, как освоение нови. В ходе освоения нови огромные малозаселенные территории были превращены в феодальную собственность. Особенно много земли сосредоточила в своих руках церковь. На льготных условиях, но при соблюдении известной выгоды для себя, земельные собственники предоставляли отдельным лицам и коллективам переселенцев небольшие участки и компактно лежащие земли для их освоения и заселения. Тексты сохранившихся соглашений используются некоторыми историками, чтобы обосновать идею заранее «продуманной», «организованной» и «планово» проведенной феодалами внутренней и внешней колонизации (Abel, 1962, S. 31—38). В действительности, однако, колонизационное движение по своей природе имело те же корни, что и уход части сельского населения в города. Колонисты надеялись избавиться от различных форм зависимости и угнетения. Особенно это относилось к сервам и малоземельным крестьянам из числа бывших дворовых (например, prebendarii). Освоение нови сулило им значительное улучшение материального положения и социально-правового статуса. Наиболее интенсивно освоение новых земель шло в Германии в XI-XI II вв. Оно наложило свой отпечаток на особенности сельского пейза- 168 Глава 8. Немецкое крестьянство в XI —XIII вв. жа, сохранившиеся до начала промышленного переворота в XIX в. (Topfer, Engel, 1976, S. 86). Колонизация резко расширила производство продуктов питания. Она способствовала значительному росту населения. Если, по приблизительным оценкам, в Германии накануне X в. проживало менее миллиона, то через четыреста лет — к концу ХШ в.— численность населения достигла 12—15 млн. человек (Bechtel, 1951, S. 255; Abel, 1962, S. 12-13; Mottek, 1957. S. 126). Освоение земли в пределах бывшего Восточно-франкского королевства происходило в двух формах. Прежде всего осваивались близлежащие к деревням неиспользованные земли. Часто это были небольшие участки, их распахивали, как правило, индивидуально. Крестьян прп- Типы крестьянских поселений: 1) кучевая деревня; 2) однодверное поселение; 3) круговое поселение; 4) хутор; 5) деревня с площадью посередине; 6 и 8) деревня, вытянутая вдоль улицы; 7) строчечная деревня 169 II. Первый этап развитого феодализма влекало то, что новь не включалась в существовавшую в деревне полевую систему и на нее не распространялся принудительный севооборот. Более компактно лежавшие вблизи деревни бросовые земли осваивались всей общиной или группой соседей и родственников. Такая новь, более однородная по качеству почвы, образовывала отдельный клин (кон), в котором по установленным коллективом правилам или по распоряжению господина каждому крестьянину выделялась соответствующая полоса. В дальнейшем такой кон включался как составная часть одного из полей в севооборот. Иногда вновь освоенные земли составляли резервный фонд, который использовался крестьянами как пастбище и засевался только время от времени. Другой вариант внутренней колонизации предполагал освоение отдаленных от родной деревни владений с целью основания новых поселений. Со времени внутренней колонизации в Германии распространены два типа дворов и домов в деревнях. На севере жилые и хозяйственные помещения крестьянского двора строились вплотную друг к другу под общей крышей — наследие так называемых длинных домов. В Средней и Южной Германии преобладал так называемый франконский двор, на котором жилые и хозяйственные помещения строились раздельно и располагались по двум, трем и четырем его сторонам. Дома строили из дерева: на юге — рубленые, на севере — деревянный каркас заполняли глиной. Колонисты редко сохраняли прежние формы сельских поселений — кучевые деревни (Haufendorf), небольшие выселки типа хутора (Weiler) и однодворные строения (Einzelhof). Почти везде переселенцы предпочитали строить длинные деревни с прямой двусторонней улицей или же так называемые строчечные деревни (Zeilendorf) с односторонней улицей, обычно вдоль дороги, берега реки или же кромки леса. В приморских землях сразу за улицей находились пахотные земли. Иногда двусторонняя, длинная улица располагалась вокруг луговой поляны (Angersdorf), на которой строились церковь, кузница, выкапывался пруд, и в течение пастбищного сезона там содержался общинный скот (Radig, 1955, S. 84-93; Abel, 1962, S. 68-69). Основными орудиями труда переселенцам служили топор, пила, мотыга и обитая железом деревянная лопата. Поскольку лес высоко ценился как строительный материал и топливо, от наиболее простого и быстрого метода освоения заросших лесом пространств — подсечно-огневого — переходили к более сложному. Обычно топорами и пилами сваливали толстые деревья, затем при помощи острых топоров, мотыг и лопат избавлялись от кустарников и ветвей, которые либо сжигались, чтобы использовать золу как удобрение, либо укладывались в штабеля для дальнейшего употребления. Как правило, пни не сразу корчевались, так как для этого не хватало времени и сил. Чаще всего земля между пнями обрабатывалась мотыгами и лопатами и засевалась или использовалась как пастбище. И только позднее, когда пни становились трухлявыми, их сжигали или разбивали, чтобы остатки смешать с верхним слоем почвы для ее удобрения. Такой способ был весьма рационален тогда, когда преобладали лиственные породы деревьев с мощной корневой системой — дуб, клен, вяз, липа, ясень. С помощью дренирования сравнительно легко осваивались низменные и заболоченные места вдоль рек. Значительно больше энергии и сноровки требовалось при сооружении дамб, канав и дорог в приморских низменностях севера; здесь большую роль сыграли переселенцы из Нидерландов, знакомые с освоением приморских земель. Если при освоении лесистых и заболоченных земель преобладал ручной 170 Глава 8. Немецкое крестьянство в XI—XIII вв. труд, то при поднятии безлесных земель применялась тягловая сила двух-трех пар волов, запряженных в тяжелый отвальный плуг. Отвальный плуг распространился в XIII в. повсеместно. В Германии известны три его типа, для которых общим было наличие деревянного остова, передка с колесами, вертикально расположенного ножа, лемеха, отвального приспособления, рукоятки и рассохи для управления. Старонемецкий отвальный плуг имел асимметричный лемех с наглухо прикрепленным справа отвалом. Заимствованный из Нидерландов северогерманский плуг отличался от него треугольным лемехом и отдельно прикрепляемой отвальной доской; в юго-западных областях использовался Плуг «старогерманского» типа. Миниатюра из «Книги рейнских формул». Ок. 1200 г. Австрия. Национальная библиотека, Вена. Кроме пахаря, изображен погонщик. На заднем плане — рамочная борона для двух лошадей плуг с загнутым назад лемехом и регулируемой (вплоть до установки с левой стороны) отвальной доской (Bentzien, 1980, S. 66—67). Для рыхления и выравнивания верхнего слоя почвы во многих местах пользовались сохой или ралом. На севере и к востоку от Эльбы, где были более рыхлые почвы, соха или рало почти полностью заменяли плуг. До второй половины XIII в. в качестве основной тягловой силы при пахоте использовались волы, которых запрягали одной или несколькими парами друг за другом при помощи ига с дышлом или цепью посередине. С конца XIII в. волов вытесняют лошади, запрягаемые парами, цугом пли с пристяжной при помощи мягких хомутов с постромками. Пахота ускорилась и стала более качественной. В XIII в. появляется борона с железными зубцами. Каток и волокуша применялись весьма редко. Сеяли вручную. Зерновые культуры жали серпами, травы косили косой или горбушей. Усовершенствовалась телега: в зависимости от сезона ее легко 171 II. Первый этап развитого феодализма можно было переоборудовать из обычной в удлиненную для перевозки снопов или короткую с высокими бортами для перевозки навоза и иных тяжелых грузов. Грабли и вилы оставались деревянными. Молотили цепами под навесами и в сараях даже в зимнее время. После обмолота солому и мякину убирали граблями, а собранное в груду зерно перелопачивали на ветру и пропускали через сито, чтобы полностью очистить от сорняков и примесей. Чистое зерно хранили в сусеках. До XIV в. почти повсеместно использовались нижнебойные водяные мельницы. С XIV в. распространяется водяная мельница с верхнебойпым колесом. Ветряные мельницы были заимствованы в XIII в. из Нидерландов и Северной Франции. К 1222 г. относится первый документ, регистрирующий мельницу в Кельне (Bentzien, 1980, S. 80). В XII—ХШ вв. немало мельниц принадлежало общинам, которые п в дальнейшем отстаивали свое мельничное право на том основании, что воздух и вода — «общинное достояние» (Grimm, 1957, IV, S. 437, 509—510 etc.). Но все более прочными становились феодальные баналптеты на мельницы, хлебные печи, винодавильни, солеварни и т. п. Разделение земледельческого труда было минимальным и осуществлялось преимущественно между членами крестьянской семьп. При пахоте плуг держал и направлял по борозде взрослый мужчина, подростки правили лошадьми или быками и чистили рабочие части плуга. На мужчин же возлагалась вся забота о тягловых животных. За остальным домашним скотом ухаживали женщины, хотя пастьбой общинного стада чаще занимались мужчины. На жатве чаще были заняты женщины, на косьбе — мужчины. Обмолачивали урожаи совместно мужчины и женщины. Судя по миниатюрам XIII—XIV вв., в корчевании пней участвовали не только мужчины, но и женщины. В XI—XIII вв. успешно развивались хлебопашество, огородничество и садоводство. Овощи, фрукты и виноград (который занимал тогда большие площади) выращивали на приусадебных участках. В документах XIII в. не содержится еще указаний о видах работ в виноградниках, говорится только, что необходимо «своевременно и хорошо» в них работать (Sohn, 1914, S. 51) и вносить удобрения не менее одного раза в 12 лет (Lamprecht, 1886, II, S. 577). В огородах, садах и виноградниках трудились вручную, используя лопату, мотыгу, ножи, ножницы. Зерновые занимали большую часть полезных площадей. Ведущими хлебными культурами были полба, рожь, просо, овес и ячмень. Во вновь освоенных приморских землях с самого начала отдавалось предпочтение ржи; это объясняется ее высокой урожайностью в местах с сырым климатом и тем, что ржаные зерна значительно проще и легче обрабатываются, чем полбяные (имеющие плотную оболочку). С XI в. рожь начала более интенсивно распространяться и в местах старого расселения. Огромные площади повсюду занимал овес (до 43% посевных площадей). Преимущественно его использовали на корм лошадям, но также пекли из него лепешки и варили кашу. В швабских землях традиционно сеяли много полбы, которая в районах с теплым климатом давала самые высокие урожаи. Во многих местах крестьяне сеяли разные культуры вперемежку, рассчитывая на то, что хотя бы одна из них уродится и труд окупится. Сеяли обычно рожь и полбу, ячмень и овес, эммер (вид полбы) и карликовую пшеницу. Обычную пшеницу из-за ее прихотливости сеяли исключительно редко; в IX—X вв. она занимала не более 0,1% посевных площадей и весьма медленно распространялась в последующие 172 Глава 8. Немецкое крестьянство в XI —XIII вв. два века (Abel. 1962, S. 36). Только в XIV в. с ростом рыночного спроса на пшеницу этой культуре стали уделять больше внимания. К концу периода в систему полевого хозяйства все чаще включают бобовые — фасоль, горох и чечевицу. Возрастало внимание к пастбищному и луговому хозяйству. Луга и пастбища очищались от кустарников, неровностей и кротовин; на них проводились дренажные работы, их обводняли. С лугов снимали по три урожая за лето — два раза косили сено п раз скармливали траву на корню. Скот выгоняли не сразу на все пастбища, а устанавливали очередность использования отдельных участков. После уборки хлебов на поле выгоняли общинное стадо. Из технических культур па первом месте стоял лен, который выращивался на поле. Коноплю, вайду. рапс, анис и другие торговые культуры возделывали еще в ограниченном количестве и преимущественно в огородах. С освоением новых земель неразрывно было связано распространение трехполья. Его успехи в новых районах повлияли на победу трехполья в старых районах, где оно давно было известно, но распространялось медленно. Деление пашни на три равных поля было редко возможно из-за рельефа и по другим причинам. Учитывая рельеф и плодородие почвы, крестьяне разбивали каждое поле на несколько меньших по размерам площадей-конов (Gewanne). Во вновь осваиваемых районах коны возникали по мере распашки отдельных делянок. Система конов придавала трехполью гибкость: одной культурой засевали не целое поле, а только один или несколько конов. В каждом коне каждый крестьянин получал по полосе. Таким образом создавались почти равные условия для всех общинников при выращивании зерновых. Все коны, засеянные озимыми культурами, составляли озимое поле, так же как коны с яровыми культурами — яровое. При чересполосном размещении господских и крестьянских полос в каждом коне крестьянин-барщинник обрабатывал и свою, и господскую полосы. Следует отметить, что в зависимости от рельефа коны одного поля могли быть разделены между собой лесом, рощей, балкой, обрывом и т. п. Кроме того, в деревне могли быть отдельные участки пахоты, которые, как уже отмечалось, не входили в трехпольную систему севооборота и засевались по усмотрению их владельцев. При наличии многих конов в одном поле было легко исключить на несколько лет какой-нибудь кон из севооборота, чтобы дать земле отдохнуть. Такие нерас-пахиваемые земли обычно служили пастбищем. Коны, расположенные наиболее близко к деревне, чаще и лучше удобрялись. Кроме трехполья, имелись и другие системы севооборота. На плодороднейших приморских землях закрепилось двухполье — два поля засевались попеременно разными культурами. Поскольку полевые наделы здесь размещались за или перед усадьбами, то поля лежали не параллельно, а друг за другом, что вынуждало и здесь соблюдать принудительный севооборот. Имелись и деревни, где при обычном расположении усадеб по двум сторонам улицы, земли не были разделены на поля и коны, а каждый крестьянин обрабатывал свое компактно лежащее поле (Blocksystem). На втором месте по хозяйственному значению в Германии стояло скотоводство. Без тяглового скота немыслимы были ни плужное земледелие, ни переезды па новые земли, ни поднятие целины и залежей. Полный крестьянский надел измерялся поэтому не только пахотной площадью, но и количеством упряжных животных (обычно четыре вола, позднее — четыре лошади). Максимальное количество коров, коз, овец и свиней в хозяйстве устанавливалось общиной в зависимости от имев- 173 II, Первый этап развитого феодализма zteh • в ее распоряжении пастбищ и лугов. Молоко и шерсть получали преимущественно с коз, селекции и уходу за которыми уделялось срав- :,но много внимания. Породистые свиньи были редки. Среди овец еобл адали прямошерстные, среди коров — низкорослые, так называв-лесные, они давали мало молока и их держали главным образом для пол чения мяса и кожи. 2. Община и классовая борьба В начале первого этапа развитого феодализма в районах старого расселения (в Вестфалии, Нижней Саксонии, прирейнских землях, Гессене, Франконии, в западной части Тюрингии и на всем юге и юго-западе) наиболее распространена была община-марка. Она объединяла всех крестьян, проживавших в одном или нескольких поселениях (иногда их число доходило до 12—14 и более). Как свидетельствуют общинные «уставы» (Weistum), марка рассматривалась как владение всех ее членов; в границах марки находились усадьбы, пашни, луга, пастбища и леса (Grimm, 1957, III, S. 85-90, 433 etc.). С развитием внутренней колонизации начали формироваться соседские общины меньших размеров, объединявшие крестьян одной деревни (Gemeinde, Dorfgemeinde). Общины этого типа признавали феодала верховным господином над землей, людьми, лесами, водами и всем, чем они пользовались. Термином «марка» обозначали теперь какой-нибудь лесок или рощу (Grimm, 1957$ III, S. 192) — жалкий остаток некогда огромной территории. Деревенские общины решали вопросы пользования общинными угодьями (альмендой), организации севооборота и общинного управления. Феодалы возлагали на них контроль за выполнением барщинных повинностей и оброков. Третий тип общины — так называемые дворовые общины (Hofmark) — объединяли крестьян, получивших свои держания при разделе домениальных земель. Общины этого вида были наиболее ограничены в правах (Grimm, 1957, III, S. 11—17, 22-24 etc.). Опираясь на все формы общинной организации, немецкие крестьяне вели постоянную борьбу против феодалов. Круг вопросов, из-за которых крестьяне вели борьбу, был довольно широк. Это и споры о составе общинных владений и прерогатив, и о размерах и видах барщинных работ и оброков, и об условиях крестьянских держаний