Иждатвльство
иностранной
литературы

Маршал Советского Союза
Л. И. ЕРЕМЕНКО
ПРОТИВ
ФАЛЬСИФИКАЦИИ
ИСТОРИИ
ВТОРОЙ МИРОВОЙ
ВОЙНЫ
ИЗДАТЕЛЬСТВО
ИНОСТРАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Москва 1958

АННОТАЦИЯ
Известный советский военачальник Маршал Советского Союза
А. И. Еременко в своей брошюре разоблачает на фактическом
материале фальсификаторов истории — авторов книг о второй мировой
войне, бывших гитлеровских генералов Гудериана, Манштейна, Дбр-
ра, Типпельскирха, Меллентина и других. Особое внимание уделяется
восстановлению исторической правды о Сталинградской битве, хорошо
известной автору.
Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Редакция литературы по военным вопросам

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
Издательство иностранной литературы имеет своей
задачей издание переводов книг зарубежных авторов.
В данном случае, выпуская брошюру Маршала
Советского Союза А. И. Еременко, оно делает исключение. Это
объясняется тем, что Издательством был издан целый
ряд книг буржуазных военных историков, которые,
приводя фактический материал, представляющий
несомненный интерес для советского читателя, вместе с тем
нередко искажают историческую правду. В то же время
нашей, отечественной военной литературы, с
правильных, марксистско-ленинских позиций освещающей
подготовку, ход и исход минувшей войны, еще далеко не
достаточно.
Такое положение вызывает необходимость
систематически разоблачать в печати фальсификаторские
измышления милитаристов, выступать против них с
действенной, научной, партийной критикой.
Видный советский военачальник Маршал Советского
Союза А. И. Еременко был активным участником второй
мировой войны, очевидцем многих сражений,
командовал крупными оперативными объединениями. Поэтому
Издательство прибегло к его помощи для изобличения
фальсификаторов истории — бывших генералов немецко-
фашистской армии. Издательство надеется, что
опубликование подобных работ научно-критического характера
по истории второй мировой войны окажет советскому
читателю помощь как в выработке более острого
критического отношения к буржуазной историографии, так и
в правильном осмыслении отдельных событий
минувшей войны.
б

ВВЕДЕНИЕ
За последние годы за границей, и особенно в
Западной Германии, книжный рынок все более заполняется
мемуарами и всякого рода военно-историческими работами
о минувшей второй мировой войне. Это связано с целым
рядом причин: тут и стремление возродить дух
милитаризма и реванша среди определенных кругов
населения, и попытки умалить значение великих побед
Советской Армии и советского народа, и желание битых
фашистских генералов реабилитировать себя, а главное,
выслужиться перед новым хозяином — американским
империализмом.
В силу подобных причин писания всех этих «истори-
ков> далеки от сколько-нибудь объективного освещения
событий минувшей войны, хотя их авторы и клянутся
на все лады в верности истине, в полной
объективности и т. д. и т. п.
Издательство иностранной литературы и Воениздат
делают хорошее дело, переводя и издавая на русском
языке наиболее интересные книги по военной истории,
выходящие на Западе, и в первую очередь в Западной
Германии.
Надо сказать, что военной теории в Германии
уделялось всегда много внимания, поскольку не только
германский империализм, но и германский феодализм
был крайне агрессивным. Германские теоретики
военного дела, такие, как Фридрих II («Великий>), Клаузевиц,
Мольтке, Шлиффен, Людендорф, вплоть до претендентов
на эту роль —Гудериана, Гальдера, Манштеина и других,
7

оказывали и продолжают оказывать самое
непосредственное влияние на развитие военной теории и практики
во всем капиталистическом мире.
Поэтому издание новых наиболее примечательных
работ немецких и других зарубежных военных
специалистов сыграет большую роль в ознакомлении наших
кадров с буржуазной военной наукой, в расширении их
общего кругозора.
Следует сказать, однако, что издание книг авторов,
глубоко чуждых нам по своей идеологии, требует
самого внимательного, остропартийного подхода. Коротких
предисловий и рецензий в периодических изданиях
совершенно недостаточно. Дело в том, что наряду с
явными, очевидными для каждого искажениями истины в
этих книгах имеются и очень хитрая подтасовка
фактов, и на первый взгляд достаточно
аргументированные выводы, являющиеся на поверку не только ложными,
но и крайне вредными. Объективистские рассуждения
наших врагов, искусно маскирующихся под
«беспристрастных очевидцев», зачастую могут сбить с толку не
только слабо подготовленного человека, но и более
или менее искушенного в военной теории читателя.
К сожалению, имеются случаи, когда некритически
усвоенные взгляды иностранных авторов, чуждые нам,
а подчас и вредные, начинают в той или иной форме
повторяться и некоторыми нашими советскими авторами.
Нельзя упускать из виду, что в течение длительного
времени у нас почти совершенно не издавалась
иностранная военная литература. В результате у части
читателей либо пропал к ней интерес, либо притупилась
способность к ее критическому восприятию.
Поэтому теперь требуется не только переводить и
издавать такого рода литературу, но и систематически
подвергать ее квалифицированной, острой,
принципиальной критике, основанной на тщательном изучении
фактической стороны дела.
Настоящая брошюра не преследует цель дать
всестороннюю критику всех военно-исторических трудов,
вышедших за границей. Речь идет лишь о критическом
анализе тех книг, в которых освещаются события,
хорошо известные автору этих строк, как
непосредственному участнику боевых событий второй мировой войны.
Оперируя фактами, мы имеем возможность опровергнуть
б

многие лживые версии и выводы бывших гитлеровских
генералов и фельдмаршалов и тем самым в какой-то
мере содействовать выполнению той общей и важной
задачи, о которой говорилось выше.
Конкретно речь идет о следующих
военно-исторических трудах, вышедших после второй мировой войны в
Западной Германии: Гейнц Гудериан «Воспоминания
солдата», Ганс Дёрр «Поход на Сталинград»
(оперативный обзор), Эрих фон Манштейн «Утерянные
победы». В 'этих книгах много говорится о тех событиях,
очевидцем которых был и автор настоящей брошюры,
поэтому именно им и уделяется здесь основное
внимание. Кроме них, однако, пришлось коснуться и ряда
других работ, в частности сборников статей «Итоги второй
мировой войны» и «Мировая война 1939—1945 гг.», а
также книги Меллентина «Танковые сражения 1939—
1945 гг.».
Естественно, что все эти книги, несмотря на свои
различия, имеют и ряд общих черт.
Прежде всего, их авторы — закоренелые
милитаристы, посвятившие свою жизнь военной службе в армии
германского империализма, который долгое время был
наиболее агрессивным. Они не мыслят, не могут
представить себе развитие человеческого общества без
агрессивных войн, поэтому основной идейной
направленностью этих книг является проповедь милитаризма и
реваншизма, стремление доказать, что для германских
монополистов отнюдь не все потеряно, что нужно
готовить войну всесторонне и настойчиво как в
экономическом, и политическом планах, так и в идеологическом
отношении. Именно выполнению этой последней задачи
и посвятили они остаток дней своих, так как
возможность непосредственного участия в подготовке кадров
нового вермахта у них временно отсутствовала.
Исходя из этой основной идейной посылки, они
решают и все остальные встающие перед ними проблемы.
В первую очередь в глаза бросается тенденция
извратить подлинный характер и историю второй мировой
войны. Бывшие гитлеровские генералы стараются
представить дело таким образом, будто разгром
фашистского государства и его армии явился не закономерным
явлением, а результатом ряда случайных, привходящих
факторов (ошибок Гитлера, климатических условий,
О

некоторых просчетов в управлении государственной
машиной, в ошибочной политике по отношению к
побежденным народам и т. п.). Исторические события
рассматриваются ими с явной предвзятостью.
Они не вскрывают истинных причин возникновения
войны, договариваясь иногда даже до того, что винят
в развязывании войны... Советский Союз; тщатся
доказать, будто решающая роль в деле победы
антифашистской коалиции принадлежит не нашей стране, а Англии
и США; обвиняют эти державы в недальновидной
политике по отношению к Германии (требование
безоговорочной капитуляции якобы помешало гитлеровской
верхушке договориться с ними и совместно выступить
против СССР); утверждают, что США и Англия
допустили серьезный просчет, выступив на стороне
Советского Союза...
Но как ни изворачивайся, а от реальных фактов
никуда не уйдешь, поэтому последовательности и логики
в писаниях гитлеровских генералов искать нечего. Тем
не менее, используя любой случай, чтобы показать
просчеты Гитлера, суровые климатические условия
и т. п., они подчас добиваются своей цели и вводят в
заблуждение читателя, особенно зарубежного, не
знающего подлинной истории минувшей войны. Нечего греха
таить — иной раз и наши товарищи попадаются на эту
отравленную приманку.
О других аспектах идейной направленности
рассматриваемых «трудов» говорилось уже частично выше,
однако, учитывая особую важность этого вопроса, мы еще
раз остановимся на нем уже при конкретном разборе
той или иной работы.
Скажем несколько слов также и о различиях между
анализируемыми произведениями. Они, на наш взгляд,
заключаются в основном в большей или меньшей
степени объективности каждого из их авторов. Можно прямо
сказать, что, например, в книге Г Дёрра «Поход на
Сталинград» военно-исторические события излагаются
несколько достовернее, чем в других книгах бывших
немецких генералов. Это объясняется прежде всего
тем, что Дёрр лично несет гораздо меньшую
ответственность за провал тех или иных операций и планов
фашистского командования, чем, скажем, Гудериан или
Манштейн, которые принадлежали к военной верхушке
Ю

фашистского рейха. К тому же Дёрр выступает, по сути
дела, не в роли мемуариста, а в роли исследователя,
поэтому ему нет необходимости непрестанно обелять
себя, как это вынуждены делать Гудериан и Манштейн.
Но и Дёрр грубо искажает целый ряд исторических
фактов, чтобы реабилитировать вермахт и опорочить нашу
Родину и ее доблестную армию.
Имеется, естественно, и целый ряд других
различий между всеми этими произведениями, но, на наш
взгляд, они не являются существенными, и специально
останавливаться на них мы не будем.

I. ГЕНЕРАЛ-ПОЛКОВНИК Г. ГУДЕРИАН
И ЕГО КНИГА
„ВОСПОМИНАНИЯ СОЛДАТА44 1
Основное внимание здесь будет уделено тем
разделам книги, Где речь идет о боевых действиях на
советско-германском фронте, и конкретно о тех, в которых
принимал участие автор этих строк в качестве
командующего и заместителя командующего Западным
фронтом и командующего Брянским фронтом в 1941 году.
Но прежде всего скажем несколько слов о Гудериа-
не как об авторе определенной доктрины ведения
современной войны, идеологе танковой войны, сыгравшем
заметную роль .в создании танковых войск вермахта, а
также в разработке тактических (сам он претендует
на большее) методов их действий и в практическом
применении танковых масс на полях сражений.
Гудериан, несомненно, в этом отношении сделал
многое для гитлеровского вермахта 2. Вместе с тем
нельзя не отметить, что он чрезмерно преувеличивал роль
бронетанковых войск в современной войне. Особенно
отчетливо эта мысль выражается на стр. 35, где
1 Все ссылки даются на немецкое издание: Heinz Guderian,
Erinnerungen eines Soldaten, Kurt Vowinckel, Heidelberg, 1951.
2 Правда, приоритет в разработке теории танковой войны
принадлежит отнюдь не Гудериану, а бывшему австрийскому генералу
Эймансбергеру. Книга последнего «Танковая война», написанная по
заданию германского генерального штаба (1934 г.), представляла
собой наметки плана организации танковых войск вермахта.
Одновременно здесь была сформулирована идея танкового «блицкрига».
Гудериан же, однако, во многом углубил и детализировал этот
вопрос.
13

Гудериан договаривается до того, что приписывает
применению танков англичанами и французами в конце
первой мировой войны чуть ли не решающее значение в
поражении вильгельмовской Германии. Он пишет: «...Мы
считаем, что в наступлении танки являются основным
родом войск, и эту свою точку зрения мы будем
отстаивать до тех пор, пока техника не обеспечит нас чем-то
более лучшим» (стр. 37).
В этих суждениях Гудериана, характеризующихся
односторонностью и даже узостью военного мышления,
хорошо видна его недооценка всех других родов войск,
особенно пехоты и артиллерии. Он, по сути дела, почти
полностью отрицает роль артиллерийской подготовки,
а пехоту низводит до положения второстепенного рода
войск, который должен приспосабливаться к действиям
«основного рода войск» — танков. Выворачивая
наизнанку все общепризнанные и проверенные опытом
понятия, он заявляет, что все остальные роды войск должны
быть подчинены танковым объединениям и работать,
так сказать, на них (неясно, делается ли здесь
исключение для авиации). Хотя свою точку зрения Гудериану
не удалось полностью провести в жизнь, тем не менее
стоит подчеркнуть, что многие просчеты так называемого
«блицкрига» как раз и связаны с его взглядами, ибо
Гудериану и стоявшим за его спиной крупным
монополистам, кровно заинтересованным во всемерном
развитии производства моторов, стали и т. п., все же удалось
убедить «фюрера» и его ближайшее окружение в
решающем значении массированных ударов танков для
победоносного и быстрого завершения войны.
По словам Гудериана, Гитлер был лично виновен
в том, что танки не использовались достаточно
эффективно и направлялись не всегда туда, куда следует.
Но даже если это было действительно так, не подлежит
сомнению, что авантюристическая тактика — прорваться
на танках как можно дальше (в расчете на слабого
противника), не закрепляя за собой захваченной
территории и неимоверно растягивая коммуникации, наряду
с другими дефектами немецко-фашистской военной
доктрины послужила причиной ряда крупных поражений
гитлеровских войск на советско-германском фронте.
Таким образом, Гудериан несет ответственность за эти
поражения не только как военачальник-практик, но и
14

как военный теоретик, разработавший методы ведения
танковой войны.
Критикуя здесь Гудериана за его переоценку роли
бронетанковых войск, мы ни в коей мере не стремимся
преуменьшить их значение.
Бронетанковые войска сыграли существенную роль
на полях сражений минувшей войны. Танки — весьма
сильный род войск, но они сильны в сочетании со всеми
другими родами войск. Гудериан стремится доказать,
что в наступлении танки одни могут решить успех
сражения. Однако факты показывают обратное. Всякий раз,
когда танковые армии врага наталкивались на нашу
подготовленную оборону, они терпели неудачу.
Приведем пример.
В начале августа 1942 года 4-я танковая армия
противника под командованием генерал-полковника Гота
имела задачу прорваться с ходу к Сталинграду
восточнее железнодорожной линии Сальск — Сталинград.
Она была хорошо укомплектована как личным составом,
так и материальной частью.
И что же? В районе станции Абганерово и
разъезда «74 кле» она была остановлена нашими частями,
создавшими оборону и ответившими решительным
контрударом на наступление Гота.
Ганс Дёрр в своей книге «Поход на Сталинград»
пишет об этом: «4-я танковая армия, таким образом, в
полном составе сосредоточилась в районе Абганерово, т. е.
севернее р. Аксай, и вынуждена была перейти к
обороне» 1.
Это объясняется прежде всего тем, что наша
оборона, сочетавшая широкое применение противотанковых
средств с ответными ударами танковых частей,
оказалась способной противостоять весьма мощному
наступлению целой танковой армии.
Подобных примеров было много в период минувшей
войны.
Всякому сведущему в военном деле известно, что
при наступлении на подготовленную оборону противника
обязательно организовывалась артиллерийская
подготовка, продолжавшаяся 1—2 часа и более в зависимости
от мощности оборонительных укреплений.
1 Д ё р р Г., Поход на Сталинград, Воениздат, М., стр. 38.
15

Атака же сопровождалась огневым валом; в
дальнейшем артиллерия переходила на сопровождение пехоты и
танков последовательным сосредоточением огня и по
вызову наступающих. Кроме артиллерии, важную задачу
при наступлении выполняла авиация, большую роль,
особенно для танков, играли инженерные войска,
взрывавшие минные поля и помогавшие в уничтожении
других противотанковых заграждений.
Никто не станет отрицать, что появление в
сухопутных войсках большого числа танков внесло серьезные
изменения в способы ведения боевых действий, и в
частности наступательных, но это новое как раз и
основывается на тесном и непрерывном взаимодействии всех
родов войск.
В ходе войны Гудериан всеми доступными ему
средствами стремился повлиять на германский генштаб и
лично на Гитлера с целью добиться проведения в жизнь
своих планов отдельных операций, а подчас и целых
кампаний; так было, например, в конце лета 1941 года,
когда он настаивал на проведении наступления на
Москву вместо удара на Украину. И если-Гудериану и
не удалось полностью склонить «фюрера» на свою
сторону, то все же кое-какие уступки были ему сделаны.
Оказывал Гудериан влияние на развитие боевых
событий и будучи начальником генерального штаба
сухопутных войск в 1944—1945 годах.
Все вышесказанное свидетельствует о том, что при
анализе книги Гудериана нельзя упускать из виду, что
перед нами работа матерого милитариста, несущего
серьезную ответственность за преступления,
совершенные гитлеровцами в период войны. Парадоксально
звучат в этой связи заверения самого Гудериана о том, что
он ничего общего с милитаризмом не имеет (стр. 9).
Мы должны также со всей решительностью заявить,
что попытки Гудериана представить себя «идейным
противником» Гитлера не имеют ничего общего с
действительностью. Все расхождения между ними сводятся к
тому, что у Гудериана были иногда несколько отличные
от официальных взгляды на методы осуществления тех
или иных тактических и, как исключение, оперативных
планов гитлеровской ставки. Относительно целей войны
и принципов ее ведения они были едины. Если Гудериан
в какой-то степени и осмеливался возражать Гитлеру,
16

он делал это как верноподданный, пекущийся прежде
всего об успехах своего повелителя.
Все его попытки представить дело по-иному должны
быть признаны по меньшей мере беспочвенными.
Большинство фашистских генералов, в том числе,
конечно, и Гудериан, стараются доказать, что
причиной трений генералитета с Гитлером была какая-то
особо принципиальная, даже «рыцарская», позиция
генералитета сухопутных войск по отношению к Гитлеру,
его политике и национал-социализму в целом. Однако
не составляет особого труда заметить из книги того же
Гудериана, что причины расхождений крылись в том,
что Гитлер не верил генералитету сухопутных войск,
а заботой этого генералитета было лишь желание во
что бы то ни стало рассеять подозрительность «фюрера»,
уверить его в полной лояльности генералитета по
отношению к национал-социализму. Н*а стр. 77
Гудериан рассказывает о своей беседе с Гитлером, целью
которой было убедить главу государства во
всеподданнейшей преданности ему со стороны генералитета. Здесь
Гудериан и словом не обмолвился о необходимости
проведения какой-либо другой политики, а лишь уверял
Гитлера в том, что все генералы и фельдмаршалы готовы
идти за ним в огонь и в воду. В этом, в сущности, не
сомневался и сам Гитлер, он выражал недоверие
генералитету не в политическом отношении, а с точки
зрения способностей этих людей осуществить задачи,
которые возникали перед рейхом. При этом Гитлер не без
основания полагал, что старый генералитет по своей
косности и отсталости мог лишь помешать проведению его
планов в жизнь.
Поэтому Гитлер и стал в дальнейшем
ориентироваться на сравнительно молодых генералов, таких, как
Манштейн, Гудериан, Гот, Мантейфель и другие.
Так что кому-кому, а уж этим матерым нацистам
следовало бы воздержаться от попыток представить себя
противниками гитлеровского режима.
На стр. 81 Гудериан откровенно пишет, что в успех
кампании на Западе (в момент разработки плана
наступления на Францию) не верил никто, кроме Гитлера,
Манштейна и самого Гудериана. Это признание
наглядно показывает всю лживость утверждений о
«разногласиях» с Гитлером. Д//3/ГЛУ

Такова же цена и словам Гудериана о том, что он
якобы был «противником войны против России».
Следует сразу же оговориться, что речь идет о соображениях
не морального, а исключительно военного порядка: в
частности, Гудериан считал избранный Гитлером
момент мало подходящим для начала войны против
Советского Союза. Но и тут, сетуя на поспешность принятия
решения «фюрером», он пишет следующее: «Готовясь к
выполнению предстоящих трудных задач, я с особым
рвением занимался обучением и вооружением дивизий,
находившихся под моим контролем» (стр 128).
Как известно, о людях судят не по словам, а по их
делам. Поэтому вся трескотня Гудериана о его
возражениях против нападения на нашу страну не стоит
ломаного гроша, ибо в действительности он из кожи
лез вон, чтобы угодить Гитлеру и подготовить танковые
войска к «блицкригу».
Можно было бы привести еще много примеров,
которые непреложно подтверждают, что все разногласия
между Гудерианом и правящей фашистской кликой
выдуманы им исключительно с целью реабилитировать
себя в глазах общественности.
Нельзя обойти молчанием и вопрос об освещении
Гудерианом политических событий, связанных с ведением
фашистами захватнических агрессивных войн. Здесь
прежде всего поражает поистине хлестаковская
«легкость в мыслях». Судьбы народов и государств
совершенно не трогают этого «воспитанного на рыцарских
традициях» прусской военщины прожженного
милитариста. С необычайной легкостью он представляет дело
так, будто бы австрийцы и даже население Польши и
Чехословакии давно ожидали прихода немецких
фашистов и с цветами встречали «своего избавителя» Гитлера.
Особенно отталкивающее впечатление производит
описание событий, связанных с порабощением
Чехословакии, и восхваление при этом печальной памяти
мюнхенских переговоров. Гудериан льет крокодиловы слезы
по поводу судьбы «многострадальных» судетских
немцев; видимо, он полагает, что найдутся простаки,
способные поверить в то, что гитлеровцев встретили в
Чехословакии с распростертыми объятиями.
Симптоматично, что через несколько десятков страниц он же
возмущается чешским патриотизмом судетских немцев.
18

Гудериан всячески стремится обелить действия
Гитлера, а тем самым, конечно, и свои собственные. Он
не стыдится использовать измышления геббельсовской
пропаганды, несмотря на то, что они носят в целом
ряде случаев совершенно смехотворный характер. Так,
захват Чехословакии * мотивируется стремлением
освободить «угнетенных» судетских немцев; война против
Польши — неуступчивостью польского правительства, не
пожелавшего по первому требованию Гитлера отдать
Германий исконные польские земли, и т. д. Лишь говоря
о начале войны против нашей страны, Гудериан, по
существу, вынужден признать, что все изобретенные
фашистской пропагандой оправдания этой авантюры
являются несостоятельными.
Характерно, что Гудериан предпочитает не
высказывать своего отношения к таким важным
международным событиям, как нарушение Германией границ
европейских государств и оккупация их — в частности
Люксембурга, Бельгии, Нидерландов,— расправа над
Югославией, Грецией и т. д.
Остановимся, однако, несколько подробнее на
отношении Гудериана к войне против Советского Союза.
Вот что конкретно пишет он по этому вопросу на
стр. 136: «14 июня Гитлер собрал в Берлине всех
командующих группами армий, армиями и танковыми
группами, чтобы обосновать свое решение о нападении
на Россию и выслушать доклады о завершении
подготовки. Он сказал, что не может разгромить Англию.
Поэтому, чтобы прийти к миру, он должен добиться
победоносного окончания войны на материке. Чтобы создать
себе неуязвимое положение на европейском материке,
надо разбить Россию. Подробно изложенные им
причины, вынудившие его на превентивную войну с Россией,
были неубедительны. Ссылка на обострение
международного положения вследствие захвата немцами Балкан,
на вмешательство русских в дела Финляндии, на
оккупацию русскими пограничных балтийских государств
так же мало могла оправдать столь ответственное
решение, как не могли его оправдать идеологические
1 Чехословакия была расчленена на «Протекторат Богемию» и
«Свободную Словацкую республику», при этом обе части
оказались полностью под властью третьего рейха.
19

основы национал-социалистского учения и некоторые
сведения о военных приготовлениях русских. Поскольку
война на западе не была закончена, каждая новая военная
кампания могла привести к военным действиям на два
фронта, на что Германия Гитлера была еще менее
способна, чем Германия 1914 года». Далее Гудериан
говорит о том, что, поскольку-де мнения собравшихся не
спросили, они промолчали. Чего, спрашивается, стоит
подобное «несогласие» с планами Гитлера, когда никто
ни слова не возразил против них? Ясно, что все
сомнения, о которых пишет Гудериан, возникли у него,
наверное, лишь после того, как его теория танковой войны
показала свою несостоятельность, а хваленые немецкие
танковые армии оказались разбитыми на полях России.
Характерно, что, хотя наша страна не давала
абсолютно никаких поводов к войне, у Гудериана не находится
каких-либо принципиальных возражений против
нападения Германии на СССР, а имеется лишь
соображение об опасности ведения войны на два фронта. Его
ни в коей мере не возмущает вероломство Гитлера,
решившего развязать войну против страны, с которой
был заключен договор о ненападении и которая строго
этот договор выполняла. Каждому ясно, что если бы
верхушка немецкого генералитета действительно была
против развязывания войны на Востоке, то ей
следовало заявить об этом во всеуслышание. Говоря это,
мы имеем в виду не столько правовую сторону дела,
сколько военно-стратегическую. В самом деле, ведь эти
военные преступники, развязно болтающие теперь о
своей преданности Германии и германскому народу, но
послушно последовавшие за Гитлером в тот решающий
момент, взяли на себя всю ответственность за
национальную катастрофу. И если они, как уверяет Гудериан,
действительно понимали опасность положения, то тем
чудовищнее их вина перед своим народом. Мы не
говорим здесь об их преступлениях перед народами стран,
ставших жертвами гитлеровской агрессии.
Не может не возмутить объективного читателя
также и критика Гудерианом «легкомысленной
уверенности верховного командования вермахта в молниеносной
победе» (стр. 137): ведь он сам является одним из тех,
кто внушал Гитлеру и другим руководителям вермахта
эту уверенность. Об этом свидетельствует, например,
20

доклад Гудериана Гитлеру в августе 1941 года, в
котором он стремился доказать, что если будет
продолжено наступление на Москву и его танковая армия не
будет повернута на Украину, то война сможет
закончиться в пользу Германии в весьма короткий срок, так как
будут полностью уничтожены вооруженные силы нашей
страны.
Гудериан пишет:
«Я высказал ему свое мнение о том, что с военной
точки зрения сейчас дело идет к тому, чтобы полностью
уничтожить вооруженные силы противника, которые в
последних боях понесли значительные потери. Я
обрисовал ему политическое положение столицы России,
которая в значительной степени отличается от других
столиц, например Парижа, и является центром путей
сообщения и связи, политическим и важнейшим
промышленным центром страны; захват Москвы очень
сильно повлияет на моральный дух русского народа,
а также на весь мир...
В заключение я обратился к Гитлеру с просьбой
отодвинуть назад все остальные соображения, подчинив
их прежде всего решению основной задачи —
достижению решающего военного успеха» (стр. 180).
Из приведенного отрывка (хотя, по-видимому,
Гудериан и постарался пригладить здесь свой доклад)
вытекает, что по крайней мере в конце августа
1941 года Гудериан был вполне уверен в победном для
Германии и весьма быстром окончании войны, если бы
были приняты его планы.
Переходя к конкретному разбору той части книги,
где описываются события на советско-германском
фронте, необходимо сделать несколько общих замечаний.
Прежде всего нужно иметь в виду, что Гудериану
удается создавать у поверхностного читателя
впечатление определенной степени достоверности в
изложении событий. Это достигается главным образом тем,
что он, искажая основное, существенное в
описываемых событиях, остается иногда верным
действительности в мелочах и деталях, а также тем, что он обходит
молчанием те факты, о которых ему почему-либо
невыгодно говорить, и выдвигает на передний план то,
что подтверждает ту или иную вымышленную им
версию.
21

Далее, Гудериан (впрочем, как и все подобные ему
авторы) всюду преувеличивает масштабы своих успехов
и умаляет победы нашего оружия. Он преувеличивает
также силы наших войск, противостоявших его
танковым соединениям, без зазрения совести неимоверно
раздувает потери советских войск, одновременно в десятки
раз преуменьшая потери гитлеровцев.
Вместе с тем нужно сказать, что именно те главы
«Воспоминаний солдата», где излагается
непосредственный ход событий на фронте, представляют
наибольший интерес, поскольку здесь подчас против своей воли
автор вынужден считаться с фактами. Он рассказывает
в этих главах о многом, что не может быть почерпнуто
ни из архивных данных, ни из воспоминаний наших
военачальников, так что нельзя полностью отрицать
познавательного значения книги Гудериана.
Посмотрим, однако, как изображает Гудериан
боевые события на советско-германском фронте.
С хладнокровием палача повествует он о начале
вероломного нападения на нашу страну. Он пишет о
том, что наблюдал своими глазами мирную жизнь
гарнизона Брестской крепости. Фашистские изверги
спорили о том, стоит ли производить артиллерийскую
подготовку, так как им было ясно, что с нашей стороны
не велось никакой подготовки не только к нападению
на Германию, но и к отражению нападения с ее
стороны. Никакого сожаления не вызывают у этого
«рыцаря» и варварские действия фашистской авиации
против мирных жителей советских городов. А ведь
общеизвестно, что они ни в какой степени не вызывались
военной необходимостью.
Скупо говорит Гудериан об обороне Брестской
крепости, хотя именно его войскам пришлось брать ее.
Он пишет, что гарнизон сопротивлялся несколько дней;
теперь же благодаря благородным усилиям писателя
Сергея Смирнова неопровержимо доказано, что борьба
там продолжалась более месяца. Пространно
разглагольствуя о «подвигах» и «героизме» фашистских
захватчиков, с огнем и мечом ворвавшихся в нашу страну,
Гудериан не находит ни одного слова, чтобы сказать
о самоотверженности и доблести защитников ^крепо-
сти, мужественно исполнивших свой благородный долг
перед Отчизной.
22

Представляет определенный интерес описание
военных действий в первые дни войны. Характерно, что
гитлеровцы, пожинавшие на первых порах плоды
внезапности своего вероломного нападения, в то же время
испытывали немалый страх перед возможными ударами
наших войск.
Особенно беспокоила их наша белостокская
группировка. Следует сказать, что довольно значительные
силы наших войск прикрытия находились вправо и
влево от линии Белосток, Ломжа. Этот район,
вдававшийся тупым клином далеко на запад, лишал
непосредственной связи немецкие группировки, которым
предстояло действовать в Прибалтике и в Белоруссии, и
вместе с тем создавал реальную угрозу удара по ним во
фланг и тыл. В связи с этим командующий группой
армий «Центр» (сюда входила и танковая группа Гуде-
риана) фельдмаршал фон Бок принял решение
остановить дальнейшее продвижение танковых групп Гуде-
риана и Гота (2-я и 3-я танковые группы) Тг
следующих за ними армейских корпусов, закрепиться на
фронте вокруг Белостока и выждать, пока наша
группировка капитулирует (стр. 150). Правда, это решение
не было полностью осуществлено, тем не менее оно
отчетливо показывает, как шатки были расчеты
гитлеровцев на молниеносную победу даже в самые
критические для нашей страны дни.
Гудериан очень подробно излагает ход боевых
действий в первые дни войны, приводит много ценных
сведений об оперативных планах гитлеровской ставки и о
том, как конкретно они осуществлялись. Основное
внимание он, естественно, уделяет группе армий «Центр» и
своей танковой группе. Нетрудно заметить при этом, что
он сильно преувеличивает значение действий войск,
находившихся под его командованием. В этой связи кратко
остановимся на планах и действиях группы армий
«Центр». Она была развернута следующим образом.
В так называемом сувалковском выступе, а также
на участке от Августова до Остроленки (270 км)
находились 3-я танковая группа генерала Гота и 9-я
полевая армия, далее на юго-восток вдоль Западного Буга,
вплоть до Влодавы (280 км),— 2-я танковая группа
Гудериана и 4-я полевая армия фельдмаршала фон
Клюге. Такая группировка войск была создана для
23

осуществления плана двух одновременных ударов на
направлениях Сувалки, Минск и Брест, Барановичи.
Таким образом, 3-я танковая группа во взаимодействии
с 9-й армией прорывала нашу оборону в районе
Сувалки и, двигаясь через Вильнюс, выходила к Минску.
2-я танковая группа, также взаимодействуя с пехотой,
должна была перейти границу северо-западнее и
южнее Бреста, а в дальнейшем наступать в общем
направлении Барановичи, Минск с тем, чтобы в районе
Минска соединиться с танковой группой Гота. Это
завершало окружение наших войск в Белоруссии.
Максимум сил выделялся для окружения белостокской
группировки, против которой действовал в основном Гот.
Далее, от Минска группа армий «Центр» должна была
двигаться на Смоленск, с ходу преодолевая лежащие на
ее пути водные преграды: Березину, Западную Двину,
Днепр.
При осуществлении этой задачи роли
распределялись следующим образом: 3-я танковая группа и 9-я
армия двигались в северо-восточном направлении и
занимали Полоцко-Витебский район, а танковая группа
Гудериана с 4-й полевой армией фон Клюге
действовали непосредственно против Смоленска. В ходе
осуществления этого плана гитлеровцы встретились с
серьезными препятствиями.
Особенно много неприятностей выпало на долю
Гудериана, и, как ни стремится он это скрыть, правда
все-таки вылезает наружу.
На стр. 146—147 он пишет: «Между тем в районе
Белостока шли ожесточенные бои... Это свидетельствует
о том, что русские крупными силами пытались
прорваться на восток. Сопротивление русских произвело на
командование 4-й армии столь сильное впечатление, что
оно решило не ослаблять войска, осуществлявшие
окружение. Поэтому фельдмаршал фон Клюге отменил
мой приказ на выступление 17-й танковой дивизии к
Борисову».
Здесь же он указывает: «Противник располагал
главным образом соединениями, сколоченными из
солдат и оснащенными техникой из различных частей.
Движение транспорта было незначительным. Накануне над
Бобруйском произошел воздушный бой, окончившийся
24

для русских поражением К Однако противник, как
всегда, оказывал упорное сопротивление. Его войска
действовали умело, особенно следует отметить хорошую
маскировку, но управление боем, не было еще
централизовано». Находим мы у Гудериана и глухое
признание о полученном его 18-й танковой дивизией уроке при
нашей контратаке под Борисовом. Надо сказать, что
в результате нерешительных действий командования
войск, оборонявших Борисов, в исправном состоянии
противником был захвачен мост через Березину, что
и предрешило падение города. В связи с этим сюда
была срочно выдвинута только что подошедшая своим
ходом из Москвы 1-я Московская моторизованная
дивизия (она имела до 100 танков, в том числе
несколько Т-34, основную массу составляли машины Т-26).
Командовал дивизией генерал-майор Крейзер Я. Г.
Силами этой дивизии и оставшимися подразделениями
Борисовского танкового училища нам удалось
задержать врага, бешено рвавшегося вперед вдоль шоссе
Минск — Москва. Организованная нами контратака
задержала врага на два дня. Верный себе, Гудериан
упоминает об этом неприятном для него факте как бы
вскользь: «18-я танковая дивизия получила достаточно
полное представление о силе русских, ибо они впервые
применили свои танки Т-34, против которых наши пушки
в то время были слишком слабы».
1 Вот как в действительности обстояло дело. Уже первого июля
по моему приказанию (автор этих строк был тогда командующим
Западным фронтом) был произведен первый налет нашей
авиации. До полудня самолеты использовались на бобруйском, а
затем на борисовском направлении. На гудериановские переправы
через Березину мы послали 15 штурмовиков под прикрытием звена
истребителей. Зная, что противник сейчас же поднимет свою
истребительную авиацию, через 7—8 минут мы послали в район боя все
наши 24 истребителя Этот тактический прием полностью
оправдался, как и расчет во времени. Лишь только наши штурмовики
атаковали переправы и аэродромы в Бобруйске, враг немедленно
выслал бомбардировочную и истребительную авиацию, с которой
схватились наши самолеты. Сколько было радости среди войск и
населения, когда над Могилевом на глазах у всех в течение одной
минуты было сбито пять вражеских самолетов, а шестой загорелся
и тоже пошел на снижение. В районе Бобруйска мы уничтожили
30 самолетов, а остальные фашистские стервятники, признав свое
поражение, поспешно ушли восвояси.
Отсюда ясно, чего стоит утверждение Гудериана об
одержанной якобы гитлеровцами победе в воздухе.
25

Далее Гудериан подробно описывает ход боев на
участке своей танковой группы, стремясь убедить
читателя в том, что зачастую его личное вмешательство
в действия войск было, решающим для успеха. Он
пишет, что почти все время был с передовыми частями,
пренебрегал опасностью, что войска любили его и всякое
его появление среди солдат вносило в их ряды
воодушевление и энтузиазм, что одного его слова было
достаточно, чтобы они, отказавшись от сна и пищи,
бросались в бой. Не стоит говорить, что это в лучшем
случае самообольщение. Действительно, гитлеровские
солдаты были всесторонне обработаны геббельсовской
пропагандой, тем не менее уже тогда их боеспособность
зачастую поддерживалась эсесовцами, а
воодушевление и наступательный порыв — соответствующей
порцией шнапса. Что касается «храбрости» и «подвигов»
самого Гудериана, уже одно то, что он так смакует
каждый случай, когда ему приходилось попадать в более
или менее опасное положение, показывает, что
подобные случаи, видимо, были для него редкостью.
Весьма примечательно, что, описывая самым
подробнейшим образом многие, даже самые незначительные,
бои, Гудериан становится крайне лаконичным, когда
дело доходит до сражения под Смоленском.
Как известно, почти целый месяц продолжались бои
за Смоленск, город неоднократно переходил из рук в
руки. Не раз фашистские части, врывавшиеся туда,
полностью уничтожались. Не один вражеский полк лег
костьми на подступах к городу и в самом городе.
Ожесточенные бои велись за каждую улицу, за каждый
квартал, фашисты дорого платили за каждый метр своего
продвижения вперед. Сотни немецких офицеров и
солдат погибли в волнах Днепра. Фашистское
командование было вынуждено спешно вводить все новые и новые
резервы, нередко бросая их в бой прямо с марша.
Огромный урон, понесенный здесь гитлеровцами, не мог
не сказаться на положении их фронта в целом.
Колоссальные потери немецкой армии подтверждались
многими документами, попавшими в наши руки (по данным
германского генштаба, общие потери в боях под
Смоленском достигли четверти миллиона человек). Вот
рапорт командира 3-го батальона 53-го мотопехотного
полка, в котором он молит о помощи: «Дело дошло до
26

того, что лейтенант Оллзнер-Воллер вынужден был
назначить на пост командира взвода унтер-офицера (а это
у гитлеровцев ранее никогда не допускалось.— А. Е.).
Батальон за эти дни потерял: офицеров — 5,
унтер-офицеров — 15, рядовых — 106. Боеспособность батальона
ухудшается. Необходимо пополнение в рядовом и
офицерском составе...» Не дождавшись, как видно, ответа
на этот рапорт, через пару дней он вновь вопит о
помощи: «Вследствие больших потерь за последние дни
батальон не в состоянии регулярно действовать.
Боеспособность — хуже некуда... Эта напряженная
обстановка привела к тому, что батальон можно заставить
идти в наступление только силой оружия».
Такова была обстановка в фашистских войсках
после боев за Смоленск, однако никакого, даже самого
отдаленного, намека на действительное положение дел у
Гудериана нет. Видимо, полагая, что историю можно
искажать, как ему вздумается, он безапелляционно
заявляет: «16 июля 29-я мотодивизия овладела
Смоленском. Таким образом, она первой достигла поставленной
перед ней оперативной цели. Это был выдающийся успех.
Личный состав дивизии, от ее командира генерала фон
Больтенштерна и до последнего стрелка, выполнил свой
долг..» (стр. 159).
В действительности же с захватом 16 июля южной
части города борьба в районе Смоленска вступила в
решающую фазу и продолжалась с переменным успехом
еще в течение более чем двух недель1.
Далее на стр. 163 Гудериан глухо упоминает о
нашем контрударе под Ельней. Он хвастает, что там
якобы в течение одного дня дивизия Шааля уничтожила 50
наших танков, но тут же проговаривается, что сам
Шааль потерял не менее трети всех своих танков.
В записи, датированной 29 июля, Гудериан
сообщает о некотором изменении гитлеровских планов, а
именно о том, что «Гитлер наметил себе три цели:
1. На северо-востоке — Ленинград. Эта цель должна
быть достигнута во что бы то ни стало для того, чтобы
получить возможность организовать из Швеции по Бал-
1 Сражение в районе Смоленска окончилось лишь 5 августа,
когда войска нашей 20-й армии (командующий генерал-лейтенант
Курочкин П. А.), вырвавшись из окружения, переправились на
восточный берег Днепра.
27

тийскому морю снабжение группы армий «Север».
2. В центре — Москва, являющаяся важнейшим
промышленным объектом. 3. На юго-востоке — Украина».
Эти вести Гудериану привез шеф-адъютант Гитлера
полковник Шмундт, вручивший ему очередную награду
«фюрера», о чем с превеликой гордостью говорит этот
«идейный противник гитлеризма».
Через день-другой из генштаба сухопутных войск
Гудериану сообщили менее утешительные, но зато
более определенные данные: «Ранее намеченная задача — к
1 октября выйти на линию Онежское озеро, р. Волга
уже считается теперь невыполнимой».
Так уже менее чем через полтора месяца после
начала войны фашистский генштаб понял, насколько
нереальны и сумасбродны были его планы покончить с
Советским Союзом в течение шести недель. Шесть
недель еще не прошли, но даже самым оптимистически
настроенным воякам стало ясно, что никакого
«блицкрига» в России не получилось. А Гудериан представляет
дело так, что почти все шло как по маслу, за
исключением нескольких неприятных эпизодов, все операции
развивались в строгом соответствии с планом и войска
завоевателей одерживали одну победу за другой.
Необходимо несколько подробнее остановиться на
весьма настойчиво, на протяжении многих страниц
проводимой Гудерианом мысли о том, что если бы Гитлер
не заставил его танковую группу и всю группу армий
«Центр» в конце августа повернуть на юг, на Украину, а
разрешил продолжать наступление на Москву, то
война могла бы быть в короткий срок завершена победой
немецко-фашистских войск; во всяком случае, Москва
была бы взята гитлеровцами.
Чем же мотивирует Гудериан эту идею с
оперативной точки зрения? Во-первых, тем, что войска группы
армий «Центр» уже находились в полной боевой
готовности для перехода в наступление на Москву, в то
время как предполагаемое наступление на Киев было
связано с необходимостью переброски войск на
юго-запад. Во-вторых, при последующем ударе на Москву
войска должны были бы пройти вновь, так сказать,
вхолостую то же расстояние, чтобы оказаться на
подступах к столице. В-третьих, при затяжке боев на юге
могло бы быть упущено благоприятное (с точки зрения
28

условий погоды) время для Московской операции.
В-четвертых, гитлеровские головорезы с большим усердием
дрались бы за Москву, чем за Украину.
Нельзя не отметить, что эти доводы Гудериана на
первый взгляд не лишены определенного смысла,
однако большинство из них не учитывает всей сложности
обстановки на советско-германском фронте в то время.
Действительно, с самого начала наибольшее
сопротивление захватчики испытывали именно на центральном
участке этого тысячекилометрового фронта, именно
здесь бь!ла похоронена идея молниеносного успеха в
войне. Гитлер и его ближайшие советники совершенно
логично рассуждали, что при обороне Москвы нами
будет приложен максимум усилий и поэтому сюда
придется бросить все наличные резервы. На юге же
обозначился явный успех, следовательно,
дополнительный и внезапный для нас удар с севера на юг сулил
легкую и весьма ощутимую победу как с оперативной,
так и с экономической точки зрения. Легкая победа,
большие трофеи, ло мнению Гитлера, воспитавшего
своих солдат именно в таком духе, должны были
укрепить их моральное состояние после тяжелых
кровопролитных боев на центральном участке фронта, вселить
уверенность в собственной «непобедимости» и в
«непогрешимости» своего «фюрера». Одновременно Гитлер и
его генштаб считали, что удар на юг заставил либо
израсходовать, либо оттянуть далеко от Москвы наши
резервы и позволит после успешного завершения здесь
операций нанести неожиданный смертельный .удар в
сердце нашей страны, прорвавшись туда с юга, с
фланга, который, возможно, окажется обнаженным.
Если принять во внимание, что, кроме всего этого,
безотлагательный удар на Москву оставлял без
достаточного обеспечения правый фланг ударной группировки
гитлеровцев от возможного контрудара силами
наших южных фронтов, то надо прямо сказать, что
расчеты Гитлера были в оперативном отношении более
обоснованными, чем рассуждения Гудериана. Нужно
еще иметь в виду, что к этому времени весьма
отчетливо стала вырисовываться перспектива затяжной войны,
и в этой связи получение богатейших сырьевых и
продовольственных ресурсов юга, в первую очередь
Украины, и избавление от ударов нашей авиации нефтяных
29

промыслов Румынии имело для Германии решающее
значение.
Главный порок рассуждений Гудериана состоит в
том, что он исходит из посылки, будто Москва была бы
непременно взята фашистами до наступления осени, и
не допускает того, что наступление на столицу могло
захлебнуться, о чем убедительно говорили бои под
Смоленском. Мы ожидали тогда именно удара на
Москву, имели здесь значительные резервы, погода
благоприятствовала возведению оборонительных рубежей.
Очевидно, что напряжение всех усилий вермахта на
московском направлении заставило бы его ослабить
нажим на южном и северном участках фронта, что
позволило бы нам высвободить отсюда определенные
значительные силы, а также использовать
промышленность тех районов юга, которым в том случае не
угрожало бы вторжение врага.
Удар врага на юг поставил в крайне невыгодное
положение, а частично вообще вывел из строя
значительные силы наших войск, прикрывавших московское
направление с юго-запада.
Все эти и ряд других моментов сводили на нет те
немногие преимущества, которые имел план
Гудериана, а именно то, что фашистские войска были уже
изготовлены для наступления на Москву.
В период, к которому относятся данные события,
автору этих строк довелось командовать Брянским
фронтом, имевшим своей основной задачей оборонять
подступы к столице с юго-запада. Таким образом,
приводимые здесь доводы в отношении обоих планов
отнюдь не являются плодом кабинетных размышлений, а
основаны на анализе боевых событий и обстановки того
времени.
Как же конкретно обстояло дело? Как известно,
вплоть до 25 августа войска Гудериана и силы группы
армий «Центр» действовали по первоначальному плану
с целью выхода к Москве (приказ Гитлера о
повороте на юг был издан 22 августа, а в войска дошел 23—
24 августа). Следовательно, было время для того,
чтобы взвесить возможность осуществления плана
Гудериана.
Основным операционным направлением,
предложенным Гудерианом и принятым ОКХ (главное командо-
30

вание сухопутных войск), было направление Рославль,
Вязьма, Москва. И Гудериан настойчиво пытался
практическими действиями войск доказать целесообразность
и выгоды этого направления. Вот что пишет Гудериан
об этом плане: «Я намеревался основной удар нанести
своим правым флангом и, прорвав... фронт русских на
данном участке, двигаться вдоль московского шоссе
по направлению на Спас-Деменск и Вязьму,
способствуя тем самым продвижению группы Гота, а
затем развивать наступление на Москву» (стр. 173).
Сосредоточив крупные силы четырех полнокровных
корпусов (24-й и 47-й танковые, 7-й и 9-й армейские), Гу-
дериану после кровопролитных боев удалось взять
Рославль и окружить остатки нескольких наших дивизий
восточнее города.
Попытки развить наступление не увенчались
успехом, «хотя время для этого имелось (Рославль был
занят 2 августа, а приказ об изменении направления
наступления отдан, как уже говорилось, 22 августа).
Натолкнувшись на оборонительные рубежи, Гудериан
решил ждать подкреплений. Вместе с тем он убедился, что
для продолжения наступления необходимо было
обеспечить фланг основного операционного направления
(Рославль, Вязьма, Москва) и овладеть треугольником По-
чеп, Трубчевск, Стародуб. Сюда были брошены
значительные силы, однако лишь 21 августа ему удалось
силами 47-го танкового корпуса овладеть Почепом.
Дальнейшее продвижение натолкнулось на сильный
контрудар с нашей стороны, поддержанный авиацией и
вынудивший Гудериана буквально завопить о подкреплениях.
Когда Гудериан 23 августа докладывал Гитлеру о
необходимости удара на Москву, он не имел
возможности подтвердить свои доводы сообщениями о своих
успехах ни на главном направлении, ни тем более на
фланге. Кто знает, не это ли послужило для «фюрера»
наиболее веским доказательством необходимости идти
на юг? Не исключена возможность, что, если бы
Гудериан имел здесь ощутимые успехи, по-иному бы
решился вопрос о продолжении летней кампании
1941 года.
Из сказанного хотелось бы сделать следующий
вывод. Гудериан и подобные ему авторы из числа
немецко-фашистских генералов, иногда заблуждаясь, а
31

большей частью намеренно, стараются доказать, что,
если бы Гитлер внял советам тех или иных военных
авторитетов, гитлеровцев ожидал бы успех. Но,
спрашивается, где гарантия, что тот план, который теперь
задним числом выдают за идеальный, не привел бы
фашистов к катастрофе еще раньше? По всей вероятности,
оно бы так именно и получилось. У Гитлера была
масса просчетов, колоссальным просчетом было само
развязывание войны против нашей страны, но вместе с тем
надо признать, что многие из его решений с оперативной
и подчас со стратегической точки зрения были
правильными. В этой связи следует сказать, что стремление
оглупить Гитлера и его генштаб, имеющее хождение и в
нашей военно-исторической литературе, является
неправильным, так как этим мы умаляем бессмертную
заслугу нашей армии и нашего народа, сумевших
победить сильного, опытного, искушенного в военной науке
врага. Эта мысль не нова, но, к сожалению, о ней часто
забывают.
В последующем изложении событий Гудериан еще
не раз фальсифицирует исторические факты. В
основном это касается боев войск Брянского фронта в тот
период, когда они, удерживая свои позиции с фронта,
оказались обойденными с фланга и тыла. Войска
вынуждены были вести беспримерные по трудности бои с
перевернутым фронтом, а затем, прорываясь через
кольцо окружения, выходить на новые оборонительные
рубежи. Следует сказать, что они с честью справились с
этой задачей. При этом врагу был нанесен
значительный урон, и, что особенно важно, выйдя на новые
рубежи обороны на дальних подступах к столице, они
сохранили боеспособность и приняли участие в обороне
Москвы.
Гудериан же, игнорируя реальные факты, стремится
представить дело так, что все эти войска были
окружены и уничтожены его танковой группой. В качестве
примера я остановлюсь на боях нашей 50-й армии
Брянского фронта в октябре месяце. Эта армия с занятием
противником Людиново и Жиздры вынуждена была
развернуть свой правый фланг, прикрыться с севера и
северо-востока и выйти на новый рубеж. 12 октября
армия, достигнув района Хвастовичи, завязала бои с
сильной группировкой противника, которая преградила ей
32

путь на восток и юго-восток. В результате боев к
исходу 13 октября армия вышла на рубеж Подбужье, Ка-
рачев и сосредоточилась для переправы через реку Рее-
сета в районе Гутовского лесозавода (20—25
километров северо-восточнее Брянска). 14 октября собранная в
кулак армия отбросила противника, преграждавшего
ей путь, и форсировала реку. Армия произвела
перегруппировку в условиях ожесточенных боев, под
сильным артиллерийским и минометным огнем и
бомбардировкой С воздуха. После переправы части армии вновь
встретили сильное сопротивление превосходящих сил
противника, преградившего ей путь на юго-восток.
Тогда армия, изменив направление, организовала удар на
северо-восток, прорвала сильные заслоны противника
и двинулась в направлении на Белев. В район Белева
к 20 октября вышли все семь ■ стрелковых дивизий
армии, танковая бригада, большинство отдельных частей,
в том числе артиллерийских с матчастью. Многие
дивизии вышли на новые рубежи почти в полном составе.
Армия являлась вполне боеспособным объединением,
хотя, конечно, личный состав нуждался в отдыхе после
напряженных многодневных боев и утомительных
маршей по лесам и болотам, требовалось пополнить
боеприпасы и частично обновить матчасть. В вопиющем
противоречии с этими фактами Гудериан на стр. 218
пишет: «17 октября капитулировала группировка
противника, находившаяся в окружении севернее Брянска.
Совместно с 2-й армией нами было захвачено свыше
50 тыс. пленных и до 400 орудий; были уничтожены
основные силы 50-й русской армии».
Эта беззастенчивая ложь, кстати сказать,
опровергается через несколько страниц самим же Гудерианом.
Так, на стр. 228 он пишет: «...21 ноября в районе
действий передовых частей 47-го танкового корпуса (в
районе Епифань) появились опасные свежие силы
противника— 50-я армия русских, в состав которой входили:
108-я танковая бригада, 299-я стрелковая дивизия, 31-я
кавалерийская дивизия и другие части». Получается,
что с противником вела бои «капитулировавшая» армия
в составе тех же соединений! Действительно, к 25
октября 50-я армия, сложившая оружие лишь в воображении
1 217, 290, 299, 278, 258, 260, 154-стрелковые дивизии.
2 А. И. Еременко
33

Гудериана, вновь вела бои с противником в районе Бе-
лева и Мценска \ т. е. ей потребовалось немногим
более недели для того, чтобы привести себя в порядок
после выхода из окружения.
То же самое было и с другими армиями Брянского
фронта, которые, по хвастливому утверждению
Гудериана, были уничтожены в середине октября. Все они,
сохранив организованность и боеспособность, выполнили
основную в создавшихся условиях задачу — вышли из
оперативного окружения. Можно без преувеличения
сказать, что упорство и активность войск Брянского
фронта сыграли определенную роль в крушении фашистских
планов захвата столицы нашей родины и быстрого
окончания войны, так как в результате их действий была
разгромлена часть сил ударных группировок немецко-
фашистских войск.
Приведенная выше выдержка из книги Гудериана
о действиях 50-й армии у Епифани недвусмысленно
говорит об этом. Правда, Гудериан стремится уверить
своих читателей, что речь идет о свежих силах, но это
не более чем попытка задним числом оправдать свои
неудачи. В действительности же 50-я армия получила
в ноябре очень небольшие пополнения.
К тому, что было сказано выше, добавим, что 7
ноября 50-я армия активно действовала в составе войск,
оборонявших Тулу, причем в результате нанесенного
ею контрудара были заняты населенные пункты: Рвы,
Струково, Малеевка и др. При осуществлении этого
контрудара с 50-й армией взаимодействовала 3-я
армия (по утверждениям Гудериана,также уничтоженная).
12 ноября 50-я армия нанесла удар совместно с 49-й
армией в направлении Никулино, Суходол. Как видно
из этих неопровержимых фактов, у 50-й армии попросту
не было времени для переформирования, она
непрерывно была в деле и лишь пополнялась, как всякое
объединение, непрерывно участвующее в боевых действиях.
Мы осталовились довольно подробно на этом
эпизоде для того, чтобы еще раз показать, как беззастенчиво
фальсифицируются исторические факты Гудерианом.
Если поверить ему, то окажется, что уже в 1941 году
вся наша армия была уничтожена. В начале описания
1 Архив МО СССР, ф. 202, ол. 5, дело № 64, лист 559.
34

войны против нашей страны Гудериан едко высмеивает
Гитлера за то, что он придерживался тактики страуса,
закрывая глаза на реальные факты и представляя себе
их так, как ему хотелось. Надо сказать, что немецкие
военачальники своими победными реляциями, в которых
во мнего раз преувеличивались наши потери, видимо,
сыграли немалую роль в том, что эта «страусиная
болезнь» в конце концов свела «фюрера» в могилу. Во
всяком случае, Гудериан яе отставал в этом от других и
где только можно превозносил свои успехи до небес.
Как 'известно, в декабре 1941 года карьера Гудери-
ана прервалась. С чем это было связано — сам
Гудериан более или менее отчетливо не говорит. Он сводит все
дело к обострению его отношений с командующим
группой армии фельдмаршалом фон Клюге. Вернее
всего, он явился «жертвой» нашего контрнаступления под
Москвой. Гудериан был наиболее рьяным сторонником
удара на Москву, он уверял всех в том, что удар на
Москву принесет долгожданный успех гитлеровцам,
И вот, когда стало ясно, что наступление на Москву с
треском провалилось, мало того —успешно началось наше
контрнаступление, Гудериана выкинули вон из рядов
армии как человека, введшего всех в заблуждение. Сам
он, естественно, считает себя несправедливо обиженным,
а провал наступления на Москву связывает с тем, что
оно было предпринято осенью, а не в августе, как он
предлагал. Но если бы советам Гудериана последовали
полностью, его судьба, пожалуй, оказалась бы еще
более плачевной. Одновременно с Гудерианом были
уволены в отставку и еще ряд крупных генералов и
фельдмаршалов, повинных, по мнению Гитлера, в провале
планов захвата Москвы.
События, относящиеся к периоду, когда он
находился не у дел, Гудериан описывает в гл. VII («Вне
службы»). Читая начало этой главы, нельзя не обратить
внимания, насколько фальшивыми и извращенными
являются представления Гудериана о праве и других
институтах современного государства.
У Гудериана мы не найдем ни слова о варварстве
фашизма ни в период его прихода к власти, ни
впоследствии: о тысячах концлагерей, опоясавших всю Герма-
кию колючей проволокой, о запрещении прогрессивных
политических партий и профсоюзов, о массовых убий-
2*
35

ствах, душегубках и т. п. Короче говоря, все эти
преступления, сделавшие германский фашизм синонимом
человеконенавистничества и беззакония, не трогали Гу-
дериана, поскольку не касались ни его самого, ни той
касты милитаристов, к которой он принадлежал. Но вот
по отношению к нему и некоторым из его коллег Гитлер
оказался несправедлив, в частности некий генерал
Гёппнер был уволен в отставку без пенсии. В разговоре
со своим непосредственным начальником фон Клюге
Гёппнер неодобрительно отозвался о Гитлере, и
последний, узнав об этом, пришел в. ярость. В результате
рейхстаг отменил последние мизерные ограничения
власти рейхсканцлера и главы государства, касавшиеся
также военного ведомства и обеспечения военных.
И что же? Послушаем" Гудериана: «Тем самым
Германия перестала быть современной страной, где
существуют общепринятые права и законы». Оказывается,
только теперь, а не тогда, когда произошел
фашистский переворот. С точки зрения Гудериана, Гитлер имел
законное право запретить все прогрессивные
политические партии, уничтожить миллионы людей за их
политические убеждения, наконец, лишить независимости
десяток европейских стран, развязать невиданную в истории
человечества войну, рвать, как клочки бумаги,
международные обязательства, но не имел решительно никакого
права снять его, Гудериана, с должности или лишить
пенсии и права ношения мундира генерала Гёппнера.
В этом смехотворном эпизоде, как в капле воды,
отразилась идейная сущность этого закоренелого
милитариста, не ставящего ни в грош судьбы целых народов и
задыхающегося от ярости, когда ущемляются его
корыстные интересы.
Не будем останавливаться здесь на том, с какой
скрупулезностью Гудериан описывает свои недуги.
Характерно, что, пока он был «у дел», ни о каких
болезнях и речи не было, а оказавшись в отставке, сразу
занемог — болезни были, несомненно, «дипломатические».
В этом же разделе мы найдем снова критику
взглядов Гитлера по военным вопросам — теперь рень идет
уже о плане летней кампании 1942/43 года. Гудериан
резко осуждает Гитлера за то, что он, «как и в
августе 1941 года, преследовал экономические и
политические цели, которых он хотел достигнуть еще до того,
36

как будет сломлена военная мощь противника»
(стр. 250).
Гудериан выступает здесь как проповедник идеи
Клаузевица о том, что главной целью войны является
сокрушение военной мощи противника в узком смысле
этого слова, то есть уничтожение его войск. Для своего
времени эта мысль была верной. В период, когда
армия являлась в основном профессиональной и для ее
восстановления требовался определенный и довольно
длительней срок, действительно, в каком-то одном
сражении, так называемом генеральном, можно было
сокрушить военную мощь противника. Совсем другое дело
сегодня, когда армии являются массовыми, а
вооружение производится для них не только в мирное время,
но и в ходе войны, когда на нужды вооруженных сил
работает, по существу, все народное хозяйство страны.
В этих условиях говорить о сокрушении* военной мощи
такой мировой державы, как СССР,— значит мыслить
категориями первой половины прошлого века. Поэтому,
как ни стремится Гудериан выдать себя за теоретика,
сказавшего нечто принципиально новое в области
военного искусства, он в основном находится в плену
отживших догм.
В чем, однако, прав Гудериан, так это в оценке
последствий Сталинградской битвы для Германии:
«...После катастрофы под Сталинградом в конце
января 1943 года положение стало в достаточной степени
угрожающим даже без выступления западных держав»
(стр. 250).'Здесь Гудериан, может быть против своей
воли, вполне определенно подтверждает ту мысль, что
наша армия, наш народ имели полную возможность
покончить с фашистской Германией без помощи
западных держав.
В следующей главе, «Развитие бронетанковых войск
с января 1942 по февраль 1943 года», Гудериан
довольно подробно сообщает о развитии бронетанковых войск
и производстве танков в Германии в течение 1942 года.
Не останавливаясь на деталях этого вопроса,
который выходит за рамки настоящей брошюры, мы
приведем здесь лишь отрывок, характеризующий
качественное превосходство лаших танков, и особенно
знаменитого Т-34:
37

«Как уже упоминалось, в ноябре 1941 года видные
конструкторы, промышленники и офицеры управления
вооружения приезжали в мою танковую армию для
ознакомления с русским танком Т-34, превосходящим наши
боевые машины. Непосредственно на месте они хотели
уяснить себе и наметить, исходя из полученного опыта
боевых действий, меры, которые помогли бы нам снова
добиться технического превосходства над русскими.
Предложения офицеров-фронтовиков выпускать точно
такие же танки, как Т-34, для выправления в
наикратчайший срок чрезвычайно неблагоприятного положения
германских бронетанковых сил не встретили у
конструкторов никакой поддержки. Конструкторов смущало,
между прочим, не отвращение к подражанию, а
невозможность выпуска с требуемой быстротой важнейших
деталей Т-34, особенно алюминиевого дизельного
мотора. Кроме того, наша легированная сталь, качество
которой снижалось отсутствием необходимого сырья,
также уступала легированной стали русских> (стр. 253).
Приведенный отрывок, на наш взгляд, не требует
никаких комментариев, его читаешь с чувством
гордости за нашу Родину, волей Коммунистической партии
ставшую уже в предвоенные годы могучей
индустриальной державой.
Основная цель названной главы — доказать, что за
период с начала 1942 года до начала 1943 года
производство танков в Германии шло по совершенно
ложному пути. И так как танки, по Гудериану,— это основной
вид военной техники, а бронетанковые войска —
решающая сила в современной войне, то, следовательно, над
Германией, мало того, над Европой нависла в то время
смертельная угроза.
Приведем заключительную тираду Гудериана из
данной главы, проливающую свет на смысл этого
экскурса в область танкостроения:
«Наконец, в обсуждение все ухудшавшегося
положения на танковом фронте вмешался генеральный
штаб, который потребовал отказаться от производства
всех видов танков, за исключением танка «Тигр» и танка
«Пантера», еще не готового к серийному производству.
Гитлера склонили согласиться с этим предложением.
Министерство вооружения и боеприпасов также
приветствовало вызванное этим упрощение производства. Эта
38

группа новаторов не обдумала лишь одного, что с
прекращением производства танков T-IV германские
сухопутные войска должны ограничиваться 25 танками
«Тигр», выпускаемыми ежемесячно. Следствием этого
могло бы быть полное уничтожение германских
сухопутных войск за очень короткий срок. Русские выиграли бы
войну без помощи своих западных союзников и
захватили бы всю Европу. Никакая сила на земле не смогла
бы сдержать их...
Опасность, надвигавшаяся на нас, была настолько
чудовищна, что стали искать человека среди генералов
бронетанковых войск и отдельных благоразумных
личностей из военного окружения Гитлера, который был бы
в состоянии немедленно устранить угрозу наступления
хаоса. Мои довоенные труды положили Гитлеру на
стол и упросили его прочесть их. Затем ему предложили
вызвать меня... 17 февраля 1943 года я был направлен
на беседу к Гитлеру...» (стр. 259)
Следует попросить извинения у читателя за эту
длинную выдержку, однако она как нельзя лучше
рисует образ «скромного и доблестного прусского
рыцаря» Гудериана. В ней есть одна правильная мысль —
это то, что советский народ действительно мог бы
разбить фашистскую военную машину без помощи
западных союзников. В остальном намерения Гудериана ясны:
он хочет сказать, что только возвращение его в вермахт
спасло Германию «от молниеносного разгрома, а
Европу— от порабощения русскими». Вся следующая глава,
изображающая его деятельность на должности
генерал-инспектора бронетанковых войск, по замыслу
автора должна показать, как он в крайне сжатые сроки
«восстановил» танковую мощь рейха и тем самым «спас
Европу». Нельзя без смеха говорить об этих вздорных
притязаниях битого генерала — все это не более как
стремление задним числом набить себе цену.
Однако остановимся на главе «Генерал-инспектор
бронетанковых войск» несколько подробнее, так как в
ней имеется ряд интересных моментов.
Здесь Гудериан останавливается на итогах
совещания в Касабланке (14—24 января 1943 года) между
Англией и США. Ожесточенной критике он подвергает
решение этой конференции о требовании безоговороч-
39

ной капитуляции Германии и всех держав оси. Он
пишет, что «оно было встречено германским народом и
особенно армией сильным возмущением» (стр. 260).
Далее Гудериан стремится представить дело так,
как будто требование о безоговорочной капитуляции
угрожало самому существованию германской нации;
таким образом, он ставит знак равенства между
нацизмом и германским народом. Надо сказать, что никто,
даже такие прожженные политики, как Черчилль,
никогда не ставили задачу уничтожить германскую нацию.
Но Гудериан мыслит фашистскими категориями и не
хочет видеть самых очевидных вещей.
Гудериан считает требование безоговорочной
капитуляции по отношению к агрессору, развязавшему
кровопролитную войну, «наглым>. Но требование, по
существу, тоже безоговорочной капитуляции к мирным,
ничем не затронувшим Германию странам — таким, как
Чехословакия, Югославия, Греция, Бельгия, Дания,
Норвегия, Голландия и т. д.,— со стороны фашистской
Германии не находит у него ни одного слова осуждения.
В самом деле, разве можно было вести какие-либо
переговоры с гитлеровским или каким-нибудь другим
национал-социалистским правительством после того, как
германский фашизм растоптал солдатским сапогом все
международные обязательства, не только прежде взятые
Германией, но и добровольно принятые самим
Гитлером?
Характерно, что Гудериан набирается нахальства
говорить от имени немецкого народа, хотя именно с
помощью подобных ему оголтелых милитаристов
Гитлеру и удалось ввергнуть Германию в пучину бедствий.
Вину за те невзгоды, которые действительно выпали на
долю немцев в период войны и после ее окончания,
глупо взваливать на плечи противников Германии,
которые якобы вели неправильную политику. Эта вина
целиком ложится на авантюристское руководство
фашистского рейха.
Советский Союз наиболее последовательно вел
линию на полный разгром фашистского правопорядка, он
понуждал к этому и своих западных союзников. Это ни
в коей мере, однако, не значит, что наша страна
стремилась к уничтожению германского государства как
такового или к истреблению немцев как нации. Напро-
40

тив, политика германского милитаризма на протяжении
столетий сводилась к стремлению уничтожить соседние
народы, в особенности славян и коренное население
прибалтийских стран. В другом месте своей книги Гу-
дериан с гордостью говорит о своей принадлежности к
пруссакам и проливает крокодиловы слезы по поводу
того, что в результате последней войны было потеряно
достигнутое за семь столетий. Следует добавить—за семь
столетий самых бесчеловечных и кровопролитных войн,
в течение которых были истреблены миллионы поляков
и других1 славянских народов. Как известно,
преступления Гитлера далеко превзошли кровавые «подвиги»
псов-рыцарей. И вот теперь, когда наступил час
расплаты за все содеянное, Гудериан, являющийся по
крови и духу наследником псов-рыцарей, смеет говорить о
несправедливости по отношению к гитлеровской
Германии со стороны тех, кто явился ее жертвой!
В той же главе, на стр. 262—263, приводится весьма
интересная дипломатическая переписка между так
называемой нейтральной Испанией и Англией по вопросу
о возможности сепаратного мира западных стран с
Германией. По словам Гудериана, 21 февраля 1943 года
испанский диктатор Франко направил английскому
послу ноту следующего содержания: «Если не изменится в
корне ход войны, то русские армии проникнут в глубь
территории Германии. Разве такие события в случае,
если они произойдут, не являются угрозой для Европы,
особенно Англии? Коммунистическая Германия
передала бы России свои военные секреты и военную
промышленность. Немецкие техники и специалисты дали
бы возможность России превратиться в гигантскую
империю, простирающуюся от Атлантического до Тихого
океана... Если Россия получит разрешение на
оккупацию Германии, никто уже не будет тогда способен оста-
ноэить дальнейшее продвижение Советов».
Едва ли есть необходимость полемизировать с этой
антисоветской демагогией; в ней достойно внимания
лишь признание нашей силы, способности нашей страны
одной, без помощи Запада, сокрушить фашизм.
Посмотрим, однако, что ответила на это Англия в
лице своего посла в Испании Гоуэра: «Теорию, что
Россия после войны создаст угрозу Европе, я не могу
признать. Также я отклоняю мысль, что Россия после окон-
41

чания боевых действий может начать против Западной
Европы политическую кампанию... Разве может после
войны какая-нибудь нация, полностью опираясь на свои
собственные силы, подчинить Европу? Россия будет
занята своим восстановлением, причем в большой
степени она зависит от помощи Соединенных Штатов и
Великобритании. Россия не имеет ведущего положения
в борьбе за победу. Военные усилия совершенно
одинаковы, и победу союзники одержат совместно. После
окончания войны крупные американские и английские
армии оккупируют континент. Они будут состоять из
первоклассных солдат, они не будут потрепаны и
истощены, как русские части. Я отважусь предсказать, что
англичане будут самой мощной военной силой на
континенте. Влияние Англии на Европу будет таким же
сильным, каким оно было в дни поражения Наполеона.
Наше влияние, подкрепляемое военной мощью,
будет чувствовать вся Европа, и мы будем принимать
участие в ее восстановлении».
Правильные и ложные положения этого
высказывания советскому читателю видны сразу; мы привели его
здесь, чтобы показать, каковы были истинные
намерения английского правительства и почему оно
оттягивало открытие второго фронта. Это делалось для того,
чтобы русские армии и сама Россия как можно более
ослабли, дабы затем, имея свежую армию и
нерастраченные экономические ресурсы, продиктовать нам
условия мира. Не без основания Гудериан подчеркивает, что
это звучало очень самоуверенно. Действительно, Англия
все-таки была сильно истощена в войне и не смогла
тягаться с Америкой, а к советскому строю, как известно,
не подходят мерки, годные для капитализма,— он вышел
из войны не ослабленным и истощенным, а окрепшим и
закалившимся в борьбе и сумел сыграть ведущую роль
в послевоенных переговорах.
В этой же главе описывается подготовка и
проведение операции «Цитадель», то есть попытки наступления
на Курской дупе (подробно этот вопрос будет
рассмотрен при разборе книги Манштейна «Утерянные
победы»). Гудериан уверяет читателей, что он тогда
понимал пагубность этой операции, решительно возражал
против нее, но его доводы не были поддержаны ни
Цейтцлером, ни Манштейном, занявшим половинчатую
42

позицию. Анализ тогдашней обстановки на советско-
германском фронте сделан довольно правильно, хотя
неясно, когда именно Гудериан его делал — в тот ли
период или при написании своей книги, спустя несколько
лет после окончания войны. Здесь же есть момент,
проливающий свет еще на одну сторону морального
облика пресловутых рыцарей третьего рейха. Старые враги
и соперники фон Клюге и Гудериан встретились вновь.
Гудериан считал Клюге виновником крушения своей
так стремительно развивавшейся карьеры; при встрече
они повздорили, и фон Клюге. вызвал Гудериана на
дуэль через посредство Шмундта, шеф-адъютанта
Гитлера. Гудериан отказался от дуэли, так как ее не хотел
Гитлер. Для «рыцарского поединка» у обоих
«паладинов» видно не хватило, что называется, пороху, но форма
была соблюдена.
Заключительный раздел этой главы посвящен
описанию вторжения западных союзников на материк.
Успех вторжения Гудериан стремится объяснить
неправильным расположением гитлеровских сил на западном
театре военных действий, что, возможно, и имело
определенное значение.
Однако не лишним будет привести здесь одну
выдержку, отчетливо показывающую, что сыграло
решающую роль в успехах антигитлеровской коалиции летом
1944 года.
«В то время как на фронте в Нормандии
развертывавшиеся передовые части западнцх союзников
готовились осуществить прорыв нашего фронта с захваченного
ими плацдарма, что создавало для нас крайне
напряженное положение, на Восточном фронте развивались
события, непосредственно приближавшие чудовищную
катастрофу.
22 июня 1944 года по всему фронту группы армий
«Центр»... русские перешли в наступление, введя в бой
сто сорок шесть стрелковых дивизий и сорок три
танковых соединения. Они добились полного успеха. К 3 июля
русские войска вышли к Припятским болотам,
достигнув линии Барановичи, Молодечно, Козяны. С этих
рубежей наступление неудержимым потоком хлынуло
дальше, перекинулось на участок группы армий
«Север», и уже к середине июля линия фронта проходила
через Пинск, Пружаны, Волковыск, Гродно, Ковно,
43

Двинск, Псков. На главных направлениях (Варшава,
Рига) наступление, казалось, будет продолжаться
безостановочно. После 13 июля наступление стало
распространяться на участок фронта группы армий «А», и
войска противника достигли линии Перемышль, р. Сан,
Пулавы (на р. Висла). В результате этого удара группа
армий «Центр» была уничтожена. Мы понесли
громадные потери — около двадцати пяти дивизий».
Из этого, может быть несколько пространного,
отрывка видно, что основным фронтом, на котором
гитлеровцев ожидала одна катастрофа за другой, и после
вторжения западных союзников во Франции оставался
Восточный фронт.
Следующая глава посвящена событиям, связанным с
покушением на Гитлера, произведенным, как известно,
20 июля 1944 года.
В этой главе, пожалуй, наиболее отчетливо
проявилось ханжество, фарисейство Гудериана, а также его
преданность душой и телом национал-социализму и
«фюреру».
Не вдаваясь в подробности всей грызни в стае
фашистских волков, можно сказать, что Гудериан сыграл,
видимо, неблаговидную роль в этой истории, а
возможно, и запятнал себя предательством по отношению к
своим коллегам. Во всяком случае, едва ли является
случайностью, что именно в этот момент Гудериан был
назначен начальником генерального штаба сухопутных
войск (хотя сам он пытается доказать, что его
назначили лишь потом'у, что генерал Буше, который должен
был занять этот пост, был ранен во время покушения
на Гитлера).
Гудериан принял участие и в судебной расправе
над своими коллегами; по этому поводу он лицемерно
пишет, что ему приходилось вступать в тяжелые
конфликты со своей совестью. Тем кощунственнее звучат
рассуждения Гудериана о том, что он противник
всякого убийства. Да, он так прямо и заявляет: «Сам я
противник всякого убийства. Наша христианская
религия дает в этом отношении ясную заповедь» (стр. 314).
И это говорит закоренелый милитарист, по вине
которого погибли сотни тысяч ни в чем не повинных людей!
Все эти фарисейские разглагольствования
потребовались Гудериану для того, чтобы оправдать свое
44

отрицательное отношение к покушению на Гитлера.
Ясно, что террористический акт не исправил бы
положения в Германии того времени, но бесспорно и то, что
Гитлер заслужил самого сурового возмездия за свои
поистине бессчетные преступления. Не будем касаться
здесь многословных ханжеских излияний Гудериана по
поводу судьбы участников заговора и его
философствований о том, что было бы, если бы покушение удалось,
ибо они крайне бессодержательны.
Нельзя, однако, не упомянуть, что в заключение
этой главы Гудериан обрушивается на тех «ораторов и
писателей», которые, имея доступ к Гитлеру, не
пытались положительно влиять на него, возражать ему
и т. д. Он пишет: «Тот, кто придерживался иного
мнения, чем Гитлер, обязан был сказать ему об этом
совершенно открыто, если ему представлялся такой случай.
Это нужно было делать в первую очередь тогда, когда
это было совершенно необходимо, когда это еще имело
смысл, а именно в предвоенные годы» (стр. 316).
Трудно определить, чего в этой патетической тираде
больше — дремучей глупости или фарисейства. Во-первых,
убеждать Гитлера в необходимости мирной политики
равносильно стремлению сделать волка вегетарианцем;
во-вторых, если Гудериан так страстно предан мирной
политике и так храбр, чего же он сам не использовал
свое положение с целью переубедить «фюрера»?
В главе, где Гудериан пишет о своей деятельности
на посту начальника генерального штаба сухопутных
войск, прежде всего бросается в глаза стремление
автора преувеличить собственные заслуги, а также
показать, что якобы все внимание Гитлера было приковано
к западному театру военных действий, что туда шли
резервы, там сооружались укрепления, а Восточный
фронт-де был предоставлен попечениям только одного
Гудериана. Автор забывает, однако, что в предыдущих
главах он сам писал о том, что Атлантический и
Западный валы были не более чем блефом, а немецкие
дивизии, сражавшиеся на Западе, можно было перечесть по
пальцам.
Нельзя пройти мимо описания фашистских зверств в
Польше. Гудериан пишет, что во время доклада груп-
пенфюрера СС фон дем Бах-Селевского о подавлении
восстания в Варшаве у него волосы становились
45

дыбом. Он пишет, далее, что этот палач получил от
Гитлера приказ: «...сравнять Варшаву с землей, поскольку
это не помешает выполнению военных планов по
сооружению укреплений» (стр. 348). До начала
разрушений из Варшавы надлежало вывезти все виды сырья,
текстиль и мебель.
Кстати сказать, описываются здесь и такие факты,
которые начисто опровергают насквозь лживую,
возмутительную версию Уинстона Черчилля (см. его
«Воспоминания») о том, что якобы советское командование
не желало оказать поддержки восставшим и чуть ли не
специально прекратило наступление на Варшаву, когда
там вспыхнуло восстание*
Гудериан пишет, что настойчивые попытки
советских войск форсировать Вислу и прорваться к городу
не увенчались успехом в связи с тем, что немцами была
создана прочная оборона. Надо сказать, что наше на-
ступление, развивавшееся почти без всяких перерывов с
июня месяца, потребовало для своего успешного
продолжения определенной оперативной паузы.
В разделе, касающемся наступления в Арденнах в
декабре 1944 года, Гудериан раскрывает политический
замысел Гитлера: посредством этого наступления он
стремился припугнуть западных союзников и склонить
их к сепаратному миру. Этой цели, как известно,
Гитлер не добился, потому что в середине января 1945
года началось наступление наших войск по всему
фронту.
На стр. 350—352 Гудериан изо всех сил старается
преуменьшить свои силы на Восточном фронте,
преувеличить наши, подчеркнуть, что преимущественное
внимание германское верховное командование уделяло
действиям на Западе. Все это делается для того, чтобы,
во-первых, реабилитировать себя как лицо, отвечавшее
за Восточный фронт, а во-вторых, умалить успехи
нашей армии и сделать приятный жест своим
англо-американским хозяевам.
Однако из приведенных на стр. 374 данных видно,
какой из театров военных действий действительно
притягивал основные силы. «Примерно сто три слабые
пехотные дивизии и тридцать две с половиной такие же
слабые танковые и моторизованные дивизии находились на
Восточном фронте; Западный фронт имел около шести-
46

десяти пяти пехотных и двенадцати танковых дивизий
(в действительности еще меньше.— Л. £.), из которых
четыре готовились к отправке на восток».
В этой связи стоит сказать несколько слов об идее
Гудериана организовать контрнаступление в районе
Арнсвальде (Хощно) в Померании с целью выиграть
время и о его возражениях против контрнаступления в
Венгрии. Надо сказать, что гитлеровские контрудары
в Венгрии имели, несомненно, больше смысла, чем
провалившиеся в самом начале контрудар у Арнсвальде,
хотя Гудериан и пытается всеми силами представить
эти события в превратном свете. Он договаривается,
например, до утверждения, что контрудар в Померании
не имел успеха в связи с тем, что генерал Венк, по
настоянию Гудериана назначенный руководить его
осуществлением, был ранен при автомобильной катастрофе.
Довольно колоритно изображает Гудериан развал
гитлеровской коалиции, показывая, как одна за другой
союзные с Германией страны порывали с ней и
объявляли войну рейху.
Касаясь последних разделов книги, где Гудериан
характеризует главарей фашистской банды, следует
сказать, что Гудериан старается хоть в какой-то
степени обелить их, найти объяснения их мерзостным
деяниям. Он, например, с серьезным видом заявляет, что
Гитлер оздоровил национальное самосознание немцев —
этот человек, который во всеуслышание заявлял: «Я
освобождаю вас от химеры, называемой совестью!»
Геббельса он считает гениальным пропагандистом,
Геринга — выдающимся организатором авиации и т. д.
В заключение отметим, что книга Гудериана при
некритическом отношении к ее содержанию может не
только внести путаницу в головы читателей, но и серьезно
повредить правильному восприятию исторической
действительности. Это, в сущности, и является основной
целью ее автора, потомственного прусского
милитариста, убежденного приверженца национал-социалистских
идей.

П. ПИРРОВЫ ПОБЕДЫ
ФЕЛЬДМАРШАЛА МАНШТЕЙНА
Приступая к рассмотрению книги
генерал-фельдмаршала Эриха фон Манштейна, следует сразу сказать, что
многие из его сподвижников по разбойничьим походам,
а также англо-американские покровители германского
милитаризма считают Манштейна «самым выдающимся
стратегическим умом вермахта». Уверовав в это, Ман-
штейн старается в своей книге «Утерянные победы» *,
вышедшей в Бонне в 1955 году, убедить читателя, что
именно ему принадлежат лавры многих
«блистательных» побед, к сожалению утраченных по вине
Гитлера. Об этом говорит и само претенциозное заглавие
книги 2.
Однако наряду с саморекламой, имеющей целью
набить себе цену, Манштейн стремится так подтасовать
исторические факты, чтобы умалить роль Советского
Союза и его Вооруженных Сил в деле разгрома
гитлеровской Германии и доказать, что фашистские
военачальники и он сам в первую очередь являлись
выдающимися теоретиками и непревзойденными мастерами
военного дела, если иногда и терпевшими поражения, то
исключительно из-за грубых ошибок Гитлера как
главы государства и верховного главнокомандующего
вооруженными силами.
1 Все ссылки даются на немецкое издание: Erich von
Manstein, Verlorene Siege, Athenaum Verlag, Bonn, 1957.
2 Книга Манштейна получила хвалебные отзывы во многих
капиталистических странах, в том числе во Франции и США. Это
означает, что способы фальсификации событий минувшей войны
пришлись по вкусу всем милитаристам.
48

Нельзя, конечно, огульно отбросить все, что
написано Манштеином; у него есть и такие места, где
он более или менее объективно освещает события,
особенно там, где 'в их нежелательном для фашистской
Германии развитии виновен не он, а кто-либо другой
из германского генералитета. Так, например, он
более или менее достоверно описывает ход
Сталинградской битвы до того момента, когда сам стал
участником ее катастрофического для врагов финала. Нельзя
не сказать также, что в книге Манштейна, как,
впрочем, и в других подобных произведениях, имеется и
целый ряд интересных сведений фактического характера.
Подобные данные, например, встречаются в разделах
книги, касающихся военных действий на Западе до
начала Великой Отечественной войны, в описаниях
борьбы за Крым и кое-где в других местах.
Однако не об этом должна идти сейчас речь, а об
искажениях исторической правды, ибо они весьма
многочисленны и имеют самый разнообразный характер и
назначение. Укажем здесь лишь на главные; впрочем,
они во многом сходны с теми, которые мы называли,
анализируя книгу Гудериана.
Во-первых, Манштейн стремится опорочить наш
социалистический строй, наш народ и нашу армию с тем,
чтобы соответственно возвеличить гитлеровскую
Германию и ее армию. Для выполнения этой неблагодарной
задачи он беззастенчиво искажает факты, не стыдясь
зачастую приписать советским войскам то, что
делалось гитлеровцами. Он позволяет себе писать о
«зверствах» советских воинов по отношению к германским
военнопленным и т. п. и вместе с тем заявляет, что в
его войсках не выполнялся так называемый «комисса-
ренэрлясс»1. Симптоматично, что почти все крупные
фашистские военачальники пишут теперь, что в их
войсках этот приказ не выполнялся. (Ср. Гудериан,
стр. 138.)
Если послушать их, то окажется, что приказы
Гитлера можно было не выполнять. Но кто поверит этому,
когда всем известно, как дрожавшие перед гневом
«фюрера» фашистские военачальники пачками расстрелива-
1 Приказ Гитлера о немедленном расстреле всех захваченных
в плен политработников.
49

ли 1 своих солдат и солдат своих союзников за
малейшее неповиновение? Известно также, что Гитлер не
нянчился с теми, кто проявлял строптивость.
Одним из наиболее значительных разделов книги
Манштейна, несомненно, являются главы, посвященные
Сталинграду, причем здесь Манштейн стремится
выступить не столько в качестве мемуариста-очевидца,
сколько в качестве «исследователя-историка», надевая на
себя маску «беспристрастного летописца».
Прежде всего Манштейн хочет убедить читателя в
том, что Сталинград не является поворотным пунктом
второй мировой войны в том смысле, как понимает его
подавляющее большинство людей.
Никита Сергеевич Хрущев как в личных беседах с
автором этих строк, так и в публичных выступлениях во
время войны указывал, что в Сталинградской битве,
длившейся более шести месяцев, советский народ и его армия
совершили немеркнущий подвиг: нанесли величайшее
поражение фашистской армии и добились коренного
перелома в ходе всей войны в свою пользу.
Товарищ Мао Цзэ-дун писал еще в середине октября
1942 года, в разгар оборонительных боев под
Сталинградом:
«Эта битва является не только переломным
моментом в ходе советско-германской войны и даже не
только переломным моментом в ходе нынешней мировой
войны против фашизма, но она явится и переломным
моментом во всей истории человечества»2.
Как переломный момент в ходе войны оценивали эту
победу и другие наши друзья за рубежом.
Неутомимый борец за мир, всемирно известный
прогрессивный общественный деятель Хьюлетт Джонсон,
посетив Сталинград, оставил следующую запись в книге
отзывов Музея обороны Царицына—Сталинграда:
«...Главный ствол фашистского дерева был срублен в
Сталинграде и людьми Сталинграда...»
А группа индийских писателей записала в этой же
книге такие прочувственные слова: «Сталинград
завоевал не только восхищение, но и признательность
1 Об этом сам Манштейн пишет с фарисейским сожалением на
стр. 234—235.
2 Мао Цзэ-дун, Избранные произведения, т. 4, Издатннлит,
М., 1953, стр. 188-189.
50

народов всего мира. Героической победой он повернул
ход истории, спас человечество от фашистского
рабства...»
Показательна оценка Сталинградской битвы в ГДР.
Выступая на научной сессии комиссии историков
Советского Союза и Германской Демократической Республики
в Лейпциге в 1957 году, Отто Корфес (бывший
командир 295-й немецкой пехотной дивизии, в настоящее
время научный сотрудник Военно-исторического
института Министерства национальной обороны ГДР)
говорил: «Мы знаем, что она (Сталинградская битва.—
А. Е.) не только имела решающее военное значение, но
и положила начало перемене в международной
политической обстановке... Поражение под Сталинградом
явилось поражением агрессивных сил империализма...
Битва под Сталинградом оказала огромное политическое
воздействие на немецкий народ, на союзников Германии,
на Европу, на весь мир»1.
Но не только мы и наши друзья оцениваем победу
под Сталинградом как переломный пункт всей второй
мировой войны, это вынуждены сделать и многие наши
враги из числа тех, кто сохранил хоть какую-то
способность к объективному анализу исторических
событий.
Курт Типпельскирх в своей «Истории второй
мировой войны» пишет:
«Хотя в рамках войны в целом событиям в Северной
Африке отводят более видное место, чем
Сталинградской битве, однако катастрофа под Сталинградом
сильнее потрясла немецкую армию и немецкий народ,
потому что она оказалась для них более чувствительной.
Там произошло нечто непостижимое, не пережитое с
1806 года,— гибель окруженной противником армии»2.
Говоря о Северной Африке, Типпельскирх явно не хочет
оскорбить самолюбие тех, кто платит ему деньги.
Генерал Цейтцлер, бывший во время Сталинградской
битвы начальником генерального штаба сухопутных
войск вермахта, прямо заявляет: «Ход событий пока-
1 Komission der Historiker der DDR und der UdSSR. Probleme
der Geschichte des zweiten Weltkriges, Bd. 2, Akademie-Verlag,
Berlin, 1958, S. 428.
2 Типпельскирх К-, История второй мировой войны, Издатч
инлнт, М., 1956, стр. 256.
51

оал, что Сталинградское сражение действительно
оказалось поворотным пунктом всей войны» 1.
Вполне определенно высказывается по этому
вопросу и Ганс Дёрр в своей книге «Поход на Сталинград».
Он говорит, что «...Сталинград стал поворотным
пунктом второй мировой войны. Для Германии битва
под Сталинградом была тягчайшим поражением «л ее
истории, для России — ее величайшей победой. Под
Полтавой (1709 г.) Россия добилась права называться
великой европейской державой, Сталинград явился
началом ее превращения в одну из двух величайших
мировых держав»2.
Приведенные высказывания, которые можно без
труда умножить, не требуют комментариев, они
красноречиво говорят о значении Сталинграда для исхода
второй мировой войны, для судеб человечества.
Обратимся теперь к мнению на этот счет
фельдмаршала Манштейна. Он, конечно, не может полностью
отрицать значения Сталинградской битвы как поворотного
пункта войны, но делает это в такой форме и обставляет
такими оговорками, что, по существу, сводит на нет
свое признание.
На стр. 322, в частности, сказано: «Конечно,
Сталинград постольку является поворотным пунктом в истории
второй мировой войны, поскольку на Волге
разбилась волна немецкого наступления, чтобы затем
откатиться обратно, подобно волне прибоя. Но как ни
тяжела была утрата 6-й армии (одной 6-й армии? —
Л. £.), это не означало еще проигрыша войны на
Востоке и тем самым войны вообще. Все еще можно было
добиваться ничейного исхода, если бы такую цель
поставила перед собой немецкая политика и командование
вооруженных сил».
Он пишет там же: «Сражение за Сталинград по
вполне понятным причинам рассматривается Советами как
решительный перелом в войне.
Англичане приписывают подобное же значение
«битве за Англию», то есть отражению немецкого
воздушного наступления на Британские острова в 1940 г.
1 Вестфаль 3., Крейпе В., Цейтцлер К. и др.,
Роковые решения, Воениздат, М., 1958, стр. 209.
2 Дёрр Г., Поход на Сталинград, Воениздат, М., 1957, стр. 15.
52

Американцы склонны приписывать окончательный успех
союзников своему участию в войне.
Также и в Германии многие считают, что
Сталинград имеет значение «решающего сражения».
В противоположность этому следует констатировать,
что нельзя приписывать никакому из тех или иных
отдельных событий решающее значение. Это следствие
влияния целого ряда факторов, важнейшим из которых
является, видимо, то, что Германия в конце концов в
результате политики и стратегии Гитлера оказалась
безнадежно слабее своих противников».
Здесь Манштейн восходит, так сказать, на самую
вершину «объективизма», и с этой «головокружительной»
высоты все события и факторы становятся для него
равнозначными: и усиление противовоздушной обороны
в Англии в 1940 г., и материальные ресурсы воюющих
сторон, и разгром отборных армий под Сталинградом,
и провал честолюбивых замыслов «фюрера».
Стоит, подробнее проанализировать это
высказывание Манштейна, так как его толкование вопроса о
переломном моменте войны способно сбить с толку даже
более или менее квалифицированного читателя.
Манштейн, во-первых, заведомо старается смешать
в одну кучу разные по масштабам события, поставить
на место событий как таковых их причины, причем не
главные, а второстепенные.
Ясно, что никто из людей, стремящихся
разобраться в событиях прошлой мировой войны, не станет
утверждать, что то или иное сражение этой войны
явилось причиной полного разгрома Германии. Таких
причин несколько, но главная из них — это преимущество
нашего социалистического общественного строя перед
тем «новым порядком», который был создан фашистами
в Германии и насаждался в покоренных ими странах.
Манштейн указывает, что главной причиной
поражения Германии было то, что она «в результате политики
и стратегии Гитлера оказалась безнадежно слабее
своих союзников». Если иметь в виду Германию как
таковую, то по своим ресурсам она при любой, даже
самой правильной политике была более слабой, чем
блок таких трех мировых держав, как СССР, США и
Англия. Слабее их она, несомненно, была даже и тогда,
когда благодаря политике Гитлера и не без содейст-
53

вия империализма США и Англии захватила все ресурсы
Западной и частично Восточной Европы. Не секрет,
однако, что ресурсы (имеются в виду экономический
потенциал и людские ресурсы) не могут одни решить исход
войны.
Если обратиться, например, к такому факту, как
разгром Франции Германией в 1940 году, то нетрудно
понять, что Франция по своим собственным ресурсам
плюс помощь, оказанная ей Англией, была едва ли
слабее, чем гитлеровская Германия.
Вот что пишет по этому вопросу Гудериан (стр. 84):
«Франция обладала самой сильной сухопутной
армией и самыми крупными бронетанковыми силами в
Западной Европе.
Англо-французские вооруженные силы на западе в
мае 1940 года имели в своем распоряжении около
4800 танков, в германских же вооруженных силах по
списку значилось 2800 танков, включая
бронеавтомобили, а фактически к началу наступления их.насчиты-
валось примерно 2200. Следовательно, противник имел
двойное превосходство, которое усиливалось еще тем,
что французские танки превосходили немецкие
броневой защитой и калибром пушек,.впрочем уступая им в
совершенстве приборов управления и в скорости.
Несмотря на наличие этого самого сильного подвижного
боевого оружия, Франция создала «линию Мажино» —
самый прочный укрепленный рубеж в миро1.
Ясно, что дело не только в ресурсах, хотя
экономический потенциал и людские ресурсы, количество
войск и вооружение играют самую существенную роль,
особенно при затяжной войне. Но следует учесть, что
Манштейн пустился в свои объективистские
рассуждения о многих факторах и значении ресурсов с тем,
чтобы сбить читателя с толку и уйти от ответа на
вопрос, когда же, в какой именно момент второй миро-
1 В мемуарах Уинстона Черчилля «Вторая мировая война»
указывается, что число дивизий гитлеровцев, предназначенных для
вторжения во Францию, равнялось числу французских, английских,
бельгийских и голландских дивизий (135 дивизий), которые можно
было использовать для обороны. По танкам Черчилль приводит
другие данные, а именно 2300 танков у французов и якобы всего
328 танков у англичан. Если признать данные Черчилля более
точными, то количество танков у обеих сторон было примерно равным.
54

вой войны стало ясно, что фашистской Германии не
выиграть войну. Но Манштейну так и не удалось увильнуть
от ответа на этот неприятный для него вопрос. Он
проговаривается, что после Сталинграда надо было искать
ничейного исхода войны — именно после Сталинграда,
а не после разгрома Роммеля или проигрыша так
называемой «битвы за Англию».
Манштейн, стремясь умалить роль Сталинградской
битвы, вместе с тем, по сути дела, оценивает это
сражение как генеральное.
Со времен Клаузевица в военной теории и практике
германского милитаризма утвердился ряд положений,
которые в свое время в большинстве случаев
основывались на реальной действительности, а затем, когда
условия изменились, превратились в догмы.
Такова судьба и учения Клаузевица о генеральном
сражении. Здесь не место разбирать подробно этот
вопрос — подчеркнем лишь, что, по Клаузевицу, война
может быть выиграна только в случае выигрыша
генерального сражения, на которое следует израсходовать
максимум сил и средств. При проигрыше же такого
сражения дело следует вести к ничейному результату.
Хотя Манштейн и не ссылается на Клаузевица в данном
случае, тем не менее он целиком пребывает в плену
его взглядов.
В самом деле, во всей своей книге, вплоть до
изложения Сталинградской битвы, он нигде не
обмолвился ни словом о необходимости сведения войны вничью.
Наоборот, он рьяно защищал мысль о том, что при
правильном руководстве боевыми действиями со стороны
гитлеровской ставки — то есть, надо полагать,, при
выполнении пожеланий Манштейна — война была бы
выиграна. Таким образом, он, по существу, признает
Сталинградскую битву генеральным сражением, после
проигрыша которого ничего не оставалось делать, как
стремиться свести войну вничью.
И Манштейн обвиняет Гитлера именно в том, что тот
в свое время этого не понял.
Наша военная наука далека от того, чтобы
приписывать какому-либо из сражений в течение войны тот
характер, какой приписывал Клаузевиц генеральному
сражению. Однако, изучая реальные
военно-исторические события, нельзя не видеть, что в каждой из зна-
55

чительных войн современности имеется такое сражение,
исход которого оказал решающее влияние на исход
войны в целом (например, битва на Марне в период
первой мировой войны).
Мы, однако, не можем согласиться с Манштейном в
том, что якобы после Сталинграда войну можно было
свести вничью. Нет, Сталинград был закатом немецко-
фашистской армии, возможности оправиться после него
у врага уже больше не было. Говоря это, следует
учитывать, во-первых, то, что это крупнейшее поражение
враг потерпел при отсутствии второго фронта в Европе,
и, во-вторых, то, что силы нашей армии и народа
непрерывно возрастали, в то время как силы фашистского
государства шли на убыль.
Не исключено, что Манштейн рассчитывал на
возможность раскола антигитлеровской коалиции, но
народы союзных стран,. несомненно, не позволили бы своим
правительствам пойти на компромисс с гитлеризмом.
Подробно разбирая фальсификаторские ухищрения
Манштейна, нельзя не подчеркнуть, что речь идет не
о единичных случаях, а, так сказать, о целой
системе. На этом же конкретном примере с недооценкой
значения Сталинграда мы остановились в первую очередь
потому, что он отчетливо показывает, каким образом
Манштейн, фальсифицируя факты и прибегая к
софистике, пытается привести читателя к ложным выводам, а
также потому, что, к сожалению, и в нашей военно-
исторической литературе имелась и продолжает кое-
где бытовать тенденция умаления роли Сталинградской
битвы во второй мировой войне.
Излагая события, последовавшие за Сталинградом,
Манштейн пытается навязать читателю мысль о том,
что его группе армий «Дон» якобы удалось
локализовать наш успех под Сталинградом и даже в какой-то
мере парировать наш удар, а тем самым подготовить
условия для дальнейших наступательных действий
гитлеровцев; лишь в силу ошибок «фюрера», выразившихся
в оттягивании начала летнего наступления немцев
в 1943 году, были будто бы «утеряны» эти победы *.
1 В этом отношении Манштейн перекликается с Гудерианом,
который считал, что оттяжка наступления на Москву летом 1941
года лишила его возможности взять нашу столицу.
56

В общем, по Манштейну получается, что он сумел
отобрать у нас стратегическую инициативу после
Сталинграда.
Характеризуя значение операции «Цитадель»
(наступление на Курской дуге), Манштейн пишет:
«Она («Цитадель».— А. Е.) была последней
попыткой сохранить нашу инициативу на Востоке. С ее
неудачей, равнозначной провалу, инициатива окончательно
перешла к советской стороне. Поэтому операция
«Цитадель» является решающим поворотным пунктом в^мны
на Восточном фронте...» (стр. 473)
Подводя итоги зимней кампании на Восточном
фронте, Манштейн опять-таки утверждает:
«...Путь от Сталинграда до Донца потребовал от
противника больших жертв. В конце этой кампании он
потерпел два тяжелых поражения. Противник не достиг
своей цели — окружения всего немецкого южного
фланга (а у нас такой цели не было!—А. Е.)... В конце
зимней кампании инициатива вновь перешла к немецкой
стороне... Нам удалось почти в безнадежном положении
в конце кампании завоевать пальму победы» (стр. 474—
475).
Оставим на совести Манштейна «пальму победы».
После потери шести армий, из них двух отборных
немецких, гитлеровцам удалось воспользоваться
некоторыми нашими просчетами и частично потеснить наши
войска, не успевшие еще закрепиться на достигнутых
рубежах (Юго-Западный и Воронежский фронты зашли
слишком далеко, не имея достаточных резервов, и
поэтому предпринятые врагом частные контрудары имели
некоторый успех). Но этот незначительный успех
выглядит у Манштейна как победа, вернувшая германской
армии наступательную инициативу. Кто поверит в
серьезность подобных доводов?
Стоит вспомнить, каковы были масштабы поражения,
понесенного гитлеровцами в зимней кампании 1942/43
года. Послушаем того же Манштейна:
«Если в заключение сделать краткий обзор хода боев
и событий этой зимней кампании 1942/43 года в Южной
Россци, то прежде всего необходимо отметить бесспорно
большой успех советских войск. Советам удалось
окружить целую армию (на самом деле две армии.— А. £.),
причем самую сильную — 6-ю армию,— и уничтожить ее.
57

Кроме того, Советы смели с лица земли четыре союзные
армии, боровшиеся на стороне немецких войск... Как
боеспособная сила на фронте они были уже потеряны..*
Группа Голлидта в марте 1943 года получила название
6-й армии, все же мы окончательно потеряли основную
массу солдат почти двадцати дивизий и значительную
часть артиллерии и инженерных частей РГК.
...К потерям войск надо еще присоединить овладение
русскими всей захваченной нами в результате летнего
наступления 1942 года огромной территории с ее
ресурсами. Нам не удался захват кавказской нефти, что
являлось одной из главных целей нашего наступления»
(стр. 467—468).
Гитлеровцы в течение всей Сталинградской битвы
в действительности потеряли более чем миллионную
армию. В течение четырехмесячного оборонительного
сражения они произвели, как известно, более 700 атак,
с громадным упорством днем и ночью враг атаковал
наши позиции. На карту было поставлено все для того,
чтобы выполнить приказ «фюрера», вновь и вновь
требовавшего захвата города (он назначал четыре срока
овладения городом)*
За оборонительный период сражения с 17 июля по
19 ноября враг потерял более 250 тыс. убитыми и 580 тыс.
ранеными. При нашем контрнаступлении с 19 ноября по
11 декабря потери противника составили только убитыми
94 тыс. и пленными 72 тыс. человек (за это время были
полностью разбиты три армии сателлитов и многие
немецкие дивизии) плюс потери в окружении — 330 тыс*
человек.
Таким образом, общие потери вермахта за оба
периода Сталинградской битвы составили 1 млн. 226 тыс.
человек. Если даже исключить из этого числа какое-то
количество вернувшихся в строй раненых за период
обороны (они могут составить примерно 100—150 тыс.), то
и в этом случае потери врага превосходят миллион
человек.
Прав Дёрр, когда он говорит, что под Сталинградом
Советский Союз выиграл битву на уничтожение и что ни
один из его союзников не мог похвастаться такой
победой.
Нужно иметь еще также в виду, что гитлеровцы
потеряли под Сталинградом свое превосходство в воздухе,
58

причем в такой степени, что не только не могли мечтать
вернуть его себе, но даже хотя бы отдаленно
приблизиться к равновесию сил.
Здесь нашла себе могилу транспортная авиация
Германии (только Сталинградский фронт сбил 499
транспортных самолетов). Ясно, что это была потеря не только
материальной части, ной летного состава, причем его
лучших кадров. (Захваченные в плен вражеские летчики со
сбитых транспортных самолетов показали, что в
Сталинград были направлены все инструкторы летных школ.)
И вот, забывая об этом катастрофическом разгроме,
Манштейн не стыдится сказать, что «пальма победы» в
зимней кампании 1942/43 года попала в руки
гитлеровцев.. Поистине наглость битого фельдмаршала не имеет
границ!
Незначительные, имевшие случайный характер успехи
гитлеровцев на отдельных участках в конце февраля —
начале марта Манштейн возвел в ранг выдающихся
побед, якобы вернувших вермахту стратегическую
инициативу.
Необоснованность этого утверждения очевидна,
однако следует особо остановиться на подобной
фальсификации событий, поскольку она получала подчас косвенное
признание и в нашей литературе. Действительно, те, кто
считает, что лишь после битвы под Курском инициатива
окончательно перешла к нам, тем самым молчаливо
признают, что после Сталинграда был момент, когда
инициатива вновь перешла в руки противника. Это неправильно.
Под Сталинградом стратегическая инициатива
окончательно и бесповоротно перешла в наши руки.
Уже сам план операции «Цитадель», разработанный
генералом Цейтцлером и принятый Гитлером,
показывает, насколько была сбита спесь у «фюрера» и его
приспешников в результате разгрома под Сталинградом.
Если летом 1942 года, имея целью захватить инициативу
после нашей победы под Москвой, вермахт получил
задачу наступать на тысячекилометровых просторах юга
одновременно в двух направлениях — на Кавказ и на
Сталинград, то теперь, летом 1943 года, гитлеровская
ставка решила нанести удар, что называется, «на пятач-,
ке», чтобы хоть как-нибудь поправить свои дела и,
возможно, добиться «ничейного» результата в войне.
Манштейн из кожи лезет вон, чтобы убедить читателя, что
69

операция «Цитадель» провалилась только из-за оттяжки
срока ее начала.
В действительности же важнейшими причинами
провала операции «Цитадель» были следующие. Во-первых,
соотношение сил на всем южном крыле
советско-германского фронта после окончания Сталинградской битвы
сложилось в нашу пользу. Дело в том, что в период
Сталинградской битвы наши силы нарастали, а силы врага
слабели — особенно отчетливо это проявилось после
разгрома шести армий противника (двух немецких и четырех
армий сателлитов). Во-вторых, моральный дух немецко-
фашистских войск резко упал, что также было связано
со сталинградской катастрофой. Влияние геббельсовской
пропаганды на солдат и население стало значительно
меньшим. В-третьих, сколоченная Гитлером коалиция
начала разваливаться, дальнейшее использование
«союзных армий» стало, по существу, невозможным. Если
раньше их использовали для обеспечения флангов, то
теперь их вообще пришлось сбросить со счетов.
Надо сказать, что одной из целей операции
«Цитадель», по замыслу Гитлера, являлось уменьшение
воздействия всех перечисленных факторов.
В качестве вывода скажем, что именно Сталинград
явился крутым поворотом в ходе войны, с момента
начала сталинградского контрнаступления стратегическая
инициатива окончательно и бесповоротно перешла в
наши руки. Все последующие попытки гитлеровцев
вернуть инициативу, все их контрудары носили частный
характер и не могли изменить четко определившегося
соотношения сил воюющих сторон.
Поэтому заявление Манштейна о том, что операция
«Цитадель» была решающим, поворотным пунктом
войны на Восточном фронте, является прямой
фальсификацией исторической действительности, рассчитанной на то,
чтобы приписать себе славу полководца, сумевшего
после Сталинградской битвы вернуть инициативу
германскому оружию или хотя бы ослабить последствия
сталинградской катастрофы с целью затем добиться ничейного
исхода войны.
Чтобы показать несостоятельность претензий
Манштейна на роль «спасителя германской нации», мы
несколько забежали вперед; теперь* же снова вернемся к
Сталинградскому сражению.
во

Надо сказать, что общественное мнение Германии,
видимо, до сих пор крайне болезненно воспринимает все,
что связано с гибелью двух наиболее многочисленных
немецких армий под Сталинградом. Поэтому Манштейну
приходится всячески изворачиваться, чтобы не
разбередить старые раны в сердцах миллионов немцев.
И он всеми способами маскирует и затушевывает свою
основную мысль о том, что, с точки зрения фашистских
руководителей, освобождать окруженных было бесцельно,
а прорываться им самим из окружения — тем более
вредно.
Обвиняя Гитлера в том, что по его вине погибла
армия, оставшаяся в Сталинграде, Манштейн вместе с тем
доказывает, что длительное сопротивление окруженных
спасло от полного разгрома фашистские силы на южном
крыле советско-германского фронта *.
Нет смысла перебирать здесь всю ту словесную
шелуху, с помощью которой на протяжении сотни страниц
Манштейн пытается убедить читателей, что он сделал все
возможное для освобождения окруженных и что лишь
по вине Гитлера, не предоставившего ему резервов, эта
задача оказалась невыполненной. Манштейн старается
представить дело так, будто бы он все время возражал
против решений Гитлера и настаивал на самых
решительных действиях крупными силами с целью скорейшего
освобождения окруженных. Однако при более
внимательном рассмотрении этого вопроса обнаруживается, что, по
существу, никаких разногласий у него по этому вопросу
с Гитлером не было, за исключением, пожалуй, того, что
Манштейн действительно требовал для себя как можно
больше пополнений.
Следует подчеркнуть, что как раз в отношении
действий под Сталинградом Гитлер нашел в лице Манштей-
на наиболее рьяного исполнителя своих планов.
Отгораживается же Манштейн от этого всеми средствами по
вполне понятным причинам, так как не хочет делить с
«фюрером» ответственность за гибель многих тысяч
своих соотечественников.
1 Надо сказать, что с оперативно-стратегической точки зрения
для фашистского командования оставление окруженных под
Сталинградом имело определенный смысл, правда, до тех пор, пока
сталинградская группировка гитлеровцев сковывала большинство наших
сил на юге.
61

Однако исторические факты с непреложностью
доказывают виновность Манштейна,
Обратимся к этим фактам.
На стр. 333—334 Манштейн сетует на то, что Гитлер
(ОКХ) и командующий 6-й армией Паулюс не
предприняли ничего для прорыва окружения сразу, в первые же
два дня после начала нашего контрнаступления. Вместе
с тем он сам, приняв командование группой армий
«Дон», в состав которой вошла и группа войск,
окруженных под Сталинградом, счел возможным выжидатьг
по существу, до 12 декабря, то есть более чем полмесяца<
причем считал такую паузу целесообразной.
В действительности же эта оттяжка имела гибельные
последствия, так как за это время нам удалось сделать
некоторую перегруппировку в 51-й армии, что позволило
замедлить наступления Гота и выиграть время для
подхода 2-й гвардейской армии. Если бы
деблокирующий удар был нанесен в первые дни декабря, то у
противника имелись бы серьезные шансы на успех,
поскольку слабые силы нашей 51-й армии, создавшей
внешний фронт окружения, были в этот момент растянуты на
двухсоткилометровом фронте.
Манштейн стремится уверить читателя, что ему
своевременно не были выделены войска и что якобы из-за
этого он дважды переносил сроки начала наступления*
Однако сам Манштейн тут же разоблачает этот
вымысел. На стр. 355 он пишет: «В районе действий 4-й
танковой армии по уже упомянутым выше причинам
затянулась переброска с Кавказа 57-го танкового
корпуса (основной ударной силы армии Гота.— А. Е.). Срок
занятия исходного положения пришлось передвинуть
с 3 декабря на 8, а затем и на 12 декабря. Ясно было,
что, видя это, противник не будет так долго
бездействовать. 3 декабря он... нанес удар в направлении на
Котельниково, основной пункт выгрузки 57-го танкового
корпуса, видимо стремясь выяснить обстановку. Он был
отброшен 4 декабря контратакой приведенной тем
временем уже в боевую готовность 6-й танковой дивизии»*
Таким образом, к 4 декабря полнокровная, свежая
6-я танковая дивизия, прибывшая из Франции, была
приведена в боевую готовность. Когда она выбила из Котель-
62

никово ворвавшиеся туда с целью разведки
кавалерийские части генерала Шапкина, ей следовало продолжать
преследование нашей кавалерии и пробиваться к
окруженным. Действия 6-й дивизии могли быть поддержаны
также и остальными частями Гота, которые давно уже
находились в районе Котельниково.
Правда, Манштейн утверждает, что «с 8 декабря
обозначилось скопление крупных сил противника перед
северным фронтом 4-й танковой армии
(северо-восточнее Котельниково). Здесь была отмечена новая армия
(51-я армия) > (стр. 355). Но, во-первых, с 4 по 8 декабря
было четыре дня, когда и следовало действовать, а, во-
вторых, «новая 51-я армия» (командующий генерал-
лейтенант Труфанов Н. И.) находилась на южном крыле
Сталинградского, Юго-Восточного фронтов с середины
июля 1942 года и в этот период произвела лишь
перегруппировку.
Чтобы оправдать провал деблокады, Манштейн
уверяет читателя, что у него было недостаточно сил. Он
весьма путано говорит о составе армии Гота;
получается, что во вновь созданную армию якобы входили
всего две танковые дивизии и одна-две авиаполевые.
Посмотрим, однако, что по этому вопросу сообщают
другие фашистские генералы, не имевшие
непосредственного отношения к данным событиям и поэтому
описывающие их более объективно.
Бутлар, в частности, пишет:
«Войска, переброшенные с Кавказа и с других
участков Восточного фронта и приданные группе армий
«Дон», сосредоточились в районе Котельниково. Они
были переподчинены 4-й танковой армии
генерал-полковника Гота, которая к 10 декабря создала ударную
группировку, насчитывавшую в своем составе четыре
танковые, одну пехотную и три авиаполевые дивизии»1.
А вот как характеризует силы котельниковской
группировки Типпельскирх: «Из сил, прибывших с
Кавказа, из-под Воронежа и Орла, Манштейн собрал в
районе Котельниково ударную группировку под
командованием генерала Гота. Эта группировка, в которую входи-
1 с Мировая война 1939—1945 гг.», Сборник статей, Издатинлит,
М, 1958, стр. 200.
63

ли четыре танковые, одна пехотная и три авиаполевые
дивизии, начала 10 декабря... наступление»1.
Документально установлено, что в состав
группировки Гота, сосредоточенной в районе Котельниково,
входили: 23, 6, 17-я танковые, 15-я авиаполевая
дивизии, 6-й и 7-й румынские армейские корпуса, группа
полковника Панвиц; позднее туда были подтянуты 16-я
и СС «Викинг» моторизованные дивизии.
У Манштейна было вполне достаточно сил для
осуществления деблокады, так как вплоть до 24 декабря
мы не имели возможности подбросить какие-либо
свежие силы на участок прорыва и вся ударная
группировка Гота вела бои все с той же крайне слабой 51-й ар^
мией.
Манштейн пишет, что 4-я танковая армия Гота
якобы встречала сопротивление все новых и новых сил;
в действительности же, как уже было сказано, никаких
новых сил на этом участке не было, исключая 2-ю
гвардейскую армию, которая сосредоточилась здесь лишь
к 24 декабря, о чем пишет и сам Манштейн на стр. 377.
Но даже и после прибытия 2-й гвардейской армии
резкого изменения в соотношении сил не произошло, хотя
Манштейн и утверждает, что наши силы превосходили
немецко-фашистские будто бы в несколько раз.
Приведем здесь таблицу соотношения сил до
подхода 2-й гвардейской армии.
Людей
Орудий полевой
артиллерии
Орудий ПТО
Танков
У нас
27 795
128
95
107
У
противника
35000*
226
178
460

Соотношение
1:1,2
1:1,9
1:2
1:4
♦ Сравнительно небольшое превосходство противника в
людях объясняется тем, что паша 51-я армия состояла»
преимущественно из стрелковых частей.
1 Типпельскирх К.. История второй мировой войны, Издат-
инлит, М., 1956, стр. 260.
64

Таким образом, у Манштейна — Гота было до 24
декабря в два раза больше артиллерии и более чем
в четыре раза больше танков. Но и после прибытия
2-й гвардейской армии силы, в сущности, только
сравнялись, а превосходство было создано нами лишь на
направлении главного удара.
Манштейн не только выполнял задачу по
деблокированию. Он был командующим группой армии «Дон»,
в которую вошла 6-я армия. Ему более чем кому-либо
другому должно было быть ясно, что когда войска,
предназначенные для деблокирующего удара, были
разгромлены, а их остатки отброшены далеко на юго-запад
и запад почти под Ростов, то дальнейшее сопротивление
окруженных стало бесцельным, так как они к этому
моменту полностью исчерпали свои боевые
возможности и выполнили свою последнюю
оперативно-стратегическую задачу по сковыванию наших сил в районе
Сталинграда в период с 23 ноября 1942 по 15—18
января 1943 года. Если бы Манштейн действительно не
был согласен с Гитлером и взял бы на себя
ответственность, разрешив войскам Паулюса капитулировать, то
было бы спасено дополнительно к тем 90 тыс. человек,
что были взяты в плен в заключительный период
Сталинградской битвы, еще по крайней мере 150—200 тыс.
жизней.
Следует иметь в виду, что основные потери
окруженные понесли в период с 15 января по 2 февраля
1943 года. По свидетельству Дёрра, «только в период
с 24 января по 2 февраля было убито и умерло еще
более 100 000 человек»1. Хотя эта цифра явно
преуменьшена, она, во всяком случае, показывает, когда именно
погибла основная масса окруженных.
Приведем здесь также передаваемый генералом
Меллентином в книге «Танковые сражения 1939 —
1945 гг.» (книга рассматривается нами ниже) рассказ
фашистского полковника Динглера:
«В этот период многие старшие командиры и
офицеры штабов получили приказ вылететь на самолете из
сталинградского кольца. Среди них был и полковник
Динглер. В то время разбитые части 3-й
моторизованной дивизии, в которой служил полковник, оборонялись
1 Д ё р р Г., Поход на Сталинград, Воениздат, М., 1957, стр. 124.
3 А. И. Еременко
65

около водокачки в Воропоново. Вместе с
генералом Хубе, командиром 14-го танкового корпуса,
полковник Динглер должен был вылететь из Сталинграда
и попытаться улучшить снабжение окруженных частей.
С тяжелым сердцем оставлял он своих солдат.
Предварительно он посоветовался относительно своего отъезда
с командиром дивизии и другими офицерами — они
надеялись, что ему, возможно, удастся как-то облегчить
их положение. На мотоцикле с коляской —
единственном средстве транспорта, оставшемся в дивизии,— он
поехал на аэродром в Гумрак. На дороге валялись
трупы солдат, то и дело попадались сгоревшие танки,
брошенные орудия — все свидетельствовало о том, что
армия доживала последние дни. Аэродром являл собой
ту же печальную картину: это была снежная пустыня
с разбросанными по ней в беспорядке самолетами и
автомашинами. Повсюду лежали трупы: слишком
измученные, чтобы двигаться, солдаты умирали прямо на
снегу» *.
Эту картину, кстати, следовало бы представить себе
тем из фашиствующих демагогов, которые до сих пор
пытаются убедить общественное мнение в том, что
в Советском Союзе удерживаются бывшие
военнослужащие гитлеровской армии. В действительности же те,
кого безутешно оплакивают матери, жены и дети в
Германии, по вине Гитлера и его приспешников нашли себе
могилу в сталинградских степях либо попали в плен
в таком безнадежном состоянии, что спасти их не
удалось.
Здесь уместно привести и свидетельство другого
очевидца — речь идет об уже упоминавшемся нами
Отто Корфесе, который был пленен советскими
войсками под Сталинградом. Он говорит: «Немецкие
военнопленные из-под Сталинграда прибывали в
лагеря ...истощенными, изголодавшимися и больными...
(В котле) свирепствовали дизентерия и сыпной тиф...
Заражались десятки тысяч... Многие умерли, несмотря
на героические усилия советского медицинского
персонала. Погибло также два советских врача и четырна-
1 Меллентин Ф. В., Танковые сражения 1939—1945 гг.,
Издатинлит, М., 1957, стр. 176.
66

дцать медсестер»1. В подтверждение своих слов он
приводит цитату из книги боннского профессора богословия
Гольвитцера, которого никак нельзя заподозрить в
дружеских чувствах по отношению к СССР. Гольвитцер не
только подтверждает слова Корфеса, но и указывает, что
самопожертвование советского медицинского персонала
«заставило военнопленных посмотреть на Советы
другими глазами и пойти за национальным комитетом
«Свободная Германия»2.
С другой стороны, стремление Манштейна доказать,
что сопро^вление окруженных на всем протяжении их
борьбы и сама их гибель имели смысл и спасли
кавказскую группировку противника, является не чем иным,
как попыткой обелить себя в глазах немецкого народа.
Простой расчет времени показывает, что наши
армии, действовавшие под Сталинградом, в случае
капитуляции окруженных фашистских войск в срок,
указанный в нашем ультиматуме, все равно не смогли бы
принять участие в боях против фашистских войск на
кавказском направлении. Им для этого потребовалось бы
минимум 2—3 недели. Кроме того, они предназначались
после перегруппировки, пополнения и отдыха для
действий на другом участке.
Бессмысленная гибель более 200 тыс. солдат и
пленение 90 тысяч других, доведенных до крайней степени
истощения, долго не изгладится из памяти немецкой
нации. Вдовы и сироты погибших не простят этого
Гитлеру и его ближайшим соучастникам. Поэтому-то
так и изворачивается Манштейн, пытаясь отвести от
себя гнев народа.
Здесь не лишне будет еще раз привести выдержку
из доклада Отто Корфеса, отчетливо показывающую,
какое возмущение вызвали фарисейские ухищрения
Манштейна среди общественности ГДР. Корфес говорит:
«Есть все основания спросить, не несет ли также и он
(Манштейн.— А. Е.) в полной мере ответственность,
поскольку, как командующий группой армий, он исполнял
приказы Гитлера... И если, по его собственным словам,
он понимал их пагубные последствия, то почему же он
1 Komission der Historiker der DDR und der UdSSR. Probleme
der Geschichte des zweiten Weltkriges, Bd. 2, Akademie-Verlag,
Berlin, 1958, S. 433-434.
2 Там же.
3
67

помогал Гитлеру в осуществлении этих гибельных
планов?» Далее Корфес убедительно показывает, что
Манштейн целиком и полностью одобрял планы
Гитлера по развязыванию агрессивной войны против СССР;
более того, Манштейн и в настоящее время оправдывает
вероломство Гитлера и «пытается в интересах Америки
подстрекать немецкий народ к войне против СССР»1.
Следует сказать и о попытках Манштейна уверить
читателей в том, будто окружена была одна лишь 6-я
армия. Это явная ложь.
Приведем здесь выдержку из донесения Верховному
Главнокомандующему по итогам ликвидации
окруженных войск от 2 февраля 1943 года.
«...Полностью уничтожены и частично пленены
11 армейский корпус, 8 армейский корпус, 14 танковый
корпус, 51 армейский корпус, 4 армейский корпус,
48 танковый корпус в составе 22 дивизий: 44, 71, 76, 79,
94, 109 легкой, ИЗ, 376, 295, 297, 305, 371, 384, 389
пехотных дивизий; 3, 29 и 60 моторизованных дивизий;
14, 16 и 24 танковых немецких дивизий; 1
кавалерийской и 20 пехотной румынских дивизий.
Кроме того, уничтожены части усиления: а) 42, 44,
46, 59, 61, 65, 72 артиллерийские полки РКГ, 1/97
артдивизион, 43, 639, 733, 856, 855, 861 артдивизионы
РГК, 243 дивизион штурмовых орудий; 2 и 51
минометные полки РКГ шестиствольных минометов; 9, 12, 25,
30, 37, 91 зенитные дивизионы разных полков,
отдельные части которых действуют на других фронтах;
б) 45, 71, 294, 336, 652, 672, 658, 501 отдельные саперные
батальоны и один отдельный саперный батальон без
номера; в) 21, 40, 540, 539 отдельные строительные
батальоны; г) 6 полк связи и, предположительно,
594 полк связи; д) 7 и 28 дивизионы артиллерийской
инструментальной разведки (АИР); е) много мостовых
колонн и других обслуживающих частей».
Из этого донесения следует, что основные
соединения 4-й танковой армии, а именно 4-й армейский и 48-й
танковый корпуса, а также 29 моторизованная
дивизия попали в окружение и были частично уничтожены,
а частично пленены.
1 Komission der Historiker der DDR und der UdSSR Probleme
der Geschichte des zweiten VVeltkriges, Bd. 2, Akademie-Veriag,
Berlin, 1958, S. 432.
C$

Эти факты подтверждают и коллеги Манштейна. Вот
что пишет, например, по этому вопросу Дёрр:
«Правый фланг 4-й танковой армии (4-й армейский
корпус) в связи с угрозой ее южному флангу был
отведен назад; штаб армии, расположенный в Верх.
Царицынский, утром 21 ноября был атакован русскими
танками и переведен в Бузиновка. Затем он получил новую
задачу и снова был отведен назад, б-я армия приняла
командование войсками, входившими в состав 4-й
танковой арцин (усиленный 4-й армейский корпус и 29-я
моторизованная дивизия)»1.
Ранее Дёрр сообщает о переходе в подчинение
6-й армии 48-го танкового корпуса 4-й танковой армии.
Так что фактически не было окружено только
управление 4-й танковой армии, а все ее войска попали
в окружение.
Если же проанализировать количественный состав
окруженных, то мы увидим, что под Сталинградом было
окружено более двух полнокровных армий. По
штатному расписанию того времени немецко-фашистские
армии состояли из трех корпусов по три дивизии (всего
девять дивизий). Иногда в составе армии было и четыре
корпуса — двенадцать дивизий. Если принять это за
максимальное число соединений в армии и считать, что
в нее входило четыре корпуса — двенадцать дивизий
(немецкая дивизия насчитывала в то время 10 тыс.
человек), значит, армия составляла 120 тыс/ человек
плюс части усиления 10—15 тысяч, итого 130—140 тыс.
человек две армии — соответственно 260—280 тыс.
человек. Общеизвестно, однако, что численность
окруженных составляла 330 тыс. человек. Ясно, что
окружено было не только две армии, но и весьма значительное
количество частей усиления резерва главного
командования. Это не мешает, однако, «объективным
исследователям» типа Манштейна считать, что была окружена
лишь одна армия.
Коснемся еще раз вопроса о критике Гитлера со
стороны Манштейна. Надо сказать, что все неудачи
фашистского вермахта Манштейн связывает с
ошибками и просчетами Гитлера, а все успехи, за малым
исключением, приписывает себе.
Дёрр Г., Поход на Сталинград, Воениздат, М., 1957, стр. 72-
3* А. И. Еременко
69

Невозможно здесь перечислить все упреки в адрес
Гитлера; было бы хорошо, если бы Манштейн адресовал
их «фюреру» при его жизни. Укажем лишь, что в своем
стремлении развенчать своего бывшего кумира
Манштейн доходит до смешного. Так, на стр. 323 он резко
упрекает «фюрера» за то, что тот- на главном
направлении удара под Сталинградом сосредоточил отборные
немецкие войска, а на флангах — сильно уступавшие им
в боеспособности войска союзников, как будто лучше
было бы сделать наоборот. (Характерно, что при
осуществлении деблокирующего удара Гота из-под Котельни-
ково сам Манштейн делает совершенно то же самое.)
Приведем здесь критическую тираду Манштейна:
«Вторая, еще более тяжелая ошибка состояла в том,
что Гитлер заставил группу армий «Б» использовать
свою главную ударную силу — 6-ю армию и 4-ю
танковую армию — в боях в районе Сталинграда и в самом
Сталинграде. Обеспечение же глубокого северного
фланга этой группы в районе р. Дон было поручено 3-й
румынской, одной итальянской и одной венгерской
армиям, а также в районе Воронежа — слабой 2-й немецкой
армии. Гитлер должен был знать, что союзные армии
не будут в состоянии противостоять серьезному
советскому наступлению, даже прикрываясь обороной по
Дону. Сказанное относится и к 4-й румынской армии,
которой он доверил обеспечение правого открытого
фланга 4-й танковой армии».
А вот что пишет он о начале удара Гота (стр. 361):
«...Корпус (57-й танковый.— А. Е.) 12 декабря
начал наступление на Сталинград. Его фланги
прикрывали: на востоке, со стороны Волги,— 7-й румынский
армейский корпус; на западе, со стороны Дона,— 6-й
румынский армейский корпус».
Выходит, как в известной древней поговорке: «Что
дозволено Юпитеру, то не дозволено быку».
Вместе с тем Манштейн не забывает привести
похвалы Гитлера в свой адрес; так, он цитирует
телеграмму «фюрера» по случаю занятия Севастополя
немецко-фашистскими войсками.
Кстати, здесь можно отметить еще и то, что
многие оскорбительные рассуждения Манштейна по
отношению к бывшим союзникам Германии — о том, в
частности, что они «подвели» немцев, не удержав своих по-
70

зиций на флангах,— обращаются против самого
Манштеина. Поскольку гитлеровцы .не сдержали своих
обязательств перед сателлитами, не взяли Сталинград не
только летом, как обещали, но и зимой, то еще не
известно, кто кого «подвел», скорее всего гитлеровцы
«подвели» своих союзников.
Характерны для Манштеина и такие, например,
голословные утверждения, что якобы наше
контрнаступление не было неожиданностью для противника. О его
подготовке будто бы знал Антонеску и ставил об этом в
известность германский генеральный штаб. Это явная ложь.
Вот что показал суду международного трибунала
бывший генерал-полковник Иодль, человек, как
известно, весьма сведущий во всех делах германского
генштаба:
«Мы полностью просмотрели сосредоточение
крупных русских сил на фланге 6-й армии (на Дону). Мы
абсолютно не имели представления о силе русских войск
в этом районе. Раньше здесь ничего не было, и
внезапно был нанесен удар большой силы, имевший
решающее значение».
В качестве эпизода, характеризующего лично самого
Манштеина как салдата и человека, стоит привести
его оправдание по поводу того, что он не побывал в
«котле» и не побеседовал с Паулюсом.
Вот что он пишет на стр. 345: «...Я решил сам
вылететь в «котел», чтобы переговорить с Паулюсом.
Однако вследствие настойчивых уговоров моего
начальника штаба и начальника оперативного отдела я в конце
концов отказался от этого. При таком состоянии
погоды было вполне возможно, что мне пришлось бы
задержаться в «котле» на два дня, а может быть, и больше.
Но столь длительного отсутствия не допускали ни
напряженная обстановка у других армий, ни
необходимость отстаивать взгляды группы армий в ОКХ...»
Сам Манштейн, однако, несколько раз упоминает,
что Паулюс имел связь не только с ОКХ, но и
непосредственно с Гитлером. Если принять во внимание, что
6-я армия была образована из двух армий, составляла
больше половины войск группы армий «Дон» и,
несомненно, являлась таким объединением, которое
находилось в наиболее критическом положении, то станет
понятным, что отказ Манштеина встретиться с Паулю-
3**
71

сом и лично выяснить положение окруженных
объясняется, по-видимому, просто трусостью.
Советскому военачальнику трудно представить себе,
как можно допустить такое барски пренебрежительное
отношение к своим войскам, попавшим в беду, и не
сделать всего возможного, чтобы лично посетить их.
Напрасно поэтому отставной фельдмаршал пытается
представить себя в глазах читателя этаким «рыцарем без
страха и упрека»,— никто ему не поверит.
Можно было бы еще привести массу мест из книги
Манштейна, где он без зазрения совести искажает
реальные факты, но и этого довольно, чтобы составить себе
представление о том, какими способами фальсифицируют
историю битые гитлеровские генералы.
Заканчивая раздел о книге фельдмаршала
Манштейна, следует заметить, что более подробное рассмотрение
тех ее разделов, которые связаны со Сталинградом,
объясняется не тем, что здесь больше искажений, чем в
других разделах, а тем, что автор этих строк являлся
командующим Юго-Восточным и Сталинградским
фронтами в период Сталинградской битвы и хорошо знает ход
развернувшихся там событий.
Подводя итог всему сказанному о книге Манштейна,
следует подчеркнуть, что ложным, фальсификаторским
в ней являются не отдельные места, а вся книга в целом,
и если в виде отдельных вкраплений и попадаются
достоверные описания исторических фактов, то даже и в
этих случаях правильных выводов не делается.

III. ПОТОК ФАЛЬСИФИКАТОРСТВА
В этом разделе брошюры мы коснемся кратко целого
ряда книг и статей бывших немецких генералов
рангом ниже Гудериана и Манштейна. Нам хотелось бы
также показать, что мутный поток фальсификаторства
истории и пропаганды милитаризма в Западной Германии
буквально вышел из берегов.
Прежде всего мы обратимся к книге отставного
генерал-майора бывшей немецко-фашистской армии Ганса
Дёрра «Поход на Сталинград» 1, поскольку она
относится к тому периоду войны, о котором говорилось в
связи с разбором книги Манштейна.
Дёрр не являлся сколько-нибудь выдающимся
военачальником, да, пожалуй, он и не претендует на эту роль.
В своей книге он выступает не как мемуарист, а как
историк, хотя он и был участником сталинградских
событий.
В книге Дёрра в качестве положительной стороны
следует отметить наличие многих оперативных
документов германского верховного командования и
последовательное подробное описание событий на южном крыле
советско-германского фронта начиная с июля 1942 года.
Однако Дёрр в целом ряде случаев очень ловко
передергивает факты, заменяет действительные причины
поражений гитлеровцев вымышленными, обеляет своих
бывших начальников, валит вину за неудачи на
Гитлера и т. п.
1 Все ссылки даются на русское издание: Дёрр Г,, Поход на
Сталинград, перевод с немецкого, Воениздат, М., 1957.
73

В нашу задачу не входит последовательное
изложение содержания книги и анализ всех вымыслов Дёрра.
Остановимся лишь на главном.
На протяжении всей книги Дёрр резко критикует
Гитлера за просчеты в плане летней кампании 1942
года и ошибки в его последующей реализации. По словам
Дёрра, Гитлер сразу поставил себе две цели —
овладеть Кавказом и выйти к Сталинграду (директива
Гитлера № 41 от 5.4.42) и впоследствии, при
развертывании боевых действий на южном крыле
советско-германского фронта, так и не определил, что является
главной целью. При этом Дёрр, как и большинство
буржуазных, в том числе и немецких, военных историков,
склонен считать, что овладение Сталинградом не имело
сколько-нибудь решающего значения для успеха
кампании и что все внимание следовало бы сосредоточить на
одном объекте, а именно на Кавказе.
Можно, конечно, спорить о том, в какой
последовательности и при каком распределении сил у
гитлеровцев было больше шансов осуществить эти планы.
Однако нужно со всей решительностью сказать, что без
выхода в район Сталинграда и захвата города овладение
Кавказом было невозможно.
В директиве Гитлера от 5 апреля 1942 года
ставилась цель: летом выйти в район Сталинграда и
уничтожить его с помощью авиации как промышленный центр
и узел коммуникаций. В последующих же указаниях
Гитлер потребовал полного овладения Сталинградом.
Не касаясь многочисленных рассуждений Дёрра,
разбросанных по всей книге, приведем то место (стр. 50—
52), где подобная критика в адрес Гитлера высказана
наиболее отчетливо:
«3 сентября 51-й армейский корпус начал
наступление на город. На его долю выпала теперь самая тяжелая
часть борьбы за Сталинград. В тот же день 4-я танковая
армия (48-й танковый корпус) вышла к западной
окраине города у Воропоново.
В последующем наступление уже не развертывалось
в таком быстром темпе; вскоре стало ясно, что о
«захвате города с ходу», как это планировало ОКВ, не
может быть и речи. Лишь 10 сентября наши войска
заняли западную окраину Сталинграда, овладели
населенными пунктами Городище, Александровка и Садовая,
74

14 сентября 6-я армия захватила пункт,
господствовавший над всем городом, Мамаев Курган (высота с
отметкой 192), на северной границе делового квартала
города (северная половина города). 15 сентября почти
весь этот квартал с захватом главного вокзала оказался
в наших руках. Обе наступающие армии, 4-я танковая
и 6-я армия, соединились у р. Царица, отделяющей
старый Царицын от нового делового квартала.
С 16 сентября командование 6-й армии по приказу
группы армий «Б» стало отвечать за весь ход операций
в городе;1 действовавший южнее р. Царица 48-й
танковый корпус 4-й танковой армии был передан 6-й армии.
Город Сталинград находился теперь в основном в
наших руках, но промышленные объекты севернее
города до района южнее Рынок большей частью были еще
заняты русскими.
Правда, Волга как водная магистраль уже не могла
быть использована. Сталинград перестал быть узлом
коммуникаций, но этого можно было достичь с таким
же успехом, действуя к северу или к югу от города.
Промышленные предприятия были эвакуированы,
разрушены или находились в зоне обстрела немецкой артиллерии
и не могли продолжать работу. Указанная в директиве
фюрера от 5 апреля 1942 г. задача на этот период
операции была, таким образом, выполнена. Продолжение
наступления с целью окончательного овладения всем
районом Сталинграда в этом отношении ничего больше не
могло дать.
С чисто военной точки зрения в этом также не было
необходимости, поскольку в стратегическом отношении
для обеспечения северо-восточного фланга при
наступлении на Кавказ достаточно было занять линию Астрахань,
Калач, Воронеж с основным опорным пунктом на
перешейке между Волгой и Доном. Сталинград не было
необходимости включать в эту линию, так как * высоты
в излучине Волги у Красноармейска и западный берег
Дона севернее Калача — краеугольные камни обороны
перешейка — прочно удерживались немецкими войсками.
Главное командование, однако, хотело «завершить
сражение за Сталинград, очистив от противника
остальные районы города,— так говорилось в директивах ОКВ.
Искажение в переводе, следует читать «если бы».
75

Эта задача носила теперь уже тактический
характер. Пропагандой обеих сторон ей было придано
стратегическое значение. До тех пор пока русские сражались
западнее Волги, Сталин мог утверждать о героической
обороне своего города. Гитлер в свою очередь не хотел
успокаиваться, пока его войска не захватили последний
клочок земли, называвшийся Сталинградом. Политика,
престиж, пропаганда и чувство взяли верх над трезвой
оценкой полководца.
Главное командование позволило себе эту роскошь,
так как ни оно само, ни командование 6-й армии тогда,
в сентябре 1942 г., не допускали мысли, что у русских
войск, действовавших под Сталинградом, найдется
достаточно сил для оказания упорного сопротивления.
Начавшаяся теперь на улицах, в домах и развалинах
позиционная война нагрянула неожиданно для немецких
войск, потери в людях и технике были несоизмеримы
с успехами, которые исчислялись квадратными метрами
захваченной местности...
В середине сентября 1942 г. выяснилось, что двум
армиям, участвовавшим в операции, не удалось взять
Сталинград в клещи. 4-я танковая армия не овладела
приволжскими высотами в районе Красноармейск, ее
фронт был загнут на северо-запад. 6-й армии,
задержанной западнее Калач и на Дону почти» на три недели,
удалось, правда, прорваться к реке севернее Сталинграда,
однако она была слишком слабой для того, чтобы
продолжить наступление вдоль Волги на юг.
Вместо того чтобы соединиться на берегу Волги, обе
армии соединились западнее Сталинграда. Вместо
операции по окружению войска вынуждены были наносить ряд
фронтальных ударов по войскам русских, оборонявшим
огромный город; не удалось окружить ни всего района
Сталинграда, ни находившихся здесь сил противника. Это
объясняется тем, что необходимая для осуществления
охвата одновременность действий обеих армий не могла
быть достигнута в связи с недостатком сил и плохо
налаженным снабжением войск...
Вследствие этого русские, которые не подвергались
ударам превосходящих сил восточнее Дона, ведя
маневренную оборону, выиграли время для того, чтобы
перебросить через Волгу свежие силы и подготовиться
к упорной обороне города. Разрушенные в ходе боеа
7G

большие предприятия севернее города были еще в
руках русских. На берегу Волги немецкие войска
находились лишь в районе Купоросное, у окраины города
южнее р. Царица и на севере, в районе Рынок и южнее
его. Важнейшая часть Сталинграда находилась в руках
русских.
Немецкие позиции в Сталинграде были обращены, по
крайней мере с тактической точки зрения, пока еще в
основном к Дону, а не к Волге. Роль этих позиций как
опорного пункта на Волге или клина, отрезающего
северную Россию от Кавказа и перерезающего русские
коммуникации, по которым доставлялась нефть, носила
чисто теоретический характер, так как для этого
необходимо было взять Астрахань и овладеть районом устья
р. Урал.
Задачи, которые в тот момент представлялись более
важными, были связаны с действиями, непосредственно
на флангах группировки сил, наступавших на Сталинград.
Высоты в районе Красноармейск и Бекетовка находились
в руках противника и создавали постоянную угрозу для
южного фланга 6-й армии; если бы мы ими владели, го
имели бы важные преимущества... Еще важнее было
улучшить нашу оборону на северном фланге. Возникший
во время наступления 14-го танкового корпуса так
называемый перешеек между Волгой и Доном в районе Рынок,
Котлубань, Качалинская не обеспечивал возможности
эшелонирования обороны в глубину, и в случае
малейшего успеха противника здесь могла бы. возникнуть
непосредственная опасность для нашего фронта в
Сталинграде.
С самого начала этот перешеек подвергался
сильным атакам со стороны русских, потому что нигде
противнику не удавалось так быстро сосредоточивать и
бросать в бой крупные силы, как здесь. Поэтому было
необходимо срочно выдвинуть наши позиции вперед до
возвышенностей в районе высоты с отметкой 151, которые
господствовали над местностью и были особенно опасны
в руках русских.
Но улучшить позиции необходимо было не только на
флангах 6-й армии. Гораздо больше опасений внушала
слабость обоих флангов группы армий «Б» на среднем
течении Дона и в Калмыцких степях.
Сталинградская операция покоилась теперь на песке».
77

Далее Дёрр повествует о том, что и Кавказская
наступательная операция зашла в тупик, в чем он винит
по обыкновению Гитлера, как автора неудачного плана
(директива от 23 июля), а также суровую природу этих
мест и лишь в качестве побочной причины указывает на
возросшее сопротивление советских войск.
Приведенная выше выдержка из книги Дёрра
содержит ряд фактических неточностей, чтобы не сказать
большего. Он уверяет, что 14 сентября был взят
Мамаев Курган, а на другой день после занятия главного
вокзала и вся «деловая» часть города якобы оказалась
в руках немцев. В действительности эти успехи были
эфемерными: Мамаев Курган был отбит у немцев сразу
же; у Центрального вокзала наиболее ожесточенные бои
шли 17 сентября, но и они не увенчались успехом для
врага, который был отброшен назад. Фактически в это
время противник сумел овладеть лишь незначительной
частью города в центральном районе. Примечательно, что
даже сам Дёрр заявляет о том, что сердцевина города с
пристанями оставалась в руках русских.
Здесь следует подчеркнуть, что Дёрр, как и другие
фашистские генералы, заведомо сокращает границы
Сталинграда. Он, по существу, относит к Сталинграду
лишь половину города, включая в его черту центр и
северную часть («деловые кварталы»), а вторую половину,
растянувшуюся почти на 30 км от центра на юг вплоть до
Красноармейского района города, где размещена
энергетическая база сталинградской промышленности и другие
важные индустриальные объекты, отбрасывает. Кто
изучал историю Сталинградской битвы, знает, что генерал-
полковник Гот несколько раз пытался наступать из
района Аксай, Абганерово на южную часть города, но всегда
безуспешно: все его атаки отбивались с большими
потерями для противника. Эти неудачи, заведшие 4-ю
танковую армию Гота в тупик, не позволили ей овладеть
высотами южнее Сталинграда, о которых с таким
вожделением говорит Дёрр. После этого Гот вынужден был
повернуть на север и северо-запад, чтобы попытаться
другим путем соединиться с Паулюсом и отрезать от
Сталинграда войска 62^й армии; однако и здесь его ждала
неудача. Дёрр отлично это все понимает, но ему
невыгодно говорить об этом прямо, так как тогда пришлось бы
признать, что гитлеровцам удалось подойти вплотную к
78

городу лишь на 28-километровом участке при общей
протяженности города 60 км. А южные подступы к
Сталинграду так и остались для них недосягаемыми до самого
конца Сталинградской битвы. Вот поэтому-то у подобного
рода историков из понятия «Сталинград» и исключена
-целая половина города.
Но дело не только в искажении отдельных фактов.
Дёрр утверждает, что цель, поставленная директивой
Гитлера от 5 апреля 1942 года, была в сентябре
достигнута, потому что Сталинград как индустриальный
центр был выведен из строя. Сознательно умалчивается,
что захват Сталинграда вообще этой директивой не
предусматривался. Ведь в указанном документе главная цель
немецких войск на этом направлении формулировалась
так: «...разбить и уничтожить русские силы,
расположенные в районе Воронежа и к югу от него, западнее и
севернее реки Дон». Как раз этой-то именно цели и не удалось
достигнуть противнику, ибо русские силы южнее
Воронежа на западном берегу Дона не были разбиты, как не
были они разбиты и восточнее Дона. Поэтому-то
Сталинград и стал объектом такого особого нажима гитлеровцев:
они намеревались уничтожить в нем выскользнувшие из
их рук, как считал Гитлер, последние наши силы на юго-
восточном участке фронта. По директиве Гитлера от
5 апреля группировка войск, направленная на
Сталинград, имела задачей обеспечить фланг
немецко-фашистских войск, наступавших на Кавказ, то есть фланг группы
армий «А». По словам же Дёрра, сталинградская
группировка не смогла обеспечить даже своих собственных
флангов, не говоря уже о флангах группы армий «Б»,
в которую она входила. В рассуждениях Дёрра налицо
стремление подменить главную задачу, поставленную
перед группой армий «Б», второстепенной. Не сделав
этого, Дёрр вынужден был бы признать, что выполнение
апрельской директивы было сорвано еще в июле —
августе в ходе боев в большой излучине Дона.
Более чем спорны заявления Дёрра о нарушении
гитлеровскими войсками наших коммуникаций между
севером и югом нашей страны. Так, например, Дёрр
утверждает, что Волга как водная магистраль была
перерезана. Это, конечно, соответствует действительности лишь
частично: поток грузов хотя и сократился, но все же
шел по Волге. Для полного нарушения коммуникаций,
79

по мнению Дёрра, необходимо было овладеть
Астраханью и устьем реки Урал. Действительно, овладение
этими пунктами сулило врагу многие выгоды. Но и
полное занятие Сталинграда, а тем более
последующее форсирование Волги в этом районе также могли
дать противнику огромные преимущества и резко
ухудшить наше положение. И Астрахань, и устье Урала
были, конечно, заманчивой, но бесплодной мечтой.
Допустим, что, перейдя к обороне на захваченных в
Сталинграде позициях, гитлеровцы устремились бы к
Астрахани и к устью Урала. Но нет сомнения, что здесь их
постигла бы еще более серьезная катастрофа, чем та, в
результате которой погибли 6-я армия Паулюса и 4-я
армия Гота.
Дёрр сознательно не делает выводов из того факта,
что в развернувшихся уличных боях инициатива подчас
оказывалась в наших руках. По его книге получается,
что гитлеровцы могли бы спокойно сидеть в занятых
ими кварталах города, если бы Гитлер не подстегивал
их к наступлению; автор забывает, что советские
войска все время контратаковали ожесточенно
наступавших немцев. Ведь прекрати противник наступательные
действия и начни закрепляться на достигнутых
рубежах, соединения фронта тотчас же использовали бы
этот момент, и не только для сильнейших контрударов
в городской черте, но также и на флангах
сталинградской группировки врага. Общеизвестно, что переход
к обороне всегда связан с ослаблением группировки
войск на данном участке — в противном случае этот
переход не имеет решительно никакого смысла. Не
следует забывать, что первоначально наше
контрнаступление планировалось на двадцатые числа октября, при
благоприятном же развитии событий оно могло быть
начато и раньше.
Весь ход рассуждения Дёрра клонится к тому,
чтобы доказать, что Сталинград потерял для немецкой
стороны всякое значение после того, как он был
выведен из строя как индустриальный центр, что борьба за
город была результатом чисто субъективных
устремлений Гитлера, пытавшегося таким способом
удовлетворить свое непомерное тщеславие. Мы далеки от того,
чтобы не учитывать значения субъективного фактора в
военных событиях, однако здесь налицо явная подта-
SQ

совка фактов. В самом деле, почему тщеславный Гитлер
в апреле ограничивался лишь стремлением подвергнуть
Сталинград разрушению, а в июле — сентябре уже
требовал взятия города? А разве, скажем, взятие
Ленинграда в меньшей степени удовлетворяло его
честолюбие? В общем в рассуждениях Дёрра трудно свести
концы с концами. В этой связи нельзя не отметить,
что мысль об утрате Сталинградом стратегического
значения к осени 1942 года охотно повторяется многими
буржуазными авторами работ о второй мировой войне.
Так, например, Черчилль в своих мемуарах тоже
считает, что, с точки зрения военных (каких именно — он
не указывает), Сталинград осенью 1942 года утратил
свое значение, а вот Гитлер все стремился к его
захвату.
Со всей решительностью следует подчеркнуть, что
с самого начала борьбы за Сталинград и вплоть до
конца декабря 1942 года этот город был важнейшим
стратегическим пунктом советской обороны на юге. Для
гитлеровцев овладение Сталинградом с ближайшим к
нему районом (к северу и югу) являлось решающей
гарантией сохранения и упрочения успехов, достигнутых
ими в период всей летней кампании 1942 года, ибо
избавляло кавказскую и донбасскую группировки
гитлеровцев от большой и вполне реальной угрозы.
Не удастся немецким генералам доказать, что если
бы Гитлер не заставил их ввязаться в Сталинградское
сражение, то они одержали бы победу и, во всяком
случае, взяли бы Кавказ к осени 1942 года. В
действительности дело не в том, что Гитлер устремлялся к
Сталинграду и на Кавказ одновременно, а в том, что у
него не было сил для успешного параллельного
ведения этих операций. Он взвалил непосильную задачу на
плечи своей армии, пытаясь показать сателлитам и
вероятным союзникам боевую мощь вермахта (ведь тогда
предполагалось, что победа под Сталинградом и на
Кавказе заставит вступить в войну против СССР Турцию
на юге и Японию на Дальнем Востоке). Нетрудно
понять, что, если бы гитлеровцы вели наступление
только на Кавказ, мы смогли бы принять серьезные
контрмеры на наиболее выгодном для нас участке советско-
германского фронта — ведь в таком случае у нас было
бы больше резервов. Боями же под Сталинградом Гиг-
61

лер не давал нам возможности осуществить
решительные контрмеры на других участках фронта. О
стратегическом значении Сталинграда лучше всего говорит
развитие событий после окружения 6-й армии Паулюса
и 4-й танковой армии Гота, когда все весенне-летние
успехи врага на юге были сведены к. нулю.
Как бы битые фашистские генералы ни стремились
ныне доказать своим новым хозяевам — американским
империалистам, что в провале гитлеровской авантюры
виноваты не они, а «фюрер», который, мол, давал
ошибочные директивы, это им не удастся. Кому не
ясно, что все директивы Гитлера, его стратегические
планы составлялись германским генеральным штабом,
то есть теми, кто теперь эти планы критикует?
Понятно, что немецким генералам выгоднее представить свое
поражение как результат каприза «бесноватого», чем
открыто признать крах своей военной доктрины,
преимущество советского военного искусства, моральное
превосходство советских воинов.
* * *
Нельзя обойти молчанием также и книгу бывшего
генерал-майора фашистской армии Фридриха
Вильгельма фон Меллентина, вышедшую на английском языке
в Лондоне в 1956 году1.
Меллентин находился на советско-германском фронте
с конца 1942 года по сентябрь 1944 года в качестве
начальника штаба вначале танкового корпуса, а затем
танковой армии. Хотя книга Меллентина носит в
основном мемуарный характер, он не прочь делать общие
выводы по ходу боевых действий и анализировать
обстановку на всем советско-германском фронте в
определенные периоды. Кроме того, он пытается установить
основные причины провала гитлеровской авантюры в
войне против нашей страны.
Во всех этих случаях он самым беззастенчивым
образом искажает истину. Например, одной из важных
! Все ссылки даются на русское издание: Меллентин Ф. В.,
Танковые сражения 1939—1945 гг., перевод с английского под
редакцией генерал-лейтенанта танковых войск А. П. Панфилова, Из-
датинлит, М., 1957.
82

причин поражения Германии он считает слабое
развитие сети дорог, особенно шоссейных, в нашей стране,
а также то, что мобильность вражеских войск
основывалась на колесном, а не на гусеничном транспорте.
На стр. 141 Меллентин приводит следующее
высказывание Лиддел Гарта, вполне соглашаясь с ним: «Если бы
за годы советской власти в России была создана
примерно такая же дорожная сеть, какой располагают
западные державы, то эта страна, возможно, была бы
быстро ^завоевана. Плохие дороги задержали
продвижение немецких механизированных войск. Но в этом
есть и другая сторона: немцы упустили победу потому,
что основывали свою мобильность на колесном, а не
на гусеничном транспорте».
Сам Меллентин добавляет к этому еще один
фактор, а именно высокое качество наших танков, в
частности Т-34.
Подобные утверждения нельзя признать
убедительными. Общеизвестно, что Польша, например, дорожная
сеть которой также была весьма слабой, не устояла
против гитлеровского нашествия даже и трех недель.
Кроме того, нужно иметь в виду, что при наличии
развитой дорожной сети и обороняющаяся сторона имела
бы серьезные преимущества — было бы легче лодтяги^
вать резервы из глубины страны.
Таким образом, те факторы, которые выдвигаются
Лиддел Гартом и вслед за ним Меллентином в
качестве причин поражения Германии, не могут быть признаны
не только главными, но даже и второстепенными
причинами краха вермахта. Что же касается наших танков
Т-34, то, не преувеличивая их значения, надо прямо
сказать, что они действительно были превосходными и
сыграли важную роль в войне.
В своей книге Меллентин также излагает ход
Сталинградского сражения, однако он в этом отношении
далек от оригинальности.
Что касается оценки стратегического значения
захвата Сталинграда для гитлеровцев, то Меллентин
стоит на той же точке зрения, что и Дёрр. Он считает,
что либо Сталинград следовало взять силами 4-й
танковой армии в июле 1942 года, когда якобы у нас там
не было резервов, либо же совсем не брать, а оставить
там, как он выражается, <сзаслон> (стр. 145).
63

Такое утверждению о возможности легкого захвата
города с ходу в июле силами армии Гота является по
меньшей мере необоснованным. Меллентин исходит из
того, что у нас под Сталинградом не было резервов;
в действительности же там были сосредоточены две
резервные армии, получившие затем наименования 62-й
и 64-й армий, которые, как известно, и сыграли
решающую роль в последующей обороне города. Они,
безусловно, смогли бы остановить авангардные части
4-й танковой армии, уже достаточно измотанные боями
у Воронежа и длительными маршами. Относительно
версии о том, что Сталинград вообще не имел значения
для успеха действий гитлеровцев на юге, было уже
достаточно сказано выше.
Правда, чувствуя, что его доводы малоубедительны,
Меллентин ссылается на высказывания Клаузевица и
Наполеона о том, что и выигранное сражение при
известных обстоятельствах может побудить наступающего
к отходу; поэтому, по егЬ мнению, гитлеровцы, подойдя
к Сталинграду, должны были отступить или по крайней
мере перейти к обороне. Это утверждение в равной
мере относится и к Кавказу, так как для овладения им
у врага тоже не было достаточного количества сил.
Если сделать все логические выводы из этой мысли, то
можно прямо сказать, что гитлеровской Германии не
следовало затевать войну против Советского Союза,
так как она не располагала для этого достаточными
материальными, политическими и моральными
возможностями. Это ясно теперь каждому, кто трезво
подходит к оценке исторических событий.
Меллентин, однако, забывает, что в момент, когда
германские армии подошли к Сталинграду и к
предгорьям Кавказа, Гитлер и вся его клика были совершенно
уверены, что Советский Союз находится накануне
полного краха, а в степях между Доном и Волгой
сосредоточены пост дние боеспособные силы Советской
Армии.
По прошествии полутора десятков лет, когда всем
известно, к чему привел гитлеризм Германию, очень
легко теоретизировать даже отставному генерал-майору
танковых войск. Однако следовало бы набраться
солдатской храбрости, которой, кстати сказать, так
кичится Меллентин и ему подобные, и прямо сказать, что
84

в подобного рода ошибках виновен не только Гитлер,
но и германский генеральный штаб, а также вся
верхушка вермахта.
Говоря о ходе боев под Сталинградом, Меллентин
не может не упомянуть о мужестве и
самоотверженности наших солдат. Однако под его пером все
выворачивается наизнанку. Описывая поистине героическое
сопротивление горстки наших храбрецов на так
называемом орловском выступе (стр. 147), он старается свести
все дело к неприхотливости русского солдата, который,
видите ли, может довольствоваться листьями с деревьев
и травой, сохраняя при этом боеспособность. Где
этому потомку псов-рыцарей понять силу духа советского
человека, его любовь к Отчизне, его преданность
великому делу коммунизма!
Но все же и Меллентин вынужден признать высокие
боевые качества нашего солдата. Он пишет: «Русские —
мастера окапываться и строить полевые укрепления.
Они безошибочно выбирают позиции, имеющие важное
значение для предстоящих боевых действий» (стр. 147).
Далее он приводит выдержку из воспоминаний Дингле-
ра, где описываются бои на орловском выступе: «Все
наши попытки подавить сопротивление русских в балке
были тщетными. Балку бомбили пикирующие
бомбардировщики, обстреливала артиллерия (подчеркнуто
нами.— А. Е.). Мы посылали в атаку все новые и новые
подразделения, но они неизменно откатывались назад
с тяжелыми потерями, настолько прочно русские
зарылись в землю».
Меллентин скрепя сердце признает и необычайное
упорство наших войск в достижении поставленной цели
в наступлении, а также умелое и успешное управление
огнем со стороны командного состава, большую
эффективность нашего артогня (стр. 148). Тут же, однако,
вопреки им же самим приведенным фактам о
стойкости наших войск (см. приведенную выдержку о боях
на орловском выступе) он утверждает, что наши войска
болезненно реагировали на огонь немецко-фашистской
артиллерии.
Характерным для книги является стремление
выискать ошибки высшего командования
немецко-фашистских войск и их союзников даже там, где их в
действительности не было. Так, на стр. 149 Меллентин пишет,
$5

что 14-й танковый корпус, форсировавший Дон и
прорвавшийся к Волге, следовало отвести снова на
западный берет Дона, после того как он подвергся нашим
ожесточенным атакам. По словам Меллентина, это
могло бы предотвратить сталинградскую катастрофу.
Необоснованность такого утверждения очевидна. В
действительности этот клин, глубоко вбитый в нашу
оборону, требовал огромного напряжения всех сиш для его
локализации, фактически лишал два соседних фронта
возможности нормального взаимодействия и локтевой
связи, а также парализовал любой фронтальный маневр.
Вместе с тем 14-й танковый корпус гитлеровцев
обеспечивал северный фланг фашистской группировки,
имевшей непосредственную задачу захватить город.
Нетрудно понять, что в случае отвода корпуса за
Дон положение обороняющихся коренным образом
улучшилось бы, а атаки северного соседа — Донского
(бывшего Сталинградского) фронта, получившего таким
образом возможность тесно взаимодействовать с
оборонявшими город войсками, привели бы противника к
большим потерям. Правда, такой отход несколько
укрепил бы задонскую группировку противника, но в связи
с тяжелым положением на других участках фронта она
все равно была бы «раздергана» к моменту нашего
контрнаступления.
Здесь же Меллентин с наигранным недоумением
пишет об отходе румынских войск из большой излучины
Дона. Он утверждает, что для обороны этого участка
якобы не требовалось никаких усилий. В
действительности же румынские войска были выбиты отсюда в
связи с тем, что нами создавался плацдарм для
контрнаступления.
Довольно сбивчиво рассказывая о начале
контрнаступления трех фронтов, Меллентин вместе с тем
несколько раз совершенно недвусмысленно подтверждает,
что оно явилось полной неожиданностью для немецко-
фашистского командования, то есть опровергает версию
Манштейна о том, что якобы подготовка к
контрнаступлению была обнаружена гитлеровцами.
Достойно внимания свидетельство Меллентина о
том, что командование окруженных, начиная от
командира дивизии и выше, считало, что положение
окруженных вначале не являлось безвыходным и что «все обра-
W

зуется». Это лишний довод против тех из бывших
немецких генералов, которые теперь изо всех сил вопят, будто
сразу всем стало ясно, что разразилась катастрофа, что
надо было немедленно выводить 6-ю армию и что, мол,
лишь Гитлер не видел и не желал видеть этого.
На самом же деле не только высшее командование,
но и генералы-фронтовики были убеждены, что успех
нашего контрнаступления — явление временное и
деблокирование окруженных вполне возможно.
У Меллентина мы находим также определенное
указание об'отсутствии так называемой тормосинской
группировки как реальной силы для прорыва кольца
окружения (стр. 154—157).
Если описание событий, непосредственным
участником которых Меллентин не был, может быть с большой
натяжкой признано в какой-то степени объективным,
то дальнейшее повествование о «подвигах» 48-го
танкового корпуса ведется совершенно в духе барона
Мюнхгаузена. Дело в том, что Меллентин был начальником
штаба этого корпуса. В этой части книги мы найдем
россказни о том, как некий капитан Лестман 19
декабря за «поразительно короткое время» подбил 65
наших танков, не потеряв при этом ни одного своего
(стр. 161).
На самом же деле в этих боях вся 11-я танковая
дивизия немцев была вынуждена перейти к обороне.
Но это не единичный случай бахвальства битого
гитлеровского генерала. Меллентин договаривается также,
например, до того, будто бы всего одна дивизия (все та же
11-я генерала Балька) спасла целую кавказскую
группировку гитлеровцев и за несколько дней уничтожила
ни мало ни много 700 наших танков, а 48-й танковый
корпус якобы разбил нашу 5-ю танковую армию.
Показательно, что ни один из других немецких
авторов не упоминает об этих «блистательных
победах» 48-го танкового корпуса, так что все эти
«примеры» Меллентина следует целиком отнести к области
небылиц.
Стоит сказать несколько слов о небольшом разделе,
в котором Меллентин рассказывает о своих первых
впечатлениях «о тактике русских». Хотя здесь больше
злостного вымысла, чем правды, тем не менее ясно вид-
Ь7

но, что он не может не признать тактического искусства
наших войск.
Приведу несколько выдержек из этого раздела.
«По существу, каждому наступлению русских
предшествовало широко применяемое просачивание через
линию фронта небольших подразделений и отдельных
групп. В такого рода боевых действиях никто еще не
превзошел русских. Как бы тщательно ни было
организовано наблюдение на переднем крае, русские
совершенно неожиданно оказывались в самом центре нашего
расположения, причем никто никогда не знал, как им
удалось туда проникнуть. В самых невероятных местах,
где продвижение было особенно затруднено, они
появлялись значительными группами и немедленно
окапывались» (стр. 163—164).
Особенно примечательна характеристика наших
действий с целью создания и удержания плацдармов.
«Другой характерной особенностью действий
русских является стремление создавать плацдармы, как базы
для будущих наступательных действий.
Действительно, наличие в руках русских войск плацдармов всегда
создавало серьезную опасность. Глубоко ошибается
тот, кто благодушно относится к существующим
плацдармам и затягивает их ликвидацию. Русские
плацдармы, какими бы маленькими и безвредными они ни
казались, могут в короткое время стать мощными и
опасными очагами сопротивления, а затем превратиться в
неприступные укрепленные районы. Любой русский
плацдарм, захваченный вечером ротой, утром уже
обязательно удерживается по меньшей мере полком, а за
следующую ночь превращается в грозную крепость,
хорошо обеспеченную тяжелым оружием и всем
необходимым для того, чтобы сделать ее почти неприступной.
Никакой, даже ураганный артиллерийский огонь не
вынудит русских оставить созданный за ночь плацдарм.
Этот принцип русских «иметь повсюду плацдарм»
представляет очень серьезную опасность, и его нельзя
недооценивать. И опять-таки против него есть одно
радикальное средство, которое должно применяться во
всех случаях обязательно: если русские создают
плацдарм или оборудуют выдвинутую вперед позицию,
необходимо атаковать, атаковать немедленно и решительно.
Отсутствие решительности всегда сказывается самым
88

пагубным образом. Опоздание на один час может
привести к неудаче любой атаки, опоздание на несколько
часов обязательно приведет к такой неудаче,
опоздание на день может повлечь за собой серьезную
катастрофу. Даже если у вас один взвод пехоты и один-
единственный танк, все равно нужно атаковать!
Атаковать, пока, русские еще не зарылись в землю, пока их
еще можно видеть, пока они не имеют времени для
организации своей обороны, пока они не располагают
тяжелым оружием. Через несколько часов будет уже
слишком поздно» (стр. 164).
Такое, что называется, «прочувствованное»
описание наших действий по захвату, удержанию и
дальнейшему использованию плацдармов не случайно.
Меллентин хорошо запомнил сам и наказывает своим
идейным наследникам, милитаристам и реваншистам
Запада, опасаться «русских плацдармов» — ведь именно
их наличие обеспечило успех нашего контрнаступления
под Сталинградом. Этим и объясняются истерические
призывы Меллентина не допускать создания наших
плацдармов.
Далее в этом разделе (видимо, чтобы сгладить
тяжелое впечатление у своих читателей) Меллентин
питается подвергнуть критике наши «тактические
промахи и недостатки». При этом он находит весьма простей
выход: приписывает нашим войскам и командирам те
пороки, которые были свойственны самим гитлеровцам, и
с пеной у рта критикует их (стр. 164—165).
Весьма показательным с точки зрения оценки
боевых действий наших войск является описание
ожесточенных боев в период с 17—26 декабря на рубеже реки
Аксай-Есауловский, когда войска Гота — Манштейна во
что бы то ни стало стремились выполнить приказ
Гитлера и соединиться с окруженными.
Значение этих боев Меллентин оценивает следующим
образом:
«В этот период произошли полные трагизма события,
историческое значение которых трудно переоценить.
Не будет преувеличением сказать, что битва на
берегах этой безвестной речки (Аксай-Есауловский.— А. Е.)
привела к кризису третьего рейха, положила конец
надеждам Гитлера на создание империи и явилась реша-
4 А. И. Еременко
89

ющим звеном в цепи событий, предопределивших
поражение Германии» (стр. 171).
В данном случае нельзя не согласиться с Меллен-
тином. В самом деле, бои на этом рубеже положили
конец попыткам освободить окруженных, а значит,
предрешили их окончательный разгром.
Здесь же Меллентин приводит довольно* подробное
и выразительное описание боев на реке Аксай-Есаулов-
ский. Он пишет: «Характерными особенностями этих
трагических боев были высокая подвижность, быстрая
реакция и необычайная стойкость обеих сторон. Основным
боевым средством были танки, причем каждая из сторон
понимала, что главной задачей танков является борьба
с танками противника.
Русские не прекращали своих атак с наступлением
темноты и стремились немедленно и решительно
развить любой наметившийся успех. Иногда атаки
проводились танками, мчавшимися на предельной скорости,
и следует признать, что высокий темп наступления и
сосредоточение сил были основными причинами успеха
русских. В зависимости от сложившейся обстановки
направления танковых ударов быстро изменялись»
,(стр. 173).
Правда, руководство этими боями Меллентин
ошибочно приписывает генералу Ватутину (успешно
командовавшему войсками Юго-Западного фронта,
выполнявшими совсем иную задачу).
Стоит здесь привести также официальное сообщение
германского верховного командования, цитируемое Мел-
лентином на стр. 176:
«Сражение за Сталинград закончилось. Верная
своему долгу сражаться до последнего вздоха, 6-я армия
под образцовым руководством фельдмаршала Паулюса
была побеждена в неблагоприятно сложившихся
условиях превосходящими силами противника».
Отбросив словесную шелуху, мы видим, что Гитлер,
этот «непобедимый полководец», вынужден был впервые
признать себя побежденным.
В дальнейшем Меллентин рассказывает о
пресловутых «победах» Манштейна на Украине, чего мы уже
касались, разбирая книгу «Утерянные победы». В том же
«манштейновском духе» им описывается и битва на
Курской дуге.
90

Все последующие главы книги посвящены
отступлению 48-го корпуса. При этом Меллентин изо всех сил
старается выгородить себя и своего непосредственного
начальника, командира корпуса генерала Балька. Он
преувеличивает мимолетные успехи немцев, так что
даже у самого невзыскательного читателя не может не
возникнуть законный вопрос: как это танкисты Балька
и Меллентина, «одерживая одну за другой победы»,
откатились от Волги к Висле?
Заканчивая большой раздел книги, посвященный
войне на Восточном фронте, Меллентин считает своим
долгом обобщить свои впечатления о Красной Армии. Он
пишет, что хотя «с годами ценность опыта,
приобретенного немецкими войсками в войне с Россией, будет
снижаться и потребуется новая оценка военных
возможностей русских, тем не менее характер и качества
русского солдата, а также типичные для него методы
ведения боевых действий вряд ли серьезно изменятся.
Поэтому опыт второй мировой войны является надежной
основой для правильной оценки военной мощи России»
(стр. 242).
Начинает он с описания «души русского солдата».
Трудно критиковать эти психологические упражнения
отставного генерала, большей частью они представляют
собой повторение избитых вымыслов о «загадочности
русской души».
Отделяя, однако, бред от реальных наблюдений,
следует сказать, что Меллентин признает выдающуюся
храбрость и мужество советского солдата, его стойкость
и выносливость, высокую дисциплинированность нашей
армии, достаточную боевую выучку и технические
знания наших воинов. Он отмечает также высокие
организаторские качества высшего командования, его
способность совершенствовать выучку войск. В области
тактики наблюдения Меллентина носят в основном
поверхностный характер, но и здесь он признает целый
ряд положительных качеств наших войск. Со
всевозможными оговорками он против своей воли
вынужден признать, что наш солдат по своим качествам стоит
выше солдат капиталистических армий.
Особенно высокую оценку он дает нашей пехоте,
говоря, что «она полностью сохранила великие традиции
Суворова и Скобелева» (стр. 246).
4*
91

Он пишет: «Русская пехота имеет хорошее
вооружение, особенно много противотанковых средств:
иногда думаешь, что каждый пехотинец имеет
противотанковое ружье или противотанковую пушку. Русские
очень умело располагают эти средства, и, кажется, нет
такого места, где бы их не было. Кроме того, русское
противотанковое орудие с его настильной траекторией и
большой точностью стрельбы удобно для любого вида
боя» (стр. 246).
Нам ясно, почему Меллентину, стремящемуся
изобразить себя непревзойденным мастером по
организации танкового боя, показалось, что каждый шаг солдат
имеет противотанковую пушку. Это результат того, что
немцы действительно несли большие потери в танках
от наших противотанковых средств. Ведь борьбу с
фашистскими танками вели не только наша артиллерия и
подразделения ПТР — солдаты с помощью гранат или
даже бутылок с горючей смесью смело вступали в
единоборство со стальными чудовищами и нередко
выходили победителями.
В общем положительную оценку Меллентин дает и
нашей артиллерии, но особенно высоко он оценивает
качество нашей бронетанковой техники.
Отзыв о нашей авиации не представляет почти
никакого интереса и показывает лишь полное невежество
самого Меллентина в этом вопросе.
В заключение Всех этих рассуждений Меллентин
задает вопрос: «Непобедима ли Красная Армия?»
Отвечает Меллентин на этот вопрос следующим образом:
«...Успехи немецких солдат в России убедительно
показывают, что русских можно победить». Неизвестно,
право, кого можно убедить таким «веским» доводом.
Общеизвестно, что «успехи» гитлеровцев на полях
нашей страны были таковы, что от вермахта осталось
лишь неприятное воспоминание.
Здесь же Меллентин пытается уверить читателя, что
немцы были побеждены численным превосходством. Он
договаривается, например, до того, будто фашисты
одерживали победы над нами даже при соотношении
сил 1 : 5 в нашу пользу. Но кто поверит в эту ложь?
Если учесть весь численный состав нашей армии и
армий наших союзников того времени, непосредственно
92

принимавших участие в боях, то едва ли в каком-либо
из периодов войны численное превосходство войск
антигитлеровской коалиции могло даже отдаленно
приблизиться к такому соотношению. Сам собой
напрашивается вопрос, отчего же гитлеровские «богатыри»,
«побеждавшие» вдвоем наше отделение, а впятером целый
взвод, не смогли выполнить своих задач в первый
период войны, когда неоспоримое численное и техническое
превосходство было на их стороне?
Понимая, конечно, что никто всерьез не может
принять такого утверждения битого генерала, Меллентвн
стремится дать практические советы тем, кто
замышляет новые авантюры против нашей страны.
Он пишет: «Солдат западных армий должен
тщательно и постоянно готовиться к этой смертельной
борьбе. Планироваться должна не только тактическая,
но и физическая подготовка, с тем чтобы мы могли
встретить русские войска в равных условиях. Мы
должны учитывать особенности ведения боевых действий
русскими и проводить соответствующую подготовку
в наших войсках. Важными моментами являются
отвага, инициатива и готовность принимать ответственные
решения. Строгая дисциплина представляет собой еще
одно важное условие в борьбе с русскими. Одного
спорта, Kair бы интенсивно им ни занимались,
недостаточно для подготовки солдат к предстоящей невероятно
тяжелой борьбе. Самым главным фактором является
моральное состояние» (стр. 252).
Эти слова гитлеровского генерала, на своей шкуре
испытавшего качества русского солдата, лучше всего
говорят о том, чего недостает солдату
капиталистических армий и чем обладают воины первой в мире
социалистической армии.
Заканчивая рассмотрение книги Меллентина, нельзя
не остановиться еще на одном важном вопросе.
Стремясь умалить решающую роль Советского Союза
в победе антигитлеровской коалиции и выслужиться
перед новыми хозяевами — американскими
империалистами, бывшие немецкие генералы тщатся доказать, что
США якобы оказывали Советскому Союзу «огромную
помощь». Об этом пишет и Меллентин (стр. 293). Как
же в действительности обстояло дело? За годы войны
93

в США было произведено 297 тыс. самолетов, свыше
86 тыс. та«ков, а в СССР было отправлено из этого
количества лишь около 14 тыс. самолетов и 7 тыс.
танков, что составляет менее 5% по самолетам и около
8% по танкам. В то же время из США было отправлено
в страны Британской империи, где, как известно, не
велось решающих боевых действий, более 10 тыс.
самолетов и 12 тыс. танков1. Общий же удельный вес импорта
СССР по отношению к общей массе отечественного
промышленного производства за все время войны составил
всего около 4% 2. Общеизвестно, что Советский Союз за
последние три года войны производил в среднем
ежегодно более 30 тыс. танков, самоходных установок и
бронемашин, до 40 тыс. самолетов, до 120 тыс. орудий
и т. д. Только один Уральский танковый завод
выпустил за годы войны более 35 тыс. танков, причем,
конечно, наша бронетанковая техника была несравненно
выше по качеству, чем американская. Понятно, что ни
о какой «огромной помощи> со стороны США и речи
быть не может. И если у советских воинов было больше
военной техники, чем у немецко-фашистских войск, то
это заслуга исключительно советского народа,
отдававшего все силы для фронта, для победы над врагом.
* * *
В 1953 году в Гамбурге вышел сборник статей под
заголовком «Итоги второй мировой войны»3.
Составители книги, бывшие крупные военачальники
и государственные деятели гитлеровского рейха,
попытались обобщить опыт фашистских войск и фашистской
государственной машины в период минувшей войны,
чтобы облегчить задачу тем, кто вынашивает сейчас
планы агрессивной войны против стран
социалистического лагеря.
Эти цели книги и не скрываются ее авторами. Так,
1 Внешняя торговля, 1945, № 10, стр. 11.
* Вознесенский Н.( Военная экономика СССР в период
Отечественной войны. Госполитиздат, М., 1948, стр. 74.
3 Все ссылки даются на русское издание: «Итоги второй мировой
войны», Сборник статей, перевод с немецкого, Издатинлнт, М., 1957.
94

в предисловии к немецкому изданию, по-видимому
принадлежащему перу генерала Мантейфеля, указывается,
что Европа должна избавиться от «угрозы с востока».
В сборнике содержится почти три десятка статей
самой разнообразной тематики. Здесь мы найдем я
работы чисто военного характера, и такие статьи, как
«Продовольственные проблемы и сельское хозяйство во
время войны», «Как финансировалась вторая мировая
война» и т. д.
Анализ большинства этих работ выходит за рамки
данной брЬшюры, поэтому мы затронем здесь лишь те
статьи, которые непосредственно касаются боевых
действий на советско-германском фронте.
В этом сборнике со статьей «Опыт войны с Россией»
выступает генерал Гудериан, но, поскольку он
высказывает здесь в основном те же мысли, что и в своей
книге «Воспоминания солдата», разбиравшейся в
первой главе настоящей брошюры, нет смысла говорить об
этой статье подробно. Отметим лишь некоторые
моменты.
Так, Гудериан останавливается на характеристике
качеств Советской Армии и делает из этого выводы,
заслуживающие внимания. Приведем этот отрывок
полностью:
«Русский солдат всегда отличался особым
упорством, твердостью характера и большой
неприхотливостью. Во второй мировой войне стало очевидным, что и
советское верховное командование обладает высокими
способностями в области стратегии. Было бы правильно
и в дальнейшем ожидать от советских командиров и
войск высокой боевой подготовки и высокого
морального духа и обеспечить хотя бы равноценную
(подчеркнуто нами.— А. Е.) подготовку собственных офицеров
и солдат. Русским генералам и солдатам свойственно
послушание. Они не теряли присутствия духа даже
в труднейшей обстановке 1941 года. Об их упорстве
говорит история всех войн. Следует воспитывать в
солдатах такую же твердость и упорство. Несерьезность
в этой области может привести к ужасным
последствиям» (стр. 133).
Из сказанного Гудерианом с непреложностью
следует, что один из опытнейших гитлеровских
военачальников, теЛерь уже сошедший в могилу (умер
95

в 1954 году), в качестве своего последнего завета
призывает столпов капиггалистического мира обеспечить
для солдат и офицеров своих агрессивных армий такую
же воинскую подготовку и воспитание морального духа,
какие существуют в нашей армии.
Но можно заранее сказать, что из этого ничего не
выйдет, так как в захватнических наемных армиях
капиталистических стран нельзя добиться того уровня
сознательности, дисциплинированности и
самоотверженности в выполнении воинского долга, какие имеются
в армиях нового типа, в армиях социалистических
стран.
Здесь же Гудериан без каких-либо оговорок дает
рекомендации будущим агрессорам против нашей
страны. Он пишет следующее:
«Все нападения армий западноевропейских
государств на Россию носили до сих пор чисто
фронтальный характер и были, как правило, ограничены сушей.
Все они успеха не имели. Если наступающий будет
обладать превосходством на море, то авиация и флот
могут создать ему предпосылки для успешного
вторжения в Россию при условии, что авиация и флот будут
тесно взаимодействовать с достаточным количеством
наземных войск и что их действия будут носить
характер не фронтального наступления, а охватывающего
удара по самой важной цели> (стр. 132—133).
В приведенной выдержке дается рецепт, с помощью
которого якобы можно добиться успеха в агрессивной
войне против нашей страны. Но всякому ясно, что
рецепт Гудериана не поможет: ведь и раньше
одновременно с вторжением на территорию нашей страны на
суше производилось также нападение с моря и с воздуха,
однако все захватчики терпели жестокое поражение.
Не секрет, что в начальный период Великой
Отечественной войны у врага имелось абсолютное превосходство
в воздухе. Нападения с моря также неоднократно имели
место в истории нашей Родины, однако организация
обороны наших морских рубежей не позволила врагам
добиться значительных успехов. Надо полагать, что и
в будущем их постигнет в этом отношении серьезное
разочарование.
Что касается того, что в войне против нашей страны
следует вести не фронтальные действия, а наносить
96

«охватывающие удары по самым важным целям», то, как
нам кажется, у битых фашистских генералов, и в
частности у самого Гудериана, имеется в этом отношении
горький опыт.
В самом деле, ведь действия гитлеровцев вовсе не
носили всегда фронтального характера; чем, как не
охватывающим маневром, был поход на юг летом
1942 года, когда Гитлер ставил себе две главные цели:
уничтожить боеспособные соединения нашей армии,
якобы сгруппировавшиеся где-то на просторах
Волго-Донского междуречья, и овладеть природными богатствами
юга? А каков результат? Потеря лучших армий, потеря
инициативы, «молниеносный драп» с Кавказа.
Кроме всего сказанного, тех, кто попытается
использовать рецепт Гудериана, следует предупредить, что
Советские Вооруженные Силы не будут выжидать, когда
агрессоры проникнут на нашу территорию, будь то с
целью «фронтальных действий» или для «глубокого
охватывающего удара»,— они дадут по рукам
агрессорам, как только те примутся за осуществление своих
человеконенавистнических планов.
Более подробно следует остановиться на статье
отставного генерала пехоты Курта фон Типпельскирха
«Оперативные решения командования в критические
моменты на основных сухопутных театрах второй мировой
войны». Это тем более необходимо, что тем же автором
была издана объемистая книга «История второй мировой
войны», вышедшая также и на русском языке 1.
Разбор этой книги, поскольку она освещает
события второй мировой войны в целом, выходит за рамки
данной брошюры. Однако статья Типпельскирха в книге
«Итоги второй мировой войны» является, в сущности,
более концентрированным изложением тех же самых
мыслей, и поэтому ознакомление с ней даст
представление и о содержании «Истории второй мировой войны».
В первом разделе статьи, названной им
«Молниеносные войны», Типпельскирх делает попытку обоснования
причин успехов гитлеровцев в начальный период второй
мировой войны до нападения на Советский Союз
(имеются в виду Балканская кампания и война против Польши
1 Типпельскирх К., История второй мировой- войны,
перевод с немецкого, Издатинлит, М., 1956.
97

и Франции). Он верно подмечает чисто военные причины
побед вермахта: во-первых, фашистами была
разработана новая тактика, более соответствующая применению
тех видов вооружения, которые получили свое
окончательное развитие в период между двумя мировыми»
войнами, а во-вторых, у них был громадный перевес в
силах и средствах. Однако в статье совершенно
игнорируются политические причины успехов гитлеровских
авантюр, явившихся следствием пресловутого
невмешательства и отказа от оборонительных соглашений с
нашей страной, что дало Гитлеру возможность
расправиться с рядом независимых европейских стран
поодиночке.
Следующий "раздел статьи озаглавлен
«Молниеносная война, которая не удалась». Здесь Типпельскирх
анализирует ход войны против Советского Союза с ее
начала до нашего контрнаступления под Москвой.
Рассматривая гитлеровский план агрессии против
Советского Союза, Типпельскирх не находит ни одного слова
для осуждения этого людоедского плана с точки зрения
политических и моральных принципов. Ему нет дела до
того, что вермахт должен был выполнить варварскую
задачу по уничтожению не только нашего государства,
но и подавляющего большинства его населения и
превращения в рабов оставшейся части.
Это говорит, несомненно, о том, что подобные цели
близки сердцу этого «беспристрастного историка».
Посмотрим, однако, как анализирует Типпельскирх
военные причины провала «молниеносной войны» против
Советского Союза. Надо сказать, что он не скупится на
выдержки из «плана Барбаросса» и других гитлеровских
директив, причем цитирует их по документам
Нюрнбергского процесса. Это, казалось бы, должно было
напомнить Типпельскирху о преступности фашистских планов,
но он не говорит об этом решительно ничего.
Раскрывая стратегические и оперативные замыслы
германского командования и очень кратко излагая ход
боевых действий на советско-германском фронте,
автор статьи основную причину провала замыслов
Гитлера видит в том, что не было единства в планировании
и руководстве операциями между верховным
командованием вермахта и главным командованием сухопутных
сил, а также в том, что «направленное на сокрушение
98

противника наступление, у которого не хватает
смелости лететь стрелой прямо в сердце неприятельской
страны, никогда не достигнет своей цели» (Клаузевиц),
чего будто бы не мог понять «фюрер». Приводя это
высказывание Клаузевица, Типпельскирх хочет сказать,
что попытку взять Москву следовало сделать еще в
июле — августе 1941 года.
Подобные избитые идеи не имеют под собой
совершенно никакой почвы. Дело в том, что причины
неуспеха «блицкрига» в начальный период войны, так же как
разгром гитлеровской армии и полный крах третьего
рейха в последующем, связаны не с какими-либо
отдельными просчетами «плана Барбаросса» или ошибками в
руководстве войсками, а с известными советскому
читателю более глубокими экономическими, политическими
и стратегическими причинами.
Интересно признание самого Типпельскирха, что
перед тем, как было принято решение о повороте войск
группы армий «Центр» на юг, наступление гитлеровцев
на центральном участке советско-германского фронта
зашло в тупик. Он пишет: «...И все же немецкое
командование не сумело вывести свои войска на
оперативный простор. 3-я танковая группа (генерала
Гота.— А. £.), которая, согласно первоначальному плану,
должна была наступать на южном фронте группы армий
«Север», оказалась скованной в районе севернее
Смоленска, а 2-я таиковая группа (Гудериана) вынуждена
была помогать правому крылу группы армий «Центр»,
застрявшему в районе Рославля. Кроме того,
выяснилось, что танковые соединения нуждаются в отдыхе и
пополнении...» (стр. 75). Таким образом, успех
немецкого наступления на Москву в этот период был более
чем проблематичен. Подробнее на этом вопросе мы
останавливались при разборе книги Гудериана
«Воспоминания солдата».
Здесь же Типпельскирх вынужден признать, что
«...операции всех трех групп армий... не привели ни к
быстрому уничтожению... вооруженных сил
противника, ни к подавлению морального духа и мужества войск
Красной Армии... Части и соединения русских войск
продолжали стойко сражаться даже в самом отчаянном
положении» (стр. 74).
99

Примечательно также, что Типпельскирх вынужден
признать полный провал «блицкрига» в связи с нашим
контрнаступлением под Москвой. Он, правда, повторяет
выдуманную Геббельсом версию о том, что по нашему
плану контрнаступление зимой 1941/42 года должно
было привести к полному уничтожению сил гитлеровцев
на Восточном фронте и что благодаря «железной воле»
Гитлера осуществление этого плана было сорвано. Как
известно, советское командование в то время не
ставило перед собой таких больших задач.
В третьем, заключительном разделе, тенденциозно
названном «Безыдейность руководства войной»,
Типпельскирх прослеживает дальнейшее развитие событий
начиная с лета 1942 года. Трактовка их дается в том
духе, который стал уже банальном для буржуазной
военно-исторической литературы о минувшей войне.
Можно отметить, однако, ряд моментов. В
частности, Типпельскирх указывает, что летнее наступление
гитлеровцев в 1942 году не повело к окружению и
уничтожению крупных сил Советской Армии, так как
«русское командование научилось искусно уклоняться
от окружения» (стр. 80).
Далее он говорит о том, что даже в случае, если
бы гитлеровское командование добилось обеих целей,
которые оно ставило перед собой в летней кампании
1942 года (захват нефтяных источников Кавказа и
взятие Сталинграда), все равно «наступательная мощь
немецкой армии иссякла, да и сама армия, как и армии
сателлитов Германии, была слишком слаба даже для
того, чтобы на 2000-километровом фронте от Кавказа до
Воронежа выдержать натиск русского
контрнаступления» (стр. 81). Это правильная мысль, но Типпельскирх
делает из нее совершенно неожиданный вывод, что,
исходя из этого, следовало обороной сломить силу
русских. Не замечая явного противоречия между этими
двумя утверждениями, он уверяет читателя, что войну
можно было свести вничью после сталинградского
разгрома, а также — что выглядит уже совсем
невероятным — после сокрушительных ударов нашей армии под
Курском и даже в 1944 году.
Спрашивается, если уже осенью 1942 года немецко-
фашистская армия не могла противостоять нашему
контрнаступлению," то с помощью какого «чуда» она
100

должна была стабилизировать положение, когда мощь
нашей армии все более возрастала, а силы
гитлеровцев иссякали? Просто крмично, что Типпельскирх и ему
подобные по прошествии полутора десятков лет после
описываемых ими событий стремятся менторским тоном
давать рецепты, как и что следовало делать в то
время. Посмотрим, однако, какова теоретическая основа
статьи.
Оказывается, Типпельскирх проповедует идею о
«вечности и неизменности законов войны»,
сформулированных Клаузевицем и Мольтке. В кратком вступлении он
приводит два таких «основополагающих» высказывания
столпов прусской военной школы. Первое:
«Оборонительная форма ведения войны сама по себе сильнее, чем
наступательная... но она преследует негативную цель»
(Клаузевиц, «О войне»). И второе: «Ни один
оперативный план не остается в его первоначальной форме
после первого столкновения собственных сил с главными
силами противника. Только профан может думать о
какой-то заранее намеченной и тщательно продуманной
идее, последовательное осуществление которой якобы
можно проследить в течение всего хода войны»
(Мольтке, «О стратегии»).
В первом разделе о молниеносных войнах
Типпельскирх старается доказать, что в силу огромного
превосходства немцев и умелого использования новых в тр
время средств борьбы им удавалось добиваться успехов
как бы в противовес двум приведенным положениям
классиков прусской военщины. Впоследствии же, после
1941 года, когда силы сторон более или менее
сравнялись, а противники фашистской Германии научились
использовать новые виды оружия и техники, оба этих
«закона» опять восторжествовали. Ясно, что Типпельскирх
выступает" здесь как закоренелый метафизик и идеалист.
Достаточно просто беглого взгляда на ход событий
минувшей войны, чтобы понять, что все эти, спекуляции
не стоят выеденного яйца, так как во всех своих
рассуждениях Типпельскирх имеет в виду лишь немецко-
фашистскую армию и совершенно не учитывает того, что
относится к ее противникам.
Что касается обороны, то давно уже доказано, что
добиться победы с помощью обороны еще никогда
никому не удавалось, хотя оборона и является совершенно
101

необходимым и важным видом боевых действий. И
немецко-фашистская армия была окончательно разбита не
посредством обороны, а энергичными наступательными
действиями нашей армии.
В заключение следует сказать, что статья Типпельс-
кирха весьма поучительна в одном. Она имеет
длинный заголовок: «Оперативные решения командования в
критические моменты на основных сухопутных театрах
второй мировой войны» (подчеркнуто нами.— А. £.), а
речь в ней идет почти исключительно о
советско-германском фронте. Если уж Типпельскирх, которого никак не
обвинишь в симпатиях к нашей стране и ее армии, не смог
найти, по сути дела, ни одного сколько-нибудь важного
оперативного решения, которое было бы принято высшим
немецко-фашистским командованием по обстановке,
критически сложившейся на Западном фронте, то, значит,
действительно все важнейшие события, решившие исход
войны, происходили на Востоке.
В этом свете утверждения Черчилля и иже с ним о
том, что армии западных стран в сражениях против
Роммеля, а также высадкой войск в Италии и во
Франции сыграли решающую роль во второй мировой войне,
выглядят как самая беззастенчивая ложь, в
подтверждение которой ничего путного не может сказать даже
такой холоп империализма, как отставной гитлеровский
генерал от инфантерии Типпельскирх.
Мы не касаемся здесь остальных статей сборника в
связи с тем, что анализ их содержания, как уже
говорилось, выходит за рамки задачи, поставленной
автором данной брошюры. Однако это ни в коей мере не
значит, что в них в меньшей степени искажается истина.
Каждая из статей сборника отравлена ядом идей
милитаризма и реваншизма, проникнута ненавистью к
народам нашей страны, поэтому читатель должен относиться
к этой книге в высшей степени критически.
* * *
Мы коснемся еще одного сборника статей, а именно
«Мировой войны 1939—1945 гг.» х.
1 Все ссылки даются на русское издание: «Мировая война
1939—1945 гг.», Сборник статей, перевод с немецкого, Издатинлит,
М., 1957.
102

Этот сборник носит несколько иной характер по
сравнению с разбиравшимся нами выше — большинство
авторов рангом пониже, и освещают они в основном лишь
военные вопросы.
Мы здесь рассмотрим один из главных разделов
книги, написанный генерал-майором в отставке фон Бутла-
ром и озаглавленный «Война в России>. Он насчитывает
почти полторы сотни страниц и представляет собой
довольно подробное, составленное в хронологической
последовательности описание событий на
советско-германском фронте.
С первых же страниц фон Бутлар стремится
оправдать вероломное нападение фашистской Германии на
нашу страну, прибегая к затасканным аргументам из
арсенала геббельсовской пропаганды. Так, он пишет, что
вероломное нападение Гитлера было якобы вызвано...
политикой советского правительства в отношении
Балкан, а также тем, что договор между СССР и Германией
не устранил противоречия между идеологиями обеих
стран.
Каждому, однако, ясно, что агрессивную политику
на Балканах проводил Гитлер и его ближайший
союзник Муссолини, а не советское правительство. Что
касается идеологии, то более чем глупо требовать, чтобы
международные соглашения между государствами с
различными социально-экономическими системами
ликвидировали идеологические расхождения между ними.
Здесь требуется лишь строгое соблюдение обязательств,
взятых на себя обеими сторонами; Бутлар, естественно,
не может найти ни одного факта, который указывал
бы на нарушение нашей страной советско-германского
договора, ибо таких фактов нет.
Автор не стесняется приводить и такие «причины»,
как стремление Гитлера уничтожить потенциального
союзника Англии, хотя тут же утверждает, что Гитлер
желал соглашения с Англией. Он заявляет, что война
против СССР развязывала руки Японии, которая могла
направить все силы на борьбу против Англии, и в то же
время говорит, что посредством нападения на СССР
Гитлер стремился усилить тенденции к нейтралитету в
Америке. Короче, всевозможными способами он
пытается доказать, что у Гитлера якобы были основания для
развязывания войны против СССР,
103

Единственное, что вызывает у Бутлара возражение,
это то, что Германия вынуждена была вести войну на
два фронта. Надо сказать, что и в дальнейшем
Бутлар, как и все новоявленные историки второй мировой
войны из Западной Германии, обвиняя Гитлера, все же
всюду стремится приводить фальшивые причины,
долженствующие оправдать многие решения или поступки
«фюрера» и его ближайших сподручных.
Подробно описывая силы, которые были
сосредоточены гитлеровцами для нападения на нашу страну, Бут-
лар вынужден признать, что это была действительно
мощная, вооруженная до зубов армия, насчитывавшая
до 200 дивизий. Поэтому фальшиво выглядят его
заявления о том, что Германия не была подготовлена к
войне и что напрасно на Западе были оставлены 60
дивизий.
Весьма дико выглядят и разглагольствования
отставного генерала о так называемых «добровольческих
соединениях». «Это,— с грошовым пафосом восклицает
он,— были первые солдаты Европы, которые выступили
на борьбу с большевизмом» (стр. 150). Известно, что
во многих странах Европы имелось фашистское отребье,
а также уголовники и предатели своей родины, готовые
за деньги служить кому угодно. Но даже по называемым
самим Бутларом, несомненно преувеличенным,
цифрам видно, как ничтожно мало нашлось подобных
«солдат Европы»: так, он насчитал всего 6 тыс. французов,
4 тыс. бельгийцев, 4 тыс. испанцев и т. д.
Говоря о наших силах, противостоявших
гитлеровскому нашествию, Бутлар непомерно преувеличивает их.
Характерно, что, приводя эти высосанные из пальца
данные, Бутлар сам подрывает у читателя веру в них,
так как вынужден признать, что «особые условия,
существовавшие в России, сильно мешали добыванию
разведывательных данных относительно военного
потенциала Советского Союза... Исключительно умелая
маскировка русскими всего, что относится к их армии,
...затрудняла проверку тех немногих сведений, которые
удавалось собрать разведчикам» (стр. 151). Что же, пусть
сокрушается битый вояка по поводу «особых условий»,
существующих в нашей стране,— советский народ и
впредь будет как зеницу ока хранить военную и
государственную тайну.
104

Бутлар вынужден также признать высокую
боеспособность наших войск. Он свидетельствует, что в деле
управления войсками наши вооруженные силы не
уступали вермахту, но, однако, пытается критиковать
советских командиров за «шаблонность» тактики. Он
забывает о том, что тактика самих гитлеровцев была
шаблонной. Мы признаем, что на первых порах нашим
командирам недоставало боевого опыта по ведению
современной войны. Но такой опыт был вскоре накоплен, о
чем, кстати, говорит и сам Бутлар.
Весьма показательно, что, рассказывая о
планировании агрессивной войны против СССР, Бутлар — может
быть, невольно — показывает, что никаких
сколько-нибудь существенных разногласий между Гитлером и
верхушкой вермахта не было.
Поэтому встречающиеся иногда и в нашей печати
утверждения о том, что якобы между Гитлером и главным
командованием сухопутных сил на всем протяжении
войны существовали серьезные расхождения, нельзя
признать обоснованными.
Тем не менее, характеризуя «план Барбаросса», он
пытается уверить читателя, что если бы гитлеровцы
получили возможность идти прямо на Москву, то
остальные их цели, как-то: овладение Прибалтикой,
Ленинградом и Украиной — были бы достигнуты «сами собой».
Это, конечно, не более чем пустые домыслы, так как,
если бы действительно все вражеские силы были
собраны на центральном участке фронта, а фланги
остались бы открытыми, то далеко вторгнувшаяся на нашу
территорию группа армий «Центр» оказалась бы под
ударами сохранивших свою боеспособность
группировок войск наших Северо-Западного и Южного фронтов,
не говоря уже о подходивших резервах. Вместе с тем
такой ход событий дал бы нам возможность
использовать полностью огромные экономические ресурсы юга и
промышленность Ленинграда.
Особенно святотатственно выглядят рассуждения
Бутлара о том, что Гитлер, видите ли, упустил
«неповторимую возможность представить немецкую армию как
освободительницу народов, завоевать симпатии
освобожденных народов...» (стр. 158) Легче, наверное, выдать
взломщика за ангела-хранителя, чем представить армию
гитлеровских захватчиков как армию-освободитель-
105

цу. Гитлер вкупе с Геббельсом приложил для этого
немало усилий, да и все послевоенные писания фашистских
генералов тоже служат подобной грязной цели. Но все
их старания обречены на провал. В памяти всех честных
людей мира гитлеровские войска были и навсегда
останутся скопищем озверелых бандитов, пытавшихся
растоптать кованым сапогом свободу и независимость
народов Восточной Европы, их вековые национальные
традиции, превратить их в рабов третьего рейха.
На многих страницах своей фальсификаторской
статьи Бутлар повествует о «солдатской доблести»,
«преданности долгу», «самоотверженности» гитлеровской
«восточной армии». Оболваненные
человеконенавистнической пропагандой, опьяненные легкими победами на
Западе, гитлеровские войска действительно проявили
довольно высокую боеспособность, но она была
обусловлена тем, что в немецком солдате были пробуждены
самые низменные звериные инстинкты — стремление к
наживе, презрение к порабощенным народам, жажда
насилия и крови.
С проклятием и ненавистью отвернулось
человечество от этих «сверхчеловеков». Напрасны попытки господ
реваншистов задним числом обелить варварство
фашизма, предать забвению его кровавые злодеяния. Однако
необходимо неотступно, разоблачать, эту зловонную ложь,
чтобы она не отравляла молодое поколение, не
видевшее своими глазами ужасов фашизма.
Излагая события начального периода войны, Бутлар
вынужден признать, что, несмотря на казалось бы
большое территориальное продвижение фашистских войск,
задачи, которые ставились их командованием,
выполнены не были, а захватчики убедились, что Советская
Армия по своей боеспособности несравненно выше любой
из армий западных стран.
Говоря о наших потерях в приграничных сражениях,
автор статьи договаривается до того, что только
одними пленными гитлеровцы взяли чуть ли не больше,
чем составляла (по его же данным) вся наша армия к
началу войны. Он, видимо, рассчитывает на
забывчивость читателя и действует по русской поговорке: «Мели,
Емеля, твоя неделя».
Бутлар неоднократно возвращается к мысли о том,
что надо было брать Москву сразу. По его словам
106

получается, что мы стянули бы на оборону столицы все
свои силы, а гитлеровцы получили бы возможность
разбить их сразу и спокойно перезимовать в
комфортабельных квартирах в Москве (напомним, кстати, что
такую же цель когда-то преследовал и Наполеон; что
из этого получилось, знает теперь каждый школьник).
Однако понимая, сколь неубедительно звучат эти его
аргументы, Бутлар говорит, что решение Гитлера
двинуться на юг до взятия Москвы было явно
неправильным, а несколько правильным было бы наступление на
Москву — еще не известно, особенно учитывая высокую
концентрацию наших войск на юге.
В данном случае нужно отдать должное Бутлару: он
понимает в противоположность другим
фальсификаторам истории из бывших немецких генералов, что успех
гитлеровцев был в обоих случаях делом весьма
проблематичным. Однако действительные причины этого он
подменяет вымышленными и старается уверить
читателя, что «кризис, который переживало немецкое
командование на Востоке, был вызван не столько неправиль-'
ным оперативным решением, сколько общей
некомпетентностью высшего руководства Германии, не сумевшего
использовать все возможности, чтобы подготовить и
направить на Восточный фронт достаточные силы для ре-'
шения стоявших там перед немцами огромных задач»
(стр. 171).
Таким образом, Бутлар стремится навязать мысль',
что якобы Германия была плохо подготовлена к войне.
Кризис на Восточном фронте возник в силу нашего
упорного сопротивления, в силу мощных ударов наших
войск по «восточной армии» уже в начальный период
войны. Ссылки на «объективные причины»
объясняются просто стремлением выгородить фашистских
военачальников, выставить их в привлекательном свете.
Характерно, что сам Бутлар, описывая далее, какая
мощная группировка была сколочена Гитлером под
Москвой, вынужден признать, что сил было достаточно.
Он пишет следующее: «То, что было сделано
верховным главнокомандованием для усиления группы
армий (речь идет о группе армий «Центр»,
предназначенной для наступления на Москву в октябре месяце
1941 года.— А. £.), сегодня представляется
недостаточным. Однако в то время она являлась такой мощной
107

ударной группировкой, которая, как казалось, сможет
выполнить поставленную ей задачу. В ее состав входили
три танковые армии (кроме трех полевых.— А. Е.).
Войска были очень сильно насыщены техникой. Танковые
и артиллерийские части и соединения были полностью
доукомплектованы» (стр. 177). Здесь, следовательно,
признается, что Гитлер сделал все возможное для
создания такой ударной группировки, которая вполне
соответствовала бы поставленной ей задаче.
Чтобы не посрамить своих сообщников по разбою
из числа генералов, возглавлявших эту группировку,
Бутлар приписывает им целую серию побед, в том
числе победу под Брянском; об этой «победе» мы подробно
говорили в первой главе брошюры. Вскоре после боев
под Брянском гитлеровские бронированные полчища,
как известно, были остановлены. Но пусть не думает
читатель, что «объективный историк» Бутлар сообщит о
стойкости наших войск, оборонявших столицу, об их
героизхме, о наших искусных и стремительных
контрударах, измотавших захватчиков. Нет, оказывается, «как
раз в это время начались сильные дожди. Наступил
период осенней распутицы... И совсем не русская армия,
а сам бог погоды остановил стремительное наступление
немецких танковых сил в тот момент, когда их цель
была уже совсем близка» (стр. 179). У нас на этот счет
есть хорошая поговорка: «На бога надейся, а сам не
цйошай». И русский солдат, не обращая внимания на
капризы «бога погоды», наносил сокрушительные
удары по вражеским войскам.
Посмотрим, однако, как Бутлар рисует дальнейшие
события. «Во второй половине ноября,— сообщает он,—
войска вновь двинулись вперед... Внезапно начались
сильные морозы, температура стала доходить до 30°
ниже нуля... Наступление на Москву провалилось»
(стр. 179—180).
Все эти ссылки на бога и на погоду Бутлар
использует, как и многие подобные ему писаки, с той целью,
чтобы как-нибудь реабилитировать немецко-фашистских
военачальников, разбитых в исторической битве под
Москвой.
Ход нашего контрнаступления Бутлар не описывает,
хотя в его статье и имеется раздел под таким
заголовком; видно, уж очень неприятно ему писать об этом пер-
108

вом крупном поражении гитлеровцев. Зато он с ученым
видом рассуждает о том, сколь плачевна была судьба
немецко-фашистских войск по сравнению даже с
наполеоновской армией. Он пишет: «Возникла опасность, что
измученные немецкие войска не выдержат ни
физически, ни морально суровых климатических условий и не
устоят перед контрударами войск противника. Разве не
было уже прецедента? Разве не при таких же условиях
потерпела под Москвой поражение «Великая армия»
Наполеону? Но ведь тогда она имела огромное
преимущество перед немцами, потому что в ее руках...
находился сам город со всеми его ресурсами!» (стр. 180—
181).
Проливая крокодиловы слезы по поводу печальной
судьбы гитлеровцев, Бутлар забыл, что Москва в
1812 году сгорела и наполеоновские войска с трудом
выбрались из нее. Какие уж там ресурсы!
В этом же разделе Бутлар увязает в собственных
противоречивых и заумных выводах. С одной стороны,
утверждает он, Германия стала приближаться к краху
в связи с тем, что Гитлер возглавил сам сухопутные
силы, назначив себя их главнокомандующим; но, с
другой стороны, Гитлер спас вермахт от разгрома
благодаря своей «железной» воле. Бутлар не стесняется
привести на страницах своей статьи следующий панегирик
Гитлеру, написанный ближайшим сподручным
«фюрера» Йодлем:
«Никогда я не восхищался Гитлером так, как зимой
1941/42 года, когда он один восстановил
пошатнувшийся Восточный фронт, когда его воля и решимость
передались всем, включая солдат, сражавшихся на
передовых позициях... Всякое иное изображение действий
Гитлера в этот период противоречит исторической правде»
(стр. 182). Этот отрывок воочию показывает, что все
обвинения против Гитлера, которые мы встречаем на
страницах книг его бывших подчиненных и сообщников,
являются вынужденными. Немецкий народ проклял этого
изверга, и если не хочешь быть окончательно
отвергнутым простыми людьми Германии, то волей-неволей
приходится говорить о нем отрицательно. Да и вину за
поражение надо на кого-то свалить, чтобы показать
заокеанским хозяевам, что немецкая военная машина
может им еще послужить. Однако нет-нет, да и прорвутся
109

верноподданнические чувства, и тогда Бутлар и иже с
ним невольно показывают подлинное отношение к
своему «фюреру».
Иодль и сам Бутлар хвалят Гитлера в данном случае
за то, что он не допустил отхода своих войск с
занятых позиций и этим якобы спас «восточную армию». Но,
говорит далее Бутлар, плохо, что Гитлер возвел это
в дальнейшем в принцип и не позволял своим
подчиненным отступать с занятых позиций до тех пор, пока их
оттуда не вышибали. Видимо, «фюрер» хорошо знал
психологию своих генералов и считал, что, если им
разрешить, они при первой серьезной угрозе бежали бы к
«заранее подготовленным рубежам».
Нам кажется, что вряд ли фашистская Германия
потерпела бы меньшее поражение, если бы
военачальникам вермахта было разрешено отступать по
собственному усмотрению, хотя для них, конечно, было бы
спокойнее.
Комично заявление Бутлера о том, что длительное
«сидение» гитлеровцев в «котлах» у Демянска и Холма
выработало у них «чувство превосходства над
русскими» (стр. 185). Если следовать бутларовской логике,
то, наверное, окружение немцев под Сталинградом
окончательно укрепило в них такое чувство.
Описание действий немецкой армии на юге летом
1942 года дается в том же духе, что и у
разбиравшихся нами ранее авторов. Следует лишь подчеркнуть, что
Бутлар объясняет, почему Гитлер поставил, так сказать,
две цели наступления (Сталинград и Кавказ): «фюрер»
был убежден, что наша страна находится накануне
краха.
Против ожиданий здраво оценивает Бутлар
возможности группы армий «А» по овладению Кавказом. Он
пишет, что неуспех группы армий «А» был ее счастьем,
так как в противном случае она погибла бы.
В самом деле, если представить себе, что войска
этой группы проникли бы далее на Кавказ, то наше
контрнаступление под Сталинградом, логически
вылившееся в общее наступление на южном крыле советско-
германского фронта, имело бы своим следствием полную
изоляцию этой группировки от остальных фашистских
войск. Их ждала бы судьба, постигшая сталинградскую
110

группировку противника (группу армий «Б»),— окружен
ние и полный разгром.
Далее, Бутлар, так же как и большинство его коллег
по фальсификации истории, утверждает, что Сталин-'
град можно было взять в июле. Этот подлог мы уже
разоблачили, говоря о книге Меллентина.
Повторяется и фальшивый тезис Манштейна о томг
что наше контрнаступление под Сталинградом не было
неожиданностью для немецкого командования, хотя
общеизвестно—и это было показано нами,— что
контрнаступление было совершенно внезапным.
Не оригинален Бутлар и в своем утверждении, что
если бы гитлеровцы своевременно перешли к обороне
(речь идет о конце лета — начале осени 1942 года), то
войну можно было бы закончить «на сносных условиях».
Во-первых, война могла быть закончена лишь при
одном условии, а именно — безоговорочной капитуляции
фашистской Германии; во-вторых, удержание
гитлеровцами громадного оборонительного фронта от Черного
до Балтийского моря, как признают сами фашистские
«стратеги», в том числе и Бутлар, было невозможным.
Значит, необходимо было отойти на новые позиции, то
есть оставить большую территорию. Возможно, что
фашисты таким образом сберегли бы кое-какие силы1
хотя наше командование, конечно, не дало бы им
возможности спокойно отходить — они были бы измотаны
во время длительных маршей нашим неотступным
преследованием и глубокими фланговыми ударами. Вместе
с тем и мы сохранили бы огромные силы, которые
приходилось тратить на «вышибание» врага с каждой
занимаемой им позиции. Коль скоро вермахту не удалось
добиться победы в наступлении, то тем меньше успехов
сулила ему оборона. Затяжная позиционная война, если
бы она даже и была возможна в тех условиях,
оказалась бы для Германии еще более гибельной, чем
маневренная.
Оценка значения Сталинградской битвы у Бутлара
противоречива. Раздел, посвященный этому вопросу,
назван у него «Сталинград — поворотный пункт войны»*
Но он все же не в силах удержаться от реверанса в
сторону своих хозяев — англо-американских
империалистов и поэтому, заключая раздел, пишет, что
«катастрофа немцев в Африке и под Сталинградом явилась
111

серьезнейшим предупреждением о том, что в судьбе
немецкого народа наступил поворотный момент» (стр. 197).
Советский читатель знает, что между этими двумя
событиями ни по их масштабам, ни по их последствиям
нельзя поставить знака равенства. В Африке потерпела
поражение всего-навсего одна армия Роммеля *,
причем она не была полностью уничтожена, в то время как
под Сталинградом были полностью уничтожены две
отборные немецкие армии, непрерывно пополнявшиеся
свежими резервами, и три армии сателлитов Германии.
В дальнейшем в ходе общего наступления на южном
крыле советско-германского фронта были
ликвидированы все результаты летнего наступления немцев в 1942
году, а стратегическая инициатива полностью перешла в
руки советского командования.
Сам Бутлар весьма выразительно характеризует
последствия разгрома гитлеровцев под Сталинградом.
Приведем несколько выдержек из его статьи по
этому вопросу, так как они весьма убедительно
разоблачают не только самого Бутлара в попытке раздуть
успехи англо-американских войск, но также и целый ряд
других фальсификаторов истории.
«В результате отхода немецких войск с Волги и
Кавказа все районы, захваченные в период
летне-осеннего наступления, были почти полностью отданы
противнику. При этом немецкие войска потеряли много
сил, так и не добившись серьезного ослабления боевой
мощи русских. Все надежды на вовлечение стран
Среднего Востока в борьбу против Англии и на захват
нефтяных месторождений Кавказа, которые должны были
способствовать росту немецкой авиации и моторизации,
немцам пришлось оставить...» (стр. 204)
«Итог, который немецкому командованию пришлось
подвести на этом участке фронта (имеется в виду
правое крыло Южного фронта.— А. £.) в конце января
1943 года, был поистине ужасным. За 14 дней русского
наступления группа армий «Б» была почти полностью
разгромлена. 2-я армия оказалась сильно потрепанной.
К тому же она потеряла во время прорыва основную
массу своей боевой техники. 2-я венгерская армия была
1 В составе ее было всего три немецкие дивизии, а остальные —
итальянские.
112

почти полностью уничтожена, из 8-й армии спастись
удалось лишь некоторым частям корпуса альпийских
стрелков. От остальных частей и соединений уцелели только
жалкие остатки. Из числа немецких войск,
действовавших в полосе 8-й итальянской армии, остались лишь
потрепанные остатки нескольких немецких дивизий,
которым удалось спастись за рекой Оскол. Связь с
группой армий «Центр» и с группой армий «Дон» была
потеряна, стыки находились под угрозой...» (стр. 206)
«Недооценка немцами сил противника и огромной
территорий его страны, а также переоценка своих
собственных материальных и людских ресурсов в сочетании
со стратегическими и оперативными ошибками,
виновником которых был в большинстве случаев сам Гитлер
(здесь по установившемуся шаблону Бутлар сваливает
вину на «фюрера». Видимо, он полагает, что «мертвые
сраму не имут».— Л. £.), привели к тому, что все
тяготы, перенесенные немецкими войсками, и все их жертвы
оказались напрасными. Уничтожение 6-й немецкой
армии под Сталинградом, разгром союзных армий на
Дону вместе с огромными потерями в живой силе и
технике на Кавказе и в большой излучине Дона
отрицательно сказались не только на боеспособности немецких
и союзных войск, но и на настроении народов Германии,
Италии, Венгрии и Румынии. У русских же итоги этих
боев вызвали огромный подъем, что привело к
усилению их экономики, к росту и укреплению их
вооруженных сил, к еще большей смелости и гибкости их
оперативных планов и, наконец, к укреплению морального
духа всего советского народа» (стр. 208).
Приводя эти довольно пространные выдержки, мы
хотели бы подчеркнуть, что в данном случае бывший
гитлеровский генерал отчетливо показывает масштабы
поражений фашистской армии и, может быть невольно,
разоблачает тех из своих собратьев по перу (в
частности, Манштейна), которые совершенно не желают
считаться с историческими фактами.
Чтобы сразу осветить вопрос о значении
Сталинграда, мы забежали несколько вперед. Теперь стоит
вернуться к тому, как описывается Бутларом конкретный
ход событий на южном участке советско-германского
фронта.
из

В этой связи следует коснуться рассуждений, став*
ших уже традиционными в подобного рода литературе,
о том, следовало ли прорываться войскам Паулюса из
окружения или нет. Бутлар толкует об этом вкривь и
вкось, но вопрос так и остается неясным. Не излагая
здесь всех его домыслов, надо сказать, что до
известного момента сопротивление окруженных имело
определенный оперативный смысл, однако с начала января оно
стало совершенно бессмысленным и привело лишь к
неоправданным потерям (об этом более подробно
говорилось в главе брошюры, посвященной книге Манштей-
на). В стремлении быть оригинальным в анализе этого
вопроса Бутлар договаривается до того, что видит одну
из основных причин полного разгрома войск Паулюса...
в ошибочном расчете глубины ударов Гот? — Манштей-
на и встречного удара из кольца окружения. Он пишет,
что якобы не было учтено 20 км (стр. 200) и поэтому
окруженные не были деблокированы. Это, конечно,
чисто дилетантский вывод. Суть дела здесь состоит в том,
что Манштейном было упущено время для нанесения
контрудара. Если бы он начал его в первых числах
декабря, когда наш внешний фронт окружения оборонялся
крайне слабыми и измотанными в боях силами, в чем
гитлеровцы убедились, отбросив от Котельниково
группу генерала Шапкина, производившую глубокую
разведку, то, возможно, у них и были бы шансы пробиться
к окруженным. Впоследствии же, когда мы обнаружили
их замысел и сумели за счет ^маневра укрепить этот
участок, а затем и подтянуть свежие силы (2-я гвар'
дейская армия), никаких шансов на дсблокаду не
осталось, каков бы ни был расчет глубины встречных уда-'
ров, тем более что Паулюс так и не решился ни на
какие активные действия на этом участке.
Бутлар придерживается иного мнения, чем Манштейн,
о значении нанесенных группой армий «Дон»
контрударов. По Манштейну получалось, что эти действия
подчиненных ему войск, в особенности захват Харькова,
вернули немцам инициативу. Бутлар же показывает,
что они привели лишь к тому, что гитлеровцы
сколотили сплошной фронт, залатав с грехом пополам зиявшие
в нем бреши. Причем это было сделано за счет крупных
сил, стянутых сюда с других участков фронта, и
стоило врагу потери Ростова-на-Дону.
114

Тут, правда, Бутлар опять кривит душой, утверждая,
что Ростов будто бы был оставлен в связи «с
сокращением линии фронта», в то время как гитлеровцы были
вышиблены оттуда ударом войск нашего Южного
фронта.
Бутлар расходится с Манштейном и в оценке битвы
под Курском. Он считает, что фашистская Германия
вообще не имела возможности осуществить летом
1943 года наступательные операции таких масштабов,
как в 1941—1942 годах.
Говоря' о неудаче немецкого наступления под
Курском, он подтверждает, что «последняя попытка немцев
захватить на Востоке инициативу действий в свои руки
провалилась» (стр. 213). Таким образом, прямо
опровергаются домыслы Манштейна и многих других о том,
что к лету 1943 года немецко-фашистские войска вновь
взяли инициативу в свои руки.
Ни в коей мере не умаляя значения нашей победы
под Курском, следует подчеркнуть, что она явилась
следствием разгрома немцев под Сталинградом и, как
правильно отметил в свое время И. В. Сталин, поставила
немцев перед катастрофой.
В дальнейшем Бутлар обрушивается на решения
Тегеранской конференции и критикует Черчилля и
Рузвельта за то, что они-де не понимали «опасности»,
которая могла «возникнуть для всей международной
обстановки после разгрома Германии» (стр. 223). При
этом гитлеровский генерал, вставший в позу поборника
западной цивилизации, воображает, что народы' Европы
забыли о том, что никто за всю их многовековую
историю не причинил им столько зла и страданий, как
фашистская Германия.
Неудачи вермахта Бутлар объясняет смехотворной
причиной — резкой переменой характера «фюрера».
Оказывается, вначале Гитлер был сильным, смелым, умным
и проницательным, он умел идти на риск и предвидеть
ход событий, а потом вдруг стал трусливым, мелочным,
слабым, плетущимся в хвосте событий.
Бутлар не понимает, что Гитлер был, как говорится,
«молодец на овец, а на молодца и сам овца». Пока он
имел громадное превосходство в силах, он решительно
действовал против западных стран, поодиночке
расправляясь с ними. Но, столкнувшись с серьезным противодей-
115

ствием осуществлению своих планов, он все более и
более оказывался в положении банкрота.
Ореол величия и непобедимости Гитлеру создала
искусно организованная геббельсовская пропаганда,
действовавшая по известному принципу самого «фюрера>:
«Правда есть многократно повторенная ложь». Однако
Гитлер был не только кровожадным истериком, но и
весьма ловким политиканом. Как раз поэтому по воле
круппов и тиссенов он и стал главой германского
государства.
Стремясь как-то оправдать поражения
немецко-фашистской армии, Бутлар лживо заявляет, что Германии
на протяжении всей войны приходилось вести борьбу
на нескольких фронтах, а после вторжения англо-аме-
риканцев на европейский континент — на двух
равнозначных фронтах.
Конечно, в этом нет ни капли правды. Вторая
мировая война продолжалась так долго именно потому, что
советскому народу, по существу, один на один пришлось
бороться против германского фашизма. Вклад западных
государств был неоправданно мал сравнительно с их
громадными возможностями.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Заканчивая нашу брошюру, мы хотели бы еще раз
подчеркнуть необходимость самого внимательного и
всестороннего критического рассмотрения всех книг и
статей буржуазных авторов по вопросам военной истории.
Это послужит делу восстановления исторической правды
и вместе с тем избавит нашего, а быть может, и
зарубежного читателя от ряда ошибочных представлений,
которые могут возникнуть у него при чтении
фальсификаторских измышлений.
Критика должна быть строго научной, основанной на
нашей марксистско-ленинской методологии, она должна
остро и принципиально вскрывать как сами искажения
исторической действительности и негодные методы, с
помощью которых они делаются, так и причины,
побуждающие горе-историков прибегать к подобным приемам.
Мы не должны позволять ни германским
реваншистам, ни кому бы то ни было другому клеветать на
советский народ и его армию, умалять их титанический
подвиг в Великой Отечественной войне.
Настоящая брошюра, по мысли ее автора, должна
явиться посильным вкладом в важное дело разоблачения
фальсификаторов. Она не претендует на исчерпывающую
полноту и касается лишь ограниченного круга вопросов.
Мы сочли бы свой долг выполненным, если бы эта
небольшая книжка послужила началом целой серии
больших и серьезных статей, а быть может, и книг,
последовательно и бсесторонне разоблачающие домыслы
буржуазных лжецов.
117

В заключение мы хотели бы ответить на один
возможный вопрос читателей: почему авторы
рассмотренных нами книг и статей по-разному освещают те или
иные события, противоречат друг другу, а иногда
вступают в скрытую полемику, несмотря на общность их
идеологии?
Надо иметь в виду, что у каждого из них, кроме
общих реваншистских целей, имеются свои личные,
субъективные цели, например стремление выгородить
собственную персону. В стае голодных волков, какой бы
дружной она ни казалась со стороны, всегда идет
грызня. И вот желание укусить своего более удачливого
собрата берет у того или иного милитариста подчас
верх над общими «принципами», и он начинает говорить
горькую правду. Но это бывает довольно редко,
большей частью вся стая воет на один и тот же фальшивый
мотив.
Кроме того, если все время будешь лгать и фальси-*
фицировать, то сразу будешь пойман с поличным и
тебя никто не станет слушать. Вот почему господа
фальсификаторы нет-нет, да и скажут правду, чем разоблачат
и себя, и других.

ОГЛАВЛЕНИЕ
От Издательства 5
Введение 7
I. Генерал-полковник Г. Гудериан и его книга
.Воспоминания солдата" 13
П. Пирровы победы фельдмаршала Манштейна ... 48
III. Поток фальсификаторства 73
Заключение -. ... 117

МАРШАЛ СОВЕТСКОГО СОЮЗА
Андрей Иванович ЕРЕМЕНКО
ПРОТИВ ФАЛЬСИФИКАЦИИ ИСТОРИИ
ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
Редактор М. Н. Деев
Художник Е. М. Козаков
Художественный редактор В. И. Шаповалов
Технический редактор Л. М. Харысовскаа
Корректор Е. Б. Марксов
* * *
Сдано в производство 13/XI 1958 г.
Подписано к печати 17/XII 1958 г.
Бумага 84хЮ8!/и=1,9 бум. д. 6,2 печ. д.
Уч. изд. л. 6,1. Изд. J* 18/4891.
Цена 4 р. 25 к. Зак. 2453.
* *
ИЗДАТЕЛЬСТВО
ИНОСТРАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.
Москва, Ново-Алексеевская, 52,
*
Первая Образцовая типография имена
А. А. Жданова
Московского городского совнархоза*
Москва, Ж-54, Валовая, 28.