зарубежная кинодраматургия
Сценарии Французского кино
ГОСУДАРСТВЕ ИНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО ♦ ИСКУССТВО• моейда tçe»


зарубежная кинодраматургия
Сценарии Французского т кино
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО • ИСКУССТВО •
МОСКВА-1961


ПРЕДИСЛОВИЕ
Перед нами шесть сценариев.
Они написаны разными авторами, с разным подходом к людям и событиям, с разным отношением к действительности и, наконец, с разной мерой мастерства и таланта.
Почтительные упоминания о картине, поставленной по одному из этих сценариев, можно найти в любой книге по истории кинематографии. Это «Под крышами Парижа».
Несоизмеримы масштабы дарований авторов «Обманщиков» и «Их было пятеро». Сценарии отличны друг от друга и по жанровым признакам. Здесь и мелодрама, и политический памфлет, и комедия, и хроникальноточное описание детской драмы.
В одном из сценариев жизненно драматические ситуации показаны незлобиво и легко. В другом — драматизирована и доведена до трагедийного звучания каждая мелочь.
Различно и литературное качество сценариев.
«Под крышами Парижа» — точное и тщательное описание уже поставленной картины.
«Четыреста ударов» и «Свобода, равенство и братство»—литературнонебрежная, деловая «запись» будущих фильмов. Авторы этих сценариев озабочены только тем, что им предстоит снимать, и совсем не интересуются впечатлением, которое их сценарии произведут на читателя.
Сценарий «Обманщики» более всего походит на сценарии, которые пишут советские кинодраматурги. В нем детализирована обстановка, точны
-i *
3


ситуации, подробно описаны актерские задачи, поведение персонажей. Но и здесь внимательно прослеженные чувства и мысли героев не всегда находят кинематографический эквивалент, пластические решения.
Таким образом, идейная неоднородность сценариев сочетается с их жанровой и стилистической пестротой. Как же написать об этих сценариях?
Собранные в одной книге, эти произведения почти неожиданно развивают одну и ту же тему, излагают один и тот же сюжет.
В сущности, все сценарии посвящены нравственной и бытовой трагедии современной Франции. С разной степенью убедительности и глубины об ^той трагедии рассказывают и мелодрама «Их было пятеро», и грустная Комедия «Мама, папа, служанка и я», и бытовая драма «Четыреста ударов», и политический памфлет «Свобода, равенство и братство».
Особняком стоит «Под крышами Парижа», и не только потому, что этот сценарий написан на тридцать лет раньше других. И содержание и стиль его как бы подчеркивают различие исторических эпох. В современной Франции, наверное, было бы просто невозможно написать подобный сценарий— слишком многое изменилось «под крышами Парижа» после второй мировой войны. Идиллическому восприятию жизни там больше нет места.
Однако нет ли здесь противоречия? Ведь уже было сказано, что авторы помещенных в этой книге сценариев отличаются друг от друга не только степенью таланта, не только стилистикой, но и представлениями о действительности. Как же могло случиться, что они не только пришли к одной теме, но и к относительно одинаковому ее решению?
Дело в том, что образ эпохи в художественном произведении не всегда совпадает с устремлениями автора, этот образ создавшего. Бывает и так, что показанная им картина мира, неожиданно для него, приводит читателя к другим выводам, чем те, которые были заранее предположены.
Недаром Энгельс подчеркивал, что Бальзак, несмотря на свои реакционные, легитимистские пристрастия, был «доктором социальных наук», изображавшим политику, быт, нравы, историю и экономику буржуазной Франции точнее, правдивее и проницательнее, чем все современные ему экономисты и историки.
Ленин писал о «кричащих» противоречиях в творчестве Толстого и о том, что они «не случайность, а выражение тех противоречивых условий, в которые поставлена была русская жизнь последней трети XIX века» h Мы находим характеристику эпохи не только в ее образном воплощении, но и в противоречиях мировоззрения изобразившего эту эпоху мастера. Так художественное произведение становится не только результатом размышлений о действительности, но и свидетельством современника.
Если писатель хоть сколько-нибудь чуток и честен, его произведение становится свидетельским показанием о современности.
1 В. И. Ленин, Сочинения, изд. 4, т. 15, стр. 183.
4


Конечно, ни один из сценариев, напечатанных в сборнике, не может претендовать ни на полноту изображения действительности, ни на исчерпывающе верное суждение о ней. Читатель столкнется при чтении их и с яростно жесткой критикой нравов современной Франции, и с попытками обойти жизненные противоречия. Но тем не менее в каждом из этих произведений содержится частица большой правды о противоречиях, раздирающих современное французское общество.
Именно этим, как мне кажется, в первую очередь интересна и значительна предлагаемая книга. Именно это ее качество и должно определить содержание предисловия к сборнику французских кинодраматургов.
В данном случае я сознательно отказываюсь от анализа индивидуальных особенностей работы Марселя Карне или Рене Клера, меня больше интересует картина жизни, чем способ ее изображения тем или иным мастером.
Но это не значит, что читатель сборника не получит представления о характере современной французской кинодраматургии. Он узнает, какие проблемы волнуют ее мастеров, поймет и их идейные и стилевые тенденции..
И все же главное не в профессиональных, не в эстетических особенностях помещенных в сборнике сценариев. Главное в том, что за произведениями французских кинодраматургов вырастает правда. И пусть авторы сценариев не все понимают в картине жизни, которую они нам показывают, пусть они не всегда верно оценивают ее, но они относятся к своему обществу и к своему времени серьезно и ответственно, так, как подобает настоящим художникам.
*
«...Резервная армия, в эпохи кризисов возрастающая неимоверно, а в периоды, которые можно принять за нечто среднее между процветанием и кризисом, насчитывающая также изрядное число людей, и составляет «избыточное население» Англии; эти люди нищенствуют и воруют, подметают улицы, собирают лошадиный навоз, перевозят кладь на ручных тележках и на ослах, торгуют с лотков и поддерживают свое жалкое существование всякими мелкими, случайными работами... Обычно они ходят по улицам целыми семьями, останавливаясь то тут, то там, чтобы пропеть жалобную песню... А тот представитель «излишних», у кого достаточно- смелости и озлобления, чтобы открыто сопротивляться обществу, чтобы на скрытую войну, которую ведет против него буржуазия, ответить открытой войной против буржуазии,— тот пускается на воровство, грабежи, убийства» L
Энгельс написал эти строки за восемьдесят лет до выхода фильма «Под крышами Парижа». Однако нельзя не поразиться тому, с какой удиви-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 2, cip. 320—322. 5


тельной точностью и образностью он описал и социальную среду, и социальные характеры, и даже профессии героев этого сценария.
Маркс дает не менее точную характеристику этого социального слоя: «Они принадлежали большей частью к люмпен-пролетариату, который имеется во всех больших городах и резко отличается от промышленного пролетариата. Этот слой, из которого рекрутируются воры и преступники всякого рода, состоит из элементов, живущих отбросами с общественного стола, людей без определенных занятий, бродяг —■ gens sans feu et sans aveu; они различаются в зависимости от культурного уровня нации, к которой принадлежат, но везде и всегда они сохраняют характерные черты лаццарони. Крайне неустойчивые... они способны были на величайшее геройство и самопожертвование, но вместе с тем и на самые низкие разбойничьи поступки и на самую грязную продажность» Ч
Итак, люди, разыгрывающие у Рене Клера изящную и ироническую любовную сказку, существуют на самом деле, а не вызваны к жизни его творческой фантазией. Они до сих пор ютятся на окраинах Парижа, в Бельвилле, возле Блошиного рынка, в районе Порт де Лиля, избранном Клером местом действия для своего последнего фильма.
Рене Клер не был первооткрывателем этого жанра в искусстве. О деклассированных жителях грязных кварталов Лондона писал Диккенс, о «мире отверженных» писал Виктор Гюго, пытался приоткрыть завесу его «тайн» Эжен Сю, с симпатией к людям, населявшим этот мир, написал Шарль-Луи Филипп. Наконец, бесчисленные авторы романов-фельетонов описывали жителей окраин то с добродетельно буржуазным ужасом, то с сентиментальным сожалением.
Но Гюго писал об «отверженных» или, как жестоко и точно назвал их Энгельс, об «избыточном населении», с гражданским пафосом, не скрывая своего возмущения социальным неравенством. Даже полубульварный писатель Сю противопоставил буржуазной брезгливости и ужасу перед «дном» сентиментальную сказку о благородстве и нравственной чистоте его обитателей, а Шарль-Луи Филипп восхищался свободой этих людей от мира буржуазных условностей и собственности.
И вот после всего этого Рене Клер рассказывает весело, иронически и чуть сентиментально историю о том, как уличный певец Альбер, мелочной торговец Луи и глава бандитской шайки Фред борются из-за любви прелестной Полы. Порой кажется, что автор сценария, как и полагается в сказке, освобождает свое повествование от реальных жизненных обстоятельств. Его уличный певец выглядит свободным, странствующим средневековым менестрелем. Его бандит подобен средневековому феодалу, тогда как он всего только вытолкнутый из общества отщепенец. Наконец, мелкий торгаш Луи — всего лишь беззаботный и веселый любовник. Сказка Рене Клера кажется абстрактной, сентиментальной и бездумной.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 7, стр. 23.
6


Однако это не’совсем так.
Стоит обратиться к анализу противоречивых мотивов сценария, чтобы обнаружить, что, несмотря на его легкомысленный и идиллический тон, за ним возникают черты жизненной правды. Она высказана не прямо, она выявлена в ироническом отношении автора к своим персонажам. Но это понятно — ирония неотъемлемый признак романтического искусства.
Буржуазия вытесняет пролетариат из жизни общества, низводит рабочего до роли «придатка машины» и, чтобы оправдать это, приписывает ему черты нечеловеческой жестокости, аморальности, неспособность что- либо чувствовать. Поэтому на ранних этапах борьбы рабочего класса за свои человеческие права всякая симпатия к нему, признание его человеческого достоинства, чистоты чувств и страстей казались вызовом клевете, распространяемой господствующим классом.
В начале XIX века, когда пролетариат только формировался, когда пролетарское самосознание еще не определилось полностью, многие, даже передовые художники, зачастую смешивали пролетарское сознание с анархистским сознанием «люмпена» и героизировали его квазисвободу от условностей буржуазного общества. Одним было неизвестно, другим непонятно точное и определенное высказывание Маркса о том, что «люмпен» способен и на величайший героизм и на величайшую подлость. Может быть, только Бальзак, с его чутьем гениального художника-реалиста, смог, изображая своего Вотрэна, сказать о нем, что в другие времена этот человек мог бы стать Цезарем, Александром и Магометом, а в наше — оказался только жалким убийцей.
Но Бальзак был исключением. Изображая «низший слой» общества, даже прогрессивные художники оказались не в силах понять его двойственную и противоречивую социальную природу. Они схематизировали и разделили его представителей на «люмпена-героя» и «люмпена-преступника». Так возникла мелодрама с ее резким этическим разделением представителей естественной морали и неестественного преступления.
В сценарии «Под крышами Парижа» это разделение чувствуется явно и определенно. Благородный музыкант Альбер резко отделен от мрачного негодяя Фреда. Рене Клер раздваивает социальный тип и отдает свои симпатии благородной его половине. Он так симпатизирует своему персонажу, что любыми способами вызывает симпатии к нему и у зрителя. Он делает его жертвой всевозможных несправедливостей — его сажают в тюрьму, хотя он и не виноват; он больше всех достоин любви, но девушка его не любит; он защищает Полу от Фреда, но достается она, в конечном счете, Луи. Благородство героя подчеркивается его злоключениями.
Необходимо отметить тонкий штрих — Луи не совсем «люмпен», он не торгует своим голосом, как Альбер, не зарабатывает на пропитание ножом, как Фред. Он владелец писчебумажной лавчонки. Самый мелкий из всех мелких буржуа, он принадлежит к более «высокой» социальной категории, 7


чем его соперники. Этот штрих возникает в сценарии почти случайно, он не педалирован. Но именно этот штрих, среди подобных, дает известную подлинность картине жизни, которую показывает художник.
Это важно отметить потому, что за внешним простодушием и мелодраматизмом истории, рассказанной Клером, кроются лукавство и ирония. Реалистическая детализация романтической и условной драмы взрывает условность и абстрактность истории любовного соперничества.
Сюжет сценария «Под крышами Парижа» как будто откровенно мелодраматичен. Как в любой мелодраме, пышно расцветшей в американском кино, гангстер пытается овладеть девушкой, которую любит честный молодой человек. Они схватываются, вынимают ножи. Девушка будет принадлежать победителю. Эта схема повторяется в сотнях фильмов, в сотнях бульварных романов и театральных драм. Но так ли наивен Клер, рассказывая эту тривиальную историю?
Отнюдь нет. Он взрывает схематизм ситуации тем, что вводит в нее жизненную правду, жизненную характерность.
Пройдем по сценарию. Все его мотивы при внешней элементарности парадоксальны. Фред, добиваясь любви Полы, сам толкает ее к Альберу тем, что ворует ключ от ее комнаты, и девушка, боясь идти домой, попадает к Альберу. Мало того, тот же Фред при помощи Билля устраняет Альбера. Ведь Билль оставляет Альберу на хранение ворованное серебро, что влечет арест Альбера и, следовательно, его разлуку с Полой. Наконец, освобожденный Альбер дерется на ножах с Фредом, но этот бой ни к чему не ведет, потому что объект любовного соперничества уже принадлежит Луи. Таким образом, кровавая мелодраматическая схема вывернута наизнанку и приводит к почти комедийному, почти пародийному решению.
Пародийность, кстати, подчеркивают такие второстепенные детали, как, например, то, что бандиты в сценарии носят не французские имена — Фред и Билль. Это указывает на пародийные истоки этих персонажей.
Пародийность и вместе реалистичность (вещь пародийна по отношению к лишенной жизненного содержания схеме) ощущается и в характеристиках персонажей, в решении ситуаций.
Альбер, который должен быть «героем без страха и упрека», подобным Ричарду Бартельмесу, излюбленному персонажу мелодрам Гриффита, в сущности, совсем не герой. Он боится полиции и не сопротивляется ей, он боится драки с Фредом и хватается за нож только тогда, когда его вынуждают к этому обстоятельства. Наконец, любовное крушение ничего не меняет в его судьбе.
Еще ярче это сказывается в образе Полы. Со времен «Парижских тайн» Сю эта героиня наделялась неправдоподобной и неестественной святостью— вспомним данную Марксом ироническую характеристику Флер-де Мари в восьмой главе «Святого семейства».
У Клера Пола не несет никакой морали. Больше того, она даже не ха8


рактер. Мы ничего не знаем о ней — она не проститутка, но и не работница, она не совершает ни одного свободного поступка. Так, она сопротивляется любовным домоганиям Фреда, но не прочь с ним потанцевать, она не любит Альбера, но ночует в его постели, она оказывается любовницей Луи, хотя нигде не подчеркнут ее интерес к нему. Она фигурирует в развертывающейся борьбе страстей в качестве своеобразного «любовного' приза» и не больше.
Сделано ли это сознательно или у Клера не хватило красок для индивидуализации образа? Думаю — первое. Клера не интересует психология Полы — для него важно другое.
Буржуазная мораль всегда навязчива и меркантильна. Все должно быть оплачено — даже добродетель. В финале мелодрамы герой в награду за добрые чувства получает женщину и кошелек. У Клера Альбер не получает ничего — ни женщины, ни кошелька.
Так сквозь пародийную схему мелодрамы вдруг пробивается жизньг сквозь условность искусства пробивается правда жизненных отношений.
В финале сценария как будто спародирована обычная схема — на помощь герою, изнемогающему в непосильной схватке с врагом, спешит буржуазная добродетель, облаченная в полицейскую форму. Так происходит и в фильме «Под крышами Парижа». Но здесь от полиции спасаются и преступники и герои. Перед лицом закона они равны. Полиция травит их одинаково. И то, что Фреда забирают в тюрьму, а Альберу удается спастись, в данном случае несущественно.
Так в комедию приходит грусть, так в ироническое и веселое повествование входит реальная жизнь, так комедийные герои пародийной мелодрамы оказываются беззащитными и затравленными париями современного' общества, в котором они всего только «избыточный слой». Сказка оборачивается своей неожиданно серьезной стороной.
Конечно, Клер обходит наиболее острые столкновения, он отыгрывается на реалистических деталях, вместо того чтобы вскрыть драматизм реальной ситуации. Ему меньше всего свойственно отмеченное Лениным толстовское «умение срывать маски с действительности», но обойти действительность он не может. Действительность присутствует в сценарии Клера — она в реалистической тонкости деталей, в том, как он проверяет надоевшие мелодраматические ситуации с точки зрения их правды.
Каждому свое. Примерно в то же время, что и Клер, другой художник,, более крупный и зрелый, показал «мир отверженных» с поразительной силой иронии и драматизма. Я говорю о произведениях: «Трехгрошовом романе» и «Опере нищих» Бертольта Брехта, рассказавшего о нищете и преступности, как о разновидностях капиталистического «бизнеса».
Конечно, рядом с обжигающей сатирой Брехта «Под крышами Парижа» только милый пустячок. Но в этом пустячке точный и верный взгляд художника рассмотрел подлинную драму общества.
9’


* * *
Рене Клер не рассказывает, как его герои стали жителями «дна» — они его «уроженцы». О том, как приходят к «миру отверженных», как опускаются на «дно», рассказали Мишель Журдан и Пьер Ларош в своем сценарии «Их было пятеро».
Роже — актер, Марсель — боксер, Филипп — сын богатых родителей, Жан — почтовый служащий, Андре—студент — так их рекомендуют авторы. Мы знакомимся с ними в последние дни войны. Солдаты «сражающейся Франции», они преследуют отступающих немцев. И вот приходит час, когда они в кабачке, где-то в Тироле, чокаются своими кружками и обещают друг другу быть в дни мира такими же верными друзьями, как и в дни войны. Они говорят: «Не дадим друг другу упасть! Как в бою! На жизнь и смерть!»
Но как только они попадают в послевоенный Париж, в сценарии возникает драматическая нота. Роже приходит к сестре и узнает, что мать умерла, что родительского дома больше нет и что сестра Валери стала певичкой в подозрительном кабачке. Валери точно формулирует, что с ней произошло: «Пока ты воевал там, мне приходилось воевать здесь, беспрерывно, каждый день, для того чтобы есть, одеваться и, по возможности, спать одной... Война не спорт, не забава и не путь к славе».
Андре, отец которого коллаборант и сидит в тюрьме за то, что помогал нацистам, считает своим долгом «загладить» его вину — добровольно отправляется воевать в Индокитай и тг<м погибает.
Боксер Марсель был ранен в руку. Он безуспешно пытается восстановить ее былую силу и подвижность, но проигрывает один «бой» за другим и вынужден оставить ринг.
Нечто подобное происходит и с Роже. Драматический актер, он не может найти работы в театре.
Только Жан как будто живет нормально — женится, работает на почте, как работал и до войны. Но в его жизнь косвенно входят последствия военной трагедии. Жена его, Симонна, чувственная и ничтожная, зараженная послевоенным аморализмом девчонка, от скуки и пустоты изменяет мужу с его другом Роже, который не в силах ей сопротивляться.
Жертвой военной драмы становится и Филипп. Этот обеспеченный и свободный аристократ влюбляется в сестру Роже — Валери. Но она не хочет и не может принадлежать ему. Она неспособна любить. «Самое большое доказательство любви, которое может дать женщина мужчине,— это лечь с ним в постель. А у меня наоборот»,— говорит Валери Филиппу.
Как олицетворение страшного послевоенного мира, в жизнь друзей входят Фред и Серж — грязные спекулянты, промышляющие чем угодно — женским телом, наркотиками, крадеными американскими товарами. Для этой работы они нанимают Роже и Марселя, которым грозит безработица и нищета. По поручению Фреда и Сержа те вывозят со склада краденые 10


американские товары. Их настигает военная полиция. Марселя убивают, Роже попадает в тюрьму. Погибает и Валери; боясь разоблачения, бывший ее любовник — Серж стреляет в нее.
Из пятерых солдат, давших клятву верности, остаются в живых только трое — морально разбитый, опустошенный Роже, потерявший любимую женщину Филипп и простак Жан, нашедший вместо обманувшей его Си- монны другую девчонку того же пошиба.
Из этого изложения можно сделать вывод, что в сценарии подвергнута беспощадной критике послевоенная действительность, что в нем раскрыта ее трагическая безнадежность. До известной степени это так. Но это достоинство сценария не в силах скрыть таящиеся в нем серьезные противоречия. Они сказываются не только на его художественном качестве, но, что важнее, до известной степени искажают картину послевоенной действительности.
Прежде всего нужно сказать, что художественное качество «Их было пятеро» не идет ни в какое сравнение с такими действительно сильными вещами, как «Обманщики» или «Свобода, равенство и братство». Этот сценарий включен в сборник как образец рядовой французской кинодраматургии, как типовое, а не исключительное явление, обладающее типовыми достоинствами и типичными недостатками.
Сюжетная схема сценария не оригинальна. Она подсказана темой, возникшей после первой мировой войны, в таких книгах, как «Возвращение» Ремарка, «Три солдата» и «1919» Дос-Пасоса, то есть литературой, которую Гертруда Стайн назвала «литературой погибшего поколения». В лучших произведениях этой литературы ярко и точно показано, как солдатское равенство перед лицом смерти в послевоенном мире превращается в вопиющую социальную несправедливость. Именно это и становится причиной трагедии уцелевших на войне людей.
В сценарии «Их было пятеро» это существенное обстоятельство не находит никакого отражения. Классовая привода послевоенного конфликта смазана, отодвинута, и судьбы героев сведены к некоему общему знаменателю. Не случайно самым благородным героем сценария оказывается Филипп. Этот аристократ ни в чем не замаран, и его трагедия состоит только .в том, что любимая женщина отказывается ему принадлежать. Не случайно также и то, что единственный представитель труда в сценарии — почтальон Жан, простоватый и глуповатый,— в сущности, и не переживает драмы; он быстро утешается после измены жены.
Так уравниваются судьбы перед лицом некоего рока. Несчастны все одинаково — и человек, принужденный стать гангстером, и человек, которому изменила жена, и юноша, который, чтобы загладить грех отца, уходит умирать на «грязную войну», чем, в сущности, совершает еще больший грех перед родиной.
* Находясь в плену формулы о том, что послевоенный мир враждебен 11


солдяту, автор сценария не понимает различия нюансов этой враждебности. Он не пытается разобраться, почему участники войны оказались в дни мира на разных позициях, в разных лагерях. Почему одни борются за мир и свободу Франции в рядах Коммунистической партии, а другие стали сторонниками Пужада или головореза Салана.
Нужно сказать, что в сценарии удивительно неконкретно говорится о событиях, предшествующих основному драматическому конфликту. Кажется, что нам рассказывают о событиях первой, а не второй мировой войны. Ведь окончанию войны предшествовали разгром и раздел Франции, ведь французы воевали главным образом на заморских территориях. Все это опущено в сценарии. Где были пятеро солдат после оккупации? Были они в «маки»? Жили на оккупированной территории? Или в империи маршала Петена? Может быть, они сражались в Алжире или в Италии? Все это неизвестно, как неизвестно и то, что делала Валери,— ведь, говоря о своей жизни в Париже, она даже не упомянула о немцах.
Это не придирка, а констатация того, что в сценарии нет исторической конкретности, что его события во многом условны. А это, как правило, приводит и к неконкретности характеров, к мелодраматическому, а не реалистическому методу рассказа.
Автор иногда не находит конкретных, достаточно правдивых ситуаций, чтобы показать действительные трудности, встающие перед его героями. Так, трудно поверить, что Роже соглашается читать стихи в ночном кабаре и даже надеется на успех. Парижанин, актер не может не знать, что кабаре— неподходящее место для такого дебюта.
Эти примеры можно умножить.
Неконкретность основного конфликта, известная традиционность и подражательность сценария зачастую приводят его автора к мелодраматическим решениям. Такова к примеру смерть Валери от руки бывшего любовника и, конечно, в тот момент, когда она находит свое настоящее счастье. Так, в духе буржуазной мелодрамы в сценарии возникает тема возмездия за злодеяния Сержа и Фреда. Наконец, вразрез всему тону сценария, в опровержение картины изображенной в нем жизни возникает финал с его символической, многозначительной и оптимистической картиной снежных вершин.
Но наряду с такими схематическими и мелодраматическими решениями в сценарий иногда врывается подлинная реальность. Она в деталях поведения персонажей и в деталях обстановки, она в атмосфере действия, в том духе всеобщей продажности, спекуляции, черного рынка, которым дышат все персонажи сценария. Правда в отдельных ситуациях, вроде той, что отец Андре отмечает свою безнаказанность как раз тогда, когда становится известно, что на «грязной войне» погиб его сын. Правда в судьбе героев, в том, что одного из них она ведет к смерти, другого в тюрьму, а маленькую самку Симонну к беззастенчивому разврату от скуки.
12


В сценарии происходит любопытное столкновение традиционного мелодраматизма и жизненности, схематического сюжета и некоторых характерных черт послевоенной действительности, конкретности отдельных судеб и расплывчатости основной идеи. Авторы сценария обвиняют в несчастной судьбе своих персонажей послевоенный мир вообще, но не политический строй, родивший этот мир. Они и не пытаются конкретизировать историческую характерность этого мира.
И все же крупицы правды о первых годах послевоенной Франции, крупицы правды о психологии рядового француза мы узнаем из сценария «Их было пятеро». И, может быть, хотя бы такой персонаж, как маленькая развратница Симонна, явится в какой-то степени прототипом таких характеров, как Мик в интереснейшем сценарии «Обманщики» Карне.
Но не будем забегать вперед. Об этом сценарии—речь впереди.
* * *
Из мира, в котором все дышит несчастьем и неблагополучие является условием существования, мы попадаем на улицу Лепик на Монмартре, в дом, где все дышит порядочностью, где отец — профессор лицея для молодых девушек, мать — переводчица с английского, а сын — стажер у известного адвоката. Да и время действия совсем другое — война далеко позади, никто еще не страшится опасности атомного нападения, «грязной войны» или событий в Алжире. Впрочем, нужно ли говорить о таких неприятностях, когда люди празднуют сочельник?
Таков социальный круг, в котором развертывается действие сценария «Мама, папа, служанка и я» Жана-Поля Ле Шануа.
По жанру — это комедия, та настоящая комедия, где автор вовсе не стремится во что бы то ни стало рассмешить читателя, но где комизм возникает из каждой детали, из каждой характерной черты персонажа, наконец, из способа решения обыденной жизненной ситуации.
Что же происходит в этой комедии? Чем заняты ее персонажи, каковы их радости и заботы? Сможем ли мы узнать из этого сценария, как живет служилая интеллигенция Франции, тот самый «средний слой», на который всегда, во все времена опирались правители Третьей республики?
И вот что мы узнаем о героях комедии.
Почтенный профессор Ланглуа, умеренный избиратель, ведущий размеренную жизнь, обучающий сына разумной экономии, священнодействующий над ежемесячным подсчетом расходов,— в сущности, неудачник. Он мечтает о кресле в Академии, хотя знает, что никогда его не получит; он мечтает о постройке дачи, хотя на его доходы этого сделать нельзя; он мечтает даже о любви молодой девушки, хотя и знает, что его время прошло.
Мадам Ланглуа рассказывает о нем так: «Я встретила его в 1920 году... Он был ранен... Я полюбила его с первого взгляда... Весь Париж рас- 13


сгилался у наших ног... Мы поцеловались... Он предложил мне вселенную, твой отец... А вот теперь... он спрашивает, куда деваются деньги».
В свою очередь она сама, добродетельная мать семейства, разумно ведущая дом, заботящаяся о белье и столе, а в свободное время, чтобы увеличить скудные доходы семьи, переводящая с английского грошовые детективные романы, грустно сознается в том, что ей приятно мечтать, сознается, что жизнь, в общем, не удалась, что замужество сделало из нее буржуазку, тогда как ей казалось, что она предназначена стать великой трагической актрисой.
С их сыном Робером Ланглуа мы встречаемся в драматический момент его биографии. Он лишается службы. Он вынужден это скрывать от родителей, вынужден искать заработок.
Четвертый персонаж комедии — Катрин. Ее родители погибли во" время войны от бомбежки, ее сестра умерла, оставив девушке маленькую Сильвию. Катрин вынуждена бросить университет, жить в комнате для прислуги, делать бумажные цветы, пакеты для карамели, все что угодно1, лишь бы прокормить маленькую племянницу и себя.
Что-то не очень веселые биографии у персонажей комедии Ле Шануа!
Неосуществившиеся мечты, удерживаемое героическими усилиями, по существу, жалкое существование, респектабельность через силу, страх лишиться заработка — вот что стоит за изящными ситуациями комедии.
В семье Ланглуа — размолвка. Отец устроил скандал, так как нарушен, бюджет. И вот мадам Ланглуа, как всегда, изящно сервирует обеденный* стол, но к каждому блюду прикрепляет этикетку с указанием его цены. Этикетка о стоимости стирки прикреплена к накрахмаленной салфетке мосье Ланглуа, а спину служанки украшает плакатик, свидетельствующий о том, что она просит прибавки. Конечно, это остроумно. Конечно, это смешно. Но какая грустная правда скрыта за этим смехом!
Робер позволяет себе шутку. Он дарит немолодой и некрасивой сотруднице чулки, предназначенные его патроном хорошенькой секретарше. Это смешно, но шутка стоит Роберу места в адвокатской конторе!
Робер дает уроки сыну владелицы мясной лавки, которая заигрывает с молодым учителем и пытается купить его благосклонность... бараньей ножкой. Это смешно. Но отвлечемся от комизма ситуации и представим, какая жизнь встает за ней — ведь даже возможность помыслить о покупке любовника за кусок свежего мяса и страшна и отвратительна.
Маленькая Катрин и Робер любят друг друга, но знают, что их решение пожениться вызовет бурю в семье Ланглуа. Ведь супружество должно быть «материально обеспечено», ведь супруги, как говорят в буржуазном кругу, «должны иметь средства на жизнь». Что же делать влюбленным? «Я их покорю»,— храбро говорит Катрин и действительно покоряет родителей Робера. В этой ситуации нет ничего нового. Но если отвлечься от ее литературной традиционности, станет ясно, что за ней встает 14


образ нищеты, необеспеченности, зависимости чувств от денежных отношений.
Так написан весь сценарий. Ненавязчиво, весело, с добрым и вместе с тем ироническим отношением к героям в нем ставится, по существу, трагическая тема.
Мелкая буржуазия представляет собой промежуточный социальный слой. Субъективно она стремится к завоеванию места в классе, управляющем обществом, объективно же выталкивается даже с того места в обществе, которое занимает. Эту двойственность природы мелкой буржуазии, двойственность, являющуюся источником ее драмы, очень остро чувствуют передовые художники. Вспомним трагикомический фильм «Мечты на дорогах», в котором безработный чиновник пытается, хотя бы ценой преступления, сохранить свое призрачное буржуазное существование, тогда как неумолимый закон экономики выталкивает его из класса буржуазии.
В сценарии Ле Шануа эта тема не ставится, она не составляет его содержания, но она присутствует за его веселыми, ироническими эпизодами.
К сожалению, Ле Шануа не всегда удерживается на высоте иронического отношения к своим героям. В сценарии есть ситуации, снижающие одновременно и его драматизм и его комедийность, ситуации, полные умиления и жалости, эпизоды и сентиментальные и неправдивые. К примеру,, совсем не в характере мадам Ланглуа, которая, несмотря на свой ум и доброту, все-таки буржуазка, эпизод, когда она раскрывает обман Катрин и ее влюбленность в Робера. То, что мадам Ланглуа становится верной союзницей влюбленных, неправдиво и недостоверно. Это — дань сентиментального отношения автора к своей героине. Точно так же неправдив, сентиментален и дидактичен эпизод, в котором Робер приходит в школу, где преподает его отец, и доказывает жестоким девчонкам, смеющимся над старым профессором, что они должны любить и уважать этого человека. Пусть в этих эпизодах остроумен текст, пусть эти сцены написаны с темпераментом и мастерством, но в них проскальзывают слезливые ноты примиренчества. Они неправдивы и недостойны того уровня, на . котором сделан весь сценарий, чтение которого не только вызывает смех,, но и заставляет задуматься над горестной судьбой «среднего класса» современной Франции. Ле Шануа рассказывает правду о нем, и его веселость не в силах обмануть читателя этой грустной комедии.
«Средний класс», на котором резко и жестоко сказываются общественные противоречия, может быть объектом не только любовно иронического отношения. Ле Шануа показывает людей, которые, вопреки окружающей их жестокой жизни, сохраняют человечность и доброту. Но бывает и так, что люди не сопротивляются обстоятельствам, а подчиняются им. Тогда 1J


они заслуживают ненависть и презрение. Тогда добрый профессор Ланглуа ожесточается и превращается в неудачника, который ненавидит своих учеников, а добродетельная буржуазная семья распадается под ударами •социального рока. Таким предстает мир «среднего класса» в сценарии Франсуа Трюффо «Четыреста ударов».
Название сценария откровенно гиперболично. Конечно, не четыреста ударов получает маленький Антуан Люано от учителей, школьных товарищей, родителей, случайных людей. Но жизнь его бьет так, что ребенок вправе ожесточиться, возненавидеть окружающее, потерять человеческое.
Мир, показанный Трюффо, страшен своим бездушием, своей равнодушной, бездумной жестокостью. И самое страшное в этом мире то, что людей, не таких уж плохих по существу, жизнь, условия существование превращают в звероподобные существа.
Что же происходит в сценарии?
Маленький Антуан Люано совершает в школе незначительный проступок. Учитель наказывает его. Наказание влечет за собой новый проступок, а затем они начинают расти, как снежный ком.
Трюффо вовсе не склонен объяснять раздражение, нервозность, жестокость учителя его индивидуальными особенностями. Учитель — человек не хуже других. Но и он и его товарищи, получая грошовую плату, изнывают под бременем нищеты, готовятся объявить забастовку. Где уж тут быть внимательным к детям! Забастовка в сценарии не показана, но одно упоминание о ней точно характеризует психологическую атмосферу школы. Взрослым не до детей. А мальчики, предоставленные самим себе, в какой-то мере воспроизводят мир ненависти, в котором живут взрослые. Они ведут скабрезные разговоры, хвастают чудовищными, неправдоподобными драками, уверены, что не бывает детей, которые бы не воровали у родителей деньги.
Из школьного мира маленький Антуан попадает в мир домашний. Но и здесь его подстерегает враждебность. Матери не до сына. Она занята работой, тем, что стареет, заботой скрыть от мужа любовные отношения .со своим патроном. Отец интересуется только своей карьерой и своими маленькими развлечениями. Впрочем, он и не обязан заботиться об Антуане — он женился на его матери, «покрывая ее грех».
В семье Антуан скорее всего объект эксплуатации. О нем вспоминают только тогда, когда нужно вынести помойное ведро или сбегать в лавку. В квартире у него нет своего угла, своего стола, даже кровати. Он — чужой в мире взрослых, хотя именно на нем больно отзывается всякий конфликт этого мира.
Мать становится ласковой с Антуаном, лишь обнаружив, что он видел ее целующейся с любовником. Она заключает с сыном замаскированную торговую сделку. Но ребенок не понимает, что его молчание покупают, и '16


это непонимание является поводом еще для одного несчастья, еще для одного из «четырехсот ударов».
Антуан убегает из дому. Он бродит по городу, не встречая к себе ни интереса, ни сочувствия. Никого не удивляет, что ребенок бродит один по улицам ночного Парижа. В поисках пристанища он попадает к своему другу Рене, в семью, принадлежащую к более высокому социальному слою, чем семья Люано. Биже живут втроем в десяти комнатах, тогда как Люано ютятся в одной. Биже едят такую пищу, что маленький Антуан даже не может понять, чем его кормят. Но благосостояние не сказывается на нравах. И в этой семье царит разложение. Мать Рене — алкоголичка, а отец—игрок, вспомнивший о сыне потому, что при его помощи хочет вытянуть деньги у жены. Конечно, и здесь никто не интересуется Антуаном. О его существовании вспоминают лишь, когда местопребыванием мальчика заинтересовывается полиция. Вынужденный покинуть дом Биже, Антуан пытается совершить кражу, попадается и оказывается в «исправительном доме», куда его «сплавляют» родители.
Нарисованная Трюффо картина жизни не оставляет места ни для каких иллюзий. Мир жесток, грязен и бессердечен. Даже дети в этом мире испорчены и злы — стоит вспомнить хотя бы эпизод, в котором маленькая Мадлен устраивает скандал и обвиняет родителей, что они ее не кормят. Фальшь и ложь буржуазных отношений сказывается на психологии детей с еще большей силой, чем на психологии взрослых.
Неумолимо точными деталями Трюффо раскрывает ложь этих отношений. Вот Жюльен Люано узнает, что его жена изменяет ему со своим начальником. Люано не испытывает ревности, он даже подшучивает над тем, что за сверхурочную «ночную работу» Жильберта должна получать дополнительное вознаграждение. Мы не знаем, что это — циничная шутка или расчет. Ведь в этом доме муж и жена живут каждый на свои деньги!
Вспомним разговор мосье Биже с сыном: взрослый объясняет малышу, что тот должен выманить у матери подпись на деловом документе пока она пьяна, трезвая она не подпишет.
Страшна сцена посещения Жильбертой Люано маленького Антуана в колонии. Мать беспокоится только о себе, о своей репутации. Она меньше всего озабочена судьбой сына, она даже обвиняет его в том, что он своим поведением нарушил ее планы и чуть не довел до развода.
Впрочем, какую сцену ни взять, каждая из них лапидарно, даже грубовато-натуралистически срывает маски с добродетелей «среднего слоя».
Единственным Человеком с большой буквы среди окружающих Антуана зверей оказывается маленький Рене. Трюффо противопоставляет эгоистическому миру взрослых мир детской чистоты, бескорыстия, естественного стремления к свободе.
Мы не будем полемизировать с Трюффо. Он знает мир, в котором живет, лучше, чем его знаем мы. Не стоит его упрекать и за неполноту
2 Сценарии французского кино 17


представленной им картины этого мира, в котором кроме Люано и Биже живут и милые Ланглуа, и, главное, Роже и Лина (сценарий «Обманщики»), и все те, кто борется за лучшее будущее. Трюффо нарочито заостряет и сгущает краски, он бьет тревогу. Он не предается сентиментальным сожалениям о человеческой злобе и не рассуждает о жестокости воспитания. Он говорит о другом — о том, что дети — будущее Франции, он тревожится об их судьбе, он как бы спрашивает: какие люди выйдут из этих детей, исковерканных и озлобленных, в мире собственнических отношений.
Единственная светлая нота в сценарии — его финал. Маленький Антуан бежит из исправительного дома и оказывается на морском берегу, куда он так стремился. Это символизирует, что, пережив страшную трагедию детства, он стал свободным. К сожалению, Трюффо упрощает им же самим поставленную проблему. Неужели маленький Антуан вышел чистым из страшного мира, неужели этот мир не повлиял на него, неужели его психология не исковеркана пережитым ужасом? И, наконец, разве можно стать свободным от общества, даже удалившись на абстрактный морской берег?
Ответ на вопрос о том, какая судьба постигла маленького Антуана, вернее, ему подобных детей, ставших взрослыми, мы найдем в сценарии «Обманщики» Марселя Карне.
* * *
Нашему читателю может показаться, что все рассказанное в сценарии «Обманщики»—это порожденная человеконенавистничеством злостная выдумка. Слишком уж невероятная картина жизни в нем изображена, слишком уж вывихнута психология его героев, развивающихся по законам, как будто немыслимым для нормального человеческого сознания.
Но все рассказанное в сценарии не клевета, а действительность. Конечно, Карне сгущает краски, но это понятно. В ужасе перед разложением общества, в котором он живет, он пишет о нем жестоко и горько.
О каких же событиях рассказано в этом сценарии? Каким проблемам он посвящен? Какую социальную философию разоблачает, какую психологию демонстрирует?
Нужно сказать, что сюжет сценария нисколько не «покрывает» его подлинного содержания. Драматическая история, разыгрывающаяся в компании веселящихся, пустых молодых людей, может на первый взгляд показаться ординарной. Но все дело в том, что главное в этом сценарии — не столько судьба его персонажей, сколько законы, определяющие эту судьбу. Больше того, подлинное содержание сценария раскрывается в борьбе естественного существа его героев с их же идеями. Поэтому основной конфликт сценария — не в его уголовном сюжете, а в интеллектуальной схватке. Правда, одни идеи охарактеризованы автором подробно и ярко, 18


тогда как другие только противопоставлены им. Но это естественно. Карне, гневно и яростно отрицающий философию своих персонажей, тем не менее не может сформулировать положительную программу, хотя и чувствует, в чем выход.
Знакомство героев сценария происходит случайно. Студент Боб Ле- телье спасает от неприятностей Алэна — молодого человека по прозвищу Интеллигент, который из озорства, лишь бы совершить «немотивированный» поступок, ворует граммофонные пластинки. Боб идет вместе с ним в кафе, где собирается молодежь, которой Алэн руководит как признанный ими идеолог. Компания эта пестра — здесь и контрабандист-сутенер Петер, и сын дипломата Сэм, алкоголик и бездельник Жерар Совари, и происходящая из мелкой буржуазии Мик, и негр-студент Ясмед, и мелкий воришка Ги, и полупроститутка Надин, и Клотильда де Водремон — представительница семьи, воплощающей историю феодальной Франции. Предки Кло были участниками крестовых походов и любовниками королев, кардиналами и любовницами королей.
В этой странной разношерстной компании действуют совсем другие законы общежития, чем те, к которым привык выросший в благообразной буржуазной семье Боб Летелье. Автор сценария не только четко формулирует эти законы, но и точно определяет причины и время их возникновения. Причина во времени-— 1958 год, год атомного и водородного психоза.
Газетчик в кафе пытается продать Алэну газеты. Алэн отмахивается— ему наплевать на газетные новости.
«Когда эта водородная штука свалится вам на голову, вам тоже будет наплевать?» — иронически осведомляется газетчик.
«Раз это случится неизбежно, зачем волноваться раньше времени?» — отвечает вопросом на вопрос сотоварищ Алэна.
Алэн речист. Он охотно делится с Бобом основными принципами своей «философии». Он — «не за и не против» (морали). Он «старается быть сам собой». Он за «немотивированные поступки», которые доказывают, что он свободен. Он не знает, что такое нравственность и что такое безнравственность. Он знает, что жизнь дурна, что все друг друга обманывают, но так же хорошо знает и то, что другая жизнь невозможна. Он не хочет работать, потому что всякая «работа деморализует», потому что «труд грязнит, утомляет и бесчестит». Он стремится быть свободным, а истинная свобода в том, чтобы не считаться с моралью, с законами общества, даже со своими собственными чувствами, в том, чтобы отказаться от потребностей. Алэн не только болтает, он на деле осуществляет свою «философию»— у него нет работы, дома, семьи, имущества, ничего, кроме зубной щетки.
«Подумайте только — он ничего не делает. Это такая сила — ничего не делать в Париже в 1958 году», — говорит об Алэне Боб.
2* 19


Автор сценария точно определяет круг размышлений своих героев и вполне отчетливо выявляет свое отношение к ним — «Странное поколение. Вы, стало быть, ничего не придумали нового?»
Боб Летелье возражает — «Придумали. Безнадежность, своего рода метафизическую безнадежность».
Но все дело в том, что «метафизическая безнадежность», а вместе с ней и рассуждения о «кризисе моральных ценностей» и «кризис страха» тоже не представляют собой ничего нового. Недаром в сценарии упомянуты Сёрен Кьеркегоор и Сартр — ранний предшественник экзистенциализма и виднейший представитель французского варианта этой философии.
У меня нет возможности процитировать все философские декларации Алэна — они рассыпаны по всему сценарию. Достаточно и сказанного, чтобы определить, куда ведут корни его разглагольствований.
Атаковавший марксизм егце в предреволюционные годы, реакционный, мистический и христианский философ, участник сборников «Вехи» и «Вопросы идеализма», контрреволюционный эмигрант Н. Бердяев, подновивший свои старые идейки под видом «философии персонализма», писал: «Последовательным, продуманным до конца требованием персонализма является требование конца мира и истории, не пассивное ожидание этого конца, полное страха и ужаса, а его активная творческая подготовка»1. В своей пропаганде смерти Бердяев не одинок. Ему вторит крупнейший философ германского экзистенциализма — М. Хейдеггер, который утверждает: «Существует ли для пребывания в мире более высокая инстанция его возможности бытия, чем смерть?»1  2.
Пусть Алэн в «Обманщиках» прямо не говорит о смерти. Но именно эти утверждения лежат в основе его высказываний. В сущности, он пропагандирует осуществление смерти в процессе жизни. Отрицание всякой деятельности, отрицание чувств и желаний, стремление к свободе от потребностей, от жизни, есть не что иное, как смерть.
Философия одиночества, стремление «быть самим собой», понятое как абсолютная свобода от общества, как право на «немотивированные поступки», есть не что иное, как попытка освободиться от страха жизни, от того страха, который, как утверждает Кьеркегоор, есть основа всякой жизнедеятельности. Тут Алэн вторит и другому философу экзистенциализма К. Ясперсу, который утверждает, что в «качестве социального «Я», я не являюсь самим собой»3, и тому же Хейдеггеру, считающему, что «причиной страха является пребывание в мире, как таковом» 4. В полном соответствии с высказываниями доморощенного философа Алэна, Хей- 1 Г. Мен де, Очерки о философии экзистенциализма, ИЛ, 1959, стр. 13.
2 Т а м ж е, стр. 111.
3 Там же, стр. 58.
4 Т а м же, стр. 139.
20


деггер полагает, что «совместным бытием в мире является также одиночество существования» L
Я привожу цитаты из сочинений философов «отчаяния» вовсе не для того, чтобы охарактеризовать эрудицию одного из героев сценария «Обманщики», и не для того, чтобы полемизировать с ними. Тут важно другое— эта философия то в форме «гимна атомной бомбе», как у Бердяева, то в форме страха перед ней, перед невозможностью остановить гибель мира, как у Сартра, широко распространена среди интеллигенции капиталистических стран. Мысль о гибели цивилизации — удел не только реакционных мистиков. Ведь даже такой крупный ученый, как родоначальник кибернетики Норберт Винер, серьезно рассматривает проблему гибели человечества, основываясь на втором законе термодинамики, а следовательно, на постулате о тепловой смерти вселенной 1 2.
В чем же тут дело?
Как известно, мировая социалистическая система превращается в решающий фактор развития человеческого общества. Империализм оказался бессильным преградить путь социалистическим революциям в Европе и Азии. Рушится колониальная система. Даже наиболее твердолобым и яростным защитникам империализма становится ясно, что их мир стоит перед крахом. Совершенно естественно, что всем, кто не хочет признать победу социализма, всем, кто активно борется с ним, крушение капиталистического общества представляется не только гибелью этой общественной формации, но и концом цивилизации, концом общества вообще, концом мира. Социальный пессимизм тех, кто уравнивает судьбу человечества с судьбой капитализма, вполне понятен, хотя и не может вызвать сочувствия. Конечно, белоэмигрант и философ-персоналист Бердяев предпочитает готовить смерть человечества, чем признать победу социализма. Для него и для подобных ему вопрос может стоять только так.
Идеология эта не нова и вовсе не связана с появлением ядерного оружия, неразумная реклама которого ставит человечество перед угрозой новой, атомной войны. Страх ядерной смерти не больше, чем боязнь социальных потрясений. В период, когда еще никто не думал об использовании ядерных реакций в целях войны, в двадцатых годах нашего века социалист-ренегат, соратник Маринетти по футуризму и соратник Муссолини по фашизму Джованни Папини сформулировал эту идеологию пессимизма в потрясающей по цинической откровенности форме. Папини признает, что капитализм обречен, но вспоминает о том, что и Маркс ставит человечество перед альтернативой — либо социализм, либо распад общества. И фашистский философ с варварской страстностью отстаивает свое право бороться за распад общества, за его гибель.
1 Г. Мен де, Очерки о философии экзистенциализма, ИЛ, 1959, стр. 130.
2 См. Н. Винер, Кибернетика и общество, ИЛ, 1959.
21


Слово сказано, и это слово — фашизм. За мистикой страха, за кокетливой «метафизикой безнадежности» скрывается тоска по трубам Освенцима. Из отчаяния, порожденного гибелью фашизма, вырастает идея уничтожения общества, идея его смерти. И нет лучшего способа уничтожить социальную жизнь, чем отторгнуть человека от общества, привить ему такой индивидуализм, который граничит со зверством.
Алэн из «Обманщиков» мог бы не только согласиться с Папини, но и стать верным прозелитом фашистского пророка.
Гибель общества вызывает не только философию, но и образ жизни, который эта философия должна оправдать. Карне недаром рассказывает, что друзья Алэна одновременно и слушаются его и иронизируют над ним, считая, что «философ» способен только болтать, но не жить так, как он проповедует.
Что же это за жизнь? Оказывается, это — борьба со страхом. Об этом в сценарии прямо говорит Кло: «...я пользуюсь жизнью и буду так поступать, пока смогу... Но когда наступает минута покоя и я, так сказать, всплываю на поверхность, тогда я ощущаю — как бы это назвать?... — своего рода отвращение. Нет, это слишком сильное слово....... «Надо жить! Чтобы не оказаться перед этой страшной пропастью, зияющей ямой».
Боб, который слушает эти излияния Кло, вспоминает, что уже слышал эти слова. «Кто-то уже говорил ему то же самое... Парень старается уйти в занятия, девушка — в любовные похождения, чтобы заглушить страх. Один и тот же страх».
Франсуаза рассказывает, как ее возлюбленный Жерар Совари принял известие о том, что у него будет ребенок: «...я поняла, что он хотел убежать от страха, от ужаса, который его охватывает, когда он видит себя таким, каков он есть».
Характерно что в фильме Ф. Феллини «Сладкая жизнь» Маддалэна, похожая по своему социальному облику на Кло, точно так же рассуждает о страхе. Характерно, что в фильме А. Кайатта «Перед потопом» движимые одним только страхом молодые люди совершают преступление.
Но что это за страх? Где его корни? Это — страх жизни.
Алэн объясняет Франсуазе, какой будет жизнь ее ребенка: «Что ты дашь своему ребенку? Идиллическое счастье, но без перспектив на завтра? Среднее существование с зарплатой, которой хватит всего на неделю? Проституцию?.. Если это будет парень, ему будет обеспечена маленькая колониальная война или какая-нибудь другая. И в довершение всего его ждет водородная бомба!»
Алэн как будто остро и справедливо критикует мир неравенства, он даже говорит о своей ненависти к буржуазии. Но не будем обманываться в природе этой критики. Дело не только в объекте критики, но и в позиции критика. Мы знаем, что фашизм начинал с «критики» капитализма. Но если критика капитализма ведется не с пролетарских позиций, 22


если она не требует нового социального строя, не ведет к революции, она всего только социальная демагогия, которая не может больше никого обмануть.
Алэн знает только один социальный строй. Он не только не знает, он отрицает возможность другого. «Мир подыхает на наших глазах и, как все умирающие, бормочет нечто маловразумительное... Пропадает уверенность^ вера в будущее... Отсутствие убежденности, смысла жизни... Думается, не найдется человека, который бы нашел этот смысл».
Впрочем, Алэн оставляет лазейку, и ее поиски выдают его с головой: «...был немецкий философ, который приказал стрелять в толпу из своего окна. Я его понимаю и одобряю». В том-то и дело, что лучше всего сохранить этот мир, но сохранить для себя, сделать его миром своей диктатуры. Но сделать это невозможно! Алэн говорит: «Я страшный лентяй, и меня утомляет всякое усилие». Он не в силах бороться, этот растленный мальчишка, а раз так, ему остается только одно — покончить с миром, которого он боится, который он не в силах завоевать для себя.
Кло и ее подруги, Алэн и его друзья из страха пьют до полусмерти, «спят» с кем попало, не останавливаются перед преступлением. Но, оказывается, они не просто развратничают — они живут единственно доступным для этого мира образом, они даже «завоевывают свободу».
Алэн объясняет это так: «Есть еще и постель... своего рода компенсация. Это убивает время. Или другая компенсация — наркотики, спиртное, всякого рода извращения»... «Жизнь бессмысленна», и единственный способ прожить — это получить от нее как можно больше удовольствий. Но и ими нельзя увлекаться, поэтому нужно освободиться от всего: от привязанностей, от обязанностей, даже от привитых с детства «противоестественных» чувств, вроде любви. Никаких личных, никаких социальных связей. Принцип существования—«одиночество», о котором говорит Хей- деггер. И недаром героиня «Обманщиков» Мик, яростно сопротивляясь чувству, ее охватившему, говорит: «Тебя окружает грязный мир, который надо забыть, отодвинуть от себя. Мы хотим быть свободными и не попасть в ловушку... Любовь это глупость — преддверие ловушки... Любовь— подавление личности». «Мы за свободу — за свободу во всем»,— подытоживает мысли Мик ее учитель Алэн. Речь идет о свободе от собственных чувств!
Вот именно этой теме, теме борьбы молодежи со своими же чувствами, насилию над собой, «обману» и самих себя и других, посвящен сценарий Карне.
Уже в самом начале разыгрывается эпизод, который, как своеобразный эпиграф, предваряет основной конфликт. Идет оргия в доме Кло. Пьют до скотства, до скотства предаются «любви». Но вот глупая и циничная Надин обнаруживает, что на карниз забрался котенок и ему грозит гибель. Все брошено — циничные и опустошенные молодые люди 23


с трепетом ждут, удастся ли спасти котенка Алану, который идет на риск из равнодушия к жизни, и Бобу, движимому желанием уберечь Алэ- на. Котенок спасен. Все расходятся. Никто не волнуется из-за того, что Алэн и Боб еще подвергаются опасности — ведь они всего только люди.
Человечность, естественность вспыхивает, чтобы немедленно погаснуть. Карне последовательно и подробно рассказывает о том, как в жестокой и драматической борьбе человечность одолевает цинизм и опустошенность, как герои в борьбе с самими собой, со своими чувствами оказываются побежденными.
Так, Мик влюбляется в Боба. Конфликт между стремлением любить, отдаться естественному чувству и страхом перед ним, сознательным, циничным отказом от любви приводит ее к катастрофе.
Так, Боб из нелепого снобизма, из недоверия к чувству сам же толкает Мик в объятия Алэна и тем приближает скорбный финал.
Так, Алэн, проповедник смерти, отказа от чувств и желаний, к своему собственному ужасу убеждается, что любит Мик. Из мести, из ревности он доводит Мик до самоубийства.
Так, испуганная и униженная Кло отказывается от аборта, потому что возникли — «подумать только!—угрызения совести, да еще на религиозной почве».
Происходит то, чего так боялся Алэн: «...они вернутся туда со своими бациллами, которыми я их напичкал. Конечно, они внесут в свою среду необходимость разрушения. Но подчас меня одолевают сомнения — а вдруг они окажутся всего лишь шпионами-двойниками?!»
Алэн боится шпионажа, но происходит нечто более серьезное — восстание чувств, восстание подавленных личностей. Оказывается, что абсолютная свобода, которую проповедует Алэн, приводит к строжайшим запретам, к регулировке образа жизни, к контролю над мыслями и поведением, короче — к диктатуре.
«Мы провозгласили свободу личности, не так ли? Мы кричим, что мы вне общества, что нам наплевать на все законы и устои... И вдруг — на тебе! Самым важным нашим делом оказываются сборы в кафе и провозглашение новых таких же глупых, как и предыдущие, законов»,— говорит Кло.
Вольно или невольно авторы возвращают нас к мысли о фашизме, о диктатуре, о палочном режиме, прикрытом криками о свободе личности. Алэн, который не может стать диктатором мира, пытается хотя бы стать диктатором тех, кто своим примером призван разрушать мир.
Но восстание Кло только начало. Настоящий бунт поднимает Мик. Полюбив Боба, девушка готова отказаться от «учения» Алэна, от контроля над чувствами, от «метафизики безнадежности». На вопрос, чего она хочет от жизни, Мик, которая, согласно кодексу Алэна, должна была 24


бы ответить — «ничего», храбро говорит, что хочет любви. Она подчеркивает, что ждет «любви великой и единственной», и в этом признании полный отказ от идей Алэна, чьей верной ученицей она была.
Мик прямо говорит Алэну: «Ты стремишься потрясти людей исключительно для того, чтобы потрясти самого себя... Ты не терпишь ничего- свежего, чистого... ты стыдишься этого... Больше всего ты боишься кого- либо пожалеть... Вся твоя низость, твой бунт, твоя ненависть, твоя черная злоба... все это... мистификация, средство избежать пустоты и скуки».
Алэн разоблачен. Философия его опорочена и скомпрометирована взбунтовавшейся его последовательницей. И хотя разоблачительница должна погибнуть и погибает, победа над Алэном и его философией одержана.
Не нужно удивляться тому, что борьба с мировоззрением смерти и безнадежности ведется в сценарии с позиций чувств, а не разума. Это вовсе не означает, что автор не понимает всей социальной глубины проблемы. Но он выбирает для ее решения узкий плацдарм. Он бьет по фашистскому культу безнадежности, доказывая, что он неестествен, что он насилует человеческие чувства и склонности. Это — гуманистическая позиция, а гуманизм всегда полярен фашизму.
В 20-х годах германский писатель Леонгард Франк написал книгу «Человек добр». Название это было полемичным, так как Франк писал о насильственном озверении людей, вызванном первой мировой войной. Но тем более настоятельно нужно доказывать естественную доброту человека теперь, после того, как возник миф о Хорсте Весселе, апология Ильзы Кох и генерала Шпейделя, после того, как философы и психологи старались и сейчас стараются доказать, что звериное существо человека осталось неизменным, после того, как написанный Ницше гимн «белокурому зверю» обернулся Освенцимом, Бельзеном, Дахау и Майданеком.... То, что человечность, неотъемлемое качество человека, приходится доказывать сейчас, на закате владычества буржуазии, той самой, которая шла к власти, неся, как икону, книги Руссо — пропагандиста естественных человеческих чувств.
Именно эту задачу и преследует Карне, называющий обманщиками всех, кто пытается исковеркать естественность человеческого поведения, естественность чувств и надежд. В этой борьбе он не одинок. Среди его кинематографических соратников можно назвать хотя бы Поля Павьо, его экранизацию романа Рене Массона «Пантеласкас» — о человеческой солидарности, о том, как трое людей не дают кончить жизнь самоубийством бродяге, несмотря на то, что он им не только безразличен, но даже и неприятен. Человечность здесь понята не как сентиментальная добродетель, а как органическое, необоримое чувство.
Карне тоже не сентиментален и судит «обманщиков» не по законам добродетели. Как я уже говорил, он отдает себе отчет в социальной природе явления. Он знает, что речь идет о деклассированной молодежи. 25


которая не сумела дорваться до социальных верхов. И если Алэн не подлинный «люмпен», то стилизуется под него. Да и Мик всего только маленькая буржуазна, мечтающая о более обеспеченной жизни, чем та, которая ей досталась в удел. Недаром ее мечты сконцентрированы на приобретении белого автомобиля «Ягуар», символизирующего для нее другой мир. Недаром ялены «банды Алэна» так презрительно говорят о буржуазных и аристократических кварталах Пасси и Отейле. Недаром Алэн подозревает в «измене» графиню Кло. Наконец, это понимает и Боб: «Мы лишь часть молодежи, ее меньшинство, нездоровая часть, которая ни в коей мере не представляет всю «французскую молодежь».
Очень точно характеризует героев «Обманщиков» Роже, брат Мик, человек с трудной биографией, воевавший в джунглях Индокитая, уцелевший, но не сумевший приобрести профессию. Этот человек, выброшенный из среды мелкой буржуазии, к которой ранее принадлежал, становится рабочим. Недаром Кло насмешливо говорит о нем Мик: «Твой брат наглядное доказательство того, как полезно приобщиться к рабочему классу». Действительно, у него здоровая психология трудового человека, и поэтому он не находит для друзей Мик других прозвищ, как бездельники, негодяи и ленивцы. Когда Мик декларирует, что любовь подавляет свободу, он только смеется: «У меня впечатление, что вы спятили, свихнулись... Это твоя банда молодых кретинов провозглашает такие вещи? Когда я остаюсь наедине с Линой, я отнюдь не замечаю подавления моей личности. Если я и оказываюсь в таком печальном положении, то скорее уж в гараже, где хозяин заставляет меня работать... или когда я иду в кассу получать зарплату, или когда лежу под кузовом машины». Роже имеет право так говорить — он работает, он любит свою Лину, и их отношения пример душевного здоровья и чистоты. Вместе с тем он понимает драматизм положения Мик. Когда его спрашивают о причинах, которые ее привели к страшному концу, он отвечает: «Думаю, это результат пятидесяти лет неразберихи вокруг войн...» У Мик — ничего в прошлом и ничего в будущем... Что им дало общество? «Мы все виноваты, все понемногу, потому что живем в мире, который разваливается».
Может показаться, что Роже оправдывает Мик и соглашается с Алэ- ном, но это не так. Под «разваливающимся миром» они понимают различные явления и по-разному оценивают этот мир. Конечно, Роже не договаривает, но за него это делает Карне. Недаром Боб произносит в конце сценария целую декларацию, в которой утверждает, что «человечество сжигает лихорадка» и что молодежь, к которой он принадлежит, «внешнее проявление болезни», «прыщик на лице». Он жаждет перемен, он стремится к другой жизни и надеется, что «под угрозой мировой катастрофы люди перестанут держаться за то, что можно потерять,— поло26


жение, деньги, почести,— и станут стремиться лишь к тому, что не может быть ни разрушено, ни запачкано, ни потеряно безвозвратно».
Конечно, эта декларация содержит довольно туманную программу. Но так бывает всегда, когда художник, способный разглядеть и зафиксировать подлинное содержание событий, не может или не хочет сделать выводы из своих наблюдений. Тогда появляются абстракции, неясность, нечеткость формулировок. Тогда вместо образа возникает декларация, вместо конкретных сцен — символы.
Впрочем, выводы мы сможем сделать и сами. Не будем требовать их от авторов сценария и фильма, которые честно и мужественно рассказали не только о болезни, разъедающей современную Францию, но и о том, как в питательной среде Пятой республики созревают ядовитые семена фашизма.
* * *
В своей критике современного французского общества кинематографисты Франции не ограничились «Обманщиками». Вместе с автором фильма «Перед потопом», Андрэ Кайаттом, Спаак написал сценарий «Свобода, равенство и братство». Драму сменяет памфлет, философский анализ психологии уступает место сатирическим характеристикам.
На всех учреждениях Франции красуется гордый девиз Конвента первой республики — «Свобода, равенство и братство». Он украшает Елисейский дворец, в котором живет президент, муниципалитеты, суды, школы, больницы и... тюрьмы.
Спаак и Кайатт рассказали историю — горькую, смешную и поучительную. В центре этой истории тюрьма.
В разрушенном американскими бомбардировками фабричном городке негде жить. Люди ютятся в трюмах заброшенных пароходов, в каморках без воды, отопления, света. На бездомных наживаются владельцы трущобного отеля «Путешественник» и хозяева элегантного «Селекта», их обкрадывают воры, засевшие в «Акционерном обществе по строительству жилых домов в кредит», в мэрии их записывают в очередь, а тем, кто жалуется на одолевающих их грызунов, выдают бесплатно крысиный яд.
Влюбленные не могут пожениться, девушка, забеременевшая от солдата, убитого на грязной алжирской войне, вынуждена уйти из дому, профессор, изгнанный из французского университета в Египте, не может въехать в свою квартиру, занятую кем-то в его отсутствие. Так проходит ряд эпизодов — смешных, трогательных и трагических, и все они связаны с тем, что людям негде жить.
Еще во время войны американская бомба попала в здание тюрьмы и сделала ее непригодной для использования. В тюрьме нет места для прогулок, нет воды. И вот заключенные уголовники протестуют и требуют обеспечения прав, которые им гарантирует закон. Они даже устраивают 27


голодную забастовку. Власти обеспокоены — бунт в тюрьме происходит накануне 14 июля, национального праздника Франции. Поэтому бастующих арестантов пытаются усмирить, им угрожают репрессиями, их пытаются подкупить хорошим питанием, перед ними заискивают. Когда все это не дает результатов, их переводят в другие, «комфортабельные» тюрьмы.
Казалось бы, какое отношение имеет эта забастовка к бездомным? Оказывается, «условия, непригодные для уголовников, хороши для рабочих», оказывается, что в тюрьме «такие же стены и крыша», как в жилом: доме, и что, «когда дверной замок снаружи—это тюрьма, а когда изнутри — жилой дом».
Бездомные захватывают тюрьму и поселяются в ней. Против них посылают полицию и войска. Так, 14 июля, в день падения Бастилии, ознаменовавшего и падение королевской власти во Франции, в несколько ином варианте повторяется та же история. Если в 1789 году восставший народ осадил тюрьму, которую защищали войска и полиция, то в 1959 народ защищает тюрьму от войск и полиции. Нельзя не признать, что это поучительная параллель!
Но дело не только в ней, сколь она ни глубокомысленно-парадоксальна. В истории, рассказанной в сценарии, принимают участие люди. За легкомысленными молодыми рабочими Альбером и Роже, за хмурым Ма- стальдо, за милым «защитником прав», интеллигентом Нобле, за многодетной негритянкой, за несчастной Паскаль поднимается рабочая Франция. Мы узнаем в сценарии народ — веселый, неунывающий, находчивый г храбрый. И пусть осада тюрьмы изобилует смешными деталями, все равно за ней возникает героический образ революции, которую того же 14 июля совершил этот народ, теперь загнанный в тюрьму, правда, «с замками не снаружи, а изнутри», революции, которую предали, продали и использовали для порабощения народа, ее совершившего, правители Франции.
Сценарий «Свобода, равенство и братство» не только свидетельство, но и напоминание, не только свидетельство, но и предупреждение. В нем есть и предчувствие будущего Франции — вера в ее народ, в его способность бороться за свободу, за равенство и братство не как за формальный девиз Пятой республики, а как за живую реальность, за будущее человечества.
М. Бле иман


ОД КРЫШАМИ
IÏÎI
ПАРИЖА


Часть первая
узыка.
Затянутое тучами серое, низкое небо. И на фоне этого не* приветливого неба тонкие печные трубы. Из одной валит дым.
...С -полосатого тента, натянутого над кафе, потоками стекает дождь. На мостовой огромные лужи...
Торопливо пробегают прохожие.
В музыке явственно слышен стук дождевых капель.
...Вот столкнулись две толстые дамы. Их зонты сцепились. Дамы яростно спорят; обе, видимо, доказывают свою правоту. Из-за зонтов видны только жестикулирующие руки. Наконец дамы расходятся в разные стороны.
...Стоя в подъезде, двое молодых людей с интересом наблюдают за этой сценой. Смеются, смотрят вслед дамам, переглядываются. Это — Альбер и Луи. Альберу лет двадцать пять, у него живой характер, симпатичное открытое лицо. Луи немного моложе, не так обаятелен, как Альбер, несколько флегматичен.
Друзья пережидают дождь. То один, то другой поглядывает на небо.
Нет, дождь не кончается. И хотя спешить некуда, это стояние в подъезде им изрядно наскучило. Луи ленивым жестом перекладывает свой плащ на плечо Альбера. Пусть и он подержит. Но Альбер не хочет, чтобы его эксплуатировали, и снова водворяет плащ на плечо Луи...
И опять скучают друзья, глядя .на дождь, на торопливо бегущих мимо людей, на дверь в кафе, которое находится на другой стороне улицы, как раз напротив.
31


Из кафе выходят двое. Первым идет Фред—высокий, франтовато одетый мужчина лет тридцати, с красивым, но очень наглым лицом. За ним — Билль, невысокий человек с незначительной внешностью, в мятом костюме. На голове у него поношенная шляпа, в руках кожаный саквояж.
Фред, очевидно, куда-то посылает Билля, а тот мнется и, видимо, отказывается. Это раздражает Фреда. Он энергично подталкивает приятеля. Ясно, Фред привык, чтобы его беспрекословно слушались, и не любит церемониться. Билль знает это и в конце концов подчиняется. Рассерженный Фред что-то кричит ему вслед.
А из кафе в это время выскакивает маленький лопоухий человечек. Подбежав к Фреду, он что-то говорит, возбужденно жестикулирует, указывает вслед Биллю. Лопоухий явно недоволен, что Фред связался с Биллем. Словно злая маленькая собачка, он прыгает возле Фреда.
Луи и Альбер наблюдают за ними из своего подъезда. ,
Наконец Фреду надоели вопли и поучения лопоухого: сильный удар, и щуплый человечек летит на мокрую мостовую. Он угрожающе приподнимается, но Фред быстрым движением сует правую руку в карман пиджака, где явственно вырисовывается револьвер. Лопоухий вскакивает и боком- боком убегает. Фред с довольной усмешкой вынимает руку из кармана.
Альбер и Луи многозначительно переглядываются...
Из глубины подъезда, где они стоят, появляется хорошенькая черноглазая девушка лет восемнадцати. Она вынуждена остановиться, так как молодые люди загородили ей дорогу.
Приятели видят девушку, понимают, почему она смотрит на них, но с притворным равнодушием созерцают небо, всем своим видом показывая, что якобы не замечают ее. Оба с трудом сдерживают улыбку, а незнакомка, сообразив, что это маневр, также начинает рассматривать небо. Тогда парни ее разглядывают.
На жаргоне, явно не известном девушке, Альбер говорит:
— Эта девочка не из болтливых.
На том же жаргоне Луи отвечает:
— Не таращь так гляделки.
Девушка (ее зовут Пола) чувствует, что речь идет о ней. Подавив улыбку, она отвечает им по-румынски какой-то звучной фразой.
Друзья попали впросак: они тоже не поняли ни слова. Молча смотрят на Полу, потом друг на друга.
— Вы говорите по-французски? — спрашивает Альбер незнакомку.
32


Не отвечая, Пола поднимает воротник и, с опаской поглядывая на небо, выбегает на дождь. Альбер бросается за ней: он твердо решил познакомиться с красоткой. Но Луи останавливает его и пытается сам побежать за Полой. Альбер хватает его за рукав.
Перебегая улицу, Пола оглядывается. Она понимает, что друзья спорят из-за нее... Посмеиваясь про себя, она бежит дальше. Какой-то прохожий с интересом смотрит на нее. Остановившись возле кафе под навесом, девушка стряхивает с себя дождевые капли.
А Луи и Альбер продолжают свой спор. По их жестам видно, что они стараются умалить достоинства друг друга. Спор переходит в шутливую драку. Наконец молодые люди замечают, что стоят под дождем.
Схватив Луи за лацканы пиджака, Альбер втаскивает его в подъезд. С неменьшей силой спор продолжается и там.
Из-под навеса кафе за Полой следит Фред.
Да и как не обратить внимания на девушку? Она очень мила в своем темном пальто, в модной, глубоко сидящей на голове шляпке с вишенками. Небольшая челка и локоны придают ей кокетливый вид.
Внимательно присмотревшись к Поле, Фред подходит к ней, но она не обращает на него внимания. Достав из сумки пудреницу и с улыбкой поглядывая через дорогу на Альбера и Луи, девушка пудрится.
Фред снова оценивающим взглядом с ног до головы осматривает Полу. Она нравится ему все больше и больше,
Альбер говорит:
— Не можем же мы идти за ней оба. Лучше...
Девушку забавляет ссора друзей, и она, засунув руки в карманы, с независимым видом издали следит за ними. Фред не спускает с нее глаз: видимо, он не привык стесняться с женщинами.
Наконец Пола почувствовала это настойчивое разглядывание. Как и подобает порядочной девушке, она хмурится.
— Вы ждете кого-нибудь, мадемуазель? — спрашивает ее Фред.
— А вам какое дело! — неприветливо отвечает она.
Но от Фреда не так-то легко отделаться. Он атакует ее новым вопросом:
3 Сценарии французского кино
33


— Вы родились в Париже?
— Нет.
— На Монмартре?—невозмутимо продолжает Фред.
— В Румынии,— сухо говорит Пола.
— А, Румыния,— понимающе восклицает Фред. Но тема, касающаяся этой страны, для него исчерпана...
С притворной строгостью Пола отворачивается от него.
Между тем Альбер предлагает прибегнуть к своему любимому способу разрешения сложных вопросов:
— ...Давай разыграем ее!.. Кто выиграет, тот и пойдет за ней!
И, не раздумывая больше, он вынимает из кармана игральные кости.
Пола не обращает на Фреда никакого внимания. Ее занимает происходящее напротив, и она по-прежнему, лукаво улыбаясь, следит за друзьями.
Но Фред считает, что знакомство уже состоялось. Он действует более решительно:
— Пойдемте со мной в кафе. Не будете же вы стоять здесь и мокнуть под дождем?!
Не дожидаясь согласия, он берет Полу под руку и открывает дверь. Пола резко выдергивает руку. Она не привыкла, чтобы с ней так обращались.
— Нет,— говорит она.
— Нет?.. — Фред искренне удивлен.
А в подъезде, присев на корточки, Альбер и Луи бросают кости. Они поглощены решением своего спора.
Выиграл Альбер. Он шутливо толкает Луи. Потеряв равновесие, тот садится на пол. Не обращая больше внимания на приятеля, Альбер вприпрыжку выбегает из подъезда.
Надув губки, стоит Пола. Фред продолжает ее уговаривать. Неожиданно он обнимает девушку за плечи и уводит в кафе. Дверь за ними захлопывается как раз в тот момент, когда к кафе подходит Альбер...
С мрачным видом Альбер стоит перед закрытой дверью... Подошедший Луи сочувственно покачивает головой. Несколько секунд оба уныло смотрят на дверь...
34


Луи предлагает Альберу не мокнуть зря под дождем, ведь на сегодняшний вечер девушка все равно потеряна... Прикрыв друга краем сво* его плаща, он уводит его.
...Улица опустела... По-прежнему идет дождь. , ; J
Солнечный день. По ясному небу плывут легкие белоснежные облака. Откуда-то издали доносится песенка «Под крышами Парижа». Слов пока еще разобрать нельзя, звучит лишь мелодия, полная лирики и тихой грусти...
Крыши домов то с прямыми, то с коленчатыми трубами.
Окна мансард.
Снова трубы и крыши... Из одной трубы валит дым. Сквозь него, словно через вуалевую занавеску, мы видим узкую, как колодец, улицу. Справа и слева облупленные фасады домов бедного парижского квартала.
Яснее и громче голоса поющих «Под крышами Парижа». В тупике на мостовой небольшая кучка людей. Они разучивают эту песенку. Кто-то аккомпанирует им на аккордеоне.
Под крышами Парижа, В комнатке Нини Они теперь целуются... Когда вам двадцать лет И расцвела весна, Любите, не теряя мгновенья...
Старательно поет разноголосый хор.
Прозрачный воздух, Лазоревое небо...
На поющих никто не обращает внимания. Все заняты своими повседневными делами: чем-то торгует лотошник, спешат куда-то прохожие, подметает улицу консьерж.
В дверях одного из домов стоит Пола. На ней модное пальто с пелеринкой, модная шапочка. . В руках, украшенных дешевыми браслетами, светлая сумочка из бисера. Хотя Пола и нарядилась, идти ей, по-види- мому, некуда. Она никого здесь не знает.
Мимо нее, заложив руки в карманы, не спеша проходит Билль. Он направляется к поющим.
Она сказала «нет», Но потом отдалась...
Пола выходит из подъезда и тоже подходит к хору. Останавливается позади немолодой женщины и юноши, которые поют с увлечением.
Увидев кого-то среди поющих, Пола кокетливо улыбается.., В кадре Альбер. Он стоит с нотами в руках, поет и дирижирует хором:
3*
35


Как и всегда, Под крышами Парижа Победила любовь.
Альбер обращается к хору:
— Браво!.. Теперь уже хорошо... Повторим последний припев еще разок, все вместе, чтобы было еще лучше!..
Аккордеонист начинает играть вступление. Оглядывая присутствующих, .
Альбер размахивает пачкой нот.
— Ноты у всех есть? — спрашивает он. Никто не отвечает ему.
— Тогда внимание!.. Хор!..
Подает знак и со всеми вместе поет:
Под крышами Парижа, Для Нини большая радость.
Удалось ей вновь
Обрести дорогое прошлое...
...Консьержка дома, из которого вышла Пола, высунувшись из окна при- вратницкой, слушает песню. На тротуаре остановились женщины. Они тоже слушают.
Ты сказал теперь: Что бы ни было, Мы поженимся. Все меняется.
...Фасад этого же дома. Как раз над подъездом, в окне висит на веревке белье. Оно все сдвинуто в одну сторону. В комнате у окна стоит мальчик лет тринадцати. Он чем-то кидается в толпу.
В окне следующего этажа — какой-то нервный, немолодой господин всем своим видом показывает, что он с трудом переносит хор и его терпение скоро лопнет.
Еще этажом выше двое влюбленных, обнявшись, молча слушают песню.
Забудь о том, что было, И обними меня!
Им сейчас, видимо, близки эти слова. Они с улыбкой переглядываются.
А над ними окошко, выходящее на покатую крышу. Это комнатка Полы.
В кадре — трубы и крыши.
Звучит песня:
И Нини простила...
Счастье поселилось Под крышами Парижа. Так бывает в жизни...
...Альбер с нотами в руках.
— Прекрасно,— говорит он, обращаясь к хору. И, улыбаясь кому-то, добавляет:
36


Под крышами Парижа
Крошка Нини,
Можно жить счастливо.
Продолжая петь, Альбер медленно направляется в ту сторону, где стоит Билль. Уже издали он знаками предлагает ему уйти.
Увлеченно поет толстая дама.
Мы здесь одни.
Люди не замечают, Как становятся Ближе друг другу...
Жесты Альбера беспокоят Билля: он боится, что они привлекут внимание поющих.
Вынув свою руку из ридикюля дамы, он начинает усиленно теребить мятый галстук, бросая умильные взгляды на Альбера. Увидев, что решительных мер Альбер не принимает, Билль хочет возобновить попытку.
Пока ты меня любишь, Мне ничего не надо... Живя с матерью, Ты не знала горя.
Альбер смотрит на него в упор. Он ни на секунду не спускает глаз с Билля.
Дама, с улыбкой на круглом, немолодом лице самозабвенно распевает:
Вот так, в наших сердцах, Подобно цветку...
Не обращая больше внимания на приятеля и продолжая петь, Билль спокойно вытаскивает из ридикюля дамы кошелек. Глядя на Альбера, он подбрасывает кошелек в руке и, усмехнувшись, прячет в карман. На лице Билля лукавство и полное удовлетворение. Теперь он вместе со всеми увле ченно поет:
Под крышами Парижа
Расцветает счастье.
Билль считает, что должен вознаградить Альбера за молчание. Вынув из кармана монету, он протягивает ее Альберу. Тот несколько мгновении колеблется, но потом решительно берет деньги. Начинает второй куплет:
Однажды, не смущаясь, Один красивый парень...
Альбер подает Биллю ноты и кивком головы приказывает ему убраться отсюда. Билль не спеша удаляется.
Совсем, как бывает в песнях,
Наговорил ей комплиментов
38


И опьянил словами: «Нини, клянусь тебе, Не в этом добродетель. Я люблю тебя, будь моею, Скажи, что ты согласна...»
Альбер продолжает следить за Биллем, который остановился за спиной Полы. С независимым видом посматривая по сторонам, Билль подпевает:
Под крышами Парижа
В комнатке Нини
Они теперь целуются...
Когда вам двадцать лет И расцвела весна, Любите, не теряя мгновенья...
Пола увлечена пением. Изредка она с улыбкой взглядывает на Альбера Билль поет и в то же время изучает содержимое расстегнутой бисерной сумочки, висящей на руке у Полы. Пока еще Билль держит руку в кармане, но видно, что это стоит ему немалых усилий. Однако приступить к делу он не решается.
Прозрачный воздух, Лазоревое небо.
Альбер глазами приказывает Биллю уйти. Но тот притворяется, что ничего не замечает: глупо уходить, когда есть такая возможность поживиться... Он умильно смотрит на сумочку. Тогда Альбер пытается привлечь внимание Полы к сумочке. Жестами он показывает, что надо ее закрыть- Но Пола не понимает, что означает его жестикуляция. Перестав петь, она с недоумением смотрит на него.
Она сказала «нет», Но потом отдалась.
Наконец поняв в чем дело, Пола с улыбкой закрывает сумочку и снова с увлечением поет:
Как и всегда, Под крышами Парижа Победила любовь.
Билль укоризненно смотрит на Альбера. Он обижен его поведением, считает, что это не по-товарищески.
Альбер торжествует. Злорадно поглядывая на Билля, он с веселой улыбкой поет печальный куплет:
Но ПОТОМ,
Забыв свои клятвы, Возлюбленный Бессердечно ее покинул. Бедная Нини
39


Горько плакала.
Но однажды вечером В дверь постучали.,. Это был он.
Уязвленный Билль жестом успокаивает Альбера: уж, ладно, мол, так и быть, он не тронет сумочки Полы.
Теперь Альбер по-настоящему отдается песне:
Он умолял Нини: «Дорогая, я виноват, Прости меня, Ведь я же люблю тебя».
Однако Билль не таков, чтобы упустить подобный случай... Он снова тянет руку к сумочке. Стоящая рядом женщина случайно оборачивается. Билль быстро прячет руку и с невинным видом смотрит по сторонам.
С увлечением поет Альбер:
Под крышами Парижа Для Нини большая радость. Удалось ей вновь
Обрести дорогое прошлое...
Ты сказал теперь: «Что бы ни было, Мы поженимся. Все меняется...»
Вдруг Альбер замечает, что рука Билля снова приближается к бисерной сумочке и осторожно открывает ее.
Сам Билль вплотную придвинулся к Поле, делая вид, что заглядывает в ее ноты.
А Пола так поглощена пением, что не видит энергичных знаков Альбера. Он с тревогой следит за манипуляциями Билля. Стараясь привлечь внимание Полы, Альбер изо всех сил выкрикивает слова песни:
«Забудь о том, что было, И обними меня!»
А Билль в это время вытаскивает деньги из сумочки Полы. Сумочка остается открытой.
Лукаво поглядывая на Альбера, Билль прячет деньги в нагрудный карман и удовлетворенный удаляется. Он идет за спинами поющих, не обращая больше внимания на Альбера, который не спускает с него глаз.
И Нини простила... Счастье поселилось Под крышами Парижа, Так бывает в жизни.
40


Альбер рад, что песня наконец допета. Скороговоркой он объявляет: — Дамы и господа! Сеанс окончен. Аккордеонист будет продавать ноты. Быстро сунув ноты в руки сидящего рядом слепого аккордеониста в темных очках, он убегает.
Зрители расходятся.
Стоя в дверях соседнего дома, Билль считает украденные у Полы деньги. Подошедшая консьержка подозрительно смотрит на него и выпроваживает на тротуар. Он прячет деньги в карман.
И как раз в этот момент подбегает Альбер. Схватив Билля за отвороты пиджака, он трясет его, сердито говоря:
— Послушай, негодяй, я же запретил тебе обкрадывать моих клиентов!!
— А собственно почему?
— Я не хочу, чтобы меня приняли за твоего сообщника.
— Подумаешь...
— Отдай деньги девушки!
Билль старается оттолкнуть Альбера, но тот не отпускает его. Они дерутся.
К дверям подходит обкраденная Биллем дама. Увлеченные дракой, они не видят, что загородили ей вход. Дама хочет обойти их справа, но они в этот момент бросаются вправо. Дама идет налево, но они уже оказались там. Дама сердито требует, чтобы ее пропустили.
Драчуны расступаются. Дама проходит, бросив на них уничтожающий взгляд. Альбер снова хватает Билля, пытаясь вытащить у него деньги Полы.
Из углового дома выходит Фред. Навстречу ему идет Пола. Фред здоровается с ней и на правах старого знакомого обнимает ее за плечи. Девушка кокетливо улыбается ему. Фред указывает ей на раскрытую сумочку.
Пола видит, что деньги исчезли; она огорчена, растеряна... Фред спрашивает, где Пола была. Девушка показывает в направлении тупичка, в котором только что разучивали песенку.
Она снова перебирает содержимое сумочки, смотрит на мостовую... Денег нигде нет. Фред понимает, что это работа кого-нибудь из его приятелей. Предложив Поле подождать его, он уходит.
Наконец, изловчившись, Альбер выхватывает из нагрудного кармана деньги и бежит разыскивать Полу.
По улице идет Фред.
Увидев бегущего Альбера, бросает на него подозрительный взгляд.
41


Подбежав к Поле, Альбер незаметно кидает деньги возле нее. Пола все еще роется в своей сумочке.
Альбер разыгрывает перед девушкой целую сцену... Подняв деньги, он протягивает их ей. Может быть, это она потеряла? Пола узнает свои деньги. Альбер показывает, что нашел их здесь, возле нее, на мостовой. Пола недоумевает: как же она не заметила...
Благодарит Альбера, мило ему улыбается.
Опечаленный Билль стоит у скобяного магазинчика. Для безопасности кошелек толстой дамы он перекладывает в свою засаленную шляпу.
Не спеша к нему подходит Фред. Лицо его не предвещает ничего хорошего. Билль робко протягивает руку. Фред пожимает ее и, не говоря ни слова, снимает с головы Билля шляпу, вынимает из-за подкладки кошелек, молча кладет его в карман, а шляпу возвращает.
Инстинктивно Билль пытается защитить свое достояние, но одного движения Фреда достаточно, чтобы он сник.
В полном недоумении, растерянный, стоит Билль.
А в это время Альбер весело беседует с признательной ему Полой. Со скромным видом, как и подобает джентльмену, он принимает ее благодарность.
К ним подходит Фред и, не обращая внимания на Альбера, протягивает Поле кошелек. Та ничего не понимает. Фред объясняет, что это тот кошелек, который у нее пропал. Пола удивлена: ее деньги нашел вот этот молодой человек... Альбер подтверждает.
Пожав плечами, Фред кладет кошелек себе в карман. По-прежнему игнорируя Альбера, он обнимает Полу за плечи и чуть ли не силой уводит. Та лишь успевает бросить взгляд через плечо.
Пораженный таким оборотом дела стоит Альбер.
К Альберу подходит разъяренный Билль. Толкает Альбера, засовывает к нему в карман руку, надеясь обнаружить там деньги.
С силой ударив его по руке, Альбер показывает на уходящую Полу: деньги уже отданы... Биль наскакивает на Альбера. Опять начинается потасовка.
И вдруг все резко меняется. Альбер обнимает Билля и дружески похлопывает его по плечу.
Объясняется все очень просто:.невдалеке появляется полицейский. Его заинтересовало слишком бурное объяснение приятелей. А те, обнявшись, •отходят от полицейского подальше... И... ссора вспыхивает с прежней силой.
42


Часть вторая
Вечереет. В полумраке видны крыши домов. На фоне прозрачного неба чернеют силуэты тонких печных труб.
Одиноко светится окно мансарды. Оно полуоткрыто. Слышится голос Полы, напевающей уже знакомую нам песенку о Нини и ее возлюбленном. Видна и сама Пола: она поправляет перед зеркалом прическу.
Четвертый этаж... Здесь живут влюбленные. Через открытые жалюзи видно, как они, обнявшись, сидят на кровати и поют ту же полюбившуюся им песенку.
Этажом ниже — нервный господин. Песенка привязалась и к нему, хотя утром он сердился на тех, кто ее разучивал на улице. Сейчас, сидя в кресле посреди комнаты, он напевает ту же мелодию.
Живущая под ним толстая дама, обкраденная сегодня Биллем, старательно закручивает перед зеркалом волосы на папильотки и тоже поет песенку о Нини.
Окна первого этажа.
Консьержка, устроившись за стареньким, расстроенным пианино, внимательно смотрит в ноты и одним пальцем подбирает конец припева.
Ее супруг, видимо, не выносит музыкальных экзерсисов своей жены. Поэтому он ушел из комнаты и, стоя у дверей с трубкой в зубах, в одиночестве дышит свежим воздухом.
Обнявшись, мимо него торопливо проходит влюбленная парочка.
У кафе, нетерпеливо насвистывая последние строфы песни, кого-то ждет Фред. Вдруг он круто поворачивается и уходит.
Какой-то человек вышел из кафе и не закрыл за собой дверь. Мы видим там трех приятелей: Альбера, Луи и Билля. Они выпивают у стойки.
Альбер немножко захмелел. У него превосходное настроение. Небрежно облокотись на стойку и дирижируя одной рукой, он напевает:
И с каждым днем
Ты все больше понимала, Что такое счастье, Любовь моя!
На слове «любовь» он шутливо треплет по щеке меланхолически настроенного Билля. Продолжает петь:
Под крышами Парижа...
Луи досадливо морщится: все кругом словно сошли с ума, все поют эту проклятую песню.
— Ладно, ладно,— хлопает он Альбера по руке,— мы знаем твою песню!..
43


Не так-то легко испортить Альберу настроение. Однако он с напускной обидой заявляет:
— Ладно! Вы ее больше не услышите!
Не обращая внимания на приятеля, Луи и Билль снова принимаются за свое вино.
Разучивание песни у консьержки подвигается туго... До сих пор она сидит за своим расстроенным пианино, терпеливо извлекая из него худосочные звуки.
В комнате раздается горький вздох, но женщина равнодушно пожимает плечами в ответ. И тогда мы видим кто вздыхает: это ее супруг. Он уже улегся в постель. На лице у него неподдельное отчаяние. Тщетно пытается он дочитать до конца сегодняшнюю газету. Наконец отбрасывает ее в сторону и до глубины души возмущенный хватается за голову. Это — единственный доступный ему вид протеста... Однако и сейчас его чувства совершенно не волнуют жену.
Вдохновенно трудится перед зеркалом над своей будущей прической немолодая толстая дама. С торчащими папильотками, на которые накручены ее жидкие волосы, и полураспущенной косой за спиной,— она выглядит довольно комично.
Когда вам двадцать лет И расцвела весна, Любите, не теряя Мгновенья...—
сентиментально и фальшиво выводит дама и в то же время внимательно изучает себя в зеркале.
Злополучный ридикюль лежит перед ней на комоде.
Меланхолически подперев голову руками, нервный господин по-прежнему сидит в кресле посреди комнаты, но уже без пиджака.
Словно в изнеможении, слабым голосом он напевает:
Прозрачный воздух, Лазоревое небо...
И вдруг мы видим — брюки господина засучены, его ноги стоят в тазу с теплой водой.
— Ох, уж эта песня!..— жалуется он сам себе.
Неожиданно с нижнего этажа доносится голос поющей толстой дамы. У нервного господина лопается терпение. Схватив лежащий рядом ботинок, он яростно стучит им в пол.
44


...Подняв глаза к потолку, толстая дама прислушивается к стуку сверху. Она догадывается о его причине. Война с раздражительным господином ведется уже давно; дама приобрела и навыки и закалку. Продолжая накручивать волосы, она запевает еще громче, стараясь, чтобы ее голос был лучше слышен наверху:
Когда вам двадцать лег И расцвела весна, Любите, не теряя Мгновенья.
Громко, с вызовом распевая, она берет ридикюль, что-то в нем ищет и... вскрикивает. Нет кошелька! Забыв о пении, дама лихорадочно перебирает содержимое ридикюля. Какие-то бумажки, платок, гребенка, ключи... Все на месте, а кошелька нет. На ее лице— растерянность, отчаяние... Но, может быть, он завалился за подкладку? И она еще и еще раз перетряхивает, перевертывает все в своей сумке.
Нервный господин прислушивается: внизу пение прекратилось. Удовлетворенный, он подливает в таз горячей воды... Но как раз в это время из комнаты верхнего этажа доносится дуэт, продолжающий ту же песню. Господин смотрит с тоской на потолок... В отчаянии хватается за голову. Он понимает — единоборство с песенкой кончилось его поражением.
А влюбленные, обнявшись, допевают у окна милую их сердцу песенку:
Как и всегда, Под крышами Парижа Победила любовь.
Опускаются жалюзи. Этот вечер влюбленные проводят дома.
В полуоткрытом окошке мансарды видна Пола. Напевая, она поправляет подвязки на чулках.
А по крутой лестнице этого дома, крадучись, поднимается мужчина. Пока видны только его ноги в модных остроносых туфлях.
Подойдя к дверям мансарды, он останавливается... прислушивается к голосу Полы.
Снова полуоткрытое окошко мансарды. Дверь внезапно открывается.
— Кто там? — вскрикивает испуганная Пола. Входит мужчина, но его лица не видно.
— Что вам надо? •— сухо спрашивает Пола.
45


— Я зашел сказать вам — добрый вечер!—говорит он, и тогда уже мы видим, что это Фред.
— Добрый вечер,— холодно отвечает ему Пола.
— Добрый вечер,— многозначительно повторяет Фред, склоняясь к ней.— Вы не могли бы ответить мне приветливей?
— Нет,— так же сухо говорит девушка.
Он кажется ей слишком самоуверенным, и Пола, очевидно, решила поставить его на место.
Но ее холодность не смущает Фреда. Он фамильярно берет Полу за подбородок и пытается поцеловать. Пола отталкивает его. Вскакивает.
— Оставьте меня в покое! — кричит она.
— Как вы со мной суровы...— жалобно говорит Фред.
Но его нагловатый вид вовсе не соответствует этому тону; он убежден, что настойчивость обеспечит ему успех.
Пола стоит отвернувшись. Она не хочет, чтобы гость заметил — напущенная ею на себя строгость является нарочитой. Фред внимательно разглядывает Полу. Она в простеньком, но модном платье. В волосах блестящая заколка — полумесяц.
— Я пришел пригласить вас на танцы.
Искушение очень велико, но сразу согласиться Пола не может. К тому же она действительно немного сердита на Фреда. Поэтому, притворяясь равнодушной, девушка заявляет:
— Мне не хочется танцевать.
Но Фред слишком самоуверен, чтобы поверить ей. Взяв Полу за подбородок и глядя ей прямо в глаза, он настойчиво спрашивает:
— Это правда?
Несколько мгновений та борется с собой... наконец роняет:
— Да.
Ответ звучит неуверенно, и этим она выдает себя.
— Так идемте? — спокойно говорит Фред, словно ему уже дали согласие.
— Да,— тихо шепчет Пола и с улыбкой отворачивается.
Кафе. Друзья допивают вино.
— Хозяин! — обращается к трактирщику Билль.— Сколько мы должны?
Альбер и Луи удивлены. Неужели Билль собирается платить за всех?
— Двадцать три франка,— отвечает хозяин.
Выжидательно смотрит на Билля Луи. С насмешливым видом затягивается сигаретой Альбер. А Билль медленно тянет руку из кармана как будто достает деньги. Приятели смотрят на него. Но... он берет Луи за руку и крепко ее пожимает. Никаких денег в руке у Билля нет.
— До свидания.
46


Затем насмешливо хлопает Альбера по плечу.
— Привет!
И снова засунув руки в карманы, уходит, очень довольный своей местью.
Друзья переглядываются: они не удивлены... Было бы странно, если бы Билль вел себя иначе.
А Пола все еще вертится перед зеркалом. Теперь она поправляет выбившиеся из-под шляпки волосы. Рядом Фред. Он заигрывает с ней. Сначала теребит воротничок Полы, потом рука его становится смелее. Девушка бьет его по руке, и Фреду приходится оставить ее в покое. Ничуть не обидевшись, он затягивается сигаретой. Довольная его покорностью, Пола улыбается, продолжая прихорашиваться.
Кафе. Стоят Альбер и Луи. Каждый из них был бы рад заплатить за друга. Поэтому решение вопроса, кому платить, как и всегда, они предоставляют судьбе. Первым бросает кости Альбер:
— Шестьдесят три.
Бросает Луи. Взглянув на кости, Альбер говорит, улыбаясь:
— Видишь, я выиграл.
Вынув из кармана деньги, он кладет их на стойку.
— Получите.
Расплатившись. Альбер и Луи не спеша выходят.
Пола бросает в зеркало последний, оценивающий взгляд, поправляет челку.
Взяв сумочку и пальто, она выходит на лестничную площадку. Здесь уже ждет ее Фред. Вид у него несколько возбужденный и, как обычно, решительный. Он пристально смотрит на нее. Когда она поворачивается к нему спиной, чтобы запереть комнату, Фред обнимает ее и жадно целует в шею.
Девушке явно льстит этот успех, но в то же время она считает, что наглеца надо проучить. Нахмурившись, она поворачивается к Фреду и сердито на него смотрит. От этого она кажется ему еще милее. Он берет ее за лицо, наклоняется, чтобы поцеловать, но Пола резко вырывается. Фред злится, а Пола вызывающе и заразительно смеется. Ей хочется его подразнить... Он берет ее за руку выше локтя, но она вырывает руку и снова отворачивается к двери. Фред не спускает с нее глаз. Заперев дверь, Пола кладет ключ в сумочку. Это наводит Фреда на какую-то мысль...
Итак, дверь наконец заперта. Слегка обняв Полу и что-то ей нашептывая, Фред спускается вместе с ней вниз. Девушка кокетливо улыбается...
47


Сердце, пронзенное стрелой, блестит всеми электрическими лампочками, из которых оно сделано. Стрела указывает на вход. Это вывеска танцевального зала.
На двери надпись: «Бал». Слышатся звуки фокстрота. Двое мужчин сталкиваются в дверях с кем-то покидающим дансинг. Никто из них не хочет посторониться. Небольшая свалка... и человек вылетает на улицу.
Зал, украшенный гирляндами. Много танцующих пар.
Облокотившись на стойку, Альбер и Луи наблюдают за ними. У друзей прекрасное настроение. Кончив что-то жевать, Альбер достает из кармана пачку сигарет. К своему удивлению, он видит, что там осталась всего одна. Протягивает пачку Луи, и тот, не глядя, берет последнюю сигарету. Скомкав обертку, Альбер бросает ее на пол и продолжает наблюдать за танцующими.
Заметив, что друг не курит, Луи хочет вернуть ему свою сигарету, но Альбер с беспечньш видом отводит в сторону его руку и показывает, что у него нет ни малейшего желания закурить.
Луи подозрительно на него смотрит. Он слишком хорошо знает приятеля и не очень верит в искренность его отказа. Воспользовавшись тем, что Альбер отвернулся, Луи ломает сигарету пополам и прячет ее в карман.
За одним из столиков сидит уже знакомый нам плюгавенький лопоухий человек, сообщник Фреда. Он давно наблюдает за Луи и Альбером. Заметив, что у друзей плохо с куревом, демонстративно берет в рот сигарету и, вызывающе поглядывая на них, вертит в руках полную пачку.
Маневр «противника» не ускользнул от внимания Альбера. Но проделки лопоухого его мало задевают.
Насмешливо улыбаясь, Альбер смотрит на него, потом вынимает изо рта косточку и, прицелившись, бросает в лопоухого. Эта шутка очень веселит друзей... А через мгновение Луи с невозмутимым видом запускает руку к себе в карман, а потом протягивает ее Альберу: из кулака у него выглядывают две сигареты. Альбер удивлен. Откуда взялась вторая? Он уже готов взять одну из них. Луи раскрывает руку: на ладони лежат две. половинки одной сигареты.
Друзья смеются над тем, как ловко они провели друг друга. Хлопают себя по карманам в поисках спичек, но у них нет и спичек.
А лопоухий не может успокоиться... Поглядев на друзей, он вынимает из коробки все сигареты и тщательно мнет ее в комок. Ясно, он готовит какую-то каверзу...
Луи прикуривает у соседа. Дает прикурить Альберу. В это мгновение плюгавый привстает и, воспользовавшись тем, что друзья на него не смотрят, швыряет в них смятую коробку.
48


Умело нацеленный комок выбивает у Альбера изо рта драгоценную сигарету. Взбешенные друзья оборачиваются, но плюгавый уже сидит спиной к ним и, приподняв шляпу, почесывает голову... Вид у него подозрительно невинный.
Разозленный Луи направляется в его сторону, но Альбер удерживает приятеля: он хочет расправиться с нахалом сам. Луи не пускает его.
Тогда они вместе направляются к лопоухому, пытаясь задержать друг друга. Каждый считает своим долгом проучить наглеца, и они яростно спорят.
Лопоухий с интересом наблюдает за ними. Он понял, что, увлекшись ссорой, Альбер и Луи забыли о нем.,.
Оркестр смолкает.
Раздраженный Луи отталкивает Альбера. Тот кричит ему:
* Если мне захочется, я ему сам всыплю и без твоей помощи!
— Я тоже обойдусь без тебя,— отвечает Луи.
Друзья громко спорят, толкают друг друга. Подбежавший лопоухий человек пытается теперь примирить их, но они не обращают на него никакого внимания. В пылу ссоры они случайно отталкивают его; потеряв равновесие, лопоухий садится на колени к полной, сильно накрашенной даме, сидящей за соседним столиком. Ее спутник хватает нахала за шиворот и дает ему звонкую пощечину.
Перебранка между Альбером и Луи переходит в потасовку. Они. дерутся, забыв о причине, вызвавшей их недовольство друг другом.
А в углу разъяренный кавалер накрашенной дамы колотит виновника их ссоры. Лопоухий слабее, ему трудно защищаться.
Хозяин кафе возмущен беспорядком. Он кричит, обращаясь к Альберу и Луи:
— Отправляйтесь драться в другое место!.. И вы тоже! — требует он, подталкивая к двери вторую пару дерущихся.
Оркестр возобновляет прерванную мелодию.
Полные решимости продолжить свое «объяснение» кулаками, друзья выходят на улицу. Другая пара враждующих останавливается у дверей и яростно переругивается.
Выйдя на улицу, Альбер и Луи останавливаются посреди мостовой. Пыл их не остыл. Они готовы возобновить драку, но в это время группа хорошо одетых людей, очевидно туристов, подходит к кафе. Все с интересом разглядывают друзей.
Праздное любопытство богатых бездельников явно раздражает Альбера и Луи, и их гнев обращается против них. Туристы поспешно удаляются в сторону кафе.
Сценарии французского кино
49


А там все еще скандалят лопоухий и кавалер толстой дамы. Открывается дверь. На пороге появляется компания богачей. Увидев, что и здесь ссора, они тут же поворачиваются и, не обращая внимания на уговоры своего гида, уходят.
Снова открывается дверь. Входят Фред и Пола. Фред непринужденно расталкивает ссорящихся и вместе с Полой проходит в зал. Противники оторопело смотрят ему вслед...
Улица.
Сняв пиджаки, Альбер и Луи со свирепым видом медленно идут навстречу друг другу. Еще минута, и они бросятся один на другого. Но... неожиданно их лица расплываются в улыбке. Приятели весело смеются, награждают друг друга шутливыми тумаками.
К ним снова приближается компания элегантных туристов, привлеченная возней друзей, и останавливается поблизости.
Заметив, что эти проклятые бездельники опять таращат на них глаза, друзья поднимают с земли свои пиджаки и с криком и руганью набрасываются на любопытных. Туристы обращаются в бегство.
Луи и Альбер со смехом уходят.
В зале танцуют...
За свободный столик садятся Фред и Пола.
Неподалеку, за столиком у стены, сидят трое приятелей Фреда и две проститутки. Все с интересом поглядывают на Фреда и незнакомую им девушку; знаками приветствуют его. Фред сдержанно отвечает... Но уже через несколько минут, оставив Полу, направляется к ним.
Снова появляются Альбер и Луи. Подойдя к стойке, они оглядывают зал.
Наклонившись, Фред вполголоса беседует с приятелями. Очевидно, речь идет об одиноко сидящей за столиком Поле. Женщины с интересом слушают. Старшая одобрительно кивает, другая, помоложе, пренебрежительно кривит губы.
Оглядывая зал, Альбер замечает Полу и, подтолкнув Луи, глазами показывает на нее. Увидев Альбера, девушка нежно улыбается ему. Каждый .из ’приятелей принимает это на свой счет и еще более приветливо улыбается в ответ.
Чувствуя на себе взгляды друзей, Пола кокетливо смотрит на них. Альбер и Луи одновременно делают шаг по направлению к ее столику, но тут же останавливаются и вопросительно смотрят друг на друга. Как быть? Не желая ссориться, друзья уступают дорогу друг другу. И... оба остаются на месте. Повернувшись к стойке, облокачиваются на нее.
50


На стойке — игральные кости.
— Разыграем? —предлагает Луи,
Альбер соглашается.
— Кто выиграет — приглашает ее, кто проиграет — больше ею не занимается.
Упали кости Альбера. На них всего четыре очка.
Бросает кости Луи. Один из брошенных кубиков катится к ногам толстой дамы. Это та самая, на колени которой так неосторожно сел лопоухий.
Луи ищет кости на полу, у ее ног. Спутник дамы смотрит на него подозрительно, с явным неудовольствием. Чтобы успокоить его, Луи показывает найденную кость.
Стоящий у стойки Альбер не сводит глаз с Полы. С удивлением видит, что Фред подходит к ней, спокойно садится рядом и обнимает ее.
Поглощенный своими наблюдениями, Альбер не сразу видит подошедшего Луи. Когда же замечает, что Луи собирается вновь бросить кости, он, показывая на Полу, останавливает его.
Теперь и Луи видит, что Фред спокойно и уверенно, как человек, имеющий право на это, обнимает девушку.
На лицах друзей разочарование.
Отодвинув кости, Альбер не отрываясь смотрит на Полу и Фреда. Луи решает, что лучше отсюда уйти. Он зовет Альбера, но тот лишь отрицательно качает головой. Луи настаивает; в конце концов он уводит Друга.
Пола сбрасывает с плеча руку Фреда. Она внимательно смотрит на уходящих друзей. Фред следит за направлением ее взгляда.
...Луи идет к выходу. За ним плетется Альбер. Оглянувшись, он бросает прощальный взгляд на Полу.
Открывается дверь кафе. Входит женщина. Это любовница Фреда. Она спрашивает о чем-то кассиршу, склонившись к маленькому окошечку кассы.
Луи проходит мимо, не обращая на нее внимания, но Альбер успевает ее заметить. Оба выходят.
На улице, у самой двери с надписью «Бал», друзья пожимают друг другу руки и расходятся в разные стороны.
Но, сделав несколько шагов, Альбер останавливается. Ему приходит в голову какая-то мысль. Секунду он стоит раздумывая... Очевидно, что-то заставляет его вернуться.
Альбер идет назад и останавливается как раз против входа в кафе.
51
4


Часть третья
Кафе.
Оркестр играет какой-то быстрый фокстрот. Фред по-хозяйски обнимает Полу за плечи, он что-то ей нашептывает и, взяв за подбородок, приподнимает ее голову. Девушка кокетливо отвечает на ухаживания Фреда, не подозревая, что внимание кавалера привлекла лежащая перед ней на столе сумочка.
Одной рукой продолжая обнимать Полу, другой, незаметно для девушки, Фред открывает сумочку и вынимает из нее ключ. Но Пола вдруг замечает его маневр. Одним движением она сбрасывает с плеча руку Фреда и, улыбаясь, просит его вернуть ключ. Тот отвечает грубостью и прячет ключ в карман. Пола пытается сама отобрать ключ, но ей удается вытащить у него из кармана лишь какие-то бумажки. Да и те Фред сердито вырывает у нее из рук.
Стараясь отвлечь и успокоить Полу, Фред снова обнимает ее за плечи и, взяв за подбородок, пытается поцеловать. Но возмущенная девушка энергично отталкивает Фреда. Это раздражает его. Он, видимо, повышает голос. Пола сердито стучит кулачком по столу, требуя ключ. Начинается ссора.
Сидящие за отдельным столиком многочисленные сообщники Фреда внимательно следят за этой сценой. Это такие же подозрительные типы, как и сам Фред. Среди них и лопоухий человек. Они посмеиваются над своим вожаком: девушка ведет себя с ним явно неуважительно...
Фред кричит на Полу; а когда она снова пытается сунуть руку к нему в карман, грубо отталкивает ее. Он обозлился по-настоящему.
И вдруг выражение его лица резко меняется... Он заметил пристальный взгляд своей любовницы, незаметно оказавшейся возле столика.
Это женщина не первой молодости, с уже поблекшим, но когда-то красивым лицом. Одета она модно и дорого, но без кокетства. На ней черное платье; шапочка, отделанная пестрой тканью, ей не к лицу, шарф с такой же пестрой подкладкой слишком небрежно повязан. Женщина вовсе не удивлена, увидев Фреда с другой. Однако оставить это без внимания она, видимо, не собирается.
Фред глазами показывает ей на место рядом с собой.
С удивлением наблюдает за ними Пола. Заметив это, Фред подмигивает Поле, как бы говоря: «Не уходи, не бойся».
Женщина молча садится возле Фреда, обнимает его за шею и без всякой нежности целует, видимо, только для того, чтобы дать Поле почувствовать, что она имеет права на этого мужчину. А тот сидит, опустив глаза. В упор смотрит на него женщина.
Оскорбленная Пола, схватив пальто, бросается к выходу. Фред поднимается, чтобы остановить ее, но женщина удерживает его за руку. И Фред 52


покорно остается... но, не отрываясь, он следит за девушкой, которая, вытирая слезы, ни на кого не обращая внимания, бежит к выходу мимо столиков, мимо недоумевающего полицейского.
Улица.
Из освещенной двери выбегает Пола. Вслед плачущей девушке из кафе доносятся звуки веселой музыки.
Опустив голову, всхлипывая, Пола медленно бредет по тротуару. Останавливается... снова горько плачет.
На улице ни одного прохожего. Лишь напротив кафе стоит кто-то, засунув руки в карманы. Это — Альбер. Он уже давно ждет Полу.
И когда девушка останавливается, Альбер медленно подходит к ней. Услышав за спиной шаги, Пола перестает плакать и, чтобы скрыть следы слез, поспешно пудрится. Она ждет, когда уйдет незнакомец... Наконец, заинтересованная, поворачивает к нему свое заплаканное лицо и узнает Альбера. Ей неприятно, что он видит ее слезы.
С грустью и сочувствием смотрит на нее Альбер. Но Полу злит это сочувствие. Неожиданно она показывает Альберу язык и быстро отворачивается.
Его не обижает и не смешит эта выходка. Он понимает, что ее обидели, хочет ей помочь, но не знает как. Недовольная Пола снова оборачивается. И вдруг Альбер тоже показывает ей язык. Пола сквозь слезы улыбается и, опустив голову, идет дальше.
Тусклый свет фонаря освещает гладкую брусчатую мостовую.
В кадре пара стройных женских ног в модных туфельках на высоких каблуках. Мужские ноги в простых ботинках догоняют эти ножки.
Обе пары ног останавливаются... Мужские ноги неохотно отступают назад, женские ножки остаются на месте; мужские возвращаются — женские спешат вперед. Мужские устремляются за ними... Догоняют... И вот уже обе пары ног идут рядом, в едином ритме, идут вперед по слабо освещенной мостовой... Ноги Полы и Альбера...
В кадре — пустынная мостовая.
На мостовую, наплывает изображение часов. Они показывают полночь. Слышится бой часов...
И снова пустынная мостовая... Снова идущие рядом ноги Альбера и Полы.
Альбер и Пола подходят к дому, где она живет. Останавливаются.
Бросив взгляд на темные окна, Альбер говорит:
53


— Вот мы и пришли.
Помолчав, посмотрел на небо, спросил:
— Хороший был вечер, правда?
— Да,— отвечает Пола.
— А как это сказать по-румынски?
Улыбаясь, Пола произносит звучную фразу на румынском языке. Оба весело смеются.
— Очень забавно и мило,— говорит Альбер.
Пола протягивает Альберу руку.
— Спокойной ночи...
Не кончив фразы, девушка вопросительно смотрит на своего спутника. Она не знает его имени. Поняв ее безмолвный вопрос, он подсказывает:
— ...Альбер.
Пола повторяет:
— Спокойной ночи, Альбер.
— Спокойной ночи...
И Альбер в свою очередь запинается.
— По-ла,— по слогам произносит девушка.
— Спокойной ночи, Пола!
Рука Полы тянется к звонку, но Альбер задерживает ее. Придвинувшись к девушке, он говорит тихо:
-т- Мне нужно вам что-то сказать...
— Говорите!..
Альбер что-то шепчет на ухо Поле, показывая глазами на ее окно.
— Нет,— тихо, но твердо отвечает она.
Однако Альбер продолжает уговаривать.
— Нет! — твердит Пола.
Альбер не отступает. Он шепчет ей на ухо какие-то нежности. Пола непреклонна.
— Нет!..
— Значит, нет?
— Нет! — холодно говорит она.
Тогда Альбер решительно протягивает руку к звонку и сам звонит. Пола стоит рядом, опустив голову.
Спят в своей кровати консьержка и ее муж. Заливается звонок, но они его не слышат. Не просыпаясь, муж консьержки переворачивается на другой бок.
Молча стоят у дверей Альбер и Пола. Альбер жестом переспрашивает: все-таки нет?.. Пола отрицательно качает головой.
Альбер звонит еще раз.
54


Сладок сон консьержки и ее супруга... Их долго не беспокоит настойчивая трель звонка. Но вот наконец проснулась жена и растолкала мужа. С трудом открыв глаза, он потянулся к шнурку.
Дверь открывается... Альбер показывает на нее Поле, как бы говоря — делай как хочешь, мне все равно. И, приложив пальцы к кепи, он уходит.
Грустно смотрит вслед ему Пола. Его холодность огорчила ее. Вдруг ее лицо выразило смятение: она вспомнила, что ключ от комнаты остался у Фреда.
И Пола подумала о том, что могло произойти в кафе...
...Кафе.
Фред, окруженный своими сообщниками, хвастливо показывает им похищенный у Полы ключ. Те одобрительно хихикают. Спрятав ключ в карман, Фред направляется к выходу.
Растерянная Пола все еще стоит у дверей дома. Она не рискует обратиться за помощью к консьержке... Боится Фреда... Боится остаться одна. Альбер — единственное ее спасение, и она бросается догонять его.
Услышав за собой шаги, Альбер оборачивается. Пола с виноватым видом подходит к нему.
Альбер сухо спрашивает:
— Ну, в чем дело?
Бросая на него робкие взгл’яды, Пола жалобно бормочет:
— Я не могу попасть в свою комнату...
На лице Альбера — радость, но он тут же прячет ее под маской суровости. Холодно спрашивает:
— Почему?
— У меня нет ключа,— чуть слышно роняет Пола.
— Хорошо,—говорит Альбер, едва сдерживая улыбку.
Берет Полу под руку и медленно ведет ее.
Снова в кадре две пары ног — мужские и женские — не спеша бредут по мостовой.
Пустынны ночные парижские улицы... На мостовую наплывает изображение часов. Доносится их бой: уже час ночи!
Лестница в доме Альбера.
Вверх по ступенькам поднимаются ноги Полы и Альбера. Вот Пола за55


медлила шаги... остановилась. Повернулась, спускается вниз... Но, очевидно, Альбер уговорил ее. И снова их ноги шагают вместе вверх.
Вешалка. Одиноко висит на ней кепка. Мужские руки вправо от нее вешают пиджак, слева — галстук.
Женские ноги в чулках. Тут же валяются туфли. Рука снимает подвязку, бросает ее рядом с туфлями, снимает вторую.
Повернувшись спиной к кровати, нетерпеливо ждет Альбер. Он насвистывает веселую песенку. Настроение у него чудесное — ведь Пола сама пришла к нему.
Пола сняла вторую подвязку... подобрала под себя ноги. Возле кровати на полу — ее туфли и подвязки.
Альбер все еще ждет. Через плечо он спрашивает Полу:
— Мне можно обернуться?
— Подождите, подождите...— испуганно останавливает его девушка. Но через секунду говорит:
— Теперь можно.
Альбер оборачивается. На его лице удивление и разочарование.
— Вы не замерзнете? —ехидно спрашивает он.
. Оказывается, Пола лежит в платье, до половины укрывшись одеялом. Смотрит она в сторону.
С деланной небрежностью Альбер продолжает:
— Вы что думаете?.. Вы считаете, что я...
Пола упорно молчит.
— Чудачка!
Альбер пытается ее успокоить:
— Да не бойтесь же ничего!
— А я и не боюсь ничего! — с вызовом отвечает Пола.
— А раз вы ничего не боитесь, тогда раздевайтесь! — делает логический вывод Альбер.
Ее собственные слова обернулись против нее... Девушка раздумывает всего мгновение... Она решает доказать, что действительно ничего не боится.
Вызывающе поглядывая на Альбера, Пола вскакивает с кровати и начинает расстегивать платье. Удовлетворенный Альбер, пряча улыбку, отворачивается.
56


Снова сладко спят консьержка и ее муж. Но звонок такой резкий, что на этот раз они сразу просыпаются... Что за беспокойная выдалась ночь!
У дверей дома Полы стоит Фред. Нетерпеливо звонит. Дверь открывается, и он быстро входит в подъезд.
На широкой кровати Альбера лежит полураздетая Пола и делает вид, что спит. Альбер уже в пижаме. Он стоит возле кровати и разглядывает лицо Полы, пытаясь понять, спит она или только притворяется. Взгляд его падает на стул, где висит платье девушки. Он осторожно берет его и рассматривает. Это воздушное, миниатюрное одеяние так непохоже на мужскую одежду, что невольно вызывает чувство умиления! Альбер смотрит на Полу, на ее платье, которое все еще держит в руках... потом осторожно вешает его снова на стул.
Тихо, тихо подходит к лежащей с закрытыми глазами Поле. Садится у изголовья. Наклоняется, хочет поцеловать ее. Но Пола как будто только того и ждала — она быстро садится на кровати и яростно отталкивает Альбера. Он пытается обнять ее. Девушка не дается и царапает ему руку. Слегка вскрикнув, Альбер сосет пораненное место. Он чувствует себя обиженным. Он возмущен, что Пола разыгрывает из себя недотрогу... Сердито- кричит:
— С меня хватит! Я здесь у себя дома!.. Если не нравится,— можете убираться отсюда!..
Рассерженная, растрепанная Пола секунду сидит неподвижно, потом прячет лицо в подушки, рыдает от обиды. Она не заслужила, чтобы с ней так обращались! Альбер сам обещал приютить ее...
Взбешенный Альбер не обращает больше внимания на Полу. Пусть ревет себе сколько угодно! Он сосет оцарапанную руку.
Всхлипывая, Пола садится на кровати. Начинает одеваться. Протягивает руку за носовым платком и роняет с ночного столика зеркальце. Оно падает на пол. Подняв зеркальце, Пола с грустью видит, что оно разбилось. Разбитое зеркало плохая примета!..
Оглянувшись на внешне безучастного Альбера, Пола снова заливается слезами.
А вспыльчивый Альбер уже успокоился. Ему стыдно, что он хотел выгнать девушку. Жаль ее... но самолюбие не позволяет ему извиниться. Словно догадываясь о настроении Альбера, Пола плачет еще горше.
Виновато смотрит на нее Альбер. Молчит... Наконец подходит к девушке и говорит нарочито небрежно:
— Ладно уж, оставайтесь!
И, отвернувшись, чтобы Пола не видела его смущения, отходит от кровати.
57


А в комнате Полы в это время тихо открывается дверь. На пороге появляется мужчина. Зажигает свет. Это — Фред. В недоумении оглядывает он пустую комнату. Постель Полы даже не смята. Одиноко сидит на ней тряпичная кукла.
Раздосадованный Фред не знает, что ему делать. Наконец решает — он подождет. Должна же она, в конце концов, вернуться домой! Закрывает дверь и садится.
Наконец Пола успокоилась... Она мирно лежит в постели.
У Альбера снова хорошее настроение, и он готов начать новую атаку. Весело напевая:
Когда любишь, все бывает иначе,—
Альбер выключает свет и направляется к кровати.
В комнате темно. Слабо светится окошко, освещенное уличным фонарем.
Слышен скрип кровати... Это ложится Альбер. Раздается пронзительный крик Полы:
— Не смейте ко мне прикасаться!
— Я и не прикасаюсь... Я ложусь спать,— невозмутимо отвечает Альбер.
— Оставьте меня в покое! — кричит Пола.
— Оставьте меня в покое! — передразнивает ее Альбер.— Я и не собираюсь беспокоить вас,— говорит он сердито.
— Сейчас же зажгите свет,— требует Пола.
На фоне окна отчетливо видны взмахи рук.
Яростные крики Полы, негодующий голос Альбера, скрип кровати... Все говорит, что на постели идет настоящее сражение. Слышится звук пощечины. Сердитый голос Альбера спрашивает:
— Что это все, в конце концов, означает?
В полутьме видно, что Пола, вскочив с постели, побежала к выключателю.
Вспыхивает свет.
На постели сидит задыхающийся, всклокоченный Альбер. Ему здорово досталось. Он ощупывает исцарапанное лицо.
Возмущенная, растрепанная Пола в одной комбинации стоит у выключателя. Наконец Альбер прерывает молчание.
— Вы не замерзнете, если будете так стоять?—иронически спрашивает он.
Но девушка лишь презрительно пожимает плечами.
А Фред все еще сидит на кровати Полы. Курит. То и дело поглядывает ;на дверь.
58


Ему жаль упустить такой случай, но он понимает, что дальше ждать бессмысленно... Обозленный, мечтая о мести, Фред встает с кровати, бросает окурок в стоящую на столе вазочку и выходит из комнаты, громко хлопнув дверью.
Часть четвертая
Комната Альбера.
Маленькая лампочка завешена газетой. Пола лежит в кровати. Глаза ее закрыты, но она не спит.
Обескураженный яростным сопротивлением девушки, расхаживает по комнате Альбер. В конце концов, он тоже хотел бы лечь спать!
Альбер робко присаживается на краешек кровати, у изголовья девушки. Но она, как ужаленная, одним рывком садится на постели, потом вскакивает, быстро сдергивает на пол большое ватное одеяло и укладывается на нем.
И лицо и все поведение девушки говорят о крайней степени ее раздражения. Раздражен и Альбер.
— Ладно! Все ясно... вы останетесь на постели, а я лягу на полу.
Он сдергивает на пол второе, тонкое одеяло и начинает устраивать себе постель по другую сторону кровати.
На полу, конечно, не очень удобно, но... ничего не поделаешь!—говорит выражение его лица.
Альбер то и дело ворочается. Вот, кажется, наконец он устроился, лег. Но нет, тут же снова приподнялся. Над кроватью появляется его голова:
— Можете ложиться, я останусь здесь.
Голова исчезает. Зато с другой стороны поднимается голова Полы.
— Ну уж нет... Вы ведь у себя дома...— ехидно бросает Пола.
Уязвленный Альбер снова приподнимается. Ему очень хочется сказать ей что-нибудь обидное, но он ограничивается громким негодующим, протяжным вздохом; затем заворачивается получше в одеяло и исчезает за кроватью.
Появляется голова Полы. Девушка победоносно и лукаво улыбается... удовлетворенно вздохнув, вытягивается на своем неудобном ложе. Теперь можно спать спокойно!
Оба лежат на полу, по обе стороны широкой, мягкой, такой удобной и пустой сейчас кровати.
Ночь. Улица. Тускло светят фонари. Из дома вышел Фред. К нему подходит Билль. В руках у него саквояж. О чем-то поговорив, они идут вместе.
Светает. На небе ни облачка.
На фоне ясного неба отчетливые очертания печных труб.
59


В кадре — ночной столик в комнате Альбера. Разбитое зеркальце Полы. Рядом с ним будильник. Стрелки показывают двадцать минут седьмого. Будильник пронзительно звонит.
...Сладко спит на жестком полу Альбер. Уютно свернувшись на кровати, спит под простыней Пола.
Наконец звон будильника доходит до сознания Альбера. Сквозь пелену сна он машинально протягивает руку, чтобы выключить будильник, забыв при этом, что спит не на постели, а на полу.
Отчаянно звенит будильник. Палец Альбера натыкается на каблук перевернутой туфельки Полы. Думая, что это кнопка будильника, Альбер изо всех сил давит на каблук... Звон прекращается. Удовлетворенный Альбер переворачивается на другой бок и снова крепко засыпает.
...Выключила будильник Пола. Она смотрит, который час. Видит — всего двадцать одна минута седьмого. Ставит будильник на столик, натягивает на себя простыню и опять засыпает.
Крепко спит на полу Альбер...
Неожиданно стучат в дверь. Мужской голос зовет:
— Альбер!
Но разбудить Альбера не так-то просто!.. Настойчивый стук в дверь не прекращается.
— Альбер! — Еще громче взывает кто-то за дверью.
Наконец Альбер открывает глаза. Приподнимается на локте. Он все еще окончательно не проснулся и не может понять, почему он на полу и что происходит...
А голос за дверью настойчиво зовет:
— Альбер!
Альбер прислушивается и вдруг с удивлением видит, что на кровати спит Пола.
Стук продолжается. За дверью требуют:
— Откройте скорее!
Просыпается и Пола. Растрепанная, заспанная, садится она на постели.
Оба с недоумением молча переглядываются. В дверь по-прежнему стучат настойчиво и требовательно.
...Альбер встает. Потирает спину и бок, которые он отлежал на жестком полу. Укоризненно поглядывая на Полу, он подходит к двери. Прислушивается. Все тот же голос требует:
— Именем закона, откройте!
Альбер несколько встревожен, а голос за дверью грозит:
— Именем закона откройте или я взломаю дверь!..
Прежде всего надо спрятать Полу. Альбер быстро подходит к растерявшейся девушке и знаком приказывает ей молчать... Конечно, он не может упустить такой удобный случай и целует ее. Заспанная и растрепанная Пола так мила...
*60


Застигнутая врасплох, девушка пытается протестовать, но Альбер накрывает ее с головой простыней. Подняв с пола одеяло, набрасывает и его сверху. Теперь никто не подумает, что в постели лежит человек.
Стук в дверь не прекращается...
В последний раз Альбер оглядывает комнату. Как будто все в порядке... Открывает дверь. На пороге... Билль. Довольный своей шуткой, он весело ухмыляется.
— Доброе утро, Альбер!—приветствует он приятеля и, нагнувшись, берет стоящий рядом тяжелый старый кожаный саквояж, который мы видели у него в руках ночью.
— Ловко придумано,— иронически бросает Альбер.
Билль входит в комнату.
— А разве ты не находишь это забавным?—с наигранным удивлением спрашивает он.
— Нет!
— Бедный малыш!
Билль фамильярно треплет Альбера по щеке. Тот, нетерпеливо отмахнувшись, спрашивает:
— Что тебе надо?
— Я уезжаю...
Альбер многозначительно кивает головой. Билль продолжает:
— Ты не мог бы спрятать у себя вот это? — показывает он на саквояж.
Чтобы поскорее избавиться от Билля, Альбер говорит:
— Ладно... Ставь сюда!
Билль доволен.
— Ты очень мил.
Несет саквояж в угол. Альбер с нетерпением ждет, когда столь ранний, непрошенный гость уйдет. Но Билль не торопится. Он устал, и ему не хочется уходить. Да и широкая постель выглядит так заманчиво!
Не спеша ставит он саквояж на указанное место. Снимает шляпу, вытирает платком лицо и садится на постель. 4
От неожиданности и боли Пола громко вскрикивает — Билль сел на нее.
Билль не сразу понимает, откуда этот крик. Вопросительно смотрит на Альбера. Тот с таинственным видом прикладывает палец к губам.
Билль осторожно встает с постели. Альбер делает знаки, чтобы тот поскорее уходил,, дает понять, что сейчас приятелю здесь не место.
Билль полон любопытства и благожелательности. Однако уйти он вовсе не спешит... Тогда Альбер берет его за плечи и решительно подталкивает к двери.
Оглядываясь на кровать, Билль неохотно направляется к выходу. Ему хочется расспросить Альбера, но тот только многозначительно качает головой и прикладывает палец к губам. Билль все же делает попытку посмотреть, не поднялась ли незнакомка с постели. Но Альбер еще настой61


чивее выталкивает его из комнаты. Улыбаясь, приятель шутливо упирается... Крепко пожимает Альберу руку, поздравляет его с успехом. Альбер смущен.
Наконец ему удается выпроводить нескромного гостя.
Из-под одеяла высовывается еще более взлохмаченная голова Полы. Она задохнулась, незнакомец отдавил ей ногу, да ко всему еще она не выспалась... Поэтому вид у нее жалкий и сердитый. Сидя на постели, она потирает ногу.
Закрыв дверь, Альбер подходит к ней, усаживается рядом и нежно обнимает. У Полы уже нет сил сопротивляться...
Альбер обнимает ее крепче, берет за подбородок, наклоняется, чтобы поцеловать.
Солнце ярко освещает трубы на крышах парижских домов.
Дверь в комнате Альбера открыта: возле нее стоит уже одетая Пола. Она в шапочке, на руке пальто.
Пора уходить. Но идти домой ей не хочется, ведь ключ от комнаты остался у Фреда...
Альбер застегивает ворот рубашки. У него суровое лицо. Он ждет, что скажет Пола, но та молчит.
— Итак?..— говорит Альбер.
Пола робко протягивает руку и чуть слышно произносит:
— До свидания, Альбер!
Он пожимает ей руку:
— До свидания, Пола.
Увидев, что Альбер хочет поцеловать ее в губы, она подставляет ему щеку.
— Я вам очень благодарна,— машинально говорит Пола.
— Ладно, ладно!—обрывает ее Альбер.
Когда она его благодарит, он ощущает явную неловкость.
Низко опустив голову, Пола молча идет к выходу. Альбер стоит, прислонившись к косяку двери.
— И все?..— спрашивает он, когда она проходит мимо.
— Все!..— пожав плечами, с робкой улыбкой отвечает Пола. И уже на лестничной площадке добавляет:—До свидания!
— До свидания,— отрывисто бросает Альбер и захлопывает дверь.
Альбер завязывает галстук. Взгляд его падает на ночной столик. Возле будильника лежит разбитое зеркальце Полы. На часах — двадцать минут одиннадцатого,
62


Взяв зеркальце, Альбер задумчиво его рассматривает. Лицо Альбера теплеет... С улыбкой ставит он зеркальце на полку, где выставлены бог весть как попавшие в эту холостяцкую комнату безделушки: фарфоровая уточка и резное деревянное яйцо.
Решив не поддаваться нежным чувствам, Альбер пожимает плечами и отворачивается от полки. Но, видимо, зеркальце тянет его как магнит. Не выдержав, он снова смотрит на него... потом вдруг опрометью бросается к двери. На секунду останавливается, но тут же резким движением распахивает ее.
В глубине лестничной площадки, прислонившись к стене, стоит Пола. У нее беспомощный, немного растерянный вид. Голова опущена.
При виде девушки Альбера охватывает радость. Но он это тщательно скрывает и нарочито суровым тоном спрашивает:
— Что вы здесь делаете?
Пола робко поднимает глаза и жалобно говорит:
— Я не могу вернуться домой!..
Альбер громко и протяжно вздыхает, словно бы говоря: «Ох, уж эти мне беспомощные создания!»
Все так же сурово говорит:
— Ладно, оставайтесь!.. Будьте как дома!..
Круто повернувшись, он торопливо идет в комнату. Пола не видит, какое счастливое у него лицо. Когда же она входит, Альбер снова напускает на себя суровый вид.
Зато Пола не скрывает своей радости. Она бросается к Альберу, целует его и быстро проходит в глубь комнаты.
И хотя Альбер наверху блаженства, он принимает еще более суровый вид. С неискусно разыгранным раздражением снова начинает завязывать галстук.
В кадре — крыши домов, трубы.
Крыши... трубы... снова крыши...
На маленькие балкончики, прилепившиеся под самыми крышами, выходят люди, привлеченные веселой песенкой, наигрываемой на аккордеоне^ Все смотрят вниз, на мостовую.
Из открытого окна выглядывает нервный господин. У него завязана щека — болят зубы... Нервы господина натянуты до предела. Он убежден* что зубная боль усугубляется из-за музыки. Едва сдерживая себя, господин с силой захлопывает окно.
63


В дверях дома, в обществе высокого, представительного толстяка в черном костюме стоит обкраденная Биллем дама. Она рассказывает о том, что накануне пострадала... Для большей наглядности дама открывает свой ридикюль и показывает, как это могло произойти. Судя по всему, ее собеседник — полицейский инспектор.
Мимо пробегает стайка вечно спешащих куда-то мальчишек.
Посреди толпы с пачкой нот в руках — Альбер. Он радостно и громко объявляет:
— Требуйте самую популярную песенку — «Когда любишь, все бывает иначе», исполняемую на всех парижских концертах. Слова и музыка — всего один франк! Сегодня среди нас — очаровательная девушка... Она будет улыбаться, а вы — покупать у нее ноты...
Рядом с Альбером — Пола. В руках у нее пачка нот. Она смущена, не знает как себя вести.
— Побольше улыбок!—ободряюще говорит ей Альбер.— Пою первый куплет... Музыка!
Аккордеонист играет вступление. Альбер весело исполняет песенку о холостяке.
Когда мужчина Живет один, Нет ему радости в жизни. Наступает полдень, И бедняга видит, Что у него нет аппетита...
Пола не решается предлагать ноты, и Альберу приходится слегка подтолкнуть ее.
Он ест
В ресторане наспех, Ест мало и кое-как, И вечно пьет кофе, А все это вредно...
...Робко поглядывая на Альбера, Пола приближается к слушателям. Лачка нот рассыпается у нее в руках, она на ходу складывает их.
Радостно улыбаясь, Альбер смотрит на нее. Поет:
Когда любишь, все бывает иначе, Вдвоем — мы стали лакомками: Подавай, нам пирожные с кремом, Разные десерты и закуски.
А бывает, жена придумает Новые кушанья, Но я предупреждаю, Все это тоже очень вредно!
О ля, ля!..
64


Нерешительно протягивает Пола ноты какому-то мужчине, получает деньги. Нашелся и другой покупатель... за ним и молодая женщина. Понемногу Пола осваивается.
Не спуская с нее восхищенных глаз, Альбер поет:
Она шепчет томно и нежно:
Я больше не в силах...
А вы готовы поесть еще, Хотя вам уже дурно...
...В этот момент распахивается окно и в нем снова появляется нервный господин. Он вне себя. В бессильной злобе срывает с лица повязку и исчезает...
Но когда вы заболели,
Она говорит: ты не обжора, Хотя часто и поступаешь Себе во вред...
Пола уже совсем освоилась и бойко торгует нотами.
...В первом ряду зрителей стоят инспектор и обкраденная дама. Оба пристально смотрят на Альбера.
Итак, когда любишь, Все чудесно...
Припев окончен. Альбер предупреждает:
— Внимание!.. Пою второй куплет:
Один в квартире Сидишь, как дурак, Это, конечно, невесело...
Дама, повернувшись к полицейскому инспектору, что-то говорит ему, указывая глазами на Альбера. Деловой вид инспектора и злобное выражение лица дамы выделяют их из толпы, и Альбер невольно обращает на них внимание.
Тишина днем и ночью Нагоняет тоску...
Инспектор чувствует, что их поведение может привлечь внимание Альбера, и он делает вид, что незнаком с дамой.
Что делать холостяку, Когда он живет один?.. Вспоминать прошлое, Читать, отдыхать — Все надоедает...
Но Альбер уже понял, что дама, обкраденная Биллем, привела полицейского инспектора. Певец явно встревожен, хотя и старается показать, что он ничего не замечает... Поворачивается в другую сторону...
— Припев... поем все вместе,— говорит он.
5 Сценарии фрагцузского кино
65


Когда любишь, все бывает иначе, Она знает много развлечений...
Вместе с нею в дом приходят Веселье и заботы...
Но присутствие инспектора не дает покоя Альберу. Он снова поворачивается к нему и поет уже без прежнего энтузиазма.
Инспектор и дама продолжают наблюдать за Альбером. Неожиданно Пола протягивает даме ноты. Возмущенная дама, передернув плечами, отворачивается и выбирается из толпы. Она выполнила свою миссию...
Подобно скале, возвышается в толпе инспектор. Взгляд его, устремленный на Альбера, не предвещает ничего хорошего.
Кот — подарок ее матери — Мяукает днем и ночью.
Кот бывает серый или рыжий, Кроме того, есть и канарейки...
Постепенно все начинают подтягивать припев.
Теперь Альбер уже не сомневается, что инспектор здесь из-за него. Страж закона стоит, широко расставив ноги и заложив руки за проймы жилета.
Невольно взгляд Альбера становится умоляющим. От этого парень кажется инспектору еще более подозрительным.
А Пола, по-прежнему ничего не замечая, продолжает весело продавать ноты. Это занятие ей начинает нравиться.
Альбер уже не думает о смысле того, что поет:
Эго вас раздражает, А она говорит: Ты не любишь животных!
А когда я включаю погромче приемник, Это ее сердит...
И вдруг видит, как за спинами поющих появляется Фред.
Увидев Полу, Фред выпячивает грудь и грозно смотрит на Альбера. Тот чувствует себя как в ловушке: с одной стороны — Фред, с другой — инспектор...
Замечает Фреда и Пола. Ее лицо становится тревожным. Она подходит к Альберу.
Тем временем Кот съедает паштет, Но это пустяки.
Итак, когда любишь, Все идет хорошо, все прекрасно!..
Не переставая петь, Альбер подталкивает локтем Полу, знаком давая ей понять, чтобы она продолжала продавать ноты и не показывала виду, 65


что боится. Пола вопросительно смотрит на него и, поняв, отходит. Альбер поет, пытаясь принять беззаботный вид.
Разве это жизнь, Когда ты один И не с кем тебе поболтать? Разговоры ведь развлечение, Чудесное занятие...
Все поют.г Испуганная Пола по-прежнему предлагает ноты. Альбер с беспокойством поглядывает то на одного, то на другого своего противника. Оценивает создавшуюся обстановку: она довольно сложная...
Пола предлагает ноты инспектору; не желая выделяться, тот покупает и, раскрыв их, начинает петь вместе со всеми:
«
Лежишь в пижаме, Тебе не спится, Одолевает скука. Я уверяю, Что кроссворды Не заменяют Ни клятв, ни поцелуев,..
Альбер следит за Полой. Она проходит мимо Фреда, который презрительно смотрит на нее, как бы желая сказать: «И на такого ты меня променяла...».
Желая подчеркнуть свое равнодушие к Поле, Фред не спеша достает из кармана монетку и протягивает ее:
— Дайте мне песню,— учтиво говорит он.— Спасибо, мадемуазель. Однако, несмотря на ласковый тон, у него злой вид.
Когда любишь, все бывает иначе, Легче решить трудную задачу...
Пола чувствует, что Фред настроен воинственно. Испуганная, она оглядывается на Альбера. Он жестом показывает, чтобы она спряталась у него за спиной. А сам делает вид, что погружен в пение.
' Женщины больше всего любят
Устраивать сцены ревности...
Кажется, всерьез увлекся пением и инспектор.
Она говорит: «Берегись, Я тебя так люблю, Что если ты меня обманешь, Я тебя убью!» Эти сцены часто повторяются, И вам надоедают, А потом все проходит...
67


Фред тоже увлеченно поет, но это не мешает ему выразительно поглядывать на Альбера.
Последние слова песни Фред поет особенно громко. Он старается вложить в них особый смысл, и для Альбера они звучат угрозой...
...Все устраивается,
Когда на свет появляется малютка, Который зовет вас папой и мамой... Его рождение всегда бывает кстати... Итак, когда любишь, Все чудесно.
Песня кончилась... Альбер торопливо говорит зрителям:
— Внимание! Переходим к первому куплету.
Он начинает петь, но делает это скороговоркой, совершенно не заботясь о смысле. Он так поглощен поисками выхода из создавшегося положения, что не замечает укоризненного взгляда Полы.
Зрители, изумленные чересчур быстрым темпом исполнения, начинают переглядываться.
Внезапно распахивается окно в комнате нервного господина, и он появляется с кувшином воды в руках. Со злорадством готовится он вылить воду на голову Альбера. Неожиданно на его лице появляется нечто вроде умиления: он видит Полу. Она ему кажется очаровательной.
Воспользовавшись секундной передышкой, Альбер что-то шепчет Поле, исподтишка бросая взгляды на полицейского инспектора и на Фреда.
Нервный господин отводит руку с кувшином в сторону и выливает воду.
Струя воды попадает на инспектора, выбивает у него из рук ноты. Пение смолкает. Всеобщее замешательство... Все смотрят наверх.
Этим пользуется Альбер. Он хватает Полу за руку, и они убегают. Инспектор не замечает этого: повернувшись к ним своей квадратной спиной, он снимает шляпу и стряхивает с нее воду. Обнаруживается, что на голове у него солидная лысина.
Попал под душ и другой толстяк, стоявший рядом с инспектором. Он снимает свою мокрую кепку и потирает лысую голову, украшенную спереди небольшим пучком волос.
В толпе кто-то радостно кричит:
— Вся вода на толстяков!
Взглядом Фред ищет Альбера.
68


Толпа возмущенно гудит. Все, задрав головы, смотрят на окно, из которого была вылита вода.
Лестница.
Вверх по ступенькам бегут Альбер и Пола. На лестничной площадке они наконец останавливаются.
В изнеможении, запыхавшийся Альбер прислонился к перилам; испуганная Пола тянет его дальше.
Улица. Полицейский инспектор у двери дома разговаривает с жильцами. Получив нужные ему сведения, уходит.
Пола совсем успокоилась... Она понимает, что Альбер попросту струсил, хотя смущенный парень всячески старается не показать этого.
Пола строго смотрит на Альбера; чтобы выразить свое неодобрение, она даже вырывает у него свою руку.
А на улице люди расходятся, оживленно переговариваясь. И только слепой аккордеонист остается на месте...
Обозленный Фред рыщет в поисках Альбера.
А беглецы все еще стоят на площадке... На улыбающегося Альбера в упор смотрит Пола. С усмешкой говорит:
•— А вы испугались!..
Это обижает Альбера, хотя он и сознает, что в словах девушки есть доля истины.
— Я испугался? Сейчас увидите, как я испугался!
Он направляется к окну. Распахивает его и... нерешительно выглядывает на улицу. Он видит...
К слепому музыканту подходит Фред, что-то говорит ему, видимо угрожает, и ногой расшвыривает ноты^ Какой-то прохожий пытается урезонить Фреда, но тот в ярости хватает незнакомца за пиджак, трясет, затем сильным ударом сшибает с ног, намеревается ударить ногой. Человек вскакивает и убегает. В поисках Альбера Фред оглядывается по сторонам, поднимает голову вверх.
69


Наблюдавший за этой сценой Альбер мгновенно отскакивает от окна, захлопывает его. Смущенный, подходит к Поле.
Скрывать не стрит. Действительно, он испугался...
Пола стоит прислонившись к стене, не глядя на него. Словно ни к кому не обращаясь, бросает:
— Я люблю храбрых мужчин!
Этого Альбер не может вынести. Решительными шагами он направляется к лестнице. Пола понимает, что сказала лишнее. Бросается за ним. Зовет :
— Альбер!
В надежде на встречу с Альбером Фред стоит у дверей дома, где живет Пола. Оглядывается по сторонам.
На лестничной площадке Пола крепко держит Альбера.
— Не ходите! — просит она и нежно кладет ему руки на плечи.
Альбер пытается оторвать ее руки:
— Нет, я пойду.
Пола не отпускает его.
Распахивается дверь одной из квартир. На пороге появляется нервный господин. Опять его беспокоят!
— Вы скоро кончите?! — кричит он, поблескивая стеклами пенсне.
Альбер и Пола не отвечают. Бросив на них испепеляющий взгляд, господин удаляется.
Пола продолжает удерживать Альбера.
— Я пойду,— настаивает Альбер.
•— Нет,—отвечает тихо и очень нежно Пола.
— Да,— говорит Альбер.
Впрочем, решимость его явно слабеет. Нежно глядя ему в глаза, Пола прижимается к юноше.
•— Нет,— едва слышно шепчет она.
— Да,— слабо возражает Альбер и наклоняется к ее лицу.
Долгий поцелуй...
Наконец девушка отстраняется. На ее лице блуждает довольная улыбка.
Теперь она знает силу своей власти.
Альбер взволнован. Он не замечает ее притворства.
— Пола, Пола,— восторженно шепчет Альбер, не спуская с нее глаз.
Теперь ему ничего не страшно.
Он бросается к окну со словами:
— Сейчас увидишь, храбрый я или нет!..
70


...На площадке опять появляется нервный господин. Он разъярен, рвется в бой. Но Альбер, не дав ему открыть рта, сам набрасывается на него:
— Что вам здесь нужно?
Господин поспешно ретируется. Пола смеется. Окрыленный этим успехом, Альбер направляется к лестнице. Он настроен весьма решительно. Девушка загораживает ему дорогу, Альбер целует ее, пытается отстранить. Просит:
— Пусти меня!
Но Пола не выпускает его из объятий.
Внимательно оглядев улицу, окна дома, Фред наконец поворачивается и уходит.
В конце концов Альберу удается освободиться из объятий Полы. Он быстро сбегает по лестнице. Девушка бросается за ним. Кричит:
— Альбер! Послушайте, Альбер!..
Из своей квартиры в третий раз выскакивает нервный господин. В руках у него кувшин с водой. Его терпение истощилось, и он снова- решил перейти от слов к делу. Не обнаружив противника, он изливает желчь на Полу:
— Альбер!.. Альбер!..
Гримасничая, передразнивает он девушку и так же стремительно, как появился, уходит к себе. Вид у него завистливый и немножко грустный.
К кафе приближается Фред. Он все время оглядывается, надеясь увидеть Альбера. Так и не обнаружив врага, входит в кафе.
Человек, вступившийся за слепого музыканта, прихрамывая и потирая ушибленные места, подходит к окну консьержки. Останавливается и оживленно разговаривает с ней и стоящими рядом женщинами.
Из дома выбегает взволнованный, воинственно настроенный Альбер. Пострадавший, жестикулируя, продолжает делиться впечатлениями. Случайно он задевает рукой Альбера. Тот набрасывается на него с угрозами. Бедняга спешит поскорее убраться восвояси. А гордый своей победой Альбер отправляется на поиски Фреда...
Кафе. Фред и здесь не находит Альбера, но зато у стойки замечает его приятеля Билля. Фред протягивает ему руку. Эта любезность главаря вы71


зывает у Билля явные опасения. Пожимая ему руку, он недоверчиво и выжидательно смотрит на него.
Остановившись возле аккордеониста, Альбер с решительным видом оглядывается по сторонам.
Подбегает испуганная Пола.
— Ему повезло, он удрал,— сообщает Альбер девушке.
Пытаясь успокоить воинственно настроенного Альбера, Пола нежно обнимает его.
Не менее воинственно настроен и Фред. Он также жаждет схватки. В его голосе звучит угроза, когда он говорит Биллю:
— Я хотел бы сказать пару слов твоему приятелю... певцу.
— Альберу?..
— Ты ведь знаешь, где он живет?
— Знаю...
На секунду Фред задумывается.
— Идем сюда,— коротко приказывает он Биллю и отходит в глубь зала.
Покорно Билль следует за ним.
Пола снова хочет испытать свою власть... Она все еще держит в своих объятиях Альбера.
Девушка явно кокетничает, а влюбленный Альбер убежден, что она боится за него, и глубоко тронут этим. Ему не нужны больше никакие доказательства любви! Решение принято!..
Он высвобождается из объятий Полы, наклоняется к слепому музыканту и радостно кричит:
— Эмиль, я женюсь!
Аккордеонист играет свадебный марш.
Пораженная Пола молча смотрит на счастливого Альбера. Он, не замечая ее растерянности и смущения, хватает Полу в объятия, радостно целует, нежно прижимает к себе и убегает.
Задумчиво, все в той же позе, стоит Пола. Она вовсе не уверена, что ей хочется выйти замуж за Альбера...
Обернулась к музыканту, как будто для того, чтобы остановить его... Передумала...
На улице по-прежнему звучит свадебный марш.
Вне себя от счастья по улице несется Альбер.
На перекрестке ему преграждает путь кучка людей. Во главе их — человек, которого он только что обругал. С ними полицейский.
72


Альбер бросается к этому человеку, жмет ему руку, жмет руку недоумевающему полицейскому, обнимает какого-то любопытного и, весело подпрыгивая и посылая приветствия встречным, бежит дальше...
Часть пятая
В кадре — листок бумаги. На нем написано:
«Советую тебе больше не интересоваться малюткой. Я не терплю, чтобы крутились возле женщин, которые нравятся мне».
Рука с пером выводит подпись: «Фред».
Фред откладывает перо в сторону. Рядом сидит Билль. Он прекрасно понимает, что эта записка не предвещает ничего хорошего.
В кафе пусто. Кроме них и какого-то человека, возле стойки никого нет.
Встав, Фред складывает записку. Билль очень неохотно берет ее, ему не хочется впутываться в это дело. Главарь энергично подталкивает его к двери. По-видимому, не надеясь на воздействие записки, он еще устно передает через Билля соответствующее предупреждение.
Медленно направляется к двери Билль. В' руках он крутит записку, умоляюще посматривает на Фреда, видимо, надеясь, что тот отменит поручение. Но Фред непреклонен. Он снова подталкивает его к выходу.
Улица.
Мимо стеклянной двери с надписью «телефон», «табак» проходит влюбленная парочка.
На пороге Билль опять останавливается. Размышляет. Ему не хочется ссориться с Альбером, но он боится, что, если не выполнит поручения, Фред намнет ему бока...
Увидев колебания Билля, Фред злится, толкает его. Билль, уступая силе, понуро удаляется.
Распахивается дверь. Нагруженный покупками, в комнату вваливается счастливый Альбер. В руках у него цветы, длинный батон белого хлеба и много свертков. Все это он складывает на кровать.
А Пола тем временем у себя в комнате укладывает вещи. Она собирается переезжать к Альберу, но на душе у нее смутно. Альбер ей нравится, он славный малый... и тем не менее радости она не испытывает...
73


Вялая бродит Пола по комнате. Сняв со стены фотографию в рамке, она задумчиво стирает с нее пыль, кладет в стоящий на столе раскрытый чемодан. Туда же кладет свое черное платьице. Рассеянно осматривает комнату, отыскивая, что еще надо взять с собой.
Даже не сняв кепки, Альбер торопливо раскрывает коробку и с восторгом вынимает белоснежные, с огромными помпонами домашние туфельки на каблуках. Это свадебный подарок Поле.
Задумавшаяся о чем-то Пола держит в руках дешевые домашние веревочные туфли. Кладет их в чемодан.
Руки Альбера осторожно опускают на коврик возле кровати нарядные туфельки. Он любуется ими. Ему не нравится, как они стоят... Переставляет их...
Возвращается к покупкам. Срывает с цветов тонкую оберточную бумагу и ставит их в вазу.
Кто-то стучит в дверь.
Поглощенный своими мыслями, Альбер не обращает на это внимания. Стук продолжается.
Уверенный, что это Пола, Альбер, улыбаясь, весело спрашивает:
— Кто там?
— Откройте,— слышится мужской голос.
— Кто там? — переспрашивает Альбер.
Ответа нет, но стук продолжается. ,
— Именем закона, откройте!
На лице Альбера мелькает испуг... но он тут же решает, что это шуточки Билля. Однако на эту удочку, как было сегодня утром, его уже больше не поймаешь!
— Это на меня больше не действует,— смеясь кричит он.— Придумай что-нибудь новенькое!
Однако стук не прекращается. За дверью нетерпеливо требуют:
— Откройте немедленно, полиция...
Альбер продолжает возиться с цветами. Он решил испытать терпение Билля.
— Не приставай... Подожди немного!
— Откройте или я взломаю дверь.
Альбер начинает сердиться:
— Ну, знаешь! Мне это надоело... Катись отсюда!
За дверью слышится сердитый разговор... Лицо Альбера вытягивается; он понимает — это не Билль, здесь что-то серьезное.
74


Стук продолжается.
Подойдя к двери, Альбер прислушивается. Да, по-видимому, это действительно полицейские!..
Он быстро оглядывает комнату, словно проверяя, что могло бы здесь заинтересовать полицию. И вдруг его взгляд упирается в коричневый саквояж, который сегодня утром Билль поставил у стенки.
Вступает тревожная музыка.
Альбер бросается к саквояжу. Пробует его открыть... Замок не поддается... Альбер встряхивает саквояж. По звону становится ясно, что в нем какие-то металлические предметы.
Альбера охватывает ужас. Он догадывается, что это ворованные вещи... Торопливо оглядывает комнату — ищет, куда бы спрятать саквояж. Взгляд останавливается на полке... Нет, слишком заметно. Схватив саквояж, Альбер бросается на маленький балкончик... Нет, и там некуда его спрятать! В спешке, неловким движением, Альбер разбивает стекло на балконной двери. Какую-то долю секунды он растерянно смотрит на отверстие, через которое ветер шевелит занавеску... Но долго раздумывать некогда. Наклонившись, Альбер ставит саквояж под круглый стол и сразу же вытаскивает его оттуда. Взгляд его задерживается на платяном шкафу... Не колеблясь, он бросается к шкафу и водружает на него злополучный саквояж. Надо думать, что туда никто не взглянет! Снова осматривает шкаф... Да, как будто теперь саквояж незаметен... Можно открыть дверь...
Едва Альбер повернул ключ, как дверь распахнулась и в комнату ввалились два полицейских инспектора. Одного из них Альбер видит впервые, зато второй — высокий и толстый — хорошо ему знаком. Это он стоял сегодня утром в толпе, разучивавшей песню.
Толстяк мгновенно обыскивает оторопевшего Альбера. Не найдя ничего подозрительного, он явно разочарован. Альбер пожимает плечами.
Второй инспектор внимательно оглядывает комнату. Альбер не спускает с него глаз... старается спиной прикрыть шкаф. Это вызывает у инспектора подозрение. Он знаком приказывает Альберу отойти.
Нехотя Альбер отходит в сторону. Инспектор пробует открыть шкаф, но дверца не поддается. Инспектор требует ключ. Альбер долго копается в карманах, медленно достает ключ и нехотя протягивает его. Полицейский пытается открыть шкаф, но ключ заело в замке. Он изо всех сил дергает за ключ. Шкаф шатается.
Начинает качаться от сотрясения и саквояж, стоящий на верху шкафа. Инспектор дергает сильнее. Сильнее раскачивается саквояж. Наконец, выведенный из себя инспектор изо всей силы дергает ключ. Шкаф сильно наклоняется... саквояж, резко качнувшись, валится вниз, прямо ему на голову. Инспектор как подкошенный падает на пол.
К упавшему бросается второй полицейский. Он поднимает его и прислоняет к шкафу. Оглушенный инспектор постепенно приходит в себя...
75


Медленно вытирает платком лицо. Альбер жестами выражает свое «сочувствие и удивление» по поводу происшедшего. Полагая, что сейчас инспекторам не до него, он небрежно поднимает саквояж и направляется с ним в другой конец комнаты. Но не тут-то было! Толстый инспектор, который, казалось, целиком поглощен состоянием своего коллеги, приказывает Альберу остановиться.
Комната Полы выглядит опустевшей, хотя уложены лишь носильные вещи, да со стен и туалета сняты фотографии и немудреные украшения, которые увозит с собой девушка.
Сама Пола уже в пальто, с чемоданами в руках; в последний раз она окидывает взглядом комнату и медленно выходит, закрыв за собой дверь.
Толстый инспектор с интересом разглядывает саквояж. Быстро открывает его. Увидев содержимое, сдвигает шляпу на затылок и многозначительно смотрит на Альбера. Со смешанным чувством страха и любопытства Альбер заглядывает в саквояж. Он до верху набит ножами, вилками, ложками и другой серебряной посудой. Вынув оттуда большой серебряный соусник, инспектор спрашивает Альбера:
— Это ваше?
Удрученный Альбер честно отвечает:
— Нет, не мое.
А на улице, перед домом, с запиской Фреда в руке стоит виновник неприятностей Альбера — Билль. Ему не хочется портить отношения с Альбером и в то же время он боится Фреда. И вдруг Билль находит прекрасный выход...
— Послушай, малыш!—зовет он какого-то мальчика лет девяти в берете и коротких чулках.
Когда тот подходит, Билль спрашивает его:
— Хочешь отнести эту записку?..
- Да.
Билль отдает мальчику записку. Чего лучше?! Поручение Фреда будет выполнено, и Альбер не узнает об его участии в этом деле.
— Откуда это у вас? — спрашивает толстый инспектор Альбера. Альбер не может сказать правду, но и лгать ему не хочется. Наконец, опустив голову, он отвечает:
— У меня оставил это один человек...
— Кто?
76


Больше Альбер ничего не может сказать.
— Следовательно, вы не желаете отвечать? Хорошо... Хорошо...
— Ты понял?—спрашивает Билль мальчика.
- Да!
Билль дает ему монетку.
— Иди!
Инспектор подводит Альбера к кровати... Начинается обыск.
Альбер покорно стоит. Скрестив руки, он следит за полицейскими, которые как полновластные хозяева копаются в его вещах. Но что можно сделать? Альбер понимает всю безысходность своего положения...
Грубый ботинок инспектора наступил на белоснежную туфельку... и как ни в чем не бывало прошел дальше.
Вот ноги инспектора задержались возле кровати... На пол поставлен саквояж с серебром... Ноги направляются к столу... На пол летят фрукты, белый хлеб, цветы — все, что так любовно приготовил Альбер к приходу Полы...
С грустью смотрит Альбер на этот разгром. Он так задумался, что не заметил, как толстяк подошел к нему с наручниками. Инспектор хлопает его по плечу. Альбер вздрагивает и покорно протягивает руки. Наручник защелкивается...
Инспектора уводят Альбера.
Возле дома Альбера, на улице, беседуют две женщины. К ним подходит мальчик. Спрашивает, как найти Альбера. Одна из женщин подробно объясняет, затем возвращается к прерванному разговору. Мальчик входит в подъезд.
По улице с двумя чемоданами в руках идет Пола. Она не спешит, да и чемоданы довольно тяжелые. Девушка останавливается и, поставив их на землю, отдыхает.
По узкой лестнице поднимается мальчик с запиской. Навстречу ему спускаются полицейские, которые ведут Альбера в наручниках. Мельком взглянув на них, мальчик равнодушно уступает им дорогу. Очевидно, присутствие полицейских в этом квартале не редкость.
Впрочем, мальчишка, как и все в его возрасте, любопытен: перегнувшись через перила, он долго смотрит вслед арестованному.
Наконец женщинам надоело болтать и они распрощались. Одна из них входит в подъезд и... в ужасе отступает. Она видит Альбера в наручниках, 77


в сопровождении полицейских. Поражена и вторая женщина: такой симпатичный молодой человек и оказался преступником!
Альберу очень стыдно. Он идет, опустив голову, стараясь не смотреть на глазеющих прохожих.
Инспектор подзывает такси.
...Ничего не подозревая, Пола подходит к дому Альбера. Вдруг на ее лице появляется выражение недоумения... испуга. Она видит, как полицейские вталкивают Альбера в автомобиль.
Бросив чемоданы и попросив стоящего рядом торговца зеленью присмотреть за ними, Пола опрометью бросается к Альберу.
Но машина уже отъехала. У подъезда — только кучка зевак. Подбежавшая Пола растерянно смотрит вслед удаляющемуся такси...
Мальчик подходит к комнате Альбера. Смотрит на номер. Стучит.
Пустая комната Альбера...
Вещи сдвинуты, шкаф раскрыт, постель перерыта. Возле стола на полу валяются фрукты, хлеб, цветы. Слышен непрерывный стук в дверь.
Лестница. У двери мальчик. Не достучавшись, он наклоняется, подсовывает записку под дверь.
Комната Альбера.
Из-под двери появляется записка.
Так и лежит она на полу возле двери...
Чьи-то руки перекладывают на прилавке канцелярские товары.
Это Луи. Он тихонько мурлычет песенку «Под крышами Парижа».
Пересчитав выручку, он прячет деньги во внутренний карман пиджака.
Вдруг его лицо озаряет улыбка — к нему подходит Пола.
Вид у девушки невеселый. Луи берет ее за подбородок:
— Вот это мило, что вы пришли повидать меня!
Словно не замечая его фамильярности, Пола грустно сообщает:
— Только что арестовали вашего друга Альбера...
Луи потрясен.
А в это время Фред, его любовница и Билль, озабоченные, сидят в кафе.
78


Наклонившись к Фреду, Билль признается:
— Я спрятал у него саквояж... и они его нашли!
С беспокойством смотрит на Фреда его любовница.
Взволнованный Луи спрашивает:
— Откуда вы знаете?
Водя пальчиком по прилавку, Пола рассказывает:
— Я случайно проходила мимо и видела, как Альбера увезли полицейские.
Она хитрит... Девушка не хочет, чтобы этот интересный молодой человек знал об ее отношениях с Альбером. Будь Луи понаблюдательнее, он заметил бы, что Пола лжет, но он слишком взволнован арестом друга.
Фред вполголоса говорит Биллю:
— Мне кажется, лучше всего уехать из Парижа...— и, подумав, добавляет,— по крайней мере на некоторое время.
В комнате Альбера ничего не изменилось... На полу по-прежнему лежит записка.
В ресторанчике сидят Луи и Пола. Луи весь поглощен мыслями об Альбере. На девушку он не смотрит и рассеянно что-то жует.
Пола ест яблоко и пристально смотрит на юношу; она уже не думает об Альбере. Все ее мысли заняты сидящим перед ней Луи.
Чтобы понравиться ему, Пола подделывается под его настроение, изображая на лице грусть. Когда Луи на нее смотрит, она осторожно поправляет прическу, надеясь хоть этим привлечь его внимание.
В комнате Альбера гуляет сквозняк. Ветер, ворвавшийся через разбитое стекло, шевелит разбросанные на полу цветы.
Равномерно выстукивают свою монотонную песню колеса поезда.
На запотевшем вагонном окне рука рисует женский профиль, чем-то напоминающий Полу. Это удравший из Парижа Фред коротает в дороге время...
А другая рука на стене старательно выцарапывает: «Пола». Это Альбер, следуя примеру предыдущих обитателей камеры, вдоль и поперек исписавших стены своими именами и именами своих возлюбленных, решил оставить в тюрьме и о себе память.
79


Мыши без помехи грызут хлеб и фрукты в комнате Альбера. Цветы, купленные для Полы, уже давно завяли. Безделушки и стоящее на полке разбитое зеркальце покрылись пылью и паутиной.
На стене зеркало, украшенное веером и фотографиями, которые мы уже. видели в комнате Полы. Старательно подкрашивая губы, Пола улыбается своему отражению в зеркале.
— Что-нибудь слышно о вашем друге Альбере? —спрашивает она, подчеркивая слова «о вашем друге».
Луи грустно отвечает:
— Мне не разрешили повидаться с ним.
Пола пудрится.
— А сколько времени он в тюрьме?
— Пятнадцать дней.
— Уже так давно?!—удивляется Пола.
Через открытую дверь кафе хорошо виден толстый полицейский инспектор, который стоит прислонившись к стойке. Другой инспектор стоит на улице, у самой двери. Но и он следит за кем-то в кафе.
Из кафе выходит Билль. Он в превосходном настроении. В дверях Билль сталкивается с инспектором. Все еще ничего не подозревая, он останавливается. Полицейские мгновенно хватают его за руки, и Билль оказывается в наручниках. Он пытается вырваться, но инспектор подкручивает наручники, и кулак Билля беспомощно разжимается.
Вывеска: «Бал». То же электрическое сердце, пронзенное стрелой. Та же музыка—«Лирический вальс».
В кадре крупно — сердце, пронзенное стрелой. На это сердце медленно наплывают лица Луи и Полы...
В переполненном зале за столиком Луи и Пола. Перед ними по рюмке вина. Рука Луи небрежно лежит на спинке стула Полы. Оба, очевидно, за чем-то с интересом наблюдают, то и дело весело смеются. Пола бросает на Луи влюбленный взгляд, но он не замечает. Она кладет голову на плечо Луи. В ее глазах восхищение и любовь. Это льстит юноше. Он благосклонно смотрит на свою спутницу.
Луй курит. Взяв его руку с сигаретой, Пола подносит ее к своему рту и глубоко затягивается. Луи обнимает ее, она пожимает ему руку. Луи склоняется над ней...
В кадре крупно — Луи и Пола.
На их изображение медленно наплывает электрическое сердце, пронзенное стрелой.
80


Засунув руки в карманы, по камере ходит Альбер. Он насвистывает «Лирический вальс».
На пустынной улице слепой аккордеонист играет тот же вальс. Дама, проходящая мимо с мужчиной, бросает ему монетку...
Пустынная улица... Далеко разносится грустная мелодия «Лирического вальса».
Часть шестая
Полицейское управление.
Идет допрос Альбера и Билля. Плотный седой следователь откладывает в сторону бумаги и внимательно смотрит на приятелей. Он подозревает, что Альбер непричастен к воровству и укрывал краденое лишь по своей беспечности.
— Ваш товарищ не знал о том, что было в чемодане, который вы у него оставили...— полувопросительно, полуутвердительно говорит он Биллю.
Альбер выжидающе смотрит на Билля. Сейчас решится его участь — быть ему на свободе или остаться в тюрьме с клеймом вора... Скажет Билль правду или, может быть, предпочтет свалить все на Альбера... захочет потянуть его за собой?!
Билль бросил беглый взгляд на Альбера — чувства приятеля ему понятны. Усмехаясь, ответил:
— Конечно... он ничего не подозревал!..
Сейчас Альбер уже не думает о себе. Ему жаль беднягу приятеля — Билля ждет верная тюрьма.
Следователь делает знак, чтобы увели Альбера. Ясно, что его освободят...
Билль смотрит ему вслед. Альбер тоже не может оторвать глаз от приятеля, с которым теперь расстается надолго.
Хлопает за Альбером дверь. Следователь возвращается к прерванному допросу:
— Это ограбление вы совершили с сообщником?
Билль не отвечает. Он знает — если выдаст Фреда, ему придется плохо... И Билль предпочитает молчать.
Недалеко, от кафе Фред встречает двух приятелей:
— Здравствуй, Жежен,— приветствует он одного из них. На другого — очевидно, это мелкая сошка — не обращает никакого внимания.
Жежен—толстый, чем-то похожий на мясника человек. Говорит он хриплым, словно простуженным голосом.
— Где ты пропадал целый месяц?—интересуется Жежен.
6 Сценарии французского кино
81


Наклонившись к нему, Фред многозначительно сообщает:
— Я предпринял небольшое путешествие.
Приятели кивают головами. Им все понятно...
Сгнившие фрукты. Засохшие, осыпавшиеся цветы. Обгрызенный хлеб, записка на полу возле двери — все говорит, что в комнату Альбера никто не наведывался...
Здесь уже давно хозяйничают мыши. Вот и сейчас одна из них жадно грызет остатки батона.
Неожиданно тишину нарушает скрип — медленно, словно с трудом, открывается дверь... Убегает испуганная мышь. Ветер вздувает пыльную занавеску на разбитом окне. Подхваченная порывом ветра, отлетает в сторону записка.
Входит мужчина. Делает несколько шагов по комнате, наклоняется, поднимает записку.
Это Альбер. У него непривычно суровое лицо. С невеселым чувством шел он домой и не ошибся — никто не ждет его дома! Недаром Пола не подала никакой весточки, ничем не дала о себе знать!
Поглощенный невеселыми думами, Альбер машинально вскрывает конверт, вынимает записку, читает:
«Советую тебе больше не интересоваться малюткой. Я не терплю, чтобы крутились возле женщин, которые нравятся мне. Фред».
Лицо Альбера остается непроницаемым, только руки, судорожно комкающие записку, выдают волнение.
Он уже готов был выбросить бумажку, но вдруг, передумав, расправляет ее, снова перечитывает... Нет, он не подчинится Фреду!
Скомкав записку, Альбер бросает ее. Бумажка падает рядом с засохшими цветами, с изгрызенным мышами хлебом. Ударом ноги он отбрасывает цветы. Подходит к кровати, возле которой стоят нарядные, но уже запыленные туфельки. В раздумье смотрит на них, потом отодвигает их.
Покрывая пылью полка. Знакомые безделушки: фарфоровая уточка, резное деревянное яйцо. Тут же приютилось зеркальце Полы. Рука Альбера берет зеркальце. Он задумчиво разглядывает его. Хочет выбросить и... не может. Слишком жива в памяти та ночь, когда пришла сюда Пола... Альбер снова ставит зеркальце на полку между фарфоровой уточкой и большим деревянным яйцом.
Он садится на кровать, снимает кепку и, положив голову на руки, погружается в свои безрадостные думы.
Кафе. Не обращая внимания на присутствующих, Луи и Пола целуются. Пола одета с претензией на роскошь — на ней боа из белых страусовых 82


перьев, которое очень идет ей: пушистые перья оттеняют ее хорошенькую черноволосую головку.
Девушка влюблена и не может да и не хочет скрывать свою влюбленность. Она тесно прижимается к Луи, нежно заглядывает ему в глаза и что-то шепчет на ухо. Луи позволяет ей любить себя. Сам он не очень увлечен ею, но Пола не замечает этого. Кончиком своего пушистого боа Пола кокетливо щекочет любимому лицо. Луи снисходительно улыбается.
Глядя на парочку, пересмеиваются сидящие неподалеку две проститутки.
Пола не спускает влюбленного взгляда с Луи, а он краем глаза наблюдает за проститутками. А те, продолжая смеяться, игриво ему подмигивают. Луи, забыв осторожность, откровенно переглядывается с ними. Пола это замечает. Ее лицо становится злобным. Какую-то долю секунды она сидит потрясенная. Молчит. Потом резко вскакивает; Луи пытается ее удержать, но она вырывается из его рук. Посетители начинают оглядываться на нее. Не обращая ни на кого внимания, она бросается к переставшим улыбаться женщинам.
Не сдерживаясь, Пола кричит на проституток. Ее волнение так велико, что она переходит на румынский язык. Пола уже готова броситься в драку. Тщетно Луи пытается успокоить ее:
— Что с тобой?
Не отвечая, Пола отталкивает его, бросается к двери и выбегает на улицу.
Стеклянная дверь со звоном захлопывается за ней.
Вдогонку спешит Луи. Но возле двери его останавливает приятель. Он уговаривает Луи не бегать за Полой, все равно она «никуда не денется», «перебесится и вернется»... Да и стоит ли ронять свое мужское достоинство, если здесь, в кафе, есть девочки, которые охотно составят им компанию?! Луи легко дает себя уговорить и возвращается.
Взбешенная Пола быстро идет по улице... идет мимо парочек, сидящих за столиками. Некоторые из них сидят обнявшись, тихо беседуют. На секунду Пола остановилась, оглянулась. Весь ее вид говорит, что она колеблется, что в голове сверлит назойливая мысль — а не вернуться ли обратно?.. Но обида перевешивает. Девушка решительно зашагала дальше.
Разве можно усидеть дома в свой первый вечер после выхода из тюрьмы? Тоска, желание узнать, что произошло за время его отсутствия, мучают Альбера. И он выходит на улицу.
В помятом пиджаке, в черном свитере, с неизменной кепкой на голове Альбер в нерешительности стоит у подъезда своего дома. Куда пойти? Наконец выбор сделан...
6*
83


Засунув руки в карманы, Альбер не спеша направляется знакомой дорогой.., И не видит, что вслед ему сочувственно смотрит старая консьержка.
Кафе. У входа — электрическое сердце, пронзенное стрелой.
Возле дверей Фред все еще беседует с приятелями. Он в прекрасном расположении духа, дружески настроен, весело хлопает по спине то одного, то другого.
Неожиданно кто-то находящийся за кадром привлекает его внимание. Он торопливо спроваживает в кафе своих собеседников; обернувшись, Фред оказывается почти лицом к лицу с Полой...
Поглощенная своими неприятностями, девушка не замечает бывшего поклонника.
Обрадованный неожиданной встречей, Фред подхватывает Полу и приподнимает ее. Испуганная этим бурным приветствием, она сердито кричит:
— Оставьте меня в покое!..
Но как только Пола оказывается на земле, она начинает кокетливо охорашиваться и поправлять свое страусовое боа. Фред с притворным смирением говорит:
— Ничего не изменилось... ты по-прежнему не рада меня видеть!
Пола немного смягчается. Спрашивает:
— А где вы были?
— Я предпринял небольшое путешествие,— многозначительно отвечает Фред.
Все же Луи немного мучает совесть, что он так дурно обошелся с Полой.
— Пойду-ка за ней.
Но приятель отговаривает его:
— Брось! Сама вернется...
По правде говоря, Луи не очень-то хочется идти за Полой. К тому же он боится, что приятель может подумать, будто он за нее так уж Держится или, упаси бог, боится ее!.. Поэтому Луи снова уступает. Тем более что к нему подходит одна из проституток и, игриво прильнув, обнимает за шею.
Пола не торопится уйти. Она прислонилась к стене, словно устроилась здесь надолго. Рядом стоит Фред. И разговор, хоть и вяло, но продолжается.
— Пойдешь со мной на танцы?—спрашивает Фред.
— Только не сегодйя,— тихо говорит Пола и отворачивается.
— У тебя свидание?—взяв ее за руку, спрашивает Фред.
84


— Нет...— едва слышно отвечает девушка.
Грустное личико, весь ее вид, подавленный и встревоженный, говорит, что в ее жизни происходят драматические события, о которых никто не знает. Фред не верит в эти «переживания». Он считает, что это обыкновенное кокетство.
— Так как же?
Взяв девушку за подбородок, Фред поворачивает ее лицо.
— Пойдешь?
Пола не в силах больше сопротивляться. Она поддается соблазну и улыбается в знак согласия.
За столиком на улице те же влюбленные парочки...
Совсем недавно, завидуя им, здесь проходила Пола. Сейчас, не торопясь, шагает грустный Альбер.
По-праздничному украшен зал. Потолок расцвечен гирляндами, ярко горят люстры.
Танцы уже начались. Оркестр играет очередной задорный фокстрот. На середину зала вышли первые пары. Обняв Полу, Фред вливается в поток танцующих.
К танцевальному залу подходит Альбер. Явственней звучит музыка. А когда двери распахиваются, выпуская какую-то пару, мелодия танца заполняет улицу, слышится голос певца. Секунду помедлив у двери, Альбер решительно входит.
Крепко сжав в объятиях Полу, танцует Фред. Он хочет поцеловать ее, но Пола не позволяет. Это еще больше разжигает его. Однако и его вторая попытка ни к чему не приводит. Смеясь, Пола уклоняется от поцелуев. Как и прежде, она только дразнит Фреда, и он начинает злиться.
Альбер решительно прокладывает себе дорогу к стойке. Здоровается с хозяином. Поворачивается лицом к танцующим и... сразу же видит Фреда, который танцует с Полой. Видит их лица, близко склонившиеся друг к другу.
...Пола инстинктивно чувствует на себе чей-то пристальный взгляд. Подняв голову, через плечо Фреда она замечает Альбера... Улыбка сходит 85


с ее лица... она останавливается, пытается освободиться от объятий партнера.
С притворным равнодушием Альбер отворачивается. Он не хочет, чтобы Пола узнала, как ему тяжело.
Девушка и не подозревала, что будет так рада возвращению этого славного парня и доброго друга... Она хочет броситься к нему, но Фред крепко держит ее и не собирается отпускать.
Но Пола вовсе не думает отказываться от своего намерения. Она объясняет Фреду, что вернулся из тюрьмы Альбер, что ей непременно надо поговорить с ним. Фред приходит в ярость: опять Альбер встал ему поперек дороги!.. И, несмотря на ее протесты, Фред заставляет Полу снова танцевать с ним.
А Альбер, по-прежнему отвернувшись от танцующих, стоит на том же Месте.
Смолкает музыка. Кончился танец. Вырвавшись из объятий Фреда, Пола бросается к Альберу. Такая храбрость девчонки для Фреда неожиданность. Он даже растерялся на какой-то миг и стоит один среди кончивших танцевать пар.
Подойдя к Альберу, Пола положила ему руку на плечо, заглянула в глаза, ласково сказала:
— Добрый вечер, Альбер!
К искренней радости, что он вернулся, где-то в глубине души у нее примешивается и чувство собственной вины.
— Добрый вечер, Пола! — сухо отвечает Альбер и опять отворачивается.
Он хочет показать Поле, что история с их женитьбой давно им забыта. Но ему нелегко скрывать свои чувства... И под деланным равнодушием нетрудно угадать настоящую боль...
— Вы со мной потанцуете? — нежно спрашивает Пола.
У нее самый кроткий и ласковый вид, на какой она только способна. Не отвечая, Альбер продолжает курить. Она пытается заглянуть ему в лицо, но он поворачивается к ней спиной.
Разочарованная, обиженная, Пола молча уходит.
С них не спускает глаз Фред. Не обращая на него внимания, мимо идет расстроенная Пола.
Фред полагает, что наступил подходящий момент для решительных действий. Он подходит к Альберу, который по-прежнему стоит, засунув руки в карманы. Едва сдерживая злобу, говорит ему:
— Послушай, надеюсь, что теперь ты будешь поскромнее!..
Не отвечая, словно и не ему говорят, Альбер продолжает курить. Это равнодушие еще больше злит Фреда. Он приказывает:
— Запрещаю тебе смотреть на нее... Иначе...
И, словно захлебнувшись злобой, поворачивается и уходит.
86


Объяснять, что будет,— не нужно; весь квартал знает, что бывает с теми, кто становится ему поперек дороги!..
Но и угроза не действует на Альбера. Он словно не видит и не слышит Фреда и псе так же упорно молчит. Лишь когда тот отходит, Альбер поворачивает голову и смотрит ему вслед. Его взгляд ясно говорит, что он не собирается подчиняться.
Оркестр играет следующий танец.
В углу зала за столиком собралась вся банда Фреда. Среди них уже знакомый нам лопоухий человечек, толстый Жежен, две женщины.
Не спеша подходит Фред. Садится на столик. Показывая глазами на Альбера, о чем-то тихо рассказывает приятелям. Очевидно, передает свой разговор с ним.
В стороне, в одиночестве сидит Пола. К ней подходит Альбер. Все с тем же непроницаемым видом он приглашает ее танцевать.
Девушка уже догадалась, о чем говорил Фред. Не зная, как ей поступить, она полувопросительно, полуиспуганно смотрит поочередно на своих кавалеров. Колеблется. Она боится навлечь на Альбера месть Фреда... А суровый вид Альбера тоже пугает ее.
Ее сомнения разрешает Альбер. Он решительно берет ее за руку и увлекает в круг танцующих.
Покачивая от удовольствия ногой, сидящий на столике Фред хвастается своей победой над Альбером.
Но Фред не успевает насладиться эффектом. Один из приятелей показывает пальцем на танцующих. Среди них... Альбер и Пола. Фред поражен нахальством этого жалкого уличного певца.
Среди немногочисленных пар хорошо видны Альбер и Пола. Альбер танцует сосредоточенно, глядя прямо перед собой.
Фред медленно встает... так же медленно направляется к танцующим. Альбер и Пола перестают танцевать.
Соперники стоят молча, готовые броситься друг на друга. Машинально Фред обводит глазами зал. Видит, что на них с интересом поглядывает полицейский, который стоит у входа, скрестив руки на груди. Столкновение с полицией не входит в планы Фреда. Он не спеша удаляется.
Вернувшись к приятелям, снова садится на их столик и оттуда наблюдает за Альбером и Полой...
Снова танцуют Альбер и Пола. Она теснее прижимается к нему, словно ищет у него защиты... А может быть, в награду за его смелость?
Мелодия вальса захватила Альбера, он весь во власти своей любви к Поле... Ведь он держит ее в своих объятиях... А разве не об этом мечтал он в тюремной камере ?.. И в тоже время он чувствует, что его счастье обманчиво... Как бы стараясь удержать Полу, он крепче прижимает ее к себе, прижимает с нежностью, похожей на отчаяние...
87


Лица Альбера Пола не видит, но она захвачена силой его любви и невольно поддается этому чувству. Положив голову ему на плечо, прильнув к нему, она танцует словно в забытьи.
Тихо и властно говорит что-то Фред сидящему с ним рядом лопоухому и показывает глазами на Альбера. Лопоухий шепотом повторяет полученное распоряжение своему соседу. Как эстафета передаются слова Фреда, и через секунду уже сидящий с края приятель понимающе кивает головой. Все приготовились... ждут...
По-прежнему молча танцуют Альбер и Пола. Печален сосредоточенный взгляд Альбера. Его губы плотно сжаты. Ему не о чем говорить. И он знает — впереди опасность. Но, может быть, Пола все-таки любит его?..
Закрыв глаза, она почти лежит у него на плече.
Не выдержав, Альбер долгим внимательным взглядом смотрит на девушку. Пола открыла глаза, поймала его взгляд, хотя он быстро отвернулся. Однако и мгновения было достаточно, чтобы понять — Альбер, как и прежде, любит ее. И она нежно прижимается головой к его щеке.
Все это видит Фред. Он не сводит с них глаз...
Кружатся редкие пары. Среди них — Альбер и Пола...
Окончен танец. Все так же молча Альбер провожает Полу на место. Она улыбается ему, ждет, что он ей скажет, но... Альбер поворачивается и, не проронив ни единого слова, уходит.
Вспомнив о ссоре с Фредом, Пола с тревогой смотрит ему вслед. Видит, что он направляется на свое прежнее место к стойке.
Не спускает с Альбера глаз и Фред; он что-то коротко бросает друзьям, а сам идет к нему.
Не успевает Альбер вернуться на свое место, как видит, что к нему направляется Фред.
— Ну, а теперь, если ты мужчина, ты выйдешь со мной на улицу,— вполголоса говорит он Альберу.
— Ну что ж!..— равнодушно соглашается тот.
Оба медленно идут к двери.
Увидев, что Альбер пошел за Фредом, банда поднимается и не спеша направляется к выходу. Чтобы не привлекать к себе внимания, все стараются делать вид, будто им надоело сидеть в зале.
Оркестр играет новый танец.
Но Пола сразу разгадала этот нехитрый маневр. Заметив сидящую в углу женщину из банды Фреда, она бросается к ней, о чем-то просит, что-то объясняет... Та, насмешливо улыбаясь, пожимает плечами и продолжает невозмутимо курить. Но так как Пола не успокаивается, женщина решает «просветить» Полу. Она объясняет, что любое вмешательство — бесполезно, и злорадно подтверждает, что опасения девушки правильны... Да, ее поклонника собираются проучить...
Пола напугана еще больше.
88


...И в одиночку и парами не спеша идут к выходу друзья Фреда. Чтобы не вызывать подозрений у стоящего возле дверей полицейского, они самым непринужденным образом беседуют между собой.
Лопоухий с преувеличенной любезностью, как старого знакомого, приветствует полицейского. Тот несколько удивлен этим чинным шествием и подозрительно поглядывает на него. Но никаких признаков скандала незаметно; успокоившись, полицейский направляется к стойке.
Часть седьмая
Через стеклянную дверь видно, что в опустевшем кафе коротают вечер Луи и его приятель. Женщины уже ушли.
Неожиданно вбегает взволнованная, запыхавшаяся Пола. Забыв о ссоре, она бросается к Луи. Зовет:
— Луи!
Луи подбегает к ней.
Дверь захлопнулась, и поэтому слов не слышно, но нетрудно догадаться, что Пола спешит рассказать Луи об опасности, угрожающей Альберу, который должен драться один с целой шайкой. Луи быстро подходит к приятелю, и они советуются, как выручить Альбера.
А в это время...
Глухая улочка протянулась вдоль полотна железной дороги. По одну ее сторону за заборами укрылись небольшие домики. По другую — тянется полуразрушенный деревянный забор, который отделяет улицу от железнодорожной линии. Вдаль уходит редкая цепочка тусклых фонарей.
На пустынной улице появляется один из сообщников Фреда. Останавливается под фонарем. Осматривается.
Да, самое подходящее место для «разговора» с Альбером!
Следом за первым выходят остальные дружки Фреда и наконец показывается он сам.
Подбоченившись, Фред вызывающе смотрит на приближающегося Альбера. Тот идет с независимым видом; по привычке держит руки в карманах. Бандиты окружают его. Подходит Фред. Альбер вынимает изо рта сигарету и бросает ее на землю. Он готов к бою.
Все та же стеклянная дверь в кафе. Видно, как Пола вцепилась в Луи, который хочет бежать на помощь Альберу. Сейчас она испугана еще больше: нет, она не позволит любимому ввязаться в драку с целой шайкой бандитов!..
89


И Луи никак не удается освободиться от нее. На помощь приходят хозяин кафе и приятель Луи. Они хватают Полу за руки, и Луи, воспользовавшись этим, убегает.
Из открывшейся двери вслед ему несется отчаянный вопль:
— Луи! Луи!
Хлопает закрывшаяся дверь. Не слышно больше криков Полы, лишь видно, как она рвется из рук хозяина...
Приятель догоняет Луи.
— Лучше не ходи туда!
Но тот не обращает на него внимания, тогда приятель дает Луи свой револьвер:
— Возьми на всякий случай!..
Луи поспешно уходит.
Бой провести Фред собирается по всем правилам. Вытаскивает из кармана бандитское оружие — большой складной нож. Чтобы увидеть, какое впечатление это произведет на противника, он не спускает с Альбера глаз. Раскрывает нож. Лезвие ярко блестит в свете фонаря. Играя ножом, Фред подходит к Альберу.
— Понятно,— говорит Альбер, хлопая себя по карманам в поисках своего ножа.
Ему неловко отказаться от драки, хотя он и понимает, что это может плохо кончиться для него. Хорошо бы оттянуть время... Чего не бывает... А вдруг ситуация изменится в его пользу...
К тому же Альбер не может удержаться от искушения разыграть врага. С невозмутимым видом поглядывая на Фреда, он вытаскивает из кармана маленький перочинный ножик, раскрывает его и показывает противникам.
Шайка принимает это за чистую монету. Все подозрительно смотрят на простачка. Усмехнувшись, Фред поворачивается к стоящему рядом франтоватому бандиту. Тот с готовностью достает из кармана свой нож и подает его Альберу.
С тем же невозмутимым видом Альбер берет нож, раскрывает, пробует пальцем лезвие и, неодобрительно покачав головой, возвращает владельцу.
Тогда все приятели Фреда, один за другим, протягивают Альберу свои ножи; он у каждого пробует пальцем лезвия и ото всех отказывается: ни один нож не отвечает его требовательному вкусу.
Засунув руки в карманы, Альбер отворачивается, давая понять, что ни одним из этих ножей он драться не будет.
— Нет!.. Они мне не подходят,— холодно заявляет он.
90


— Скажи лучше, что ты не хочешь, потому что ты боишься,— говорит разъяренный Фред.
Самое позорное для мужчины обвинение — это обвинение в трусости. Но Альбер никак не реагирует и на него. Он не спорит, не отрицает, просто молчит. Фред разочарован. Наклонившись к Альберу, говорит:
— Ладно!.. Но, чтобы я больше тебя не видел... Понятно?..
И, отвернувшись, говорит приятелям:
— Эй, вы! Пошли!..
Но Фред и его банда успевают сделать всего несколько шагов.
— Фред! — зовет Альбер.
— Что?
Вся компания оборачивается. Фред подходит к Альберу, хотя и не понимает, чего тот от него хочет.
— Я не сказал тебе «до свидания»,— негромко говорит Альбер.
Фред усмехается... Неожиданно размахнувшись, Альбер дает ему пощечину и иронически бросает:
— До свидания!
Бешенство охватило Фреда. Он бросается на Альбера, но тот уклоняется от удара. Фред судорожно ищет в кармане нож. Не находит. Лопоухий услужливо протягивает ему свой. С ножом в руке Фред набрасывается на Альбера. Где-то слышится шум поезда, паровозный свисток.
...Начинается драка. Друзья Фреда расступаются. Следуя неписаному закону, они не вмешиваются. Тусклый свет фонаря освещает дерущихся.
Сильнее Фред. Схватив Альбера за пояс, он приподнимает его и швыряет на землю. Только чудом удается Альберу избежать удара ножом.
Сообщники Фреда напряженно следят за дракой. Успех, правда, переменный; но все чаще и чаще Фред колотит Альбера.
Наконец Альберу удается вырваться из цепких рук Фреда. Мгновение... и противники снова бросаются друг на друга. В руке Фреда сверкнул нож.
Слышится свисток паровоза... шум приближающегося поезда.
Обеими руками Фред обхватил Альбера. Минута... и он ударит его ножом. Но на этот раз Альбер оказался проворнее. Изловчившись, он хватает руку, в которой Фред держит нож. Тот пытается вырвать ее, но, прежде чем ему удается это сделать, Альбер изо всех сил кусает его за палец. Нож падает.
Поезд уже совсем близко. Дерущиеся катаются по земле. Вскакивают... Снова схватываются...
Мимо них проносится состав. Клубы пара закрывают дерущихся, а когда он рассеивается, видно, что в кругу света на земле катаются Альбер и Фред. Стоя кружком, приятели Фреда следят за поединком.
Из-за угла с револьвером в руке появляется Луи. Он видит дерущихся.
91


Положение Альбера резко ухудшилось. Друзьям Фреда надоела роль бездействующих зрителей, и они — то один, то другой — время от времени пинают Альбера ногами.
Вдоль забора крадется Луи. Не слишком уверенной рукой он целится в фонарь. Это единственный способ помочь другу. Если Луи промахнется, им вдвоем не справиться с шайкой...
Снова проходит поезд, окутав все паром...
Пар немного рассеялся: видно, что положение Альбера стало еще хуже.
Снова целится Луи. Наконец стреляет.
Стекло разбивается, фонарь гаснет. Становится темно.
Отчетливее слышен шум драки. Мелькают неясные тени. Очевидно, теперь в драке принимает участие вся шайка.
Вдруг кто-то кричит:
— Полиция!
Двое полицейских на велосипедах, заслышав шум, останавливаются. Направляют туда свет карманных фонарей и освещают дерущихся.
Раздаются чьи-то крики, полицейские свистки. Мелькают тени разбегающихся бандитов. Где-то громко лает собака.
Из переулка выезжает машина с зажженными фарами. Останавливается. Свет фар сначала освещает стену дома, потом мостовую и наконец двух дерущихся посреди дороги людей.
Машина сигналит — она не может проехать; но эти люди так увлечены ожесточенной потасовкой, что ничего не видят и не слышат.
Машина не переставая гудит... Наконец сигнал дошел и до сознания дерущихся. Они остановились, посмотрели друг на друга...
Один — Альбер. Он растрепан, тяжело дышит, свитер его разорван на груди... Вдруг на его лице появляется выражение радостного изумления. Перед ним — Луи. Друзья не могут прийти в себя от удивления. Луи с шутливой укоризной качает головой. Их встречу прерывают резкие полицейские свистки. Друзья тотчас же бросаются в сторону, подальше от освещенного фарами круга...
Пригнувшись, они стремглав бегут по улице мимо тусклого фонаря... Полиции они боятся не меньше, чем бандитов.
Другая улица... По ней удирает шайка Фреда. Вдруг вся группа резко поворачивает и бросается назад — впереди засада; но и позади их ждут по- 92


лицейские... Окруженные плотным кольцом, бандиты вынуждены признать себя побежденными и поднять руки.
Полицейские ведут всех в участок, подталкивая отстающих и хватая тех, кто пытается бежать.
За Луи и Альбером гонятся двое полицейских на велосипедах. Но друзьям удается скрыться за углом.
Еще одна улица. У тротуара стоит такси. Мимо проезжают полицейские на велосипедах. Как только они исчезают из виду, из машины выскакивают Альбер и Луи. Посмотрев вслед полицейским, они бросаются в противоположную сторону.
Как ни стремительно это проделали приятели — их трюк все же заметили полицейские. Повернув, они снова мчатся за друзьями.
Полицейский участок. Вводят шайку Фреда.
Часть бандитов сразу же усаживается на скамейку. Другие стоят у барьера, разделяющего комнату пополам. Полицейский сдергивает шапки с тех, кто сам не догадался их снять. У большинства бандитов довольно жалкий вид. Особенно досталось Фреду и толстому, похожему на мясника, Жежену. У Фреда разбито лицо, на щеке огромный синяк, волосы всклокочены. Он все время потирает локоть. Сидящий рядом с ним Жежен так избит, что почти потерял от боли сознание; невольно он склоняется на плечо также избитого Фреда. Ощупывая свою поврежденную челюсть, Фред раздраженно его отталкивает.
Один из полицейских выкладывает перед начальником такой набор отобранных у арестованных револьверов, кастетов и ножей, что даже этот видавший виды человек приходит в изумление.
Жежен снова валится на Фреда, а тот снова его отталкивает. Но Жежен не в силах ничего сообразить и не может поднять головы. Замахнувшись на него, Фред поворачивается спиной. Голова Жежена бессильно падает на спину Фреда.
Освещенное кафе.
В нем пусто. Стулья сложены на столах. Посетитёли давно разошлись. Только за столиком в углу сидит пьяный старичок в пенсне и котелке. Здесь же и Пола.
Стремительно распахивается дверь. Вбегают Луи и Альбер.
Навстречу им бросается Пола, но они делают ей знак и скрываются в задней комнате. Пола понимает, в чем дело. Приняв равнодушный вид, она поправляет боа. Старичок изумленно смотрит то на Полу, то на дверь, за которой скрылись друзья.
93


Перед дверью останавливаются полицейские. Сходят с велосипедов.
Кафе. Открывается дверь. На пороге вырастает полицейский.
— Не видели, не пробегали здесь двое парней? — спрашивает он.
Официант занят: он наливает старичку вино. Не оборачиваясь, говорит:
— Нет.
В углу возле граммофона возится еще один человек. Услышав вопрос полицейского, он, также не оборачиваясь, подтверждает:
— Нет!
И тут же заводит граммофон. Звучит разухабистый галоп.
Пьяный старичок с удивлением смотрит на большую рюмку, в которую ему так любезно наливают вино.
Вино переливается через край. Старичок жестом указывает на это официанту...
Бережно берет старичок рюмку, заранее смакуя предстоящее удовольствие.
Постояв несколько секунд, словно чего-то подождав, полицейский уходит. За ним хлопает дверь. Человек, заводивший граммофон, и официант сразу же направляются к двери. Проверяют — где полицейские.
Старичок еще не успел поднести рюмку ко рту, как они оба там, возле дверей, начинают прыгать от восторга — это Луи и Альбер. Они обнимаются, дружески толкают друг друга.
Луи срывает с себя фартук. Больше маскарад не нужен... и снова радостно обнимает Альбера.
У старичка на лице недоумение. Он не успевает разобраться в событиях: и люди ведут себя необычно, и происходит все так быстро, совсем в ритме галопа! Он уже поднес рюмку к губам... но еще раз решил взглянуть на молодых людей.
Те все еще не могут успокоиться, смеются, толкаются... Но вот Альбер делает Луи знак остановиться, а сам торжественно направляется к стоящей поодаль Поле, которая с улыбкой наблюдает за ними. Она так рада, что все кончилось благополучно!..
Нежно обняв Полу, Альбер целует ее в щеку. Девушка кокетливо поглядывает на Луи.
Луи улыбается им.
Доволен и старичок: так приятно видеть любовь и дружбу... И он мирно засыпает.
Охваченный страстью, Альбер, не сдержавшись, целует Полу в шею. Лицо Луи выражает безграничное удивление: почему Альбер так рьяно демонстрирует свои дружеские чувства?
94


А Альбер не унимается. Нежно взяв Полу за подобородок, он хочет поцеловать ее в губы. Но это уже слишком!.. Оттолкнув Альбера, Пола бросается к Луи и, обняв его за шею, прижимается к нему.
Всем своим видом девушка показывает, что она любит Луи, что у него ищет защиты от Альбера...
С недоумением смотрит Альбер на своего друга и на Полу. Поведение Полы кажется ему необъяснимым... Наконец Альбер догадывается, кто его действительный соперник.
Молча направляется он к Луи. Его лицо не предвещает ничего хорошего. Пола пытается заслонить Луи, но тот решительно отстраняет ее.
Обозленные приятели стоят друг против друга.
В комнате все еще звучит тот же галоп, а они уже забыли, как только что радовались встрече... Между ними стоит женщина...
Пола успокаивает их, но они, не обращая на нее внимания, бросаются друг на друга. Подоспевший хозяин и Пола разнимают их.
От шума просыпается старичок. Он безуспешно старается понять, что происходит, почему Альбер и Луи дерутся? Ведь только что они обнимались и целовались?.. Может быть, у него не в порядке пенсне? Сняв пенсне, он тщательно протирает его, и, снова надев на нос, с надеждой смотрит на друзей. Но, к сожалению, ничего не изменилось, те продолжают драться!..
Кончилась граммофонная пластинка: вместо веселого бравурного галопа раздается какое-то шипение.
Старичок в ужасе: он пытается припомнить, действительно ли видел, как обнимались эти парни, как один из них целовал девушку... Чтобы- освежить память, он решает выпить, благо, вино все еще стоит перед ним. Подносит рюмку к губам... задумывается. Ставит вино обратно на столик. Внимательно смотрит на друзей.
Крутится на одном месте пластинка. С азартом дерутся приятели.
Старичок в отчаянии прикрывает ладонями глаза...
Наконец хозяину и Поле кое как удается разнять друзей.
Рассерженный хозяин отчитывает их за эту неуместную драку.
Закрыв лицо, сидит в своем углу старичок.
Подойдя к граммофону, хозяин останавливает его и, сурово взглянув на друзей, уходит в заднюю комнату.
Нежно обняв Луи, Пола вытирает ему лоб. Луи весь еще охвачен пылом драки. На них смотрит злой и огорченный Альбер. Итак, лучший друг отбил у него Полу!..
Его невеселые думы прерывает хозяин: он бросил Альберу его пиджак. Альбер встряхивает пиджак и надевает.
Успокоившись, Луи пристально смотрит на друга... С тревогой следит за ним Пола. Ей непонятно, что он думает, как собирается поступить. Но когда Луи взглядывает на нее, она опускает глаза.
9S


Альбер направляется к выходу. Его окликает Луи.
— Альбер!
Тот останавливается. Подойдя к нему, Луи кладет ему на плечо руку:
— Я не знал, что ты ее любишь.
Исподлобья смотрит на них Пола. Ей не нравится поведение Луи.
— Я не люблю ее,— едва сдерживая злость отвечает Альбер.
Хочет уйти, но Луи просит:
— Останься.
Улица. В кадре стеклянная дверь кафе. Сквозь нее видно, что Луи преграждает Альберу выход и с жаром его убеждает в чем-то, а тот, хотя и отвернулся, но внимательно слушает.
Рука Луи тянется к игральным костям на столике. Ясно — он предлагает Альберу бросить кости, как они делали всегда при решении трудных вопросов. Альбер отказывается. Луи уговаривает его.
Потряхивая костями, Луи раскрывает ладонь. Альбер снова отрицательно качает головой, но Луи все же бросает кости...
В кафе. Оскорбленная тем, что Луи готов разыграть ее в кости, Пола зовет его. Луи оборачивается. Воспользовавшись этим, Альбер повертывает одну кость пустой стороной и говорит Луи:
— Ты выиграл.
Удивленный Луи подозрительно смотрит на Альбера:
— Ты шутишь?
Обиженная Пола отворачивается от них.
Альбер усмехается. Раз Пола не любит его — тут уж ничего не поделаешь !
— Разве ты не понимаешь, что это была шутка? Я никогда всерьез и не думал о Поле,— говорит Альбер.
Пьяный старичок осторожно поднимает голову, приоткрывает глаза. Видит, как Альбер, улыбаясь, дружески хлопает Луи по плечу.
Старичок потрясен. Он боится, что ему изменяет рассудок... Ведь только что эти двое яростно дрались?! А может быть, во всем виновато вино?.. И он торопливо выплескивает на пол содержимое рюмки.
— Малютка Пола! Разрешите представить вам вашего жениха,— говорит Альбер.
Подойдя к Луи и Поле, он, улыбаясь, обнимает их за плечи, как бы соединяя вместе.
А старичок, налив в рюмку чистую воду, с отвращением выпивает.
Чтобы скрыть свою боль, Альбер быстро подходит к граммофону и заводит его. В комнате звучит знакомая мелодия песенки «Под крышами Парижа».
У граммофона стоит улыбающийся Альбер. Пусть никто не знает, что творится у него в душе!.. Но Полу не проведешь... Она догадывается,
96


что Альбер обманул Луи, что ему совсем не весело, что он с трудом скрывает свои подлинные чувства. Она смотрит на него с благодарностью, нежностью...
С улыбкой берет ее за подбородок Альбер. В его глазах мелькает луч надежды... Отрицательно качает головой грустная Пола...
Нет, она только хотела бы объяснить Альберу, что ей жаль его, что она не виновата, что любит другого! И она взглядом спрашивает Альбера:
«Вы не сердитесь?»
И Альбер понял. Лицо его погрустнело. Он тихо покачал головой, как бы говоря:
«Конечно, нет».
Чтобы скрыть волнение, скорчил рожу и показал Поле язык, как тогда, в вечер их знакомства. Потом шутливо замахнулся на Полу локтем и отошел.
Невесело улыбаясь смотрит ему вслед Пола.
Снова улица. Через стеклянную дверь видно, как Альбер предлагает Луи и Поле пойти домой.
Открыв дверь, Луи хочет пропустить вперед Полу и Альбера, но Альбер настаивает, чтобы Луи вышел вместе с Полой.
Все трое выходят из кафе. Их провожает хозяин. Остановившись в дверях, он на всякий случай следит, как бы снова не разгорелась драка.
В нескольких шагах от него сердечно прощаются друзья. Альбер пожимает Поле руку. Отныне она для него — только возлюбленная друга. Пока Луи не спеша надевает пиджак, Альбер уходит: он здесь лишний:.. В дверях стоит старичок и с любопытством на него смотрит.
Поправив кепку, Луи берет Полу под руку, и они направляются домой.
Фасад дома. Окно, закрытое кружевной занавеской. Слышно, как нестройный хор поет знакомую песенку:
И Нини простила.
Счастье поселилось
Под крышами Парижа...
Внезапно окно распахивается, в нем появляется нервный господин. За время отсутствия Альбера он привык к тишине, и теперь пение раздражает его еще больше. С ужасом смотрит он вниз.
7
Сценарии французского кино
97


С нотами в руках среди толпы стоит на мостовой Альбер. Он вернулся к своей работе...
— Неплохо,—говорит Альбер своему хору.— Давайте споем еще разок. У вас есть ноты? —спрашивает он какую-то девушку.
И, получив отрицательный ответ, протягивает ей песенку. Девушка роется в сумочке, собираясь заплатить.
— Нет, нет! — останавливает ее Альбер.— Я вам дарю их. Но за это вы будете петь вместе с нами.
И он поднимает руку. Хор поет первый куплет.
...Поет и дирижирует хором Альбер. Звучит знакомая мелодия, и на ее фоне идет вверх панорама узкой, похожей на колодец улицы. Ее сменяют крыши парижских домов с тонкими и толстыми, с прямыми и коленчатыми трубами.
Из одной трубы вьется дым...


эош
БЫЛО
ПЯТЕРО
7*


аглавные титры фильма впечатаны в кадры кинохроники минувшей войны.
Они рассказывают о продвижении французских войск от побережья Нормандии до дунайских берегов, показывают освобожденные французские города: Ренн, Лизье, Шартр, окраины Парижа, ворвавшийся в Париж первый танк союзников, затем — Реймс, Нанси, Страсбург. Переправа через Рейн, и снова города — теперь уже Кельн, Штутгарт, Зигмаринген...
И кадры и титры идут на фоне музыки, типичной для французской кинохроники времен войны.
Кинодокументы уступают место кадрам художественного фильма; музыка — голосам и шуму близкого боя.
1
Дорога в Тироле. Горный пейзаж... Покрытые снегом вершины...
По дороге встречным потоком проходят две колонны войск: в гору поднимается бронетанковая часть, вниз идут пехотинцы.
Вдали видна горящая деревня...
И обгорелый остов пушечного лафета на обочине дороги, вдоль которой тянется веревка, ограждающая минное поле, и изуродованные, искромсанные деревья говорят о прошедших здесь недавно боях.
Слышны свист и грохот снарядов. Издали доносится потрескивание автоматов.
101


Наспех сооруженный узкий мостик сжал дорогу и не может пропустить сразу обе колонны. Спускающиеся с горы пехотинцы останавливаются и ждут, пока пройдут танки...
...Группа солдат с измученными, изнуренными лицами. Их пятеро: Роже (актер), Марсель (боксер), Филипп (сын богатых родителей), Жан (почтовый служащий) и Андре (студент). У Марселя на перевязи левая рука. Двое или трое из них присели на краю дороги. Все смотрят на проходящее мимо пополнение.
Мимо них проезжает танк. Боец кричит из своей башенки:
— Как там наверху, ребята, трудно?
Танкист, сидящий сзади, добавляет:
— А как фрицы?
Жан. Они так торопятся, что их никак не догонишь.
Танкист. Не печальтесь! Теперь мы им покажем! (Похлопывая по броне танка.) Видите, какой резвый коняга!
Марсель и Филипп смотрят на танк.
Марсель. Смотри, осторожнее!.. Как бы твой россинант не напоролся на мину! Участок заминирован!
Филипп (указывая кивком головы на перевязанную руку Марселя). Только что сами испробовали.
На мостик въезжает другой танк.
Танкист (радостно). Эй, ребята, слыхали новости? Скоро закругляемся.. ;1
Жан (недоверчиво). А ну, подожди...
Танкист. Теперь мы их в два счета сотрем в порошок!.. Они в мешке.
Роже и Андре сидят на обочине дороги.
Роже (словно сам с собой). Жак говорил то же самое... восемь дней тому назад.
Ан д ре. Замолчи!
Роже. Что ж, по-твоему, я не имею права вспоминать о погибшем товарище?
Андре (вставая, с яростью). Только не в моем присутствии!
Роже. Прости... Просто никого другого рядом не было...
Оба присоединяются к своим товарищам, которые уже готовы снова отправиться в путь. Жану хочется успокоить друзей.
Жан. Бросьте, друзья... не станете же вы ссориться из-за пустяка...
Тут же спохватывается, понимая, что допустил оплошность... но уже поздно!
Филипп (огорченный). Бедный мой Жано, ты решительно не упускаешь ни одного случая, чтобы не...
Жан (с обидой и злостью)i О, продолжайте, господин маркиз. Не церемоньтесь... Чтобы не ляпнуть глупости, хотели вы сказать...
102


Филипп не отвечает.., Молча пятеро друзей вновь занимают свое место в вытянувшейся на дороге колонне.
Сумерки. Дорога...
Возле дороги, неподалеку от деревни, полуразрушенная часовня. Ее силуэт вырисовывается на фоне неба, которое время от времени освещается артиллерийскими вспышками.
Перед часовней стоит часовой. По дороге проезжает виллис,..
В часовне расположились на ночь солдаты. От печурки, поставленной в центре, под пробоиной в куполе, идет жар. При тусклом свете огня топки солдаты варят себе кофе и чай. Некоторые уже улеглись на соломе, завернувшись в одеяла. В дальнем углу какой-то солдат при свече перечитывает письмо. К.ТО-/ГО раздевается возле статуи святой девы.
На стульях, скамьях и даже на алтаре разложены одежда, оружие, фляжки, кружки, свертки с неприкосновенным запасом, каски и прочее немудреное имущество солдат. В часовне темно, лишь изредка по разбитым стеклам пробегают световые блики.
Роже только что сварил кофе и, сняв кружку с печки, несет ее Марселю, устроившемуся на соломе у стенки. Андре помогает Марселю укрыться одеялом. Присев перед ними на корточки, Роже протягивает товарищу кофе.
Роже. Почему ты не потребовал, чтобы тебя эвакуировали?
Марсель. Я очень устал... Завтра утром...
Андре. Болит?
Марсель. Не очень... Обычная царапина.
Роже. Левая рука... Задеты вены.
Марсель. Ничего страшного... А ведь Баттлинга Жое я положил левой рукой. (Залпом выпивает кофе»)
Андре (вставая). Постарайся заснуть,..
Направляется к возвышению, где устроился Филипп. Возле одного из клиросов Жан, в длинных кальсонах и шерстяном вязаном шлеме заворачивается в ковер, потом медленно подвигается к алтарю, где, покряхтывая, и укладывается. Вместо подушки под голову он кладет свой вещевой мешок. Возле него, в темноте, смутно видна какая-то фигура.
Жан (обращаясь к фигуре). Ну-ка, подвинься.
Фигура не отвечает.
Жан. Оглох, что ли?.. Подвинься, говорят тебе!
Ответа по-прежнему нет. Жан, заинтригованный, вытаскивает из мешка электрический фонарь и в его неверном свете видит... лицо деревянного Христа. Ошарашенный, солдат быстро крестится, гасит фонарик и исчезает под своим ковром.
За кадром возникает музыка... Доносятся тихие звуки фисгармонии.
103


Филипп тихо играет на фисгармонии. С мечтательным выражением его слушает Андре.
Андре. В Париже сейчас начинаются спектакли.
Филипп. Для них война уже кончилась.
Андре. И для Жака тоже.
Филипп. Это для него я играю «Реквием». (Кивает на флягу, которая стоит на фисгармонии.) Хочешь виски?
Андре молча берет флягу и долго пьет из нее.
Опираясь на локти, рядом лежат Роже и Марсель.
Марсель (продолжая свою мысль). ...Понимаешь, бокс — это, как театр, надо уметь преподнести себя... Бывает, что некоторые разыгрывают на ринге целый спектакль... Но публика тогда протестует... Кричат, что это — «липа».
Роже. У нас как раз наоборот.
Марсель. Разумеется...
Вытягиваясь на постели, делает неловкое движение. Вскрикивает:
— Ой!.. Наверное, у меня жар.., Роже!
Роже. Что?
Марсель. Прочти мне какую-нибудь чепуховину... Знаешь... Как всегда... Может быть, я усну.
С удовольствием растянувшись на соломе, Роже улыбается доброй, снисходительной улыбкой и почти шепотом читает:
Моя любимая была нага1, Лишь звенящие украшения оставались на ней...
Марсель (блаженно). Здорово!
Роже продолжает.
Пышная роскошь которых
Придавала ей вид победоноснЪ-прекрасный, Какой бывал в дни их счастья У мавританских рабынь...
Музыка постепенно стихает...
Утро... Ярко светит солнце.
В часовне царит тишина. Раздается только легкое похрапывание крепко спящих солдат да изредка кудахчут куры, которые невесть каким образом забрели сюда и разгуливают среди распростертых тел.
Грохота боя больше не слышно.
1 Во французском тексте белый стих. (Прим, пер.)
104


Вдруг с шумом распахиваются двери и, держа в руках каску, наполненную молоком, увешанный фляжками, спотыкаясь, словно пьяный, в часовню врывается Жан. Кричит.
— Эй, ребята, вставайте... Кончено!.. Отвоевались!.. Конец войне!
Несколько солдат просыпаются. Ворчат.
Первый солдат (сердито). Чего ты глотку дерешь?
Второй солдат. Да перестань ты орать, господи!
Положив свою поклажу на ступеньки лестницы, Жан направляется в гущу спящих.
Жан (кричит). Проснитесь, братцы!.. Мир!.. Конец войне!.. Вчера в полночь прекращены военные действия!..
Голоса. Ну, уж это слишком!
— Хватит с нас этих небылиц!
— Заткнись!
— Он вдрызг пьяный!
— Гнать почтальона!
В разгар брани Жан замечает веревку от колокола и бросается к ней. Как одержимый, начинает звонить, продолжая кричать:
— Мир, говорю я вам!.. Мир!.. Кончилась мясорубка!
Марсель (приподняв голову, к Роже), Что это с ним?
Роже. Не знаю... С ума сошел...
Первый солдат. Ну, погоди... Вот я сейчас встану, покажу тебе, как бить в колокола...
Предвкушая удовольствие от потасовки, второй солдат весело советует:
— Вздуй его как следует!
Третий солдат. Совсем рехнулся парень...
Кто-то, еще с полузакрытыми глазами, лениво берет свой башмак и целится им в Жана.
Жан (кричит). Баста, отвоевались!
И в этот момент об его физиономию шлепается запущенный в него башмак.
Вечер. Деревенский кабачок где-то в Австрии.
Дымный зал деревенского кабачка, где по воскресеньям обычно устраивают танцы. В зале ликование. На эстраде перед пианолой сержант, уже изрядно выпивший, дирижирует «хором» военных, которые горланят не совсем приличную солдатскую песню.
Все веселятся, поют. На площадке для танцев несколько молоденьких девушек кружатся с военными.
Но так как дам не хватает, мужчины танцуют и друг с другом: притоптывают, держась за руки, потом расходятся, крутятся и снова сходятся, хлопая в ладоши друг друга. Некоторые, дурачась, надели на головы ко105


телки, цилиндры. Кое-кто курит сигары. За столиками пьют пиво, вино и более крепкие напитки.
«Хор» весело, с подъемом заканчивает песню. Все аплодируют. Общий взрыв веселья.
...Жан с наклейкой из пластыря на лбу учит молоденькую австриячку танцевать польку. У девушки растерянное, немного испуганное лицо.
Жан (партнерше). Ну... ну!.. Вот так... И чему только вас учил ваш фюрер?
Девушка (по-немецки). Я не понимаю.
Ж а н. А мой дипломатический язык — французский... Ясно?
Девушка (по-немецки). Яволь... Мне всегда нравились бравые солдаты... победители...
За одним из столиков — Андре, Роже и Филипп. Попивая из кружек, они смотрят на танцующих, среди которых мелькает лицо Марселя. Он, по-видимому, совсем забыл о своей ране. Роже и Филиппу очень весело. Андре, напротив, мрачен. Он курит трубку, глубоко затягивается... Смотрит перед собой отсутствующим взглядом...
Филипп (заметив его состояние). Андре, дружище, встряхнись...
Роже. В самом деле, Андре... Жизнь начинается заново.
Андре. Вот именно...
Филипп. Жак последний, кого мы оплакиваем...
Андре. Я не только из-за Жака...
Филипп. А что у тебя?
Андре. Я пошел добровольцем, потому что за последние четыре года мне стал ненавистен отец... (Немного помолчав, тихо.) Его только что арестовали.
Роже и Филипп молча «переваривают» новость.
Роже (после паузы). Скверно!..
Филипп. Что ж, твои военные доблести помогут ему выкрутиться.
Андре (с горечью). Не думаю. Тут нужно по меньшей мере извещение, что сын его «погиб смертью храбрых»... Это еще могло бы смягчить судей.
Танец кончается. Раздаются аплодисменты. Марсель и Жан с девушкой присоединяются к друзьям. Раздаётся мелодия венского вальса...
Жан. Присядь, отдохни, деточка... Если бы мы были сейчас в Париже, господин маркиз угостил бы тебя шампанским...
Девушка. О! Шампанское (по-немецки)... всю войну Ганс присылал мне шампанское из Реймса.
Жан. Да, шампанское... Но «они» выпили у нас все шампанское, и сегодня нам придется пить простое белое вино.
Девушка садится рядом с Андре, Жан — на другом конце стола. Марсель — рядом с Филиппом.
Филипп {Марселю). Ну, как твоя рука?
106


Марсель. Больше не болит.
Роже. Мир... Что может быть прекраснее? Правда, Филипп?
Филипп. Теперь каждый из нас вернется к своим обычным занятиям!..
Марсель (Филиппу). Ты чем занимался до войны? Только не бреши!
Филипп. Я? (Раздумывая.) Ничем... Но это отнимало у меня массу времени.
Все смеются. Марсель подливает вина Роже, сидящему слева от него.
Марсель (к Роже). Если левая рука у меня восстановится, не позже чем через шесть месяцев я буду чемпионом Франции... а может быть, и Европы!..
Роже. Мы все будем на твоем первом матче. С нами ты будешь чувствовать себя уверенней. Правда, Жано?
Жан (с энтузиазмом). Непременно!.. Только бы я был в Париже в этот день... Не забывайте, что я разъездной почтальон.
Роже. Если даже я должен буду играть в этот вечер — я освобожусь!..
Марсель (растроганно). Ребята, мы не должны расставаться друг с другом... Ведь чего только мы не хлебнули вместе! (Вопросительно смотрит на Андре и Филиппа).
Филипп. Что скажешь на это, Андре?
Андре. Ну, что ж, я — за!..
Жан. Эй, папенькины сынки!.. Вы, кажется, уже отбиваетесь от товарищей!
Андре (Жану). Если бы ты знал, где сейчас мой «папенька»!
Жан (ничего не подозревая). Где-нибудь в своем имении в Турени?! А меня ждет отличная холостяцкая квартирка с раковиной... вместо ванны... Париж 12, улица Николаи 4, возле Лионского вокзала... и... мои красотки!.. Скоро я их всех расцелую!..
Роже. Ты воображаешь, что ты уже штатский?
Жан. Так точно, мосье. Мы все пошли в армию только на время войны, только за тем, чтобы драться с врагом... Теперь спектакль кончился!.. Дали занавес. Мир подпишут как-нибудь без нас... Каждый выполняет свое дело... (Обнимает девушку.)
Роже (поднимая кружку). Друзья, поклянемся, что не дадим друг другу упасть!
Протягивает кружку в сторону Андре, Марселя и* Филиппа, сидящих на противоположном конце стола.
Первым поднимается Филипп, за ним Марсель и Андре.
Филипп. Как в бою!
Его слова звучат четко, словно команда. Присоединяется к товарищам и тан.
107


Марсель (громко). На жизнь и смерть!
Пятеро протягивают кружки, чтобы чокнуться.
Пять кружек соединились над столом.
Все. На жизнь!.. И на смерть!..
Кружки уходят из кадра. Видны только трубка Андре, лежащая на столе, и пепельница с четырьмя догорающими сигаретами. Звучат постепенно затихающие звуки венского вальса.
2
Вид Парижа с Эйфелевой башни.
Площадь Пигаль запружена шумной, веселящейся толпой. Такой она бывает в дни народных празднеств. Звучат мелодии популярных песенок.
В глубине—улица Пигаль с ее бесчисленными вывесками.
В центре площади — надземная платформа метро. Слышны — шум проезжающих машин, рокот моторов карусели.
...Выход из метро.
Среди выходящей толпы — Роже. Он в штатском костюме, который явно коротковат ему.
Засунув руки в карманы, Роже идет через площадь мимо высохшего фонтана, затем спускается по улице Пигаль, разглядывая мимоходом фотографии, выставленные в витринах ресторанчиков.
Идущая ему навстречу девушка бросает на него многозначительный взгляд. Роже в ответ улыбается. Останавливается. Но вдруг взгляд девушки отрывается от него и скользит в сторону проходящего мимо них военного.
Престиж военного мундира куда сильнее!.. Через минуту, уже под руку с военным, девушка направляется к площади...
Роже смешно. Улыбаясь, он застегивает на все пуговицы свой «цивильный» пиджак и продолжает путь.
Наконец добирается до улицы Виктора Масса.
Вывеска «Танцевальный зал Табарена» видна издали.
Остановившись на углу, Роже читает на дощечке: «Улица Анри Монье». Свернув на эту улицу, он через несколько шагов оказывается перед отелем «Босежур».
Отель имеет вполне респектабельный вид. Роже толкает застекленную дверь. •
Сквозь стекла видно, как он о чем-то справляется у портье, потом поднимается по лестнице.
На лестничной площадке он встречает негра в светлом плаще, черном смокинге, галстуке бабочкой. Тот спускается по лестнице, держа под мышкой футляр с трубой. Негр вежливо кланяется Роже...
108


Отыскав нужную ему комнату, Роже стучит в дверь.
Г олос Валери. Войдите!
Уютно и даже изящно обставленная комната: цветы, книги, небольшой приемник, патефон, пластинки, в углу — диван-кровать. Чувствуется, что это не гостиничный уют, что создан он руками хозяйки комнаты.
Молодая женщина в легком скромном халате курит, лежа на диване. В руках у нее книга, но она не читает. Стук в дверь вырывает ее из задумчивости. Валери поворачивает голову в сторону вошедшего и вскрикивает с неподдельной радостью.
— Роже!
Быстро встает и бросается к брату.
Роже (сдержанно). Здравствуй, Валери.
Валери (кладет руки на плечи Роже). Итак, война кончена...
Роже. Кажется, да...
Валери. Ты не хочешь поцеловать свою сестренку?
Роже. Я за этим и приехал... Но дома тебя не оказалось!..
Валери (тихонько целует его в щеку. С нарочитой непринужденностью говорит.) Я переехала.
Направляется к дивану. Роже идет за ней.
Роже (вслед Валери). А наша обстановка, мои книги?..
Валери (садясь на диван). Все продано, мой дружок.
Из пачки, лежащей на диване, берет сигарету.
Роже (возмущенно). Как продано? Ты не имела права!
Валери. Я — нет... Но домовладелец и наши кредиторы, кажется, имели право.
Роже (чиркая спичкой). У тебя были долги?
Валери. Да, были... Прости великодушно. Бедность не порок!..
Роже (грубо). Мне не до шуток.
Валери (тихо, с горечью). И очень жаль, потому что по сути дела... все это смешно...
Роже (вставая). A-а! Тебе, стало быть, смешно, что вся наша обстановка... Все, что связано с памятью мамы...
Валери. Бедный мой малыш!.. Ты только сегодня почувствовал себя сиротой?..
Роже. У тебя нет сердца!..
Валери (нервно гасит сигарету). А к чему оно мне, сердце?..
Роже. Что произошло, Валери?.. Когда я уезжал, у тебя было отличное место... Мосье Рамбо пророчил тебе блестящее будущее...
При последних словах Роже Валери встает и проходит в другой конец комнаты.
Валери (через плечо). Да... только в его постели.
109


Роже готов сорваться с места.
Роже (протестуя). Валери!
Молча смотрит Валери в окно. Потом, не поворачивая головы, с горечью говорит:
— Что ты хочешь?.. Иного он и не представлял себе... А у меня на этот счет было другое мнение... и я сказала «нет». Тогда он вышвырнул меня за дверь... вместе с моим блестящим будущим, представь себе.
Роже. Старый негодяй!
Валери. Он только что получил орден...
Роже. А что ты делала потом?
Валери. Долги...
Роже. А теперь?
Валери. Выкручиваюсь...
Роже (с болью). Валери, сестренка, это невероятно!
Валери. Что, по-твоему, невероятно?
Роже. Пока я там воевал...
Подойдя вплотную к брату, Валери говорит с силой, но не повышая голоса:
— Вот именно... пока ты воевал там, мне приходилось воевать здесь... беспрерывно, каждый день, для того чтобы есть, чтобы одеваться и, по возможности... спать одной. Прости, я, может быть, оскорбляю твои чувства, но... эта война, малыш, это — не спорт, не забава и не путь к славе...
Направляется к зеркальному шкафу. Возмущенный Роже встает.
— Ты потеряла разум!.. Ты не имеешь права так говорить!.. Подумай, сколько наших людей погибло!
Подойдя к зеркальному шкафу, Валери после небольшой паузы говорит:
— А я?! Да, я еще числюсь в живых...
Продолжая говорить, открывает шкаф и достает оттуда английский костюм.
— Однако на мои чувства ты не рассчитывай и к могиле Неизвестного солдата не апеллируй... «Неизвестные солдаты»!., они все прошли через мою постель...
Слышно, как кто-то входит в комнату. Закрывает за собой дверь.
Серж. Зачем так преувеличивать, Валери?
На эту так неожиданно раздавшуюся реплику Валери и Роже оборачиваются почти одновременно. Продолжая говорить, Серж бросает на. стул шляпу, подходит к шкафу, достает оттуда пачку американских сигарет.
Серж. К тому же ты заблуждаешься, полагая, что вправе говорить, брату неприятные вещи только потому, что он тебе брат. Семья — это. священно!.. Я чту семью... В жизни необходимо иметь идеал.
110


Но Валери устала, гневный порыв ее уже иссяк.
Валери. Теперь ты подслушиваешь у дверей?
Целуя ей кончики пальцев, Серж невозмутимо соглашается.
— Немножко... Ровно столько, чтобы вмешаться, когда такт изменяет тебе.
Не отвечая, Валери отходит от него.
Роже. Кто это?
Валери (проходя). Никто... Мой знакомый...
Радостно улыбаясь, Серж подходит к Роже, горячо жмет ему руку.
Серж. Она очаровательна... (Представляясь.) Меня зовут Серж Ьрияр... Да, да... Брияр... Как доброго дворнягу... Я ее импрессарио... Может быть, пока Валери будет одеваться, мы спустимся и выпьем по рюмочке... Я вам все объясню. (Закуривает.)
Роже (настороженно). Что «всё»?
Серж (выспренне). Жизнь!
Выпустив густую струю дыма, говорит Валери:
— Мы ждем тебя в кафе.
Берет свою шляпу и вежливо отходит в сторону, пропуская вперед Роже. Когда брат проходит мимо Валери, она почти робко пожимает ему руку. Они обмениваются нежной, смущенной улыбкой.
Хлопает дверь. Встревоженная Валери остается одна.
Улица. Фасад отеля «Добро пожаловать».
Из подъезда гостиницы выходит Роже, за ним Серж с сигаретой в зубах. Серж указывает дорогу. Оба направляются в кабаре «Радость жизни», которое виднеется в конце улицы.
Здание кабаре. На стенах, в витринах и на двери — афиши, фото, большие портреты двух «звезд» этого заведения — Валери и Фабьенны Доре. Перед небольшим служебным подъездом стоит виллис. Официант в фартуке подметает у входа ступеньки. Серж подходит к нему. Удивленный Роже рассматривает портреты Валери.
Серж (официанту). Господин Фред у себя?
Официант. Да... (Указывая глазами на виллис.) У него американцы.
Зал кафе «Радость жизни». Рядом с буфетной стойкой низенькая дверь. Это служебный вход. Через него в зал входят Роже и Серж. Роже садится на табурет, а Серж проходит за стойку.
111


Серж. Вот наш кабак... Нравится?
Роже осматривает зал.
В глубине два официанта расставляют на места столы, составленные друг на друга. Причудливо нагроможденные, они напоминают сейчас в полумраке зала каких-то таинственных чудовищ из китайских легенд... Занавес на сцене раскрыт.
На площадку для танцев, несколько приподнятую над остальным полом, из окна падает с улицы свет. Пожилая уборщица натирает ее мастикой.
Снимая с полки бутылку виски и две рюмки, Серж развязно говорит:
— Вы молодец, что пошли в армию. О! Если бы я только смог... К несчастью, помешали дела. Сами понимаете, что такое дела... Одним словом, благодаря вам мы свободны...
Показывая на американцев, выходящих с Фредом на сцену откуда-то из-за кулис, продолжает:
...и имеем дело с симпатичными людьми... Кстати, ваша сестра (кивает головой на афишу) каждый вечер пользуется здесь неизменным успехом... А открыл ее я...
Роже (горестно). И где ж вы ее «открыли»?
Серж (развязно). О! Не огорчайтесь... У каждого в жизни бывают взлеты и падения!.. Главное—выбраться снова на поверхность.
Роже (тихо). Я не должен был ее оставлять... Если бы я остался, ничего подобного не случилось бы... Я защитил бы ее.
Серж. Но вы защищали нас всех!.. Если бы не вы, фрицы до сих пор сидели бы здесь.
Они видят, как остановившийся возле них Фред вручает американцам банковские билеты,
Серж (апеллируя к Фреду). А они под конец стали совершенно невыносимы! Правда, Фред?
Фред (чеканя слова). Ничего не могу сказать по этому поводу. Политикой не занимаюсь! (По-английски, американцам, которых он провожает до служебного выхода.) Передайте своим друзьям, что я по-прежнему беру виски и сигареты!
Первый а ме р и к а н е ц. О’кэй!
Серж и Роже несколько смущены резким ответом Фреда. Серж предлагает Роже жевательную резинку. Тот отказывается.
Серж. А до войны вы чем занимались?
Роже. Я учился в Консерватории \ в классе у Луи Жуве1  2.
1 Парижская консерватория, помимо певцов и музыкантов, готовит также и драматических актеров. (Прим, пер.)
2 Луи Жуве — один из крупнейших французских драматических актеров. Длительное время преподавал в консерватории актерское мастерство. (Прим, пер.)
112


Серж. У Луи? У великого Луи?.. Постойте! Если вы актер, я вами займусь...
Возвращается Фред.
Серж. Это—брат Валери. Талантливый актер... Я его импрессарио.
Фред (ледяным тоном). Ты любишь певчих пташек...
Серж (возмущенно). Эта «пташка» только что с фронта... Он сражался... Паренек крепкий!
Сразу заинтересовавшись. Фред приветливо протягивает руку Роже.
— Это вам пригодится...
Роже. Для чего?
Фред. Чтобы заставить уважать себя. (Уходя.) Об этом мы потом поговорим поподробнее...
Роже и Серж остаются одни.
Серж (поднимая бокал). Отлично!.. Считайте контракт в кармане... Пьем на брудершафт!
В дверях зала появляется Валери. Направляется к ним.
Серж (радостно). Валери, скорей! Выпьем за его первый ангажемент!
Валери. Не понимаю...
Серж. Он приглянулся Фреду.
Но Валери не успевает ответить. Взглянув на часы, Роже вскакивает. — Пять часов! У меня свидание! Валери, где мы с тобой увидимся? Валери. Я здесь каждый вечер.
Серж. Она тебя удивит!
Валери (с горечью). Но все же как жаль, что ты уже запродал себя, малыш!..
Роже. Я скоро вернусь, Валери... (Быстро уходит через двери в глубине зала.)
Валери. Серж, послушай... я не хо<чу, чтобы мой брат принимал участие в ваших махинациях.
Серж. Что за мысли приходят тебе в голову!.. Об этом и речи не было!
Валери. Ну что ж, тогда все в порядке! (Подставляя рюмку.) Налей еще.
Серж (наливая). Ты слишком много пьешь...
Валери. Разве ты моя гувернантка?
Серж. Нет... Но я твой любовник...
Опустошив свой бокал и отходя от стойки, Валери цинично бросает: — Да!.. В самом деле!
Серж (уязвленный). Ты неблагодарна, Валери!.. Разве ты не счаст- \ива со мной?
Валери. Счастлива?.. До омерзения!..
И, не оглядываясь, она уходит через сцену за кулисы.
8 Сценарии французского кино
113


3
Тренировочный зал в проезде Птит-Экюри.
День на исходе.
Неприглядный двор с железной лестницей, которая заканчивается открытой площадкой. У одной из стен дома — вереница велосипедов.
Дощечка, прикрепленная прямо к перилам и изрядно пострадавшая от непогоды, гласит:
«Центральный Бокс-клуб.
Тренировочный зал».
Уже сменивший светлый костюм на темный, Роже поспешно пересекает двор. Входит в подъезд, быстро поднимается по лестнице. Навстречу ему спускается молодой человек с явными признаками боксерской профессии на лице.
Пройдя длинным коридором, Роже входит в тренировочный зал. Там царит большое оживление: молодые боксеры тренируются под наблюдением тренеров и... газетных репортеров. Человек десять из них проводят бой с «тенью». Они прыгают, приплясывают, делают резкие повороты, «уходят» от удара, бьют.
Роже делает два-три шага. Останавливается. Кого-то ищет глазами. Видит, как два молодых боксера перед зеркалом изучают свои движения; как негр виртуозно прыгает через веревку; как два негра бьют в мешки с песком, а два молодых боксера в испачканных кровью майках отчаянно дубасят друг друга...
Но взгляд Роже долго не задерживается на них. Наконец его лицо освещает улыбка—-на среднем ринге тренируется Марсель.
Тренер. Левой... левой. Уходи от удара! Резче прямой удар... Еще! Хорошо!
Направляясь к Марселю, Роже наталкивается на Жана, который наблюдает за тренировкой друга. С Жаном — девушка. Мужчины пожимают друг другу руки.
Жан (девушке). Это Роже. Я тебе рассказывал о нем... (Обращаясь к Роже.) А это — Симонна... Моя Симонна.
Роже. Очень приятно... Как у него дела? (Кивает в сторону Марселя.)
Жан. По-моему, не очень здорово!
Некоторое время все трое наблюдают за тренировкой.
Тренер. На сегодня хватит... Прежде чем одеваться, взвесься.
Марсель (снимая шлем). Есть, мосье Дюфо... Что вы думаете о моей левой?
Тренер. Мне кажется, .выправляется... Завтра для пробы пройдешь два-три раунда с Морисом.
114


Тренер направляется к группе репортеров, а Марсель, перешагнув через канат ринга, к своим друзьям.
По дороге в раздевальную Роже говорит:
— Мы договорились с Филиппом встретиться здесь... Он должен сейчас прийти.
Марсель. Душ отнимет у меня две-три минуты, и я — ваш (глядя с любовью на Роже). Ну как твои дела, дорогой? Ты снова со своей сестренкой?
Роже (неуверенно). Да... да... Все отлично...
Марсель (исчезая в раздевальной). Жизнь прекрасна!
Роже возвращается к Жану, с заговорщическим видом спрашивает:
— Как поживают твои красотки, Жано?
Жан. Красоток не было... Был только один... маленький жаворонок. Я не говорил никому об этом... Меня бы подняли на смех... Как ты ее находишь?
Роже. Я нахожу, что... что она очень хороша!
Жан. Симонна, Симонна!
Прислонившись к зеркалу, Симонна с интересом наблюдает, как тренируется негр. Тот улыбается ей своими ослепительными зубами.
Девушка оборачивается на зов Жана. Подходит к друзьям.
Жан. Симонна, знаешь, что он мне сейчас сказал?.. Что ты очень хороша!
Несколько секунд Симонна смотрит в упор на Роже. Затем кокетливо замечает:
— Он тоже недурен, твой друг.
Пока Роже и Симонна, улыбаясь, с явным удовольствием разглядывают друг друга, Жан, увидев входящего Филиппа, направляется к нему навстречу. Вслед за ним идут Роже и Симонна.
Жан. Филипп!
Филипп хорошо знаком с Симонной. Ей первой он пожимает руку. Его элегантный костюм заметно отличается от скромных костюмов товарищей.
Филипп (Симонне). Как всегда, вы очаровательны!
Жан (смеясь). Но-но, маркиз, в моих владениях ты не имеешь права первой ночи!
Филипп (смеясь). Ты все такой же дуралей!.. Где же Марсель?
Рож е. Сейчас придет.
Филипп (Роже). Как твои дела?.. Если тебе нужны деньги, прошу тебя... не стесняйся!
Роже. Спасибо. Я продал «лейку», которую привез, и, кроме того... предвидится ангажемент...
Шутя, но с некоторым раздражением Жан добавляет:
— И, кроме того, маркиз, не надоедай со своими деньгами...
Филипп (извиняющимся тоном). Я никого не хотел обидеть.
I»
115


Жан {Филиппу). А мне жаль тебя... Несчастный ты человек! Сколько гебе приходится платить налогов!
Все смеются. Из раздевальной выходит Марсель. Направляется к друзьям. Он уже переоделся, тщательно причесан.
Роже. А! Вот и чемпион!
Марсель (Филиппу с грубоватой нежностью). О, старая галоша! Неплохо все-таки повидаться...
Филипп. Давайте сначала тихо и мирно поужинаем, а потом закончим вечер в веселом кабачке. Андре обещал тоже прийти, если... ему дадут увольнительную.
Фасад кабаре «Радость жизни».
Поздний вечер. Сверкающая неоновая вывеска кабаре — одна из бесчисленного множества таких же вывесок в этом веселом квартале.
Множество жаждущих попасть в кабаре толпится перед решеткой, ограждающей небольшой садик у входа. Здесь американские и французские солдаты, женщины в меховых манто, нувориши — типичная веселящаяся послевоенная публика, осаждающая по ночам злачные места Монмартра. Нс. на решетке уже висит табличка с надписью: «Все места заняты». Из кабаре доносится песенка Фабьенны...
Останавливается спортивная машина. Из нее весело выскакивают Филипп, Роже, Жан, Симонна и Марсель. Им удается рассечь толпу, добраться до входа.
«Жаждущие» громко требуют, чтобы их впустили в кабаре.
В кабаре. Небольшой вестибюль. Сбоку вешалка.
Через стеклянные двери видны Филипп и его друзья. На них наседает толпа.
'Портье.Ни одного места больше нет... Все столики заняты!
На помощь портье спешит Фред.
Первый господин. Хэлло! Фред! Но меня-то вы уж должны впустить.
Фред. Ничего не могу поделать, дорогой мэтр. Надо было предварительно позвонить.
Увидев Филиппа, сразу становится приветливым, услужливо говорит: — А! Господин маркиз! Пожалуйста!.. Пожалуйте, столик вас ждет!.. С помощью портье Фред приоткрывает дверь ровно настолько, чтобы смогли пройти Филипп и его друзья.
Вслед им несутся улюлюканье, протесты.
Солдат. Воюем мы, а веселятся другие!
Дама. Сюда только белоручек пускают!..
116


Второй господин. Это хуже, чем при немцах!
Третий господин. О... те были более корректны.
Фред провожает компанию до вешалки. Здесь друзья раздеваются... Вдруг среди пришедших Фред замечает Роже. Для него это большая неожиданность.
Фред. А... а! Какая приятная неожиданность!
Филипп (удивленно). Вы знакомы?
Роже. С недавнего времени...
Почувствовав нежелание товарища посвящать его в подробности, Филипп вежливо воздерживается от дальнейших расспросов. Он обращается к Фреду:
— Должен прийти мой друг... господин Ламбре... Дайте, пожалуйста, указание портье...
Фред. Господин Ламбре?.. Мне казалось, что...
Филипп. Что вам казалось?
Фред. Да... словом, я слышал, что у него большие неприятности...
Филипп. Я жду не его, а его сына.
Фред (с облегчением). A-а!.. Отлично!
Откланивается и направляется к портье. Филипп присоединяется к друзьям, которых предупредительный метрдотель уже провожает в зал.
Большой зал кабаре забит публикой. На единственном свободном сто- \ике, как раз против эстрады, табличка «Занято». К нему-то и направляются друзья.
Метрдотель усаживает Симонну, Филиппа и его друзей за столик. Подошедший официант наливает им в бокалы искрящееся шампанское.
За соседним столиком сидят какие-то военные. Это американцы.
Посетители кабаре громко смеются, весело переговариваются, много пьют. Полумрак, клубы табачного дыма усиливают атмосферу какого-то лихорадочного веселья.
На сцене Фабьенна Дорэ. Освещенная резким светом прожекторов, она исполняет песенку-пантомиму в сопровождении оркестра из двенадцати музыкантов, во главе с молодым очень стремительным дирижером.
Песенка окончена. Раздаются шумные аплодисменты. Загорается свет. Фабьенна скрывается за кулисами.
Кулисы. Со сцены выходит Фабьенна. Навстречу ей Валери, направляющаяся на сцену. Женщины улыбаются друг другу.
Фабьенна. Сегодня они очень милы.
Валери. Да... издалека... Тебе не приходится спускаться в зал...
Фабьенна. О! Фред не на много лучше других...
117


Валери. Безусловно... Но он один!..
Женщины расходятся, обменявшись печальными улыбками.
Уборная Фабьенны. Когда она входит туда, Фред наливает шампанское в бокалы. Услышав за спиной шаги, он поворачивает к певице восхищенное лицо. В глазах у него вспыхивает огонек желания.
Фред (открывая объятия). Иди ко мне, моя крошка... Я должен вознаградить тебя за такой шумный успех...
Не замечая отвращения Фабьенны, страстно целует ее.
Зал. Верхний свет снова погашен.
Из-за кулис Валери наблюдает за танцующими.
Среди пар Роже и Симонна. Они весело болтают.
С и мои на (кокетливо). Вы не очень-то разговорчивы.
Роже. Прошу прощения...
Симонна. Жан рассказывал, что вы как будто актер?
Роже. Да, актер.
Симонна. И вам часто приходится разыгрывать любовные сцены?
Роже (холодно, с достоинством). Только не с женами моих приятелей.
Си м о н н а. Все мужчины так говорят... если жены приятелей им не нравятся.
Пристально смотрят друг другу в глаза. Первым отводит глаза Роже. Роже (смущенно). Вы очень хорошо танцуете...
Симонна (приникая к нему). Правда? Вы находите?
• Сидя за столиком, Филипп и Жан потягивают шампанское. Перед Марселем— стакан чистой воды. Все наблюдают за танцующими. Филипп и Жан смотрят на Роже и Симонну. Заметив, как Жан изменился в лице, Филипп старается отвлечь его:
— Ты сегодня не танцуешь?
Жан. Она старается за двоих!..
Марсель. Не будешь же ты ревновать ее к своему другу?
Жан (с притворным возмущением). Я?.. Ревновать?.. С чего ты взял?.. И не собираюсь!
Залпом опустошает свой бокал.
Площадка для танцев. Кончился танец. Роже и Симонна словно не в силах оторваться друг от друга, все еще стоят со сплетенными руками.
118


Вдруг чья-то рука ложится на плечо Роже. Он оборачивается. Перед ним сестра.
В зале загорается верхний свет.
Валери. Добрый вечер, малыш!
Роже. Валери — моя сестра. Симонна—жена Жана. Ты знаешь... я тебе рассказывал о нем.
Все трое уходят с танцевальной площадки и направляются к столику, где сидят Филипп и остальные.
Валери. Ты ничего не говорил мне о ней...
Роже. Потому что я ее не знал!..
Валери. А теперь хорошо знаешь?
Роже не успевает ответить. Они подходят к столику друзей. Филипп встает. Марсель и Жан с удивлением рассматривают Валери.
Роже. Ребята, это—моя сестра.
Жан (с восхищением). Она намного лучше тебя, старик!
Марсель. Настоящая чемпионка!
Филипп (продолжая стоять). Садитесь, пожалуйста, мадемуазель.
Валери молча занимает место, предложенное ей Филиппом. Тотчас же официант ставит Филиппу другой стул. Оркестр играет буги-вуги. Перегнувшись за спиной Жана к Симонне, Марсель приглашает ее танцевать.
Марсель. Может, попробуем?
Жан (резко). Нет!
Марсель. Тебя не приглашают.
Жан (увлекая Симонну). Зато приглашаю я...
Марсель (Роже). Ты видел?.. А еще говорит, что не ревнует...
11риглашает танцевать молодую женщину, сидящую за соседним столиком. Та принимает приглашение.
В глубине зала, в дверях, ведущих за кулисы, появляется Серж. Он делает отчаянные знаки кому-то из сидящих за столиком. Валери и Филипп не видят Сержа. Но Роже заметил его сигналы. Встает и, пройдя через зал, скрывается за кулисами.
Кулисы. Полумрак. Приглушенно звучит музыка.
Нетерпеливо переминаясь у двери, Серж ждет Роже.
Роже. Что случилось?
Остановившись у лесенки, ведущей в уборную Фабьенны, полуобернувшись, Серж бросает:
— Мне нужно с тобой поговорить.
Роже. О чем?.,. Относительно моего контракта?
Сер ж. Нет, скорее относительно твоего такта.
Роже. Что ты хочешь этим сказать?
119


Серж. Хочу сказать, что у тебя отсутствует чувство такта... (Доверительно.) Дорогой мой, их нужно оставить вдвоем.
Роже. Кого «их»?
Серж. Валери и этого высокого шатена... ее вздыхателя... Уже целую неделю он проводит здесь все вечера... Денег у него куры не клюют!.. Я наводил справки.
Роже (возмущенно). Но она — моя сестра!
Серж. Ну и что же?.. Не станешь же ты мешать счастью своей сестры... Этого сентиментального, застенчивого юношу я приметил сразу... Только никак не мог разгадать, из-за кого он сюда ходит. Оказывается, из-за нее... Ну... на этом можно хорошо заработать...
Роже. Это — мой товарищ...
Серж. Не валяй дурака. Романчик обещает быть выгодным... И, кроме того... Если этот ротозей окажется щедрым, тебе тоже кое-что перепадет... В этом отношении положись на меня. Сам ты еще слишком неопытен!
По мере того как эти «разъяснения» все отчетливее доходят до сознания Роже, ему все яснее становится, сколь гнусен Серж и как омерзительна предлагаемая им сделка.
Внезапным стремительным ударом в лицо Роже сбивает Сержа с ног. Тот падает навзничь, увлекая за собой столик с бутылками из-под шампанского и бокалами. Роже отступает к лесенке, ведущей наверх в уборные. Напряженно следит за неподвижно распростертым на полу Сержем. Наконец тот встряхивает головой, открывает глаза... И вдруг с яростью хватает горлышко от разбитой бутылки из-под шампанского...
Неожиданно чья-то нога с силой отшвыривает одну из бутылок... Это Фред. Он только что вышел из уборной Фабьенны и еще оправляет на себе одежду.
От неожиданности Серж выпускает из рук свое оружие.
Стоя в дверях уборной в пеньюаре, Фабьенна с жадным интересом наблюдает за этой сценой.
Фред. Твой друг действительно крепкий паренек!
Молча Серж поднимается с пола.
Фред. У тебя скверные манеры, Серж. (Подойдя к Роже.) А ты не гусарствуй. Война кончилась. Ты теперь среди друзей. (Подняв разбитую бутылку, читает наклейку.) «Вдова Клико»... Жена покойника... Грустно!..
Зал кабаре.
За столиком Валери и Филипп.
Среди танцующих мелькают Марсель со своей дамой, Жан с Симонной.
Филипп наливает Валери шампанское. Та благодарит его чуть заметной улыбкой. Пьет.
120


Филипп. Вам нравится это шампанское?
Валери. Очень... Оно самое дорогое... А мне платят с пробок.
Филипп. Простите... Как «с пробок»?
Валери. Очень просто: мне платят процент с выпитых бутылок.
Юноша обескуражен спокойным цинизмом молодой женщины. Он не знает, как продолжить разговор. Валери курит, думая о чем-то своем.
Филипп. Первый раз я зашел сюда совершенно случайно... И с тех пор...
Замолкает, смущенный.
Валери (помогая ему). И с тех пор вы здесь каждый вечер... Я знаю. Я видела вас...
Филипп (обрадованно). Вы меня заметили?
Валери (с прозаической прямолинейностью). Разумеется... Вы не танцевали, не напивались, даже не пытались делать вид, что приходите развлечься... Вас можно было принять за сутенера.
Филипп (глубоко огорченный). Вам так показалось?
Валери. Нет... Для этого вы слишком изысканно одеты.
Филипп (тихо, с трудом). Я приходил из-за вас.
Валери (с искренним удивлением). Из-за меня?.. Почему же вы меня ни разу не пригласили?
Филипп (с трудом). Я не посмел.
Валери (словно только сейчас увидев Филиппа). Разве вы не заметили, что в мои обязанности входит спускаться в зал?..
Филипп утвердительно кивает головой.
Вале ри. Тогда что же вам помешало?
Филипп. Я все-таки не посмел (Горячо.) Но если бы я знал, что вы — сестра Роже...
Валери (с иронией). То это облегчило бы вашу задачу?
Чувствуя, что допустил оплошность, Филипп жалобно бормочет:
— О нет... что вы...
Уборная Фабьенны.
На стенах афиши с ее портретами. Посредине комнаты — небольшой круглый стол, на котором стоит бутылка виски. Перед умывальником Серж. Его физиономия с рассеченной губой, из которой течет кровь, видна в зеркале. Он прижимает к губе платок, смоченный под краном. Роже стоит около дивана, упрямо нагнув голову.
Перед туалетом разгримировывается Фабьенна.
В стороне, в кресле, сидит Фред. Только что происшедшая потасовка ничуть не беспокоит его. Скорее забавляет.
С е р ж. Я готов забыть этот инцидент... при условии, что он передо* мной извинится.
12t


Отлично понимая, что Роже никогда не станет извиняться перед Сержем, Фред насмешливо говорит:
— Извиняться... За что? За нечаянный жест? У него это просто от рассеянности... Подумай сам хорошенько, Серж...
Фабьенна (явно издеваясь). Он не нарочно... Просто сорвалась рука.
Увидев, что он не встречает здесь сочувствия, Серж идет на попятный.
— Пожалуй, верно... И потом... Если бы я не оступился...
Фабьенна (весело). Ну, разумеется... Не будешь же ты на него дуться за то, что он в шутку дал тебе тумака...
Обрадованный Серж делает вид, что его «убедили». Подходит к Роже.
Протягивает руку.
Серж. Ну, раз ты без всякой задней мысли...
Фред (подталкивая Роже). Конечно... Злиться на него не за что.
Без всякого энтузиазма Роже пожимает руку Сержа.
Желая поиздеваться над Сержем и подбодрить Роже, Фабьенна говорит ему:
— Серж, как сливочное масло...'Слегка надавишь пальцем, оно тут же и подается.
Серж. Помолчи!
Фабьенна (невинно). Разве сливочное масло — плохо? Его можно достать только на черном рынке...
Фред (Сержу). К тому же уверен, что задирать начал ты. (К Роже.) Говори, что произошло?
Роже (упрямо). Ничего.
Фред. Так я и предполагал. (Сержу, кивая головой на Роже.) Крепкий паренек и не болтлив!..
Серж (злобно). О!.. Настоящий артист!
Подходит к столу и, взяв рюмку, залпом выпивает виски. Сообразив, что ему невыгодно показывать злобу и раздражение, резко меняет тон.
— Кстати, когда ты дашь ему дебют?
Фред. Когда он пожелает...
Роже. Сегодня вечером.
Фред. Ты так торопишься?
Роже. Мне нужны деньги.
Фред. Деньги нужны всем... в большей или меньшей степени.
Роже. Мне они нужны немедленно... Для себя и для сестры.
Серж (наливая себе еще виски). Для Валери?.. Как трогательно!
Снова Роже хочет ударить Сержа. Фред вовремя удерживает его.
Серж испуганно отскакивает. Почти хнычет:
— Ты видишь?.. Дикий зверь!..
Фабьенна (продолжая разгримировываться). Дикие звери терпеть не могут дворняг... особенно самоуверенных.
122


Серж (оскорбленный). Благодарю за комплимент!
Фред спешит перевести разговор на другую тему. Спрашивает Роже: — Ты с чем хочешь выступать? У тебя вокальный номер?
Роже. Нет. Я прочту стихи.
Фред (озадаченный). Стихи?.. A-а... да, да!.. Разумеется, стихи!.. Ну, хорошо, попробуй, парень!.. Посмотрим, что из этого выйдет... А потом поговорим о более серьезных вещах. Поди, предупреди от моего имени заведующего труппой. (Открывая перед ним дверь.) И скажи ему, чтобы он выпустил тебя перед гёрлс.
Закрыв за Роже дверь, возвращается на свое место. Говорит Сержу:
— С этими мальчиками нельзя шутить, Серж! Их слишком рано научили убивать... Это опасно!
Фабьенн а. Но свободны мы сейчас благодаря им...
Серж. А тебе*то что до этого?.. «Марсельезы» в твоем репертуаре нет.
Раздается стук в дверь. Все оборачиваются.
Входит управляющий труппой Альбер. Он в смокинге. За ним — Роже.
Альбер (растерянно). Патрон... Это невозможно...
Фред. Что именно?
Альбер. Этот парень сказал мне от вашего имени, чтобы я его выпустил со стихами.
Фред. Ну и в чем же дело?.. Ты что, против поэзии?
Альбер. Лично я не против... Но я знаю нашу публику... Они в щепки разнесут заведение.
Фред. Отлично!.. Им не мешает поразмяться... Они чересчур зажирели.
Не успевает за Альбером закрыться дверь, как он снова возвращается. Вид у него очень встревоженный.
Альбер. На ваш риск. После первого же сонета начнется потасовка. Но если вы хотите позабавиться...
Безнадежно махнув рукой, уходит.
Кулисы.
Выйдя из уборной Фабьенны, Альбер сталкивается с ожидающим его Роже. Расстроенный, он разглядывает юношу. Говорит ему с сожалением:
— Хоть бы на вас была еще каска!..
В ответ Роже весело улыбается. Направляются на сцену. Оттуда несется бравурная музыка. Оркестр исполняет что-то вроде «Тарарабумбии».
В глубине кулис по железной лесенке начинает спускаться вереница гёрлс с голыми ногами, в американских матросских шапочках и блузах.
Альбер (поспешно). Нет, нет, барышни... Подождите... Ваши ляжки покажем позже.
123


Сбившись в кучку, девушки поднимаются обратно. Вдруг Роже видит в кулисах направляющегося к нему Андре в военной форме.
Роже (с радостным удивлением). Ты как сюда попал, Андре?
Андре. Через главный вход пройти невозможно... Всю решетку облепили... Вцепились как обезьяны... Портье провел меня здесь.
Альбер (к Андре). Простите, вы не поэт случайно?
Андре. Простите, нет.
Альбер (с облегчением). Охотно вас прощаю.
Входят Фред и Серж.
Роже. Мосье Фред, позвольте вам представить моего друга Андре...
Андре. Андре Ламбре...
Альбер уводит Роже на сцену. Уходит и Серж.
Фред. Очень приятно... Вы—сын...
Андре. Да, я его сын...
Фред достает сигару из верхнего кармана пиджака.
Фред. Я очень хорошо знал вашего отца... В другие времена. Ему не повезло.
Андре (с горечью). А мне?!
Фред. Вам? Да... И вам тоже, конечно... Но ведь вы в этом не виноваты...
Андре. Я ношу фамилию Ламбре.
Фред. Конечно, сейчас к таким вещам относятся недоброжелательно...
Но если хотите знать мое мнение, со временем все обойдется.
Андре. Возможно... А пока...
Фред. А пока, чем я могу вам помочь?
Андре (уходя). Ничем... Благодарю вас.
Фред (вслед Андре). Позвольте задать вам один вопрос.
Андре возвращается.
Фред. Почему вы в военной форме?
Андре (просто). Я вернулся в армию.
Фред. Зачем? Война кончилась.
Андре. Не везде.
Фред (играя сигарой). Так я и думал... Романтика... Горячие пески... Солдатские песни... Но там ведь настоящая война... Зачем вам снова лезть в пекло?
Смотрит на китель Андре, украшенный двойным рядом орденских ленточек.
— Разве вам мало этих наград?
Андре (просто). Мне не хватает самой высшей — деревянного креста!..
Уходит. Смущенный Фред, следуя за ним, говорит несколько принужденно:
— Вы умеете шутить... Вы—настоящий сын своего отца...
124


Музыка смолкает. Из зала доносится барабанная дробь. Так оповещают здесь о начале очередного номера.
Фред и Андре останавливаются перед задником, отделяющим кулисы от сцены.
И зал и сцена сейчас освещены косыми лучами прожекторов. На сцене появляется Альбер. Жестом руки он останавливает барабанщика.
— А теперь, господа и дамы, дирекция нашего варьете, не считаясь с затратами, имеет удовольствие представить вам одного из лучших драматических актеров молодого поколения — Роже Куртуа... Он прочтет стихи... Итак, Роже Куртуа!!
На сцену выходит Роже. Его встречают жиденькими, вежливыми аплодисментами. Энергичные, ободряющие хлопки раздаются только из-за столика, за которым снова собрались Марсель, Жан, Симонна, Филипп и Валери.
Филипп. Какой приятный сюрприз!
Валери. Только бы его не освистали.
Марсель (угрожающе). Пусть только попробуют!
Роже. Франсуа Ляфлорьель, «На вешалке».
Начинает декламировать. В его голосе, полном экспрессии, звучит угроза. Но зал почти не слушает. Первыми начинают возмущаться американцы.
Первый американец (по-английски). Что это такое?
Второй американец (по-английски). Он пьян...
То возмущенные, то недоумевающие голоса несутся из разных концов зала.
Роже продолжает читать стихи.
...Гул голосов в зале становится все громче. Но это, кажется, не смущает Роже. Он продолжает читать стихи... Его почти не слышно.
...Из двери, ведущей в вестибюль, выглядывает гардеробщица. С любопытством спрашивает:
— Чего это он там рассказывает?
...В ответ метрдотель лишь в недоумении разводит руками.
...За одним из столиков сидят господин и дама. У господина — сильный бельгийский акцент. Он спрашивает:
— Что такое он говорит?
Дама. Наверное, заблудился... Не туда попал...
У буфетной стойки, на табуретке, сильно подвыпивший веселый господин. Он бешено аплодирует Роже и кричит:
— Тише!
...Роже продолжает невозмутимо читать стихи.
125


Раздается свист. Роже только поворачивает голову. Свистит один из американцев.
Первый американец (тот, что свистел). Придется что-то предпринять...
Второй американец (порываясь встать). Например, набить ему морду.
Товарищи удерживают его. Третий американец на ломаном французском языке кричит:
— Почему не показывают девочек?
...Столик друзей Роже. С искренним удивлением Марсель спрашивает:
— Что такое? Им не нравится?
Жан. Очевидно...
Марсель. Не понимают!..
Подхлестываемые американскими солдатами, зрители поднимают дикий вой, свистят, стучат ногами.
Кулисы. У двери, ведущей в зрительный зал, стоят Фред с сигарой в зубах, Альбер и Андре. Позади них столпились гёрлс. Сквозь щель в портьере они смотрят в зал.
Девушек забавляет происходящее. Они рады: на этот раз представление смотрят они.
Альбер (с беспокойством). Дело кончится кровопусканием.
Андре. Скорее — шампанским!
Фред. Которое мы выпьем за его здоровье.
Зал.
В зале царит невообразимый гвалт и беспорядок. Многие вскочили со своих мест... Со всех сторон несутся громкие крики протеста...
А Роже все продолжает читать стихи.
Забравшись на маленькую эстраду, справа от центральной сцены, какой-то господин вопит:
— Смирительную рубашку на него!
...Возмущается дама:
— Он над нами издевается!
...Свесившись с балкона, весело кричит пробравшийся в кабаре уличный мальчишка:
— Эх, и набьют же ему морду!
...Столик возле сцены. За ним господин, весь увешанный орденами. Он говорит с итальянским акцентом:
— Мы выиграли войну не для того, чтобы развлекаться зрелищами, подобного рода!..
Сидящая поблизости девушка бросает ему с иронией:
126


— Вы абсолютно правы! Подать господину голых барышень!
...Столик друзей. Роже, Филипп, Марсель, Жан, Симонна и Валери тщетно призывают посетителей к порядку. Все они с тревогой следят за Роже, который весело и совершенно спокойно заканчивает чтение поэмы.
...Столик американцев.
Первый американец орет на весь зал.
— Заткни свою глотку!.. .
Второй, не выдержав, бросается на сцену. Хочет напасть на Роже. Но Марсель, более быстрый, чем американец, опережает его и встречает сокрушительным ударом.
Два других американца немедленно срываются с мест. Их настигают Жан и Филипп. Начинается драка.
Из-за кулис выбегает Альбер, торопливо подходит к дирижеру, приказывает:
— Музыку!., музыку!..
Музыканты поспешно берут инструменты. Дирижер вскидывает палочку. В бешеном темпе оркестр играет буги-вуги. Как метеор проносится Андре мимо оркестра, спрыгивает со сцены и смешивается с дерущимися.
В зале загорается свет.
...Друзей явно теснят. У противников—численный перевес.
На краю сцены барахтается Жан, подмятый «врагами». Он делает отчаянное усилие, чтобы освободиться, но безуспешно... Тогда, перекрывая оркестр и рев толпы, он кричит:
— Пехота, сюда!.. На помощь!
...В центре зала несколько столиков занято французскими военными. Добродушно посмеиваясь, они наблюдают за потасовкой. И вдруг до них доносится голос Жана:
— Пехота! На помощь!
Услышав этот призыв, французские военные бросаются на помощь. Опрокидывая столики, расталкивая перепуганных посетителей, они молниеносно расчищают себе путь и врезаются в свалку.
В драке смешались штатские и военные американцы, метрдотели, тщетно пытающиеся разнять дерущихся, официанты, принимающие участие в потасовке, французы в штатском и пятеро наших друзей. Когда в этот рукопашный бой включаются французские военные, баталия достигает своего апогея.
Дерутся и на сцене и в зале, среди опрокинутых столов. Женщины жмутся к стенам. Одни из них испуганы; других потасовка лишь забавляет, и они весело подбадривают дерущихся. Валери и Симонна исчезли из зала.
...Перед лесенкой на сцену Марсель. Он защищает доступ к сцене, посылая во все стороны короткие, но меткие удары (боксерские «хупы»).
...С азартом дерется Жан. Заметив, что на краю сцены один из амери127


канцев балансирует руками, стараясь сохранить равновесие, он небрежно толкает его. Тот валится как сноп.
...Возле оркестра — плечом к плечу Филипп, Роже и Андре отражают атаку нападающих.
...Оркестр с остервенением играет буги-вуги. Несколько пар, рискнувших выйти на танцевальную площадку, яростно отплясывают модный танец.
...Из-за кулис за боем наблюдают Фред и Альбер.
Кулисы.
Через кордон развеселившихся гёрлс к Фреду пробирается привлеченный шумом Серж.
• Альбер (Сержу). Неплохо дебютирует твой подопечный!
Серж (с нескрываемой злобой). Еще бы!.. Такой артист!.. За ним все охотятся!
Альбер. И так ревностно, что кулаки в ход пускают!
Не спуская глаз с Роже, довольный Фред замечает:
— Что касается стихов... кажется, не получилось... Зато во всем другом — это крепкий паренек!
Альбер (с отчаянием). Громят все подряд! Я говорил!.. Этим должно было кончиться!..
Выпустив густую струю дыма, Фред невозмутимо продолжает:
— У меня есть средства...
На балконе.
Укрывшись на балконе, Симонна с жадным интересом наблюдает за побоищем. Рядом с ней Валери.
Валери (закурив сигарету). Вам не страшно?
Симонна (не отрывая глаз от дерущихся). Страшно? Нет... Мне нравится...
Валери. Что именно?
Симонна. Когда мужчины дерутся...
4
На Лебяжьем острове Ч
Солнечный, ясный день. В обрамлении оголенных деревьев на фоне светлого неба четко вырисовывается статуя Свободы 1 2. Позади — Булон-
1 Лебяжий остров, официально именуемый Лебединой аллеей, предсгавляет собой очень узкий длинный островок, который в южной своей части пересекается мостиком. (Прим, пер.)
2 Французская статуя Свободы, работы известного французского скульптора Фредерика Бартольди. (Прим, пер.)
128


ский лес. По центральной аллее острова прогуливаются Роже и Симонна, кокетливая и нарядная.
Гуляющих очень мало. Роже с Симонной, два рыболова, погруженных в свое занятие, няня, неторопливо толкающая коляску с младенцем, любовная парочка — вот и все посетители острова в этот час.
Симонна. Ну, расскажите, чем вы были заняты весь этот месяц?
Роже. Делами... Работой... Пробовал продавать пылесосы, страховать жизни.
Симонна. И удачно?
Роже. Нет!
Симонна. А театр?
Роже. Театр? Вакантных мест нет... Ничего не поделаешь;.. Некоторые актеры сами, с оружием, освобождали здания театров. Благодаря этому и устроились. Теперь их никто не тронет... до следующей войны.
Симонна. Значит, вы без работы?
Роже. Нет. Я подыскал себе другое «дело». Работа не из легких. Но патрон хорошо платит. (Намеренно меняет тему разговора,) Зачем вы вызывали меня на свидание?
Симонна. Чтобы увидеть вас...
Остановившись, Роже не сразу отвечает:
— Мне не нужно было приходить!
Симонна. Но раз уж вы пришли, не стоит говорить об этом. (Тянет Роже за руку.) К тому же я не вижу в этом ничего дурного... Мы просто гуляем... дышим воздухом. Я могла бы даже сказать об этом Жану.
Роже. Да... Но вы этого ему не скажете.
Симонна. Я не виновата, что он вечно где-то между Лиможем и Кастельнодари.
Роже. Он делает это не нарочно.
Симонна. Я тоже не нарочно.
Роже. Как можно упрекать его за то, что он работает?
Симонна. Как можно упрекать меня за то, что я скучаю?..
Некоторое время Роже и Симонна идут молча. В конце аллеи виднеется двухъярусный мост, соединяющий Лебяжий остров с городом. Они входят на мост и исчезают в его туннеле.
Под сводами моста медленно бредут Роже и Симонна.
Роже. Поймите, Симонна, Жан — мой друг.
Симонна. И мой тоже.
Роже. Поэтому некоторые вещи между нами совершенно исключаются...
Симонна (притворно, невинным тоном). О каких «вещах» вы говорите?.. Я просто хотела еще раз вас увидеть... Вот и все.
9 Сценарии французского кино
129


Роже. Я пришел, полагая, что вы хотите попросить меня о чем-то^ что вам нужна моя помощь...
Симонна. Нет, этого не нужно.
Роже. В таком случае, мы должны попрощаться.
Симонна. О!.. Почему?.. Здесь так хорошо!.. Такая чудесная погода!
Роже. У меня свидание.
Симонна. Она подождет.
Роже (вдруг поддаваясь чарам Симонны). Я так рад, что мы снова увиделись!.. Но... будьте умницей!
Симонна (с кошачьей вкрадчивостью). Я тоже просто хотела вас видеть!.. Ничего другого мне и не нужно!
Они продолжают свой путь под сводами моста. Постепенно в туннеле становится все темнее... Вот и совсем ничего не видно. Только слышится голос Симонны.
— Ничего другого не нужно, Роже!
...Темнота... Издалека доносится гудок паровоза.
Постепенно нарастает и наконец становится оглушительным грохот несущегося поезда.
...Из черной пасти туннеля вырывается почтовый поезд и уходит вдаль, исчезая среди залитых солнцем полей.
В почтовом вагоне.
Сидя на вертящихся металлических стульях, под мерный стук колес разъездные почтальоны разбирают почту. Ярко горят все лампочки. В одном углу — груда мешков с наклейками.
На переднем плане два молодых почтальона. Они сидят спинами друг к другу и усердно сортируют письма.
Первый почтальон (нюхая письмо). Наверняка любовное... Кладет в соответствующую ячейку.
Второй почтальон. Почему ты так думаешь?
Первый почтальон. По запаху чувствую.
Начальник вагона, мужчина лет пятидесяти, в форменной фуражке,, насмешливо спрашивает:
— Ты воображаешь, что любовь всегда хорошо пахнет?
Первый почтальон не отвечает.
Начальник вагона. Ты еще дурак, Артур!., вот что я тебе скажу.
С большой пачкой заказных бандеролей в руках он идет в противоположный конец вагона. По дороге его «атакуют» два других почтовика.
Третий почтальон. Ты, папаша, рассуждаешь, как вдовец. Твое мнение в счет не идет!
130


Начальник вагона (повернувшись к ним). Вдовец? Да я и же- нат-то никогда не был!
Четвертый почтальон. Это не имеет значения... Он все равно прав — ты похож на вдовца... Во-первых, у тебя голос замогильный...
Это приводит в ярость начальника вагона. Со злостью он перебивает почтальона:
— Я, может быть, и рассуждаю, как вдовец, а вот вы все рассуждаете, как рогоносцы!.. Воображают себя счастливцами!.. Дураки блаженные.
Начальник уходит. Парни, довольные, что удалось поддразнить его, весело смеются.
Пятый почтальон (заливаясь смехом). Рогоносцы!., Что ты на это скажешь, Жано?
В дальнем конце вагона Жан, в блузе и берете, сортирует письма.
Жан (с добродушным спокойствием). Когда отцы семейств начинают разглагольствовать, меня только смех разбирает! Я стою на своем: самое милое дело — на каждой станции иметь по жене...
Быстрая смена кадров:
...Сходящиеся у Лионского вокзала железнодорожные пути.
...Виднеющаяся издали башенка вокзала.
...Паровоз, уже без вагонов, уходящий по направлению к Иври.
...Окно со спущенными шторами на седьмом этаже.
В комнате.
Очень скромная комната, какие бывают в рабочих кварталах. На стенах солдатские сувениры, фотографии, каска. На туалетном столике в рамке портрет Жана в солдатском мундире.
Если раздвинуть шторы окна, можно увидеть убегающие к Лионскому вокзалу железнодорожные пути... Сейчас шторы спущены. Но и сквозь занавеси угадывается, что за окном яркий день.
В комнате полумрак. Горит только одна лампочка возле умывальника. На стульях в беспорядке раскидано белье и платье Симонны.
В постели сладострастно, по-кошачьи, потягивается Симонна. Она в. одной комбинации.
Услышав шорох, открывает глаза, бормочет:
— Ты уже уходишь, дорогой?
Роже. Я вовремя вспомнил, что у меня свидание.
Возмущенная Симонна рывком садится в постели:
— О! Ты еще пойдешь к другой?!
Возле умывальника перед зеркалом Роже завязывает галстук:
— У меня свидание совсем другого рода.
<)*
131


Симонна. Жаль...
Обернувшись, Роже с удивлением спрашивает: — Жаль?
Симонна. Да... Раз другого рода, ты мог бы побыть еще...
Роже. Ты чудовище!.. У тебя только одно на уме!
Садится на постель, начинает обуваться.
Симонна (кокетливо). Тебе так идет, когда ты притворяешься пресыщенным.
Роже. Мне не к чему притворяться... Я противен сам себе.
Обнявшего за шею, Симонна ласкается:
■ — Дорогой!..
Роже (разжимая ее руки). Его ты тоже так называешь?
Вызывающе рассмеявшись, Симонна встает во весь рост на постели.
— В самом деле, пора и о нем вспомнить!..
Роже. Боже мой! И все это случилось в его комнате... в его постели...
Продолжает мрачно зашнуровывать ботинки. Симонна, кокетничая перед туалетом, надевает халат.
— Но это и моя постель... Так что нечего устраивать из этого драму. Взяв со стула свой пиджак, Роже уныло роняет:
— Это — не драма... скорее — водевиль...
Симонна (причесываясь* перед зеркалом). Тогда на что же ты жалуешься?.. Водевиль ведь такое веселое представление!
Роже (надевая пиджак). Женщины не могут понять мужской дружбы.
Симонна (продолжая причесываться). Только тебе и говорить сейчас о мужской дружбе!
Роже (в бешенстве). Симонна!
С невинным видом Симонна подходит к нему, нежно спрашивает: — Да, дорогой...
В бессильной ярости Роже направляется к двери.
— Ноги моей больше здесь не будет!
Закурив сигарету, она с ласковой невозмутимостью сообщает ему:
— Жан вернется только в понедельник. Он в Марселе.
Громко хлопает дверь...
. В кадре — небольшая табличка на наружной стороне двери. На ней надпись: «Жан Бенуа».
5
Марсель.
Вечер. Улица Канбьер, примыкающая к старому порту.
Вместе с одним из своих товарищей по работе Жан не спеша идет по
/лице. Останавливаются перед большой афишей, с интересом читают ее.
Жан. Марсель... Марсель Леру.
Товарищ Жана. Кто это такой?
132


Жан. Мой фронтовой товарищ... Пойдем посмотрим. Поезд отходич после двенадцати. У нас еще много времени.
Товарищ Жана. Стоит ли? Наверняка халтурщики...
Жан. Я не ради халтурщиков, а ради него иду. (Кивает головой но афишу.) Но почему же он никого из нас не предупредил, что начал выступать?
В кадре крупно — афиша. Она извещает, что вечером на арене «Прадо* состоится матч бокса. Среди других боксеров — имя Марселя Леру.
В центре афиши — рисунок, изображающий зал, битком набитый зрителями, напряженно следящими за схваткой двух боксеров.
В кадре крупно — рисунок с афиши... И вот это уже не рисунок, а настоящий зрительный зал.
Все громче гул, который обычно стоит в зале во время состязаний. Звучит гонг. Голос с южным акцентом объявляет:
— Шестой раунд!
Из общего гула выделяются отдельные веселые выкрики и прибаутки марсельцев — страстных болельщиков бокса:
Г олоса. Бей! Бей!.. Эх, раззява!
— А, черт... промазал!
— Вспоминай родную маму!
Ринг в «Прадо».
На ринге два боксера. Ожесточенная схватка... Нарастает гул голосов... Все громче становятся выкрики.
Г олоса. О-ох, мама!.. Ну и колошматит он его!., — Сделает он из него компот!..
— Ай-ай-ай!.. Ох, матерь божья! Ну, теперь ему каюк будет!..
Чей-то спокойный, дружеский голос советует:
— Давай, друг, левой покрепче!.. Левой!.. Эх!.. Опять мимо!
Вдруг один из боксеров рухнул на ковер. Публика вопит, топает ногами... Это — Марсель. Он лежит на самом краю ринга, возле гонга. Его распухшее лицо все в страшных кровоподтеках. Арбитр в безупречных белых брюках отсчитывает первые секунды.
Арбитр. Раз, два, три...
Приподняв голову, Марсель пытается встать, но тщетно... Глаза его закрываются, голова снова падает на ковер.
Голос арбитра, отсчитывающего секунды, тонет в шуме зрителей.
В раздевальной.
Марсель без сознания лежит на массажном столе. Чья-то рука подносит к его носу флакон с нюхательной солью.
133


И сюда доносятся гомон и выкрики зрительного зала, где уже идет следующий поединок. Постепенно гомон становится более глухим, а голоса разговаривающих в комнате более отчетливыми.
Секундант. В ушах, наверное, звон стоит... Впрочем, ему не привыкать...
Марсель приходят в себя.
— Что произошло ?
Тренер стаскивает с Марселя вторую перчатку, секундант заливает ему коллодиумом рассеченную бровь.
Т ренер. Ничего... Кончился бой. Вот и все.
Марсель (окончательно приходя в себя). Ах да... Но вы знаете, мосье Дюфо, мне просто не повезло... Падая, я ударился головой об...
Тренер. Да, да... конечно, мой друг!
Марсель (с несчастным видом). Вы как будто не верите мне?
Т ренер. Почему же... верю... Только ты был в нокауте уже до того, как упал... А в прошлом месяце в Нанси, с Брюно, тебе тоже не повезло? И когда Кид Дюпон вынудил тебя уйти с ринга — тоже не повезло? Что ты на это скажешь, парень?
По мере того как тренер перечисляет его неудачи, Марсель все больше сникает.
Марсель. Не знаю, мосье Дюфо...
Тренер направляется к металлической вешалке. Там стоит Жан. За вешалкой, на стене — большая афиша, на которой изображен улыбающийся широкоплечий боксер.
Т ренер. Незачем было тебе играть в солдатики... Говорил же я: «Не ходи». Ну, и вот что из этого вышло. Твоя левая рука — тряпка с костями... А однорукий боксер... Я еще таких не видел на своем веку.
Марсель. Она еще, может быть, восстановится...
Тренер. Может быть... А пока ты даешь калечить себя...
Присутствующий при этой сцене Жан молча комкает в руках свой берет.
Тренер. Кончится это тем, что ты ослепнешь или станешь сумасшедшим. (Подойдя к Марселю.) Ну, а помогать тебе в этом я больше не стану... Придется, мой друг, поставить точку.
Марсель. Значит, я ни на что больше не годен?
Направляясь к двери, где его ждет секундант, тренер говорит:
— Ты не пригоден больше для бокса... Но возьми себя в руки и постарайся остаться человеком... Ты идешь в гостиницу?
Марсель. Я приду позже... Меня ждет товарищ.
Тренер уходит. Смущенный Жан делает несколько шагов вперед. Он хочет ободрить товарища и не находит слов.
Молча спускается со стола Марсель... Молча смотрит на идущего к нему Жана... Друзья не знают, что сказать друг другу... Все так же молча
134


Марсель берет мохнатое полотенце и набрасывает его себе на шею. Подходит к зеркалу... Наконец, с трудом объясняет:
— Ну вот... Теперь ты понимаешь, почему я никого не предупредил о своем возвращении на ринг... Это скорее не возвращение, а уход. Меня бьют провинциальные халтурщики.
Жан. Ты неправ...
Марсель (просто). Прав, Жан... потому что они сильнее меня... Они не виноваты, что я был на войне.
Жан (озабоченно). Что ты собираешься теперь делать?
Подходит к Марселю, который достает из шкафа маленький чемоданчик. Взволнованно продолжает:
— Мне так хочется что-нибудь сделать для тебя... Но у меня нет никаких возможностей...
Марсель (с благодарностью). Не расстраивайся... (Проводит рукой по глазам). Дело я себе подыщу...
Ж а н. Я не расстраиваюсь... У нас ведь есть друзья... к счастью.
Марсель (со слабой улыбкой надежды). На жизнь и на смерть!..
Жан тоже улыбается. Некоторое время друзья молчат.
Ж а н. Чаще всех я вижу Роже... Андре в Индокитае.
Марсель. Что это ему взбрело в голову...
Ж а н. У него были свои соображения... А Филипп... Филипп — славный парень, но он совсем из другого мира.
Марсель. А жаль...
Бережно укладывает в чемодан свои боксерские перчатки, Плотнр закрывает крышку чемоданчика.
Жан. Конечно, жаль... Но что поделаешь...
Заметив, как Марсель укладывает свои перчатки, снова старается подбодрить его.
— А насчет работы — ты обязательно повидайся с Роже. Этот наверняка поможет! Он теперь важная птица на улице Пигаль.
6
День. Кабаре «Радость жизни».
От площади Пигаль к кабаре «Радость жизни» подходит легковая машина, останавливается у служебного входа. Из машины выходят Фред с Сержем и тут же скрываются в дверях.
Зал в кабаре.
Сейчас зал выглядит так же, как и в тот раз, когда мы увидели его впервые: здесь подметают и натирают полы, расставляют по местам столы...
135


Поднявшись на сцену, Фред обращается к одному из служащих:
— Эти господа уже приехали?
Служащий. Пять минут назад. Они в вашем кабинете.
Одобрительно кивнув головой, Фред в сопровождении Сержа проходит за кулисы.
В кабинете.
Мрачная комната без окон, освещена только электрическим светом. Обстановка ее довольно разношерстная: письменный стол в стиле рококо, несгораемый шкаф, три больших кресла, три стула, обитый бархатом диван. У другой стены — пианино, на котором в беспорядке навалены ноты, поблизости стол для бриджа, возле него красивый торшер. У двери небольшая вешалка.
Среди этой старомодной обстановки бросается в глаза единственный «модерн» — комнатный бар с высокими табуретками и зеркалами.
В стене, за стойкой бара — небольшая потайная дверь, ведущая в темный коридор. Перед пианино сидит Роже. Он перелистывает ноты. Марсель устроился на диване. В его руках номер спортивной газеты. Оба одеты с подчеркнутой элегантностью. Входят Фред и Серж.
Фред. Привет, ребятки!
Роже ( т-г .
Марсель | Привет, патрон!
Фред. Все прошло хорошо?
Роже. Отлично. Товар уже на складе.
Фред. Сколько заплатили?
Роже. Условленную цену... Они хотели сорвать еще пятьдесят кредиток...
Серж. Каждый раз то же самое.
Роже. Но на этот раз вмешался Марсель... (Поворачивается на стуле). Легкий правый удар... Чтобы немножко образумить их. (Встает.)
Фред садится на свой письменный стол.
Фред. Да... к сожалению, с этими ворюгами честно работать невозможно.
У стойки Серж, откупоривая бутылку «Перье», убежденно добавляет: — Сплошь жулики.
Фред (доставая сигару). Если дать им волю, они начнут без стыда и совести обманывать нас.
Подойдя к Фреду, Серж ставит перед ним рюмку «Перье».
Серж. Да, кстати... У меня есть покупатель на партию плащей. Если сделка состоится, я попытаюсь ему... заодно сбыть и одеяла...
Фред. Можно... Только не увлекайся чересчур комиссионными.
Серж (сокрушенно). Неужели вы мне не доверяете, Фред?
136


Фред. Нет, не доверяю... Но, я знаю, ты такой трус, что на большой риск не пойдешь... Поэтому я могу не волноваться... Я предпочитаю Марселя. (Вставая, Марселю.) Что скажешь, сынок?
Марсель (опуская газету). Что скажу? Что все идет слишком хорошо, Настолько хорошо, что это может плохо кончиться.
Фред (подходя к Марселю). Тебя все еще мучают угрызения совести?
Марсель. Я столько получаю от вас денег, что у меня уже рука не поднимается принимать их... А угрызения совести?.. Может быть...
Фред (обрывая его). На днях получишь новое задание. (Обращается к Роже.) А ты, крепыш, тоскуешь по своему искусству и актерам?
Роже. Когда как.
Фред (подходя к Роже). Да стоит ли?.. Первый актер Комеди Франсэз зарабатывает меньше, чем ты... И к тому же он вынужден бывает играть «Скупого» и утром и вечером.
Серж (провоцируя). Ему сестрица не дает покоя.
Фред. Да ну!.. А мне она казалась покладистой.
Серж. Она считает, что ее брат плохо кончит. Воспользовавшись удобным случаем, она заявила, что во всем виноват я, и выставила меня за дверь!..
Роже явно нервничает. Подойдя к стойке, он наливает себе вина. Пьет.
Фред. Последнее, пожалуй, даже неплохо! (Выпускает густую струю дыма.) В отношении же всего остального...
Роже (твердо). Остальное касается только меня.
Фред (глядя в лицо Роже). Именно это я и хотел сказать.
Серж (со злобой). Но мне от этого не легче... Мне пришлось снять комнату в отеле.
Марсель (с иронией). А раньше где ты жил?
Серж. Раньше я жил в ее комнате. Это не одно и то же. В моем возрасте уже появляются привычки и даже прихоти... Я оставил у нее почти все свои личные вещи.
7
День. Отель «Босежур» на Монмартре. Перед отелем останавливается машина спортивного типа. Из нее выходит Филипп. Пока он, захлопнув дверцу, идет к отелю, несколько оборванных молодцов, типичных для1 Монмартра, останавливаются около машины, громко обмениваясь замечаниями.
Первый оборванец. Сильна!
Второй оборванец (презрительно, пожевывая мундштук). Больно приметная..'. Попробуй, уведи ее... В момент сцапают.
137


Третий оборванец (поучительно). Зато какая передняя тяга! Ни у какой другой такой нет!
Комната Валери. Уютно устроившись на тахте, Валери читает роман. На ней скромное платье-костюм. Патефон наигрывает душераздирающий блюз. На маленьком столике перед тахтой — две чашки, электрический кофейник и пепельница. Раздается стук в дверь.
Валери. Войдите!..
Встает, слегка поправляет прическу. В дверях показывается Филипп.
Валери. Это вы, Филипп?! Входите... Я жду вас.
Закрыв дверь, Филипп раздевается, кладет пальто и перчатки на спинку кресла.
— Я получил вашу телеграмму сегодня утром.». Немедленно сел в машину и выехал.
Валери (ласково). Почему вы так неожиданно уехали?
Филипп (смущенно). Дела...
Валери. Вы ими не занимаетесь.
Филипп. Потому что я слишком много о вас думаю, Валери.
Валери. Но разве это причина для того, чтобы уезжать?
Филипп. Вы ничем не дали мне понять, что мое присутствие нужно вам...
Валери. Филипп... (Кладет руку ему на плечо.) Вы мне очень нужны сейчас.
Филипп. Я вернулся по первому вашему зову...
Остановив патефон, Валери садится. Несколько секунд молчит, наконец спрашивает:
— Вы имеете влияние на Роже?
Филипп (садясь в кресло). Имел... Когда мы воевали вместе.
Валери. А теперь?
Филипп (закуривая). Теперь — не знаю... Странно, но с тех пор как мы ушли из армии, мы словно потеряли друг друга, хотя до моего отъезда и виделись почти каждый вечер... Как будто нас кто-то подменил...
Валери. Филипп, Роже грозит опасность... Серж...
Филипп (с горечью). Серж!.. Да, да, Серж...
Наливая кофе в чашки, Валери решительно говорит:
— Не забивайте себе этим голову!.. Я выставила его отсюда. Вы довольны?
Филипп (обрадованно и смущенно). Вы всегда так прямолинейны...
Валери (продолжая начатый разговор). Серж и Фред втянули Роже...
Филипп. Во что?
138


Валери. В свои грязные махинации. (Отходит в другой конец комнаты.) Сигареты, золото, шины, бензин, машины... (Поворачивается к Филиппу.) Все проходит через их руки.
Филипп (про себя). И ради этого мы воевали!..
Валери. Да... Кажется, настало время подумать об этом... Филипп, я боюсь за Роже. Поговорите с ним. Меня он и слушать не хочет.
Филипп. Я попытаюсь.
Валери. Обещайте мне...
Поднявшись с кресла, Филипп оказывается совсем рядом с Валери.
Филипп. Клянусь... Валери?!
Валери. Что?
Обняв Валери за плечи, Филипп умоляюще повторяет:
— Валери!..
Валери (тихо, сквозь зубы). А, понимаю... Услуга за услугу... Нужно внести аванс!
Руки Филиппа падают. Его душит гнев.
Филипп. Вы оскорбляете меня!
Валери. О! Прошу вас, не нужно таких громких слов из-за таких пустяков.
Взяв свое пальто и перчатки, Филипп направляется к двери. В дверях оборачивается:
— До свидания, Валери... Я повидаюсь с Роже... А у вас я никогда ничего не попрошу... Можете быть спокойны.
Открывает дверь. И в ту минуту, когда он уже готов за нею скрыться, его останавливает молящий зов Валери.
Валери. Филипп!
Он оборачивается. Валери идет к нему.
Валери. Филипп... Самое большое доказательство любви, которое женщина может дать мужчине, это — лечь с ним в постель. Не правда ли?
Филипп (в полной растерянности). Да... кажется...
Валери. А у меня... у меня это... представьте себе... как раз наоборот... Ну, а теперь, дорогой... уходите! Уходите быстрей.
Но, прежде чем уйти, Филипп в порыве нежности на мгновение приникает к ее лицу. Потом, повинуясь ей, уходит.
Дверь захлопнулась... Глаза Валери полны слез. Одна в большой комнате, она сейчас кажется совсем маленькой. Медленно идет к окну... смотрит на улицу. По ее щекам текут слезы... Она их вытирает тонким батистовым платком... Почувствовав чей-то тяжелый взгляд, оборачивается...
На пороге комнаты, не закрывая двери и не снимая шляпы, стоит Серж.
Валери. Опять ты!.. Что ты здесь делаешь?
Серж. Смотрю, как ты выглядишь в роли «дамы с камелиями». Обожаю театр...
139


Захлопнув дверь, идет к Валери. Иронически заканчивает;
— Особенно хорошую, трогательную мелодраму.
Валери. На контрамарку не рассчитывай... Что тебе нужно?
Направляясь к ванной комнате, Серж бросает в ответ:
— Я здесь забыл кое-что.
Все еще стоя у окна, Валери следит за ним глазами.
— Мой бумажник?..
Открыв дверцу шкафа, Серж достает совсем еще новую кисточку для бритья, тюбик мыльной пасты и небольшой плоский футляр.
Серж. Ты забавна, как всегда... (Выходя из ванной.) Нет, эта вещь принадлежит лично мне... Семейная реликвия.
Открывает перед молодой женщиной футляр. На черном бархате блестят три бритвы.
Серж. У всех мужчин из нашей семьи очень нежная кожа. Мы можем бриться только такой безупречной сталью.
Подойдя к Сержу вплотную, Валери мрачно требует:
— Уходи!..
Серж. Валери, ты очень огорчаешь меня...
Валери. Уходи. Ты вызываешь во мне отвращение.
Развязный и наглый, Серж не спеша направляется к двери. На ходу он бросает через плечо:
— Раньше ты говорила иначе!
Валери (не сделав ни единого движения). Именно поэтому уходи. Ты — мое прошлое... А оно не слишком красиво.
Хлопает дверь.
8
Кабинет Фреда.
На буфетной стойке — наполовину пустая бутылка виски, три недопитых рюмки, пепельница, полная окурков. В центре — обитая сукном доска для игры в покер. По ней только что рассыпались пять фишек.
Альбер. Набавляю!
Сидя за стойкой, Альбер играет в покер с Роже и Марселем. Друзья уже сильно подвыпили.
Роже. Дамское каре... Набавляю!
Допивает свою рюмку и тут же снова наполняет ее.
Марсель. И везучий же ты на дам... А у меня два бородача.
Альбер. Ну, а я...
Ему не удается закончить. Открывается дверь, и в комнату входят Филипп и Фред.
Фред. Прошу, господин маркиз, входите... Я вам говорил, что они оба здесь. Здесь можете спокойно поговорить... Альбер, ты мне на несколько минут нужен.
.140


Альбер и Фред выходят. Филипп подходит к Роже и Марселю. Друзья горячо пожимают друг другу руки.
Марсель. Ты, оказывается, в Париже...
Роже. Мы уже решили, что ты заблудился в своих горах.
Филипп. Я только что приехал.
Роже. Выпьешь рюмку?
Филипп охотно соглашается:
— С удовольствием... Ну, как вы поживаете, друзья?
Роже. Как видишь... Перебиваемся...
Залихватски опрокидывая рюмку виски, Марсель, весело улыбаясь, добавляет, глядя на приятеля:
— С хлеба на воду!..
Филипп (присаживаясь на ручку кресла). Это я вижу... (К Роже.) А твоя профессия?
Роже. Профессия? Какая?
Филипп. Как — какая? Ведь ты же кончил консерваторию.
Роже. Я больше не актер... Ты же присутствовал на моем дебюте. Результат — нокаут... И дело тут не просто в счете.
Марсель (держа в руках рюмку с виски). Его побили, так же как и меня... Тем лучше... Сейчас мы неплохо устроены.
Роже. Околачиваться по балаганам у меня нет желания. Там слишком мало платят!
Марсель. А я, маркиз, снова превратился в простого болельщика. Получать нищенскую плату за то, что тебе намнут бока... В этом мало интересного...
Филипп. У меня есть к вам предложение.
Роже. Мы ни у кого ничего не просим...
Филипп. Я не кто-нибудь... Я ваш друг.
Марсель. Это верно.
Роже (недоверчиво). Что ж, говори.
Филипп. Помнишь, мы часто говорили, Валери, ты и я...
Моментально догадавшись, о чем Филипп поведет речь, Роже резко перебивает его:
— Валери со счета сбрасываем.
Не придав никакого значения реплике Роже, даже не отвечая на нее, Филипп, шагая по комнате, продолжает развивать свою мысль.
— Вы оба, ты и Валери, выросли в горах. Мой отец — председатель Альпинистского клуба. Кроме того, у меня там много друзей... Помнишь, ты говорил мне, что если с театром у тебя не получится, ты поступишь в Школу высшего альпинизма... Будешь гидом. Это такая прекрасная и интересная профессия.
Роже. Ты так считаешь?
Филипп. Ты сам так считал.
141


Роже встает, подходит к письменному столу Фреда. Садится в кресло.
Роже. Возможно. Но с тех пор мои взгляды переменились... Если таскать за собой на веревке богатых оболтусов — такая прекрасная профессия, почему ты сам этим не займешься?
Филипп. Полно, Роже...
Марсель (став рядом с Роже). Он прав.
Приподнявшись, Роже в упор глядит на Филиппа. Саркастически спрашивает:
— Тебе это не подходит?.. Потому что ты на другом конце веревки?L. Ты держишь поводок... Да только из меня собака-поводырь не выйдет!.. Не гожусь я на роль пуделя!
Во время этой тирады в комнату никем не замеченный входит Серж. Его сюда, очевидно, привлек шум голосов.
Филипп. Послушай, Роже, я предлагаю вернуться к этому разговору, когда...
Роже (злобно). Когда я не буду пьян? Ты это хотел сказать? Может быть, я и пьян сейчас, но...
Серж (становясь между Роже и Филиппом). Не сердись, Роже, господин маркиз ни в чем не виноват.
Филипп. Прошу вас не вмешиваться.
Серж (слащаво). Но я тоже друг Роже. И смею вас заверить, что я, как и вы, думаю только об интересах Роже... Только вы напрасно прислушиваетесь к словам его сестры.
Оттолкнув Сержа, Роже становится перед Филиппом.
Роже (нервно). A-а! Так, значит, это Валери?
Серж. Разумеется... Она завидует.
Угрожающе наступая на Филиппа, Роже зло> рычит:
— Так вот почему-ты читаешь мне нотации?!.. Потому что ты с ней спишь!..
Филипп. Ты сам не понимаешь, что говоришь!
Схватив Филиппа за лацканы пиджака, Роже почти в истерике кричит:.
— Может быть... Но я знаю, что я делаю! И оставь меня в покое! Иди к ней, расскажи ей про меня!.. Слышишь?
Марсель. Лучше тебе уйти, маркиз. (Протягивает Филиппу его пальто.) Не очень здорово получается... (С угрозой.) И если бы это был не ты...
Филипп (отходя от них). Вы оба сошли с ума!
Понимая, что он бессилен что-либо сделать, направляется к двери. На пороге на секунду останавливается. Словно прощаясь, бросает последний взгляд на Роже и Марселя. Уходит.
Как только захлопнулась дверь за Филиппом, у Роже сразу испарился весь хмель. Ничком бросившись на диван, он обхватил голову руками и. зарыдал.
142


Роже. Мерзко!.. Все это мерзко... подло!..
Спотыкаясь, к нему подходит Марсель. Плюхнувшись возле друга на- диван, он подливает Роже виски. Соглашается:
— Да... Мерзко... Все без разбора ложатся друг с другом в постель. Как скоты... Какая гадость!.. И если хочешь знать мое мнение, Роже... кончай эту историю с Симонной.
Роже. Замолчи!
Марсель. Я замолчу... А вот если в один прекрасный день Жан узнает об этом, не очень-то ему это понравится. А ты знаешь, какой он...
Притаившись за стойкой, Серж жадно ловит каждое слово друзей... Узнав тайну Роже, он с довольной ухмылкой бросает горсть фишек на доску для игры в покер.
9
Балкон в комнате Симонны и Жана.
На балконе Симонна в халате и Роже в рубашке без пиджака. Опершись на перила, они смотрят на Париж. Перед ними крыши, крыши и убегающие вдаль рельсы. Слышен шум города, стук колес проходящих поездов.
Роже. Я не понимаю, почему ты нигде, кроме этой комнаты, не хочешь со мной видеться.
Симонна. Может быть, потому, что я ленива...
Роже. Нет, не только поэтому.
Симонна. Погадай на пальцах, мой милый.
Уходит в комнату. Роже следует за ней.
Улица, на которой находится дом, где живут Симонна и Жан.
Внизу, на мостовой, стоит Жан. Он смотрит на балкон, откуда в этот момент уходят Симона и Роже. Когда балконная дверь закрывается, Жан направляется к подъезду.
Комната Симонны и Жана.
Прислонившись к закрытой балконной двери, стоит Роже.
Оглядывая комнату, он говорит:
— Я скоро начну думать, что эта комната, эти стены... со всеми этими «сувенирами» возбуждают тебя.
У камина Симонна включает приемник. Раздается избитая мелодия фортепьянного концерта.
Симонна. О! На это ты бы не должен был жаловаться.
14S


Направляется к постели, Роже идет ей навстречу.
— Ты прелестное, но в то же время ужасное создание!
Подходит вплотную к Симснне. Подставляя лицо для поцелуя, та кокетливо замечает:
— Как хорошо ты умеешь разговаривать с женщинами, дорогой!
Роже (нервно). Но ты понимаешь, что так не может продолжаться?.. Это невозможно. Настанет день, когда я больше не приду.
Повиснув на шее у Роже, Симонна, уверенная в себе, прищурившись, смотрит ему прямо в глаза.
Симонна. Но сегодня и... завтра ты здесь.
Роже чувствует, что теряет голову. Он словно околдован, но все же еще пробует сопротивляться.
— То, что мы делаем, ужасно!
Симонна (закрывает ему поцелуем рот). Не нужно больше об этом!..
Побежденный, Роже сжимает ее в объятиях и долго целует.
Внезапно с. грохотом открывшаяся дверь заставляет их обернуться. На пороге стоит Жан, мертвенно бледный, но спокойный. Застыв, он смотрит, как Симонна высвобождается из объятий Роже и с довольной, удовлетворенной гримаской пробирается к камину. Она с явным интересом ждет предстоящей потасовки. Спокойно закрыв за собой дверь, Жан медленно идет к Роже. Подходит. Останавливается. Сурово смотрит ему в глаза.
Сдерживая ярость, бросает:
— Подлец!
Изо всей силы бьет Роже по лицу. Тот падает на кровать. Он безропотно принимает пощечину... Приложив руку к челюсти, молча поднимает .«а Жана глаза. В^них— стыд и раскаяние.
10
Парк, прилегающий к церкви Сакре-Кэр на горе Монмартр.
Ясный, летний день. На фоне чистого неба высится стройная базилика Сакре-Кэр. Слышны веселые крики детей, звуки шарманки. В гору, к Сакре-Кэр, ползет вагончик фуникулера. На задней площадке — Филипп и Валери. Они смотрят на раскинувшийся под ними Париж. Внутри вагончика разместились сестра-кармелитка в громадном крахмальном чепце, художник со складным мольбертом и холстом под мышкой, толстая дама с девочкой, старушка, нагруженная пакетами, и сидящий на своем месте кондуктор.
Валери. Но каким образом Жан мог узнать?
Филипп. Кажется, анонимное письмо.
Валери. Это, конечно, самый легкий способ.
144


Филипп. Я теперь для Роже ничто... Это ужасно, но мы, кажется, кончим тем, что все друг друга возненавидим... Жан и Роже дрались, как два последних тряпичника... Когда я вспоминаю о нашей клятве...
Валери. Клятвы, так же как и любовь, не выдерживают проверки временем.
Филипп. Когда я пробовал говорить с ним в первый раз, мне пришлось выслушать оскорбления и от него и от Марселя... Оба были пьяны... После этой грязной истории с Жаном я сделал еще одну попытку... На этот раз он меня выслушал, но в ответ ничего не сказал. Он смотрел на меня так, словно перед ним был чужой человек... И разговор снова ничего не дал... Только еще больше озлобил его!..
Валери. Спасибо, Филипп.
Филипп. Я в отчаянии... Завтра я еду.
Валери. Куда вы уезжаете?
Филипп. В горы, в Савойю... В ваш край... Я люблю снег.
Валери. Когда здесь падает снег, он сразу же превращается в грязь.
Филипп. Там он сверкает на солнце...
Валери (про себя). Й там чувствуешь себя так, словно ты никогда не был грязным...
Филипп (беря Валери за руки). Поедемте со мной...
Валери. Это невозможно. Я не могу оставить Роже.
Филипп. У меня такое чувство, что он ненавидит вас.
Валери. Я еще буду нужна ему.
Филипп. Я не могу оставить вас одну.
Валери. Я привыкла быть одна.
Филипп. Я не уеду без вас!..
Может быть, помимо своей воли Валери смотрит на Филиппа счастливыми глазами. Ее маленькая рука нежно пожимает его руку.
Валери (со счастливой улыбкой). А как же снег?
Филипп. Он нас подождет.
Вагончик подъезжает к дебаркадеру.
11
Ночной Париж.
Уходящая вдаль улица Пигаль со сверкающими в ночи бесчисленными вывесками кабаре и ресторанов.
Кабаре «Радость жизни».
Как и всегда, объявление оповещает, что «все места заняты», а множество жаждущих попасть на ночное представление толпятся у входа.
10 Сценарии французского кино 145


Подъезжает роскошная легковая машина. Из нее выходят трое элегантных мужчин в темных костюмах. Рассекая толпу, они пробираются к центральному входу в кабаре.
Когда все трое добираются до дверей, один из них, по виду самый «значительный», называет себя портье:
— Ламбре...
Портье (подобострастно). О! Я вас сразу же узнал, господин Ламбре. Ваш столик вас ждет... Самый лучший... как и в прежние времена. (Приоткрывает дверцу в решетке.)
Ламбре. Благодарю, Феликс!
Дает портье на чай и вместе со своими друзьями проходит в зал, откуда несется печальная песенка Валери.
Раздается чей-то крикливый голос из толпы:
— Почему же это его впустили?
Отвечает уличный мальчик:
— Ты что, не видишь, что это министр?! Фигура!..
Зал кабаре.
...Перед микрофоном Валери. В сопровождении оркестра она исполняет песенку.
...На площадке для танцев освещенные мягким светом прожекторов, толкаясь, кружатся пары.
...Чуждая всему, что происходит вокруг нее, Валери для себя поет свою грустную песню.
Через зал метрдотель провожает к столику Ламбре и его друзей. ^С^реди некоторой части публики появление Ламбре вызывает сенсацию.
Посетители перешептываются. Какой-то господин подходит к Ламбре и с энтузиазмом пожимает ему руку. Расплывшийся в улыбке Ламбре благодарит учтивым поклоном.
Сидевший в компании Роже и Марселя за одним из столиков Фред поднимается и направляется к столику Ламбре.
Фред. Господин Ламбре!.. Очень рад вас видеть.
Ламбре (благодушно). Я тоже рад вас видеть, мой милый Фред.
Фред. Я, разумеется, следил за вашим процессом в газетах.
Ламбре и его друзья усаживаются. Фред остается стоять.
Ламбре. Вы не знакомы?.. Фред, хозяин варьете, господин Фифре- мон, мой адвокат.
Фред. Примите мои поздравления, мэтр.
Фифремон. Я защищал доброе дело.
Фред. Надо быть мужественным, чтобы защищать такое дело.
И трудно понять, говорит это Фред серьезно или с иронией.
146


Метрдотель приносит замороженное во льду шампанское и разливает его по бокалам.
Л а м б р е. С момента изгнания гитлеровцев господин Фифремон направляет все свои усилия, чтобы воздать должное таким патриотам, как я.
Фред (с притворной наивностью). Это замечательно с его стороны!
Фифремон. Я поступаю так, как требует моя совесть.
Фред (Ламбре). А как поживает ваш сын?
Ламбре. Как?.. Вы разве не знаете?
Фред. Нет.
Ламбре. Он пал смертью храбрых... там... в Индокитае.
Фред. О!.. Господин Ламбре...
Ламбре. Нет, нет, милый Фред... Не надо соболезнований. Андре погиб славной смертью... Я стараюсь быть достойным его... Доказательством этому — мое присутствие здесь... Никакого траура! Я держусь стоически... Старый Гораций, Фред... Да, да, старый Гораций.
Фред (тем же наивно-прит верным тоном). Это замечательно с вашей стороны!
Ламбре. Я знаю, что его боевые друзья одобрили бы мое поведение.
Фред. Здесь сегодня как раз два его боевых товарища.
Ламбре. Здесь? Сейчас? Я хочу пригласить их к нашему столику. Позовите их...
Фред. Я не уверен, согласятся ли они...
Ламбре. Скажите им, что их приглашает господин Ламбре.
Фред (флегматично). Хорошо.
Идет к столику, за которым сидят Роже и Марсель.
Сцена.
Закончив свою песенку, Валери под аплодисменты уходит за кулисы.
Оркестр в стремительном темпе начинает наигрывать буги-вуги. Танцующие переходят с вальса на буги.
Столик Фреда.
Отстранив рукой Фреда, который, пытается его удержать, Роже встает и направляется к столику Ламбре. Последний, увидев Роже, наполняет шампанским бокал и протягивает его юноше.
Ламбре. Дитя мое... Я узнал от Фреда... Доставьте мне удовольствие чокнуться с вами.
Роже берет бокал. Несколько мгновений смотрит на вино, потом плюет в него и выплескивает содержимое бокала в лицо Ламбре.
Роже. За здоровье вашего сына, господин Ламбре...
10*
147


Задыхаясь от гнева, Ламбре вытирает лицо салфеткой. Его друзья вскакивают, громко выражают свое возмущение. Кругом поднимается гвалт. Все вскакивают с мест. Но Фред и Марсель спешат погасить разразившийся скандал.
Марсель. Брось! Не стоит мараться...— говорит он Роже, уводя его из зада.
Фред (Ламбре). Я в отчаянии... Но я предупреждал вас...
Ламбре (уже оправившись). Вы были правы, мой милый Фред...
Но я никак не могу поверить, что люди злы... В этом моя ошибка.
Кабинет Фреда.
' На диване в глубокой задумчивости сидит Роже. На валике пристроилась Валери. У бара — Марсель.
Задрав ноги на письменный стол, Серж развалился в кресле Фреда. Позади него Фабьенна достает из стенного шкафчика пузырек с лаком для ногтей.
Серж. Да, ничего не скажешь, у нашего молодого друга довольно живая жестикуляция.
Фабьенна (иронически). И ты это испробовал на собственном опыте.
Усевшись за стойкой, Фабьенна начинает покрывать себе лаком ногти...
Валери. Я— за такую жестикуляцию... Во всяком случае, до тех пор, пока рядом находятся подлецы...
Серж (играя пресс-папье). 01 Ты знаешь, каждый из нас подлец по отношению к кому-нибудь. Возьмем, к примеру, Роже и Жана... Что ты на это скажешь?
Сжав губы, Валери некоторое время молчит. Потом встает, подходит к Сержу. Наступая на него, требовательно спрашивает:
— Ты, кажется, хорошо осведомлен? Говори!
Серж (невинным тоном). Слухи ходят...
Помахивая кистями рук, чтоб поскорее высохли ногти, Фабьенна говорит Валери:
— Ты еще не знаешь, какой он злопамятный.
Но вырвать у Сержа признание Валери не удается. В комнату кто-то входит. Серж поспешно снимает со стола ноги. Это Фред. Он направляется прямо к Роже.
Фред. Я бы должен был метать молнии...
Подняв на него глаза, Роже спокойно замечает:
— Это ничего не изменило бы, господин Фред.
Фред. Это могло бы изменить наши отношения...
148


Роже (вставая). Может быть...
Фред. Садись... Я Ламбре предупреждал... Сам захотел... Вот и получил. (Направляясь к письменному столу.) А теперь займемся серьезными вещами. (Обращаясь к женщинам.) Фабьенна... Валери...
Обе актрисы тут же встают и направляются к двери. По дороге Фабьенна обращается к Валери:
— Оказывается, я вещь не серьезная, хоть он и заколачивает на мне деньги.
Валери. Для них «серьезные» вещи — это вещи грязные!..
В то время как Валери и Фабьенна направляются к двери, Фред, позвякивая связкой ключей, открывает несгораемый шкаф. Достав оттуда пачку банковских билетов, он кладет ее в небольшой сафьяновый портфель. Затем садится за письменный стол.
Фред. Пенициллин... сегодня вечером.
Серж. А я думал...
Фред. Я не обязан все тебе говорить... (Протягивая портфель Роже.) Будьте осторожны... В Милитэри полис 1 уже кое-что пронюхали. Они, не задумываясь, пускают в ход автоматы... Все, конечно, предусмотрено... Но как знать...
Встает и направляется к небольшой двери, которая чуть виднеется за стойкой. Все идут за ним.
Фред. Чтобы было алиби... Из кабинета вы не выходили. (Толкает дверцу.) В путь, быстро... Я жду вас здесь.
Трое мужчин исчезают в темном коридорчике. Из зала уже не слышно музыки.
12
Ночь. Пустынная дорога в густом лесу. Едва видно небо. Вступает тревожная, стремительная музыка.
По дороге с зажженными фарами мчится большая легковая машина. Это машина Фреда. Осветив на повороте группу деревьев, она уносится в ночь.
В машине трое мужчин. Все молчат. Угрюмо смотрят на убегающую ленту дороги.
За рулем Серж. В губах у него зубочистка. Рядом Роже с сигаретой в зубах. Марсель поместился на заднем сиденье. Проскочив металлический мостик, машина снова несется по лесной дороге.
А в это время по другой дороге, и тоже на большой скорости, мчится автобус. На его кузове — опознавательные знаки Красного Креста. Это 1 Американская военная полиция при американских войсках во Франции. (Прим, пер.)
149


военная американская санитарная машина. За рулем — американский солдат. На нем форменная армейская куртка (так называемая «канадка») и солдатское кепи защитного цвета. Солдат жует резинку.
В кузове — груз.
Издали виден свет фар санитарной машины. За ней вдалеке появляются еще две светящиеся точки. Они быстро настигают машину. Это полицейские из Милитэри полис на своих мотоциклах. Обогнав автобус, они перекрывают ему дорогу, заставив его остановиться. Один из полицейских проверяет номер машины, другой — документы солдата. Удостоверившись, что все документы в порядке, полицейские пропускают машину.
Перекресток. Дорожный знак. Доехав до перекрестка, автомобиль, за рулем которого сидит Серж, резко сворачивает с шоссейной на проселочную дорогу. Вскоре машина подъезжает к карьеру, где царит мрак и тишина.
Погасив фары, Серж осторожно подводит машину к гаражу, похожему больше на ангар. Остановившись, он остается за рулем. Роже и Марсель выходят. К ним тотчас же подходит человек лет пятидесяти, с сединой в волосах, одетый в замасленный комбинезон. Это механик.
Механик. Привет!
Роже. Привет... дедушка... Который час?
Механик. Пять минут третьего... Сейчас приедет.
Марсель. Не засыпался бы...
Механик. Не-ет...
Роже. Ну что ж, нам остается только ждать.
Перекресток. Дорожный знак. Дойдя до перекрестка, санитарный автобус замедляет ход, сворачивает на проселочную дорогу, ведущую в карьер.
Карьер.
Гараж. Ворота гаража распахнуты.
Американский санитарный автобус, следуя за Марселем, который знаками показывает дорогу, въезжает в ворота. Когда машина скрывается в гараже, Марсель и механик плотно закрывают ворота.
В гараже.
Темная громада санитарной машины... Ее мощные фары бросают резкий свет на связки хвороста, ящики, металлические бочки, различные 150


инструменты и другие вещи, хранящиеся в гараже. Механик зажигает лампу-молнию и подвешивает ее к потолку.
Выключив мотор и погасив фары, американский солдат выходит из кабины. Держась рукой за кобуру револьвера, молча подходит к Роже, Марселю и механику.
Солдат (по-английски), Монету привезли?
Роже (вынимая из кармана портфель). Вот... А груз?
Солдат (кивнув головой в сторону машины). Проверяйте.
...С карманным фонариком в руке Марсель направляется к автобусу. Открывает заднюю дверь кузова, залезает внутрь.
Сквозь стекла в автобусе виден блуждающий огонек фонарика.
...Солдат, прислонившись к кузову, пересчитывает пачки ассигнаций. Роже наблюдает за ним.
Роже. Счет полный, браток... Не трать зря время.
Раздается голос Марселя, который все еще возится в автобусе:
— Все в порядке!
Солдат. О’кэй!
Засовывая в карман деньги, он направляется к выходу.
У ворот с ним сталкивается Марсель, только что вылезший из автобуса... Протиснувшись в чуть приоткрытые ворота гаража, американец исчезает...
Машина Фреда.
Серж по-прежнему сидит на месте водителя. Увидев вышедшего из гаража солдата, неотступно следит за ним глазами, пока тот не скрывается во тьме.
В гараже. Сейчас здесь совсем темно. Роже подзывает Марселя.
Роже. Теперь наш выход на сцену... Мы должны хорошо сыграть.
Марсель. Роль не из легких!..
Роже. Нам за это платят... Груз должен быть в клинике на улице Рашель до рассвета.
В приоткрытые двери гаража проскальзывает Серж.
Роже (оборачиваясь). Шухера нет?
Серж (небрежно). Все в порядке... Фейерверк состоится в другой раз.
Роже. Ты поезжай после нас... По другой дороге.
Серж. Идет.
Роже (Марселю). Мешкать нечего... Поехали.
Марсель садится за руль. Рядом с ним усаживается Роже, Марсель нажимает на стартер. Серж и механик распахивают ворота. Автобус задним ходом выбирается из гаража и исчезает в темноте. Механик снова закрывает ворота... t
Серж (вынимая сигарету). Выкурю одну и... тронусь.
151


Проселочная дорога.
По обочине дороги идет солдат. Мимо него почти одновременно, но в противоположных направлениях проносятся две машины, ярко освещая его светом своих фар.
Машина Фреда.
Серж ведет машину на очень большой скорости. Вдруг в свете фар перед ним возникает на дороге силуэт солдата. Он узнает его. Какое-то мгновение колеблется. Потом, поравнявшись, резко тормозит.
Серж. Вы возвращаетесь в Париж?
Солдат (недоверчиво). Простите?..
Серж. Я спрашиваю: вы—в Париж?
Солдат. Париж?.. (После колебания.) Ес.
Серж (открывая дверцу). Тогда садитесь, подвезу... Мне можете довериться... Могила!
В санитарном автобусе.
В шоферской кабине—Марсель. На нем американское военное кепи. Рядом с ним Роже насвистывает солдатскую песенку (ту, что пели солдаты в австрийском кабачке).
Марсель (мечтательно). Роже, а помнишь в Австрии... тот день, когда мы узнали, что заключен мир?
Роже. Помню.
Марсель (глядя на Роже). Мы тогда поклялись никогда не бросать друг друга...
Роже. Да... А к чему ты это?
Марсель. Роже!.. Мы с тобой должны держаться вместе...
Роже. Конечно, дружище!..
Марсель. До самой смерти...
Шоссе. Виадук. Приближается санитарный автобус.
В автобусе.
Роже. Ты уверен, что мы не сбились с пути?
Марсель. Уверен... Вот мост...
Выхваченный из тьмы светом фар по другую сторону моста неожиданно возникает заслон американской военной полиции. Сначала друзья видят цепочку полицейских, силуэт офицера, за ними виллис и два мотоцикла.
Марсель. Военная полиция... Что делать?
Роже (решительно). Прорываться...
152


Включает сигнал.
Раздается тревожный вой сирены, характерный для санитарных машин.
Санитарный автобус несется прямо на полицейских... Те еле успевают отскочить в сторону... Открывают вдогонку огонь. Со звоном разлетаются выбитые пулями стекла кабины.
Марсель. Сволочи!.. Стреляют по Красному Кресту!
Вдруг с глухим стоном он бессильно склоняется над рулем. Роже наклоняется к нему, испуганно спрашивает:
— Что с тобой?.. Тебя ранило?..
Марсель (едва слышно). Проскочили...
По шоссе, выделывая затейливые зигзаги, мчится санитарный автобус. Через некоторое время машина съезжает с шоссе и, преодолев придорожную насыпь, исчезает в темноте.
Виадук.
Растерявшиеся было полицейские уже пришли в себя. Они торопливо садятся на мотоциклы и спешат вдогонку за беглецами.
Глухой овраг.
Здесь, на дне оврага, закончил свой стремительный бег санитарный автобус.
Вот он лежит, перевернувшись на бок. Его колеса еще крутятся... Стучит мотор... но выбиты все окна... горит всего одна фара, помяты стенки...
В автобусе.
Оглушенный, обессиленный Роже пытается вытащить из кабины Марселя.
Роже (с тревогой). Марсель!.. Марсель!., отзовись...
Охваченный ужасом, он выпускает неподвижное тело товарища. Оно' безвольно падает на руль, надавив кнопку сигнала... Раздается гудок...
Роже слышит приближающийся рокот мотоциклов. Охваченный бессильной яростью, гонимый страхом, он выскакивает из кабины и бежит в чащу...
Смолкает треск мотоциклов... Тишина... Приближается дрожащий луч электрического фонаря. Блуждает по изуродованному автобусу... застывает на лице и широко раскрытых глазах Марселя...
и 53


13
День. Париж.
Улица возле кабаре «Радость жизни».
Перед подъездом останавливается такси. Из него выходят Роже и Валери и торопливо скрываются в кабаре.
Кабинет Фреда.
На письменном столе — грязные тарелки и стаканы. Видно, что Фред взволнован, что он здесь провел всю ночь.
Он без пиджака, все время нервно ходит по кабинету, не выпуская изо рта пбтухшей сигары.
Сидя в стороне, Серж играет на механической рулетке.
Фред. ...Но когда ты с ним расстался, все было благополучно?
Серж. Все шло отлично... Доказательство этого — мое присутствие здесь! Ведь я вернулся еще до четырех... Послушайте, патрон... А что, если они на этом самом автобусе... Пенициллин — ведь сейчас вещь остро дефицитная...
Фред. Это скорее в твоем духе, чем в их.
Внезапно открывается дверь. Входят Роже и его сестра. Встревоженный Фред бросается к Роже.
Фред. Сорвалось?.. Что же ты молчишь.
Роже. Военная полиция... Заслон на дороге... Мы попытались прорваться... .
Фред. Где Марсель?
Рухнув на диван, сжав голову руками, Роже глухо произносит:
— Марселя больше нет... Они убили его!..
С нежностью Валери кладет руку на плечо брата.
Серж. Это должно было случиться.
Фред. Заткни свою глотку. (Подходит к Роже.) Что было дальше?
Валери. Он убежал через лес. На грузовике, ехавшем на рынок, добрался до Парижа... Позвонил мне... Я за ним приехала. Теперь привезла к вам... Что будете с ним делать?
Фред. Они быстро опознают тело Марселя... Следы приведут их к нам...
Валери с тревогой слушает Фреда.
Фред. Тебя надо укрыть, парень!.. Я сделаю все, что нужно... Только бы успеть...
Из коридора доносятся чьи-то тяжелые шаги.
Валери (спокойно). Не успели.
Дверь кабинета открывается. В комнату входят французский полицейский комиссар, два агента полиции в штатском и два офицера американской военной полиции.
154


Комиссар и следующие за ним агенты уверенно направляются к Фреду, который старается принять невозмутимый вид.
Комиссар. Здравствуй, Фред!.. Рад тебя видеть... Вы не ждали нас так скоро?
Фред. Я всегда рад вас видеть, господин комиссар.
Комиссар. Допустим... Итак, сегодняшней ночью ты потерял одного из твоих молодых дружков. Он украл машину с грузом пенициллина... Пенициллин стоит дорого.
Фред. Я буду разговаривать только в присутствии моего адвоката. Комиссар (указывая на Роже). А он?
Ф р е д. И он тоже.
Один из американцев и один из полицейских агёнтов выходят вперед и становятся рядом с комиссаром.
Комиссар. Конечно, это ваше право... Только напрасно вы сейчас играете в прятки!.. Дело нешуточное... Произошло убийство... Ну, а что бывает за убийство, сам знаешь!
Фред. Не мы же убили Марселя!..
.Комиссар. Речь идет не о Марселе... а об американском солдате Дэнисе Бэрк, которого нашли зарезанным с очищенными карманами на дороге в Мант... Дэнис Бэрк — водитель американской санитарной машины.
Роже (вставая). Что?!
Фред (искренне). Ничего не понимаю...
Комиссар. Придется вспомнить!..
Комиссар направляется к письменному столу. Там сидит Серж и невозмутимо полирует себе ногти.
Комиссар. Постарайся объяснить мне, что произошло, Фред... Я все же не думал, что ты способен на такое... Ты далеко пошел!..
Фред. Слово чести, господин комиссар, я тут ни при чем!..
Усевшись на край стола и играя ножом для разрезания бумаги, комиссар говорит Фреду:
— Доказательства будут... Достаточно какой-нибудь мелочи... Ну, а снимки, сделанные на месте преступления, произведут дурное впечатление на присяжных. (Встав, подходит к другому концу стола и там садится.) Они чувствительные люди, а у шофера горло располосовано от одного уха до другого!
Имитируя жест убийцы, проводит себе по горлу ножом для разрезы- вания бумаги.
Фред (возмущенно). Неужели есть такие звери?!
Комиссар. Да... А вернее, трусы. Бритва — орудие трусов!..
При последних словах комиссара Валери меняется в лице. Она бледнеет. Пристально смотрит на Сержа. Комиссар разворачивает завернутую в носовой платок бритву и бросает ее на стол.
155


Комиссар. Вот... Нашли, обыскивая, жертву... Убийца обронил ее в траве.
С напряженным лицом Валери идет к письменному столу. Увидев это, Серж слегка отпрянул назад.
Комиссар. К сожалению, никаких отпечатков.
Валери подходит к столу. Комиссар жестом останавливает ее.
Комиссар. Вам что нужно?
Валери. Что мне нужно?.. Мне нужно, чтобы мой брат не расплачивался за других.
Комиссар. Объяснитесь.
Спокойно взяв со стола бритву, Валери протягивает ее Сержу:
— Держи... И не разбрасывай где попало свои семейные реликвии. Серж (злобно). Шлюха!
Откинувшись в кресле, не вынимая пистолета из кармана, с злобной гримасой, искривившей его лицо, Серж сквозь сукно стреляет в Валери. В ту же секунду к нему бросаются полицейские. Офицер американской военной полиции валит его с ног ударом кулака.
Смертельно раненная в живот, Валери падает. Роже берет ее на руки.
Роже (по-детски жалобно), Валери!.. Валери!., сестричка...
Открыв глаза, Валери тихо, но четко произносит:
— Ну вот... моя война тоже закончилась...
Роже. Валери... Валери... не оставляй меня!
Валери. Бедный мой малыш... Скажи Филиппу...
Воспоминание о Филиппе вызывает на губах умирающей слабую улыбку. Лицо ее светлеет.
— Скажи ему... что для гор... и снега... слишком поздно... я так устала...
Голова ее падает на руки Роже.
Комиссар (к Роже). Вставай!.. Пошли!.. Теперь уже ничего не сделаешь.
Роже (беспомощно). Но я не могу оставить ее одну.
Комиссар. Отчего же?.. Она уже ушла от нас, старина... а это путешествие всегда совершают в одиночестве... Пошли!
Раздавленный горем Роже покорно позволяет увести себя. Агенты пытаются увести Сержа. Тот упирается, трусливо бормочет:
— Вот к чему приводит страсть. Да-да... я слишком любил ее, эту девку... Это — преступление на любовной почве... есть смягчающие обстоятельства... Вы понимаете?
Но комиссар и полицейские хранят бесстрастное молчание.
Фред (с отвращением). Нет... Они не поймут... На этот раз тебе не выскочить! И когда тебя отправят на тот свет, я с удовольствием прочту об этом в газетах.
156


Перепуганный до того, что потерял всякий человеческий образ, Серж вопит:
— Как? Меня казнят?.. В расцвете сил!.. Это невозможно!.. Спасите меня!.. Спасите!..
Его волоком тащат из комнаты.
14
Ясный солнечный день. Общий вид тюрьмы в Пуасси.
Перед воротами тюрьмы кого-то ждут трое. Это Филипп, Жан и молодая незнакомая девушка. Неподалеку стоит светлая легковая машина.
В огромных тюремных воротах открывается небольшая калитка. Из нее выходит человек в потрепанной одежде, с небольшим чемоданчиком в руках. Это Роже. Филипп и Жан устремляются к нему. Трое мужчин сжимают друг друга в объятиях.
Роже (Жану), Ты все простил...
Жан (пожимая плечами). Какой может быть разговор... (Обращаясь к девушке.) Подойди сюда, детка. (Подталкивая ее к Роже.) Это — Полетта. Как ты ее находишь?
Роже и Полетта рассматривают друг друга.
Жан. Можешь ничего не говорить... Я и сам уже вижу.
Полетта. Он красив, твой друг.
Жан. Да, очень... Иди, детка, вперед. Я догоню тебя, моя крошка.
Когда девушка отходит на несколько шагов, Жан говорит Роже:
— Понимаешь, не потому что я ревную... Но все же...
Роже. А что стало?..
Ж ан. С Симонной?..- Она вышла замуж за американца... Здоровый верзила, вроде Гарри Купера.
Филипп (к Роже). Пойдемте отсюда.
Роже (растерянно). Я не знаю, собственно, куда мне идти.
Филипп (увлекая его к машине). Пойдем... Потом объясню... Садись!..
Филипп садится за руль, Роже рядом с ним.
К открытой дверце машины подходит Жан. Пожимает Роже руку, взволнованно говорит:
— До свиданья, мой старый друг... До скорой встречи.
Роже (потрясенный). Спасибо... Вы оба — замечательные парни!
Машина трогается, медленно удаляется...
...Оставшись один, Жан смотрит вслед уходящей машине. В знак прощания слегка поднимает руку.
Вьющаяся лента горной дороги.
Машина Филиппа ползет в гору.
157


В машине.
За рулем — Филипп. Рядом — Роже. Он глубоко задумался.
Филлип (прерывая молчание). О чем ты думаешь?
Роже. О Валери.
Филипп. Молчи!..
Роже. Почему?.. Она так хорошо знала горы и так любила их... Здесь о ней думать легко... Мне кажется, что я опять найду ее... что она меня ждет здесь.
Филипп. Свое свидание мы назначили с ней здесь.
Извилистая снежная дорога в горах. На фоне ясного неба резко вырисовываются снеговые вершины.
...По дороге быстро поднимается вверх машина Филиппа.
Тихо в горах. Только равномерный гул мотора нарушает тишину.
...В кадр снежной вершины впечатывается слово:
КОНЕЦ


HIHIHI . À A À i À À
AlpA, MAMA, САУЖАНКА И Я


РАЗРЕШИТЕ
ПРЕДСТАВИТЬ ВАМ
встретился с Катрин 24 декабря, в сочельник. Встретился совершено случайно, что, впрочем, как правило, происходит во всех знаменательных случаях.
Когда счастье решает вторгнуться в вашу жизнь, оно делает это всегда инкогнито и совершенно неожиданно, словно ошиблось дверью. Поэтому-то часто, не распознав его, проходят мимо. Я знаю целую кучу людей, проморгавших свое счастье, до которого им было рукой подать... Судите сами, если бы, возвращаясь в сочельник домой, я свернул на улицу Оршан, а не шел до конца по улице Равиньян... Или если бы я жил совсем в другом месте...
Но вы ведь еще не знаете нашего дома.
Мы живем на самом верху Монмартра, улица Лепик, 96-бис. Дом ничем не примечательный, спокойный, добропорядочный... Одним словом, «буржуазный».
Уже много лет никто из жильцов не въезжал и не выезжал. Разве что по причине похорон... Но умирали все люди преклонного возраста, члены семейств, которые жили впятером в трех комнатах, так что в смерти одного члена семьи ничего трагического не было. Она лишь навевала небольшую, скорее даже приятную меланхолию.
' Никаких новорожденных... Никаких любовных драм... Одним словом, ничего интересного для сплетников, любопытных обывателей и романистов, специализировавшихся на описании происшествий, взятых из жизни.
Единственными событиями за весь день были лишь ежедневные посещения почтальона, приходившего в восемь часов утра и в шесть часов вечера.
11
Сценарии французского кино
161


Он входил в подъезд, стучал в застекленную дверь привратницкой, заходил к консьержке и через несколько минут вновь появлялся в подъезде, вытирая усы тыльной стороной руки. Стирал ли он капельки от выпитого вина? Или же пятна от губной помады нашей консьержки (как подозревали некоторые злонамеренные квартиранты)?.. Наверняка знает об этом один только бог — бог монмартрских почтальонов.
Другим выдающимся событием в жизни дома 96-бис стало также появление уличного певца, всегда одного и того же. Он носил черную куртку и полосатые брюки. Его свободно можно было бы принять за заведующего каким-нибудь отделением универсального магазина, заведующего, много лет назад уволенного и три зимы спавшего на скамейках, не снимая своего некогда столь роскошного костюма. Отвороты его полосатых брюк свисали теперь лохмотьями, а черная куртка порыжела.
Он становился перед входной дверью, пристраивал скрипку себе под бороду и начинал пиликать: «Ах, как они любили друг друга...» Никогда мне не привелось услышать, чтобы он играл что-то другое. Наверное, он просто не знал других песенок, а возможно, ему казалось, что именно эта лучше всего подходит для жильцов нашего дома...
При первых же звуках скрипки раздвигались все шторы и в окнах один за другим появлялись жильцы. Обитатели всех шести этажей, от привратницкой до комнат для прислуги, весь наличный состав дома словно по мановению волшебства оказывался налицо. Дом как бы выворачивался наизнанку, показывался «в срезе», становясь похожим на геологическую карту, которую мой отец демонстрировал своим ученикам.
В самом низу появлялась скрывавшая свои перезрелые прелести под непомерным розовым капотом наша консьержка мадам Ле Галл, с накрашенными губами и письмом из Алжира в руках...
В первом этаже направо —-'майор Баттер, отставной командир эскадрона, холостяк. Налево — аббат Флотт, викарий собора Сен-Пьера, тоже холостяк.
Во втором направо — старая актриса, мадемуазель Ориньи, так же густо обложенная грелками, как ее салон рококо усеян пожелтевшими фотографиями, со стершимися неразличимыми автографами. А налево — мосье Дефорж, отличительный признак которого — скупость.
На третьем — мадам Рамье, которая всегда, в любой час дня колотит ковер, выбивая из него пыль. Там же мосье Каломель, тот колотит жену, но только раз в неделю — субботним вечером.
На четвертом — чета стариков-рантье. Они никогда не открывают окон. Бедняжки так мало едят, что боятся, как бы их не сдуло ветром. Кроме мадам Ле Галл, никто не знал, да и не старался узнать, их фамилию. Их называли просто: «наши старики».
И, наконец, на пятом...
На пятом — мы.
162


Папа.
Мама.
Служанка.
И я.
Папа — учитель естествознания в коллеже для девиц, находящемся в Отейле, на улице Лассомпсион. Это учреждение Сент-Бёва, которое невинные души ошибочно принимают за религиозное.
Стоило взглянуть на папу, и даже те, кто не был осведомлен о его профессии, по каким-то едва уловимым, но бесспорным признакам тотчас о ней догадывались. Левое плечо несколько опущено (именно с этой стороны он носит портфель)... Лоснящиеся локти, оттопыренные карманы... высокие ботинки... огромный лоб... взгляд кроткий и от близорукости несколько уклончивый (папа из кокетства носит очки только «за работой»)...
Это — человек добросовестный, хороший и застенчивый, он пытается скрыть свои достоинства, маскируясь вспыльчивостью и брюзжанием. Да и как ему не брюзжать, если погибли мечты стать большим ученым, открывателем новых истин, и приходится влачить жалкое существование — втолковывая равнодушным ученикам открытое другими... Ведь даже бакалейщик, величающий его «господином профессором», зарабатывает за одну неделю вдвое больше, чем он за месяц.
У мамы, примернейшей из супруг, манеры, как у ветреной, капризной девчонки. Возможно, потому, что в молодости она была очень хороша собой. А возможно, что она, как и многие другие на этом свете, изо всех сил стараясь замаскировать свое мужество и самоотверженность, выбрала для этой цели маску пустышки. У нее прекрасные, печальные глаза, никак не гармонирующие с ее заливистым смехом и раздражающим хихиканьем. Она говорит вполне толково, но столь торопливо, что никто не обращает на ее слова никакого внимания. Я очень ее люблю. Папа тоже очень ее любит. Но мы почему-то стараемся возможно меньше ей это показывать.
Служанкой — к началу этой истории — была у нас Мари-Луиза. Она появилась в год моего рождения, ей было тогда пятнадцать лет. Это означает, что сейачс ей исполнилось тридцать восемь. Мари-Луиза — уродлива, мечтательна и чрезвычайно нам преданна. Свою жизнь она считает неудавшейся, может быть, из-за того, что никогда не была замужем. Когда у нее выдается свободная минутка, она раскидывает карты, загадывая на молодого блондина или безостановочно ставит на стареньком проигрывателе одну и ту же пластинку: «Счастье любви».
Что касается меня... Так вот! Мне скоро исполнится двадцать три года, а толку от этого никакого! Если верить моему зеркальному шкафу, я выгляжу высоким, сухопарым детиной с прической «а ля черт побери» и с зу-
11
163


бами молодого волка. Я меланхоличен, хотя и не страдаю отсутствием аппетита. Под моей веселой циничностью в глубине души таится самая настоящая сентиментальность. Да, сердце мое тоскует и ждет чего-то. Кое-какие пустяковые любовные интрижки без завтрашнего дня не смогли заполнить сердечную пустоту...
Я тоже жду «молодую блондинку», только не стремлюсь скоротать ожидание при помощи карт и музыкальных пластинок.
Несомненно, еще не зная ее, я все время тосковал по Катрин...
Таков мой физический и моральный облик. Что касается «социального», он тоже не слишком блестящ. Давно уже я сдал экзамены на лиценциата1 прав и, отбыв воинскую повинность, работаю в качестве стажера у одного известного адвоката, мэтра 1 2 Тюрпена. Он известен, и потому много зарабатывает^— что-нибудь около полумиллиона в месяц. Однако это не мешает ему платить своим никому не известным стажерам... всего тридцать тысяч франков. Это не золотые россыпи Перу или Голконды, но, живя у родителей, я могу сойти за приятного для окружающих молодого человека. Я не жалею, что выбрал карьеру юриста: ведь на этом поприще встречаешь столько секретарей — само собой разумеется, я имею в виду исключительно тех, кто принадлежит к слабому полу! У одного только Тюрпена их четыре, и все, как одна,— юные и привлекательные. Особенно Жермена, о которой я еще буду говорить.
Каждое утро ровно в семь часов будильник папы рассыпает дребезжащий звон. Папа открывает один глаз, потом другой, потягивается, зевает, целует маму в щеку. Слегка пошатываясь, встаёт, поддерживая одной рукой пижамные штаны, и стучит в стену моей комнаты.
— Семь часов! —кричит он.
Как будто я в этом сомневаюсь!..
? Выждав несколько секунд, во время которых я мучительно преодолеваю сон, он опять кричит, теперь уже в дверь:
— Ты слышишь,_ Робер?
Увы, я все слышу!
— Ну да! — отвечаю я.
И, зацепив под кроватью один из моих шлепанцев, я ударяю им об пол\ чтобы сделать вид, будто встал.
— • Наконёц-то! — говорит папа.
Он подходит к ночному столику, берет «мозольный пластырь» и приклеивает кусочек к мизинцу на ноге. Потом лезет под кровать, извлекает оттуда гантельки и проделывает дыхательные упражнения.
1 Во Франции так называется самая низшая ученая степень. (Прим, пер.)
2 Во Франции, обращаясь к адвокату или нотариусу, именуют их «мэтр». (Прим; пер.)
164


— Раз... два!.. Раз... два!.. Раз...
Останавливается, чтобы крикнуть мне:
— В чем дело... Почему тебя не слышно?
Для него эти четверть часа семейной физкультуры — лучшие минуты дня!
Я, не вставая с постели, торопливо вдыхаю и выдыхаю, из моей комнаты несутся такие звуки, словно там раздувают кузнечные мехи.
— Мм... Пфф!.. Мм... Пфф!..
— Не так скоро, не так скоро!— для проформы протестует папа, но по голосу слышно, что он в восторге.
Потом мы по очереди пользуемся умывальной комнатой. Папа совершает свой туалет первым. Он бреется опасной бритвой. Производя эту отчаянную операцию, он всегда вполголоса повторяет неизменную скороговорку: «Бритва правит, бритва все поправит. Когда б не бритва — все бы мы пропали».
В молодости у папы были дефекты речи, от которых он избавился путем упорных упражнений, заимствовав опыт Демосфена.
Вероятно, вследствие этого знаменитый греческий оратор стал его кумиром и богом... «Когда вы встречаете препятствие,— имел папа обыкновение повторять,— стоит только спросить себя: как поступил бы Демосфен — будь он на моем месте?..»
Наконец и мама встает* Тогда мы, все втроем, завтракаем в столовой: хлеб, масло и черный кофе.
«...Прилив и отлив провоцируют пертурбации, которые затрагивают северную линию Гавр — Перпиньян»,— гнусавит радио.
Поэтически настроенная мама отмечает:
— Облака сегодня утром необыкновенно красивы.
Практик папа делает вывод:
— Ты права, надо захватить зонт.
Затем наступает священнодействие — поверка часов.
«С четвертым ударом...» — объявляет радио.
Мой отец напряженно смотрит то на свои ручные часы, то на циферблат стенных. И только после проверки тех и других он усаживается за стол и, просматривая газету, начинает машинально макать в кофе поджаренный хлеб.
Политические новости для папы ежедневно неисчерпаемый источник горечи.
— Сколько их, этих мерзавцев, которых я с радостью засадил бы в тюрьму,— слышим мы его ворчанье.
— Ты безусловно прав,— подаю и я голос.
165


— Смотри-ка! — восклицает изумленный папа.— Хоть один раз, да сошлись во мнениях!
Разумеется, это не так. Дело в том, что мы имеем в виду разных мерзавцев. Папа в старину был анархистом, а, достигнув пятидесяти, стал консерватором. Я же, несомненный кандидат в будущие консерваторы, все еще воображаю себя анархистом. Ведь мне всего двадцать три, и печень моя еще не дает о себе знать. Что касается мамы, ее политические взгляды весьма индивидуальны. Она проявляет олимпийское равнодушие к классовой борьбе и будущности демократии. Голосует она за тех кандидатов, которые производят на нее лучшее впечатление своей внешностью. Цвет их глаз для нее имеет куда большее значение^ чем их политическая программа.
К тому же мама не переносит политических разговоров за завтраком.
— Кушайте... Вы хоть о себе-то сумейте позаботиться. Куда лучше будет,— ворчала она.
Но заботилась о нас неизменно она. За столом она восседала, словно кассирша в кафе,— раздавала сахар, гренки, намазывала их маслом и следила за моими манерами.
— Робер, держись прямее,— говорила она.
Или же:
— Твой бедный братик никогда так не набрасывался на сахар, а тебе, что ни дай, все мало.
Мой бедный братик!.. Мне невозможно было забыть о нем, хотя мой брат Поль и умер в возрасте четырех лет. Фотография, где он был запечатлен в матросском костюмчике и шапочке с надписью на ленте «Неустрашимый», висела на стене в столовой. Не проходило дня без того, чтобы мне не ставились в пример его неисчислимые добродетели и достоинства... Добродетели и достоинства, которыми, увы, природа обделила меня.
Но вот папа кончает завтрак. Он складывает салфетку, берет под мышку портфель, нахлобучивает черную шляпу с загнувшимися полями... Мы оба целуем маму — он в одну щеку, а я в другую — и уходим. Он к Сент-Бёву, в Отейль, я к Тюрпену, на бульвар Оссман, возле Сен-Лазар.
Оставшись в одиночестве, мама садится за свой рабочий стол и погружается в работу. Время от времени она перечитывает какую-нибудь фразу вслух: «...Как она уравновешенна, эта девушка! И вместе с тем оправа ее очков уподобляет их фарам, а глаза у нее цвета анисовой водки, разбавленной водой. Ее взгляд натянут туже пружин матраса, на который она пыталась завлечь меня...»
Владея языком Шекспира, мама не могла применить свои знания ни на что путное и стала специалисткой по переводам бульварных романов, освоив для этой цели вошедший в моду экстравагантный современный язык.
166


Так проходил месяц за месяцем.
В праздник всех святых мы втроем, одетые в темное, выходили иэ дома, неся каждый по горшку с хризантемой. Мы шли не на монмартрское кладбище, до которого от нашего дома рукой подать и которое столь привлекательно обильной зеленью и колоннадой на вершине холма... Мы держали путь к Пер-Лашез, огромному и мрачному кладбищу, потому что именно там покоился прах моего брата Поля, преждевременно скончавшегося еще в те времена, когда папа и мама жили в 13-м округе Парижа... Нам волей-неволей приходилось пользоваться автобусом, где наши горшки с хризантемами неизменно сеяли панику: один из горшков (чаще всего тот, который нес папа) всегда опрокидывался, и земля из него высыпалась на колени какого-нибудь пассажира, который натравливал на нас весь автобус... Контролер требовал оплаты шести мест, как будто бы и горшки были пассажирами. Это становилось тяжким испытанием. Для разнообразия мама принималась упрекать меня в том, что я разглядываю женские ножки. Что и говорить, мой брат Поль, этот бедный ангелочек, конечно, никогда не стал бы, едучи в автобусе, интересоваться женскими икрами!.. Совсем сконфуженный, я низко опускал голову.
Одиннадцатого ноября папа, прицепив военную медаль (большого формата) к лацкану своего пальто, уходил из дома один. Он направлялся в компании сотен своих коллег, вместе с ним сражавшихся, возжечь неугасимый пламень у Триумфальной арки.
Затем наступали праздники. Целых две недели у нашей двери почти непрерывно звонил звонок. И непрерывно Мари-Луиза, поглощенная своими неосуществленными мечтами, открывала дверь.
Приходили мусорщики:
«Большое спасибо, мосье-дам, желаем счастливо встретить Новый год...»
Почтальон предлагал календари:
«Выбирайте самые красивые из всех выпущенных почтовым ведомством. Счастливого вам Нового года...»
Звонила монашка:
«На елку сироткам, сестра моя!.. Бог не оставит вас...»
Появлялась и некая филантропка:
«Для школьников, прошу вас... Счастливого вам Нового года...»
Начинали поступать неизбежные праздничные подарки: большая коробка шоколада от госпожи Сотопен (марка «Маркиз де Совиньи»)... Курительный прибор от учеников лицея Сент-Бёва (марка «Герцог де Гиз»)... Шоколад — это еще туда-сюда — мама его попросту поедала во вред своей печени. Хуже дело обстояло с курительными приборами. Их накопилось уже семнадцать штук, и все были поднесены папе его учениками на рождество. А он не курил!
Так шли месяцы... Проходили годы...
167


ИСТОРИЧЕСКИЙ ДЕНЬ
Двадцать четвертого декабря, в тот день, когда я встретил Катрин, мама с утра была вне себя: Мари-Луиза заявила ей, что уходит от нас пс причине замужества. Она намеревалась сочетаться браком с полицейским. Полицейский весил больше двухсот фунтов, а усы у него топорщились до самых бровей. Он был для нее своего рода рождественским подарком. Уже три года, как Мари-Луиза и он познакомились по случаю возникшего из-за неисправности нашего дымохода пожара, правда, быстро ликвидированного. Полицейский пришел тогда составить протокол, Мари- Луиза заставила его прослушать неизменную пластинку... Дальше все пошло как по маслу.
Само собой разумеется, что в этот день завтрак не был готов вовремя. Папа и я опоздали на работу: папа к Сент-Бёву, я к Тюрпену.
Когда я вошел в большую комнату конторы, где работал вместе с тремя искусными машинистками, девушки уже склонились над своей послеполуденной работой. Я направился прямо к Жермене, красивейшей из трех в предприятии Тюрпена, всеми признанной пожирательнице сердец.
Жермена — гордячка и весьма оборотистая особа. Ноги у нее безукоризненны. Она об этом прекрасно осведомлена и показывает их при каждом удобном случае. Взглядом она всегда изъявляет готовность, если на словах и процедит всего лишь: «Возможно». Прибавьте привходящее обстоятельство, побуждавшее меня ухаживать за ней,— хозяин от нее без ума. Ведь не найдешь лучшего способа насолить мэтру Тюрпену!..
Откинув ложную скромность, должен признаться, что Жермене вовсе не неприятно целоваться со мной. С уверенностью можно сказать, что меня она предпочитала мэтру Тюрпену, но карьера юной секретарши, если у нее нет иной поддержки, кроме диплома от Пижье, требует неизбежных жертв...
Она сидела, склонившись над своими стенографическими записями в тщательно изученной кинематографической позе, выгодно подчеркивавшей форму груди, и перечитывала записанное.
— У меня перед глазами...— шептала она.
Перед моими глазами было ее маленькое ушко, похожее на раковину. Я влепил в него почтительный поцелуй с пожеланием веселого рождества. Жермена отстранилась:
— Вечером, Робер! В сочельник...
— Но ведь он уже наступил.
— Под омелой...
— Ну, за этим дело не станет!
168


Я оторвал шарик от веточки омелы, поставленной на столе, и держал его кончиками пальцев над нашими склоненными головами... L
Но эта трогательная традиционная сценка была прервана Одеттой, вышедшей из кабинета мэтра Тюрпена:
— Жермена, тебя зовет патрон.
Жермена достала пудреницу, быстро навела красоту, глядясь в маленькое зеркальце, взяла блокнот и скрылась в директорских апартаментах.
— Робер,— сказала мне Одетта,— это плохо кончится. Вы же знаете, что патрон интересуется Жерменой...
— Дорогу молодежи! — торжественно ответил я, целуя Одетту «под веткой омелы»...
Но настроение было испорчено. Я вовсе не любил Жермену, ни за что на свете не женился бы на ней, никогда не решился бы представить ее своей матери. И все же мысль, что ее обнимает сейчас хозяин, выводила меня из себя.
Ну конечно же, он обнимает ее, этот краснорожий толстяк, этот хват с масляными глазками, и как повелось с тех самых пор, когда появились разъевшиеся хозяева и плохо оплачиваемые юные машинистки, плетет ей турусы на колесах... Возможно, именно сейчас он вручает ей рождественский подарок, какую-нибудь дорогостоящую безделушку, белье или духи, купленные на улице Сент-Оноре... Я как бы въявь слышу: «Ну, ну, малютка Жермена, не благодарите меня, я сам получаю от этого большое удовольствие... А если все же хотите отблагодарить, вы знаете как...»
Хорошо же! Я буду третьим в этом любовном дуэте! Сейчас же, немедленно!
Глазами отыскиваю на полках папку с таким делом, которое дало бы мне повод войти... «Раё»... «Сивелен»... «Шанпарно»... «Шанбоде»... Великолепно! «Дело Шанбоде». В отношении этого дела патрон предписал нам «особую осмотрительность». Господин Шанбоде — его лучший друг...
Я взял папку под мышку и уверенным шагом направился к двери с надписью: «Мэтр Тюрпен. Стучите, прежде чем войти». На этот раз я, пожалуй, сперва вошел, а уже потом постучал...
Мэтр Оноре Тюрпен, еще более красный, чем обычно, держал Жермену в объятиях и шептал ей на ухо, но я расслышал его шепот:
— Итак, в полночь! Я запасся столиком... очень веселое кабаре — Равигот.
На бюро стояла полуоткрытая роскошная плоская коробка. В ней виднелось несколько пар чулок. Несомненно, рождественский подарок.
Мэтр Тюрпен увидел меня. Он выпустил Жермену и отскочил от нее. Я грубо протиснулся между ними, даже слегка толкнул обоих...
1 Омела считалась у галлов священным растением. До наших дней в Англии и Франции сохранился обычай' на рождество вешать над дверью ветку омелы. Стоящих под ней полагается целовать. (Прим, пер.)
169


— «Дело Шанбоде»! — закричал я, бросая папку на стол.
И добавил вполголоса:
— Неотложно! Секретно!
— Спасибо, спасибо,— пробормотал мэтр Тюрпен.— Позже!., Оставьте нас, мой друг... И вы тоже, Жермена, оставьте меня.
Теперь он побледнел и весь дрожал от сдерживаемой ярости.
— Поздравляю вас,— сказал я «малютке-Жермене», когда мы вернулись в контору.
Она пожала плечами, явно раздираемая противоречивыми чувствами — с одной стороны, боязнью упасть в моих глазах, с другой — утратить возможность продвинуться.
— Что же мне было ему ответить? — прошептала она.
— Конечно, «нет»! — заявил я категорически.
Тогда она сказала покорно, как маленькая девочка, получившая выговор:
— Но ведь не этому вы меня учили, Робер... Вы сердитесь?
Она схватила валявшийся на столе шарик омелы и подняла его над головой...
— Под веткой омелы, Робер? — воззвала она с таким видом, который способен был бы растопить сердца целому полку стажеров.
Я притянул ее к себе...
Тут-то и разразилась катастрофа.
ЧтЬбы удобнее было целовать Жермену, я прислонился к столу. Вернее, сел на него...
К несчастью, как раз в этом месте находилась кнопка внутреннего телефона, связывающего контору с кабинетом хозяина...
Одним словом, я звонил мэтру Тюрпену, как звонят лакею!
Я звонил изо всех сил, сидя на этом самом звонке и непроизвольно нажимая на него! Чем крепче я обнимал Жермену, тем сильнее трезвонил телефон в кабинете хозяина.
Долго это не могло продолжаться: мэтру Тюрпену надоело поднимать трубку и не слышать, кто его вызывает. Мэтр Тюрпен ринулся к двери, распахнул ее и... увидел меня: меня — нарушителя его планов на сочельник, сидящего на его собственном телефоне и целующего его собственную секретаршу!
Он пришел в такое неистовство, что не в силах был и слова вымолвить! Жестом он приказал мне пройти в его кабинет, посторонился, давая дорогу, и захлопнул за нами дверь.
— Мосье Ланглуа,— смог он наконец выдавить из себя, плюхнувшись в кресло...
170


Не очень-то мне понравилось это — «мосье Ланглуа». Обычно патрон звал нас по имени.
— Мосье Ланглуа, если не ошибаюсь, вы хотели поговорить со мной о деле Шанбоде?
— Да, мосье.
— А я открываю дело Ланглуа... По вашему заключению я не должен защищать Шанбоде?
— Речь идет о ребенке, которого намереваются отнять у матери,— ответил я просто.
Да так оно и было: господин Шанбоде «Машины — орудия Шанбоде» (анонимное общество с капиталом в пятьдесят миллионов) десять лет тому назад прижил ребенка с одной из своих работниц. Теперь, отказываясь жениться на ней, он пытался судебным путем отобрать ребенка у матери.
Мэтр Тюрпен нетерпеливо стукнул рукой по столу:
— Вы же отлично знаете, что отец •— мой старый клиент!
— Это не мешает ему быть старым мошенником!
— Я не допущу, чтобы вы выражались подобным образом!
— Что я о нем думаю — не существенно. Существенно лишь одно — он неправ.
Патрон приподнялся со своего кресла и заглянул мне в глаза. Заговорил он столь ласково, что от его ласковости меня пробрала дрожь.
— А!.. Так вы, сударь, специализируетесь в качестве поборника справедливости?.. К тому же не в первый раз... Дружочек, нельзя сочетать судопроизводство с сентиментальностью.
Он издал приглушенный смешок.
— Что касается сентиментальности, думается, вы не нуждаетесь в дальнейшем образовании. Судопроизводство — дело другое. Однако у меня, к сожалению, нет ни времени, ни охоты обучать вас...
Он поднялся, показывая, что объяснение наше закончено, и в заключение бросил:
— Считайте себя свободным.
Всегда неприятно услышать об отставке. Через какое-то время, само собой, найдутся силы похорохориться... Но в первое мгновенье дыхание перехватывает, голова пустеет, ноги подкашиваются: «нокаут», как говорят боксеры.
— Вы меня увольняете? — промямлил я.
— К вящей пользе для вас,— сказал мэтр Тюрпен.— Донкихотствовать— красиво, что и говорить... Но жизнь, видите ли, куда жестче, злее.
Я уже пришел в себя:
— Ваша, да... но не такова подлинная жизнь. Жизнь — это свобода, веселье...
— Анархист? —иронически осведомился мой собеседник.
— Нет, оптимист! —ответил я.-—И хоть сейчас докажу вам это...
171


Я заметил на столе плохо замаскированную деловыми бумагами красивую коробку с чулками, предназначавшимися Жермене... В кабинет как раз вошла госпожа Анриетта, «юридическая Анриетта», бедная очкастая серая мышка, болезненная, сутулая старая дева...
Я всунул ей в руки коробку с чулками.
— Держите, мадам Анриетта,— сказал я,— вот вам подарочек на рождество... Размер два, сверхмощный нейлон, модные расцветки, необычайная тонкость... Патрон вам преподносит... Поцелуйте его, он будет так счастлив!
Все!.. Широко шагая, я вышел из комнаты, подхватил свое пальто, шепнул Жермене «счастливого продолжения», расквитался с кассиром и навсегда захлопнул за собой дверь конторы Тюрпена.
Когда за два часа до окончания рабочего дня я очутился на тротуаре улицы Комартен, первым моим ощущением было чувство свободы... Свободен и легок! Легче воздушного шара.. Что же касается будущего — «воззрите на птиц небесных — они не сеют, не жнут...»
Блаженство сопутствовало мне до ближайшей станции метро—г «Сен- Лазар», куда я брел пешком. И в метро и по выходе из него, на моей остановке «Аббесс», блаженство не покидало меня. Я вошел в маленькое кафе «Лорен-бар», на площади Эмиль-Гудо, где каждый вечер выпивал аперитив и встречался со своими сверстниками. Но сегодня я появился там чересчур рано: никого еще не было. Усевшись за наш обычный столик, я принялся посасывать ликер Сиз-касси, сладковато-горький, как нахлынувшие на меня мысли.
Драматизм моего положения — вернее сказать, отсутствие положения — предстал передо мной со всей очевидностью. Что скажет папа? А главное, что подумает мама? Как объяснишь ежемесячное исчезновение тридцати тысяч франков? Единственный выход — заработать их иным путем. Но чем заработаешь тридцать тысяч франков, когда ты всего лишь лиценциат, к тому же получивший отставку и от занятий правом и от патрона?.. Кем стать? Профессиональным футболистом? Папа умер бы от апоплексического удара... Разносчиком афиш? Грузчиком на рынке? Репетитором?.. Я пытался вообразить, как бы я выглядел в этих столь различных ролях: в спортивной майке, в каскетке разносчика афиш, в шляпе грузчика, в люстриновых нарукавниках, с художническим бантом.
Дружественный голос вывел меня из задумчивости:
— Ваш маленький счетец, мосье Робер...
Это был Лорен, хозяин, исполнявший обязанности бармена в своем кафе. Он предусмотрительно протягивал мне листок бумаги, сложенный вчетверо: то была моя месячная задолженность, один из тех небольших долгов, которые столь легко перерастают в крупную неприятность.
172


Я принял самый беспечный вид:
— Конечно, мой счетец? Отлично!.. Но вот в чем дело, Лорен, при«< прячьте-ка эту бумажку, больше того, одолжите мне пять тысяч франков... Это вас не стеснит?
— С вами, мосье Робер, не может быть речи о беспокойстве. Ведь вы «стажер у мэтра Тюрпена, у вас отличное место.
Через полчаса начали сходиться приятели: Альфред, Боб, Жан-Луи, Этьен и мой закадычный, мой постоянный друг и сообщник Леон, единственный, кто знаком с моими родителями. Не очень-то поддержали меня приятели!
— Опасайся твоего патрона, у подобных мерзавцев длинные руки...
— ...Что-то запоют теперь твои старики!..
— ...Если бы мне надо было объявить такое моим, вот бы поднялась -буча...
Один только Леон пытался подбодрить меня, впрочем, не слишком вразумительно:
— Не огорчайся, все образуется. Всегда все как-то улаживается...
Наконец приятели разошлись, само собой разумеется, не уплатив за выпитое.
— До скорой встречи,— сказал Леон, прощаясь со мной.
— Нет,— ответил я.— Мне расхотелось встречать рождество.
— А как же Жермена?
Я ответил саркастически:
— Жермена?! Ей некогда — она примеряет чулки.
Леон расхохотался. Конечно, он не понял в чем тут дело... Но Леон всегда простодушно смеялся, авансом доверяя юмору своих приятелей. Он был истинным другом.
Когда я наконец выбрался на улицу, уже спустилась ночь. Мне захотелось побродить, прежде чем идти домой. Сперва я пошел по улице Равиньян до конца, потом, вместо того чтобы свернуть на улицу Оршан, которая как раз выходит к дому 96-бис, направился обратно по нашей улице Лепик.
Все говорило о рождестве, пахло и светилось рождеством... Во всех витринах красовались индейки, бутылки шампанского, звезды из мишуры, ветки, покрытые искусственным инеем, деды-морозы, одетые по вс^й форме... Гимны, транслируемые по радио, неслись из полуоткрытых дверей баров. Налицо был даже и непредвиденный аттракцион — вполне Лондонский туман, который окутывал все вокруг. Невольно приходил на ум Диккенс, жестокий Скрудж, маленькие дети, затерянные в снегу... Сегодня всякий чувствовал, как у него отрастает длинная белая борода, рождается благожелательность к людям и не столь уж мрачное отношение к жизни...
173


Всякий, но не тот, кого три часа назад выставил хозяин и кому нужно сообщить об этом родителям, и без того, как всегда, в конце месяца сидящим на мели.
Смотреть на счастливые лица встречных становилось невмоготу. Можно* было подумать, что все эти сияющие лица назло попадаются мне навстречу!..
В многоголосом уличном шуме выделялись особенно громкие голоса. ...Зазывала ночного кабачка:
— Входите, мосье! У нас вы всего веселее встретите рождество! Еще* остается несколько свободных мест...
Продавщица лотерейных билетов:
— Сегодня счастливый день... Сегодня без проигрыша...
— Что и говорить!..
Две цыганки, повязанные пестрыми шалями, сотрясая всеми монетами,, нашитыми на их юбках, навязчиво трещали:
— Погадаю на счастье, красавчик...
Ах, уж эта мне борода с ее рождественскими посулами счастья... Я дошел до такого отчаяния, что нарочно сунулся под стремянку, на которой работал электрик.
— Стойте! — закричал мне кто-то.— Это приносит несчастье!
— Уже принесло,— ответил я.
И, чтобы подкрепить свои слова, ударил себя в грудь.
Раздался едва уловимый звук треснувшего стекла — я разбил маленькое зеркальце, которое находилось вместе с гребенкой в нагрудном кармане моей куртки. «Семь лет без взаимности!..» Ба! Какое это может иметь значение!..
Я только что свернул на улицу Лепик, когда какой-то черный комочек прыгнул на меня и, уцепившись за пальто, сперва взобрался ко мне на плечо, потом, дрожа, прижался к моей шее... Крошечный, черный котенок,, едва живой от страха!
Ну вот! Только этого не хватало.... Решительно — то был вечер предзнаменований...
На высоте своих коленок я расслышал флейтообразный голосок:
— Мосье... мосье...
Наклонившись, я увидел крошечную девочку, светловолосую, с ясными! глазками и надутыми губками, ей, наверное, было годика три-четыре.
— Мосье, это — моя кошечка...
— Не бойся, я ее не съем,— ответил я.— Как ее зовут?
Я старался говорить как можно ласковее.
— Мышка,— ответила девочка.
— Что же ты не смотришь за ней?
— Она выскочила на улицу,— объясняла девочка, шмыгая носом.— Я бросилась жа ней, а потом... потом...
174


Девочка расплакалась. Я поднял ее, посадил себе на плечо и стал вытирать ей носик и глазки.
— Ну, а что же потом? — спросил я.
— А потом я потерялась!.. Я потерялась!
Бедняжка! Ей и впрямь было страшно. Я попытался успокоить ее.
— Нет, ты вовсе не потерялась!.. Ты ведь со мной. Где ты живешь?
— Я не жнаю.
— Ты не знаешь, как называется твоя улица?
— Ну... там есть лавка.
— Что в ней продают? Какая лавка?
— Желеная.
Мне становилось не по себе. Все же я продолжал:
— Где твоя мама?
— Катрин?
— Нет, мама.
— Ее нет...
Во что бы то ни стало надо отыскать родителей этой девчурки. И не мешкая!.. Я принялся расспрашивать прохожих и торговцев:
— Простите, мадам, вам не знакома эта девочка?
— Нет.
— Благодарю вас. А котенок?
— Нет.
— Сожалею. До свиданья, мадам. А вы, мосье, вот девочка...
На этот раз я наткнулся на остряка-шутника.
— В чем дело? Она продается? — ответил мне шутник.
— Да, сударь, и очень дорого... А вот глупость в этом году — бесплатна...
Мы подошли к кондитерской, сверкавшей множеством огней.
— Кондитерская... ты тут была когда-нибудь? — спросил я у девочки.
— Нет,— ответила она, всхлипывая.
— Не плачь,— Сказал я, целуя ее,— сейчас купим тебе пирожное.
— Шоколадное,— сквозь слезы уточнила она.
Мы вошли в кондитерскую. Я опустил ребенка на пол около прилавка с пирожными и предложил ей выбирать. Она схватила по эклеру в каждую руку и моментально вся вымазалась шоколадным кремом.4.
Только что я подошел к кассе, чтобы расплатиться, как на улице раздался неистовый крик:
— Сильвия!.. .
Молоденькая блондинка, чрезвычайно взволнованная, вскочила в кондитерскую и кинулась к ребенку: схватив девочку на руки, она как одержимая принялась целовать ее...
175


— Сильвия, что ты здесь делаешь?
Подойдя к ней, я спокойно сказал:
— Вы же видите, мадам, она кушает пирожное.
— Кто тебе разрешил? — набросилась на девочку молодая женщина, не обращая на меня никакого внимания.
— Это я ей предложил,— настаивал я.
Женщина недружелюбно посмотрела на меня.
— Кто вас просил угощать ребенка?
— Но ведь я нашел на улице и девочку и ее котенка... они дрожали и плакали. Если они ваши, забирайте их, я ни на что не претендую. Все же вам следовало бы лучше за ними смотреть...
В душе я негодовал... И было от чего! Обойтись со мной, как с каким-нибудь волокитой! А я-то так старался вернуть этого ребенка в лоно семьи!..
Юная мамаша — это, несомненно, была мать девочки — поняла свою бестактность. Она поставила ребенка на пол и посмотрела на меня с робкой, извиняющейся улыбкой.
— Простите меня,— сказала она.— Я так беспокоилась... Вышла за покупками... Оставила ее у консьержки, а она взяла да и улизнула!..
Я тоже поглядел на мать крошки. На вид ей лет двадцать. Улыбка у нее очень юная и чистая. Волосы такие же белокуро-пепельные, как у девочки, те же светлые серо-голубые глаза и такой же капризно припухший рот. Она была почти не накрашена, чуть лишь подчеркнута линия губ. Ее щеки благодаря холоду и волнению раскраснелись...
Крошка Сильвия нарушила наше молчание:
— Это не я улижнула,— закричала она,— это Мышка. А я побежала ее догонять.
Мамаша и я одновременно рассмеялись. Лед, как говорится, тронулся.
— Скушайте и вы пирожное! —предложил я.
Выражение почти детской радости осветило ее лицр, и она приоткрыла уже рот, чтобы выразить согласие, но спохватилась: благовоспитанной даме не полагается принимать угощение от молодого человека, с которым она только что познакомилась.
— Н... нет,— ответила она.
Схватив самое нарядное пирожное, в форме корзиночки с кремом, я протянул его ей:
— Нельзя отказываться. Ведь рождество!
И чтобы составить ей компанию, я взял и себе пирожное. Сильвия уже запихивала в рот третье.
— Вы разрешите мне проводить вас? — спросил я с полным ртом.
Расправляясь со своей корзиночкой, юная мамаша ответила наклоном головы.
i 76


Выйдя из кондитерской, мы свернули влево. Я снова нес Сильвию на руках.
— Так вы тоже живете на улице Лепик?!
—- Да, совсем близко отсюда.
— Значит, мы соседи.
Мы и впрямь оказались соседями...
Когда она остановилась, сказав:
— Вот мы и пришли! Давайте мне Сильвию!..
...Мы стояли возле нашего 96-бис!
— Как,— закричал я,— вы живете здесь?
- Да.
— Подумать только, ведь и я тоже...
— Не странно ли, что мы до сих пор не встретились?
И все же это было именно так. Непостижимая тайна больших многоквартирных домов с двумя входами.
. — Вы, конечно, живете по парадной лестнице,— заметила мама Сильвии.
— Ну, разумеется...
— А я с черного хода, на шестом этаже.
Она сказала это совершенно просто. Ей чужды были горечь, зависть, ложный стыд — все эти низменные недостатки. По-видимому, она находила вполне естественным, что живет в мансарде, выходящей на черную лестницу.
Наоборот, смущенным почувствовал себя я — «маменькин сынок» с парадной лестницы...
— Знаете,— сказал я,— мы ведь тоже не пользуемся лифтом и живем на пятом.
Вошли во внутренний двор. Мадам Ле Галл заметила нас через окно привратницкой. Она вышла нам навстречу так поспешно, как только ей позволяла ее величественная полнота.
— А! Вы ее нашли?! — сказала она, указывая на Сильвию.
— Да,— ответила молодая м^ть,— благодаря мосье...
— Мосье Роберу,— уточнила мадам Ле Галл.
И добрейшая наша консьержка принялась комментировать происшествие:
— Какая удача, что вы нашли ее! Я уже собиралась звонить в полицию... Ах! Я прямо сама не своя от волнения...
Она бросилась в привратницкую, крича на ходу:
— Как бы чего не случилось и с майонезом! Извините, мосье-’дам, я его как раз сбивала...
Настала минута расставания. Я наклонился к девочке, целуя ее в обе щечки.
Сценарии французского кино
177


— Меня жовут Сильвия,— сказала она церемонно.
— До свидания, Сильвия, я очень рад, что познакомился с тобой. Надеюсь, что мы встретимся раньше, чем ты опять сбежишь из дому.
Я отстранился от Сильвии, надо было проститься со старшей... Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга. Она казалась совсем смущенной, да и я был смущен не меньше. Первый раз за всю мою жизнь веселого завсегдатая пивных и конторского дон-жуана, я чувствовал себя столь неловко.
Нет, не таков я был с Жерменой... А эту нет охоты ущипнуть, поцеловать в шейку, поразить своим остроумием... Достаточно молча любоваться ею, хочется стать ее защитником... Такую девушку славно иметь сестрой или еще лучше... Одним словом, ее, не то что Жермену, я решился бы представить маме!..
К чему однако все эти мечты? Несомненно, она замужем (мало вероятия,, что Сильвия появилась на свет по принципу самозарождения)... В лучшем! случае — она может оказаться вдовой или брошенной матерью-одиночкой...
Женщина первая нарушила молчание:
— До свидания,— сказала она, улыбаясь и подражая тоненькому голоску Сильвии.
— До свидания,— ответил я.
И мы разошлись, каждый к- своей лестнице.
Вот так — 24 декабря я встретил Катрин.
Я написал «Катрин»... Но когда мы расстались в тот вечер, я еще не знал ее имени.
.. .ВОТ — НАШ СПАСИТЕЛЬ
Да, я не знал ее имени, но не замедлил его узнать.
— Войдите! — крикнула мадам Ле Галл, когда я постучал в дверь при- вратницкой.
Она стояла на пороге своей кухни, с отчаянием поглядывая на миску, которую держала в руках.
— Так и есть, осел! — простонала она.
— Кто?
— Да майонез, посмотрите! Если бы я только осмелилась, мосье Робер, ведь вы такой сильный... попросить вас сбить его вновь!
— Ну, конечно, мадам Ле Галл, с удовольствием...
Я взял у нее из рук миску и принялся изо всех сил орудовать вилкой.
Мне не терпелось расспросить ее о белокурой незнакомке! И потом, когда вас выставили с работы... нельзя привередничать, надо браться за все — сбивать майонез или причесывать жирафа...
— Скажите-ка, мадам Ле Галл,— бросил я небрежно через несколько минут,— давно она живет в доме?
178


( “ О ком вы говорите, мосье Робер?.. Ах, да! Около двух месяцев. Она
пересняла комнату для прислуги у мосье Рамье, и за большую плату!.. Подумайте: ведь там ни воды, ни газа, ни отопления.
— Какой позор! И... как ее зовут?
— Малютку?
— Нет, большую.
— Мадемуазель Лизерон. Катрин Лизерон.
— Мадемуазель?
— Ну конечно, мосье Робер! Малютка — ее племянница.
— Вот как!.. Племянница?
От волнения я чуть не выплеснул содержимое миски.
— Да, она ее воспитывает. Совсем одна. Разве это не мужественно? И такая серьезная. Ведь она студентка...
— Неужели?
— Да... Видели бы вы, сколько у нее книг...
Итак, Катрин не замужем, у нее нет собственных детей, она — свободна!.. Чудесная мадам Ле Галл, впору бы расцеловать ее за такие замечательные известия!..
Но ведь только почтальоны имеют право целовать мадам Ле Галл, а также служащие газовой и электрической компаний... Я удовольствовался тем, что сбил ее майонез.
— Благодарю вас, мосье Робер! Вы прямо-таки асе!.. Хотите попробовать?
— Нет, спасибо. Я не стесняюсь. f
— Вы уже пообедали?
— Нет еще.
— Батюшки! Дома будут недовольны! Неужто вы не проголодались?
— Проголодался, да еще как, мадам Ле Галл.
В нашу квартиру я вошел весело напевая. Не правда ли странное поведение для стажера без будущего, которого только что потурили со службы?!
Папа и мама уже давно отобедали. В столовой убрали со стола. Старая зеленая бархатная скатерть с чернильными пятнами уже прикрывала клеенку со стершимися клетками. Папа и мама, сидя друг против друга, работали. Папа исправлял сочинения первого триместра. Мама переводила роман из американской жизни («Ты катишься по наклонной плоскости, девушка», сочинение Слима О’Баньона), который она должна была сдать к концу месяца.
Папа посмотрел на меня поверх очков:
— Разве нельзя позвонить, когда задерживаешься? Чтобы урегулировать свою жизнь, достаточно вообразить на своем месте Демосфена.
12*
179


— Ну, сейчас-то мы заняли его место,— сказала мама.
Потом она крикнула мне:
— Я поставила твой прибор на кухне. Если тебе не хватит вина, в холодильнике стоит еще бутылка.
^Наскоро проглотив кусочек парижской ветчины и холодное мясо под майонезом (опять майонез!) с картофельным салатом, я присоединился к моим родителям в столовой.
И это все, что ты можешь рассказать? — спросила мама, прежде чем я успел раскрыть рот.— Да, яблоко от яблони недалеко падает — каков отец, таков и сын! Если бы не было меня, кто бы здесь говорил...
Когда у мамы была припасена какая-нибудь новость, она всегда попрекала нас нашей молчаливостью...
— Да, чтобы не забыть,— вставила она,— мясничиха говорила о тебе.
•— Мясничиха?
Да, эта толстуха, похожая на окорок... Помнишь, отец ухаживал за ней во время оккупации... Она знает тебя с виду и находит, что ты вполне изящен.
Все это было совершенно недостоверно: папа никогда не ухаживал за мясничихой, она не была похожа на окорок и, вероятно, не находила меня изящным. Но у мамы было богатое воображение.
К счастью, продолжение было более реалистичным:
— Она предлагает, чтобы ты давал уроки латыни ее сыну.
Я навострил уши... Частные уроки? Нежданное благо после разрыва дипломатических отношений с Тюрпеном!
— Это как нельзя более кстати,— ответил я.
— Положим,— заметил папа,— у тебя нет времени.
— Выкрою как-нибудь.— И добавил развязно: — Надеюсь, она будет платить не котлетами?
— В чем дело? —сказал папа.— Тебе нужны деньги?
— Мне? Какая выдумка! Что это ты вообразил?
Было совершенно очевидно, 4to папе не по душе этот проект частных уроков. Он прогудел:
— Хотел бы я знать, где ты выкроишь время? Занятия у адвоката... работа над дипломом... и все другое, что ты обязан делать и чего не делаешь!..
Мой ответ был благороден и полон достоинства.
— Я буду работать по ночам, папа.
— А для начала уйдешь сегодня на весь вечер? — усмехнулся он.
Мама, как всегда, пришла мне на выручку.
— Разве ты забыл, Фернан, сегодня ведь сочельник...
Как бы в подтверждение ее слов, в этот момент с черной лестницы донесся веселый шум: крики, смех, пение...
— Это с шестого этажа,— сказала мама.— Там не скучают.
180


Почувствовав упрек, папа пожал плечами. Как будто можно веселиться, когда на тебе висит тридцать работ по естествознанию, которые надо проверять в рождественскую ночь! И из этих тридцати по крайней мере в двадцати слово «перепончатокрылые» написано через «и»...
— Кстати, о шестом,— сказал я...— Консьержка только что рассказала мне, что Рамье пересдают комнату для прислуги за бешеные деньги... без воды, без газа, без отопления... молодой женщине, у которой нет денег и ребенок на руках...
— Как им не стыдно! — вздохнула мама.
— Стыдно? Да их за это под суд отдать мало!..
Я был искренне возмущен. Эксплуатировать молодость и бедность! В особенности когда молодость наделена пепельно-белокурыми волосами... Я чувствовал себя обязанным как можно скорее восстановить справедливость...
— Мама,— сказал я самым что ни на есть добродушно-лицемерным тоном,— мама, мне нужны старые елочные игрушки.
— Зачем?
— Так... отнести вечером на елку к товарищам,.
— Все на чердаке, в старом чемодане.
Мы называли чердаком комнату для прислуги, на шестом 1 этаже, использованную нами не по назначению и служившую чуланом. Катрин ведь тоже жила на шестом...
— Придется мне пойти с тобой,— сказала мама,— ты один ничего не найдешь.
— Ну вот еще! Отлично найду. Дай мне только ключ.
— Ты уверен, что...
— Будь спокойна! Ты-то ведь можешь там простудиться, не забывай о своем горле!
— Ну, как хочешь! Комната тринадцать.
Она дала мне ключ с картонной биркой, на которой красовалась цифра «13». Но в этот вечер я не нуждался в талисманах на счастье...
Шестой этаж был особой планетой, куда обитатели пяти «шикарных» этажей никогда не заходили. Там жили подлинные бедняки, зачастую очень несчастные. Иногда они помещались по нескольку человек в одной мансарде, обогревавшейся переносной печкой, стряпали там на керогазах и стояли в очереди с кувшинами перед единственным водопроводным краном, помещавшимся посредине коридора.
Он был необыкновенно мрачен, этот коридор, едва освещенный печаль1 Во Франции в старинных домах шестой (последний) этаж отводился под комнаты для прислуг. Там обычно отсутствовали удобства. (Прим, пер.)
181


ным светом лампочек, ввинченных под самым потолком, с нескончаемым рядом занумерованных дверей, за которыми комнаты похожи на тюремные камеры.И, однако, сегодня, в канун рождества на шестом было празднично. Веселый шум голосов и звон посуды несся из всех комнат, двери распахивались, люди перекликались и ходили из комнаты в комнату...
— Пропустим стаканчик! — крикнул мне здоровенный парень в спортивной куртке, с полотенцем в руках, вероятно только что умывшийся под краном.
— Простите, мосье,— извинился он тотчас же.— Я обознался, принял вас за другого.
Несколькими шагами дальше девушка — наверное, ученица на побегушках в какой-нибудь мастерской,— просунув голову в приоткрытую дверь, весело щебетала:
— И вкусно же у тебя пахнет! Чем это?
— Рагу из зайца,— отвечал ей женский голос...
Да, сразу было видно — здесь воистину собирались встретить рождество... Наконец я обнаружил тринадцатый номер, хотя в поисках его несколько раз попадал не туда и даже переполошил целое семейство, глава которого, сидя на стуле в своей скромной комнатке, парил в тазу ноги, окруженный четырьмя ребятишками.
Наша комната для прислуги, обращенная в чулан, выглядела необыкновенно пыльной, в ней царил такой беспорядок, какого не встретишь даже в привокзальных камерах хранения багажа во время всеобщих отпусков Чемоданы, сундуки, картонки, ящики и ивовые корзинки громоздились до самого потолка. Красовался там даже манекен и две велосипедные рамы. Передо мной было скопище хлама, отложившегося в семействе Ланглуа за девятнадцать лет жизни в 96-бис.
Дверь я оставил приоткрытой. Чтобы воспользоваться светом коридорной лампочки, подтащил к двери старый чемодан, с заржавленными наугольниками, о котором говорила мама. Только что я его открыл, как какой-то легкий шумок заставил меня оглянуться, и я нос к носу столкнулся с маленьким белым призраком: босая, в ночной рубашке, моя юная приятельница Сильвия наносила мне визит.
Я выудил из чемодана белую нитяную бороду и поспешно нацепил ее. — Дед-Морож! — закричала, не растерявшись, Сильвия.
В коридоре послышались шаги. Вошла Катрин. Несомненно, она шла на голос своей племянницы.
— Сильвия! — закричала она.— Что ты тут делаешь? Ты простудишься, иди скорее...
И тут она заметила меня, склоненного над чемоданом и загримированного дедом-морозом... Я учтиво снял бороду.
1 Во Франции август — месяц всеобщих отпусков. (Прим, пер.)
182


— Вы и впрямь можете подумать, что я намереваюсь украсть Сильвию,— сказал я.— На елке у друзей не хватает украшений, вот я и пришел сюда за игрушками. Малютка, вероятно, услышала...
• Катрин пояснила, улыбаясь:
— Наша комната — рядом... Я вышла к соседке и оставила дверь открытой... чтобы услышать, если Сильвия позовет меня.
— А она не звала... взяла да и пошла...
Я продолжал копаться в чемодане, куда были напиханы старые игрушки и поблекшие елочные украшения. Наконец, выбрав самые сохранившиеся, я стал одну за другой передавать игрушки Сильвии.
— Смотри-ка, медведь. Он потерял одно ухо... Зато другим он слышит не только все, что говорят, но и то, чего никто не говорит... А вот серебряная звездочка, которую я снял для тебя с неба... А вот семимильные сапоги...
В чемодане оказался всего-навсего один крошечный резиновый сапожок, к которому я тщетно подыскивал пару.
— Семимильные? — шептала зачарованная девочка...
Расширившимися глазами она взирала на все эти чудеса, ей не хватало рук, чтобы удержать их.
— Да, семимильные! Но тут всего лишь один. Итак, надевают его... Потом скачут, на одной ножке, разумеется. И вот все вокруг меняется... Сперва море, потом песок... и продавец песка...
Сильвия сонно покачивала головкой. Ведь было уже совсем поздно!
Бережно взяв ее на руки, вместе со всеми игрушками я понес Сильвию в комнату Катрин, которая открыла передо мной дверь и указала маленькую детскую кроватку...
Когда мы уложили и укрыли Сильвию, я досказал почти шепотом свою сказку:
— ...Все вокруг меняется, меняется: лес, потом горы... люди всех цветов... цветы, скалы, слоны.
Девочка закрыла глазки. В ручке она зажала резиновый сапожок.
— Уснула,— прошептала Катрин.— Она теперь путешествует в сапожках, куда лучше этого...
Наступила полная тишина. Слышалось лишь мерное дыхание уснувшего ребенка, которому вторило монотонное мурлыканье Мышки, маленького черного котенка, тоже спавшего, свернувшись комочком, на коврике перед кроваткой, к ножке которой он был привязан красным бантом. Я не смог удержать смеха:
— Вы его привязали?!.. Так надежнее!..
Ну как не полюбить этого котенка — ведь он способствовал нашему знакомству...
183


Комната была обставлена очень скромно, но с большим вкусом. Маленький рабочий столик, над ним большая лампа с абажуром... Комбинированный диван, полки которого заставлены книгами — словарями и школьными учебниками в изношенных переплетах... На комоде семейные портреты...» Ширма, вероятно закрывающая туалетный стол. Веселенькие обои... Все дышало порядком, прилежанием, уединением, бедностью и мужеством...
Показав пальцем на книжные полки, я спросил:
— Мне сказали, что вы — студентка?
— Была. Я готовилась к экзаменам по английскому языку.
— Как моя мама.
— Потом мне пришлось бросить ученье.
— Почему?
Она грустно улыбнулась:
— Не так уж это оригинально...
— Все же расскажите...
— Из-за сестры... Вот она!
И показала на одну из фотографий, стоявших на комоде. На меня смотрела молодая белокурая женщина с несколько тяжелыми чертами лица, но глаза у нее были такие же, как у Катрин.
— А у меня,— заметил я,— тоже есть портрет моего брата. Но это — совсем другое дело. Ваша сестра была против того, чтобы...
— Наоборот. Она воспитала меня и поместила в коллеж... Ведь у меня на всем свете никого, кроме нее, не было: родители мои погибли в войну, во время бомбежки... Сестра, надо отдать ей должное, делала все, что могла, до тех самых пор, пока не встретила одного парня...
— Я понимаю...
— Как только дело дошло до ребенка, он бесследно исчез... но не под бомбежкой... Сестра умерла от родов. Что же мне было делать? Вот я и рощу Сильвию.
— Это — здорово! -,— глупейшим образом изрек я.
Горло у меня сдавило. Какой она хороший, мужественный человечек! А я еще осмеливаюсь жаловаться на судьбу! Рядом с ней я казался себе балованным самовлюбленным маменькиным сынком, копающимся в собственных переживаниях.
— Чего уж тут хорошего,— ответила она.— Если прочитаешь про такое в книге, подумаешь — какая глупость... Но, к сожалению, это — правда.
Она показала на большую рабочую корзинку возле дивана:
— Теперь вот чем я занимаюсь. Расшиваю блестками, делаю пакетики для драже, поднимаю петли на чулках... А вы?
— Я? Вряд ли можно назвать меня прилежным студентом,— ответил я самоуничиженно.— И ведь мне были предоставлены все возможности... А сегодня меня постигла большая неприятность.
— Настоящая неприятность?
184


— Да. Я стажировал у адвоката. Сегодня он меня выгнал.
— Почему?
— Да так. Из-за одного пункта судебной процедуры.
— Что же вы будете теперь делать?
— Право, не знаю. Давать уроки...
— Я бы тоже давала, если бы нашла...
Не отдавая себе в том отчета, я схватил ее за руки:
— Я отыщу для вас уроки!
Слабый стук в дверь прервал наши излияния.
— Войдите,— сказала Катрин.
Появилась молоденькая брюнетка, с малопримечательным, но очень симпатичным лицом.
— Прошу прощения, Катрин,— сказала она,— но приходится попросить вас помочь мне накрыть на стол. Гастон уже открывает устрицы.
— Сейчас приду, Дениза,— ответила Катрин.
— Это соседи,— объяснила она мне, когда Дениза вышла.— Они пригласили меня встретить с ними рождество. Очень милые...
Склонившись над своей племянницей и поцеловав ее в лобик, Катрин, прошептала:
— Она спит. Оставлю дверь открытой.
Я проводил ее к Денизе и Гастону.
— Разрешите познакомить вас с мосье...— пробормотала она.
Катрин все еще не знала моего имени, хотя мы уже и подружились- с ней.
— Ланглуа,— шепнул я ей.
— Мосье Ланглуа — адвокат,— вставила Катрин.
У Гастона были большие бычьи глаза и широченные плечи грузчика. Он окинул меня подозрительным взглядом:
— Надеюсь, что не ваши родители сдают ей комнату?
После моих заверений, что родители тут ни при чем, лицо у него прояснилось:
— То-то же. Теперь представлюсь: меня зовут Гастон, а работаю я у Панара.
— Мосье Ланглуа, адвокат,— вставила Катрин.
Гастон опять нахмурился и прошипел:
— Ну, здесь вам хватило бы работы. Только ведь адвокаты... Они защищают одних богатеев.
— Однако не все,— кротко отпарировал я.
Не слишком-то он был «мил», этот Гастон. Правда, работать ему приходится по пятьдесят часов в неделю. Он вдыхает вредные пары в чугуннолитейном цеху, а жена его хиреет в этой мансарде.
Так поневоле озлобишься...
В сущности же, он отличный малый.
185


— Мы бы пригласили вас перекусить с нами,— с искренним огорчением сказал он,— да боюсь припасов у нас маловато...
— К тому же вас ведь ждут,— добавила Катрин.
Без особого энтузиазма я подтвердил ее слова. На самом-то деле я с удовольствием остался бы с ними, пусть даже и без ужина. Для меня важнее всего была возможность любоваться Катрин...
— Ну, так вы придете к нам в другой раз! — заключила Дениза.
— Надеюсь, это произойдет раньше следующего рождества,— ответил я, улыбаясь.
— Я тоже надеюсь,— сказала Катрин.
Мне показалось, что это не просто обычная вежливость, и такая мысль меня очень обрадовала.
Откупорив бутылку эльзасского вина, которым они намеревались запивать устриц, и наполнив четыре стакана, Гастон протянул один из них мне.
— А пока выпейте с нами стаканчик!
Мы чокнулись.
— Счастливого рождества,— сказала Катрин, глядя на меня.
Я ответил ей таким же взглядом, присовокупив:
— Для меня оно уже счастливое.
Дома я застал маму, склоненной над плитой.
— Ну и повозился же ты там! — сказала она.— Нашел?
Пожав плечами, я небрежно ответил:
— Чемодан-то я нашел, но там оказалось TàKoe старое барахло... Что это ты делаешь?
Она ласково улыбнулась, как бы приглашая присоединиться к предстоящему удовольствию.
— Готовлю рождественский ужин для твоего отца и для себя.
— Мм..: по-видимому, что-то вкусное,— сказал я, принюхавшись к аппетитным запахам.— Не помочь ли тебе?
— Лучше помоги отцу. Он, наверное, сражается со скатертью.
Наклонившись к моему уху, она прошептала:
— Осторожней! За шторой я спрятала для него подарок...
В столовой папа сражался не со скатертью, а с салфетками. Сжав челюсти, нахмурив брови, он пытался артистически расположить их в бокалах, как это делают в особо торжественных случаях, празднуя крестины или первое причастие. Свое ответственное занятие он прервал, чтобы спросить у меня совета:
— Как ты думаешь, что больше понравится твоей матери — лодочки или епископские тиары?
— Лодочки,— ответил я чисто формально.
186


Я ведь по опыту знал, что папе никогда не удавалось сложить салфетку лодочкой, не говоря уже о епископской тиаре.
Когда я открыл буфет, чтобы достать тарелки, мое внимание привлек большой пакет, перевязанный золотой бечевочкой...
— Осторожнее! — сказал мне папа.—Здесь подарок для твоей матери...
Едва я успел прикрыть дверцу, как вошла мама с хлебницей в руках (это была парадная хлебница из массивного серебра, которую мама вытаскивала на свет божий лишь в торжественных случаях). Растерявшись, папа передвинул кресло, и... за ним обнаружился еще один пакет.
— Это еще что такое?—спросил он изумленно.
— Так — ничего! — ответила мама, двигая кресло обратно, и проворчала сквозь зубы: — Какая досада...
Я тотчас догадался, что это такое: не иначе как рождественский подарок для меня! Ведь я давно отлично изучил все мамины потаенные места... Да и она, само собой разумеется, знала все мои (за зеркалом у вешалки или в деревянном сундуке), ну и папины, конечно! Их-то всего легче было распознать...
Сколько я себя помню, мы всегда обменивались подарками в определенные даты. Это был один из неизменных обрядов семейства Ланглуа. Каждый из нас троих имел право на «сюрприз» дважды в год: в день рождения и под рождество. Каждый получал подарки от двух других, которые были чересчур скрытными для того, чтобы объединяться и дарить сообща. Что ж тут удивляться, если каждое 24 декабря, вечером, нельзя было шагу ступить, ни чемодан, ни шкаф открыть без того, чтобы какой-нибудь пакет не свалился вам на голову... Да, мы, Ланглуа,-— чудаковаты! Семейство, в котором преданность и любовь каждый год отмечались четырьмя красными крестиками на календаре: 24 мая (день моего рождения), 26 августа (мамин), 1 октября (папин) й 24 декабря (деда-мороза).
Но в этот сочельник у меня нашелся особый дополнительный и совсем неожиданный сюрприз для папы с мамой, который и доставил им, огромное удовольствие:
— Нельзя ли мне напроситься к вам в компанию?—спросил я грубовато, ставя на стол третий прибор...
— Разве ты не уходишь к друзьям? — застенчиво спросил папа.
Он не верил своему счастью, бедняга.
— Нет,— ответил я.— Они не будут меня ждать — я их предупредил.
Мама захлопала в ладоши, как маленькая девочка:
— За последние десять лет мы впервые будем встречать рождество все вместе!..
Несколькими минутами позже каждый из нас принялся изъявлять восторги по поводу полученных подарков, старательно варьируя интонации:
187


— Ну, зачем же это?—говорил папа, перелистывая альбом, подаренный ему мамой («Подводная флора» — пятьдесят цветных репродукций)...
— Какая прекрасная ручка и, главное, с моими инициалами! —К чему такое транжирство, Робер...
Мама прямо-таки не могла успокоиться:
—«Арпеджио» Ланвена!.. Любимые мои духи! Ты — душенька, Робер!.. А черная сумочка! До чего шикарно! В самом деле, Фернан, это просто безумие...
Что касается меня, я распаковывал, вытаращив, как только мог, глаза, картодержатель под крокодиловую кожу, подарок папы, и неизбежный галстук (в этом году из гранатового трикотина)—мамино подношение...
У всех троих глаза лучились нежностью. Нет, в самом деле, я не жалел,, что остался дома!..
Папа включил радио — передавали полуночную мессу из Собора Парижской богоматери «Рождество». «Вот — спаситель!» — пел хор мальчиков у подножия деревянного креста...
Папа и мама, весело набросившиеся на заливное, не догадывались, что в этот вечер моим спасителем стал Купидон и что именно ему они были обязаны присутствием их сына за столом...
ЗЕМНАЯ ПИША
На следующее утро Монмартр выглядел совсем по-рождественски: он был похож на девушку, которая никак не может проснуться после бессонной ночи, когда она так много пила и танцевала, что платье у нее разорвалось и запятналось... Улицы были пустынны, как в эвакуированном городе, тротуары загромождены переполненными через край мусорными урнами, из которых вываливались устричные раковины и обрывки серпантина; во всех витринах были спущены железные шторы.
Я вышел в одиннадцать часов, всю ночь промечтав о семимильных сапогах, которые были мне совершенно необходимы, чтобы похитить Катрин, предварительно одолев людоеда по имени Тюрпен... Я чувствовал себя юным и легким, равно способным быть счастливым и осчастливить других.
Зайдя ненадолго в «Лорен-бар», я привел в замешательство и прямо- таки скандализировал приятелей своим лучезарным оптимизмом. Несомненно, они нашли, что для безработного подобное настроение — бестактно. Купив два букетика фиалок, я вернулся домой.
— Держи, это тебе! — сказал я маме, протягивая ей один из букетиков и пряча другой под полой пальто.
— Как ты мил! Однако это неблагоразумно. На праздниках цветы непомерно дороги!
— Мне хотелось доставить тебе удовольствие.
188


И, тщательно скрывая существование второго букетика, я направился к черному ходу.
— Куда это ты? —спросила мама.
— Поискать на чердаке греческий словарь.
— Не раздеваясь?
Я не снял пальто, имея на то веские причины. Ведь случается, что жизнь влюбленного осложняется необходимостью поднести цветы своей маме, когда ему хочется поднести их возлюбленной и деликатность диктует оставить каждую из них в убеждении, что она — единственная...
Через несколько минут я стучал в дверь Катрин (шестой этаж, комната номер двенадцать). Сперва робко, потом смелее и наконец начал дубасить кулаком. Никакого ответа.
Привлеченная шумом, появилась молодая женщина, которую я знал как Денизу, жену Гастона.
— Вы пришли к Катрин, мосье Ланглуа? Она уехала.
Я почувствовал, как у меня где-то слева закололо в груди.
— Уехала? Совсем?
— Нет,— промолвила Дениза,— только на праздники. Повезла Сильвию в деревню... И котенка тоже. Что-нибудь передать ей?
■— Нет.
Что я мог передать? Даже цветы и те были ни к чему! Срезанные, они так быстро вянут... Когда Дениза закрыла дверь, я достал свои бесполезные теперь фиалки, посмотрел на них и заткнул букетик наугад за одну из дверных ручек, которых было так много в коридоре. Дверь оказалась помеченной четырнадцатым номером. И я ушел, совершенно не думая о том, что произойдет дальше. Возможно, какая-то женщина возьмет :мои цветы и восторженно проворкует: «Ах, какие цветочки!» — если только... ее муж не схватит их, прорычав: «Ну, попадись мне только тот нахал, который позволил себе...»
Так называемая праздничная неделя тоскливо протекала вдали от Катрин.
Папа не ходил на службу и после завтрака неохотно принимался за угнетавшую его поздравительную корреспонденцию. На людях и смерть красна. Он требовал, чтобы я составил ему компанию. Каждый из нас вооружался самопишущей ручкой и клал перед собой 'стопку конвертов... Запутавшись в какой-нибудь витиеватой фразе, мы перечитывали ее вслух, и наши зловещие голоса, чередуясь вторили друг другу, как если бы мы распевали заупокойные псалмы...
«По случаю Нового года примите мои уверения, госпожа директриса...» — ^выводил папа...
«Желаю тебе, дорогой дядюшка...»
189


«...самые наилучшие пожелания...»
«...удачного и счастливого Нового года...»
После того как с письмами и конвертами бывало покончено, наступала отвратительная процедура наклеивания марок. Они или не приклеивались вовсе, или приклеивались чересчур... Папа нервничал, и дело неизменно кончалось тем, что одна из марок попадала ему в дыхательное горло, после чего приходилось долго колотить его по спине...
— На будущий год,— заключала тогда мама,— вы поручите марки мне — я вам пристрочу их на машинке.
Первый день Нового года был для меня тяжким испытанием. Семейства Ланглуа, разрядившись в пух и прах, направлялось к дяде Антуану. Дядя — колониальный чиновник в отставке. Жил он у Порт-Дорэ (как раз напротив Колониального музея), в квартире, сплошь заставленной эбеновыми фетишами и ритуальными масками. Я — его предполагаемый наследник.
Мама преподносила дядюшке последний из курительных приборов, полученных папой от его учениц; дядя Антуан на виду у всех совал мне пятисотфранковый билет, деликатно сложенный в восемь раз.
— Тебе на шалости, мальчик!
После чего все целовались. Целовали дядю, тетю Софи й дюжину Ланглуа четырех ветвей и всех от них происходящих, собиравшихся в маленьком негритянском салоне у Порт-Дорэ.
— Поцелуй же свою кузину Катрин,— говорила мне тетя Софи.
Она толкала меня к прыщавой нескладехе в очках.
Катрин! Ее зовут Катрин! Какое кощунство!.. Все же я целовал ее за одно только имя. Ну и за возможное наследство дяди Антуана тоже.
Впрочем, я готов был заключить в объятия всю вселенную, до того я был счастлив. Никто из домашних не заметил, что накануне, в день святого Сильвестра, я получил из Милли — Сена и Уаза — открытку на счастье с изображением кошки. На стороне, отведенной для письма, значилось: «Счастливого Нового года, Робер! Сильвия». Но почерк выдавал, что писала не четырехлетняя девочка... Судя по почерку, ей было лет двадцать...
Третьего января папа приступил к урокам у Сент-Бёва.
Д я — у мадам Глорьё, мясничихи, на улице Жюно, 49.
Мадам Глорьё — полная брюнетка, с чересчур блестящими влажными глазами и легким пушком над верхней губой. Она затянута в корсет, контуры которого обрисовываются сквозь платье, но и он не в силах сдержать» порывов ее экспансивного сердца.
1X)


Уроки я давал не ей, а ее отпрыску, юному лимфатическому кретину, по имени Огюст, который в четырнадцать лет остался на третий год в пятом классе.
Мясничиха обожала своего сына. Чувствовалось, что не требуется больших усилий, чтобы она полюбила и наставника, правда, далеко не материнской любовью.
— Добрый день, мосье Робер,— просюсюкала мадам Глорьё, когда я вошел.— Я вам отложила баранью ножку.
Мне показалось, что она нежно на меня посмотрела.
Зато мясник посмотрел на меня достаточно жестко, когда услышал, что его половина тратит окорока на смазливого огольца-латиниста... Глядя на меня, он принялся свирепо править свой огромный нож на точильном бруске.
Огюст поджидал меня в «салоне» — комнате, свидетельствовавшей о зажиточности хозяев и их исключительно плохом вкусе: там было все, что полагается: и люстра с подвесками, и диван с восседающими на нем куклами, и рыночная бронза.
— Здрасьте, мусью,— промямлил Огюст, у которого рот как раз оказался набитым.
Этот заслуженный второгодник усердно пичкал себя конфетами, печеньями, рахат-лукумом... и способен был воспринять лишь весьма слабую дозу латыни.
Мы начали урок:
— Чтобы просклонять «Dominus», нужно вспомнить «Babaüs»...— это просто.
— Babaüs?
— Во множественном: babi... babuos, baborum...
— Бабаорум — баба ромовая,— восторженно повторял за мной Огюст.
— Ну вот!
Я сразу понял, чем можно пронять этого прелестного ребенка, объясняя ему правила склонения.
Через каких-нибудь двадцать минут появилась мадам Глорьё с громадным подносом, нагруженным всякой всячиной.
— Принесла вам чай.
Я воскликнул:
— Как, уже?
— Не надо переутомлять ребенка. Оставь нас, Огюст, иди поиграй...
* Когда Огюст вышел, набрав полные пригоршни петифуров, его мама принялась вздыхать:
— Я не хотела бы, чтобы он походил на своего отца, тот всегда так переутомлен.
Я вежливо изумлялся, потихоньку отодвигаясь вместе со стулом, так как колено мадам Глорьё пришло в опасное соприкосновение с моим коленом, — Да неужели?
191


Она испустила нежнейший вздох:
— Ах! Мосье Робер, если бы вы только знали, как я изнываю...
В этот момент я встал и принялся расхаживать по комнате, рассуждая (О будущих успехах Огюста в латыни.
— Вы им довольны?—лепетала она, польщенная.— Мне бы так хотелось, чтобы вы были довольны...
И она неизменно прибавляла:
— Главное, мосье Робер, если вам чего-нибудь захочется, не стесняйтесь...
Когда наступил четвертый урок, я осмелел:
— Вот в чем дело, мадам,— сказал я...— Мне действительно захотелось попросить вас о чем-то.
— Все, что вы пожелаете, мосье Робер!
— Я думаю, что .Огюсту необходимо брать уроки английского языка.
— Ах! — вырвалось у оскорбленной мадам Глорьё.
Она не смогла скрыть своего раздражения. Несомненно, она ждала от меня совершенно иных признаний, таких, которые произносят опустившись на колени, прижав руку к сердцу и против которых чувствительной женщине невозможно устоять...
— Да,— настаивал я,— в наши дни — коммерция...
Лицо ее прояснилось. Она поняла: я хочу навязать ей дополнительные уроки. Ну, тогда она не намерена возражать: тем лучше — она чаще будет меня видеть.
— Решено, мосье Робер,— сказала она.— А я-то и не знала, что вы сведущи и в английском языке.
Несколько смутившись, я кашлянул:
— Но ведь речь идет не обо мне, мадам, иначе разве бы я себе позволил... Я имел в виду рекомендовать вам кое-кого.
— Еще одного юношу? х
Мамаша Глорьё вдруг проявила заинтересованность.
Перспектива заполучить в дом вместо одного двух молодых наставников показалась ей заманчивой.
— Хм, не совсем. Девушку. Но весьма достойную...
Мадам Глорьё нахмурила свои дивные брови, выщипанные и вновь наведенные угольным карандашом.
— И... что же, она красива, эта девушка?
— Совсем невзрачная. Впрочем, я никогда не смотрел на нее с этой точки зрения... Скромно одета... И... вы можете быть вполне спокойны за вашего сына, она безукоризненно нравственна.
Двенадцатого января, вернувшись из деревни, Катрин приступила к занятиям с Огюстом. Ей предстояла нелегкая задача обучить его английскому языку, выискивая доходчивые понятия вроде «плюм-пудинга»...
192


Чтобы произвести хорошее впечатление на мадам Глорьё, она надела совсем новое платье своей подруги Денизы (у которой были золотые руки, и ей ничего не стоило быть хорошо одетой).
Несомненно, что впечатление она произвела на нашу работодательницу чрезвычайное. Мясничиха постаралась, елико возможно, увеличить расстояние между уроками латыни и английского языка, с тем чтобы прекрасный учитель не встречался с элегантной учительницей.
Однако она не учла неистощимого терпения влюбленных. Окончив урок, я часами выстаивал в ледяном подъезде, чтобы иметь возможность перекинуться с Катрин несколькими словами: «До чего же вы хороши сегодня: как вам идет красный носик...» или «Задайте за меня Огюсту хорошую нахлобучку, я вам с лихвой воздам за эту услугу...»
Так я заполучил возможность видеть Катрин почти ежедневно... и жесточайший насморк, длившийся всю зиму. Ну и пусть! Зато я чувствовал себя наисчастливейшим из всех полубезработных и, несмотря на заложенный нос, непрестанно напевал что-нибудь гнусавым голосом...
Друзья и знакомые начали подмечать мое состояние: разве может остаться незамеченной такая большая любовь?!..
Однажды вечером, возвращаясь домой после мимолетного свидания с Катрин и по случайности не напевая, я уже из передней услышал пронзительный голос мадам Сотопен, подруги мамы по пансиону. Госпожа Сото- пен была богата и жила в Ла Мюетт, но время от времени закодила к нам на чашку чая.
— ...Да, я нахожу, что ваш сын очень переменился,— говорила мадам Сотопен.
.— Не правда ли?—ответила мама.— Можно подумать, что ему то и дело случается беседовать с ангелами.
Вмешался прозаический голос папы:
— Было бы лучше, если бы ему чаще случалось заглядывать в конституционное право.
— По-моему,— не унималась мадам Сотопен,— он влюблен.
Мама вздохнула:
—■ Что несомненно, так это насморк, который никак у него не кончается.
— Может быть, он влюблен в продавщицу, торгующую на открытом воздухе! — предположила, смеясь, мадам Сотопен.
— Вряд ли она сумеет написать за него дипломную работу,— проворчал папа...
С меня было достаточно. Я скромненько прошмыгнул в свою комнату, не заходя в гостиную...
В тот же день, вечером пришел Леон.
Он часто заходил ко мне в послеобеденное время, и мы проводили вместе вечер: он—развалясь в кресле^ я — лежа на диване. Покуривая,
Сценарии французского кино 193


мы поверяли друг другу сердечные тайны или занимались переустройством будущего Европы. Устав от разговоров, мы ставили на мой старенький радиоадаптор пластинки с джазовой музыкой.
Леон, отец которого работал бухгалтером у Дамуа, притаскивал иногда бутылочку портвейна, а иной раз и виски. Мы потягивали их прямо из горлышка и осушали, если не до дна так наполовину.
Я знал Леона с незапамятных времен, мы учились вместе в начальной школе на улице Каланкур, вместе играли в снежки на склоне холма у Сакре-Кер, а летом поджидали там американских туристов, которые спрашивали у нас: «Дорогу к Пигаль...». Позже мы одновременно влюбились в одну и ту же особу — продавщицу из Кафе-Табак на улице Толозэ. Леон, у которого не было никаких шансов, благородно устранился: «Бери ее. Робер, нет такой женщины, во имя которой можно было бы поступиться дружбой». Я до того растрогался, что в свою очередь решил отречься от возлюбленной в его пользу... А отношения с ней у меня зашли уже достаточно далеко... Девушка, однако, не перечила: она вступила с моим благородным соперником в связь, которая длится и по сию пору. Леон не решается порвать со своей подружкой из страха, что не найдет другой. Он ведь маленький, хрупкий, незаметный, с белесыми усиками, которые, как я подозреваю, он подкрашивал. Женщины никогда не уделяли ему внимания, они попросту не замечали его. Леон утешался тем, что проникся по отношению к ним элегантным цинизмом, которым так обильно снабжены мужественные герои приключенческих романов и который в литературе ведет свое начало от Байрона.
Вечером, в день визита к нам мадам Сотопен, он был особенно развязен.
— И надоел же ты мне со своей великой любовью, Робер! Великая любовь подобна привидению. Все о -ней говорят, и никто ее не видит.
— Я ее видел.
— А она?
— Надеюсь, что и она тоже.
Леон посмотрел на меня с нескрываемым состраданием:
— Бедняга! Так это и впрямь серьезно... А родители в курсе?
— Да ты спятил! Смотри — ни слова об этом!
— Зачем же скрывать, раз это — всерьез?
— Ведь у меня нет никакого положения... Молчи! Я слышу шаги отца...
В комнату, постучавшись, вошел папа. Он считал своим долгом проверять, чем мы заняты. Вероятно, у него было такое впечатление, что мы замышляем черные заговоры против честных тружеников, государственного строя и семейных устоев.
— Здравствуйте, Леон, мой дружочек!
— Здрасьте, мосье,— ответил Леон, вежливо приподнимаясь.
При входе папы мы инстинктивно «выправили положение». Я поднялся с дивана, а Леон открыл толстый том гражданского права.
194


— Продолжайте,— сказал папа.— Я вам не помешал?
— Ничуть. Мы тут кое-что повторяем. Разбираем некоторые казусы, например... например...
Леон пришел мне на помощь:
— Вопросы, касающиеся женитьбы,— пояснил он, указывая на книгу.
Папа посмотрел на него со странной улыбкой:
— Знаете ли вы, дружок, как я вас называю?.. Леон-Алиби... Ведь не такой уж я дурак, как вам это кажется.
Леон разыграл оскорбленную невинность:
— О чем это вы, мосье?
— Дело в том, что уже много лет, всякий раз, как Робер хочет выкинуть какое-нибудь коленце, он мне неизменно объявляет, что идет к вам — «я пойду к Леону... я был у Леона»... Наверно, в вашем доме алиби носит название «Робер»?
— Как вы можете так думать, мосье?
Папа пожал плечами. После длительного молчания сказал:
— Скажите мне, Леон... Вы разговариваете с вашим отцом?
— Я? Ну, конечно... То есть...
— Да, вы здороваетесь и прощаетесь с ним. У нас немые сыновья. Никто не знает, ни что они думают, ни что делают.
— Может быть, сыновья боятся вас?
— Робер боится меня?.. Меня?.. Да вы шутите!..
Встав, Леон напялил пальто, протянул мне на ходу два пальца и направился к двери. Ему не очень-то нравился оборот, который приняла наша беседа. И он был прав. Да и в самом деле, мы, конечно, любим своих родителей и уж никак не хотим им зла, даже иногда снисходим до них... но лишь на одном условии: пусть они не пытаются вызывать нас на откровенность.
— Привет, Робер. До свидания, мосье.
— Это я вас спугнул?
Я ответил за Леона:
— Нет, у него назначено свидание с Алисой.
— Разве я у вас что-нибудь спрашиваю? — сказал папа, внезапно становясь деликатным.
— Не ты ли, однако, только что сетовал на наше молчание?!
Леон ушел. Папа, несколько смущенный, перелистывал свод гражданских законов. Я почувствовал, что настало время заговорить с ним о Катрин... Ну, конечно, осторожно, иносказательно, метафорически...
— Хороший парень Леон,— начал я,— сколько в нем сердечности...
— Пожалуй, даже чересчур.
Я презрел возражение и продолжал:
— Да, он встретил чудеснейшую девушку, она студентка, круглая сирота и воспитывает сиротку-племянницу.
13*
195.


— И он хочет жениться на ней?
— Думает об этом.
Папа хихикнул:
— И наивен же твой Леон.
— Почему?
— Он так и поверил, что это ее племянница?
Я постарался отпарировать удар, но мне это не удалось.
— А если и так? — заорал я, перейдя в наступление.
— Ну ладно,— сказал папа,— не будем об этом говорить. Его дело, если он погубит свою карьеру, посадив себе ребенка на шею.
«Ребенок на шее»—именно этого я и боялся!.. Ох, уж эти мне родители, родители!.. Иной раз спросишь себя — уж не прошли ли все они специальные курсы, где их раз навсегда напичкали штампованными истинами, единственным мерилом при решении всех великих жизненных проблем.
— Прости, папа, мне надо работать.
Он непринужденно удалился, а я погрузился в гражданское право. Я был очень зол на своего отца. Даже не столько за то, что он оскорбил и осудил Катрин — ведь он не был с ней знаком и не знал, что она ангел... Я не мог ему простить, что он ничего не понял! Уже целый месяц я переживаю величайшее событие своей жизни, а мой отец, видя меня четыре раза в день... видит и ничего не знает!
Не за горами была и следующая историческая дата: двенадцатое февраля. Черный день, когда мадам Глорьё лишила меня одновременно своего расположения и уроков.
То, что произошло, неизбежно должно было случиться — слишком уж много она ела мяса. На нее это имело такое же влияние, какое имела бы на диких африканских зверей длительная голодовка. Юный учитель, пусть даже совсем тощий, пасущийся на свободе в ее апартаментах, был для нее непереносимым соблазном. Ей не терпелось наложить на него свою лапу и проглотить живьем.
Я, как святая Блондина, брошенная на съедение зверям, поднимал очи горе, чтобы избежать взглядов этой влюбленной львицы. И вот, двенадца ' гое февраля, после полудня...
— Вы не соскучились, мосье Робер? — спросила она меня.
Я и впрямь скучал добрых четверть часа, ожидая в салоне под люстрой .с подвесками появления Огюста.
— Нисколько,— ответил я,— но... где же ваш сын?
— Огюст? Я послала его в кино.
— Но...
— Мне надо с вами поговорить. Наедине, мосье Робер. К несчастью, меня задержали в магазине.
Я упустил несколько секунд и уже не мог высвободить свою руку. Мяс- 196


ничиха жадно вцепилась в нее и не выпускала. Руки у нее были пухлые, немного липкие.
— Мосье Робер! У меня для вас сюрприз — я сама хочу изучать латынь!..
— Это уж чересчур, мадам. Не стоило бы...
—■ А если это доставит мне удовольствие? Вы знаете — я уже начала. Вот, например, глагол... amo — я люблю; amas — ты любишь; amat—он любит; amamus — мы любим; amanus — вы любите; amant — они любят...
Она крепко сжала мою руку. Я почувствовал укол ее гранатовых ногтей, подпиленных в форме когтей.
— Они любят,— страстно повторила она.
Такова, видно, тактика семейства Глорьё, опираться на конкретные примеры, изучая спряжение глаголов.
— Отлично! —сказал я.— Теперь вы сможете перейти к неправильным глаголам.
Она почти сидела у меня на коленях, обдавая едким запахом дешевых духов (вероятно, ради такого случая она опрокинула на себя флакон шип- ра) и говорила скороговоркой:
— Так хорошо что-то изучать, мосье Робер. Мне хотелось бы помочь молодому студенту, вроде вас. Вы — неотразимы для матерей ваших учеников. Юные «наставники», они всегда таковы...
— Ошибаетесь, мадам, мать ученика для нас всегда священна.
— Замолчите, разбойник! Думаете, я не видела, как вы на днях дежурили в подъезде... Ведь ты ждал меня? Правда? А я не могла...
Я воспользовался моментом. Пока она переводила дух, резким движением высвободился и отскочил от нее на несколько шагов.
И вовремя. Дверь резко распахнулась, пропуская мясника. Он держал в руках свое орудие (я имею в виду нож) и наградил меня еще более свирепым взглядом, чем обычно.
— Леони,— сказал он отрывисто,— ты нужна в лавке. Там много покупателей.
И вышел, хлопнув дверью.
— У вашего мужа не слишком довольный вид,— заметил я.
— Это совсем не муж, а главный приказчик. Как он мне надоел!..
В то же мгновение опять распахнулась дверь, и приказчик грубо крикнул ей:
— Ну что же, хозяйка, идешь ты?
Она возмущенно пожала плечами, но вышла, не говоря ни слова. Приказчик пристально посмотрел на меня своими жесткими глазами и бросил;
— Dominus vobiscum.
Чувствовалось, что он вложил в эти слова всю свою злость, все свое несказанное презрение к щелкоперам-латинистам и разным студентишкам.
— Ef cum spiritu -tuo,— ответил я ему в тон.
197


Как только он вышел, я надел пальто, взял свой портфель и направился к двери. С меня было довольно кровожадных мясничих и их главных приказчиков-убийц...
Но, прежде чем уйти, я бросил взгляд в окно: Катрин обещала встретиться со мной -— возможно, она уже пришла...
Она действительно пришла и расхаживала перед подъездом. Одета, как всегда, была в бежевое пальто с кроличьим воротником, выглядевшим на ней норковым.
Я постучал по стеклу. Она подняла глаза, увидела меня и улыбнулась. Я знаком попросил ее подняться...
Встретив ее в дверях гостиной, я снял с нее пальто, усадил на диван, как раз на то самое место, где несколькими минутами раньше сидел с мадам Глорьё. Радио звучало под сурдинку... На столе стоял чай. Мы принялись за него, не нарушая молчания, улыбаясь, как школьники, задумавшие веселую проказу. Потом я обнял Катрин и привлек ее к себе. Она положила головку ко мне на плечо. Я уловил аромат ее волос;, легкий и свежий, похожий на запах сирени, сбрызнутой дождем...
О, эта любовная сцена совсем не походила на запланированную мадам Глорьё... И слова, которые прошептала Катрин, показались бы ребячеством прекрасной мясничихе. К тому же Катрин шептала их так тихо, что я не столько услышал их, сколько почувствовал сердцем.
— Я надеюсь, что буду счастлива с вами, Робер. Но не обманывайте моего доверия, прошу вас, иначе...
Губы наши встретились... И тут вошла мадам Глорьё.
Она все поняла с первого взгляда.
Катрин и я—обнявшись на диване; на столе две наполовину опустошенные чашки... Лицо мясничихи исказилось, рот дрожал, как бы не находя для нас достаточно веских проклятий.
Должно быть, она так и не нашла подходящих, потому что сказала просто:
— Моему сыну больше не нужны уроки.
И подбородком указала нам на широко открытую дверь.
Помогая Катрин надеть пальто, я машинально посмотрел в окно: юный Огюст стоял возле своей Веспы, трогательно прощался с девушкой его лет. Он как раз целовал ее в губы.
— Да, вашему сыну уже не нужны уроки,— пробормотал я.
.. .ПРОГОЛОСОВАЛИ
Потеря уроков у Глорьё нанесла чувствительный удар моему личному бюджету. Откровенно говоря, я теперь не зарабатывал ни гроша. Я героически бросил курить и выпивать аперитивы в «Лорен-баре». «Робер становится благоразумным»,— удовлетворенно констатировал папа.
198


Худшее во всем этом было то, что я был вынужден проводить утренние и послеполуденные часы вне дома. Ведь родители мои считали, что я все еще служу у Тюрпена. До чего же томительно долго тянется время в феврале, когда нет ни копейки денег.
К счастью, вечерами я встречался с Катрин, и это окупало многое...
Мы придумали систему «потолочного телефона», разновидность азбуки морзе. Чтобы дать мне знать о своем возвращении домой « желании видеть меня у себя, Катрин стучала в пол палкой от щетки: три удара с промежутками. Я отвечал так же, ударяя по потолку своей комнаты лыжней палкой, что означало: «Понял». Ответив, я бросался на черную лестницу... в направлении шестого этажа.
— Хотел бы я знать, что это за вечерняя работа, которую не прекращают даже по воскресеньям,— ворчал папа.— Не над чем смеяться, Робер, мое беспокойство естественно...— не унимался он.
Само собой разумеется, я предпочел бы, чтобы наша влюбленность и дружба крепли без этих уловок... Но я не мог по всем правилам представить своим родителям Катрин как невесту. В особенности, лишившись уроков у Глорьё.
Однако мне посчастливилось представить родителей Катрин. Разумеется, без их ведома. Просто выпал великолепный случай: всеобщие выборы (18-й округ, сектор С) в воскресенье 25 февраля...
Голосование происходило на улице Коленкур, в одном из классов школы для мальчиков. Папа, разумеется,, был членом избирательной комиссии. Он представительно восседал возле урны и после прихода каждого избирателя (или избирательницы) произносил сакраментальное слово:
«Проголосовано».
За завтраком папа дулся. Надо вам сказать, что мы: папа, мама, служанка и я никогда не проявляли единодушия в отношении кандидатов. Папа голосовал умеренно, я экстремистски, мама голосовала за СФИО 1 (их кандидат был похож на Лоренса Оливье), что касается служанки, тут дело обстояло еще хуже: она даже в списки не была включена.
— Все вы устраняетесь,— брюзжал папа,— утром пришло только двадцать девять избирателей из трехсот пятидесяти, внесенных в списки. Никто из вас не явился.
— Тебе-то что?., ведь я все равно голосую не за твоего кандидата,— парировала мама.
— Я — тоже,— вставил я. И добавил, указав на портрет Поля.— Он-то уж наверное голосовал бы вместе с тобой.
Папа саркастически рассмеялся:
1 СФИО — социал-демократическая партия Франции. (Прим, пер,)
199


— О, ты... воспользовавшись моим отсутствием, ты проснулся бог знает когда. Будущее за теми, голубчик мой, кто рано встает.
— Значит, за рабочими, папа! Тебе надо бы разъяснить это руководителям твоей партии...
— Не смеши меня...
Мама вмешалась:
— Не начинайте все сначала... Поторапливайся, Фернан, уже без четверти.
Я предоставил Катрин действовать... Когда мама и я пришли на выборы, она поджидала нас возле кабины.
Папа уже опередил нас. Он восседал на своем кресле, наполовину прикрытый избирательной урной. Над ним возвышался гипсовый бюст Марианны — символа Республики. А по левую сторону от него сидел его помощник, мосье Каломель, наш сосед с третьего этажа, тот самый, что по субботам бил жену.
Катрин незаметно улыбнулась мне глазами. Я ответил тем же и украдкой показал ей маму, потом папу...
Она грациозно уступила маме дорогу:
— После вас, мадам.
— Нет, почему же, мадемуазель?!
— Ах, пожалуйста, мадам.
Очарованная мама, поблагодарив, прошла в кабину. Почти тотчас же, потрясая конвертом, появилась обратно и направилась к урне.
— Мадам Ланглуа, урожденная Ломбар, улица Лепик, 96-бис,— провозгласил мосье Каломель, целуя протянутую мамой руку. Мосье Каломель был очень галантен с чужими женами.
Папа тоже поклонился.
— Мадам, вы доставили нам удовольствие.
Мама кокетничала:
— Теперь все узнают мой возраст...
Тогда папа продолжил игру:
— Вам никто его не даст.
— Очень любезно с вашей стороны,— заключила мама.— Однако это не помешает мне голосовать за кого хочу.
И с вызывающим видом она опустила в урну свой конверт с бюллетенем СФИО.
— Проголосовано,— мрачно провозгласил папа...
Настала очередь Катрин.
— Мадемуазель Лизерон,— объявила она.
— Вы не занесены в списки,— сказал мосье Каломель, перелистывая свои папки.
200


— Я здесь живу всего два месяца. И вот обратилась в мэрию, мне выдали справку.
Просмотрев документ, папа, улыбаясь, обратился к Катрин:
— Все в порядке. Да мы, оказывается, живем в одном доме. Проголосовано.
И он прибавил мечтательным тоном:
— Она очаровательна.
Робер Ланглуа, 96-бис, улица Лепик,— уже произнес мосье
Каломель...
Я мужественно посмотрел папе в глаза, и во взгляде моем было нечто от Спартака, стоящего перед лицом римского тирана. Не дрогнув, я опустил в урну свой экстремистский бюллетень.
— Проголосовано,— констатировал папа.
Тут он испустил тяжкий вздох, подобный вздоху Людовика Шестнадцатого в момент, когда вязальщицы наводнили тюильрийский дворец.
Катрин ждала меня на углу ближайшей улицы.
— Твоя мама необыкновенно мила,— сказала она,— да и папа тоже.
Ну, конечно, мои родители были очень милыми. И все же досадно., что один голосовал «умеренно», другая за «Лоренса Оливье»!
Подсчет голосов произошел в шесть часов вечера. Папин кандидат собрал 14 голосов (я имею в виду, разумеется, наш избирательный участок!)... Мой—175 голосов. А мамин (увы!)—221 голос...
Папа три дня не мог прийти в себя. Но более насущные заботы отвлекли его внимание от политики. Ведь наступил конец месяца.
Как и всегда в конце месяца (разве не господь бог их установил эти концы месяца, а ведь он-то знал, что делал!), папа подсчитывал расходы...
Кто не видел папу за подсчетами месячных расходов, тот ничего не видел!
Он ставил перед собой двенадцать жестяных коробок, выстроив их, как армию на смотру.
На каждой коробке красовалась надпись: «Газ»... «Электричество»... «Телефон»... «Питание»... «Расходы на содержание»... «Отпуск»... «Одежда»... «Болезнь»... «Квартира»... «Дача»... «Удовольствия»... «Непредвиденное»... И в каждой лежало по одному или по несколько банковых билетов.
Неизменно в конце каждого месяца папа подводил итог.
Комментарии, которыми сопровождалась эта операция, были весьма плачевны. Вот и теперь — двадцать восьмого февраля — повторилось то же самое (и месяц-то какой — куцый, а тем не менее)...
— Все дорожает... Уже сколько лет я не могу ничего отложить в «дачную» коробку. Право, не знаю, сумеем ли мы когда-нибудь построить эту дачу... «Электричество»...
201


Он сделал ударение на слове «электричество» и при этом мрачно взглянул на меня.
— Кстати об электричестве, Робер... Погасил ли ты свет в передней?
— Мне кажется, да, папа.
— Ах, тебе кажется! А вот я уверен в обратном: ведь я-то пришел последним. У тебя не найдется монетки в сто су?
— Пожалуйста, папа.
— Теперь открой окно...
Я послушно исполнил просимое.
Широким жестом папа выбросил мою монетку в окно. Было слышно, как она стукнулась о тротуар, упав с пятого этажа.
— Вот, Робер, именно так ты и поступаешь, когда забываешь гасить электричество.
— Но сейчас ты мне должен сто су!
Я обозлился. Еще одна из его педагогических причуд: преподавание морали «на конкретных примерах»! Как будто я был так богат!..
Тем временем папа вернулся к своим коробкам.
— «Непредвиденное»... «Болезнь»... Мама все время кашляет! Эта- то коробка полна, но не дай бог начать ею пользоваться!.. Что касается «Питания» и «Содержания» — тут бездонная прорва! Хотел бы я все-таки знать, куда деваются деньги.*.
Мрачный взгляд на сей раз предназначался маме. Но она лучше меня способна была к самообороне...
— Тебе интересно знать, куда деваются деньги? Ну что же, голубчик, я постараюсь тебя просветить...
И на другой день...
На следующий день, в полдень, когда папа пришел из лицея, стол уже был накрыт, завтрак подан.
Все, как обычно, стояло на своем месте. Но каждый из составных элементов трапезы был снабжен этикеткой с каллиграфической надписью. «50 франков» —можно было прочесть на хлебе... На бруске масла стояло — «800 франков»...— На паштете — «600 франков»... На всем остальном также имелась цена... Даже к скатерти была приколота этикетка: «Стирка — 60 франков».
Эти билетики, элегантно привязанные или приколотые к предметам питания, создавали необычайно ясную и, я бы сказал, научно обоснованную картину.
В уме возникали раскрашенные статистические таблицы, иллюстрирующие газетные статьи о «дороговизне жизни». Мама была воистину незаурядным художником. В ней несомненно пропадал талант оформителя- декоратора.
202


Но не могу не отметить, папа недостаточно оценил эту инсценировку. Он ворчливо уселся и, отрезая себе большой кусок жаркого, утопил в соусе этикетку с надписью: «Солонина—1300 франков».
Еще одна этикетка была приколота под ревером его домашней куртки: там красовалось «450 франков». Он обратил на это внимание только к концу завтрака...
— А это?—пролаял он.
— Это, мой друг? Счет красильщика,—кротко ответила мама.
Папа поднял глаза для протеста... и увидел на спине служанки большую этикетку с надписью: «1500 4" 1000».
Это значило, что Ирма просит прибавки.
Взбешенный папа бросил салфетку в компот из апельсинов, наделенный этикеткой, где было выведено—«140 франков», и на полчаса раньше срока отбыл в учебное заведение Сент-Бёва. Он не любил социальных протестов...
По совести говоря, Ирма не заслуживала никакой прибавки к заработной плате. За три недели, что она у нас работала, она перебила посуды в пять раз больше, чем Мари-Луиза за двадцать три года. И при этом еще уверяла, что является уроженкой селения, носящего название Святого Ловкача (Нижняя Сена).
По крайней мере раз в день из кухни доносился веселый звон бьющегося фарфора. Папа, если он был дома, немедленно бросался туда...
— О, мосье, вы меня перепугали,— кричала Ирма, завидев его.
И в доказательство она бросала к его ногам уцелевшие кофейные чашки. Озадаченный папа, отступая, запутывался в шнуре от электропечки и опрокидывал груду мисок и кастрюль.
Да, маме не везло со служанками. За два месяца после ухода Мари- Луизы, у нас побывали: Жанетта, которая напивалась пьяной... Берта, которая подавала на стол грязные тарелки, не давая себе труда мыть их, А теперь вот эта.
Но в конце февраля мама почти перестала сетовать на невезение со служанками. Ей было не до того. Она была поглощена «своей тайной».
Я — единственный, кто проник в ее тайну. Да и то чисто случайно.
С некоторых пор маму как бы подменили. Она казалась рассеянной, задумчивой... Иногда говорила сама с собой... А главное, у нее появился кашель. Вероятно, нервное переутомление, думали мы, или хронический катар дыхательных путей. Но вот однажды вечером...
Я вернулся домой часом раньше обычного, намереваясь сослаться на либерализм мэтра Тюрпена. Еще из передней я услышал прерывающийся мамин голос:
203


— ...Сердце переполняется,— говорила она...— Не находя исхода, оно страждет... И вот я встретила тебя, молодого, горячего, счастливого...
Она прервала свою речь, охваченная жестоким приступом кашля.
Несколько секунд я стоял совершенно опешив... Папа, я это отлично знал, был еще в лицее. И потом... разве мыслимо так разговаривать с папой! Тогда... не с ума же она сошла!
Чтобы дать знать о своем приходе, я опрокинул подставку для зонтов. Раскрылась дверь, и из гостиной появилась дама, одетая в великолепное платье Второй империи, с воланами, в локонах, с накрашенными щеками...
— Мама!..
Она успокоила меня:
— Не пугайся. Я репетирую.
— Как?
— Ну да! Роль в драме. Не смотри на меня как безумный! — и продолжала доверительно:—Мы собираемся поставить спектакль... у моей подруги Мадлен.
— Мадлен?
— Да! Мадам Сотопен...
— А, вот что...
Заметив мою растерянность, мама взяла меня под руку и увела в гостиную. Костюм ли тому виной, но мне казалось, что она все еще играла свою роль.
— Видишь ли, Мадлен собиралась когда-то поступить в Консерваторию. И я тоже. Потом она вышла замуж за фабриканта. А я... за твоего отца. Но мы не отреклись от искусства! Мужу Мадлен тоже нравятся любительские спектакли, он предпочитает роли простаков, рогоносцев... он говорит, что это его освежает... Таким образом мать твоя тоже становится актрисой.
— Мама, ты так страшно кашляешь, ты захворала.
— Это ты захворал, глупыш! Я ведь играю Маргерит Готье в «Даме с камелиями». Слыхал про такую пьесу?.. Вот я и тренируюсь.
Я не мог удержаться от смеха:
— А папа-то, конечно, ничего не знает.
— А ты разве все ему рассказываешь?.. Заметь... я ведь не делаю ничего плохого. Но он непременно станет внушать мне, что это может повредить его карьере: ты же знаешь, он не перестает надеяться на избрание в академики...— Она опустила глаза и продолжала, вздохнув: — А главное... так приятно иметь секрет!
Милая мама! Милая «дама с камелиями». Конечно, ей приятно иметь секрет! Тридцать лет назад она пожертвовала всеми мечтами хорошенькой девушки, выйдя замуж за скромного учителя... Да, так ей легче жить!
204


У меня-то ведь тоже был секрет по имени Катрин. Но я не доверил свой секрет маме. Тогда бы мне надо было открыться и относительно Тюр- пена и Огюста Глорьё... Мне не хотелось огорчать ее.
Я не мог ведь предвидеть, что через три дня, 17 марта, из-за этой скотины Леона все полетит к черту!
ЛЕОН МЕНЯ ВЫДАЛ
Было около восьми часов. Обед закончился. Мы пообедали раньше обычного по моей просьбе: еще в четверть восьмого простучал «потолочный телефон» Катрин.
Едва успев проглотить последний кусок, я вышел из-за стола...
— Ты куда-нибудь торопишься?—спросил папа.
— Да, иду к Леону.
— Леону-Алиби... Во всяком случае, не он может послужить для тебя хорошим примером. Как у него обстоят дела с его Алисой?
— Он собирается жениться на ней... Мама, я спущу мусорное ведро по черной лестнице.
Через минуту я уже стучался к Катрин.
Почти в то же самое время Леон, поднявшись по парадной лестнице, звонил у нашей двери... Он соскучился с Алисой, мой друг Леон. Ну, и пришел поболтать со мной.
Папа открыл ему дверь. Я не присутствовал при состоявшемся между ними диалоге, но папа и мама и сам бедняга Леон все уши мне об этом прожужжали, так что я могу восстановить всю сцену.
— Вы пришли к Роберу, дружочек Леон?.. Входите же.
— Спасибо, мосье. Захотелось посмотреть, что он поделывает сегодня вечером...
— Сегодня, к большому сожалению, Робер очень занят... Он пошел поработать с вами.
— Ах да! Ну, конечно, теперь-то я вспомнил... а то совсем выскочило из головы...
— Да разве все упомнишь?.. Итак, дружочек мой Леон, мы собираемся жениться?
— Значит, Робер вам уже сказал?
— Как видите.
— И... Что вы об этом думаете?
— Я думаю, дружочек, что вы собираетесь совершить глупость.
— Почему я, мосье?
— А то кто же? Вероятно, ваша Алиса очень мила, но это еще не значит, что вам надо жениться на ней...
— Мне жениться на Алисе? Ну, уж нет!
— Но ведь Робер говорит...
205


— Робер вам рассказал, будто я собираюсь жениться на Алисе?! Ну, знаете ли...
— Ты слышишь, моя милая? Твой сын смеется над нами и над своим другом. Это настоящий негодник.
— Ну нет, мосье, как можно так говорить? У Робера столько достоинств. Он работает как проклятый.
— Не смешите меня! Это он-то работает? Он?..
— Но... Разве он не нашел целых три урока, с тех пор как не работает у своего адвоката?!
— Как? Что вы такое говорите? Не работает у адвоката?.. Ущипни меня, дорогая... скажи, что все это не снится мне...
Вот и все! Сами видите, что натворил семнадцатого марта вечером мой друг Леон...
Как нарочно, этой ночью я вернулся особенно поздно. Я водил Катрин в кино. Ночь была так хороша, что, возвращаясь, мы долго бродили по улицам. А расстаться было необыкновенно трудно — вот мы и прощались без конца... Короче, было уже около двух часов, когда я, с ботинками в руках, тихонечко, миллиметр за миллиметром, открыл входную дверь с черного хода и в одних носках, воровски направился к своей комнате...
— Робер! — раздался громовой голос отца.— Наконец-то ты! И еще с черного хода!
Послышался умоляющий мамин голос:
— Фернан! Прошу тебя, успокойся!
Не раздеваясь, я едва успел проскользнуть под одеяло и натянуть его до подбородка...
В коридоре послышались торопливые шаги, и папа вторгся в мою комбату. Он зажег электричество, подошел вплотную к кровати и сдернул с меня одеяло...
В кое-как накинутом халате, со спадающими пижамными штанами, собиравшимися гармошкой над его шлепанцами, он имел какой-то совершенно дикий вид. Гневно сверкая глазами, он мстительно протянул ко мне указующий перст.
Как человек, которого внезапно разбудили, с невинным видом я приоткрыл один глаз.
— В чем дело? — спросил я.
Папа воздел руки к потолку.
— Он еще спрашивает—-в чем дело?
Мой вопрос переполнил меру его терпения, и он окончательно вышел из себя. Резко повернувшись, широко шагая, папа устремился прочь, на что-то наткнулся в коридоре, резко вскрикнул... Нижний жилец застучал в потолок... На эту ночь занавес опустился...
206


Позднее мама объяснила мне, что папа ждал меня целый вечер, расхаживая по квартире, как лев в клетке.
— Ты простудишься,— урезонивала она его.
— Разве подобные соображения могут меня остановить, когда на карту поставлена мораль моего сына... Я ставлю на свое место Демосфена.
— Ну а с меня достаточно. Я буду спать.
— И ты способна уснуть? Прочитай же вечернюю газету, несчастная!.. Смотри, на первой странице...
— Ты мне уже четыре раза читал...
— Первая страница: «Убийства... Сын приличных родителей напал на инкассатора»... Теперь смотри на третьей странице: «Молодой человек двадцати пяти лет, сын профессора»... Ты слышишь? Сын профессора... «Похитители машин»... Ничего себе! Хороша современная молодежь!..
Наступило утро, никто друг с другом не разговаривал. Дожидаясь меня и полночи расхаживая в наспех накинутом халате, папа простудился. И поэтому и потому, что чересчур много кричал, он лишился голоса. Он больше не разговаривал со мной, но подсовывал под дверь записки...
«Понимаешь ли ты, что жизнь — вещь серьезная?» — писал мне папа.
Я наскоро нацарапал ответ, приложив бумагу к спинке кровати, и отправил свою почту таким же путем.
«Нет. Ведь я не умен».
И вот я слышал его протестующий, простуженный голос:
— Не умен, мой сын!.. Я начинаю сомневаться — мой ли это сын...
— Ну, конечно, твой!—вступила мама.— Только...
Папа неистовствовал:
— Что «только»?.. Мой это сын или не мой?
Новая записка: «Что ты собираешься делать?»
Мой ответ, написанный три раза подчеркнутыми заглавными буквами, гласил: «СПАТЬ!!!»
— Он хочет спать!—стонал папа простуженным голосом.
После завтрака на столе появились двенадцать папиных счетных коробок. Папа достал тринадцатую, вынул оттуда противогрипозную облатку, проглотил ее и начал:
— Возьму из «Непредвиденного» — это как раз подходит, «Удовольствия»— какое уж тут удовольствие?! «Отпуск»—ну, что же, тем хуже для здоровья... «Дача» — не иметь нам ее никогда... Я делаю последнее усилие: ты ведь — лиценциат прав, запишись в Коллегию адвокатов и обоснуйся здесь. Посмотрим, годишься ли ты хоть на что-нибудь.
Он величественно поднялся, надел пальто, взял портфель и ушел на работу, тяжело опустив плечи. Он даже не поцеловал маму.
207


Я склонил голову над еще полной тарелкой. Мне не хотелось ecii.. И гордиться мне было нечем.
Мама положила руку мне на голову:
— Гы будешь великим адвокатом, Робер. Ты легко говоришь, у тебя есть шарм и актерское дарование, ты в меня. Но надо и отца понять...
Она подвела меня к окну.
— Посмотри на него,— прошептала она.— Со спины он совсем молодой человек!
Папа только что вышел из подъезда. Он спускался по улице, направляясь к своей автобусной остановке.
Дойдя до угла улицы Жирардон, он оглянулся, поднял голову и приветственно помахал рукой в направлении нашего окна...
— Видишь,— сказала мама,— уже двадцать лет твой отец останавливается на этом углу, чтобы помахать мне... Я встретила его в 1920 году, в Шатору. Наша армия победила. Он был ранен. Я его полюбила с первого взгляда...
Я слушал ее, затаив дыхание. Мама продолжала без акцентировки, как бы грезя наяву:
«— Потом мы поехали в Париж. О, это было великолепно... Мы поднимались на Триумфальную арку, на Собор Парижской богоматери, на башню святого Иакова, на Эйфелеву башню... Я так и вижу нас на Эйфелевой башне. Весь Париж расстилался у нас под ногами. Вдали солнце золотило окна. Можно было подумать, что всюду рассыпано настоящее золото... Мы поцеловались. Он предложил мне вселенную, твой отец... В министерстве у него был приятель по армии. Он надеялся получить хорошее место в лицее, но ведь ты знаешь, каков он, он не умеет интриговать... И вот теперь — двенадцать коробок... Он спрашивает, куда деваются деньги...
Крупная слеза повисла у мамы на носу. Она украдкой смахнула ее, делая вид, что сморкается. Даже попробовала засмеяться...
— Ну, не глупо ли! Зачем я все это тебе рассказываю?!
Я-то понял зачем. Благодаря Катрин я уже знал, что такое любовь... Но в это утро, восемнадцатого марта, стоя у окна, я познал, что такое нежность.
МЭТР РОБЕР ЛАНГЛУА
Через тринадцать дней, первого апреля, я официально открыл свою «контору». Всего больше это походило на игру! *
Мама купила мне хорошенькую медную дощечку, на которой было выгравировано: «Мэтр Робер Ланглуа, адвокат при Апелляционном суде города Парижа». Четырьмя маленькими шурупчиками папа прикрепил эту дощечку к нашей входной двери. Служанка начистила ее и отполировала фланелевой тряпкой. А я принялся ждать клиентов.
208


За неимением лучшего контора помещалась в моей комнате. Или, вернее сказать, я преобразовал мою комнату в контору. Кровать стала диваном. Проигрыватель исчез. А на комоде, замаскированном зеленым ковром, были внушительно разложены книги по судебным дисциплинам. Только очень большой хитрец мог бы догадаться, что под ковром покоятся мои рубашки и носки.
Мысленно я уже видел своего первого клиента: приятный, тихий, несколько придурковатый, подавленный своими несчастьями и преисполненный бесконечным уважением к адвокатскому сословию. Я подготовил для него небольшую речь, которую и репетировал вслух:
— Прошу вас, садитесь, сударь. Перед вами друг и советчик...
Звонок прервал мою генеральную репетицию. Прибыл клиент!
— Откройте! — крикнул я служанке.
Служанка была новенькая, отзывавшаяся на имя Эдмэ. Ирма ушла от нас, объявив, что дом стал для нее «чересчур печален». Возможно, причиной ее ухода было то, что она уже перебила всю нашу посуду. Эдмэ обожала полицейские романы, поэтому с восторгом приняла место у адвоката. Она воображала, что адвокат и частный сьпцик — одно и то же.
Через несколько мгновений Эдмэ вернулась:
— Это — дама,— таинственно сообщила она мне.
— Что ж тут удивительного?
— Просто одета, без шляпы... Наверное, по поводу развода.
— Вы — крайне наблюдательны, Агата Кристи, попросите даму войти.
Эдмэ ввела в мою комнату... Катрин.
— Вот так сюрприз... Садитесь же, дорогая первая клиентка. Нет, туда, на диван.
Мы строили великолепные планы на будущее. Волосы Катрин, ароматные, как свежесрезанная сирень, рассыпались по моему плечу... Нам было слышно, как за перегородкой мама приглушенным голосом говорила по телефону с мадам Сотопен:
— Представь себе, Мадлен, его первый клиент! Молодая женщина! Кажется — дело о разводе...
— Поклянись, что ты никогда не будешь принимать клиенток подоб^ ным образом! — сказала мне Катрин перед уходом.
Она торопливо подкрашивала губы...
— Я исчезаю. У меня появился новый урок: сын итальянского бакалейщика. До скорой встречи. Как в театре, я тебе говорю пять букв... угадай, какие!
Поцеловав ее в последний раз, вышел вслед за ней в прихожую, произнося официальные слова:
— Договорились, мадам, рассчитывайте на меня: завтра же я переговорю с председателем Лабартом. Мы применим раздел 229, параграфа 2. Примите мои уверения, мадам... Ты — прекрасна,—добавил я шепотом.
Сценарии французского кино
209


— Развод?—спросила мама, едва закрылась входная дверь.
Сидя в столовой, она с нетерпением дожидалась пояснений.
— Ничего подобного, мама! Наоборот!
— Тогда что же? Говори скорей!
— Профессиональная тайна, мама.
Но тут раздался еще один звонок.
— Еще! — закричала мама, и я бросился в свою «контору».
Дверь осталась полуоткрытой, и я отлично расслышал голос пришедшего. Голос был важный, суровый. Я представил себе, что горло чело-* века, говорящего подобным образом, должно быть обязательно стиснуто- крахмальным воротником...
— Мне нужен мэтр Робер Ланглуа.
— По интересному делу?—спросила Эдмэ.
— Доложите обо мне, девушка!
— Не злитесь: я как раз читаю одну из тех книг, что перевела мадам... Там клиент приходит к адвокату... и хоп!..
С недовольным видом Эдмэ сообщила мне о клиенте:
— Какой-то тип с черным галстуком, не очень-то любезный.
Несомненно, дело о наследстве. Когда «тип» вошел ко мне, я торопливо листал своего «Даллоза» 1. Посетитель оказался именно таким, каким я его себе представил по голосу.
— Сударь,— сказал я ему,— перед вами друг и советчик.
— Браво, дорогой собрат,— ответил «тип».
И он протянул мне свою карточку:
«Мэтр Пейла, представитель Совета Коллегии адвокатов».
— Забавно,— выдавил я из себя.
На самом-то деле мне вовсе не было забавно. А посетитель, наоборот,, расплылся теперь в улыбке:
— Как вам известно, Совет производит небольшое обследование контор своих новых собратьев.
Его взгляд шарил по комнате и остановился на диване.
— Вот это — нет!., нет... совершенно невозможно...
— Что такое?
— Ваша кровать. Абсолютно воспрещено. Ни дивана, ни шкафа-кровати. Даже шезлонга...
Он подошел к двери в умывальную.
— Туалетная комната? О-ла-ла! Это мне тоже не нравится... Что же касается вашей служанки, так она, по меньшей мере, странная.
Дверь из передней раскрылась, впустив маму. Она, несомненно, пришла мне на выручку...
— Простите мое вмешательство,— сказала она,— я его мать.
&
1 Виктор Даллоз— автор «Общей юриспруденции». (Прим, пер.)
210


— Рад познакомиться с вами, мадам. Я только что говорил моему юному собрату...
— Я все слышала.
— Час от часу не легче. Ну и дом!
— Все это отлично, мосье! Но где же ему, по-вашему, спать?
— Да где угодно, мадам!
Мама с достоинством указала на диван:
— Я знаю своего сына и ручаюсь за чистоту его намерений.
— А за его клиенток, мадам?! За них вы никак не можете пору-' читься.
Он нагнулся, поднял с дивана губную помаду, уроненную Катрин, и молча протянул ее мне.
На это мама не обратила никакого внимания. Она была поглощена какими-то своими мыслями. Наконец обратилась ко мне:
— Ты будешь жить на шестом, в комнате 13... Вы не возражаете, мосье?
Мосье Пейла поклонился:
— Я не суеверен, мадам.
ПАПА —МАСТЕР НА ВСЕ РУКИ
Совет Коллегии адвокатов никогда не узнает, в какую невообразимую кутерьму суровость его представителя мосье Пейла ввергла нашу квартиру.
На бумаге все выглядело очень просто: нужно было всего лишь поднять состав преступления (то есть мой диван-кровать) на шестой этаж, в прежнюю комнату служанки, которую мы обратили в чулан, а теперь превращали в мою спальню. А на его место, в мою бывшую комнату — теперешнюю контору адвоката, — передвинуть из спальни родителей нормандский шкаф, который отныне должен будет служить вместилище^м для папок с делами будущих клиентов...
Но, к сожалению: а) диван-кровать оказался чересчур длинным и его невозможно было развернуть в коридоре; в) коридор был слишком узок для нормандского шкафа; с) этот шкаф был чересчур высок по размеру дверей и его невозможно было передвигать стоймя... Но все эти неувязки были лишь цветочками по сравнению с папиной неуклюжестью, причинившей нам истинные беды...
Здесь требуется отступление. Папину неуклюжесть ведь не опишешь в нескольких словах... Это, в самом деле, редкостное явление, достигающее неслыханных размеров и чреватое опасными последствиями.
Существуют пассивно неловкие люди, такие, «что гвоздя вбить не могут», и даже похваляются этим. Те попросту ничего не делают. Возможно, что на их глазах сгорит дом, а они и не подумают применить находящийся 14*
жал.
211


у них под рукой огнетушитель. Но не они, по крайней мере, подожгли этот дом!
Папа, наоборот, необычайно активен: он—неуклюж, но—на все руки: «Замок скрипит... Надо будет поправить». Папа вооружается бидоном с машинным маслом и щедрой рукой выливает из него малую толику — примерно около литра. Замку достается не столь уж большая доза, зато пол... Папа отмечает: «Замки не то, что машины, они не снабжены прибором, измеряющим емкость, как тут установишь меру...». Самое трудное, однако, не определить потребное замку количество масла, а удержать равновесие на том излишке масла, которым полит паркет. Масло ведь способствует скольжению. Однажды Эдмэ заскользила по столовой на одной ножке, держа в руках миску с чечевичной похлебкой, и в довершение беды опрокинула эту миску... Что касается наших гостей, им случалось, едва переступив порог, скользить со всей возможной скоростью обратно. Не удивительно, что их уносило на четвертый этаж, а иногда даже и к фармацевту на первый. Не будем, однако, преувеличивать...
У папы вечная война с замками. Мне надолго запомнился вечер, когда папе пришла мысль чинить замок ватерклозета: ключ сломался внутри замка, а мамы и меня не было дома — мы ушли в кино... Папа просидел в «кабинете задумчивости» до нашего возвращения, то есть до полуночи. К счастью, там нашлась для него литература!
До сих пор я говорил лишь о домашних поделках в собственном смысле слова. Но существовали еще и крупные сезонные работы, как, например, весенняя чистка дымохода. «Звать трубочиста из-за какой-то ничтожной переносной печки? — восклицал папа.— Не бывать такому, пока я жив...». И он хватался за трубы печки, пытаясь их разъединить. Не тут-то было—дальше разыгрывалась сцена дантова ада: папа целый час колотит по трубам молотком, пинает их ногами... Когда наконец ему удается разъединить трубы, папа пытается очистить их от сажи (по крайней мере, от той, что осталась внутри, а не вывалилась в столовой на ковер, пока папа бился над разъединением труб).
Теперь вам станет ясно, почему поставленная перед нами мэтром Пейла проблема двойного перемещения дивана-кровати и нормандского шкафа была для нас столь трудно разрешима.
Операция была назначена через неделю, на воскресенье 14 апреля. Эту дату выбрала мама. «Ты должен идти на занятия только во вторник утром,— сказала она папе,— поэтому если ты себе что-нибудь повредишь, в твоем распоряжении будет целый понедельник для лечения».
Ни одна предосторожность не была упущена; чтобы обеспечить окончание операции к ночи, папа назначил подъем на шесть часов утра. Мудрая предусмотрительность! Когда папа покончил с предварительными 212


распоряжениями («Ты будешь делать то-то, а ты вот это»), время уже близилось к девяти.
Как вы помните, требовалось перенести диван-кровать на шестой этаж, а на его место водрузить нормандский шкаф. Кто знает, почему папа решил начать со шкафа...
Мама умоляюще сложила руки, жест этот был столь драматичен, что вполне приличествовал бы агонизирующей Маргерит Готье:
— Осторожно! Я им очень дорожу.
К несчастью, шкаф-то оказался не таким уж прочным. Это была старинная семейная реликвия, наследство от двоюродного деда Ломбара, руанского судовладельца...
Папа подошел к шкафу и долго его разглядывал в полном молчании. Они — папа и шкаф — были похожи на двух борцов, меряющих друг друга взглядами перед схваткой. Должен, однако, заметить, что шкаф на добрых две головы возвышался над папой, да и шириной превосходил его. Неравный бой Давида с Голиафом!
— Ну, это — детские игрушки! — объявил Давид-папа.— Шкаф громоздок, но не тяжел.
И он добавил с таким повелительным взглядом, какой был, наверное, у Наполеона при Аустерлице утром 2 декабря 1805 года.
— В передней мы его развернем.
— Подождите! Подождите же меня! — раздался у нас за спиной чей- то веселый голос...
Это был, мосье Каломель, наш сосед с третьего этажа. Общественное мнение довело до его сведения, что Ланглуа собираются передвигать шкаф, и он прибежал предложить свои услуги. Он жаждал быть полезным...
Мосье Каломель, маленький желчный человечек, с усами, как у дикой кошки, был сверхмастером на все руки. Даже папа признавал это. Больше того, папа признавал мосье Каломеля за авторитетного специалиста...
В мгновение ока, на глазок измерив шкаф (склонив голову к плечу и прищурившись), мосье Каломель создал свой план атаки.
— ...Сто семьдесят на... сто тринадцать... Великолепно. Я стану сзади шкафа и буду толкать его до угла. Вы, молодой человек, станьте в кухне и откройте дверь. А вы, мосье Ланглуа, заберитесь в стенной шкаф, где хранятся щетки, вам там будет отлично... Когда шкаф прибудет на место, вам ^боим останется лишь толкнуть его вбок.
Подавленные его авторитетом, мы покорно заняли указанные нам стратегические позиции (папа в стенном шкафу, я на кухне). Мосье Каломель толкнул... Шкаф, содрогаясь и скрипя всеми своими старыми досками, продвинулся вперед на несколько метров и замер посреди коридора, совершенно закупорив кухонную дверь, а также и дверь стенного шкафа. Мы были блокированы.
213


Может быть, пропустим дальнейшее? Все это слишком печально... Через полтора часа, ценой неимоверных усилий, мне удалось приоткрыть кухонную дверь на пятнадцать сантиметров и, потеряв по дороге все пуговицы от рубашки, выбраться в коридор. Что касается папы, который рисковал задохнуться в своем шкафу, мы высвободили его только с помощью пилы, пропилив одно отверстие в шкафу, а другое в двери.
— Я весь разбит! — стонал папа.
— Если бы только один ты! — резко отпарировала мама.
И, разглядывая то, что некогда было лучшим шкафом двоюродного деда Ломбара, она прошептала:
— Этой зимой у нас не будет недостатка в топливе!
Вторая часть перестановки проходила еще более оживленно.
— Ну, а с кроватью,— сказал мосье Каломель,— мы живо управимся.
Он уже ухватился за мой диван-кровать.
— Вы двое беритесь за изголовье, а я отсюда. Хоп! На меня, вперед, не робейте.
Мосье Каломель, пятясь, направился к черному ходу, через настежь распахнутую мамой кухонную дверь.
- — Еще на меня...
Тут-то и произошло непоправимое. Кто-то оставил на лестничной площадке маленькую стремянку. Левый каблук мосье Каломеля наткнулся на ее первую ступеньку... думая, что он нащупал ступеньку лестницы на шестой этаж, наш главный распорядитель, продолжая пятиться, взобрался на стремянку...
! Мы не успели предупредить его об опасности... Достигнув верха стремянки, мосье Каломель свалился в пустоту и очутился не на шестом этаже, куда направлялся, а едва живой грохнулся на площадку четвертого, Куда следом за ним прибыл и диван-кровать.
Всякий поймет наше отношение к мосье Каломелю. Мы не только не взыскивали с него убытков, но и навещали его в клинике святого Винцента. Мадам Каломель, единственная, оказалась в выигрыше: ее по крайней мере никто не бил целых три месяца.
Когда Шкаф, вернее то, что от него осталось, был водворен в мою контору, а тщательно отремонтированный диван-кровать—на шестой этаж, мы решили заново оклеить обоями мою новую комнату. Посвящено этому было еще одно воскресенье, продленное до вечера понедельника.
— Чтобы оклеить комнату обоями,-— сказал папа,— не к чему получать политехническое образование: достаточно купить обои и клей.
214


Обмерив стены, мы купили нужное количество рулонов обоев (красивые золотые звезды по бежевому фону). Что же касается клея...
— Дайте мне побольше,— сказал папа торговцу скобяным товаром.— Я хочу приклеить как следует.
— Пожалуйста,— ответил торговец.— Вот вам два ведра по двадцать килограммов. Осторожнее, клей совершенно чистый.
Папа возмутился:
— Надеюсь, что чистый! Не думаете же вы, что туда кто-то под« мешал воды... Разве в хорошее вино подмешивают воду?
Мы ушли от торговца изрядно нагрузившись: я тащил рулоны обоев, папа два ведра клея; он ни за что не согласился доверить их мне. При-' быв на шестой этаж, мы принялись разматывать обои на паркете. Но только вы развернете рулон, он тут же опять норовит свернуться, наподобие «тещина языка». Мы с ними прямо из сил выбились.
Наконец приступили к самому процессу оклейки. Папа наставлял меня:
— У обоев, видишь ли, есть одна сторона, которую намазывают клеем, и еще другая. Наша задача—приложить намазанную клеем сторону к стене, ни больше ни меньше... Наблюдай за мной и учись.
Я наблюдал... При первых же попытках папы сам собой напросился вывод: потребуется неслыханное количество клея для этой комнаты, метражом четыре на пять!
«При сорока кило,— сказал нам, однако, торговец,— вы сможете клеить обои полгода без выходных, и у вас еще останется достаточно клея для того, чтобы заново отремонтировать Версальский дворец».
А мы ведь купили двадцать кило лишку (и десять запасных рулонов обоев).
Надо сказать, что клей теперь очень плохого качества: он никак не держится на кончике кисти, а все время соскальзывает! По совести говоря, только к рукам и к обшлагам куртки — проявляя в этом большое упорство — клей и пристает по-настоящему...
Чего же удивляться, если намазанные клеем обои не пристают к стенам! Зато они норовят обернуться вокруг вас! И тут их уж никак не оторвешь, настоящая туника Нессуса! Только горячая ванна и может помочь беде...
И все же к вечеру понедельника все было закончено. Стены почти целиком покрылись золотыми звездами по бежевому фону; подошвы лишь с большим трудом удавалось оторвать от липкого паркета. Торговец подсчитывал барыши, а Эдмэ нас покинула.
— Я уж лучше уйду, мадам. В жизни у меня не было столько уборки.
Мама в один и тот же день лишилась и служанки (четвертой по счету) и единственного своего сына, который вдалеке от нее, на шестом этаже, доступном всем сквознякам и искушениям, вступал в новую жизнь.
215


КОТ НА КРЫШЕ
Мама считает, что «жить на шестом» — это предел социального падения, последняя ступень, за которой следует ночевка под мостом. А мне новая жизнь очень понравилась.
Во-первых, весь Париж был теперь у моих ног; я видел его через слуховое окно, которое восхитительно возвышалось над километрами крыш, труб и флюгеров. Прямо декорация к оперетте «Жизнь богемы»...
Но незачем было смотреть в окно, чтобы обнаружить вокруг себя новый мир, «мир шестого этажа». Он обволакивал меня, насыщал своими звуками и запахами, всем горячим братством нищеты... Сквозь тонкие перегородки доходило биение его жизни.
Воистину, он представлял то, что по избитому старинному выражению именовалось «страждущей вселенной». Здесь, на шестом этаже, жили бедные, добрые люди, отягощенные детьми и дороговизной жизни; по сравнению с их чересчур тесными комнатушками их печали непомерны, но они мужественно сносят и холод и все невзгоды, скрашивая жизнь мечтами.
Здесь были:
...Гастон и Дениза, которые чуть не пригласили меня встретить с ними рождество и которые недолюбливали собственников и адвокатов...
...Мелкий служащий с четырьмя ребятишками, которого в рождественский сочельник я застал врасплох за мытьем ног. Окончив служебный день, он употреблял досуг на склеивание конвертов для коммерческого предприятия из расчета по двадцать су за штуку.
...Был еще типографский служащий, работавший только по ночам. Лицо у него — бледное и одутловатое, похожее на грибы, которые вырастают под землей и никогда не видят света.
...Застенчивый человек из Северной Африки, работающий ночным сторожем в гараже.
...Супружеская чета, жившая под угрозой выселения. Муж — кондуктор автобусной компании.
...Молоденькая свеженькая Колетта, помощница мастерицы в большом швейном предприятии. Она умудряется петь по утрам и по вечерам, несмотря на то, что на руках у нее больная мать.
И еще...
Но главное — здесь была Катрин.
Наши комнаты соприкасались, двери открывались одним и тем же ключом. Как же мне было не любить мой шестой этаж!
Наступило и 24 мая — день моего рождения. На этот раз папа и мама сложились, чтобы сделать мне дивный подарок. Я обнаружил у себя на тарелке большой картон с маркой универсального магазина «Бель Жар- диньер». В нем находилась... мантия адвоката. Первая в моей жизни!
216


Я тотчас же ее примерил и пришел в такой восторг, что мама едва уговорила меня расстаться с ней и спокойно пообедать.
Через час, задрапировавшись в мантию, я поджидал Катрин в ее комнате. Расхаживая взад и вперед и репетируя на ходу свою первую речь, я уголком глаза ловил свое отражение в зеркале.
— Господин председатель, господа судьи... разрешите мне возразить моему уважаемому противнику, мэтру Тюрпену, этому сопляку... стараясь обелить такого выдающегося мерзавца, как мосье Шанбодэ, он защищает презренную личность, что, впрочем, и не удивительно...».
Катрин вошла на этих словах. Я бросился ее обнимать.
— Сними скорее мантию, ты ее сомнешь! — смеясь сказала она.
Это был ее реванш. Сколько раз она слышала от меня подобную фразу!
...Как всегда по вечерам, мы уселись рядышком на диван.
— Закрой глаза и дай мне руку,— прошептал я ей на ухо.
У меня был приготовлен сюрприз для Катрин: маленькое колечко, украшенное фальшивым бриллиантом — тысяча триста франков у Бурма (большего я не мог себе позволить).
Если 24 мая для моих родителей было двадцать третьей годовщиной рождения их сына, для меня-то это был еще и день пятой годовщины встречи с Катрин... (Время для нас летело так быстро, что прошедшие годы казались нам месяцами).
— Ах! — сказала она, открыв глаза,— что это такое?
— Кольцо, Катрин! Обручальное кольцо.
Она отвела глаза, но все же было заметно, как она взволнована. Милочка она моя, я доставил ей радость.
— Но я же ни о чем не просила тебя, Робер...
— Это я прошу тебя, Катрин!
— А твой отец?
— Не беспокойся! Решено — завтра я ему все скажу.
Я изрек это, полный горячей решимости. Адвокату, только что получившему мантию и произнесшему блестящую речь против Шанбодэ и Тюрпена, ничего не стоит поговорить на любую тему со своим отцом, как мужчина с мужчиной.
Разве я знал, что следующий день окажется совершенно неподходящим для разговора с папой, как мужчина с мужчиной. Едва проглотив завтрак, папа скомкал свою газету, проворчав: «Ничего нет в этом паршивом листке! За что только я деньги плачу!» И ушел на работу, даже не попрощавшись с нами.
— Я-то знаю, что хотел папа увидеть в газете,— сказала мне мама.— Он искал свое имя в списке вновь избранных академиков. Этот список сегодня опубликован, но... папы в нем нет!..
Она вздохнула.
217


— И он еще не все знает! Бедняга, я его щажу... Да, Робер, последняя новость: Маривис объявила мне, что она уходит...
Маривис—наша новая служанка, высоченная костлявая бретонка, щеголявшая в чепце, какие приняты у нее на родине, и работавшая за четверых. Нам «уступила» ее мадам Сотопен, ездившая на пасхальных каникулах в Бретань, где она и «откопала» Маривис.
— Да, она заявила об уходе! А я-то прочитала ей целиком «Даму с камелиями»... Такой удар!.. И знаешь, почему она от нас уходит?.. Ни за что не догадаешься: потому что мы ели мясо в прошлую пятницу. Она мне сказала: «Не хочу оставаться в доме, где я рискую своим вечным спасением. И зачем только мосье работает у Сент-Бёва!..»
И, стараясь утешиться, мама добавила:
— Полоса невезения. А как твои клиенты? Надеюсь, дело идет?
Если оно и шло... то очень издалека. Вот все, что можно было сказать!
Однако в тот же день, после полудня, у входной двери позвонили, и Маривис ввела ко мне посетителя: моего друга и кредитора — Лорена из «Лорен-бара». Лорен одолжил мне пять тысяч франков, да за выпитое у него я был должен ему около трех тысяч: итого примерно — восемь тысяч франков...
— Вы меня узнаете без белой куртки, мосье Робер?
— Ну, разумеется, Лорен. Очень мило, что вы зашли.
— Да, я узнал, что у вас контора, вот мне и подумалось: «Теперь- то он устроился», потому и зашел напомнить вам про должок...
Где их взять эти проклятые восемь тысяч франков? Не мантию же продать в самом деле!
— Отлично сделали, старина Лорен... А у вас, как дела?
— Полегонечку... Мой компаньон, вы его знаете, Эрнест, подложил мне свинью. Он перешел в «Итон-бар», знаете, возле Оперы.
— Стойте, стойте! Что если...— самым что ни на есть строгим голосом я сказал, для пущей официальности перелистывая своего Даллоза:— Скажите-ка, Лорен, эта история, пожалуй, принесет вам убыток...
— Вы так думаете?
— Еще бы! Ведь все завсегдатаи, предпочитавшие Эрнеста, перестанут теперь ходить к вам.
— Весьма возможно!
— Не возможно, а именно так оно и будет. Тут не обойдешься без процесса. Чем больше я вдумываюсь в это дело, тем больше убеждаюсь, что он во многом виноват перед вами...
Лорен придвинулся ко мне. Поглощенный думами об Эрнесте, кото218


рый так его подкузьмил, он уже забыл, что я ему должен восемь тысяч франков...
— Тут ведь еще эта история с наймом помещения,— сказал он с загоревшимися глазами...
— Я только что хотел об этом сказать. На чье имя снято помещение?
— В том-то и дело... на имя моей жены. А она ушла с Эрнестом.
— Надеюсь, вы разводитесь?
— Ну, конечно. Конечно, я развожусь, раз уж на то пошло.
— Вы отлично сделали, что пришли, Лорен! В самое время!..
— Да, мосье Робер!.. Спасибо!..
— Не благодарите. Что за счеты между нами!.. Я непременно займусь вашим делом. По-дружески, вам достаточно внести двадцать тысяч (на марки)...
— Вы — неподражаемы, мосье Робер! Держите: пять, десять, пятнадцать, двадцать. Как раз столько у меня с собой и было.
— До свиданья, Лорен! Спите спокойно—мы их прищучим!..
— Кстати,— небрежно сказал я за вечерней трапезой,— сегодня я заработал двадцать тысяч франков.
— Отложи их,— ответил папа,— они тебе пригодятся. Как раз время заняться налоговой декларацией... Мне тоже надо заполнить мою... Вотто было бы удивительно, если бы мне что-нибудь скостили... Бери-ка свой листок...
Усевшись друг против друга, как при писании поздравительных писем, мы склонились над «налогами на недвижимость» и прочими «вычетами профессиональных издержек». Папа целиком ушел в это занятие. Я же изыскивал лазейку, чтобы начать разговор о Катрин.
Мне показалось, что я отыскал такую лазейку на пятой строке моего формуляра: «Семейное положение: кто вы — холостяк, вдовец, женатый человек?»
— Кстати, папа, я хотел тебе сказать... Положительно неприличен этот налог на холостяков. Я принял решение не платить его больше. Мне встретилась девушка. Она, кстати, тоже педагог. Совершенно очаровательная... Конечно, у нее нет денег, но ведь когда ты женился на маме... Мы поженимся как можно скорее. Это подбодрит меня, я буду усиленно трудиться, чтобы выйти в люди. Вот и все.
Высказав все это единым духом без пауз, я умолк, убежденный в силе и значимости сказанного мной. Я говорил увлеченно, не задумываясь над словами. Говорил от всего сердца.
Наконец я поднял глаза. Папа, наморщив вертикальную складку по- Ёперек лба, весь ушел в свою налоговую декларацию.
219


— Ну так как же? — спросил я,— Что ты об этом думаешь?
— 57593,— ответил он.
— Чего?
— Как — чего?.. Франков, дуралей! Сумма, которую мне надо уплатить в этом году. Тебе что, мало?
— О, нет!
Он решительно ничего не слышал. Я встал из-за стола и направился вон из комнаты.
— Ах, да, ты что-то хотел мне сказать?—: крикнул папа вдогонку.
Я не удостоил его ответом.
Через полчаса, в моей комнате, я поведал о своей беде Катрин и Леону, который пришел нас навестить.
— Все ясно, сказал я,— придется мне уехать в Африку к зулусам.
— Кем же ты там станешь? — спросил Леон.
— Миссионером,— ответил я мрачно.
— А я? — забеспокоилась Катрин.
— Ты тоже.
Леон протестовал во имя элементарного здравого смысла, носителем которого он всегда себя провозглашал.
— Не вижу, каким образом ваш отъезд в глубь Африки может что- либо уладить. Тебе нужно другое — обзавестись клиентурой и этим утвердить свою независимость!
— Ты, видно, воображаешь, что это так легко...
— Здесь, на шестом этаже, я уверен, в судебных делах недостатка не будет!
— Ну, уж!.. Брать деньги с подобных бедняков!
— Это, как снежный ком... Бармен у тебя уже есть. Кому ты еще должен?
— Ну, разумеется, портному.
— Великолепно. У него небось тоже наклюнется судебное дело.
Погруженная в задумчивость, Катрин застенчиво подняла палец...
— Мне пришла мысль,— сказала она,— ведь у вас опять нет служанки. Так вот, пойду-ка я и предложу свои услуги.
Я так и подскочил:
— Что ты предложишь?
— Многие студентки поступают на места за стол и комнату, чтобы иметь возможность закончить образование. Твои родители узнают меня. Ну, а я... их покорю!
Бедняжечка Катрин! Глупышка с большим сердцем! И это все, что- она могла предложить в подобной ситуации! Поступить служанкой к моим родителям!..
220


— Это глупо! — прорычал я.
— По-моему, не очень,— заметил Леон.
— Хоть ты-то помолчи! Это совершенно исключено!
— Ну, хорошо, хорошо! — примирительно сказала огорченная Катрин.— Не будем больше говорить об этом.
Испугавшись, что она обидится, я поцеловал ее в носик. Она ответила мне прелестной улыбкой.
Тем временем Леон собрался уходить:
— Привет, дети мои! Скажи-ка, Робер, у тебя уже есть визитные карточки?
— Да, а что?
— Дай-ка мне штучек пятьдесят. Я найду тебе клиентов...
...СЛУЖАНКА И Я
На следующий же день Леон приступил к исполнению своего обещания...
Свой штаб он обосновал в «Лорен-баре», где в полдень, во время перерыва на завтрак, собрал всех приятелей, даже живущего в пригороде Альфреда, которого мы встречали не чаще раза в год... Распределив между приятелями взятые у меня визитные карточки, Леон сказал им:
— Повсюду, при малейшем признаке какого-либо происшествия, несчастного случая, потасовки, ссоры... скорее суйте визитную карточку! Я уже распределил достаточное количество таких же карточек между соседями Ланглуа по шестому этажу.
И отряд Леона рассеялся по городу в поисках «происшествий»... Далеко ходить им не пришлось — в Париже происшествия встречаются на каждом шагу. А если бы происшествий не было, они не постеснялись бы сами их создать. Дружба—это ведь замечательная вещь!
Кондуктор автобусной компании, мой сосед по шестому этажу, взял на себя городское движение. На его долю выпало выступать посредником, когда в очереди на остановке возникала ссора или драка. Всем хорошо известно, как это происходит.
— Нет, голубчик, вы не войдете в вагон, я отлично видел, что вы нашли талон с порядковым номером на земле...
— Нахал!
— Что вы сказали?
— А вот что! (Пощечина.)
— Ах, ты так! (Ответная пощечина.)
Тут обоим воюющим сторонам вручаются мои визитные карточки.
221


Другие мои пособники направили свое внимание на движения... души. Так, например, от их бдительности не поздоровилось сварливой пожилой парочке (пятнадцать лет семейной жизни, из них четырнадцать прошли в сплошных сварах). Супруги вполголоса переругивались в ресторане:
— Хватит с меня! Черт знает сколько времени это длится!
— Ас кеня, думаешь, не хватит? Жить с человеком, от которого черт знает чем воняет!
Достаточно было того, что один из моих приятелей сидел за соседним столиком, чтобы каждый из супругов оказался обремененным моей визитной карточкой и бракоразводным процессом.
Девушки (Катрин, Дениза и Колетта) специализировались главным образом по рынкам, где происшествий тоже хватает.
— Эй, мясник... Смотрите-ка, эта телячья голова сегодня безмолвствует...
— А чего вы хотите, матушка? Чтобы он вас величал «мамашей»?
— Наглец!
— Скандалистка!
Здесь включалась в игру моя «квалифицированная представительница»:
— Мадам... Мосье... Доверьте ваши интересы мэтру Роберу Ланглуа... Вот его карточка.
Нужно ли продолжать? Подразделение из четырех человек (Этьен, Жан-Луи, Боб, Пимпен) посвятили свою деятельность несчастным случаям на транспорте; столкновения, сцепления буферами, вмятины на кузовах автомобилей — все это, как правило, сопровождается тяжелыми оскорблениями (намеками на изнеженность или невзгоды в супружеской жизни)...
Короче говоря, нет такой парижской улицы, где от восемнадцати до двадцати часов не произошло бы какого-то, пусть самого незначительного, несчастного случая или хотя бы не стояло двух-трех автомобилей, украшенных розовыми бабочками1 на ветровых стеклах (дар господина префекта полиции). Когда неудачники осознают учиненную в отношении них несправедливость, им несомненно захочется спросить совета у адвоката. Хоп! Подсунем рядом с розовой бабочкой и карточку мэтра Ланглуа.
Лорен тоже включился в эту кампанию, несколько нескромно, но зато вполне убедительно, рекламируя меня своим монмартрским завсегдатаям:
1 Квитанции за уплаченный штраф при нарушении правил уличного движения. (Прим, пер,)
222


— Зайдите к нему, мосье Фредо, он вам все мигом провернет.
— Почему бы и нет. Он молодой, твой брехун?
— Да, но зато с каким будущим! Этот парень до тех пор долбил закон, пока всем не натянул нос.
—- Дорого берет?
— А что вы хотите, мосье Фредо, за грош пятаков набрать?..
Уже к концу недели начали сказываться результаты облавы, организованной Леоном: у меня появилось три новых клиента. Каждый из них в качестве задатка на организационные расходы вручил мне по двадцать тысяч франков.
Как преуспевающий делец, я прежде всего отправился к ювелиру и купил обручальные кольца для Катрин и для себя. Потом заказал новый костюм, выбрав темный цвет и официальный покрой, с тем чтобы при случае можно было надеть его на свадьбу...
Естественно, я почувствовал себя по меньшей мере кумом королю,, когда с видом переутомленного, но благосклонно любезного делового человека вышел 3 июня к завтраку в нашу семейную столовую.
— Скорее за стол! — прошептала мама.— Отец торопится и у нас новая служанка... Мне ее рекомендовала штопальщица. Хотелось бы произ- вести хорошее впечатление на эту служанку.— И, повысив голос, сказала в сторону кухни:—Все в сборе. Можно подавать.
Я только что отпил воды из стакана, когда с суповой миской в руках появилась служанка. От удивления я несоразмерил глотка, поперхнулся и чуть не обдал брызгами папу, едва успевшего загородиться от меня салфеткой... Невой служанкой, оказывается, была Катрин!
— Робер! Что с тобой?—воскликнула мама.
Как ни в чем не бывало, она начала взаимные представления:
— Знакомьтесь с мадемуазель Катрин... Как, бишь? Лизерон. Она студентка, кончает подготовку к защите диплома на английском отделении. К нам она поступила на правах члена семьи... Мадемуазель, это мой муж. А это мой взрослый сын.
Катрин склонила головку.
— Здравствуйте,— сказала она, совершенно невозмутимо.
— Но... мне кажется, мы уже знакомы!—заметил папа.
— Да, мосье. Вы говорили со мной на избирательном участке.
— Не правда ли, она очаровательна,— добавила мама.— Она живет в нашем доме, на шестом этаже.
Тут и я с жеманной любезностью вступил в разговор:
— Быть не может!
223


Катрин поспешно удалилась: она не могла больше сдерживать смех. И было над чем посмеяться! Мало того, что ситуация сама по себе комична, а тут еще моя физиономия! Со мной сыграли шутку и это пришлось мне совсем не по вкусу.
— Она живет на шестом,— иронизировал папа,— а ты не удостоил заметить ее там. Ну еще бы! Тебе подавай дамочек из Латинского квартала...
— Куда это ты?—спросила меня мама.
Я поднес руку к голове:
— Принять аспирин.
Уходя, я успел расслышать последовавший между моими родителями диалог:
— Что ты на это скажешь? — спросила мама.
— Надо следить за Робером. Если он начнет строить ей куры, она сбежит,— ответил папа.
Ну, не изумительный ли психолог старший Ланглуа! Ничто от него не ускользает... Четыре месяца я тщетно пытаюсь посвятить его в мою любовь к Катрин, а он облил меня презрением за то... что я ее до сих пор не заметил! Видели вы что-нибудь подобное?!
«Я покорю твоих родителей»,— обещала мне Катрин...
И это ей вполне удалось.
Чтобы завоевать их симпатию, ей понадобилось не больше часу. А через три дня они без нее уж и жить не могли.
Ни минуточки она не сидела без дела, а вид у нее при этом был такой, словно она все время веселится. Создавалось впечатление, что она день-деньской поет и забавляется. Да, так оно и было: Катрин играла в «работу».
Например, включив радио, по которому передавался венский вальс, она скользила по комнатам. Взглянув на нее, вы подумали бы: «она танцует— это так свойственно ее возрасту...» — и лишь внимательно присмотревшись, заметили бы, что, скользя под музыку, она натирает суконкой полы.
— Это — жемчужина! — восторженно шептала мама.
Правда, поначалу мама так же аттестовала и четырех ее предшественниц. Но на этот раз первое впечатление у нее удержалось.
Папа тоже был очарован. Он не заботился о хозяйстве, но уделял большое внимание гастрономии. А Катрин великолепно стряпала.
С тех пор как она появилась у нас, папа пользовался любым предлогом, чтобы попасть на кухню; похаживая вокруг плиты, он приподнимал крышки то с одной, то с другой кастрюли.
:224


— Как вкусно пахнет! Что у нас на завтрак?.. Да что вы! Мясо по- бургундски? Это же мое любимое блюдо... Для студентки вы непостижимо сведущи в кулинарии!
Остановившись у раковины, папа обнаружил на полке большую поваренную книгу.
— Что это вы читаете?.. А, Сайан-Курновскую: «Сто деликатесных блюд»... Не хватайте через край, дитя мое, не надо запускать и вашу учебу...
От нежности, смешанной с гурманством, у папы на глаза набежали слезы и он добавил:
— Завтра я принесу вам резиновые перчатки. Не надо портить рук хозяйственными работами.
Катрин танцевала, натирала, угождала, пела, чистила кастрюли, смотрясь в их отполированную поверхность и радуясь своей красоте...
Мама ни в чем не могла без нее обойтись. Она советовалась с ней, когда заходила в тупик со своими переводами:
— Катрин! Как бы вы перевели «make the mariner shadow» — «внушить трепет моряку»?
— Нет, мадам,— «укачать».
— Спасибо, Катрин.
Папа, педагог до мозга костей, наоборот, стремился научить чему-нибудь Катрин. Наших гостей поджидали всяческие сюрпризы: так они могли увидеть, как служанка моет пол на кухне, а ее хозяин стоит возле и читает ей труд по естественной истории:
— ...Амфигенные, акрогенные, однодольные, двудольные...— Повторяйте за мной, дитя мое!
— ...Амфигенные,— покорно лепетала Катрин, выжимая половую тряпку.
Катрин проявляла интерес к ботанике только ради папы. Голова ее была полна другими заботами: ей предстоял единственный не сданный ею экзамен по английской филологии, к которому она надеялась успеть подготовиться до октябрьской сессии (июльская, несомненно, была уже упущена)... По вечерам, после обеда, Катрин располагалась в столовой за обеденным столом и погружалась в неправильные англо-саксонские или среднеанглийские глаголы. Тем временем на кухне мама гладила белье, папа молол кофе, а я мыл посуду. По негласному дружескому сговору вся семья включилась в борьбу за научную степень, которую должна была завоевать Катрин. Нет, неплохие хозяева достались нашей новой служанке!
— Ну, не удивительно ли,— констатировал папа,— Робер сидит дома по вечерам!
— И сегодня ты не уходишь, Робер?—спрашивала мама.
— Нет, мама, я вымою посуду.
Сценарии французского кино
225


— Давненько ты не заглядывал к Леону.
— Леон ведь не сдаст в октябре экзамен за Катрин!
В духов день Катрин пожелала непременно испечь нам блины.
— Так ведь сретение давно прошло, дитя мое,— внушала ей приверженная традициям мама.
— Ну и что с того, мадам,— отвечала Катрин.— Я уверена, что это все равно принесет нахМ счастье.
Напа отыскал старинную монету — наполеондор, — и каждый из нас, держа монету в одной руке, а в другой сковородку, подкидывал на ней блин. Папа угодил своим блином прямо в огонь, но с таким восторгом, что, возможно, в этом-то и заключалось счастье.
После обеда мама извлекла из секретера наш семейный альбом, чтобы показать его Катрин. До сих пор мало кому из посторонних оказывалась такая честь.
Наше жениховство несомненно продвигалось...
Переворачивая страницы, мама комментировала их громкими пояснениями. Катрин, застыв в неподвижной позе, как примерная девочка, смотрела на пожелтевшие фотографии. Я поместился рядом с Катрин, папа напротив.
— ...Вот папа в двенадцать лет. Не правда ли, он очень хорош в этих штанишках с напуском?
Обращаясь к Катрин, мама сказала «папа», а не «мой муж»... Разве это не хороший знак?!
— ...А вот я в Сабль-д’Олон с сачком для ловли креветок. Полюбуйтесь на купальный костюм с коротенькой юбочкой. Такую моду пустила в ход Эмильена д’Алансон.
— ...Эти двое усачей — мой отец и один из его братьев—дядя Ашиль. С ними тетя Жермина, жена дяди Ашиля, у нее тоже были усы.
— ...Общий вид озера в Аннеси. Ах, какие это были восхитительные каникулы!
— ...Мосье Мартель и его знаменитая панама. Если бы я вышла за него замуж, у меня сейчас было бы отличное положение.
— Какое положение? — проворчал задетый папа.
— Вдовы...
И мама, мастерски рассчитав театральный эффект, продолжала:
— ...Здесь папа — солдат. Да, душенька, он именно так был одет...
Вот я и Мадлен Сотопен... На головах у нас не абажуры, а шляпы.
— ...А вот и наша свадьба. Шел дождь, поэтому мы с зонтиками... Потом все поехали в Фонтенебло...
Мама взглянула на папу и улыбнулась ему. Несомненно, она увидела его сейчас таким, каким он был в 1920 году — молоденьким студентом, 226


бледным и стройным, с тоненькими усиками, с новенькой желто-зеленой ленточкой в петлице...
А я, тоже улыбаясь, смотрел на Катрин. Наши руки встретились пед столом...
Очнувшись от мимолетнего забытья, мама заметила наши взгляды, догадалась и про руки... По лицу у нее пробежала тень недовольства, она захлопнула альбом и сказала:
— Уже поздно. Досмотрим в другой раз.
Мама все поняла. Она терпеть не могла, чтобы от нее что-либо скрывали, хотя ей и доставляло удовольствие догадываться. Вот почему она разыграла с Катрин целую комедию. Спектакль состоялся на следующее утро. Катрин потом все дословно мне рассказала.
— Катрин, душенька моя, помогите мне разобрать летние вещи, ведь каникулы уже на носу.
— Охотно, мадам.
— Вот купальные костюмы... моя матроска... А вот и белые брюки Робера...
Распялив брюки, мама разглядывала их на свет и с гримаской обронила:
— Они еще ничего, но .опасаюсь, что ей не понравятся.
— Кому, мадам? <
— Ну, разумеется Клодине.
— Тут,—рассказывает Катрин,—я побледнела и, как дура, нбвто- рила: «Клодине»?
— Ну да, невесте Робера. Она очень мила. Я ничего не могу поставить ей на вид, разве только некоторый снобизм. Они знают друг друга с детства. Начали с песочных куличиков, но с тех пор чувства их далеке продвинулись... Она очень красива, умна, образованна. И сверх всего, у нее куча денег... ;
Тогда Катрин еле выговорила:
— Когда же они поженятся?
А мама вполне естественно ответила:
— До конца этого года... Что касается меня, я предпочла бы невестку попроще и поскромнее... вроде вас, Катрин. Но что поделаешь С мужчинами?! Он от нее без ума... Что с вами, однако, моя душенька? Что случилось?..
Катрин упала на постель и вся содрогалась от рыданий.
Тогда мама ласково погладила ее по голове и спросила:
— Вы любите Робера?
— О, мадам, я люблю его,— ответила Катрин, рыдая.
— А он любит вас?
15:
227


— Нет, раз он любит Клодину!..
— Простите меня, Катрин, никакой Клодины не существует. Просто я хотела заставить вас признаться мне!.. Я сыграла с вами злую шутку.
— Тогда,— рассказывает Катрин,— я бросилась обнимать ее.
— Это я должна просить у вас прощения за мистификацию. Робер хочет, чтобы мы поженились... Поэтому я и очутилась у вас. Мне хотелось завоевать ваше расположение, мадам, а также расположение мосье Ланглуа.
— Что касается меня, — улыбаясь ответила ей мама, — вы достигли цели.., А в отношении моего мужа дело, возможно, зашло и дальше.
МАМА С КАМЕЛИЯМИ
Мама -не ошиблась: папа был совершенно покорен Катрин. Того гляди пустится в пляс или начнет бить копытом, как молодой жеребчик.
— Чем больше я узнаю эту малютку, тем больше она очаровывает меня,— говорил он.
С некоторых пор он начал украдкой знакомиться и с ее икрами, например, когда она, вскарабкавшись на стремянку, мыла окна. О, не подумайте чего-либо дурного, все это — с самыми отеческими чувствами! Ведь совращая пожилого, сурового профессора, демон-искуситель не преминет внушить ему, что его чувства всего лишь — отеческие!
Да, мой родитель стал неузнаваем. Утром, за бритьем, он напевал. На его ночном столике появился томик стихов Верлена, и перед отходом ко сну он читал вслух:
«... Глубокое и нежное
Умиротворение
Снисходит
С небосвода.
Светило радужно сверкает
В тот дивный час...»
— Борода! — перебивал его выкрик мамы, занятой решением крос- ворда из «Пари-Пресс».
Само собой разумеется, папа и цветы покупал.
Мама всплескивала руками.
— Гвоздики? Как мило, Фернан! У тебя есть что-то на совести...
И сочувственно добавляла:
— Надо бы тебе и для Катрин купить, она их очень любит! То-то обрадовалась бы бедная малютка!
— Представь себе, я об этом уже подумал.
Папа застенчиво извлекал второй букет, который прятал до этого за спиной.
228


— Что же ты не отнесешь ей?
Но и без цветов папа был достаточно лиричен, игрив и увлечен. Однажды, когда он вернулся из лицея, мама показала ему записку, приколотую у него на спине: «Демосфен пристроился!» — значилось в записке. Это была проделка его учениц.
Папа, обычно ненавидевший подобные «идиотские шутки», нашел на этот раз проделку очень смешной.
— Если бы я только знал, кто эта нахалка...— сказал он со смехом..,
— Ты?., ты расцеловал бы ее в обе щечки и подарил бы ей шоколадный бюст Демосфена!
— Правильно...— сказал папа.— Право, не знаю, что со мной!.. Я чувствую себя молодым и вполне терпимо ко всему отношусь. Очевидно, влияние весны... Так и хочется съесть вместо салата распускающиеся каштаны Ранелага.
Мама пожала плечами:
— До чего же глупы мужчины! —прошептала она.
Она не придавала значения папиному состоянию, философски рассуждая, что «это у него пройдет».
К тому же ее целиком поглощали последние репетиции «Дамы с камелиями», у нее не было ни времени, ни желания беспокоиться о чем-либо, кроме спектакля.
Фестиваль у Сотопенов, на который они пригласили всех друзей и знакомых, был назначен на вечер 28 июня. Надо было видеть маму, когда утром, за завтраком, она распечатала конверт — уже одна ее мимика была чудом драматического искусства.
— Забавно! — сказала она.
— Что такое? — рассеянно спросил папа.
— Сотопены приглашают нас на театральное представление.
— Театр? У них?..
— Да, 28-го. «Дама с камелиями».
Папа расхохотался.
—• Я бы предпочел «Даму от Максима».
— Послушай, я тебе прочитаю... «Дама с камелиями», целиком поставленная любителями...»
— Пуф! Любители... Однажды и меня заставили сыграть «Андромаху»... то есть Ореста... Когда я говорил: «Кому предназначены эти змеи, свистящие на ваших головах?» — все смеялись.
— Ну, то был ты... Но встречаются ведь и талантливые любители... В особенности женщины. Вот увидишь, ты будешь поражен.
— «Дама с камелиями»! После Фейллер!.. «Ах, я умираю... ах, я кашляю... и никак не могу умереть...» Это будет плачевное зрелище.
229


— Ты так думаешь?
— Убежден в этом.
Папа, принявшийся было гротесково имитировать какую-то актрису в роли Маргерит Готье, стал вдруг серьезен:
— К тому же этот вечер у меня занят. В Сорбонне лекция с фильмом о цветах Дальнего Востока... Да, как раз о японских камелиях... Из семейства тэрнстремовых.
Тогда мама сказала, подчеркивая каждое слово:
— А если бы я играла в спектакле, ты бы тоже не пришел?
Засмеявшись, папа встал и, обняв ее, самоуверенно сказал:
— Не говори глупостей! Не станешь же ты публично позориться? Хорош бы я тогда был — мои ученицы иначе не называли бы меня, как «мосье Камелия»... Нет уж, благодарю покорно!..
— В таком случае, мне придется пойти одной,— сказала мама.— А вернусь я бог знает как поздно!
Уже надевший шляпу и взявший портфель, папа обернулся:
— Пусть Робер идет с тобой. Он засиделся дома, ему полезно развлечься.
В день, назначенный для проведения «операции с камелиями», папа по-прежнему стоял на своем.
Мама и я собирались отправиться к Сотопенам, а папа на лекцию... но в последний момент... у него началась мигрень... обычная его мигрень!..
Бедный папа! Он стонал и хватался за голову... Это началось совершенно для него неожиданно.,.
— Ну, не глупо ли!
Мама была уже совершенно готова. Глаза у нее блестят, шляпа лихо заломлена и лисица победно перекинута через плечо; она в последний раз репетирует кашель перед, зеркалом в передней. Недовольная помехой, возвращается, чтобы дать папе аспирин.
Уже четверть девятого. Даже если мы возьмем такси...
— Ну как, не легче тебе? Нет?.. Что поделаешь!.. Оставайся дома... До свиданья! Я тебя не целую, только что накрасила губы. Если ты почувствуешь себя лучше — постарайся приехать к Сотопенам.
— Не задерживайтесь из-за меня,— благородно заявил папа, мучимый головной болью.— Торопитесь, дети мои, вы опоздаете.
Мы эгоистично повиновались ему. И он остался наедине со своей головной болью и с Катрин.
— Когда вы уехали,— рассказывала мне позже Катрин,— я приготовила твоему отцу отвар ромашки...
Целебные свойства ромашки? Благодетельное влияние сестры милосер230


дия?.. Не чудо ли, но через несколько минут от мигрени и следа не осталось. Папа провел рукой по лбу.
— Наверное, это все от весны,— прошептал он...— Вы правы — на дворе уже июнь... Но мы-то, люди науки, знаем, что времена года не укладываются в официальные календарные рамки...
— Да, мосье,— вежливо ответила ему Катрин, удаляясь на кухню.
Папа последовал за ней.
— Видите ли, дитя мое,—сказал он,—мы все подвластны циклам природы. Это возрождение столько раз воспето поэтами... Весна!.. Бродит сок, пыльца оплодотворяет цветы... непреложный закон, против которого восстает наш разум, но не признать который мы не властны, ибо наступает час, когда свершается судьба...
— Вы правы, мосье... Но уже поздно. Раз вы чувствуете себя лучше, вам надо спешить на лекцию.
— Я не пойду... Сядьте же, душенька Катрин... Вы, вероятно, находите меня странным, раздираемым между грустью и радостью...
— Это все печень, мосье.
— Ваше очарованье изменило наш дом...
— Ну, конечно, мосье! Я тут все немножко почистила.
• — Я имею в виду не это, а душу дома... Я хочу, чтобы вы правильно меня поняли...
Он схватил руку Катрин. Она ее высвободила и предусмотрительно зашла за стол...
— Мне тоже, мосье Ланглуа, хочется, чтобы вы поняли, что можете помочь мне...
— Все, что только смогу, Катрин!
— Видите ли, мадам Ланглуа и вы стали моей настоящей семьей...
— Хм, хм... разумеется. Что вы хотите, однако, этим сказать?
— Я надеюсь, что могу говорить с вами, как с отцом, не так ли?
— Если вы этого хотите, конечно...
— Вы все обо мне знаете, кроме одного.
— Чего?
— Я влюблена.
— В кого? Говорите скорей!
— В одного юношу.
Тяжелое разочарование ясно отразилось на посеревшем папином лице. Сразу стал виден его возраст.
— Продолжайте,— сказал папа изменившимся голосом.— Что у вас происходит с этим мальчиком?.. Он вас не любит?
— О, нет!
— Так в чем же дело? Чем я могу вам помочь?
231


Теперь он говорил спокойно и печально. Сейчас на него, видимо» влиял уже не весенний, а зимний цикл.
— Все не так просто! — вздохнула Катрин.— Он живет у родителей. И денег у него нет. А у меня тоже, да еще Сильвия на руках...
—' Вы что же, думаете, что только приданое приносит счастье?
— Нет... но у него строгие родители.
Папа сделал слабую попытку улыбнуться.
— Они... не в курсе?
— Представьте себе, нет.
— Чего же вы ждете, почему не объяснитесь?
— Я стараюсь... Сразу видно, что вы не бывали в таком положении.
— И этот оболтус не решается жениться на вас? Как его зовут?
— Сейчас скажу. Это...
И тут... зазвонил телефон. В два прыжка папа очутился возле него и снял трубку...
...Это — Робер,— заключила Катрин.
— Ну да, это Робер звонит. Как вы догадались?—спросил папа, еще раз ничего не поняв.
Увы, это был я!.. Я был глашатаем знаменательной вести о беспрецедентном успехе знаменитой пьесы Дюма-сына, которая игралась этим вечером в театре Сотопенов... об успехе артистов, целиком отнесенном публикой на счет незабываемой исполнительницы роли Маргерит — Сюзи Ланглуа...
— Да, папа, мама поручила мне позвать тебя. «Дама с камелиями» — настоящий триумф.
— Браво! Но мне-то какое до этого дело?
— Как раз наоборот, именно тебя-то это и касается. Маргерит Готье... играет мама.
— Как? Что? Твоя мать?.. Маргерит Готье?..
— Да, папа. Только что окончился первый акт, ей устроили настоящую овацию, которая все еще длится. МаМа хочет, чтобы ты обязательно приехал... Она настаивает, чтобы ты присутствовал при ее триумфе. Тебя ждут...
Я положил трубку, папа тоже. Он был поражен, возмущен: стыдился и в то же время чувствовал себя польщенным.
— Что это еще за история? Вы знали об этом, Катрин?
— Да... мадам Ланглуа говорила мне... но вам она не решалась рассказать... До чего очаровательна ваша жена, мосье Ланглуа! Такая живая, еще совсем молодая... Как это прекрасно — пережив большую любовь, стариться возле любимой, ставшей вам другом...
— Да>—вздохнул папа с мечтательной интонацией.
232


Катрин принесла ему шляпу. — Идите же... Ей будет так приятно!
Шел второй акт, когда через полчаса папа вошел в гостиную Сотопе- нов. Около пятидесяти зрителей обоего пола и всех возрастов сидели на маленьких золоченых стульчиках, расставленных параллельными рядами, как в театре. Смотрели с необыкновенным вниманием, стараясь не пропустить ни слова. Полнейшая тишина прерывалась только восторженными возгласами и криками «браво».
Играли на маленькой ярко освещенной эстраде, помещенной в конце зала. Маргерит Готье (мама), в своем великолепном платье Второй империи из красновато-бурого шелка, держала в руках платочек с пятнами красной краски и время от времени подносила его к губам... Арман Дюваль, великолепный, но несколько изможденный брюнет, стеснялся своих чересчур облегающих замшевых брюк и машинально все время проверял, не отклеились ли у него усы. Это был мосье Пиньоле из фирмы «Сверхмощные компрессоры Пиньоле». По всеобщему мнению, партнерша превзошла его.
Папа вошел на реплике мамы:
«— ...Бывают дни, когда я чувствую смертельную усталость от той жизни, которую веду. Я мечтаю о другой... Хотя наше существование столь пусто — ум, гордость, чувства еще не совсем умерли в нас...»
Тем временем папа старался как можно незаметнее пробраться к стулу, который я занял для него рядом с собой в третьем ряду. Папу сопровождал легкий, лестный для него шумок:
— Это муж,— шептали вслед...
— Муж звезды!..
Смущенный, взволнованный, бедный мой папа уронил чей-то веер, споткнулся на чьи-то вытянутые ноги... Усевшись наконец, он замер, затаил дыхание, чтобы лучше слышать. Говорила все еще мама. Ну и роль у этой Маргерит!
«— ...На твоей любви, как безумная, я построила в мгновение ока светлое будущее. Стала мечтать о сельском уединении, чистоте... Вспоминала детство... Ведь у всех было детство, кем бы мы ни стали впоследствии... Мечты мои — неосуществимы... Ты хотел все знать, я тебе все сказала».
Бледный Арман Дюваль отвечал, красиво пошевеливая усами:
«— ...Не думай, что после твоих признаний я покину тебя! Кто же убегает от своего счастья?.. Не надо рассуждать, мы молоды, мы любим друг друга... Спасем же свою любовь».
Волнение зрителей достигло самой высшей степени. Какая-то старушка громко сопела... По ходу сцены верная Нанин подала письмо на серебря- 233


яом подносе (от чайного сервиза Сотопенов)... Мама — Маргерит рассмеялась грудным смехом:
«— Ха, ха, ха!.. Ночь писем! От кого теперь?
— От господина графа.
— Он ждет ответа?
— Да, мадам!
— Хорошо! Скажите же ему, что ответа не будет...»
Она бросилась в объятия Пиньоле — Дюваля, ставя под угрозу свои накладные локоны. По окончании акта разразилась буря аплодисментов. Весь зал, стоя, выражал свой восторг...
Исполнители долго раскланивались. Потом мадам Сотопен в весьма приподнятом тоне сделала обычное сообщение:
— Антракт на несколько минут, чтобы артисты могли отдохнуть, а зрители ознакомиться с буфетом.
В зале поднялся веселый шум. Папу окружили:
— ...Примите мои поздравления, дорогой мосье, ваша жена бесподобно играла.
— ...Так это вы, мосье, счастливый супруг?
Мадам Сотопен с трудом вырвала папу из кольца маминых поклонников.
— Ваше место возле победительницы, мосье Ланглуа!
Мама находилась в ванной комнате наших хозяев — Сотопенов, служившей артистической уборной. Закутанная в один из пеньюаров хозяйки дома, вся розовая от смущения, она принимала буквально атаковавших ее восхищенных поклонников:
— ...Мадам, вы доставили мне самое большое удовольствие за всю мою жизнь.
— ...Я пришел настроенный критически, но вы потрясли меня.
— ...Ваши ручки, мадам, дайте мне поцеловать ваши ручки...
Папа, крайне смущенный, остановился на пороге. Мама дружески и покровительственно взяла его за руку. Это был ее день, большой день, реванш, которого она ждала тридцать лет...
— Фернан! Ну как? Входи же! Тебе понравилось?
— Что я могу тебе сказать после всех этих комплиментов?
— Подожди, подожди, ты еще не видал конца, я ведь буду умирать... Не пугайся, когда я упаду...
Они остались наедине. Поклонники скромно удалились. Я тоже, но задержался в коридоре, откуда был слышен их разговор.
— Какой у тебя странный вид, Фернан!.. Что с тобой?
— Ничего. Опять мигрень...
— Очень мило, что ты все же пришел.
— Это... Катрин настояла.
— Милая крошка...
— Да, я долго беседовал с ней.
234


— Вот как!.. О чем же?
— О ней... Об ее жизни... она все мне рассказала.
— А! Понимаю... Вот в чем дело! Пора, однако, было сказать...
— Не понимаю тебя.
— Ну, хорошо! Теперь, когда ты все знаешь...
— Все?..
— Я предпочитаю ясность!.. Ты согласен?
— Согласен?
— Да, на их свадьбу.
— Их свадьбу? Чью?..
Наступило гробовое молчание. Папа размышлял. И вдруг:
— Черт побери!.. Это же — Робер!
— Безусловно. А ты думал кто? Римский папа?
— А! Негодяйка!
Дама, приоткрывшая в этот момент дверь, вполне могла принять ругательство на свой счет.
— Со служанкой!—продолжал папа, не обращая внимания на даму.
Два запоздалых комплиментщика попытались войти. Мама вытолкала их с вежливой непреклонностью:
— Нельзя! Мы репетируем...
— Ты-то небось знала! — возобновил свои сетования папа, лишь только они остались вдвоем.
— Я догадалась... Тут есть оттенок... Это не совсем то же, что знать.
— Итак, все трое, вы смеялись надо мной за моей спиной!., признайся!.. И в особенности — она! Она проявила постыдное двоедушие!.. Она злоупотребила моей добротой, моим доверием... Как только вспомню, что купил ей резиновые перчатки!..
— Цветы...
— Да, и цветы! Что я был готов...
— О! Ты был готов на многое!..
Тут я почувствовал — настало время произвести диверсию и не допустить их наговорить друг другу вещей, которые не забываются. Постучав, я вошел с самой непринужденной улыбкой.
— А, вот и ты!—прорычал папа.— И ты и мать — вы можете гордиться!.. Нет, не «Даму е камелиями» надо здесь играть, а «Авантюристку»!
Он покинул нас, напыщенно кинув из-за двери: «Прощайте!» и по дороге толкнув мадам Сотопен, пришедшую справиться, как у нас обстоят дела. Через гостиную папа прошагал, ни на кого не глядя, и отбыл, забыв шляпу.
Бедный, старенький папа! Узнать в один и тот же вечер, что ты уже вышел из возраста любви, что твоя жена играет в любительском спектакле, а сын женится на служанке,— разве это не превосходит меру человеческого терпения?!
235


ДЕЛО ЛАНГЛУА
На следующее утро на пятом этаже 96-го дома бис по улице Аепик царила мрачная тишина. Три унылых призрака двигались там, выполняя раз навсегда установленный утренний ритуал и тщательно избегая столкновений и разговоров друг с другом.
«Генеральное объяснение» состоялось в половине первого прошедшей ночью, когда мама и я вернулись от Сотопенов. Впервые за тридцать лет папа лег спать в столовой на кушетке. Катрин, оскорбленная, что с ней обошлись как с вульгарной «искательницей приключений», упаковала свой картонный чемоданчик и уехала с первым утренним поездом. Папа проявил себя подлинным «мастером на все руки» — с одинаковым успехом он расправлялся и с нормандским шкафом и с семейным благополучием!..
Тем не менее мама приготовила ему кофе («Дам ему все же позавтракать»,— сказала моя мать)... Но он наотрез от всего отказался и ушел в лицей, всем своим видом выражая оскорбленное достоинство.
— Ты простудишься без шляпы!—крикнула ему мама.
В ответ он иронически рассмеялся:
— Не бойся, я не буду кашлять. Ведь не я исполнитель роли Маргерит Готье...
— Ты предпочитаешь роль отца Дюваля... и не на сцене, а в жизни.
Когда дверь за ним захлопнулась, я вышел из своего кабинета, куда скрылся, дожидаясь ухода домашнего тирана. Я поцеловал маму, ничего не сказав ей. Она печально рассматривала красно-бурое платье Маргерит Готье, которое безжизненно свисало с вешалки, столь же зловещее, как труп одной из жен Синей Бороды, повешенной им в шкафу...
— Не надо слишком строго судить отца,— вздохнула мама.— Он ведь обязан всегда быть авторитетным — поддерживать дисциплину... Преподавательская деятельность сделала его таким, вот он и напускает на себя свирепость.
— А не таков ли он и на самом деле?
— Нет,— твердо сказала мама.
Она машинально подошла к окну и, как всегда, стала смотреть на улицу, дожидаясь, когда папа остановится на углу улицы Жирардон и, оглянувшись, пошлет ей прощальный привет...
Но на этот раз папа впервые не оглянулся.
Войдя в мой кабинет, мама не могла удержать крика: я выворачивал ящики комода и свирепо совал их содержимое в раскрытый чемодан.
— Ты уезжаешь? — робко спросила она. *
- Да...
— Она... рассердилась на нас?
— Нет. Она уехала в деревню к своей племяннице.
236


— Скажи же ей, что я ее очень люблю и что все, в конце концов, устроится. А в ожидании мы будем встречаться, не так ли?
— Да.
Тут у входной двери раздался звонок...
— Кто бы это мог быть? —сказала мама.— Клиент?
Я грустно рассмеялся:
— Их достаточно долго ждали, а теперь, если даже они и появились,— в них нет надобности!
Мама заметалась:
— Кто же откроет?., ведь я — в халате... И всюду беспорядок... Ты отлично видишь, что нам не обойтись без новой служанки...
Пришлось мне открыть дверь. «Клиентом» оказалась мадам Глорьё. Да, моя соблазнительница.
Я содрогнулся. Вид у прекрасной мясничихи был необыкновенно странный: глаза полузакрыты, рот полуоткрыт, горло трепещет, как у воркующей горлинки...
— О, мэтр, какая неожиданная радость!
В слово «мэтр» она вложила не его юридическое значение, употребила его не как клиент, обращающийся к адвокату, а как турецкий раб к своему паше.
Я решительно загородил ей вход.
— Мадам, я сожалею...
Она жеманилась:
— Я пришла не как клиентка... Я пришла как просительница...
— Мадам, я чрезвычайно занят.
— Вы на меня в обиде, так ведь? Сознаю свою вину перед вами... Держите, я принесла вам бараний окорок... чтобы задобрить вас, злой волк!
И сунула мне в руки большой сверток в белой бумаге.
— Очень любезно с вашей стороны, мадам, но уверяю вас... вы неудач но выбрали время. Я как раз собираюсь уехать...
У нее вырвался крик отчаяния:
— Он бьет меня, мосье Робер!
— Ваш муж?
— Нет, мой любовник. *
— Приказчик?
— Нет, другой. Летчик... И он требует, чтобы я научилась летать,..
— Что же тут удивительного, мадам, такова его профессия.
— Да, но он требует еще, чтобы я училась петь!..
— Так, может быть, он бывший тенор?
...Наконец я выпроводил мадам Глорьё на лестницу, обещав зайти к ней на днях. Маму я нашел в ее комнате, она держала в руках письмо и заливалась слезами.
237


— Успокойся, мама. Смотри, какую отличную баранью ногу я тебе притащил.
— Нет, это не из-за тебя... письмо твоего отца... Он написал его ночью и оставил на бюро. Возьми... прочти...
«Я прошу у тебя прощенья, моя дорогая,— писал папа,— должно быть, я загубил твою жизнь тем, что так часто проявлял властность и непонимание. Я очерствел из-за своей профессии, из-за того, что должен постоянно изображать жандарма, наказаниями добиваться послушания... Прости, что я сделал из тебя, рожденной для театра (возможно, тебя ждала блестящая карьера),— обыкновенную, ограниченную буржуазку — простую мать семейства. А теперь я стал еще и виновником несчастья Робера...»
На этом письмо обрывалось.
Мама всхлипнула в последний раз:
— Он написал, что я «создана для театра и что меня ждала блестящая карьера»... Как он мил!
Снова взяв неоконченное письмо, она констатировала:
— Он не закончил...
— Ну так незачем и кончать! Я сейчас же пойду к нему в лицей и поговорю с ним.
— Скажи ему, что у нас будет баранье жаркое. Он очень любит баранину.
Учреждение Сент-Бёва находится в Отейле, улица Ассомпсион, 8, в спокойном и благородном 16-м округе, где под столетними каштанами только и встретишь кормилиц в белоснежных воротничках да породистых собак.
Лицей помещается в громадном мрачном здании с окнами, забранными решетками. Через ворота вы попадаете в квадратный двор, где растет горько пахнущий бересклет. В центре двора, на постаменте, бюст Сент-Бёва. Он похож на Демосфена, по крайней мере — бородой.
Привратник тоже похож на Демосфена, правда, с добавлением фуражки. Он в каноническом возрасте, необходимом для служанок кюре и привратников лицеев для девушек.
— Вы ждете кого-то?—подозрительно спросил он у меня.
Должно быть, не часто двадцатитрехлетние адвокаты заходят в это учреждение.
— Да, сестру,— сказал я на всякий случай.
— Из чьего класса?
— Мосье Ланглуа.
Привратник рассмеялся:
— А! Бедняга Ланглуа!.. Дверь С, в конце коридора.
238


Почему, однако, он сказал: «Бедняга Ланглуа?» Я устремился в коридор и столкнулся там с двумя девушками... Обеим около семнадцати. Одна брюнетка, другая блондинка: расширенные глаза, игольчатый смех...
— Я ищу класс мосье Ланглуа, не будете ли вы любезны...
— Мы как раз оттуда! Он выставил нас за дверь!
— Почему?
Жемчужный смех:
— За неумение вести себя!
— Что же вы сделали?
— Сидя на последней парте, я бросала на пол шарики, и они катились через весь класс к учительскому столу...
— А вы?
— А я жужжала. Вот так: жжж... жжж...
Не веря своим ушам, я спросил:
— А мне говорили, что он строг?
— С нами это у него как раз и не получается.
— Да,— добавила другая,— так забавно выводить его из себя.
Она надулась и изобразила папин наставнический голос:
— «Поставьте на свое место Демосфена, мадемуазель...»
Злость так и разбирала меня. Эти дуры вывели меня из себя. Я бросил им:
— А на экзаменах что будете делать?
— Строить глазки экзаменаторам,— ответила брюнетка.— Идем же, Моника!
Менее агрессивная блондинка спросила:
— А вам-то зачем понадобился мосье Ланглуа?
— Для доброго дела! — отпарировал я.
И я удалился от них к «двери С», откуда неслось неистовое жужжание множества насекомых...
Итак, папу травили!.. Впрочем, разве это столь уже невероятно?!.. Я подошел к двери. Шум в классе стоял оглушительный. Но в нем была своего рода последовательность! Нарастая, шум внезапно замирал, вновь начинался, усиливался скачками... А папин голос тщетно пытался перекрыть этот галдеж.
— Жужжите... жужжите... Не те пчелы дают лучший мед, что жужжат...— ...Если вы думаете, что, стоя у доски, я вас не слышу. Мадемуазель Жирар, садитесь на место! А вы, мадемуазель Лекомт, идите к доске и пишите...
Я заметил в нескольких шагах полуоткрытую дверь, открыл ее, прошел коридорчиком и очутился в комнатушке, из которой застекленная дверь выходила в папин класс. Это было нечто вроде лаборатории-библиотеки, загроможденной ретортами, пробирками и чучелами животных.
239


Оттуда я мог невидимкой присутствовать на уроке естественной истории, слышать, от слова до слова, все, что там говорилось.
Не очень-то это было красивое зрелище... Девушка (вероятно, мадемуазель Лекомт) стояла у доски, на которой она тщетно пыталась писать скрипевшим куском мела.
— Мосье,— говорила она,— ничего не пишется.
Другие голоса как эхо вторили ей:
— Мосье, ничего не видно»
— Мосье, нечего читать.
Папа терпеливо вручил мадемуазель Лекомт другой кусок мела.
— Попробуйте вот этот.
Новая бесплодная попытка...
— Нет, мосье, мел не годится.
Голоса:
— Мосье, она говорит, что мел не годится.
— Мосье, у меня глаза болят.
— Мосье, ничего не видно.
Папа хлопал в ладоши, чтобы водворить тишину, усовещевал одну из девиц, задравшую ноги на парту:
— Мадемуазель Журдэ, ведите себя прилично!
— Мосье, мне слишком жарко.
Тут вступила ее соседка:
— А у меня, мосье, голова болит.
И опять голоса:
— Мосье, ей слишком жарко,
— Мосье, у нее голова болит.
— Мосье, мел не пишет,— опять взялась за свое мадемуазель Лекомт...
Выведенный из терпения, папа заговорил прерывающимся голосом:
— Вы хотите, чтобы я ушел?.. Не так ли?.. Этого вы хотите?.. Скажите прямо!.. Я уведомлю госпожу директрису.
И он вышел из класса, сбежал, а вслед ему несся хохот и крики «браво»...
Тут-то я и появился через дверку, соединяющую лабораторию с классом. Да, я вошел в клетку! Тридцать хищниц, с невинными глазками, перестали выть и с любопытством уставились на нового укротителя...
— Здравствуйте,— сказал я им.— Я не собираюсь ни преподавать вам, ни спрашивать урок. Меня никто не посылал к вам... Надеюсь, такая рекомендация для вас достаточна...
Я приблизился к ним на три шага. Обвел всех взглядом. Так вот каков он — папин класс! А мы-то еще сетовали на его плохое настроение!
Неожиданность была мне на руку. Главное, не дать им опомниться. Вот я, с места в карьер, и кинулся на абордаж.
240


— Хорош трюк с доской... Не знаю, чем вы ее натерли?!.. Мы когда- то достигали примерно того же при помощи уксуса... Жужжание — тоже ничего. Несколько подловато, потому что — анонимно... Шарики? Старо, но эффект — неизменен.
Я небрежно уселся на стол, почувствовав, что теперь-то уж они выслушают меня до конца!
— ...Мы тоже давали жизни нашему преподавателю истории... Только... дело кончилось его смертью. Он умер в классе, от удара... Ничего себе был видик, когда он побелел и упал. Прошли годы, а забыть — невозможно.
Многие из моих слушательниц смущенно опустили голову. Несомненно— лучшие... Другие не преминут последовать их примеру!.. Вперед, победа за мной...
— Вы небось думаете: «Зачем он нам все это плетет?» Таково уж мое ремесло — я адвокат! Но до сих пор выступал только по поводу мелких происшествий: нарушение порядка, драка, раздавленные кошки, пьяницы... Никогда еще мне не приходилось защищать педагога, затравленного ученицами...
Да, мы с вами присутствуем на суде!.. Возможно, вам еще не приходилось бывать в суде, но если вы и дальше будете так себя вести, вам его не миновать!.. Но в кино вы, конечно, видели суды, такой-то опыт у вас есть... Да, мадемуазель, я имею честь защищать перед вами «Дело Фернана Ланглуа»... Вы — судьи. Большое судилище... Председатель — Сент-Бёва, вон его бюст на верхней полке... Прокурор •—• скелет, который стоит справа. Он несколько ссохся и близок к уходу на пенсию... Обвиняемый вот он — «Таблица мускулов», что висит слева... Все нервы и сухожилия обнажены — это вы привели его в такое состояние... Ну еще бы! Одна женщина — еще куда ни шло! Но тридцать! И все — одна другой красивее... Самая красивая девушка не может дать больше того, что она имеет. От вас требуется, чтобы вы дали осужденному ваше сердце... Ведь оно есть у вас!.. А человек, которого вы травите и высмеиваете, которого вы полегоньку сводите в могилу... ведь он — ваш отец!
Не очень-то я польстил девчонкам. Одна попробовала заржать. Тогда я обратился непосредственно к ней.
— Да, он ваш отец. Со времен Адама и Евы все люди более или менее из одной семьи... Семьи, которая живет вразброд и нередко враждует. Итак, он — ваш отец и в то же время — мой отец... Представьте его себе таким молодым, как предмет ваших мечтаний, с женой, такой, какой вы когда-нибудь станете, с детьми, какие и у вас будут, и с надеждами на лучшее будущее, которыми и вы преисполнены... Тогда вы почти полюбите и его раздражительность, и его причуды, и его слабости.
Я дошел до диаграммы мускулов и, водя по ней пальцем, продолжал :
16 Сцежгрии ^рагцузского кино
241


— Вы поймете, что он чувствителен и нежен... стараясь, само, собой разумеется, этого не показывать: ведь не принято обнаруживать любовь к сыновьям и дочерям... Но вы-то, вы можете открыто проявить свою любовь. Не убивайте же его! Любите его...
Раздался звонок, известивший о конце урока.
Мои тридцать маленьких чудовищ встали и молча вышли из класса. Я едва успел сказать им вдогонку:
— Сегодня вы будете думать обо мне: «это — сумасшедший, идиот какой-то!»... Но, встретившись вновь со стариком Ланглуа, вы почувствуете к нему, я хочу в это верить, дружеское расположение.
Папа ждал меня в лаборатории. Мне уже не узнать, когда он вошел туда и слышал ли мою речь, а если слышал, то что именно. Одно несомненно — он обнял меня и расцеловал. И я почувствовал, что щеки его мокры от слез. Мы вернулись домой, так ничего и не сказав друг другу... а дома все вместе ели баранину.
После полудня того же дня, все мы, втроем, поехали поездом в Милли, департамент Сены и Уазы. Приехав туда, мы с четверть часа шли пешком до серого домика, где приютились Катрин и ее племянница Сильвия. Папа просил у Сильвии руку Катрин. Сильвия тут же согласилась. Свадьба была назначена на 10 августа этого года.
Оставив Катрин и Сильвию еще немного отдохнуть в деревне, мы вернулись в Париж вчетвером:
Папа, мама... новая служанка и я.


БМАНЩИКИ


ЛИТЕРАТУРНАЯ ОБРАБОТКА ФРАНСУАЗЫ д'ОБОНН


1
лло?
Боб услышал в трубке голос своего отца в ту самую минуту, когда наконец с трудом закрыл дверцу кабины.
— Да, отец, это я. Мы с Бернаром только что из университета. Звоню тебе из кафе. Мы уже знаем результаты. Все в порядке: я прошел.
Его удивил звук собственного голоса — низкий, тусклый и усталый, как у старика. У отца голос был плавный, значительный, с бархатными интонациями.
— Да, да, слышу.
Дверца отворилась вновь. Боб увидел сидящих за столиком Бернара и Одетту.
«Стоит их оставить одних, как они тут же начинают целоваться».
Боб видел мраморную доску столика, на которую опиралась обнаженная, с небольшим серебряным запястьем рука девушки.
— Разумеется, -отец,— заговорил он снова, слегка повысив голос.— Я страшно доволен. Просто с ума схожу от радости. Ты еще спрашиваешь... Этот диплом изменит всю мою жизнь.
Далекий голос заговорил более задушевно.
— Конечно, я слушаю тебя, отец. С этим покончено. Довольно глупостей! Начинается новая жизнь. Пока! Спасибо. До вечера.
«Этот диплом, — сказал отец, — начало твоей самостоятельной жизни.
Ты уже зрелый мужчина. Ты вступаешь в жизнь...»
«Зрелый мужчина»,— повторил Боб слова своего отца, У зрелых мужчин низкие, самодовольные голоса. Они слушают себя с удовольствием, 245


даже когда говорят по телефону... Но тут же подумал, что, может быть, он несправедлив к отцу. Ведь и сам он тоже действительно станет скоро зрелым мужчиной!..
«Ты входишь в игру»,— сказал бы Алэн.
Боб хотел выйти из кабины и не мог. Он задыхался, словно пропльи без передышки сто метров.
Бернар и Одетта, тесно прильнув друг к другу, нежничали.
— Я тебя люблю!..
— Я тебя обожаю,— доносилось до Боба.
Они решили пожениться через несколько месяцев.
«И начнется скучища!» — сказал бы Алэн.
Алэн, всегда Алэн! Этот большеротый «Интеллигент». Боб постоянно видел его в своем воображении. Вот и сейчас он, наверное, как обычно, ухмыляется.
— Вы идете?—крикнул обнимающейся парочке проходивший мимо белобрысый юноша с нарочито небрежной прической.
Бернар порывисто вздохнул.
— Сейчас.
— Мы ждем Боба?—спросила Одетта.
Подошел официант. Оплачивая счет, Бернар сказал Одетте, которая, позвякивая запястьем, поправляла слегка растрепавшиеся волосы:
— Вряд ли он пойдет. Ты ведь знаешь, что последние два месяца он всех избегает.
— У вас нелады?—спросил блондин и повернулся спиной к кабине.
Бернар с огорченным видом покачал головой. Спина блондина скрывала от Боба красивое лицо Одетты и ее загорелую руку. Зато он видел выражение лица своего друга Бернара, когда блондин настойчиво спрашивал того:
— Что же случилось с твоим Бобом?
Одетта встала и направилась к террасе. Бернар наконец сказал блондину:
— Потом объясню тебе. Ступай к товарищам, а я постараюсь уговорить его. Но ничего не обещаю.
— Идет!
«Какого черта я сижу в этой пропахшей табаком кабине?» — спросил себя Боб.
Вышел. Господи, как он устал! Опустить трубку на рычаг, толкнуть дверь — жизнь растрачивалась на такие вот усилия. Перед ним стоял Бернар, улыбаясь ему суровой и в то же время грустной улыбкой.
— Ты говорил с предком?
— Да. Он даже не удивился. Он всегда верил в меня.— Помимо своей воли Боб говорил, подражая бархатным интонациям отца.— Временами, видишь ли, наступает какой-то кризис. А затем все входит в свое русло
246


Он последовал за Бернаром на террасу. Тот словно что-то обдумывал.
— Твой отец просто не может тебя понять,— мягко сказал он наконец.— Знаешь, старина, я лично считаю, что ты совершил подвиг. Кроме шуток!
— Если бы ты только знал, как мне на все наплевать!—сказал Боб.
Блондин и Одетта стояли в нескольких шагах от церкви Сен-Жермен де-Пре, Он что-то говорил ей, она смеялась, поглядывая назад. Недалеко от них кого-то поджидала группа девушек и парней.
— Пошевеливайтесь! — крикнул блондин.
Бернар, наконец, решился повернуться к Бобу. Тот и не собирался трогаться с места.
— Ты идешь? Пообедаем вместе. Потом прокатимся куда-нибудь...—
И продолжал более настойчиво:
— Идем, а? Надо же всей компанией отметить наш успех.
— Мой успех слишком долго пекся и явно пригорел!—сказал Боб. Ожидание всем наскучило. Они начали энергично скандировать.
— Бернар! Бер-нар! Бер-нар!
— Иди же к ним,— сказал Боб, подталкивая рукой приятеля.— Иди же, черт тебя побери! Обо мне не беспокойся.
Бернар не стал настаивать. Только улыбка сошла с его лица да в глазах появился грустный огонек*.
— Ну, что ж, как хочешь. Привет!
— Привет!—сказал Боб и добавил:—Спасибо тебе...
С минуту он постоял неподвижно посреди тротуара, провожая глазами уходившую компанию. Затем вернулся в кафе. Ему было решительно все равно, что делать. Почему он не пошел со всеми? Может быть, потому, что устал? Но его не так уж утомила подготовка к экзаменам... И все же он устал.
Боб устроился за столиком, за которым недавно сидели обнявшись Бернар и Одетта. Скамейка еще хранила их тепло. Вот тут, на мраморе столика, лежала изящная рука Одетты. «Я тебя обожаю»,— говорил ей Бернар. Нет, черт возьми, это была не усталость, а истощение, как у раненого и потерявшего много крови человека. Как ему теперь быть? Рядом с ними он чувствовал себя стариком. Лучше было совсем не приходить сюда! Как тяжело видеть влюбленных или любящих друг друга, или просто счастливых!.. А ведь он тоже мог быть счастливым. Впрочем, можно ли быть вообще счастливым? Можно ли верить в счастье? Ведь в конце-то концов все сводится к одному!..
— Вы что-нибудь закажете?—спросил официант.
Лишь бы отделаться, Боб что-то заказал. А когда перед ним поставили стакан, он даже не поинтересовался, что в него налито. Кто-то опустил в автомат двадцать франков. Зазвучала пластинка с записью Бела247


фонте. Первые звуки вызвали легкую улыбку на застывших губах юноши. Он узнал пластинку... Мелодия вызвала ощущение и боли и радости. Вся его история началась с этой пластинки — «Оскар энд Пите блю». Четыре месяца назад о ней мало кто знал. Ее было невозможно достать. Все они — Кло, Мик, Петер, Ясмед — буквально сходили от нее с ума. Алэн тоже... Нет, только не Алэн...
2
Четыре месяца назад...
В магазине граммпластинок на Елисейских полях Боб разыскивал новую запись Меллигана. Вежливые, улыбчивые и свеженькие, как няньки в детском саду, продавщицы ловко двигались среди покупателей, не обращая внимания на адскую какофонию звуков. Одна из них казалась Бобу похожей на мадонну Боттичелли.
— Нет, мосье Летелье,— любезно ответила она на его вопрос.— Я очень сожалею, но вынуждена огорчить такого хорошего клиента, как вы. Мы ведь получаем пластинки из Нью-Йорка небольшими партиями, всего по нескольку штук.
Раздосадованный Боб еще стоял перед проигрывателем, а его Боттичелли уже удалилась с какой-то нетерпеливой покупательницей, желавшей приобрести «последнего Брассанса».
Однако он продолжал рыться в пластинках. Он их любил, как книги, и чувствовал себя тут, словно в книжном магазине. Сердце у него трепетало словно у мальчишки, очутившегося в пещере с сокровищами. Он любил перебирать красивые, прохладные на ощупь конверты с пластинками и смотреть, как его бледные руки, такие же тонкие, как и у его матери, гладят лакированную поверхность.
Он не был пошляком. Он просто очень любил разные встречи, в том числе и с самим собой.
Внезапно у него перехватило дыхание. В кабине для прослушивания слева Боб увидел парня, пожалуй, даже красивого, с нервным лицом, низким лбом и очень светлыми глазами, в потрепанной куртке. Боб заметил его как раз в ту минуту, когда тот спокойно засовывал под куртку одну из пластинок.
В изумлении постояв с минуту, Боб медленно пошел к выходу. На пороге обернулся. Парень уже вышел из кабины и, протягивая продавщице стопку пластинок, невозмутимо говорил:
— Мне ничего не понравилось.
И уже двинулся прочь, но был остановлен продавщицей.
— 	Прошу вас уплатить сто пятьдесят франков за прослушивание.— И она указала ему на объявление на стене.
Это, впрочем, нисколько не смутило воришку. Он рассмеялся:
— 	Всякий может прилепить к стенке, что ему нравится. Картину 248


Пикассо или «Вечерний звон» Милле. Других это ни к чему не обязывает!
«Сколько ему может быть лет?—спрашивал себя Боб.— Совсем мало. Вероятно, столько же, сколько и мне. По виду беден, но одет опрятно».
— У меня есть приятель,— продолжал между тем этот странный человек, который уверовал в так называемые передовые идеи...— Послушайте, это забавно! Он повесил на стену настоящего Ренуара, а на обратной стороне картины календарь... Когда приходили люди его круга, он демонстрировал Ренуара... Когда же являлись товарищи пролетарии — в ход шел календарь. Разве не смешно?
— Послушайте, мосье,— сказала продавщица,— таков порядок. Ему подчиняются все наши клиенты...
— Но не я! Это злоупотребление. А маленькие злоупотребления, сказал бы мой приятель, ведут к кровавым революциям.
Он изменил тон:
— Сто пятьдесят франков! Разве я похож на человека, который обладает такой суммой?
Боб выступил вперед.
— Разрешите мне уладить это,— сказал он.
Продавщица и незнакомец повернулись к нему. Немного смущенный, Боб протянул монеты.
Юноша расхохотался.
— Берите же, мадемуазель! Перед нами последний из меценатов!
Удивленная продавщица смотрела поочередно на упрямца и на «мосье Летелье». Боб почти силой всучил ей деньги. Когда она отошла, он шепнул незнакомцу.
— Прикрой одежку... Пластинка видна...
Он с удовлетворением отметил, что в вызывающих глазах юноши на секунду мелькнуло смущение. Нет, вблизи этот воришка был совсем недурен. Худое, с резкими чертами лицо, блестящие светлые глаза, буйная, словно спутанная ветром шевелюра. Он прошептал:
— Ты за или против?
Инстинктивно Боб напустил на себя безразличный вид.
— Ни то, ни другое. Мне просто наплевать! Каждый волен поступать, как ему хочется... Не так ли?..
Но отвечая, он чувствовал, что голос его звучит не очень убедительно.
Парень положил ему руку на плечо. Их взгляды встретились по-настоящему в первый раз.
— Меня зовут Алэн!
— Меня Боб.
— Мне нравится твой образ мыслей. Я позволяю тебе угостить меня стаканчиком.
249


Приключение начинало забавлять Боба. Он послушно вышел со своим новым другом. Его мотороллер стоял у входа. Алэн присвистнул:
— Ик тому же еще на колесах! Впрочем, в сравнении с машиной Кло это сущая ерунда.
Боб не стал спрашивать, кто такая Кло. Алэн уселся сзади. Через несколько минут они уже были перед любимым кафе Боба на площади Сен- Жермен де-Пре. Алэн был доволен.
— Оказывается, ты тоже заглядываешь сюда? Это наша штаб-квартира. Гы, вероятно, давно здесь не был. Держу пари, что ты из предместья! Тут по крайней мере не видно туристов, которые приходят поглазеть на экзистенциалистов. Только свои.
Он держал под мышкой пластинку. Боб спросил с наивным восхищением:
— Вы экзистенциалисты?
— Боже упаси! — ответил Алэн, входя в кафе.— Пройденный этап! То, что было хорошо в сорок пятом или пятидесятом годах, теперь явно устарело!
— Кто же вы такие?
— Никто... Я лично стараюсь быть самим собой...
Какой-то негр возился около автоматического проигрывателя. Он обернулся и приветствовал Алэна широчайшей улыбкой.
— Ясмед,— пояснил Алэн,-пробираясь среди столиков,— приехал во Францию изучать медицину. Но увлекся кинематографом. С ним очень интересно поболтать. Потрясающий тип!.. Настоящий вождь племени!
Он почти упал на скамейку и расстегнул свою куртку.
— Ясмед, когда была снята «Алиллуйя»?
— В 1929 году,— крикнул молодой негр.
— А как называется первый фильм Превера?
— Который был снят им вместе с братом Пьером? «Дело в шляпе».
— Что я тебе говорил? Ставлю тебе «отлично», Ясмед. Хочешь в награду одну «Калипсо»?
Он помахал украденной пластинкой. Ясмед впервые обернулся.
— Дорогая?
— Подарок,— ответил Алэн, бросив ее, как тарелку.
Ясмед поймал пластинку на лету. Гибкость его движений восхитила Боба.
— Ты удивлен,— сказал Алэн.— Я просто не люблю Белафонте.
— «Эдисьон спесиаль!»—раздался голос продавца газет, завернувшего в кафе.
— Тогда зачем же ты?..— спросил Боб.
— Красивый жест,— сказал Алэн напыщенно.— Немотивированный поступок!
— Понимаю... Влияние Андре Жида?
250


— Оставь в покое предков! Безнравственность представлялась им самой бессмысленной вещью на свете. Для нас немотивированный поступок — это... У вас в предместье этого не понимают.
— В предместье?
— «Эдисьон спесиаль»!..
— Да, в XVI, в аристократическом районе. Ты ведь оттуда? Сразу видно!
Продавец газет, маленький старичок, продолжал настойчиво выкрикивать название своей газеты. Теперь Алэн обернулся в его сторону.
— Чтоб тебя холера взяла!
Их сосед, грузный бородач в клетчатой рубашке, оторвался от полицейского романа и, вынув трубку изо рта, зычно закричал:
— Убирайся отсюда! Ты же видишь, что никому не нужен твой паршивый листок!
Привлеченный крупными заголовками, Боб инстинктивно сунул руку в карман. Алэн удержал его.
— Что ты там вычитаешь? —кудахтающим голосом спросил он.— Что один ветхозаветный старичок сказал речь? Что другой, ему подобный, ответил? Нефть или уран? Наплюй!
Боб посмотрел на него, не отвечая. Внезапно заговорил сам продавец. Он был рассержен.
— А когда эта водородная штука свалится вам на голову, вам тоже будет наплевать?
У него был странный, пронзительный голос.
— Именно,— заявил Алэн.— К тому же лично я обожаю сюрпризы.
Газетчик в ярости пожал плечами. Бородач вставил свое слово:
— Раз это случится неизбежно, зачем волноваться раньше времени, папаша?
— Вот именно,— заключил Алэн.
Старичок молча удалился. Бобу хотелось смеяться, хотя старик и вызвал в нем горестное чувство...
Когда Боб заказал официанту два виски, Алэн присвистнул и с ироническим восхищением в голосе заявил:
— Настоящий меценат.— Потом изменил тон и, скрестив руки, с любопытством посмотрел на своего нового приятеля.— Что делает твой отец?
— У него завод,— кратко ответил Боб.
— Вы ладите?
— Как тебе сказать... Доброжелательный нейтралитет, старина... У меня экзамены. Он дает мне деньги. Мы оставляем друг друга в покое.
Алэн улыбнулся. Он был, пожалуй, некрасив, но в его улыбке было необычайное очарование. Прекрасные здоровые зубы контрастировали со 251


слегка дряблой кожей, какая бывает у людей, которые едят что попалог когда попало и не всегда вдоволь.
Он сказал, как бы соображая:
— Каждую субботу у тебя сабантуй, и тебе все опротивело? Ты не желаешь, чтобы тебя обманывали? Ты мечтаешь о другом? Ты спрашиваешь, где все это найти? Я не ошибаюсь?
— Именно так,— признался Боб.
На его лице было написано, что он считает Алэна сродни колдуну. Почувствовав, что его отлично поняли, улыбнулся. Но Алэн не улыбался. С задумчивым и слегка брезгливым видом он смотрел себе в стакан.
— Пышные слова, которые ничего не означают,— вздохнул он.— Изнежен жизнью! Деньги дает папа... Особенно не утруждая себя, занимаешься в университете, где «куются кадры будущего»! Ох, уж этот XVI округ! Все, как у Андре Жида,— салонная аморальность. Ну, чокнемся все же...
Боб сделал знак официанту, означавший — сдачу оставьте себе. Не привыкший к таким широким жестам, тот низко поклонился. Желая избавить себя от его благодарственных излияний, Боб обернулся к своему другу и спросил с любопытством:
— А ты, Алэн?
— Что я?
— У тебя есть семья?
— A-а, семья! Ну... отец... Что сказать о нем? Коммерсант в Ньевре. Сволочь! Но какая! Перестал мне давать на жизнь, когда я сбежал из Высшей Нормальной школы Ч
— Ä почему ты сбежал? — жадно спросил Боб.
— Мне там осточертело! Трижды осточертело! Если бы ты знал, как деморализует работа! Вот Ясмед знает наизусть реплику Луи Жуве в фильме «Волшебная тележка»: «Помни, Давид, что труд грязнит, утомляет и бесчестит. К тому же он и не обогащает! Разве ты слышал когда-нибудь, чтобы кто-то разбогател работая?»
Он перестал подражать Жуве и переменил тон.
— Это, разумеется, шутка, но какая верная! Тот парень прав. Уж если все равно суждено подыхать с голода, так лучше подохнуть не работая...
— Но чем ты живешь?—спросил Боб, заинтересовываясь все больше и больше.— Где ты живешь?
— Ночую у всех по очереди... В нашем районе это не проблема... Вот все, чем я обладаю, старина...— И он помахал зубной щеткой.
— Снимаю шляпу,— прошептал пораженный Боб.
— Спасибо.
1 Высшая Нормальная школа готовит преподавателей для учебных заведений. (Прим» пер.)
252


— А твоя мать не посылает тебе потихоньку немного денег?
— Ей было бы нелегко это сделать...
Лицо Алэна ожесточилось. Он сунул руку в карман и вытащил пачку сигарет. Закурил. Но Бобу не предложил сигареты.
— ...Она убралась, когда мне было шесть лет.
Входная дверь открылась, пропустив нового посетителя. Это был тонкий и сухопарый юноша, розовощекий и очень элегантно одетый. Его голубые глаза улыбнулись Алэну.
— Эй, Петер! Где пропадал? Занимался подводным промыслом?
Петер пожал ему руку.
— Что нового? —спросил он с сильным американским акцентом.
— Ничего! Живем помаленьку. Разреши тебе представить Боба, нового приятеля. Ты попал в тюрьму за контрабанду? Признавайся.
—. Нет, я занимался зимним спортом,— ответил, смеясь, Петер.— Я был при-гла-шен.
Последние слова он произнес в растяжку, с многозначительным видом.
— Снег был хорош? — спросил Боб с интересом.
Одно из лучших его воспоминаний было связано с зимними каникулами в Межеве, где он сломал себе ногу на олимпийской лыжне.
— Какой снег?—спросил Петер.— Там был кабак с оркестром, но если бы вы знали, дети мои, с каким оркестром... С пяти часов вечера до шести утра, беспрерывно — тикки-ди-бум, ди-бум, ди-ля-ла-тик-бум.
— И никаких лыж днем? — опять спросил Боб, широко открыв глаза.
Внезапно он почувствовал себя совсем юным и неопытным буржуа.
— Днем? — прогнусавил Петер.— Я был в постели. И не один. Надо было отблагодарить за приглашение, точнее, оплатить свое пребывание там, мои дорогие детки...
Он тяжело вздохнул. В эту минуту женский голос позвал его из глубины кафе.
Бобу казалось, что он попал даже не в чужую страну, а на чужую планету. За короткий срок он узнал, что можно жить, не имея дома, обладая лишь одной зубной щеткой, что можно красть пластинки, не имея в том нужды, приехать в зимний спортивный лагерь, чтобы слушать там джаз, что любовь может быть всего лишь честно выполняемой подневольной обязанностью. Он смотрел на Алэна, как Фауст на Мефистофеля после скрепления кровью их договора. Тем временем Петер подошел к позвавшим его двум девушкам: брюнетке лет двадцати пяти и блондинке, которой едва ли было двадцать. Пожимая им руки, он наклонился и прошептал:
— Я получил итальянские плащи и английские презервативы. Пойдет?
— Надо посмотреть,—• сказала брюнетка.
Она была очень тонкая, чем-то похожая на Марлен Дитрих, несмотря на черные волосы, которые, вопреки моде, носила длинными. Ее сумка из 253


крокодиловой кожи и туфли на гвоздиках вызывали удивление в этом кафе. Другая — поменьше ростом, более округлых линий, остриженная под «девочку-блондинку» Пикассо — обладала молочно-белой кожей и маленьким вздернутым носиком.
— Договорились, Кло,— ответил Петер брюнетке.
— Кто этот парень, которому Алэн показывает свою зубную щетку? — спросила Кло, бросив быстрый взгляд в сторону Боба.
— Не знаю. Его зовут Боб... У меня есть еще туфли из Рима.
— Отложи для меня,— живо отозвалась девушка с золотым шиньоном.
— У тебя есть деньги, Николь?.. Не может быть!
— Мне одолжит Кло,— пролепетала та, повернувшись к последней с ласковой улыбкой.— Не забудь мой номер — тридцать восемь!
Петер отошел, кивнул головой. Кло задумчиво смотрела в сторону столика, где сидели Алэн и Боб. Ее большие глаза казались сейчас еще больше. Внезапно она словно пробудилась от сна и, повернувшись к Николь, спросила, не понижая голоса:
— Скажи, ты спала с Алэном?
Маленькая блондинка казалась удивленной:
— С чего это ты?.. Нет, конечно... Интересно, как это получается у нашего асса... Должно быть, забавно... Ты-то, конечно, спала с ним.
— Нет,— сказала Кло, выпив немного и отодвинула стакан. У нее были нервные и быстрые движения рук.— Нет, он не предлагал мне этого... К тому же эта мысль не приходила и мне в голову.
— А между тем ты не испытываешь недостатка в таких идеях! — бросила, смеясь, Николь.
— Он слишком много разговаривает, к тому же, поверь моему большому и давнему опыту...
— Слушаю, бабушка!
— С Интеллигентом никогда каши не сваришь!
Она привстала:
— Кажется, я его не предупредила относительно сегодняшнего вечера.
— Похоже что так, старушка.
Алэн много говорил, но Бобу не хотелось его прерывать. Он слушал, глядя в пустой стакан сквозь приспущенные ресницы. Попыхивая сигаретой, Алэн рассказывал:
—: Знаешь что за молодежь приходит сюда? Та, которую ненавидит масса. Молодежь, которая потеряла свою душу... Ну, а масса никогда ее и иметь не будет. Все эти неприспособившиеся к жизни люди мечтают о боге. Бог! Раньше он был мертв. Теперь дело хуже — он всем безразличен...
— Могу я прервать лекцию?—спросила Кло своим ясным голосом.
Боб поднял голову. Он был поражен не столько красотой Кло, сколька выражением ее лица. «Какая-то смесь лани и опиомана»,— подумал он.
254


— Отец и мать уезжают в поместье,— сказала она, неуловимым пафосом подчеркнув важность этой новости.— Сбор после десяти у меня. Идет?
— Понятно, идет!—ответил Алэн.
— Ты можешь прийти тоже,— сказала она Бобу.
— О’кэй,— ответил тот, заинтригованный.
— Кто она? — спросил Боб равнодушно.
— Забавный зверек, правда?
Опершись локтями о стол и прижав кулаки к щекам, Алэн, имитируя гида, цитирующего справочник Бедеккера, выложил:
— Кло! Родословная восходит к эпохе Крестовых походов. Внушающий беспокойство сексуальный аппетит. Дочь графа Водремона! Дядя — под куполом Капитолия. Совершенно бешеная, но в известном смысле — совершенство!
Боб рассмеялся и встал. Пожав руку своего нового друга, он сказал: — Отлично. Я бегу. Дома меня ждет приятель.
Понизив голос и удерживая его руку в своей, Алэн сказал:
— Двести франков... можешь?
— Разумеется!
Поискав, он вынул две монеты, которые и протянул Алэну. Засовывая их в карман, Алэн пробормотал:
— Спасибо!..— Затем громко добавил:—Значит, договорились. В девять в табачном магазине на площади Трокадеро.
— Договорились,— с энтузиазмом подтвердил Боб.
Оставшись один, Алэн вытянул под стрлом свои длинные ноги и громко позвал официанта:
— Этьен! Бутерброды, как в большой праздник!
3
Вслед за Бобом пришел и Бернар. Они немедленно принялись за работу.
Квартира у Летелье была роскошная, но несколько старомодная. Только комната Боба с ее современной мебелью и яркой отделкой отражала дух времени. Молодой человек любил здесь бывать и принимать гостей — серьезных, но лишенных предрассудков, вроде Бернара. Бернар был отчаянный зубрила и идеальный напарник для подготовки к экзаменам.
Госпожа Летелье застала их в разгаре работы. Боб любил мать и гордился ею. Очень моложавая и элегантная — ей едва можно было дать лет тридцать пять,— она вошла так стремительно, что Бернар не успел остановить проигрыватель.
— Не утруждайте себя,— сказала она ему.— Скажите только, будете ли вы сегодня у нас обедать.
255


— Если для вас это не обременительно, то с большим удовольствием,— галантно ответил Бернар.
— Как вы можете работать, слушая это? — спросила, смеясь, молодая женщина.
— Что ты говоришь! Это мой любимый Меллиган. Музыка помогает...
.— Забавно. В мои времена помогала тишина. Кстати, правда, что на ваших вечеринках снова танцуют чарльстон?
— Иногда, мадам! — улыбаясь подтвердил Бернар.
— А ты его танцевала, мама? — спросил Боб.
— Я? Что ты! Я была тогда еще в колыбели! Ну и странное же вы поколение! Вы ничего, стало быть, не придумали нового?
Мысленно Боб представил себе Алэна, его дряблую кожу и волчьи зубы, и улыбнулся возникшему образу, сравнивая улыбку матери с улыбкой своего нового товарища.
— Придумали, мама,— сказал он мягко.— Как бы это тебе сказать? Своего рода безнадежность... метафизическую безнадежность.
Госпожа Летелье смеялась воркующим смехом, держась рукой за дверь. Она явно ничего не поняла, да и не пыталась понять.
— Забавно!..— И уходя добавила: — Значит, я скажу, чтобы поставили еще один прибор.
— Воображала! —буркнул Бернар.
— Осел,— отпарировал Боб.
Они немного для разрядки поборолись, потом Бернар, как бы давая знак, что передышка кончилась, отбросил назад волосы и пригладил их ладонями. Он покраснел, тяжело дышал, но весело смеялся. Это был тип юноши, хорошо воспитанного, пышущего здоровьем и не задумывающегося над своим будущим.
— Подзаймемся еще до шамовки? Как думаешь, Боб?
— Зачем? — сказал Боб, пожав плечами.— И к чему это в конце концов?
Бернар удивленно поглядел на него, потом, помахав указательным пальцем у себя перед носом, он комически, как клоун в цирке, скосил глаза и сказал:
— Все ясно! Бреясь сегодня, ты снова предавался размышлениям о жизни. Да здравствует крах моральных ценностей, кризис страха и прочее! Сартр и Киргарден, идите к нам на помощь! Тебе надо очистить желудок.
— Ас тобой ничего подобного не бывает? — спросил Боб.
— Постоянно!
Удивленный таким ответом, Боб внимательно посмотрел на Бернара. Тот, закончив причесываться, поправлял галстук. Пластинка кончилась как раз в тот момент, когда Бернар сказал ему таким серьезным тоном, какого Боб от него никогда не слышал:
256


— Именно поэтому я продолжаю учиться. В противном случае я давно был бы у края пропасти. Перед пустотой, друг мой, перед которой,..
— Это трусость,— прошептал Боб.
—- Что — трусость?
— Ишачить из страха. Лишь бы не думать!
— А что дают твои размышления над жизнью?.. Может быть, ты отыскал какой-нибудь рецепт и можешь мне предложить его?
т- Нет,— признался Боб.
— Вот видишь!
— Значит, я принимаю слабительное, а ты работаешь?
— Почему бы нет? Работа — самое лучшее метафизическое слабительное, дружок!..
— Я будто слышу голос отца. А мне это надоело! Невероятно надоело. Почему все так происходит? Что с нами сделало старшее поколение?.. А ты покорно ждешь Годо1?
— Я не видел пьесы Беккета. И не собираюсь смотреть ее. Мне и без нее тошно, старина!
Боб собрался ответить, но голос госпожи Летелье позвал их к столу.
Не успел Боб вымыть руки, как зазвонил телефон и он услышал стенания матери:
— Ты не вернешься, Казимир? А мне так нужно было с тобой поговорить. У меня был тяжелый день... а ты не прислал машину... Что? Взять такси? Большое спасибо! В, них невероятно пахнет бензином... Казимир, послушай!.. Ну вот, опять бросил трубку!
Она с огорченным видом повернулась к сыну и его гостю. Простонала:
— Боже, какой день!.. Какой день!..
— Да,— иронически заметил Бернар,— жизнь трагична.
Повернувшись к Бобу, он увидел, что тот не смеется, и дружески .подтолкнул его.
— Ты идешь в «Килт» после обеда? Там будут все наши.
— Нет, спасибо. У меня встреча с приятелем. Я не могу привести его с собой. Он не подойдет к нашей компании. Мы не в его стиле... Нравственные терзания добропорядочных буржуа — это не для него...
И он прищелкнул пальцами. Бернар с удивлением заметил в глазах приятеля восхищение.
— Еще один активист из какой-нибудь левой партии? — пробурчал он.
— Нет... не угадал. Он слишком умен и не удовольствуется одними разговорами.
— Что же он делает?—холодно спросил явно уязвленный Бернар.
— Ничего! — восторженно сказал Боб.— Именно — ничего! Ты 1 Персонаж пьесы Беккета «В ожидании Годо». (Прим, пер,)
Сценарии французского кино
257


представляешь, какая это сила: ничего не делать в Париже, в 1958 году и... жить?
— Поразительно! — промямлил Бернар.— Но пока обед стынет, и я слишком уж явный буржуа, чтобы заставлять твою маму нас ждать.
Боб подумал, что обидел своего друга, и входя в столовую он горячо сжал его руку. Но Бернар не ответил на пожатие.
Обед прошел невесело, несмотря на щебет госпожи Летелье, довольно быстро оправившейся от своего недавнего огорчения. Боб торопливо проглотил обед и поцеловал свою мать, которая засыпала его своими вопросами и наказами.
— Ты не хочешь кофе? Это тебе не повредит. Ведь ты не собираешься рано ложиться. Не приходи поздно. Не шуми! Не забудь погасить свет в передней. Ты уходишь без Бернара?
«Она не злая, но немного надоедливая»,— подумал он, садясь в такси. Бернар ушел пешком.
— В табачный магазин на площади Трокадеро!
Спустя полчаса он входил в сопровождении Алэна в личный особняк графа и графини де Водремон.
Вечеринка была в полном разгаре. В вестибюле, украшенном оленьими рогами и фамильными портретами, в кучу были брошены сумки, пальто, куртки и плащи. Что не поместилось в вестибюле, заполняло маленький салон, отделанный полированным деревом серебристого оттенка и освещенный узким высоким окном, выходящим в сад. Час спустя сюда вошли двое юношей, семнадцати и восемнадцати лет, один в свитере, всклокоченный, другой — такой же вылощенный и подтянутый, как Боб или Бернар. Они начали тщательно обшаривать карманы и сумки. Один стоял на часах пока другой рылся. Каждые пять минут юнцы менялись местами.
— Ну что, Лу?
— Не густо, мой бедный Ги,— проворчал подросток в свитере.— Теперь моя очередь стоять на шухере? Валяй! Я схватил один билетик...
— Нет, спасибо, мне уже осточертело... Прийти сюда, чтобы найти одну бумажку! Пропащий вечер...
В вестибюле они натолкнулись на растрепанную, раскрасневшуюся девушку. Она с трудом оторвалась от целовавшего ее юношй и схватила свое пальто.
— Ты уже уходишь, Мюриэль? — спросил Ги.
— Да. Мазер 1 думает, что я обедаю у Лоры! Привет!
Ее кавалер, измазанный губной помадой, подбородком указал на вешалку.
1 По-английски, мама. (Прим, пер,)
258


— Промышляли?
— Не спрашивай! — воскликнул Лу.— К черту эту жизнь! Так все надоело, что порой хочется идти работать!
— Младенцы вы! Неужели не догадались, что они все припрятали. Все друзья Кло из «свободомыслящих». Они знали, куда идут.
— Сейчас поглядим!
Пожав плечами, Ги вернулся со своим приятелем в галлерею, где происходила вечеринка.
Вся мебель там была сдвинута к стене. Под яростные звуки буги- вуги полдюжины пар неистовствовали в бешеном танце, остальные изрыгали вопли, хлопая в такт руками. На скамейке рядом с буфетом пристроились Алэн и Боб. Чтобы услышать друг друга, они вынуждены были орать: шум стоял адский. Некоторые юноши скинули куртки и галстуки, расстегнули рубашки. Девушки были без туфель и чулок. Голые ноги скакали по прекрасному, янтарного цвета полированному паркету.
— О чем я тебе говорил? — спросил Алэн.
— О том, что единственная стоящая свобода — «это та, которая удовлетворяет свои инстинкты».
— Верно. Ты мне возразил: «А общество?» Общество? Видишь ли, я мог бы просто сказать, что мне на него наплевать. Но так не принято говорить о покойнике...
— Ты считаешь, что оно умерло?
— Покончило с собой, старина! К счастью, хоть этим оно доставило мне удовольствие. Сегодня все живут вне его. Кстати, мне надо позаботиться...
— О чем?
— О ночлеге на сегодня,— закончил Алэн самым спокойным тоном.— Видишь ли, у меня нет постоянной крыши.
Он обвел глазами комнату.
— У Ги, как и у тебя, родители... Бобонна, конечно, попадет сегодня в чьи-нибудь руки. Попробовать у Даниеля?
Его глаза остановились на юноше с твердыми чертами лица. Тот молча, ни на кого не обращая внимания, покуривая, смотрел на Петера и сидевшего рядом с ним блондинчика.
— У Даниеля, конечно, будет Сэм,— сам себе возразил Алэн.
— А кто это Сэм?
— Блондинчик. Сын дипломата. Но все же я попробую.
Музыка прекратилась. Сидя на четвереньках, Кло лихорадочно искала новую пластинку.
Чей-то голос крикнул:
— Только не эту! Ее уже ставили трижды. Давай Белафонте!
— Нет, Робсона!
— Ты ошалел, танцевать под Робсона?..
17*
259


Николь, танцевавшая с Лу, повернула голову в сторону Кло, которая рылась в груде пластинок...
— Держу пари, что сейчас она поставит блюз. Это ее час. А потом она скроется со своим партнером!..
Зазвучал медленный блюз с резкими и синкопическими тактами, напоминающими походку негра-докера. Николь еще сильнее прижалась к Лу.
”— Узнаешь? «Билли холлидей». Негры! От этой музыки никогда не устаешь. Правда, мой цыпленочек?
Кло выключила люстры. Комната освещалась теперь лишь слабым боковым светом, придававшим танцующим таинственный, почти призрачный вид. Голые ноги девушек поблескивали, как тела золотых рыбок в аквариуме.
Не видя приближающуюся Кло, Боб прислушивался к разговору Даниеля и Алэна.
— Эй, Боб, потанцуем?
Он обнял Кло. У нее была необыкновенно тонкая талия, прохладные руки, а танцевала она, как нимфа. Прикосновение ее прохладных рук, сплетенных у него на затылке, было необычайно приятным.
«Что за странная манера танцевать?.. 'Но она — нимфа,— подумал Боб.— А может быть, просто я очень пьян?..»
— Будем продолжать танцевать? — очень тихо спросила Кло.
Бобу понадобилось несколько секунд, чтобы понять смысл этой фразы.
Он выпрямился и с несвойственной ему манерой хлыща ответил:
— Разумеется, нет!
Она прижалась к нему:
— Ты не лжешь?.. Я была уверена... Тогда скажи, о чем ты думаешь?
— Хватит играть со мной,— ответил он резко, может быть, оттого, что вдруг почувствовал себя усталым.— Где твоя комната?
Она не стала искать в ответ ни шутки, ни какой-либо увертки, а просто взяла его под руку.
— Идем!
В полуосвещенной комнате по всем углам шептались и целовались парочки. Лишь две или три пары из самых упорных продолжали танцевать.
«Нечего сказать, хороша эта старинная знать!» — подумал Боб.
Они стали подниматься по лестнице. Боб взял Кло за талию, как бы для того, чтобы ее поддержать. На самом же деле ему казалось, что его несет вперед девушка, несет своей волей, молчаливой, несгибаемой.
Перед одной из дверей в коридоре она остановилась.
— Вот тут.
Она толкнула дверь. В комнате горел свет. Боб не сумел удержаться ®т возгласа удивления.
260


Он обратил внимание не на обстановку из карельской березы, отделанной слоновой костью. Ему бросилась в глаза смятая постель, в которой в самых недвусмысленных позах лежали двое.
— О, простите, пожалуйста,— сказала Кло изысканно светским тоном.
Закрыв дверь, она посмотрела на своего спутника со снисходительной улыбкой. »
— Мне нечего сказать. Это моя лучшая подруга!
— Та девушка?
— Да. Ее зовут Мик... Послушай, а в ванной комнате тоже не скучают! — заметила она, показывая на другую дверь, откуда раздавался шум воды и нервный смех.
— Идем отсюда. Принимать гостей становится все более затруднительным делом.
Боб увидел небольшой комод с венецианским зеркалом и двумя канделябрами в стиле ампир. Из-под канделябра рука Кло достала какой-то предмет.
— Тот же тайник вот уже три года!
— Что это?
— Ключ от двери на половину отца и матери.
— Ключ от комнаты родителей? —задохнувшись, переспросил Боб.
Но она уже открывала дверь. Обернулась к нему с насмешливым видом:
— У мосье есть принципы?
Он сжал зубы, изобразив на лице улыбку.
— Не страдаю этим! — сказал он насмешливо и вздернул голову, чтобы показать свою решимость.
Рядом со старинной постелью на ночном столике стояла большая фотография седовласой женщины. Когда Боб подошел, Кло перевернула фотографию, как игральную карту, и положила ее плашмя. Стоя против Боба, она говорила ему механически, тоном, который приобретается только хорошим воспитанием:
— Ты хорошо сложен, и у тебя руки... изумительные руки... Покажи... Знаешь, это очень важно для мужчины. Действительно, очень красивые руки... Где это ты...
Но Боб обнял ее и закрыл ей рот поцелуем.
— Ты что-то сказала? — спросил он потом.
Она порывисто дышала.
— Нет, ничего. Поцелуй меня еще. Когда разговаривают, ощущение не такое острое.
Этот многоопытный тон огорчил Боба.
«А мне наплевать на твою технику!» — подумал он с яростью, которая удивила его самого.
— Хорошо...— прошептала она.— От этого перехватывает дыхание.
261


«Почему эта фраза показалась мне зловещей?» — спросил себя Боб. — Поцелуй еще,— простонала она.— О Боб, еще... еще...
Они сильнее прижались друг к другу...
Внизу кто-то открыл окна. Танцы кончились. В полумраке целовались парочки. Между ними задумчиво бродил Алэн, то и дело бросая на них любопытные взгляды. Он еще не подыскал себе пристанища на эту ночь. Внезапно музыка блюза оборвалась.
— А это что за парочка? — проворчал Алэн.
Он увидел два силуэта на балконе. Небольшого роста, коренастый юноша, совершенно пьяный, наморщив лоб, бросал вниз оливковые косточки. Он сильно перегибался через перила.
Его пыталась урезонить высокая девушка, которая, несмотря на экстравагантный костюм, была трогательно женственна.
— Узнаешь Жерара? —обратился к Алэну сидящий на полу Ги.— Жерара Совари, по прозвищу Импотент!
— Нет... А впрочем... Подожди, подожди!.. Ну, конечно! Не тот ли это парень, который выдавал себя за летчика?
— Ну да! А на самом деле давал уроки английского языка. Теперь он совсем ничего не делает. Живет в вонючей квартире со своей старой матерью и ее кошками. Литературный персонаж! Что только в нем нашла бедняжка Франсуаза?
— Идем, Жерар,— умоляла его девушка.— Тебе будет плохо.
— Заткнись,— рявкнул тот.— Хватит с меня моей матери...
Франсуаза не настаивала. Она вошла в комнату.
Ги натолкнулся на Лу.
— Где ты был? Будешь еще пить?
— Пока не напьюсь, как Жерар. Садись. Вот и Люк тоже с нами пьет.
Все услышали, как орет Жерар:
— Франсуаза, черт возьми, где ты? Пить! Хочу пить!
Лу продолжал разговор с юношей, которого он представил Ги.
— ...Тогда они меня арестовали за то, что у меня длинные волосы. «Обрежь свои патлы,— сказали они мне,-—и мы тебе не будем больше чинить неприятностей!» Именно так и сказали!
Они привскочили при звуке разбитого стекла. Это Жерар в ярости швырнул вниз принесенный ему Франсуазой стакан.
— Ты вздумала издеваться над летчиком? —вопил он.— Я еще не выброшен на свалку. Мне наплевать на весь мир! И на авиацию тоже! Спиртного... черт побери! Тащи сюда спиртного, иначе я тебя излуплю!
—-Ты достаточно выпил! —молила его Франсуаза.
— Черепаха,— сказал Ги.— Почему она не заткнет ему пасть стаканом?
262


—• Ненавижу ангелов-хранителей!— вопил мнимый штурман.
— Пахнет потасовкой, — сказала маленькая пышечка Алэну.
— Ты так думаешь, Софи? Это было бы здорово!
Повторяя равномерно, как метроном: «Моя мать... все женщины под-» лые твари... грязь»,—Жерар, шатаясь, продвигался к буфету. Лу взорвался.
— Ну и сволочь! Когда его мать однажды уехала, он две недели сидел не жравши, считая зазорным поесть в простой столовой. А теперь чернит ее.
Франсуаза плакала.
— Все высосали! Ничего не осталось! — громко сказал Лу.
Он вытянул ногу и Жерар растянулся на полу.
— На бреющем! — заблеял в восторге Люк.
Жерар в ярости поднялся. Раскачиваясь, он принял угрожающую позу. Франсуаза не знала, к какому святому взывать.
— Он не умеет пить,— закричала она.— Он никогда не пьет. Он губит себя уроками английского. Он...
— Не трудись! На какие деньги он поехал отдыхать?
Люк и Ги встали, готовые защищать Лу. Сидевшая на коленях Алэна Софи констатировала:
— Есть такое дело!.. Будет драка.
— Не согласен,— сказал, поднимаясь, решительным тоном Алэн.
Но подошедший к ним долговязый юноша поддержал Софи.
— Браво! Начинайте, ребята! Перебьем все! Больше жизни!
Одной рукой он смахнул половину хрустальной посуды. В эту минуту его и остановил Алэн. Он возвышался над всеми.
— Попрошу здесь не хулиганить! — потребовал он.
— Не мешай! — проворчала Софи.— Уж и повеселиться немножко нельзя?
— Зачем обливаешь мать грязью? — снова завопил Лу.
Он был небольшого роста, но сильнее Жерара, который к тому же мог стоять только держась за стену. Уже не думая о возможной драке, Жерар продолжал бормотать бессвязные угрозы. Алэн проговорил твердо:
— Не хочу, чтобы тут безобразничали. Это единственный дом в Париже, где можно так есть и пить.
— Ну и что?
Алэн показал зубы. Его большие руки медленно выползли из карманов.
— А вот я тебе покажу «что»!
— Валяй! Я не из пугливых,— окрысился долговязый.
Они стояли друг против друга, готовые к драке. Чей-то пронзительный голос отвлек их. Это кричала Надин. Запыхавшаяся, она вбежала в комнату. Длинные волосы наполовину закрывали ее детское личико.
— Быстрее, быстрее! Надо что-то сделать! Иначе он упадет!
253


Этот шум не доходил до второго этажа, где в огромной постели, словно в уютном шелковом гнезде, лежали обнявшись Боб и Кло. Боб курил, выпуская для забавы колечки дыма.
— Моя мать...— вздохнула Кло задумчиво.— Если бы ты только знал мою мать...
Боб не вникал в смысл того, что ему говорила Кло. Его просто убаюкивал ее низкий глубокий голос, произносивший какие-то слова.
— Она действительно не замечает,— продолжала Кло.— Отец?.. Ну а тот делает вид, что ничего не видит. Но я знаю, он следит за мной. А что он может сделать? Поместить меня в исправительный дом? Он ждет своего часа... А я...
Ее голос стал жестким.
— Конечно, так не будет продолжаться вечно... Но я пользуюсь жизнью, и буду так поступать, пока смогу... Но когда наступает минута покоя и я, так сказать, всплываю на поверхность, тогда я ощущаю — как бы это назвать?..— своего рода отвращение. Нет, это слишком сильное слово... Угрызение совести?.. Тоже слишком сильно... Усталость? Да, пожалуй, именно это... Впрочем, это длится всего какие-нибудь пять минут, не больше... но во рту остается скверный осадок, как от лекарства. А у тебя?
— Ты о чем?—спросил Боб, вздрогнув.
— Ты даже не слушал меня! — она засмеялась немного натянуто.— Ты прав. Я совсем расклеилась. А сейчас не время для чувствительных разговоров. Надо жить!.. Чтобы не оказаться перед этой страшной пропастью... зияющей ямой... Ты идешь?
Теперь Боб слушал, положив сигарету на мраморную мозаику ночного столика. Кто-то уже говорил ему сегодня то же самое?.. Ах да, Бернар! И он еще назвал его трусом. Парень старается с головой уйти в занятия, девушка в любовные похождения, ‘чтобы заглушить страх. Один и тот же страх. У одного труд, у другой любовь — для обоих средство ускользнуть от зияющей пустоты, побороть свой страх. Однако ни то, ни другое не приносит спасения.
— Куда идти? — только и спросил он.
ш — Посмотрим, что делают остальные...
Она надела платье, причесалась перед зеркалом и в ту минуту, когда Боб открывал дверь, как истинная дочь Водремонов, сказала, повернувшись к нему:
— В доме своей матери ты, надо полагать, пользуешься пепельницей?
Он не ответил на замечание. Потом спросил:
— Где тут ванная? Если, разумеется, в нее можно попасть...
— Дверь перед тобой. Там тихо. Очевидно, никого нет.
264


Между тем на первом этаже шум усилился. У окна кухни столпились парни и девушки, пытаясь выглянуть во двор. Только Лу, ни на что не обращая внимания, спокойно рылся в холодильнике и исследовал бутылки. Надин плакала:
— Я хотела только погладить его. А он — прыг в окно. И теперь не может вернуться.
На самом краю узкого карниза над четвертым этажом мяукал маленький котенок. Его хвостик вздыбился от страха.
Войдя в кухню, Кло тоже подошла к окну.
— Да ведь это Мистигри, кошка кухарки! Та ее обожает!
— Тогда,— сказал Алэн,— ее нельзя там оставлять.
Все головы повернулись в его сторону. Люк иронически пожал плечами.
— Ты прав! Валяй, спасай ее!.. Что?.. Сдрейфил?
Теперь все с интересом смотрели на Алэна. Он слегка улыбнулся, расправил плечи.
— Я сдрейфил? Ты думаешь, я так уж держусь за жизнь?
— Еще как! — подзадорил Люк.
— Ты с ума сошел,— вмешалась Кло.— Остановись, ненормальный! Ведь разобьешься!
— Ну и что? Может быть, мои похороны даже доставят кое-кому радость.
Все замолкли. Только Жерар счел нужным вставить «умное» слово:
— «Жизнь, полная опасностей»—таков девиз тореодоров!
— И штурманов!— ехидно заметил кто-то.
Алэн перешагнул через подоконник и встал на карниз. Над ним светилось окошко ванной, куда в эту минуту как раз вошел Боб. Он удивленно остановился на пороге, заметив перед трюмо причесывающуюся девушку.
— Извините.
— Ты решил преследовать меня и тут?
Она расхохоталась. Он смотрел на нее, чуть улыбаясь. Потом внезапно вспомнил:
— Да, ведь это ты была...
— Да, это я была в комнате Кло.
«Мик — моя лучшая подруга»,— сказала Кло. Значит, это и есть та Мик, которой все разрешалось.
Ей, наверное, было лет восемнадцать. У нее было нежное лицо и рот девочки, еще немного пухлый. Голову венчали экстравагантно подстриженные пышные, цвета темного золота волосы. Нежно округлые ноздри, высокая, как маленькая колонна, шея и крохотные груди, слегка приподнимавшие шерсть пуловера, придавали ей трогательное очарование.
— Вы нашли себе уголок? — спросила она небрежно, расчесывая свои волосы щеткой в серебряной оправе, с инициалами.
265


Боб невнятно произнес: «Да». Его шокировало, что эта девушка с детскими губами так прямолинейно говорит о таких вещах. Но одновременно в этом было и что-то пикантное.
— Я не слышу тебя!
— Я тебе говорю, что да,—повторил Боб, краснея как девочка.
Мик открыла прелестный хрустальный флакон и понюхала его.
— Кло надо поменять духи. Сколько раз я ей говорила об этом!
Мик обильно надушилась. У нее были, как у кошки, мягкие и гибкие движения.
— Ты из предместья?—спросила она лукаво.
Боб засмеялся. Девушка ему нравилась.
— Разве я так уже похож на парня из предместья?
— Конечно! Ты еще не отделался от нравственных терзаний, малыш?
Она подпрыгнула на одной ножке, потом села и степенно сложила руки на коленях. Бобу вдруг стало с ней очень весело. Ему захотелось дружить с этой порывистой девочкой, выложить ей, что у него было на душе.
— Кто тебя сюда привел?—продолжала она.
Он посмотрел на изящную цепочку на ее шее, затем ответил:
— Алэн...
— Интеллигент? Ты его друг? Потрясающий тип!
— Это точно!
Он тоже причесался перед зеркалом. Но Мик быстрым ловким движением спутала его волосы.
— Ты с ума сошла г*
— Постой! Тебе идет взлохмаченный вид. Разве тебе этого никто не говорил ?
Боб озадаченно посмотрел на нее.
— Надо подумать...
Какая-то ниточка протянулась между ними, вызвав одновременно у обоих улыбку. Мик сказала мягко:
— Как жаль...
— Что — жаль?
— Что мы познакомились так поздно...
— Представь себе, я подумал то же самое, — охотно признался юноша.
— Ну, да ничего... Каждый из нас все же неплохо провел время. Ведь, кроме любви, пока что не изобрели ничего, чем можно было заполнить пустоту...
Потрясенный Боб смотрел на нее. «Заполнить пустоту...» «Не оказаться перед пропастью...» Что они, сговорились что ли?... Все твердят одно и то же.:. Но эта крошка... Откуда ей известны такие чудовищные вещи?
Она рассмеялась своим ясным и чистым, как кристалл, смехом.
— Ты не проголодался?
Не дожидаясь ответа, она встала.
266


— Идем!
Мало-помалу Боб начинал привыкать к женским приказам. Когда он посторонился, чтобы пропустить ее, она присвистнула:
— Ик тому же хорошо воспитан!
Внизу, на кухне, было полно народа. Здесь собрались почти все гости Кло. Они шумно комментировали события, происходящие за окном, на крыше.
— Есть такое дело! Достал!
— Ты видишь?
— Чистая работа!
— Блеск!
Жадно обгладывая косточку цыпленка, Лу бросал любопытные взгляды через плечи Софи или голову Надин на прижавшегося к стене Алэна с кошкой в руках.
Было что-то беспомощное в этом большом худом человеке, медленно продвигавшемся по карнизу над черным колодцем двора, пугающим, как пропасть. Голоса советовали ему:
— Не оступись!
— Угол!
— Прижмись к стене и держись левее!
Мик шумно открыла дверь в кухню и весело закричала:
— Нет ли чего пожевать?
Кло сделала ей предостерегающий знак.
Заинтересованный Боб подошел к окну. Голоса зазвучали тревожно:
— Он не выберется!
— Брось кота, Алэн! Оставь его, тебе говорят!
— Он, конечно, не бросит, дубина этакая!—сердито сказал Люк.
—- Горделив, как блоха,— ответила Кло.
Дойдя до поворота, Алэн действительно оказался в затруднительном положении. Он мог продолжать путь, лишь держась за стену обеими руками. Но в одной он держал кота. Веки его дрожали. Он явно старался не смотреть вниз.
Девочке лет пятнадцати, с пухлыми щечками и кукольными кудряшками, надоело это зрелище. Из-под носа у Петера она стянула салатник и с аппетитом занялась уничтожением маслин. Выплевывая косточки, она с апломбом заявила:
— Он обязательно упадет!
Боб быстро разулся.
— Обожди, Алэн! — крикнул он.— Я помогу тебе!
Девочка с кудряшками — она была совершенно пьяна — прыснула и со смехом заявила:
— Теперь они оба упадут!
267


Мик тоже подбежала к окну. Оказавшись рядом с Кло, она обменялась с ней дружеской улыбкой.
— Он ловкий парень и недурен собой, этот твой Боб,— сказала она,
— Спортсмен! — ответила Кло.
Мик облизнула губы розовым язычком, похожим на кошачий.
— Скажи, а как было... с ним?
Кло серьезно ответила:
— С ним? Совсем недурно!
— Так же, как с Ясмедом?
— Совсем в другом духе...
Алэн протянул жалобно мяукающего котенка Бобу, который медленно приближался к нему, прижавшись спиной к стене. Взяв животное, Боб подбодрил приятеля:
— А ну, пошли!
Секунду Алэн колебался. Легкая, невидимая в темноте испарина вы* ступила у него на висках. Наконец, передохнув, он миновал опасное место. Компания закричала от радости:
— Наконец-то!
И тут же все разошлись, даже не дождавшись, когда герои происшествия перелезут через подоконник на кухню. Опасность миновала — значит, спектакль кончился!.. Петер, делавший какие-то записи, спрятал свою» записную книжку и, ни на кого не обращая внимания, сказал Кло;
— До новой!
— Ты на колесах, Петер?—спросила Мик.— Подбросишь меня?
— Пошли!
Она последовала за ним, еще раз бросив взгляд на окно, где стоял Боб, всклокоченный немного больше, чем был в ванной. Вслед за ним в окне показался Алэн с наигранно невозмутимым видом.
— Ну как, сдрейфил я? — спросил он, ухмыльнувшись.
Люк признал себя побежденным.
— Ты действительно кое-что из себя представляешь! Руку!
Алэн протянул руку.
— Ко всему прочему терпеть не могу кошек! В отличие от Жерара, Боб искал глазами Мик. Узнав, что она уехала, ему внезапно захотелось сделать то же самое.
— Какой вечер!—думал он, сидя в такси.— За эти несколько часов я будто прожил несколько месяцев. Но в общем было недурно.
4
Гараж содрогался от шума. Рядом с бензоколонкой возился молоденький паренек в синем комбинезоне. Он залил баки легковой машины и теперь сильными и точными движениями протирал стекла. Затем, засунув 268


сигарету за ухо, снял фуражку, причесал пальцами свою шевелюру, снова надел фуражку и возобновил прерванную работу.
У тротуара остановился мотороллер.
Это был Ясмед с Мик на багажнике. Сделав два шага навстречу им, рабочий задержался у входа.
— Обождать тебя? — спросил Ясмед, когда Мик весело спрыгнула на землю.
— Не стоит. До вечера в «Юшет».
— До вечера!
Мотороллер отъехал.
— Красивая машина,— пробормотал молодой рабочий, следя за неь глазами.
Постукивая каблуками, Мик направилась к застекленной будке, которая виднелась за подержанными автомобилями, выставленными для продажи. По дороге ей встретилась молоденькая секретарша в белой блузке, с пачкой бумаг под мышкой.
Секретарше столько же лет, сколько и Мик. Милое круглое личико под короткой стрижкой, приветливый открытый взгляд.
— А... Мишель?!—сказала она. И дружески добавила: — Как дела?
— Ничего,— буркнула Мик.— Мой брат здесь?
Ее неприветливый тон не произвел никакого впечатления на секретаршу.
— Он в цехе. Я ему скажу.
— Хорошо, Лина, спасибо.
В ожидании она бесцельно бродила по гаражу, небрежно помахивая своей сумкой. Это строгое рабочее помещение наводило на нее скуку и тоску. На ее детском личике появилась слегка презрительная гримаска. Случайно заметив телефон, Мик улыбнулась и после недолгого размышления набрала номер, который ей дала Кло.
— Алло, Боб?.. Привет!
Радостный голос Боба ответил:
— Алло, Мик, это ты? Как мило, что ты позвонила.
Мик заговорила нарочито безразличным тоном:
— Да, это я... Жду брата. А его все нет. Стало скучно... не знала, что делать... Позвонила тебе...
Изменился и голос Боба.
— Благодарю! Но я сейчас работаю, и ты меня отвлекаешь... вот. Что? Что ты сказала?
Мик прорычала:
— Иди ты...
— Что-что? — переспросил оторопевший Боб.
— То, что слышал. О, Боб, как она красива!
269


В гараж с величественным видом въехала машина марки «Ягуар». С округлившимися глазами, дрожа от восторга, Мик уставилась на нее, как девочка на рождественскую витрину.
— Ты даже представить себе не можешь! Машина из моих грез!.. Я пошла, Боб. Я должна посмотреть на нее вблизи, полюбоваться ею!.. Какой кузов! Какие габариты! Потрясающе! Эй, я забыла, постой, слушай...
— Что еще?
—- Заходи ко мне, если выберешь минутку! Улица Эшоде, 60. У меня есть пластинки. Конечно, если тебе нечего будет делать...
Словно подыскивая слова, Боб с расстановкой ответил:
— Что же, я не прочь... но не обещаю... Возможно, на этих днях, старушка...
Но Мик уже бросила трубку и кинулась к «Ягуару».
— Шикарная машина! Как она мне нравится! Недурной кусок, дети мои!
Поглядывая на спортивные брючки Мик, шофер, уже пожилой человек,, рассмеялся. У него были добрые выцветшие глаза и ласковый смех.
— В мое время,— заметил он,— хорошенькие девушки интересовались нарядами.
Язычок у Мик был подвешен неплохо. Она отпарировала:
— С тех пор было две войны!
— Что верно, то верно, ничего не скажешь,— согласился рабочий.
— Сколько километров делает эта машина?
Шофер с симпатией посмотрел на эту смешную девчурку с сияющими глазами.
— Сто восемьдесят... сто девяносто километров в час.
— А стоит?
— Около шестисот тысяч, детка!
Удрученная Мик поглаживала чудесную машину.
— И подумать только, что найдутся люди, которые купят ее за эту цену! Нет, жизнь несправедлива,— вздохнула она.— Шестьсот тысяч!
— Какая возможность!—словно эхо раздался за ее спиной голос.
Она живо обернулась и увидела своего брата Роже. Это красивый мужчина лет тридцати с лишком. Ходит он немного сгорбившись. В своей черной кожаной куртке и кепке он похож на рядового рабочего. Но, приглядевшись, увидишь и его тонкие черты лица, и выразительную умную улыбку.
— Вам завернуть или сейчас будете кушать? —поддразнил он сестру.
Мик пожала плечами, показывая, что не оценила его шутки. Ее маленький каблучок яростно стучал по полу. Роже подошел ближе.
— Как мило, что ты заехала меня повидать!.. Если тебя интересуют мои дела, отвечаю: хорошо, спасибо!
Целуя Мик, он взглянул на нее поближе и поднял ее подбородок.
270


— Поздновато легла, а?
— Да, не очень рано,— призналась Мик.
— Вот что значит слишком много работать,— усмехнулся Роже без всякой, впрочем, злобы.— Это не красит!
— Послушай,— сказала сердито Мик,— уж не собираешься ли ты начать все сначала?!
Роже снова засмеялся своим приятным смехом. Его измазанные мазутом пальцы не выпускали подбородок Мик.
— Ну, не сердись, киса... Сколько тебе?
— М-м... двадцать...
В улыбке Мик мелькнула надежда.
— Двадцать тысяч?—воскликнул он крайне удивленный.— Я не ослышался? Ты не спятила?
— Ну, пятнадцать!..
Они стояли друг против друга. У Мик сразу стал просительный вид. Роже не рассердился.
— Послушай, детка, я не могу тебе дать ни двадцать, ни пятнадцать, ни десять... ни пять. Откуда мне их взять? Из кассы?
Мик отвернулась и сухо бросила:
— Хорошо. Я не настаиваю.
Роже нервно схватил ее за руку.
—• Господи, но ты ведь знаешь, сестренка, сколько я зарабатываю! И к тому же приходишь без предупреждения в конце месяца... Надеюсь, ты как-нибудь обойдешься без этих денег?.. На что они тебе?..
Уже почти перестав сердиться, Мик помахивала своей сумкой.
— За комнату...
Наступило молчание. Расстроенный Роже снял кепку и почесал затылок.
— Клянусь тебе,— сказал он мягко, почти извиняясь,— я бы очень котел, Мик... Но не могу...
Пожав плечами, она слегка повернулась к Роже. Ее маленький лоб упрямо хмурился.
— Хорошо, не расстраивайся.tКак-нибудь вывернусь.
Роже порылся в карманах, вытащил кредитку и со смущенным видом всунул ее в руку сестры.
— Послушай, Мишель, я очень огорчен... это все, что я могу тебе дать... Если это может тебе помочь, пока...
Мик даже не посмотрела на деньги. Она только сжала ладонь и теперь опять жадно глядела на «Ягуара». Мечтательно вздохнув, сказала:
— До чего хороша!
Роже засмеялся добродушно, но сказал угрюмо:
— Ну... Попробуй... Покупаешь?
271


— Эй, ты! — в бешенстве закричала сестра.— Хотела бы я видеть твою физиономию в тот день, когда я куплю такую машину. Что ты тогда скажешь?
Не меняя позы, Роже пожал плечами.
— Отлично зная способ, которым ты добудешь деньги, я просто награжу тебя парой оплеух...
* Мик ничего не ответила. Снова устремив свой взгляд на машину, она медленно пошла прочь. Каблучки ее стучали сердито, как каштаны, лопающиеся на огне. Продолжая иронизировать, Роже крикнул:
— Я дал немного, но ты можешь все-таки сказать «спасибо».
— Спасибо!—ответила, присвистнув, Мик.— Здесь как раз на такси, чтобы вернуться домой.
И она пошла так быстро, что едва не сбила с ног Лину, выходившую из клетушки с новой пачкой бумаг под мышкой.
Роже не казался рассерженным. Он смотрел вслед сестре нежными, полными грусти глазами. Покачав головой, вздохнул и позвал стоявшую неподалеку Лину.
— Лина, скажи мне... моя Лина... Тебе противно тут работать?
Она улыбнулась ему. Взгляд, которым они обменялись, был полон нежности и понимания.
— Нельзя сказать, чтобы это меня слишком развлекало,— ответила она.— Но я не вижу другого выхода... Приходится искать утешение в другом!
Она подмигнула ему, и Роже ответил ей тем же. Он сразу почувствовал себя уверенней и пошел в цех, весело посвистывая.
5
В этом скромном, но изящно обставленном магазинчике, несмотря на то, что был еще день, уже горело много повсюду расставленных ламп. Лампы здесь были всякие: торшеры, пузатые, как китайские драконы, тонкие, как цветы на высоком стебле, круглые, яйцеподобные, с классическими абажурами и с абажурами, напоминающими экстравагантные шляпы модниц.
За прилавком сидела мать Мик, женщина лет пятидесяти, тонкая, слегка сутулая, с седеющими волосами и прекрасным профилем. Когда она вздохнула, углы ее рта горько скривились.
—- Нам было так хорошо двоим, детка. Зачем жить у чужих?
Насупившись, Мик помахивала своей сумкой. Вид у нее был вызывающий.
— Неужели это такая хорошая комната?—продолжала мать.
— Отвратительная,— сказала Мик.— Но мне там хорошо. Я там у себя.
.272


Она жестко подчеркнула последнее слово.
Окончательно расстроенная, вдова перестала подклеивать абажур.
В ее ответе дочери прозвучало возмущение:
— Отвратительная, говоришь? Как же эта женщина смеет требовать с тебя двадцать тысяч франков в месяц?
— Ей надо как-то жить,— усмехнулась Мик.— Свою ренту она доверила государству... Итак, ты мне даешь или нет?
— Я уже тебе сказала, что не могу,— повторила мать, ставя лампу на место.— Мне завтра нужно внести налоги и уплатить по векселю.
Она провела рукой по лбу. Казалось, что мать сейчас заплачет.
— Что за жизнь, бог мой, что за жизнь! Не знаю, как и выпутаться из положения!
— А каково мне? — прошептала Мик.
Вдова подняла голову и посмотрела ей прямо в лицо.
— Делай, как Роже и я, детка... Работай!
Мик скрестила руки. Когда она вот так вздергивала голову, то становилась похожей на взрослую, отчитывающую ребенка.
— Действительно!.. Зачем? Чтобы работа отравила мне жизнь, как всем вам? И чтобы, как ты, к концу месяца не иметь двадцати тысяч франков?
Женщина воздела руки. Исчерпав все аргументы, она попыталась сыграть на чувствах.
— Как тебе не стыдно так говорить, Мик! Ты невыносима! И это при твоем-то воспитании! Если бы только твой бедный отец...
— Так и знала, что сведешь к отцу! — взорвалась Мик.— Мертвые, на помощь!.. Он всегда работал!.. Знаю!.. Его убили в 1940 году!.. Знаю!.. Он был героем — тоже знаю!
— Мишель!—закричала мать.
Но Мик уже закусила удила:
— И Роже тоже! Его ведь взяли в армию девятнадцати лет! И он тоже герой! Все знаю!
На ресницах матери появились слезы. Мик заметила их. И, быть может, потому, что почувствовала где-то в глубине души угрызения совести, она с злобной яростью добавила:
— А ты... ты... в твои годы? Ты стала героиней на фронте столярного или какого-то там еще клея!..— И показала на абажуры.
— Я запрещаю тебе так говорить со мной!
Стукнула стеклянная дверь. Вошла пожилая покупательница в непромокаемом плаще.
Вытерев глаза, мать Мик с дежурной улыбкой поторопилась ей навстречу.
— Я хотела бы знать цену маленькой розовой лампы, выставленной на витрине.
13 Сдснарии французского кино
273


— Пожалуйста, мадам! Будьте любезны, покажите, какую именно вы хотите? !..
Немного успокоившись и нахмурив брови, Мик расхаживала по магазину. Ее мать с покупательницей вышли на улицу, к витрине. Внезапно глаза Мик упали на открытый ящик кассы. Она нерешительно взглянула на витрину, по другую сторону стекла которой мать любезно разговаривала с покупательницей. Таким же быстрым, кошачьим движением, каким она растрепала в ванной волосы Бобу, Мик схватила из ящика пачку денег.
Запихивая деньги в карман, она подняла голову и встретила взгляд матери, следившей за ней через стекло витрины. Мик положила деньги обратно в кассу и стала ждать. Покупательница ушла, туманно пообещав зайти еще раз.
Молча, не глядя на дочь, мать прошла и села на свое место. Воцарилось молчание.
— Раз ты все видела,— закричала Мик,— чего же ты ждешь? Ну накричи на меня! Выругай!
— Зачем? — мягко спросила мать.— Разве, когда я «не вижу», я кричу на тебя?
’— О чем ты говоришь? — агрессивно бросила неприятно удивленная Мик.
— Всякий раз, когда ты приходишь,— продолжала та с прежней мягкостью,— я не досчитываюсь денег в кассе... Ты думаешь, я этого не замечаю? Я все вижу, все знаю... Но вот сегодня...— Ее голос прервался.— У меня... Клянусь тебе, Мик... И не знаю, как мне быть...
Она отвернулась, чтобы скрыть новые слезы. Потрясенная дочь бросилась к ней.
— Мама, мамочка, не плачь!
Несколько секунд они стояли, прижавшись друг к другу. И как ни странно, лицо Мик выражало еще большее отчаяние, чем лицо матери, отчаяние более глубокое, безысходное и почти мистическое.
— Я часто доставляю тебе огорчения,— прошептала она.— Но я ничего не могу поделать! Бедная мама! — Она почти баюкала ее.—Это не твоя вина, а моя... Ты еще во что-то веришь... А я... уже ничему... ни во что...
— Возвращайся ко мне жить, Мик,— стала умолять ее мать с появившейся вдруг надеждой.
— Нет, мама... Прости, но на этом... не настаивай...
— Я не буду досаждать тебе, ты будешь свободна... принимай, кого хочешь...— сказала мать, секунду поколебавшись и тяжело вздыхая.
На лице Мик появилась прежняя усталая и загадочная улыбка.
— Они... мои приятели, сюда не придут... Ты вспугнешь их... Ты
274


слишком кротка... И потом у тебя слишком все в порядке... очень уж все надежно...
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ничего... Ты не поймешь...
6
Как всегда, проигрыватель стоял на полу. Повсюду были разбросаны в беспорядке вынутые из папок пластинки.
На диване Мик лежала Кло в объятиях какого-то юноши с буйной шевелюрой. Они не целовались, даже не смотрели друг на друга, а, уставившись широко раскрытыми глазами в пустоту, словно грезили на яву, в то время как иголка медленно скользила по -пластинке.
Сидя на полу с подавленным видом, опустив голову на руки и пристально смотря на вращающийся диск, слушал Ги. Немного подальше, подогнув под себя ноги, устроился на полу Лу. Казалось, он спит.
Комната Мик была слишком мала для такого количества людей. Сидя перед столом, на единственном стуле, она подправляла лаком ногти, время от времени прерывая свое занятие, чтобы послушать музыку. Подпирая стену, курил Алэн, говоря что-то вполголоса, совершенно не заботясь, слушает ли его кто-нибудь из окружающих.
— Не поддаваться,— шептал он.— Все проглотить... сколько влезет. Пользоваться, пока можно... Быстрая езда, девушки... вино... да!.. Но все это получать без денег... К черту честолюбие... И не верить бредням, что деньги добываются трудом... Это шантаж, к которому прибегает общество... Не поддаваться... обману...
Пластинка кончилась.
— Поставь Джелепси,— сказала вполголоса Кло.
— Ну его!
Это сказал юноша с буйной шевелюрой.
— Почему, Пьер? — спросила, позевывая, Кло.
— Поставь опять ту же пластинку, Ги. Когда ее слушаешь много раз подряд, начинаешь »пьянеть.
— Не шевелись,— простонала Кло.— Мне так удобно! '•
Ги опять поставил ту же пластинку, и в комнате зазвучала та же. завораживающая и мрачная музыка.
— Он прав,— сказал Алэн, погасив сигарету.— Это своего рода гипноз. Та же музыка, та же неподвижность. Кло тоже права. Движение и неподвижность равноценны. Главное — беспрерывность повторения. Все время одно и то же. Чтобы прийти к... экстазу. Неподвижность — это тоже своеобразный ритм. Это позволяет идти дальше... В этом весь фокус: идти все дальше, всегда дальше...
— И до каких пор?—резко спросил Ги.
275
18*


— Пока не взлетим на воздух, чтобы отправиться еще дальше. Не так ли, Мик?
Мик поднялась. Она кого-то высматривала из окна. Убежденно подтвердила:
— Безусловно. В этот день будет покончено со всеми неприятностями.
Опустив занавес, обернулась. В коридоре прозвенел звонок. Мик поспешно поправила волосы около маленького зеркальца. Алэн продолжал:
— Неприятности? Это—как деньги или счастье. В чистом виде они не существуют!
В дверь постучали. Приняв усталый и раздосадованный вид, Мик спросила:
— Кто там?
Ей не ответили, а вошли. Мик умышленно отвернулась. Все с удивлением смотрели на вошедшего. Кло спросила:
— Кто это?
Вместо Боба на пороге стоял Роже. Он с изумлением рассматривал молодежь, собравшуюся в этой окутанной клубами табачного дыма комнате. Чувствуя себя неловко, Мик прикусила губу.
— Мой брат...
Реакция была немедленной. Ги вскочил, толкнув ногой Лу и приказав ему:
— Пошли!
Алэн слез со стола и спрятал пачку сигарет, которую как раз собирался распечатать. Кло и ее сосед оторвались друг от друга и слезли с дивана. Все почти одновременно процедили сквозь зубы:
— А, черт возьми!..
Ни к кому не обращаясь, Ги пробормотал, что с него достаточно его собственной семьи. Алэн изобразил род приветствия:
— Ну, ладно! Мы уходим.
— А ты чего копаешься? — спросил Лу у Ги, толкая его.
Совершенно сбитый с толку, Роже молча наблюдал эту сцену. Наконец спросил сестру.
— Они приняли меня за полицейского?
Мик не могла удержать улыбки.
— Видишь ли, когда они видят такого подержанного дядю, как ты, они чувствуют себя не е своей тарелке.
— Какого дядю?
— Подержанного. То есть от тридцати до сорока лет! А старше — это уже развалины.
Гости Мик расходились, крича:
— Привет!
— Бай!
276


- Чао!
В коридоре они смеялись и пели. Яростно залаяла собака. Они ей ответили тоже лаем. Резкий голос хозяйки 'проскрипел:
— Прошу вас не дразнить бедное жи-вот-ное!
Последней в дверях остановилась Кло. Поглядев на Роже, она сказала с восхитительной дерзостью.
— Твой брат, Мик,— наглядное доказательство, как полезно приобщаться к рабочему классу...
— До вечера,— сказала Мик.
— До вечера! Привет!
Компания уходила толкаясь, с преувеличенной вежливостью прощаясь с хозяйкой. Роже сделал вид, что не замечает наглости молодежи. Он прошел в комнату и сел на кровать.
— Звонила мама. У нее совершенно убитый тон,— сказал он.— Что случилось, Мик? Вы повздорили?
— Нет,— проворчала Мик.— Она просто хочет, чтобы я жила с ней. Старая история! Об этом не может быть и речи!
Роже улыбнулся и вынул пачку сигарет.
— Я тебя понимаю. Она прекрасная женщина, наша мать, но на нее часто находит ворчливое настроение. Вот отчего я и сам живу в гости* нице. Не очень шикарно и стоит кучу денег. Но скажи, раз уж я при* шел к тебе...— Он закурил сигарету.— Может быть, ты мне объяснишь?
— Что именно?
— Все это...
Он показал на хаос в комнате — проигрыватель на полу, вмятины тел на диване, следы подошв на паркете, пустые стаканы и окурки.
— И это твоя жизнь?.. Окружение?.. Компания молодых негодяев?
— Ты не поймешь,— скривилась Мик, но тотчас же выпрямилась.— Да и к чему? Этого нельзя объяснить.
— Почему же?.. Отлично можно,— отчетливо сказал Роже.
Она посмотрела на него вопросительно. Тот упрямо, не отводя взгляда, спокойно сказал:
— Баклуши бьете. Бездельники!
Мик улыбнулась спокойно и презрительно:
— Бедняга Роже! Ты видишь только это?..
— Может, и нет, но это в вас главное, согласись...
— Смешно,— продолжала Мик задумчиво.— Смотрю я на тебя и спрашиваю себя, был ли ты когда-нибудь молодым?
— Для этого мне не хватало времени,— сухо отпарировал брат.— В твоем возрасте мне пришлось таскаться по джунглям Индокитая. Там было не до учебы.
— А когда ты вернулся,— усмехнулась Мик,— у тебя не было профессии, но у тебя хватило мужества... и т. д. и т. д.
277


Она подошла к проигрывателю и стала искать новую пластинку. Ее брат взглянул на нее с любопытством.
— А ты не находишь, что ты все-таки маленькая негодяйка?
Мик не рассердилась.
— По сути дела, не так уж велика твоя заслуга: ты всегда обожал машины...
— Не обожал... а только с ними и имел дело,— поправил Роже.— С виллисами.
Мик не ответила. Стоя у окна, она снова всматривалась в прохожих. На этот раз уже открыто. Роже она не стеснялась.
— Послушай, Мик,—сказал тот с обычной для него настойчивостью.— Я пришел не для того, чтобы читать тебе мораль. Но позволь мне сказать, что есть немало молодых людей, которые учатся и кое-чего добиваются в жизни. Разве не так?
Мик пожала плечами.
— Работать, чтобы подыхать с голода? От голода можно подохнуть и не работая. Зачем же тогда работать?—продекламировала она слова Алэна.
— А как же те, другие?
— Они просто еще ничего не поняли!
— Не поняли чего? Ведь ты и сама сдавала экзамены. Тебе немного оставалось до диплома, но ты все бросила... Почему? Ты могла бы стать учительницей. Отличная профессия, много свободного времени...
— К чему? — воскликнула она.—Изнурять себя, обучая детишек вещам, в которые больше не веришь. Нет, старина, я больше ни во что, ни во что не верю! Нас слишком долго водили за нос, и старшее поколение научило нас не лезть с ним в одну упряжку.
-— Ты разговариваешь на каком-то жаргоне, а не на французском языке! — вздохнул Роже.— И это в твои годы!..
Смотревшая в окно Мик нервно задернула занавеску.
— Прости меня, Роже! Но я жду одного человека..,
— Ты хочешь, чтобы я ушел? Хорошо. Если я мешаю...
Он сказал это беззлобно, со своей обычной доброй улыбкой.
Боб вошел в комнату в ту минуту, когда Роже уже надевал кепку. Девушка прикусила губку.
— Мой брат,— представила она его с недовольным видом.
Боб очень вежливо протянул руку:
— Я очень рад, сударь...
Лукаво поглядев на Мик и разыгрывая удивление, Роже сказал:
— Быть того не может! Или он переодет? А вы случайно нигде не учитесь?
— Да, гм-м... да, учусь,— ответил растерянно Боб и вопросительно взглянул на Мик.
278


— Оставь! Не обращай внимания,— быстро ответила она и, обиженная, повернулась к Роже, подталкивая того к двери. Закрыв ее, удрученно вздохнула: — Семья!.. Какая язва!..
Они улыбнулись друг другу, с трудом скрывая радость от этой встречи. Мик быстро взяла себя в руки. Подойдя к зеркалу, усталым движением поправила прическу и с разочарованным видом сказала:
— Наши ушли. Здесь были все, но они сбежали, когда пришел Роже.
— Как жаль, — непринужденно сказал Боб.—Мне бы так хотелось увидеть Алэна.
— Можешь найти его в «Бои-апарте», он там пробудет еще час-два.
— Хорошо. Со мной мотороллер. Если тебе надо, подвезу тебя потом. — О, я не спешу...
Наступило молчание. Мик села на диван. Боб присел перед разбросанными пластинками.
— Есть интересные?
— Посмотри, может, выберешь что-нибудь,—с важностью султанши проворчала Мик, зажигая сигарету.
— О, есть новый Кэй Вилдинг!
Одержимый своей страстью, Боб с азартом мальчишки, который ищет в мае первую-землянику, принялся выискивать новые пластинки. Он не видел выражения нежности на лице Мик, которая наблюдала за ним с улыбкой взрослой женщины. Когда же он поднял голову, увидел на ее лице обычное выражение скуки и пресыщенности, к которому уже привык.
— Хочешь послушать твоего Вилдинга?
— О, я не так уж люблю его,— проговорил Боб не очень уверенно.— Предпочитаю Бекера, Меллиг^на, Мессанже... А вообще выбор недурен.
Снова наступило молчание. Потом, словно интересуясь, любит ли он варенье, Мик спросила:
— Боб, ты за или против самоубийства?
Желая остаться на высоте, Боб равнодушно ответил:
— Может, кому-нибудь это и нравится... Мне нет... А почему ты спрашиваешь?
— Просто так. Здесь этот вопрос поднял Алэн. «... Рано или поздно все равно все взлетим на воздух»,— сказал он. Я с ним согласилась, только чтобы не противоречить ему. Но мне неплохо и в моей шкуре...
Она встала и медленно направилась к Бобу, который не отрываясь смотрел на ее тонкую шею, перехваченную ожерельем чуть выше небольшого выреза джемпера.
— Что же ты выбрал?
Веки Боба дрогнули.
— Плэттерса...
— Старье!..— бросила Мик и еще немного придвинулась к нему.
279


Она положила сигарету.
— ...Как и твоя прическа. Я уже тебе сказала.— Быстрым движением она взлохматила его волосы.
— Вот так... как у Пьера. Это новое увлечение Кло...
Боб бросил пластинку и засмеялся. Он не поинтересовался, кто этот новенький у Кло, а жадно схватил Мик в свои объятия и опрокинул на диван. Она отбивалась, смеясь, и ее маленькие кулачки молотили его плечи.
— Оставь меня. Я не люблю ребят из предместья.
— А я заставлю тебя переменить мнение о них! — кричал Боб в исступлении.
И вдруг он услышал ее шепот:
— Боб, Боб, я куда-то проваливаюсь.
Внезапно в комнате стало тихо, тихо...
7
От хозяйки квартиры уходила ее подруга, с которой они только чти закончили пить кофе. С веселым смехом мимо них пронеслись Мик и Боб. И тут же от дома с треском отъехал мотороллер.
Сидя на багажнике, Мик размахивала ногами и кричала:
— Газуй! Обожаю быструю езду!
Обе подруги подняли глаза к небу и вздохнули:
— Уж эта молодежь!
— Можете думать обо мне что угодно, дорогая мадам Дарке, но если она мне не заплатит в этом месяце, я ей откажу. С меня хватит... Кстати, она всегда опаздывает с платой...
Мотороллер несся вперед. Дважды Боб с лихостью проскочил красный свет, едва не налетев при этом на автобус. У своего любимого магазина граммпластинок он остановился.
На тротуаре работал фотограф. Щелкнув, он протянул молодым людям талончик.
— Фотосувенир. Это ни к чему не обязывает.
— Меня вообще ничто не обязывает,— заявила Мик, задрав носик. Но талончик все-таки спрятала в карман.
— Неужели есть люди, которые берут эти фотографии? — прыснул от смеха Боб.
— О,— сказала Мик тоном превосходства,— повсюду есть сентиментальные люди.
280


На пороге магазина Боб нежно сжал руку своей подруги.
— Я хочу узнать, прибыла ли заказанная мною пластинка.
— А я иду дальше...
— Постой,— сказал Боб, улыбаясь.— Знаешь, о чем я подумал...
— О чем?
— Ты будешь смеяться... Ведь именно из-за этой пластинки мы и познакомились...
Губы Мик тронула улыбка, которую она тут же погасила.
— Забавно! — заметила она безразличным тоном.— Мы ведь не раскиснем, от этого?
— «Раскиснем»! — воскликнул Боб.— Ради чего же это?
— Чао...
— Чао...
Они помахали друг другу. Уже держась за дверную ручку, Боб обернулся:
— Эй, мы встретимся вечером в «Юшет»?
- Не знаю,— ответил Мик, не оборачиваясь.— Может быть...
Разумеется, первой, кого он увидел, входя вечером в крохотное кафе- подвальчик, была Мик. Здесь, на скамье, заменявшей стулья, у стола уже восседала вся компания.
Какие-то взлохмаченные парни атаковали стойку. Другие, такие же лохматые, танцевали с коротко остриженными девушками. Было так тесно, что за место на танцевальной площадке приходилось бороться. Под. одним из сводов разместился отличный оркестр.
Алэн обходил друзей и знакомых в поисках ночлега.
— Твоя мансарда свободна сегодня? — обратился он к Николь, которая танцевала, обняв за шею своего кавалера. Указывая на него, та ответила:
— Она нужна нам самим.
— Полезное для здоровья занятие,— одобрил Алэн и добавил, удаляясь:— Но это не избавляет меня от забот!
У стойки, где толпилось с десяток посетителей, Петер орал в телефонную трубку:
— Я не могу прийти. Я тебе же сказал, что уезжаю из Парижа через две минуты... Пахнет жареным, иес...
Оттого, что он старался тщательно выговаривать слова, его американский акцент звучал особенно явственно.
— Эй, Петер,— заорал Алэн.
— Я разговариваю,— отозвался тот, продолжая кричать в трубку.— Я решил пока подышать воздухом. Пусть все утихнет... Да... Машинаэ перед дверью...
28 Т.


— Меня это устраивает,— заявил Алэн.— Ты мне оставишь свою лачугу?
— Черт! — заорал рассерженный Петер.
— Черт—да или черт—нет?— спросил Алэн невозмутимо.
— Черт — да!—И продолжал в трубку:—Нет, это не к тебе! Договорились. Да, старина!
— Не забудь отдать перед уходом ключи,— предупредил Алэн.
Налево в нише тоже танцевали. «Здесь ребята скинули куртки. Kag со своим лохматым танцевала чарльстон. Боб топтался на месте с Николь. Мик сидела на скамье и, насупив брови, слушала Ги. Тот с озабоченным видом набивал трубку.
— Просто не вижу, как тебе выйти из положения, старушка. Всякая комбинация потребует времени... Она здорово бесится, твоя хозяйка?
— Здорово...
Мик покусывала свой мизинец.
— Чем возвращаться к маме, лучше уж под мост...
Кончив танец, Боб вернулся к ней, взял свою куртку, надел ее. Девушка подняла голову.
— Ты уже уходишь?—с ласковой улыбкой спросила она.
— Да, надо просмотреть еще одну лекцию. Я заеду за тобой. Но мне нужно вернуться домой пораньше. Ты извинишь меня, малышка?
Алэн усмехнулся.
— Будущие сливки нации проявляют чувство долга... Да здравствует Франция!
Ничуть не обидевшись, Боб тоже рассмеялся. Алэн уселся рядом с Мик.
— Что-то он не очень быстро разлагается. А ведь я подаю ему неплохой пример.
— Апостол!
— Именно. Мой долг формировать юные души и приучать их к мысли, что будущего нет.
Не слушая его, Мик следила за удаляющимся Бобом. На лице ее было столько нежности, что Алэн останови ася и внимательно посмотрел на нее. Мик мечтала. Она думала, что сейчас в безопасности. Она видела свою комнату и окно, около которого провела полдня сегодня в ожидании, сизый папиросный дым, разбросанные повсюду пластинки... «Боб, Боб, я куда-то проваливаюсь!» Как можно одобрять самоубийство? Как могут люди не замечать, что жизнь так прекрасна, так полна, так необычайно сказочна!
Голос Алэна начисто развеял ее счастливые мысли.
— Ты теперь с ним?
282


Она вздрогнула. Губы скривила горькая усмешка. Надо прийти в себя, играть, быть все время начеку.
— Не сказал ли он тебе случайно об этом сам? —ухмыльнулась она. Продолжая пристально наблюдать за ней, Алэн заявил, словно говоря о каком-то африканском племени:
— В XVI округе люди очень скромны в своих излияниях... Итак?
— Итак, да,— легко сказала она.— Но какое это имеет значение?
Ей не сиделось против этого Интеллигента, наблюдательного и насмешливого. Она встала и с горящими щеками пошла навстречу Петеру.
— Потанцуем, Петер?
— Нет времени,— ответил тот с озабоченным видом.
— Идем, моя крошка,— предложил Лу, обнимая ее.
Петер повернулся к Алэну и протянул ему ключ.
— Держи. И если завтра утром в дверь будут стучать, молчи как мертвый.
— Почему? — спросил Алэн.
Немного помедлив, Петер решился наконец и кратко пояснил:
— Меня предупредил консьерж. Обо мне спрашивали. Думают прийти снова.
Он сделал движение, намереваясь уйти. Алэн удержал его, преувеличенно выражая свое беспокойство.
— Эй, не удирай так... Послушай, скажи... ты не шутишь?.. Кто это? Проясни обстановку.
—- Хорошо, что ты ничего не знаешь,— засмеялся Петер.— Значит, ничего и не скажешь, даже под пыткой. Ну, а если трусишь, иди спать куда хочешь!
— Не шути. Скажи... Это серьезно?
Петер ответил без улыбки:
— Если бы я остался, для меня — да. Тебе же бояться нечего.
Он отошел на несколько шагов, затем, отодвинув бородача, вернулся к Алэну.
— Они не станут ломать дверь. Я, по крайней мере, так полагаю.
Задумавшись стоял Алэн с ключом в руке.
Кончила танцевать Мик. Ее ждал Боб.
— Идешь, Мик? Я тебя подброшу.
Она было рванулась к нему, но, взглянув на Алэна, тут же села на свое место.
— Я остаюсь,—проворчала она.— Еще рано!
Улыбка сошла с лица Боба. Он процедил сквозь зубы:
— Превосходно! Тогда до встречи... Привет!
— Привет!—тем же тоном ответила Мик.
Она с победоносным видом посмотрела на Алэна, но тот, прижав ключ к губам, казалось, думал о чем-то своем. И вдруг в душе этой «пре- 283


сыщеннои», «разочарованной» девочки появилось пронзительное желание заплакать.
«Чудовищная нелепость!.. Глупо до бесконечности»,— мелькнуло где- то в ее подсознании.
8
Тук-тук-тук!..
Звук был глухой, равномерный, неприятный. На некоторое время он прекращался. Потом возобновлялся снова.
Сначала Алэну снилось, что заколачивают гроб, затем, что это его отец прибивает объявление к своему обувному магазину: «Закрыто из-за несостоятельности»,— потом, что стучат в дверь. Еще не проснувшись, он спросил себя: «А в какую же дверь стучат?» И сам же ответил: «В дверь Петера». И пррснулся.
Мастерская была нетоплена, и из оконных щелей тянуло холодом. Низкий диван стоял у лестницы в лоджию. Картины на стенах пестрели всеми цветами радуги и источали сильный запах масла. Петер не оставил даже пижамы. Алэн спал голым.
Он высунул из-под одеяла голову и с усилием открыл глаза. Затем осторожно выпрямился, натянул брюки и сжал челюсти, чтобы не лязгать зубами. Стук продолжался все более сильный. Постояв, он прислушался и тихо направился вперед, стараясь, чтобы под босыми ногами не скрипели половицы.
Тук-тук-тук!— продолжал выстукивать невидимый палец.
Удерживая дыхание, шагая на цыпочках, Алэн осторожно снял со стула выстиранную накануне рубаху и надел ее. Страшно хотелось чихнуть. Осторожно пробравшись к двери, он стал подслушивать.
Сначала он услышал только прерывистое дыхание и неразборчивую воркотню. Внезапно внимание его привлек шелест бумаги под дверью и он увидел просунутый конверт. У него хватило воли удержаться и не схватить его. За ним последовала записка, написанная на листке из блокнота.
«Значит, в конверте не письмо, а что-то другое».
У Алэна был острый глаз. Он разглядел в конверте пачку голубых банковских билетов.
— Лихое дело!—пробормотал он.
Услышав удаляющиеся шаги, он тут же наклонился, схватил записку и конверт. Из него выпала пачка денег — десять купюр по десять тысяч франков каждая.
— Ничего себе!
И только теперь он позволил себе чихнуть.
Удивленный и одновременно обрадованный, он засунул деньги в карман, быстро оделся, торопливо побрился оставленными на раковине лез* 284


виями и поспешно спустился вниз. Выпив кофе у стойки в соседнем баре, направился к метро...
Спустя полчаса Алэн уже рассказывал о своем приключении Мик, сидя у нее в комнате. .Увидев его, она покраснела и со смущенным видом поглядела на Боба, который излишне старательно укладывал пластинки. Но Алэн был слишком взволнован, чтобы иронизировать по поводу присутствия «жителя предместья».
— И посмотри, что я себе купил!—заключил он свой рассказ, в восторге поглаживая кожаную куртку.
Сидя рядышком на диване, как голубки на ветке дерева, они слушали рассказ Алэна с широко раскрытыми глазами. Так дети слушают волшебную сказку...
— Потрясающе! — вырвалось у Боба.
— Что бы все это могло значить? — мечтательно произнесла Мик.
Никто не слушал пластинки, еще раньше поставленной на проигрыватель.
Как истинная хозяйка, Мик быстро пришла в себя и достала недопитую бутылку виски.
— Хочешь стаканчик, Алэн? Промочи горло. Как бы мне хотелось знать всю подноготную этой истории.
— На меня не рассчитывай! Твое здоровье!
Они чокнулись.
— Интересно, сколько можно еще получить? — мечтательно спросил Алэн.
— Дай-ка еще разок взглянуть на записку...
Она взяла записку и громко прочитала:
«Сидите тихо до вечера и приходите за остальными в «Пергола» к десяти часам вечера. Мосье Феликс».
— Да!..
— А что, если это шутка? — высказал внезапно пришедшую ему мысль Боб.
— Вот именно!.. А деньги фальшивые?—продолжила ее Мик.
Движением руки Алэн отмел эти соображения.
— Исключается!
Он подбросил пачку американских сигарет, погладил куртку и стукнул пальцами по нетронутой бутылке коньяка.
— Менее чем за час я истратил тридцать тысяч!
— Надо признаться, что это дьявольски соблазнительно,— заметил Ъоб после минутного раздумья.— Но пахнет скверно.
— Ну, конечно! — возмутился Алэн.— Ты и твоя богема купаетесь в роскоши. На словах вы на все готовы, но едва речь заходит о действиях,— вы в кусты!
285


— А чем лучше ты?—ответил Боб ему в тон.— Почему ты сам не идешь туда?
— Потому что в десять я занят! — ответил Алэн.— С меня достаточно того, что я получил. Сколько раз уже я говорил тебе, что деньги меня не интересуют.
— Ты отдаешь нам остальное? — прервала его Мик с расширенными и блестящими глазами.
Делая вид, что снимает воображаемую шляпу, Алэн расшаркался на манер мушкетеров:
— Со всеми моими благословениями, дорогие голубки!
— Ты забываешь, что Петер тоже в доле. Деньги-то его!—сказал Боб.
Мик пожала плечами.
— Его сейчас нет. Не терять же их из-за этого?!
Она решительно повернулась к Алэну.
— Я пойду.
Показывая на Мик, Алэн патетически воскликнул:
— Видишь? Она крепкий орешек...
— Ик тому же высшего сорта! — добавила Мик, смеясь.— Как и машина, которую я сама себе преподнесу!
Повалившись на диван, она стала в восторге лупить подушки и трясти Боба, который тоже весело смеялся.
— Ту самую, о которой я тебе говорила, скверный мальчишка!1 Я только о ней и мечтаю с тех пор, как ее увидела.
— Можно узнать, о чем идет речь? —спросил Алэн.
— О двухместном «Ягуаре»... Какая линия!.. Представляю, в какой ярости будет Роже!
С непроницаемым видом Алэн смотрел на катающихся по дивану Мик и Боба.
— А больше ты ничего не хочешь?—спросил он тихо.
— А зачем?
Но теперь уже с нежностью и беспокойством в голосе заговорил Боб:
— Ты, Мик, даже не представляешь себе, куда идешь... Не делай глупостей.
— В этом-то и интерес! — закричала Мик.— А ты похож на мокрую курицу, мой милый победитель!
В дверь постучали, и скрипучий голос хозяйки позвал:
— К телефону!
— Тогда я смогу и ей заплатить,— сказала Мик, бегом направляясь к двери.
Пока Мик разговаривала, Алэн, сжав в кармане кулаки, наблюдал за Бобом из-под нахмуренных бровей.
286


— Похоже, что жители XVI округа не любят рисковать?—прошептал он тихо.
Ответ Боба прозвучал довольно сухо:
— Там просто не любят слишком шикарных спортивных машин!
— Разумеется! Когда имеются папенькины...
А Мик щебетала по телефону:
— Откуда ты? Еще бы!.. Очень хочу тебя видеть! Нет, нет, сейчас у меня деловая встреча!
Пожав плечами, Боб взял с камина бутылку коньяку и налил себе,, чтобы скрыть интерес к болтовне Мик.
А та между тем продолжала:
— Да, да. У всех вдруг появилось желание работать!
Заметив тревогу на лице Боба, Алэн заулыбался еще шире.
— В десять у меня важное свидание,—продолжала Мик,— но если хочешь — попозже... Ну, скажем, в полночь у магазина граммпластинок?.. Идет.. До вечера, крошка.. Целую...
—-Ты же не отпустишь ее одну,— бросил Алэн с коварно-кроткой улыбкой.
— Мы не женаты,— ответил, слегка побледнев, Боб.
— Ты ошибаешься,— продолжал еще более кротко Алэн.— Я имел в виду встречу в десять часов...
Захваченный врасплох, Боб остался стоять с рюмкой коньяку в руке. Жидкость в ней слегка подрагивала.
— Конечно, я пойду...
А в дверях уже стояла Мик.
- Ну, разумеется, пойдешь! — ликовала она.— Было бы просто смешно пропустить такой случай! О, мой «Ягуар», мой прекрасный «Ягуар»! Он будет мой!
Взяв записку, Боб еще раз внимательно перечитал ее.
Неизвестно, что он попросит взамен... и совершенно неясно, с чего начинать разговор. Но самое главное — как узнать этого «мосье Феликса»?
Все трое переглянулись.
9
■Клиентура кафе «Пергола» была немногочисленна, но отличалась постоянством. Ее составляли мелкие воришки, влюбленные, проститутки, одинокие мужчины без определенных занятий. Эта откровенно подозрительная обстановка не смутила Мик. Она внимательно оглядела всех при 287


входе. Идя позади нее, Боб тоже пристально вглядывался в маленький зал, связанный лестницей со вторым этажом.
— Как его тут найти? — -прошетал он.
— Идем на второй этаж,— решительно предложила Мик.
Боб улыбнулся; он молчаливо признал за ней право руководить операцией.
— Только говорить буду я,— прошептала она ему на лестнице.
— Ты боишься, что я все испорчу?
Наверху они так же внимательно оглядели зал с двумя телефонными будками, с десятком столов, занятых посетителями. С насмешливым видом Боб повернулся к Мик:
— Кто же это из них?
Она уверенно сказала:
— Через две минуты будет известно.
И, сделав ему знак, направилась к телефонной будке.
— Куда ты идешь?—спросил удивленный Боб.
— Смотри и... восхищайся!
Открыв дверь будки, Мик сняла трубку и, сделав вид, что слушает, разглядывала зал через стекло. Дождавшись, когда поблизости пройдет •официант, она показала ему на трубку:
— Спрашивают господина Феликса!
Немного удивленный, официант посмотрел на Мик, на трубку, а затем удалился, громко крикнув:
— Господина Феликса просят к телефону.
Боб в восхищении схватил руку Мик.
— Надеюсь, он тут!
— Какие могут быть сомнения!
Сидевший за дальним столиком человек, лицо которого до этого было скрыто газетой, встал, положил газету рядом со стаканом минеральной воды «виши» и поношенным портфелем. Это был немного сутулый субъект лет пятидесяти, с усиками. У него были тусклые глаза, похожие на черные резиновые пуговицы. Левый глаз слегка косил. Он направился к будке, но юная пара -преградила ему дорогу туда. Удивленный, он остановился.
— Привет,— сказала Мик, сделав легкий жест рукой, словно героиня из романов черной серии.— Мы от Петера.
— Ему стало стыдно или страшно?—усмехнулся Феликс.
У него был странный, словно разбитый голос. Повернувшись и ничего не говоря, он направился к своему месту. Мик и Боб последовали за ним.
«Какая мерзкая харя!» — подумала Мик, разглядывая его по пути.
288


— Хотите что-нибудь выпить? — спросил Феликс своим скрипучим голосом и с явной неохотой.
— Два виски!—крикнула Мик.
Незнакомец бросил на нее убийственный взгляд и схватил свой стакан с водой «виши».
— Надеюсь, Петер ввел вас в курс дела.
Ему ответил Боб:
— А разве иначе мы были бы здесь?
— И вы, разумеется, одобряете его действия?
— Поскольку мы его представляем тут...
Мосье Феликс еще более поджал губы. Его усики слегка вздрагивали. Он постукивал пальцами по портфелю и изредка косил на него глаза.
— Я был за то, чтобы подать жалобу в суд,— начал он.— Но личность вам известная предпочла вступить в переговоры...
— И эта личность абсолютно права,— храбро заявил Боб.
— Думаю, вы оцените ее поступок...
«Что бы ответил Алэн?» — быстро подумал Боб. Но на размышления не было времени, и он сказал:
— Поступок? Какая чепуха! В наше время, мой дорогой мосье, ценятся не красота поступков, а их результаты.
Усики мосье Феликса задрожали сильнее. Мик слушала этот разговор с блестящими глазами, бледнея от восторга. Рука с обкусанными ногтями придвинула к себе портфель.
— Я... м-м... я принес деньги,— сказал он, стремясь смягчить свой неприятный голос.
— Это единственное, что требовалось,— проворчала Мик.
— Сто вы получили утром... Вот остальное.
Противная рука скользнула внутрь портфеля... Мик увидела, что там лежат две пачки десятитысячефранковых билетов, по десять штук в каждой. Девушка резко спросила:
— Только и всего?..
Удивленный мосье Феликс удивленно посмотрел на Мик.
— Триста... Именно эту сумму назначил ваш друг.
— Как плату за согласие начать переговоры,— высокомерно, презрительным тоном отпарировала Мик.— А вы решили, что вы дадите нам на леденцы, и хватит?
— Петер теперь все как следует обдумал,— подхватил Боб.
Мосье Феликс позеленел. Его глаза перебегали с одного на другого.
— Он ошибся в расчете,— сказал он, облизывая пересохшие губы.— Можете так ему и передать. И если у него будут неприятности, пусть пеняет только на себя...
Он остановился. Официант принес виски. Феликс прикрыл краем рукава содержимое портфеля и глухо закончил:
1 9 Сценарии французского киг:о
289


— Я, во всяком случае, жалеть его не стану.
Боб и Мик обменялись взглядом. Боб мучительно искал наилучшего решения. Это была игра в покер. Каждый блефовал и знал, что партнер блефует тоже. Неизбежно должен был наступить момент, когда обоим придется бросить карты на стол. Юноша налил в стакан Мик газированной воды, потом медленно наполнил свой.
— Послушайте,— начала Мик в ту самую минуту, когда Боб хотел заговорить сам.— Может быть, известное вам лицо хочет еще подумать?.. На этот случай вот крайняя цена Петера — шестьсот тридцать тысяч!
— Шестьсот... тридцать тысяч?
Мосье Феликс был огорошен.
— Что за странная аптекарская сумма? Вместе с вашими комиссионными, может быть?
— Это не имеет значения. Что вы на это скажете?
На лице старой крысы промелькнуло выражение яростной злобы. Его лицо покрылось какой-то неприятной, нездоровой краснотой.
— Это что-то новое! Сегодня уже шестьсот тридцать тысяч! Браво! Сколько будет завтра?
— Та же цена! — ответила Мик.—Гарантирую.
— И клянетесь вашей честью? — съязвил Феликс.
«Раз он обсуждает — значит, уступит»,— подумал Боб.
-— Вам кажется странной сумма, но это результат точного подсчета. Поэтому нет оснований для новых изменений. Одним словом, решайте, да или нет?—потребовала Мик.
— Милая барышня,— взорвался посредник,— если бы речь шла только обо мне, знаете, сколько бы вы получили? Две оплеухи, во-первых, тюрьму, во-вторых, и это бы вас...
Боб встал и с достоинством произнес:
— Идем, крошка! Раз мосье разговаривает таким тоном, нам больше здесь нечего делать.
Он стоя допил свой стакан. Мик сделала то же самое.
•— Мы тотчас уведомим Петера,— сказала она.— Разумеется, он не замедлит принять меры.
Мосье Феликс издал звук, напоминающий рычание зверя, попавшего в западню.
— Вы должны понять... я сам ничего не решаю... и в этом деле не принимаю участия... я только... я всего лишь...
— ...доверенное лицо,— подхватил Боб осуждающим тоном.
— Тем хуже,— сказала Мик с обворожительной улыбкой.— Ты идешь?
— Обождите,— проговорил человек.
Он порылся в кармане своего плаща и вынул визитную карточку.
— Позвоните мне завтра в контору к шести часам... Я повидаю... 290


лицо, которое... и поговорю с ним. Но, по правде говоря, я не -думаю, что...
— Не беспокойтесь,— сказал Боб в точности с таким же жестом, как у отца, когда тот обсуждал какое-нибудь трудное дело.— Оно поймет, что это в его интересах... вы увидите!
Мик посмотрела на него с еще большим восхищением. Поощренный этим взглядом, Боб закончил изысканно-вежливо:
— Я полагаю, что вы оцените должным образом нашу любезность, ибо мы даем вам дополнительных двадцать четыре часа.
Молодые люди удалились, преследуемые убийственным взглядом мосье Феликса. Спускаясь вниз, Мик ущипнула Боба за руку.
— Ты был потрясателен! — прыснула она.
Безумный смех душил Боба. Он чувствовал себя как новобранец, ко' торый стрелял в первый раз, и его распирало от гордости.
— Нет, ты видела, ты видела его рожу, когда ohJ.
— Молчи, Боб,— простонала Мик.— Молчи! Или я упаду. Поговорим на улице!
Они выскочили на улицу, не заметив стоявшего в тени дома Алэна. Тот было двинулся к ним, но, увидев, как Боб обнял Мик, отступил назад с суровым лицом. Он услышал радостное восклицание Боба:
— Ну и негодяйку же ты изобразила из себя! Я одного только не понял, почему шестьсот тридцать тысяч франков?
— Очень просто: шестьсот тысяч за «Яг», двадцать за квартиру и десять за бензин. На чем же я буду ездить?
— Никогда бы не подумал, что ты такая храбрая!.. Идем, выпьем Я угощаю! Впрочем...
Его радость померкла, и он с извиняющейся улыбкой сказал:
— У тебя ведь встреча в полночь, я слышал, ты договорилась по телефону...
Мик улыбнулась в свою очередь и кокетливо сказала:
— О, это подождет... Идем выпьем.
Они прошли к мотороллеру Боба, стоявшему у тротуара, снова не заметив Алэна, наблюдавшего за ними с видом собаки, вот-вот готовой наброситься и укусить.
Усевшись на багажник и поставив поудобнее свою сумку, Мик предложила:
— Кстати, почему бы нам не поехать в «Кентукки», «Юшет» или «Труа Майе». Мы встретим там всех наших. Порой это бывает приятно.
— В прежние времена я бывал в одном прекрасном ресторанчике, но это в предместье... А может быть, у тебя другое предложение?
Ответ он ожидал с бьющимся сердцем. Боб еще ни разу не был в «Килте» с Мик... Это произведет сенсацию среди его бывших друзей.
19* 291


Слегка волнуясь, он полуобернулся к ней:
— Тебе очень не хочется туда?
Мгновенно изменив радостное выражение на небрежно-презрительный вид, Мик протянула:
— Долго я там, конечно, не высижу, но... Где этот кабак для жителей предместья?
Боб запустил свой мотороллер.
— На Елисейских полях,— ответил он.
Машина рванула с места. Алэн вышел из тени и посмотрел им вслед.
— Дряни, дряни и еще раз дряни!—в ярости повторял он, разрывая старый билет от метро.— Жалкие твари!
— Алэн, это ты?
Он обернулся.
Плачущий голос принадлежал Франсуазе, девушке, которая на вечеринке мешала Жерару пить.
— А, это ты?—проворчал он.— Привет! Чего ты так смотришь на меня?
— Не хочешь ли выпить чего-нибудь? Мне надо поговорить с тобой. Если бы ты только знал, какие у меня неприятности...
— Это на тебе не отражается... Выпить всегда готов, но у меня — ни гроша...
— Я тебя приглашаю.
— Тогда ладно.
Он сделал шаг в сторону «Пергола».
— Нет,— воскликнула Франсуаза.— В голосе у нее звучал настоящий ужас.— Нет... Здесь я встретилась с Жераром!..
— Скажите пожалуйста! Значит, дела совсем плохи? Да?..
— Идем, я объясню тебе.
— Ну и ну! Я становлюсь почтовым ящиком для влюбленных. Но куда ты меня тащишь?
— Идем в «Буке». Это недалеко, на углу улицы Сизо.
— Идет,— проворчал Алэн.
Он машинально взял ее под руку. Она с удивлением повернулась к нему. Вглядевшись в его лицо, заметила:
— Ас тобой что?.. На тебе ведь лица нет!
— Мучает приступ злобы,— бросил Алэн.— Это все же лучше, чем сстра-а-дать! Тебе бы давно следовало понять это...
— А что у тебя вызывает такую злобу?
— То же самое, что когда-то злило Аристарха... Не пяль на меня глаза, ты же знаешь, что меня прозвали Интеллигентом! Но ты, конечно, не знаешь, что сказал этот древний греческий кретин... А он изрек: «Сами боги бессильны перед судьбой».
292


10
В «Буке» имелся всегда один маленький зал, где собиралась всякая шантрапа вперемежку с буржуа.
На небольшом возвышении в углу сидели игроки в покер и шахматы. Тут были свои завсегдатаи: доктор, неудачник-литератор, старый поэт- сюрреалист, некогда знаменитый, а теперь целиком отдающийся своей страсти — шахматам.
— Именно здесь как-то Жерар...— снова начала ныть Франсуаза.
— В конце концов,— взорвался Алэн,— ты хотела спросить у меня совета или вместе со мной совершить сентиментальное путешествие?
Он увидел, как по лицу девушки потекли слезы.
Она была старшей в их компании, почти «перестарок», к тому же не очень красивая — большой рот, слишком высокие бедра, жидкие волосы. Но у нее было доброе наивное лицо, привлекающее к себе тех, кто любит причинять женщинам горе.
— Послушай, Алэн... я беременна...
— Ну и что? Жерар, конечно, не считает себя виновным?
— Конечно!.. Он рассвирепел, когда узнал об этом. А виноват во всем он... Я его предупреждала... А теперь...
— Ты ищешь адрес, и у тебя нет денег,— саркастически закончил Алэн.
— Не совсем так. Адрес я нашла. Деньги тоже. Но на все это ушло время... Скоро уже будет три месяца... В это время, говорят, уже опасно. Мне очень страшно.
— И что же?
— Вот я и подумала, не оставить ли мне его?
Алэн поглядел на Франсуазу с презрительной жалостью.
— Прими мои поздравления! До сих пор я не подозревал о твоих материнских инстинктах.
— Да нет, Алэн... но только...
— Не понимаю, как можно так падать духом... Правда, в данном случае я должен был бы сказать обратное...
Он пригубил стакан с виски, который заказал раньше. Франсуаза взяла себе пиво, но не пила его; она молча утирала слезы.
Кто-то запустил проигрыватель. Послышалась популярная песенка. Задумавшийся Алэн машинально подпевал знакомую мелодию.
— Ну, ладно, детка,— сказал он мягче.— Перестань плакать. Во Франции столько же выкидышей, сколько рождений. Если бы все девушки умирали от этого, с Республикой было бы покончено!
— Ты не понимаешь...— заикнулась было она.
— Вот именно! И не хочу понимать! — резко оборвал ее Алэн.
Он залпом выпил виски. Решительно продолжал:
293


— Ты представляешь себе, каково будет твоему щенку в этом мире? Ты что, разве считаешь окружающий нас мир таким прекрасным? Что дашь ты своему ребенку? Идиллическое счастьице без всяких перспектив на завтра? Среднее существование с зарплатой, которой хватает всего на неделю?.. Проституцию в качестве профессии для себя или мужа? Если это будет парень, то в двадцать лет ему будет обеспечена миленькая колониальная война или какая-нибудь другая. И в довершение всего его ждет водородная бомба! Хорошенькая перспектива!
— Как будто перед нами только одно это? — робко запротестовала Франсуаза.
— Только это,— твердо заявил Алэн.— Ах да, есть еще постель... своего рода компенсация... это убивает время. А потом все эти тили-ли лики-дики, бум... Меллиган или Джелепси? Бесси Смит или Маолия Джексон?.. Или другая компенсация — наркотики, спиртное, извращения и всякие эскимо, конфеты, мороженый шоколад, чтобы... убить время... Но скажи мне, Франки, положа руку на сердце: разве ты не предпочла бы вовсе не видеть этого зрелища?
Она слушала его, полузакрыв глаза, глядя на пузырьки в своем стакане.
— Подчас фильм бывает не так уж плох...— вздохнула она и улыбнулась милой, нерешительной улыбкой.
— Ха-ха-ха! Лучшая минута — конец антракта.
— То есть?
— Когда гаснет свет и вспыхивает экран... Так я представляю себе смерть, моя козочка.
— Ты, может быть, веришь в бессмертие души?
— Неплохая шутка! Нет! Экран не вспыхнет! Но в зале свет погаснет. Хоть в этом мы выигрываем — наступает конец надоевшему антракту!
— Но так же и эскимо,— попробовала шутить Франсуаза.
— Тем хуже.
— Это точка зрения... тех, кого Жерар называл «прогнившей и разлагающейся молодежью».
— Браво! Он сам так свят, чист и порядочен! Что он сказал тебе, когда ты ему сообщила эту радостную новость?
— Он ударил меня головой о стену и так стиснул горло, что оста- /\ись следы ногтей.
— Тебе было страшно?
— Нисколько! Я поняла, что он хотел этим убежать от собственного страха, от ужаса, который его охватывает, когда он видит себя таким, каков он есть, он, герой, штурман, а на деле — грязный, мерзкий тип, который не помнит себя от страха. Мне не хотелось драться с ним. Я просто уложила свой чемодан.
— Ты поступила, как обычная дура...
294


— Но когда я уходила, меня все же прорвало. Я искромсала ножницами все его галстуки и унесла ключи от квартиры. Он боится воров, потому что жаден... Пусть теперь сидит и трясется...
Алэн расхохотался так громко, что игроки повернули в его сторону головы. Он смеялся долго, до слез.
— Ну и цирк!
— Итак, Алэн, ты считаешь, что я должна побороть страх?
— Советовать ничего не хочу,— проворчал он, став серьезным.— Каждый волен поступать как ему угодно. Но если ты хочешь себе несчастья и своему малышу, который не просит тебя рожать его,— оставляй все, как есть. Если же ты настоящая Нана, ты, конечно, рискнешь... Что ты потеряешь, даже если допустить худший исход?... Жизнь? Это не бог весть какой подарок! Разве я не прав, скажи?
Франсуаза немного отпила и снова посмотрела на пузыри в своем стакане.
— Может быть, мне хочется увидеть продолжение спектакля,— прошептала она.
— За твое здоровье!
— А как же ты сам, Алэн? Раз ты так мрачно смотришь на жизнь, почему ты не покончишь с нею? — спросила она, поднимая на него глаза.
— Я? Я говорил об этом недавно у Мик... Вот, кстати, еще одна дура! Видишь ли, я страшный лентяй. Меня утомляет всякое усилие, даже такое, которое необходимо затратить, чтобы превратить себя в труп... В один прекрасный день я все же, конечно... Я думаю над этим... Изучаю этот вопрос. Вероятно, мне еще не надоело эскимо в антракте... Но если заглянуть вперед — это единственный выход.
Он осмотрел зал, игроков, склонившихся над своими картами, выпивающих у зашарпанной стойки и усевшихся возле механического проигрывателя, и продолжал вполголоса, скорее для себя, чем для Франсуазы.
— Посмотри на этих идиотов вокруг. Ты, может быть, думаешь, что я их меньше презираю, чем студентов и служащих? Или что я меньше презираю нашу банду из «Бонапарта»? Ошибаешься, моя дорогая! Все они стоят друг друга. Был один немецкий философ, который однажды начал стрелять в толпу из своего окна. Вот его я понимаю и одобряю. Но я, знаешь ли, не кровожаден. Я не сделаю зла и мухе. Вот отчего, вероятно, и не могу пустить себе пулю в лоб. И не посягну ни на один волос на своей голове... Понимаешь?
Он невесело рассмеялся.
— Когда я так говорю или изображаю людоеда, то делаю это исключительно для того, чтобы не поддаться еще более неуместному чувству — жалости. Да! Мне жаль всех этих людей. Но, видишь, эдак я могу далеко зайти и начать жалеть самого себя. Ну а этого я не хочу ни за что на свете!
295


— Знаешь, Алэн, ты странный человек.
— Странный? А разве не странен окружающий нас мир? Он подыхает, и подыхает на наших глазах! И как все умирающие, бормочет что-то маловразумительное. Он подыхает от голода. Об этом можно прочесть в любой газетенке: из пяти человек только один ест досыта. Но мир подыхает и от другого сорта голода, о котором никто не говорит, потому что от него не сводит кишки.
— Что же это за голод?
— Трудно определить... Из-за того, что пропадает уверенность... я бы не сказал вера в будущее... Как бы тебе объяснить? Вера? Это уже религия... Отсутствие убежденности?.. Тоже нет... Отсутствие смысла жизни...
— По-твоему, в жизни нет смысла?
— Никакого, моя дорогая. По крайней мере в этом мире/ Думаю, не найдется человека, который бы нашел этот смысл.
Он встал.
— По крайней мере хорошо, что хоть у смерти есть смысл!
Франсуаза тоже встала, но с некоторым трудом. Она была бледна как мел.
— Я совсем больна... Это, конечно, из-за моего состояния.
— Дверь налево,— сказал ей Алэн и подошел к автоматическому проигрывателю, чтобы дослушать новый блюз.
Вернувшись, Франсуаза попыталась выдавить из себя улыбку. Щеки у нее запали, пряди волос прилипли к влажному, бледному лбу.
— Пойдем?
X'
Они вышли на улицу.
— Ты куда? ч
— Разумеется, в отель. Уйдя от Жерара, я осталась без жилья. Сестра требует, чтобы я подала на него в суд. Он ведь хотел меня задушить.
— Послушай, поручи лучше твоим друзьям сказать ему в полночь по телефону, что он сволочь. Будет куда эффективнее.
Она застенчиво оперлась на его руку. Алэн снисходительно принял этот жест.
— Так ты обдумала?
— Да. Мне кажется, ты прав. Жизнь — отвратительная штука. Достаточно посмотреть, что стало в старости с матерью Жерара. Она была очень красива, и у нее были муж и четыре сына. Теперь у нее нет ни копейки. От Жерара она получает одни оплеухи, а другие дети никогда не приходят к ней.
— Наверное, она зануда,— снисходительно объяснил Алэн.
— Не без этого. Но что ты хочешь от старой женщины, которая вырастила четверых ребят.
296


Алэн снова рассмеялся и слегка сжал ее руку.
— Браво, детка! Я вижу, ты на правильном пути.
Они остановились перед станцией метро «Мабийон».
— Привет. Когда будешь в клинике, сообщи мне об этом. Спасибо за: угощение. Я принесу тебе апельсинов.
— Я предпочла бы новый блюз,— ответила Франсуаза, спускаясь по лестнице.
С минуту Алэн стоял облокотившись на чугунную решетку, покачивая головой с выражением отвращения и скуки на лице.
— «Любовь»,— громко проговорил он.— Ох, уж эта их «любо-о-о-о-вь»! Какая глупость! Господи, какая глупость!
11
«Килт» был фешенебельный ночной ресторан, где собиралась золотая молодежь из богатых кварталов города. Его завсегдатаями были юноши и девушки, во время танцев отличавшиеся медлительностью jï степенностью манер. Большинство из них имело приятную внешность, но ото всех веяло какой-то скукой.
— Отвратительно! — сказала вполголоса Мик.
Боб притворился, что не слышит. Он кивнул паре, танцевавшей неподалеку от них. Это были Бернар и красивая загорелая девушка со светлыми волосами и в светлом платье.
— Кто это?—спросила Мик агрессивным тоном.
— Бернар, товарищ по факультету. Мы зубрим вместе. И Одетта.
— А кто эта Одетта?
— Его невеста. Они поженятся, как только Бернар сдаст свой докторский экзамен.
— Безумно трогательно,— усмехнулась Мик.
С брезгливым видом она рассматривала маленький бар, барьер вокруг танцевальной площадки, панно Деволюи, старинные английские гравюры на стенах. Здесь не было оркестра. За небольшим гипсовым макетом замка с зубчатыми стенами стоял динамик, через который и передавалась музыка.
— Тебе здесь не нравится?—мягко спросил Боб.
— Гм, пластинки недурны. Что это сейчас поставили? «Лаллэби оф зе Лавес»? К такой декорации больше подходит шотландская джига. Ты был в Англии?
— Нет. А ты?
— Ты спятил! У меня нет денег для увеселительных прогулок. Мама хотела отправить меня туда в семью какого-нибудь пэра изучать язык. Она мечтала сделать из меня преподавательницу. Представляешь себе?
— И ты не пожелала?
297


— Факт! Жить в семье пэра! Чинить носки милорда и подавать чай •миледи... Путешествовать — это занятия для богачей, а не для таких, как я!—заявила она с внезапным ожесточением.— Но именно поэтому я хочу того же, что имеют они. А раз это нельзя получить работая, то...
— Большинство девушек в таком случае думает об удачном замужестве,— сказал Боб, чтобы ее подразнить.
И ему это блестяще удалось. Она вполголоса, сохранив на лице улыбку, вылила ему на голову целый ушат невероятных ругательств. Он рассмеялся и еще теснее прижал ее к себе.
— Браво! Во всяком случае, ты не такая, как другие!
— Проституция ни в брачной постели, ни в ином виде не привлекает меня. И если бы за одну ночь даже мне предложили «Ягуара», о котором .я так мечтаю, я бы отказалась.
— Не сомневаюсь в этом.
— Любовь только тогда хороша, когда она доставляет тебе удовольствие!
— Абсолютно с тобой согласен!
— Ты только не думай, что я принципиально боюсь переспать с каким-нибудь парнем...— продолжала она, не заметив, как Боб слегка отшатнулся от нее.— Вот мой брат, дурак, безусловно подумает: раз я сумела •купить «Ягуара», значит, непременно с кем-то легла в постель ради этого! Представляешь, как он мало меня знает... Любовь, вернее, я хочу сказать то, что с нею связано, это — одна вещь, а «Ягуар» — другая.
— Твой «Ягуар»! Ты только о нем и говоришь!.. Неплохую цену с тебя запросили за машину...
— Ну?..
— Да так... Вдруг пришло в голову... Представь себя в машине, летящей на предельной скорости... и вдруг отказывают тормоза, и... все, конец.
— Гм,— прошептала Мик после некоторого молчания.— Не так уж это меня пугает. Алэн всегда говорит, что нужно взлететь на воздух, чтобы отправиться дальше.
— Но ведь ты против самоубийства, ты сама говорила мне...
— Конечно. Мне неплохо в моей маленькой шкуре. Но если рано или поздно все равно придется гнить, почему не кончить жизнь так, как Джемс Дин. В самом расцвете молодости. На полной скорости. Существуют куда менее приятные способы.
— Узнаю Франсуазу Саган!—бросил он.
С затаенным удивлением наблюдали за ними остальные пары. Только они одни разговаривали танцуя. Бернар и Одетта задели их. Вопреки моде, Одетта носила длинные волосы. Они падали ей на плечи тяжелой, нежно- 298


золотой волной. Запах духов, исходивший от этих волос, заставил Мик ^повернуть голову в сторону Одетты.
— Она недурна,— резюмировала она свои впечатления.— Особенно, наверное, в кровати...
- Не думаю, чтобы она это изведала,— тихо ответил ей Боб.
— Что? —спросила Мик, пожимая плечами.— Собирается выйти замуж за парня и ни разу не переночевала с ним? Безумие! Решительно Алэн прав: самая мерзкая разновидность психов — это приспособленцы!
«Алэн, всегда Алэн»,— подумал Боб.
Но сказать это так же решительно, как о «Ягуаре», он не посмел.
— Видишь ли, она девушка и...
— «В довершение непорочная»! — прыснула Мик.— Держу пари, что ей больш^ двадцати. Ох, уж эта буржуазия!
Некоторое время они танцевали молча. Мик, не переставая, смотрела злыми глазами на Бернара и Одетту, которые танцевали, полузакрыв глаза, прижавшись щекой к щеке.
— Послушай,— сказала она вполголоса.— Сейчас я тебе нарисую картину. Пофантазируй немножко... Я люблю тебя, Боб, дорогой, всем моим сердцем юной девы. Едва я увидела тебя, как сразу поняла, что ты мой единственный и что бороться с моим чувством я не в силах.
Она прижалась щекой к щеке Боба, а рукой тихонько гладила его затылок. Ее короткие, чуть взлохмаченные волосы щекотали нос юноши. Дивясь ей, Боб тихо посмеивался. Но в душе он был потрясен ощущением счастья, охватившего его. Мысленно спрашивал себя:
— «Что со мной?... Что случилось со мной?»
И вдруг она внезапно, отбросив назад голову, спросила его самым будничным тоном:
— Тебе не нравится?
Боясь, что Мик может обнаружить его волнение, он ответил ей подчеркнуто легкомысленно.
— Нет, что ты, все чудесно!.. Ты великолепная актриса. Продолжай, это забавно!
И снова Мик заговорила мягким, ласкающим и проникновенным голосом:
— Я буду каждый вечер ждать тебя дома и буду воспитывать наших детей. Как мне хочется скорее стать твоей женой. Конечно, жизнь наша не всегда будет легкой... Но у нас будут чудесные минуты... В воскресенье мы будем совершать прогулки верхом. Затем обедать с теткой Амелон- дой, которая будет сообщать последние сплетни. Или с дядей Альбером, который будет рассказывать о движении Сопротивления. А летом мы отправимся в какую-нибудь не очень дорогую дыру, если я, разумеется, найду кого-нибудь, кто на это время займется нашими детьми. если только коклюш младшего не заставит нас отправиться в горы. О, какая дивная жизнь ожидает меня, дорогой мой, рядом с тобой, под твоей за- 299


щитом, жизнь смиренная и неторопливая между твоим письменным столом и никогда не пустующей колыбелью.— Она разразилась смехом.— Боб, ты не сентиментален!
— Ни в коей мере! — ответил тот, тоже смеясь.
— Тебе не кажется, что я могла бы писать для женских изданий?
— Даже для «Вечеров у камелька», хвастунишка!
Мик снова поглядела на соседнюю пару, по-прежнему погруженную в счастливое молчание, и перестала смеяться.
— Отлично! Я меняю тон,— сказала она.— Сегодня мы вместе? — Ее голосок прозвучал сухо.
— А твое свидание? — тихо спросил Боб. У него перехватило дыхание.
— Пусть он пропадет, этот парень! Ты вел себя потрясающе с Феликсом! И я не хочу с тобой расставаться,— сказала Мик весело и свирепо?
Глубоко вздохнув от счастья, Боб постарался скрыть свою радость и развязным тоном сказал:
— Не буду лишать тебя удовольствия.
В гардеробе, уже помогая Мик одеваться, он внезапно задал ей вопрос:
— А где мы ночуем? Впрочем, к утру я должен вернуться домой... До того, как проснутся родители...
— Не беспокойся! У меня мадам Мишо спит, как глухая. Она никогда ничего не слышит.
Боб подавил в себе чувство возмущения. Мик обладала удивительной способностью говорить как раз то, чего от нее в данную минуту меньше всего ждали, и отравить самые светлые минуты. Обозлившись на себя за вспыхнувший в нем протест, который он назвал «мелкобуржуазным», Боб хмуро последовал за ней. Свет, который в нем только что горел, погас. Его радость умерла.
— А они все танцуют! Ча-ча... ча-ча! —усмехнулась Мик, обернувшись на пороге.— Ты действительно пришел к нам из-за тридевять земель... Идем быстрее — твои приятели из высшего общества нагоняют на меня тоску!..
Они сели на мотороллер, который терпеливо ждал их у тротуара.
12
Боб торопился. Он должен был встретиться с Алэном, пожелавшим присутствовать при его разговоре по телефону с «мосье Феликсом». Хотел было проскочить через перекресток на красный свет, но передумал: болван полицейский мог задержать его. А когда дали зеленый свет, он отъехал так стремительно, что едва не опрокинул переходившего через улицу мальчика.
— Эй, человечек, поберегись! —крикнул ему Боб.
300


Ребенок испугался. Его до смешного круглая в черном капюшончике мордочка страшно побледнела. Он смотрел на Боба вытаращенными глазенками.
— Палач детей,— крикнул вдруг чей-то знакомый голос.
Это была Кло, выходившая из аптеки. Бобу показалось, что она плохо выглядит. Она ласково положила руку на плечо мальчугана и сказала:
— Ну, быстренько на тротуар... Хоп!..
— Ты хорошая нянька! — сказал Боб, смеясь.— Я не знал, что ты любишь детей.
— У каждого свои слабости.
— Садись! Я еду в «Маб».
— Нет, спасибо. У меня встреча с Николь. Она звонила мне в страшном волнении. Но я так и не поняла, в чем дело. Кажется, речь шла о Франсуазе.
— Тогда будь здорова! —попрощался Боб и, взглянув на удалявшуюся Кло, еще раз подумал, что она плохо выглядит.
Через несколько минут он был у кафе. Алэн уже ждал его. В своей новой кожаной куртке тот выглядел почти зажиточным человеком. Но глаза его горели таким странным и беспокойным блеском, что он напоминал скорее террориста.
— Я не опоздал?
— Рыбка ждет тебя на другом конце провода.
— Подсечем ее.
Они еле втиснулись в небольшую телефонную будку.
— Дай мне набрать номер. Даже самый доход есть доход.
Боб сначала не понял его. Алэн бросил в автомат жетон, а когда мосье Феликс поднял трубку, быстро опустил рычаг и жетон снова оказался у него в руке.
— Видел?
«А дело идет о шестистах тысячах»,— подумал Боб.
— Алло!
Голос Феликса был сух и неприятен.
— Алло! Это вы, мосье Феликс? Говорит... посредник Петера.
— Очень хорошо,— произнес голос.
Затем последовала пауза. Алэн улыбался. Эта беззвучная улыбка прорезала две глубокие складки в углах рта, отчего его широкие скулы казались еще шире. Было что-то дьявольское в этом лице, смутно белевшем в полумраке будки.
Прижавшись ухом к трубке, он тоже слушал.
— Молодой человек,— продолжал голос,— я назначаю вам свидание сегодня вечером в «Пергола», как прошлый раз, в десять часов. Я принесу то, что вам нужно.
301


Боб едва удержался от радостного восклицания.
— В десять часов? Я бы предпочел в одиннадцать, если вы ничего не* имеете против.
— В одиннадцать? Хорошо, но не позднее.
— Отлично,— сухо сказал Боб, сердясь на себя за то, что был вежлив* в присутствии Алэна.
— И вы, разумеется, принесете, как было условлено, письма...
— Письма?
Беззвучный смех еще шире раздвинул рот Алэна. Голова его тряслась* от этого смеха. Боб переменился в лице.
— Ну да, письма,— заговорил Феликс, повышая голос.— Вы меня> слышите?
— Да, я...
Боб бросил растерянный взгляд на Алэна, но тот словно превратился» в каменное изваяние.
— Хорошо... я... их принесу, но...
Клак!—Феликс бросил трубку.
— Вот тебе и раз...— пробормотал Боб. Он провел пальцем по шее. Рубашка его прилипла к телу.— Черт побери! Мы погорели.
Он повернулся к Алэну, который продолжал смеяться.
— Нечего смеяться! Бедная Мик!.. Впрочем, тем лучше. Уж очень все- это было мерзко!..
— Мерзко? — воскликнул Алэн.— Когда речь идет о шестистах тысячах? Извините, мой князь...
Девушка с толстой косой, в узеньких брючках поторопила их выйти из> кабины.
— Ну что, кончили наконец трепаться?—дерзко спросила она.
Приятели вышли из будки. Боб продолжал украдкой вздыхать.
— Бедняга Мик будет чертовски огорчена!
— Почему? — иронически спросил Алэн.
— Как почему? Неужели ты не понимаешь?
— Разве ты не пойдешь за деньгами?
— А где письма, которые он требует? Может быть, мне их самому прикажешь сфабриковать? Увы, я не сдавал экзамена по подделке документов. И к тому же, черт возьми, мне это противно!
— Нет никакой нужды в подделке,— сказал Алэн.
И театральным жестом он вытащил из кармана своей кожанки небольшой, тщательно запечатанный пакет.
— Значит, они были у тебя? —закричал Боб.
Потрясенный, он остановился посредине кафе, не слыша грохота джаза, гула голосов, звона посуды. Алэн так сильно смеялся, что не мог ему ответить. Боб протянул руку, но тот быстрым движением снова спрятал, пакет в карман.
302


— Со вчерашнего утра...
— Объясни...
— Петер забыл захватить свою деловую корреспонденцию. Он позвонил мне и в страшном беспокойстве попросил сжечь письма.
Боб с силой схватил его руку.
— И ты послал меня на это свидание, зная все это?
Алэн подвел его к столику и заставил сесть.
— Послушай, голубчик. Прежде чем принять в свою компанию парня из предместья, надо было проверить, на что он годен. Соображаешь? Тебе знакомо слово «экзамен»?
На механическом проигрывателе стояла его любимая пластинка, но Боб не слушал музыку.
— Они были у тебя... были...— твердил он.
В кафе вошла, покачивая бедрами, Надин, такая же тоненькая, в своем неизменном пуловере и в легкой шелковой косынке.
— Привет! Вы не видели Кло?
— Нет,— сказал Алэн.— Оставь нас в покое, детка! Мы разговариваем. Сегодня вечером я не спасаю кошек.
Не отвечая, Надин направилась к столу, за которым увидела белокурую голову Сэма. Боб был настолько поглощен своими размышлениями, что не замечал происходящего вокруг него.
— Что же это такое? — спросил он наконец.— Шантаж?
— Ярко выраженный.
Алэн сказал это таким довольным тоном, каким рыбак говорит о хорошем улове.
— Что подать господам?—спросил официант.
— Два джин-физа для разнообразия,— заказал Алэн.
Он скрестил руки и начал с ликованием:
— Виновница — жена дипломата. Нет, это не мать блондина. И не гляди в сторону Сэма... Поначалу самая обычная история. По официальному тарифу Петер имел по пять косых за час. Все по чести, никакого обмана. Тебе ясно?
— Самое банальное дело,— сказал Боб.
Он уже пришел в себя.
— Затем следует отступление от правил, именуемое любовью. Маленькие подарки. Пламя разгорается. Прогулки при луне... Романсы. Птичье пение... Крупные подарки... И вот Петер приглашен в горы...
— Это я помню!
— Да, да! Когда мы познакомились, в кафе «Бонапарт», мы встретили там Петера, который только что вернулся оттуда. А она оста- ‘ лась там...
— И эта идиотка стала писать ему? —сказал Боб уже спокойно.
— И еще как!
303-


Алэн засмеялся и подтолкнул к Бобу пачку писем. Тот взял ее.
— Поразительный документ о нравах в среде крупной буржуазии. Больше я ничего не скажу.
— Даже так?
Вошел Даниель и направился к столику Сэма и Надин.
— Привет!—бросил он на ходу друзьям.
— Привет!—разом ответили Алэн и Боб.
— Все идет хорошо,— продолжал Алэн, выпив вина.— Но вдруг Петер узнает, что он засыпался на другом деле. Он смывается. И Мик получает свой «Яг». Вот такие дела.
Беззлобно, словно в раздумье, Боб проговорил:
— Довольно-таки гнусная история, ты не находишь?
Разыграв удивление, Алэн громко, с широким актерским жестом, ответил:
— Высокая мораль!.. Поддались наущению дьявола. Ждет неизбежное возмездие!.. Божественное наказание!
Боб не мог удержаться от смеха. Какой великолепный актер получился бы из Алэна, если бы торговец из Ньевра подумал о консерватории! Продолжая смеяться, он махнул рукой вошедшему Ги, за которым по обыкновению следовал растрепанный Лу.
— Он, кажется, в своей лучшей форме,— сказал Ги, показывая на размахивающего руками Интеллигента.
Заинтересовавшись газетой, оставленной кем-то из посетителей, он задержался у их столика.
Лу подсел к Сэму, Даниелю и Надин. Алэн перестал смеяться и поглядел прямо в глаза Бобу.
— Но, в сущности, я не смеюсь.— И продолжал уже своим обычным холодным и жестким тоном:—Это верно: меня от них воротит! Ненавижу их, ненавижу их слюнявые разглагольствования. Когда-нибудь им дорого обойдутся все эти средневековые штуки... Любовь... верность, счастье.. Эта ложь отравила наше детство. А они неплохо себя чувствуют, эти негодяи!
Немного растерявшийся Боб неуверенно поддакнул. Никогда не знаешь, куда вдруг повернет Алэн.
— Мы уж прошли через все это,— заключил тот неожиданно.
— Конечно,— сказал Боб, все еще не догадываясь, куда клонит Алэн.— Само собой!..
Улыбнувшись такой же злобной улыбкой, которая скривила его губы, когда, он услышал, что Мик согласилась пойти с Бобом в «Килт», Алэн громко спросил:
— Они мечтают о полном порабощении человека... Как тебе это нравится?..
Ги поднял голову:
ЗС4


— Разошелся!
— Мы за свободу,— еще громче продолжал Алэн, как бы обращаясь ко всему кафе.— Это единственное, за что стоит драться! За свободу во всем! — И, повернувшись к Бобу:—Ты не согласен?
— За кого ты меня принимаешь?
Алэн улыбнулся и, как опытный оратор, понизил голос.
— Сомневаюсь,— сказал он тягучим голосом.— Хм-хм. Вот послушай, а если бы я сказал, например, что хочу провести с Мик ночь, я уверен, ты был бы против.
Боб побледнел. Ги поднял голову и спросил с безразличным видом:
— Почему ты так говоришь? Разве они вместе?
— С чего ты взял? — спросил Боб слишком громко.— Мы просто... хорошие товарищи! Вот и все!
Резким движением он погасил сигарету.
«Только не показать им свою тревогу. Внимание! Следи за своими жестами, за голосом. За тобой наблюдают».
— Так что же?—вкрадчиво продолжал свой допрос Алэн.
— Я отвечу, что это касается вас двоих...
Подошла Надин и стала смотреть через плечо Ги в газету.
— Может быть, ты хочешь,— сказала она,— чтобы я поговорила об этом с Мик? Конечно, лучше, чтобы это сделала Кло. Ведь она ее лучшая подруга. Но раз ее нет...
— Где она пропадает?—спросил Даниель.
— Можешь поговорить с ней ты,— ответил Алэн.— Разумеется, если это не причинит бобо сердечку Боба.
У Боба перехватило дыхание. На него смотрело несколько пар насмешливых глаз. Его охватила паника.
— Ты с ума сошел,— сказал он с насильственной улыбкой.— Почему, ты думаешь, что меня это трогает? Каждый свободен делать что хочет. Разве нет?
Наблюдавший за ним Алэн отрубил:
— Ах, так?! Хорошо...
Нервничая, Боб встал, взял пачку с сигаретами и засунул ее в карман пальто. Он ни на секунду не забывал, что за ним наблюдают острые глаза Алэна. В эту минуту Ги, которого совершенно не интересовал разговор Боба с Алэном, вскочил, размахивая газетой:
— Ребята! — заорал он.— Потрясательная новость!
— Какая?
— В чем дело?
— Ты не допил свой стакан,— заметил Алэн.
— Больше не хочу,— ответил Боб.
Голос Алэна стал очень мягким.
— Вы оба идете на свидание с мосье Феликсом?
20 Сценарии французского кино
305


— Еще не знаю,— сказал Боб, застегиваясь.
Ему хотелось поскорее оставить это место, где его на каждом шагу подстерегала ловушка.
«Я смешон,— думал он.— Алэн, с его рожей, и Мик... это невозможно».
— Я поговорю с ней,— сказал он.— Мы должны встретиться в восемь часов в синематеке. Там сегодня замечательный фильм.
Вокруг них раздавались удивленные восклицания:
— Невероятно!
— Неслыханно!
— Дай прочесть!..
— Смешно, правда? — сказал медленно Алэн, не спуская глаз с Боба.— Я про Мик... Правда смешно? Вдруг что-то на меня нашло вчера вечером, совершенно внезапно. Я вовсе не так уж рассудочен, как обо мне говорят...
Бобу никак не удавалось застегнуться. Он тоже смотрел на Алэна, и губы его дрожали. А его палач между тем продолжал:
— Я даже был в дискотеке, но никто ее там не видел. Она не ходила туда? Ведь у нее там было назначено свидание!
— Я не знаю,— сказал Боб, избегая на сей раз взгляда Алэна.— Мы расстались по выходе из «Пергола». Привет!
Он уже хотел уйти, но Алэн схватил его за рукав.
— Это так? Ты не врешь?
Боб снова овладел собой. Воспоминания о ночи, которую он провел с Мик, заставило его улыбнуться. Он ответил холодно и уверенно:
— Мне совершенно все равно. Если она пожелает — в добрый час! Если тебе это интересно — валяй!
Он вышел. Алэн провожал его тяжелым, задумчивым взглядом. А вокруг него бесновались:
— Эй, Алэн! Знаешь, что случилось?
— Ну что? — спросил он ворчливо. И пожал плечами.— Неужели уже высадились на Луне?
— Больше того,— запищала Надин.— Джелепси будет выступать в «Олимпии».
В этот момент как раз и вошла в зал Кло. Она была бледна и шла как лунатик. Крики и смех сразу смолкли. Все повернулись к ней, со страхом ожидая, что она скажет. Даже Алэн привстал. Но она шла вперед, словно никого не замечая.
В гробовой тишине она рухнула на скамейку и простонала:
— О-о-о!.. Дети мои!..
— Что случилось?—взволнованно спросил Алэн.
Голова Кло упала на стиснутые руки.
— Франсуаза умирает...
305


13
Перед зданием синематеки. Огромный рекламный плакат разделен на две части. На одной — громадное фото Валентино, с подчерненными ресницами и бровями, на другой — Джемса Дина в пуловере. Надпись гласит;
«Две эпохи — два легендарных героя
Рудольфе Валентино — Джемс Дин».
Перед афишей останавливаются двое юношей в кожаных куртках и девушка в узких брючках, та самая, что выгоняла Боба и Алэна из телефонной будки.
Юноша постарше говорит:
— Да, скажу я тебе!.. Подумать только, сколько баб дралось из-за этого клоуна!
— Это позволяет судить об эпохе,— заметила девушка, поджимая губки.— Вероятно, он дивно танцевал танго, мой пуся!
Помолчав, один из юношей замечает:
— Кто знает, может, через тридцать лет и Дин тоже выйдет из моды. Вот было бы смешно!
— Дин?—возмутилась девушка.— Ты спятил!
— Он стал олицетворением людей, неудовлетворенных жизнью,— заметил другой.
Но первый был явно плохо настроен.
— Неудовлетворенность... Она тоже устарела!.. Пройденный этап!..
— Только не для нас!
— Я скажу больше — все обесценивается.
В пустом холле стояли друг против друга Мик и Боб.
— Послушай, Мик...— начал мягко Боб.
— Ни за что!
В куртке из грубой шотландки, в вельветовых брючках и небрежно повязанной крохотной косынке на голове, она по обыкновению размахивала своей сумкой.
Сделав несколько шагов вперед, они остановились. Снова двинулись назад.
В ярости, точь-в-точь как если бы она ссорилась с Роже, Мик топнула ногой. Ее глаза потемнели от гнева.
— Послушай, Мик,— возобновил немного громче Боб свои увещевания.— Посмотри фильм с Валентино, а я тем временем займусь мосье Феликсом.
— У тебя навязчивая идея, честное слово! Почему ты не хочешь, чтобы я пошла сама? Можешь меня сопровождать, если хочешь. Но я должна там быть! Это бессовестно, в конце концов! Мой это «Яг» или твой?
20*
307


— Нет, дай мне все сделать самому. Ты мне не доверяешь? Но если я прошу тебя об этом...
— Тс-с-с! Я даже себе не доверяю. Доверие? Кому можно доверять в жизни?
— Надеюсь, ты не думаешь, что я хочу тебя обмануть?
— Конечно, нет! Не вижу, какая тебе в этом корысть. Но дело не в том! Просто эта история меня забавляет! А ты почему-то выступаешь в роли старшего брата! С меня довольно Роже... Слава богу, я сама могу переходить через улицу! Давай письма и жди меня здесь или идем вместе, если хочешь. Только надо кончить это!
— Тебе непременно надо видеть этого грязного типа в этом грязном кабаке?
— Непременно!
— Не лучше ли посмотреть фильм с Валентино?
— Мне наплевать на Валентино! Я не люблю напомаженных кавалеров с прическами XVI века!
— Ты это говоришь обо мне?
Боб начал злиться.
— Угадал!
— Спасибо! Более чем любезно!
— А я и не пытаюсь говорить любезности! Долго ты будешь тянуть эту канитель?.. По-моему, уже хватит!..
— Послушай, Мик, я...
— Ты сдрейфил? V
— Нисколько. Но признаюсь откровенно, история эта вызывает у меня отвращение.
— Что ты сказал?
— То, что ты слышала: отвращение!
Они понизили голоса, так как через фойе, шумно разговаривая и смеясь, прошла группа молодежи.
— Отдай письма! — повторила Мик и схватила Боба за рукав.— Я пойду одна.
— Мик! — закричал Боб.— Это черт знает что! Ты сошла с ума. Неужели ты сама н’е видишь, как все это отвратительно?
— А разве не отвратительно, что пятидесятилетняя старуха спит с двадцатитрехлетним парнем?
— Конечно, но...
Она отошла от него и проговорила одним духом.
— Что «но»? В этом мире за все платят. Продать трудно, но купить можно все. Честь и даже святость, как говорит Алэн. И он прав. Ведь за молодость тоже надо платить. И дорого, если любишь. Только людоеды из сказок имеют бесплатно свежее мясо... А эта тетка богата. Машина у нее — будь здоров! Так пусть и раскошеливается. Это будет по 308


справедливости. Деньги, полученные за проституцию,— это ведь все-таки заработанные деньги. А если они у тебя от рождения — значит, просто ворованные!
«Опять алэновские теории»,— подумал Боб и взглянул ей прямо в лицо.
— Послушай теперь меня. Ты этого не понимаешь, потому что не читала писем. А я их прочел. Да, проявил любопытство. И знаешь...
— Вижу... Они тебя растрогали...
Мик засмеялась прерывистым и каким-то надрывным смехом.
— Ты расчувствовался! Вот почему ты хочешь идти к мосье Феликсу вместо меня... И вернуть ему письма даром. Я уверена, что это так!
Перед глазами Боба прыгали строчки писем написанных женским изящным почерком.
«Белочка моя! Ты помнишь горные склоны, где кажется даже воздух поскрипывает? Помнишь, как холод разрумянивал наши щеки и делал звонкими голоса? Ты посмотрел на меня своими большими светлыми, словно две капли воды на кончике листа, глазами и сказал: «Войдем сюда!» Это была, помнишь, маленькая хижина с усеянным хвойными иглами полом. Огонь жужжал в очаге, как пчелиный рой... Я никогда не забуду ни это пламя, ни вкус воды, ни запах хлеба. Оказывается, до тебя я их и не знала по-настоящему».
— Тебе не стыдно? — тихо спросила Мик.
Скрестив руки, она смотрела на него с любопытством, смешанным с ужасом, позабыв о своем нетерпении.
— Тебе стало жалко, я уверена. А? Признайся.
— Может быть!
— Жаль эту бедную женщину с сердцем модистки... набитым деньгами. Эту несчастную, которой столько же лет, сколько и твоей матери? Она, наверное, из той же среды, и у нее, вероятно, столько же денег, как и у твоей матери, и даже, может быть, кто знает, счет в одном банке?
А Боб в эту минуту думал о белке в заснеженном лесу, о горящих в очаге дровах, о старых волшебных сказках...
И он снова улыбнулся, повторив: «Может быть». Мик снова пришла в ярость.
— Ну, конечно! Они вместе играют в бридж? Ездят в Довиль на одной яхте? Может быть, ты даже пил у нее чай?
— Не взвинчивай себя, Мик,— беззлобно ответил Боб.— Ну, зачем ты играешь в эту игру? Ведь ты, в сущности, не такая дрянь...
— Я?
Мик побледнела, словно ей нанесли глубочайшее оскорбление. Медленно, отчеканивая слова, она серьезно сказала:
— Гораздо большая, чем ты думаешь.
Ее тон заставил Боба вздрогнуть.
309


— Я хочу эту машину, — продолжала она, стоя перед Бобом скрестив руки.— Я хочу ее! И я ее получу, слышишь?
— Таким способом?!..— вскричал Боб.
— Каким «таким» ? — Она расхохоталась.— Разве я собир’аюсь лечь в постель со стариком? Или выгодно выйти замуж?
Он схватил ее за руку, но она грубо вырвалась.
— У меня нет выбора! Раз в жизни все так гадко! —продолжала она, отвернув голову.— И мир рушится, как старые здания Парижа, которые разваливаются на глазах... И никто ни в чем не уверен... А любовь и труд — все это чистейшая мистификация. И старухи покупают любовь молодых. И другие имеют возможность купить себе вот такую великолепную машину, а я не могу... И твоя мать имеет деньги, а моя нет... Моя мать! Вдова, безупречная женщина, героиня фронта столярного клея! Она не покупает себе молодых любовников и машины! Ты знаешь, как она живет?
Она снова прямо посмотрела в глаза Боба.
— Так вот, старина, мой вывод: твоя жалость, твоя деликатность для меня не подходят. Это слишком большая роскошь для нашего квартала!
Шум шагов снова прервал их спор. Это был Ясмед. Его доброе лицо с неизменной улыбкой выглядывало из капюшона куртки.
— Привет!—сказал молодой негр.
— Привет...
— Вы не идете?
Ни Боб, ни Мик ему не ответили. Удивленный, он посмотрел на них, пожал плечами. Потом, всмотревшись в их лица, подумал: «Ссора влюбленных». И незаметно отошел.
Едва за ним закрылась дверь, как Мик повернулась к Бобу и совершенно спокойно спросила:
— Довольно болтовни! Где письма?
Одну секунду Боб был в нерешительности. Затем, засунув руки в карманы и расставив ноги, как борец в ожидании удара, твердо сказал:
— Нет, Мик!
— Что «нет»?
— Я не дам тебе сделать это.
Решительный тон юноши заставил раскрасневшуюся во время своей тирады Мик побледнеть.
— Что ты сказал?
Боб помолчал и повторил упрямо, не трогаясь с местам
— Нет!.,
Снова наступило молчание. Мик вполголоса спросила:
— Ты серьезно? Действительно отказываешься их отдать? — В холодной ярости она стала ходить взад и вперед.— Уж эта мне богема из высшего общества! Слегка модернизированные папенькины сынки! Все на один лад! В последний момент у них пороху не хватает. Находят зацепочку... И при310


ветик!—Она презрительным взглядом смерила Боба с ног до головы.— Жалкие, бессильные ублюдки!.. И на мужчин-то вы не похожи!
— Ты повторяешь слова Алэна! — закричал Боб.
Он дал себе слово молчать, но воспоминание о недавнем «испытании» в кафе «Бонапарт» всколыхнуло его ненависть.
— Потому что он прав,— отрезала Мик.
Подойдя к Бобу вплотную, она продолжала говорить, ударяя рукой в ритм своим словам по отворотам его пальто:
— Потому что мы с ним по крайней мере с одного берега и плавать нам с ним в одном море. Потому что Алэн и я...
Вне себя от ярости и ревности Боб резко освободился от нее и сделал несколько шагов в сторону зрительного зала.
— Тогда иди к нему и спи с ним! Доброго пути! Он только об этом и мечтает! Сам мне сегодня сказал!
У него было чувство, словно он скребет ногтями по кровоточащей ране... Перехваченный им удивленный взгляд Мик принес ему боль и облегчение.
— Алэн?—пролепетала она.
— Да, Алэн,— продолжал Боб.— Если хочешь, иди к нему. Не вижу ничего предосудительного. Ведь я только жалкий ублюдок!
Сбитая с толку, Мик только и нашлась буркнуть:
— Спасибо за разрешение.
— Если это доставит тебе удовольствие, я только порадуюсь,— сказал в заключение Боб, сорвав корочку со своей раны.
Мик усмехнулась.
— Надеюсь!
Боб был уже на пороге зала. Она подбежала к нему и потянула его назад. Дверь захлопнулась. Он не успел войти в зал.
— Мы еще не кончили,— сказала Мик глухо.— Ты увиливаешь. Где письма? Быстро!
И с неожиданной для нее силой она встряхнула его, как это делают полицейские.
— Ну!
Боб решился:
— Я их выбросил.
Мик переменилась в лице и отпустила его рукав.
—-Ты лжешь, да?—пролепетала она тоном обиженного ребенка.
— Нет, правда!.. Выбросил!.. Уничтожил!.. Сжег!.. Вот именно — сжег! Они вылетели в трубу вместе с прекрасным «Ягуаром»!
На глазах у Мик появились слезы.
— Негодяй,— прорычала она.
Ее ярость могла в любую минуту смениться истерикой. Голос звучал пронзительно:
311


— Негодяй! Подлый трус! Мразь! Ты поплатишься за это. Поверь мне! Негодяй!
Эта вспышка и поток слез удивили Боба. Он выбежал вслед за Мик на Улицу.
— Послушай, Мик,— задыхался он.
Она вырвалась. Наносила ему удары в бок, била его по рукам.
— Пусти меня, пусти! Не хочу тебя больше видеть! Конец! Я отомщу, ты увидишь! Ненавижу тебя! Подлый трус! Ты мне омерзителен!.. Гнусный, грязный буржуа!..
И она пропала в ночи.
В первое мгновение Боб хотел бежать за ней, но потом передумал и медленно вошел в зал...
...На ^экране мертвенно-бледный мужчина с профилем тореадора обнимал женщину с сильно начерненными бровями. Из-за обильного грубого грима их лица казались безобразными гипсовыми масками.
— Как смешно! —пискнул чей-то голос.
Спустя некоторое время Боб взглянул на часы и подумал, что еще есть время отправиться в «Пергола», если только сам он готов... Вышел на улицу. Дошел до остановки такси. Было холодно и туманно.
Где сейчас могла быть Мик? «В «Бонапе», «Мабе» или «Сен-Клоде»? Вероятно, там, где вся остальная компания — парни и девушки в узких брючках, избравшие для себя любовь в самой примитивной форме.
Кто-то там плачет от ярости над стаканом вина, кто-то сыплет отборной руганью, кто-то говорит умные громкие слова, а в общем все ведут себя как последние дураки. При мысли, что он скоро увидит ее, Бобу стало легче. Достаточно объехать несколько баров. Может быть, она в первом же из них. Наверное, сидит сейчас в «Бонапарте» и слушает Алэна... Алэна... Нет, об Алэне не нужно думать.
— Такси! В «Пергола»!
Выйдя из машины, Боб с минуту постоял в раздумье. А вдруг «известная вам личность» передумала? И мосье Феликса нет на месте?
В зале первого этажа девушка в узких брюках говорила волосатому парню:
— Я была завсегдатаем в «Селекте», но мне сказали, что его хозяева — расисты.
— Чепуха! — возразил ей тот.— Как могут быть расистами люди, зарабатывающие на цветной клиентуре? Мяснику же не противен вид крови!
Боб медленно поднялся наверх и тотчас обнаружил за столиком в глубине зала усики, беспокойный взгляд и стакан «виши» мосье Феликса. Он направился к нему и почти робко поздоровался.
Феликс ответил кивком головы.
— Добрый вечер! Письма с вами?
Сняв с портфеля шляпу, он указал на него Бобу:
312


— Вот деньги.
Боб даже не сел. Он бросил письма на портфель. Тот их пересчитал и поднял голову.
•— Счет верный. Считайте в свою очередь.
Он протянул ему пачку, которую Боб молча, почти не глядя, запихнул в карман.
— Вы не проверяете?
— Нет!—холодно сказал Боб.— Я вам доверяю.
Феликс посмотрел на него с любопытством.
— Вы не похожи на человека, пригодного для таких поручений.
Он встал, боясь, что подойдет официант и спросит, не желает ли мосье что-либо заказать. Заплатив за свое «виши», он взял портфель и шляпу. На прощанье позволил себе подпустить шпильку:
— Надо думать, что вы гордитесь собой?
— В некотором смысле — да,— ответил Боб, кивнув головой и слегка улыбнувшись.— Но... вы меня не поймете...
— А я и не стану пытаться это делать,— сказал Феликс, проходя мимо него и слегка дотронувшись до его плеча своей шляпой.
Боб остался один. Засунув руку в карман, он потрогал пачку денег. Улыбка расплылась по его лицу, и он тихонько погладил пачку. Затем проверил, есть ли в бумажнике деньги на такси.
14
• 	— Она не доживет до утра,— говорила Кло, вытирая слезы.— Николь осталась в клинике ждать. Она будет звонить сюда. Я совсем больна от этой истории.
Среди наступившей тишины раздался голос Мюриэль:
— А ведь адрес верный. Когда я там была в последний раз, после...
— Ну-ну!—проворчал Ги.— Кричи погромче на все бистро!
«Социолог» Лу начал философствовать:
— Все-таки это удивительно, что в такой развитой стране, как наша, людям приходится делать тайные аборты, хотя это так естественно.
— Тс-с-с!—процедил насмешливо Алэн. Он был очень бледен.— Разве имеет значение, как ты умрешь? Раз конец неизбежен, то не все ли равно, как умирать: из-за упавшей тебе на голову печной трубы или, как Дин, в автомобильной катастрофе!
— Ты рассуждаешь с чисто мужской точки зрения! с возмущением
бросила Надин.
— А ты, моя прелесть, рассуждаешь по-женски, вам ведь зато воевать не приходится.
- 	— Может быть, ты собираешься это делать?
■ 	— Никогда! Я скорее стану дезертиром.
313


Все рассмеялись.
— Вот видишь! — сказала Надин.
— А ты подумала о той дкЭжине пуль, которые пошлют в меня при расстреле? Всякий риск есть риск. За него иногда приходится и платить!
Все, кроме Кло, снова рассмеялись. Та нервно комкала свой маленький платочек, устремив глаза в одну точку. Подсевший к ней Пьер обнял ее.
— Ты ведь ничем не поможешь ей, детка.
Он стал целовать ее. Кло не протестовала, а потом и сама ответила ему.
Все занялись своими делами... Вдруг стремительно открылась дверь, и в зал как ураган влетела Мик.
— Негодяй! Ну и негодяй!
— Кто — Жерар? Ты уже в курсе? — спросила Надин.
— Я говорю о Бобе!
Алэн живо поднял голову и указал Мик на свободное место за своим столиком. Он даже привстал и протянул ей руку.
— Садись и рассказывай.
Его глаза заблестели. Он облизнул губы.
— Смотри, что делается с Алэном! — сказал Лу, подтолкнув локтем Ги.
Мик коротко рассказала о случившемся.
— Прощай, машина!—воскликнул Пьер.
— Катастрофа! — сказала Надин.
— Все равно, как если бы Джилепси отказался петь в «Олимпии»,— поддакнул Ги.
Никто больше не думал о Франсуазе. Только Кло время от времени посматривала в сторону телефона.
Лу стукнул кулаком по столу.
— Трудно поверить... Так-таки и сожгла их эта падаль?..
— Говорю же, да! —с мрачной яростью подтвердила Мик.
— Вот негодяй!
— Скорее болван,— поправил Ги.— Ведь это шестьсот тысяч кругленьких!
Пьер встал и запустил проигрыватель. Раздался блюз.
— Есть отчего прийти в бешенство! — сказал он, подходя к Кло и снова начиная ее ласкать.
— Еще бы!—продолжал Алэн.—«Яг» — неплохая вещь для девушки без предрассудков!
Внезапно Мик всю свою ярость обратила на него.
— А во всем виноват ты(, Интеллигент! Не ты ли настаивал, чтобы Боб пошел в «Пергола». Это ты ему отдал письма- Признайся... твоя вина!.. Нашел сильную личность!
Алэн наклонился к ней.
314


— Согласен! Я ошибся. Это случается со всяким. Но зато я не раскисал, как некоторые.
— Что ты хочешь сказать?
— Я не ходил тайком в заведение на Елисейских полях развлекаться в высшем свете.
Надин и Мюриэль переглянулись, не веря своим ушам.
— Правда, ты там была? —спросила первая неуверенно.
Мик смело посмотрела ей в лицо.
— Я должна отдавать тебе отчет в своих поступках?
Вмешавшийся в разговор Лу внушительно сказал:
— Когда девушки из нашего квартала начинают шляться на тот берег, это плохой признак. Это доказывает, что...
Теперь Мик была на грани истерики. Она сжала кулаки.
— Пошли вы все!.. Я свободна делать все, что мне вздумается!
Уже некоторое время Кло внимательно прислушивалась к разговору. Теперь она улыбнулась и крикнула:
— Браво!
— А у нас в компании есть единство или нет? ! — воскликнул Лу.
— В самом деле? — поддакнул Ги.
И Мюриэль добавила:
— Все-таки это невероятно! И это ты, Мик, которой мы все так верили?
Кло пожала плечами и холодно произнесла:
— Вот именно!.'. Мы провозгласили свободу личности, не так ли? Мы кричим, что мы вне общества, что нам наплевать на все законы и устои!., и так далее и так далее! И вдруг на тебе! Самым важным нашим делом оказываются сборы в кафе и провозглашение новых, столь же глупых, как и предыдущие, законов. Есть один кабак на улице Версэн. Я захожу туда иногда выпить рюмочку. Там собираются проститутки. Когда я их слушаю, мне кажется, что я сижу у своей тетушки, мадам де Монтрежон, в воскресный день за картами или игрой в лото. Только язык у них попроще... Вот и вся разница. Вы походите на них, дети мои... Надоела мне эта музыка, я меняю пластинку.
Она подошла к проигрывателю и занялась пластинками. Мик уткнулась в свои кулачки и никого не слушала.
Эти разговоры надоели Алэну. Он слегка стукнул пальцами по столу и сказал:
— Хватит! Замолчите все!.. Мне надо поговорить с Мик.
Все послушно встали и отошли к другим столикам. Мик подняла голову, заметив общее движение. Авторитет Алэна был по-прежнему непререкаем. Хитровато поглядев на нее, он сказал:
— Значит, сжег... Признаю ли свою ошибку? Да, и выступаю с самокритикой. Я не думал, что он такой дурак, твой Боб!
315


Мик пожала плечами:
— «Мой Боб»!
Алэн склонился над ней и с лицемерным видом спросил:
— Ты очень огорчена?
Она ответила не сразу. В горле ее застрял комок. Алэн настаивал:
- Да?
Мик вздрогнула. Она словно возвращалась издалека.
— Я?—запротестовала она, сморкаясь.— Огорчена? Скажешь тоже! Я злюсь... Я дьявольски зла из-за машины! Вот и все.
Алэн присел рядом с девушкой и, провоцируя ее, стал говорить ей почти шепотом:
— Знаешь... Есть девушки, созданные для любви... для привязанности... в этом нет ничего постыдного...
— Только не я!—сказала Мик, выпрямившись.— Почему это вдруг пришло тебе в голову? Я свободна! Черт возьми, я дорого за это заплатила и хочу остаться свободной!
— Эй, Мик! — закричала Надин.
Мик подскочила.
Надин смеялась, словно собираясь сообщить очень забавную новость, и все улыбались вокруг.
— Интеллигент поручил мне сказать тебе, на тот случай, если он сам не осмелится это сделать, что хотел бы провести с тобой ночь.
Мик сделала гримаску.
— Благодарю!
Обратившись затем К Алэну, вполголоса спросила:
— Что это с тобой?
Тот принял сентиментальный вид:
— Приближение весны!
Ошеломленная и встревоженная Мик смотрела на Алэна. Она забыла о своем гневе и искала в его чертах разгадку. Смеется он над ней или у него твердые намерения?
— Ты смеешься надо мной?
Сидевшие за другим столиком посмеивались. Кло улыбалась открыто.
Она перестала даже поглядывать на телефон.
— Подумай,— сказал Алэн, повысив голос.— Боб согласен, ссоры не будет. Не так ли, Над?
— Совершенно верно,— подтвердила та.— Он сам об этом сказал мне!
— Так что стеснять себя ни к чему,— добавил Ги.
— Особенно сейчас,— подлила масла в огонь Мюриэль, отличавшаяся злым языком.
Бледная как полотно, Мик нервно глотала слюну. Она снова видела огромный портрет Валентино в холодном свете огней и Боба, который кричал ей: «Иди к нему и спи с ним!»
316


— Так что же?—спросил Алэн.
— Но я не люблю тебя,— призналась она тихо и тотчас вспыхнула от стыда.
От удивления Алэн поднял брови.
— А ну-ка повтори! Что ты сказала?
— О, оставь!..
— Ты произнесла очень странное слово. Что случилось с моей маленькой Мик? Ты рассуждаешь, как старуха, влюбленная в Петера. Может быть, ты читаешь женские журнальчики?
Мик попыталась улыбнуться и засмеялась немного натянутым смехом. Она зажгла сигарету, чтобы обдумать ответ.
— Ну, скажем так: ты мне не очень нравишься.
— Вот это уже лучше,— мягко сказал Алэн.
Его большая костлявая рука накрыла кулачок Мик. И она не посмела его вырвать.
— Разве тебе не случалось это делать с парнями, которые не очень тебе нравились?
— Ну, случалось,— призналась Мик. Она выпустила дым.— Но тогда я бывала пьяной.
— Она не хочет? — заорал вдруг Лу, и вся компания захохотала.
— Я думаю,— крикнул им Алэн,— что она верна... одному воспоминанию.
Он повернулся к Мик, которая пожимала плечами, стараясь принять непринужденный вид.
— Послушай, а Петер оставил в своей мастерской кучу бутылок.
— У тебя на все есть ответ,— сказала Мик дрожащим голосом.
Она смяла сигарету в пепельнице.
— Это меняет дело!
Побледнев, она зло смотрела на своих друзей, которые наблюдали за ней, весело осклабясь, потом взяла сумку и поднялась:
— О’кэй!
С насмешливой и победоносной улыбкой Алэн посмотрел на нее:
— Ты уже уходишь?
Глядя на Алэна ненавидящими глазами, Мик улыбнулась ему неестественной, страшной улыбкой и громко, чтобы все слышали, ответила:
•— Да, вместе с тобой.— И немного иронически добавила:—Может быть, ты уже раздумал?
Все еще не веря ей, Алэн медленно поднялся. Он смотрел на Мик напряженно, без улыбки. Пойманный на слове, он вдруг испугался. «А вдруг он сейчас смешон?» Он ожидал взрыва хохота или какой-нибудь выходки. Но Мик ждала его с застывшей, вымученной улыбкой.
— Как,— сказал он тихо,— так вот—сразу?
— А ты что же, намерен мне предложить что-нибудь еще? Может 317


быть, покататься на карусели? — И легкомысленно заметила:—У меня натянуты нервы... Это меня успокоит.— И с маленьким злым смешком добавила: — Но, может быть, ты не в форме?.. Болит голова? Вот что значит слишком много философствовать!
— Пошли! — сказал Алэн.
Весь стол зааплодировал:
— Браво, Мик!
— Не сдрейфила.
— Высоко летает! По-настоящему!
С церемонным поклоном Алэн распахнул перед Мик дверь.
Они ушли. И в ту же минуту раздался телефонный звонок и официант позвал:
— Мадемуазель Клотильду де Водремон!
Не дослушав до конца, Кло оттолкнула что-то говорившего ей Пьера и бросилась к аппарату, крича:
— Это Николь!
Все сразу заговорили приглушенными голосами, но тем не менее продолжали обсуждать только что разыгравшуюся сцену.
— Что скажет Боб?
— Представляете, в какое он придет бешенство?
— Так ему и надо, кретину такому!
Наконец Кло положила трубку. Вид у нее был ужасный.
— Всё, дети мои!.. Бедная Франсуаза!..
Она не кончила и застыла у бара, глядя на открывавшуюся дверь.
15
Это был Боб. Он вошел, поеживаясь, словно человек, которому холодно. — Привет!
Вся компания медленно и в молчании двинулась к выходу, не отвечая ему. Лишь Пьер подошел к бару, где стояла Кло, и заказал ром.
— Выпей, тебе будет лучше,— сказал он ей.
Кло била дрожь. Боб удивленно посмотрел на уходящих и спросил Надин:
— Вы не видели Мик?
Надин демонстративно отвернулась от него и вышла в сопровождении Мюриэль. Боб обратился к Ги:
— Она в зале?
Тот обернулся к Лу и громко сказал:
— Послушай, старик, я думаю, что нужно переменить штаб-квартиру. Это бистро надоело до смерти!
Лу хихикнул в ответ и, проходя мимо Боба, толкнул его.
— Ты прав! Сюда заходит слишком много дураков!
318


Ошарашенный, Боб повернулся к Кло, которую Пьер поил, поддерживая за талию.
— Что это на них напало?
— Не обращай внимания,— простонала она, повернувшись к нему.— Замашки бойскаутов!
Боба удивила ее бледность и набухшие веки. Забыв о Мик, он воскликнул:
— Что с тобой?
— Грязная история,— пояснил Пьер.— Ты помнишь девушку Жерара? Только что сыграла в ящик. Николь сообщила об этом по телефону Кло. Вот она и не может в себя прийти.
— Франсуаза? Что с ней? Несчастный случай?
— Наихудший!..— вздохнула Кло.
Она сделала знак Бобу наклониться и тихо заговорила:
— Она была на третьем месяце... Я тщетно пыталась отговорить ее делать аборт. Мне казалось, что она согласилась со мной. Но однажды вечером ее потянуло побродить около «Пергола»... Ну да, это было в тот самый вечер, когда вы первый раз встретились с мосье Феликсом... И с тех пор я ее больше не видела. Она тогда же легла на операцию.— И с внезапной ненавистью добавила:—И все это — любовные истории! Минута неосторожности, доверия, мечтательности и — гоп!.. Попалась! Она любила блюз «Камни в моей постели»... Ничего себе камушек получит она завтра себе на голову... на своем последнем ложе...
— Послушай, детка, ты пьяна,— сказал Пьер, гладя ее волосы.— Лучше пойдем.
— Зачем? Чтобы заняться тем же, чем занимается сейчас Мик...
— Значит, Мик здесь нет?—догадался Боб.
— ...С Алэном?!—закончила Кло.— И, повернувшись к Бобу, добавила:— Она ушла с Алэном.
— Что?..
Боб переменился в лице. Кло не заметила этого. Обращаясь к Пьеру, она сказала:
— Если бы я только знала, кого она встретила тогда у «Пергола»? Кто-то переубедил ее... Но кто?.. Кто?..— простонала она.
— Хватит пить,— рассердился Пьер.— Ты же обещала мне уйти... Слезами ничего не исправишь. Идем. Привет, Боб!
С потерянным видом стоял Боб посреди кафе.
Официант спросил:
— Что угодно мосье?
— Спасибо. Ничего... Я... я...
Он повернулся к выходу с таким бледным и страшным лицом, что Кло, увидевшая его через стеклянную дверь, с тревогой сказала Пьеру:
— Не надо было ему ничего говорить... Правда?..
319


—- Идем, идем!—ответил ей тот, увлекая ее к машине.
— Тебе не кажется, что разразится новая драма?.. О Пьер, как мне все надоело!.. Когда все это кончится?.. Поцелуй меня...
Боб видел, как они целуются, но не понимал, о чем они говорят. Он вышел вслед за ними и, тяжело ступая, направился к дому, в котором жила Мик.
Вышедшую на звонок квартирную хозяйку Боб вежливо спросил о Мик.
Старуха была явно в дурном настроении и, наверное, потому, что Мик задерживала квартирную плату.
— Она не приходила! —И захлопнула дверь перед его носом.
Не стоило себя обманывать. Наверняка произошло самое худшее. Сгорбившись, как старик, Боб направился на улицу Ренн. Туда, где находилась квартира Петера и где сейчас были Алэн и Мик...
16
— Ты не хочешь пить?
Ответа не было. Алэн расценил это как согласие. Он встал, спокойно натянул брюки и накинул на свои широкие плечи грубый свитер. Лежа лицом к стене, Мик не двигалась.
Мастерская была в запустении. Повсюду стояли пепельницы, набитые окурками, валялось белье, вперемешку с книгами и брошюрами.
Налив два стакана виски, Алэн закурил сигарету и спрятал пачку в кожанку, висевшую на стуле. Все его жесты были спокойны, размеренны.
Он бросил взгляд на диван. Мик по-прежнему не двигалась.
— Мик, ты спишь? Знаешь, ты могла бы меня поблагодарить.
Она не шевелилась, но легкая дрожь, пробежавшая по ее обнаженной спине, показывала, что она все слышит.
— Вдвойне поблагодарить,— добавил он.
Алэн говорил с трудом. Дым от сигареты щипал ему глаза, пока он нес поднос.
— Во-первых, за эту приятную интермедию... Ты, наверно, хочешь со льдом? Его, к сожалению, нет.
— Сойдет и так,— сказала Мик.
Она протянула руку и взяла стакан.
— Во-вторых, я помог тебе обрести себя. Между нами говоря, моя милая, ты хоть и кричала, что свободна, а сама не очень-то была в этом уверена... Всем нам знакомо это состояние, всем пришлось его преодолевать. Стыдиться тут нечего... Ну, а теперь ты себе доказала, что действительно свободна!.. Не правда ли?...
Он сел и поднял стакан.
— За нашу любовь!
320


Мик чуть не закричала... Сдержалась... пристально посмотрела Hä него, подумала:
«И как я могла целовать этот рот».’
Она хотела выпить, но сообразила, что зубы будут стучать о стакан и отставила его в сторону.
— Я у тебя в вечном долгу.
Ее голос был глух и, казалось, доносился издалека.
— Почему ты закрываешься простыней? — спросил с наигранным удивлением Алэн.— Тебе холодно?
Она отбросила простыню, а тот продолжал:
— Ты действительно будешь у меня в неоплатном долгу. Принимая во внимание опасность, которой ты подвергалась и от которой я тебя избавил...
— Какой опасности?—спросила Мик, приподнявшись.
Алэн погрозил ей пальцем.
— Не будь лицемеркой, детка! Ты отлично знаешь, о чем я говорю. Разве ты не собиралась стать оплотом семейного очага? А? Соблазн свить свое гнездо... Он очень велик. Все, о чем так заманчиво пишут добропорядочные женские журналы «Мари-Франс», «Марй-Клэр», эти сирены от печати, распевающие о сердечном союзе в хижине... Разве это не опасность, отвечай, гадкая скрытница?
Он осушил стакан. Мик молча смотрела на него сразу запавшими глазами. Губы ее побелели.
— Представь себе...— начала она.
— Что именно?
— Ничего!
— Но все же...
— Ничего... так!
— Ты боишься произнести чье-то имя? Или что его назову я? Нет, я не назову его,— сказал Алэн твердо и серьезно.— Ну, выпей же! Виски— не бургундское. Не следует ждать, пока оно нагреется.
Алэн налил еще. Чтобы придать себе бодрости, Мик через силу немного выпила.
— Спасать чужие души подчас бывает нелегко,— усмехнулся Алэн, рассматривая в стакане чистый, как кристалл, напиток.— Ты думаешь так просто стать апостолом?!.. На это нужно призвание, об этом не следует забывать! Старые запреты, которые на нас давят,— это сгусток мрака, в котором гибнет мир. И с ними нелепо бороться... Их внушили с детства— все эти понятия о любви, христианском долге, браке, семье. Да, эти вакцины прививают с самого детства. Потом болячка отсыхает, но рубец остается. И ты, дочь моя, не только жаждала принадлежать одному, но и сама мечтала владеть им!..
— Я не...
21 Сценарии французского кино
321


— Обожди, ради бога, и не отрицай. Я не поношу тебя, я только хочу тебе показать подлинное положение. Я не стал бы говорить тебе об этом при наших—это было бы слишком жестоко... А я вовсе не хочу выставлять тебя в смешном виде... потому что слишком хорошо отношусь к тебе. Мне только хочется помочь тебе стать настоящим человеком, помочь тебе жить свободно... Но до сих пор мне это не удается... ты все не веришь мне.— Он выпил еще и продолжал, смеясь.— Обладать кем-то? Принадлежать кому-то? Какой бред!.. Буржуазная психология, перенесенная в среду, которая все более ускользает от буржуазии. Долг и обладание— вот на чем покоятся взаимоотношения людей!.. Ну и общество! И они еще смеют говорить о любви!
— Так ты думаешь, что я была в опасности? —спросила Мик с дрожью в голосе.
— Еще спрашиваешь!
Она шумно зевнула. И с нарочитой небрежностью проговорила:
•— Может, ты прав... Но ты мне надоел со своими теориями. Дай-ка лучше сигарету и поставь пластинку.
— Вот это здоровый образ мыслей!..
Он бросил ёй пачку сигарет и включил проигрыватель. Это была та самая пластинка, которую Алэн подарил Ясмеду и с которой началось его знакомство с Бобом. Мик вспомнила:
«Благодаря этой пластинке мы знаем друг друга»,— сказал Боб перед магазином.
И она ответила:
«Мы ведь не станем раскисать по этому поводу?!»
— Обрати внимание на мою чуткость,— прошептал Алэн.— Я не люблю Белафонте. Но я знаю, что тебе дорога эта пластинка!
«Мерзавец! Негодяй!» — подумала она.
— Алэн! — вырвалось у нее.
— Что такое, моя прелесть?
— Ничего!
«Только бы выстоять!.. Ничего не сказать. Не дать пищи для новой атаки!»
— Может быть, ты предпочитаешь другую пластинку? —предложил он вкрадчиво.
— Нет, почему же? — ответила она, искусно разыграв удивление.-— Она мне нравится.
— Мик!
— Что еще?
— А музыка... не помешает нам?..
Он уже хотел скользнуть под одеяло, но на сей раз она не смогла скрыть своего отвращения и, отпрянув, в панике запротестовала:
— Нет, Алэн, нет! Оставь меня, оставь!
322


— Честное слово, можно подумать, что я вызываю у тебя отвращение,— сказал он смеясь.
— Ты мне надоел, вот и все!.. В такие минуты я предпочитаю ни о чем не думать, ничего не делать. Ты получил что хотел? Ну и оставь меня в покое! Понял?..
— Какая ты горячая! — заметил Алэн, продолжая смеяться.— Успокойся! Ты слишком нервна, моя красавица!
— Дай мне дослушать Белафонте,— сказала она, почти задыхаясь от слез.
Он посмотрел на нее с торжествующим блеском в желтоватых кошачьих глазах...
— О чем ты думаешь, Мик?
Пластинка кончилась.
— О плате за мою комнату... Ты разрешишь мне тут остаться? Не хочется туда возвращаться. Старуха настроена очень воинственно... А так как мне нечем заплатить...
— Конечно, оставайся. Да, квартплата... Бедная девочка!.. Что значит ошибиться в человеке!..
Он сделал вид, что не заметил, как вздрогнула Мик.
— Хочу развить свою мысль,— продолжал Алэн, вставая и наливая себе третий стакан.— Стремление к браку бывает тем сильнее, чем сильнее желание получить что-то в придачу. Разве для красивой девушки хорошая партия — не избавление от всех неприятностей? А на это как раз и напирает женская пресса. Машинистка может получить в мужья своего хозяина. Пусть так. Но ведь это еще не победа. По крайней мере, если речь идет о развитой и умной девушке, как ты. Предположим, ты выходишь замуж... не знаю за кого... за парня из аристократических кварталов города... Конец неприятностям с квартирой... У тебя отдельный особняк... И преданное сердце... Бог мой, как мне хотелось бы объяснить всем этим глупышкам, какие новые неприятности их ждут! Семья! Детишки! Неизбежный конец прекрасной любви! В течение десяти, двадцати, тридцати лет быть прикованной к идиоту! Потому что ведь только идиот может согласиться надеть на себя такое ярмо! И даже если ты гениален, за десять, двадцать, тридцать лет совместной жизни все равно станешь идиотом. Вот чем ты рисковала, Мик. Теперь ты можешь мне в этом признаться...
— Всем этим?—пропела она тоненьким голоском, стараясь сохранить иронию.
Выпрямившись, словно демонстрируя свои обнаженные мышцы, подняв стакан, Алэн продолжал тоном проповедника:
— Более того, о грешница! Если ты будешь принадлежать только одному мужчине — это уже предосудительно... Но представь себе... фатальное стечение обстоятельств и... свадьба... и даже сосунки... Работа!
21
323


Вот ужас! Короче, бедняжка Мик, ты заняла бы вместе с другими безумцами и глупцами свое место в нашем злополучном обществе.
Раздался звонок.
Мик с ужасом обернулась. Ее взгляд встретился с вопрошающим взглядом Алэна.
— Кто бы это мог быть, черт возьми!
Звонок прозвенел еще раз. Стараясь быть спокойной, Мик сказала:
— Пойди узнай.
Тот покачал головой и вздохнул:
— Вторгаться в такие чудесные минуты. Ну ЧТО ж...
Он встал, связал на Груди рукава свитера, проделав это с таким видом, словно он застегивал пиджак, и громко спросил:
— Кто это?
Прислушиваясь, слегка наклонился.
Приподнявшись на тахте, Мик с расширенными глазами напряженно ждала ответа. Голос Боба прозвучал буднично:
— Это я... Боб!
Взгляд Алэна выдал его страх. Он повернулся к Мик, словно спрашивая ее, что делать. Она по-прежнему прикрывала грудь простыней. Ответила безразличным тоном:
— Открой, посмотрим...
— Ты считаешь, что надо открыть?
— Почему бы нет?
Алэн овладел собой. После минутного размышления подошел к двери и открыл ее.
На пороге стоял Боб. Алэн спросил:
— Чего тебе?
• — Поговорить с Мик.
Полулежа в постели, Мик улыбалась. Улыбка была мрачной, словно застывшей. Боб не смотрел на нее. Остановившись у порога, он обвел глазами комнату. Затем со странным безразличием посмотрел на Мик.
— Я вижу, что побеспокоил вас,— сказал он, словно во сне,— но...
— Что ты хочешь?—сухо спросила Мик.— Мне нечего тебе больше сказать.
Он сделал шаг; она инстинктивно отшатнулась, глубже зарылась в постель.
Алэн^ следя за каждым его движением, подошел к Бобу. Тот засунул руки в карманы. Это движение было таким резким, таким вызывающим, что Алэн испугался.
— После того, что ты сделал, ты ведешь себя довольно нахально!
Боб взглянул на него.
— В вашем квартале перестали понимать юмор?
Он вынул из кармана правую руку. В ней был не револьвер, а боль324


шая пухлая пачка денег, которую он бросил на постель. Потрясенная, Мик выпрямилась.
— Держи,— сказал Боб тем же тоном.— Вот твой «Ягуар»!..
— Боб!
Словно пораженный громом, Алэн прошептал:
— Вот это да!..
С застывшим лицом, с неподвижным, суровым взглядом Боб стоял нс шевелясь. Голос его был спокоен, как у актера или сомнамбулы.
— ...И плата за квартиру, о которой я забыл, и бензин... счет верен... проверь... Пересчитай!..
Молча смотрела Мик на Боба, словно на привидение. С внезапным гневом Боб топнул ногой.
— Считай!..
Почти помимо своей воли Мик собрала рассыпавшиеся по постели деньги и механически пересчитала их. Еле сдерживая рыдания, она вдруг спросила:
— Боб... Почему ты довел меня до крайности?
Стряхнув наконец с себя оцепенение, Алэн подошел к Бобу.
— Ты сильнее... чем я предполагал,— сказал он с большим уси- \ием.— Я должен признать, что... Ты определенно кое-что представляешь.,.
— Чего не скажешь о тебе,— ответил Боб, взглянув на него.— Тебе не хватает знания психологии. Привет!
Он направился к двери. Алэн преградил ему дорогу.
— Послушай, поговорим всерьез. Я понимаю, ты в ярости. Но к чему это? Все ведь могут ошибаться.
— Я в ярости? —удивленно спросил Боб.— Почему? Что за причина? Меня сочли за ублюдка. Отлично!.. Теперь ошибка исправлена. Я думаю, что из-за такой малости не ссорятся. А?
— Конечно! — ответил Алэн, еще более сбитый с толку.— Я говорил то же самое...
— Ты слишком много говоришь!.. Спокойной ночи!
— Ты правда не сердишься? Мне это было бы досадно. Знаешь, в своем роде ты потрясающий парень!
— Мы, жители предместья, стараемся быть на уровне... Помнишь, в тот вечер ты пошел спасать кошку?
— Еще бы!
— Так вот, я сделал сегодня то же самое... Машина в шестьсот тысяч стоит Мистригис...
Он говорил отрывисто, с какой-то лихорадочной улыбкой.
— Ты действительно очень спешишь?—спросил Алэн тоном провинившегося малыша.— Не хочешь выпить с нами?
— Спасибо, я уже пил в «Пергола»...
Он открыл дверь.
325


— ...с мосье Феликсом.
Он уже почти закрыл за собой дверь, когда у Мик не хватило больше сил сдерживаться, и она, вскочив с постели, почти закричала:
— Боб!
Разыгрывая удивление, он остановился. По лицу Мик текли слезы, которые она не вытирала и которые он не хотел видеть.
— Боб, не надо, не надо на меня сердиться,— с трудом выдавила она.
— За что?—спросил он с прежней улыбкой.— За то, что ты наорала на меня? Ты не поняла, что я подшутил над тобой... Пока... И...
Его голос задрожал:
— И... прикройся... Ты простудишься.
Он вышел, словно спасаясь бегством.
17
Возвращаясь с похорон Франсуазы, Боб испытал неудержимое желание напиться. Он выбрал «Селект», куда до сих пор не заходил ни разу, чтобы не встретиться ни с кем из «компании».
— Привет,— бросил какой-то бородач, которого он не сразу узнал.
— Привет!
Это был тот самый парень, который накинулся на газетчика в «Бонапарте». Боб вспомнил также, что видел его на вечеринке у Кло, но он не был членом «компании». Не хватало только того, чтобы ему начали встречаться знакомые и за пределами квартала. Внезапно он почувствовал себя одиноким... Ему захотелось с кем-нибудь поговорить, отвлечься.
— Садись ко мне. Я плачу за вино!
— Не откажусь. Но предпочел бы бутерброды, раз ты такой щедрый.
Бородач поспешно уселся рядом с Бобом. Тот заставил себя заинтересоваться им.
— Чем ты занимаешся?
— Ничем! Это слишком обременительно!
«Еще один»,— подумал Боб. Впрочем, не все ли равно, что он говорит. Лишь бы забыть Мик... Мик в постели Алэна, и Алэна, полуголого, со свитером, накинутом на плечи.
— Главное,— продолжал бородач,— быть умытым, хорошо причесанным, вежливым, бритым и т. д. К этому еще немного практической сметки. Требуется одна пара белья и два пуловера: летом их носят по очереди, а зимой оба сразу. После лета я ремонтировал свои мокасины по три раза в неделю, и они еще держатся. Но если я скрещу ноги, все увидят, что я бос. К тому же во второй половине дня они становятся грязными, так как я много хожу. Билеты от метро я сохраняю, чтобы заработать на них.
326


Боб выразил желание узнать, каким образом.
— Очень просто, я их перепродаю. Подходишь с достойным и вежливым видом и говоришь: «Мосье, не хотите ли купить билет в метро». Никому в голову не придет покупать его за те же сорок пять франков. Дать пятьдесят — неудобно. Дают сразу сто. Таким образом, можно купить хлеб, кофе, пачку спичек. А трубку набиваешь окурками. На бульваре Распай окурки слишком влажные. Зато под арками можно найти вполне сухие. Есть еще трюк с автоматом. Надо отыскать Hä вокзале самого задерганного служащего и крикнуть: «Автомат не вернул мне мои пятьдесят франков, он не работает!» Вам дают подписать ведомость, а затем и пятьдесят франков. В кафе можно выключить электроаппаратуру и тоже заработать. Наконец, есть еще фокус с пепельницами в туалете.
— А это еще что такое?
— И это просто. Надо поставить где-нибудь в уборной на видном месте пепельницу. Хорошо бы с несколькими монетами. И будь я проклят, если через час у вас не будет тридцати пяти франков!.. Тебя это удивляет? Ты не знаешь таких способов зарабатывать деньги?
— Должен признаться, что...
— А что бы ты стал делать, если бы тебя обокрали, если бы ты был гол как сокол, без диплома и профессии? Пошел бы красть? Попрошайничать? Стал бы сутенером?
— Я бы попытался сниматься в массовках или работать на бойне.
— Бесполезно! Кино привлекает слишком много народа. Теперь, конечно, это запрещено всякими профсоюзами, чтоб им пусто было! Как и с шоферами. Раньше ты мог, проголосовав, остановить первый же встречный грузовик и доехать куда тебе надо. Теперь — шиш! Слишком многих это устраивало. А быть довольным и счастливым запрещено. Мы все под надзором, хоть и числимся на свободе!..
— У тебя нет ни профессии, ни диплома?
— Даже два диплома.
— Не можешь найти уроков?
— Нужно помещение. У меня нет комнаты. Я сплю на лавках или в залах ожидания на вокзалах. При мне всегда резиновая подушка. А когда очень не везет, обращаюсь в Армию спасения. Там, чтобы получить кров на ночь, нужно простоять два часа в очереди. Иногда я позволяю себе подремать в Национальной библиотеке, положив локти на стол, а голову на руки. Впрочем, если бы даже у меня и была комната, она все равно не разрешила бы вопроса с учениками. Для этого нужны связи, знакомства. Нет, работать я больше не хочу. К чему?
— Как — к чему? Для того, чтобы спать каждый день под крышей, есть два раза в день, ну... и все прочее...
— Знаю. Это завлекательно!.. Но тогда — прощай свобода!
-— Такая свобода — хуже рабства,— заявил Боб агрессивным тоном.
327


Он подумал, как бы при этом усмехнулся Алэн, обозвал его жалким буржуйчиком. Но бородач не прыснул от смеха, а задумчиво покачал головой.
— Да, с твоей точки зрения, конечно, это так. Ты прав еще и потому, что все зависит от индивидуальности. Если бы мне пришлось работать в какой-нибудь конторе или каждый день утром и вечером читать лекции, я бы повесился. О заводе вообще нечего говорить. Можно с ума сойти при виде ни в чем не повинных людей, приговоренных к этой вечной каторге... Я не бродяжничаю, как мой друг Режи... Я не спекулирую на своем обаянии, как другой мой друг Люсьен. Я только стараюсь выжить и быть всегда умытым и причесанным. У меня есть расческа с выломанным зубом, карманное зеркало и бритва, которую я направляю на подошве или стакане. Поэтому, когда я вхожу в бистро, меня не выталкивают за дверь. Вильгельмина подрезает мне бороду своими ножницами каждую субботу. Виль — это моя подруга, одна на двоих с Режи. Раньше мы жили втроем, но с тех пор, как она ждет наследника, там стало слишком тесно!
Какая-то дама в манто из меха выражала недовольство, что хозяйка бистро не передала ее подруге пакет, оставленный для нее в кассе. Хозяйка резко ответила ей:
— Вы не одна на свете!
— Погляди на этих идиотов,— сказал бородач, пожимая плечами.— Они всеми силами стараются нажиться на туземцах, проживающих на Монпарнасе, убивают себя работой, разрушают печень. И все ради чего? Ради автомашины или телевизора, ради поездки на. Лазурный берег в августе или ради шикарных похорон через несколько десятков лет?!.. Да здравствует труд!.. Ну а разве у меня не более довольный и веселый вид, чем у этих торгашей?
— Ты никогда не испытывал желания иметь домашний очаг?—спросил Боб.— Тебе не хочется жениться, иметь детей?
— За каким чертом,— воскликнул бородач.— Земной шар и так перенаселен. Ты не находишь? Я где-то читал, что в XXVI веке на каждом квадратном метре будет по человеку, считая необитаемые вершины, пустыни и полярные льды... Нечто вроде метрополитена в часы пик. Благодарю покорно!
Беседа развлекала Боба. Постепенно он пьянел. Смутно помнил потом, как бородач впихнул его в такси.
— Где ты живешь? — спросил он.
— Я не хочу домой,— запротестовал Боб, не очень соображая, что происходит.
— Ну, ну, не дури... Куда тебя везти?
Боб назвал «Бонапарт». В начале вечера ему туда не хотелось, но теперь все было безразлично.
323


Каким-то образом он оказался за другим столиком. Рядом был проигрыватель, неподалеку на стене висел телефон.
Довольный столь удачным знакомством, бородач не покидал его больше..
— Как только он держится на ногах? — пояснял он окружающим, сре ¬ ди которых Боб смутно различал знакомые лица.
— Сколько же он выпил за вечер?
— Не знаю. Но давно уже не помню такого случая.
Каждый стал рассказывать истории о том, кто больше выпил.
'Понемногу Боб начал отдавать себе отчет, что пришел в этот квартал, несмотря на клятву не делать этого. Он с трудом открыл глаза и потер себе виски. Болела голова. Он узнал Ясмеда, Мюриэль. Алэна* тут не было. Он спросил:
— Где Мик?
А в эту самую минуту у кафе «Труа Майе» Мик выпрыгнула из своего' белого «Ягуара» и спросила у компании:
— А где Боб?
18
Купить машину оказалось не таким простым делом. Прежде всего она столкнулась с осуждающим лицом Лины, которая, поджав губы, протянула ей ключи от «Ягуара», так, словно это была горсть колючек. Мик по своему обыкновению сразу же заняла наступательную позицию.
— Вам как будто неприятно это делать? Что ж... Я слушаю...
— Мне платят не за то, чтобы судить клиентов,— сухо ответила Лина, повернувшись на каблуках.
Мик услышала, как они шептались с пожарным. Тот сказал:
— Пожалуй, не слишком красивое дельце...
— Пожалуй...
Спускавшийся по лестнице Роже весело крикнул:
— Она продана?
— Твоей сестренке,— ответил громко старый рабочий.
Лицо Роже померкло.
— «Берегись, сейчас он взорвется»,— подумала Мик и, вздернув подбородок, сама перешла в атаку. Упёршись руками в бока, она встала рядом с братом, который старательно протирал блестящую белоснежно-белую поверхность машины.
— Так как же? — спросила она задиристо.— Где твои обещания?
Роже привстал с куском фетра в руке и вопросительно посмотрел ~на нее:
— Ты имеешь в виду пару затрещин?
329-


Он пожал плечами. Под презрительной миной Роже пытался скрыть горе. Помолчав, стараясь, чтобы его голос не дрогнул, он сказал:
— Если бы я раздавал оплеухи всем девкам, которые приходят сюда покупать роскошные машины...
Мик прервала его, задохнувшись от волнения:
— Что? Тебе могло это прийти в голову? Ты подумал, что я... я могу лечь в постель для того, чтобы...
— Я ничего не думаю,— грубо отрезал Роже.— Живи с кем хочешь!.. Но мне нечем гордиться, что у меня такая сестра... Я должен был бы отобрать у тебя ключи и вытолкнуть тебя на улицу пинком под зад...
Привлеченные их перепалкой, подошли двое рабочих. Один совсем седой, другой помоложе.
— Ах, так! закричала Мик.— Ну что ж, попробуй...
— К чему? —сказал Роже устало.— Чтобы потерять место? Представь себе, оно мне нужно... Не все ведь живут бездумно. Я не принадлежу к избранным и нуждаюсь в куске хлеба...
— Роже, вы мне нужны,— позвал его директор, появляясь на пороге застекленной будки.
— Сейчас, сударь.
Все еще дрожа от злости, Мик съязвила:
— Слушаюсь!.. Встань на лапки, служи!
— Приходится,— тихо ответил Роже.
Он был очень бледен. Директор стоял с клиентом у «Шевроле», с которого был снят капот. Сгорбившись и прихрамывая, как старик, шел к ним Роже. Мик поглядела на его грубые руки, на усталую походку и вспомнила слова Кло: «Твой брат наглядное доказательство, как полезно приобщаться к рабочему классу». Она пожала плечами.
Лина прошла мимо Роже.
— Бедный ты мой,— сказала она ему тихо.
Они обернулись, услышав странное фырканье мотора. Это Мик села за руль. Но «Ягуар» не слушался ее и не трогался с места. Рабочий и пожарный помирали от смеха. Наконец старший из рабочих, кусая губы, посоветовал:
— Может быть, вы включите контакт. Тогда она поедет.
Мик послушалась и стремительно отъехала, едва не сбив рабочего.
Тот ворчливо сказал Роже, направлявшемуся к директору:
— И только подумать, что это ты учил ее водить машину!
Когда Роже кончил обслуживать клиента, Лина нежно взяла его под руку и сказала:
— Не огорчайся, Жеже!.. Что мог ты сделать? Так должно было кончиться.
Роже покачал головой.
— Прибавь к этому, что я не дал бы и десяти тысяч за эту машину!
330


Перед фасадом «Труа Майе» вся компания с восторженным воем облепила белый «Ягуар». Мик купалась в блеске своей славы. Восторг друзей компенсировал неприятности, пережитые при покупке,— молчаливое осуждение Лины,.усмешку рабочих, огорчение Роже...
— Приветик!.. Вы все здесь?..
— Кло не придет,— ответил Ги, стараясь перекричать остальных.— Она на похоронах Франсуазы и заставила пойти с ней Николь. Если бы га не была ей столько должна за плащи Петера, черта с два она пошла бьт?
— Итак, Мик, ты прокатишь меня?—неслись голоса со всех сторон.
— Заткнитесь!—закричала она, смеясь и затыкая уши.— Я оглохла от вашего крика.
Но машину уже взяли с боя. В мгновение ока она была битком набита. Через несколько минут, увешанная молодежью, как виноградом, она подъехала снова к «Труа Майе». Лу управлял вместо Мик. Со скрежетом тормозов машина остановилась перед кафе.
— Тормоза потрясающие,— кричал Лу,— а сцепление плохое!
— Чья очередь? — крикнул Ги.
— Моя, моя!—неслось отовсюду.
— Я тоже хочу сам повести! —клянчил кто-то.
— Знаете, на кого вы сейчас похожи?—презрительно изрек Алэн.— На кучку ребятишек, которые клянчат у дочери бакалейщика новый самокат.
Но его никто не слушал.
Когда машина в третий раз остановилась возле кафе, на своем мотороллере подъехал Ясмед. Сзади восседала его новая «победа» — толстая девушка по имени Дудуна. Увидев белую машину, он остановился, присвистнул, развел руками:
— Пгошу пгощения! —прокартавил он.— У кого ты ее укгала?
— Я тоже хочу прокатиться в ней,— заскулила Дудуна.
Всякий раз, подъезжая сюда, Мик пристально всматривалась в стайку ожидающих, надеясь увидеть знакомое темно-синее пальто Боба. Она все больше нервничала.
«Не могут же эти похороны длиться без конца»,— думала она.
С приближением ночи œe тревога усиливалась. После каждого круга она собиралась небрежно спросить:
«Кстати, где Боб?»
И каждый раз смелость оставляла ее. Было ясно, что Боб должен был вернуться вместе с Кло и Николь.
Среди общей суматохи она все время видела высокую фигуру Алэна, который болтал то с тем, то с другим, но с нее не спускал глаз.
331


Во время одного из очередных путешествий «Ягуара» Алэн наконец* скрылся в кафе. Он сел за столик вместе с австралийцем, ставшим с некоторых пор его горячим приверженцем. С ними сидел также Даниель,, который время от времени вставлял в разговор свое слово. От «Ягуара» перешли к Франсуазе Саган.
— Объясните мне,— сказал австралиец,— почему разгорелись такие страсти? Почему буржуа подняли такой крик вокруг романа «Здравствуй^ грусть»1? Это же чтиво для модисток, вроде Лакло.
— Я думал, что у них желудки покрепче...— сказал Даниель.— Они> же и не такое переваривают?! Ведь Жан Жене и присные с ним писали, похлеще, и они не вопили, не возмущались.
— Вы ничего не понимаете,— закричал Алэн.— Жене и Борис Виан 1 2 — это алиби для беспокойной совести буржуазии. Тартюфы могли с полные правом заявить: «Это не нас показывают, это жулики, черная серия Сен-Жермен де-Пре, и бог знает еще кто, но не мы. А талант ничего не доказывает!» и т. д. Жене и компании сошло все потому, что они не пользовались лексиконом буржуазии. Но достаточно было воспользоваться их собственным лексиконом, сказать частичку правды и показать их среди некоторых более или менее развитых, иначе говоря, не полных идиотов, вроде героини «Здравствуй, грусть!», как тотчас же вся большая женская печать затрубила: «Нет! Наши девушки не похожи на Франсуазу Саган».— Выпустив струю дыма, Алэн закончил: — Вот почему мне так хочется, чтобы такие ребята, как Боб и Кло, оправдали надеждыг которые я на них возлагаю.
— Иначе говоря?
— Они — внутренние враги того лагеря, старина! Придя к нам из Отейя и Пасси, они вернутся туда со своими бациллами, которыми я их напичкал. И, конечно, внесут в свою среду необходимые разрушения. Но подчас меня одолевают сомнения: а вдруг они окажутся всего лишь двойными шпионами?..
— Ну, а Жерар?..
— Жерар Совари?!.. Просто дурак, с его тирадами о прогнившей молодежи, которой он завидует всеми силами. Что касается Франсуазы.- Хотя она была из Нейи, но...
Он жестом как бы стер нежелательное воспоминание.
— Она уже в яме. Не будем говорить о ней.
Мечтательно положив голову на руки, Даниель сказал:
1 «Здравствуй, грусть» — первый роман Франсуазы Саган, имевший крупный успех. Книги Франсуазы Саган рассказывают лишь об интимных переживаниях. Своих героев1 .писательница берет из мира молодых обеспеченных буржуа, неспособных на активные действия и сделавших основным своим занятием в жизни — любовь. (Прим, пер.)
2 Писатели, сотрудничавшие с нацистами. (Прим, пер.)
332


— Значит, ты считаешь, что если снять по-честному фильм о ребятах из нашего квартала, буржуазия будет скандализована?
— Если она узнает в героях фильма своих детей — да...
Подъехав к «Труа Майе» и не видя на этот раз Алэна, Мик быстро, стараясь сделать свой тон безразличным, спросила:
— Кстати, никто не видел Боба?
Стараясь перекричать остальных, Лу оживленно воскликнул:
— Я уже говорил, что его надо найти. Разве нет? Мы поступили с ним подло. И неверно о нем судили. Мы должны ему об этом сказать и угостить его...
К машине подошел Ясмед. В свете фар сверкнули его белые зубы.
— Я видел Боба!
- Где?
— Пять минут тому назад он был в «Бонапарте».— Он расхохотался.— И хорош же он был!
Ясмед не кончил, как Мик уже села за руль. Мотор чихнул. Она снова нажала на стартер. Руки ее дрожали.
— Привези его сюда!—крикнул Лу.— Привези, и мы выпьем мировую.
Когда, вся компания ввалилась в кафе, чтобы послушать трубача Мез- роу, Алэн спросил у Ясмеда.
— Где Мик?
— Поехала в «Бонап». За Бобом...
Лицо Алэна стало жестким. Он не тронулся с места. Только стиснул зубы да неподвижным стал его взгляд.
19
— Проводить тебя?—заботливо спросил бородач и хлопнул Боба по спине.— А? Хочешь?
— Нет, спасибо... Я еще держусь на ногах,— проворчал тот.
Он уже третий раз возвращался из умывальной комнаты, прижимая к вискам смоченный платок.
— Могу поискать тебе такси,— настаивал бородач.
— Где Ясмед и Сэм?
— Давно ушли.
Боб чувствовал себя лучше. Он уже хотел сказать: «Я тоже ухожу»,— как у двери со скрежетом затормозил белый «Яг».
Быстро спрятав платок, повернувшись спиной к машине, Боб почти бегом вышел -на улицу Арбалет, поднял воротник пальто и пошел вперед, прижимаясь к стенам, как заговорщик из оперетты.
333


«Ягуар» отъехал от кафе. Машина шла за Бобом, освещая дорогу фарами. Раздался голос Мик.
— Боб!
«Все у него есть в жизни! — позавидовал про себя бородач.— Даже курочка на машине за ним увивается».
Через некоторое время Мик обогнала Боба и, выйдя из машины, преградила ему дорогу. Он, словно не видя ее, шел стиснув зубы.
— Боб! Я тебя ищу повсюду. Почему ты исчез? Что случилось, Боб?
Засунув руки в карманы, Боб смотрел на нее сверху вниз. Винные пары мешали ему ясно видеть, и он щурился. Но заговорил твердым и ясным голосом:
— Что ты хочешь?
— Поговорить с тобой. Я...
— Тебе что-нибудь нужно?.. Ты получила машину? Чего еще ты хочешь? Ага, ты теперь хочешь «Кадилак»?
— Почему ты со мной так разговариваешь? Зачем ты довел меня до предела? Ты зол на меня, потому что Алэн и я...
После короткой паузы Мик более тихо сказала:
— Я знаю, что была неправа. Ты был потрясающ! Вот! Я говорю тебе сейчас и...
Боб отстранил ее.
— Хорошо, хорошо! Проваливай! Ты получила свою машину?
— Боб, ты не хочешь понять?
— Ты получила машину?
— Да, получила. Ну и что?
— Тогда проваливай! Забавляйся ею!
— Боб!
Не отвечая, он пошел дальше. Мик семенила за ним сзади, жалкая, смиренная и упрямая.
— А мне наплевать!—сказала она тихо и яростно.— Мне наплевать на машину!
Но Боб, вероятно, не слышал ее. Он шел не оглядываясь, не отвечая. Мик осталась одна. Некоторое время она следила за ним глазами. Затем бросилась вдогонку:
— Ты не знаешь или не хочешь понять?
— Что понять?
— Боб!.. Боб!..
— Проваливай, говорят тебе!
Они поравнялись с комиссариатом полиции. Улица, мокрый тротуар, фонарь и черная накидка полицейского — все смешалось в отуманенном сознании Боба. Перед его глазами мелькали подносы с рюмками, борода, белая куртка официанта, белая машина и... белая простыня, натянутая до подбородка...
334


Полицейский с насмешливым видом наблюдал за «ссорой влюбленных». Мик еще не плакала, но голос ее дрожал.
— Боб!
На этот раз он посмотрел ей прямо в лицо налитыми кровью глазами. Расставив ноги, со стиснутыми в карманах кулаками-—он был страшен.
— Ну что «Боб»? Что «Боб?..» Ты становишься прилипчивой, честное слово! И это называется «передовые взгляды»! Поглядите на эту пресыщенную, безразличную особу! Поступай, как я, моя девочка...
— Как именно?
— В духе времени!..— закричал он.— Встречаюсь с девушкой два-три раза и хватит. После этого уступаю ее приятелям. Разве не этого требует истинное содружество? Спроси у Алэна! У Алэна,— повторил он с сумасшедшей улыбкой.— Привет!
Он отстранил ее с пути и пошел дальше.
Лампочка у входа в комиссариат горела, словно в тумане. А может быть, это только казалось Мик сквозь слезы. Пошатываясь, вернулась она к машине и, положив голову на руль, зарыдала. Шум шагов Боба уже стих, когда она запустила мотор своего «Ягуара» и поехала к гостинице, в которой жил Роже.
20
Хозяйка гостиницы устроилась на ночь в кабинете, где держала кассу. Выслушав Мик по телефону, она не очень любезно ответила:
— Хорошо. Можете пройти. Но это не время для гостей.
Не ответив, Мик начала подниматься по лестнице. Она шла сгорбившись, и хозяйка подумала, глядя на нее, что у брата и сестры одинаковая походка.
Тем временем Боб подходил к дому родителей. Окна были освещены. Из кабинета мосье Летелье лился ровный желтоватый свет. На тротуаре шушукалась парочка. «Еще одна пара идиотов»,— подумал он. Боб боялся, что его -увидят дома в таком состоянии. Возле подъезда он остановился, потом, поглядывая на окна отцовского кабинета, перешел на другую сторону улицы и вошел в бистро.
— Мы закрываем, сударь,— сказал хозяин.
— Я хочу только кофе.
Он выпил его тут же, у стойки, но ему стало еще хуже. Эта чашка кофе горячим камнем опустилась в желудок.
Через вестибюль ему удалось пройти не качаясь.
— Ты приходишь все позже и позже,— сказал отец, выходя из кабинета. Откуда ты? Твоя мать волнуется. Ты ведь знаешь женщин!
335


— О, да!—ответил Боб, не очень отдавая себе отчет, что он говорит.
Но отец не слушал его.
— Пока ты развлекаешься и волочишься за девушками, я гну для тебя «спину. Ты, может быть, думаешь, что государство помогает мне содержать завод. Этими своими «новыми» методами правительство, по сути дела, разрушает промышленность. Я так и сказал моему главному бухгалтеру. Но что это такое?.. Он взял его за руку.— Да ты пьян.
Боб провел рукой по глазам. Ему было совсем плохо от выпитого кофе.
— Пройди ко мне в кабинет. Нам нужно объясниться.
Именно этого Боб больше всего боялся.
— Послушай, папа, пожалуйся, не сегодня,— робко попросил он.
«А впрочем, какая разница? Все равно я его слушать не буду. Что шум дождя, что жужжание отцовского голоса — одно и то же».
— Дождь идет?—спросил он вслух.
Отец поглядел на него скорее с любопытством, чем с гневом.
— Небольшой мужской разговор,—сказал он спокойно.— Дождя нет давно. Туманно.
Боб позволил себя увести.
Пока Роже разговаривал по телефону с хозяйкой гостиницы, Лина уже в пеньюаре кончала в ванной снимать косметику. С беспокойством поглядев на нее, он сказал:
— Чтобы она пришла сюда после истории с машиной, нужны чрезвы чайные обстоятельства.
Лина улыбнулась. Она была очень красива сейчас, со своим ясным, свежим лицом, с расчесанными и слегка взбитыми щеткой волосами.
— Сейчас все обсудите... А я удаляюсь.
.— Ну уж нет! — закричал Роже.— Я не отпущу тебя!.. Это было бы по-свински с твоей стороны.
Лина снова рассмеялась.
— Да нет же, я только приму ванну.
Проходя в ванную, она столкнулась с вошедшей Мик. Лицо Мик было залито слезами. Она поспешно опустила глаза. Но Лина потрепала ее по щеке и сказала Роже:
— Знаешь, в чем тут дело? Сердечные неурядицы!
Роже в ответ не улыбнулся. Он с беспокойством повернулся к Мик.
Опустив глаза и всхлипывая, девушка, как потерянная стояла посередине комнаты. Смиренно, совсем непохоже на свою обычную манеру разговаривать, произнесла:
— Я вас потревожила... тебя и Лину...
Роже привлек ее к себе на постель и посадил рядом.
336


— Скажи... Она правду сказала?
Свернув в комочек одну из перчаток, Мик собралась утереть ею слезы.
Роже вынул из-под подушки платок и протянул сестре,
— Спасибо,— прошептала она.— Да, так!..
— Ты знаешь, в любовных делах.,.
Он растерянно протянул ей сигареты и закончил более весело:
— ...у меня практики нет.
— А у меня, ты думаешь, есть? —усмехнулась Мик, пытаясь еще бодриться сквозь слезы.
Роже взял на ночном столике спички и дал сестре прикурить.
— Спасибо... большое,— сказала она.
— Это тот мальчик, которого я видел у тебя тогда?
Мик выпустила дым и кивнула.
— Мне он показался славным,— осторожно заметил Роже.
— Он такой и есть! — тихо сказала Мик.
Она курила, нахмурив брови. Кончик ее носа блестел и придавал ей вид маленькой обиженной школьницы.
— Так в чем же дело?—спросил Роже.— Я не понимаю.
— Думаешь, я сама что-нибудь понимаю?
Он тоже нахмурил брови, силясь ее понять.
— Вы поссорились?
- Да.
— Он прогнал тебя?
— Да.
— И ты в отчаянии? Так?
— Да, почти... в общем, все так... Но еще имеют значение детали.
— Главное — результат!
Он нежно положил руку на плечо Мик.
— Это не очень серьезно?
— Напротив, очень!
Она больше не курила, веки ее слегка вздрагивали, и слезы снова потекли вдоль маленького носика.
— Ну, ну,— сказал Роже, добродушно и отечески похлопывая ее по спине.— Да ну же, Мик!
Мик резко встала.
— Нет, детали имеют значение!
— Объясни!
— Я поступила, как идиотка, и он об этом знает.
Она замолчала в нерешительности. Роже ждал продолжения. Она сказала изменившимся голосом:
— Дело в том, что я отдалась другому парню.
— Что ты сказала?
— То что ты слышал. Которого я не люблю, который не любит меня.
22 Сценарии французского кино 337


Это случилось, когда мы поссорились с Бобом. Но ведь ссора всегда только предлог; А он пришел й нас увидел...
— Он вас увидел?
— Да. А тот, другой, даже предложил ему выпить.
— И Боб не наградил его парой затрещин?
Роже встал в свою очередь.
— Нет. Он ушел, ничего не сказав. Вот и все. О, Роже!..
Она куснула свой кулачок. Слезы опять полились из ее глаз. У Роже округлились глаза. Он тщетно пытался понять Мик.
— Но почему ты так поступила? Ради удовольствия?
— Нет! Ни коим образом!
— Тогда почему же?.. Ведь ты пока в своем уме?.. Что все это значит?
Мик стала расхаживать по комнате. Роже показалось, что она сейчас закричит. Но она заговорила ровным голосом, только часто останавливаясь и переводя дыхание после каждой фразы.
— Почему? В самом деле, почему?.. В этом-то вся проблема! Если бы ты только знал... Почему так поступают? И почему поступала так я и даже часто, и даже без всякого удовольствия? Потому, что такова жизнь! Потому, что тебя окружает... грязный мир... который надо забыть, отодвинуть от себя... Потому, что есть другие, которые все время выслеживают и готовы броситься на тебя при малейшем проявлении слабости... Потому, что мы хотим быть свободными и не хотим попасть в ловушку. Переспать с кем-то — это в счет не идет. И не должно идти в счет, потому что любовь — глупость, преддверие ловушки. Понимаешь, любовь — это ведь подавление личности!
Роже удалось вставить слово:
— Что ты такое несешь?
Тон, которым он произнес это, выражал такое удивление, такое полное непонимание, что Мик остановилась и поглядела на него.
Сидя на постели, в пижаме, с устало опущенными плечами, он выглядел человеком, утомленным тяжелым трудовым днем. Его постаревшее раньше времени лицо, ясные и сейчас усталые глаза выражали не возмущение и не протест, а лишь огромное, не передаваемое словами удивление. И впервые с той минуты как она вошла, Мик покраснела;
— Да, конечно... ты...— сказала она, опускаясь на стул.
— «Подавление личности!» — повторил ее слова Роже.— Ты именно так и сказала?
Он понемногу приходил в себя.
— Ну, знаешь ли!
— Я понимаю, мы говорим на разных языках...
— Не знаю... Но у меня впечатление, что вы спятили, свихнулись. Это твоя банда молодых кретинов провозглашает такие вещи? Когда я остаюсь один с Линой, отнюдь не замечаю — как это ты сказала?—подавления 338


своей личности.— Он улыбнулся, употребив такие слова.— Скорее наоборот! Если я и оказываюсь в таком печальном положении, то скорее уж в гараже, где хозяин заставляет меня что-то делать, или когда я иду в кассу получать зарплату, или лежу под кузовом машины, вместо того чтобы выпивать с приятелем или ловить рыбу. Моя жизнь, как жизнь личности, начинается с минуты, когда я держу в своих объятиях девушку. Ты заставляешь меня это говорить! Я никогда никому не говорил об этом.
— Это твоя точка зрения. Она ничего не может изменить в том, что со мной произошло!
Видя, как дрожат ее губы, Роже прижал сестру к себе.
— Одно мне ясно — ты сейчас несчастна! , ' '
— И еще как!..
Но вдруг, обозлившись, она добавила с усмешкой:
— Как выгнанная с работы машинистка!
— Когда случается так, им бывает нелегко! — сухо сказал Роже.
Он прислушался. Лина не возвращалась. Она, видимо, с удовольствием плескалась в ванне.
— И тебя это удивляет, девочка?
Мик схватилась за прутья кровати и стала их трясти, как заключенный решетку своей камеры.
— И это случилось со мной! Со мной! — воскликнула она.— Ах! сердечку бобо. Бедная раненая птичка! Сюжет для женского журнала. Да уж если говорить о победе, то это — настоящая!
Для кого?
Роже улыбался.
— Ох, сколько у нас самолюбия! Мне, правда, нравится, что ты такая гордая, Мик... Но не думаешь ли ты, что наступает момент^ когда твоя гордость переходит в... как бы это сказать?., в упрямство, глупость?
Он взял ее голову и прижал к себе.
— Ты жалеешь о том, что сделала?—спросил он серьезно.
— Я жалела об этом, даже еще ничего не сделав!—ответила она не колеблясь, голос ее утратил резкие интонации и стал мягче.
— Тогда я счастлив,— сказал он и поцеловал ее в щеку.— Ты признаешь себя побежденной до некоторой степени?
— Приходится. К чему отрицать то, что очевидно?.. Скажу тебе, не очень-то приятно это сознавать, мой бедный Роже, но..»
— Может быть, ты думаешь, что жизнь — одни победы? Бедная девочка!— Он покачал головой.— Жалеть и все же делать?!..- Нет, это не укладывается в моей голове... Значит, ты его любишь? — продолжал он тем же серьезным тоном. . . ;
Наступила тишина. Мик закрыла глаза. Задумалась. Признание сделать было нелегко. Ответила она почти с яростью:
22*
.339


— Приходится признаться, я форменный псих!
— Ну, это уже ни к чему! — воскликнул Роже.— Ты скажи ему об этом!.. И все будет хорошо.
— Вот именно! Пойти к нему сейчас, в одиннадцатом часу вечера, позвонить и сказать его родителям: «Добрый вечер, я могу видеть Боба?» И ему: «Боб, я должна сказать тебе, что люблю тебя до безумия». Ты читаешь «Конфиданс»?
— А для чего существует телефон?
Смеясь, Роже показал ей на аппарат.
— «Форменный псих»,— повторил он в упоении.— Если бы ты только знала, какое ты мне доставила удовольствие, Мишу...
— Теперь я не понимаю,— проговорила она.— Почему?
Мик с вожделением посмотрела на телефон.
— Ну, попробуй же, попробуй,— сказал он ей с доброй улыбкой.
— Он высмеет меня и не станет разговаривать.
— Я видел его недолго. Но мне кажется, что он не должен вести себя так... Он совсем в другом духе, чем остальные твои приятели.
— У тебя все просто! Я звоню, говорю ему, что люблю его и все?
— Ну, а почему не попробовать?
Мик почти со страхом поглядела на аппарат, затем на брата.
— Послушай, Роже...
— Ну?
— Я тебе призналась в том, в чем себе не признавалась. И я... хочу тебя спросить — а это не... опасно?
— Ну вот, все начинается сначала!
- — Нет, послушай! Иногда, выпив или слушая быструю, волнующую музыку, я рассуждала сама с собой... «Мик, ничего не поделаешь, придет день, когда ты полюбишь». Я не хотела этого... И все же эта мысль приходила мне в голову...
— И что же?
— Тогда я говорила себе: «Пусть только тот человек ни о чем не догадывается. Ни о чем!» Самое скверное, если мужчина знает, что его любят! Он непременно этим воспользуется. И тогда жди беды.
— Послушай, Мик, ты мне действуешь на нервы. Ты опять начинаешь повторять свои бредни... Я не силен в философии и психологии... Вот аппарат. Звони!
Она не двигалась. Тогда он сам снял трубку. Мик протянула руку, •но вдруг Роже остановил ее.
— Ас тем, другим,— сказал он вполголоса,— ты это сделала ради машины?
У Мик перехватило дыхание.
— О, Роже, как ты можешь так думать! Ты считаешь, что я... я... я могу лечь с кем-то в прстель ради машины?
340


Роже поглядел на нее с нежностью.
— Не кричи... Нет, я в это не верил! И не станем больше говорить об этом злосчастном драндулете. Как ты его раздобыла — меня не касается. Давай номер Боба, сестренка!
Дрожа, Мик повиновалась. Пока она набирала номер, Роже задумчиво спросил ее:
— Скажи, у тебя никого другого, кроме меня, не было, с кем бы ты могла посоветоваться? Ну, приятеля или подруги?
— Никого,— вполголоса сказала Мик.
Роже многозначительно покачал головой. В телефонной трубке послышалось гудение.
Телефонный звонок прервал на середине поучительную речь отца Боба, обильно уснащенную «я тоже».
— Ты ошибаешься, мой мальчик, если принимаешь меня за старика;, который ничего не понимает. Все это мне знакомо, ибо сам прошел через это. В твои годы я тоже любил погулять, потанцевать. Я родился в 1917 году. В мои студенческие годы все увлекались скачками. Я верил многим разным вещам, был даже социалистом! И голосовал за социалистическую партию. Видишь, какие дела!.. Надеюсь, с этими глупостями будет покончено? Я не ловлю тебя на слове, я тебя понимаю. Совершенно нормально, что ты влюблен. Ненормально было бы обратное... Бог мой, кто не имел подружки?! Если бы твоя мать об этом узнала, у нее случился бы сердечный приступ. Но я, повторяю, все понимаю. Я только против того, чтобы тебя это выбивало из колеи, чтобы ты заливал вином свои альковные огорчения и забрасывал из-за этого учебу. Именно теперь, малыш, решается твое будущее. Тебе предстоит занять высокое положение. К тебе перейдет мой завод... Но как ты сможешь отвечать за судьбы множества людей, если не умеешь управлять своей собственной! Франция оттого и гибнет, что предается низменным инстинктам, а избранные представители на'ции потеряли чувство ответственности!.. Алло!
На другом конце провода раздался тоненький, дрожащий голосок..
— Можно попросить Боба, если он вернулся...
— Он тут, мадемуазель, не отходите.
— Скажите, что это Мик...
Привстав с дивана, на котором он сидел, сжав голову руками, Боб не спускал глаз с отца, который с улыбкой протягивал ему трубку.
— Это тебя... Мик...
Его улыбка явно означала: «Посмотрим, хватит ли у тебя силы воли!» В смятении Боб смотрел то на отца, то на трубку. Его лицо исказила страдальческая гримаса. Мосье Летелье сказал нетерпеливо:
— Ну, решай же...
341


Быстро, каким-то бесцветным голосом, но с иронией, которую отец не уловил, Боб заговорил:
— Ты прав, отец... Я, конечно, одумаюсь... Ты очень хорошо все сказал... Я возьму себя в руки. Но для этого...
И как пловец, выбившийся из сил и отдающийся на волю стихии, он добавил:
— ...нужно порвать с целым рядом людей!.. Скажи, что меня нет!
— Но я уже только что сказал обратное!—запротестовал мосье Летелье.
Боб раздраженно прокричал:
— С подобными девушками можно не церемониться!
И выбежал из кабинета. Отец взял трубку и сказал:
' — Извините, мадемуазель, я ошибся. Он еще не вернулся.
Повесив трубку, мосье Летелье посмотрел на сына, стремительно пересекавшего вестибюль. Дверь в его комнату захлопнулась. Мосье Летелье откинулся в кресле и, закурив, задумался над происшедшим. Его брови были нахмурены.
— Рана у мальчика, кажется, глубокая!
Не веря своим глазам, пораженный Роже смотрел, как Мик вешала трубку.
— Он не захотел с тобой разговаривать?
Не в состоянии произнести ни слова, Мик только кивнула. Она была так бледна, что глаза казались неестественно большими.
— Это потому, что он оскорблен,—сказал Роже, не зная, как ее утешить.
Мик молчала. Тогда он добавил:
— Это хороший признак... Он сердится... значит, это пройдет... Если бы ты была ему безразлична, он бы не принял все это так близко к сердцу.
Покачав головой, Мик тихо прошептала:
—- Это серьезнее, чем ты думаешь...— Внезапно она упала ему на плечо и закричала:—Это моя вина! Моя вина! Во всем виновата я одна!
— Ох, что с ней делается!.. Бедная девочка!..— сказала входя Лина.
— Скорее, Лин,— сказал ей Роже с изменившимся лицом.— Мне кажется, она теряет сознание...
21
Алэн слушал трубача Мезроу.
Казалось, вокруг все погрузилось в какой-то транс. Одни, побледнев, закатили глаза, другие, как лунатики, отбивали пальцами такт. Какая-то рыжая девица стонала и извивалась. Этот уголок, где собирались сти342


ляги, Алэн выбирал не столько, для того, чтобы послушать джаз, сколько для того, чтобы понаблюдать за окружающими и завербовать из Них последователей. Те, кто танцевали или разговаривали, делали это с тем же упоением, с каким остальные слушали трубача. На минуту музыка прекратилась. Кто-то хлопнул Алэна по плечу. Это был Пьер.
— Привет!
— Привет!
— Здесь все, как всегда, в неизменном экстазе! Место есть? Подвинься-ка!
Алэн потеснился.
— Мне кажется,— продолжал Пьер,— что слишком часто меняют пластинки. Надо ставить одну и ту же раз двадцать, раз двадцать повторять один и тот же пассаж трубы или ударных. Тогда это даст эффект. Поэтому я лично люблю автоматический проигрыватель. Нет нужды даже трогаться с места. Гоп! И все начинается сызнова.
— Как раз обратное тому, что ищешь с девушкой,— пробормотал Алэн.
— Вот именно,— поддержал его Пьер.— С девахой всегда хочется, чтобы все кончилось еще до начала.
— Это у нас, у развитых людей,— сказал Алэн с промелькнувшей по лицу странной, какой-то жестокой гримасой.— А есть и кретины...
— Только не среди нас,— запротестовал Пьер.
— Привет, ребятки,— сказал, проходя мимо со стаканом в руке Сэм.— Кло тут нет, Пьер?
— Нет. После похорон она отправилась домой. Я только что разговаривал с ней по телефону. Она совершенно вымотана. И пришла же ей в голову мысль идти на похороны!
— История с Франсуазой печальная. Но жалости она не вызывает,— хладнокровно заявил Алэн.
— Терпеть не могу побежденных. И самая худшая порода среди них — мертвецы!
— Ив кого влюбилась! В Жерара!
— Вот если бы этот тип покончил с собой, это бы меня не огорчило.
— Его мы больше не увидим. История с Франсуазой сильно навредила ему. Мне это безразлично. Но я его терпеть не могу за его глупость, его кошек, матушку и разглагольствования о разложении молодежи нашего квартала.
— Совершенно согласен! А ты знаешь, что бывает хуже моралиста? — Не знаю.
— Циник, которого гложет стыд!
Снова раздалась музыка. В голове Алэна кружились мысли. Они преследовали его неотступно, упорно, назойливые, как мухи. «Ты помнишь?
343


Помнишь?» Да, он имел неосторожность ничего не забыть. Любовь? Женщина, которая убежала из дома от мужа и шестилетнего ребенка. Семья? Торговец-отец, взбесившийся от злости, потому что сын отказывался быть, как и он, посредственностью. Верность? Он видел ее в образе пятидесятилетней матроны, осчастливленной встречей с героем своих грез — сутенером и шантажистом. Нет достойного наказания для мистификаторов, которые выдумали все эти глупости, которые отравляют мир своими избитыми сентенциями и лозунгами. «Ты прав!» — гремели ударные. «Ты прав!» — провозглашали медные. «Ты абсолютно прав!» — подчеркивала труба.
Внезапно из сумрака воспоминаний выплыло лицо Мик. Он его видел в полутьме мастерской, на фоне абстрактной картины, написанной в ярких оранжевых и синих тонах. Он смотрел на это лицо с нежностью. Затем покачал головой не с яростью, а с удивлением и приказал этому воспоминанию исчезнуть.
Сколько он уже выпил? Пьер куда-то пропал. Когда музыка для танца кончилась, он стал, наступая на ноги, пробиваться к бару и, несмотря на крики протеста, взял там без очереди порцию виски. У стойки он задел плечом девушку, которая буркнула:
— Осторожнее!
Это была Николь.
— О Николь,— сказал он.— Ты упустила возможность покататься на новой машине Мик. Она возила всю банду, всех по очереди.
— Ты пьян? — спросила Николь, шокированная его видом.
— Почему пьян?
Получив свой стакан, он поднял его, защищая от окружающих.
— Ты отлично знаешь, что я была вместе с Кло на пох...
— Черт побери! Только об этом и говорят! Потанцуем?
— Только не с тобой. Ты едва стоишь на ногах!.
— Я? Не стою на ногах? Я тебе это припомню!..
Она отошла, но он двинулся за ней. Не зная толком, сердиться ему или нет, он внезапно разразился смехом.
— Сохраним верность традициям! Почтим мертвецов! Тогда почему ты, детка, здесь?
— Где Мик? —спросила Николь.
— Только не здесь. Она дура. Все мне опротивели! Никто не может продержаться стойко до конца...
— Ты бы помолчал...
— Я говорю не о виски, балда! А уж если на то пошло— идем потанцуем, я докажу тебе...
Он схватил ее. Она стала танцевать с презрительно-снисходительным видом.
344


Когда кончился танец, Николь взяла стакан Алэна и допила его. Он не протестовал, а удовольствовался ироническим замечанием:
— Похороны вызывают жажду?
Она улыбнулась. Потрогав рукой шею Николь, спросил:
— Ты сегодня вечером свободна?
— Смотрите! —сказала она с удивлением.—Что это с тобой? Приближение весны, как с Мик?
— Не говори мне о ней! — вспылил он.
Его удивила собственная горячность. Находившиеся поблизости от них парочки с удивлением повернулись к нему. Он взял себя в руки и слабо усмехнулся:
— Идем танцевать!
— Ого,— насмешливо сказала Николь.— Какой ты сегодня прыткий!
-ж- Свободна или нет?
— На данный момент да, но...
— Значит, все в порядке... и пошли танцевать.
— Может быть, и мне можно сказать слово,— запротестовала она.
Но это забавляло Николь. Такая прямолинейность и грубость Алэна льстили ей.
— А что, собственно, тебе мешает? — проворчал тот.
— Я только хотела сказать, что бывают смешные совпадения. Совсем недавно Кло спрашивала меня, было ли у меня что-нибудь с тобой, и я ей ответила — ничего.
— Ну вот видишь... А у меня как раз сейчас есть крыша... Так что нам даже не понадобится твоя мансарда... Когда это Кло тебя спрашивала?
— В тот самый день, когда ты привел Боба в «Бонапарт». Теперь этот денек мы запомним! До чего здорово он купил всех нас с «Ягуаром». А ты еще говорил, что он недостаточно быстро разлагается!
— Заткнись, прошу тебя! — проворчал Алэн.— Не говори мне об этом типе!
— Почему?—-удивилась Николь.— Вы поссорились?
•— Ничуть!
— Я считаю, что он потрясающий парень!
— Согласен,— взорвался Алэн.— Да, потрясающий! И Мик потрясающая девушка! А еще надо с достоинством держаться, чтя память бедной Франсуазы! Довольно! Давай танцевать!
Николь посмотрела на него, ничего не понимая, но промолчала и пошла танцевать.
— Алэн мне не нравится,— тихо сказал снова появившемуся Пьеру Сэм.
Тот кивнул в знак согласия.
— Он говорит кому-то очередную гадость,— добавил Даниель.
345


А Алэн в это время танцевал вовсю! Когда би-боп1 кончился, он захотел еще пить.
— Ты уже достаточно выпил,— запротестовала Николь.
Он расхохотался.
— Надеюсь, ты не станешь вести себя, как Франсуаза с Жераром. Помнишь, чем все это кончилось?
Он выпил остатки вина в стакане, и Николь жеманнб сказала:
— Теперь ты знаешь все мои тайны.
Но он не слушал ее, продолжая бороться против неумолчного внутреннего голоса, который отравлял ему существование... Если положить руку на бедро Николь и не смотреть на нее, можно заставить себя думать, что это Мик. Он вспомнил лицо Мик, ее затылок, прижатый к стене, натянутую до подбородка простыню. Он опустил голову. Его охватило чувство невероятной подавленности, тоски, гнева и сожаления.
— А Интеллигент пьян в стельку,— произнес голос Лу.
— Ты слишком много выпил,— заявила Николь.— Вставай, идем танцевать... Может быть, ты проветришься...
И они снова пошли танцевать.
— Мы уходим? — спросила она его, прижавшись к его уху.
— Что?
— Мы уходим? — прокричала она.
— Не кричи! У меня перепонки лопнут!
И он продолжал танцевать. Николь выждала две-три минуты и повторила свой вопрос. Алэн посмотрел на нее так, словно увидел впервые.
— Отлично,— сказал он, сам не сознавая, что говорит. Поняв, что она уходит, покорно пошел следом за ней.
— Мне показалось, что ты оглох,— сказала она, смеясь через плечо.— Идешь?
—• Конечно. Только я выпью еще стакан.
Внезапно он увидел перед собой стакан и тут же, не думая, чей он, схватил его. Это был стакан Ясмеда.
— Ну вот, теперь ты выпиваешь вино приятелей.
Его лицо пробудило у Алэна какие-то воспоминания. Он тщетно пытался вспомнить, что хотел спросить у Ясмеда. Николь ожидала, нетерпеливо постукивая ногой. Наконец Алэну показалось, что он вспомнил, и он спросил:
— Ты не знаешь... нашла Мик Боба в «Бонапарте»?
— Не знаю,— воскликнул тот, пожав плечами.— Они тебе об этом сами скажут завтга. Сейчас они как газ, навегное, мигятся.
— Отлично,— сказал Алэн с натянутой улыбкой. Затем выпил стакан.
— Негодяй,— завопил Ясмед.
1 Быстрый танец. (Прим, пер.)
346


Алэн почувствовал, как подгибаются у него ноги, й свалился как подкошенный.
Приятели отнесли его на тротуар. Его били по щекам, по рукам. Кто-то вылил ему на лицо графин воды. Николь была в ярости и поносила его на чем свет стоит. Обращаясь к окружающим, она кричала:
— Нет, посмотрите, на кого он похож, наш великий человек, наш главарь! Звал меня к себе! Хорошенькую ночь любви провела бы я там!
Эти слова сопровождались всеобщим смехом и предложениями утешить ее. В конце концов она снова пошла танцевать, приговаривая:
— Так и скажу Кло. Против судьбы не пойдешь. С Алэном у меня никогда ничего не выйдет!
Придя в себя, Алэн привстал. Ги дал ему платок вытереть лицо.
— Что с тобой, старина? Обычно ты лучше переносишь алкоголь. Поискать такси?
— Не стоит,— прохрипел Алэн.— Мне уже лучше. Дойду сам до метро.
— Тебе действительно ничего не нужно?
— Спасибо! Чао!
— Чао! Спокойной ночи!
Он двинулся вперед, неуверенно шагая, сжав кулаки и стиснув зубы. Он замерз, и ему казалось, что его сердце тоже стынет.
— Мерзавцы! — бормотал он.
Затем, остановившись на перекрестке, где был свет, сказал:
— Нет, это еще не все! Нет! Если потребуется, я пойду к Бобу, в его дом, и достану его там! Он попытается теперь от нас удрать, это ясно! Ясмед считает, что они помирятся. Ни за что!
— Шофер! — позвал он и приказал вести себя к Петеру.
Это было то самое такси, в которое часом раньше бородач усадил Боба.
— Почему эта молодежь столько пьет теперь?—проворчал шофер.— Ну и поколение!
22
Неяркое осеннее солнце освещало фасад университета, когда Алэн встал в дозор напротив его центрального входа. Студенты выходили из дверей небольшими группами, останавливались, болтая, возвращались назад, перекликались, держа под мышкой свои портфели и книги. Лицо Алэна, смотревшего на них, выражало отвращение.
Обнявшись, Бернар и Одетта ждали Боба. Их позвал смуглый юноша, обхвативший руками дерево, как Сизиф свою скалу:
34?


— Эй, влюбленные! Да, да, я к вам обращаюсь. Кто даст мне свои конспекты? Я не совсем разобрался в лекции Санглие...
— Ты что, Болтанский, хочешь с корнем вырвать дерево? — смеясь,, спросил Бернар, не выпуская из объятий Одетту.
— Не каждому дано держать в объятиях красивую девушку! Что вы тут делаете? Идем, выпьем стаканчик!
— Мы ждем Летелье.
Проходя мимо Алэна, две девушки в очках, в меховых куртках и шапочках задели его своими сумками.
— Ты идешь завтра на концерт Вивальди?
— Нет, я иду в зимний бассейн. Тренируюсь на сто метров свободным стилем. А у тебя уж есть билеты?
— Да. Достал Лефевр. Кому бы предложить второй билет?
— Возьми Жана-Пьера.
Они удалились, и Алэн услышал ответ старшей.
— У этого воображалы нет даже пары чистого белья. Благодарю покорно!
— О бог Саваоф!—проворчал Алэн сквозь зубы.
А Боба все не было. Смуглый парень, расставшись со своим деревом, подошел к Бернару, чтобы взять конспекты. Мимо них промчались двое ребят, направляясь к своим мотороллерам. Они что-то горячо обсуждали. До Алэна донеслось:
— На Олимпийском стадионе в Межеве...
— О бог Саваоф! —снова изрек Алэн на этот раз во всю силу своих легких, потому что он увидел выходящего из дверей Боба.
Этот возглас привлек внимание, многие обернулись. А Боб невольно отшатнулся. Это движение не ускользнуло-от взгляда Алэна. В эту минуту Боба схватил за руку Бернар.
— Мы тебя заждались! Одетта хочет тебе кое-что предложить.
Одетта взглянула на мрачное, замкнутое лицо Боба и дружески улыбнулась ему.
— Что-нибудь неладно, Боб?.. А?
— Напротив, все хорошо. Немного устал, готовясь к экзаменам. Так что у тебя?
Он не терял из виду Алэна, продолжавшего испускать свои дикие крики.
— Вот что. Мы с Бернаром едем в Австрию побегать на лыжах. Нам кажется, что в последнее время с тобой творится что-то неладное. Давай поедем с нами. На воздухе все как рукой снимет.
— Может быть... посмотрим...
Боб сделал неопределенный жест.
— Идите вперед. Я вас догоню. В любом случае, милая Одетта, большое тебе спасибо.
348


— Как, по-твоему, что с ним?—шепотом спросила Одетта Бернара, кивнув на Боба.
— Если б я знал!
— Ты видел типа, который его ждет? Странная личность! Не шантажист ли он?
— Мое сокровище, ты слишком много времени проводишь у телевизора... *
Подойдя к Алэну, Боб атаковал его в лоб:
— Что это тебе пришло в голову испускать дикие вопли перед университетом?
— Не обращай внимания. Это мое любимое ругательство. Своего рода заклинание. Я к нему прибегаю, когда вижу слишком много болванов.
Он улыбнулся во весь рот, но руки Бобу не протянул. Тот также не подал ему.
— Итак, тебя приходится разыскивать в этих жалких местах?
— Никто не принуждал тебя приходить сюда,— резко ответил Боб.
Улыбка не сходила с лица Алэна. Он медленно пошел вперед. Боб, поколебавшись, последовал за ним.
— Итак? Что ты хотел мне сказать?
— Ты пропал. Звоним домой: «Мосье нет дома». Что с тобой случилось?
— Ничего. Я занят.
Уголком глаза Алэн следил за ним.
— Если бы я не знал тебя, честное слово, подумал бы, что ты сердишься из-за того, что я и Мик...
— Можешь думать что угодно,— ответил Боб, пожимая плечами.
Он не вздрогнул, не покраснел.
— Я так и думал!
Алэн опять засмеялся, будто это было действительно очень смешно, и хлопнул Боба по плечу.
— Мы ведь друзья, а? Такие истории, как с кошкой и «Ягуаром», не забываются... Кстати, Петер еще не вернулся. Я по-прежнему пользуюсь его жильем. Но я не об этом. У меня к тебе поручение от Кло.
— Слушаю.
— Она устраивает потрясательный междусобойчик в субботу в Буа- ле-Руа и просит тебя прийти туда.
Впервые Боб выказал некоторое замешательство.
— У меня много работы...
— Отложи!
— Кто там будет?
Этот вопрос прозвучал для Алэна райской музыкой. Он прикусил губу, чтобы не расхохотаться.
349


—> Все! Абсолютно все! И еще новенькие. Разведенная жена Петра — Ноэль... Ты знаешь Петра, ну, этого кинопродюсера. Психованная и обворожительная!.. Карлос-цыган, он только что вернулся из Лондона с гастролей... Народ — во!
Он показал большой палец. Продолжал:
— А что, разве есть люди, которых ты избегаешь? Может быть, Жерар? Можешь быть спокоен, после истории с Франсуазой никто не согласится его принимать. Пусть сидит со своими кошками и выжившей из ума мамашей.
— С чего ты взял?—ответил Боб, побледнев.— Кого мне избегать?
— Вот и я так думаю...
Увидя Боба, уходящего с Алэном, Бернар закричал ему вслед:
— Эй, Боб! Нам до завтра тебя ждать?
— Иду! — крикнул тот.
После секундного колебания он протянул Алэну руку. Тот вынул свою из кармана кожанки и сжал пальцы Боба.
— Что мне сказать Кло? Да или нет?
— Посмотрим. Я не уверен...
Вырвал руку и побежал к ожидавшей его парочке. Алэн исподтишка наблюдал за ним.
Юноша и девушка на чем-то, очевидно, настаивали и были явно огорчены. Боб от чего-то отказывался, извинялся, качал головой: «Нет, право, не могу...»
— Дело в шляпе,— Пробормотал Алэн.
Алэн вошел в ближайшее кафе на углу. Молодой блондин, читавший газету, поднял голову. Это был Сэм.
— Ну?—спросил он.
— Порядок,— ответил Алэн, усаживаясь рядом и заказывая кока-кола..
— Ты постишься?
— Начинаются, старина, трудные времена.
— Если бы ты не передал Бобу и Мик дело Петера, у Мик не было- бы «Ягуара», но зато ты был бы Крезом.
— Мой дорогой америкашка, себя трудно переделать. Деньги меня не интересуют.
Посматривая, как Алэн пьет кока-колу, Сэм задумчиво поглаживал щеку.
— Меня называют оригиналом, потому что у меня есть определенные склонности, но ты, Алэн, тип куда еще более странный, чем я!
— В самом деле? Отчего же?
•— Ну вот, как, к примеру, понять твое неистовство в деле Мик — Боб...
— Неистовство?
350


— Ты сделал для них то, чего другой бы не сделал... А теперь ты их травишь. Тебе недостаточно, что ты разлучил их. Ты достиг своего. Мик приходит в ярость, едва услышит имя Боба. Он тоже не желает ее видеть. Зачем же ты преследуешь его? До университета добрался!.. Зачем любой ценой хочешь столкнуть их?
— Ты забыл, что я выполнял лишь поручение Кло...
— Рассказывай другим!
Алэн расхохотался и попросил сигарету. Сэм вынул пачку из кармана: — Оставь себе.
— Это очень кстати! Надеюсь, от чистого сердца? —И, став серьезным, продолжал: — Так вот, старина, есть вещи на свете, которых я допустить не могу. Не стану повторять прописные истины. Ты их сам отлично знаешь... Кто умеет любить — умеет и наказывать. Я не хочу, чтобы у людей, которых я уважаю, были слабости и чтобы они шли на компромисс с врагом.
— Ты уважаешь Боба и Мик?
— Боба? Не очень. Правда, в деле с мосье Феликсом он меня удивил. Но я не сомневаюсь, что он вернется в свою среду, как — цитирую «Писание» — собака к своей блевотине. Спасти надо Мик. Поверь мне, она еще подвергается опасности.
— Какой?
— При первом же удобном случае снова упасть в его объятия. И это непременно случится, если их примирение не станет совершенно невозможным.
— Может быть, ты и прав,— сказал Сэм.
Они молча курили.
— Скажи, Алэн, что произошло у Кло?
— Купила новый «Паккард».
— Не строй из себя дурака. Последнее время она сама не своя. Она всегда-то была с сумасшедшинкой, а теперь и совсем не в себе. Почти как Ноэль Петра...
— Понятия не имею,— равнодушно сказал Алэн.
— Может быть, мы узнаем об этом на вечеринке. Ты не знаешь, почему она ее устраивает?
— Странный вопрос! Разве для этого нужна причина?
«— Мне кажется,— многозначительно сказал Сэм,— она не будет похожа на все прежние.
Алэн хихикнул.
— Мне тоже так кажется. Только ты почаще посматривай в мою сторону и, не сомневайся, получишь удовольствие.
— Что ты затеял против Боба и Мик? Оставь их в покое!
— Отречься от своей миссии? Никогда! Гляди во все глаза и увидишь интересный спектакль!
351


23
Построенный в классическом стиле большой дом в Буа-ле-Руа. Его строгие и чистые линии выделяются на фоне зелени обширного тенистого парка.
Между воротами и оранжереей гости Кло оставили свои машины. Здесь машины самых различных марок и типов, на которых ездила парижская молодежь в 1958 году: мотороллеры, старенькие, давно вышедшие из моды «Рено» и подобная им рухлядь. Тут же рядом — явно родительские —- «Аронды» и «Версайи». Как султан, окруженный своей свитой, выделялся великолепный белый «Ягуар» Мик, похожий своими стремительными линиями на борзую.
Все окна *были освещены. Лившийся из них свет виднелся издалека. Приблизившись, можно было расслышать шум голосов и синкопические звуки джазовой музыки.
Кло решила организовать грандиозную попойку. В большом салоне с деревянными в золотых прожилках панелями вдоль стен и огромным камином, способным вместить целого оленя, танцевали. Танцевали и в соседней курительной комнате, двери в которую были сняты, а также в лоджии, куда можно было попасть по небольшой лесенке слева. Играли сразу несколько радиол, разнося по всему помещению блюзы и би-бопы.
Перед камином стояла низкая скамья для любителей поболтать и отдохнуть. На небольшом круглом столике с резными ножками стояла большая чайница, наполненная американскими и английскими сигаретами. Бесценные чашки ворчестерского фарфора служили пепельницами.
В группе, собравшейся возле камина и чайного столика, был и Алэн. Он наблюдал за танцующими. Множество незнакомых молодых людей и девиц топталось в такт музыке в салоне, на веранде и даже на ступеньках лестницы.
Вино черпали из бочонка, стянутого медными обручами, похожего на те, в которых раньше держали солонину. На тарелках из дрезденского и лиможского фарфора, уставленных рядами на огромном буфете, лежала целая гора бутербродов с оливами, огурцами, помидорами и кружками крутых яиц.
Стоя рядом с Кло, Мик жадно ела. Кло только пила. Было что-то нервозное и агрессивное в ее жестах, в отрывистой речи, в ее смехе. Мик сказала ей:
— Ты сегодня странная.
Кло не ответила. Обратилась к другим гостям:
— Делайте ёрш. Так скорее пьянеешь.
— Это было бы жаль,— заметил кто-то.
— Вино убивает медленно, но мы не торопимся,—добавил другой.
На секунду оторвавшись от еды, Мик повторила свой вопрос:
352


— Что с тобой сегодня?.. Я никогда такой тебя не видела.
На этот раз Кло повернулась к ней. Казалось, она сейчас расплачется. Но, посмотрев на подругу, она была поражена твердым и замкнутым выражением лица Мик.
Волосы Мик были строго и гладко зачесаны, а шею, как и в день ее знакомства с Бобом, украшал небольшой кулон — роза из слоновой кости на блеклой ленточке.
— В самом деле? — с нервной улыбкой спросила Кло.— Ты никогда меня такой не видела?
Их прервал Лу, испустивший отчаянный вопль:
— О Кло, ты права! В чем бы сделать ёрш?
Зашуршав своим роскошным платьем густо-красного цвета, с пышной, торчащей юбкой, Кло привстала и, протянув руку, показала на пузатую, яркую, как мандарин в праздничных одеждах, китайскую вазу, стоящую на книжном шкафу.
— Там!
Ее ответ был встречен криками восторга.
— Туда можно налить немало,— сказал Пьер.
Вся банда бросилась к шкафу. Составилась живая лестница, и скоро ваза, настоящая музейная редкость, стала переходить из рук в руки.
— Я вижу, Кло,-1-продолжала Мик,— ты принялась за обстановку. Это у тебя что-то новое!
— А мне наплевать на обстановку,— глухо ответила Кло, сжимая пальцами стакан.— Я хочу позабавиться сегодня... до упаду!
Кто-то уже окунул свой стакан в составленную смесь. Кло протянула свой.
— Ничего?
— Невероятная гадость! — ответили ей восторженно.
— Коли так, давайте!
Все наперебой, со смехом протягивали свои стаканы.
— Сильная штука!
— Бр!.. Ну и пакость!
— Никогда не пил ничего мощнее!
— Потряса!.. '
Отодвинув штору, Мик стояла у окна и смотрела на улицу. Она одна не пошла за ёршем. К ней подошел Пьер.
— Попрыгаем?
— Не сейчас.
Тот улыбнулся, ничуть не обидевшись.
— Поищу Кло. Дай мне знак когда захочешь.
— Идет!
Но Кло уже кружилась в объятиях Даниеля. Николь танцевала с Сэмом. Пьер выбрал Дудун. Всё новые бутылки и стаканы нагроможда-
23 Сценарии французского кино 353


лись у скамьи и на круглом столике. Лежа на полу, на животе, среди блюдец, набитых окурками,. Мюриэль кричала:
— Эй, там! Принесите сюда! Мы хотим пить здесь!
— Сходи сама! — ответили ей.
— Вот негодяи! Придется встать!
— Лучше лежать, чем сидеть, й лучше быть мертвым, чем лежащим,— философски заметил Алэн.
— Но еще лучше не поститься,— простонала Мюриэль, поднимаясь с пола и подчеркнуто лениво потирая спину.
Не отвечая, Алэн улыбался своей характерной улыбкой, не разжимая рта. Он следил глазами за Мик, которая стояла у окна и постукивала по стеклу пальцами. Часы на камине показывали двадцать минут десятого.
— Мне все осточертело,— сказал незнакомый веснушчатый юноша, расположившийся на полу возле круглого столика.
— Что бы такое сделать? — пробормотал, зевнув, цыган Карлос, сидевший рядом с Алэном.
Его размышления были прерваны отчаянным воплем Мюриэль:
— Ничего не осталось!
Трагическим жестом она опрокинула вверх дном бутылку и захныкала на манер ребенка, которого собираются наказать.
— Обожди,— прокричал ей Сэм.— Ги занимается снабжением.
— Хочу вам предложить игру,— сказал Алэн.
Его слова встретили одобрительными криками.
— Давай, давай!
— Кто начинает?
Но в это время на пороге появился Ги. Он показал пустые руки:
— Кло! Дверь в погреб закрыта на ключ.
Кло спокойно ответила:
— Взломайте ее. Сегодня я все разрешаю!..
Дикие крики восторга, смех и возгласы «ура» были ей ответом. Всем захотелось принять участие в штурме винного погреба.
До салона доносились возгласы:
— Подожди, этим не взломаешь!
— Возьми, вот это тяжелее.
— А ну, девахи, жмите!
Неожиданно раздался раскатистый грохот, прокатившийся гулким эхом по всему дому.
Удрученная Мик отошла от окна. В ту же минуту к ней подошла Кло и проворчала сквозь зубы:
— А Боба еще нет! Где только его черт носит!
Мик еле сдержала дрожь. Но Кло сказала это так просто, что она рискнула небрежно спросить ее:
— А что, он должен прийти?
354


— Надеюсь! —вздохнув, сказала Кло.
Она не смотрела на подругу. А та, поглядев на нее, ничего не сказала, снова повернулась к окну и медленно отпила из своего высокого бокала.
— Мик! — крикнул ей Алэн.— Мы играем в правду! Идешь?
— Потом,— ответила она сквозь зубы.
— Ну вот,— презрительно бросила Кло,— занялись Вдруг светскими играми!
— Он обожает это,— усмехнулась Мик.— Превосходный способ вызвать ссору.
Продовольственная экспедиция с шумом вернулась из погреба, нагруженная бутылками. Буфет брали приступом, совсем как в воскресный день автомобилисты бензиновую колонку.
Снова начались танцы. В своем углу Алэн объяснял условия игры:
— Повторяю еще раз: тот, кто ответит на вопрос, имеет право в свою очередь любому задать любой вопрос!
— Предпочтительно с подковыркой! — пропищала в восторге Николь.
— Кто начинает?
Все подняли руки. Алэн рассмеялся:'
— Черт возьми! Вам явно не хватает исповеди!
Мик быстро опустила занавес. Она увидела въезжающий в парк мотороллер Боба. Поспешно поставив стакан, поискала глазами Пьера. Слегка опьяневший, тот сидел на полу, закинув ноги на диван.
— Быстро! — прошептала Мик.— Ставь «Джессикас д$й» и идем танцевать.
— Охотно!
В передней Боб снимал пальто. Ему с трудом удалось пробиться в салон. Увидев Мик с упоением танцевавшую в объятиях Пьера, он остановился. Ее веки слегка приподнялись, и она небрежно-снисходительно махнула ему рукой.
Боб поклонился. Ни один мускул на его лице не дрогнул.
По-детски пухлые губы Мик слегка приоткрылись, и она равнодушно проронила:
— Привет...
— Привет,— вежливо ответил Боб.
— О, Боб, наконец-то ты! — сказала Кло.— Я так ждала тебя!
— Меня? Зачем?
— Мне надо поговорить с тобой... Серьезно.
И она увлекла его.
— Идем в библиотеку, хочешь? Уверена, ты здорово Посмеешься.
Через плечо своего партнера Мик видела, как они вышли. Ее губы сжались, и она слегка пошатнулась. Потанцевала еще немного, сказала:
— Извини, я устала...
23*
355


Библиотека, обставленная мебелью из полированной вишни.
Современные ковры графиня де Водремон заменила Обюссоном. Кресла были обиты жатым шелком в красных тюльпанах. Боб положил руку на спинку одного из них.
Кло подошла к стенному шкафчику и вынула оттуда два стакана и хрустальный граненый графинчик.
— Виски?
На секретере стоял поднос с гербом.
— И немного воды.
— Я пью чистый.
Она наполнила стаканы. Ее жесты были нервными и резкими.
— Итак? — спросил Боб.
Она сделала ему светский реверанс и сказала:
— Так вот. Я буду ма-а-терью.
— Мои поздравления!—спокойно сказал Боб.
Он немного отпил из стакана.
— А кто счастливый отец?
— Я разве знаю!—Кло пожала плечами.— У меня было столько...
Боб поглядел на нее с любопытством. У этой девушки был необыкновенный шик. Она пересчитала на пальцах.
— Выбор большой. В принципе, это Пьер. Но представь себе, это может быть также... обожди... Ги, Лу, Сэм, да, Сэм... Тебя удивляет? Меня тоже. И даже — держись крепче...
Она снова расхохоталась и села на ручку кресла. Ее роскошная юбка взметнулась красным веером.
— Я? —нервно спросил Боб.
— Нет! Ты — нет! Это твердо... Успокойся, малыш!
— Так кто же этот «даже»?
— Жерар Совари!..
— Неужели?
Поглядев на свой стакан, Боб спросил каким-то бесцветным голосом: — Что ты намерена делать?
— Шить пеленки. Желтые. Сейчас это модно.
— Кроме шуток. Ты его сохраняешь?
— Я же говорила, что ты лопнешь от смеха... Представь, угрызения совести. И даже на религиозной почве. А потом... Тебе я могу в этом признаться. Я умираю от страха. Не могу забыть Франсуазу, понимаешь? Это своего рода... суеверие. Ребенок ведь может быть от этого самого несчастного Жерара. А уж сколько я потешалась над бедной Франсуазой до того, как случилась беда!
— Твои родители в курсе?—спросил Боб.
Кло кивнула.
И как они реагировали?
356


— Можешь представить себе... Она снова налила вина.
— Отец был в бешенстве. Уж как он шпионил за мной, как выслеживал меня, как он...—
Судорожно поднесла она руку к горлу и закачала головой.
—- Семья! — сказала она.— Семья! Погляди, какова она!
Спрыгнув с кресла, Кло подошла к книжному шкафу. Отворив его стеклянные дверцы, она указала на ряды книг в великолепных переплетах.
— Фасад, малыш! Прекрасные собрания сочинений... Отличные книги... избранные авторы! Монументы человеческого духа, как говорит мой отец, достойный человек. Высокая философия... Сен-Симон, Монтескье... История религии... А за всем этим—вот что!
Небрежно сбросив несколько книг на пол, она открыла второй ряд. Это были небольшие книжечки в изящных переплетах. Боб взял одну из них. Открыл.
Кло продолжала:
— Мне было пятнадцать лет, когда я их обнаружила. Они сослужили мне хорошую службу.
— Мерзость! — сказал Боб.
Положив книгу, он поглядел Кло в глаза.
— А твоя мать?
— Мать?.. Удивила меня... И малоприятным образом.
Не переставая улыбаться, Кло опорожнила еще один стакан.
— Знаешь что я о ней всегда думала? Прекрасная женщина, которая просто не замечает вокруг себя плохого. Этим как раз и пользовался отец, чтобы оказывать на меня давление. Он знал, что только из-за мамы я не бью стекла... Но если бы ты только знал, Боб...
Она скорчилась в припадке немого истерического смеха. Затем закрыла рукой свой искривленный рот и простонала:
— Прости меня.
Боб молча смотрел на нее.
— Среди моих предков есть три дамы, причисленные к лику святых. Быть может, свое религиозное благочестие я унаследовала от них. Но в семье были и две фаворитки! Это тоже кое-что объясняет! Дай мне еще выпить.
Боб не сказал «ты достаточно выпила», а молча выполнил ее просьбу Вертя в руках стакан, Кло села в кресло.
— Я жила как хотела. И заплачу за это... Но как можно дешевле. И ты можешь мне помочь...
— Что ты хочешь сказать?
— Когда я отказалась от приправленного слезами материнского предложения довериться семейному доктору, мне дали восемь дней, чтобы найти себе подходящую партию.
— Ия отвечаю всем требованиям?—тихо спросил Боб.
357


Она выпила еще.
— Ты все понимаешь. Мы приятели. У тебя нет титулов, но это не имеет никакого значения при наличии денег твоего отца. Из всей банды один ты приемлем. То, что было однажды между нами, не имеет в данном случае никакого значения.
— Не сомневаюсь,— ответил Боб, не в силах удержаться от не очень веселого смеха.
— В этом отношении ты будешь совершенно свободен. А я сумею вести себя подобающим образом и никогда не поставлю тебя в смешное положение. Могу в этом поклясться,..
Она подождала, а затем спросила неожиданно тонким голосом:
— Ну, как?
Боб покачал головой. В его голосе звучало искреннее огорчение, когда он сказал:
— Я в отчаянии, Кло! Правда, я страшно огорчен за тебя, но сделать это не могу...
С минуту Кло молчала. Потом расхохоталась. Спрыгнув с кресла, захлопала в ладоши:
— Я так и думала! — вскричала она.— Я была готова к этому. Придется полностью платить по счету. Выйду замуж за родственника!
Резко махнув рукой, она опрокинула стакан, даже не заметив этого. Виски растеклось по полированному столику, пролилось на паркет.
— Кандидатура отца. Четвероюродный брат! Мерзкий тип. Готов на все, лишь бы иметь выгодную жену и политические связи. Мы будем жить близ Алансона. Там у него большая хибара. Меня ждет прелестная жизнь!
— Ты шутишь?—запротестовал Боб.— Мы живем в XX веке!
Кло сделала реверанс.
— Как говорит мой уважаемый отец, наше величие в том, чтобы не замечать этого.
— Не может быть! — сказал Боб, поднимая стакан.— Вероятно, еще можно что-то сделать!
— В самом деле?.. Ты считаешь, что я не думала об этом? Сколько ночей я не спала, ломая над этим голову!.. Перебрала все возможности. Хотела даже идти работать! Работать... Меня так воспитали, что я не сумела бы работать даже прислугой. Ни диплома, ни профессии, ничего нет в руках... Ничего!.. Ничего!.. Ничего!.. Идем танцевать!
Она покружилась и исчезла за дверью.
В большом салоне почти все были уже пьяны. Танцевали с исступлением.
358


Группа вокруг Алэна увеличилась. Здесь тоже много пили, продолжая игру. Сейчас как раз «ответчиком» был Алэн. Его спрашивал Лу.
— Если бы твой лучший друг оказался в нищете, ты помог бы ему?
— Помог бы ему увязнуть в ней еще больше! — с силой ответил допрашиваемый.
— Почему?..
Мик тоже слушала. Она была уже Щзяна и с нехорошей улыбкой поглядывала в сторону библиотеки.
— Потому, что я никого не люблю и вы все стоите друг друга,— заявил Алэн,^ обращаясь ко всем.
Дверь из библиотеки открылась. Появилась смеющаяся Кло, таща за собой Боба. У него был мрачный и озабоченный вид. Лицо Мик исказилось. Это не ускользнуло от зорких глаз Алэна. Он тут же властно заявил :
— Ну, мне это надоело. Теперь буду спрашивать я.
— Хочешь меня?—предложил Лу.
— Нет, не тебя. Ты мне хорошо знаком и так!
— Меня! Меня!—кричали другие.
— Тебя! — сказал Алэн, указав пальцем на Мик.
Та сделала гримаску, продолжая следить за Бобом и Кло. Алэн настаивал:
— Иди сюда! Продемонстрируем этим добропорядочным деткам здравые взгляды девушки, достойной уважения!
Мик поглядела на него с вызовом.
— А если я такая же, как они?
Рассмеявшийся Алэн поудобнее устроился в кресле.
— Тогда я останусь единственным в своем роде.
Они глядели друг на друга. Лицо Алэна изменилось. Страстно и строго. как молящийся называет имя бога, он произнес, взяв Мик за руку:
— Правду!
Она подняла руку и с чуть пьяной улыбкой ответила:
— Клянусь!
Проделав этот ритуал, Алэн заложил руки за спину и, немного подумав, заговорил, как следователь, начинающий допрос:
— Ждешь ли ты чего-нибудь от жизни?
— Да!—ответила Мик.
Ее тон в большей степени, чем самый ответ, поразил Алэна.
— Вот как? Чего же?
По-прежнему улыбаясь, Мик наблюдала за Бобом, который, стоя к ней спиной, пытался осторожно отобрать стакан у Кло.
— Любви...
Раздались смешки. Алэн нахмурил брови.
— Ты?
Она вызывающе посмотрела на него:
359


— Да, я!..
— Ну, полно, Кло, не пей больше! — уговаривал Боб девушку, брат- ски похлопывая ее по плечу...
— Ты был бы прекрасным мужем,— ответила ему Кло, совсем пьяная.— Как жаль. Давай поцелуемся...
— О какой любви ты говоришь? — продолжал Алэн.
Легкая судорога скривила лицо Мик. Она закрыла глаза, потом быстро ответила:
— Об одной. Великой. Единственной.
Мик заметила, как в это время, хихикая, целовались Боб и Кло. Смех играющих усилился. Алэн видел, куда смотрит Мик, но не обернулся.
— Как в сентиментальных романах?—спросил он, слегка иронизируя.
— Совершенно точно!—не смутилась Мик.
Ее душила ярость.
Со стаканом в руке Боб подошел к группе Алэна. Он курил сигарету, на которой отчетливо были видны следы помады Кло. Волосы у него были всклокочены, как в первый вечер его знакомства с Мик.
С той же поспешностью, с какой Алэн только что прекратил допрос Лу, она, повысив голос, закричала:
— Я шутила и лгала, чтобы посмотреть, какую ты сделаешь физиономию. Начнем сначала, всерьез.
Раздались крики протеста.
— Это не по правилам!
Обернувшись к Надин, Мюриэль сказала:
— В этой игре всегда немного обманывают...
— Есть дурачки, которые верят... нас с тобой на этом не купишь,— в тон ей ответила Надин.
— О’кэй,— спокойно заявил Алэн.
Краем глаза он увидел Боба. Тот сел на ручку кресла, поставив у ног бутылку коньяка. Мик протянула руку и взяла свой бокал с бургундским.
— Сколько времени ты в нашем квартале? — спросил Алэн.
— Два года.
— Сколько ребят у тебя было за это время?
— Трудно сосчитать!
— Почему ты так поступала?
— Мне это нравилось.
Она отвечала быстро, жестко и решительно, стараясь не смотреть ь сторону Боба.
— А как тебе было со мной?
— С какой точки зрения?
— Физически.
Мик посмотрела на пьяные лица окружающих и сказала сухо, без всякого выражения:
360


— Превосходно!
— Лучше, чем с Бобом?
Все головы повернулись к Бобу.
— В смысле техники—да,— раздался ровный, бесцветный голос Мик..
— Была ли ты влюблена когда-либо?
На этот раз Мик открыто посмотрела на Боба.
- Да...
Он непроизвольно сделал легкое движение. Она рассмеялась и доба- - вила:
— Когда мне было десять лет.
—- А потом?
— Никогда!
Сделав паузу и облизнув губы, Алэн вкрадчиво продолжал. В его глазах светился холодный огонек.
— Даже в Боба ничуть?
— За кого ты меня принимаешь?
Боб, Алэн и Мик переглянулись. Боб выпустил струю дыма и выпил, немного виски. Алэн спросил:
— Но тебя постоянно видели с ним?
— Мне нужна была его машина,— сказала Мик.— А потом у него- было чем заплатить за выпивку. Таких не часто встретишь...
Раздался взрыв смеха.
— О, ты безжалостна к нему,— сказал Алэн.
— Мы играем в правду.
— Он обидится, и мы его больше не увидим...
—- Что ж, это дополнит общее впечатление о нем,— сказала презрительно Мик.
— Ты сожалеешь о своих поступках?
— Ни об одном!
— Ты начала бы все сызнова?
— С еще большим энтузиазмом!
Алэн остановился, и Мик тихо спросила его:
—- Это все?
В ответ он улыбнулся и на этот раз чистосердечно. Спросил, словно* на него нашло вдохновение:
— Что ты думаешь обо мне?
Мик посмотрела на него. Лицо ее осветилось радостью. Это была радость избавления. Несколько секунд они, улыбаясь, смотрели друг на друга.
— Что ты порядочная сволочь,— сказала она.
Выражение лица Алэна не изменилось.
— А дальше?
— Что ты стремишься потрясти людей исключительно для того, чтобы 361


потрясти самого себя. Что ты не терпишь ничего свежего, чистого... Ты стыдишься этого... Больше всего ты боишься кого-либо пожалеть... Наконец, вся твоя низость, твой бунт, твоя ненависть, твоя черная злоба... все это... только обман, мистификация, средство избежать пустоты, скуки.
Алэн обернулся к остальным:
— Не глупо! — сказал он тоном профессора, который восхищен своим учеником.— Совсем недурно, моя девочка!
Указав на Боба, он спросил:
— А что ты думаешь о нем? ч
— О нем?
На короткое время глаза Мик и Боба скрестились. Губы Мик задрожали, потом снова сурово сжались:
— Давай,— сказал Боб мягко, словно во сне.— Задеть меня ты не можешь.
Мик обернулась к Алэну и сказала с отвращением:
— Теплая водичка! Ветер! Когда кризис минует, он женится на девушке, набитой деньгами и так же старательно причесанной, как он. Вот!
Снова раздался смех. Все смотрели на Боба и на его растрепанные волосы. Его затуманенный взгляд избегал Мик и Алэна. Галстук у него съехал на сторону. На губах блуждала смутная улыбка.
— Хочешь еще? — устало спросила Мик.
В эту минуту Боб встал и направился к двери. Алэн поспешно ответил:
— Теперь твоя очередь. На кого бросаешься?
— На него! — крикнула Мик, протягивая руку в сторону Боба. Тот остановился.
— Давай, Боб! — сказал Алэн.
— Я?
Разыгрывая скуку, безразличие и усталость, он удивленно приподнял брови.
— Мне это надоело,— сказала Мюриэль.— Я хочу танцевать. Идешь, Ник?
Николь и австралиец встали. Вслед за ними поднялись Надин и еще несколько человек. Николь крикнула:
— Давай настоящий хоп. Быстрый!
Другие ее поддержали. Мик схватила руку Боба и подняла ее:
— Правду!
— Клянусь! — сказал Боб.
Она выпила одним духом свой стакан. В комнате раздались звуки быстрого танца. Алэн поторопил ее.
— Ну, начали! Я слушаю.
Мик посмотрела Бобу в глаза и спросила строго и медленно, как будто, кроме них, никого не было:
362


— Боб... Ты меня любишь?
Вопрос был столь неожиданный и задан таким тоном, что слушатели невольно вытянули шеи.
Спокойный и бледный Боб холодно спросил:
— Ты что, с ума сошла? Что с тобой?
И быстро перевел глаза на Алэна. Тот послал ему улыбку и одобрительно кивнул головой. Взгляд Боба снова вернулся к Мик и больше не оставлял ее.
— Но ты меня все же любил? — продолжала она глуше.
— Ты так думала?.. Ни минуты!
— Ты думаешь, что сможешь когда-нибудь полюбить?
— Может быть,— сказал Боб, подумав.
— Девушку в каком роде?
— Порядочную...
Алэн усмехнулся. Мик перестала смотреть на Боба и сосредоточила все внимание на бокале, который вертела в руках.
— То, что ты мне сказал однажды... на улице... было правдой?
— Тебе показалось, что я шутил?
Мик замолчала. Маленькая розочка на шее задрожала сильнее.
— Боб... ты не обманываешь?
— Зачем? — спросил Боб, немного побледнев.— Разве ты плутовала?
— Сейчас спрашиваю я!
— Я поклялся говорить правду!
— Когда ты принес мне деньги к Алэну, что ты подумал?.. Скажи!
Боб проглотил слюну. Мик настаивала.
—• Ну, говори!
— Что... Ну, что очень удобно иметь дело с такими девушками, как ты, которыми можно пользоваться и... которые не просят денег!
Алэн расхохотался так громко, что все обернулись к нему. Он буквально задыхался от смеха.
— Потрясающе! Образец скупого буржуа! И из какого только материала не строится наш мир!.. Надо промочить горло.
Он встал и направился к буфету с видом достаточно наслушавшегося человека. Боб посмотрел на него и спокойно сказал:
— В сущности, он прав. Я того же мнения... Ваша пресловутая компания! Всякие Нана, вроде тебя, Николь, Мюриэль... Мы никогда не принимали вас всерьез. Едва вас вытащишь из вашего угла, как вы выглядите безнадежно устаревшими, выбитыми из колеи. Например, в «Килте», помнишь, тогда? Ты страшно стесняла меня!
Подошла Кло. Она едва держалась на ногах, но умудрялась сохранять достоинство. Чтобы скрыть от Боба свои полные слез глаза, Мик обернулась в сторону Кло. Она мучительно искала, что бы ей сказать, но Кло уже заговорила сама:
363


— Пп-почему вы тут ррразговариваете? — сердито спросила она.— Сегодня мы веселимся! Прошу пить! За жизнь, черт возьми! Поч-чему вы не ппьете?
Она повисла на руке у Боба.
— Иддем... ты! Я хочу тан-нн-цевать!
Все поддержали ее.
— Браво, Кло!
— Ты права!
— Она шикарна сегодня,— провозгласил Пьер, не переставая прижимать к себе Надин.
Оставив Боба, Кло, едва заметно шатаясь, со стаканом в руке, направилась к этой паре.
— Пп-пользуйтесь жизнью! — закричала она подобно пифии.— Живите все, как я!.. Это ненадолго! Все равно придет капут. Для меня уже — капут! Так валяйте! Бейте все!.. Ломайте! Пусть все летит вверх тормашками и разлетится в клочья. К черту! Танцуйте! Торопитесь! Мы затем сюда и собрались! Вам тоже придет конец! А ну, больше огня!..
Танцующие умирали со смеху и все более, изощрялись в разных па.
— Она как одержимая сегодня. И молодец! Здорово, когда видишь аристократку, пьяную в стельку. Валяй, Кло, поддай еще жару!..
— Ин вино веритас! — заорал какой-то эрудит.
— Громче, музыка! — вопила Кло.— Громче!.. Больше шума!
Боб провел рукой по лбу.
— Прекрасный вечер,— сказал Алэн.— Я люблю вот так. Словно конец всему и никакого завтра не будет... Бах!.. Планета взлетает ■—и все, прощай! Остается один дым!
Как побитая стояла Мик, прижавшись к камину. Казалось, она что-то рассматривает в своем пустом бокале. Время от времени ее плечи поднимались и опускались.
— Вы не согласны?—спросил Алэн, снова наполняя свой бокал.
Он посматривал то на Боба, вытиравшего лоб, то на Мик. Те не отвечали. Не смущаясь, Алэн продолжал, глядя на Кло:
— Взгляните-ка! Это забавно... Настоящее исступление!
Высвобождаясь из объятий молодых людей, пытавшихся с ней танцевать, Кло переходила от одной пары к другой. Руки ее бессильно висели вдоль красного платья и, словно чужие, болтались в такт спотыкающейся походке.
— Прекрасно...— прошептала она тихо.— Прекрасно. Скачите. Танцуйте... Это моя последняя вечеринка!
По ее щекам потекли слезы. И все более истерически она продолжала:
— Я хороню свою девичью жизнь! Жизнь чистой девушки! Настоящей девушки. Капкан захлопывается. Он отлично действует!.. Я выхожу замуж, замуж! — закричала она внезапно, захлебнувшись слезами и покач- 364


нувшись.— Это решено! Я стану приличной женщиной. С жизнью покончено! Конец! Все! Моя жизнь кончилась!
Очнувшись от первого удивления, гости с жадным любопытством стали расспрашивать :
— За кого?..
— Кто будет твоим мужем?
— За Дон-Жуана! Адониса! Потрясающий тип! Мои родители его обожают! Я буду счастлива, так счастлива! О, какое это будет блаженство!
Голоса настаивали:
— Кто это? Как его имя? Скажи!
Боб встал и крикнул:
— Это я!
Поднялся невероятный гвалт. Со всех сторон посыпались нескромные реплики и вопросы, перемешанные с возгласами удивления и диким хохотом. Кло стояла с открытым ртом, со слезами на глазах. Голос Боба перекричал всех:
— Да, я... Кло, я беру тебя.
Внезапно Кло бросилась ему на шею, прижалась к его груди почти в истерическом припадке:
— О, Боб! Боб! — только и произнесла она.— Ты потрясающий парень!
Теперь она уже рыдала открыто. А Боб, держа ее в объятиях, продолжал говорить:
— Вас это удивляет? Все девки одинаковы! Все шлюхи! Все дряни! Так почему бы не Кло? С нею меня по крайней мере не ожидают сюрпризы!
Ответом ему была овация. Алэн молча наблюдал за Мик. Та подняла голову.
— Посмотрите,— кричал Боб,— прижимаясь к щеке Кло.— Смотрите, это без обмана! Смотрите все, пока вы еще здесь! Смотрите, как мы любим друг друга!
Среди общего бедлама Даниелю удалось пробраться к пианино и он начал, с силой нажимая на клавиши, выстукивать первые такты Свадебного марша. Это вызвало бурю истерического хохота. Собравшиеся корчились, стонали, плакали от смеха.
Беспорядок кругом стал поистине адским, и только один Алэн обратил внимание, как Мик, быстро опорожнив бокал, направилась к двери. Он не стал ее удерживать.
Боб увидел ее уже в дверях и, обернувшись, встретился глазами с оказавшимся рядом с ним Алэном. Короткое мгновение они смотрели друг другу в глаза. И в это мгновение между ними было все и навсегда покончено. Комедия была сыграна. Маски упали.
В коротком столкновении взглядов каждый разгадал другого. Подозрение, мелькнувшее у Боба, ужаснуло его. Холодея, он прошептал:
— Куда она пошла?!
365


Словно фокусник-иллюзионист, Алэн развел руками. Его лицо, освещенное злобной радостью, стало почти красиво.
— Ушла! Улетела! Исчезла! Вот, старина, что бывает, когда плутуют!
Боб пошатнулся. Он хотел сказать «Неправда!», но не произнес ни слова. Расталкивая всех, бросился к дверям. Выскочив на террасу, еще успел увидеть, как белый «Ягуар» рванулся вперед с зажженными фарами.
— Мик! — изо всех сил закричал он в темноту.— Мик! Я солгал! Я обманул!.. Мик!.. Мик!..
24
Мимо деревьев и оград особняков неслась белая машина. Внезапно она резко свернула на узкую дорогу, проходившую через лес. Свет фар, словно ножницы, срезал обступившие шоссе деревья, кустарники.
За нею несся черный «Паккард» Кло, в котором сидел Боб. Он не переставая нажимал на сирену. Но разрыв между машинами не сокращался. Выехав из леса, они оказались на большой дороге.
Мик резко повернула в сторону от Парижа. Она прибавила скорость. Белый силуэт «Ягуара» ярко вырисовывался в ночи, временами пропадая за поворотом или в ложбинке. Лучи фар выхватывали рекламные щиты: «Вы не застрахованы? Тогда путешествуйте пешком!» Один из них поразил Боба: «Сатана бессердечен!» Он прибавил газ и нажал на сигнал. Но расстояние между машинами не сократилось.
Но вот красный огонек «Ягуара» стал приближаться опять.
«Я ее нагоняю»,— подумал он.
В ушах возникла мелодия джаза. По мере того как расстояние между машинами сокращалось, она звучала все громче.
«Я нагоняю»,— сказал он себе.
Мелодия звучала сильнее. И он в такт музыке и биению своего сердца повторял: «Я нагоняю, я нагоняю!»
Перед его глазами, словно кадры кинофильма, мелькало лицо Мик в разные моменты их знакомства — смеющееся, сердитое, усталое и пресыщенное, нежное и злое. Боб нажал опять на сигнал. Ударные продолжали чеканить свой джазовый ритм. Расстояние еще более сократилось... «Догнать... непременно догнать...»
Деревья на дороге приближались и, будто жестикулируя, откидывались назад.
Белая машина, преследуемая черной, пулей пронеслась через маленькое селение. Мелькнули закрытые ставни крайнего дома. Сигнальный щит сделал реверанс, церковь строго подняла указательный палец колокольни и пропала, ничего не сказав.
— Она сошла с ума,— сказал громко Боб.
Он опять посигналил фарами. Но «Ягуар» в ответ прибавил скорость. Ночная гонка продолжалась.
366


Пошел дождь. Боб выжимал газ до предела. Теперь они мчались вдоль высокой стены, очевидно, какого-то поместья.
Дальше! Быстрее! Вырваться вперед! Налево! Направо! Вперед! Теперь уже Бобу было трудно сохранять расстояние между машинами. По узкой дороге было опасно ехать быстро. Мик же гнала со скоростью сто двадцать километров в час. Он повторил призыв фарами! Никакого внимания. А ударные неистовствовали. Чем больше он прибавлял скорости, тем ближе, казалось, приближался к абсолютной неподвижности.
«Пользуйтесь только шинами Мишель» — призвал рекламный щит и пропал в дымке. Фары, подобно топору, пробивали себе дорогу через ночной лес. Жилища больше не встречались. Вокруг была только ночь, а вдали— призывные звуки ударных и меди джаза Мессенджера.
Красный огонек впереди снова стал уменьшаться.
— Мик, подожди меня! Это я!—кричал Боб, не слыша своего голоса.
Дождь усиливался. Почва делалась все более скользкой, ехать становилось все опаснее. Юноша стиснул зубы, чтобы не разрыдаться. Руки его на руле были холодные как лед.
— Мик, Мик!—шептал он.
А Мик удалялась все больше. На какой скорости неслась она теперь? Дорога была узкая. Каждый поворот был опасен в такую погоду. Боб опять нажал сигнал, и его пронзительный звук рассек тишину, ночь и дождь. Но белая машина не прекращала гонку. Расстояние между ними все увеличивалось.
— Мик, Мик! — громко повторял Боб.
Капля пота скатилась по его щеке. Он еще ниже пригнулся к рулю. За влажным ветровым стеклом по-прежнему виднелся красный огонек.
Внезапно что-то изменилось в пейзаже. Впереди забрезжил свет. Свет фар другой машины. Она надвигалась неотвратимо. Боб опять нажал на сигнал и закричал.
— Мик, осторожно! Грузовик!
Свет нарастал, заполняя все впереди себя, надвигался, беспощадный, как карающий огненный меч!..
— Прямо мне под колеса! Сама бросилась мне под колеса,— причитал шофер грузовика, выскочив из кабины на мокрую дорогу.— Она сделала это нарочно! Бог мой, вот несчастье-то!
К месту, где лежал обращенный в груду лома «Ягуар», стремительно подъехал черный «Паккард». Водитель грузовика как раз пытался открыть заклинившуюся дверь. Из нее выпало маленькое, легкое тело.
— Да ведь это совсем девчонка!—воскликнул он.— Настоящий ребенок!
Боб прислонился к стволу дерева. Его рвало.
367


25
Перед жандармерией маленького мирного провинциального городка остановилась роскошная машина. Было около десяти часов утра.
Возле груды железа и битого стекла группа людей обсуждала происшествие. Покачивая головами, каждый высказывал свои предположения. В разговоре принимали участие и два жандарма. Они повернули головы в сторону прибывших. Из машины вышла очень тоненькая девушка в перехваченном поясом свободном пальто от самого лучшего портного:
— Обождешь меня тут, Ги?
— Мне бы не хотелось,— ответил тот, зевая.— Но я готов. Ты ведь знаешь, Кло, что у нас с полицией...
В машине, тесно прижавшись друг к другу, с припухшими глазами и отекшими лицами сидели Николь, Алэн и Лу. Лу был небрит и по обыкновению спал как сурок. Николь боролась с зевотой.
— Приходи вечером в «Бонапарт» рассказать все,— закричала она вслед Кло. Обернувшись затем к Алэну, спросила: — Ее вызывают потому, что мы все перебили?
— Об этом они ничего не знают,— ответил Ги вместо молчавшего Алэна.— Это из-за несчастного случая...
— Тогда о'кэй!
Машина отъехала. Проезжая мимо останков «Ягуара», все сидевшие в ней повернули головы. В голосе Николь прозвучало уважение:
— Посмотри! Ну и досталось же ей!
Ги почти всхлипнул.
— Такая потрясающая машина! И в таком состоянии! Какая досада!
В ту минуту, когда машина отъехала, жандарм, стоявший у обломков «Ягуара», сказал:
— Когда ее извлекли оттуда, она была еще жива. Да только вряд ли...
Алэн не слышал слов жандарма, но видел его жест и понял его. Он откинулся на подушки, попросил Николь:
— Дай мне сигарету!
Лицо его было непроницаемо.
Кло тоже увидела обломки «Ягуара». Она остановилась и, кусая губы, посмотрела на них. Затем с поднятой головой, постукивая каблуками, прошла дальше.
В канцелярии больницы растерзанный, взлохмаченный Боб отвечал на вопросы жандйрмского офицера, сидевшего за столом и записывавшего его ответы в блокнот. Второй жандарм стоял позади Боба.
— Шофер грузовика,— говорил первый снисходительным и вместе с тем строгим тоном,— утверждает, что она сама бросилась ему под колеса. С ва- 368


шей точки зрения, были у нее основания для... для того, чтобы... ну, поступить так?
— Покончить с собой? Нет!—Боб ответил сухо, как во время игры в правду. И решительно добавил: — Нет! Только не она!
Удивленные такой реакцией, полицейские посмотрели на него внимательнее. Боб говорил, как человек, которого обвиняют.
— Она была против...-—добавил он глухо.
Куривший у окна Роже обернулся. Тот прикрыл глаза и закончил.
— Да, против самоубийства. Она мне сама это говорила.
И он схватился руками за голову. Офицер вопросительно взглянул на Роже. Тот сделал неопределенный жест.
— Я ничего не знал о ее жизни,— сказал он и стал разглядывать пустынную улицу, словно увидел там что-то чрезвычайно интересное.
Офицер пожал плечами и спрятал блокнот и карандаш. Дело для него было ясно. Здесь было не преступление. Нужды в дальнейшем расследовании не было.
Он направился к выходу в сопровождении своего помощника, который уже у двери сказал застенчиво, но тоном компетентного в таких вещах человека:
— Вероятнее всего, случилось что-нибудь с мотором...
В коридоре они встретили врача. Боб и Роже видели через приоткрытую дверь, как старик врач вручил им свое заключение. Прошла санитарка, неся аппарат для переливания крови.
— Ваша мать рядом с ней,— сказал врач, обращаясь к Роже.
Тот поблагодарил кивком головы и аккуратно положил окурок в пепельницу. Они с Бобом услышали, как, уходя, врач сказал:
— В крови обнаружена сильная доза алкоголя.
Боб вышел и зашагал по коридору. Роже остался один, рассматривая развешанные по стенам плакаты о предупреждении раковых заболеваний, отполированную множеством посетителей скамью. Вернулся врач. Это был худощавый человек с бородкой, с орденской ленточкой.
— Мой бедный друг,— сказал он Роже своим глубоким голосом,— я искренне надеюсь, что...
— Да, доктор. Спасибо, доктор.
Наступило короткое молчание. Потом врач взорвался, как человек, долгое время сдерживавший свои чувства.
— Что это с ними творится? — воскликнул он, воздев руки к небу.— Черт побери, что это с нашими детьми?
Роже поднял тяжелые от бессонницы веки и с любопытством посмотрел на него. Он разглядывал его так же внимательно, как только что смотрел на улицу, на стены комнаты и на плакаты.
— Что с ними?—повторил он вполголоса.— Бог мой, я думаю... это
24 Сценарии французского кино 369


результат пятидесяти лет неразберихи вокруг, из-за войн... Ничего« в прошлом, и, вероятно, ничего в будущем... Молодым это нелегко...
Доктор пожал плечами и протянул Роже пачку с сигаретами. Тот взял одну так же осторожно, как только что загасил предыдущую. Вообще все его жесты сейчас были такими обдуманными и размеренными, будто от этого зависела жизнь Мик.
— Это все литература,— сказал старик, явно любивший поговорить.-— Послушайте, у меня есть сын. Он учится на медицинском факультете, и все идет хорошо.
— Он сильный, а другие слабы,— возразил Роже.— Скажите, вас никогда не интересовало, отчего болеют ваши пациенты?
Довольный возможностью поспорить, старичок оживился:
— Вы их оправдываете?
— Не в этом дело! Вы посмотрите, везде происходит одно и то же! Во всех странах неладно с молодежью. Значит, есть какая-то причина?
— Я считаю,— сказал доктор, довольно потирая руки,— что причины ясны: отказ подчиняться законам общества. Отказ следовать за старшими?
Роже слегка приподнял брови и пожал плечами.
— Ради чего? Что дало им общество?
Он сделал несколько шагов и посмотрел через стекло в двери на Бобаг который сидел в вестибюле между колоннами, сжав голову руками.
— Не будем говорить о примере старших!
— Вы, я вижу,— сказал доктор, дружески погрозив ему пальцем,— крайнё левый!
— Я?
Роже был поражен.
— Я никогда не занимался политикой!
— А мне показалось...
— Впрочем,— заключил Роже,— временами мне кажется, что я, быть может, судил кое о чем слишком поспешно.
Он направился к двери в сопровождении врача.
— Вы импульсивны? Судите слишком быстро... Я тоже. Во всяком случае, сын меня в этом обвиняет...
Он гордо улыбнулся, довольный тем, что имел возможность поговорить о том, что его волновало.
— Мой мальчик кончил учиться... Будет врачом, как ею отец... Сей- час он в Алжире... Много раз награжден... О, я вижу, вы тоже...
Его лицо прояснилось, и он указал на ленточку в петлице кожанки Роже.
— У вас тоже...
Да,— ответил тот, поспешно закрывая ленточку с таким видом, как будто он закрывал безобразную болячку на лице.— Это за Индокитай..
370


Чтобы проявить смелость, всегда найдется местоI
Ирония, прозвучавшая в его словах, ускользнула от врача. Тот радостно воскликнул:
— Вот видите! Поэтому этих детей и не стоит слишком оправдывать!
На пороге Роже обернулся и улыбнулся ему:
— Вы так полагаете? — тихо спросил он.
Затем направился к Бобу. Увидев его, тот поднял голову. В глас ах Боба, как у загнанного зверя, застыло враждебное выражение:
«Не подходите ко мне... Не трогайте меня... Не спрашивайте у меня... Я могу только выть и стонать...»
— Скажи, она выпила?—спросил Роже ласково.
Боб резко встал. Он не хотел говорить. Губы его дрожали, и он едва сумел произнести:
— Я уже сказал все... в вашем же присутствии. Я не...
Роже с силой схватил его за руку.
— Слушай, старина, со мной так ни к чему! Хватит глупить!
Он слегка встряхнул Боба и внимательно посмотрел на него. И со скорбным, суровым лицом повторил свой вопрос:
— Она выпила?
Боб отвернулся. Признался:
— Мы все пили...
Наступило молчание. Слабое зимнее солнце освещало убогий больничный сад. Его робкие лучи упали на небритые щеки Боба. Маска гуляки удивительно не вязалась с трагически растерянным видом юноши.
— Мне нужно знать,— тихо сказал Роже и отпустил его руку.
Боб переминался с ноги на ногу. Внезапно его сотрясло глухое рыдание.
» Он схватил руку Роже. Тот не отнял ее.
— Это было ужасно,— сказал он.
— Что именно?.. Что было ужасно, малыш?
— Все... Все, что случилось... что было сказано... во время этой проклятой вечеринки. Вы себе не представляете! Если бы вы только знали, что она мне сказала. Этого нельзя ни повторить, ни забыть!
Он повернулся к Роже с искаженным страданием и отчаянием лицом.
— Тогда я ответил... чтобы ее задеть тоже, чтобы отомстить... Наговорил вещи, в которые ни секунду не верил сам... Я даже объявил...
При воспоминании о том, что он сказал, его охватил ужас.
— Нет! Это было бы слишком! Не из-за этого же она... Скажите?
Он тряс Роже за плечи, охваченный этой вдруг появившейся мыслью, словно надеясь получить от него успокоительный ответ.
— Но раз она меня не любила!—кричал он.— Раз такие, как я, были ей противны!
— Что ты несешь, болван ты эдакий! Тогда почему у нее нашли твою фотографию?—Теперь уже кричал Роже.
24*
371


-— Что?
Не веря, Боб отступил на шаг и с горечью сказал:
— На сей раз вы ошибаетесь. Никогда Мик... Нет, этого не может быть. Самая мысль хранить мою фотографию показалась бы ей смешной!
— Так это не ты? — тихо спросил Роже.
И он вытащил из кармана тужурки карточку‘и сунул ее под нос Бобу.
На этой в каких-то коричневых пятнах карточке отлично причесанный Боб шествовал под руку с Мик по Елисейским полям. Она радостно и весело смеялась в объектив аппарата. Боб вздрогнул.
— Значит, она... сходила за ней,— сказал он очень тихо.
Он снова увидел, как она смяла квитанцию в кармане, сказав:
— Я не люблю никаких обязательств.
Это случилось в первый день их близости.
— Почему она мне этого не сказала?—простонал он, опустившись на каменную скамью и прислонившись к колонне.— Почему? Почему?
— Ты сам знаешь,— ответил Роже.— Потому, что ты не сделал этого тоже. Как вы похожи друг на друга! Чем бравировали! Больше всего на свете боялись показать свою любовь!—Он покачал головой.— Я знаю, любовь не всегда приносит радость. Подчас от нее бывает и горько. Но разве лучше так? — и он подбородком указал на стены больницы.
Но Боб не слушал. Слезы текли по его небритым щекам.
— Значит, это моя вина. Во всем виноват я. Во всем!
— Ты ничего не знаешь,— резко возразил Роже.— Ничего! Она одна скажет, что случилось! Идем, будем ждать вместе.— Он обнял его за плечи.— Но после всего случившегося ты все равно вошел в нашу семью.
И он увлек за собой Боба.
Вытерев глаза, Боб послушно пошел за ним. В его взгляде была благодарность и любовь к человеку, сказавшему эти слова, но было еще и другое — своего рода восхищение, которое тайно испытывают к людям из народа дети буржуазии, обычно сгибающиеся под ударами судьбы.
В коридоре сестра их предупредила:
— Еще ничего не известно. Эта операция всегда долго длится. Не надо так волноваться...
И добавила магические слова, которым все так охотно верят:
— Профессор уже совершил немало чудес!
Обнявшись за плечи, Боб и Роже вернулись в канцелярию, где их допрашивали жандармы.
Роже сел. Он курил одну сигарету за другой. Боб вышагивал по комнате. Если число шагов до стены будет четным, значит, Мик будет спасена. За этими занятиями их и застала Кло.
— Я не мог ответить по телефону,— говорил Боб Роже.—Нет, не мог,;—- голос у него дрогнул.— После того как я видел ее в постели Алэна...
372


— Хорошо, оставим это,— возражал ему Роже.— Не будем ворошить прошлое. Перед вами целая жизнь.
— Целая жизнь?—повторил Боб.
От этого вопроса Роже стало не по себе, и, тронув Боба за рукав, он сказал:
— Скажи, ты не думаешь, что... Нет? Это было бы слишком несправедливо... Слишком... Она выскочит. Так надо!
— Вы думаете? —воскликнул Боб, жадно ловя его слова.
— Я не думаю, я хочу этого!.. Слышишь?.. Я так хочу.
И он слегка потряс Боба за плечо.
— Перестань мотаться по комнате. У меня рябит в глазах. Иди пройдись!.. Выпей стаканчик. Или помолись!
— Кабы знать только где?
— В Сен-Жермен де-Пре!—пошутил Роже, раскуривая новую сигарету.— Убирайся! Ты сведешь меня с ума!
В эту минуту и вошла Кло. Она скромно поклонилась. Боб пожал ей руку.
— Молодец, Кло, что пришла...
На стенных часах было ровно одиннадцать утра...
Когда стрелки подошли к четырем пополудни, Кло по-прежнему курила, сидя на скамье, будто в зале ожидания вокзала. Боб то входил, то выходил из комнаты. Роже был у матери.
— Слишком долго,— повторял Боб, потирая руки.— Слишком долго! Это ненормально.
— Она выскочит,— сказала Кло.
Она глазами следила за врачом, появившимся в коридоре. Тот почти бежал, сопровождаемый сестрой.
— В подобных случаях,— продолжала Кло,— люди умирают сразу...
— Кто это прошел? — нервно спросил Боб, быстро обернувшись.
Коридор был пуст.
— Не нервничай так. Прошел какой-то тип, вероятно посетитель.
Кло заставила себя посмотреть ему в лицо.
— Что ты говоришь?
— Я... Послушай, дай мне сигарету.
Вынув свою изо рта, Кло сказала:
— У меня нет другой.
Что-то знакомое показалось Бобу во вкусе ее помады. Он смутно напомнил ему давно прошедшие времена.
— Когда ей будет лучше...
Он вслух мечтал, не отрывая глаз от застекленной двери в коридор, который был виден:
373


— ...мы поедем к морю, ей этого так хотелось. Представляешь, какая будет романтика! Мы будем не переставая говорить друг другу о своей любви. Все время! Непрерывно!
Увидев судорожную улыбку на лице Кло, он словно пробудился.
— А ты, Кло? Что будет с тобой?
— Со мной?—спросила она, пожав плечами.— Ничего не меняется. Буду вязать желтые ползунки.
Где-то открылась дверь, и Боб вскочил, резко оттолкнув стул. Голоса и быстрые шаги были тревожны. Кло встала тоже.
— Нет! Нет! — шептали ее губы.
Небольшая палата Мик была в двух шагах. Оттуда поспешно вышла сестра. Другая преградила дорогу Бобу. Он оттолкнул ее так же, как только что оттолкнул стул.
Мать Мик стояла на коленях у кровати, положив голову на тело, прикрытое простыней.
В раскрывшейся черной сумке, лежавшей на полу, были видны билеты от метро, ключи, перчатки.
Мать рыдала очень тихо. Бобу показалось, что эти рыдания несутся откуда-то издалека.
Бородатый врач поспешно закрыл дверь и положил руку на плечо Боба, как бы для того, чтобы остановить его и одновременно утешить.
— Я в отчаянии,— тихо сказал он.— Внутреннее кровоизлияние. Ничего нельзя было сделать.
Дверь открылась снова. Вошел Роже. Доктор, опустив голову, ушел.
Молча Роже остановился против Боба. Они не смотрели друг на друга, стояли, как будто превратились в каменные изваяния. Наконец Боб поднял голову. Спросил деревянным, ничего не выражающим голосом:
— Могу я ее видеть?
Роже отошел, ничего не сказав, и Боб тихо открыл дверь.
Он не вошел в палату, а смотрел издалека, слушая слабые рыдания склоненной фигуры в черном. Потом закрыл дверь и ушел.
Роже ждал его в коридоре. Он тихо позвал:
— Боб!
Когда тот подошел, Роже взял его за плечи:
— Послушай...
У него прервалось дыхание, словно у поднимающего тяжелую ношу.
— Никогда не думай, что ты один в ответе за все, Боб. Мы все виноваты одинаково... И она тоже! Все понемногу. Потому что мы Ливем в мире, который разваливается...
Больше он не мог говорить и пошел прочь.
За ним вся в слезах последовала Кло.
374


2Ь
И вот, спустя четыре месяца, я — счастливый обладатель диплома — сижу в этом кафе, которое только что покинула компания моих товарищей по факультету. Я сижу между телефонной кабиной, откуда звонил отцу, и мраморным столиком, за которым недавно сидела Одетта с сияющими от счастья глазами.
В романе я бы женился на Кло, и, быть может, в медовый месяц мы поехали бы с ней на то место, где разбилась Мик и тоже покончили с жизнью, просто так, от усталости... Это был бы дьявольски романтический финал, как сказала бы Мик... моя маленькая Мик. Но ты теперь навсегда поселилась в своем последнем, накрепко запертом жилище, за которое не нужно вносить квартплату... Моя маленькая Мик!.. Такая страстная во всем, что бы ты ни делала, как же не подходит к тебе смерть!.. Теперь я знаю, что, не будь той вечеринки у Кло, мы бы непременно помирились. Я бы сделал первый шаг... Я привел бы ее к родителям и сказал:
— Это Мик.
И мы были бы счастливы, как Бернар и Одетта, как тысячи других пар, которые я встречаю постоянно и чье счастье кажется мне вечным по той причине, что его у меня нет.
...Смерть отвратительна, сказал я себе, но жизнь такова же. Мой диплом — насмешка, учеба — алиби. И то и другое — средство приобщения к другим буржуа еще одного им подобного, прочно устроившегося в директорском кресле и использующего как войну, так и мир, чтобы зарабатывать себе награды и деньги.
Заботы и любовь, которыми я был окружен,— все было напрасно. Они еще больше удерживали меня в плену воспоминаний. Меня раздражали голоса и пугала тишина. Малейшая трогательная картинка вызывала у меня слезы. Смерть бродила повсюду, я ее видел в каждом пятне и каждой морщине. Окружающий меня мир издавал запах падали.
И тогда я подумал о смерти. Можешь смеяться — я даже слышу твой серебряный, как колокольчик, смех! Да, я подумал, что это зверски романтический выход из положения! И если я отказался потом от этой мысли, то не потому, что утешился. Я не перестал страдать, но теперь я страдаю, быть может, иначе. Я больше не думаю, что абсурдное, безумное недоразумение и чудовищная несправедливость могут быть разрешены с помощью разрушения. Я вынес из случившегося урок, который окажет влияние на всю мою дальнейшую жизнь...
...Выхожу из кафе. Бреду по улице. Светит солнце. Идут юноши и девушки. Они говорят «привет» или «чао» друг другу. Им столько же лет, сколько и мне, но я отличаюсь от них, как человек, потерявший свою тень.
375


Неужели победителем в этом матче вышел мой отец? Я пришел в себя, если можно так выразиться. Больше не пью, прихожу каждый день домой не позднее одиннадцати часов. Сдал все экзамены и буду, как они выражаются, «делать» карьеру. Мой отец счастлив. Ну, конечно, он всегда знал, что так будет. Молодежь должна перебеситься!.. Он гордится своим сыном.
А по радио я слышу разглагольствования такого рода:
«Эра беспечной молодежи миновала. Сегодня молодые люди в такой же степени восхищаются достижениями Франции, в какой они восхищались притонами Сингапура. В страстности, с какой молодежь овладевает будущими профессиями, угадывается новое лицо Франции».
Я выслушал это и не разломал приемник.
Полной победы не бывает. Если бы мой отец дал себе труд подумать, он бы насторожился. Мы ведь лишь часть молодежи, ее меньшинство, нездоровая часть, которая ни в коей мере не представляет всю «французскую молодежь»!.. Под другими небесами, например, нас знают под именем «рассерженных молодых людей». Мы, как лакмусовая бумажка, свидетельствуем о неблагополучии внутри, казалось бы, благополучного организма, здорового и крепкого. Мы? Почему я говорю мы? Я больше не принадлежу к этой части молодежи. Да, я стал снова молодым буржуа. Я причесываюсь перед зеркалом, потом}' что Мик никогда больше не взлохматит мне голову, танцую на благопристойных вечерах и готовлюсь занять «прочное положение» в жизни, еще менее прочной, чем судно, попавшее в бурю. Я женюсь, у меня будут дети. Вы считаете, что я вернулся в вашу среду? Я делаю вид, что да. Больше я никому не доставлю беспокойства. Но вам доставит его то зло, которое вы не желаете замечать,— лихорадка, сжигающая человечество! Мы же только ее внешнее проявление— прыщик на лице!
Я хочу жить, Мик, чтобы это увидеть. Наступит день, когда без всякого алкоголя, разврата и детского бунтарства совершится великая перемена...
Или, быть может, просто под угрозой мировой катастрофы люди перестанут держаться за то, что можно потерять,— положение, деньги, почести, пустые безделушки — и станут стремиться лишь к тому, что не может быть ни разрушено, ни запачкано, ни потеряно безвозвратно.
Я хочу, Мик, открыть тебе великую тайну, которую узнал в результате всего случившегося: не обманывает только смерть!..
И поэтому, Мик, я хочу быть смелым!


эюффо, /Г1аЬС£/1Ь/Пу«и
ET ЫР ЕСТА  УДАРОВ


ень. Урок древней истории в мужской школе.
На первый взгляд, ученики погружены в работу: кто-то покусывает ручку, кто-то от усердия высунул кончик языка. Но вот крышка одной из парт приподнимается. Мальчик вытаскивает фотографию второразрядной кинозвезды в купальном костюме. Передает ее сидящему впереди. И открытка начинает свое путешествие по классу.
Учитель молча наблюдает за проделкой ребят.
Голос за кадром. «Райская жизнь», которую мы теряем, расставаясь с детством,— выдумка старых господ. Как верить в нее восемнадцатилетним, если воспоминания о безрадостных школьных годах сидят в нас острой занозой?.. Сколько раз нас упрекали за то, что мы не могли усидеть на месте, словно в нас вселился дьявол?
Антуан Люано1 хорошо помнит это время. Для него-то оно было сплошной несправедливостью...
Фотография доходит до Антуана. Он пририсовывает усы.
Учитель. Люано! Что у вас там?.. Дайте сюда!
Мальчик нехотя поднимается. Передает фото учителю.
Учитель. Прекрасно, нечего сказать! (Продолжая рассматривать фотографию.) В угол! (Кладет фотографию в карман.) Вы понимаете, Люано, этого вполне достаточно, чтобы лишить вас права быть на Почетной доске.
1 В фильме фамилия Антуана — Дуанель.
379


Посмотрев на часы, обращается к классу:
— Осталась одна минута!
К л а с с. О!
Учитель. Тихо!
Голос за кадром. Я томился над своим листком. Я ненавидел историю древнего мира, хотя история других эпох и пользовалась моей симпатией.
Рене делает Антуану знак, полный отчаяния.
Голос за кадром. Учитель тоже не любил этот неблагодарный предмет. Вынужденный кроме французского языка преподавать и его, он вымещал на нас свое неудовольствие, заставляя выполнять на отдельных листках бесконечные письменные работы. Отсюда и появилось его прозвище — Листок.
Учитель (посмотрев на часы). Через тридцать секунд будем собирать листки.
Класс глухо протестует.
У ч и т е л ь. Тихо!
Он ходит взад и вперед по классу, время от времени бросая презрительные взгляды на Антуана.
Голос за кадром (шепотом). «В этой школе отнюдь не считается доблестью, что тебя выгнали из лицея» — каждый день слышал Антуан этот припев.
Учитель. Старосты рядов, приготовьтесь!
Голоса учеников. Мосье!
— О, мосье!
— Нет, мосье!
Учитель. Считаю до десяти, а потом — все! Раз... два... три... четыре... пять... шесть...
Охваченный внезапным вдохновением, Рене начинает лихорадочно писать.
Учитель. Семь... восемь... девять... десять! Собирайте!
Старосты рядов поспешно собирают работы.
Голос за кадром.. Бертран Морисе, известный своим усердием, набросился на меня, словно волк на ягненка.
Рене. Бери пока у других!
Морисе. Нет, сдавай!
Рене. Подожди минутку!..'
Учитель. Что там происходит?
Морисе. Он не хочет сдавать работу, мосье!
Учитель. Никому никаких поблажек!
Морисе. Ну, давай!
Вырывает листок из рук Рене. На бумаге остается длинный чернильный след.
380


Рене (сквозь зубы). Скотина! Подлиза!
Обмен мимикой и жестами между Рене и Антуаном красноречиво выражает их полное презрение к Морисе, докатившемуся до абсолютного «морального падения».
Учитель. Все сдали листки?
Старосты рядов. Да, мосье, все.
У ч и т е л ь. Хорошо, можете выходить.
Ученики бросаются к дверям. Их примеру хочет последовать Антуан.
Учитель. Нет, простите, господин лицеист!.. Не знаю, как было у вас в лицее, но здесь перемена — вознаграждение. Тому, кто не сделал работу, нечего и думать об отдыхе.
Выходит из класса и запирает за собой дверь. Взбешенный Антуан направляется в угол.
Минуту спустя он достает из кармана огрызок карандаша и начинает писать им на стене. Время от времени останавливается, подыскивая слова.
Листком наказанный несправедливо, Хотя он ни словечка не сказал...
— Лишнего...— добавляет Антуан шепотом и, проверив стихотворный ритм, продолжает:
Страдал здесь бедный Антуан.
Теперь он будет мстить жестоко:
За око — око, зуб...
Зачеркнув слова «за око — око», исправляет последнюю строчку:
Зуб за зуб и за око — око!
Подходит к окну, смотрит во двор.
Школьный двор. Вырвавшиеся на свободу ученики играют, разговаривают, смеются, спорят.
Возле стены в землю, ребром воткнута монета в пятьдесят франков. Она становится собственностью того, кому удается битой ее повалить...
— Послушай, дай мне до завтра пятьдесят монет,— просит один из играющих.
— Ты же ведь и так уже должен мне семьдесят,— отвечает тот.
Какой-то мальчишка, надвинув кепку на глаза, пронзительно кричит:
— На помощь, ребята, я ослеп!..
Слышны обрывки разговоров, рассказов, каких-то «забавных» историй.
381


— ...Слушай, старик, я тебе уже говорил: когда тетка дома, лучше к нам не приходи. А то она потом орет на меня.
— А ты вывешивай на окне флаг, когда она дома...
Обрывок пикантной истории:
— ...Тут Олив и говорит Мариусу: «А я не хочу иметь в семье незаконнорожденного...» (Смех.)
— ...Брось ты, я тебе всегда отдаю.
— Пока ты отдашь, мне что, зубами щелкать?
...Двое преподавателей, прогуливаясь по двору, обсуждают вопрос о возможной забастовке учителей.
— Я соглашусь участвовать только в том случае, если эта забастовка не будет иметь отношения к политике.
— Ну, мой милый, без политики забастовок не бывает.
— Как—не бывает? А во времена Андре Мари, разве...
— Да, но тогда вы тоже не приняли участия...
— Но ведь они нарушили...
...В одном углу двора ребята проводят конкурс плевков.
— Давай теперь ты!
Очередной участник конкурса плюет.
— Эх ты!.. Кишка у тебя тонка!..
Раздаются неодобрительные возгласы.
— Я тебе не чахоточный! Мне и плеваться-то нечем!—огрызается незадачливый участник.
Подходит учитель. Увидев, чем занимаются школьники, презрительно говорит:
— Ну и развлечения вы себе придумываете, нечего сказать.
Отходит. На его лице гримаса отвращения.
Победитель, коренастый невысокий малый, хвастается:
— Во всяком случае, пока вы меня переплюнете, с вас со всех по семь потов сойдет.
••«Группа школьников с интересом слушает какой-то рассказ.
...Два товарища. Один горячо рассказывает другому:
— Тогда один тип с улицы Мартир отходит от остальных и говорит мне: «Сосчитай-ка хорошенько свои зубы. Тебе придется сейчас вылавливать их из канавы!» И тогда, старина, я стал его лупить... P-раз... Р-раз!.. А Мюлар бросился на остальных. Так они, представляешь, все пустились наутек. Завернули на улицу Наварен и кто куда!.. Эти типы с улицы Пигаль настоящие слабняки...
...Другая группа, другой рассказ.
— Отец обещал мне самописку, если я буду первым учеником. А я говорю ему: «Будь у меня самописка, я бы давно уже был первым!»
...Один из учителей ловит школьника в момент, когда тот, изображая индейца, пригнувшись, подкрадывается к своему товарищу. Учитель этот 382


держится очень прямо, грудь у него «колесом», руки за спиной. Он при» называет ученику выпрямиться и заложить руки за спину. Малыш уходит, копируя учителя.
...Свисток. Перемена окончена. Ученики строятся.
Ребята входят в класс. Рене одним из первых читает на стене стихи Антуана.
— Ого, совсем HeiiAoixo для лицеиста!
Антуан (нервничая). Дай резинку, я сотру.
Рене. Ты все размажешь. Лучше соскреби ножом. В поисках ножа Рене быстро осматривает одну парту за другой.
Один из учеников, бросаясь к Рене:
— Эй, ты!.. Чего роешься в моей парте?
Рене. Ищу ножик.
Тем временем другие ребята собрались вокруг Антуана. Тот нервничает. Просит вполголоса ребят:
— Эй, катитесь отсюда, а то мне опять влетит.
Морисе (настойчиво повторяет). Вот это да! Правда, ребята?
Антуан. Заткнись!
Возле стихов на стене — толпа, смех.
Наконец Рене приносит Антуану перочинный нож. Но отдать его не успевает. Вошедший в класс учитель останавливается около Антуана. На его лице подозрение. Не перестающий хихикать Морисе и остальные ученики разбегаются. Антуан тщетно пытается загородить собой надпись. Учитель отстраняет его, читает про себя стихи, поворачивается к классу и громко, с злобной иронией говорит:
— Браво, браво! У нас в классе появился новый Ювенал, великолепный продукт средней школы! Он с большим знанием дела рифмует оскорбления, а вот отличить александрийский стих от десятистопного не может. (Понизив голос.) Я тебе покажу «листки»... покажу! Их будет больше, чем у Христа было хлебов, когда он накормил страждущих! (Снова повышает голос.) Во-первых, вы проспрягаете мне к завтрашнему дню предложение...— Понизив голос, приказывает Антуану: — Идите на место и запишите — во всех временах изъявительного, сослагательного и условного наклонения...
Торопливо открыв тетрадь, Антуан записывает задание.
Учитель. Все остальные, достаньте ваши тетради для стихов... (Снова диктует Антуану.) «Я уродую стены класса... стены класса и коверкаю... коверкаю французское... французское стихосложение...» Стихосложение— одно слово... (Классу.) Раз уж мы занялись поэзией, то продолжим наши занятия в этой области. (Громко.) «Заяц».
Ученик. Мосье, число писать?
38S


Учитель. ЧисУло мы всегда пишем. Нечего и спрашивать. Во-вторых... Люано, я обращаюсь к вам... немедленно пойдите к швейцару и принесите все необходимое, чтобы стереть этот бред!
Показывает на стихи, написанные Антуаном.
Антуан. А что принести мосье?
Учитель. Тряпку, мыло, что угодно. Иначе, дружочек мой, я заставлю вас вылизать все это языком!
Мальчик понуро выходит из класса. Учитель подходит к доске и, взяв мел, пишет сначала название стихотворения, затем его первые строчки, произнося их вслух по мере написания.
Учитель. «Заяц». «Когда кустарник зацвел пунцовыми цветами и черные кончики моих ушей уже виднелись из зеленой ржи, стебельки которой я грыз, резвясь» Усталый, я спал в своей норке. Меня поймала малютка Марго. Я хочу вырваться...»
А школьники тем временем...
...Ученик по имени Симоно вынимает новую тетрадь и на ее обложке старательно выводит: «Тетрадь для стихов». На первой же странице он сажает кляксу. Не задумываясь, вырывает страницу. Начинает писать все снова — делает ошибку... Снова из тетради вырывается листок...
Так повторяется несколько раз. Вокруг раздаются приглушенные смешки товарищей... Симоно оглядывается... Потом удивленно разглядывает свою значительно «похудевшую» тетрадку. Его размышления прерывает учитель, который уже несколько секунд пристально смотрит на него.
Учитель (с иронией). Что, Симоно, оказывается, листки не только моя слабость?
Симоно. Я не виноват, мосье!.. Так получилось...
Учитель (иронически). Конечно, как всегда, вы не виноваты. У вас -все само собой получается...
Снова поворачивается спиной к классу и продолжает писать на доске.
...Стараясь остаться незамеченным, входит Антуан, с тряпкой и мылом в руках. Принимается мыть стену.
В классе снова раздается шепот.
Учитель. Что там опять происходит?
Рене. Мосье, мосье, разве на надо «е» на конце слова «encore»?
Учитель (оборачиваясь). Вы что, издеваетесь надо мной, Биже?
Рене. Что вы, мосье, но в третьей строчке вы не поставили «е» в конце этого слова.
Учитель (смягчаясь). Да... Действительно... Ваше замечание вполне законно. Но это не я, а поэт Жан Ришпен опустил «е немое». И он имел на это право. В середине стихотворной строки данное слово можно писать именно так, если вы хотите, чтобы оно состояло только из двух звуковых слогов. (Продолжает писать.) Такой прием называется поэтической вольностью.
::384


Рене (лицемерно). Большое спасибо, мосье!
С видом заговорщика он подмигивает Антуану, который тщательно скребет стену.
У ч и т е л ь. «...Я хочу бежать, но не могу, так я слаб и напуган. Она берет меня на руки: я в плену...»
В классе слышится бормотание, напоминающее шепот влюбленных. Подражая мимическим актерам, некоторые ребята, закинув себе руки на плечи, изображают объятия.
У ч и т е л ь. «...Моя славная хозяюшка очень любила меня».
У ч е н и к. Мосье, у слова «certes» нет «s» на конце.
Рене (с издевкой). Это тоже поэтическая вольность? Да, мосье?
Учитель (по-прежнему стоя спиной к классу). Совершенно верно. Рене делает насмешливый жест.
У чит ель. «..Она была так добра и так заботлива. Она гладила меня, держа на своих маленьких коленях...»
Глухое бормотание в классе становится громче.
У ч и т е л ь. «...Она целовала меня...»
Дважды совершенно отчетливо раздается свист.
В ярости учитель оборачивается:
— Какой дурак свистел?
В, ответ — гробовая тишина.
Учитель. Я вас предупреждаю: если виновный не сознается, мне придется быть несправедливым. Может пострадать любой!.. Не так ли, Симоно? ‘
С и мо но (изображая обиду). Я, мосье, клянусь вам, я...
У ч и т е л ь. Замолчите, не усугубляйте своей вины!
Антуан кончил соскабливать, но результаты его трудов плачевны. В смятении смотрит он на стену, не смея, вернуться на свое место.
Учитель. Ах, вы еще к тому же и трусы!.. Хулиганы и трусы!.. Боже мой, какой класс, какой класс!.. Видел я в своей жизни кретинов, но те, по крайней мере, были скромными, вежливыми!.. Сидели себе и помалкивали!
Подходит к Антуану.
У чит ель. Ну, а вы почему здесь стоите?
Антуан. Но, мосье...
Учитель (посмотрев на стену). И это называется «стереть»? Да вы только еще больше намазали, дружочек мой!.. Тем хуже для вас: вашим родителям придется заплатить за побелку. Идите на место и списывайте стихотворение... О, господи, бедная Франция, что с тобой будет лет через десять!
Усаживаясь на место, Антуан переглядывается с Рене.
Голос за кадром. В тот день, до самого конца уроков, атмосфера в классе оставалась накаленной.
25 Сценарии французского кино
385


Уроки окончены. Школьники расходятся по домам. Идут домой й Антуан с Рене. Они продолжают начатый разговор.
Рене. Да что там говорить... все воруют деньги у родителей«
Антуан. Это не всегда так просто!
Рене. Держу пари, даже Морисе это делает.
Друзья подходят к Морисе, нацепившему на себя очки для подводного плавания. Появление мальчиков беспокоит Морисе.
Рене. Не бойся, Морисе... Нам только нужно кое-что узнать у тебя...
Это Морисе явно льстит.
Рене. Ты где купил такие классные очки?
Морисе. В магазине возле ратуши.
Рене. А деньги спер у отца или у матери?
Оскорбленный Морисе, пожав плечами, удаляется.
Рене. Эй ты, двуличная рожа!.. Может, ты скажешь, что никогда не шаришь у них по карманам?
Антуан. И из-за этого подлеца мне сегодня влетело!
Рене (кричит). Гад!
Антуан. Подлиза!
Свои ругательства ребята сопровождают соответствующей мимикой.
Антуан. Подлый Морисе!
Рене (очень громко). Дни твои сочтены, Морисе!
Напуганный Морисе исчезает.
"Конец дня. Мальчики поднимаются вверх по улице Мартир. Антуан, кажется, мне сегодня не разделаться с этим заданием. Рене. Пустяки... Я помогу. В сослагательном наклонении я разбираюсь, как бог.
Антуан. Ладно, знаю! Это твой конек!.. Но какой все-таки подлец этот Листок.
Рене. За то ему и деньги платят.
Антуан. Да, но в первый раз я не был виноват.
Рене. Ты пострадал за других.
Антуан. Это несправедливо.
Мальчики подходят к дому, где живут Люано. Антуан говорит с опаской:
— Не шуми на лестнице, а то консьержка будет орать.
Квартира Люано.
В переднюю входят Антуан и Рене.
Рене. А у вас не слишком просторно.
386


Антуан. Мы все время собираемся переехать... Только... Это сказка про белого бычка. Та же история, что и с операцией моих полипов.
Рене. А мне тоже полипы не вырезали.
Антуан. Дай посмотреть. Открой рот.,
Рене. Балда, их же не видно. Ты путаешь с миндалинами.
Чувствуя свою неосведомленность в этом вопросе, Антуан переводит разговор на другую тему. Предлагает:
— Давай устроимся за столом...
Столовая в квартире Люано.
Первое, что видят мальчики, войдя в комнату,— деньги и записку на столе. <■
Рене. Ей-богу, это деньги.
Антуан. Не радуйся, это на покупки.
Прочитав записку, он безнадежно машет рукой и с тоской говорит:
’ — Ну вот, возись теперь с этим до скончания века.
Бакалейная лавка на улице Клозель.
Перед лавкой несколько женщин оживленно разговаривают. Неподалеку от них Антуан и Рене.
Первая женщина. Представьте, ей пришлось наложить щипцы. Он шел ножками... И обратите внимание, у них это в роду: кажется, у ее матери было то же самое!
Вторая женщина. Ну, это еще ничего не значит!.. Вон у меня, с первым все было кончено за десять минут, а с девочкой совсем другое дело... И если б мне не сделали кесарево сечение, я бы сейчас с вами не разговаривала!
Первая женщина. А у моей сестры, представьте, каждый год по ребенку. Ей врач сказал: захотите рожать еще — умрете... В конце концов ей все вырезали... И правильно сделали!
Этот диалог слышат Антуан и Рене. Мальчишкам явно не по себе... Антуан торопливо роется в карманах, Рене смотрит в сторону, стараясь принять безразличный вид.
Антуан. Черт, я потерял записку!
Рене. Тебе влетит?
Антуан. И что же мне купить?.. Не разбираюсь я в продуктах.
Рене. Салат зеленый знаешь? Сардины знаешь?
Антуан. Знаю!.. Но я знаю и свою мать!
Вечер. Кухня в квартире Люано. Мальчики только что вернулись с покупками. Рене помогает Антуану вынимать их из сумки. Кроме хлеба И салата они закупили и внушительное количество консервов.
25* 367


Рене (с усмешкой). Ну, теперь ей хватит всего этого до скончания века.
Крайне изумленный Антуан смотрит на консервные банки. Говорит:
— Я не думал, что мы их купили так много!
Рене. Не беспокойся, женщины любят иметь запасы.
Антуан. Пожалуй, я их запрячу куда-нибудь. А то она мне всыплет!
Рене. Видно, твоя мать здорово строгая?!
Передает консервные коробки, которые он вынимает из сумки, Антуану. Тот торопит приятеля.
— Пошевеливайся!.. Через полчаса она вернется, и будет лучше, если гебя здесь уже не будет.
Столовая в квартире Люано. За столом — Антуан. Он торопится проспрягать заданные ему глаголы во всех временах и наклонениях. Рядом с ним Рене.
Антуан (выругавшись). А Листок сейчас небось проводит время з свое удовольствие!
Рене. Ну да!.. Он наши работы проверяет.
Антуан. Перед уходом в армию непременно набью ему морду.
Рене. Пойдешь в дисциплинарный батальон.
Антуан. Ну и что из этого?.. Стану парашютистом!
Удовлетворенно разглядывая себя в зеркале, Рене возражает:
:— Ты слишком маленького роста.
Антуан. Я уродо... Как это в прошедшем времени, в условном наклонении?
Рене. Уродовал бы.
Антуан. Я уродовал бы стены класса...
Стоя перед зеркалом, Рене щупает свой затылок.
Рене. Послушай, кажется, у меня голова больше, чем у тебя?
Антуан (без особого интереса). Не намного.
Рене. Это очень важно для веса мозга: я читал в одной книге. У всех зеликих людей мозг больше, чем у обыкновенных.
Антуан (заинтересовавшись). А как это узнают, если они уже умерли?
Рене. Вычисляют объем мозга по их портретам, по черепной коробке...
Самый большой мозг был у Наполеона и у Галилея.
А.нтуан. А у меня он больше, чем у тебя.
Рене. А вот у женщин мозг всегда меньше.
Слышно, как открывается дверь. Щелкает замок.
Антуан. Черт!.. Мать пришла. Сматывайся скорей!
Поспешно прячет в портфель дополнительное задание. Входит явно чем-то раздраженная мадам Люано. Бросает на Рене презрительный взгляд.
388


Антуан. Доб... веч., мам...
Здоровается с ней сын, глотая последние слоги.
Мадам Люано. Добрый вечер.
Проходит на кухню. Антуан поспешно выпроваживает своего приятеля.
Рене (шепотом). Привет!
Антуан. Привет!
Раздается раздраженный голос мадам Люано:
— Где мука?
Антуан. Какая мука, мама?
Голос мадам Люано (сердито). Что это значит?.. Ты не купил, что я тебе велела?
Нехотя Антуан идет на кухню.
Кухня. Мадам Люано осматривает покупки.
— Где записка, которую я тебе оставила?
Антуан. Я ее потерял.
Мадам Люано. Умно, нечего сказать! ( П родолжает обследовать купленные продукты.) Салат. Но мне не нужен салат!
Антуан. А мне Рене сказал...
Мадам Люано. У этого типа подозрительный вид.
Антуан. Это Биже, ты же его знаешь.
Мадам Люано. Биже или нет, но у него физиономия пройдохи В дальнейшем за покупками будешь ходить один.
Антуан, Он помогал мне делать уроки.
Мадам Люано. Не удивительно после этого, что у тебя такие пло- хие отметки... А сейчас мне нужна мука, чтобы поджарить рыбу. Отправляйся за ней немедленно.
Антуан. Хорошо, мама.
Мадам Люано проходит в комнату, снимает пальто и долго рассматривает свое лицо перед зеркалом, массируя кожу под глазами.
Антуан подбегает к булочной, расположенной на улице Клозель, Булочная уже закрыта.
Мадам Люано чистит над кухонной раковиной рыбу. Входит Антуан. У него виноватый вид.
Мадам Люано. Где мука?
Антуан. Булочная закрыта.
389


Мадам Люано. Пойди одолжи у консьержки.
С удрученным видом Антуан стоит на месте.
Мадам Люано. Что такое еще? 4
Антуан. У консьержки плохо пахнет.
Мадам Люано. А ты думаешь, мне доставляет большое удовольствие чистить рыбу? Надо уметь заставлять себя делать то, что тебе не совсем приятно, мой мальчик. Особенно, когда ты провинился.
Мальчик молча выходит. Мадам Люано с отвращением вытаскивает из рыбы внутренности.
На лестнице Антуан встречает своего отца. В руках у того сверток. Отец целует мальчика в лоб.
Люано. Как дела, сынок?
Антуан. Мне только что влетело из-за муки.
Люано. Надеюсь, сегодня ты постараешься не доводить больше мать до крика!.. Ты ведь знаешь, ее надо беречь.
Антуан. Так или иначе, но я все же раздобыл эту проклятую муку.
Люано. Ладно! Значит, что ни делается, все к лучшему!
Антуан (показывая на сверток). Что там?
Люано. Противотуманная фара для машины.
Антуан. Возьмете меня с собой в воскресенье?
Люано. Ты же прекрасно знаешь, что эти прогулки не для детей. Тебе будет скучно... И кроме того, машина на четверых.
Перед тем как открыть дверь в квартиру, отец, сунув палец в муку, Мажет ею нос Антуана. Войдя в переднюю он кричит жене:
— Посмотри-ка на своего сынка!.. Он весь в муке.
На пороге кухни появляется разгневанная мадам Люано.
Мадам Люано. Уверяю тебя, у меня нет ни малейшего желания шутить!
Люано. Вот как! А я-то думал...
Не слушая его, мадам Люано спрашивает сына:
— Что означает такое обилие консервов?
Антуан (смущенно). Я не знал что купить... ;
Мадам Люано. На какие же деньги ты их купил?
Антуан. В кредит.
Люано. Завидую! Ты еще пользуешься* кредитом в нашем квартале!
Мадам Люано (обращаясь к мужу). Если тебя это так веселит, иди и оплати этот счет. (Антуану.) Давай сдачу.
Медленно вытаскивает Антуан из кармана кошелек. Мадам Люано отбирает его и вынимает оттуда все деньги.
390


Антуан. Но... мне же нужны деньги на завтраки.
Мадам Люано. По этому вопросу можешь обращаться к отцу!
Уходит на кухню.
Люано. Ого!.. В воздухе пахнет грозой!
Антуан (упрямо). До конца недели мне нужно тысячу франков!
Люано. Интересно, сколько раз в день ты завтракаешь в школе?
Не отвечая, Антуан пожимает плечами. Он обижен. Посмотрев на парнишку, Люано неохотно вытаскивает свой бумажник и отсчитывает деньги.
— Ты просишь тысячу франков, значит, надеешься получить пятьсот. Вот держи триста! Но в принципе завтраки должна оплачивать твоя мать.
Антуан. Спасибо, папа.
Люано. Я делаю это лишь потому, что хочу, чтобы вечер прошел спокойно!
Усевшись снова за стол, Антуан бросает быстрый взгляд на отца, стоящего к нему спиной, и вытаскивает тетрадь с неоконченным заданием.
Вернувшаяся из кухни мадам Люано подходит к шкафу. Открывает сначала один, потом другой ящики.
Мадам Люано. Куда девались ножницы?
Люано (напевает). Где ножницы мои?
Мадам Люано. Антуан, ты их не брал?
Антуан. Нет, мама.
Мадам Люано (обернувшись). Теперь ты здесь разложился! Я буду тебе очень благодарна, если ты уберешь все со стола и поставишь приборы.
Быстро уходит. Недовольно ворча, Антуан собирает тетради.
Люано. Она права. Всему свое время и свое место и... (подражая актеру Жану Ришару) заниматься своим делом надо в определенное время.
Не отвечая отцу, Антуан торопливо ставит на стол приборы.
Люано (понюхав воздух). Что происходит?.. Ты чувствуешь?..
Из кухни доносится запах горелого.
Антуан. Это рыба.
Люано. Ого, что-то будет!.. (Лукаво и доверительно говорит Антуану,) Пойди спроси маму, не горит ли у нее тряпка.
Антуан (не понимая). Зачем?
Люано (подмигнув). Ради смеха!
Запах гари усиливается.
Вечер. Обед окончен.
Мадам и мосье Люано встают из-за стола, продолжая обсуждать вопрос о' летнем отпуске.
Мадам Люано. А куда денем парня?
Люано. Отдадим его в летний лагерь.
391


Мальчик убирает со стола. Услышав слова отца, он замирает, не сводя глаз с родителей.
Люано. В таком возрасте им веселее всего бывать друг с другом.
Мадам Люано. Ну, впереди еще восемь месяцев... Успеем об этом подумать.
Люано. Думать о каникулах никогда не рано. Знаешь, мне звонил твой двоюродный брат. У него жена опять собирается рожать.
Мадам Люано. Четвертый за три года... Размножаются, как кролики. По-моему, это отвратительно.
На минуту Антуан выходит на кухню стряхнуть скатерть. А вернувшись, видит, что отец раскладывает на столе большую карту. Антуан робко спрашивает:
— Тебе стол нужен, пап?
Люано. Ну конечно! Я должен разработать воскресный маршрут. У тебя еще не сделаны уроки? Если по математике, то я могу помочь.., Но только быстро.
Антуан. Нет, у меня изложение.
Люано. Ну, с этим ты обращайся к маме.
Антуан. Мне не срочно. Это не на завтрашний день.
Пристроившись в углу, он погружается в чтение иллюстрированного журнала.
Люано. Однако Бобонн сегодня не в своей тарелке... (Зовет.) Жижи!
Входит мадам Люано. Сердито отчитывает мужа:
— Я же запретила тебе так называть меня. Это вульгарно и старомодно.
„Л ю а н о. Ей-богу, быть грозе.
М а д а,м Люано. Не раздражай меня!
Люано. Я хотел бы знать, куда ты предпочитаешь поехать в воскресенье: в Валле де Шеврез или на берег Уазы? На этот раз маршрут выбираю я.
Мадам Люано. В воскресенье я буду отдыхать.
Люано. Где?
Мадам Люано. Дома.
Люано. Хорошенькое дело! Ведь я организатор поездки!
Мадам Люано. Я так больше не могу. Каждое утро я вожусь с хозяйством, а вечером...
Люано. А вечером — с хозяином.
Мадам Люано. Не понимаю...
Люано (подражая стуку пишущей машинки). Тук, тук, тук... И так и по-другому.
Мадам Люано. Антуан, чего ты ждешь? Иди спать. (Мужу сквозь зубы.) До чего ты бываешь глуп!
Люано. Когда ты научишься понимать шутки...
392


Антуан. Спокойной ночи, папа... Спокойной ночи, мама.
Целует их, прежде чем уйти. Мать небрежно чмокает его в щеку.
В передней Антуан расставляет свою кровать. Из неясного шума голосов в столовой вдруг четко слышатся слова чем-то оскорбленной матери:
— Ты совершенно напрасно тратишь время на такие пустяки.
Голос ее приближается. Вот он звучит совсем рядом:
— Антуан, не забудь вынести мусор и потуши свет, когда ляжешь.
Раздается щелканье замка — мать заперла дверь.
Взяв в кухне помойное ведро, Антуан перелезает через раскладушку, чтобы добраться до выходной двери.,.
Девять часов утра. Антуан подбегает к углу улиц Клозель и Мартир. Здесь его встречает Рене.
Рене (развязно). Эй, старина, не беги так быстро. Это вредно для сердца.
Антуан. Но иначе мы опоздаем и калитку закроют. Придется идти к директору. Аяк тому же задание не сделал.
Рене. Тогда и подавно не к чему спешить.
Антуан. Почему?
Рене. Да потому, что Листок сказал, что он тебя в класс не пустит.
Антуан. Думаешь, он это сделает?
Рене. Точно. Он же тебя терпеть не может.
Антуан. Но у нас еще и Кулик сегодня.
Рене. Do you like English! 1
Антуан (подражая Лаурелю и Харди1  2). Ой-ой, из-за его акцента я ни словечка не понял.
Рене. Я сегодня не в настроении. Не хочется идти на урок.,. Have you 3 деньги?
Антуан. Jes, for the 4 завтраки.
Рене. Тогда положись на меня. Я нашел выход.
Они прячут свои портфели за дверь в подъезде дома, напротив цирка Медрано. Освободившись от этой неприятной ноши, мальчики направляются к внутренним бульварам.
1 Ты любишь английский язык? (Англ.)
2 Лаурель и Харди — известные комические американские киноактеры. (Прим, пер.)
3 У тебя есть... (Англ.)
4 Да, на... (Англ.)
393


Перекресток Ришелье Дрюо.
Голос за кадром. С незапамятных времен все парижские школьники, прогулявшие уроки, первые часы проводили в темном зале кино. Два кинотеатра на бульварах открывались в 10 часов утра и, к счастью, были расположены один против другого. Уже в 9 часов утра целые стайки школьников и школьниц, находящихся в бегах, перепархивали с одного тротуара на другой, конечно отдавая предпочтение тому кинотеатру, который открывался раньше. Здесь, в атмосфере очищенной ночной прохладой и порошком ДДТ, начинались наши приключения.
Полдень...
Из кинотеатра выходят Антуан и Рене. Останавливаются посмотреть афиши. Увидев на одной из них соблазнительно обнаженную женщину, Антуан говорит:
— Смотри-ка, что пойдет на следующей неделе...
Показывая пальцем на строки: «Дети до 16 лет не допускаются», Рене насмешливо спрашивает:
— А это ты видел?
Антуан (недовольно). Да ну их... Вечно одно и то же...
Голос за кадром. У нас еще оставались деньги, которые Антуан получил от отца на завтраки. Было решено часть их израсходовать на жизненно необходимое...
...Из булочной выходят Антуан и Рене. Они до-братски делят длинный батон и плитку шоколада.
Голос за кадром. ...а то, что останется,— на жизненно важное!
...Антуан и Рене поглощены игрой на электрическом биллиарде...
Голос за кадром. До конца дня было еще далеко, а в Париже столько интересных развлечений!..
...Антуан и Рене на ярмарке. Они смешиваются с разношерстной толпой праздных зевак.
Вскоре друзья подходят к ротору. Это цилиндр, сколоченный из досок. Он вращается с большой скоростью. Те, у кого хватает смелости, входят внутрь, оказываются прижатыми к его стенке и благодаря центробежной силе удерживаются на ней, не касаясь ногами пола.
Через маленькую дверь у основания цилиндра Антуан проходит внутрь, а Рене поднимается на галлерею, опоясывающую ротор сверху и предназначенную для зрителей. Он смотрит вниз, на Антуана, распластанного на стене цилцндра. Тот похож на маленького распятого святого. Его волосы развеваются, перед глазами каждые пять секунд мелькает лицо Рене...
...Побродив еще немного по ярмарке, посмотрев на глотателя огня, ребята уходят.
...На площади Клиши Рене дергает Антуана за рукав.
— Посмотри налево... вон туда... ведь это твои родители...
394


Парочка, на которую показывает Рене, целуется. Антуан меняется в лице...
Видит ребят и мадам Люано. Напуганная этой неожиданной встречей, она говорит своему любовнику:
— Боже мой, это Антуан! Он наверняка меня видел.
Мужчина, Который из них Антуан?
Мадам Люано. Тот, что поменьше... брюнет... Ничего не понимаю. Он же должен быть в школе.
Мужчина. Тем лучше... Раз он провинился, то не посмеет ничего сказать твоему мужу!
Мадам Люано. Но мне все-таки лучше пойти домой.
Мужчина. Не будь смешной... Твое возвращение покажется подозрительным. Ведь ты же предупредила, что задержишься.
...Ребята идут дальше. Некоторое время они молчат... Наконец Рене прерывает молчание.
— Ты думаешь, они нас видели?
Антуан. Похоже, что да.
Рене. Ну и попадет же тебе вечером!
Антуан. Как бы не так!.. Она ни за что не скажет отцу.
Рене. А разве этот тип...
Антуан. Я его первый раз вижу...
Рене. Ах, так!.. Тогда все в порядке, ты спасен...
Антуан (рассеянно). Да.
Задумчивый, грустный Антуан и занятый мыслями о горестях друга Рене молча продолжают путь...
Голос за кадром. Антуан молчал... Мы шли за нашими портфелями. Я не мог найти слов, чтобы утешить друга. Антуан сказал мне о своем намерении закончить задание, которое Листок дал ему в наказание, и пойти завтра в школу. Но у него не было записки от родителей. Я предложил ему свою, которой в свое время не воспользовался.
Протягивая записку приятелю, Рене показывает:
— Мне надо будет только вот здесь отрезать и поставить сегодняшнее число. А тебе придется ее переписать... Бери!
Антуан. А как же почерк?
Рене. Подделай почерк своей матери.
Антуан. У нее какие-то чудные, острые буквы,
Рене. Не бойся, сойдет.
Антуан. Привет!
Рене. Привет!
Возвращающийся из школы Бертран Морисе замечает Антуана с портфелем. Заинтересовавшись, он отправляется вслед за ним, чтобы узнать, где живет семья Люано.
395


Вечер. Антуан, стараясь подделать почерк своей матери, переписывает объяснительную записку, полученную от Рене. Из предосторожности на столе он разложил книги и тетради. Если придут отец или мать, он сможет сделать вид, что готовит уроки.
Один раз мальчик ошибается и вместо «Антуан» пишет «Рене». От волнения у парня ничего не выходит—рука дрожит и буквы пляшут. Антуан трусит. От малейшего шума на лестнице, от скрипа половиц он замирает. В конце концов он сжигает все свои труды. И вовремя! Домой возвращается отец.
Люано. Подумать только, до сих пор пахнет горелым.
Антуан. Это снизу.
Люано. Тогда закрой окно... Накрывай на стол на двоих.
Антуан. А мама не придет?
Люано. Хм... Жильберта предупредила меня по телефону, что сегодня задержится. Шеф оставил ее после работы составлять квартальный отчет. Мы сейчас с тобой приготовим ужин и поедим^ вдвоем, так сказать, в мужской компании.
Жюльен снимает пиджак, надевает фартук и идет в кухню. Антуан следует за ним.
Люано. Мама сказала, что где-то есть яйца.
Антуан. Я знаю где.
Достает яйца, подает их отцу.
Продолжая разговаривать с Антуаном, мосье Люано разбивает яйца на сковородку. Увидя, что Антуан хочет отнести тарелки в столовую, отец останавливает его:
— Не стоит все туда переносить. Нам и здесь.будет хорошо!
Разговаривая, Антуан и отец стоят друг к другу спиной.
Люано. Ты хорошо сегодня потрудился?
Антуан. Да.
Люано. Что вы проходили?
Антуан. «Зайца».
Люано. Какого зайца?
Антуан. Такое стихотворение есть.
Люано. Ах, да! «Заяц и черепаха».
Антуан. Нет, просто «Заяц»... Учитель объяснял нам его.
Люано. Ты хорошо отвечал?
Антуан. Меня не вызывали.
Люано. Нужно просить, чтобы вызвали. Нужно опережать события, мой друг, иначе ты отстанешь. В жизни важно уметь взять инициативу в свои руки.
Перед глазами Антуана встает манящая картина полета на роторе.
Люано. Кстати, скоро мамино рождение. Ты подумал об этом?.. Надеюсь, ты ей что-нибудь подаришь?.. Антуан, ты меня слушаешь?..
396


Еще не совсем очнувшийся от заманчивых видений, Антуан смотрит на отца отсутствующим взглядом и машинально говорит:
— Да, папа.
Люано. Я знаю, о чем ты думаешь... Последнее время она немножко строга с тобой. Вполне понятно. Она очень нервная. Поставь-ка себя на ее место: у нее масса дел. Вести хозяйство, когда полдня работаешь... Особенно, если принять во внимание, что здесь действительно тесно. Но, заметь, мы скоро переедем, у меня уже есть кое-что на примете. Кроме того, мама работает. А с женщинами всюду одно и то же: они не умеют постоять за себя — их эксплуатируют... Но она же тебя любит... знаешь, опа любит тебя... О, черт подери! Вот гадость-то!..
Отец неудачно разбил яйцо, и оно вылилось ему на руки.
Антуан давится от смеха...
Столовая в квартире Люано.
После ужина мосье Люано, как обычно, садится за стол. Раскладывает свои карты, справочники, циркуль, компас... Он смеется и разговаривает сам с собой.
— А! Тут-то уж вам без меня не обойтись!.. В Крист-де-Сакле ни один не проведет машину...
Ищет что-то на столе. Встает, подходит к книжной полке. Перебирает книги. Не обнаружив и там того, что ему нужно, обращается к сыну:
— Антуан!
Погруженный в чтение иллюстрированного журнала, мальчик откликается:
— Да, папа?
Люано. Куда ты дел мой справочник Мишлена?
Антуан. Я его не трогал.
Люано. Антуан, ты прекрасно знаешь, что я терпеть не могу лжи.
Антуан. Но это же правда, папа!
Люано. Я точно помню, что вчера положил его на место.
Антуан (чуть не плача). Честное слово, я не брал.
Люано. Тогда я отказываюсь что-либо понимать.. В этом доме у вещей есть ноги!
Антуан. Это не я.
Люано. Ладно, ладно... я спрошу у мамы.
Смотрит на часы. Не может удержаться от жеста, пюлного беспокойства и гнева. Однако через минуту более мягко говорит Антуану:
— Тебе.пора спать.
Прихожая в квартире Люано. Антуан укладывается в постель. Широко открытыми глазами он смотрит в темноту.
397


...В соседней комнате нервничает отец. Он то зажигает свет, то гасит его. С улицы слышно, как останавливается автомобиль, как в машине открывается дверца.
...Люано выходит в прихожую. Антуан притворяется спящим. Сквозь щели жалюзи Люано смотрит на улицу. Дверца автомобиля захлопывается^ доносится стук двери в подъезде. Люано отступает в свою комнату. Раздается шум шагов по лестнице. Резко открывается дверь, и в освещенном квадрате возникает силуэт мадам Люано. Она перешагивает через постель Антуана, снимает туфли и, держа их в руке, открывает дверь в спальню.
...Из-под двери пробивается свет. До Антуана долетают сердитые голоса, слышны обрывки ссоры.
Люано (кричит). ...Шеф, шеф!..
Мадам Люано (раздраженно). Не могу же я, в самом деле, отказываться, если он предлагает отвезти меня домой.
Люано. Тем более, что ночной тариф в два раза дороже.
Мадам Люано. Что ты хочешь этим сказать?
Люано. Я хочу сказать, что уже два часа ночи.
Мадам Люано. В конце месяца ты будешь доволен.
Люано. Такого рода сверхурочные оплачивают сразу.
Мадам Люано. Ну, знаешь, довольно! Прекрати!
Люано. Понимаю, почему в воскресенье мадам нуждается в отдыхе... Кстати, куда ты дела мой справочник Мишлена?
Мадам Люано. А я откуда знаю? Спроси у мальчишки.
Люано. Он говорит, что не брал.
Мадам Люано. Он врет на каждом шагу.
При этих словах матери Антуан морщит нос.
Люано. У него есть с кого брать пример.
Антуан улыбается.
Мадам Люано. Если бы ты его лучше воспитывал...
Люано. Черт побери! Я дал ему имя, я его кормлю...
Слова отца удивляют и беспокоят Антуана. ,
Мадам Люано. С меня довольно твоих упреков. Хватит! Если ты его не выносишь — скажи. Отдадим его в монастырь или в приют. Могу я< наконец пожить спокойно?
На следующий день, как всегда, выйдя из дома в девять часов утра, Антуан направляется в школу. Этого-то момента и ждал на углу Морисе. Он тут же входит в дом и звонит в квартиру Люано.
...А там супруги Люано все еще продолжают ссориться.
Мадам Люано. ...Прекрасно. Тогда ходи обедать до конца месяца в ресторан.
398


Люано. Для этого нужна чистая рубашка... Черт возьми, если у тебя не находится времени, чтобы ее постирать всю, застирывай хотя бы воротничок... Честное слово, это просто поразительно. Ты ведь прекрасно знаешь, что в моем деле о человеке судят по одежде.
Мадам Люано. Дай мне денег, и ты будешь выглядеть другим человеком.
Люано. Мне должны дать премию, ты же знаешь!
Мадам Люано. Если бы ты не покупал эту противотуманную фару... И нужна-то она тебе, только чтобы похвастаться в воскресенье.
Люано. Я ее купил по случаю.
Мадам Люано. Ты воображаешь, что живешь на Новой Земле.
Люано. Прошу прощенья, почитай-ка статистику несчастных случаев на дорогах.
Мадам Люано. Что мне, делать нечего?.. Ты будешь рисоваться в воскресенье со своим фонарем...
В передней раздается звонок.
Мадам Люано. Ну, хватит, пойди открой.
Люано. А если это счет за газ?
Мадам Люано. Мы бы знали. Они предупреждают накануне.
Положив грязную рубашку, Люано, как был в пижамной куртке, идет открывать дверь.
В дверях Морисе. Держится он еще более лицемерно, чем всегда.
М о р и с е. Здравствуйте, мосье. Я учусь в одном классе с Антуаном. Можно узнать, лучше ему сегодня?
Люано. Лучше? Почему?
Морисе. Потому что его вчера не было в школе.
Люано (оборачиваясь к жене). Ты слышишь?
Он машинально опускает руку в карман. Морисе внимательно следит за ним, но желанной награды не последовало. Посмотрев на школьника, Люано холодно говорит:
— Спасибо, малыш! — Закрыв за мальчиком дверь, спрашивает жену: —Мне кажется, тебя это не удивляет.
Мадам Люано (спохватившись). А почему это должно меня удивлять?.. От него можно всего ждать!
Люано. Тем лучше... Клянусь, если бы не деловое свидание...
Мадам Люано. Что бы тогда?
Люано. Я бы сейчас же пошел к директору и все выяснил. (Смотрит на часы.) Но что поделаешь, я уже и так опаздываю.
Недовольная, что ей самой придется идти в школу, Жильберта прерывает мужа:
— Можешь не продолжать... Мне и так все ясно.
399


Улица Мартир. Здесь, как и всегда, встретились друзья. Антуан воз вращает Рене полученную от него накануне записку.
— Бери! У меня ничего не вышло.
Рене. Какой же ты растяпа!
Антуан. Я волновался.
Рене (напыщенно). Остановись, о рыцарь, на мгновенье! (Обычно.) Мне надо переделать число.
Останавливается возле окна, кладет записку на наличник, отрывает от нее сверху полоску, а внизу ставит другую дату.
Антуан. Не знаю, как я теперь буду объяснять свой пропуск!
Рене (пишет и одновременно говорит). Надо придумать какое-нибудь невероятное происшествие. Тогда скорее поверят. В прошлом году моя мать упала с лестницы и сломала ногу. Я пришел в школу и все рассказал, кроме того, конечно, что она перед этим нализалась. И никакой записки не понадобилось.
Антуан. Не могу же я рассказать то же самое?..
Рене. Да, лучше не надо. И потом нам не стоит вместе приходить в школу... Как ты думаешь?
Антуан. Ага.
Рене. Ну, всего!
Антуан идет дальше. Рене останавливается. В конце улицы показывается Бертран Морисе. У него довольный вид.
-Антуан минует школьный двор, входит в коридор. Видит преподавателя литературы. Немного поколебавшись, обращается к нему:
— Здрасте, мосье.
Учитель. А, это ты!.. Как только ему дали дополнительное задание, он сразу же и заболел... И родителей поймал на удочку. Интересно, какое ты у них выклянчил оправдание. Покажи-ка записку.
Антуан. У меня нет записки.
Учитель. О! Нет, дружочек мой, тебе так это не пройдет. Это было бы слишком просто.
Антуан. Но, мосье...
У ч и т е л ь. Что — мосье?
Антуан. Я хотел сказать... моя мать...
У читель. Что с ней, с твоей матерью?
Неожиданно для себя Антуан выпалил:
— Она умерла.
Учитель. Вот так-т-а-ак! Извини меня, малыш... Откуда мне было знать... Она болела?
Антуан утвердительно кивает головой.
409


Учитель. Надо было сказать мне об этом. С учителем всегда следует быть откровенным.
...Звонок кладет конец их беседе. Сочувственно похлопав Антуана по плечу, учитель направляется к проходящему мимо директору. Тихо говорит ему:
— Господин директор...
Директор. Что-нибудь не в порядке, дорогой коллега?
Учитель. Мне только что стало известно, что у юного Люано умерла мать.
Директор. Бедный малыш... Вы с ней были знакомы?..
Учитель (смутившись). Нет, не имел удовольствия.
Директор. Вы даже не представляете, как вы точно выразились... Я ее прекрасно помню. Прелестная женщина, и в цвете лет!.. (Громко, обращаясь к ученикам.) Вы что здесь делаете? Разве не слышали звонка?
В коридоре перед началом уроков выстроился класс Антуана. Рене и Антуан — в одной паре.
— Ты что наврал учителю? Что сказал, почему пропустил?—спрашивает Рене приятеля.
Антуан ничего не отвечает.
Урок литературы. За партой стоит ученик Дюверже. Он, путаясь и сбиваясь, читает стихотворение.
Дюверже. «Лучше колючки в лесу, колючки в лесу...»
У ченик (сквозь зубы). «Колючки, я знаю где...»
Учитель. Если бы вы чаще мыли уши, Дюверже, вы бы, вероятно, лучше слышали, что вам подсказывают сзади.
Ученик (продолжая шептать). Колючки в заду.
Дюверже. Он мне не подсказывает, мосье. Он сбивает меня.
Учитель. Довольно разговоров, продолжайте.
Дюверже. А я не помню, где остановился, мосье.
Учитель. «Чем цветы в кормушке».
Дюверже. «Чем цветы в кормушке. Лучше независимость... независимость...»
Рене громко вздыхает. Антуан очень серьезен.
Учитель. «И постоянная опасность...»
Дюверже. «Чем рабство...»
Рене снова вздыхает.
Учитель. «И вечная весна...» А вы — вечный лентяй, Дюверже. Садитесь: двойка!
26 Сценарии французского кино 40Т


Дюверже. Я дома знал наизусть, мосье!
Сев на место, Дюверже показывает кулак ученику, сидящему сзади.
Учитель машинально пробегает глазами по списку. Вызывает:
— Люано!.. Ах, прости меня, малыш!.. Мерингье!
Мерингье встает. Молчит. Наконец произносит:
— «Заяц»... (долгое молчание)... стихотворение Жана Ришпена.
Мертвая тишина. Ученики напряженно ждут.
Внезапно дверь открывается, и в класс входит молоденькая девушка, секретарь директора. Обрадованные ее появлением, ученики дружно встают. Девушка что-то тихо говорит учителю.
Учитель. Люано, прошу вас пройти со мной к господину директору... Остальные, садитесь.
Морисе. Господин учитель, можно я буду смотреть за классом?
Учитель. Нет, не вы!.. Коломбель, до моего возвращения назначаю вас ответственным за порядок в классе.
По школьному коридору идет секретарша; за ней, не спуская глаз с ее стройных ног, следует учитель. Последним, опустив голову в предчувствии катастрофы, бредет Антуан.
Все трое входят в кабинет директора.
ч
Учитель (испуганно). Мадам!
Д й"р е к т о р. Мосье Клерандон, я имею удовольствие представить вам отнюдь не привидение, а самую настоящую мадам Люано из плоти и крови, если разрешите так выразиться.
Почтительный кивок в сторону мадам Люано.
Учитель. Неужели!... Мое почтение, мадам.
Мадам Люано (жеманно). Здравствуйте, господин учитель!
Директор. Такая очаровательная мать!
Мадам Люано (жеманно). О! Господин директор!
Директор. Согласитесь, она заслуживает лучшего сына, чем этот молодчик. Я знаю, бывает ложь-замалчивание (Антуану), но ложь- убийство... Признаюсь, это что-то новое.
Учитель. Я полагаю, наказание должно соответствовать совершенному поступку.
Директор. Но, мой дорогой, это уже за границами нормального! В нашем арсенале нет наказания за такой чрезвычайный проступок. Только родители имеют право принять какие-то меры.
Мадам Люано (очень сердито). Вечером у него будет разговор с отцом.
402


Возвращаясь из школы по дороге домой, Рене и Антуан обсуждают происшедшее.
Рене. Что же ты теперь будешь делать?
Антуан. Хочешь не хочешь, а после этой истории мне с родителями не жить. Надо удирать, понял?
Рене. Мои терпели и похуже.
Антуан. Нет уж, хватит! Буду жить самостоятельно. Я им напишу письмо и все объясню.
Рене. Прямо сейчас?
Антуан. Да, уж лучше так. Отнесу его, пока мать не вернулась.
Рене. А где ты сегодня будешь ночевать?
Антуан. Найдем что-нибудь.
Рене. У меня, кажется, есть идея. Приходи через час к фонтану на площади Пигаль.
Через час на площади Пигаль снова встретились Антуан и Рене. У Рене в руках пакетик с финиками и теплый свитер.
Рене. На, бери...
Антуан. А что скажет твоя мать?
Рене. Ты думаешь, она знает, что есть на кухне?!
Антуан открывает пакет с финиками, угощает Рене.
Рене. Иди за мной. Я знаю одно местечко...
Вечер. Типография на улице Круассан.
Рене. Эта типография принадлежала моему дяде. Потом он прогорел..: Постой-ка, теперь сюда...
Он подводит Антуана к обвалившемуся углу здания. Жестом показы? вает, что надо лезть в пролом. Но черная дыра пугает Антуана. Однако, поборов страх, он вслед за товарищем пробирается внутрь здания. Пол там прогнил и под тяжестью машин обвалился.
Рене. Здесь, старина, ты будешь в безопасности. Никто тебя не найдет.
Антуан (не слишком уверенно). Ты думаешь, пол не может совсем провалиться?
Рене. Что ты!.. Куда он денется... Ниже подвала он не упадет... Да, кроме того, ты же видишь, что станки убрали... И не замерзнешь здесь. Вон сколько бумаги...
Ночь. Типография.
На груде бумажных мешков спит Антуан. Внезапно он просыпается. Его будит появление каких-то людей. Прячась за большие рулоны бумаги, мальчик уходит. Ему холодно.
26* 403


Ночь. Квартира Люано.
Люано. Дай-ка я прочитаю этот маленький шедевр. (Читает.) «Дорогие родители! Я нанимаю (через «а») всю тяжесть моего обмана...»
Мадам Люано. Подумать только!.. Необыкновенно приятно узнать, что твой собственный сын посылает тебя к праотцам.
Люано. Что ты говоришь?
Мадам Люано. Не прикидывайся, пожалуйста, идиотом, больше чем ты есть на самом деле!
Люано. Спасибо, большое спасибо! Вот так и подрывается родительский авторитет.
Мадам Люано. Но почему все-таки он сказал, что умерла я, а не ты?
Люано. Да потому, что он предпочитает меня. Это совершенно ясно. (Читает.) «...После всего, что было, мы вместе жить не можем. Я попытаю счастья сам, один, в Париже или где-нибудь еще. Может быть, я действительно невыносим, но я хочу доказать, что могу стать человеком. Тогда мы увидимся и поговорим обо всем. Ухожу от вас. Целую. Антуан».
Мадам Люано возобновляет разговор:
— Значит, ты считаешь нормальным, что он меня ненавидит?
Люано. Но ты же последнее время обращалась с ним все строже и строже.
Мадам Люано. Он растет и станобится все более несносным. Ведь он и сам это признает.
Люано. Вполне естественно. Ему нужно куда-то приложить свои силы.
Мадам Люано. А квартира для этого неприспособлена. Она-то не растет!
Люано. Ты же знаешь, что я занимаюсь этим вопросом и гораздо активнее, чем ты думаешь.
Мадам Люано. У тебя «есть кое-что на примете», ты «напал на след»... Я эту песню давно знаю.
Люано. И прекрасно.
Мадам Люано. Но этот след теряется в песке, мой милый.
Люано. А зачем тебе нужна квартира? Тебя никогда нет дома. Вечно где-то порхаешь... Я женат не на женщине, а на каком-то почтовом голубе...
Мадам Люано. Если бы у тебя была приличная работа, я бы сидела дома. Однако, вместо того чтобы поискать что-то получше, ты предпочитаешь терять время в своем паршивом клубе.
Люано. На автомобильных прогулках я завязываю нужные знакомства. Ты поймешь это, когда меня выберут вице-президентом.
404


Мадам Люано. Тебе никогда не стать вице-президентом. Ты им слишком нужен в качестве секретаря, чтобы делать всю черную работу. Что же касается почестей — тебе их не видать!
Люано. Иными словами, я ни на что не годен?! Зачем же ты выходила за меня замуж?.. Чтобы я помогал тебе растить мальчишку? А маль- чишка-то, между прочим, начинает кое-что понимать.
Мадам Люано. Он тебе что-нибудь говорил?
Люано. Нет, но в записке он подчеркнул слова «обо всем».
Мадам Люано. Обычная фраза обычного мальчишки, который обожает всякую таинственность!
Люано. Раз он подчеркнул эти слова, значит, у него что-то было на уме.
Мадам Люано. Можно подумать, что ты его так хорошо знаешь! У него мания подчеркивать все без разбора, как в тетрадях, так и в письмах.
Встает, подходит к шкафу. Достает письмо и показывает его мужу.
Мадам Люано. Вот, взгляни. Это он писал, когда был на каникулах у твоей сестры: «Купи мне полфунта (подчеркнуто дважды) сушеных бананов». Или вот еще: «Пришли мне 200 франков, и больше я просить не буду». «Не буду»—подчеркнуто. Что это доказывает?
Люано. Что он подыхал с голоду у моей сестры?.. Ты это хочешь сказать?
Мадам Люано. Ну, раз ты не хочешь понять...
Люано. Если ты его так хорошо знаешь, то должна бы знать, где он сейчас.
Мадам Люано. Может быть, у бабушки. «В Париже или где-нибудь еще...» Наверное, он и хотел намекнуть, что будет у нее... Тебе бы следовало туда поехать.
Люано. Ни за что не поеду. Если он у нее, все в порядке. Ну, а если он спит под открытым небом, значит, скоро прибежит домой.
Мадам Люано. Иначе говоря, для тебя вопрос решен... Ты умываешь руки!
Люано. У меня, конечно, нет такого полицейского нюха, каким обладаешь ты, но я умею читать и письма и постскриптумы тоже.
Мадам Люано. Где постскриптум? Я не заметила.
Люано (повернув письмо). На обратной стороне. «Несмотря ни на что, я торжественно обещаю продолжать учиться». Можешь быть спокойна, он будет делать это в той же школе, что и раньше... Тоже мне, хитрец!
Ночь. Антуан бредет по улице Монмартр.
Из кафе выбегает девушка. Она пытается поймать маленькую собачонку.
Увидев Антуана, обращается к нему:
405


— Вы можете помочь мне поймать ее?
Антуан (покорно). Да, мадам.
Девушка. Она такая маленькая.
Оба бегут за собачонкой. К ним присоединяется какой-то молодой человек. Не останавливаясь, на бегу он спрашивает Антуана:
— Это твоя сестра?
Антуан. Нет, я ее не знаю. Она попросила меня помочь ей поймать собачонку.
Молодой человек. Собака бездомная или ее?
Антуан. Не знаю.
Молодой человек бежит за собакой. \
Молодой человек. Песик, песик! (Обращаясь к девушке.) Я могу вам помочь?
Девушка. Конечно! Чем нас больше, тем ее легче поймать. А то она такая маленькая.
Молодой человек. Как ее зовут?
Девушка. Не знаю.
Молодой человек. На, собачка, на!
Повернувшись к Антуану, говорит вполголоса:
— Катись отсюда, малыш.
Антуан. Я побежал раньше вас... я был первым.
Молодой человек (с угрозой). Уйдешь ты или нет?
Все та же ночь.
Улица Сен-Лазар. В глубине виднеется церковь Троицы.
Перед каким-то магазином сгружают ящики с молоком. В стороне стоит Антуан. Когда грузовик отъезжает, он быстро хватает бутылку пастеризованного молока, торопливо пододвигает ящик к двери и поспешно уходит, спрятав бутылку под куртку.
На другой, еще более пустынной улице Антуан наконец решается выпить молоко. Страх вынуждает его торопиться, тем более что он слышит шум приближающихся шагов. В спешке обливает молоком куртку. Опорожнив бутылку, Антуан быстро прячется в подъезд. Шаги затихают вдали. Уже спокойно он бросает пустую бутылку в водосток и внимательно слушает, как она разбивается в глубине.
Рассвет. Площадь Троицы. Антуан пробирается в церковный сад и там у фонтана слегка ополаскивает себе лицо. Ведь нужно же утром умываться!
Из сада Антуан выходит как раз в тот момент, когда с другой стороны туда въезжает полицейская машина.
406


На школьный двор Антуан приходит одним из первых. Одежда его измята. Только что вышедший из класса учитель интересуется:
— Ну и как, вчера дома здорово попало?
Антуан (с достоинством). Ничего подобного. Все обошлось вполне благополучно!
Неприятно пораженный учитель говорит своему коллеге:
— Как же портят их нам родители!
Утро. Квартира Люано. Спальня. Жюльен спит. Жена, пытаясь разбудить, трясет его за плечо.
— Жюльен!
Люано. Что?
Мадам Л ю а н о. Мальчик...
Люано (ворчливо). Вернулся?
Мадам Люано. Это было бы слишком хорошо!
Тяжело перевернувшись на другой бок, Жюльен намеревается опять заснуть. Но Жильберта сдергивает с него одеяло.
— Напоминаю, что ты должен поискать его «на всякий случай» в школе.
Люано (хрипло). Кто же так будит людей!.. (Садится на кровати.) Черт побери, если я его найду, он у меня за все заплатит.
Урок английского языка. У доски Рене отвечает урок.
На стене картинка, изображающая семью, сидящую у очага. Учитель, его прозвище Кулик, страдает дефектом речи и потому очень старательно произносит английские слова, но звучат они очень смешно.
Кулик. Последний вопрос, еще более простой: Where is the father? 1
Рене. Зе фазёр.
Кулик. Нет, не фазёр, a father.
Рене. Зе фазёр.
Кулик. Не так. Кончик языка должен быть между зубами, как если бы вы шепелявили...
Но учителю самому никак не удается правильно произнести это слово.
Рене. Фазёр.
Кулик. Нет.
Рене. Я не могу, мосье... не могу! Не все же могут делать языком то, что вы велите. У вас особый талант, мосье!
В классе смех.
Кулик (поспешно). Замолчите! Садитесь... Наглец!..
1 Где отец? (Англ.)
407


За стеклянной дверью появляется голова директора. Все взгляды устремляются туда.
Директор знаком предлагает учителю выйти в коридор. Через несколько минут дверь приоткрывается. Вызывают Антуана. Подойдя к двери, мальчик обнаруживает, что рядом с директором стоит его отец.
Ребята не спускают с Антуана глаз. Через полуоткрытую дверь все видят, как мосье Люано награждает сына парой оглушительных пощечин. Затем говорит:
— Если вы позволите, господин директор, я отведу его домой. Я обещал это его матери.
Директор. О, бедная мадам Люано! Да, попортил он ей нервы!
Полдень. Квартира Люано.
Грубо подталкивая Антуана, входит Жюльен.
Люано. Пожалуйста, вот твой бродяга. Теперь мы можем поговорить...
Жильберта — она в развевающемся пеньюаре — бросается к сыну и страстно его целует.
Мадам Люано. Антуан, дорогой мой, мальчик мой., мое сокровище!..
Что за ужасный вид у тебя!.. С тобой по крайней мере ничего не случилось?
Люано (про себя). Вот вам, извольте видеть!
Мадам Люано. Где ты ночевал, дорогой?
Антуан (чуть слышно), В типографии.
Мадам Люано. Боже мой, только бы он не простудился!
Прспешно идет на кухню, на ходу говорит:
— У меня кофе на плите. Выпьешь чашечку, а потом я уложу тебя в постель.
Люано. Это уж переходит все границы! (Кричит в кухню,) И это ты называешь принципами воспитания?
Мадам Люано (возвращается). Его здоровье прежде всего. (Антуану,) Пей, пока горячий... Поговорить успеем... вдвоем.
хЛюано. А... прекрасно... я все понял!
Выходит, резко хлопнув дверью.
Спальня в квартире Люано.
Мадам Люано кончила вытирать только что вышедшего из ванны Антуана и надевает на него пижаму.
МадамЛюано. Теперь быстро лезь в постель.
Антуан. Мне не хочется спать.
Мадам Люано. Согреешься и захочешь. Тебе надо восстановить силы.
403


Подвертывает со всех сторон одеяло, целует сына и садится рядом.
Мадам Люано. Знаешь, ведь и я была когда-то в твоем возрасте. Вы, ребята, об этом всегда забываете... В тринадцать лет я, как и ты, тоже стала ужасно упрямой, так же не доверяла родителям. Предпочитала писать обо всем в дневнике. Он и сейчас еще хранится у меня. Никто никогда его не читал, а тебе я когда-нибудь покажу... Так вот, однажды, когда мне было столько же лет, сколько и тебе, я убежала во время каникул с одним маленьким мальчиком. Мы прошли пешком пять километров только для того, чтобы покататься на карусели. Уверена, что вчера вечером ты ходил на ярмарочное гулянье, а?
Антуан. Нет, вчера не ходил.
Мадам Люано. А был там в какой-нибудь другой день?.. Да?
Антуан (тихо). Да.
Мадам Люано. И катался на карусели?
Антуан. Нет, на роторе.
Мадам Люано. Видишь, в тринадцать лет мы все одинаковы... Не бойся, я ничего не расскажу отцу... Он ведь не злой, совсем нет... Но все- таки деньги тебе были даны на завтраки... Что он тебе говорил сейчас по дороге?
Антуан. Ничего. Он был очень сердитый и сказал : «Поговорим дома».
Мадам Люано. И больше ничего?
Антуан. Ничего.
Мадам Люано. У нас с тобой могут быть свои маленькие секреты... Что ты хотел сказать, когда написал в письме, что потом мы поговорим обо всем?
Антуан (ему неловко). Ну... просто... про мое поведение... и почему я плохо учусь...
Мадам Люано. Вот и скажи мне, почему...
Антуан. Потому что... я не умею слушать... Я хотел бы уйти из школы, и зарабатывать сам.
Мадам Люано. Ну, нет. Это просто безумие. Ты еще ничего не понимаешь... Если бы ты знал, как я жалею, что не училась дальше. А отец?’ Ведь у него нет диплома. И если бы ты знал, как это мешает его продвижению по службе!.. Я знаю... в школе учат кучу никому не нужных вещей... алгебру там, другие науки. Все это почти, не требуется в жизни... А вот французский язык — другое дело: письма-то ведь ты всегда пишешь... А хочешь, у нас с тобой будет еще один маленький секрет?.. Только твой и мой?
И хотя Антуан не отвечает, она продолжает с таким видом, словно он сказал «да».
Мадам Люано. Так вот, если за последнее сочинение по французскому языку ты будешь в числе пяти лучших учеников, я дам тебе тысячу франков... Но, конечно, отцу об этом ни слова... Слышишь?
409*


Урок литературы. Учитель — это Листок — страшно разгневан.
Голос за кадром. Ав школе дела шли все хуже и хуже. Учителям, бесконечно повторявшим, что за всю историю школы не было классё хуже нашего, в конце концов удалось заставить нас поверить в это. И мы, как могли, пытались поддержать эту репутацию. Антуан, конечно, был взят на заметку, и, несмотря на все его усилия, ему не всегда удавалось избежать грома и молний, сыпавшихся на него с учительской кафедры... Бертрану Морисе было присвоено звание «Первейший гад». За свое подлое поведение он был жестоко наказан.
В кадре — класс. Методически, с наслаждением, ученики ломают великолепные подводные очки Морисе.
Голос за кадром. Уроки пения разжигали наши воинственные инстинкты.
В кадре — ученики. Они постепенно окружают учителя пения и со свирепым видом, угрожающе распевают:
Воинственные галлы, Покорные природе, Стальными голосами Свой гимн поют свободе.
Голос за кадром. Урок физкультуры по субботам срывали с самого начала учебного года, так как...
Хотя ребят был целый легион, Но, сбегая постепенно, Все исчезали, И на стадион
Не больше трех являлось неизменно.
Вторая половина дня. Квартира Люано,
Обещания, данного матери, Антуан не забыл. Следуя ее совету, он решил подготовиться к сочинению. Отказавшись от детективных романов, большой любительницей которых, кстати, была и его мать, он погрузился в чтение Полного собрания сочинений Бальзака.
Мальчик поглощен чтением. На лице у него последовательно отражается все, о чем он читает.
«Умирающий вдруг приподнялся на обеих руках и бросил на испуганных детей взгляд, как молния поразивший всех; волосы, еще уцелевшие у него на затылке, зашевелились; морщины дрогнули; лицо загорелось внутренним огнем, одушевилось, приняв возвышенное выражение; он поднял сведенную яростью руку и громовым голосом крикнул знаменитое слово Архимеда: «Эврика!» («Я нашел!»)».
Антуан закрывает книгу, на обложке* которой написано: «Поиски Абсолюта» и имя автора: Оноре де Бальзак.
410


В кадре крупно — лицо восхищенного Антуана.
Из учебника французского языка он вырезает портрет Бальзака и кнопкой прикрепляет его внутри ящика, висящего на стене, в котором он устроил «собственный уголок».
На классной доске после слов «Сочинение по французскому языку за триместр» Листок выводит название темы: «Опишите знаменательное событие, свидетелем которого вы были или которое касалось вас лично».
Среди учеников замешательство. Антуан тоже выглядит несколько растерянным. Но — «Эврика!» Святой Оноре де Бальзак пришел на помощь! И Антуан начинает лихорадочно писать.
Вечер. Квартира Люано.
В знак признательности Бальзаку Антуан зажигает свечу перед его портретом.
...Спустя час.
За столом семья Люано. Обед подходит к концу. Антуан на своем обычном месте молча слушает разговор родителей.
Мадам Люано. Что это была за девица?
Люано. Новая сотрудница фирмы. Этакая крошка с очаровательными грудками!
Мадам Люано. Это единственно, что ты замечаешь в женщине!
Люано. Ну, у иее-то их трудно не заметить... Думаю, именно это и решило дело, когда наш павиан брал ее на работу. Ему, конечно, и не снилось тогда, в какую копеечку она ему влетит!
Мадам Люано. Это в духе вашего заведения.
Люано. Что ты... Я не думаю, чтобы между ними... Впрочем, может, он и пытался, не знаю... Во всяком случае, она сразу же пожелала поехать в провинцию. Я ей объяснил, как экономить на дорожных расходах. Не тут- то было! Она привыкла жить только в перворазрядных отелях... Кстати, это мне напомнило, что я до сих пор не нашел моего справочника Мишлена. В конце концов, только кто-то из вас двоих мог взять его!
Мадам Люано. Ох, как ты мне осточертел со своим справочником!
Люано. А я терпеть не могу таинственных исчезновений!
Встает из-за стола, подходит к кухонной двери. Оттуда вьется легкий дымок.
Люано. Послушай, у тебя, как всегда, что-то пригорает на плите.
Мадам Люано. Ничего подобного... Да нет... я уверена!
С места срывается Антуан. Он стрелой мчится к своему ящику.
Люано. Какая муха его укусила?
Родители идут за ним.
411


От свечки загорелась занавеска, которой завешан ящик. Жюльен поспешно срывает с постели покрывало. Жильберта останавливает ею:
— Нет, нет!.. Ты прожжешь его.
Люано. Я знаю что делаю.
Схватив графин с водой, Антуан случайно выливает воду на отца.
Люано. Осел!
Набрасывает на огонь покрывало. Мадам Люано вырывает его.
— Я же тебе говорила!.. Видишь, оно обгорело.
Люано. Ну, с меня хватит! Каждый раз одно и то же! Если этот кретин несколько дней не пристает к нам, значит, жди! Он что-то уже натворил! (Обращаясь к Антуану.) Ну, скажи мне, скажи, как ты мог додуматься зажечь свечку в ящике?
Антуан. Это... это Бальзаку.
Люано. Ты что, смеешься надо мной?
Мадам Люано. Оставь его: он мне что-то обещал.
Люано. Что?.. Получить страховую премию за поджог дома? Но с одной свечкой у него ничего не выйдет. Тебе нужна зажигалка? Да? Зажигалка ?
Вытаскивает из кармана огромную зажигалку. Напуганный Антуан рыдает.
Мадам Люано. Жюльен, не будь смешным!
Люано. Разве можно хоть минуту быть спокойным, живя с этим поджигателем?!. Я вижу только один выход: Пританея Ч (Антуану.) Ты не знаещь, что это такое, мой мальчик? Ничего, там узнаешь! Раз ты ни на что больше не годен, будешь заниматься маршировкой.
Взбешенный, он возвращается в столовую.
Мадам Люано (шепотом). Ты доволен своим сочинением?
Антуан (всхЛипывая). Да.
Класс. На кафедре — учитель французского языка. Перед ним на столе стопка тетрадей.
Учитель. Чтобы закончить разговор об орфографических ошибках, сделанных учениками в своих сочинениях, добавлю, что меня удивляет, почему Биже до сих пор пишет слово «encore» без «е» на конце.
Рене. Мосье, но я видел, что это слово писалось именно так.
Учитель. Вы что, смеетесь надо мной, Биже?
Рене. Что вы, мосье, конечно, нет... Вы так писали, правда, в стихотворении.
Учитель. Да, вы правы... но там это было поэтической вольностью... Впрочем, лучше грешить обилием знаний, чем их отсутствием. Эту ошибку я вам не буду считать.
1 Специальная военная школа для мальчиков. (Прим, пер.)
412


Довольный своей хитростью, Рене подмигивает Антуану, которого также веселит происходящее в классе.
Учитель. Прошу вас, Люано, не принимайте на свой счет хорошую оценку знаний вашего товарища.
Взяв двумя пальцами из пачки тетрадь, учитель несколько мгновений держит ее на весу.
Учитель. Если ваша тетрадь и лежит первой по счету, то это означает лишь, что я решил сегодня раздавать работы в порядке, обратном их качеству. «Поиски Абсолюта» привели вас, дружочек мой, прямо к нулю. Для тех, кто меньше знаком с Бальзаком, поясню, что речь идет о «Темном деле» Ч
В напряженной тишине класса есть что-то злорадное.
Учитель. Что ваш друг Люано темой своего сочинения взял смерть деда — это его право... хотя мы и знаем, что Люано, если ему это выгодно, не колеблясь, по своему желанию лишает жизни своих близких.
Антуан (чуть не плача). Мосье, но все это было на самом деле...
Учитель. Молчите!.. Даже если это событие — в чем я сильно сомневаюсь— на сей раз и достоверно; то стиль — в этом-то я уж абсолютно уверен — грубо заимствован!.. Судите сами! (Надевает очки и читает.) «Умирающий вдруг приподнялся на обеих руках и бросил на испуганных детей взгляд, как молния поразивший всех: волосы, еще уцелевшие у него на затылке, зашевелились, морщины дрогнули; лицо загорелось внутренним огнем, одушевилось, приняв возвышенное выражение; он поднял сведенную яростью руку и громовым голосом крикнул знаменитое слово Архимеда: «Эврика!» И я тоже нашел». (С гневом.) Вы плагиатор, Люано. Немедленно идите и отнесите ваше сочинение господину директору... Так как он очень интересуется вами, то сможет приложить это сочинение к вашему делу. И скажите ему, что я не желаю вас видеть здесь до конца семестра.
Антуан выходит из класса.
Рене. Он не списывал, мосье. Я же сижу с ним рядом... Я бы видел... Учитель. Вам хочется, чтобы вас тоже исключили из школы?
Рене. Ничего не имею против, мосье!
Учитель. Опять дерзите?! Убирайтесь сейчас же вон!
Весело ухмыльнувшись, Рене выходит из класса.
Вместо того чтобы пойти к директору, Антуан пробирается к выходу. Когда он уже открывает дверь на улицу, его окликает швейцар.
Швейцар. Эй ты, куда идешь?
Антуан. За ягодами.
И выбегает на улицу. i
1 Раман Бальзака.
413


День. Черный ход в доме, где живут Биже. Лестница.
На ступеньках сидит Антуан. Он насвистывает коротенькую мелодию —> условный сигнал. Появляется Рене. Интересуется:
— Тебя никто не видел?
Антуан. Никто. Правда, протащилась какая-то странная женщина, но я спрятался наверху.
Рене. Ее не бойся. Это Душечка.
Антуан. Душечка?
Рене. Ну да... моя мать. Она, знаешь... такая... чуднщ... Вся в прошлом... Готова с утра до ночи слушать пластинки с песенками Мистингетт *.
Антуан. Ну?! (Возвращается к своим насущным заботам.) Знаешь,, теперь решено — домой я больше не пойду. Отец хочет загнать меня в При- танею. Представляешь?!
Рене. Понятия не имею, что это такое.
Антуан. Наверное, что-то военное.
Рене. Ну и что?.. Будешь носить форму. К тому же в <рмии можно сделать карьеру.
Антуан. Вряд ли... Если бы во флот... я бы хоть море увидел.
Рене. Придется тебе пока устроиться у меня.
Антуан. А твои родители? '
Рене. Они живут каждый сам по себе и здесь почти не бывают, а квартира большая, закоулков здесь, как на старой мельнице.
Антуан. Чтобы ни от кого не зависеть, нам надо что-то предпринять...
Рене. Но чтобы начать, нужно иметь хоть немного дег;ег.
Озабоченные мальчики спускаются вниз.
Антуан. Это можно....
День. Парадная лестница в том же доме.
Ребята подходят к дверям квартиры Рене.
Рене. Подожди меня. Через пять минут все узнаешь. Если кто-нибудь появится, сделай вид, что продаешь марки благотворительного общества по борьбе с туберкулезом.
Антуан. У меня их больше нет.
Вытащив из кармана замызганную записную книжку, Рене дает товарищу несколько марок.
— Вот, держи.
Антуан. Ой, да здесь их по крайней мере франков н« двести!
Рене поспешно уходит.
1 Известная певица конца XIX и начала XX века. Основополож^ица жанра эстрадной песни во Франции. (Прим, пер.)
414


Квартира Биже.
Это большая квар>тира — из девяти или десяти почти необставленных комнат.
Входит Рене.
Рене. Здравствуй, Душечка!
Душечка. Здравствуй, малыш. Ты не видел Помпона?
Рене. Не видел с самого утра.
Душечка. Он вюе меньше и меньше бывает дома. Ох, думается мне, что он нашел себе на чердаке какую-нибудь рыжую кошечку. (Задумчиво.) От рыжих они всегда теряют голову... Ты уходишь?
Рене. Да.
Душечка. Раз ты все равно выходишь, зайди заодно к колбаснику- итальянцу и купи у него салями.
Вынимает деньги из сумочки и дает их сыну.
— На, возьми!
Рене. Спасибо.
Направляется к двери. Мать кричит ему вслед:
— А если увидишь Помпона, принеси его домой.
Рене. Ладно... Пока!..
Идет в переднюю. Открывает входную дверь. Впускает Антуана, знаком предупредив приятеля, чтобы тот молчал. Кричит матери:
— Пока!
Затем, не выходя из передней, громко хлопает дверью.
...На цыпочках ребята крадутся по квартире. Проходя через гостиную, они слышат какой-то ппум. Быстро прячутся за портьеру.
В комнату входит Душечка. Подойдя к стенному шкафчику, она кладет туда свою сумочку, запирает шкафчик на ключ. Напевая, выходит.
Вскоре тишину нарушают звуки какой-то старинной песенки. Это в соседней комнате мать поставила пластинку Мистингетт.
Рене и Антуан вылезают из своего убежища. Рене с улыбкой вынимает из кармана ключ, показывает его Антуану и, открыв стенной шкафчик, вытаскивает из сумочки матери несколько купюр.
-г- На эти денежки можно будет вечером смотаться в кино,— тихо бормочет он.
Выходя из квартиры, мальчики бесшумно закрывают большую дверь.
Бульвар Клиши.
В прекрасном настроении друзья бродят по городу. Чтобы подурачиться, Антуан поднимает руку, делая знак водителям пропустить его и Рене. Один из водителей высовывается из машины и обещает влепить ребятам парочку подзатыльников.
41&


На улице много детей: маленьких мальчиков и девочек» Один несет хлеб на голове, другой крутит воображаемый руль, третий делает вид, что хромает и т. д.
Голос за кадром. Можно было подумать, что все дети до пятнадцати лет сговорились любым способом продемонстрировать в этот вечер свою независимость. Мы, конечно, были в их числе.
Квартира Биже.
Голос за кадром. Для поселившегося у меня Антуана началась подпольная жизнь.
В комнате один Антуан. Услышав скрип открываемой двери, он делает движение, намереваясь спрятаться, но видит Рене. Изображая лакея, тот, галантно изогнувшись, говорит:
— Разрешите, мосье.
Ставит на низенький столик тарелку с колбасой и куском фаршированного рулета.
Рене (любезно), Мосье доволен?
Антуан. А что это такое?
Рене. Жаворонок без головы.
Антуан. А где лапки?
Рене (уходя). Это же телятина, деревенщина!
Столовая в квартире Биже.
В столовую входит Рене. Сюда же вскоре возвращается из кухни его отец. Это седеющий элегантный господин немного надменного вида. В руках у него салатник. Как раз перед его приходом Рене слегка передвинул вперед стрелку на стенных часах.
Мосье Биже. Ты видишь свою мать последнее время?
Рене. Да! Видел. Как раз сегодня, когда пришел из школы видел ее.
Мосье Биже. Она распределила свое время так, что наши часы пребывания дома не совпадают... Очевидно, она что-то задумала?! (Указывая на салатник.) Салат довольно безвкусный... правда?
Рене. Нет, по-моему, ничего.
Мосье Биже. Ну*и хорошо!
Встает из-за стола и уходит на кухню. Рене тотчас же подбегает к стенным часам и еще раз передвигает вперед стрелки.
Возвращается мосье Биже. Он несет несколько бутылочек с соусами и приправами и обильно поливает ими содержимое своей тарелки.
Mo.çbe Биже. Не согласился бы ты выполнить одно мое поручение... к матери?.. (Молчание.) Не беспокойся, я в долгу не останусь.
Рене. О, конечно!
416


Мосье Б и же. Я прошу тебя дать матери подписать одну бумагу... Подожди-ка... (Вынимает.) Вот она... Конечно, лучше выбрать для этого момент, когда ее умственные способности... будут, так сказать, несколько затуманены... Ты понимаешь, что я хочу сказать?
Р е н е. Я все понимаю, но знаешь... стоит ей узнать, что это идет от тебя, как она сразу же насторожится.
Мосье Биже. Но она тебя так любит... Будь с нею поласковее, понежнее... Согласен?
Рене. Попробую.
Мосье Биже. Впрочем, это не только в моих интерсах, но и в твоих... Без этой бумаги она может в любую минуту продать квартиру, а нас ни с того ни с сего выкинуть на улицу... Поэтому будь умницей, хорошо? А это... возьми-ка, вот.
Дает Рене деньги. Смотрит на часы.
Мосье Биже. Черт возьми! Уже четверть десятого. Я опаздываю в клуб!
Поспешно уходит.
Как только отец скрывается за дверью, Рене тотчас же переводит стрелку часов обратно.
Из кино выходят Антуан и Рене.
Антуан. Классный был фильм... да?
Рене. Точно! (Указывая на рекламу.) Возьмем на память!..
Срывает две фотографии.
Ночь. Комната Рене.
Голос за кадром. Вместо кровати я составил для Антуана два кресла и одолжил ему свои первые длинные брюки. Но ночи мы проводили за игрой в жаке 1 и курением сигар моего отца. А спали днем на берегу Сены, освободившись наконец от необходимости чем-то занимать свое время... Однажды ночью приступ дикого смеха чуть не выдал нас...
Слышно, как открывается входная дверь. Друзья одеялом разгоняют дым, собирают фишкиг расставляют по местам кресла. Антуан прячется под кровать.
111 я ги приближаются. В дверях появляется мосье Биже.
Мосье Биже. Что здесь происходит? Вся комната прокурена... Словно какой-то притон. (Подняв окурок.) Мои сигары! Я всегда считал, что твоя мать не может тебя воспитывать... Ты же заболеешь!
Рене. Что ты!
1 Жаке — распространенная азартная игра в карты. (Прим, пер.)
27 Сценарии французского кино
417


Мосье Биже. Значит, ты уже привык!..
Рене. Нет, это ведь всего вторая.
Мосье Биже. Почему ты до сих пор не спишь?
Рене. Я учил урок по истории.
Мосье Биже. И поэтому так смеялся?.. Ведь это единственный предмет, способный внушить вам какое-то чувство уважения к французским традициям... Кто, в конце концов, создал Францию, как не короли?
Рене. А мы сейчас проходим фараонов...
Мосье Биже. Итак, из твоих карманных денег я удержу стоимость трех сигар.
Рене. Ладно, папа!
Краем глаза мосье Биже видит торчащие из-под кровати ноги Антуана...
Утро. Квартира Люано. Жюльен бреется. Вид у него заспанный.
Мадам Люано. Жюльен, мусор!
Люано. Что, мусор?
Мадам Люано. Его уже три дня не выносили.
Люано. Не могу я делать все сразу!
Мадам Люано. Я тоже не могу. С тех пор как малыш ушел...
Смутившись, умолкает.
Люано (насмешливо). Растет гора мусора? Да?..
Мадам Люано. Неужели ты не понимаешь?! Я так расстроена, ни к чему не лежат руки... Пора бы тебе все-таки попытаться найти его...
Люано. А разве я не ходил в школу?
Мадам Люано. Надо бы сходить к этому... Рене Биже... Я видела его всего один раз... но этого было вполне достаточно, чтобы понять, что он отпетый хулиган.
Люано. Родители взяли его из школы.
Мадам Люано. И ты мне говоришь об этом только сейчас? Надо было сразу же пойти к ним.
Люано. Ты же отлично знаешь, что у меня было заседание подкомиссии... Я должен был подготовить годовой отчет.
Мадам Люано. Тебя послушать, так можно подумать, что речь идет о Французском банке!
Люано. Ты ничего не видишь дальше своего носа.
Мадам Люано. Послушай, завтра воскресенье. Слава богу, никаких поездок на машинах не будет... Воспользуйся этим/сходи к Биже.
Квартира Биже.
Голос за кадром. В воскресенье, около полудня, мы были поглощены «стрельбой». _. _
418


Устроившись на балконе, Рене «стреляет» в прохожих комочками жеваной бумаги.
Рене. Дай-ка мне справочник Мишлена.
Антуан (вырывая страницы). Видишь — в нем странички тоньше, чем в медицинском словаре.
...В окне дома напротив видна принарядившаяся семья. Маленькая девочка держит в руках засаленную плюшевую собачонку.
Мать. Послушай, Мадлен, надеюсь, ты не возьмешь с собой (показывая на игрушку) это в ресторан... Что о нас скажут?
Мадлен. Нет, возьму... она тоже хочет есть.
Мать. Ты ей принесешь что-нибудь.
Мадлен. Нет... я не хочу так... Она хочет обедать вместе с нами.
Мать. Мадо, доставь мне удовольствие, будь хоть раз благоразумной и оставь собаку дома.
Мадлен. Нет, нет, нет!
Отец (обращаясь к матери). Не понимаю, что ты с ней торгуешься?.. (К Мадлен.) Ты что, хочешь получить по попке?
Девочка разражается слезами.
Мадлен. А я не пойду без Тотора... не пойду... без собачки не буду есть, вот!
Мать. Смотри, Мадо!.. Пожалеешь.
Отец. Оставь ее... Не хочет есть — не надо. Сэкономим деньги!..
Родители уходят. Через несколько секунд мать, нарочно забывшая перчатки, возвращается. Мадлен, не обращая внимания на нее, разговаривает с собакой:
— Хорошенький ты мой Тотор!.. Мы с тобой остаемся вдвоем дома... Я сейчас помою моего сыночка...
Мать. Значит, ты не идешь с нами?
Девочка не отвечает. Мать уходит.
Стараясь, чтобы ее не увидели с улицы, Мадлен смотрит вслед уходящим родителям. Потом выходит на балкон, усаживается там и, стараясь привлечь к себе внимание всего квартала, громко ревет и кричит:
— Хочу есть!.. Хочу... есть!
Наконец Мадлен уходит с балкона. Но почти тотчас же появляется в окне, которое она открывает. По-прежнему стараясь остаться незамеченной, смотрит, как родители переходят улицу. На минутку задумывается... Потом сажает перед окном пса, а сама возвращается на балкон.
В соседних домах открываются окна.
Первая соседка. Деточка, что случилось?
27* 419


Мадлен. Папа с мамой ушли в ресторан... а меня с собой не взяли..; а я есть хочу!..
Раздается ропот возмущения.
Первая соседка. Ай-ай! Подумайте, какой ужас!
Вторая соседка. И для чего только такие детей рожают.
Третья соседка. В газетах каждый день пишут, как измываются над ребятами!
Деятельное участие в этом хоре принимают Рене и Антуан. Их реплики чередуются с возгласами соседок.
Антуан (подражая второй соседке). Детоубийцы!
Рене (подражая четвертой). Сволочи!
Антуан (подражая первой соседке). Подумайте, какой ужас!..
Рене. Надо для нее что-нибудь сделать. (Обращаясь к Мадлен.) Подожди немножко!..
...Через несколько мгновений мальчишки бросают Мадлен веревку, на другом конце которой прикреплен сверток с едой.
В другом окне — маленький мальчик. Он тоже один дома. Увидя Мадлен, малыш строит гримасы, чтобы развлечь ее. И это действительно очень развлекает девочку. Польщенный таким вниманием, мальчик продолжает паясничать. Иногда он исчезает, но тут же снова возвращается с различными предметами: молотком, отверткой, изоляционной лентой, электропроводом... Потом изображает танец скальпирования, харакири, различных животных... Наконец он появляется в окне, величественный, как римский император, завернувшись, словно в тогу, в простыню. И в этот самый момент возвращается домой его мать. Она дает малышу затрещину и, закрывая окно, грозит Мадлен. Девочка, чтобы «последнее слово» оставить за собой, показывает ей язык...
Со своего балкона Рене и Антуан слышат, что родители Мадлен вернулись. На их вопрос, хочет ли она есть, дочь все с тем же упрямством отвечает:
— Нет, нет и нет!.. Да кроме того, я ела пирожки.
Рене поспешно закрывает балконную дверь, так как родители Мадлен смотрят на него. Антуан смеется.
Голос за кадром. Этот великодушный жест стоил нам завтрака. Оставался только один способ утолить голод — сварить из сахара леденец.
420


Мальчики ставят на огонь кастрюлю с водой и сахаром, и вскоре леденец готов.
Голос за кадром. Мраморная каминная плита показалась нам самым подходящим местом, где можно остудить леденец. Мы вылили его туда, но горячая масса так прилипла к мрамору, что пришлось пустить в ход спортивный трофей моего отца — бронзового коня.
Антуан. Стукни еще разок, как следует!
Но разбивается конь, а не леденец.
Рене. О черт!
Антуан. Что же теперь делать?
Рене (разглядывая леденей,). Смотри-ка, а кусочки-то все-таки отскочили!
Мальчики суют в рот кусочки леденца.
Антуан. От них хочется пить. Аперетива у нас больше нет?
Рене показывает пустую бутылку. Но тут же говорит:
— Впрочем, погоди. Надо посмотреть на кухне.
В кухне на столе стоит кастрюля с молоком. Показывая на нее Антуану, Рене предлагает:
— Это для кота. Но можешь выпить!
Пока Антуан прямо из кастрюли пьет молоко, Рене откупоривает бутылку.
На пороге появляется кот. Подходит к Рене, выгибаясь, ласково трется о его ноги.
Рене. Эй, Помпон, хочешь выпить?.. Сейчас, мой милый котик!.. Сейчас, миленький.
Берет его на руки. Говорит Антуану:
— Подержи-ка его немножко... Сейчас мы сделаем ему небольшой коктейль.
В кастрюлю, где осталось немного молока, он наливает аперетив.
Рене. На, Помпоша, выпей! Выпей, мой котик...
На улице, возле дома мать Рене прощается с двумя своими подругами, такими же осколками прошлого, как и она сама.
Душечка. До свидания, дорогуши.
Первая подруга. Как всегда, в четверг, да?
Вторая подруга. Можно будет посмотреть еще раз фильм «Май- ерлинг».
Душечка. О! Это<- уже не то, что было раньше с Шарлем Буайе!
Вторая подруга. Конечно... Но все же содержание фильма такое чудесное!
Душечка. До свидания, мои милочки...
421


...Квартира Биже.
Опьяневший кот с трудом передвигается по скользкому плиточному полу.
Не обращая никакого внимания на вошедшую в комнату Душечку, мальчишки громко хохочут.
Душечка. Что вы сделали с Помпоном? (К кошке.) Иди, киса, скорее ко мне.
Но кот убегает.
Душечка, пытаясь его поймать, чуть не падает.
Душечка. Вот до чего вы его довели!.. Что вы с ним сделали?
Она тоже слегка пьяна. Показывая пальцем на Антуана, спрашивает:
— А кто этот молодой человек? Почему он здесь?
Рене. Он пришел ко мне в гости.
Душечка. Он что, из цирка?
Рене (не понимает вопроса). Почему?.. Э-э... это приятель...
Душечка. Только одни цыгане мучают животных.
Антуан в ужасе. Рене делает ему успокоительный знак.
Душечка (Антуану). Никогда не трогай животных, милок...
Случайно ее взгляд падает на камин. Увидев разбитого коня, она продолжает:
— Даже бронзовых!.. Конь Клаудиона... Так ему и надо! Но тебе за это влетит, Рене... Да ты и сам знаешь.
Рене. Да... дело дрянь! Может быть, его спрятать...
Душечка. Он заметит... Это скульптура коня, которого он очень любил. У него было английское имя «Стар оф Аран». Лошадь была такой дорогой, что Клаудион смог купить ее только на паях с приятелем.
Показывая на две половинки разбитой статуэтки, Душечка разражается смехом:
— До чего ж смешно!.. Эх, бедняжка Рене! И достанется же тебе от отца!
Антуан. Я тоже виноват.
Душечка. А, значит, вы оба виноваты?.. Кстати, я могу починить его. У меня есть специальный клей.
Рене. Ой, Душечка, склей нам его!.. Ладно?
.Душечка. Только при условии... Вы сходите к бакалейщику—не к итальянцу, а к другому, к тому, что за углом, знаешь?.. И принесете мне бутылку вина. Я умираю от жажды.
Рене. Сделаем!
Антуан и Рене убегают. Душечка кричит им вслед:
— За ваш счет, конечно!
И значительно тише добавляет:
— И не говорите, что это для меня.
422


Антуан. Скажи, Рене, «Стар» — это значит «звезда»?.. Должно быть, лошадь была очень хороша!
Рене. А ты думал? Потому-то у нас и нет теперь ни копейки!
В квартиру Биже входит Жюльен.
Люано (в дверях). Прошу прощенья, мадам... Сегодня воскресенье... Но я думал, что как раз в этот день смогу застать вас дома... и, может быть... через вашего сына...
Душечка. Его нет дома, он с отцом пошел на скачки.
Люано. Последний раз в школе Рене был вместе с моим сыном.
Душечка. Та-ак, та-ак... Но это его дело... Не правда ли?
...С бутылкой вина возвращаются Рене и Антуан. Увидев спину Жюльена, мальчики останавливаются. Их успевает заметить Душечка.
Люано. Да, конечно... Но если вы что-нибудь знаете...
Душечка. Я кое-что знаю. Войдите.
Не закрывая за Жюльеном двери, Душечка знаками показывает мальчикам, чтобы они поднялись на следующий этаж.
Душечка. Видите ли... Понимать — значит любить.
Люано. Простите?
Душечка. Вы достаточно любите своего сына?
Люано. Но, мадам...
Душечка. Зачем вы пытаетесь избежать ответа? Спросите свою совесть. Вспомните, всегда ли, когда детская душа, жаждущая ласки, тянулась к вам, словно подсолнух к солнцу, вы откликались на ее зов?
Люано. Его детская душа! Если бы вы знали этого субчика!
Душечка (рассмеявшись). Люано?
Люано (взбешенный). A-а! Знаете?! Да-да, именно его!
Душечка. Да, знаю его. Когда я его видела в последний раз...
Люано. Вы помните, когда это было?
Душечка. Должно быть, на прошлой неделе... Было ясно, что этому ребенку несладко живется. У него такой удрученный вид.
Люано. Угрюмый у него вид! Свои штучки он всегда выкидывает исподтишка. И не без помощи вашего сына, к тому же.
. Душечка. Сына я воспитываю так, как считаю нужным. И надо сказать, что он чувствует себя отлично.
Люано. Тем хуже для вас, мадам.
Душечка (направляясь к двери). Больше мне нечего добавить.
Люано. Раз вы не хотите мне ничего сказать, я иду в полицию и заявляю, что ребенок пропал.
Душечка. Что посеешь, то и пожнешь!
Разъяренный Жюльен уходит. Мальчики спускаются по лестнице в квартиру Биже и там вместе с матерью Рене весело хохочут.
423


Квартира Биже.
Мосье Биж$ в своей комнате читает конноспортивный журнал. Время от времени он делает какие-то пометки.
Голос по радио. По-видимому, у Феи Мелузины есть все шансы завоевать приз Лютиков, если она будет в хорошей форме и если дорожка не испортится... В первом заезде скачет несколько жеребят двухлеток с прекрасной родословной. Учитывая данные лошадей и порядок жеребьевки, мы считаем, что Персона Грата 506 и Клавише 512 могут быть претендентами на приз.
И, наконец, в основном гандикапе 1 на приз Фуйез, из длинного списка участников нам хочется выделить Ромовую Бабу 701 — лошадь очень выносливую, привыкшую к большим дистанциям, с жокеем тяжелого веса. Из аутсайдеров 1 2 заслуживает внимания Вволю виски 715.
Диктор. Мы передавали комментарии Жана Варанжа. А теперь послушайте сообщение Отдела помощи семьям по розыску при Министерстве внутренних дел* улица Сюссе, 11... Антуан Люано, тринадцати с половиной лет, 18 ноября этого года убежал из родительского дома в Париже. Его приметы: волосы темные, глаза карие, небольшого роста, походка быстрая. Одет в поношенную куртку с серо-голубой отделкой и короткие вельветовые брюки. На шее шерстяной шарф в клетку. В случае обнаружения мальчика просим сообщить в полицейский участок 9-го округа или в Отдел помощи семьям по розыску. Анжу-28-30. Пост 835.
Мосье Биже выключает радио, встает и начинает расхаживать по комнате. Вынимает из ящика бумаги. Зовет сына:
— Рене!
Рене (входя). Что, папа?
Мосье Биже. Эту комедию надо кончать.
Рене. Какую, пап?
Мосье Биже. Во-первых. У тебя в дневнике не моя подпись.
Рене. Я не хотел огорчать тебя своими отметками... Тебе хватит неприятностей с Душечкой... Она же не подписывает бумагу...
Мосье Биже. Это к делу не относится... Впрочем, если бы ты проявил немного больше ловкости... ну, скажем, столько же, сколько обнаружил, когда сочинял вот это письмо к своему директору и писал его моим почерком... она бы, наверное, подписала.
Рене. Она и слушать не хочет.
Мосье Биже. Итак, я узнал из письма, что взял тебя из школы... Что ж, будем логичны: я начинаю подыскивать тебе работу.
Рене. Нормально.
Мосье Биже. И, наконец, с меня хватит неприятностей из-за твоего подпольного жильца...
1 Заезд, в котором участвуют лошади разных возрастов и достоинств. (Прим, пер.)
2 Лошадь на скачках, не входящая в число претендентов на приз. (Прим, пер.)
424


Рене. Но, пап...
Мосье Биже. Ты воображаешь, что я идиот... Сигары, исчезавшие бутылки (берет с камина статуэтку), разбитый и бездарно склеенный Стар... Кончай все это... Его разыскивает полиция, и я не желаю, чтобы эти мосье совали сюда свой нос. Я имел с ними дело в те времена, когда это делало мне честь!.. Будешь постарше — поймешь... А теперь это может только компрометировать. Если твой приятель сегодня же вечером отсюда не уйдет, мне, к великому сожалению, придется самому заявить о нем в полицию.
Возле сквера, где играют дети, остановились Антуан и Рене.
Рене. Главное, мы уже знаем, чего мы хотим...
Антуан. У моего отца на работе есть одна...
Рене. Отлично, только не надо дрейфить.
Антуан. Ты хочешь попробовать сам?
Рене. Я же там ничего не знаю!
Антуан. Зато ты умеешь обходиться с полицейскими.
Рене. Я умею обходиться с деньгами.
Антуан. Если бы мы могли ее продать...
Рене. Знаешь, лучше отнести в ломбард...
Антуан. О! Молодец!
Рене. А ты знаешь, где остановка такси, которые идут за город?
Антуан. Не вообще за город, a к морю.
Рене. Почему именно к морю?
Антуан. Потому что я никогда не видел моря.
День. Елисейские поля.
Голос за кадром. Моей обязанностью было следить за входом в здание, где работал отец Антуана. Эта пассивная роль для меня была значительно тяжелее роли Антуана.
С огромной пишущей машинкой в руках из подъезда выходит Антуан. И сразу оба мальчика пускаются наутек.
Голос за кадром. Мы не думали, что машинка окажется такой тяжелой и громоздкой.
Мальчики по очереди несут машинку.
Голос за кадром. От моего проекта — заклада машинки — пришлось сразу же отказаться: операциями такого рода несовершеннолетним заниматься запрещено. Надо было найти кого-нибудь из взрослых, кто бы сделал это вместо нас. К счастью, в районе площади Клиши имелось немало людей, располагающих свободным временем и готовых оказать вам такую услугу.
425


С такой просьбой мальчики и обратились к какому-то полупьяному типу.
Рене. Сколько?
Тип. Десять процентов.
Рене. Идет!
Тип. Тысячу — вперед!
Рене. Ну, нет... Когда вернетесь.
Тип (зло). О, ля-ля! Доверие — прежде всего.
Тип уходит с машинкой в руках.
Голос за кадром. Но доверия к этому типу у нас было так мало, что мы сквозь витрину кафе не отрываясь следили за ним до тех пор, пока он не вышел из ломбарда. И хорошо сделали!.. Выйдя, все еще с машинкой в руках, он тут же попытался улизнуть на соседнюю улицу.
Мальчики пускаются за ним вдогонку. Антуан зовет:
— Эй, мосье, мосье!
Рене. Зачем вы так спешите?
Человек с машинкой возвращается, подходит к кафе. Прикидывается дурачком.
Тип. Вот тебе и на! А я бы побился об заклад, что вы в том вон :кафе. Я ее туда и нес.
Рене. А мы были вот здесь.
Тип. Ну так я ошибся.
В упор смотрит на него Рене. Сурово говорит:
— Ну, что ж! Не беда.
Тип. Так или иначе, но дело не вышло. Нужно предъявлять на нее паспорт.
Рене. Тем хуже... Давайте нам машинку.
Тип. Ладно... Отдам... Но вы должны заплатить мне за беспокойство... Пока, скажем, пятьсот франков,., а там, поживем —увидим.
Антуан. У нас их нет.
Тип. Ну-у! Наверняка у вас найдутся какие-нибудь деньжата. Так и быть: триста, и мы квиты!
Рене. Мы только что заплатили в кафе, и у нас не осталось ни сантима.
Тип. Бедные овечки! Я даром не работаю. Значит, тем хуже для вас: -машинку я оставлю в залог. Найдете три сотни — придете за мной в кафе.
Рене. Щиш с маслом! Она наша.
Антуан. Отдайте машинку!
Ребята пытаются вырвать машинку из рук типа. Тот отступает.
Тип. Но-но! Уберите-ка лапы. Она ваша ведь не больше, чем моя, понятно?
Пытаясь улизнуть, человек замечает приближающегося полицейского. Он тут же отдает машинку ребятам.
426


Тип (вполголоса). Ну, ладно, ладно... Забирайте свой ящик, сволочи! У-y, дерьмо!..
И быстро исчезает, ворча:
— Заставить бедного человека работать за спасибо!..
Антуан и Рене тоже спешат уйти.
...Уже вторая половина дня, а мальчики все еще бродят с машинкой по улицам.
Голос за кадром. Эту машинку, которая всем бросалась в глаза и вызывала у прохожих подозрение, мы никак не могли сбыть с рук. Она с каждым часом становилась для нас все более тяжелым камнем на шее.
Измученные мальчики останавливаются.
Антуан. О, черт! Мне надоело ее тащить.
Рене. Но мы же несем ее по очереди.
Антуан. Это все из-за тебя.
Рене. Почему из-за меня?
Антуан. Можно было подработать на рынке.
Рене. Там того и гляди сломаешь себе хребет.
Антуан. Отец теперь будет думать на меня...
Рене. Но ты же первый заговорил про нее...
Антуан. Нет, ты!..
Рене. Еще что скажешь?
Антуан. Мне на нее наплевать!.. Я хоть сейчас брошу ее здесь! Делает вид, что хочет поставить машинку на тротуар.
Рене. Тебя что, по голове пыльным мешком ударили?
Поспешно берет машинку из рук Антуана. Тот огрызается:
— А ты что, спятил?
Рене. А ты сдурел?
Антуан. А ты в ухо захотел?
Рене. А ты ничего не хочешь?
Антуан. А чего?
Рене. Отнеси ее обратно в бюро.
Антуан. Неси сам!.. Теперь твоя очередь.
Рене. Мне в жизни не найти, где это.
Антуан. Я тебе нарисую, как пройти.
Шесть часов вечера.
Мальчики снова около здания, где помещается бюро, в котором работает отец Антуана. Они ждут, когда сотрудники разойдутся по домам.
427'


Голос за кадром. Я вовсе не кривил душой, убеждая Антуана, что риску будет меньше, если он сам отнесет машинку обратно, потому что я не знал расположения комнат... Когда служащие разошлись, я пошел посмотреть, чем занят консьерж. Тот сидел погруженный в свои мысли. Все складывалось отлично.
Рене делает Антуану знак, что можно войти, а сам остается у двери на страже.
Вечер. Осторожно идет Антуан по коридору, направляясь в отдел, где работает его отец. Коридор освещен только слабым светом уличных фонарей. Консьерж, пришедший убирать комнаты, входит в коридор. Видит Антуана. На цыпочках крадется к нему, хватает его. От неожиданности мальчик роняет пишущую машинку.
Консьерж. К тому ж еще ты ее и бросаешь!
Антуан. Я не нарочно.
Консьерж. Тем хуже д\я тебя... Ну, да ничего, родители заплатят. Клянусь, что ты... ты ведь сын Люано?.. Мне не померещилось?
Антуан молча опускает голову.
Консьерж. Уж кто будет доволен, так это твой папаша. А ведь сколько сегодня шуму было в отделе! А мне каково? Знаешь, как меня разносили, что я плохо охраняю имущество. Ты нам дорого заплатишь за все это!
Толкает Антуана к двери. Тот пытается увернуться, но консьерж хватает мальчика за руку и вывертывает ее.
Антуан. Ой, ой!
Консьерж. Предупреждаю: не валяй дурака... Я эти штучки знаю. Таких орешков, как ты, я достаточно нащелкал в своей жизни.
Тащит Антуана в ближайшую комнату.
...Своей огромной солдатской лапой консьерж крепко держит Антуана за шиворот. В другой руке у него телефонная трубка. Он разговаривает с отцом мальчика.
— Я не могу вам этого сказать по телефону, мосье Люано... Да... Да... Ну, скажем, сюрприз, но скорее неприятный.
Вечер. Квартира Люано. Жюльен вешает телефонную трубку.
Люано. Подумать только, снова неприятности! Кошмарный день!.. Жильберта! Мне надо уйти!
Появляется оживленная, нарядно одетая Жильберта.
Мадам Люано. И мне тоже.
Люано (саркастически). Ах, так... Ну, хорошо... Что же, может быть, увидимся за ужином?.. Только прошу тебя, не подавай больше сардин в масле.
428


Семь часов вечера. Елисейские поля.
Рене все еще караулит возле дома. Он встревожен.
Вскоре в дом входит Жюльен Люано. Рене подходит ближе к двери, но как раз в это время из нее выходит Антуан. Сзади, держа его за шарф, идет отец. Увидев Рене, который пытается спрятаться, Жюльен останавливается и говорит ему:
— Можешь посмотреть на своего приятеля. Постарайся хорошо запомнить его лицо, потому что теперь вы увидитесь не скоро!
Мальчики взволнованы, молча смотрят друг на друга. Не обращая внимания на их переживания, Жюльен уводит сына.
Вечер. Улица Баллю.
Широко шагая, идет мосье Люано, держа сына за шарф, который туго сдавливает шею мальчика.
Люано (на ходу). Тебе ясно, что я тебя веду не на прогулку... Довольно издеваться над нами... Наконец-то мы с твоей матерью сможем спать спокойно... Может быть, теперь у тебя прибавится ума... Так или иначе, но дальше так продолжаться не будет...
Вечер. Полицейский участок. Кабинет комиссара.
Через полуоткрытую дверь видна другая комната, где два полицейских инспектора печатают на машинках. Антуан исподтишка посматривает на них.
Лю а.но. Мы уже все перепробовали, господин комиссар: и ласки, и убеждения, и наказания... Заметьте, его никогда не били, тут уже ничего не скажешь...
Комиссар. Бывают случаи, когда старые добрые методы...
Люано. Разумеется... Но это не наш метод воспитания... Не мой и не его матери... Скорее ему предоставляли полную свободу.
Комиссар. Слишком, быть может.
Люано. Этого тоже нельзя сказать. В общем, в той мере, в какой за ним можно было следить, принимая во внимание, что мы оба работаем... Вы знаете, что это такое...
Комисса р. Я отец семейства, как и вы. Да, надо признать, что с нынешним поколением много хлопот.
Люано. Если бы только он доверял нам!.. Но куда там! Ему говоришь, а он о чем-то мечтает... Вот и сейчас, вы думаете, он слушает...
Смотревший в соседнюю комнату Антуан при этих словах вздрагивает. Люано продолжает:
—. ...Попробуй, узнай, что у него в голове.
Комиссар. Хорошо, так что же вы решаете?
429


Люано. Во всяком случае, не брать его домой. Из дома он все равно убежит. Я не в курсе... но если бы его отдать под строгое наблюдение... поместить куда-нибудь... скажем, за городом и там заставить работать... В школе он все равно ничего не будет делать.
Комиссар. Можно попробовать исправительный дом. Там сейчас хорошо поставлено дело. Есть мастерские: слесарная, столярная...
Люано. Да, это как раз то, что нужно. Думаю, что это пойдет ему на пользу.
Комиссар. При условии, конечно, что там есть свободные места... Кабанель!
Проходит в соседнюю комнату и приказывает одному из инспекторов:
— Снимите показания с этого мальчика. (Понизив голос.) Бродяжничество и кража.
Инспектор. Хорошо, комиссар.
Вернувшись за свой стол, комиссар говорит Антуану:
— Ну-ка, поди к инспектору!
Комиссар и Жюльен остаются одни.
Комиссар. Но вам придется в присутствии мальчика заявить судье о своем желании отдать ребенка в исправительное заведение.
Люано (смущенно). О!., но...
Комисса р. Да, да... чтобы исправительный дом мог взять его под свою опеку... Завтра утром вашего сына направят в суд для несовершеннолетних. От вас требуется только это заявление...
Полицейский участок. Канцелярия.
Инспектор допрашивает Антуана. Протокол допроса он выстукивает одним пальцем на пишущей машинке. Антуан инстинктивно наклоняется, чтобы узнать марку машинки.
Инспектор. «Сын Люано...» Как зовут твоего отца?
Антуан. Жюльен.
Инспектор. «Сын Люано Жюльена признает, что был в состоянии бродяжничества с...» Какого числа ты ушел из дома?
Антуан. В тот день, когда раздавали сочинения по французскому.
Инспектор. Это мне не годится. Подожди-ка, твой отец отметил здесь... «Бродяжничество с 14 ноября...»
Антуан. Я не бродяжничал. Я ночевал у моего друга Рене.
Инспектор. Его родители подтвердят?
Антуан (смутившись). Нет, они не захотят.
Инспектор. Итак... «Бродяжничал с 14 по (смотрит на календарь) 18 ноября...». Хорошо«. А теперь эта машинка. В котором часу ты ее стащил?
430


Антуан. Около половины первого или около часа... Но я хотел ее взять только на время.
Инспектор. Для чего?
Антуан. Чтобы написать письмо директору школы... чтобы он не узнал моего почерка. Ведь я же вечером принес ее обратно.
Инспектор (скептически). Да-а-а... Кто-нибудь видел, как ты входил?
Антуан. Нет!
Инспектор (печатает). «В тот же день около тринадцати часов тайно проник в помещение компании СМАК, находящейся на Елисейских полях в доме номер...» Ты знаешь номер дома?
Антуан. Нет.
Инспектор (обращаясь к другому инспектору). Эй, Лоран, узнай- ка мне номер дома СМАК на Елисейских полях... (Снова принимается печатать.) «... чтобы похитить пишущую машинку...»
А Жюльен Люано уже возвращается домой. На его лице некоторое беспокойство.
Полицейский участок.
Допрос окончен. Вытащив из машинки напечатанную страницу, инспектор встает. Протягивает протокол Антуану.
— Ну-ка, подпиши вот здесь, на всех трех экземплярах.
Антуан подписывает.
Инспектор. А теперь пойдем вниз. Ты там и побудешь, пока не придет машина.
Спускаются по лестнице.
Вечер. Камера в полицейском участке.
Антуан сидит в камере. Через некоторое время туда же полицейские вталкивают двух девушек.
Первая девушка. Эй, ты, чего толкаешься... Второй раз за восемь дней забирают... Нарушают правила!
Вторая девушка. Забирают всегда одних и тех же.
Первая девушка. А ты думала! Неужели своих марух станут трогать!..
Вторая девушка. А дома малыш будет ждать!.. Я обещала вернуться к десяти часам...
Девушки садятся рядом с Антуаном. Он внимательно их рассматривает. Заметив это, Вторая девушка бросает на мальчика сердитый взгляд. Антуан отворачивается.
431


Девушки дремлют. Антуан прислушивается к тому, как хнычет и бормочет что-то во сне по-арабски какой-то задержанный марокканец.
Стоящий у двери полицейский передает другому сверток и термос.
Полицейский. На-ка, отнеси Мадо. Это ее Жюль принес.
Взяв сверток, другой полицейский тормошит Первую девушку — это и есть Мадо»
— Эй, возьми-ка! Это тебе от хахаля.
Первая девушка. Вот пристал... Я только что уснула.
Развертывает сверток. Предлагает Второй девушке:
— Жареная свинина! Ты любишь?
Вторая девушка. Надо же подкрепиться!
Первая девушка (Антуану), Паренек, дать кусочек?
Антуан (не в силах отказаться). Да, мадам.
Протягивает Антуану бутерброд, а себе наливает в стаканчик от термоса белого вина. Марокканец все еще бормочет.
Вторая девушка. И чего он скулит, этот тип?
Первая девушка (с полным ртом). И что только у них в голове... у этих субчиков?
Услышав замечание Мадо, марокканец откликается:
— Зачем твой оскорбляет, а? Не хочу больше так! Все шишки на мой валятся, да еще какая-то харба оскорбляет!
Первая девушка. Какая харба?
Марокканец. Харба не знаешь!
Полицейский. Прекратите вы этот базар?!..
Первая девушка (Антуану). Если хочешь выпить глоток белого— не стесняйся.
Ужин окончен. Девушки вытирают губы. Антуан уже спит... Тихо...
Слышится шум подъехавшего автомобиля. И сразу же громкий голос полицейского:
— Эй, вы там! Вставайте, там!.. Карета подана.
Все с ворчанием поднимаются.
По ночным улицам несутся полицейские машины.
Канцелярия арестного дома.
Антуан отдает полицейскому шнурки от ботинок, ремень и носовой платок. Полицейский все это прячет в ящик. Дает какую-то бумагу Антуану, приказывает:
— Подпиши вот тут.
Антуан подписывает.
Полицейский. Ну, ладно. А теперь иди туда...
432


День. Камера. Антуан просыпается. Через окошко в двери ему передают кружку кофе.
...У Антуана снимают отпечатки пальцев. Берут образец его почерка.
...Мальчик давно не мылся. Нечесанная голова, мятая одежда уже сейчас придают ему вид маленького бродяги.
День. Кабинет судьи.
Спокойствие судьи подчеркивает нервное состояние Жильберты.
Мадам Люано. В крайнем случае, можно попробовать взять его домой. Но нужно, чтобы он обещал в корне изменить свое поведение... Если бы удалось его как следует припугнуть, господин судья!
Судья. Это не входит в мои обязанности, мадам.
Мадам Люано. А сами мы не имеем на него никакого влияния...
Судья. Может быть, вы... слишкрм редко пробовали пользоваться своим влиянием... Скажите, правда, что ребенок иногда на все воскресенье оставался один?
Мадам Люано. Мой муж в одном автоклубе занимается организацией массовых прогулок. Нам приходилось иногда, если маршрут бывал очень длинный, оставлять малыша дома... Чтобы не утомлять его... Кроме того, он ненавидит движение и предпочитает целые часы проводить в кино. Однажды мы его взяли с собой, чтобы наказать.
Судья. За что?
Мадам Люано. О! Он столько, знаете ли, доставил нам неприятностей!
Судья. Удивительно все-таки, что только по прошествии четырех дней вы собрались заявить в полицию о его исчезновении.
Мадам Люано. Мы были уверены, что он у своего товарища... Но мужу не хотелось туда идти... Он так занят в клубе и к тому же мальчик ему доставил столько огорчений, что я не смела настаивать.
Судья. Но это же его сын, в конце концов!
Мадам Люано. Как раз нет.
Судья. И ваш муж знает об этом?
Мадам Люано. Разумеется... Он женился на мне, когда Антуан был совсем крохотным. s
Судья. Это делает ему честь.
Мадам Люано (в ужасе). Мне не надо было вам этого рассказывать.
Судья. Да нет... напротив... (После паузы.) Подумав, я считаю, что лучше всего, пожалуй, устроить ребенка в исправительный дом.
Мадам Люано. Если бы это было где-нибудь на берегу моря, доктор... Ох, простите... господин судья.
Судья. Мадам, речь идет не о каникулах. Я сделаю все... и если будут свободные места, мальчик проведет там два-три месяца, пока идет 28 Сценарии французского кино
433


следствие... Потом решим его дальнейшую судьбу... Поверьте мне, эта перемена обстановки будет ему только на пользу...
Жильберта поднимается. Судья провожает ее до двери.
Исправительный дом.
Вместе с группой других мальчиков Антуана проводят во двор исправительного дома. Он держится немного особняком.
Какой-то высокий мальчик кричит:
— Эй, смотрите, новенькие приехали!
Толпа ребят окружает новичков. Градом сыплются вопросы.
Первый мальчик. За что тебя закатали?
Втор ой мальчик. А тебя?
Первый мальчик. Дал маху в одном деле...
Второй мальчик. Ну, а я... завяз там в одной истории!
Третий мальчик. Подумаешь! Тайны какие-то... А мне нечего скрывать — воровал колеса от автомобилей...
Второй мальчик. Один?
Третий мальчик. Нет, со старшим братом. Он рецидивист. Г од уже отсидел. У него адвокат и все прочее.
Первый мальчик. Подумаешь... адвоката всем дают.
Третий мальчик. Фига два! А у него — свой. Он каждый раз, как влипнет, звонит адвокату. Он его клиент... А ты за что попал?
Второй мальчик. За бродяжничество.
Первый мальчик (презрительно). Только-то?
Второй мальчик. Да оно особое.
Первый мальчик. Вот, братцы, насмешил!
Второй мальчик. Заткнись, понял?.. Так пришлось...
Грозный вид Второго мальчика заставляет Первого значительно сбавить тон.
Первый мальчик. Ладно, ладно... я пошутил!
Третий мальчик (Антуану). А ты за что?
Антуан (как можно более лихо). Я увел пишущую машинку.
Первый мальчик. Ну и балда!.. У всех машинок номера. Наперед было ясно, что ты завалишься.
К разговаривающим подходит еще один парнишка с характерной для исправительного дома внешностью.
Вновь прибывший. А у моего отца несколько судимостей.
Первый мальчик. А у тебя никто не спрашивает...
Голос за кадром. Судя по письмам Антуана, у исправительного дома было много общего со школой... с казармой... и с летним лагерем.
Быстрая смена кадров:
434


...Занятия в классе. На доске написано: «Разница между президентом и монархом»...
...По свистку ребята строятся...
...Воспитатель проводит беседу. Вокруг него сидят мальчики.
К группе мальчиков подходит воспитатель.
Воспитатель. Люано, через пять минут пойдешь к педологу.
Первый мальчик. Ты знаешь, куда идти?
Третий мальчик. Мы тебя проводим.
Все окружают Антуана. Дают советы, указания. Учат, как надо держать себя, что говорить.
Первый мальчик. Если она уронит карандаш — подними, но не смотри на ее ноги. А’ то запишут в дело.
Второй мальчик. А я свое дело знаю наизусть. Как-то ночью я все его переписал!
Третий мальчик. Если она тебя спросит, любишь ли давить насекомых, смотри, не говори, что любишь.
Второй мальчик. У меня написано, что я неустойчивый психомоторный тип с порочными наклонностями.
Первый мальчик. Брешешь... Развратных отправляют в Шевре- фёй.
Второй мальчик. Потом она покажет тебе три картинки: на первой— переезд на другую квартиру, на второй — нищета, на третьей — человек в тюрьме.
Антуан. Да ну вас!.. Отстаньте вы от меня.
Отходит от ребят.
Второй мальчик. Он тронутый, этот тип. (Антуану.) Имей в виду, если будешь плохо отвечать, как раз угодишь в сумасшедший дом.
Первый мальчик. А там тебя загонят за 38-ю параллель... вот тогда узнаешь!
День. Кабинет педолога.
Педолог — молодая и довольно привлекательная женщина в очках. Она все время курит, зажигая одну сигарету за другой. Увидя входящего Антуана, приветливо говорит:
— Входи, вХоди, не бойся... А главное — не думай, что ты на экзамене. Здесь нет ничего похожего. Mev просто хочется с тобой познакомиться... Тебя зовут Антуан Люано, тебе тринадцать с половиной лет, да? (Никакого ответа.) Отвечай, по крайней мере, да или нет.
Антуан (еле слышно). Да.
Педолог. Начнем с картинок... Скажи, что здесь нарисовано? Смотри хорошенько, спокойно.
28*
435


В кадре картинка — старик, одетый в стиле 900-х годов, везет тележку.
Ант у ан. Не знаю. ’
Педолог. У тебя хорошее зрение?
Антуан. Да.
Педолог. Очень хорошо... А на этой?
Показывает картинку— благородный отец семейства с дочерью чинно сидят на скамейке в саду.
Антуан. Я не знаю.
Педолог. Да нет же, ты знаешь... Или ты хочешь здесь просидеть целый день?..
Антуан. Опять нищета.
Педолог. И только?
Анту а н. Да.
Педолог. Ну, хорошо... А кто на этой картинке*?
Показывает Антуану изображение заключенного.
Антуан (после долгого раздумья). Преступник.
Немного позже. Та же комната. Те же лица. Очень быстро Антуан считает:
— Один, пять, три, ноль, девять, четыре.
Педолог. Восемь, семь, три, пять, ноль, шесть.
Антуан (повторяет), Восемь, семь, три, пять, ноль, шесть.
Педолог. Семь, три, ноль, шесть, два, девять, девять.
Антуан. Семь, три, ноль, шесть, два, девять, девять.
Педолог. Прекрасно. Теперь тебе надо будет повторить фразу. Слушай внимательно. (Читает.) «Метро дешевле, чем омнибус... — прости,—автобус». Повторяю: «Метро дешевле, чем автобус. Билет стоит всего (на листке написано два су, педолог мысленно исправляет) двадцать франков. Забавно видеть в Париже за рулем женщин шоферов такси».
На губах Антуана появляется едва заметная насмешливая улыбка. Педолог заметила эту улыбку, но по-прежнему спокойно говорит:
— Повтори.
Антуан. Метро дешевле, чем омнибус...
Теперь Антуан рисует. Педолог внимательно следит за ним. Антуан протягивает ей рисунок.
В кадре — рисунок Антуана. Можно предположить, что это он сам, его мать и отец.
Педолог. Спасибо... А теперь я прочту тебе несколько рассказов. После каждого ты должен будешь ответить на мой вопрос... Ты меня слушаешь?
436


Антуан (рассеянно) Да.
Педолог. «Три птички — папа, мама и их маленький птенец—спят в гнезде на ветке».
Воображение Антуана все это рисует в виде мультипликации. Педолог продолжает:
— «Но вот поднимается сильный ветер. Он раскачивает дерево, и гнездо падает на землю. Все три птички сразу просыпаются. Папа быстро взлетает на сосну, мама — на другую...» А что делает птенчик? Он уже немножко умеет летать!
Антуан. Он использует этот момент, чтобы сбежать к приятелю.
Педолог. Хорошо... Другой рассказ... (Роется в своих бумагах.) «Мальчик приходит из школы. Мама говорит ему: не садись пока за уроки, я должна сообщить тебе новость». Что мама скажет мальчику?
Антуан. Иди в магазин.
У гадалки сидит Жильберта. Гадалка «изучает» ее руку.
Гадалка. ...Вы нервничаете... А вы успокойтесь, сосредоточьтесь... Вам нужно изменить образ жизни... Да, да, конечно, вас мучает чувство неудовлетворенности... Но подходящий ли сейчас момент для перемен?
Мадам Люано. Я как раз затем и пришла, чтобы это узнать.
Гадалка. Я вижу благоприятную перемену. Это точно.
Мадам Люано (счастлива). Правда?
Г а д а л к а. Но не сразу... О, нет... Надо уметь ждать. Пока еще я вижу затруднения... Вижу где-то даже решетку... А за решеткой кого-то близкого вам.
Мадам Люано. Это мой сын.
Гадалка. Но это не страшно. И если вы все предоставите судьбе, для него все кончится благополучно.
Мадам Люано. А про того человека... Что, вы думаете?... Как я должна поступить?..
Словно бы раздумывая, одновременно и утверждая и спрашивая, гадалка говорит:
— Материально это не так уж плохо...
Мадам Люано. Да... пожалуй, так оно и есть... Это не то, что мой муж.
Гадалка. Конечно, материальная сторона это существенно... Только... действительно ли он дорожит вами?
Мадам Люано. Если б я это знала!
Г а д а л к а. Мне кажется, он циник.
Мадам Люано. Правда ?
437


Гадалка. Этому человеку хочется лишь приятно провести время... а сердца у него нет.
Мадам Люано. Значит, вы думаете... что... мой муж...
Гадалка. Оставайтесь пока с ним... пока... с тем, с другим, не станет все ясно... Тогда снова придете ко мне...
В кабинете педолог все еще беседует с Антуаном.
Педолог. А почему ты отнес обратно машинку?
Антуан. Я не мог ее продать... и не знал, что с ней делать... я испугался. Не знаю почему. Просто так...
Педолог. Скажи, ты, кажется, украл у своей бабушки десять тысяч франков?
Антуан. Она меня позвала к себе... у нее был день рождения... Ну и вот, она старенькая... ест мало... все равно деньги ей все не истратить. Она скоро умрет... они останутся... Я знал, где она их прячет... ну и стащил... я думал, что она не заметит. Она и не заметила... в тот же день подарила мне хорошую книжку... А это мать... у нее привычка шарить по моим карманам. Я положил брюки на постель вечером... а она, конечно, когда вернулась, деньги и вытащила. На другое утро их не было в кармане... А потом все заводила со мной разговоры, ну и заставила сознаться, что я украл их у бабушки. Тогда она отняла у меня бабушкину книгу. А когда потом я попросил ее только почитать, оказывается, она ее продала!
П е д о л о г. Родители говорят, что ты всегда лжешь.
Антуан. Конечно, вру„ но не всегда. А когда я им говорил правду, они все равно не верили. Тогда я решил, что уже лучше всегда врать.
Педолог. Почему ты не любишь свою мать?
Антуан. Сначала я жил у кормилицы... потом у них не стало денег, они меня отдали бабушке... а бабушка была старенькая и вообще... она больше не могла держать меня у себя... тогда я стал жить у родителей... мне было уже восемь лет... ну вот... и я сразу увидел, что она меня не очень-то любит... замечания мне делает просто так, из-за разных пустяков... И еще... когда они с отцом ссорились, я раз услыхал... что я родился, когда мать... вообще... когда я родился, у нее не было мужа... А когда они с бабушкой один раз поругались... я еще узнал, что она... хотела аборт сделать... и я родился только из-за бабушки.
Педолог. А что ты думаешь об отце?
Антуан. Ну... отец-то... он ничего... только он трус... он же знает, что мать его обманывает... но боится сцен... и молчит... дескать, пускай будет как есть.
Педолог. Ты уже спал с женщиной?
Антуан. Нет! Ни разу... но я знаю ребят, которые... они ходили... и мне сказали, что если до зарезу охота — иди на улицу Сен-Дени...
438


Я пошел один раз... и спросил там у девушки... а она как давай на меня ругаться! Ну, я струсил и убежал... Я приходил еще несколько раз, но только не входил... а стоял на улице... Один раз меня заметил какой-то парень... Он спросил: «Чего ты здесь околачиваешься?» Это был марокканец. Ну, я ему объяснил... а он мне говорит... он уже, наверное, знал таких девушек... потому что говорит: «Я знаю тут одну, молоденькую, она...» — ну, 'знаете, такая, которая с мальчиками и все такое... он повел меня в гостиницу, где она жила.., да только ее не было дома... мы ждали-ждали... и час, и два... она все не шла и не шла... Ну я и смылся!
Антуан выходит из кабинета педолога. Его тут же окружают ребята, С интересом спрашивают:
Первый мальчик. Ну что, заставляла она тебя рисовать дерево? Второй мальчик. Видел ее ножки?
Третий мальчик. Угощала сигаретой?..
В кадре — одинаково одетые малолетние преступники строем идут по улице...
Голос за кадром. Антуан часто писал мне... Не раз, читая его письма, мне делалось стыдно, что я на свободе. «Бывает,— писал Антуан,— что нас поведут на рентген или еще куда-нибудь и ты оказываешься за воротами. Тогда, увидев обычное шоссе, тротуар или автобус,— радуешься как сумасшедший». И вот однажды в воскресенье я решил навестить его.
Утро. Ворота исправительного дома.
В ожидании приемного часа перед огромными железными решетчатыми воротами толпятся родственники. Однако открываются не ворота, а маленькая боковая калитка. Один за другим входят в нее посетители. Привратник строго следит за порядком.
Впереди мадам Люано идет Рене. Их разделяет всего три-четыре человека.
Рене. ...Антуан Люано...
Привратник. Разрешение судьи на свидание?
Рене. У меня нет... Он мой товарищ... Смотрите, вот его письмо. Привратник. Нет, нет!., нельзя...
Рене. Я принес ему передачу.
Привратник. Подожди за воротами... Там будет видно.
Худой молодой человек. Виньерон. Я — его брат. Привратник. Проходите.
Мадам Люано. Мадам Люано.
439


Подает привратнику разрешение. Пока тот проверяет, она тихо просит* показав глазами на Рене:
•—■ Не пропускайте вон того маленького проходимца. Это злой гений моего сына.
Привратник. Не беспокойтесь. У него нет разрешения.
...Жильберта входит в парк. Пришедший туда раньше Худой молодой человек спрашивает надзирателя:
— Будьте любезны, скажите, где Виньерон?
Надзиратель. Там вон!
Худой молодой человек с достоинством приближается к одному мальчику, которого мы называли Первым. Останавливается перед ним. Братья вызывающе смотрят друг на друга.
Худой молодой человек. Мне надо передать тебе кое-что от имени всей семьи.
Дает мальчику пару пощечин. Присутствующие возмущены. Раздаются голоса:
— Что это такое?..
— Это какой-то...
К парню спешит надзиратель.
— Нам с трудом удалось привести их в человеческий вид! А вы являетесь сюда и все нам портите!
Ведет молодого человека к калитке и выталкивает на улицу.
Худой молодой человек. Это же отец...
Надзиратель. Иди, иди! И чтобы тебя здесь больше не видели...
Калитка захлопывается за братом нарушителем порядка. Рене хочет воспользоваться случаем и пытается незаметно проскользнуть в калитку* но привратник загораживает проход.
Привратник. Нет-нет, тебе нельзя!
...Рене идет вдоль решетчатых ворот. Видит Антуана, который вдалеке сидит с матерью на скамейке.
Мадам Люано. Он и здесь преследует тебя. Хватит того, что он плохо влиял на тебя и в школе и дома... Что ты мог наговорить его> родителям?
Антуан. Ничего... Я их никогда не видел.
Мадам Люано. Опять врешь! Я уверена, что ты им нажаловался. Они дали обо мне отвратительные показания. Впрочем, как и весь- квартал: консьержка, соседи. Все хором меня обвиняют. Не иначе как ты нажаловался. Впрочем, я уже привыкла... всю жизнь терплю от дураков.
Антуан. Я никому ничего не говорил.
Мадам Люано. А отцу?.. Разве ты ему не писал «лично»?.. Не рассказывал бог знает какие глупости?.. Напрасно ты надеялся, что отец не покажет мне письмо... Что бы о нас ни говорили, мы ведь очень 440


дружная пара. В моей жизни действительно были плохие времена, но глупо ему напоминать об этом. Ведь отец-то все и исправил. Благодаря ему у тебя есть имя... И вдруг теперь об этом снова заговорили... Меня вызывал судья... Того и гляди окажется, что я недостойная мать, может, падшая женщина?.. Ты не знаешь, что все это значит?
Этот разговор мучителен для Антуана. Но мать словно не замечает односложных ответов сына.
Мадам Люано. Это значит, что ни твой отец, ни я, даже если захотим, не будем иметь права взять тебя домой. Это значит, что тебя могут отправить в трудовую колонию. Ты хотел сам зарабатывать себе на жизнь? Ну и что же, скоро увидишь, по чем фунт лиха.
День. Улица. Вход в исправительный дом. В сопровождении двух наставников группа «малолетних преступников» строем, с песней, направляется на стадион.
День. Городской стадион. Мальчики играют в футбол. Несколько передач. Мяч уходит за пределы поля. Один из футболистов собирается за ним побежать, но Антуан останавливает его:
— Погоди, я сбегаю.
Быстро догоняет мяч. Обменивается многозначительным взглядом • мальчиком, который стоит на боковой линии поля, посылает ему мяч и со всех ног бросается со стадиона.
В районе стадиона.
Раздаются свистки надзирателей. Один из них остается на стадионе^ другой бросается вдогонку за Антуаном...
...Не останавливаясь, бежит Антуан, Он то и дело путает своего преследователя — скрывается из его глаз, пролезая через дыры в каких-то заборах...
...Один пейзаж сменяется другим. Долина... холм... подъем... снова ровная местность, то однообразная, то мрачная и живописная.
Антуан продолжает бежать. Ему не хватает дыхания.
Вечереет. Проселочная дорога. Возле кабачка стоит грузовик.
На дороге показывается Антуан. Подбегает к грузовику. На его борту написано: «Фуркруа-сюр-мер»... Антуан обходит вокруг грузовика. В машине — никого. Мальчик залезает в кузов и прячется под брезентом. Вскоре грузовик трогается.
441


День. Кузов грузовика. Из-под брезента выглядывает Антуан. Сбоку он видит то, что, очевидно, и называется морем.
...Действительно, грузовик едет вдоль берега моря. Оно то появляется, то исчезает из виду. На одном из поворотов, когда шофер замедляет ход, Антуан прыгает из кузова, падает и больно стукается о землю.
Море. Прибрежная песчаная полоса. Отлив. Сначала бегом, потом шагом, а потом все медленней и медленней идет Антуан к воде. Останавливается он лишь тогда, когда морская пена начинает лизать подошвы его ботинок.
Осторожно, поднимая сначала одну, потом другую ногу, Антуан отступает... Опять подходит к воде и снова отступает... Нагибается, чтобы набрать ракушек...
В кадре — Антуан, словно застывший на фоне моря... Постепенно это изображение блекнет. И вот на экране уже новый кадр. Мы его видели: в Париже, по улице идут Антуан и Рене.
Но теперь это не мальчики, а их фото, сделанное уличным фотографом...
Голос за кадром. Я получил открытку от Антуана из Фуркруа- сюр-мер. Здесь-то нам наконец и удалось снова встретиться... Как мы живем? Спасибо, хорошо... Мы свободны. Далеко позади остались муки отрочества. Но, когда мы видим таких же третьеклассников, какими были сами когда-то, мы всей душой с ними, с теми, кто вступает на нашу дорогу, дорогу превратностей и несправедливостей, дорогу четырехсот ударов!


"T
<^ВрБОДА,
РАВЕНСТВО  «И"|||!в ратст в о


анорама индустриального города. Раннее июльское утро. Высокое, чистое небо обещает прекрасный день...
Заводской двор. Гудит сирена. В этот ранний час здесь оживленно: ночная смена заканчивает работу, на ее место заступает дневная.
Из цехов выходят рабочие... Направляются в другой конец двора к стоянке велосипедов.
Среди них — Альбер, парень двадцати четырех лет, приятной наружности.
...У стоянки велосипедов Альбера поджидает молодая девушка. Это — Франсуаза. Она уже держит наготове два велосипеда — Альбера и свой.
Альбер (целуя девушку в шею). Здравствуй, козочка! Не очень устала? (Ласково берет ее за подбородок.) Трудно в ночную работать?
Франсуаза. Ты же работаешь, и ничего!
Альбер. Так это я! Я-то здоровяк! Чертовски выносливый парень!
Подходят рабочие группами и в одиночку. Все разбирают свои велосипеды.
Альбер. Быстренько!.. Поехали! А то отсюда и не выберешься.
Улица в предместье. Альбер и Франсуаза едут рядом на своих велосипедах, держась за руки, как это делают молодые парочки в Голландии.
На улицах, по которым они проезжают, всюду следы войны... Город сильно пострадал от бомбежек.
Доехав до перекрестка, влюбленные останавливаются — здесь они 445


должны разъехаться. Не снимая руки с руля, Альбер целует девушку в шею.
Альбер. Сразу же ложись спать... Я приеду за тобой в пять часов. Франсуаза. Жду ровно в пять.
Девушка уже ставит ногу на педаль, но Альбер останавливает ее.
Альбер. Не забудь, завтра нужно сделать очередной взнос.
Франсуаза (с досадой). Знаю... Я как раз хотела тебе сказать...
(Смотрит в глаза Альберу.) Альбер... поверь, не по моей вине, но...
Альбер. Ну, ну... не пугай!..
Франсуаза. Дело в том, что мать попросила у меня пять тысяч франков... Ей было очень нужно... Я взяла их из нашего конверта. Ты не очень сердишься?
Альбер (улыбаясь). Глупышка!.. Восемь взносов осилили! Неужели пропустим девятый?.. Достанем где-нибудь...
Франсуаза (все еще беспокоясь). А если не достанем?.. Они отдадут квартиру другим.
Альбер. Положись на меня!
Девушка сразу успокаивается. Ее заливает волна нежности.
Франсуаза. Знаешь, с каждым днем я люблю тебя все больше и больше.
Альбер (растроганно). Даже при таких темпах тебе не догнать меня! (Целует ее.) Иди, отсыпайся.
Улыбаясь, Франсуаза садится на велосипед и уезжает. Секу иду-другую Альбер следит за ней глазами, потом направляется в другую сторону.
Дорога тянется вдоль берега реки. Здесь не видно жилых домов, лишь изредка попадаются жалкие лачуги.
По дороге едет Франсуаза на своем велосипеде... Она сворачивает на утоптанную тропинку, едет среди пароходов, вросших в землю. Между ними протянуты веревки, на которых сушится белье. В этих старых, заржавленных, отслуживших свой век пароходах за неимением лучшего жилья поселились рабочие семьи.
Сейчас здесь пустынно. Но Франсуаза замечает притаившихся за большой бочкой мужчину и мальчика. Мужчина, вооруженный стареньким ружьем, что-то выслеживает. У него злое и настороженное лицо. Это —< Мастальдо.
Поставив велосипед, Франсуаза скрывается в «своем» пароходе.
Здесь, на этом пароходе, вместе с родителями и двумя братьями, живет Франсуаза.
Семья Сикар занимает маленькую комнатку с низким потолком. В ком^ нате беспорядок. Отец и мать спят на железной кровати. Дети — на полу, 446


на разостланных матрацах. Чтобы добраться до своего угла, Франсуазе приходится перешагнуть через спящих братьев.
Рядом с тюфяком Франсуазы стоит грубо сколоченный стул, который служит ей одновременно и платяным шкафом и туалетом: одежда девушки сложена на его спинке, а туалетные принадлежности — мыло, зубная щетка, зубная паста, гребень, щетка для волос и баночка с кремом—на сиденье. Рядом, на стене — фотография Альбера. Через иллюминатор в комнату проникает немного дневного света.
Сняв пуловер, Франсуаза вешает его на спинку стула. С улицы доносится звук выстрела.
Сикар (поворачиваясь в постели, недовольно). Что та^ое? Франсуаза (успокаивающе). Ничего, ничего! Это Мастальдо.
Ружье Мастальдо еще дымится, когда он покидает свой наблюдательный пост. Мальчик, совсем как собака на охоте, бежит за «дичью». Что-то подбирает. Вслед за ним опасливо идет Мастальдо. Он босой. Весь его костюм состоит из одних штанов.
Мастальдо. Попал?
С торжеством показывает ему Марио крысу, которую держит за кончик хвоста.
Марио. Наповал!.. Старый самец!
Мастальдо с ненавистью и отвращением рассматривает убитого зверька. Потом прикладом отшвыривает его прочь.
Мастальдо. У-у-у, гадина!
Улица, где находится гостиница «Путешественник». Это четырехэтажное старинное здание, довольно невзрачное и давно не ремонтированное.
К гостинице на велосипеде подъезжает Альбер, как раз в тот момент, когда из дверей выходит седовласый господин в домашних туфлях и в габардиновом пальто, накинутом поверх пижамы. Это — господин Нобле. Он выводит на утреннюю прогулку свою собачку.
Альбер. Привет, господин профессор! Есть что-нибудь новенькое?
Нобле. По-прежнему жду, молодой человек, и надеюсь...
Альбер входит в подъезд. Нобле, спуская собачку с поводка, строго говорит:
Нобле. Смотри, Мушка!.. Если удерешь, я рассержусь. Поняла?
Едва почувствовав свободу, собачка со всех ног удирает от своего хозяина.
Нобле. Мушка! Мушка!
447


В гостинице «Путешественник».
Когда Альбер заводит под лестницу свой велосипед, в дверях конторки показывается хозяин гостиницы — толстый грубый оверньяк.
Альбер. Привет, хозяин!
X о з я и н. Здравствуй.
Альбер (иронически). Как плата за комнаты? Неужели сегодня не 'Повысилась?
Хозяин. Кто не доволен....
Альбер (перебивая). Может убираться на все четыре стороны!.. Девиз заведения нам давно известен.
В ответ хозяин только пожимает плечами и скрывается.
...Перешагивая через ступеньки, Альбер поднимается по лестнице. Ему навстречу спускается его товарищ, тоже рабочий, который, очевидно, спешит на работу. Не останавливаясь, Альбер здоровается с ним:
— Здравствуй, Тото!
И продолжает подниматься на второй этаж...
На втором этаже, перед уборной, в пижамах и шлепанцах, выстроились =в очереди обитатели гостиницы. Тут же в коридоре, неподалеку от уборной, стоит пианино. Оно выглядит здесь явно нелепо. Проходя мимо, Альбер приподнимает крышку и быстро проводит пальцем по клавишам.
Альбер (стоящим в очереди). Привет всем!.. У вас тут как в часы пик на перекрестке!..
Шарль (показывая на дверь уборной). Там Гастон!.. Он не любит торопиться!
Даниель. Часовщики все делают тщательно!
Подойдя к двери своей комнаты, Альбер хочет ее открыть. Но она оказывается запертой на ключ изнутри.
Альбер (стучит в дверь). Это я, Альбер!.. Ты все еще дрыхнешь?
Один из стоящих в очереди лукаво подмигивает Альберу.
Даниель. У него гости!
Альбер. Роже!., ты слышишь?!..
На секунду дверь приоткрывается, из нее высовывается Роже. Он в нижнем белье.
Роже. Минутку!.. Мадам одевается.
Альбер. Я знаю ее?
Роже. Нет.— Закрывает дверь.
Комната Альбера и Роже.
В комнате беспорядок. Жаклина, молоденькая, миловидная женщина, сидя на разворошенной постели, натягивает чулки.
448


Роже. Любовь жизни моей, пошевеливайся!
Жаклина. Это я-то тебя задерживаю? !
Быстро надев куртку, Роже бросает девушке ее туфлю.
Роже. Держи обувку!.. Парень у двери — мой товарищ. Мы делим с ним конуру и койку. Он — днем, я — ночью. Ночь кончилась. (Отыскав вторую туфлю, бросает и ее.) Держи вторую!
Жаклина. Ты мог бы предупредить меня об этом!
Девушка неторопливо встает, начинает причесываться. Роже обувается.
Роже. Если бы я тебя предупредил, что придется так рано выкатиться отсюда, ты ведь не пришла бы?
Жаклина. Конечно, нет!
Роже. Ну, вот! Значит, я правильно поступил, что ничего не сказал! (Взяв платье.) Живее, живее, любовь жизни моей! Вот твое платье!
Жаклина. Ты так торопил меня, чтобы я его сняла... а теперь...
Роже. Но ведь там ждет Альбер... Дай-ка мне щетку...
В дверь снова стучат.
Роже. Опять!.. (Девушке.) Быстрее!.. (В сторону двери.) Сейчас, сейчас... одну секундочку!
Жаклина уже надевает платье. Роже торопливо чистит зубы.
Жаклина. Можно встретиться в воскресенье... Тогда у нас будет больше времени.
Роже. По воскресеньям комната принадлежит нам по очереди. В это воскресенье очередь Альбера. В моем же распоряжении будет только солома под лестницей... Если тебя это устраивает...
Жаклина (почти нежно). Когда же мы увидимся?
Роже. Как-нибудь вечером я зайду за тобой в контору.
Жаклина. Насколько я понимаю, ты не из тех, на кого можно рассчитывать в жизни...
Роже. По чести говоря... да... На!., держи сумку... Ничего не забыла?
Жаклина. Поцелуй меня!
Роже целует ее в лоб.
Жаклина. Не так!
Роже. Я бы охотно продлил удовольствие... Но за дверью завопит Альбер...
И действительно, их губы не успевают встретиться, как в дверь снова начинают отчаянно барабанить.
Роже. Так я и знал!.. Каждый раз одно и то же!.. Всегда он испортит прощанье!
Подталкивает Жаклину к двери.
Жаклина. Обещаешь?.. На днях, вечером?
Роже. Обязательно... жди...
Открывает дверь.
Альбер. Ну, знаешь, всему есть предел!..
29 Сценарии французского кино
449


Мимо него с достоинством проходит Жаклина.
Войдя в комнату, Альбер снимает куртку. Роже торопливо засовывает в карман сигареты и зажигалку.
Альбер. Где ты ее подцепил?
Роже (с неопределенным жестом). Подруга подруги...
Альбер (подойдя к кровати). Я в восторге!.. Спать на поле сражения!
Роже. Тебе приснятся приятные сны.
Альбер (взбивая подушки). Духи... Каждый раз другие! Не мог бы ты установить для себя ну хотя бы двухнедельный срок?
Роже. Каждый раз мне кажется, что наконец это «то самое»... А потом...
Делает рукой жест, означающий, что это оказывается вовсе не «то самое». Продолжая оправлять постель, Альбер берется за один конец одеяла, а другой предлагает Роже.
Альбер. Держи!
Кое-как приводит постель в порядок.
Альбер. Не забудь: в воскресенье помещение за мной!
Роже. Знаю.
Альбер. И никаких скидок ни на «особый случай» ни на «потрясающее знакомство»!.. Комната будет моя весь день!
Роже. Железно!.. Ну, я сматываюсь. Спокойной ночи, старик!
Уходит. Альбер закрывает ставни.
Другой район города.
Двор. Его неровный квадрат образуют такие ветхие домишки, что стены их укреплены подпорками.
В центре двора — водоразборная колонка. Возле нее — очередь. Человек пятнадцать — жильцы этих обветшалых домов — с ведрами и кувшинами в руках выстроились за водой. В большинстве это женщины.
Сегодня очередь двигается медленнее, чем обычно. Рабочий Лорио, стоящий последним, нервничает. Наконец, не выдержав, он громко, чтобы всем было слышно, просит:
Лорио. Эй, там, впереди! Пошевеливайтесь. Мне к восьми на работу..
Неожиданно возникает перепалка между двумя женщинами.
Мадам Бувар. Не толкайтесь!
Мадам Трюфо. Да, вон Жюли своим кувшином колотит меня по ягодицам!..
Мадам Бувар. Ну, мадам, ваши ягодицы и не такое видали! Им не привыкать!
Мадам Трюфо. Позаботьтесь лучше о своих, а мои оставьте в покое!
450


шенуар (с изысканной вежливостью). Болтайте сколько хотите, мои пташечки, только двигайтесь поживее!
Женщины делают несколько шагов вперед, и мы видим большущую лохань, в которой негритянка купает троих, таких же черных, как и сама, малышей. А рядом— та, «Жюли с кувшином», из-за которой началась перепалка.
Мадам Плу кэн (наполняя под краном ведро), А если я вот так же начну купать своих ребятишек, мужа и бабку?
Негритянка. Но у меня в комнате совершенно нет места!
Мадам Плукэн. Можно подумать, что у нас места много!
В окне одного из домишек показывается мужчина. Он без рубашки. Это муж мадам Бувар.
Б у в а р. Эй!.. Мари!.. Потарапливайся!
Мадам Бувар. Я здесь не одна!
Тесная, бедно обставленная комната Буваров.
Здесь три постели: кровать родителей, диван, на котором спит Паскаль, и кроватка Патрика. Кроме этой «основной» мебели есть также умывальник, отгороженный грубо сколоченной ширмой, шкаф для посуды, стол, четыре стула, платяной шкаф. Здесь же газовая плита с баллоном.
На диване, в ночной рубашке, сидит Паскаль и подпиливает ногти на ногах. Уже одетый Патрик зашнуровывает ботинки. Бувар, по пояс голый, отходит от окна и направляется к умывальнику. Умывается.
Бувар. Куда я задевал свое полотенце!
Паскаль. Оно на вашей постели... Вы кончили?
Бувар. Одну секунду!.. В ушах еще мыло осталось... Прошу, ванна в вашем распоряжении.
К умывальнику направляется Паскаль. Бувар преграждает ей дорогу.
Паскаль. Времени у меня в обрез!..
Бувар. А где утренний поцелуй?
Девушка торопливо целует Бувара в щеку и берет таз, собираясь вылить его в ведро.
Бувар. Нет! нет! Я тебе не разрешаю убирать за мной!
Паскаль. До тех пор, пока я здесь...
Бувар Поставь таз, или я начну тебя щекотать!
Паскаль. Мосье Бувар!..
Таза она не выпускает. Бувар начинает ее щекотать.
Бувар. «Мосье Бувар!», «мосье Бувар!..» Меня зовут Виктор! Поставь таз, говорю, или получишь взбучку!
Паскаль ставит таз на место.
Бувар. В хороших, дружных семьях каждый убирает сам за собой. Выливает воду из таза в ведро и передает таз Паскаль.
29* 45]


бувар. Прошу вас» мадемуазель!
Взяв таз, Паскаль скрывается за ширмой. Бувар идет к стулу, на котором сложена его одежда. Что-то там ищет. Не находит.
Бувар. Кто трогал мою одежду? Опять ты, Патрик?
Патрик. Я не трогал!
Бувар. Пропали мои кальсоны!
Поворачивается в сторону Паскаль, которая, стоя за ширмой, сбрасывает с себя ночную рубашку и надевает бюстгальтер и штанишки.
Смятые кальсоны отчима обнаруживает на другом стуле Патрик.
Патрик. Вот они!
Бувар (глядя в сторону ширмы). Это лифчик твоей матери.
Из-за ширмы выходит Паскаль, на ходу берет у Патрика кальсоны и протягивает их Бувару.
Паскаль. Держите!
Бувар. Спасибо, девочка!.. Команда: всем повернуться лицом к стенке!
Мальчик отворачивается к стене, Бувар начинает одеваться. Паскаль, сидя на диване, натягивает чулки.
Бувар. Нет ничего хуже спешки!.. (Застегивая брюки.) Вольно!..
К столу, загроможденному множеством разных вещей, подходит Патрик. Оглядев стол, спрашивает:
— Не вижу чернильницы! Кто ее взял?
Паскаль (натягивая чулок). Я!
Показывает на свой стул. Патрик подходит к сестре. Присев на корточки, раскладывает тетрадь на стуле, стоящем рядом с диваном.
Бувар (надевая рубашку). Молодой человек, не лезьте к вашей сестре, когда она надевает чулки!
Патрик. Мне нужно приготовить домашнее задание!
Бувар. Задание по анатомии?.. Я вижу, негодник, как ты косишься на ее икры!
Патрик. Неправда!
Схватив со стула тетрадь, Бувар сует ее Патрику:
— Забирай свою тетрадь и отправляйся делать свое задание на лестницу!
Патрик. Но, мосье Бувар...
Бувар. На лестницу, я сказал!., или получишь пинка под зад!
Мальчик берет тетрадку и, молча, опустив голову, выходит из комнаты.
Паскаль (расчесывая перед зеркалом волосы). Вы слишком резки с ним.
Занятый розысками своего галстука, Бувар спокойно объясняет:
— Я должен следить за его нравственностью... Ты одеваешься, раздеваешься...
452


Надевая перед зеркалом «бабочку», он косит глазами в сторону Паскаль, Продолжает:
— Это зрелище заменяет твоему братцу кино. При этом бесплатно...
Паскаль. У вас очень милая бабочка,
Бу в ар (обнимая девушку), У тебя тоже есть одна миленькая штучка!.. Ну, будь душенькой!
Паскаль (освобождаясь от объятий). Нет, мосье Бувар!
Бува р (удерживая ее за руку). Иногда я готов бываю надавать тебе оплеух! (Резко меняет тон.) Вон тащится твоя мамаша!..
Выпускает руку Паскаль и, насвистывая, идет к своему стулу.
С ведрами входит в комнату запыхавшаяся мадам Бувар. К ней тут же подходит Паскаль и, взяв у нее одно ведро, выливает воду в таз.
Бувар. Не очень-то ты торопишься!
Мадам Бувар. Четыре этажа!.. А на лестнице такое зловоние, что меня чуть не стошнило. (Садится.) Ты опять придирался к Патрику?
Бувар (обуваясь). Ребенок — мученик! Отчим истязает его!.. Он надоедал мне все утро, и я выставил его за дверь... Вот и все. Спроси у Паскаль. >
Не отвечая, Паскаль продолжает заниматься своим туалетом.
Бувар (направляясь к двери). Ну, ладно, я пошел.
Уходит. Мадам Бувар зажигает на плите горелку и ставит на огонь кастрюлю с водой.
Паскаль (из-за ширмы). Только не вари кофе очень крепкий... Меня тоже тошнит.
Мадам Бувар. Понятно!.. Такая теснота!.. К тому же жара стоит невыносимая!.. Как тут не затошнить!
Паскаль. Меня не только от этого...
Выходит из-за ширмы, подходит к матери, которая в это время прибирает со стола.
Паскаль. Мама, я... Мы с Морисом... перед его отправкой в Ал- жир... Ну, ты понимаешь... Мы... У меня будет ребенок, мама!
Мадам Бувар. Бедная моя девочка!.. Куда же нам поместить его?..
Паскаль (улыбаясь). Ведь это случится еще не завтра.
Берет другое ведро и снова наполняет таз водой.
Мадам Бувар. А Морис знает?
Проходя за ширму, чтобы закончить свой туалет, Паскаль весело отвечает:
— Конечно!.. Он согласен! Он прислал мне такое чудесное письмо!
Мадам Бувар (снимая с огня кастрюлю). Только бы Бувар не узнал! Представляешь, что будет с ним, когда мы скажем, что между плитой и шкафом надо поставить колыбельку?.. А шкаф и так уже не открывается!
Паскаль. Мамочка, но я ведь не буду здесь жить!
453


Мадам Бувар наливает в кружку кофе. Протягивает ее Паскаль. Спрашивает:
А куда же ты пойдешь?
Паскаль. Я же состою в списках мэрии. Теперь-то они уж непременно дадут нам жилье!
Мадам Бувар. Почему «теперь» и «непременно».
Паскаль. Потому что раньше нас было только двое — Морис и я... а теперь ведь нас трое!
В гостинице «Путешественник».
По лестнице с собакой на поводке поднимается мосье Нобле. Навстречу ему идет рабочий Виаль.
Виаль. Есть новости, господин профессор?
Нобле. Пока никаких!
Слышно, как наверху кто-то торопливо пробегает пальцами по клавишам пианино.
Нобле. Эй, там! Вы что, не можете пианино оставить в покое?
На лестнице показывается другой рабочий—Бореи.
Бореи. Побренчишь, и веселее станет!
Добравшись до лестничной площадки, где стоит пианино, Нобле бережно закрывает его крышку и горестно произносит:
— Бедняга!
Комната Нобле в гостинице «Путешественник».
В комнате тоже беспорядок, но беспорядок иного рода, чем тот, который мы видели в каморке Сикара или у Буваров.
Один угол занимают здесь большие и маленькие чемоданы, составленные пирамидой. Много книг и бумаг. Среди стандартной гостиничной обстановки выделяются вещи явно восточного происхождения. У окна висит клетка с птицами. В комнате одна Алиса Нобле, мадам Нобле, как зовут ее окружающие. Она еще в халате, варит на спиртовке кофе. Входит мосье Нобле. Алиса устремляется к нему, радостная и взволнованная.
: Алиса. Марсель!.. Наконец-то мы дождались!.. Сегодня кончаются наши муки!
Нобле. Не может быть!
Алиса. Да, да! Звонил судебный исполнитель! (Бросается в объятия мужа.) Комиссар, судебный исполнитель и все, кому следует, прибудут туда к трем часам.
Нобле (с беспокойством). А если этот человек не захочет выехать?
454


Алиса. Через час мы будем у себя дома, ты, я, собака, птицы, наша мебель и пианино!
Нобле. И мои книги!
Алиса. Все, все!
Совершенно обессилев от волнения, она кладет голову на плечо мужа.
Алиса. Прощай, «Путешественник»!
Глубоко вздохнув, Нобле гладит голову жены.
— Мы долго будем его помнить!.. И его хозяина тоже!
Оправившись от первого волнения, Нобле быстро идет к пирамиде чемоданов.
Нобле. Алиса! Живее за чемоданы!.. С чего начнем?
Алиса. Прошу тебя, ничего не делай сам! Садись и пей кофе.
Нобле (опустившись на край постели). Я хочу помочь тебе.
Алиса. Оденешься и поведешь Мушку! Другой помощи от тебя не требуется, дорогой. А у меня все будет готово ровно к трем... Можешь не сомневаться.
Подает мужу кофе. Слышно, как кто-то, проходя по коридору, пробегает пальцем по клавишам пианино.
Алиса. Больше всего мук было с пианино. Стоит рядом, а играть невозможно.
Из коридора снова доносятся аккорды.
— А они вот пользуются!..
Нобле. Это маленькие Маленгрэ идут в школу... Третий что-то запаздывает сегодня.
Доносится новый аккорд.
Алиса. Вот и он бежит!.. (Садится рядом с мужем.) Скажи, ты счастлив?
Нобле. Да... А хозяина ты предупредила?
Алиса. Нет еще.
Нобле. Тогда я оставляю это удовольствие для себя... (Разыгрывает си,ену.) Мы считаем, мосье Маленгрэ, что в вашей гостинице неуютно и недостаточно удобно...
Алиса (подражая хозяину). Тот, кто не доволен...
Нобле. Может убираться вон!.. Именно это мы и собираемся сделать!
Оба весело хохочут.
Мэрия.
Перед окошечком, за которым сидит старый чиновник,— очередь человек в двенадцать. Первым стоит Мастальдо, с которым мы познакомились, когда он охотился на крыс в «пароходном» поселке. Сейчас он изливает свой гнев на чиновника. За ним стоит Паскаль.
455


Маст а л b д о. Загляните хоть раз на эти пароходы, только прихватите с собой градусник! Такая жара, что можно подохнуть!.. А дети? Вы представляете, как живут там дети? Они медленно издыхают! А вам нет никакого дела до этого! Приросли задами к своим стульям! Ни делать, ни слышать ничего не хотите!
Чиновник (бесстрастно). Я только и делаю, что слушаю целый день!.. Но что я могу?
Мастальдо. Я прошу две комнаты... отцу и матери, которые работают и воспитывают пятерых детей!
Чиновник. Я могу внести вас в список.
Мастальдо. А что это даст?
Чиновник (не очень убежденно). Вы будете на очереди... И в один прекрасный день...
Мастальдо. А когда он наступит, этот «прекрасный день»? Может, скажете, в каком году?.. А пока нам житья нет от крыс!.. Ими кишит весь поселок. Я каждый день убиваю штук пять-десять, но разве это спасает от них?.. Может, мне прийти сюда с ружьем и убить человек пять-десять чиновников?.. Может, тогда моим детям помогут? Может, тогда примут меры против крыс?!
Схватив чиновника за лацканы пиджака, Мастальдо со злостью трясет его.
Чиновник (спокойно). Обратитесь в четвертую комнату на третьем этаже... там вам помогут.
Мастальдо (удивленно). В четвертую комнату?
Чиновник. Третий этаж. У них вы получите, что вам нужно.
Мастальдо (растерянно). Спасибо... Извините меня. Но вы понимаете...
Чиновник. Очень хорошо понимаю... Следующий.
Когда Мастальдо уходит, к окошечку подвигается Паскаль.
Паскаль. В четвертую комнату? Что это за комната?
Чиновник. Там выдают крысиный яд... Что вам угодно?
Паскаль. Вы внесли меня в список пятого октября. Прошло уже восемь месяцев... Мой номер 3682... Я пришла, чтобы...
Чиновник (перебивая). Чтобы что?
П а с к а л ь. Чтобы сообщить вам одно новое обстоятельство... Очень важное... У меня будет ребенок.
Чиновник. Прибавлю квашей семье еще одного человека... (Ищет в списках.) Какой, говорите, ваш номер?
Паскаль. 3682... Мой жених вернется из Алжира, как только кончится срок его службы... Я думаю, что у нас есть все основания, чтобы...
Чиновник. О! Что касается оснований, они безусловно у вас есть!..
Паскаль. Так значит?..
456


Чиновник (холодно). Ваша очередь 3682!
Паскаль. Хорошо!.. Как пройти в кабинет мэра?
Чиновник. Очень просто: вы выходите отсюда и поднимаетесь по главной лестнице.
Паскаль уходит.
Чиновник. Следующий!
Мэрия. По парадной лестнице торопливо спускается какой-то господин. Он уже подходит к двери, когда его окликает выбежавшая на лестницу секретарша. В руках она держит два свертка.
Секретарша. Господин мэр, вы забыли свертки.
Мэр торопливо поднимается к девушке, которая в это время спускается к нему навстречу.
Мэр (улыбаясь). Самое главное-то и забыл... Позвоните в тюрьму, скажите, что я буду там через несколько .минут.
Снова поспешно спускается. Навстречу ему идет Паскаль. Узнав мэра, останавливается. Секунду подумав, решает воспользоваться счастливым случаем.
Паскаль. Господин мэр!.. Вы должны мне помочь!..
Услышав эту неожиданную мольбу о помощи, мэр останавливается.
Удивленный, спрашивает:
— Вам, мадемуазель?
Паскаль. Я слышала ваши речи. Вы говорили, что любите молодежь, что у нее есть права... Или это были только фразы?
Мэр (просто). Я не люблю фраз и люблю молодежь!
Паскаль. Мне обязательно нужно жилье... Если бы вы позволили все объяснить вам...
Мэр. Извините меня... Меня ждут в тюрьме... У вас такое красивое лицо и печальные глаза... Вы растрогали меня, дитя мое. Напишите мне обо всем. Обещаю, что я сам отвечу вам. Вы мне верите?
Паскаль. Да, господин мэр!
М э р. Я сделаю для вас все, что смогу... Молодежь, конечно, имеет права... Прошу прощения...
Направляется к автомобилю, стоящему у подъезда. Шофер придерживает открытую дверцу машины. Садясь, мэр приказывает:
— В тюрьму!
Все еще стоя на лестнице, Паскаль смотрит вслед удаляющейся машине.
Тюрьма.
Перед центральным входом останавливается машина мэра. Выскочив из машины, шофер подходит к воротам. Открывается небольшое окошечко, в нем — физиономия надзирателя Леона.
457


Шофер. Господин мэр!
Леон. Сию секунду!
Окошко закрывается.
Пока идут эти переговоры, мэр также выходит из машины. Останавливается перед запертым входом. В руках у него два больших свертка. Наконец тяжелые двери открываются и пропускают мэра.
Мэр (шоферу). Подождите меня здесь.
В тюрьме.
Короткая галлерея заканчивается решетчатой дверью, через которую виден тюремный двор.
В галлерее мэра встречает Леон. Кланяясь, он представляется.
— Старший надзиратель, господин мэр!
Мэр. Слышал о вас. Говорят, у вас суровый нрав?..
Леон. Ничего не поделаешь, таков порядок! Я ему подчиняюсь!.. Начальник тюрьмы ждет вас в больнице.
Делает знак, чтобы открыли дверь во двор. Один из надзирателей, гремя ключами, отпирает замки, сохранившиеся, очевидно, еще с прошлого века.
Мэр. Прежде всего я хочу видеть во дворе эту знаменитую воронку.
Леон. Мы как раз пойдем через двор, господин мэр.
Тюремный двор.
Этот двор выглядит необычно: большую часть его площади занимает впадина, в центре которой, подобно кратеру, зияет громадная воронка.
Мэр и Леон изучают впадину.
Леон. Американская бомба... Метили в вокзал... Попали к нам.
Наклонившись, мэр заглядывает в дыру.
Леон. Эта дыра сообщается со сточными трубами. Во время прогулки этим путем удрало трое заключенных и никто не рискнул пуститься за ними в погоню. Другого места для прогулок у нас нет!
М э р. А ее никак нельзя заделать?
Леон. Для этого нужно переложить фундамент, перестроить весь подвал и частично здание тюрьмы. Средств же на это не отпускают... Таким образом, тюрьма не может больше использоваться по своему прямому назначению. Заключенные находятся здесь временно... В больницу сюда...
В тюремной больнице.
Неуютная, голая комната, стены которой когда-то были белыми. Две койки. Металлический столик, на котором стоит несколько склянок. Шкафчик с лекарствами... Стул... На одной из коек сидит, скрестив руки, Тишар, 458


по прозвищу Титиш. Он крепкого сложения; лицо у него обросло щетиной. Перед его кроватью стоят начальник тюрьмы и кюре.
Кюре. Тишар, вы огорчаете меня. Мне казалось, что я завоевал ваше доверие и дружбу. Значит, я ошибся?
Т и т и ш. Иди в задницу!..
Начальник тюрьмы. И долго будет продолжаться эта веселенькая шутка?
Т и тиш. Иди в задницу!
Начальник тюрьмы (с угрозой). Берегитесь!.. Пока я поместил вас в больницу! Ну, а если вас переведут в карцер?
Кюре. Не волнуйтесь, господин начальник! Я их знаю и умею с ними разговаривать. (Тишару.) Объявив голодовку, кому вы приносите вред?.. Подумайте-ка над этим.
Некоторое время Титиш молчит, затем убежденно заявляет:
— Подумал... Идите в задницу!
Начальник тюрьмы. Мое терпение может лопнуть... Я предупреждаю вас, что...
Раздается стук в дверь...
Начальник тюрьмы. Кто еще там?
Приоткрывается дверь, в щели показывается голова Леона.
Леон. Господин мэр!
Начальник тюрьмы. Иду! (Кюре.) Раз вы умеете с ними разговаривать, попытайтесь его образумить! (Уходит.)
В коридоре, у входа в палату, мэр рассматривает подпорки, поддерживающие провисающий потолок.
Мэр. Вы находите достаточно прочным это сооружение?
Леон. Доверия оно у меня не вызывает.
Из палаты выходит начальник тюрьмы. С протянутой рукой идет к мэру.
Начальник тюрьмы. Господин мэр!.. Ваше посещение...
Мэр. Тюрьма находится в ведении префектуры, и я не претендую здесь ни на какие права!.. Но дело в том, что родственники некоего Тишара...
Начальник т ю р ь м ы. А-а-а!.. Титиша!
Мэр. Вернее, его друзья... у него много друзей... Они забили тревогу... обратились ко мне... Одним словом, мне, как мэру, хотелось бы помочь вам избежать осложнений.
Начальник тюрьмы. Входите! Но должен вас предупредить, на все уговоры он твердит одно и то же!
Та же палата.
С тем же упрямым и невозмутимым видом Титиш слушает увещевания кюре:
459


— Вот вы просите меня оказать вам какую-нибудь услугу... например, передать письмо, а я вам отвечу: «Идите в задницу»,— так разве вам это понравится?
В ответ — ни слова.
Кюре. Тишар, вы не желаете меня слушать?..
Титиш. Идите в задницу!
В сопровождении Леона в палату входят мэр и начальник тюрьмы.
Начальник т ю р ь м ы. Слышали?
Взяв, стул, мэр ставит его около постели Титиша.
Начальник тюрьмы. Осторожнее!.. У стула сломана спинка.
Мэр садится. Начальник тюрьмы стоит позади него. Леон остается в дверях.
Мэр. Ко мне приходила ваша жена, Титиш, она очень беспокоится о вас... И друзья ваши тоже волнуются... Что с вами происходит?
На лице Титиша ясно видно сомнение. Он не знает, как себя держать с мэром. Колеблется — ответить на его вопрос или продолжать прежнюю тактику.
Мэр. Объясните мне.
Титиш. Мне, господин мэр, припаяли два года тюрьмы... А куда меня посадили?.. Разве это тюрьма?.. Вог и все дело!..
Мэр. Город во время войны очень сильно пострадал от бомбежек...
Титиш. А я тут при чем? Заключенные имеют право на прогулку?1 Имеют! Я сангвиник по натуре. Я должен дышать, двигаться. Меня не пускают гулять — я отказываюсь жрать.
Начальник тюрьмы. Вы ведь временно здесь...
Титиш. Идите в задницу!
Мэр. Титиш, тюрьму должны снести... Я обещал моим избирателям построить на ее месте бассейн... Вы верите мне?
Титиш колеблется.
Мэр. Титиш, я принес вам курицу и финики...
Быстро разворачивает пакет и показывает Титишу жареную курицу. Тот с вожделением смотрит на нее.
Мэр (держа курицу за ножку). Смотрите, какая прекрасная, жирная курица... зажаренная с эстрагоном Ч
Заключенный с трудом борется с искушением.
Мэр. Понюхайте!
Подносит курицу к носу Титиша, но тот не поддается соблазну.
Мэр. Для вас ее зажарила ваша жена... Подумайте о ней, о ваших детях.
Схватив курицу, Титиш быстро вскакивает с постели и направляется в угол, сердито бормоча:
1 Разновидность душистой травы. (Прим, пер.)
460


— А потом они снова запихнут меня в мою камеру! К чертовой матери вашу курицу!..
Бросает курицу в парашу, дергает цепочку, чтобы спустить воду. В руках у него остается кусок цепочки.
Т итиш. Воды нет! А цепочка оборвалась!..
В ярости, оборачивается к присутствующим.
— Кто желает прицепить ее к своей заднице?
По улице идет грузовик. На нем мы видим пианино, знакомую мебель, чемоданы и необычные предметы, привезенные с Востока, принадлежащие чете Нобле.
Вслед за грузовиком едет такси, в котором разместились сам Нобле, его жена, собачка и клетка с птицами.
Грузовик останавливается перед домом, в каких обычно живут довольно зажиточные люди. У его подъезда дежурят двое полицейских. Вслед за грузовиком останавливается и такси. Первым из него выходит, держа на поводке собаку, Нобле. Помогает выйти жене, которая держит клетку с птицами.
Нобле. Расплатись за такси, а я займусь грузовиком.
Подходит к грузовику. Обращаясь к водителю и его помощнику, говорит:
— На третий этаж... Но сначала все выгрузим... (Обращаясь к полицейским.) Там уже все в порядке, господа?
Первый полицейский. Не совсем... Долго искали слесаря.
Нобле (удивленно). Слесаря?
Первый п о л и ц е й с к и й. Они отказались открыть... Это бывает... Иной раз так вцепятся...
Второй полицейский. ...Что приходится силой вытаскивать на лестницу.
Разглагольствования полицейских явно неприятны господину Нобле.
Подойдя к мужу и заметив его расстроенное лицо, мадам Нобле спрашивает:
— Какие-нибудь осложнения?
Первый полицейский. Не беспокойтесь!.. Сейчас вытащим улитку из раковины!
Направляясь к входной двери, Нобле говорит жене:
— Я поднимусь туда.
Алиса. Зачем?
Н о б л е. Я должен объяснить этому господину, что не я виноват.
Алиса. Что это тебе даст?
Нобле. Ничего... Но этого требует простая учтивость. Держи собаку... Кстати, захвачу эти чемоданы.
Берет два чемодана, поставленные у входа в дом шофером, и скрывается э подъезде.
461


В доме.
На лестничной площадке, у дверей одной из квартир собрались судебный исполнитель, полицейский комиссар и два полицейских. Все они ждут, когда слесарь откроет дверь.
Полицейский комиссар. Поторапливайтесь!
Слесарь. Замок-то я взломал. Да там внутри еще задвижка!
Полицейский комиссар. Срывайте ее!.. Или я прикажу взломать дверь!
Голос Нобле. Позвольте! Не надо ничего ломать!
Он появляется на лестничной площадке с чемоданами в руках.
Нобле. Господа! Господин комиссар! Я—Нобле, владелец квартиры Полицейский комиссара очень сухо). Здравствуйте, мосье.
Поставив чемоданы, Нобле вытирает вспотевший лоб. Говорит извиняющимся тоном:
— Я глубоко сожалею, что причиняю вам столько хлопот...
Полицейский к о м и с с а р. Не люблю, когда это затягивается!. Когда вот так притаятся! •
Нобле. Там, может быть, никого нет?
Полицейский комиссар. Мы всегда чуем, если за дверью кто-нибудь есть... Они все там!
Слесарю наконец удается сорвать задвижку.
Слесарь. Все!.. Снял!
Полицейский комиссар. Ты потратил на это слишком много времени (Одному из полицейских.) Пойдешь первым, Марселей. Будь осторожен! Они бывают очень злы.
Марселей толкает дверь в квартиру Нобле. Она легко поддается.
...Сначала полицейский попадает в маленькую прихожую. Она пуста. Затем Марселей, а за ним и все остальные, осторожно входят в первую комнату. Там они обнаруживают двух сидящих на чемоданах малышей — мальчика и девочку. Дети безмолвно смотрят на чужих людей, заполнивших комнату.
Полицейский комиссар. Где ваши родители ?
Молча девочка указывает на одну из дверей.
Полицейский комиссар. Вы благоразумные дети... Пойдем дальше.
Направляется к двери, на которую ему указала девочка. Открывает ее Это — спальня. На постели, вытянувшись, лежит мадам Гулэ с мокрым полотенцем на голове. Перед ней стоит мосье Гулэ. В руках у него другое мокрое полотенце.
Комиссару неловко. Еще более смущенным чувствует себя Нобле.
Полицейский комиссар. Какой толк от того, что вы отказывались открыть?
Гулэ. Это — моя жена. У нее нервный припадок...
462


Полицейский комиссар. Перевезите ее куда-нибудь... Вы должны очистить помещение.
Растерявшийся Гулэ тупо смотрит на комиссара. Он производит несколько смешное впечатление со своим мокрым полотенцем в руках.
Гулэ. Я... я не знаю, что делать.
Подходит к кровати.
Полицейский комиссар. Вставайте, мадам.
Женщина не двигается.
Гулэ. Маргарита!.. Ну, Маргарита!..
Неожиданно Маргарита встает и обрушивается на мужа.
Маргарита. «Маргарита», «Маргарита»... Вот и все, что ты можешь сказать, когда твою жену и детей выбрасывают на улицу!.. Прежде всего выставь их всех отсюда! Мы у себя!
Полицейский комисс ар. Вы больше не у себя, мадам... И я заставлю вас освободить помещение.
Маргарита (наступая на комиссара). Хорошеньким делом вы занимаетесь!.. Постыдным делом!.. Я плюю в ваши грязные полицейские рожи.
Гулэ (бросаясь к жене). Маргарита!.. Замолчи ради бога!
Оттаскивает жену от комиссара. Она отбивается.
М а'р г а р и т а. Ах, ты вот как!.. Ну, что ж, тогда помогай им выставить на улицу твою жену и детей!
К комиссару подходит Нобле.
Нобле. Я хотел бы сказать им несколько слов...
Полицейский комиссар. Я думаю, что слова сейчас бесполезны.
Нобле. Нет, я должен сказать... Я не могу спокойно смотреть на это!
Комиссар отходит в сторону. Нобле направляется в другой конец комнаты, где Маргарита воюет с мужем. Стараясь вырваться из его рук, она бьет его кулаками по голове.
Маргарита. Отпусти!.. Слышишь, сейчас же отпусти!
Нобле, Я — Марсель Нобле, мадам...
Словно по волшебству, битва между супругами прекращается. Гулэ выпускает жену. Она, дрожа от ярости, наступает на профессора.
Маргарита. А-а-а! Так вы и есть тот подлец... тот самый мерзавец!..
Нобле. Примите мои извинения, мадам!
Маргарита. Идите вы со своими извинениями к...
Нобле. Прежде чем осыпать меня бранью, узнайте хотя бы, кто перед вами... Я профессор истории, мадам. Я преподавал в Египте, в Каирском университете. Защищал там славу нашей старой классической культуры...
463


Маргарита. Уж коли вы были в Египте, вам и надо было там оставаться.
Нобле. Видите ли, там произошли некоторые события... Меня выслали оттуда в двадцать четыре часа!.. Но мне потребовался целый год, чтобы добиться вашего выселения. И весь этот год моя жена и я, мы жили в омерзительной гостинице... Мы были там очень несчастны.
Маргарита. Но у вас нет детей?
Нобле. У нас умерла дочь, когда была еще совсем маленькой!..
Маргарита. А если бы ваша дочь была жива, да вы бы вдобавок еще имели и маленького сына, что бы вы тогда сказали, если бы вас выбросили на улицу?
Полицейский комиссар. С тех пор как вам было вручено решение суда, прошло достаточно времени. Вы вполне могли подыскать себе что- нибудь.
Маргарита. Где же сейчас найдешь две свободные комнаты?
Нобле. У вас же есть, наверное, родные, друзья.
Г у л э. Они в таком же положении, как мы... и как вы.
Нобле (комиссару). А разве тех, кого выселяют, префектура и мэрия ничем не обеспечивают?
Полицейский комиссар. Я представляю здесь полицию.
Нобле. Лучше бы я не поднимался сюда... Это слишком тягостно... Если бы речь шла только обо мне одном! Но ведь со мной моя жена!.. Теперь ваша очередь пожить в гостинице.
Гулэ. Какая гостиница!.. О чем вы говорите? Нам нужны две комнаты... две комнаты, господин профессор! И пусть нам их дадут, иначе мы отсюда не уедем!
На улице, перед домом. Шофер и его подручный уже сгрузили на тротуар все вещи. Сейчас они осторожно снимают с машины пианино. Один из полицейских помогает им.
Алиса. Вы очень любезны, господин полицейский...
Поднимает голову, смотрит на окна четвертого этажа.
— Но почему они так долго?
Из подъезда с чемоданами в руках выходит господин Нобле. Увидев его, Алиса меняется в лице.
Алиса. В чем дело, Марсель?
Не отвечая, Нобле медленно идет к жене. С несчастным видом останавливается перед ней. В руках он так и держит два тяжелых чемодана.
Алиса. Марсель, ведь ты... не скажешь же мне, что... Марсель... этого не может быть!
Нобле. Если бы ты видела его детей! И жену!
Алиса. Они, конечно, взывали к твоему великодушию?
464


Нобле. Нет!.. Они набросились на меня с бранью... Но я не мог...
Алиса. А мы?.. А я?..
Нобле. В конце концов все уладится!.. Нужно только найти им две комнаты...
Гостиница «Путешественник».
Уже знакомый нам грузовик, нагруженный чемоданами, мебелью, пианино и предметами восточного происхождения, останавливается перед гостиницей «Путешественник». Несколько поодаль останавливается следовавшее за ним такси.
Передав мужу клетку с птицами, из такси выходит Алиса.
Нобле. Иди одна. Так будет лучше... И постарайся как-нибудь извиниться за меня перед ним...
Алиса. В довершение всего — извиняться перед хозяином! И все это должна делать я!
Нобле. Скажи, что я был взволнован... пьян... что хочешь.
Алиса идет к подъезду, открывает входную дверь... Ее останавливает вопрос шофера грузовика:
— А мне что делать?
Алиса. Ждать.
Хозяин гостиницы сидит в конторке, погрузившись в счетные книги. С заготовленной заранее улыбкой к нему входит Алиса.
Алиса. А вот и снова мы, гоподин Маленгрэ!
Подняв свою физиономию, похожую чем-то на морду дога, хозяин равнодушно спрашивает:
— А по какому поводу?
Алиса. Непредвиденное затруднение... Переезд задерживается на несколько дней... И мой муж предложил мне: «Поедем в гостиницу «Путешественник». Нам было там так хорошо».
Не поднимаясь с места, все так же равнодушно, хозяин задает новый вопрос:
, — Ваш муж так сказал вам?
Алиса. Именно так!
Хозяин. А он не сказал вам, что здесь отвратительные умывальники и матрацы, что белье грязное, что стоит вонь, что цены непомерно высокие, что хозяин эксплуататор?.. Этого он вам не сказал?
Алиса. Дорогой господин Маленгрэ, я надеюсь, что вы не приняли всерьез...
Хозяин (поднимаясь с кресла). Совершенно верно! Я ничего всерьез не принимаю. Поэтому я плюю и на тех, кто от меня выехал, и на тех, кто
30 Сценарии французского кино
465


поселился на их место... Не успели вы от меня выкатиться, как тут же — и часу не прошло — в вашей комнате поселилась целая семья!.. Пять человек, не считая параличной бабки...
Алиса. Но для таких постояльцев, как мы... ваших верных постояльцев, вы должны что-нибудь сделать...
Хозяин. Куда мне вас деть?.. Под лестницу?.. На соломенный тюфяк?.. Чтобы потом кричали, что я эксплуататор?.. У меня мест нет!
Улица.
Из такси погулять с собачкой вышел Нобле. Остановившись возле тумбы, собачка поднимает лапку...
Увидев выходящую из гостиницы жену, Нобле торопится ей навстречу.
Нобле. Договорилась?
Алиса. Свободных мест нет.
Нобле. А наша комната?
Алиса. Уже занята.
Нобле. О боже! (Вытирает лоб.) Ведь мы же должны где-то ночевать. Алиса. Где же, Марсель?., где?
Вечер. Роскошный номер в богатом отеле «Селект». Комфортабельная, уютная спальня.
Старший администратор отеля проворно зажигает одну за другой многочисленные лампочки. Комната освещается мягким, приятным светом. Пр- среди комнаты — Нобле с собачонкой на руках и Алиса с клеткой. Оба молча наблюдают, как порхает по комнате администратор.
Администратор. Дирекция стремилась, чтобы в каждом номере были свой стиль и своя гармония... Ванная комната. Прошу вас, мадам...
Алиса. О, я уверена, что она замечательная.
Администратор. Больше, чем замечательная. Идеал! Идеал! Совершенство! Отделана черным и розовым мрамором... Дирекция отеля снисходительно относится к собакам. Она даже берет их на пансион. Плата — триста франков в день... Если вам что-нибудь потребуется, мадам, вам нужно только нажать кнопку звонка... В бар, мосье, можете звонить по телефону... К вашим услугам...
Откланявшись, он уходит. Супруги переглядываются.
Нобле. Все-таки попали в другую обстановку... Хоть это утешение?
Ал и с а. Черный и розовый мрамор!.. Это—безумие, Марсель!
Нобле. С завтрашнего дня — в поход! Искать две комнаты! И ничем другим я больше не занимаюсь, клянусь тебе, Алиса!.. (Ставит собачонку на ковер.) Смотри у меня! Ковры тут настоящие.
466


Алиса ставит на столик клетку с птицами.
Алиса. Сколько стоит эта комната?
Нобле. Этот господин держал себя с таким изысканным достоинством, что я не осмелился спросить у него.
Алис а. Тариф есть на табличке, на двери.
Подойдя к двери, Нобле изучает табличку. Наконец говорит жене:
— Я предпочитаю сообщить тебе это в несколько приемов.
Алиса (подходя к мужу). Как же нам быть, Марсель?
Нобле (удрученно). Честно говоря, не знаю...
Контора Акционерного общества по строительству жилых домов в кредит. Небольшая приемная. Стены украшены фотографиями готовых й строящихся домов. На столе макет девятиэтажного жилого дома. Три двери с табличками: «Техническое бюро», «Администрация», «Дирекция».
В комнате ждет приема человек двенадцать посетителей. Среди них Альбер и Франсуаза. Они сидят рядышком на скамье. Пожилая семейная пара разглядывает макет.
Муж. Серьезно строят!
Жена. Прочный дом!
К макету подходит женщина с мальчиком.
Мальчик. М-а-а-м, покажи.
Женщина. Вот здесь, посередине...
Мальчик. И я больше не буду спать на кухне?
Женщина. У тебя будет своя отдельная комната и своя настоящая кроватка...
Франсуаза волнуется. Своими опасениями она делится с Альбером:
— Я боюсь.
Альбер. Чего?
Франсуаза. Вдруг они откажут нам и отдадут квартиру другим?
Альбер. Для этого нет никаких оснований. Мы же принесли очередной взнос.
Ф рансуаза. Но не полностью...
...Дверь, на которой прибита дощечка с надписью «Дирекция», открывается. Из нее выходит дама, ее провожает господин Мишо.
Дама (обращаясь к Мишо). Квартира будет готова точно в срок?
Мишо. Контракт есть контракт, мадам!.. Всего доброго... Следующий, прошу!
Альбер и Франсуаза направляются к дверям кабинета.
Альбер. Вы в добром здоровье, мосье Мишо?
Мишо. Слава богу, благодарю... Проходите, мадемуазель
Франсуа з а (проходя в кабинет)^ Как поживает мадам Мишо?
М и ш о. Отлично, благодарю вас. : 4 : -
30;
467


В кабинете Мишо не много мебели — письменный стол, два-три стула, полка с папками. В глубине кабинета — дверь. к 1
Мишо. Если мне не изменяет память, вы — на пятом этаже...
Альбер. Да, квартира 58.
Франсуаза. Окна на юг.
Взяв одну из папок и просматривая ее, Мишо читает:
— Плата месячными взносами... Вносите, как обычно, наличными?
Франсуаза. Да... только...
Альбер. Франсуаза, говорить буду я. Мосье Мишо, на этот раз нам не хватает пяти тысяч франков. Одно неожиданное обстоятельство... Но я обещаю вам...
Франсуаза (вынимая из сумочки конверт с деньгами). Виноват не он, мосье Мишо... Виновата я. Мне пришлось дать матери... Но я при^ несла вам... (Открывает конверт,)
Мишо (останавливая ее жестом). Можете не продолжать. Если бы я делал скидку на все непредвиденные обстоятельства, болезни и личные неприятности, то... Одним словом, я отказываюсь принять от вас деньги.
Франсуаза. Мосье Мишо!..
Альбер. Помолчи!.. Дай мне сказать! Я думаю, что для такой фирмы, как ваша, восемь дней задержки...
Мишо (прерывая). Дело в принципе!.. К тому же, в таких случаях — решающее слово принадлежит генеральному директору!
Альбер. Его можно видеть?
Мишо. Входить к нему в кабинет могу только я... И беспокоить генерального директора из-за каких-то пяти тысяч франков...
Франсуаза. Мосье Мишо, если б вы только знали! Мы себе во всем отказываем! И вот из-за одного взноса...
Мишо. Можете не продолжать!.. Я могу, конечно, попытаться... Но...
Направляется к массивной, обитой кожей двери, на которой висит табличка с надписью: <<Генеральный директор». Почтительно стучит в дверь, потрм прикладывает к ней ухо. Услышав, видимо, ответ, входит в кабинет и тут же закрывает за собой дверь.
«Кабинет» генерального директора представляет из себя маленькую, тесную кухоньку, выходящую окнами во двор. Сейчас здесь мадам Мишо кормит кашей маленького мальчика, восседающего на высоком детском стульчике. На плите греется обед.
Мадам М и ш о. Ты уже кончил?
Ласково гладя головку ребенка, Мишо рассказывает жене;
—. Нет!. У меня сидят два голубка.,. Просят разрешения внести недостающие пять тысяч через несколько дней. Разрешаете, господин генеральный директор? с
468


Мадам Мишо. Конечно!.. Бери, сколько несут.*. И не раздумывай... . Ведь уже недалек день, когда не принесут ничего!
Мишо. Увы, да!
В кабинете Мишо, волнуясь, ждут решения своей участи Франсуаза и Альбер.
Франсуаза. Наверное, не соглашается...
Альбер. Тебе не нужно было вмешиваться, когда я говорил!
Франсуаза. Ты говорил совсем не то, что нужно!
Альбер. А ты?.. Зачем было говорить о твоей матери?! Остроумно, нечего сказать!
Франсуа з а. Мосье Мишо — хороший человек! И я думала, что лучше всего сказать ему правду!
Она готова расплакаться. Заметив на глазах девушки слезы, Альбер ласково зовет:
— Франсуаза...
Франсуаза прижимается к нему. Альбер нежно гладит ее по голове, успокаивает:
— Успокойся, Франсуаза!
Входит Мишо. Садится за письменный стол, пишет расписку. Говорите
— Могу вас порадовать! Удалось уговорить генерального директора. Сейчас вносите сорок тысяч, а остальные принесете через восемь дней.
Положив на стол деньги, Франсуаза спрашивает:
— За нами остается та же квартира?
— Мишо. Да, да!., та же самая! Самая лучшая.
Альбер (протягивая Мишо пачку сигарет). Сигарету?
Мишо (взяв сигарету). Благодарю.
Альбер. Берите всю!
Мишо. Нет, нет, что вы... зачем же?!
Франсуаза. Доставьте нам удовольствие!.. Вы были к нам так добры!
Мишо (уступая, с отеческой улыбкой). Ох, уж эти влюбленные! Они всегда трогают мое сердце!
Кладет в карман пачку сигарет и протягивает Франсуазе расписку.
Мишо. Вот расписка... Квитанцию же об уплате взноса я оставляю у себя... Вручу ée вам через восемь дней... Или же...
Тюремная мастерская.
Большая комната. На окнах, выходящих во двор*,—решетки.
В центре комнаты огромный стол. Вокруг него, на табуретах, сидят 469


человек двадцать заключенных. За ними присматривает надзиратель Альфред. Заключенные мастерят бумажные гирлянды и фонарики. Двое из них готовят гирлянды для развешивания: один, вынимая гирлянду из корзины, расправляет ее, другой накручивает на длинную палку.
Альфред. Осторожнее, не помните...
С имон э. Я осторожно.
Альфред. Это, по-твоему, осторожно! А раз я говорю осторожно, значит, надо еще осторожнее!
На некоторое время в комнате воцаряется молчание. Прерывает его Альфред.
-— Дюмэн!
Д юм эц. Да, начальник?..
Альф ред. Когда я с тобой разговариваю, ты должен встать.
Дюмэн встает.
Альфред. Собери готовые фонарики. (К остальным.) Внимание! Кто закончил делать один, пусть сразу же начинает следующий...
Обходя стол, Дюмэн собирает готовые фонарики. Проходя мимо окна, останавливается, смотрит во двор.
Альфред. Дюмэн! Какое тебе дело, что делается во дворе?
Дюмэн. Туда приехала «скорая помощь».
Альфред. Ну и что?
Заключенные подняли: головы, прислушиваются к разговору Альфреда с Дюмэном.
Альфред. Это за Титишем... Забирают в больницу. Там его будут насильно кормить... Сам этого добивался... Дюмэн, ступай на свое место!
Дюмэн (глядя в окно). Выносят Титиша на носилках!
При этих словах все заключенные вскакивают с мест, и, разделившись на две группы, не обращая больше внимания на крики Альфреда, бегут к окнам.
Альфред. По местам!.. Предупреждаю, чертовы дети: кто сейчас не сядет на место!..
Тюремный двор.
Два санитара несут к машине «скорой помощи» носилки с Титишем. Их сопровождают два надзирателя и начальник тюрьмы.
Прильнув к окнам, заключенные жадно наблюдают за происходящим. Вдруг вцепившийся в оконную решетку заключенный Робер кричит:
— Сволочи!.. Палачи!..
Это послужило сигналом. За Робером вступают другие.
И с с е р. Негодяи!
Бертран. Гады!
Клеман. Убийцы!
470


Несется шквал криков и ругательств... Облепив решетки окон, заключенные орут все разом:
— Убийцы!.. Негодяи!.. Убийцы!..
...Подстегиваемый потоком ругательств, который несется из окон, начальник тюрьмы торопит санитаров.
— Скорее!.. Быстрее!.. Видите, как они возбуждены...
На прощанье Титиш успевает махнуть рукой. В ответ из окон раздаются еще более неистовые крики.
Клеман. Держись, Титиш!
Бертран. Мы им покажем!
Г о л о с а. Гады! Негодяи! Убийцы!
В тюремной мастерской. Альфред тщетно пытается призвать заключенных к порядку.
Альфред. По местам, чертово племя! Кто здесь начальник, наконец?!
Схватив за шиворот одного из заключенных, он пытается оттащить его от окна. Это Бургуэн.
Бургуэн (с яростью). Нельзя в окно, что ли, посмотреть?
Альфред. Отправляйся на место! Иначе... предупреждаю!..
Бургуэн. ^Предупреждаю», «предупреждаю»... Я тоже предупреждаю: заткни хайло!
Альфред. Что?.. Что ты сказал? А ну, повтори!
Бургуэн. Оглох, что-ли? Я сказал...
Вдруг Бургуэн замолкает... В дверях, скрестив руки, стоит Леон.
Леон. Ну, что ж, повтори, что ты сказал!..
Уже совсем было собравшись повторить, в последнюю минуту Бургуэн сдерживается. Заключенные молча отходят от окон.
Леон. Спектакль окончен?
Симонэ (последним отошел от окна). «Скорая помощь» уехала!
Леон. Итак, джентльмены, не угодно ли вам снова занять свои места?..
С хмурыми, злыми лицами все возвращаются на свои места.
Леон. Благодарю вас. (Идет вокруг стола.) А теперь — чтобы вы помнили, кто такой Леон,— вы сделаете сегодня двести фонариков сверх нормы! Итак... Взять клей!.. По моей команде, начали! Раз!..
Все, как* один, заключенные скрещивают руки.
Леон. Насколько я понимаю, отказ работать? Отлично!.. Будете лишены передач и свиданий. А сейчас немедленно по камерам, джентльмены! А я пишу рапорт... Вст-а-ать!
471


На этот раз заключенные повинуются.
Леон. По два, стройся!
Строятся. Леон открывает дверь мастерской и снова командует;
— Ш-а-агом марш!
Колонна заключенных движется к двери.
Тюремный коридор.
Надзиратель Феликс и двое дежурных из числа заключенных толкают тележку с супом.
Увидев начальника тюрьмы, они останавливаются. Начальник тюрьмы берет разливательную ложку, пробует суп.
Начальник тюрьмы. Опять фасоль?
Феликс. Как всегда, фасоль!
Начальник тюрьмы. Невкусно!
Феликс. Они тоже так считают.
Начальник тюрьмы. Раздавайте поскорее, чтобы хоть горячий был.
Тележку увозят. Навстречу начальнику идет Леон.
Леон. Господин начальник, в мастерской заключенные отказались работать.
Начальник тюрьмы. Ну, в работе с них спрос невелик...
Леон. Но они к тому же буянили... ругались!..
Начальник тюрьмы. Они возбуждены из-за Титиша.
Леон. Лучшее средство против возбуждения — душ! Но так как у нас больше нет душей, я предлагаю...
Начальник тюрьмы. Не горячитесь! И постарайтесь понять, что Титиш не так уж неправ... К тому же его адвокат поднял страшный шум, вмешались газеты. Голодовка заключенных всегда поражает воображение толпы... Никаких крайних мер, Леон! Сейчас неподходящий момент.
Центральный коридор в тюрьме. Множество дверей с обеих сторон.
В коридор въезжает тележка с супом. Останавливается возле первой двери. Один из заключенных — дежурный, сопровождающий тележку, снимает крышку, другой берет разливательную ложку. Надзиратель Феликс открывает окошко камеры, заглядывает в него. Видит...
...С презрительным, вызывающим видом стоит заключенный, прислонившись спиной к стене, засунув руки в карманы.
Феликс. Давай котелок!
Заключенный не отвечает, не двигается...
Феликс. Эй, ты что, есть не хочешь? Отвечай! Тебя спрашивают^ Заключенный по-прежнему молчит.
472


Феликс. О’кэй! Другим больше достанется!
Закрывает окошко. Говорит дежурным:
— Он отказывается.
Подходит к следующей камере, открывает окошко.
...В этой камере двое заключенных. Один сидит на табурете, другой лежит на койке, повернувшись лицом к стене.
Феликс. Давайте котелки!
И здесь ответом служит молчание.
Выдержав паузу, Феликс снова обращается, теперь уже непосредственно к сидящему на табурете.
— Отказываешься от еды?.. Ты что, язык проглотил?
Ответа нет.
Феликс. А с тем что? Заболел?
Все то же молчание... Феликс захлопывает окошко. Набрасывается на? дежурных:
— Это что, заговор?.. Вы, конечно, во все посвящены...
Первый дежурный. Нет, мы ничего не знаем!
Феликс. Но, я вижу, вам что-то очень весело.
...Камера Бургуэна.
Бургуэн — тот самый заключенный, у которого была схватка с надзирателем Альфредом,— стоит у двери с котелком в руках. И как только в двери открывается окошко, он изо всей силы швыряет котелок в Феликса. Тот еле успевает увернуться. Поспешно захлопывает окошко. Дежурные уже откровенно ухмыляются.
Феликс. Вам все веселей и веселей, да?
В конце коридора показывается Леон. Феликс зовет его:
— Начальник! Они отказываются от еды!
Леон. Обезьянничают с Титиша!.. Отлично!
Слышно, как в камерах хохочут заключенные. Леон выходит на середину коридора и громко, во весь голос, приказывает:
— Эй, там, в камерах! Прекратите паясничать и послушайте-ка лучше меня! Голодовка — только в первый день веселая штука! А потом ведь все равно один за другим начнете лопать свою похлебкук. (Обращаясь к дежурным.) А вы оба сейчас будете жрать этот суп здесь, не сходя с места, в моем присутствии.
Но дежурные и не думают выполнять его распоряжения.
Леон. Вы будете лопать, или я отправлю вас в карцер... Ну, как?
На лицах дежурных колебание... Вдруг один из них внезапным, резким ударом ноги толкает тележку.
Леон едва успевает отскочить в сторону.
Тележка несется по коридору и, докатившись до лестничной площадки, со страшным грохотом опрокидывается на лестницу. Потоки супа заливают ступени.
473


Дом, где живет семья Буваров.
Двор залит солнцем. На веревках, протянутых между окнами, сушится белье. Несколько жильцов, занятых своими делами, равнодушно слушают, как Жюли, высунувшись из окна четвертого этажа, переругивается с Рашелью, стоящей во дворе у колонки. Увлекшись перебранкой, Рашель не замечает, что ведро уже полное и вода льется через край.
Рашель. Ты что, совсем рехнулась?! У меня перегорел штепсель! Твой муж починил мне его и тут же ушел!
Жюли. Что-то у тебя все время перегорает штепсель!.. Всем известно, что это за штепсель и где он у тебя находится!.. Потаскуха!
Во дворе показывается Паскаль. Не обращая никакого внимания на ссору женщин, она идет к дому и скрывается в одной из дверей.
Рашель. Я вдова героя Сопротивления!.. Поосторожней выбирай выражения!.. Здесь люди!
Жюли. Вот при людях-то я тебе и говорю: запомни — если Фернан будет к тебе шляться, ты у меня загремишь!
Рашель. А я тебе советую, коли не хочешь, чтобы Фернан шкодил на стороне, надень на него ошейник и посади его на цепь! Да на какую покрепче!
...По лестнице поднимается Паскаль. Навстречу ей спускается негритянка с пустыми ведрами в руках. И сюда приглушенно доносится со двора брань женщин.
Негритянка. Скорее беги домой! Тебя ждет сюрприз!
П а с к а л ь. Хороший?
Негритянка. Письмо!
Паскаль. Из Алжира?
Негритянка. Нет. Посыльный привез на мотоцикле от мэра!
Паскаль. Спасибо!
Девушка торопливо благодарит и стремглав бросается вверх по лестнице.
Комната Буваров.
Мать возится у плиты. Патрик накрывает на стол — он ставит тарелки, три рюмки. Уже без пиджака, Бувар проверяет в дневнике отметки Патрика.
Бувар. Хорошенькое дело! Двойка за сочинение! Не знаешь своего родного языка!.. Опять двойка... Тройка... А-а-а, наконец-то пятерка!
Патрик. Стол всегда занят! Мне негде готовить уроки!
Бувар. А у твоих товарищей намного больше места? Был бы я твоим отцом, я бы надавал тебе оплеух.
Делает рукой угрожающий жест.
Мадам Бувар. Виктор, Виктор, не расходись: мальчик прав.
474


Ьувар. Ну, раз так, я умываю руки... Плевать тогда мне на его отметки!.. Обед готов? »
В комнату влетает запыхавшаяся Паскаль.
Паскаль. Мое письмо!
Бувар. Приходишь обедать и даже не здороваешься?
Паскаль. Где мое письмо?
Бувар. Одну минутку.
Мадам Бувар. Перестань ее дразнить.
Бувар. Я сказал «одну минутку». (Достает из кармана письмо.) Вот оно... Но я хотел бы сначала узнать, как ты сумела добиться, что мэр стал тебе писать письма?
Паскаль пытается взять письмо, но Бувар не отдает его.
Паскаль. Я его нечаянно встретила... вот и все!
Бувар. Рассказывай другим!.. Ты была с ним очень мила, гораздо милее, чем со мной... не так ли?
Паскаль. Отдайте письмо!
Бувар. Одну минутку! (Прячет письмо за спину.) Поцелуй Виктора — получишь письмо.
Девушка целует Бувара в щеку, и он отдает ей письмо. Она смотрит на конверт как зачарованная.
Паскаль. «Кабинет господина мэра...»
Бувар. Слов красивых там, конечно, много!
Осторожно Паскаль надрывает конверт, достает письмо, читает его.
Бувар. «Молодежь имеет свои права!.. Молодые матери Франции, солдаты, сражающиеся в Алжире, мы позаботимся о вас. Пусть будущее вас не тревожит...» И-и-и, бей, барабан!!
Паскаль резко меняется в лице.
Бувар. Это не то„ на что ты надеялась, девочка?
Вместо ответа Паскаль, сжав голову руками, отворачивается к стене. Бувар растерянно смотрит на нее, переводит взгляд на жену.
Мадам Бувар собралась было разливать суп. Так, с разливательной ложкой в руках, она и подходит к дочери. Спрашивает:
— Паскаль, что он тебе написал?.. Ты слышишь, Паскаль?
С искаженным лицом, с расширенными от горя глазами Паскаль поворачивается к матери:
— Второго июля убили Мориса.
Отель «Селект». Номер, занятый супругами Нобле.
Мадам Нобле очень осторожно берет >с круглого столика, стоящего посередине комнаты, фарфоровую вазу и переставляет ее на комод. Затем достает из сумочки ключ и открывает один из ящиков комода. Здесь у нее хранится провизия, которую обычно держат на кухне: начатый пакет 475


càxapa, кофе, пакет с лапшой, банки консервов. Там же мы види&( скатерть, тарелки, ножи, вилки.
Достав скатерть, мадам Нобле стелет ее на стол. Кто-то тихонько стучит в дверь,
Алиса (вполголоса). Это ты, Марсель?
Голос Нобле. Да, я...
Повернув ключ, мадам Нобле лишь слегка приоткрывает дверь, а как только профессор входит в комнату, она тут же захлопывает ее и снова запирает.
Нобле. Ты стала запираться?
Алиса, А если кто-нибудь из прислуги увидит, что мы едим в номере?
Нобле. В правилах отеля не сказано, что в номере запрещается устраивать пикники. (Смотрит на собачонку, свернувшуюся клубочком в кресле.)... Мушка, ты не хочешь здороваться с папой?
Алиса. Она никогда в жизни так хорошо не питалась и теперь целыми днями спит... Ты ничего не нашел, Марсель?
Положив на стол портфель, профессор вынимает из него хлеб, бутылку вина, несколько небольших сверточков.
Нобле. Ходил по первому адресу... Там только одна комната. (Развертывает покупки.) ...Это ветчина... а вот — приятный сюрприз — камамбер Ч
Достав из кармана перочинный ножик, Нобле начинает открывать вино.
Алиса. Но у тебя было три адреса...
Нобле. Туда я не успел попасть... Мне надо было по очень важному делу побывать в Лиге прав человека... Видишь ли, в тюрьме происходят поистине драматические события... Заключенные там объявили голодовку и, представь себе, из принципа!.. Ведь это потрясающе, правда?
Мадам Нобле идет в ванную. Там она вынимает из стаканов зубные щетки и полощет стаканы под краном.
Алиса (из ванной). Меня совершенно не волнует, что происходит в тюрьме.
Нобле. Тебя, может быть, нет, а Лигу прав человека очень волнует. Председатель Лиги и пригласил меня специально по этому вопросу... Я только, что оттуда. Ты только подумай, в этой тюрьме...
Ставя на стол стаканы из-под зубных щеток, мадам Нобле перебивает мужа ;
— Моя драма — отель «Селект», Марсель. Счета растут с катастрофической быстротой. Ты думаешь об этом?
Нобле. Конечно, думаю... Но не могу же я все время только об этом и думать!.. И если ко мне обращаются в связи со скандальным де-
1 Сорт деликатесного сыра. (Црим. пер.)
476


лом, которое затрагивает устои справедливости и человеческое достоинство, я.,.
Алиса (гневно). Нет, это уж слишком!
Раскрыв от удивления рот, Нобле смотрит на жену.
Алиса. Не желаю об этом слушать!.. Ты лучше скажи, сколько еще времени мы должны жить в этой гостинице?.. Из каких средств ты будешь оплачивать счета? Вместо того чтобы искать комнаты, ты бегаешь по всяким лигам...
Резко отодвинув тарелку, она встает из-за стола.
До сознания Нобле вдруг доходит, что жена, кажется, действитель- но взволнована. Он также поднимается с места, идет за ней. Говорит ласково, извиняющимся тоном:
— Организуется митинг протеста... Председатель Лиги болен... У него ангина. Он просил меня... Разве я могу отказаться?
Повернувшись к мужу и глядя ему прямо в глаза, Алиса решительно заявляет:
— Я ухожу от тебя, Марсель.
Нобле. То есть как?
Алиса. Мы с Мушкой уедем к моей сестре в Гренобль... Когда твои безумства кончатся, ты мне напишешь.
Нобле. Алиса! Ну, полно!
Пытается обнять жену, но та отстраняется.
Алиса. После чистилища в «Путешественнике», ад в «Селекте»!.. Я больше не могу, пойми, Марсель! Я вернусь только в тот день, когда со всей нашей мебелью и с пианино смогу въехать в нашу квартиру!
Нобле. Алиса, обещаю тебе, что я отложу все дела и буду искать только эти две комнаты!.. Клянусь тебе в этом, Алиса!
Алиса (смягчившись). Ты говоришь правду?
Раздается телефонный звонок. Нобле снимает трубку.
Нобле. Да, это я, господин председатель. Пастор и раввин согласились? (Радостно.) Отлично!.. Прекрасно!
С мольбой смотрит на мужа Алиса.
Нобле. Встретиться с ними в три часа?..
Он уже готов согласиться, но его взгляд падает на жену, он видит ее умоляющие глаза и отрицательно трясет головой:
— Нет, нет, это невозможно! (Еще более энергично.) Совершенно невозможно! (В затруднении.) Какое время меня устраивает?.. Пожалуй, четыре часа... Договорились! В цоловине четвертого...
По загородной дороге на велосипедах едут четверо молодых людей. Впереди, держась за руки, Альбер и Франсуаза, позади них — Роже и его очередная подружка Пьеретта.
477


Вот они подъезжают к большой строительной площадке. Останавливаются у въезда, возле щита с объявлением: «Здесь начинается строительство жилого дома на 120 квартир. За всеми справками обращаться в «Акционерное общество по строительству жилых домов в кредит» по адресу: улица Свободы, 104».
Первая с велосипеда соскакивает и ставит его возле ограды Франсуаза. Ее примеру следуют остальные.
П ь е р е т т а. Где же ваш дом?
Франсуаза. Он будет там, дальше. Пройдем вот здесь, через боковой вход.
Взяв Пьеретту за руку, Франсуаза ведет ее за собой. Следом за ними направляется Альбер, но его задерживает Роже.
Роже. Как ты находишь Пьеретту?
Альбер. Она славная и недурна собой.
Роже. Она — потрясающая девушка! Как раз то, что я искал всю жизнь!
Альбер. Тем лучше!
Хочет присоединиться к девушкам, но Роже снова задерживает его.
Роже. У нас с ней сейчас медовый месяц, старина! И как раз в самом разгаре!.. И я хотел бы тебя попросить... в виде исключения...
Альбер. Не трудись!., ничего не выйдет!
Роже. Это — не мимолетное увлечение, Альбер! Я от нее без памяти, она от меня без ума!.. Короче — в воскресенье нам нужна комната!
Альбер. Без памяти ли, без ума ли,— все равно ни одна не удерживается!
Делает попытку уйти, но Роже его снова удерживает.
Роже. Альбер, если у тебя есть сердце...
Альбер. Сердце-то у меня есть! Но есть кое-что и кроме сердца! В воскресенье моя очередь! И... точка!
Проникнув за калитку, на которой написано «Вход воспрещается», Франсуаза и Пьеретта оказываются на «строительной площадке» — бугристом, поросшем травой пустыре. Не видно ни фундамента будущего дома, ни каких-либо признаков, указывающих, что строительство началось.
Пьеретта. Что-то здесь ничего не видно...
Франсуаза. Ты не знаешь макета... Если бы ты знала макет, ты бы уже видела дом... Вот такой! И перед фасадом яркое, яркое солнце!v.
К девушкам присоединяются молодые люди.
Роже. Новоселье, однако, состоится еще не скоро...
Альбер. Архитекторы должны закончить проект!.. И как только он будет готов, дом, как гриб, быстро вырастет.
Франсуаза. Наша квартира будет вон там (п<называет пальцем в пустоту). Смотрите на мой палец.
478


Альбер. Нет, пожалуй, чуть-чуть левее.
Франсуаза. Не спорь!.. Уж я-то знаю, где мы живем!.. Кухня — на той стороне. В ней будет достаточно места и для холодильника, который... мы купим на будущий год.
Пьеретта (восхищенно). У вас все есть, счастливчики!.. Вот и нам бы с тобой, Роже, тоже!..
Франсуаза. Но как трудно платить взносы!.. И как быстро всегда подходит срок! В этот раз не хватило пяти тысяч. Они грозят отнять квартиру.
Альбер. Не расстраивайся, козочка! У нас еще два дня в запасе... где-нибудь достанем!
Пье ретта. Смотрите-ка, кто это там?..
Метрах в ста от молодых людей видна еще одна группа. Это мужчина, женщина и двое детей. Мужчина что-то вымеряет по плану, который он начертил прямо на земле.
Франсуаза. Такие же, как и мы... Приехали посмотреть...
По выражению лица мужчины заметно, что он недоволен результатами своих измерений.
Роже. Он прикидывает, куда поставить кровать и шкаф. Но шкаф явно не помещается... (Кричит.) Попробуйте поставить у другой стены!
По совету Роже мужчина начинает измерять другую «стену».
Пьеретта. Господи, какие они смешные!
Роже (Альберу). Отойдем-ка на минутку, я хочу тебе что-то сказать...
Альбер. Если насчет комнаты, то не трать зря время.
Роже. Интересное предложение...
Франсуаза. Почему ты не можешь сказать об этом при мне?
Роже. Серьезные дела касаются одних мужчин. (Отводит Альбера в сторону.) Тебе нужно пять тысяч? Я тебе их дам!
Альбер. Кроме шуток?
Роже. Вернешь, когда сможешь... Но, начиная с этой недели, все воскресные дни и все праздники — комната будет за мной и Пьереттой.
Альбер. А как же мы?
Роже. Сейчас тепло... Будете наслаждаться любовью на лоне природы.
Альбер. А если дождь?
Роже. Это уж дело твое!.. Поступай, как знаешь... Зато погасишь взнос... Посоветуйся с Франсуазой.
Альбер. Я ее знаю... Все для квартиры! Так и быть, соглашаюсь. Но ты содрал с нас процентик!..
Скрепляя сделку, юноши пожимают друг другу руки.
Роже. Сегодня вечером у тебя будут деньги.
479


Вечер.
Семья Буваров только что поужинала. Грязная посуда на столе еще ’больше подчеркивает беспорядок в комнате.
Сюда глухо доносятся со двора чьи-то возбужденные голоса. Мать некоторое время прислушивается. Потом возвращается к столу, к тазу, наполненному горячей водой, и начинает мыть посуду. Устало говорит:
— Это Галу с Пишоном поссорились. Оба пьяные в стельку.
Паскаль молча вытирает тарелки, которые, вымыв, подает ей мать Через некоторое время мадам Бувар возвращается к разговору, от которого ее, очевидно, отвлекла ссора во дворе.
Мадам Бувар. Я все понимаю. Тебе хотелось ребенка. А сейчас ты его хочешь еще больше... Но твоя мать, которой пришлось хлебнуть горя, лучше тебя знает, что такое жизнь.,. Малыш ошибся адресом... Его дорога — к мадам Розе.
Паскаль. Об этом не может быть и речи!
Мадам Бувар. Никогда не полагайся на чувства. Из-за них-то все наши несчастья и происходят!..
Паскаль. Нет, мама, нет!.. Это все равно, что вторично убить Мориса.
Мадам Бувар. Помни о нем, храни его письма и фотографии, но не надо оставлять от него ребенка... Ребенка теперь так трудно прокормить!.. К тому же он помешает тебе выйти замуж!..
Паскаль (перестав вытирать тарелку). Об этом ты не беспокойся,.. Замуж я уже выхожу.
Мадам Бувар (крайне удивленная). Ну, знаешь... Это, пожалуй, уж чересчур!
Паскаль. Я выйду замуж за Мориса!
Мадам Бувар. Ты же получила извещение о его гибели, Паскаль... Ты что, надеешься, что он все же жив?..
Глядя перед собой невидящими глазами, Паскаль тихо говорит:
— Нет. Он убит... Но теперь разрешено бракосочетание с мертвыми!
Дом, в котором находится контора Акционерного общества по строительству жилых домов в кредит.
По лестнице, перескакивая через несколько ступенек, поднимается Альбер. Перед дверью с дощечкой «Акционерное общество по строительству жилых домов в кредит. Входить без звонка» он останавливается. Достает из кармана зеркальце и, насвистывая, приводит в порядок прическу, поправляет галстук, стряхивает с костюма пыль... Затем толкает дверь...
480


Контора Акционерного общества по строительству жилых домов в кредит.
В приемной конторы разгром. Знаменитый макет жилого дома стоит на полу, кое-как прислоненный к стене. Вокруг него разбросаны какие-то бумаги, рекламные проспекты. Настежь распахнуты двери с табличками «Техническое бюро» и «Администрация». За одной из них был скрыт стенной шкаф, за другой — шкаф, где хранятся половые щетки и ведра.
С порога комнаты Альбер смотрит на этот разгром. Дверь, ведущая в кабинет господина Мишо, открыта. Оттуда доносятся голоса... Альбер направляется в кабинет. Там полицейский комиссар и два его помощника роются в папках, изучают архив.
Полицейский комиссар (заметив Альбера). Вы зачем здесь?
Альбер. Я принес пять тысяч франков... Сегодня последний срок. Где господин Мишо?
Оторвавшись от досье, которое он внимательно просматривает, полицейский комиссар иронически замечает:
— Где же он может быть, как . не у генерального директора, ваш господин Мишо?.. Он советуется... Проходите!
Альбер. Я могу войти прямо туда?
Полицейский комиссар. Да, да... И поторопитесь, раз это последний срок!
Подойдя к обитой кожей двери, Альбер хочет постучать. Полицейский комиссар советует:
— Можно не стучать. Входите прямо так!
От легкого толчка Альбера дверь открывается. Потрясенный, он застывает на пороге грязной, ,с покосившимися стенами кухни.
Полицейский комиссар. Кинематографический трюк!.. Чисто сработано!
Альбер. Этого не может быть...
Полицейский комиссар. Увы!.. А ведь стоило прочесть их рекламный проспект, чтобы сразу увидеть, что это — липа.
Альбер. Этого не может быть...
Полицейский комиссар. И тем не менее, это так!.. И сколько глупцов попалось на эту удочку!.. Теперь им ничего не остается, как записаться на прием во Дворец правосудия, комната пятьдесят семь.
Берег реки.
Неподалеку от «пароходного» поселка стоят со своими велосипедами Альбер и Франсуаза.
Франсуаза. Значит, все погибло?..
Не дождавшись от Альбера ответа, с горечью восклицает:
— Столько лишений — и все напрасно!..
31 Сценарии французского кино
481


Альбер. Не плачь, козочка!
Ф р а н с у а з а. Я не плачу... •
Альбер. Я готов был кричать прямо на улице или избить кого-нибудь... или что-нибудь поджечь!.. А потом сесть в тюрьму! Но вместо этого, видишь, я пришел к тебе... Не плачь, козочка...
Франсуаза молча прижимается лбом к плечу Альбера. Он утешает ее: — Не плачь...
Она поднимает лицо, залитое слезами. Рыдая говорит:
— Я плачу не о деньгах... не о том, что мы терпели такие лишения... Я не знаю... как же теперь вырваться отсюда, как?
Обнимаются. Так, обнявшись, и стоят, пока возле них не останавливается машина «скорой помощи». Приоткрыв дверцу, фельдшер спрашивает:
— Эй, влюбленные, вы не знаете, где здесь обитает семья Мастальдо?
Франсуаза (показывает). Там, на пароходе... Но на машине туда не проедешь! %
Фельдшер (шоферу). Пойдем с носилками. (К молодым людям.) Спасибо! И... примите мои извинения!
Шофер и фельдшер, захватив носилки, торопливо уходят в сторону «пароходного» поселка.
Перед пароходом, где живет семья Мастальдо, человек двенадцать мужчин и женщин молча ждут прибытия «скорой помощи»... Подходят шофер и фельдшер с носилками.
Фельдшер. К.Мастальдо шрда?
. Один из мужчин — Боше — утвердительно кивает головой. Фельдшер с шофером входят на пароход.
Каморка Мастальдо. Зажав между колен ружье, Мастальдо сидит на стуле. Его жена с ребенком — на кровати. Входят фельдшер и шофер.
Фельдшер. Городская «скорая помощь»!
Мастальдо (вставая). Они дали мне отравленной крупы против крыс, .а мальчонка слопал ее!
Фельдшер (к матери). Давайте-ка его сюда!
Мать. Его беспрерывно рвет!
Фельдшер. Это как раз то, что нужно!
Берет ребенка, несет его к столу, заваленному множеством каких-то нелепых предметов. Отодвинув их тыльной стороной руки, он кладет мальчика на стол и начинает его осматривать. Отец, так и не выпуская из рук ружья, стрит рядом с фельдшером.
Мастальдо. Если мальчик умрет, я иду прямо в мэрию...
482


Фел ьд шер. Через три дня твой мальчик будет здоров. Но я должен взять его в больницу, чтобы промыть ему желудок... Давайте носилки!
Мастальдо (закинув ружье за плечо). Не надо. Я сам отнесу его. Только скажите, куда нести ребенка...
Берет мальчика на руки.
Фельдшер. Машина в ста метрах отсюда.
Мастальдо (жене). Я еду с ними, Матильда! И на всякий случай с ружьем.
Со своей ношей на руках Мастальдо с достоинством направляется к двери.
Столпившиеся в дверях соседи молча расступаются перед ним. За ним с пустыми носилками идут фельдшер и шофер.
Тюрьма...
На воротах объявление: «По решению администрации свидания и передачи отменяются впредь до особого распоряжения». Человек сорок родных и друзей заключенных осаждают ворота. У всех в руках свертки и пакеты.
Заметим, что у этих людей гораздо более вульгарный вид, чем у персонажей, с которыми мы уже познакомились. Держат они себя очень агрессивно. Со всех сторон несутся возгласы возмущения, крики протеста. Особенно ’неистовствует мадам Дюбу, огромная, толстая женщина. Она подбивает и остальных.
Среди общего гомона можно разобрать отдельные выкрики:
Арно, Они не имеют права!
Б а р е т т. Эти штучки они придумали, чтобы скрыть от нас, что там происходит!
Т риоле. Открывайте, негодяи! (Дубасит ногой в ворота.)
Мадам Дюбу; Они имеют право на передачи!.. Имеют право на свидания!
Арно. Имеют право!
Мадам Дюбу. И родные должны знать, как с ними обращаются!
Эти слова подхлестывают толпу. Передние начинают отчаянно колотить в ворота.
Арно (кричит). Должны знать!
В тюрьме.
К воротам подходит Леон. Открывает смотровое окошечко.
Леон. Глотки драть можете, если вам это нравится, но в ворота колотить прекратите... Иначе...
Его прерывает истерический выкрик мадам Дюбу:
— Я хочу видеть своего мужа! Я принесла ему еду!..
31
483


Леон. Твой муж и все остальные отказались жрать!
Мадам Дюбу. Потому и отказались, что им уже невмоготу видеть твою ненавистную рожу!
Леон. Мадам, мое официальное положение не позволяет мне отвечать на ваши оскорбления.
Захлопывает окошко.
Едва окошко захлопывается, как снова раздаются крики «осаждающих» тюрьму. С удвоенной энергией они начинают атаковать ворота.
Коллар (стуча кулаком в ворота). Попробуй только, высуни еще spa3 свое гнусное рыло!
Окошко открывается, в нем показывается физиономия Леона.
Леон. Вот оно, мое гнусное рыло... И предупреждаю вас, леди и джентльмены, если кто-нибудь из вас еще раз стукнет по воротам, я вызову полицию!
Захлопывает окошко.
Кабинет префекта. Один за другим входят в кабинет префекта члены делегации жителей города. Личный секретарь префекта представляет своему шефу каждого входящего.
Секретарь. Господин кюре!..
Кюре (это наш старый знакомый — тюремный священник). Здравствуйте, господин префект!
Префект. Здравствуйте, отец.
Рукопожатие.
Секретарь. Доктор Шевассэн, главный врач больницы...
Доктор Шевассэн (кланяется). Господин префект...
Префект. Рад вас видеть...
Новое рукопожатие.
Секретарь. Господин адвокат...
Адвокат. Дорогой друг!..
Префект. Дорогой мэтр!
Префект и адвокат близко знакомы друг с другом, поэтому и рукопожатие на этот раз более теплое.
Секретарь. Г осподин Нобле, профессор университета, делегат Лиги прав человека.
Нобле сдержанно, с достоинством кланяется. Префект торжественно жмет ему руку.
Префект. Господа, прошу, присаживайтесь!..
Делегаты рассаживаются. И как только все уселись, изобразив на лице внимание, префект любезно говорит:
484


— Я вас слушаю!..
Нобле (необычайно серьезно). Господин префект, в тюрьме разыгралась настоящая трагедия. И на митинге протеста, где присутствовало приблизительно тысяча двести человек*..
Префект (заглянув в папку на столе). Триста двадцать один человек... из них пятеро детей... Я получил донесение полиции...
Нобле. Я сказал, приблизительно... Но, если учесть сочувственные телеграммы и взволнованные письма, то...
Префект. Три телеграммы... Мне сообщил начальник почты...
Адвокат. Во всяком случае, еще есть люди, готовые защищать права человека... И мы пришли вручить вам петицию, которая...
Префект (найдя' в папке нужную бумагу). Вот она... Я прочел ее... Разумеется, их нужно перевести в другую тюрьму. Я уже дважды просил об этом министерство!.. Но этот бунт!.. Вы одобряете его, господин кюре?
Кюре (с достоинством). Нет!.. Но еще меньше я одобряю несправедливость, которая довела их до отчаяния и толкнула на этот бунт!
Префект. И ваши подопечные будут продолжать голодовку до тех пор, пока не умрут с голода?
Доктор Шевассэн. Если их будут кормить силой, они не умрут. Но, господин префект, вы же не станете возлагать на персонал тюремной больницы такую нелепую миссию?
Префект (в замешательстве). Париж мне не давал таких инструкций... Ведь приближается 14-е июля Ч
Нобле. Да, господин префект, скоро 14-е июля, великая годовщина... А что, если население встанет на сторону заключенных и попытается их освободить?.. Что, если оно возьмет приступом эту новую Бастилию?
Префект (вставая). Если население будет волноваться, так же как вы, господин профессор, я успокою его. Я обязан поддерживать порядок... И я сумею поддержать его.
Утро.
Небольшой цветочный магазинчик в рабочем квартале. Хозяйка поливает горшки с цветами. В магазинчик входят негритянка и Рашель, с которыми мы уже много раз встречались во дворе дома, где живут Бувары.
Хозяйка. Что угодно дамам?..
Негритянка. Мадам...
Хозяйка. Я слушаю вас. Что вы желаете?
Рашель. Нам нужны цветы...
Хозяйка. Само собой разумеется, что цветы! Но для какой цели?
Негритянка. Для бракосочетания.
1 День национального праздника Франции. (Прим, пер.)
485


Рашель. Мы собрали деньги со всего двора... Но до трех тысяч нам не хватает тридцати пяти франков.
Хозяйка (любезно). Будем считать, что у вас полные три тысячи,., Что вы предпочитаете — корзину или большой букет?
Негритянка. Это для невесты... Но дело в том, что она уже ждет ребенка.
Хозяйка. Такие вещи случаются часто!.. И всегда все делают вид. что ничего не замечают.
Рашель. О, она так гордится своим будущим ребенком, что сама всем об этом рассказала!
Хозяйка. Это ничего не меняет! Цветы все, равно должны быть белые!
Рашель. Но есть еще одно обстоятельство...
Хозяйка. Какое?
1 Негритянка. Эта девушка выходит замуж за мертвого...
Рашель. И мы не знаем, какие цветы полагаются в таких случаях...
Озадаченная хозяйка тоже не знает, как быть... Некоторое время она размышляет. Наконец после паузы говорит:
— Должна вам признаться, что такой случай встречается впервые в моей практике... Очевидно, похороны были ненастоящие... Следовательно, ненастоящей будет и свадьба!..
Мэрия. Холл.
Из зала бракосочетаний выходят новобрачные. Она — в белом платье, он — во фраке (взятом напрокат!).
За ними идут принаряженные родственники. Появляется вездесущий фотограф.
Фотограф. Прошу вас... одну секундочку!
Новобрачные останавливаются. Вокруг них полукругом располагаются родственники. Служащий мэрии закрывает двери в зал бракосочетаний.
Зал бракосочетаний. Закрыв двери в холл, служащий идет в противоположный конец зала, к другой двери, ведущей в зал ожиданий.
На скамьях для публики мы видим уже знакомых нам—мадам Трюфо, мадам Плукэн, мадам Пост, негритянку, Рашель, Жюли и других жильцов дома, соседей Буваров.
В торжественной тишине служащий открывает дверь в зал ожиданий и провозглашает:
— Морис Аморе и Паскаль Дюпэн сочетаются браком... Мадемуазель Дюпэн, прошу вас.
Вся в черном, с большим букетом белых роз Паскаль входит в зал.
486


За ней, одетый в свой лучший костюм, идет Бувар под руку с женой... За ними — родители убитого Мориса: мать под черной вуалью и подавленный горем отец. Шествие замыкают свидетели — два мрачных господина и маленький Патрик, по сему случаю тоже принаряженный.
Перед небольшим возвышением, откуда мэр объявляет о бракосочетаниях, стоят два кресла. Сюда и направляется Паскаль.
Служащий. Ваше левое кресло, мадемуазель.
Паскаль садится в указанное ей кресло; другое остается пустым.
На скамье, за креслами, размещаются родители, маленький Патрик и свидетели.
Прижав платок к глазам, плачет на скамьях для публики мадам Трю- фо, сидящая рядом с негритянкой.
Служащий (торжественно). Господин мэр!
Все встают.
На возвышении появляется мэр. Жестом руки приглашает присутствующих сесть... Он смотрит на Паскаль, на пустое кресло рядом с ней. Потом открывает лежащий перед ним на столе свод законов гражданского кодекса.
Мэр. Простите меня, мадемуазель, но, согласно закону, я должен огласить перед вами необходимые статьи гражданского кодекса.
Читает статьи кодекса, касающиеся обязанностей вступающих в брак. Закончив чтение, после небольшой паузы, мэр задает традиционные вопросы.
Мэр. Морис Аморе, согласны ли вы взять себе в жены Паскаль Дюпэн?
Несколько мгновений в зале царит тишина. Потом поднимается отец Мориса. Отчетливо говорит:
— Такова была воля покойного.
Мэр. Паскаль Дюпэн, согласны ли вы взять себе в мужья Мориса Аморе?
Раздается ясный голос Паскаль:
- Да!
Мэр. Объявляю вас соединенными узами брака... (Пауза.) Для меня всегда большая радость поздравить новобрачных и пожелать им счастья... Сейчас я вынужден молчать... Позвольте мне просто склонить голову в знак уважения к вам, мадам... (Кланяется Паскаль.) Прошу вас, распишитесь, пожалуйста, в книге регистрации браков.
Поднявшись, Паскаль подходит к столу, где лежит большая книга. Служащий протягивает ей ручку, но мэр останавливает ее:
— Простите, сначала за супруга...
Подходит отец Мориса, Паскаль подает ему перо и смотрит, как он расписывается.
487


Тюрьма.
Перед решеткой, преграждающей выход из коридора, стоит Леон. С другой стороны к решетке подъезжает тележка с бачками. Останавливается. Тележку, как обычно, везут двое заключенных под присмотром двух надзирателей. Один из надзирателей открывает в решетке дверцу, пропускает в коридор тележку и тут же снова закрывает ее.
Леон. Чечевица?
Альфред. Да, начальник... Со свиным салом.
Леон. Прекрасно! (Приподнимает крышку бачка.) Здорово пахнет! И горячий! (Пробует суп.) Отменный суп!
Альфред. А если они опять откажутся?
Леон (закрывает бачок). Тогда предложим цм говяжий бульон!.. Все равно не устоят!..
- Внезапно раздается сигнал тревоги.
Альфред. Что случилось?
Леон. Стой здесь! (Другому надзирателю.) А ты со мной!
Вместе с надзирателем он устремляется в центральный коридор тюрьмы, на ходу вытаскивает из кобуры револьвер.
Центральный коридор тюрьмы. Видно, как из-под двери крайней камеры ползет дым...
Как ураган, в коридор влетают Леон и надзиратель. Увидев дым, они оба застывают на месте.
В глубине коридора дежурные надзиратели торопливо открывают смотровые «глазки» в камеры. Из-под всех дверей, из всех «глазков» клубами валит дым. Один из надзирателей, находящийся в противоположном конце коридора, сообщает:
— Начальник, они подожгли свои матра-а-ацы!
Открыв «глазок» двери крайней камеры, Леон видит, что двое заключенных преспокойно сидят в облаках дыма.
Леон. Мерзавцы!.. Негодяи!..
Отпирает дверь камеры. Входит туда. Командует:
— Руки вверх!
Заключенные безропотно повинуются. Бросившись к горящему матрацу, Леон пытается затоптать огонь. Грозит арестантам:
— Ну, эта шуточка вам дорого обойдется! (Надзирателю.) Выведи их.
Надзиратель, держа наготове оружие, выводит весело посмеивающихся заключенных. Один из заключенных насмешливо бросает:
— А нам только это и нужно было!
Несколько служителей бегут навстречу им с ведрами воды.
-..Двери всех камер открыты.
Под конвоем, с поднятыми вверх руками, молча, не оказывая ни ма488


лейшего сопротивления, выходят из камер заключенные. В конце коридора они строятся в колонну.
А в камеры по-прежнему продолжают таскать воду, и все так же, не умолкая, звучит сигнал тревоги.
Поздний вечер. Городской парк. По опустевшей аллее идет сторож и трубит в рожок, сообщая этим о закрытии парка...
Двое влюбленных, держась за руки, направляются к выходу... Они проходят мимо скамьи, где сидит женщина, одетая в черное, с букетом белых роз на коленях. Это — Паскаль.
Протрубив еще раз в свой рожок, сторож останавливается недалеко от нее. Негромко говорит:
— Закрываем!
Но Паскаль не слышит его. Сторож подходит ближе.
— Слышите? Закрываем!..
Паскаль (очнувшись). А?., что?.. A-а!.. Очень жаль!.. (Встает, прижимая к груди цветы.) Доброй ночи!..
Сторож. Доброй ночи, мадемуазель!
Паскаль уходит. Сторож смотрит ей вслед, потом еще раз трубит в рожок.
Комната Буваров. Электричество погашено, и комната освещена только лунным светом... Хорошо виден неподвижный силуэт Паскаль...
Громко тикает будильник со светящимся циферблатом. Стрелка показывает без двадцати пяти час...
За дверью раздаются шаги... Дверь открывается. Кто-то входит. Зажигает электричество. Это — мадам Бувар. Шляпка у нее сбилась, праздничное платье измято, на лице расплывается улыбка.
Мадам Бувар. А вот-т и мы!..
Разражается смехом. Паскаль поворачивает к ней голову. Мадам Бувар делает неуверенно шаг вперед:
— Я пья-а-ная! Совсем пья-а-ная, пьяная. (Снова хохочет.) Все-е кружится!..
Опираясь о стены и стулья, мадам Бувар направляется к кровати и, смеясь, плюхается на нее.
Мадам Бувар. Г-о-о-п!
Паскаль подходит к матери.
Паскаль. Сними хоть шляпку!..
Мадам Бувар (смеясь). Какую шляпку? Разве на мне есть шляпа?..
Ощупав свою голову, срывает шляпу и швыряет ее на пол, сопровождая этот жест победоносным возгласом:
489


— Г-о-о-оп!
Паскаль. Давай я помогу тебе раздеться...
Пытается расстегнуть матери платье, но та не дает. Смеясь и отбиваясь, она упорно твердит:
— Я пья-а-ная!.. Вдрызг пьяная!
Увидев, что она ничего не может поделать, Паскаль отходит от кровати. В двери, которая так и оставалась открытой, появляется Бувар с Патриком на руках.
Бувар. С-с-опливец получил с-свое первое боевое крещение! Так негодяй нализался, что даже по лестнице подняться не смог!
Паскаль. Положите его на кровать.
Бувар кладет мальчика в его кроватку.
Паскаль. Зачем вы разрешили ему пить?
Бувар. Каждый смотрел в свою рюмку и занимался своей тарелкой... И как же мы налопались!..
Сбросив пиджак, Бувар садится, распускает ремень и вытирает платком потный лоб. Рассказывает:
— Ты напрасно не пошла с нами, девочка... Какие вкусные были улитки!.. И как мы наелись и до чего напились!.. Да, ты только взгляни на мать...
На кровати, раскрыв рот и громко похрапывая, раскинувшись, спит мадам Бувар.
Бувар. Тесть сказал ей: «Задай-ка жару этим улиткам и винцу... А потом и они тебе поддадут жару...». См-е-е-шной старик!.. Принеси-ка мне стаканчик воды, девочка...
Подойдя к раковине, Паскаль наливает стакан воды.
Бувар. А после улиток мы еще что-то лопали... Boj только забыл что... Завтра вспомню.
Берет стакан, который ему протягивает Паскаль, и залпом выпивает его. Продолжает рассказ:
— Но было очень вкусно... А-а-а! Вспомнил. Мы ели почки... в соусе... А уж сколько выпили!..
Вдруг резко меняет тон.
— Почему ты молчишь, Паскаль?
Паскаль (сидя на своей постели). А что я могу сказать?!
Бувар. Ложись спать... Почему ты не снимаешь платье? (Начинает раздеваться.) И почему у тебя такая похоронная физиономия? Ну, неужели из-за того, что Морис... Послушай меня, девочка, несчастья надо стараться забыть. Бери пример с меня... Моя первая жена умерла от чахотки... Мою сестру задавил грузовик... Я их очень любил... Но теперь я о них и не вспоминаю... отвернись, я снимаю брюки...
Молча Паскаль отворачивается.
490


Бувар. Я бы объяснил тебе все это лучше, если бы так не налопался и не напился... Запомни одно: жизнь есть жизнь!.. Паскаль, почему ты не снимаешь платья?..
Паскаль. Погасите сначала свет.
Уже в пижаме, Бувар идет к супружеской постели.
Бувар (жене). Подвинься!
Та не отвечает, не двигается... Бувар отпихивает жену к стене и вытягивается рядом с ней. Советует падчерице:
— Паскаль, ложись спать, детка!..
Паскаль. Я просила вас погасить свет.
Бувар. Пореветь хочется?
Гасит свет.
В полумраке видно, как Паскаль бросается на свою постель и зарывается в подушку.
До Бувара доносятся заглушаемые храпом его жены и тиканьем будильника рыдания девушки.
Приподнявшись на локте, некоторое время он прислушивается. Потом тихо встает и направляется к Паскаль. Встает на колени перед диваном и уговаривает девушку:
— Не надо так плакать... Я понимаю тебя: какая же свадьба без брачной ночи...
Паскаль. Оставьте меня!
Бувар. А почему бы тебе и не устроить себе брачную ночь?!
Паскаль. Не трогайте меня!
Бувар. Замуж выходят не каждый день...
Паскаль. Уйдите!
Бувар. Со мной ты действительно узнаешь, что такое брачная ночь1
Паскаль. Мосье Бувар!..
Девушка с такой силой толкает отчима, что тот, потеряв равновесие, падает. Она бежит к выключателю, зажигает свет.
Паскаль. Вы совсем сошли с ума!
Бувар (сидя на полу, потирает ушибленный локоть). А ты в своем уме? Так орать в присутствии матери и этого сопляка! (С трудом поднявшись, идет к Паскаль, прижавшейся к стене.) Уж лучше молчала бы!.. А то сама вертит у меня перед носом и задом и бедрами, а потом строит из себя недотрогу!
Паскаль. Вы пьяны, мосье Бувар...
Бувар. Что я пьян в день свадьбы — это вполне нормально... а вот что ты остаешься без брачной ночи—это противоестественно... Или я тебе противен до такой степени?..
Не отвечая, Паскаль смотрит на него. Бувар требует:
— Ну, отвечай!
Паскаль молчит. Бувар продолжает: _
491


— Когда мужчина противен женщине, она не живет под его крышей и не ест его хлеб!
Паскаль. Завтра я уйду!
Бувар. И вместе с этим паршивцем!.. (Наливает стакан волы.) Я не желаю держать у себя в доме девку, которая возбуждает свою похоть воспоминаниями о покойнике, о трупе.
Паскаль. О!.. Какой же вы подлец!
Бувар. Я — здоровый, нормальный мужчина! Ты мне нравишься, и я хочу тебя! Ты не хочешь меня — твое дело, но тогда иди и верти задом перед другим! Слышишь? Сейчас же убирайся отсюда. (Выпивает залпом воду.) И забирай с собой этого паршивца!
Молча Паскаль подходит к кровати Патрика. Мальчик уже проснулся, разбуженный шумом ссоры.
Паскаль. Вставай, Патрик! Мы с тобой уходим отсюда...
Бувар. И обратно вы сюда уже не придете!
Паскаль (подавая брату ботинки). Обувайся!.. Скорее...
Оставив на минуту мальчика, девушка идет в свой угол, берет сумочку, жакет и какие-то мелочи.
Бувар. Посметь отказаться!.. И это после того, как я оплатил свадьбу, напоил всех на свои деньги!.. Тварь!.. Самая настоящая тварь!.. Вы оба неблагодарные твари!
Она ни слова не отвечает на брань... Подходит к брату. Тот с недоумением смотрит на происходящее; ботинки он все еще держит в руках.
Паскаль (повелительно). Пошли!
С ботинками под мышкой Патрик послушно идет за сестрой. Дверь за ними захлопывается. Бувар идет к раковине, смачивает под краном полотенце и вытирает им лицо. Говорит:
— Пусть живут где хотят!
Смотрит на раскинувшуюся на кровати жену.
Мадам Бувар. Виктор, погаси свет.
Бувар (с яростью). Я зажигаю свет когда хочу! И гашу его тоже когда захочу!.. Я у себя дома!
Во дворе.
Уже обутый Патрик и Паскаль бредут по пустынному в это время двору. Кругом темно. Светится только одно окно Буваров. Неожиданно в нем показывается Бувар. Он негромко зовет:
— Паскаль!
Брат и сестра останавливаются.
Бувар. Ты не все взяла!
И бросает вниз букет белых роз. Цветы падают к ногам Паскаль.
492


Здание тюрьмы. Перед воротами — пять тюремных автобусов. В отдалении, за кордоном полицейских, собралась толпа.
Среди любопытных мы узнаем людей, которые несколько дней назад под предводительством мадам Дюбу атаковали тюремные ворота...
Ворота тюрьмы открываются. Оттуда медленно выходит автобус с заключенными. Его появление толпа встречает бурной овацией. Заключенные громко поют «Карманьолу» L Толпа, сдерживаемая полицейскими, подхватывает песню...
...А на тюремный двор въезжает следующий пустой автобус.
Двор тюрьмы. Под охраной конвойных, группами по десять человек, заключенные ждут отправки... «Эвакуацией» руководит Леон.
Во двор въезжает очередной автобус.
Леон. Кто назначен в Лилль, с вещами к машине!
Группа заключенных закидывает за спину свои вещевые мешки и направляется к автобусу.
Ни го. А в Гавр скоро будет отправка?
Леон. Успеете... (Мечтательно.) В лилльской тюрьме я отработал три года... Райское гнездышко!.. Здание все утопает в зелени!.. А в гаврской— целых пять лет!.. Вилла на берегу моря!.. Как-то теперь там!.. Напишите мне оттуда, джентльмены!
По команде Альфреда заключенные садятся в автобус. Последним поднимается Бургуэн...
Бургуэн. Больше не увидимся, Леон... В последний раз посылаю тебя к... матери!
Леон. Катись сам туда!
Бургуэн исчезает в автобусе. Вслед за ним садится Альфред.
Леон (захлопывая дверцу машины). Вы еще пожалеете о Леоне!
Утро 13-го июля.
Терраса «Гран-кафе».
...Посетителей в кафе всего двое — Паскаль и Патрик. Тут же, в ногах, стоит их несложный багаж — старенький чемодан и картонка, перевязанная бечевкой.
Терраса, как и полагается на праздник, украшена гирляндами и фонариками. Забравшись на лесенку, официант Феликс прикрепляет картонный герб Республики.
Г о л о с. Официант!
Феликс. Минутку. Я занят... Я на службе Республики!..
1 Революционная песня времен Великой французской революции. (Прим, пер.)
493


Паскаль. Ты хочешь кофе или шоколад?
Патрик. Шоколад!
Паскаль. И булочку?
Патрик. Две, если у тебя хватит денег...
Паскаль. Об этом не беспокойся...
Патрик. А где мы будем сегодня ночевать?
Паскаль. Вчера нашли где... найдем и сегодня...
Патрик. Ой, как есть хочется!
Паскаль. Официант, мы ждем!
Феликс {поправляя герб). Иду!
В конце улицы показывается теремный автобус. По мере его приближения к кафе все явственнее звучит мелодия «Карманьолы», которую поют заключенные. Обращаясь к Паскаль и Патрику, Феликс торжественно произносит:
— Молодой человек, Бастилия в этом году пала тринадцатого июля.
Патрик (вполголоса). Что за чепуху он несет?
Паскаль. Наверное, уже успел пропустить рюмочку!
В .это время тюремный автобус проезжает мимо «Гран-кафе». Феликс,, стоя на лестнице, в знак приветствия машет рукой и кричит:
— Да здравствует Республика! .
Возле отеля «Селект», на самом краю тротуара, стоит Нобле, погруженный в чтение газеты. У ног профессора сидит Мушка. Мимо проносится автобус с заключенными. Улыбаясь, Нобле машет ему вслед газетой.
По дороге, проходящей вдоль берега реки, один за другим, с небольшими интервалами, едут тюремные автобусы. Их путь проходит мимо «пароходного» поселка, который сейчас кажется вымершим. Только одинокая неподвижная фигура Мастальдо с его неизменным ружьем маячит перед одним из пароходов-домов.
Он долго провожает глазами уходящие вдаль машины...
Тюрьма. Проходная.
На одной из стен рядами висят ключи самых разнообразных фасонов, и размеров.
В проходную входит мрачный и злой Леон. Вешае’г на стену еще несколько ключей небольшого формата, а один огромный, чуть не в полметра длиной, снимает. Это ключ от центрального входа в тюрьму. Зажав его в руке, Леон покидает проходную.
494


Мертвая громада тюрьмы. Темные провалы окон. Только в одном еще горит одинокая лампочка.
Двери центрального входа, слабо освещенные лунным светом, медленно открываются. Кто-то выходит. Это Леон последним покидает тюрьму. Большим ключом он закрывает двери и уходит.
На террасе «Гран-кафе» уже зажглись фонарики, играет радиола. Перед террасой, прямо на тротуаре, танцует молодежь. Среди танцующих Роже в паре с белокурой девушкой. Это его новая привязанность — Катрин.
Роже. Я редко знакомлюсь с девушками. Стесняюсь как-то... Я даже не смею сказать девушке, что она мне нравится... Глупо, конечно.
Катрин. Ты совсем не такой, как другие.
Роже. Да, да... Совсем не такой... Послушай, Катрин, а ты не могла бы прийти сегодня ко мне?.. У меня прекрасная комната, хорошие пластинки. (Пренебрежительно.) Не такое барахло, как здесь. Придешь?
Катрин. Если только ты мне обещаешь, что...
Роже (перебивая). В этом отношении можешь быть спокойна... Уйдешь когда захочешь. Моя комната—не ловушка для девушек.
Видит направляющихся к кафе Альбера и Франсуазу. Роже так удивлен, что от неожиданности перестает даже танцевать.
Катрин. Что такое?
Роже. Да, вот... приятель.
Катрин. Ну и что же?
Роже. Минутку!
Оставив девушку, он идет навстречу Альберу и Франсуазе.
Альбер. Добрый вечер, Роже!
Роже (с плохо скрытой досадой). Разве вы не работаете сегодняшнюю ночь?
Альбер. Сегодня праздник.
Франсуаза. А где же Пьеретта?
Роже. Т-с-с!
Подходит Катрин. Роже представляет ее своим друзьям.
Роже. Катрин — моя любовь на всю жизнь!.. Мы познакомились вчера в автобусе... И сразу же страстно влюбились друг в друга...
Смущенная Катрин спрашивает Альбера:
— Вас это удивляет?
Альбер. Он всегда так застенчив с девушками...
Франсуаза. И неразговорчив... Мы его просто не узнаем сейчас.
Роже (девушкам). Мне нужно сказать несколько слов Альберу... А вы пока поднимитесь в кафе, познакомьтесь получше друг с другом.
495


Катрин. Мы будем вон за тем столиком...
Франсуаза и Катрин поднимаются на террасу.
Роже. Сегодня 13-е июля! Это еще не праздник!
Альбер. Завод не работает!.. Значит, праздник!
Роже. Это не в счет... Мы договаривались с тобой об официальных, настоящих праздниках. Так что сегодня комната моя... Да я и обещал уже Катрин.
Альбер. И совершенно напрасно! Мы уже условились с Франсуазой! И под лестницей спать будешь ты!
Роже. Я не могу привести Катрин под лестницу! Это исключено!
Альбер. Тогда ждите до завтра или устройтесь на сегодня в другой гостинице!
Роже. На это у меня не хватит монет!
Альбер. У меня тоже!
Роже. Наши отношения с Катрин дошли до такой стадии, когда... одним словом, сегодня все должно решиться... Если ты не уступишь комнату, ты мне не друг больше.
Альбер. Подожди, не кипятись!.. У меня есть дельное предложение... Чтобы никому не было обидно, давай разыграем комнату... в кости.
Роже. Окэй... Я пойду попрошу кости... Только ни слова Катрин!
Молодые люди поднимаются на террасу. Роже проходит в глубь кафе, а Альбер подсаживается за столик к девушкам.
Катрин. Куда он пошел?
Альбер. Мы решили разыграть, кому платить за выпивку... он пошел за костями.
Франсуаза. А мы почти ничего и не пили!
Альбер {обращаясь к Катрин). Простите, я должен сказать несколько слов Франсуазе... Маленький секрет...
Шепчет что-то на ухо девушке.
Франсуаза (с негодованием). Это несправедливо!
Альбер снова что-то шепчет ей.
Франсуаза. То Жаклина, то Пьеретта, то... Конца нет!
Альбер {Катрин). Извините, у нас тут свои дела. {Франсуазе.) Не беспокойся. Я с ними справлюсь! Я ведь адски крепкий парень!
К столику подходит Феликс.
Феликс. Что прикажете?
Указывая на две выпитые рюмки, Франсуаза просит:
— Повторить...
Альбер. И еще две.
Официант уходит. Вернувшийся Роже высыпает на стол горсть играль- ,ных костей. Предлагает Альберу:
— Бросаем по два раза. Если будет ничья — играем по третьему! А сейчас бросим жребий, кому начинать.
496


Берут по одной игральной кости и бросают их на стол. У Роже очков больше.
Альбер. Тебе начинать!
Франсуаза (огорченно). Нам уже не повезло!
Альбер. Не вешай раньше времени носа! Я в этой игре мастак!
Взяв пять игральных костей, Роже зажимает их в кулаке.
Катрин (презрительно). И платить-то всего за четыре рюмки!.. Смешно!
Роже. Ты лучше дунь мне на счастье!..
Катрин дует ему на руку.
Роже. Дело не в том, сколько платить, а в принципе. (Бросает кости.) Ого! сразу четыре короля1... Ваша очередь, маэстро!
Франсуаза и Альбер удручены удачей Роже.
Альбер (сжимая в руке кости). Дунь и ты на счастье, детка!
Франсуаза. Нет, нет! Я не приношу счастья в игре! (Глядя на брошенные Роже кости.) Валеты!.. Так я и знала, что мы проиграем!
Катрин, Кому не везет в игре, тому везет в любви.
Франсуаза. Спасибо!
Кости снова бросает Роже...
Катрин. Три дамы!
Приунывший Альбер собирает кости и еще раз пробует счастье.
Франсуаза. Опять валеты!
Альбер, Прости меня, козочка!
Роже. Не горюй! В другой раз выиграешь ты! Пошли, Катрин...
Прошу прощения, что мы вас так быстро покидаем!
Катрин. Мы еще увидимся?
Франсуаза (ледяным тоном); Надеюсь.
Роже тащит Катрин за руку, и они исчезают в гуще танцующих.
Альбер и Франсуаза остаются вдвоем за столиком. Оба подавлены.
Альбер. Так получилось... Я в этом не виноват. Хочешь, потанцуем?
Франсуаза. Не хочу... Ничего не хочу... Скажи, Альбер, почему нам с тобой всегда так не везет?
Появляется Феликс с подносом. Ставит на стол две рюмки с лимонной настойкой.
Феликс. Пожалуйста, две... Итого, значит, четыре.
Франсуаза. Еще и допивать за них приходится!
Сквозь густую толпу танцующих, держа в руке громадный ключ, к террасе пробирается Леон.
Феликс (заметив Леона). Привет, начальник! Говорят, у тебя плохи дела?
1 Во Франции на игральных костях изображают не цифры, а карточных дам, королей и т. д. (Прим, пер.)
32 Сценарии французского кино
497


Первый посетитель. Клиенты разбежались! Пришлось закрыть лавку!
Второй посетитель. Зачем ключ таскаешь? Положил бы лучше под циновку!
Третий посетитель. Эй, Леон! Когда откроется бассейн?
Четвертый посетитель. Не унывай! В бассейне нужны будут банщики!
Леон, делая вид, что не слышит этих шуток, направляется к столику, за которым четверо сумрачных мужчин, сбросив пиджаки, азартно играют в карты.
Леон (подходя к игрокам). Ну, вот и я!
Первый игрок. Мог бы прийти и пораньше!
Леон. Сбежать из тюрьмы не так просто!
Второй игрок. Ох, уж этот мне Леон! Вечно он с шуточками!
Положив ключ на стол, Леон снимает куртку, берет ключ и засовывает его в карман куртки. Идя к вешалке, проходит мимо столика, где все еще сидят расстроенные Альбер и Франсуаза.
Провожая тюремщика глазами, Альбер радостно сообщает Франсуазе:
— Франсуаза, завтра мы будем с тобой счастливы.
Франсуаза. Ты всегда это говоришь мне в утешение... А мне так хотелось именно сегодня заснуть с тобой рядом...
Альбер. Нет, козочка, на этот раз я говорю тебе серьезно!.. Смотри!
Он кивает в сторону Леона. Тот вешает куртку, из кармана которой до половины торчит ключ. Франсуаза смотрит на ключ, потом на Альбера...
Она все поняла.
Здание тюрьмы. У центрального входа — Альбер и Франсуаза.
Франсуаза. Нам, конечно, опять не повезет. Наверняка есть задвижка изнутри...
Альбер вставляет в замочную скважину ключ, поворачивает его, толкает дверь. Она сразу же подается.
Альбер. Задвижки нет, козочка!
В тюрьме. Центральный коридор тюрьмы, который мы привыкли видеть при ярком электричестве, сейчас выглядит необычно.
Лунный свет, проникающий сквозь оконца, пробитые высоко, превращает коридор в таинственную, мрачную галлерею старинного Дворца.
По коридору идут, держась за руки, Альбер и Франсуаза, Дойдя до середины, они, зачарованные, останавливаются.
498


Альбер. Как в Версале!.. Помнишь, мы там были?
Франсуаза. Здесь еще красивее... И все это—наше!.. Только наше!
Альбер (показывая широким жестом руки на раскрытые двери камер), Выбирай любую комнату!
Франсуаза. Эту.
Входят в камеру, выбранную Франсуазой. Подходят к окну, через которое льется лунный свет, и там застывают, тесно прижавшись друг к другу.
Альбер. Почему ты говоришь, что нам не везет?.. Нам очень повезло хотя бы потому, что мы встретились и любим друг друга!.. Только кровати, козочка, тут, наверное, очень жесткие.
Франсуаза. Я не привыкла спать на мягком!
Альбер. И узкие!
Франсуаза. Тем лучше!
Молодые люди целуются.
Камера, в которой нашли приют Альбер и Франсуаза. Сквозь оконную решетку в камеру проникают солнечные лучи. На узкой арестантской кровати, обнявшись, спят Альбер и Франсуаза. Их одежда, сложенная в две аккуратные кучки, лежит прямо на полу.
Из коридора доносятся какие-то странные звуки. Альбер просыпается первым. Спускает с кровати ноги, прислушивается...
Альбе р. Франсуаза... Козочка!
Франсуаза (не открывая глаз), А-а-ах, как хорошо!
Альбер (настойчиво). Франсуаза, там что-то такое происходит...
Приоткрыв один глаз, девушка вслушивается в разноголосый гомон, проникающий к ним в камеру.
Альбер. Слышишь?
Отрывая от подушки голову, встревоженная Франсуаза спрашивает: — Ты дверь вчера закрыл?
Альбер. А как я мог это сделать? Запоры-то здесь ведь снаружи...
Утро. Центральный коридор тюрьмы заполнили переселенцы из «пароходного» поселка. Среди них мы узнаем Мастальдо, его детей, жену, их соседей.
Свой убогий скарб люди перетаскивают в картонках и в узлах. Лишь у немногих в руках дешевенькие, потрепанные чемоданы.
Окруженный своими отпрысками, Мастальдо держит совет с женой:
— Как ты считаешь, Матильда, лучше с видом во двор или на площадь?
М а т и ль да. На площадь... Веселее будет!
32*
499


Мастальдо. Тогда вот эти. (Указывает на три двери.) Крайняя — для нас с тобой, рядом—для девочек, а та—для мальчиков.
Семья Мастальдо, разделившись на три группы, занимает свою «квартиру».
Располагаются по камерам и другие обитатели «пароходного» поселка.
Лестница в здании тюрьмы.
Несколько человек, надрываясь, тащат по лестнице зеркальный шкаф. Мужчины, женщины и дети, нагруженные узлами, стульями и кастрюлями, торопливо обходят его с двух сторон.
Каждый спешит занять камеру или несколько, захватить жилье.
Среди людей, запрудивших лестницу,— профессор Нобле. На руках у него Мушка...
...Профессору удается добраться до лестничной площадки и проникнуть в коридор. Отыскав две пустые камеры, Нобле оставляет в одной свою шляпу, в другой — Мушку.
Нобле (привязав Мушку за поводок к спинке кровати). Сиди и сторожи! Если кто войдет — кусай! Поняла?
Жильцы пароходов торопливо грузят на ручные тележки мебель, узлы с одеждой, кухонную утварь... Многие несут вещи на себе.
Покидающие свое жилье переселенцы с набитыми всяким скарбом узлами, тележками и детскими колясками напоминают беженцев военного времени.
Двор дома, в котором живут Бувары.
Со двора уходят навьюченные, как мулы, люди... Несколько мужчин тащат за оглобли нагруженный доверху старинный фиакр. Женщины сзади подталкивают фиакр.
Из гостиницы «Путешественник», крадучись, выходит отец семейства, нагруженный чемоданами, и его жена с грудным ребенком на руках. За ними спешит бабушка с корзинкой, две девочки с узелками и маленький мальчик с ночным горшком.
На подъезд выбегает хозяин гостиницы.
Хозяин (вдогонку семейству). Я засажу в тюрьму всех, кто уез* жает отсюда, не заплатив!
Ему весело отвечает Альбер, только что подбежавший к гостинице.
Альбер. Об этом можешь не заботиться, жмот! Они сами уже переезжают туда!..
5С0


Юноша входит в гостиницу. Навстречу ему по лестнице спускаются^ еще несколько человек с вещами. Среди них Шарль — товарищ Альбера. Хозяин пытается преградить им дорогу.
Хозяин. Раз начался новый месяц, вы должны мне заплатить за него!
Шарль. Сколько раз ты нам повторял: «Кто недоволен, может убираться». Вот мы и убираемся. (Отстраняет хозяина.) Не забудь письма переслать по новому адресу!
Коридор на третьем этаже в гостинице «Путешественник». Дверь в комнату Альбера и Роже. К двери подходит Альбер. Секунду стоит в нерешительности, потом тихонько стучит.
Альбер. Роже!.. Это я... Сногсшибательная новость!
Г олос Роже. Входи!
Альбер толкает дверь. Входит.
На кровати, привалившись спиной к подушке, сидит и курит Роже~ В комнате он один.
Альбер. Я тебе не помешаю?
Роже. Я не спал... Я думал...
Альбер. Разве она уже ушла?
Роже. Лучше бы вчера я уступил вам нашу конуру...
Альбер. И мы упустили бы наше счастье!
Поставив на стул чемодан, Альбер начинает складывать в него свои вещи. Продолжает:
— Мы нашли комнату! Постоянную! Настоящую комнату!.. Я пришел за вещами, перебираюсь туда.
Роже. Нашли комнату?.. Где?..
Альбер. В тюрьме!
Роже. В тюрьме? Ты что, смеешься?
Альбер. И не думаю!.. А чем тебе тюрьма не дом? Настоящие стены! Настоящая крыша!
Заворачивает в отдельный узелок грязное белье и запихивает его в угол чемодана.
Альбер. А почему так рано ушла Катрин?
Роже. Да потому, что она сказала слово, которого я не выношу!
Альбер. Какое же?
Роже. Одно отвратительное слово!..
Альбер (собирая свои вещи). Ты, наверное, слишком быстро перешел к интимностям, и она обозвала тебя нахалом?
Роже (задумчиво). Нет... Она сказала «женитьба». А это слово почему-то всегда приводит меня в ярость!
501


У здания тюрьмы сейчас оживленно. Набитые скарбом бедняков тележки, тачки, детские коляски, фиакр, люди, навьюченные узлами, чемоданами и картонками, широким потоком вливаются в настежь открытые, ворота тюрьмы.
Идут все спокойно, без криков, без суеты. Это — не нищие и не бродяги. Это — трудовой народ. Одеты все очень скромно, но вполне прилично. В этом потоке едут на своих велосипедах и Роже с Альбером. У каждого на багажнике по чемодану. У Роже, помимо этого, через плечо висит брезентовая сумка с инструментами.
Не менее оживленно и в центральном коридоре тюрьмы. Здесь снуют взад и вперед люди. Они перетаскивают из одной камеры в другую какие-то предметы домашнего обихода, кухонную утварь, стулья.
Ведя за руль велосипеды, медленно продвигаются по коридору Роже с Альбером. Перед одной из камер они останавливаются.
Альбер. Это наша... Запомни—тридцать вторая (заглядывает в смотровой глазок) — Франсуаза одевается... Ты иди, ищи себе комна- т'У, а потом возвращайся сюда и скажи, какой номер.
Дальше Роже один продолжает путь по коридору. Через открытые двери он видит, как люди устраиваются в своих новых жилищах.
В одной из камер красят стены...
В другой уже поставлена газовая плита и сейчас к ней прилаживают баллон...
А здесь муж, забравшись на табуретку, вешает с помощью жены абажур...
Там негритянка раздает ломтики хлеба своим детишкам, которые уже уселись вокруг стола...
Наконец Роже видит закрытую дверь. В надежде, что камера еще свободна, он останавливается. Приоткрывает дверь. Раздается звонкий собачий лай. Это Мушка стережет комнату, занятую ее хозяином. И тотчас же из соседней двери выглядывает сам Нобле.
Нобле. Я очень сожалею, но здесь уже занято!
Роже. Извините, пожалуйста!
Идет дальше... Еще одна закрытая дверь. Он тихонько стучит. Никто не отвечает. Роже открывает окошечко.
В камере Паскаль разбирает свою картонку. Оглянувшись, предупреждает Роже:
— Т-с-с! Он уснул...
Свернувшись клубочком на кровати, крепко спит Патрик. Паскаль, подойдя к окошечку, говорит вполголоса:
— Мы ходили с ним всю ночь по улицам... Ничего не могли найти..,. И вот...
302


Роже {также вполголоса). Не знаете, есть еще свободные комнаты?
Паскаль. Это — комната моего брата, направо моя, а слева, по- моему, еще не занято...
Секунду-другую Роже молча смотрит на Паскаль.
Роже. Скажите, вы не та девушка, которая вышла замуж за...
Паскаль. Да, это я.
Роже. Я читал про вас в газетах... и видел вашу фотографию. Низко кланяюсь вам.
Оба взволнованы. Некоторое время молчат.
Паскаль (поборов волнение). Если нужна комната, торопитесь.
Хочет закрыть окошечко, но Роже делает это раньше... Он входит в соседнюю камеру. Она действительно свободна. Роже ставит свой велосипед,, а на кровать бросает сумку с инструментами.
Центральная городская площадь.
Жаркое июльское солнце заливает площадь, трибуну, на которой стоят в полных парадных мундирах префект, мэр и другие представители местной власти, и праздничную, нарядную толпу, теснящуюся за барьером. Победно поют трубы, бьют барабаны.
На площадь вступает колонна спортивного общества. Радостными возгласами публика приветствует спортсменов, красиво марширующих.
Праздник 14-го июля в полном разгаре...
К полицейскому комиссару на трибуне подходит Леон. У него растерянный вид. Он что-то шепчет комиссару... У того вытягивается лицо. Леон жестами объясняет, что у него украли из кармана куртки ключ.
...Колонна спортивного общества приближается к трибуне. Префект и стоящая рядом с ним красивая нарядная дама аплодируют, улыбаются спортсменам.
Полицейский комиссар подходит к префекту и, наклонившись к его уху, сообщает новость.
Выражение лица префекта сразу же резко меняется. Он тут же что-то энергично приказывает... Но спортивная колонна подошла к самой трибуне, и префект вынужден изобразить на лице радостную улыбку.
Во главе колонны идет крепкая, широкоплечая девушка со знаменем в руках...
Развеваемое ветром знамя проплывает перед трибуной.
В проходной тюрьмы сидит Боше. Он составляет список жильцов. Против каждой фамилии ставит номер занятой камеры. Появляется Нобле.
503


Нобле. Вы не разрешите мне позвонить по телефону?
Боше. Прошу вас, господин профессор... А я вот тут порядок стараюсь навести... Чтобы не было никакой неразберихи.
Нобле звонит по телефону. В проходную входит Марселей.
Марселей. Пожалуйста, ключ от сто восемнадцатой.
Боше (подавая ключ). Вы уже включены в список?
Марселей. Посмотрите... Марселей Антуан, рабочий-типографщик, с женой и ребенком.
Наконец Нобле удается дозвониться до отеля «Селект».
Нобле. Алло!.. Это «Селект»?.. Пожалуйста, девятнадцатую комнату. Это ты, Алиса?.. Алиса, сегодня вечером мы переезжаем в нашу квартиру. Я нашел две комнаты... Каким образом? Я захватил их! А Мушка их охраняет! Дорогая, предупреди сейчас же, что мы выезжаем, и попроси счет... Да, да, я еду... Целую тебя.
Камера, где поселились Альбер и Франсуаза. Оба заняты устройством своего жилища. Франсуаза вынимает из чемодана носильные вещи Альбера, раскладывает и развешивает их по местам. Альбер с силой стучит молотком по двери. Приговаривает, смеясь:
— Когда замок снаружи, это—тюрьма, а когда он изнутри, это уже жилой дом... Ну, вот и готово!.. Иди, пробуй ключ.
Франсуаза вставляет ключ в замочную скважину. Поворачивает.
Франсуаза. Замечательно! (Обнимает Альбера). Мы у себя!.. Мы у себя дома!..
Они целуются и весело кружатся по комнате.
Неожиданно в камеру доносится протяжный сигнал тревоги. Альбер с Франсуазой перестают кружиться. С удивлением прислушиваются.
Франсуаза. Что это такое?
Альбер. Сигнал тревоги!
Франсуаза. А почему?..
Центральный коридор тюрьмы. Встревоженные неожиданным сигналом тревоги, в дверях камер появляются жильцы.
Кто-то выбегает в коридор с намыленной физиономией и бритвенной кисточкой в руке... Раздается чей-то пронзительный крик:
— Тревога! Тревога!
Как всегда с неизменным ружьем, появляется Мастальдо. У него возбужденный вид.
Мастальдо. В чем дело?.. Почему тревога?
Проходная в тюрьме. Боше и трое других мужчин запирают двери глав-» ного входа на большой засов.
504


Здание тюрьмы.
Полицейский комиссар, Леон и четыре полицейских останавливаются перед входом в тюрьму. Полицейский комиссар стучит кулаком в дверь.
— Во имя закона откройте!
...По другую сторону двери затаились Боше и прибежавшие к нему на подмогу жильцы. Боше, взявший на себя роль вожака, жестом успокаивает окружающих его людей и открывает окошечко.
Боше. А вы по какому поводу к нам пожаловали, господин комиссар?
Полицейский комиссар. Тюрьма — общественное здание. Я приказываю вам немедленно освободить ее!
Боше. Как только вы сможете предложить нам жилье получше, мы немедленно покинем тюрьму.
Захлопывает окошечко перед носом комиссара. Вокруг уже собралась целая толпа. Выражение радости сменилось на лицах людей гневным, суровым выражением, какое бывает у рабочих в дни забастовки.
Боше. Ишь, чего захотели!
Р о з ь е. А снова они не вернутся?
Боше. Вернутся... Обязательно вернутся.
Фалло. Что же будет?
Боше. Мы встретим их должным образом!
Кивает на парней, которые с решительным видом воздвигают перед дверью баррикаду.
К двери с трудом пробирается профессор Нобле. В руках у него Мушка.
Нобле (вежливо). Простите... Извините... Позвольте пройти...
У самой двери его останавливает Боше.
Нобле. Мне необходимо выйти. У меня срочное дело.
Боше. Двери открывать нельзя... За углом прячутся полицейские.
Нобле (полный оптимизма). Они не посмеют пойти против трудящихся !
Фалло (с явным намеком на свой собственный опыт). Вы ни разу не пробовали резиновой дубинки?
Розье (в том же тоне). И что такое слезоточивая бомба, тоже не знаете?
Боше (обращаясь к Нобле). И потом... Если произойдет стычка, будет нужен каждый человек.
Нобле. Господа! Раз дело обстоит так, я остаюсь с вами!
Ожил и тюремный двор. Им завладели дети новых обитателей. Несколько мальчиков лет десяти везут через двор знакомую нам тележку с бачком для супа. Один из мальчиков — Публо — изображает надзирателя. Он где-то раздобыл свисток и форменную фуражку. Фуражка ему велика и все время сползает на глаза.
33 Сценарии французского кино
505


С громкими, веселыми криками за тележкой несется детвора поменьше. Г олоса детей. Едет суп!
— Суп с бобами!
— Кто хочет супу?!
Объехав воронку от бомбы, тележка подкатывает к группе мальчиков, изображающих заключенных. Скорчив жалобные рожицы, те. протягивают Публо котелки.
Публо. Стоп!.. Заключенные, в ряд стройся!.. Сегодня, негодяи и бездельники, вместо фасолевой похлебки вам дадут куриный бульон!.. Республика вас угощает! Сегодня для всех праздник!
«3 а к л ю ч е н н ы е». Да здравствует Республика!
Публо приподнимает крышку бачка. Оттуда показывается маленькая негритянка с громадным бантом в волосах.
Дети весело, шумно приветствуют ее.
Она задорно смеется. Но вдруг мордочка у нее вытягивается... Очевидно, она увидела что-то неприятное.
Показывая пальцем в сторону воронки, кричит:
— Шпион!
Дети оборачиваются. Из зияющего провала на дне воронки появляется сначала чья-то голова, а потом туловище. Это старший тюремный надзиратель Леон. Его лицо и одежда облеплены грязью. Леон не один. Вслед за ним из пролома вылезает полицейский.
Голоса детей. Два шпиона!..
Показываются еще полицейские... Леон помогает выбраться из дыры второму и третьему полицейским...
Г олоса детей. Их много там!
Охваченные страхом, ребята бегут к зданию тюрьмы. Про маленькую негритянку все забыли. Она же никак не может вылезти из бачка. Плачет, зовет на помощь.
Но ее товарищи уже исчезли — ей ничего не остается, как снова спрятаться в бачок.
А тем временем полицейские и Леон выбрались из воронки.
Леон. Молодцы!.. Следуйте за мной!
Все четверо, с револьверами в руках, направляются к зданию тюрьмы. Проходя мимо брошенной тележки, Леон сокрушенно качает головой.
Леон. Казенное имущество пошло на игрушки!
Когда надзиратель и полицейские собираются войти в здание, маленькая негритянка, высунув из бачка голову, кричит что есть силы :
— Смерть шпионам!..
И тут же снова прячется.
Леон оборачивается, выставив перед собой револьвер...
Но во дворе никого нет...
506


В самом конце центрального коридора, который является главной артерией тюрьмы, под прямыми углами, направо и налево, отходят два небольших коридора.
Там-то, за каждым из поворотов, и притаились вооруженные молотками, железными прутьями, бутылками защитники тюрьмы. Среди них — Альбер и Роже.
Проникшие со двора через лестницу в центральный коридор Леон и полицейские не подозревают о засаде. Держа наготове оружие, они начинают осторожно продвигаться вперед. Но едва успевают пройти два-три метра, как за их спиной с лязганьем опускается решетка и закрывает выход на лестницу.
Леон и полицейские оборачиваются, направляют револьверы, но два смельчака уже скрылись в камере.
Через секунду Роже и Альбер опускают решетку в другом конце коридора. Обернувшись, Леон стреляет,' не целясь. Роже с Альбером скрываются в боковом коридоре.
Роже. Тебя что, задело?
Альбер. Нет!
Роже. Но у тебя же кровь!
Показывает на правое ухо Альбера. Тот ощупывает ухо рукой. Удивленно говорит, глядя на руку, измазанную кровью:
— А я ничего и не почувствовал!
С лестницы через решетку в коридор заглядывает Мастальдо. Обращается с насмешкой к Леону и полицейским:
— Попались, как крысы, в ловушку!
Кабинет префекта.
Опустив в раздумье голову, за своим столом сидит префект. Мэр, кюре и тюремный врач стоят возле другого стола.
Мэр. Господин префект, я умоляю вас примириться со свершившимся фактом.
Кюре. Закройте на это глаза!
Врач. Оставим их в покое!
Префект (поднимая голову). Не вы ли, господин доктор, все время твердили мне, что здание тюрьмы под угрозой обвала? И не вы ли, господин кюре, заявляли мне, что тюрьма в антисанитарном состоянии?.. А теперь она вдруг оказывается пригодной для жилья!..
Кюре. Если б вы знали, где они жили раньше!.. А ведь все это — честные люди, простые труженики!
Префект. Стало быть, вы считаете, что условия, непригодные для уголовников, для рабочих пригодны?
На этот вопрос кюре не может ответить. Ему приходит на помощь врач.
33*
507


Врач. По прямому назначению тюрьму нельзя использовать из-за огромной воронки во дворе. Для них же это не имеет значения! Для них главное — чтобы были стены, настоящие стены! Я вовсе не утверждаю, что им там хорошо! Но все же лучше, чем в их старых жилищах!
Префект. Я не могу допустить, чтобы самовольно занимали общественные здания.
Кюре. Но считаете допустимым, чтобы люди вернулись в свои старые лачуги, где они вынуждены ютиться по пять-шесть человек в тесной каморке, ненавидя и проклиная друг друга?
Мэр. Они дали нам хороший урок. Из него нужно извлечь выводы. Мы должны впредь оказывать людям реальную помощь, а не просто заниматься статистикой и произносить речи... Можно простить им, что законное желание жить в человеческих условиях толкнуло их...
Префект (перебивая мэра). ...Занять общественное здание!.. Вы признаете за ними это право, господин мэр?.. А если они будут голодны, вы, что же, признаете за ними право грабить лавки, господин доктор? И если им понадобятся деньги и они взломают банк, вы и тогда одобрите их действия, господин кюре?
Мэр, доктор и священник смущенно молчат. Префект продолжает:
— Законное желание!.. Где оно начинается и где кончается, господа? Никто не отвечает. В кабинет входит личный секретарь префекта.
Секретарь. Господин префект, полицейский комиссар с докладом. Префект. Пусть войдет.
Входит полицейский комиссар.
Префект. Я вас слушаю.
Полицейский комиссар. Они отказываются покинуть здание... Более того: хитростью им удалось взять четырех заложников с нашей стороны! Старшего надзирателя и трех полицейских!
Префект. Вот как? (Поворачиваясь к остальным.) Надеюсь, господа, что теперь вы не станете протестовать против того, чтобы я принял самые решительные меры?
Четыре грузовика, набитые солдатами республиканской гвардии, въезжают на площадь и останавливаются перед тюрьмой. Солдаты в касках, походных сапогах, при полном вооружении. Сохраняя порядок, они спускаются с грузовиков и быстро строятся.
За воротами тюрьмы с решительным видом стоят ее защитники, вооруженные чем попало. Боше в окошечко наблюдает за маневрами солдат, Боше. Они, кажется, поняли, что мы всерьез собрались сопротив ляться. Вон какое войско прислали!
508


Мастальдо (подходя к окошечку). Я убью первого, кто сунет сюда нос.
Нобле. А второго?
Мастальдо. И второго! и
Нобле. А сотого?
Мастальдо. У меня двадцать патронов, значит, я убью двадцать человек!
На площадь въезжает машина с громкоговорителем. -Перед самым входом в тюрьму останавливается.
Голос из громкоговорителя. Внимание! Внимание! Предупреждаем!.. Вам дается десять минут на размышление... После чего предлагаем открыть ворота и выпустить заложников... Если через десять минут вы не выполните приказа, ворота будут взломаны!
Защитники внимательно слушают ультиматум.
Боше. Мы не дураки, чтобы открывать! Они нас тут же выбросят!
Р озье. А что касается заложников, я предлагаю для начала обезоружить их. У нас, по крайней мере, будет четыре револьвера.
Мастальдо. И тогда мы их всех перестреляем, как крыс!
Такая слепая ярость тревожит профессора Нобле. Он пытается как-то смягчить обстановку:
— Это неразумно... Надо найти какой-то компромисс...
Альбер. От нас все время требуют компромиссов! А нам уже надоело уступать. Хватит!
Нобле. Грубой силе вы должны противопоставить выдержку и достоинство!
Альбер. Это только красивые слова!.. На них они плюют. И нас они понимают лишь тогда, когда мы их бьем по морде булыжником!
Машина с громкоговорителем по-прежнему стоит у главного входа. По-прежнему и на площади и в тюрьме разносится голос:
«Внимание! Внимание! Предупреждаем! Вам остается восемь минут!.. Сдавайтесь! Остается восемь минут! Сдавайтесь!»
С суровыми, застывшими лицами стоят солдаты. По первому слову команды они готовы пойти на приступ.
Леон и трое полицейских, попавшие в ловушку, не подозревают, что события приняли столь грозный характер.
За неимением табуретов или скамьи, они уселись прямо на полу, положив револьверы около себя. Сейчас, в изорванной, грязной оде509


жде, с выражением покорности на лицах, они кажутся совсем безобидными.
Неожиданно через решетку просовывается дуло ружья. Это Мастальдо выполняет поручение защитников.
Мастальдо. Встать! До револьверов не дотрагиваться!
Тем не менее первое движение и Леона и полицейских — схватиться за оружие. Но Мастальдо метким выстрелом бьет по револьверу, к которому тянется рука Леона. Леон отскакивает как ужаленный. Трое других уже не,смеют больше шевельнуться.
Мастальдо. Я же сказал—револьверов не трогать... Руки вверх! Четверо пленников повинуются.
Мастальдо. Ногой подтолкните эти игрушки к решетке!.. И не все разом!.. По очереди!
Один за другим полицейские пинком ноги отсылают свои револьверы к решетке... Леон выжидает.
Мастальдо. Эй, ты, пузатый! Делай, что и они! Слышишь? Считаю до трех, а потом стреляю.
Леон все еще медлит.
Мастальдо. Раз!.. Два!..
Надзиратель покоряется.
Мастальдо. Фалло, подбери.
Из ближайшей к решетке камеры выходит Фалло и под защитой ружья Мастальдо быстро поднимает револьверы.
Закончив эту операцию, Мастальдо открывает дверцу решетки, входит в коридор и направляется к пленникам.
Мастальдо. Спасибо! Эти револьверчики мы используем против ваших дружков. А если они взломают двери, я вас всех перестреляю... как крыс!
На площади зловещая тишина. Молча стоят солдаты, молча смотрят из окон жители соседних домов.
Доступ на площадь преграждают кордоны полиции...
Солдаты уже приготовили для броска слезоточивые бомбы...
Зловещую тишину разрывает гудок сирены. На площадь въезжает полицейская машина. За ней, эскортируемая двумя мотоциклистами, машина префекта. Они останавливаются перед выстроившимися в каре солдатам!’ республиканской гвардии. Капитан, командующий операцией, отдает честь выходящим из машины префекту, его помощнику и мэру.
Префект. Ну, что?
Капитан. Им остается еще пять минут, господин префект.
Префект. Мне не хотелось бы, чтобы 14-го июля пролилась кровь...
510


Капитан. Попробуем слезоточивый газ. Но как быть, если они начнут сопротивляться и откроют огонь?
Мэр. Не думаю... Там много женщин и детей...
Солдаты уже приготовились бросать слезоточивые бомбы...
Префект (капитану). Прежде чем начать операцию, еще раз предложите им выйти.
Голос из громкоговорителя. Внимание! Внимание! Если вы...
В центральном коридоре собрались все защитники. Атмосфера здесь царит напряженная, как в дни больших забастовок на заводе.
Собравшиеся с угрюмыми лицами слушают Альбера.
Альбер. Обещаний нам давали много. Да толку от них никакого... Пустые слова! Нас только обманывают и обкрадывают!.. «Освободите тюрьму! Возвращайтесь по своим домам!» ...А где они у нас, эти «дома»? Если б мы их имели, мы бы не были сейчас здесь!
Ни хлопков, ни возгласов не раздается после речи Альбера. Люди молчат. Но по их лицам видно, что они одобряют сказанное.
Боше. Чем возвращаться в свою лачугу, я лучше здесь издохну!
Первый голос. Издохнем лучше здесь!
Р о з ь е. Но сначала пусть подохнут их заложники!
Второй голос. Расстрелять заложников!
Предложение подхватывают множество голосов. Гулким, зловещим эхом разносится этот клич под тюремными сводами.
Потрясая своим ружьем, Мастальдо кричит:
— Это нашествие крыс!.. Каждый из нас должен убить по одной крысе! А когда кончатся патроны, мы будем убивать их палками, железными прутьями, всем, что попадется под руку!
Нобле. Позвольте мне сказать несколько слов... Поступая таким образом, вы развязываете им руки!.. Они взломают двери и силой выдворят нас отсюда! Послушайте меня! Я предлагаю...
Но на полуслове профессор смолкает.
По радио еще раз напоминают, что срок ультиматума истекает...
С бесстрастными лицами ждут солдаты приказ капитана.
Охвачен тревогой мэр.
Нервничает префект. Спрашивает:
— Сколько минут осталось?
Мэр. Три...
...Медленно приоткрываются тюремные двери...
Капитан. Господин префект, они открывают дверь!
511


...Оттуда выходят четверо заложников в облепленной грязью одежде, лица их перепачканы. Они направляются прямо к префекту.
Префект. К вам не применяли насилия?
Леон. Только, чтобы отобрать у нас револьверы.
Капитан. Они по-прежнему отказываются очистить здание?
Леон. Револьверы они забрали, чтобы использовать их... Я так понял...
Вопросительно смотрит на полицейских. Те утвердительно кивают головой.
Мэр. Однако они оставили дверь открытой.
Капитан. Да... Дверь открыта... Но парламентеров нет. Это — ловушка!
Префект. Во всяком случае — вызов! Этим они хотят сказать: «Попробуйте, войдите! Вам же будет хуже!..» Это вызов, и я его принимаю!
Леон. Будьте осторожны!.. Они там бешеные!
Первый полицейский. Чего стоит один этот сумасшедший с его ружьем!.. Он на все способен!
Капитан. Но надо действовать! Я беру трех людей и иду...
Префект. Отлично! Я пойду следом за вами! Подбирайте людей. • Капитан уходит.
Мэр (префекту). Разрешите мне сопровождать вас.
Префект. Должен предупредить, что я настроен очень решительно. Ведь если сегодня я закрою глаза на то, что бездомные заняли тюрьму, другие бездомные захватят завтра еще какое-нибудь общественное здание.
Мэр. О!.. Но они заняли всего-навсего пустующую тюрьму. Право, это более чем безобидно с их стороны!.. Но если вы ее отберете у них, это их возмутит! А если возмутит всерьез?.. И если другие, тысячи других, тоже возмутятся вместе с ними? Об этом вы подумали?..
Префект. Я, как префект, не могу допустить, чтобы социальные проблемы решались при помощи бунта и возмущения. Из принципа я заставлю их покинуть это здание.
Мэр. А они из принципа будут защищаться.
Подходит капитан в сопровождении трех солдат республиканской гвардии, вооруженных автоматами.
Капитан. Мои люди готовы, господин префект!
Префект. Пошли!
Мэр. Может быть, мое присутствие поможет избежать самого худшего...
Капитан с тремя солдатами идет через площадь к центральному входу в тюрьму. За ними, на некотором расстоянии, следуют префект и мэр.
512


Галлерея, соединяющая центральный вход и тюремный двор, сейчас пуста. Капитан и трое солдат идут с автоматами в руках, готовые в любую минуту открыть огонь. Префект и мэр следуют за ними.
Выходят во двор. Его преспокойно подметает какая-то женщина. Она не обращает на пришедших ни малейшего внимания. Капитан, солдаты, префект и мэр в полном молчании пересекают двор и входят в тюремное здание.
Решетки, закрывающие вход и выход из центрального коридора, подняты. Двери всех камер открыты. Может быть, это снова ловушка?.. Капитан, солдаты, префект и мэр с опаской вступают в коридор и... видят идущую им навстречу молодую женщину. Она ведет за руку маленького мальчика, который на веревочке тащит плюшевого льва. Не обращая внимания на солдат с грозными автоматами, мать с сыном исчезают в одной из камер.
Префект (капитану и солдатам). Стойте! Дальше мы пойдем одни.
Оставив охрану, мэр и префект медленно идут по коридору, молча заглядывая в открытые двери. Они видят, как...
...Девчурка стелет постель, а ее маленький братишка сидит на горшке.
При виде этой картины мэр улыбается. У префекта лицо по-прежнему бесстрастно.
...В камере номер два негритянка оделяет хлебом своих детей, смирно сидящих за столом.
...В третьей два старичка — муж и жена,— сидя на скамеечках друг против друга, перематывают пряжу...
...В четвертой — мужчина светлой, сочной краской окрашивает стену.
...В номере пятом жена хлопочет у плиты, а муж развешивает на стене кастрюли.
...Держа в руке неизменное ружье, сидит в шестой камере на табурете' Мастальдо. Его жена Матильда моет пол.
...В камере номер семь на кровати профессор Нобле, а за столом, где аккуратно разложены книги, тетради и прочие школьные принадлежности,— маленький Патрик. Он внимательно слушает Нобле.
Нобле. Вечером 14-го июля 1789 года, узнав, что парижане приступом взяли Бастилию, король Людовик XVI записал в своем дневнике: «Сегодня ничего знаменательного не произошло».
На пороге камеры—мэр и префект. Нобле делает вид, что не видит их. Он продолжает рассказывать Патрику о взятии Бастилии.
Нобле. Король не понял, какое символическое значение имело это событие.
Патрик. А что значит «символическое»?
Нобле (смеясь). Ах, да... Прости... Сейчас объясню...
...Префект и мэр идут дальше.
51$


...В восьмой камере Паскаль, забравшись на табурет, вешает на окно, «еще забранное решеткой, белую муслиновую занавеску.
...А в девятой Роже уже успел выпилить несколько прутьев из оконной решетки. Металлическая пилка весело повизгивает в его руке... Почувствовав на себе чей-то взгляд, он оборачивается... Узнает мэра и префекта. Хитро подмигнув им, продолжает энергично пилить.
...Префект и мэр останавливаются в дверях камеры номер тридцать два, в которой, как мы помним, поселились Альбер и Франсуаза.
Альбер заканчивает привинчивать к стене розетку. Рядом с ним с приемничком в руках стоит Франсуаза.
Альбер. Готово! Включай.
Франсуаза включает приемник. Звучит музыка.
Франсуаза. Золотой ты у меня парень!
Счастливая, улыбающаяся Франсуаза так и стоит с приемничком в руках... Альбер обнимает ее, целует в шею... Увидев у порога префекта и мэра, оба подходят к двери и перед носом у тех захлопывают ее...
...Префект и мэр прошли уже больше половины коридора...
Мэр. Нужно ли идти дальше, господин префект?
Префект. Нет.
Мэр. Какое вы принимаете решение?
Префект. Пусть пока остаются здесь... А мы будем срочно подыскивать для них что-нибудь другое.
Отель «Селект». Номер, в котором живут супруги Нобле. *
Закрыв набитый вещами большой чемодан, Алиса ставит его на пол рядом с другими чемоданами и портфелем профессора. Потом идет к окну за клеткой с птицами.
Внезапно до ее слуха доносится шум голосов. Она выглядывает вниз, на улицу...
По улице, направляясь к отелю «Селект», движется шумная, веселая процессия. Во главе ее Нобле. Его провожает десятка полтора участников битвы за «Бастилию». То и дело раздаются крики: «Да здравствует Нобле!», «Ура профессору!»
Сияя гордостью, профессор входит в отель.
Алиса закрывает окно, ставит клетку с птицами рядом с остальными вещами и начинает перед зеркалом надевать шляпку. Появляется Нобле с Мушкой. Говорит с радостным возбуждением:
— Алиса!.. Мы победили!..
Алиса (целуя мужа). Ты совершил подвиг! Я горжусь тобой!
•514


Нобле (взволнован и смущен). Да?.. Ты мной довольна?
Алиса. А их никто не займет, эти две комнаты?
Нобле. Нет, нет. Об этом не беспокойся. Сегодня вечером мы будем в своей квартире... (Подходит к телефону, снимает трубку.) Пожалуйста, 27—38...
Алиса (заглядывая в лежащий на столике счет за комнату). Самое печальное во всей истории — это счет. Вместе с Мушкиным пансионом, обслуживанием и телефонными звонками по поводу твоего митинга...
Нобле (перебивая).. Все это уже в прошлом. Не будем вспоминать... Алло!.. Мосье Гулэ? С вами говорит Марсель Нобле, владелец квартиры. Я нашел для вас две комнаты в большом каменном доме... с водопроводом и электричеством... В каком районе? В районе тюрьмы. Там «отличный воздух. Точнее? Точнее — в самой тюрьме, вернее, 'в бывшей тюрьме... Простите, что вы сказали? Вы не замешаны ни в каких преступлениях?.. А я какое преступление совершил? Что, что?.. Мосье Гулэ, позвольте... Алло! Алло! Мосье Гулэ, не вешайте трубку! Алло!.. (Жене.) Повесил!
Алиса (разгневанная). Как? Он не хочет туда ехать?
Нобле. Он заявил, что тюрьма — это не адрес для порядочного человека.
Алиса. Что же делать?.. (Раздается стук в дверь.) Войдите...
Появляется администратор отеля в сопровождении носильщика. Администратор. Извините. Мы пришли за вещами.
Нобле. А мы вынуждены остаться еще на несколько дней...
Администратор. К сожалению, это невозможно. Вы отказались от комнаты, и ее уже должны занять другие. Они ждут внизу, в вестибюле.
Нобле. Дайте им другую.
Администратор. У нас все занято. (Носильщику.) Берите вещи Носильщик берет чемоданы и клетку с птицами.
Нобле. Господин администратор, не оставите же вы нас в таком безвыходном положении!..
Администрато р. Единственное, что могу вам предложить, это — трехкомнатный номер с салоном.
Нобле. И сколько же стоит такой номер?
Вместо ответа администратор саркастически улыбается.
На площади перед тюрьмой.
Сверкающая огнями, украшенная бумажными гирляндами и цветами {происхождение их нам хорошо известно) тюрьма похожа сейчас на волшебный замок.
На площади перед тюрьмой — народное гулянье...
515


В вихре танца мелькают знакомые нам лица.
Вот Альбер с Франсуазой... Фалло... Розье... негритянка с мужем.
Через решетки на танцующих смотрят те, кто остался дома: покуривающий трубку Боше... Старички супруги... Молодая женщина с мальчиком, в руках у которого все тот же плюшевый лев...
Комнаты Роже и Паскаль рядом. Их камеры — единственные, где уже нет решеток... И они, удобно устроившись, каждый у своего окна, разговаривают друг с другом.
Паскаль. Почему вы не танцуете?
Роже. Не хочется...
Снизу Франсуаза, кружась в вальсе с Альбером, машет рукой Роже.
Паскаль. Вон ваши друзья!
Роже. Да, Альбер и Франсуаза... Они счастливы! Они любят друг Друга.
Через веселую толпу танцующих к тюрьме пробирается Нобле с двумя тяжелыми чемоданами. Рядом с ним Алиса. Она тащит клетку с птицами, портфель мужа и на поводке тянет Мушку.
Опустив на землю чемоданы, Нобле стучит в дверь. Открывается смотровое окошечко. Из него выглядывает недоверчивая физиономия Мастальдо. Он подозрительно спрашивает:
— Кто такие?
Нобле. Нобле... Комнаты шестьдесят два и шестьдесят три.
Мастальдо. Входите.
Открывает дверь. Пропускает супругов с их чемоданами, птицами и собакой, извиняется:
— Простите, господин профессор... Но приходится быть начеку!
Закрывает тяжелую дверь тюрьмы, на которой начертан прекрасный девиз Республики:
«Свобода, равенство и братство».


ФИЛЬМОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
ПОД КРЫШАМИ ПАРИЖА
Производство «Фильм-Сонор Тобис», Париж, 1930 г.
Автор сценария и режиссер фильма — Рене Клер. Операторы — Жорж Периналь, Жорж Роле. Художник — Лазарь Меерсон. Музыкальная партитура — Арман Бернар. Песенки — Р. Назелль, Рауль Моретти. Звукооператоры—Герман Штор, В. Морген.
Роли исполняют:
Альбер—-Альбер Прежан, Пола — Пола Иллери, Фред — Гастон Модо, Луи — Эдмон Гревилль, Билль — Билль Боккет, пьяный старичок—Поль Оливье.
В эпизодах: Джен Пирсон, Раймон Эмо.
ИХ БЫЛО ПЯТЕРО
Производство «Сюд-фильм» и «Жанник-фильм», Париж, 1953 г.
Авторы сценария — Мишель Журдан, Пьер Ларош. Режиссер — Жак Пиното. Оператор — Жак Лемар, Художник — Жан Коломбье. Композитор — Жорж Ван Парис. Звукооператор — Антуан Птижан.
Роли исполняют:
Роже — Мишель Журдан, Марсель — Жан Гавен, Жан—Жан Карме, Андре—■ Франсуа Мартен, Филипп — Жан-Клод Паскаль, Валери—Арлетт Мерри, Серж — Андре Версини, Фред — Жан Марша, Симонна — Николь Бенар.
ПАПА, МАМА, СЛУЖАНКА И Я
Производство «Косинекс Лам бор-фильм», Париж, 1954 г.
Авторы сценария — Марсель Эме, Пьер Вери, Жан-Поль Ле Шануа. Режиссер — Жан-Поль Ле Шануа. Оператор — Марк Фоссар. Художник — Робер Клавель. Композитор — Жорж Ван Парис. Звукооператор — Рене Саразен.
Роли исполняют:
Робер — Робер Ламуре; папа — Фернан Леду; мама — Габи Морлей; Катрин — Николь Курсель.
517


ОБМАНЩИКИ
Производство «Сильвер-фильм» (Робер Дорфман) и «Синетель», Париж, 1958 г. Автор сценария и режиссер фильма — Марсель Карне. Оператор — Клод Ренуар. Художник — Поль Бертран.
Роли исполняют:
Мик — Паскаль Пети, Кло — Андреа Паризи, Боб — Жак Шаррье, Алэн — Лоран Терзиеф, Роже — Ролан Лезаффр, Николь — Дани Саваль, Ги — Жак Портье, Бернар — Пьер Брис.
ЧЕТЫРЕСТА УДАРОВ
Производство «Фильм дю Карросс» и СЕДИФ, Франция, 1959 г.
Авторы сценария — Франсуа Трюффо, Марсель Мусси. Режиссер — Франсуа Трюффо. Оператор — Анри Дека. Художник — Бернар Эвен. Композитор — Жан Кон* стантен. Звукооператоры — Жан-Клод Маркетти, Жан Лабюссьер.
Роли исполняют:
Антуан—Жан-Пьер Лео, мадам Люано — Клер Морье, Люано—Альбер Реми, Рене;—Патрик Оффэй, учитель — Ги Декомбль.
В эпизодах:
Даниэль Кутюрье, Франсуа Ноше. Ришар Канаян, Рене Фонтанароса.


С О ДЕ Р Ж А Н И Е
М. Блейман
Предисловие. 3'
Рене Клер
ПОД КРЫШАМИ ПАРИЖА
Запись по фильму В. С. Колодяжной, Е. С. Макской ... 29
Мишель Журдан, Пъер Ларош
ИХ БЫЛО ПЯТЕРО Перевод Л. Ю. Флоровской 99'
Марсель Эме, Пъер Верн, Жан-Поль Ле Шану а
ПАПА, МАМА, СЛУЖАНКА И Я Перевод Т. В. Ивановой 159'
Марсель Карне
ОБМАНЩИКИ Перевод А. В. Брагинского » 243-
Франсуа Трюффо, Марсель Мусси
ЧЕТЫРЕСТА УДАРОВ Перевод Е. С. Макской, Л. М, Синопальннковой 377
Андре Кайатт, Шарль Спаак
СВОБОДА, РАВЕНСТВО И БРАТСТВО Перевод Л. Ю. Флоровской 443
Ф и льмограф и ч е с к а я справка 517


СЦЕНАРИИ
ФРАНЦУЗСКОГО КИНО
Редактор
А. Г. Назарова Оформление художника И, С. К лейка р да Художественный редактор Г, К. Александров Технический редактор М. *А. Панкратова
Корректор
А. А, По зима
Сдано в набор 24i'II 1961 г. Подп. в печ. 15/VIII 1961 г- Форм. бум. ТОхЭД1/^. Печ. л. 34 (условных 39,78). Уч.- иэд. л. 34,75. А08303. Тираж 15 000 ©кв. Изд. № 15720.
Заказ тип. № 1504
„Искусство“, Москва, И-51, Цветной бульвар, 25
Иллюстрации отпечатаны в тип» № 2 Мосгорсовнархоза, Проспект Мира, 105.
Набрано в Первой Образцовой типография им. А .А. Жданова Московского городского совнархоза Москва Ж-54, Валовая, 28 Отпечатано в 1-й типографии М едгиза, Москва, Ногатинское шоссе, д. 1. Заказ № 535.
Цена 2 р. 03 к