Автор: Ярцева В.Н.
Теги: языкознание и языки лингвистика языки мира
ISBN: 978-5-87444-346-7
Год: 2010
Текст
*4
Древние реликтовые языки Передней Азии
ИЖ
Ранее в рамках издания «Языки мира» были опубликованы следующие тома:
Уральские языки
Тюркские языки
Монгольские языки. Тунгусо-маньчжурские языки.
Японский язык. Корейский язык
Палеоазиатские языки
Иранские языки. I. Юго-западные иранские языки
Иранские языки. II. Северо-западные иранские языки
Иранские языки. III. Восточноиранские языки
Дардские и нуристанские языки
Кавказские языки
Германские языки. Кельтские языки
Романские языки
Индоарийские языки древнего и среднего периодов
Славянские языки
Балтийские языки
Семитские языки. Аккадский язык.
Северозападносемитские языки
российская академия наук ИНСТИТУТ ЯЗЫКОЗНАНИЯ
Древние реликтовые языки Передней Азии
Москва
2010
УДК 81 ББК 81.2 Я 41
Издание осуществлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проекты №№ 05-04-04216а, 08-04-16071д)
Издание «Языки мира» основано В. Н. Ярцевой
Редакционная коллегия тома:
Н.Н. Казанский, А.А. Кибрик, Ю.Б. Коряков
Группа «Языки мира»:
А.А. Кибрик, Ю.Б. Коряков, Ю.Б. Мазурова, Е.Б. Маркус, Н.В. Рогова, О.И. Романова
Языки мира: Древние реликтовые языки Передней Азии / РАН. Институт языкознания. Под ред. Н.Н. Казанского, А.А. Кибрика, Ю.Б. Корякова. — М.: Academia, 2010. — 240 с.
Книга является очередным томом многотомного энциклопедического издания «Языки мира», которое создается в Институте языкознания РАН. Данный том посвящен древним реликтовым языкам Передней Азии, не входящим в индоевропейскую и семитскую языковые семьи, а именно шумерскому, эламскому, хурритскому, урартскому, хаттскому и касситскому, а также хронологически и территориально близкому к ним хараппскому языку цивилизации долины Инда. Статьи написаны в соответствии с единой типологически ориентированной схемой, которая применяется во всех томах издания «Языки мира». Эта схема включает социолингвистическую, диахроническую и синхронную структурную характеристику описываемого языка и обеспечивает сопоставимость описаний различных языков. В книге содержится описание клинописной письменности, а также языковые карты, которые отражают распространение описываемых языков. Книга представляет собой одновременно и фундаментальный труд, содержащий научное описание языков1, и издание с широким кругом адресатов, включающим лингвистов различной специализации, историков, этнографов, преподавателей, студентов и аспирантов, а также всех интересующихся древними языками.
ISBN 978-5-87444-346-7
Languages of the World: Ancient Relict Languages of the Near East. Nikolai N. Kazansky, Andrej A. Kibrik, Yuri B. Koryakov (eds.). — Moscow: Academia, 2010. — 240 pp.
This book continues the encyclopedic multi-volume series “Languages of the World”, which is being prepared at the Institute of Linguistics, Russian Academy of Sciences. This volume addresses the ancient relict languages of West Asia, not belonging to the Indo-European and Semitic languages families, including Sumerian, Elamite, Hurrian, Urartian, Hattie and Kassite, as well as Harappan of the Indus valley civilization. Each essay follows the typologically oriented template maintained throughout the Languages of the World series. This template imposes sociolinguistic, diachronic and structural characterization upon individual languages and ensures the commensurability of the descriptions of different languages. This volume also contains an article on the cuneiform system of writing and a set of maps illustrating the spread of the languages under analysis. The volume is intended both as a fundamental linguistic study and as a reference source. It is addressed to a wide audience of linguists of various specializations, historians, cultural anthropologists, teachers and students, and anyone interested in ancient languages.
© Институт языкознания РАН, 2010 г.
СОДЕРЖАНИЕ
Об издании «Языки мира»..............................................7
Предисловие..........................................................9
Ю.Б. Коряков. Древние реликтовые языки Передней Азии.................11
И.Т. Канева, Н.В. Козлова, Е.Ю. Визирова. Шумерский язык............19
М.Л. Хачикян. Эламский язык.........................................95
МЛ. Хачикян. Хуррито-урартские языки...............................118
М.Л. Хачикян. Хурритский язык......................................126
М.Л. Хачикян. Урартский язык.......................................149
А.С. Касьян. Хаттский язык.........................................168
П.В. Иосад. Касситский язык........................................184
А.И. Давлетшин, Д.Д. Беляев. Хараппский язык.......................187
Н.В. Козлова, А.С. Касьян, Ю.Б. Коряков. Клинопись.................197
Авторский коллектив................................................223
Глоссарий терминов.................................................224
Принятая нотация и сокращения......................................225
Указатель названий древних реликтовых языков и диалектов Передней Азии..........................................228
Приложение: Типовые схемы статей...................................230
Ю.Б. Коряков. Карты древних реликтовых языков Передней Азии........232
CONTENTS
About the publication “Languages of the World”...................................7
Preface..........................................................................9
Yu. B. Koryakov. Ancient relict languages of the Near East.....................11
LT. Kaneva, N. V. Kozlova, E. Yu. Vizirova. Sumerian...........................19
M.L. Khacikjan. Elamite........................................................95
M.L. Khacikjan. Hurro-Urartian languages......................................118
M.L. Khacikjan. Hurrian.......................................................126
M.L. Khacikjan. Urartian......................................................149
A.S. Kassian. Hattie..........................................................168
P. V. losad. Kassite..........................................................184
A.I. Davletshin, D.D. Beliaev. Harappan.......................................187
N. V. Kozlova, A.S. Kassian, Yu. B. Koryakov. Cuneiform writing...............197
Contributors..................................................................223
Glossary......................................................................224
Notation and abbreviations....................................................225
Index of the ancient relict languages and dialects of the Near East...........228
Appendix: Templates...........................................................230
Yu. B. Koryakov. Maps of the ancient relict languages of the Near East........232
ОБ ИЗДАНИИ «ЯЗЫКИ МИРА»
Многотомное энциклопедическое издание «Языки мира» подготавливается одноименной рабочей группой в Институте языкознания РАН в течение ряда лет. Целью издания является описание возможно большего числа естественных языков. Главная идея издания состоит в том, что описание всех языков, независимо от их генеалогической принадлежности и социального статуса, выполняется в сопоставимой форме, по единым стандартам. Таким образом, издание «Языки мира» формирует базу данных для любых сопоставительных и типологических исследований.
Статьи об индивидуальных языках и языковых группах написаны в соответствии с типовыми схемами (см. Приложение к настоящему тому). Статьи включают общую и социолингвистическую характеристику языков, сведения о диалектах, письменности и истории языков, внутриструктурное описание фонетики, грамматики и лексики, а также основную литературу. Схемы статей являются типологически обоснованными и приложимы к языкам самых различных типов.
В перспективе нескольких ближайших лет готовятся к публикации тома, посвященные, главным образом, языкам Евразии. Статьи группируются в тома по генеалогическому принципу, а в тех случаях, когда это невозможно или неудобно, — по ареальному принципу. Ранее были опубликованы тома: «Уральские языки» (М.: Наука, 1993), «Тюркские языки» (Бишкек: Издательский дом Кыргызстан, 1997; М.: Индрик, 1997), «Палеоазиатские языки» (М.: Индрик, 1997), «Монгольские языки. Тунгусо-маньчжурские языки. Японский язык. Корейский язык» (М.: Индрик, 1997), «Иранские языки. I. Юго-западные иранские языки» (М.: Индрик, 1997), «Дардские и нуристанские языки» (М.: Индрик, 1999), «Кавказские языки» (М.: Academia, 1999), «Иранские языки. II. Северо-западные иранские языки» (М.: Индрик, 2000), «Иранские языки. III. Восточноиранские языки» (М.: Индрик, 2000), «Германские языки. Кельтские языки» (М.: Academia, 2000), «Романские языки» (М.: Academia, 2001), «Индоарийские языки древнего и среднего периодов» (М.: Academia, 2004), «Славянские языки» (М.: Academia, 2005), «Балтийские языки» (М.: Academia, 2006), «Семитские языки. Аккадский язык. Северозападносемитские языки» (М.: Academia, 2009).
Вслед за настоящим томом в первую очередь должны выйти следующие тома:
«Семитские языки. Арабский язык. Южноаравийские эпиграфические языки. Эфиосемитские языки. Современные южноаравийские языки»;
«Новые индоарийские языки»;
«Дравидийские языки»;
«Языки манде»;
«Реликтовые языки Европы»;
8
Древние реликтовые языки Передней Азии
«Индоевропейские языки Передней и Центральной Азии»;
«Австроазиатские языки».
В порядке подготовки к публикации «Языков мира» ранее были изданы следующие коллективные монографии:
Принципы описания языков мира. М.: Наука, 1976.
Теоретические основы классификации языков. М.: Наука. Т. 1, 1980. Т. 2, 1982.
Языки и диалекты мира. М.: Наука, 1982.
Журинская М.А., Новиков А.И., Ярославцева Е.И. Энциклопедическое описание языков. Теоретические и прикладные аспекты. М.: Наука, 1986.
На формирование концепции «Языков мира» оказали влияние многие ученые, однако в первую очередь необходимо упомянуть вклад В.А. Виноградова, М.А. Журинской, В.П. Калыгина, И.Ш. Козинского, А.А. Королёва, В.Я. Порхо-мовского и Я.Г. Тестельца, разработавших типовые схемы, лежащие в основе статей. Разумеется, создание томов «Языков мира» не было бы возможно без огромной творческой работы авторов, представляющих различные научные центры, города и страны, без труда редакторов и технических работников, обрабатывавших материалы томов на самых разных этапах. Всем, кто прямо или косвенно способствовал подготовке издания «Языки мира», редакционная коллегия выражает самую искреннюю признательность.
Редакционная коллегия тома и группа «Языки мира» благодарят Российский гуманитарный научный фонд за финансовую поддержку издания.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Настоящий том многотомного энциклопедического издания «Языки мира», подготовленный в Институте языкознания РАН, посвящен древним реликтовым языкам Передней Азии, не входящим в крупные семьи этого региона — семитскую, индоевропейскую и картвельскую (и позже тюркскую). Описание реликтовых языков проводилось в соответствии с общими типологическими принципами, лежащими в основе издания «Языки мира». Четыре статьи тома, посвященные хорошо засвидетельствованным языкам, написаны по основной схеме II, предназначенной для подробного описания отдельных языков, три статьи о менее изученных касситском, хараппском и хаттском написаны по схеме IV, две статьи (вводная и «Хуррито-урартские языки») написаны по схеме I (типовые схемы статей см. в Приложении).
Том «Древние реликтовые языки Передней Азии» следует за рядом томов о языках Евразии, прежде всего индоевропейских (иранских, дардских, германских, кельтских, романских, древних индоарийских, славянских, балтийских), а также относящихся к другим языковым семьям или ареалам — уральских, алтайских, палеоазиатских, кавказских, семитских. Издание тома о реликтовых языках важно для многих областей языкознания, в том числе сравнительно-исторического языкознания, типологии, ареальной лингвистики. В отличие от большинства работ по реликтовым языкам Передней Азии, в данном издании предлагается широкий общелингвистический и типологический взгляд на древние языки региона. Авторы описаний реликтовых языков в данном томе стремились охватить спектр основных гипотез и мнений по поводу спорных вопросов в данной области языкознания, которых до сих пор остается немало.
Исходная концепция тома была сформирована под руководством В.П. Калыгина и Н.Н. Казанского. К нашему прискорбию, за годы, в течение которых готовились к публикации статьи тома, редакторский коллектив понес утраты — ушел из жизни Виктор Павлович Калыгин. Изначально в один том предполагалось включить все реликтовые (индоевропейские и неиндоевропейские) языки Средиземноморья и Передней Азии. В дальнейшем в процессе работы стало понятно, что из-за огромного объема материалов и разнообразия языков разумнее разделить этот проект как минимум на четыре выпуска, поделив описываемые языки по двум параметрам: с одной стороны — географическому (Европа — Азия), с другой — генеалогическому (индоевропейские — неиндоевропейские). Настоящее издание является первым из этих выпусков. В него было решено включить древние изолированные и до сих пор не до конца расшифрованные языки Передней Азии. В книге также рассматривается хараппский язык (язык Индской цивилизации), который, хотя и не находится непосредственно в Передней Азии, примыкает к ней географически и близок к другим языкам тома с хронологической точки зрения.
10
Древние реликтовые языки Передней Азии
В редколлегию и авторский коллектив входят ученые из ряда научных центров России — Института лингвистических исследований РАН (Н.Н. Казанский), Института языкознания РАН (А.А. Кибрик, Ю.Б. Коряков), Санкт-Петербургского отделения Института востоковедения РАН (И.Т. Канева), Государственного Эрмитажа (Н.В. Козлова), Российского государственного гуманитарного университета (Е.Ю. Визирова, А.С. Касьян, Д.Д. Беляев, А.И. Давлетшин), а также из Армении (Институт востоковедения НАНА, М.Л. Хачикян) и Норвегии (Университет Тромсё, П.В. Иосад). Более подробные сведения об авторах см. в разделе «Авторский коллектив» в конце книги.
Типологическое редактирование материалов тома было выполнено Ю.Б. Коряковым. Большой объем редакторской работы был выполнен также А.А. Кибриком, Ю.В. Мазуровой, Н.В. Роговой и О.И. Романовой.
О языках, принадлежавших досемитскому и доиндоевропейскому населению Передней Азии, сохранилось не так много сведений, и данный том сравнительно невелик. Тем не менее, объем отдельных статей значителен. Это объясняется изначальной установкой максимально полно отразить на русском языке современный уровень знаний о реликтовых языках Передней Азии.
Редколлегия стремилась к унификации терминологии и системы понятий, используемых в томе. Технические решения, такие как способы передачи долготы гласных в транскрипции, были унифицированы, отчасти вопреки частным лингвистическим традициям. Однако унификация не всегда была возможна. Написанные разными авторами статьи носили значительные следы авторской индивидуальности, специфических исследовательских интересов и подходов, характерных для того или иного автора. Редколлегия приняла решение сохранить определенное варьирование, обусловленное индивидуальными авторскими предпочтениями. Практически все даты, упоминаемые в статьях тома, относятся ко времени до нашей эры, поэтому уточнение «до н. э.» опускается в тех случаях, когда оно избыточно.
Следует отдельно сказать о специфике написания примеров из языков с неалфавитной графикой. Почти все описываемые языки (кроме хараппского) известны в клинописной записи, которая являлась словесно-слоговой письменностью (см. статью «Клинопись» в конце тома). Тем не менее, по сложившейся традиции все примеры даются не в самой клинописи, а в том или ином виде транслитерации или транскрипции на основе латинского алфавита. Также, когда речь идет о конкретных знаках или графемах, указываемых знаками транскрипции, подразумеваются знаки клинописи. Про особенности записи разных типов примеров см. подробнее отдельные статьи, а также раздел в приложении, посвященный принятой нотации.
Разные языковые уровни отражены в статьях тома с разной степенью подробности. Гораздо менее детально, чем фонетика и морфология, описан синтаксис реликтовых языков. Это объясняется как недостаточной разработанностью синтаксической проблематики на древневосточном материале, так и острой нехваткой необходимых сведений о мертвых языках.
Редколлегия
Ю.Б. Коряков
ДРЕВНИЕ РЕЛИКТОВЫЕ ЯЗЫКИ ПЕРЕДНЕЙ АЗИИ
1. Понятие «Передняя Азия» является многозначным. В данном издании под ним понимается совокупность следующих территорий (см. карту): Аравийский полуостров, Плодородный Полумесяц, Закавказье, Малая Азия (Анатолия) и Иранское нагорье, или, что примерно то же самое, Ближний Восток (без африканской части), Средний Восток и Закавказье (Южный Кавказ). Плодородный Полумесяц, в свою очередь, делится на Двуречье (иначе Междуречье, или Месопотамию) и Левант.
Реликтовые языки Передней Азии — понятие, объединяющее по географическому принципу ряд генеалогически изолированных и неклассифицированных языков и небольших языковых групп, распространенных в древности в данном
регионе до экспансии крупных языковых семей — семитской и индоевропейской. Это понятие во многом аналогично палеоазиатским языкам Сибири и Дальнего Востока. В отличие от последних, ни один из реликтовых языков Передней Азии не дожил до наших дней. Картвельские языки также фактически яв-
ляются реликтовыми, примыкая к остальным реликтовым территориально, но они сохранились и поныне, находятся уже севернее и входят в ареальное понятие кавказских языков (см. том «Языки мира: Кавказские языки. М., 1999»). Хронологически и частично географически к реликтовым языкам Передней Азии примыкает язык Индской цивилизации — хараппский, описание которого также включено в данный том. Одна из первых сводных монографий по древним языкам Передней Азии принадлежит перу И.М. Дьяконова (1967).
Собранные в этом томе статьи представляют собой данные о древнейших из известных языков (с IV тыс. до н. э.), большая часть которых дошла до нас в клинописной слоговой графике. Клинопись представляет собой единый для генеалогически разных языков способ их фиксации на письме, что подразумевает преемственность традиции, идущей от шумерских текстов. Тем самым обнаруживается единство культуры и письменности в пределах переднеазиатского ареала.
Таким образом, основным для данного тома является географический принцип рассмотрения языков, распространенных в древности в регионе Передней Азии (а также в долине Инда), как правило, не связанных между собой генеалогическими отношениями, зачастую изолированных и не поддающихся классификации. Следует специально подчеркнуть, что дошедшие до нас памятники отражают язык, принятый в качестве официального в политических и религиозных объединениях древности, а не фиксацию живой речи отдельных поселений. Невозможно предполагать в дошедших до нас памятниках отражение всего многообразия диалектного континуума языков рассматриваемого ареала.
12
Древние реликтовые языки Передней Азии
2. Определить общее число языков древней Передней Азии не представляется возможным, тем более что в разное время это число могло быть разным. Косвенное представление о существовавшем культурном (и, возможно, языковом) разнообразии и территориальном распределении могут дать данные археологии, на основе которых можно судить о заселенности Передней Азии, начиная с эпохи неолита. При этом следует иметь в виду, что раскопана очень небольшая часть археологических памятников, а многие из них еще и не разведаны. Тем не менее, можно с уверенностью говорить о большей заселенности равнин, пригодных для земледелия, и о большем языковом разнообразии горных районов, куда волна за волной оттеснялось из более плодородных областей предшествующее население равнин. Данная модель характерна для многих горных регионов, в которых языковая карта демонстрирует максимальную пестроту. При этом следует иметь в виду, что для горных районов Передней Азии в IV—I тыс. до н. э. мы не располагаем достаточным количеством данных.
Древнейшие известные нам языковые формы, представленные в памятниках ранней шумерской письменности (вторая половина IV тыс. до н. э.), были распространены по преимуществу в долинах. Более поздние памятники также отражают сравнительно небольшой ареал распространения шумерского языка. Для III тыс. до н. э. в Двуречье известны около двух десятков городов-государств; наиболее значимы из них Киш, Лагаш, Ниппур, Ларса, Урук (в Библии — Эрех), Акшак, Ашшур, ставший потом столицей Ассирии. Шумерский язык известен нам в большей степени как язык государств и культовых центров древнего Шумера. В жанровом отношении наблюдается определенное разнообразие — от мифологических и исторических текстов до хозяйственных документов. Все эти тексты в разной степени отражают реальную разговорную речь и языковую ситуацию в каждом конкретном месте. Анализ дошедших текстов позволяет шумерологам выделить специальный пласт заимствованных слов, относящихся к субстрату. Этот пласт принято называть «протошумерским языком», генеалогическая принадлежность которого, как, впрочем, и шумерского, до сих пор не определена.
Более определенной языковая картина Передней Азии становится в III тыс., когда в Двуречье происходит становление государственности семитских народов с центром в Вавилоне. Во второй половине III тыс. происходит возрождение многих шумерских центров, которые затем переходят либо под власть Ассирии, либо подпадают, как это случилось в 2219 г. до н. э. с Ларсой, под власть Элама. В любом случае очевидна особая роль вавилонских писцов в распространении клинописи среди окрестных народов и государственных объединений.
К этому же времени относится распространение письменности долины Инда, которая использовалась для так называемого хараппского языка (см. подробнее в статье «Хараппский язык» в наст, издании). От хараппской цивилизации (также называемой цивилизацией долины Инда) до нас дошли не расшифрованные к настоящему моменту короткие надписи, в основном на печатях. Иероглифический характер этих текстов, а также рисуночный характер знаков резко отличается от клинописи, которая вырабатывалась специально для письма на глине и прошла эволюционный путь от рисунка до клинописного знака, в котором угадать рисунок уже невозможно. Рисуночные иероглифические письменности засвидетельствованы также во II тыс. до н. э. на противоположном конце ареала в иерогли
Ю.Б. Коряков. Древние реликтовые языки Передней Азии
13
фических памятниках на индоевропейском лувийском языке. Генеалогических связей между этими иероглифическими письменностями предполагать не приходится, однако они резко контрастируют с доминировавшей тогда в Передней Азии клинописью.
Именно с помощью клинописи зафиксированы языки, которым в настоящем томе посвящены отдельные статьи, — шумерский, эламский, хурритский и урартский, а также хаттский и касситский. Употребление клинописи можно проследить с конца IV тыс. до н. э., причем различные изводы клинописной традиции в разных языковых ареалах имеют как общие черты (в частности, используются идеограммы-детерминативы), так и свои особенности (о них см. ниже раздел, посвященный фонологии) при общей тенденции к сокращению числа используемых знаков (до двух сотен в хеттском и даже до нескольких десятков в алфавитных угаритской и древнеперсидской клинописи). См. подробнее в статье «Клинопись» в наст, издании.
Следует иметь также в виду, что в отдельных случаях язык мог быть представлен различными видами письменности. Это касается, в первую очередь, хурритского языка: его основные памятники засвидетельствованы в клинописной передаче, но на Кипре тот же язык передавался с помощью кипро-минойской письменности.
Все памятники языков, собранных в данном томе, относятся к разному времени, а языки зафиксированы в памятниках различных жанров. Это часто затрудняло анализ языковых памятников и дешифровку письменностей. Даже для родственных, как это обнаружил И.М. Дьяконов, хуррито-урартских языков строительные тексты на урартском языке приходилось сопоставлять с хурритскими текстами совершенно иных жанров.
Практически ничего неизвестно о каскском — языке касков (хетт, kaska, ассир. kasku\ воинственных племен, населявших прибрежные горные районы на севере Малой Азии во времена Хеттского царства (по крайней мере с середины этого периода) и в течении нескольких веков после его падения распространившихся на более южные территории. Первое исторически надежное упоминание этого экзоэтнонима в хеттских источниках относится к XV в. до н. э. Известно упоминание касков в ассирийских источниках конца XI в. до н. э. и в иероглифическо-лувийских IX—VIII вв. до н. э. От языка касков сохранилось лишь несколько десятков топонимов и антропонимов в хеттских документах (напр., район Tipiya, населенный пункт Kathaittuwa или имя вождя Pihhuniyd). Эти слова не поддаются интерпретации (а топонимы никак не идентифицируются с топонимическим материалом других языков и эпох), вопрос о родственных связях каскского языка остается открытым. Встречающиеся преимущественно в (научно-)популярной литературе теории о том, что каски — близкие родственники хаттов, а также предки абхазо-адыгских племен касогов/косогов (этот экзоэтноним фиксируется только через две тысячи лет после касков), не имеют под собой никаких лингвистических, археологических или антропологических оснований.
Для многих других языков мы знаем лишь названия, причем в той мере, в какой языки отражены в этнонимике. В большинстве случаев это, скорее всего, не их самоназвания, а значит судить по ним о самих языках нужно очень осторожно. Мы ничего не знаем о языке луллубеев, кутиев, маннеев, каспиев, тибаренов, халибов, саспейров и многих других народов, которые могли представлять собой
14
Древние реликтовые языки Передней Азии
реликты ранней языковой картины в Передней Азии до прихода носителей семитских, индоевропейских или других известных нам языков. В то же время, в различных клинописных архивах найдены таблички, язык которых явно не является одним из известных языков данного региона. К сожалению, все эти тексты слишком фрагментарны для дальнейших выводов, в частности, для соотнесения этих памятников с известными нам этнонимами.
3. На протяжении трех тысячелетий мы можем видеть изменения политических границ, до некоторой степени, возможно, отражающие и изменения языковых ареалов. За этот период целый ряд языков исчезает. Так, перестает использоваться в качестве живого языка шумерский, затем выходят из употребления хатт-ский и хурритский. Вытеснившие их языки принадлежат к индоевропейской и семитской языковым семьям. При этом археологические свидетельства позволяют предполагать общий рост населения Передней Азии от протописьменного периода (IV тыс. до н. э.) к I тыс. до н. э. Точные цифры и даже общая динамика по периодам неизвестна, поскольку сопоставлять приходится не столько собственно число говорящих на каждом из языков, сколько квадратные метры раскопанных археологами территорий.
4. В настоящий момент единственным общепринятым генеалогическим объединением среди реликтовых языков Передней Азии является хуррито-урартская семья, включающая хурритский и урартский языки. Остальные языки могут считаться изолированными или неклассифицированными. Несмотря на самые различные сближения, до сих пор не удалось установить родство шумерского с каким бы то ни было другим языком. Для хаттского достаточно настойчиво предлагалось сопоставление с северокавказскими языками, об этой и других гипотезах дальнего родства этого языка см. статью «Хаттский язык» в наст, издании. Относительно других реликтовых языков древней Передней Азии выдвигались многочисленные гипотезы, основанные на сравнении их с дравидийскими, мунда, афразийскими, тибето-бирманскими, бурушаски, уральскими и другими языками, а также между собой. В последних макрокомпаративистских построениях хуррито-урартские и, возможно, хаттский включаются в сино-кавказскую макросемью, эламский занимает промежуточное положение между ностратическими и афразийскими языками, а положение шумерского даже на таком уровне остается неясным.
5. Данных нет, поскольку речь идет о заведомо неродственных языках.
6. Типологическое сравнение древних реликтовых языков Передней Азии (как вообще, так и между собой) затруднено из-за не всегда достоверной интерпретации слоговой графики, поскольку для каждого из языков использовался свой извод клинописи. Тем не менее, есть смысл сравнить между собой их фонетические, морфологические и синтаксические структуры, имея, однако, в виду возможность влияния на язык клинописных графических традиций. В качестве примера можно привести обозначение царя шумерограммой LUGAL или употребление шумерского показателя множественного числа МЕ\ которое в каждой из языковых традиций фонетически читалось по-своему, в соответствии с правилами образования форм множественного числа. Для функционирования языков существенными могли быть не только региональные и социальные варианты, но также и гендерные. Из всех описанных в данном томе языков только шумерский сохранил сведения об особой женской разновидности языка.
Ю.Б. Коряков. Древние реликтовые языки Передней Азии
15
Типологическое сопоставление возможно только для шумерского, эламского, хурритского, урартского и, частично, хаттского языков. Для сравнения приводятся также данные аккадского (семитская семья, Ш-П тыс. до н. э.), индоевропейских хеттского (II тыс. до н. э.) и древнеперсидского (I тыс. до н. э.) языков, названия которых в таблицах даны курсивом.
Фонология. Сравнение фонологических систем шумерского, эламского, хурритского, урартского и хаттского языков в области вокализма ограничено только качественными противопоставлениями, поскольку клинописная передача не фиксирует последовательно долготу гласного. При этом следует иметь в виду, что в большей части описываемых в этом томе языков отсутствует гласный тембра о. Для хеттского, где праиндоевропейское о переходит в а. делалась попытка увидеть фонему /о/ в клинописном знаке и.
Распределение гласных по древним языкам Передней Азии
Гласные Шум. Элам. Хурр. Урарт. Хатт. Кассит. Аккад, Хетт, Др.-перс.
i + + + + + + + + +
е + ? + + ? ? + +
а + + + 4- + + + + +
о ? 4- ? (+) ?
и + 4- + 4- 4- + + 4- +
Долгие (+) ? + 4- +
Как можно видеть, практически в каждом языке наличие некоторых гласных находится под вопросом (кроме, по-видимому, хурритского). Из-за особенностей употребления клинописных знаков часто нет уверенности в выделении фонемы /о/, а иногда и /е/.
Согласные. Относительно существовавших противопоставлений среди смычных для большинства языков нет общепринятой точки зрения. Предполагается, что в шумерском различались придыхательные и непридыхательные смычные (по другой интерпретации глухие и звонкие), в эламском и хурритском — напряженные и ненапряженные, а в урартском — глухие, звонкие и абруптивные. Существовало ли какое-либо противопоставление в хаттском, по имеющимся данным установить пока не удается, можно лишь сказать, что оно отличалось от хеттской оппозиции по глухости/звонкости, характерной также для древнеперсидского. Аккадский отличается от всех остальных языков, продолжая общесемитское противопоставление простых, звонких и эмфатических согласных; последние в нем, возможно, реализовывались как фарингализованные.
В клинописной передаче чрезвычайно трудно различить противопоставление спирантов и аффрикат, обозначавшихся в клинописи знаками всего трех серий: на S-, S- и Z-. Типологически переход аффрикат в спиранты является широко распространенным, поэтому установление фонемного статуса при выделении аффрикат затруднено необходимостью интерпретировать традиционное написание с точки зрения фонологии для каждого отдельного языка.
Практически для всех рассматриваемых реликтовых языков древней Передней Азии существует так называемое «традиционное» чтение, ничем не отличающее
16
Древние реликтовые языки Передней Азии
ся от транслитерации, как указывает, например, Дж. Грэгг (1996). В представленной таблице первый столбец для каждого языка содержит знаки традиционной передачи, а второй — чтение, полученное для каждого языка на основании анализа, учитывающего внешнее сравнение и данные внутренней вариативности форм. Эти «новые» чтения в достаточной мере близки для аккадского, эламского и урартского, но имеют свои особенности и отличия в шумерском и хурритском.
Традиционные и новые чтения графем для сибилянтов
Графемы Шум. Аккад, Элам. Xypp. Урарт. Xemm,
трад. нов. трад. нов. трад. HOB. трад. HOB. трад. HOB.
S- S S S ts s ts ts ts s ts —
Z- Z ts Z dz z/c s s z dz ts
S s/c S s s s s s/e s s s
S- s’ ts’ ts ts’
Прочие tsh
Аккадские значения приводятся исключительно условно, отражая скорее фонетический облик прасемитской реконструкции. Впоследствии аккадские (ассиро-вавилонские) диалекты показывают достаточно разное развитие системы сибилянтов.
Из этой же таблицы видно, что в каждом языке выделяются одна-две аффрикаты и один-два спиранта. Более точное звучание этого класса фонем для таких языков установить практически невозможно.
Набор гуттуральных спирантов из-за наличия лишь одной серии знаков для них в клинописи также постулируется для каждого языка предположительно. Так, только велярный/увулярный /х/, видимо, был в аккадском, хурритском (возможно, с напряженной парой), урартском (возможно, со звонкой парой) и в хетт-ском (со звонкой парой). Только фарингальный /Ь/ (возможно, с напряженной парой) был в эламском. И наконец, в шумерском, видимо, были и /х/, и /Ь/.
Ситуация с сонантами, насколько позволяет восстановить письменность, достаточно тривиальна: везде различаются два плавных (/г/ и /1/), два полугласных (/у/ и /w/, хотя в некоторых языках это, возможно, скорее губно-зубной спирант /v/) и два-три носовых (/т/ и /п/, а в шумерском и, возможно, эламском также /д/). В хурритском и эламском все сонанты, кроме полугласных, выступают в виде пар напряженный/ненапряженный.
В морфологии реликтовых языков Передней Азии наблюдается больше внутреннего единства и отличий от соседних языков.
Все реликтовые языки являлись агглютинативными и, таким образом, отчетливо противопоставлялись соседним семитским и индоевропейским языкам, которые были флективными.
Если хуррито-урартские и эламский были преимущественно суффиксальными (как и хеттский), то шумерский использовал и приставки, и суффиксы (как аккадский и древнеперсидский), а хаттский был преимущественно префиксальным, чем заметно выделялся на общем фоне. С таким распределением хорошо коррелирует распределение предлогов и послелогов по языкам: в четырех суффик
Ю.Б. Коряков. Древние реликтовые языки Передней Азии
17
сальных языках представлены практически только послелоги, в остальных — преимущественно предлоги.
В именной морфологии наличие развитой падежной системы характерно для всех реликтовых языков, кроме эламского, хотя в нем она также развилась в поздний (ахеменидский) период, а также для индоевропейских хеттского и древнеперсидского. Аккадский с тремя падежами стоит несколько особняком. В то же время, в отличие от семитских и индоевропейских, для реликтовых языков не было характерно наличие категории рода (или именных классов), хотя в шумерском, видимо, выделялась категория одушевленности/неодушевленности, а в эламском — активности/неактивности.
Синтаксис. Синтаксически все рассматриваемые в данном томе реликтовые языки древней Передней Азии, кроме хаттского, в той или иной степени относятся к языкам эргативного строя, чем четко противопоставляются современным им аккузативным (номинативным) семитским и индоевропейским языкам. Вопрос о том, был ли хаттский язык аккузативного или активного строя, остается открытым.
Преобладающим порядком слов среди реликтовых языков древней Передней Азии был SOV, и здесь не наблюдается различий между реликтовыми, индоевропейскими и аккадским языками. Причем считается, что в последнем такой порядок установился скорее под влиянием шумерского, так как в большинстве остальных семитских языков преобладает порядок слов VSO, реконструируемый и для прасемитского.
Ситуация с позицией атрибутивов относительно вершины именной группы демонстрирует совершенно иную картину. Ниже показаны возможные сочетания позиций прилагательного (Adj) и субстантивного определения в родительном падеже (Gen) относительно определяемого (S):
s Adj Adj S
S Gen шумерский, эламский, аккадский хеттский
Gen S хурритский, урартский, древнеперсидский хаттский
Как видно из таблицы, относительно места прилагательного (после вершины) реликтовые языки (кроме хаттского) едины, совпадая при этом с аккадским и древнеперсидским. Позиция же генитивного определения делит их примерно пополам.
ЛИТЕРАТУРА
Ардзинба В.Г. Послесловие. О некоторых новых результатах в исследовании истории языков и культуры древней Анатолии // Дж. Г. Маккуин. Хетты и их современники в Малой Азии. М., 1983.
Древние языки Малой Азии: Сб. статей / Под ред. И.М. Дьяконова и Вяч. Вс. Иванова. М., 1980.
Дьяконов И.М. Языки древней Передней Азии. М., 1967.
Фридрих И. История письма / Пер. с нем. И.М. Дунаевской, предисл. И.М. Дьяконова. М„ 1979; 20012.
ХачикянМ.Л. Историко-типологический анализ эламского, хурритского и урартского языков: параллели и расхождения // История и
2-2054
18
Древние реликтовые языки Передней Азии
языки Древнего Востока: Памяти И.М. Дьяконова. СПб., 2002.
GotzeA. Kleinasien. MUnchen, 1957.
Gragg G.B. Other languages // P.T. Daniels, W. Bright (eds.). The World’s Writing Systems. N.Y., 1996.
Kammenhuber A. Kleine Schriften zum Al-tanatolischen und Indogermanischen. Heidelberg, 1993.
Kammenhuber A. The linguistic situation of the 2nd millenium B.C. in Ancient Anatolia (Abstract) // The Journal of the Royal Asiatic Society of Great Britain and Ireland, 1975, № 2.
Sprachen des Alten Orients / M.P. Streck (Hrsg.). Darmstadt, 2005.
The Cambridge Encyclopedia of World's Ancient Languages / R.D. Woodard (ed.). Cambridge, 2004.
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова ШУМЕРСКИЙ ЯЗЫК1
1.1.0. Общие сведения.
Шумерский язык (Ш.я.) — язык народа, некогда населявшего территорию долины рек Тигра и Евфрата, которую древние греки называли Месопотамией, а в европейской традиции принято называть Междуречьем или Двуречьем. Термин «шумеры» восходит к аккадскому топониму и одновременно лингвониму sumeru (см. 1.1.1.) и обозначает ту часть населения Месопотамии, которая говорила на Ш.я. Именно языковые данные, то есть существование десятков тысяч текстов на Ш.я. (подробно см. в 1.5.0.), являются главным критерием выделения шумеров как самостоятельного этноса, тогда как прочие критерии — антропологический, географический, археологический, критерий социального и политического устройства или религиозной принадлежности — сами по себе не дают достаточных оснований, чтобы отделить шумеров от других народов, обитавших до них и одновременно с ними на территории Месопотамии. Шумеры не имели общего самоназвания: существовало лишь общее обозначение всех жителей Двуречья, шумеров и аккадцев, — sag-gi6(-ga) 'черноголовые’, а также названия отдельных групп населения по географическому принципу (например, «люди/дети города Ура»). Аккадский термин sumeru, который можно было бы рассматривать как этноним, встречается только в поздних текстах I тыс. (здесь и далее все даты, кроме специально отмеченных, — до нашей эры) и, следовательно, вряд ли является таковым.
Большая часть шумерских письменных памятников происходит из южной Месопотамии. Именно эта территория (от берегов Персидского залива на юге до широты древнего города Ниппура (совр. Нуффар) на севере) традиционно считается основным ареалом обитания шумеров и местом зарождения и развития шумерской культуры. Шумеры, скорее всего, не были древнейшим населением южной Месопотамии, однако об их прародине ничего не известно. Существуют разные гипотезы происхождения шумерского этноса. Согласно одному из наиболее вероятных предположений, шумеры мигрировали в Месопотамию из южных районов Индии, частично водным путем через Персидский залив, а частично наземным — через Иранское нагорье. В пользу этой гипотезы говорит, во-первых, представление самих шумеров о стране Дильмун (совр. остров Бахрейн и восточное побережье Аравийского п-ова) как о мифологической первозданной земле, где зародилась жизнь, отразившееся в шумерских литературных текстах; во-вторых, предполагаемое некоторыми исследователями родство Ш.я. с дравидийскими языками южной Индии (см. 1.1.2.); в-третьих, сохранившиеся в шумер
1 В данной статье разделы с 1.1.0. по 1.5.0. написаны Н.В. Козловой, разделы с 1.6.0. по 2.2.3., 2.6.0. и 2.7.0. — Е.Ю. Визировой, разделы с 2.3.0. по 2.5.4. — И.Т. Каневой. Авторы выражают глубокую признательность Л.Е. Когану за многочисленные ценные рекомендации и стилистическую редактуру всей статьи, а также за особое содействие при написании раздела 2.6.0. Особенностями оформления данной статьи являются: нумерация слов в примерах надстрочными индексами из-за общепринятого использования подстрочных индексов при записи шумерских слов и использование фигурных скобок { } для морфологической записи примеров.
20
Древние реликтовые языки Передней Азии
ском эпосе «воспоминания» о тесных контактах шумерского города Урука с легендарной страной Аратта, предположительно локализуемой в восточном Иране.
О времени, когда шумеры впервые появились на юге Двуречья, также существуют разные мнения. Некоторые исследователи считают, что это произошло в последние столетия IV тыс., и связывают с приходом шумеров засвидетельствованное именно в этот период появление первых письменных памятников, то есть изобретение письма. Согласно другой точке зрения, письменность возникла в Месопотамии в дошумерскую эпоху, а присутствие шумеров на этой территории можно считать доказанным лишь начиная примерно с XXVIII в. Решение данной проблемы во многом связано с определением языковой принадлежности ранних письменных документов (см. 1.4.О.).
Мы не знаем, кто жил в южной Месопотамии до шумеров. Некоторые топонимы и теонимы, засвидетельствованные в шумерских текстах и не поддающиеся при этом какому-либо объяснению с точки зрения Ш.я., позволяют предположить, что шумеры столкнулись и, возможно, некоторое время соседствовали на этой территории с более древним населением, говорившим на языке (или языках), которые постепенно были вытеснены Ш.я. и не нашли сколько-нибудь существенного отражения в письменных памятниках.
Для понимания языковой ситуации в Месопотамии важно учитывать, что, начиная по крайней мере с середины III тыс., шумеры находились в постоянном контакте с семитским населением, обитавшим в основном в северной и центральной части Двуречья (севернее Ниппура), но также и на месопотамском Юге, и говорившим на аккадском языке (см. 1.6.О.).
1.1.1. Варианты названия: Ш.я.; устар, сумерийский, шумерийский; англ. Sumerian, нем. Sumerisch, фр. 1е зитёНеп. Все эти обозначения восходят к аккадскому топониму и одновременно лингвониму sumeru, обозначавшему территорию южной Месопотамии и язык, на котором говорила основная масса ее жителей в III тыс. и который продолжали сохранять и изучать во всей Месопотамии как язык литературы, культа и делопроизводства вплоть до последних веков до н. э.
Сами шумеры называли свою страну, то есть территорию южной Месопотамии, ki-en-gi(r), а свой язык — eme-gi7(r). Значения этих названий и их взаимосвязь точно не установлены. Вероятно, общим элементом является слово /gi(r)/, означающее, по мнению некоторых исследователей, 'благородный’ (в таком случае eme-gi7(r) 'благородный язык’), по мнению других — 'родной’. Фонетическая форма этого слова также представляет собой предмет дискуссии: /gi(r)/ или /gi(f)/, /gi(r)/ или /gi(f)/. По поводу происхождения и этимологии названия ki-en-gi(r) в шумерологии существует около десятка различных гипотез. Высказывалось предположение, согласно которому ki-en-gi(r) является топонимом, который первоначально относился к небольшому поселению, находившемуся недалеко от древнего города Шуруппака (совр. Фары) в центральной части южной Месопотамии, и лишь с течением времени стал обозначать территорию всей южной Месопотамии. Этой точке зрения противостоит другая, согласно которой словом ki-en-gi(r) уже в глубокой древности называлась территория, принадлежавшая союзу крупных городов южной Месопотамии. Название ki-en-gi(r) некоторые ученые трактуют как словосочетание ki 'место’ + engi(r) 'благородный’ или 'родной’ (/kigi(r)/), другие же полагают, что слово /*kengi(r)/ или /*kingi(r)/— нешу
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
21
мерского происхождения. Долгое время в науке бытовало предположение о том, что аккадское слово sumeru является производным от диалектной формы слова ki-en-gi(r), однако эту точку зрения нельзя признать достаточно убедительной.
Термин «шумерский язык» был впервые введен в ассириологический обиход Ю. Оппертом в 1869 г. — за несколько десятилетий до того, как было доказано существование самого языка.
1.1.2. Установить генеалогические связи Ш.я. с другими языками, несмотря на многочисленные попытки, не удается. Различные исследователи сопоставляли Ш.я. с языками мунда, урало-алтайскими, кавказскими (в основном, картвельскими) и полинезийскими языками, а также с баскским и чукотским. Ни одна из этих гипотез не кажется сколько-нибудь убедительной, вследствие чего в настоящее время Ш.я. приходится считать изолированным языком.
Заслуживают упоминания выводы о типологическом сходстве Ш.я. с современными дравидийскими языками южной Индии, предшественником которых являлся, возможно, язык надписей Мохенджо-Даро и Хараппы (вторая половина III тыс., см. статью «Хараппский язык» в наст, издании). Интересны также типологические параллели между Ш.я. и эламским, касающиеся падежной системы, системы спряжения глагола, порядка слов и ряда других черт (отмечаются, впрочем, и существенные различия в морфологической структуре этих двух языков). Во всяком случае, в рамках обеих гипотез (шумеро-эламской и шумеродравидийской) речь может идти лишь об очень отдаленном родстве.
1.1.3. Основной ареал распространения Ш.я. — южная Месопотамия (совр. Ирак) в III тыс.
Первые письменные памятники на юге Месопотамии, найденные в одном из древнейших центров шумерской культуры, г. Уруке (совр. Варка), датируются приблизительно 3200 г. до н. э. Эти документы записаны на глиняных или каменных табличках пиктографическим письмом, которое принято называть про-токлинописным. До сих пор окончательно не решен вопрос о том, на каком языке написаны эти тексты: на Ш.я. или на одном из более древних языков, существовавших в Месопотамии до появления здесь шумеров (см. 1.4.О.).
Шумероязычный характер письменных памятников южной Месопотамии можно считать бесспорным начиная с первых веков III тыс. В целом Ш.я. доминировал как в письменном, так и, по всей вероятности, устном обиходе на юге Двуречья вплоть до конца III тыс. На нем составляли административные документы и письма, а также царские надписи. В какой степени среди населения южной Месопотамии уже в это время могло быть распространено знание аккадского языка, остается не вполне ясным (подробнее см. статью «Аккадский язык» в издании «Языки мира: Семитские языки. Аккадский язык. Северозападносемитские языки». М., 2009). Всего от III тыс. сохранилось более ста тысяч текстов на Ш.я. Наиболее значительные архивы происходят из следующих городов южной Месопотамии (с юга на север): Ур (совр. Телль-эль-Мукайяр), Урук (совр. Варка), Гирсу (совр. Телло), Умма (совр. Джоха), Шуруппак (совр. Фара), Адаб (совр. Телль-Бисмая), Пузриш-Даган (совр. Дрехем), Ниппур (совр. Нуффар), Абу-Салабих (древнее название не установлено). Принято считать, что севернее этой границы Ш.я. никогда не был распространен в качестве живого языка.
22
Древние реликтовые языки Передней Азии
В центральной части и на севере Месопотамии, а также за ее пределами Ш.я. был, однако, хорошо известен в качестве языка, с которым ассоциировалась клинописная система письма (см. 1.4.0.)- Не позднее середины III тыс. семитские народы, обитавшие в северной Месопотамии и северной Сирии, заимствовали клинопись у шумеров и приспособили ее для записи семитоязычных текстов. Собственно семитских слов, записанных фонетическими знаками (силлабограм-мами), — которые и позволяют определить языковую принадлежность текстов — в ранних семитоязычных клинописных памятниках содержится крайне мало. Большая часть слов в них записана так называемыми «шумерограммами», то есть логограммами, значение которых определяется исходя из Ш.я. Аккадские тексты, записанные в основном «шумерограммами», известны с XXVI в. и происходят из некоторых городов центрального и северного Двуречья (Ниппур, Абу-Салабих, Киш и севернее), из г. Мари (совр. Телль-Харири) на среднем Евфрате, с городища Телль-Бейдар (древняя Набада) в северной Сирии. Такого же рода тексты, язык которых иногда называют «эблаитским», в большом количестве (более десяти тысяч) дошли до нас из древнего г. Эбла (совр. Телль-Мардих) в северной Сирии (по мнению многих исследователей, речь должна идти о специфической форме раннего периферийного аккадского). По-видимому, с целью освоить клинописную систему письма Ш.я. изучали уже в III тыс. в школах северной Месопотамии и северной Сирии. Так, значительное количество текстов, составленных на Ш.я. (вероятно, в учебных целях), дошло до нас из Эблы.
Принято считать, что в конце III — начале II тыс. Ш.я. на юге Двуречья был полностью вытеснен из устного обихода аккадским и, таким образом, прекратил свое существование в качестве живого языка. Некоторое время на нем продолжали составлять административные документы и царские надписи, однако позднее и в этих жанрах возобладал аккадский. Тем не менее, Ш.я. продолжали изучать в писцовых школах собственно Месопотамии, Элама (на юго-западе совр. Ирана) и городов на территории Малой Азии и Сирии вплоть до последних веков до н. э. Будущие писцы заучивали шумерские знаки и слова, переписывали шумерские литературные произведения и лексические списки, а также постоянно составляли новые (в том числе двуязычные) произведения.
1.2.0. Лингвогеографические сведения.
1.2.1. Диалектов в собственном смысле слова в Ш.я. не засвидетельствовано. Следует отметить, что возможные диалектные различия между текстами из разных городов (или архивов) южной Месопотамии очень трудно уловимы и не изучены.
В шумерологии принято говорить о существовании в Ш.я. литературного социолекта (некоторые исследователи определяют его как «диалект»), или социолингвистической вариации, называемой эмесаль (eme-sal, в научных работах часто сокращается как ES; аккад. ummisallum). Значение этого термина не вполне ясно: возможно, 'тонкий, изысканный язык’ (от sal = аккад. raqqum 'тонкий, узкий’, ср. Iueme-sal = аккад. lurum 'человек с тонким, птичьим голосом’). В отличие от диалекта эмегир (eme-gi7(r), см. 1.1.1.), на котором написано подавляющее большинство административных документов, исторических надписей и литературных текстов всех периодов, эмесаль впервые зафиксирован в начале II тыс., то есть в эпоху, когда Ш.я. был уже мертвым языком, и только в литературных произведениях. На эмесаль говорят в текстах женщины и богини, а также определенная категория
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
23
жрецов-певчих gala (большой популярностью в ассириологической литературе пользуется маловероятное предположение, согласно которому они были евнухами).
Различия между двумя диалектами касаются в основном фонетики, в меньшей степени — лексики, почти совсем не затрагивают морфологию и синтаксис. Текстов, написанных исключительно на эмесаль, немного; как правило, большее или меньшее количество слов, фраз и целых отрывков на эмесаль бывает вкраплено в тексты, в остальном написанные на эмегир. Следует, однако, учитывать, что слова на эмесаль можно распознать только в тех случаях, когда они записаны с помощью фонетических знаков (силлабограмм). Некоторые ученые даже утверждают, что эмесаль записывается только с помощью таких знаков. Поэтому нельзя полностью исключить возможность того, что в зависимости от контекста на эмесаль следует читать и слова, записанные в традиционной орфографии (логограммами), которые обычно интерпретируются как слова на эмегир. В науке до сих пор дискутируется вопрос, в какой степени эмесаль действительно являлся «женским» социолектом, на котором говорила определенная социолингвистическая группа населения.
Заслуживает упоминания точка зрения Й. Бауэра, согласно которой эмесаль по происхождению являлся территориальным диалектом и был характерен для юго-восточного региона (территория города-государства Лагаш).
1.3.0. Социолингвистические сведения.
1.3.1. Ш.я. имел статус официального языка в городах-государствах южной Месопотамии на протяжении всего III тыс. На нем составляли тексты разных жанров: административные и правовые документы, в частности, деловые письма, договоры о купле-продаже движимого и недвижимого имущества, судебные протоколы, долговые расписки, квитанции, этикетки и прочие тексты, содержащие экономическую информацию, а также царские (строительные и посвятительные) надписи и литературные композиции (подробнее см. в 1.З.2.). О возможном шумеро-аккадском двуязычии на месопотамском Юге можно говорить применительно к саргоновской эпохе (XXIV-XXIII вв.), когда аккадский язык впервые в истории Месопотамии на короткое время стал языком царской администрации. Вполне вероятно, что аккадский постепенно становился родным языком для все большего числа жителей этого региона, однако Ш.я. все же оставался основным разговорным и письменным языком южного Двуречья до конца III тыс.
В первой половине II тыс. Ш.я. постепенно теряет статус официального, однако вплоть до конца I тыс. продолжает оставаться языком литературы и культа.
На протяжении всей истории своего существования Ш.я. — сначала в качестве живого, а потом и в качестве мертвого языка — изучался в писцовых школах на территории как южной, так и северной Месопотамии, а также за ее пределами (см. 1.1.З.). Необходимость осваивать не только язык (который для многих учеников — а подчас и учителей — был неродным), но и связанную с ним систему письма, породила особый жанр клинописных памятников — так называемые лексические списки (подробнее см. в 1.З.З.).
Наличие в Ш.я. особого «женского» социолекта эмесаль обсуждалось выше (1.2.1.). Следует отметить, что использование эмесаль характерно в первую очередь для определенного круга произведений: текстов, повествующих о богине Инанне и ее возлюбленном, боге Думузи, а также для культовой лирики («риту
24
Древние реликтовые языки Передней Азии
альных плачей»). Поздние лексические списки, составленные аккадскими писцами, перечисляют ряд других социолектов (профессиональных диалектов?) Ш.я. — например, языки лодочников, пастухов, отдельных категорий жрецов и т. п., — однако письменные памятники на этих социолектах не обнаружены.
1.3.2. Вопросы стандартизации и унификации Ш.я. на сегодняшний день остаются малоисследованными. Не вполне ясно, в частности, в какой степени письменный («литературный») Ш.я. противопоставлялся устным формам этого языка.
Сохранились десятки литературных композиций на Ш.я.: мифы, эпические сказания (в том числе о герое Гильгамеше), «исторические» сочинения (так называемые плачи о разрушении шумерских городов и знаменитый текст «Проклятие Аккада»), разнообразные гимны (богам, их храмам или обожествленным царям), заклинания, молитвы (облеченные в форму «письма к божеству» или «личного плача»), «ритуальные плачи», «любовные песни» (из цикла «Инанна и Думузи»), диалоги-споры между различными явлениями и предметами (например, Зимы с Летом, Мотыги с Плугом, Дерева с Тростником), поучения и пословицы, «школьные» сатирические произведения. Существуют десятки, подчас сотни экземпляров (клинописных копий) этих композиций, созданных учениками и учителями писцовых школ, которые постоянно переписывали в учебных целях литературные тексты и хранили их в школьных архивах.
Основная масса этих произведений дошла до нашего времени в копиях старовавилонского (или позднешумерского) периода (XX-XVII вв.) — времени, когда Ш.я., уже мертвый, изучали в школах как письменный язык. Последнее обстоятельство необходимо учитывать при анализе языковых особенностей шумерской литературы. Литературная традиция на Ш.я. существовала, однако, и раньше — в III тыс., когда Ш.я. был еще живым языком. Об этом свидетельствуют около пятидесяти литературных композиций, сохранившихся на табличках XXVI в. из Фары и Абу-Салабиха, а также отдельные экземпляры литературных текстов, дошедшие до нас от второй половины III тыс. Среди текстов из Фары и Абу-Салабиха есть произведения мифологического содержания, заклинания, храмовые гимны, поучения, пословицы. Иными словами, в них представлены те же жанры, что и в основном корпусе шумерских литературных памятников начала II тыс. Несколько композиций («Гимн храму города Кеша», «Поучения Шуруп-пака», сборник пословиц) сохранились в двух вариантах — XXVI и XVIII вв. Сравнение этих вариантов показывает, что Ш.я. литературных текстов практически не менялся на протяжении столетий (специфика ранних памятников имеет в первую очередь орфографическую природу).
Возникает вопрос о критериях, позволяющих отделить литературные произведения от других типов текстов (документов, исторических надписей и т. д.). Вполне очевидным критерием можно признать наличие большого количества экземпляров, характерное для литературных произведений, однако этот критерий надо использовать с осторожностью: известно, например, деловое письмо в семи экземплярах, дошедших из разных мест (по-видимому, оно было включено в школьную программу и переписывалось неоднократно в процессе обучения), тогда как знаменитые «Цилиндры Гудеа», воспевающие строительство храма Нингирсу в Гирсу (XXII в.) и, несомненно, являющиеся шедеврами шумерской литературы, сохранились всего в одном экземпляре, поскольку не вошли в позд
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
25
нейшую литературную традицию и, следовательно, в школьную программу. Для письменных памятников, которые мы называем литературными, характерны различные стилистические особенности: образность выражений, ритмизованное построение фраз, поэтические повторы и т. п.
Следует отметить, что в шумерологии проблему стандартизации имеет смысл рассматривать в большей степени с точки зрения письменности, чем с точки зрения языка. В связи с этим заслуживает внимания соотношение традиционной и нетрадиционной орфографии в шумерских литературных текстах. Под традиционной орфографией понимается использование определенных логограмм для записи шумерских слов и использование определенных силлабограмм для записи морфем и их сочетаний (см. 1.4.0.)- Таким образом написано большинство литературных (как, впрочем, и нелитературных) текстов (ср. описание социолекта эмесаль в 1.2.1.). В шумерской письменной традиции засвидетельствованы, однако, и отклонения от этой нормы. Одним из них является так называемая орфография ud.gal.nun, встречающаяся в ряде литературных текстов XXVI в. из Фары и Абу-Салабиха; она представляет собой своего рода криптографию, в которой выбор логографических знаков столь сильно отличается от обычного, что ее невозможно понять в отсутствие дубликатов соответствующих текстов в обычной орфографии. Другим примером нетрадиционной орфографии является запись шумерских слов полностью слоговым образом (с помощью силлабограмм), встречающаяся в ряде литературных текстов поздне- и послешумерского периодов. Тексты, целиком или частично написанные слоговым образом, крайне важны для реконструкции фонетического облика шумерских слов (см. 2.1.0.).
1.3.3. Основой преподавания Ш.я. в писцовой школе (для старовавилонского периода засвидетельствовано название такой школы — эдубба, по-шумерски e-dub-ba-a 'дом, которому присуждены таблички’) были одно- и двуязычные перечни знаков и слов, которые в ассириологии получили название лексических списков. Такие списки засвидетельствованы в Месопотамии с момента возникновения письменности, то есть с конца IV тыс.; для ранних стадий развития письменности найденные лексические списки составляют значительную часть от общего объема текстов (примерно 20-25%, а в некоторых архивах и гораздо больше). Вплоть до конца III тыс. они представляли собой состоящие из одной колонки перечни знаков и их сочетаний, как правило, сгруппированные по тематическому принципу. Сохранились списки профессий, должностей, сосудов, металлических и деревянных предметов, млекопитающих, рыб, птиц, географических названий, богов и т. д. Считается, что, составляя и переписывая эти списки, писцы, с одной стороны, осваивали искусство клинописи, а с другой, постигали окружающее пространство, его устройство, иерархию и т. д. В науке не раз высказывалось мнение о том, что лексические тексты ни в коем случае нельзя рассматривать просто как словари или писцовые упражнения, — это были своего рода «научные» компендиумы с явным стремлением собрать максимально полную и разностороннюю информацию об окружающем мире и систематизировать ее.
Во II тыс. формат лексических списков усложняется; теперь они представляют собой «таблицы» из двух колонок: в одной записываются знаки и их сочетания, обозначающие шумерские слова, в другой — глоссы (то есть знаки, передающие чтение этих слов) или переводы на аккадский язык. Со временем количество
26
Древние реликтовые языки Передней Азии
колонок в «таблицах» увеличивается — лексические тексты I тыс., как правило, содержат информацию и о шумерском чтении слова, и о его аккадском значении, а иногда указывают также перевод слова на другие языки (хеттский, хурритский, угаритский). Эти тексты объединяются в так называемые канонические серии. Сохранилось около десятка таких серий во множестве экземпляров, найденных на территории собственно Месопотамии, а также в Эламе, Каппадокии, Нузи, Богазкёе, Алалахе, Угарите, Амарне. Количество строк, то есть отдельных вхождений, в каждой серии может достигать нескольких сотен; в некоторых сериях вхождения по-прежнему сгруппированы по тематическому принципу, но используются также и другие принципы: акрографический, фонетический. В одной из серий порядок шумерских слов зависит от их аккадских переводов (аккадские слова сгруппированы по корням). Помимо списков слов, в распоряжении ассириологов имеются также списки шумерских спрягаемых глагольных форм и грамматических элементов с аккадскими переводами и пояснениями II и I тыс.
Значение лексических текстов для изучения Ш.я. трудно переоценить. У истоков шумерологии, безусловно, стояли аккадские филологи, ученые вавилонской эдуббы (писцовой школы), составлявшие шумеро-аккадские словари и пособия, переписывавшие и переводившие на аккадский язык шумерские литературные композиции и трактаты. Они заложили основы современной науки о Ш.я., без них мы были бы лишены даже минимальной информации о шумерах и шумерской культуре. Следует, однако, учитывать, что к их трудам надо относиться критически: древние ученые воспринимали Ш.я., его фонетику, морфологию и синтаксис сквозь призму аккадского — языка совершенно другого строя, и сталкивались, по всей вероятности, во многом с теми же трудностями, с которыми сталкиваемся и мы при интерпретации шумерских памятников.
В европейской науке XIX в. существование Ш.я. было признано не сразу, на первых порах его считали разновидностью аккадского — точнее, шумерские тексты воспринимали как жреческую тайнопись, передающую аккадский язык. Первая грамматика Ш.я., в которой сам автор еще называл его аккадским, была написана Ф. Ленорманом (Франция) в 1873 г. В начале XX столетия наибольшие заслуги в исследовании Ш.я. принадлежат французскому ученому Ф. Тюро-Данжену. Сделанные им переводы шумерских и аккадских царских надписей, изданные в 1905-1907 гг., свидетельствовали о том, что основные принципы шумерского грамматического строя были поняты им правильно. В 1923 г. появилась первая подлинно научная грамматика Ш.я., написанная А. Пёбелем (Германия) на материале царских надписей середины III тыс. и двуязычных текстов позднешумерского периода. А. Пёбель впервые отметил одну из наиболее важных особенностей Ш.я. — наличие двух разных падежей для выражения субъекта действия в зависимости от переходности/непереходности глагола. Следующим этапом истории лингвистического изучения Ш.я. явилась двухтомная грамматика выдающегося немецкого шумеролога А. Фалькенштейна (1949-1950), основанная на материале ограниченного корпуса текстов эпохи правления Гудеа (XXII в.), чрезвычайно важных с языковой точки зрения. Грамматики А. Пёбеля и А. Фалькенштейна, а также их статьи, посвященные отдельным проблемам шумерологии, не утратили своей ценности до сих пор и заложили основы научного подхода к изучению Ш.я.
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
27
До настоящего времени не существует общепризнанной грамматики Ш.я. Мнения шумерологов по ряду базовых грамматических вопросов (спряжение глагола совершенного и несовершенного вида, структура и назначение префиксов и падежных инфиксов в спрягаемой глагольной форме, структура морфемы) значительно расходятся, что связано во многом с объективными трудностями в изучении генеалогически изолированных языков, а также с по-прежнему недостаточной освоенностью текстового материала. Из грамматических исследований разных школ и направлений, на которые в основном ориентируется современная шумерология, следует назвать грамматики М.-Л. Томсен (Дания, 1984 г., последний раз переиздана в 2001 г.), П. Аттингера (Швейцария, 1993 г.) и Д.О. Эдцарда (Германия, 2003 г.), «Введение в шумерологию» В. Рёмера (Нидерланды, 1999 г.), а также отдельные работы А. Пёбеля, А. Фалькенштейна, Й. Крехера, Д.О. Эдцарда, К. Вильке, Й. Бауэра, Г. Зельца (Германия); М. Шреттера (Австрия); Дж. Блэка (Великобритания); Э. Солльберже, П. Аттингера (Швейцария); Р. Жестена (Франция); В. Рёмера, Б. Ягерсмы (Нидерланды); Б. Альстера (Дания); И. Кярки (Финляндия); Г. Зойоми (Венгрия); М. Иосикавы, Ф. Карахаши (Япония); С.Н. Крамера, Т. Якобсена, Дж. Грэгга, М. Сивила, П. Михаловского (США). До сих пор не существует полного словаря Ш.я. В рамках проекта The Pennsylvania Sumerian Dictionary (Пенсильванский университет, Филадельфия, США) под редакцией О. Шёберга в 1984-1998 гг. вышло четыре тома словаря: 1 — «В» и 2-4 — «А]_3» (включают приблизительно две трети слов на «А»); в настоящее время ведется работа по изданию полной современной версии словаря в электронном виде.
Много нового в изучение Ш.я. внес выдающийся отечественный ассириолог И.М. Дьяконов. В 1967 г. им был издан первый на русском языке сводный грамматический очерк Ш.я., расширенный и дополненный вариант которого был впоследствии опубликован в III томе серии «Языки Азии и Африки» (1979). Кроме того, им был написан ряд статей по отдельным проблемам шумерской грамматики: об эргативной конструкции предложения, о системе письма, о числительных. Первая и единственная на сегодняшний день научная грамматика шумерского на русском языке принадлежит И.Т. Каневой (1996 г., переиздана в 2006 г.). Ею же разрабатывались отдельные грамматические вопросы: о спряжении шумерского глагола, об истории шумерской падежной системы, а также проблемы синтаксиса Ш.я. В настоящее время основными центрами изучения и преподавания Ш.я. в России являются Институт восточных рукописей РАН (Санкт-Петербург), Государственный Эрмитаж, Восточный факультет Санкт-Петербургского университета и Институт восточных культур и античности Российского государственного гуманитарного университета (Москва).
1.4.0. Для записи текстов на Ш.я. на протяжении всей его истории использовалась клинопись. Это словесно-слоговая система письма, получившая свое название благодаря внешнему виду знаков, которые представляют собой различные сочетания «клинышков» — клинообразных штрихов, оставляемых на глине тростниковой палочкой. По функции клинописные знаки делятся на три разные категории: 1) логограммы, обозначающие слова; 2) силлабограммы, обозначающие слоги и являющиеся фонетическими индикаторами; 3) детерминативы, являющиеся семантическими индикаторами, то есть показывающие, к какой группе явлений (боги, топонимы, деревянные предметы и т. д.) относится данное слово.
28
Древние реликтовые языки Передней Азии
Первую категорию знаков также называют идеограммами, поскольку эти знаки могут передавать не одно слово, а целый ряд семантически связанных слов (солнце-день-белый, огонь-дым-гореть-варить, плуг-пахать-земледелец), то есть передают понятие или ряд родственных понятий. Некоторые клинописные знаки могут употребляться как в качестве логограмм, так и в качестве силлабограмм или детерминативов.
В клинописной системе письма наблюдаются явления полисемии и полифонии знаков: один и тот же клинописный знак может передавать разные слова и, следовательно, разные звучания. Так, например, знак КА передает слова ka(g) 'рот’, dun(g) 'сказать’, gu 'голос’, inim 'слово’, zu 'зуб’. Наличие в Ш.я. большого количества односложных слов позволило использовать логограммы, обозначающие такие слова, в качестве силлабограмм и записывать с их помощью, прежде всего, грамматические форманты, а также отдельные лексемы, не поддающиеся записи логографическим способом (в основном, заимствованные слова и иноязычные имена собственные). Например, знак КА, имевший чтение /ка/ в качестве логограммы «рот», используется для записи сочетания морфем родительного и местного падежей {(а)к} + {а}; знаком А, имевшим чтение /а/ в качестве логограммы «вода», могут записываться как показатель местного падежа {а}, так и номинали-зирующий суффикс {а}.
В клинописи шумерские слова в форме чистой основы, как правило, передаются логограммами, а слова с грамматическими формантами — посредством сочетания логограммы (для основы слова) и силлабограмм (для формантов). В тех случаях, когда формант, являющийся суффиксом, начинается на гласный, передающая его силлабограмма часто начинается на последний согласный основы, т. е. выступает одновременно в роли фонетического комплемента, указывая на чтение логограммы:
DU (логограмма, восходит к рисунку «нога»)
+ ва (силла- = gub-ba {gub-a}
бограмма) 'стоящий, поставленный’
+ NA (силла- = gen-na {gen-a}
бограмма) 'ушедший, пришедший’
< gub 'стоять, ставить’
< gen 'уйти, придти’
+ {а} (номина-лизирующий суффикс)
«Удвоение» согласного в таких случаях носит чисто орфографический характер; такую орфографию называют «избыточной».
В шумерологии принято транслитерировать шумерские слова строчными латинскими буквами, отделяя друг от друга дефисами знаки (логограммы и силла-бограммы) в пределах одного слова. Семантические (детерминативы) и фонетические (глоссы) индикаторы пишутся надстрочными буквами. Если чтение знака в данном контексте неизвестно, то знак транслитерируется прописными латинскими буквами в его наиболее обычном чтении. Поскольку клинописные знаки, передающие совершенно разные шумерские слова, в шумеро-аккадских словарях (см. 1.3.3.) могут описываться как одинаковые сочетания гласных и согласных, разные знаки иногда получают одинаковые чтения. Интерпретация этого явления с точки зрения шумерской фонологии далеко не всегда ясна (см. также 2.1.2.). В транслитерации одинаковые чтения разных знаков традиционно помечаются знаками акута, грависа и подстрочными индексами: du (=dux) 'идти’, du (=du2)
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
29
'рожать’, du (=du3) 'строить’, du6 'холм’, du7 'подобать, соответствовать’, du8 'раскрывать, развязывать’, dui0 'быть/делать хорошим’, dun 'сказать’.
Надстрочными индексами в данной статье нумеруются слова в примерах-предложениях и их переводах. Шумерские примеры в транслитерации даются особым прямым шрифтом, названия знаков — малыми прописными буквами. В фигурных скобках приводится морфологическая запись (морфемы разделены дефисом), в косых и квадратных скобках — традиционная фонологическая и предполагаемая фонетическая транскрипция соответственно. Примеры на других языках (прежде всего аккадском) даются курсивом.
Силлабограммы обозначают слоги четырех типов: V, VC, CV и CVC, например, а, е, ib, an, mu, га, kam, dam. Следует заметить, что знаки типа VC изначально отсутствовали в репертуаре слоговых клинописных знаков; для передачи слогов типа CVC использовались либо знаки типа CVC, либо (чаще всего) знаки типа CV (например, /lidga/ : li-ga, /bin-/ : bi-). Такие написания принято называть «ущербной» орфографией. Знаки типа VC впервые вводятся в репертуар силла-бограмм в середине III тыс.; первоначально они использовались для записи семитских слов. Для записи шумерских слов и словоформ ими пользовались чрезвычайно редко вплоть до конца III тыс.
Использование силлабограмм для записи прежде всего грамматических формантов и их сочетаний принято называть традиционной орфографией. О нетрадиционной орфографии (т. е. использовании слоговых знаков для передачи шумерских слов в текстах позднешумерского периода) см. 1.3.2.
Все клинописные знаки восходят к пиктограммам, то есть рисуночным знакам, а самую раннюю форму письменности в Месопотамии, для которой характерны пиктографические знаки, принято называть протоклинописью. По графической форме протоклинописные знаки традиционно делят на следующие типы: 1) изображение предмета целиком в буквальном смысле («птица», «рыба», «рука», «кувшин», «плуг») и в переносном (встающее из-за гор солнце — «день», поднесенный ко рту горшок с хлебной похлебкой — «пропитание»); 2) изображение части предмета по принципу pars pro toto (голова коровы — «корова», голова быка — «бык», вульва — «женщина»); 3) абстрактные знаки, являющиеся, возможно (согласно теории Д. Шмандт-Бессерат), изображениями на плоскости трехмерных символов («токенов»); 4) знаки, не поддающиеся интерпретации. В особую группу выделяют числовые знаки протоклинописи. По функции протоклинописные знаки представляют собой, прежде всего, логограммы/идеограммы; в протоклинописи засвидетельствованы детерминативы, наличие в ней фонетических знаков спорно (см. об этом ниже).
Протоклинопись располагала ограниченным репертуаром простых логограмм/ идеограмм, однако была невероятно продуктивна. Новые знаки могли создаваться за счет переворачивания (иногда на 180 градусов) или штриховки уже существующего знака, а также путем комбинирования двух или более разных знаков (часто один знак вписывался в свободное поле другого, уточняя таким образом его значение: например, сосуд + его содержимое). В протоклинописи засвидетельствовано около 900 простых, непроизводных, знаков, общее же количество знаков в ранней письменности достигало, по мнению некоторых исследователей, 1900. В более поздние периоды количество знаков сократилось до 600-700.
30
Древние реликтовые языки Передней Азии
С течением времени форма знаков постепенно упрощалась, разные знаки могли сливаться в один. Засвидетельствован, однако, и обратный процесс: разные формы одного и того же знака могли восприниматься впоследствии как несколько разных знаков. В целом в современной науке принята эволюционная теория развития письменности, согласно которой клинопись развивалась от пиктографии к абстракции, от рисуночной формы знаков к более схематичной. Уже на самой ранней стадии (еще в рамках протоклинописи) наблюдаются следующие изменения внешнего вида знаков: выпрямление линий, абстрагирование рисунков, упрощение отдельных элементов и стандартизация ориентации знака на плоскости.
Проследить непрерывность письменной традиции в Месопотамии (от протоклинописи к клинописи) помогает обширный материал лексических текстов (см. 1.3.3.). Сопоставление протоклинописных (конец IV тыс.) и более поздних (XXVI в.), написанных собственно клинописью, экземпляров одних и тех же списков знаков демонстрирует их преемственность и дает возможность в весьма абстрактных сочетаниях клинообразных линий распознать первоначальные рисунки.
Знак Конец IV тыс. Середина III тыс. I ТЫС. Значение
SAG 4 'голова’
NINDA 'хлеб, еда’
gu7 Д' 'есть’
АВ 'корова’
APIN ПГк/ HMM ’ W’*- / 'плуг’
KI Хнм’Х 'место, земля’
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
31
В протоклинописных и ранних клинописных памятниках (включая также монументальные надписи первой половины II тыс.) знаки располагались в вертикальных колонках и читались сверху вниз и справа налево. Во второй половине II тыс. впервые засвидетельствованы памятники с надписями, развернутыми на 90° против часовой стрелки по сравнению с первоначальным направлением (знаки располагаются в горизонтальных строках и читаются слева направо и сверху вниз). Это направление письма сохранялось до конца существования клинописной традиции.
Проблема возникновения письменности в Месопотамии неоднократно дискутировалась в науке. Общепринятым на сегодняшний день является мнение, согласно которому письменность появилась в государственном секторе экономики как реакция на усложнение экономических процессов и общественных отношений, как ответ на потребность хранить и обрабатывать более дифференцированную информацию. Потребность расширить пространственно-временные границы экономики, то есть не просто запомнить информацию, но и спланировать дальнейшее развитие с целью сохранить стабильность в обществе и уменьшить экономический и социальный риск, делала необходимым усовершенствование механизмов делопроизводства, и именно она породила письменность. При этом, однако, нельзя противопоставлять экономическую необходимость интеллектуальным потребностям осмысления мира, поскольку сама экономическая, административная система была составной частью представлений о миропорядке. Соответственно, первые памятники месопотамской письменности представляют собой административные документы и лексические списки.
Дискуссионным остается вопрос о языке протоклинописных (= архаических) памятников. Первые исследователи протоклинописи (С. Лэнгдон, А. Фалькен-штейн), которым удалось проследить развитие знаков от пиктографических к собственно клинописным и выявить таким образом непрерывность письменной традиции в Месопотамии, пытались интерпретировать ранние документы с точки зрения Ш.я., постулируя наличие в протоклинописном письме фонетических элементов. По мере дальнейшего изучения архаических текстов одни аргументы признавались несостоятельными, выдвигались другие, но в целом поиск фонетической составляющей в репертуаре пиктографических знаков ведется до сих пор (П. Штайнкеллер, М. Креберник, Ж.-Ж. Гласснер, Г. Зельц). С другой стороны, звучат и предостережения против такого подхода. По мнению некоторых ученых (Р. Энглунд, П. Дамеров), все обоснования шумероязычности архаических памятников на уровне фонетического компонента письменности являются спорными. Основной задачей протоклинописи было, по-видимому, хранить и передавать информацию с помощью общепринятой системы знаков, однако мы не знаем, входило ли в ее задачи отражать также и языковую форму передаваемого сообщения. В последние годы в шумерологической литературе обсуждается вопрос о несоответствии клинописной системы письма фонетической структуре шумерских слов, в частности, о трудностях графической реализации скоплений согласных в начальной или конечной позиции (М. Сивил, М. Шреттер; см. также раздел о фонологии в настоящем описании), что увеличивает вероятность заимствования шумерами письменности у какого-то другого народа.
Первые бесспорные фонетические (слоговые) знаки, которые возможно интерпретировать с точки зрения Ш.я., появляются в месопотамской письменности не
32
Древние реликтовые языки Передней Азии
ранее XXVIII в., в архаических текстах из г. Ура. От более ранних архаических текстов их отделяет лакуна примерно в 200 лет. Вполне вероятно, что шумеры впервые пришли в Месопотамию именно в этот период. Однако нельзя исключить их присутствия здесь и ранее. Некоторые исследователи (Г. Зельц) полагают, что письменность в долине Тигра и Евфрата не была изобретена каким-то одним народом, но что в ее создании участвовали разные этносы, в том числе и шумеры.
Развитие слогового компонента клинописи шло чрезвычайно медленно. Толчок этому процессу, по-видимому, дало заимствование ее семитскими народами, населявшими центральные и северные районы Двуречья, произошедшее не позднее XXVI в. Считается, что именно использование клинописи для передачи семитского (аккадского) языка повлияло на саму ее структуру и привело к увеличению в ней числа фонетических знаков. Постепенно складывается силлаба-рий — набор знаков, которые применяли в качестве силлабограмм. В южной Месопотамии — там, где господствовал Ш.я., — решающим фактором для расширения репертуара слоговых знаков явилась необходимость записывать иноязычные (в основном, семитские) имена собственные и топонимы, а также заимствованные слова. Свою роль сыграла и потребность письменно фиксировать литературные произведения, в которых, в отличие от административных и лексических текстов, важен синтаксис, а значит, и возможность записи служебных морфем. Необходимо, однако, помнить, что не только в протоклинописных, но и в ранних клинописных текстах (середины III тыс.) язык редко проступает сквозь маску идеографических написаний.
1.5.0. В истории Ш.я., охватывающей около трех тысяч лет, по характеру письма, языка и орфографии письменных памятников выделяют следующие периоды.
1. Архаический период (3000-2750 гг. до н. э.): административные документы, лексические списки из У рука, Джемдет-Насра, Ура и некоторых других городов (более пяти с половиной тысяч текстов). Тексты написаны протоклинописным (пиктографическим) письмом, в котором не развиты (отсутствуют?) фонетические элементы. Вопрос о языковой принадлежности протоклинописных памятников окончательно не решен. Первые бесспорные доказательства шумероязычности архаических текстов относятся к концу этого периода: в текстах из Ура (ок. 2800 г.) засвидетельствованы шумерские имена собственные, для записи которых наряду с логограммами впервые используются фонетические знаки (сил-лабограммы).
2. Период Фары (2600-2500 гг. до н. э.): административные и правовые документы, лексические списки, литературные произведения из Фары и Абу-Салабиха (около двух с половиной тысяч текстов). Начиная с этого периода, для записи текстов систематически используются не только логограммы, но и силлабограм-мы; последние используются для записи заимствованных слов, семитских (и других нешумерских?) имен собственных и топонимов, а также служебных морфем. Грамматические показатели, однако, выписываются нерегулярно — даже те из них, которые могут быть написаны, исходя из имеющегося репертуара силлабограмм, часто отсутствуют; порядок знаков на письме часто не соответствует порядку их чтения.
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
33
3. Старошумерский период (2500-2350 гг. до н. э.): административные и правовые документы, письма, царские надписи (около двух с половиной тысяч текстов). Тексты происходят, в основном, из Гирсу, а также из Адаба, Ниппура, Уммы, Ура, Урука и других городов. К этому же периоду относятся архивы из Эблы (в целом около 20 тыс. текстов). Ранние памятники этого периода по существу ничем не отличаются от текстов периода Фары. Лишь начиная с надписей Эанна-тума I (середина XXV в.), постепенно вырабатываются правила шумерской орфографии, которых, в целом, придерживаются и в последующие эпохи, складывается стандартный набор знаков для написания служебных морфем, порядок знаков на письме начинает регулярно отражать порядок их чтения. Следует отметить особые правила гармонии гласных при написании префиксов и падежных инфиксов в спрягаемых глагольных формах, характерные для текстов из Гирсу и не засвидетельствованные в других архивах (см. 2.2.3.).
4. Староаккадский/саргоновский период (2350-2150 гг. до н. э.): административные и правовые документы, письма, царские надписи из Уммы, Адаба, Гирсу, Ниппура и других городов (более пяти тысяч текстов). В этот период впервые в массовом масштабе (в том числе на юге Месопотамии) появляются тексты на аккадском языке и двуязычные шумеро-аккадские царские надписи.
5. Новошумерский период (2150-2000 гг. до н. э.): административные и правовые документы, письма, царские надписи, законы, небольшое количество лексических и литературных текстов (в целом более 80 тыс. текстов). Основные архивы происходят из Гирсу, Уммы, Пузриш-Дагана, Ниппура, Ура. Новошумерские царские надписи и литературные памятники (прежде всего два уникальных храмовых гимна эпохи правления Гудеа — «Цилиндры Гудеа») играют ключевую роль в изучении Ш.я.: грамматические показатели передаются в них более точно и регулярно, чем в предыдущие периоды, при этом для их составителей Ш.я., по всей вероятности, еще являлся родным языком.
6. Позднешумерский/старовавилонский период (2000-1600 гг. до н. э.): литературные композиции и лексические списки во множестве экземпляров, прежде всего, из Ниппура, а также из Ура, Урука, Гирсу, Лагаша, Адаба, Киша, Шадуп-пума (совр. Телль-Хармаль), Сиппара, Вавилона, Суз; административные и правовые документы, законы, царские надписи. При изучении текстов этого периода следует учитывать, что, с одной стороны, клинописная система письма достигла в эту эпоху высокого уровня развития, позволявшего ей максимально адекватно передавать любые грамматические показатели; с другой стороны, писцы, создававшие и переписывавшие шумерские тексты во II тыс., являлись уже носителями аккадского языка и далеко не всегда могли корректно употреблять соответствующие формы. В начале II тыс. впервые появляются шумеро-аккадские словари и лексические списки, в которых шумерские слова снабжены глоссами, а также двуязычные литературные тексты. Первые тексты с использованием эмесаль и композиции на основном диалекте, записанные слоговым образом (в нетрадиционной орфографии), также относятся в этому периоду. Многие старовавилонские царские надписи составлялись одновременно на шумерском и аккадском языках.
7. Послешумерский период (1600-100 гг. до н. э.): литературные композиции и так называемые канонические лексические серии во множестве экземпляров из Ура, Урука, Сиппара, Вавилона, Ашшура, Ниневии и других городов Вавилонии
3-2054
34
Древние реликтовые языки Передней Азии
и Ассирии, а также Малой Азии и Сирии. Вплоть до самого конца существования месопотамской цивилизации на Ш.я. продолжали создавать оригинальные произведения: «ритуальные плачи», использовавшиеся в культовой практике вавилонских и ассирийских храмов, заклинания, разные формы молитв. Многие тексты являются билингвами.
1.6.0. На протяжении всего III тыс. Ш.я. сосуществовал на территории Месопотамии с аккадским языком. Считается, что тесные контакты между носителями этих языков (некоторые ученые говорят о существовании «шумеро-аккадского языкового пространства») способствовали конвергенции на всех уровнях языка (фонология, морфология, синтаксис). Посвященные данному вопросу исследования описывают в основном влияние Ш.я. на аккадский, которое сравнительно легко проследить, сопоставляя аккадский с другими семитскими языками. Оценить влияние аккадского на Ш.я. гораздо труднее ввиду генеалогической изолированности последнего. Взаимодействием с аккадским языком часто объясняют такие явления, как исчезновение в Ш.я. фонемы /г/, отсутствующей в аккадском, или регулярное использование в глагольной форме пространственного префикса местно-направительного падежа в сочетании с соответствующими местоименными элементами для выражения каузативной конструкции (см. 2.3.5.), продуктивной в аккадском.
Некоторые феномены, наблюдаемые в обоих языках (незначительная роль гуттуральных фонем в фонологической системе, наличие продуктивной модели образования абстрактных имен nam-/-wtaw), обычно объясняют влиянием Ш.я. на аккадский, однако нельзя исключать, по крайней мере в некоторых аспектах, и обратного направления влияния. Очевидным примером сложной цепи контактных явлений является история аккадского союза и (и), который был заимствован в Ш.я. с последующим сужением его употребления в аккадском под влиянием шумерского узуса (изменение фонетической формы этого союза по сравнению с общесемитским *wa- также следует объяснять шумерским влиянием).
С конца III тыс. вымирающий Ш.я. претерпевает разноплановую аккадизацию. Этот процесс наиболее заметен в шумерских текстах старовавилонского периода (в первую очередь в царских надписях и экземплярах литературных текстов), для которых характерно непоследовательное употребление шумерских грамматических показателей (свободное варьирование местного и местно-направительного падежей, неверное употребление показателей одушевленного и неодушевленного класса и др.), замена шумерских синтаксических конструкций кальками с аккадского и т. д.
2.0.0. Лингвистическая характеристика.
В настоящее время все более распространенным становится мнение, согласно которому для лингвистического описания Ш.я. в наибольшей степени пригодны данные текстов старошумерского и новошумерского периодов. Однако на сегодняшний день эти тексты остаются недостаточно хорошо изученными с лингвистической точки зрения. Кроме того, количество текстов старошумерского и новошумерского периодов, не относящихся к административным документам, сравнительно невелико, а административные документы, хотя и привлекаются регулярно в качестве материала для лингвистических исследований, не предоставляют достаточного количества информации: содержащиеся в них контексты в языковом отношении однообразны и, как правило, подчинены строгим формулярам, в силу чего морфологические и синтаксические особенности Ш.я. часто ока-
ЕЮ. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
35
зываются невыраженными или выраженными лишь отчасти. Поэтому исследова-леиУхШхЕ г&т/г даескъсе геккгив с гарева-
вилонского (позднешумерского) периода, от которого до нас дошло большое количество пространных литературных текстов. Таким образом, настоящая статья, как и большинство обзорных статей, посвященных Ш.я., описывает язык старошумерских, новошумерских и старовавилонских текстов (в первую очередь литературных). Данные социолекта эмесаль обычно не приводятся.
2.1.0. Фонологические сведения.
Звуковой облик Ш.я. может быть восстановлен лишь до известных пределов. Это обусловлено не только отсутствием бесспорных генеалогических связей Ш.я. с какой-либо известной языковой семьей (см. 1.1.2.), но и спецификой словеснослогового шумерского письма (см. 1.4.О.), расшифрованного сравнительно поздно на основании данных аккадской клинописи.
Слоговые значения знаков шумерской клинописи в значительной мере близки значениям этих же знаков в аккадских текстах соответствующих периодов. Чтения логограмм и их сочетаний — то есть произношение основной массы шумерских лексем — известны из записей тех же слов так называемыми нетрадиционными способами (в первую очередь слоговыми знаками).
Нетрадиционные написания встречаются прежде всего в писцовых глоссах — указаниях на чтения, сопровождающих логограммы. Различают полное и неполное глоссирование. В первом случае в глоссе отражено чтение всего слова, скрытого за логограммой: ma-ah для mah ’великий’. Глоссы второго типа (фонетические комплементы) передают лишь часть лексемы, начальную (^gar ’класть, ставить’) или конечную (garar).
Полное глоссирование регулярно присутствует в одно- и двуязычных лексических списках II и I тыс. (см. 1.З.З.). Некоторые тексты этого рода содержат отдельную колонку с чтениями шумерских идеограмм или их сочетаний. Так, mu-se-en в первой колонке при логограмме ни во второй указывает на чтение musen для знака ни, при этом в двуязычных списках в следующей колонке дается аккадское соответствие (для данного примера — issiirum ’птица’). Таким образом, шумерская лексема со значением ‘птица’ записывалась идеограммой ни, которая имела чтение musen в тех случаях, когда употреблялась в значении ’птица’. В лексических списках II и I тыс., не имеющих специальной колонки с произношением, встречаются полные и неполные глоссы к отдельным словам (как правило, в нетривиальных случаях, например при знаках, имеющих несколько чтений). Так, неполная глосса ru после знака APIN указывает на чтение логограммы как /uru/: uru4ru-a = аккад. e-ri-su ’земледелец’.
Полные и неполные глоссы к отдельным словам могут присутствовать и в нелексических текстах, например, в литературных (Uguugu4 ’обезьяна’, emedada ’няня’).
Нетрадиционная орфография встречается не только в глоссах, но и собственно в тексте. В таких случаях слоговые знаки заменяют логограмму, в отличие от глоссирования, при котором слово присутствует в тексте — полностью или частично — два раза в различной записи. Слоговые написания характерны в первую очередь для экземпляров шумерских литературных текстов II и I тыс., где в разных версиях одной и той же строки может отмечаться орфографическое варьирование. Так, один из экземпляров текста «Гильгамеш и Хувава» (ETCSL 1.8.1.5)
36
Древние реликтовые языки Передней Азии
записывает глагольную форму в строке 21 как ga-ra-ab-du7 (последний знак — UL) 'я хочу тебе это сказать’, в то время как в остальных экземплярах эта форма в той же строке выглядит как ga-ra-ab-dun (последний знак — КА). Принято считать, что подобные орфографические варианты (так же как и писцовые ошибки) возникали вследствие восприятия писцами текста на слух. Таким образом, использование знака UL в значении du7 в приведенном выше примере подтверждает чтение идеограммы КА как /du/ (dun).
Кроме того, нетрадиционные способы записи словоформ присутствуют в текстах, записанных так называемой слоговой орфографией. Тексты этого типа, дошедшие до нас от II и I тыс., представляют собой составленные на основном диалекте или на эмесаль литературные произведения (или их отдельные экземпляры), для которых характерно более широкое по сравнению с текстами в традиционной орфографии использование силлабических знаков при передаче лексем и морфем, писавшихся обычно логографически (например, e-ri ab-ba-ge-en ni ba-ri-a-ta 'из города, который, подобно морю, вселяет ужас’ в тексте гимна богу Нанне предположительно соответствует *iri ab-ba-gin7 ni ba-ri-a-ta в стандартной орфографии).
Важным типом указаний на произношение шумерских лексем в текстах в традиционной орфографии являются выступающие в роли своеобразных фонетических индикаторов слоговые знаки типа CV при «избыточной» орфографии (1.4.О.). «Избыточная» орфография играет большую роль при восстановлении чтения шумерских лексем в III тыс.: именно фонетические индикаторы позволяют судить о том, произносилось ли то или иное записанное логографически шумерское слово в III тыс. так, как указано в лексических списках II и I тыс., или оно звучало другим, неизвестным нам образом. Данные «избыточной» орфографии также важны для выбора чтения логограммы при наличии в лексических списках двух или более чтений данной логограммы. Так, правильно интерпретировать логограмму КА, имеющую значения inim 'слово’, ka(g) 'рот’ и другие, позволяют следующие за ней силлабограммы (inim-ma, ka-ga). Сходным образом выбор чтения sum 'давать’ (а не se(g) 'устанавливать’) для знака SUM основан на следующем за ним знаке MU: -sum-mu.
Для реконструкции шумерской фонологии существенны заимствования из шумерского в другие языки, в первую очередь в аккадский (см., например, 2.1.1. о фонетической природе взрывных и сибилянтов), а также в угаритский и древнееврейский (см. 2.1.1. о глоттализованных).
Особой разновидностью шумерских заимствований в аккадском языке, имеющих большое значение для восстановления фонетического облика Ш.я., можно считать использовавшиеся месопотамскими писцами названия клинописных знаков. Многие из них позволяют судить о чтении соответствующих логограмм, так как в основе названия, как правило, лежат шумерские слова, записываемые данной логограммой (например, аккад. ha-lu-um для знака HAL, аккад. di-e-lu-um для знака AS, имеющего также чтение dili, и т. д.).
Наряду с вышеперечисленными типами данных для прояснения звукового облика Ш.я. большую роль играет изучение силлабариев — инвентарей слоговых знаков, использовавшихся для записи шумерских и аккадских текстов разного времени. Устройство силлабариев, особенно в периоды функционирования Ш.я.
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
37
как живого языка, позволяет установить систему фонологических оппозиций (см. 2.1.1.), выявить некоторые чередования (см. 2.2.3. о гармонии гласных в старошумерском), а также доказать существование в Ш.я. фонем, не имеющих аналогов в аккадском (см. 2.1.1. о фонемах /g/, /г/). Для выявления фонем, утерянных в аккадском языке II—I тыс. и, соответственно, не прослеживающихся в аккадских передачах шумерских лексем, важную роль играют данные староаккадского силлабария (начало III тыс.), значения знаков которого были заимствованы из произношения шумерских слов (см. 2.1.1. о глоттализованных согласных).
Необходимо упомянуть, наконец, о существовании небольшого количества табличек, обычно датируемых первыми веками нашей эры, в которых записанные клинописью шумерские тексты (в основном лексические, часто с аккадским переводом) снабжены транслитерацией греческими буквами. Несмотря на то, что «греко-вавилонские» тексты были записаны в самом конце периода существования шумерского письменного языка, их данные привлекаются для выявления звукового облика конкретных слов, а также как дополнительное доказательство для тех или иных гипотез в области реконструкции шумерской фонологии (например, наличия фонемы /г/).
Некоторые из перечисленных выше способов выявления чтения логограмм (случаи «избыточной» орфографии, слоговые записи в нелексических текстах) позволяют также судить о явлениях на стыках морфем и словоформ (2.2.1.).
Следует подчеркнуть, что реконструкция шумерской фонологической системы базируется практически исключительно на данных клинописных источников. При этом большая часть свидетельств происходит из II и I тыс. и, таким образом, предоставляет информацию о том, как произносились тексты на уже мертвом к тому времени Ш.я. аккадскими писцами (о бытовании шумерского в поздние периоды и о школах писцового искусства см. 1.1.3; 1.З.З.). Восстановить фонетический облик Ш.я. III тыс. значительно труднее, в первую очередь из-за полного отсутствия лексических списков с указаниями на произношение логограмм (за исключением списков из Эблы, см. ниже в данном разделе). Кроме того, в это время еще не существовало устоявшейся традиции записи литературных текстов, что лишает возможности привлекать для изучения фонологии писцовые варианты. Для большинства логограмм вообще отсутствуют сведения о том, как соответствующее слово (или слова) произносилось в III тыс., — их транслитерируют на основании данных II и I тыс.
Для более точной реконструкции звукового облика Ш.я. в период его бытования в качестве живого (III тыс.) большое значение имеет изучение немногочисленных разрозненных сведений, содержащихся в текстах III тыс. как таковых: полные и неполные глоссы (subub 'бросать (обвинение)’, gagarar 'класть, ставить’), спорадическая нестандартная орфография отдельных слов (i-bi-la для стандартного ibila (dumu.us) 'наследник’, sig4-ga-lu-ra для sig4-al-ur5-ra / sig4-al-ur-ra 'обожженный кирпич’), «избыточная» орфография, ранние аккадские заимствования, устройство силлабариев. Особую роль играют данные лексических списков из Эблы, в которых семитизированные названия шумерских знаков и фонетические глоссы к шумерским словам предоставляют важную информацию о чтении шумерских слов. Хотя большая часть эблаитских сведений о произношении шумерских логограмм совпадает с информацией списков II тыс. (ср. названия знаков ga-na-um для GANA,
38
Древние реликтовые языки Передней Азии
ne-gi-ru\2-um для NIMGIR и т. д.), эблаитские данные имеют ряд фонетических особенностей: отклоняющийся вокализм (ср. su-те-пйт /sumen/ для старовавилонского su-mu-un /sumun/ ’дикая корова’), присутствие протетических гласных (us-ti-пйт /(u)§din/ для sudun/sudul ’ярмо’), наличие у некоторых слов конечного /п/ (об одной из интерпретаций данного явления см. 2.1.1. в связи с назализованными гласными) и др. В некоторых случаях эблаитские данные существенно корректируют более поздние чтения (так, современное чтение лексемы nig-dul5 ’вьючное седло’, читавшейся ранее как nig-tug, основано на эблаитской глоссе ne-du-ul).
2.1.1. Фонемный состав.
Поскольку произношение шумерских слов известно в основном в аккадской передаче, при обсуждении фонемного состава Ш.я. существенно выявить отличия шумерской фонологической системы от аккадской, а именно:
1) отсутствие в шумерском некоторых фонем, типичных для аккадского (например, эмфатических согласных);
2) наличие в шумерском фонем, отсутствующих в аккадском (/g/ и др.);
3) различия в фонетической природе некоторых классов шумерских и аккадских фонем (например, взрывных).
Не все реконструируемые для Ш.я. фонемы находят отражение в принятой системе транслитерации и транскрипции, поскольку большинство реконструкций такого рода сталкиваются с более или менее серьезными трудностями и остаются в значительной мере гипотетическими.
Клинописные силлабарии различают четыре гласные фонемы: /а/, /и/, /i/, /е/. Так, для времени III династии Ура (конец III тыс.) в шумерских текстах засвидетельствованы противопоставления знаков для записи слогов с четырьмя различными гласными: та (ма) — те (me) — mi (mi) — mu (ми), ra (ra) — re (ri) — n (URU) — ru (RU), a (A) — e (E) — i (Nl) — u (и) и т. д. Таким образом, эти четыре гласные фонемы, находящие отражение в системе транслитерации шумерских текстов, являются минимально возможным набором шумерских гласных фонем.
Как произносились гласные, строго говоря, неизвестно. На основании существования в старошумерских текстах из южной Месопотамии гармонии гласных (см. 2.2.3.) принято говорить о противопоставлении гласных верхнего подъема (переднего /i/ и заднего /и/) гласным нижнего подъема (переднему /е/ и заднему /а/):
Гласные
Подъем Ряд
Передний Задний
Верхний i и
Нижний е а
Необходимо подчеркнуть, что такое противопоставление могло быть характерным только для юга Шумера (Гирсу, Умма, Урук) и существовать только в старошумерский период и в начале саргоновского периода (XXIV-XXIII вв.). В другие периоды и в текстах того же старошумерского периода, происходящих из более северных областей (Исин, Адаб, Шуруппак, Ниппур), гармония гласных не засвидетельствована.
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
39
Поиск дополнительных, не имеющих систематического выражения на письме, гласных фонем начался довольно давно.
Предположение о наличии в Ш.я. фонемы /о/ было впервые выдвинуто еще в 1931 г. А. Пёбелем. Позже эту проблему подробно исследовал С. Либерман, который приводит следующие основные аргументы в пользу существования в Ш.я. гласного /о/.
1) При некоторых корнях, содержащих в стандартной транскрипции гласный /и/, не соблюдается старошумерская гармония гласных (е-иг4 ’он постриг (овец)’ вместо ожидаемого *i-ur4, см. 2.2.3.). Следовательно, данные корни могли содержать отличный от /и/ гласный, который из системных соображений (построение симметричного «треугольника» из пяти гласных) с большой долей вероятности можно реконструировать как /о/.
2) В экземплярах ниппурского лексического списка Прото-Эа (MSL XIV) систематически противопоставляются разные знаки для передачи произношения шумерских лексем, традиционно транскрибируемых с /и/: и vs. и, и, и4. Как было показано А. Пёбелем и О. Вестенхольцем, в двуязычных текстах из Ниппура (в частности, в двуязычных копиях того же самого списка Прото-Эа) орфографическая оппозиция и vs. и, и4 соблюдается и при записи аккадских лексем. При этом знаки U и и4 используются в тех случаях, когда по сравнительным данным в аккадском ожидалось бы о, а U — в остальных случаях: аккад. le-qu-u-um = leqdm ’брать’ < *laqah-um vs. аккад. ra-bu-й = rabu ’большой’ < *rabiy-u (в первом случае сверхдолгий гласный образован из стяжения а и w, во втором случае — из стяжения i и и). Следовательно, с большой долей вероятности можно предполагать, что орфография лексических списков из Ниппура отражает существовавшее в шумерском противопоставление фонем /и/ и /о/ (на фонетическую близость значений знаков и и и4 указывает, по мнению С. Либермана, их использование в качестве вариантов в копиях конусов старошумерского правителя Уруинимгины).
Интересная гипотеза о составе гласных фонем Ш.я. была выдвинута А.Ю. Ми-литаревым и Л.В. Бобровой. На основании наблюдаемого в лексических списках графического варьирования в передаче вокализма лексем с одинаковым значением (например, /si/ ~ /su/ ’красный’, /lah/ ~ /luh/ ’мыть’ и т. д.) эти исследователи восстанавливают вокалическую систему основного диалекта Ш.я. как содержащую восемь фонем: /а/, /и/, /i/, /е/, /о/ (орф. а~и), /й/ (орф. и-i), /а/ (орф. a~i~e), /о/ (или /1/, орф. i-е). А.Ю. Милитарев и Л.В. Боброва трактуют упомянутые варианты как попытки писцов «преодолеть условности клинописного письма, чтобы приблизиться к передаче разговорной речи». Возможны, однако, и иные понимания такого рода вариантов в лексических списках: речь может идти, например, об отражении диалектных различий. Следует также отметить, что изучение лексических списков в ассириологии находится лишь на начальной стадии, и многие ученые подвергают сомнению информацию, имеющуюся в списках, если она не подтверждается данными нелексических текстов, говоря, в частности, о возможности писцовых ошибок (многие экземпляры списков являются школьными упражнениями).
Довольно распространенным среди ассириологов является мнение, согласно которому в Ш.я. существовало противопоставление гласных по долготе. Это предположение базируется на следующих фактах.
40
Древние реликтовые языки Передней Азии
1. Наличие в силлабариях некоторых пар знаков, значение которых могло различаться количеством гласного. Так, в старошумерский период знаки NI = пё и NE = пе последовательно употреблялись в разных морфологических контекстах, ср. минимальные пары e-ne-gar 'он установил на него’ и e-ne-gar 'он установил на них’. Поскольку конечный гласный местоименного элемента 3 лица множественного числа {епе}, присутствующий во втором случае, не подвергался старошумерской гармонии гласных (ср. mu-ne-du 'он построил для них’ и i-ni-mu 'он вырастил там’, о гармонии см. 2.2.3.), уместно предполагать, что гласный /е/ в данном показателе являлся долгим.
2. Использование (с конца III тыс.) так называемых полных написаний (scriptio plena), то есть употребление дополнительного знака для гласного после знака, чтение которого заканчивается на тот же гласный: digir-re-e-ne 'боги’, Ьн-ра 'он нашел’. Связь данного явления с долготой гласных обосновывается тем, что чаще всего полные написания используются для гласных, являющихся результатом контракции (1й-й < {lu-е} 'человек’ с показателем эргативного падежа и т. п.), а также для передачи этимологически долгих гласных в аккадских заимствованиях (ср. ha-za-a-num < аккад. hazanum 'староста’).
3. Долгие гласные в аккадских заимствованиях из шумерского, позволяющие предполагать долгий гласный и в прототипе (ср. аккад. karum < kar 'пристань’, аккад. passurum < bansur 'стол’).
Высказывались также предположения о том, что вместо противопоставления по количеству в шумерском могла существовать оппозиция открытых и закрытых гласных.
Гипотеза о наличии в шумерском назализованных гласных /Т/ и /ё/, связанная в первую очередь с попытками объяснить чередование /Ь/ и /т/ в префиксах глагольных форм (А. Фалькенштейн), не нашла достаточных подтверждений. В то же время представляет интерес возможное присутствие согласного п перед семитским падежным окончанием -ит в некоторых названиях шумерских знаков в Эбле (2.1.0.): gu-du-пйт /gudu11/ (?) для стандартного старовавилонского gudu4 'священнослужитель’. В качестве одного из объяснений этого феномена М. Сивиль предполагал назализацию конечного гласного в шумерском (ср. отмеченный М. Сивилем в старовавилонском списке Прото-Эа вариант чтения si-ta-an для стандартного si-ta = sita 'ритуал’).
Традиционные описания шумерского консонантизма содержат, как правило, 14 согласных фонем, однозначно выявляемых из аккадских передач, к которым обычно добавляют отсутствующую в аккадском фонему /§/, а для текстов ранних периодов часто также и /г/. Таким образом, в общепринятой транслитерации шумерских слов используются обозначения для следующих фонем: /Ь/, /р/, /d/, /t/, /g/, /к/, /z/, /s/, /§/, /Ь/, /г/, /1/, /т/, /п/, /g/, иногда /г/. Очевидно, что символы, используемые для обозначения этих 16 фонем, являются условными, то есть не отражают (или отражают весьма приблизительно) их фонетическую природу. По сути дела, речь идет о транслитерации аккадских фонем, использовавшихся при передаче произношения шумерских слов во II тыс. и позднее (исключение составляют лишь фонемы /g/ и /г/, о существовании которых имеются независимые внутренние свидетельства). Представления о действительном произношении шумерских фонем в более ранние периоды представляют собой гипотезы, основанные на анализе косвенных данных, не всегда поддающихся однозначной интерпретации.
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
41
Так, принято считать, что взрывные /р/, Л/, /к/ и /Ь/, /d/, /g/ в Ш.я. III тыс. не были противопоставлены по признаку глухости/звонкости. Это представление сформировалось в результате изучения староаккадского силлабария, который не делает различий при записи слогов, содержащих глухие, звонкие и эмфатические согласные аккадского языка: соответствующие слоги записывались одинаково, по преимуществу теми знаками, которые транслитерируются в шумерских текстах как содержащие звонкие фонемы. Так, знак GA использовался для обозначения слогов ка, ga и qa (GA-/z = kali 'все’, a-QA-ma-lu-su^ = agammalusu 'я помилую его’, e-GA-bi = yeqabbe 'он говорит’), знак В А передавал слоги ра и ba (BA-ki = paki 'твой рот’, и-ЪА-al = yubbal 'он унесет’) ит. д. Знаки, транслитерируемые в шумерском как содержащие глухие согласные (ТА, КА, KI и т. д.), в староаккадском силлабарии либо не использовались, либо применялись для выражения вокалических оппозиций (Cz vs. Се, Си vs. Со). Таким образом, можно предположить, что шумерские взрывные, скрытые за «глухой» серией, не имели сколько-нибудь близких по звучанию фонем в аккадском. При этом в собственно шумерских текстах III тыс. использовались в слоговом значении как «звонкая», так и «глухая» серии, то есть в Ш.я. противопоставление рядов взрывных существовало: ср., например, показатели совместного и исходного падежей ama-da 'с матерью’ vs. e-ninnu-ta 'из (храма) Энинну’, формы со знаками КА и GA типа es gibil dnanse-ka 'в новое святилище (богини) Нанше’ vs. dui0-ga 'хороший’.
Фонетическая специфика шумерских взрывных по сравнению с аккадскими может также быть выведена из характера их передачи при заимствовании. Так, в ранних и хорошо адаптированных шумерских заимствованиях в аккадском шумерские взрывные, транслитерируемые как звонкие, отражаются как глухие: palum 'срок правления’ < bala, laputtum 'надсмотрщик, офицер’ < nu-banda, ikka-гит 'земледелец’ < engar ит. д. Так же передаются и шумерские взрывные, транслитерируемые как глухие: epinnum 'плуг’ < a pin, кагит 'пристань’ < kar, tappum 'товарищ’ < tab-ba. Эти примеры показывают, что обе серии шумерских взрывных были в наибольшей степени близки аккадским глухим. Сходным образом в ранних заимствованиях из аккадского в Ш.я. как глухие, так и звонкие взрывные аккадского языка отражались в шумерском «звонкой» серией (matum > ma-da 'страна’, tamkarum > dam-gara 'торговец’, darlum 'вечный’ > da-n ит. п.), т. е. шумерские взрывные, транскрибируемые как глухие, не воспринимались как фонетически близкие какому-либо из рядов аккадских взрывных.
Установить фонетическую природу противопоставления двух рядов шумерских взрывных в точности невозможно. Наибольшей популярностью пользуется предположение И. Гельба, согласно которому взрывные в Ш.я. были противопоставлены по признаку придыхательности/непридыхательности: непридыхательной считается «звонкая» серия (более частотная и, вероятно, немаркированная), придыхательной — «глухая».
Использование звонких взрывных при транслитерации шумерских знаков базируется на лексических списках II—I тыс. В этих списках звучание шумерских лексем передавалось при помощи нового силлабария, разработанного к началу II тыс. для записи прежде всего аккадских текстов. Данный силлабарий более точно отражал аккадскую консонантную систему, в частности, последовательно проводил различия при передаче звонких и глухих фонем в начале слога. В этот период шумерские согласные «звонкой» серии (непридыхательные по И. Гельбу)
42
Древние реликтовые языки Передней Азии
стали звучать для аккадцев так же, как аккадские звонкие. Такую же картину показывают шумерские лексемы, заимствованные в аккадский в поздние периоды: bandum 'коэффициент’ < banda и т. д.
Эти факты принято объяснять диахроническими изменениями в шумерской фонетике. Так, И. Гельб считал, что в конце III тыс. шумерские глухие непридыхательные стали звонкими, а глухие придыхательные — глухими. Б. Ягерсма полагает, что к 2000 г. до н. э. глухие непридыхательные стали произноситься как звонкие в начале слова и между двумя гласными, сохраняя глухое произношение в остальных случаях, а глухие придыхательные сохранили свое древнее произношение.
Произношение сибилянтных фонем /s/ и /§/, по всей видимости, соответствовало принятым для них транскрипционным символам. Несоответствие шумерских сибилянтов аккадским, иногда наблюдаемое в заимствованиях в обоих направлениях (аккад. satukkum 'регулярные жертвоприношения’ < sa-dun(g), аккад. sangum 'храмовый администратор’ < sanga, silim 'здоровый, благополучный’ < аккад. salim, sagi 'виночерпий’ < аккад. saqum), не противоречит данному представлению, поскольку соответствующие лексемы были, вероятно, заимствованы еще до перехода староаккадского 5 в s.
Реконструкция произношения сибилянта, традиционно транскрибируемого как /г/, основывается на тех же типах свидетельств, что и фонетическая реконструкция взрывных. Поскольку в ранних формах аккадского силлабария знаки ZA, ZI, ZU использовались для передачи аффрикат, предполагают, что шумерская фонема /г/ также имела аффрикативную реализацию (предположительно [ts]). Эта гипотеза подтверждается анализом заимствований. Так, в ранние периоды аккадские лексемы, транскрибируемые в старовавилонский период с s (древнее [ts]), заимствовались в Ш.я. с /z/: ar-za-na 'вид крупы’ < аккад. arsanum, za-ba-lum 'можжевельник’ < аккад. sapalum. Сходным образом шумерское /z/ при заимствовании в аккадский соответствует старовавилонскому 5: аккад. asum 'врач’ < a-zu, аккад. isinnum 'праздник’ < ezen.
По мнению Б. Ягерсмы, аффрикативная реализация была присуща также фонеме, обычно транскрибируемой как /г/. Как показал Б. Ягерсма, фонема /г/ сохраняла фонологический статус лишь до середины III тыс. Так, в текстах старошумерского периода для записи слогов с этой фонемой регулярно использовался знак DU (со значениями га и ге6), противопоставленный знакам RA (га) и URU (гё, также п), с одной стороны, и знакам DA (da) и NE (de) — с другой. Знак RI в этот период также отражал слог с фонемой /г/ (/п/ или /ге/, ср. чередующиеся написания в новошумерских текстах типа na-ri(Rl) и na-ri6(DU) 'ритуальное очищение’, mas-da-ri(Rl)-a и mas-da-ri6(DU)-a 'вид регулярного жертвоприношения или налога’). В новошумерский период фонема /г/ в большинстве орфографических традиций в позиции перед гласным слилась с /г/; ср. написания типа gu4-re 'бык’ (эрг.) на месте старошумерского gu4-re6, а также колебания в орфографии в новошумерских текстах типа he-su-re наряду с he-su-re6 'пусть-он-продлит’ (имя собственное) или ku5-ra наряду с ku5-ra 'часть, доля’ (административный термин: вид поставок), где первая форма считается отражавшей реальное произношение, а вторая — сохранявшей старую орфографию. В то же время тексты из некоторых областей (Исин, Ур, Ниппур) демонстрируют смешение /г/ не только с /г/, но и с /d/ (ср. написания kese-de-de наряду с kese-re-de и kese-re6-de 'чтобы за
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
43
крыть/завязать’ в Исине и т. д.). Б. Ягерсма рассматривает написания с /d/ как диалектный (северный) вариант. Кроме того, в новошумерских текстах перед гласным /а/ нередко встречаются написания со знаком ТА: sa-dun ku5-ta 'частичная (?) поставка’ (административный термин) наряду с sa-dun ku-ra и т. п. Такие написания Б. Ягерсма трактует как гиперкоррекцию, объясняемую частичным смешением фонем /V и /г/ вследствие перехода Л/ > /г/ в позиции между двумя гласными (см. 2.1.3.)- В позиции перед согласным и на конце слова /г/ исчезало начиная уже со старошумерского периода; ср. неорфографические написания для глагола ba9(r): su e-ma-ne-ba {ima-ni-n-ba9(f)-0} 'он отпустил их (=голубей)’, su ba-bi {ba9(f)-bi} 'отдай (неучтенный (?) ячмень)’ (букв, 'освободи его’).
Предложенная Б. Ягерсмой фонетическая реконструкция фонемы /г/ основывается на анализе заимствований. В двух аккадских лексемах, восходящих к шумерским словам с /г/, эта фонема передана посредством s: sukusum 'земельный надел’ < suku(r), usabum 'вид птицы’ < u4-ra-bu. Еще две лексемы, заимствованные в аккадский с 5, также могли содержать /г/: lamassum 'охранительное божество’ < lama(r) и kirisswn 'заколка для волос’ < kirid. В лексеме parsiktum 'мера сыпучих тел’ (< шум. ba-ri-ga) фонема /г/, предположительно содержащаяся в шумерском этимоне, передается как кластер rs. Таким образом, фонема /г/, подобно /г/, воспринималась аккадцами как аффриката. Шумерских лексем с /г/, заимствованных из аккадского, не выявлено. Тот факт, что шумерские фонемы /г/ и 111 отражались в аккадских заимствованиях одинаковым образом (как s = [ts]), а аккадское s передавалось шумерским /г/, может свидетельствовать о том, что фонемы /г/ и /z/ соотносились между собой так же, как и «звонкие» и «глухие» взрывные. Иными словами, фонема /г/ могла быть придыхательной аффрикатой [tsh], в то время как фонема /г/ представляла собой ее непридыхательный коррелят.
Переход придыхательной аффрикаты в согласный, транскрибируемый как /d/, объясняется ее деаффрикацией. Отражение той же фонемы как /г/, возможно, следует связывать с тем фактом, что для Ш.я. засвидетельствован переход дентального взрывного в /г/ (см. 2.1.З.).
В отличие от фонемы /г/, утраченной сравнительно рано, фонема /§/ существовала в Ш.я. на протяжении всего времени его бытования как живого языка. В III тыс. (а также в старовавилонский период) в шумерском силлабарии существовали специальные знаки для обозначения слогов с этой фонемой: ga (GA), gui0 (ми), ag (AG), gal (IG) и др. Эти знаки использовались как в документах и литературных текстах, так и в лексических списках. На основании написаний с этими знаками Й. Кре-хером был установлен круг лексем, содержащих /g/. Кроме того, серия знаков ми (§ию) — GA (ga) — MI (gi6) присутствует в составленном самими вавилонянами силлабарии, так называемом списке ти — ТА — TI (известном со старовавилонского времени тексте, целью которого было обучение писцов простым клинописным знакам). Знаки в списке перечислены группами (tu — ta — ti, ur— ar — ir, turn — tarn — tim и т. п.). Наличие в этом тексте группы gUi0 — ga — gi6 (MU — GA — Ml) наряду с группами mu — ma — mi и gu — ga — gi, употреблявшимися для обозначения сочетаний гласных с согласными /т/ и /g/ соответственно, говорит о том, что группа ми — GA — Ml использовалась для обозначения слогов с фонемой, отличной от /т/ и /g/.
В заимствованиях из шумерского в аккадский фонема /g/ отражается чаще всего как g (как правило, в начале или середине слова; в начале слова также воз
44
Древние реликтовые языки Передней Азии
можно к), как ng (между гласными или, реже, в конце слова) или как п (в конце слова): аккад. giskimmum 'знак, омен’ < giskim, аккад. kiskanum 'вид дерева’ < gis-kig, аккад. balangum (также balaggum и др. варианты) 'барабан’ < balag, аккад. hursanum 'гора’ < hur-sag. В диалекте эмесаль фонеме /g/ регулярно соответствует /т/ в начале и середине слова: digir 'бог’ —эмесаль /dimer/ (орфографически dim-me-er, di-me-er и др.), gar 'ставить’ —эмесаль mar. В конце слова в известных примерах на диалекте эмесаль /g/ остается неизменной: nig 'вещь, нечто’ — эмесаль ag. В лексических списках при передаче произношения шумерских слов с /g/ часто наблюдаются варианты: gi6-sa-al и gi-sa-al для gisal 'шест, весло’, ni-gi6-in, ni-gi-en, ni-in-in и др. для nigin 'окружать’, a-la-ag и a-la-am для alag 'статуя’. В свете этих данных фонему /g/ описывают как велярный носовой согласный.
Исследователи Ш.я. нередко предполагали наличие в нем других, «дополнительных» по отношению к аккадской фонологической системе, фонем (назализованная лабиальная /тЬ/, лабиализованная велярная /gw/ и др.). Как было показано Дж. Блэком, большинство из этих гипотез не выдерживают критики.
С другой стороны, в систему шумерского консонантизма (по крайней мере, до новошумерского периода) часто вводят три фонемы, присутствующие в фонологической системе ранних форм аккадского языка, но не имеющие регулярного орфографического выражения в шумерском (как и в позднейшем аккадском): ла-рингальный спирант /Ь/ (или фарингальный /Ь/), гортанная смычка /?/, а также палатальный глайд /у/.
Существование в Ш.я. ларингального спиранта /Ь/ постулируется главным образом на основании следующих данных.
1. Наличие у шумерских заимствований в западносемитских языках фонем /Ь/ и /Ь/: шум. e-gal (предположительно /haykal/) 'дворец’ > угар, hkl, др.-евр. ЬёкаЦ шум. I7idigna (предположительно /hidigna/) 'Тигр’ (река) > др.-евр. hiddeqel. Этот факт свидетельствует о том, что шумерские прототипы данных заимствований также содержали гуттуральный спирант.
2. Присутствие в староаккадском и эблаитском силлабариях специальных знаков для передачи в семитских словах этимологических /Ь/ и /Ь/, отличных от знаков для этимологического увулярного /Ь/. Так, знак Ё служил для передачи слогов ha и ha\ эбл. E-da-run 'комната’ < *hadr-, эбл. Е-ri-twn 'беременная’ < *hry, ст.-аккад. E-wa-tim 'слово’ < * haw at-, ст.-аккад. E-ru-us 'обрабатывай землю’ < */гг/. В староаккадских текстах для этимологического ha также употреблялся знак A: k-li-ik 'идущий’ < *hlk. В текстах из Эблы знаки и9 и I передавали слоги hu/hu и hi/hv. qa-ma-Ug 'молоть’ < *qmh, tal-td-X-Ьй 'тащить’ < *shb. Выбор знаков Ё, А, и9 и I для записи семитских слов с h и h позволяет предположить, что в шумерских словах, писавшихся этими знаками (ё 'дом’, а 'рука, крыло’ и т. д.), также присутствовал гуттуральный спирант (ср. также п. 3).
3. Использование в лексических текстах из Эблы знаков Ё и и9 при передаче чтений шумерских лексем: su-ta-Ё для su-ta, ги-Ё-ar-sa для zu-HAR-sa4, zu-U9-ur для zu-HAR. Эти же знаки используются в характерных для эблаитского корпуса «семитизированных» формах шумерских слов, в частности, названий клинописных знаков: a-E-tum для ud5, та-Е-гщг-ит для amar, Ug-ru^-um для ur (см. также лексическое вхождение E-ga-ra-gu-um = agrig 'управляющий’). Таким образом, данные шумерские лексемы воспринимались носителями семитского языка как содержащие гуттуральный спирант.
Е.Ю. Визирова, И. Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
45
Как полагает Я. Кетман, подробно исследовавший приведенные выше аргументы, ни один из них не может использоваться как бесспорное доказательство существования в Ш.я. гуттуральных спирантов, однако приводимые Я. Кетманом контраргументы не позволяют также исключить такой возможности.
Менее систематизированы доводы в пользу существования в Ш.я. гортанной смычки /?/. По своей природе эти свидетельства сходны с рассмотренными выше аргументами в пользу существования в Ш.я. гуттурального спиранта /Ь/ (/h/).
1. Присутствие в староаккадском силлабарии и в текстах из Эблы знака МА, использовавшегося для обозначения в семитских словах этимологических сочетаний тпа? и та?\ ст.-аккад. й-md 'я клянусь’ < эбл. md-ma-du 'опора’ <
Знак SA также мог отражать слоги sa? и sa?: ст.-аккад. u-sd-ri-ib 'он принес’ < (наряду с u-sa-ri-ib), эбл. sd-ul-tum < *s?l 'спрашивать’ (наряду с sa-il-tuni). Соответственно, можно предполагать наличие гортанной смычки в шумерских словах та 'лодка’ и sa 'выравнивать’.
2. Отсутствие контракций гласных на морфемных швах (см. 2.2.3.). Речь идет в первую очередь об особенностях орфографии показателей местного падежа {а} и номинализирующего суффикса {а}, а также формы 3 лица единственного числа энклитической связки {ат} (кроме случаев присоединения этих показателей к притяжательным местоимениям). На основании отсутствия контракций при присоединении данных формантов (iri-a 'в городе’, du-a 'построивший’, he-am 'пусть он будет’) предполагают, что данные показатели могли начинаться на гортанную смычку (/?а/, /?ат/). В принципе, подобные формы могут альтернативно объясняться как примеры морфонологической записи, ср. такую же орфографию в показателе местного падежа после притяжательных местоимений, для которых контрагированные формы реально засвидетельствованы и конкурируют с некон-трагированными (u4-bi-a 'в этот день’ наряду с обычным u4-ba и др., см. 2.2.3.). Однако тот факт, что в формах типа iri-a неконтрагированные формы выступают с высокой степенью регулярности (в отличие, например, от форм с показателями родительного, эргативного или местно-направительного падежей), говорит о том, что контракция вероятнее всего действительно отсутствовала. Сходное явление отмечается на лексическом уровне: ожидаемая контракция гласных не наблюдается при присоединении словоизменительных показателей к некоторым лексемам, что позволяет предполагать для этих лексем исход на гортанную смычку: gala-e-ne 'культовые певчие’ (vs. ugula-ne 'надсмотрщики’), i-la-e-ne 'они отвесят (серебро)’ (vs. i-gu7-ne 'они съедят’, e-ga-ga-ne 'они установят’).
Свидетельства, описанные в последнем пункте, с определенной степенью вероятности указывают на существование в Ш.я. лексем или морфем, содержащих какую-то гуттуральную фонему в анлауте или ауслауте, однако не позволяют установить ее характер (ларингальный или фарингальный, смычный или спирант). Таким образом, эти свидетельства в равной степени могут относиться как к проблематике существования в Ш.я. гортанной смычки, так и к доказательству наличия в нем одного или нескольких гуттуральных спирантов.
Существование в Ш.я. палатального глайда /у/ основано на следующих свидетельствах.
1. Использование в староаккадских и эблаитских текстах знаков Ё, I, и, U9, IL для передачи в семитских словах слогов с начальным у (ye, yi, уи, yil соответственно): ст.-аккад. E-qd-bi = yeqabbe 'он говорит’, ст.-аккад. \-di = yidl 'моя рука’,
46
Древние реликтовые языки Передней Азии
эбл. I-sa-wu = yitawu 'иметь’, ст.-аккад. U-mi-su = yiimesu 'его дни’, эбл. ma-Ug = тауй 'вода’, ст.-аккад. iL-gd =yilqa(h) 'он взял’. Следовательно, шумерские слова ё 'выходить’, и 'десять’, П 'поднимать’ и т. д. могли содержать начальный /у/.
2. Использование в шумерских текстах знака А для передачи слога /ау/ на границе морфем: ba-a-gi4 (/baygi/ < {ba-i-gi4-0}) 'он вернулся (к делу)’, u-na-a-dun (/unaydu/ < {u-n-a-e-dun(g)-0}) 'когда ты сказал ему’ и др. (ср. старовавилонские формы ba-e-gi4, й-ne-dun, которые объяснимы как результат стяжения /ау/ > /е/). Наличие в знаке А конечного /у/ подтверждает и тот факт, что для слова а 'вода’, записывавшегося этим знаком, старовавилонские лексические тексты дают чтение /е/ (е4).
3. Отдельные свидетельства в пользу исхода на /у/ для конкретных лексем: ё 'дом’ /hay/ (ср. общезападносемитское *haykal- 'дворец’ < шум. ё-gal и аккад. ау-уаккит 'храм’ < шум. ё-ап-па(к)), а 'вода’ (ввиду отсутствия контракций на морфемных швах, см. форму эргативного падежа а-е, см. также п. 2).
Считается, что самое позднее к новошумерскому периоду фонемы /Ь/, /?/ и /у/ в Ш.я. были утрачены. Как показал Б. Ягерсма, в эпоху III династии Ура лексема ё 'дом’ могла записываться знаком А, никогда не использовавшимся для записи /Ь/ (написание названия месяца в Умме a-iti-б вм. ё-iti-e, a-ri-a 'пастбище’ для ё-ri-a и т. д.). Знак I в тот же период начинает употребляться вместо не содержащего /у/ знака i (например, в имени собственном i-ta-e-a, представляющем собой глагольную форму с префиксом, который обычно записывается как 1-). В общепринятой системе транслитерации шумерских текстов данные фонемы не отражаются, так как эта система основана на более поздних, старовавилонских данных, которые передают ту стадию развития Ш.я., когда /Ь/, /?/ и /у/ были уже утрачены.
Наиболее взвешенная попытка построить систему консонантизма Ш.я. на сегодняшний день представлена в неопубликованной, но пользующейся большим авторитетом среди шумерологов работе Б. Ягерсмы (в квадратных скобках дана предполагаемая фонетическая реализация фонем, без скобок — соответствующие им принятые транскрипционные символы).
Согласные
По способу образования По месту образования
Губные Переднеязычные Палатальные Велярные Глоттальные
Шумные Взрывные Гл. Ь [р] d[t] g[k] -[?]
Гл. придых. p[ph] t[th] k[kh]
Аффрикаты Гл. z[ts]
Гл. придых. f [tsh]
Фрикативные Гл. s[s] S [f] h [h] -[h]
Сонорные Носовые m [m] n[n] g[lj]
Боковые 1 [1]
Дрожащие r[r]
Плавные — [y]
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
47
2.1.2. Прямые сведения о просодии в шумерских текстах отсутствуют, поскольку шумерское письмо не дает указаний на характер и место ударения. Традиционная точка зрения на просодию Ш.я. была разработана А. Фалькенштейном (1959) и Й. Крехером (1969) на основе фонологических явлений, наблюдаемых в текстах (падение гласных, гармония гласных в корне и в аффиксах), орфографических и фонетических особенностей лексических списков и текстов в нетрадиционной орфографии («полные» написания CV-V вместо обычного CV, написания с удвоенным согласным -VC-CV вместо -CV, появление эмфатических или глухих взрывных согласных вместо ожидаемых звонких, возникновение немотивированного /и/ перед взрывными согласными), а также ряда косвенных свидетельств, проистекающих из аккадоязычного материала (слоговые значения знаков в аккадских текстах, шумерские заимствования в аккадском, аккадские названия клинописных знаков и т. д.).
Универсальных правил, описывающих место ударения в Ш.я., на сегодняшний день не выработано. Ниже приведены тенденции постановки ударения для некоторых групп слов и синтагм, описанные Й. Крехером.
1. У двусложных несоставных слов без аффиксов ударным бывает как первый, так и второй слоги. Ударение на первом слоге2 часто наблюдается в лексемах со вторым открытым слогом: giri 'нога’ (ср. использование этого знака в качестве силлабограммы со значением qir7 уже в староаккадских текстах), dili 'один, единственный’ (ср. полные написания в лексических текстах de-e-li и в заимствовании в аккадский de-e-lu-um, а также использование знака в слоговом значении dil начиная со средневавилонского периода). В словах, образованных редупликацией, ударным также является первый слог: zi-zi 'поднимать’ (несов. вид) (ср. написание с удвоением zi-iz-zi). Ударение на втором слоге имеют многие слова, оканчивающиеся на согласный: lagab 'глыба’ (ср. удвоенное написание в заимствовании в аккадский la-gdp-pu и др.), mushus 'дракон’ (ср. удвоенное написание в старовавилонской аккадской форме mu-us-hu-us-su-um). При присоединении аффикса или синтаксически зависимого слова ударным в корне может быть только последний слог: е-пе-га 'для него’ (ср. е-пе-ег-га в лексическом тексте), igi-dutu-se 'перед (богом) Уту’ (ср. i-gi-u-tu-us-se).
2. В именных цепочках с аффиксами ударным, как правило, является предпоследний слог цепочки: ki-dagal-a 'на широкой земле’ (ср. удвоенное написание в слоговом тексте на эмесаль ki-da-ma-al-la-a), za-zi-da-na 'у его правой стороны’ (ср. za-zi-da-an-na), su-lu-ba-ke4 'в руку этого человека’ (ср. su-lu-ba-ak-ke), gi4-gi4-de 'чтобы вернуть’ (ср. gi4-gi4-te4). В цепочках, в которых ударный предпоследний слог является аффиксом, второе ударение может приходиться на корень: ugu-zu-se 'перед тобой’ (ср. u-gu-uz-ze-es-se), ld-kig-gi4-a-ne-ne 'их гонцы’ (ср. lu-u-ki-im-ga-ne-en-ne).
3. В префиксальных цепочках, состоящих из нескольких слогов, ударным является первый слог: si ha-ba-ni-sa '(барабаны) воистину он установил там’ (ср. написание со знаком РА: si ha-pa-ni5-sa). Некоторые двусложные глагольные основы после префиксов имели ударение не на первом, а на втором слоге или, возможно, были безударными: nu-tuku 'тот, кто не имеет (чего-либо)’ (ср. написание
2 В данном разделе ударный слог выделен полужирным.
48
Древние реликтовые языки Передней Азии
с синкопой гласного nu-ut-ku), ni bi-in-gur-ru 'несет ужасный блеск’ (ср. синкопу в ni-ip-pi-ig-ru).
4. Элементы составных слов, а также составные части цепочек «существительное + прилагательное» и сочетаний корней с аффиксами могут сохранять самостоятельное ударение: a-zu-gal 'великая врачевательница’ (ср. a-zu-un-gal-lat\ za-mu 'Новый год’ (ср. za-am-mu-ku, za-muk-ku).
Й. Крехер находит свидетельства в пользу того, что ударение в Ш.я. было подвижным. Так, для двусложных корней с ударением на первом слоге постулируется смещение ударения на последний слог корня при присоединении аффикса: limmu 'четыре’, но limmu-bi 'четыре из них’ (ср. неорфографические написания с удвоенными согласными в соответствующих позициях: li-im-mu vs. li-mu-ub-bi). У финитных глагольных форм ударение могло перемещаться с корня на префикс (возможно, со второстепенным ударением на суффиксе): mu-nag 'он пил’ vs. mu-nag-ga-ta 'после того как он пил’ (ср. слоговые записи mu-na-ag vs. mu-un-na-ga-ta).
Предложенная Й. Крехером акцентная реконструкция неоднократно подвергалась критике. С одной стороны, высказывались предположения о том, что прослеженные Й. Крехером тенденции не отражают акцентных правил Ш.я. как такового, а лишь описывают правила произнесения шумерских текстов носителями аккадского языка. С другой стороны, известны примеры, явно противоречащие правилам Й. Крехера. Так, П. Аттингер приводит пассажи с синкопой гласного на месте предполагаемого Й. Крехером ударения, например, в предпоследнем слоге в формах с аффиксами (gur-dam 'это есть то, что вернется’ < {gur-ed-am} и др.) или в первом слоге в цепочке глагольных префиксов (sa ab-ra-mu-ri-ib-dun 'я не исполнял для тебя (работы пренебрежительно)’ из sa ba-ra-mu-ri-ib-dun).
В ранней ассириологической литературе пользовалась популярностью гипотеза о наличии в Ш.я. тонов. Данное предположение было основано на кажущейся омонимии шумерских корней, пишущихся разными знаками: е 'говорить’ (несов. вид), ё 'дом’, ё 'выходить’, еи 'спускаться’; и 'десять’, й 'трава’, и4 'день’; du 'идти’ (несов. вид), du 'строить’, du6 'холм’, du7 'соответствовать’, du8 'распускать’, dun 'сказать’; sa 'жила’, sa 'выравнивать’, sai0 'покупать’. В настоящее время можно считать доказанным, что произношение лексем, писавшихся данными знаками, совпадало лишь в глоссах лексических списков II—I тыс. В III тыс. члены такого рода «омонимичных» групп почти всегда произносились по-разному. Так, некоторые из этих лексем оканчивались на согласный, проявляющийся при присоединении суффиксов (en(d), u4(d), du8(h), dun(g)), другие содержали гуттуральный или глайд (ё, ё, sa, см. 2.1.1.), третьи могли отличаться качеством гласного (и ~ й, см. 2.1.1.). Таким образом, гипотеза о существовании в Ш.я. тонов не находит подтверждения.
2.1.3. Шумерская орфография, как правило, не отражает позиционные различия в произношении фонем. Как можно судить по некоторым примерам (в частности, из текстов ранних периодов), фонетическая реализация фонем могла варьироваться в зависимости от контекста. Так, написание в текстах периода Фары имени бога dnin-gir-su как dnig-gir-su говорит о возможности полной ассимиляции согласного /п/ последующему /g/.
Принято считать, что согласный, транскрибируемый как А/, переходил в /г/ в позиции между двумя гласными. Данная гипотеза основана на чередовании на
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
49
писаний с ta и га в формах с пространственным префиксом исходного падежа: ba-ra-zal наряду с ba-ta-zal 'прошло (сколько-то дней)’ и др. Других позиций для этого чередования надежно не засвидетельствовано.
Согласный /п/ в начальном слоге перед последующими слогами /Ьа/ и /bi/ переходил в /1/. Этот переход характерен в первую очередь для отрицательного префикса {nu}: la-ba-mu '(растение) не росло’ < {пи-Ьа-тй-0}, li-bi'-in-pa-de 'он не найдет его’ < {nu-bi-n-pa(d)-e} (о вокалической гармонии при присоединении этого префикса см. 2.2.3.). Другим вероятным примером, иллюстрирующим это явление считают аккадское слово luputtum, laputtum 'надсмотрщик, офицер’, заимствованное из шум. nu-banda.
Согласно лексическим спискам, многие корневые морфемы имели формы с чередующимися согласными (в нелексических текстах эти чередования встречаются гораздо реже из-за идеографического характера письма, но ср. такие примеры, как se-er-ka-an ~ se-er-ha-an 'украшение, орнамент’). Чаще всего встречаются следующие чередования: /d/,/t/ ~ ItJJsI (ud5 ~ uz 'коза’, dnidaba ~ dnisaba, имя божества, tus ~ sus 'сидеть’), /g/,/к/ ~ /Ь/ (щ-sakar ~ щ-sahar 'месяц, луна’, se-er-ka-an и se-er-ga-an ~ se-er-ha-an 'украшение, орнамент’), /т/ ~ /п/ (ezem ~ ezen 'праздник’), /1/ ~ /г/ (gibil ~ gibir 'топливо’), /g/ ~ /Ь/ (dug ~ dub 'колено’). Природа этих чередований не получила удовлетворительного объяснения.
Согласно распространенной точке зрения, взрывные /Ь/, /d/, /g/ на конце слова падали. Важнейшим аргументом в пользу этой теории являются данные старовавилонских лексических списков, в которых некоторые лексемы, имеющие согласно более поздним спискам структуру (CV)CVC, читаются без конечного согласного, если этот согласный относится к группе /Ь/, /d/, /g/, в то время как другие конечные согласные при передаче произношения лексем такой же структуры сохраняются: tu-u TUG 'одежда’ vs. mu-ul MUL 'звезда’. Подтверждают эту гипотезу и некоторые нетрадиционные написания староаккадского и более позднего времени, не отражающие конечных взрывных: Ьа-ра 'он нашел’ для ba-pa(d), bi-in-du 'он сказал’ для bi-in-dun(g) (примеры Б. Ягерсмы). Взрывные /р/ и Л/ на конце слова не встречаются; взрывной /к/, который встречается в этой позиции крайне редко, либо регулярно падал, либо переходил в /g/ (см. 2.2.1.). Вопрос о том, в какой мере было распространено падение в ауслауте других согласных (например, /Ь/, /г/ или /г/), специально не исследовался (о падении конечного /г/ местоименного элемента {ег} см. 2.2.1.).
Особым случаем падения согласных на конце слога следует считать усечение основ совершенного вида при образовании основ несовершенного вида у глаголов редупликационного класса (см. 2.3.5.). В большинстве случаев основы несовершенного вида, образованные путем редупликации, отражаются на письме повторением идеограммы, использовавшейся для записи основы совершенного вида (nag 'пить’, несов. вид NAG.NAG и т. п.). Единственным глаголом этого типа, у которого формы несовершенного вида регулярно записываются другим знаком, является глагол gar 'класть, ставить’ — несов. вид ga-ga. Однако для некоторых глаголов редупликационного класса произношение форм несовершенного вида известно из слоговых передач: nag 'пить’ — несов. вид па8-па8 (ср. слоговую запись na-na), zi(g) 'поднимать(ся)’—несов. вид zi-zi (ср. zi-iz-zi, zi-zi-i) и др. Эти написания показывают, что и в других основах несовершенного вида конечный
4-2054
50
Древние реликтовые языки Передней Азии
согласный корня, вероятнее всего, отсутствовал. С другой стороны, существуют глаголы редупликационного класса, у которых при образовании основы несовершенного вида конечный согласный первого слога сохраняется, а конечный согласный второго слога падает: te-en 'охлаждать’ — несов. вид te-en-te.
2.1.4. Для Ш.я. можно выделить следующие типы слогов: V (1 'масло’), CV (dun-ga 'сказанное’), VC (ап 'небо’, al-til '(дело) закончено’), CVC (tur 'маленький’, sizkur 'молитва’). Если гуттуральные /?/ и /Ь/ были самостоятельными фонемами (см. 2.1.1.), многие слоги, в традиционной транслитерации передаваемые как V, CV и VC, в действительности имели вид /?VC/, /hVC/, /CV?/ и т. д.
В работах ряда ученых (М. Сивиль, К. Буассон, М. Шреттер) не раз обсуждался вопрос о возможности существования в Ш.я. консонантных кластеров в конце и, особенно, в начале слога. Как указывает Д.О. Эдцард, доказать или опровергнуть существование в Ш.я. скоплений согласных нельзя: шумеро-аккадское письмо, слоговой компонент которого разрабатывался для не имевшего кластеров в данных позициях аккадского языка, не располагало средствами для обозначения скоплений согласных на письме. Высказывалось предположение о том, что кластеры могут «скрываться», например, за написаниями вида CVCV(C), гласный которых одинаков (Idgud 'короткий’ отражало форму /Iguf/; типологические параллели из других языков приведены в работе К. Буассона). М. Шреттером было проведено исследование таких лексем из старовавилонского списка Прото-Эа (MSL XIV), на материале которых он установил, что в качестве первого элемента консонантного кластера в начале слога (CCVC) с большой долей вероятности могут встретиться фонемы /к/ ([kh]), /g/ ([к]), /s/ ([s]), /§/ ([/]) и (М) (фонема /г/ ([г]) не встречается), а в качестве второго элемента наиболее типичны /г/ ([г]) и /1/ ([1]) (исключены в этой позиции /р/ ([ph]) и /z/ ([ts])). Количество слов, для которых можно предполагать наличие кластера в конце ((C)VCC), ничтожно мало (широко известный пример — слово urdu 'раб’, для которого лексические списки наряду с чтениями ur-du и ur-da предлагают также вариант a-rad). Данных, позволяющих выявить в Ш.я. слоговую структуру CCVCC, нет.
2.2.0. Морфонологические сведения.
2.2.1. Особенности фонологической организации морфем в основном не исследованы. Набор фонем в начале и конце слова обусловлен предполагаемыми для Ш.я. ограничениями в структуре слога (см. 2.1.З., 2.1.4.). Согласные, транскрибируемые как /р/, А/ и /к/ (согласно современным представлениям, глухие придыхательные взрывные), на конце морфем (как корневых, так и аффиксальных) практически не встречаются. Исключениями являются показатель родительного падежа {ак} и немногочисленные лексемы с конечным /к/, как правило, чередующимся с /g/ (П. Аттингер): lu5(k/g) 'жить, находиться’ (о животных) (до новошумерского периода встречаются только формы с /к/, в новошумерский период представлены формы как с /к/, так и с /g/, в старовавилонский период — только формы с /g/), ka(k/g) 'рот’ (перед гласным /а/ в досаргоновских и в старовавилонских текстах засвидетельствованы формы с /к/, в новошумерских текстах — формы с /g/; перед гласным /е/ засвидетельствованы только формы с /g/, начиная с новошумерского периода), ак 'делать’ (в большинстве примеров содержит /к/; начиная с новошумерского периода иногда встречаются формы с /g/). Конечный согласный этих лексем на конце слова или перед согласным, по-
Е.Ю. Визирова, И. Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
51
видимому, падал (ср. 2.1.3. о падении /Ь/, /d/, /g/ и нетрадиционные написания глагола АК: ba-ni-a 'он сделал там’ и др.). Показатель родительного падежа {ак} также сохраняет согласный /к/ лишь в позиции перед гласным: e-lugal-la-ka {ё-lugal-ak-a} 'в доме царя’, но ё-lugal-la {ё-lugal-ak} 'дом царя’ (абс.), e-lugal-la-se {e-lugal-ak-se} 'к дому царя’ (ср. подобную орфографию при записи местоименного элемента 2 лица единственного числа в составе пространственных префиксов {ег} и, возможно, при записи суффикса {ed}: igi zi mu-u-si-bar {mu-er-si-n-bar-0} 'он благосклонно посмотрел на тебя’, he-mu-e-da-gub {he-mu-er-da-gub-0} 'пусть она стоит рядом с тобой’, vs. su zi ga-mu-ra-ab-gar {ga-mu-er-a-b-gar} 'я хочу добросовестно исполнить для тебя’, na-mu-e-ri-gub {na-mu-er-i-n-gub-0} 'он воистину ставит (сеть) на тебя’).
Шумерский корень, как правило, состоит из одного или двух, реже трех слогов, слова с большим количеством слогов обычно являются композитами или заимствованы из аккадского.
Й. Крехером было выдвинуто предположение, согласно которому некорневые морфемы Ш.я. не могут быть меньше одного слога. В пользу этой гипотезы может свидетельствовать словесно-слоговой характер письма, в котором слоговые знаки служили для отражения морфем, однако доказать ее, по-видимому, невозможно. В настоящий момент общепринятая точка зрения заключается в том, что некорневые морфемы могут состоять как из одного согласного (не образуя слога), так и из гласного или сочетаний согласных с гласными (то есть из одного или более слогов).
Вопреки распространенному мнению, нельзя утверждать, что в Ш.я. была сильно развита гармония гласных внутри корня. Действительно, несмотря на наличие в Ш.я. большого количества лексем, которые, согласно традиционной транслитерации, имеют одинаковые гласные (inim 'слово, дело’, gurus 'юноша, работник’, geme 'рабыня’, udu 'овца’, ете 'язык’, dili 'один, единственный’, dagal 'широкий, быть широким’, tuku 'иметь’, dalla 'сиять, быть сияющим’ ит. д.), известно и много двусложных корней с различными гласными: ku-li 'друг’, alim 'зубр’, gestu(g) 'ухо, разум’, sizkur 'жертва’, hashur 'яблоко’ ит. д. Кроме того, существует гипотеза, согласно которой многие двусложные шумерские лексемы с двумя одинаковыми гласными на самом деле могли состоять лишь из одного слога, а слоговой знак с повторяющимся гласным служил для записи консонантного кластера (см. 2.1.4.). Такое допущение может существенно сузить круг лексем с гармонией внутри корня.
С другой стороны, ряд примеров однозначно свидетельствует в пользу того, что в определенные периоды в Ш.я. существовала тенденция к гармонизации гласных корня. Так, в лексемах, заимствованных в Ш.я. из аккадских форм с двумя различными гласными, корневые гласные могут совпадать: nimgir 'глашатай’ < аккад. nagirum, libir 'старый’ < аккад. labir, silim 'здоровый, благополучный’ < аккад. salim и т. п. Некоторые шумерские корни (как заимствованные, так, вероятно, и исконные) дошли до нас как в формах без гармонии, так и с гармонией, при этом формы с гармонией известны, как правило, из более поздних текстов. Например, личное анафорическое местоимение 3 лица единственного числа «он, она» засвидетельствовано в старошумерский период исключительно в форме а-ne, в то время как с новошумерского периода данное местоимение отражено в источниках не только как а-ne, но и как е-пе, причем формы с гармонией
52
Древние реликтовые языки Передней Азии
встречаются чаще (сходная картина наблюдается при анализе исторического развития личного анафорического местоимения 3 лица множественного числа «они»: а-ne-ne и е-пе-пе). Существительное glsu-sub 'форма для кирпичей’ помимо написания с гармонией встречается и в орфографии glsi-sub, которая, видимо, отражает изначальную форму этого слова и представляет собой финитную форму глагола «бросать». Данные примеры могут говорить о том, что тенденция к гармонизации гласных в шумерских корнях усиливалась в ходе истории языка. Эти же примеры позволяют допустить, что многие корни, традиционно транслитерируемые с одинаковыми гласными, не имели таковых в ранние периоды, а гармония внутри корня могла быть характерна лишь для поздних периодов истории Ш.я.
2.2.2. Исследований, посвященных вопросу наличия в Ш.я. фонологических противопоставлений морфологических единиц и категорий, не проводилось. Некоторые фонемы (/р/, /s/, /г/, изначально также /1/) засвидетельствованы только в корнях. Фонемы /z/ и /g/ встречаются только в корнях и в притяжательных суффиксах.
2.2.3. Чередования фонем более или менее последовательно изучались лишь для некоторых корпусов текстов. Изучение чередований осложняется как весьма приблизительной информацией о фонетической природе некоторых фонем и скудными сведениями о произношении отдельных слов, так и недостаточным пониманием шумерской морфологии (см., например, проблематику, связанную с морфологическим членением глагольной цепочки, 2.3.6.).
Хорошо засвидетельствовано чередование гласного Г\/ с нулем в пространственных префиксах местного и местно-направительного падежей (см. 2.3.6.). Гласный падает, если инфикс оказывается в позиции непосредственно перед корнем, но сохраняется, если между корнем и инфиксом имеется еще одна морфема (как правило, показатель агенса или пациенса {п}, {Ь} и др.): mu... ba-an-gi-na-se {ba-ni-gi(n)-0-a-se} 'так как это было подтверждено (устами наследников)’ vs. ba-ni-gi-ne-es {ba-ni-n-gi(n)-es} '(наследники своими устами) это подтвердили’, bi-ra 'он поставил (печать)’ vs. ib-ra '(печать) поставлена’. Данное явление отмечается в текстах различных периодов, начиная уже со старошумерского. Традиционно оно трактуется как вокалическая синкопа в открытом слоге в середине слова (феномен, хорошо известный из аккадского языка), однако надежно установить другие морфологические позиции для данного чередования не удается. Относительно близким феноменом можно считать лишь предполагаемое падение гласного личного показателя 2 лица единственного числа {е} и местоименного элемента 2 лица единственного числа {ег}, которым объясняют полные написания типа u-na-a-dun (/unaydu/ < {u-n-a-e-dun(g)-0}) 'когда ты сказал ему’, su ba-a-si-ib-ti {ba-er-si-b-ti-0} 'это взято у тебя’, ср. полные написания при пространственном префиксе местно-направительного падежа ba-a-gi4 (/baygi/ < {ba-i-gi4-0}) 'он вернулся (к делу)’ и т. д. (см. также 2.1.1. о фонеме /у/).
В то же время спорадическое отсутствие на письме гласных в позиции между двумя согласными характерно для целого ряда форм типа lugal-ne {lugal-ani-e} 'его господин’ (старошумерский период), kisal-mah-na {kisal-mah-ani-a} 'в ее великом дворе’ (новошумерский период), fl-fl-dam {il-il-ed-am} 'он есть поднимающий (взгляд)’ (новошумерский период), nam-erim-bi i-ku5-ne {i-ku5(r)-ene} 'они должны поклясться в этом’ (новошумерский период), ki-nam-tar-ba {ki-nam-tar-ak-bi-a} 'в этом месте определения судеб’ (позднешумерский период), su-digir-
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
53
gal-gal-ne-ke4 {su-digir-gal-gal-ene-ak-e} 'для плоти великих богов’ (позднешумерский период). Многие исследователи (М. Сивиль, Р. Биггс, И.М. Дьяконов и др.) полагают, что подобные примеры следует трактовать как отражение феномена дефектной орфографии (считается, что для записи двусложного показателя было достаточно записать лишь его часть). Тем не менее, статистические подсчеты Я. Кляйна показывают, что в подавляющем большинстве примеров из корпуса Гудеа (новошумерский период) и позднешумерских царских надписей согласный, предшествующий отсутствующему гласному, является сонантом (/г/, /ш/, /п/, /1/, /g/), реже встречаются /§/ и /Ь/. Наблюдения Кляйна говорят в пользу возможной фонологической интепретации данного явления (т. е. его трактовки как вокалической синкопы).
Для шумерской морфонологии характерны регулярные контракции гласных на стыках морфем.
Гласный /е/ и, по-видимому, гласный /i/ в анлауте любой грамматической морфемы уподобляются гласному, на который заканчивается предыдущая морфема. На письме ассимилированные показатели, как правило, не отражаются (1й {1й-еэрг. п.} 'человек’ и т. д.), хотя в некоторых случаях, начиная с новошумерского периода, в текстах присутствуют полные написания (1й-й {1й-езрг. п.} 'человек’ и т. д.), что может говорить о том, что получавшийся в результате контракции гласный был долгим. Данное чередование наблюдается в следующих случаях.
В именных формах:
— при присоединении показателя {е} эргативного и местно-направительного падежей, а также показателя множественного числа {епе} к морфемам, заканчивающимся на гласный (к корням, притяжательным суффиксам 1 и 2 лица единственного числа {gu}, {zu}, номинализованным глагольным формам с суффиксом {a}): dumu-u и dumu {dumu-e3pr. п.} 'сын’, ата-а и ата {ата-еэрг. п.} 'мать’, ugula-ne {ugula-ene} 'надсмотрщики’, nin-gUi0 {nin-gu-e3pr. п.} 'моя госпожа’, za-gUi0 {za-gu-еместно-напр. п.} 'к моей стороне’, igi-zu {igi_zu-eMecTHo-Hanp. п.} 'перед тобой’, mu-du-a {mu-n-du-0-a-e3pr.n.} 'построивший’, mu-ti-la-a {mu-ti(l)-0-a-e3prn.} 'живущая’, ses-zu-ne {ses-zu-ene} 'твои братья’. He решен вопрос о том, каким был результат контракции /е/ тех же показателей при присоединении их к притяжательным суффиксам 3 лица единственного числа {ani} (одуш.) и {bi} (неодуш.). Некоторые шумерологи считают, что в этом случае гласный /е/, возможно, вытеснял конечный гласный притяжательных суффиксов: {ani + е} > /апе/, {bi + е} > /Ье/; например, digir-ra-ne < {digir-ani-e3pr. п.} 'его бог’, ki-be < {ki-bi-eMeCTHo-Hanp.n.} 'на его место’, ср. также полное написание в тексте статуи Гудеа lugal ki-ag-ne(Nl)-e3pr n. 'его любящий господин’. Другие ученые полагают, что гласный /е/ сам уподоблялся предшествующему /i/: ki-bi < {ki-bi-e} и т. д. (пары слогов /пе/ ~ /ni/ и /Ье/ ~ /bi/ записываются обычно одинаково, как правило, посредством знаков NI и BI соответственно). Следует учитывать, что формы данных местоимений и без последующих показателей с большой вероятностью заканчивались на /е/ (т. е. /апе/, /Ье/, а не /ani/, /bi/). В качестве аргумента для обоснования этой гипотезы приводят написания показателей {ani} и реже {bi} через знаки NE (в Эбле, спорадически также в текстах III династии Ура и в старовавилонских литературных текстах) и BE (в старовавилонских литературных текстах из Суз, изредка также в Эбле). Кроме того, в старошумерский период знак BI, вероятнее всего, отражал
54
Древние реликтовые языки Передней Азии
слог /Ье/, в то время как слог /bi/ записывался знаком NE = bi. Так, оба знака использовались в глагольной цепочке для записи префикса {bi} и были распределены в соответствии с правилом старошумерской гармонии гласных (см. ниже в данном разделе). При таком подходе к данным формам предположение об ассимиляции гласных в них теряет смысл.
В глагольных формах:
— при присоединении личных показателей {en}, {е}, {enden}, {enzen}, {es}, {епе} к основам на гласный: ba-du-un {ba-du-en} 'я иду’, i-ga-ga {i-(b-)ga-ga-e} 'он установит’, gu ma-si-si-ne {mu-V-a-si-si-ene} 'они соберутся для меня’, bf-in-es {bi-n-e-es} 'они сказали’, in-buru-us {i-n-buru-es} 'они пронзили (стрелой)’, ga-gu7-un-de-en {ga-gu7-enden} 'пусть мы съедим’;
— при присоединении суффикса {ed} к основам на гласный: si sa-da {sa-ed-am} 'направлять’, du-u-de {du-ed-e} 'чтобы построить’, di-dam {di-ed-am} 'он есть говорящий’;
— при присоединении личного показателя 2 лица единственного числа {е}, располагающегося перед глагольной основой, а также местоименных элементов в составе пространственных префиксов 2 лица единственного числа {ег} и 3 лица множественного числа {епе} к морфемам (префиксам ориентации, пространственным префиксам и др.) с исходом на гласный (в основном, до старовавилонского периода): gis u-ma-ta-gar {u-ima-ta-e-gar-0} 'когда ты дерево оттуда выдал’, ha-mu-u-zu {he-mu-e-zu-0} 'пусть ты знаешь’, u-si-la {u-(b-)si-e-la-0} 'пусть ты привяжешь к ней’, ga-mu-ra-bdr-bur {ga-mu-er-a-bur-bur} 'пусть я растолкую тебе (сон)’, su ba-a-si-ib-ti {ba-er-si-b-ti-0} 'это взято у тебя’, mu-ne-gub {mu-ene-a-gub-0} sud mu-ne-ra {mu-ene-a-n-fa-0} 'он встал для них <и> помолился им’. Подобные примеры (особенно в случаях с полными написаниями) могут также трактоваться как формы с синкопированным гласным (/baysibti/ и т. п., см. выше в данном разделе о чередовании /I/ с нулем). В старовавилонский период в подобных контекстах часто встречаются формы с выписанным /е/ типа ba-e-ne-si-dul5 {ba-ene-si-dul5-0} '(пыль) покрыла их’, he-mu-e-zi-zi-ne {he-mu-e-zi-zi-ene} 'пусть они поднимут тебя’, a-ba mu-e-da-an-ё {mu-er-da-ni-e-0} 'кто выйдет против тебя’, которые трактуются как содержащие морфонологические написания (о нарушении правил контракции в старовавилонский период см. ниже);
— при присоединении пространственного показателя местно-направительного падежа {i} к морфемам с исходом на гласный (пространственным префиксам и др.): im-ma-a-gi4-es {ima-i-gi4-es} 'они вернулись (к делу)’. Так же как и в случае с формами с показателями {е}, {ег} и {епе}, данные написания можно рассматривать как отражающие формы с синкопой (/imaygi/, см. выше), а не с контракцией гласных (старовавилонские аналоги и в этом случае часто содержат выписанное в данной позиции /е/: ba-e-ё 'он достигал (небес)’ и т. д.).
Не решен вопрос об изначальной форме показателя 1 лица, стоящего перед глагольной основой и перед пространственными префиксами. Данный показатель, всегда располагающийся после гласного, никогда не выписывается (mu-du {mu-V-du-0} 'я построил’, nam-mu-da-an-du {na-mu-V-da-ni-du-0} 'пусть (никто) не идет туда со мной’), однако присутствующие в текстах III тыс. полные написания позволяют предполагать, что 1 лицо выражалось с помощью некоторого гласного, подвергавшегося контракции с предшествующим гласным: su zi ma-ra-a-gar {mu-er-a-V-gar-0} 'я добросовестно исполнил для тебя’.
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
55
Сходным образом начальный гласный /i/ в префиксе {inga} и в префиксах ориентации {im}, {ima}, {imi} после морфем на гласную никогда не выписывается (по правилам построения глагольной цепочки (см. 2.5.1.) перед данными префиксами могут располагаться лишь префиксы наклонения {he}, {ga}, {па}, {и}, {пи} и др.): nam-mi-gub {na-imi-n-gub-0} 'он воистину поставил (ногу на лодку)’, he-em-gi4-gi4 {he-im-gi4-gi4-e} 'пусть он вернет’, nu-ma-na-dun {nu-ima-n-a-n-dun(g)-0} 'он ей не сказал’. Решение вопроса о том, содержат ли формы подобного рода контракции, зависит от интерпретации гласного /i/ в этих формах — он может рассматриваться либо как значимый префикс ориентации, либо как протеза.
Довольно многочисленные примеры, в которых показатели с начальным /е/ выписываются в именных формах и в позиции после глагольной основы (как в текстах III тыс., так и в старовавилонских текстах: gala-e-ne 'культовые певчие’, iri-e (местно-напр. п.) 'для города’, la-a-е (местно-напр. п.) 'простирающийся’, nu-zu-e (эрг. п.) 'не знающая’, si im-sa-sa-e 'он направляет (скот для жертвоприношений)’ и т. д.) принято считать примерами морфонологических написаний. Согласно другой распространенной в шумерологии интерпретации, корни или грамматические морфемы (например, суффикс {а}), после которых выписываются показатели на /е/, могли заканчиваться не на гласный, а на гуттуральный согласный (например, гортанную смычку), который препятствовал контракции (см. 2.1.1.).
В текстах старовавилонского периода, кроме гиперкорректных форм с /е/, выписанным после гласного в цепочке глагольных префиксов, существует немало примеров, где /е/ (или /i/) в сходных позициях в глаголе вытесняет конечный гласный предшествующей морфемы: he-me-da-hul-hdl-le-es {he-mu-er-da-hul-hul-es} 'пусть они радуются тебе’, mu-un-ne-dah {mu-n-a-e-dah-0} 'ты добавил для него’, hu-mu-un-de-nu {he-mu-n-da-i-nu-0} 'пусть он ляжет с ней (на постель)’. Кроме того, конечный гласный морфемы (чаще всего пространственного префикса совместного падежа), стоящей непосредственно перед глагольной основой, начинающейся с гласного /е/, может вытесняться этим корневым гласным: mu-un-de-re7-es-a {mu-n-da-ere-es-a} 'которые пришли с ним’, a-da-min im-de-e-ne {im-da-e-ene} 'они соревнуются’. Вопрос о том, являются ли данные формы результатом писцовых ошибок (подобные формы встречаются прежде всего в копиях литературных текстов, составленных, как правило, учениками писцовых школ) или отражают норму произношения шумерских словоформ во втором тысячелетии, не решен.
В отличие от /е/ и Л/, гласный /а/ в начале грамматических морфем ведет себя по-разному.
1. Гласный /а/ уподобляется конечному гласному предыдущей морфемы (гласный /а/ не выписывается). Данное явление характерно для большинства морфемных швов как в именных, так и в глагольных формах.
В именных формах:
— при присоединении показателя родительного падежа {ак} к основам на гласный, а также к показателю множественного числа {епе} и притяжательному суффиксу 3 лица множественного числа {апепе}, например, dumu iri-ke4 {iri-ak-e} 'сыновья города’ (эрг. п.), sa gir-sukl-ka {gir-sukl-ak-a} 'в Гирсу’, lugal digir-re-ne-ke4 {digir-ene-ak-e} 'царь богов’ (эрг. п.), inim ama-ne-ne {ama-anene-ak} 'слово их матери’;
— при присоединении притяжательных суффиксов 3 лица {ani} и {апепе} к основам на гласный: geme-ni {geme-ani} 'его рабыня’, su-ne-ne {su-anene} 'их руки’;
56
Древние реликтовые языки Передней Азии
— при присоединении формы 3 лица единственного числа энклитической связки {ат} к притяжательным суффиксам {gu}, {zu}, {ani}, {bi}: udu-gUi0-um {udu-gu-am} 'это мои овцы’, lugal-zu-um {lugal-zu-am} 'он есть твой господин’, mu-ni-im {mu-ani-am} 'это есть его имя’, maskim-bi-im {maskim-bi-am} 'он есть уполномоченный этого (= по этому делу)’.
В глагольных формах:
— при присоединении пространственного показателя дательного падежа {а} к местоименному элементу 3 лица множественного числа {епе} и 1 лица множественного числа {me}: mu-ne-du {mu-ene-a-n-du-0} 'он им построил’, sum-me-eb {sum-me-a-b} 'дай нам их’. Начиная с новошумерского периода, встречаются также формы без контракции типа he-ne-ab-sdm-mu {he-ene-a-b-sum-e} 'пусть он даст им’ (новошумерский период), sum-me-ab {sum-me-a-b} 'дай нам их’ (позднешумерский период);
— при присоединении префикса {al} к показателю {u}: й-ul-pa {u-al-pa(d)-0} 'когда она (=табличка) будет найдена’.
2. Гласный /а/ вытесняет конечный гласный предыдущей морфемы.
В именных формах:
— при присоединении показателей родительного падежа {ак} и местного падежа {а} к притяжательным суффиксам {gu}, {zu}, {ani}, {bi}: udu ab-ba-ga {ab-ba-gu-ak} 'овцы моего отца’, ma-gur8-ra-na {ma-gur8-ani-a} 'на его грузовое судно’.
В глагольных формах:
— при присоединении пространственного показателя дательного падежа {а} к сочетанию морфем «префикс ориентации {mu} + местоименный элемент 1 лица единственного числа {V}» ({mu + V + a}): ma-an-sum {mu-V-a-n-sum-0} 'он мне дал’, ha-ma-pa-de {he-mu-V-a-(b-)pa(d)-e} 'пусть она найдет для меня’.
3. Гласный /а/ и конечный гласный предыдущей морфемы не контрагируют (гласный I^J регулярно выписывается).
В именных формах:
— при присоединении показателя местного падежа {а} к основам на гласный: su-a 'в руку’, an-ki-a 'на небе и земле’;
— при присоединении формы 3 лица единственного числа энклитической связки {ат} к основам на гласный: dutu-am 'это есть (бог) Уту’, zu-am 'она (=бо-гиня Нисаба) есть знающая’, si-am 'он (=храм Энинну) есть наполняющий (Страну лунным светом)’.
В глагольных формах:
— при присоединении номинализирующего суффикса {a}: gu-de-a 'призванный’, gi4-a 'возвращающий’, пй-а 'тот, который ложится’, i7-nigin6kl-du-a 'канал, ведущий к (городу) Нигин’.
Другой характерной чертой шумерской морфонологии являются различные типы прогрессивной и регрессивной гармонии гласных в аффиксах глагольных форм (о гармонии гласных внутри корня см. 2.2.1.).
Прогрессивная гармония гласных наблюдается после глагольных основ и затрагивает гласный /е/, с которого начинаются суффиксы, располагающиеся непосредственно после глагольной основы (т. е. личные показатели спряжения совершенного и несовершенного вида {en}, {е}, {enden}, {enzen}, {епе}, {es}, а также суффикс {ed}). Гласный /е/ уподобляется гласному корня, которым, как правило, является гласный /и/ (примеры гармонии на Г\/ и /а/ типа il-i-de {il-ed-e} 'чтобы
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
57
поднять’ или ba-tar-ra-as {ba-tar-es} 'они (=боги) были рассеяны’ немногочисленны и известны прежде всего из текстов старовавилонского периода). Наличие или отсутствие гармонии при глагольной лексеме является лексической информацией. По отношению к этому признаку выделяются три группы глаголов.
1. Глаголы, при которых гласный суффикса не затрагивается гармонией: Ьа-ап-ku4-re-en {ba-ni-ku4(f)-en} 'я вошел туда’, gu nam-ba-an-gar-re-en-ze-en 'вы не ставили шею (=не покорялись)’, mu-dab5-dab5-be-es 'они поймали их’, he-dim-me 'пусть он сделает это’, hul-le-me-en 'я — радующий (Энлиля)’. К этой группе принадлежат все глаголы редупликационного класса и некоторые глаголы аф-фиксационного класса (для глаголов редупликационного класса речь идет только о формах совершенного вида, формы несовершенного вида всегда заканчиваются на гласный, с которым контрагирует гласный /е/ суффикса, см. выше в этом разделе).
2. Глаголы, при которых гармония затрагивает гласный во всех суффиксах из приведенного выше списка. Возможно, единственной глагольной лексемой этого типа является частотный глагол sum 'давать’: na-an-sum-mu-un {na-n-sum-en} 'воистину он дал тебя’, ba-ra-sum-mu-un-de-en 'мы дали тебе это’, ba-an-sum-mu-us-a '<тот факт> что они это дали’, ba-ab-sum-mu-un 'я даю это’, nu-na-sum-mu 'он не дает ему это’, ba-ab-sum-mu-ne 'они дают это’, sum-mu-dam 'это есть то, что следует отдать’.
3. Глаголы, у которых наблюдаются формы как с гармонией, так и без нее. Впервые круг подобных глаголов установил Й. Крехер, который подробно исследовал формы несовершенного вида глаголов, принадлежащих к аффиксационно-му (регулярному) классу (см. 2.3.5.). Й. Крехером было сформулировано правило, согласно которому при основах несовершенного вида у этих глаголов гласный /е/ суффикса уподобляется гласному основы только в следующих двух случаях:
а) если он принадлежит суффиксу {ed} (по Й. Крехеру, суффикс {ed} присутствует во всех неспрягаемых формах несовершенного вида, а также в непереходных формах несовершенного вида): nam mu-na-ku5-re6 'он клялся ему’ vs. пат-erim-bi ku5-ru-dam {ku5(r)-ed-am} 'это есть то, в чем следует поклясться’, he-sub-Ьё 'пусть он покинет (поле)’ vs. nu-sub-bu 'не покидающий (горы)’;
б) если стоящий после глагольной основы слог с /е/ не является последним: nam-kur-re {na-im-kur-e} 'пусть он не изменит это’ vs. nam-kur-ru-ne {na-im-kur-епе} 'пусть они не изменят это’, bi-in-gub-be 'он ставит его’ vs. bi-ib-gub-bu-a 'тот, который поставит это’.
Й. Крехер обратил внимание на то, что у глаголов этого типа наличие или отсутствие гармонии позволяет определить морфологическую форму слова: в формах типа nu-kur-ru (vs. nam-kur-re), nu-sub-bu (vs. he-sub-be) гармонизированные гласные однозначно указывают на присутствие суффикса {ed}, конечный согласный которого на конце слова обычно не выписывается.
Вопрос о наличии или отсутствии гармонии у этих глаголов в формах совершенного вида специально не изучался, ср. формы um-ma-an-sub-be-en 'если она бросила меня’ и ba-an-sub-bu-us 'он сбросил их’, bi-ib-ku5-ru-us-a-as 'потому что они уничтожили это’ и im-ma-an-ku5-re-es 'они перерезали (ему горло)’ (гармония в первой форме могла бы объясняться присутствием после {es} еще одного слога), bi-in-kur-ru-us 'они изменят’ и ba-da-kur-es 'они опровергли’ (в последнем случае нельзя исключать морфологическую запись), и т. п.
58
Древние реликтовые языки Передней Азии
Регрессивная гармония гласных характерна для цепочки глагольных префиксов: гласные начальных префиксов в открытом слоге могут уподобляться гласным префиксов, образующим следующий слог.
Данный тип гармонии гласных наблюдается прежде всего в префиксах наклонения {ga}, {he}, {sa}, {и} и {nu}. В качестве источника гармонии обычно выступают гласные префиксов ориентации, несколько реже — гласные пространственных префиксов. Формы с гармонией встречаются в текстах нерегулярно, однако принято считать, что именно такие примеры отражают реальное произношение. Более частотные формы без гармонии (типа ga-mu-ra-ab-dun 'я хочу сказать ему (слово)’ или nu-ba-ga-ga '(никто) не поставит’) рассматриваются как морфонологическая запись.
Формы с гармонией гласного в префиксе {ga} засвидетельствованы в текстах с конца новошумерского периода: nam gi4-ri-ib-tarar nam-dui0 gu-mu-ri-ib-tarar 'судьбу я тебе да определю, хорошую судьбу я тебе да определю’.
Гармония гласного в префиксе {he}, выражающем подтверждение или пожелание, впервые засвидетельствована в текстах конца староаккадского периода. В это время (как и в старошумерский период), согласно наблюдениям Б. Ягерсмы, в качестве основной формы этого префикса использовался вариант ha-: ha-bi-zi-zi 'пусть он поднимет это туда’, ha-mu-ra-ag-ag 'пусть он отмерит это для тебя’, ha-ma-ti 'воистину ты ради меня дал (ему) жизнь’ (имя собственное). Написания с he- в конце староаккадского периода и отчасти в новошумерский период отражают гармонизированную форму префикса перед слогами с гласными /е/ и /i/: he-me-sdm-mu 'пусть он даст нам это’, he-bi-ga-ga 'пусть он поставит это туда’. Распространение форм этого типа, возможно, связано с тем, что вариант he- представлен уже в текстах старошумерского периода, где его появление объясняется, однако, не гармонией гласных, а контракцией гласных в сочетании /hai-/: he-mi-du-du-e {ha-imi-b-dii-du-e} 'пусть она поставит это туда’. В текстах новошумерского периода впервые появляется форма с гласным префикса, уподобленным последующему /и/: hu-mu-na-ab-sum-mu 'пусть он даст это ему’ (единственный известный пример). В старовавилонских текстах формы с уподобленным гласным перед /ши/ встречаются регулярно: hu-mu-zi 'они (собир.) поднялись сюда’. Написания этих префиксов с гласным /i/ перед /ni/ и /bi/ спорадически встречаются в текстах гимнов Шульги (старовавилонские копии, во многих случаях сохраняющие языковые и орфографические черты Ш.я. новошумерского периода): hi-ni-zi 'пусть ты поднимешь ее туда’, hi-bi-dun 'я воистину сделал’ (единственный известный пример перед /bi/).
Широкое распространение форм с he- привело к тому, что, начиная с новошумерского периода, этот вариант префикса стал встречаться перед любыми гласными: he-mu-na-ab-sdm-mu или he-na-ab-sdm-mu 'пусть он даст ему это’. Данное явление имеет, по всей видимости, чисто орфографическую природу. Также исторической орфографией объясняется спорадическое употребление в новошумерских и старовавилонских текстах древнего варианта ha-: ha-mu-na-ab-sum-mu 'пусть он даст ему это’, ha-bi-ak 'пусть он сделает там’, ha-ra-ab-gi4-gi4 'пусть он вернет его тебе’ и т. д. (как видно из первых двух форм, и в этом случае вокализм префикса не зависит от последующего гласного).
Формы с гармонией гласного в префиксе {sa} известны из старовавилонских текстов: si-bi-dul 'он покрыл’, su-mu-un-il 'он поднял’, sa-ra-gul-e 'он разрушает для тебя’, sa-ba-na-gam-e-de-en 'я подчинюсь ему’. Следует отметить, что перед
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
59
префиксом {mu} форма sa- встречается чаще, чем su-: sa-mu-un-du 'он построен там’, sa-mu-ni-in-gar 'она установила там’ ит. д. В текстах старошумерского периода этот префикс выступает в форме se- (однажды засвидетельствована форма si-) вне зависимости от гласного следующего слога: se-ba-dab5 'он схватил’, si-e 'он говорит’. В текстах новошумерского периода префикс {sa} не встречается.
Формы с гармонией гласного в префиксе {и} встречаются как в ранних, так и в поздних текстах. Наиболее хорошо засвидетельствованы гармонизированные формы перед префиксами {Ьа} и {bi}: a-ba-ra-zi 'когда он поднимется’, i-bi-us 'когда она коснулась (земли)’.
Префикс отрицательного наклонения {пи} перед префиксами ориентации {Ьа} и {bi} имеет форму /1а/ и /Н/ соответственно (о переходе /п/ > /1/ см. 2.1.З.): la-ba-sag '(кнут) не бил’, li-bi-in-dun 'он не сказал’. Перед {Ьа} такая форма префикса отрицательного наклонения засвидетельствована со староаккадского периода (su la-ba-ti 'он не получил’, пример Б. Ягерсмы), перед {bi} —с конца новошумерского периода (li-bf-gi4 'он не вернул’, пример Б. Ягерсмы).
Кроме префиксов наклонений регрессивная гармония иногда встречается в префиксе ориентации {mu}. Источником гармонии в этом случае являются гласные пространственных префиксов: ma-ra-an-dun 'он сказал тебе’, mi-ni-ib-il 'он (=дом) поднимает (голову к небу)’.
Кроме вышеописанных типов гармонии, известна так называемая старошумерская гармония гласных (впервые описана А. Пёбелем и С. Крамером). Она засвидетельствована исключительно в текстах старошумерского периода и начала сар-гоновского периода, происходящих из южной Месопотамии (Бирсу, Умма, Ур, Урук). В текстах того же периода из более северных областей (Ниппур, Адаб, Шуруппак, Исин) это явление не наблюдается.
Старошумерская гармония гласных заключается в уподоблении по подъему гласного глагольных префиксов, записывающегося в более поздних текстах как /i/, гласному следующего слога. Префиксы, подвергающиеся этой гармонии, содержат гласный /е/, если следующий слог имеет гласный /е/ или /а/; в противном случае (т. е. если за ними идет слог с гласным /i/ или /и/) префикс содержит гласный А/ (см. таблицу ниже). Источником гармонии могут являться как корни, так и префиксы (инфиксы), содержащие гласный /а/ или /е/. К первой группе относятся, в частности, следующие показатели: пространственный префикс дательного падежа в сочетании с местоименным элементом 3 лица единственного числа {n-а}, пространственные префиксы совместного ({da}) и исходного ({ta}) падежей. Ко второй группе относится пространственный префикс дательного падежа 3 лица множественного числа ({ene-а} > /(е)пе/, о контракции см. выше в этом разделе), который сам никогда не подвергается гармонии (предположительно, из-за наличия в нем долгого гласного, см. 2.1.1.). Сходным образом префикс ориентации {ima}, и редкий соединительный префикс {inga} в старошумерский период пишутся обычно как е-ma- и e-ga- соответственно (т. е. с первым гласным, уподобленным второму). Гласный пространственного показателя направительного падежа {si} и, по всей видимости, показателей местного ({ni}) и местно-направительного падежа с местоименным элементом 3 лица единственного числа ({n-i}) также подвергаются гармонии следующему за ними гласному корня и, в свою очередь, вызывают уподобление предшествующего им гласного А/, если таковой имеется. Также корневому гласному уподобляются оба гласных префикса {imi}.
60
Древние реликтовые языки Передней Азии
Старошумерская гармония гласных
Префикс Инфикс Гласный корня Примеры
е-, be- — /а/ или /е/ e-ag 'он отвесил’ e-ha-la 'он поделил’ be-gar-re-es 'они выложили (серебро за овцу)’
I-, bi- — /i/ или /и/ i-su 'он возместил’ bi-du 'он там построил’
е- -na-, -da-, -ta-, -ne- любой e-na-sum 'он ему дал’ e-ta-ец 'он поднял (=осушил)’ e-ne-bala 'он им передал’ e-ne-sum 'он им дал’
e-ma-, e-ga- (любой) любой e-ma-us 'он за ним следует’ e-ga-dab5 'и он схватил его’ su e-ma-ti 'он получил’
(е-) -se-, -ne- /а/ или /е/ e-se-sa10 ’он купил у него’ ba-ne-gar 'он установил там’
0-) -si-, -ni- /1/ или /и/ he-na-si-gub 'пусть он стоит для него ради этого (=ради жизни Энметены)’ i-ni-mu 'он вырастил там (стены)’ i-ni-su4 'он набросил на него (сеть)’
e-me- /а/ или /е/ e-me-sar-sar 'он написал там’
i-mi- /1/ или /и/ sa i-mi-dЦц-dun 'в качестве регулярных жертвоприношений он там установил’
Правило гармонии гласных действует не во всех случаях. Некоторые исключения объясняются тем, что в старошумерский период тот или иной глагольный корень имел чтение, отличное от чтений в более поздние периоды. Так, корни ё 'выходить’ и de 'лить’, префиксы которых в большинстве форм имеют гласный /i/ (i-mi-e 'он вывел’, i-ni-de 'он налил’), по всей видимости, содержали гласный /i/, а не /е/ (т. е. читались как /i/, /di/). Однако это допущение не может быть применено ко всем отклоняющимся формам — префиксы с /i/ и /е/ часто встречаются с одними и теми же глаголами: he-se-gi4-gi4-a наряду с he-si-gi4-gi4-a 'пославший туда’. Кроме того, префиксы с /i/ могут выступать перед показателем совместного падежа {da} (i-da-gu7 'они съели вместе с ними’), а гласный /е/ иногда появляется перед слогом, содержащим гласный /i/ (e-mi-sid 'он посчитал там’). Остается открытым вопрос о том, можно ли считать «неправильные» формы отражением реально происходивших в языке фонетических изменений или их следует рассматривать лишь как начало орфографической реформы, в результате которой все префиксы стали писаться единым образом (через /i/).
2.3.0. Семантико-грамматические сведения.
Ш.я. принадлежит к языкам агглютинативного типа. В любую шумерскую словоформу входит корень (простая, или непроизводная основа), к которому присоединяются различные грамматические показатели. Как правило, каждый показатель несет только одно грамматическое значение, например, digir-gal-e-ne-ra 'великим богам’, где {епе} выражает значение множественного числа, а {га} — значение дательного падежа. Однако в спрягаемых глагольных формах наблюда
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
61
ется характерное для флективных языков совмещение в одном формообразовательном аффиксе нескольких грамматических значений, например, в форме Ьа-an-dab5 {ba-n-dabs-0} 'он схватил’ показатель {п} указывает на лицо агенса (третье), класс (одушевленный), число (единственное), вид (совершенный).
2.3.1. В Ш.я. на основании синтаксических, семантических и морфологических признаков выделяются следующие части речи: имена существительные, местоимения, числительные, глаголы, наречия, а также класс служебных слов (частицы, междометия, союзы). Имя прилагательное не представляет в Ш.я. самостоятельную часть речи, так как не обладает особыми морфологическими признаками. В функции прилагательных выступают именные формы глаголов со значением качества, признака, свойства, представленные либо чистым корнем (tur 'быть/делать маленьким’ > 'маленький’), либо корнем, снабженным номина-лизирующим суффиксом {a} (sa6(g) 'быть/делать хорошим’ > sa6-ga 'хороший’). При этом роль суффикса {а}, с точки зрения ряда ученых, не ограничивается номинал изирующей: согласно теории Й. Крехера, прилагательные, выраженные корнем с суффиксом {а}, отличаются от прилагательных, выраженных чистым корнем, по признаку конкретности / абстрактности качества, признака, свойства (см. также 2.3.7. и 2.5.2.). В то же время выделяется сравнительно небольшая группа корней, не встречающихся в финитных глагольных формах, которые принято считать первичными прилагательными: zi(d) 'истинный, правильный’, urui6(n) 'высокий, величественный’, sis 'горький’. Роль относительных прилагательных выполняют имена существительные в родительном падеже: im-an-na {im-an-ak} 'небесный дождь’, букв, 'дождь небес’.
Непроизводных предлогов в Ш.я. нет, в качестве предлогов функционируют имена существительные (в основном обозначения частей тела или элементов пространственной ориентации, см. 2.3.4.).
Представлена энклитическая глагольная связка, см. 2.3.7.
2.3.2. Для имен существительных характерно деление на два класса: класс одушевленных имен, включающий людей, богов, персонифицированных животных, персонифицированные предметы и т. п., и класс неодушевленных имен, куда входят вещи, животные, храмы, явления и т. п.
В системе местоимений различаются притяжательные местоимения 3 лица класса одушевленных ({ani} 'егоОДуш.’) и класса неодушевленных ({bi} 'егонеодуш.’)-Кроме того, различаются вопросительные местоимения класса одушевленных (а-ba 'кто’) и класса неодушевленных (а-па 'что’).
Категория одушевленности отражается в серии личных глагольных показателей, где различаются показатель агенса/пациенса класса одушевленных {п} и показатель агенса/пациенса класса неодушевленных {Ь}.
Принадлежность существительного к одному из двух классов определяется на основе следующих критериев:
— какое притяжательное местоимение с ним согласуется;
— в виде какого личного показателя оно находит отражение в спрягаемой глагольной форме;
— может ли оно оформляться грамматическими показателями, характерными только для имен класса одушевленных (показателем дательного падежа {га}, показателем множественного числа {епе}) или неодушевленных (показателем исходного падежа {ta}).
62
Древние реликтовые языки Передней Азии
Категория р о д а у имен отсутствует. Различие по полу передается либо лексическими средствами (gu4(r) 'бык’ — ab 'корова’, ses 'брат’ — nin9 'сестра’), либо путем добавления слов со значением «мужчина» или «женщина» (dumu 'ребенок’, dumu-nita(h) 'сын’, букв, 'ребенок-мужчина’, dumu-munus 'дочь’, букв, 'ребенок-женщина’).
2.3.3. Категория числа присуща имени существительному, местоимению, глаголу. У существительных единственному числу, совпадающему по форме с корнем слова, противопоставляют несколько типов множественного.
Типы множественного числа
Тип множественности Класс
Одушевленных Неодушевленных
Коллективное (групповое единство) 1й 'люди’ udu 'бараны’
Определенное 1й-(е-)пе1 'определенные, конкретные, известные или ранее упомянутые люди’ —
Инклюзивное lu-lu 'люди (все в совокупности)’ udu-udu 'бараны (все в совокупности)’
Инклюзивноопределенное 1й-1й-(е-)пе1 'люди (все определенные, конкретные, известные или ранее упомянутые люди в совокупности)’ —
Распределительное lu-dili-dili2, lu-didli2 'люди, каждый по отдельности’ udu-dili-dili, udu-didli 'бараны, каждый по отдельности’
Сортовое — udu-ha3 'бараны разного рода’
С показателем -mes lu-me-es4 'люди’ —
Примечания:!, {епе} — показатель множественного числа.
2. dili-dili > didli — редуплицированная форма числительного «один».
3. ha < hi-a (глагол hi ’смешивать’, употребленный в функции определения и снабженный номинализирующим суффиксом {а}, получает значение 'смешанный, разный, разного рода’).
4. {me-es} —энклитическая глагольная связка 3 лица множественного числа.
Самостоятельное личное местоимение 3 лица множественного числа, а также энклитические притяжательные местоимения 2 лица множественного числа и 3 лица множественного числа класса одушевленных образуются с помощью суффикса определенного множественного числа {епе}: е-пе-пе 'они’, -zu-ne-ne 'ваш’, -а-пе-пе 'их’.
Категория числа в системе глагола выражается с помощью личных показателей, указывающих на лицо, класс и число.
Различные аспекты глагольной множественности (множественное число субъекта в абсолютной конструкции и пациенса в эргативной конструкции, интенсивность действия, итератив и т. п.) могут выражаться посредством редупликации глагольной основы: amas^zu2 he3-gar-gar4 udu5-zu6 he7-sar-sar8 'Твои2 овчарни1 пусть3 возводятся4, твои6 овцы5 пусть множатся8’, alan-bi i-gul-gul 'Статуи его (=храма) он разрушил’, alan... im-ze-er-ze-re-e-ne 'Статуи они вдребезги разбивают’. Некоторые лексические значения выражаются различными (супплетивными) глагольными основами в зависимости от соотнесенности с единственным
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
63
или множественным числом субъекта в абсолютной конструкции или пациенса в эргативной конструкции: in-na-dun {i-n-a-n-diin(g)-0} 'Он ему сказал’ vs. di-ku5-e-ne in-na-an-es {i-n-a-n-e-es} 'Судьи сказали ему’; iri-se i-du-un {i-du-en} 'К городу ты идешь’ vs. nam-lu-ulu... arattakl-se ni-ba mu-un-su8-be-es {mu-ni-su8(b)-es} 'Люди к Аратте сами по себе идут’.
2.3.4. Падежные значения у имен существительных выражаются с помощью падежных показателей, выступающих в постпозиции к основе.
Падежные показатели
Падеж Показатель
Абсолютный (абсолютив) 0
Эргативный (эргатив) е'
Местно-направительный (локатив-терминатив / директив) е1
Дательный (датив) га
Местный (локатив) а
Падеж Показатель
Совместный (комитатив) da
Исходный (аблатив) ta
Направительный (терминатив) se
Родительный (генитив) ak
Сравнительный (экватив) gin
Примечание: 1. Эргативный и местно-направительный падежи имеют показатель {е}. Вопрос о том, следует ли считать их одним падежом или двумя разными, окончательно не решен. В работах по шумерской грамматике они рассматриваются отдельно.
Имя в абсолютном падеже (нулевой показатель) представляет собой чистую основу. Имя в абсолютном падеже выполняет функцию субъекта в абсолютной конструкции и пациенса в эргативной конструкции, а также лица, к которому обращена речь (вокатив): giskim-guio1 {giskim-gu-0} he-sa62 'Решение1 обо мне1 пусть будет благоприятным2!’; ama-ir-ke4 ir nu-bi-dun 'Плакальщица плач не произнесла’; nin-guio ki-sikil-1-am 'О моя госпожа, одна девушка явилась’. Кроме того, имя в абсолютном падеже употребляется в форме цитирования (например, в лексических списках).
Эргативный падеж (показатель {е}) указывает на агенс: den-hzl-le1 {den-lil-e} mu-un-de62 'Энлиль1 принес (меня)2’.
Родительный падеж (показатель {ак}) передает посессивные и атрибутивные отношения: e-digir-ra {ё1 digir-ak2} 'храм1 бога2’; lu-gestu-ga {lu1 gestu(g)-ak2} 'мудрый человек’, букв, 'человек1 уха2’. Родительным падежом также может кодироваться субъект или косвенный объект действия, выраженного причастием: dumu du-da dga-tum-duio-ke4 {dumu1 du(d)-a2 dga-tйm-dulo(g)-akpoд.п.-eэpг.п.3} 'ребенок1 (эрг. п.), рожденный2 Гатумду (род. п.)3’; urdu ni tuku nin-a-na-kam {urdu m tuku nin-ani-акрод.п.-атсвязка} 'Он есть раб, трепещущий перед своей госпожой (род. п.)’.
Сравнительный падеж (показатель {gin}) обозначает объект сравнения или уподобления: nim-gin7 'точно молния’.
Пространственные падежи отличаются полифункциональностью, поскольку их значения во многом зависят от употребления с именами или глаголами различных семантических классов.
64
Древние реликтовые языки Передней Азии
Местно-направительный падеж (показатель {е}) указывает на: 1) направление действия (движения) к предмету, лицу (редко): na-ru-a1... ki-be2 {ki-bi-e} be-gi43 'Стелу1... он восстановил2’3’ (букв, 'возвратил3 к ее месту2’); 2) совершение действия или нахождение предмета или лица около, вблизи какого-либо места: ki-a-nag-e1 ha-ba-gub2 '(Статуя) у места жертвенных возлияний1 пусть стоит2!’; 3) целевые или причинные отношения: pirig1 kas4-e2 pa-da3 'лев1, предназначенный3 для бега2’; inim-e1 mi-ni-kus-u2 'Из-за <решения> дела1 <ум> он утомил2’; 4) орудие действия (многими исследователями данное значение для этого падежа не признается): glsal-e bi-in-ra 'Мотыгой он ударил’; 5) определительные отношения: щ1 sikil-e-de2 {sikil-ed-e} 'день1 для очищения2’.
Дательный падеж (показатель {га}) употребляется только с именами класса одушевленных и обозначает лицо, в пользу, в интересах которого и по отношению к которому совершается действие или проявляется признак: lu-ra e-na-sum 'человеку он дал’; lugal-ra1 anse2 u-na-du3 'если3 у хозяина1 родился3 осел2’.
Местный падеж (показатель {а}) указывает на: 1) местонахождение предмета, лица или направление действия: e-ba1 {e-bi-a^} na-ru-a2 e-me-sar-sar3 'У этого канала1 <текст> на стелах2 он написал3’; ё-1й-ка1 {ё-1й-ак-а} пи-ки42 'Он не вступил2 в дом человека1’; 2) состояние, в котором находится или в которое приводится лицо или предмет, а также на обстоятельства, при которых проявляется действие: па1 lagab-ba2 {lagab-a} 'камни1 в виде блоков2’; ё-libir-ra-as1 arax(DU)-zu-a2 ba-gen3 'К старому храму1 в молитве2 он пошел3’; 3) материал или орудие действия: ё1 ku-ga2 {ku(g)-a} mu-du-e3 'Храм1 из серебра2 (букв, 'в серебре’) он строит3’; та-а и5 'на лодке плыть’.
Совместный падеж (показатель {da}) указывает на: 1) отношения совместности: ama dumu-da 'мать с сыном’ (иногда практически эквивалентны местным: kus-ab1 udul-da2 e-da-gal3 'Коровьи кожи1 находятся3 у пастуха2’); 2) направление действия: lu-da1 a2 mu-da-ag3 'Человеку1 он дал указание2’3’; 3) исходную точку в пространстве при глаголе удаления: urdu lugal-da in-da-zah 'Раб от хозяина убежал’; 4) объект чувств, мольбы и т. п.: ё-da lugal im-da-hul 'По поводу храма царь радуется’; 5) лицо, выступающее в роли посредника действия или при котором совершается действие: lu-bappir-da ba-da-la 'При пивоваре это было взвешено’.
Исходный падеж (показатель {ta}) употребляется только с именами класса неодушевленных и указывает: 1) на исходную точку в пространстве: Id1 iri-ta2 mu-na-gen3 'Человек1 из города2 к нему пришел3’; 2) выражает партитивность: iti-ta1 u4-222 ba-ta-ra-zal3 'Из месяца1 прошло3 22 дня2’; 3) выражает дистрибутивные отношения: 3 ma-na1 siki-ta2 i-ba-e-ne3 'Они выдают3 по три мины1 шерсти2’; 4) на орудие действия: ^tukul-ta1 h^-bf-in-dabs-dabs2 'Он поразил их2 оружием1’; 5) на причину действия: nam-ki-ag-ga-ni-ta 'из-за своей любви’, inim-lugal-la-ta1 ё§2 gana3 Ьё-ra4 'По слову царя1 он измерил2,4 поле3’.
Направительный падеж (показатель {se}, орфографически -se, -es и др.) указывает на: 1) направление действия (движения) к предмету или лицу: arattakl-as {arattakl-se} ba-te 'К Аратте он приблизился’; 2) ограничение действия в пространственном или временном отношении: kur-sa-se 'до середины гор’; u4-imin-пё-es {u4-imin-se} 'в течение семи дней’; 3) переход из одного состояния в другое: gis-kur1 ad-se2 mu-AK-AK3 'Он обтесал2’3 горные деревья1’ (букв, 'сделал3 к стволам2’); mu-se mu-se2i '(Название такое-то) в имя он превратил’, букв, 'в ка-
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
65
честве имени назвал’; 4) назначение лица или предмета (определение по функции): sipa-zi-se1 ba-ni-pa2 'Он избрал его2 в качестве праведного пастыря1’; иг1 i-du8-se2 mu-na-durun3 '<Фигуры> львов1 он поставил3 в качестве привратников2’; 5) выражает целевые и причинные отношения: nam-ti-la-ni-se1 kiri42 su3 he-na-se-gal4 'Ради его жизни1 пусть он молится2’4!’; 6) имеет определительно-квали-фицирующее значение: a-ni-se1 musen-am2 'Судя по его крыльям,1 он — птица2’.
Самостоятельные местоимения имеют те же средства выражения падежных отношений, что и существительные, с тем различием, что у самостоятельных личных местоимений не различаются эргативный и абсолютный падежи.
Если к существительному присоединяются энклитические местоимения (притяжательные и указательные), падежные показатели присоединяются после всего комплекса: 1^а1-£и10притяж.мест<гаДат. п. 'моему царю’.
Числительное в субстантивном употреблении снабжается падежными показателями: imin-ba {imin2-ЬР-аместн. п.} dis3 ka5-a-am4 'Среди этих1 семерых2 один3 есть4 лиса4’. В сочетании «количественное числительное + исчисляемый объект» падежный формант присоединяется после всего комплекса: кР-Б^Эместн.п. 'в пяти2 местах1’.
Падежные отношения (кроме тех, которые передаются родительным и сравнительным падежами) могут отражаться в спрягаемой глагольной форме в виде личных показателей, а также в виде пространственных префиксов (см. 2.3.6.).
Поскольку непроизводных предлогов в Ш.я. нет, для выражения грамматических отношений предложного типа используются генитивные конструкции, вершиной которых являются существительные (главным образом, обозначения частей тела и элементов пространственной ориентации) в одном из пространственных падежей. Падежный показатель располагается после зависимого имени с показателем генитива {ак} (см. 2.4.0.):
(1) eger-numun-na-se
{eger-numun-ak-se}
спина-посев-РОД-НАПРАВ
'после посева’.
Обстоятельственные отношения могут выражаться также наречиями.
Посессивность передается: 1) родительным падежом существительных: ё-lu-ka {ёМй^акрод. п.-Дместн. п.} 'в дом1 человека2’; 2) родительным падежом самостоятельных личных местоимений, который в сочетании с энклитической глагольной связкой 3 лица единственного числа {ат} выражает значение предикативного посессива: dutu1 nig-gi-na2 za-a-kam {za-e-akp04. п.-ат}3 'Уту1, справедливость2 — твое <дело> есть3’; 3) энклитическими притяжательными местоимениями: e-zu 'твой дом’.
Энклитические притяжательные местоимения
Лицо Ед. число Мн. число
1 л. -gU10 -me
2 л. -zu -zu-ne-ne
3 л. одуш. -(a-)ni -(a-)ne-ne, -bi
3 л. неодуш. -bi -bi
5-2054
66
Древние реликтовые языки Передней Азии
Атрибутивные отношения передаются: 1) первичными прилагательными: sipa-zi 'истинный пастырь’; 2) именами существительными в родительном падеже, выступающими в роли относительных прилагательных: ad-glSeren-na {ad-®1§eren-ak} 'кедровая балка’; 3) неличными глагольными формами, употребляющимися в функции определения и получающими значение причастия или прилагательного: musen-dab5-ba 'пойманная птица’ (букв. 'птица-ловить-аНОм-р’)-
2.3.5. Глагольный корень в Ш.я. нейтрален в отношении переходности; глаголы, выражающие действие, морфологически не противопоставлены глаголам, передающим состояние. Значение действия, передаваемого глаголом, зависит от конструкции предложения (абсолютной или эргативной, см. 2.5.3.) и, соответственно, от его грамматического оформления (по абсолютному или эргативному типу спряжения, см. 2.4.0.). Действие, передаваемое финитными глагольными формами, находящимися в составе абсолютной конструкции предложения (спрягающимися по абсолютному типу), называют непереходным. Действие, которое выражают глагольные формы в составе эргативной конструкции (спрягающиеся по эргативному типу) считают переходным.
Категория залога в Ш.я. отсутствует. Предложения типа «Человек убит» воспринимаются как семантически тождественные предложениям типа «Человек умер» и строятся по модели абсолютной конструкции предложения с соответствующим оформлением его членов.
Неличные глагольные формы, употребляющиеся в роли определения и получающие значение причастия, в зависимости от структуры определительной конструкции могут функционировать в качестве как активного, так и пассивного причастий.
Отношения возвратности могут выражаться с помощью существительных ni и ni-te с притяжательными местоимениями: musen-e1 ni-be {ni-bi-e}2 silim-e-se3 iri-in-ga-am-me4 'Птица1 также говорит4 себе2 во здравие3’.
Возвратные местоимения
Лицо Ед. число Мн. число
1 л. ni-gu10 'я сам, я себе и т. п.’ —
2 л. ni-zu ’ты сам, ты себе ит. п.’ —
3 л. одуш. ni-te-ni 'он(а) сам(а), он(а) себе и т. п.’ ni-te-ne-ne 'они сами, они себе и т. п.’
3 л. неодуш. ni-bi 'он/она/оно сам/сама/само, он/она/оно себе и т. п.’ ni-bi 'они сами, они себе и т. п.’
Каузативное значение глагольной формы определяется наличием в предложении агенса, пациенса и объекта каузации в виде имени в дательном (класс одушевленных) или местно-направительном (класс неодушевленных) падеже. При этом в спрягаемой глагольной форме наряду с показателями агенса и пациенса появляется показатель, представляющий объект каузации, — префикс местно-направительного падежа: Jen-ki-ke4 {^п-кьак-еэрг.п.}1 ... с,еп-1П-гаДат.п.2 ninda3 mu-un-gu7-e4 {mu-n-i-gu7-e} 'Энки1... Энлилю2 хлеб3 дает есть4’. В этом предложении объект каузации — имя в дательном падеже den-lil-ra — отражен в глаголе в виде пространственного префикса местно-направительного падежа с местоименным элементом 3 лица единственного числа класса одушевленных {n-i}.
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
67
Шумерскому глаголу свойственна категория вида, связанная с противопоставлением завершенного и незавершенного действия. Существуют разногласия по поводу того, присущи ли видовые различия всем спрягаемым глагольным формам или только тем, которые выражают «переходное» действие.
В шумерологической литературе вместо терминов «совершенный» и «несовершенный» вид используются термины hamtu и таги — аккадские слова, означающие буквально «быстрый» и «жирный», «медленный». Они взяты из аккадских грамматических и лексических текстов, представляющих собой пособия, которые использовались говорящими по-аккадски писцами при переводе и составлении шумерских текстов (см. 1.3.3.)-
Основы совершенного вида являются немаркированными. По способу образования основ несовершенного вида выделяются следующие классы глаголов.
I. Аффиксационный класс (по терминологии исследователей, признающих наличие в Ш.я. специального показателя несовершенного вида {е}), или класс регулярных глаголов (по терминологии исследователей, отрицающих существование этого показателя).
II. Редупликационный класс — основа несовершенного вида образуется посредством полной или частичной (усеченной) редупликации основы несовершенного вида.
III. Супплетивный класс (нем. Klasse der Komplementarverberi) — видовые различия выражаются лексически — путем противопоставления супплетивных пар основ.
Классификация глаголов по способу образования форм несовершенного вида
Класс Вид Перевод
Совершенный hamtu Несовершенный тагй
I dim dim ’делать’
(dim) (dim-e)
II nag na8-na8 'пить’
III dun(g) e 'сказать, говорить’
Кроме того, выделяется небольшая группа глаголов, у которых форма несовершенного вида характеризуется присутствием конечного согласного корня, утраченного в основе совершенного вида (нем. stammverandernde Klasse, англ, alternating class): сов. в. ё — несов. в. e(d) 'выходить’, сов. в. te — несов. в. te(g) 'приближаться, достигать’.
Спрягаемые глагольные формы совершенного вида передают: 1) однократное завершенное действие в прошлом: ki-ba1 па2 bi-fu3 'В этом месте1 стелу2 он соорудил3’; 2) однократное завершенное действие в будущем: inim1 u-bi-dunC0B. в.2 a-ba-a3 ib-ta-bala-eHecoB. в.4 'Если я скажу2 слово1, кто3 его может нарушить4?’.
Глагольные формы несовершенного вида выражают: 1) незавершенное действие, происходящее в момент речи: lugal-e1 gu2 mu-na-de-e3 'Царь1 ему говорит2"3’; 2) многократное незавершенное действие, имевшее место до момента речи: gaba-ri1 i-pa-deHecoB.в2 gaba-ri3 in-paC0B.в.4 'Он пытался найти2 ответ1, ответ3 он нашел4’; 3) однократное или многократное незавершенное действие в будущем, при этом
68
Древние реликтовые языки Передней Азии
такое действие может рассматриваться как предположительное и выражать различные оттенки модальности: ё-zu1 ma-ra-du-en2 'Твой храм1 я тебе построю2’; tug-ba-ni1 in-na-ab-sum-mu2 'Ее паек в виде одежды1 он должен ей давать2’.
Ш.я. имеет 12 глагольных наклонений, средством выражения которых (кроме императива) служат специальные грамматические показатели, занимающие в составе финитных глагольных форм первую (от начала формы) префиксальную позицию.
{0} (нулевой показатель) — изъявительное наклонение: mu-e-de6 {0-mu-e-de6-0} 'ты принес’.
{he} (орфографические варианты he-, ha-, hu-; эмесаль da-, de-, du5-) — наклонение подтверждения, встречается в финитных глагольных формах 1 и 3 лица единственного и множественного числа обоих видов: ga-e-me1 ha-na-sum2 'Именно я1 действительно ему дал2’.
{па} — подтвердительное, или подчеркивающее, наклонение, употребляется, как правило, с формами совершенного вида и редко — с формами несовершенного вида: na-gen 'воистину он отправился’; па-Ьё-а 'то, что он действительно говорит’.
{sa} (орфографические варианты sa-, si-, se-, su-) — точное значение не установлено. Предполагается, что представляет собой разновидность подчеркивающего наклонения. Употребляется с обоими видами: sa-ba-na-gam-e-de-en 'Я, несомненно, должен буду склониться перед ним’.
{he} (орфографические варианты he-, ha-, hu-; эмесаль da-, de-, du5-) — наклонение пожелания, просьбы; употребляется с финитными глагольными формами 2 и 3 лица единственного и множественного числа обоих видов в зависимости от типа спряжения. При эргативных формах используется, как правило, основа несовершенного вида (den-lil-le he-ha-lam-me 'Энлиль пусть погубит его!’), при абсолютных — совершенного вида (nam-ti-la-ni he-su 'Жизнь его пусть будет долгой!’). В формах 1 лица единственного и множественного числа пожелание выражается префиксом {ga}.
{и} — наклонение, выражающее побуждение, допущение, пожелание; употребляется только с совершенным видом: ii-na-dun 'Давай, скажи ему!’. Кроме того, в определенных контекстах этот префикс приобретает условное значение: lu1 dam2 u3-taka44 ku-5-gin-am65 ensi-ke46 ba-de67 'Если3 человек1 жену2 оставил4, правитель6 забирал7 <у него> пять сиклей серебра5’.
{пи} — отрицательное наклонение, встречается с финитными и нефинитными глагольными формами обоих видов: anse1 а-па8-па82 nu-ba-sum-mu3 'Ослу1 питьевую воду2 он не дает3’, amar-be gud-bi-ta gu nu-um-ma-ni-ib-gi4 'Его птенец из своего гнезда не ответил’, ur-sag1 ... gaba-su-gar2 nu-tuku3 'герой1, не имеющий3 соперника2’. Отмечаются случаи употребления {пи} в качестве самостоятельного глагола, утверждающего отсутствие, несуществование субъекта в действительности: dub-sar1 su2 nu-a3 nar4 mili(KAXLl)5 nu-a6 'Писец1, у которого отсутствует3 <твердая> рука2 — <то же, что> певец4, у которого отсутствует6 голос5’. По другой теории nu(-a) в таких случаях представляет собой отрицательную форму связки nu-am с не получившей графического выражения формой 3 лица единственного числа глагольной связки {am} (см. 2.3.6.).
{па} — запретительное наклонение, употребляется в формах несовершенного вида и используется в качестве эквивалента отрицательной формы императива:
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
69
ugula1 libis-bi2 na-na-tag-ge3 'Надзиратель1 гнев (из-за) этого2 пусть не проявляет3!’; kaskal-gie1 na-du2 'Ночной дорогой1 не ходил бы (ты)2’.
{Ьага} (записывается как Ьа-га-) — наклонение категорического отрицательного утверждения или запрещения, употребляется с обоими видами: na-ru-a-bi1 ba-ra-bux-re62 'Эту стелу1 он ни в коем случае не разрушит2’, ba-ra-ra-dun 'Я ни разу не сказал тебе’.
{nus} (записывается как nu-us-) — встречается только в литературных текстах позднешумерского периода (довольно редко и, очевидно, только в прямой речи). По всей вероятности, наклонение гипотетического желания, употребляется с обоими видами: ur-sag dnin-urta ni-mah-a-za nu-us-in-ga-zu-am 'О герой Нинурта, вот бы о твоей великой силе стало известно!’, nu-us-ma-ab-be-en 'Вот бы ты рассказал мне!’.
{iri} (записывается как i-ri-, i-n- или iri(URU)-) — занимает ту же позицию, что и префиксы наклонения, и поэтому отнесен в их разряд. Значение установить трудно, встречается довольно редко: silim-e-se1 iri-in-ga-am-me2 'Во здравие1 он говорит2’.
Императив морфологически отличается от прочих наклонений тем, что не имеет особого показателя. Формы императива представляют собой глагольный корень — в чистом виде (только в текстах позднешумерского периода) или с грамматическими показателями финитных глагольных форм, которые (в отличие от финитных форм) помещаются после глагольного корня. Конструкции подобного типа фактически являются формами 2 лица (в единственном числе показатель лица отсутствует, во множественном числе на исходе словоформы появляется показатель 2 лица множественного числа {enzen}: ninda-bi1 gu72 'Этот хлеб1 съешь2!’; duii-mu-na-ab 'Скажи ему это!’; ge26-nam-ma-an-ze-en {gen-ima-enzen} 'Идите!’.
Модальность передается также:
1) суффиксом {ed}, который располагается непосредственно после основы или после показателя несовершенного вида {е} (по мнению шумерологов, признающих существование этого показателя) и оформляет как финитные глагольные формы (главным образом передающие «непереходное» действие), так и нефинитные: nu-un-si-gur-da {nu-i-n-si-gur-ed-0-a} '(Они сказали,) что он не должен возвращаться к ней’; gu nun-bi di-da {di-ed-a} 'умеющий громко кричать’;
2) частицей {ese} (записывается как -e-se или -ese), с помощью которой говорящий подчеркивает принадлежность высказывания не ему, а другому лицу: ё-dub-ba1 lu-bala-a-ke42 a-na-as-am3 u4 mu-zal-e-se4 ma-an-dun-ma5 'В школе1 учитель по переводу2 мне сказал5: «Почему3 опоздал, дескать4?»’;
3) частицей {gisen} (записывается как -gis-en или -gis-se-en), которая, очевидно, усиливала гипотетический характер сообщения: a mu-e-da-ag-gis-se-en 'Приказ дал бы я тебе’.
Как уже отмечалось выше, различные оттенки модальности могут выражаться финитными глагольными формами несовершенного вида. Очевидно, существовали также синтаксические конструкции, передающие модальные значения, например, конструкции с глаголами zu 'знать’ или gal 'быть’: lu1 iri-se2 du-u3 nu-um-zu4 'Никто1 не мог4 пойти3 к городу2’ (букв, 'никто1 о хождении3 к городу2 не знал4’).
2. 3.6. Категория лица характерна для местоимений (самостоятельных личных и энклитических притяжательных). В 3-м лице различаются местоимения класса одушевленных и неодушевленных. Таблицу личных местоимений см. в 2.4.0.
70
Древние реликтовые языки Передней Азии
Указательные местоимения представлены в самостоятельных (ne-en, ne-e, пе ’этот’; ur5 ’это’) и энклитических (-bi ’этот’; -е ’тот’; -ri ’тот’) формах.
Вопросительные местоимения имеют вид а-ba ’кто’, 'какой’; а-па ’что’. Местоимение а-па используется также в функции союзного слова, вводящего придаточное предложение со значением «что; так много, как» (см. 2.5.4.). Конструкция na-me (< a-na-me 'что есть’) получает значение неопределенного местоимения, относящегося как к именам одушевленного (’кто-нибудь, некто, всякий’), так и к именам неодушевленного класса (’что-нибудь, нечто, всякий’): u4-kur-se u4-na-me-se 'на будущие дни, на всякие дни’, na-me sag nu-mu-e-sum 'Никто не спешил’.
Глагол изменяется по лицам и числам. В финитных глагольных формах различаются 1, 2 и 3 лицо (в 3 лице — с противопоставлением одушевленного и неодушевленного классов) агенса и пациенса в эргативном спряжении и субъекта в абсолютном спряжении, а также лицо косвенного объекта. Средством выражения категории лица в глаголе служат личные показатели (для агенса, пациенса и субъекта, см. 2.4.0.) и местоименные элементы в составе пространственных префиксов (для косвенного объекта, подробнее см. ниже в данном разделе).
В формах так называемого «местоименного» спряжения лицо агенса или субъекта маркируется энклитическими притяжательными местоимениями. Формы «местоименного» спряжения представляют собой глагольные имена в виде основы совершенного или несовершенного вида (в последнем случае с суффиксом {ed}), снабженной номинализирующим суффиксом {а}, к которым присоединяются энклитические притяжательные местоимения; в формах 1 и 2 лица после энклитического местоимения стоит элемент {пе}, значение которого не выяснено (см. 2.4.0.). Такие формы по своему содержанию эквивалентны придаточным времени или условия: ummakl zi-ga-bi {2^)-аН0м-р-Ь1притяж.мест.} 'Когда Умма восстала’ (букв. 'Умма поднятие-ее’), e-sir-ra dib-be-da-zu-ne {dib-ed-aH0M-p-zunpH^. MecT.-ne} 'Если ты идешь по улице’ (букв, ’хождение-твое’).
Артикля в Ш.я. нет.
Для подчеркивания неопределенности существительного может использоваться числительное dis 'один’, получающее значение неопределенного местоимения «некий»: lu-dis-am 'некий человек явился’.
Пространственная ориентация выражается посредством так называемых префиксов ориентации и пространственных префиксов, входящих в состав глагольных форм.
Префиксы ориентации занимают в глагольных формах вторую от начала слова префиксальную позицию (если первая префиксальная позиция — префиксы наклонения — не занята, данные форманты начинают глагольную форму).
Вопрос о количестве, семантике и этимологии префиксов ориентации до сих пор остается во многом неясным. Большинство шумерологов признают существование следующих глагольных префиксов: {i}, {mu}, {ba}, {bi}, {al}. Ряд исследователей добавляет к ним префикс {im}, а также префиксы {ima} и {imi}.
Префиксы ориентации делят на первичные ({al}, {i}, {mu} и, возможно, {im}), производные ({ba} и {bi}) и сложные ({ima}, {imi} и, возможно, {im}). Производные префиксы состоят из местоименного элемента неодушевленного класса {Ь} и пространственных падежных показателей {а} и {i} (см. ниже в этом разде
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
71
ле). Сложные префиксы восходят к цепочкам префиксов. Префиксы {ima} и {imi}, по одной версии, состоят из префиксов {i} + {ba} и {i} + {bi} соответственно, которые вследствие ассимиляции дали {ima} и {imi}. По другой версии, в состав этих префиксов входит элемент {(i)m} с вентивным значением. К этому элементу, с точки зрения одних исследователей, присоединяются пространственные падежные показатели {а} и {i}: {(i)m} + {а} = {ima}, {(i)m} + {i} = {imi}. С точки зрения других исследователей, к вентивному элементу {(i)m} присоединяются префиксы {Ьа} и {bi}, теряющие согласный /Ь/ вследствие ассимиляции: {(i)m} + {ba} > {ima}, {(i)m} + {bi} > {imi}. Префикс {im} является либо первичным, либо сложным, т. е. состоящим из префикса {i} и вентивного элемента {т}.
Выделяются два основных значения префиксов ориентации: направленность действия на косвенный объект и пространственная ориентация действия с точки зрения говорящего, т. е. указание на то, направлено ли действие в сторону говорящего («сюда») или в противоположную от него сторону («туда»). Направленность действия в сторону говорящего выражается с помощью префиксов, содержащих вентивный элемент {(i)m}: {im}, {ima} и {imi}; вентивное значение имеет также первичный префикс {mu}. Направленность действия в противоположную сторону выражается с помощью префиксов {Ьа} и {bi}.
Префикс {i}, по мнению ряда исследователей, указывает на нейтральное отношение говорящего к косвенному объекту и самому действию: ё-zu1 kala-ga-ab2 in-na-an-dun3 {i-n-a-n-dun(g)-0} 'Он ему сказал3: «Укрепи2 свой дом1»’.
Префикс {mu} подчеркивает направленность действия на косвенный объект 1 лица единственного числа: sa-bi1 ha-ma-pa-de2 {Ье-тиименНо-Vj л. ед. ч.-аДат. п -pa(d)-е} 'Смысл его ^сна)1 пусть он разъяснит именно мне2’; aga mu-da-an-kar {muMMeHHo-Vi л. ед.4.-daCOBM. п-n-kar-0} 'Корону он забрал именно у меня’.
Присущее префиксу {mu} значение вовлечения говорящего в сферу выражаемого глагольной формой действия обусловило его употребление в ряде других функций:
1) в качестве показателя направленности или близости действия к говорящему («здесь», «сюда»): dinanna1 ki2 mu-un-sub3 kur-ra4 ba-e-a-ец5 'Инанна1 землю2 покинула (здесь, {mu})3, в подземный мир4 спускается (туда, {ba})5’; se-guw ha-mu-tum 'Мое зерно он да принесет (сюда, {mu})’;
2) в качестве средства выражения эмоционального отношения говорящего либо к косвенному объекту, либо к самому действию: ё-zu ga-mu-ra-du 'Твой храм именно {mu} тебе {г-а} я обещаю построить’; iri mu-hul 'Город он (к нашему счастью, {mu}) разрушил’.
Префикс {Ьа} подчеркивает направленность действия на косвенный объект класса неодушевленных: arise1 a-na8-na82 nu-ba-sum-mu3 'Ослу ({ba})1 питьевую воду2 он не должен давать3’, а также указывает на направление действия от говорящего («туда»): u4 ba-zal-zal iti ba-su-su 'Дни прошли (туда, {Ьа}), месяцы пролетели (туда, {Ьа})’, букв, 'продлились’, ga-ba-da-kar 'Я хотела бы от них убежать (туда, {Ьа})’.
Префикс {bi}, так же как и префикс {Ьа}, подчеркивает направленность действия на косвенный объект класса неодушевленных и указывает на направление действия от говорящего («туда»): kar-nigin6kl-na-ke4 ma bi-us 'К пристани Нигина
72
Древние реликтовые языки Передней Азии
корабль он пришвартовал’. Противопоставляются эти префиксы по характеру пространственной ориентации действия, например, «там» vs. «туда»: ensi-ke/ kalam-ma-na2 zi-ga3 ba-ni-gar4 ’Правитель1 в своей стране (там, {Ьа})2 призыв <людей на строительные работы>3 устроил4’, букв, 'установил’; a-dam ki li-bi-ib-gar 'Поселения они не основали’, букв, 'к земле (туда, {bi}) не установили’.
Префикс {ima} подчеркивает направленность действия на косвенный объект класса неодушевленных (gu-de-a alan-e inim im-ma-sum-mu Тудеа к статуе речь обращает’) и указывает на направление действия к говорящему («сюда»): 196.0.0 ziz-babbar dam-digir-gUi0 ugula gir-sukl e-ma-de6 {ima-n-de6-0} ' 196 <гуров> белого эммера Дамдингирнгу, надзиратель, в Гирсу принес (сюда, {ima})’.
Префикс {imi} также подчеркивает направленность действия на косвенный объект класса неодушевленных и указывает на направление действия к говорящему: ma-gur8-ra-na giri nam-mi-gub {na-imi-n-gub-0} 'На свою лодку он действительно вступил’, букв, 'ногу поставил’. Префиксы {ima} и {imi}, подобно префиксам {Ьа} и {bi}, скорее всего, тоже противопоставляются по характеру пространственной ориентации («там» vs. «туда» и т. п.).
Префикс {al} с не вполне ясным значением: amas1 lil-la-as2 al-du3 'Загон1 в запустение пришел’, букв, 'к ветру2 поставлен3’; se al-ag-e 'Зерно он отмерит’.
Пространственные префиксы в финитной глагольной форме могут отражать пространственные падежные отношения, существующие в предложении. Они состоят из местоименного элемента, указывающего на лицо/класс косвенного объекта, и пространственного падежного показателя: fu-da nu-mu-un-da-ab-be {nu-mu-n-da-b-e-e} 'С человеком он не говорит’ (пространственный префикс совместного падежа {n-da} соотносится с именем в совместном падеже lu-da; формант {п}, входящий в состав префикса, представляет собой местоименный элемент 3 лица единственного числа класса одушевленных, формант {da} повторяет падежный показатель при имени). Структуру, соответствующую приведенной схеме, имеют только пространственные префиксы совместного, направительного и исходного падежей. Префиксы дательного, местного и местно-направительного падежей не подчиняются этой схеме. Так, пространственный падежный показатель дательного падежа представлен не формантом {га}, а формантом {а}, совпадающим с показателем местного падежа при именах: ё-an-na-tum-ra1 a e-na-ag2 'Эаннатуму1 он дал указание2’ (пространственный префикс дательного падежа {n-а} 'ему’ соотносится с именем в дательном падеже e-an-na-tum-ra и состоит из местоименного элемента 3 лица единственного числа класса одушевленных {и} и форманта {а}).
Местоименные элементы в составе пространственных префиксов
Лицо Ед. число Мн. число
1 л. V те
2 л. ег —
3 л. одуш. п епе
3 л. неодуш. b —
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
73
Пространственные падежные показатели
Падеж Показатель
Дательный а
Местно-направительный i
Местный ni1
Падеж Показатель
Совместный da
Направительный si
Исходный ta, га2
Примечания: 1. Структура пространственного префикса {ni} не ясна. Он соотносится только с именами неодушевленного класса, местоименные элементы при нем никогда не употребляются.
2. Показатель {га} занимает в глагольной форме, как правило, ту же позицию, что и показатель {ta}, и функционально близок к нему. Вопрос о том, являются ли эти два показателя алломорфами одной морфемы или представляют собой разные морфемы, не решен (ср. 2.1.З.).
В составе одной глагольной формы могут быть представлены сразу три пространственных префикса (о порядке их расположения см. 2.5.1). Они занимают Ш—IV—V позиции от начала глагольной формы. В то же время отражение в глагольной форме пространственных отношений, имеющихся в предложении, не носит обязательного характера. Отражаются только те отношения, которые наиболее существенны для данного контекста или для уточнения характера направленности действия.
Если коррелятом пространственного префикса в предложении является самостоятельное личное местоимение, это местоимение обычно не находит лексического выражения, а заменяется соответствующим пространственным префиксом: lu nam-mu-da-du {na-mu-Vi л.ед. 4.-daC0BM. п -du-0} 'Пусть со мной никто не идет!’.
Основные анафорические средства: личные местоимения е-пе 'он’, е-пе-пе 'они’. Эти местоимения употребляются сравнительно редко, лишь при логическом выделении. Указательное местоимение ur5 'это’ также встречается редко.
На ранее упомянутый косвенный объект могут указывать префиксы ориентации. Так, префикс {Ьа} может замещать ранее названный косвенный объект и функционально быть равным местоименному наречию «там», «туда»: gud1 im-ma-ni-ib-us2 nunuz-bi3 ba-ab-gar4 'Она (=птица) свила2 гнездо1, свои яйца3 положила туда ({Ьа})4’. Подобную анафорическую функцию могут выполнять также пространственные префиксы: bur1 an-na2 mu-gub3 tin4 mu-ni-de-de5 'Он поставил3 сосуд1 на открытом воздухе2 <и> вылил в него ({ni})5 вино4’.
Шумерскому глаголу не свойственна категория времени.
Отрицание при финитных глагольных формах выражается префиксами отрицательных наклонений (см. 2.3.5.); при неличных глагольных формах возможен только префикс {пи}. Отмечаются случаи употребления префикса {пи} в качестве самостоятельного глагола (согласно другой интерпретации, речь идет об отрицательной форме связки nu-am с не получившей графического выражения формой 3 лица единственного числа глагольной связки {am}): na-ru-a1 mu-bi2 lu-a3 nu4 'стела1, чье имя2 не есть4 <творение> человека3’. В значении «при отсутствии», «без» используется конструкция, состоящая из существительного в совместном падеже и формы глагола те 'быть’ с префиксом отрицательного наклонения {nu}: den-lil-da1 nu-me-a2 iri3 nu-du4 'Без2 Энлиля1 города3 не строятся4’.
2.3.7. Существительное обладает грамматическими категориями падежа (2.3.4.) и числа (2.3.3. и 2.3.4.).
74
Древние реликтовые языки Передней Азии
Прилагательное не имеет собственных морфологических признаков и не выделяется как самостоятельная часть речи (см. 2.3.1.).
Существуют следующие классы местоимений: самостоятельные личные, энклитические притяжательные (2.3.4.), указательные (самостоятельные и энклитические, 2.3.6.) и самостоятельные вопросительные (2.3.6.).
Различным разрядам местоимений могут быть присущи категории лица (2.3.6.), числа (2.3.3.), одушевленности (класса; 2.3.4.) и падежа (2.3.4.).
Числительное не имеет собственных грамматических категорий. В субстантивном употреблении снабжается падежными показателями (см. 2.3.4.).
Количественные числительные всегда обозначаются цифрами, поэтому их чтение ненадежно. На основании лексических текстов позднешумерского периода, а также таблички из Эблы, содержащей произношение шумерских числительных от 2 до 10, были установлены следующие фонетические чтения шумерских числительных: dis, dili, as ’один’, min ’два’, es5 ’три’, lim ’четыре’, i, ia ’пять’, as ’шесть’ (< i+as, т. e. «пять <плюс> один»), imin ’семь’ (< i+min, «пять <плюс> два»), ussu ’восемь’ (< i+es5, «пять <плюс> три»), ilim ’девять’ (< i+lim, «пять <плюс> четыре»), и ’десять’, nis ’двадцать’, usu ’тридцать’ (< nis+u, «двадцать <плюс> десять»), nimin ’сорок’ (< nisxmin, «двадцать <умножить на> два»), ninnu ’пятьдесят’ (< nisxmin+u, «двадцать <умножить на> два <плюс> десять»), gis(d) ’шестьдесят’, sar ’3600’. Фонетические чтения числительных «одиннадцать», «двенадцать», «тринадцать» и т. д. не установлены.
Порядковые числительные образуются от форм количественных числительных с помощью показателя родительного падежа {ак} и энклитической глагольной связки {ат} (2-кат {2-ак-ат} ’второй’) или с помощью показателя родительного падежа, энклитической глагольной связки и еще раз повторенного показателя родительного падежа (u4-10-kam-ma-ka {и4-10-ак-ат-ак-амеСтн. п.} 'на десятый день’). Исключение составляет порядковое числительное ’первый’, которое совпадает по форме с количественным числительным 'один’.
Дроби обозначаются сочетанием igi-чиcлитeльнoe-gal, которое может выступать в качестве вершинного имени в генитивной конструкции: igi-3-gal-sam-ma-kam {igi-3-gal-sam-ak-am} ’это есть одна треть цены’. Известны также некоторые лексические обозначения дробей (su-ri-a ’половина’).
Глагол характеризуется категориями лица (2.3.6.), класса (2.3.2.), числа (2.3.3.), вида (2.3.5.), наклонения (2.3.5.) и ориентации (2.3.6.).
Неличные формы глагола представляют собой либо глагольную основу в чистом виде, либо основу, снабженную номинализирующим показателем {а}. Неличные глагольные формы могут употребляться как в роли определения в атрибутивных сочетаниях (dumu ki-ag 'любимый ребенок’, букв, ’ребенок-любить’; inim dun-ga 'сказанное слово’, букв. 'слово-сказать’-аНОм-Р)> так и в качестве самостоятельного члена предложения (ama-ar-gi4-bi mu-gar 'их освобождение (букв, 'к матери возвращение’) он установил’). Глагольные основы, оформленные показателем {а}, могут вторично субстантивироваться (dun-ga-zi-da-ni 'его справедливое решение’, где dun-ga ’сказанное’ получает значение имени «решение»).
С точки зрения Й. Крехера, неличные формы глаголов с показателем {а} противопоставлены формам без {а} по признаку конкретности / абстрактности действия: iri gul-la ’разрушенный город’ vs. dinanna kur gul-gul ’Инанна, разруша
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
75
ющая чужие страны (=которой свойственно разрушать чужие страны)’, en a hus gi4-a 'владыка, отвративший свирепые воды’ vs. kur nu-gi4 'подземный мир (=страна, из которой не возвращаются)’.
От глагола те 'быть’ могут образовываться как самостоятельные финитные формы, так и энклитическая связка.
Спряжение глагола те 'быть’
Лицо Ед. число Мн. число
1 л. -me(-en) -me(-en)-de(-en)
2 л. -me(-en) -те(-еп)-гё(-еп)
3 л. i -am -me(-es)
Примечание: 1. {(а)т} < {те-0}; о контракции гласного /а/ и гласного предыдущей морфемы см. 2.2.3.
Примеры: um-ma-me-en 'Я — старуха’, za-e lugal ur-sag-me-en 'Ты — царь, герой’, mu-ku-zu duio-ga-am 'Твое светлое имя — сладко’, e-ki-sur-ra dnanse ga-kam {gu-акрод. п.-аШсвязка} ’Пограничный канал богини Нанше — мой’, dun-ga-zi-da geme-lama-ra sum-mu-dam {sum-ed-am} 'Дугазида есть <человек>, обязанный давать <пропитание> Гемеламе’, me-en-de arattakl-ta i-re7-a-me-en-de-en 'Мы есть пришедшие из Аратты’, a-ba-am za-e-me-en-ze-en 'Именно кто есть вы?’, u nu-zu-me-es a nu-zu-me-es 'Они есть не знающие еды, они есть не знающие питья’.
Наречия в Ш.я. не имеют особых словообразовательных формантов. Большая часть наречий представляет собой падежные формы имен. Особенно часто встречаются качественные наречия, образованные от адъективных или глагольных корней (иногда с номинализирующим показателем {а}) с помощью показателя направительного падежа {se} (обычно в форме /es/) или форманта {bi}, совпадающего по форме с энклитическим притяжательным местоимением 3 лица единственного числа класса неодушевленных или с указательным местоимением «этот» ({bi} и {se} могут также употребляться одновременно): dui0-ge-es 'приятно’, zi-de-es 'истинно’, dili-es 'одиноко’, gibil-bi 'заново’, hul-la-bi 'радостно’, mah-be-es {mah-bi-se} 'величественно’.
Наречия места и времени представляют собой либо застывшие падежные формы имен существительных, либо лексемы, не поддающиеся морфологическому анализу: an-se 'наверху’, an-ta 'сверху’, eger-a 'затем’, ki-u4-ba 'однажды’, a-da-al 'теперь’.
Собственно сочинительные союзы в Ш.я. отсутствуют, сочинительная связь обычно выражается простым соположением слов или предложений. Сочинительная связь между однородными существительными может выражаться сочетанием -bi-da, состоящим из энклитического указательного местоимения {bi} и показателя совместного падежа {da}: 17idigna 17buranun-bi-da 'Тигр и Евфрат’. Употребительны также заимствованные из аккадского союз и (знак и) и энклитическая частица -та (как и в аккадском, присоединяется к сказуемому предшествующего предложения). Сочинительная связь между предложениями может передаваться глагольным префиксом {inga} со значением «а также» (2.5.3.). О подчинительных союзах см. 2.5.4.
Частицы — {ese} и {gisen} с модальным значением (2.3.5.), tukumbi (передается знаками Su.NlG.TUR.LAL.Bl) 'хоть бы’.
76
Древние реликтовые языки Передней Азии
Междометия — а ’увы’ (в плачах), а-1а-1а (радостный трудовой клич), ga-na ’давай’, he-am 'да будет’, 'да’, mi (выражает нежность, любовь), и6 ’ах’ (выражает восхищение, удивление), {иа} (орфографически й-а, й-а, и5-а и т. д.) ’увы’ (в плачах).
2. 4.0. Образцы парадигм.
Существительное
Падеж Класс
Одушевленных Неодушевленных
Абсолютный lugal ’царь’ kur ’гора’
Эргативный lugal-le1 ’царь’2 3
Местно-направительный lugal-le1 ’к царю’ kur-re ’к горе’
Дательный lugal-ra4 ’царю’ —
Местный lugal-la ’в качестве царя’ kur-ra ’в горе’
Совместный lugal-da ’с царем’ kur-da ’по отношению к горе’
Исходный 5 kur-ta ’из горы’
Направительный lugal-se ’на царя’ kur-se ’для горы’
Родительный lugal-la(-k) ’царя’ kur-ra(-k) ’горы’
Сравнительный lugal-gin7 ’подобно царю’ kur-gin7 ’подобно горе’
Примечания: 1. Как уже говорилось (2.3.4.), среди шумерологов нет единства по вопросу о том, следует ли считать падеж на /е/ единым падежом, сочетающим местно-направительное и эргативное значения, или двумя самостоятельными падежами, возможно, имеющими общее происхождение.
2. Эргативный падеж употребляется, как правило, с именами класса одушевленных.
3. Эргативный падеж с именами класса неодушевленных встречается, как правило, в случаях персонификации.
4. Дательный падеж употребляется только с именами класса одушевленных. Для неодушевленных имен в данном значении используется местно-направительный падеж: ё-емесТно-напр. п. gu ba-de 'к храму он обратился’ (ср. den-lil-raflaT. п gu mu-na-de-e 'к Энлилю он обращается’).
5. Исходный падеж употребляется только с именами класса неодушевленных. Направление действия от лица передается посредством конструкции {ki-...-ak-ta}, букв, ’от места такого-то’, например, ki-lugal-la-ta {ki-lugal-ak-ta} ’от царя’.
Самостоятельные личные местоимения
Лицо Ед. число Мн. число
1 л. ga-e^ge^ me(-en)-de(-en)3
2 л. za-e \ za, ze me(-en)-ze(-en)3
3 л. одуш. e-ne, a-ne e-ne-ne, a-ne-ne
3 л. неодуш. (ur5?)2 —
Примечания: 1. Конечный /е/ в формах 1 и 2 лица единственного числа исторически, возможно, представляет собой дейктический элемент.
2. Встречается сравнительно редко и, насколько можно судить по контекстам, скорее в значении указательного местоимения.
3. Представляют собой формы 1 и 2 лица множественного числа энклитической глагольной связки (см. 2.3.7.). Обе формы известны по грамматическим текстам позднешумерского периода, форма 1 лица множественного числа засвидетельствована также в литературных текстах позднешумерского периода.
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
77
Глагол
Составление полноценных парадигм спряжения для шумерского глагола сталкивается с трудностями, поскольку в имеющихся у нас шумерских источниках практически невозможно обнаружить полный набор лично-числовых форм для какого-либо конкретного глагола (так, например, формы первого и второго лица множественного числа встречаются в текстах очень редко). Кроме того, шумерские глагольные формы, как правило, содержат пространные цепочки префиксов, не имеющие прямого отношения к спряжению как таковому. Предложенные ниже парадигмы состоят, таким образом, в основном из реконструированных форм. Для важнейших позиций парадигмы после таблиц приводятся списки реально засвидетельствованных примеров.
Личные показатели
в финитных глагольных формах абсолютного и эргативного спряжений
Число Лицо Вид S
Совершенный вид Несовершенный вид
А P A P
Ед. ч. 1 л. V-R R-en R-en V-R R-en
2 л. e-R R-en R-en V-R R-en
3 л. одуш. n-R R-0 R-e n-R R-0
3 л. неодуш. b-R R-0 R-e b-R R-0
Мн. ч. 1 л. V-R-enden R-enden R-enden V-R R-enden
2 л. e-R-enzen — R-enzen — R-enzen
3 л. n-R-es R-es R-ene ene-R b-R R-es
Примечания^ — агенс, Р — пациенс, S — субъект, R — корень.
Эргативный тип спряжения
Совершенный вид (hamtu)
Формы, иллюстрирующие изменение показателя агенса
Число Лицо Примеры Перевод
Ед. ч. 1 л. ba-dabs1 {ba-V-dab5-0} 'я схватил(а) это’
2 л. ba-dab5 (ba-e-dab5)2 {ba-e-dab5-0} 'ты схватил(а) это’
3 л. одуш. ba-an-dab5 {ba-n-dab5-0} 'он(а) схватил (а) это’
3 л. неодуш. ba-ab-dab5 {ba-b-dab5-0} 'оно (неодуш.) схватило это’
Мн.ч. 1 л. Ьа-баЬ5-Ьё-еп-Ьё-еп {ba-V-dab5-enden} 'мы схватили это’
2 л. ba-dab5-be-en-ze-en {ba-e-dab5-enzen} 'вы схватили это’
3 л. ba-an-dab5-be-es {ba-n-dab5-es} 'они схватили это’
Примечания: 1. Показатель первого лица на письме обычно не отражается. Однако в формах с показателем агенса не происходит вокалической синкопы (bi'-gub 'я поставил (ногу)’, he-ni-gar 'воистину я там установил (радость)’ и т. д., см. 2.2.3.). Для текстов новошумерского и
78
Древние реликтовые языки Передней Азии
старовавилонского периодов засвидетельствованы формы с полным написанием (scriptio plena), которое, возможно, отражает результат контракции конечного гласного предыдущей морфемы и показателя агенса: ha-mu-u-zu ’пусть я узнаю (твое знамение)’, ра bi-i-ё ’я прославил (все на свете)’.
2. Вплоть до новошумерского периода показатель агенса в формах второго лица на письме не отражается. В текстах новошумерского периода появляются формы с полным написанием, отражающим контракцию конечного гласного предыдущей морфемы с показателем агенса: mu-u-gar ’ты установил (свое имя)’, gu ba-a-de ’ты воззвал (к первоначальному порядку вещей)’. Формы с эксплицитно выраженным показателем {е} встречаются в текстах начиная со старовавилонского периода. Такие формы едва ли отражают естественное языковое развитие и должны объясняться как искусственные, «ученые» формы, образованные по аналогии с местоименным элементом 2 лица в составе пространственных префиксов в глаголе.
Формы, иллюстрирующие изменение показателя пациенса
Число Лицо Примеры Перевод
Ед. ч. 1 л. ba-an-dabs-be-en1 {ba-n-dabs-en} ’он(а) схватил(а) меня’
2 л. ba-an-dabs-be-en1 {ba-n-dab5-en} ’он(а) схватил(а) тебя’
3 л. ba-an-dab5 {ba-n-dab5-0} ’он(а) схватил (а) его (ее, это)’
1 л. ba-an-dabs-be-en-de-en1 {ba-n-dab5-enden} ’он(а) схватил (а) нас’
Мн. ч. 2 л. _2 ’он(а) схватил (а) вас’
3 л. ba-an-dabs-be-es1 | {ba-n-dab5-es} 'он(а) схватил(а) их’
Примечания: 1.В формах с агенсом множественного числа (т. е. с первой суффиксальной позицией, занятой показателем агенса) показатель пациенса не выражается: Ьа-ап-dab5-be-es ’они схватили меня/тебя/его/ее/это/нас/вас/их’.
2. Формы не засвидетельствованы.
Примеры реальных форм эргативного типа спряжения совершенного вида: ma-ra-du {mu-er-a-V-du-0} 'Я {V} тебе {er-а} построил его {0} (=храм)’;
mu-e-de6 {mu-e-de6-0} 'Ты {е} принес это {0} (=зерно)’;
mu-un-de6-en {mu-n-de6-en} 'Он {п} принес меня {еп}’;
gu nu-um-ma-ni-ib-gi4 {nu-ima-ni-b-gi4-0} 'Он {b} (=птенец) на это {ni} не ответил’, букв, 'голос {0} не возвратил’;
i-sum-mu-un-de-en {i-V-§um-enden} ’(Серебро) мы {V-...-enden} дали’;
nu-mu-e-sum-mu-un-ze-en {nu-mu-e-§um-enzen} ’(Серебро) вы {e-...-enzen} не дали’;
mu-ni-in-dab5-be-es {mu-ni-n-dabs-eS} ’Они {п-...-es} там {ni} схватили (его)’.
Несовершенный вид {таги)
Формы, иллюстрирующие изменение показателя агенса
Число Лицо Примеры Перевод
Ед. ч. 1 л. ba-ab-dab5-be-en {ba-b-dab5-en} ’я схвачу это’
2 л. ba-ab-dab5-be-en {ba-b-dab5-en} ’ты схватишь это’
3 л. ba-ab-dab5-be {ba-b-dab5-e} ’он(а) схватит это’
Мн. ч. 1 л. ba-ab-dab5-be-en-de-en {ba-b-dab5-enden} ’мы схватим это’
2 л. ba-ab-dab5-be-en-ze-en {ba-b-dab5-enzen} ’вы схватите это’
3 л. ba-ab-dab5-be-ne {ba-b-dab5-ene} ’они схватят это’
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
79
Формы, иллюстрирующие изменение показателя пациенса
Число Лицо Примеры Перевод
Ед. ч. 1 л. ba-dab5-be {ba-V-dab5-e} ’он(а) схватит меня’
2 л. ba-dab5-be {ba-V-dab5-e} ’он(а) схватит тебя’
3 л. одуш. ba-an-dab5-be {ba-n-dab5-e} ’он(а) схватит его (ее)’
3 л. неодуш. ba-ab-dab5-be {ba-b-dab5-e} ’он(а) схватит это’
Мн. ч. 1 л. ba-dab5-be {ba-V-dab5-e} ’он(а) схватит нас’
2 л. i ’он(а) схватит вас’
3 л. ba-ne-dab5-be | {ba-ene-dab5-e} ’он(а) схватит их’
Примечание: 1. Формы не засвидетельствованы.
Примеры реальных форм эргативного типа спряжения несовершенного вида: mu-na-ab-gub-be-en {mu-n-a-b-gub-en} 'Его {b} (=сад) я {ей} ему {п-а} сажаю’; gu si-im-ma-ga-ga-an {si-ima-(b-)ga-ga-en} 'Шею {(b)} я {ей}, несомненно, склоню’;
mu-ra-be-en {mu-er-a-b-e-en} 'Его {b} (=слово) я {еп} тебе {er-а} скажу’; na-an-gur-re-en {na-i-n-gur-en} 'Пусть ты {ей} не вернешь его {и} (в город)’;
nam-mu-e-ga-ga-an {na-mu-i-(b-)ga-ga-en} 'Пусть ты {еп} не берешь его {(b)} (=посох) туда {i} (=в руки)’;
bi-ib-te-en-te-en {bi-b-te-en-te-en} 'Ты {еп} успокаиваешь их {Ь} (= непокорных)’;
ma-be-en {mu-V-a-b-e-en} 'Его {b} (=слово)ты {еп} мне {V-a} скажешь’; mu-na-ab-dah-e {mu-n-a-b-dah-e} 'Он {е} добавит его {Ь} (=слово) ему {п-а}’; nu-un-dui2-dui2 {nu-i-n-dui2-dui2-e} 'Он {е} не возьмет ее {п} <вжены>’;
mu-un-u-tu {mu-n-u-tu-e} 'Она {е} (=мать) рожает его {п} (=человека)’;
а-па a-ra-ab-dah-e-en-de-en {a-er-a-b-dah-enden} 'Что {b} мы {enden} добавим тебе {ег-а}?’;
su nam-ba-gid-i-en-ze-en {na-ba-(b-)gid-enzen} 'Пусть вы {enzen} не берете его {(b)} (зерно)’;
mu-ni-ib-nu-u-ne {mu-ni-b-nu-ene} 'Они {епе} будут складывать там {ni} их {Ь} (=ветви)’.
Абсолютный тип спряжения
Число Лицо Совершенный вид (hamtu) Несовершенный вид (таги)
Ед. ч. 1 л. i-ku4-re6-en ’я вошел’ i-ku4-ku4-de-en ’я вхожу’
2 л. i-ku4-re6-en ’ты вошел’ i-ku4-ku4-de-en ’ты входишь’
3 л. i-ku4(r) ’он(а) вошел/вошла’ i-ku4-ku4(d) ’он(а) входит’
Мн. ч. 1 л. i-ku4-re6-en-de-en 'мы вошли’ i-ku4-ku4-de-en-de-en ’мы входим’
2 л. i-ku4-re6-en-ze-en ’вы вошли’ i-ku4-ku4-de-en-ze-en ’вы входите’
3 л. i-ku4-re6-es ’они вошли’ i-ku4-ku4-de-es ’они входят’
Примеры реальных форм абсолютного типа спряжения:
ha-ba-zi-ge-en {ha-ba-zi(g)-en} 'Я действительно поднялся’, ba-tus-u-de-en {ba-tus-ed-en} 'Я сяду (на трон)’;
80
Древние реликтовые языки Передней Азии
i-du-un {i-du-en} ’Ты пойдешь’, nu-ub-si-gur-ru-de-en {nu-b-si-gur-ed-en} ’Ты не сможешь вернуться в него {b-si} (=в город)’;
i-gam {i-gam-0} ’Он склонился’, lu nu-ku4-ku4 {nu-ku4-ku4-e(d)-0} ’(В страну кедров) никто не войдет’;
ga-an-si-re7-en-de-en {ga-n-si-ere-enden} ’Давайте мы пойдем к нему {n-si}’;
u-mu-un-dal-dal-ze-en {u-mu-ni-dal-dal-enzen} ’Вы полетайте-ка там {ni}’;
ba-an-da-zah-es {ba-n-da-zah-es} ’Они убежали от него {n-da}’; la-ba-gi4-gi4-de-sa {nu-ba-gi4-gi4-ed-es-a} ’<тот факт> что они не обратятся (к этому) вновь’.
Местоименное спряжение
Число Лицо Совершенный вид (hamtu) Несовершенный вид (таги)
Ед. ч. 1 л. ku4-fa-gu10-ne 'когда я вошел’ и 'когда я внес что-либо’ ku4-ku4-da-gu10-ne 'когда я входил’ и 'когда я вносил что-либо’
2 л. ku4-ra-zu-ne 'когда ты вошел’ и 'когда ты внес что-либо’ ku4-ku4-da-zu-ne 'когда ты входил’ и 'когда ты вносил что-либо’
3 л. одуш. ku4-ra-ni 'когда он(а) вошел/вошла’ и 'когда он(а) внес(ла) что-либо’ ku4-ku4-da-ni 'когда он(а) входил(а)’ и 'когда он(а) вносил(а) что-либо’
3 л. неодуш. ku4-ra-bi 'когда это было внесено’ ku4-ku4-da-bi 'когда это вносилось’
Мн. ч. 1 л. 1 1
2 л. 1 1
3 л. ku4-ra-ne-ne 'когда они вошли’ и 'когда они внесли что-либо’ (du-ne-ne 'когда они ходили’)2
Примечания:!. Формы 1 и 2 лица множественного числа не засвидетельствованы.
2. Для 3 лица множественного числа несовершенного вида фактически единственной засвидетельствованной формой является форма от глагола gen 'идти’ (несовершенный вид du, как правило, не встречается с суффиксом {ed}, а также с номинализирующим суффиксом {а}).
Примеры реальных форм местоименного спряжения:
dun-ga-guio-ne ’когда я скажу’, te-ge26-e-da-gUi0-ne ’когда я приближался’;
nag-a-zu-ne ’когда ты выпил’, mu4-mu4-da-zu-ne ’когда ты одеваешься’;
tus-a-ni ’когда она сядет’, du-ni ’когда он идет’;
il-la-bi ’когда они (=кирпичи) подняли (головы к храму)’, bala-e-da-bi ’если они (=жители Уммы) захотят перейти (пограничный канал)’;
gen-na-ne-ne ’когда они пришли’, du-ne-ne ’когда они ходили’.
2.5.0. Морфосинтаксические сведения.
2.5.1. Любая шумерская словоформа представляет собой основу, к которой присоединяются грамматические показатели.
У имен существительных и местоимений (личных самостоятельных) грамматические показатели располагаются после основы в строго определенной последовательности: притяжательное (или указательное) местоимение — число — падеж: dumu-guio-ne-er {бити-^иПритяж. мест.-епемн. ч-гаДат. п.} 'моим сыновьям’, е-пе-ne-da ’с ними’.
Определение, выраженное именем в родительном падеже, прилагательным, а также неличной глагольной формой в значении причастия или прилагательного, располагается после определяемого: e-den-lil-la ’храм Энлиля’, sipa-zi ’истинный
ЕЮ. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козюва. Шумерский язык
81
пастырь’, e-mah 'высокий храм’, musen-dab5-ba 'пойманная птица’. В редких случаях определение предшествует определяемому: kii-dinanna 'чистая Иннана’, gal-nar 'главный певчий’. Если к имени относятся несколько определений, то определение, выраженное прилагательным или неличной формой глагола, предшествует определению, выраженному именем в родительном падеже: ur-sag^kala-ga2-den-lfl-la3 'могучий2 герой1 Энлиля3’.
Количественные числительные располагаются, как правило, после исчисляемого объекта и относящихся к нему определений: ki-5-а 'в пяти местах’, рагаю-gal-7-е 'для семи великих постаментов’. Исключение составляют хозяйственные тексты, в которых числительные стоят перед названием меры или перед исчисляемым объектом: 10 udu 'десять баранов’.
В генитивной конструкции грамматические показатели, относящиеся к зависимому имени (притяжательное местоимение, число, показатель родительного падежа {ак}), следуют непосредственно за этим именем или его определениями. Грамматические показатели, относящиеся к вершинному имени (притяжательное местоимение, число, падеж), располагаются в конце цепочки, после зависимого имени с его определениями и показателями:
(2) ninda kaskal-la-ka-ni
{ninda kaskal-ak-ani}
хлеб дорога-РОД-его
'его хлеб для дороги’;
(3) lu inim-ma-guio-ne
{1й inim-ak-gu-ene}
человек слово-род-мой-мн
'мои свидетели’;
(4) ensi kur-kur-ra-ke4-ne
{ensi kur-kur-ak-ene}
правитель страна-род-мн
'правители <разных> стран’;
(5) har-ra-an ses-guio-ne-ka {har-ra-an ses-gu-ene-ak-a} путь брат-мой-мн-РОД-MECTH
'по пути моих братьев’.
Как к вершинному, так и к зависимому имени могут присоединяться определения в виде неличной формы глагола, прилагательного или существительного в родительном падеже: u4-gii-di-den-lil-la {u4-gu-di-den-lil-ak} 'ревущий ураган Энлиля’ (gu-di — неличная форма глагола, относящаяся к вершинному имени), glsguzza mah nam-nin-ka-ni {glsguzza1-mah2-nam3-nin3-akpO4. n.-ani4} 'ее4 великий2 трон1 господства3’ (mah — прилагательное, относящееся к вершинному имени), ё-digir-gal-gal-e-ne-ka {61-digir2-gal3-gal3-eneMH. ч-акрОд. п.-аМестн. п.} 'в храме1 великих3 богов2’ (gal-gal — редуплицированное прилагательное, относящееся к зависимому имени), ё-urdu-dam-ka {e-urdu(d)-dam-ak-ak} 'дом раба <ее> супруга’ (зависимое имя urdu(d) 'раб’ определено именем в родительном падеже).
6-2054
82
Древние реликтовые языки Передней Азии
Наряду с обычным типом генитивной конструкции («определяемое — определение») представлена и иная ее модель: «определение (имя в родительном падеже) — определяемое с энклитическим притяжательным местоимением, указывающим на лицо, класс и число определения»: kalam-ma1 {ка1ат-акрОд.п.} Iugal2-biee ’царь2 страны1’; dnin-gir-su-ka1 {dnin-gir-su-ak-akpOfl.п.} nam-mah2-aniero ’величие2 Нингирсу1’. Конструкцию такого типа принято называть генитивной инверсией.
В финитных глагольных формах грамматические показатели располагаются как перед корнем, так и после него. Перед корнем они могут занимать шесть позиций (в формах, маркированных по эргативному типу спряжения) или пять позиций (в формах, маркированных по абсолютному типу спряжения), после корня — три позиции. Формы, в которых были бы заняты все шесть префиксальных позиций, в текстах не засвидетельствованы.
Грамматические показатели в составе глагольной цепочки всегда размещаются в постоянной последовательности относительно друг друга, в соответствии с присущими им позициями.
Позиции префиксов в глагольной цепочке: I — префикс наклонения, II — префикс ориентации, III-IV-V — пространственные префиксы, VI — префикс агенса (в эргативных формах совершенного вида) или пациенса (в эргативных формах несовершенного вида). Порядок расположения в глагольной цепочке пространственных префиксов также фиксирован: префикс дательного падежа — префикс совместного падежа — префикс направительного или исходного падежа — префикс местного или местно-направительного падежа.
Позиции суффиксов в глагольной цепочке: I — суффикс несовершенного вида (по мнению исследователей, признающих его существование), II — суффикс {ed}, III — суффикс субъекта (в формах абсолютного спряжения), агенса (в эргативных формах несовершенного вида) или пациенса (в эргативных формах совершенного вида).
Для наглядности приведем образцы не засвидетельствованных в реальных текстах финитных форм, демонстрирующие порядок расположения грамматических формантов.
Финитная глагольная форма эргативного типа спряжения (совершенный вид):
I II III IV V VI R III
{u ba n-a e-da ni n Sum en}
’Допустим, он отдал там ему меня вместе с тобой’.
Префиксы: I — наклонения, II — ориентации, III — дательного падежа 3 лица единственного числа, IV — совместного падежа 2 лица единственного числа, V — местного падежа, VI — агенса 3 лица единственного числа класса одушевленных.
Суффикс: III — пациенса 1 лица единственного числа
Финитная глагольная форма эргативного типа спряжения (несовершенный вид):
I II III IV V VI R (I) III
Ч
'Пусть они вместе с тобой дадут там ему это (=зерно)!’
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
83
Префиксы: I — наклонения, II — ориентации, III — дательного падежа 3 лица единственного числа, IV — совместного падежа 2 лица единственного числа, V — местного падежа, VI — пациенса 3 лица единственного числа класса неодушевленных.
Суффиксы: I — несовершенного вида, III — агенса 3 лица множественного числа.
Финитная глагольная форма абсолютного типа спряжения
I II III IV V R (I) II III
{nu mu V-da n-si ni gur (e) ed en}
'Ты не должен co мной к нему туда возвращаться’.
Префиксы: I — наклонения, II — ориентации, III — совместного падежа 1 лица единственного числа, IV — направительного падежа 3 лица единственного числа класса одушевленных, V — местного падежа.
Суффиксы: I — несовершенного вида, II — суффикс {ed}, III — субъекта 2 лица единственного числа
2.5.2. Средствами словообразования являются:
1) словосложение: dumu-sag 'первенец’, букв, 'ребенок-голова’, dub-sar 'писец’, букв, 'табличка-писать’. Особую группу составных лексем представляют собой сочетания глагольных основ (к которым могут присоединяться обычные глагольные показатели) с постоянными объектами (именной частью, всегда стоящей непосредственно перед глагольной формой): igi ~П 'взглянуть’, букв, 'глаза-поднять’, gu -de 'обращаться’, букв, 'голос-лить’, ki ~ag 'любить’, букв, 'земля-мерить’ (en-e gana-zi-de gu ba-an-de 'владыка к хорошим полям обратился’). Статус этих словосочетаний как самостоятельных лексических единиц подтверждается шумеро-аккадскими словарями, в которых сочетания такого типа переводятся простыми аккадскими глаголами: su ~ti = аккад. lequm 'брать’, al —dun = аккад. eresum 'желать’, igi -bar = аккад. amarum 'смотреть’ и т. д.;
2) аффиксация:
а) префиксы nig-, nu-, nam- для образования имен существительных как от имен, так и от глаголов: nu-gl§kiri6 'садовник’ от glskiri6 'сад’, nig-su 'имущество’ от su 'рука’, nam-nar 'искусство певца’ от паг 'певец’, nig-ba 'дар’ от Ьа 'давать’, nam-kala(g) 'мощь’ от kala(g) 'быть мощным’;
б) номинализирующий суффикс {а}, см. неличные глагольные формы вида {R-a} в 2.3.7. По мнению Й. Крехера, слова, образованные с участием показателя {а}, выражают явления, представляющие собой результат конкретного действия (mu-sar-ra 'надпись’, букв, 'написанное имя’), в противоположность словам, образованным без этого показателя (dub-sar 'писец’, букв. '<тот, кому свойствен-но> писать табличку’);
3) использование вербализаторов АК 'делать’ и биц^)'сказать/говорить’ для образования глагольных лексем от существительных (al —АК 'мотыжить’, букв, 'мотыга-делать’), глаголов (gig ~dun(g) 'заражать’, букв, 'быть больным-сказать’), междометий (u6 ~dun(g) 'ахать (=выражать восхищение)’);
4) конверсия — употребление глаголов в виде чистого корня (нулевой аффикс) в качестве имен с соответствующим морфологическим оформлением: bala-a-na {Ьакправить-аШего-аместн.п.} 'во время его правления’.
6*
84
Древние реликтовые языки Передней Азии
2.5.3. Ш.я. относится к языкам эргативного строя, вследствие чего определяющим для него является противопоставление двух конструкций предложения: эргативной и абсолютной. Эргативная конструкция содержит два обязательных именных члена — агенс (имя в эргативном падеже, показатель {е}) и пациенс (имя в абсолютном падеже, показатель {0}). Абсолютная конструкция содержит один именной член — субъект (имя в абсолютном падеже). Если именные члены выражены личными местоимениями, то, как правило, они не получают самостоятельного выражения в составе предложения, находя отражение в виде соответствующих показателей в финитной глагольной форме.
Базовым порядком слов в предложении является SOV: den-lil-e1 еп-dnin-gir-su-se2 igi3 mu-si-bar4 'Энлиль1 на владыку Нингирсу2 взгляд3 направил4’; в абсолютной конструкции — SV: kus-ab1 udul-da2 e-da-gal3 'Коровьи кожи1 у пастуха2 находятся3’.
О порядке слов в именной группе и о месте числительных см. 2.5.1.
Наречия и словоформы, выражающие характеристику действия, занимают позицию перед глаголом: dui0-ge-es im-mi-ib-be 'он приятно поет’, ^eren-bi1 ig-gal-se2 mu-dim3 'Этот кедр1 он обработал3 как большую дверь2’ (т. е. 'Он сделал большую дверь из этого кедра’).
Основным средством топикализации является изменение базового порядка слов посредством вынесения выделяемого слова в начальную позицию. Так, в строительных и посвятительных надписях в начало предложения помещается адресат действия: dnin-gir-su-ra lugal-e ё mu-na-du 'Для Нингирсу царь храм построил’; в хозяйственных текстах — объект хозяйственной деятельности: 1 gUA-mu-21 mi-kur-ra2 dam-gara3 mu-sai04 ’Одного быка-двухлетку1 Микура2, купец3, купил4’; в судебных документах — предмет иска: ma1 hug-ga-as2 a-tu-e3 a-ta4 in-na-an-sum5 'Лодку1 в качестве <предмета> найма2 Ату3 дал5 Ате4’.
Для топикализации зависимого имени в генитивных конструкциях регулярно используется инверсия (см. 2.5.1.).
Топикализирующее значение может получать энклитическая глагольная связка. С ее помощью выделяется либо отдельный член предложения (а-Ьа-атСВязка an-tud-de-en 'Кого именно я ударю?’), либо всё высказывание в целом. В последнем случае связка оформляет финитную глагольную форму в конце предложения: gu-de-а-пё gis ba-tuku-агПсвязка 'Его просьбу она услышала’ (букв, 'она услышала-есть’).
Глагольный префикс {inga} также может иметь топикализирующее значение. В тех случаях, когда предложение с глагольной формой, содержащей этот формант, стоит в начале повествования или отдельного отрывка, с его помощью передаются усилительно-соединительные отношения типа 'и вот’: ё-an-na-tum-me1 gal2 na-ga-mu-zu3 {na-inga-mu-n-zu-0} 'И вот3 Эаннатум1 воистину3 мудро2 поступил3’ (букв, 'великое2 знал3’).
В вопросительных предложениях, выражающих общий вопрос, сохраняется обычный порядок слов. Специальные вопросительные слова или частицы для Ш.я. не характерны. Вопросительный характер предложения выясняется из контекста: lu1 dumu-ni2 1-am3 igi4 bi-du8-am4 igi5 bi-du8-am5 'Человека1, у которого один3 сын2 (букв, 'человека1 — сын его2 один есть3’), ты видел4? Я видел5’.
Частный вопрос вводится при помощи вопросительных слов, которые чаще всего располагаются внутри предложения непосредственно перед глаголом:
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
85
amar-guio1 gud-ba2 a-ba-a {а-Ьа-еэрг. п.}3 ba-ra-ab-tum4 'Кто3 забрал4 моего птенца1 в его гнезде2?’, ё-dub-ba-a1 a-na-am2 i-ak3 'Что2 ты делаешь3 в школе1?’, u4-ul-la-am1 me-se2 i-du-de-en3 'Куда2 должен ты ходить3 с незапамятных времен1?’. Реже вопросительные слова стоят в начале предложения: a-na-am1 mg-ba-gUio2 'Каков (букв, что есть)1 мой дар2?’, a-na-as-am1 pn2 mu3-se-kur-ra4-se3 se-estub5 he-na-sum6 'Почему1 такой-то2 вместо3 зерна кур4 зерно эшгпуб5 позволил (себе) дать ему6?’
В Ш.я. представлены все три возможных типа синтагматических отношений:
1) согласование имеет место в финитных глагольных формах, в которых посредством специальных показателей выражаются лицо, класс, число, падеж субъекта, агенса, пациенса и косвенных объектов;
2) управление характерно для глаголов и выражается в присоединении к ним имен существительных в определенных падежах (так, например, глагол kar 'убегать’ требует постановки имени, обозначающего того, от кого убегают, в совместный падеж ({da}): am-da1 kar-ra-gUi0-ne2 'Когда я убежал2 от дикого быка1’). Глагольное управление сохраняют неличные формы глагола: sa-ge1 pa-da2 'найденный2 к сердцу1’, zi-sa-gal-la1 su2-dagal3 dun-ga2 'обильно3 снабженный2 дыханием1 жизни1’, munus-e-ne-er1 glstukul2 sum-mu3 '<способность> давать3 женщинам1 оружие2’;
3) примыкание употребляется в определительных конструкциях с числительным или качественным прилагательным (см. 2.3.1.) в роли определения: 1й-1 'один человек’, e-gal 'большой дом’, mu-gibil 'новый год’. Способом примыкания к глаголу присоединяются наречия или словоформы с наречным значением: tur-bi gu7-a 'мало кушающий’; gal-zu 'много знающий’.
2.5.4. Сложносочиненные предложения являются, как правило, бессоюзными, сочинительные союзы в строгом смысле в Ш.я. отсутствуют. В некоторых случаях используется аккадский сочинительный союз и (знак и) 'и’, а в поздние периоды, очень редко, также аккадская энклитическая частица -та.
Обусловленность действия предшествующим действием выражается некоторыми префиксами ориентации, например, префиксом {Ьа} (см. 2.3.6.), который получает значение «тогда», «в таком случае», «в связи с этим»: za-se-ga1 kas4 he-gal3 nam-ba-kus-u-de-en4 'В моих бедрах1 Способность быстро> бегать2 пусть будет3, тогда пусть я не буду уставать4!’.
Связь содержания данного предложения с предыдущим может передаваться с помощью префикса {inga} 'а также’: gu-de-a1 gal mu-zu2 gal i-ga-tum-mu3 Тудеа1 <все> отлично усвоил2, а также <все> отлично устроит3’.
Подчинительная связь может выражаться либо с помощью собственно подчинительных союзов, либо посредством определенных лексем и падежных показателей, получающих значение союзов, с одновременной номинализацией зависимого предиката путем оформления его показателем {а}.
Собственно союзами можно считать tukumbi 'если’ (tukumbi kur-ra i-in-ku4-ku4-de-en dutu he-me-da-an-zu 'Если в горы ты хочешь войти, пусть Уту узнает от тебя об этом!’), u4-da 'когда, если’, букв, 'в день’ (u4-da en-gUi0 mu-ra-tar-re za-e ki-guio nam-mu-ni-in-pa-de 'Когда обо мне она тебя спросит, ты мое место пусть не укажешь’) и /iginzu/ 'будто бы’ (i-gi4-in-zu а-е ba-da-kar umbin mu-ni-in-la 'Будто бы из воды она (=птица) ее (=рыбу) <собирается> вытащить, когти она на нее выпустила’).
86
Древние реликтовые языки Передней Азии
В роли союзов выступают в основном те же лексемы, с помощью которых выражаются грамматические отношения предложного типа у существительных (2.3.4.): обозначения пространственной ориентации и названия частей тела; кроме того, для временных придаточных часто используется лексема u4(d) ’день’. Эти имена выступают в роли вершины по отношению к придаточному предложению, которое оформляется как зависимое имя. К данной атрибутивной конструкции присоединяется показатель пространственного падежа. Таким образом, в начале придаточного предложения располагается лексема в роли союза, а в конце, после зависимого предиката, снабженного номинализирующим суффиксом {а}, следует падежный показатель: egerc™^1 a-ma-ru2 ba-ur-ra-ta {Ьа-йг^б-аном-р^аисх.п.1} dinanna nin-kur-kur-ra-ke4... a-nam-ti-la-ka mu-un-ne-su-su ’После того как1 наводнение2 закончилось3 (=после окончания наводнения), Инанна, владычица всех стран... воду жизни им излила’; щ1 dnin-gir-su2 ur-sag3-den-lil-la-ke44 uru-inim-gi-na-ra5 nam-lugal6-lagaskl 7 e-na-sum-ma-a {i-n-a-n-sum8-0-aHOM-P-aMecTH.n.1} ••• nam-tar-ra u4-bi-ta e-se-gar ’Когда1 Нингирсу2, герой3 Энлиля4, Уруинимгине5 царствование6 <в> Лагаше7 дал8, ... тогда прежний порядок он (=Уруинимгина) восстановил’.
Кроме того, значение союзов могут получать собственно падежные форманты. В этом случае придаточное предложение с предикатом, оформленным номинали-затором {а}, становится эквивалентно имени существительному. Оно выступает в роли члена главного предложения и оформляется соответствующим падежным показателем. Падежный показатель завершает сказуемое придаточного предложения: dnin-gir-su-ke41 uru-inim-gi-na-da2 e-da-dun-ga-a {i-n-da-n-duii(g)3-0-aHOM-p-Иместн. n.} su4 nu-di-ni-bala-e5 ’В том, о чем Нингирсу1 договорился3 с Уруинимги-ной2, он <ничего> не изменит’ (букв, ’руку4 он не передвинет5’).
Подчинительная связь также может быть выражена посредством глагольных префиксов. Так, префикс наклонения {и} вводит придаточные, функционально близкие условным: ga-e1 u-gen2 ga-na-ab-sum3 ’Когда2 я1 приду2 (букв, ’пусть я приду’), я обещаю ему отдать3’.
Придаточные предложения могут предшествовать главному (ba-gara1 im-ti-a-ta2 ninda3 gis bi-tag4 ’После того как2 к (храму) Багара1 он приблизился2, хлебные жертвы3 он принес4’) или располагаться внутри него (dnin-gir-su ur-dnanse u4 es gi'r-su mu-du a mu-ru ’(Богу) Нингирсу Урнанше, когда он святилище Гирсу построил, <эту вещь> посвятил’).
Порядок слов в придаточных предложениях не отличается от обычного: щ1 ап-пё2 an3 ba-an-de6-a-ba {Ьа-п-беб4-0-аНом-р-Ь1тот5-аМестн. п.6} 'В6 тот5 день1, когда Ан2 забрал4 небеса3’.
Проблема видо-временных отношений между действиями в главном и придаточном предложениях не исследована, на предварительном уровне можно отметить следующие тенденции.
При одновременности действий в главном и придаточном используются глагольные формы одного и того же вида: u4 dinanna-ra ё mu-na-du-aCOB. в. u4-ba еп-ап-na-tum-me ganun-mah mu-na-diiCoB. в. ’Когда Инанне храм он (=Энаннатум) построил, тогда Энаннатум громадный амбар ей построил’; щ1 nu-se-sai0-sai0-a-аНесов.в2 ugula3 libis-bi4 na-na-tag-geHeCoB в 5 ’Если1 он это не покупает2, надзиратель3 пусть не проявляет5 гнев4 по отношению к нему5!’;
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
87
При изложении событий, предполагаемых в будущем и передающих такую последовательность действий, когда совершение последующего действия оказывается возможным только после завершения предшествующего, возможны следующие варианты: 1) если сообщение, содержащееся в придаточном предложении, расценивается как совершившееся, в придаточном употребляются формы совершенного вида, а в главном — несовершенного: tukumbi1 lu2 kiri6-lu-ka3 gis4 in-sigcoB.в5 mas-ma-na6 ku-babbar71-1а-енесов. в.8 ’Если1 человек2 в саду человека3 дерево4 срубит5, половину мины6 серебра7 он отвесит8’; 2) если сообщение, о котором говорится в придаточном предложении, расценивается как возможное, предположительное, то в придаточном и главном используются формы несовершенного вида: щ-da1 en2-gUiO3 ma-ra-tar-re2 za-e4 ki-gUi05 nam-mu-ni-in-pa-de6 ’Если1 обо мне3 она тебя спросит2 (несов. в.), ты4 мое место5 пусть не укажешь6 (несов. в.)!’.
Придаточные относительные, подобно прилагательным и причастиям (см. 2.3.1. и 2.3.7.), присоединяются непосредственно к вершинному имени. Финитные глагольные формы, находящиеся всегда в конце предложения, снабжаются номина-лизирующим суффиксом {а}, после которого располагаются энклитические притяжательные или указательные местоимения, а также падежные форманты, относящиеся к определяемому: mu lugal-aksakkl-ka i-zi-ga {i-zi(g)-0-aHOM-p-aMecTH.n.} 'В год, когда царь Акшака восстал’, букв, ’год царь Акшака восстал-в’.
Засвидетельствованы случаи употребления вопросительного местоимения ana 'что’ в функции союзного слова, вводящего придаточное предложение со значением «так много, как», «сколько»: u4 a-na i-ti-la-ni-a {i-ti(l)-0-a-ani-a} 'В ее дни, что она проживет’ (т. е. 'в дни, которые она проживет’).
Косвенная речь оформляется в виде сложноподчиненного предложения. Финитные глагольные формы придаточного предложения снабжаются номинализи-рующим суффиксом {а}. Придаточные предложения выступают, как правило, в роли пациенса в главном предложении : ba-ba1 nagar-e2 igi3-di-ku5-ne4-se3 mu-lugal5 in-pa-da5 {i-n-pa(d)5-0-aHOM-p6} ka-ga-na7 ba-ni-gi-in8 'Баба1, плотник2, своими 7 8 6 5 5 3 4,
устами подтвердил то, что он принес клятву перед судьями .
Из синтаксических оборотов можно упомянуть следующие.
1) Оборот с неличной формой глагола в виде корня с суффиксом {ed} (2.3.5.) и показателем местно-направительного падежа {е}: {R-ed-e}. Данный оборот, как правило, зависит от финитной глагольной формы и функционально близок к инфинитиву с целевым значением (при одном и том же субъекте действия) или придаточному предложению цели (при разных субъектах действия): ё1 du-de {du-ed-e}2 gu mu-na-si-si3 'Чтобы построить2 храм1, они собираются к нему3’; eden-ne1 ua-nir2 mu-mu-de3 nam-bi4 na-ba-an-tar-re-es5 'Чтобы выращивала3 степь1 «траву плача»2, такую судьбу4 определили5’. Отмечаются примеры, в которых этот оборот определяет существительное, выражая его цель или предназначение: u4 sikil-e-de 'день для очищения’.
2) Причастный оборот, состоящий из глагольного корня с номинализирующим суффиксом {а} и существительного с показателем {е}, который обычно квалифицируется как показатель эргативного падежа (не следует исключать возможность его интерпретации как показателя местно-направительного падежа, указывающего на орудие действия). В рамках этого оборота глагольная форма семантически тождественна пассивному причастию, а существительное с показателем
88
Древние реликтовые языки Передней Азии
{е} вводит агенс: mes1 ап-пё {an-e}2 pa-da {pa(d)-aH0M-P}3 'молодец1, избранный3 Аном2’ (или ’молодец, которого избрал Ан’, букв, ’молодец Анэрг.п. избирать-аНОм-р’)-Засвидетельствован также и аналогичный оборот, содержащий чистый глагольный корень: se gu4-re6 gu7 ’зерно, поедаемое быками’ (или ’зерно, которое едят быки’).
2.6.0. Источник, объем и роль лексических заимствований.
Общее число лексем Ш.я. оценить довольно сложно. Электронный словарь шумерского языка (ePSD), представляющий собой наиболее полный на нынешний день свод шумерской лексики, насчитывает приблизительно 5,5 тыс. словарных статей (следует учитывать, что в отдельные словарные статьи в нем выделены слова, встречающиеся лишь в качестве элементов составных лексем, а также редкие слова, известные только из лексических списков).
Выявить среди известных шумерских слов неисконную лексику непросто, в первую очередь ввиду генеалогической изолированности Ш.я.
Лучше всего изучены аккадские заимствования (о сосуществовании шумерского и аккадского языков на территории Месопотамии см. 1.1.0., 1.6.О.). Современное состояние шумерской лексикографии не позволяет провести полноценные статистические подсчеты количества аккадизмов в шумерском. Д.О. Эд-цардом было подсчитано, что из около 350 лексем, начинающихся на В, содержащихся в первом вышедшем в печатном виде томе шумерского словаря (PSD В, 1984), аккадизмами являются лишь 13 лексем (пять из них встречаются только в лексических списках), что составляет 3,7% (следует подчеркнуть, что, по мнению Эд-царда, эти статистические данные не могут быть достаточно репрезентативными).
Подавляющее большинство аккадизмов составляют существительные, которые могли заимствоваться в трех формах: 1) основа без флексии (аккадский status absolutus): ga-ras ’лук’ < аккад. karasum', 2) основа с морфемой -а (функция этой морфемы в аккадском языке остается предметом дискуссии): i-bi-la ’наследник’ < аккад. aplum\ 3) основа с окончанием -ит (номинатив с мимацией): pu-uh-ru-um ’собрание’ < аккад. puhrum. Заимствования первых двух типов характерны для аккадизмов, проникших в Ш.я. в досаргоновскую эпоху, в то время как аккадиз-мы с исходом на -ит типичны для саргоновского и новошумерского периодов.
Аккадские глаголы заимствовались по большей части в форме статива 3 лица единственного числа мужского рода: gi(n) ’быть/делать прочным, подтверждать’ < аккад. kin, silim ’быть благополучным’ < аккад. salim, libir ’быть старым’ < аккад. labir. Некоторые аккадские глагольные основы переосмысливались в Ш.я. как содержащие именную и глагольную часть, уподобляясь таким образом шумерским составным глаголам: sai2 ~rig7 ’дарить, даровать’ < аккад. sarik, su ~bala ’изменять’ < аккад. supa??il.
Широкое распространение в Ш.я. получили аккадские союзы и (знак и) ’и’ и kima ’как, подобно’ (последний приобрел в Ш.я. вид падежного аффикса {gin}, см. 2.3.4.).
Первые надежные аккадизмы засвидетельствованы в текстах из Фары: bur-su-ma ’старый человек, старуха (также титул или обозначение профессии)’ < аккад. pursumum, dam-gara ’торговец’ < аккад. tamkarum, na-gada ’пастух’ < аккад. naqidum, pa4-ses ’жреческий титул’ < аккад. pasisum ’помазанный (жреческий титул)’, ma-na ’мина (мера веса)’ < аккад. тапйт ’считать’, h'-ga /lidga/ ’мера емкости’ < аккад. litkum ’мера’, возможно, a-ki-ti ’праздник акитум’ < аккад. akitum.
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
89
Современные текстам из Фары экземпляры раннединастического списка профессий, обнаруженные в Абу-Салабихе и Эбле, содержат заимствованные из аккадского языка обозначения категорий людей mas-gag-en 'мушкенум (социальный класс)’ < аккад. *maska??inum (незасвидетельствованная архаичная форма, известно в более поздней форме muskenumi), sa-gaz 'бродяга, бандит’ < аккад. saggasum и засвидетельствованный в Фаре титул pa4-ses (встречающиеся в хозяйственных текстах из Абу-Салабиха аккадские служебные слова in и и (и) и числительные mi-ad 'сто’ и li-im 'тысяча’ едва ли возможно интерпретировать как аккадизмы в шумерском: тексты, в которых представлены эти формы, скорее всего представляют собой документы на аккадском языке, записанные с использованием большого количества шумерограмм). Кроме вышеперечисленных заимствований, записанных слоговым образом, в текстах периода Фары засвидетельствованы логограммы, которые в более поздние периоды использовались для записи заимствованных из аккадского лексем: РА = ugula 'надсмотрщик’ < аккад. waklum, pa.al = sabra 'административная должность’ < аккад. sapirum, SlLA3.SU.DUg = sagi 'виночерпий’ < аккад. saqum, NINDAXSE = sam 'цена’ < аккад. sdmum 'покупать’ (последний термин признается заимствованием не всеми исследователями) и др. Так как точно установить чтение этих логограмм в ранние периоды невозможно, нельзя утверждать, что данные заимствования присутствовали в Ш.я. уже в это время, однако полностью исключать такую возможность также не следует.
Количество аккадизмов, засвидетельствованных в текстах следующего за периодом Фары старошумерского периода, также сравнительно невелико. В старошумерских текстах, происходящих с территории государства Лагаш, Й. Бауэром обнаружено 32 лексемы, которые с большой долей вероятности можно считать заимствованными из аккадского языка. Это названия орудий труда, предметов быта и продуктов (ha-bu-da 'мотыга’ < аккад. hapiitum, ha-zi-in 'топор’ < аккад. hasinnum, ka-(al-)lu5 'миска’ < аккад. kalium, zi-n-gum 'труба’ < аккад. zinqum, а-ba-al 'сухой’ < аккад. ablum, zi-bi 'тмин’ < аккад. zibuni), правовая и торговая лексика (gi-na-tum 'залог’ < аккад. Ат>ш/ши#'верность’, hahar-ra-an 'дорога, путь’ < аккад. harranum), другие культурные термины (dam-ha-ra 'битва’ < аккад. tamha-rum, pi-lu5-da '(культовые) установления’ < аккад. beliitum, ma-al-ga 'совет’ < аккад. milkum, malkum). В текстах этого времени засвидетельствованы также некоторые аккадизмы, встречающиеся уже в текстах периода Фары (bur-su-ma 'старый человек’, dam-gara 'торговец’, na-gada 'пастух’, ma-na 'мина (мера веса)’). Кроме того, в старошумерских текстах, как и в текстах периода Фары, присутствуют логограммы, возможно, служившие для записи заимствованных лексем (некоторые из этих логограмм в текстах из Фары не засвидетельствованы): sagi 'виночерпий’, ugula 'надсмотрщик’, sam 'цена’, sagina 'генерал’ < аккад. sak-пит (st. abs. sakiri), ezem 'праздник’ < аккад. *wasim (от хорошо известного аккадского корня wsm 'быть достойным, уместным, подобающим’; засвидетельствованная в аккадском лексема isinnum 'праздник’ считается обратным заимствованием из шумерского), sum 'вид луковичного растения’ < аккад. silmum, uz 'утка’ < аккад. iisum, isib 'жреческий титул’ < аккад. wasipum (аккадское происхождение последнего термина, известного и из текстов периода Фары, многими исследователями отрицается). В старошумерский период засвидетельствованы заимствованные из аккадского прилагательные da-ri 'вечный’ < аккад. darium,
90
Древние реликтовые языки Передней Азии
статив dari и логографически записанное silim 'благополучный’ < аккад. salmum, статив salim (чтение silim для знака DI в соответствующих пассажах отчасти подтверждают написания с «избыточной» орфографией silim-ma; со староаккадского периода хорошо засвидетельствованы написания с фонетическим комплементом silimlim), а также глагол gi(n) 'быть/делать прочным, подтверждать’ < аккад. kin.
Неоднократно выдвигались гипотезы о возможной интепретации как аккадиз-мов тех или иных знаков (реже — последовательностей знаков) в текстах до периода Фары (лексических и хозяйственных архаических текстах из Урука и Ура, ранних монументальных надписях правового содержания). В этих корпусах различными исследователями выделялось в общей сложности около 50 аккадоязычных лексических элементов, подробно разобранных в статье В. Зоммерфельда. Примерно половину из них составляют географические названия, имена богов и антропонимы (или их части). Среди гипотетических лексических заимствований как таковых можно выделить группу логографически записанных слов, известных из текстов последующих периодов: ugula 'надсмотрщик’, sam 'цена’, ezem 'праздник’, isib 'жреческий титул’, sdm 'вид луковичного растения’, uz 'утка’. Как уже было отмечено выше по отношению к предполагаемым аккадизмам в текстах периода Фары и старошумерского периода, такие заимствования, как правило, нельзя признать безусловными ввиду отсутствия указаний на чтения логограмм именно таким образом. Более или менее убедительные примеры заимствований, записанных слоговым образом, крайне немногочисленны. Это прежде всего хорошо известные из текстов последующих периодов мера веса ma-na, а также жреческий титул pa4-ses. Встречающаяся в архаических текстах из Ура в имени собственном mes-gi лексема gi(n) 'надежный, верный’ также, очевидно, была заимствована уже в этот период.
В текстах староаккадского и новошумерского периодов количество происходящих из аккадского языка лексем значительно увеличивается. Для этого времени характерны заимствования, сохраняющие аккадское окончание -ит, к которому могут присоединяться шумерские грамматические показатели (na-ab-n-um-se 'для праздника набриум'). Семантические группы заимствованных понятий включают обозначения должностей (ha-za-ndm 'староста (поселения)’ < аккад. hazan-пит), культовые термины и названия праздников (gi-ra-num 'ритуальный плач’ < аккад. girranum, e-ru-ba-tum 'праздник erubbatum* < аккад. erubbatum, ma-an-za-as-tum '(жертвоприношения по случаю) остановки (божества)’ < аккад. тап-z as turn), названия растений (za-ba-lum 'можжевельник’ < аккад. sapalum, g,stu-lu-bu-um 'платан’ < аккад. dulubum, si-ig-dum 'миндаль’ < аккад. siqdum) и домашних животных (a-lum 'разновидность мелкого рогатого скота’ < аккад. alum, kir-ru-um 'разновидность мелкого рогатого скота’ < аккад. kirrum), виды оружия (mi-tum 'палица’ < аккад. mittum, glskam-lum 'вид оружия’ < аккад. gamlum). В этот период часто заимствуются лексемы, обозначающие предметы повседневного обихода: названия мебели, утвари и предметов быта (g,sma-al-tum 'кровать’ < аккад. mayyaltum, mas-li-um 'кожаное ведро’ < аккад. maslium, ma-sa-lum 'зеркало’ < аккад. masalum, kusna-a-du-um 'бурдюк, кожаный мешок для воды’ < аккад. nadurri). Другие примеры аккадских заимствований этого периода: sa-am-sa-tum 'эмблема солнца’ < аккад. samsatum 'солнце’, mu-du-lum 'солонина’ < аккад. muddulum 'соленый’, na-ap-da-ndm 'трапеза’ < аккад. naptanum, le-um 'табличка’ < аккад.
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
91
le?um, si-'i-tum 'остаток, баланс’ < аккад. sittum, прилагательное kab-li-um ’средний (о качестве)’ < аккад. qablium.
В староаккадских и новошумерских текстах встречаются не засвидетельствованные в предшествующие периоды слова аккадского происхождения без окончания -ит: ma-da 'страна’ < аккад. matum (данная лексема, возможно, присутствует уже в одном сильно поврежденном раннединастическом тексте), suhus 'основание’ < аккад. sursum 'корень’, ra-gaba 'гонец’ < аккад. *rakibum, i-ti-ir-da 'молочный продукт’ < аккад. it ir turn, mas-ga-na 'поселение’ < аккад. maskanum (интерпретация лигатуры maS+GAN как аккадского заимствования в архаических текстах из Урука и Джемдет-Насра крайне сомнительна). Считается, что эти лексемы были заимствованы до староаккадского периода, а их отсутствие в более ранних текстах случайно. Сходным образом, некоторые аккадские заимствования засвидетельствованы только со старовавилонского периода, однако их форма позволяет предположить, что они проникли в шумерский язык довольно рано: ра4-hal 'бедро’ < аккад. pahallum, pe-en-ze-er 'женские гениталии’ < аккад. bissiirum, bu-luh 'бояться’ < аккад. palahum, su ~hu-uz 'разжигать огонь’ < аккад. sUhuzum, su ~tu-bu-ur 'смешивать’ < аккад. sutabulum.
М. Сивиль предполагает наличие в Ш.я. сравнительно большого количества заимствований из ранних форм западносемитских языков. Данная проблема остается крайне малоисследованной, сколько-нибудь убедительными можно считать лишь немногие из приводимых М. Сивилем примеров (ganam4 'овца’, ср. араб, ganam-, u4-sakar 'месяц, луна’ — прасем. *sahr-).
В шумерологической литературе широко распространена точка зрения, согласно которой некоторые лексемы Ш.я. заимствованы из незасвидетельствован-ных субстратных языков. Впервые эта идея была выдвинута Б. Ландсбергером и впоследствии разрабатывалась И. Гельбом, Л. Оппенхеймом, А. Салоненом и И.М. Дьяконовым. Некоторые авторы предполагали наличие нескольких субстратов: «прототигридский», «протоевфратский», а также так называемый «банановый» язык, к которому причислялись многочисленные имена собственные со слоговой структурой C1VC2VC2V. Так, ряд названий городов (Ур, Урук, Ларса, Адаб, Лагаш, Сиппар) относили к «протоевфратскому» языку, некоторые имена божеств — к «прототигридскому» (Замбамба, Амба) или «банановому» (Бунене, Забаба, Кубаба, Инана, Игиги, Аруру). К «протоевфратской» лексике Б. Ландсбергер относил многие названия профессий (asgab 'кожевенник’, azlag 'прачечник’, bahar 'горшечник’, engar 'земледелец’, nagar 'плотник’, nimgir 'глашатай’, nu-banda 'надсмотрщик’, nu-glskiri6 'садовник’, muhaldim 'повар’, simug 'кузнец’, sipa(d) 'пастух’, sidim 'строитель’, tibira 'резчик по металлу’, ugula 'надсмотрщик’ и др.), а также сельскохозяйственные термины (absin 'борозда’, apin 'плуг’, gisimmar 'финиковая пальма’, ulusin 'пиво из эммера’, zli-lum 'финики’ и др.). Критериями для выделения субстратных слов считались, прежде всего, их структурное отличие от обычной шумерской лексики (полисиллабическая структура, наличие кластеров в середине слова, специфических окончаний, таких, как -аг) и отсутствие убедительной внутришумерской этимологии.
Как было показано в недавней обзорной работе Г. Рубио, многие из приведенных терминов, согласно современным представлениям, могут считаться составными лексемами шумерского происхождения или по крайней мере содержат хорошо известные шумерские лексические морфемы (azlag 'прачечник’ < а 'вода’ +
92
Древние реликтовые языки Передней Азии
zalag 'быть сияющим’, sidim 'строитель’ < X + dim 'делать’, названия профессий с элементом пи-, по-видимому, родственным слову 1й 'человек’). В других случаях можно предполагать заимствования из известных языков Древнего Востока, как семитских (ugula 'надсмотрщик’ < аккад. waklum, bahar 'горшечник’ < аккад. paharum. возможно, из прасем. *phr 'копать’ или прасем. *phr 'собирать, соединять’), так и несемитских (tibira 'резчик по металлу’ < хурр. tabiri 'тот, кто отливает <металл>’). В ряде случаев убедительной этимологии предложить не удается, однако в структурном отношении соответствующие лексемы либо не отличаются от очевидно исконных шумерских слов (simug, zu-lum), либо эти отличия являются мнимыми (так, серединный консонантный кластер, по всей видимости, отсутствовал в словах engar /egar/ и nimgir /nigir/). Таким образом, убедительно обосновать наличие в Ш.я. слов субстратного происхождения едва ли возможно.
2.7.0. Диалектная система.
Вопрос о диалектных различиях внутри Ш.я. не исследовался. Так называемый диалект / литературный социолект эмесаль, с точки зрения большинства ученых, не является реальным диалектом (см. 1.2.1.).
ЛИТЕРАТУРА
Грамматики и общие описания шумерского языка
Дьяконов ИМ. Шумерский язык // Языки Азии и Африки. М., 1979, т. III.
Канева И.Т. Шумерский язык. СПб., 1996, 20062.
Attinger Р. Elements de linguistique sume-rienne. La construction de dun/e/di « dire ». Fribourg; Gottingen, 1993.
EdzardD.O. Sumerian Grammar. Leiden, 2003.
Falkenstein A. Das Sumerische. Leiden, 1959.
Falkenstein A. Grammatik der Sprache Gudeas von Lagas // Analecta Orientalia 28-29. Roma, 1949-1950.
Jagersma B. A Descriptive Grammar of Sumerian. Version 4. 1999 [рукопись].
Michalowski P. Sumerian // R.D. Woodward (ed.). The Cambridge Encyclopedia of the World’s Ancient Languages. Cambridge, 2004.
Poebel A. Grundziige der sumerischen Grammatik. Rostock, 1923.
Romer W.H.Ph. Die Sumerologie. Einfiihrung in die Forschung und Bibliographic in Auswahl // AOAT, Bd. 262. Neukirchen; Vluyn, 1999.
Rubio G. Sumerian Morphology // A.S. Kaye (ed.). Morphologies of Asia and Africa. Winona Lake, 2007.
Schretter M. Emesal-Studien: Sprach- und lite-raturgeschichtliche Untersuchungen zur soge-nannten Frauensprache des Sumerischen // Inns-
brucker Beitrage zur Kulturwissenschaft. Son-derheft 69. Innsbruck, 1990.
Thomsen M.-L. The Sumerian Language. An Introduction to its History and Grammatical Structure. Copenhagen, 1984; 19872; 20013.
Zolyomi G. Sumerisch // M.P. Streck (Hrsg.). Sprachen des Alten Orients. Darmstadt, 2005.
Работы, посвященные отдельным аспектам шумерского языка
Боброва Л.В., Милитарев А.Ю. Towards the Reconstruction of Sumerian Phonology // Лингвистическая реконструкция и древнейшая история Востока. Материалы к дискуссиям на Международной конференции (Москва, 29 мая — 2 июня 1989 г.). Часть 1. М., 1989.
Attinger Р. A propos de АК « faire » // ZA, 2005, Bd. 95.
Balke Th.E. Das sumerische Dimensionalka-sussystem // AOAT, Bd. 331. Munster, 2006.
Black J. Sumerian Grammar in Babylonian Theory // Studia Pohl, Series Maior 12. Rome, 1984, 19912.
Black J. The Alleged "Extra" Phonemes of Sumerian // RA, 1990, vol. 84.
Boisson C.P. Topics in Sumerian Phonology. 1991 [рукопись].
Civil M. Bilingualism in Logographically Written Languages: Sumerian in Ebla // L. Cagni (ed.).
Е.Ю. Визирова, И.Т. Канева, Н.В. Козлова. Шумерский язык
93
Il Bilinguismo a Ebla. Atti del convegno interna-zionale (Napoli, 19-22 aprile 1982). Napoli, 1984.
Civil M. Early Semitic Loanwords in Sumerian // M.T. Roth et al. (eds.). Studies Presented to Robert D. Biggs. Chicago, 2007.
Civil M. The Sumerian Writing System: Some Problems // Or., 1973, vol. 42.
Edzard D.O. Das sumerische Verbalmorphem ledl in den alt- und neusumerischen Texten // D.O. Edzard (Hrsg.). Heidelberger Studien zum Alten Orient. Adam Falkenstein zum 17. September 1966. Wiesbaden, 1967.
Edzard D.O. hamtu, maru und freie Redupli-kation beim sumerischen Verbum, I // ZA, 1972, Bd. 61.
Edzard D.O. hamtu, maru und freie Redupli-kation beim sumerischen Verbum, II // ZA, 1972, Bd. 62.
Edzard D.O. hamtu, maru und freie Redupli-kation beim sumerischen Verbum, III // ZA, 1976, Bd. 66.
Falkenstein A. Untersuchungen zur sumerischen Grammatik. 5: Zum Akzent des Sumerischen // ZA, 1959, Bd. 53.
Foxvog D. The Sumerian Ergative Construction // Or., 1975, vol. 44.
Gelb I.J. Old Akkadian Writing and Grammar // Materials for the Assyrian Dictionary, 2 (MAD II). Chicago, 1961.
Gragg G.B. Sumerian Dimensional Infixes // AO AT, Sonderreihe 5. Neukirchen; Vluyn, 1973.
Jacobsen Th. About the Sumerian Verb // H.G. Giiterbock, Th. Jacobsen (eds.). Studies in Honor of Benno Landsberger on His Seventyfifth Birthday, April 21, 1965. Chicago, 1965.
Jacobsen T. The Sumerian Verbal Core // ZA, 1988, Bd. 78.
Karahashi F. Sumerian Compound Verbs with Body-Part Terms. University of Chicago, 2000 [неопубликованная диссертация].
Keetman J. Gab es ein h im Sumerischen? // Babel und Bibel, 2006, vol. 3.
Klein J. The Royal Hymns of Shulgi King of Ur: Man’s Quest for Immortal Fame // Transactions of the American Philosophical Society, vol. 71, pt. 7. Philadelphia, 1981.
Kramer S.N. The Sumerian Prefix Forms be-and bi- in the Time of the Earlier Princes of La-gas. Chicago, 1936.
Krecher J. Die pluralischen Verba fur ,,gehen“ und ,,stehen“ im Sumerischen // Die Welt des Orients, 1967, Heft 4.
Krecher J. Zum Emesal-Dialekt des Sumerischen // D.O. Edzard (Hrsg.). Heidelberger Studien zum Alten Orient. Adam Falkenstein zum 17. September 1966. Wiesbaden, 1967.
Krecher J. Verschlusslaute und Betonung im Sumerischen // W. Rollig (Hrsg.). Lisan mithurti. Fetschrift W. von Soden I AOAT, Bd. 1. Neukirchen; Vluyn, 1969.
Krecher J. Das sumerische Phonem /g/ // B. Hruska, G. Komoroczy (Hrsg.). Festschrift L. Matous. Budapest, 1981. Bd. II.
Krecher J. Die /m/-Prafixe des sumerischen Verbums // Or., 1985, vol. 54.
Krecher J. The Suffix of Determination /-a/ // ASJ, 1993, vol. 15.
Krecher J. Die maru-Formen des sumerischen Verbums // M. Dietrich, O. Loretz (Hrsg.). Vom Alten Orient zum Alten Testament. Festschrift W. von Soden zum 85. Geburtstag am 19. Juni 1993 / AOAT, Bd. 240. Neukirchen; Vluyn, 1995.
Landsberger B. Three Essays on the Sumerians. Los Angeles, 1974.
Lieberman S.J. The Phoneme /о/ in Sumerian // M.A. Powell, R.H. Sack (eds.). Studies in Honor of Tom B. Jones // AOAT, Bd. 203. Neukirchen; Vluyn, 1979.
Poebel A. The Sumerian Prefix Forms e- and i-in the Time of the Earlier Princes of Lagas. Chicago, 1931.
Rubio G. On the Alleged “Pre-Sumerian Substratum”//JCS, 1999, vol. 51.
Schretter M. Sumerische Phonologie: Zu Kon-sonantenverbindungen und Silbenstruktur // AcOr., 1993, vol. 54.
Sollberger E. Le systeme verbal dans les inscriptions « royales » presargoniques de Lagas. Geneve, 1952.
Sommerfeld W. Die altesten semitischen Sprachzeugnisse — eine kritische Bestandsauf-nahme // The Akkadian Language in its Semitic Context. Leiden, 2006.
Steiner G. Akkadische Lexeme im Sumerischen // P. Marrassini et al. (eds.). Semitic and Assyriological Studies Presented to Pelio Fron-zaroli. Wiesbaden, 2003.
Westenholz A. The Phoneme /о/ in Akkadian // ZA, 1991, Bd. 81.
Wilcke C. Anmerkungen zum „Konjugations-prafix“ i- und zur These vom „silbischen Charak-ter der sumerischen Morpheme“ anhand neusu-merischer Verbalformen beginnend mit i-ib-, i-im- und i-in- // ZA, 1988, Bd. 78.
94
Древние реликтовые языки Передней Азии
Wilcke С. Orthographic, Grammatik und lite-rarische Form. Beobachtungen zu der Vasenin-schrift Lugalzaggesis (S AKI 152-156) // Tz. Abusch et al. (eds.). Festschrift W.L. Moran. Atlanta, 1990.
Yoshikawa M. The Maru and Hamtu Aspects in the Sumerian Verbal System // Or., 1968, vol. 37.
Yoshikawa M. The Sumerian Verbal Prefixes mu-, i- and Topicality П Or., 1979, vol. 48.
Yoshikawa M. Plural Expressions in Sumerian Verbs//ASJ, 1981, vol. 3.
Yoshikawa M. Studies in the Sumerian Verbal System // ASJ, 1993, vol. 1.
Zolyomi G. Directive Infix and Oblique Object in Sumerian: An Account on the History of Their Relationship // Or., 1999, vol. 68.
Обзорные работы по шумерской истории, истории письменности и литературы
Bauer J, Englund R.К., KrebernikM. Mesopo-tamien. Spaturuk-Zeit und Friihdynastische Zeit // OBO, Bd. 160/1. Fribourg; Gottingen, 1998.
Cavigneaux A. Lexikalische Listen // RIA, 1983, Bd. VI.
Civil M Ancient Mesopotamian Lexicography // J.M. Sasson (ed.). Civilizations of the Ancient Near East. New York, 1995. Vol. IV.
Civil M. Lexicography // S.J. Lieberman (ed.). Sumerological Studies in Honor of Thorkild Jacobsen on His Seventieth Birthday. Chicago, 1976.
EdzardD.O. Keilschrift//R1A, 1976-1980,Bd. V.
Glassner J.-J. Ecrire a Sumer. L’invention du cun6iforme. Paris, 2000.
Gong Y. Die Namen der Keilschriftzeichen H AOAT, Bd. 268, Munster, 2000.
Kraus F.R. Sumerer und Akkader: ein Problem der altmesopotamischen Geschichte. Amsterdam, 1970.
KrebernikM., Nissen H.J. Die sumerisch-akkadische Keilschrift // H. Gunther, O. Ludwig (Hrsg.). Schrift und Schriftlichkeit. Berlin, 1994.
Krecher J. Sumerische Literatur // W. Rollig (Hrsg.). Altorientalische Literaturen. Neues Hand-buch der Literaturwissenschaft. Wiesbaden, 1978. Bd. I.
Nissen H.J., Damerow P., Englund R.K. Friihe Schrift und Techniken der Wirtschaftsverwaltung im alten Vorderen Orient. Berlin, 1990.
Sallaberger W., Westenholz A. Mesopotamien. Akkade-Zeit und Ur Ill-Zeit // OBO, Bd. 160/3. Fribourg; Gottingen, 1999.
Schmandt-Besserat D. Before Writing. Austin, 1992. Vols. I—II.
Selz G.J. Vom „vergangenen Geschehen“ zur ,,Zukunftsbewaltigung“: Uberlegungen zur Rolle der Schrift in Okonomie und Geschichte // B. Bock, E. Cancik-Kirschbaum, T. Richter (Hrsg.). Munuscula Mesopotamica. Festschrift J. Renger / AOAT, Bd. 267. Munster, 1999.
Selz G.J. Schrifterfindung als Ausformung ei-nes reflexiven Zeichensystems // WZKM, 2000, Bd. 90.
Selz G.J. Irano-Sumerica // WZKM, 2001, Bd. 91.
Словари, ономастические компендиумы, списки знаков
Струве В.В. Ономастика раннединастического Лагаша. М., 1984.
Borger R. Mesopotamisches Zeichenlexikon И AOAT, Bd. 305. Miinster, 2004.
Deimel A. Die Inschriften von Fara I: Liste der archaischen Keilschriftzeichen (LAK) // WVDOG, Bd. 40. Leipzig, 1922.
Di Vito R.A. Studies in Third Millenium Sumerian and Akkadian Personal Names // Studia Pohl 16. Rome, 1993.
Green M. W., Nissen H.J. Zeichenliste der archaischen Texte aus Uruk (ZATU). Berlin, 1987.
Labat R. Manuel d’epigraphie Akkadienne. Paris, 1976.
Limet H. L’anthroponym ie sumerienne dans les documents de la 3e dynastie d’Ur. Paris, 1968.
Mittermayer C. Altbabylonische Zeichenliste der sumerisch-literarischen Texte // OBO, Son-derband. Fribourg; Gottingen, 2006.
Rosengarten Y. Repertoire comment6 des signes presargoniques sum6riens de Lagas. Paris, 1967.
Schneider N. Die Keilschriftzeichen der Wirt-schaftsurkunden von Ur III nebst ihren charakte-ristischsten Schreibvarianten (KWU). Roma, 1935.
The Sumerian Dictionary of the University Museum of the University of Pennsylvania (PSD) / A.W. Sjoberg et al. (eds.). Philadelphia, 1984 ff. (словарь шумерского языка, содержащий на данный момент статьи на буквы В [vol. 2, издан в 1984 г.] и A [vol. 1 в трех частях, изданы в 1992, 1994 и 1998]). Продолжает издаваться в электронном виде, см. http://psd.museum.upenn.edu/epsd/.
Sollberger Е. Le syllabaire presargonique de Lagas//ZA, 1961, Bd. 54.
Thureau-Dangin F. Recherches sur 1’Origine de I’Ecriture Cuneiforme (REC). Paris, 1898.
М.Л. Хачикян. Эламский язык
95
The Assyrian Dictionary of the Oriental Institute of the University of Chicago (CAD). Chicago, 1956 ff. (словарь аккадского языка с цитатами двуязычных текстов и лексических списков; на настоящий момент не закончен).
Основные публикации источников
CDLI—Cuneiform Digital Library Initiative, http://cdli.ucla.edu (электронное издание административных и правовых документов конца IV—III тыс. до н. э. на шумерском и аккадском языках).
ETCSL — The Electronic Text Corpus of Sumerian Literature, http://etcsl.orinst.ox.ac.uk (электронное издание литературных текстов на шумерском языке).
MSL — Materialien zum sumerischen Lexikon / Materials for the Sumerian Lexicon. Roma, 1937 ff. (издание одно- и двуязычных лексических списков).
Наиболее важные публикации царских надписей, правовых документов и писем
Edzard D. О. Gudea and His Dynasty // RIME, vol. 3/1. Toronto, 1997.
Edzard D.O. Sumerische Rechtsurkunden des III. Jahrtausends aus der Zeit vor der III. Dynas-tie von Ur. Munchen, 1968.
Falkenstein A. Die neusumerischen Gerichts-urkunden. Munchen, 1956-1957. Bd. I—III.
FrayneD.R. Old Babylonian Period // RIME, vol. 4. Toronto, 1990.
FrayneD.R. Sargonic and Gutian Periods (2334-2113 BC) // RIME, vol. 2. Toronto, 1993.
Frayne D.R. Ur III Period (2112-2004 BC) // RIME, vol. 3/2. Toronto, 1997.
FrayneD.R. Pre-Sargonic Period // RIME, vol. 1. Toronto, 2008.
KienastB., VolkK. Die sumerischen und ak-kadischen Briefe des III. Jahrtausends aus der Zeit vor der III. Dynastie von Ur // FAOS, Bd. 19. Stuttgart, 1995.
Michalos ski P. Letters from Early Mesopotamia // Writings from the Ancient World Society of Biblical Literature, N 3. Atlanta, 1993.
Steible H. Die altsumerischen Bau- und Weihinschriften // FAOS, Bd. 5/1-2. Wiesbaden, 1982.
Steible H. Die neusumerischen Bau- und Weihinschriften // FAOS, Bd. 9/1-2. Stuttgart, 1991.
М.Л. Хачикян
ЭЛАМСКИЙ ЯЗЫК
1.1.0. Общие сведения.
1.1.1. Эламский язык (Э.я.), англ. Elamite, нем. Elamisch, фр. I’elamite, итал. elamico, elamitico. Эти термины восходят к шумерскому (Elama) и аккадскому (Elamtu) названию страны, называемой по-эламски Ha(l)tamti/u. Устаревшие названия: «сузский», «анзанский», «ахеменидский язык второго рода», «туран-ский», а также ошибочные «мидийский» и «скифский».
1.1.2. О генеалогических связях Э.я. с самого начала его изучения высказывались различные точки зрения. Делались попытки связать его с кавказскими, алтайскими, дравидийскими языками. В последнее время наиболее интересными представляются две гипотезы: эламо-дравидийская и эламо-афразийская. Первая была высказана еще в 1856 г. Р. Калдвелом, в дальнейшем вопрос об эламо-дравидийском родстве затрагивался Г. Хюзингом, Ф. Борком, X. Педерсеном, И.М. Дьяконовым и др. Обстоятельно эта гипотеза была изучена в 70-80-е гг. XX в. Д.У. Макалпином. В 1992 г. В. Блажек высказал альтернативную гипотезу о родстве Э.я. с афразийскими языками и даже о вхождении Э.я. в афразийскую
96
Древние реликтовые языки Передней Азии
макросемью. 10 лет спустя обе гипотезы были рассмотрены Г.С. Старостиным, который, не отвергая ни одну из них, тем не менее показал, что, во-первых, большинство эламо-дравидийских соответствий являются общими с другими семьями ностратической макросемьи, а во-вторых, — что число возможных лексических параллелей между Э.я. и афразийскими, с одной стороны, и Э.я. и ност-ратическими, с другой, примерно равно. По мнению Старостина, это может свидетельствовать в пользу того, что Э.я. является в некотором смысле мостом между двумя этими макросемьями, которые в конечном итоге могут образовывать макросемью еще более высокого уровня, объединяющую предположительно большинство языковых семей Евразии.
1.1.3. Носители Э.я. населяли южную и юго-западную области Ирана — Хузи-стан (ср. древнеперсидское название Элама Hujiyci) и Фарс (также, возможно, и другие области Иранского нагорья) — по меньшей мере с III тыс. до. н. э.
В III тыс. до н. э. из шумеро-аккадских источников известен целый ряд эламских городов-государств: Шушен (Сузы), Анчан (ныне городище Тепе-Мальян недалеко от совр. Шираза в Фарсе), Симаш, Барахсе/Парахсе (позже Мархаши), Адамдун и многие другие. Во II тыс. до н. э. важнейшими составными частями Элама были Шушен и Анчан. После вхождения Элама в Ахеменидскую державу в середине VI в. до н. э. Э.я. еще по меньшей мере на протяжении двух столетий сохранял господствующее положение в стране, как это явствует из дошедших до нас эламских текстов. Со временем он уступил место персидскому языку и был окончательно утрачен. Согласно арабскому путешественнику X в. н. э. Истахри, жители Хузистана говорили на персидском, арабском и хузийском языках. Был ли последний иранским наречием или, что менее вероятно, потомком Э.я., неизвестно.
1.2.0. Лингвогеографические сведения.
1.2.1. Несмотря на то, что выявление и, тем более, классификация диалектов Э.я. невозможны, некоторые языковые факты свидетельствуют о том, что язык ахеменидских текстов восходит к диалекту, отличному от среднеэламского.
1.3.0. Социолингвистические сведения.
1.3.1. Исходя из того, что наряду с разнообразными по характеру памятниками на Э.я. — международным договором, царскими надписями, административными, экономическими, эпистолярными, магическими, астрологическими и, возможно, учебными и (или) литературными текстами — на территории Элама обнаружены тексты на шумерском (староэламский период), аккадском (старо- и среднеэламский периоды) и древнеперсидском языках (ахеменидский период), можно предположить, что наряду с Э.я. в разные периоды эламской истории в стране использовались шумерский, аккадский и персидский языки.
1.3.2. Сведениями, достаточными для суждения о степени стандартизации Э.я., наука не располагает.
1.3.3. Данных об учебном статусе Э.я. в древности не имеется, однако факт наличия предположительно учебных и (или) литературных текстов, не говоря уже о многовековой письменной традиции, свидетельствует о существовании писцовых школ с преподаванием Э.я.
Изучение Э.я. началось в XIX в. с дешифровки трехъязычной (эламско-ва-вилонско-древнеперсидской) надписи персидского царя Дария (конец VI в. до н. э.). Среди ученых, исследовавших Э.я., в первую очередь следует упомянуть Ф. Вайсбаха, Ф. Борка, Г. Хюзинга, а позднее — В. фон Бранденштейна,
М.Л. Хачикян. Эламский язык
97
И. Фридриха, В. Хинца, Р. Лабата. Изучение Э.я. заметно оживилось с конца 40-х гг. XX в. Своды эламских текстов составлены Ф.В. Кёнигом, М.-Ж. Стевом, Ф. Мальбран-Лабат (доахеменидский период), Дж. Камероном и Р. Хэллоком (ахеменидский период). Грамматические очерки Э.я. принадлежат Р. Лабату, Х.Х. Пейперу, Э. Райнер, И.М. Дьяконову, Ф. Грийо-Сусини, М.Л. Хачикян и М.У. Столперу. Отдельным вопросам грамматики и лексики посвящены работы Р. Хэллока, В. Хинца, Ф. Валла, Ф. Грийо-Сусини, Ф. Малбран-Лабат и др. Изданный В. Хинцем и X. Кох словарь Э.я. включает засвидетельствованную в эламских текстах лексику (в том числе и ономастику) со всеми предложенными толкованиями и полную эламитологическую библиографию с 1711 по 1986 гг. Последующие издания отражены в труде М.У. Столпера (см. раздел «Литература»).
В настоящее время, невзирая на то, что грамматика Э.я. в общих чертах ясна и с большей или меньшей степенью определенности интерпретированы примерно 200 слов, до полного понимания эламских текстов еще далеко.
1.4.0. На территории Элама представлены три различные системы письма:
— протоэламское, типологически близкое протошумерскому, не дешифровано. В более чем полутора тысячах выполненных этим письмом текстов, датируемых концом IV — началом III тыс. до н. э., насчитывается свыше 1000 знаков с графическими вариантами;
— линейное эламское, предположительно слоговое с некоторым числом логограмм. В двух десятках надписей, относящихся к эпохе эламского царя Пузур-Иншушинака (конец XXII в. до н. э.), одна из которых содержит параллельный аккадский текст, содержится немногим более 100 знаков. Попытки дешифровать эти тексты, основанные на предположении, что они составлены на эламском языке, серьезных результатов не принесли;
— эламская версия шумерско-аккадской словесно-слоговой клинописи, которая, подобно другим производным от месопотамской клинописи системам (хур-ритской, хеттской, урартской), была значительно упрощена по сравнению с исходной. Это выражалось в сокращении как инвентаря знаков (206 при 600 в месопотамской клинописи), так и их полифонии.
1.5.0. В истории Э.я. принято выделять следующие периоды:
— староэламский, представленный договором эламского правителя Хиты с царем Аккада Нарамсином (XXIII в. до н. э.), а также несколькими, возможно, литературными и (или) учебными текстами конца III тыс. до н. э., несколькими царскими надписями и заклинаниями старовавилонского периода (XX-XVII вв. до н. э.);
— среднеэламский, представленный строительными и вотивными царскими надписями (свыше 170) на кирпичах, металлических предметах, стелах, статуях, рельефах (ХШ-ХП вв. до н. э.);
— новоэламский, к которому относятся царские надписи (около 30), около 300 административных документов, небольшая группа юридических текстов из Суз, письма из Суз, Ниневии и Аргиштихинили (Армения), два гадательных текста, надписи на печатях второй половины VIII-VII вв. до н. э.;
— ахеменидский эламский, представленный трехъязычными (эламско-вави-лонско-древнеперсидскими) наскальными, а также выполненными на скульптурах, рельефах и других предметах надписями ахеменидских царей и многими тысячами административных и экономических документов из столицы Ахеменидов Персеполя конца VI-IV вв. до. н. э.
7-2054
98
Древние реликтовые языки Передней Азии
Следует отметить, что эта периодизация осуществлена не столько по лингвистическому, сколько по хронологическому признаку, в соответствии с периодизацией эламской истории.
Ввиду того, что язык старо- и новоэламского периода известен значительно хуже, чем считающийся классическим среднеэламский, различительные признаки этих трех периодов не выявлены (можно говорить лишь о тенденции к разрушению системы классных показателей на протяжении всей истории эламского языка). В ахеменидском эламском наблюдаются значительные изменения, вызванные как внутриязыковым развитием, так и внешним (древнеперсидским) влиянием.
1.6.0. Э.я. ахеменидского периода характеризуется изменениями в синтаксисе, вызванными воздействием древнеперсидского языка. В первую очередь заслуживает упоминания конструкция с переходным глаголом в интранзитивно-пассивном спряжении и субъектом действия в родительном или творительном падеже, передающая соответственно древнеперсидскую квази-эргативную и пассивную конструкции, см. также 2.3.7., 2.5.3.
2.0.0. Лингвистическая характеристика.
Дальнейшее описание Э.я. основано по большей части на материале среднеэламского периода. Параллельно приводятся расходящиеся с данными среднеэламского факты ахеменидского эламского и, реже, старо- и новоэламского.
Здесь и ниже языковые примеры будут приводиться либо в познаковой транслитерации прямым шрифтом, либо в связной (т. е. без разделения на слоги) транскрипции курсивом. Последняя практически повторяет транслитерацию, чем и вызваны чередования в написании одних и тех же лексем (temti/tepti 'господин’, huttak/huttuk 'сделанное’, Insusinak/Insusnak/Insusnak 'Иншушинак’, имя бога и др.), а также наличие конечного i (hupirri 'тот’, turnampi 'они знают’), при том, что в финальной позиции оно нейтрализуется (см. 2.1.З.). В транслитерации дефисом отделяются графические знаки, в связной транскрипции — морфемы: hi-se (граф.) и his-e 'его имя’.
2.1.0. Фонологические сведения.
2.1.1. Реконструированная система фонем Э.я., как и любого мертвого языка, особенно если он записан заимствованной системой письма, не способной адекватно отражать его звуки, в значительной степени условна.
Гласные: а (граф. A), i (граф. I/Е), и (граф. и/i). Более проблематичным представляется вопрос о существовании гласных е и о.
Из нередкого чередования знаков серии i/Е (показатель класса вещей -mil-me, местоимение дальнего дейксиса hupirri/hube. pili-lbela- 'помещать’) можно предположить, что фонема е в Э.я. отсутствовала и, возможно, знаками серии Е передавался редуцированный в определенных позициях гласный. Слова tetin 'украшение, резьба’ и titenra 'лжец’ не обязательно свидетельствуют о минимальном контрасте: не исключена вероятность, что знаки серии Т в этих примерах передают напряженный и ненапряженный согласный (см. ниже).
Недостаточно ясен вопрос и о существовании фонемы /о/. Наличие графем и и U в эламской клинописи, которая характеризуется значительным сокращением (по сравнению с аккадо-шумерской клинописью) числа омофоничных знаков, очевидно, указывает на то, что за ними скрывались разные фонемы. Возможно, одной из них была фонема /о/.
М.Л. Хачикян. Эламский язык
99
В Э.я. наблюдается передача гласного и знаком для I: ср.-элам. turu- 'говорить’, ахем.-элам. tiri-\ ст.-элам. ni 'ты’, ср.-элам. nu/ni, ахем.-элам. пи\ ср.-элам. nika 'мы’, н.-элам., ахем.-элам. пики. Видимо, подобные колебания в разные и даже в одну эпоху (ср.-элам. nu/ni) следует объяснять артикуляционной особенностью эламских гласных и и (или) z: w, возможно, был продвинутым вперед, a i огубленным.
Дифференциация гласных по длительности Э.я. не свойственна. Дифтонгов в Э.я. не было. Написание mauriya наряду с marriya 'я схватил’ и zaumip наряду с zamip 'чернорабочие?’, по мнению М.У. Столпера, возможно, как-то связано с сонантом, следующим за знаком и.
Согласным противопоставление по голосу не было известно, что следует из чередования знаков для глухих и звонких согласных при передаче одних и тех же фонем, а также из написаний иноязычных имен собственных и заимствований, ср. передачу показателя множественного числа знаками b/р в ip-se-man-ba 'они боятся’ и ti-ri-man-pi 'они говорят, они называют себя’, hal-pi-is и hal-be-in-da (различные формы глагола halp-lhalb- 'убивать’), ba-pi-li при аккад. Babili 'Вавилон’, ba-ka-pi-ig-na при др.-перс. Bagabigna, имя собственное.
В эламской графике нередки случаи чередования удвоенного и неудвоенного написания интервокальных согласных (kul(l)ah 'я прошу’, lansitip(p)a 'золотые’, NahQi)unte, бог солнца), из чего X. Пейпер заключил, что графическая геминация не имела фонологического значения. Однако тот факт, что для некоторых слов характерно либо только удвоенное (икки 'на, над’, акка 'кто, который’), либо неудвоенное написание (huma- 'брать’, kusi- 'строить, создавать’) и что в заимствованиях аккадские и древнеперсидские глухие, в отличие от звонких, обозначались графическим удвоением, привел Э. Райнер к обратному заключению. Согласно ей, удвоенное написание отражало сильный, напряженный, фонетически глухой согласный, а неудвоенное — его слабый, ненапряженный коррелят, по-видимому, фонетически средний между глухим и звонким (о фонетическом характере ненапряженного согласного свидетельствует, в частности, передача эламского слова siyan 'храм’ в аккадском языке знаком zi, содержащим звонкий согласный). Точка зрения Э. Райнер представляется более убедительной. Однако геминированное написание напряженных фонем в эламском письме строго не выдерживалось, на что указывают упомянутые выше случаи чередования удвоенного и неудвоенного написания согласных. В начальной позиции напряженный согласный обозначался, вероятно, глухим согласным, что следует из минимальной пары kiri 'богиня’ —giri 'клятва, обет, залог(?)’.
Выявление смычных в Э.я. трудностей не представляет: были известны губные, дентальные и велярные смычные, обозначаемые соответственно знаками серий В или Р, D или Т, G или к. Значительно сложнее обстоит дело с выявлением фрикативных и аффрикат. Ввиду отсутствия специальных клинописных знаков для передачи губных фрикативных во всех клинописных языках они обозначались знаком и или знаками, включающими губные согласные. Дентальные фрикативные и аффрикаты обозначались знаками серии S, которые в аккадской клинописи использовались для передачи всех исторических не-аффрикат, а также знаками для S и Z, отражавшими аккадские аффрикаты. Велярных фрикативных, видимо, не было, что следует из факта передачи древнеперсидской фонемы х знаками для к
7*
100
Древние реликтовые языки Передней Азии
(ср. имя собственное Hakkamanis = др.-перс. Haxamanis), в то время как знаками, обозначающими аккадскую фонему х, передавалась гортанная фонема h. В Э.я. известны сонорные фонемы т, п, /, г, обозначаемые соответственно знаками для М, N, L, R. Скользящих сонантов скорее всего не было; знаками I и YA в интервокальной позиции, а также написанием А-А-, а в ахеменидском эламском также интервокальным Н, передавалась фонема у в иноязычных заимствованиях и топонимах, в эламских же словах за этими написаниями скрывался глайд у (da-a-ya-u-/da-a-u-/da-a-hu-др.-перс. dahyuldahya- 'страна’, ya-u-na — др.-перс.
Yauna 'Иония’, mar-ri-ya = marri 'я захватил’ + частица -a, du-i-e/du-hi-e 'его собственный, свой’ < du- + притяжательное местоимение е). В таблице приведены ненапряженные варианты фонем, не дифференцированные по голосу, фонетически средние между звонкими и глухими.
Согласные
По способу образования По месту образования
Губные Переднеязычные Среднеязычные Заднеязычные Гортанные
Губно-губные Губно-зубные Зубные Средненебные Велярные
Взрывные Ь/р d/t g/k
X А 1 1 s Аффрикаты 3/с1 J/C1
э Фрикативные v/f2 z/s3 z/s?4 h5
Носовые m п
(D х Боковые о. 1 п6
о Дрожащие г гг7
Скользящие У
Примечания: 1. Фонема j/с скрывается за используемыми в клинописи для передачи аффрикат знаками z и S, нередко чередующимися со знаком s (Insusnak!Insusnak, имя бога). Существование этой фонемы подтверждается чередованием t/s/s в слове temtilsemtilsemti ’господин’. Не исключена вероятность существования и ее шипящего коррелятаj/c.
2. Фонема v/f выводится из чередований знаков для м/w и м/р: Sim/wepalarhuhpak, имя собственное, likame/likawe ’государство’, temti/tepti ’господин’. Знаком для м передавалась также др.-перс. фонема v (mi-is-da-as-ba, имя собственное = др.-перс. Vistdspa), а знаками для Р — фо-HeMa/(pir-ri-sa-um, имя собственное = др.-перс. Frasam).
3. Фонема z/s передавалась знаками серии S, которые обозначали, как правило, и древнеперсидские фрикативные (sa-ak-ka = др.-перс. Saka, ma-ra-is-mi-is = др.-перс. Uvarazmi, имена собственные).
4. Гипотетически восстанавливаемая фонема z/s также передавалась знаками серии S. Предположение о существовании этой фонемы основано на единичном примере чередования Ш (отражающего, вероятно, фонетически близкий шипящему фрикативный звук /) в слове nuski-Inulki- ’хранить’. Однако возможно, что за этим чередованием скрывалось ретрофлексное /, см. пункт 6. Знаками серии S передавалось и древнеперсидское s в звукосочетании xs: ak-se-na ’бирюза’ = др.-перс. axsaina, ba-ka-pu-uk-sa, имя собственное = др.-перс. Bagabuxsa-.
М.Л. Хачикян. Эламский язык
101
5. Фонема h к концу среднеэламского периода была утрачена, а знаки (знаками серии н), которыми она передавалась, стали употребляться для обозначения гласных: й-ud-da, вместо hu-ud-da 'я сделал’, hu, вместо й 'я’, ha-ba-da-na 'колонный зал’ = др.-перс. apddana, ha-ar-me-nu-ya 'Армения’ = др.-перс. Arminiya.
6. Разграничение между удвоенным и неудвоенным написанием 1 в интервокальном положении прослеживается четче, чем в случае с другими согласными. По предположению Макалпи-на, неудвоенным 1 передавалась фонема, восходящая к прото-эламо-дравидийскому альвеолярному */, а удвоенным — к ретрофлексному согласному. Свидетельством ретрофлексного I в Э.я., возможно, является чередование знаков s/l в слове nuski-lnulki- 'хранить’.
7. В Э.я., видимо, представлено две фонемы г. Фонема, обозначаемая неудвоенным написанием, возводится Макалпином к альвеолярному смычному ”7, а передаваемая удвоенным написанием — к дрожащему *г. Существование в Э.я. недрожащего альвеолярного г подтверждается чередованием r/п в глаголе sar-lsan- 'быть’. Об альвеолярности, видимо, свидетельствуют также аккадская передача Lahuratil эламского теонима Ruhuratir и эламская форма Lagamar имени аккадского божества Lagamal.
2. 1.2. Ударение, видимо, падало на начальный слог, что следует из нейтрализации финального z, ср. чередование e/i в различных формах указательного местоимения {hupe, но hupirri), и редукции гласного в открытом втором слоге (hahpu- < *hahapu- < редуплицированная основа *hap + hapu- ’слышать’).
2. 1.3. Позиционные реализации фонем: нейтрализация конечного i {hupe при hupirri), выпадение Не перед гласным а {-па < -ni + -а, -та < -те + -а, сочетания классных показателей с частицей -а\ синкопа безударного гласного открытого слога в медиальной позиции {bebla < *bebela- < *bel + bela ’бороться’), частичная ассимиляция п перед р и полная перед I кт {turnampi < *turnanpi ’они знают/уз-нают’, отрицательная частица imme < *inme, ullinalUlina < *un-linalin-lina ’для’).
2.1 .4. В Э.я. известны слоги типов (C)V, (C)VC, (C)VCiC2: igi ’брат’, his ’имя’, anka ’если’, возможно, katukt (граф, qa-tuk-da) ’ты живой’, duns ’он дал’ (граф, du-na-is/tu-ni-is).
2.2 .0. Морфонологические сведения.
2.2.1. Слог и морфема в Э.я. не соотнесены. Структура корневой морфемы: (C)V, (С)VC, (C)VCV, (C)VCCV, CVCVC: и ’я’, па- ’говорить’, his ’имя’, ат- ’теперь’, kiri ’богиня’, igi ’брат’, tingi- ’посылать, приносить’, ulhi ’жилище’, hinap ’дверная петля’.
2.2.2. Фонологическое противопоставление морфем и категорий Э.я. не присуще.
2.2.3. Выявляются следующие морфонологические процессы: спирантизация лично-классного показателя -к в новоэламском (если допустить, что нередкое написание этого показателя графемой h в этот период отражает его спирантиза-цию), совпадение форм 2 и 3 лица множественного числа I спряжения (см. 2.4.0.) с соответствующими формами единственного числа вследствие утери согласного h в ахеменидском эламском (см. 2.3.2.).
2.3.0. Семантико-грамматические сведения.
Э.я. — суффиксальный агглютинативный язык.
2.3.1. Морфологически в Э.я. выделяются следующие разряды слов: имена, глаголы и частицы, однако привлечение семантических и синтаксических критериев позволяет выделить существительные, прилагательные, числительные и местоимения из разряда имен, причастия и супин из разряда глагола, наречия и послелоги из разряда имен и частиц, союзы и частицы из разряда частиц (см. 2.3.7.).
102
Древние реликтовые языки Передней Азии
Э.я. присущи категории рода/класса (одушевленного/неодушевленного), числа (единственного/множественного), падежа (с оговорками), лица, притяжательно-сти, времени,наклонения.
2.3.2. Классификация имен в Э.я. на активный (одушевленный) и инактивный (неодушевленный) классы (роды) не имела выражения в корневых морфемах и проявлялась синтаксически в согласовании. Показатели одушевленного (активного) рода -г (ед. ч.), -р/-Ь (мн. ч.) и неодушевленного (инактивного) -те (см. таблицу в 2.4.0.) входили в состав определений (атта nappipir 'мать богов’, bala Susenip 'жители/люди Суз’, siyan Insusinakme 'храм Иншушинака’), а также производных имен в функции деривационных формантов (sunki-r 'царь’, sunki-p 'цари’, sunki-me 'царство’).
К именным классам могут также иметь отношение суффиксы -п и -t. Первый, нередко выступавший в определениях вместо родовых показателей (см. 2.3.4.), а также входивший в состав производных имен (siya-n 'храм’), видимо, был нейтральным классным показателем (классификатором). Второй утратил согласовательную функцию (известен единственный случай его употребления в составе притяжательного местоимения -apite 'их’, см. 2.4.0.) и сохранился только в составе производных слов: hala-t 'кирпич’, ст.-элам. sude-t 'ночью’ при ср.-элам. sut-me, ст.-элам. sade-t 'днем’ при ср.-элам. sat-me.
2.3.3. Множественное число выражалось при помощи лично-классного местоименного суффикса 3 лица множественного числа -р/-Ь (см. 2.4.0.) и глагольных суффиксов -h- (см. 2.4.0.) и -пи- (см. 2.3.5., 2.4.0.).
Суффикс -р/-Ь был показателем множественного числа имен активного класса (napir 'бог’ — мн. ч. nappip)\ этот же формант использовался для выражения 3 лица множественного числа глаголов II и III спряжений {sinuk 'он пошел’, sinup 'они пошли’, huttanp 'чтобы они сделали’).
Суффикс -h- выражал множественное число субъекта в формах I спряжения: huttat 'ты сделал’, huttaht *вы сделали’.
Формант -пи- засвидетельствован в формах III спряжения: henka 'чтобы я имел’, hinunka 'чтобы мы имели’.
2.3.4. В Э.я. можно говорить не о собственно падежной системе, а лишь о тенденциях и механизмах ее формирования.
Субъектно-объектные отношения в имени морфологически не отражались. В системе личных местоимений существует особая прямообъектная (аккузативная) форма, образованная в результате слияния употребленных в объектной функции энклитик (резумптивных местоимений, см. 2.3.6.) с предшествующим личным местоимением: и акNahhunte-Utu... пи-п kullahu 'я и Нахунте-Уту... тебя попросили’ (EKI 54 §7); Napirisa и-п hanis '<бог> Напириша возлюбил меня’ (там же, 4С III).
Значение принадлежности и отношения выражалось присоединением классного показателя (см. 2.4.0.) определяемого имени к определению: temti alimeli-ri 'господин вышгорода’, siyan Manzat-me 'храм <богини> Манзат’, siyan Isnikarap-ni 'храм <богини> Ишникарап’. Начиная с новоэламского периода классный показатель -п(г) в сочетании с релятивной частицей -а постепенно вытесняет остальные классификаторы, фактически превращаясь в генитивный показатель: kitin nappip-na 'защита богов’.
Притяжательность выражалась сочетанием личных местоимений с классным показателем субъекта обладания libar-uri 'мой слуга’, takkime-ume
М.Л. Хачикян. Эламский язык
103
'моя жизнь’, ayanip-nikabe 'наши родственники’. Выпадающие из этой системы местоимения 3 лица единственного числа -е (his-e 'его имя’), -ni (par-ni 'твоя семья’) и 1 лица единственного числа -ta в ахеменидском эламском (atta-ta 'мой отец’), по-видимому, являются осколками другой серии местоимений, выражающих неотчуждаемую принадлежность.
Пространственные отношения выражались посредством по-слеложно-именных и предложно-местоименных конструкций. Послеложно-именная конструкция является сочетанием существительного с послелогом, находящимся в атрибутивной связи с логическим субъектом (Sjg) предложения (S|g... существительное + резумптивное местоимение, отсылающее к Sig+ пространственное слово + классный показатель Sig): sunkiry... akka? melkanra?... Nahhunte^ ir-sara-ra3 par6 aniq kutun% 'царь].., который2 разрушитз,... потомство6 <у него> П0Д5 Солнцем4 пусть-не? произрастете’ (EKI 9 Illb VII...X); akkay melkan2... Insusinak ir-si-ra? апц uzzun$ '<тот,> ktoi разрушит2,... передз Иншуши-наком пусть-не4 ходит5’ (там же, §45 13-14); kitin... zalmy-umei n-ukku-na3 takni^ 'kitin (магический оберег?)... над3 моим2 изображением3 пусть-бу дет-поставлен^ (там же, 76 §38); takme\-ume2... in-tikka?, 'ради3 моей2 жизни1’ (там же, 44 с III); sa-ey Nahhunte^... sara-ma? massikni^ 'его-поступЬ1 подз Нахунте2 <богом Солнца> пусть-прекратится4’ (там же, 76 §38).
В предложно-местоименной конструкции пространственное слово стоит перед местоимением (S|g... [резумптивное местоимение, отсылающее к S]g] + пространственное слово + классный показатель Sig+ личное местоимение): haty... r(i)-ukku-r2 Ь r-takni^ 'проклятиеi (трактуется как имя активного класса)... на2 не-гоз пусть-обрушится4’ (EKI 9 III b IX); huttaky halik2-ume3... li-na^ пит^ n-telakni^ 'сделанное! <и> украшенное2 мной3 (букв. 'мое’)... для4 вас5 пусть-охраняется6’ (там же, 15 V). Квадратные скобки указывают на то, что в этой конструкции резумптивное местоимение может отсутствовать, как в последнем примере: И-па, а не in-li-na.
Наметившееся уже в новоэламском ослабление механизма образования после-ложных (предложных) конструкций привело к их заметному упрощению вплоть до образования падежных энклитик в ахеменидском эламском (см. 2.4.0.).
Падежный показатель определяемого имени ставился в конце атрибутивной конструкции, присоединяясь к определению: muruny hi^-ukku? 'на3 этой2 земле]’, dayausy hi2-hati3 'в3 этих2 странах]’, ulhii unini2-mamar3 'иззмоего2 дворца]’.
Отрицание и запрет выражались соответственно при помощи отрицательной частицы in- и запретительной частицы ani/u (см. 2.3.7).
2.3.5. Для глагола характерны противопоставление прошедшего времени непрошедшему.
Глаголы прошедшего времени были дифференцированы по признаку переход-ности/непереходности: переходные глаголы спрягались по так называемому I спряжению, непереходные — по II спряжению. В непрошедшем (настоящебудущем) времени как переходные, так и непереходные глаголы спрягались по III спряжению.
I спряжение, собственно глагольное, строилось при помощи личных глагольных суффиксов, присоединяемых к основе переходного глагола, см. 2.4.0. В от
104
Древние реликтовые языки Передней Азии
личие от него, в двух других спряжениях в качестве субъектных показателей выступали лично-классные местоименные показатели.
II спряжение, образованное от причастной основы на -к (см. ниже), можно условно охарактеризовать как интранзитивно-пассивное, так как по этому типу, помимо интранзитивных глаголов прошедшего времени (sinnuk-fb 'он пришел’), спрягались также глаголы пассивного залога (kusik-ft 'он (был) построен’). Следует, однако, отметить, что собственно пассивные конструкции с субъектом действия в творительном падеже сформировались только в ахеменидский период под влиянием древнеперсидского: uikkimar\ ар2 tirikka^ 'мною] им2 говорилось’ (DB §8).
III спряжение, образованное, вероятно, от инфинитивно-супинной основы на -п (см. ниже), выражало непрошедшее время, часто с конъюнктивным оттенком: zalmu\... ingi2 dunun-ku-2 'Статую^.. я-не2 отдам3...!’ (EKI 74 §40); щ Sattarida Makistarrana niman-ki2-mara2 'Я1, мол3, есмь2 Шаттарида <из рода> Макиштарры’ (DB §24); irdama\ nin-da2 'Ты будешь2 благословен/ (XPh 4d: 4); акка\ zalmumume2 humanra2 акксц hutunra^... hat^... ri-ukku-ri-j r-takni% 'Ktoi мою-статую2 заберет3, ктод разобьет5... проклятие6 <богов> на него7 пусть-обрушит-сяв’ (EKI 16 III—IV); пщ u2n-tahhanta2 'Так-как3 тьц мне2 помог3 (Хинц) / повелел3 (Кёниг)’ (там же, 28А §21).
Во всех трех спряжениях за глагольной основой мог следовать суффикс -та-, восходящий, по-видимому, к вспомогательному глаголу (Лабат, Грийо), о чем свидетельствует тот факт, что в ряде форм этому суффиксу предшествовал классный показатель (резумптивное местоимение) -г или показатели II и III спряжения -к и -п (pepsirmah 'я обновил’, misirmak '<храм> обветшал’, регаптапка 'я читаю/буду читать’, balikmanki с неясным значением).
Функция суффикса -та- неясна: ему приписывается значение итеративности, интенсивности, многократности (Хэллок), модальное, передаваемое глаголом 'хотеть’ (Грийо). Макалпин возводит его к прото-эламо-дравидийскому *тап-'становиться’ (выступающему в северных и центральных дравидских языках в функции вспомогательного глагола). Эта этимология как будто подтверждается формами misirmak 'он (= храм) обветшал, сделался ветхим’, pepsirmah 'я обновил, сделал новым’, duhirmanri 'он присвоит, сделает своим’, выражающими изменение состояния.
Различные точки зрения высказывались и относительно суффикса -пи-, засвидетельствованного в формах III спряжения. Ему приписывалась функция показателя 1 лица множественного числа III спряжения (Хэллок), показателя способа действия без уточнения значения (Райнер, Дьяконов), модальная со значением 'мочь’ (Грийо). Употребление форм с этим суффиксом при множестве субъектов и его отсутствие в формах единственного числа указывают на его плюральную функцию: и ак Nahhunte-Utu turununka 'Я и Нахунте-Уту говорим’ (EKI 54 §20), при и Untas-Napirisa... turunka 'Я, Унташ-Напириша..., говорю’ (там же, 10а II). Из того факта, что суффикс -пи- входил в глагольную основу, предшествуя показателю III спряжения -п-, можно заключить, что он выражал множественность действия, а не субъекта.
В Э.я., помимо изъявительного наклонения, известны повелительное, желательное и запретительное.
М.Л. Хачикян. Эламский язык
105
Повелительное наклонение в старо- и среднеэламском выражалось формами 2 лица единственного числа изъявительного наклонения: hap-ti 'услышь(те)’ (EKI 2 §1, 54 §7 и др.), в ахеменидском эламском — формой основы, иногда в сочетании с суффиксом -£: miday tassup арра betip... halpi-sz 'пойдиь войска, которые враждебны... порази2’ (DB §26).
Запретительное наклонение выражалось сочетанием запретительной частицы anilanu с формами III спряжения: Nahuntey ir sara-raz aniz uzzun^ 'пусть-нез xo-ДИТ-0Н4 ПОД2 Солнцем/ (EKI 45 §21); urisy anuz titkime^ elmanti^ 'поверь, не2 сочти4 ложьюз’ (DB §56) и, реже, с формой I спряжения в сочетании с прекативной частицей -ni: gimy aniz humasz-пц 'пусть4 он не2 возьмет3 gimy (там же, 45 §8).
Желательное наклонение строилось при помощи прекативной частицы -еп (граф, ёп; староаккадское чтение ёп для знака LI в староэламских прекативных формах предложено Лабатом)/-ш7-ия, присоединяемой к формам I и II спряжения: hih-en/na 'пусть я посвящу’, huttahsi-ni 'пусть они сделают’, tak-<b-ni 'пусть он будет поставлен’.
Видовая дифференциация не выявляется.
2.3.6. Категория лица отражалась в личных местоимениях, лично-классных показателях (см. 2.4.0.) и субъектных показателях I (глагольного) спряжения (см. 2.4.O.).
Личные местоимения делятся на две категории: самостоятельные и энклитические.
Самостоятельные личные местоимения: 1 л. ед. ч. w; 2 л. ед. ч. ni (ст.-элам.), nu/ni (ср.-элам.), пи (ахем.-элам.); 1 л. мн. ч. nika (ст.-элам., ср.-элам.), пики (н.-элам., ахем-элам.); 2 л. мн. ч. num(i).
Функцию местоимений 3 лица выполняли указательные местоимения hupirri (ед. 4.)lhupibe (мн. ч.), i (ед. ч.), ap(p)i (мн. ч.): hupirriy Hatamtupikkiz imaka^ 'ohi воссталз в Эламе2’ (DB §16); hupibey u-ikkimarz beptibba^ '0НИ1 взбунтовались против (букв, 'от’) меня/ (там же, §36); но: hiy zilaz (й)/з tiriya^ 'таК1~2 я4 ему3 го-ворил4’ (там же, §26); appiy titkimez appin^ beptas^ '0НИ1, ложь2 подвигла4 ихз на восстание4’ (там же, §54).
Эти местоимения, подобно существительным, могли выступать в форме родительного и других падежей (см. 2.4.0.).
Энклитические личные местоимения, называемые обычно лично-классными показателями, или классификаторами (см. 2.4.0.), пронизывали всю структуру Э.я. и выполняли функции:
— субъектных показателей II и III спряжений (см. 2.3.5., 2.4.O.);
— соотносителей подлежащего с именным сказуемым, определяемого имени с определением и приложением;
— так называемых резумптивных или анафорических местоимений.
В функции резумптивных местоимений выступали классификаторы -г и -п: первый отсылал к имени одушевленного (активного) класса 3 лица единственного и множественного числа, в остальных случаях употреблялся нейтральный показатель -п. Эти местоимения предшествовали глагольной форме, указывая на субъект глагола II спряжения (sap у Madabekki n-parukitz ' когда 1 я-пришел2 в Мидию’ (DB §31); sapy tassupz hupibe^ Misdasbaikki r-parip^ 'когда! эти3 войска2 пришли4 к Мишдашбе’ (там же, §35)) и III спряжения (пиу uz n-tahhantaz 'тьц
106
Древние реликтовые языки Передней Азии
мне2 ты-помогз’ (EKI 28А §21)) и объект глагола I спряжения (Napirisa и-п\ hanisz 'Напириша менЯ1 возлюбил2’ (EKI 4с III); Inana... i-r\ sarih2 'Инану <ста-тую>... eei я-отлилг’ (там же, 10А II)). Слияние употребленных в объектной функции энклитик с предшествующим местоимением привело к формированию «аккузативных» форм личных местоимений (см. 2.3.4.): и Uramazda ип nusgisni 'я, Урамазда (Ахурамазда) пусть меня защитит’ (DPh 7); hupirri ит (с переходом п> т перед губным смычным) besa 'он меня создал’ (DNa 4); Martiya hupirriy... ir2 marrisa^ 1Г4 ha Ip is 5 'Этого 1 Мартию... его2 они (эламиты) схватили-из его4уби-ли5’ (DB §23).
Указательные местоимения: hulhili (дейксис близкого предмета, единственное число), ap/api (дейксис близкого предмета, множественное число), hupe (дейксис отдаленного предмета): hiy арра2 tuppi^-hi^-ma^ tallik^ 'toj, что2 написанОб в5 этой4 надписиз’ (DB §54); арр(а)у-апка2 uikkimar2 ар^ tirikka$ hube^ huttas2 'Ес-ли2 что-либо1 мноюз им4 говорилось, они7 тоб делали/выполняли7’ (там же, §8).
Употребленные субстантивно, эти местоимения выполняли функцию личного местоимения 3 лица (см. выше).
Засвидетельствованы также следующие местоимения:
— amminnu и innakki (ахем.-элам.) 'тот самый, именно тот’, включающие элемент *innula(-)\ sunkimey hube2 арра2 Kammadda... dusti^ sunkime$ аттппщ karadalari-j par% nukami9 tasyo 'To2 царство^ которое3 Гаумата... захватил^ то-самое6 царствоз издревле7 принадлежало ю нашему9 роду/семьев’ (в значении 'принадлежать’, а также 'обладать’ выступает глагол ta- 'ставить’) (DB §12); innakkiy habadana2 Dariyamaus...uddasta2 'Именно-этоТ1 колонный-зал2 построилз Дарий4’ (A2Sa 3);
— анафорическое местоимение косвенного объекта ha (н.-элам., ахем.-элам.): щ... erentim2 tipuh2 ак$ siyan$ Insusinakme^ ha2 kusih% 'Я1... изготовилз кирпичи2 и4 построилв из-них7 xpaMs Иншушинака6’ (EKI 84);
— анафорическое местоимение косвенного объекта kas (ахем.-элам.): 155 kurtasy kas2 dunus2 '<он муку получил и> 155 рабочим! им2 отдалз’ (PF 1475: 4).
2.3.7. Для имени характерны морфологические категории одушевленности («рода»), числа и падежа (см. 2.3.4.). Категория одушевленности находит отражение только в существительных с деривационными формантами (см. 2.3.2.). Дифференциация по числу присуща только именам одушевленного/активного рода (класса) (см. 2.3.3.).
Особого морфологического класса прилагательных не было. В функции прилагательного выступали:
— имена, принимавшие классный показатель определяемого имени: risa-ri 'большой’, lansiti-nni 'золотой’;
— глаголы, от которых с помощью релятивной частицы -а широко образовывались отглагольные прилагательные: katuk-a 'живой’, misnuk-a 'плохой’, halpik-a 'убитый’, karsuk-a 'крашеный’;
— имена с «генитивным» показателем -па (см. 2.3.4.): malu-na 'деревянный’, bali-na 'мужской’.
Субстантивированные отглагольные прилагательные (причастия) принимали классный показатель: lahak-ra 'мертвый’, ibbak-ra 'сильный’.
Примеры, выражающие сравнительную степень, не засвидетельствованы.
М.Л. Хачикян. Эламский язык
107
Значение превосходной степени выражалось сочетанием прилагательного с притяжательной/соотносительной формой множественного числа существительного: risa-r nappi-p-ir 'величайший бог’ (букв, 'великий богов’).
Ввиду того, что числа, как правило, выписывались цифрами, известны только числительные fa(r) 'один’, таг 'два?’, ziti 'три’.
Порядковые числительные строились при помощи суффикса -шптетапа (с многообразными модификациями: -те, -тета, -тепа, -тепата, -иттега и др.) и -edana\ 22-иттетаппа 'двадцать второй’, 23-ummina 'двадцать третий’, 9-иттепа 'девятый’, 2-edana 'второй’.
Дробные числа выражались при помощи образования -irmaki (в дробях со знаменателем 20 и 30----kurmaki), букв, 'в (та) нем (/г) единица (kiy. Числитель
выражался первым из двух чисел, предшествующих -irmaki, знаменатель — вторым: 2 З-irmaki 'две трети’, букв. '2 (части) 3-в-нем-единица’. В дробях с числителем, равным единице, выражался только знаменатель: З-irmaki 'одна треть’.
'Половина’ выражалась лексемой pirnuba (с вариантами pirnubak, pirnubbema, pirnusu(t), pirnupsu), 'одна десятая’ — лексемой rit(ta).
Выделялись следующие разряды местоимений: личные (см. 2.3.6.), притяжательные (см. 2.3.4.), указательные (см. 2.3.6.), анафорические (см. 2.3.6.), вопросительные, неопределенные, относительные, возвратные, обобщительно-определительные, выделительные и эмфатическое.
При образовании вопросительных, неопределенных и относительных местоимений использовались основы akka и арра.
Относительные местоимения: akka (ед. ч.), akkabe/akkap (мн. ч.), арра. Первое выступало в субъектной функции, второе — в объектной: akka\ tuppimez melkanra^ akka4 his-umes sukunra^ '<tot,> ktoi надпись2 испортитз, <тот,> кто4 имя-мое5 сотрет6...’ (EKI 16 III); арра\ uz арз tiriya4... hube$ huddas^ '<То,> чтО1 говорил4 я2 им3... ТО5 они-делалиб’ (DB §7); appi\ 9 sunkipz арраз щ... mauriya^ 'Вот<-те>1 9 царей2, которых3 я4... схватилз’ (там же, §53).
В ахеменидском эламском арра связывало также определяемое имя с приложением или определением, что объясняется влиянием древнеперсидского (в предшествующие периоды эта связь осуществлялась при помощи классных показателей): kammadda\ akkaz makusz ir4 halpiya$ Таумату^мага (букв. 'который2 маг3’) я-убил5 его4’ (DB §13).
Древнеперсидским влиянием вызвано и употребление родительного падежа относительного местоимения в предложении hi\ dayamaz аккаЬепаз и4 sunkis-appinib-kit-] 'Boti страны2, царем которых я являюсь’, букв. 'которых3 я4 царь5-ихб-я7’ (XPh 12).
В значении неопределенных местоимений засвидетельствованы формы akkarila 'кто-либо’ (в отрицательном предложении— 'никто’), арра 'что-либо’, а также лексема aski, букв, 'одна часть’ (н.-элам., ахем.-элам.): sunkip\ urpuppaz аккагаз upat4 aktippa$ inrib huttanraq huhtahg ' Поскольку7 никто3 из прежних2 царей1 неб изготовлял7 глазированных5 кирпичей4, я8 изготовил9 <их>’ (EKI 17 II); app(a)\-ankaz uikkimar3 ар4 tirikka$ hube^ huttas-j 'Если2 что-либО1 мною3 им4 говорилось, они7 Т0б делали/выполняли7’ (DB, §8); meni\ tassupz арраз unina4 aski5 inni6 huddas7... 'Тогда1 мои4 войска2 (букв. 'которыез мои’) не6 сделали7 че-го-либо/ничего5...’ (там же, §13).
108
Древние реликтовые языки Передней Азии
В ахеменидском эламском засвидетельствован пример употребления основы арра (в сочетании с hamak с неизвестным значением) в вопросительной функции: арра\ hamaki dayaus^ hube4 арра$ Dariyamaus sunkir^ mar г 1st а-] 'Которые^ те4 страныз, которые5 царь6 Дарий захватил??’ (DNa §4).
Функцию возвратного местоимения выполняла основа, восходящая к глаголу du(h)-lduman- 'брать, овладеть, присвоить’ (в «аккузативной» форме — dun 'себя’, в сочетании с притяжательными местоимениями — 'свой’): titkimme\-mar2... dun^ nusgis4 'остерегайся (доел.: 'береги4 себяз 0Т2’) ЛЖИ1’ (DB §55); аккау melkan^ sukunra^ ак4 hiss duh-e^ aha^ r-tatallunra% '<Тот,> ktoi испортит2 <и> сотрет3 и4 свое6 имя5 здесь? напишет8’ (EKI 45 §13); meniy Kanbuziya halpiz duhu-ma^ halpik4 'ЗатеМ1 Камбиз умер4 своей3 смертью2’ (букв, 'в своей смерти’) (DB §11); hupirriy ете^ dusa^ duman-e4 huttas5 'ohi отобралз у него2 <и> сделал5 своими4 <страны>’ (DB §12).
В ахеменидском эламском засвидетельствованы также местоимения обобщи-тельно-определительные (kappatna 'весь, целый’, marrida/marta 'весь, всякий’, мн. ч. marbebda, ипга, ипгапа 'каждый’, lurika 'каждый’), выделительные (dae, daki, daete, dakida 'другой’, daip(pe) 'другие’) и эмфатическое (hisu(da/te) 'он сам/лично’).
Для глагола характерны морфологические категории времени и залога (см. 2.3.5.).
Засвидетельствованы следующие неличные глагольные формы:
— инфинитив (супин) с основой на -п(а): и sera... tallima-na 'я приказал... написать’ (XV §3); elma hudda-n 'я думал/намеревался сделать’ (DSj 3). Эта форма служила основой для III спряжения (см. 2.4.0.);
— активно-транзитивное причастие настоящего времени, совпадающее с глагольной основой: nuski- 'охраняющий/хранитель’, kazi- 'кующий/кузнец’;
— пассивно-интранзитивное причастие прошедшего времени на -£(-): huttu-k(-) 'сделанный’ (< huttalu- 'делать’), halpi-k(-) 'убитый’ (< halpi- 'убивать’), ta-k(-) 'поставленный’ (<ta- 'ставить’), sinu-k(-) 'пришедший’ (<sinu- 'приходить). На базе этого причастия строились формы II спряжения (см. 2.4.0.). В сочетании с лично-классными показателями класса лиц -г (ед. ч.) и -pl-Ь (мн. ч.) эти причастия выполняли функцию существительных класса лиц: halpik-ra 'убитый’; ср. также субстантивированные причастия класса вещей huttak 'сделанное’, halik 'украшенное’.
Наречия по способу образования можно отнести к следующим группам:
— корень без каких-либо словообразовательных элементов, нередко в сочетании с частицей -da: kus '(до тех пор), пока’, sutur 'правильно, как следует’, am(-da) ’теперь, в настоящее время’, zila 'так’, mesa 'впоследствии’ и др.;
— корень/основа в сочетании с классным показателем и, нередко, частицами -а, -па, -da: kidu-mm-a 'снаружи’, pitu-mm-a 'изнутри’, ukku-mi-na 'наверху’, pat-mi-na 'внизу’, sude-t (ст.-элам.) / sut-me (ср.-элам.) / sit-ma-na (ахем.-элам.) 'ночью’, da-me 'прежде’, hame-r(-da) 'тогда’, mesi-n 'в будущем’ и др.;
— редуцированные формы, утратившие классификационные элементы, некогда входившие в их состав: sara 'внизу’, икки 'наверху’ (см. характеристику послелогов ниже в наст, разделе);
— формы, восходящие к причастиям на -к: silla-k-a 'сильно’, (hi) nubbak 'столько’;
М.Л. Хачикян. Эламский язык
109
— формы с адъективно-адвербиальным суффиксом -kki: irse-kki 'много’, dae-kki 'иначе’;
— формы с пространственными «падежными» показателями: hube-ma 'там’, hube-mamar 'оттуда’, hi-ma 'здесь’;
— сложные и составные образования, не всегда поддающиеся морфологическому анализу: mesamerasae 'впоследствии’, sassada karadalari 'издавна’, pirsadanika hate 'далеко’.
Послелоги (предлоги) восходят к пространственным словам именного или причастного происхождения, образовывавшим специфические послеложно-именную и предложно-местоименную конструкции (см. 2.3.4.).
Засвидетельствованы следующие послелоги (предлоги): (h)ati 'в’, /г? 'против’, те 'за’, pat 'под’ (< 'нога’), si 'перед’, sara 'под’(< 'глубина?, дно?’), tur 'в, внутри?’, ukku 'на, над’ (< 'голова’), кап- 'вблизи, около’ (< 'приближаться’), И 'для, ради’ (< 'давать’), tikka/tukki 'ради’ (< 'желать?’), (i)daka 'вместе с’ (букв, 'к нему приложено’), kika 'обратно от’, lakka 'по ту сторону’ (< 'проходить?’), tubaka 'о, относительно’.
Союзы: сочинительные — ак, kudda (ахем.-элам.), и подчинительные — sap (ахем.-элам.), апка.
— ак (граф, а-ak, а-уа-ак) употреблялся: при однородных членах предложения как в соединительной, так и в разделительной функции (Napirisa ак Insusinak... dunih 'Напирише и Иншушинаку... я дал’ (EKI, passim); sunkiry pitir2 ак tarir2 аккад, melkanras 'царЬ1, <будь то> враг2 или друг3, который4 разобьет5...’ (там же, 9 ШЬ VII—VIII); вводил новое предложение или абзац (ак Dariyamaus sunkiry nanriz 'и говорит2 царЬ1 Дарий’ (DB, passim); в сложноподчиненных предложениях ставился после придаточного предложения перед главным (иу takmeumez... sullumengaz... intikka^ ак is (граф, a-gi) siyan^... kusihy 'яь дабы4... продлить/со-хранитьз мою-жизнь2, построил7 этот5 храм6’ (EKI 11С II—IV));
— kudda употреблялся при сочинении двух предложений (meniy tassupz harikkas^ kudda titkime^ dayaus^ hatimas irsekki^ ' затем j народ2 совершил-зло/пре-дательствоз, и в5 стране4 <было> много6 лжи4’ (DB §10)) и, нередко в сочетании с ак, при перечислении (...kudday Parsinikkiz kudda^ Madabekki^ ak$ kudda^ dayausj appa% dae9 hatimayo 'щ вю Персии2, и3 вю Мидии4, и5_б вю других8_9 (букв. 'которые8 другие9’) странах7’ (там же, §10));
— апка выполнял функцию условного союза: апкау sarakz elmandaz,... 'еслИ1 сейчас2 ты-подумаешь3...’ (DNa §4);
— sap выступал в значении: временного союза (sapy Kammadda... и2 halpiya^ тепц Hassina his-es Hatamturraf,... imakaq 'после <того, как>1 я2 убил3 Гаумату, <затем4> эламите по имени Ашшина (букв. 'Ашшина имя-его5’)... восстал/ (там же, §16)); а также сравнительного (hupibenay hi2 nubbaks тпЦ huddaks sap6 w7 bel% kig-таув... huddayy 'hmhi столько2_3 не4 было-сделано5, сколько6 я7 сделали за (букв, 'вю’) один9 год/ (DB §59)) и целевого (sapy ibbakraz istukra^ тпц kazamaks 'чтобы 1 слабый3не4 был-обижен5 сильным2 ’ (DSe §4)).
Засвидетельствованы следующие частицы:
— отрицательная in-, в сочетании с лично-классным показателем (см. 2.4.0.) субъекта предложения (или нейтральным -ni)\ аккау... m2-gz3 n-dununku^-mars ак turunra^ '<тот кто]...) я3-не2 дам4-мол5, скажет6’ (EKI 74 §38); libary in-ri2 kir2
по
Древние реликтовые языки Передней Азии
'нет2 (ни) одногоз слуги]’ (PF 1859: 16); ruhirray inniisariri-nit 'воистину4 не2 бы-лозмужчины]’ (DB §13);
— запретительная ср.-элам. ani, н.-элам., ахем.-элам. апи: ani kutun 'пусть не произрастет’, ani humasni 'пусть не возьмет’, апи r-turnampi 'пусть не знают’;
— прекативная энклитика -п{Иа\ граф. -ni/-na/-en, примеры к желательному наклонению см. в 2.3.5. Эта же частица выступала иногда в ином (утвердительном?) значении: halmassi... inniy antuk^-ni^ w4 kusih$ 'halmassi... воистинуз Hei бы-ло-задумано2, я4 построилз <его>’ (EKI 64 III); ruhirray inni? sarir3-ni4... akka$... 'воистину4 не2 былозмужчиньц..., который5...’ (DB §13);
— утвердительная (?) или эмфатическая (?) энклитика -ut/-it (ахем.-элам.). Засвидетельствована только в глагольных формах и при именном сказуемом 1 лица и, по существу, выполняет смыслоразличительную функцию: hutta-ut 'мы сделали’ (при hutta 'я сделал’), sanuk-it 'я был’ (при *sanuk 'он был’), sunkip-ut 'мы цари’ {sunkip 'цари’);
------а — значение окончательно не установлено; вероятно, соединительная частица со слабо разграниченными сочинительной и подчинительной функциями, что следует из ее употребления (нередко в сочетании с классными показателями) в роли: 1) адъективирующего форманта при имени: lansitiy-allansiti-m-a 'золотой’; 2) релятивирующей частицы при глаголе относительного предложения в среднеэламском: tus pitteka... аррау sunkipi uripupi3 imme^ huttahsas 'tus pitteka..., который] прежниез цари2 не4 построила’ (EKI 13а II—IV); 3) сочинительной при глаголе повествовательного предложения в ахеменидском эламском: meniy haltamtipz... Martiya... ir3marrisa^ ir5halpis6 'затем] эламиты2... Map-тию... егоз схватили-и4 егоз убилиб’ (DB §23);
------ta — значение неясно, возможно, представляет собой сочетание вышедшего из употребления классного показателя -t с частицей -а, на что указывает ее употребление (наряду с частицами -а и -та из классного показателя -те + -а} при глаголе относительного предложения: siyany... sunkipi uripupe3... imme^ kusis^-tal mat... 'храм]..., который6 прежниез цари2 не4 построилиз...’ (EKI, passim). Из того факта, что в ахеменидском эламском она засвидетельствована также при глаголе, замыкающем повествовательное предложение (tamsany Napirsara huttasta3 'он-совершил2 возлияние] Напиршаре’ (PF 354: 5-6); innakkiy habadana^ Dariyamaus... uddasta3 'вот-этот] колонный-зал2 Дарий... построил3’ (A2 Sa 3)), можно предположить, что со временем релятивирующая функция этой частицы стала вторичной или была окончательно утрачена. Точка зрения о комплетивном или плюсквамперфектном значении этой частицы (Хинц, Грийо) основана на ее употреблении в предложениях типа: siyany... sunkipi uripupe3... imme^ kusiss-ta^... w7 kusih% 'Храм]..., который6 прежниез цари2 не4 построили5... я7 построил^ (EKI, passim);
------da/-te (н.-элам., ахем.-элам.) с неясным значением. Встречается с наречиями, местоимениями и числительными: am{-da) 'теперь, в настоящем’, hamer{-da) 'тогда’, marbeb{-dd) 'все’, hupe{-da) 'этот’, daki{-da) 'другой’, 2{-da) 'два, двое’. Возводится Грийо к древнему классному показателю -t (см. 2.4.0.).
Засвидетельствовано вокативное междометие е: еу Napirisa, Kiririsa Insusnak numz u3 tenti^ 'Oi <боги> Напириша, Киририша <и> Инсушнак, будь-те-милостивы4 (или: вы2-милостивы4?) ко мне3’ (EKI 47 §31).
М.Л. Хачикян. Эламский язык
111
2.4.0. Образцы парадигм.
Имена
Лично-классные показатели
Лицо Активный (одушевленный) класс Инактивный (неодушевленный) класс
1 л. -к —
2 л. -t —
3 л. -г (ед. ч.), -р/-Ь (мн. ч.) -те, -t(e), -n(i)x
Примечание: 1. Возможно, показатель нейтрального класса, что следует из его употребления в качестве согласовательного элемента с именами обоих классов (родов), см. 2.3.2.
Притяжательные местоимения
Число Лицо I серия II серия
Ед. ч. 1 л. -u-ri -и-те -и-ре napir-uri 'мой бог’ takkime-ume 'моя жизнь’ ayanip-upe 'мои родственники’ -ta atta-ta 'мой отец’
2 л. -ni-ril-pe -nu-ril-pe ritu-niri 'твоя жена’ bala-nipe 'твои bala" -ni par-ni 'твоя семья’
3 л. -i-ril-me -е-гИ-те att-eri 'его отец’ libar-iri 'его слуга’ siyan-ime 'его храм’ -е атта-е 'его мать’
Мн. ч. 1 л. -nika-mel-pe -nuka-mel-pe раг-пикате 'наша семья’ ayanip-nikape 'наши родственники’ —
2 л. — —
3 л. -api-me -api-te -api-ni hiyan-apime 'их hiyan" likir-apite} 'их likir" libap-appini 'их слуги’ -appi-e puhu-appi-e 'их мальчики’
Примечание: 1. Единственный пример, в котором в согласовательной функции выступает классный показатель -te. В существительном likir согласный г, очевидно, является корневым, а не классным показателем.
Падежные энклитики
Падеж Показатели Пример
Родительный -пах Uramazda-na 'Урамазды’, nappip-na 'богов’, uni-na1 'меня (= мой)’, akkabe-na 'которых’
Направительный (директив-аллатив) -ikki Madab-ikki 'по направлению к Мидии, в Мидию’, hupir-ikki 'к нему’
Местный (локатив) -та siyan-ma 'в храме’, hariya-ma 'на арийском <языке>’
Надстоятельный (суперэссив) -икки halat-ukku 'на глине/кирпиче’, sutur-ukku 'в соотвествии с законом’
112
Древние реликтовые языки Передней Азии
Исходный (аблатив-сепаратив) -таг Yauna-mar 'из Ионии’, hami-mar 'оттуда’
Исходно-творительный (аблатив-инструменталис) -ikki-mar halmarris-ikki-mar 'от/из крепости’, u-ikki-mar 'мною <им говорилось>’
Исходно-местный (аблатив-адессив) -та-таг halmarris-ma-mar 'у крепости’, ulhi...-та-таг 'из дворца’
Примечания: 1.Из классного показателя -n(i) в сочетании с релятивной частицей -а, см. 2.3.4.
2. Засвидетельствована также форма без релятивной частицы -a (uni-ni).
Глагол
Переходное спряжение прошедшего времени (I спряжение)
Число Лицо Среднеэламский Ахеменидский эламский
Ед. ч. 1 л. -h hutta-h 'я (с)делал’ -01 (h)4utta-ti
2 л. -t hutta-t 'ты (с)делал’ -*t2 не засвидетельствована
3 л. -s hutta-s 'он (с)делал’ -S hutta/i-s
Мн. ч. 1 л. -hu (<-h-hu?) huttahu 'мы (с)делали’ huttah-ut/hutti-ut/huttu-ut
2 л. -h-t hutta-h-t 'вы (с)делали’ не засвидетельствована
3 л. -h-s hutta-h-s 'они (с)делали’ -0'-s hutta-^b-s
Примечания: 1. Переход плюрального суффикса -h- и субъектного показателя 1 л. ед. ч. -h в -0 вызван утратой фонемы h к концу среднеэламского периода, см. 2.1.1.
2. Восстановлен по аналогии со среднеэламским.
3. О частице -ut см. 2.3.7.
4. Употребление знаков для н в ахеменидском эламском отражало историческое, а нередко и псевдоисторическое написание.
Непереходное спряжение прошедшего времени (II спряжение) и общее спряжение непрошедшего времени (III спряжение)
Ед. число
Лицо II спряжение III спряжение
1 л. -kit (<*-к-(Ь'-и/и2) sinnu-kit 'я пошел’ -п-к(аН)3 hutta-n-ka 'я (с)делаю’ ani he-n-ki 'пусть я не обрету(?)’
2 л. -k-t(q/i)3 katu-k-ta 'ты жив’ katu-k-ti-ni 'пусть ты живешь’ -n-t(gHY hutta-n-ti 'ты (с)делаешь’ апи elma-n-ti 'чтобы ты не подумал / не подумай’ ni-n-ta 'ты будешь (благословен)’
3 л. -к-9' sinnu-k-fb 'он пошел’ hutta-k-tb 'сделано’ hutta-k-tb-ni 'пусть будет сделано’ -n-r(ali)3 -n-<b hutta-n-ra 'он (с)делает’ ani uzzu-n-tb 'пусть он не ходит’ ani ni-n-(b 'пусть не будет’
М.Л. Хачикян. Эламский язык
ИЗ
Мн. число
1 л. Не засвидетельствовано -пи-п-к(а /о3 -77W-77-0 hi-nu-n-ka 'мы обрет(а)ем(?)’ turu-nu-n-ki 'мы говорим’4 tirima-nu-n-0 'мы зовемся’4 ani hinu (< *hi-nu-n-0) 'пусть мы не обретем(?)’
2 л. Не засвидетельствовано
3 л. -р5 sinnu-p 'они пошли’ -n-p(ali)3 hutta-n-pa 'они (с)делают’ апи r-turna-m(<n)-pi 'пусть не скажут / чтобы не сказали’
Примечания: 1. Нулевой субъектный показатель в формах 1 л. ед. ч. *-£-0 и 3 л. ед. ч. -к-0 можно интерпретивать как пережиток активного состояния языка: ввиду того, что для языков активной типологии характерна корреляция активного субъекта с активным глаголом и инактивного субъекта с инактивным глаголом, из отсутствия во II спряжении активных (одушевленных) показателей 1 л. ед. ч. -к и 3 л. ед. ч. -г можно заключить, что первоначально оно было инактивным. Форма 2 лица с активным лично-классным показателем 2 лица, очевидно, более поздняя.
2. О частице -ut см. 2.3.7.
3. Конечный гласный в формах -n-k(a/i), -k-t(a/i), -n-t(a/i), -n-r(a/i), -nu-n-k(a/i), -п-р(аН) не несет функциональной нагрузки. Его присутствие вызвано слоговым характером клинописи, не обладающей консонантными знаками.
4. Глагол turu-/tiri- имел как переходное ('говорить’), так и возвратное ('зваться’) значение.
5. Отсутствие суффикса II спряжения -к в форме -р объясняется инактивным происхождением этого спряжения: ввиду того, что в языках активного строя противопоставление по числу присуще только активным именам, во II спряжении форм множественного числа быть не могло. С изменением языковой типологии, приведшей к переосмыслению инактивного II спряжения в интранзитивное, в качестве плюральной формы 3 лица стала использоваться соответствующая форма активного причастия (см. 2.3.7.).
2.5.0. Морфосинтаксические сведения.
2.5.1. Слово либо совпадало с корневой морфемой, либо состояло из корня/ основы с последующими словообразовательными и словоизменительными морфемами. Определить, является ли предшествующий суффиксу гласный корневым или основообразующим, можно только в том случае, если соответствующий корень засвидетельствован также без суффикса: кик и kukk-i 'свод’; hap- 'слышать’ при редуплицированной основе hahp-u- (< *hap + hap-u-) с тем же значением.
Исходная форма имени представляет собой:
— корневую морфему с гласным или согласным исходом (ruh 'человек’, his 'имя’, zana 'госпожа’);
— основу, расширенную при помощи тематического гласного (kukk-i 'свод, балдахин’ при кик 'свод, балдахин’);
— основу, образованную путем словосложения (kik + тигип 'вселенная’, букв, 'небо’ + 'земля’);
— корень/основу с деривационными формантами -г(а), -р(ё), -те, -t(e), -Vn/m, -(a)s, восходящими (возможно, за исключением -as) к классным показателям (см. 2.4.0.).
Глагольная основа представляет собой либо корень с гласным исходом (//- 'давать’, ta- 'ставить’), либо корень с согласным исходом, нередко в сочетании с тематическим гласным (hap- 'слышать’, kuk-i- 'защищать’ <кик 'защита’).
8-2054
114
Древние реликтовые языки Передней Азии
Не всегда представляется возможным определить, является ли гласный корневым или тематическим.
2.5.2. Способы словообразования: суффиксация (sunki-r 'царь’, sunki-me 'царство’), частичная редупликация (tatallu- <tal+ tal-u 'писать’, hahpu-< hap + hap-u- 'слышать’), словосложение (kik+ murun 'вселенная’ ('небо’+ 'земля’), mur- + ta- 'помещать’ ('земля’ + 'ставить’)).
Суффикс -г(а) и его плюральный коррелят -р(е) образуют существительные, обозначающие людей (liba-rl-p 'слуга’/'слуги’ < liba- 'служить’, hinduya-ra/p 'индиец’/'индийцы’ <др.-перс. hinduya)', -те образует абстрактные имена (titki-me 'ложь’ от субстантивированного причастия titukka 'ложь’ < titi-'лгать’, liba-me 'служба’); -п/т входит, как правило, в состав топонимов и имен, связанных со строительством или местностью (Susa/e/u-n 'Сузы’, тиги-п 'земля’, siya-n 'храм’, huhu-n 'стена’, erenti-m 'обожженный кирпич’, но также sati-n 'жрец’, rapta-m 'козел’, siru-m 'меч’); -t(e) образует имена, связанные со строительством, топонимы, теонимы (hala-t 'кирпич’, hal-te 'дверь’, Haltam-ti 'Элам’, Nahhun-te '<бог> Солнца’, Napra-te-p, группа божеств); -(a)s (ахеменидский эламский, реже среднеэламский) входит в состав лексики, связанной с сельским хозяйством (ar-as 'зернохранилище’, kakat-as 'пастбище’), а также заимствованной лексики (kurt-as 'рабочий’, Hindu-s 'Индия’).
Характерными приемами глагольного словообразования были частичная редупликация корня (tatallu- < tai + tal-u 'писать’, hahpu- < hap + hap-u 'слышать’) и словосложение (kukta- 'защищать’ < кик 'защита’ + ta- 'ставить’, murta-'помещать’ < тиг 'земля’ + ta-). Функциональная нагрузка редупликации неясна. Возможно, она выражала фактитивность или результативность: kulak-nikame... hapti 'услышь нашу молитву’ (EKI 54 §7) при Napirisa ип hanis ип hahpus 'Напириша возлюбил меня <и> услышал меня’ (там же, 4 С III); и kusih 'я построил’ и и kuksih 'я велел построить(?)’ (там же, passim).
Глагольная основа могла быть модифицирована суффиксами (-г)-та и (или) -пи-, первый из которых, возможно, выражал интенсивность действия и (или) итеративность, а также изменение состояния, становление, а второй — множественность действия (см. 2.3.5.).
2.5.3. Для Э.я. как языка расщепленной эргативности характерны:
— номинативная конструкция с глаголом II (непереходного) или III (обще-го/нейтрального) спряжений, субъектом, выраженным лично-классными энклитиками и (не всегда) резумптивными проклитиками: sap\ Madabekki n-paruk-ib (об употреблении частицы -ut/-it см. 2.3.7.) 'когда! я-отправился2 в Мидию’ (DB §31); ingi\ n-dununku2-mar3 'не1 отдам-я2, мол3’ (EKI 74 §40); щ ак2 Nahhunte-Utu turununki3 'Я1 и2 Нахунте-Уту говорим3’ (EKI 54 §20);
— эргативная конструкция с глаголом I (переходного) спряжения с субъектными показателями, отличными от лично-классных энклитик, и (не всегда) объектными показателями, выраженными резумптивными проклитиками (последние в формах II и III спряжения выступают в субъектной функции): Napirisa и n-hanis '<Бог> Напириша возлюбил меня’ (EKI 4 С III); и... ариp-halih 'Я... их украсил’ (там же, 55 §2); Martiya... i r-halpis 'Мартию..., его они убили’ (DB §23);
— конструкция с детранзитивированным глаголом II спряжения с невыраженным субъектом действия и объектом, выраженным лично-классным показателем
М.Л. Хачикян. Эламский язык
115
и (не всегда) резумптивной проклитикой: siyany... upatimma^ kusik-^з 'Храм] построен из-кирпичей2’, букв, 'в-кирпичах’ (EKI 35 II); haty... r(i)-ukku-r2 h r-tak-to-nii 'Проклятие] (трактуется как имя активного класса)... на2 негоз пусть-обрушится4’, букв, 'пусть будет обрушено/наложено’ (EKI 9 Illb IX).
В ахеменидском эламском, находящемся под сильным влиянием древнеперсидского, на базе этой конструкции образовалась пассивная, с субъектом в исходно-творительном или в родительном падеже (конструкция с субъектом в родительном падеже отражала древнеперсидскую квази-эргативную конструкцию, а с субъектом в исходно-творительном — пассивную): арра-апкау u-ikkimar^ исх.-твор. п. tirik-^b-a^ 'если-что-либо] мною2 им3 говорилось/ (DB §8); арра unina?Q^ п. huddak-ft '<то,> что мноюрод. п. сделано’ (там же, §58);
— предикативная, с именным предикатом, соотнесенным с субъектом при помощи лично-классных показателей: пики sunki-p-ut 'мы цари’ (DB §4).
Порядок слов, характерный для глагольного предложения: 8(ОкосвРпрямой)У: щ... siyan? kusih^ Insusinak in4 dunih5 'Яр.. построил3 храм2 <и богу> Иншушина-ку его4 дал3’ (EKI 5а I—II); Hassina hupirriy marrik-a^ rabbak-a^ шккц tingiks 'Этот] Ашшина был-схвачен-и2 связан-и3 приведен5 ко-мне4’ (DB, §17).
В ахеменидском эламском порядок слов свободнее: щ hiz simme^ ак$ siri5 massif 'Я] отрезала ему2 нос3 и4 уши5’ (DB §33); Uramazda piktiy w2 das^ 'Ахура-мазда послал3 мне2 помощь/ (там же, passim); meniy sunkime^ hupirriy Hatamtipna huttas^ 'Затем] он3 царствовал (букв. 'царствование2 делал4’) в Эламе (букв. 'Элама’)’ (там же, §16).
Именной предикат, определение и приложение, образуемые присоединением лично-классных показателей управляемого имени/местоимения, следовали, соответственно, за субъектом и определяемым именем: и Untas-Napirisa sak Humbannummena-ki sunki-k Anzan Susun-ka... kusih 'Я, Унташ-Напириша, сын Хумбаннумены, царь Анзана <и> Суз... построил’ (EKI 7 lid I—II).
Пространственные падежные показатели следовали не за определяемым именем, а за определением, замыкая определительную конструкцию: kurpiy uninai-таз 'в3 мои2 руки/ (DB §54); bely kiz-ma^ в/за3 один2 год/ (там же, §62).
В ново- и особенно ахеменидском эламском наряду с обычной встречается особая определительная конструкция, в которой за неоформленным определением следует определяемое имя в сочетании с притяжательным местоимением, соответствующим лицу определения: и atta-ta 'мой отец’, букв, 'я, отец-мой’ (DB §35), Misdasba att(a)-eri 'отец Мишдашбы’, букв. 'Мишдашба, отец-его’ (там же, §2).
Для ахеменидского эламского, кроме того, характерно соотнесение определения с определяемым именем посредством относительного местоимения арра, объясняемое влиянием древнеперсидского: dayaus арра dae 'другие страны’, букв, 'страны, которые другие’ (DB §14), tassup арра Nutitbel-na?OR.n. 'войско, которое Нутитбела’ (там же, §19).
2.5.4. Сочинительная связь осуществлялась при помощи сочинительных союзов ак и kudda (см. 2.3.7.) или была бессоюзной: щ... upafa aktippa^ huhtah^ hisumes aha6 talluhy 'Я]... украсил4 глазированными3 кирпичами2 <и> имя-моез здесьб написал7’ (DB, 40 III).
В тех случаях, когда однородные сказуемые передавались формами разных времен, глагол прошедшего времени выражал действие, предшествующее дейст
8*
116
Древние реликтовые языки Передней Азии
вию, выраженному глаголом непрошедшего. В таких случаях один из глаголов может переводиться на русский язык деепричастием: акка\... humas2 ак sukunra^ '<Тот,> KTOi, взяв2, сотретз’ (EKI 45 §§16-18); zalmume... kitenuh inniperanmanka 'Мою статую/изображение... я посвятил (?), не читая...’ (там же, 76 §§5-6).
В среднеэламском, в отличие от ахеменидского эламского, связь придаточного предложения с главным обычно бессоюзная (единственный засвидетельствованный союз апка 'если’ употреблен в неясном контексте): китрит kiduya upatma\ kusikz акт, misirmana4 sarihs 'Kumpum kiduya был-построен2 из-сырых-кирпичей1 из, поскольку-он-обветшал4, я-снес4 <его>’ (EKI 32 П-Ш).
После придаточного предложения, которое обычно помещалось между субъектом и другими членами главного предложения, мог стоять сочинительный союз ак\ щ takmeume2... sullumenga^... intikka4 ак is (граф, a-gi) siyan^... kusihj 'Я1? да-бы4... продлить/сохранитьз... мою-жизнь2, построил7 этот5 храма’ (EKI 11С II—IV).
В придаточном определительном предложении употребление относительных местоимений акка 'кто, который’ и арра 'что, который’ было факультативным в среднеэламском и обязательным в ахеменидском эламском (см. 2.3.7.).
К глаголу придаточного определительного предложения присоединялся классный показатель антецедента и (или) частица -а\ petip\ 1ик2 Иттакз-рЦ 'Враги], ко-торых4 сжегз огонь2’ (EKI 3 VII); щ Silhak-Insusnak... Пкат(е)2-ез Insusnak ir^ hanis5-ri6 'Яь Шилхак-Инсушнак..., правление которого понравилось Инсушна-ку, букв, 'егоз правление2, котороеб Инсушнак возлюбилб его4’ (там же, 54 §2) (из употребления классного показателя активных имен -г при неодушевленном антецеденте Икате следует, что оно трактуется здесь как активное существительное); sunkipy uripupiz siyanz Napirisa imme4 kusihsis-ma^ u2 kusih% 'я8 постро-
ил7 храм3 Напириши, который6 прежние2 царИ1 не4 построил^’ (EKI 13а IV); hal арра\ kusihz-аз 'hal, который^ я-построил2’ (там же, 13 А VIII).
В ахеменидском эламском, для которого характерна заметная деградация классной системы, при глаголе 1 лица ставилась частица -га, а при глаголе 3 лица— частица -ta, независимо от класса антецедента: щ Uramazda ип2 nusgisnis... kudda4 appas huddara^ kudda2 appa% addadag... huttasta^ 'Пусть-защититз Axypa-мазда... меня (букв. %... меня2’), и4 <то,> что5 я-сделал6, и7 <то,> что8 мой-отец9... сделалю’ (ХРса (cb) §3).
Прямая речь вводилась глаголами говорения tiri- 'сказать, говорить’ и па-, то же, и заключалась отглагольной частицей -та-(п/к) в сочетании с личноклассным показателем, соответствующим лицу субъекта глагола говорения: hi\ zila2 арз tiriya4 mitess tassup^ appa2 betip%... hupibeg halpis\Q-manka\\ 'ТаК]_2 им3 сказал-я4: пойдите5, войска6, которые7 враждебны8... их/тех9 убейтею-молц’ (DB §33); hi zila ар tirisy nanri2 из Ummanus sunkik4 Hatamtipna-mara5 'Так им ска-зал-OHi, говоря2: я3 Уммануш, царь4 Элама-мол5’ (там же, §22); ...арра\ inni2 dusda3 musnuk4-maka5 '<Кожи,> которые] не2 взял-он3, испорчены4-сказано5’ (Fort. 3300: 13).
Глагол говорения иногда опускался или ставился после прямой речи: акксц zalmu2... ingi3 in-dununku-mar4 ак turunras '<Тот,> ktoi скажетз: статую2... нез от-дам-л-милц’ (EKI 74 §40) j Kutit -NaJifiutilc... л1у<лп\ ZtiSuSinakttic ti-kuslnki-пшг^
'Кутир-Нахунте... храм Иншушинака здесь я-построю-мол <сказал>’ (там же, 43 П-Ш).
М.Л. Хачикян. Эламский язык
117
2.6.0. В Э.я. зарегистрировано немало аккадских, меньше шумерских (через аккадский) заимствований из области культурной, в частности религиозной, лексики: alimeli/u 'вышгород’ < аккад. alum elu(m), apul(lu) 'ворота’ < аккад. abullu, basisu 'священнослужитель’ < аккад. pasisu, karas 'лагерь’ < аккад. karasu, kiten 'защита’ < аккад. kidinnu, kizzum 'святилище’ < аккад. kissu, zalmu 'статуя, изображение’ < аккад. salmu, zubar 'медь, медный’ < аккад. siparru < шум. zabar и др.
В ахеменидском эламском присутствует также значительный пласт древнеперсидской лексики, относящейся в основном к хозяйственной и административной сферам: amparas 'склад, амбар’ < др.-перс. *hambara-, asdumas 'одна восьмая’ < др.-перс. *astahva-, baribatas 'овчарня’ < др.-перс. *paribada- bazis 'налог, дань’ < др.-перс. bazis, bumiya 'земля’ < др.-перс. btimiya, dayaus 'страна’ < др.-перс. dahyaus, dasabattis 'десятник’ < др.-перс. *da6apati-, dattam 'закон’ < др.-перс. datam, dausam 'возлияние’ < др.-перс. *§аща-, kasika '(полуДрагоценный камень’ < др.-перс. *ka6aka-, kurtas 'работник(и)’ < др.-перс. *grdya-, nutammas 'низкокачественный’ < др.-перс. *nitama-, nutanuyas 'скотный двор’ < др.-перс. *nitanya-, pattikamas 'распоряжение, приказ’ < др.-перс. *patigama- и др.
2.7.0. К числу языковых особенностей, свидетельствующих о том, что ахеме-нидский эламский восходит к диалекту, отличному от языка среднеэламских текстов, можно отнести употребление притяжательного местоимения 1 лица единственного числа -ta, отсутствующего в среднеэламском, а также архаическую по-слеложную конструкцию in-tukki-me 'из-за, для’, при ее упрощенном варианте in-tikka в среднеэламском.
Другие особенности, присущие ахеменидскому эламскому, объясняются, с одной стороны, внутренним развитием языка (как, например, разрушение системы классных показателей) и, с другой, сильным влиянием древнеперсидского языка, приведшим, в частности, к формированию новых синтаксических конструкций (см. 2.5.3.).
ЛИТЕРАТУРА
Дьяконов И. М. Эламский язык// Языки древней Передней Азии. М., 1967.
Дьяконов И. М. Эламский язык// Языки Азии и Африки. М., 1979, т. III.
Blazek V. The new Dravidian-Afroasiatic parallels. Preliminary report // V. Shevoroshkin (ed.). Nostratic, Dene-Caucasian, Austric and Amerind. Bochum, 1992.
Blazek V. Elam: a bridge between ancient Near East and Dravidian India? // R.M. Blench, M. Spriggs (eds.). Archaeology and language IV: language change and cultural transformation. London, 1999.
Englund R.K. The State of Decipherment of Proto-Elamite // S. Houston (ed.). The First Writing: Script Invention as History and Process. Cambridge, 2004. [http://cdli.ucla.edu/staff/ englund/englund2004c.pdf]
HallockR. On the Middle Elamite Verb// JNES, 1973, vol. 32.
Grillot-Susini F., Roche C. Elements de gram-maire elamite. Paris, 1987.
Khacikjan M. The Elamite language // Documenta Asiana IV. Roma, 1998.
Krebernik M. Elamisch // M.P. Streck (Hrsg.). Sprachen des Alten Orients. Darmstadt, 2005.
Lab at R. Structure de la langue elamite (etat present de la question) // Conferences de 1’Institut de Linguistique de Paris 9. Paris, 1951.
McAlpin D.W. Elamite and Dravidian: Further Evidence of Relationship // Current Anthropology, 1975, vol. 16, №1.
McAlpin D. Proto-Elamo-Dravidian: The Evidence and its Implications // Transactions of the American Philosophical Society. Philadelphia, 1981, vol. 71, part 3.
118
Древние реликтовые языки Передней Азии
Paper Н.Н. The Phonology and Morphology of Royal Achaemenid Elamite. Ann Arbor, 1955.
Reiner E. The Elamite Language // Handbuch der Orientalistik. Leiden; Koln, 1969, Abt. 1, Bd. 2, Lieferung 2.
Salvini M. Elam, iv. Linear Elamite // Encyclopaedia Iranica, vol. VIII, fasc. 3. Costa Mesa, 1998.
Starostin G. On the genetic affiliation of the Elamite language // Mother Tongue, 2002, vol. VII. [http://starling.rinet.ru/Texts/elam.pdf]
Stolper M. W. Elamite // The Cambridge Encyclopedia of the World’s Ancient Languages. Cambridge, 2004.
Словари, ономастические компендиумы, списки знаков:
Hinz W., Koch H Elamisches Worterbuch (in 2 Teilen) // Archaologische Mitteilungen aus Iran, Erganzungsband 17. Berlin, 1987.
Steve M.-L. Syllabaire elamite: histoire et paleographic // Civilizations du Proche-Orient, Serie II, Philologie, 1. Paris; Neuchatel, 1992.
ZadokR. The Elamite Onomasticon// Annali dell'Istituto Universitario Orientale di Napoli. Napoli, 1984, vol. 44, suppl. 40.
Издания текстов:
Cameron G. Persepolis Treasury Tablets // Oriental Institute Publications 65. Chicago, 1948.
HallockR. Persepolis Fortification Tablets// Oriental Institute Publications 92. Chicago, 1969.
KonigF.W. Die Elamischen Konigsinschrif-ten// Archiv fur Orientforschung, Beiheft 16. Graz, 1965.
Grillot-Susini F., Herrenschmidt C., Malbran-Labat F. La version elamite de la trilingue de
Behistun: une nouvelle lecture // Journal Asiati-que, 1993, t. 281.
Malbran-Labat F. Les Inscriptions Royales de Suse. Paris, 1995.
Steve M.-J. Textes elamites et accadiens de Tchoga-Zanbil // Tchoga Zanbil III. Memoires de la Delegation Archeologique en Iran 41. Paris, 1967.
Steve M.-J. Nouveaux melanges epigra-phiques, inscriptions royales de Suse et de la Susiane // Ville Royale de Suse 7. Memoires de la Delegation Archeologique en Iran 53. Nice, 1987.
Weissbach F. Die keilinschriften der Acha-meniden // Vorderasiatische Bibliothek 3. Leipzig, 1911.
Условные сокращения использованных источников:
A2 Sa — Артаксеркс II, надпись а из Суз DB — Дарий, надпись из Бисутуна DNa — Дарий, надпись а из Накш-е Ростама DPh — Дарий, надпись h из Персеполя DSe — Дарий, надпись е из Суз DSj — Дарий, надпись j из Суз
EKI — обозначение текстов, опубликованных в KonigF.W. Die Elamischen Konigsin-schriften, Graz, 1965.
Fort. — обозначение неопубликованных фортификационных табличек из Персеполя, цитируется по: Hinz W., Koch Н. Elamisches Worterbuch. Berlin, 1987.
PF — обозначение табличек, опубликованных в Hallock R. Persepolis Fortification Tablets. Chicago, 1969.
XPca (cb) — Ксеркс, надпись ca (cb) из Персеполя
XPh — Ксеркс, надпись h из Персеполя XV — Ксеркс, надпись из Вана
М.Л. Хачикян
ХУРРИТО-УРАРТСКИЕ ЯЗЫКИ
1. Название хуррито-урартские языки (Х.-у.я.), образовано из названий двух входящих в эту семью языков. Термин впервые введен (первоначально в единственном числе — хуррито-урартский язык) в работе И.М. Дьяконова (1978), во множественном числе — в работе И.М. Дьяконова и С.А. Старостина (1988). Названия на других языках: англ. Hurro-Urartian languages, нем. Hurro-Urartaische Sprachen.
М.Л. Хачикян. Хуррито-урартские языки
119
2. Хуррито-урартские языки представляют собой семью, включающую два мертвых языка: хурритский и урартский. Носители Х.-у.я., несомненно, были обитателями Армянского нагорья, однако данными для более точной локализации их прародины наука не располагает. В хурритском языке, засвидетельствованном текстами конца III — второй половины II тыс. до н. э., выделяются два периода, условно называемые «старохурритским» и «новохурритским». Урартский язык засвидетельствован текстами конца IX — начала VI вв. до н. э. Как писали И.М. Дьяконов и С.А. Старостин (1988), «хуррито-урартская ветвь, по-види-мому, включала в себя еще несколько языков в Малой Азии (как субстрат для лувийского и других языков) и, вероятно, также на островах Кипр, Лемнос и др.».
3. Данных нет.
4. Родство хурритского и урартского языков в настоящее время считается твердо установленным и подтверждается многочисленными регулярными соответствиями в лексике и грамматической системе.
Первое сравнительное исследование хурритского и урартского, в котором выявляются закономерные соответствия этих языков в области фонетики и морфологии, принадлежит И.М. Дьяконову (1967, 1971). Его трудам во многом следует сравнительная грамматика хурритского и урартского языков М.Л. Хачикян (1985). Вопросам хуррито-урартской лексики, морфологии и типологии посвящены статьи Г. Вильгельма, К. Гирбала, М. Сальвини, И. Хаценбоса, М.Л. Хачикян.
В вопросе о внешних связях наиболее популярной остается гипотеза о родстве Х.-у.я. с восточнокавказскими (нахско-дагестанскими) языками. Предположения о родстве Х.-у.я. с кавказскими высказывались с начала их изучения (урартского— с середины XIX в., хурритского — с начала XX в.). Фриц Хоммель (1854— 1936) предложил назвать эту семью алародийской, по названию царства Урарту у Геродота. Однако на научную основу вопрос о генеалогических связях Х.-у.я. был поставлен в середине прошлого века Я. Брауном и Г.А. Климовым, приведшими факты в пользу родства урартского языка с нахско-дагестанскими языками. Работу в этом направлении с привлечением хурритского материала продолжили Ю.М. Дешериев, а в дальнейшем И.М. Дьяконов и С.А. Старостин, пришедшие к заключению, что Х.-у.я. представляют одну из пяти ветвей восточнокавказской семьи языков, обнаруживающую наибольшее число изоглосс с аваро-андо-цезской ветвью. Однако позже С.А. Старостин несколько пересмотрел свои взгляды на соотношение Х.-у.я. и нахско-дагестанских языков и пришел к выводу, что Х.-у.я. и северокавказские языки представляют собой две родственные, но независимые семьи. В рамках разрабатывавшейся им сино-кавказской гипотезы эти две семьи образовывали отдельную ветвь предполагаемой макросемьи.
5. Выделение праурартского диалекта из Х.-у.я. произошло не позднее конца III тыс. до н. э. Это явствует, в частности, из различия функций, выполняемых хуррито-урартскими местоименными основами iy- и al(')- в древнейшем засвидетельствованном хурритском тексте конца III тыс. до н. э. (надписи Тижадала из Уркеша) и в представленном памятниками конца IX — начала VI в. до н. э. урартском языке: в надписи Тижадала вопросительная основа iy- выступает в значении относительного местоимения, а указательная основа «/(’)-в анафо
120
Древние реликтовые языки Передней Азии
рической функции, в урартском же, обнаруживающем разительное структурное сходство именно со старохурритским, основа выполняет функцию относительного местоимения. Прочие расхождения, обнаруживаемые в вышеупомянутой старохурритской надписи и в урартском языке, представляются менее существенными, так как могут быть объяснены существующим между ними 12-13-ве-ковым временным разрывом.
6. Фонология. Сохранившиеся хуррито-урартские лексико-морфологические соответствия обнаруживают практически полное соответствие гласных фонем в обоих языках (ср. хурр. и урарт. asx- 'жертвовать’, аг- 'давать’, ewre/evre 'господин’, tis- 'сердце’, urb- 'резать, закалывать (жертву)’), что позволяет предположить тождественность праязыковой системы гласных с вокалическими системами хурритского и урартского языков, включавшими не противопоставленные по долготе гласные *я, */, *е, *w, *о.
Система шумных согласных в праязыке, вероятно, включала по меньшей мере три ряда согласных: ненапряженный (с глухим и звонким аллофонами), напряженный и абруптивный (глоттальный). Дальнейшее развитие этой системы привело:
— к деглоттализации абруптивных согласных и их слиянию с простыми (ненапряженными) согласными в хурритском;
— к утрате признака напряженности у напряженных согласных и фонологиза-ции звонкого и глухого аллофонов ненапряженных согласных в урартском.
Основанием для такого предположения служит тот факт, что урартскому были присущи три ряда согласных — глухие, звонкие и, вероятно, абруптивные (по Дьяконову), а хурритскому только два ряда — напряженные (геминированные, по Дьяконову) и не дифференцированные по звонкости ненапряженные (негеми-нированные). Причем урартским абруптивным соответствуют хурритские ненапряженные: урарт. xufutuxe 'удача’ — хурр. xudane 'судьба’, урарт. pic9 (граф. S) 'радовать(ся)’—хурр. pij- (граф. S), а хурритским напряженным — урартские глухие: хурр. afay 'отец’ —урарт. ate, хурр. Tes'ob, бог грозы — урарт. Teyseba, хурр. -ис'е (граф. ZZ) — урарт. -исе (граф. S), суффикс относительных прилагательных.
Иная система была предложена И.М. Дьяконовым, выделившим шесть рядов согласных: звонкие, глухие и абруптивные в простом и удвоенном варианте.
На основании широко распространенных в хурритском и особенно в урартском языке написаний plene при отсутствии фонематической дифференциации долгих и кратких гласных можно предположить существование тонового ударения.
Независимо от того, было ли два ряда ненапряженных согласных (глухой и звонкий) или только один, не вызывает сомнений наличие позиционных изменений фонем по звонкости, возможно, настолько сильных, что это привело к образованию звонкого и глухого рядов ненапряженных согласных в урартском (если предположение о наличии в прахуррито-урартском одного ряда ненапряженных согласных, не дифференцированных по голосу, верно). Другой характерной особенностью, по-видимому, была редукция конечных безударных гласных, которая, опять же, была сильнее в праурартском диалекте, что следует из редукции конечного -а в урартском, в отличие от хурритского.
М.Л. Хачикян. Хуррито-урартские языки
121
Слоги реконструируются двух типов: CV и (C)VC. Долгота слога не была фонематичной и носила просодический характер: ударные слоги и слоги с контурным тоном (если таковые были известны в прахуррито-урартском, а не являются позднейшим развитием в хурритском и урартском, возникшим в результате стяжения дифтонгов и выпадения ларингальных), очевидно, превосходили по длительности слоги, лишенные этих признаков.
Морфонология. Слог и морфема не были соотнесены. Корневая морфема имела структуру (Сз)УС2(С3), немногочисленные хурритские и урартские корни типа CV, по всей видимости, образовались в результате отпадения конечного сонорного/полугласного.
Явления аблаута для Х.-у.я. не были характерны.
Х.-у.я. — агглютинирующие суффиксальные языки, лишенные признаков, присущих другим языковым типам. Таковым же, видимо, был и их праязык.
Морфологически выделяются части речи: имена, глаголы и частицы.
Имени присущи категории определенности/неопределенности, притяжательное™, числа и падежа. Исходная форма имени состояла из основы, совпадающей с корнем или расширенной с помощью одного и более словообразовательных суффиксов, и тематического гласного *-/7-е, *-я, *-и/-о неясной семантики. Порядок расположения присоединяемых к ней категориальных суффиксов следующий: частица (артикль) *-ие(-)/притяжательный местоименный суффикс (I суффиксальная позиция) + показатель множественного числа (II позиция) + падежный показатель (III позиция).
Помимо функции определенного артикля, которая явствует из того факта, что частица *-ие(-) восходит к указательной местоименной основе Nn- (ср. вост.-кавк. *«V), эта частица выполняла также соотносительную функцию: с ее помощью флексия определяемого имени присоединялась к определению, в том числе к генитивному. В дальнейшем частица *-ие(-) утратила значение определенного артикля и сохранилась лишь в виде реликта в отдельных сегментах именной парадигмы обоих языков, превратившись, по существу, в средство дифференциации основ единственного и множественного числа, прямого и косвенных падежей, имен собственных и апеллативов.
Из того факта, что в старохурритских диалектах засвидетельствованы выпадающие из парадигмы притяжательные суффиксы (3 лица множественного числа -dil-de в шумерско-хурритском словарном списке из Рас-Шамры, в отличие от обычного -уе-, и 2 лица множественного числа -s 'el-z в хуррито-хеттской билингве из Богазкёя, вместо ожидаемого сочетания притяжательного суффикса 2 лица единственного числа -Ы-v и показателя множественного числа -as/z-\ очевидно, следует, что в Х.-у.я. были две серии притяжательных показателей, отчуждаемой и неотчуждаемой принадлежности.
В Х.-у.я. была развитая система склонения. Помимо эргативного падежа, выражавшего субъект переходного глагола, и абсолютного (падеж субъекта непереходного и объекта переходного глагола), был известен ряд падежей, выражавших косвеннообъектные и пространственные отношения. Позиция падежных показателей вслед за артиклем/притяжательными суффиксами указывает на позднее формирование категории склонения в языке.
122
Древние реликтовые языки Передней Азии
Падежная система
Падеж Хуррит-ский Урартский Хуррито-урартские Восточнокавказские
Абсолютив -0 -0 *-0 *-0
Эргатив -s/z -se *-se/-ze *-5 'V эрг. или инстр.
Родительный -we -iy1 /-we *-we *-u праанд.элатив
Дательный -wa -ye1/-we 2 *-wa *-™7Гдат.?
Местный -а -а *-<73 *-’V (внутренне)-местный
Направительный -da -de1 *-da *-t 'а/-da
Отложительный -пе -пе *-пе *-иГотлож. или род.
Направительноотложительный -da + -п -da +-пе *-da+-ne
Совместный -га -га + -пе *-ra *-ra + -ne? *-га соединительная частица
Наречноинструментальный -ае — *-ae?
Пространственный (?) -е — *-e4
Примечания: 1. Хурритскому интервокальному сонанту w в урартском, как правило, соответствует у.
2. Гласный е в этом форманте при а в хурритском является следствием редукции конечного безударного гласного а в урартском языке.
3. Является, по-видимому, составным элементом формантов дательного, направительного и совместного падежей.
4. Показатель *-е, очевидно, входит в состав показателей родительного, отложительного и эргативного падежей.
Выявленные И.М. Дьяконовым и С.А. Старостиным хуррито-урартско-восточ-нокавказские параллели не исчерпываются приведенными в данной таблице общими для Х.-у.я. и восточнокавказских языков формантами.
Множественное число выражалось при помощи:
— личного местоименного суффикса 3 лица множественного числа *-/’я (ср. вост.-кавк. суффикс множественного числа *-/iV) в формах абсолютного (нулевого) падежа: *М-тематический гласный + (артикль -пе / притяжательное место-имение) + -I 'а;
— суффикса множественного числа *-a(s/z)- (ср. вост.-кавк. суффикс множественного числа *-sV), присоединяемого к артиклю/притяжательному суффиксу: *Ы-тематический гласный + -ие/притяжательное местоимение + -a(slz).
Прилагательные, числительные, местоимения и послелоги формально от существительных не отличались.
Восстанавливаются личные местоименные основы 1 лица *is-Hz- в прямом и *su-/so- в косвенных падежах; функцию местоимения 3 лица выполняла указательная основа тап()-. Указательные основы *я/(’)-, * is-Hz-, *Vn-9 *W-, *V£/g-, V&-, вопросительные *aw- 'кто?’, *zy- 'что?’; обобщительные-
определительные *ul-/ol- 'другой’, *sz/(w)- 'весь’. Существовали также субъектно-объектные и притяжательные местоименные суффиксы, которые описаны ниже в настоящем разделе.
М.Л. Хачикян. Хуррито-урартские языки
123
Личные местоименные суффиксы
(показатели абсолютного ряда)
Лицо Хурритский Урартский Хуррито-урартские Хуррит-ский Урартский Хуррито-урартские
Ед. число Мн. число
1 л. -d/-t'a} -de *-di+-l(‘а) -di + -le *-di + -1{)а
2 л. -т(а) — *-А7?()б7? —
3 л. -Ы-т -02 -н(а)3 -be -02 -пе^ *-/> *-0 *-и(’)я -1(a) -le
Примечания: 1. Поскольку неясно, является ли чередование простого и напряженного согласного во всех формантах (кроме показателя 3 л. ед. ч. -Ь/-т) чисто хурритским явлением или оно восходит к праязыку, в хуррито-урартских праформах знак, обозначающий напряженность, заключен в скобки.
2. Показатель субъекта состояния.
3. Показатель объекта действия.
Показатель субъекта непереходного глагола в урартском (-be) в старохуррит-ском (-Ы-т) засвидетельствован также в функции субъекта переходного глагола. Функционирование этого форманта в качестве субъекта не только непереходного, но и переходного глагола указывает на то, что в Х.-у.я. он являлся показателем субъекта действия, в противоположность показателю субъекта состояния -0. Из этого можно заключить, что Х.-у.я. до формирования в них эргативного строя было присуще противопоставление субъекта действия субъекту состояния и, соответственно, глаголов действия глаголам состояния, характерное для языков активной типологии.
Субъектные показатели абсолютного ряда присоединялись не непосредственно к основе глагола, а к тематическому гласному (показателю валентности) *-я, *-/ или *-w/-e.
Притяжательные суффиксы и эргативные показатели
Лицо Притяжательный суффикс Эргативный показатель
Хурритский Урартский Хуррито-урартские Хурритский Урартский Хуррито-урартские
Ед. число
1 л. -if е/и(-) -iv/u(-ke) *-//” etu -av/-af 'и)1 -(a)v(e) *-(#)/( ’u/e)
2 л. -b/-v — ? -{Иу)о — ?
3 л. -х(-) -ye!-ya- *-ya/-ye -(i/y)a -ye/-(y)a-/-(b *-(Uy)a
Мн. число
1 л. -if as/z(-) — * if -a s/z -av-zal-af-sa -v/f-s/ze *-(a)v/f-s!za
2 л. -se/-z(-) — ? -as'о — ?
3 л. -(i)y-a s/z(-) — *-y(e)-<7 s/z -Uy(a)-as/z — *-i/y(a)-as/z
Примечание:!. См. примечание 1 к предыдущей таблице.
124
Древние реликтовые языки Передней Азии
Субъектные показатели эргативного ряда, восходящие к притяжательным местоименным суффиксам, присоединялись к тематическому гласному *-о в перфективных формах и к основе без тематического гласного в имперфективных.
Для глагола были характерны категории вида, наклонения, лица и числа. Выражающие их форманты следовали в цепочке глагольных суффиксов за основообразующими суффиксами (наращениями), модифицирующими первичное значение глагола в отношении образа действия, а также количественном и качественном направлениях. Восстанавливаются следующие основообразующие суффиксы: фактитивно-каузативный *-ат-/-ап-, фреквентативно-итеративный *-/£( )-, интенсивный *-VsZ-, выражающий субъектнонаправленное действие *-ul-/-ol-, множественность действия и другие суффиксы с еще не определенным значением.
За основообразующими суффиксами следовал тематический гласный центробежного (переходного) действия *-о (только в перфективных формах), нецентробежного действия *-/, непереходных (движения) *-я, глаголов состояния *-e/-w.
Категория вида морфологически отражалась только в переходных глаголах: перфективные формы характеризовались присутствием тематического гласного *-о, имперфективные — его отсутствием.
Глаголы были противопоставлены по признаку переходности/непереходности. Переходные глаголы спрягались по эргативному типу, непереходные — по абсолютному.
Множественное число в абсолютном спряжении выражалась при помощи соответствующих субъектных показателей; в эргативном спряжении засвидетельствованы два разных суффикса множественного числа: *-s/za- и *-it/d-. Если первый из этих суффиксов являлся именным (местоименным) и указывал на множественное число субъекта, то второй был глагольным наращением, выражавшим, очевидно, множественность действия (об этом свидетельствует его позиция перед тематическим гласным *-<?).
Спряжение глагола изъявительного наклонения
Переходный глагол Непереходный глагол
Несовершенный вид Совершенный вид Безвидовая форма
Глагол непереходного действия Глагол состояния
Ед. число
1 л. *V'-(a)/(We) * N-o-(a)f{ ’и/ё) *V-a-t’a3 *V-i-ta4 *V-u-t'a
2 л. *V-? *V-o-? *N-a-m ‘а/ъ ‘а?4 ‘al
3 л. *V-(z7y)tf *\-o-b2 *У-а-Ь3 *V-i-b4 *\-u/e-$
Мн. число
1 л. *N-av/f-s/za *N-it/d-af{ ‘и/ё) *N-o-v/f-s/za *V-it/d-o-f{ ‘и/ё) *N-a-di-l'a3 *V-i-di-la4 *N-u-di-l‘a
2 л. ? ★N-itld-o-'? *N-a-p/f a?3 *V-i-p/fa?4 *N-u-p/f a?
3 л. *N-i/y—as/z *N-it/d-i/ya *V-o-y-as/z *V-it/d-o-(b) *V-a-la3 *V-i-l'a4 *N-u-l’a
М.Л. Хачикян. Хуррито-урартские языки
125
Примечания: 1. V (= Verb) — глагольная основа
2. Восходящая к доэргативной стадии языка неэргативная форма, с субъектным показателем глагола действия.
3. Форма непереходного глагола.
4. Форма глагола нецентробежного действия.
Формы ирреальных наклонений строились при помощи стоящих перед личными показателями суффиксов *-z7-e, *-ewa, *-а(у)е, которым мог предшествовать суффикс *-/(’)-, видимо, придающий соответствующим формам дополнительный оттенок желательности.
В глаголе, вероятно, имелся ряд отрицательных формантов, сохранившихся в хурритском, но утраченных в урартском языке. На первичность этих формантов в хурритском указывает тот факт, что все они (-ud-. -w(#)-, -V£*-), за исключением одного (-та). стояли перед модальными и личными показателями и, следовательно, являлись не энклитическими частицами, а глагольными суффиксами.
К праязыку, вероятно, восходят форманты действительного причастия на *-ire/-иге и результативного на *-аиге.
Наряду с отрицательными (*и/оуе 'не’), наречно-местоименными (*хеп'е 'теперь’, * awes'е 'когда’), соотносительной, восходящей к артиклю (*-ие-) и рядом других, засвидетельствованных только в хурритском или только в урартском языке, к праязыку, по-видимому, можно отнести энклитические частицы (союзные и прочие), широко распространенные в хурритском, но не известные в урартском.
Синтаксис. Типологически хуррито-урартский праязык относится к языкам эргативной типологии, что явствует из противопоставления эргативного падежа абсолютному в имени и эргативного спряжения абсолютному в глаголе. Однако старохурритские перфективные формы 3 лица единственного числа с субъектным показателем глаголов как переходного, так и непереходного действия -Ы-т (см. примечание 1 к таблице показателей абсолютного ряда), указывают на то, что эргативному состоянию языка с характерным для него противопоставлением субъекта переходного глагола субъекту непереходного предшествовало присущее языкам активной типологии противопоставление субъекта действия субъекту состояния.
Очевидно, на доэргативной стадии языка глагольная форма изъявительного наклонения строилась по единой модели при помощи личных местоименных суффиксов, присоединяемых к основе с тематическим гласным, и грамматической категории вида еще не существовало. Только с типологической перестройкой языка, приведшей к спряжению переходного глагола по эргативной модели, показатель центробежной версии *-о, став избыточным, был переосмыслен в перфективный показатель.
Развитие глагольной системы в прахуррито-урартском и формирование видовой системы представлены в следующей таблице:
126
Древние реликтовые языки Передней Азии
I стадия Глагол действия Глагол состояния
Переходный непереходный
♦V1 + о + абс.2 *V-<7-a6c.2, *V-z-a6c.2 *V-e/zz-a6c.3
II стадия Переходный Непереходный
*V-o-a6c.2 *V-£-a6c.2, *V-z-a6c.2, *V-e/zz-a6c.3
III стадия Переходный Непереходный
имперфектив перфектив
*У-эрг. *У-о-эрг. *У-я-абс.2, *V-z-a6c.2, *V-e/w-a6c.3
Примечания:!. V (= Verb) — глагольная основа
2. С показателем субъекта действия -Ь в 3 лице единственного числа
3. С нулевым субъектным показателем в 3 лице единственного числа
О принадлежности хуррито-урартского праязыка к языкам активного строя свидетельствуют также реликты предположительно восстанавливаемой системы неотчуждаемой принадлежности в старохурритских диалектах.
ЛИТЕРАТУРА
Браун И.Я., Климов ГА. Об историческом взаимоотношении урартского и иберийско-кавказских языков // IV (XI) научная сессия Института языкознания АН Груз. ССР: План работы и тезисы докладов. Тбилиси, 1954.
Дешериев Ю.Д. Сравнительно-историческая грамматика нахских языков и проблемы происхождения и исторического развития горских кавказских народов. Грозный, 1963.
Дьяконов И.М. Хурритский и урартский языки // Языки древней Передней Азии. М., 1967.
Дьяконов И.М. Хуррито-урартский и восточнокавказские языки // Хин Аревелк — Древний Восток. Вып. III. Ереван, 1978.
Дьяконов И.М. Хурритский и урартский языки // Языки Азии и Африки. М., 1979, т. III.
Дьяконов И.М., Старостин С.А. Хуррито-урартские и восточнокавказские языки //
Древний Восток. Этнокультурные связи. М., 1988.
Хачикян М.Л. Хурритский и урартский языки. Ереван, 1985.
Diakonoffl.M. Hurrisch und U rartai sch И Miinchener Studien zur Sprachwissenschaft, Bei-heft 6. Neue Folge. Miinchen, 1971.
Hazenbos J. Hurritisch und Urartaisch 11 M.P. Streck (Hrsg.). Sprachen des Alten Orients. Darmstadt, 2005.
Diakonoffl.M., Starostin S.A. Hurro-Urartian as an Eastern Caucasian Language // Miinchener Studien zur Sprachwissenschaft, Beiheft 12. Neue Folge. Miinchen, 1986.
Ivanov V. V. Comparative Notes on Hurro-Urartian, Northern Caucasian and Indo-European// UCLA Indo-European Studies. Los Angeles, 1999, vol. 1. [http://www.humnet.ucla.edu/pies/ pdfs/IES V/1 /VVI_Horse.pdf]
М.Л. Хачикян
ХУРРИТСКИЙ ЯЗЫК
1.1.0. Общие сведения.
1.1.1. Хурритский язык (Х.я.), англ. Hurrian, нем. Hurritisch, Hurrisch, Churri(ti)sch, фр. le hourrite, итал. hurrico. Этот термин восходит к обозначавшему, видимо, Верхнюю Месопотамию географическому названию xurri. К нему же
М.Л. Хачикян. Хурритский язык
127
восходят хетт, hurlili 'хурритский, по-хурритски’ и хурр. xur'oge/xurwoge 'хурритский’. Употреблялось ли хурритское прилагательное в применении к языку, неизвестно. В аккадских списках синонимов хурритские глоссы помечались термином su, восходящим к образованному от топонима Subartum (< шум. su-bir^x) прилагательному subari?um, subaru, которым аккадцы во II тыс. до н. э. обозначали хурритов.
Устаревшие варианты названия языка: субарейский, митаннийский. Последний восходит к названию хурритского государства Митанни в северной Месопотамии.
1.1.2. Относится к хуррито-урартской семье языков.
1.1.3. Засвидетельствован источниками конца Ш-П тыс. до н. э. Носители Х.я., по всей вероятности, были автохтонами Армянского нагорья, а также области у оз. Урмии или, во всяком случае, жили на этой территории уже в III тыс. до н. э. В конце III — начале II тыс. до н. э. они появились в северной Месопотамии, северной Сирии и предгорьях Загроса. Во II тыс. до н. э. хурриты жили также в районе городов Аррапха (к востоку от Тигра, Киркук в совр. Ираке), Алалах (на северо-западе Сирии) и Угарит (на северносирийском побережье), в Палестине, Каппадокии, в юго-восточной Малой Азии, но большинство населения они составляли только в Аррапхе, Алалахе, северной Месопотамии и некоторых районах северной Сирии. Прямых данных о хурритах в I тыс. до н. э. не имеется, однако хурритские имена собственные царьков и вельмож, имеющиеся в ассирийских надписях VIII—VII вв. до н. э., свидетельствуют о существовании в это время на окраинах Армянского нагорья хурритоязычного населения, влившегося в дальнейшем в состав армянского народа.
1.2.0. Лингвогеографические сведения.
1.2.1. Диалектная классификация Х.я., несмотря на довольно широкую географию происхождения хурритоязычного материала, является трудноосуществимой задачей ввиду недостаточной понятности подавляющего большинства хуррит-ских текстов.
1.3.0. Социолингвистические сведения.
1.3.1. Конкретными данными о статусе Х.я. в различные периоды его существования наука не располагает. Бесспорно, он был официальным языком сильнейшего хурритского государства Митанни (XVII/XVI-XIII вв. до н. э.), о чем свидетельствует, в частности, письмо митаннийского царя Тушратты, адресованное фараону Аменхотепу III. Значительное число ритуальных текстов указывает на использование Х.я. в ритуальной сфере.
Значительное число экономических, административных и юридических текстов из Нузи (к юго-западу от Аррапхи-Киркука) и, в меньшей степени, Алалаха, составленных на находившемся под сильным влиянием Х.я. аккадском языке, свидетельствует о том, что население на контролируемых Митанни периферийных территориях было двуязычным, а Х.я. в административной сфере уступал аккадскому.
1.3.2. Источники для изучения Х.я. датируются концом III — второй половиной II тыс. до н. э. Ими являются:
— единственный относящийся к концу III тыс. до н. э. текст — строительная надпись Тижадала, правителя Уркеша (совр. Телль-Мозан на севере Сирии);
128
Древние реликтовые языки Передней Азии
— относящиеся к старовавилонской эпохе (XX-XVII вв. до. н. э.) малопонятные заклинания из Южной Вавилонии и Мари (совр. Телль-Харири на среднем Евфрате) и фрагментарный текст из Тикунани (вероятно, в сев. Месопотамии);
— относящаяся к среднехеттскому периоду (середина XV-XIV вв. до. н. э.) хуррито-хеттская билингва литературного и мифологического содержания и многочисленные, довольно трудные для понимания ритуальные, гадательные тексты, фрагменты мифологических и литературных текстов, молитвы XIV-XIII вв. до н. э. из столицы Хеттского царства Хаттусы (совр. Богазкёй недалеко от Анкары);
— относящееся к середине XIV в. до н. э. письмо хурритского царя Тушратты фараону Аменхотепу III («Митаннийское письмо») — наиболее понятный и хорошо сохранившийся текст, длительное время (до находки хуррито-хеттской билингвы) бывший важнейшим хурритским источником. Другим текстом, составленным на территории хурритского государства Митанни, является фрагмент письма из Нагара в северной Месопотамии (совр. Телль-Брак в Сирии);
— двух-, трех- и четырехъязычные словарные списки, хуррито-аккадская билингва, почти не поддающиеся интерпретации, по большей части фрагментированные культовые песни с нотной записью, а также написанные местным квази-алфавитным письмом культовые тексты из северносирийского прибрежного г. Угарита (совр. Рас-Шамра) приблизительно того же (XIV-XIII вв. до н. э.) периода;
— шумерско-хурритский список божеств и мантические (гадательные) тексты из Эмара, города на среднем Евфрате (совр. Телль-Мескене в Сирии), точная датировка которых неизвестна;
— богатый словарный и ономастический материал содержится в составленных на заметно «хурритизированном» аккадском языке административных, юридических и экономических текстах из Нузи (на северо-востоке Ирака) и Алалаха (на юге Турции), основное население которых было хурритоязычным.
1.3.3. Прямых свидетельств о хурритских школах не имеется, однако факт существования хуррито-хеттской орфографии, равно как и дошедшие до нас многоязычные (шумерско-хурритские, хурритско-аккадско-шумерские, хурритско-аккадско-шумерско-угаритские) словарные списки, являются бесспорным доводом в пользу существования писцовой традиции и школ, в которых, наряду с хурритским, преподавались шумерский, аккадский, а в Угарите — также угарит-ский язык.
Исследование Х.я. началось в конце XIX в. с опубликования в 1890 г. X. Винклером и Л. Абелем «Митаннийского письма», вскоре были предприняты первые шаги по исследованию этого памятника П. Йенсеном, Р.Э. Брюнновом, А.Г. Сейсом, Л. Мессершмидтом. Новые возможности для хурритологических исследований появились с открытием в первом десятилетии XX в. в Богазкёе развалин столицы Хеттского царства Хаттусы, где, наряду с хеттскими, были обнаружены тексты на других языках, включая хурритский. В 30-х гг. Ф. Тюро-Данжен издал шумерско-хурритский словарный список из Рас-Шамры и несколько текстов из Мари. В конце 30-х гг. появился ряд работ И. Фридриха, А. Гетце, Э.А. Спайзера, посвященных грамматике Х.я. Особо следует отметить вышедшее в 1941 г. первое фундаментальное исследование по хурритскому языку Э.А. Спайзера. В 1964 г. появилась дескриптивная грамматика Ф.В. Буша. В
М.Л. Хачикян. Хурритский язык
129
1969 г. был опубликован очерк Х.я. И. Фридриха. Важным вкладом в хуррито-урартское языкознание явилась сравнительная грамматика хурритского и урартского языков И.М. Дьяконова (1967 и 1971 гг.). Структурному описанию Х.я. посвящен очерк X.-И. Тиля, изданный в 1975 г. В 1976-77 гг. в «Revue Hittite et Asianique» вышел словарь Х.я. Э. Лароша, переизданный в 1980 г. Изданная в 1985 г. работа М.Л. Хачикян, во многом продолжающая труд И.М. Дьяконова, посвящена сравнительному изучению хурритского и урартского языков. Принявшее широкий размах с начала 60-х гг. изучение Х.я. получило новый сильнейший импульс в 80-х гг. в связи с находкой в Богазкёе пространной хуррито-хеттской билингвы, значительно обогатившей наши знания как в области лексики, так и по грамматике и истории Х.я. В 2001 г. появились два новых исследования по грамматике Х.я. М. Джиорджиери и И. Вегнер. Различным вопросам лексики, грамматики и типологии Х.я. посвящены вышедшие начиная с 60-х гг. исследования И.М. Дьяконова, И. Вегнер, Г. Вильгельма, К. Гирбала, М. Джиорджиери, А. Кам-менхубер, Ж. Кацаникоса, Э. Лароша, С. Де Мартино, Э. Ноя, Н.А. Нозадзе, М. Сальвини, Х.-И. Тиля, В. Фарбера, Ж. Финке, Ф. Хааза, М.Л. Хачикян. Изучение Х.я. в настоящее время в основном сосредоточено в Германии и Италии.
1.4.0. Основная масса хурритских текстов написана аккадской слоговой клинописью (см. подробнее статью «Клинопись» в наст, издании), а незначительное число текстов из Угарита (Рас-Шамры) — угаритской квазиалфавитной клинописью, которая состояла из трех особых графем для выражения "а, Ч, "и и 27 знаков, обозначавших согласный + любой гласный или ноль гласного. Из них в хурритских текстах не использованы только четыре знака для семитских фонем, не известных Х.я.
Подобно тому, как в Угарите для написания хурритских текстов применялось местное письмо, на Кипре, возможно, хурритские поселенцы использовали кипро-минойское письмо, если верна интерпретация Э. Массон, согласно которой за написанными одной из разновидностей кипро-минойского слогового письма текстами из Энкоми (о. Кипр, XIII в. до н. э.) скрывается Х.я.
1.5.0. Выявляемые в дошедших до нас текстах различия в глагольной морфологии позволяют выделить два периода в развитии Х.я., условно называемые «старохурритским» и «новохурритским». Старохурритский период представлен надписью Тижадала, текстами из Мари, Вавилонии и хуррито-хеттской билингвой; новохурритский — «Митаннийским письмом», текстами из Богазкёя (за исключением хуррито-хеттской билингвы) и из Угарита (за исключением шумер-ско-хурритского словарного списка, для которого характерны глагольные формы, отличные как от старохурритских, так и от новохурритских).
1.6.0. Внутриструктурные явления, обусловленные внешнеязыковыми контактами, в Х.я. не выявлены.
2.0.0. Лингвистическая характеристика.
В основе дальнейшего описания лежит язык «Митаннийского письма», самого пространного и наиболее понятного новохурритского текста. В связи с серьезными трудностями, связанными с интерпретацией текстов, происходящих из Богазкёя и Угарита, данные этих текстов практически не привлекаются. Параллельно будут приводиться расходящиеся с данными новохурритского факты старохур-ритского, основанные, в первую очередь, на материале хуррито-хеттской билингвы.
9-2054
130
Древние реликтовые языки Передней Азии
Ввиду того, что в подавляющем большинстве случаев не представляется возможным определить скрытый за графической передачей фонетический облик слова, примеры приводятся либо в познаковой транслитерации прямым шрифтом, либо в связной транскрипции курсивом. Последняя практически повторяет транслитерацию, с той разницей, что звонкость/глухость согласного дается в соответствии с позицией, а не графическим выражением, как, например, unoza (граф, u-nu-u-u-sa) 'он принес’, но unosta (граф, u-u-nu-u-us-ta) 'он пришел’. Только в тех случаях, когда характер той или иной фонемы удается установить с определенной долей уверенности, приводится не графический знак, а выражаемая им фонема (v,/ w, у, о, с, 5). Графема s в транскрипции передаётся через аффрикату с. Графема z в тех случаях, когда есть уверенность, что она передает аффрикату, в транскрипции передается через c/j (в зависимости от позиции), в прочих случаях, когда она может передавать и звонкий аллофон s [z], передаётся в транскрипции через z (например, sinze 'второй’, ximzatx- 'опоясывать’, kunzimae 'склонившись/склоняясь’, kaze 'кувшин’). Показательным примером является форма zazulileda 'будет-кормить’, где начальная согласная, скорее всего, обозначает аффрикату с, второе же z может передавать и звонкий аллофон s [z], что следует из альтернативного написания этого корня za-a-zu-/za-a-§u-. В транслитерации дефисом отделяются графические знаки, в связной транскрипции — морфемы: a-ru-u-§a-u (транслитерация) и ar-oz-aw (транскрипция) 'я дал’. Прописными буквами прямым шрифтом обозначены гетерограммы (шумерограммы).
2.1.0. Фонологические сведения.
2.1.1. Ввиду того, что Х.я. записан разными системами клинописи, не способной адекватно передавать его фонемы, реконструируемая для Х.я. система фонем в значительной степени условна.
Гласные:/ (граф, i), е (граф, i/e), а (граф, а), и и о (соответственно й и и в митаннийской орфографии).
Согласные. Характерное для митаннийской орфографии последовательное противопоставление удвоенных согласных неудвоенным, вероятно, отражало их противопоставление по признаку напряженности/ненапряженности. Эти серии противопоставлялись только в интервокальной позиции. Напряженные фонемы (графически удвоенные) всегда глухие, ненапряженным присуще противопоставление (не фонематичное) по голосу: в начале слова и в сочетаниях с шумными согласными они глухие, между гласными и в сочетаниях с сонантами — звонкие.
Хурритские тексты записаны различными орфографическими системами: староаккадской, вавилонской, хуррито-хеттской, митаннийской.
Для вавилонской орфографии, которой написаны тексты из Мари, шумерско-хурритская билингва, ономастический материал из Вавилонии, а также из Аш-шура (Ассирии), характерна дифференциация по голосу, но не по напряженности; для хуррито-хеттской орфографии — безразличное по отношению к звонко-сти/глухости употребление знаков и удвоение согласных для передачи напряженных фонем. Эти особенности нашли наиболее последовательное отражение в митаннийской орфографии. В угаритской орфографии, не отражающей гласные, но дающей дополнительную информацию о консонантной системе, проводится четкое противопоставление согласных по голосу, но не отражается напряженность.
М.Л. Хачикян. Хурритский язык
131
Восстановление смычных фонем в хурритском трудностей не представляет. Значительно сложнее обстоит дело с восстановлением фрикативных и аффрикат. С некоторой долей определенности можно говорить о существовании лабиальной фрикативной, скрывавшейся за знаками b, р, w, й , межзубной фрикативной и/или альвеолопалатальной (граф, s), велярной фрикативной, передаваемой знаками для h. С почти полной уверенностью восстанавливается свистящая аффриката, передаваемая знаками s/z. Не исключена также возможность существования ее шипящего коррелята, обозначаемого знаком s.
В таблице согласных Х.я. строчной буквой с надстрочной точкой справа от нее обозначаются напряженные фонемы. Строчной буквой без точки обозначаются ненапряженные шумные фонемы, выступающие в звонком или глухом варианте, ср. различную реализацию фонемы /t/ в корне: tad- 'любить’ (о позиционной реализации ненапряженных фонем см. выше). С вопросительным знаком даны фонемы, существование которых остается под вопросом.
Согласные
По способу образования По месту образования
Губные Переднеязычные Среднеязычные Заднеязычные
Губно-губные Губно-зубные Зубные Средненёбные Велярные Лабио-велярные
Шумные Взрывные Ненапр. р/Ь t/d k/g
Напр. Р’ Г к*
Аффри-каты Ненапр. с/з (граф, s/z) с'(?) (граф. §) кх2(?) (граф, k/h) xw3(?) (граф, k/h/b)
Напр. с’
Фрика-тивные Ненапр. f/v (граф. b/p/w/й) s/z4 (граф, s) x/g (граф, h)
Напр. f s’ X*
Сонорные Носовые Ненапр. m n
Напр. m' n’
Боковые Ненапр. 1
Напр. Г
Дрожащие Ненапр. г
Напр. г’
Скользящие w (граф, w/u/b) У
Примечания: 1. Фонема с выводится из тех редких случаев, когда хурритской графеме § в урартском языке соответствует не s, a s, ср. хурр. mu-us(-) при урарт. mu-(6-)si ’истинный’.
2. Предположение о существовании фонемы кх основано на чередовании графем k/h в слове ki-is-hi/ki-is-ki ’трон’.
3. Фонема хи предположительно выводится из графических вариантов слова su-hu-ur-/su-ku-ri-/su-ub-ri- ’жизнь’.
4. Фонема s/z, по всей вероятности, межзубная. Это предположение следует из того факта, что в угаритском письме, различавшем свистящую, шипящую и межзубную согласные, она передавалась знаком для межзубной. Далее в примерах эта фонема передается как s/z в зависимости от позиции (см. выше), дабы избежать путаницы с передачей графемы s/z.
132
Древние реликтовые языки Передней Азии
2.1.2. Сказать что-либо определенное относительно ударения не представляется возможным. Можно предположить несильное экспираторное ударение на предпоследнем слоге, исходя, с одной стороны, из нередких случаев стяжения -ае- > ё в конечном слоге, с другой — из того, что стяжений и нейтрализации гласных внутри слова не наблюдается.
Регулярное написание plene в некоторых корнях, а также в случаях стяжения гласных позволяет предположить существование двухвершинного (контурного) тона. Однако поскольку полной уверенности в этом нет, в связной транскрипции мы воздержимся от обозначения циркумфлексом гласных, выписанных plene.
2.1.3. О позиционной звонкости/глухости ненапряженных согласных см. 2.1.1.
Данных относительно позиционной реализации просодем не имеется.
2.1.4. Слоги в Х.я. были двух типов: (C)V и (C)VC. Долгота гласного (слога) не была фонематичной и носила просодический характер: очевидно, ударные и несущие контурный тон слоги превосходили по длине слоги, лишенные этих признаков.
Более подробных сведений относительно долготных противопоставлений нет.
2.2.0. Морфонологические сведения.
2.2.1. Слог и морфема в Х.я. не соотнесены. Слово состоит из корня с последующими словообразовательными и словоизменительными морфемами.
Структура корневой морфемы:
1. (Ci)VC2 (аг- 'давать’, man'- 'быть’, tan- 'делать’, tad- 'любить’). С] может быть тождественным С2 (tad-, о позиционно обусловленной реализации ненапряженных фонем см. 2.1.3.) или отличаться от него (tan-).
2. (Ci)VC2C3 (asx- 'жертвовать’, ew/vr- 'господин’). С2 отлично от С3. Группа С2С3, как правило, включает по крайней мере один сонант или фрикативный согласный. Исключение составляют случаи сочетания дентального и велярного смычного (ср. itk- '(ритуально) чистый’, futk- 'сын’). Удвоенным написанием С2 передается напряженность этой фонемы, а не тождественность согласных С2 и С3 (pa-as-sV- = pas'- 'посылать’, а не *-pass-).
3. CV (ха-'брать’). Корни типа CV, возможно, происходят от CiVC2 с утерянным конечным скользящим сонантом (ха- < xaw/y-1).
Происходящие при словообразовании и словоизменении разнообразные морфонологические процессы (см. 2.2.3.) нередко приводят к фузии различных формантов: суффикс имен действия -gle происходит от форманта имен действия -1е + суффикс относительного прилагательного -ge с метатезой; показатель множественного числа абсолютного падежа -па образован от артикля -пе- с последующим показателем множественного числа -a(s/z)\ формант -s 'а происходит от эргативного падежного показателя -s/z с объектным показателем 3 лица единственного числа -п 'а; субъектные показатели 1 лица единственного числа -iuf е и 2 лица множественного числа -ius'o образовались в результате фузии отрицательного форманта -(i)wa- соответственно с эргативными показателями 1 лица единственного числа -av/f и 2 л. множественного числа -as 'о; возможно, результатом фузии является и сам формант -as'о, не поддающийся анализу.
2.2.2. Фонологическое противопоставление морфологических единиц и категорий Х.я. неизвестно.
2.2.3. Для Х.я. характерны следующие морфонологические процессы:
М.Л. Хачикян. Хурритский язык
133
— элизия первого из двух гласных на стыке морфем: salif е 'моя дочь’ < sala + -if е (но: salab/v 'твоя дочь’ < sala + -b/v);
— выпадение начального -w- показателей родительного (-we) и дательного (-wa) падежа после форманта множественного числа -a(s/z)- (-aze, -aza соответственно) и его ассимиляция другим согласным (xebatwe > xebatte '[богини] Хебат’);
— выпадение показателя эргативного падежа -s/z перед личными местоименными суффиксами, за исключением суффикса 3 лица единственного числа -п 'а (senif иГа- 'мой брат-их’ < senif us/z + -Га-, но: senif us'a- 'мой брат-его’ < senif s/z + -п а-);
— выпадение Не между сонантами и ассимиляция второго сонанта первому: (/ + Не + l> II, I + Не + п> //, г + Не + / > гг, п + Не + п > пп и т. д.): kull'i/e < *киИГНе 'пусть я скажу, я хочу сказать’; segelle < *segelene 'чистота’, nigarrewe < *nigarenewe 'приданого’; ominna < *ominena 'страны’;
— эпентеза гласного, гармонирующего с гласным предыдущего слога, между двумя корневыми согласными при присоединении к ним форманта с начальным согласным (favni 'гора’ + адъективный суффикс -ge>favange 'гористый’), гласного i после п перед личными местоименными суффиксами (см. 2.4.O.), за исключением суффикса 3 лица единственного числа -п'а (агап'еп + / + -Га- 'пусть он даст их’, но агап 'еп + -п 'а- 'пусть он даст его’);
— гласный о/и > а перед личными местоименными суффиксами (ипок'о 'он не идет’, но ипок'а Га- 'они не идут’).
К числу исторических можно отнести чередование показателя множественного числа -а (после артикля)/-о$72 (после притяжательного суффикса) в абсолютном конце слова: tiwena 'слова’, но at'ardif as/z 'наши предки’.
2.3.0. Х.я. — синтетический агглютинативный язык, почти полностью лишенный признаков, присущих другим языковым типам.
2.3.1. Морфологически в Х.я. выделяются следующие разряды слов: имена, глаголы и частицы. Однако привлечение семантических и синтаксических критериев позволяет выделить существительные, прилагательные, числительные, послелоги, местоимения, причастия, инфинитивы и деепричастия из разряда имен, наречия из разряда имен и частиц, союзы из разряда местоименных наречий и частиц, собственно частицы из разряда частиц.
Х.я. присущи категории числа, падежа, вида (в старохурритском) и времени (в новохурритском), наклонения, лица, личной принадлежности (см. перечень частей речи с их категориальными характеристиками в 2.3.7.).
2.3.2. Категория рода или именных классов в Х.я. не засвидетельствована.
2.3.3. В Х.я. представлены два числа: единственное и множественное.
Множественное число выражается при помощи генетически связанных суффиксов -a(s/z-) и -s/z(a), личного местоименного суффикса множественного числа -Га и глагольного суффикса -id-\
— суффикс -a(slz-)l- s/z(a) служит показателем множественного числа в абсолютном падеже имени с артиклем и в косвенных падежах (см. 2.4.0.), в формах переходного глагола в новохурритском (см. 2.4.0.), в ряде ирреальных наклонений (см. 2.3.5.): tazena < taze-n(e)-a(s/z) 'дары’, ennazus/z3^v. п. 'боги’, urafia(-) 'мы хотим’, it'aezal'an- 'чтобы они пошли/отправились’;
134
Древние реликтовые языки Передней Азии
------Га является показателем безартиклевого абсолютного падежа имени (в старохурритском), употребляется также в функции показателя множественного числа субъекта непереходного и объекта переходного глагола (см. 2.4.0.), а также в копулятивной функции (см. 2.3.7.): elgi-Га 'узоры’, ипа-Га- 'они приходят’, ko^oziofаГа- 'я не задерживал их’, (i)yenamanin... urgal'an faldal'an 'те же < слова, что Мане и Келия скажут> истинны-они и справедливы-они’ (Mit. IV21-23);
------id- употребляется в перфективных формах в старохурритском (см. 2.4.0.) и в некоторых ирреальных наклонениях (см. 2.3.5.): agido 'они принесли’, it'idilen 'пусть они пойдут’.
Из того факта, что суффикс -id- входит в основу глагола, а не следует, подобно -s/za. за субъектным показателем, можно заключить, что этот суффикс был показателем множественности действия, а не субъекта.
В определениях и в глаголе придаточного определительного предложения, которые, как правило, согласуются с определяемым именем/антецедентом (см. 2.5.3.), множественное число выражается при помощи того же форманта, что и определяемое имя: tiwena\ tanozav2-s'eT)-na^ 'делан которыез^ я-сделалз’ (Mit. I73).
2.3.4. Х.я. имеет развитую систему склонения. Субъектно-объектные п а -д е ж н ы е значения передаются эргативным падежом, выражающим субъект переходного глагола, и абсолютным падежом, выражающим субъект непереходного и объект переходного глагола, (см. 2.4.0.).
Посессивные отношения выражаются родительным падежом и притяжательными местоименными суффиксами: sen\-if «2-^Род. п. asth 'жена3 моегоз братаЛ
Притяжательные местоимения в Х.я. представлены серией притяжательных суффиксов, стоящих в именной словоформе непосредственно за основой перед показателями числа и падежа. Следующий за ними показатель множественного числа, по-видимому, выражал множественность субъекта обладания: senif'e 'мой брат’, at'ardif as/z 'наши предки’ (at'arde, имя коллективное), tup'iyas/z 'их табличка’. Какими средствами выражалась множественность объекта обладания, неясно.
Самостоятельных притяжательных местоимений в Х.я. не было. В их функции выступали генитивные формы личных местоимений: fewe tiza-h/plvlf'чьое сердце’ (букв, 'тебя сердце-твое’).
Косвеннообъектные и обстоятельственные значения передаются следующими падежами: дательным, направительным (аллатив), двумя отложительно-творительными (аблатив и аблатив-инструменталис), местным (эссив или локатив), совместным (комитатив), сравнительным (экватив), ассоциативным, наречнотворительным (инструменталис), «падежом на -е» (см. 2.4.0.).
Обстоятельственные значения выражаются также послелогами в сочетании с именами в пространственных падежах (см. 2.3.7.).
2.3.5. Глаголы противопоставлены по признаку переходности/не-переходности. Для новохурритского характерна категория времени с противопоставлением настоящего (немаркированного) времени прошедшему и будущему. В переходных глаголах личные субъектные показатели эргативного ряда (генетически связанные с притяжательными суффиксами, см. 2.4.0.) присоединяются к основе глагола в настоящем времени, суффиксу -oz- в прошедшем и суффиксу -ed- в будущем времени (tad-av/f 'я люблю’, tad-oz-av/f 'я (по)любил’, kad-ed-av/f 'я скажу’). За эргативным показателем может следовать объектный
М.Л. Хачикян. Хурритский язык
135
показатель абсолютного ряда, хотя обычно он стоит вне глагола, ср. aroz\-af и2Эрг.п.-из 'я2 далгеез (= жену)’ (Mit. П12) и asti\-n2... aroz^-avlf^^. 'женуг ее2... я4 далз’ (там же, IV33_34).
В непереходных глаголах субъектные показатели абсолютного ряда присоединяются не непосредственно к основе, а к тематическому гласному -а- или Первый является показателем непереходных глаголов, второй — глаголов нецентробежной версии и детранзитивированных/антипассивных форм (не смешивать с элементом Иу. входящим в состав эргативных форм, см. прим. 4 к табл. «Притяжательные суффиксы и личные показатели эргативного ряда» в 2.4.0.): ип-а-§ 'он(а) приходит’ (Mit. IIi4); piyandoz+ix-t‘a2- 'я2 обрадовался2’ (там же, IV9); /2яГеб7+/]-б/2абс-<яиз senif uda4 'и3 я2 отправлЮ1 к-моему-брату4’ (с не выраженным в предложении объектом) (там же, Шцб-ну). Предшествующие им темпоральные суффиксы (-oz- и -ed-) перед тематическим гласным -а- выступают в сочетании с суффиксом -t- (unosta 'он пришел’, unetta 'он придет’, приpas'edidan 'я отправлю’, pijandozit'an 'я обрадовался’) (о позиционной глухости/звонкости согласных см. 2.1.З.). Значение этого суффикса неизвестно; видимо, он служил смысло-различителем между формами 3 л. единственного числа эргативного и абсолютного спряжений, ср. ипога-ф. п. 'он принес’ при unosta^ п. 'он пришел’.
Для старохурритского, в отличие от новохурритского, была характерна не темпоральная, а видовая дифференциация, выраженная только в переходном глаголе. В формах несовершенного вида / непрошедшего времени (импер-фективе) личные показатели следовали непосредственно за основой, как в ново-хурритском (talast-av/f 'я заберу’, kad-ya 'он говорит’), в формах совершенного вида / прошедшего времени (перфективе) они следуют за тематическим гласным переходных глаголов -о- (граф, u): talax'-o-m 'она <собака> похитила’, kulur-o-m 'он сказал’. Суффиксы -oz- и -ed-, служившие в новохурритском темпоральными показателями, засвидетельствованы и в старохурритском, однако, в отличие от новохурритского, они еще не были грамматикализованы и выступали в функции основообразующих суффиксов. Первый из них, возможно, выражал результативное состояние, а второй — модальный оттенок желания/намерения: е/<Я1МеСтн. п. tantib2... АГапезабс.П' 'Аллане3 устроила2 nnpi’ (Bog. bil. 13 1!2), при ximzatxozi^. п. 'онаабс. п. опоясалась’ (там же, 13 1ю); talastav/f3?v п. 'яэрг. п. заберу’, при ЕЫа pagedav/f^ п '<город> Эблу яэрг п. разрушу/намерен разрушить’ (там же, 19 124_2?).
В Х.я. выделяются следующие ирреальные наклонения:
— повелительное, образуется присоединением гласного -И-е к основе переходного глагола, -а к основе непереходного и -и к основе глаголов состояния, иногда в сочетании с личным местоименным суффиксом 2 лица: ari/e 'дай’, unarm'd) 'приди’, kelu(-m) 'будь удовлетворена’; в качестве показателя множественного числа субъекта в этих формах выступает суффикс -z\ culudi/es/z 'развяжите, освободите’;
— юссив образуется при помощи гласного -И-е (или -и в глаголах состояния или непроизвольного действия) с последующим -п или без него в 3 лице единственного числа (хауеп 'пусть он возьмет’, kudu 'пусть он упадет’); множественное число субъекта выражается при помощи предшествующего показателю наклонения суффикса -id- (it'idi/en 'пусть они пойдут’). 1 лицо множественного числа выражается показателем -s/z- в сочетании с личным суффиксальным местоиме
136
Древние реликтовые языки Передней Азии
нием 1 лица множественного числа -dil'a: fagrus/z-dira\-an2 tadugarile-slz3 'пусть-мы будем-в-добрых-отношениях1 (букв, 'добрыми’) и2 взаимно-любим3 <друг друга>’ (Mit. IV 113);
— желательное, выражается сочетанием суффиксов -/(’)- и -Не и передает же-лание/намерение в 1 лице (однако полной уверенности в том, что в этих формах -/- является всегда показателем наклонения, а не элементом глагольного наращения, нет): kadilHe 'я хочу (рас)сказать’, siradilHe 'я хочу воспеть’, xazilHe 'да услышу я’;
— юссивное или дезидеративное значение имеют также засвидетельствованные в Богазкёйских текстах формы на -(l)an'ile: itkidan'He 'пусть они (-id-) очистят’, amilan 'Не 'пусть он сожжет/пусть бы он сжег’;
— сослагательно-целевое, образуется при помощи суффикса -(/ ')-ае/-е- в сочетании с личным местоименным суффиксом -п '(а-) в 3 лице единственного числа: it'aen'a- 'чтобы он пошел/отправился’,/?я/(/)/’яеи 'пусть он знает/чтобы он знал’. Формы 3 лица множественного числа образуются при помощи форманта множественного числа -s/za- в сочетании с местоименным суффиксом 3 лица множественного числа -Га: it'aezal'an- 'чтобы они пошли/отправились’. Очевидно, его диалектным вариантом являются богазкёйские формы с суффиксом -s/z, несомненно отличным от показателя множественного числа в других наклонениях: xazaziles/z 'пусть бы он услышал/чтоб он услышал’, segalolelaeslz 'пусть он очистится’ (возможно, однако, что -И- и -ol- в этих формах являются основообразующими суффиксами, а не модальным показателем -/(’)-);
— условное, выражает условие или будущее время. Передается суффиксом -ежа, множественное число выражается местоименными суффиксами множественного числа абсолютного ряда (см. 2.4.0.) в митаннийском письме или показателем множественного числа -s/z в богазкёйских текстах: senifе\-п'а2-апз xil'olewa^ 'и3 если4 мой-браТ1 он2-скажет4’ (Mit.IV45); anduwat'an... pijostewa 'этому... я (-Га-) обрадуюсь’ (там же, П54-55); inumenin\ Simige2 tarzuaneslz2... tadya^ anam'es-dU'anb... tadugarr(<l')ewa~/ ak'uss(<z-ri)an% aguwa$ 'каК1 человека любит4 Солнце2, если бы/пусть бы7 мы6 так§ любили7 друг8 друга9’ (там же, Ш11 i-i 12); arr(<l)ewaz... кар 'ilewaz '... мы дадим... мы насыпем’ (Bog. bil. 15 I8_9).
Неясно, чем целевые и условные формы с суффиксом -/- отличаются от форм без этого суффикса; возможно, он сообщал глагольной форме дополнительный оттенок желания/желательности.
2.3.6. Категория лица представлена личными самостоятельными местоимениями (см. 2.4.0.), личными местоименными энклитиками, выражающими субъект непереходного и объект переходного глагола (см. 2.4.0.), глагольными суффиксами эргативного ряда, выражающими субъект переходного глагола (см. 2.4.0.).
Личные местоимения делятся на две категории:
1) самостоятельные, употребляемые только эмфатически (см. 2.4.O.): ...at'aivuslzy kebanoza2-s'ei fes\-an$_ kebanozo^-s'e^ '<то> чтоз твой-отещ пос л ал 3, и5 что7 ты4 послалб’ (Mit. III68-69);
2) энклитические, выполняющие функцию субъекта непереходного и объекта (как прямого, так и косвенного) переходного глагола (см. 2.4.0.).
Категория личной принадлежности выражена притяжательными суффиксами и личными самостоятельными местоимениями в родительном падеже.
М.Л. Хачикян. Хурритский язык
137
Известны следующие указательные местоименные основы:
man-, в форме тапе/тап 'е выступает в функции личного местоимения 3 лица (см. 2.4.0.), в форме тапа — в функции анафорического указательного местоимения: mana su(w)ene 'все это’;
аГ- засвидетельствован в старохурритском в функции анафорического местоимения: (y)emeni\ taspii аГез Lubadagas/z taspuen4 '<того> ktoi уничтожит2, тогоз <бог> Лубадага пусть-уничтожит5’ (Urk.);
ag- и iz- (в старохурритском) указывают соответственно на близкий и отдаленный предмет: agawena... izawena '<пастбища> этой <стороны реки>... той Стороны реки>’ (Bog. bil.);
and- засвидетельствован в анафорической и катафорической функции:уя/'enin\... tiwena2... tanoza3-s'ena4 andil'an^ 'те] дела2... которые4 он сделал3, их5...’ (букв, 'эти...’) (Mit. Iioo); tiwe\ andez kuloza3 '<мой посол> сказалз следующее’ (букв, 'слово] это2’) (Mit., passim);
ап'- указывает на близкий предмет: an'iny calamse^... Tadux/geban тап'ез 'эта] статуя2... есть3 Тадухеба’ (Mit. I102-103);
ап-, в отличие от ап видимо, указывает на отдаленный предмет, засвидетельствована в анафорической функции: anudan su(w)enedan 'из-за всего этого вышесказанного^ {-dan = 'из-за’) (Mit. Ill 1 os);
ак'- и ag- выступают в функции взаимного местоимения 'один другого’: ak'us/zy aguwa2 ediyedas tanasten4 'один] для3 другого2 пусть-делает/ (Mit. Igi).
Реликтом утраченной категории определенности, видимо, был суффикс -пе. Очевидная связь этого суффикса с указательной основой ап- (см. выше), а также тот факт, что в именной словоформе он занимает ту же позицию, что и притяжательные местоимения, позволяют приписать ему первичную функцию определенности, которую он в дальнейшем утратил. Этот суффикс присутствует в формах косвенных падежей и множественного числа, но отсутствует в форме абсолютного падежа единственного числа, а также во всех формах антропонимов, теонимов и топонимов (если они не представляют собой окаменевшую форму родительного падежа или не происходят от имен нарицательных), см. примеры к таблице склонения существительных в 2.4.0.
Отрицание выражается суффиксом -Vk*V (отличным от наращения -ik'-с итеративным значением) в абсолютном спряжении (см. 2.4.0.), при помощи суффиксов -та и -(V)w/ra- в эргативном (см. 2.4.0.) и при помощи -(\)w/va- в ирреальных наклонениях. Характер предшествующего этим формантам гласного обусловлен переходностью/непереходностью глагола (-/- в детранзитивирован-ных и возвратных, -и/о- в непереходных): xanastik'i 'она не родит’, anik'i 'он не радуется’, ипок'о 'он не приходит’, xazaziwlvaen 'пусть он не слушает’, urowlvaen 'пусть не случится’. В старохурритском засвидетельствованы также отрицательные форманты -ud- в перфективных формах и -uwur (< *-Mw/v#-wr?) в глаголе состояния man-, см. 2.4.0.
2.3.7. Имени присущи категории числа (см. 2.3.3.), падежа (см. 2.3.4.), а в дописьменный период, возможно, и категория определенности (см. 2.3.6.). Категориальные показатели в именной форме располагаются в следующем порядке: притяжательный суффикс/артикль + показатель множественного числа + падежный показатель (см. склонение существительных в 2.4.O.).
138
Древние реликтовые языки Передней Азии
Прилагательные формально отличаются от существительных тем, что, подобно именам в родительном падеже, присоединяют к себе флексию определяемого существительного не непосредственно, а при помощи соотносительной частицы -п(е)-, в случаях же нулевой флексии существительного эта частица в прилагательном отсутствует: talameneway ayiy(e)daz ew/vriwa-т, 'перед2 великим] господиномз’, но calamse\ siniberox'ei '(пусть он даст) статую] из слоновой кости2 (абс. п.)’ (Mit. III97).
Морфологические способы образования степеней сравнения не выявляются. Сравнительная степень выражается постановкой сравниваемого предмета в отложительно-творительном падеже (см 2.4.0.): fes'an (<feslz\-n'a2-ani) at'aifшма^ faduran'a$ kebanozo^-s'e-j tea% at'aiffenedan (< at‘ai-blv-yveg-ne\Q-dan\\) 'из TO2, что? ТЫ] прежде5 моему-отцу4 послал6, больше (букв. 'болыпой/много8’) того, что послал твой отец’ (букв. 'отц того-чтою твоего-отца9’) (Mit. III68-69)-
Числительные делятся на количественные, порядковые и распределительные. Засвидетельствованы следующие количественные числительные: suk'a 'один’, sin(a) 'два’, kiga/e 'три’, tumne 'четыре’, nari(yd) 'пять’, seze 'шесть’, sinda/e 'семь’, kira/e 'восемь’, tamra/e 'девять’, етап 'десять’, kigeman 'тринад-цать/тридцать?’, sinazinda 'четырнадцать?’ (< 'два умножить на семь?’), sindeman ' семнадцать/семьдесят? ’, kir(e)man ' восемнадцать/восемьдесят? ’, nobe 'десять тысяч’, kigenobe 'тридцать тысяч’.
Порядковые числительные образуются присоединением к основе количественного числительного суффикса -s'e/ze (после п-). Засвидетельствованы: sinze 'второй’, kiske (<*kiks'e) 'третий’, tumus'/ze 'четвертый’, naris'e 'пятый’, sindis'e 'седьмой’, emas'/ze 'десятый’, kirmanze 'восемнадцатый/восьмидесятый?’.
Распределительные числительные образуются при помощи, очевидно, составного суффикса -dae (< -d-ae)\ sinadae 'по два’, kigadae 'по три’, sindada(e) 'по семь’.
Местоимения делятся на следующие разряды: личные (см. 2.3.6.), притяжательные (см. 2.3.4.), указательные (см. 2.3.6.), вопросительные/ неопределенные, относительное и обобщительно-определительные.
Вопросительные/неопределенные местоимения: awe(-) 'кто?’, (z)ya/e(-) 'что?’ (также в значении 'почему?’): awex-dil'arh sat'e^ zazulileda^ 'Ktoi нас2,з будет-кормить4?’ (Bog. bil. 15 I26-27); sidara?, (вм. ожидаемого sidari/ya, ср. Таб-
лицу падежных показателей в 2.4.0.) nalleslz^ (<*nale(n)ez) 'Почему] (букв, 'что’) проклинаетз меня2 косуля4?’ (там же, 14 Iio-n); awe-n'a-nin\ kuru^ suda^ iya-т'атагц xil'olewa5 'если5опять2 кто-либо] мне3 что-либо4 скажет5’ (Mit. IV 24)-
Относительное местоимение (i)ya/e- в сочетании с личным местоименным суффиксом 3 лица единственного или множественного числа (см. 2.4.0.) и энклитической частицей -ni(riy. (i)yale-male-nin 'тот, который’, (1)уа-Га/е-тп 'те, которые’: 1уа-Га-тп\ senifuslzz... tiwenas tanozas'ena^ 'те] вещиз, которые]... мой-брат2 сделал4’(Мй.104-105).
Обобщительно-определительные местоимения: ole 'другой’, suwe 'весь’, хеуаги-'весь’: iyen ole tiwe 'какое-либо другое слово/дело’ (Mit. II79); mana suwene 'все это’ (Mit., passim); еп(е)па хеуагип(е)па 'все(х) боги/ов’(в богазкёйских текстах).
Возвратное местоимение в Х.я. не представлено. В этой функции выступает существительное ede 'тело’ в сочетании с притяжательным местоимением:
М.Л. Хачикян. Хурритский язык
139
elamenedany ugula^ edivan^ раг'апсц 'бойся2 клятвьц, спасай4 себя3’ (букв, 'тело твое’) (RS bil. 15.106).
Глаголу присущи категории вида (в старохурритском), времени (в новохурритском), наклонения (см. 2.3.5.), лица (см. 2.3.6.) и числа (см. 2.3.3.). Выражающие их форманты следуют в цепочке глагольных суффиксов за так называемыми глагольными наращениями, модифицирующими первичное значение глагола в различных отношениях. С некоторой долей уверенности можно говорить о значении лишь немногих из этих основообразующих формантов: -ат- выражает фактитивность (sinam- 'удвоить’), -ап--каузативность (keban- 'посылать’),
-аг--вероятно, итеративность или фреквентативность (urbar- '[обыкновенно,
профессионально] закалывать жертву’), -ik'--то же (ср. отглагольное имя
asxozik'un'e '[жрец,] приносящий жертву’), -И*-инхоативность (sidariP- 'на-
чать проклинать’, при sidist- 'проклясть’), -ud- — отрицание выраженного глаголом действия (ximzud- 'развязывать’, при ximzatx- 'опоясывать’), -ugar-взаимное действие (tadugar- 'взаимно любить друг друга’), -u/ol--------действие в свою
пользу, рефлексивность (xijugol- 'огорчаться’, при xijug- 'огорчать’), -Nst-
возможно, интенсивность или завершенность (tanast- 'сделать’).
Известны следующие нефинитные формы глагола.
Инфинитив/имя действия образуется при помощи суффиксов -ит'е (в «Ми-таннийском письме», Нузи) и -ае/-е (преимущественно в богазкёйских текстах): it'um'e 'уходить/уход’, tadugarum'e 'любить/любовь’, бог. tadugarae, то же.
Засвидетельствованы формы активного причастия/имени деятеля на -ire и пас-сивного/результативного на -aure, -ore(< -aure?), -iliya-'. paire 'строитель, построивший’, xuzaure 'связанный’, кшоге 'поставленный, помещенный?’, pailiya- 'построенный’.
В богазкёйских текстах, в том числе и в старохурритском, засвидетельствованы деепричастия с суффиксом -тае\ xazimae 'услышав/слыша’, kunzimae 'скло-нившись/склоняясь’, alumai(n) 'говоря/сказав’.
Наречия можно разделить на две группы:
— непроизводные: хеп'е 'теперь’, lure 'внизу’, asxu/o 'наверху’, kuru/o 'снова’; undulо 'теперь’, апат 'так’;
— производные, с наречным суффиксом -an (tis'an 'очень’, cugan, с неясным значением), а также ряд адвербиальных образований с показателями местного (suga 'только, единственно’, emanamga 'десятикратно", fadurап‘а 'прежде’) или наречно-творительного (teonae 'много’, tadaraskae 'любовно’) падежей.
Послелоги происходят от застывших форм существительных aw/уе 'лоб’, ede 'тело’, ege 'нутро?’, Jure 'глаз, взор?’ в сочетании с притяжательным суффиксом и показателем косвенного падежа (ayi-... -da 'перед’, edi-... -da 'для, ради’, edi-... -dan 'из-за?’, egi-... -da 'внутри’, furi-... -da 'ввиду?’). При послелоге с формантом аллатива (-da) управляемое имя стоит в дательном падеже (-wa), при послелоге в отложительно-творительном падеже (-da-ri) к управляемому имени присоединяется показатель дательного падежа в сочетании с показателем отложительного падежа -п (tiwiye-wa+-n ediye-dan 'из-за слова/дела’). Засвидетельствованы также послелоги ayi- и edi- в «падеже на -е» (ayi-... -е 'перед’, edi-... -е 'относительно, в связи с’), с управляемым именем в родительном падеже (-we): sentfuwen(e)\-e ay(i)2-yej-e 'перед моим-братом’ (букв, 'моего-братаре его3-перед2-е’)
140
Древние реликтовые языки Передней Азии
(Mit. IV49); ominifuwen(e)\-e edi^-ye^-e 'относительно моей страны’ (букв, 'моей-страньц-е ее3-тело2-е’) (Mit. IV19).
Союзы делятся на две группы:
— вводящие предложения (выступают в сочетании с личными суффиксальными местоимениями и энклитическими частицами): ai- 'если’, in'а- 'когда’, inu-... апат('е) 'как... так’, ср. aiy-li-an^ Manes/z Keliya(slz)-l\-ans kulya6-maj '<Пусть мой брат не слушает эти слова> если1-их2,4 не7 Мане и2 Келия скажут6 (букв, 'скажет’) (Mit. IV20); т'ау-та^-тщ unetta(<un-ed-t-a-^)^ senifuss(<s/_z-n'a)-an5 fureda6 'Когда1 же(?)3 она2 придет4, мой-брат-ее3 увидит6’ (там же, III12-13); inuy-t'ai-niny... senif и s/_z^ tadya$ inu^-meq-nin^... senif eg izas/zy^ tadav/fyy... anam'e^-dira^-n^... en(i)nazus/z[5... tadastidi/en^ 'Какгменя2-же(?)3... мой-брат4 любит5, как6-его7-же(?)8... моего-брата9 яю люблюп, таК12 hu наС13... 60ГИ15... пусть-любят1б’ (там же, 174_78);
— энклитические, соединяющие однородные члены и предложения: -ап 'и, же’, -та (преимущественно в богазкёйских текстах) 'и’, -man (граф, -ma-a-an) 'и, же’: anarn'ey-dil'an^ Tes'obas/z Sawuskas/z Amanu^slzydil'an^ Simigine{s/z)-diran^... tadastidi/en5 '<Как... он любит, как... я люблю,> такги-нас2 Тешоб, Шавушка, и-нас3-Амон, и-нас4-Шимиги-... пусть-любят5’ (Mit. I76_78); Keliyass(<s/_z-n'a)-any... tiwez ande3 kuloza^ 'и-КелиЯ1... сказал/сообщил4 следующее’ (букв. 'это3 слово2’) (там же, I83); senifudamany tiwez suk'o^ kul(i)li/e^ senifuss(<s/_z-n'a)-an5 xazen6 ' и-брату/брату-же-моемуi одну3 вещь2 я-хочу-сказать/скажу4 и-мой-брат-это5 пусть- услышитб’ (там же, II12-13); inumey usxu/one^ segala?, xizma^ tagema^ kiras'ema^ '(подобно тому,) каК1 серебро2 чисто3, блестяще4, и-твердо5, и-дол-говечно6... ’ (ChS 1/1 9 IV27_28).
Частицы делятся на копулятивные, соотносительные и отрицательные:
— восходящие к личным местоименным суффиксам копулятивные -п (ед. ч.) и -Га (мн. ч.) соединяют подлежащее с именным сказуемым: Tizadal endan 'Тижадал — правитель-он <Уркеша>’ (Urk.); (i)yenamaniny Manes/z КеНуаГа^-ащ kadil'eda^ urgal'as-an^ раШаГад-ап^ 'Те-же-<слова>-чтО1 Мане и3 Келия-их2 ска-жут4, истинны-они5 и6,ю справедливы-они9’ (Mit. IV21-23);
— соотносительные -пе-, при посредстве которой флексия определяемого имени присоединяется к генитивному определению, и -s 'е, соотносящая флексию антецедента с глаголом относительного предложения: senif uwe-ne- s/z3Pr.n.i asti-^эрг. п.2 'жена2 моего-брата/ (Mit. III7); tiwe-naa^ п. п. мн. 4.i tanozai-s ‘e^-na^ 'делаь которыез,4он-сделал2’ (Mit., passim);
— отрицательные oya 'нет’: oya-man kozoziuf иГап 'Нет же! Я их (-Га) не задерживал (Mit. IV46); manuku, букв. 'не-есть’(К§ quadr. 130 П442); энклитика -та, служащая для отрицания глагола 3 лица эргативного спряжения (см. 2.4.O.).
Кроме того, засвидетельствованы adi- 'таким образом, итак’, alaze- 'ли’, аи 'вот’ и энклитики с неясным значением: граф, -ma-an, отличная от граф, -ma-a-an 'и’, -nin, -т'атап.
2.4.0. Образцы парадигм.
Максимально имя в Х.я. имеет до трех суффиксальных позиций, обозначенных в примерах цифрами в нижнем индексе. Первую позицию занимает «артикль» -пе (с выпадением -е перед последующим гласным) или притяжательное местоимение. Вторую позицию занимает суффикс множественного числа -Га в абсолют
М.Л. Хачикян. Хурритский язык
141
ном падеже (преимущественно в старохурритском) или -a(s/z). Третью позицию занимает падежный показатель.
Существительные
Падеж Падежный показатель Примеры
Абсолютив -0' kazedb 'кувшин’ elgi-l'a2db 'узоры’ kesxe-nejdb '(на) трон’ sen(a)-if er0 'мой брат /моего брата’ tiwena < tiwe-n(e)} - a(z)2-0 'слова, дела’ tup'i-y(e)x-az2-to 'их табличка’
Эргатив -s/z2 Sawuska-s/z3 '(богиня) Шавушка’ siye-ne j -s/z3' река’ sen(a)-if u\-s/z3 'мой брат’ 5/ye-w(e)i-az2-w5/z3 'реки’
Родительный -(w)e3 Sawuska-we3 '(богини) Шавушки’ asti-ye\-we3 'его жены’ ew(e)-werwe3 'бога’ ennaze < еп(е)-п(ё) i-az2-(w)e3 'богов’ enif aze <en{e)-if[e)\-az2-iy^)e3 'моих богов’
Дательный -(w)a3 en(e}-n(e)-wa3 'богу’ en(e)-if щ-ыа3 'моему богу’ ennaza < еп(ё)-п(ё) i-az2-(w)a3 'богам’
Местный -а omzw(e)-{/(e)i-^3 'в моей стране’ tizi-y(e)\-az2-a3 'в их сердцах’ magan'a < magan' (е)-а3 'в подарок’
Направительный (аллатив) -da sen(a)-if u}-da3 'к моему брату’
Отложительнотворительный I (аблатив-инструменталис) -п(е)4 Igibe-ne3 'из (города) Ихибе’ tiwe-ne\-n3 'словом’ keld(e)-ifu\-ne3 'моей (жертвой) kelde'
Отложительнотворительный II (аблатив) -dan epxe-ne\-dan3 'из печи’ ene-V\-dan3 'твоим богом’
Совместный -ra Мапе-га3 '(вместе) с Мане’ sen(a)-ifu\-ra3 '(вместе) с моим братом’
«Падеж на -е» -г5 eze-n(e)x-e3 'на земле’
Наречно-творительный -ae6 tiw(e)-ae 'словом’ xazar(e)-ae 'маслом'
Сравнительный -o s/z1 kaz(e)-oz3 'словно кувшин’
Ассоциативный -n'e, -n'a<n \e)-a tupsar(e)-if щ-п'е3 'в качестве моего писца’ ast(e)-if щ-п'а3 'в качестве моей жены’
Примечания: 1.В форме с «артиклем» выполняет функцию объекта движения: kudu} kaze2pil'e-ne3 'Пусть! кувшин2 упадем в канал3’ (Bog. bil. 14 I57-58)-
2. -us/z за формантом множественного числа -az- и притяжательным суффиксом 1 лица -‘Де)--
3. w выпадает после форманта мн. ч -az-.
4. -п в позиции за артиклем.
142
Древние реликтовые языки Передней Азии
5. Этот падеж встречается редко, в основном в локативном значении. Послелог ede- в этом падеже выступает в значении 'относительно, касательно’: ominif uwe-n(e)-e edi-ye-e 'относительно моей страны’ (Mit. IV19).
6. Является не собственно падежным показателем, а скорее адвербиальным словообразовательным формантом на стадии перехода в словоизменительный, что явствует из его присоединения не к артиклю, а непосредственно к основе имени. Этим же следует объяснять и тот факт, что в генитивном определении он следует не за соотносительной частицей, а непосредственно за именем в родительном падеже: siy(e)-ae\... itkalzi-w{e}-ae2 'водой)... очищения2’ (ChS 1/1 15 I2o); agr(e)-ae\ siy(e)-ae2... ennazae^ (< en(e)-n(e)-az-(w)e[poA. п]-яе) 'воскурением), водой?... богов3’ (там же, 16 Ш4).
7. Как и -ае, стоит непосредственно за основой имени.
Личные местоимения
Падеж 1 лицо 2 лицо 3 лицо
Ед. ч. Мн. ч. Ед. ч. Мн. ч. Ед. ч. Мн. ч.
Абс. iste] sat Ч1-Га fe fe-Га man( ‘)e mane-l ’a
Эрг. iz-as/z siye- s/z fe- s/z fe-(a)z-u s/z manu- s/z manzus/z < man-(a)z -u s/z
Род. so-we fe-we
Дат. so-wa saza < s(y)-az-(w)zft2 fe-wa feza < /e-(a)z-(w)a manz/za < man-(a)z-(w)a
Направ. su-da sazuda < s{ Vyaz-udal2
Отлож.-твор. II manu-dan
Совм. su-ra manu-ra manzura < man-(a)z-ura
Ассоц. so-n 'a (< n 4-a) manu-n 'a
Примечания: 1. Основа 1 лица единственного числа is- и множественного числа s/za-в сочетании с несколько видоизмененным личным местоименным суффиксом 1 лица -t( ’а).
2. В неясном контексте.
Личные показатели абсолютного ряда и абсолютное спряжение
Лицо Ед. ч. Примеры Мн. ч. Примеры
1 -d!-t'ax piyandozi-t'a 'я обрадовался’ pas'edi-d- 'я пошлю’ -Z’a2-... tadiya 'он меня любит’ kuloza-t'a 'он мне сообщил’ -dil{ ‘а) tadugari-dil'a- 'мы любим’ -dil'a2... tadastiden 'пусть нас любят’
Отрицательные формы — -dil'a-2... ur-ik 13 'мы не хотим’
2 -mfa) ипа-т 'а 'ты приходишь’ -p/fCa) -ptfa2... kadil'e 'я вам хочу рассказать"
М.Л. Хачикян. Хурритский язык
143
3 -Ь/т4/-® -п^а)5 -та/е-6 pa’a sto-m 'он построил’ пах'а-Ь 'он сел’ tandi-b 'она устроила’ тап'е-Ъ 'он есть’ ипа-Ъ 'он приходит’ unosta-to 'он пришел’ unettadb 'он придет’ xazozav-n'a- 'я услышал-его’ arozaf и-п 'я дал-ее’ -/(а) ипа-Га- 'они приходят’
Отрицательные формы fur-ud-o-m1 'он не увидел’ an-ik'idb 'он не радуется’ man'-u/ok'u/odb 'он не есть’ man '-uwur-tf 'он не есть’ тап'-ок'а-Га- 'они не есть/являются’ -Га-2 ’ ur-ik'i 'они не хотят’
Примечания: 1. Все суффиксальные личные местоимения, за исключением старохур-ритского форманта 3 лица единственного числа -b/т, выступают в полной (-Г 'а, -т 'а и т. д.) и в усеченной форме (-t/d, -т и т. д.). Закономерность дистрибуции полных и усеченных форм не выявляется.
2. Может находиться вне глагольной формы, см. 2.3.6.
3. Отрицательный формант -V£*V- (отличный от итеративно-фреквентативного наращения -V£’V-, см. 2.3.5.) имеет форму -ik’i в глаголах возвратного/среднего залога, -и/ок'и/о (перед суффиксами абсолютного ряда -и/ок ’а-) в непереходных глаголах.
4. Засвидетельствован в старохурритском в функции субъекта не только непереходного, но и переходного глагола (но не глагола состояния), то есть, по существу, является показателем субъекта действия в противоположность субъекту состояния -0. В новохурритском выходит из употребления, уступая место нулевому показателю.
5. Выступает в функции объекта переходного глагола.
6. Видимо, происходит из личного самостоятельного местоимения тап()е, выступает только в цепочке энклитик в сочетании с союзами ai-, inu-, in'a- и относительным местоимением (i)ya< aimanin, inumenin, in'amanin, (i)yamanin (примеры см. в 2.3.7.).
7. Засвидетельствованы в старохурритском.
Притяжательные суффиксы и личные показатели эргативного ряда
Лицо Притяжательные суффиксы1 Эргативные показатели
Ед. ч. Мн. ч. Ед. ч. Мн. ч.
1 -ifе/и- -ifas/z(-) -avlfl-af и- -avzal-afsa
2 -b/p/v/f -s('e)/-z-2 -i/y(-)o4/-o5 -as'о
3 -iy-, -de3 -iyas!z(-) -ily(f)a4l-a5 -(i!y)az4
Примечания:!. Примеры с притяжательными суффиксами приведены выше.
2. Этот суффикс, засвидетельствованный в старохурритском (edezuda 'к вашей персоне’, букв, 'к вашему телу’, olmis’e 'ваше оружие’), выпадает из парадигмы показателей множественного числа, образуемых присоединением форманта множественного числа -az(-) к суффиксам единственного числа.
3. Засвидетельствован в шумерско-хурритской билингве из Угарита, в языковом отношении стоящей особняком. Возможно, этот формант, как и показатель 2 лица множественного числа, является осколком другой, утраченной системы (неотчуждаемой принадлежности?).
4. В формах настоящего времени. Полной уверенности в том, что начальный Ну в этом форманте не является отдельным элементом, нет. Тот факт, что этот гласный отсутствует в формах 1 лица как будто указывает на то, что он входит в состав эргативного показателя, а не является
144
Древние реликтовые языки Передней Азии
отдельным формантом. В пользу этого говорит и факт его наличия в притяжательном суффиксе 3 лица. С другой стороны, его отсутствие в формах прошедшего и будущего времени позволяет приписать ему функцию форманта несовершенного вида (в старохурритском) / настоящего времени (в новохурритском), чему, однако, противоречит факт его отсутствия в импер-фективных/презентных формах 1 лица.
5. В формах прошедшего и будущего времени.
Переходный глагол
Вид/время Тематический гласный Лицо Число Утвердительная форма Отрицательная форма
Старохурритский Перфектив — -о- з1 Ед. Мн. pa’astom2 'он построил’ agidodb3 'они принесли’ furudom 'он не увидел’
Импер-фектив — db- 1 Ед. Мн. xubustav/f 'я разрушу’ пак 1/уof'us/z 4' мы не освобождаем’
2 Ед. Мн. пак 'edas 'о 'вы освободите’ пак 'i/yos 'о4 'вы не освобождаете’
3 Ед. Мн. kadi/ya 'он говорит’
Новохурритский Наст. -0- db- 1 Ед. Мн. palav/f'n. знаю’ urafia{-) 'мы хотим’
2 Ед. Мн. pali/yo 'ты знаешь’
3 Ед. Мн. pali/ya 'он знает’ itkiyaz 'они очищают’
Прош. -OZ- db- 1 Ед. Мн. xazozav/f 'я услышал’ kozoziof'a4-Гаих- 'я их не задерживал’
2 Ед. Мн. kozozo 'ты задержал’
3 Ед. Мн. xazoza 'он услышал’ irnogozyama5 'он не возместил(?)’
Буд. -ed- db- 1 Ед. Мн. kadedavlf'я скажу ’
3 Ед. Мн. pas eda 'он пошлет’
Примечания:!. Формы 1 и 2 лица не засвидетельствованы.
2. В функции показателя субъекта выступает формант не эргативного, а абсолютного ряда, см. выше.
3. Старохурритская перфективная форма с плюрализатором -id- и нулевым субъектным показателем (при показателе -т/b в единственном числе, см. примеч. 4 к таблице личных показателей абсолютного ряда).
М.Л. Хачикян. Хурритский язык
145
4. Вероятно, из *-iw(a-a)fu- (1л. ед. ч.), *-iw(a-a)f u-(a)sli (1л. мн. ч.), *-iw(a-a)s'o (2 л. мн. ч.) в результате слияния отрицательного форманта -(i)wa- с последующим эргативным показателем.
5. С отрицательной энклитикой -та, присоединенной к утвердительной форме, в отличие от формантов -(z)w<7- и -ud-, входящих в основу глагола.
2.5.0. Морфосинтаксические сведения.
2.5.1. Слово состоит из корня с последующими словообразовательными и словоизменительными суффиксами (о структуре корня см. 2.2.1.). К именным основам, как совпадающим с корнем, так и содержащим словообразовательные суффиксы, присоединяется тематический гласный (-а, -И-е, -и/-о) с неясной, по-видимому, стертой семантикой.
Другие типы аффиксации неизвестны.
2.5.2. Основным способом словообразования является суффиксация.
Именные словообразовательные форманты делятся на основообразующие и деривационные. Ввиду скудости материала, однако, не всегда возможно безошибочное отнесение словообразовательных суффиксов к той или иной категории.
К числу именных основообразующих суффиксов (наращений) относятся: -(a)d-, означающий лиц, а также образующий коллективные существительные (xurade 'воин’, firade 'гость’, kigadae 'по три’, emande 'десятка’); -ard- с коллективным значением (firadarde 'гости’); -и/or входит в названия растений, а также в состав имен, обозначающих лиц (xinzore 'яблоко’, sidore 'дева’); -пе —возможно, с индивидуализирующим значением (ew/verne 'царь’ < ewre 'господин’, tarzuane 'человек’, аГат< аГае 'госпожа’); -an- (tarmane 'источник’); ar- (kundare 'обиталище богов’, xiyare 'золото’); -id- (xubide 'теленок’) и ряд других с неясным значением.
К числу деривационных формантов относятся:
— субстантивные суффиксы: -s'el-zel-ze (после п), выражающий как абстрактные, так и конкретные понятия (ustas'e 'героизм’< ustae 'герой’, al'as'e 'достоинство царицы, госпожи’ < аГае 'госпожа’, kirenze 'освобождение, манумис-сия’, calamze 'статуя, изображение’); -ит 'е, образующий имена действия/инфи-нитивы (it'um'e 'уходить, уход’, tadugarum'e 'любить, любовь’); -п'е, обозначающий людей, профессии (urbarin'e 'жрец, закалывающий жертву’, targuman'e 'переводчик’), а также образующий прилагательные (suk'an'е 'единственный, один’ < suk'o 'один’); -/е, обозначающий профессии (taw/vle 'кузнец’, keb/le 'ловец’); составные суффиксы, обозначающие профессии: -gle < -le-ge с метатезой (emandugle 'десятник’, xalzugle 'начальник округа’) и -x'ure (amumix'ure 'начальник, смотритель’);
— адъективные: -gel-x'e, выражающий принадлежность и отношение (xiyarox'e 'золотой’, astox'e 'женский, женственный’, xurwoge 'хурритский’); -ис'е (граф, -uz-zi), присоединяющийся как к основе имени (astuc'e 'женский’), так и к притяжательному суффиксу (senifuc'e 'подходящий/подобающий моему брату’); -s'el-ze, (после и), образующий качественные прилагательные и порядковые числительные (keras'e 'долгий, длинный’ < kerae, с тем же значением, sindes'e 'седьмой’, sinze 'второй’);
— возможно, уменьшительно-ласкательный -gel-gal-k'a (Simige 'солнце, имя солнечного божества’, astaga 'женщина’ < aste 'жена’, tagak'a 'мужчина’ < tage)\
146
Древние реликтовые языки Передней Азии
— отрицательный -ubad- (nirubade, fagrubade 'дурной, злой’ < nire.fagre 'хороший, добрый’).
Известны единичные случаи редупликации: xazaz- < xaz- + xaz- 'слушать’, sur-+ sur- 'полонить’ (словарная глосса). К словосложению можно отнести широко распространенный способ образования имен собственных, представляющих собой глагольные или именные предложения, состоящие обычно из теофорного элемента в функции субъекта и глагола или имени в функции предиката: Unab-Tes'ob '<бог> Тешшоб пришел’, Talmi-Sar'uma '<бог> Шаррума велик’.
В Х.я. известен механизм перевода спрягаемой формы глагола, причастия, существительного в родительном падеже в форму основы существительного, к которой затем присоединяется именная флексия. Эта трансформация осуществляется при помощи соотносительных частиц -s'e- и -пе- (см. 2.3.7.): asxiya-s'e 'жертвователь’ (<asxiya 'он жертвует’ +-s’e), причастие pailiya- 'создавший’, форма окаменевшего родительного падежа Kumar-we '<бог> Кумарве’, букв. '<тот города> Кумара’, к которым именная флексия присоединяется посредством -пе-\ pailiya-ne-SypV_n. 'созданный, создание’, Kumarwe-ne-we '<бога> Кумарве’, ср. также Kumarwene-we-ne(f) '<который бога> Кумарве’.
2.5.3. В Х.я. известны следующие конструкции предложения:
— эргативная, с предикатом, выраженным переходным глаголом, субъектом в эргативном и объектом в абсолютном падеже: £еш/еабс.п. zzaz3Pr.n. tadav 'моего брата я люблю’ (Mit. I75); sullubre^^ erbinez3pr.n. ••• talax'om 'собакаЭрГ.п. украла печенье/хлебабс.п.’ (Bog. bil. 14 IVq-io);
— абсолютная, с субъектом в абсолютном падеже и предикатом, выраженным непереходным глаголом или именем: senif uwe} aste2 абс. п. unetta^ 'жена2 моего-брата1 прибудетз’ (Mit. III21); ximzatxozi АГапе&с.п. 'Аллане опоясалась’ (Bog. bil 13 I10);pas'itxib/v\ абс.п. nire2 tis'an'aman2 'твой-посоЛ1 очень3 хорош2’ (там же, II95).
Разновидностью последней является широко распространенная в старохурритском конструкция предложения с детранзитивированным глаголом, субъектом в абсолютном и объектом в местном падеже: е/яМестн.п.--« tant-i-b... АГапе^^ 'Аллане устроила пир’ (Bog. bil 13 Ii2).
ПорЯДОК СЛОВ, ДОМИНИРУЮЩИЙ В ЭргаТИВНОЙ КОНСТРУКЦИИ,-------------S(Oind.)OdirVtr,
в абсолютной — SVintr-pas'itxif uz\ tiwe2 ande^ kuloza^... Mizirr(<n)ewenez5 ew/vrizb taze7 able tanoza% 'мой-посоЛ1 сообщил2 следующее (букв. 'слово2 это3’)... влады-ка6 Египта5 дар7 able сделал8’ (Mit. Igs-ss); senif uwudamany tiwe2 suk'u/o^ kulifle^ 'моему-брату1 я хочу сказать4 одну3 вещь2’ (там же, IIj2); adinin\... Мапепап... ипа2 'итакь Мане прибывает2’ (там же, IIi3-i4)« Однако случаи экспрессивной инверсии в текстах столь многочисленны, что вряд ли численно уступают нормальному словопорядку: Мапеп'апу senifuwuz2 agugarasten?, '(именно) Мане1 мой-брат2 пусть-пришлет3’ (там же, П8б); pasltxivuz\furozaran2 mana^ suwene^ tiwena$ tanozav6-s'ena7 'твой-посоЛ1 видел2 все4те3 дела5, которые7я-сделал6’ (там же, 172_73).
Определение обычно следует за определяемым словом, если оно выражено прилагательным или местоимением, и предшествует ему, если выражено именем в родительном падеже: tiwe\ ande2 'это2 еловой (Mit., passim); tiwe\ surw/ve2 'дурное2 словО1’ (там же, IV2j6,i7), ср., однако, случай инверсии: surw/ve tiwe (там же, IV4); senif uwe(-)\ astif)2 'жена2 моего-брата1’ (там же, passim).
М.Л. Хачикян. Хурритский язык
147
Согласование. Глагол обычно согласуется с субъектом в лице и числе: sat'U'a-an\ an'udan^ suwene^-dan^... tadugari-dU'a-n^ 'и-мьц из-за/по причине4 всегоз этого/вышесказанного2... <друг друга> взаимно-любим5’ (букв, 'взаимно-любимся’) (Mit. Ш108-Ю9), ср., однако, ailan\ Keliyas/z Manel\< z-l')an kulyama^ (tyyemanini Keliyaz Maness(<n)an kuleda^... '<пусть он не слушает слова> если-HXi не2 Келия и Мане говорят2 (ед. ч.), то-же3, что Келия и Мане скажут4 (ед. ч.)...’ (там же, IV26-2?)«
Определение согласуется в числе и падеже с определяемым именем, глагол придаточного определительного предложения — с антецедентом: an 'u-dan suwene-dan 'из-за всего этого’ (Mit. IIIios); senif uwenez astiz^v.n. 'женаэрг,п. моего брата’ (там же, Ш7); пример с согласованием антецедента см. в 2.5.4.
2.5.4. Связь с придаточным определительным предложением осуществляется либо при помощи относительного местоимения (z)ye-, либо без него, только посредством согласования номинализованного глагола придаточного предложения с антецедентом: (1)уаГетп\ senif uzi... tiwena?,... tanozai-s'e-na5 'делаз, которые^ сделалд мой-брат2’ (Mit. I98-100); tup'e\ nigarr(<n)ewe2 arozav^-s'e-newet 'табличка! приданого2, которое4-я-дал3’ (там же, Ш4о).
Условное предложение образуется с помощью союза ai- 'если’ или постановкой глагола в условном наклонении: aimanin\ suk'um'amani turubey senif uwa^ ominiy(e)da5 fazewa6 'если-же1 однажды(?)2 в страну5 к моему-брату4 вступит/ вторгнется6 враг3’ (Mit. Шщ-ш); senifеп'ау-ап^ xiVolewa^ 'если3 же2 мой-браТ1 скажет/сообщитз’ (там же, IV45).
2.6.0. Заимствованная лексика в Х.я. относится в основном к области абстрактных понятий, социальной организации, культуры, торговли, сельского хозяйства. Наиболее многочисленны заимствования из аккадского (агпе 'грех’ < аккад. arnu, kassapte 'магия, колдовство’ < аккад. kassaptu 'колдунья’, kaste 'лук (для стрельбы)’ < аккад. qastu, ispande 'колчан’ < аккад. ispatu, tamgare 'торговый агент’ < аккад. tamkaru, karse 'живот’ < аккад. karsu, maskuyle 'кожевник’ < аккад. masku 'кожа’ и др.) и, через аккадский, из шумерского языка, в единичных случаях — непосредственно из шумерского (nagire 'глашатай’ < аккад. nagiru/ nagiru (возможно < шум. nimgir), pilak'uyle 'пряха’ < аккад. pilaqqu < шум. bala(g) 'веретено’, tup'e 'табличка’ < аккад. tuppum 'табличка’ < шум. dub, erembe 'кедр’ < аккад. егёпи, urutxe 'медь, бронза’ < шум. urudu, uze 'жертвенное мясо’ < шум. uzu и др.); засвидетельствованы также единичные индоарийские заимствования (fazan'a 'ристалище’ < *vazhana-, сложные слова, обозначающие дистанции на круговых колесничных ристалищах и составленные из числительных *aika-'один’, *tri- 'три’, *saptd- 'семь’ и др. и слова *vartani/a- 'поворот’: aygavardan' a, teravardan 'a, sat 'avardan 'а).
2.7.0. Несмотря на то, что в хурритских текстах выявляются некоторые диалектные особенности, четкая классификация хурритских диалектов, ввиду недостаточности материала, вряд ли осуществима. Можно предполагать, что язык шумерско-хурритской билингвы из Угарита и язык богазкёйской билингвы относятся к разным старохурритским диалектам. Возможно, к разным новохуррит-ским диалектам относятся язык «Митаннийского письма» и новохурритских Богазкёйских текстов. Установить соотношение старохурритских и новохурритских диалектов не представляется возможным.
148
Древние реликтовые языки Передней Азии
ЛИТЕРАТУРА
Вильхельм Г. Древний народ хурриты. М., 1992.
Дьяконов И.М. Хурритский и урартский языки // Языки древней Передней Азии. М., 1967.
Нозадзе Н.А. Вопросы структуры хурритского глагола. Тбилиси, 1978.
Хачикян М.Л. Диалектное членение хурритского языка // Хин Аревелк — Древний Восток. Вып. III. Ереван, 1978.
Хачикян М.Л. Хурритский и урартский языки. Ереван, 1985.
Bush F. W. A Grammar of the Hurrian Language: Brandeis University Ph.D. University Microfilms. Ann Arbor, 1964.
Diakonoffl.M. Hurrisch und Urartaisch // Miinchener Studien zur Sprachwissenschaft, Beiheft 6. Neue Folge. Munchen, 1971.
Friedrich J. Churritisch // Handbuch der Ori-entalistik. Leiden; Koln, 1969, Abt. 1, Bd. 2, Lie-ferung 2.
Giorgieri M. Die hurritischen Kasusendungen // Studies on the Civilization and Culture of Nuzi and the Hurrians, 1999, vol. 10.
Giorgieri M. Schizzo grammaticale della lingua hurrica // La civilta dei hurriti. La parola del passato LV. Napoli, 2000.
Girbal C. Zur Grammatik des Mittani-Hurriti-schen//ZA, 1990, Bd. 80.
Hazenbos J. Hurritisch und Urartaisch // M.P. Streck (Hrsg.). Sprachen des Alten Orients. Darmstadt, 2005.
Khacikyan M.L. The Hurrian Verb Revisited // Studies on the Civilization and Culture of Nuzi and the Hurrians, 1999, vol. 10.
Neu E. Das Hurritische: eine altorientalische Sprache in neuem Licht. Mainz; Stuttgart; Wiesbaden, 1986.
Speiser E.A. Introduction to Hurrian // Annual of the American Schools of Oriental Research 20. New Haven, 1941.
Thiel H.-J. Phonematik und grammatische Struktur des Hurrischen // Das hurritologische Archiv (Corpus der hurri(ti)schen Sprachdenkmaler) des Altorientalischen Seminars der Freien Universitat Berlin. Berlin, 1975.
Wegner I. Enfiihrung in die hurritische Sprache. Wiesbaden, 2000.
Wilhelm G. Zum hurritischen Verbalsystem // Texte, Satze, Worter und Moneme. Festschrift fur Klaus Hegerzum 65. Geburtstag. Heidelberg, 1992.
Wilhelm G. Hurrian // The Cambridge Encyclopedia of the World’s Ancient Languages. Cambridge, 2004.
Словари
Laroche E. Glossaire de la langue hourrite. Paris, 1980.
Catsanicos J. L’apport de la bilingue de Hattu-sa a la lexicologie hourrite // Amurru 1, 1996.
Издания текстов
Dijk J.J. van. Early Mesopotamian Incantations and Rituals. New Haven; London, 1985.
Friedrich J. Subaraische Texte // Kleinasiati-sche Sprachdenkmaler. Berlin, 1932, pp.7-32.
Haas V. Die Serien itkahi und itkalzi des AZU-Pristers, Rituale fur Tasmisarri // Corpus der hurritischen Sprachdenkmaler 1/1. Roma, 1984.
Haas. K, Wegner I. Die Rituale der Beschwo-rerinnen salSU.GI // Corpus der hurritischen Sprachdenkmaler 1/5. Roma, 1988.
Nougayrol J., Laroche E. Le Bilingue accado-hourrite // Le palais royal d’Ugarit. Mission de Ras Shamra 6. Paris, 1955, vol. Ill, pp. 310-324.
Laroche E. Documents en langue hourrite pro venant de Ras Shamra // Ugaritica 5. Mission de Ras Shamra 16. Paris, 1968.
Martino S. de. Die mantischen Texte // Corpus der hurritischen Sprachdenkmaler 1/7. Roma, 1992.
Neu E. Das hurritische Epos der Freilassung I. Untersushungen zu einem hurritisch-hethitischen Textensemble aus Hattusa // Studien zu den Boghazkoy-Texten 32. Wiesbaden, 1996.
Parrot A., Nougayrol J. Un document de fondation hurrite // RA, 1948, vol. 42, pp. 1-20.
Salvini M., Wegner I. Die Rituale des AZU-Priesters // Corpus der hurritischen Sprachdenkmaler 1/4. Roma, 1991.
Salvini M. The habiru prism of King Tunip-tessup of Tikunani // Documenta Asiana III. Roma, 1996.
Thureau-Dangin F. Tablettes hurrites provenant de Mari // RA, 1939, vol. 36.
Wilhelm G. A Hurrian Letter from Tell Brak П Iraq, 1991, vol. 53.
Wilhelm G. Die Inschrift des Tisatal von Urkes // Urkesh and the Hurrians. Studies in Honor of Lloyd Cotsen. Malibu, 1998.
М.Л. Хачикян. Урартский язык
149
Сокращения названия источников
Bog. bil. — богазкёйская (хуррито-хеттская) билингва, цитируется по: Е. Neu, Das hurriti-sche Epos der Freilassung I. Untersuhungen zu einem hurritisch-hethitischen Textensemble aus Hattusa // Studien zu den Boghazkoy-Texten 32. Wiesbaden, 1996.
ChS 1/1—Corpus der hurritischen Sprach-denkmaler, I. Abteilung, Band 1. Roma, 1984
Mit. — Митаннийское письмо, цитируется no: J. Friedrich. Subaraische Texte // Kleinasiat-ische Sprachdenkmaler. Berlin, 1932.
RS bil. 15.10 — хурритско-аккадская билингва из Угарита, цитируется по: Nougayrol J, Laroche Е. Le bilingue accado-hurrite // Le palais royal d’Ugarit. Mission de Ras Shamra 6. Paris, 1955, vol. III.
RS quadr. 130 — шумерско-аккадско-хур-ритско-угаритский словарный список, цитируется по: Laroche Е. Documents еп langue hourrite pro venant de Ras Shamra // Ugaritica 5. Paris, 1968.
Urk. — надпись Тижадала из Уркеша, цитируется по: Parrot A., Nougayrol J. Un document de fondation hurrite // RA, 1948, vol. 42.
М.Л. Хачикян
УРАРТСКИЙ ЯЗЫК
1.1.0. Общие сведения.
1.1.1. Варианты названия: англ. Urartian, устар. Vannic, Chaldean, Chaldic, нем. Urartaisch, устар. Chaldisch, Vanisch, фр. le urarteen, итал. urarteo, по ассирийскому названию царства Урарту {Urartu), называвшемуся местным населением, носителями урартского языка (У.я.), Vyaynele, дословно 'виайцы’. Встречающееся в старой литературе ошибочное название урартов «халдеи» (по имени верховного божества урартского пантеона Xalde) и название языка — «язык Ванской клинописи» — вышли из употребления. Урартское название языка неизвестно.
1.1.2. Относится к хуррито-урартской семье языков.
1.1.3. Засвидетельствован текстами конца IX — начала VI вв. до н. э. Носители У.я., горные племена Uruatri, упоминаемые в ассирийских источниках начиная с XIII в. до н. э., населяли во второй половине II тыс. до н. э. Армянское нагорье («страны Наири»), части которого входили в состав хурритского государства Митанни, а после его падения — в состав Хеттского царства. В I тыс. до н. э. они вошли в состав новообразованных государств Урарту в области озера Ван и Му-цацир в долине Большого Заба. После падения Урартского царства в начале VI в. до н. э. под ударами мидян, вавилонян, скифов и киммерийцев урарты, наряду с другими этническими группами, населявшими территорию Армянского нагорья, постепенно утратив свой язык, влились в состав армянского народа.
1.2.0. Лингвогеографические сведения.
1.2.1. Несмотря на то, что основная масса урартских текстов, более или менее доступных пониманию — стандартизованные, изобилующие трафаретными формулами царские надписи, некоторые тексты, тем не менее, обнаруживают незначительные языковые особенности, которые можно интерпретировать как диалектные варианты. Эти особенности прослеживаются в текстах, в которых сказывается влияние жрецов Муцацира, главного центра почитания верховного божества урартов Халди. По мнению Г.А. Меликишвили, эти особенности следует считать признаками «муцацирского» говора, отличного от основного, «ванского».
150
Древние реликтовые языки Передней Азии
1.3.0. Социолингвистические сведения.
1.3.1. Судя по дошедшему до нас языковому материалу, У.я. являлся официальным языком Урартского государства. Сведений о фактическом статусе языка нет.
1.3.2. Найденные по всей территории Армянского нагорья и в Иранском Азербайджане урартские памятники (около 600 текстов) в подавляющем большинстве представлены царскими надписями — анналами, сообщениями о военных походах, о строительстве крепостей, культовых и оросительных сооружений, об учреждении жертвоприношений. Обнаружены также надписи на оружии, сосудах и других предметах, а также свыше двух десятков глиняных табличек с письмами, административными и хозяйственными документами, к сожалению, почти не поддающимися интерпретации.
Единообразный язык царских надписей, разбросанных по всей территории страны (см. 1.2.1.), указывает на существование эпиграфического стандарта. Выяснить, как и насколько он отличался от делового и разговорного языка, не представляется возможным.
1.3.3. Прямых данных о школах в Урартском царстве не имеется, однако искусно выполненные надписи на У.я. являются бесспорным свидетельством существования писцовых школ.
Впервые эпиграфические памятники на У.я. были обнаружены и скопированы Ф.Э. Шульцем в 1828-1829 гг. Первая попытка их дешифровки была сделана Э. Хинксом в 1848 г. в «Journal of the Royal Asiatic Society» (Великобритания), в 1890-х гг. А.Т. Сэйсом было начато издание урартских текстов. В 1890 г. в Москве пятым томом серии «Материалы по археологии Кавказа» вышел труд М.Н. Никольского «Клинообразные надписи Закавказья». В 1928 и 1935 гг. вышли первые два выпуска издания урартских надписей «Corpus Inscriptionum Chaldicarum» К.Ф. Леманн-Гаупта, прерванного, однако, смертью автора. После этого новое издание корпуса урартских текстов было предпринято только в 1950-х гг. Ф.Б. Кенигом и Г.А. Меликишвили. Новые корпусы урартских надписей были изданы Н.В. Арутюняном в 2001 г. и М. Сальвини в 2008.
Первые грамматические и текстологические работы по У.я., принадлежащие А.Т. Сэйсу, Ж. Сандалджяну (1900) и И.И. Мещанинову (1916), представляют ныне только исторический интерес. В 30-х гг. появился ряд работ по исследованию языка, среди которых следует отметить исследования М. Церетели, А. Гетце и особенно И. Фридриха, труд которого «Einfuhrung ins Urartaische» (Leipzig, 1933) лег в основу появившихся в дальнейшем грамматик И.И. Мещанинова, Г.А. Меликишвили и В.К. Бенедикта. Исследованию отдельных вопросов языка, истории и культуры Урарту посвящен ряд работ Г.А. Капанцяна.
Новый размах исследование У.я. приняло с середины 1950-х гг. Своды урартских текстов, снабженные глоссариями, изданы Ф.Б. Кенигом, Г.А. Меликишвили, Н.В. Арутюняном, М. Сальвини. Описанию У.я. посвящены монографии В.К. Бенедикта, И.М. Дьяконова, И. Фридриха, Г.А. Меликишвили, И.И. Мещанинова, М.Л. Хачикян, Й. Хазенбоса. Отдельные вопросы грамматики и лексики У.я. освещены в трудах Н.В. Арутюняна, Г. Вильгельма, К. Гирбала, И.М. Дьяконова, Г.А. Меликишвили, М. Сальвини, М.Л. Хачикян, Э. Гелкена.
1.4.0. У.я. записан слоговой клинописью со значительным числом логографических знаков (шумерограмм и, реже, аккадограмм). Урартское письмо, по обще
М.Л. Хачикян. Урартский язык
151
принятому мнению, восходит к новоассирийской разновидности месопотамской клинописи (иной точки зрения придерживался И.М. Дьяконов, который возводил его к писцовой школе верхнемесопотамского хурритского царства Митанни). См. также статью «Клинопись» в настоящем издании.
1.5.0. Невзирая на тот факт, что хронологические рамки памятников на У.я. охватывают более двух столетий, исторические изменения языка в сильно стандартизованных урартских текстах обнаружить не удается.
1.6.0. Обусловленных внешнеязыковыми контактами внутриструктурных явлений в У.я. не выявляется, за исключением заимствованного, вероятно, из лу-вийского языка предлога pare 'до’, противоречащего логике суффигирующего агглютинативного языка, каковым является У.я.
2.0.0. Лингвистическая характеристика.
Ввиду немногочисленности и непонятности урартских писем и документов описание У.я. будет основано по большей части на более или менее поддающемся толкованию эпиграфическом материале, представленном стереотипными царскими надписями.
Примеры приводятся либо в познаковой транслитерации прямым шрифтом, либо в связной транскрипции курсивом. Последняя практически повторяет транслитерацию, и только в тех случаях, когда характер той или иной фонемы удается установить с определенной долей уверенности, приводится не графический знак, а сама фонема (v,/ w, у, с \ с, о). В транслитерации дефисом отделяются графические знаки, в связной транскрипции — морфемы: na-ha-di (транслитерация) и nax-a-de (транскрипция) 'я сижу/сел’. Прописными буквами обозначены гетерограммы — прямым шрифтом шумерограммы, курсивом акка-дограммы.
2.1.0. Фонологические сведения.
2.1.1. У.я. записан не оригинальной, а заимствованной системой письма, не способной адекватно передавать его фонемы. По этой причине реконструированная для У.я. система фонем в значительной степени условна.
Гласные: i (граф. I), е (граф. i/Е), а (граф. А), и (граф. и/и). Фонема о (граф, и/и) выявляется на основании иноязычных передач топонимов, засвидетельствованных в урартских текстах: урарт. tu-us-pa- ~ арм. Tosp, греч. 0оо7г-; урарт. su(-6)-pa- ~ арм. Сор'-, греч. Lo(pf|vr|, урарт. su-lu-qu~ арм. Ctuk. В транскрипции, за исключением тех редких случаев, когда удается выявить о благодаря наличию этого гласного в иноязычных передачах топонимов или в соответствующих хурритских словах/морфемах, фонемы и и о не дифференцированы.
Не менее проблематично выявление гласных i и е, ввиду того, что е на письме по большей части передавался знаком для I. В этом случае на помощь может прийти написание plene (-I-I для передачи z, -I-Е или -Е-Е для передачи е), нередко используемое для уточнения характера гласного. Однако полной уверенности в том, что тембр гласного установлен верно, быть не может.
Дифтонги в У.я. представлены недостаточно отчетливо. Из того факта, что практически все слова, содержащие дифтонги, засвидетельствованы также без дифтонгов (ср. al-su(-u)-i-si-/al-su(-u)-si- 'величие’, ru-sa/ru-sa-a-ipOfl. п. '<город ца-ря> Русы’, урарт. sa-(a-)li ~ хурр. sawale 'год’), можно сделать вывод о неустой
152
Древние реликтовые языки Передней Азии
чивости дифтонгов и их тенденции к монофтонгизации. Особенно неустойчивыми представляются дифтонги с w, что следует как из внутриурартских чередований (si-da-u-ri/si-da-gu-ri '<не был> построен’), так и из сравнения урартских данных с хурритскими соответствиями (урарт. a-i-ni-e-i ~ хурр. awenne 'кто-либо’, урарт. -еуа- ~ хурр. -ewa, модальный суффикс).
Для У.я. характерны три ряда согласных (по крайней мере, для смычных): звонкие, глухие (придыхательные?) и, вероятно, абруптивные, передаваемые знаками для аккадских эмфатических.
Значительно сложнее обстоит дело с восстановлением фрикативных и аффрикат. С некоторой долей определенности можно говорить о существовании звонкой лабиальной фрикативной у, скрывавшейся за знаками в или и/и, и, возможно, ее глухом корреляте/ предположительно передававшемся знаками для Р или и/й, о межзубных и (или) свистящих фрикативных (граф. S), о глухой велярной фрикативной х и, вероятно, ее звонком корреляте g, передаваемых знаком Н.
С почти полной уверенностью восстанавливаются свистящие аффрикаты с’ и 5, передаваемые соответственно знаками S и Z. По-видимому, знаком S передавался их глухой придыхательный коррелят.
Можно предположительно восстановить два латеральных, а также два дрожащих сонанта, отличающихся по степени раскатистости. Это предположение основано: 1)на вероятном существовании двух различных латеральных и двух вибрантных фонем в близкородственном хурритском языке; 2) на наличии в армянском двух пар плавных (/, / иг, г), вызванном, очевидно, влиянием У.я.
Скользящий сонант (глайд) w, очевидно, скрывается за написанием и, С или ’, у — за написанием I или G.
Согласные
По способу образования По месту образования
Губные Переднеязычные Палатальные Велярные
Взрывные Гл. (придых.?) р(граф. р)1 t к
Абр. Р’ (граф, р)' С (граф, t) к’ (граф, q)
Зв. ь d g"
Свистя-щие аффрикаты Гл. (придых.?) с? (граф, s)5
Абр. с’ (граф, s)6
Зв. 3 (граф, z)7
Фрикативные Гл. f? (граф, р?)2 s (граф, s)8 х12 (граф, h)
Зв. v (граф, b/u/й)3 *z (граф, s/z?)9 g?12 (граф, h)
Сонорные Носовые m п
Боковые I,. 12 (граф. 1)
Скользящие w (граф, и/й/’)4 у (граф, i/g/0)10
Дрожащие г,. г2 (граф, г)
Примечания: 1. Ср. урарт. tu-us-pa- ~ арм. Tosp, греч. 0оал- 'Тушпа’ (название города); урарт. su(-d)-pa- ~ арм. Сор‘~, греч. Lo<pf]vr| /sophene/ 'Софена’ (название области).
М.Л. Хачикян. Урартский язык
153
2. Примеров, указывающих на то, за каким знаком скрывается эта предположительно восстанавливаемая фонема, нет.
3. Ср. урарт. bi-a-i-ni-li, 'страна Урарту’ ~ арм. Van 'Ван’ (название озера).
4. d-a-ru-ba-ni/’a-(a-)ru-ba-(i-)ni 'Аруба(й)ни’ (урартская богиня), u-а/й-а/’а 'Уа’ (урартский бог).
5. Примеров, подтверждающих вполне вероятное предположение об обозначении графемой s глухой (придыхательной) фонемы с [tsh], нет. Русское написание некоторых устоявшихся имен собственных, содержащих данную фонему, дается в традиционной передаче: цари Ruca (трад. Rusa) 'Руса’, Car dure (трад. Sardure')' Сарду ри’.
6. Урарт. фонеме с’ (граф, s) в армянском соответствует глухая непридыхательная свистящая аффриката, транскрибируемая как с, ср. урарт. §u-lu-ku ~ арм. Cluk (название области).
7. Ср. урарт. al-zi- ~ арм. Aljnik' 'Алдзник’ (название области).
8. На свистящий характер этой фонемы указывает соответствие tu-us-pa- ~ арм. Tosp 'Тушпа’. Нельзя, однако, исключать ее межзубный характер. Такое допущение делается на основании того, что соответствующая ей и передаваемая тем же клинописным знаком s хуррит-ская фонема в угаритском письме, различавшем свистящую, шипящую и межзубную фонемы, передавалась знаком для межзубной. Примеров, свидетельствующих о наличии наряду с глухой свистящей (или межзубной?) фонемой ее шипящего коррелята, нет.
9. За отсутствием иноязычных соответствий со звонкой свистящей/межзубной(?) фонемой можно только предполагать, что эта фонема обозначалась знаками s и/или z.
10. ka-(a-)gu-(d-)ki-(e)/ka-(a-)i-d-ki-(e)/ka-d-ki-(e) 'передо мной’, (uye) si-da-(a-)d-ri/si-da(-a)-gu-ri '(не был) построен’, gi-(i-e-i) 'что(-либо)’ ~ хурр.уе-, относительное местоимение.
11. Возможно, патализованный [gJ] или палатальный Q], что следует из чередования знаков g и i для передачи у: урарт. ga-u-ra-hi ~ арм. Gawrek‘ (название области), топоним i-ga-ni-, наряду с единичным i-ia-ni-.
12. Ср. урарт. qu-ma-ha- ~ греч. Коццаут|ут| 'Коммагена’ (название области), но урарт. qul/qu-ul-ha- ~ греч. КоХхц 'Колхида’.
2.1.2. В У.я., вероятно, было довольно сильное экспираторное ударение на предпоследнем слоге. На это указывает нейтрализация конечных z, е, а, ср. al-su-i-se 'величие’ при al-su-i-si-i-ni 'величием’, si-u-li-i-e '<тот, кто> унесет’ при si-u-li-a-li '<тот, кто> унесет-их’. Конечный гласный -а в локативном показателе (см. 2.4.0.) и в многочисленных теонимах, антропонимах и нарицательных именах, обозначающих лиц, предположительно был ударным или несущим контурный тон (ср. теоним Ауа, антропоним Ruca, существительное cila 'жена’). Контурный тон могли нести также стяженные гласные и дифтонги. На это указывает тот факт, что для передачи стяженных дифтонгов, а также в местах выпадения исторических фарингалов (согласно И.М. Дьяконову и С.А. Старостину) достаточно регулярно применялось написание plene. Такое предположение тем более вероятно, что написание plene служило средством для обозначения тона, а не отражало долготу гласного, в аккадском языке (по мнению И.М. Дьяконова), а также, возможно, хеттском (по мнению Вяч. Вс. Иванова). В настоящей статье написания plene не отражаются в транскрипции ввиду того, что в У.я. оно также использовалось для уточнения характера гласных i и е и изредка — графически — для заполнения свободного пространства. Нейтрализованные гласные, передававшиеся на письме знаками i или е, транскрибируются как е.
2.1.3. У.я. присуще оглушение согласных в соседстве с шумными согласными (ср. звонкий и оглушенный после s аллофоны начального согласного в местоименном суффиксе 1 лица ед. ч. -de, дважды входящего в состав местоимения 1 лица ед. ч. абс. istede), переход g > у перед i (kugone 'он воздвиг’ при kuyito 'они
154
Древние реликтовые языки Передней Азии
воздвигли’), нейтрализация гласных -a, -i, -е в конечной позиции (см. 2.1.2.), переход w > у в интервокальной позиции (ср. показатель род. п. ед. ч. -еу при соответствующем форманте мн. ч. -ave < *as-we, модальный суффикс -еуа- при хурр. -ewa), вероятная ассимиляция s последующему г (ср. комитативный показатель мн. ч. -arane < *as-rane) и w, с десоноризацией последнего (ср. приведенный выше генитивный показатель мн. ч. ave < *as-we). Другие позиционно обусловленные реализации фонем не выявлены.
Относительно позиционной реализации просодем известно, что кратчайшим в слове является конечный открытый слог, не несущий контурного тона, что следует из нейтрализации конечных -a, -i, -е (см. 2.1.2.).
2.1.4. В У.я. известны слоги двух типов: (C)V и (C)VC. Долгота гласного (слога) не фонематична и носит просодический характер: очевидно, ударные и несущие контурный тон слоги превосходили по длине слоги, лишенные этих признаков.
2.2.0. Морфонологические сведения.
2.2.1. Слог и морфема в У.я. не соотнесены. Слово состоит из корня с последующими словообразовательными и словоизменительными морфемами.
Структура корневой морфемы: (Ci)VC2 (at- 'есть, истреблять’, par- ’уводить’, did- ’делить’); (Ci)VC2C3 (asx- ’жертвовать’, ust- ’выступить [в поход]’, zasg-’убивать, уничтожать’); CV (ха- ’брать’). Q может быть тождественным С2 (did-) или отличаться от него (par-). С2 отлично от С3. Группа С2С3, как правило, включает по крайней мере один сонант или фрикативный согласный. Исключение составляют случаи сочетания дентального и велярного смычного (ср. badg- ’осаждать?’, atq- ’приносить в жертву?’, batq- ’восстанавливать?’). CV, возможно, происходит от CiVC2 с утерянным конечным скользящим сонантом (ха- <xaw/y-?).
Явления сандхи нечасты. Примером внутреннего сандхи является фузия «ар-тикля»/соотносительной частицы -пе- с аффиксом множественного числа -a(s)< vyaynave ’Виайским <богам>’. Примером внешнего сандхи, видимо, является переход w>y в союзе ewe (граф, е-й-е) перед а в следующем за ним слове ardise ’сила/ власть?’: еуardise < ewe ardise (о переходе w>y в интервокальной позиции см. 2.1.З.; факт сохранения w перед конечным е в этом союзе, вероятно, следует объяснять сильной редуцированностью последнего в конечной позиции).
2.2.2. Случаи фонологического противопоставления морфем неизвестны.
2.2.3. К историческим чередованиям можно отнести чередование генитивного показателя -ey/-we, а также показателя множественного числа -a(s)- (см. 2.1.3).
2.3.0. У.я. — агглютинативный язык, практически лишенный признаков, присущих другим языковым типам.
2.3.1. Морфологически в У.я. выделяются следующие разряды слов: имена, глаголы и частицы, однако привлечение семантических и синтаксических критериев позволяет выделить существительные, прилагательные, числительные и местоимения из разряда имен, причастия и супин — из разряда глагола, наречия — из разряда имен и частиц, послелоги, союзы, частицы — из разряда частиц.
У.я. присущи категории числа, падежа, вида/времени, наклонения, лица, личной принадлежности. Обнаруживаются следы известной в прошлом, но впоследствии утраченной категории определенности с определенным артиклем -пе. Этот же суффикс выступает в функции соотносительной частицы, с помощью которой флексия определяемого имени присоединяется к определению, выраженному
М.Л. Хачикян. Урартский язык
155
прилагательным или существительным в родительном падеже: Xaldiy-ne-ne0Jn0^ п. alcuisi-nemno-K. п. 'величием <бога> Халди’, Carduri-se3?v,^ Argistexi-ne-se^. п. 'Сардури Аргиштиев’.
Перечень частей речи с их категориальными характеристиками приведен в 2.3.7.
2.3.2. Категории рода в У.я. нет.
2.3.3. В У.я. представлены два числа: единственное и множественное.
Множественное число выражается при помощи генетически связанных суффиксов -a(s)- и -se-, личного местоименного суффикса -1е и глагольного суффикса -it-.
В абсолютном (прямом) падеже множественное число образуется с помощью личного местоименного суффикса 3 л. мн. ч. -Ze: sesti-le 'ворота’, arniusine-le 'деяния’.
В косвенных падежах в функции форманта множественного числа выступает суффикс -as- (перед шумными согласными)/-^- (перед сонантами): Vyayn(e)-as-te '<к> Виайским <богам>’, tarsuan(e)-a-rane 'вместе с людьми’, ebanin(e)-a-ve '<богам> стран’.
Суффиксальные формы множественного числа притяжательных местоимений не выявлены. По аналогии с хурритским языком и путем внутренней реконструкции можно предположить, что для их образования использовался тот же формант -a(s)- или -se- (ср. ниже суффикс множественного числа -se в эргативном показателе 1 лица множественного числа).
Множественное число объекта переходного и субъекта непереходного глагола выражается личными местоименными суффиксами.
Множественное число переходного глагола образуется присоединением суффикса мн. ч. -se к субъектному показателю 1 л. ед. ч. -ve: sidistove 'я построил’, sidistovse 'мы построили’, а также, по-видимому, при помощи суффикса -it-\ tertove < *ter-it-o-ve 'мы установили’ (?), paratove < *par-it-o-ve 'мы угнали’ (?) (варианты -at- и -t- этого суффикса в вышеприведенных примерах, очевидно, вызваны соседством с сонантом г). Этим же суффиксом выражается множественное число субъекта 3 лица: parto < par-it-o-^b 'они угнали’, kugly-it-o-ft 'они воздвигли', turutinene< tury-i^u^-i/e^-ne^-nes 'пустьз^ (они) уничтожат^ его5’. Из того факта, что суффикс -it- входит в основу глагола, а не следует, подобно -se, за субъектным показателем, можно предположить, что он был показателем множественности действия, а не субъекта.
В определениях, которые, как правило, согласуются с определяемым именем (см. 2.5.3.), множественное число выражается при помощи того же форманта, что и определяемое имя: Xaldi(y)ne-le sesti-le 'ворота <бога> Халди’, DlNGlR-as-te Vyayn-as-te 'Виайским богам’.
2.3.4. У.я. обладает развитой системой склонения. Субъектно-объектные отношения передаются эргативным падежом, выражающим субъект переходного глагола, и абсолютным (абсолютивом), выражающим субъект непереходного или объект переходного глагола: su(y)uke\ Xaldiz-se^n. ubardudone^ ye(s\-se3?r,n, ine5 ulde6 ^c.n. terove-j '<Бог> Халди2 поручил3 мне^ <и> я4 разбил7 этот5 виноградник’ (КУКН 4179_ц); Xaldine ustabe '<Бог> Халди (абс.) выступил (в поход)’ (КУКН, passim).
Посессивные отношения выражаются родительным падежом, а также самостоятельными притяжательными местоимениями и притяжательными местоименными суффиксами.
156
Древние реликтовые языки Передней Азии
Самостоятельные притяжательные местоимения образованы от основы самостоятельного личного местоимения с помощью адъективного суффикса -(и)се. Засвидетельствованы местоимения 1 л. ед. ч. suce 'мой’ и 3 л. ед. ч. тасе ’его’: sucina 'в мои <годы>’, macineye '<он подчинил> своему (= его) оружию’.
Притяжательные местоименные суффиксы стоят в именной словоформе непосредственно за основой перед показателями числа и падежа: ew/vri-y(e)-ye 'своему/его (-уе-) господину’, ebani-uke-de 'к (-de) моей (-ике-) стране’.
Косвеннообъектные и обстоятельственные значения передаются следующими падежами: дательным, направительным (директив-аллатив), отложительным (орудийно-отложительный, инструментальный аблатив), направительно-отложительным (аблатив), местным (локатив), внутренне-местным (инэссив), совместным (ко-митатив), подстоятельным (субэссив/сублатив) и предстоятельным (прелатив).
Обстоятельственные отношения выражаются также послелогами и предлогом pare 'до’ в сочетании с именами в пространственных падежах (см. 2.3.7.).
2.3.5. Глаголы противопоставлены по признаку переходности/непереходности.
Категория вида/времени в У.я. находит морфологическое выражение только в переходном глаголе. Перфективный вид/прошедшее время передается гласным -о- (граф, и, характер гласного определяется по аналогии с хурритским), стоящим перед личными эргативными показателями. В имперфективе/непрошед-шем времени этот гласный отсутствует: xa-o-ve 'я (-ve) взял’, но wesy-av-le 'я (-av-) властвую над ними (-/е)’.
Форма совершенного вида у непредельных глаголов выражала прошедшее время и настоящее постоянное: Vyaynele nuld-o-v-le 'я правил <страной> Виайне-ле’ (КУКН 387 ур.29), но в титулатуре: Rucane Cardurixe... aluse\ Vyaynele nuld-o-a-lei 'Руса Сардуриев... который правит2 <страной> Виайнеле’ (КУКН 3877_8); DINGIRi alusez urulele wesy-o-a^-le^ '<быка, двух овец> богуь который2 управляет3-ими4 wrw/e-ами’ (там же, I9, IIj4).
В недифференцированных в видовом отношении непереходных глаголах субъектные суффиксы абсолютного ряда присоединяются к показателю (тематическому гласному) непереходности -a- (ust-a- 'идти/приходить’, пах-а- 'сидеть, садиться’), состояния -и- (man-и- 'быть’), субъектной версии/нецентробежного действия -i(a)- (глаголы с этим суффиксом передаются по-русски возвратными глаголами: xut-ia- 'взмолиться’, kut-ia- 'добираться’, pic’ad-ia- 'радоваться’, xas-ia- 'прислушаться’, kuluars-i(a)- 'спасаться’).
Наряду с изъявительным в У.я. известны повелительное и ряд других наклонений, точное значение которых не установлено. Их характер определяется стоящими перед личными показателями формантами -Не, -еуа-/-ё(у)е, -а- (вероятно, из -а(у)е\ вопреки принятой в данной статье установке не отражать в связной транскрипции стяженные дифтонги, в данном форманте в виде исключения, во избежание путаницы с тематическим гласным -а, стяженный дифтонг передается буквой а с циркумфлексом). Выявляются следующие наклонения: повелительно-побудительное, условное, долженствования/возможности/намерения.
Повелительно-побудительное наклонение выражалось суффиксом -Не без личного показателя во 2 лице (ul-i/e 'пойди’, tur-i/e 'уничтожь’), с личным показателем абсолютного ряда в 3 лице единственного числа: тап-Не-пе 'пусть будет’, urbul-i/e-ne 'пусть будет пожертвован’. Примечательно, что в переходном глаголе
М.Л. Хачикян. Урартский язык
157
в функции личного субъектного показателя выступает показатель не эргативного, а абсолютного ряда -пе, к которому, в свою очередь, присоединяется тот же суффикс в объектной функции: tur-Ue-ney-ne2 'пусть ОН] его2 уничтожит’. Субъект 3 лица множественного числа в этих формах выражается тем же показателем -пе и суффиксом множественного числа -it- (см. 2.3.3.), предшествующим показателю наклонения -е: turuti/enene < tury-i(>u)t2-ile3-ne4-ne5 'пусть3 они2...4его5 уничтожат]’.
Условное наклонение передавалось суффиксом -ё(у)е (граф, -e-i-e, -i)/-eyd-(граф. -i-a): asey pile2 nikedul-e(y)e3 UDU.MAS.TUR4 Xaldiye$ nipsedulinee ’когда] канал2 разливаетсяз, пусть6 <богу> Халди5 закалывают6 козленка4’ (букв, 'пусть козленок будет закалываем’) (КУКН 42117-19); alusey pahanele2 istinene3 siul-eya-le4... alusey nirbe^ istinene2 xaul-eye^... turinene^ Xaldise Teysebase Sivinise mane% 'тот, кто/если ktoi крупный-скот2 отсюда3 угонит-их(-/е)4... тот, кто/если ktoi мелкий-скот/добро5 (?) отсюда2 заберет6,... да-уничтожат7 его§ <боги> Халди, Тейшеба <и> Шивини’ (там же, 80б-1з)« Как явствует из примеров, в функции субъектного показателя единственного числа как переходного, так и непереходного глаголов выступает нулевой показатель. Другие формы условного наклонения не засвидетельствованы.
Наклонение долженствования/возможности/намерения/цели выражалось суффиксом -а (< *-ае, ср. соответствующий хурритский суффикс -аё): aley ^A.Si-se2 parto3 sere4 parto2 iu/ws ebane^ asol-a-ve-/ 'toi, что] воины2 угнали3, отдельно4 они-угнали3, когда5 я-должен был/собирался-покинуть7 страну6’ (КУКН 241Ац_12); aley mese2... diauhinede3 terove4 MU.MU-«e5 ardil-a-^6-nej 'botj дань2, которую] я-наложил на-диауйца3, чтобы-он-давал6-ее7 ежегодно5’ (там же, 174 В222-2з); иуеу aysey2 LUGAL-se3 xayal-a-to4-ne5 yese5... xaove6 'никогда^ <ни один> царь3 не] мог-взять4-ее5, я5 <же>... взял6’ (там же, 241 €29-31)- В роли субъектного показателя 1 лица единственного числа переходного глагола в этом наклонении выступает эргативный показатель, в функции 3 лица единственного числа — нулевой. Другие формы не обнаружены.
Является ли часто встречающийся перед показателями ирреальных наклонений согласный -/- формантом, уточняющим значение, выраженное суффиксом наклонения, или в некоторых случаях имеем дело с элементом глагольного наращения (см. 2.3.7.), неясно.
2.3.6. Категория лица представлена самостоятельными личными местоимениями (см. 2.3.7.), личными суффиксальными показателями абсолютного ряда, выражающими субъект непереходного и объект переходного глагола, и эргативного ряда, выражающими субъект переходного глагола. Засвидетельствован также косвеннообъектный суффикс 1 лица ед. ч. -те, следующий за показателями эргативного и абсолютного ряда: aro-fb-me 'он дал мне’, xasia-le-me 'они вняли мне’.
Личные местоимения делятся на две категории:
1. Самостоятельные, употребляемые только эмфатически. Засвидетельствованы только формы:
— 1 л. ед. ч. абсолютива istede (основа is- + дважды повторенный субъектнообъектный местоименный суффикс 1 л. ед. ч. -de)\ Xaldineney alcuisine2 istede3 Argistene4 Rucaxe$ erele^ tarae^ erele^ Vya(y)nave% 'ХалдиевыМ] величием2 я3, Ap-ГИШТИ4 Русин5 <сын>, царь6 могучий7, царь6 <страны> Виайнелез’ (КУКН 411 об.]4-]7);
158
Древние реликтовые языки Передней Азии
— 1 л. ед. ч. эргатива yese (основа yes- + показатель эргатива -se)\ Xaldinene\ usmasine2 alucinene3... yese$ mele$ ebanele^ asguvle^ 'ХалдиевыМ] могуществом2 господнимз... <именно> я4 эти5 страны6... захватил-/’ (КУКН 389з);
— 1 л. ед. ч. дательного падежа su(y)ukeye (вероятно, основа косвенных падежей su- + суффикс -ике + показатель дат. п. -ye): su(y)ukeye\ usxano2-93-me^ weselase$ тис’еь '<именно> MHei онз-передал2-мне4 истинную6 власть5(?)’ (КУКН 406 лиц.27, 407 лиц.2о);
— 3 л. ед. ч. тапе\ alus\-ne2 turleye3 aluse^ pituleye$... DINGIRme§-5£6 turuti/eneneq mane% ewe9 zUbe^-ye^ '<tot,> ktoi ee2 <надпись> уничтожит3, кто4 разобьет5... да- уничтожат7 боги6 erog <самого> и9 егоц семяю’ (КУКН 40 об.7_12, 41 об. 6-н).
2. Суффиксальные, выполняющие функцию личных показателей абсолютного ряда и занимающие конечную позицию в глагольной словоформе, см. 2.4.0.
Категория личной принадлежности выражалась самостоятельными притяжательными местоимениями (см. 2.3.4.) и притяжательными суффиксами, к которым исторически восходят форманты эргативного ряда (см. табл. 2.4.0.).
Указательные местоимения образованы от основ щ(^)-, ik(a)- и is(a)-, вероятно, выражавших три степени удаленности от фиксированной точки. Основа ik(a)-выполняла также (или только?) анафорическую функцию. Эти основы нередко сочетались с суффиксами -ике (ср. этот суффикс в составе личного самостоятельного местоимения 1 л. дат. п. su(y)ukeye) и -апе (ikukane, inane), включавшими, очевидно, дейктические элементы -к- и -п-, а также с суффиксами относительных прилагательных -исе (inuce 'такой’), -хе (inukaxe 'принадлежащий/относящийся к этому’, ikukaxe 'принадлежащий/относящийся к тому’): Xaldiye\... inele2 sestile3 zadoa^-les '<богу> Халдиь.. они4 эти2 воротаз построили4-их5’ (КУКН 38 12); asgov\-le2... 4 erele3 inane4 aptinesc’owiniane^- 19 erele3 isane-/ aptine$ c’owinianee 'я-захватиЛ1 их 2... 4 царей3 с этой4 стороны5 озера6... 19 царей3 с той7 стороны5 озера6’ там же, 389з... j2; inanele arniusinele '<вот> эти/такие деяния <я совершил в течение одного года>’ (КУКН, passim); ikukane sale 'в том <вышеупомянутом> году’ (КУКН, passim); inukaxineye\ Rucayneye xubiye2 '<я провел канал> для2 от-носящейся-к-этому1 <каналу> долины2 <царя> Русы’ (там же, 42116; существительное в дативе xubiye определено генитивным определением Rucayneye и адъективным inukaxineye).
Вероятно, реликтом утраченной категории определенности является суффикс -пе. Очевидная связь этого суффикса с указательной основой in- (см. выше), а также тот факт, что в именной словоформе он занимает ту же позицию, что и притяжательные местоименные суффиксы, позволяют приписать ему первичную функцию определенного артикля, которую он в дальнейшем утратил.
Отрицательные форманты в глагольной форме не обнаруживаются. Отрицание выражалось частицей иуе, запрет — частицей те(у), граф, me(-i). За засвидетельствованным в немногочисленных формах наклонения долженствова-ния/возможности/намерения суффиксом -al-, который был предположительно интерпретирован И.М. Дьяконовым как выражающий отрицательную возможность, может скрываться элемент показателя ирреалиса ale\ иуе2 ayse3 аупеу^ qapqa(r)sulaid5-ne6 '<город,> который никогда2-з никто24 не2 мог-осадить5-его6 (?)’(КУКН 479_10).
М.Л. Хачикян. Урартский язык
159
2.3.7. Имени присущи категории числа (см. 2.3.3.), падежа (см. 2.3.4.), а раньше также, возможно, категория определенности (см. 2.3.6.). Категориальные показатели в именной форме располагаются в следующем порядке: ^притяжательный суффикс/артикль, 2) показатель множественного числа, 3) падежный показатель: eban(i)-ye-de 'к (-de) его (-уе-) стране’, arniusi-ne-le^4, 'деяния’, tarsua-n(e)-a^ ч.-гаяеСОвМ. п. 'вместе с людьми’.
Порядок присоединения флексии определяемого имени к генитивному определению такой же: Ardininave < Ardin(e)-eypo^ п. + -и(е)соотн. част. + -я($мн. ч. + *-w^aT. п. '<богам города> Ардини’.
Прилагательные формально отличаются от имен тем, что, подобно генитивным определениям, присоединяют к себе флексию определяемого существительного не непосредственно, а при помощи форманта -п(е)-, выступающего в этих формах в функции соотносительной частицы: Carduri-(e)ypo^ п. Argistexi-пе-(е)у 'Сардури Аргиштиева’.
Данных о способах образовании степеней сравнения не имеется.
Сведения о числительных крайне скудны. Все количественные числительные в текстах, за исключением sucine 'один, единственный’ (?) (< sw-'один’ + адъективный суффикс -wee?) и atibe 'десять тысяч’, выписаны цифрами.
Исчисляемое имя (во всяком случае с числительными, выражающими большие числа) ставится в единственном числе: 6500 lutu '6500 женщин’, 32100 suse '32100 овец’.
Выделяются следующие разряды местоимений: личные (см. 2.3.6.), притяжательные (см. 2.3.4.), указательные (см. 2.3.6.), неопределенные, относительное и обобщительно-определительные.
В функции относительного местоимения выступала указательная основа al-. Засвидетельствованы формы абсолютива единственного числа ale и множественного числа ale-le, эргатива единственного числа alu-se, а также форма местного падежа единственного числа aluk-a, включающая суффикс -ике (ср. этот же суффикс в форме личного местоимения 1 л. ед. ч. дат. п. suyuke (вероятно, из suyuke-ye, со стяженным показателем дательного падежа -уе). Примеры см. в 2.5.4.
Неопределенные местоимения аупе(у) 'кто-либо’, уе(у) 'что-либо’ в сочетании с отрицательной частицей иуе — иуе аупе(у) 'никто’, иуе уе(у) 'ничто, ничего’ — вероятно, восходят к не засвидетельствованным в текстах, но восстанавливаемым по аналогии с хурритским вопросительным местоимениям *ауе 'ktqT и *iye 'что?’: alusey аупе(у)2 mele2 duleye^ '<тот> ktoj кого-либо2 <на> эти3 <дела> подвигнет! (?)... <пусть его уничтожат боги>’ (КУКН, passim); иуе\ аупе(у)2 istine2 ауиге4 'никтО1,2 здесь3 Hej проходил4’ (букв.: 'не прошедший’) (там же, 1875); aluse\ уе(у)2 inane2 arniusinane^ lakudoleye$... '<тот> ktoi что-либо2 из-этих3 тво-рений4 испортит5... <пусть уничтожат его боги>’ (там же, 275i7-i8); иуе\уе(у)2 istine2 sida(y)uret 'ничтО1,2 здесь3 nej было-построено4’ (КУКН, passim).
Засвидетельствованы также обобщительно-определительные местоимения ule 'другой’, suye- 'весь, всякий’, ibirane 'весь’, ice 'всякий’ (?).
Перечень местоименных наречий приведен ниже, в разделе о наречиях.
У глагола известны категории вида, наклонения, лица и числа. Выражающие их форманты следуют в цепочке глагольных суффиксов за так называемыми глагольными наращениями, в различных отношениях модифицирующими
160
Древние реликтовые языки Передней Азии
первичное значение глагола. С некоторой долей уверенности можно говорить о значении лишь немногих из этих основообразующих формантов: -ап- выражает фактитивность, -аг----каузативность, -ik---фреквентативность/итеративность,
Nst---интенсивность/окончательность, -ul-----субъектную версию, например,
usxan- 'жаловать?, вручать?, поручать?’, tubar- 'укреплять’, urbikae '<жрец> приносящий жертву’ (отглагольное образование от urb- 'приносить кровавую жертву, резать’), sidist- 'выстроить’ (при sid- 'строить’), amast- 'сжечь’, asxul- 'приноситься в жертву’ (при asx- 'приносить жертву’), xa(y)ul- 'забирать себе’ (при хам/у- 'брать’).
Известны следующие отглагольные образования:
1) засвидетельствованные в отрицательных предложениях активное причастие с суффиксом -иге и пассивное с суффиксом -a(y)ure\ иуе\ аупеу2 erele3 istine4 usture5 'нИ1 один2 (букв, 'никакой’) царь3 там4 Hei проходил5’ (букв, 'не проходивший’) (КУКН 241 Е3); uye... sida(y)ure '<ничего> не было построено’ (КУКН, passim);
2) отглагольные прилагательные на -и(пе) и -а(у)е: Irwiane... agunune\ тапи2 '<город> Ирвиане... был2 укреплен’ (КУКН 241 Ai5); bausinele\ xaredi2... terayenele3 '...вещИ1 на-дороге2... поставлены3’ (КУКН 30 ур,22).
В У.я. известен инфинитив цели, образуемый присоединением к глагольной основе суффикса -(e)de (очевидно, показателя направительного падежа, см. табл. 2.4.O.): mese\ Carduriye2 arede3 'для-дачи3 данИ1 <царю> Сардури2’ (КУКН 241 Ai8).
В У.я. выявляются наречия с суффиксами -пе (ср. выписанное шумерограммой с фонетическим комплементом MU.MU-ne 'ежегодно’, sisuxane, sistine, tarane, все три с вероятным значением 'вновь’, 'повторно’, 'опять’), -se (biduyase 'на обратном пути’, вероятно, от глагола bid- 'возвращать(ся)’), -хе (катпахе 'прежде?’), без каких-либо формантов (xine, вероятно, 'теперь’), а также ряд местоименных наречий (istine 'там/здесь?’, istine-ne 'оттуда/отсюда?’, edi-ne 'оттуда’, edi-a 'там’, awyey 'куда-либо’, uye aysey 'никогда’, iserxine 'тогда’).
Засвидетельствован ряд, п о с п.е по г q а талетсдото происхождения в одном из обстоятельственных падежей (местном, дательном либо отложительном) с управляемым именем в дательном (реже, местном) либо отложительном (реже, направительно-отложительном) падеже:
— edia 'по направлению’, ср. Liqiu(y)e^_ п. edia^c^. п. "по направлению к <стране> Ликиу’;
— edine 'из, от, из-за, ради’, ср. еЬапепе^мж. п. edine 'из страны <я удалил>’; ulgusiyaneG^o^ п. edine 'ради его жизни’;
— asdu 'для?’: ebaniuke (дат. п.?) asdu xuradinele welidove 'я собрал воинов для моей страны?’ (КУКН 173 Illi);
— istineye 'для, по направлению’: XaldiaMQC^ п. istineye^ п. "для Халди’; Etiuniawxw. п. istineyeдат. п. "по направлению к Этиуни’;
— aptine 'со стороны’: Sadavalexinedaneu^^n п. eiptineQynQ^ п. "со стороны Ша-давалехи’;
— ка(у)пе 'перед’: suryene0Tn0^ п. каупеОУЛОЖ_ п. 'перед его (-уе-) оружием’;
—ре(у)пе 'под’: Siv/winene0rj}0^ П.реупе0ТЛ0^ п 'под Солнцем (богом Шивини)’;
— bede, bedine 'со стороны’: ХакИпе<уию*.п. bede^z.Jbedineoyno^n 'со сторо-ны/от Халди... <да будет жизнь>’; с ^wini(a)-aMecTH. п. bede^c. п. "со стороны озера’; Л//аместн. п. bedinemsw^ п 'от <города> Али <я провел канал>’;
М.Л. Хачикян. Урартский язык
161
— kurune 'с помощью?’ (согласно Г. Вильгельму) Xaldine kurune Xaldiyne suriye kuruneп. "с помощью Халди, с помощью оружия <бога> Халди <я выступил в поход>’ (широко принятая интерпретация этой часто встречающейся в царских надписях формулы как 'Халди силен, Халдиево оружие сильно, я выступил в поход’ кажется менее убедительной).
В У.я. известен предлог pare 'до’, управляющий именем в дательном или местном падеже: pare Мепиаупеуе xubiye^. п. е<он довел канал> до долины <ца-ря> Менуи’; pare Baruataynia^[n п 'до <страны> Баруатайне/и’.
Если предложная позиция pare объясняется фактом его вероятного заимствования из лувийского языка, то необычную для суффиксального агглютинативного языка постановку послелогов ка(у)пе и aptine перед управляемым существительным в выражениях ка(у)пе tospapatariye 'перед Тушпа-городом’ (КУКН 20 I, II, П18) и inane aptine c’owinianeOTnoyKn_ 'с этой стороны озера’ (КУКН 3895), возможно, следует объяснять тем, что в позиции послелога они оказались бы отделенными от управляемых имен tospa и с ’owiniane другими членами предложения (patariye и inane).
В У.я. засвидетельствованы следующие сочинительные союзы:
— ewe (граф, е-’е/е-й-е, а также e-ya/e-i-a перед словом ardise под влиянием начального а-) 'и, а также’: тапе\ ew2 zilbiye^ '<пусть уничтожат боги> eroi и2 семя-егоз’;
— еау (граф, e-a-i) 'или’: aluse\... tu(r)leye2 (граф, tii-li) еау2... pituleye4 '<тот,> KTOi... уничтожит2 или3... разобьет/ (КУКН 409i4_is); alusey... tu(r)leye2... еау3 vyaynese4 еау5 luluynese^ '<тот,> ktoi... уничтожит2... , виаец4 (т. е. урартиец) ли3, чужеземецб ли5’ (КУКН 411 об.2б-29);
— те(у) (граф, me(-i)) 'а, но’: inane\ ereleye2 nunabe^ теу4 ale5 LlJA.sf1ES-seepartOj sere% partog 'этО1 отошло3 царю2, a4 <то,> что5 воины6 унесли7, отдельно8 унесли/ (КУКН 241 А12, С46, F28).
К подчинительным (наречно-местоименным) союзам относятся iu/iw 'когда’ и ase 'когда’ (с условно-сослагательным оттенком), ase, очевидно, сравним с наречием a(y)se(y) 'когда’, однако, в отличие от последнего, всегда пишется как a-se (примеры см. 2.5.4.).
Известны следующие частицы:
— соотносительная -пе-, с помощью которой флексия определяемого имени присоединяется к определению: Мепиа Ispuinexe (абс.) 'Менуа Ишпуиниев’, но Menua-se Ispuinexi-ne-se (эрг.) 'Менуа Ишпуиниев’;
— отрицательная иуе: иуе ayney... manuri 'никто не был’ (КУКН 241 Fi6);
— запретительная те(у): теу\ киуе2 Xaldise zilbiye2 qiv/wrayde4 kuldeyane^ 'даже2 (?) семя-егоз на-земле4 nycTbi он5 nei оставит5’ (КУКН 30 ур-зз-зб);
— усилительно-выделительная киуе 'даже’ (?), см. предыдущий пример (следует, однако, отметить, что в других контекстах киуе может быть интерпретировано как союз 'а также’: Ispuininese... Menuase ulde\ suxe2 terto2 Xaldiye kuye4 c’are$ suxee terto2 'Ишпуини... Менуа... новый2 виноградник <богу> Халди по-садилиз, а также (или: и даже?)4 новый6 сад5 посадили7’ (КУКН 38 II54-56);
— противительная -ре 'же?’: ale\... satone2 Uskiane... zasgove2 ale4-pe$ kuluarsibeb Teyseba amastone-j '<того> ktoi... поднялся на/взял2 <гору> Ушкиане... я убилз, <того> жез, кто4 спасся6, Тейшеба <бог Грозы> сжег/ (КУКН 241 F26_28).
11-2054
162
Древние реликтовые языки Передней Азии
2. 4.0. Образцы парадигм.
Максимально имя в У.я. имеет до трех суффиксальных позиций. Первую позицию занимает «артикль» -пе или притяжательное местоимение, вторую позицию — суффикс множественного числа -1е в абсолютиве и -а($У в косвенных падежах (см. 2.3.3.), третью позицию — падежный показатель.
Именные словоизменительные суффиксы
Падеж Падежный показатель Примеры1
Абсолютив -02 Xaldi-(ne)\-®3 '<бог> Халди’ ebane-^з 'страна/у’ ebani-ye]-^ 'его страна/у’ sesti-le2-to3 'ворота’ arniusi-ne\-le2-^3 'дела, деяния’
Эргативный -se Xaldi-se3 '<бог> Халди’
Родительный -еу(граф. -e-i) -ve (мн. ч.) Xald(i)-ey3 '<бога> Халди’ ebani-n(e)\-a2-ve3 'стран’
Дательный -уе (граф, -i-e) -ve (мн. ч.) Xaldi-ye^ '<богу> Халди’ ebani-uke\-ye3 'моей стране’ inuan-a2-ve3 'богиням’
Местный -а3 esi-a3 'на/по земле?’ Ьига-а3 'в раба <я обратил>’
Внутренне-местный -ас ё еЬат-асё3 'внутри страны’
Направительный -de4 ebane-y(e)\-de3 '<по направлении^ к его стране’ Xaldi-de3 '<я взмолился> к Халди’ DINGIR-os2-te3 '<я взмолился> к богам’
(Орудийно-)отложительный -пе usmasi-ne3 'могуществом’ arniusi-n(e) \-а2-пе3 '<ничего> из дел’
Направительноотложительный -dane sadavalexi-ne}-dane3 'с шадавальской <стороны>’ xati-n(e)\-as2-tane3 'со <стороны> хеттов’
Совместный -гапе tarsua-n(e)\-a2-rane3 'с людьми’
Предстоятельный -ка(у)5 Argisti-кауз 'перед <царем> Аргишти’
Подстоятельный -ре(у)5 Мепиа-реу3 '<конь> под <царем> Менуа’
Примечания: 1. В примерах в нижнем индексе цифрами обозначена суффиксальная позиция.
2. Помимо субъекта непереходного глагола и объекта переходного, выражает также объект глагола движения: naxabe}... eci2-ye3 'он-сел/вступил]... на <отцовское> место2-его3’ (КУКН, passim).
3. Нейтрализация конечного безударного -а (см. 2.1.2.) позволяет предположить, что этот формант был ударным.
4. Из *-da, с нейтрализацией конечного -а, ср. составной показатель направительно-отложительного падежа -da + -пё). Засвидетельствован также в локативной функции: xar(e)-de ’на дороге’ (КУКН 30 ур.22, 387 ур.5).
М.Л. Хачикян. Урартский язык
163
5. Эти форманты, происходящие соответственно от послелогов ка(у)пе 'перед’, ре(у)пе 'под’ (см. 2.3.7.), являются не собственно падежными показателями, а послелогами на стадии превращения в грамматические форманты. Это следует из того факта, что они, в отличие от формантов остальных падежей и вопреки правилам согласования (см. 2.5.3.), не повторяются в определении: Carduri-каупрыт' п. Argistihini-ye^. п. 'перед Сардури Аргиштиевым’.
Личные показатели абсолютного ряда
Лицо Ед. число Мн. число
1 -de -dile (< -de + -/е)
2 Не засвидетельствовано
3 -be (субъект глагола действия) / -0 (субъект глагола состояния) -пе (объект) -1е
Притяжательные суффиксы и личные показатели эргативного ряда
Лицо Притяжательные суффиксы Примеры Эргативные показатели
1 -икех ebani-uke 'моя страна’ -ve (ед. ч.) -v-se (мн. ч.)
2 Не засвидетельствовано
3 -уе (граф, -i/gi-) / -yd- ebani-ye 'его страна’ napaxi-ya-ede 'для ее (страны) усмирения’ -уе (граф, -i/gi-) / (-у)«/-02
Примечания: 1. Состоит из собственно посессивного суффикса *-ww-/-wv- и адъективного суффикса -ике с, очевидно, дейктическим элементом -к-, см. 2.3.7.
2. Показатель 3 лица эргативного ряда в формах с объектом 3 л. ед. ч. -пе.
Спряжение глагола изъявительного наклонения
Переходный глагол Лицо Основа Тематический гласный Эргативный показатель Абсолютивный показатель Примеры
Ед. ч. Мн. ч. Ед. ч. Мн. ч.
Несов. вид 1 V+ (-it-') -0- -av- *av-se *-de *-di-le wesy-av\-lez 'я! властвую над ними2’
2 Не засвидетельствованы
3 -(у)а-1 не за-сви-де-тель-ство-ваны -пе -1е wesy-(y)e 'он властвует(?)’, я/у-(у)е 'он говорит’
164
Древние реликтовые языки Передней Азии
Переходный глагол Лицо Основа Тематический гласный Эргативный показатель Абсолютивный показатель Примеры
Ед. ч. Мн. ч. Ед. ч. Мн. ч.
Сов. вид 1 -о- -ve -v-se -de -di-le sidist-o-ve 'я построил’, zado-v\-le2 'Я1 их2 создал’, sidist-o-vse\ 'мы] построили’, tertove < ter-it}-o-ve2 'мЫ]_2 установили (?)’
2 не засвидетельствованы
3 -Д-/-0-/ -уе -0(.) -пе -le ulx-odb\-de2 'он] направил меня2(?)’, sidist-o-$\-ne2 'ohj построил ее2’, sidist-o-(y)a\-le2 '©щ построил их2’, si-o-$\-dile2 'он] послал (?) нас2’, par-(i)t\-o-^2 'ohhj_2 угна-ли/увели’, kug/y-it\-o-^2-ne2, 'онИ]_2 установили ее2 <стелу>’, ubard-o-ye 'он жаловал’
Непереходный глагол 1 — -а- -и- — -de -di-le usta-de 'я выступил в поход’, xutia-de 'я взмолился’
2 не засвидетельствованы
3 - -be -le ust-a-be 'он выступил в поход’, sulust-i-be 'он склонился’, man-udb 'он был’, пип-a-le 'они пришли’, pic’ad-ia-le 'они возрадовались’, тап-u-le 'они были’
Примечания: 1. Гласный -/- в этой форме является алломорфом выражающего субъектную версию/нецентробежное действие суффикса -i(a)- перед показателем -be, ср. xut-ia-de 'я взмолился’, kut-ia-de 'я добрался’,pic’ad-ia-le- 'они возрадовались’, xas-ia-le- 'они вняли’, но kuluars-i-be '<тот, кто> спасся’, sulust-i-be 'он склонился’, nax-i-be '<виноградник> был посажен?’.
2.5.0. Морфосинтаксические сведения.
2.5.1. Для У.я. характерна правосторонняя агглютинация. Слово состоит из корня с последующими словообразовательными и словоизменительными суффиксами (о структуре корня см. 2.2.1.). Другие типы аффиксации в У.я. неизвестны.
Имена, как совпадающие с корнем, так и включавшие словообразовательные суффиксы, оканчивались на гласные -а или -Не, -и/-о\ имя божества Ауа, имя царя Мепиа, cila 'супруга’, киге 'нога’, sale 'год’, alcu(i)se 'величие’, tisnu 'сердце’. Исходя из того, что безударный -а в конечной позиции нейтрализуется (см. 2.1.2.), можно предположить, что конечный -а был ударным или несущим контурный тон.
М.Л. Хачикян. Урартский язык
165
Возможно, глаголы с основой на -du- являются сложными образованиями, состоящими из именной основы и глагола du- 'делать’: atqanadu- 'совершить жертву’, lakudu- 'нанести/сделать вред, повредить’, niqidu- 'совершить орошение, оросить’, wediadu- 'сделать женщиной; оскопить’ и др.
2.5.2. Основным способом словообразования является суффиксация.
Именные словообразовательные форманты делятся на основообразующие и деривационные. Ввиду скудости материала, однако, не всегда возможно безошибочное отнесение словообразовательных суффиксов к той или иной категории.
К числу именных основообразующих суффиксов (наращений) относятся: -ad-(xurade 'воин’), -an- (ebane 'страна’, уагапе, род святилища), -ar- (patare 'город’), -er- (sexere 'живой’), -el- (erele 'царь’), -(i)b- (atibe 'десять тысяч’, zilbe 'семя’), -иг- (quture, категория рабов), -пи (tisnu 'сердце’), -ti- (sestile 'ворота’). Значение этих суффиксов неясно.
К числу деривационных суффиксов относятся: образующий абстрактные существительные -se (bause 'слово, дело’, alcuise 'величие’); близкий по значению к предыдущему -tuxe< -t-uxe^ (ernutuxe 'царство, царственность’, xututuxe 'удача’); -sxe < se-xel (urisxe 'орудие’, surisxe 'арсенал?’); гоноратив (?) -a (cila 'супруга’, входит также в состав теонимов и антропонимов); продуктивный в топонимах -iu (Etiu, Arquqiu); образующий притяжательные прилагательные, в том числе патронимы, -хе (Etiuxe 'этиуйский, этиуец’, Cardurexe 'Сардуриев’); суффикс относительных прилагательных -ихе (slsuxe 'повторный?’); образующий прилагательные, в том числе отглагольные, -aye (taraye 'большой’, ar day е 'дань, долженствующее даваться, даваемое’); образующий географические названия от этнонимов и антропонимов составной суффикс -xinele. состоящий из суффикса прилагательных -xel-xi-, соотносительной частицы -пе- и показателя множественного числа абсолютива -le (Argistexinele, название города, букв. 'Аргиштиевы, Аргиштийские’); суффикс относительных прилагательных -исе (suce 'мой’, букв, 'относящийся ко мне’, atuce 'отцовский’). Неясно, как связан с последним суффикс -исе. входящий в состав существительногоpuluce 'стела’.
Засвидетельствованы единичные случаи редупликации: хаг- + хаг- 'разрушать’, qar- + qar-ane 'панцирь’ и некоторые другие.
2.5.3. Известны конструкции предложения:
— эргативная, с предикатом, выраженным переходным глаголом, субъектом в эргативном и объектом в абсолютном падеже: ^е£еЭрг.п. Bixurane&c.n. xaove 'Я взял <город> Бихуране’ (КУКН 173 VI2o);
— абсолютная, с субъектом в абсолютном падеже и предикатом, выраженным либо непереходным глаголом, либо именем/причастием: inane\ абс. п. ereliye2 пипаЬез 'ЭтО1 отошло3 царю2’ (КУКН 242 С28); qiw/vrane\ абс. п. quldine2 тапщ 'ЗемлЯ1 была3 бесплодна/ (КУКН, passim).
Порядок слов, доминирующий в эргативной конструкции — $(ОКосв.)ОПрямойУперех., в абсолютной — SVHenepex.’ Xaldis-me\ ernutuxe2 arone3 'Халди царство2 мне1 дал3’ (КУКН 2743); Menuase... Xaldiye... ine\ suse2 sidistone3 'Менуа... <богу> Халди... это] святилище2 построилз’ (КУКН 172b I24); Xaldine ustabe 'Халди выступил в поход’ (КУКН, passim). Однако случаи экспрессивной инверсии в урартских текстах столь многочисленны, что почти не уступают нормальному словопорядку: Xaldiyey ewriye2 ine3 puluce4 Argistise-^ Menuaxinese^ ^
166
Древние реликтовые языки Передней Азии
kugones 'Халди 1, господину 2, эту3 стелу4 поставил 5 Аргишти Мену ев’ (КУКН 174 А31-з); zadovley arni(u)sinele2 DAN.NU^ istine^ 'Великие3 дела2 здесь4 я-совершиЛ1’ (КУКН 197-1988_9); xasial(e)\-mez DINGIRME§3 Боги3 вняли) мне2’ (КУКН, passim).
Определение всегда предшествует определяемому имени, если оно стоит в родительном падеже: Xaldi(y)nele sestile 'ворота <бога> Халди’. Определение, выраженное прилагательным или местоимением, может стоять как перед, так и после определяемого имени: arni(u)sinele\ DAN.NUi / DAN.NUz arni(u)sineley 'вели-кие2 дела/; iney pile 'ototi канал’; ikukaney sale 'в тот-же1 год’; DUB-te iney 'эта/эту1 надпись’.
Согласование. Глагол, как правило, согласуется с субъектом и (или) прямым объектом в лице и числе: zadoy^-le^... arniusinele^ DAN.NU$ 'Великие5 дела4 я2-совершиЛ1-их3’ (КУКН 197-1988_9); Ispuinese... Menuase... ineley sestile^ zatole^ (<zad-(i)t-ole, где -(/)/-множественное число субъекта) 'Ишпуине... ,
Менуа... ЭТИ1 ворота2 построили/ (КУКН 38 IIi_2), ср., однако, вариант того же предложения: Ispuinese... Menuase... inele sestile zadoale (там же, Ii_2), где множественному субъекту (Ишпуини и Менуа) в глаголе соответствует показатель 3 л. ед. ч. -а-.
Определение согласуется с определяемым в числе и падеже: inanele^.^, arniusinele^.v. '<вот> эти/такие деяния’; Cardurise^, п. Argistexinese^^ 'Сардури Аргиштиев’.
Вопросительные предложения не выявлены.
Отрицательная модальность выражалась с помощью отрицательной частицы иуе, ирреальная — морфологически (примеры см. 2.3.5.).
2.5.4. Связь между однородными членами, за редкими исключениями, бессоюзная: Cardurixinesey yese2 Menuase... Inuspuase... Xaldey suse^ sidistovse^ 'Я2, СардуриеВ1 <сын> Менуа... , <и> Инушпуа... святилище3 <бога> Халди мы-построили4’ (КУКН 20 I, II, III5);... ebaney amastove2 patarele^ xarxarsove^ wase$ lutUf, istinene-i parove% 'Я-сжег2 страну ь разрушил4 города3, увел8 оттуда? мужчин5 <и> женщин6’ (КУКН 173 IV58_59), ср., однако: DINGIRME -sey turutenene2 mane^ ew4 zUbi^-ye^ qiwlvrane-/ edine% 'Да-уничтожат2 60ГИ1 его3 и4 его6 потомство5 с8 <лица> земли?’ (КУКН 40 об.ю-12,40 об.9_ц). В последнем случае мы, возможно, имеем дело с пропущенным по ошибке повторным союзом ewe... ewe 'и... и’, ср. Menuase ewe piley agone2 ewe patare^ sidistone^ 'Менуа и канал] провел2, и город3 построил/ (КУКН 7529_3i).
В запретительных предложениях ewe заменяется запретительной частицей те(у)\ DINGIRme -se те(у) tiniyey те(у) armuziye2 те(у) zilbiye^... kulitone^ 'Боги ни имя-eroi, ни семью-его2, ни потомство-его3 <на земле> пусть не оставят/ (КУКН 42143^7).
Связь в сложносочиненных предложениях бессоюзная: xutiadey... DINGIRME§-aste2... xasialme^ DINGIRME§4 ikukane$ salee ustade-j... 'Я-взмолилсЯ1... к богам2, бо-ги4 вняли-мне3, в том-же5 году6 я-выступил-в-поход?’ (КУКН 173 П38^о)-
Придаточное определительное предложение вводится относительным местоимением ale:... aley quldine2 тапи?, '<Я провел канал... к земле,> которая! была3 бесплодна/ (КУКН 391б-?); alusey niribe2... xauleye^ '<Тот, > ktoi добро2... заберет/ (КУКН 30 ур.28-29); aleley erelele2 arnuiale^ diauxineye^ '<Tex> царей2, кото-pbiei явились-на-помощь3 диауйцу4 (т. е. царю Диаухе)’ (КУКН 174 В133_34); usxanomey weselase2 тис’ет> aluka^ wesyavle^ PAP? surele* 'Он <Халди> жаловал/
М.Л. Хачикян. Урартский язык
167
вручил-MHei истиннуюз власть(?)2, которой4 (букв, 'в которой’) я-властвую(?)б над-всеми7 странами/народами8’ (КУКН 40627_29).
Придаточное времени вводится союзными словами ase и iwliw. iw/iu Rucaxinele sidovle\ iw/iu ine2 c’owe2 tanove^ 'Когда Я1 <город> Русахинеле построил], когда это2 озероз <водохранилище> я-создал4’ (КУКН 3919_ю); ase\ pile2 nikeduleye^ UDU.MAS.TUItt... nipsedulene^ 'Когда] канал2 разливается3, козленка4 пусть закалывание’ (букв, 'козленок пусть будет закалываем’) (КУКН 42117-19).
Другие типы придаточных предложений не обнаружены.
2.6.0. Из немногим более 250 истолкованных слов У.я. с достаточной уверенностью можно говорить о единичных заимствованиях: каре, мера емкости < хетт. kappi, с тем же значением, kubuse 'шлем’ < аккад. kubsu 'головной убор’, pare 'до’, вероятно, лувийский преверб pari, ewe 'и’, вероятно, из протоармянского, ср. арм. ew, с тем же значением. Некоторое сходство с индоевропейскими корнями обнаруживают as- 'сидеть, оставаться, оставлять’ (и.-е. *es-), at- 'пожирать; истреблять’ (и.-е. *ed-) и ряд других, однако пути и источники их заимствования недостаточно ясны.
2.7.0. К числу языковых особенностей, присущих так называемому «муцацир-скому» говору (см. 1.2.1.), можно отнести употребление при субъекте множественного числа глагольных форм 3 лица единственного числа (ter-o-tb-ne 'он уста-новил/постановил’), вместо более обычных форм с суффиксом множественности -it- (ter-(i)t-o-<b 'они установили/постановили’); форму имени верховного божества Aldi- при обычной Xaldi-. В качестве диалектной особенности достойны также упоминания засвидетельствованные в письме из Кармир-блура (близ Еревана) формы 1 лица множественного числа на -it-o-ve при обычной для царских надписей формы на -v-se. Эту особенность, однако, вряд ли следует относить именно к «муцацирскому» говору. Возможно, здесь мы имеем противопоставленную стандартизованной разговорную форму.
ЛИТЕРАТУРА
Джаукян Г.Б. Урартский и индоевропейские языки. Ереван, 1963.
Дьяконов И.М. Хурритский и урартский языки И Языки древней Передней Азии, М., 1967.
Меликишвили Г.А. Урартский язык. М.: Наука, 1964.
Мещанинов И.И. Грамматический строй урартского языка. Ч. 1. Именные части речи. М.; Л., 1958; Ч. 2. Структура глагола. М.; Л., 1962.
Хачикян М.Л. Хурритский и урартский языки. Ереван, 1985.
Benedict W.C. Urartian Phonology and Morphology. Ann Arbor, 1962.
Diakonoff I.M. Hurrisch und Urartaisch. Miin-chen, 1971.
Friedrich J. Urartaisch // Handbuch der Orien-talistik. Leiden; Koln, 1969, Abt. 1, Bd. 2, Liefe-rung 2.
Hazenbos J. J. M. Hurritisch und Urartaisch // M.P. Streck (Hrsg.). Sprachen des Alten Orients. Darmstadt, 2005.
Melikischvili G.A. Die urartaische Sprache // Studia Pohl 7. Roma, 1971.
Zimansky P.E. Ancient Ararat: A handbook of Urartian Studies. Delmar; New York, 1998 (cm. особенно библиографию).
Wilhelm G. Urartian // The Cambridge Encyclopedia of the World’s Ancient Languages. Cambridge, 2004.
Словари
Мещанинов И.И. Аннотированный словарь урартского (биайнского) языка. М., 1978.
168
Древние реликтовые языки Передней Азии
Издания текстов с глоссариями
Арутюнян Н.В. Корпус урартских клинообразных надписей. Ереван, 2001.
Дьяконов И.М. Урартские письма и документы. Ленинград, 1963.
Меликишвили Г.А. Урартские клинообразные надписи. М., 1960.
Konig F. W. Handbuch der chaldischen Inschrift-en. Teil I — Graz, 1955; Teil II — Graz, 1957.
Salvini M. Corpus dei testi urartei. Vol. I-III. Roma, 2008.
Сокращения названия источников
КУКН — Арутюнян Н.В. Корпус урартских клинообразных надписей. Ереван, 2001.
А.С. Касьян
ХАТТСКИЙ ЯЗЫК
1.0. Хаттский язык (Х.я.), устар, протохаттский, протохеттский, англ. Hattie, Hattian, нем. Hattisch.
Видимо, hatt--самоназвание хаттов (так как хетты называли этот язык hattili
'по-хаттски’), которое позднее было перенесено на анатолийские этносы и языки (ср. хетт. KUR ^hatti 'страна города Хатти’ и егип. hf по отношению к Хеттско-му царству или более позднее библейское hitti).
2.0. Х.я. — мертвый бесписьменный язык, известный только по вторичным источникам, относящимся к XVII-XIII вв. до н. э. (здесь и далее все даты даются по «средней хронологии»), см. 4.0.
Был распространен на территории северной части центральной Анатолии (совр. Турция, районы севернее излучины р. Галис, совр. Кызылырмак) до прихода туда в XVII в. до н. э. хеттов; ареал распространения мог быть шире, но вряд ли сильно южнее Галиса (совр. Кызылырмак). Староассирийские хозяйственные тексты из торгового центра Каниш (совр. Кюль-Тепе) содержат некоторое количество антропонимов, допускающих хаттскую атрибуцию, но более поздние лувийские данные из южной Анатолии не показывают следов контакта с хаттами. Богатые захоронения в Аладжа-Хююке (вторая половина III тыс. до н. э.), видимо, требуют хаттской атрибуции.
Судьба этноса доподлинно не известна, но есть все основания считать, что хатты были не истреблены хеттами, а ассимилированы ими. Традиционно считается, что Х.я. вымер в древнехеттскую эпоху (около 1680-1500 гг. до н. э.), однако в документах хеттского архива находятся некоторые свидетельства того, что отдельные группы носителей Х.я. существовали и в новохеттское время. Хатты оказали исключительно большое влияние на хеттскую культуру древнехеттского периода (около 1680-1500 гг. до н. э.), в частности, почти весь культ оказался заимствованным у хаттов. Исследованию социолингвистической ситуации в Анатолии начала II тыс. до н.э. посвящена работа П. Гудегебюре (2008).
Вследствие малого количества памятников Х.я. очень плохо поддается изучению. Несмотря на то, что исследования ведутся уже около 100 лет, до сих пор невозможно произвести в той или иной степени полный анализ и дать перевод какому-либо хаттскому тексту, если он не билингвальный.
А. С. Касьян. Хаттский язык
169
Современное состояние изучения Х.я. отражает в первую очередь работа О. Сойсала (2004), включающая в себя подробное исследование морфологии Х.я. с учетом новых текстов из Ортакёя, конкорданс засвидетельствованных форм и практически полную библиографию по Х.я. Общий краткий очерк культуры и языка можно найти в работе Й. Клингера (2005). Важной вехой в изучении грамматики Х.я. явилась книга X. Гирбала (1986). Монография Й. Клингера (1996) представляет собой объемное культурологическое исследование с публикацией текстов, снабженных филологическими и лингвистическими комментариями. Основные хаттско-хеттские билингвы изданы Х.З. Шустером (1974 и 2002) (к сожалению, в последней работе фактически не учтены достижения хаттского языкознания последних десятилетий). На русском языке имеются работы И.М. Дунаевской и И.М. Дьяконова (1979) и А. Камменхубер (1980), но они, к сожалению, существенно устарели.
3.0. Генеалогическая принадлежность Х.я. не установлена. Наиболее перспективным выглядит сопоставление с языками сино-кавказской макросемьи и постулированием отдельной хаттской ветви внутри этой макросемьи; причем, как показано у А.С. Касьяна (в печати), Х.я. проявляет специфическую близость скорее с енисейской и северо-кавказской ветвями, нежели с сино-тибетской. Ср. такие изоглоссы из стословного списка Сводеша, как хатт. we 'ты’ — сев.-кавк. *ид 'ты’—енис. *?aw 'ты’—бурушаски *и-п 'ты’; хатт. zis 'гора’—енис. *ci?s 'камень’—бурушаски *chis 'гора’; хатт. кар 'луна’—енис. *q[e]p/x[e]p 'луна’, хат. <я/е/‘язык (орган)’ — енис. *?alVp ‘язык (орган)’ и т. д.
Традиционно же определенная типологическая схожесть Х.я. с языками западно-кавказской (абхазо-адыгской) группы провоцирует исследователей на поиски западно-кавказских этимонов для хаттских морфем. Некоторые ученые оперируют почти сотней хаттско-западно-кавказских изоглосс (ср., в особенности, работы Вяч. Вс. Иванова). Предлагаемые хаттские этимологии разбиваются на две группы (западно-кавказские формы приводятся по словарю Nikolaev S.L., Starostin S.A. A North Caucasian etymological Dictionary. M., 1994):
1. Служебные морфемы, обычно двух- или даже однофонемные. Фонетические соответствия в этих случаях тривиальны. Два наиболее ярких примера: хатт. 1е-(притяж. мест. 3 л. ед. ч., возможно м. р.) — абхазо-абазинское */- (притяж. 3 л. ед. ч. ж. р.); хатт. ta- (глагольный показатель места/траектории) — абхазо-абазинское и адыгское *zV- 'в; над’ (преверб).
2. Корневые сравнения. В сопоставлениях этой группы фонетические соответствия не являются тривиальными (самоочевидными), а регулярность их пока не может быть подтверждена ввиду скудости материала. Ср. предлагаемые этимологии: хатт. hun 'большой’—зап.-кавк. *cwd%wa 'большой, сильный’; хатт. fael 'дом’—зап.-кавк. *vlwana 'дом’; хатт. zuwa-tu 'жена’—зап.-кавк. *swa(ma)cN 'женщина’. В целом этимологизация хаттской лексики на западно-кавказском материале не представляется продуктивной даже теоретически ввиду принципиально разной структуры корня: преимущественно CVC в Х.я. и CV в западнокавказском праязыке.
Следует также иметь в виду, что в связи с введением в научный оборот новых хаттских текстов, интерпретация лингвистами той или иной хаттской морфемы
170
Древние реликтовые языки Передней Азии
может меняться (иногда очень существенно), таким образом, значительное количество предложенных ранее сопоставлений сегодня необходимо отбросить.
Альтернативное сопоставление Х.я. с картвельскими не выдерживает критики.
4.0. Х.я. дошел до нас только на глиняных клинописных табличках, относящихся к XVII-XIII вв. до н. э. и написанных, видимо, не носителями хаттского языка, а хеттскими или лувийскими писцами. Основная часть памятников происходит из архива хеттской столицы Хаттусы (совр. Богазкёй), почти все эти документы (около 500 единиц) опубликованы; в конце 1980-х гг. был обнаружен хеттско-хурритский культовый центр Сапинува (совр. Ортакёй), где наряду с хеттскими и хурритскими текстами обнаружились и таблички по-хаттски (около 45 единиц; основная часть этого корпуса только готовится к публикации).
В каталоге Э. Лароша (1971) собственно хаттские тексты занимают диапазон СТН 725-745, причем большинство текстов известно сейчас в нескольких копиях и (или) вариантах; ряд кратких хаттских пассажей (обычно прямая речь жреца) содержится в хеттских текстах, относящихся к другим номерам по Ларошу. Как и остальные части архивов Хаттусы и Сапинувы, эти таблички обнаружены поврежденными, т. е. все известные нам документы Х.я. фрагментарны.
Практически все тексты на Х.я. — это описания ритуалов и религиозных праздников (или же только рецитации внутри описаний ритуальных действий, составленных на хеттском), молитвы и мифы. Несколько десятков хаттских заимствований проникло в хеттский язык (в основном это терминология, связанная с отправлением культа и институтом царской власти, а также, что важно, слово hapalki 'железо’).
В числе дошедших до нас текстов есть ряд хаттско-хеттских билингв, благодаря которым только и возможно составить определенное представление о Х.я.
Палеографически хаттские тексты или хеттские тексты, содержащие хаттские пассажи, относятся ко всем датировочным периодам, начиная с древнехеттского времени до новохеттской империи (XVII-XIII вв. до н. э.). Большая часть табличек написана новохеттским дуктусом, и неясно, нужно ли считать, что всё это позднейшие копии оригиналов, относящихся к древнейшему периоду хеттской письменности, или же предполагать продолжение хаттской письменной традиции и в новохеттское время.
Если для древнехеттского периода предполагается, что хаттские тексты были понятны писцам, которые их записывали, то для позднейшего времени можно признать, что многие из хеттских писцов уже не владели хаттским (этот факт объясняется сменой общего культа под хурритским влиянием в среднехеттский период). Часто исследователи вынуждены считать, что текст был скопирован механически и с искажениями (иногда сам писец в колофоне упоминает об изменении исходного текста), что серьезно усложняет задачу исследователя и открывает возможность определенному научному произволу.
В настоящее время удается постулировать уже порядка 300 хаттских лексем (или корней), но только менее чем у 200 из них устанавливается хотя бы примерное значение. Далеко не для всех засвидетельствованных форм мы можем предложить хоть какой-нибудь морфологический анализ.
Для хаттских текстов использовался тот же тип клинописи и те же принципы и приемы письма, что и для хеттских документов (см. статью «Клинопись» в наст, издании). Как и в хеттском, фонетические слова (тактовые группы) разделялись
А.С. Касьян. Хаттский язык
171
пробелами; только на основании этого графического эффекта возможно говорить о клитиках.
Кроме стандартного хеттского набора знаков для записи хаттских текстов в клинописный инвентарь были введены специальные лигатуры с маленькими подписными знаками: waa, wee, wib wuu? wUq, puu? wiPb wuPU (t. e. /f/ с последующим гласным).
В данной статье формы приводятся в «стянутой» транслитерации, а знак дефиса обозначает морфемную границу (в 5.1.0. встречается познаковая транслитерация, где дефис разделяет клинописные знаки).
О системе письма см. также 5.1.0.
5.0.0. Лингвистическая характеристика.
5.1.0. Фонологические сведения.
Гласные
i и
е(?)
а
Существовала ли фонема /е/ или знаки серий I и Е были графическими вариантами, — не ясно. Если в Х.я. и была фонема /е/, то графически она обозначалась непоследовательно (ср. многочисленные случаи чередований серий I и Е в одних и тех же морфемах). В приводимых формах е и z могут взаимозаменяться (например, морфема ti — то же самое, что морфема te).
Предположение о наличии фонемы /о/ (знак и, противопоставленный знаку и, передающему /и/) пока не находит никаких подкреплений.
Неясно, можно ли объединить и и и’ в одну фонему, то же соображение относится к паре z и j.
Известны следующие сочетания гласных: ai/ae, ui/ue, аи, euliu\ например, ка-пе-е-ип 'Т, sa-i-il ’господин(?)’. Неясно, дифтонги ли это на -и и -z, бифонем-ные сочетания или же двуслоговые последовательности с глайдом ([aji, awu...]).
Сочетания вида Сиа, Cui/Cue, Cia (ku-a-at от ки ’хватать’, du-e-it '?’, li-ja-li-ip и li-a-li-ip от tz/z/’язык’) можно трактовать как /wa, wi, ja/ или как /uwa, uwi, ija/.
Минимальная система консонантизма, которую можно постулировать для Х.я., следующая:
Согласные
По способу образования По месту образования
Губные Переднеязычные Палатальные Гуттуральные
Шумные Взрывные Р t k
Аффрикаты Is c
Фрикативные f S, S(?) h
Сонорные Носовые m n
Боковые 1
Дрожащие r
Полугласные w j
172
Древние реликтовые языки Передней Азии
Число согласных фонем могло быть (и даже скорее всего было) большим, а отсутствие графических указаний на это связано как с общим несовершенством используемого типа клинописи, так и со сложностью адаптации хеттской орфографической системы к фонетике Х.я., возможно, принципиально отличавшейся от фонетики хеттского языка.
Для взрывных употреблялись знаки обеих старовавилонских серий: в А и РА, ти и DU, KI и GI и т. д., причем без какого-либо видимого распределения внутри пар, что совпадает с хеттским узусом. Таким образом, считается, что использование звонкой и глухой серий — графический феномен, не отражающий фонетику (как и в случае хеттского языка), ср. форму ka-a-ar-ka-ra-a-at ~ kar-ga-ra-as, от корня кагкаг ’скоблить’.
В интервокальной позиции встречаются написания с удвоенными смычными типа at-ta, противопоставленные написаниям с одиночным смычным типа a-ta. В хеттском этим приемом в интервокальной позиции последовательно различались две серии смычных (условно: глухая и звонкая); не до конца ясно, можно ли проецировать подобный прием на Х.я., так как, в отличие от хеттского, в хатт-ских текстах удвоенные написания более редки и как будто более непоследовательны, т. е. часто чередуются с одиночными написаниями в одних и тех же морфемах. Ср. форму ta-as-si-e-ga-ra-a-am ~ ta-as-si-ig-ga-ra-a-am, от корня кагат, сорт вина.
Вероятно, Х.я. действительно различал несколько серий смычных, но, возможно, фонетически и фонологически это противопоставление было иным, чем в хеттском, и хеттские писцы зачастую затруднялись перенести орфографический прием удвоения согласных на хаттские тексты. Ниже в примерах могут употребляться знаки для звонких согласных (b, d, g), что отражает клинописный узус и не имеет отношения к фонетико-фонологической транскрипции.
Фрикативные, аффрикаты. Лигатуры с маленькими подписными знаками (waa, WEe, WI|, WUu, WUu, PUu, WIpj, WUPU) встречаются уже в древнейших (древнехетт-ских) копиях хаттских (и палайских) текстов и, видимо, были придуманы специально для Х.я. Эти знаки, с одной стороны, противопоставляются знакам WA и и, U, которые в интервокале выражали /w/ (хотя есть некоторое количество примеров, где вместо ожидаемой лигатуры WAa зафиксировано простое WA), с другой стороны, в одних и тех же морфемах часто чередуются со знаками серии Р (РА, pi, PU). Наиболее естественное решение — считать, что лигатуры WAa и подобные были изобретены для передачи /f/ (фонемы, отсутствовавшей в хеттском, аккадском и шумерском), но употреблялись непоследовательно, конкурируя с более привычными знаками серии Р, ср. форму ha-pi-pu-na-a-an ~ ha-wii-wu^-ria-a-an, от fun(a) ’человечество’. В примерах по возможности используется интерпретационное /, но иногда сохраняется клинописная транскрипция с waa, wee... илир.
Было ли фонетико-фонологическое противопоставление между /s/ и /§/ — неясно. В фонетических написаниях встречаются знаки и серии S, и серии S, в то время как в хеттских текстах — практически только знаки серии S, а серия S (наряду с S) использовалась для шумерских и аккадских слов. Этот факт расширения инвентаря фонетических знаков как будто должен говорить о том, что Х.я. имел два сибилянта, а не один, как хеттский, однако употребление знаков серии S, с одной стороны, все-таки редко, а с другой стороны, те же морфемы часто за
А.С. Касьян. Хаттский язык
173
свидетельствованы и со знаками серии S; ср. se-e-it— se-e-it ’госпожа’, ha-a-si-mu-ii-i-li— ha-a-si-mu-ii-i-li, ’?’. Окончательного ответа на вопрос, сколько шипяще-свистящих было в Х.я., пока дать нельзя (см. также сведения о дополнительных согласных далее в настоящем разделе).
Необходимо иметь в виду следующие сложности традиционной нотации: знаки серии S в хеттском обозначали единственный сибилянт, т. е. /s/, и это же фонетическое значение серии S необходимо предполагать для Х.я. Если серия S выражала отдельную фонему, то типологически естественно считать, что это /§/. Серия Z передавала в хеттском аффрикату /Is/, и это же постулируется в Х.я. В статье используются знаки в соответствии с клинописной транслитерацией, т. е. s ДЛЯ /s/, 5 для /§?/, z для /Is/.
Характеристики гуттурального спиранта, который в данной статье условно обозначается буквой А, неясны. Он обозначался клинописными знаками серии Н (ради простоты вместо h можно записывать А, что и принято в настоящей статье), которые в хеттском передавали велярный/увулярный спирант и аналогичным образом в аккадском обозначали звук, восходящий к прасемитскому глухому увулярному спиранту /%/.
Дополнительные согласные. На основании графических вариаций внутри одних и тех же морфем или же различных адаптаций заимствований некоторые ученые предлагают постулировать дополнительные консонантные фонемы: ср. чередование знаков серий S и Т, что может отражать особую аффрикату (или межзубный), или чередование серий L и N и т. п. Некоторые из таких вариаций достаточно редки и двусмысленны, но свободное чередование s : t для определенных морфем фиксируется, по-видимому, достаточно надежно; ср. Dsa-a-ru-u-un : Dta-a-ru-u-un ’<бог> Тару’, притяжательное местоимение 3 лица единственного числа te- / se-. Графическое чередование t: s отражено в таблице консонантизма как /с/.
Единственным указанием на просодию гласных могут служить написания с дополнительным гласным знаком: ра-1а-а ’и’. Эти так называемые написания plene. во-первых, факультативны, во-вторых, встречаются довольно часто. Фонетическое (или графическое) значение plene в Х.я. не установлено. Для хетт-ского есть основания считать, что при помощи plene факультативно обозначались гласные в старых ударных слогах, но для Х.я. эту интерпретацию нельзя признать удовлетворительной, так как есть много примеров на написание plene сразу в нескольких слогах одной тактовой группы (например, li-e-wuu-u-ur, от fur ’страна’). Возможно, хаттские гласные противопоставлялись по долготе, что и отмечалось иконически при помощи дополнительного гласного. Другое решение — считать, что при переписывании табличек под диктовку чтец для ясности растягивал гласные в словах плохо известного ему языка, и писец фиксировал это в виде удвоения.
5.1.1. В данном разделе рассматриваются фонетические слова (тактовые группы), т. е. последовательность знаков от пробела до пробела безотносительно того, как интерпретируются те или иные морфемы — как аффиксы или как клитики.
В анлауте возможны структуры #V- или #CV-, в ауслауте -V# или -VC#. Необходимо иметь в виду, что клинопись не позволяет напрямую выразить консо
174
Древние реликтовые языки Передней Азии
нантные кластеры в позиции рядом с пробелом, таким образом возможно, что в Х.я. допускались начальные и конечные консонантные кластеры, но выявить какие-либо орфографические приемы для их передачи (как в хеттском) пока нельзя.
В инлауте возможны самые разнообразные кластеры -СС- (взрывной + взрывной, h + шумный, шумный + А, шумный + сибилянт, сибилянт + шумный, согласный +j или и’, носовой + шумный, шумный + носовой, плавный + любой согласный, любой согласный + плавный и т. д.). Не исключено, что некоторые из этих графических кластеров передают самостоятельные фонемы, для которых не было отдельных знаков. Также возможны консонантные геминаты (передающиеся графически удвоенным согласным), которые получаются при морфемосложе-нии. Правила ассимиляции (и диссимиляции?) носового последующему согласному нуждаются в дополнительном исследовании.
Напрямую передать инлаутные кластеры -ССС- в клинописи нельзя, но на такие кластеры могут указывать так называемые ломаные написания: [...]x-ah-as-ki-in 'Т — фонетически [-hsk-]? Впрочем, ломаных написаний отмечено мало, и их можно считать ошибками (пропуск знака).
Фонема /г/ не встречается в начале морфем (и, соответственно не встречается в анлауте тактовой группы).
О гласных кластерах см. 5.1.0.
5.1.2. Выделить какие-либо регулярные чередования в Х.я. не представляется возможным.
5.2.0. Морфологические сведения.
5.2.1. Х.я. — агглютинативный. Это означает, что: 1)для одной служебной морфемы обычно характерно только одно грамматическое значение; 2) на стыке морфем фузия редка и, видимо, регулируется общими правилами фонотактики (например, ассимиляция носовых по месту образования).
Х.я. — синтетический с элементами полисинтетизма.
Строй Х.я. традиционно интерпретируется как номинативно-аккузативный (см. 5.3.1).
Для Х.я. в большей степени характерны префиксы, а не суффиксы. (В данной статье под префиксами понимаются аффиксы, располагающиеся до корня, а под суффиксами — аффиксы, располагающиеся после корня, безотносительно к их словообразовательному/словоизменительному статусу.) Для многих морфем по имеющемуся материалу затруднительно сказать, аффиксы это или же скорее клитики.
5.2.2. Можно выделить четыре грамматических класса: глаголы, имена, местоимения и так называемые «неизменяемые». В класс имен попадают существительные и прилагательные. В неизменяемые — союзы, наречия и т. п. Один и тот же корень (или одна и та же основа), в принципе, может быть как глаголом, так и именем, т. е. словоформы будут отличаться только словоизменительными аффиксами или служебными клитиками.
Глагольные основы в общем случае односложны, а основы имен часто многосложны. Вероятно, такие именные основы исконно представляют собой сложение нескольких морфем, но морфологический анализ в большинстве подобных случаев пока невозможен. Корни могут оканчиваться как на согласный, так и на гласный, а начинаются обычно на согласный.
А.С. Касьян. Хаттский язык
175
На сегодняшний день в Х.я. удается комбинаторно вычленить большое число служебных морфем, но о семантике или функциях некоторых из них пока нельзя выдвинуть никаких предположений. Значительная часть таких «темных» морфем в данной статье не упомянута.
Нужно подчеркнуть, что морфология Х.я. отличается сложностью и, по всей видимости, типологической нетривиальностью, поэтому по причине скудости материала изучена крайне плохо; любое грамматическое описание Х.я. носит предварительный характер. В данной статье в изложении морфологии Х.я. автор почти во всем следует интерпретациям, принятым в грамматике О. Сойсала.
Имя (существительное, прилагательное). Формальной разницы в словообразовательных или словоизменительных морфемах между существительными и прилагательными в Х.я., по-видимому, нет.
Выделяются грамматические категории: число, падеж.
Формально категория рода, видимо, отсутствует, но у существительных наличествуют суффикс -/, характерный для названий лиц мужского пола (^luizzi-l ’гонец’, fa-zare-l ’люди; человечество’, где fa показатель множественного числа), и суффикс -t(u) — для названий лиц женского пола (примеров мало: zuwa-tu ’жена’, nimhu-t(u) ’женщина’); но при этом совершенно не все одушевленные существительные имеют показатель -/ или -r(w), а с другой стороны, -/ и -Г, возможно, вычленяются у ряда неодушевленных основ (istarazil ’земля’, kurkupal ’гвоздь’, safat ’яблоня’, zilat ’сиденье’). Эти суффиксы занимают место перед словоизменительными суффиксами. Важно, что в каких-то случаях -/ и -t могут дублироваться в прилагательном, стоящем при существительном; к сожалению, материала здесь слишком мало. О возможном выражении рода в притяжательном местоимении 3 лица единственного числа см. в описании местоимений в наст, разделе.
Общая схема фонетического слова, образуемого именной основой
-5 частица (?) -3 предлоги -2 притяж. мест. -1 число 0 корень/основа 1 падеж 2 частицы
ma/fa a, i fe, ha, ка, zi и le, se/te ai? up (uf>) ifia) fafl as/is R su/tu n i
Числа обозначают позицию слота относительно корня.
Союзная частица та- ’и/же(?)’ (слот -5) и различные энклитические частицы из слота 2 (например, -hu~, показатель начала прямой речи) не относятся к системе имени. О местоименных(?) морфемах из слота -4 см. в описании местоимений в наст, разделе. О предлогах (слот -3) см. описании системы падежей ниже в наст, разделе. Предлоги могут комбинироваться друг с другом, но для формального разделения их на группы (т. е. слоты; ср. слоты -4, -3, -2 в глаголе) пока недостаточно материала. О притяжательных местоимениях (слот -2) см. в описании местоимений в наст, разделе. Есть примеры, в которых предлог (слот -3) стоит после притяжательного местоимения (слот -2).
176
Древние реликтовые языки Передней Азии
Число (слот -1). В Х.я. два числа: единственное и множественное. Единственное число никак не маркировано. Есть редкие случаи с префиксами а- или i-(слот -4), которые скорее являются местоименными морфемами, а не маркерами единственного числа; к тому же в некоторых примерах можно предполагать комбинацию а-И- с показателем множественного числа fa-lfi-.
Множественное число выражается префиксом fa-lfi- в номинативе и в косвенных падежах и, видимо, префиксом as-Hs- в аккузативе (под аккузативом понимается падеж объекта переходного глагола). Распределение между вариантами с а и z неизвестно, ср.: ном. fa-pizil и fl-pizil ’ветры’, акк. as-fur и es-fur ’страны’.
Есть примеры, где семантическое множественное число никак не выражено. Возможно, что показатель множественности регулярно не используется, когда к имени присоединено притяжательное местоимение во множественном числе (т. е. при множественных посессорах): ip-ha-kis ’их головам’ (притяжательное местоимение 3 лица множественного числа + предлог + ’голова’).
Падеж (слот 1). Традиционно именные локативные проклитики (слот -3) рассматриваются как падежные показатели (А. Камменхубер, отчасти О. Сойсал и др.). Однако более удачным, видимо, было бы считать эти проклитики не префиксами, а клитическими предлогами (как предлагает И.М. Дунаевская).
Это позволяет постулировать для Х.я. систему из четырех падежей.
Система из четырех падежей
Падеж Ед. число Мн. число
Номинатив -0
Аккузатив -0, -sul-tu as-/is-as-/is-...-sul-tu
Генитив -п fa-/fl-...-n
Локатив -i fa-1 fl-...-i
Дативное (в широком смысле) значение выражается генитивом с предлогами (слот-3) ре-, ha-, ка-; известны примеры, где предлог опущен и наличествует только суффикс -п, что дает возможность называть -п падежным показателем генитива-датива. Аблативное значение выражается аккузативом с предлогами капли zi-. При локативе отмечены предлоги ha-, ка-.
По-видимому, предлоги не употребляются, если эта же семантика выражена внутри глагольный словоформы специальными префиксами (которые этимологически совпадают с предлогами); когда семантика места и (или) траектории выражается предлогом при имени, а когда — префиксом глагола, не ясно.
Согласно О. Сойсалу условно выделяются следующие падежи: номинатив, аккузатив, генитив, датив, локатив и аблатив; при этом он рассматривает -sul-tu и -п как показатели «косвенного падежа», а предлоги называет (локативными) префиксами.
Номинатив обычно никак не выражен.
Аккузатив — суффикс -sul-tu (свободное графическое чередование s ~ t, видимо, имеет фонетическую природу, см. 5.1.0.). Возможно, суффикс -sul-tu характеризовал существительные, а прилагательные присоединяли вариант -s/-t, но материала, который позволил бы сделать определенные выводы, слишком мало; ср. ure-s huzzassai-su ’могучего кузнеца’ (’могучий’ + -sl-t ’кузнец’ + -sul-tu). В очень
А.С. Касьян. Хаттский язык
177
многих случаях (в большинстве случаев?) показатель аккузатива отсутствует, это явление требует дополнительного изучения (ср. 5.3.1.).
Генитив выражается суффиксом -п (с вариантами -an, -in, -ип): zari-un ’человека’ (’человек’ + -ип). В ряде примеров -п отсутствует.
«Датив». Под этим ярлыком объединяются предлоги fe-/fi- (pe-/pi-, wee-), ha-, ка-, которые употребляются вместе с суффиксом -п. Суффикс -п, однако, может часто отсутствовать, т. е. в случаях, когда предлога при имени нет (а семантика места и (или) траектории выражена в глаголе), этот падеж оказывается никак не оформленным. Есть примеры, где выступают сразу два из перечисленных предлогов. Как уже было сказано выше, есть и примеры, где, напротив, отсутствует предлог при имени, оформленным суффиксом -п. Примеры: ha-pi-puna-n ’человечеству’ (предлог + предлог + ’человечество’ + -ri),pe-fil ’в дом’ (предлог + ’дом’), ha-le-kis ’его голове’ (предлог + притяжательное местоимение 3 лица единственного числа + ’голова’), ka-taru ’<божеству> Тару’ (предлог + ’Тару’), tabarna-n ’<царю> Табарне’ (’Табарна’ + -п).
К локативу относят случаи комбинации предлогов ha- или ка- с суффиксом -/: ha-fa-shaf-i ’среди богов’ (предлоги- множественное число + ’бог’ + -z). Как и в случае с «дативом», есть примеры, когда этот падеж морфологически никак не выражен.
На «аблатив» примеров меньше. Это падежное значение передается комбинацией предлогов ка- или zi- с суффиксом -su/-tu\ ka-jah-su/ka-jah-tu и zi-jah-su/ zi-jah-tu ’с неба’ (предлог + ’небо’ + -tu/-su).
Выделяются личные и притяжательные местоимения трех лиц и двух чисел посессора.
Местоимения
Число Лицо Личные Притяжательные
Ед. ч. 1 л. ? ?
2 л. we и-
3 л. Ze-?, Ze-? le-, se-/te-
Мн. ч. 1 л. 9 ai-?
2 л. ? up- (= uf-?)
3 л. Ze-...-p? ip- (= if-l ifa-
Из личных местоимений относительно надежно фиксируется только полноударная форма 2 лица единственного числа we (при предикате в форме императива).
Примеры на притяжательные местоимения:
— u-fa-zar ’твои овцы’ (притяжательное местоимение + множественное число + ’овца’);
— возможно, форма 3 лица единственного числа притяжательного местоимения 1е- употреблялась в случае одушевленных посессоров мужского пола, a se-/te-
одушевленных посессоров женского пола и неодушевленных посессоров (однако есть и контрпримеры такому распределению): le-fur ’его (= царя) страна’, le-es-terah ’его покровы’ (притяжательное местоимение + винительный падеж множественного числа + ’покров’), te-pin ’ее (= богини) сын’, se-alep ’ее (= богини) слово’, te-shap ’ее (= столицы) божество’, te-fa-katti ’ее (= страны) цари’
12-2054
178
Древние реликтовые языки Передней Азии
(притяжательное местоимение + множественное число + 'царь’), но также и te-pin 'его (= человека, мужчины) сын’ (= 'смертный’). Чередование t ~ s в se-/te-, видимо, графическое (передача особого согласного);
— up-ha-pulupta[-n\ 'вашим хлебам’ (притяжательное местоимение + предлог + 'хлеб’ [+ родительный падеж]; множественное число не выражено, но в местоимении выражена множественность посессоров);
— ip-ha-kis 'их головам’ (притяжательное местоимение + предлог + 'голова’; множественное число не выражено, но в местоимении выражена множественность посессоров).
Есть редкие случаи приименных проклитических морфем а- и z- (слот-4 в таблице). Возможно, это дейктические местоимения (а- 'этот’, z- 'тот’?).
О так называемых «глагольных» местоимениях (fa-, и-/ип-, ai-/e-/i-, ®-/а-) см. описание слота -7 глагольной словоформы далее в наст, разделе.
Глагольная морфология значительно менее ясна, чем морфология остальных частей речи. Это связано не только с тем, что хаттская глагольная система сложнее именной, но и с тем фактом, что глагольных словоформ из текстов известно меньше, чем именных или местоименных.
Видимо, можно говорить о формально выраженных граммемах:
— трех лиц и двух чисел субъекта;
— транзитивности (или даже граммемах числа прямого объекта);
— косвенного рефлексива(?) или интенсива(?);
— императива, оптатива и прохибитива;
— также о неясных аспектуально-временных граммемах и о показателях места и (или) траектории.
Допустимо считать, что ряд перечисленных граммем выражается клитически-ми частицами, а не аффиксами.
Представить эксплицитный анализ грамматических категорий глагола не представляется возможным. Ниже приводится общая схема фонетического слова, ядром которого является глагольная словоформа, с комментариями. (Далее под индикативом понимается форма без примет императива, оптатива или прохибитива.)
Общая схема фонетического слова
-9 отрицание -8 «оптатив» -7 субъект «реф-лексив»? -5 прямой объект место -3 место -2 место -1 ? 0 корень 1 время/ вид/ наклонение 2 частицы
tas/ sas/ test ses ta/te fa u, un a? ai, e, i tu/su h, к, m, Л p, s, t, w(a), waa ta, za, se, te, tu A(a), has, kas, zas?, pi, wa £(a), zi fa) R и е а Pi (=ж as/at
Слот -9: tas/sas/tes/ses — проклитика отрицания «не». Чередование t~s, видимо, графическое (передача особого согласного). Природа вокалического варьирования а ~ е неясна.
Используется ли эта морфема отрицания еще где-либо, кроме форм прохибитива (см. описание системы наклонений далее в данном разделе), — неясно.
АС. Касьян. Хаттский язык
179
Слот -8: вокалическое варьирование а ~ е неясно. Морфема ta/te употребляется как будто только с формами императива (суффикс -а, слот 1), образуя оптатив (а комбинация tas-ta-...-a — прохибитив), см. описание системы наклонений далее в данном разделе. Формально talteltu можно считать частицей, а не префиксом (ср. морфемы из слота -7).
Слот -7: показатели лица и числа субъекта.
Показатели лица и числа субъекта
Лицо Ед. число Мн. число
1 л. fa- ai-, е-, i-
2 л. U~, ип- 9
3 л. 0- (или «-?)
Неясно, как толковать эти морфемы: как словоизменительные префиксы лица в глаголе или как проклитические личные местоимения. Если выделять морфему а-(показатель 3 лица единственного и множественного числа), то необходимо считать их аффиксами лица, так как это а- присутствует и во фразах с неэксплицирован-ным субъектом, и во фразах с субъектом, выраженным отдельной словоформой.
С другой стороны, а- отсутствует в достаточно многочисленных формах с косвеннообъектным рефлексивом(?) tu/su (слот -6) и в непереходных формах — т. е. там, где следом не стоит какая-либо морфема из слота -5 (показатели прямого объекта). Это заставляет предположить, что а- следует рассматривать как инициальную часть морфем из слота -5, которая проявляется в форме 3 лица и пропадает (в результате вокалических сандхи?) в остальных лицах. Таким образом, 3-е лицо оказывается формально немаркированным. Тогда морфемы из слота -7 можно описывать и как проклитические личные местоимения, находящиеся на пути к грамматикализации.
Этимологически обсуждаемые морфемы (кроме показателя 3 лица) совпадают с известными личными и притяжательными местоимениями.
Слот -6: чередование t/s, видимо, графическое (передача особого согласного). Семантика неясна. Возможно, это косвеннообъектный рефлексив «для себя» или интенсив. Неясно, насколько регулярно при этой морфеме употребление объектного показателя (слот -5).
Слот -5: скорее всего, это показатели прямого объекта при переходном глаголе (причем употребляющиеся не только в местоименной функции, т. е. не только в тех фразах, где прямой объект не выражен самостоятельным словом, но и во фразах с эксплицированным прямым объектом).
Показатели Л, к, т, п употребляются, судя по всему, в случае прямого объекта, стоящего в единственном числе, а показатели р, s, Г, w(tz), waa характеризуют прямой объект, стоящий во множественном числе. Весьма вероятно, что по крайней мере для единственного числа приведенные варианты могут сводиться к одной морфеме л-, где [п] ассимилируется последующему согласному. Во множественном же числе упомянутые р, w(a) и waa, возможно, следует трактовать как единый алломорфДя).
Вероятно также, что эти морфемы и алломорфы следует записывать как (a)h, (a)k, (а)т, (а)п, (a)s, (a)t — см. о показателе субъекта 3 лица (слот -7).
12*
180
Древние реликтовые языки Передней Азии
В ряде фиксаций ожидаемый показатель прямого объекта отсутствует, что остается без объяснения.
Слоты -4, -3,-2: видимо, это аффиксы с семантикой места и (или) траектории (об их возможном дополнительном распределении с именными предлогами внутри одной фразы см. описание системы падежей в наст, разделе).
Формы из слота -4 (ta, za, se, te, tu), вероятно, значат 'в, внутрь’; их можно пытаться свести к одной морфеме, при записи которой графические консонантные вариации передают особый согласный, а вокалические колебания остаются неясными.
Формы из слота -3 (h(a), has, kas, zas?, pi, wa), вероятно, выражали значение движения «к» или «пере-»; вариант zas может быть графической ошибкой вместо has.
Формы из слота -2 означают приблизительно к(а) 'на, сверху’ и zi 'под, внизу’.
Часть морфем из слотов -4, -3, -2 имеют те же этимологические источники, что и предлоги ha-, ка-, zi- при именах (см. описание системы падежей в наст, разделе).
Слот -1: морфема с неясным значением, возможно, аффикс места и (или) траектории.
Слот 0: глагольный корень (обычно имеет вид CVC или CV).
Слот 1: суффиксы (или энклитики?), значение которых неясно. Часто их интерпретируют как показатели времени, причем считается, что -0 — показатель прошлого, -и — настоящего, -е — будущего времени.
Такая интерпретация представляется маловероятной. Во-первых, системы с формально немаркированным прошедшим временем, противопоставленным маркированному настоящему (и будущему), — типологическая редкость. Во-вторых, в билингвах находится достаточно примеров, где хеттскому настоящему соответствует в Х.я. словоформа с нулевым показателем.
Видимо, -0, -и, -е в этой позиции действительно являются аспектуальновременными показателями (так как других формальных кандидатов для граммем этого типа в Х.я. пока не обнаружено), но семантика их отличается от представленного в хеттском противопоставления настоящее vs. прошедшее (в основном, временного) и пока не может быть установлена.
Суффикс -а — показатель императива; в сочетании с другими морфемами образует оптатив и прохибитив (см. описание системы наклонений в наст, разделе).
Слот 2: энклитические частицы, не входящие в грамматическую систему глагола. Частицы fa и pi (=fiT) со значением «и» обычно используются для связи между предложениями; в некоторых случаях им свойственна противительная семантика «но, же». Значения частиц та, as/at неясны. О частицах см. также описание неизменяемых частях речи в наст, разделе.
Переходность/непереходность. В научной литературе хаттские глаголы иногда делятся на переходные (наиболее многочисленная группа), переходно-непереходные, непереходные (глаголов этой группы известно меньше, чем глаголов двух других групп).
Под переходными (транзитивными) понимаются глаголы соответствующей семантики, в индикативных словоформах которых присутствует показатель прямого объекта, точнее, вероятно, согласователь по числу с прямым объектом (слот-5). Примеры таких корней: ри 'делать’, teh 'строить’, fa 'сажать’, tur 'бить’, her 'управлять’, (w)ah 'приказывать’, sul 'позволять’.
А. С. Касьян. Хаттский язык
181
Под непереходными (интранзитивными) понимаются глаголы соответствующей семантики и без показателя прямого объекта в индикативных словоформах. Примеры таких корней: nti 'стоять’, nifias) 'садиться’, wit 'становиться кислым’, пи 'идти’.
Ярлыком «переходно-непереходные» некоторые ученые обозначают глаголы, в словоформах которых отмечена морфема tu/su (косвеннообъектный рефлексив «для себя»(?) или интенсив(?), слот -6). Сюда попадают глаголы из обеих вышеупомянутых групп, причем у некоторых корней известны и формы с tu/su, и формы без этого показателя. Примеры корней: hil 'сыпать’, sul 'позволять’, tur 'бить’, ри 'делать’, fa 'сажать’, кагкаг 'скоблить’, (а)рпи 'наблюдать’, пи 'идти’, zik 'падать’.
Примеры индикативных форм. Корень выделен полужирным.
Транзитивные:
ai-p-pu (-7 -5 R) 'мы сделали’;
as-fa (-5 R) или a-s-fa (-7 -5 R) 'они посадили’;
e-s-ka-her-pi (-7 -5 -2 R 2) 'мы же управляем’;
ah-ha-k-sul-fa (-5 -3 -2 R 2) или a-h-ha-... (-7 -5 -3...) 'и он пускает’;
an-ta-ha-ka-fah-pi (-5 -4 -3 -2 R 2) или a-n-ta-... (-7 -5 -4...) 'и он велел’;
tu-p-kargar-as (-6 -5 R 2) 'он скоблил’;
fa-tu-has-tur-u (-7 -6 -3 R 1) 'я бью’.
Интранзитивные:
ka-nti (-2 R) 'он стоит/стоял’;
ha-wit-fa (-3 R 2) 'он делается кислым(?) же’;
wa-nu-fa (-3 R 2) 'он пошел же’;
un-tu-nu (-7 -6 R) 'ты идешь/шел’;
tu-k-zik (-6 -2 R) 'он упал’.
Императив, оптатив, прохибитив. Как уже было сказано, императив выражается суффиксом -а (слот 1); иногда это -а отсутствует. Императив известен только при субъекте 2 лица. Показатели лица и числа субъекта (слот -7) и прямого объекта (слот -5) в этих формах не употребляются, но есть примеры, где при императиве стоит полноударное личное местоимение субъекта we 'ты’. Примеры немногочисленны:
ап-а mis-a (R 1 _ R 1) 'Приди (и) возьми!’;
ka-ti-a (-2 R 1) 'Будь положенным(?)!’;
ka-mar(-2 R) 'Взрежь!’.
Оптатив выражается комбинацией te-...-а (слоты -8 и 1), а прохибитив — комбинацией tas-te-...-а (слоты -9, -8 и 1). В ряде употреблений фиксаций суффикс -а отсутствует. В этих формах могут употребляться показатели субъекта (слот -7) и прямого объекта (слот -5). Примеры:
te-put (-8 R) 'пусть они будут’;
te-kunkuhu-a (-8 R 1) 'пусть живет’;
te-su-t-hil (-8 -6 -5 R) 'пусть сыплет/сыплют’;
te-ka-te-a (-8 -2 R 1) 'пусть лежит/лежат’;
te-k-za-sul-a (-8 -5 -4 R 1) 'пусть пустит/пустят’;
te-p-ka-hil-a (-8 -5 -2 R 1) 'пусть моет’;
182
Древние реликтовые языки Передней Азии
t-un-tu-p-tel-a (-8 -7 -6 -5 R 1) 'пусть ты/вы...’ (значение корня неясно; в первом слоге сандхи /е/+/и/>/и/);
tas-te-ta-nu-a (-9 —8 —4 R 1) 'пусть не идет’;
tas-t-u-ta-sul-a (-9 -8 -7 -4 R 1) 'пусть ты не пустишь’.
Именные формы у глагола выделить не удается.
В неизменяемые части речи можно включить:
1) союзы, например, аппа 'когда’, lama '?’ (фразовый), та 'но/же(?)’, pala 'и’ (фразовый и словесный) и др.;
2) наречия, например, inta 'так, таким способом’ и др.;
3) клитические частицы, например, -hu, показатель начала прямой речи, -ра 'и’, та- 'и/же(?)’ и др.;
4) проклитические предлоги, см. описание именной словоформы (слот -3), а также ср. описание глагольной словоформы (слоты -А, -3, -2) в наст, разделе.
5. 2.3. Для именного словообразования очень характерно корнесложение. Выделяются три основных типа:
1) «основа существительного + основа существительного», например, zihar-tail 'плотник’ ('дерево’ + 'мастер’);
2) «основа существительного + родительный падеж + основа существительного» или «основа существительного + родительный падеж + притяжательное местоимение + основа существительного», например, Dfur-un-katte 'царь страны (имя божества)’ ('страна’ + род. п. + 'царь’), fur-un-se-mu 'мать(?) страны (имя божества)’ ('страна’ + род. п. + 'ее’ + 'мать(?)’);
3) «основа прилагательного + основа существительного»; например, tittah-zilat 'трон’ ('большой’ + 'сиденье’);
Встречается редупликация: sepsep 'обувь’, pirpir, часть тела.
О суффиксах существительных -/ и -t(u) см. описание именной словоформы в наст, разделе. Вычленяются и другие суффиксы, но об их семантике судить сложно.
Глагольные основы обычно представлены собственно односложным корнем. Показатели места и (или) траектории (см. 5.2.2., слоты -А, -3, -2 в описании глагольной словоформы) можно рассматривать как словообразовательные префиксы.
5.3.0. Синтаксис.
5.3.1. В настоящей статье в соответствии с традицией принимается, что грамматический строй Х.я. номинативно-аккузативный. Однако гипотеза об активном строе Х.я. (или, по крайней мере, об элементах активности, как осторожно предполагает И.М. Дунаевская) заслуживает пристального внимания. П. Гудегебюре обосновывает отнесение Х.я. к языкам активного строя, доказывая, что он демонстрирует так называемую расщепленную активность с неясными правилами распределения. Хотя аргументация Гудегебюре опирается, по сути, только на один языковой пример, следует, однако, признать, что такая интерпретация помогает объяснить ряд форм, не имеющих объяснения в рамках номинативноаккузативной гипотезы. Достаточно убедительно выглядит и анализ П. Тарахи, при котором Х.я. предлагается считать эргативным.
Порядок слов в предложении с формальной точки зрения свободный. В переходных конструкциях последовательность V(S)O более частотна, чем последовательность с финальным предикатом. В непереходных конструкциях, напротив, SV превалирует по отношению к VS.
А.С. Касьян. Хаттский язык
183
Примеры предложений:
(1) antuh lezuh tester ah pala lesepsep pala annes kahanfasuittun a-n-tuh le-zuh-0 le-es-terah-0 pala
-7 -5-брать притяж-платье-вин притяж-мн.вин-шкура-вин и le-sepsep-0 pala a-n-es ka-hanfasuitt-un
притяж-обувь-вин и -7 -5-класть -3-трон-род
'(Он) взял свое платье, свои шкуры и свою обувь и положил их на трон’
Обе глагольные формы a-n-tuh и a-n-es можно анализировать и как an-tuh и an-es, т. е. «-5-брать», «-5-класть»; почему тут показатель прямого объекта (а)п, т. е. единственного числа, а не множественного, — не ясно; возможно, имело место согласование по числу только с первым объектом в цепочке однородных членов.
(2) fashafma esfur askahhir
fa-shaf-0 ma es-fur-0 a-s-kah-hir
мн-бог-им же мн.вин-страна-вин -7 -5 -2-править
'Боги же правили странами’
(3) zar sestakur sestahhumeme
zar-0 §es-ta-kur ses-ta-hhu meme
овца-им -9-8-стоять -9-8-говорить бе-е-е
'Овца (на ногах) не стоит (и) не блеет’
В глоссировании этого примера принимается формальная интерпретация глагольных префиксов ses-ta- как показателя прохибитива. В действительности же, как раз данный нарративный контекст не допускает прохибитивного перевода. Таким образом, приведенный пассаж показывает, что глагольный формант ses- (-9) может выражать не только запрет, но и собственно отрицание, а также указывает на существование глагольного префикса ta- с неизвестной семантикой (П. Гуде-гебюре трактует здесь ta- как показатель агенса).
(4) hanuwapa ^hasammil
ha-nu-(w)a-pa Dhasammil-0
-3-идти-?-и бог.Хасаммиль-им
'И бог Хасаммиль пошел’
В атрибутивных конструкциях определение обычно предшествует определяемому. Насколько регулярно грамматические показатели дублируются (или не дублируются, или же наличествуют только у первого члена конструкции, т. е. у прилагательного), т. е. как согласуется прилагательное с главным именем, судить сложно.
В генитивных именных конструкциях имя в родительном падеже предшествует главному имени. При посессивном генитиве к главному имени обычно присоединяется притяжательное местоимение: DUTU-w? te-pin 'сын Солнечной богини’ ('Солнечная богиня’ + род. п. притяж. мест. + 'сын’), fur-un te-fa-katti 'цари страны’ ('страна’ + род. п. притяж. мест. + мн. ч. + 'царь’).
5.3.2. Об организации сложного предложения сказать что-либо определенное затруднительно.
5.4.0. В Х.я. выделяется небольшая группа заимствований из семитских языков (причем скорее из западносемитских диалектов, нежели из аккадского): kazue
184
Древние реликтовые языки Передней Азии
'кубок’ < аккад. kasu-m или угар, ks, кагат 'вино’ < зап.-сем. *кагт 'виноградник, виноград’. Есть заимствования и из западнокавказского праязыка: hapalki 'железо’ < празап.-кавк. *к!”э-рэкэ 'медь’, с передачей палатализованного заднеязычного латерала как Iki (несмотря на семантическую разницу этот источник заимствования фонетически предпочтительнее, чем празап.-кавк. *kIw2-%.wV 'железо’).
6.0. О диалектах Х.я. ничего не известно.
ЛИТЕРАТУРА
Дунаевская И.М., Дьяконов И.М. Хаттский (протохеттский) язык // Языки Азии и Африки. М., 1979, т. 3.
Иванов Вяч. Вс. Об отношении хаттского языка к северозападнокавказским // Древняя Анатолия. М., 1985.
Камменхубер А. Хаттский язык // Древние языки Малой Азии / Пер. с нем. и предисл. И.М. Дунаевской. М., 1980.
Goedegebuure Р. Central Anatolian languages and language communities in the Colony period. The Luwian substrate of Hattian and the independent Hittites // PIHANS, 2008, vol. 11.
Goedegebuure P. The syntactic alignment of Hattian // Доклад на 53 Rencontre Assyriologique Internationale, July 25, 2007 [не опубликовано].
Kassian A.S. Hattie as a Sino-Caucasian Language [в печати].
Taracha P. Zu den syntaktischen Verkniipfun-gen im Hattischen // Altorientalische Forschun-gen, 1988, Bd. 15.
Soy sal O. Zum Namen der Gottin Katahzipuri mit besonderer Beriicksichtigung des Kasussys-tems des Hattischen // Papers presented to the 53 Rencontre Assyriologique Internationale, July 25, 2007 [в печати].
Taracha P. Zum Stand der hattischen Studien: Mogliches und Unmogliches in der Erforschung des Hattischen // O. Carruba, M. Giorgieri,
C. Mora (eds). Atti del II congresso intemaziona-le di hittitologia. Pavia, 1995.
Основные грамматические описания и словари
Girbal Ch. Beitrage zur Grammatik des Hattischen (Europaische Hochschulschriften Reihe XXI, Bd. 50). Frankfurt am Main; Bern; N.Y., 1986.
Klinger J. Hattisch// M.P. Streck (Hrsg.). Sprachen des Alten Orients. Darmstadt, 2005.
Soy sal O. Hattischer Wortschatz in hethiti-scher Textiiberlieferung (Handbuch der Orienta-listik, Abt. 1, Bd. 74). Leiden, 2004.
Публикации (корпусы) текстов
Klinger J. Untersuchungen zur Rekonstruktion der hattischen Kultschicht (Studien zu den Bogazkoy-Texten, Bd. 37). Wiesbaden 1996.
Schuster H.-S. Die Hattisch-Hethitischen Bi-linguen. I. Einleitung, Texte und Kommentar. Leiden, 1974, Teil 1.
Schuster H.-S. Die Hattisch-Hethitischen Bi-linguen. II. Textbearbeitungen. Leiden, 2002, Teile 2-3.
Soysal O., SUel A. The Hattian-Hittite Foundation Rituals from Ortakoy (I) // Anatolica, 2007, vol. 33.
Soysal O., SUel A. The Hattian-Hittite Foundation Rituals from Ortakoy (II—III) [в печати].
П.В. Иосад
КАССИТСКИЙ ЯЗЫК
1.0. Касситский язык (К.я.). Название связано с этнонимом «касситы», аккад. kassii (в средневавилонский период встречается также написание ku-us-su, kunsu), греч. Koooaiot, лат. Coss(a)ei9 Cossaiaei. В касситских текстах встречается корень G/КаГ, являющийся источником аккадской формы (через формы galzu, galdu,
П.В. Иосад. Касситский язык
185
galsu). Возможно, с племенным названием касситов связан этноним каспиев (древний народ на юго-западном береге Каспийского моря), если видеть в нем эламский суффикс -р.
2.0. Касситы появляются на исторической сцене в XVIII в. до н. э., когда в вавилонских документах начинают встречаться касситские имена и названия (как, например, Kastilisu, правивший на рубеже XVIII-XVII вв. до н. э.). В конце XVI в. до н. э., после разгрома Вавилонии хеттами, касситы приходят там к власти: первым вавилонским царем с касситским именем был Burnaburias, хотя, возможно, его предшественник Agum-kakrime также уже правил в Вавилоне. Касситский период в Вавилонии продолжается до XII в. до н. э., когда к власти в Месопотамии приходят эламиты. В более поздние времена упоминания касситов связаны с регионами к северо-востоку от Вавилонии (в первую очередь район гор Загрос в западной части совр. Ирана): Птолемей помещает касситов в Сузиану; в 323 г. до н. э. на пути из Экбатан в Вавилон с касситами сражался Александр Македонский. Поскольку впервые касситы также появляются на севере Месопотамии, принято считать, что именно горы Загрос были их традиционной территорией.
Все эти сведения относятся к касситскому этносу: как долго сохранялся К.я., неизвестно. В Вавилонии касситы пользовались аккадским языком; заимствования в аккадский из касситского незначительны. Сведений о К.я. эпохи после эламского завоевания нет.
3.0. Генеалогическая принадлежность К.я. неизвестна. Попытки связать К.я. с индоевропейскими языками (А. Анчилотти) и с эламским языком (Ф. Делич, Г. Хюзинг, В. Эйлерс) крайне неубедительны.
4.0. Памятников собственно К.я. практически не сохранилось. Существует один краткий касситско-аккадский словарь (49 единиц); прочая информация доступна из топонимов, теонимов и антропонимов, а также имен лошадей в аккадских текстах. Весь касситский корпус существует в клинописной записи.
5.0.0. Лингвистическая характеристика.
5.1.0. Фонологические сведения.
Извлечение из существующих текстов информации о фонологической структуре К.я. затруднено в связи с особенностями клинописи. В состав гласных, вероятно, входили как минимум я, е (неуверенно), z, и. На основе анализа орфографии касситских текстов К. Балкан выделяет следующий консонантизм К.я.:
Согласные
По способу образования По месту образования
Губные Переднеязычные Палатальные Велярные
Шумные Взрывные Гл. Р t к
Зв. g
Фрикативные Гл. S S
Зв. Z Z
Сонорные Носовые m п
Боковые 1
Дрожащие г г
Плавные W У
186
Древние реликтовые языки Передней Азии
В касситской орфографии графемы, обозначавшие глухие и звонкие взрывные, находились, в основном, в дополнительном распределении: «звонкие» встречались после носовых или в интервокальном положении, но редко писались в начале слова; основываясь на этом факте, К. Балкан полагает, что в К.я. не было фонологической корреляции по звонкости по крайней мере для части согласных. Не имела фонологического значения и часто встречающаяся орфографическая геминация согласных.
Основываясь на написаниях типа bur па-, bura-, burra-, К. Балкан полагает, что звук г мог произноситься с назализацией (обозначается как г), однако X. Папер считает, что речь идет об ассимиляции переднеязычных сонантов. Кроме того, К. Балкан полагает, что вариативность типа ti- ~ di-, где вариант со звонким встречается только после носовых, указывает на оглушение согласных в конце слога (X. Папер также не считает эту интерпретацию верной).
5.1.1. Структура слога не изучена.
5.1.2. Типы чередований не изучены.
5.2.0. Морфология.
5.2.1. Морфологический строй главным образом суффиксальный, возможно, агглютинативный: отсутствие связных текстов на К.я. не дает возможности надежно выделять грамматические и словообразовательные показатели.
5.2.2. Состав морфологических категорий в основном неизвестен, что также обусловлено отсутствием связных текстов. К. Балкан говорит об отсутствии показателей рода. Возможно, существовала категория числа (выражаемая суффиксом; неизвестно, является он показателем множественного или двойственного числа). О выражении падежных отношений известно немного: К. Балкан говорит о «генитивных связях» (Genitivverbindungen), однако, как указывает X. Папер, речь может идти о сложных словах. Состав глагольных категорий также не поддается содержательному описанию. В ряде случаев К. Балкан говорит о «тематических гласных» i и и, но их роль в глагольной морфологии неясна.
5.2.3. Вероятно, существовало суффиксальное словообразование и основосло-жение. В Вавилонии были распространены сложные названия, где первый элемент (обычно аккадский) предшествовал касситскому имени (типа Dur-Kurigalzu 'крепость Куригальзу’).
5.3.0. Синтаксис.
5.3.1. Сведений о структуре простого предложения нет.
5.3.2. Характерные типы сложного предложения неизвестны, связных текстов не сохранилось.
5.4.0. Подавляющее большинство касситских слов не имеют этимологии и не находят параллелей в других известных языках. Некоторые касситские теонимы и антропонимы, возможно, связаны с заимствованиями из индоиранских языков, как, например, Surias, которое Т. Бэрроу сравнивает с санскритским sitrya-' солнце, солнечное божество’, Maruttas — скр. mariit- 'Марут, божество ветра’, Abirattas — скр. abhi-ratha- 'обращенный к колесницам <в битве>’), хотя К. Балкан относится к этим сопоставлениям весьма осторожно.
Помимо собственных имен (в том числе имен лошадей) касситский корпус состоит из ряда имен нарицательных, относящихся к коневодству и строительству колесниц; сохранились также названия цвета, растений, технологии орошения
А.И. Давлетшин, Д.Д. Беляев. Хараппский язык
187
и др.: akkamdas 'спица в колесе’, galdu (galzu) 'кассит’, alzibadar 'масть лошади’, lagastakkas id., kurus ‘вид растения’ (возможно, 'шафран’), karimgaldu 'колчан’, sakrumas 'военачальник’.
6.0. Сведений о диалектах не сохранилось. Существует ряд заметных отличий между текстами, найденными в Ниппуре и в других городах, но неясно, насколько они связаны с диалектными или чисто орфографическими расхождениями.
ЛИТЕРАТУРА
Ancilotti A. La lingua dei Cassiti. Milan, 1980.
Balkan K. Kassitenstudien I. Die Sprache der Kassiten. New Haven, 1954.
Eilers W. Рецензия на: Balkan К. Kassitenstudien I. Die Sprache der Kassiten. New Haven, 1954 //Archiv fur Orientforschung, 1957-1958, Bd. 18.
Jaritz K. Die kassitische Sprachreste // Anthro-pos, 1957, vol. 52.
Paper H. Рецензия на: Balkan К. Kassitenstudien I. Die Sprache der Kassiten. New Haven, 1954 // Journal of Near Eastern Studies, 1956, vol. 15, №4.
А.И. Давлетшин, Д.Д. Беляев
ХАРАППСКИЙ ЯЗЫК
1.0. Хараппский язык (Х.я.) называется также протоиндийским, языком письменности долины Инда; англ. Нагар pan, Proto-Indian, Indus, Language of Indus valley civilization.
Название «Х.я.» — условное, дано по соответствующей археологической культуре (хараппская или протоиндийская). В месопотамских клинописных источниках упоминается находящаяся на противоположном от страны Маган (ma-gari) берегу «Нижнего Моря» страна Мелуха (me-luh-hd), откуда по морю привозили драгоценные камни, слоновую кость, металлы и ценные породы дерева. Многие исследователи полагают, что под Мелухой подразумевались центры протоиндийской культуры и (или) дравидийская Индия, однако неизвестно, связано ли это слово с самоназванием носителей Х.я. Шумерское «Мелуха» сопоставляется некоторыми исследователями с поздневедийским «млеччха» (mlecchd, один из варварских народов).
2.0. Мертвый письменный язык, известный исключительно по текстам, выполненным хараппским (протоиндийским) письмом. Был распространен в бассейне р. Инд (территория современных Пакистана и Индии) с XXV по XX в. до н. э.
Несмотря на более чем 100-летнюю историю изучения дешифровка харапп-ского письма и языка все еще находится на начальной стадии. Первые памятники хараппского письма стали известны во второй половине XIX в., еще до открытия археологических центров хараппской культуры. Основной массив надписей был опубликован после масштабных раскопок 1920-1930-х гг. в Хараппе и Мохен-джо-Даро серией архивных отчетов, сведенных потом вместе А. Махадеваном (1977). С 1987 г. под общей редакцией А. Парполы выходит «Корпус протоиндийских печатей и надписей».
188
Древние реликтовые языки Передней Азии
Начиная с первых публикаций, высказывались различные априорные версии о генеологических связях языка харраппских надписей: с индоарийскими или конкретно с санскритом (К. Гэдд, многие индийские исследователи), хеттским (Б. Грозный), дравидийскими (Э. Эрас). Попытки толкования хараппских текстов на основании сравнения знаков с другими древневосточными письменностями, индийскими слоговыми письменностями или письмом острова Пасхи (У. Петри, П. Мериджи, К. Гэдд, В. Хевеши и др.), оказались безрезультатными.
Применение комбинаторного метода позволило выявить наиболее частотные финальные знаки, видимо, соответствующие грамматическим показателям (П. Мериджи, Р. Хантер). Существенный вклад в этом отношении внес Р. Хантер. Он определил наличие циркумграфов, предположил, что удвоение передает форму множественного числа, указал на возможность разграничения «идеографического» и «силлабического» употребления отдельных знаков. Он также выявил часто повторяющиеся сочетания знаков («слова»), выделил группу знаков, соответствующих грамматическим показателям, и определил характер отношений между ними.
В 1964 г. началась работа по дешифровке хараппского письма группой ученых во главе с Ю.В. Кнорозовым (А.М. Кондратов, Н.В. Гуров, М.А. Пробст, М.Ф. Аль-бедиль и др.). В исследовании использовались ЭВМ, хотя получившая широкую известность «компьютерная дешифровка» на самом деле состояла прежде всего в машинном разбиении хараппских текстов на устойчивые повторяющиеся последовательности знаков, называемые блоками. Исследователями была определена система письма, а также базовые характеристики языка, который на основании сопоставления морфологии имени (см. 5.2.2.) был определен как принадлежащий к дравидийским. Первые результаты этой работы получили положительный отклик среди специалистов-дравидологов. Второй этап дешифровки, предполагающий чтение текстов, оказался неудачным. Опираясь на трактовку письма как «морфемно-слогового» и предполагая, что отдельные знаки строго соответствуют определенным грамматическим показателям, а также широко используя метод интерпретации изображаемого знаком с поиском омонимичных ему слов или корней в предполагаемых языках-потомках (так называемый «ребусный метод»), авторы предложили чтения почти всех хараппских знаков и значительной части корпуса текстов. При этом у них практически отсутствовали настоящие перекрестные чтения, а доля слоговых написаний и фонетических подтверждений оказалась ничтожно мала. В последних публикациях упомянутой группы отечественных ученых хараппское письмо фактически выглядит как морфемное. Все это вызывало скептическое отношение к их работе в целом.
Финская группа исследователей во главе с А. Парполой начала работу позже, в конце 1960-х гг. Расходясь с группой Ю.В. Кнорозова в анализе и чтении знаков, финские ученые пришли, в целом, к схожим выводам: Х.я. принадлежит к дравидийским. В то же время, работы А. Парполы и его коллег отличает гораздо меньшая точность в грамматическом анализе, неточность характеристики письма (то логографическое, т. е. словесное, то лого-силлабическое, т. е. словеснослоговое), а также широкое использование «ребусного метода» (иными словами, интерпретация изображаемого знаков и поиск омонимичных для изображаемого чтений). В результате дешифровка также оказалась неудачной. Тем не менее, со
А.И. Давлетшин, ДД. Беляев. Хараппский язык
189
ставленный группой А. Парполы конкорданс знаков, а также предпринятое им издание корпуса надписей представляют собой существенный вклад в изучение хараппской письменности. Особенно важными представляются графологические исследования А. Парполы.
В качестве перспективных направлений изучения хараппских надписей можно назвать следующие: определение знаков, относящихся к классу словесных знаков, и, соответственно, определение надежных фонетических знаков, поиск хороших примеров звуковых подтверждений, установление чтений фонетических знаков с помощью метода перекрестных чтений (в том числе и среди звуковых подтверждений), а также выявление на основании формальных признаков титулов в составе имен.
3.0. Предположительно представляет собой протодравидийский или парадра-видийский язык. Надежно устанавливаемые грамматические черты Х.я. (агглютинация; три различающиеся по суффиксу общекосвенного падежа класса имени; по крайней мере три падежа — именительный, общекосвенный/родительный и дательный; определение в препозиции к определяемому) хорошо согласуются с предположением о дравидийском характере Х.я. и препятствуют его отождествлению с эламским, шумерским, хурритским, семитскими, индоевропейскими или мунда языками. Глоттохронологические подсчеты, датирующие распад прото-дравидийского 2300-2200 гг. до н. э., наряду с картой распространения современных дравидийских языков, представленных в работах М.С. Андронова (1982) и Г.С. Старостина (2000), а также анализ культурной протодравидийской лексики, не противоречат идентификации носителей хараппской культуры как протод-равидийцев. Археологические данные, предполагающие движение жителей поздней хараппской культуры на юг и восток, свидетельствуют в ее пользу. Теоретически возможно, что Х.я. не оставил живых языков-потомков. В то же время необходимо отметить, что определяемая морфология имени сопоставима с именной морфологией бурушаски. Наблюдаются грамматические параллели Х.я. с алтайскими языками, носители которых, однако, проживают и проживали далеко за пределами территории распространения археологических памятников хараппской культуры.
4.0. Каталог А. Махадевана (1977) включает 2906 надписей: 1814 печатей, 511 оттисков, 272 миниатюрные таблички, 135 медных табличек, И бронзовых орудий, 163 различных объекта (браслеты, граффити на керамике, костяные предметы, золотые украшения и др.). «Корпус протоиндийский надписей и печатей» включает в настоящее время 3693 письменных памятника. Более 80% надписей происходят из четырех городов: Мохенджо-Даро (1659), Хараппа (1019), Лотхал (290) и Калибанган (122); в остальных поселениях и городах встречается от одного-двух до нескольких десятков надписей. Около двух десятков надписей было обнаружено за пределами долины Инда: в Месопотамии, Эламе, Бахрейне и Средней Азии.
Печати — наиболее многочисленная категория письменных памятников Х.я. Известно два основных типа печатей: квадратные с ручками и длинные прямоугольные (с конца III тыс. до н. э.). Цилиндрических печатей «месопотамского типа» и круглых печатей «дильмунского типа» (англ. Persian Gulf style seals) известно немного. Печати изготавливались из стеатита, терракоты и серебра.
190
Древние реликтовые языки Передней Азии
Известно более 500 оттисков печатей. Они встречаются как поодиночке, так и по несколько на одном артефакте. Некоторые оттиски обжигались и покрывались глазурью.
Миниатюрные таблички представляют собой вырезанные из стеатита или формованные терракотовые пластинки, как правило, прямоугольные или фигурные. Большая часть их была найдена в Хараппе (485), меньше — в Мохенджо-Даро (103), единичные экземпляры — в Лотхале, Чанху-Даро, Калибангане и Ру-паре. Известны дубликаты как резных, так и формованных табличек, а также примеры двусторонних табличек.
Медные таблички — это прямоугольные пластинки с текстом на одной стороне и геометрическим изображением, или изображением животного, на другой. Известно 237 медных табличек: все они были найдены в Мохенджо-Даро. Имеется большое число дубликатов, многие таблички одной формы и одного веса.
Надписи на орудиях и оружии встречаются на топорах, теслах и наконечниках копий. В большинстве случае текст должен был быть скрыт древком, но есть примеры, когда текст идет вдоль кромки.
В составе золотого клада в Мохенджо-Даро были обнаружены четыре подвески с миниатюрными надписями, выполненными одной рукой и одним инструментом. Надписи на керамических браслетах наносились краской по внутренней стороне. Известны также короткие надписи на трубочках из слоновой и простой кости.
Граффити на сосудах представляют собой либо знаки на тулове, которые наносились до обжига, либо цифры, процарапанные у венчика. Обычно на сосуде встречается от одного до трех знаков; самая длинная надпись состоит из шести знаков. Известно также 15 штампованных надписей на сосудах.
Археологические данные свидетельствуют об активном использовании объектов с надписями. Они встречаются во всех поселениях, на крупнейших улицах, в зонах мастерских, внутри и около домов в цитадели. Они распределены между разными домохозяйствами неравномерно: некоторые домохозяйства имели много надписей, а другие — мало или не имели вовсе.
В силу мягкости стеатита многие печати истерты. Сильно истертые печати с целыми ручками часто находятся в домах и на домовых участках. В то же время, на улицах найдено больше хорошо сохранившихся печатей со сломанными ручками. Длинные прямоугольные печати зачастую имели отверстие для шнурка, просверленное посередине сверху, по которому они ломались. В захоронениях печатей не обнаружено.
Уникальными среди известных сегодня хараппских надписей являются надписи на игровых (или гадательных) кубиках из слоновой кости и большая надпись из Дхолавиры (девять знаков). Последняя выложена из аккуратно вырезанных кусочков какого-то кристаллического материала на деревянной доске, располагавшейся на потолке одного из помещений цитадели. Высота знаков в этой надписи колеблется от 35 до 37 см, ширина — от 25 до 27 см.
В генеалогическом отношении хараппская письменность стоит особняком среди известных систем письма, не имея письменностей-родственников или потомков. В то же время ее создатели, вероятно, знали о принципах шумерской и про-тоэламской письменности и, таким образом, испытали их непрямое влияние.
А.И. Давлетшин, Д.Д. Беляев. Хараппский язык
191
Основное направление письма (на оттисках печатей, предметах) — справа налево, на печатях, соответственно, — слева направо. В отдельных случаях встречается зеркальное написание. Надписи из двух и более строк в отдельных случаях выполнены бустрофедоном, т. е. (по оттискам печатей) первая строка читается справа налево, а вторая — слева направо. Направление установлено по сжатию знаков в конце надписи при недостатке места, надписям из двух строк и сопоставлению надписей на печатях и оттисках.
Хараппская письменность — линейная по своей природе, что в большинстве случаев делает невозможным отождествление формы знаков с тем, что они изображают. Характерной особенностью графики хараппского письма являются циркумграфы (также — «разбитые написания»), когда цифра или другой состоящий из нескольких графических элементов знак пишется по обе стороны от вписанного знака. Сличение параллельных написаний показывает, что при раздельном написании вписанный знак должен читаться после так называемого «разбитого». Имеется значительное число аллографов — различных по форме знаков, которые имеют одинаковое чтение. Среди них особенно выделяются неполные и полные формы знаков, например, 307 Q 'лук со стрелой’ и 028 'человек с луком со стрелой в руках’, 328 JIJ ’сосуд’ и 045 ’человек с сосудом в руках’ и т. д. Здесь и далее транслитерация знаков хараппской письменности (условное обозначение знаков с помощью трехзначного цифрового кода) дается по каталогу А. Махадевана (1977).
В хараппской письменности надежно определяются по крайней мере три класса знаков: 1) фонетические знаки (слоговые), 2) словесные знаки (логограммы) и 3) цифры, которые представляют собой отдельный подкласс в классе словесных знаков.
Фонетические знаки используются для записи грамматических показателей и в качестве звуковых подтверждений к словесным знакам, что можно показать, сравнивая различные варианты написания одной и той же последовательности знаков в сходных контекстах. Незначительное количество встречающихся удвоений знаков в надписях может являться указанием на клинописный тип силлаба-рия хараппского письма, т. е. такой силлабарий, когда для записи слов типа C1V1C2 употребляется последовательность слоговых знаков типа C1V1-V1C2 (где С — любой согласный, а V — любой гласный). Силлабарий эгейского типа (когда для записи слов типа C1V1C2 употребляется последовательность слоговых знаков типа CiVi-C2V]) должен бы приводить в большему числу повторяющихся знаков, если только, конечно, распределение согласных в начальной и конечной позиции не было различным. Данное наблюдение можно также проинтерпретировать как указание на незначительный процент употреблений фонетических знаков для записи слов за пределами грамматических показателей.
Словесные знаки способны принимать фонетические знаки в качестве звуковых подтверждений. В исключительных случаях значение словесного знака понятно: например, знак 328 IJ изображает сосуд, замещается в сходных контекстах знаком 045, который изображает человека с сосудом в руках, регулярно появляется в конце так называемых «жертвенных» надписей в сочетании с цифрами от ’Г | до ’4’ |||| и, по всей видимости, означает ’жертва’. В отдельных случаях можно видеть декоративное написание, когда вместо цифры используется повто-
192
Древние реликтовые языки Передней Азии
рение знака, перед которым эта цифра должна идти; так, например, последовательность HI может быть записана как IJUU-
Цифры графически организованы определенным образом, представляя собой сочетания черт | (равно единице) и полукругов (равно двадцати? десяти?). В отдельных случаях цифры используются как фонетические знаки, в том числе в качестве звуковых подтверждений к словесным знакам.
5.0.0. Лингвистическая характеристика.
5.1.0. Фонологические сведения.
Доказательством правильного фонетического чтения знака может быть его использование в одном и том же значении в разных надежных контекстах (так называемое «перекрестное чтение»). Примеры хороших перекрестных чтений для хараппских знаков до сих пор неизвестны. Иными словами, несмотря на то, что значение некоторых словесных знаков, а также функции грамматических показателей, для записи которых используются другие знаки, определяются достаточно надежно, до сих пор, в строгом смысле этого слова, не установлено фонетическое чтение ни одного знака.
5.2.0. Морфология.
5.2.1. Именное словоизменение и словообразование в Х.я. ограничивается исключительно суффиксацией (о глаголе ничего неизвестно). Существует строго определенный порядок следования суффиксов друг за другом, и очевидно, что на стыке морфем фузия, если и есть, то редка. Таким образом, Х.я. является языком агглютинативного типа.
5.2.2. В имени надежно выделяются по крайней мере три падежа — именительный, общекосвенный (который без дополнительных показателей употребляется в функции родительного падежа) и дательный, причем суффикс дательного падежа всегда присоединяется к общекосвенной основе, которая представляет собой основу в именительном падеже плюс показатель общекосвенного падежа. Следует подчеркнуть, что указанное употребление формы общекосвенного падежа в функции родительного в действительности может оказаться кажущимся явлением, связанным с орфографическими правилами записи слов определенной структуры в хараппском письме (т. е. являться не только и не столько характеристикой Х.я., сколько особенностями орфографии хараппского письма). В соответствии с формой показателя общекосвенного падежа выделяются три класса слов, т. е. три типа склонения. Склонения в Х.я. имеют следующий вид (R — здесь корень или основа, которая соответствует записи формы именительного падежа):
Тип склонения Именительный падеж Общекосвенный падеж Дательный падеж
I R-0 R-0 R-0-176 i
II R-0 R-342 R-342-176 Ui
III R-0 R-211 t R-211-176
А.И. Давлетшин, Д.Д. Беляев. Хараппский язык
193
См., например, следующие примеры (показатели общекосвенного и дательного падежа выделены полужирным шрифтом, блоки отделены друг от друга знаком умножения):
Склонение I.
X 378: 017-176x086-328
апи
Х561: 060(=059+105)476x095-328
МП 684: 391-099-228-162x242
МП 586: 060(=059+105)х242
О
Склонение II.
X 387: 048-342-176x087-328
(kVilllu
Х647: 144-193-342-176x087-328
жмшни
MI355: 216-135-342x242
CXlAUffl
MI 341: 391-099-173-342x242
Склонение III.
X 490: 109-059-211-176x102-328
wtiinu
Х458: 171-059-211-176x104-328
WiiHU
MI 554: 267-099-059-211x242
MI 387: 286-123-070(=098+059)-211x242
Все блоки распределяются по одному из трех склонений, однако в исключительных случаях некоторые блоки могут переходить из одного склонения в другое. По всей видимости, в этих случаях с помощью одних и тех же знаков записываются разные слова — омонимы или омографы. Именительный падеж представлен на печатях в так называемых финальных блоках, не имеющих показателей, а также в надписях на сосудах. Родительный (общекосвенный) падеж представлен в так называемом основном блоке надписей на печатях, букв, 'такого-то’. Дательный падеж появляется исключительно в так называемых жертвенных надписях — на миниатюрных табличках и «вотивных» предметах, букв, 'такому-то’.
Ограниченное число знаков вызывает переход слова из одного типа склонения в другой при их добавлении к постоянному знаку основного блока. Их можно назвать расширителями основы:
13-2054
194
Древние реликтовые языки Передней Азии
а) -347 образует блоки от всех трех классов; вновь образованные блоки относятся к классу II; этот знак используется с числительными 'четыре’ и 'семь’;
Х458: 171-059-211x104-328
WiiiiU
X 452: 171-059-347-176x104-328
гдшиии
б) -342-001 образует блоки от всех трех классов, новые относятся к классу I;
М2444: 171-008-342-176
TXU1
М4325: 171-008-342-001-176
в) циркумграф «разделенная четверка» J J (105) переводит знаки рыб (059) из класса III в класс I.
MI 554: 267-099-059-211x242
❖'ЧИШ
МИ 585: 060(^059+1051x242
О
Указанные расширители основ, вероятно, представляют собой словообразовательные именные суффиксы. Можно также предположить, исходя из грамматической структуры дравидийских языков (основа + показатель рода + показатель числа + падежный показатель), что часть из них является показателями множественного числа.
Встречающиеся в качестве постоянных знаков в составе основных блоков числительные субстантивированы и имеют показатели существительных.
Постоянные знаки могут употребляться в позиции инициальных полупеременных в других блоках. Таким образом, существительное перед другим существительным выполняет функции прилагательного (определения), без дополнительных морфологических показателей.
5.2.3. Для именного словообразования характерны суффиксация и, очевидно, корнесложение.
5.3.0. Синтаксис.
5.3.1. Глагольные группы в хараппских надписях до сих пор не выделены. Таким образом, структура простого и сложного предложения неизвестна.
Среди именных групп выделяются: 1) именные группы, в которых главное слово стоит в родительном (общекосвенном) падеже, 2) именные группы, в которых главное слово стоит в дательном падеже, и 3) именные группы, в которых главное слово стоит в именительном падеже. Первые две группы представлены так называемыми основными блоками; именные группы, в которых главное слово стоит в именительном падеже, могут встречаться как в виде основного блока, так и в виде дополнительного финального.
Внутри именной группы определение (полупеременный знак или последовательность знаков) предшествует определяемому, в том числе в тех случаях, когда
А.И. Давлетшин, Д.Д. Беляев. Хараппский язык
195
определение представляет собой числительное. В сочетаниях типа «числительное + существительное» существительное употребляется без какого-либо показателя множественного числа. Согласования между определением и следующим за ним определяемым (по принадлежности последнего к одному из трех типов склонения) не наблюдается.
При соположении именных групп именная группа с главным словом в общекосвенном или дательном падеже (основной блок) предшествует группе с главным словом в именительном падеже (финальному блоку). При этом в некоторых случаях, хотя и не всегда, из нескольких именных групп, употребляющихся в генитивном или дательном значении, только последняя имеет показатель общекосвенного или дательного падежа.
В начале основного блока может появляться знак 086 | (совпадающий с цифрой 'Г), употребляемый факультативно. Все блоки, в состав которых он входит, употребляются и без него и соответствуют слову или словосочетанию, включающему определение. Его функция не ясна (артикль?). Этот показатель может записываться также как Щ 086-347, 349=347+086 или с помощью аллографов цифры ' 1 ’ — 097 1 и 098 i (вариативное написание). Знак 347 V в данном случае, очевидно, является звуковым подтверждением к знаку 086 |.
Примеры надписей на Х.я. с транслитерацией и предположительным глоссированием и переводом.
Надпись на стеатитовой печати (М 1616).
ж»ти
009-048-067-171-008-342
именная группа-ОБЩЕКОСВ
"Такого-то (печать)’.
Надпись на стеатитовой печати (М 4241).
ши
065-067-008-342
именная группа-ОБЩЕКОСВ
"Такого-то (печать)’.
Надпись на стеатитовой печати (М 1534).
234-099-067-070(=098+059)-211 *242
именная группа-ОБЩЕКоевхпечать?
"Такого-то печать(?)’.
Надпись на двух сторонах миниатюрной таблички (X 548).
Who
048-342-176x0S7-32S
именная группа-ДАТхдва-жертва
"Такому-то две жертвы’.
Надпись на миниатюрной табличке (X 586).
<kVi <Ж<ши
048-342-176x267-402-149x102-328
именная группа-ДАТхименная группахтри-жертва
"Такому-то то-то, три жертвы’.
13*
196
Древние реликтовые языки Передней Азии
Надпись на палочке-штампе из слоновой кости (MI 529).
SVOOUi
067-103-403-342-176
именная группа-ДАТ
е Такому-то’.
Надпись на широком бронзовом наконечнике (МП CXXXI, 31; МП =CXXVI, 2).
mi
387-012x116-312 104-267x321 -391 -391
именная группахдвадцать три?хлезвие?
?Такого-то(?) 23(?) лезвия(?)’.
Надпись на керамическом браслете (М 3510).
□Ф
244-403
именная группахбраслет?
'Такого-то браслет(?)’.
5.3.1. О синтаксисе сложного предложения ничего не известно.
5.4.0. Поскольку фонетическое наполнение слов неизвестно, ничего определенного о генеалогических или ареальных характеристиках лексики сказать нельзя.
6.0.0. По археологическим данным на территории распространения хараппской цивилизации выделяется несколько культурных субрегионов. Также известно, что люди, говорившие и писавшие на Х.я., жили в Междуречье и Дильмуне, найдена даже шумерская печать переводчика с мелуххского языка (eme-bal me-luh-ha). В хараппских надписях из Междуречья и Д ильму на встречаются региональные варианты знаков, неизвестные в основных центрах хараппской цивилизации. Тем не менее на настоящий день нет надежных данных, свидетельствующих о существовании диалектов Х.я.
ЛИТЕРАТУРА
Андронов М.С. История классификации дравидийских языков // Теоретические основания классификации языков мира. М., 1982.
Кнорозов Ю.В. Предварительное сообщение об исследовании протоиндийских текстов. М., 1965.
Старостин Г. С. Реконструкция фонологической системы прадравидийского языка: Дис. ... канд. филол. наук. М., 2000 [РГГУ].
Proto-Indica. 1972: Сообщение об исследовании протоиндийских текстов. М., 1972, ч. 1-2.
Hunter G.R. The script of Harappa and Mo-henjodaro and its connection with other scripts. London, 1934.
Knorozov Y. V., Albedil M.F., Volchok B.Y. Proto-Indica. 1979: Report on the investigation of the Proto-Indian texts. M., 1981.
Koskenniemi K., Parpola A. A concordance to the texts in the Indus script. Helsinki, 1982.
Mahadevan I. The Indus script. New Delhi, 1977.
Parpola A. Deciphering the Indus script. Cambridge, 2003.
Possehl G.L. Indus Age: The writing system. Philadelphia, 1996.
The Soviet decipherment of Indus valley script: Translation and critique / Ed. by A. Zide et al. The Hague, 1976.
ZideA.R.K., Zvelebil K.V. [Untitled] // Language, 1970, vol. 46 (4).
Публикации текстов
Mackay E.J. H. Further excavations at Mo-henjo-daro. New Delhi, 1938. Vols. 1-2.
Н.В. Козлова, А.С. Касьян, Ю.Б. Коряков. Клинопись
197
Marshall J. Mohenjo-Daro and the Indus civilization. London, 1931. Vols. 1-3.
Langdon S. The Indus script // J. Marshall. Mohenjo-Daro and the Indus civilization. London, 1931, vol. 2.
Vats M.S. Excavations in Harappa. New Delhi, 1940.
Corpus of Indus seals and inscriptions. 1: Collections in India. Helsinki, 1987.
Corpus of Indus seals and inscriptions. 2: Collections in Pakistan. Helsinki, 1991.
Сокращения названий источников
M — Mahadevan I. The Indus script. New Delhi, 1977.
MI — Marshall J. Mohenjo-Daro and Indus civilization. London, 1931. Vols. 1-3.
Mil — Mackay E.J.H. Further excavations at Mohenjo-daro. New Delhi, 1938. Vols. 1-2.
X — Vats M.S. Excavations in Harappa. New Delhi, 1940.
Н.В. Козлова, А.С. Касьян, Ю.Б. Коряков
КЛИНОПИСЬ
ПРОТОКЛИНОПИСЬ
История клинописной системы письма, охватывающая несколько тысячелетий, началась на юге Месопотамии, в одном из древнейших центров шумерской культуры, городе Уруке, около 3200 г. до н. э. Самые ранние письменные памятники происходят с территории храма Инанны, богини-покровительницы Урука, называемого Эана, что в переводе с шумерского языка означает «Дом неба». Эти документы записаны на глиняных или каменных табличках письмом, которое принято называть протоклинописным. В более позднем, собственно клинописном письме знаки представляют собой различные сочетания «клинышков» — клинообразных штрихов, оставляемых на глине тростниковой палочкой, — тогда как для протоклинописного письма характерна пиктографическая, то есть рисуночная форма знаков. К протоклинописным документам обычно применяют термин «архаические». До сих пор окончательно не решен вопрос о том, говорили ли авторы архаических текстов на шумерском языке, на котором написано большинство текстов III тыс., или на одном из более древних языков, существовавших в Месопотамии еще до появления здесь шумеров.
Изучение письменных памятников Месопотамии
I V - 111 т ы с. д о н. э.
История изучения ранних памятников письменности развивалась, однако, в обратном порядке: от собственно клинописных шумерских текстов к архаическим. В 80-х гг. XIX в. французские археологи раскопали древний город Гирсу, расположенный к северо-востоку от Урука. В последующие два десятилетия там было найдено около 60 тыс. текстов в ходе регулярных раскопок, а также около 20 тыс. — нелегальными «археологами», хозяйничавшими на городище между сезонами. В основном это были хозяйственные документы и исторические (закладные и посвятительные) надписи на шумерском языке второй половины III тыс. до н. э. В 90-е годы XIX в. появились первые издания новошумерских документов из Гирсу, а в начале XX в. — старошумерских. Эти открытия и публи
198
Древние реликтовые языки Передней Азии
кации положили начало исследованию шумерской письменности и делопроизводства. В 1905-1907 гг. вышла книга Ф. Тюро-Данжена — издание шумерских и аккадских царских надписей III тыс., — имевшая колоссальное значение для изучения шумерского языка.
Первые годы XX столетия ознаменовали находки немецких археологов на городище Фара к северо-западу от Урука. За два сезона здесь были найдены сотни текстов, значение которых для изучения истории клинописи трудно переоценить. Помимо хозяйственных документов, существенную часть (около 25%) среди них составляли так называемые «лексические списки» (тематические перечни знаков, обозначающих профессии и должности, сосуды, металлические и деревянные предметы, млекопитающих, рыб, птиц, географические названия, богов и т. д.) и литературные тексты, которые их первый издатель А. Даймель опубликовал под общим названием «Школьные тексты из Фары». Публикации А. Даймеля в начале 20-х гг. XX в. включали более 200 хозяйственных и «школьных» текстов из Фары (1923; 1924), а также список «архаических» знаков (LAK) к этим текстам (1922), который, наряду с составленным Ф. Тюро-Данженом еще в 1898 г. списком клинописных знаков III тыс. (REC), до сих пор не утратил своей научной ценности. По археологическим данным тексты из Фары датируются раннединастическим (РД) периодом Ша (около 2600 г.); с точки зрения же истории письменности их, вместе с текстами, найденными более чем полвека спустя на городище Абу-Салабих, выделяют в отдельный период, называемый по месту первых находок периодом Фары. А. Даймель в 1922 г. высказал предположение, что тексты периода Фары по палеографии (форме знаков) на 100-200 лет старше царских надписей Ур-Нанше, первого правителя I династии Лагаша, то есть самых ранних текстов старошумерского (РД ШЬ) периода; такого мнения в целом придерживается и современная наука, например, М. Креберник (1998).
Архаические тексты конца IV тыс. впервые оказались в распоряжении науки почти одновременно с текстами из Фары. В начале XX в. несколько десятков текстов, позже датированных слоем Урук III, были найдены местными жителями на городище Джемдет-Наср (северная Вавилония) и затем разными путями оказались в Европе. В середине 1920-х гг. С. Лэнгдон раскопал в Джемдет-Насре около 200 текстов того же периода и опубликовал их в 1928 г. Шумерская, как безоговорочно полагал сам автор публикации, письменность стала таким образом древнее на полтысячелетия.
Подавляющее большинство архаических табличек происходит из Урука. С 1928 г. в Уруке регулярно (с перерывами на мировую войну и локальные военные конфликты) работает немецкая археологическая экспедиция. Первые массовые находки протоклинописных текстов были сделаны здесь в 1929-1931 гг. на территории храмового комплекса Эана, в слоях Урук IV—III. Следует отметить, что при датировке текстов палеографические критерии с самого начала преобладали над стратиграфическими, поскольку попытки связать найденные таблички с определенными археологическими слоями чаще всего оказывались неудачными. Помимо погрешностей археологов тому существовали и объективные причины: слои IV и III в Уруке перемешались из-за каких-то событий, происходивших на рубеже этих эпох, поэтому восстановление археологического контекста тут было связано с большими трудностями; таблички были выброшены как отработанный
Н.В. Козлова, А.С. Касьян, Ю.Б. Коряков. Клинопись
199
материал еще в древности, и нередко мы можем судить лишь о том, не позже какого момента они были написаны (этот момент принято называть terminus ante quem). Однако по внешнему виду знаков и форме документов протоклинописные урукские тексты четко делятся на более ранние (слой IV) и более поздние (слой III); самые древние по палеографии таблички были найдены в руинах так называемого «Красного здания» (в пределах Эаны), которые принято датировать слоем IVa (около 3200 г.). Необходимо упомянуть, однако, точку зрения Д. Зюренхагена, который датирует «Красное здание», а следовательно, и найденные в нем таблички, слоями IVc-b, — его теория делает протоклинопись старше на несколько веков.
А. Фалькенштейн, с первого же сезона принимавший участие в урукских раскопках, опубликовал в 1936 г. 600 архаических текстов и представил первое исследование протоклинописи: обзор жанров архаических текстов (хозяйственных документов и лексических списков), описание техники изготовления и форматов архаических табличек, палеографический очерк. А. Фалькенштейн отождествил 50 числовых и 890 идеографических знаков и сопоставил многие из них с более поздними клинописными знаками.
С начала 1980-х гг. в Берлине под руководством X. Ниссена осуществляется издание всех пяти тысяч архаических текстов из Урука. Берлинская группа ученых — X. Ниссен, Р. Энглунд (ныне в Лос-Анджелесе), П. Дамеров и др. — комплексно изучает протоклинописные памятники и зафиксированные в них административные механизмы. В 1987 г. X. Ниссеном и М. Грин был издан список архаических знаков (ZATU); при его составлении был использован материал большого количества протоклинописных лексических списков, на основе сопоставления их с более поздними (периода Фары) экземплярами тех же списков стало возможным формальное отождествление архаических знаков с клинописными. На сегодняшний день ZATU является единственным изданным списком архаических знаков, которым принято пользоваться при чтении протоклинописных текстов, однако он неоднократно подвергался критике, прежде всего за необоснованное объединение под одним номером графически сходных знаков без учета контекста; в результате список содержит 60 числовых и всего 770 (вместо 1900, как полагает, например, Р. Энглунд (1998)) идеографических знаков. Другим недостатком ZATU считается тот факт, что почти всем знакам были приписаны шумерские чтения, исходя из сравнения с более поздними клинописными знаками, тогда как мы не располагаем достаточными данными о языке архаических текстов.
В настоящий момент издание протоклинописных памятников из Урука в основном завершено; готовится полный каталог текстов. На базе берлинского проекта под руководством Р. Энглунда и П. Дамерова развивается проект электронной обработки не только архаических, но и вообще всех письменных памятников Месопотамии IV—III тыс., который позволит вывести исследование клинописной системы письма на качественно новый уровень.
Помимо текстов из Урука и Джемдет-Насра от архаического периода дошло еще около 80 документов с городища Телль-Укайр (к северо-западу от Джемдет-Насра), из Ларсы (к югу от Урука) и других древних административных центров, а также 85 документов неизвестного происхождения из бывшей частной коллекции Эрленмайеров. Почти все эти документы поступили в музеи и частные соб
200
Древние реликтовые языки Передней Азии
рания из нелегальных раскопок, и их принадлежность к соответствующим архивам была установлена на основе встречающихся в них одинаковых комбинаций знаков, обозначающих топонимы, имена или должности чиновников. Началом раннединастического периода (РД I) датируются 410 текстов, найденных в Уре и опубликованных Э. Барроузом в 1935 г., которые по палеографическим и языковым признакам принято относить к архаическому периоду.
Прото к л инопи сь как система знаков
Классическую клинопись принято называть словесно-слоговой системой письма. В ней выделяют три принципиально разные по функции категории знаков: 1) логограммы, обозначающие слова, 2) силлабограммы, обозначающие слоги и являющиеся фонетическими индикаторами, и 3) детерминативы, являющиеся семантическими индикаторами, то есть показывающие, к какой группе явлений (боги, топонимы, деревянные предметы) относится данное слово. Наличие в протоклинописи знаков 2-й и 3-й категорий спорно; протоклинописные знаки называют обычно логограммами или идеограммами. Термин «логографическая письменность» применительно к протоклинописи употребляется, например, в работах А. Фалькенштейна (1936), И. Гельба (1982) и И. Фридриха (1979); «идеографической» эту систему письма называют А.А. Вайман (1976), И.М. Дьяконов (1976, 1983) и М. Пауэлл (1981). Последний, опираясь на теорию Д. Шмандт-Бессерат, подчеркивал мнемонический характер протоклинописи, повлиявший и на более позднюю клинописную систему, «словесные» знаки которой часто обозначают не одно слово, а несколько разных, связанных ассоциативно (например, «плуг» — «пахать» — «земледелец»).
По графической форме протоклинописные знаки традиционно делят на следующие типы: 1) изображение предмета целиком в буквальном смысле («птица», «рыба», «рука», «кувшин», «плуг») и в переносном (встающее из-за гор солнце — «день», поднесенный ко рту горшок с хлебной похлебкой — «пропитание»), 2) изображение части предмета по принципу pars pro toto (голова коровы — «корова», голова быка — «бык», голова осла — «осел», вульва — «женщина»), 3) абстрактные знаки, являющиеся, возможно (по теории Д. Шмандт-Бессерат, которая называет их «токенами»), изображениями на плоскости трехмерных символов, 4) знаки, не поддающиеся интерпретации. В особую группу следует выделить числовые знаки протоклинописи (см. ниже раздел «Числовые знаки протоклинописи»).
Протоклинопись располагала весьма скромным репертуаром логограмм/идео-грамм, однако была невероятно продуктивна. Новые знаки могли создаваться за счет переворачивания (иногда на 180°) или штриховки уже существующего знака, а также путем комбинирования двух и более разных знаков (часто один знак вписывался в свободное поле другого, уточняя таким образом его значение: например, «сосуд + его содержимое»). В протоклинописи засвидетельствовано около 900 простых (непроизводных) знаков. Такая база позволяет, по мнению Р. Энглунда (1998), считать протоклинопись логографической, а не идеографической системой письма.
Согласно эволюционной теории И. Гельба клинопись развивалась от пиктографии к абстракции, от рисуночной формы знаков к более схематичной. В це
Н.В. Козлова, А.С. Касьян, Ю.Б. Коряков. Клинопись
201
лом такой же точки зрения придерживается и берлинская группа ученых (X. Ниссен, Р. Энглунд, П. Дамеров), полагающих, что большинство знаков изначально представляло собой изображения предметов или их частей, обозначавших как сами эти предметы, так и действия, связанные с ними. Уже на самой ранней стадии развития, при переходе от слоя Урук IV к слою Урук III, наблюдаются следующие изменения внешнего вида знаков: выпрямление линий, абстрагирование рисунков, упрощение отдельных элементов и стандартизация ориентации знака на плоскости.
В своей недавней работе Ж.-Ж. Гласснер (2000) высказывается, с одной стороны, против теории Д. Шмандт-Бессерат по поводу происхождения протоклино-писных знаков из токенов, а с другой — и против прямолинейного объяснения их как рисунков, схематичных или усеченных изображений конкретных предметов. Он описывает сложный процесс создания репертуара знаков, у истоков которого стояла «аналитическая концептуализация действительности»; выделяет так называемые «рамочные» знаки как особый класс семантических индикаторов; указывает, что расширение репертуара знаков путем изменения ориентации и различных комбинаций происходило отнюдь не механически, но было основано на комплексе ассоциаций. Помимо широко применявшейся редупликации знаков для выражения, по-видимому, разных типов множественности, по мнению Ж.-Ж. Гласснера, существовали следующие виды ассоциативных комбинаций: дескриптив («баран + наполненный семенем тестикул» — «баран-самец»), адди-тив («женщина + гора» — «рабыня»; впрочем, интерпретация этой идеограммы спорна: согласно Энглунду (1998) более вероятно значение «рабыни (и) рабы», изображены, соответственно, женские и мужские гениталии), синтаксическая связь («солнце + идти» — «выходить»). Ж.-Ж. Гласснер, как и многие другие исследователи, полагает, что ассоциации могли быть также фонетического характера.
Направление письма
Вопрос о том, в каком направлении писали и читали клинописные тексты, естественно, интересовал ученых с момента возникновения ассириологии. На основе текстов, прежде всего, I тыс., в том числе надписей на монументальных памятниках (например, на рельефах из дворцов ассирийских царей), в науке сложилась традиция читать клинопись слева направо и сверху вниз. Любой ассириолог, беря в руки клинописную табличку, начинает чтение с верхней строки слева направо, а затем, дочитав до конца последней строки, то есть до нижнего правого угла, лицевой стороны, переворачивает табличку по горизонтальной оси (как страничку перекидного блокнота) и продолжает чтение оборотной стороны с верхнего левого угла. Если же табличка поделена не только на горизонтальные строки, но и на вертикальные колонки, то на лицевой стороне следует сначала читать по строчкам (графам) сверху вниз крайнюю левую колонку, затем таким же образом все остальные колонки слева направо, а на обороте — начиная с верхней строки крайней правой колонки, — все колонки справа налево (каждая строчка при этом все равно читается слева направо). Таковы ассириологические правила.
Однако еще в XIX в. было замечено, что на ранних монументальных памятниках (например, на знаменитой стеле начала II тыс. со сводом законов царя Хам
202
Древние реликтовые языки Передней Азии
мурапи), где имеются изображения людей и предметов, надписи располагаются таким образом, что для прочтения их по ассириологическим правилам следует повернуть сам памятник на 90° против часовой стрелки (например, положить стелу Хаммурапи на левый бок). Кроме того, при первом же знакомстве с текстами III тыс. (а позднее — с памятниками архаической письменности) стало очевидным, что многие клинописные знаки восходят к рисункам конкретных предметов, но для того, чтобы воспринимать их как рисунки, необходимо мысленно развернуть надпись на 90° по часовой стрелке: при таком повороте горизонтальные строки превращаются в вертикальные колонки, которые следует читать сверху вниз и справа налево.
В 1898 г. Ф. Делич выдвинул теорию, согласно которой, во-первых, клинописное письмо, на определенном этапе своего развития окончательно утратив связь с пиктографией, изменило направление, а во-вторых, направление письма (и чтения) до середины II тыс. зависело от материала, на котором была сделана надпись: на глиняных табличках писали «горизонтально» (то есть так, как принято читать в ассириологии), на каменных же монументальных памятниках, дольше сохранявших более архаичную форму знаков, — «вертикально» (то есть так, что каждый знак мог адекватно восприниматься как рисунок); лишь позднее направление, в котором писали и читали клинописные тексты, было унифицировано в сторону «горизонтального» (Delitzsch 1898).
Теория Ф. Делича оказалась удивительно популярной. Однако в последние десятилетия все чаще подвергается сомнению второй ее аспект (зависимость направления письма от материала). Так, например, Д.О. Эдцард (1976-1980) отмечал, что подобному явлению не существует параллелей ни в одной другой письменности. С. Пиккьони (1984), изучив разнообразные предметы, ориентация которых в пространстве не вызывает сомнений, то есть не только стелы, но и, например, сосуды с надписями, пришел к выводу, что «вертикальное» направление письма было нормой для всех видов письменных памятников (независимо от материала) с момента возникновения клинописи на протяжении всего Ш-го и первой половины II тыс. О «горизонтальном» направлении письма можно говорить лишь начиная с касситской эпохи, т. е. с сер. II тыс. до н. э. Однако в большинстве ассириологических работ, в том числе и в данном обзоре, при описании клинописных текстов принято по традиции исходить из «горизонтального» расположения надписи.
Числовые знаки протоклинописи
Подавляющее большинство письменных памятников IV—III тыс. из Месопотамии являются хозяйственными документами, в которых зафиксировано, сколько и каких предметов (продуктов/товаров/животных/людей) имеется в наличии или было передано от одного лица другому, выдано или получено. Числовые обозначения составляют неотъемлемую часть таких документов. От прочих знаков — обозначений предметов, титулов, административных терминов и т. п. — их легко отличить как по внешнему виду, так и по расположению на табличке.
Вплоть до последних веков III тыс. числовые знаки оттискивали на глине тупым концом стилоса либо перпендикулярно к поверхности — тогда получался ма-
Н.В. Козлова, А.С. Касьян, Ю.Б. Коряков. Клинопись
203
Табличка NBC 5828 (из Йельской Вавилонской коллекции) с примером употребления числовых знаков. Читается справа налево и сверху вниз.
маленький (•) или большой (ф) круг, либо под углом — тогда отпечатывался маленький (d) или большой (D) полукруг. Прочие же знаки сначала процарапывали на табличке заостренным концом стилоса, а впоследствии стали писать специальным трехгранным стилосом. На табличке числовые обозначения помещались всегда в начале строки или графы, тогда как другие знаки располагались в оставшемся пространстве графы, в ранние периоды почти всегда в произвольном порядке.
Начиная с архаического периода и до конца существования месопотамской цивилизации, в текстах засвидетельствована шестидесятиричная система исчисления, представленная на рисунке. При обозначении любого числа знаки писались по убывающей: например, число 7456 можно было записать двумя ф (7200), четырьмя D (240), одним • (10) и шестью D (6) именно в таком порядке. Характерной чертой административных документов были вычисления: например, «был 51(>>>>>D) теленок, родилось еще 12 (• DD), итого 63 (Dddd) теленка» или «было 120 (DD) сосудов с пивом, выдали 34 (• • • DDDD), итого осталось 86 (D> >DDDDDD) сосудов». Именно вычисления дают основания судить о величинах, соответствующих отдельным знакам.
Однако шестидесятиричная система была далеко не единственной, которой пользовались жители Месопотамии. С. Лэнгдон (1928) полагал, что в архаическую эпоху, наряду с шестидесятиричной системой, в которой исчисляли разрозненные объекты, существовала, во-первых, система измерения площадей, тоже сохранившаяся практически без изменений в последующие периоды, а во-вторых, «десятеричная» система, в которой меряли зерно. Для «десятеричной» системы была характерна последовательность числовых знаков ф > • > D, которую С. Лэнгдон, а затем и А. Фалькенштейн (1937) интерпретировали следующим образом: в одном • содержится 10 D, а в одном ф — 10 •. Однако в конце 1970-х гг. шведский историк математики Й. Фриберг заново исследовал архаиче
204
Древние реликтовые языки Передней Азии
ские документы по подсчетам количества зерна и сделал вывод об ошибочности такой интерпретации. Он предложил понимать • в системе измерения количества зерна как знак, содержащий 6 D, и его интерпретация подтвердилась при проверке всего корпуса протоклинописных текстов Р. Энглундом (1998).
Для исчисления разрозненных объектов в архаический период существовали, по-видимому, две различные системы числовых обозначений — шестидесятиричная и дву-шестидесятиричная: в первой, как уже отмечалось выше, следующей после «60» единицей, имеющей самостоятельное графическое выражение, является «600» (а затем «3600»), во второй — «120». Первым на это обратил внимание российский шумеролог А.А. Вайман (1974, 1989). В современной науке принято считать, что шестидесятиричную систему использовали для исчисления людей и животных, продуктов животноводства, кусков полотна, рыбы (поштучно), деревянных и каменных предметов, сосудов и различных емкостей; а двушестидесятиричную — для исчисления зерновых и других продуктов, выдаваемых в качестве рационов: например, хлебов или сыров; подробнее об этом см. у П. Дамерова и Р. Энглунда (1987) и Р. Энглунда (1998).
В 1980-е гг., одновременно с изданием протоклинописных текстов из Урука, берлинские ученые — прежде всего, историк математики П. Дамеров совместно с ассириологом Р. Энглундом — приступили к всестороннему исследованию архаических числовых систем. На обширном урукском материале им удалось отождествить как минимум пять основных и еще несколько производных систем числовых обозначений. К основным относятся шестидесятиричная и двушестидесятиричная системы, системы измерения количества зерна («зерновая») и площадей («полевая»), а также до сих пор до конца не расшифрованная так называемая система EN. Для производных систем характерно использование тех же числовых знаков с теми же величинами, что и в основных системах; эти знаки, однако, на графическом уровне отличаются дополнительными элементами, которые так или иначе указывают на объект исчисления.
У каждой производной системы была своя сфера применения. Так, например, системы, производные от «зерновой», использовались каждая для измерения определенной зерновой культуры или категории зерна: та, где числовые знаки снабжены двумя горизонтальными штрихами, — вероятно, для измерения эммера (вид пшеницы); та, где знаки с косым штрихом, — для измерения солода; та, где поверхность знаков покрыта точками, — для измерения молотого зерна. В числовом знаке, таким образом, могла быть заключена информация об исчисляемом.
В целом протоклинописное письмо допускает совмещение в одном и том же знаке числового и идеографического значения. «Идеограммами» для некоторых зерновых продуктов служили числовые знаки «зерновой» системы по принципу: величина, соответствующая числовому знаку, выражает количество зерна, содержащееся в данном продукте. И наоборот, идеограмма GAR, обозначавшая некий зерновой продукт или вообще «рацион» (знак, по-видимому, изображает сосуд стандартной формы, в котором выдавалась дневная норма пропитания на человека), могла использоваться как «числовой» знак: ей соответствовала величина 1/30 от D в «зерновой» системе числовых обозначений.
Одним из главных достижений архаической математической мысли является создание системы измерения времени, легшей в основу в том числе и современ
Н.В. Козлова, А.С. Касьян, Ю.Б. Коряков. Клинопись
205
ных представлений о времени. А.А. Вайман (1976) первым реконструировал систему архаических обозначений времени: идеограмма и4 'солнце, день’, если ей предшествовал один или несколько горизонтальных штрихов, обозначала «год» (один или несколько), если в нее были вписаны числовые знаки шестидесятиричной системы — «месяц» (один, десять и т. д.), если же вслед за ней были написаны повернутые на 90° вправо знаки, по-видимому, той же шестидесятиричной системы, то она обозначала «день» (один, десять и т. д.). Впоследствии было замечено, что таким образом могли обозначаться как количественные (один год/ месяц/день), так и порядковые (первый год/месяц/день) представления о времени. С точки зрения административного учета, месяц состоял из 30-ти дней, а год — из 12-ти месяцев.
Уже в архаическую эпоху было разработано и графически зафиксировано соотношение между системами измерения зерна и времени. Для административного учета необходимо было подсчитывать, сколько зерна потребуется, чтобы прокормить одного работника в течение определенного промежутка времени. Знак GAR обозначал дневной рацион зерна и одновременно служил «числовым» знаком в «зерновой» системе, его числовая величина равнялась 1/30 от D. Количество зерна, обозначаемое знаком D, соответствовало месячному рациону одного работника, и именно этот знак был вписан в и4 для обозначения одного месяца; он же обозначал величину «1» в шестидесятиричной системе исчисления. Таким образом, время могло быть пересчитано в зерно, а зерно — во время. Уже на самом раннем этапе развития письменного делопроизводства были заложены основы невероятно сложных вычислений абстрактного рабочего времени (человекодней), известных по документам последних десятилетий III тыс.
Письменность и язык. Шумерский вопрос
Протоклинопись, судя по всему, великолепно справлялась со своей основной задачей: хранить и передавать информацию с помощью общепринятой системы знаков. Вопрос о том, входило ли в ее задачи отражать также и языковую форму передаваемого сообщения, до сих пор остается в науке открытым. В любом случае, эта задача, по-видимому, была второстепенной: не только в протоклинописных, но и в ранних клинописных текстах III тыс. язык редко проступает сквозь маску идеографических написаний.
Существование шумерского языка и шумеров как народа, стоявшего у истоков месопотамской цивилизации, не сразу было признано в науке. Однако к моменту, когда появились первые публикации протоклинописных текстов (конец 1920-х — 1930-е гг.), уже никто не сомневался в том, что ранние клинописные тексты (вплоть до конца III тыс.) написаны, в основном, на шумерском языке. При сравнении этих шумерских текстов с архаическими с самого начала была очевидной преемственность письменной традиции и принципов делопроизводства.
Благодаря текстам из Фары удалось проследить развитие знаков от архаических к собственно клинописным. Сходство архаических форматов документов и некоторых числовых систем с более поздними давало основания говорить о непрерывной бюрократической традиции, начиная с момента появления письменности. Поэтому вполне естественным выглядело предположение об изобретении
206
Древние реликтовые языки Передней Азии
клинописи именно шумерами, и начались поиски доказательств в пользу такого предположения в самих протоклинописных памятниках. В последние годы, однако, все чаще высказываются сомнения в шумероязычности архаических текстов, и звучат предостережения против попыток обосновать ее на уровне фонетического (слогового) компонента письменности. С точки зрения Р. Энглунда (1998), мы не можем с уверенностью судить о том, на каком языке написаны архаические таблички, и поэтому, несмотря на огромное количество материала, нельзя сказать, что протоклинопись дешифрована в классическом смысле этого слова.
Уверенность многих исследователей протоклинописи в том, что ее изобретением мы обязаны шумерам, восходит к С. Лэнгдону (1928), который выделил в текстах из Джемдет-Насра сочетание знаков EN.E2.TI и интерпретировал его как en-lil2-ti 'Пусть бог Энлиль даст жизнь!’. Такая фраза могла бы представлять собой шумерское имя собственное и свидетельствовать о мультивалентности знака TI уже в архаическую эпоху: этот знак, первоначально обозначавший слово «стрела», мог использоваться для написания слова «жить, животворить» только в шумероязычной среде, так как только в шумерском языке слова ti 'стрела’ и ti(-l) 'жить, животворить’ являются омофонами.
Интерпретация С. Лэнгдона, однако, не признается современной наукой. Во-первых, знак TI не встречается с именами других божеств больше ни разу во всем корпусе архаических текстов; во-вторых, сочетание знаков EN.E2.TI скорее можно трактовать как е2 en-ti 'дом бога Энти’ или е2 ebih (EN.TI) 'дом страны Эбих’ (сочетание EN.TI засвидетельствовано в текстах из Урука и Джемдет-Насра как самостоятельная единица); в-третьих, знаки EN.E? не могут означать «Энлиль», поскольку имя этого бога в архаический период должно было писаться знаками EN.KID (в соответствии с написанием топонима «Ниппур» — города, где почитали Энлиля). Таким образом, этот первый «фонетический» аргумент в пользу шумерского языка протоклинописи теряет свою силу.
А.А. Вайман, первым опровергший мнение С. Лэнгдона, выдвинул, в свою очередь, более весомое «фонетическое» доказательство шумероязычности архаических текстов — мультивалентность знака GI, которым в шумерских текстах могли записываться слова gi 'тростник’ и, по созвучию, gz’Q) 'возвращать(ся)’. В архаических документах этот знак нередко употребляется в качестве административного термина — А.А. Вайман (1976) интерпретировал его как «возврат, поступление» (Вайман 1976), однако такое толкование вызывает у некоторых исследователей, в частности, у Р. Энглунда (1998), серьезные сомнения.
В рамках настоящей статьи невозможно рассмотреть другие «фонетические» аргументы, часто приводимые в подтверждение шумероязычности первых письменных памятников Месопотамии, в частности, в работах Тео Криспейна (1991— 1992); М. Креберника (1994); П. Штайнкеллера (1995); Ж.-Ж. Гласснера (2000); Г. Зельца (2002). Однако, по мнению Р. Энглунда (1998), все попытки выявить в протоклинописном репертуаре знаков фонетические элементы, которые могли бы указать на шумерский язык, следует признать либо спорными, либо несостоятельными. Сомнению подвергается само наличие фонетических элементов в архаической письменности (Englund 1998:77).
Попытки установить языковую принадлежность архаических текстов предпринимались не только на уровне фонетики. Так, например, М. Пауэлл (1972)
Н.В. Козлова, А.С. Касьян, Ю.Б. Коряков. Клинопись
207
предложил объяснение на уровне числовых знаков: поскольку шестидесятиричная система исчисления хорошо засвидетельствована в архаическую эпоху, а именно этой системе соответствуют названия чисел (количественные числительные) в шумерском языке, то, следовательно, и письменность с такими числовыми знаками могли изобрести только шумеры.
Исследования последних десятилетий по архаическим числовым системам показали, что подобная аргументация не выдерживает никакой критики. Во-первых, в протоклинописи было несколько различных систем числовых обозначений. Во-вторых, шумерские количественные числительные больше «60», построенные по принципу «60 х 2», «60 х з»? «60 х Ю», известны из поздних лексических текстов (не раньше I тыс.) и скорее описывают шестидесятиричные числовые знаки, нежели объясняют их возникновение. В-третьих, шумерские числительные меньше «60», встречающиеся в текстах III тыс., такие как «10», «20», «30», «40», «50», «60», дают основания предполагать двадцатеричную систему исчисления, которая как раз не засвидетельствована в архаической письменности.
На уровне идеографических знаков в пользу шумероязычности архаических текстов свидетельствует присущая протоклинописи редупликация знаков для выражения различных типов множественности, характерная и для шумерского языка. С другой стороны, серьезным аргументом против шумероязычности являются имена собственные. Многие протоклинописные документы содержат списки имен, ни одно из которых не поддается интерпретации с точки зрения принципов шумерской ономастики.
В этом отношении чрезвычайно интересно сравнение текстов из Урука и Джемдет-Насра конца IV тыс. с архаическими текстами из Ура, датируемыми началом раннединастического периода. Их разделяет лакуна примерно в двести лет. После этого перерыва мы находим в документах из Ура значительное количество сочетаний знаков (прежде всего, в именах собственных), хорошо объяснимых с точки зрения шумерского языка. В связи с этим можно предположить, что шумеры пришли на юг Месопотамии накануне периода РД I; с точки зрения археологии такое предположение, возможно, подтверждается тем обстоятельством, что именно в это время в строительстве впервые начал применяться плано-конвексный кирпич — типичный элемент архитектуры последующих эпох.
Проблема языковой принадлежности протоклинописных памятников непосредственно связана с проблемой первого появления шумеров в Месопотамии. Следует отметить, что данные археологии в большинстве своем все же противоречат выводу об отсутствии шумеров в долине Тигра и Евфрата в IV тыс. Планировка храмов и других монументальных сооружений, типология керамики, изображения на цилиндрических печатях — все это демонстрирует непрерывность культурной традиции на юге Месопотамии в IV—III тыс., которую не отрицают даже самые непримиримые скептики в отношении шумероязычности архаической письменности.
Что же касается изобретения письменности, то еще во времена, когда шумерский язык текстов из Урука и Джемдет-Насра представлялся бесспорной истиной, А. Лео Оппенхейм писал: «Вполне вероятно, что шумеры приспособили для
208
Древние реликтовые языки Передней Азии
своих нужд уже существовавшую систему и технику письма. Эта система принадлежала, видимо, более ранней, исчезнувшей цивилизации, местной или иноземной, которая имела, а может быть и нет, отношение к иностранному элементу в шумерском словарном запасе, к топонимике региона и, возможно, к именам почитавшихся там божеств» (цитируется по Оппенхейм 1980:48). В последние годы в шумерологической литературе неоднократно, в частности, М. Сивилом (1982) и М. Шреттером (1993), обсуждался вопрос о трудностях графической реализации скоплений согласных в начальной или конечной позиции шумерских слов. По мнению Р. Энглунда, эти трудности могли быть связаны с несоответствием клинописной системы письма фонетической структуре шумерских слов, что увеличивает вероятность заимствования шумерами письменности у другого народа.
ШУМЕРО-АККАДСКАЯ КЛИНОПИСЬ
Принципы транслитерации
В транслитерации одинаковые чтения разных знаков традиционно помечаются знаками акута, грависа и подстрочными индексами: du (=dux) 'идти’, du (=du2) 'рожать’, J>du (=du3) 'строить’, du6 'холм’, 'подобать, соот-
ветствовать’, du8 'раскрывать, развязывать’, dui0 'быть/делать хорошим’, dun 'сказать’. Названия знаков или серий даются (малыми) прописными буквами. Семантические (детерминативы) и фонетические (глоссы) индикаторы пишутся надстрочными буквами. Если чтение знака в данном контексте неизвестно, то знак транслитерируется прописными латинскими буквами в его наиболее обычном чтении.
Шумерская клинопись
См. также соответствующий раздел статьи «Шумерский язык» в наст, издании.
Шумерская клинопись в своем классическом варианте являлась словеснослоговой системой письменности. Для нее характерны следующие особенности. Корневые морфемы обычно передаются логограммами, представляющими собой одиночные знаки, лигатуры или сочетания знаков. Аффиксы передаются силла-бограммами, подбираемыми по ребусному принципу, а также часто используются для уточнения чтения основной логограммы. Кроме того, начиная с архаического периода, в шумерском использовались детерминативы — особые семантические индикаторы, показывающие, к какой группе явлений (боги, топонимы, деревянные предметы и т. д.) относится данное слово. Детерминативы не произносились. Одни из них писались перед словом, другие — после, некоторые могли писаться и там, и там. При транслитерации шумерского языка детерминативы записываются непрописными надстрочными буквами, при транслитерации других языков обычно используются прописные надстрочные буквы. В самом шумерском детерминативов было не так много, однако в других языках их число значительно возросло.
Н.В. Козлова, А.С. Касьян, Ю.Б. Коряков. Клинопись
209
Примеры некоторых детерминативов, писавшихся перед словом:
Т г 1 m — мужское имя (знак DIS) 1и — человек или название профессии
f — женское имя (знак SAL) d — бог (знак AN, обозначение а — со-
4 gls — дерево и деревянное изделие кращение от шум. dingir)
kur — СТрана ПН е — здание, в т. ч. храм
{0 uru — город muI — звезда и созвездие
Детерминативы, писавшиеся после слова:
kU6 — рыба kl — название места ЖПsar — овощ
Грамматические детерминативы:
mes — множественное число (первоначально только одушевленных)
*С>ТТha — множественное число (неодушевленных)
ф kam — числительное
Гетерограмма — слова шумерского (шумерограммы) или аккадского (аккадо-граммы) языков в текстах на других языках, записывавшиеся как в исходном языке, но читавшиеся на языке текста. Записываются (малыми) прописными бук
вами; аккадограммы могут выделяться курсивом.
Пример употребления детерминатива и гетерограмм в хеттском языке:
LUGAL KUR ^Ha-at-tu-sa
царь страна городХаттуса
'Царь страны (города) Хаттуса’.
Впрочем, далеко не всегда можно однозначно установить, является ли тот или
иной знак детерминативом и шумерограммой в каждом конкретном примере.
По форме и происхождению клинописные знаки бывают простыми и составными (лигатурами). Простые лигатуры (составные знаки; compound signs) образуются последовательным соеди-
нением или соположением двух знаков, которые начинают восприниматься как один знак. В транслитерации записываются через через точку или, ре-
Новоассирийская лигатура ka><gur7 (^Н*); знак 44 ка часто используется в шумерском
в лигатурах, где окружает другие знаки. Знак gur7 сам является лигатурой sig.ah.me.и, что значит ’наваливать, гора зерна’ (аккад. kamaru; кагй).
же, с помощью знака плюс; например, из двух знаков IGI 'глаз’ + ТТ А 'вода’ был составлен знак IGI.A, который использовался для слова imhur4 'пена’ (позднее стал вписанной лигатурой Н).
Вписанные лигатуры (комплексные знаки; complex signs) образуются наложением одного знака на другой. Так, к знаку Q* SAG, изображающему голову (шум. sag 'голова’, позднее J^4), было добавлено несколько штрихов и получился знак КА 'рот9 (позднее Ф4). Затем к этому знаку был присоединен знак & NIG (шум. ninda 'хлеб, еда’, позднее ^) и в результате получился новый знак gu7 'есть’. Впоследствии в основу этого знака был положен знак КА 'рот’, а знак еды был постепенно перемещен в его середину. Таким образом, получилась вписанная лигатура 4Н, который записывается kaxnig.
14-2054
210
Древние реликтовые языки Передней Азии
Кто бы ни изобрел клинопись, не подлежит сомнению, что именно шумеры, которые доминировали на юге Месопотамии (в Южной Вавилонии), по крайней мере, с I раннединастического периода (XXX в. до н.э.), передали эту систему письма семитским народам, обитавшим как в самой Месопотамии (Северной Вавилонии и Ассирии), так и за ее пределами (в Северной Сирии), а те, заимствовав письменность у шумеров, приспособили ее для записи текстов на восточносемитских языках. Именно такое использование клинописи для языков совершенно другого строя серьезным образом повлияло на саму ее структуру и дало толчок к ее дальнейшему развитию.
Развитие слогового компонента в III тыс. до н. э.
Переходный этап между архаическим периодом развития письменности в Месопотамии, с его преимущественно идеографической системой записи и рисуночными знаками, и последующими эпохами собственно клинописного письма, основанного на совмещении идеографического и фонографического принципов, представлен текстами из Фары и Абу-Салабиха, датируемыми XXVI в. На этом этапе, помимо административных документов и лексических списков, появляется значительное количество литературных текстов. В Фаре преобладают хозяйственные записи (75%), зато в Абу-Салабихе они составляют всего лишь около 5% всех текстов, остальное приходится на долю лексических и литературных памятников.
Фара находится в самом центре Южной Вавилонии, на полпути из Урука в Ниппур. Абу-Салабих же расположен примерно в 20 километрах северо-западнее Ниппура, то есть как раз на границе между Южной и Северной Вавилонией, разделявшей в III тыс. шумерскую (на юге) и семитскую (на севере) культурные территории. По совокупности причин в современной науке принята точка зрения, согласно которой на юге говорили и писали преимущественно по-шумерски по крайней мере вплоть до староаккадского периода (XXIV в. до н. э.), на севере же ранние формы аккадского языка играли исключительно важную роль задолго до воцарения династии Аккада.
В Абу-Салабихе, как более северном центре, семитское влияние ощущалось гораздо сильнее, чем на юге, в Фаре. Как отмечает М. Креберник (1998), это проявлялось на разных уровнях: в наличии здесь семитоязычных текстов, в высоком проценте семитских имен собственных (40% в отличие от 3%, которые составляли семитские имена в Фаре), и, наконец, в том, что новые элементы клинописной системы письма впервые были засвидетельствованы именно в этом архиве.
Использование клинописи для передачи семитского языка привело к тому, что в ней постепенно развивается фонетический (слоговой) компонент. В период Фары складывается силлабарий — набор знаков, которые применяли в качестве силлабограмм, то есть фонетических знаков. Такие знаки стали употреблять для более точной передачи языковой формы высказывания при составлении текстов как на семитском, так и на шумерском языке. На юге — там, где господствовал шумерский язык, — решающим фактором для развития слогового компонента клинописи явилась необходимость записывать иноязычные (в основном, семитские) имена собственные, топонимы, имена богов, а также заимствованные слова. Свою роль сыграла и потребность письменно фиксировать литературные про
Н.В. Козлова, А.С. Касьян, Ю.Б. Коряков. Клинопись
211
изведения, в которых, в отличие от административных и лексических текстов, важен синтаксис, а значит, и возможность написания аффиксов.
Репертуар силлабограмм был поначалу крайне ограничен. Исследователи периода Фары, в первую очередь Р.Д. Биггс (1974) и М. Креберник (1998), отмечают, однако, что в текстах из Абу-Салабиха он гораздо шире и разнообразнее, чем в текстах из самой Фары. Так, в Фаре нет ни одного примера передачи закрытого слога типа CVC (С — согласный, V — гласный) с помощью знаков CV-VC; в репертуаре силлабограмм изначально отсутствовали знаки типа VC. Впервые они появляются в Абу-Салабихе, где использовались для записи семитских слов: например, слово Нт 'тысяча’ записывалось как LI-IM. Знаками типа VC для записи аккадских слов окончательно стали пользоваться в староаккадский период; для записи же, например, морфем в шумерских текстах ими пользовались чрезвычайно редко вплоть до конца новошумерской эпохи. Следует еще раз подчеркнуть, что в Абу-Салабихе, на границе Южной и Северной Вавилонии, силлаба-рий развивался быстрее, чем в более южной Фаре, и влияние4 семитского населения, процент которого здесь был, без сомнения, выше, чем на юге, играло в этом процессе, очевидно, не последнюю роль.
Специфика текстов на семитском языке могла проявляться и без участия фонетического компонента, на уровне идеографических написаний. Так, понятие «дополнительная цена» в документах о продаже недвижимости, написанных на шумерском языке, выражалось как nig2-diri, в аналогичных же семитоязычных — идеограммой NIG2.KI.GAR, объяснимой исходя из аккадского iskinu (GAR = sakanum). И. Гельб видел в такого рода написаниях свидетельства рано выделившейся из общей клинописной традиции «северной» ветви клинописи, характерной для так называемой «кишской цивилизации» (1977; 1981).
Аккадская клинопись
В клинописных текстах на аккадском языке большая часть словоформ записывается силлабограммами, хотя более или менее широкое использование шумерских идеограмм (шумерограмм) для записи аккадских слов характерно для всех периодов истории аккадской клинописи. Отдельным текстовым корпусам на аккадском языке присущ тот или иной набор регулярно применяемых слоговых знаков (силлабарий). Так, в ранних аккадских силлабариях (староаккадский, старовавилонский, староассирийский) репертуар слоговых знаков невелик, преобладают знаки структуры «согласный + гласный» и «гласный + согласный», омофония и полифония представлены в ограниченной степени, многие консонантные и вокалические оппозиции не находят регулярного отражения на письме.
Подробнее об аккадской клинописи см. соответствующий раздел статьи «Аккадский язык» в издании «Языки мира. Семитские языки. Аккадский язык. Северозападносемитские языки. М., 2009».
Эблаитская клинопись
Особое место в истории развития клинописи III тыс. занимают письменные памятники из древнего города Эбла, раскопанного в Северной Сирии в 1974— 1978 гг. итальянской археологической экспедицией. Открытие дворцовых архи
14*
212
Древние реликтовые языки Передней Азии
вов Эблы, давших науке около 20 тыс. хозяйственных, лексических и литературных текстов, датируемых серединой III тыс., ознаменовало новую эру в изучении раннединастического периода, в том числе и в изучении клинописной системы письма.
Большая часть текстов была записана так называемыми «шумерограммами», то есть клинописными знаками в значении идеограмм. Исследователи отмечают, что репертуар знаков в Эбле заимствован преимущественно из «северной» ветви клинописи. В ряде текстов, однако, применялись силлабограммы, позволившие ученым реконструировать семитские языковые формы, которые в научном обиходе нередко называют «эблаитским языком». Основная масса этих форм, по свидетельству таких исследователей как М. Креберник (1996), И. Гельб (1977, 1981), И.М. Дьяконов (1985), дает возможность квалифицировать «эблаитский» язык/ диалект как восточносемитский, родственный староаккадскому. Интересно, что для записи эблаитских слов нередко использовали и так называемые «аккадо-граммы»: союз «и», по-аккадски звучавший как и и записывавшийся в месопотамской клинописной традиции как из, в Эбле мог писаться тем же знаком, хотя — как видно из параллельно засвидетельствованного написания этого союза знаком PI — звучал там как wa.
Чрезвычайно важными следует признать палеографические исследования внутри эблаитского корпуса текстов. Они демонстрируют выработку в Эбле собственного, отличного от месопотамского стиля письма, что, как указывает В. Зал-лабергер (2001), позволяет заново поставить вопрос о связях и взаимовлияниях в отношениях Эблы, Мари и так называемой «кишской цивилизации».
Клинописный силлабарий
В таблице на с. 214-215 ниже показаны основные знаки для простых слогов вида CV и VC для 14 шумерских согласных, транслитерируемых как b, d, g, h, к, I, т, п, р, г, 5, 5, /, z, и 4 гласных а, е, i, и. Когда какое-либо чтение оказывается не основным для данного знака (например, pi для St>), более обычная транслитерация указывается через знак равенства малыми прописными (=В1).
ИСПОЛЬЗОВАНИЕ КЛИНОПИСИ ДЛЯ ДРУГИХ языков
К середине III тыс. до н. э. клинопись, использовавшаяся к этому времени по меньшей мере для шумерского и аккадского языков, развилась в более или менее стабильную словесно-слоговую систему, включавшую около 600 знаков, для которых была характерна как полифония, так и омофония. В последующие века все 600 знаков никогда не использовались одновременно в одном месте, и в каком-то смысле дальнейшая история клинописи — это история выборок форм знаков и их значений в зависимости от времени, места и жанра, с добавлением некоторых значений и выходом из употребления многих других, упрощением отдельных знаков и формированием характерных местных пошибов. Вслед за распространением по Передней Азии шумеро-аккадской культуры повсеместно начинала распространяться и клинопись. В первую очередь это было сопряжено с распространением аккадского языка, но со временем клинопись адаптировалась к мест
Н.В. Козлова, А.С. Касьян, Ю.Б. Коряков. Клинопись
213
ным языкам. От некоторых языков до нас дошли известны лишь отдельные глоссы, имена собственные или изолированные тексты (касситский, аморитский, амарнско-ханаанский, хаттский). Известны три группы языков, которые адаптировали и систематически использовали клинопись для большого корпуса текстов: эламский, хурритский и урартский, анатолийские (хеттский, лувийский, па-лайский). Кроме того, клинописными по графической форме, но функционально отличными являются угаритская и древнеперсидская системы письма. Хронологические рамки использования клинописи для основных древних языков Ближнего Востока помимо шумерского и аккадского суть следующие:
эламский (XXV-IV вв. до н. э.)
хурритский (конец III тыс. — XII/XI вв. до н. э.)
анатолийские (XVII-XIII вв. до н. э.)
урартский (около 820 года — конец VII в. до н. э.)
Ниже в таблицах приводятся наборы силлабограмм, использовавшихся в соответствующем виде клинописи. В заголовках строк указывается предполагаемая согласная фонема (или аллофон), а в заголовках столбцов — последующие или предшествующие гласные. В ячейках, соответствующих пересечению согласного и гласного, указывается стандартная транслитерация данного слога, при этом выбирается значение, наиболее близкое к предполагаемому фонетическому звучанию. Например, знак который транслитерируется как zz, используется в эламском для передачи слогов ji/ci wje/ce, а возможно, также и ji/ci и je/ce. Когда близкое по звучанию транслитерационное значение оказывается не самым основным для данного знака (например, pi для в хурритском), более обычная транслитерация указывается в скобках малыми прописными (Bl). Более редкие силлабограммы даются курсивом. Вместо самих клинописных знаков дальше используется транслитерация.
Эламская клинопись
В Эламе клинопись появилась почти тогда же, когда она стала использоваться для аккадского языка, т. е. примерно в середине III тыс., через несколько веков после того, как перестало использоваться протоэламское письмо. Сначала язык надписей был тоже аккадский, но довольно скоро клинописное письмо было приспособлено для собственно эламского языка и продолжало использоваться до 331 г. до н. э. Вскоре после адаптации форма знаков стала меняться и со временем приобрела характерные очертания, так что многие знаки в поздних текстах с трудом могут быть распознаны ассириологами, не знакомыми с данной разновидностью клинописи.
Для эламской клинописи характерно резкое сокращение числа знаков. За все время ее использования засвидетельствовано 206 отдельных знаков. При этом, как отмечает М.-Л. Стев (1992), хотя одновременно использовалось обычно около 130 знаков, их набор в разные эпохи был разным. Так, с каждым периодом менялось соотношение числа силлабограмм (слоговых знаков) и логограмм. Если в ранних текстах логограммы практически не использовались, и из аккадской клинописи были заимствованы почти все знаки для сочетаний CV и VC, то в по-
-a -e -i -u a- e- i- u-
0 alf аМ^Ч e W' e iH i B2 Z=IA W и 4 u ffiS
р- Ci »fl-I pe=Pl ЗЬ pe=Bi pi ЗЬ pi=Bi pz—BAD pw=BU PZZ=TUL Ш pu^$ -p ap=AB HCj ep=iB JMf ер=тимйг^^ ip=\B J?rif zp=TUM мр=ивф wp=seM
b- ba Z>d=PA Ф bd=ESM Z?e=BAD 6e=Bl^$> Z><?=ni Ы 53$> w=ne h9|4 Z)z=pi 3b bu 6w=KASKAL 6w=pu -b db <C> eb=iB JffiJ е6=тим ib JMf z7)=tum ub ф ub=SE M
t- ta 3>{ /7z=da te'=Ti • ti HH ti ® Zz=D!M HK> ZZt=D! II H ** s sf -t tf/=AD»SHf J/=GIR gunil e/=A M^4 /7= A M^4 wr=UD ZZ/=AS
d- da M~4 dd=TK de=Di de=NE ЙЙЁ? di di=4\ *C> du ^f du=GAG)> dw7=TUM -d ad^^ dd^^ ed=\ M^4 id=K M^4 zd=A.ENGUR TT0 ud^ dd=AS
к- ka kd Uftf kd=GA £e=Ki £e=GI ki kf=Gi 8 S> K> К m ft -k tf£=AG>Sb ele=\G >ЁЦ ik=\G >ЁЦ w£=ug
g- ga gd JfJ ge=(il W ge=KiD rtf ge=D!S T gz W gz—KID rtf gZ=DIS T gZ^KI-ф gwJt>H gwt^J> gW=KA 1Ф=[ gW5=KU H gZZ6=NAG Ф? gu7 -g £' £ Oq ЙФ eg=iG JL( eg=E^ /gM-iig=E^ wg’^>
i sn N xzi □ □ н L § ^zf! |Mi< §n=ZAl ►j < Zn И I э ‘Co ‘co QQ 3 и ф’>__ ?§ II um wm=UD II? s: fe a ka 4-'li a ka 3 43
52 xzj 0 Ш I ®1 0 52 •b Л -J СЛ tor II 7^) s II <§ in4=EN in5=NIN HH XSl О 0 Л ;f •h
6 *ТГ ^imp 52 0 Ш IL и и 1г)ж 52 0 Ш b t ЗЩ ж 'ш If ‘3 ‘3 Ф x> < i 4 s I enJR ёп=ы £ л Л & 1
ci & & 8 Ш ‘Й *Й Q 4<3 ¥ КЛ -Sb -Sb Q 4<3 ft-f <3 4Q * § < 1 kQ —* <s& Q й ДгФ Z § t L <3 43
СЛ 1 N i >сл i ДЗ’ s c 1 l-M 1
• 4 W о W N «I® K II II T a '» a И Co co И N N 5«M SU J 5W=SE Ж SU4=U 4 -Sb KVS=niu H^nui a 43 s: s: >сю П 'S A я| e -e i
। f Hj? и и N N N 2 55 •IL Л <>l ^£b -5> Illi ~) >1- $ 11 V JI 11 § § § S J it s: \E>- z JI 1 Sa 7; j£
<D i 55 N L 4 Co Go Si ? J N N ‘Co ‘Co Л »s H 4 -Sb -Sb U- Й s s s И s: s: Л 1 ¥ 3
i t фд= | IL а Й s * Л Л e co Co co Go A -C N N saBj .va=NiG V sa ha № /7d=Hl.A <^>TT ha=U 4 Лл7=Н1 <^> >i№ X = H s: s: s: s: Ж 3 z ft Ш a g
1 СЛ N >сл дз> ё i — Ui
216
Древние реликтовые языки Передней Азии
следующие периоды силлабограмм становится все меньше, зато число логограмм увеличивается. Последнее, возможно, было связано с увеличением доли административных и хозяйственных текстов, написанных в виде списков.
Соответствия слоговых клинописных знаков эламским фонемам для царских надписей ахеменидского периода (539-331 гг. до н. э.) показаны в следующей таблице, составленной на основе данных Дж. Б. Грэгга (1996).
Передача эламских фонем клинописными слоговыми знаками
Фонемы а _i/_e _u a_ i_ u_
Ь/р pa ba be Pi pu ap ip, ip up
d/t da te ti tu, tu4 du at it ut
g/k ka4(QA) ki gi ku ak ik uk
З/с sa za si zi su as is (us)
z/s sa, sa se si su as is
У ya
m ma me mi mu am im um
n na ni nu an in, en un
1 la li lu el? ul
г ra ri ru (ar) ir ur
h ha hi hu ah
0 a e i u, u
Из таблицы видно, что полифония и омофония слоговых знаков клинописи, столь характерные для ее аккадского варианта, в эламском практически сведены на нет (хотя все же не до конца). Число знаков при этом сократилось до 47 для последовательностей (C)V и до 28 — для VC.
Тем не менее, не все фонологически значимые для эламского языка противопоставления и отдельные фонемы адекватно отражались на письме. Из-за отсутствия особых знаков (еще в аккадо-шумерской системе), лишь на основе некоторых чередований и написания заимствований в эламский и из эламского в другие языки, можно предполагать существование губно-зубного спиранта или сонанта (wlvlf), двух рядов у аффрикат (j/c и j/c) и сибилянтов (z/s и z/s), велярного носового (#). Видимо, пронизывавшее всю систему эламского консонантизма противопоставление по напряженности/ненапряженности (частично сопряженное с глухостью/звонкостью) выражалось написаниями типа VCrCiV (ар-ра), хотя и не вполне последовательно. В то же время, имевшиеся в клинописи разные серии знаков для звонких и глухих шумных были явно не востребованы в эламском и либо использовались без разбора, либо были закреплены за разными гласными.
Одной из интересных особенностей использования около 40 знаков вида CVC было то, что качество гласного часто не имело значения. Другим примером пере
Н.В. Козлова, А.С. Касьян, Ю.Б. Коряков. Клинопись
217
дачи на письме только качества согласного являются случаи, когда последовательность C1V1C2 записывается как C1V1-V2C2, причем качество V2 во внимание не принимается: du-na-as ~ du-na-is 'он дал’, su-uk-da ~ su-ik-da 'Согд’, sa-ad-da-ku-is ~ sa-ud-da-ku-is 'Сатагидия’. Хотя такие написания можно рассматривать как попытку передать долгие гласные или дифтонгоиды, более вероятным представляется переосмысление писцами знаков V2C2 как передающих только согласный, что приближало таким образом эламскую клинопись на один шаг к алфавитному принципу письма.
Область применения детерминатива для мужских личных имен м значительно расширилась — он использовался даже при местоимениях. Новый детерминатив н использовался с топонимами, а также со многими нарицательными существительными. Обычный клинописный детерминатив множественности МЕ§ часто использовался безо всякой связи с числом, для указания, что предыдущий знак — логограмма.
Хеттская клинопись
Клинописные памятники на индоевропейских языках анатолийской подгруппы (хеттский, лувийский, палайский) начинаются с XVII в. до н. э. По форме знаков и инвентарю силлабария эта клинописная традиция, как указывает Й. Клингер (1998), близка к древневавилонскому курсиву северосирийского типа (например, к табличкам из слоя Алалах-VII), однако у какой именно писцовой школы хетты заимствовали клинопись, остается неизвестным.
Все хеттские, лувийские и палайские тексты записаны одним силлабарием в одной писцовой традиции (разумеется, несколько меняющейся с течением времени).
Согласно данным X. Рюстер и Э. Ноя (1989), инвентарь насчитывает порядка 370 знаков. В него входят фонетические знаки четырех видов (V, CV, VC, CVC) и идеограммы (почти все фонетические знаки имеют также идеографическое значение, но отнюдь не все идеограммы употребляются как фонетические глоссы). Употребление знаков CVC в фонетическом значении нехарактерно для древнейшего периода, их роль возрастает к новохеттской эпохе. Также к ново-хеттской эпохе увеличивается частотность идеограмм.
Знаки CV бывают двух серий — звонкой и глухой (КА ~ GA, TU ~ DU и т. д.), которые употреблялись вперемешку, или же выбор знака той или иной серии регламентировался частными орфографическими правилами. Фонетическое же противопоставление двух серий шумных согласных выражалось удвоенным написанием, что было возможно только в интервокальной позиции (А-ТА или A-DA для /ada/ ~ АТ-ТА или AD-DA для /ata/).
Большинство ученых признает фонетический характер противопоставления знаков серий Е и I, однако, строго говоря, этот вопрос нуждается в дополнительном изучении. Идея о том, что гласный знак и передавал /о/, а гласный знак и — /и/, пока недостаточно обоснованна.
Нововведением хеттских писцов являются лигатуры с маленькими подписными знаками: WAa, WEe, wi„ WUU5 WUu, PUu, Wlpj, WUPU (t. e. /f/ с последующим гласным?). В древнехеттскую эпоху эти лигатуры использовались в записи текстов на хаттском и палайском языках, а в дальнейшем и на хурритском.
218
Древние реликтовые языки Передней Азии
Хурритская клинопись
Для записи текстов на хурритском языке клинопись стала применяться на рубеже III и II тыс. до н. э. Самые поздние известные тексты относятся к последним векам II тыс. Из-за большого территориального разброса (от столицы хеттов Хаттусы до южной Месопотамии) в разное время и в разных местах хурритские тексты записывались различными орфографическими системами: староаккадской, вавилонской, хуррито-хеттской, митаннийской.
Вавилонская орфография использовалась для текстов из Мари, шумер-ско-хурритской билингвы, имен собственных из Вавилонии и Ассирии. Унаследованные из аккадского знаки для обозначения глухих и звонких последовательно использовались для передачи глухих и звонких в хурритском языке. Напряженность специально не передавалась.
Хуррито-хеттская орфография характерна для хуррито-хеттской билингвы и, возможно, текстов из Хаттусы. Глухость/звонкость не передавалась, зато напряженные фонемы передавались удвоением согласных.
Наиболее оригинальной и последовательной стала так называемая митанний-ская орфография, отраженная прежде всего в «Митаннийском письме», а также в других документах митаннийской канцелярии.
Соответствия хурритских фонем клинописным слоговым знакам митаннийской орфографии
Фонемы _a _e _i _o _u a_ e_ i_ o_ u
р~Ь pa pe pi (bi) pu ap e/ip up
t~d ta te ti tu at e/it ut
k~g ka ke (Gi) ki ku(GU) ku8 ak e/ik uk
f~v wa/e/i/u (pi) aw (AB) e/iw (ib) uw (ив)
с~з sa si/e su
s~z sa(z A) se/si (zi) SU (ZU) as e/is us
s/0~z/d sa se si su as es 1 i§ us
ha he hi hu a/e/i/uh
w u-a u-e u-i u-u 1 u-u? a-u e-u 1 i-a u-u 1 u-u?
m ma me mi mu am e/im um
n na ne/i nu an en in un
1 la le/i lu al el il ul
r ra re/i ru ar e/ir ur
0 a e, .i u
Как видно из таблицы, в митаннийской орфографии использовалось 43 знака для последовательностей (C)V, 34 — для VC, всего несколько знаков CVC и очень ограниченное число наиболее распространенных детерминативов и логограмм. Логическое завершение в митаннийской орфографии получили тенденции в передаче фонационных противопоставлений среди смычных, присутствовав
Н.В. Козлова, А.С. Касьян, Ю.Б. Коряков. Клинопись
219
шие также в других орфографиях. Так как фонологическую значимость в хурритском имеет противопоставление напряженных и ненапряженных согласных, причем первые были всегда глухими, а вторые озвончались между гласными, в ранних текстах глухие и звонкие серии могли использоваться в одних и тех же позициях, либо в зависимости от позиции в слове. В митаннийской орфографии, организация которой стремилась к максимально полному сведению на нет полифонии (многозначности знаков) и омофонии, для каждого типа слога использовался только один слоговой знак, либо из глухой серии, либо из звонкой, обычно наиболее частотный. Напряженные же согласные последовательно обозначались двойными написаниями типа VC1-C1V.
В вокализме митаннийская орфография последовательно различает и и и, которыми, по всей видимости, обозначаются гласные /о/ и /и/ (так как и используется также для полугласного w). В велярной серии знаки KI и KU используются для передачи слогов ki/gi и ku/gu, в то время как знаки GI и GU практически без исключения используются для слогов ke/ge и ko/go. Однако такое перераспределение звонких и глухих серий было сделано только для велярных, в зубной же и губной сериях по одному знаку используется и для слогов на -w, и для слогов на -о.
Для некоторых хурритских фонем в исходной клинописи не было готовых знаков, и поэтому их передача в митаннийской орфографии не всегда до конца ясна. Так, для отсутствовавшего в шумерском губного спиранта или сонанта еще в аккадском был приспособлен знак PI, который использовался независимо от качества гласного (чем напоминал консонантный принцип письма). С близкой целью использовался и знак и, что, учитывая общую тенденцию митаннийской орфографии избегать полифонии, может свидетельствовать о наличии в хурритском как минимум двух фонем: fly (знак PI) и w (знак и). Одним из нерешенных вопросов этой системы орфографии является звучание знаков серии на S-, которым при записи угаритским консонантным алфавитом соответствуют межзубные t/d. Поэтому разные исследователи предполагают, что знаками этой серии передавались или шипящие сибилянты (s/z), или свистящие сибилянты (s/z), или межзубные спиранты (в/д).
Урартская клинопись
Самым поздним примером приспособления клинописи к другому языку стала урартская клинопись, которая использовалась примерно с конца IX по конец VII вв. до н. э. В отличие от эламской и хурритской клинописи, урартская клинопись не восходит к староаккадскому периоду, а заимствована непосредственно из новоассирийской клинописи, что видно как по форме знаков, так и по их значениям. При этом она, видимо, не испытала никакого влияния орфографии, использовавшейся для родственного хурритского языка, от последних памятников которого урартская клинопись отстоит на несколько столетий.
Как видно из таблицы, урартская орфография, как и предыдущие две, использует сокращенный набор силлабограмм. В ней представлено больше знаков для последовательностей (C)V (59), но меньше — для VC (всего 18). Знаков CVC также немного (22), зато число логограмм гораздо больше, чем в хурритском:
220
Древние реликтовые языки Передней Азии
106 знаков, из которых 20 имеют также слоговое значение, а 15 обычно используются как детерминативы.
В урартском распространены полные (plene) написания гласных типа Са-а, Се-е, Ci-i, Cu-u, а также Ce-i, Ci-e, возможно, используемые для уточнения характера гласных. В то же время, в нем практически нет геминированных написаний типа VCi-CjV, что, возможно, объясняет меньшее количество знаков VC, которые, таким образом, использовались только для сочетаний разных согласных. Другим отличием от хурритского является последовательное использование эмфатических серий на т, S- и Q- для абруптивных (или непридыхательных) переднеязычных и велярного. По всей видимости, также существовал и губной взрывной р \ но силлабограммы для эмфатического губного в клинописи не было.
Соответствия урартских фонем клинописным слоговым знакам
Фонемы a _e _i _o/u a_ e_ i_ °- u_
Р b pa Pi p/bu ap/b ip/b up/b
ba be bi
t d t’ ta te ti tu, tu at/d it/d
da du
te (ne) ti (hi) tu
k g k’ ka ki ku ak/g/q
ga gi gu
ka qi qu
c 3 c’ sa si su
z/sa zi ZU
si su
s sa se si sd, su as 1 * 1 us
x(, g) ha he hi hu
m n ma me mu am
na ni nu an
1 r la li lu al el 1 il ul
ra ri ru аг,аг(ив) ir ur
0 a 5 1 1 ! u, u
ЛИТЕРАТУРА
Вайман А.А. Прошумерские меры и числа // Труды ХШ Международного конгресса по истории науки. Секции III—IV. М., 1974. [Пер. на нем.: VaimanA.A. Protosumerische Mass-und Zahlsysteme // Baghdader Mitteilungen, 1989, Bd. 20].
Вайман А.А. О протошумерской письменности // И.М. Дьяконов (ред.). Тайны древних письмен. Проблемы дешифровки. М., 1976.
Гелъб И. Опыт изучения письма (основы грамматологии). М., 1982. [Пер. с англ.].
Дьяконов И.М. Протошумерские иероглифы // И.М. Дьяконов (ред.). Тайны древних письмен. Проблемы дешифровки. М., 1976.
Дьяконов И.М. Значение Эблы для истории и языкознания // И.М. Дьяконов (ред.). Древняя Эбла (Раскопки в Сирии). М., 1985.
История Древнего Востока. Часть 1. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации / И.М. Дьяконов (ред.). М., 1983.
Н.В. Козлова, А. С. Касьян, Ю.Б. Коряков. Клинопись
221
Козлова Н.В. Возникновение и развитие письменности в Месопотамии IV—III тыс. до н. э. // Историография истории древнего Востока. Т. 1. / В.И. Кузищин (ред.). М., 2008.
Оппенхейм АЛ. Древняя Месопотамия. Портрет погибшей цивилизации. М., 1980. [Пер. с англ.].
ФридрихИ. История письма. М., 1979; 20012. [Пер. с нем.: Friedrich J. Geschichte der Schrift. Heidelberg, 1966].
Biggs R.D. Inscriptions from Tell Abu Sal-abikh. Chicago; London, 1974.
Borger R. Assyrisch-babylonische Zeichenlis-te. Neukirchen-Vluyn, 1978.
Borger R. Mesopotamisches Zeichenlexikon. Miinster, 2004.
Burrows E. Archaic Texts //Ur Excavations. Texts. Vol. 2, London; Philadelphia, 1935.
Civil M. Studies on Early Dynastic Lexicography I//Or Ant, 1982, vol. 21.
Damerow P., EnglundR.K. Die Zahlzeichen-systeme der Archaischen Texte aus Uruk // M.W. Green, H.J. Nissen. Zeichenliste der archaischen Texte aus Uruk (ZATU). Berlin, 1987.
Deimel A. Die Inschriften von Fara I: Liste der archaischen Keilschriftzeichen (LAK) // WVDOG, Bd. 40. Leipzig, 1922.
Deimel A. Die Inschriften von Fara II: Schul-texte aus Fara // WVDOG, Bd. 43. Leipzig, 1923.
Deimel A. Die Inschriften von Fara III: Wirt-schaflstexte aus Fara // WVDOG, Bd. 45. Leipzig, 1924.
Delitzsch F. Die Entstehung des altesten Schriftsystems oder der Ursprung der Keilschriftzeichen. Leipzig, 1898.
Edzard D.O. Keilschrift H RLA, 1976-1980, Bd. 5.
Englund R.K. Administrative Timekeeping in Ancient Mesopotamia // Journal of the Economic and Social History of the Orient, 1988, vol. 31.
Englund R.K. Texts from the Late Uruk Period // J. Bauer, R.K. Englund, M. Krebernik. Meso-potamien. Spaturuk-Zeit und Friihdynastische Zeit / Orbis Biblicus et Orientalis, Bd. 160/1, Freibourg; Gottingen, 1998.
Falkenstein A. Archaische Texte aus Uruk // Archaische Texte aus Uruk 1. Berlin; Leipzig, 1936.
Falkenstein A. Archaische Texte des Iraq-Museums in Baghdad // OLZ, 1937, Bd. 40.
Friberg J. The Early Roots of Babylonian Mathematics. Vols. I—II. Goteborg, 1978-1979.
Gelb I.J. Thoughts about Ibla: A Preliminary Evaluation, March 1977 // Syro-Mesopotamien Studies, vol. 1/1. Malibu, 1977.
Gelb I.J. Ebla and the Kish Civilization // L. Cagni (ed.). La Lingua di Ebla. Naples, 1981.
Glassner J-J. Ecrire a Sumer. L’invention du cuneiforme. Paris, 2000.
Gragg G.B. Other languages // P.T. Daniels, W. Bright (eds.). The world’s writing systems. N.Y., 1996.
Green M. W., Nissen H.J. Zeichenliste der archaischen Texte aus Uruk (ZATU). Berlin, 1987.
Klinger J. Wer lehrte die Hethiter das Schrei-ben? // Acts of the IIIrd International Congress of Hittitology. Ankara, 1998.
Krebernik M. Review of Green M., Nissen H. Zeichenliste der Archaischen Texte aus Uruk (ATU 2), Berlin, 1987 // OLZ, 1994, Bd. 89.
Krebernik M. The Linguistic Classification of Eblaite. Methods, Problems, and Results // J.S. Cooper, G.M. Schwartz (eds.). The Study of the Ancient Near East in the Twenty-First Century. The William Foxwell Albright Centennial Conference. Winona Lake, 1996.
Krebernik M. Die Texte aus Fara und Tell Abu Salabih // J. Bauer, R.K. Englund, M. Krebernik. Mesopotamien. Spaturuk-Zeit und Friihdynastische Zeit / Orbis Biblicus et Orientalis, Bd. 160/1. Freibourg; Gottingen, 1998.
Krispijn Th.J.H. The Early Mesopotamian Lexical Lists and the Dawn of Linguistics // JEOL, 1991-1992, vol. 32.
Labat R. Manuel d'epigraphie akkadienne. Pa-ris, 19886.
LangdonS. The Herbert Weld Collection in the Ashmolean Museum: Pictographic Inscriptions from JemdetNasr. Oxford, 1928.
Nissen H.J., Damerow P., Englund R.K. Friihe Schrift und Techniken der Wirtschafisverwaltung im alten Vorderen Orient. Berlin, 1990.
Picchioni S.A. Die Keilschriftrichtung und ihre archaologischen Implikationen // Sumer 42, 1984.
Powell M.A. The Origin of the Sexagesimal System: The Interaction of Language and Writing // Visible Language, 1972, vol. 6.
Powell M.A. Three Problems in the History of Cuneiform Writing: Origins, Direction of Script, Literacy // Visible Language, 1981, vol. 15.
RUster Chr., Neu E. Hethitisches Zeichenlexikon. Wiesbaden, 1989.
Sallaberger W. Die Entwicklung der Keilschrift in Ebla // J.-W. Meyer, M. Nowak, A. PruB (Hrsg.).
222
Древние реликтовые языки Передней Азии
Beitrage zur Vorderasiatischen Archaologie Winfried Orthmann gewidmet. Frankfurt, 2001.
Schmandt-Besserat D. Before Writing. Vols.I-II. Austin, 1992.
Schretter M. Sumerische Phonologic: Zu Kon-sonantenverbindungen und Silbenstruktur // AcOr, 1993, vol. 54.
Selz G.J. Schrifterfindung als Ausformung ei-nes reflexiven Zeichensystems (Rezension zu Glassner 2000) // WZKM, 2000, Bd. 90.
Selz G.J. Irano-Sumerica // WZKM, 2001, Bd. 91.
Selz G.J. Babilismus und die Gottheit Ninda-gar // O. Loretz, K. Metzler, H. Schaudig (Hrsg.).
Ex Mesopotamia et Syria Lux. Festschrift ftir Manfried Dietrich. Miinster, 2002.
Steinkeller P. Review of Green M., Nissen H. Zeichenliste der Archaischen Texte aus Uruk (ATU 2), Berlin, 1987 // BiOr, 1995, vol. 52.
Steve M.-L. Syllabaire elamite: histoire et paleographic // Civilizations du Proche-Orient. Serie II. Philologie, 1. Paris; Neuchatel, 1992.
Thureau-Dangin F. Recherches sur 1’Origine de I’Ecriture Cuneiforme (REC). Paris, 1898.
Thureau-Dangin F. Die sumerischen und ak-kadischen Konigsinschriften (SAKI). Paris; Leipzig, 1905-1907.
АВТОРСКИЙ КОЛЛЕКТИВ
Беляев Дмитрий Дмитриевич (р. 1977) — Учебно-научный мезоамериканский центр им. Ю.В. Кнорозова Российского государственного гуманитарного университета (Москва).
Визирова Екатерина Юльевна (р. 1975) — Институт восточных культур и античности Российского государственного гуманитарного университета (Москва).
Давлетшин Альберт Иршатович (р. 1976) — Институт восточных культур и античности Российского государственного гуманитарного университета (Москва).
Иосад Павел Владимирович (р. 1985) — Университет Тромсё (Норвегия).
Казанский Николай Николаевич (р. 1952) — Институт лингвистических исследований РАН (Санкт-Петербург).
Канева Ирина Трофимовна (р. 1935) — Институт восточных рукописей РАН (Санкт-Петербург).
Касьян Алексей Сергеевич (р. 1976) — Центр компаративистики Института восточных культур и античности Российского государственного гуманитарного университета (Москва).
Кибрик Андрей Александрович (р. 1963) — Институт языкознания РАН (Москва).
Козлова Наталья Викторовна (р. 1968) — отдел Востока Государственного Эрмитажа (Санкт-Петербург).
Коряков Юрий Борисович (р. 1976) — Институт языкознания РАН (Москва).
Хачикян Маргарит Левоновна (р. 1949) — Институт востоковедения Национальной академии наук Армении (Ереван).
ГЛОССАРИЙ ТЕРМИНОВ
Вентив — глагольная категория, выражающая значения пространственного дейксиса.
Гетерограмма — слова шумерского (шумерограммы) или аккадского (аккадо-граммы) языков в текстах на других языках, записывавшиеся как в исходном языке, но читавшиеся на языке текста.
Детерминатив — семантический индикатор, показывающий, к какой группе явлений (боги, топонимы, деревянные предметы и т. д.) относится данное слово. При транслитерации шумерского языка детерминативы записываются непрописными надстрочными буквами, при транслитерации других языков обычно используются прописные надстрочные буквы.
Дуктус (нем. Duktus) — пошиб, характерные приемы в начертании знаков, т. е. стиль и манера письма, принятые в определенной писцовой школе или в определенную эпоху. В славянской палеографии соответствует термину «почерк».
Колофон — текст на последней странице рукописной или старинной печатной книги, в котором сообщаются данные об авторе, времени и месте создания этого произведения.
Мимация — элемент -w(V) после падежного (падежно-числового) показателя (в диахронии, по-видимому, имеет артиклеобразную природу).
Ломаное написание (англ, broken spelling, gebrochene Schreibung) — 1) использование клинописного знака VC или V в позиции после знака, оканчивающегося на согласный (VC или CVC), т. е. цепочки вида VC-VC (вместо стандартного неломаного V-CV-VC), VC-V (вместо стандартного неломаного V-CV), CVC-VC (вместо стандартного неломаного CV-CV-VC) и CVC-V (вместо стандартного неломаного CV-CV). В основном используется для передачи:
а) консонантных кластеров /ССС/ или /СС#/; примеры: хет. har-ak-zi 'он исчезает’ /harkzi/ (неломаное написание ha-ra-ak-zi читалось бы /harakzi/), хет. sa-al-ak-zi 'он месит’ /salkzi/ (неломаное написание sa-la-ak-zi читалось бы /salakzi/), хет. каг-ар 'подними’ /кагр/ (неломаное написание ка-га-ар читалось бы /кагар/);
б) сочетания С + /?/; пример: аккад. ta-am-a-am 'поклянись’ /tam?am/ (неломаное написание ta-ma-am читалось бы /tamam/);
2) Также этим термином обозначают случаи написания CVi-V2C, где Vi V2.
а) такое написание может обозначать реальное сочетание гласных или гласного с глайдом; пример: хет. a-ku-an-zi ‘они пьют’ /aguanzi/;
б) может являться писцовой ошибкой;
в) может быть результатом осмысления знаков типа VC как знаков, передающих только согласный С, — шаг в строну буквенного письма; подобное иногда предполагают для эламской клинописи, где такие ломаные написания встречаются относительно часто: su-uk-da ~ su-ik-da 'Согд’.
Принятая нотация и сокращения
225
Прекатив — наклонение, выражающее косвенное повеление (по содержанию данный термин, употребляющийся главным образом в шумеро-аккадском языкознании, тождествен понятию юссива).
Серия знаков (знаки такой-то серии) — ряд клинописных знаков, объединенных либо общей начальной согласной, либо общей гласной; например, «серия (на) S» или «серия (на) и».
Статус (состояние, в сокращениях — st.) — грамматическая категория имени в семитских языках, указывающая на то, есть ли у данного имени зависимое.
Scriptio plena (или просто plene) — гебраистический термин, обозначающий употребление matres lectionis (?, у, w) для выражения гласных при консонантном письме. Применительно к клинописи термин обозначает написание с лишним гласным знаком V в ситуации, где знаков CV и VC могло бы быть достаточно, т. е. цепочки вроде ta-a-ta или ta-ta-a вместо ta-ta, а также a-a-ta вместо a-ta. В клинописи plene носит иконический характер, т. е. наиболее часто используется для выражения долготы гласного. Кроме того, оно могло использоваться для уточнения характера гласных i и е и изредка — графически — для заполнения свободного пространства.
ПРИНЯТАЯ НОТАЦИЯ И СОКРАЩЕНИЯ
Языковые примеры в статьях могут даваться несколькими способами:
1) прямым шрифтом в одном из видов скобок:
[ ] — фонетическая транскрипция; кроме того, в квадратные скобки заключаются фрагменты древних текстов, не дошедшие до нас, но более или менее надежно реконструируемые на основе параллельных мест и т. п.;
/ / — фонематическая транскрипция;
{ } — морфологическая запись;
2) прямым шрифтом без скобок — если подчеркивается, что это транслитерация графического облика слов;
3) курсивом — в прочих случаях.
В статье «Шумерский язык» шумерские примеры в транслитерации даются особым прямым шрифтом, названия знаков малыми прописными буквами. В других статьях шумерские примеры даются курсивом.
Малыми прописными буквами обозначены гетерограммы, прямым шрифтом шумерограммы, курсивом аккадограммы. Также малыми прописными даются названия знаков или серий.
Надстрочными буквами даются детерминативы (строчными — в шумерском, прописными — в остальных языках) и (только в шумерском) фонетические глоссы.
Подстрочными индексами нумеруются слова в примерах-предложениях и их переводах. В статье «Шумерский язык», в связи с широким использованием подстрочных знаков для нумерации омографичных слогов, слова в примерах нумеруются надстрочными индексами.
15-2054
226
Древние реликтовые языки Передней Азии
х (знак умножения) — в клинописи объединяет компоненты вписанных лигатур, например, KAxnig; в записи хараппских примеров отделяет друг от друга блоки знаков внутри надписи;
~ (тильда) в шумерских примерах ставится перед собственно глагольной формой в особых составных лексемах, состоящих из именной и глагольной частей; например, igi ~il 'взглянуть’, букв, 'глаза-поднять’.
Сокращения названий языков и диалектов при словесных примерах
аккад. — аккадский язык
араб. — арабский язык
арм. — армянский язык
ахем.-элам. — ахеменидский период элам-
ского языка бог. — богазкёйские тексты (хуррит-
ского языка) вост.-кавк. — восточнокавказские языки греч. — греческий язык
др.-евр. — древнееврейский язык
др.-перс. — древнеперсидский язык
енис. — енисейские языки
зап.-сем. — западносемитские языки
и.-е. — индоевропейские языки
итал. — итальянский язык
кассит. — касситский язык
нем. — немецкий язык
н.-элам. — новоэламский язык
праанд. — праандийский
празап.-кавк. — празападнокавказский сев.-кавк. — северокавказские языки сем. — семитские языки
скр. — санскрит
ср.-элам. — среднеэламский язык
ст.-аккад. — староаккадский диалект ак-
кадского языка
ст.-элам. — староэламский язык
угар. — угаритский язык
урарт. — урартский язык
фр. — французский язык
хатт. — хаттский язык
хетт. — хеттский язык
хурр. — хурритский язык
шум. — шумерский язык
эбл. — семитские языковые формы
в памятниках из Эблы
элам. — эламский язык
Сокращения грамматических терминов
абр[уптив, -уптивный] абс[олютив, -олютный] акк[узатив] ассоциативный] буд[ущее]
в[ид]
гл [ухой]
дат[ельный] единственное] ж[енский] зв[онкий] им[енительный] инстр[ументалис] исх[одно]-твор[ительный] исходный] косвенный]
л[ицо]
лок[атив]
мест[оимение, -оименный]
м[ужской] местн[ый] местно-напр[авительный] множественное] напр[авительно]-
отл [ожительный] напряженный] направ[ительный] нареч[но]-твор[ительный] настоящее] ненапр[яженный] неодушевленный] неперех[одный] несовершенный] ном[инатив]
ном-р — номинализатор общекосв[енный] одуш[евленный]
отлож[ительно]-твор[ительный]
отлож[ительный] п[адеж] перех[одный] предст[оятельный] придых [ательный] притяжательный] прош[едшее] Р[од] род[ительный] совершенный] совм[естный] соотносительная] сравнительный] част[ица] ч[исло]
эрг[атив, -ативный] abs[olutus] constr[uctus] st[atus]
Принятая нотация и сокращения
227
букв[ально]
вм[есто]
графически]
орфографическая форма]
Другие сокращения
ошиб[очно] ср[авни]
РД — раннединастический традиционное]
период устар[евшее]
современный] vs. — versus
Сокращения, используемые при глоссировании
вин винительный падеж НАПРАВ направительный падеж
ДАТ дательный падеж ОБЩЕКОСВ общекосвенный.падеж
ИМ именительный падеж ПРИТЯЖ притяжательное местоимение
MECTH местный падеж РОД родительный падеж
MH множественное число
Сокращения названий периодических и серийных изданий
АсОг — Acta Orientalia, Lund; Haviniae
AOAT — Alter Orient und Aites Testament, Neukirchen; Vluyn; Munster
AoF — Altorientalische Forschungen
ArOr — Archiv orientalni, Praha
ASJ — Acta Sumerologica Japanensia, Hiroshima
BagM — Baghdader Mitteilungen, Berlin
BiOr. — Bibliotheca Orientalis, Leiden
FAOS — Freiburger altorientalische Studien, Wiesbaden; Stuttgart
JCS — Journal of Cuneiform Studies, Ann Arbor
JEOL — Jaarbericht Ex Oriente Lux, Leiden
OBO — Orbis Biblicus et Orientalis, Fribourg; Gottingen
OLZ — Orientalische Literaturzeitung, Leipzig
Or. — Orientalia, Roma
OrAnt — Oriens Antiquus, Roma
RA — Revue d’Assyriologie, Paris
RIA — Reallexicon der Assyriologie und vorderasiatischen Archaologie, Berlin; New York RIME — The Royal Inscriptions of Mesopotamia, Early Periods, Toronto; Buffalo; London WVDOG — Wissenschaftliche Veroffentlichungen der deutschen Orientgesellschaft, Berlin WZKM— Wiener Zeitschrift fur die Kunde des Morgenlandes, Wien
ZA — Zeitschrift fur Assyriologie und vorderasiatische Archaologie, Berlin; Leipzig
УКАЗАТЕЛЬ НАЗВАНИЙ ДРЕВНИХ РЕЛИКТОВЫХ ЯЗЫКОВ И ДИАЛЕКТОВ ПЕРЕДНЕЙ АЗИИ*
Условные обозначения:
• полужирным шрифтом выделены лингвонимы, которым соответствуют отдельные статьи в данном томе;
• знак равенства (=) обозначает синонимию наименований или иноязычные соответствия;
• знак => указывает на таксон более высокого уровня (гипероним), куда генеалогически входит данный идиом;
• через тире (—) дается отсылка к статье, где упоминается данное название.
Анзанский (устар.) = эламский язык
Ахеменидский эламский период эламского языка
Ахеменидский язык второго рода (устар.) = эламский язык
Банановый язык => дошумерского субстрата языки
Ванской клинописи язык (устар.) = урартский язык
Дошумерского субстрата языки — см. шумерский язык, реликтовые языки Передней Азии
Касков язык — см. реликтовые языки Передней Азии
Каспиев язык — см. реликтовые языки Передней Азии; касситский язык
Касситский язык
Кутиев язык — см. реликтовые языки Передней Азии
Луллубеев язык — см. реликтовые языки Передней Азии
Маннеев язык — см. реликтовые языки Передней Азии
Мидийский (ошиб.) = эламский язык
Митаннийский (устар.) = хурритский язык
Муцацирский говор => урартский язык
Новохурритский период хурритского языка
Новоэламский период эламского языка
Письменности долины Инда язык = хараппский язык
Протоевфратский => дошумерского субстрата языки
Протоиндийский язык = хараппский язык
Прототигридский => дошумерского субстрата языки
Протохаттский (устар.) = хаттский язык
Протохеттский (устар.) = хаттский язык
Протошумерский язык => дошумерского субстрата языки
Реликтовые языки Передней Азии
Саспейров язык — см. реликтовые языки Передней Азии
Скифский (ошиб.) = эламский язык
Среднеэламский период эламского языка
Старохурритский период хурритского языка
Староэламский период эламского языка
Субарейский (устар.) = хурритский язык
Сузский (устар.) = эламский язык
Сумерийский (устар.) = шумерский язык
Тибаренов язык — см. реликтовые языки Передней Азии
* Составитель Ю.Б. Коряков
Указатель названий древних реликтовых языков и диалектов Передней Азии 229
Туранский (устар.) = эламский язык
Урартский язык => хуррито-урартские языки
Халибов язык — см. реликтовые языки Передней Азии
Хараппский язык
Хаттский язык
Хуррито-урартские языки
Хурритский язык => хуррито-урартские языки
Шумерийский (устар.) = шумерский язык
Шумерский язык
Эламский язык
Эмегир (диалект) => шумерский язык
Эмесаль (социолект) => шумерский язык
Chaldean (англ, устар.) = урартский язык
Chaldic (англ, устар.) = урартский язык
Chaldisch (нем. устар.) = урартский язык
Churrisch (нем.) = хурритский язык
Churritisch (нем.) = хурритский язык
Elamico (итал.) = эламский язык
Elamisch (нем.) = эламский язык
Elamite (англ.) = эламский язык
Elamite (фр.) = эламский язык
Elamitico (итал.) = эламский язык
Eme-gi7(r). (шум.) = шумерский язык
Eme-sal (шум.) = эмесаль (социолект)
Нагаррап (англ.) = хараппский язык
Hattian (англ.) = хаттский язык
Hattie (англ.) = хаттский язык
Hattisch (нем.) = хаттский язык
Hourrite (фр.) = хурритский язык
Hurrian (англ.) = хурритский язык
Hurrico (итал.) = хурритский язык
Hurrisch (нем.) = хурритский язык
Hurritisch (нем.) = хурритский язык
Hurro-Urartaische Sprachen (нем.) = хуррито-урартские языки Hurro-Urartian languages (англ.) = хуррито-урартские языки Indus language (англ.) = хараппский язык
Language of Indus valley civilization (англ.) = хараппский язык
Proto-Indian (англ.) = хараппский язык
Sumerian (англ.) = шумерский язык
Sumerien (фр.) = шумерский язык
Sumerisch (нем.) = шумерский язык
Sumeru (аккад.) = шумерский язык
Ummisallu (аккад.) = эмесаль (социолект)
Urartaisch (нем.) = урартский язык
Urarteen (фр.) = урартский язык
Urarteo (итал.) = урартский язык
Urartian (англ.) = урартский язык
Vanisch (нем. устар.) = урартский язык
Vannic (англ, устар.) = урартский язык
Xur’oge (хурр.) = хурритский язык
Xurwoge (хурр.) = хурритский язык
ПРИЛОЖЕНИЕ
ТИПОВЫЕ СХЕМЫ СТАТЕЙ
I. Статья о семье языков, группе языков, группе диалектов
1.
2.
3.
4.
5.
6.
Название
Локализация и основные представители
Ориентировочное число говорящих
Принципы и варианты генетической классификации Хронология разделения — для крупных языковых семей Типичные фонетико-грамматические характеристики
II. Статья о языке
1.1.0. Общие сведения
1.1.1. варианты названия
1.1.2. генеалогические сведения
1.1.3. распространение; число говорящих
1.2.0. Лингвогеографические сведения
1.2.1. общий диалектный состав
1.3.0. Социолингвистические сведения
1.3.1. коммуникативно-функциональный статус и ранг языка
1.3.2. степень стандартизации
1.3.3. учебно-педагогический статус
1.4.0. Тип письменности
1.5.0. Краткая периодизация истории языка
1.6.0. Внутриструктурные явления, обусловленные внешнеязыковыми контактами
2.0.0. Лингвистическая характеристика
2.1.0. Фонологические сведения
2.1.1. фонемный состав
2.1.2. просодический состав
2.1.3. позиционная реализация фонем и просодем
2.1.4. слог; наличие и статус долготных противопоставлений
2.2.0. Морфонологические сведения
2.2.1. фонологическая структура морфемы и/или слова; соотношение слога и морфемы
2.2.2. наличие фонологических противопоставлений морфологических единиц и категорий
2.2.3. типы чередований
2.3.0. Семантико-грамматические сведения
2.3.1. критерии выделения частей речи; категориальные способы выражения универсальных значений (общая характеристика)
2.3.2. характер и способ выражения качественных именных классификаций
2.3.3. категория числа и способы ее выражения
2.3.4. падежные значения и их выражение; характер категорий принадлежности и их выражение
2.3.5. характер и способ выражения качественных глагольных классификаций: залоговые, видовые или видо-временные значения, наклонения, переходность, породы, версии
2.3.6. дейктические категории и способы их выражения: категория лица в имени и в глаголе, категория неопределенности/определенности в имени, категория времени в глаголе или
Типовые схемы статей
231
в предложении, указание и пространственная ориентация, анафорические средства; выражение отрицания
2.3.7. семантико-грамматические разряды слов
2.4.0. Образцы парадигм
2.5.0. Морфосинтаксические сведения
2.5.1. типичная структура словоформы (для языков с развитой морфологией); тенденция к суффиксации и инфиксации; морфологически аномальные разряды слов
2.5.2. основные способы и правила словообразования
2.5.3. типичная структура простого предложения (или его эквивалента — для языков с нерас-члененной синтаксической структурой) и способы выражения субъектно-объектных отношений; синтаксические позиции; разновидности простого предложения
2.5.4. основные правила построения сложных предложений; характерные типы сложных предложений; основные закономерности порядка слов
2.6.0. Источник, объем и роль лексических заимствований
2.7.0. Диалектная система
III. Статья о диалекте
1. Название языка
2. Позиция в диалектной группе (отношение к литературному/стандартному языку, особенности лингвистической характеристики)
3. Распространение, по возможности — число говорящих
4. Функциональная нагрузка
IV. Статья об отдельном языке объемом менее 0,5 а. л.
1.0. Название
2.0. Локализация (для мертвых языков — время существования)
3.0. Генетическая принадлежность
4.0. Характер памятников; тип письменности
5.0.0. Лингвистическая характеристика
5.1.0. Фонологические сведения (включая сведения об ударении, тоне и т. д.)
5.1.1. слог
5.1.2. типы чередований
5.2.0. Морфология
5.2.1. морфологический тип языка (агглютинативный, флективный и т. д.)
5.2.2. состав и характер морфологических категорий; способы их выражения
5.2.3. основные способы словообразования
5.3.0. Синтаксис
5.3.1. структура простого предложения (его эквивалента)
5.3.2. характерные типы сложного предложения
5.4.0. Генетическая и ареальная характеристика лексики
6.0. Сведения о диалектах
КАРТЫ ДРЕВНИХ РЕЛИКТОВЫХ ЯЗЫКОВ ПЕРЕДНЕЙ АЗИИ
В данном разделе, а также на форзацах книги, представлены карты, иллюстрирующие распространение древних реликтовых языков Передней Азии. В соответствии с содержанием настоящего издания, карты посвящены неиндоевропейским и несемитским языкам, распространенным в регионе Передней Азии в III—I тыс. до н. э., прежде всего шумерскому, хаттскому, эламскому, хурритскому и урартскому языкам.
Карты разработаны Ю.Б. Коряковым при активном содействии авторов статей, входящих в данный том.
Карта 1. Языки и народы Передней Азии в нач. Ill - II тыс. до н. э.
Карта 2. Языки и народы Передней Азии в первой половине I тыс. до н. э.
Карта 3. Шумерский язык
Карта 4. Эламский язык
Карта 5. Хурритский язык
Карта 6. Урартский язык
Карта 7. Хаттский язык
Карта 8. Хараппский язык
Номенклатура лингвонимов, языковая таксономия и языковые границы на картах по возможности приведены в соответствие со статьями тома.
На картах приняты следующие технические конвенции.
Исторические названия соответствующей эпохи для городов и городищ приводятся без скобок, современные названия заключены в квадратные скобки и обычно даются меньшим кеглем. Для рек, озер и морей указаны по большей части современные названия, которые приводятся без скобок. Если иное не указано в легенде, то названия государств и государственных образований даны прописными буквами прямым шрифтом с засечками, названия народов и племенных объединений или областей — прописными буквами без засечек, названия природных регионов — с первой прописной курсивом с засечками. После названий древних городов, локализуемых или идентифицируемых с современными городищами приблизительно, ставится вопросительный знак в скобках: (?). Береговые линии, русла рек и каналов, отличавшиеся в древности от современных, даны пунктиром, а акватория Персидского залива, отличающаяся от современной — полупрозрачной штриховкой. «Телль-» в названиях городищ обычно сокращается до «Т.- ».
Современные названия населённых пунктов и других географических объектов даются по русскоязычным картам, изданным ГУГК СССР/Роскартографией.
Карты древних реликтовых языков Передней Азии
233
В процессе работы над картами, помимо статей тома и указанных при них источников, были использованы отечественные и зарубежные исторические, географические и спутниковые карты, а также следующая литература:
История Древнего Востока: Учебник / В. И. Ку-зищин (ред.). М., 1979.
The Helsinki Atlas of the Near East in the NeoAssyrian Period / S. Parpola, M. Porter (eds.). Che-beague (USA), 2001.
Die Hethiter und ihr Reich. Stuttgart, 2002.
Mittmann S., Schmitt G. Tiibinger Bibelatlas. Stuttgart, 2001.
Roaf M. Cultural Atlas of Mesopotamia and the Ancient Near East. Oxford, 2000.
Sallaberger W., Westenholz A. Mesopotamien. Ak-kade-Zeit und Ur Ill-Zeit // Orbis Biblicus et Orientalis, Bd. 160/3. Fribourg; Gottingen, 1999.
Tiibinger Atlas des Vorderen Orients (TAVO). Wiesbaden, 1992.
Ю.Б. Коряков
5. Хурритский язык
Хаттуса
»
© Коряков Ю.Н(
Канищ..
Мели/Г
Урмия'
^зат-Энлиль
Таршао;
Драпах
Халла
Эмар
>Дур-Катл имму ЙВех-Хамад1
Л/Арралха;
Ашшур*
^агаратум
Чуроуханни
Терка
\7Катна
КарахЗр
Мари
[Кадеш
Анат
4унна
<Сиппа)
Памятники хурритского языка:
Вавь
-Сузы
Нирпур.
Диль(
Прочие города
-Пузрищ-Даган £?
"езер
Ашкс
Иерусалим
ЭЛАМ
Названия государств XVI-XIII вв. до н. э.
Тадмор (Пальмира)
Примерная область распространения хурритского языка во II тыс. до н. э.
XXIII-XX вв. до н. э.
XIX-XVI вв. до н. э.
XV-XII вв. до н. э.
Кяхат
Wap [Г,-6рак]
Табатуу р-УДде^]11
Карана / X
Катара ; Кальху'
Сахл а ла® . ^арбе
xappa^j83 fUiarap-Baaa&ig
5алих’« 1 ,-ана
^Ниневия
"ЬГХ ДуР‘ \
5 оигалм)
чСурмаррати IJ
ЧРд'изиэа] жтилг,-шь-Абтани ; [Т-эс-Сулейма]
Хашшу ? Хахху
° М И
6. Урартский язык
© Коряков Ю.Б., 201СГ
[Тайдапрю]
Кулиа
[Лчашен]т
]Сарыкамыш]
’ [Чатшакал]
Севан
<овииар1
МенуахиЦили
(Эрзурум]
ГАвник]
ЦУЛУКУ
:вфг,л
[Патнос]
Малдрран]*
йа
ЛУР*.
Атауни
Пенза,
Пулуа(?)
-ДЭбки-Татьян]
[Изоллу]
Тушпа!
Уппуму
Мелите^
[Эгидь]
Амеду
ГИЯЬЗАНУ
[Чемикари]
Тушхан
(Юксекгавэ!
[Haxaj
Урмия
Насибина
Границы государств ок. 740 г. до н. э.
Ниневия
КИРРУ1
Древние города
УппумуО
Названия государств
УРАРТУ
Арбела
Названия народов или областей
МАНА
Примерная территория изначального распространения урартского языка
Кельту 409:-;-
Места находок надписей на урартском языке
'Малый город" Русы кастам]
Гавар&амо]' [Абовян/Элар] v | ^ейшебаини
• с Гиарниани
Ж-^^гЭрвбуни , ЯЕ!
Нихирия /Куллиммери
Мусасир/ v i АрДини (?)о ^[Топздаа]
7. Хаттский язык
34°’
© Коряков Ю.Б.,; 2010
Ж *
А
АНКАРА
Места находок хаттских текстов
Места находок хаттских слов и имён
[Ынандык] О
Возможная территория распространения хаттского языка в нам. II тыс. до н. э.
Ассирийские торговые колонии
в нам. II тыс. до н. э. (канум и вабартум)
Другие города
Тухпиа [Кырыкка
Самуха (?) [Мальтепе]
ТурХумит (?)
С
Вахсуёана (?) . д. [Бююккншла] ®
Салатувар (?) Z;
/w
Улама (?) [Алайхан]
Васханиа (?) [Карахююк/Иргюп]
Йаниш Z Неса (
^Кюльтепе] )
Хурамад?)
ХЕшияй^ююк]
Тегарама (?) [Хасаркая}
Таса(?) [Тасделен]
Расположение карты на территории Малой Азии
• Бурушхаттум (?) [Аджемхююк]
гммзнни (?).
Г Димилькиа (?)) Йрахююк]
Малития о [Арслантепе}
36°
Мама (?)-^
ОЛавацантия/ Луцанда (?/'
Хахху (?) [Лидар-Хюкж]
Научное издание
ЯЗЫКИ МИРА Древние реликтовые языки Передней Азии
Издательство «Academia» 119049, Москва, Мароновский пер., 26 Тел. 8(499) 238-21-44, 8(499) 238-21-23, факс 502-08-90 Эл. почта: academia@mail.cnt.ru Интернет: www.academpress.net Наши книги можно заказать он-лайн
Главный редактор издательства
В. А. Попов
Оригинал-макет подготовлен группой «Языки мира» Института языкознания Российской академии наук
Редактор
Ю. Б. Коряков
Корректор
Е. А. Ионова
Верстка
В. Ю. Гусев
Подписано к печати 10.03.2010. Формат 70xl00V16. Гарнитура «Таймс». Физ. печ. л. 15,0. Тираж 1000 экз. Заказ № 2054
Отпечатано в ОАО «Можайский полиграфический комбинат». 143200, г. Можайск, ул. Мира, 93.
Сайт: www.oaompk.ru тел.: (495) 745-84-28 (49638) 20-685