/
Автор: Райнов Б. Вежимов П. Гуляшки А.
Теги: русская литература роман художественная литература детектив издательство прогресс
Год: 1979
Текст
Scan Kreyder - 08.08.2018 - STERLITAMAK
ПавелВвжииов
САМОПРИЗНАНИЕ
София, 1973
Андрей Гуляшки
ПОСЛЕДНО ПРИКЛЮЧЕНИЕ
НА ABAKVM ЗАХОВ
София ,1976
Богомил Райнов ТАЙФУН И
С НЕЖНИ ИМЕНА
София, 1977
СОВРЕМЕННЫЙ
БОЛГАРСКИЙ
ДЕТЕКТИВ
ПавелВежинов
ДОБРОВОЛЬНОЕ ПРИЗНАНИЕ
Роман
Андрей Гуляшки
ПОСЛЕДНЕЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ
ABBAKVMA ЗАХОВА
Роман
Богомил Райнов ТАЙФУНЫ
С ЛАСКОВЫМИ ИМЕНАМИ
Роман
Перевод с болгарского
Москва
«Прогресс»
1979
Составитель А. С. Собкович
Перевод J1. И. Баша, //. Я. Попова, Л. С. Собковича
Редактор Я. Я. Марченко
© Составление и перевод на русский язык издательство «Про¬
гресс», 1979
70304-244
С 006 (01)-79 79
4703000000
ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
Предлагаемый сборник «Современный болгарский де¬
тектив» знакомит советского читателя с новыми произве¬
дениями трех болгарских писателей, имена которых
хорошо ему известны по книгам, издававшимся в иаитей
стране на языках народов СССР.
В журнале «Иностранная литература» (1978 г., № 1)
была напечатана повесть Павла Вежииова «Барьер»,
вызвавшая живейший интерес в широких читательских
кругах. Роман «Добровольное признание», включенный
в данную книгу, дает возможность оцепить дарование
П. Вежииова — мастера детектива.
«Последнее приключение Аввакума Захова» — роман
Андрея Гуляшки — завершает популярную серию книг
о болгарском разведчике. Аввакум Захов, распутываю¬
щий сложное дело, предстает перед читателем как тонкий
и наблюдательный психолог, великолепно владеющий
всеми секретами своей профессии.
Остросюжетный роман Богомила Райпова «Тайфуны
с ласковыми именами», написанный в лучших традициях
детективного жанра, повествует о нелегкой, полной опас¬
ностей и самых невероятных приключений жизни болгар¬
ского разведчика в условиях «невидимого фронта».
Павел Вежинов
ДОБРОВОЛЬНОЕ ПРИЗНАНИЕ
Перевод Н. Попова
Часть первая
1
В этом мире нет ничего обманчивей спокойствия.
Даже в самом глубоком и полном спокойствии подчас
таятся страшные бури.
Спокойно протекал и этот весенний день в одном из
обычно тихих кварталов столицы. Ласковой лазурыо све¬
тилось небо, легкий ветерок разносил по улицам облачка
тополиного цвета, устилая тротуары нежной, пушистой
белизной. Во дворах играли дети. Пожилые женщины
сидели, облокотившись на подоконники, грустно глядя
на пушинки. В близком скверике чумазые дрозды с ры¬
жими спинками упоеипо распевали в листве вековых
деревьев. Голуби садились на облупленные карнизы окон
и выжидательно вглядывались в пыльные стекла. Бывало,
какой-нибудь старик или мальчонка открывали окно и
рассыпали по карнизу крошки. Но теперь голуби, заглянув
внутрь и постучав легонько клювом по стеклу, улетали
прочь ти с чем.
По улице шел мальчик. Ои шел не спеша и рассеянно
смотрел по сторонам. Спешить ему было некуда. Был
пятый час, а в это время по телевидению обычно передают
какие-нибудь нудные детские программы. Эго был опрят¬
но одетый мальчик лет десяти; добрые карие глаза и
вздернутый носик придавали ему девчачий вид. Ои был
и аккуратным, и прилежным, по ие настолько наивным,
чтобы смотреть детские программы. Он обожал фильмы
для взрослых, если не со стрельбой, то хотя бы с поцелуя¬
ми, а вовсе ие те, где показывают научные кружки или
пионерский балет. Фильм для взрослых покажут лишь
около девяти, и кто знает, разрешит ли отец посмотреть.
Почему-то отцы пе любят, когда дети смотрят фильмы
У
для взрослых, особенно если там целуются. В таких
случаях родители выразительно переглядывались за спи¬
ной мальчика, и мать, взяв его за руку, уводила в ту
противную комнату, где хоть и есть игрушечные медве¬
жата, железная дорога и даже всамделишный жестяной
танк, правда со сломанной пружиной, но где — увы! —
остается только спать, спать, спать. Таковы, наверное,
родители во всем мире: никак не могут понять, что теперь
поцелуи так же обычны, как зевота во времена их моло¬
дости.
Мальчика звали Филипп. Тополиная пушинка села
ему на нос. Филипп улыбнулся и сдул ее. По мере при¬
ближения к дому настроение у него падало. Если родители
вернулись, то сразу начнут досаждать вопросами: выучил
ли уроки, вымыл ли руки, завтракал ли в школе. Он
пересек улицу перед входом в свой корпус. Трудно было
отличить этот дом от соседних — такой же фасад кремо¬
вого цвета и коричневые одностворчатые входные двери.
Мальчик открыл одну из них и вошел в подъезд. Там
рядами висели почтовые ящики. Он заглянул в один,
с бронзовой табличкой «Семья Радевых». Ящик был пуст.
Ключа мальчику не давали, и, когда была почта, он бе¬
жал вверх по лестнице и кричал отцу: «Папа, в ящике
письмо!» Иногда оказывалась какая-нибудь квитанция
или газета. Ему очень нравилось радовать домашних хо¬
рошей новостью, недаром оп был добрый и милый маль¬
чик, одним словом, мальчик что надо. Филипп поднялся
на третий этаж и остановился на площадке с тремя вход¬
ными дверьми. Их дверь была посередине. Он вынул ви¬
севший на шейной цепочке ключ и привычным движением
отпер замок. Дверь захлопнулась за его спиной.
Прошло две-три минуты. Вокруг все было так же
мирно, по-прежнему ворковали голуби, пожилые жен¬
щины все так же глядели на ясное весеннее небо и вспо¬
минали молодость. Вдруг дверь распахнулась настежь,
ударившись о стену, и на площадку пулей вылетел Фи¬
липп. Но он был неузнаваем: мертвенно-бледное лицо,
безумно выкатившиеся глаза. Словно оглушенный, он
озирался вокруг, не зная, что делать. Потом вдруг по¬
вернул направо и неистово зазвонил у соседней двери.
Немного погодя дверь открылась, и на пороге появилась
неказистая женщина средних лет с добродушным откры¬
тым лицом. Она вытирала мокрые, покрасневшие руки
10
о синий нейлоновый передник — наверное, тревожный
звонок застал ее за стиркой или мытьем посуды. Жен¬
щина стояла в недоумении. Увидев знакомое лицо, Фи¬
липп вдруг разрыдался.
— Мама!.. Там!.. Моя мама!..— И он показал на рас¬
пахнутую дверь.
— Что с твоей мамой? — испуганно спросила жен¬
щина.
— Умерла!.. Убита!..
Женщина не верила своим ушам.
— Что ты говоришь?.. Как так — убита?
Но мальчик словно не слышал ее, всхлипывая от ужа¬
са. Женщина взяла его за руку и повела на кухню.
— Садись,— сказала она.— Успокойся... Как так —
убита? Тебе, наверное, почудилось!..— промолвила она.
Филипп присел к кухонному столу и разразился не¬
удержимым плачем.
— Тебе, наверное, почудилось, а?.. Ну, успокойся же!
Может, тебе дать простокваши? — совсем растерявшись,
спросила соседка.
— Нет, нет... Я видел... Там... на кровати в спаль¬
не! — сквозь слезы проговорил мальчик.— В крови!..
— Кровь может потечь и из носу,— все еще пыталась
обмануть себя женщина.— Во сие...
— Нет, она убита...
Что делать? Надо идти проверить. А ей было страшно
шагнуть за порог. Она не выносила вида крови. Вдруг
соседка в самом деле убита? Тяжело вздохнув, она про¬
шептала: «Ты подожди здесь» — и вышла.
Не раз бывала она в этой квартире — то за солыо
забежит, то за перцем, а то как гостья. И хорошо знала
расположение комнат. Мальчик сказал: «В спальне!» —
это была крайняя комната с окнами во двор. Все двери
к спальне были тоже распахнуты настежь. В квартире —
полный порядок. Пыльные лучи послеполуденного солнца
лились сквозь широкое трехстворчатое окно и сверкали,
отражаясь от фарфоровых ваз на буфете. Чуть слышно
тикали в тишине старинные стенные часы. И вся спокой¬
ная, солидная, уютная обстановка отдавала стариной.
Супруги Радевы происходили из богатых семей и внесли
в дом все ценное, что имели. Такого красивого персид¬
ского ковра в нежно-голубых тонах не найти во всем доме.
Да и, пожалуй, на всей улице. Ио сейчас женщина ничего
И
не видела, она прошла вперед как во сне и замерла на
пороге спальни.
Антония лежала на кровати, закутанная в легкое
байковое одеяло. Сразу же бросалось в глаза ужасное
кровавое пятно на груди. Затем женщина увидела и мерт¬
вое, без кровинки, лицо, безжизненное, с опущенными
веками, застывшее. Полуоткрытые губы словно замерли
в предсмертном крике. Выражение лица покойной гово¬
рило о какой-то неописуемой, непонятной драме, которая
пронеслась, оставив неизгладимый отпечаток — жуткий
и загадочный, как у древних масок.
Женщина на миг прислонилась к косяку, потом попя¬
тилась из спальни. Ей все еще не верилось, что произошло
нечто ужасное. Она слышала об убийствах, читала о них.
Но ей всегда казалось, что убийство может случиться
в каком-то ином мире, только не в таком новом, тихом
и спокойном доме, населенном бухгалтерами, аптекарями,
работниками торговли, которые обращались вежливо даже
с соседскими собаками.
Свежий воздух на площадке слегка взбодрил ее. Войдя
к себе, она сразу же взялась за телефон, чтобы известить
милицию. Не успела она набрать номер, как в трубке ото¬
звался сочный мужской голос — как показалось ей, неу¬
местно спокойный и равнодушный.
— Что вам угодно?
Задыхаясь от волнения и путаясь в словах, она кое-как
рассказала, что в соседней квартире, по-видимому, прои¬
зошло зверское убийство.
— Спокойнее! — сказал мужской голос.— Кто вы та¬
кая, откуда звоните?
— Звать меня Христина Друмева,— ответила жен¬
щина.-- Из дома звоню, откуда же... Улица князя Доб-
рослава, одиннадцать...
— Этаж?
— Третий...
— Одну минуту — запищу,— сказал голос.
Женщина рассердилась. Чего тут записывать! Улица,
номер — все ясно. Не записывать надо, а лететь, да по¬
быстрее — на то и милиция! Но вспышка гнева почему-то
вдруг успокоила ее, вернув в обстановку обычной повсе¬
дневности. Очевидно, убийства в этом мире нечто неизбеж¬
ное и заурядное. Она уже почти не слушала. Да, милиция
12
явится немедля, но ее просят никого не пускать в квар¬
тиру и ничего там не трогать.
— Хорошо,— сказала она и с облегчением положила
трубку.
В конце концов, думала она, ее домашние все живы.
И Атанас жив, и Румен жив, он скоро придет из школы.
В порыве материнского эгоизма она совсем забыла о
Филиппе и, лишь войдя в кухню, почувствовала, как
снова сжалось сердце. Филипп все еще плакал, но уже
беззвучно, и был похож на маленького, смертельно ра¬
ненного щенка...
2
Из милиции послали оперативную группу во главе со
старшим лейтенантом Ысвяпом Ралчевым, ближайшим
помощником инспектора Димова. Подобные преступления
редко случались в столице, и следовало бы послать самого
Димова. Но инспектор уехал в Варну, ждали его только
к вечеру. Ралчеву до сих пор еще не поручали серьезного
сахмостоятельного задания: Димов всегда сам расследовал
самые запутанные дела. Но и Ралчев слыл талантливым
криминалистом — инспектор пе раз с похвалой отзывался
о нем. Возможно, подошла пора проверить, на что он
способен.
Сам Ралчев не особенно рвался к самостоятельной
деятельности. Ему неплохо жилось под крылышком сво¬
его патрона, и ои считал, что надо еще многому поучиться.
Посторонние пе могли разгадать, в чем секрет обаяния
Димова. Этот немного замкнутый, молчаливый и внешне
нелюдимый человек притягивал как магнит своих людей,
и все они были готовы идти за ним в огонь и воду.
А Невян Ралчев далеко по оправдывал свое поэтичное
имя х. Если он и походил на цветок, то разве только па
чертополох. Весь он был какой-то угловатый и колю¬
чий — и взъерошенные на темени волосы, и острые скулы,
и костлявые плечи. Зато глаза были спокойные и ясные,
а улыбка — гораздо добродушней, чем подобает человеку,
1 Невян — название цветка.— Здесь и далее примечания пере¬
водчиков.
13
который постоянно сталкивается с мерзостью человече¬
ских поступков.
Но когда усаживались в оперативную машину, он,
чуть поколебавшись, сел рядом с водителем, на место
Димова. Инспектор обычно закуривал и рассеянно глядел
по сторонам сквозь переднее стекло. Ралчев понимал, что
инспектору хочется расслабиться, отвлечься от забот,
чтобы потом получше сосредоточиться. Но самому ему
это не удавалось, его тяготило беспокойство и неуверен¬
ность, мысли неизменно возвращались к телефонному
звонку. Такого состояния он еще не испытывал, ибо впе¬
реди всегда сидел сам шеф, и Ралчев не сомневался в ус¬
пехе. Как назло, доктор Давидов, сидя позади, курил
свою послеобеденную сигару, pi ее кислый дым досаждал
Ралчеву больше, чем холодный взгляд доктора.
Когда машина свернула в тихий квартал, по улицам
по-прежнему стелился тополиный пух и пожилые жен¬
щины глядели из окон, облокотившись на подоконники.
Ни следа тревоги — видно, дурная весть еще не разнеслась
по кварталу. Перед одиннадцатым домом не толпились
зеваки. На площадке третьего этажа его поджидала зво¬
нившая женщина. У двери, покуривая сигарету, стоял
дежурный милиционер. Увидев Ралчева, он бросил оку¬
рок и почти беззвучно сомкнул каблуки. Это был расто¬
ропным парень, но не в меру застенчивый. Женщина
заспешила навстречу Ралчеву.
— Там товарищ Радев! — сказала она, виновато глядя
на лейтенанта.
— Какой Радев?
— Как какой — муж Антонии. Убитой, я хотела ска¬
зать...
Ралчев недовольно нахмурился.
— Вам сказали, никого не пускать в квартиру!
— Как его но пустишь! — обиженно ответила жен¬
щина.— Он в свой дом пришел.
Ралчев вопросительно поглядел на дежурного.
— Я застал его в квартире, товарищ Ралчев,— вино¬
вато сказал милиционер.— Попросил его ничего не
трогать...
На площадке становилось темно. Доктор Давидов
в пиджаке в мелкую клеточку, гибкий и тонкий, как ба¬
летмейстер, неприязненно поглядывал на открытую дверь.
Дактилограф Спасов уже осматривал дверную ручку.
14
Только фотограф равнодушно жевал яблоко; было видно,
что мыслями он далеко отсюда — возможно, даже на дру¬
гом конце города, где шел футбольный матч.
— Ну что ж — пошли! — сказал Ралчев.
Но чувство неуверенности оставило его уже в про¬
хладной прихожей. Как бы то ни было, работы он не боялся
и промахов не делал. Супруг убитой сидел в гостиной
на узком старинном стуле с прямой спинкой. Он, каза¬
лось, не заметил вошедших, даже не шелохнулся. Ралчев
впился в него глазами. Подобно шефу, он больше всего
полагался на первое впечатление, стараясь прочно удер¬
жать его в памяти. Слегка обрюзгший, с редкими воло¬
сами, мужчина выглядел лет под шестьдесят. Лицо его
выражало огромную, безутешную скорбь, граничащую
с отчаянием. Радев глянул на вошедших повлажневшими
глазами, беззвучно открыл рот, но не издал ни звука,
весь вид его как бы говорил: «Оставьте меня, пожалуйста,
в покое, не троньте меня». Ралчев заколебался.
— Вы видели ее?
— Видел,— ответил тот глухо.
— Что-нибудь вам бросилось в глаза?
Радев не ответил, голова его опускалась все ниже и
ниже. Бесполезно было расспрашивать его дальше. Во¬
шли в спалыно, где лежала покойная. Несмотря на
застывшую гримасу ужаса, было видно, что этой жен¬
щине не больше сорока пяти лет, что при жизни она
тщательно следила за своей внешностью — об этом гово¬
рила и почти нетронутая вычурная прическа. Когда Да¬
видов откинул в сторону одеяло, все увидели ее одежду —
элегаптный весенний костюм, вероятно сшитый у доро¬
гой портнихи. Все это никак не вязалось с обликом уби¬
того горем мужчины, сидевшего на старинном стуле в
гостиной. Уж слишком он был стар и невзрачен для такой
красивой, изысканной женщины. Не здесь ли кроется
ключ к загадке? Но Ралчев сразу же отмахнулся от такой
мысли — поспешные гипотезы всегда подводят.
Доктор Давидов невозмутимо продолжал осмотр: ни¬
что не отражалось на его лице. Как обычно, он работал
проворно, точно, аккуратно. Он пи разу не обернулся
к Ралчеву. Наконец лейтенант не вытерпел.
— Когда убита? — спросил он.
Лишь тогда Давидов с легкой иронией глянул на
Ралчева.
15
— Совсем подавно,— ответил ои.— Возможно, прошло
около часа... Труп еще не остыл.
Он снова углубился в свое дело. Когда он наконец
поднял голову, вид у него был немного озадаченный.
— Она убита пе в постели! — заметил он.
Его заключения всегда были не только кратки, но и
подче р к п у то к а те го ричны.
— Почему вы так думаете? — встрепенулся Ралчев.
— Первый удар нанесен в спину,— ответил врач.—
Женщина упала ничком... Тогда преступник нанес еще
два удара в область сердца. Ои действовал ножом с
очень широким лезвием. Похоже на кухонный нож...
— Вы уверены в этом? — спросил Ралчев и тут же
спохватился: Димов никогда бы не задал такого вопроса.
— Конечно! — недовольно ответил врач.— Но это пе
все. Слишком мало крови вытекло из ран... Я хочу ска¬
зать — ее слишком мало на постели, надо искать кровь
в другом месте.
Холодно взглянув на Ралчева, он многозначительно
добавил:
— И притом неподалеку...
— Но крови нигде не видно,— сказал Ралчев.
— Значит, надо найти...
— И это все?
— Пока — все... Остальное сообщу после вскрытия.
Теперь пришел черед Ралчева проявить свои способ¬
ности, что, как оказалось, ие стоило большого труда. Он
сразу же обнаружил несколько крупных, совсем свежих
капель крови на ковре в гостиной. Они тянулись прями¬
ком к двери в прихожую. И там они нашли то, что иска¬
ли,— почти невидимые, размазанные и размытые следы
крови. Под лупой четко виднелись мазки — очевидно, кто-
то подтирал пол мокрой тряпкой.
— Ясно: здесь убита! — промолвил в раздумье Рал¬
чев.— А потом ее зачем-то перенесли в спальню... Но
зачем?
Они крайне удивились, когда немного погодя нашли
и тряпку, наспех выстиранную. Она оказалась под умы¬
вальником среди других тряпок и хозяйственных принад¬
лежностей.
— Теперь остается найти и нож,— хмуро пробурчал
Ралчев, ничуть не обрадовавшись.
— И убийцу в гардеробе! — подхватил фотограф.
16
Но не удалось найти ни ножа, ни других улик, никаких
следов беспорядка, ни предметов, которые говорили бы
о совершенном злодеянии. Вскоре и остальные специа¬
листы закончили свое дело. Ралчев вернулся в гостиную.
Муж убитой все так же окаменело сидел на стуле, подав¬
ленный скорбью.
— Прошу прощения,— сказал Ралчев,— но я должен
задать вам несколько вопросов.
Мужчина ничего пе ответил, лишь, вскинув голову,
поглядел на Ралчева. Глубокое страдание в его взгляде
снова поразило лейтенанта.
— Вы подозреваете кого-нибудь в убийство вашей
жены?
Мужчина мучительно глотнул воздух.
— Не знаю,— с усилием сказал он.— Кто мог убить
ее?.. И за что? Не вижу смысла...
— У вас в доме ничего ие украдено?
— Не заметил... Что могли украсть? У нас нечего
красть...
— Вы держите в доме какие-нибудь ценности?
— Никаких... Мы небогатые люди.
— Может быть, сбережения?
— Мы пе храним деньги дома... да их и нет... Все,
что имели, отдали в кооператив...
— Когда вы в последний раз видели жену?
— Утром... Когда она собиралась па работу.
— А где она работает?
— Во французской гимназии...
— Вероятно, преподавательницей?
— Преподавательницей?.. Пет. Служила в канцеля¬
рии...
Радев отвечал через силу, будто боль сдавливала ему
горло. Ралчев призадумался.
— На ней был этот же костюм?
— Этот...
Ралчеву показалось странным, что Антония пошла
на работу в своем лучшем костюме. Ои еще раз спро¬
сил:
— Вы вполне уверены в этом?
— Вполне,— окрепшим голосом ответил мужчина.
— Когда она обычно возвращается с работы?
— Около пяти часов... В начале шестого,— уточнил
Радев.
17
— Сегодня она вернулась раньше. Прежде бывали
такие случаи?
— Н-не знаю! — заколебался мужчина.— Не думаю...
Я обыкновенно возвращаюсь чуть позже...
— У кого-нибудь еще есть ключ от квартиры?
Ралчеву пришлось повторить вопрос, потому что Радев
не сразу понял его.
— Нет, конечно,— ответил он.— Кому он нужен...
Мы живем одни, жильцов не пускаем.
— Как я понял, у вас есть взрослая дочь?..
— У нее нет ключа, зачем он ей? Когда приходит —
звонит.
Ралчев убедился, что дальнейшие расспросы беспо¬
лезны.
— Я бы не советовал оставлять мальчика ночевать
сегодня здесь. Дети очень впечатлительны.
— Знаю,— чуть не простонал мужчина.— Ему не за¬
снуть.
На том и закончился разговор. Вздохнув с облегче¬
нием, Ралчев вернулся в спальню. Врач, завершив осмотр,
стоял посреди комнаты и сосредоточенно всматривался
в лицо покойницы. Ралчев готов был поклясться — неспро¬
ста.
— Ну и что? — осторожно спросил он.
— Ничего,— хмуро ответил врач.— После вскрытия
я дам вам письменное заключение...
Ралчев, отпустив сотрудников, снова позвонил сосед¬
ке, скорее для очистки совести, чем в надежде узнать
что-либо повое.
Ему открыл щуплый, перепуганный до дрожи челове¬
чек. И в тот же миг на Ралчева пахнуло мирным, домаш¬
ним запахом подливки. Да, смерть рядом, но люди про¬
должают жить. Его провели в гостиную, подошла и хо¬
зяйка, от которой тоже веяло кухонными ароматами.
— Извините,— сказал Ралчев,— может быть, вам
удастся вспомнить кое-что о недавнем?.. Что-нибудь не¬
обычное?
— А что? — ответила женщина вопросом на вопрос.
Всем своим видом она показывала, что ей очень хо¬
чется сказать свое слово.
— Не знаю... Может быть, подозрительный шум в со¬
седней квартире... В этих новых домах обычно все на¬
сквозь прослушивается.
18
— Конечно,— подтвердила женщина.
— Например, слышно ли, когда громко играет радио?
— Слышно.
— Быть может, вы слышали голоса. Или крики...
— Я была на кухне. Почти все время,— ответила
женщина.
— Как жили ваши соседи? Ладили между собой?
— Наверно. Они ужасно милые и воспитанные люди.
И самое главное, очень тихие. Даже мальчик никогда не
шумел. А госпожа Антония была очень деликатной жен¬
щиной. И хотя была, можно сказать, моей ровесницей,
всегда первая здоровалась со мной.
Очевидно, добрая женщина была чрезвычайно поль¬
щена таким отношением. Если бы она и знала что-либо
предосудительное, то вряд ли бы сказала. Простые люди
никогда не говорят плохо о покойниках.
— А где мальчик? Он еще у вас? — спросил Ралчев.
— В соседней комнате, с моим Руменчо. Смотрят от¬
крытки в альбоме. Немного успокоился — ведь как-никак
ребенок. Хорошо, что хотытс плачет. Хотите повидать его?
— Нет, пет,— почти испуганно отмахнулся Ралчев.—
Вы не знаете, где он был после школы?
— Сказал — в кино, смотрел «Фаифан-Тюльпан». В пя¬
тый раз. А я и не знала, что этот фильм еще идет.
Ралчев тоже не знал, хотя ни разу не видел «Фанфаиа-
Тюльпана». Надо будет узнать, в каком кинотеатре идет
этот фильм. Ему оставалось только распрощаться с доб¬
родушной хозяйкой и, пожав в прихожей вялую, потную
руку мужа, покинуть вкусно пахнущую квартиру.
Вечерело. Мягко светилось небо, в ласковом воздухе
не чувствовалось ни дуновения. Вероятно, такая тихая
и спокойная погода задержится теперь надолго. «Или же
наоборот,— подумал Ралчев.— Никогда нельзя быть уве¬
ренным, какая погода будет завтра».
Выйдя па оживленную улицу, он остановил такси.
Будучи экономным, он редко позволял себе такую рос¬
кошь. Вполне можно было поспеть на аэродром и автобу¬
сом, но ему хотелось собраться с мыслями. В такую труд¬
ную минуту он остро чувствовал отсутствие шефа. Ему
даже казалось, что, чем скорее он приедет, тем раньше
увидится с ним.
19
3
Он приехал в аэропорт в четверть девятого. До при¬
бытия самолета оставалось полчаса. Он выпил чашечку
кофе, а потом вдруг раскошелился на рюмку коньяку.
Глоток-другой спиртного приятно взбодрил Ралчева; за¬
роились мысли, причудливо разбегаясь в разные стороны.
Хотел было заказать еще рюмку, но, усмехнувшись про
себя, он заспешил к выходу. Стемнело, на лиловатом небе
мигали сигнальные огни пролетающих самолетов. По
гладкой и безлюдной посадочной площадке сновали элект¬
рокары, бензовоз бесшумно подползал к толстому брюху
самолета KLM. По приставной лесенке легко сбежала
стройная стюардесса; кокетливая голубая пилотка на ее
золотистых волосах показалась Ралчеву верхом изя¬
щества. Он загляделся на девушку, она же не удостоила
его даже мимолетным взглядом. «А все же,— подумал
он,— слишком она поджарая, да и глаза пусты, как у
фарфоровой куклы. Ничего-то она не видит, один лишь
захудалый аэропорт, в котором даже настоящего кофе
не найти». Стюардесса прошествовала мимо, и лейтенант
снова погрузился в свои мысли.
Он чуть было пе прослушал невнятный голос из дина¬
мика, сообщавший, что через пять минут прибывает само¬
лет из Варны. Огромная белая птица бесшумно коснулась
бетона, вскоре донесся затихающий гул турбин и прон¬
зительный свист воздуха. В толпе пассажиров он увидел
коренастую фигуру шефа, уверенно вышагивающего среди
суетливых фигурок, забавно семенящих по бетону. Какой-
то мальчонка вырвался вперед; высокая костлявая жен¬
щина размахивала букетом. Летели они меньше часа, но
им, вероятно, казалось, что совершили бог знает какое
путешествие.
— Здорово, начальник,— сказал Ралчев, поравняв¬
шись с Димовьтм.
Инспектор обернулся, и в его взгляде отразилось
удивление. Проводы и встречи были не в его вкусе.
— Здорово,— ответил ои, протянув руку.
И обмен рукопожатиями тоже претил Димову. По¬
добно своему отцу и дедам, он редко обменивался любез-
постями, тем более официальными. В их роду сдержан¬
ность считалась первым признаком достоинства.
— Что-нибудь случилось?
20
— Да, случилось,— кивнул Ралчев.
— Неужели увольнение? — шутливо заметил Димов.
— Хорошо, кабы так.
— Почему? Надоела служба? — глянул на него Ди¬
мов.
— У меня динамичная натура,— в тон ему ответил
Ралчев.— Повседневная серятина становится уж чересчур
противной.
— Но не сегодня?
— В том-то и дело. Необыкновенное убийство. Я бы
сказал — странное убийство...
«Москвич» Димова стоял на платной стоянке. По до¬
роге в город Ралчев успел довольно подробно рассказать
о случившемся. Инспектор молчал, но Ралчев догады¬
вался, что ему удалось заинтриговать шефа.
— Что же тебе кажется странным? — спросил тот.
Ралчев уловил затаенное любопытство в голосе Ди¬
мова.
— А как же? Женщина была убита в прихожей. Но
зачем труп перенесен в спалыио? Зачем его уложили
в постель и укутали одеялом? Во всех этих действиях
нет никакого смысла: убийца рисковал испачкаться в
крови и тем самым создать против себя дополнительные
улики. А самое странное то, что ои заботливо замыл
следы крови в прихожей.
— Насколько тщательно? — перебил его Димов.
— Ну, не очень. Разумеется, мы нашли явные следы
крови. Обнаружили капли крови и по пути из прихожей
в спальню. Убийца не обратил на них никакого внима¬
ния. Нашли даже тряпку, которой подтирали иол. Ее
бросили под умывальник...
— А нож?
— Не нашли... Можно подумать, убийца взял его па
память.
— Да, ясно,— пробормотал Димов.
Ралчев чуть ли ие с обидой поглядел па него.
— А мне ничего пе ясно,— сказал он.— Спрашива¬
ется — что у него было на уме? Коиечпо, нередко труп
уносят, а следы заметают... Но так поступают лишь
в одном случае — когда убийца пытается скрыть место
убийства и навести пас на ложный след. Но в данном
случае нет ничего похожего.
— Ты прав,— кивнул Димов.
21
— В чем я прав? — в упор спросил Ралчев.
— В том, что на первый взгляд все выглядит бессмыс¬
ленным и алогичным. Казалось бы, все равно, где она
убита, в прихожей или в спальне. Но одно бесспорно:
в квартире.
— А почему ты сказал: на первый взгляд?
— Потому, что только на первый взгляд это преступ¬
ление бессмысленно, алогично. У убийцы были какие-то
свои соображения. Другое дело, что мы пока не в силах
разгадать их.
— Действительно, довольно нелепая история! — сер¬
дито заметил Ралчев.— Если только убийца не психо¬
пат...
Как и полагал Ралчев, Димов остановился перед зда¬
нием милиции. Они поднялись на второй этаж и вотили
в просторный, прохладный кабинет инспектора. На столе
уже лежали снимки с места происшествия, справки о се¬
мейном и служебном положении четы Радевых. Димов
внимательно просмотрел и то и другое. Немного погодя
подошел и дактилограф. По его равнодушному желтому
лицу, испещренному белыми пятнышками экземы, было
видно, что и он ие приготовил никакой сенсации. Так и
оказалось.
— Неидентифицированных отпечатков не обнаруже¬
но,— сказал он.— Только отпечатки убитой и ее мужа...
Ну и, конечно, ребенка...
— Благодарю,— кивнул Димов.
Дактилограф ушел. Димов, задумавшись, помолчал,
потом спросил:
— Как выглядел муж убитой?
— Ни жив ни мертв... Он был просто потрясен.
— Чуточку точнее: потрясен горем или ужасом?
— Мне кажется — тем и другим.
— А мальчонку ты видел?
— Нет, не решился.
— И я бы, наверное, не решился. Где он был во время
убийства?
— Будь спокоен, у него надежное алиби! — усмех¬
нулся Ралчев.— В то время парень был в кино.
— Я не шучу! — серьезно заметил Димов.— Если я
не свихнулся, разгадка кроется где-то рядом с ним.
Ралчев с любопытством взглянул на инспектора.
— У тебя уже есть гипотеза?
22
— Есть,— ответил Димов.— И вообще вся эта запу¬
танная история может иметь лишь одно разумное объяс¬
нение. Вернее, самое неразумное...
— Шеф, долго ты будешь измываться надо мной?
— На этот раз — нет! — усмехнулся Димов.
Он закурил и на миг скрылся за прозрачной завесой
дыма.
— У покойной были две тетки. Как я понял, обе —
старые девы. Вызови их завтра. Так, часам к девяти.
В половине десятого пусть явится дочь Радевых. Ее зовут
как будто Роза?
— Да.
— Правда, от нее мы узнаем меньше, чем от осталь¬
ных. А последним допросим Стефана Радева.
— Хорошо, шеф.
— Слушай, у тебя ванна работает?
— Почему бы лет. А у тебя что, не работает?
— Слишком много хочешь от наших строителей. Но
давай сначала перекусим. Ты поверишь, если я скажу,
что сегодня не обедал?
Ралчев труднее поверил бы в обратное. Когда у шефа
было по горло работы, он и смотреть не хотел на еду.
— Ну что ж, сходим в наш ресторан,— сказал Рал¬
чев.— Он еще открыт.
— Пет, только не туда,— категорически отрезал инс¬
пектор.
— Почему, шеф?
— Не люблю после работы оставаться в той же обста¬
новке. Психологи правы, мой мальчик. Разгрузка — ве¬
ликое дело! Без нее немыслима никакая нагрузка.
Сборы были недолги. В безмятежной ночи над чернею¬
щими крышами светила желтоватая ущербная луна.
В поздний час эта часть города выглядела пустынной.
Они шли не торопясь, но их шаги по тротуару гулко зву¬
чали в тишине. Пробежала бесприютная кошка, какой-то
забулдыга добродушно подмигнул им, резко прозвенел
трамвай. За его желтыми стеклами пассажиры выглядели
неподвижными и мертвенными, как манекены. Димов шут¬
ливо поделился своими впечатлениями от казино на «Зо¬
лотых песках».
— А тебя не подмывало поставить на карту? — вдруг
перебил его Ралчев.
23
VW
— Даже в голову не пришло,— серьезно ответил Ди¬
мов.— Азарт мне не по душе, я люблю действовать на¬
верняка.
4
Старые девы сидели в летних креслах друг подле
друга. Обе были румяными и пухлыми, одинаково русые
волосы с бесчисленными кудряшками и локонами торчали
над их головами, как огромные, не по мерке, парики.
Их старомодные плащи были сшиты со вкусом, по, оче¬
видно, собственными руками. Обувь была изрядно поно¬
шенной, и сестры изо всех сил старались скрыть ее от
внимательного взора инспектора. Старшая выглядела бо¬
лее властной; в ее осанке было нечто царственное. Млад¬
шая, по-видимому, довольствовалась ролью ее тени —
она копировала и речь, и жесты старшей сестры, по у псе
они были бледными и бесцветными. Как назло, у нее выпал
передний зуб, и позтому она говорила, стараясь не раз¬
жимать губ.
Ралчев, который сидел за боковым столом и вел про¬
токол, смотрел на них с нескрываемым интересом. Его
забавляла не только их внешность, но и поведение, в ко¬
тором чередовались горесть с яростыо, робость с задирис¬
тостью. После нескольких вводных вопросов Димов на¬
прямик спросил, кто, по их мнению, мог быть убийцей.
Старшая сестра сразу же ринулась в атаку.
— Только отт, господин следователь, ручаюсь головой.
И никто другой. На вид такой добряк, тихоня, иикто б
не подумал... По мы-то сразу ей сказали, еще когда он
сделал предложение: «Тони, берегись — в тихом омуте
черти водятся... Окунешься — поминай как звали!» Мы
всегда считали, что он ей не пара.
— Мы так считали,— эхом откликнулась младшая.
— Он не из родовитых,— уточнила старшая,— от та¬
кого человека всего можно ожидать. Он все время тира¬
нил ее. А за последние годы превратил ее жизнь в сущий ад.
— В ад...
— Почему именно за последние годы? — осторожно
спросил Димов.
Сестры переглянулись — очевидно, колеблясь, ска¬
зать или промолчать. Но старшая раздумывала недолго.
25
— Господин следователь, будем говорить откровен¬
но... Несчастный вообразил, что она ему изменяет.
— С кем? — коротко спросил Димов.
— G одним юрисконсультом из Плевны. С господином
Геновым. Он весьма культурный, интеллигентный чело¬
век, из хорошей семьи.
— Вы его лично знаете?
— Да, с тех пор, когда он работал в Софии...
— Значит, хоть что-то, да было,— пробормотал Ди¬
мов.
— Ничего подобного, господин следователь! — возму¬
щенно возразила старшая сестра.— Разумеется, у нее
было много друзей. Главным образом среди юристов, ак¬
теров... Господин Манолов, например, был просто без
ума от нее. Ведь если муж мямля, без друзей жизнь не
в жизнь. Надо же с кем-нибудь поговорить, поделиться
впечатлениями о концертах, выставках... Но об измене
и речи быть не может, господин следователь! Мы из поч¬
тенной, старинной семьи, обе окончили Роберт-колледж...
— Роберт-колледж! — с гордостью подтвердила млад¬
шая.
— А Тони закончила французскую гимназию, а затем
французское отделение университета. К сожалению, у пас
уже ие было средств послать ее за границу. Но в нашей
семье никогда не было измены, господин следователь!
— Не берусь спорить,— заметил Димов,— по откуда
вам это известно? Вы часто ходили к ним в гости?
— К ним... в гости?.. Никогда!..
— Почему?
— Как почему? Я ведь сказала: он неотесанный
человек.
— Извините, но у него тоже высшее образование.
— Что вначит высшее образование, господин следо¬
ватель? Болгарское высшее образование! Какие только
болваны теперь не получают диплом! Настоящее воспита¬
ние дается только в семье. В нашей семье с незапамятных
времен все верили друг другу...
— Хорошо, достаточно,— сказал Димов.— Весьма вам
благодарен 8а то, что вы с такой готовностью отозвались
на нашу просьбу.
Ралчев понял, что обе женщины не торопятся уходить.
После стольких лет монотонной, бесцветной жизни они
вдруг оказались в гуще событий. Им вовсе не хотелось
26
возвращаться в постылое и грустное забвение. Они молча
сидели на своих местах. Наконец старшая с усилием
спросила:
— Господин следователь, вас не заинтересуют...
— Что именно? — спросил Димов.
— Может быть, кое-какие семейные фотографии...
Чтобы составить себе впечатление...
— Да, да — непременно обращусь к вам, если пона¬
добятся,— сказал Димов.— Еще раз благодарю за вашу
отзывчивость.
Обе женщины, вздохнув, поднялись. Старшая вдруг
спохватилась:
— А он ие здесь?
— Кто?
— Наш зять.
— Нет, нет. Будьте спокойны.
— Если ои здесь, я выброшусь из окна! — угрюмо
заявила старшая сестра.
Наконец они ушли. Ралчев сидел, ожесточенно поче¬
сывая за ухом.
— Мне кажется, они чертовски враждебно настрое¬
ны,— сказал он.— Просто рискованно верить им.
— И ие нужно верить. Важно выслушать.
— Похоже, этот господин Генов действительно су¬
ществует.
— Не сомневаюсь, и ие исключено, что он был любов¬
ником Антонии. Как и то, что был всего лишь дру¬
гом. Старушки не могли сочинить такую историю. Оче¬
видно, Антония Радева иногда откровенничала со своими
тетками.
— Немного странно,— пробормотал Ралчев.— И
все же...
— Все же они на самом деле из старинной, хорошей
семьи,— сказал Димов.— А в таких семьях традиции —
нечто священное.
Дочь Радевых, Роза, явилась через четверть часа, точ¬
но в назначенное время. Ралчев подумал, что в жизни не
видел такого очаровательного существа. От всей фигуры
девушки, от округлого лица с небольшим носиком, усы¬
панным еле заметными веснушками, веяло непосредствен¬
ностью и обаянием. Ее сразу же провели в кабинет, но
допрос оказался нелегким делом. Она не могла говорить,
голос ее дрожал и прерывался. Всякое упоминание о ма¬
27
тери вызывало слезы; Роза машинально отирала их то
ладонью, то платочком, и глаза ее подпухли и по¬
краснели.
— Извините, что расспрашиваем вас в таком состоя¬
нии,— мягко начал Димов.— Мы сочувствуем вашему
горю... И все же, есть ли у вас на подозрении кто-нибудь,
кто мог... совершить это преступление?
Роза лишь отрицательно покачала головой.
— И почему?
— Понятия не имею! — ответила она.— Все мне ка¬
жется невероятным и чудовищным. Она была таким
прекрасным человеком. Такой благородной, терпеливой...
Ралчев заметил, как неминуемый вопрос просто замер
на губах шефа. Димов секунду поколебался, но все же
спросил:
— Вы сказали — терпеливой. К чему терпеливой?
Что вы хотели этим сказать?
— Ну, просто терпеливой,— тихо ответила Роза.—
Терпеливой и невзыскательной. Она могла вынести все,
что угодно.
— И что же ей приходилось выносить? И терпеть?
Молодая женщина озадаченно поглядела па пего.
— Не понимаю, что вы имеете в виду...
— Извините, но я говорю о вашем отце... Вы его под¬
разумевали? Его ей приходилось терпеть?
На мгновение в глазах ее вспыхнуло негодование.
— Мой отец весьма достойный человек! — сдержанно
ответила она.
— Да, я вас понимаю. Но это иногда не исключает
плохих отношений между супругами. Он не обижал вашу
мать в последнее время?
— Мой отец? — Роза широко раскрыла глаза.— Ни¬
когда!
— Даже не повышал на нее голоса?
— Да что вы! — с горячностью сказала Роза.— За
всю жизнь я не помню случая, чтобы он отчитал кого-
нибудь. Он такой кроткий и добродушный человек.
— Вы уверены в том, что говорите?
— А как же! Ведь еще год назад я жила с ними...
— Быть может, зо этот последний год...
— Нет, нет — ничего подобного не было! — реши¬
тельно заявила Роза.— И вообще — почему вы задаете
мне такие вопросы?
28
— Я буду откровенен с вами. Таковы показания ваших
тетушек.
— Глупости! — нервно возразила Роза.— Выжившие
из ума женщины... Какова же причина, по их мнению?
— Он будто бы подозревал ее в измене.
Из широко раскрытых глаз молодой женщины снова
хлынули слезы. Димов дал ей успокоиться; по его лицу
было видно, что ои раскаивается в своей поспешности.
— Прошу вас, товарищ инспектор,— вымолвила на¬
конец Роза.— Не оскверняйте память моей матери. Она
была безупречной. Во всех отношениях! — категорически
подчеркнула она.
Димов гта миг призадумался, затем с неохотой сказал:
— Вопросов больше нет. И прошу извинить меня за
беспокойство.
Роза порывисто встала. Когда она уходила, ее плечи
еще вздрагивали. Ралчеву показалось, что она еле удер¬
живается от рыданий. И Димов, глядя на расстроенное
лицо своего помощника, смущенно пробормотал:
— Пожалуй, пе следовало бы расспрашивать ее се¬
годня.
— Ия так думаю. Надо было после погребения...
— В том-то и дело, что после погребения люди стано¬
вятся не в меру осторожными и рассудительными.
Ралчев замолчал.
— Такова жизнь,— вздохнул Димов.— Когда мой
отец умер, мать была в деревне, в эвакуации. Софию
бомбили, сообщение с городом было прервано, и отца
похоронили без нее. Она до сих пор не может простить
мне это. До сих пор плачет... Ведь она могла выплакаться
раз навсегда — у могилы.
— Так-то...— вздохнул и Ралчев.
— Могила — словно дверь в какой-то иной мир,—
задумчиво продолжал Димов.— Видишь, что он ушел...
А иначе остается чувство, будто он не ушел, а исчез...
Эта мысль невыносима.
Пока ждали Радева, прибыло заключение от доктора
Давидова. В нем пе было ничего нового и интересного.
По содержанию желудка можно было судить, что покой¬
ная, вероятно, обедала в каком-то ресторане и выпила
несколько бокалов вина.
— Люди редко ходят по ресторанам в одиночку,—
заметил Димов.— Особенно женщины.
20
— И женщины не пьют вино в обеденный перерыв,—
добавил Ралчев.
— Может быть, с господином Геновым? — улыбнув¬
шись, спросил Димов.
— Ничего удивительного,— согласился Ралчев.— Ут¬
ром пошла на работу в самом лучшем костюме. Да и была
ли на работе...
— Надо будет проверить,— кивнул инспектор.— Так
или иначе, этот «некто», наверное, последним видел ее
в живых. Надо уточнить, кто бы это мог быть.
Стефан Радев тоже прибыл в точно назначенное время.
Ралчеву бросился в глаза его еще более подавленный вид.
Только за одну ночь он, казалось, наполовину похудел,
просто высох, лицо осунулось и потемнело, пустые глаза
потускнели. Он вошел осторожными, бесшумными шагами
и беспомощно огляделся по сторонам. Казалось, он не
сознает, где находится и зачем пришел.
— Садитесь,— пригласил его Димов.— Садитесь, где
вам удобней.
Радев тяжело опустился в одно из кресел. Руки у него
дрожали, лоб покрылся испариной.
— Если вы не в состоянии разговаривать, мы можем
отложить разговор до завтра,— сказал Димов.
Радев помолчал, потом чуть слышно сказал:
— Могу я попросить стакан воды?
Когда Ралчев вернулся со стаканом в руках, Радев не
двинулся с места. Он жадтто выпил воду и как будто
немного пришел в себя; в глазах появился проблеск
мысли. Он поставил стакан на стол и поглядел на инс¬
пектора.
— Товарищ Радев,— начал Дшгов.— Вы были для
Антонии самым близким человеком. Еще раз хочу спро¬
сить вас: не известно ли вам чего-нибудь?
— Нет, я ничего не знаю,— глухо ответил Радев.
— И никого не подозреваете?
— Никого...
— Хорошо. Расскажите тогда, что вы делали вчера.
Час за часом, минута за минутой.
Радев словно не расслышал вопроса. Он молчал, долго
и тягостно, и вдруг разрыдался. Вначале он сдерживал
этот мучительный, с гримасами и конвульсиями, мужской
плач. Затем слезы неудержимо полились по лицу, все его
30
тело содрогалось от всхлипываний. Наконец, выпив
несколько глотков воды, он успокоился.
— Что вам рассказывать, товарищ начальник? — еле
выговорил Радев.— Я убил жену.
— Вы? — без удивления спросил Димов.— И в чем
причина?
— Она мне изменяла.
— Так! Пожалуйста, расскажите все сначала.
Радев медленно отер рукой вспотевшее лицо.
— Что тут рассказывать? Пришел я домой...
— В котором часу?
— Не помню...
— Постарайтесь припомнить.
Радев задумался.
— Надо полагать, часа в четыре.
— В рабочее время?
— Я часто уходил с работы, товарищ начальник. Ведь
наш мальчик — школьник. Надо присматривать за ним,
чтоб учил уроки. Л он как все мальчишки... Я забегал
иногда — па четверть часа, на полчаса... Проверю —
и обратно.
— Понятно, продолжайте.
— Ну и застал дома жену. Сына не было.
— По ведь и она на работе в это время?
— В том-то и дело. Она сбежала с работы. Я давно
это заметил за нею, товарищ начальник, с тех пор как ои
приезжает в Софию.
— Вы имеете в виду Генова? Юрисконсульта?
— Его самого. Как приедет в Софию, так ее ие уз¬
нать — и лицо и глаза совсем другие. Это такое мучение...
Кто ие испытывал, тот не знает...
Радев снова провел дрожащей рукой по лицу.
— Вы думаете, в тот деиь у нее было свидание с лю¬
бовником?
— Я уверен в этом.
— И вы устроили ей скандал?
— Я никогда пе скандалю,— ответил Радев.— Пе в
моем характере. Но на этот раз я высказал ей все, что
наболело. Я не мог больше терпеть. В конце концов, она
не шальная девчонка, она мать. К тому же в возрасте...
Так я и сказал. И очевидно, угодил в больное место...
Она взбесилась, как никогда еще...— Радев помолчал и
добавил упавшим голосом:— Она пнула меня...
31
Несмотря на тяжелую, даже напряженную ситуацию,
Димову не удалось скрыть улыбку:
— Куда же она пнула вас?
— В живот... Тогда и я взбесился. Я человек спокой¬
ный, меня трудно вывести из себя, но у меня разом по¬
мутилось в голове. Конец... Выбежал на кухню, схватил
большой нож... Тот, которым режем мясо... Когда вер¬
нулся в гостиную, она все еще стояла там. Толком не
помню... Как будто она побежала... И я настиг ее в при¬
хожей.
— Сколько ударов вы ей нанесли? — спросил Димов.
— lie помню! — в отчаянии воскликнул Радев.— Я
был вне себя — просто как пьяный. Пожалуй, первый
раз ударил ее в спину... На бегу.
— А затем?
— Что — затем?
— Мы обнаружили труп в спальне. А не в прихо¬
жей.
— Я перенес ее...
— Зачем?
— Разве можно было ее оставить! Ведь вот-вот должен
был вернуться мальчик! Увидит ее на полу... всю в кро¬
ви... Каково ребенку вынести такой ужас! На всю жизнь
врежется в память.
— Значит, вы не так уж были певменяемы. Вы сооб¬
ражали...
— Еще бы, как только увидел, что натворил,— сразу
же протрезвел. И первым делом о нем подумал.
— Но ребенок увидел бы труп и в спальне.
— Все же не то. Я уложил ее на постель, закутал
в одеяло. Он мог подумать, что мать спит. К тому же
он редко входит в нашу комнату.
— А кровь?
— В прихожей? Стер тряпкой. Чтоб ему не попалась
на глаза, иначе догадался бы...
— Где вы спрятали нож?
— Нож?
Что-то беспомощное и жалкое мелькнуло во взгляде
Радева.
— Не помню,— ответил он.— Ах да, бросил его, ка¬
жется, в мусоропровод.
— Чтобы не увидел ребенок?
Радев, хоть и расстроенный, ср-азу понял насмешку.
32
— Нет, конечно! — чуть слышно ответил он.— Как
вам объяснить... Просто-напросто я испугался... Вна¬
чале решил никому ничего не говорить. Будто и сам ни¬
чего не знаю. Потому и промолчал, когда появился этот
товарищ.— И он кивнул в сторону Ралчева.
— А сегодня утром? Когда шли сюда, вы уже реши¬
лись сказать правду?
Радев беспомощно поглядел па него.
— Не знаю... Может быть... Со вчерашнего дня я сам
не свой, товарищ начальник. Какие только мысли не
лезли в голову. Прежде всего покончить с собой! Какая
жизнь меня ждет впереди? Страшнее лютых мук! На что
мне такая жизнь! До сих пор не сладко было, а теперь
еще хуже. Как женился — одно мученье...
— И все же вы живы...
— Ради ребенка все терплю... На кого я его оставлю?
Могу ли я бросить его одного, без отца и матери?
Радев опустил голову, наверное чтобы скрыть слезы.
Ралчев закусил губу. Димов, словно ничего ие заметив,
усиленно размышлял.
— Вернемся еще раз к убийству,— сказал он.— Как
вы перенесли покойную из прихожей в спалыно?
Радев не сразу понял вопрос.
— Ну, как... Разве упомнишь? Конечно, на руках.
— Вы были в этом костюме?
— Да.
— Очевидно, вы постарались счистить пятна крови.
— Чтобы я чистил? Нет... Не знаю, как это получи¬
лось... Как-то удалось не испачкаться... Но чистка?
Чисткой я ие занимался.
— Во всех действиях вы показали большую сообрази¬
тельность! — заметил Димов.— И я бы сказал — хладно¬
кровие.
Радев мрачно молчал. Ралчеву показалось, что впер¬
вые на лице допрашиваемого появилось враждебное вы¬
ражение.
— А сейчас ступайте в соседнюю комнату,— снова
заговорил Димов,— и опишите с самого начала все, что
рассказали.
Когда Радев вышел, взволнованный Ралчев вскочил
с места, но Димов по-прежнему сидел на своем стуле,
глубоко задумавшись. Лицо его омрачилось, словно он
был недоволен собой.
2 JNIa 3190
аз
— Твоя гипотеза полностью подтвердилась! — все еще
волнуясь, воскликнул Ралчев.
Он, казалось, совсем забыл, что был свидетелем тя¬
желой драмы. Димов рассеянно поглядел на него.
— Не могло быть другого объяснения,— сказал он.—
Всю ночь, до трех часов, я напрасно ломал себе голову
и не мог придумать иной возможной причины, побудившей
перенести труп. Остается лишь одна — чтобы не видел
ребенок. А кому дорог ребенок? Случайному убийце?
Ни в коем случае. Конечно, только человеку, который
любит и жалеет его.
— И все же я не ожидал, что он так легко сознается.
— Почему бы пет? У него, очевидно, легковозбудимая
нервная система. Возможно, он пришел к нам с другими
намерениями. Но нервы не выдержали, и он разревелся...
Признание вырвалось само собой.
Димов невесело усмехнулся.
— Пнула его в живот... Такой штрих не придумаешь.
Чего только не делают люди из хороших семей!
Но Ралчев думал совсем о другом.
— И все же я вижу, шеф, что во всей этой истории
тебя что-то смущает.
— Да! — коротко ответил Димов.
Он встал и несколько раз прошелся по комнате. Лишь
немного погодя он пояснил свою мысль.
— Не могу понять, как ему удалось перенести труп
и не испачкаться. Для меня это загадка.
— Наверно, испачкался,— заметил Ралчев.— Просто
на темном костюме пятна не так заметны...
— Ты прав. Но все же...
Ралчев понял, что сомнения Димова немного улеглись.
После допроса Радева эта мелкая подробность выглядела
совсем незначительной.
— Наша миссия окончена,— сказал Димов.— Мы опе¬
ративные работники — нам тут бсщыне делать нечего.
Надо подумать, какому следователю поручить дело.
— Это не проблема. Сейчас свободен Якимов.
— Знаю,— кивнул Димов.— Но, по-моему, он черес¬
чур самоуверенный.
— Не все ли равно? Дело проще простого.
— В том-то и беда,— недовольно возразил Димов.—
Суду мало добровольного признания. Суд интересуется
только фактами!
34
— Если хочешь, я поговорю с ним.
— Нет, я сам займусь этим,— сказал Димов.— А тебе
поручу другое. Позаботься о мальчике. Теперь он остал¬
ся совсем один. Как ты думаешь, куда его пристроить?
Ралчев приподнял брови, затрудняясь что-либо отве¬
тить.
— К теткам? — спросил ои наконец.
— И слышать не хочу об этих злобных сороках, Они
сведут его с ума за две педели. Отведи лучше к сестре.
Эта женщина произвела на меня хорошее впечатление.
Иди, поговори с ней, посмотри, что можно сделать.
— Хорошо, шеф,— согласился Ралчев.
Иа сердце у него похолодело. Вряд ли на сегодня
можно было придумать для него более тяжелое поручение.
Придется снова рассказывать этой милой женщине о горь¬
ких и страшных событиях и снова доводить ее до слез.
Успокаивать и подыскивать слова утешения. Какое тут
может быть утешение? После пережитого ужаса ей пред¬
стоит новое потрясение. Как умалить или хотя бы смяг¬
чить ее горе? За два дня лишиться матери и оказаться
дочерыо убийцы. Неужели шеф не дает себе отчета, какую
непосильную задачу возложил он на своего помощника?
Никогда еще служебные обязанности пе казались Рал-
чеву такими тяжелыми, такими неприятными и горькими.
5
Супруги Желязковы получили новую квартиру в мик¬
рорайоне «Восток». Ралчев долго бродил между только
что законченными и недостроенными зданиями, тщетно
разыскивая номера корпусов. Ие было ни номеров, ни
указателей. Он перепрыгивал через канавы, спотыкался
о кабели и провода, обходил груды строительных мате¬
риалов. Хотя в городе давно ие было дождя, он успел
перемазаться чуть ие до ушей.
Единственным справочником в этом лабиринте оказа¬
лись дети. Но и они плохо отличали один корпус от дру¬
гого. Долгое время он шел, свернув налево, потом повер¬
нул направо, затем снова вернулся назад. В конце концов
он добрался до заколдованного корпуса. Желязковы жили
на девятом этаже, по лифт еще не работал. Это ничуть
2*
35
не смутило лейтенанта: он был готов подняться по лест¬
нице и на сотый этаж, лишь бы хоть на полчаса отложить
тяжелый разговор.
Наконец он вскарабкался на девятый этаж. Изрядно
запыхавшись, он остановился на несколько минут, чтобы
перевести дух и собраться с мыслями. Затем нереши¬
тельно позвонил. Немного погодя дверь открылась, и на
пороге появился молодой, хорошо одетый блондин, лет
под тридцать, с правильными чертами лица, но в общем
внешность самая стандартная: бакенбарды, пиджак с раз¬
резом, водолазка. На отвороте широкая траурная леи-
точка. Вид у молодого человека был расстроенный, взгляд
недружелюбный.
— В чем дело? — резко спросил он.
— Вы Андрей Желязков?
— Я.
— Хочу поговорить с вами... И с вашей женой.
— Мне не до разговоров! — сердито отрезал молодой
человек, чуть не захлопнув дверь перед носом Ралчева.
Лейтенанту пришлось предъявить удостоверение. Мо¬
лодой человек сразу же смягчился, даже извинился и
пропустил Ралчева в квартиру.
Дальнейшее превзошло самые худшие опасения Рал¬
чева. На этот раз Роза даже не заплакала, и это было
куда страшнее, чем слезы. Ее поведение было неожидан¬
ным и непонятным. Она словно окаменела, но взгляд ее
прояснился, и с ней уже можно было разумно разговари¬
вать. Ралчев осторожно сообщил о причине своего при¬
хода. Он предложил им взять ребенка к себе или же на
время перебраться к Радевым. Ведь квартира родителей
удобнее, да и школа рядом.
Роза с ужасом поглядела па него.
— Чтобы я вернулась туда?.. Никогда! — восклик¬
нула она.
У Ралчева сложилось впечатление, что нечто неведо¬
мое и неповторимое преобразило ее за эти несколько
минут до неузнаваемости. Маленькая, беспомощная девуш¬
ка, которая утром в кабинете Димова так жалобно лепе¬
тала сквозь слезы, вдруг превратилась в холодную, сдер¬
жанную и решительную женщину. Наверное, такой была
и ее мать. Теперь Роза, видимо, полностью овладела со¬
бой. Лицо ее, еще более бледное, чем утром, уже не вы¬
глядело беспомощным, милым и добрым. Ралчев с удив-
36
леиием подумал, что такая перемена пришлась ему по
душе.
— Возьмем Филиппа к себе! — сказал муж.
— Пожалуй, вам будет тесновато тут...
— Ничего — будет спать на кухне. Ои не раз ночевал
там, и ему ото нравилось.
— Как вам удобнее,— сказал Ралчев.— Конечно, та¬
кое решение неплохо. Есть даже некоторые преимущества.
Ту квартиру можно будет сдать жильцам. А средства
пойдут на содержание парня.
— Это не проблема,— возразил муж.— Ума пе при¬
ложу — как сказать ему про отца... Язык пе повернется!
— Конечно, ничего не надо рассказывать. Хотя бы
пока не подрастет. Придумайте что-нибудь, иу, например,
будто отец уехал за границу... Или что-нибудь подобное.
— Все равно узнает! — сказал муж.— Другие ребята
скажут.
— Да, верно! Тогда переведите его в какую-нибудь
школу поблизости. Ваши кварталы далеко друг от друга,
и вряд ли он встретится со своими друзьями.
— Да, да, конечно,— пробормотал муж и потянулся
погладить Розу но голове. Она резко отшатнулась.
Ралчев поднялся с места.
— А теперь я вас покину. Ступайте, заберите маль¬
чонку.
На том и закончилась его миссия. Выйдя на улицу,
ои постарался выкинуть из ума и сердца минувший раз¬
говор. Эта страница жизни перевернута, и незачем к ней
возвращаться.
Прошло около недели. Поглощенный работой, лейте¬
нант почти забыл о деле Радевых. Иногда у него мелькала
мысль заглянуть к следователю Якимову, но всегда остав¬
ляла за собой противный осадок. Все связанное с этим
убийством было ему неприятно. Подчас, совсем неожи¬
данно, в памяти всплывало лицо Радева — сокрушенное,
трагическое, и он старался поскорее избавиться от этого
мрачного видения. Уж лучше возиться со взломщиками
и мошенниками. В таких делах нет драм, а Ралчев любил
драмы только в фильмах.
И все же однажды утром он зашел к Якимову. Высо¬
кий светловолосый мужчина в модном костюме привет¬
ливо встретил его. Было видно, что он в отличном настрое¬
нии.
37
— Садись, Ралчев,— сказал он.
Ралчев сел на ближайший стул.
— Как дела?
— Сегодня закругляюсь,— довольно ответил Яки¬
мов.— Все подтвердилось до малейших подробностей.
Самое главное — нашли нож, которым совершено убий¬
ство. Это действительно кухонный нож для мяса. И на¬
шли его, как он сказал, именно в мусоропроводе.
— Какие-нибудь следы на ноже?
— Убийца вымыл его теплой водой. И все же были
обнаружены следы крови убитой.
Ралчев кивнул.
— Можешь успокоить своего шефа,— продолжал Яки¬
мов.— Небольшие пятна крови обнаружены и на пид¬
жаке Радева. Даже на манжетах рубашки. Очевидно,
он же перенес убитую на руках из прихожей в спальню.
Экспертиза категорически утверждает, что это кровь
жертвы.
— Да, да, это ясно,— пробормотал Ралчев.
— А что тебе неясно? — с удивлением спросил Яки¬
мов.
— Действительно ли Радев убил жену в припадке
ревности? Или есть какая-то другая причина...
— Какая другая?
— Не знаю. Я тебя спрашиваю.
— Не может быть другой причины. Генов, который
фигурирует и в показаниях убийцы, действительно состоял
в связи с убитой. Да он и сам признался. Часто встре¬
чался с ней, и многие видели их вместе.
— Да, ты прав. Не думай, что я собираюсь соваться
в твои дела. Я только хотел напомнить, чем могут заинте¬
ресоваться в суде.
Ралчев поднялся.
— Ну, в добрый час,— сказал он.— Очень прошу те¬
бя: дай знать, когда будет слушаться дело. Мне хочется
еще раз повидать этого человека.
Почему у пего вырвались эти слова? Он сам не знал.
Но в тот миг он испытывал странное чувство, что до
конца еще далеко.
6
Для Желязкова наступили тяжелые дни. У него, как
у всех мужчин, давно сложились безобидные привычки
на свой лад проводить свободное время. Иногда он уходил
на матч, а чаще — поиграть в бридж с близкими друзь¬
ями, заглядывал и в «Видииские встречи» пропустить
стаканчик-другой вина. Теперь от всего этого пришлось
отказаться. Сразу же после работы ои садился на мопед
и спешил домой. За последние дни он почему-то стал
бояться оставлять Розу одну. Его ни на миг пе покидало
предчувствие, что с ней может случиться беда.
Глядя со стороны, никто бы не заподозрил ничего
такого: Роза по-ирежнему оставалась спокойной, сдержан¬
ной. Но в ее глазах появлялся иногда холодный и мрач¬
ный блеск. Она не позволяла мужу даже прикоснуться
к себе, и они спали на разных кроватях в малюсенькой
комнате, которая служила им и спальней. Роза редко
нарушала молчание, но говорила разумно и спокойно.
Правда, с Филиппом она была и доброй и ласковой, по
в ее ласке ие чувствовалось тепла, словно жалела не бра¬
тишку, а какого-то постороннего человека.
И мальчонка держался весьма странно. Было вполне
естественно, что ои так молчалив, печален и замкнут.
Но он ни разу не спросил: «А где мой папа?» Ои вообще
ие заговаривал об отце. Быть может, детским чутьем он
догадывался о происшедшем? Или до него дошли какие-
нибудь слухи? Для супругов это навсегда осталось тайной.
Он уже не пропадал на улице в играх с ребятами, а целыми
днями читал книги для взрослых из их библиотечки.
Роза не мешала ему, не корила за то, что забросил учеб¬
ники. Ничего, пусть читает, авось отвлечется от своих
мыслей.
Роза по-прежнему старательно вела домашнее хозяй¬
ство, ходила на базар, отлично готовила, дважды в день
тщательно протирала пол во всей квартире, чего раньше
за ней не замечалось. Возможно, она, как и отец, пыта¬
лась смыть из памяти жуткие воспоминания о страшных
событиях.
Однажды она сказала:
— Андрей, я хочу работать.
Они не раз обсуждали эту тему.
39
— Нет смысла, Роза,— мягко возразил Андрей.—
Я прилично зарабатываю.
Действительно, заработки у него были хорошие, хотя
он был простым зубным техником: в свободное время он
подрабатывал на частниках и добавлял кругленькие сум¬
мы к скромному семейному бюджету.
— Хочу работать! — настойчиво повторила Роза.—
Не могу больше киснуть дома. Хочу хоть чем-нибудь
заняться, чтобы отвлечься. Мне кажется, если пробуду
лишний день дома, я сойду с ума.
— Филипп останется совсем без надзора,— неуверен¬
но заметил Андрей.
— Он уже взрослый,— серьезно возразила Роза.—
Я его понимаю. Детство у него кончилось. Теперь он сам
сможет заботиться о себе.
— Ну ладно,— невнятно пробормотал молодой чело¬
век.
Роза когда-то окончила курсы воспитательниц для
детских садов. Она подала заявления в несколько садов
сразу. Ее всюду любезно приняли и сказали, что придется
подождать месяц-другой — место непременно освободит¬
ся. Действительно, немногие могут долго продержаться
на этой изнурительной и нервной работе.
Розе оставалось только ждать. С каждой неделей она
становилась с мужем все более холодной, чужой. Она
словно обдумывала свою жизнь с самого начала — день
за днем, минута за минутой, отыскивая какое-то иное
содержание не только в своей жизни, но и в жизни дру¬
гих людей. Ей казалось, что она приближается к каким-
то страшным, но неизбежным истинам, с которыми ей
придется в конце концов примириться.
Только раз у нее случился срыв. Однажды они сидели
вдвоем у телевизора. Шла какая-то комедия, притом в хо¬
рошем исполнении. Андрей не сводил глаз с маленького
экрана. Не будь он так увлечен, он заметил бы скрытую
враждебность во взгляде Розы. Он вдруг разразился
неудержимым хохотом. Роза молча взглянула на него,
встала и ушла в спальню. Молодой человек виновато
поплелся за ней. Она лежала ничком на постели и плакала
навзрыд. Андрей молча подсел к ней. Ему хотелось уте¬
шить ее, погладить по волосам, но он не смел. Наконец
он робко положил ей руку па плечо. К его удивлению,
40
Роза ие вздрогнула, не отодвинулась — она плакала и
плакала.
— Не надо, Роза,— тихо сказал он.— Прошу тебя...
Роза не отвечала.
— Столько времени прошло! Пора успокоиться!
Наконец Роза подняла голову.
— Ие могу! — вымолвила она сквозь рыдания.—
Просто не могу поверить...
— Роза, пора перестать думать об этом!
— Как перестать? Ты хорошо знаешь, какой он крот¬
кий и добрый человек. Здесь какая-то ошибка.
— Какая ошибка? — воскликнул Андрей с плохо
сдерживаемым раздражением.— Ты ребенок, тьт совсем
ие разбираешься в людях. В каждом человеке кроется
зверь, о котором окружающие и не подозревают...
— Неправда! — нервно, даже враждебно воскликнула
Роза.— Во мне нет. И в нем пет. Может быть, в тебе...
— Роза!
— Как ты можешь смеяться, когда во мне все убито? —
крикнула она.— Значит, ты бессердечный.
Андрей растерялся, не зная, стоит ли возражать. Роза
была вне себя, и, скорее всего, он был виноват в этом.
— Роза, жизнь остается жизнью. Столько времени
прошло... Надо мириться с положением вещей. Я изо
всех сил стараюсь...
Роза встала с постели.
— Да, знаю! Понимаю! — резко перебила она.— Но
разве это по-людски? Верно, что он мой, а не твой отец.
Но ты мой муж. И ты пе думаешь о нем, тебе все это
безразлично!
Молодой человек нахмурился, лицо его помрач¬
нело.
— Ты хочешь, чтобы я по-прежнему любил и уважал
его? — спросил он.— Ты разве забыла, что он убил твою
мать?
— lie on!
— Как ие он? Я читал обвинительный акт. Факт вне
всяких сомнений.
— Тогда, значит, ои безумец... Он сошел с ума. Нельзя
осудить безумного. Нельзя казнить такого.
— Его не казнят! — уверенно заявил Андрей.
— Откуда ты знаешь?
— Говорил с несколькими адвокатами. У него есть
41
веские смягчающие обстоятельства. Увидишь, что и в
тюрьме он просидит недолго.
— Не знаю, Андрей,— беспомощно проговорила Ро¬
за.— Мне ужасно страшно. Ведь он даже не хочет взять
защитника.
— Об этом не беспокойся. В крайнем случае ему дадут
судебного защитника.
— Что значит судебный? Наверняка какой-нибудь
недотепа. Адвокат без клиентов.
Роза, словно в забытьи, нервно зашагала по комнате.
— Я должна поговорить с ним! — решительно ска¬
зала она.— Попрошу разрешения у прокурора.
Андрей смотрел па нее широко открытыми глазами.
— Ты с ума сошла? Будь человеком. Он и в глаза тебе
не посмеет глянуть.
— Я ему — смогу,— ответила Роза.
— Но войди в его положение! Нет, он не согласится.
И тебе не жаль так жестоко испытывать его? Неужели
ты не понимаешь, что...
— Понимаю!..— сухо возразила Роза.— Именно по¬
тому я должна позаботиться о нем — каков бы он ни
бьтл... У него должен быть хороший адвокат.
Андрей молчал. Лицо у него совсем помрачнело.
— Я тебя не понимаю,— тихо сказал он.— Но мешать
тебе не буду. Поступай, как сочтешь, нужным.
С того вечера Роза как-то оживилась, словно жизнь
ее обрела новый смысл. Теперь в каждом ее движении
сквозили энергия и решительность.
Утром она ушла из дому рано и вернулась только под
вечер. Когда Андрей пришел с работы, она ничего ему
не сказала. Она словно забыла о муже, лишь мельком
поглядывала па пего, поглощенная своими мыслями. Во
всем ее поведении чувствовалась приподнятость, еле скры¬
тое воодушевление. Она словно бы преодолела самый тя¬
желый порог и простила отца, хотя ей самой такое реше¬
ние казалось страшным, даже невероятным. Теперь ей
хотелось помочь отцу, какой бы ничтожной ни была эта
помощь. Самое главное — быть с ним человечной. Таковы
были ее чувства и помыслы.
И однажды в знойный душный полдень она решилась
навестить отца в тюрьме. Пройдя по безмолвным коридо¬
рам, она вдруг остро ощутила, что находится в каком-то
ином мире: люди здесь словно были отрезаны от мира
42
какой-то странной непроницаемой стеной, более толстой
и несокрушимой, чем осязаемые тюремные стены. И воз¬
дух здесь был совсем иной, и люди — будто из иной плоти
и крови. Она ие заметила, как очутилась в помещении
для свиданий. Дыхание у нее перехватило. На первый
взгляд все там выглядело заурядным и будничным, но
в то же время — непостижимо странным. Ей показалось,
что она на почтамте какой-то неведомой, фантастической
страны. В неподвижном, мертвом воздухе, казалось, и
время остановилось. Тонкая перегородка с небольшими
стеклянными окошками действительно напоминала поч¬
тамт. Роза села на протертую до блеска скамейку возле
одного из окошек. Она слышала, как неистово колотится
се сердце.
Вскоре привели отца. Ей сразу же бросился в глаза
землистый цвет его осунувшегося лица. Отец выглядел
замкнутым, непроницаемым, даже враждебным. Он сел
по другую сторону окошка; конвойный милиционер встал
у него за спиной.
Несколько мгновений отш молча глядели друг на дру¬
га. У нее сердце разрывалось от любви и горя. Но в его
взгляде ие читалось ничего — он был отчужден и непро¬
ницаем.
— Папа! — еле вымолвила Роза.
Он пошевелил губами, по не произнес ни звука. Она
снова попыталась начать разговор и услышала:
— Напрасно ты пришла...
— Папа, я ли о чем не буду расспрашивать... Ни о чем
не буду говорить... Хочу, чтоб ты обещал мне...
— Что? — спросил он безразлично.
— Обещай, что возьмешь адвоката.
Он молчал. Потом так же безразлично спросил:
— Зачем мне адвокат?
— Как зачем?
— Ты хочешь, чтобы я защищался? — И вдруг горечь
прорвалась в его голосе.— Ради чего защищаться? Ты
думаешь, я вправе защищаться?
— Пойми, папа, пе в защите дело. Важно, чтобы тебя
поняли. Р1адо им объяснить...
— Нет, Роза!
— Папа, я очень тебя прошу... Чего только я не пе¬
редумала... Если ты смог сделать такое, то и любой дру¬
гой сможет. Неважно — сделал ты или нет. Одного чело¬
43
века осудить легко, но нельзя осудить всех. Люди часто
не знают и не понимают себя.
Отец молчал. И все же чуть заметное волнение мельк¬
нуло в его взгляде.
— Ты права,— сказал он наконец.— Мы сами не по¬
нимаем себя. Живем как тени в тумане. И по-пастоящему
понимаем себя, тишь когда увидим дела свои. Надо только
как следует осмыслить их.
Он призадумался и добавил:
— А я не могу...
— Вот это-то и хуже всего,— сказала Роза.— Но то,
что тебе не по силам, сделает твой адвокат.
— Никаких адвокатов мне не надо,-— сказал отец.—
Глупое дело. Уверяю тебя — я все обдумал, не нужно
мне никакого адвоката.
— Папа! В конце концов ты не один в этом мире...
Чуть заметная дрожь пробежала по лицу отца.
— Это я очень хорошо знаю!
— Ну так в чем же дело?
— Адвокат мне только помешает. Для моей защиты
не нужно адвокатов.
Сбитая с толку, Роза умолкла. Не так она представ¬
ляла себе встречу с отцом. Она полагала, что увидит его
слабым, жалким, взывающим о помощи. А увидела со¬
всем другого — непонятного, скрывающегося за какой-то
непроницаемой преградой. Что ей оставалось делать? Надо
было уходить. Но не было сил встать со скамьи. Рядом
с ней сидела пожилая женщина и молча плакала, зали¬
ваясь слезами. Быть может, она оплакивала и чужую
дочь, и отца, который забыл о себе. Роза плохо видела,
кто стоит по ту сторону соседнего окошка — какой-то
юноша, с виду равнодушный, низко стриженный, с мя¬
систым невыразительным лицом.
— Филипп знает?
Она вздрогнула, голос изменил ей.
— Не знаю... Возможно... Нет, не знаю и не верю.
Ничего не говорит, будто ничего и не было.
— И обо мне не спросил?
Нет.
Роза почувствовала, что непроницаемая преграда дала
трещину.
— Ну, значит, понял,— сказал отец.
И тогда он машинально, как лунатик, молча встал
44
с места, словно забыл о ней. Он вовремя улучил момент.
Именно сейчас сквозь крохотные трещины стала сочиться
тяжелая и липкая нечеловеческая мука.
— Папа...
Но отец резко повернулся спиной и пошел, даже не
глянув на нее. Милиционер молча последовал за ним.
Роза поняла, что надо уходить. Такая же молодая жен¬
щина вошла в помещение для свиданий и смиренно усе¬
лась па протертую скамью.
На улице не было пи души, жгучий зной придавил
к земле и без того низкие крыши домишек. По на душе
у Розы стало вдруг легко — она сделала что могла!
Она — и никто другой! По, вспоминая свидание с отцом,
она призналась себе, что хоть немножко, да позировала —
старалась показать свою моральную силу. Ей очень за¬
хотелось выпить из чистого стакана холодной, кристально
прозрачной воды. И ничего больше. Какой-то таксист
остановился перед тюрьмой, из машины вышла молодая
женщина па «платформах» и с прозрачным кульком в ру¬
ках. Роза успела перехватить машину, со вздохом облег¬
чения опустилась па горячее сиденье и только тогда
вспомнила, что отец интересовался лишь сыном. Никем
иным — ни ею, ни Андреем... Только ради сына он пы¬
тался вначале скрыт!» страшную истину. Роза вдруг по¬
чувствовала себя задетой: она всегда считала себя люби¬
мицей отца. Всю жизнь она была уверена в этом!..
Такси мчалось по пустынным улицам.
Часть вторая
1
Судебным защитником Стефану Радеву назначили моло¬
дого начинающего адвоката Георгия Стаменова. Друзья
звали его запросто Жоркой, а некоторые даже Жожо —
весьма сомнительное имя для представителя профессии,
требующей к себе прежде всего серьезного, уважитель¬
ного отношения.
Случилось так, что Роза впервые увидела Стаменова
лишь накануне процесса. Иначе она, конечно, обежала
бы весь город, чтобы заменить защитника.
Внешность Жорки не располагала к доверию. Ои вы¬
глядел моложе своих лет, походил на провинциального
библиотекаря и обладал такой огненной шевелюрой, что
мог бы с успехом выступать на международном конкурсе
рыжих. Как у большинства его собратьев по масти, у него
была молочно-белая кожа, испещренная веснушками не
привычного бурого цвета, а какими-то синеватыми. Ои
носил короткие черные неглаженые брюки и ременные
сандалии на босу ногу. Галстук не считался у него при¬
надлежностью туалета. Были у него и другие, более мел¬
кие слабости, порочащие профессию, как, например, лю¬
бовь к сдобренным луком кушаньям, пьяным вишням и
бездомным собакам. Изо всех напитков он предпочитал
розовый ликер.
Ради справедливости следует сказать, что Жорка имел
и некоторые несомненные достоинства. Он закончил юри¬
дический факультет и был лучшим выпускником курса.
Все говорили о нем как о вундеркинде, хотя он давно вы¬
шел из этого возраста. Ведущий профессор хотел оставить
его у себя ассистентом. Жорка в принципе не возражал^
46
до решил сначала попрактиковаться, ибо практика —
основа и критерий любою знания. Душа его была такой
же пламенной, как и пышная шевелюра. Он всегда суе¬
тился, волновался, употреблял только сильные эпитеты.
Особую слабость он питал к подвигам и самопожертво¬
ванию. Будучи пионером, он шмыгал носом на торжест¬
венных праздничных линейках, плакал, глядя фильмы, в
которых герои погибали за свободу, честь и достоинство.
Его любимой пьесой был «Дои Карлос», а «Сердце Даико»
влекло его как путеводная звезда.
Однажды прокурор, ведущий дело Радева, друг и быв¬
ший однокурсник Жорки, сказал:
— Зайди ко мне — есть для тебя новость.
На следующий день молодой адвокат явился в кабинет
прокурора, и, как обычно, в своих неизменных ременных
сандалиях. Прокурор поглядел на них с укоризной, но
воздержался от замечаний.
— Просмотри,— сказал он и выложил на стол доку¬
менты по делу.— Хочу выдвинуть тебя судебным защит¬
ником.
Молодой человек внимательно прочитал обвинитель¬
ное заключение. На лице его не отразилось никаких при¬
знаков воодушевления.
— А почему подсудимый сам не захотел взять адво¬
ката? — спросил он.
— Просто не хочет.
— С чего бы?
— Похоже, он в прострации и не интересуется своей
судьбой.
— А его близкие?
— И они не могут убедить его. В тюрьме он молчит,
ни на кого не смотрит. И слышать не хочет об адвокате.
— Какой же тогда из меня защитник... Зачем навя¬
зываться?
— Да, но в благородном смысле слова...
— Никогда в жизни никому не навязывался! — с
недовольством заявил Жорка.— И никогда не буду.
— Ты просмотри все дело, дружище. А потом погово¬
рим.
— Чего там смотреть? Я не вижу поля сражения. Убил,
сознался, раскаялся. А мне что делать? Вместо него ка¬
яться, рвать на себе волосы, вместо него проливать горь¬
кие слезы?
47
— Какой ты не в меру тщеславный,— сказал молодой
прокурор, заботливо поправляя новый галстук.— Дело
в том, что надо выполнять свой долг.
Услышав слово «долг», поклонник Шиллера сразу
сдался. Он пошел в ближайшую харчевню, съел двойную
порцию похлебки из рубца, обильно сдобренной чесно¬
ком, выпил стакан теплого лимонада и вернулся в суд. Чем
больше он изучал дело, тем более оно его озадачивало.
Действительно, с чего бы такой тихий, кроткий и порядоч¬
ный человек вдруг совершил столь жестокое убийство?
Неужели искренняя любовь может превратиться в лютую
ненависть? И почему Радев так упорно отказывается
взять адвоката? Возможно, этот отказ — хорошо обду¬
манный ход с его стороны! Не так уж глупо, сделав добро¬
вольное признание, появиться в суде без защитника.
Людям свойственно быть снисходительными к беззащит¬
ным.
Через день ои снова зашел к прокурору. Ему вовсе не
улыбалось вести защиту, но не хватало решимости отка¬
заться. Поэтому он для начала недовольно пробурчал:
— Послушай, это дело проще пареной репы. И по-
моему, обвиняемый может обойтись без защитника.
— Законом предусмотрен защитник.
— Ну и что ж такого? Я просто но знаю, что могу
сделать для него.
— Естественно, тебе не опровергнуть его вину. Но
ты прекрасно сможешь аргументировать смягчающие ви¬
ну обстоятельства. Вопрос не в том, чтобы выполнить су¬
дебную формальность. Мне, например, очень жаль этого
беднягу. И на твоем месте я охотно помог бы ему.
Молодой адвокат с сомнением покачал головой.
— Понимаю... Этот человек невольно вызывает со¬
чувствие. Допустим, и я сочувствую ему. Но вся беда в
том, что сочувствие весьма деликатная материя. Возмож¬
но, самая загадочная и алогичная. Я уверен, что как
только начну разглагольствовать в суде, то произведу еще
более неприятное впечатление, чем он своим загадочным
молчанием и удрученным видом...
— Да, ты прав,— согласился прокурор.— И все же
лучше тебя никто не справится с этой задачей.
— Ну что ж, благодарю за доверие,— сказал молодой
адвокат и вдруг широко улыбнулся.— По правде говоря,
этот человек заинтриговал меня. Интересно будет слегка
48
расшевелить его. Возможно, дело окажется не таким уж
простым.
— Значит, соглашаешься?
— Но с одним условием. Хочу поговорить с ним наеди¬
не, а не в общей приемной.
— Что тебе это даст?
— Я хочу вызвать его на элементарное доверие. А в
общей приемной, за барьером, он будет вести себя как за
крепостной стеной. Или же повернется и уйдет.
— Хорошо,— согласился прокурор.
Стаменов тщательно обдумал предстоящее посещение.
Он надел свой новый костюм, еще тот, который отец сшил
ему для выпускного вечера в университете. Даже обул
вполне приличные ботинки и положил немало труда, что¬
бы пригладить свою буйную огненную шевелюру. Сам
директор тюрьмы проводил его в одну из пустующих ком¬
нат канцелярии и удалился.
Это было тоскливое помещение в духе начала века—
на столе пузатый графин с застоявшейся водой, высохшая
чернильница, ученические ручки, пресс-папье, дырокол.
На окнах, разумеется, решетки, которые разрезали на
неравные квадратики серую тюремную стену.
Вскоре милиционер ввел Стефана Ендова. Он оказался
точно таким, каким его представлял себе молодой адво¬
кат,— мрачный субъект с безнадежным видом, непрони¬
цаемый и враждебный. Он равнодушно взглянул на защит¬
ника и опустился на ветхий стул с плетеной спинкой.
И милиционер уныло уселся за соседний стол, тоже гля¬
нул на адвоката и, оценив его внешность, расстегнул
воротник у куртки.
— Как вы, наверное, догадываетесь,— дружески не¬
принужденно начал молодой адвокат,— я ваш защитник...
— Понятно. Я уже объяснил, что не желаю никакого
защитника.
— Я ваш судебный защитник, который вам положен по
закону. От меня не отделаетесь. Я или кто другой —
все равно. Давайте разрешим этот вопрос елико возмож¬
но по-человечески.
Непринужденность адвоката и его энергичный тон
как будто произвели впечатление на Радева. Он поднял
голову и внимательно оглядел своего защитника. Очевид¬
но, внешность молодого человека подействовала успо¬
каивающе на обвиняемого. Вероятно, он согласился:
49
этот или кто другой — не все ли равно. Так подумал
Стаменов, хотя его занимала совсем иная мысль.
— Чего вы хотите от меня? — мрачно спросил Радев.
— Помочь мне в защите. Я внимательно изучил дело...
И мне стало ясно многое. Я очень хорошо представляю
себе ваше состояние. Не год, не два она изменяла вам.
Вас это угнетало и унижало... Есть люди с несдержанным
и буйным характером. Они остро реагируют, не скупятся
на пощечины, могут пригрозить и даже избить соблазни¬
теля. Но вы не из таких, вы — тихий, кроткий и воспи¬
танный человек. Но весьма чувствительный. Вы все зата¬
иваете в себе, не можете воспротивиться. Протест посте¬
пенно накапливается, сжимается в комок, давление изо
дня в день все растет... Как в паровом котле без предо¬
хранительного клапана... И наконец в один прекрасный
день котел вдруг взрывается.
Молодой человек, не без довольства собой, поглядел
на своего клиента. Но тот, казалось, и не слушал его.
— Так ведь?
Радев ответил пе сразу. Он еле заметно вздохнул и ти¬
хо сказал:
— Нет, не так.
— Почему не так? — удивленно и даже с ноткой раз¬
дражения переспросил молодой человек.
— Потому что — не так.
— А как же было дело? — с иронией спросил защит¬
ник.
— Вы еще молодой человек и вряд ли поймете меня.
И я искрение сожалею, что испорчу ваше прекрасное
выступление на суде. Впрочем, я не собираюсь мешать
вам. Мы встретились здесь не для того, чтобы обманывать
друг друга.
— Да, конечно,— пробормотал слегка озадаченно
адвокат.
— Дело в том, что я давно уже смирился. Вы пе знае¬
те, что значит смириться. И никогда не поймете. Потому
что жизнь теперь стала совсем иной. Теперь все же как-
никак, а есть хоть какая-то возможность выбора...
— Не совсем вас понимаю. С чем же вы смирились?
— Со своей судьбой. Между нами не могло быть и
речи о настоящей измене. Потому что она, попросту го¬
воря, не любила меня. Никогда не любила — ни секунды.
Она вышла за меня из страха.
50
— Как, то есть, из страха?
— Вот и этого вам не понять. В наше время женщины
чаще всего выходили замуж просто из страха. Чтобы не
остаться в старых девах.
— С чего ей было оставаться в старых девах? Изви¬
ните, но, насколько мне известно, она была красивой
женщиной. И притом — с образованием.
— Вы правы, она была очень красивой! — печально
кивнул Радев.— В этом-то и оказалось и ее, и мое несча¬
стье. Но в паше время такие случаи были обычны — кра¬
сивым женщинам не всегда удавалось выйти замуж. Воз¬
можно, потому, что они слишком долго выжидали и были
слишком разборчивы. Им приходилось выносить самые
горькие разочарования. И наконец она схватилась за меня
как за спасательный круг. И прекрасно понимал, что ни¬
чуть ие оправдаю ее надежд. И все же я женился на ней.
Возможно, вы назовете мой поступок подлостью. Ведь я
воспользовался ее безвыходным положением. Но я ее
любил. Хотя для вас и это слово ие очень богато содержа¬
нием.
— Это не так,— сказал молодой человек.
— Иу, тогда, надеюсь, поймете. По правде говоря,
вначале мне ие на что было пожаловаться. Она была ра¬
зумной супругой и прекрасной матерью. Пока ие появился
этот...
— Генов?
— Ои самый,— ответил Радев, и впервые в его глазах
мелькнули ненависть и отвращение. — Наверное, рано
или поздно это должно было случиться. Я знал, что я ей
ие пара. Для меня каждый день с ней стал подачкой. К то¬
му времени я смирился со своей судьбой. Я ие лгу, я го¬
ворю правду. И я был благодарен ей за прежние дни.
В конце концов, был даже готов дать ей свободу, если по¬
желает. Я уже не думал о себе, думал только о сыне.
— Зачем же тогда вы ее убили? — удивленно спросил
молодой человек.
Радев молчал. Лицо его снова стало холодным и замк¬
нутым. Молчал он долго, словно борясь с самим собой.
А затем просто и коротко сказал:
— Я не убивал ее.
— Что, что? — разинув рот от изумления, вскричал
защитник.
— Я сказал, что ие убивал свою жену.
51
— Ну и ну! — с иронией воскликнул молодой чело¬
век.— Кто же, коли так, убил ее?
— Не знаю! — простовато ответил Радев.
— Послушайте, вы потешаетесь надо мной, что ли? —
в сердцах спросил Стаменов.— Вы сами сознались, что
совершили это убийство. Почему? Вас кто-нибудь прину¬
дил?
— Нет и нет! — искренне запротестовал Радев.—
Об этом и не думайте!
— Как же вас в таком случае понять?
— Трудно понять! — вздохнул Радев.— Лучше по¬
пытайтесь как-нибудь представить себе ситуацию. Просто
представьте себе человека, потрясенного до глубины
души... У которого жизнь потеряла всякий смысл.
Для вас это, возможно, лишь пустые слова... Но это не
так. И до сих пор многие люди умирают физически или
духовно, когда из этого мира уходит их самый близкий
человек. Если у вас есть воображение, вы перестанете
задавать мне ненужные вопросы.
— Могу себе представить! — сказал молодой чело¬
век.— Поверьте, что могу. Но вы уж как-то слишком
необычно выкарабкиваетесь из могилы... В которую
только что сами себя столкнули.
— Опять ошибаетесь! — возразил Радев уже спокой¬
ным, лишенным всякого выражения голосом.
— Извините, почему?
— Потому что я не оправдываюсь. Мне и сейчас абсо¬
лютно все равно, осудят меня или нет. Если бы я хотел
оправдаться, то нанял бы хорошего адвоката. И не стал
бы рассчитывать на ваши сомнительные и наивные услуги.
Молодой человек даже захлопал глазами. Выпад ока¬
зался острым и неожиданным, по справедливым. Возра¬
жение Радева не было лишено логики, с ним нельзя было
не согласиться.
— Жду разъяснений,— сказал все-таки адвокат.
— Дело проще некуда. У меня сын. Я не хочу, чтобы
он, став взрослым, жил с убеждением, что его отец жесто¬
кий убийца. Что он убил его мать. Представьте себе чело¬
века, которого всю жизнь преследует такая мысль! Я не
подумал об этом вначале, когда у меня помутилось со¬
знание. Да и сейчас я уверен, что никто в суде мне не по¬
верит... Но мальчик рано или поздно поверит... Мне-то
он поверит... Потому что часть моей души — в нем.
52
Окончательно сбитый с толку, молодой человек расте¬
рянно смотрел на Радева.
— Значит, вы собираетесь выступить с таким заявле¬
нием и на суде?
— Да, конечно...
— Но это в корне меняет положение дела.
— Для вас — да... А для меня — нет.
Радев оставался спокойным и хладнокровным. Во всем
его поведении чувствовалась скрытая сила.
— Но то, что вы сказали,— обоюдоострое оружие.
Суд сразу поймет, что вы заняли такую позицию ради ре¬
бенка.
— Мне все равно. Важно то, что подумает мой сын. Этим
ходом я открываю ему лазейку, которая когда-нибудь вы¬
ведет его душу на свободу.
Адвокат задумался.
— Мне кажется, я начинаю вас понимать. Но так или
иначе, вы ставите меня в крайне глупое положение.
— Это верно, по до вас мне дела мало! — строго ска¬
зал Радев.— Я вас не звал. И для вас лучший выход —
отказаться от защиты. Ведь вам попросту нечего защи¬
щать.
Стамеиов нервно поднялся с места.
Конвойный, который вначале со скукой глазел в окно,
давно уже с любопытством прислушивался к словам под¬
судимого. Молодой адвокат ощутил вдруг пустоту в мыс¬
лях, словно все они разом вылетели из головы. Затем он
пододвинул свой стул вплотную к Радеву так, что их ко¬
лени почти касались, по и это ие произвело никакого впе¬
чатления па Радева.
— Допустим, что все сказанное вами — чистая прав¬
да. Допустим, что я смогу каким-то образом оспорить перед
судом ваше добровольное признание. Но как быть с фак¬
тами? Они просто-напросто неопровержимы.
— Да, я знаю...
— Если мы не оспорим факты, значит, ничего ие до¬
бьемся.
— Я лично ничего пе смог бы оспорить,— тихо про¬
молвил Радев.
— Ничего подобного! — взволнованно сказал молодой
человек.— Если вы непричастны к убийству, значит, вы
были в то время в другом месте... И с кем-то другим...
53
Не могли же вы быть в одиночестве между небом и землей.
Припомните-ка, где вы были в тот день.
Радев медленно покачал головой.
— Ничего не могу вспомнить... Да и не хочу. Эта
страница моей жизни закрыта навсегда.
— И вы ничем не хотите мне помочь?
— Ничем.
— Даже в своих собственных интересах?
— У меня уже нет никаких личных интересов. Эта
жизнь мне опротивела. Она не дала мне никакого удов¬
летворения... И ни капли настоящей радости.
— Вы кривите душой,— мрачно заметил молодой
человек. — Вы не правы... У вас, как и у всех живых лю¬
дей, были свои радости.
— Возможно... Да, очевидно, вы правы. Но я забыл
эти радости. Я точно знаю лишь одно: мне не повезло в
жизни.
Стаменов снова встал. Вряд ли есть смысл биться го¬
ловой об эту непроницаемую стену. Куда проще и разум¬
ней послать к чертям этого упрямца со всеми его жалкими
увертками. Раздосадованный, Стаменов опять прошелся
по комнате. Когда он повернулся к Радеву, то поразился
видом своего клиента. Тот словно усох на месте. От него
веяло сейчас глубокой скорбыо, безнадежностью и ка¬
кой-то беспомощностью на грани полной апатии. У моло¬
дого адвоката сердце сжалось. Каким бы ни был Радев,
бросать его не следует. В конце концов, он тоже человек.
— Хорошо,— сказал он.— На сегодня хватит разго¬
воров. Но вы все же попытайтесь припомнить. Дня через
два я навещу вас. Вспомните хоть что-нибудь о том про¬
клятом дне.
Радев не ответил. По его застывшему, с пустым взгля¬
дом лицу было трудно понять, расслышал ли он послед¬
ние слова своего защитника. Молодой человек, стиснув зу¬
бы, вихрем вылетел из комнаты.
И иа улице он не сразу пришел в себя, чувствуя, что
не может собраться с мыслями. Надо бы поговорить с кем-
нибудь, даже поспорить. Может быть, хладнокровный
взгляд со стороны легче сориентируется в этой запутан¬
ной, сложной и противоречивой истории, и страшной и
54
печальной, независимо от ее правдивости. Но ведь с та¬
ким делом он и мечтал встретиться когда-нибудь в своей
практике. Однако встреча оказалась слишком неожидан¬
ной, и сейчас ему хотелось панически бежать прочь от
нее.
Он опамятовался, лишь когда подошел автобус. Тер¬
пеливо пропустив вперед какую-то старушку, ои протис¬
нулся в разогретую, пропахшую потом коробку. Это был
обычный автобус; ои внезапно тормозил, рывком брал с
места, и пассажиры всей массой колыхались то вперед,
то назад, равнодушно ожидая, когда автобус дотащит их
до центра города.
Выбравшись на воздух, Стамеиов сразу повеселел.
Улицы были переполнены людьми: и равнодушными, и
веселыми, и хмурыми — простыми, обыкновенными людь¬
ми. Спешили мимо низкорослые девушки в мини-юбках,
ловко ступая па толстых каблучках. Уличные мальчишки
в узких джинсах жевали жвачку. Какая-то толстуха, не
скрывая радости, тащила домой огромную авоську с про¬
дуктами. Одни улыбались своим мыслям, другие злились.
И жизнь показалась Стамеиову такой простой и буднич¬
ной, что и он невольно улыбнулся. В конце концов, пет
в мире такой беды, которой нельзя было бы хоть как-то
помочь.
Он решил поговорить с Илиевым. С тем самым дрях¬
лым адвокатом Илиевым, которого некоторые молодые
коллеги ехидно прозвали списанным. Они удивлялись,
почему Стаменов так привязался к острому на язык ци¬
нику и с удовольствием слушал его нескончаемые рас¬
сказы о забытых делах из проклятого прошлого, когда
было отменное пиво, а жареные цыплята вне всяких
похвал. Старик был просто нафарширован воспомина¬
ниями. Он знал прежнюю Софию так, как не знал в лицо
своих пятерых детей. «Здесь когда-то торговали вареными
раками, — говорил он.— Настоящими огромными раками
из Гебедже. А тут и среди ночи можно было хлебнуть
горячего бульону. Приходил сюда и Дебелянов. А сюда
заглядывал Масалитинов, туда — Георгий Стаматов».
Старый город жил полной жизнью в его душе. Нет, ои
вовсе не был циником. У него было большое и доброе серд¬
це, все еще полное любви, а этого иногда бывает достаточ¬
но, чтобы человек прослыл злоязычным.
Стаменов уже поднимался по замызганной лестнице
55
Торгового дома. Комнатка, в которой он работал с ад¬
вокатом Илиевым, была тесной и грязной — настолько
тесной, что столы упирались друг в друга. Единственным
ее достоинством было то, что в ней всегда пахло хорошим
свежесмолотым кофе. Адвокат Илиев выпивал за день
столько кофе, что все свободное время ему приходилось
крутить старую бронзовую мельничку. Он сам варил себе
кофе, но редко пил его в одиночестве.
Сейчас он был занят с клиенткой. Она выглядела такой
упитанной и смиренно печальной, что молодой адвокат
сразу понял: дело тут отнюдь не о разводе. Скорее всего,
ее муженек угодил в тюрьму за злоупотребления. Илиев
мельком взглянул на него и спросил:
— Я тебе нужен?
—* Ну, если...
— Подожди меня внизу,— перебил его Старик.—
Минут через десять я приду.
«Внизу» означало маленький пивной бар, куда они
иногда заглядывали после работы. В старом узком поме¬
щении, с редкими окошками и пропахшем с давних пор
мастикой для иолов, было всегда прохладно. К счастью,
их столик на двоих подле квадратной колонны был еще
не занят. Посетитель с необычно яркой шевелюрой сразу
же привлек внимание, и навстречу Стаменову тотчас по¬
дошел официант и вопросительно поглядел на него. Мо¬
лодой человек решил, что следует заблаговременно по¬
заботиться о своем приятеле.
— Одну анисовку,— сказал он.— С солеными огур¬
чиками. А для меня...
— Нет,— ответил официант.
— Ни капли?
— Ни капли. Вчера вечером какой-то пьяница забрал
последнюю завалящую бутылку.
Увы, оказывается, он не единственный любитель розо¬
вого ликера в этом городе.
— Тогда и мне немного анисовки,— сказал он, поко¬
лебавшись.
Когда подошел Илиев, рюмки уже были на местах.
Старый адвокат одобрительно поглядел на Стаменова.
— Ты выбьешься в люди,— сказал он.— Давай рас¬
сказывай.
Стаменов подробно рассказал о том, что пережил за
этот душный сентябрьский день. Пока он говорил, ему
56
показалось, что Старик многое пропускает мимо ушей, и,
обидевшись, умолк. Илиев, взяв последний ломтик огурца,
уверенно сказал:
— Очевидно, Радев блефует. Видал я таких в моей
практике. Сначала сознаются, а потом, когда припрут к
стене, начинают поголовно все отрицать. И притом до¬
вольно хитро и находчиво.
— Радев не хитрит,— пробормотал молодой человек.
— Это тебе так кажется. Неужели ты не понимаешь,
как натянуты все его объяснения? Ие всякий сумасшед¬
ший так глупо покончит с собой, признавшись в убий¬
стве.
Стаменов недовольно промолчал. Он думал, что Ста¬
рик рассуждает чересчур примитивно.
— Я могу себе представить человека в таком состоя¬
нии духа,— наконец промолвил он.
— А я не могу. И не знаю такого случая в судебной
практике. Конечно, если бы была какая-нибудь причина,
например желание искупить свою вину... Но ведь Радев
прикидывается невиновным!
Он невозмутимо дожевывал огурец. Стамеиов почув¬
ствовал себя обескураженным. Может, Старик и рассуж¬
дает немного примитивно, по в конце концов жизнь всегда
оказывается проще, чем кажется людям с богатым вооб¬
ражением.
— И вообще не в этом суть дела,— продолжал Или¬
ев.— Я имею в виду добровольное признание. Суду этот
факт не так уж важен. Признание не является доказатель¬
ством. Но другие улики и доказательства виновности
Радева неопровержимы. И я ие советую тебе оспаривать
их. Ты только подорвешь основы своей защиты и в резуль¬
тате навредишь ему.
— Да, понимаю,— вздохнул молодой человек.
— У тебя есть сильные козыри! — продолжал Ста¬
рик.— Явные смягчающие вину обстоятельства. Во-
первых — его добровольное признание. Его искреннее
раскаяние. Если убрать это, что останется?
— Э, все же кое-что останется,— ответил молодой че¬
ловек.— Убийство совершено непредумышленно. Ои был
в крайне возбужденном состоянии.
— Откуда ты знаешь?
Молодой человек сразу понял каверзность вопроса и
смущенно замолчал.
57
— Как вывод из добровольного признания, не так ли?
Других объективных доказательств у тебя нет.
— У нее был любовник. Это доказано.
— Ну и что ж такого? Был, и несколько лет подряд.
Муж либо сразу реагирует на такие вещи, либо примиря¬
ется. Поздновато он спохватился бунтовать.
— Ты не прав! — пробормотал молодой человек.—
Гнев и ярость могут накапливаться с течением времени.
— Отнюдь не убедительная гипотеза. И кроме того,
всего лишь гипотеза. А ты что собираешься делать? От¬
мести признание, когда оно невыгодно, и ссылаться на
него, когда тебе выгодно. Если исключить добровольное
признание, вся защита рушится. Как ты докажешь, что
убийство совершено в состоянии аффекта? И притом из
ревности? У тебя нет никаких собственных доказательств.
Стаменов был вынужден внутренне согласиться со
Стариком, что это так.
— И вообще постарайся убедить Радева отказаться от
его глупой позиции. Он явно делает все, чтобы выгоро¬
дить себя перед сыном. Но эта затея может обойтись ему
очень дорого.
— Не знаю,— неохотно промолвил молодой человек. —
Наверное, ты прав. И все же есть что-то подкупающе ис¬
креннее в нем... В этом убийце, я хочу сказать... А если
он пе убивал? Вот где корень моих сомнений.
— Пусть даже так! — рассмеялся Старик.— На то ты
и защитник, чтобы изо всех сил помогать ему. Это от тебя
и требуется. Тем более если он невиновен.
— А истина?
— Какая истина?
— Та самая, простая истина... Которой мы клялись
служить.
— Я слишком давно клялся,— шутливо заметил Ста¬
рик.— На мой взгляд, истина может быть только полез¬
ной. Я не верю в бесполезные истины.
Он умолк. Лицо молодого адвоката выглядело совсем
расстроенным.
— А я не могу так думать. Не в моей натуре.
Старик вздохнул. Глаза его стали добрыми, какими
они и были на самом деле.
— Ты еще слишком молод, мой мальчик. Это хорошо,
но для адвоката немного опасно. Чрезмерная чувстви¬
тельность, я хочу сказать. Хирургам и адвокатам ие по¬
58
добает быть ни чувствительными, ни милосердными. Зна¬
ешь ли, сколько горьких и страшных истин ждет тебя на
пути? Если будешь все принимать близко к сердцу — рано
или поздно получишь хороший инфаркт.
— Но ты-то не получил? — возразил молодой чело¬
век.— Неужели ты так зачерствел? Не могу поверить.
Глаза Старика увлажнились. И быть может, чуть по¬
грустнели.
— Тебя не переспоришь! — сказал ои в прежнем шут¬
ливом тоне.— Я привел тебе разумные доводы. Ты хо¬
чешь успокоить свою совесть? Ну что ж, побегай немного.
Я тоже бегал в свое время. Проверь еще раз все факты.
Может быть, чего-нибудь и добьешься.
Мимо прошел официант.
— Еще по одной? — спросил Старик.— Чуток?
У молодого человека было назначено свидание с де¬
вушкой. Но ему пе хотелось уходить — он все еще искал
опоры. Ничего, девушка может немного подождать.
— Ладно,— сказал он.
2
Через два дня Стамеиов снова оказался в тюремной кан¬
целярии. Воздух в комнате был по-прежнему пыльный и
спертый, а вода в пузатом графине совсем позеленела.
Конвойный милиционер ввел Радева. Стаменов заметил
в подзащитном некоторые перемены: он выглядел более
спокойным и даже приветливым, если это слово употре¬
бить с некоторой натяжкой. И разговор пошел глаже;
Радев уже не глядел так мрачно и враждебно. Но он по-
прежиему оставался замкнутым и непроницаемым, отве¬
чал все так же холодно, даже презрительно.
— Припомнили вы что-нибудь? — спросил первым
делом молодой человек.
— Что мне припоминать?
— Ведь мы уже говорили об этом! — нетерпеливо на¬
помнил Стамеиов.— Где вы были после обеда в день убий¬
ства?
— Уже сказал! На работе был, как всегда. Пет у меня
второй жизни. Жил у всех па виду.
Молодой адвокат еще с первой встречи заметил, что
мышление и речь подзащитного гораздо более интелли¬
59
гентны, чем его внешность. Возможно, у него не было вто¬
рой жизни, но о его явно скрытом втором лице, наверное,
не подозревала и жена. Кроме того, он обладал здравым
смыслом, у него была своя житейская философия. Нет,
Радев вовсе не заурядный служака какой-нибудь захуда¬
лой канцелярии.
— И все же, быть может, в тот день случилось нечто
необычное... на что мы сможем опереться.
— Не знаю! Я вам сказал, что не помшо. Все дни в
нашем учреждении похожи, как две капли воды.
Радев отвечал как автомат, ни секунды не задумываясь.
Молодой адвокат начал терять терпение.
— Хорошо, но тот день, когда вы пришли домой, не
был похож на остальные. Опинште его подробнее.
— Ничего особенного. Прихожу домой. Не звоню, от¬
пираю дверь и вхожу. Никого нет. На кухне — полный
порядок. Захожу в спальню и вижу ее там на постели.
— Закутанную с головой? Или же одеяло было отки¬
нуто?
— Слегка откинуто. Я растерялся: что делать? Я не
знал, что уже сообщили в милицию. Сел на стул и стал
ждать, сам не знаю чего. Вдруг кто-то длинно позвонил.
Оказался какой-то тип в штатском из милиции... За ним
вошли и другие.
Разговор до сих пор шел впустую, не дав ничего ново¬
го. Молодой человек призадумался.
— Я пытаюсь войти в ваше положение,— сказал
он.— Поверить, что вы невиновны. И все же многое мне
неясно.
Радев молчал.
— Так, например, вахМ слишком много известно об
убийстве. И притом поразительные подробности. В ваших
письменных показаниях вы говорите, что убили жену
тремя ударами ножа. Сначала вы ударили ее в спину, а
затем два раза — в грудь. Не будем вдаваться в то, что
этот факт сам по себе выглядит странно... Всякий, вне
себя от ярости, будет бить не глядя, куда попало. Следо¬
вало бы ожидать, что все три удара будут в спину.
— Я ни разу не ударил ее.
— Да, конечно. Но мне непонятно, откуда вы знаете,
что было нанесено точно три удара. И куда и как они были
нанесены.
Молодой человек пронзительно смотрел па Радева. Но
60
в выцветших глазах подзащитного не отразилось ничего.
— Пока милиция занималась осмотром, я сидел в го¬
стиной... И слышал все их разговоры.
Стаменов еле сдержал вздох облегчения. Впервые он
услышал нечто полезное для защиты. И притом весьма
веский довод.
— Это хорошо, ваш ответ меня удовлетворяет,— ска¬
зал он.— Но вы, кроме того, сказали, что бросили нож в
мусоропровод. И милиция действительно обнаружила
его там. Как вы объясните этот факт?
Радев наморщил лоб.
— Я сказал первое, что пришло в голову. Что мне оста¬
валось сказать — что я проглотил ножик? Откуда мне
было знать, что они найдут его там.
Молодой человек кивнул, замолчав сомнение. Конеч¬
но, такое объяснение выглядело маловероятным. Но его
нельзя было ни доказать, ни категорически опровергнуть.
— До сих пор все идет гладко! — сказал он.— Но
есть еще один загадочный факт... Убитую перенесли. За¬
чем? Как утверждает следователь, есть лишь одно-едии-
ственное разумное объяснение. То самое, которое вы дали
в своих показаниях,— чтобы ее не видел ребенок...
Радев молчал. Судя по его взгляду, молодой адвокат
понял, что тот не раздумывает, а просто отмалчивается.
— Я не переносил труп,— промолвил он наконец.—
Это сделал убийца.
— Но зачем, боже ты мой!
— Ради нее самой.
— Что вы этим хотите сказать? — вздрогнул молодой
человек.
— То, что сказал.
— Но вы непременно имеете что-то в виду...
— Если и имею, все равно не скажу,— спокойно от¬
ветил Радев.— Зачем мне заводить ваши мысли в тупик?
Молодой адвокат не сразу сдался. Он долго, но тщетно
пытался выведать у Радева его затаенную мысль. Под
конец Радев ие выдержал.
— Перестаньте, пожалуйста, расспрашивать меня! —
нервно воскликнул ои.— Иначе я на самом деле откажусь
от ваших услуг.
— Иу ладно, ладно! — тотчас отступился Стаме¬
нов.— Не сердитесь. Теперь вы, вероятно, убедились,
что я стараюсь ради вашей пользы.
61
На том и закончился разговор. Молодой человек снова
как оглушенный вышел на улицу. Ему казалось, он упус¬
тил в своих вопросах нечто самое важное, но что имен¬
но — не мог сообразить. Что скрывалось за намеком Ра-
дева? «Ради нее самой...» Почему ради нее? Необъяснимо!
Нет, этот человек себе на уме, он умеет помалкивать.
И наверное, будет молчать до конца. Надо каким-то об¬
разом самому докопаться до его замыслов. А для этого
придется снова перебрать и изучить все факты.
Он очнулся, лишь когда почувствовал, что его качает
то вперед, то назад. Рядом с ним качались и другие, но
пе обращали иа это никакого внимания. Только тогда он
сообразил, что стоит в пыльном, спешащем к центру авто¬
бусе.
3
Так начались для Жорки хождения по мукам. И хо¬
дил он без малого неделю, добросовестно и осмысленно, не
жалуясь на тяготы пешего хождения. Жара не спадала,
даже по утрам было душно. Но выхода не было — надо
было непременно установить, что же делал Стефан Радев
во вторую половину рокового дня. Если он невылазно
сидел на работе, спасти его будет нетрудно. Не может
совершить убийство тот, кто ушел из учреждения вместе
со всеми в половине пятого. Если Радев действительно не¬
виновен, это предположение окажется верным. Но моло¬
дой адвокат сомневался, ибо в глубине души пе верил в
невиновность своего клиента.
Учреждение, в котором служил Радев, помещалось в
новом красивом здании. Поэтому комнатка, в которой сто¬
яли один возле другого три канцелярских стола, показа¬
лась Стамеиову слишком тесной. Теперь в комнатке ра¬
ботали только двое. Сухощавому мужчине с узким худым
лицом было лет под пятьдесят. Его щеки были изборождены
резкими глубокими морщинами, до дна которых не добрать¬
ся ни одной электрической бритве. Он был прекрасно одет,
с претензией даже иа элегантность; модный галстук, за¬
вязанный большим узлом, украшал его впалую грудь.
За небольшим столом у двери сидела молодая женщина —
у нее было крупное приветливое лицо без всяких следов
62
косметики. Видимо, ей с трудом удавалось втиснуть под
такой маленький стол свои довольно массивные ноги. За
третьим столом никого не было.
—- Садитесь,— сказал мужчина.
Молодой человек сел рядом с ним. Вынимая блокнот,
ои как бы невзначай спросил:
— Вероятно, свободный стол — вашего бывшего кол¬
леги?
— Да, его,— ответил мужчина.— Ему еще не подыс¬
кали замену. И найти будет нелегко.
— А какую должность он исполнял?
— Референта по товарам широкого потребления.
— Понятно! Я его адвокат.
Это заявление не произвело благоприятного впечатле¬
ния. Сослуживцы, словно опасаясь навредить товарищу,
сдержанно молчали. Раздосадованный, Стаменов решил
начать разговор небольшой психической атакой. Оп ска¬
зал как можно спокойней:
— У меня есть основания считать, что Стефаи Радев
сделал ложное признание. На самом деле он абсолютно
невиновен.
Оба служащих разом уставились на него, изумленные
и растерянные. Но вскоре на лицо мужчины отразилось
удовлетворение.
— Еще бы! — воскликнул он.— Разумеется! Знали
бы вы, как мы все удивились. Убил жену! Такой смирный
и добрый человек... Он и мухи ие обидит.
— Да как же ои мог убить жену, если после обеда все
время работал с вами!
Сослуживцы быстро переглянулись. Мужчина молчал,
раздумывая. Возможно, ои собирался с мыслями. Стаме¬
иов затаил дыхание.
— Вы хорошо помните тот деиь? — спросил ои.
— Как не помнить! — ответил наконец мужчина.—
Разве забудешь...
— Но ведь все дни в учреждении похожи, как две кап¬
ли воды. — Стаменов нарочно употребил выражение Радева.
Мужчина оживился и энергично замотал головой.
— Не совсем так! На другой деиь мы с моей напарни¬
цей гадали, когда он успел совершить такое дело. И мы
припомнили все до последней минуты.
— Выходил он или не выходил? — нетерпеливо спро¬
сил молодой человек.
63
— В том-то и дело, что выходил,— ответил с некото¬
рым огорчением мужчина.
— В котором часу?
— Около двух — без десяти, наверное. И возвратился
ровно в три.
Стаменов недоверчиво поглядел на него»
— Похвальная категоричность.
— Не надо подшучивать, у меня есть основания,—
возразил мужчина.— К тому же я юрист, как и вы, и
знаю толк в таких делах. Не бойтесь, я вас не подведу.
С двух часов у нас обед, и мы пьем кофе. Все втроем, я
хочу сказать. Каждый день как по часам... В получку
откладываем лев-другой, покупаем вскладчину кофе и
сахар и вместе пьем. Не успела наша соседка поставить
кофейник, как он собрался уходить. Помнится, я сказал:
«Подожди немного, выпьем кофе». Но он спешил.
— Куда спешил?
— Навести какие-то справки — это нам часто при¬
ходится делать. Он сказал: «Оставьте мою порцию, я
ведь предпочитаю холодный».
— А это верно? — перебил Стаменов.— Что предпо¬
читает холодный?
— М-м-м-да! — не совсем уверенно проговорил муж¬
чина.— Иногда пил и холодный. Он ушел и вернулся ров¬
но в три часа. Вы спросите: откуда я и это помню? Я тогда
регулярно принимал эритромицин, притом ровно в три
часа... Как вы видите, у нас и сейчас нет стакана для водьт.
А у него есть свой собственный, он запирает его в ящик сто¬
ла. Когда ои вошел, я попросил у него стакан, чтобы запить
таблетку. Он большой чистюля, это у него вроде мании.
Чужими вещами он не пользуется.
— Уборщица дрожит перед ним,— не удержалась
женщина.
— А как ои выглядел? Спокойным, как всегда?
Мужчина призадумался.
— Вот этого пе помню... Держался обыкновенно.
— Нет, нет — был вполне спокоен! — снова вступи¬
лась женщина.— Помню, даже отпустил шуточку. Шел
мимо какого-то рыбного магазина, увидел очередь. Ему
сказали, что ждут красную икру. Он рассмеялся. «Вот и
хорошо,— говорит,— значит, растет народное благосо¬
стояние». А затем выпил свой кофе.
— А потом?
64
— Что — потом?
— И он до конца остался с вами на работе?
— А, нет — около четырех его вызвала наша началь¬
ница, Невена Борова. Ее кабинет этажом выше. Я говорил
с ней, когда она позвонила. Она велела ему сейчас же
явиться к ней. И больше мы его не видели, лишь на дру¬
гой день узнали, что произошло.
Молодой адвокат задумался — до сих пор ничего уте¬
шительного. О серьезном алиби и речи быть не может.
—* Кто-нибудь еще разговаривал с вами по этому во¬
просу? Из милиции, например?
— Нет, никто! — чуть не в один голос ответили его
собеседники.
Очевидно, следствие отнюдь не перестаралось. Стаме¬
нов любезно распрощался с сослуживцами Радева и под¬
нялся этажом выше к начальнице отдела. Его встретила
сухая нервная женщина лет пятидесяти. Одета она была
скромно, даже немного неряшливо, но умные усталые
глаза делали ее симпатичной. Стаменов вкратце объяснил
ей, кто он и зачем пришел. Лицо начальницы помрачнело.
— Да, ужасный случай,— тихо сказала она.— Прос¬
то невероятно. Столько времени прошло, а все не могу
опомниться. Ведь он был исключительно дельным и чест¬
ным сотрудником. Работал он, правда, без огонька, но
зато иа редкость добросовестно.— Она немного подумала
и добавила: — Было в нем что-то надломленное... У меня
в голове не укладывается, как такой человек может стать
убийцей!
— И у меня тоже,— ответил с невольным удивлением
молодой адвокат.— Его сослуживцы говорят, что вы в
тот день вызывали его к себе.
— Да, это так,— кивнула женщина.
— В котором часу?
— Думаю, около четырех. Надо было подготовить док¬
лад для дирекции. А он у нас главный референт по дан¬
ному виду продукции, без него не обойтись. Мы с ним
приготовили доклад, и тогда я его отпустила.
— В котором часу? — снова спросил Стаменов.
— Точно не могу сказать. У нас нет звонка по уч¬
реждению. Надо полагать, было около пяти.
— Как он выглядел?
— Да как вам сказать. Я устала за день и не обратила
на него особого внимания. Но насколько помню — впол¬
3 3190
65
не нормально. С докладом он справился, как всегда, очень
хорошо...
— Благодарю вас,— сказал адвокат.— А могу ли я
ознакомиться с докладом?
Начальница удивленно поглядела на него.
— Так ли это необходимо?
— Да, нужно.
— Но ведь это служебный документ. И в известном
смысле — секретный.
— Речь идет о судьбе человека, товарищ Борова.
Поколебавшись, начальница подошла к шкафу и вы¬
нула оттуда папку. Полистав бумаги, она подала ему два
листка, соединенные скрепкой.
— Вот он,— сказала она.
Стаменов внимательно прочитал документы. Это был
действительно образцовый доклад, солидный и предельно
сжатый, написанный на машинке. Даже при самом вни¬
мательном прочтении Стаменову не удалось обнаружить
ни одной грамматической ошибки, ни одной опечатки.
В конце стояла и дата — «27 мая». Именно в этот день
и было совершено убийство.
— Кто печатал доклад? — спросил адвокат.
— Разумеется, Радев. Он прекрасно пишет на ма¬
шинке.
— Сразу видно,— кивнул молодой человек.— При¬
дется снять копию доклада.
— А это зачем?
— Для меня доклад имеет силу вещественного дока¬
зательства,— ответил молодой человек.— Помимо ваших
устных показаний, он доказывает, что между четырьмя и
пятыо часами Радев был у вас.
Начальница поморщилась.
— Без разрешения главного директора не имею пра¬
ва,— сказала она.— Но думаю, я договорюсь с ним.
Молодой адвокат вышел из учреждения в некоторой рас¬
терянности. Ему не удалось раздобыть серьезных дока¬
зательств для алиби, на что он, впрочем, не очень рассчи¬
тывал. Но зато кое-что удалось выудить — точные све¬
дения о последних двух часах пребывания Радева в уч¬
реждении. Загадкой оставался лишь злосчастный уход
с работы. Любым путем надо установить, где Радев был
в это время и что делал. Наводил справки! Если так, то
где? Неужели этот мрачный и ожесточенный человек так
и не пожелает пошевелить мозгами и вспомнить хоть что-
нибудь? Скорее всего, он просто прикидывается, что ни¬
чего не помнит. Лучше его никто не знает, где он был и
когда.
Зайдя в ближайшую харчевню, Стаменов заказал свою
любимую двойную похлебку из рубца с чесноком, лимо¬
над, и, пока ждал, мысли о Радеве не давали ему по¬
коя.
Если Радев действительно между двумя и тремя ча¬
сами совершил преступление, то почему он вернулся на
работу как ни в чем не бывало? Конечно, бывают случаи
проявления поразительного самообладания и хладно¬
кровия. Но если так, то события завязывались в хитрый
узел. Если Радев хладнокровный и расчетливый убийца,
зачем ему добровольное признание?
Тупик хуже некуда!
Пока Стаменов ел жгучую похлебку, в нем все силь¬
нее крепла не мепее жгучая мысль: а что, если бестол¬
ковые и вздорные объяснения Радева, в сущности, и яв¬
ляются единственной, голой истиной? Неужели истина
непременно должна быть логичной и правдоподобной?
Кто из великих ученых сказал, что данная теория слишком
правдоподобна, чтобы быть истинной?
Молодой адвокат выбежал из харчевни, даже не при¬
коснувшись к лимонаду. Надо тотчас же повидаться с Ра-
девым, надо глубже вникнуть во всю эту мутную исто¬
рию. Важна не хронология убийства, а история челове¬
ческих чувств.
Но свидание удалось устроить лишь на следующий
день. В спешке Стаменов не успел выхлопотать разрешение
на отдельное свидание, и они встретились с Радевым в
общем помещении. Только тогда Стаменов осознал свою
ошибку. Разграниченные стенкой с овальным окошком,
они оказались более чуждыми друг другу, чем раньше.
Вдобавок Радев, очевидно, впал в очередную депрессию —
он выглядел таким же мрачным, замкнутым и враждеб¬
ным, как и при их первой встрече.
— Я хотел бы еще немного поговорить с вами! — про¬
шептал Стаменов в узкое окошко.— Хотел бы, чтоб вы
рассказали мне кое-что о ваших семейных отн нениях.
Радев ничего не ответил, лишь мрачно глянул иа своего
соседа по несчастью. У окошка рядом какой-то щуплый,
бледный и перепуганный человек тоже разговаривал со
3*
67
своим адвокатом, но так тихо, что оба чуть не сталкива¬
лись лбами.
— Не беспокойтесь о них! — сказал Стаменов.— У них
по горло своих забот.
— А мне какое до них дело? — хмуро ответил Радев.—
Все равно ничего вам пе скажу.
— Хорошо, хорошо, я не буду настаивать,— миро¬
любиво сказал Стаменов.— Остановлюсь лишь на общих
вопросах. Вы сказали, что ваша жена вышла за вас ие по
любви. Не хотела остаться старой девой.
Радев поморщился.
— Ну, сказал.
— Но она оказалась хорошей женой и заботливой ма¬
терью. Как согласовать это? Ведь она вам не изменяла
до знакомства с Геновым.
— Надеюсь, что так! — сухо ответил Радев.
— Да, я вас понимаю, бывают такие случаи. В прош¬
лом сплошь и рядом люди женились не по любви. Но мно¬
гие серьезные психологи и социологи утверждают, что и
такое положение может послужить основой для прочного
брака. В ходе совместной жизни возникают любовь, неж¬
ность, привязанность... И я бы сказал — известная со¬
гласованность, здоровая привычка в половых отношениях.
Не пришлось ли и вам испытать нечто подобное?
— Нет! — с какой-то резкостью ответил Радев.—
Мы с ней до конца оставались чужими.
— Во всех отношениях?
— Да, во всех отношениях...
— Но у вас двое детей.
— Дело ие в детях,—нервно возразил Радев.— Важен
принцип.
— А она любила своих детей?
— Несомненно. Как всякая мать. Но не так сильно и
болезненно, как я.
— Почему болезненно?
— Очень просто,— уже спокойнее ответил Радев.—
Мужчина отдает детям то, что не смог отдать жене. И на¬
деется получить от них то, чего ие получил от нее.
— Вы правы,— согласился молодой человек.— И во¬
преки всему вы любили жену, как и в молодости?
— Да, именно так.
— Не верю! — с неожиданной резкостью воскликнул
Стаменов.— Все это неправда.
68
Молодой человек готов был поклясться, что нечто вро¬
де любопытства промелькнуло в глазах Радева, когда он
спросил:
— Почему вы так думаете?
— Очень просто. Неразделенная любовь не сущест¬
вует. Иа какой почве она могла бы жить?
— А по-моему, нет и не может быть взаимной любви,—
спокойно ответил Радев.— Взаимная любовь очень быстро
пожирает сама себя. И вырождается в эгоистические при¬
вычки.
— Не знаю... Просто не понимаю вас! — с огорчением
сказал молодой человек.— Не могу себе представить, как
вы всю жизнь терпели такой холод, такое пренебрежение.
Это оскорбляет все святое в человеке. Неужели все это
может длиться годами, не превращаясь пусть даже в скры¬
тую, но враждебность!
— Может, и еще как!.. А как могут верующие питать
такую безмерную любовь к своему богу? Разве есть в
этом мире что-либо недоступнее и безжалостнее бога?
— Именно поэтому люди перестают верить в него.
Радев незаметно вздохнул.
— Не все... Только сильные духом. А покорность
губит последние силы и независимость духа. В нашей тра¬
гичной игре она была сильнее меня.
— Трагичной, вы говорите? Почему трагичной?
Радев снова поморщился.
— Вы меня расспрашиваете пе как защитник, а как
следователь,— враждебно заметил он.
— Вы абсолютно заблуждаетесь. Я искренне хочу
помочь вам. Ладно — не будем больше спорить. Можете
ли вы дать мне хоть какое-нибудь объективное доказа¬
тельство своей любви к жене? Какую-нибудь зацепку для
суда. Письма, например. Или же какой-нибудь случай...
— Мы никогда в жизни не переписывались,— ответил
Радев.
В его словах звучала такая жуткая тоска, что Ста¬
менов вздрогнул.
— Вы никогда не ссорились с женой из-за ее любов¬
ника?
— Никогда.
— Даже не затевали разговора?
Радев не сразу ответил.
— Раза два я намекал ей, что пе следует показываться
69
с посторонними на людях. Это был даже не упрек, а, ско¬
рее, капитуляция.
Стаменов замолчал. Очевидно, и этот разговор закон¬
чится впустую.
Ему оставалось только задать свой самый важный во¬
прос. И он спросил умышленно небрежно, чтобы не на¬
сторожить Радева:
— Ваши сослуживцы говорят, что между двумя и
тремя часами в день убийства вы уходили с работы. Куда
вы ходили?
— Наводил справки.
— Где именно?
— В «Техноимпексе» как будто... И в «Рудметалле»...
Стаменов не осмелился расспрашивать дальше: впе¬
реди все же наметился какой-то след. Но когда немного
погодя тюрьма осталась позади, он скорее печалился,
чем радовался. Он пытался представить себе двух людей,
которые прожили рядом более двадцати лет, не зная вза¬
имной любви,— и не мог. Хотел вообразить, как они без
улыбки встают по утрам, как с пустыми взглядами ложатся
в общую постель по вечерам. Ничего не получалось. Ему
снова подумалось, что в основе всей этой запутанной исто¬
рии таится ложь. Он зашел в контору к Илиеву, чтобы по¬
говорить с ним, но Старика не оказалось на месте. На¬
ведался в пивную, но и там не натпел его. В заведении было
многолюдно, по за их неудобным маленьким столиком
никого не было. Он сообразил, что уже уселся, лишь когда
на его машинальный жест к нему подошел официант.
— Нет,— сказал он прежде, чем Стаменов успел от¬
крыть рот.
— Да, да, знаю... Нельзя ли тогда немного анисовки...
И соленых огурчиков...
Официант ушел. «Не так ли начал попивать по вечерам
и Старик? — подумал молодой адвокат.— После бесед в
тюрьме, после тяжелого дня в суде, чтобы развеять гне¬
тущие мысли».
4
На следующий день прохожие видели на централь¬
ных улицах города молодого человека, который немного
смахивал на помешанного. Он шел по прямой линии,
уставившись себе под ноги, и еле заметно шевелил
70
губами, словно считая шаги. Через минуту-две он с удов¬
летворением поглядывал на ручные часы. Он зашел в
рыбный магазин и, весьма довольный, вышел оттуда, хотя
в магазине была только соленая килька. Затем он вто¬
рично прошел по тому же маршруту, но уже очень быст¬
рым шагом. Изрядно утомившись, он завернул в неболь¬
шую кондитерскую и почти одним духом выпил кружку
бузы. Видно было, что прогулка приятно взбодрила его.
На этот раз он застал Илиева в конторе, когда Старик
ставил кофейничек, чтобы сварить кофе. По возбужден¬
ному лицу молодого адвоката он сразу понял, что тот
пришел с новостями.
— Сначала выпей кофе! — предложил Старик.— А по¬
том рассказывай.
Но Стаменов начал, еще не допив чашки. Рассказ его
был сумбурным и торопливым.
— Все верно! — говорил он.— Действительно, Радев
был в обоих учреждениях между двумя и тремя часами.
Могу подтвердить документально. В обоих местах он по¬
лучил различные материалы и оставил расписки. Дата и
все как положено. Дело прошлое, но люди вспомнили.
Я подробно расспросил их — в обоих местах ои провел
около тридцати минут.
— А куда делись остальные тридцать?
— Ушли на дорогу. Я дважды прошел по его пути,
один раз за двадцать пять минут, другой — за тридцать.
Есть по дороге и рыбный магазин, и все оказалось верно.
Я имею в виду очередь за икрой. Ясно, что у него не было
времени зайти домой, совершить убийство и вернуться на
работу.
Но Илиева ничуть не поразили открытия его молодого
друга.
— Ну, а если Радев взял велосипед?— спросил он.
— Зачем ему велосипед?
— Чтобы послать к чертям твое алиби. Или, напри¬
мер, мопед. Даже вертолет...
— Я не шучу! — с огорчением сказал молодой человек,
— Ия не шучу. Как ты не понимаешь, что это не алиби.
Суд вообще не обратит внимания на такие доказательст¬
ва.
Молодой человек с удивлением поглядел на него.
— Суд? А я и не говорю о суде. Этот вопрос интере¬
сует меня лично.
71
— Тогда как ты ответишь на мой вопрос? Насчет вер¬
толета?
— Не было у него вертолета. Ни мопеда, ни даже роли¬
ковых коньков. Все это говорит о предумышленности.
Значит, он хорошо знал, что жена дома. Выкроил время,
пошел и убил. Затем вернулся на работу как ни в чем не
бывало. Допустим. Но на кой черт он через несколько ча¬
сов стал добровольно признаваться? Тут нет никакой ло¬
гики.
Илиев вздохнул.
— Сам вижу, не такой уж я тупица. Отвечу тебе. Оче¬
видно, после убийства что-то заставило его пойти на добро¬
вольное признание.
— Что, например?
— Откуда мне знать? Ну, например, оставил какую-
нибудь неопровержимую улику. Понял, что его разобла¬
чат. И решил смягчить наказание.
— Сказки! — сердито буркнул молодой человек.
— Почему сказки? Представь себе, вдруг появляется
дочь... И застает его на месте преступления. Какую иную
версию он может сочинить для следствия?
Стаменов смотрел на Старика во все глаза.
— А ты знаешь — ведь это идея! — озадаченно вос¬
кликнул он.
— Ну вот, опять ты заводишься с пол-оборота. То,
что ты рассказываешь,— одни лишь домыслы, как и мои
догадки... А суд интересуется только фактами...
Молодой человек сразу сник.
— Ты прав,— сказал он упавшим голосом.
— Вот что я тебе посоветую. Просмотри снова все
материалы следствия. Снимки, акты экспертизы, вещест¬
венные доказательства... Повидайся с его дочерью.
— Я уже все просмотрел.
— Я сказал — еще раз. Вдруг найдешь что-нибудь,
ускользнувшее от следствия и от тебя. Может, загадка и
разъяснится.
Стаменов словно сразу забыл обо всем вокруг. Он дол¬
го думал, потом неуклюже поднялся.
— Дочь, ты говоришь...—пробормотал он про себя.
Эта мысль не оставляла его весь день и на следующее
утро привела к троллейбусной остановке. Перемазавшись
известкой, тяжело дыша, он добрался до девятого этажа,
где жила Роза, и так немощно дернул за ручку звонка,
72
что Роза еле его расслышала. Кстати, этим звонком дав¬
но уже не пользовались. Не на шутку удивленная, она
подошла к двери.
— Я адвокат вашего отца! — сказал человек, стоя¬
щий за порогом.
Роза чуть было не захлопнула дверь.
— Кто вас нанял? — спросила она на всякий случай.
— Никто. Я судебный защитник.
Роза с неохотой впустила его. Как всегда по утрам,
она была одна в квартире: муж ушел на работу, братиш¬
ка — в школу. Страшно впустить в дом такого типа —
лицо прямо-таки дюссельдорфского убийцы. Лишь когда
Стаменов показал свое удостоверение, она немного успо¬
коилась, но все же с опаской поглядывала на него, пока
он переводил дух.
— Чем могу быть полезной? — недружелюбно спро¬
сила Роза.
Она никак не могла себе представить, чао такой че¬
ловек в состоянии защищать отца. Да и его любопытный
взгляд раздражал ее.
— Прежде всего хочу вас спросить,— сказал ои,—
читали вы обвинительное заключение?
— Нет,— ответила она.
— А почему? Неужели вас ие интересует судьба отца?
Начало было не из лучших. Она нахмурилась и сухо
заметила:
— Я не обязана отчитываться перед вами.
— Да, простите. Но я пришел к вам не ссориться...
А чтобы помочь вашему отцу.
Роза поняла, что взяла не тот тон. Она покраснела и
тихо сказала:
— Я сказала вам, что ие читала.
— Пусть даже так. Меня интересует, каковы были от¬
ношения между вашими родителями.
Она снова нахмурилась.
— Я уже не раз отвечала на этот вопрос. Они были без¬
упречными.
— Хорошо, я вполне согласен с вами. Но не могли бы
вы привести какие-либо доказательства? Они пригодились
бы мне для суда.
— Какие, например?
— Я и сам не знаю! Лишь бы они свидетельствовали,
что эти отношения были по крайней мере хорошими. Или,
73
если хотите, сердечными. Например, ходили ли они вмес¬
те в театр, на концерты, в рестораны...
— Это так важно?
— Неужели вы сами ие понимаете? Разве может убить
жену тот, кто живет с ней в мире и добром согласии?
Роза замолчала, глаза ее погрустнели.
— Они никуда не выходили вместе,— тихо промол¬
вила она.
— Как вы объясняете такое положение?
— Как вам сказать... Они были простые люди... И жили
своей замкнутой жизнью. Я думаю, что все люди их воз¬
раста живут так.
— Да, понимаю,— сказал он так уныло, что она снова
спросила:
— На самом деле это так важно?
— Как бы важно ни было, я не собираюсь склонять вас
ко лжесвидетельству,— ответил он.— Вы слышали о
неком господине Генове?
— Сплетни меня не интересуют,— сухо ответила она.
— У вас есть ключ от квартиры родителей? — вне¬
запно спросил ои.
— Нет.
— Но вы жили вместе с ними?
— Ключ мы вернули, когда переехали сюда.
— Немного странно,— сказал он.— Ведь там вага
родной дом.
— Ключи были им нужны,— нетерпеливо возразила
она.— А нам они ни к чему.
— А где вы были во время убийства? — спросил ои.—
Я хочу сказать — всю вторую половину дня?
— Здесь... дома...
— Совсем одна? Или со знакомыми?
— Одна, конечно...
Она испытующе поглядела на него и сердито ска¬
зала:
— Почему вы меня так дотошно расспрашиваете?
Уж не подозреваете ли, что это я убила свою мать?
— Я знаю только то, что ваш отец не убивал... Ои сам
отрицает это.
Некоторое время они молча глядели друг на друга,
словно стараясь проникнуть в мысли собеседника.
— Вы искренне верите в это? — взволнованно спро¬
сила она.
75
— Верю! — твердо ответил он.— Но беда в том, что
никто не может помочь мне.
Он вдруг сорвался с места. Роза испуганно поглядела
на него.
— Вы спешите?
— Да, спешу. Но я оставлю вам свой адрес. Если у
вас найдется, что сообщить мне...
Он отлично знал, что ей нечего больше сказать. Оче¬
видно, молодая женщина так же невиновна, как и ее отец.
Но подозрения Старика все еще беспокоили его; он созна¬
вал, что и такой вариант действительно возможен.
Вот почему он с еще большим рвением занялся материа¬
лами следствия. Только тогда он понял, на какой зыбкой
почве построено все обвинение. Очевидно, следователь
полагался на добровольное признание больше, нежели
дозволено законом. Он просто принял на веру это при¬
знание и даже не постарался изучить все те факты, кото¬
рые сам так старательно собрал.
Когда Стаменов тщательно рассматривал вещественные
доказательства, ему бросилось в глаза то, что нож совер¬
шенно новый. И рукоятка и лезвие блестели, будто только
что из магазина. У молодого адвоката сложилось впечатле¬
ние, что нож употребили только раз — для убийства.
Почему следователь не обратил на это внимания, не оста¬
вив заметки в деле? Нетрудно было установить также, что
в тот обычный день пострадавшая вышла из дому в своем
лучшем костюме. А это явно говорило о том, что у нее
было свидание с любовником. Но следователь прошел
мимо и этого факта, считая его скорее доказательством
обвинения. Он не потрудился лично допросить преслову¬
того г-на Генова, ограничившись его письменными по¬
казаниями. Юрисконсульт не отрицал своей связи с уби¬
той. Он утверждал, что эта связь была серьезной, что они
собирались пожениться, что от этого шага их удерживал
только возраст мальчика — они хотели подождать, пока
он немного подрастет, чтобы не так болезненно переживал
разрыв между родителями.
Стаменов задумался. Мрачное подозрение стало пре¬
следовать его, но он гнал его прочь. Тяжело вздохнув,
он сдал на хранение документы и, теряясь в догадках,
76
вышел из следственного отдела. С новыми силами он про¬
должил свои пешие прогулки.
Сначала он посетил французскую гимназию. Хоть и не
сразу, но он узнал, что в день убийства Радева почти до
обеда была на работе; она ушла из гимназии без четверти
двенадцать и не предупредила, что после обеда не явится
на работу.
— Были ли другие случаи, когда она без уважитель¬
ных причин отсутствовала? — спросил он.
Обе увядшие и старомодные сослуживицы Радевой мно¬
гозначительно переглянулись.
— Не так часто,— ответили они.— И обыкновенно
после обеда.
— И вы, конечно, покрывали ее?
— Разумеется.
— А почему?
— Как почему? Из чувства коллегиальности.
— Это слово не совсем уместно! — сказал он с легкой
иронией.— Потому что вы прекрасно знали, что она идет
на свидание.
Обе женщины запротестовали. Они якобы ничего не
знают, им неоткуда знать: Радева никогда не откровен¬
ничала с ними.
— Да, конечно,— ответил он.— Но, как и все жен¬
щины, вы очень наблюдательны. И вы не могли не заме¬
тить, что в такие дни она всегда приходила разодетой.
Женщины сконфуженно замолчали. Дальнейшие во¬
просы отпадали: он попал точно в цель. Тогда он спросил:
— Как она выглядела в последний день? За несколько
часов до смерти. Подавленной? В плохом настроении?
Возбужденной или веселой?
На этот раз обе женщины серьезно призадумались.
— Она умела держать себя в руках! — ответила та,
что помоложе.— По виду нельзя было судить. Но, вообще
говоря, мне показалось, что она в хорошем настроении.
Затем Стаменов посетил теток убитой. Но те, когда
поняли, что перед ними адвокат Радева, чуть не вытол¬
кали его в шею.
— Как вам не стыдно! — раскипятилась старшая.—
Защищать убийцу!.. Вот оно — новое правосудие!
Ему насилу удалось успокоить их и приступить к рас¬
спросам.
— Вы были на похоронах?
77
— А как же?— Они с возмущением оглядели его.—
Похороны были прекрасные.
— Отпевали в церкви! — с достоинством заметила
младшая.— И хор был... Как подобает истинной христиан¬
ке.
— Господин Генов был на похоронах?
— Не пришел! — с обидой сказала старшая.— Может
быть, не знал.
Да, может быть!.. Он угрюмо шагал по улице, осве¬
щенной унылым осенним солнцем. День был нежаркий
и обещал стать к вечеру прохладным. Но и погода не улуч¬
шила его скверного настроения. Какого черта его понесло
в сторону! Он не обязан разыскивать подлинного убийцу,
а делиться своими мыслями по этому поводу даже не¬
этично. Его дело — доказать невиновность Радева. Но за¬
кравшееся подозрение не давало ему покоя. Этот нож,
совсем новый нож! Почему он был куплей накануне
убийства? В таких историях даже случайные совпадения
тягостны и неприятны. Ему очень хотелось еще раз погово¬
рить с Радевым, но он чувствовал, что этот ход будет оши¬
бочным. Ко дню процесса между ними должно установить¬
ся хотя бы элементарное доверие.
Он снова вернулся в следственный отдел, чтобы до¬
вести до конца работу. На этот раз он занялся докумен¬
тами медицинской экспертизы. И здесь следствие не было
безупречным — слишком решительные выводы делались
из фактов, которые можно было истолковать по-иному.
Он вздрогнул и, пораженный, привстал со стула.
Нет, об ошибке не может быть и речи, факты очевидны...
Все можно оспаривать в этом мире, кроме акта судебного
медика. В возбуждении он долго шагал по кабинету, за¬
тем, вернув документы, с разгоряченной головой вышел на
улицу. К его счастью, адвокат Илиев был на месте. Старик
сразу заметил ликующие огоньки в глазах своего молодого
коллеги.
— Я спасу Радева! — заявил молодой человек подчерк¬
нуто спокойным голосом.— Я его полностью оправ¬
даю.
— Открыл что-нибудь новенькое?
— Да, конечно. Притом совсем... особенное.
— И мне не скажешь?
— Нет!-— ответил, усмехнувшись, молодой человек.
— Почему? — с удивлением взглянул па пего Старик.
78
— Хочу, чтоб ты побывал на процессе... И сам услы¬
шал...
Старик задумался. Лицо его было скорее озабоченным,
чем радостным.
— Не знаю!.. Разумнее было бы сказать, посовето¬
ваться со мной.
— Нет! —- Стаменов лукаво хихикнул.— Мой ход не
подлежит никакому сомнению.
— Это ты так думаешь!
— Да, я так думаю!
— Ну и ладно.— Старик немного успокоился.— Либо
ты взорвешь па суде бомбу, либо опозоришься. Но и вто¬
рое не так уж плохо. В этом мире, пожалуй, самое глав¬
ное — произвести впечатление... Пусть даже скандаль¬
ное.
И, бормоча что-то о болях в суставах, Старик потянул
Стамеиова в ту самую пивную, где давно уже не подавали
розовый ликер.
5
В день процесса пошел дождь. Это был первый, мимо¬
летный, пронзительный и холодный дождик, которым,
как говорят старики, «расплачивается погода». После
небо проясняется, становится гладким как стекло. Прият¬
но бывает после знойного лета хлебнуть прохладного
воздуха. Стаменов проснулся в хорошем настроении, даже
слишком приподнятом, почти лихорадочном. Он не об¬
ратил внимания ни на мутное небо, пи на серую, морося¬
щую пелену дождя. Проблему зонтика он решил момен¬
тально — взяв его у хозяйки. Небольшой пестрый зон¬
тик очень шел к его бодрому лицу. Почти в одиночестве
Стаменов шагал по мокрым тротуарам в окружении гнев¬
но прыгающих по лужам капель дождя.
В цокольном зале суда его поджидала девушка. Она не
походила на завзятую модницу, мокрая кримпленовая юб¬
ка облепляла ее колени. Но зато глаза ее светились, как
ясное весеннее утро.
— Ты почему в одном платье? — испуганно спросил
он.— Почему не взяла плащ?
— Так захотелось,— шутливо ответила она.
79
Это была ее неизменная отговорка, которая годилась на
все случаи жизни, удачные и неудачные. Не говоря ни
слова, он потащил ее к буфету, чтобы отогреть горячим
чаем. Она глядела на него и улыбалась, а вместе с ней,
казалось, улыбались и мрачные полутемные залы. А он
был взбудоражен и беспокойно ерзал на жестком стуле.
До начала процесса оставалось много времени, но ему
казалось, что он безнадежно опаздывает. Она хорошо по¬
нимала его состояние.
— Не бойся, никуда не убежит твой Радев! — ска¬
зала она, глядя на него смеющимися глазами.— На ху¬
дой конец останусь я.
Когда чай был выпит, он снова увлек ее за собой, в зал
заседаний. Как всегда, коридоры кишели людьми, самыми
суматошными в этом суматошном мире. Те, кто разводи¬
лись, медленно поднимались по лестницам, подозрительные
и мрачные. Разведенные спускались навстречу, радостные
или унылые. В укромных закоулках мелкие мошенники
подговаривали своих свидетелей. Более крупные прибыва¬
ли с «почетным эскортом». Заурядный судейский день,
серый и будничный, шел своим чередом, но Стаменову он
казался необычайным и торжественным.
Наконец подошло разбирательство и его дела. Как
он и ожидал, зал оказался переполненным. Так и должно
быть, когда на юридическом небосклоне появляется новое
светило. На передних скамьях сидели адвокаты-стажеры.
Они что-то оживленно комментировали и время от времени
бросали на него ободряющие взгляды. Где-то среди них
смеялись и зеленые глаза девушки, которая сидела, сце¬
пив пальцы. Он огляделся вокруг — в третьем ряду си¬
дела Роза, очень бледная, но сдержанная, а рядом с ней
восседали обе тетки — лица их были вызывающе зло¬
радными и торжествующими. Стаменов сел на скамыо
адвокатов и снова окинул взглядом зал. Ему очень хо¬
телось знать, пришел ли один из ведущих актеров этой
печальной драмы — юрисконсульт Генов. Не разглядев
его в толпе, он был вынужден обратиться к тетушкам.
Нет, сказали они, он не должен этого делать. Это не вхо¬
дит ни в его права, ни в его обязанности. По ковровой
дорожке между рядами прошел Старик и уселся рядом с
ним. Он весело подмигнул своему молодому коллеге, но
в глазах его затаилась тревога.
— Ты готов? — тихо спросил он.
80
Стаменов молча кивнул.
— Какие-нибудь сомнения?
Немного подумав, Стаменов нехотя процедил сквозь
зубы:
— Сейчас я больше всего опасаюсь Радева. Не имею ни
малейшего понятия о том, что он сболтнет перед судом.
Вдруг он снова вернется на свою старую позицию?
— На какую позицию?
— Что это он убил жену. Представляешь, как это за¬
труднит меня? Я приготовился оправдать его полностью.
Пришлось и Старику призадуматься.
— Да, скверно,— пробормотал он.— Но у тебя уже
нет иного выхода. Остается только крепко держаться за
эту самую — проклятую...
Молодой человек вопросительно поглядел па него, и
он шутливо добавил:
— Которой мы клялись... За...
Он остановился на полуслове — в это время из боко¬
вой двери ввели подсудимого. Стаменов жадно впился в
пего глазами. Нельзя было не признать, что Радев поза¬
ботился о своей впеншосги, правда без особого старания.
Он был хорошо выбрит, в отутюженном костюме и чистой,
немного измятой рубашке. Шагнув за порог, он неуверенно
остановился. Переполненный зал, видимо, смутил его,
лицо его померкло. Глазами он искал кого-то в зале, на¬
верное дочь. Нельзя было догадаться, нашел ли он того,
кого искал. Милиционер подтолкнул его и что-то сказал
на ухо. Радев вздрогнул и уселся в первом ряду. Лицо
у него стало совсем мрачным.
Немного погодя вошел и состав суда. Стаменов знал
только председательствующего, который слыл весьма спо¬
собным, разумным и осторожным судьей. Адвокаты, осо¬
бенно молодые, чувствовали себя увереннее, когда рабо¬
тали с ним. Присутствующие встали, председательствую¬
щий кивнул, и все снова сели. Заседание началось. Сна¬
чала установили личность подсудимого. Радев встал.
Сейчас он выглядел гораздо спокойнее, отвечал тихо, но
внятно. Затем началось слушание дела. Обвинительное
заключение было коротеньким, чересчур лаконичным для
такого тяжелого преступления. От пего веяло непоколе¬
бимой уверенностью, словно суду оставалось выполнить
лишь пустую формальность. Стаменов даже не слушал.
81
Он старался встретиться взглядом со своим доверителем,
но Радев сидел, понурив голову, и ни на кого не смотрел.
Председательствующий закончил чтение, наступал ре¬
шительный момент. Молодой адвокат затаил дыхание.
— Обвиняемый, вы получили копию обвинительного
заключения?
— Да,— тихо ответил Радев.
— Вы понимаете, в чем вас обвиняет прокурор?
— Да.
— Вы признаете себя виновным?
Радев мучительно глотнул воздух.
— Не признаю! — ответил он.— Я не убивал свою
жену.
Судью, казалось, ничуть не удивил неожиданный ответ
подсудимого. Лишь лицо его немного посуровело, когда ои
сказал:
— Во время следствия вы устно и письменно полностью
признали себя виновным. Почему? Уж ие применили ли
к вам насилие?
— Нет, нет!— категорически возразил Радев.— То¬
варищи были очень внимательны.
— Почему же вы признались?
Радев долго молчал, потом чуть слышно сказал:
— Я был в крайнем отчаянии, товарищ судья, от смерти
жены.
— Говорите громче! — потребовал председательствую¬
щий и, повернувшись к секретарю, продиктовал: — Был
в отчаянии от смерти жены. Дальше?
— Мне было все равно, что станет со мной. Хотелось
исчезнуть вместе с ней.
Стаменов уже слышал такое объяснение. В пустой
тюремной канцелярии оно выглядело более или менее при¬
емлемым. Но перед судом, в переполненном зале оно про¬
звучало совсем неубедительно. Молодой адвокат остро
почувствовал это, услышав гул возмущения, прокатив¬
шийся по залу.
— Нахал! — послышался визгливый голос старшей
тетушки.
Председательствующий насупился.
— Тихо! — воскликнул он и, выдержав паузу, ска¬
зал: — Ваше объяснение мне представляется неправдопо¬
добным. Я понял бы вас, загнанного в тупик доказатель¬
ствами, которые вы не в состоянии опровергнуть и потому
82
вынуждены сдаться. Но в том-то и дело, что почти все
доказательства для следствия предоставили именно вы.
— Я уже сказал, товарищ судья, мне опротивела
жизнь...
— И вы хотели уйти из такой жизни? Даже опозо¬
ренным перед людьми и своими близкими?
Радев перевел дух и сказал:
— Тогда я не был в состоянии оценивать свои поступ¬
ки. Смерть жены подкосила меня под корень. Только в
тюрьме я понял, какую ужасную ошибку совершил...
Что навсегда опозорил своих детей. Именно поэтому я и
решил сказать здесь чистую правду.
Стаменов чувствовал, что притихший зал уже слушает
с некоторым доверием. Только лицо судьи оставалось не¬
возмутимым и непроницаемым.
— А вам не пришло в голову, что ложным признанием
вы компрометируете работу органов следствия? И даете
возможность ускользнуть настоящему преступнику?
— Человек, доведенный до отчаяния, никогда ие ду¬
мает о возмездии, товарищ судья,— ответил Радев.—
Ни даже о справедливости. Такой человек ие видит ни¬
чего, кроме своего огромного несчастья.
Не слова, а голос, каким они были сказаны, прозвучал
проникновенно и искрение. Председательствующий вни¬
мательно пригляделся к подсудимому: казалось, ои впер¬
вые увидел его и старается понять.
— А не кажется ли вам странным то, что данные вами
показания звучат весьма убедительно? — спросил судья.—
Только свидетель убийства может дать такие точные
сведения и объяснения.
— А я и присутствовал, товарищ судья.
— При убийстве? — изумился судья.
— Нет, на осмотре... Я слышал все, что говорили то¬
варищи нз милиции... И просто повторил па допросе все,
что слышал.
Молодой адвокат вздохнул с облегчением — словно
Радев удачно перебрался через коварную трясину. Надо
полагать, дальше уже будет легче. Так и оказалось при
дальнейшем допросе. Председательствующий снова вер¬
нулся ко всем обстоятельствам, изложенным в обвини¬
тельном заключении. Почему-то он не обратил особого
внимания на то, что труп был перенесен. Его заинтере¬
совал кухонный нож, которым было совершено убийст¬
83
во,— было видно, что нож он расценивал как самое веское
доказательство. Естественно, Радев не смог толково от¬
ветить ни на один вопрос. Но в то же время ни один из его
ответов нельзя было ни опорочить, ни опровергнуть. Он
отвечал примерно так же, как и на вопросы своего защит¬
ника при их свиданиях в тюрьме.
Начался допрос свидетелей. Сослуживцы Радева точно
и добросовестно повторили свои показания, которые уже
слышал Стаменов. Разумеется, он не упустил случая за¬
дать им кое-какие дополнительные вопросы. Он спросил
секретаршу, работавшую вместе с Радевым:
— Товарищ Костова, не могли бы вы обрисовать нам
характер Радева? Как он держался со своими коллегами?
Или же с посторонними посетителями?
— Товарищ Радев был исключительно воспитанным
человеком! — с готовностью ответила женщина.
— А по характеру? Мрачный, нелюдимый? Или на¬
оборот — веселый, беззаботный, говорливый?
— Не задавайте наводящих вопросов! — сердито за¬
метил прокурор.
— Задавайте вопросы без нажима! — строго сказал
судья.
— Я только поясняю сущность вопроса, товарищ
судья,— спокойно ответил Стаменов.— Итак, прошу вас,
товарищ Костова.
— Что вам сказать? — протянула Костова.— В сущ¬
ности, ни то ни другое. Он был очень спокойным и рас¬
судительным человеком со вполне уравновешенным ха¬
рактером. Все мы считали его добряком. Хотя и немного
своенравным и замкнутым...
— Приходилось ли вам видеть его взвинченным и
сварливым, потерявшим власть над собой?.. Чтобы по¬
скандалил с кем-нибудь?
— Нет, нет! — категорически заявила Костова.— Он
был на редкость терпелив. Он только уборщице делал за¬
мечания... И к тому же очень вежливо.
— Благодарю вас, товарищ Костова. У меня все.
Начальнице Радева он тоже задал несколько допол¬
нительных вопросов:
— Товарищ Борова, кто фактически написал доклад?
— Товарищ Радев.
— Сам — на машинке?
— Ну конечно! Как всегда.
84
— Вы, несомненно, прочитали доклад. Заметили ли
вы какие-либо опечатки, упущения?
— Нет, ни одной. Вообще говоря, он пишет медленно,
но никогда не делает ошибок.
— И на этот раз тоже?
— И на этот раз.
— Не показался ли он вам взбудораженным, рассеян¬
ным... несобранным?
Борова задумалась.
— Нет, такого случая вообще не помшо. Я ничего не
заметила. Наверпое, он держался как всегда...
— Благодарю вас, товарищ Борова.
В это время лейтенант Невяи Ралчев, который внима¬
тельно следил за ходом дела, пробормотав извинения сво¬
им соседям из последнего ряда, пробрался к выходу, со¬
провождаемый сердитыми взглядами, и вышел из здания
суда. Минут через десять он уже был у себя. Инспектор
Димов сидел в своем кабинете и внимательно изучал ка¬
кие-то снимки. Ралчев плюхнулся в ближайшее кресло
и машинально провел ладонью по гладко выбритому под¬
бородку.
— Шеф, есть неприятная новость! — заявил он.
— Только одна? — шутливо усмехнулся Димов.
— Пока и ее хватит. Радев категорически отказался
от своего добровольного признания.
Димов отодвинул в сторону снимки и озадаченно по¬
глядел па своего помощника. Ралчев на миг почувствовал
себя на высоте — шеф редко позволял себе такие изли¬
шества.
— Вот как? — удивился он.— А пас обвинил в чем-
либо?
— Слава богу, обошлось без этого.
— Чем он мотивировал?
Ралчев подробно доложил ему о ходе процесса. Димов
молча выслушал его, не перебивая. Немного поразмыслив,
сказал:
— Не понимаю, на чем его адвокат обоснует защиту.
Доказательства настолько убедительны...
— Убедительны, да не совсем...
— Почему не совсем?
— Его адвокат довольно ловко подстраивает алиби.
85
— На каком основании? — хмуро спросил Димов.
— На промахах Якимова. Он даже не потрудился про¬
верить, что делал Радев во время убийства. А оказывает¬
ся, что...
И Ралчев вкратце рассказал о результатах допроса
свидетелей. Димов явно приуныл. Никогда до сих пор в
суде не возникало споров по поводу дел, которые они пе¬
редавали следствию. Никогда еще он не подводил своих
товарищей из следственного отдела. Инспектор славился
своей точностью, вошедшей в поговорку.
— Хорошо, я приду после перерыва,— угрюмо ска¬
зал он.— Вызови и Якимова.
6
Возобновленное заседание началось обвинительной
речью прокурора. Димов сидел во втором ряду и внима¬
тельно слушал. Молодой прокурор выглядел желчным и
раздраженным. Нелепые, по его мнению, увертки Радева
лишь отягчают положение обвиняемого. Одно дело слухи,
другое — неоспоримые факты. А факты вполне доказы¬
вают, кто совершил убийство. И он снова перечислил все
изложенное в обвинительном заключении, добавив от
себя совсем немногое:
— Прошу вас обратить внимание на следующий факт.
Обвиняемый признал, что совершил убийство кухонным
ножом... Не каким иным, по кухонным ножом. Откуда это
ему известно? Из споров работников милиции? Отпадает!
Они ничего ие знали о ноже, потому что даже не видели
его. И я спрашиваю: если убийца постороннее лицо, если
он пришел ограбить или убить, неужели он рассчитывал
на нож как на счастливую находку? Неужели он не по¬
старался бы принести его с собой? Обвиняемый признает,
что, вымыв нож, спустил его в мусоропровод. Заметьте —
он вымыл нож. И действительно, органы власти нашли нож
идеально отмытым, и притом — в мусоропроводе. Я спра¬
шиваю: кто, кроме убийцы, мог знать об этом? Кто мог
знать такие мелкие подробности? Я спрашиваю: возмож¬
но ли, чтоб посторонний убийца тратил время на мытье
ножа, вместо того чтобы бежать? И еще: мусоропровод —
на балконе, выходящем во двор. Да разве рискнет по¬
сторонний преступник выйти на балкон, где все соседи
могут его увидеть?
Прокурор подробно остановился на том, как переносили
труп, откуда появились следы крови на одежде Радева.
Свидетельским показаниям он не уделил особого внима¬
ния, явно стараясь лишить их силы.
— Очевидно,— сказал он,— защитник подсудимого
пытается скроить нечто вроде алиби. На мой взгляд —
совершенно безнадежная попытка. Более того, защитник
сам доказал, что у Радева нет алиби. Где был обвиняемый
между двумя и тремя часами? Ходил по учреждениям?
Допустим, что так. Но если он воспользовался транспорт¬
ными средствами, он мог бы собрать эти справки за чет¬
верть часа.
На этом его доводы против алиби исчерпались. Следя
за его речью, Димов все время вел запись. Заметки он
делал редко, полагаясь на свою отличную память. Но это
дело было не из простых, возможно, придется принять
более энергичные меры. Он крайне досадовал, что не побы¬
вал на утреннем заседании. Протокол не сравнить с не¬
посредственными впечатлениями.
Наступил черед защитника Стамеиова. Димов скеп¬
тически оглядел худого рыжего пария, который поднялся
на судейскую трибуну. Он выглядел чересчур спокой¬
ным, только блеск в глазах выдавал внутреннее волнение.
Вначале его речь напоминала научный реферат на тему:
возможно ли, чтобы невиновный умышленно признал себя
виновным? Возможно, утверждал защитник. Он наход¬
чиво и со знанием дела проанализировал психическое со¬
стояние обвиняемого и привел ряд примеров, когда ложное
добровольное признание было впоследствии разоблачено
и опровергнуто. Прокурор, слушавший со скучающим
видом, раздраженно перебил его:
— Да, эти случаи хорошо известны. Но ложные при¬
знания всегда делаются с какой-либо целыо.
— Здесь нет целей, здесь есть мотивы! — хладно¬
кровно парировал защитник.— А мотивы— горе и от¬
чаяние.
— Сочинительство! — презрительно бросил прокурор.
Потом защитник приступил к подробному анализу до¬
казательств. Он по-прежнему говорил спокойно и рассу¬
дительно, без аффектации, словно беседовал.
— Мне кажется, обвинение придает непомерно боль¬
шое значение найденному в мусоропроводе ножу. Почему
убийца не принес оружия с собой? Очень просто — по¬
87
тому что не имел намерения убивать. Он пришел с другой
целыо, которая, возможно, не имеет ничего общего ни
с грабежом, ни с убийством. Обстоятельства вынудили
его пойти на убийство. Почему он не унес нож, а бросил
его в мусоропровод? Самый разумный ответ — чтобы
ввести в заблуждение следствие, создать впечатление,
что убил свой человек. Зачем ои вымыл нож? Возможно,
сначала он либо хотел замести следы, либо собирался су¬
нуть в карман и унести... Никто не сунет в карман окро¬
вавленный нож, вот преступник и вымыл его... А затем
ему пришла в голову новая мысль.
Весь зал, затаив дыхание, слушал спокойные объяс¬
нения защитника. Димов еле успевал записывать.
— Или возьмем так называемое доказательство, ос¬
нованное на переносе трупа,— продолжал Стаменов.—
Утверждают, что труп перенес Радев, ибо только ои заин¬
тересован в том, чтобы ребенок не увидел убитую. Отсюда
сделан вывод, что Радев — убийца, что якобы нет иного
разумного объяснения. Где тут логика? Я вам дам сейчас
иное разумное объяснение. Радев случайно вернулся
домой, когда убийство уже было совершено. Увидев
убитую, он перенес труп подальше с глаз ребенка, но, со¬
образив, что его могут заподозрить в убийстве, убежал.
Словно вздох прокатился по залу: послышались при¬
глушенные, взволнованные голоса. Димов поднял глаза
от блокнота и с уважением поглядел на адвоката. Судьи
молчали. Наконец прокурор спросил:
— Вы уверены, что это правда?
— Нет! — категорически возразил молодой адвокат.—
Я утверждаю, что правду говорит подсудимый... Я лишь
хотел сказать, что может быть и другое разумное объяс¬
нение...
— Продолжайте! — сказал председательствующий.
— Еще одно спорное доказательство,— продолжал
Стаменов,— это пятна крови на одежде Радева... Из
этого якобы следует, что труп перенес Радев. Товарищ
судья, вы хорошо знаете, что речь идет о нескольких не¬
значительных пятнах на обшлагах и рукаве обвиняемого.
Зарезанную курицу пе перенести через двор без того,
чтобы целиком не испачкаться в крови, а о человеке с
тремя смертельными ножевыми ранами и говорить не¬
чего. Это не доказательство, а попросту абсурдное ут¬
верждение. Откуда же взялась кровь на одежде Радева?
88
Очень просто! Радев вернулся домой до того, как явилась
милиция. Он вошел в спальню, увидел убитую жену...
Неужели он не притронулся к ней, неужели не уверился,
что она действительно убита? Психологически это невоз¬
можно. Вот откуда взялись эти небольшие пятна крови.
Прокурор молчал, лицо его становилось все более оза¬
боченным.
— Ко всему в придачу, обвинение явно недооценивает
серьезного алиби подсудимого! — продолжал молодой ад¬
вокат.— За промежуток времени между тремя и иятыо
часами оно вообще не подлежит никакому сомнению. Речь
идет об отсутствии Радева с двух до трех. Обвинение ут¬
верждает, что именно в это время подсудимый совершил
убийство. Но это означает, что преступление предумыш¬
ленное и было заранее запланировано.
— Вовсе не означает! — сердито возразил прокурор.—
И я должен заметить вам, коллега, что вы вольно обра¬
щаетесь с фактами.
— А мне кажется, что это вы вольно обращаетесь с
фактами,— сухо ответил Стаменов.
— С какими именно фактами?
— С официальными фактами, зафиксированными в
документах следствия.
— Что вы хотите этим сказать? — запальчиво спросил
прокурор.
— Я имею в виду акт, подписанный врачом Давидо¬
вым. Он осматривал труп без четверти шесть. И собствен¬
норучно написал: «...я обнаружил еще не совсем остывший
труп». Что это значит?
Стаменов выдержал небольшую паузу. В тот миг толь¬
ко Димов сразу догадался, в чем суть. Но так как никто
из суда не прореагировал, защитник невозмутимо про¬
должил:
— Это означает, товарищ прокурор, что убийство со¬
вершено не раньше половины четвертого. Из судебной
практики известно, что труп остывает не менее, чем за
два часа... А все свидетели ясно и недвусмысленно по¬
казали, что между тремя и пятью подсудимый находился
в своем учреждении. Следовательно, он не может быть
убийцей.
Весь зал ахнул. И только на лице Димова появилось
нечто вроде виноватой усмешки. Повернувшись к Ралчеву,
он с мрачным юмором заметил:
89
— Чудесный апперкот... И скажу тебе, что парень от¬
лично подготовил удар.
А в это время «парень» все еще смиренно стоял перед
председательствующим, который о чем-то совещался с
обоими народными заседателями. Подсудимый сидел ока¬
менев — ни один мускул не дрогнул на его лице. Ои пря¬
тал глаза от людей, и никто не мог разглядеть, что таится
в них — радость избавления или невыразимое горе.
Наконец суд закончил свое краткое импровизирован¬
ное совещание. Председательствующий объявил:
— Заседание откладывается на завтра. Необходима
компетентная медицинская экспертиза.
Стаменов подошел к скамье адвокатов. Там все еще
сидел Старик, в глазах его искрились веселые огоньки.
— Поздравляю,— сказал он.— Ты добился своей цели.
Но в голосе его не чувствовалось особого воодуше¬
вления.
— Только и всего? — спросил молодой человек.
— Пока — да. Но разве этого мало?
Полчаса спустя в кабинете инспектора Димова состоя¬
лось небольшое совещание. Ралчев сосредоточенно раз¬
глядывал свои ногти. Якимов угрюмо помалкивал. Даже
у Димова слегка испортилось недавнее хорошее настрое¬
ние. Наверное, он был куда более озабочен, нежели вы¬
глядел.
— Мы получили очень хороший урок! — сказал он.—
И притом от мальчишки. Что ни говорите, он отлично ис¬
полнил свой номер.
— Я еще не убежден в этом,— неохотно пробормотал
Ралчев.
— Ничего, завтра убедишься,— возразил инспектор.—
Нет, я пе хочу сваливать всю вину на Якимова. Ясно,
что и мы немножко его попутали. Я предупреждал его,
что иногда и самые простые вещи невероятно усложняют¬
ся. И особо обратил его внимание на пятна крови на одеж¬
де. Так что вина остается виной.
Якимов молчал.
— О доказательствах еще можно спорить,— продол¬
жил Димов.— Но я удивлен таким вопиющим промахом,
Якимов. Как ты мог не проверить, что делал Радев в день
убийства?
90
— Вы правы, товарищ Димов,— удрученно согласился
Якимов.— Но ведь все основные факты были настолько
очевидны... Добровольное признание, вещественные до¬
казательства...
— Очевидны! — недовольно пробурчал Димов.— Ни¬
что в этом мире не очевидно, Якимов... Да и не в этом суть.
Работа остается работой. Судебное дело вяжут, как джем¬
пер, петелька за петелькой, факт за фактом. С первого до
последнего, не перескакивая. Пропустишь несколько пе¬
тель — будет дырка. А джемпер с дырками никому не
нужен.
Наступило тягостное молчание.
— Что же теперь делать? — промолвил Ралчев.
— Что нам делать? — пожал плечами Димов.— Ждать,
пока не кончится суд.
7
На утреннем заседании первым допрашивали доктора
Давидова. Элегантно одетый врач четко и уверенно давал
показания. Он снова подтвердил точность своей экспер¬
тизы. Однако председательствующий с сомнением погля¬
дывал на него.
— Почему вы не зафиксировали в акте, в котором часу
наступила смерть? — спросил он.— Ограничились об¬
щими констатациями...
— Извините, моварищ председательствующий, но все
мои констатации весьма точны и конкретны.
— Не нахожу,— недовольно ответил председательст¬
вующий.— Когда, по-вашему, должно было произойти
полное остывание трупа?
— Самое позднее через четверть часа...
— Допустим... В таком случае, когда, по-вашему,
наступила смерть?
— Около четырех,— не колеблясь, ответил врач.
Затем перед членами суда встал пожилой мужчина в
изрядно помятом костюме, с таким благостным лицом, что
его можно было принять за проповедника. Тщательно при¬
чесанные волосы придавали ему некоторую щеголеватость.
— Ждем вашего мнения, товарищ профессор.
— Норма вам известна! — ответил кротким, певучим
91
голосом профессор.— Труп остывает примерно через два
часа после смерти. Бывают весьма редкие отклонения до
получаса, а в исключительных случаях — до часа в за¬
висимости от окружающей среды, температуры и прочего.
Я считаю, что убийство совершено после половины чет¬
вертого.
— Благодарю вас, товарищ профессор.
Ученый муж засеменил к выходу. В зале стоял гул.
Прокурор неуверенно поднялся с места.
— Товарищ судья, вы слышали, что заключение экс¬
пертизы ие совсем четко! — сказал ои.— Вполне воз¬
можно, что трупное окоченение длится и три часа.
— Вы не правы, коллега! — вмешался молодой адво¬
кат.— Вы прекрасно знаете, что в подобных случаях ре¬
шение принимается в пользу подсудимого.
— Я не веду юридический спор, я говорю по совести! —
сухо возразил прокурор.— Лично я полностью убежден в
его виновности. При установлении алиби могут вкрасться
роковые ошибки. Тем более что в данном случае доказа¬
тельства собраны слишком поздно, когда события уже не
были свежи в памяти свидетелей.
— И это ие наша вина! — спокойно заметил Стаменов.—
Следствие должно было своевременно выявить эти обсто¬
ятельства. А оно попросту прошло мимо них.
Настал черед председательствующему в последний раз
обратиться к подсудимому:
— Вам предоставляется слово. Хотели бы вы добавить
что-либо к сказанному вами ранее?
Радев стоял недвижно, как истукан. Можно было поду¬
мать, что он или не понял, или не расслышал вопроса.
Зал замер в ожидании. Только суду было видно лицо об¬
виняемого, измученное и несчастное, по которому пробега¬
ли еле заметные легкие конвульсии. Очевидно, он пытался
заговорить, но голос изменил ему.
— Не спешите, успокойтесь! — мягко сказал судья.
Наконец у Радева прорвался голос. Едва владея собой,
он заговорил медленно и глухо:
— Я не убивал жену, товарищ судья... Я любил ее...
Кроме нее и моей семьи, у меня нет ничего на свете...
В зале воцарилось молчание, не слышалось ни шума,
ни вздоха.
Суд удалился на совещание. За четверть часа никто
в зале не двинулся с места. Когда суд вернулся, председа¬
92
тельствующий чуть приподнятым тоном огласил приговор:
подсудимого признать невиновным и оправдать.
Весь зал дружно вздохнул с облегчением. Поднялся
шум, послышались взволнованные голоса, восклицания.
Заседание окончилось, и никто не пытался навести поря¬
док. Обе тетки, вне себя от негодования, пробирались к
выходу. Старик все еще сидел и улыбался своим мыслям.
Стаменов, с трудом отделавшись от расшумевшихся ста¬
жеров, направился к Радеву — ошеломленный, тот не мог
подняться со скамьи подсудимых. Когда молодой человек
приблизился, он встал, но не заметил протянутой руки.
Взгляд его был устремлен куда-то в сторону, за спину
молодого адвоката. Стаменов смущенно приостановился и
оглянулся. Он увидел бледное, заплаканное, счастливое
лицо Розы. И отец тоже заплакал, беззвучно, без слез.
Окончательно смутившись, растроганный молодой чело¬
век отступил в сторону и незаметно удалился. Старик, ра¬
достный и довольный, перехватил его по дороге.
— Ну а теперь за чем дело стало? — весело спросил он.
— Надо угоститься, а? В честь победы...
— Согласен! — охотно отозвался Стаменов.
— Но не в нашей дыре! — с воодушевлением восклик¬
нул Старик.— Где-нибудь... поторжественней... Я угощаю!
— Почему ты?
— Потому что ты мой ученик.
— Хорошо, но... Ты не против дамы?
— Согласен.
Но по тону молодой человек понял, что Старик не очеиь-
то согласен. Наверное, ему хотелось вволю поболтать на¬
едине. Он даже нарочито поколебался, но, увидев полные
восхищения глаза девушки, стоявшей в нескольких шагах,
отказался от всех сомнений.
Через полчаса они уже сидели в одном из центральных
пивных баров, жевали копчености и запивали их пивом.
Старик внимательно оглядел молодую пару и будто невзна¬
чай заметил:
— А Славчев на тебя крепко сердит.
Славчев был прокурором по делу.
— За что? — с удивлением спросил молодой адвокат.
— Ясно, за что. Он считает, что ты должен был преду¬
предить его.
— Чтобы принять меры? И получше подготовиться?
— Нет! Возможно, чтобы прекратить дело.
93
Молодой человек задумался.
— Он мой друг. Я ни в коем случае не хотел подвести
его. Но и ради него я ие посажу в тюрьму невиновного.
Старик молчал. Потом неохотно сказал:
— Несмотря ни на что, я не совсем уверен, что он неви¬
новен. Но как бы то ни было... Лучше десять виновных на
свободе, чем один невиновный в тюрьме. Ну ладно, за твое
здоровье!.. Скажу тебе, что только с сегодняшнего дня
ты — адвокат.
Стаменов поднял бокал и снисходительно улыбнулся.
Часть третья
1
Два дня Димов ни словом ие поминал о процессе. Он
приходил на работу, занимался повседневными делами и
даже иногда улыбался своей скупой улыбочкой, по глаза
при этом оставались задумчивыми. Разумеется, генерал
вызывал его в министерство для объяснений. Никто ие
узнал, о чем они говорили, но инспектор вернулся оттуда
таким же невозмутимым, как всегда. Лишь на третий день
он шутливо спросил Ралчева:
— Хочешь прогуляться на экскурсию?
— Сейчас? — с удивлением спросил лейтенант.
— А почему бы пет? Невредно немного проветриться.
— Ладно,— согласился Ралчев без особого воодуше¬
вления.
На экскурсию он ходил только раз в жизни, будучи
гимназистом, и только до Золотых Мостов1. И воспомина¬
ния остались ие ахти какие приятные — муравьи обле¬
пили его единственный скромный бутерброд с брынзой.
— Имей в виду: встать надо рано! — предупредил
Димов.— Около трех.
Ралчев отнесся к прогулке, как к одной из небольших
причуд своего шефа. Впрочем, пе исключено, что тот прос¬
то пошутил. Но когда в половине третьего телефон на ноч¬
ном столике неистово зазвонил, ои понял, что шеф не
отказался от своей затеи. Конечно, Ралчева не раз будили
среди ночи, но лишать сна ради какой-то сомнительной экс¬
курсии — это переходило границы разумного. Вяло про¬
бормотав, что через четверть часа будет готов, он нехотя
выбрался из теплой постели.
1 Местность на горе Витоша возле Софии.
95
Стояла прохладная ночь. В ее глухом безлюдье была
единственная прелесть — тишина. Все отвратительные го¬
родские чудища, которые звенели, гудели, трещали, под¬
нимая неистовый шум, сейчас мирно спали у бордюров
тротуаров, в автопарках и депо. Ралчев с наслаждением
прислушивался к звуку собственных шагов по тротуару.
В мертвенном свете фонарей ему вдруг показалось, что
он остался один-одинешенек на этом свете, чудом оживший
после какого-то общечеловеческого кошмара. Но Димов
уже ждал его в своей машине — задорно вспыхивал кон¬
чик его сигареты. Ралчев с облегчением уселся рядом с
ним.
— В каком направлении? — спросил он вместо привет¬
ствия.
— К Периику1.
— В Перник? Какая, к черту, экскурсия в Перник?
— Увидишь! — скупо отрезал Димов, но тут же, сжа¬
лившись над помощником, добавил: — На самом деле
мы половим раков в тех краях.
Ралчева осенило. Он вспомнил, что у инспектора был за¬
кадычный друг в районе Перника, чудаковатая личность
по фамилии Паргов. Он иногда наведывался к ним в Со¬
фию — громадный, неуклюжий человек, не бог весть какой
красавец, но, как все великаны, тихий и добродушный.
Как будто он к тому же был начальником районного управ¬
ления милиции. Ралчев немного ревновал шефа: ни к кому
другому инспектор Димов не относился с таким радушием
и сердечностью. При очередной встрече инспектор, улы¬
баясь до ушей, всегда долго тряс увесистую руку Паргова,
частенько угощал его кофе в своем кабинете, что на долю
остальных смертных выпадало очень редко. Кажется, не¬
когда они служили вместе, их связывали общие воспоми¬
нания.
Когда приехали в городок, было около четырех часов,
но великан уже поджидал их возле отделения милиции.
Он стоял, широко расставив ноги, и в своей серой брезен¬
товой куртке скорее походил на незаконченную скульпту¬
ру, чем на живого человека. Но когда машина останови¬
лась, великан двинулся к ним; в полумраке Ралчев уви¬
дел его добродушную улыбку. Вскоре друзья уже здо¬
ровались своим знаменитым способом — словно стара¬
* Центр угольного района на юго-западе от Софии.
ясь оторвать друг другу руки. В это время лейтенант пре¬
дусмотрительно уложил в багажник ловушки для раков
и потянулся к огромному рюкзаку. Паргов ревниво при¬
двинул рюкзак к себе.
— Что там такое? — с удивлением спросил Димов.
— Ничего особенного,— пробурчал верзила.— Пара
вареных цыплят.— Он виновато поглядел на Ралчева.—
Я не знал, что ты приедешь не один...
— Не много ли будет?
— С чего бы много? Я и коржики заготовил. И слоеный
пирог. Тетя Цвета постаралась специально для тебя.
Через полчаса Паргов уже бережно погружал ловушки
в тихую, темную воду. Ралчев с любопытством наблюдал
за его проворными и бесшумными движениями, пе вязав¬
шимися с неуклюжей внешностью. На безбородом лице
Паргова появилось какое-то мальчишеское выражение —
настороженное и в то же время опасливое, будто он бра¬
коньерствовал в запретных водах. В это время они с Ди-
мовым, уютно расположившись в ивняке, покуривали и
терпеливо ждали.
— Как-то мы будем охотиться? — с усмешкой спросил
лейтенант.— Стоять и смотреть?
— И это не пустяк! — ответил Димов.— Чуешь, какой
здесь воздух? Такой воздух чудесно проветривает нутро.
Сам поймешь, когда поедем обратно...
Вскоре Паргов закончил свои приготовления и вернул¬
ся к гостям. Он расстелил в просвете меж кустами свой
тяжелый полушубок и почти силком заставил Димова сесть.
Небо в вышине стало светлеть, потянуло холодом. Паргов
весело потирал свои ручищи.
— Помнишь ту ночь, когда мы увидели здесь летающую
тарелку? — шутливо спросил ои.
— Конечно, помню,— машинально ответил Димов.
И ои, совсем некстати, начал рассказывать о деле Раде¬
ва. Рассказывал спокойно, даже слишком холодно, по
весьма объективно и точно. У Ралчева сложилось убежде¬
ние, что он рассказывает ие столько для Паргова, сколько
для того, чтобы лишний раз обдумать все факты. Но Пар¬
гов слушал очень внимательно, с полуоткрытым ртом, что
придавало ему глуповатое выражение. Вдруг он спохва¬
тился.
— Раки!
Сорвавшись с места, он бесшумно побежал к ловушкам,
4 № 3190
97
а когда вернулся, в его длинной клеенчатой сумке барах¬
тались и скребли друг друга клешнями крупные раки —
их было около десятка.
— Давай дальше! — коротко сказал он.
Димов терпеливо закончил свой рассказ. Паргов сидел
не шелохнувшись, словно прислушиваясь к приятной воз¬
не в сумке.
— Хочешь знать мое мпение? — вдруг спросил он.
— Еще бы! — кивнул Димов.
— Каждый сходит с ума по-своему,— начал Паргов.—
От такого всего можно ожидать. Но чтобы кто-то наобум
взвалил на себя вину за убийство — никогда не поверю.
— А вот так выходит! — пробурчал Димов.— Суд
признал его невиновным!
— Возможно, он и не убийца,— перебил Паргов.— Но
это вовсе не значит, что он непричастен к делу. А может, он
соучастник.— Димов молчал.— Об этом ты думал?
— Как не думать,— согласился Димов.
— Ну и что?
— Ничего. Я тебя спрашиваю.
— Предположим, что кто-то другой убил его жену. Тот,
с кем они сговорились. После этого Радев приходит домой.
Он видит кровавую резню, нервы у пего не выдерживают.
И вместо того, чтобы выдать настоящего убийцу, он берет
все на себя...
«Этот верзила не так уж глуп! — подумал с неволь¬
ной завистью Ралчев.— Если он прав, то все обстоятельст¬
ва убийства сразу становятся понятными и объясни¬
мыми».
— Версия не лишена логического обоснования,— про¬
говорил Димов.— Но под ней нет фактов. Прежде всего у
нас не может быть наемных убийц. Кто возьмется за та¬
кое жестокое дело?
— Почему наемный? — с удивлением взглянул на него
Паргов.— У убийцы могли быть свои, личные мотивы.
— Какие, например?
— Откуда мне знать! Она могла одновременно водить
за нос двух любовников. Возможно, что знала чыо-то тай¬
ну... Все возможно...
— Возможно! — тихо сказал Димов и снова умолк.—
Но в том-то и дело, что Радев любил жену. Я сам слушал
его в суде, и я ему верю.
Так они ловили раков, пока солнце не залило своим све¬
том всю речку, и набралось уже больше сотни, но Пар¬
гов все еще закидывал ловушки. После ночной прохлады
вдруг потеплело — так, что друзья даже сбросили куртки.
В просветлевших омутах стали видны снующие шустрые
рыбки. Наконец к девяти часам Паргов обошел еще раз
ловушки и с усталостью в голосе сказал:
— На сегодня хватит — они уже попрятались. Давайте
перекусим.
Расстелив на траве целлофановую скатерку, он ловко
разделал пару крупных цыплят.
— Не бойтесь, это пе инкубаторные. Настоящие до¬
машние цыплята. Выкормили хлебцем и червячками.
Он принялся вытаскивать из рюкзака разные закуски.
Кроме слоеного пирога и коржиков, на свет появились све-
жезасоленная брынза, поджаренные перчики, банка фар¬
шированных баклажанов. Гости не выдержали и расхохо¬
тались.
— Не смейтесь, рано смеяться! — с обидой глянул на
них Паргов.— Еще попросите, да не будет!
Закусили плотно и даже более того, но, несмотря па уго¬
воры хозяина, кое-что осталось.
— Бросим ракам! — решил Паргов.— Надо же их от¬
благодарить. — Он покачал головой и сказал: — Пожа¬
луй, скоро расстанемся с ними.
— Почему? — удивленно спросил Димов.
— Вверх по течению строят дрожжевой завод. Как
только он начнет действовать, отходы погубят раков.
— Ну, уж этого не будет! — решительно возразил
Димов.
— Чего пе будет-то?
— Чтобы спускали сточные воды. Я сам займусь этим
делом. Пе бывать заводу, пока пе построят очистительные
установки.
— Не знаю! — пожал плечами Паргов.— Построить-то
построят, по пользоваться ими как надо не будут. Абы
легче было.
Немного погодя клеенчатая сумка, полная раков, нес¬
лась к Софии, оставив позади и городок, и Паргова.
Припекало солнце, но, несмотря на почти бессонную
ночь, Димов и Ралчев чувствовали себя прекрасно. Ска¬
зывался кристально чистый ночной воздух. Они уже пет¬
ляли по Владейскому иагорыо, когда Ралчев осмелился
спросить:
4*
99
— Скоро примемся за дело?
— Завтра,— коротко ответил Димов.
— И с чего начнем?
Димов усмехнулся.
— А ты что думаешь по этому вопросу?
— По-моему, надо основательно проверить алиби Ра¬
дева. Нельзя полагаться на этого задрипанного адвоката...
— Никакой он не задрипанный. Он хорошо утер нам
нос.
— И все же я сомневаюсь. Как-никак он заинтересо¬
ванное лицо.
— Коль сомневаешься, тебе и карты в руки. Хотя я и
уверен, что ничего у тебя не выйдет.
— А у тебя?
— Для себя я приберегу самый жирный кусочек,—
снова усмехнулся Димов.— Что за личность загадочный
любовник? И какова его роль во всей этой истории? Гос¬
подина Генова, я хотел сказать...
2
На следующее утро инспектор Димов отправился в
Плевну, захватив с собой лишь летнее пальто и легкую до¬
рожную сумку. Он недурно устроился в вагоне-ресторане,
добротно позавтракал и, чтобы угодить официанту, за¬
казал бутылку экспортного пива. Ему не хотелось думать
о делах, обременять голову необоснованными версиями
прежде, чем увидит этого человека.
Юрисконсульт работал на одном из больших современ¬
ных промышленных предприятий, которое находилось за
городом. Прибыв в Плевну, инспектор взял на вокзале
такси, и через четверть часа он уже поднимался на второй
этаж здания дирекции, где находилось управление. Не¬
трудно было найти дверь с надписью «Юрисконсульт».
Он постучал и вошел.
За массивным бюро сидел мужчина лет пятидесяти, при¬
ятной внешности, в строгом костюме. Он не сразу поднял
голову от бумаг, и поэтому Димову хватило времени вни¬
мательно рассмотреть его. Примерно так выглядят пред¬
ставители старых буржуазных семей — широкое, чуть
бледное, пухлое лицо, мясистые женственные губы, ок¬
100
руглая бородка, поредевшие волосы заботливо расчесаны.
Когда он поднял глаза, Димов с удивлением заметил, что
они ясно-синие, добрые, совсем девичьи.
— Что вам угодно? спросил Генов небрежно, но
мягким и приветливым голосом.
— Я из милиции,— ответил Димов.
Ничто не дрогнуло ни в глазах, ни в лице Генова. Это
слегка насторожило инспектора. Как бы ни была чиста со¬
весть Генова, у него были основания встревожиться. Бу¬
дучи юристом, он хорошо знал, что не может быть вне по¬
дозрений. Димов предъявил свое удостоверение.
— Я приехал из Софии,— добавил он.— В связи с
убийством Радевой.
— Но я уже...
— Дали письменные объяснения... Это мне известно.
Однако я хочу составить свое, личное впечатление.
— Хорошо, садитесь,— сказал Генов.
Димов опустился в мягкое кожаное кресло. Генов по¬
тянулся к коробке с сигаретами, проявив, быть может,
первый признак некоторой нервозности.
— Что вас интересует?
— Прежде всего ваши отношения...
— Я уже дал объяснения по этому вопросу,— спокой¬
но ответил Генов.— Тони была моей приятельницей. Мо¬
жет быть, это не совсем точное слово. Мы собирались с пой
пожениться, но решили подождать год-другой, пока под¬
растет мальчик.
— Извините, но почему она предпочла вас мужу?
— Это только женщины знают,— ответил адвокат, еле
заметно улыбнувшись.
— Я хочу, чтобы вы глубже вникли в мой вопрос. Бы¬
ли ли у нее какие-либо особые, конкретные причины,
чтобы разочароваться в своем супруге?
— Нет! — решительно ответил адвокат.
— Она никогда не жаловалась на пего? Постарайтесь,
пожалуйста, припомнить.
— Н-нет! — уже не столь категорично ответил Генов.
— Вы уверены?
— Тони была на редкость культурной и тактичной жен¬
щиной. Она избегала упоминать о нем и даже никогда не
называла его по имени. Они были абсолютно чужды друг
другу _ и п0 характеру, и по духовным запросам.
101
— Хорошо, товарищ Генов. Скажите, когда вы в по¬
следний раз виделись с убитой?
Димову показалось, что юрисконсульт на миг затаил
дыхание.
— В день убийства,— спокойно ответил он.
— Я так и думал,— в тон ему ответил Димов.
— Почему? — В голосе Генова впервые скользнуло
беспокойство.
— Таковы показания Радева. Он всегда догадывался о
ваших наездах в Софию. Наверное, по ее виду... и по ее
настроению.
Генов нахмурился.
— Да, в тот день я действительно был в Софии,— от¬
ветил ои.
— Расскажите подробнее.
— У меня было срочное дело в объединении,— продол¬
жил Генов.— Я взял командировку на день. В загородные
поездки я обычно езжу на своей машине, так гораздо удоб¬
нее. Я встал пораньше и к десяти уже был в Софии. Покон¬
чив с делами к половине двенадцатого, я позвонил ей в гим¬
назию. Мы встретились в кондитерской, а затем отправи¬
лись обедать в «Бояпското ханче».
— Она знала, что вы приедете в тот день?
Генов немного поколебался.
— Да, знала.
— Дальше?
— В ресторане мы провели около двух часов. Вы сами
понимаете, что при нашем положении нельзя было раз¬
гуливать, где хочется.
— Пили вы что-нибудь?
— Только бутылку белого вина. Тони была совершенно
трезвой, если это вас интересует.
— Как она выглядела? Спокойной? Встревоженной?
— Нет, как обычно. Она хорошо владела собой, то¬
варищ инспектор, и никогда не выдавала своего настрое¬
ния. Она вообще была женщиной с исключительно сильным,
я бы сказал, властным характером. Ее желания были для
меня законом.
— А затем?
— Затем мы вернулись в город. Она решила показать¬
ся на работе, чтобы вскоре встретиться снова.
— В котором часу вы расстались?
Генов задумался.
102
— Точно не могу сказать... Наверное, около половины
четвертого. Мы уговорились встретиться ровно в пять в
сквере у Докторского памятника1.
— Так!.. А где вы провели время до второй встречи?
— В том-то и дело, что я не знал, как убить время.
Я играю в карты, чаще всего в бридж. В кафе «Витоша» иг¬
рают в бридж, и я заглянул туда. Сел за свободный столик,
подобралась довольно приличная партия. Так и не заме¬
тил, как прошло время.
— Вы встретили в кафе кого-нибудь из знакомых?
— Понимаю, что вы имеете в виду. Нет, не встретил.
Там собираются случайные посетители, и трудно среди них
встретить знакомого. Я захожу туда очень редко, быть мо¬
жет, раз-два в год.
— Что было потом?
— Потом я пошел на место встречи. Ждал ее до шести
часов, но она не пришла. Я решил, что произошло нечто
непредвиденное, и уехал. Телефона у них нет, я и не знал,
как напомнить о себе.
— Когда вы узнали о ее смерти?
Лицо Генова еще более помрачнело.
— Спустя несколько дней. Совершенно случайно, от
одного общего знакомого.
— Так!.. А на процессе вы присутствовали?
— Присутствовал... Вы сами понимаете, что все это
имело ко мне непосредственное отношение.
— Понимаю очень хорошо. Но не понимаю вашего по¬
ведения. По-вашему выходит, что между двенадцатью и
половиной четвертого она, несомненно, была жива. Вы
юрист, не правда ли?
— Да.
— В суде шел спор об интервале времени между двумя
и тремя часами, в котором у Радева не было твердого али¬
би. Ваше личное вмешательство могло бы решить исход
дела...
Генов откинулся на спинку кресла, во взгляде его поя¬
вилась холодная враждебность.
— Товарищ инспектор, вы прекрасно понимаете всю
деликатность моего положения.
1 Памятник в Софии русским военным врачам, погибшим в рус¬
ско-турецкой войне 1877—1878 гг.
103
— Понимаю. Но речь шла о судьбе человека. Неуже¬
ли вы допустили бы, чтобы невиновный оказался в тюрьме?
Генов молчал. Димов догадался, что тот колеблется вы¬
сказать некую затаенную мысль.
— В том-то и дело, что я вовсе не считаю его невинов¬
ным,— наконец ответил он.
— На каком основании? — строго спросил Димов.
— К чему тут какие-то особенные основания? — нехо¬
тя, с усталостью в голосе возразил Генов.— Ведь я очень
хорошо знаю Тони и всю ее среду. Кто может убить ее?
И почему? Убийца ни в коем случае не может быть из по¬
сторонних и незнакомых.
— Я тоже так думаю,— сказал Димов.— Но кто бы ни
был убийца, он заинтересован в том, чтобы упрятать Ра¬
дева в тюрьму.
— Мне-то об этом вы могли бы и не говорить. У вас
нет никаких оснований.
— Важно, что любой на моем месте может так подумать.
— Вся беда в том, что лишь один Стефан Радев так ие
подумал. Иначе ради меня он не стал бы рваться в тюрьму.
Не вижу причин, чтобы он был очень мне благодарен.
Именно это и заставляет меня считать его виновным.
— Вам ие откажешь в логике! — спокойно кивнул Ди¬
мов.— Но очень часто жизнь идет наперекор логике. Иног¬
да под одним зонтиком укрываются смертельные враги.
Димов встал.
— До свиданья! — сказал он.— Мне кажется, мы
еще увидимся. Как проехать к центру?
— Есть удобный автобус,— сухо ответил Генов.
Автобус оказался пе очень удобным, но довез инспек¬
тора до центра. Он зашел в окружное управление милиции
и поговорил с сотрудниками. После этого пришлось пого¬
ворить еще кое с кем вне управления. Возвращаясь уже
вечером на вокзал, он думал, что не зря провел день. Пе¬
ред ним открылись новые тропинки и, хотя они шли в раз¬
ных направлениях, кое-что сулили в будущем. Пока еще
рано было думать, сойдутся ли они в одну.
Димов вернулся в Софию за полночь, но утром явился
на работу, как всегда, минута в минуту. В кабинете его
дожидался Ралчев. Видно было, что лейтенанту нечем
порадовать шефа.
104
— Ну? — коротко спросил Димов.
— Ты оказался прав,— сокрушенно ответил Ралчев.—
Все упорно придерживаются своих показаний в суде.
— Так тебе и скажут что-нибудь иное. Тебе важно бы¬
ло за что-нибудь зацепиться.
— Ничего не вышло. А у тебя как?
— Не могу сказать, чтобы совсем ничего,— ответил
Димов.
И он в общих словах рассказал о своем разговоре с
Г еиовым.
— Значит, фактически у него нет алиби? — спросил
Ралчев.
— Пока он не должен об этом заботиться.
— Но все же! Я знаю это кафе. По-моему, там собира¬
ются довольно сомнительные типы. Заведение отнюдь
не подходящее для преуспевающего юрисконсульта. Но
он не обманул: там действительно играют в бридж. Инте¬
ресно, а сам-то он играет?
— Играет. Хотя и предпочитает покер. Если говорить
о его слабостях, то вряд ли это женщины. Скорее всего,
пять коварных карт. И в выборе партнеров он не всегда
разборчив.
— Интересно! — пробормотал Ралчев.
— Но есть и куда более интересное! На следующий день
после убийства Генов продал свою машину. Совсем новень¬
кую «Шкоду». Почему? Ведь она была ему так необходима!
И на работу ездить, и для любовных похождений...
— Какое это имеет отношение к убийству?
— А! Версий сколько угодно... От человека, которому
позарез нужны деньги, всего можно ожидать.
— Но факт, что он ничего не получил от Радевой,—
возразил Ралчев.— Ни от живой, ни от мертвой. Иначе
он не стал бы продавать машину.
— Похоже на то! Но это вовсе не значит, что не пытался
получить... Может быть, не удалось.
Подумав немного, инспектор сказал:
— Так или иначе, но в одном мы твердо убеждены...
Независимо от показаний экспертизы. До половины чет¬
вертого Радева была жива. Тут Генов не осмелился со¬
лгать. Человек он умный и интеллигентный и, насколько
я понял, отличный юрист. Ему ясно, что подобная ложь
скомпрометирует его. Он был на людях — сидел в рестора¬
не, ходил по улицам... Возможно, его видели. Но что он
105
делал после половины четвертого, никто не может сказать.
Кроме него самого, конечно.
— Ты полагаешь, он пытался ее ограбить? Но неудач¬
но?
— Ничего я не полагаю,— сухо возразил Димов.— Но
никто мне не мешает так думать.
— Но что можно украсть у Радевых? Они небогатые
люди.
— Откуда ты знаешь? — насмешливо поглядел на него
Димов.
— По всему видно.
— А по-моему, как раз не видно. Ты видел прекрас¬
ную старинную мебель? Дорогой ковер? Антония Радева,
по отцу Мандилова, была из старинного и богатого рода.
— Это я знаю.
— Мало мы знаем! — решительно заявил Димов.—
Я поручаю тебе покопаться в ее прошлом. Чем глубже и
подробнее, тем лучше. Осталось еще много живых свиде¬
телей. Может быть, какой-нибудь пустяк наведет нас на
верный путь.
— Хорошо. А какой срок даешь?
— Никакого срока! Теперь нам некуда торопиться.
Надо очень осторожно следить за каждым своим шагом.
Преступники или преступник, кто бы они ни были, стали
куда осторожней.
Ралчев умолк. Всем своим видом он показывал, что но¬
вое поручение вовсе не воодушевило его. Он всегда пред¬
почитал действия более смелые и стремительные.
— Не знаю,— пробормотал он.— Но все же не упускай
из виду Радева. Как бы нам не погнаться за кукушкой вмес¬
то ястреба.
— Оставь в покое Радева! — суховато ответил инспек¬
тор.— Он оправдан судом. Теперь мы должны искать насто¬
ящего убийцу.
Ралчев вздохнул и поднялся с места. Он прекрасно по¬
нимал, что надо не теряя времени приниматься за работу.
3
Молодой лейтенант вскоре убедился, что раскрыть
чье-либо прошлое подчас ничуть не легче, чем запутанное
убийство. Иное дело собирать сведения в малонаселенных
106
окраинных кварталах, где жизнь каждого протекает на
глазах у всех. Там интересы общие и тайн ни у кого нет.
Но как проникнуть в тихие, обособленные квартиры тех,
кто десятки лет тому назад слыл сливками столичного об¬
щества? Как заговорить с такими холодными, недруже¬
любными людьми, которые не выходят за круг своих ста¬
рых знакомств? Как выведать у них сокровенные вос¬
поминания, которыми они делились только с самыми ин¬
тимными и близкими друзьями? Все его попытки в этом
направлении окончились полным провалом.
Тогда он пошел окольными тропинками — стал сна¬
чала разыскивать бывших служанок, гувернанток и лаке¬
ев. Затем он заинтересовался официантами, разносчиками,
престарелым садовником — всеми теми, кто обслуживал
семью. И картина постепенно обрастала новыми интерес¬
ными деталями, пока не предстала настоящей пано¬
рамой.
На первый взгляд эта панорама выглядела внушитель¬
ной. В конце прошлого века богатые, родовитые торгов¬
цы обратили свои взоры к политике. Среди них появился
один министр, несколько высших сановников магистрата —
все из пародняцкой партии; затем последовало несколь¬
ко поколений дипломатов. Но представители народняц-
кой партии все реже удостаивались высоких государствен¬
ных постов.
— Отец Антуанеты,— подробно и старательно докла¬
дывал Ралчев,— Крум Мандилов был членом Верховного
кассационного суда. Демократ, человек твердого характе¬
ра и безукоризненной честности, он оказался не совсем под¬
ходящим для приверженцев третьего рейха. Они восполь¬
зовались первым же удобным случаем, чтобы спровадить
его на пенсию. Известно, что на одну пенсию трудно со¬
держать такой большой дом. Кроме того, па его иждивении
находились и сестры. Вполне понятно, что его дочь, одна
из софийских красавиц того времени, оказалась беспри¬
данницей.
— А что о матери? — перебил его Димов.
— Она скончалась еще молодой. Я видел ее портрет:
Антуанета поразительно похожа на нее. Она вышла из
сравнительно скромной семьи, отец ее служил инспектором
в министерстве финансов. После Девятого сентября мест¬
ные власти произвели отчуждение наследственного дома
семьи Мандиловых для нужд дипломатического корпуса.
107
— Без выплаты?
— Вначале дом был национализирован. Наследники
стали жаловаться, но лишь лет десять назад им была пол¬
ностью выплачена стоимость.
— Сколько они получили?
Ралчев назвал сумму.
— Сумма немалая! — сказал Димов.
— Да, однако большая часть досталась сестрам. Так
или иначе, но к Девятому сентября семья совсем обеднела.
Правда, как тебе известно, Литуаиета изучала в университе¬
те французскую филологию, но при этом получала стипен¬
дию. Даже более того: чтобы содержать себя, она еще
студенткой давала уроки французского языка во многих
богатых семьях. Университет окончила в 1947 году. Ей
предложили место учительницы в провинции, по она отка¬
залась. Десять лет она давала частные уроки, в том числе
и некоторым влиятельным товарищам. Лишь в 1957 году
она поступила на работу во французскую гимназию.
— В каких семьях она давала уроки? — спросил Ди¬
мов.— В период около Девятого сентября.
— Неужели это важно? — удивился Ралчев.
— Все важно! — назидательно заметил Димов.
— Извини, шеф, но ее уже не спросишь.
— Придумай что-нибудь. Ступай к теткам, они тебе
наговорят больше чем нужно.
Вскоре Ралчев закончил свой доклад. Димов молчал.
Все сказанное не давало никаких нитей. По всему было вид¬
но, что семья действительно нуждалась. Версия убийства
с целью грабежа становилась все более невероятной. Ко¬
нечно, только Стефану Радеву было лучше всех известно
материальное положение семьи. Было бы всего естествен¬
ней и проще расспросить именно его. Но инспектор сразу
же отказался от такой мысли. Рано начинать такие разго¬
воры, толку от этого не будет.
Димов решил сам посетить Розу. Молодая женщина с
первого взгляда произвела на него хорошее впечатление
не только своей честностью и откровенностью, но, к сожа¬
лению, и своей очаровательной наивностью. Однако иногда
и наивность на что-нибудь годится — у наивного челове¬
ка легче выведать семейные тайны
Взяв у Ралчева ее адрес, он сел в «москвич» и быстро
доехал до места. На его счастье, лифт был пущен, и он без
труда добрался до нужного этажа. Он позвонил, и вскоре
108
в дверях показалась Роза. Несколько мгновений ода с не¬
доумением вглядывалась в него, словно стараясь при¬
помнить, где она его видела. Затем сдержанно сказала:
— А, это вы, товарищ инспектор. Входите.
— Благодарю.
Роза провела Димова в маленькую прихожую. Он усел¬
ся в одно из кресел, не спуская глаз с молодой женщины —
ему показалось, что она сильно изменилась, словно роди¬
лась вторично, собираясь начать новую, более сложную
жизнь.
— Товарищ Желязкова, у меня есть несколько во¬
просов к вам,— мягко начал ои.
— Пожалуйста.
— Суд окончен, по следствие продолжается. Мы еще
ие знаем, кто убил вашу мать и почему. Самое главное —
почему? Если выясним причину, путь к истине будет го¬
раздо легче.
— Но я уже говорила,— ответила Роза.— Понятия
не имею. Ие могу себе представить того, кто мог бы убить
мою мать. У нее не было врагов.
— Я и не сомневаюсь... Но ведь случается, могут убить
и самого невинного человека. Скажем, с целыо грабежа.
— Грабежа?
— Я сказал, к примеру. Грабеж — самый частый мотив
убийства. Скажите, держала ли ваша мать у себя какие-
нибудь ценности? Деньги, например... Или что-нибудь
еще?
— Нет! — решительно ответила Роза.— Мы не из бо¬
гатых. Почти все, что у нас было, отдали за квартиру.
— Даже деньги, полученные по наследству?
— Все, все... Вы знаете, как дорого обходится коопе¬
ративное строительство.
— И все же подумайте. Вы из старинного рода, в да¬
леком прошлом ваши родичи были богаты... В таких семь¬
ях всегда хранят драгоценности — браслеты, дорогие
перстни, колье...
— Нет! — повторила Роза.— Не помню ничего такого.
Как бы дороги ни были такие вещи, их всегда ттосят. Я ни¬
когда не видела на матери никаких драгоценностей.
— Ну нет, их ие всегда носят,— снисходительно воз¬
разил Димов.— Вы знаете, что в нашем обществе это ие
принято. А некоторые попросту опасаются — если ие
кражи, то сплетен. Но и в самых бедных семьях что-пи-
109
будь да припрятано. Пара золотых монеток в узелке, ко¬
лечко, золотые часы... А в вашей семье? Ведь в вашем роду
был даже министр? Не может не остаться какая-нибудь
фамильная драгоценность.
— Возможно, и были,— сказала, стесняясь, Роза.—
Но, наверное, дедушка все продал. Я слышала, лет де-
сять-пятнадцать они не имели почти никаких доходов.
— Да, понимаю. И все же... Неужели у вашей матери
не было никакого ящика, который она тщательно запира¬
ла?
— Да, конечно! — воскликнула Роза,— Был!
Димов навострил уши.
— Вот видите,— ласково сказал он.— Вы помните,
что это был за ящик?
— Верхний ящик комода,— ответила Роза.— А ко¬
мод стоял в спальне. Вы, наверное, сами видели — пре¬
красный старинный комод, его купили где-то за границей...
Мать говорила, что ей давали за него две тысячи левов.
— И все же она его не продала,— сказал Димов.—
Никто без нужды не продает хорошие и дорогие вещи.
Это своего рода инстинкт, присущий нашему народу,—
приберегать последнее на черный день. На случай тяже¬
лой болезни, смерти... Неужели ваша мать не подарила
вам на свадьбу что-нибудь такое, например брошку или
браслет...
— Нет,— ответила Роза.
— Такие вещи обычно хранят в надежно запертых ста¬
ринных ларцах или железных шкатулках...
Роза встрепенулась и с удивлением поглядела на него.
— В шкатулках? — повторила она.— Было что-то
похожее... Правда, я видела ее только раз.
*— Интересно, интересно... Когда же вы ее видели?
— Года два назад. Когда все вместе переезжали на но¬
вую квартиру. Мы с мамой сидели в кабине рядом с шофе¬
ром. Она держала шкатулку в руках.
— И вы не спросили ее, что это такое?
— Конечно, спросила. Она сказала, что шкатулка чу¬
жая. И еще раз обернула ее шалью.
— С тех пор вы не видели эту шкатулку?
— Нет, тогда я видела ее в первый и последний раз.
— Вы помните, как она выглядела?
— Да, вот такой величины.— Роза очертила пальцем
по столу размеры шкатулки.— Зеленого цвета.
110
— И ничего больше не запомнили? А ведь вы, моло¬
дые, очень наблюдательны.
Роза молчала, напрягая память.
— Да, зеленая... С ручкой... С квадратным бронзовым
узором по кромкам. Что-то похожее на герб вокруг замоч¬
ной скважины. Ие очень твердо помню — возможно, я
фантазирую...
— Нет, не фантазируете! — заверил ее Димов.— На
гербе был золотой лев с наименованием фирмы.
— Откуда вы знаете? — пожала плечами молодая жен¬
щина.
— Ниоткуда,— усмехнулся Димов.— Скажу вам, что
примерно так выглядят все железные шкатулки. Когда-то
у нас их изготовляли только две фирмы скобяных изделий.
— А я впервые увидела...
— Вполне естественно. Вы выросли в другое время,
теперь нам уже не нужны железные шкатулки. Благодарю
вас, Роза! — В первый раз он назвал ее по имени.
Димов собрался уходить. Он весь сиял благодушием и
беспечностью.
— Вы говорили кому-пибудь об этой шкатулке?
— Нет, абсолютно никому. Да и зачем рассказывать?
Я сама сразу же забыла об этом случае. И если бы ие вы,
никогда бы не вспомнила.
— Да, да, конечно... Иу что ж, извините за навязчи¬
вость. Если придется вас снова побеспокоить, вы не рас¬
сердитесь?
— Пожалуйста...
— И пе тревожьте отца. Я тоже не смею будоражить его.
Ему сейчас надо прийти в себя после душевного потрясе¬
ния.
— Мне это известно не хуже вас,— сказала Роза.
Спустя четверть часа Димов был у себя. Первым делом
он справился о Ралчеве.
— Вернется к двенадцати,— ответила секретарша.
— Пусть немедленно явится ко мне!
Он вошел в свой кабинет, но не уселся по обыкнове¬
нию за стол и даже не взглянул на последнюю сводку.
Через час Ралчев застал его расхаживающим с глубоко¬
мысленным видом. Блеск в глазах инспектора подсказал
111
ему, что случилось нечто важное. Ралчев спросил без оби¬
няков:
— Ну и что, шеф?
Димов рассмеялся:
— Ничего особенного. И все же мне кажется, что у ме¬
ня прорезались крылышки на спине.
— Расскажешь или нет?
— Да, конечно. Но сначала спрошу тебя кой о чем.
—- Если знаю, отвечу.
— Очень хорошо знаешь. В спальне Радевых стоял
роскошный старинный комод. Ты помнишь?
— Как не помнить! Кому не хочется иметь такой ши¬
карный комод?
— Кто его обыскивал?
—- Лично я.
— Запертые ящики были?
Димов снова почувствовал, что у него спирает дътханис.
— Нет, шеф. Все ящики были отперты.
— Так я и думал. А в каком-нибудь из них ты обнару¬
жил железную шкатулку? Примерно таких размеров... —
И, как Роза, он показал руками размеры.
— Нет,— коротко отрапортовал Ралчев.
— Ты уверен?
— Абсолютно.
Димов вздохнул и опустился в кресло. Расслабившись,
он подробно рассказал о своем разговоре с Розой. Теперь
и у Ралчева загорелись глаза.
— Начинаю понимать! — отозвался он.— Это уже что-
то существенное.
Некоторое время оба молчали.
— Стефан Радев не мог не знать о существовании шка¬
тулки,— заговорил Димов.— Не мог он не знать и об ее
содержимом. Пусть они не ладили, но семья есть семья.
Скорее всего, в шкатулке хранились какие-то ценности.
Или нечто не менее важное, коль ее так тщательно запира¬
ли и прятали.
— Конечно, знал,— согласился Ралчев.
— Но шкатулка исчезла... Почему? Ведь ее столько лет
берегли. Напрашивается мысль, что ее похитили в день
убийства. Возможно, сам убийца. А быть может... Возмож¬
но, что ее взяли раньше. Если так, истину будет устано¬
вить легче. Но если шкатулку украли именно в день
убийства?
112
— Улавливаю мысль,— насторожился Ралчев.
— Не так трудно понять! — небрежно бросил Димов.—
Одно лишь непонятно — почему Радев молчит. Очевидно,
убийство совершено с целью грабежа. Но почему Радев,
зная, что шкатулка исчезла, не пришел к нам? Почему ни
словечка не сказал? Если только...
Димов остановился на полуслове.
— Ие сам он присвоил шкатулку? — подсказал Рал¬
чев.
Димов медленно покачал головой.
— Не решаюсь подойти к такому суровому выводу,
хотя он сам собой напрашивается... Но, очевидно, у Ра¬
дева есть причины помалкивать.
— Что-то я тебя не понимаю,— пробормотал Ралчев.
— Ия сам толком не понимаю. Допустим, Радев не
убийца. Почему же он молчит? Почему ие наведет нас на
настоящего убийцу? Значит, их связывает какая-то общая
тайна... А вдруг они соучастники?
— Шеф, одно мне ясно! — решительно сказал Рал¬
чев.— Налицо несомненная связь между приездом госпо¬
дина Генова и... убийством.
— Сейчас и мне эта мысль ие дает покоя. А ты как бы
поступил на моем месте?
— Я первым делом тотчас же допросил бы Стефана Ра¬
дева.
— Почему тотчас же? — Димов ухмыльнулся.
— Потому что Роза может его предупредить... Если
уже не предупредила. Тогда он заранее обдумает все
варианты ответов. Вернее, все варианты вранья.
— Она его не предупредила и не сможет,— усмехнулся
Димов.— Я принял меры.
— Чудесно! — воскликнул Ралчев.— Тогда пора за¬
сучить рукава.— В его тоне послышалось еле скрываемое
злорадство, но он постарался замять его.— Интересно,
какое добровольное признание преподнесет нам Радев на
этот раз?
Димов пропустил его слова мимо ушей.
— Приказываю завтра утром доставить сюда господи¬
на Генова для допроса. Арестовывать не надо. По любой
ценой доставить его сюда.
— Ясно, шеф. Не дать ему никакой возможности сбе¬
жать.
ИЗ
— В это я не верю. Но все же рисковать не следует.
Впрочем, если он пустится бежать, то сам себя выдаст.
Димов рассмеялся и потянулся.
— А теперь прогуляемся куда-нибудь и перекусим.
После стольких хлопот я зверски проголодался.
— Лучше бы не откладывать на завтра! — озабоченно
заметил Ралчев.
— Нет, сначала я допрошу Радева на дому. Мне хо¬
чется восстановить всю обстановку дела.
— Но если...
— Не бойся! — с усмешкой перебил его Димов.—
Все трое сейчас под наблюдением, и Роза в том числе...
Хотя она совсем непричастна...
— Я уже и ей боюсь верить! — пробурчал Ралчев.
— Оставь сейчас Розу в покое. Нам важно одно —
чтобы она не проболталась отцу... Ну и куда же ты меня
поведешь? Меня тянет па что-нибудь остренькое, пикант¬
ное.
— Ну, значит, в «Бояпското хаиче»,— с юмором сказал
Ралчев.
— Ценная мысль. Окунемся, как говорится, в ат¬
мосферу наших главных героев.
Через несколько минут «москвич» уже урчал по дороге
к «Бояпското ханче».
4
Несмотря па то что оба они проголодались, обед им не
понравился. Как и во всех модных заведениях, кухня мед¬
ленно, но верно вырождалась. Мясо было жесткое, овощи
отдавали плесенью — шеф-повар, изнемогая от местной
разновидности сонной болезни, состряпал свое убогое
меню с явным отвращением.
— Интересно, что этот тип сам трескает? — размыш¬
лял вслух Димов, распиливая ножом мясо.— Наверно,
он вегетарианец.
— Не знаю. Но мы просчитались: надо было пойти в
«ТИумако». Хотя там всегда адская давка.
— В том-то и дело,— кивнул Димов.— А Генову хо¬
телось побыть наедине, вдали от людей... Ты помнишь,
что было в ящике?
114
— В каком ящике?
— В том самом — в комоде.
— Ничего особенного. Несколько старых банок из-
под английского крема «Понс», разумеется пустых...
— Никто не держит под замком старые банки,—за¬
метил Димов.— Даже если они полные.
Наскоро разделавшись со злополучным обедом, полуго¬
лодные, они вернулись в город. Димов, высадив Ралчева
перед домом старых тетушек, поехал в свое учреждение.
Однако текущие дела не шли на ум. Звонил телефон, но
каждый раз Димов разочарованно опускал трубку. На¬
конец в половине пятого снова позвонили.
— Радев вернулся, товарищ Димов,— сказал голос.
— Да, хорошо.
Ои тотчас же вышел. Стояла унылая погода, моросил
дождь. Сев за руль, Димов обнаружил, что у пего украли
стеклоочистители. Именно у него! Но думать об этом про¬
исшествии было некогда. Сердито вглядываясь в дорогу
сквозь мокрое стекло, Димов довел машину до места.
По-прежнему на третьем этаже красовалась табличка
«Семья Радевых». Он позвонил, и немного погодя на пло¬
щадку вышел Радев — без пиджака, в рубашке с засучен¬
ными рукавами, поверх которой был повязан женский
нейлоновый фартук. Руки у него были красные и мокрые.
Увидев посетителя, он слегка нахмурился.
— Вы ко мне? — сухо спросил он.
— К вам.
Радев, видимо, колебался.
— Я купаю сына,— сказал он.
— Не маленький, сам вымоется.
— Входите! — нелюбезно пробурчал Радев.
Войдя в прихожую, они уселись за низенький поли¬
рованный столик.
— Я хочу задать вам несколько несущественных во¬
просов,— начал Димов.
Радев настороженно глядел на него.
— Какие еще вопросы? Все, что хотел, я сказал па су¬
де. Оставьте наконец меня в покое.
Димов не настаивал. Сидя на стуле, он немигающим
взглядом наблюдал за Радевым.
— Странный вы человек, Радев. Убийца вашей жены
на свободе и безнаказанно разгуливает по городу. А вам
на это как будто наплевать.
115
— Вовсе не наплевать! — нервно ответил Радев.—
По я ничем не могу вам помочь.
— Вы уже раз пытались выгородить его и приняли
вину на себя. Разве это не странно?
— Я уже все сказал на суде...
— Хорошо, пусть так — я могу объяснить ваше тог¬
дашнее состояние. Но теперь? Честное слово, я вас не по¬
нимаю. Какой-то выродок убивает вашу жену, которая,
как вы сказали на суде, была единственным смыслом ва¬
шей жизни. Неужели вы не требуете возмездия? Неужели
у вас пет чувства справедливости? Ведь оно присуще каж¬
дому нормальному человеку!.. Я столько времени жду,
что вы обратитесь ко мне за помощью... И мне поможете.
А вас это преступление словно и не касается.
Радев враждебно насупился.
— Разве что в глубине души вы благодарите убийцу...
Ведь он избавил вас от кошмара брачной жизни, не так ли?
— Замолчите! — гневно воскликнул Радев.— Это по
так!
— А как? Что подумали бы вы на моем месте? И если
вам все равно, то мне — нет. Я представляю закон и от¬
вечаю перед ним. Ибо закон для меня — не только закон,
но и часть моей совести. Помимо них, у меня нет ничего на
этом свете, как вы благоволили выразиться на суде.
— Что вам от меня надо? Коли пришли — спрашивай¬
те.
— Радев, где зеленая шкатулка покойной? — вдруг
спросил Димов.
Эффект оказался поразительным. Радев вздрогнул,
в глазах у него мелькнул ужас.
— Какая шкатулка?
— Очень хорошо знаете какая. Та самая зеленая же¬
лезная шкатулка... которая исчезла из комода в день
убийства.
Радев попытался взять себя в руки.
— Первый раз слышу о какой-то зеленой шкатулке! —
ответил он ровным глухим голосом.
— Это ложь, Радев. Вы были мужем и женой. Жили
под одной крышей. Вы не могли не знать ее вещей.
— Никогда не видел никакой зеленой шкатулки! —
уже более упорно заявил Радев.
— Бессовестно лжете! Ваша дочь видела ее собствен¬
ными глазами. Вы тоже знаете, что шкатулка была запер¬
116
та в верхнем ящике комода. Скажите, куда она делась.
Ее взял убийца? Или вы сами ее спрятали...
— Думайте, что хотите! — ответил Радев.— Я сказал
вам все, что мог.
— Это ваше последнее слово?
— Да! — отрезал Радев.
— Очень сожалею, Радев... Но вы сами развязываете
мне руки, чтобы действовать против вас по всей строгости
закона.
— Закон не может быть строгим к невиновному.
На секунду у Димова сдали нервы. Не успев вполне
овладеть собой, он процедил тихо, с расстановкой:
— Ко всему в придачу вы и наглец! Но я вас поставлю
на место!
Не сказав больше ни слова, он встал и вышел из дома.
Дождь разошелся. Мокрое стекло располосовало все
снаружи на мутные лоскутья, сквозь которые фигурки
людей выглядели уродливо карикатурными. Он еле раз¬
личал размытые очертания блестящих мокрых плащей,
смутные контуры машин со вспыхивающими стоп-сигна¬
лами, какие-то пробегающие наперерез тени. Надо же,
чтоб именно у него украли стеклоочистители! Забавнее
было бы украсть их у Продаиова, который расследовал
случаи мелкого хулиганства. Как бы то ни было, он бла¬
гополучно доехал и, заказав двойной кофе, уединился в ка¬
бинете. Но и от кофе не стало легче.
Ралчев вернулся лишь к семи часам. Димов не стал
дожидаться вопросов и сам рассказал о встрече с Радсвым.
Лейтенант впервые видел своего шефа в таком возбужден¬
ном состоянии, которое прорывалось сквозь профессио¬
нальную сдержанность. Когда Димов кончил, Ралчев при¬
знал, что волнение шефа не лишено оснований.
— И что вытекает из всего этого? — озадаченно спро¬
сил лейтенант.— Значит, Радев убил свою жену, чтобы
ограбить ее?
— Пожалуй, что не то... Но теперь я уверен, что ои зна¬
ет, кто убийца.
— А почему молчит?
— Потому что убийца знает, где шкатулка. А Радев хо¬
чет, чтобы никто больше не знал о пей.
117
Ралчев молчал. Было видно, что его одолевают со¬
мнения.
— Да, я понимаю, но... — пробормотал он.
— Что «но»?
— Если он действовал из корысти, па кой черт ему
надо было самому соваться в тюрьму...
— Вот тут-то вся наша гипотеза заходит в тупик! —
сердито заметил Димов.— Но я справлюсь и с этим затруд¬
нением.
Он долго шагал по кабинету. Обернувшись на ходу,
он небрежно спросил:
— Что-нибудь удалось узнать у тетушек?
Глаза Ралчева лукаво блеснули.
— Кое-что есть,— ответил он.
Димов приостановился.
— Почему же молчишь?
— По сравнению с твоими сведениями это пустяки.
— Ладно, рассказывай.
Ралчев вынул тощий блокнот. Снаружи дождь бес¬
шумно омывал стекла своими мокрыми руками. В его се¬
рых сетях тяжело барахтались трамваи, яростно свистели
шипами мокрые автомобили.
5
На следующее утро ровно в десять юрисконсульт
Генов явился в кабинет к инспектору. Ои был гладко вы¬
брит, невозмутим; костюм сидел как влитой на его крупной
атлетической фигуре. Только в глубипе его синих женст¬
венных глаз затаилась тревога.
Когда он глянул на Димова, тревога вспыхнула ярче,
несмотря на все усилия скрыть ее. Инспектор со строгим и
неприязненным выражением лица недвижно сидел за сто¬
лом. У маленького столика рядом расположился Ралчев.
— Садитесь! — сухо сказал Димов.
Генов молча опустился на стул.
— Предупреждаю, Генов, что на этот раз ваше поло¬
жение весьма серьезно. Любая ложь и путаница могут при¬
вести к роковым для вас последствиям...
Тон был крайне суровый и категоричный.
— Пожалуйста!
— Скажите мне ясно и откровенно, что заставило вас
так спешно продать машину?
118
Лицо Генова помрачнело, он с усилием проговорил:
— Брату очень нужны были деньги... Я помог ему.
— Будьте осторожны, Генов. Если это неправда, я
буду вынужден задержать вас. И притом по крайне тяжко¬
му подозрению.
— Я протестую, товарищ инспектор. Вы не имеете
права...
— Я приму во внимание ваш протест. Но лишь после
того, как дадите правдивые показания.
Генов сразу сбавил тон и сник.
— Я сказал вам чистую правду, товарищ инспектор.
Деньги действительно пошли брату. Он подотчетное лицо
и совершил несколько... ошибочных операций. В резуль¬
тате задолжал кассе внушительную сумму.
— Сколько именно?
— Восемь тысяч. У меня было две тысячи на книжке,
две тысячи занял у друзей... А четыре тысячи выручил
от продажи машины.
— Хорошо. А до того вы не попросили эти четыре ты¬
сячи у покойной?
Генов побледнел.
— Попросил! — горестно ответил он.
— Расскажите подробнее.
— Я прямо сказал ей, зачем мне нужны деньги. Мы
были очень близки, и никаких секретов между нами не
было.
— Где шел разговор?
— В «Боянското ханче» во время обеда. Она сказала,
что наличных денег нет — все сбережения ушли на квар¬
тиру, но у нее были оставлены на сохранение две тысячи
долларов... которые владелец не скоро потребует. Она
спросила, обойдусь ли я долларами. Вы понимаете, дру¬
гого выхода у меня не было. Реализовать две тысячи дол¬
ларов не так-то просто, но вполне возможно.
— Дальше?
— Мы договорились, что она поедет домой, возьмет
деньги, а в пять часов мы встретимся, и она их мне пере¬
даст. Но, как я уже сказал, она не пришла. Я был весьма
озадачен. Сказать вам по правде, я засомневался — не раз¬
думала ли она... И теперь ей попросту неловко вновь
увидеться со мной. Около часа я ждал ее, а потом уехал.
На следующий день мне пришлось продать машину.
— Это ваша версия! — сказал Димов.— Я с удоволь¬
119
ствием поверил бы в нее, если б у вас были доказательства.
Но вы юрист и очень хорошо понимаете, что ваше время¬
препровождение в кафе не сойдет за алиби.
— Зачем мне алиби? — со злостью в голосе спросил
Генов.
— Затем, что возможна и другая версия... Куда более
вероятная.
— Любопытно будет послушать.
Голос его звучал против ожидания спокойно и с не¬
скрываемой иронией.
— Версия совсем бесхитростная. Вы прекрасно знали,
что Антония хранит у себя шкатулку с ценностями. Имен¬
но с ценностями, потому что доллары составляли лишь
незначительную часть всего богатства. Вы заманили Раде-
By к ней на квартиру. И так как она отказалась отдать
вам чужие деньги, вы убили ее.
— Весьма интересно! — хладнокровно заметил Ге¬
нов.— Почему же, по-вашему, я после этого продал ма¬
шину?
— Я не сказал, что вам удалось добраться до шкатулки.
Вы сами расскажете, как было дело.
— Разумеется! Я понимаю, вы любите детективные ис¬
тории, но я расскажу вам кое-что более достоверное.
— Прошу вас! — учтиво отозвался Димов.
— Аптуанета пошла домой взять деньги. В это время
случайно приходит муж. Ои видит, что Антуаиета собира¬
ется пустить прахом то, что вы назвали богатством и что
он считал своим. Между ними вспыхивает ссора, в которой
алчность и ревность берут верх. И ои убивает жену...
— Да, ничего себе версийка! — с насмешкой заметил
Димов.— Я принял бы ее на веру. Но беда в том, что у
Стефана Радева алиби, установленное судом. Между тремя
и пятыо часами Радев был на работе.
Лицо юрисконсульта сразу стало жестким и угрюмым.
— В том-то и дело, что алиби Стефана Радева — фаль¬
шивое! — сказал он, словно пересиливая отвращение.
В кабинете наступила тишина. Ралчев встрепенулся,
но Димов оставался невозмутимым.
— Что вы хотите этим сказать?
— Хочу сказать, что заметил одну простенькую де¬
таль, которую прозевал и адвокат, и ваши органы.
Он замолчал, будто собираясь с силами.
— Я весь внимание! — с вызовом сказал Димов.
120
— На докладе, который писал Стефан Радев, стоит
дата «27 мая», не так ли? То есть дата убийства. Товарищ
Борова утверждает, что Радев написал его между четырьмя
и пятыо часами. На этом и зиждется его алиби.
— Совершенно верно.
— Хорошо. Проверьте тогда протоколы министерства,
и вы убедитесь, что Борова читала этот доклад двадцать
седьмого мая в присутствии своего министра и представи¬
телей одной иностранной фирмы. Это произошло ровно
в половине пятого. Не может же товарищ Борова одновре¬
менно быть в двух местах. И не может зачитать еще не на¬
писанный доклад.
В кабинете стало так тихо, что все трое слышали собст¬
венное дыхание. Генов перевел дух и продолжал:
— Если вы потрудитесь снова расспросить Борову,
то поймете, что доклад был написан днем раньше, двадцать
шестого мая. По канцелярскому обычаю он был датиро¬
ван днем, когда должен быть зачитан. Конечно, товарищ
Борова неумышленно ввела вас в заблуждение. В ее воз¬
расте женская память становится шаткой и ненадежной.
Кроме того, прошло слишком много времени, и поэтому
никто не застрахован от такой ошибки.
Генов умолк. Димов тоже молчал. Ои основательно
подготовился к любым осложнениям, только не к этому.
Теперь он тщетно пытался собрать разбегающиеся мысли.
— Когда вы обнаружили ошибку? — наконец спро¬
сил ои.
— Буду откровенным до конца,— ответил Генов.—
Еще во время процесса. В министерстве работает мой ста¬
рый друг, и мне не стоило труда навести небольшую справ¬
ку.
Димов искоса глянул на своего помощника — Ралчев
покраснел как рак. Ему ужасно хотелось провалиться
сейчас сквозь землю или очутиться где-нибудь подальше
от кабинета.
— В таком случае почему вы не сказали суду
истину? — спросил Димов.— Почему оставили суд в за¬
блуждении?
— Не знаю, каковы ваши представления о людях,
товарищ инспектор! — хмуро ответил Генов.— Вы, на¬
верное, считаете меня отребьем некоего чуждого мира,
как вы иногда любите выражаться. Возможно, вы правы,
не буду спорить. Но и у меня есть чувство чести и совесть.
121
Вы представляете себе мое положение? Я ограбил личную
жизнь этого человека. Так или иначе, я стал причиной
всех его несчастий. И вдруг выступаю перед судом, разоб¬
лачаю его и загоняю в тюрьму. Нельзя представить себе
более гнусного и скандального поступка.
— Вы могли не выступать в суде. Достаточно было
прийти ко мне или к следователю.
Генов энергично покачал головой.
— Нет! — твердо заявил он.
— Почему нет?.. Это ваш элементарный гражданский
долг. Независимо от всякого рода личных чувств и пред¬
рассудков. Ведь в конце концов выходит, что он убил
самого близкого и дорогого вам человека.
— Нет, товарищ Димов! Я не суд и не милиция и не
могу брать на себя их обязанности. И если говорить на¬
чистоту, я вовсе не убежден, что ои убийца. Вначале
я был, конечно, другого мнения... Но вы сами видели его
перед судом. Его вид, его поведение просто потрясли
меня... А что, если Радев невиновен? Если ои действитель¬
но горячо и преданно любил жену? Кто тогда оказался бы
настоящим моральным преступником?
Голос Генова дрогнул, и он замолчал. Слушая его ти¬
раду, Димов с каменным лицом пристально глядел па
него. Долгое время все трое молчали, каждый был занят
своими мыслями. Казалось, время для них остановилось.
— Ладно! — наконец изрек Димов. — На сегодня хва¬
тит. Я очень сожалею, товарищ Генов, но мне придется
задержать вас ненадолго.
Во взгляде юрисконсульта промелькнул испуг.
— Зачем, товарищ инспектор? У вас нет никаких осно¬
ваний...
— В интересах следствия! — холодно ответил Ди¬
мов.— Вы не арестованы, вы просто временно задержапы.
К вечеру я вас освобожу. В крайнем случае — завтра
к полудню.
Немного погодя дежурный старшина увел Генова,
который даже не пытался протестовать. Оставшись наеди¬
не с шефом, Ралчев, удрученный и расстроенный, спросил:
— Что же вышло из всего этого дела?
— Вышло, что мы блуждаем в нем как слепые! —
с кислым видом сказал Димов.— Как тебе не пришло
в голову проверить все события двадцать седьмого мая!
Ралчев вздохнул.
122
— Я удивляюсь, как ему пришло в голову! — мрачно
ответил он.— Разве только он заранее знал, что в то время
Радева не было на работе.
— Да, и это возможно,— кивнул Димов.— Почему,
ты думаешь, я задержал его? Нам надо тщательно прове¬
рить факты, которые он сообщил. Лишь тогда я выпущу
его.
— Значит, у Радева нет алиби?
— Похоже, нет.
— Зачем тогда с ним церемониться? Если принять во
внимание...
— Нет, сначала надо проверить факты. Может, Генов
запутывает нас. Теперь видишь, куда заводит поспеш¬
ность?
Димов вдруг закусил губу и порывисто встал с места.
В волнении ои несколько раз прошелся по кабинету и
снова сел.
— Меня осенило! — сказал ои, стараясь сохранить
спокойствие.— Что бы ни было, но мы у порога... У самого
порога полного раскрытия. Будь спокоен, ни одип наш
ход не был напрасным.— Он усмехнулся и добавил: —
Затребуй у прокурора ордер на арест Стефана Радева.
Аргументов для этого у пас более чем достаточно.
6
Ровно в пять часов у входа в дом, где жил Стефан
Радев, остановилась милицейская машина. Из нее не
спеша вышли Димов и Ралчев. Сотрудник, дежуривший
на улице, еле заметно кивнул им — Радев дома.
Они поднялись по лестнице и позвонили. Как и ожи¬
дали, им открыл Радев. В его взгляде вспыхнула и погасла
не неприязнь даже, а плохо скрытая ненависть.
— Что вам надо? — грубо спросил он.
— Войдем, Радев! — в тон ему ответил инспектор.
— Вам не кажется, что вы забываетесь?
— Во всем виноваты только вы.
— Входите!
Все трое уселись вокруг старого лакированного сто¬
лика.
— Слушаю вас...
123
— Ваше алиби уже не существует, Радев! — сурово
начал Димов.— Выяснилось, что доклад для Боровой
вы писали не двадцать седьмого мая... а днем раньше.
Димову показалось, что шея Радева вползла в плечи,
но выражение лица не изменилось. Он молчал.
— И вы прекрасно знали об этом, когда давали показа¬
ния.
— Да, знал! — глухо ответил Радев.
— Знали, а на суде помалкивали. Так, что ли?
Радев снова поднял голову. Во взгляде его читалась
необыкновенная твердость.
— Товарищ Димов, я лучше всех знаю, что я невино¬
вен. И в конце концов, все, что в мою пользу, идет на
пользу и истине.
— Не хитрите, Радев. Отвечайте только на вопросы.
Двадцать седьмого мая ровно в четыре часа ваша началь¬
ница действительно вызвала вас к себе. Что было дальше?
Радев нахмурился.
— Все дело в том, что товарищ Борова крайне рассе¬
янная женщина. Она обыкновенно через пять минут забы¬
вает, что сказала и что приказала. Когда я поднялся
к ней в кабинет, ее уже не было. Возможно, она ушла
в министерство. Я остался ждать.
— Сколько времени вы ждали?
— Минут двадцать, но она не пришла... Тогда и я ушел.
Было уже поздно возвращаться на работу, я пошел до¬
мой...
— И что вы там увидели?
Радев еле заметно вздрогнул.
— Сами знаете что... Убитую жену. А затем пришел
и этот товарищ.
— Где вы ее обнаружили?
— Я уже говорил на суде... в постели, закутанной
в одеяло.
— Лжете, Радев! — строго перебил Димов.— Вы сами
сказали, что прождали в кабинете Боровой около двадцати
минут... Десять минут дороги, итого — полчаса. Значит,
вы были дома около половины пятого...
— Нет, в тот раз я не торопился, шел медленно. Про¬
шел через парк. Я часто хожу через парк. Так что домой
я пришел после пяти.
— Вы встретили кого-нибудь в парке? Говорили с кем-
нибудь?
124
— Нет, никого не видел.
— Да и как можно было увидеть, Радев, если вы сразу
же вернулись домой? Гораздо ранее пяти часов. Затем вы
вышли и снова вернулись.
Радев молчал.
— Скажите, что произошло, когда вы пришли домой
в первый раз? Что вы обнаружили?
Радев угрюмо молчал.
— Думайте что хотите! — ответил он.— Я сказал вам
все.
— В таком случае я должен снова отдать вас под суд.
—• Вы вольны делать все, что вам заблагорассудится! —
сказал Радев.— Вы, наверное, давно убедились, что моя
личная судьба меня не интересует. Все, что делаю, — делаю
ради детей.
— Может, и так. Но дальше вы будете разговаривать
уже со следователем. Одевайтесь, пожалуйста.
— А мой сын?
— Будьте спокойны, о нем мы позаботились.
Радев вздохнул и поплелся в спальню. Он словно рас¬
шатался и надломился за последние минуты. Кто знает,
быть может, он наконец скажет правду...
7
В записной книжке инспектора Димова осталась, отме¬
ченная красным кружочком, только одна встреча —
с адвокатом Стаменовым. Можно было бы обойтись и без
нее, но она нависла над ним как тяжкий долг. Димов
послал Стаменову повестку, и на следующий день молодой
адвокат явился точно в назначенное время, притом в новом
костюме и при галстуке. Костюм не блистал ии материей,
ни кроем, но зато был новый. Небольшая бородка проби¬
валась на не очень выразительном подбородке Стаменова,
а вид был довольно самоуверенный — недавний успех,
который долго комментировался коллегами, явно припод¬
нял его в собственных глазах. Куда делся прежний Жорка,
скромный и неприхотливый поклонник Шиллера! Люди
никогда не поймут, каким скверным советчиком бывает
успех. От жаркого блеска его щедрых лучей погибло
гораздо больше людей, чем от вражеских ударов.
Короче говоря, инспектор Димов первыми же словами
125
как кипятком окатил зазнавшегося петушка. И ощипы¬
вать не пришлось — перья полетели сами собой.
—* Я просто поражен! — тихо сказал Стаменов и долго
не мог проронить ни звука.
— Вы верите в его невиновность? — спросил Димов.
— Да, я ничуть в этом не сомневался.
— Именно поэтому я и вызвал вас. Чем обоснована
ваша уверенность?
Стаменов беспомощно развел руками.
— Всем! — ответил он.
— А конкретно?
— Не знаю, как вам объяснить. Например, он не защи¬
щался. Ни в чем не шел мне навстречу... Я буквально
силком вытягивал из него самые незначительные факты.
Тот, кто изворачивается и хитрит, так не поступает —
он пускает в ход и зубы и ногти.
— Понимаю вас,— дружелюбно заметил Димов.
Молодой адвокат понравился инспектору, и он говорил
с ним все более радушно и приветливо.
— Меня интересует еще один вопрос,— продолжал
Димов.— На суде вы высказали следующее предположе¬
ние: возможно, Радев вернулся домой до прихода мальчи¬
ка. Он обнаружил жену убитой и перенес ее в спальню,
подальше от сына. Затем что-то заставило его выйти из
дома...
— Да, помню,— кивнул молодой человек.
— Это ваша догадка? Или же Радев каким-то образом
навел вас на эту мысль?
— Моя собственная догадка! — с горечью ответил
молодой человек.— Я долго обдумывал эту версию.
— Чем она вас затруднила?
— Почему Радев, возможно, уходил из квартиры?
И почему он сам не поднял на ноги милицию?
— Пришли ли вы к какому-нибудь заключению? Как
я вижу, у вас нет недостатка в интересных догадках.
— Что вам сказать? — уныло пробормотал Стаменов.—
Я подумал, что ему понадобилось что-то вынести из дому...
чтобы спрятать или уничтожить... Нечто такое, что он
хотел утаить от глаз милиции и нежелательных свидетелей.
— Вы умный парень! — одобрительно заметил Димов.
Молодой человек почувствовал, как у него снова проре¬
зываются перышки, что не такое уж большое утешение
для ощипанных петушков.
126
— Какого вы мнения о Розе?
— О дочери Радева? Она, несомненно, чудесная жен¬
щина!
— Нельзя ли хоть немного уточнить?
— Что тут говорить: милое, доброе, доверчивое су¬
щество... Гораздо наивнее, чем современные молодые
девушки. И с чересчур чувствительной душой...
Димов молчал. Ои размышлял, но на лице его ничего
не отразилось.
— Вы, наверное, будете пересматривать дело? — спро¬
сил Стаменов.
— Я не могу скрывать то, что мне известно.
— Да, да — естественно... Конечпо, это будет тяже¬
лым ударом по моей репутации добросовестного адвока¬
та. Но это не так уж важно. Мне попросту жаль этого
человека. Мне не верится, что он виновен.
— Не знаю, возможно, вы правы,— ответил Димов.—
Если он на самом деле невиновен, то лишь дочь может его
спасти.
Последние слова инспектора окончательно сбили с тол¬
ку молодого адвоката. Он ушел с еще неясной и слабой
надеждой и с затаенным убеждением, что хоть чем-то
помог выяснению дела.
8
Роза плакала. Она лежала ничком на кушетке и содро¬
галась от рыданий. Время от времени она отирала слезы,
но они лились неудержимо. Она сама не помнила, сколько
времени проплакала, не в силах остановиться. Неожидан¬
ная новость подкосила ее. Ие случайно зловещий ворон —
этот инспектор — прилетел и камнем упал на их гнездо.
Она была в таком отчаянии, что ие сразу услышала
звонок у двери. Кто-то продолжал звонить все настойчи¬
вей. Роза приподняла голову. Проблеск надежды, какое-
то смутное предчувствие подняли ее на ноги. Отерев слезы,
она пошла открывать. За порогом стояли обе тетки, все
еще в своих мрачных траурных платьях. Роза бросилась
на шею старшей.
— Папу снова арестовали! — всхлипывая, сказала она.
Старая дама погладила ее по голове.
— Да, знаю... Сегодня нам сказали...
127
128
Роза провела их в маленькую прихожую. Слезы снова
неудержимо побежали по ее лицу.
— Он невиновен! — восклицала она сквозь плач.—
Какой вздор!.. Ведь и суд это доказал.
— Коль невиновен, суд еще раз докажет! — сказала
старшая тетка подчеркнуто бесстрастным тоном. Бездуш¬
ные слова не задели подавленную отчаянием Розу.
— Но почему? Почему? — кричала она. — Они его
доконают.
Тетки молчали. Роза вдруг спросила:
— А где Филипп?
— Привели к нам.
— Добьют и ребенка. Неужели у них пет ни капли
жалости?
— Мы — по другому делу,— сказала старшая.— Хо¬
тим поставить мраморную плиту на могиле. С небольшим
портретом... Пришли попросить у тебя снимок, если най¬
дется. Лучше тот, где она молодая.
Роза, онемев, смотрела па теток. Старухи, наверное,
совсем выжили из ума. В такой ужасный день беспокоить
се из-за какой-то карточки! Впрочем, по-своему они пра¬
вы. В конце концов, Стефан Радев для них чужой. Возмож¬
но, они даже злорадствуют про себя, узнав, что ои снова
попал в тюрьму.
Она нехотя встала и подошла к гардеробу. Там в боль¬
шой коробке из-под шоколада хранились оставшиеся от
матери фотографии. Она выдвинула нижний ящик и стала
рыться в вещах. Но коробки не оказалось на старом месте.
Она вытащила ящик целиком и с досадой отбросила в сто¬
рону ворох белья.
И вдруг она застыла от ужаса. На дне ящика лежала
зловещая зеленая шкатулка. Точно такая, какую она
описала по памяти,— с бронзовым орнаментом и моно¬
граммой фирмы. Глазам ие верилось, руки и ноги отяжеле¬
ли, словно шкатулка ей приснилась. И вдруг истина блес¬
нула молнией в ее оцепеневшем сознании.
— Что ты там замешкалась? — спросила старшая
тетка.
— Да ничего, так просто! — ответила Роза, еле сдер¬
жав крик.
Она поспешно прикрыла шкатулку чем-то, что попа¬
лось под руку, и продолжала поиски. Наконец-то нашлась
и коробка из-под шоколада. Обе тетки даже не взглянули
5 № 3100
129
на мертвенно бледное лицо Розы, сразу же ухватились
за коробку.
— Выбирайте сами! — сказала Роза упавшим голосом
и отпрянула к окну.
Старухи, как сороки, закопошились у коробки. Нако¬
нец отобрали пару снимков и, довольные, собрались
уходить.
— Пора и честь знать! — сказала старшая.— Филипп
один остался. Один во всей квартире!
Истерическое рыдание было ответом. Роза повернулась
к ним спиной, но тетки не подошли к ней и не нашли в уте¬
шение доброго слова. Они лишь переглянулись и пото¬
ропились убраться восвояси. Роза услышала, как хлопну¬
ла дверь. Но ее не потянуло снова иа кушетку, она больше
не плакала. В ее лихорадочном воображении медленно
зрело пока еще смутное, но жестокое решение.
Молодой Желязков вернулся к семи часам иа своем
мотороллере. Выключив мотор, он оглядел машину и
направился к лифту. За последнее время он без особой
охоты возвращался домой, словно ему тягостно и страшно
было застать жену дома и услышать от нее нечто неприят¬
ное. Но юный муж хорошо владел собой. Когда он вышел
из лифта, лицо его преобразилось: оно стало приветливым,
улыбчивым и добродушным. С этим привычным выраже¬
нием он позвонил, но, не дождавшись, отпер дверь и вошел.
Сквозь стеклянную дверь прихожей он увидел, что в гости¬
ной темно. Сердце у него дрогнуло, он ворвался в гости¬
ную и осмотрелся.
Слава богу, Роза была дома. Она недвижно сидела
у окна, глядя наружу невидящим взглядом. Андрей шаг¬
нул к ней, но остановился, пораженный ее необычным
видом.
— Что с тобой? Что случилось?
— Зажги лампу! — ответила Роза.
Голос ее замер в тишине. Андрей повернулся и зажег
лампу.
— Что с тобой, Роза? — переспросил он, обуревае¬
мый мрачными предчувствиями.
— Посмотри на стол! — сказала Роза.
Озадаченный Андрей повиновался. На столе лежало
нечто завернутое в тонкую льняную салфетку. Он подо¬
130
шел ближе и нервно сдернул салфетку. Перед ним оказа¬
лась зеленая шкатулка.
Он замер на месте, словно окаменел. Но от Розы не
ускользнули его полные ужаса глаза. Неожиданное зрели¬
ще поразило его, как удар кулаком.
— Что с тобой? — спросила Роза.
Но ои стоял как глухой, все так же тупо глядя па
шкатулку.
— Этого ие может быть! — еле слышно пробормотал ои.
Роза поднялась ему навстречу, бледная как смерть.
— Ты — убийца! — крикнула она.— Ты убил мою
мать!
Андрей схватил шкатулку.
— Ие та! — закричал он и, повернувшись к Розе,
дико заорал: — Кто принес ее сюда?
— Кому надо тащить ее сюда? — сдавленным голосом
ответила Роза.— Ты спрятал, я нашла.
— Где я ее спрятал, дура?
— Сам знаешь где. В гардеробе! В нижнем ящике!..
Андрей выпустил шкатулку.
— Ты с ума сошла? Я ничего не прятал!..
Он вдруг понял, что выдал себя, и впился глазами
в жену.
— Дурочка, тебя купили... Подсунули коробку, чтобы
проверить тебя...
Роза изумленно глядела на него, что-то обдумывая.
Проблеск надежды мелькнул в ее взгляде, но тотчас же
угас.
— Откуда ты взял, что шкатулка не та? Разве ты видел
другую? Значит, другую ты припрятал?
Ошеломленный ее натиском, Андрей молчал.
— Ты убил ее, я знаю! Никто, кроме тебя, ие знал
про шкатулку. И тебе я глупо проговорилась, дура...
Андрея словно подменили. Лицо его стало острым
и злым.
— Именно дура! — сказал ои.— Я не убивал ее.
Очень мне надо было убивать!
— Надо было — чтоб ограбить! Подлюга, убийца! —
истерически кричала Роза.
— Молчи, психопатка! Соседи услышат!
— Пусть слышат! Пусть все знают. Мало тебе — и отца
хочешь погубить за свою шкуру?
— А ему-то что? Его отпустили.
5*
431
— Сегодня его опять арестовали.
Андрей в тяжком раздумье глядел на нее.
— Сегодня?
— Не знаю... Может, вчера. Но мне сегодня сказали...
Андрей вдруг взорвался.
— Еще бы не арестовать. Он убил твою мать. И при¬
знался. Потом пошел на попятный. Такие штучки не про¬
ходят. Раз признался, значит, виновен. Ты чего разора¬
лась иа меня?
Роза смотрела на него, не скрывая омерзения.
— Ах вот как? — подступила она к нему, задыхаясь.—
Сначала ты прикончил мою мать! Теперь добираешься и до
отца! Знаешь ли, кто мой отец, ублюдок? Знаешь ли ты
его?
— Знаю! И все знают...
— Нет, не бывать этому! — снова закричала Роза.—
Не будет по-твоему...
С кошачьим проворством она бросилась к выходу, по
Андрей настиг ее, вцепился в платье и рванул иа себя.
Роза поскользнулась, упала. Андрей склонился над ней.
— Только пикни — убью! — злобно процедил он.—
И глазом не моргну.
— Не впервой! Как и мать!..
— Сказал тебе ясно: мне нужна была шкатулка...
Она не материна. Она краденая.
— Краденая?
— А ты как думала, дуреха? У твоей матери — и вдруг
шкатулка, набитая золотом и алмазами! И долларами!
Она преступница, а не я!
— Так вот ты как! — завопила в исступлении Роза.
Вскочив на ноги, она бросилась к окну. Пока она вози¬
лась со шпингалетом, Андрей снова повалил ее иа пол и
мертвой хваткой сдавил ей горло.
В прихожей что-то хлопнуло, прогрохотали шаги.
Дверь с треском распахнулась, и в комнату ворвались
сотрудники милиции. Димов поднял пистолет.
— Стой!.. Руки вверх, Желязков!
Андрей привстал. Разъяренное лицо обмякло, стало
беспомощным и жалким.
— Присмотрите за женщиной! — тихо, сквозь зубы
сказал Димов.
Ралчев бросился к Розе. Действительно надо было
поторопиться —■ она лежала в глубоком обмороке.
132
9
Четверо друзей сидели в ивняке и прислушивались
к тихому лепету речки. Поднималась заря, лишь одна
яркая звезда еще сверкала на посветлевшем небосклоне.
Но речка еще чернела во мраке, она дышала и вздрагива¬
ла, нежась в прохладе ночи.
Четвертый из компании — Паргов — только что под¬
сел к остальным. Димов и Ралчев вопросительно погляде¬
ли на него. Стаменов наблюдал с любопытством — впер¬
вые в жизни ои видел, как ловят раков.
— Ну, как дела? — спросил Димов.
— Что-то ие везет,— сказал Паргов.
— Подряд никогда ие везет,— заметил Димов.—
Должно же быть в природе равновесие.
— Шпарь дальше,— сказал Паргов, укутывая полу¬
шубком торчащие колени.
Димов задумался.
— Давайте начнем со шкатулки,— сказал он.— Чья
она была и как оказалась у Антонии Радевой... Вы слыша¬
ли когда-нибудь об Авраме Цоиеве?
Только Ралчеву было известно это имя. И не удиви¬
тельно: он исследовал ие только его участие в данном деле,
но и все досье Цопева. Так как остальные собеседники
промолчали, Димов продолжал:
— Аврам Цонев был самый известный ювелир в доре¬
волюционной Болгарии. Его имя стало символом не только
богатства, но отличного, безукоризненного качества изде¬
лий... Свидетельство «куплено у Аврама Цонева» стоило
дороже любых гарантий. Аитуанета Мандилова несколько
лет была вхожа к нему — преподавала французский язык
его сыну. К сожалению, наши сведения говорят о том,
что она была не только учительницей, но и любовницей.
— Когда это было? — буркнул Паргов.
— Между сорок третьим и сорок шестым годом. Антуа-
иета была еще студенткой, но она с детства отлично владе¬
ла французским. В 1948 году Аврам Цонев получил загра¬
ничный паспорт и выехал в Швейцарию, захватив с собой и
сынка. Он, конечно, не смог вывезти свои богатства, одна¬
ко и без этого в Швейцарии он располагал крупным вкла¬
дом и мог жить в свое удовольствие. Но куда девать то,
что он оставил в Болгарии?.. Скорее всего, он рассовал
ценности по близким людям и взял с них слово вернуть,
133
когда придет время. Подробности нам неизвестны, мы
знаем только о том, что он оставил иа хранение Антуане-
те... Это и была зеленая шкатулка с алмазами и другими
драгоценностями. Вдобавок к ним — приличная сумма
в долларах.
— Стефан Радев знал о существовании шкатулки? —
спросил Стаменов.
— Конечно. В 1952 году Аврам Цонев скоропостижно
скончался от инфаркта в Лугано. Но сын остался. Ничто
не мешало Антуанете присвоить сокровище, но она была
на редкость порядочной женщиной. Несмотря на уйму
соблазнов, она ревниво берегла драгоценности для закон¬
ного наследника — до последнего дыхания. Вот где причи¬
на ее смерти.
Помолчав, Димов продолжал:
— Вы знаете, что после свадьбы Желязковы прожили
около года у Радевых. Роза случайно проболталась мужу
о шкатулке, и у того разгорелось воображение. В часы,
когда квартира пустовала, он заготовил отмычку для ко¬
мода. Но он, конечно, не торопился, он ждал подходящего
момента. Первым делом ему надо было обзавестись соб¬
ственной приличной квартирой. Это ему удалось. И все
же он не опережал события. Он полагал, что, если Раде-
вы сообщат о краже, подозрение неминуемо падет на него.
Но Желязков был уверен, что жаловаться не будут. Ведь,
в конце концов, Радевы незаконно укрывали большие
ценности.
— Интересно, как это Стефан Радев стерпел! — сказал
Стаменов.— При своей пресловутой честности...
— Он узнал слишком поздно. Дай духу ему не хватало
перечить жене. Но так или иначе, Желязков однажды ре¬
шил, что час пробил. Проникнуть в квартиру было нетруд¬
но, так как он запасся ключом. Все остальное оказалось
роковым стечением обстоятельств. Сначала пришла Анту-
анета за долларами и застала зятя на месте преступления.
У Желязкова не было намерения убивать кого бы то ни
было. Но, застигнутый со шкатулкой в руках, он насмерть
перепугался. В голове мгновенно созрела мысль об убийст¬
ве. Он бросился на кухню и схватил нож. Только тогда
Антуанета поняла, какая участь ожидает ее. Конечно,
она попыталась убежать. Он настиг ее в прихожей и на¬
нес первый удар. Она упала, и он прикончил ее... Он твер¬
дит, что был тогда не в своем уме.
134
— Ну, это не совсем так! — процедил Ралчев с плохо
скрытой ненавистью.— Он чуть было не задушил и свою
жену.
— И здесь начинается самое страшное,— тихо про¬
должал Димов.— Внезапно приходит Радев. Увидев
тестя, Желязков сразу выдохся. Я еще не знаю, что про¬
изошло между ними. Но не было ни криков, ни проклятий.
Они вместе перенесли труп, чтобы на него не наткнулся
мальчик. Радев вымыл нож и бросил его в мусоропровод.
Почему он это сделал? Он сам не может объяснить... По¬
просту ему взбрело на ум уничтожить малейшие следы
преступления. Вдвоем они замыли пол в передней. Оче¬
видно, оба находились в невменяемом состоянии и сами
толком не сознавали, что делают. Но глубоко потрясенный
Радев решил под впечатлением минуты пожертвовать
собой ради дочери. Он переживал ее горе тяжелее, чем
свое. А собственная судьба потеряла для него всякий ин¬
терес.
— Не могу себе представить логику его поведения! —
сказал, насупившись, молодой адвокат.— Смириться с
мыслью, что твоя дочь живет с убийцей...
— И я не могу! — недовольно пробурчал Димов.—
Но сам факт говорит, что такая логика существует. Строго
говоря, это скорее не логика, а некий инстинкт, невообра¬
зимое для нас чувство. Он болезненно любил дочь, гораздо
сильнее, чем сына. Вначале и я думал, что не в этом причи¬
на. Я предполагал, что он испугался скандала, что рас¬
кроется кража шкатулки... Но вышло по-иному... Одна
лишь дочь была у него в мыслях, он был готов иа все,
чтобы избавить ее от тяжелых переживаний.
— А как ты догадался, что Желязков убийца? — спро¬
сил Паргов.
Димов еле заметно вздохнул.
— Факты постепенно накапливались,— ответил он.—
Я и раньше добрался бы до истины, если бы не двусмыс¬
ленное поведение Радева и Генова. Наконец появился
еще один факт, который рассеял почти все мои сомнения.
Я тайком повидался с мальчонкой и долго беседовал с ним.
Мне удалось вызвать его на откровенность... Я спросил
его, кто дал ему деньги на кино в тот роковой день. Филипп
не колеблясь ответил: дядя Андрей. Правда, детям не
всегда можно верить. Но я иногда им верю больше, чем
взрослым. Картина прояснилась* но трудности остались.
135
Тогда мы придумали трюк со шкатулкой. Нашли похожую
шкатулку и уговорили тетушек помочь в нашем начина¬
нии. Они недурно сыграли свою роль. Накануне мы аре¬
стовали Радева, ибо знали, что тем самым выведем Розу
из душевного равновесия. Все остальное развивалось,
так сказать, по нашему сценарию. Труднее всего было,
конечно, подстраховать Розу от беды. Но и это нам уда¬
лось — мы прибыли как раз вовремя.
Паргов встал и пошел проверить ловушки. Небо в вы¬
шине порозовело, яркая звезда давно уже исчезла. Жур¬
чанье речки доносилось все отчетливей и громче.
— Страшно подумать, какую ошибку мы чуть было ие
совершили! — сказал со вздохом Ралчев.— А ведь вроде
бывалые криминалисты.
— Что верно, то верно, но мы ее совершили,— сказал
Димов.— По правде говоря, выручил нас Стамеиов. Иног¬
да мне думается, что чувства быстрее постигают истину,
чем разум. Я, например, рядовой криминалист, ие фило¬
соф, пе артист. И как правило, мне приходится сталки¬
ваться с неприглядной стороной человеческих чувств.
Очень опасно, когда начинаешь сживаться с ними. Мы пе
смогли своевременно разглядеть, что за человек Радев.
Конечно, я не оправдываю его поступки. Но никто не смо¬
жет отказать ему в моральной стойкости. Хотелось бы,
чтобы ему выпала в жизни хоть крупица мира и покоя...
Андрей Гулшти
ПОСЛЕДНЕЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ
ABBAKVMA ЗАХОВА
Перевод Л. Баша
Часть первая
С Аввакумом Заховьтм меня свел случай. И хотя Авва¬
кума природа одарила щедро, а я был самым что ни на есть
обыкновенным, ничем не примечательным человеком, меж¬
ду нами возникла тесная и прочная дружба. Благодаря
его доверию я имел счастье близко наблюдать за деятель¬
ностью Аввакума, связанной с раскрытием нескольких
очень сложных криминальных дел международного зна¬
чения. Два из них — Момчиловское и Ящурное, к ним
можно добавить еще и историю со «Спящей красавицей»,—
вызвали в свое время большой шум. Все они были задуманы
и выполнены весьма остроумно. Их устроители отличались
богатым воображением pi широко использовали всевоз¬
можные технические средства. Я был убежден, что, напри¬
мер, Момчиловский случай — это образец самого боль¬
шого коварства, на какое только способен злой человече¬
ский ум.
Теперь, когда заходит речь о тех прошлых событиях, я
с недоумением и стыдом думаю, как же так получается,
что люди не могут покончить с некоторыми позорными яв¬
лениями. Особенно с такими, которые вспоены ядовиты¬
ми соками политической ненависти. Зло, порожденное
этим чувством, ие знает пределов. Его никогда не назовешь
«самым страшным», потому что оно может проявиться в
обличье еще куда более страшном. Получается как с тем
сказочным змеем: отсечет богатырь одну из огнедышащих
голов — ив тот же миг на ее месте вырастает другая, еще
более страшная и огнедышащая. Вот я и вообразил тогда,
что не человек, а сам сатана придумал Момчиловскую
историю. Но теперь, после загадочной и, я бы сказал,
339
сверхъестественной кражи в нашей лаборатории, Момчи-
ловская история кажется мне такой же незамысловатой,
как задача на простое тройное правило, и настолько же
ясной, как безоблачное голубое небо над Карабаиром.
А может быть, я преувеличиваю? Или, точнее, может, я
раздуваю размеры этого загадочного преступления и ума¬
ляю дьявольские свойства предыдущего — Момчиловского?
Кто знает! Десять лет назад, будучи ветеринарным врачом
в Родопском крае, воодушевленный некоторыми качества¬
ми доярки Балабаницы — момчиловской Мессалины-Ло-
релеи (Балабаница была чем-то средним между ними),—
я весьма категорично объявил ее корову Рашку королевой
молоконадоев нашего района. Два года спустя корова
Лалка из Змеицы побила рекорд Рашки. На торжестве по
этому случаю я был очень язвителен и с затаенным зло¬
радством поглядывал на опечаленное лицо Мессалины-
Лорелеи. Так ей и надо! За целых два года она ведь ни
намеком, ни даже взглядом не дала мне понять, что одоб¬
ряет мои чувства, и вот теперь судьба наказала ее — жесто¬
ко, но справедливо: лавровый венец первенства будет ук¬
рашать отныне рога Лалки, а ее Рашка, вчерашняя чем¬
пионка, переходит в категорию отстающих. Какой стыд,
какой срам! Воодушевленный небывалыми надоями Лал¬
ки, я не скупился па похвалы ей, а относительно Рашки
высказался довольно пессимистически. Заявил, например,
поглядывая при этом украдкой иа Балабаницу, лицо ко¬
торой пылало то ли от стыда, то ли от негодования, что
Рашкино достижение ничто по сравнению с нынешним
рекордом Лалки...
Вы представляете себе? Заявить, будто целое ведро мо¬
лока — это ничто! Да, так вот бывает, когда новые дости¬
жения кружат вам голову, словно только что забродив¬
шее вино, и ошарашивают вас. Прежние рекорды, от
которых у вас еще недавно дух захватывало, вдруг стано¬
вятся пустячными, словно безнадежно обесцененные при
инфляции деньги. Фокус-покус — и лощеная сотенная
ассигнация превращается в жалкий медный грош, в
ничто.
Такое же значение «медного гроша» приобрела для меня
и Момчиловская история после того дня, когда в нашей ла¬
боратории была совершена ужасная кража. «Ужасная» —
это самое мягкое, самое невинное определение такого про¬
исшествия. Из нашей лаборатории выкрали склянку с
140
вирусом, способным вызвать страшную эпидемию болезни,
еще неизвестной миру,— выкрали каким-то таинствен¬
ным, совершенно фантастическим образом.
Нет, не стоит преуменьшать значение старой Момчи-
ловской истории — она и теперь представляется мне та¬
кой же дьявольской и кошмарной, как и прежде. Просто
у меня, как я уже намекнул, есть склонность безудержно
превозносить новое и небрежно махать рукой на старое. Су¬
дите сами: я готов был публично, на собраниях, восхвалять
достижения Мессалины-Лорелеи (Балабаницы), но как
только появилась в Змеице новая учителышиа, я тотчас
забыл знаменитую вдовушку из Момчилова. Уже и ие ста¬
ли мне нужны долгие беседы в корчме бай Гроздапа. У ру¬
соволосой учительницы действительно было что-то от Ло-
релеи, тогда какБалабаиида оказалась чистокровной Мес¬
салиной, и ни о какой Лорелее тут пе могло быть и речи.
Но подробнее об этом расскажу как-нибудь в другой
раз. У меня и в мыслях пе было долго держать читателя в
неведении, заставлять его озадаченно допытываться, что
это за лаборатория, о которой я упомянул, и для чего
понадобился тот страшный вирус, который может погу¬
бить весь мир. А ие стоит ли вопрос о чумных бациллах?
Или же о бациллах, родственных чумным? Вопрос вполне
закономерный, ведь в наше время и дети знают, что в
некоторых лабораториях с большим старанием выращи¬
вают всевозможные вирусы и бациллы. Выращивают
их для доброго дела: чтобы найти действенные сыворотки
и вакцины, способные положить конец эпидемическим
заболеваниям. Вот почему читатель может выяснить, что
это за лаборатория, о которой идет речь, и как оттуда
исчезла злополучная склянка. Но ои захочет узнать
также главное — даже будет настойчиво добиваться это¬
го,— чем занимаюсь я в упомянутой лаборатории и как
я туда попал. Ведь он знаком со мной, знает, что живу я в
Родопах, где находятся знаменитое село Момчилово и та¬
кое поэтичное село Кестен. Знает, что в бытность мою ве¬
теринарным врачом я постоянно заботился о корове Рашке
и ее сопернице Лалке и принимал весьма существенное уча¬
стие в увеличении надоев молока от обеих коров. До сих
пор читатель знал обо мне именно это, а теперь вдруг уз¬
нает, причем от меня самого, что я имею непосредственное
141
отношение к какой-то лаборатории, откуда при загадоч¬
ных обстоятельствах была похищена склянка с вирусом —
возбудителем ужасного инфекционного заболевания. Ну
ладно, пускай в литературном произведении внезапные,
неподготовленные переходы не делают чести его автору,
по ведь читатель знает, что я по профессии не литератор и
мне не известны досконально все основные литературные
правила, поэтому я надеюсь, что на меня за это не станут
бог весть как сердиться. Но тем не менее пусть читатель
будет спокоен: нам и в других случаях не всегда удавалось
соблюдать должным образом правила, но все же мы сво¬
дили концы с концами.
Сведем их и на сей раз — достаточно спова найти эту
склянку, но, правда, целой, нетронутой. Потому что, если
вирусы каким-нибудь образом окажутся вне склянки, рас¬
сказ этот может остаться незаконченным — ведь я не был
омыт, как тот богатырь из сказки, кровью змея с огнеды¬
шащими головами, чтобы стать неуязвимым для чумопо¬
добных бацилл. Если такое случится, то я, как и тысячи
других, буду лежать, вытянув ноги и обратив к небу ос¬
текленевшие глаза. Но даже если страшная инфекция не
настигнет меня, могу ли я ручаться, что в результате рас¬
следования этого загадочного похищения меня не отпра¬
вят на скамью подсудимых? Ведь я один из сотрудников
лаборатории, и проклятая склянка до самого последнего
времени стояла, можно сказать, у меня под носом. При¬
влечь меня к ответственности легче легкого, и будет про¬
сто чудом, если этого ие произойдет!
Из предыдущей книги приключений Аввакума За-
хова, где я познакомил читателей с несколькими страни¬
цами жизни этого замечательного человека, известно:
я по своему характеру — homme dur \ как говорят фран¬
цузы. Но на этот раз у меня что-то уж очень тоскливо на
душе, как будто наступила поздняя осень и по склонам
Карабаира поползли мглистые туманы. Настроение у меня
отвратительное — наверное, сошедший с рельсов локо¬
мотив чувствует себя несравнимо лучше и куда оптими¬
стичнее смотрит на мир. Следствие по делу о похищении
склянки с вирусом ведется уже вторые сутки, но резуль¬
тат его пока еще равен нулю. Не установлен ни похи-
1 Суровый солдат.
142
титель, ни — а это во сто тысяч раз важнее — местонахож¬
дение склянки, ни что стало с ее дьявольским содержи¬
мым. Не дай бог, чтобы вирусы эти расползлись по белу
свету!
Город пока спокоен, и жизнь идет своим чередом, а это
означает, что похититель держит еще вирусы взаперти.
Но до каких пор? Я все время невольно прислушиваюсь,
и сердце мое сжимается: кажется, я уже слышу невыно¬
симый вой сирен «скорой помощи», тревожные гудки са¬
нитарных машин. Я закрываю глаза и вижу, как бредут,
пошатываясь и едва держась на ногах, отдельные челове¬
ческие фигуры, вижу толпы обезумевших людей. Бесшум¬
но снуют черные сундуки моторизованных катафалков.
Я зажимаю уши ладонями и встряхиваю головой. Если
бы я не был homme dur, я бы представлял себе картины
пострашнее. Хорошо, что у меня солдатский характер!
Иа всякий случай я все же пью почаще кофе и три раза в
день принимаю успокоительные таблетки.
Но больше всего меня пугает следствие. И не столько
наводят страх сами допросы и вопросы следователя,
сколько чудовищное подозрение, что похитителем может
оказаться кто-то из нас, что один из нас, шестерых, украл
чумоподобные вирусы. Я заметил, что, пока мы сидим в
ожидании очередного допроса, каждый из нас украдкой
поглядывает на соседа, и притом с достаточно мрачным
выражением лица. О господи! Неужели это возможно?
Неужели кто-то из нас?.. Если исключить самого себя,
останется всего-то пятеро: заведующий лабораторией,
его помощник, двое научных сотрудников — кандидаты
наук — и лаборантка. За каждого из них я готов присяг¬
нуть, и не один раз, а тысячу, даже за Найдена Кирилкова,
которого считаю неприятным, испорченным молодым чело¬
веком. Но даже и за него готов поручиться! А что касается
лаборантки, то я скорее дал бы себя распять на кресте, чем
поверил, что возможный похититель — она!
Но по природе я человек не эмоциональный, характер
у меня солдатский, поэтому мне не пристало обращаться
к сверхъестественным силам, клясться и тому подобное.
Надо молчать. Хотя каждому известно, что в такие мучи¬
тельные часы молчание равносильно кошмару... На Змеицу
легла густая мгла, время от времени раздается протяжный
вой, и неизвестно, воют ли это волки или же сам сатана,
укрывшись в сумраке за какой-нибудь скалой.
143
Порой чувствую, как по спине моей бегают мурашки.
Это когда я думаю: ну ладно, а что, если следователь ука¬
жет пальцем на тебя? Укажет на тебя пальцем и весьма
благосклонно спросит: «А не признаешься ли ты, любез¬
ный, в содеянном грехе и не расскажешь ли нам поподроб¬
нее, как ты выкрал эту склянку?» О небо! Нет, если сле¬
дователь осмелится задать мне подобный вопрос, я так
обижусь, сделаю такое оскорбленное лицо, таким уничи¬
жительным взглядом смерю его, что он долго будет испы¬
тывать сожаление и корить себя за то, что вздумал меня
подозревать. Этот следователь, кажется, ие представляет
себе, что я за человек!.. Но под конец все же придет в за¬
мешательство, покраснеет, примется расхаживать по ком¬
нате и непременно кивнет мне, как бы принося извине¬
ния.
Однако время от времени я чувствую, как по спине у
меня ползают проклятые мурашки. С этими дрянными на¬
секомыми я так и ие сумел свыкнуться, хотя мне как ве¬
теринарному врачу частенько доводилось бывать в таких
местах, где черным-черно от муравейников.
Но мне могут сказать: «К чему эти пустые разговоры о
мурашках и муравьях, любезный, если Аввакум ваш друг?
И ежели такая страшная беда нависла над целым горо¬
дом, да и вообще надо всей страной, ежели возникла угроза
жуткой эпидемии и в опасности находится жизнь тысяч
и тысяч людей, почему же, черт возьми, Аввакум Захов
еще ие включился в следствие? Чего ждут ответственные
должностные лица?»
На этот законный вопрос мне придется ответить лишь
пожатием плеч и усмешкой, выражающей бесконечное
сожаление. Аввакум давно уже перестал заниматься де¬
лами, связанными с контрразведкой. Он целиком отдался
археологическим исследованиям, ездит с экспедициями за
рубеж — в далекие и близкие страны, на север и па юг,—
а когда на более длительное время задерживается на ро¬
дине, то пишет свои научные труды по археологии и ре¬
ставрирует по привычке древние вазы. Аввакум вышел из
игры, и поэтому ни я — его друг и биограф,— ни ответст¬
венные должностные лица не могут обратиться к нему за
помощью. И получается: сидит центральный нападающий
на трибуне, а внизу, на футбольном поле, его бывшие то¬
варищи по команде тщетно пытаются забить гол, по он,
центральный нападающий, но вправе помочь им хоть од¬
144
ной-единственной подачей мяча, потому что он теперь —
только зритель и не участвует в игре.
Впрочем, когда и как Аввакум снова полностью отдал¬
ся археологическим исследованиям — об этом я еще рас¬
скажу. Сейчас у меня просто нет настроения. Если у че¬
ловека бегают по спине мурашки, ему не до разговоров.
* * *
Тот же день. Чувствую себя так, словно стою над ямой,
где зарыта бомба замедленного действия. Но держусь.
Другими словами, с нервами у меня прилично. Стискиваю
зубы и говорю себе, что самое худшее, может быть, и не
случится. И еще говорю, что солдат должен быть всегда
готовым ко всему.
Просматриваю свои заметки и вдруг обнаруживаю, что
допустил весьма досадную ошибку. О небо! — восклицаю я
в душе, и мне становится грустно. Когда человек стоит над
ямой, в которой до поры до времени дремлет бомба замед¬
ленного действия, он не имеет права восклицать вслух,
он должен вести себя тихо и смирно, потому что находится
перед лицом вечности. Перед лицом вечности человеку
лучше всего молчать и размышлять.
Итак, я рассказываю про всяческие загвоздки, вызван¬
ные похищением, а о самом похищении не обмолвился пока
ни словом. Пропускаю главное. А ведь главное здесь та¬
ково, что, как подумаешь, голова идет кругом! Какая же
это «большая» кража! Масштабы события не выразишь и
самым емким словом. Года три назад я читал, кажется, в
«Монд» (газету брал у Аввакума), как шайка гангстеров ог¬
рабила почтовый поезд. Эти бравые парни остановили в
поле почтовый поезд, направлявшийся в Глазго, связали
охрану и выкрали из бронированного вагона, где находи¬
лась касса, свыше двадцати миллионов фунтов стерлингов.
Затем они исчезли, растворились как дым. Я показал тог¬
да Аввакуму заметку об ограблении («Монд» назвала его
«ограблением века»), он пробежал ее глазами, усмехнулся
презрительно и с подчеркнутым пренебрежением пожал
плечами. Спустя некоторое время, когда я снова загово¬
рил об этом происшествии, на лице Аввакума появилось
выражение досады, он слегка нахмурился. «Любезный
Анастасий,— сказал он,— для Запада случай этот, воз¬
145
можно, представляет интерес, там могут назвать его даже
«ограблением эпохи» или «королевой краж» — это в их
стиле. А я вижу в нем лишь самое обыкновенное ограбле¬
ние, совершенное разбойниками с большой дороги, орга¬
низованное, разумеется, с помощью подкупленных чи¬
новников и полицейских». Он помолчал немного и перевел
разговор на другое. В последнее время Аввакум стал
проявлять живой интерес к вирусологии, хотя эта наука
ие имела ничего общего с его археологическими изыска¬
ниями. Тогда меня больше всего удивило его подчеркнутое
нежелание слушать какие бы то ни было криминальные
истории и его враждебное отношение к разговорам, воз¬
никавшим в связи с каким-нибудь уголовным преступле¬
нием. Удивила меня, естественно, и его оценка ограбле¬
ния лондонского почтового поезда. Самый обыкновенный
разбой на большой дороге! Если бы эти слова были про¬
изнесены не им, мастером сыска, а кем-то из простых смерт¬
ных, я непременно сказал бы тому: «Гражданин, да сооб¬
ражаете ли вы, что говорите? Шутка ли, похищены два¬
дцать миллионов фунтов стерлингов под самым носом у
Скотланд-ярда! А ведь вышеуказанный поезд имел собст¬
венную коротковолновую радиостанцию, путь его следо¬
вания патрулировался вертолетом, охрана была вооружена
автоматами и легкими пулеметами, а возле места ограб¬
ления проходило шоссе, кишевшее легковыми и грузовыми
машинами! Неужели вы будете продолжать настаивать
на том, что ограбление лондонского поезда — самый
обыкновенный разбой на большой дороге?»
Вот так бы я разговаривал с любым, кроме Аввакума,
чье пренебрежительное отношение к этому случаю мог
объяснить себе переменами, которые произошли в его
жизни. Он покинул мир преступлений, чтобы ринуться с
присущей ему неистощимой энергией в мир руин и за¬
стывшего времени. Кто знает, может быть, в том мире тоже
были свои неразгаданные тайны?
Так думал когда-то об ограблении лондонского почто¬
вого поезда Аввакум, а теперь, после кражи в пашей ла¬
боратории, на то ограбление мне и самому хочется махнуть
пренебрежительно рукой. Но, скажете вы, в лондонском
случае речь шла о двадцати миллионах фунтов стерлин¬
гов — это же целая груда золота! А что стоит ваша склян¬
ка, скажите, пожалуйста? Кошелечка с карманными день¬
гами — хватит за глаза!
146
Нет, не советую вам так говорить. Наша склянка,
уверяю вас, может причинить неслыханные бедствия, и их
стоимостное выражение, как говорят экономисты, в два¬
дцать раз превысит двадцатью двадцать миллионов фун¬
тов стерлингов! А если к этим бедствиям присоединить
человеческие страдания, скорбь по погибшим, то двадцать
миллионов фунтов стерлингов покажутся песчинкой в
бескрайней пустыне, каплей воды в безбрежном океане.
Потому-то я не советую вам даже сравнивать кражу в на¬
шей лаборатории с тем разбоем иа большой дороге. Да и
по замыслу и по выполнению ограбление почтового поезда,
между нами говоря,— грубая работа, а ограбление пашей
лаборатории — работа филигранная, ювелирное изделие
преступного человеческого гения. Судите сами!
Ф $
Кража. Как она произошла?
Эту часть рассказа следует начать несколько издалека,
чтобы читатель получил более ясное представление о не¬
которых существенных деталях: назначении нашей лабо¬
ратории, облике людей, которые работают в лей, местона¬
хождении ее здания, его внешнем виде и внутреннем рас¬
положении помещений.
Наша лаборатория называется «Лаборатория вирусо¬
логических исследований». Ее предназначепие в высшей
степени гуманно: поиски средств борьбы с теми эпидеми¬
ями, особенно гриппа, которые в значительной степени
сокращают жизнь людей. Лаборатория имеет четыре отде¬
ления, каждое из них занимает целый этаж. Отделение,
где работаю я, помещается на четвертом этаже. Это послед¬
ний этаж, над ним — только небо, солнце и звезды. Ко¬
роче говоря, чердака над нашим этажом нет — над ним
плоская крыша.
Итак, лаборатория помещается в массивном четырех¬
этажном здании с плоской крышей и серыми стенами. У
здания нет ни балконов, ни веранд, ни галерей, все окна
одинакового размера, и это однообразие придает ему не¬
сколько казарменный вид. А железные решетки, защищаю¬
щие окна снаружи, хотя и выполнены достаточно искус¬
147
но — в их квадраты вплетены стилизованные листья
водяных лилий,— добавляют к его казарменному виду
еще и определенные тюремные штрихи. Но как бы там ни
было, водяные лилии настолько густо заполняют желез¬
ные квадраты, что даже котенок не смог бы пролезть меж¬
ду ними. Окна на задней стене здания тоже забраны решет¬
ками, только тут в квадраты их не вплетено никаких ли¬
лий, и потому с тыльной стороны здание и в самом деле
похоже на тюрьму или, в лучшем случае, на склад горю¬
чих материалов.
Это мрачное здание, предназначенное для самых свет¬
лых целей, имеет два входа. Официальный находится на
фасадной стороне, черный — на задней. Здание окружено
двором, опоясанным низкой железной оградой, слишком
тонкой и хрупкой для такого угрюмого строения. Часть
двора перед фасадом, просторная, покрытая травой, при¬
мыкает к асфальтированному шоссе, ведущему к Горпа-
Баие. С задней стороны дома двор невелик — каких-ни¬
будь десять шагов в ширину. Находящийся тут черный
ход не связан со всем зданием, а ведет лишь в цокольный
этаж, где установлено оборудование парового отопления.
Напротив этого входа зеленеют слегка всхолмленные по¬
ляны Горна-Бани.
Официальный вход — торжественный, сводчатый, с
массивной дверью. Обе створки ее, хоть и застеклены до
половины, защищены изнутри затейливым густым орна¬
ментом из кованого железа. Сразу же за дверью — про¬
сторный холл, облицованный цветными мраморными пли¬
тами. Тут находится стеклянная будка вахтера, чуть в
стороне от нее начинается коридор, который ведет во вну¬
треннюю часть здания.
Все это продиктовано особым характером нашей работы:
мы имеем дело с весьма токсичным микромиром. Наши ви¬
русы и бациллы могли бы вызвать ужасающие массовые
эпидемии, если бы какая-нибудь вредительская рука вы¬
несла отсюда капсулы, склянки, контейнеры, в которых
мы храним их с особой тщательностью и осторожностью.
Теоретически ограбление всегда вероятно, и потому мы
принимаем все меры, чтобы свести теоретическую вероят¬
ность к нулю. Так, например, мы помещаем опасные ви¬
русы в специальные, герметически закрывающиеся склян¬
ки, предварительно заправленные соответствующей пи¬
тательной средой (бульоном). А сами склянки, особенно
те, которые содержат наиболее опасные вирусы, держим в
стальных шкафах, снабженных двойной системой запоров.
Один ключ от шкафа берет заведующий отделением, а
другой хранится у дежурного вахтера.
Помимо этих мер, направленных на предотвращение
«бегства» вирусов, мы ввели строгий режим во внутреннем
распорядке. Так, посторонние не могут войти в здание, не
предъявив вахтеру специальный пропуск, подписанный
руководителем того отделения, куда данное постороннее
лицо идет, и заведующим отделом кадров. Посторонние
не могут выйти из здания, не предъявив вахтеру пропуск,
заверенный соответствующим сотрудником. К тому же
посторонним запрещено входить в здание с портфелями,
сумками, папками, чемоданчиками.
Я рассказываю обо всех этих скучнейших подроб¬
ностях для того, чтобы читателю стало ясно: похитить лю¬
бую склянку из нашей лаборатории —- дело почти не¬
возможное. И еще более невероятным кажется предполо¬
жение, что «акция» эта останется нераскрытой.
«Но неужели кто-то из вас, сотрудников, не мог бы вы¬
нести из лаборатории злополучную склянку, спрятав ее,
скажем, под пальто?» — заметит, может быть, какой-ни¬
будь сообразительный и мнительный читатель. Такому
читателю я скажу, что это не только неосуществимо прак¬
тически, но даже невозможно теоретически. И вот почему.
Мы все в принципе люди проверенные, но на всякий слу¬
чай (обычно, когда мы покидаем лабораторию в обеден¬
ный перерыв и вечером) специальное электронное устрой¬
ство, вмонтированное у выхода в последнем коридоре,
безошибочно отмечает, у кого из сотрудников есть в одеж¬
де предмет из стекла, пластмассы или металла. Поэтому,
прежде чем уйти, мы сдаем содержимое своих карманов
дежурному служителю и, пройдя через проверочную зо¬
ну, уже в самом конце коридора забираем у него свои
вещи. Даже главный директор проходит через провероч¬
ную зону, так что никому не обидно и никому не приходит
в голову дуться. Мы политически образованные люди и
отлично знаем, что враги далеко не безучастно следят за
нашей научной работой. И нам, специалистам, хорошо
известно, что может случиться, если, не дай бог, какая-
нибудь опасная склянка попадет во вражеские руки. Клас¬
совый враг коварен — от него можно всего ждать. Поэто¬
му мы очень хорошо относимся к нашему электронному
149
проверочному устройству и, чтобы доказать ему свои
добрые чувства, порой дважды проходим перед его неви¬
димым, но всевидящим оком.
Был все же случай, когда это устройство насмеялось, и
очень жестоко, над моими добрыми чувствами. Вы, на¬
верное, знаете, что некоторые кибернетические машины
обладают весьма странным характером, а наша оказалась
и вовсе особенной: она вдруг стала проявлять склонность
к злым шуткам. Однажды я очень увлекся работой, а
когда спохватился и взглянул на часы, то увидел, крайне
удивленный, что их стрелки показывают восемь (двад¬
цать) часов. Вокруг — никого. В нашем отделении я ос¬
тался один. Да, в тот раз я действительно очень увлекся.
Но меня вообще никогда не тянет домой. Живу я один в
двухэтажной вилле, владелец которой два года назад по¬
весился на перилах парадной лестницы. Конечно, дело
тут не в страхе перед призраками — чихать мне на призра¬
ков, потому что это чистейшая глупость. Но все же, со¬
гласитесь, жить в необитаемом доме, где недавно повесился
его хозяин, не очень приятно. Возвращаясь сюда вече¬
ром — ведь нельзя же человеку не возвращаться после ра¬
боты куда-то, даже пусть это будет дом повесившегося,—
я тут же забираюсь в постель, закутываюсь с головой одея¬
лом и закрываю глаза. Какой смысл расхаживать по ком¬
натам без дела, без определенной цели? Сами понимаете,
пользы от этого никакой, и предпочтительнее поскорее
юркнуть в постель, сосчитать до тысячи и обратно, пока
не заснешь.
Так я, значит, увлекся и, когда поглядел на часы,
очень удивился. Вынул из карманов все, что следовало
вынуть, набросил пальто, вызвал лифт и через полминуты
торжественно прошествовал по проверочному коридору.
Ие знаю почему, но, шагая по его мраморному настилу,
я испытывал какое-то особое чувство удовлетворения —
слышал шум своих шагов и в то же время осознавал, что
меня внимательно осматривает наша кибернетическая ма¬
шина. «Хоть какая, а все же компания!» — мысленно ска¬
зал я себе, и мне стало весело. Да разве в моей вилле
услышишь такой гулкий звук шагов, разве почувствуешь
себя в фокусе чьего-то пристального внимания? Там все
покрыто дорожками, толстыми коврами, и, когда прохо¬
дишь по комнатам, создается впечатление, что перемеща¬
ешься в странном нереальном мире, в каких-то галактиче¬
150
ских туманностях. Не будь я человеком твердого характе¬
ра, я бы умер с отчаяния.
Ну так вот, мне стало весело, и, вместо того чтобы про¬
должать свой путь к выходу, я вернулся обратно. Мне даже
взбрело на ум громко крикнуть: «Э-хо-о!» — до того хо¬
рошо мне было. Так я прошелся туда и обратно еще дваж¬
ды. Шагал медленно, смотрел на потолок и сообщнически
подмигивал всевидящему оку. Но когда я проделывал
пятый тур этой прогулки, что-то вокруг меня вдруг пе¬
ременилось, все, как говорится, полетело вверх тормаш¬
ками. Совершенно неожиданно и таким образом, что у меня
волосы встали дыбом от ужаса, а может, мне только пока¬
залось, что они встали дыбом — ведь у меня на голове
была шапка. Я замер, словно впереди, преградив мне до¬
рогу, возникло вдруг сказочное чудище.
Теперь я уже знаю, что все это, конечно, было от не¬
ожиданности, но тогда я просто остолбенел. Над головой
моей выла сирена, а над входом в коридор вспыхивал че¬
рез короткие промежутки красный сигнал тревоги. В ту
же секунду, когда начала выть сирена, автоматическое
устройство наглухо закрыло все выходы из здания. Вид¬
но, я своим расхаживанием взад-вперед как-то повлиял
иа нервы машины, и она вышла из своего транзисторного
равновесия. А когда существо, пускай и кибернетическое,
выходит из равновесия, от него можно ждать любых глу¬
постей.
Шутка нашей машины была не просто злой, ной жесто¬
кой. Целую ночь я убеждал милицию, что в своей одежде
я не нес абсолютно ничего. Но мне не верили: мое «честное
слово» было просто жалкое ничто по сравнению с сигна¬
лом кибернетической машины. Меня держали под арестом
до самого утра, пока не закончили проверку нашего отде¬
ления и не установили отсутствие какой бы то ни было не¬
хватки опасных вирусов; только тогда директор согласил¬
ся подписать какой-то важный документ, и ответственные
лица приняли решение освободить меня.
# * *
Теперь, когда вы вкратце познакомились с назначе¬
нием нашей лаборатории и с ее защитными устройствами,
пришел черед представить вам тех, кто работает в нашем
151
отделении специальных заданий, сокращенно называемом
«ЛС-4». Цифра 4, как вы, вероятно, догадываетесь, обоз¬
начает место, где помещается отделение,— четвертый
этаж.
В «ЛС-4» работают шесть человек. Ее руководитель
профессор Марко Марков, седой пятидесятилетний муж¬
чина, закончил в свое время факультет микробиологии и
вирусологии в Париже, работал в Пастеровском инсти¬
туте. Это авторитетный ученый с международной извест¬
ностью, член-корреспондент нескольких европейских ака¬
демий; говорят, в будущем году он может быть избран
действительным членом Болгарской Академии наук. Че¬
тыре года назад профессор Марко Марков заведовал ка¬
федрой в Медицинской Академии. По решению Совета
Министров ои был назначен заместителем главного ди¬
ректора Лаборатории вирусологических исследований и
заведующим ее отделения специальных заданий.
Я представляю профессора лишь несколькими беглы¬
ми штрихами, поскольку рассчитываю, что читатель сам
составит мнение о его характере. Хотя, по-моему, вводить
его в рассказ не так уж необходимо. Я даже думаю, ис¬
тория эта вполне могла бы обойтись без него. «Почему?—
спросит, наверное, читатель.— Разве можно рассказывать
о такой важной, особой лаборатории и не уделить дол¬
жного внимания ее главному специалисту?» «А почему
нельзя? — спрошу я в свою очередь.— Ведь главный
специалист — отец повосозданиого вируса, а где это ви¬
дано, где это слыхано, чтобы отец самым разбойничьим
образом похитил свое собственное детище? А раз он не
замешан в похищении и не играет никакой роли в сокры¬
тии вируса, на кой черт вводить его в рассказ?»
Однако, говоря это, я не только тогда, но и теперь еще
чувствую себя так, будто ступаю на тонкую корку льда,
а под ногами у меня зияет бездна. «Что?!— удивится чи¬
татель.— В таком случае, почему же вы собираетесь рас¬
сказывать о себе, ведь вы не участвовали в краже и вообще
никакой ие похититель? И разве при описании разных слу¬
чаев из жизни Аввакума Захова вы не вводите в рассказ
людей, которые не имеют ничего общего с главной темой:
со всякими убийствами, отравлениями, похищениями,
шантажом?»
Вот почему, давая волю желанию устранить профес¬
сора из действия своего рассказа, я чувствую себя так,
452
словно стою над бездной. И поскольку человеку лучше не
свешиваться ни над какими безднами, я все же скажу о
нем несколько слов, хотя в душе твердо убежден, что он
не имеет и не может иметь ничего общего с похищением
проклятого вируса.
Есть люди, чья внешность сразу же производит на вас
впечатление: в ней с первого взгляда вы отмечаете нечто
особенное, навсегда запоминающееся. К числу таких лю¬
дей принадлежит и профессор. Что в нем прежде всего
бросалось в глаза? Во-первых, производило сильное, мож¬
но сказать, неотразимое впечатление его строгое, аске¬
тическое, угрюмое лицо, чем-то напоминающее лица средне¬
вековых фанатиков. Во-вторых, его всегда строгий офи¬
циальный костюм, крахмальная белая рубашка и завя¬
занный артистическим бантом галстук. В темных глазах
этого выдающегося человека горел какой-то дьявольский
огонь — блеск его мог быть сильнее или слабее, но ни¬
когда не гас. Я говорю «дьявольский», потому что огонь
этот был черный, а черным может быть только дьяволь¬
ский огонь. Если вы видели когда-нибудь кипящий ас¬
фальт, то вспомните его булькающие блестящие пузыри
и вы определенно получите представление, о чем идет речь.
Взглянув в глаза профессора, человек испытывал болез¬
ненное ощущение ожога — не физического, разумеется, а
душевного. Как будто бы к его внутреннему «я» прикос¬
нулось раскаленное железо. Поэтому многие старались не
встречаться с его взглядом, отводили глаза в сторону или
опускали голову. Студентки, перед тем как идти к нему на
экзамен, без конца глотали валерьянку. Аудитория на¬
полнялась запахами больницы. Ио полной противополож¬
ностью его взгляду был его голос — теплый, мягкий.
И все же оставалось ощущение, будто голос этот исходит
из каких-то дьявольских глубин.
В остальном был он человеком более чем вниматель¬
ным, учтивым, с галантными, даже изысканными мане¬
рами. Не было случая, чтобы он не уступил в автобусе
место женщине, будь ей всего лет пятнадцать. «Благода¬
рю» и «пожалуйста» — слова, которые он чаще всего упот¬
реблял, может быть, сотни раз за день. Высокого роста,
худощавый, он ходил, слегка опустив плечи.
Помощнику профессора Маркова доценту Войну Кон¬
стантинову под пятьдесят. Он крупный специалист и,
вероятно, очень скоро получит звание профессора. Это
153
толстяк с заплывшим жиром лицом, с крупными бедрами
и внушительной спиной. Под желтоватыми кошачьими
глазами у него набухли мешки, похожие на пузыри, на¬
полненные гусиным салом. Он чревоугодник, любит вино,
по натуре своей весельчак. Увлечение азартными игра¬
ми — его несчастье. Когда выигрывает — угощает всех,
кто попадется ему на глаза, а проиграет, что случается
довольно часто,— ищет с видом побитой собаки, у кого
бы взять взаймы. Он всегда по уши в долгах. С женой раз¬
велся, живет один в трехкомнатной квартире на улице
Шипки, недалеко от Докторского сада.
Третий по рангу человек в нашем отделении — канди¬
дат наук Недьо Недев. Он такого же примерно роста, что
и профессор,— только в этом и состоит сходство между
ними. Профессор сразу производит впечатление и запо¬
минается, а Недьо Недев внешне какой-то безликий. Гово¬
ря о людях его типа, трудно отметить в них хоть одну свое¬
образную, только им присущую черту. Особенность их, по¬
жалуй, лишь в том, что они ничем не выделяются — ни
хорошим, ни дурным. Такого человека трудно запомнить, а
когда попытаешься представить его, сразу же чувствуешь,
что задал себе как будто бы легкую, а в действительности
непосильную задачу. Образ, который встает перед твоими
глазами, расплывчат и изменчив, контуры его неопреде¬
ленны, и кажется, будто видишь не действительно сущест¬
вующего человека, а извивающуюся кудель дыма.
Но внешняя безликость вовсе не означает, что чело¬
век и душой своей безлик. Как обманчивы бывают порой
внешние черты! Взять того же Недьо Недева. Разве най¬
дешь во всей лаборатории более работящего и дисципли¬
нированного, чем он? А у кого есть коллекция старинных
монет — правда, не бог весть какая богатая, а все же кол¬
лекция? Но Недьо Недев не только нумизмат — он и са¬
довод. И не простой садовод, а энтузиаст: выращивает на
своем крохотном (всего в один декар х) участке семь ви¬
дов тюльпанов, шесть видов роз, три сорта роскошных мно¬
гоцветных гиацинтов и хризантемы... Вот и скажите те¬
перь, что этот внешне неприметный специалист-вирусолог
не богатая духовно личность! Говорят, легче всего соста¬
вить мнение о человеке, если спросить его, о чем он меч¬
тает. Вот я и спросил как-то об этом Недьо Недева. Он,
1 Мера земельной площади в Болгарии, равная 1000 кв. м.
154
смущенно усмехнувшись, доверительно шепнул мне: «Моя
мечта — хоть на полдекара увеличить свой участок. Тог¬
да уж это будет настоящий цветник!»
Вот тебе и безликий человек! Я, почти единственный из
коллег Недьо Недева не только в нашей «ЛС-4», по и во
всей лаборатории, проявляю интерес к его гиацинтам и
розам, и он пригласил меня однажды к себе в гости на го¬
родскую квартиру, угостил коньяком и розовым варе¬
ньем, которое сам варил. Живет он один. Жена оставила
его лет десять назад ради какого-то известного архитекто¬
ра. Есть у Недева дочь, она недавно вышла замуж за
новоявленное эстрадное светило. Насколько я понял, ои
пе одобрял брака дочери, зять не нравился ему, и потому
молодые жили отдельно. В его просторной четырехком¬
натной квартире пусто и тихо — это какой-то печальный
мирок, существующий вне шумного «мира сего».
Могу сказать без обиняков, что четвертый наш со¬
трудник, кандидат наук Найден Кирилков, в моральном
отношении чужд нашему маленькому научному коллекти¬
ву. Он сравнительно молод, во всяком случае, моложе своих
коллег. Ему едва ли исполнилось тридцать лет, но выгля¬
дит он гораздо старше, как это обычно бывает с теми, кто
ведет так называемый «беспорядочный» образ жизни.
Эти люди отмечены признаками преждевременного увя¬
дания: кожа на лице бледно-желтая, у губ пролегают
глубокие складки, плечи опущены, походка расслаблен¬
ная. Таков с виду и наш герой. А по характеру он, мяг¬
ко выражаясь, дрянцо. Насмешлив, дерзок, разговари¬
вает нагловато, нередко цинично. Ои ни с кем не хочет
знаться, ему безразлично, что о нем думают другие, и
сам никогда не говорит, что думает о них. Литераторы ска¬
жут, наверное, что портрет этот тенденциозен. Пускай го¬
ворят — это их дело. Найден Кирилков именно таков,
каким я его описываю. Да и зачем мне приукрашивать
его благородными чертами, если их у него нет! Ои не за¬
служивает сочувствия! Я несколько раздавал ему понять,
что мне неприятно, когда ои пристает с циничными разго¬
ворами к нашей лаборантке Марине Спасовой и что он
вообще вертится возле нее. А он только пожмет плечами и
ухмыльнется. Однажды он мне подмигнул и ухмыльнулся
совсем уж бесстыдно. Я вскипел и просто ие знаю, что бы
с ним сделал — ведь я раза в два крупнее его! — если б
сразу же не взял себя в руки. Вообще-то он вовсе не за¬
155
служивает, чтобы к нему относиться снисходительно, по¬
этому незачем напрягать воображение и придумывать ему
хоть какие-нибудь благородные черты.
Правда, как специалист Кирилков — на высоте, дело
свое знает отлично и в этом отношении заслуживает толь¬
ко похвалы. Работает легко, безукоризненно и всегда слов¬
но шутя. Я спрашиваю себя: откуда черпает он эту уди¬
вительную энергию, если не досыпает ночи, если ведет
беспорядочный, нездоровый образ жизни?
Пятый сотрудник нашего отделения — это я, но ведь
мы условились, что о себе я расскажу попозже.
И вот мы дошли наконец до человека, который —
по крайней мере с моей точки зрения — мог украсть
склянку так же, как мог украсть ее я сам. Речь идет о на¬
шей лаборантке Марине Спасовой. Если бы следователь
обладал хоть каплей чувства реальности, он не должен
был бы даже разговаривать с ней по этому вопросу, не
то что подозревать ее! Но вы спросите: откуда такая уве¬
ренность? Ведь как говорит Аввакум: «Человек — это
звучит гордо, но от человека можно ожидать всего». До¬
пустим. Но вот как раз от Марины Спасовой можно ждать
лишь блестящего подтверждения того, что «человек —
это звучит гордо». Эта Доротея-Гретхен непричастна ни
к какой мерзости. И заводить с нею разговор о проклятой
краже вовсе не следовало! Доротея-Гретхен — воровка?!
Да в своем ли вы уме? Неужели, гражданин следователь,
вам невдомек, что, сомневаясь в этой женщине, вы со¬
вершаете ужасный грех, и, даже сгорев в геенне огнен¬
ной, вам не искупить его!
Доказательства? Сколько угодно! Я бы, например,
предложил вам просто посмотреть ей в глаза. Они такие
ярко-синие, ясные — ну просто весеннее небо, чистое,
омытое, прозрачное! Я бы никогда не поверил, что глаза
воровки могут быть такими ясными, идеально чистыми!
Где уж там! Глаза воровки непременно затянуты облака¬
ми ее нечистых помыслов, сомнений, страхов.
Но оставим внешние приметы — это предмет разговора
для психологов,— бросим взгляд, пусть даже беглый, на
ее поведение. Посмотрите, пожалуйста, как она одевается!
Она не носит мини-платьев и мини-юбок, не обтягивает
самым бесстыдным образом свои бедра, а это означает, что
у нее есть чувство собственного достоинства. Воровки обыч¬
156
но не обладают этим чувством. Если бы они им обладали,
они не были бы воровками.
Я заметил, что каждый раз, когда Найден Кирилков
начинает увиваться за ней или отпускает какие-нибудь
фривольности, намекая на разные непристойные дела,
Марина всегда отводит взгляд, а порой даже краснеет. Это
говорит о ее душевной чистоте. А какая душевная чистота
может быть у воровки?
Вот почему, мне кажется, следователь допускает
большую ошибку, подводя нашу лаборантку под общий
знаменатель возможного похитителя. Я безо всякого коле¬
бания включил бы Марину в категорию «невозможных».
Итак, я представил вам вкратце личный состав нашей
«ЛС-4»: ее руководитель — профессор Марко Марков;
его помощник — доцент Войн Константинов; научные со¬
трудники — кандидаты наук Недьо Недев и самый мо¬
лодой член нашего коллектива Найден Кирилков; ла¬
борантка Марина Спасова. И наконец, ваш покорный
слуга. Но о себе, как мы уже решили, я расскажу в другой
раз.
А теперь, когда знакомство состоялось, пора погово¬
рить о самой краже.
* * *
Итак, хоть это казалось странным для такого извест¬
ного ученого, профессор Марков упорно настаивал на
своей идее, что для борьбы со всевозможными разновид¬
ностями гриппа современная иммунологическая наука в
состоянии создать единую, универсальную противогрип¬
позную вакцину. Он не только на словах поддерживал свой
тезис, казавшийся фантастичным большинству его кол¬
лег, но самоотверженно, я бы сказал, с какой-то яростной
экзальтацией работал над его осуществлением.
Из уважения к огромному авторитету профессора я
лишь деликатно намекал, что сама идея «универсальной
противогриппозной вакцины» кажется «странной». Между
нами говоря, она попросту маниакальна. Именитые спе¬
циалисты утверждают даже, что она абсурдна. Ну и что?
Пусть абсурдна, но мне, например, некоторые абсурдные ве¬
щи представляются весьма привлекательными. Взять хотя
бы чувства, которые я одно время питал к новой учитель¬
157
нице в Змеице. Любовь — сфера, где действуют, как из¬
вестно, самые разные иррациональные силы, и, конечно,
было бы абсурдом полагать, что новая учительница оце¬
нит мои достоинства и ответит мне взаимностью. Где уж
там! В тысячу раз более вероятно было, что она ответит
взаимностью тому головорезу — зубному врачу, который
в отношении достоинств вообще не мог равняться со мной.
Тут он был всего лишь сомнительной звездочкой, а я
сверкал, как солнце. Но тем не менее опа предпочла его —
такова уж антилогика любви. И все же было абсурдом, что
она влюбленно улыбалась мне, а не тому злодею, и абсурд
этот был так привлекателен и прекрасен, что я, сняв шля¬
пу, посылал благодарный взгляд звездам и тихо шептал,
исполненный счастья: «О небо, как ты милостиво!»
И вот благодаря своему особому отношению к абсурд¬
ному я был, пожалуй, единственным из сотрудников лабо¬
ратории, кто искренне сочувствовал профессору. Осталь¬
ные добросовестно выполняли его указания, потому что
с уважением относились к его научному имени — да и им
самим была не чужда амбиция,— хотя порой улыбались
скептически, а иногда и того хуже. Только я улыбался
профессору с неизменной восторженностью.
Я и по сей день не знаю: правительство ли поручило
разработку «универсальной» вакцины или же идея «уни¬
версальной» была предложена самим профессором прави¬
тельству и получила его благословенйе. В конце концов,
это не имеет значения и потому не так уж занимает меня.
Волновали в этом задании тогда, да и, сейчас еще кажутся
знаменательными, та особая секретность, с которой ви¬
лись работы, а также кодовое название нашего экспери¬
мента «Антивирус-У». Обычно мы не фкружаем таинствен¬
ностью свои исследования, а что касается шифровки ра¬
бочей задачи, то мы делали это впервые. Зашифровывать
ее было, конечно, излишне, потому что всей лаборатории
было известно, да и многие специалисты, не работавшие у
нас, знали, что мы ищем, куда направлены наши усилия.
Ну, ладно!.
Но если кодовое название нашего эксперимента не пред¬
ставляло ни для кого особой тайны, секретность работы по
осуществлению самого эксперимента соблюдалась стро¬
жайшая. Над другими заданиями мы обычно работали сооб¬
ща, и каждый из нас знал, как продвигается дело и какого
этапа мы достигли. В работе над «Аитивирусом-У» стиль
158
наших исследований изменился коренным образом. Те¬
перь каждый из нас решал лишь какую-то частную задачу.
А уж сам профессор собирал воедино все решения, и пото¬
му только он имел ясное представление о целом. Даже пер¬
вый помощник профессора, доцент Войн Константинов,
с трудом, словно в густом тумане, ориентировался в этой
работе.
Мне профессор поручил приготовление трех видов
бульона — питательной среды. Три месяца спустя, когда
эта примитивная работа стала мне уже невмоготу, про¬
фессор заправил каждый из моих бульонов порцией раз¬
личных вирусов и велел следить за ними, а также подроб¬
но описывать их развитие. Три раза в неделю я брал ви¬
русы из первого бульона и смешивал их с вирусами из
второго, а вирусы из второго бульона смешивал с виру¬
сами из третьего. Потом брал вирусы из третьего бульона
и смешивал их с вирусами из первого бульона, и так да¬
лее, в том же порядке и до бесконечности. Точнее, до
прошлого месяца.
Может быть, читателя удивит чередование числа «три»,
от которого действительно допахивает алхимией. Меня
это тоже удивляло, и я как-то спросил об этом профессора,
по он, вместо того чтобы ответить мне своим обычно теп¬
лым голосом, вонзил в меня такой холодный и резкий
взгляд, что с тех пор у меня начисто отпала охота прояв¬
лять любознательность. Я превратился в грустного мол¬
чальника. В молчальников превратились и мои коллеги.
Оми тоже попытались было вытянуть из профессора хоть
какие-нибудь объяснения, по их постигла та же участь:
шеф каждому сделал взглядом инъекцию замораживающе¬
го мозг хлорэтила и любопытство их тотчас угасло, как
задутая свеча. Ну, ладно!
Я говорю «иу, ладно», потому что ничего другого пе
могу сказать — просто не знаю. Даже развязный и нагло¬
ватый Найден Кирилков прикусил язык и ни о чем пе спра¬
шивал профессора. Хотя по-прежнему отпускал разные
дерзкие словечки любовного смысла Марине и нахально
ухмылялся ей.
Тут уместно отметить, что профессор впервые пред¬
стал перед нами как человек замкнутый. Правда, он и
раньше был не особенно общительным и разговорчивым,
но, когда мы начали операцию «Антивирус-У», его необ¬
щительность и молчаливость удесятерились, Зато глаза
159
его засверкали еще сильнее, и порой зрачки их горели так
ослепительно, словно оконца плавильной печи. Недаром
языкастый Найден Кирилков бесцеремонно назвал его
однажды «алхимиком». Назвать в наше время кого-ни¬
будь «алхимиком» — мало сказать, не велика честь! По
это сомнительное слово было брошено человеком сомни¬
тельной репутации, и потому я не придал ему значения.
Произнеси его человек серьезный, я все же почувствовал
бы необходимость потребовать объяснения. Как бы необыч¬
но и даже странно ни держался наш профессор, мое преж¬
нее восторженное отношение к нему было неизменным.
Этот большой ученый, полагал я, просто увлекся абсурд¬
ным экспериментом.
Несмотря на строгую секретность производимых нами
опытов, в стенах лаборатории и за ее пределами начали
распространяться разные слухи. И какие! Самые фантас¬
тические! Так, например, в последнее время стали очень
настойчиво утверждать, что профессор, мол, уже на пороге
создания генетическим путем какого-то нового вируса, ко¬
торого вообще не существовало во вселенной до нашего
времени. Изменяя якобы генетический код известного
вируса, он создает новый, доселе неизвестный! Забавляет¬
ся, как некогда забавлялся сам бог Саваоф, создавая раз¬
личные виды животных. Хорошенький слух, не правда ли?
От таких слухов волосы дыбом встанут. Потому что, если
в лабораториях начнут сотворять генетическим путем
разные новые вирусы, где гарантия, что через некоторое
время в тех же лабораториях не начнут сотворять новые
виды человеческих существ? Существ, оплодотворенных
Рацио и рожденных Логикой? Кибернетические устройства
научно-технической революции?
Как-то утром профессор явился в лабораторию в стро¬
гом официальном костюме, словно на правительственный
прием или юбилей. Его сильно увядшее за последнее вре¬
мя лицо было цвета ржавой жести и казалось болезнен¬
ным больше, чем обычно, но глаза возбужденно сверкали,
и в «окошечках печи» то и дело вспыхивал необыкновенно
яркий огонь. Он позвал всех нас к себе — в свой угол
лаборатории, где стоял его письменный стол и несгорае¬
мый шкаф,— и сообщил нам, правда, не так уж торжест¬
венно, что эксперимент «Антивирус-У» находится на завер¬
шающей стадии и что нас, слава богу, можно порадовать
доброй вестью. Он открыл несгораемый шкаф, вынул от¬
160
туда склянку с красной этикеткой, на которой были изоб¬
ражены череп и две кости («Очень опасно!»), и, слегка по¬
стучав по ней указательным пальцем, пояснил улыба¬
ясь, что она содержит новый вирус, который, по его мне¬
нию, послужит основой для будущей «универсальной»
вакцины.
«Этот вирус, который я предлагаю временно назвать
«Новый — У-1»,— плод наших общих усилий, детище все¬
го нашего коллектива. Теперь нам предстоит исследовать
его качества, классифицировать и определить его место
среди других болезнетворных вирусов. Мои первые впе¬
чатления от него пока еще скромны, но все же у нас есть
основания думать, что из всех известных вирусов, вызы¬
вающих грипп, наш «Новый — У-J» во много крат силь¬
нее». Тонкие губы нашего профессора при этих словах
изогнулись в некоем подобии улыбки. Мне, во всяком
случае, показалось, что это улыбнулся лежащий в гро¬
бу мертвец. «Вы должны радоваться, дорогие коллеги,—
продолжал он, оглядывая нас своими жгучими глазами,
и мне показалось, что они как-то странно улыбаются.—
Должны радоваться,— повторил он,— ведь вы создали
новое существо!»
Но мы не радовались, потому что, во-первых, никто из
нас не чувствовал себя отцом этого существа, отцовство
принадлежало, безусловно, профессору, во-вторых, су¬
щество это было новым Злом, и, хотя мы были специа¬
листами и знали, что из него будет приготовляться спа¬
сительная вакцина, мы не испытывали желания кричать
«ура!». Зло не приветствуют возгласами «ура!» даже
в тех случаях, когда оно является как будто бы во имя
Добра.
Профессор помолчал. Возможно, он был озадачен от¬
сутствием подлинного энтузиазма — свое воодушевление
мы проявили лишь щедрыми службистскими улыбками.
Затем, водрузив склянку на прежнее место, профессор
впервые за все время работы в «ЛС-4» закрыл несгорае¬
мый шкаф двумя ключами и еще раз настоятельно напом¬
нил о том, что сила нового вируса «огромна» и потому не¬
обходимо держать денно и нощно шкаф на «двойном
запоре».
6 № 3190
161
Последующие две недели мы предавались безудерж¬
ному ликованию по случаю рождения нового существа.
Профессор, правда, захворал еще в тот день, когда при¬
шел сообщить нам радостную весть. Болезнь его была за¬
гадочной. Войн Константинов, который навестил его дома,
на наши расспросы пожимал плечами и делал какие-то
таинственные гримасы, видимо означавшие, что заболе¬
вание это выходит за рамки обычного и относится, скорее,
к области психологической. Найден Кирилков брякнул
даже, что профессором, видно, завладел сам дьявол, и я
очень хорошо помню — никто ему не возразил тогда. Как
будто бы оказаться во власти дьявола было вполне в по¬
рядке вещей, чем-то вроде легкого гриппа.
«Новый — У-1» был заперт на два замка в сейфе, про¬
фессор отсутствовал, никакой срочной работы у нас не
было. Войн предавался азартным играм, Недьо возился
со своими хризантемами, беспутный Кирилков являлся
утром в лабораторию с получасовым опозданием и с си¬
ними кругами под своими бесстыжими, нахальными гла¬
зами. Марина читала целыми днями «Пособие по фотогра¬
фии» и время от времени щелкала фотоаппаратом «Киев»
в направлении пустующего профессорского кресла. Я же
слонялся вокруг своего рабочего места, представлял себе
самые невероятные вещи и иногда смеялся вслух.
А на улице шел дождь. Шел почти ие переставая. Ти¬
хий, холодный, противный осенний дождь лил день и ночь
с потемневшего неба. Иногда под вечер опускался туман,
и тогда мне казалось, будто я нахожусь на дне какого-
то бесконечного болота. Вы представляете, каково мне
было дома — без единой живой души вокруг, но с навяз¬
чивым образом самоубийцы-хозяина, висящего на пери¬
лах лестницы? Да и вообще всеми нами владело какое-то
особое настроение, я думаю, что этим мы были обязаны
прежде всего новорожденному вирусу. На нашей планете
появилось новое, очень злое живое существо.
Праздности пришел конец на пятнадцатый день —
явился профессор. Оы выздоровел, но в облике его оста¬
лась какая-то отметина, говорившая о том, что ои дейст¬
вительно знался с дьяволом. Профессор очень похудел,
стал совсем прозрачным, казалось, что, пе будь на нем
черного костюма в полоску, сквозь него, наверное, мож¬
162
но было бы все видеть. Но каким мрачным представился бы
окружающий мир тому, кто глядел бы сквозь этого чело¬
века! Я однажды представил себе такое и громко рассме¬
ялся — видно, и тут тоже не обошлось без происков
дьявола.
Но, как бы там пи было, профессор вынул из сейфа
склянку с красной зловещей этикеткой, велел всем нам
надеть предохранительные маски и каждому отделил по
микрокапле нового существа. Он извлек его из склянки
шприцем и предупредил пас, что в дальнейшем мы сами
будем проделывать это, но должны быть крайне осмотри¬
тельны.
Мы начали исследования. Надо было это существо из¬
мерить, взвесить, сфотографировать, выяснить его навыки
и образ жизни, установить скорость, с которой оно размно¬
жается. Но прежде всего необходимо было определить его
токсичность — то есть силу, с которой оно убивает другие
организмы. Профессор предполагал, что это чудовище
сродни чумным бактериям.
Уже через неделю мы установили, что профессор был
недалек от истины. Новое существо убивало свою жертву
с такой эффективностью, что мороз подирал по коже: из
ста зараженных организмов шестьдесят погибали с аб¬
солютной определенностью и за невероятно короткий срок.
Любимой средой его была слизистая оболочка, в челове¬
ческий организм оно могло легко проникать через рот и
нос.
Найден Кирилков сказал, что «Новый — У-1», как его
временно назвали, мы извлекли, по всей вероятности, из
заднего прохода дьявола и что это дело нам так просто
не сойдет. Этот отпетый тип предвещал нам большие
беды.
И они не заставили себя долго ждать. Несчастье обру¬
шилось на нас как гром среди ясного неба, настолько не¬
ожиданно, что вначале казалось нереальным, иллюзор¬
ным, как ведьмы и черти в романтических балетах.
Как это произошло?
С тех пор как появился «Новый» или, точнее, с тех пор
как были обнаружены его кровожадные наклонности и
его способность убивать, мы усилили наши меры бдитель¬
ности. Кроме защитных средств, которыми располагало
наше здание: железных решеток на окнах, бронирован¬
ных дверей главного входа, контрольной кибернетической
6*
163
машины и строгих правил внутреннего распорядка,— по¬
сторонние посетители могут войти лишь по специальным
пропускам, без всяких портфелей и сумок,— мы, со своей
стороны, решили опечатывать вечером дверь нашего от¬
деления, а главный директор распорядился усилить по¬
стоянную охрану в ночное время дополнительным мили¬
цейским патрулированием.
— Не знаю, у кого более мощная охрана — у «Джо¬
конды» или у нашей вонючей лаборатории? — язвительно
посмеивался Найден Кирилков.
Что правда, то правда: запахи в нашей лаборатории
порой стоят не очень приятные — ведь мы приготовляем
различные виды кровяных сывороток, но все же этот тип не
должен был так говорить о ней, потому что «Джоконда»
не угрожала ничьей жизни, тогда как наши вирусы были
в состоянии погубить за одну ночь целый многотысячный
город!
Итак, после того как мы усилили бдительность и меры
по охране, наша Лаборатория вирусологических исследо¬
ваний стала действительно похожа на самую настоящую
современную крепость. И скорее верблюд мог бы пройти
через игольное ушко, как говорится в евангельской прит¬
че, чем вредитель мог проникнуть в нашу «ЛС-4».
Но так или иначе, той же ночью склянка со страшным
«Новый — У-1» исчезла бесследпо.
Снова пишу заголовок: «Как она произошла?» И хорошо
бы, если, обдумав минута за минутой происшедшие собы¬
тия, я сумел бы хоть что-то наконец прояснить в моей соб¬
ственной голове.
В тот день ровно в пять (семнадцать) часов мы покинули
свои рабочие места, и каждый направился к личному
шкафчику, чтобы повесить там халат. Потом, как мы стали
это делать после рождения нового существа, вышли все
вместе, группой, во главе с профессором. У двери про¬
фессор галантно посторонился, давая дорогу нашей един¬
ственной даме. Что и говорить — сразу видно француз¬
ское воспитание! Я тоже, бывает, уступаю дорогу, но
никогда мне не удается сделать это с таким изяществом,
как делает профессор.
Итак, мы вышли в коридор и стали в кружок возле
двери, а Войн Константинов и Недьо Недев занялись при-
164
готовлепием сургуча для опечатывания. В тот миг, когда
растопившийся сургуч упал двумя крупными каплями
на оба конца шнура, профессор вдруг стукнул себя по
лбу и с жестом отчаяния вскричал:
— Стоп! Остановитесь!
Мороз пробежал у меня по коже.
— Я забыл закрыть в шкафу склянку! — с трудом пе¬
реводя дыхание, сказал профессор. Он был похож на чело¬
века, который на расстоянии сантиметра разминулся с де¬
сятитонным грузовиком.— Ах ты боже мой! Да как же
я мог! — ахнул ои и укоризненно покачал головой.
— Ничего особенного! — сказал Войн Константи¬
нов.— Сейчас подготовим сургуч для второй печати.
— И даже для третьей, если понадобится! — прими¬
рительно заметил Недьо Недев.— Подумаешь, большое
дело! Сургуча хватит и на десять печатей!
— А я вам скажу — это плохая примета! — брякнул
ни к селу ни к городу Найден Кирилков.
Никто его ни о чем не спрашивал, но он вдруг подал
реплику. Ну зачем?
— Что вы сказали? — спросил смущенно профессор.
— Это плохая примета! — нахально повторил Найден
Кирилков.
Читатель увидит далее, что Найден Кирилков попла¬
тится за свою необдуманную дерзость. И кто его тянул за
язык?! Если кому-то и надо было бы что-то сказать, то
только не ему. Чего стоит его голос? Ровно ничего. Зато
ему это зачлось потом. Но если вы спросите меня, я ска¬
жу: и поделом!
— Оставьте свою метафизику, товарищ Кирилков! —
строго сказал я.— Приметы — пережиток прошлого. Что
это вам взбрело в голову?
Тем временем Войн Константинов повернул в замке
ключ и открыл дверь. Профессор сказал: «Прошу вас,
пойдемте, пожалуйста!» — но никто из нас не пожелал
входить. Да и не было смысла в этом. Подождав несколько
секунд, профессор усмехнулся — то ли сконфуженно, то
ли неприязненно, я не понял,— и переступил порог. Че¬
рез полминуты все мы услышали мягкий хлопок стальной
дверцы несгораемого шкафа. И заключили из этого, что
«Новый — У-1» в надежном месте.
Потом в присутствии всех безмолвно стоявших со¬
трудников «ЛС-4» Войн Константинов и Недьо Недев опе¬
165
чатали обе створки двери. Затем профессор нажал сво¬
им перстнем на еще теплый мягкий сургуч, и на его по¬
верхности появилась увенчанная лавровым венком го¬
лова какого-то римского императора. Профессор передал
второй ключ от несгораемого шкафа дежурному старшине
охраны.
Затем мы безо всяких происшествий прошли по про¬
верочной зоне.
Ну скажите мне теперь, дорогие читатели, не легче ли,
действительно, верблюду пройти сквозь игольное ушко,
чем вредителю проникнуть в нашу «ЛС-4»? Да еще вынести
оттуда тайком пол-литровую склянку! Прошу вас, скажи¬
те! Где он проникнет? Откуда войдет? Ну, допустим, про¬
никнет каким-то сверхъестественным образом, но как
выйдет?
Времена чудес давно миновали, теперь они бывают
лишь в романтических балетах да в сочинениях некоторых
писателей-примитивистов, поэтому с чистой совестью со¬
ветую вам ничего не ставить на эту карту. Не то что верб¬
люд, а букашка не сможет проникнуть в нашу «ЛС-4», ска¬
жу я вам!
И все же туда проникло не какое-то крылатое насеко¬
мое, а вполне земной человек!
Но как, скажите ради бога?! Каким образом, откуда?
Вы уважаете логику, реализм или же тяготеете к средне¬
вековой мистике? Да знаете ли вы, куда может увести ва¬
ше увлечение средневековой мистикой? Перекреститесь,
хоть вл и не набожный человек. Прошу вас! Будьте ми¬
лостивы к тем, кого вы любите и кто любит вас. Уже ради
одной только любви стоит плюнуть на всю эту мрачную
мистификаторскую, так сказать, средневековщину.
На следующее утро, ровно в восемь часов, мы все сно¬
ва стояли перед запертыми и запечатанными дверьми нашей
лаборатории. Профессор разломил сургучную печать, от¬
крыл дверь, и каждый направился к своему шкафчику.
Надев халаты, мы сели на свои рабочие места и сразу же
занялись повседневными делами. Работали спокойно, де¬
ловито, но несколько медлительно — так всегда бывает
в начале дня.
Теперь следует описать вкратце наше лабораторное
помещение, так как его расположение и паши рабочие
места играют немаловажную роль для следствия. Это до¬
вольно большой зал Г-образиой формы. Три широких
166
окна, защищенные снаружи изящными решетками, смотрят
на Витошу, но света в изобилии не пропускают. Против
окон, у двери, находятся наши шкафчики — железные,
окрашенные в зеленый цвет. Посередине зала на специаль¬
ном постаменте установлен электронный микроскоп —
наш глаз, заглядывающий в дебри микромира,— оборудо¬
ванный фотометрической аппаратурой и мало ли еще чем.
Сеть проводов осветительной установки придает ему вид
весьма солидной машины.
Если стоять лицом к Витоше, наши рабочие места
будут располагаться следующим образом: первое — край¬
нее слева — занимает отгороженная ширмой командная
«кабина» профессора; за нею, слева направо, расположены
рабочие столы помощника профессора, Недьо Недева,
Найдена Кирилкова и вашего покорного слуги; правее их
находится закуток, образованный стенками четырех ог¬
ромных шкафов. В этих шкафах множество отделений и
полок, сплошь заставленных лампами, горелками, спир¬
товками, колбами, бутылками и банками, содержащими
различные кислоты, спирты, отвары, кусочки консерви¬
рованного мяса, клетками, в которых временно содержатся
подопытные животные, и так далее. Этот закуток, отго¬
роженный шкафами,— царство нашей лаборантки. Там
стоит еще мраморный стол, на котором всегда горят
спиртовки, кипят, едва слышно булькая, пробирки, колбы
и другие стеклянные сосуды, наполненные всякого рода
мутными жидкостями.
Между рабочими столами есть проходы шириной в че-
тыре-пять шагов, а напротив столов тянется от одного
конца зала до другого длинная, окованная жестью стойка—
лабораторный стол. И а нем мы производим наши опыты и
исследования. Он всегда заставлен тысячью всяких пред¬
метов: большими и малыми микроскопами, стеклянными
сосудами, стеклянными пластинками, подставками для
колб и пробирок, шприцами, спринцовками и так далее.
Прямо напротив лабораторного стола — три широких
окна, из которых видна часть синеющего массива Витоши.
Минут через пять после того, как мы сели за свои ра¬
бочие столы, иа командном пункте раздался страшный
вопль — кричал профессор, но так, словно в него кто-то
вонзил нож. Вопил он что-то нечленораздельное, а все
нечленораздельные вопли ужасны. Мы вскочили и стре¬
мительно кинулись к «кабине», откуда несся этот жуткий
167
вопль. Профессор стоял у своего огромного письменного
стола, в левой руке он держал страшную склянку с крас¬
ной этикеткой, на которой был изображен череп и две
кости, а правой рвал на себе волосы, которых и без того
было мало на его лысеющей голове. Взгляд у него был
просто безумный, нижняя челюсть дрожала, словно его
било током. Увидев нашего авторитетного шефа в таком не¬
описуемом состоянии, а страшную склянку в его трясу¬
щейся руке открытой, мы сами тотчас стали не лучше:
вытаращив глаза, уставились на него. Нас била дрожь.
Сейчас я думаю, что, если бы такое состояние длилось
еще с полминуты, мы все заревели бы хором, как испуган¬
ный скот. Вообще все, что было так или иначе связано с
этим вирусом, всегда приобретало какой-то дьявольский
характер.
Дело, однако, не зашло так далеко лишь благодаря
этой недостойной личности — Найдену Кирилкову. Ведь
ему вообще ни до кого и ни до чего нет дела. Даже в этой
зловещей ситуации он остался верен себе. Пока мы, пере¬
пуганные до смерти, стояли окаменев, он спокойно забрал
из рук профессора склянку, потом взял графин с водой и
силком заставил профессора сделать несколько глотков.
Вода залила профессору подбородок, и, хотя это зрелище
было весьма неблагопристойно, нашего Кирилкова ничто
не могло смутить. В конце концов вода подействовала на
профессора успокаивающе, и он пришел в себя.
Обычно его взгляд пронзал, но сейчас он просто уби¬
вал. Профессор посмотрел на нас так, что мы невольно от¬
ступили на шаг назад, а Марина вцепилась в мою руку,
словно ждала, что ее сейчас схватит какое-то чудовище.
Не будь я сам в эту минуту испуган и растерян, я благо¬
словлял бы этот ее страх.
— Кто взял склянку с нашим «Новым — У-1» и на ее
место поставил вот эту, с какой-то дрянью! — напустился
на нас профессор, и мы чуть не свалились на пол.
— Между той склянкой и этой нет никакой разни¬
цы,— глухо, каким-то не своим голосом заметил Войн Кон¬
стантинов.— И этикетка та же!
— Этикетка, может, и та, но содержимое склянки со¬
вершенно другое\ — снова взревел профессор.
— Не понимаю,— беспомощно разведя руками, ска¬
зал Войн Константинов.— Ведь сейф был закрыт на оба
запора?
168
— Как я запер на два ключа, так и открыл его
сегодня! — бросив на Война косой взгляд, продолжал
профессор.
— Ну, хорошо,— заговорил Недьо Недев и откашлял¬
ся.— Но ведь и печать на двери была не повреждена!
Когда мы пришли, она же была цела?
— Печать была цела, и несгораемый шкаф был зак¬
рыт на два запора, а склянка с нашим вирусом подме¬
нена!
— Хм! — многозначительно произнес Найден Кирил¬
ков.
— Что вы хмыкаете? — накинулся на него профес¬
сор, сверля взглядом.
— Извините, но вы рассказываете басни. Разве может
войти в наше помещение человек, не сломав печати?
И неужели он может взять из несгораемого шкафа нашу
склянку и поставить на ее место другую, не отворив его
дверцы?!
— Раз пашей склянки нет, значит, может\ — отче¬
канил профессор и стукнул ладонью по столу.
— В таком случае похититель был созданием бесте¬
лесным, да еще и в шапке-невидимке! — заявил, дерзко
рассмеявшись, Найден Кирилков.
Пока происходил этот разговор, Войн Константинов
успел исследовать каплю содержимого новой склянки и
уныло, даже с отчаянием качая головой, сказал:
— Это самый невинный питательный отвар. В нем
только безвредные бактерии, и ничего больше.
Все молчали. Прошла минута, другая. В помещении
стояла такая тишина, что было слышно, как в окошко сту¬
чит дождь.
— Как исчезла склянка — это, может быть, действи¬
тельно загадка, мистика,— резко сказал, поднявшись со
стула, профессор, и мы увидели, что плечи его вдруг по¬
никли, отчего руки стали очень длинными.— Мистика это
или нет — не знаю. Меня сейчас тревожит другое! —
возбужденно продолжал он, облизнув пересохшие гу¬
бы.— Меня тревожит то, что опасности подвергается жизнь
людей. Наш чумоподобный вирус явно находится сейчас
в чьих-то чужих, может быть, даже во вражеских руках! —
Он продолжал стоять еще какое-то время, глядя куда-то
в пространство, потом снова заговорил, но уже обычным
169
мягким голосом: — Прошу вас не выходить отсюда, пока
я не сообщу о случившемся главному директору!
Ссутулившись, но твердым шагом он пересек зал и
вышел.
* * нi
У человека самая счастливая пора жизни — юность,
а самая счастливая пора юности — каникулы. Будучи
гимназистом, я проводил летние каникулы в деревне, у
своего дядюшки. Там на сеновале я принял решение стать
астрономом. В основе этого решения, разумеется, была
моя врожденная склонность к математическому и логи¬
ческому мышлению — качество, свойственное людям су¬
рового характера. Конечно, мое увлечение астрономией
было обусловлено и другими обстоятельствами. Два из
них, хотя сами по себе и незначительные, все же должны
быть, как мне кажется, упомянуты. А именно: прежде
всего сеновал, а затем — мое соседство с Теменужкой.
В те годы — первые годы после Девятого сентября —
сеновалы еще существовали, но исторически они уже были
обречены, и потому их не чинили, не поддерживали, а бро¬
сили на произвол судьбы. Верхний этаж дядюшкиного
сеновала был разобран, остались только опорные балки,
так что я мог вести астрономические наблюдения во всех
четырех направлениях небесной сферы. Я всегда любил
глядеть на небо, мысленно скитаться между бесчисленными
светилами, сплетающимися в причудливые лозы с гроздь¬
ями золотых и серебряных звезд. Я по сей день храню
в душе следы давнишней любви, но разве могут сравнить¬
ся нынешние уравновешенные, отстоявшиеся годы с той
юношеской порой?! Ну, словом, передо мною со всех сто¬
рон открывался горизонт, а разметанная ветрами, доволь¬
но большая часть кровли над моей головой позволяла
мне переводить взгляд и на центральную часть небосвода.
Само собой разумеется, наблюдения свои я вел нево¬
оруженным глазом. Иногда изучал небо, лежа на спине,
но случалось, сидел, свесив ноги у входа, который был
обращен к дому Теменужки, и вглядывался в западную
часть небесной сферы. Сидеть иа дощатом пороге и на¬
блюдать оттуда было очень удобно, поэтому, наверное,
западную часть веба я изучил лучше всего.
Я приносил сюда книги, в которых рассказывалось о
170
древнегреческих мифах, связанных с происхождением со¬
звездий. С каким наслаждением читал я о Кассиопее, об
Андромеде, о Волосах Вероники! Иной раз мне казалось,
что моя быстроногая, как козочка, соседка бежит по Млеч¬
ному Пути и, то и дело укрываясь между звездных лоз,
лукаво предлагает мне поиграть в прятки. Теменужки-
ным проделкам не было конца! Поэтому я как-то позвал
ее к себе на сеновал, чтобы подробно и систематично от¬
крыть ей самые важные уголки небесного свода. Она тот¬
час же согласилась и, когда уже достаточно стемнело, пе¬
релезла через забор и протопала босыми ногами по нашему
двору. В какой чудесный дворец сразу же превратился мой
сеновал! И даже не в дворец — эка важность дворцы, на¬
селенные невеждами и умственно убогими вельможами! Он
преобразился в обсерваторию, которая как будто бы сто¬
яла на земле, а в действительности парила в пространстве
и каждую секунду меняла свои координаты по отношению
к дядиному двору и сливовому саду Теменужкиного деда.
Кроме Волос Вероники, я показал Теменужке еще не¬
сколько созвездий и о каждом из них рассказал связанную с
ним легенду, причем без сокращений, слово в слово. Теме-
нужка сперва слушала с большим вниманием, но потом,
ие знаю почему, стала рассеянной, внезапно ее что-то
встревожило, и она, даже пе сказав мне «доброй ночи!»,
соскочила со второго этажа сеновала прямо на землю —
хотя это было довольно высоко — и ловко, как козочка,
перемахнула через изгородь к себе во двор.
Я потом намекал было ей, что следовало бы возобно¬
вить занятия астрономией, но она кривила губы и не хо¬
тела даже слушать. Тогда я пообещал Теменужке дать
звездную карту и решил, что вместо «Волосы Вероники»
я напишу на ней «Волосы Темепужки». Но и эта грубая
фальсификация, которой я мог навсегда осквернить свою
душу, пе произвела на нее впечатления. Вскоре она стала
ходить на прогулки с одним моим соучеником, который по¬
нятия не имел об астрономии, ие знал никаких древних
легенд и нисколько не волновался при мысли о загадочном
сиянии переменных звезд. Однажды — разумеется, слу¬
чайно — я увидел, как мой соученик обнимал ее. Я только
было повернулся, чтобы вести наблюдения за восточной
частью небосвода, а они в этот момент шмыгнули в заро¬
сли верб у старой водяной мельницы. Как астроном-люби¬
тель, я обладаю весьма острым зрением и поэтому сразу
171
же заметил их. Да что еще другое умеет этот парень, мой
соученик, кроме как обнимать? Я его хорошо знал — он
мог бы, не колеблясь, продать дюжину Андромед и Кас¬
сиопей, чтобы купить себе пачку сигарет. Он полный не¬
вежда, да к тому же еще грубиян. А как иначе это назвать?
Вчера только познакомился с девушкой — и сразу обни¬
маться. Но так ей и надо — Теменужке! Она это заслу¬
жила. Когда-нибудь, вспомнив о том, что было, она по¬
краснеет от стыда, еще как покраснеет! Но будет безна¬
дежно поздно. Так я думал тогда и, чтобы забыть обиду,
искал на небе сверхновые звезды.
На конкурсных экзаменах в университет я получил по
математике позорную тройку, и мои мечты об астрономии
увяли. Это первое в жизни крушение надежд я переживал
очень болезненно. Возникла реальная опасность превра¬
титься в ипохондрика, но, когда я был, что называется,
на краю пропасти, меня вдруг осенила спасительная
мысль. В конце концов, астрономия, хоть и оперирует ма¬
тематическими формулами, все же наука романтическая,
сказал я себе, а ты, братец, по натуре человек трезвый,
реалистический, с суховатым душевным настроем, склон¬
ный больше к суровому солдатскому образу жизни. Вот
тогда мне впервые пришла в голову мысль, что я, в сущ¬
ности, солдат и что моему душевному складу присущи сол¬
датские добродетели. Так или иначе, сказал я себе тогда,
астрономия не моя наука, хотя я люблю звезды и могу ча¬
сами слоняться по небесным тропинкам. Надо заняться
чем-то более земным, более дельным, это мне больше сго¬
дится. Так я сказал себе и твердо реЩил поступить на вете¬
ринарный факультет. Там конкурс не бог весть какой, и
потому есть шансы иа успех. Экзамены я сдал отлично,
а когда закончил институт, сразу Же был направлен по
распределению в Родопы. Если судьба вознамерилась что-
то с тобой сделать, она загодя готовит все ходы. Подумай¬
те: мне надо было провалиться по математике в универси¬
тете, надо было поступить на ветеринарный факультет,
надо было получить направление в Родопы, чтобы в конце
концов встретиться с Аввакумом и стать его биографом.
Я научился рвать лошадям зубы, оскоплять, осеме¬
нять, выпускать воздух из их раздутых животов, лечить
от ящура, метила *, улучшать породу черно-белого рога-
1 Метил — болезнь сельскохозяйственных животных.
172
того скота, бороться с куриной чумой и распознавать с
первого взгляда все виды солитеров. Вначале я думал,
что не выдержу, что дни мои сочтены, но постепенно
привык и смирился. В конце концов, сказал я себе, ты же
солдат, а солдат должен быть готов ко всему. И еще я ска¬
зал себе, что на войне вряд ли бывает лучше.
Теперь, после почти двух десятков лет ветеринарного
житья-бытья, я не променял бы моего мира животных ни
на какие звездные миры. Даю слово, что не променял бы
корову Рашку даже на божественную Кассиопею! Я по¬
любил моих обреченных, бессловесных приятелей и паци¬
ентов, привязался и к их заботливым опекуншам вроде
прелестной Балабаницы из Момчилова и еще более пре¬
лестной Фатме — внучке дедушки Реджепа. Поскольку
я — человек суровый, ни Балабаница, ни Фатме не осме¬
лились ответить мне взаимностью, но я все равно любил
их — тайно и упрямо.
Главное, однако, в другом. Скитаясь по пустынным го¬
рам от села к селу, по пастбищам и животноводческим фер¬
мам, по выселкам и пастушьим хижинам в горах, я открыл
для себя природу. Нашу дивную природу! Солдат отправ¬
ляется на учения, в походы, на войну и однажды вдруг
делает открытие: кроме всего этого, на свете, оказывается,
есть еще и небо — голубое, бескрайнее — и лес, который
шумит, поет и рассказывает. Есть и ячменные поля, по¬
хожие на златотканые коврики, которые изготовляют
себе в приданое невесты из Змеицы. Солдат, увидев вдруг
всю эту красоту, приходит в умиление и напрягает память,
чтобы вспомнить какое-нибудь стихотворение из школьной
хрестоматии, но вовремя спохватывается — ведь он чело¬
век суровый, а стишки — для мягкосердечных и мечтатель¬
ных.
Он перебрасывает за плечо походный мешок, берет
посошок и отправляется по тропкам в глухомань — на зи¬
мовье отары деда Реджепа. Тропы проходят через солнеч¬
ные луга, покрытые травами, изборожденные папоротни¬
ками, украшенные ромашками и цветущей бузиной, на¬
поенные запахом дикой герани и тимьяна. Воздух чист,
небо прозрачно, мир кажется молодым, опьяненным соб¬
ственным здоровьем, легкомыслием, мальчишескими меч¬
тами. Солдат ложится в тени, отдыхает и смотрит, как над
ним проплывают перламутровые лодки-облака, а непода¬
леку напевно жужжит дикая пчела и стрекочет в траве
173
ранний кузнечик. «Вот она — жизнь мирного времени»,—
усмехнувшись, чуть презрительно, чуть высокомерно го¬
ворит солдат и, вглядываясь в прозрачную синеву неба,
видит синие глаза Фатме. Она никогда ему не улыбалась
и почти не замечала его, когда он проходил мимо их за¬
гона, а если и заметит когда, так только кивнет ему рас¬
сеянно. Но солдат говорит себе, что равнодушие ее при¬
творное — она напускает его на себя, чтобы скрыть свои
истинные чувства.
Потом он входит в густой, сумрачный сосновый лес,
таинственный, как сказки про колдунов и ведьм. Земля
здесь устлана толстым слоем сухой хвои, и солдат не слы¬
шит своих шагов, будто ноги его обуты не в тяжелые баш¬
маки с подковками, а в мягкие бархатные туфли. «Не
очеиь-то приятно идти по такой дороге,— думает солдат.—
Даже если следом будет топать вол, все равно не услы¬
шишь. Того и гляди кто-нибудь подкрадется да навалится
на тебя». «Кто-нибудь» — это, конечно же, косматый лесной
владыка. Да только храброму солдату все нипочем, а если
он осторожно озирается, прислушивается, то, разумеется,
лишь потому, что боится, как бы от его взгляда не ускольз¬
нула та или другая красавица пихта да чтобы не пройти
равнодушно мимо какого-нибудь крылатого певца.
Наконец-то! Перед его глазами сверкает окрашенная
золотом широкая горная излучина. Среди тучных лугов
там и сям разбросаны зимние загоны и хижины овчаров,
впереди всех стоит овчарня деда Реджепа. В лучах захо¬
дящего солнца она похожа на самый настоящий дворец.
Она сложена из камня, покрыта тонкими ветками и сеном
и в зареве заката кажется отлитой из золота и брон¬
зы.
Я угощаю дедушку Реджепа табаком, он вытаскивает
из-за пояса свою глиняную трубочку, набивает ее, зажи¬
гает и блаженно попыхивает. Лицо его, иссеченное мел¬
кими морщинами, изборожденное глубокими складками,
выглядит таким счастливым! Я думаю: как мало нужно
человеку для счастья!
Старый Реджеп зовет внучку и ласково велит ей уго¬
стить меня. Фатме улыбается, но кому? Во всяком случае,
не своему деду, но и не мне. Может быть, она улыбается
просто так. А вероятнее всего, думаю я, она в душе улы¬
бается мне, но старается не выдать этого, скрывает свои
чувства! А может быть, думаю я, этой неопределенной
174
улыбкой она по-своему бросает мне вызов? Кто знает, кто
знает...
Фатме идет в дом хлопотать по хозяйству. Она босая,
гибкая, как дикая кошка, двигается легко. Даже еще более
гибкая. Я думаю: какое животное из семейства кошачьих
ступает осторожнее? Внимательно гляжу ей вслед, но не
могу припомнить. А старый Реджеп знай себе попыхивает
да попыхивает закопченной трубочкой.
Фатме приносит в глиняных мисочках мед и вяленные
на солнце фрукты. Вдруг я спохватываюсь — ведь в сум¬
ке у меня лежит нитка цветных бус — и говорю себе: вот
случай избавиться от этих бус, почему бы не подарить их
девушке? Почему это я ношу их бесцельно туда-сюда?
Да и место они только зря занимают — сумка-то у меня
не бог весть какая большая!
Я купил эти бусы в тот же день, когда выбирал табак
для дедушки Реджепа. Прогуливался по главной улице
Девина и увидел киоск, где продавали табак и всякие су¬
вениры. Вот как раз то, что мне надо! — сказал я себе,
имея, конечно, в виду табак. Бусы я заметил совершенно
случайно, они просто сами бросились мне в глаза. Я ку¬
пил их, потому что мне стало стыдно перед продавщицей.
Если уж смотришь долго на какой-то предмет, да еще и
улыбаешься, непременно должен его купить, иначе о тебе
будут черт-те что думать.
И вот, когда Фатме поставила передо мной мисочку с
вялеными фруктами, я вдруг вспомнил о бусах. И обра¬
довался, потому что мне надоело носить их с собой — ведь
не выбросишь же их на дороге! Чего доброго еще разнесет¬
ся слух, что я разбрасываю бусы как приманку — иди
потом оправдывайся.
— Это тебе,— сказал я девушке, протягивая бусы.—
Они тебе пойдут — синие, под цвет твоих глаз. И чси на
здоровье!..
Фатме поглядела на бусы с таким ледяным безразли¬
чием, что мне стало холодно.
— Возьми, возьми их, дочка! — входя в мое положе¬
ние, сказал дед Реджеп.
— Не нужны они мне! — решительно тряхнув голо¬
вой, сказала Фатме.
Собственно, она даже не тряхнула головой, а только на¬
клонила ее как-то по-особенному и осталась так стоять.
Своим видом она напомнила мне точь-в-точь тех упрямых
175
козлят, которые, если что задумали, ни за что на свете не
отступятся от этого.
— Ты же девушка, тебе полагается украшать себя! —
сказал я.
— Если мне захочется себя украсить, сорву цветок и
приколю его к платью или воткну в волосы,— сказала
Фатме, и на губах ее мелькнула легкая усмешка, словно
взмахнула крыльями майская бабочка.
Осторожной была козочка, не поддавалась ни на какие
приманки! Но, может, у меня был вид распутника, раз¬
вязного донжуана? Ухаживаю за невинными девушками,
кружу им головы, а потом бросаю на произвол судьбы.
Ну и тип! Да от такого негодяя она и одной-единственной
бусинки не возьмет, не то что целое ожерелье!
Помню, вернувшись домой, я подошел к зеркалу, что¬
бы проверить, действительно ли я похож иа безответствен¬
ного, конченного в моральном отношении молодого чело¬
века. Или, точнее, похож ли я на человека, безответствен¬
ного в любви, потому что мораль — понятие очень широ¬
кое и доля любви в нем не так уж велика. А некоторые
современно мыслящие люди низводят ее до чего-то тре¬
тьестепенного. Они считают, что, если в вопросах любви
ты, может быть, человек конченный, но с трудовой дис¬
циплиной у тебя, например, хорошо, то все в порядке.
Ну, как бы там ни было, я оглядел себя несколько раз, и,
хотя не обнаружил в своей внешности типичных донжуан¬
ских черт, мне показалось, что вид мой все же насторажи¬
вает. Глаза задумчивые и немного печальные. А ведь из¬
вестно, что люди с такими глазами склонны к авантюрам
и даже чуть ли не к буйству. Женщины обычно испыты¬
вают панический страх перед авантюристами. Этот страх
помешал и Балабанице, и учительнице из Змеицы отве¬
тить взаимностью на мои чувства. Вот и Фатме отверну¬
лась от меня сейчас, вероятно, по той же причине. Сол¬
датская прямота и отзывчивость таким вот фатальным об¬
разом отразилась на моей внешности, а это не бог весть
как обнадеживает, потому что до сих пор никому еще не
удалось избавиться от своей внешности.
Вот такой суровой была моя жизнь до знакомства с
Аввакумом. Став как бы тенью этого замечательного чело¬
века, я пережил много опасностей: описывая подвиги и пе¬
176
реживания Аввакума, я и сам вроде бы участвовал во всех
его невероятных приключениях. На меня повеяло лег¬
ким дуновением романтики, и я стал немного другим чело¬
веком. Так происходит всегда, если ты сопричастен, пусть
даже мысленно, житейским делам другого человека, ко¬
торый по тем или иным причинам постоянно находится на
грани жизни и смерти, обычного и необыкновенного, на
грани логики математика и фантазии поэта. На меня по¬
веяло легким дуновением романтики, и я сказал себе,
что, кроме коровы Рашки и проблемы повышения надоев
молока, в жизни существуют и другие немаловажные вещи.
Послав ко всем чертям доктора Начеву, Балабаиицу, учи¬
тельницу из Змеицы и внучку деда Реджепа, я очинил
дюжину карандашей и, засучив рукава, принялся опи¬
сывать истории Аввакума. И если эти женщины все же
порой появляются в его приключениях, то лишь из-за
моего строгого отношения к истине: я люблю достоверность
да и читатель должен увидеть, что у меня было достаточно
знакомств и всяких историй с женщинами в Родопских
краях.
Около десяти лет я имел счастье быть близким другом
Аввакума. Говорю «близким», потому что в это время мы
встречались с ним часто — то в моих краях, то в Софии,
на улице Настурции. Следует сразу же пояснить, что Ав¬
вакум всегда прибывал в мое лесное царство с какой-то
определенной и неотложной служебной задачей, а когда
я выезжал к нему в Софию, то это было просто для раз¬
влечения. Но неизвестно почему, обычно получалось так,
что я обходился без развлечений — на моем пути они не
стояли, а искать их я считал ниже своего достоинства.
Приезжал я обычно к Аввакуму с видом человека, кото¬
рому уже невмоготу от непрестанных рискованных при¬
ключений. Аввакум, конечно, не попадался на мою удочку.
Не знаю, по каким признакам, но он всегда безошибочно
определял: да, мне действительно невмоготу, но ие от ка¬
ких-то авантюр, а от скуки размеренной, безмятежной
жизни.
Как я уже сообщил в начале моих записок, мне выпа¬
ло счастье быть очевидцем того, как Аввакум распутывал
тугой узел нескольких очень сложных шпионских дел.
Первым из них был случай в Момчилове. С тех пор про¬
шло пятнадцать лет. После Момчиловского случая Аввакум
на протяжении десяти лет принимал участие в раскрытии
177
пяти крупных диверсий, организованных НАТО и ЦРУ.
Это был самый славный период его деятельности.
Человеческие качества Аввакума — его доброта, ис¬
ключительная прозорливость, умение анализировать и
обобщать — поразили меня. Я был буквально потрясен
его личностью — такое ощущение бывает порой у чело¬
века, когда он оказывается лицом к лицу с каким-го ве¬
личественным и неповторимым чудом природы. Он стоит
потрясенный, не в силах отвести глаз, а в душе его вос¬
торженно поет тысячеголосый хор и тысячи медных труб
возносят благодарственный гимн природе-творцу. Да,
именно так было со мной, именно такое чувство испытал я
к Аввакуму в те первые месяцы нашего знакомства.
Потом, хотя чувство восхищения Аввакумом никогда
не покидало меня, в душе моей наступило странное спо¬
койствие, которое дало мне возможность еще отчетливее
увидеть особые черты характера Аввакума, то исключи¬
тельное, что было присуще его богатой натуре. Как воз¬
никло у меня желание описывать его приключения, то
есть его удивительную деятельность, направленную на
раскрытие сложнейших афер, о которых пойдет речь,
я объяснить не могу. Побудило ли меня заняться этим
множество интересных криминальных моментов, которыми
изобиловали эти аферы, или то, что посредством их мне
легче было постигнуть сам образ Аввакума, я тоже не в
состоянии объяснить. Почем знать, может, само мое восхи¬
щение этим человеком вдохновило меня — несведущего
в литературе — взяться за перо?
Теперь, много лет спустя после выхода моей пер¬
вой книжки об Аввакуме, это последнее предположение
кажется мне наиболее вероятным. Да, но так ли это важ¬
но? Почему бы не принять, в конце концов, такое вполне
«нейтральное» объяснение, что в приключениях Авваку¬
ма я выражаю некоторые свои мысли о житейских делах?
Имеет же право простой ветеринарный врач — всего-то
лишь районного масштаба — думать о таких вещах. Ведь
личные размышления — разумеется, строго личные,—
они как опечатанная дверь, за которую никто не имеет
права проникнуть. Даже инспектора Главной дирекции
по удоям молока!
Да, счастливыми были для меня эти десять лет! Но,
как говорится в прелестном тургеневском стихотво¬
178
рении, счастливые дни отшумели, быстротечные, как веш¬
ние воды. Так и это десятилетие промелькнуло в моей жиз¬
ни, как короткая весенняя пора.
Разделавшись с последней историей, на авансцене кото¬
рой фигурировала одна известная балерина, Аввакум
вскоре уехал в Италию, чтобы разыскать и изучить ка¬
кие-то материалы, необходимые ему для работы над новой
книгой. Он намекнул мне, что вернется, видимо, скоро, и
бодро пообещал писать почаще, чтобы я спокойно работал
над своими записками о последнем его приключении. Но
случилось так, что первую весточку от пего я получил
чуть ли не через год. Он прислал мне из Рима открытку с
видом на Via Apia х. На оборотной стороне открытки он
написал: «Sic transit gloria mundi» 2. И больше ни слова.
Некогда по Via Apia проходили победоносные ле¬
гионы, ехали триумфальные колесницы императоров, ви¬
дела она и пресыщенных патрициев, и украшенных, слов¬
но весталки венками, куртизанок, которых несли в но¬
силках. Теперь эта безлюдная тихая дорога, уходящая к
горизонту, с возвышающимися кое-где руинами, напомина¬
ла дремлющего в тени старца, которому снятся чудесные,
по давно прошедшие времена. Как мне стало грустно!
Бедная Via Apia!
Но ведь мог же Аввакум черкнуть мне еще хотя бы не¬
сколько слов — сообщить, как он себя чувствует или же в
крайнем случае спросить, как себя чувствую я. Ничто не
мешало ему написать и пару слов о погоде. Например:
«Тут солнечно!» Либо, как это обычно делают те, кто на¬
ходится за пределами родины, уведомить меня — все¬
рьез или чтобы просто утешить, все равно: «Тогда-то и
тогда-то намереваюсь вернуться!» Ему же ничего не стоило
написать несколько этих общепринятых фраз. Но он их
не написал. Более того, он даже не сообщил своего адре¬
са! Короче говоря, он не желал получить от меня ответ.
Ну, ладно, Via Apia — это просто старец, вспоминаю¬
щий славное, но далекое прошлое. Открытка не испортит
мне настроения: человек я не сентиментальный и не люблю
печальные пейзажи! Разорвав ее на мелкие кусочки, я
швырнул их в очаг, чтобы они превратились в дым.
1 Дорога к Риму вдоль Адриатического моря, сохранившаяся
с античных времен.
2 Так проходит земная слава {лат,).
179
Потом мне вспомнилась моя прошлая солдатская жизнь,
и так захотелось снова забросить за плечо походный мешок
и отправиться по старым тропам, хотя теперь мне полага¬
лось находиться в районном центре. Меня повысили в
должности, сделали старшим врачом, и, выходит, мне уже
не к лицу забрасывать за плечо какие-то мешки и скитаться
по всяким тропам.
Как бы там ни было, я все же отправился. Но старые
тропы были уже не теми, какими я знал их десять лет
назад. Некоторые превратились в асфальтированные до¬
роги, и по ним мчались легковые машины. Запахи дикой
герани и тимьяна, пьянящий аромат цветущей бузины —
эти прелести моего края теперь сосуществуют с клубами
автомобильного чада и запахом бензиновой гари. Деда
Реджепа уже нет среди живых, Фатме вышла замуж про¬
тив воли родителей за какого-то знатного шахтера и уеха¬
ла с ним вМадан. Та самая Балабаница, которая, как креп¬
кое вино, кружила мужчинам головы, уже перешагнула
за четвертый десяток и превратилась во вполне солидную
матрону —- ни о какой Мессалине теперь уже не могло
быть и речи. Да, изменился окружающий мир, и солдату
было не так уж интересно бродить по облагороженным
цивилизацией тропам.
Кого побеждать, чьи женские сердца покорять, како¬
го косматого лесного владыку вызывать? Даже обе краса¬
вицы коровы, Рашка и Лалка, уже превратились в воспо¬
минания.
И вот пришло солдату время почувствовать себя тем
космонавтом, который летал по просторам галактики все¬
го лишь каких-то десять лет, но, вернувшись на Землю, по¬
нял, что в действительности он летал не десять, а сто лет.
Потому что десять лет небесных равнялись ста годам зем¬
ным. И настолько переменилась за эти сто лет родная пла¬
нета, нравы ее обитателей, что он не мог их узнать и по¬
чувствовал себя пришельцем из другого мира.
Вот какой мертвой точки достиг я на своем жизненном
пути! А хотелось ли мне переступить через нее — один
бог ведает, потому что в груди моей уже не пылали жизне¬
утверждающие чувства. Вокруг моего сердца образовалась
пустота. Дела мои принимали явно плохой оборот. Но
прежде чем случиться самому худшему — а это уже каза¬
лось неизбежным,— из Италии вернулся Аввакум. Слов¬
но сама судьба пригнала его сюда или какое-нибудь ки¬
180
бернетическое устройство. А может, его своевременное
возвращение было чистой случайностью. Из этих трех ве¬
роятностей одна, безусловно, действовала в мою пользу,
а может быть, действовали в мою пользу и все три одно¬
временно. Ладно, как бы там ни было, Аввакум сразу, про¬
сто тотчас же, понял, что с чувствами у меня обстоит не¬
важнецки. С первого взгляда ему стало ясно: не все ладно
в королевстве Датском! Поэтому на следующий же день
он предложил мне, как будто это невзначай пришло ему
в голову, покинуть Родопские края.
— Если человек засиживается на одном месте и на одной
работе, он начинает скисать! — сказал Аввакум и, улыб¬
нувшись, добавил: — Конечно, если служба его не ар¬
хиерейская!
Он повез меня обедать в загородный ресторан на Вито-
шу, и там, как будто заказ был сделан заранее, официант
подал нам жареного петуха, начиненного крепко напер¬
ченным фаршем из печенки и риса, туршию, козий сыр и
теплые ржаные лепешки, украшенные посередке жареным
яйцом. Налил нам в объемистые глиняные чарки красное
вино.
— Какой сегодня день? — спросил Аввакум.
— Среда, двадцать четвертое октября,— машинально
ответил я.
— Именно в этот день одиннадцать лет назад мы сидели
с тобой за таким же точно столом, но настоящим деревен¬
ским. Угощались жареным петухом, козьим сыром и горь¬
ким перцем. А ты помнишь, где это было?
Кровь горячей волной хлынула мне в сердце, и в моей
остывшей душе засияло солнце.
— У бай Гроздана, в Момчилове! — улыбаясь отве¬
тил я.
— Сегодня исполняется ровно одиннадцать лет со дня
завершения Момчиловского дела,— задумчиво сказал
Аввакум.— Одиннадцать лет!.. — Помолчав немного, он
налил вина, поднял свою чарку.— Дела давно минувших
дней... Были и сплыли! — заключил он и рассмеялся.
Я заметил, что хоть он и старался казаться веселым,
улыбка его была скорее грустной, а в уголках топких губ
пролегли две горькие складки.
— Если человек засиживается на одном месте и на
одной работе, он непременно скисает! — вернулся он вдруг
к мысли, высказанной утром.
т
Теперь я уже знал, что он больше не занимается «теми»
делами, а с головой окунулся в позднеримскую эпоху и
надеется, что через несколько лет доберется до ранневизан¬
тийской. Относительно же меня он был твердо уверен, что
я должен покинуть село и вообще ветеринарную службу.
Самое лучшее, что я мог бы сделать, считал он,—это посту¬
пить в какой-нибудь научно-исследовательский институт.
— Их ведь теперь столько развелось! — сказал Авва¬
кум.— Сейчас вот создается специальная Лаборато¬
рия вирусологических исследований. Это научное учреж¬
дение будет заниматься проблемами вирусологии не
только в плане человеческого организма, но и организма
животных. Вот самое подходящее место для твоей нежной
души!
Я совершенно не был подготовлен к научной деятель¬
ности и потому с сожалением пожал плечами. Аввакум,
привыкший читать мои мысли, покачал головой.
— Не тревожься! — сказал он.— За какой-нибудь год
тебя введут в курс науки о вирусах. Да ты у меня еще та¬
ким ученым станешь! Ого-го!
Я так и не понял по его тону, каким же ученым —
стоящим или никудышним — он меня видит, да и не сумел
отгадать, какая у него улыбка — веселая или грустная.
Вот так я попал в нашу «ЛС-4». Уехав из Момчилова,
где когда-то славилась рекордными надоями корова Рашка
и где мне довелось пройти через длинный ряд донжуанских
и темных шпионских историй, я очутился наконец-то
у тихой пристани, носящей название «Лаборатория виру¬
сологических исследований». Здесь я надеялся провести
хотя бы год-другой безмятежной жизни. Но не тут-то
было... Два дня назад я оказался в самом центре крими¬
нальной истории, достойной называться «кражей века».
P.S. Что касается моих встреч с Аввакумом, то, само
собой разумеется, они стали реже. Вирусы и позднеримская
эпоха — это ведь действительно величины несовместимые.
Но когда придет этому время, я еще расскажу вам кое-что
об Аввакуме... Если, конечно, следователь не передаст
меня в руки прокурора или же новое существо, которое
мы извлекли из заднего прохода дьявола, как бесстыдно
выразился Кирилков, не отправит меня на тот свет!
182
н* ❖ ❖
В своем стремлении к благоденствию человечество рож¬
дает мечтателей. Одни из них, засучив рукава, стараются
придумать универсальное философское средство против
зла; другие — универсальное химическое средство для до¬
бывания искусственного золота; третьи — универсальную
вакцину против всех видов гриппа... Вмешиваться в опы¬
ты философов и алхимиков, высказывать догадки относи¬
тельно того, насколько эти опыты будут успешны, не мое
дело, но я с уверенностью могу утверждать, что профессор
Марков сумел бы взять свою «универсальную» вакцину
за рога, если б с ним не сыграл мерзкой шутки дьявол.
Как говорит Найден Кирилков, в своих поисках «универ¬
сальной» профессор, безусловно, пользовался помощью
дьявола, иначе как бы он мог создать свой чумоподобный
вирус? Само собой разумеется, создать нечто чумоподоб¬
ное человек может только с помощью дьявола. А дьявол,
сообразив, какое благо принесет людям это чумоподобное,
сразу же стал действовать: выкрал из несгораемого шкафа
новое существо — то ли сам, то ли с помощью подставного
лица,— подвел под монастырь, как говорится, профессора,
да еще и взревел ему вдогонку: «Держите вора!» Так од¬
ним ударом дьявол убил сразу двух зайцев: лишил чело¬
вечество универсальной противогриппозной вакцины
и наклеил на лоб профессора ярлык: «Враг общества!»
До сих пор я часто брался за свои записи, вел их па¬
раллельно со следствием, но после того, как арестовали
профессора, забросил карандаш и послал все к чертовой
бабушке. Только и было мне теперь дела, что писать!
Продолжил я свои записи, лишь когда закончилось
следствие. Короче говоря, post factum. Но и эго имеет свою
положительную сторону: я использовал магнитофонные
записи, протоколы, рассказы третьих лиц. Этот ценный
материал помог мне восстановить события в их истинном
виде, без домыслов. Придуманы только имена введенных
в действие персонажей. И если вопреки этим мерам кто-
нибудь все же узнает себя или у кого-то возникнет опа¬
сение, что я имел в виду его (хоть и знает, что ошибается),
я за подобную мнительность не отвечаю.
183
ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ ПОЛКОВНИКА
ЛЕОНИДА ЭЛЕФТЕРОВА
Около девяти часов утра 24 октября вдруг раздался
8вонок обычно безмолвствовавшего телефона спецсвязи,
стоявшего на моем письменном столе. Я был приятно взвол¬
нован: меня вызывал министр. В его кабинете я застал
генерала Анастасова, начальника нашего управления. Ге¬
нерал Анастасов был очень высокого мнения о моем пред¬
шественнике полковнике Манове. Он называл время работы
полковника Манова «золотым веком» отдела, и поэтому,
встречая полковника, который был мне, в общем, симпати¬
чен, я испытывал довольно кислое чувство соперника, ко¬
торому судья на соревнованиях несправедливо занизил
оценки. Должен сказать, что министр точно так же отно¬
сился к моему предшественнику. Когда я вступал в долж¬
ность, он сказал: «Надеюсь, полковник Элефтеров, вы про¬
должите традиции вашего предшественника Манова и ум¬
ножите славу, которую он оставил вам в наследство!»
Да пропади она пропадом, эта слава! Во времена полков¬
ника Манова приобрести ее было парой пустяков. Ведь
известно, каковы были методы шпионажа в те годы...
Примитив! Человек с четырехклассным образованием мог
стать Наполеоном!
— Вам предстоит крупное дело, Элефтеров! — сказал
министр.
«Дай бог,— подумал я,— дай бог, и на моей улице
будет праздник! Потому что человек только тогда стано¬
вится чем-то, когда он набирает очки, а не сидит сложа
руки».
— Дело действительно крупное! — подчеркнул в свою
очередь генерал.
«Что ж, хорошо! Хорошо, если бы это было так,— по¬
думал я,— Ведь за год — с того времени, как я припял
184
отдел,— ничего значительного мне не выпадало, ничто еще
не радовало душу. Одними только мелочами пробавлялся,
словно пенсионер какой».
Министр пригласил меня сесть. Пока он проглядывал
свои заметки, генерал намекнул мне:
— История в стиле Аввакума Захова, товарищ Элеф¬
теров! —* и улыбнулся, вызывающе поблескивая глазами.
Меня словно ушатом холодной воды окатили! Да, на¬
чальство явно недолюбливает меня! Ведь хорошо известно,
что я не признаю легенды, именуемой «Аввакум Захов»,
во всяком случае, не превозношу до небес его талантов, но
как раз поэтому Анастасов, похоже, не упускает случая
поддразнить меня. Что поделаешь, генерал, извините, но
я не из тех, кто слепо верит всяким мифам! Теперь другие
времена, контрразведчик не ходит с лупой в бумажнике,
с фальшивой бородой в чемоданчике и с правилами дедук¬
тивного мышления в голове. Теперь контрразведчик —
это часть умной электронно-вычислительной машины, име¬
нуемой «Управление X», и его мастерство состоит в том,
что он точно и безупречно выполняет свои функции имен¬
но как часть этой гигантской машины. Все остальное —
это литература и обветшавшая суетность!
— Что с вами? Болит зуб? — испытующе глядя на ме¬
ня, спросил министр.
Генерал рассмеялся. Он человек веселый и пе упустит
случая посмеяться, если есть над чем.
— Товарищ генерал напомнил мне о полковнике За-
хове, а вы же знаете, что я не принадлежу к числу его
поклонников! — пришлось пояснить мне.
— Нет, не знаю,— равнодушно сказал министр.
— И я не знал, что вас так раздражает разговор на
эту тему! — заметил генерал, бросив на меня хмурый
взгляд.
Наступило неловкое молчание. Его нарушил министр.
— Полчаса назад,— сказал он,— нам сообщили, что в
Четвертом отделении Лаборатории вирусологических ис¬
следований исчезла склянка, содержащая вирусы, сход¬
ные с бациллами чумы. Если эти вирусы каким-то обра¬
зом попадут в городской водопровод или же в одно из
звеньев общественного питания, город, да и вся страна
будут поражены страшной эпидемией. Чтобы пе создавать
паники, мы с генералом решили держать это исчезновение
в строжайшей тайне. Сотрудникам лаборатории будет из-
185
всстио, что исчез совершенно безопасный раствор, но пер¬
сонал Четвертого отделения не должен покидать своих
рабочих мест до нашего распоряжения. Общее руководство
операцией по розыску похищенной склянки я возлагаю на
генерала Анастасова, а непосредственное выполнение опе¬
рации поручаю лично вам. Срочно включайте в работу весь
свой отдел.
Вот это называется удар! Меня бросило в дрожь. За¬
дача была огромная и мудреная — не сравнить с преж¬
ними пустячными делами. Да и когда же, черт возьми, я
имел дело с вирусами, с вирусологией и людьми, занима¬
ющимися этой наукой?!
— Разрешите задать вам вопрос для моей личной ориен¬
тации,— попросил я министра. Он кивнул, и я продол¬
жал:— Раз вы поручаете это дело нашему управлению,
значит, вы убеждены, что исчезновение вируса носит поли¬
тический характер? Я правильно вас понял?
— А как же иначе можно понимать это?! — искрение
удивился министр.
В приемной, прежде чем расстаться, генерал Анастасов
сказал мне:
— В двенадцать ноль-ноль жду вас в своем кабинете.
Доложите вашу гипотезу. Но если вы принесете похищен¬
ную склянку, уверяю вас, что она вполне заменит гипо¬
тезу и я буду удовлетворен!
Он улыбнулся и, хотя начал разговор со мной офи¬
циально, дружески пожал мне руку и пожелал успеха.
* * *
Тот же день. Прежде всего скажу о погоде: она отвра¬
тительная. Не переставая идет дождь. Но идет не как поло¬
жено: нет того, чтобы за час, за два вылиться ему до
конца, а моросит — мелкий, частый. Моросит упорно и с
таким спокойствием, от которого, кажется, вот-вот лоп¬
нут нервы. Можно подумать, что он моросит от самого со¬
творения мира. Ужасно! А говорят, Аввакум любит дожд¬
ливую погоду. Ненормальный какой-то! Я спросил од¬
нажды доцента Калмукова, почему некоторые люди любят
дождливую погоду. Покачав головой, оп ответил: «Навер¬
ное, это люди с нездоровой психикой». Тогда я спросил
его, полагает ли он, что и у Аввакума Захова тоже нездоро¬
вая психика. Доцент покраснел и смущенно пробормотал,
186
что сказал это вообще о людях, которые любят дождливую
погоду, не имея в виду никого конкретно.
Для подготовки моего доклада генерал Анастасов по¬
торопился назначить мне в качестве помощника капитана
Баласчева. Пока я обдумывал, кого бы взять в помощни¬
ки — ведь это мое право выбрать себе помощника,— он,
капитан Баласчев, уже прибыл. Черт бы его побрал! По¬
дозреваю, что он симпатизирует Аввакуму, иначе генерал
не навязал бы его на мою голову.
Консультантом по научной части я взял доцента Кал-
мукова.
По дороге в лабораторию доцент Калмуков на скорую
руку познакомил меня с вирусами как первичной формой
жизни, а также с экспериментом профессора Маркова по
созданию универсальной противогриппозной вакцины.
Я спросил его, как лично он смотрит на эту проблему.
Калмуков ответил, что в научной среде отнеслись скепти¬
чески к эксперименту профессора Маркова. Затем я по¬
интересовался, верит ли он в то, что профессор создал
действительно новый вирус, и возможно ли, чтобы этот
новый вирус обладал токсической силой чумной бациллы.
Калмуков сказал, что получить генетическим путем ви¬
рус с новыми качествами теоретически вполне возможно,
хотя практически этого пока никто еще не достиг. Он ска¬
зал также, что теоретически вполне возможно создать ви¬
рус не только подобный чумной бацилле, но даже превос¬
ходящий ее своей токсичностью. Он заключил свою мысль
словами «к сожалению», и я почувствовал, как что-то
вдруг кольнуло мне сердце. Обычно люди Аввакума под¬
черкивали, что в работе своей они придерживаются прин¬
ципов гуманизма. Я тоже придерживаюсь принципов гу¬
манизма, но извергов типа Пиночета и прочих я с великим
удовольствием угостил бы порцией чумных и чумоподобных
бацилл. Нет, я не абстрактный гуманист!
В десять часов мы подъехали к лаборатории и поставили
машину у входа. Как я и ожидал, входная дверь была за¬
перта, а ключ находился у строгого старшины. В холле си¬
дели, повесив носы, четверо посетителей. Я приказал Ба-
ласчеву обыскать их и, если у них не будет обнаружено
ничего подозрительного, выпроводить отсюда. А сам на¬
правился к главному директору.
W
Как всякий интеллигент в подобных случаях, главный
директор выглядел довольно растерянным. Но он все же
догадался еще при первом сигнале профессора Маркова
объявить по специальному устройству тревогу и закрыть
все выходы из здания. Я отметил проявленную им сообра¬
зительность и поблагодарил его. Затем я спросил, что
он знает о вирусе профессора Маркова и считает ли он, что
токсичность этого вируса равносильна токсичности чум¬
ной бациллы. Главный директор сказал, что самолично
проверял токсический эффект нового вируса и считает,
что по своей силе он почти не уступает чумной бацилле.
— Ну да! — воскликнул я, с удовлетворением отме¬
чая, что накоиец-то осознал всю важность возложенной на
меня задачи.— Ну да, эта штуковина может причинить
колоссальное зло, если окажется у врага.
Главный директор развел руками, лицо его побледне¬
ло. Это был красивый мужчина с седеющими висками и
высоким, слегка наморщенным лбом.
— Да, если эта «штуковина» попадает в руки вредите¬
ля...— глухо произнес он и осекся. Замигав, словно в глаза
ему ударил ослепительный свет, он продолжил: — Если она
попадет в руки какого-нибудь вредителя, столица будет
парализована за двадцать четыре часа, вся наша страна
окажется под ошеломляющими ударами в следующие
сорок восемь часов, а через неделю уже вся прилегающая
к ней часть Европы превратится в сплошной лаза¬
рет...
Он провел рукой по лбу, на котором выступил холод¬
ный пот, и умолк. Должен признаться, в эту минуту и
меня охватила паника, какой-то неописуемый страх. Ког¬
да-то мне пришлось стоять перед нацеленными на меня ав¬
томатами предателей, но и тогда я не испытывал такого от¬
вратительного чувства, черт бы его побрал! Даже желудок
свело судорогой. И я сказал себе: «Вот ты хотел отразить
настоящий удар, хотел набрать побольше очков, но каково
придется тебе теперь, а? Каково придется?»
В эту критическую минуту капитан Баласчев откаш¬
лялся и попросил разрешения расставить своих людей,
чтобы начать действовать.
— Погоди,— сказал я ему,— дело это очень важное, и
потому всю работу будешь вести только по моим указаниям
и под моим наблюдением. А сейчас я хочу задать еще один,
последний вопрос.— И, обращаясь к главному директору,
188
спросил: — Подозреваете ли вы кого-нибудь и есть ли у
вас какое-то объяснение случившемуся?
— Я никого не подозреваю,— сказал, горько усмех¬
нувшись, директор. — Никого из моих людей,— уточнил
он. И добавил словно через силу: — То, что случилось,
кажется мне необъяснимым. У нас в здании установлено
специальное электронное контрольное устройство. Оно не
позволит незаметно вынести из здания даже булавку,
не то что пол-литровую склянку, наполненную раство¬
ром!
Я вообще отношусь к технике с большим уважением,
а электронно-вычислительную технику просто обожаю.
Но тут я скептически поджал губы и сказал вызывающе:
— Ну, мы на нее еще поглядим, на эту вашу киберне¬
тику! — и вышел с капитаном Баласчевым из кабинета.
Мы поднялись на четвертый этаж. Перед входом в от¬
деление стоял пост внутренней охраны. Еще один пост
был поставлен по моему указанию у выхода на лестницу,
так что теперь, как говорится, даже муха не могла ни про¬
лететь туда, ни вылететь оттуда. Сотрудникам отделения,
включая профессора Маркова, я велел не трогаться со
своих рабочих мест. Профессор даже пе шелохнулся за
все время в своей «кабине». Затем я разрешил ребятам
Баласчева приступить к делу. Одни снимали отпечатки
пальцев с замка входной двери, другие — с ручек несго¬
раемого шкафа, третьи — следы па полу, четвертые ста¬
рались обнаружить «необычное» положение некоторых
предметов, пятые снимали отпечатки пальцев у сотрудни¬
ков отделения, в том числе и у профессора. Специалисты
изучали состояние оконных решеток и рам, осматривали
потолок, полы, подсобные помещения, личные шкафчики
персонала. Все эти операции продолжались около часа.
За это же самое время мы с капитаном Баласчевым успели
изучить обстановку вокруг здания, парадный и черный
входы, ограду и следы возле нее, насколько в такую от¬
вратительную дождливую погоду вообще можно было раз¬
личить какие-то следы. Пока мы кружили взад-вперед,
наши люди проверяли пропуска, выданные посетителям с
середины вчерашнего дня до девяти часов нынешнего утра.
Собранные материалы сразу же курьерскими машинами
отправляли на исследование. Посредством специальной
машины, оснащенной рацией, установили прямую связь
с министерством и с различными техническими службами.
189
Под конец проверили кибернетическую систему. Я су¬
нул за подкладку пиджака маленькую бутылочку и быстро
прошел через проверочную зону. Раздался страшный вой,
загорелись красные лампы сигнала тревоги, мгновенно
опустились железные решетки перед всеми выходами. Си¬
стема работала безупречно.
Ровно в одиннадцать ноль-ноль я снова вошел в поме¬
щение злополучной «ЛС-4». Должен признаться, черт
побери, что порог ее я перешагнул уже с каким-то оз¬
лоблением, потому что, пока мы с капитаном ходили туда-
сюда, в голове у меня начало выкристаллизовываться до¬
статочно правильное предположение. Я поздоровался за
руку с сотрудниками. Их было шесть человек: пятеро муж¬
чин, включая профессора, и одна женщина-лаборантка.
Я вряд ли был изысканно любезен с ними: заставил их по¬
вторить свои имена и отдал распоряжение фотографу сиять
каждого анфас и в профиль. После этого собрал всех по¬
середине помещения в кружок, сообщил свое имя и посо¬
ветовал им быть предельно откровенными.
— Только при одном условии,— заявил самый моло¬
дой из них, Найден Кирилков, нахально разглядывая
меня и выпуская дым сигареты прямо мне в лицо.— Толь¬
ко при одном условии,— повторил он.— А именно: вы не
будете требовать от нашего профессора, чтобы он стоял
павытяжку, словно наказанный ученик.
В груди у меня закипело, но я сдержался и сказал
спокойно:
— Мне и в голову не могло прийти держать вашего
профессора в такой позе. Пожалуйста! Вы все можете
стоять, сидеть, лежать на животе — как вам заблагорас¬
судится. Это ваше личное дело. Я требую от вас только
откровенности, и больше ничего.
— Я бы лег,— снова подал реплику этот йахал,— и
тем более рядом со своей коллегой Спасовой, но в данный
момент тут лежать не па чем.
Спасова, лаборантка, вся залилась краской и опустила
голову, а я подумал, что Кирилкова надо крепко держать
в руках.
— Если вы будете неуважительно относиться к след¬
ствию,— сказал я,— то вынудите меня действительно об¬
ращаться с вами, как с плохим учеником.
— Если вы себе позволите подобное,— заявил этот
нахал,— то дьявол, который нам друг и компаньон, устро¬
190
ит вам такой номер, что вы всю жизнь будете сожалеть об
этом!
— Это еще что! — воскликнул я.
— А то, что дьявол наверняка уже взял вас на замет¬
ку! — серьезно заявил наглец Кирилков и рассмеялся.
Вторично за это утро что-то кольнуло мне сердце.
Но я держал себя в руках.
— Смеется весело тот, кто смеется последним! — на¬
помнил я Кирилкову, пытавшемуся играть роль остряка,
и, обращаясь к профессору, предложил: — Теперь мы
пойдем к вам за ширму, и вы расскажете все по порядку,
начиная со второй половины вчерашнего дня и кончая
событиями нынешнего утра.
Кирилков поглядел на свои часы. Теперь рассмеялся
я и сказал ему:
— Не глядите, это бессмысленно. Вы и ваши коллеги
не покинете здания, пока не получите моего разрешения.
Потом я попросил всех выйти в коридор и ждать там.
Профессор прервал свой рассказ на том моменте, когда
сургуч пролился на оба конца шнура, и Войн Констан¬
тинов и Недьо Недев ждали, пока он снимет с пальца свой
золотой перстень.
— Ну, а дальше? — спросил я.
— Тогда я вдруг вспомнил, что не запер склянку в не¬
сгораемом шкафу.
— Как же вы могли забыть?! — удивился я.
Профессор развел руками.
— Ведь вам лучше всех было известно, что содер¬
жится в этой склянке!
— Не только мне — все знали, что содержит в себе
эта склянка. Потому мы и закрывали ее в несгораемом
шкафу, потому и запечатывали дверь!
— Но на вас лежит самая большая ответственность.
Профессор молча поднял па меня глаза, и взгляд его,
словно паровой пресс, сдавил меня. Черти бы тебя побра¬
ли! Ишь, как давит! Да только зря, не на того напал! —
подумал я и спросил строго:
— Что было потом?
— Потом я предложил коллегам вместе войти внутрь
и, как это мы обычно делали, запереть в сейфе склянку
на глазах у всех.
191
— Почему на глазах у всех?
— Мы так договорились.
— Почему вы предложили вашим коллегам войти
вместе с вами?
— Чтобы они видели меня и то, что я буду делать
со склянкой.
— И ваши коллеги вошли вместе с вами?
— Нет, они отказались.
— Значит, они не видели ни вас, ни того, что вы
делали со склянкой.
Профессор пожал плечами.
— Выходит, свидетелем вашим был один господь бог,
как говорится! — усмехнулся я.
— На что вы намекаете?! — возмутился он и впился,
проклятый, взглядом мне в лицо — казалось, меня стук¬
нули по лбу тяжелым молотом.
— Позвольте, почему вы думаете, что я на что-то
намекаю? — с недоумевающим видом спросил я.— Что
это вам пришло в голову?
— Мне пришло в голову, что в вашу голову приходят
разные глупости,— раздраженно ответил профессор.
Ну и профессор!
— Пока достаточно,— сказал я.— Продолжим после
обеда.
Я велел Баласчеву обеспечить каждому по порции жар¬
кого и чашке кофе.
Ох, уж эти воспитанники Аввакума! Баласчев, ока¬
зывается, уже позаботился, да еще и утер мне нос: кроме
жаркого и кофе, в дневное довольствие каждого сотруд¬
ника «ЛС-4» вошли еще два пирожных и апельсин!
За то, что кто-то из этих людей поджег у нас под но¬
гами землю, Баласчев услаждает всех их, включая под¬
жигателей, пирожными и апельсинами! Ищите и здесь
Аввакума!
ДОКЛАД
Принимая во внимание результаты технической экс¬
пертизы, проверки посетителей, тщательного осмотра зда¬
ния и помещения «ЛС-4», результаты исследований целой
группы специалистов, а также исходя из личных наблю¬
дений, мне удалось сделать некоторые первые выводы.
Я уверен, добавив к ним результаты допросов, которые
рассчитываю провести до вечера, что окончательный вы¬
192
вод непременно приведет меня к похитителю склянки и
к самой склянке, если она еще существует или же если
она все еще находится в нашей стране.
Я строю свою гипотезу на основе тезиса, что подмена
подлинной склянки фальшивой была совершена не кем-
то посторонним, а одним из тех, кто работает в отделении.
Почему? Потому что проникнуть в здание после конца
рабочего дня постороннему лицу просто невозможно. Тем
более невозможно проникновение посторонних в помеще¬
ние «ЛС-4», где входная дверь после окончания рабочего
дня была аккуратно опечатана сургучной печатью. За¬
щищенные металлическими решетками окна и входные
двери, милицейская охрана, кибернетическое устройст¬
во — все это делает абсолютно невозможным проникно¬
вение кого-то постороннего. Как же, в таком случае,
произошла подмена склянки? Подмена склянки была со¬
вершена непосредственно сразу же после конца рабочего
дня, при выходе из «ЛС-4», но до того, как были опеча¬
таны двери помещения. Как же произошла подмена? Под
предлогом, что он забыл закрыть склянку в несгораемом
шкафу, профессор один вернулся в лабораторное помеще¬
ние. Воспользовавшись благоприятной ситуацией — имен¬
но тем, что он был там один и никто ниоткуда за ним не
наблюдал,— профессор закрыл в шкафу заранее приго¬
товленную им склянку с фальшивым раствором и на сле¬
дующее утро, открыв шкаф, естественно, обнаружил там
ту самую склянку, но разыграл уже известную сцену
с мнимым похищением.
Необходимо выяснить прежде всего, где спрятана про¬
павшая склянка. Надо исходить из предположения, что
она не вынесена из здания — похититель старается избе¬
жать риска быть раскрытым действующим там специаль¬
ным электронным устройством. Но все же существует
некоторая вероятность, хотя и минимальная, что склянка
вынесена и кому-то передана. Второе, что необходимо
выяснить,— это мотивы, цель преступления. Кому нужна
была эта склянка и зачем
Обдумывая многократно свою гипотезу, я с каждым
разом оставался все более удовлетворенным ею. В ней
трудно было найти слабое место. И главной причиной
моего удовлетворения было то, что гипотеза моя, все вы¬
7 Ка 3190
193
воды ее основывались на реальных данных экспертизы
и сопоставлении фактов, а не на всяких там дедукциях,
психологии и глубокомысленных размышлениях, какими
славился Аввакум Захов.
Генерал Анастасов вызвал на совещание своих помощ¬
ников, чтобы обсудить мою гипотезу в более широком
кругу. Закончив ее изложение, я поглядел на генерала,
надеясь увидеть его лицо просветленным, согретым лучом
надежды, но, к моему удивлению, он сидел за столом
мрачный и даже не удостоил меня взглядом. Я обвел
глазами остальных — и они тоже казались мрачными.
Улыбался только Баласчев, а может, это мне показалось,
потому что лицо его вообще было приветливым.
Вот те и на! То ли я неправильно изложил свою точку
зрения, то ли они неправильно меня поняли?
Потом начались высказывания. И каждый недоуме¬
вал: зачем, черт побери, профессору выкрадывать то, что
он сам создал? А Баласчев, мой любезный помощник,
позволил себе даже усомниться и в первой части моей
гипотезы: в том, что в здание, а особенно в помещение
«ЛС-4», не мог проникнуть никто посторонний.
— Во-первых, — сказал он,— поддельные ключи от
несгораемого шкафа может иметь каждый. Во-вторых,
сделать вторую сургучную печать можно за две-три ми¬
нуты, а будет отпечатано на сургуче изображение Августа
или Юстиниана — это не имеет никакого практического
значения, так как и один и другой получаются на печати
одинаково неясно. В-третьих, постороннее лицо может
проникнуть и вместе с группой уборщиков. Они одева¬
ются в котельной. Когда они напялят на себя кепки,
халаты, косынки — попробуй распознай, кто из них
Стоян, а кто Иванка. Каждый показывает при входе про¬
пуск, но ведь как раз пропуск легче всего подделать —
ведь это просто бумажка, которую любой может отпеча¬
тать и заполнить. Группа уборщиков состоит из двенад¬
цати человек — девяти мужчин и трех женщин. Состав
этой группы часто меняется: непрестанно кто-то уволь¬
няется и поступают новые люди. Так что даже сами убор¬
щики не могут хорошо знать друг друга, не то что вахтеры
и милиционеры — те просто не успевают запомнить их
всех в лицо. Достаточно в этот день кому-то из группы
отсутствовать или же сделать так, чтобы кто-то отсутст¬
вовал., и его место легко может занять так называемое
194
«постороннее лицо». Постороннему лицу, не лишенному
самообладания и ловкости, проникнуть в здание лабора¬
тории не составит особого труда... Но вы скажете,— про¬
должал Баласчев,— а как же кибернетическое устрой¬
ство?! Да, это бдительная машина! Ну, а много ли надо,
чтобы она перестала быть такой? Вытащите какой-нибудь
штепсель, выключите ток, и бдительная умница тотчас
же превратится в набор пассивных, бездействующих де¬
талей.
Под конец слово взял генерал. Что касается возмож¬
ности проникнуть в здание, сказал он, то в моей гипотезе
достаточно реализма. Похвалил меня за широкое исполь¬
зование данных технической экспертизы. О моем предпо¬
ложении, что склянку подменил кто-то из сотрудников
и сразу же после окончания рабочего дня, генерал сказал,
что оно заслуживает известного внимания, хотя с моим
главным выводом — что кражу совершил профессор — он
согласиться не может, во всяком случае пока. Зачем
профессору выкрадывать то, что он сам создал? Эта мысль
кажется и ему абсурдной. Кроме того, водь профессор —
наш, проверенный товарищ.
Вот те па! Да разве генерал не знает, что и среди как
будто бы проверенных товарищей бывали изменники!
В жилах моих течет не вода, потому я сказал, что
придерживаюсь своей гипотезы и ее конечного вывода*
Подменил склянку с вирусом сам профессор, а какие
мотивы были у него — вот теперь мы и будем разбираться.
Но для этого потребуется еще немного времени.
— Завтра к обеду я надеюсь представить вам личное
признание похитителя,— сказал я генералу.
Стараясь говорить сдержанно, что ему удавалось с
трудом, генерал сказал:
— Я предпочитаю, полковник Элефтеров, чтобы вы
представили мне склянку! Запомните это! А что касается
признания похитителя, я вооружусь терпением и по¬
дожду.
Когда сотрудники вышли, генерал подошел ко мне,
поглядел мне в глаза, словно старался увидеть в них
что-то, и озабоченно покачал головой.
— Когда я слушал только что твою экспозицию,—
сказал он,— у меня было такое чувство, что дьявол по¬
мутил твой рассудок! Как мог ты говорить такое о про¬
фессоре?
7*
195
— Если действительно окажется, что это сделал не
профессор, вам придется немедленно отправить меня на
лечение в психиатрическую клинику, потому что тогда я
уже начну верить в духов! Либо сам профессор подменил
склянку, либо какой-то дух проник через трубу и заварил
всю эту кашу. Одно из двух. То, что говорит Баласчев,—
просто плод его фантазии. Никто посторонний проникнуть
туда не может!
— Жаль мне тебя, Элефтеров! — вздохнув, сказал ге¬
нерал.— Став начальником отдела, ты впервые столкнулся
с задачей потруднее, и тебе уже мерещатся духи! Во
времена полковника Манова и Аввакума Захова решение
трудных задач считалось праздником.
В глазах у меня потемнело, и я попросил разрешения
удалиться.
* * *
По дороге в лабораторию я все время думал о том,
как избавиться от своего помощника. Мне не хотелось,
чтобы он присутствовал на допросах, но и не стоило соз¬
давать впечатления, будто я не доверяю ему или же хочу
отстранить его от дела. Избрав среднюю линию поведе¬
ния, я сказал ему, когда наша машина остановилась перед
входом в лабораторию:
— Вот вам, капитан, два задания. Во-первых, выяс¬
ните, спускался ли профессор или кто-то из его сотруд¬
ников в другие отделения, на нижние этажи, с кем и где
они встречались, сколько времени разговаривали. Во-
вторых, соберите побольше сведений о французском пе¬
риоде жизни профессора: на какие средства он жил, когда
проходил специализацию, в какой среде вращался, как
к нему относились официальные власти. — Я намеренно об¬
ратился к капитану на вы — пусть все же у него хоть
что-то застрянет в голове.
— Вы хотите узнать, во-первых, не спрятал ли про¬
фессор склянку где-нибудь на нижних этажах и, во-вто¬
рых, не имел ли он, находясь в Париже, связей с сомни¬
тельными людьми. Я вас правильно понял? — улыбаясь,
спросил Баласчев.
Ну и хитрец!
Я ответил ему достойным образом:
196
— Понимайте меня, капитан, как хотите, но занимай¬
тесь только тем, что я вам поручил!
Пусть видит, что и мы — не признающие Аввакума —
не лыком шиты!
Дождь все еще продолжал отвратительно моросить.
Компанию из Четвертого отделения я застал настро¬
енной воинственно. Профессор сделал вид, что не замечает
меня, Найден Кирилков, работавший с электронным мик¬
роскопом, подал мне знак не приближаться к нему, Войн
Константинов кипятил в колбе какую-то мерзость, и вок¬
руг разносилась невыносимая вонь. Остальные сидели
спиной к двери и, когда я вошел, даже не повернули
головы. Каждый — от профессора до лаборантки — делал
вид, что обращает на меня ноль внимания, желая тем
самым продемонстрировать, что не имеет ничего общего
с историей, из-за которой я сюда прибыл. «Ах, вот оно
что, голубчики... Ну, посмотрим!» — подумал я, снял
шляпу и поздоровался с ними.
— Сюда в пальто и шляпе не входят, гражданин! —
обернувшись ко мне, сказал Найден Кирилков. Он окинул
меня недовольным взглядом и, кивнув па дверь, продол¬
жал: — Разденьтесь в коридоре, гражданин, возьмите из
какого-нибудь шкафчика белый халат и тогда уж благо¬
волите войти.
— Благодарю! Буду относиться с уважением к вашим
порядкам. Раз такой порядок существует, надо его со¬
блюдать,—сказал я и, надев белый халат, спросил остря¬
ка: — Ну, а теперь есть замечания?
Кирилков смерил меня критическим, даже несколько
злобным, как мне показалось, взглядом и покачал голо¬
вой. Я в свою очередь кивнул ему и засмеялся, хотя
смеяться было нечему. Нет, в тот день я не владел своими
нервами, генерал верно заметил, что со мною происходит
что-то необычное.
— Сейчас,— сказал я, стараясь удержать на своем
лице улыбку (что это была за улыбка — один дьявол
знает!),— сейчас,— повторил я,— будьте любезны, возь¬
мите стулья и выйдите в коридор. Я буду вызывать вас
по очереди для небольшого разговора, чтобы поскорее
прояснить эту загадочную историю.
497
— Ничего вы не проясните! — бросил презрительно,
пожав плечами, Найден Кирилков и принялся выклю¬
чать лампы, укрепленные над микроскопом,— Я ведь уже
вам сказал: это проделки дьявола, а, как известно, дья¬
вольские проделки выяснению не подлежат.
— Даже дьявол со своими проделками подожмет хвост,
если им по-настоящему займется человек! — обозлился
я. Мне надоели его запугивания.
ДОПРОС
— Уважаемый профессор, вспомните, пожалуйста,
вчера после обеда вы работали со злополучной склян¬
кой? — спросил я.
— Со злополучной склянкой я работал всю неделю —
и с утра, и после обеда.
— Я спрашиваю, работали ли вы с нею вчера после
обеда?
— Вчера после обеда я брал из склянки три пробы.
— По скольку?
— Приблизительно по одной сотой доле капли.
— Можете ли вы вспомнить, работал ли еще кто-ни¬
будь из ваших сотрудников во второй половине дня
с ОТОЙ склянкой?
— Все работали. Сейчас это наше главное задание.
— Можете ли вы показать, где, в каком точно месте
стояла склянка вчера во второй половине дня? Есть ли
для нее постоянное место, или каждый из ваших сотруд¬
ников ставит ее по своему усмотрению?
— У нас никто не ставит ничего по «своему» усмотре¬
нию. На этикетке каждой склянки обозначено ее постоян¬
ное место. Вот.— Профессор взял фальшивую склянку.—
Под черепом, как вы видите, стоят два знака: буква «С»
и цифра «5». Буква «С» означает постоянное местонахож¬
дение склянки, а именно сейф. Цифра «5» означает, па
сколько шагов от ее постоянного места может быть пере¬
мещена склянка. Разумеется, цифровые обозначения мы
ставим только на тех склянках, которые содержат особые
и очень токсичные растворы.
— Вы сами написали эту сигнатуру? — спросил я,
указав на этикетку.
— Я писал ее на подлинной склянке, а тут она под¬
делана, и достаточно искусно, неизвестным похитителем.
Не попался на удочку, дьявол!
— А не могли бы вы поставить эту склянку на то
самое место, где вчера стояла подлинная?
— Это не составит для меня никакого труда. Пожа¬
луйста!
Профессор поднялся со стула и довольно устало, как
мне показалось, обошел ширму, сделал четыре шага и
поставил склянку на лабораторный стол, протянувшийся
от одного конца зала до другого. Место это было в четы¬
рех шагах от ширмы. Я сел за письменный стол профес¬
сора и поглядел в сторону склянки — она не была видна,
ее закрывало правое крыло ширмы.
— Кто из ваших сотрудников сидит прямо напротив
склянки? — спросил я.
— Слева сидит мой помощник Войн Константинов —
вот его стол. Справа — Недьо Недев. Склянка находилась
как раз напротив прохода между двумя столами.
— Вы сказали, кажется, что вчера во второй половине
дня несколько раз брали пробы из склянки?
— Да, три раза.
— Вот именно. Но неужели вы каждый раз встаете
со своего места, обходите ширму, чтобы подойти к пей?
— А как же иначе?
— Последний вопрос, уважаемый профессор. Кто из
ваших прежних французских коллег знает об этом вашем
эксперименте?
— Лично я не уведомлял о нем никого.
— А кто-нибудь из близких вам людей мог бы сделать
это?
— Не исключено.
— Вы имеете в виду кого-нибудь конкретно?
— Нет, конкретно в виду не имею никого.
— Так. А вы можете вспомнить, сколько раз выходили
из кабинета во второй половине дня?
— Думаю, что выходил я только один раз. Меня
попросил зайти к себе директор.
— Кабинет главного директора находится на первом
этаже?
— На первом.
— Вы куда-нибудь заходили, прежде чем спустились
на первый этаж?
При этих словах в глазах профессора вспыхнул такой
огонь, что мне стало просто страшно. А ведь я вовсе не
из слабонервных — бывал свидетелем, можно сказать,
199
кой-чего пострашнее, присутствовал, например, при смерт¬
ных казнях,— но сейчас мне действительно стало страш¬
но. Этот огонь в его глазах, казалось, вырвался из недр
ада, где пылали, как факелы, души грешников всех вре¬
мен и народов.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил профессор
ледяным тоном.
Я почувствовал, как на лбу у меня выступает пот.
— Пока вопросы задаю я, уважаемый профессор! —
Я попытался улыбнуться, но не знаю, что из этого полу¬
чилось.— Во всяком случае, если вы затрудняетесь отве¬
тить на какой-нибудь из моих вопросов, то можете пока
не отвечать. При повторном разговоре мы снова вернемся
к нему. Итак, сколько времени вы находились у главного
директора?
— Около получаса.
— Так, значит, полчаса. Скажите, профессор, если бы
не исчезла склянка с вашим новооткрытым вирусом, вы
бы уже приступили к приготовлению универсальной про¬
тивогриппозной вакцины?
— Может быть.
— Сколько времени вам понадобится для того, чтобы
снова создать этот вирус?
— Столько же, сколько времени пройдет с сегодняш¬
него дня до воскрешения из мертвых! — ответил профес¬
сор и улыбнулся, но, как мне показалось, невесело.—
Ни на день меньше! — добавил он.
— Рад, что ваше настроение позволяет вам шутить,—
сказал я.
Профессор промолчал.
Я попросил его посидеть в коридоре и вызвал Война
Константинова.
— Во второй половине дня склянка стояла на этом
месте?
— Да, профессор всегда ставит ее здесь. Место ее
обозначено на этикетке.
— Вы сидите прямо напротив склянки. Кто-нибудь
ее переставлял в другое место, хотя бы временно?
— Нет, никто не переставлял.
— Даже профессор?
200
— Он всегда подходит сюда, чтобы взять из нее пробу,
как это, впрочем, делает каждый из нас.
— Сколько раз вы покидали свое рабочее место во
второй половине дня?
— Два раза.
— Спускались на нижние этажи?
—- Нет.
— Если вы дважды выходили из зала, на каком осно¬
вании вы утверждаете, что склянку не переставляли с ее
постоянного места? Ведь вас не было, как же вам знать,
что происходило здесь в ваше отсутствие?
— Никто не передвигал склянку, и никому никогда
не могло прийти в голову поставить ее в другое место.
— Принимая участие в опечатывании дверей сургу¬
чом, вы стояли у самого входа. Когда профессор спохва¬
тился, что не спрятал склянку, и вошел в зал, чтобы поста¬
вить ее в сейф и запереть, вы видели — она стояла на сво¬
ем обычном месте?
— Я видел ее перед собой так, как сейчас вижу вас!
— Как вы объясняете себе исчезновение подлинной
склянки и подмену ее фальшивой?
— Кто-то проник к нам в отделение, открыл поддель¬
ными ключами несгораемый шкаф, взял склянку с новым
вирусом и поставил на ее место фальшивую.
— Сегодня утром вы застали входную дверь отделения
запертой и сургучную печать неповрежденной. Как же
«кто-то» мог войти в зал, не повредив печать?
—- Очень просто — он опечатал ее заново. Ведь это де¬
ло двух-трех минут.
— Даже при том положении, что по лестнице и по
этажам производится регулярный милицейский обход?
— Он выбрал подходящий момент. Да ведь пе думаете
же вы, что эти обходы так уж регулярны и часты? Осо¬
бенно ночью!
— Вы — помощник профессора, поэтому я задам вам
еще один вопрос, который прошу хранить в тайне. Почему
профессор не выделил всем вам понемногу нового вируса,
чтобы каждый имел свою скляночку, из которой и брал
бы пробы для исследования?
— Из соображений безопасности. Вирус этот очень
опасен. Если утратить над ним контроль — неминуемо
произойдет беда. Ведь легче держать под контролем одну
склянку, чем пять.
201
— Кто еще, кроме профессора, контролировал ее?
Кто следил за тем, чтобы ее не выносили из отделения,
не переставляли в другое место?
— Разумеется, мне как помощнику профессора поло¬
жено ее контролировать. Хотя никому в голову не мог
прийти такой абсурд: переставить склянку в другое место
или вынести ее из здания!
— Вы меня убедили!
Я рассмеялся и посоветовал ему найти в коридоре
местечко поудобнее и подремать.
Те же самые вопросы я задал и Недьо Недеву. Тот от¬
ветил на них еще более бестолково.
Пока я допрашивал Недьо Недева, пришла записка
от Баласчева. Профессор находился у главного директора
около десяти минут. Десять минут! А когда я его спро¬
сил, он мне ответил, что задержался в кабинете директора
около получаса! Выявляется разница в двадцать минут.
Где же был профессор эти двадцать минут?
— Нет ли у вас впечатления, товарищ Спасова, что
вчера во второй половине дня склянка была переставлена
с предназначенного ей места?
— Мы были увлечены работой и вряд ли могли бы
заметить, переставлено, вынесено или принесено что-либо
в наше рабочее помещение. Это особенно относится ко
мне — ведь мой закуток, как видите, отделен от зала
несколькими высокими шкафами.
— Что вы можете сказать о подмене склянки?
— Когда вчера вечером профессор спохватился, что
забыл убрать ее в несгораемый шкаф, Найден Кирилков
заявил: «Это плохая примета!»
— Что именно? — недоуменно спросил я.
— Да то, что профессор должен был вернуться. Но
само это заявление Найдена Кирилкова означает, что
у него было какое-то дурное предчувствие. Возможно даже,
он предчувствовал это похищение...
— Ага! Интересно! — сказал я.
— Очень интересно, правда? Кроме того, Найден Ки¬
рилков неоднократно намекал, что профессор извлек этот
202
вирус — прошу извинить! — из заднего прохода дьявола.
То есть, он хотел сказать этим, что при сотворении
вируса профессор пользовался услугами дьявола.
— Погодите,— сказал я.— Что общего имеет задний
проход дьявола с приметой?
— Ну как же! Найден Кирилков хочет тем самым
подчеркнуть, что, мол, он в курсе профессорского экспе¬
римента, ему близка работа профессора и потому он
чувствует, когда что-то угрожает профессору. Он сказал,
что это дурная примета, и вот действительно произошла
кража.
Гм! Эта девица, если она пе совсем чокнутая, говорит
умные вещи, сказал я себе. Ведь и мне Найден Кирилков
еще при первой встрече показался подозрительным. Уж
очень он старается выглядеть остряком. Почему?
Я обещал лаборантке позаботиться о том, чтобы ей
не пришлось спать по соседству с Найденом Кирилковым,
а затем вызвал этого остряка.
— Нет ли у вас впечатления, что вчера во второй
половине дня склянка была переставлена или же выне¬
сена куда-то?
— Есть,— ухмыльнулся Кирилков.— Потому что я
сам отнес склянку профессору и она простояла там ми¬
нуты две.
— Зачем вы ее относили профессору? — спросил я,
едва сдерживая себя, чтобы не вскочить.
— Я заметил небольшую трещину на притертой проб¬
ке склянки.
— Ну и что сделал профессор?
— Он сказал мне, что пе видит в этом никакой опас¬
ности, потому что трещина, по его мнению, поверхност¬
ная, и велел мне оставить склянку на ее обычном месте.
— Ну?
— Ну я и поставил склянку на место.
— Так. В котором часу вы принесли профессору
склянку?
— Кажется, было около трех часов.
Я вызвал Баласчева.
— В котором часу профессор был у главного дирек¬
тора?
— В четыре,— сказал Баласчев.
203
Я велел ему вызвать ко мне Война Константинова и
Недьо Недева.
— Ваш коллега,— сказал я им, кивком указывая на
Найдена Кирилкова,— признался, что самолично отно¬
сил склянку профессору и что она простояла в его «ка¬
бинете» около двух минут. А вы оба клянетесь, что склянку
ни на миг никто никуда не переставлял. Как это пони¬
мать?
— Мы этого просто не заметили,— разведя руками,
сказал Войн Константинов.
Он говорил от имени обоих. У Недьо Недева был
угнетенный вид, он молчал. Помолчал и я. Потом сказал:
— Даю вам полтора часа на размышления, чтобы вы
пришли к окончательному выводу: действительно ли вы
не заметили, как Найден Кирилков уносил склянку, или
же притворились, что ничего не видели.
Я велел снова позвать профессора.
— Уважаемый профессор, даю вам полтора часа, чтобы
вы собрались с мыслями и сообщили мне, где вы спря¬
тали или кому передали подлинную склянку, то есть
склянку с вашими новооткрытыми вирусами,— ска¬
зал я.
— Новосозданными! — поправил меня Найден Ки¬
рилков.
Я промолчал. Затем приказал Баласчеву держать под
самой строгой охраной всех четверых.
Было шесть часов вечера.
В половине восьмого я вызвал профессора. Переступая
порог своей лаборатории, профессор покачнулся — я это
очень хорошо видел. Даже самые сильные духом люди
теряют самообладание, когда факты припирают их к
стене. И особенно подвержены таким срывам люди высо¬
копоставленные, с титулами, занимающие видное место
в общественной жизни. Взглянут они с высоты своего
общественного положения на разверзающуюся под ногами
пропасть — и голова у них идет кругом. Потому, разу¬
меется, они и теряют равновесие, шатаются — легко ли
смотреть в пропасть!
204
Я пригласил профессора сесть, предложил ему сигаре¬
ты. Спросил, не хочет ли он выпить чашку кофе. Он самым
высокомерным образом от всего отказался. Продолжал
стоять передо мной, хотя по всему было видно, что от
сильных переживаний он едва держится на ногах. Эх, по¬
думал я, видывали мы таких, как ты,— сперва стоят как
скала, а потом раскисают и превращаются в самых обык¬
новенных слизняков. Но в душу мою вдруг хлынули
сомнения. Меня тревожил спокойный взгляд и уверенное
поведение профессора; мучило меня и сознание, что про¬
тив него у меня только улики — пусть даже и веские,—
а вот доказательств нет никаких.
— Ладно, пора кончать с этой игрой — как вы счи¬
таете? Она одинаково неприятна нам обоим,— сказал я.
— Я ни во что не играю, — возразил профессор.—
Это вы разыгрываете какие-то глупейшие сцены.
— Исчезновение склянки с вирусами вы тоже назы¬
ваете глупостью?
— Во всяком случае, способы, которыми вы ее хотите
отыскать, архиглупы! — сказал профессор.
— А какой «умный» способ вы порекомендовали бы
мне? — спросил я.
— Моя специальность — микробиология. Криминали¬
стикой не занимаюсь. Попросите совета у какого-нибудь
более опытного вашего собрата.
Последними словами он, казалось, наступил мне на
любимую мозоль, и я вскипел:
— Да скажите же наконец, профессор, где вы спря¬
тали склянку? Или же кому вы ее передали?
Он ничего не ответил и рассмеялся.
— Как вы совершили подмену? Когда Найден Кирил¬
ков принес склянку вам в кабинет или позже, после конца
рабочего дня, когда вы вошли один в зал?
Профессор молчал.
— Если вы откроете мне, где находится склянка, я
обещаю вам положить конец этой истории. Поставим на
ней крест. Что было, то было... Придумаем какое-нибудь
недоразумение, и страсти улягутся. В противном случае
положение вещей так усложнится, что вам действительно
придется давать показания суду — за деньги ли вы про¬
дали свое открытие какой-то капиталистической страпе
или же совершили это предательство из политических
побуждений.
205
— Что за чушь вы песете!..— устало запротестовал
профессор.— В Болгарии не найдется такого безумца,
который позволил бы вам позорить меня!
— Не рассчитывайте на ваши связи! — предупредил
я его.— Именем революции я предам вас суду, а суд свое
дело знает. Так вы скажете, где склянка?
Профессор пожал плечами.
— В последний раз спрашиваю: где вы спрятали
склянку или кому передали ее?
— Идите вы к черту! — сказал профессор.— И ос¬
тавьте меня наконец в покое. Я себя плохо чувствую!
— Заприте его и охраняйте строжайшим образом! —
сказал я, обернувшись к Баласчеву.
И остался неприятно, даже горько удивлен: Баласчев
во все глаза, изумленно-восторженно, даже благоговейно
смотрел на профессора!
Я спросил Война Константинова и Недьо Недева:
— Что вы решили? Скажете вы мне все-таки, кто со¬
ветовал вам молчать?
— Мне никто ничего не советовал, да я ни у кого и
не просил юветов! — ответил с достоинством Войн Кон¬
стантинов.— Даже если бы я видел, что Найден Кирилков
относил склянку самому директору, я и в этом случае
не обратил бы никакого внимания. Кто не ходит к дирек¬
тору? Он каждому нужен — у каждого дела! Это вполне
в порядке вещей.
— Что для вас вполне в порядке вещей? — переспро¬
сил я,— В порядке вещей не переставлять склянку с ее
постоянного места, в порядке вещей унести склянку к
директору. Так что же вы называете порядком вещей?
По-моему, это просто хитрость. Вы хитрите, гражданин
Константинов! В последний раз спрашиваю: кто вам дал
указание молчать?
Войн Константинов пожал плечами и не ответил.
— А каково ваше мнение по этому вопросу? — спро¬
сил я Недьо Недева.
— По какому вопросу, простите?
— Почему вы скрыли, что Найден Кирилков уносил
склянку?
— Никакой склянки он не уносил!
206
— Но ведь он сам признался, что уносил склянку
к профессору!
— А, к профессору! Но это называется консульта¬
цией, а не перемещением.
— Хитрите, гражданин Недев! Сами подводите себя
под статью за соучастие! Это только хуже для вас.
— Ну, Кирилков, скажете вы мне наконец, где ваш
профессор спрятал склянку?
— Наверное, под хвостом у дьявола, где же еще?
— Хулиганские выходки вам не помогут, любезный!
Лучше скажите правду!
— Ну что вы от меня хотите? Я же сказал вам: под
хвостом! Открыть вам еще что-нибудь?
— Прошу!
— Завтра дьявол вам покажет, почем фунт лиха!
— Под замок его,— сказал я спокойно Еаласчеву.
Было уже начало девятого. По-прежнему моросил
отвратительный мелкий дождь. Я велел шоферу подъехать
к трамвайной остановке, а сам решил пройтись туда
пешком.
Около полуночи меня вызвали в министерство. Гене¬
рал сообщил мне, что прослушал магнитофонную запись
допроса и здорово посмеялся над тем пассажем из пока¬
заний Кирилкова, где этот остряк заявил, что завтра
дьявол покажет мне, почем фунт лиха. Сообщил он также
и о том, что министр лично говорил с Аввакумом Заховым
и что Захов согласился принять участие в дальнейших
поисках исчезнувшей склянки «в меру сил и возможностей
и насколько он еще помнит эту свою специальность».
Это известие так ошеломило меня, что, лишь вернув¬
шись домой и вешая свое промокшее насквозь пальто,
я понял, что возвращался из министерства пешком.
Часть вторая
В тот же самый вечер, облачившись в свой любимый
халат и удобно усевшись перед разгоревшимся камином в
старом кожаном кресле, с неизменной трубкой в зубах,
Аввакум прислушивался к тихому постукиванию дождевых
капель в оконные стекла, и ему казалось, что кто-то непре¬
менно позвонит к нему в дверь. Это чувство ожидания
было ему знакомо, оно появлялось в те часы, когда его
начинало особенно тяготить одиночество. Оно проникало
в его душу сперва как будто робко, но потом давало себя
знать с невероятной остротой, мешало ему сосредоточить¬
ся, работать; он весь обращался в слух. Года два-три на¬
зад, чтобы обмануть это чувство, Аввакум придумал курь¬
езную игру, которая, однако, всегда давала хороший
результат. Он одевался, выходил на веранду, спускался
по высокому стволу старой черешни, обходил кругом
дома и, словно только что прибыв, торжественно останав¬
ливался у парадного входа. Нажимал кнопку звонка —
долго и сильно — и, когда швейцар отворял, он, сму¬
щенно почесывая затылок, весело здоровался с ним, спра¬
шивал деловым тоном, не искал ли его кто-нибудь, и бодро
поднимался на свой этаж. Потом эта игра ему надоела,
и он заменил ее рюмкой доброго коньяку. Эффект был
не совсем такой же: от чувства ожидания оставался еще
легкий осадок, но все же, приложив некоторые усилия,
ему удавалось сосредоточиться и читать.
Упоминание о высокой черешне, наверное, подсказало
читателю, что речь идет о доме Свинтилы Савова, воен¬
ного врача запаса, где лет десять назад Аввакум обнару¬
жил иностранного агента Асена Кантарджиева, режис¬
сера документальных фильмов. В этом доме он поселился
по совету полковника Манова и пережил тут неположен¬
ное в его зрелом возрасте увлечение. Позже, когда доктор
Свинтила Савов скончался, так и не завершив своих
мемуаров, полковник Манов, чтобы сохранить дом для
Аввакума, поселил в нижнем этаже их вышедшего на
пенсию сотрудника, который согласился — и даже с боль¬
шим удовольствием — выполнять обязанности сторожа и
швейцара. Все годы странствований Аввакума он ухажи¬
вал за двумя клумбами дикой герани возле ограды и раз
в месяц поднимался на верхний этаж, чтобы вытереть
пыль с мебели и книг.
В этот вечер Аввакум не ощущал одиночества и не
бездействовал, а вот чувство ожидания чего-то снова по¬
сетило его. То ли дождь нагнал на него это чувство, то
ли угасавший в камине огонь... Аввакум готовился к
большому путешествию. Он водил пальцем по карте, раз¬
ложенной на коленях, мысленно пересекал пустыни, взби¬
рался на горы, с крутых вершин которых открывалась
панорама большого мира.
Чтобы эти слова не звучали высокопарно, следует
пояснить читателю, как, собственно, обстояло дело с этой
картой. Три месяца назад Аввакум получил приглашение
советского академика Румянцева принять участие в ар¬
хеологической экспедиции, которая, занимаясь своими
изысканиями, должна была пересечь пустыни Каракумы
и Гоби, а на обратном пути подольше задержаться где-
нибудь на Крыше Мира — на Памире. Прочитав про Па¬
мир, Аввакум почувствовал что-то вроде легкого голово¬
кружения, как будто это слово каким-то роковым обра¬
зом было связано с его жизнью. Хотя Памир, в сущ¬
ности, был ему чужд настолько же, насколько, допустим,
водопад Виктория в Африке. По ведь никто не знает,
по каким неведомым дорогам блуждает наша судьба!..
Не мог этого знать, разумеется, и Аввакум.
А чувство, что его кто-то ищет, не покидало Аввакума.
Только те, кто искали его, позвонили не в дверь, а по
телефону.
Пока генерал рассказывал историю исчезновения
склянки, осторожно взвешивая каждое слово, чтобы не¬
209
вольно не драматизировать положения или же не пред¬
ставить его в свете более оптимистическом, чем оно было
в действительности, Аввакум тихонько попыхивал труб¬
кой и с чувством легкой грусти оглядывал каждый уголок
просторного кабинета. Такая грусть охватывает взрослых
людей, когда они слышат старую школьную песню или
случай приведет их в места, связанные с первой любовью.
Ничто тут не изменилось за эти несколько лет, только
узоры на ковре как будто поблекли. Все оставалось точно
таким, каким ему запомнилось, и стояло на тех же самых
местах. В глубине кабинета — большой ореховый пись¬
менный стол (Аввакум знал его с двадцати лет), книжный
шкаф, массивное кожаное кресло, в которое полковник
Манов обычно усаживал почетных гостей, длинный стол
для заседаний, стулья. Ии один предмет не был перестав¬
лен на другое место. Десять лет назад тут остановились
часы, и вместе с ними остановилось время, а вместе с вре¬
менем застыли и воспоминания. Они стояли перед мыслен¬
ным взором Аввакума как восковые фигуры в панопти¬
куме. Разумеется, это относилось только к нему, Авва¬
куму, потому что во всем остальном время бушевало,
стремительно налетало на этот ореховый стол, на кожаное
кресло, на покрытый зеленым сукном стол для заседа¬
ний; оно бушевало, налетало на весь этот маленький
мир даже в самые последние часы со всей злобой и
яростью своих последних дьявольских заговоров и ухищ¬
рений.
Да, предметы здесь оставались на прежних местах.
Вот два телефона на письменном столе — красный и бе¬
лый. Красный телефон был оперативным, прямой спец¬
связи, он звонил в особых случаях, когда в каком-нибудь
из секторов управления становилось горячо. Услышав
его тревожный зов, полковник Манов, не вздрогнув и
даже не моргнув, спокойно поднимал трубку. Белый те¬
лефон связывал с внешним миром. Но если звонил он,
начальник управления вздрагивал, словно вблизи грохо¬
тал гром. Чаще всего ему звонила жена — она была из
театральных снобов и не пропускала ни одной премьеры...
Да, все здесь было как прежде, только за письменным
столом сидел совсем другой человек.
Аввакум знал его еще с тех времен. Был он тогда на¬
чальником соседнего отдела — разведывательного — и
приходил к ним на совещания, когда дело касалось опас-
210
ньтх «гостей» из некоей заатлантической страны. Он поста¬
рел, но не сдавался, был бодр духом, его зеленоватые
глаза по-прежнему горели, а губы часто изгибались в иро¬
нической или вызывающей усмешке.
— Вот так обстоят дела с этой склянкой,— заключил
генерал.— А сейчас я попрошу у вас еще минутку тер¬
пения — послушайте магнитофонную запись допросов, ко¬
торые вел полковник Элефтеров сегодня во второй поло¬
вине дня.
Он нажал на белую клавишу, и через несколько се¬
кунд кабинет наполнился звуками сильного, спокойного
и уверенного голоса профессора. Как только пришел че¬
ред Анастасия Букова, Аввакум слегка улыбнулся; Ма¬
рину Спасову прослушал со снисходительным выраже¬
нием лица, Война Константинова и Недьо Недева слушал
с безучастным видом, а ответы Найдена Кирилкова явно
доставляли ему удовольствие. Когда допрос сотрудников
«ЛС-4» закончился арестом четверых и повелительный
голос полковника Элефтерова повис в воздухе, словно
угрожающе замахнувшийся, но беспомощный кулак, лицо
Аввакума помрачнело. Он поспешно зажег погасшую
трубку, и его сразу же окутало облако синеватого
дыма.
— Если вы хотите послушать вторично какие-нибудь
отрывки, то пожалуйста! — предложил любезно генерал.
— Благодарю, наслушался,— отказался Аввакум.—
То, что я узнал из этой записи, товарищ генерал, меня
глубоко встревожило. Если даже мой друг Анастасий
Буков вызвал подозрение у полковника Элефтерова, то
это дает основание предположить, что на нашей грешной
планете осталось не более дюжины честных людей,—
продолжал он с иронической улыбкой, которая под конец
стала даже язвительной.— То есть по два с четвертью
человека на каждый континент. Стоит ли в таком случае
нам — вам и мне — бороться со злом? Если вы спросите
об этом электронную машину из нашего Центра, она,
несомненно, высмеет вас! Конечно, не стоит! Шансы на
успех равны нулю.
— Но мне не до шуток,— сказал геперал.— Да и
времени для них у нас нет. Часы бегут, а где склянка —
неизвестно. Разве министр не сказал вам, какую задачу
правительство поставило перед нами? Проклятая склянка
должна быть найдена самое позднее завтра до полуночи! —
211
Он посмотрел на свои наручные часы, хотя прямо напро¬
тив него сверкали, словно медный таз, огромные электри¬
ческие.— У нас остается каких-нибудь двадцать три ча¬
са! — Генерал вздохнул и продолжал: — Ну а что, если
завтрашний или, точнее, уже сегодняшний рассвет при¬
несет нам эпидемию, подобную чуме?
— Это не исключено,— сказал Аввакум.— Хотя и не
так уж вероятно!
— Пожалуйста, не надо...— обиженно сказал гене¬
рал.— Я и сам люблю шутить, но, как я вам уже сказал,
сейчас мне не до шуток. Нам надо торопиться!
— Мда-а,— протянул неопределенно Аввакум и снова
принялся набивать трубку.
— Действуйте, товарищ Захов! Ведь вы обещали ми¬
нистру взяться за это дело?
— Я обещал министру выслушать вас.
— Ну хорошо, вы меня уже выслушали. Теперь дей¬
ствуйте!
— А вы знаете, если всадник пришпоривает коня так,
как пришпориваете меня вы, конь непременно сбросит
его на землю.
— Ну, не сердитесь! — улыбнувшись через силу, ска¬
зал генерал. Улыбка его была несколько неприязненной,
потому что, как бы он ни уважал Аввакума, Аввакум
был все же полковником, а полковнику не положено
шутить с генералом. Но, вспомнив вдруг, что Аввакум
уже давно в отставке и что сейчас с ним разговаривает
штатский человек, он почувствовал себя неловко.— Но
сердитесь! — повторил он.— Если я несколько нетерпе¬
лив и нервозен, то только из-за этой ужасной склянки.
Ведь пе знаешь, что может случиться в любую минуту!
Поэтому не мешкайте, а засучив рукава принимайтесь
за дело, потому что время работает не на нас.
— Время пе работает ни на кого из живых, и в этом
отношении я не советовал бы вам строить себе какие бы
то ни было иллюзии. Время работает только на историю.
Я говорю вам это как археолог. А что касается того, чтобы
засучить рукава... Министр встретил меня словами: «Слу¬
чилось то-то и то-то, дружище Захов, идите к генералу,
он вам все объяснит!» Я прихожу к вам, вы мне объясняете
и пришпориваете меня: «Действуйте!» Но никто из вас
не спросил меня, согласен ли я вообще действовать!
212
— Никому и в голову не приходило, что вы можете
отказаться,— разведя руками, пояснил генерал.
— Потому что вы живете представлениями десятилет¬
ней давности.
— Что вы хотите этим сказать? — Генерал наклонился
над столом и удивленно поглядел на Аввакума.
— Я стал совсем другим человеком,— холодно отве¬
тил Аввакум. И, поскольку генерал все так же удивленно
глядел на него, продолжал: — Занимаюсь своим делом,
плаваю в тихих водах, живу спокойно, мирно. Вот каким
я стал человеком! Написал две книги об античном искус¬
стве в нашей стране, теперь собираю материал для третьей.
Может быть, через год-другой меня изберут членом-кор-
респондентом Академии наук...— Произнеся последние
слова, Аввакум усмехнулся, и эта усмешка как будто
сразу же соскребла все, что он до этой минуты говорил.
Она не зачеркнула, не стерла, а именно соскребла, по¬
тому что вместе с насмешкой к ней в равной доле была
примешана и горькая ирония, и недвусмысленное состра¬
дание к самому себе.
Генерал лишь отчасти понял эту усмешку и сразу же
поспешил найти золотую середину, которой всегда при¬
держивался.
— Ничего,— сказал он.— Вы по-прежнему будете пи¬
сать свои книги, преуспевать в науке. А то, что вы вклю¬
читесь сейчас в следствие по делу об исчезнувшей склянке
с вирусами, не помешает ни вашим книгам, ни другим
вашим намерениям. И не может помешать, потому что для
вас это будет лишь случайным кратковременным эпи¬
зодом!
— Вы и представить себе не можете, как это мне по¬
мешает! — возразил Аввакум тоном многоопытного чело¬
века.— Вам ведь не раз, наверное, приходилось наблю¬
дать, какое фатальное значение имеет та единственная
сигарета, которую бывший курильщик закуривает после
нескольких лет воздержания? Эта «единственная» снова
возрождает его пристрастие к никотину, хотя то, что он
ее закурил, казалось фактом случайным, незначитель¬
ным. Вы понимаете, что я хочу сказать вам, да? Участие
в поисках склянки сыграет для меня ту же роковую роль,
что и «единственная» сигарета для отказавшегося от та¬
бака курильщика,— во мне снова проснется задремавший
было искатель «неизвестного». Я постелил этому искателю
213
мягкую постель, закрыл его в уютной комнате, опустил
шторы, чтобы его не раздражал свет, вообще создал ему
все условия для сна и сновидений, чтобы он спал подоль¬
ше, как та заколдованная красавица в балете Чайков¬
ского... А вы хотите его разбудить! И даже убеждены,
что я непременно разбужу его сам, потому что и не спра¬
шиваете, согласен ли я, а сразу требуете: «Действуй,
действуй», как это бывало в те, прежние времена. Вы
пришпориваете меня так, будто бы я вообще и не выхо¬
дил из этого здания!
— Я и сейчас убежден, что вы включитесь в следст¬
вие! — терпеливо настаивал генерал.
— Вы идете на большой риск! — покачав головой, за¬
метил Аввакум. После минутной паузы он продолжал: —
Не будьте так уверены в этом и не торопите меня. Я вам
сказал уже, что, если вернусь к поискам «неизвестного»,
в моей душе снова пробудится прежний голод. Но я не
хочу этого, потому что уже прошел свой путь «открыва¬
теля неизвестного». Сейчас я занят другой деятельностью,
пока еще очень скромной — да, силы мои в науке скром¬
ны,— и она доставляет мне определенное удовлетворение.
Не бог весть какое, но дело у меня двигается, и это глав¬
ное. Такова психологическая сторона вопроса. Но есть
и его практическая сторона, которая полностью расхо¬
дится с вашим предложением. Если я засучив рукава
включусь в эту работу, сорвется мой сегодняшний отъезд.
Я должен лететь в Москву. Вот тут, в бумажнике, билет
на самолет. Минутку... Вот, сегодняшняя дата, утренний
рейс! Вы спросите: как же получилось, что именно сегодня
я должен лететь? А я вам скажу: вот так получилось!
И в вашем вопросе, и в моем ответе маловато логики,
поэтому давайте заключим перемирие и пойдем дальше!
Я приглашен советскими археологами участвовать в экс¬
педиции, возглавляемой академиком Румянцевым, кото¬
рая имеет целью исследовать некоторые районы пустынь
Каракумы и Гоби, а возвращаясь из Гоби, остановится
на некоторое время у подножия Памира. Сегодня вечером
экспедиционная группа вылетает из Москвы в Ташкент.
Если я сегодня не присоединюсь к ней на московском
аэродроме, мое участие в экспедиции можно считать несо-
стоявшимся. Мне одному будет просто трудно найти гор¬
сточку людей в песках Каракумов и Гоби, где-то на гра¬
нице Индии и Китая... Но вы скажете: «А почему вы,
214
любезный, не уехали вчера? Когда человеку предстоит
такое важное путешествие, да еще с Балканского полу¬
острова в пустыню Гоби, он не ждет последнего часа!»
Иу хорошо, на этот раз в вашем вопросе есть логика,
а в моем ответе скажется лишь непростительный индиви¬
дуализм диалектически мыслящего человека... Но пусть
человек остается верен себе, это ведь его стиль, а вы зна¬
ете, что я очень придерживаюсь стиля... Итак, я изложил
вам психологические и практические обстоятельства, пре¬
пятствующие моему участию в расследовании, которое вы
мне предлагаете. Что говорить — «охота» предстоит инте¬
ресная! Но, как видите, у меня достаточно серьезные
доводы, чтобы не участвовать в ней. Однако и доводы
в пользу того, чтобы принять участие в этом расследова¬
нии, тоже очень серьезны. Я испытываю страх не столько
из-за исчезновения коварной склянки, сколько из-за ре¬
альной опасности, что в ее похищении будет несправед¬
ливо обвинен ни в чем не повинный человек. Похитители
будут держать украденное научное открытие — то есть
новосозданный вирус — в тайне, чтобы использовать его
как бактериологическое оружие в подходящий момент.
Такие подходящие моменты наступают, например, во
время мобилизации, на войне, в кризисные политические
ситуации вблизи наших границ и так далее. Тяжелая
эпидемия в момент напряженного внутреннего и внешнего
положения — это уже нечто, верно? Но в данный момент
подобной бедственной ситуации нет, поэтому вспышка
эпидемии не кажется мне неизбежной и тем более не
кажется вопросом считанных часов. Разумеется, я не
хочу сказать, что вообще не существует никакой опасно¬
сти и что возможность вспышки эпидемии в ближайшие
часы полностью исключена. В нынешнем мире всякое
может быть! Возможно, у похитителей возобладает аван¬
тюризм, и они решатся на безумный поступок! Возможно,
что, почувствовав близость разоблачения, они в панике
подбросят куда-нибудь склянку или просто разобьют
се... А ведь для вспышки эпидемии чумы достаточно,
чтобы ее бациллы проникли в организм лишь одного
человека! Я не думаю, что эпидемия разразится в самые
ближайшие часы, но опасность того, что честный человек
будет объявлен жуликом или шпионом, уже стучится
в дверь. Сейчас для похитителей важнее всего, чтобы
отстранили того, кто создал новый вирус, кто единствен¬
215
ный знает тайну его создания. Кто он, этот человек?
Вы, разумеется, догадываетесь, что это профессор Мар¬
ков. Похитители решили связать ему руки и заткнуть
рот, чтобы он не повторил или не возобновил свое откры¬
тие, во всяком случае хотя бы на продолжительное время.
Каким образом? Будучи людьми достаточно умными, по¬
хитители руководствовались мудрым принципом: одним
выстрелом убить двух зайцев! Они выкрадывают склянку
с вирусами, но в то же время ухитряются «потопить» про¬
фессора, «создав» неоспоримые доказательства или, как
любят выражаться некоторые наши специалисты, «оче¬
видные доказательства», что именно он и есть похититель.
Вот как совершают кражу эти умники, и под ударом ока¬
зывается профессор. Все улики самым категорическим
образом ведут к нему! Достигли похитители своей цели?
По-моему, достигли ее полностью. Они так артистично,
так мастерски выполнили свое дело, что уже сейчас наш
профессор обеими ногами попал в подстроенную ему за¬
падню. И самому несведущему человеку теперь яснее
ясного, что именно профессор подменил подлинную склян¬
ку фальшивой, потому что, во-первых, он единственный
имел право брать склянку с ее постоянного места и дер¬
жать ее в своем отгороженном ширмой «кабинете» и, во-
вторых, потому что 24 октября в конце рабочего дня,
прежде чем была заперта и опечатана дверь, он один
вошел в лабораторию и один, без свидетелей, закрыл
несгораемый шкаф. Даже малому ребенку ясно, что вместо
подлинной склянки он закрыл в шкафу фальшивую. Этих
двух фактов Элефтерову было достаточно, чтобы обнару¬
жить и установить в лице профессора бесспорного похи¬
тителя. И он уже больше не ищет действительного похи¬
тителя — того, кто в самом деле подменил подлинную
склянку фальшивой, — или похитителей и тех, кто вдох¬
новлял их, а стремится вырвать признание своей вины
у несправедливо обвиненного человека.
Как видите, и путь поиска неверен, и объект поиска
ложный, и сама цель поиска — склянка — из второсте¬
пенной превратилась в первостепенную. Все эти роковые
ошибки — результат, я это уже не раз подчеркивал, сле¬
пого преклонения перед фактами, обожествления так на¬
зываемых «очевидных» истин. Эти ошибки — результат
высвобождения фактов из-под власти логики, результат
игнорирования логики и подмены ее набором фактов и
216
техникой. Я не имею ничего против фактов и техники,
но факты и технику надо, по-моему, вести за собой, как
медвежатник ведет своего медведя — на цепи — и вертит,
командует им! Я не знаю, лишала ли кого-то жизни ло¬
гика, но факты и техника, освобожденные от опеки ло¬
гики, отправили на тот свет много невинных людей...
После столь долгой речи, которую Аввакум произно¬
сил, расхаживая взад и вперед по кабинету генерала, он
задержался у окна и стал смотреть в него. Но в черном
мраке за стеклом невозможно было ничего разглядеть —
слышался только тихий, монотонный шепот дождя.
Постояв так немного, Аввакум снова сел в глубокое
кожаное кресло, положил ногу на ногу и принялся нето¬
ропливо набивать трубку.
— Я изложил мои «за» и «против»,— заговорил он,
попыхивая трубкой. — Итак, принявшись за дело, я рис¬
кую своим участием в экспедиции, о которой мечтал с тех
пор, как помшо себя. Не каждый же день выпадает удача
отправиться на Крышу Мира! А если я откажусь от уча¬
стия в расследовании, смертельному риску будут под¬
вергнуты честь и жизнь невинного человека... Вот так
выглядят в данный момент обе части моего житейского
уравнения. И в довершение всего игрок я уже изрядно
постаревший и уставший.
— А что тогда говорить мне — я лет па десять старше
вас! — огорченно заметил генерал.
Аввакум пожал плечами.
Оба помолчали немного, потом генерал поднялся, вынул
из маленького бара в книжном шкафу коньяк, налил две
рюмки, одну поставил перед Аввакумом, другую взял
себе. Аввакум встал — не мог же он сидеть, когда хозяин
стоит.
— Иу, какое принимается решение? — спросил ге¬
нерал.
Аввакум улыбнулся — настолько же грустно, насколь¬
ко и насмешливо. Но свет лампы освещал лишь одну
сторону его лица и, разумеется, лишь половину его улыб¬
ки — насмешливую. Тому, кто смотрел на него с этой
стороны, он казался человеком, добродушно посмеиваю¬
щимся и над самим собой, и над всем светом — грусти
не было и следа.
217
Они легонько чокнулись, понимающе кивнули друг
другу и выпили.
— У меня есть несколько маленьких просьб,— сказал
затем Аввакум.— Первая — отправьте, пожалуйста, от
моего имени бутылку коньяку профессору. Он меня зна¬
ет — как археолога, конечно. Вторая — освободите док¬
тора Анастасия Букова, прошу вас! Ответственность ва
него беру на себя.
Генерал кивнул в знак согласия.
— Некоторые сотрудники лаборатории знают меня, и
для них как гром среди ясного неба будет, когда я начну
их допрашивать в роли следователя. Поэтому мне необхо¬
димо внести некоторые изменения в свою внешность и
превратиться из Аввакума Захова... ну, скажем, в майора
Васила Василева.
— Можно,— сказал генерал и, помолчав немного,
спросил: — Сегодня к двадцати четырем ноль-ноль мы
будем иметь склянку?
— Я еще не завершил свой список маленьких просьб,—
сказал Аввакум.— Мне будут необходимы: автомашина
с радиостанцией, Баласчев в качестве помощника, дежур¬
ная группа оперативных сотрудников, специалисты по
кадровым вопросам и связь с Парижем. Вы спрашиваете,
будет ли у вас склянка сегодня к двадцати четырем ноль-
ноль? — Аввакум грустно-насмешливо улыбнулся, и сно¬
ва оказалась видна только вторая половина улыбки,—
Возможно. Но дать вам честное слово не могу. Я почти
целое десятилетие не занимался этим «ремеслом». А вдруг
я просто что-то позабыл или же отстал от времени? Ладно,
будь что будет! В конце концовл успех зависит и от того,
пофартит ли нам!
РАССКАЗЫВАЕТ АНАСТАСИЙ
Ои пришел к нам в ночь на двадцать шестое в два часа
двадцать шесть минут. Для одних ои должен был стать
спасителем, для других — палачом. В жизни многое по¬
вторяется, но на меня произвело впечатление повторение
цифры «два». Это повторение действовало мне на нервы,
вызывало ощущение загадочности, предвещало что-то ро¬
ковое. Если бы я был более впечатлительным или же
хоть немного фаталистом, я бы сказал себе, что в этом
сочетании двоек кроется весьма важный смысл, который,
к сожалению, невозможно объяснить никакой логикой.
Ио, как истинный реалист, я обычно машу рукой па
всякие там сочетания цифр, предчувствия, фатальные сов¬
падения и говорю себе, что человек должен прежде всего
верить в свою счастливую звезду. Вот мы с Мариной ро¬
дились под счастливой звездой, и поэтому наш спаситель
прибыл вовремя. Вовремя пришел ои и для Найдена
Кирилкова, но этот парень родился под звездой несчаст¬
ливой, и поэтому рассчитывать на что-то хорошее ему
не приходится.
В самые трудные минуты, когда полковник Элефтеров
чуть было не заковал нас в цепи, а профессора и Найдена
Кирилкова чуть было не подвесил па крюки, как мясники
подвешивают свиные туши, даже в эти самые тяжелые
минуты я не терял надежды. Я верил, что произойдет
какое-то чудо, что начальники Элефтерова убедятся в на¬
шей невиновности и прикажут этому суровому человеку
освободить нас.
Правда, сначала я здорово трясся за свою шкуру, и
не боюсь в этом признаться, потому что мужества и чест-
219
ности мне не занимать. В первые часы следствия я просто
физически чувствовал, как от страха по спине моей бе¬
гают мурашки и прочие инсекты. А потом примирился
и постепенно пришел к убеждению, что мне все равно,
ну просто совершенно безразлично, какой будет моя даль¬
нейшая участь. Я ощущал полную отчужденность по от¬
ношению к самому себе. Со мною так уже было несколько
лет назад, после гибели коровы Рашки. Для меня тогда
и двор деда Реджепа опустел, и тропа, по которой ходила
Фатме, безнадежно заросла чертополохом.
Теперь я уже не боялся за свою шкуру, но прислуши¬
вался, не раздастся ли вой санитарных машин? Перед
моим мысленным взором все еще проносились черные
призраки моторизованных сундуков-катафалков. Толпы
охваченных ужасом людей беспомощно сновали взад и
вперед, а не видимая никому смерть широко размахивала
среди них своей сверкающей косой. Люди падали сотня¬
ми. Стонали, воздевали к небу руки, рвали на себе воло¬
сы, раздирали одежду, валялись в пыли. Умирали в кор¬
чах с багровыми пятнами на лицах. Багровые пятна, как
от ожога,— это печать «багрового мора», бубонной чумы!
Горе вам люди, горе! Чума не знает милости!
Когда это кошмарное видение исчезало, я видел вблизи
себя недоумевающее, немного опечаленное лицо Марины.
Она сидела согнувшись на своем стуле и задумчиво гля¬
дела прямо перед собой, как будто там проходил невиди¬
мый нам горизонт, за которым синела вечная беззвездная
ночь. За тем горизонтом, наверное, царило Ничто, и это
Ничто, видимо, угнетало Марину, потому что лицо ее
становилось все более недоумевающим, а взгляд, сначала
немного грустный, становился все печальнее и печальнее.
Марина страдала: нелегко добросовестному работнику,
терпеливо ожидавшему повышения по службе, вдруг ока¬
заться заподозренным в краже. Но я думаю, что печаль
ее усиливалась еще из-за нахального поведения нашего
циника. Пока суровый Элефтеров не посадил его под за¬
мок, я несколько раз слышал, как он обращался к ней
с двусмысленными, весьма вульгарными намеками. Поря¬
дочная женщина не может не страдать, и притом глубоко,
от подобных намеков.
Итак, в два часа двадцать минут любезный капитан
Баласчев поднял всех нас и привел в лабораторный зал.
Лично я ждал, что в последующие минуты появится
220
с кандалами в руках рассвирепевший Элефтеров, и, быть
может, поэтому зажмурился, глядя на дверь. Но теперь,
думая об этих минутах, я уже более чем уверен, что жму¬
рился от сильного света: в нашей лаборатории десять
электрических ламп, и не каких-нибудь, а по сто свечей
каждая. Иу как тут не жмуриться!
С эамирающим сердцем ждал я, как войдет с кандалами
в руках Элефтеров. Прошла минута, вторая, а он все не
шел; в моих ушах нарастал странный шум, подобный
грохоту водопада. В конце концов, я был вправе негодо¬
вать: зачем было поднимать нас среди ночи, если никто
так и не явился! Я был очень раздражен, и поэтому водо¬
пад в моих ушах грохотал ужасно. В два часа двадцать
шесть минут дверь отворилась, и вошел... но не Элефте¬
ров, а совсем другой человек — повыше его ростом, в тем¬
ном непромокаемом плаще и черной широкополой шляпе.
Под носом у него чернели обвислые, длинные, как у мор¬
жа, усы, а хемингуэевская бородка украшала его мощную
челюсть. Я тотчас же узнал в ночном госте «майора Ва¬
силева», и если не вскрикнул от невообразимого удивле¬
ния, то только потому, что лишился голоса — иу просто
онемел.
Майор Василев со сдержанной, даже «казенной» улыб¬
кой сказал всем нам общее «здравствуйте!». Со мной он
поздоровался за руку, как со знакомым, чье имя никак
не может вспомнить. Следом за ним шел Баласчев и но
очереди представлял ему нас. Когда «майор» дошел до
Война Константинова, он вынул из кармана колоду карт
и любезно протянул ему их. Константинов разинул от
удивления рот, а майор, снисходительно махнув рукой,
сказал:
— Я знал, что вам их недостает!
— А мне вот, например, недостает дамы! — нахально
заявил ему Кирилков.
— Тут уж помогайте себе сами! — пожав плечами,
сказал майор.
Так ему и надо, негоднику!
Затем майор предложил нам занять свои обычные ра¬
бочие места и попросил профессора поставить фальшивую
склянку на место, обозначенное на этикетке. Он отдавал
распоряжения, словно первосвященник перед началом
торжественной литургии. У меня учащенно забилось
сердце, как будто я должен был сейчас предстать перед
221
экзаменатором. А ведь у меня не было никаких причин
тревожиться, потому что я не был замешан в краже,
а майор Василев не был для меня чужим человеком!
— Каждый занимается тем, чем он занимался в пос¬
ледние два часа рабочего дня двадцать четвертого октяб¬
ря,-— сказал майор.
Голос его звучал отнюдь не повелительно, а скорее
мягко, но почему-то никак не походил на голос, который
терпит или допускает возражения. До чего же хорошо
знал я этот голос!
— Сотрудники пусть возьмут пробу из склянки,—
продолжал майор,— а лаборантка — выполняет свою
обычную работу!
Он расположился на стуле в стороне от ширмы про¬
фессорской кабины, так, чтобы у него перед глазами был
весь зал, а его самого никто не видел. Вынул сигарету
и закурил. Аввакум терпеть не мог сигареты, но майор
Василев, похоже, любил их.
Мы принялись налаживать микроскопы, в закутке
лаборантки загудел примус. Казалось, сразу как-то по¬
теплело, работа возвращала лабораторному залу его обыч¬
ную атмосферу, его деловой уют.
А затем мы один за другим направились за пробами
к лабораторному столу. Первыми взяли их Войн Констан¬
тинов и Недьо Недев. Они были ближе других к склян¬
ке — им надо было сделать всего три-четыре шага и вер¬
нуться с заряженными шприцами.
Хождение к склянке происходило в таком порядке:
Войн Константинов шел прямо по проходу, он не обходил
никого; Недьо Недев обходил Война Константинова; Най¬
ден Кирилков, чтобы подойти к склянке, должен был прой¬
ти за их спинами. Тут будет кстати отметить нечто весьма
странное: возвращаясь от лабораторного стола и проходя
позади Недьо Недева, Найден Кирилков, этот нахальный,
циничный тип, вдруг как-то отвратительно захихикал,
словно вспомнил ужасно смешной анекдот. О небо, до
чего же жутко прозвучал его неуместный, несвоевремен¬
ный смех! У меня даже волосы зашевелились на голове,
как от электрического тока. Марина прижала обе руки
к сердцу, и глаза у нее расширились от ужаса.
Наконец пришел черед Марины. Она выполняла свою
лаборантскую работу с ловкостью опытного человека, и
я не понял, почему майор Василев как-то особенно улыб¬
223
нулся, когда она направилась обратно в свой заку¬
ток.
Затем майор Василев и профессор уединились для раз¬
говора за ширмой. Мы называли это место лаборатории
«командный пульт». Майор Василев и профессор провели
там около получаса. Эти полчаса каждому из нас показа¬
лись бесконечными.
Найден Кирилков, который всегда хорохорился, ки¬
чился своей беззаботностью и завоеванным им правом
болтать всякие нелепости, сидел сейчас как пришиблен¬
ный, уставившись куда-то прямо перед собой бессмыслен¬
ным взглядом пьяного человека.
Войн Константинов то вынимал из футляра колоду
карт и молча перетасовывал их, то снова собирал и укла¬
дывал в футляр. Но похоже было, думал он о чем-то со¬
всем другом. Недьо Недев, достав из кармана четки, ма¬
шинально очень медленно принялся передвигать янтар¬
ные зерна; время от времени у него вздрагивали губы,
словно с них соскальзывали невысказанные слова.
Но самое странное и грустное впечатление производи¬
ла Марина. Она чинно сидела на стуле, сомкнув колени и
положив на них руки, неподвижная, молчаливая, насто¬
роженная; она походила на забытую кем-то вещь, которая
терпеливо и безнадежно ждет своего хозяина. Бывают та¬
кие вещи — не плохие, но с загадочной участью: тот, кто
потерял, никогда их не ищет.
Вот так и сидели мы все эти полчаса, чужие друг другу,
словно пассажиры из самых разных краев, вынужденные
дожидаться прихода нужного им всем поезда на какой-то
захолустной железнодорожной станции.
Наконец оба «начальника» вышли из-за ширмы. Часы
показывали десять минут четвертого. Казалось, вблизи
железнодорожной станции появился долгожданный по¬
езд, и на перроне вдруг наступило оживление.
Все вскочили.
— Никто вас больше не задерживает,— обратился к
нам с подчеркнутым равнодушием майор Василев.— Мо¬
жете идти домой или в любое другое место, если пожелае¬
те! — добавил он и слегка улыбнулся.— Кроме тех, ко¬
нечно, у кого есть настойчивое желание остаться тут!
— Я никогда в жизни не отличался похвальными жела¬
ниями,— заявил Кирилков.
Как смел этот тип после недавней истерической сцены
224
смотреть нам в глаза! Жалкий, пришибленный еще нес¬
колько минут назад, он сейчас нахально ухмылялся и па¬
ясничал, переступая с ноги на ногу.
— Я рад, что вы себя хорошо чувствуете, — сказал,
словно бы ничего особенного и не произошло, майор Ва¬
силев.— Во всяком случае, я попрошу капитана Баласчева
позаботиться о вас.
— Предпочитаю идти с шефом! — бесстыдно заявил
Кирилков и добавил: — Мы живем в одном районе.
— Воля ваша! — пожав плечами, заметил майор.
Кирилков торжествующе ухмыльнулся, и я подумал:
а не слишком ли благодушен мой друг?
Последней спускалась по лестнице Марина. Мне стало
жаль ее, когда я взглянул на ее опущенные плечи. Часы
показывали двадцать минут четвертого.
Мы остались втроем — майор, Баласчев и я.
— Наблюдение за всеми обеспечено? — спросил майор.
— Так точно! — ответил по уставу Баласчев.
Майор вынул сигареты, чиркнул спичкой, но огонек
ее колыхнулся в сторону и погас. Мы стояли в коридоре у
выхода.
— Откуда дует? — спросил меня Аввакум.
Кивком головы я указал на туалетные комнаты. На¬
против нас на расстоянии пяти-шести шагов зияли рас¬
крытые двери.
— Бьюсь об заклад, что ваши люди не снимали отпе¬
чатков в этих благопристойных заведениях! — Слова Ав¬
вакума, обращенные к Баласчеву, звучали шутливо, но
глаза его смотрели совсем невесело.— Признайтесь,— на¬
стаивал он,— вы просто не догадались сделать это? Или,
что еще хуже, недооценили их как объект?
— В самом деле, — смущенно признался Баласчев,
взгляд его остановился на моем лице, как будто я мог под¬
сказать ему какое-то оправдание.— Отпечатков мы не сни¬
мали, но склянку искали везде, даже в бачках унитазов.
— Не считайте этих людей глупцами! — Аввакум на¬
хмурился.— Если бы вы украли склянку, разве вы спря¬
тали бы ее в бачке? Ведь при первом же дерганье цепочки
для спуска воды ее бы сразу обнаружили!
Он зашел в туалетные, чтобы осмотреть их, а в дамской
задержался подольше. Из чувства деликатности мы оста¬
вались в коридоре, хотя в данном случае это чувство было
излишне и мы выглядели форменными ослами.
8 № 3190
225
— В нашем деле предназначение объектов, их так назы¬
ваемая функциональность, не увеличивает и не умаляет их
значения, не делает ни важными, ни незначительными*—
сказал Аввакум, выходя и закуривая сигарету.— В нашем
следствии, например, одна из этих туалетных может ока¬
заться важнее директорского кабинета. Я не говорю, что
так непременно и будет, но так может быть. Мы еще в са¬
мом начале следствия, и нам стоит предположить, что заяц
может выскочить из самого чахлого кустарника!
— Да,— согласился Баласчев, виновато глядя на чело¬
вечков, нарисованных на дверях туалетных.— Понимаю,
для вас эти заведения — тот самый чахлый кустарник, от¬
куда может выскочить заяц.
— Допустим! — снисходительно согласился Аввакум. —
Поэтому попрошу вас, капитан, немедленно вызвать де¬
журных и сфотографировать все, что заслуживает внима¬
ния. Тщательно исследовать отпечатки пальцев, следы ног,
царапины, а также обнаружить с помощью электрофотомет-
рической аппаратуры наличие волокон ткани на окнах.
Я мог бы и сам выполнить эту работу с помощью моей при¬
митивной лупы, но опасаюсь, как бы специалисты не
сказали, что я отстал от времени. Элефтеров и еще кое-кто
и прежде обвиняли меня в отсталом отношении к технике.
Элефтеров и иже с ним забывают, что для хорошего врача
и допотопная деревянная трубка-стетоскоп — инстру¬
мент, а плохому не поможет даже самая совершенная элек¬
тронно-акустическая труба! Все зависит от слуха, мой ми¬
лый, от слуха\ Итак, капитан, после того как вы вызовете
специалистов и предупредите их, что снимки и данные мне
необходимо иметь еще в самом начале дня, немедленно свя¬
житесь по радио с людьми, на которых возложено наблю¬
дение. Обо всем, что им удалось установить, сразу же ставь¬
те меня в известность. Я буду дома, на улице Настур¬
ции, мы с доктором Буковым ждем вас к восьми часам,
к завтраку.
Аввакум улыбнулся. После строгих слов, сказанных по
поводу туалетных, его улыбка была, как луч солнца в пас¬
мурную погоду.
— Я сам отправлюсь за результатами вчерашнего ос¬
мотра,— воодушевился Баласчев. Он вырвал из записной
книжки листок и, написав на нем что-то, протянул Авва¬
куму.—Это мои позывные. —Щелкнув каблуками, он спро¬
сил: — Разрешите быть свободным?
226
Аввакум кивнул.
— Если вы сообщите мне побольше сведений о профес¬
соре, особенно о парижском периоде его жизни, я не рас¬
сержусь! — сказал он.
Стрелки на часах показывали три часа тридцать минут.
* * *
Дождь продолжал моросить.
Когда Аввакум включил фары, перед машиной, каза¬
лось, заколыхалась золотая сетка. Я зажмурился, свет
перед моими глазами исчез, и я на несколько секунд погру¬
зился в волны давно прошедшего времени... Парнишка
стоит, прислонившись к окну, смотрит в темноту и не мо¬
жет отвести глаз от уличного фонаря, вокруг которого,
словно разбрасываемые кем-то золотые зерна, пролетают
дождевые капли. Парнишка словно в забытьи смотрит на
это волшебное зрелище, а в душе его теплый голос шепчет
мечтательно прочувственные строки димчевского стихо¬
творения «Спи, город»:
Окутай тьмой, мой город спит.
Неверной ночи верный сын,
Брожу бездомный я, один,
А дождь тихонько шелестит..,
О небо, небо, где она — эта чудесная пора?
— Ну, кто, по-твоему, похититель? — раздался вдруг
голос Аввакума, и я снова вернулся к проблемам сегодняш¬
него дня.
Мы как раз въехали на бульвар Девятого сентября,
«дворники» слегка поскрипывали, скользя по стеклу, мы
разрывали сверкающие нити дождя. В машине было тепло,
уютно; у меня было такое чувство, что если я хоть на мгно¬
вение закрою глаза, то тут же усну.
— Так кто же похититель? — повторил Аввакум.
Я протер глаза — он сидел возле меня, за рулем, а мне
казалось, что голос его доносится откуда-то издалека.
— Похитители — профессор и Кирилков,— сказал я.
— Это версия Элефтерова. Войн Константинов и Недьо
Недев — их соучастники, не так ли?
— Может быть. А у тебя другая гипотеза?
8*
227
— У меня нет никакой гипотезы.
— Это невозможно! — сказал я. — Ты никогда не хо¬
дил вслепую и в полной темноте.
Он не ответил.
— У тебя уже что-то есть на уме, но ты молчишь.
— Ты очень влюблен в Марину? — спросил Аввакум.
— С чего это ты взял?
— Да нет, я хотел тебя спросить: Марина очень влюб¬
лена в тебя?
— Это совсем другое дело!
— Именно! Это совсем другое дело. Ха-ха! — рассме¬
ялся Аввакум.
Мы помолчали немного. Повернули у Докторского па¬
мятника и поехали по бульвару Патриарха Евтимия.
— Почему ты засмеялся, когда Марина шла вдоль ла¬
бораторного стола?
— А разве я смеялся? — спросил Аввакум.
— Конечно. Это было некрасиво с твоей стороны. Жен¬
щина смутилась.
— Значит, ты заметил?! — спросил Аввакум.— Она
ведь сделала две странные ошибки. Выход из ее закутка
ведет прямо в проход между столами сотрудников и лабо¬
раторным столом-стойкой. Вместо того чтобы пойти прямо
по этому проходу к склянке, она обогнула безо всякой не¬
обходимости столы сотрудников. Возвращаясь, Марина,
вместо того чтобы исправить допущенную ею ошибку, де¬
монстративно прошла к своему закутку тем же путем, же¬
лая показать, что это ее обычный путь. Я засмеялся по¬
тому, что она обернулась, стараясь встретиться со мной
взглядом. Лицо ее было очень расстроенным.
— Она смутилась из-за своей ошибки,— старался я
оправдать Марину.
— Может быть,— тихо сказал Аввакум.
— Все же тебе не надо было смеяться! — настаивал я.
— Кто знает! — уже совсем тихо ответил Аввакум.
Я понял, что своими словами вызываю у него опасные
мысли, и замолчал.
Было без двадцати минут четыре, когда дождь прекра¬
тился, превратившись в мельчайшую водяную пыль, ко¬
торая густой мглой начала заполнять улицы. Мы двига¬
лись в беловатой каше, и перед нами все время стояла белая
стена. Как среди этого хаоса Аввакум успевал ориентиро¬
ваться, мне было просто непонятно. Только когда, выйдя
228
из машины, он отворил скрипучие железные ворота, я по¬
нял, что мы прибыли наконец на улицу Настурции.
Нас встретил крупный пожилой мужчина в солдат¬
ской куртке и в вязаной лыжной шапочке. Он выхватил из
рук Аввакума портативную радиостанцию, скомбиниро¬
ванную с радиотелефоном ближнего действия, и проворно
для своих лет унес ее на верхний этаж. Похоже было, что
он хорошо разбирается в радиоаппаратуре, потому что,
пока Аввакум раздевался и разжигал камин, радиоус¬
тановка была готова для пользования — могла принимать
и передавать.
То ли от усталости, то ли потому, что было холодно и
сыро, меня всего трясло и я непрерывно зевал. Когда
огонь в камине разгорелся и затрещали искры, Аввакум
предложил мне сесть в его кресло, набросил на меня свой
старый халат и сунул в руку рюмку коньяку. Только я под¬
нес было рюмку ко рту, как раздалось попискивание радио-
установки. Было ровно четыре часа.
Докладывал капитан Баласчев.
Профессор вернулся домой в три часа сорок минут.
Вел свой «рено» медленно и очень осторожно, просто полз.
Особенно после того, как из машины вышел Кирилков и он
остался один.
Кирилков был дома в три часа пятьдесят пять минут.
Войн Константинов — точно в то же время, хотя шел пеш¬
ком. Ни с кем не встречался, никуда не заходил.
В три часа тридцать пять минут Марина Спасова зае¬
хала к своей матери, квартира которой находится в много¬
этажном кооперативном доме у Горнобанской трамвай¬
ной остановки. Она пробыла там минут десять. Спустившись
вниз, Марина снова села в свой «Москвич» и направилась,
очевидно, домой, на бульвар Братьев Бэкстон. В данный
момент она ехала по бульвару Братьев Бэкстон, ехала
очень медленно из-за тумана.
Недьо Недев задержался у лаборатории минут на пят¬
надцать, потому что мотор его «Москвича» не желал за¬
водиться. После этого, где-то возле Горнобанской трам¬
вайной остановки, наблюдатели потеряли его из виду, по¬
тому что опустился густой туман.
— Постарайтесь обнаружить Недьо Недева,—сказал
Баласчеву Аввакум.— А перед домом Марины Спасовой на
бульваре Братьев Бэкстон поставьте наблюдателя. Сразу
229
же, как только объект вернется домой, телефонируйте
мне.
«Как он внимателен!» — подумал я, и в груди моей
разлилась теплая волна. Я просто расчувствовался от
умиления. Вторую ночь я проводил без сна, и нервы мои
окончательно развинтились. «Надо держать себя в ру¬
ках»,— решил я. Но то, что Аввакум послал специаль¬
ного человека охранять Марину, все же очень растрогало
меня. «Да, вот как надо поступать в туманную погоду! —
размышлял я.—Туманная погода вообще благоприятствует
преступлениям. Лунной ночью трудно решиться убить ко¬
го-то, и если даже кто решится, ему придется действовать
очень осторожно, потому что свет может выдать его. Свет —
это всевидящее око, все запоминающее, бдительное око».
Эту мысль я, кажется, где-то вычитал, и она в свое время
произвела на меня очень сильное впечатление. Почему в
Англии самое большое по сравнению с другими странами
число преступлений и убийств? Да потому, что там часты
туманы, сопровождаемые дождем. Туман и дождь — это та
завеса, которая скрывает и оберегает убийц. Что стоит,
например, этому негодяю Кирилкову сыграть какую-ни¬
будь злую шутку с Мариной! Туман сейчас такой, что
можно сделать все, что только взбредет в голову. Можно
даже убить и после этого идти по тротуару и насви¬
стывать.
Хотя Кирилков действительно вернулся домой в три
часа пятьдесят пять минут, но это было сделано только
для камуфляжа. Подождав минут десять, чтобы ввести в
заблуждение предполагаемого наблюдателя, он затем, ко¬
нечно, подкрался к своей машине, как самый настоящий
хищник. Впрочем, ему и не нужно было подкрадываться,
как хищнику, потому что живет он на втором этаже, а свои
давно не мытые, замызганные «Жигули» ставит прямо под
окном комнаты, где спит. Именно, именно! Он может про¬
сто выскочить из окна с закрытыми глазами и оказаться
прямо за рулем своего проклятого катафалка. А от квар¬
тиры его на улице Ивайла, дом 28, до бульвара Братьев
Бэкстон па машине можно добраться самое большее за
пятнадцать минут, даже на такой душегубке, как его «Жи¬
гули».
Но допустим, он из-за тумана доберется не за пятнад¬
цать, а за тридцать минут — ведь такому типу, мне кажет¬
ся, все равно — ясная ли погода или туман. Этот про¬
230
хиндей остановится где-нибудь возле входа в ее дом, но так,
чтобы ему было легко сразу после покушения укатить;
он притаится, хотя его прикрывает туман, и будет терпе¬
ливо ждать свою жертву. Когда, скажите, туман не покро¬
вительствовал убийцам?! Размозжив голову своей жертвы,
он сунет ей под пальто склянку (пустую, разумеется:
вирусы давно уже переправлены в другое место!) и как
ни в чем не бывало вернется к себе домой на улицу Ивай-
ла,— мол, я не я, и хата не моя! Этим убийством он напра¬
вит следствие по ложному следу.
Убийство, конечно, он лишь мечтает совершить, по
осуществить его не сумеет, потому что на том самом «лоб¬
ном месте» будет стоять начеку защитник и хранитель
Марины. Когда злодей прибудет туда с пустой склянкой
и своими дьявольскими намерениями, человек Аввакума
уже будет там...
— Хватит тебе дрожать! — похлопав по плечу, ста¬
рался подбодрить меня Аввакум.— Ну-ка, выпей коньяк,
чтоб поскорей прийти в себя! Что шевелишь губами, слов¬
но разговариваешь сам с собой! А не чувствуешь ли тьт,
братец, угрызений совести? Тогда лучше признайся, при¬
знайся — ты ведь тоже вертелся возле склянки, твое ра¬
бочее место находится всего в нескольких шагах от
вирусов, и ты расхаживал то туда, то сюда с разными
пробирками, банками-склянками! А может, ты и есть
похититель? Или же соучастник похитителя?
Он рассмеялся — весело и громко, от души, и это в
какой-то степени меня обидело. Зачем ему понадобилось
так смеяться надо мной? Но в груди у меня все еще разли¬
валась теплая волна и ласково шумела в крови, а в душе,
казалось, звучала песня и веял теплый ветерок.
Я выпил коньяк и с благодарностью кивнул Аввакуму.
— Ты хорошо сделал, что приставил к Марине челове¬
ка! — сказал я.— В таком тумане всякое может слу¬
читься, а она — беззащитная женщина!
— Гм! — как-то странно произнес за моей спиной Ав¬
вакум.
Я обернулся и, удивленно взглянув на него, спросил:
— Что пришло тебе сейчас на ум?
Аввакум наклонился к камину, разгреб горящие по¬
лешки и подбросил дров. Потом долил коньяка в мою рюм¬
ку и в свою, но отпил из нее чуть-чуть.
— Выбрось эту женщину из головы! — сказал он, и я
231
заметил, как по лицу его промелькнула мрачная тень.—
Пускай она идет своей дорогой, сколько сумеет, а ты зани¬
майся своими делами. Твои чувства к ней — чистая вы¬
думка. Более того, это просто игра воображения, игра, ко¬
торой ты сам себя обманываешь. Прекрати наконец эту
игру, перестань воображать. Начни наконец жить, как по¬
добает настоящему мужчине. «Держи бутылку за горлыш¬
ко, а женщину — за талию», как гласит поговорка, и
плюнь на всякие фантазии — женщины не любят фанта¬
зеров!
Хороший ты мой человек! Видать, ты считаешь меня
неисправимым романтиком, потому и говоришь такие ци¬
ничные, вульгарные слова — думаешь, они на меня по¬
действуют! Да мне просто до боли стыдно за самого себя,
потому что я заставил тебя, такого прекрасного человека,
притворяться грубияном.
Я залпом выпил коньяк и, чтобы угодить Аввакуму,
изобразил на своей физиономии счастливую, даже легко¬
мысленную улыбку.
— Нет, я непременно женюсь на Марине! — заявил
я.— Эта женщина здорово втрескалась в меня!
Ну хоть бы он поглядел на меня недоверчиво. Но пег,
Аввакум только печально покачал головой.
Он поставил на огонь большой чайник, набил трубку и,
положив на табак раскаленный уголек, выпустил несколь¬
ко клубов дыма.
— Есть чувства подлинные и чувства вымышленные,—
задумчиво заговорил он.— Подлинные — это часть жизни,
они становятся судьбой. А надуманные — появляются и
исчезают, как утренние сны, рассеиваются, словно их и
не было вовсе. Правда, лишь при условии, что в результа¬
те этих чувств не возникли осложнения, что, прежде чем
махнуть на них рукой, мы не совершили какого-нибудь
рокового шага. Со мной в Италии произошла история —
я хотел бы тебе ее рассказать, чтобы ты извлек урок, ко¬
торый, безусловно, пойдет тебе на пользу. Надеюсь, я
успею сделать это еще до того, как нам снова позвонит ка¬
питан Баласчев, и до того, как будет готов чай для нашего
завтрака.
РАССКАЗ О ЮЛИИ
— В начале июня прошлого года я покинул Асси¬
зи,— начал Аввакум,— не без грусти, конечно. Да и кто
может покинуть этот край тишины и воспоминаний о дале¬
ком прошлом, край темноволосых смуглых синьорин и
дешевого густого вина, не сожалея и не вздыхая?
После двухнедельных скитаний по музеям Флоренции
я поехал в II.— небольшой городок на юге Италии, кото¬
рый еще издалека давал о себе знать двумя взаимоисключа¬
ющими запахами — рыбы и фруктов. Ослепительно белая
пристань, залитая яркими лучами щедрого южного солнца,
всегда пахла рыбой. Рыбой пахли лодки, моторные катера,
парусники, песок, камни. Возникало даже странное ощу¬
щение, будто и от небесной лазури тоже исходит запах
рыбы.
Но северные окраины городка благоухали, как райские
сады. Тут цвели и плодоносили цитрусовые деревья —
апельсиновые, мандариновые, лимонные. Но рядом с этими
роскошными представителями флоры южных широт пыш¬
ным цветом расцветает и краса умеренного пояса — череш¬
ни, яблони, абрикосы. Недостает только Адама и Евы
среди этих несущих человеку радость плодовых деревьев,
чтобы он мог себе представить, как, например, выглядел
в библейские времена земной рай.
Люди в этом городке живут отнюдь не райской жизнью,
потому что они бедняки и никогда не бывают вполне сыты.
Отель «Прентания», где я снял на двое суток комнату, ки¬
шел тараканами, а из-за неисправной сантехники подо¬
зрительно пропах популярными дезодораторами. По¬
скольку город Н., где даже не было музея, не вызывал у
меня никакого интереса, я уже на третий день «поднял
233
паруса» и перебрался в соседнее прибрежное селение Сан¬
та-Барбара — в двенадцати километрах к юго-востоку от
Н. По другую сторону Санта-Барбары, всего-то в трех ки¬
лометрах, находилось древнее селище Фотия, которое и
представляло, в сущности, истинную цель этого моего по¬
следнего путешествия по чудесной итальянской земле.
В Фотии были руины византийского храма, который своей
архитектурой напоминал храм в нашем Несебре, и, само
собой разумеется, мне надо было его непременно увидеть
и изучить.
Санта-Барбара — маленький рыбацкий поселок с пре¬
лестным золотистым песчаным пляжем и укрывшейся меж¬
ду двумя холмами маленькой бухтой, где вечно дремлют
вытащенные на сушу лодки и с утра до вечера пожилые
женщины усердно чинят порванные рыбачьи сети. С пол¬
сотни его домиков — бедны, но сверкают на солнце своей
белизной, потому что женщины белят их известью чуть ли
не каждую неделю. Улиц и дворов здесь нет, фасады доми¬
ков увешаны нанизанной, словно бусы, скумбрией, а на
подоконниках алеют цветы в консервных банках. Днем
мужчины и юноши находятся в море, старые женщины чи¬
нят сети, молодые варят рыбный суп и чинят белье своих
домочадцев, а девушки мастерят из раковин мидий рамки.
Когда в воскресные дни сюда приезжают из Н. туристы,
девушки предлагают им эти рамки, украшая их своими пре¬
лестными улыбками. Иногда они продают и свои улыбки,
но это случается очень редко, когда, например, отец раз¬
болеется, а братья разбредутся по белу свету и некому вы¬
ходить на лов рыбы в море.
Местная таверна называется «Сан-Тома». Ей принадле¬
жат и три деревянные постройки, которые в зависимости
от обстоятельств служат то складом, то гостиницей. Сле¬
дует отметить, что таверна находится у самого входа в бух¬
ту, и три склада-гостиницы выстроились рядом, как шафе-
ры возле невесты. «Сан-Тома» заняла эту позицию, чтобы
первой встречать приезжих и давать приют тем, у кого есть
временный интерес уйти от многолюдья, быть подальше от
чужих глаз. Я, правда, не сторонюсь людей, не стараюсь
укрыться от их глаз, но в Санта-Барбаре нет другой гос¬
тиницы, где путешественник мог бы найти приют, да и
вид, открывающийся у входа в маленькую бухту, такой,
что ради него одного отвернешься от всех самых совре¬
менных «Хилтонов» на свете...
234
Фотия — это мертвое селище. Она тоже расположена
на морском берегу, в глубине точно такой же тихой и мир¬
ной маленькой бухты, только вблизи тут нет ни виноград¬
ников, ни оливковых рощ — окрестные холмы голы и щер¬
баты, как прогнившие зубы. Собственно, само древнее
селение Фотия располагалось когда-то в километре от
бухты, а на берегу стояла только крепость — ее полураз¬
рушенные древние стены и сейчас гляделись в зеркаль¬
ную гладь бухты.
Для изучения древнего византийского храма — чтобы
сделать снимки и описать некоторые его детали — мне
понадобилось всего два-три дня. Но Санта-Барбара не от¬
пускала меня, не давала уехать — она меня настолько оча¬
ровала (это банальное слово не звучит банально, когда
оно имеет отношение к Южной Италии), что я все отклады¬
вал и откладывал день отъезда — сперва со дня на день, а
затем и вовсе перестал посматривать на свой багаж, да и
заглядывать в календарь. Впервые в жизни меня не пуга¬
ло мое бездействие, я не испытывал желания принять сно¬
творное или украдкой поставить у постели бутылку конья¬
ку. Я бродил, скитался, смотрел, дышал, восхищался —
могу перечислить еще десяток глаголов, которые могли
быть синонимами моего тогдашнего состояния. Короче, я
был просто счастлив.
На десятый день моего тихого счастья в Санта-Барба¬
ре приехали трое — двое мужчин и женщина. Они посели¬
лись рядом со мной в двух соседних гостиницах-складах.
Владелец «Сан-Тома», плотный добродушный человечек,
весь сиял, стал похож на блаженного Августина. Как же!
Его «Сан-Тома» приобрела вид международного гранд-
отеля.
Не стану подробно описывать мужчин. Один — круп¬
ный кудрявый южанин с интеллигентным лицом — был
моложе меня. Несмотря на жару, он ходил в черном ко¬
стюме и в мягкой шляпе. У него был вид предприимчивого,
уже начавшего преуспевать провинциального адвоката.
Его приятель был ростом пониже, но в плечах пошире, с бо¬
лее толстой шеей, мясистым лицом и приплюснутым носом.
Похоже было, что с боксом ему не повезло. Он носил про¬
сторный пиджак из льняного полотна, широкие брюки,
ходил с обнаженной грудью. Шляпа у него была соломен¬
ная, с опущенными широкими полями.
В женщину я влюбился, как говорится, чуть ли не с
235
первого взгляда. Не знаю, действительно ли я влюбился
в нее, но нравилась она мне ужасно. Нравилась настолько,,
что мне все время хотелось смотреть на нее, вертеться где-
то рядом, чтобы не терять ее из виду и радоваться ее при¬
сутствию, пусть даже издалека. Это было что-то совсем
мальчишеское, совершенно несообразное моему зрелому
возрасту. Но вот так уж получилось. Возможно, меня под¬
вела южная лазурь — кто знает?
Два слова о женщине. Ей было лет тридцать. Смуглая
брюнетка со светлыми и теплыми голубыми глазами, с
мягкими округлыми линиями плеч и груди, а в талии тон¬
кая; высокая и стройная, какими обычно бывают без¬
детные женщины. Голос ее — слегка гортанный — был
теплым, манящим, сладостным, как выражаются некоторые
старомодные поэты. Короче говоря, она была хороша, но
не сентиментально, а скорее, порочно хороша, если не при¬
нимать в расчет ее глаза — светлые и чистые.
Итак, я уже имел соседей, но выглядели они как-то
странно, казались чудаками. Прежде всего бросалась в
глаза их необщительность. Необщительный человек в
Южной Италии — это вроде белой вороны у нас. Здоро¬
вались они холодно, ни с кем не разговаривали, есть сади¬
лись за отдельный стол. Отправлялись на прогулку одни.
Особенно неразговорчивы были мужчины. Женщина иногда
пела, и я хочу сразу же отметить, что пела она чудесно,
как прошедшая хорошую школу эстрадная певица. Ак¬
компанировала себе на гитаре. Песни были веселыми, ме¬
лодичными, чаще всего народными — из южноитальянско¬
го фольклора. Ее спутники слушали эти песни равнодушно,
и я решил, что у них определенно рыбья кровь. Будь я на
ее месте, я пел бы им одни только похоронные марши. От¬
вратительные мужики!
Не стоило бы их и вспоминать, но меня, вполне понят¬
но, их поведение просто озадачило, и я как бывший «ис¬
катель неизвестного» почуял след дичи, и не какой-нибудь
мелкой, а крупного зверя. Мои соседи проводили большую
часть утреннего времени в своих амбарах, они высовывали
оттуда нос, только чтобы позавтракать. Перед обедом они
выходили прогуляться вдоль берега и старались держаться
подальше от поселка. Во время их уединенных прогулок
я часто слышал, как поет красавица смуглянка. Обычно
она шла следом за своими друзьями, шагах в пяти-шести
от них, стараясь не приближаться к ним, но и не отставать
236
намного, и пела. Аккомпанировала себе на гитаре и пела.
У меня было такое чувство, что даже море затихало, слу¬
шая ее.
Каждый день после обеда они отправлялись в Фотию.
Никакого интереса к византийской базилике не проявляли,
как будто бы ее вовсе не было. Заняв позиции на прибреж¬
ных скалах бухты, они впивались глазами в море. Мужчи¬
ны молча курили, а женщина время от времени перебирала
струны гитары, и ее бархатный призывный голос устрем¬
лялся в морской простор, словно чайка.
Кажется, пришло время сказать, что женщину звали
Юлия, адвоката — Лучиано, а боксера — Карло. Лучи-
ано и Карло то ли кого-то ждали, то ли что-то выжидали.
А Юлия скучала. Очевидно, Юлия служила прикрытием
для этих двух мерзавцев.
Хотя я уже перестал заниматься сыском и раскрыти¬
ем «загадочных неизвестных», охотничий голод в моей кро¬
ви вовсе не был утолен, и поэтому я позволял себе иногда
устраивать на берегу маленькие развлечения. Поджидал
их, спрятавшись где-нибудь, а затем незаметно прибли¬
жался к ним и прислушивался. Но, кроме песен Юлии и
звона ее гитары, ничего другого не слышал. Мужчины были
безмолвны как рыбы.
Однажды в субботу, незадолго до захода солнца (прош¬
ла неделя после приезда этой троицы), в бухту безжизнен¬
ной Фотии вошла парусная лодка. Лучиано и Карло спус¬
тились со скал с легкостью и проворством людей, выросших
в горах,— я искренне позавидовал их ловкости. Вместе
с прибывшим они вытащили лодку на пляж, а затем,
усевшись на песке, принялись оживленно шептаться. Мне
показалось, что человек, приплывший па лодке, передал
Лучиано небольшой пакет. Пока они разговаривали, Лу¬
чиано держал его на коленях, а когда встали, чтобы идти,
он передал пакет Карло, который тотчас же сунул его в
бездонный карман своих широченных брюк.
Ничего другого, кроме как напугать этих негодяев,
сделать я не мог. Поэтому, когда они расстались с лодоч¬
ником, я поднялся во весь рост на скале, где укрывался,
замахал рукой якобы в знак приветствия, даже крикнул на
тирольский лад какую-то бессмыслицу, чтобы привлечь
внимание, и благоразумно дал тягу.
Потом я узнал, что эти жулики приняли меня за агента
Интерпола и подумали, что своим дерзким тирольским вы¬
237
криком я подавал им условный знак для переговоров —
то есть что я согласен держать язык за зубами, если они
дадут мне соответствующую мзду. Вечером они куда-то
исчезли, а за моим столом в таверне неожиданно появилась
Юлия — наряженная, с красным цветком в волосах, но
явно не в духе. Она спросила меня, можно ли ей рассчиты¬
вать на мое покровительство в течение ближайшего часа,
так как ее жених отправился с приятелем в Санта-Барбару,
чтобы позвонить в свою контору. Странная это была кон¬
тора, которая работала в такое позднее время! Как бы
там ни было, я сказал Юлии, что согласен оказывать ей
покровительство, и не только один час, но если она того
пожелает, то и всю ночь. Она рассмеялась и сказала мне,
что я очень добр. Потом мы пили вино, и, когда чокались,
я заметил у нее на безымянном пальце левой руки золо¬
той перстень, украшенный огромным жуком из прозрач¬
ного янтаря. Пока мы болтали какие-то глупости о том
о сем, как это обычно бывает с незнакомыми людьми,
встретившимися впервые, я разглядывал украдкой пер¬
стень и с удивлением заметил, что янтарь не преломля¬
ет и не отражает свет. Жук, оказывается, был из стекла.
Й притом он был наполнен жидкостью. Именно поэтому
они не отражал свет... Да, я, конечно, был знаком с таким
видом «украшений» — судьба меня уже не раз сталки¬
вала с ними.
— Знаешь, Юлия,— сказал я* интимно наклонившись
к ней,— у меня в комнате есть чудесный коньяк. Хочешь,
выпьем по рюмке?
* # *
В этом месте рассказа Аввакума вдруг раздался тре¬
вожный 8вонок радиотелефонной установки. Звонил Ба¬
ласчев. Слушая его, Аввакум нахмурил брови, лицо его
вытянулось, помрачнело и застыло.
— Откуда ты говоришь? — спросил он.
Баласчев ему что-то ответил, и Аввакум сказал:
— Хорошо, я жду тебя.
— Что случилось? — спросил я, чувствуя, как уча¬
щенно забилось у меня сердце.
Аввакум наполнил рюмки коньяком.
238
—• Сперва выпей, а тогда я тебе скажу, — ответил он.
Лицо его по-прежнему было застывшим и мрачным.
— Что-то с Мариной? — спросил я.
— В четыре часа пять минут Марина была убита выстре¬
лом из огнестрельного оружия у входа в свой дом,— ска¬
зал Аввакум.
Я поставил рюмку на пол. Сердце перестало частить,
билось медленно, но так сильно, что удары его отдавались
у меня в ушах гулом колоколов.
— Ты за кого меня принимаешь, что так готовишь ме¬
ня! — спросил я.
— Я не тебя готовлю, а собираюсь с мыслями,— ска¬
зал Аввакум.— У меня перед глазами еще была Юлия*
когда позвонил Баласчев.
Я поглядел на свои часы. Было двадцать минут пятого.
Баласчев приехал через десять минут. Плащ его был
мокрый. Он принес с собой в комнату холод, сырость, ощу¬
щение темноты и чего-то невозвратимого.
Аввакум налил ему чая, посадил поближе к камину и
попросил рассказать.
— С того самого момента, когда мы последними поки¬
нули лабораторию. Который был тогда час?
— Половина четвертого,— сказал Баласчев.— Ровно
половина четвертого. Туман еще не добрался до нас, но
мы уже видели, как он ползет — от Подуяне до колокольни
храма Александра Невского все уже было покрыто желто¬
ватой мглой. Шел дождь. На площадке перед лаборатори¬
ей суетился возле своего «Москвича» один только Недьо
Недев. Он то поднимал капот и что-то смотрел в моторе,
то включал зажигание и нажимал стартер, но мотор толь¬
ко фыркал раз-другой и снова глохнул. Я спросил его,
может, лучше, чтобы его подвез на своей машине кто-ни¬
будь из наших ребят, но он категорически отказался.
Дежурный милиционер стоял под козырьком входа, гля¬
дел на него и посмеивался. Я отправился в Техническую
службу, как вы мне приказали. Заниматься Недьо Иеде-
вым было кому!
По дороге я получал сведения о тех, кто на машинах
продолжали следить за профессором, Кирилковым, Бойном
Константиновым и лаборанткой Мариной Спасовой. Едва
239
только я добрался до Технической службы, как мне поз¬
вонили относительно Недьо Недева.
Недьо Недев задержался на площадке у лаборатории
ровно пятнадцать минут. Наконец ему удалось завести
мотор, он выехал на шоссе и направился к остановке, но
туман уже опустился над дорогой, и ему приходилось дви¬
гаться еле-еле. Когда он добрался до развилки, на свето¬
форе загорелся красный свет и подъехал княжевский трам¬
вай. Пока трамвай проезжал, между нашей машиной и
«Москвичом» Недева вклинился грузовик бумажной фаб¬
рики, а напротив появилась еще какая-то машина. Обра¬
зовалась пробка, а так как туман был густой, то каждый
старался выждать, пока двинется стоящий впереди. Когда
наше наблюдение получило возможность выехать, маши¬
на Недева уже исчезла из виду, словно растворилась в
тумане. Как и следовало бы ожидать, наш человек выбрал
наиболее вероятный вариант: он исходил из того, что объ¬
ект поехал в сторону Софии, а не Княжева. Тем более что
в направлении города мерцали сквозь туманную дымку
красные огоньки. Он покатил вслед за огоньками, но, ког¬
да настиг их у остановки «Бэкстон», где сильные люмине¬
сцентные лампы разрежали мрак, оказалось, что это не
тот «Москвич» — номер и цвет кузова были другие. Так
из всех назначенных для наблюдения объектов один толь¬
ко Недьо Недев успел исчезнуть.
Как я уже вам докладывал в моем первом рапорте, про¬
фессор, Кирилков и Войн Константинов вернулись прямо
к себе домой. Марина Спасова оставила свою машину у
Горнобанской трамвайной остановки и пешком прошла к
большому кооперативному дому, стоящему с левой стороны
дороги, позвонила у входа, и ей отворил швейцар, от ко¬
торого наш человек узнал, что Спасова часто навещает свою
мать — та живет на третьем этаже. Мать Спасовой — пен¬
сионерка, бывшая учительница. Муж матери — инженер,
работает на электромашиностроительном заводе. Я говорю
«муж матери», потому что, по словам швейцара, Марина не
дочь инженера, а была им только удочерена. Мать зовут
Сильвия, а мужа ее —Наум Спасов. Марина носила имя
отчима и в паспорте значилась как Марина Наумова Спа¬
сова. Швейцары, как известно, народ любопытный и зна¬
ют о жильцах многое.
Итак, Марина задержалась в квартире матери и отчи¬
ма всего лишь минут десять-двенадцать. Она вышла из
240
дома ровно в три часа сорок пять минут. Села в свою ма¬
шину и очень осторожно пересекла бульвар, чтобы вый¬
ти на его левую полосу. Туман в это время стал чрезвы¬
чайно густым, и потому Марина двигалась очень медленно.
Наш человек утверждает, что, когда она приехаля на
остановку «Бэкстон» и свернула вправо, на улицу Брать¬
ев Бэкстои, в направлении Бояны, нигде вокруг никаких
машин не было видно, не заметно было и никаких огней.
Итак, Марина уже приближалась к своему дому, когда
из-за угла улицы Ивана Сусанина прямиком на улицу
Братьев Бэкстон вдруг выскочила, сверкая фарами, маши¬
на «СФ 90-52» и поехала следом за Мариной. Это и был ис¬
чезнувший «Москвич» — машина Недьо Недева! Она поя¬
вилась настолько неожиданно, что наш человек просто
чудом не врезался ей в багажник, тем более что за двадцать
минут до этого несколько раз я повторил ему прямо в ухо:
«Ищите «СФ 90-52»! Ищите «СФ 90-52»!» И вот теперь «СФ
90-52» сама лезла ему в руки.
Он немного отстал, чтобы дать возможность машинам
ехать на безопасной дистанции, и тогда на его глазах разы¬
гралась, словно в кино, невиданная драма. Машина «СФ
90-52» свернула влево, словно бы намереваясь обогнать
«Москвич» Марины. Когда она поравнялась с ним, внутри
ее, возле стекла правой передней дверцы, то есть справа от
водителя, сверкнул огонек. Вслед за тем машина «СФ 90-52»
«газанула» и исчезла, а машина Марины отлетела влево,
завертелась и стукнулась боком о придорожный тополь.
Я как раз в это время вышел из Технической службы,
сел в свою машину и услышал, как наш человек передавал
по радио: «Машина «СФ 90-52» скрылась в направлении
Бояны, а машина Марины Спасовой перевернулась. Вы¬
хожу!»
— Он поступил правильно! — одобрителыю сказал
Аввакум.— Хорошо!
— Правда? — обрадовался Баласчев.— Я всегда ут¬
верждал, что лейтенант Стамов умеет правильно ориенти¬
роваться в самые напряженные моменты. У него есть дан¬
ные!
— Да, да! — обнадеживающе подтвердил Аввакум.
«Надо же! — подумал я.— В то время как Марина по¬
пала в катастрофу, погибла,— эти двое сияют от радости,
потому что лейтенант Стамов проявил данные\ Нашли вре¬
мя радоваться!»
241
— Поздравьте его от моего имени! — сказал Аввакум.
— Спасибо, большое спасибо! — Капитан Баласчев,
став навытяжку, щелкнул каблуками.
— Продолжайте! — сказал Аввакум.
— Лейтенант вышел из машины и открыл правую двер¬
цу Марининого «Москвича», так как левая была искоре¬
жена ударом, да и открыть ее мешал тополь. Марина лежа¬
ла на сиденье в направлении правой дверцы. Лейтенант
сперва подумал, что ее контузило, но когда он посветил
карманным фонариком, то сразу же заметил две совершен¬
но очевидные вещи: с левого виска женщины стекала струй¬
ка крови, а окошко левой дверцы было пробито пулей.
Через пять минут к месту происшествия прибыла машина
патрульной службы, и еще через пять минут Марина была
доставлена в Институт скорой помощи имени Пирогова,
где установили, что она умерла в то время, как ее везли
туда. Я велел произвести анатомирование тела в Институ¬
те судебной медицины. А нашим людям приказал немед¬
ленно ехать в Бояну, разыскать Недьо Недева и аресто¬
вать его. Всем контрольно-пропускным пунктам на дорогах
в окрестностях Софии отдал распоряжение задержать
его.
— Насколько мне известно,—сказал Аввакум,— у
Недьо Недева есть вилла на горе над Бояной. Она находит¬
ся у Беловодского шоссе и значится под номером 113-А.
В соседней вилле — под номером 113-Б — живет со своей
семьей старший научный сотрудник Академии наук док¬
тор Павел Борисов, заведующий античным отделом Архе¬
ологического музея и мой хороший приятель. О существо¬
вании виллы Недьо Недева я знал ие только от него, по и
от профессора Маркова. Мы с профессором Марковым зна¬
комы давно, и он мне как-то говорил о садоводческих увле¬
чениях своего второго помощника.
— Тогда вы, видимо, знаете достаточно много об этом
убийце? — спросил Баласчев.
— Вы уверены, что Недьо Недев — убийца?—спросил
Аввакум. Но в вопросе его, в сущности, и не было никако¬
го вопроса. Ни малейшая интонация его голоса не выдава¬
ла, верит он или не верит в подобную версию.
— Но ведь машина была его!—упорствовал Балас¬
чев.— И время исчезновения Недева полностью совпадает
со временем убийства. Может быть, Марина Спасова как
лаборантка была в курсе некоторых дел, которые связы¬
242
вают Недьо Недева с похищением склянки, и он, видимо,
хотел убрать Марину со своего пути!
— Не знаю... — неопределенно произнес Аввакум.
Но тут раздался звонок радиотелефона, и Аввакум тот¬
час же схватил трубку.
Ему, видимо, начали что-то подробно объяснять, но
Аввакум прервал докладывавшего.
— Я понял,— резко сказал он.— Прекрасно! Если су¬
мею выбрать время, заеду после обеда и поговорю с ним.
— Это что, имеет отношение к Недьо Недеву? — не
удержался и спросил Баласчев.
Аввакум подтвердил кивком.
— Его нашли на вилле и отвезли в милицейский учас¬
ток,— пояснил затем он.
Эти несколько слов он произнес с таким безразличием,
что у Баласчева сразу же отпала охота продолжать разго¬
вор о Недьо Недеве.
— Человек отправляется ночью к близким людям для
того, чтобы либо взять у них что-то важное, либо сообщить
им какую-то важную новость. Если Марина взяла что-то
важное у своих родителей, мы это обнаружим в ее вещах.
Впрочем,— обращаясь к Баласчеву, спросил Аввакум,—
где в данный момент находятся вещи Марины Спасовой?
— Все, что было обнаружено в ее машине, одежде и
сумке, было отнесено в участок.
— Тогда нечего больше медлить! — сказал Аввакум.—
Ага! Я чуть было не забыл. А ты, доктор, не поедешь ли с
нами?
Казалось, он только сейчас заметил меня, хотя я все
время был у него перед глазами.
— Мне кажется, что это само собой разумеется! —
сказал я с горечью.— Конечно, поеду!
Мы вышли.
Чай так и остался иевыпитым. Было ровно пять часов.
Сумка женщины — это своеобразное и весьма откро¬
венное зеркало, отражающее ее непритворное интимное
«я» и подлинный образ жизни, который она ведет. Вещицы
в сумке Марины говорили об отчаянных усилиях увя¬
дающей старой девы выглядеть красивой и нравиться, но
достигая этого недорогой ценой. Дешевые румяна и помада,
дешевые духи, универсальная пилочка для ногтей, шелко¬
243
вый платочек, аккуратно сложенный и заботливо хранимый
для особых случаев... В боковом кармашке — расписки
инкассаторов, листочки с разными расчетами, новая пяти¬
франковая монета, завернутая в бумажку, и почти целая
пригоршня медных стотинок.
Я бы не сказал, что эта коллекция подействовала на
меня угнетающе, напротив, она вызвала в моей душе ис¬
тинное умиление. Вот так добропорядочно жило это чело¬
веческое существо, мечтая о красоте и аккуратно ведя счет
своим деньгам, истраченным на оплату электроэнергии,
на покупку лука, съеденного на завтрак масла. Меня охва¬
тило такое умиление, что на глазах даже выступили сле¬
зы... Но в душу мне повеяло каким-то странным ветром,
и я почему-то впервые вспомнил, что Марине шел трид¬
цатый год.
Аввакум с нескрываемым пренебрежением просмотрел
расписки, наверное, сразу же «почувствовал», что в них и
в иомине нет каких-то зашифрованных данных или инст¬
рукций, а на другие мелочи и вовсе не обратил внимания.
Но когда в руки ему попался сложенный вчетверо типо¬
графский бланк какого-то документа с фиолетовым цве¬
точком в левом углу и глаза его остановились на тексте,
впечатанном на пищущей машинке, и на печати под ним,
лицо его расцвело от затаенной улыбки. В эту минуту он
показался мне необыкновенно красивым. В красоте его
было нечто такое, что трудно описать, нечто, я бы сказал,
«цезаревское», по смягченное вдохновением Ренессанса. Он
был похож ие на военачальника, одержавшего победу над
вражеским войском, а, скорее, на человека, совершившего
открытие, — первым обнаружившего, например, проход
между двумя неприступными горами.
— А ведь я вам говорил, что человек не отправится глу¬
бокой ночью к своим близким только для того, чтобы минут
пятнадцать поболтать о том о сем! — усмехнувшись, ска¬
зал Аввакум. — Вот смотрите — это документ, который
хранился у матери Марины и который вдруг стал срочно
необходим Марине. Этот документ — французский, выдан
в Шестнадцатом районе Парижа. В нем удостоверяется,
что Марина Петрова Праматарова родилась пятнадцато¬
го марта тысяча девятьсот сорок седьмого года в городе
Париже от родителей Сильвии Ивановой Рашевой, болгар¬
ки по национальности, и Петра Стоянова Праматарова,
болгарина по национальности. Заметьте, в документе не
244
говорится, что Сильвия и Петр — законные супруги.
В паспорте покойная именовалась: Марина Наумова Спа-
сова. Это означает, что она была удочерена человеком, за
которого Сильвия вышла замуж после своего возвращения
из Франции. Следует предполагать, что Сильвия вернулась
из Франции незамужней и что у Марины не было официаль¬
ного отца. Поэтому в биографии Марины и не упоминается
имени Петра Праматарова. Спрашивается, зачем понадо¬
бился покойной этот документ, который в Болгарии не
имеет ровно никакой гражданской ценности? И почему on
понадобился ей так срочной
Мы разговаривали в кабинете начальника участка.
На письменном столе мягко светила настольная лампа.
Дождь за окном снова усилился, слышно было, как часто
постукивают по стеклу дождевые капли.
— На вопрос, почему Марине так срочно понадобился
этот документ, я могу ответить сразу,— продолжал Ав¬
вакум.— Вы, вероятно, заметили, что вчера вечером я ми¬
нут двадцать разговаривал с профессором. Он очень угне¬
тен, даже ошеломлен похищением склянки. Но когда я
его спросил, что в данный момент его больше всего беспо¬
коит, знаете, что он мне ответил? «Больше всего меня тре¬
вожит отъезд Марины!» От удивления у меня, наверное,
комично вытянулось лицо, потому что он улыбнулся и
поспешил объяснить. Марина еще два месяца назад записа¬
лась в организованную «Балкантуристом» экскурсионную
группу для поездки в Италию. И вот наступил срок отъез¬
да, группа должна вылететь двадцать седьмого октября в
Рим. «Но вот это следствие! Представьте, что дело затя¬
нется,—как ей быть? А у меня такое чувство, что оно за¬
тянется — ведь следствие определенно пе закончится к зав¬
трашнему вечеру! Что же будет с нею? Неужели поездка
Марины сорвется?» «Вы проявляете слишком большую оза¬
боченность личными делами вашей сотрудницы»,— заметил
я. «Поистине отцовскую озабоченность!» — сразу же доба¬
вил я, увидев, какие грозные огоньки вспыхнули в его и
без того суровых глазах, взгляд которых было просто
трудно выдержать. «Ну да,— сказал профессор и вздох¬
нул,— вы правы, майор, я озабочен, а почему — и сам
не могу объяснить. Все это тоже, видно, дьявольские про¬
делки! — он невесело рассмеялся.— Может быть, потому,
что чертами лица девушка напоминает мне человека, ко¬
торого я очень любил,— друга детства и юности, коллегу
245
по научным интересам,— но который во время войны
вступил на неверный политический путь. Может, она мне
напоминает его — почем знать! А может, это просто само¬
внушение. Человеку менее всего понятно то, что подчас
происходит в его собственной душе!» Разговор наш пере¬
шел на сентиментально-психологические темы, и поэтому
я решил прервать нашу встречу в этот вечер. Итак, из
разговора с профессором я узнал, что Марина записалась
на экскурсию в Италию, организуемую «Балкантуристом»,
и что эта туристская группа улетает двадцать седьмого ок¬
тября. Теперь я еще узнал, что она родилась во Франции и
что ее настоящего отца зовут Петр Праматаров. Документ,
который подтверждал его отцовство, хранился у ее матери,
и Марина отправилась к ней поздно ночью, чтобы взять
его. То, что она так поспешно отправилась к матери,
побеспокоила среди ночи старых людей, объясняется ее
предстоящим отъездом. Ведь ей уже слышался гул авиа¬
моторов! Но почему этот документ, не имеющий никакого
значения для болгарских властей, стал так необходим ей?
Очень просто, потому что за границей, скажем во Франции,
он может быть ей полезен при поступлении, например, на
работу или в высшее учебное заведение, при получении пра¬
ва на жительство и так далее. Ну и, конечно же, при предъ¬
явлении законного иска на наследство. Представьте себе,
что этот Петр Праматаров умер некоторое время назад и
оставил наследство. Этим документом она доказывает, что
является его законной наследницей!
До сих пор все связывается в последовательную цепоч¬
ку и выглядит достаточно просто и логично. Но отсюда и
далее следует главное, и пока это главное окутано густым
туманом, куда более густым, чем тот, что за окном. Теперь
мы должны установить, есть ли связь, и какая именно,
между отъездом Марины Праматаровой в Рим, ее докумен¬
том о рождении и, наконец, ее убийством и исчезновением
склянки с вирусом.
— Может, нам все же не стоит совершенно пренебре¬
гать линией Недьо Недева? — неуверенно спросил Ав¬
вакума Баласчев.— Ведь пока он один из возможных
убийц? А почему он не может быть и одним из возможных
похитителей?
— Вам делает честь, капитан, что вы так решительно
заступаетесь за своего любимого героя! — добродушно,
даже весело рассмеявшись, сказал Аввакум.— Я имею в
246
виду, разумеется, Недьо Недева. Он всегда был мне симпа¬
тичен, еще с того времени, когда профессор Марков рас¬
сказал мне о его увлечении садоводством. Можете быть уве¬
рены, Баласчев, я его не забыл! Имейте терпение, придет
и его черед.— Он помолчал, лицо его снова стало серьез¬
ным, напряженным, потом добавил: — Я придерживаюсь
принципа: рассматривать происшествия не обособленно,
не каждое само по себе, а всегда во взаимосвязи с други¬
ми, которые по времени соседствуют с интересующим меня
происшествием. Речь идет, разумеется, о преступлениях
политического характера. Иногда нить к раскрытию поли¬
тического преступления дает какой-нибудь уголовный
случай самого вульгарного свойства, или же какое-то со¬
общение по эфиру, засеченное нашими пеленгаторами, или
еще что-нибудь в этом роде.
Аввакум нажал кнопку выключателя настольной лам¬
пы и погасил ее. Комната потонула во мраке.
— Скоро шесть, уже утро, а темно, как в полночь,— за¬
метил он, покачав головой, помолчал немного и спросил: —
Не кажется ли вам эта ночь бесконечной? — Не дожи¬
даясь ответа, Аввакум продолжал: — Я имею в виду сло¬
жившуюся обстановку. Попрошу вас, капитан, срочно со¬
ставить сводку наиболее интересных происшествий, слу¬
чившихся в Софии с середины дня двадцать четвертого
октября до сегодняшнего утра. Вы согласны? И еще вот что.
Я хотел бы иметь как можно более обширные данные отно¬
сительно убитой: когда она выезжала из Болгарии и куда,
где бывала и с кем встречалась за рубежом. И как можно
больше данных мне хотелось бы иметь о человеке, который
только что привлек к себе наше внимание и который ока¬
зался отцом Марины — об этом загадочном Петре Прама-
тарове. Живет ли он еще в Париже, что это за птица, чем
занимается? Очень прошу вас, капитан, представить мне
эти сведения к двенадцати часам.
— Сводка происшествий и сведения о Марине Спасово -
Праматаровой и Петре Праматарове будут у вас в двенад¬
цать часов дня! — щелкнув каблуками, отчеканил Балас¬
чев.
— Если вы доставите мне еще и сведения Техиической-
службы, я на вас не рассержусь! — сказал Аввакум и
улыбнулся.
— Нет, я не забыл об этом,— смутился Баласчев и
снова щелкнул каблуками.
247
— Тогда сегодня в двенадцать мы попытаемся с вами
разглядеть хоть что-то в этом тумане,— сказал Аввакум и
надел шляпу.
— А как же я? — вырвалось у меня.
— Отвезу тебя к себе домой,— сказал Аввакум.— По¬
скольку ты был в списке подозреваемых и после всех пе¬
реживаний этой бесконечной ночи нервишки твои потре¬
паны крепко, тебе необходимо хорошенько отоспаться.
Мы вышли на улицу. Светало — еще слабо, едва уло¬
вимо. В свете автомобильных фар дождь, как прежде,
сплетал золотую завесу.
Потом Аввакум слова преобразился в «майора Василе¬
ва», выкурил трубку и исчез в слякоти ненастного осен¬
него утра.
* * *
Аввакум ушел, и меня сразу же охватило чувство тя¬
гостного одиночества. Казалось, я нахожусь в совершенно
пустом доме, где вместо вещей мелькают лишь их застыв¬
шие тени. Никаких предметов вокруг будто и не было, но
вдруг из ничего возникали сделанные серой краской ри¬
сунки предметов. Я был явно не в себе, голова у меня шла
кругом.
Я открыл дверь и вышел на балкон. Был не то день, не
то ночь. В оголившихся ветвях невидимой черешни — соб¬
ственно, не столько невидимой, сколько прозрачной,—
в ветвях черешни-призрака печально и тихо шелестел
дождь. Постояв немного, я вернулся в кабинет, затворил
широкую стеклянную дверь и плотно задернул шторы.
Меня всего трясло от холода. Приходилось стискивать че¬
люсти, чтобы не лязгать зубами, или, как говорили прежде,
когда у нас бывали настоящие морозные зимы, чтобы не
выбивать зубами дробь. Решив последовать совету Авваку¬
ма, я вошел в спальню, снял пиджак, стащил с трудом бо¬
тинки и бросился полуодетым на постель. Свернулся кала¬
чиком, натянул на голову одеяло и тотчас же потонул в во¬
довороте невыносимого шума и разбитой на мелкие кусочки
темноты. Меня затошнило, я хотел вскочить с постели, по
какая-то огромная невидимая нога прижала мое тело к
матрацу,— нога, обутая в подкованный сапог, а может
быть, это было копыто, тоже огромное и подкованное. По¬
том сон отнял у меня дыхание — так мне показалось,—
и я словно погрузился в небытие.
248
Очнулся я часа через два, в доме что-то страшно громы¬
хало. Я вздрогнул и, гонимый безумным страхом, вы¬
бежал из спальни в кабинет. Тут стоял швейцар. Он только
что бросил в камин охапку сухих дров и, потирая руки,
с любопытством уставился на меня. Мне не удалось разо¬
брать, глазел он на меня снисходительно или же с сожале¬
нием, потому что кабинет освещала одна только настольная
лампа, которая отбрасывала свет ему в ноги, а лицо оста¬
валось в загадочной тени. Мне казалось все же, что он
снисходительно поглядывает на меня, и это было мне по
душе. Я никогда не любил встречаться с глазами, смотря¬
щими на меня с сожалением. Солдата можно ненавидеть,
преследовать, даже можно иногда ему снисходительно улы¬
баться, но выказывать ему сожаление — никогда! Это
мой принцип, и я твердо придерживаюсь его.
Я в свою очередь тоже улыбнулся снисходительно, и
тогда швейцар, еще крепкий старик, пробормотал: «С доб¬
рым утром!» — и осведомился, не разбудил ли он меня
«случайно»? На что я любезно ответил: «Напротив, напро¬
тив!» Он остался доволен моим ответом и, наверное, поэ¬
тому проявил щедрость, предложив не жалеть дров. В та¬
кую собачыо погоду, мол, не стоит жалеть дров. И добавил,
что без пищи еще можно так-сяк перебиться, а вот без
огня — никак.
Когда швейцар ушел, я пе преминул воспользоваться
его советом, и в камине запылал яркий огонь. Я поставил
на раскаленные угли чайник, он быстро зашумел, и сразу
стало уютно. Потом раздвинул шторы на балконной две¬
ри, и сквозь ее стекла в комнату заглянул день — такой
же сырой и серый, что и вчера. Но в доме было хорошо, и,
чтобы не думать об ужасе всего случившегося, о смерти
Марины, я принялся рассматривать кабинет. Давненько
не доводилось мне здесь сиживать. Новых вещей, прав¬
да, не было — ведь Аввакум вернулся совсем недавно.
Удвоилось лишь число безделушек на полках — появились
новые старинные вазочки, фигурки из потемневшей бронзы,
древние черепки. Все остальное было знакомо мне с дав¬
них пор.
Просто невозможно было представить себе, чем кончится
злосчастная история со склянкой, но предчувствие, что
вместе с нею завершится наша с Аввакумом «совместная»
деятельность, не покидало меня. Поэтому мне захотелось,
прежде чем пробьет час пашей разлуки, снова припомнить
249
некоторые эпизоды, связанные с ним, с его образом жизни.
Может быть, я уже и заводил разговор об этом, по другому
поводу, правда, но обыкновенно при прощании либо забы¬
ваешь сказать «самое важное», либо, сам того не замечая,
говоришь о нем дважды, трижды. При расставании «весы»
памяти работают неточно — уж так повелось, вероятно,
с тех стародавних времен, когда зародилась дружба.
В доме на улице Настурции Аввакум поселился за шесть
лет до своего отъезда в Италию. Тогда, шестнадцать лет
назад, северная сторона улицы еще не была застроена но¬
выми домами, здесь зеленели лужайки, вплотную подсту¬
пал сосновый лес. Тихим, уединенным, безлюдным, осо¬
бенно в плохую погоду, был этот квартал. Уличные фо¬
нари — старые, тусклые — стояли не часто, и поэтому
ночи тут были темные, небо открывалось высокое, звезд¬
ное. Обожаю звездное небо! В юношеские годы даже ув¬
лекался астрономией. Потому и полюбил я этот квартал.
Над ним в хорошую погоду всегда ярко сияют звезды. Это
просто счастье, что Аввакум перебрался сюда! Когда я
приходил к нему в гости, мы усаживались с ним на бал¬
коне или во дворе под пышной кроной высокой черешни
и, глядя на это дивное небо, я так увлекался, рассказывая
о звездных мирах, что, случалось, просто заговаривал Ав¬
вакума.
С домом на улице Настурции связан самый славный
период «искательской» деятельности Аввакума. Этот дом
полон воспоминаний о кинорежиссере Асеие Кантарджие-
ве, о Прекрасной фее, которая, исполняя заглавную роль
в балете «Спящая красавица», покорила сердца столичных
жителей, о преподавательнице музыки Евгении Марковой.
Он перенаселен тенями многих людей, насыщен сверх меры
сильными переживаниями, связанными с исходом тех за¬
путанных историй — порой трагическим, порой трагико¬
мическим, как это было в истории с Прекрасной феей...
В рабочей комнате Аввакума полно книг — они громоз¬
дятся от пола до потолка — и старинных терракот. Она
заставлена шкафами, где хранятся старинные рукописи,
фотографии, архивы уже раскрытых им и завершенных за¬
гадочных историй; шкафами, в которых лежат кассеты с
кинодокументами, образцы ядов, пули; стеллажами, где
в етрогом порядке расположены коллекции графики, гра¬
вюр, анатомических разрезов. И прочее, и прочее. Тут
есть еще старое кожаное кресло, камин, столик для проек¬
250
ционного аппарата. А вон там лежат альбомы со снимками.
Интересно полистать... О, вот и сам Аввакум — тридцати¬
четырехлетний, в расцвете сил! Помню, таким он был,
когда занимался «Спящей красавицей», и в самом финале
этой истории на один только вечер стал любовником Пре¬
красной феи и тем самым утратил одну из своих «утеши¬
тельных» иллюзий. Вот его фотография, сделанная нака¬
нуне того дня, когда он улетал из Сицилии. На снимке
почти незаметна седина на его висках. Десять лет назад они
только начали слегка седеть. Десять лет назад две скеп¬
тические складки в углах его рта лишь намечались. Те¬
перь они пролегли резко очерченными бороздами.
В остальном же сегодняшний Аввакум и «тот» похожи—
не отличаются ни своим внешним, ни духовным обликом.
Вот почему я повторяю сейчас то же, что когда-то давно
говорил о нем. Тогда сказанное мною звучало странно,
но в данный момент это настолько истинно и реально, что
было бы неразумно отрекаться от него. Аввакум всей сво¬
ей жизнью и своей деятельностью доказал это.
У Аввакума были красивые большие серовато-голубые
глаза, спокойные и задумчивые. Но людям честолюбивым —
таким, например, как я,— трудно было вынести его
взгляд: они сразу же чувствовали себя первокурсниками,
робеющими перед своим профессором. Взгляд его, каза¬
лось, проникал в мозг и взвешивал на самых точных весах
мысли собеседника. Лицо его — сегодняшнего Авваку¬
ма — представлялось мне сейчас хуже, чем когда бы то
ни было. Оно напоминало лицо то ли художника, отстав¬
шего от времени, то ли артиста, покинувшего сцену, то ли
стареющего холостяка, у которого за спиной множество
любовных историй. Морщины, избороздившие лоб и щеки
Аввакума, стали глубже, длиннее, подбородок — костис¬
тее, челюсти — резче очерченными. Волосы и виски се¬
ребрились еще больше, кадык заострился.
Худощавость придавала его лицу подчеркнуто город¬
ской, я бы сказал, даже аристократический вид; никто бы
и не подумал, что в жилах его предков могла быть хоть
капля крестьянской крови. Но руки его, с сильными кистя¬
ми и длинными пальцами, с резко очерченными сухожили¬
ями излучали первобытную силу и врожденную ловкость.
Я всегда думал, что среди его предков непременно были
строители мостов и домов типа, скажем, тревиенских или
копривштицких мастеров.
251
Высокий, сухощавый, в широкополой черной шляпе,
в свободном черном макинтоше, мрачный, но с горящими
глазами, он походил на того странного вестника, который
явился когда-то к больному Моцарту и поручил ему на¬
писать «Реквием».
По натуре общительный, Аввакум жил уединенно, и это
было непонятным, труднообъяснимым парадоксом его
жизни. Он имел много знакомых — особенно среди худож¬
ников, археологов, музейных работников,— и все они
признавали его большую культуру, его несомненные до¬
стоинства как ученого и то, что он интересен и занятен
как человек. Аввакум был желанным гостем в любой ком¬
пании, его общества искали, с ним можно было засидеться
за полночь и не заметить, как пролетело время. Он был
тем, кого французы называют «animateur»,— душой не¬
больших компаний культурных и воспитанных людей.
И вопреки всему этому у него не было друзей. Было мно¬
го знакомых, но жил он очень одиноко. Почему?
Аввакум был любезным и внимательным собеседником,
но никогда и ни в коем случае ие позволял себе быть «при¬
жатым к стене». Он обладал огромными познаниями и
гибким умом и во всех спорах оказывался бесспорным побе¬
дителем. А ведь известно, что множество людей с трудом
терпят чужое превосходство, не любят чувствовать чей-то
перевес над собой. Они могут уважать «превосходящего»,
слушать его, рукоплескать ему, но любят его редко.
Умение Аввакума отгадывать по едва заметным внеш¬
ним признакам то, что действительно произошло с тем
или другим из его знакомых, не только удивляло, но вызы¬
вало тревогу и какой-то смутный страх перед ним. У каж¬
дого смертного есть свои маленькие и большие тайны, ко¬
торые ему не хочется выставлять напоказ или поверять
кому-то. И когда он видит или чувствует, что чья-то чужая
рука способна сдергивать завесу над тайнами, он не без
основания начинает бояться и за сокрываемое им самим.
Глаза Аввакума были теми «окнами», через которые
можно было смотреть только изнутри, по чужой взгляд
они не пропускали, заглянуть в них было нельзя, невоз¬
можно. Они не только не пропускали чужого взгляда, но
сами зарывались, проникали в пего, добирались — пусть в
шутку — до сокрытого. И потому глаза Аввакума были в
известном смысле ловцами — ловцами тайных мыслей и
скрываемых чувств.
252
Вот почему Аввакума уважали, но пе любили.
Да и сам он всегда чувствовал себя в любом обществе
старше всех и более всех обремененным заботами. Но он
вовсе не испытывал неприязни к этим людям. Им владе-
л о тягостное чувство, будто он знаком с ними уже деся¬
тилетия и, если захочет, может раскрыть всю их подно¬
готную, а они ничего не могут от него утаить.
Аввакум все ждал друга, но тот не появлялся, и он так
и не узнал его. Тоска по нему росла в его душе день ото
дня. Он ждал этого друга точно так же, как ждал по
вечерам, что кто-то позвонит ему в дверь.
Понятие «друг» было для него, наверное, представле¬
нием о чем-то прекрасном, возвышенном, благородном.
Но такой друг все не приходил. Когда Аввакуму казалось,
что он уже прикоснулся к его плечу, как это было в слу¬
чае с Прекрасной феей, тотчас же наступало разочарование.
Поэтому самую большую радость он находил в своей
работе. Работа, в сущности, и была его самым лучшим, са¬
мым верным другом. Не любая работа, конечно! Даже не
та, что была связана с терракотами, с вазами, с потемнев¬
шей за века бронзой. Самым большим счастьем для него
было, если ему удавалось помочь какому-нибудь неспра¬
ведливо обвиненному, оклеветанному человеку, который
стоял под прицелом, ожидая смертоносного выстрела. Ког¬
да ему удавалось помочь, он, казалось, достигал чего-то
прекрасного, словно бы прикасался к плечу друга.
Вот таким был Аввакум.
Мне всегда казалось, что по своему душевному складу
он, во всяком случае, не из тех счастливцев, для которых
жизнь — это «песня», а море им «по колено».
Наоборот, его радости были очень скромными. Я на¬
считал бы их всего-то три: камин, трубка, алгебраические
задачи.
Из времен года он больше всего любил осень, а его лю¬
бимой погодой был тихий дождь.
Таким представлялся Аввакум моему воображению.
Другой, настоящий, которого мало интересует, что я о
нем думаю и каким его вижу в своем воображении, тот,
наверное, куда богаче душевно, и по многим вопросам его
мнение совершенно не совпадает с моим. Поэтому судить
о нем лучше по его собственному житыо-бытыо. Его под¬
линный портрет написан его жизнью.
РАССКАЗЫВАЕТ АВВАКУМ
Уже в ночь на двадцать шестое октября, когда мы вы¬
шли из лаборатории, я с уверенностью знал следующее:
1. Профессор Марко Марков ие был и ни в коем случае
не мог быть похитителем склянки с вирусами. Чистейшая
бессмыслица предполагать, что он станет на путь самоог-
раблеиия,— в подобном предположении нет и капли логи¬
ки. Если бы профессор Марков решил передать свой вирус
политическому врагу нашей страны, чтобы использовать
его как бактериологическое оружие, ему вовсе незачем
было передавать выращенные в склянке вирусы — он
просто сообщил бы формулу и технологию их сотворения.
Располагая этими данными, политический враг сам мог бы
воспроизводить чумоподобпые вирусы, и столько, сколько
пожелает.
Но отбросим бессмыслицу самоограбления — хотя в
жизни случаются порой и бессмыслицы — и подумаем,
может ли вообще профессор быть предателем. Разумеется,
это предположение следует отвергнуть сразу же, потому
что оно еще более несостоятельно, чем бессмыслица само¬
ограбления. Возможность, несостоятельная еще более,
чем бессмыслица,— это уже никакая не возможность,
а чистейший абсурд.
Профессор Марков участвовал во французском Сопро¬
тивлении, он был ранен нацистами и приговорен ими
заочно к смертной казни. Он работал в подполье, изготов¬
лял бомбы и адские машины, участвовал в вооруженных
акциях, а в день восстания командовал группой болгар¬
ских добровольцев. Сам Жолио-Кюри дал о нем более
чем лестные отзывы. Профессор Марков был уполномочен-
254
ным Жолио-Кюри в антинацистской секции при Пасте¬
ровском институте.
«Чего же еще желать, господа!» — сказал бы я. Сообщу
еще одну подробность: брат профессора Маркова был
повешен в Сливенской тюрьме в 1943 году за участие
в военной конспиративной организации. Хватит, точка!
После всего сказанного выше яснее ясного, что такой чело¬
век, как профессор, не может быть подозреваем в полити¬
ческом предательстве. Правда, человек — это звучит гор¬
до, но от человека можно ждать всего. Хотя от такого че¬
ловека, как профессор, можно ждать всего, но только
не мерзости.
2. Я знал, что, кроме лаборантки Марины Спасовой,
никто из сотрудников лаборатории не может быть заподоз¬
рен серьезно как главное действующее лицо или участник
похищения склянки.
Основание? Поведение сотрудников во время прове¬
денного мною психологического эксперимента. Недьо
Недев и Войн Константинов держались безупречно, но
и безучастно, они не совершили никаких ошибок, но и не
волновались. Они действовали безучастно, не волнова¬
лись — вели себя как люди, у которых совесть чиста, и
потому их ничто особенно не смущает.
Кирилков? Он просто слабонервный, малодушный чело¬
век, неуравновешенный тип, прикрывающий свое малоду¬
шие высокопарной болтовней и дешевым цинизмом. Его
смех — это, скорее, истерия, нервный взрыв.
3. После этого эксперимента я уже знал, что лаборантка
связана каким-то образом с похищением и подменой склян¬
ки. А после того как я поговорил с профессором и он сооб¬
щил мне о предстоящем ее отъезде, я в этом был убежден
полностью.
Как она себя выдала и в чем, собственно, состояли ее
ошибки?
Известно, что, выходя из ее закутка, попадаешь прямо
в проход, образуемый лабораторным столом-стойкой и
столами сотрудников. Чтобы взять склянку, лаборантке
было бы естественно идти именно по этому проходу. На¬
верное, она так и делала это каждый божий день. Но в тот
час испытания она не пошла по проходу, как следовало
ожидать и что было бы совершенно естественно, а обошла
столы сотрудников, что вовсе не было необходимо и выгля¬
дело совершенно неестественно. Когда она подошла к
255
склянке, то задержалась возле нее на две секунды дольше,
чем остальные. И, возвращаясь, лаборантка, вместо того
чтобы пойти по проходу и поправить свою первоначаль¬
ную ошибку, обогнула столы сотрудников, чем, собствен¬
но, хотела показать, что это ее обычный путь и что она
ие допустила перед тем ошибки. Она старалась внушить
мне ложную мысль, потому что боялась правды, потому
что думала, что правда может ее выдать.
Идя обратно, она единственная не удержалась и погля¬
дела на меня. Другие делали вид, будто и не замечают
моего присутствия, но она прищурившись посмотрела
мне прямо в глаза. Я нахмурил брови, и ее веки тотчас
же распахнулись, и от испуга расширились зрачки. Она
вздрогнула, побледнела, а я рассмеялся. Сделал так нароч¬
но, потому что подсознательно почувствовал, что этот
«объект» надо сию же минуту атаковать психически, при¬
вести в замешательство.
А после того как профессор сообщил мне, что она соби¬
рается уезжать, я был уже полностью уверен, что напал
на след.
Но на какой след и куда он вел — в логово зверя или
куда-то в сторону?
Отсюда и началась охота.
Если учесть относительную неприступность здания,
соответствующую характеру лаборатории, строгий режим,
установленный для ее посещения, и контрольное киберне¬
тическое устройство, становится совершенно очевидным,
что похититель склянки, бесспорно, кто-то свой. У меня ие
было никаких оснований считать, что это именно Марина
Спасова, по чувство, что тут действовал «свой», прочно
засело во мне. Надо было двигаться вперед.
Поэтому я велел всех сотрудников освободить, но оста¬
вить под тайным наблюдением. Когда заподозренный, но
невиновный оказывается на свободе, он спокойно ищет
способы и средства, как отвести от себя подозрения, а на¬
стоящий преступник, охваченный паникой, бросается
в любую щель, стараясь с лихорадочной поспешностью
выскользнуть из кольца облавы, и в этой спешке, да и под
воздействием страха, совершает фатальные для себя, не¬
простительные ошибки, которые его изобличают и ставят
прямо под прицел охотника.
Так поступила и Марина. Из лаборатории она кинулась
сразу же к матери. Ей был необходим документ, который
256
мог обеспечить ей в чужой стране подданство и кусок
хлеба.
Но в ночь на двадцать шестое она была убита, так и не
добравшись до своей квартиры. Ее убил человек, который,
вероятно, чувствовал для себя угрозу в ее существова¬
нии,— он ничего не взял у нее, лишь отнял ее жизнь.
Очевидно, он исходил из каких-то мотивов, и это, без¬
условно, были мотивы его безопасности.
Ранним утром, доставив беднягу Дпастасия к себе
домой, я отправился на квартиру Марины. В это же время
туда прибыли сотрудники нашей Технической службы.
Пока они осматривали обстановку и делали снимки,
я тоже заглянул кое-куда. Посередине ее комнаты стояли
приготовленные для путешествия три объемистых чемода¬
на. Гардероб был почти пуст. Простая лаборантка, соби¬
раясь в десятидневную экскурсию, не станет брать с собой
три чемодана с нарядами. Обнаружил я и кое-какие мело¬
чи на ее письменном столе, но о них скажу позже, потому
что в тот момент я еще не был уверен, что они пойдут в
дело.
Из ее квартиры я, ие задерживаясь, направился в Тех¬
ническую службу. Ее первоначальные снимки и исследо¬
вания не произвели на меня никакого впечатления. Поль¬
зы от них не было ни на грош. По снимки и исследования
следов из дамской туалетной привели меня в полный
восторг. Особенно, когда я подумал, что этот уголок зда¬
ния мог ускользнуть из нашего поля зрения, что Элефте-
ров и даже Баласчев не сочли необходимым как следует
оглядеть там все внутри!
Да будет благословен огонек спички!
Как я уже отмечал, окно дамской туалетной на чет¬
вертом этаже было оставлено открытым, оттуда-то и скво¬
зило так сильно. Исследования же установили две вещи.
Во-первых, следы резиновых перчаток лаборантки на
третьей и четвертой планке металлической решетки откры¬
того окна. Во-вторых, наличие на оконной раме (между
третьей и четвертой планками решетки) двух крохотных
волоконцев из белого нейлонового шнура.
Не требовалось бог весть какой догадливости, чтобы
прийти к выводу, что склянка с вирусами была спущена
при помощи нейлонового шнура к подножию наружной
стены, где ее взял специально ждавший там человек.
9 № 3190
257
В кармане пальто Марины лежали резиновые лаборант¬
ские перчатки. Я велел исследовать пыль, прилипшую
к ним. Она была идентична пыли, налипшей на нижней
планке оконной рамы. В спешке эта злосчастная женщина
не успела выбросить перчатки — или же просто забыла
о них. Когда человек находится в состоянии нервного
напряжения и волнуется, о чем только он не забудет!
Итак, подменил и похитил склянку с вирусами один
и тот же человек — Марина Спасова. Из здания склянка
ускользнула с помощью нейлонового шнура: ее опустили
вниз через зарешеченное окно дамской туалетной.
Теперь надо было установить: а) мотивы; б) человека,
который принял спущенную вниз склянку; в) человека,
который убил Марину; г) надо было обнаружить саму
склянку, если только она еще существовала.
Я купил колбасу, хлеб, масло и направился на улицу
Настурции. Приближалось время обеда. В моем распоря¬
жении было еще одиннадцать часов. Четыре вопроса и
одиннадцать часов.
Дождь все еще лил.
От Баласчева я узнал много интересного. Он связался
с Парижем и получил оттуда такие сведения о Петре Пра-
матарове, которым, как говорится, просто цены нет!
Итак, Марко Марков и Петр Праматаров были друзья-
ми-одноклассниками, еще учась в Первой софийской гим¬
назии. Затем оба отлично выдержали конкурсные экзаме¬
ны в Медицинскую Академию и были направлены Красным
Крестом изучать в Париже медицину и бактериологию.
Завершив университетский курс обучения, оба проходили
специализацию в Пастеровском институте. Там их за¬
стала вторая мировая война.
В Париже Марко Марков дружил с прогрессивной
молодежью, проявлял себя активным антифашистом,
а Петр Праматаров стоял «в стороне от политики». Когда
вспыхнула война и немцы вторглись во Францию, Марко
Марков вступил в парижскую организацию Сопротивле¬
ния, а беспартийный и якобы аполитичный Петр Прама¬
таров стал тайно сотрудничать с нацистами. Его пре¬
дательским действиям обязана своим провалом одна из
боевых групп в Сорбонне. Сразу после войны он не понес
258
наказания, потому что преступление его не было доказа¬
но: единственный свидетель предательства Праматаро-
ва — его соотечественник Марко Марков — работал в
то время в Алжире.
Пока Марко Марков находился в Алжире, одна из маши¬
нисток Болгарской дипломатической миссии — Сильвия
Рашева — вступила в интимную связь с Петром Прама-
таровым, но, когда Марко Марков сообщил французским
властям о предательстве Праматарова, она его оставила
и вернулась в Болгарию. Праматаров за сотрудничество
с нацистами был приговорен к семи годам тюремного за¬
ключения.
В Болгарию Сильвия Рашева приехала с маленькой
девочкой, которую зарегистрировала как «найденыша»,
кем-то брошенного на Лионском вокзале. По всему было
видно, что в поздний период своей беременности Сильвия
была в отпуске и находилась вне Парижа, поэтому в мис¬
сии никому ие было известно ни о том, что она стала ма¬
терью, пи о девочке. Таким образом, имя Марины осталось
навсегда ничем не связанным с опозоренным именем ее
отца. Сильвия вышла замуж, супруг ее удочерил «найден¬
ную» девочку, и Марина стала для всех Мариной Наумовой
Спасовой. Мать ее преподавала французский язык в одной
из софийских гимназий.
Марина закончила химический факультет Софийского
университета и два года назад поступила в Лабораторию
вирусологических исследований. Кадровики считали ее
личное дело безупречным. В студенческие годы она была
членом комсомола, ответственные сотрудники лаборатории
готовили ее к приему в партию.
Марина трижды выезжала за границу — один раз
с матерью во Францию и два раза с экскурсионными груп¬
пами в Италию и Швейцарию. С матерью во Францию
она ездила сразу же после окончания гимназии, в Риме
была три года назад, а в Женеве — год назад.
Я попросил Баласчева снова срочно связаться с Пари¬
жем и получить дополнительно данные о Петре Прамата-
рове: где он в настоящее время работает и совпадают ли
по срокам его поездки в Италию и Швейцарию с экскур¬
сиями Марины в Рим и Женеву. Оказалось, что его путе¬
шествия в Италию и Швейцарию по времени полностью
совпадают с экскурсиями Марины. В настоящее время
Петр Праматаров был заместителем директора торговой
9
259
конторы, занимавшейся импортом химических препаратов.
Контора эта была филиалом американской фирмы из
Детройта.
Таковы были данные.
Но за сухими и краткими радиосправками стояли, как,
впрочем, всегда, человеческие судьбы, чувства и драмы.
Вот так и мечты легкомысленной машинистки Сильвии —
мечты стать парижской «гранд-дамой» — были разрушены
«политикой». Она не мечтала, мне кажется, о Лувре, но
находящийся по соседству с Лувром бульвар Риволи
определенно кружил ей голову. «Венера» и «Джоконда»
производили на нее пе бог весть какое впечатление, но
сверкающие витрины магазинов на бульваре Риволи сияли
ей во снах, как волшебные миры.
Я видел снимки молодого Праматарова — невзрачный,
плешивый, только глаза живые, все учитывающие, словно
счетная машинка. Видел я и фото молодой Сильвии —
роскошная женщина с соблазнительно чувственным ртом
и большими блестящими глазами. Вот он — этот союз
между неказистым мужчиной и красивой женщиной, оза¬
ренный сверканием витрин бульвара Риволи! Рукопле¬
щите, господа!
Сильвия разжигала в душе юной Марины неутолимую
и страстную любовь к Франции. Когда Марина закончила
гимназию и достигла совершеннолетия, Сильвия повезла ее
в Париж. Я думаю, Марина узнала там — при соответству¬
ющих обстоятельствах — правду о своем рождении и видела
там, так же при соответствующих обстоятельствах, своего
настоящего отца. Так была восстановлена прямая кров¬
ная связь, которую временно нарушила «политика».
Три года назад отец и дочь снова видятся, в Риме. Во
время этой встречи, вполне вероятно, уже шла речь об
изыскании возможностей для Марины остаться в Париже
на более продолжительный срок, если не навсегда. Ведь,
в конце концов, Париж — это город, где она родилась!
Но можно предположить, что их прошлогодняя встреча
в Женеве решила все; она положила начало событиям,
при трагическом конце которых мы сейчас присутствуем.
Не имеет значения, направил ли сам Праматаров свою
дочь в лабораторию Марко Маркова или же, узнав, что
дочь его там работает, поставил перед нею конкретные
задачи: осведомлять его о том, что там делается, над каки¬
ми новыми иммунологическими открытиями ломает сей¬
260
час голову его бывший друг. Впрочем, этого своего быв¬
шего друга он ненавидит смертельной ненавистью и с пре¬
великим удовольствием отправил бы его на тот свет! Но
в данный момент как человек «дела» он предпочитает
повременить с его смертью, чтобы сперва получать нужную
ему информацию.
Представляю, с каким изумлением встретил он слух об
«универсальной противогриппозной вакцине» и как лихо¬
радочно забурлила в нем кровь (да и кровь его шефов из
Детройта!), когда им стала известна новость о сотворении
нового чумоподобного вируса! Тут, видно, и ЦРУ крепко
взялось за дело: пожива явно была солидной, рентабель¬
ной, и поэтому абсурдно было бы думать, что между отцом
и дочерью не встал еще какой-то, более опытный человек.
Этот «какой-то, более опытный человек» и сновал взад-
вперед между Парижем и Софией, подготовляя технически
и тактически похищение вируса и клеветническое обвине¬
ние самого профессора в краже. Он же, видимо, подгото¬
вил и переброску Марины в Париж, но в то же время,
усердно служа высокопоставленным людям из ЦРУ, он
подготовил и ее гибель. Я не сомневаюсь в том, что старик
Праматаров искрение желал видеть свою дочь в Париже,
поселить ее у себя, по высокопоставленные лица, похоже,
не разделяли его мнения. Для них было куда выгоднее,
чтобы после того, как вирус будет выкраден, Марина
перестала существовать па этом свете.
* * *
Двадцать четвертого октября в семнадцать часов десять
минут была замечена направлявшаяся по шоссе в сторону
Княжева легковая машина «СФ 90-52». Она шла с недозво¬
ленной скоростью — неслась как вихрь — и этим обрати¬
ла на себя внимание постового милиционера. Он успел
записать ее номер и сообщил об этом по телефону на пост
у трамвайной остановки. Как раз в ту же минуту к трам¬
вайной остановке подъехала дежурная машина автоин¬
спекции.
Как мы уже знаем, в это время шел дождь и начал
опускаться туман. Смеркалось. Машина «СФ 90-52» —
это был «Москвич» — резко сбросила у остановки скорость,
и ее занесло на мокрой мостовой в сторону тротуара. Она
слегка стукнула тележку продавца жареных каштанов,
261
тележка перевернулась, каштаны рассыпались, продавец
раскричался, поднялась суматоха. Водитель машины
спросил продавца, сколько ему уплатить за причиненный
убыток, вынул бумажник, чтобы достать деньги, но в это
время к месту происшествия прибежали два милиционера
из дежурной машины автоинспекции и потребовали у во¬
дителя его паспорт и водительские права. Водитель воз¬
мутился: почему, мол, они требуют у него паспорт, когда
дело должно ограничиться лишь предъявлением водитель¬
ских прав. Тогда один из милиционеров сказал, что ему
придется не только предъявить паспорт, но и отправиться
с ними в участок — на их машине. «А вашу машину мы
задержим! — сказал ему милиционер.— Задержим до тех
пор, пока не установим, чья она и почему вы едете с пре¬
вышением скорости!» Услышав эту угрозу, водитель как-то
странно рассмеялся, юркнул «с ловкостью чемпиона» (по
словам милиционера) в свою машину, с молниеносной
быстротой пересек шоссе и «как бешеный» помчался в сто¬
рону Бояны.
Дежурные автоинспекции, конечно, не растерялись
и пустились вслед за ним.
В начавшейся погоне перевес был попеременно то на
стороне беглеца, то на стороне милиционеров. Но похоже
было, что беглец имел большой опыт в гонках по скольз¬
кой дороге, потому что у Скиорки уже намного оторвался
от своих преследователей. В Бояне, буквально взлетев
на крутой подъем, он скрылся из виду. Расследование,
произведенное затем работниками автоинспекции, уста¬
новило, что примерно в это время у виллы 113-А или вбли¬
зи нее остановилась какая-то машина. Из нее кто-то вышел:
был слышен стук дверцы. Неизвестный, видимо, повертел¬
ся возле виллы 113-А, может быть, даже входил во двор.
Потом снова хлопнула дверца, вспыхнули фары, и машина
покатила по старой Беловодской дороге. В том месте,
где машина останавливалась, как раз проходит ответвле¬
ние шоссе, оно огибает двор виллы 113-А и метрах в ста
от него вливается в разрытую трассу старой дороги. По
сведениям, полученным от тещи моего друга Павла Бори¬
сова, который живет в соседней вилле 113-Б, упомянутая
загадочная машина умчалась именно по этому ответвлению.
Но как бы там ни было, по данным автоинспекции было
установлено, что «Москвич» под номером «СФ 90-52» при¬
надлежит Недьо Недеву, и час спустя к нему на город¬
262
скую квартиру в кооперативном доме по улице Шейново
отправился инспектор. Однако швейцар сообщил ему,
что Недьо Недев вообще не приходил этим вечером домой.
На следующий день городская автоинспекция направи¬
ла Недьо Недеву повестку, срочно вызывавшую его в рай¬
онный отдел для выяснения.
Эту версию, в том виде как ее изложил Баласчев, я ие
воспринимал с самого начала. Ну какой же это Недьо
Недев! В то время, когда «Москвич» СФ 90-52 мчался по
Горнобанскому шоссе и сбил тележку с каштанами, на¬
стоящий Недьо Недев опечатывал сургучом дверь лабора¬
тории профессора Маркова... Тележка была сбита пример¬
но в семнадцать часов десять мииуг, а Недьо Недев вышел
из лаборатории в семнадцать двадцать!
Вывод может быть сделан лишь один: неизвестное лицо
использовало номер машины Недева. Тем более что марка
и цвет обеих машин были одинаковыми.
Я вызвал обоих милиционеров автоинспекции и пока¬
зал им фото Недьо Недева. И оба отрицательно завертели
головами. «Тот,— сказали они,— значительно моложе,
нос у него с горбинкой, на голове мягкая шляпа, по форме
напоминающая котелок, а галстук светлый и завязан
большим узлом». Это описание никак ие совпадало с без¬
ликой физиономией Недева. Его серая шляпа напоми¬
нала пирожок, а узел галстука — лесной орешек, такой
был он маленький.
Ну вот, необходимо обнаружить человека в шляпе-
котелке.
* * *
Итак, человек в котелке изъявил готовность уплатить
за рассыпавшиеся каштаны, предъявить милиционерам
свои водительские права и даже в крайнем случае паспорт,
но, когда ему заявили, что он должен отправиться со
своей машиной в участок, чтобы там выяснить, чья она
и почему он едет с превышением скорости, человек этот
пустился наутек, предпринял отчаянную и рискованную
попытку удрать от автоинспекторов.
Что же заставило его бежать?
По-моему, это могло быть по двум причинам: а) машина
была ие его; б) в машине находилось что-то такое, чего
ие должны видеть посторонние.
Если исходить из предположения, что машина не при-
263
надлежит ему, то как объяснить его остановку у виллы
113-А и довольно продолжительную стоянку там? Когда
человек удирает, чтобы спасти свою шкуру (или то, что
находится у него в машине), он не остановится нигде,
пока пе выберется из района, где действуют его пресле¬
дователи,— ему дорога каждая секунда. А вилла 113-А
находится отнюдь не вне района действия его преследо¬
вателей, а как раз в центре этого района. Следовательно,
если он удирает потому, что машина эта не его, то он ни
в коем случае не должен был бы останавливаться и терять
драгоценные секунды.
Остается вторая причина: он вез в машине что-то такое,
чего пе должны были видеть чужие глаза. Это предполо¬
жение подходит для моей гипотезы, но как мне доказать,
как подкрепить это фактами?
Я взял с собой Баласчева и поехал на виллу Недьо
Педева. В конце концов, человек в котелке останавливался
там при таких «форс-мажорных» обстоятельствах, когда
ему было вовсе не до остановок. Что же все-таки заставило
его там остановиться, что искал он, что в этой вилле было
для него важно?
Может быть, это подскажет сама тамошняя обстановка.
Было четыре часа дня, уже начало смеркаться, дождь
продолжал тихонько моросить.
Мы поставили машину у высокой проволочной ограды
и через двустворчатые железные ворота вошли во двор.
Вилла была двухэтажной, с верандой; за нею расстилался
сад — тысяча квадратных метров хризантем, цветочный ко¬
вер — бело-желто-кремовый. Я люблю эти красивые, хотя
и немного печальные цветы, как люблю и тихую осень.
У входа в виллу нас встретил пожилой седой мужчина
в наброшенной на плечи лыжной куртке. Представился:
Михаил Маринов Недев, двоюродный брат Недьо Недева,
бывший железнодорожник, теперь сторож виллы и помощ¬
ник Недьо в его садовых делах. Он пригласил нас в гости¬
ную, а сам отправился па кухню приготовить кофе.
Гостиная была так же безлика, как и сам Недьо.
Пока Баласчев заглядывал неизвестно зачем под дива¬
ны и под столы, я принялся рассматривать пачку фотогра¬
фий, небрежно брошенную на кучу старых газет. Рассе¬
янно вглядывался я в лица незнакомых людей, приелу-
265
шивался к вздохам ветра, бившегося в окна, и вдруг вздрог¬
нул. Я редко вздрагиваю, но тут меня будто током прон¬
зило. С одной из коричневатых фотографий на меня гля¬
дели улыбающиеся мужчина и женщина. Оба они стояли
у ствола дерева, но взгляд мой впился в мужчину, я видел
только его. Он был в широком демисезонном пальто, на
голове у него была шляпа-котелок, галстук был завязан
широким небрежным узлом. Лицо скуластое, горбоносое,
в прищуренных продолговатых глазах деланная улыбка.
Человек в котелке!
Вошел бай Михаил, принес нам на подносе кофе и
коньяк.
— Бай Михаил, ты знаешь этих людей? — спросил
я и показал ему фотографию.
— Хорошенькое дело! Да как же мне их не знать? —
кисловато улыбнувшись, недоумевал бай Михаил.— Ведь
это дочка Недьо Светлана и его зять Спиридон.— Он
удивлеипо уставился па меня и спросил: — А почему вы
спрашиваете?
— Да просто так! — сказал я, стараясь придать как
можно больше равнодушия своему голосу.— Красивая
пара, вот потому и спросил тебя. Ну и красавец же зять
у твоего двоюродного братца!
— Гори он огнем! — мрачно произнес бай Михаил.—
Этот красавец — самый что ни есть вертопрах и негодяй.
Бабник, картежник... Он чернит доброе имя Недьо. Хоро¬
шо еще, что Светлана вовремя спохватилась и приняла
меры, чтобы выставить его.
— Они разводятся? — спросил я.
— Она подала заявление о разводе! — не без гордо¬
сти заявил бай Михаил.— Сейчас они живут раздельно.
Она — в Пловдиве, он — в Софии. А ему все это кажется
шуткой, он не верит в развод и иногда приходит к Недьо.
Но Недьо меня предупредил, чтоб держал его подальше.
Я не даю ему и шагу ступить в доме, приглядываю за ним
все время, когда он припрется сюда в отсутствие Недьо.
Мы разговорились с бай Михаилом о зяте, и я узнал,
что его зовут Спиридон Вылков, что он был дирижером
эстрадного оркестра, но уже с год подвизается в«Балкан-
тоне» и часто выезжает за границу договариваться о вся¬
ких турне и гастролях.
Я спросил, курит ли Спиридон, и сказал, что если он
настоящий курильщик, то, наверное, он покупает себе
266
только самые дорогие, самые шикарные сигареты. Я задал
этот вопрос неспроста: в комнате Марины я обнаружил
пачку английских сигарет «Джон плейер». Но Марина
не курила.
— Курит, дьявол, да еще как! — махнув рукой, ска¬
зал бай Михаил, подошел к буфету и вынул из ящика
пачку «Джон плейер».— Вот его сигареты! Дней десять
назад он приходил к Недьо, разговаривал тут с ним и за¬
был их. Когда появится снова, верну ему — на что они
мне сдались, эти сигареты, да еще английские! Мы с Недьо
не курим, слава богу!
От охватившей меня радости я чуть было пе вскочил,
чтобы обнять старого человека.
Оставался еще последний вопрос; он мог решить все,
и поэтому я задал его последним:
— Бай Михаил, вспомни, пожалуйста, хорошенько,
был ли ты тут двадцать четвертого октября между пятью
и шестью часами вечера?
— Двадцать четвертого? Ну конечно же, не был. Ведь
двадцать четвертое пришлось на среду, а среда — мой
выходной день. Я отправляюсь в Овчу Купель принимать
ванну, а потом иду в гости к сыну. У них и ночую, а сюда
возвращаюсь на следующий день.
— А Спиридон знает, что по средам тебя обычно не
бывает тут?
— А как же ему этого не знать, товарищ, как не знать?!
— Ну, будьте здоровы! — сказал я, вставая, поднял
бокал и торжественно кивнул сперва бай Михаилу, а
йотом Баласчеву.
— Я не буду пить,— сказал бай Михаил и опустил
голову.— Не буду пить, потому что на душе у меня кошки
скребут за беднягу Недьо. Он ведь ни за что не согласится
сказать, где был прошлой ночью, а ведь неприятностей
из-за этого не оберется!
— А разве ты, бай Михаил, знаешь, где он был? —
шутливо подначил я его.
— Знаю, но я поклялся ему, что никому не скажу!
— Да уж ладно! Скажи! Лучше согрешить и нарушить
клятву, чем допустить, чтоб ни в чем не повинный Недьо
сидел в тюрьме! Так где был он прошлой ночью между
тремя и пятью часами?
— В двух минутах ходьбы от Гориобанской трамвай¬
ной остановки, бульвар Девятого сентября, дом номер 135.
267
В этом доме живет па втором этаже цветовод Радка Стой-
кова, вдова. Она давняя полюбовница Недьо — еще с той
поры, когда его покинула жена. Они хорошо понимают
друг друга, потому что оба помешаны на цветах, но Недьо
держит эту связь в глубокой тайне — ведь это могло бы
бросить на пего тень, помешать его научной карьере, да
и самой женщине повредить, скомпрометировать ее. Да он
готов скорее провалиться в преисподнюю, чем выдать себя.
Улыбнувшись, я подумал: «Вот видите, господа, како¬
вы эти безликие мужчины? Поглядите па них!» А бай Ми¬
хаилу сказал, чтобы он выпил коньяк с веселым сердцем
и завтра утром ждал у ворот своего Недьо.
— Да, мы освободим Недьо, и ты встретишь его завтра
у ворот,— повторил я и, вонзив взгляд прямо ему в глаза,
продолжал: — Но прошу тебя оказать мне такую услугу.
Слушай внимательно! Возьми сейчас же большой чемодан,
быстренько уложи в него одежду и все, что тебе может
понадобиться на время долгого отсутствия. И тотчас же
отправляйся с ним к Спиридону. Явись к нему обязатель¬
но с чемоданом — запомни это! С чемоданом! Скажешь
Спиридону, что сегодня утром арестовали Недьо в связи
с каким-то страшным обвинением и что ты переезжаешь
жить к сыну, пока не разберутся с делом Недьо. Но что
ты просишь его, Спиридона, чтобы он позвонил в Пловдив
Светлане — пусть она знает, что случилось с ее отцом.
«Она же дочь,— скажи,— и хоть чем-нибудь да поможет
ему!» И еще скажешь ему, что ты бы и сам сделал это, но
у сына нет телефона.
— Так что, мне и в самом деле надо переехать
к сьтиу? — спросил бай Михаил.
— В самом деле,— подтвердил я.— Запрешь ворота
и отправишься к своему сыну, но только на одну эту ночь.
* * *
Я предложил Баласчеву пройтись по аллее, которая
вела к старой Беловодской дороге. По-прежнему тихо моро¬
сил дождь, ранние серые сумерки все сгущались, надви¬
галась ночь.
— Знаешь, какой представляется мне теперь, после
реконструкции в связи с новыми данными, вся эта исто¬
рия? — сказал я, взяв под руку Баласчева.— Двадцать
четвертого примерно в пять часов вечера Марина Спасова
268
спускает через окно дамской туалетной с помощью тонкого
нейлонового шнура склянку с чумоподобным вирусом.
На ее место она ставит такую же склянку, с такой же
наклейкой, но с совершенно другим, невинным содержи¬
мым — какой-то бактериальный отвар. С помощью копи¬
ровальной бумаги она перенесла надпись с этикетки под¬
линной на фальшивую, обвела ее точно такой же красной
шариковой ручкой, какой пользовался профессор. Я нашел
свернутый в комочек лист копирки в ящике письменного
стола Марины. После сигарет «Джои плейер» это было
моим вторым важным открытием, совершенном в квартире
Марины. Ио что происходит дальше? Марина спускает
склянку, которую тут же подхватывает внизу вместе со
шнуром Спиридон Вылков. Темнеет, идет дождь, никто не
наблюдает за тем, что происходит позади здания,— там
пет входа, вокруг безлюдные поляны. Спиридон осторож¬
но пробирается к своей машине, которую поставил чуть
в стороне от площадки, где ставят свои машины сотруд¬
ники лаборатории; она стоит поближе к шоссе — Вылков
торопится, ему нельзя мешкать: он должен во что бы то
ни стало опередить тестя.
Почему Вылков сменил на своем «Москвиче» номерной
знак и поставил номер машины тестя? Потому, что именно
таков был замысел всей акции. Во-первых, чтобы легче
и наверняка проникнуть в охраняемый район лаборатории.
В дождливую предвечернюю пору водителя охране не раз¬
глядеть, но зато ей хорошо виден номерной знак машины.
Во-вторых, чтобы создать ложное впечатление, будто
Недьо Недев соучастник профессора в подмене и похищении
склянки, и он же ликвидировал третьего соучастника —
Марину Спасову, которая могла бы выдать его и профессо¬
ра в случае провала, поскольку она особа нервная и не¬
уравновешенная. Спиридон отлично знал расписание и
привычки своего тестя, и для него не составляло никаких
трудностей его имитировать. Разумеется, он не строил
иллюзий насчет того, что ему удастся ввести следствие
в заблуждение и оно так и не раскроет, что направление
«Недьо Недев» ложное. Он не строил себе таких иллюзий,
но он хотел выиграть время, два-три дня, необходимые
ему для того, чтобы выбраться за пределы страны. Он
был уверен, что ложный след Недьо Недева отнимет у след¬
ствия по крайней мере два-три дня.
Таков был замысел этой акции, но вот одно изменение
269
в составе следственной группы внесло в этот замысел
совершенно непредвиденные коррективы. Я с самого нача¬
ла расследования исключил профессора как возможного
похитителя или подменителя склянки. Во-вторых, я ис¬
ключил и Недьо Недева благодаря одной случайности,
не предусмотренной Спиридоном Вылковым. Двадцать
четвертого октября Недьо Недев замешкался с сургучной
печатью и вышел не в обычное время, а на двадцать минут
позже, и, таким образом, машина его не могла быть отож¬
дествлена с машиной, сбившей тележку продавца кашта¬
нов. Так что еще в самом начале следствие жирной чертой
вычеркнуло Недьо Недева как «след». Но Спиридон не
знал, что Недьо Недев вычеркнут, и продолжал играть его
роль. Как раз этим и объясняется его вторая неудача —
попытка представить убийство Марины делом рук Недьо.
Решение Спиридона бежать от милиции объясняется
главным образом его страхом за судьбу склянки. Я уве¬
рен, что у него были водительские права и паспорт на
имя Недьо Недева и потому он не боялся, что могут обна¬
ружить подмену номера на его машине. Он боялся только
за склянку с вирусом. Доставка его и машины в участок
означала обыск, а обыск означал, что склянка будет обна¬
ружена. Поэтому наш герой и решил удрать — это необ¬
ходимо было сделать, чтобы спасти свою голову.
Почему он остановился перед виллой 113-А, то есть
перед виллой своего тестя? Чтобы спрятать склянку, чтобы
избавиться от своего опасного багажа, естественно! Как
близкий человек семьи Недьо, Спиридон знал, что в этот
день у бай Михаила выходной и в доме его нет. У него,
безусловно, был ключ от ворот виллы. Он вошел, спрятал
склянку и уже с куда более спокойной душой укатил по
Беловодской дороге.
Почему он не вернулся за склянкой вечером двадцать
пятого или в ночь на двадцать шестое? Для этого у него
было несколько причин. Во-первых, присутствие бай Ми¬
хаила. Во-вторых, убийство Марины. Ему надо было
прислушиваться к тому, что происходит вокруг этого,
выслеживать, ждать. Тяжело в одно и то же время де¬
лать два крайне трудных и рискованных дела.
Вот так выглядит все это, как мне кажется, после ре¬
конструкции.
А теперь давай подумаем о том, что нам предстоит.
Скоро, буквально с минуты на минуту, Спиридон узнает,
270
что Недьо арестован и что бай Михаил будет ночевать
у сына. Другими словами, узнает, что для него пришло
благоприятное время! Итак, когда наступит ночь, сюда
придет человек. Он тихонько отопрет ворота и еще тише
проникнет внутрь. Поищет в темноте то, что ему нужно —
он помнит место,— побродит немного, но обязательно
найдет. Потом он так же тихонько, крадучись, выйдет,
по, прежде чем он закроет дверь, ты и твои люди включите
свои фонарики и направите их свет ему в лицо. И ты уви¬
дишь, что этот ночной гость есть не кто иной, как человек
в котелке. Внимание, господа! Не теряйте ни секунды
времени и тотчас же обыщите его. Вы найдете в кармане
его пальто склянку с чумоподобными вирусами. Еще
минутку внимания, господа! Берегите склянку!
Когда мы вернулись к машине, я сказал Баласчеву:
— Как только все будет сделано и занавес опустится,
позвонишь мне домой на улицу Настурции.
Настроение у меня после того, как я вернулся из Бояны
с виллы 113-А, было прекрасным. Задача решена, теперь
оставалось произвести лишь небольшое вычисление и
зафиксировать ответ на чистом листке бумаги. Я был уве¬
рен, что судьба не сыграет со мной злой шутки в послед¬
нюю минуту, и потому спокойно ждал итога этого неболь¬
шого вычисления.
Я надел белую сорочку с крахмальным воротничком,
повязал свой самый лучший галстук-бабочку, желтый
с красными крапинками, облачился в темно-синий офи¬
циальный костюм и отправился с Анастасием в ресторан
«Болгария». Мы устроились в красном зале, я заказал
знакомому официанту ужин, составленный яз празднич¬
ного меню.
Вернулись мы на улицу Настурции к девяти часам
вечера. Приближалось время последнего акта спектакля.
Я разжег в камине огонь, надел халат, и мы сели с Ана¬
стасием у камина. За ужином я рассказал ему о моей
находке на вилле 113-А. Анастасий волновался, ожидая
финала, нервы у него были взвинчены. Чтобы немного
отвлечь его, я решил досказать ему свою итальянскую
историю. Да ведь я и должен был завершить начатый раз¬
говор о вымышленных чувствах!
Я принялся досказывать Анастасию историю с Юлией.
271
* * *
— Хочешь, выпьем по рюмке коньяку у меня в комна¬
те? — спросил я Юлию.
Когда мы поднялись наверх в мои «апартаменты»,
я зашел в чуланчик, чтобы палить коньяк, и Юлия спро¬
сила меня, облокотившись на стол, женат ли я и есть ли
у меня дети. Хотела знать, злодейка, оставит ли она не
только вдову, но и сирот. Я сказал ей, что не женат, и
мой ответ как будто даже развеселил ее немного, потому
что она начала напевать веселую песенку. Но так же неожи¬
данно, как начала, она и перестала петь, снова задума¬
лась. Когда я обернулся, чтобы взять поднос с рюмками,
то увидел, что она сидит неподвижно, уставившись куда-то
перед собой рассеянным взглядом. «Маленькие угрызе¬
ния совести!» — подумал я и улыбнулся. Мне было отчего
улыбаться: я влил в рюмку, предназначенную ей, две капли
самого безвредного, но и самого сильного снотворного,
какое только есть па свете!
Мы чокнулись, поцеловались и выпили. Я не успел
сосчитать до десяти, как она заснула у меня на плече.
Тогда я снял у нее с пальца перстень, повернул жука па
пластинке, к которой он был прикреплен, и из его брюшка
вытекли на пол несколько капель желтоватой жидкости.
Я дважды промыл внутренность насекомого коньяком,
а затем наполнил им его брюшко и снова передвинул па
прежнее место. Пошлепал слегка по щекам Юлию, и она
проснулась. Я спросил ее, о чем она так глубоко задума¬
лась, а она покраснела, потому что ей и в самом деле каза¬
лось, будто она о чем-то думала, по о чем именно, не могла
вспомнить.
Так или иначе, игра в этот вечер расстроилась. Мы, ес¬
тественно, целовались, но выпитые ею две капли приту-
пили в ней любовное желание. Она пообещала мне встре¬
титься на следующий вечер и ушла.
На другой день получилось так, что оба негодяя запили
еще с утра в таверне. Мы с Юлией спустились на берег.
Купались, шалили, а к обеду владелец «Сан-Тома» при¬
слал нам со своим слугой корзинку с жареной рыбой и
бутылкой вина. Мы пообедали — почти с тем же удоволь¬
ствием, с каким некогда обедали па Олимпе боги.
Вечером мы снова поднялись ко мне наверх, и так как
я все время украдкой поглядывал на ее пальцы, то заме-
272
тил, что она сдвинула жука с пластинки перстня прямо
над моей рюмкой с коньяком. Я выпил, распростерся
на полу, дважды брыкнул ногой и затих, изображая покой¬
ника. И тогда произошло самое удивительное. Она начала
плакать, кричать, рвать на себе волосы и проклинать все
на свете так, как это умеют делать только южанки. Но
это было не все. Она повалилась на пол рядом со мной,
то есть рядом с моим «трупом», уткнулась лицом в мою
грудь и неудержимо зарыдала.
Мне все это становилось уже невыносимо, но в послед¬
ний момент, когда терпение мое иссякало, в комнату вор¬
вался «боксер» Карло. Он схватил Юлию под мышки и
поставил ее на ноги, а она начала кричать ему в лицо, что
он убийца, мошенник, бандит. Карло, похоже, был не из
терпеливых кавалеров — он размахнулся и влепил ей
такую пощечину, что она отлетела в сторону, свалилась
па пол и в свою очередь замерла. Когда она замолкла,
Карло сказал, что, если она снова заговорит, он заставит
ее замолчать уже на всю жизнь.
Это переполнило чашу моего терпения. В моем присут¬
ствии бьют женщину, и я безучастно взираю на это?! Да
ведь я до конца дней своих буду презирать себя! Я вско¬
чил на ноги. Юлия издала безумный крик, а у Карло от
ужаса глаза полезли на лоб. Шутка ли — видеть, как
воскресает мертвец!
Карло не бог весть как сопротивлялся. Пока он сооб¬
ражал, с кем — с мертвецом или с живым человеком —
имеет он дело, я скрутил ему руки и связал за спиной сво¬
им поясом. Когда я уже заканчивал это, в комнату во¬
рвался Лучиаио. Он размахивал зажатым в руке здоровен¬
ным ножом, каким обычно пользуются мясники, из его
широко открытого рта вырывалось тяжелое дыхание,
а глаза нацеливались на мою шею. Выбить у него из рук
нож и одним ударом в подбородок свалить его в нокдауне
на пол было для меня детской игрой. Пришлось снять
с себя рубашку и связать его — ничего другого не оказа¬
лось у меня под руками. Оба негодяя валялись на полу,
как бревна.
Пока я с ними справлялся, Юлия начала проявлять
признаки жизни. Я влил ей в рот немного коньяку, а когда
веки ее дрогнули и приоткрылись, я поцеловал ее в глаза.
Это вернуло ей сознание, и она убедилась, что я вполне
живой.
274
С ее помощью я обнаружил тот таинственный пакет,
который им вручил лодочник. В пакете оказалось граммов
триста героина. Я позвонил по телефону в полицейское
управление города Н., и через полчаса в бухточку Санта-
Барбары прибыла полицейская моторная лодка.
Оба негодяя, приняв меня за сотрудника Интерпола,
сочли, что я их «накрыл», и, желая спасти свою шкуру и
пакет с героином, а возможно, и своих сообщников, реши¬
ли меня погубить, применив испытанные средства — циа¬
нистое соединение и женские чары. Наутро владелец
«Саи-Тома» должен был обнаружить «самоубийцу».
Юлия была невестой Лучиано, и перстень с жуком при¬
надлежал ему. Лучиано представил Юлии создавшееся
положение совершенно безнадежным и убедил ее в том,
что спасение их — всех троих — зависит только от ее
усердия. Затем они, мол, уедут в Северную Италию и будут
вести скромный и добропорядочный образ жизни.
Мы провели с Юлией две счастливые недели. У меня
было такое чувство, что я открыл для себя в этой женщине
священную простоту жизни и что с ее помощью я вернул
себе потерянный рай.
Но однажды совершенно незначительный эпизод разбил
мои иллюзии и опустил меня с облаков на землю. Я понял,
что чувства свои я вьщумал. Я получил почтовую посыл¬
ку — несколько книг об итальянском Ренессансе. Рас¬
крыл первую из них и засмотрелся, очарованный, па
чудесную репродукцию с картины Ботичелли. Я с жад¬
ностью всматривался в нее, а Юлия спросила меня с доса¬
дой: «И что там такого интересного в этой картине? Чего
ты на нее так вытаращился?!» «Как что?» — изумленно
прошептал я. А может, только подумал — как знать...
Мы переглянулись, и в тот миг, когда смотрели друг
на друга, мы поняли, что нас соединяли не настоящие,
а придуманные нами чувства.
Мы расстались в тот же вечер.
* * *
Через полчаса после того, как я закончил рассказывать
Анастасию эту историю, зазвонил телефон. Баласчев
сообщил, что Спиридон Вылков был только что арестован
275
при выходе из виллы 113-А. В кармане его пальто обнару¬
жена склянка с чумоподобными бациллами.
Было ровно двадцать три часа.
Я вынул из шкафа бутылку шампанского и два хру¬
стальных бокала. Ио тут снова раздался звонок телефона.
На этот раз звонил генерал. Он передал мне благодарность
и поздравление министра и сообщил, что правительство
предоставляет в мое распоряжение специальный самолет,
чтобы я мог догнать археологическую экспедицию в Таш¬
кенте.
Я наполнил бокал. Золотистое вино искрилось. Я ра¬
довался и в то же самое время чувствовал, как что-то в моей
душе угасает,— старая история, которая повторяется
при каждом новом успехе.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Через год после описанных событий профессор Марков
умер от рака. Смерть помешала этому замечательному
человеку и ученому осуществить свой замысел — создать
универсальную противогриппозную вакцину, которая*
несомненно, увеличила бы среднюю продолжительность
человеческой жизни по крайней мере до ста лет.
Я живу спокойно и тихо. Скоро выйду на пенсию, уеду
в село Кестеи, где в дремучих лесах, говорят, теперь нет
ни одной живой души. Поднимусь па гору, к Лукам.
Поселюсь в забытой людьми и временем пастушьей хижине
деда Реджепа и начну разводить пчел среди бузины и полы¬
ни. Стану пчеловодом и буду получать самый ароматный
на свете мед.
Аввакум исчез. Их экспедиция достигла индийской
границы, потом приблизилась к границе с Китаем. И там
Аввакум вдруг исчез. Когда пришло время возвращаться,
он не вернулся. Его ждали день, другой, третий... Целую
неделю пробыли люди в тех пустынных и страшных ме¬
стах. Искали его на вертолетах, подавали сигналы, стре¬
ляя из ружей, запускали ночью в небесную высь раке¬
ты — от него ни слуху пи духу.
Если он ушел к людям — то ушел с добрыми намере¬
ниями и для их блага. Если безвозвратно исчез — его
пригласили за свой стол боги, чтобы он пиршествовал
с ними. А ведь известно, что пиршество богов продолжа¬
ется вечность. Когда вечности придет конец, Аввакум
непременно вернется.
Я буду ждать его в Луках.
Богомил Райнов тдйфун ы
С ЛАСКОВЫМИ ИМЕНАМИ
Перевод А, Собковича
Глава первая
Вид поистине грандиозный: с четырех сторон долины
крутыми диагоналями устремляются в небо снежные вер¬
шины, а между ними медленно течет и стелется серая мгла,
словно неторопливые смутные мысли горного исполина.
В самом низу, в этом хаосе скалистых круч, приютился
город.
И будь у нас желание сделать тот единственный шаг,
что отделяет великое от смешного, нам бы следовало до¬
бавить, что в центре этого небольшого города, на совсем
маленькой улочке, в маленьком кафе приютился за ма¬
леньким столиком близ витрины некий человечек сред¬
них лет, пылинка средь необъятности этого альпийского
пейзажа,— ваш покорный слуга Эмиль Боев.
Впрочем, в данный момент по соображениям гигиены я
лучше буду именовать себя Пьером Лораном. Всего час
назад под этим именем я перешел границу у Симплона.
Под этим именем я намерен следовать дальше но этой живо¬
писной стране, которая не знает войн, зато отлично знает
секреты международного туризма и издавна славится оби¬
лием горных цепей, часовых заводов и шпионов всевоз¬
можных национальностей.
Я заканчиваю обед, распределяя внимание между пи¬
рогом с абрикосами и стоящим у противоположного тро¬
туара черным «вольво». В новом, весьма стандартном «воль-
во», которое, отметим для ясности, принадлежит мне,
пет ничего примечательного. Тем не менее, лениво по¬
глощая десерт, я то и дело поглядываю па него, потому что
теоретически вовсе не исключено, что какой-нибудь про¬
хожий, нагнувшись якобы для того, чтобы завязать шну¬
281
рок ботинка, уже сейчас присобачит к днищу миниатюр¬
ное подслушивающее устройство, просто так, чтобы по¬
смотреть, что получится. Сомнений быть не может: в бли¬
жайшие дни или недели это неизбежно, но нельзя же до¬
пустить, чтоб оно сопровождало меня с самого начала.
К тому же сегодня мне предстоит серьезный разговор.
К моему столику приближается хозяйка заведения,
уже немолодая дама, которая, судя по всему, неустанно
заботится о своей внешности.
— Вам нравится обед?
После того как я оставил позади две тысячи километров
и выкурил двести сигарет, мне трудно оценить здешнюю
кухню, однако я говорю:
— Благодарю вас, все прекрасно.
Дама удаляется с довольным видом, а я дивлюсь этой
аномалии — добрым старым традициям, которые все еще
бытуют в этой стране. Здесь пока не следуют новатор¬
скому примеру Парижа, где никого не интересует, что
тебе нравится, а что — нет, куда бы ни пришел, ты про¬
ждешь битых полчаса, пока закажешь бифштекс, и еще
столько же, чтобы заплатить за него.
Неторопливо допив кофе, я отвожу глаза от «вольво»,
чтобы взглянуть на часы. Затем достаю из кармана гео¬
графическую карту, и какое-то время меня в одинаковой
мере занимает и сеть швейцарских шоссейных дорог, и
стоящий на улице автомобиль. В сущности, моя зор¬
кость — чисто профессиональный педантизм. В этот после¬
обеденный час и в эту сырую ветреную погоду улочка
почти пуста.
Большая и малая стрелки часов образовали между циф¬
рами двенадцать и три прямой угол, когда я наконец рас¬
плачиваюсь и встаю. Сев за руль «вольво», трогаюсь пе
спеша и, выехав на окраину города, сворачиваю на Сион.
Два-три плавных изгиба дороги, и позади остается
Бриг. По одну сторону асфальта перемещаются громады
пепельно-серых скал, а по другую зияет бездна широкого
ущелья, на дне которого уже затаилась послеполуденная
мгла. Машин на дороге немного: туристский сезон за¬
кончился. Всем, кто торопится, я охотно уступаю дорогу,
так как мне самому торопиться нет нужды. Для меня сей¬
час главное — внимательно посматривать в зеркало зад¬
него вида. Судя по всему, я пока что передвигаюсь без
сопровождения.
282
Три часа пятьдесят минут. Вдали, справа от дороги,
появляется большой бело-голубой указатель:
СИОН
5 км.
В нескольких шагах от указателя остановился серый
«опель». Но человек, протирающий заднее стекло машины,
курит сигарету. А Белев некурящий.
Оставляю в стороне курящего некурилыцика, не уве¬
личивая и не сбавляя скорости, и, въехав в Сион, оста¬
навливаюсь возле первого попавшегося придорожного
заведения. Пока я, лениво разглядывая улицу, утоляю
несуществующую жажду стаканом «сипалко», мимо кафе
проносится на пределе дозволенной скорости серый
«опель». Однако Белев, чтобы щегольнуть передо мной
своей роскошной спортивной рубашкой в клетку, снял
пиджак. А в такой прохладный день — уже конец ок¬
тября — это по меньшей мере странно. Задержавшись
еще на четверть часа, я тоже еду дальше. Стали спускать¬
ся сумерки, когда справа обозначился указатель:
М О Н Т Р Ё
5 км.
Под указателем стоит серый «опель». На сей раз Белев
поднял капот и копается в двигателе — значит, без ава¬
рии не обошлось. Хотя мотор, возможно, тут ни при чем.
Еду дальше, не меняя скорости, и вот я в Монтрё. Ставлю
машину перед бистро на главной улице, а сам устраиваюсь
за столиком возле витрины. В этот час ярко освещен¬
ная люминисцентом улица весьма оживленна. Возвра¬
щаясь с работы, люди торопятся прикупить чего-нибудь,
чтобы вовремя поспеть домой, поужинать и усесться перед
телевизором, прежде чем начнется очередная часть много¬
серийного телефильма «Черное досье». Пока мы тут то
съезжаемся бессмысленно, то разъезжаемся, люди сле¬
дуют привычному ритму жизни.
Серый «опель» появляется в поле зрения и исчезает.
Белеву, как видно, опять стало жарко. Опять он в яркой
клетчатой рубашке.
Я оставляю на столике монеты соответственно выпи¬
тому кофе и немного спустя снова сажусь за руль. Особен¬
но не нажимая на газ, еду по шоссе, освещенному фона¬
рями — их нездоровый желтый свет навевает чувство ми¬
283
ровой скорби. Устало гляжу на убегающую ленту асфаль¬
та и уже без всяких иллюзий жду появления указателя:
ЛОЗАННА.
Но, прежде чем появиться указателю, передо мной воз¬
никает нечто совсем другое: за одним из поворотов не¬
ожиданно образовался затор, а впереди стоящих машин
под яркими лучами фар снуют люди, словно ночные насе¬
комые.
Выскочив из «вольво», я тоже отправляюсь туда в роли
невинного зеваки. Какой-то старый «ситроен», обгоняя
«опель», хотел прижать его к бровке. Но «опель», видимо,
не принял правил игры, и «ситроен», вместо того чтобы
отстраниться, с ходу врезался в него. Как раз в тот мо¬
мент, когда я подхожу к месту происшествия, санитары
уносят к машине «скорой помощи» лежащего на носилках
человека. Веловека в яркой клетчатой рубашке с залитым
кровью лицом.
— Вы не видели водителя «ситроена»? — недоверчиво
спрашивает полицейский, увенчанный белой каской мото¬
циклиста.
— Что вы, как я мог его видеть? — отвечает молодой
человек с темными косматыми бакенбардами — по всей
вероятности, непосредственный свидетель несчастного
случая.— Когда я подъехал, в «ситроене» никого не было.
— Так нахально врезаться...— восклицает какая-то
пожилая женщина.— Ведь это же преднамеренное убий¬
ство!
— Убийство или самоубийство, не твое дело! — одер¬
гивает ее супруг и торопливо уводит к выстроившимся на
дороге машинам.— Для этого существует полиция.
Полиция в самом деле налицо, так что все идет своим
чередом. Место происшествия огораживается, поток ско¬
пившихся машин направлен в объезд, и я, уже сидя за ру¬
лем «вольво», проезжаю мимо разбившихся в лепешку
автомашин и устремляюсь к Лозанне.
Сделав остановку перед вокзалом, я захожу в бар отеля
«Терминюс». Совершенно машинально заказываю биф¬
штекс, даже не соображая, что сейчас вряд ли смогу есть.
В эту минуту Белев, наверно, корчится в агонии, если
агония не осталась для него позади. И здесь замысел, с
такой тщательностью выношенный, полностью и окон¬
чательно провалился.
284
Строго говоря, сейчас все мое внимание должно быть
сосредоточено именно на этом. Но в отличие от моего
приятеля Любо я так до сих пор и не привык смотреть па
вещи сугубо профессионально. И как я ни стараюсь на¬
чать с главного и закончить тем, что в данный момент
является для меня главным, моя мысль то и дело усколь¬
зает к человеку в клетчатой рубашке, распростертому на
носилках, с залитым кровью лицом.
Плачу по счету. Бифштекс остается па столе почти не¬
тронутым.
— Вам не понравился бифштекс? — сочувственно
спрашивает кельнер.— Наверное, вы любите пе такой кро¬
вавый?
— Наоборот, мне по вкусу еще более кровавый,—
говорю в ответ.— Но у меня дьявольски болит зуб.
Еще более кровавый... Пересекаю улицу и вхожу в
здание вокзала. Юркнув в одну из телефонных кабин, на¬
чинаю листать справочник. Пострадавший, должно быть,
в городской больнице. Набираю номер, спрашиваю.
— Да, верно... Доставлен час назад,— сообщает после
короткой паузы дежурный.
— Могу ли я его видеть?
— В такой поздний час? Это исключено, -—слышится
ответ, которого и следовало ожидать.
— Но вы хоть скажите, в каком он состоянии!
— Минуточку...
«Минуточка» длится так долго, что я уже начинаю
сомневаться, стоит ли держать трубку. Наконец слы¬
шится голос дежурного:
— Можете не волноваться, его жизнь вне опасности.
— А нельзя ли более конкретно...
Однако в этот момент на другом конце провода трубка,
очевидно, переходит к другому человеку, потому что ме¬
няется тембр голоса, а интонации слегка напоминают
речь полицейского.
— Кто у телефона?
— Это его знакомый, мосье Робер. Скажите ему, что
мосье Робер и Дора хотят его видеть.
И кладу трубку.
Часом позже я в Женеве. Останавливаюсь в отеле
«Де ла пе». Под окном моего номера тянется ярко осве¬
щенная набережная с длинной шеренгой голых деревьев;
пх так безбожно обкарпали, что теперь они больше по¬
285
хожи на мертвые пни, не внушающие ни малейшей надежды
на весеннее пробуждение. А за деревьями — черные воды
озера. Воды, которые не видишь, а только угадываешь,
ограждены вдали отражениями электрических огней про¬
тивоположного берега. Глядя на пустую полосу асфальта,
но которой лишь изредка с легким шуршанием проносят¬
ся машины, я внезапно сознаю, что вся эта картина мне
хорошо знакома и даже привычна. И только теперь я вспо¬
минаю, что всего несколько лет назад мне довелось жить
в этом самом месте или совсем рядом — в соседнем отеле
«Регина». И видится что-то абсурдное в том, что я только
сейчас вспоминаю подробности той истории (свою первую
встречу с Эдит в двух шагах отсюда, как мы впервые с
нею обедали в ресторане «Регина»), в том, что прошлое
ожило перед моими глазами лишь сейчас, после того как
я побывал внизу, в регистратуре, поселился в этом но¬
мере, надел пижаму, после того как столько времени гла¬
зел в окно. Забыть незабываемое! Разве это не абсурд?
Абсурд, конечно, но, быть может, это на пользу здоровью,
потому что, если бы пережитое не сглаживалось в памяти,
не исчезало хотя бы на время, голова наверняка давно бы
уже треснула от избытка мыслей.
Эдит. И скверная погода. Эдит, ее давно уже нет, зато
ненастье все еще налицо, что верно, то верно, и никаких
признаков потепления. Сейчас не Эдит должна меня за¬
нимать, а Дора. Только Дора на нашем условном языке,
моем и Белева, не Дора, а Центр. И мое послание, пере¬
данное по телефону, означает: «Смывайся при первой воз¬
можности — и домой».
❖ ❖ ❖
— Ну так как же по-вашему, могли бы мы распутать
эту историю? — спрашивает генерал после того, как мы с
Бориславом устраиваемся в темно-зеленых креслах под
темно-зеленым фикусом.
— Пускай ее распутывает тот, кто запутал,— бормо¬
чет Борислав, поглядывая на пачку сигарет, неизвестно
как оказавшуюся у меня в руке.
— Ты так считаешь? — поднимает брови генерал, но
в его голубых глазах, просто-таки неприлично голубых
для генерала^ таится не раздражение^ а сдерживаемый
286
смех.— А я хотел было послать тебя, чтоб распутывал ты.
Тебя и Боева.
В это время он замечает пачку сигарет в моей руке,
а затем и голодный взгляд Борислава.
— Курите, курите. И пока будете курить, поделитесь
своими мыслями, как бы вы поступили, если бы мы дей¬
ствительно поставили перед вами эту задачу.
В сущности, эта история началась с того, с чего начи¬
налось немало других подобных историй. На первый взгляд
каждая из них не стоит выеденного яйца, однако если
присмотреться поближе, то подчас даже самая пустяко¬
вая деталь заставляет серьезно призадуматься.
Гражданина Караджова, инженера одного из промыш¬
ленных предприятий, посылают в командировку в Мюн¬
хен. Это не первая его командировка, но, так как преж¬
ние поездки вызвали некоторые неприятные сигналы, за
Караджовым в целях предосторожности было установлено
наблюдение. Так вот, в Мюнхене спутник инженера слы¬
шит его телефонный разговор с неким Горановым — они
договариваются о встрече. Чтобы не привлечь к себе вни¬
мания, спутник вынужден следить за Караджовьтм с со¬
лидного расстояния, и когда он достигает места встречи
(кафе, названия которого не помню, стоящего на площади,
а на какой — тоже затрудняюсь сказать), то оказывается,
что там уже никого нет. Зато потом спутник без всякого
труда устанавливает, что после упомянутой встречи Ка-
раджов позволяет себе совершить ряд покупок, общая сто¬
имость которых далеко превосходит скромные возмож¬
ности человека, находящегося в командировке.
Не удивительно, что по возвращении Караджова на
родину его вызывают для объяснений. Объяснения в об¬
щих чертах сводятся к следующему:
— Кто такой Горанов?
— Известный софийский коммерсант, промышляв¬
ший до Девятого сентября.
— Кем он вам приходится?
— Старый друг моего отца.
— Получали ли вы от Горанова деньги?
— Получил ничтожную сумму.
— За что?
— Просто так, он мне их дал по старой дружбе.
Однако проверка ставит под сомнение некоторые его
утверждения, особенно одно из них. Если даже оставить
287
в стороне модные тряпки, предназначенные для подарков,
одни лишь золотые часы, купленные Караджовым, дра¬
гоценные украшения для его супруги и «лейка» для сына
составляют по рыночным ценам около десяти тысяч ма¬
рок. Сумма, конечно, не фантастическая, но и не такая
уж пустяковая, чтобы Горанов мог выбросить ее на ветер
только из любви к покойным родителям инженера.
Так что Караджов снова попадает под беглый огонь
перекрестных допросов и, убедившись, что сухим из воды
ему не выбраться, приходит ко второй фазе своих при¬
знаний. Вот некоторые из них:
— Сколько раз вы встречались с Горановым?
— Три.
— Где?
— Два раза в Мюнхене и один в Кёльне.
— Какие сведения требовал от вас Горанов?
— Самые разные. Главным образом экономического
характера.
— Точнее?
— О мощности отдельных промышленных предприя¬
тий... о том, насколько они связаны с программами
СЭВ... о некоторых экономических трудностях.
— Ставил ли он перед вами конкретные задачи?
— Да.
— Какие суммы он вам выплачивал?
— Всего я получил от него тридцать пять тысяч ма¬
рок.
— Как вы устанавливали связь с Горановым?
— Приехав в определенный город, я посылал ему пи< ь-
мо.
— По какому адресу? :
— По адресу фирмы «Липе и К°», Лозанна, до востре¬
бования.
— Как вы собирали нужные вам сведения?
— Тут меня выручали связи.
— Какие связи?
— Какие... Разве в наше время у человека мало зна¬
комых?
И прочее, и прочее.
Разумеется, среди множества других вопросов особую
важность приобретает то, с кем именно из наших граждан
поддерживал подобные контакты Горанов. Но на это Ка¬
раджов, естественно, не мог ответить. Ответ предстоит
288
искать нам. Однако для этого нам нужно добраться до
самого Горанова.
Караджову было предложено написать очередное
письмо в адрес «Липе и К°», в письме рекомендовать Го-
ранову своего коллегу Цанева как вполне надежного и
заслуживающего внимания человека, а также предложить
место и время их встречи и назвать пароль. Цанев (кото¬
рый был, разумеется, коллегой не Караджова, а нашим)
должен был поехать в Мюнхен, послать оттуда письмо и
дожидаться встречи.
Встреча состоялась не помню в каком кафе, находящем¬
ся на площади — опять-таки затрудняюсь сказать, на
какой именно,— но в ходе ее возникло два новых момента,
которые в сильной мере усложняли ситуацию.
Прежде всего, оказалось, что лицо человека, явивше¬
гося от имени «Липе и К°», не имеет ничего общего с фото¬
графией Горанова, которой мы располагали и с которой
был ознакомлен Цанев. Верно, снимок был более чем трид¬
цатилетней давности, а за тридцать с чем-то лет человек
основательно меняется. Основательно, но не как угодно.
Он может, к примеру, сделаться чуть более приземистым —
но не может стать выше ростом; волосы его могут заметно
поредеть — но пышной шевелюре на его плешивой го¬
лове уж никак не вырасти; наконец, у него может приту¬
питься зрение — однако цвет глаз остается прежним. А тут
вместо низкорослого, полного, кареглазого и изрядно
оплешивевшего Горанова на встречу явился худой, вы¬
сокий, сероглазый мужчина с довольно пышными, хотя и
изрядно поседевшими волосами. И этот мужчина выдал
себя за Андрея Горанова, некогда известного на всю Со¬
фию богача. А у Цанева не было ни подходящих причин,
ни инструкции, чтобы подняться со своего места и реши¬
тельно заявить: «Ступайте-ка лучше ко всем чертям, ни¬
какой вы не Горанов».
Другой новый момент выразился в том, что, хотя Го¬
ранов терпеливо выслушал нашего человека и до конца
держался вежливо, он все же проявил недоверие к коллеге
Караджова, не стал задавать ему никаких вопросов, не
предложил никаких услуг и всем своим поведением как
бы говорил: «Ну, что же тебе от меня нужно?»
Так что, хотя встреча и состоялась, прошла она с ну¬
левым результатом, если не со счетом один — ноль в поль¬
зу противника. Однако, желая сравнять счет, Цанев с
Ю JM* 3190
289
решительностью человека, которому больше терять не¬
чего, пустился выслеживать Горанова и, несмотря на все
его предосторожности, добрался у него на хвосте до само¬
го Берна и даже до его дома, на двери которого, к своему
удивлению, обнаружил табличку:
АНДРЕ ГОРАНОФ.
После чего сел в Цюрихе на самолет и явился к гене¬
ралу с докладом.
Известно, ловкость необходима во всяком деле. Даже
для того, чтобы расколоть орех. Если, желая расколоть,
ты его раздавил, тебе приходится извлекать ядро крошку
за крошкой. Так вышло и в нашем случае. Кто-то шиба¬
нул с размаху, и теперь приходится извлекать содержимое
этой истории по крошке, чтобы восстановить все, как оно
есть. Только когда выбираешь крошки расколотого ореха,
хорошо знаешь, как выглядело ядрышко, а вот как вы¬
глядела определенная история, прежде чем ее «разда¬
вили», никто заранее не может знать, и восстанавливать
ее — дело нелегкое и весьма кропотливое. Тем более что
некоторые ее элементы могли быть раз и навсегда утеряны.
Одним из таких элементов мог быть и Андрей Горанов:
по крайней мере в данный момент мы ничего не знали о
нем. Разумеется, в целях проверки был проделан необ¬
ходимый эксперимент с Караджовым. Цанев сумел, хотя
и не совсем удачно, сфотографировать человека, с которым
встречался в Мюнхене. Была переснята и фотография Го-
раиова, которой мы располагали. Смешав эти снимки со
множеством других, мы привели Караджова и предложили
ему показать своего знакомого по загранкомандировкам.
— Вот он.— Караджов не колеблясь ткнул пальцем в
снимок, сделанный Цаневым.
— А это кто? — спросил следователь, указывая на
холеную физиономию настоящего Горанова.
— Понятия не имею.
— И этот самый человек знаком тебе с молодых лет
как Андрей Горанов, друг твоего отца? — настаивал сле¬
дователь, держа в руке снимок, сделанный Цаневым.
— Он самый, конечно,— подтвердил Караджов.—
Хотя он заметно состарился.
Показание прозвучало достаточно искренне. Но гораздо
важнее было другое: инженер увяз в этом деле по уши, и
290
не имело особого значения, Горанову давал он шпион¬
ские сведения или кому-нибудь другому. Разве что...
Да, разве что... Впрочем, тут начинается область са¬
мых смутных догадок, которые практически в данной си¬
туации ничего изменить не могут.
Караджов не смог дать вразумительного ответа и на
другой вопрос — почему Горанов отнесся к Цаневу с та¬
кой осторожностью. Он уверял, что письмо было напи¬
сано в совершенно определенном стиле, и это, вероятно,;
была правда, иначе представитель «Липе и К0» едва ли
явился бы на свидание. Видимо, была допущена какая-
то промашка в ходе встречи: может, Цаиев допустил ошиб¬
ку, сам того не подозревая? Может, следовало произнести
пароль или сделать условный знак при появлении незна¬
комца? Однако в этом вопросе Караджов был предельно
категоричен: ни в одном случае пароль предусмотрен не
был.
Так или иначе, результат был налицо. Один — ноль
в пользу противника или ноль — ноль черту на потеху.
Вместо того чтобы раскрыть историю, ее «раздавили»,
и теперь приходится все начинать сначала. Эх, в том-то и
дело, что не сначала. Куда труднее вытащить репу, у ко¬
торой по неловкости оторвали ботву.
Примерно в таком смысле повел свои рассуждения Бо¬
рислав, раскуривая в тени экзотического фикуса аромат¬
ную сигарету. Что же касается генерала, то ему сейчас
не до общих рассуждений.
— Оставь это! Скажи лучше, где, по-твоему, коренится
ошибка и как нам быть дальше.
— Ошибок могло быть десяток...— роняет Борислав.
— Ошибка была одна-единствениая,— обрываю я
его.— Письмо.
— Что значит «письмо»? — поднимает брови генерал.
— Затея с письмом — чистейшая авантюра. Будь оно
действительным, провоз его через границу также был бы
авантюрой. Хитрая лиса — вроде этого так называемого
Горанова — ни за что бы не поверила, что Караджов по¬
ставит на карту собственную судьбу, отдав подобное пись¬
мо в чужие руки. Потому что прежние письма он писал
за границей, на месте, без малейшего риска.
— Возможно, ты прав,— тихо замечает шеф.— Хотя
в письме не было ничего такого, что дало бы сейчас повод
сотрясать воздух громкими словами вроде «судьба»,
10*
291
«авантюра». Ты прекрасно знаошь: в этом отношении
были предельно внимательно взвешены все «за» и «про¬
тив». Помимо всего прочего, это была единственная воз¬
можность.
Верно, конечно. Ведь прежде, чем созрело решение
послать Цанева, другой наш сотрудник был направлен в
Лозанну — изучить характер «Липе и К°». Этот человек
убил целых шесть месяцев на поистине жалкое открытие:
что фирмы под названием «Липе и К°» нет вообще, но
под таким названием существует почтовое отделение,
где должны вручаться письма до востребования, только
никто и никогда им не пользуется.
Может, Караджов был для Горанова единственным
(хоть и весьма ненадежным) связующим звеном, и у него
Горанов черпал при случае кое-какие сведения, чтобы по¬
том передавать кому-то другому? Будь это так, вся эта
история подлежала бы отправке туда, где ей место,— в
архив. Но так ли оно на самом деле? Поскольку невоз¬
можно было иным способом выяснить этот вопрос, со¬
зрело решение послать в Мюнхен Цанева.
— Была все-таки другая возможность,— отозвался
Борислав с присущим ему упорством.— Ждать. Вы сами
говорили, что в иных случаях предпочтительней всего —
ждать.
— Ждать у моря погоды? — возражает шеф.— Ведь
ожидание должно чем-то оправдываться! Что это за агент,
который полгода не пользуется услугами своего почто¬
вого отделения? И разве это не дает оснований заподоз¬
рить, что у настоящего, действующего агента, пользующе¬
гося услугами различных информаторов, не один-едии-
ственчый пункт связи? И что «Липе и К°» больше никогда
не будет использовано, раз Караджов в наших руках.
Какое-то время мы продолжаем спорить о характере
ошибки, поскольку Борислав не может не возражать, а
генерал любит, когда разгорается спор: он вообще убежден,
что только в споре рождаются светлые идеи.
— Ну, братцы, вы совсем задымили комнату,— за¬
мечает шеф. — Разреши вам курить — и вы не останови¬
тесь, пока не опустеет вся пачка.
Затем, слегка прищурив голубые глаза, словно бы изу¬
чая нас задумчивым взглядом, с хитринкой спрашивает:
— Ну, так кого мне послать из вас двоих? Тебя или
Борислава?
292
Никто из нас не клюет на эту приманку. Мы-то знаем:
это у генерала любимая фраза. За ней последуют и дру¬
гие, произносимые обычно одним и тем же тоном: «Нет,
исключается. Вам еще предстоит подлечиться за канце¬
лярскими столами. Что я могу поделать, коль вы мече¬
ные».
И вот мы «лечимся». От такого лечения волком за¬
воешь. И если случается, что шеф спросит: «Кого из вас
послать?» — мы делаем вид, что лично нас этот вопрос не
касается. Пускай себе шутит человек.
Только сегодня он как будто утратил вкус к юмору,
потому что я вдруг слышу:
— Предлагаю ехать Боеву.
Борислав с улыбкой посматривает на меня — с улыб¬
кой несколько меланхоличной. Не только оттого, что он
остается, но еще и потому, что остается один.
— Нечего шмыгать носом,— бросает ему шеф.— Боев
первым возвратился, значит, и уезжать ему положено
первым.
* * *
Первому уезжать и первому терпеть провал, думаю про
себя следующим утром, пока струи холодного душа посте¬
пенно возвращают меня из царства сна, младшего брата
смерти, в сияние нового дня. Очередное скромное воскре¬
сение — как редко мы в состоянии его оценить!
Во время завтрака в ресторане отеля я снова мысленно
возвращаюсь к Белову. Комбинацию с его участием сочли
самой простой и удобной. Опытный в таком деле, он дол¬
жен был следить за Горановым с близкого расстояния и
информировать меня, тогда как мне по соображениям
дальнего прицела следовало оставаться в тени. Таким об¬
разом, в первых эпизодах пьесы действие было связано в
основном с риском для Белева. Что бы ни случилось с
Б елевым, я должен уцелеть, взять на себя риск последую¬
щих эпизодов и дойти до финала. Только Белев сгорел
раньше, чем я включился в игру, и не успел передать мне
эстафету.
В общем, невезение, с которого началась эта история,
продолжается и, судя по всем признакам, будет продол¬
жаться и дальше. Впрочем, разве это невезение? Это нечто
293
более неприятное — коварство. Коварство Горанова или
кого-то другого, стоящего за ним.
Эти размышления, не имеющие особого практического
смысла, не мешают мне заниматься чисто практическими
делами, которые человек в силу привычки делает маши¬
нально: выбираю ложечкой белок яйца и наблюдаю за
обстановкой. В этот ранний час ресторан почти пуст, если
не считать немцев — супружеской четы, быть может по¬
желавшей отпраздновать здесь, среди осенней сырости
Лемана, свою серебряную свадьбу,— да рыжеволосого
англичанина, который, подобно мне, ест яйцо всмятку
и, вероятно из-за близорукости, так низко наклонился над
столом, словно намеревается опорожнить яичную скорлу¬
пу не ложечкой, а крючковатым носом, торчащим у него
на лице, словно птичий клюв.
В холле отеля, куда я попадаю несколько минут спустя,
кроме дежурного администратора в окошке и женщины,
оглашающей помещение сдавленным воем пылесоса, ни¬
кого нет. На тротуаре безлюдно. Стоящие поблизости
машины пустуют. Окинув беглым взглядом свою, про¬
хожу со щемящей тоской мимо и направляюсь по набереж¬
ной к рю Монблан. Мне навстречу дует ледяной ветер,
насыщенный мелкими капельками дождя, однако бывают
моменты, когда человеку приходится пренебрегать удоб¬
ствами во имя гигиены, духовной и физической.
Пренебрежительно оставляю в стороне два моста и сво¬
рачиваю лишь на третий — Пон де ля машин, имеющий то
преимущество, что предназначен исключительно для пеше¬
ходов и достаточно длинный, так что совсем нетрудно за¬
метить, тащится ли за тобой хвост или ты пока свободен
от этого бремени. Хвоста нет, но, может, мне только так
кажется, может, за мною следят издали. Поэтому, ступив
на рю де Рон, решаю посвятить несколько минут витри¬
нам — сворачиваю сперва в один пассаж, затем в другой,
попадаю па небольшую площадь, ныряю в узенькую улоч¬
ку и наконец выхожу на Гранд-рю, которая тоже доволь¬
но узка, несмотря на свое внушительное название. Тесная
и крутая, этакий мрачный желоб, ведущий в верхнюю
часть старого города.
Знакомый мне дом. Я посетил его несколько лет
назад, тоже после провала. Того провала, который стоил
жизни моему учителю и другу Любо. Поднимаюсь по
темной лестнице на второй этаж, с трудом различаю в
294
полумраке табличку на дверях: «Георг Росс» — и трижды
нажимаю на кнопку звонка, один длинный и два корот¬
ких.
Внутри слышится топот, наконец дверь открывается,
и на пороге замирает пожилой человек в халате, с боль¬
шой головой, покоящейся на тонкой птичьей шее. Хозяин
окидывает меня взглядом, и я убеждаюсь, что он меня
узнал. Однако это не мешает ему спросить:
— Что вам угодно?
— Господин Георг Росс?
Старик кивает.
— Мне хотелось узнать, сюда ли переехала фирма
«Вулкан».
— Да. Уже два месяца... Заходите.
Пароль нынче другой, но человек тот же. Он словно
законсервировался с годами и останется таким до конца
дней своих. Я прохожу по знакомой прихожей и оказы¬
ваюсь в столь же знакомой гостиной со старинной ме¬
белью — стиль ее так и остался для меня загадкой - ис
огромным зеркалом над камином, сделавшимся от времени
зеленым, как застоявшаяся вода.
— Мы можем выпить по чашке кофе,— любезно пред¬
лагает хозяин.— Моя прислуга приходит только к десяти.
— Надеюсь, все та же?
— Да, все та же, жива и здорова. Чему тут удивлять¬
ся, если даже я еще жив.
— Так и должно быть.
— Верно, так и должно быть. Когда жизнь человека
теряет всякий смысл, он обычно живет до глубокой ста¬
рости.
— Зря вы на себя клевещете,— пробую я возразить.—
Разве беспокойство, причиняемое мной, не говорит о не¬
кой осмысленности?..
— А, пустяки.
Он небрежно машет рукой и уходит варить кофе, но я
останавливаю его:
— Я хотел у вас спросить, не оставил ли господин
Чезарс для меня...
— Оставил,— бормочет хозяин.— Только я оставил
кофейник на плитке.
На душе у меня становится легче, и даже кажется,
что мрачная гостиная делается какой-то светлой, словно
в ее окно внезапно заглянуло осеннее солнце.
295
Кофе принесен, разлит в хрупкие фарфоровые чашки и
выпит. Старик снова уходит. Продолжительное время пе¬
редвигается какая-то мебель, хлопают дверки, и наконец
письмо несуществующего Чезаре у меня в руках. Я рас¬
печатываю конверт, внимательно читаю послание, затем
на всякий случай перечитываю его заново, после чего,
чиркнув спичкой, поджигаю листок перед камином, чтобы
превратить бумагу в пепел.
Из письма Белева я узнаю следующее:
«Лицо, проживающее под именем Андрея Горанова,
то же самое, с каким Цанев встречался в Мюнхене.
Я пока не успел установить, кто он в действительности.
Но нет никаких следов самого Горанова. В том же
доме живет эмигрант по имени Лазарь Пенев, под¬
визавшийся некоторое время на радиостанции «Свобод¬
ная Европа».
Человек, который выдает себя за Горанова, ни с
кем не общается — по крайней мере с тех пор, как я
за ним наблюдаю. Крайне осторожен, весьма подо¬
зрителен, почти не выходит из дому. Если поддержи¬
вает с кем-либо связь, то, вероятно, через Пенева,
который часто бывает в городе.
Не исключено, что Пенев меня заметил, когда я в
прошлый раз был в Мюнхене. Поэтому я все время
старался следить за ним издали. Вчера, когда я шел
за ним следом, он меня видел, но узнал, нет ли — ска¬
зать трудно. На всякий случай я пока прекращаю за
ним наблюдение и оставляю для сведения эту справ¬
ку».
Пока послание Белева постепенно превращается в пе¬
пел, я слышу голос хозяина:
— Могу ли я еще чем-нибудь вам помочь?
— Да. Дайте мне, пожалуйста, листок бумаги и кон¬
верт.
Мое письмо еще короче:
«Попытка ликвидировать Б. Он находится в го¬
родской больнице в Лозанне. Предлагаю перейти к
варианту „Дельта”».
Запечатав конверт, передаю его господину Россу.
— Буду вам очень обязан, если вы сумеете еще до
обеда связаться с братом Чезаре.
— Никак не сумею,— сокрушенно разводит руками
старик,— Сегодня не тот день. Только завтра.
296
Хорошо, что «тот день» — завтра, а не через неделю.
Но ничего не поделаешь. Хозяин не радист, а всего лишь
скромный почтовый ящик. Скромный и слишком старый
почтовый ящик, но все еще приносящий пользу вопре¬
ки утверждению, что его жизнь уже лишена всякого
смысла.
— Надеюсь, ваши дела складываются не так скверно?—
сочувственно спрашивает хозяин.
Он понятия не имеет о том, что собой представляют
«наши дела», не проявляет ни малейшего любопытства,
и все же в его взгляде нетрудно уловить тень беспокойства.
Беспокойства не за себя, а за этого неизвестного человека,
за незваного гостя, который забрел ” этот тихий дом,
чтобы обменяться какими-то загадочными письмами.
— Ничего страшного,— говорю в ответ.— Наши дела
редко идут как часы. Даже в этой стране часов.
Наконец я подаю ему руку и спешу избавить его от
своего присутствия.
Я снова в этом узком желобе, именуемом Гранд-рю,
но, к счастью, теперь я спускаюсь под гору, и пронзи¬
тельный ветер дует в спину.
Итак, кое-что проясняется — по крайней мере то, что
касается вчерашней катастрофы. У тебя не было уверен¬
ности, узнал ли он тебя... Теперь ты в этом убедился, хотя
и слишком дорогой ценой. Дорогой для тебя, а для дела
и подавно.
Двумя годами раньше Белев занимался в Мюнхене
изучением некоторых людей, связанных со «Свободной
Европой». Его, разумеется, занимала не столько «Свобод¬
ная Европа», сколько обратная сторона медали — ЦРУ.
Очевидно, тогда-то он и сталкивался с Пеиевым. И очевид¬
но, Пенев его видел и запомнил.
Выслеживать кого-то, думая, что тебя никто не знает, и
вдруг столкнуться с типом, которому ты хорошо известен,—
конечно же, чистая случайность, и Белев здесь пи в чем не
виноват. Вина его в том, что не держался от Пенева на
почтительном расстоянии. Слишком полагался на свой
профессиональный опыт и пошел за ним следом. И вот в
пути натолкнулся еще на одну случайность, уже траги¬
ческую, и Пенев его заметил.
Ну заметил, так что из этого? Пенев, надо полагать,
тоже не лыком шит, и было бы вполне логично, если бы он
сделал вид, что его никто не интересует, если бы прики¬
297
нулся дураком и попытался разобраться, кто именно и
с какой целью за ним следит. А вместо этого он двумя
днями позже совершает покушение на своего преследо¬
вателя.
Нелепость какая-то. Но может быть, Пенев сам был
под наблюдением? Может быть, как раз те, которые дер¬
жали его под наблюдением, решили по собственному ус¬
мотрению убрать неизвестного прилипалу? И как только
он попался им на глаза, они тотчас же осуществили свое
намерение. Что совсем нетрудно в небольшом городе вроде
Берна, особенно когда речь идет о человеке, которого так
и тянет в опасную зону, точнее, к вилле Горанова.
Последняя версия мне представляется крайне неприят¬
ной и, к счастью, маловероятной. Во всяком случае, ин¬
цидент на шоссе не в ее пользу. Окажись там опытные
люди, исполненные решимости убрать Белева, его бы
уже не было в живых. Несколько выстрелов или удар
французским ключом по темени, и дело с концом. Мизан¬
сцена несчастного случая близ Лозанны подсказывает
иную ситуацию. Человек в старом «ситроене», вероятно,
весь день тащился за Белевым в надежде застукать его
в удобном месте. Однако, увидев, что уже стемнело и на¬
деяться больше не на что, незнакомец решил прижать
моего друга к бровке и вынудить его к признанию. С этой
целью он стал его подсекать. Только Белев не был скло¬
нен останавливаться. Словом, завязалась игра, в процес¬
се которой каждый из партнеров полагает, что другой
струхнет и обязательно уступит. Но так как ни тот ни
другой не стал уступать, столкновение оказалось не¬
избежным. И вероятно, выскочившая из-за поворота ма¬
шина обладателя косматых бакенбардов нагнала страху на
Пепева, потому что он — или кто бы там ни был — пред¬
почел покинуть «ситроен» и исчезнуть во мраке, чтобы не
давать показания в участке.
Разумеется, я не могу знать, что именно произошло, и
вовсе не воображаю, что мне удалось нащупать истину,
прежде чем я попал на рю де Рон. У меня достаточно вре¬
мени для того, чтобы анализировать случившееся и стро¬
ить догадки — пока не вступит в действие вариант «Дель¬
та». Одно могу с уверенностью сказать: мы все же напали
на логово зверя. В самом деле, если бы господин Лжего-
ранов или господин Пенев проводили время исключительно
за раскладыванием пасьянса, Белев едва ли стал бы жерт¬
298
вой дорожного происшествия. К крайним мерам даже в
мире шпионов прибегают лишь в крайнем случае.
Свернув с рю де Рон, я ныряю в первую попавшуюся
телефонную кабину. Набираю номер городской больницы
Лозанны. Голос на другом конце провода мне незнаком.
Называю имя пациента, о здоровье которого я беспоко¬
юсь, после чего слышу:
— Момент...
И через несколько секунд:
— Кто говорит?
Только это уже другой голос, знакомый мне своим
полицейским колоритом.
— Это его друг, мосье Робер.
— Вы хотели его видеть? Пожалуйста.
— Благодарю вас. Только сейчас мне сложно. По¬
этому...
— Если сейчас вам сложно, то боюсь, что потом вам
вообще не удастся его повидать. Он очень плох...
Покинув кабину, я устремляюсь к Пон де ля машин,
на ходу пытаясь разгадать, что это — грубая уловка или
мне действительно сообщили печальную весть. С профес¬
сиональной точки зрения, сказал бы Любо, это тебя со¬
вершенно не касается. С профессиональной точки зрения
сейчас тебе, браток, полагается быть подальше от Лозанны
и от городской больницы.
Оставив позади мост, иду по набережной, на этот раз
в обратном направлении, подталкиваемый ветром. Нечего
меня подталкивать, говорю я ему, без тебя обойдемся.
Оплатив гостиницу, сажусь за руль «вольво» и трогаюсь
в путь.
Часом позже останавливаюсь на небольшой улочке
Лозанны, покупаю в киоске план города и совершаю по
нему соответствующий поиск. Затем пускаюсь в путь
пешком по улицам, которые в большинстве своем напо¬
минают женевскую Гранд-рю — если не теснотой, то
по крайней мере крутыми подъемами и спусками.
С видом скучающего туриста, томящегося от безделья,
прохожу перед зданием городской больницы по противо¬
положному тротуару. Мой взгляд лениво зи комится с
двумя рядами окон. Ничего.
Если на эту затею взглянуть с профессиональной точ¬
ки зрения, то ты, браток, делаешь глупости, размышляю
299
я. Затем решаю повторить уже содеянную глупость, толь¬
ко на этот раз с тыльной стороны здания. На улице пусто,
если не принимать в расчет возвращающихся из школы де¬
тей. Больничный двор обнесен железной решеткой и жи¬
вой изгородью. Мой взгляд без труда преодолевает эти
препятствия и устремляется к окнам. Но вот на втором
этаже, в третьем окне слева, мое внимание привлекает
забинтованная голова — бинты скрывают почти все лицо,
видны только крупный нос и часто мигающие глаза под
густыми бровями. Но и этого мне достаточно, чтобы уз¬
нать человека.
Бедняга торчит в этом окне бог знает с каких пор, что¬
бы дать знать, что он жив, на тот случай, если кто-либо
испытывает необходимость увидеть его. Он непроизволь¬
но вскидывает руку, давая понять, что тоже узнал меня,
но тут же опускает ее. Я тоже вовремя спохватываюсь и
шарю в кармане, будто ищу сигареты.
Наконец, опять же с видом скучающего туриста, иду
дальше.
Глава вторая
Если вам выпала судьба жить в Берне и если вы хотели
бы успокоить свои нервы или же расстроить их еще боль¬
ше, лучшего места, чем район по ту сторону Остринга,
вам не сыскать.
Вдоль асфальтовых аллей здесь тянутся виллы,
о юнь разные по своим размерам и внешнему виду, что за¬
висит от материального положения их владельцев и от
их вкуса: одноэтажные или двухэтажные, ультрамодер-
ные или в стиле доброго старого времени, с обширными
верандами или скромными крылечками, окруженные пыш¬
ными, прекрасно ухоженными садами или только мини¬
атюрными газонами, огражденные подстриженной деко¬
ративной зеленью или скромной металлической решеткой.
Маленький частный оазис личного благополучия воз¬
веден здесь в культ, и в этом ощущается порыв к изоля¬
ции от шума и неврастении современного быта, атависти¬
300
ческое стремление вернуться в лоно природы, но уже об¬
лагороженной и заботливо подстриженной ножницами
садовника.
Встретить на аллеях прохожего почти невозможно,
а в какие-то часы дня весь этот район кажется совершенно
мертвым, хотя в действительности жизнь его течет в опре¬
деленном ритме, придерживаясь неписаного, но строгого
расписания. Дети ходят в школу, родители спускаются на
машинах в город, чтобы к определенному времени вернуть¬
ся обратно, фургоны торговых фирм в строго определенные
часы развозят продукты от дома к дому. Однако на обшир¬
ной территории населения так немного, что это движение
в тени вековых сосен и вечнозеленых кустарников почти
незаметно.
Вилла, снятая для меня моим партнером Джованни Бе¬
нато, может быть отнесена к средней категории и вполне
подходит для коммерсанта средней руки. Холл с неболь¬
шой смежной комнатой, а на втором этаже библиотека и
спальня — кухня со служебными помещениями не в
счет — таков мой маленький замок, стоящий в запущен¬
ном яблоневом саду, насчитывающем около дюжины дере¬
вьев.
По одну сторону со мной соседствует какой-то пожи¬
лой рантье с супругой. Сами хозяева клятся в нижнем
этаже, тогда как верхний, чтобы округлить доходы, сда¬
ют. Вначале все шло к тому, что на этом этаже должен
был поселиться я, но, пока думали-гадали, он был предо¬
ставлен какой-то немке. И тем лучше. Потому что теперь
я оказываюсь в непосредственном соседстве с Гораиовым,
проживающим по другую сторону от меня. Подобное со¬
седство, естественно, таит определенные неудобства.
Вольно или невольно ты привлекаешь к себе внимание,
на тебя начинают смотреть недоверчиво, за тобой уста¬
навливают наблюдение, наводят справки. Поэтому дол¬
гое время я вообще воздерживаюсь от всяких действий,
способных вызывать малейшее подозрение. Веду такой
образ жизни, чтобы окружающие свыклись со мной, пус¬
кай считают меня человеком скучным и видят во мне
совершенно безобидного соседа.
Вопреки этим неудобствам близкое соседство с Гора-
новым дает мне такие преимущества, каких не может
обеспечить квартира рантье, хотя она и богаче. Между
моим жилищем и виллой Горанова не более двадцати мет¬
301
ров, а ограда, разделяющая нас, слишком низка, чтобы
служить препятствием. Имей я соответствующую аппара¬
туру, я бы мог запросто следить за всем, что происходит
напротив. Только в моем положении хранить такую
аппаратуру было бы непростительной глупостью. Надо
быть слишком большим оптимистом, чтобы полагать, что
мой замок не будет посещаться и тщательно осматриваться
в мое отсутствие.
Однако я вовсе не собираюсь утверждать, что дейст¬
вую исключительно голыми руками и не использую ни¬
какой техники. С нашей профессией и в нашу эпоху бур¬
ного прогресса это означало бы примерно то же, что от¬
правиться на охоту на слонов с рогаткой в руках. То ли
по наивности, то ли из лицемерия некоторое время назад
тысячи людей подняли шум до небес по поводу какого-то
там Уотергейта, как будто они впервые узнали, что су¬
ществует практика подслушивания. Мне не позволено
проявлять наивность или чрезмерную щепетильность.
Я не вправе обижаться, выражать свое возмущение, а
главное — совершить провал.
Так что кое-какая техника у меня все же имеется.
С виду она, правда, весьма безобидна, и таскаю я ее в
карманах: фотоаппарат в виде зажигалки, рация с не¬
большим радиусом действия покоится в авторучке, а моя
подзорная труба вместилась в колпачок второй авторучки
(ничего, что вид у нее такой неказистый, она сильнее лю¬
бого бинокля), микроскопический прибор для исследо¬
вания секретных замков, несколько крохотных ампулок
разного назначения — и только. Все это невесомо, не
занимает места и при необходимости одним махом может
быть незаметно выброшено.
Было бы ошибочно полагать, что здесь я только тем и
занимаюсь, что караулю за шторами спальни, всматри¬
ваюсь в окна Горанова, хотя и такое занятие мне не
чуждо. Еще более неуместно думать, что я вечно дремлю
в своем уютном холле или день и ночь сгребаю осеннюю
листву в саду. Легенда, в которую я облечен,— это легенда
о трудовом человеке, и она должна повседневно и еже¬
часно подтверждаться.
День начинается с того, что я забираю продукты, остав¬
ленные у дверей кухни моими поставщиками, совершаю
туалет, готовлю завтрак. Домашние хлопоты мне ни к
чему скрывать массивными шторами: ведь я выступаю в
302
роли добропорядочного и скучного человека, у которого
все на виду.
Ровно в десять утра я выгоняю на асфальтовую аллею
«вольво», закрываю ворота и еду вниз, к центру. Как и
полагается добропорядочному и скучному человеку, марш¬
рут у меня всегда один и тот же: Остринг, затем длинная с
пологим спуском Тунштрассе, потом Кирхенфельдбрюке,
который меня переносит через реку, на Казиноплац, а
уже оттуда через Когергассе я попадаю на Беренплац,
где расположена моя контора.
В сущности, контора принадлежит Джованни Беиато,
но с той поры, как мое предприятие, существующее лишь
на бумаге, слилось с его фирмой, агонизировавшей под
ударами банкротства, мы дружески сожительствуем в
этом чистом и тихом помещении, изолированном двой¬
ными окнами от несмолкаемого шума улицы и украшен¬
ном для пущей важности картой мира и двумя иллюстри¬
рованными календарями — Сабены и САС.
Не из суетного желания самовосхваления, а справед¬
ливости ради я должен отметить, что если фирма Бенато —
импорт и экспорт продовольственных товаров — все еще
существует, то этим в какой-то степени она обязана ва¬
шему покорному слуге, поскольку разными путями мне
удается время от времешг обеспечивать скромные сделки.
Доходы фирмы невелики, так что мой партнер не видит
смысла тратиться на секретаршу и сам ведет переписку,
а так как этой переписки не так уж много, то наше рабо¬
чее время проходит в разговорах на свободные темы. Вер¬
нее, на тему о катастрофах. О катастрофах любых разме¬
ров, видов и оттенков.
Это тематическое своеобразие могло бы показаться
странным лишь тому, кто недостаточно знаком с Джован¬
ни Бенато. Этот человек принадлежит к категории людей,
которых на каждом шагу постигают неудачи: если рядом
стоит ваза, он непременно ее опрокинет, если ему подали
суп, он ухитрится утопить в нем свои очки, если надо
пересечь улицу, он обязательно пойдет на красный свет
и нарушит движение.
Однако мой партнер относится с полным пренебреже¬
нием к опасностям, грозящим ему непосредственно, и
все его мысли устремлены к глобальным катастрофам
прошлого и будущего.
— Если вы вспомните, как была уничтожена Атлан¬
303
тида,— говорит он, постукивая по столу своими ко¬
роткими толстыми пальцами,— вам станет ясно, что и
наша цивилизация может запросто погибнуть.
Я вынужден признаться, что мои воспоминания не
восходят к эпохе Атлантиды.
— Мои тоже,— кивает Бенато.— Но для науки этот
вопрос уже ясен. Представьте себе огромный метеорит
или, если угодно, маленькую планету километров шести
в диаметре и весом до двух миллиардов тонн. Колоссаль¬
но, не правда ли?
Джованни свойственна такая особенность: беседуя, он
постоянно обращается к вам с подобными вопросами.
Разумеется, ваше мнение его особенно не интересует, это,
скорее, его ораторский прием, рассчитанный на то, чтобы
держать вас в постоянном напряжении, пока длится раз¬
говор, протекающий в форме монолога.
Итак, чтобы обеспечить зеленую улицу его монологу,
мне ничего не остается, кроме как подтвердить, что двести
миллиардов тонн — действительно колоссально.
— Ну, этот гигантский метеорит с фантастической ско¬
ростью устремляется к Земле и — шарах во Флоридский
залив! Хорошо еще, что туда: ведь упади он здесь, сей¬
час в Швейцарии на месте этих вот Альп зияла бы про¬
пасть. Какой ужас, а?
— А по-моему, ничего ужасного в этом нет,— пробую
я возразить.— Швейцарцы — народ настолько ловкий, что
и с помощью пропасти сумеет обирать туристов.
— Запросто, запросто,— кивает Бенато.— Но дело
не в одной пропасти. Я имею в виду ужасающее сотря¬
сение. Впрочем, сотрясение — не то слово. Тысяча атом¬
ных взрывов!.. Могут сместиться полюса, и целый конти¬
нент окажется под водой. Вы представляете?
— Пытаюсь.
Чтобы дать дополнительную пищу моему воображению,
Бенато снабжает меня еще несколькими подробностями
гибели Атлантиды, сопроводив их обычными «каково?»,
«вы представляете?». Затем накликает на грешную землю
новые беды. К примеру, зловещие изменения климата.
По мнению известных ученых, скоро неизбежно скажутся
их последствия: новый потоп, а затем — новый леднико¬
вый период. Или демографический взрыв, сулящий нам
еще более страшные испытания: поначалу пищей будут
служить корни растений, потом мы начнем поедать себе
304
подобных (воображаете?). Или демонические силы, дрем¬
лющие под земной корой: пока мы с вами сидим вот тут,
на Беренплац, где-то внизу, у нас под ногами, клокочет ог¬
ненная лава, от одной мысли об этом в жар бросает (а раз
уж клокочет, того и гляди пойдет через край). Или новая
вспышка кошмарных средневековых эпидемий, от кото¬
рых миллионы людей мрут как мухи (вы только поду¬
майте!).
Особый раздел в репертуаре Джованни Бенато состав¬
ляют катаклизмы военно-политического характера: ки¬
тайское нашествие, ядерная катастрофа, гибель челове¬
чества от бактериологического оружия, а то и от хими¬
ческого. Это его самые любимые темы — вероятно, по¬
тому, что о них у него самая обильная информация. Од¬
нако при всей любви Бенато к военной тематике она не
в состоянии вытеснить из его программы третий, и послед¬
ний раздел, наполняющий его душу почти лирическим
чувством: сюжеты научной фантастики, которую мой со¬
беседник, конечно, воспринимает как живую реальность.
Тут преобладают такие мотивы, как нашествия с других
планет, мифическое чудовище, обитающее в шотланд¬
ском озере Лох-Несс, исполинская белая акула, умопо¬
мрачительный снежный человек, летающие тарелки и не
помню что еще.
Какого накала ни достигал бы разговор-монолог, Бе¬
нато не забывает посматривать время от времени на руч¬
ные часы и ни за что не упустит случая оповестить в нуж¬
ный момент:
— Дорогой друг, уже двенадцать. Что вы скажете,
если мы махнем куда-нибудь и маленько подкрепимся,
пока несчастная вселенная не рухнула на паши бедные
головы?
Первый раз я по неопытности принял его предложение
с энтузиазмом, не подозревая, что эта авантюра связана
с немалым риском. А теперь соглашаюсь поневоле, по¬
скольку это уже стало традицией или просто вошло в при¬
вычку.
Говоря о риске, я не имею в виду вероятность того,
что мне придется платить по счету (что толковать о риске,
раз это железная неизбежность?). К тому же я не настоль¬
ко мелочный, чтобы сетовать па недюжинный аппетит
своего партнера. Дело в том, что, как уже упоминалось,
305
Бенато всегда очень неловок, и передвигаться с ним по
белу свету весьма непросто.
Итальянцу очень мешает близорукость, но в какой-то
мере спасают очки в толстой роговой оправе. Однако от
рассеянности очки еще не придумали, и он то и дело стал¬
кивается с прохожими, натыкается на идущих впереди
или берет под руку незнакомца, полагая, что это я, его
компаньон. Шагая по улице, Бенато, вероятно, вызывал
бы немало ругани, да и пощечину мог бы запросто схло¬
потать, если бы не его детское лицо, с которого не сходит
виноватая улыбка, если бы он любезно не бросал налево
и направо «извините», «виноват», что, конечно, обезору¬
живает потерпевших.
Как-то раз, когда он вдруг обнаружил, что у него нет
сигарет, и метнулся к табачной лавчонке, я еле успел его
остановить — он мог проникнуть в магазин прямо сквозь
витрину. В другой раз, видимо толкаемый голодом, он
чуть не повторил этот номер, только уже с ресторанной
витриной, гораздо толще и больших размеров.
— Такой витрины мне еще не случалось вышибать,—
признался Бенато после того, как я вовремя его удержал.—
С другими, поменьше, имел дело, но с такой громадной —
никогда.
Как знать, может, он в душе даже упрекал меня за то,
что я помешал ему поставить своеобразный рекорд в вы¬
саживании витрин лысой головой.
Не лучше вел себя Бенато и в ресторане, так что из
предосторожности мы забирались в угол, где обслужи¬
вал Феличе, безропотно переносивший странности своего
соотечественника.
— Ну, дорогой, что ты нам сегодня предложишь? —
дружески спрашивал Джованни, раскрывая меню. При
этом он непринужденно вытягивал под столом ноги, без¬
ошибочно точно попадая носками ботинок в мои шта¬
нины.
— У нас сегодня великолепная копченая семга,—
охотно начал кельнер, готовый из служебного усердия
предложить самое дорогое.
— Копченая семга... это действительно идея,— бор¬
мотал Бенато, пробуя высвободить ноги, запутавшиеся
в чем-то там, внизу.— Меня интересует, что ты нам пред¬
ложить после семги.
Наконец в ходе продолжительного собеседования блюда
306
и полагающиеся к ним напитки избираются, и Феличе
уходит в сторону кухни.
— Какие чудесные цветы!— восклицает Бенато, про*
тягивая руку к хрустальной вазочке с крупными гвозди¬
ками.
В подобных случаях я инстинктивно сжимаюсь, хотя
вазочка и не всегда опрокидывается. Бывает так, что она
остается на месте. Мой партнер вытаскивает из воды гвоз¬
дику, осторожно нюхает ее и добавляет:
— Но в этом мире, дорогой друг, даже красота неред¬
ко бывает обманчива. Вы, наверное, слышали о тех страш¬
ных орхидеях, чей аромат действует как смертоносный
яд...
Отравляющие вещества, создаваемые природой и в
лабораториях, также одна из любимых тем Бенато, и он
какое-то время не расстается с нею, чтобы заглушить
приступы голода. Наконец Феличе приносит рыбу, и
Джованни принимается за дело. Он аппетитно жует, пока
его недреманное око не обнаруживает какой-то непорядок.
— Феличе, скажи на милость, откуда такая мода —
подавать копченую рыбу с гвоздикой?
— Подозреваю, что вы сами положили гвоздику себе
в тарелку,— попробовал возразить кельнер.
— Подозреваешь... Но ты в этом не уверен... Ну лад¬
но, оставим этот вопрос открытым,— великодушно машет
рукой Бенато и опрокидывает свой бокал.
С этого момента вплоть до окончания обеда он то ро¬
няет вилку или нож, то разбивает фужер, так что Феличе
должен непрестанно караулить у нашего стола, готовый
в любую минуту принести новый прибор. Особый риск
для окружающих таит второе — обычно это бифштекс
или отбивная котлета, требующие применения ножа.
Мой компаньон действует им так решительно, что отре¬
занный кусочек плюхается либо на скатерть, либо прямо
вам на костюм. Бывают моменты, когда из тарелки выле¬
тает не отрезанный ломтик, а целая котлета,— однажды
в подобном случае котлета шлепнулась на колено сидев¬
шей за соседним столом дамы. Хорошо, что та заранее
прикрылась салфеткой.
— Даже не подозревал, что я такой снайпер,— про¬
шептал мне Бенато, когда инцидент был исчерпан.— Вы
заметили? Прямо ей в салфетку угодила проклятая, на
платье не попало ии капельки.
307
Случается, что страдают ие только окружающие, но
и сам Бенато: как-то, увлекшись разговором о неизбеж¬
ном приближении какой-то кометы, он сокрушенно по¬
ставил локти в тарелку с миланским соусом.
Ну, а курьезы с сигаретой — дело привычное. Мой
партнер кладет ее, где ему заблагорассудится, и вспоми¬
нает о ней обычно лишь тогда, когда начинает распростра¬
няться сильный запах гари.
— По-моему, что-то горит,— бормочет Бенато.
— Скатерть, прямо перед вами...
— А, ну леший с ней. Я уж было подумал, что прожег
собственные штаны.
Однажды я нерешительно заметил ему:
— Когда-нибудь вы со своими сигаретами устроите
пожар у себя дома.
— Дважды горел,— небрежно ответил Бенато.—
Ерунда. Если застрахован, бояться нечего. Я никогда не
забываю застраховаться.
Отобедав и расплатившись, мы снова направляемся к
конторе. Впрочем, Бенато сопровождает меня лишь до
ближайшего угла, а затем сообщает, что у него назначена
деловая встреча. Судя по его сонному виду, встреча будет
с мягкой постелью, в которой ему не терпится потонуть,
забыться и хоть ненадолго избавиться от гнетущих мыс¬
лей о мировой катастрофе.
Так что я возвращаюсь в контору один и два часа по¬
свящаю прессе и международным событиям. Затем выхо¬
жу, чтобы пройтись по главной улице, благо она от нашей
фирмы в двух шагах. Здесь все в двух шагах от главной
улицы: парламент, музей, собор, банки, вокзал, казино,
театр. Решительно все, в том числе и место, откуда я раз
в неделю связываюсь со своим человеком — просто так,
даю о себе знать, ничего, дескать, особенного. Потому
что вариант «Дельта» уже приведен в действие, хотя и
работает пока на холостом ходу.
Главная улица, которая зовется то ли Крамгассе, то
ли Марктгассе, то ли как-то иначе, изобилует многими ис¬
торическими достопримечательностями, начиная с часо¬
вой башни Цитглюкке и кончая многочисленными старин¬
ными водяными колонками, украшенными скульптурой
эпохи Ренессанса. Однако мой взгляд, неизвестно почему,
особенно не задерживается на этих памятниках старины,
для меня гораздо важнее вещи более банального свой¬
308
ства — пассажи, ведущие к прилегающим улицам, неко¬
торые заведения, имеющие по два выхода, равно как и
магазины — «Лёб», «Контис», «Глобус» и тому подобные,
полезные не только изобилием товаров, но и рядом цен¬
ных удобств.
Исследование этих объектов, разумеется, чисто про¬
фессиональная привычка, и по мне — так лучше бы они
никогда не пригодились. Насколько легко здесь ускольз¬
нуть от возможного преследователя, настолько же просто
столкнуться с ним пять минут спустя где-то рядом. И все
потому, что в этом городе все находится в двух шагах от
главной улицы.
Впрочем, город не так уж мал. Он широко простирается
по обе стороны реки Ааре, которую можно было бы срав¬
нить с извивающейся змеей, если бы это сравнение не зву¬
чало несколько обидно для такой чистой сине-зеленой ре¬
ки. Но дальние тихие кварталы с широкими улицами
и жилыми домами, предприятия и парки меня не зани¬
мают. В каком-то отношении они менее удобны, нежели
теснота центра. А центр — это именно то место в излучине
Ааре, где, как в подмышке, зажаты многочисленные ма¬
газины, где вечно толпится народ, где все находится в
двух шагах от главной улицы.
Под вечер я возвращаюсь к своему «вольво», стоящему
возле Беренплац, сажусь за руль и еду обратно на Ост-
ринг. День кончился, но скука продолжается. Только вот
добропорядочный гражданин вроде Пьера Лорана не
имеет права скучать. Скука — достояние более утончен¬
ных натур, тех, кто вечно мечтает о чем-то ином, о чем-
то таком, что... словом, тех, кому снятся миражи и у ко¬
го ветер в голове. А у такого положительного человека,
как Пьер Лоран, нет решительно ничего общего с подоб¬
ными субъектами. Он возвращается домой в один и тот
же час, паркует в точно установленном месте свою машину
и занимается строго предусмотренным делом — приготов¬
лением ужина.
Готовка длится недолго, так как основным и почти
единственным блюдом на ужин является яичница с ветчи¬
ной, затем я сажусь за кухонный стол и методично зани¬
маюсь насущным действом — поглощением пищи, ничуть
не заботясь о том, что мои занавески все еще открыты —
любой и каждый может убедиться, что добропорядочный че¬
ловек Пьер Лоран уже вернулся домой и, как приличест¬
300
вует добропорядочному человеку, спешит поесть, преж¬
де чем начнется многосерийный телебоевик «Черное досье».
Затем, как вы уже догадываетесь, мои занятия переме¬
щаются в холл, где можно подремать какое-то время, вы¬
тянувшись в кресле перед голубым экраном. Владелец
виллы постарался обставить холл довольно элегантно,
здесь все выдержано в зеленых тонах: шелковые обои,
бархатные кресла, большой ковер, даже абажуры настоль¬
ных ламп и те зеленые. Зелепь преобладает и на висящих
по стенам гравюрах, которые представляют собой пасто¬
ральные или галантные сцены с малой толикой женской
наготы и обилием растительности.
Иногда, после того как очередная серия «Черного
досье» уступает место очередной беседе об экономиче¬
ском кризисе, я покидаю холл и лениво поднимаюсь на¬
верх, в библиотеку. Здесь гаторы уже спущены, и это
вполне естественно — не заниматься же чтением на виду
у всех. Увы, я не испытываю ни малейшего желания чи¬
тать, тем более что книги, расставленные на полках, имеют
чисто декоративное назначение — их массивные кожаные
переплеты должны придавать обстановке старинный и
ученый вид. Как мне удалось установить после беглого
осмотра, это в основном сочинения на латыни, учебники
да справочники прошлого века по садоводству. И посколь¬
ку у меня нет намерения погружаться в справочную лите¬
ратуру по садоводству, а гаторы, как уже было сказано,
спущены, я позволяю себе покинуть библиотеку, проник¬
нуть в темный интерьер спальни и сквозь щелочку между
занавесками устремить взгляд на соседнюю виллу.
Обычно в этот час освещены лишь два широких окна
холла, подернутые молочной дымкой муслиновых штор, а
то и с полной отчетливостью раскрывающие внутренность
помещения. Обстановка старинная, роскошная, много
массивной мебели и хрупкого фарфора. И среди этой рос¬
коши худощавый пожилой мужчина, па которого направ¬
лена моя авторучка — подзорная труба.
Землистого цвета лицо, изрезанное мелкими морщин¬
ками, имеет болезненный вид. Вообще-то Горанов, как
видно, относится к тому типу людей, которые в любой
момент готовы отдать богу душу, однако, отмеченные та¬
кой готовностью, они способны прожить столько, что за
это время успевают переселиться на тот свет все их близ¬
310
кие. Ему наверняка уже перевалило за шестьдесят, но,
несмотря на седину и потускневший взгляд, он едва ли
достиг следующего десятка. Рубленые складки образуют
на его лице гримасу недовольства или страдания, словно
его изводит не очень сильная, но непрекращающаяся
зубная боль.
Одетый в поношенный халат вишневого цвета, он
обычно читает газету, лежа на диване, или медленно хо¬
дит взад-вперед, словно вымеряя длину холла. Когда дли¬
на холла его не интересует, он убивает время за картами.
Его единственный партнер в этих случаях — Пенев.
Пенев тоже с виду анемичный и болезненный, но до
старости ему еще далеко — по уже имеющимся у меня све¬
дениям, вот-вот стукнет сорок. Что касается данных о
его лице, длинном и бескровном, то они весьма смутные,
так что вы легко могли бы несколькими годками ошибить¬
ся в ту или другую сторону. Во всем его облике сказы¬
вается что-то острое: в крутом изломе бровей, в носе,
вытянутом, словно птичий клюв, в заостренном подбород¬
ке, в колючем взгляде маленьких черных глаз. В углу
бледных, бескровных губ неизменно торчит сигарета.
Незажженная сигарета. Иногда он ее выпимает изо рта и
бросает в пепельницу, но вскоре на ее месте появляется
новая, тоже незажженная. Видимо, Горанов не разрешает
ему курить. А может, врачи не разрешают.
Иногда старик резко оборачивается и глядит в окно,
а порой и Пенев следует его примеру, словно за темным
окном таится нечто неведомое и нежеланное. Потом игра
продолжается. Продолжается обычно до одиннадцати,
когда оба бросают карты, а побежденный выкладывает
какой-нибудь банкнот. Покидая холл, партнеры гасят
свет. Этим привычный спектакль кончается.
Пустой и досадный спектакль, вполне под стать этому
тихому и сонному месту, где при необходимости вы могли
бы несколько успокоить свои нервы или расстроить их
еще больше. И вполне под стать милому старому Берну,
где после восьми часов улицы пустеют и где единственно
возможное приключение состоит в том, что Бенато проль¬
ет на ваш костюм миланский соус или прожжет вам ру¬
кав своей сигаретой.
311
* *
Прошло целых две недели, пока однажды утром слу¬
чилось нечто необычное. У моей двери раздался звонок.
Не у черного хода, куда мои поставщики приносят продук¬
ты, а у парадного. Открыв, я оказываюсь лицом к лицу с
молодой дамой. Не подумайте, что речь идет о самке типа
голливудских, чье появление лишает героя рассудка.
Дама без особых примет — словом, из тех, кого вы на
улице не провожаете взглядом. Средний рост, строгий
серый костюм и как будто не слишком интересное лицо,
отчасти скрытое за большими очками с дымчатыми стек¬
лами.
— Я пришла по поводу квартиры,— прозаично сооб¬
щает посетительница.
— Какой квартиры?
— Той, что вы сдаете.
— Нет у меня такой,— говорю в ответ.
— А объявление?
— Ах да, объявление... Я просто забыл его снять,—
оправдываюсь я, вспомнив о визитной карточке над вхо¬
дом в сад, которую давно надо было убрать.
— Может быть, вы все же знаете, где тут поблизости
есть свободное жилье? — продолжает дама.
— Нет, к сожалению. Сдавали в соседнем доме, но
теперь и там занято.
— Странно... А мне говорили, здесь сколько угодно
свободных квартир.
— Понятия не имею... Весьма возможно,— с досадой
бубшо я, посматривая на часы.
Наконец она кивает мне и направляется к красному
«фольксвагену», стоящему у калитки.
Следующее утро тоже начинается необычно. Опять
звонок — не с черного хода, а с парадного. Передо мной
снова вырастает дама, и я не сразу понимаю, что это вче¬
рашняя посетительница. Пастельно-лилового цвета платье
из дорогой шерстяной ткани плотно облегает ее фигуру,
выгодно подчеркивая ее силуэт и щедрые формы бюста.
Лицо, сегодня уже без дымчатых очков в виде ночной ба¬
бочки, сияет в обаятельной улыбке. Улыбаются сочные
губы и карие глаза под тенистыми ресницами.
— Опять я по поводу квартиры,— сообщает дама.
— Но я я^е вам сказал, что у меня нет,— отвечаю, пы¬
312
таясь выйти из шокового состояния.— Теперь, если вы
заметили, и объявления уже нет.
— Верно, заметила,— кивает незнакомка, продолжая
озарять меня своей улыбкой,— но, поверьте, я нигде
вокруг так и не смогла найти ничего подходящего. Но так
как мне стало известно, что вы один... И поскольку я го¬
това довольствоваться одним этажом, а в крайнем случае
и одной-едииствегшой комнатой, мне пришло в голову,
что...
Я тоже успел кое о чем подумать и даже готов на сло¬
вах выразить свои мысли — послать нахалку ко всем
чертям, но она опережает меня и с той же милой улыбкой
добавляет:
— Неужели вы оставите без крова бездомную жен¬
щину, да еще в такую холодную и сырую погоду? Уверяю
вас, я не пью, не созываю гостей, не пристаю к хозяину —
словом, все равно что и вовсе не существую...
Пока длится ее небольшой монолог, мои рассуждения
постепенно приобретают иное направление. В конце кон¬
цов, эта женщина пришла сюда не просто так, а ради чего-
то. Это что-то — едва ли я сам, и было бы недурно понять,
что же это такое. И йотом, подобное соседство может
оказаться весьма полезным. Да и комната, смежная с
холлом, мне совершенно ни к чему.
— У меня просто сердце разрывается,— тихо говорю
я.— Можно бы уступить вам комнату на нияшем этаже,
при условии что холл будет общим. Ничего другого пред¬
ложить вам не могу.
— В первый же миг я поняла, что вы человек велико¬
душный,— щебечет дама, пока я ввожу ее в дом.— Ни¬
чего, что холл будет общим... Теперь у меня сердце раз¬
рывается...
— Если бы не телевизор, то можно было бы уступить
вам весь этаж,— сухо добавляю я.— Как раз сейчас до¬
казывают многосерийный телефильм «Черное досье».
— Но тут просто великолепно! — восклицает незна¬
комка, проходя в просторный холл, на который я уже
частично утратил права.— Вся обстановка зеленых то¬
нов... Мой любимый цвет.
Смежная комната и соседствующая с ней ванная тоже
вызывают одобрение. Однако внимание дамы вопреки
женской логике привлекает не столько ванная, сколько
313
вид из окна. А вид из окна охватывает в основном виллу
Горанова.
— Мне кажется, нам лучше сразу договориться на¬
счет оплаты,— предлагает незнакомка, когда мы возвра¬
щаемся в холл.
— Успеется,— возражаю я.— К тому же мне пора на
работу. Вот вам ключ от парадной двери. Закажите себе
дубликат, а оригинал бросьте в ящик для писем.
Я киваю и ухожу со спокойным видом — дескать, мне,
человеку добропорядочному и скучному, ничего не стоит
доверить свою квартиру первому встречному, так как
скрывать мне нечего.
Под вечер, вынимая ключ из нашего тайника, я чуть
не сталкиваюсь у входа с каким-то бесполым существом в
шляпе с широкими полями, в толстом свитере крупной
вязки и в синих потрепанных джинсах.
«Вот и визиты начались!» — мелькает у меня в го¬
лове, только вдруг хиппи кажется мне подозрительно зна¬
комым.
— Вы на маскарад? — спрашиваю я, убедившись, что
бесполое существо — не кто иной, как моя женственная
квартирантка.
— На художественную дискуссию,— уточняет дама-
хиппи.
— А, понимаю. Потому-то вы так художественно вы¬
рядились.
— Иначе меня сочтут чужаком. Самое неприятное,
если в тебе заподозрят чужака.
Следуя этой истине, незнакомка устраивается в моем
доме, как в своем собственном. Держится, правда, без
тени нахальства, но до того непосредственно, что остается
только удивляться.
Вечером, по возвращении с упомянутой дискуссии,
она плюхается в кресло и непринужденно оповещает:
— Ох, умираю с голоду.
— Холодильник к вашим услугам,— говорю я.
— И вы составите мне компанию?
— Почему бы ист? «Черное досье» уже закончи¬
лось.
Мы идем на кухню.
Покопавшись в холодильнике, дама-хиппи выбирает
именно то, что и я бы выбрал, самое прозаичное и самое
существенное: яйца и ломоть ветчины.
314
— Вы никогда не закрываете занавески?— спрашивает
дама, ставя сковороду с маслом на газовую плиту.
— А чего ради я их должен закрывать?
— Неужто вы не общаетесь с представительницами
противоположного пола?
— Вы первая. А что касается пола... То вы в этом туа¬
лете...
— Чтобы сделаться монахом, мало надеть рясу, гос¬
подин... Не знаю, как вас величать...
— Мое имя вы могли видеть на дверях.
— Видела, только не знаю, как мне вас звать. Вы как
предпочли бы обращаться ко мне?
Вопрос ставит меня в затруднение, хотя, вернувшись
с работы, я обнаружил в холле предусмотрительно остав¬
ленную на столе ее визитную карточку, на которой зна¬
чится: «Розмари Дюмон, студентка. Берн». Карточка ши¬
карная, гравированная, к тому же только что отпечатан¬
ная, даже краска размазалась, когда я с нажимом провел
пальцем по буквам.
— В зависимости от обстоятельств,—отвечаю.—
Если вы намерены остаться здесь на продолжительное
время, я бы стал звать вас Розмари — думаю, рано или
поздно мы все равно к этому придем. А если вы совсем не¬
надолго ...
— В таком случае зовите меня Розмари, дорогой Пьер.
Она выключает газ, несет сковородку на стол и ставит
на заранее приготовленную деревянную дощечку. Но,
прежде чем сесть, она делает два шага в сторону окна и
резким движением задергивает занавеску. Вы, наверно,
обратили внимание на то, что в отличие от театра в жизни
действие нередко начинается именно после того, как за¬
крывается занавес.
Какое-то время дама-хиппи ест молча, по всей ве¬
роятности, она порядком проголодалась. Когда еды за¬
метно поубавилось, она ни с того ни с сего спрашивает:
— Вам нравятся импрессионисты, Пьер?
— Признаться по правде, я их часто путаю, все эти
школы: импрессионистов, экспрессионистов...
— Как вы можете путать импрессионизм с экспрес¬
сионизмом? — с укором смотрит она на меня.
—- Очень просто. Без всякого затруднения.
— Но ведь различие заключено в самих словах!
— О, слова!.. Слова — этикетка, фасад...
315
Розмари бросает на меня беглый взгляд, затем снова
сосредоточивает внимание на своей тарелке.
— В сущности, вы правы,— замечает она после двух¬
трех движений вилкой.— И в этом случае, как часто бы¬
вает, название не выражает явления. И все же вы не ста¬
нете утверждать, что ничего не слышали о таких худож¬
никах, как Моне, Сислей, Ренуар...
— Последнее имя мне действительно что-то напоми¬
нает,— признаюсь я.— О каких-то голых женщинах.
Рыжих до невозможности и ужасно толстых.
— Понимаю,— кивает Розмари.— Вы не относитесь
к категории современных мужчин, для которых характер¬
на широта культурных интересов. Вы принадлежите к
другому типу — узких специалистов. А какая именно у
вас специальность?
— Совершенно прозаическая: я пытаюсь делать день¬
ги.
— Все пытаются, притом разными способами.
— Мой способ — торговля. Точнее, экспортно-импорт¬
ные операции. Еще точнее — продукты питания. Вероят¬
но, в соответствии с вашей классификацией типу мужчин,
к которому вы причисляете меня, отведено место где-то
в самом низу. Имеется в виду тип мужчин-эгоистов.
Она отодвигает тарелку, снова окидывает меня испы¬
тующим взглядом и говорит:
— «Тип мужчин-эгоистов»? Напрасно вы его так
именуете, иного типа просто не бывает.
— Как так не бывает? А филантропы, правдоиска¬
тели, наконец, ваши импрессионисты?
— Не бывает, не бывает,— качает она головой, словно
упрямый ребенок.— И вы это отлично знаете.
Потом она озирается и задерживает взгляд на пачке
«Кента». Я подаю ей сигареты и подношу зажигалку.
— Сама сущность жизни,— продолжает она,— со¬
стоит в присвоении и усвоении, в присвоении и переработке
присвоенного: цветок с помощью своих корней грабит и
опустошает почву, животное опустошает растительный
мир и умерщвляет других животных, ну а человек...
человек, еще будучи зародышем, высасывает жизненные
соки материнского организма, чтобы потом сосать мате¬
ринскую грудь, чтобы в дальнейшем присваивать все,
что в его силах и возможностях. И если, к примеру, мы с
316
вами еще живы и окружающие пока не растерзали нас на
куски, то лишь потому, что силы и возможности подавля¬
ющего большинства людей довольно жалки...
— Если я вас правильно понял, вы считаете, что все
крадут?
— А вы только сейчас узнаете об этом? Все, к чему вы
ни протянете руку, уже кому-то принадлежит. Следо¬
вательно, раз вы берете, вы кого-то грабите. Конечно,
общество, то есть сильные, присвоившие право действо¬
вать от имени общества, создали сложную систему пра¬
вил, чтобы предотвратить грабеж и обеспечить себе при¬
вилегию грабить других. Законы и мораль лишь регламен¬
тируют грабеж, но не отменяют его.
— Скверным вещам учат вас в школе,— роняю я
меланхолически.
— Этим вещам учит не школа, а жизнь,— уточняет
Розмари, устремляя на меня не только вызывающий
взгляд, но и густую струю дыма.
— Какая жизнь? Бедных бездомных студентов?
— Благодаря вам я уже не бездомна. И, пусть это по¬
кажется нескромностью, должна добавить, что и на бед¬
ность не смею жаловаться. Мой отец накопил немало денег
именно по вашему методу — торговлей.
— Чем он торговал?
— Не продовольствием, а часами. Но это деталь.
— Которая не мешает вам видеть в нем вора.
— Не понимаю, почему я должна щадить его, если не
щажу остальных? Все воры...
— И вы в том числе?
— Естественно. Раз я живу на его ворованные деньги.
— Логично! — киваю я и смотрю на часы.— Вроде
бы пора ложиться спать.
— В самом деле. Я что-то не в меру разболталась.
— Наверное, вы держите под подушкой красную кни¬
жечку Мао...
— Допустим. Ну и что? — снова бросает она па меня
вызывающий взгляд.
— Ничего, конечно. Дело вкуса. Но раз уж мы заго¬
ворили о вкусах, то позвольте заметить: одежда хиппи
вам никак не идет. Ваша фигура, Розмари, достойна луч¬
шей участи.
Пожелав ей спокойной ночи, я удаляюсь на верх¬
317
ний этаж. И быть может, это чистая случайность, но
больше мне никогда не приходилось видеть Розмари в
драных джинсах и мешковатом свитере.
* * *
«Не пыо, гостей не созываю — словом, все равно
что я вовсе не существую...» Должен признать, что, по¬
селившись у меня, Розмари соблюдает все пункты выше¬
приведенной декларации, кроме одного: она все-таки су¬
ществует. И вполне отдает себе в этом отчет, да еще ста¬
рается, чтобы и я не упускал этого из виду. Вернувшись
со своих лекций, она так грациозно покачивается на вы¬
соких каблуках, очертания ее бедер и бюста так соблаз¬
нительны, а глаза — просто грешно прятать такие глаза
за стеклами очков — смотрят на меня с такой многообе¬
щающей игривостью, что... Как тут усомнишься в ее су¬
ществовании?
— Скучаете? — спрашивает она, бросив на диван су¬
мочку и перчатки. И, прежде чем я решил, что сказать
в ответ, добавляет: — В таком случае давайте поужинаем
и поскучаем вместе.
В сущности, с моей квартиранткой особенно не со¬
скучишься. Она постоянно меняет наряды, которые приво¬
локла в трех объемистых чемоданах, и возвращается домой
то светски элегантной, словно с дипломатического коктей¬
ля, то в спортивном платье с белым воротничком, напоми¬
ная балованную маменькину дочку, то в строгом темном
костюме, будто персона из делового мира. Постоянно
меняется не только ее внешность, но и ее манеры, настро¬
ение, характер суждений. Веселая или задумчивая, болт¬
ливая или молчаливая, романтически наивная или грубо
практичная, сдержанная или агрессивная, притворная
или искренняя, хотя заподозрить в ней искренность весь¬
ма затруднительно.
Как-то в разговоре я позволил себе заметить:
— Вы как хамелеон, за вами просто не уследишь.
— Надеюсь, вам известно, что такое хамелеон...
— Если не ошибаюсь, какое-то пресмыкающееся.
— Поражаюсь вашей грубости: сравнить меня с пре¬
смыкающимся!
— Я имею в виду только вашу способность постоянно
меняться.
318
—- Тогда вы могли бы сравнить меня с каким-нибудь
чарующе-переменчивым драгоценным камнем.
— С каким камнем? Я, как вам известно, камнями
не торгую.
— Например, с александритом... Говорят, утро у этого
камня зеленое, а вечер красный. Или с опалом, вобрав¬
шим в себя все цвета радуги. С лунным камнем или с сол¬
нечным.
— Уж больно сложно. Совсем как у импрессионистов.
Не лучше ли ограничиться более простым решением: вы¬
берите себе какой-нибудь определенный характер и не
меняйте его при всех обстоятельствах.
— А какой вы советовали бы мне выбрать?
— Настоящий.
— Настоящий? — Она смотрит на меня задумчиво.—
А вы не боитесь ошибиться?
У нее красивое лицо, но, чтобы увидеть, какое оно,
это лицо, нужно, улучив момент, поймать его в миг уг¬
лубленности и раздумья, однако именно тогда оно в чем-
то теряет, потому что красота его в непрестанных изме¬
нениях — в целой гамме взглядов, в улыбках, полуулыб¬
ках, в ослепительном смехе алых губ, обнажающих кра¬
сивые белые зубы, в красноречивых изгибах этих губ,
в движении бровей, в едва заметных волнах настроения,
пробегающих по этому то наивному и непорочному, то
иронически холодному или вызывающе чувственному
лицу.
Быть может, ей двадцать три года, но, если окажется,
что тридцать два, я особенно удивляться не стану. Вооб-
ще-то иногда кажется, что ей тридцать два, а иногда —
двадцать три, однако я склоняюсь к гипотезе в пользу
третьего десятилетия или — ради галантности — в пользу
конца второго. Внешность часто бывает обманчива, а вот
манера рассуждать, даже если рассуждения не совсем
искренние, говорит о многом.
— Скучаете?
Традиция этого вопроса, задаваемого моей квартирант¬
кой всякий раз, когда она возвращается из города, вос¬
ходит к первой неделе нашего мирлого сосуществования.
Но, говоря о нашем мирном сосуществовании, я не хочу,
чтобы меня неправильно поняли. Потому что если дама
следует правилу «не приставать к хозяину», то я со своей
стороны соблюдаю принцип «не задевать квартирантку».
319
Итак:
— Скучаете?
Этот вопрос был мне задан еще в конце первой недели.
— Нисколько, по крайней мере сейчас,— говорю в от¬
вет.— Только что смотрел «Черное досье».
— О Пьер! Перестаньте наконец паясничать с этим
вашим досье. Я вас уже достаточно хорошо знаю, чтобы
понять, что телевизор вам служит главным образом для
освещения.
— Не надо было говорить, что я ничего не смыслю
в импрессионизме,— замечаю я с унылым видом.— Непро¬
стительная ошибка. Вы раз и навсегда причислили меня
к категории закончеппых тупиц.
— Вовсе нет. Законченные тупицы не способны ску¬
чать.
— Откуда вы взяли, что я скучаю?
— Невольно приходишь к такому заключению. По
саду вы не гуляете, в кафе у остановки не ходите, гостей
не принимаете, в карты не играете, поваренную книгу
не изучаете, гимнастикой по утрам не занимаетесь... Сло¬
вом, вы не способны окунуться в скучную жизнь этого
квартала. А раз не способны, значит, скучаете.
— Только не в вашем присутствии.
— Благодарю. Но это не ответ.
Потом добавляет, уже иным тоном — она имеет обык¬
новение неожиданно менять топ:
— А может, секрет именно в том и состоит, чтобы по¬
грузиться в царящую вокруг летаргию? Раз уж плывешь
по течению и обречена плыть до конца, разумнее всего
расслабиться и не оказывать никакого сопротивления...
— Вот и расслабляйтесь, кто вам мешает,— примири¬
тельно соглашаюсь я.
— Кто? — восклицает она опять другим тоном.—
Желания, стремления, мысль о том, что я могла бы столь¬
ко увидеть и столько пережить, вместо того чтобы про¬
зябать в этом глухом квартале среди холмистой бернской
провинции.
— Не впадайте в хандру,— советую я.— Люди поды¬
хают от тоски не только в бернской провинции.
— Да, и все из-за того, что свыклись со своим углом
и пе мыслят иной жизни. Одно и то же — пусть это будет
даже индейка с апельсинами,— повтори его раз пять,
станет в тягость. А секрет состоит в том, чтобы вовремя
320
отказаться от того, что может стать в тягость, и избрать
нечто иное. Секрет — в переменах, в движении, а не
в топтании на месте.
— Послушав вас, можно подумать, что самые счаст¬
ливые люди ка свете шоферы и коммивояжеры.
— Зачем так упрощать?
— А вы не усложняйте, Я полагаю, если стремиться
во что бы то ни стало сделать свою жизнь интересней,
можно добиться этого где угодно, даже в таком дремотном
углу, как этот,— конечно, при условии что ты не лишен
воображения.
— Пожалуй, вы правы! — соглашается она, снова пе¬
ременив тон.— Пусть наша жизнь будет не такой уж
интересной, но хотя бы менее скучной!
Говоря между нами, у меня не создается впечатления,
что мою квартирантку одолевает скука. Днем она без
устали мечется между Остриигом и центром, да и будучи
здесь, в этом дачном месте, продолжает сновать от конди¬
терской на станцию, со станции в магазин или в Поселок
Робинзона — так именуют построенный с выдумкой ульт-
рамодерный комплекс по ту сторону холма, где у Розмари
завелись знакомые по университету.
Когда она возвращается домой раньше меня, я час¬
тенько застаю ее на аллее беседующей с кем-нибудь из
соседей. Обаятельная внешность не единственное преиму¬
щество Розмари. Она человек на редкость общительный
и приветливый, так что меня особенно не удивляет, когда
однажды вечером она спрашивает меня:
— Пьер, вы не возражаете, если мы завтра составим
здесь партию в бридж? Надеюсь, с игрой в бридж вы
знакомы несколько лучше, нежели с импрессионистами.
— Кто же будет нашими партнерами?
— Наша соседка Флора Зайлер и американец, кото¬
рый живет чуть выше, по ту сторону аллеи,— Ральф
Бэнтои.
— Я подозреваю, что вы их уже пригласили.
— Да... то есть...— Она сконфуженно замолкает.
— «Я не пью, гостей не созываю...» — цитирую я ее
собственные слова.
— О Пьер!.. Не надо быть таким противным. Пригла¬
шая этих людей, я заботилась прежде всего о вас. Думаю,
надо же как-то вырвать человека из цепких объятий этого
«Черного досье».
11 № 3190
321
— «Плафон» или «контра»? — лаконично спрашиваю я,
чтобы положить конец этим лицемерным излияниям.
— Что вы предпочтете, дорогой,— сговорчиво отве¬
чает Розмари.
Следующий день — суббота, так что мы оба дома, хотя
это не совсем так, потому что с утра моя квартирантка
катит на своей красной машине на Остринг и обратно,
чтобы доставить деликатесы, необходимые для легкой за¬
куски, а я тем временем забочусь о пополнении напитками
нашего домашнего бара, до сих пор существовавшего
лишь номинально, для чего мне приходится ехать в го¬
род, а едва вернувшись, я снова мчусь туда, чтобы при¬
купить миндаля и зеленых маслин, так как Розмари
считает, что без миндаля и зеленых маслин не обойтись,
однако, не успев отдышаться после возвращения, я слышу
слова Розмари: «А играть на чем будем, стола-то пег»,
на что я не могу не возразить: «Как это нет стола?», после
чего следует разъяснение, что имеется в виду не обеден¬
ный, а специальный стол, крытый зеленым сукном, к
тому же такой стол прекрасно впишется в наш зеленый
холл, хотя, по-моему, вполне достаточно зеленых маслин,
и в конце концов мне снова приходится мчаться в город,
долго бродить по торговому центру, прежде чем удается
найти соответствующее игральное сооружение, после чего
я возвращаюсь домой как раз вовремя, по крайней мере
так говорит Розмари — она не может не высказать своего
удовлетворения по этому поводу, потому что нужно по¬
мочь ей приготовить сандвичи.
Точно в шесть у парадной раздается звонок. Это, ко¬
нечно же, упомянутый Ральф Бэнтои, потому что муж¬
чины — народ точный. Кроме того, Бэнтон, по данным
Розмари, работает юрисконсультом в каком-то банке,
а юрисконсульты отличаются исключительной точностью,
особенно банковские.
Гость подносит моей квартирантке три орхидеи в цел¬
лофановой коробке — падеюсь, не из тех, ядовитых, ко¬
торых панически боится Бенато,— а меня одаряет лю¬
безной, несколько сонной улыбкой, вполне в стиле сон¬
ного дачного поселка. Этот черноокий флегматичный кра¬
савец, вероятно, уже разменял четвертый десяток, но
сорока еще явно не достиг. Разглядеть его более тщательно
удается после того, как мы размещаемся в холле, где
всю тяжесть разговора об этой несносной погоде и про¬
322
чих вещах принимает на себя Розмари, а мне остается
только глазеть, молча покуривая.
Не знай я об этом заранее, вряд ли бы я счел его янки.
Во всяком случае, у него очень мало общего с тем типом
породистого американского самца, который вестерны воз¬
вели в образец. Хорошо сложенный, среднего роста, Бэн-
тон обнаруживает явно выраженную склонность к пол¬
ноте, обуздывать которую ему, как видно, стоит немалых
усилий. Черная грива Бэнтона подстрижена не столь
коротко, чтобы противоречить современной моде, но и
не столь длинно, чтобы роднить его с хиппи. У него чер¬
ные брови с каким-то меланхоличным изгибом и черные,
исполненные меланхолии глаза — их выражение неуло¬
вимо, скрытое где-то в полумраке ресниц. Слегка горба¬
тый нос, нисходящая, чуть надломленная линия которого
тоже имеет нечто меланхоличное. Полные губы очерчены
па матовом лице весьма отчетливо. А небольшая родинка
на округлом подбородке, видимо, создает ему некоторые
неудобства во время бритья. Возможно, в его жилах есть
одна-две капли мексиканской или пуэрто-риканской кро¬
ви. А может, он принадлежит не к «ковбойскому» типу
янки, а к иному — изнеженному и мечтательному; такие
в кинофильмах бренчат на гитаре, вместо того чтобы
стрелять из кольта.
— Мистер Бэнтон, наш друг Пьер предпочитает иг¬
рать в «плафон»,— слышится голос Розмари, которая от
погоды уже перешла к картам.— Вы не против?
— Предпочтение хозяина для меня закон,— с флегма¬
тичной улыбкой отвечает американец.
— Тут дело не в предпочтении, а в возможностях,—
спешу я пояснить.— Иначе я бы не стал предлагать вам
играть в такую вздорную игру.
— В наше время человеку подчас трудно судить, что
вздорно, а что нет,— замечает Бэнтон.— Посмотришь,
как одевается нынешняя молодежь, послушаешь, какими
она пользуется словами...
Розмари, похоже, готова что-то возразить, но у входа
снова слышен звонок. Это, как и следовало ожидать,
наша соседка Флора Зайлер, поселившаяся у моих сосе¬
дей, рантье. При ее появлении Бэнтон слегка вздраги¬
вает, что происходит и со мной, хотя я успел заметить ее
издали. Правда, одно дело увидеть ее издали, и совсем
другое — в непосредственной близости.
11*
323
Флора Зайлер и моя квартирантка примерно одного
возраста — точность в этом вопросе вообще вещь относи¬
тельная,— во всяком случае, моложе она не кажется.
Зато ростом гораздо выше Розмари, что же касается объе¬
ма, то она вполне могла бы вобрать две таких, как Роз¬
мари, и глазом не моргнув. Чтобы не впадать в злосло¬
вие, я спешу пояснить, что фрау Зайлер вовсе пе кажется
толстухой, страдающей от нарушения обмена веществ,
или дюжим мужиком, защищающим спортивную честь
своей страны в метании молота. Все у нее пропорцио¬
нально — если не принимать в расчет бюста и тазовых
частей, изваянных природой с некоторой излишней щед¬
ростью, но тоже вполне пропорционально при внуши¬
тельном росте метр восемьдесят. Словом, она принадле¬
жит к разряду тех дородных самок, которые рождают
чувство неполноценности у подавляющего большинства
мужчин и возбуждают атавистические аппетиты у осталь¬
ной части.
Немка по-свойски жмет мне руку, затем Бэнтоыу, и
тот с трудом скрывает страдальческое выражение. Мне
думается, его состояние объясняется не только богатыр¬
ским рукопожатием дамы, но и присутствием на пальце
американца массивного перстня. Не знаю, приходилось
ли вам это замечать, по, когда на пальце у вас кольцо
и вам крепко жму^ руку, ощущение не из прият¬
ных.
Чтобы пе чувствовать себя стесненной в кресле, Флора
Зайлер располагает свою импозантную фигуру на диване,
а Розмари подтаскивает поближе сервировочный столик
с напитками, наш домашний бар. Несколько минут длится
выбор напитков, расстановка бокалов и сложные манипу¬
ляции с кубиками льда, которые, как известно, все время
норовят выскользнуть из щипцов. Розмари уже готовится
произнести скромный вступительный тост, однако немка
успевает заткнуть ей рот:
— Не лучше ли прямо приступить к делу? Я заме¬
тила, что этот светский ритуал, пустая болтовня, не
столько сближает людей, сколько угнетает.
Остальные, кажется, разделяют ее мнение, потому что
все мы как по команде берем в руки бокалы и рассажи¬
ваемся за зеленым столом, так удачно дополняющим ин¬
терьер холла. По жребию первую партию я должен играть
с Розмари против Флоры и Ральфа, чем я очень доволен,
324
потому что если уж ссориться, то лучше с близким чело¬
веком.
Играть в бридж я научился из чисто профессиональ¬
ных соображений и довольно давно, в пору моих много¬
численных перевоплощений, когда я так же, как отец
Розмари, занимался часовым промыслом. Правда, с той
поры, поры моей молодости, уже много воды утекло, так
что поначалу я воздерживаюсь от не в меру громких
анонсов, давая возможность моей квартирантке держать
инициативу в своих руках, что очень льстит ее деятель¬
ной и амбициозной натуре — хлебом пе корми, только
бы ей делать заходы.
— Пьер, вы на меня не сердитесь, за мою промаш¬
ку?..— мило спрашивает Розмари, после того как прова¬
ливает игру, которая явно сулила удачу.
— Нисколько, дорогая. Я даже подозреваю, что вы
это сделали исключительно ради того, чтобы поднять мое
настроение. Когда другой опростоволосится, начинаешь
ходить петухом.
В сущности, она играет очень неплохо, правда, имеет
склонность к авантюризму, который в бридже дорого об¬
ходится, особенно когда имеешь дело с такими беспощад¬
ными партнерами, как Флора и Ральф. Они с головой
уходят в карты и, очевидно, понимают друг друга без
слов — я хочу сказать — в игре, потому что о другом
пока рано судить,— а к словам прибегают лишь для того,
чтобы сделать анонс.
Роббер, как и следовало ожидать, кончается для пас
катастрофой, и Розмари снова спрашивает, не сержусь ли
я на нее, а я снова горячо отвергаю ничем не оправданное
подозрение. Мы меняемся местами, и на этот раз я ока¬
зываюсь напротив американца, а уж если двое мужчин
ополчаются против двух женщин, добром это, естествен¬
но, не кончается, так что после второго роббера мой
проигрыш удваивается, и Флора, моя очередная напар¬
ница, несмотря на свою молодость, по-матерински уте¬
шает меня:
— Вы должны рассчитывать только на свою партнер¬
шу, мой мальчик, иначе пе сносить вам головы.
Я говорю, что рассчитываю исключительно на нее, и
она, будучи в прекрасном расположении духа, восприни¬
мает мои слова как нечто само собою разумеющееся.
Кстати сказать, немка нисколько не стесняется своих
325
внушительных габаритов и держится так естественно,
словно считает, что именно она являет собой олицетворе¬
ние истинной самки и что не ее вина в том, что вокруг
копошатся всякие пигалицы вроде Розмари. Она не вы¬
пячивает свои щедрые формы, но и прятать их тоже не
намерена, тем более что это просто невозможно — не по¬
являться же ей перед людьми в фанерной упаковке. Одета
она без претензий, на ней юбка, блузка и кофта, небрежно
накинутая на плечи, чтобы не стесняла пышную грудь.
Эти вещички она приобретает только в самом модном
ателье и, конечно же, по заказу. При таких размерах...
Рассчитывая на Флору, я зорко слежу за ее красноре¬
чивым взглядом и довольствуюсь лишь тем, что время от
времени сдержанно анонсирую. Переговариваться взгля-
дамрг не очепь-то прилично для порядочных игроков, од¬
нако наши женщины сделали этот стиль нормой — Роз¬
мари тоже не упускает случая вперить взгляд своих карих
глаз в глаза американца.
Флора достаточно разумно использует преимущества
своих ног, а также авантюристические проделки моей
квартирантки, от которых та не может отрешиться, так
что под конец ей и в самом деле удается удержать меня
над пропастью. Затем мы решаем немного подкрепить¬
ся.
К нашим услугам «холодный буфет», как выражается
Розмари. Каждый кладет себе на тарелку что-нибудь из
деликатесов, грудой лежащих на краю стола, и устраи¬
вается в кресле рядом с передвижным баром. Один только
Бэнтон ест возле бара стоя. Я подозреваю, что он боится
слишком измять свой костюм, а может, пе желает стеснять
немку, расположившуюся на диване. Одет он безупречно,
может быть, даже чуть более безупречно, чем приличест¬
вует светскому человеку. Я хочу сказать, что ему недо¬
стает той едва заметной небрежности, которая отличает
светского человека от витринного манекена. Впрочем,
для юрисконсульта светские манеры не так уж обяза¬
тельны.
— На этот раз вы сплоховали, Ральф,— произносит
Розмари.— Вместо того чтоб меня поддержать, вы объяв¬
ляете пас.
— Эта поддержка обошлась бы вам очень дорого,—
отзывается Флора, обращая на меня заговорщический
взгляд — дескать, какая наивность.
326
— Да, но вы бы не выиграли всю партию. И если так
случилось, то этим вы обязаны Ральфу.
— Очаровательная соседушка,— обращается к ней
американец с нескрываемой апатией, из которой явст¬
вует, что он ни во что не ставит ее очарование.— Бывают
минуты, когда щадишь противника, чтобы пощадить са¬
мого себя.
— Не понимаю вашей логики,— упорствует Розма¬
ри.— Нельзя же в одно и то же время щадить и себя и
своего противника, если интересы у вас разные.
— И все же в определенные моменты такая логика
единственно приемлема,— невозмутимо настаивает Бэп-
TOII.
— Так же как элементарный расчет,— добавляет нем¬
ка, снова заговорщически на меня поглядывая.— Две ты¬
сячи тоже кое-что значат.
Вероятно, без злого умысла она скрестила передо
мною свои импозантные ноги, и я прихожу к мысли, что
щедрая плоть этой женщины несколько не согласуется
с ее лицом, если иметь в виду нашу привычку ассоцииро¬
вать крупные формы с добродушным характером челове¬
ка. Быть может, эта привычка связана с нашими ранними
воспоминаниями о матери, которая в глазах ребенка всегда
кажется очень большой, и лишь немногие из нас имеют
возможность впоследствии убедиться, что не всякая рос¬
лая женщина переполнена материнской добротой. Так
или иначе, лицо Флоры подошло бы даме куда более гра¬
циозной, этакой кобре, бытующей в представлении иных
людей как женщипа-вамп. Высокие дуги бровей, минда¬
левидные переменчивые глаза, выступающие скулы и до¬
вольно крупный рот, все это в обрамлении роскошных
темно-каштановых волос — с таким лицом можно при же¬
лании пробиться на большой экран или хотя бы сниматься
в рекламных короткометражках косметических фирм.
Только мне кажется, что Флора вовсе не из тех женщин,
которые склонны довольствоваться убогим доходом от по¬
добных аттракционов.
Особенно странные у нее глаза — неуловимые, измен¬
чивые, то голубые, то сипе-зелепые, то серые. Я думаю, тут
сказывается свет настольных ламп, а также отражение
зеленых обоев. Интересно, как обозначены эти глаза в ее
паспорте.
327
А между тем разговор на картежную тему продолжа¬
ется, хотя и без моего участия, присутствующие давно
называют друг друга по имени, и это наводит меня на
банальную мысль, что ничто так не сближает людей, как
мелкие пороки, и что в иных случаях игра в карты или
хорошая попойка могут сделать больше в этом отноше¬
нии, чем два года знакомства.
— У вас, Ральф, вроде бы отсутствует жажда обога¬
щения,— комментирует Розмари.
— Эта жажда в избытке присутствует у нас у всех,—
спокойно отвечает американец.
— Нет, не у всех,— возражает Флора.— У меня соз¬
дается впечатление, что наш хозяин принимает участие
в игре, лишь бы составить нам компанию.
— Вероятно, он мечтает о прибылях покрупней,—
бросает Бэнтон.
— Разумеется,— киваю я.— Что вовсе не означает,
будто более скромный доход мне ни к чему.
Еще несколько таких же пустых фраз, служащих гар¬
ниром к нашему «холодному буфету», и мы снова садимся
вокруг зеленого стола, чтобы начать второй кон. Закан¬
чивается игра довольно скверно для Розмари, а для меня
и вовсе катастрофически, несмотря на самоотверженные
попытки Флоры избавить своего партнера от поражения.
— Весьма сожалею, что вам так досталось,— бормо*
чет немка после того, как с расчетами уже покопчено.—
Веда в том, что мне не всегда удается соразмерить свои
удары.
— Не стоит извиняться. Я доволен, что вы испытали
пусть небольшое, но удовольствие.
— Вы вправе рассчитывать на реванш, и я предлагаю
дать его у меня,— заявляет на прощание Бэнтон.
— Мы не упустим возможности воспользоваться ва¬
шим приглашением,— грозится Розмари.
После этого мне приходится коснуться бархатной руки
американца и стерпеть энергичное рукопожатие немки.
— Вы просто невозможны, Пьер! — заявляет моя
квартирантка, когда мы остаемся одни.
— Скверно играл?
— Нет. Это я скверно играла. Но вы какой-то совер¬
шенно бесчувственный. С моими страстями я даже начи¬
наю обнаруживать комплекс неполноценности.
— Вы такая пламенная натура?
328
— Я имею в виду игру.
— Ну, если дело только в игре...
Быть может, она чего-то ждет. Или, может, я сам чего-
то жду. Или мы оба ждем. Но, как это порой случается,
если оба чего-то ждут, ничего не происходит. Так что
спустя некоторое время я слышу собственные слова:
— Ральф тоже не кажется чрезмерно экспансивным.
— В тихом омуте черти водятся,— говорит в ответ
Розмари.
И удаляется в свою спальню.
* * *
Воскресный день проходит в молчании — каждый си¬
дит у себя в комнате, и лишь к обеду мы собираемся вме¬
сте, чтобы покончить с обильными остатками «холодного
буфета». Спустившись под вечер в холл, я застаю свою
квартирантку возлежащей на диване с какой-то книгой*
в которой много иллюстраций — если судить по крупным
цветным пятнам, заменяющим изображения, это, должно
быть, репродукции полотен импрессионистов.
— Кончилось «Черное досье»,— предупреждает Роз¬
мари.— Последний эпизод прокрутили вчера вечером как
раз в тот момент, когда Флора вытрясала из вас послед¬
ние франки.
— Выходит, одно напряжение я заменил другим,—
философски замечаю в ответ. И, вытянувшись по привычке
в кресле перед выключенным телевизором, добавляю: —
Но вы, похоже, привыкаете к здешней летаргии. Лежите
весь день, разглядываете картинки...
— Не разглядываю картинки, а занимаюсь самообра¬
зованием,— поправляет меня Розмари.— Неужели вы но
видите разницы между человеком, принимающим пищу,
и другим, жующим жвачку? Здешние жители не едят, а
жуют жвачку, не используют время, а убивают его.
Мысль о времени переносит ее взгляд к окну, за ко¬
торым в сумраке кружат голубоватые хлопья первого
снега.
— Какая погода! И как назло завтра утром мне ехать
в Женеву. И как назло у моей машины забарахлил мо¬
тор.
329
— А что за необходимость ехать в Женеву именно
завтра?
— Вызывает отец.
— Поезжайте поездом...
— А я надеялась услышать: «Я вас отвезу».
— Дорогая Розмари, может быть, неосторожно с моей
стороны подобным образом выказывать вам свою сла¬
бость, но для вас я готов даже на эту жертву.
— Браво, Пьер, вы делаете успехи! — взбодрилась
она.— Я хочу сказать: в лицемерии.
— Какая неблагодарность!
— Держу пари, что и у вас какие-то дела в Женеве.
От этой женщины ничего не скроешь. Кроме харак¬
тера дел. Который, честно говоря, пока не совсем ясен
мне самому.
К утру от снега не осталось ничего, только не совсем
просох асфальт. Так что мы отправились в дорогу в моем
«вольво» и к одиннадцати уже были в Женеве.
— Где прикажете вас оставить?'— спрашиваю, пока
мы медленно спускаемся с рю Монблан к озеру.
— В «Ротонде», пожалуйста. Я должна там встретиться
с одной приятельницей.
Выполняю приказание, затем сворачиваю вправо и
паркуюсь в первом попавшемся переулке. Иду пешком
обратно, вхожу во двор столь дорогого моему сердцу
отеля «Де ля пе», а оттуда проникаю в пассаж, ведущий
на рю Монблан. Теперь витрина «Ротонды» как раз в поле
зрения. В заведении достаточно светло, чтобы вполне
отчетливо видеть Розмари, сидящую за столиком в углу.
Приятельницы пока нет и в номипе.
Пять минут спустя женщина расплачивается, надевает
пальто, выходит на улицу и, торопливо озираясь, идет
к набережной. Я тоже выхожу, только в обратную сторо¬
ну, чтобы между мною и моей квартиранткой образова¬
лась необходимая дистанция. Меня очень забавляет, когда
я вижу, как она повторяет в общих чертах маневры,
к которым я сам прибегал чуть больше месяца тому назад.
Она оставляет в стороне два моста, чтобы пойти по треть¬
ему, предназначенному для пешеходов, и удостовериться,
что за нею не тянется хвост. Но кого Розмари имеет
в виду? Меня? Маловероятно. Если она так меня боится,
зачем ей было со мной ехать? Впрочем, она могла поехать
именно для того, чтобы показать, что бояться ей нечего.
330
В сущности, это и есть то самое дело, которым мне
предстоит заняться в Женеве и которое мне самому пока
не вполне ясно. И побудила меня заняться этим делом
сама Розмари. С первых же дней нашего сожительства —
вроде уже говорилось, что не следует искать двух смыслов
в этом слове,— я сумел установить, что эта дама трижды
заботливо перерыла мои вещи. Заботливо в том смысле,
что все было с предельной точностью положено на преж¬
нее место, все до последней мелочи. Имей она дело со
случайным человеком, может, от подобного педантизма
был бы толк, но с профессионалом — никогда. Профес¬
сионал умеет использовать самые разнообразные и подчас
совершенно невидимые приметы, чтобы доподлинно уста¬
новить, прикасались к определенным вещам или нет.
Впоследствии эти своеобразные обыски действительно
прекратились, и оставалось решить почему: то ли моя
квартирантка пришла к убеждению, что я заслуживаю
большего доверия, то ли сделала вывод, что я достаточно
хитер, чтобы предоставлять в ее распоряжение компро¬
метирующий материал? Так или иначе, эти ее обыски и
бесконечное шастанье по дачному поселку вынудили меня
временно бросить на произвол судьбы несчастного Бенато
и заняться Розмари.
Оказавшись на рю де Рои, она пыряет в универсаль¬
ный магазин «Гран-пассаж», чем обрекает меня на суровые
испытания. «Гран-пассаж» — громадный четырехэтажный
лабиринт с четырьмя выходами, а так как я нахожусь
на почтительном расстоянии от него, то можно не сомне¬
ваться, что, пока я войду, Розмари потонет в толпе по¬
купателей. Мало того, она может оказаться на верхнем
этаже и без труда засечь мепя у входа. Словом, ничего
удивительного, если в этой толпе и при таком обилии
зеркал в магазине мы поменяемся ролями — вместо того
чтобы следить, я сам окажусь объектом слежки.
Раз уж дело принимает такой оборот, я решаю дове¬
риться не ногам своим, а разуму. Разум подсказывает
мне вести наблюдение с Пляс дю лак, и пе только потому,
что один из выходов магазина ведет на эту площадь, но
и потому, что в случае появления Розмари у одного из
двух других выходов я отсюда смогу ее засечь. Может,
конечно, случиться, что она воспользуется четвертым вы¬
ходом, но мои шансы не так уж малы — три к одному.
Появляется она на Пляс дю лак только двадцать ми¬
331
нут спустя, когда у меня нет почти никакого сомнения,
что я ее упустил. Шмыгнув в обувной магазин на углу
и выждав, пока она пройдет мимо витрины, я, пользуясь
обычным в эту пору наплывом прохожих, иду за нею
следом. Мне полагалось бы благодарить ее за то, что она
не стала продолжать игру в прятки. Пройдя до угла,
Розмари круто сворачивает в сторону и, быстро оглядев¬
шись, покидает главную улицу. Ускорив шаг, я успеваю
увидеть ее в тот момент, когда она входит в четвертый по
порядку дом — весьма современное строение в пять эта¬
жей.
Точка! — говорю себе, подавляя инстинктивный порыв
кинуться к дому и по свету, зажигающемуся на лестничных
площадках, установить хотя бы этаж, па который она
поднимется. Если Розмари действительно опасается, что
за нею тащится хвост, она в эту минуту затаилась па лест¬
ничной площадке и ждет, чтобы установить, появится
кто-нибудь или нет.
Выждав несколько минут, я прохожу метров двадцать
вперед и пыряю в кафе напротив; устраиваюсь в углу
возле витрины, чтобы, оставаясь невидимым, можно было
побольше видеть. Особого риска тут нет. Если даже Роз¬
мари придет в голову заглянуть в это заведение, я вовремя
ее замечу и без труда смогу улизнуть через служебный
вход.
Немногочисленные посетители беседуют, просматри¬
вают утренние газеты. Мигом снабдив меня чашкой ко¬
фе, официант обменивается со мной несколькими словами
о погоде, в частности о вчерашнем снеге, который, по его
мнению, определенно говорит о начале зимы, а зима, по
всей видимости, должна быть в этом году очень холодной,
и так далее. Я согласно киваю, дополняю его прогнозы
кое-какими своими, заимствованными, впрочем, из теле¬
визионных передач, потому что в телепередачах всего мира
о погоде толкуют так много и так часто, будто от того,
облачно будет завтра или нет, зависит судьба челове¬
чества.
Выпив кофе, я заказываю бутылку «эвиан», выкури¬
ваю одну за другой три сигареты, обмениваюсь с офици¬
антом еще несколькими словами, на сей раз выручает
другая дежурная тема — экономический кризис и рост
цен. В тот момент, когда я тянусь за четвертой сигаретой,
из дома напротив во всем своем блеске появляется Роз¬
332
мари. Забыл сказать, что у нее зимнее пальто маслиново-
зеленого цвета, а зеленый цвет ей чертовски идет, в чем
я успел убедиться, созерцая ее на фоне интерьера моего
зеленого холла.
— Какая женщина! — тихо роняю я, когда Розмари
направляется в обратный путь и мое опасение, что она
может заглянуть в кафе, рассеивается.
— Мадемуазель Дюмон? — спрашивает официант, уло¬
вив мое восторженное восклицание.
— Вы ее знаете?
— Еще бы! Это же секретарша господина Грабера.—
И, усмехнувшись с видом знатока, добавляет: — Какая
женщина, не правда ли?
С этой женщиной мне предстоит встреча ровно через
полчаса в ресторане «Бель эр», в пяти шагах отсюда, но
в пяти шагах для нее, а не для меня. Взяв такси, я по¬
падаю на противоположный берег. Захожу в телефонную
кабину и раскрываю указатель телефонов. Когда известны
имя и адрес, ничего не стоит навести кое-какие справки,
так что я без особых усилий и без разорительных затрат
получаю необходимую информацию:
ТЕО ГРАБЕР
ювелирные изделия и драгоценные камни.
Информация, которая пока что мне ничего не говорит;
разве что объясняет, почему Розмари так хорошо разби¬
рается в драгоценных камнях, в тех чарующе-перемен-
чивых, а может быть, и в других. Но человек ведь никогда
не знает заранее, когда и для чего ему может пригодиться
та или иная информация. Так что, запомнив добытые
сведения, сажусь в «вольво» и еду к «Бель эр».
— Надеюсь, вы сумели повидаться с отцом? — лю¬
безно говорю я, усадив свою даму за отведенный нам
столик.
— Да. И самое главное, мне посчастливилось выудить
у него некоторую сумму на покрытие вчерашнего про¬
игрыша.
— Если вопрос заключался только в этом, вы могли
сказать мне.
— Нет, Пьер. Я никогда не приму от вас такой услуги.
— Именно такой?
— Никакой... Впрочем, не знаю...
333
Она, может быть, готова сказать еще что-то, но в этот
момент появляется метрдотель.
— Я бы ни за что не подумала, что вы, не считаясь
ни с чем, повезете меня в Женеву, потратив на это целый
день,— доверчиво говорит она к концу обеда.
— Неужто я вам кажусь таким эгоистом?
— Нет. Просто я считала вас человеком замкнутым.
— А вы действительно очень общительны или только
так кажется?
— Что вы имеете в виду?
— Ничего сексуального.
— Если ничего сексуального, то должна вам сказать,
что я действительно очень общительна.
Что правда, то правда. Мне удалось в этом убедиться.
А если меня продолжают мучить некоторые сомнения по
части этого, то они скоро рассеются. Потому что уже на
третий вечер, когда я вхожу в свою темную спальню и
заглядываю в щелку, образуемую шторами, освещенный
прямоугольник окна виллы Горанова предложил мне до¬
вольно интимную картинку: устроившись на своих обыч¬
ных местах, Горанов и Пенев поглощены игрой в карты.
Только на сей раз к ним присоединился еще один парт¬
нер — милая и очень общительная Розмари Дюмон.
Глава третья
Субботний полдень. Вытянувшись в кресле, я рассе¬
янно думаю о том, как приятно контрастируют тепло
электрического радиатора и весенние цвета зелепого холла
с крупными хлопьями мокрого снега, падающими эа ок¬
ном. К сожалению, уютная атмосфера слегка нарушена
зимним пейзажем внушительных размеров, украсившим
стену холла стараниями Розмари. Пейзаж тоже зелено¬
ватых тонов, только при виде этой зелени тебя начинает
бить озноб.
— От этого вашего пейзажа мне становится холодно.
— Это пейзаж Моне, а не мой,— уточняет Розмари,
раскладывая пасьянс.
334
— Какая разница? Когда я гляжу на него, мпе ста¬
новится холодно.
— Но, как бы вам объяснить, Пьер, картина предназ¬
начена не для обогрева комнаты.
— Понимаю. И все-таки на этот пейзаж было бы более
приятно смотреть в пору летнего зноя.
— Вы рассуждаете на редкость примитивно: требуете
от искусства того, в чем вам отказывает жизнь,— произ¬
носит Розмари, подняв глаза от карт.
— Лично я ничего не требую. Тем не менее мне ка¬
жется, что картина, раз уж вы вешаете ее у себя дома,
должна чему-то соответствовать. Какому-то вашему на¬
строению.
— Эта картина как раз соответствует. Соответствует
вам,— говорит Розмари. И, заметив мое недоумение,
добавляет: — В самом деле, посмотрите на себя, чем вы
отличаетесь от этого пейзажа: холодный, хмурый, как
пасмурный зимний день.
— Очень мило с вашей стороны, что вы догадались
повесить мой портрет.
— А если бы вы решили украсить комнату каким-либо
пейзажем, который бы ицпомииал обо мне, что бы вы по¬
весили? — спрашивает Розмари.
— Во всяком случае, пи пейзажа, ни какой-либо дру¬
гой картины я бы вешать пе стал. Все это слишком мертво
для вас. Я бы положил на виду какой-нибудь камень, чье
утро изумрудное, полдень золотистый, послеполуденное
время голубое, а вечер цикламеновый.
— Такого камня не существует.
— Возможно. Вам лучше знать. Я полагаю, природа
драгоценных камней вам знакома не меньше, чем им¬
прессионисты.
— И не удивительно. Ведь и в том и в другом случае
это природа переменчивой красоты,— отвечает она гла¬
вой не моргнув.
— Неужто в университете вы и камни изучаете? —
продолжаю я нахально.
— Камни я изучала у одного приятеля моего отца.
Он владелец предприятия по шлифовке камней,— все так
же непринужденно объясняет Розмари.— И совсем не
с научной целью, а только потому, что от них просто глаз
пе оторвать.
335
— Но чем же они вас привлекают? Красотой или доро¬
говизной?
— А чем вас привлекает жареный цыпленок? Тем, что
у него приятный вкус, или своей питательностью?
— Конечно, что-то должно преобладать.
— Тогда о чем разговор? Разве не ясно, что преобла¬
дает?
Она задумывается па какое-то время, потом говорит
уже иным тоном:
— Как-то раз, увидев у него — ну, у приятеля моего
отца — великолепный бесцветный камень, я сказала с
присущей мне наивностью: «Наверно, этот брильянт стоит
немалых денег». Он добродушно засмеялся: «Да, он дейст¬
вительно стоил бы немалых денег, будь это брильянт.
Только это всего лишь белый сапфир». И можете себе
представить, Пьер, не успел он произнести эти слова,
как блеск восхищавшего меня камня вдруг померк.
— Неужели этот приятель и не попытался реабили¬
тировать камень в ваших глазах?
— Каким образом?
— Подарив его вам.
Розмари скептически улыбается.
— А вы бы это сделали?
— Не раздумывая. Жаль только, что к камням я пе
имею никакого отношения.
Она смотрит на меня, потом задумчиво произносит:
— Интересно, к чему же вы имеете отношение.— И до¬
бавляет, уже совсем другим тоном: — Пожалуй, мне пора
одеваться. Вы, конечно, не забыли, что мы сегодня ве¬
чером идем к Флоре?
❖ ❖ н*
Итак, мы у Флоры. Трудно сказать, в который уже
раз, потому что наши сборища давно стали традиционными
и довольно частыми, а по календарю уже март, хотя на
улице все еще падают хлопья снега.
Немка принимает нас в просторной «студии», образо¬
вавшейся из двух комнат после того, как съемщица убрала
разделявшую их стену. Обстановка здесь в отличие от
нашего зеленого холла простая и удобная — ни лишней
мебели, ни настольных ламп. И если обстановка квартиры
336
позволяет судить об индивидуальных особенностях ее
хозяина, то нетрудно прийти к заключению, что фрау
Зайлер будуарному быту явно предпочитает здравый
практицизм. Никаких галантных сцен, никаких импрес¬
сионистов. Единственное украшение — три-четыре фар¬
форовые статуэтки, расставленные на низком буфете, рек¬
ламные подарки завода фарфоровых изделий — Флора
представляет фирмы, снабжающие человечество столовой
и кухонной посудой.
В этот раз состязание начинается в мою пользу —
явление очень редкое, потому что обычно я проигрываю.
Проигрываю по мелочам, не как первый раз.
— У вас недурно получается,— утешает меня в таких
случаях Бэнтон.— Вам, должно быть, ив любви так везет.
— Охота вам говорить банальности, Ральф,— говорит
Розмари. — Если человек апатичен в игре, он и в любви
такой.
Тут немка могла бы возразить, что американец при
всем его равнодушии к флирту в игре малый не промах, по
она не возражает. Насколько я могу судить по моим бег¬
лым наблюдениям, Флора несколько раз пыталась флир¬
товать с Бэнтоиом, но, увы, так и не сумела вывести его
из летаргического состояния. Может быть, он не люби¬
тель крупных форм...
Итак, я определенно выигрываю, но мне особенно ве¬
зет с момента, когда я сажусь напротив импозантной фрау
Зайлер, потому что весь этот затяжной кон лучшая карта
почти всегда оказывается в моих руках, а Розмари с Бэн-
тоном отчаянно обороняются; их оборона продолжается
даже тогда, когда они попадают в опасную зону, а удары
возмездия со стороны беспощадной немки сыплются один
за другим, и наш банк все больше обретает контуры небо¬
скреба, так что, когда Флора наконец подводит черту и
делает сбор — бухгалтерские операции всегда выполняет
она,— Ральф вынужден признать, что он никогда в жизни
так не прогорал.
— Как видите, ради вас стараюсь, мой мальчик,—
тихо говорит Флора, и я пе могу не заметить, что глаза
ее под действием скрытого внутреннего ликования обрели
лазурный цвет.
— Вполне естественно,— отвечаю я.— Не будь людей
вроде меня, никто бы не стал покупать ваших тарелок,
поскольку нечем было бы их наполнять.
337
— Боюсь, вы ошибаетесь, полагая, будто моя симпа¬
тия к вам связана с тем, что вы торгуете продовольст¬
вием,— парирует немка, чем еще больше портит настрое¬
ние моей квартирантки.
В результате длительного сожительства Розмари при¬
выкла обращаться со мной, как со своей собственностью,
хотя, в сущности, между нами не происходит ничего,
кроме пустых разговоров. Но если в данном случае под¬
начки Флоры вызывают у нее раздражение, то только
потому, что этому предшествовал скандальный проигрыш.
Обычно она умеет скрывать свое состояние. И если сейчас
теряет над собой контроль, то это признак того, что она
только начинает беситься. Озлобленная до предела, Роз¬
мари обычно предпочитает молчать.
Теперь уже Розмари моя напарница, она сосредото¬
ченно смотрит в карты, и я, имея возможность немного
поднять ее настроение, объявляю три без козырей, вслед
за этим Розмари с торжествующим видом провозглашает
четыре пики, не считаясь с тем, что я закрыл игру, в ре¬
зультате чего две кругленькие «помахали мне ручкой».
Но три без козырей или четыре пики в любом случае —
большой шлем, и это в какой-то мере воодушевляет мою
партнершу, которая даже благоволит сказать мне:
— Очень сожалею, Пьер, но мне в голову пе пришло,
что тузы способны принести вам две сотни.
— Не стоит сожалеть. Я с истинным наслаждением
наблюдал, как лихо вы разыгрывали конечную партию,—
галантно отвечаю я, даже чересчур галантно, потому что
никакой лихости в ее игре не было, да и при такой карте
любой дурак мог выиграть.
— Ну, вы довольны? —■ спрашиваю, когда и второй
манш заканчивается в нашу пользу.
— Чему тут радоваться,— отвечает Розмари. — С Фло¬
рой вы выиграли раза в три больше. Значит, вы любите
Флору больше меня.
— А может, и я его люблю больше, чем вы, доро¬
гая,— невозмутимо вставляет пемка.
Так или иначе, закуска сейчас важнее, чем любовь,
и мьт отправляемся к длинному буфету, где наряду с рек¬
ламными, фарфоровыми, расставлены тарелки и попроще,
с виду совсем плоские, заваленные мясом и зеленью.
Практицизм немки находит свое выражение и па поприще
кулинарного искусства. Она предлагает нам не так много,
338
зато все достаточно вкусное, хотя нет в этом ни расточи¬
тельных импровизаций Розмари, ни дорогостоящего гур¬
манства американца, который заказывает закуски для
своих вечеров в ближайшем ресторане.
— Будьте великодушны, ешьте сколько влезет! Иначе
мне придется самой целую неделю доедать все это добро,—
подбадривает нас немка, у которой вошло в привычку
поддерживать светский разговор, пренебрегая светским
тоном.
И мы едим, сколько в силах съесть, после чего снова
принимаемся за карты, и в соответствии с правилом «по¬
везет, так повезет» я продолжаю выигрывать, и первый
мой выигрыш опять с Розмари, хотя, будь ты неладно,
он и в этот раз намного меньше того, какой мне достался
час спустя, когда моей напарницей стала немка.
— Теперь уже сомнений быть не может: вы и в самом
деле больше любите Флору, чем меня,— констатирует моя
квартирантка.
— В три раза больше,— уточняет хозяйка дома, чтобы
подлить масла в огонь и подчеркнуть, как внушительна
наша общая победа.
И ее миндалевидные лазурно-голубые глаза смотрят
на меня так, словно она, после стольких встреч, впервые
меня заметила. Этот взгляд мог бы пробудить во мне кое-
какие мысли, будь я любитель столь большого формата
и не знай я того, о чем, может быть, не подозревает Роз¬
мари: что эта самая Флора, кокетничающая своей холод¬
ностью и независимостью, уже завела себе приятеля.
— А пемка изрядно действовала мне на нервы,— при¬
знается Розмари, когда мы возвращаемся домой.
— Я полагаю, дело тут не столько в ней, сколько
в невезении.
— Да, верно. Но и в ней тоже.
После этого неожиданного признания собственной сла¬
бости она желает мне спокойной ночи и удаляется к себе.
* * *
О приятеле Флоры я узнал совсем случайно. Но если
в течение месяцев ты общаешься с определенными людьми
и жизнь протекает в таком тесном месте, как Берн, слу¬
чайности становятся в какой-то степени закономерностью.
839
Это произошло во время одной из моих обычных про¬
гулок по главной улице и прилегающим переулкам. Во
время прогулок мне не раз случалось встретиться то
с Ральфом, то с Флорой, но, обменявшись на ходу не¬
сколькими словами, каждый шел по своим делам. Однако,
стоит мне встретить Розмари — если она не торопится на
какой-нибудь крайне интересный диспут, — все мои планы
рушатся, потому что она тут же тащит меня в какое-
нибудь кафе или в кино и делает это с такой же милой
непринужденностью, с какой поселилась в моем до¬
ме.
В этот раз встреча происходит не с Розмари, а с Фло¬
рой, и не на главной улице, а в куда более пустынном
месте, довольно необычном для встреч. Тут я должен
пояснить, что часть старого Берна имеет как бы два
этажа, притом верхний этаж находится па одном уровне
с главной улицей, а нижний — значительно ниже уровня
реки Ааре. Прогуливаясь в тот день, я ненароком забрел
именно в этот, нижний этаж, образуемый множеством
строений весьма мрачного вида, вдоль которых тянется
столь же мрачная крытая галерея.
Медленно двигаясь по галерее, я вслушиваюсь в соб¬
ственные шаги, отчетливо звенящие под сводами. Наконец
галерея остается позади, но я иду дальше. Слева течет
река, глубокая и бурная, однако ее воды в этот зимний
день утратили свой сине-зеленый цвет и сделались холод¬
но-серыми. Они такие же переменчивые, как глаза Флоры,
говорю я себе и, как бывает в подобных случаях, с удив¬
лением вижу впереди Флору.
К счастью, она довольно далеко, у входа в громоздкий
обветшалый лифт, который при всей своей неуклюжести
способен за две минуты доставить вас в верхний город,
куда пешком, в обход, пришлось бы топать два километра.
Укрывшись за стоящим поблизости грузовиком, я осто¬
рожно посматриваю в сторону лифта.
Флора не одна. Возле нее торчит какой-то мужчина,
ростом значительно ниже ее, зато плечи у него широкие,
и всем своим видом он смахивает на профессионального
борца. Случайный прохожий, если бы он вообще обратил
на них внимание, наверняка принял бы их за незнакомых
друг другу людей, ждущих лифта. Они, похоже, именно
на это и рассчитывают, назначив здесь свидание, и —
чтобы иллюзия была полной — стоят, почти отвернув¬
340
шись друг от друга: Флора смотрит на реку, а борец —
на свои ботинки.
Они стоят, будто совершенно незнакомые люди — мол,
я тебя знать не знаю. Но вот что странно: они перегова¬
риваются между собой. Правда, с расстояния, которое
нас разделяет, а также из-за того, что мне необходимо
прятаться за грузовиком, я лишен возможности отчет¬
ливо слышать их слова. Зато мне легко вести за ними наб¬
людение, и я вижу, что разговор становится слишком
затяжным для двух незнакомых людей, случайно столк¬
нувшихся при входе в лифт.
Наконец Флора входит в кабину, которая, очевидно,
давно уже ждет пассажиров, а борец предпочитает идти
пешком и прямиком шагает в мою сторону. Я быстро
обхожу грузовик, пересекаю асфальт и спускаюсь к реке,
чтобы не маячить на горизонте. Несколько минут спустя
я снова возвращаюсь на исходную позицию, к грузовику,
и устанавливаю, что незнакомец уже удаляется по камен¬
ному полу галереи.
Пока тяжелый лифт медленно возносит меня к неболь¬
шой площади перед городским собором, я спешно провожу
военный совет сам с собой. Подобные советы — довольно
обычное и весьма полезное для меня занятие, хотя какой-
нибудь психиатр определенно усмотрел бы в этом симп¬
том шизофрении. В сущности, это горячий спор между
мной — осторожным скептиком и другим мной — пред¬
приимчивым оптимистом. А как говорит генерал, спор
нередко помогает найти лучшее решение.
Напасть на след борца не составляет особого труда.
Пешеходный путь в верхний город только один, и, выиг¬
рав достаточно времени с помощью лифта, мне остается
лишь подождать моего незнакомца. Только все оказы¬
вается не так просто. Не исключено, что Флора тоже
где-нибудь затаилась, чтобы проверить, не ведется ли
наблюдение за ее дружком. Может, и у него самого есть
соучастник. Наконец, не исключена возможность и того,
что незнакомец просто-напросто шмыгнет в первый попав¬
шийся проулок, где ждет его машина, и ускользнет от
меня. Спрашивается, стоит ли уже сейчас идти на риск,
не лучше ли выждать еп|,е немного?
Конечно, мне порядком осточертело выжидать. Я че¬
тыре месяца кисну в этой стране — и все на исходной
позиции, и все с тем же нулевым результатом. Однако
341
именно тогда, когда ожидание уже сидит у тебя в печен¬
ках, нужно соблюдать предельную осторожность, нельзя
от нетерпения и досады совать голову в петлю.
К моменту моего выхода на площадь кафедрального
собора военный совет окончен и принимается решение
идти на риск. Нырнув в маленькое кафе в конце главной
улицы, я дожидаюсь, когда из-за угла появится борец,
и иду следом, держась на некотором расстоянии. В конце
концов, что особенного, что я шагаю себе в тридцати мет¬
рах позади какого-то там гражданина, чье существование
меня нисколько не занимает, да еще в этом небольшом
городе, где все находится в двух шагах от главной улицы.
Незнакомец идет в приличном темпе — сразу видно,
знает, куда идет, и ценит каждую минуту. Как выясня¬
ется, цель его — городской вокзал, точнее, поезд Берн —
Базель — Мюнхен. До отхода поезда остается восемь ми¬
нут — их хватает мне, чтобы сбегать к кассе и запастись
билетом. Билетом до Базеля. Хотя не исключено, что
придется продолжить путь до Мюнхена.
Медленно шествуя по перрону, я вижу: борец садится
в вагон второго класса. Вхожу в тот же вагон. Выбираю
местечко подальше, чтобы не мозолить ему глаза, но и
достаточно близко, чтобы вести за ним наблюдение. Вы¬
нув из кармана газету, я по примеру своих соседей погру¬
жаюсь в изучение обстановки на бирже.
Езда до Базеля длится около часа. За это время я всего
лишь четыре раза бросил взгляд на борца, пользуясь
тем, что его тоже увлекли биржевые страсти. Человеку,
видимо, и в голову не приходит, что за ним следят, а я
в свою очередь не собираюсь убеждать его в обратном —
нескольких беглых взглядов вполне достаточно, чтобы
получить необходимую зрительную информацию, если, ко¬
нечно, у тебя наметан глаз.
Незнакомцу лет пятьдесят-шестьдесят, но признаков
дряхлости пока не видно. Сейчас, когда он снял серую
шляпу с узкими полями, я могу видеть его большую го¬
лову, словно увенчанную лоснящимся куполом бритого
темени. Похоже, он его выбривает столь же регулярно,
как и свои толстые щеки. Встречаются мужчины, которые
из боязни облысеть всю жизнь бреют голову.
Когда он отрывает глаза от газеты, я вижу их слегка
прищуренными, словно он глядит на что-то ослепитель¬
ное или весьма неприятное. Зато его чувственные ноздри
342
кажутся пе в меру открытыми, будто он воспринимает
мир пе столько зрением, сколько обонянием. В его массив¬
ной морде со свисающими сжатыми губами есть что-то
бульдожье.
За полминуты до остановки поезда в Базеле незнако¬
мец бросает газету на сиденье, встает, снимает с вешалки
легкое пальто и шляпу и устремляется к выходу. Выждав
минуту, я тоже выхожу на перрон.
Лишь в восьмом часу, после продолжительного том¬
ления в каком-то кафе, человек приводит меня к своему
обиталищу — к квартире на первом этаже нового жилого
дома средней категории. На табличке значится:
МАКС БРУННЕР,
торговый посредник.
Теперь, когда я установил наконец имя борца и не¬
сколько раз заснял его с помощью своей зажигалки, можно
было бы считать свою миссию оконченной. Но где гаран¬
тия, что незнакомец привел меня именно к себе домой и
что именно он и есть Макс Бруннер? В пашем деле, как
и во всяком другом, поспешные выводы порождают иной
раз невообразимую путаницу.
Выхожу на улицу и останавливаюсь на углу квартала,
раздумывая, возвращаться мне домой или пока подо¬
ждать. Перспектива снова ехать в Базель меня особенно
не прельщает, а в сторону Берна, как мне удалось уста¬
новить на вокзале, должны отправиться целых три по¬
езда. Определенно есть смысл подождать, пусть даже пе¬
ред пустыми яслями, как любит говорить генерал.
Мое терпение вознаграждается часом позже, когда
борец снова появляется на улице. На сей раз он ведет
меня в ближайший ресторан, и этого оказалось вполне
достаточно, чтобы окончательно установить, с кем я имею
дело, потому что кельнер, принимая от него заказ, не
перестает болтать: «Естественно, герр Бруннер», «Сию
минуту, герр Бруннер», можно подумать, он понял мои
сомнения и решил во что бы то ни стало убедить меня, что
передо мной именно Макс Бруннер, торговый посредник,
а не кто-либо другой.
Теперь, если взглянуть на вещи с профессиональной
точки зрения, ужинать в этом захудалом ресторане мне
вроде бы и ни к чему. Однако сам по себе ужин — дело
стоящее, так что я выпиваю две кружки пива, съедаю
343
две порции домашней колбасы с кислой капустой, делаю
дополнительно несколько снимков борца и отправляюсь
на вокзал.
Итак, одна парочка в общих чертах вырисовалась:
Флора Зайлер и Макс Бруннер. Хотя рост у них разный,
оба они существа массивные и чем-то напоминают тяже¬
лые танки. Неприятная ассоциация. У таких лучше не
стоять па пути. Но сейчас вопрос в том, куда и зачем
они устремились. Быть может, эти двое должны остаться
в стороне от твоего собственного пути? И не пошел ли ты
по их следам из чисто профессиональной мнительности
или просто от нечего делать?
Может, оно и так. Но чтобы удостовериться в этом,
я при первой же возможности навожу справку — через
человека, с которым встречаюсь каждую неделю в двух
шагах от главной улицы.
* * *
— В сущности, что вас заставило покинуть Италию? —
спрашиваю я, воспользовавшись редким молчанием моего
собеседника.
— А мафия? — отвечает он вопросом на вопрос.
— Верно, мафия.
— А инфляция? — продолжает Бенато.
—■ Да, действительно, инфляция.
— Чтобы дать тягу, довольно одной серьезной при¬
чины. А у меня, как видите, их две.
Обед наш уже близится к концу, и муки Феличе,
стоящего возле нас на страже, тоже вроде бы должны
были кончиться после того, как он несколько раз менял
оброненные приборы и собирал остатки разбитых фуже¬
ров. Сейчас мы заняты десертом, так что в худшем случае
Бенато прольет на скатерть кофе или наперсток француз¬
ского коньяку, который ему по традиции необходим, как
финальный аккорд, для лучшего пищеварения.
К счастью или несчастью, вместо того чтобы пролить
кофе на скатерть, мой компаньон выпивает его, что всегда
делает его особенно болтливым, и мне приходится какое-то
время выслушивать его обстоятельную информацию о ха¬
рактере и повадках итальянских гангстеров. Бенато зна¬
344
комы все приемы ограбления человека — дома, в машине
или идущего пешком по улице, — но вместе с тем он знает,
как защищаться от грабителей.
— Мне эти типы ничего не могут сделать. По почему
я должен вечно быть начеку, вечно смотреть в оба? Рано
или поздно это начинает надоедать, не правда ли?
Он вопросительно смотрит на меня круглыми глазами
сквозь толстенные очки в массивной оправе, предназна¬
ченные для того, чтобы вовремя обнаруживать подстере¬
гающую повсюду опасность. Не получив ожидаемого от¬
вета, он склоняет над столом свое младенческое лицо и
растерянно произносит:
— О! Эта сигарета... не знаешь, куда ее положить.
Опять прожег скатерть...
Бенато гасит сигарету, чтобы минуту спустя закурить
новую, которая тоже наверняка прожжет скатерть или
его собственные штаны. Затем переходит к инфляции.
— В свое время мой дед обанкротился,— слышится
его голос, уже несколько сонный: действие кофе мало-
помалу прекращается.— Отец, кое-как встав на ноги,
постепенно разбогател, но и он обанкротился. А я так
рассчитывал на его наследство. Унаследовал же только
одни долги. Обанкротились и мои дядюшки, сперва один,
потом второй. Словом, банкротство в пашем роду вроде бы
наследственная болезнь. А может, это болезнь века, как
вы считаете? Может, эти банкротства не что иное, как
предвестники бедствия, нависшего над всем человечест¬
вом?
— Трудный вопрос... — неуверенно отвечаю я, делая
знак Феличе, чтобы нес счет.
Наступает момент, когда Бенато не без сожаления
вынужден меня покинуть, так как его ждет важная встре¬
ча с каким-то греческим торговцем маслинами (я, конечно,
понимаю, что встреча эта — с собственной постелью), так
что я, как обычно, остаюсь в конторе один между кален¬
дарями двух авиакомпаний и перед стопой утренних га¬
зет. Однако в этот раз я задерживаюсь здесь дольше
обычного. По пятницам я всегда несколько засиживаюсь
в конторе. Вместо того чтобы бродить по улицам с риском
нарваться на кого-нибудь вроде моей дорогой Розмари,
я предпочитаю отправиться прямо к месту встречи.
Пятница. Суеверные люди считают ее несчастливым
днем. Но чем-то она удобна: завтра уикенд, все торопятся
345
пораньше сделать покупки и вернуться домой. Улицы
пустеют рано. Самое время для встреч.
Выхожу на Бундесплац, где возвышается потемневшее
от времени здание парламента — цитадель демократии,
надежно защищенная цитаделями капитала: слева — Кан¬
тональный банк, справа — Национальный байк, а спе¬
реди — Креди Сюис и Шпаркассе. Обогнув парламент,
спускаюсь вниз, к мосту, по которому я всегда возвра¬
щаюсь домой. Только на сей раз мне необходимо задер¬
жаться на этом берегу. Я уже говорил, что Берн имеет
как бы два этажа, и пе лишне добавить, что в этом месте,
между верхним и нижним этажами вычерчиваются одна
над другой — или, если угодно, одна под другой — узкие
террасы, соединяющиеся между собой небольшими лест¬
ницами.
В этот уже мертвый час апрельских сумерек и в эту
сырую ветреную погоду вокруг пи души. Опершись на
каменный парапет верхней террасы, я окидываю взгля¬
дом нижнюю. В полумраке маячит длинная худая фигура
нашего паренька. И как всегда в таких случаях, мне ка¬
жется, что рядом со мной стоит мой покойный друг Любо
Ангелов. Ведь паренек на нижней террасе — его сын,
Бонн.
Любо ничего не говорит, привыкнув еще при жизни
смотреть на все с профессиональной точки зрения. Но
привычка привычкой, а родительское чувство тоже что-
нибудь да значит, не может он не наведаться сюда, в это
место, где его сын делает первые шаги. Любо молчит,
а в моей памяти всплывают те далекие годы, когда он
меня учил делать первые шаги, точно так же как я сегодня
помогаю его сыну встать на многотрудный и неприветли¬
вый путь разведчика. Пройдет, сколько ему суждено, и
передаст пароль другому.
В сущности, я бы мог и не спускаться на эту террасу
и не заглядывать на нижнюю: миниатюрная рация дейст¬
вует на расстоянии двухсот метров. Но когда вокруг ни¬
кого нет, я обычно прихожу сюда и, как бы выполняя
молчаливую просьбу Любо, стараюсь собственными гла¬
зами увидеть Бояна.
Слегка повернув колпачок авторучки, я слышу еле
уловимый шум, а затем знакомый тихий голос:
— «Вольво» пять.
346
Колпачок вращается в обратную сторону, и я сооб¬
щаю:
— «Вольво» шесть.
Принято. Разговор закончен. И при всей его лаконич¬
ности он содержит достаточно данных для той и другой
стороны. Боян сообщает, что для меня оставлен материал,
и что он хранится в нашем тайнике — в черном «вольво»,
похожем на мое, и что «вольво» оставлено в соответствую¬
щем месте на улице, пятой по нашему списку. А я инфор¬
мирую, что в тайнике будет оставлен мой материал и что
машину я перегоню на шестую по списку улицу.
«Пятая» — длинный переулок, берущий начало от Бу-
беиберга, достаточно далекий, чтобы по пути можно было
убедиться, что за мной нет слежки, и достаточно близкий,
чтобы не переутомляться от излишней ходьбы. Я без
труда нахожу «вольво», неприметное среди множества дру¬
гих машин. Отпираю дверцу, сажусь за руль и трогаюсь.
А во время стоянки перед красным светофором извлекаю
из-под приемника оставленное для меня послание и кладу
па его место свое. Операция длится ровно восемь се¬
кунд.
Однако, чтобы освободиться от машины, мне прихо¬
дится потратить гораздо больше времени. И не только
потому, что «шестая» находится довольно далеко от «пя¬
той», но и в силу того, что мне так и не удается найти
место для парковки. Это вынуждает меня в соответствии
с договоренностью отогнать машину на «седьмую», где
обычно бывает свободней. Прозаические, способные на¬
веять тоску детали осуществляемой ныне операции, по¬
лучившей условное наименование «Дельта».
Подчас простейшая комбинация предпочтительней лю¬
бой другой. Но когда слишком упрощенная схема сулит
провал, приходится прибегать к более сложной. Когда
атака двух «Б» — Боева и Белева — потерпела неудачу,
возникла необходимость подготовить атаку трех «Б» —
Боева, Бояна и Борислава. В сущности, эти три элемента
и образуют треугольник, который в греческой азбуке
получил наименование «дельта». Мне предстоит поддер¬
живать контакт с противником, Бориславу — с Центром,
а Бонну — между мною и Бориславом. В случае если
одно из звеньев — Боян или Борислав — сгорит, тре¬
угольник должен быть восстановлен за счет подключения
347
нового действующего лица. Если же случится сгореть
мне, то на операции «Дельта» вполне можно будет поста¬
вить крест. По крайней мере до новых указаний.
Возвращаюсь на Беренплац, где стоит моя собствен¬
ная машина. Довольно иметь дело с тайниками. Пора
возвращаться на легальное положение скучного и ничем
не примечательного гражданина Пьера Лорана.
❖ * ❖
Пока я шарю в кармане, чтобы найти ключи, откры¬
вается дверь, и на пороге показывается Розмари, лишний
раз демонстрируя свою способность перевоплощаться —
одетая строго, хотя и не без шику, она теперь кажется
этакой наивной и миловидной маменькиной дочкой.
— Ах, вы уходите? И в канун уикенда оставляете
меня одного? — восклицаю я с легкой горечью, хотя,
честно говоря, в данный момент мне ужасно хочется,
чтобы она убралась куда-нибудь и не мозолила мне глаза.
— Мне очень жаль, Пьер, но наш сосед герр Гораноф
пригласил меня на чашку чая. Постарайтесь умерить свою
скорбь. Гораноф принадлежит к числу людей, которые
после двух партий белота начинают зевать, так что едва
ли вам придется долго скучать без меня.
Окрыленный этим обещанием, я вхожу в свое скромное
жилище, ставлю на плиту чайник, а затем поднимаюсь
в библиотеку и читаю послание. Это ответ на мой запрос
относительно Макса Бруннера. Ответ весьма краткий, но,
чтобы составить его, видимо, потребовалось провести це¬
лое исследование.
Теперь мне известно, что Бруннер закончил курс эко¬
номических наук, войну провел — вероятно, благодаря
определенным связям — в интендантских частях, сравни¬
тельно безбедно, в звании оберлейтенанта. После войны
обосновался — опять же не без связей — на поприще
торговли. В военных преступлениях не замешан, в каких-
либо политических выступлениях активного участия не
принимает.
Словом, весьма безынтересные сведения, кроме одного-
единственного пункта: в 1943—1944 годах интендантская
часть, в которой служил Макс Бруннер, находилась в Бол¬
гарии. Пункт, над которым стоит поразмыслить. Особенно
348
если предположить, что Флора, за которой скрывается
Бруннер, оказалась соседкой болгарина Горанова не по
чистой случайности, а по каким-то соображениям.
Бруннер — Флора — Горанов — это уже некие штри¬
хи изначальной схемы. Как бы разновидность «дельты»,
с той разницей, что здесь одно звено, возможно, охотится
за другим через посредство третьего. Но при всей своей
привлекательности эта наметившаяся схема пока лишена
реального, конкретного смысла. Даже если такой смысл
и существует, никто, кроме самой Флоры или самого
Бруннера, раскрыть мне его не в состоянии. Но я не
знаю, удобно ли, прилично ли будет явцться к кому-
нибудь из них и спросить: «Скажите прямо, какого вам
черта нужно от этого старика Горанова?»
Я иду в ванную, сжигаю над раковиной письмо и мою
раковину намыленной щеткой — при такой любопытной
квартирантке, как Розмари, лучше не оставлять следов.
Затем, в спальне, я сквозь щелку между шторами наблю¬
даю, как моя квартирантка режется в карты с этими
подозрительными типами, Горановым и Пеиевым, как они
одаряют ее милыми улыбками и наперебой угощают чаем,
конфетами и печеньем.
В конце концов мне надоело созерцать эту сердцещи¬
пательную идиллию, и я спохватываюсь — чайник на
плите, должно быть, уже закипел. Спустившись в кухшо,
завариваю чай и достаю кое-что из холодильника. До¬
вольно постный ужин в канун уикенда и довольно убогая
схема для построения определенной гипотезы: Бруннер —
Флора — Горанов.
Затем, в зеленом оазисе холла, я дремлю в мягком
кресле, прислушиваясь к звонкому пению капели, опове¬
щающей меня в этот голубой вечер, что наконец идет
весна.
Да, наконец-то идет весна, и Розмари наконец-то воз¬
вращается домой.
— Как мило с вашей стороны дождаться моего при¬
хода! — щебечет она, едва переступив порог.— Эти жал¬
кие люди совсем уморили меня.
— Ничего удивительного,— отвечаю я.— Можно толь¬
ко гадать, во имя чего вы подвергаете себя такой пытке.
Мало сказать охотно — с восторгом.
— Какой вы скверный,— тихо роняет она, опускаясь
на диван.— Еще немного, и вы уличите меня в мазохизме.
349
— Почему бы и нет? Извращения становятся сейчас
чем-то вроде нормы.
— Но если я не в силах ответить отказом, когда по¬
жилой человек приглашает меня на чашку чая?
По моим личным наблюдениям, чтобы удостоиться
этой чашки чая, Розмари на протяжении долгих недель
приставала к пожилому человеку: строила глазки и при
каждом удобном случае останавливалась у его садовой
ограды, чтобы поболтать о том о сем. Но стоит ли прида¬
вать значение таким пустякам?
Быть может, не стоит придавать значение и тому
обстоятельству, что, вырядившись в коротенькую юбку,
сейчас эта маменькина дочка так бесцеременно закинула
ногу на ногу, что моему взгляду представилась поистине
живописная картинка — ее стройные бедра обнажились
вплоть до того места, где природе было угодно их соеди¬
нить. И вообще в последнее время Розмари ведет себя
дома, мягко говоря, непринужденно: выходит при мне
в холл в одной комбинации, почти голая, чтобы сказать
мне какую-нибудь ерунду. Словно я бездушный робот или
некое бесполое существо. То ли она действительно счи¬
тает меня до такой степени холодным, то ли надеется про¬
верить, так ли это на самом деле, но ее бесцеремонность
уже начинает меня раздражать.
— В свое время вы меня заверяли, что пе будете звать
гостей,— напоминаю я своей квартирантке.
— О Пьер! Ведь вы же сами...
— Вы заверяли, что вам несвойственно приставать
к хозяину, а теперь вот убеждаете меня в обратном.
— О Пьер! Неужели вы считаете...
— Да, считаю. И эта ваша поза говорит о том, что,
кроме мазохизма, вам не чужд и садизм...
— О Пьер! — восклицает Розмари в третий раз.—
Зря вы пытаетесь выступить в несвойственной вам роли!
Не станете же вы отрицать, что я для вас всего лишь со¬
беседница, помогающая вам убить время? Хотя иной раз
мне кажется, вы и в собеседнице-то не нуждаетесь.
Она произносит этот небольшой монолог, и не подумав
сменить позу, не придавая ии малейшего значения тому,
куда направлен мой взгляд. Это бесит меня еще больше.
Но ей вроде бы все равно, а может, наоборот — она от¬
лично понимает, что к чему, и, словно для того, чтобы
совсем уж довести меня, бесстыдно спрашивает:
350
— Чего вы на меня так смотрите?
— Вас это смущает?
— Во всяком случае, я не хочу, чтобы меня изучили,
словно какую-то вещь. И потом, я не могу понять, то ли
вы оцениваете качество моих чулок, то ли пытаетесь ра¬
зобраться в сложностях моей натуры.
Будь я Эмиль Боев, я бы сказал ей такое, что она сразу
бы заткнулась. Но так как я не Эмиль Боев, а Пьер Ло¬
ран, мне приходится проглотить эту пилюлю, и я спо¬
койно произношу:
— Не воображайте, что ваша патура — непроходимые
джунгли.
— Ага! Наконец-то вы ухватились за путеводную
нить. Не могу не радоваться — авось и мне она поможет.
— Запросто! Вы только трезво оцените всю сложность
собственной натуры...
— Вы как-то не очень ясно выражаетесь.
— Боюсь, как бы вас не задеть.
— А вы не бойтесь. Шагайте прямо по цветнику.
— Зачем же топтать цветы? Вы сами в состоянии ра¬
зобраться в себе. Вы ведь понимаете природу мимик¬
рии?
— Это и детям ясно.
— Вот именно. Ваши уловки им так же были бы ясны.
Только у хамелеона срабатывает инстинкт, а вы дейст¬
вуете строго по расчету. «Сложность» вашей натуры по¬
коится па чистом расчете. И потому вы так ее афишируете.
Все эти маски, позы и перевоплощения диктует вам до¬
вольно нехитрое счетное устройство, заменяющее вам
мозг и сердце.
Безучастное выражение, до последней минуты владев¬
шее ее лицом, постепенно сменилось оживлением. Да та¬
ким, что я бы нисколько не удивился, если бы она протя¬
нула руку к столику и шарахнула хрустальной пепель¬
ницей меня по голове. Но как я уже говорил, когда Роз¬
мари приходит в бешенство, буйство для нее не характерно.
Какое-то время она сидит молча, вперив взгляд в свои
обтянутые нейлоном колени, йотом поднимает голову и
произносит:
— Того, что вы мне сейчас наговорили, я вам никогда
не прощу.
— Я всего лишь повторяю вашу собственную теорию
об эгоистической природе человека.
351
— Пет, того, что вы сейчас наговорили, я вам никогда
не прощу,— повторяет Розмари.
— Что именно вы не склонны мне простить?
— То, что вы сказали относительно сердца.
— О, если только это...
Чтобы живописная картина больше не маячила у меня
перед глазами, я встаю и закуриваю сигарету. Затем де¬
лаю несколько шагов к окну и всматриваюсь в голубизну
ночи, а тем временем звонкая капель методично повторяет
все ту же радиограмму о наступлении весны.
— Возможно, я выразилась слишком упрощенно, но,
если я говорю, что люди эгоисты, это вовсе не означает,
что все они на одно лицо,— слышу за спиной спокойный
голос Розмари.— И если у одного человека, вроде вас,
грудь битком набита накладными да счетами, не исключе¬
но, что в груди другого бьется живое сердце.
— Вы тонете в противоречиях.
— Противоречия в природе человека,— все так же
спокойно отвечает Розмари.— Пусть это покажется аб¬
сурдным, но есть люди, у которых эгоизм не вытеснил
чувства. И как это ни странно, я тоже принадлежу к числу
таких людей, Пьер.
Она встает, тоже, видимо, решив поразмяться, и на¬
правляется в другой конец холла.
— Я верю вам,— говорю в ответ, чтобы немного успо¬
коить ее.— Может, я хватил через край, когда коснулся
последнего пункта.
— Нет, вам просто хотелось меня уязвить. И если у
меня есть основание расстраиваться, то только из-за того,
что вам это удалось.
— Вы мне льстите.
— Я действительно привязалась к вам, Пьер,— про¬
должает моя квартирантка и делает еще несколько шагов
по комнате.— Привязалась просто так, против собствен¬
ной воли и без всякого желания «приставать к хозяину»,
как вы выразились.
— Может быть, именно в этом и состоит ваша ошиб¬
ка,— тихо говорю я.
— В чем? — Розмари останавливается посреди хол¬
ла.— В том, что привязалась, или в том, что не приставала
к вам?
— Прежде всего в последнем. Чтобы убедиться, что
у человека есть сердце2 нужны доказательства.
352
Она делает еще несколько шагов и, подойдя ко мне
вплотную, говорит:
— В таком случае я уже опоздала. Мы до такой сте¬
пени привыкли друг к другу, что...
Как я уже сказал, она подошла ко мне вплотную, и
ей не удается закончить фразу по чисто техническим при¬
чинам.
— О Пьер, что это с вами...— шепчет Розмари, когда
наш первый поцелуй, довольно продолжительный, при¬
ходит наконец к своему завершению.
— Понятия не имею. Наверно, весна этому причина.
Неужто не слышите: весна идет.
Я снова тянусь к ней, чтобы заключить ее в свои объя¬
тия. Но, прежде чем позволить мне это сделать, она рез¬
ким движением опускает занавеску.
Потохму что, как я, кажется, уже отмечал, в жизни
в отличие от театра действие нередко начинается именно
после того, как занавес опускается.
Глава четвертая
Весна наступает бурно и внезапно. Буквально на гла¬
зах раскрываются ночки деревьев. За несколько дней все
вокруг окрашивается зеленью — не той мрачной, словно
обветшалой, которая зимует на соснах, а светлой и свежей
зеленью нежных молодых листьев. Белые стены и крас¬
ные крыши вилл, еще недавно так отчетливо вырисовы¬
вавшиеся на фоне темных безлистых зарослей, потонули
в серебристом и золотистом сиянии плодовых деревьев.
Цвета окрест перехменчивы и неустойчивы, как на люби¬
мых картинах Розмари или у камней со странными
именами; переменчивы и неустойчивы, радующиеся и
свету и тени, потому что в вышине, между солнцем и
землей, теплый ветер юга гонит по синему небу белые
стада.
Перемены, увы, носят главным образом метеорологи¬
ческий характер и лишь отчасти — бытовой. Как выра¬
зилась моя квартирантка, мы с нею давно до такой степени
12 д;. 3190
353
привыкли друг к другу, что перемена в области наших
чувств всего лишь легкий штрих на привычном фоне обы¬
денности, легкий штрих, который только мы одни спо¬
собны заметить.
В остальном все идет как прежде, каждый следует
своему будничному распорядку, и лишь иногда, в после¬
обеденную пору, поскольку дни стали длиннее, а сосед¬
ний лес — приветливей, мы, вместо того чтобы валяться
в зеленом интерьере нашего не столь обширного холла,
скитаемся в просторном зеленом интерьере леса или сидим
на скамейке у дорожки и всматриваемся в изумрудную
равнину, за которой возвышаются лесистые холмы, над
ними сияет цепь горных хребтов, а еще выше встают за¬
снеженные альпийские вершины под огромным небесным
куполом, в необъятности которого теплый южный ветер
торопливо гонит стада облаков.
Однажды Розмари предложила мне сходить в Поселок
Робинзона, к ее знакомым. Молодые супруги из среды
интеллигентов-экстремистов проживали в небольшой стан¬
дартной квартире, в этом супермодном микрорайоне, со¬
стоящем из двухэтажных бетонных ящиков. С профессио¬
нальной точки зрения ее знакомые не представляют для
меня ни малейшего интереса, и, будь в наших отноше¬
ниях хоть немного искренности, я должен был бы приз¬
наться, что познакомиться с ее шефом Тео Грабером мне
было бы куда приятнее. Только искренность с Розмари —
непозволительная роскошь, и так как я не максималист,
то на данном этапе мне лучше довольствоваться дружбой
и любовью без излишней откровенности. Потому что, как
говорят французы, даже самая красивая девушка может
дать не больше того, что у нее есть.
Экстремисты устроились весьма удобно, если хаоти¬
ческое нагромождение транзисторов, магнитофонов, книг,
алкогольных напитков прямо па полу, на синем искус¬
ственном половике в просторном холле, можно считать
удобным. Вообще эти супруги так и живут на половике:
принимают гостей на половике, предлагая им подушки
для удобства, пьют виски и слушают поп-музыку на по¬
ловике, спят, по всей видимости, тоже на половике, как
бы говоря тем самым, что плевать они хотели на иерархи¬
ческую лестницу — им, дескать, больше по сердцу скром¬
ный быт социальных низов.
Однако никаких других примет, доказывающих связь
354
наших хозяев с эксплуатируемыми классами, мне обнару¬
жить не удается, о чем я позволяю себе сказать открыто,
когда знакомый репертуар о перманентной революции и
об аскетической бедности во имя абсолютного безличия
и полного равенства мне изрядно надоел.
— А что вам мешает? — спрашиваю.— Выбросьте все
из квартиры, вместе с этим синтетическим половиком,
напяльте на себя три метра зеленой холстины и живите
прямо на полу. Или еще лучше: выдворите сами себя
из дому и шагайте по дорогам перманентной революции.
Я говорю это супруге, точнее, предполагаемой супру¬
ге, потому что у обоих этих субъектов длинные соломен¬
ные патлы, хилые плоские фигуры и оба они в джинсах
с декоративными заплатами.
Супруга отвечает, что я слишком вульгарно понимаю
их воззрения и что в социальном равенстве они видят
прежде всего высший абстрактный принцип, а не вуль¬
гарную житейскую практику.
После этого супруг — или предполагаемый супруг —
снова подливает виски, доказывая этим, что идейная кон¬
фронтация его не трогает, и принимается развивать оче¬
редную теорию, оправдывающую террор как высшую
форму революционного насилия.
— Я торгую преимущественно маслинами и брын¬
зой,— говорю я, улучив момент,— но у меня в коммер¬
ческом мире обширные связи, и мне ничего не стоит снаб¬
дить каждого из вас парой пистолетов любой марки и
ящиком ручных гранат. Так что если будет нужда в эки¬
пировке, дайте мне знать.
Тут супруга опять торопится возразить в том духе,
что теория революционного действия — это одно, а прак¬
тика — совсем другое и что разделение умственного и
физического труда, которое произошло еще в рабовла¬
дельческом обществе, узаконило достойный уважения
обычай: одни вырабатывают принципы, а другие приме¬
няют их на практике.
— Я никак не ожидала, Пьер, что вы способны вести
себя так грубо,— тихо упрекает меня Розмари, когда мы
по лесу возвращаемся домой.
— Что было делать, если интеллектуальный всплеск
на уровне этого синего половика чуть не захлестнул меня.
— Однако это не основание все время называть хо¬
зяина госпожой...
12*
355
— Вот оно что. Откуда я мог знать... У этого типа
голос более тонкий.
— Чем же он виноват, что у его жены такой низкий
тембр? Нет, вы явно перестарались.
Спор о том, в какой мере я перестарался, продолжа¬
ется. Наконец мы дома. Съев неизбежную яичницу с вет¬
чиной, мы проводим какое-то время в холле, я перед
телевизором, а Розмари, конечно же, над своими альбо¬
мами, после чего, как всегда, ложимся спать, с той лишь
разницей, что спим мы теперь в одной постели, в комнате
моей квартирантки, и что к привычной программе доба¬
вился небольшой аттракцион, который тоже начинает
становиться привычным.
— Перемена...— любит помечтать Розмари.
Я тоже мечтаю о переменах, хотя и про себя, но какая
от этого польза? Перемены выражаются лишь в кален¬
дарных датах. Время бежит, сменяются недели, а в си¬
туации ничего нового: топчемся на месте.
* * *
День заметно прибавился, и, когда в условленное
время я подхожу к парапету террасы, мне отчетливо
видна внизу фигура высокого худого пария. И как всегда,
я чувствую присутствие рядом с собой еще одного чело¬
века — моего покойного друга Любо Ангелова. Потому
что стоящий на нижней площадке парень — его сын,
Боян.
Боян одет все по той же моде, какой следуют супруги-
экстремисты, но что поделаешь: он студент — действи¬
тельный и мнимый, как моя Розмари,— и приходится
одеваться, сообразуясь с показной экстравагантностью
своих товарищей. Эта пошлая экстравагантность делает
его не столь заметным в толпе эмансипированной молодежи.
И мне чудится, будто я слышу голос Любо:
— Что это ты его так вырядил?
— Почему я? Они сами это делают. Но если не обра¬
щать внимания на длинные волосы и синие джинсы, то
они ничем особенно не отличаются от нас.
— Больно они изнеженны,— замечает Любо.
— А может, мы были чересчур загрубевшими? Пресле¬
довать неделями бандитов в горах... Дело давнее...
356
— Неженки они, браток. Так что смотри, как бы мы
его не упустили, нашего.
— Ты мог бы этого не говорить. Я понимаю, новичок
всегда опасен. И прежде всего для самого себя.
Любо замолкает, руководствуясь сознанием, что вся¬
кое вмешательство с профессиональной точки зрения не¬
желательно, но вовсе не потому, что его опасения рассея¬
лись.
Мне трудно представить, как сейчас выглядит Борис¬
лав, во всяком случае, он не станет ходить в прохудив¬
шихся джинсах: так же как я, он скрывается за фасадом
делового человека, с той лишь разницей, что делает деньги
не на торговом поприще, а в какой-то авиакомпании.
Живет он по другую сторону реки, в Кирхенфельде, и
в силу чисто случайного совпадения одну из мансардных
комнатушек того самого дома, где находится его уютная
квартира, занимает Боян. Мне трудно представить, каким
способом они поддерживают связь между собой, но я
уверен, что она у них достаточно надежна и в этом они
не испытывают затруднений.
Авторучка во внутреннем кармане моего пиджака из¬
дает сухой треск, я слышу тихий голос парня:
— «Вольво» три.
— Четыре,— говорю в ответ.
Принято. В машине-тайнике меня ждет очередное пос¬
лание, но я не собираюсь на него отвечать. О чем мне
писать? Что у меня все в порядке? Или наоборот? Раз
никаких перемен нет, одинаково уместно и то и другое.
Справка, с которой я час спустя возвращаюсь к себе на
виллу и тороплюсь уединиться в пустой библиотеке, касает
ся Горанова. Наконец-то. Чтобы установить его личность,
потребовалось провести целые изыскания, потревожить
многолетние слои архивной пыли. Чтобы в конце концов
стало ясно, что Горанов — это вовсе не Горанов.
Вероятно, чтобы прийти к окончательному выводу,
Центру пришлось прибегнуть к методу элиминации. Сва¬
ливаешь в одну кучу сведения обо всех подозрительных
личностях, сбежавших или исчезнувших, и начинаешь раз¬
бирать ее, следуя принципу исключения: не этот, и не
этот, и, конечно же, не этот, и так далее, пока на месте
огромной кипы не останется всего лишь несколько по¬
донков. Теперь надо выяснить, на котором из этих по¬
донков следует остановиться.
357
Выбор пал на Бориса Ганева, рьяного служаку воен¬
ной разведки предреволюционной поры. Хотя между во¬
енной разведкой и полицией существовала обычная враж¬
да, справка свидетельствует, что Ганев принадлежал не
столько военным, сколько Гешеву. А может быть, не столь¬
ко Гешеву, сколько фашистской охранке. А вероятнее
всего, не столько охранке, сколько гестапо. В общем, тип
довольно сложный, опиравшийся на широкую агентур¬
ную сеть. Сложный и, должно быть, неглупый, раз ему
удавалось служить стольким хозяевам.
Предположение, что Ганев был неглуп, подкрепляется
еще одним обстоятельством: в отличие от своих шефов
он своевременно приходит к мысли о неизбежности краха
и не проявляет склонности на месте дожидаться развязки.
Хотя точная дата не установлена, из справки следует, что
Ганев втихую покинул страну еще за несколько дней до
Девятого сентября.
Полученное послание не содержит никаких данных
о периоде, который меня интересует больше всего: как
жил и чем промышлял упомянутый Ганев за границей
в течение последних тридцати лет. Сбежав, он как будто
растаял в пространстве, чтобы воскреснуть лишь теперь и
именно здесь. Впрочем, более чем тридцатилетний период,
которого мне недостает, отнюдь нельзя расценивать как
достояние архива, не заслуживающее внимания. Именно
к этому периоду относятся опасные происки Ганева, ко¬
торые необходимо пресечь. По это уже забота не Центра,
а лично моя.
Я сжигаю послание, открываю кран и мою раковину.
Затем вхожу в темную спальню и заглядываю в щель
между гаторами. Знакомая картина; Розмари в обществе
двух бледнолицых режется в карты. Сколько ни торчи
здесь, за шторами, ничего другого, кроме этого зрелища,
мне не увидеть.
Я спускаюсь в кухню, чтобы заняться готовкой, погло¬
щением собственной стряпни и заодно поразмыслить над
уравнением с двумя неизвестными — Горанов и Ганев.
Человек, выдающий себя за Андрея Горанова, и человек,
который в действительности является Борисом Ганевым,—
одно и то же лицо. Слава богу, это уже не вызывает сом¬
нений. Однако, чтобы решить уравнение до конца, мне
предстоит пройти немалый путь.
Когда прощаешься с жизнью земной, принято остав¬
358
лять на месте происшествия свои бренные останки, чтобы
твои близкие получили возможность их оплакать, а врач —
установить причину смерти. В обществе существует по¬
рядок, согласно которому даже факт переселения в мир
иной регистрируется и скрепляется печатью. А вот Го¬
ранов в нарушение элементарных приличий исчез, не ос¬
тавив никаких следов. Может быть, он все еще жив?
В таком случае по какому адресу он прописан? А если
его надо искать в числе усопших, где его свидетельство
о смерти?
То обстоятельство, что вот уже более тридцати лет
никто ничего не слышал о существовании Горанова —
я имею в виду настоящего, а не этого, живущего по со¬
седству,— уже само по себе наводит на размышления.
В конце концов, Горанов не Борман, и у него не было
особых причин провалиться в тартарары, если не иметь
в виду ту, что рано или поздно переселяет всех нас в мир
иной. Он не единственный богач, бежавший в канун рево¬
люционного переворота за границу, и мог бы, подобно
другим, не имея возможности продавать родину оптом и
в розницу, жить на проценты от прежних накоплений.
Начав когда-то с экспорта продовольствия в Германию
и переключившись вскоре на экспорт секретных сведений
гитлеровской разведке, Горанов стал представителем круп¬
нейших немецких фирм, производивших всевозможную
технику — начиная с легковых автомобилей и кончая
боевыми самолетами. Проценты от военных поставок очень
скоро превратили его в финансового магната первой ве¬
личины. И легко понять, что, решив бежать под угрозой
надвигающихся событий, он пустился во все тяжкие не
с пустыми руками. Но сейчас важнее другое: куда он
сбежал, в какую забился дыру? И если в ту, из которой
нет возврата, то почему над ней не установлен крест с его
именем? Напрашивается и другой вопрос: почему Борис
Ганев скрывается под именем Андрея Горанова? Легко
догадаться, что у Ганева куда больше серьезных основа¬
ний скрываться, чем у Горанова, хотя и Ганев не Борман.
Но почему он скрывается именно под вывеской бывшего
торговца? Не означает ли это, что Ганев лучше кого бы
то ни было знает о бесследном и окончательном исчезно¬
вении ее настоящего хозяина?
Этот, как всякий тенденциозный вопрос, содержит
в себе и ответ. Правда, полноценным ответом он станет
359
лишь в том случае, если удастся подкрепить его необхо¬
димыми данными, И возможно, только тогда передо мной
откроется путь, ведущий к окончательному решению урав¬
нения.
— О, вы меня ждете, Пьер!.. Как мило с вашей сто¬
роны! — щебечет позади меня Розмари.— До чего же нуд¬
ные эти люди...
Что эти люди ужасно нудные — единственная инфор¬
мация, которую Розмари благоволит мне приносить вся¬
кий раз после встречи с Ганевым и Пеневым.
— У меня такое чувство, что они вас основательно
обирают,— позволяю себе заметить.
В силу привычки мы с нею продолжаем обращаться
друг к другу на «вы» — остаток былой официальности,
которая едва ли вообще существовала между нами.
— Они просто пользуются моим великодушием,—
уточняет Розмари.— Такие скряги, такие мелочные —
мне просто жаль их обыгрывать. Надо бы как-нибудь
подослать к ним Флору, тогда они поймут, что значит
настоящий противник.
— Давно следовало это сделать, раз они такие.
— Неужели вы способны так уж решительно избав¬
ляться от всего досадного? — спрашивает она, усаживаясь
по своему обыкновению на диван и закидывая ногу за
ногу.
— Нет, конечно. В противном случае вокруг меня не
осталось бы абсолютно ничего... за исключением доро¬
гой Розмари.
— Мерси,— кивает она.— Получилось не слишком
убедительно. Дайте мне сигарету.
Я даю ей сигарету.
— А как вы сами представляете жизнь без досадных
ситуаций?
— О, есть достаточно много простых и верных спосо¬
бов: почаще путешествовать, заводить новые знакомства,
менять место жительства, впечатления... Пользоваться
обществом Лорана, только не Лорана-торговца, а такого
Лорана, который в редкие минуты, как бы случайно, ста¬
новится очень милым... Не зависеть от отцовского бумаж¬
ника, удовлетворять собственные капризы, сознавать в
моменты усталости, что где-то меня ждет мой собственный
уголок...
— И потом? — спрашиваю, когда она замолкает.
360
— Потом ничего. Внезапно прекратить свое существо¬
вание в момент какой-нибудь катастрофы, даже не опом¬
нившись,— прежде чем пресытишься, познаешь хандру,
прежде чем старость обезобразит тебя... Взять свое и ис¬
чезнуть... Чего еще желать?
— Банально,— качаю я головой.— К тому же черес¬
чур расточительно. Такие траты — и только ради того,
чтобы не испытывать досады.
— Понимаю. Зато помечтать нам решительно ничего
не стоит. Нужно только иметь желание. Впрочем, у меня
такое чувство, что вам, к примеру, и в голову никогда не
придет помечтать немного.
— Мне и в самом деле ничего подобного не приходит
в голову.
— Вы, вероятно, только проекты вынашиваете. И конеч¬
но же, только в рамках полезного и вполне осуществимого.
— Совершенно верно.
Я охотно соглашаюсь с нею, чтобы доставить ей удо¬
вольствие, но, похоже, это ее лишь раздражает. Розмари
бросает в пепельницу недокуренную сигарету, смотрит на
меня недовольно и неожиданно взрывается.
— Зачем вы дурака валяете? Какого черта вы меня об¬
манываете? Какая вам от этого польза?
— Но почему вы пришли к мысли, что я вас обманы¬
ваю? — спрашиваю предельно спокойным тоном.
— Потому что вы совсем не тот, за кого себя выдаете.
Я достаточна наблюдала, как вы проводите дни, как дела¬
ете покупки и как играете в бридж. У вас нет ничего об¬
щего с торговцами, которые поглощены заботой о том, как
из одного франка сделать два, а из двух — четыре. Вы не
умеете дорожить деньгами, вы их проигрываете так же
небрежно, как стряхиваете пепел с сигареты!
— Я воспитанный человек, Розмари.
— Не особенно. Когда человек воспитан, это виды по
его поведению. Особенно при затяжной игре.
— А почему вы не можете согласиться с тем, что у меня
свое отношение к жизни?
— Какое именно?
— Совершенно непохожее на ваше. Вы гонитесь за
ветром. Вполне естественный порыв, не отрицаю. Человек
всегда склонен гнаться за тем, что ускользает от него.
— Ну хорошо, а вы? — спрашивает она, вытягиваясь
на диване и бесцеремонно занося на столик ноги, обутые
361
в туфли на толстенных каблуках, представляющие с неко¬
торых пор крик моды.
— Я? Возможно, в определенном возрасте я тоже был
неравнодушен к такому виду спорта. Но почему вы не хо¬
тите поверить, что я давно стал совсем другим и мы с вами
смотрим на вещи совершенно по-разному? Вы бегаете,
а я сижу смирно. Такой взгляд на вещи ведь тоже возмо¬
жен: если желание недостижимо, не проще ли махнуть
на пего рукой? Раз непомерные претензии связаны с рис¬
ком и приводят к банкротству, да пошли они ко всем чер¬
тям! Зачем иметь собственную виллу, когда я могу снять ее?
К чему мне десять комнат, если меня устраивают две?
Какой смысл стремиться к большим барышам, если необ¬
ходимое я зарабатываю, без особого труда?
Она слушает меня с отсутствующим видом, словно ду¬
мает совсем о другом. Я уверен, ни о чем другом она не ду¬
мает, но пока пе могу понять, чем же она сейчас занята:
то ли силится понять мое жизненное кредо, то ли старается
разобраться, кто я естьиа самом деле. Ведь человек, выну¬
жденный выдавать себя за другого,— тот же актер. Толь¬
ко актер, скрывающий, что он актер, попадает в довольно
затруднительное положение на виду у одного и того же
зрителя.
— Может быть, вы правы,— произносит она наконец
с усталым видом.— Но этр ваша правда. Досадная правда
этого досадного мира. Потому-то для меня все же привле¬
кательней мираж.
Она медленно встает, подавляя зевок, и направляется к
спальне, не забыв пожелать мне спокойной ночи. Я в свою
очередь поднимаюсь по лестнице, говоря ей вслед, что и ее
банальный мираж, и мои плебейские рецепты в конечном
итоге друг друга стоят.
Разумеется, я разыгрываю роль. Однако стоит мне заду¬
маться на минуту, что эта сонная апатия без всякой надеж¬
ды на пробуждение — прискорбная реальность, как меня
начинает мутить. Хорошо, если тут роль виновата, а не
яичница. Мне показалось, яйца были не совсем свежие.
* н* *
Моя миниатюрная подзорная труба направлена на ху¬
дое морщинистое лицо человека, стоящего на террасе.
Свет, процеживающийся сквозь тканевые занавески в зе¬
362
леную и белую полоску, делает это лицо зеленоватым,
как будто перед моими глазами вампир Дракуяа оттал¬
кивающего вида, но не такой уж страшный Дракула, пото¬
му что вместо острых собачьих клыков у него искусствен¬
ные челюсти. Это, разумеется, Горанов или, если угодно,
Ганев.
Вместо обычного темно-красного халата на нем темно¬
синий, несколько вышедший из моды костюм — Горанов
надевает его в тех редких случаях, когда отправляется в
город. Пожилой человек прохаживается по террасе в тени
занавесок, время от времени посматривает на часы, а его
обычную гримасу, характерную для страдающих от зуб¬
ной боли, несколько видоизменила потка нетерпения —
больной напрасно ждет зубного врача, который избавил бы
его от страданий.
Если вы интересуетесь поведением субъекта, почти не
выходящего из дому, и если вы заметили, что этот субъект
собрался куда-то ехать и даже обнаруживает несвойствен¬
ное ему нетерпение, легко объяснить ваше страстное жела¬
ние последовать за ним. Такое желание я испытал еще в
самом начале — через несколько дней после того, как по¬
селился на этой вилле. Однажды утром Горанов отбыл на
своем «шевроле» в неизвестном направлении и вернулся
только вечером. Отбыл, а я остался дома.
Потому что я уже тогда достаточно твердо уяснил две
вещи. Во-первых, все действия этого подозрительного чело¬
века, вероятно, в полной мере сообразуются с требовани¬
ями безопасности, следовательно, ничего, что заслуживало
бы внимания, они мне не откроют. И во-вторых, также по
соображениям безопасности, Горанов не побрезгует ника¬
кими средствами, лишь бы установить, следят ли за ним,
и обнаружит меня. Потому-то я тогда остался дома.
С асфальтовой аллеи доносится шум мотора и возле
соседней виллы замирает. Человек в темно-синем костюме
спускается по ступеням террасы на садовую дорожку.
Даже теперь, когда на него не ложится зеленая тень за¬
навески, его лицо кажется совершенно бескровным и очень
болезненным. Ганев приближается к калитке, когда с улицы
в нее входит Пенев. Между ними происходит короткий и, ви¬
димо, неприятный разговор. Старик сердито жестикулирует.
Молодой дает ему ключ от машины и, видимо, в чем-то
оправдывается, но тот выходит из калитки, не дослу¬
шав.
3G3
Минуту спустя включается первая скорость, а моего
страстного желания поохотиться уже нет и в помине. Меня
разбирает досада. Шесть месяцев предостаточно убедили
меня, что все житье-бытье Горанова-Ганева педантично
сообразуется с требованиями безопасности. Я могу загля¬
дывать в щелку между шторами еще шесть месяцев или
даже шесть лет — и ничего интересного не обнаружу.
Не обнаружу ничего интересного и в том случае, если,
подвергая себя глупому риску, потащусь следом за его
«шевроле». Потому что нечто интересное, если оно вообще
существует, тщательно скрыто от любопытных вроде меня.
Выход один: надо нарушить размеренное течение этого
педантично продуманного житья-бытья, вырвать этого че¬
ловека с недоверчивым взглядом из привычного ему состо¬
яния. Надо его встряхнуть, ошарашить, напугать, вплоть
до того, что вызвать внезапный пожар в его доме.
От пожара, конечно, пользы будет мало. Но есть мно¬
жество других средств, и два дня назад я предложил одно
в коротком послании, оставленном в тайнике «вольво»,
вниманию Центра. Теперь мне пе остается ничего другого,
кроме как ждать результата.
Да, от пожара проку мало. Пожар всегда привлекает
зрителей. Сбегается толпа. В первый ряд протискиваются
такие не в меру любопытные, как Флора и Розмари. Сло¬
вом, вместо конспирации получается цирк.
Тем временем внизу отчетливо слышен стук дамских
каблуков. Моя квартирантка закончила обход окрестных
магазинов. Каблуки уже стучат по лестнице. Я успеваю
плюхнуться в кровать, чтобы изобразить сценку, которую
можно было бы назвать «Мирный сон».
— Пьер, вы спите?
— Должно быть, уснул... Перед тем как вы пришли,—
бормочу я недовольно.
— И намерены продолжать, когда уйду?
— Почему бы и нет.
— А то, что вечером у нас будут гости, вас нисколько
не смущает...
— Опять? — страдальчески вопрошаю я.
— Неужели вас не радует предстоящая встреча с Фло¬
рой?
— Три женщины мне ни к чему. С меня достаточно од¬
ной.
— А их скоро станет три? Это что-то новое.
364
— Я потому так говорю, что Флора вполне сойдет за
двух.
— Оставьте ваши гимназические шутки и спускайтесь
вниз, помогите мне, пожалуйста.
— Неужто поедем покупать еще один зеленый стол?
— Вы же знаете, сандвичей за пять минут не нагото¬
вишь...
Страдальчески вздохнув, я встаю. Не зря говорится —
светским удовольствиям предшествуют кухонные муки.
В дверях раздается звонок. Это, конечно же, Ральф
Бэнтон, аккуратный и точный, как всегда. Он подносит Роз¬
мари букет огненно-красных тюльпанов, меня одаряет
своей бледной сонной улыбкой и начинает расхаживать
по холлу, чтобы не измять в кресле костюм раньше време¬
ни. Костюм у него светло-серый, сорочка снежно-белая, и
все вместе это хорошо сочетается с его матовым лицом и
черными густыми волосами, в чем юрисконсульт, вероятно,
не сомневается.
Американец любит франтить, в этом нет ничего стран¬
ного, но человеку свойственно франтить перед другими,
будь то мужчины или женщины, а Бэнтон, насколько и
заметил, особой склонности к женщинам не обнаруживает.
Это уже странно. Не исключено, впрочем, что он проявляет
склонность к мужчинам, хотя такое предположение может
показаться вульгарным.
Розмари ушла на кухню, так что Ральф в силу необ¬
ходимости вынужден начать чисто мужской разговор. А к
чему может свестись мужской разговор, кроме денег и
сделок?
— Ну, Пьер, надеюсь, вы довольны. Цены на продо¬
вольствие растут...
— Верно,— киваю я.— Только чему тут радоваться?
— Вот как? Разве вас не радует то обстоятельство,
что вы будете продавать дороже, чем было до сих пор?
— Нисколько. Покупать ведь тоже придется дороже.
— Но у вас, вероятно, есть запасы...
— Боюсь, вы путаете меня с кем-то другим, Ральф.
Я из тех горемык-торговцев, которые покупают сегодня,
а завтра продают. И если завтра продать не удастся, им
не купить послезавтра.
Он, как видно, собирается сказать, что я скромничаю
или что-то еще в этом роде, но в дверях снова звонят, и я
вынужден пойти встретить Флору. Вот это женщина! На
365
ней светлый костюм из шотландки и белая гипюровая блуз¬
ка, едва удерживающая ее пышные формы.
— Вы сама весна, Флора...
— Стараюсь оправдывать свое имя, мой мальчик,—
скромно отвечает она. И, по-матерински пошлепав меня по
щеке, добавляет; — Глядите на меня, глядите... Пока не
появилась Розмари и не надрала вам уши.
В это время, как и следовало ожидать, на пороге рас¬
цветает Розмари и звучат ее взволнованные слова:
«Ах, наконец-то, дорогая!», затем ответное приветст¬
вие Флоры: «Рада вас видеть, милая!», но щедрое серд¬
це Розмари не может этим ограничиться, и она изре¬
кает: «А костюмчик ваш — просто чудо!» Это уменьши¬
тельное как бы подчеркивает, что костюмчик вполне спо¬
собен вместить всех четырех партнеров по карточной игре.
Но Флора тоже не остается в долгу: «А вы в этом длинном
платье и на самом деле кажетесь чуть выше!» Обмен зме¬
иными любезностями продолжается, но этот репертуар
слишком хорошо знаком, и я не стану воспроизводить
его до конца.
Хорошо знаком и ход игры, к которой мы тут же присту¬
паем: уже с самого начала я, как обычно, проигрываю.
Проигрываю по мелочам, но методично и неизменно, так
что даже Флоре не удается предотвратить мой крах.
— Рассчитывайте на меня, мой мальчик, во что бы то
ни стало я должна вас спасти,— предупреждает женщина-
вамп с непроницаемым лицом, и передо мной воинственно
воцаряется ее огромный бюст.
— Сомневаюсь,— скептически бормочу я.
— Только не надо сомневаться! Когда идете к врачу
или к женщине, постарайтесь отбросить всякие сомнения,
иначе я вам не завидую.
Мне и в самом деле не позавидуешь, мое устойчивое
невезение начинает бить Флору по карману, и она выло¬
жила несколько франков.
— Не сокрушайтесь, зато в любви повезет,— утешает
меня Ральф, не выходящий из кризисного состояния по
части остроумия.
Немка незаметно бросает в мою сторону довольно
красноречивый взгляд, и после того, как я так позорно
прогорел, он представляется мне лазурно-голубым. По¬
хоже, эта женщина действительно строит какие-то планы
относительно моего будущего, если я не заблуждаюсь.
366
ф ф ф
Быть может, этот уикенд — последняя доза досады,
предусмотренной сонной терапией, длящейся вот уже шесть
месяцев.
Очередная неделя начинается с важного сообщения:
В Центре мой план одобрен с небольшими поправками,
и мне предложено безотлагательно предпринять необходи¬
мые шаги. Наконец-то.
Уточнение данных между мной и Бориславом через
посредство Бояна позволило окончательно скоординиро¬
вать проект и закончить выработку часового графика.
Наступило время всем нам перейти к активным действиям,
не считаясь с опасностью. Самому большому риску под¬
вержен Борислав.
Ему выпала высокая честь или, если хотите, неприятная
задача войти в непосредственный контакт с Ганевым. С
этой целью в пятницу утром — в пятницу, в этот плохой
день,— мой друг должен позвонить по телефону мнимому
Горанову и попросить встретиться с ним наедине. Если
потребуется, заставить его согласиться на такую встречу
неясными обещаниями и смутными угрозами, дав ему
понять, что человек на другом конце провода знает о нем
решительно все.
Рандеву должно состояться в тот же день — чтобы Га¬
нев не смог подготовить засаду или выкинуть еще какой-
нибудь номер. Моя задача состояла в том, чтобы следить за
соседней виллой и предупредить Борислава, в случае
если Ганев вздумает подличать. Предупредить через Бон¬
на.
Пятница. Утро. Я неторопливо принимаю душ, нето¬
ропливо вытираюсь, неторопливо завтракаю — словом,
делаю все возможное, чтобы Розмари уехала в город рань¬
ше меня. Так оно и происходит.
Заняв обычное место на своем наблюдательном пункте,
я выглядываю в окно. В пяти метрах от меня Пенев, за¬
кончив мойку «шевроле», тщательно вытирает его известной
водителям автомобилей специальной тряпкой, придающей
кузову такой ослепительный блеск, о каком могут только
мечтать владельцы автомобилей. Надеюсь, он готовит ма¬
шину для себя, а не для Горанова.
Смотрю на часы: девять. Наверно, Бенато будет непри¬
ятно удивлен моим отсутствием, и перспектива самому
367
платить за обед в «Золотом ключе» не очень-то его обра¬
дует.
Пенев открывает ворота, садится в «шевроле», выгоня¬
ет его со двора и, закрыв ворота, едет вниз, к центру го*
рода. Это неплохо.
Спустя некоторое время я снова смотрю на часы, потом
снова: десять. В соответствии с планом в эту минуту Бори¬
слав набирает номер телефона. И не только в соответст¬
вии с планом. Сквозь распахнутое окно холла соседней
виллы — сумрачного в это солнечное утро — я вижу, как
появляется темно-красное пятно — изрядно поношенный
халат соседа. Ганев движется медленно, словно призрак,
подходит к стоящему па буфете телефону и поднимает труб¬
ку. Разговор затягивается, чего можно было ожидать, но
в чем причина — сказать трудно. Наконец старик опус¬
кает трубку и продолжает неподвижно стоять, как бы со¬
ображая что-то. Надеюсь, не замышляет какую-нибудь
глупость, которая дорого обойдется всем нам, включая и
его самого. Старик делает несколько шагов к окну, упи¬
рается руками в подоконник и смотрит прямо на меня. Ра¬
зумеется, видеть он меня не может — окно зашторено.
Не исключено, что он вообще ничего не видит: у него со¬
вершенно отсутствующий взгляд, а на хмуром лице вы¬
ражение глубокой задумчивости. Наконец он медленно
оборачивается, как бы опасаясь повредить позвоночник, и
постепенно тонет в глубине мрачного холла.
Ровно в половине одиннадцатого авторучка в моей руке
предупредительно щелкает. Бояна я не вижу, да и неза¬
чем мне его видеть, так как я уверен, что в эту минуту он
сидит в своем «вольво» у задней ограды сада, под яблонями,
благоухающими свежей зеленью.
— Встреча вереду, в девять,— слышится голос парня.
В среду в девять означает на нашем языке завтра в
шесть. Значит, Ганев отказался от рандеву сегодня и от¬
ложил его на завтра, а Борислав уступил. Пускаться в рас¬
спросы, как и почему, сейчас неуместно. Хотя мы разго¬
вариваем на одной волне, известной только нам двоим,
приходится следовать железному правилу: в эфире будь
предельно лаконичен.
— Пока ничего,— сообщаю в свою очередь,— Встре¬
ча в два.
Это означает, что наша следующая встреча в эфире со¬
стоится сегодня в пять часов. Вот и все.
С этого момента мне надлежит неотступно следить за
виллой и ее окрестностями. Хорошо по крайней мере, что
выдалась прекрасная погода и Ганев оставил окно в хол¬
ле широко распахнутым. Не успел я поблагодарить бога
за это благоприятное обстоятельство, как из полумрака
выплывает старик, захлопывает обеими руками створки
окна и вдобавок опускает массивную штору. Отныне ни¬
какой в и димо сти.
А какой бы был прок, если бы это случилось несколь¬
кими часами позже? Реши Ганев дать тревожный сигнал,
он имеет полную возможность сделать это и ночью или ис¬
пользовать Пенева в качестве связного. Об одном трудно
с уверенностью судить: не вздумает ли Ганев сам уйти
из дому и не придет ли к нему на выручку кто-нибудь со
стороны? Вся надежда на то, что старик, человек разум¬
ный, будет иметь достаточно времени, чтобы взвесить все
«за» и «против» и решить, что назначенная встреча ничем
особенно ему не грозит и что в его интересах лучше понять
намерения другой стороны.
И все же риск налицо. Не только в том, что я, быть мо¬
жет, переоцениваю здравый смысл этого типа. Ведь не ис¬
ключено, что он находится под наблюдением других лю¬
дей и они не станут дожидаться специального приглаше¬
ния вступить в игру. Прелестная Розмари и пышная Фло¬
ра, какими бы безобидными они ни казались, не оставляют
сомнения, что не только треугольник «Дельта» проявляет
интерес к Ганеву.
Итак, пять часов. Возможно, это самое подходящее
время: моя квартирантка обычно возвращается позже.
Только сегодня она, как назло, вернулась без десяти пять.
Общительная, как обычно, она спешит подняться ко мне
в спальню, чтобы справиться, как я себя чувствую. Ока¬
зывается, я заболел, хотя еще не на смертном одре.
— У вас температура? — сочувственно спрашивает
она и протягивает свою белую руку к моему лбу.
— Думаю, что нет,— спешу я ответить.— Только жут¬
ко болит голова. Я буду вам признателен, если вы скатае¬
те на Остринг и возьмете мне пачку пирамидона.
— Зачем вам этот ужасный пирамидон? — возражает
квартирантка.— У меня есть аспирин.
— Я бы предпочел пирамидон,— настаиваю я, зная,
что она пирамидоном не пользуется.— Аспирин скверно
действует на мой желудок.
369
— Вы же знаете, для вас я готова на все,— уступает
Розмари и спускается вниз.
Однако минутой позже мне слышится ее ликующий го¬
лос:
— Ваше счастье, дорогой! Я нашла пирамидон здесь,
в ящике стола.
С торжествующим видом она приносит мне пирамидон
и стакан воды, а уже без трех минут пять, и единственное,
что мне приходит в голову,— попросить Розмари вместо
воды дать мне стакан горячего чая. На что она, к моему об¬
легчению, отвечает:
— Ну разумеется, стакан горячего чая вам скорее по¬
может.
И снова спускается вниз.
Заварить стакан чая ие такая уж сложная процедура,
и все же она длится достаточно долго, чтобы выйти на
связь, предупредить Бояна, чтобы установил слежку за
Пеневьтм, и сказать, что следующая встреча завтра в восемь.
Попев возвратился полчаса назад, но где он сейчас и
чем занимается — сказать трудно: прикидываться боль¬
ным и в то же время торчать у окна я не могу, тем более
что Розмари уже несет дымящийся чай и настойчиво тре¬
бует, чтобы я его выпил, пока он не остыл, а вы знаете, как
приятно в такую теплынь хлебать крутой кипяток,— если
ие знаете, то не мешает попробовать, только не забудьте
перед этим проглотить пару таблеток пирамидона.
Наконец, когда я вытягиваюсь на кровати и страдальче¬
ски прикрываю глаза, Розмари оставляет меня одного, и
это обстоятельство дает мне возможность снова занять на¬
блюдательный пункт на стыке двух штор, впрочем, без
особых результатов, потому что до самого вечера ничего
не случается и никто из двух соседей не покидает виллу —
по крайней мере насколько я могу видеть. Но вот напасть,
без малого девять Розмари приносит новый стакан чая и
опять заставляет меня наливаться кипятком и глотать пи¬
рамидон.
После ее горячей заботы я всю ночь исхожу потом, но
от этого есть и польза: в таком состоянии я не могу пасть
в манящие, но опасные объятия сна и, бодрствуя у окна,
отчетливо вижу при свете уличного фонаря и сад, и парад¬
ный вход соседней виллы. Однако и в эти долгие часы ни¬
чего ие происходит.
— Ничего,— слышу под утро в эфире голос Бояна.
370
— Ничего,— сообщаю в свою очередь.
Последняя связь перед роковой встречей назначается
на пять тридцать вечера. Чуть позже ко мне заглядывает
Розмари — она справляется о моем здоровье. Я спешу ус¬
покоить ее, что мне значительно лучше, даже совсем хо¬
рошо, надеясь увидеть, как она уезжает в город на своем
красном «фольксвагене», но сегодня суббота — отложив
встречу, этот тип спутал все карты,— и Розмари шастает
по дому до двух часов, а потом снова приходит, чтобы со¬
общить мне, что она собралась в кино, и торопится успо¬
коить меня, что долго задерживаться не станет.
— Но чего ради вы должны портить из-за меня свой
уикенд, дорогая? — протестую я.— Ведь мне уже совсем
хорошо.
Уверенная, что доставляет мне неземное удовольствие,
она говорит, что долго не задержится, тогда как меня ос¬
новательно заботит одно: часа через три, то есть в самое
неподходящее время, она вернется. Возможно, даже в мо¬
мент выхода на связь.
Наконец-то меня оставили в покое. Вздохнув с облег¬
чением, я подхожу к окну. Ничего примечательного. Меж¬
ду прочим, еще и потому, что в доме напротив окна за¬
шторены. Лишь к четырем часам на террасе появляется
Ганев и вытягивается в шезлонге под навесом. Распрос¬
тертый, с закрытыми глазами, он сейчас похож на спящего,
а может, на мертвого Дракулу — с той лишь разницей, что
вместо длинных и острых клыков вампира у него безо¬
бидная искусственная челюсть.
К пяти часам на террасу выходит Пенев. Они обмени¬
ваются несколькими словами, после чего Пенев идет к
«шевроле», повторяет знакомую операцию с воротами и
катит к центру города, а Ганев возвращается в виллу.
Все идет как полагается, точно по плану: Борислав преду¬
предил старика, что во время встречи никого, кроме них,
в доме не должно быть.
Однако четверть часа спустя происходит нечто такое,
что планом не предусмотрено. Два человека в темных шля¬
пах, с портфелями такого же темного цвета, ничем ие при¬
мечательные (совершенно мне незнакомые), заходят во
двор, звонят у двери и входят в дом. Верно, они задержа¬
лись там каких-то десять минут. Быть может, это обычные
торговые агенты или налоговые инспекторы. Что особен¬
ного, если они заглянут к клиенту в свободное время уикен¬
371
да? Словом, не заслуживающая серьезного внимания, хотя
и непредвиденная деталь. Только при определенной ситу¬
ации непредвиденная деталь способна оказаться роковым
обстоятельством.
— Бориславу ждать новых указаний,— передаю я в
эфир.— Постоянно поддерживай контакт со мной.
Точный расчет и надежность операции — все вмиг по¬
шло прахом. Изменившаяся обстановка перечеркивает
хорошо обдуманные ходы, и теперь мы должны действо¬
вать напропалую. Две машины — Бояна и Борислава —
будут колесить вокруг этих мест, таиться под деревьями
неизвестно сколько времени, пока не привлекут к себе вни¬
мания.
«Бориславу ждать новых указаний». А когда они по¬
ступят, эти новые указания? Когда рак свистнет? Или
после того, как Пенев вернется домой?
Пока я совещаюсь сам с собой и задаю себе эти непри¬
ятные вопросы, внизу, в холле, слышится шум. Отчет¬
ливый стук дамских каблуков. Это прелестная Розмари.
Я мысленно желал ей хорошо поразвлечься и вернуться
как можно позже, но она не посчиталась с моими пожела¬
ниями и оказала мне неоценимую услугу.
— Как себя чувствуете, Пьер? — спрашивает Роз¬
мари, заглядывая ко мне в спальню.— Сделать вам чай?
— Это совершенно ни к чему, милая. Мне уже хорошо.
— У вас все получается наоборот, друг мой,— заме¬
чает моя квартирантка.— Зимой, когда здесь повсюду
свирепствовал грипп, вы даже не чихнули. А сейчас, в
разгар весны, вдруг свалились.
Она спускается вниз по лестнице. И в этот миг, словно
только теперь вспомнив о чем-то, я кричу:
— Чуть было ие забыл: некоторое время назад герр
Гораноф звонил по телефону. Просил передать, что он и
тог, другой, будут ждать вас в пять...
— В пять? Но сейчас уже без пяти шесть... Хорошо по
крайней мере, что вы об этом ие сообщили после полу¬
ночи.
Она продолжает спускаться по лестнице, и уже через
минуту я слышу стук калитки и вижу, как Розмари прибли¬
жается к парадному входу в соседнюю виллу и нажимает
на кнопку звонка. Судя по всему, сигнал остается без от¬
вета, так как она пробует снова звонить, а затем нажимает
на ручку двери и входит в дом.
372
Входит и тут же возвращается. Эти два действия раз¬
деляют считанные секунды, но перемена в поведении жен¬
щины столь очевидна, что и подзорная труба не нужна.
На ней лица нет, она в панике и вот-вот закричит, но, чтобы
не закричать, закрывает рукою рот и беспомощно вращает
глазами — словно соображает, что ей делать, но тут ее
взгляд инстинктивно устремляется на меня.
Облокотившись на подоконник, я в эго мгновение раду¬
юсь солнцу, как поступил бы всякий больной, чудом избе¬
жавший могилы. Встретив безумный взгляд женщины, я
киваю ей, как бы спрашивая: «В чем дело?» Она кидает-
ся в мою сторону и в момент, когда издалека доносится
тревожный вой полицейской сирены, кричит мне, зады¬
хаясь:
— Убит!.. Ножом в спину...
— Чего же вы торчите там как идиотка! — кричу я
ей.— Прыгайте через ограду! Разве не слышите, что уже
едут!
Мой грубый окрик, как видно, помог ей опомниться,
потому что, приподняв подол, она сигает через низкую
ограду и устремляется к заднему входу в нашу виллу, где
ей удается скрыться как раз в тот момент, когда перед /ло¬
мом Горанова пронзительно визжат тормоза полицейской
машины.
В моей руке щелкает авторучка.
— Исчезайте! Ганев убит,— сообщаю, прежде чем в
комнату врывается Розмари и прижимается ко мне, исте
рично выкрикивая:
— Лежит на полу в холле... В спине торчит нож, и все
в крови...
— Ладно, ладно, успокойтесь.— Я похлопываю ее
по дрожащей спине.— Вас это не касается, вы ничего ие
знаете.
— Видели бы вы, сколько крови... —- продолжает она.
— Ровно столько, сколько человеку положено, не бо¬
лее. Успокойтесь. Наверно, скоро сюда придут расспра¬
шивать. И если не хотите, чтобы вас месяцами таскали...
Или, не дай бог, обвинили в убийстве.
Последние слова, по-видимому, окончательно верну¬
ли ей разум.
— А вдруг кто-нибудь видел меня там?
— Не думаю, что видел еще кто-нибудь, кроме меня.
— О Пьер! Я буду вам обязана всю жизнь!
373
Пропускаю эту клятву мимо ушей, осматривая кварти¬
рантку, чтобы убедиться, не посадила ли она случайно
где-нибудь кровавое пятно, как в старинных детективах.
— Ваше счастье, что вы в перчатках...— тихо говорю
я, и у входа раздается звонок.
Глава пятая
— Как я выгляжу? — спрашивает Розмари, выходя
из своей комнаты.
— Нормально,— отвечаю.
Скоро семь, а в семь нам предстоит картежничать у
Бэнтона, и моей квартирантке хочется выглядеть естест¬
венной, иметь вид человека, которого не особенно печа¬
лит убийство почти незнакомого соседа. Лицо ее, сейчас
спокойное, снова обрело вполне здоровый цвет, возможно
не без помощи косметики.
Подбоченясь — поза выставленных в витринах мане¬
кенов,— она делает несколько шагов по комнате, как бы
приучая себя держаться просто и непринужденно.
— Вы будете выглядеть еще лучше,— замечаю я,—
если в своей непринужденности не перестараетесь.
— На что вы намекаете? — вздрагивает она и останав¬
ливает па мне взгляд.
— На то, как вы себя вели в присутствии полицейских.
Вначале вы совершенно одеревенели, а потом собрались
с духом и до такой степени распустили язык, что неизбеж¬
но вызвали бы подозрение, если бы они так не торопились.
Вам бы неплохо быть сегодня сдержанней и не оглушать
всех вашим не в меру звонким и ужасно фальшивым смехом.
Она молчит, как бы подавленная моими словами.
— Вы меня разочаровываете, дорогая,— считаю я
нужным добавить.— Вы, женщина столь сложная по на¬
туре...
— Но у меня нет ничего общего с преступным миром,
Пьер.
— Вот и прекрасно. В самом деле, не вы же его убили?
— Вы хотите снова довести меня до истерики,— бро¬
374
сает Розмари дрожащим голосом.— Что из того, что не
я его убила? Ведь я там была и все видела своими глазами:
лежащий на полу труп и кровь... столько крови... Меня
могли застать на месте преступления и спросить, что мне
здесь нужно, возле этого трупа, в этой комнате, поинте¬
ресоваться, почему я так часто бывала в этой вилле, что
у меня общего с этим стариком, и... еще минута, и я бы
влипла по уши...
Она умолкает на время, затем, внезапно переменив тон,
как это ей свойственно, спрашивает:
— А вы уверены, что сюда звонил именно Гораноф?
— Как же я могу быть уверен, если никогда в жизни
не слышал его голоса?
— А какой у него был голос, у этого человека? Он
говорил с акцентом?
— Низкий и хриплый. Акцента я не уловил.
— Значит, это был не Гораноф,— сокрушенно бормо¬
чет Розмари и опускается в кресло.
— Какая разница, кто это был? Может, тот, другой.
— Вы имеете в виду Пенефа? Нет, гоже исключено,—
качает головой Розмари.— У них у обоих ярко выражен¬
ный акцеЕгг. И голос у каждого из них не такой уж низкий
и не хриплый. Это была ловушка, Пьер...
— Что за ловушка?
— Самая коварная ловушка. Вы только подумайте:
звонят сюда, чтобы заманить меня на виллу именно в тот
момент, когда там замышляется или уже совершено
убийство...
— Но у каждого, кто пошел бы иа такой шаг, должны
быть серьезные основания,— соображаю я вслух.— У вас
есть враги, способные на такую пакость?
— А почему вы думаете, что человек знает всех своих
врагов? Я могу и ие подозревать об их существовании,—
возражает она, и в ее словах есть некоторая логика.
— Но если они существуют, то ие без причин...
— Причин я тоже могу не знать. Откуда мне известно?..
Может, они и заманили меня туда, полагая, что на меня
скорее всего падет подозрение... Я часто, хотя и без вся¬
кого умысла, бывала у Горанофа...
— Все возможно,— прерываю я ее.— Но мне кажется,
надо отложить эти рассуждения на йотом. Иначе вы и в
самом деле снова расстроитесь.— И чтобы направить ее
мысли по другому руслу, добавляю как бы невзначай: —
375
Похож©, нынче вечером вы решили окончательно охмурить
вашего Бэнтона.
Я имею в виду ее предельно короткую юбку, из тех,
какие теперь носят лишь девочки-подростки, поскольку
Розмари, видимо после долгих колебаний, снова решила
выступить в роли балованной дочки.
— Мне все же кажется,— продолжаю я,—что искуше¬
ние будет более сильным, если вы явитесь вовсе без юбки.
— Едва ли и это поможет,— отвечает Розмари, которая
стала понемногу успокаиваться.— Мне думается, у вас
несколько ошибочные представления о сексуальных вкусах
этого господина.
В небольшой замок Бэнтона нас вводит его шофер.
В гостиной камердинер хлопочет у буфета, пока Ральф ие
указывает ему на дверь. Верные слуги Ральфа — оба
смуглые метисы, их большие глаза и неторопливые граци¬
озные движения таят в себе что-то женственное. Одного
Бэнтон называет Тим, а другого — Том. Они, наверное,
братья, если не близнецы; что касается меня, то я никак
не могу различить, кто из них Тим, а кто Том.
Не успел Ральф родить свой банальный комплимент в
адрес Розмари, как холл озаряет Флора своим неповтори¬
мым царственным видом. Ее энергичного рукопожатия ни¬
кому избежать ие удается, но я замечаю, что американец
предусмотрительно переместил свой массивный золотой
перстеиь с правой руки на левую. Иу вот, все в сборе,
можно бы начинать игру, как всегда. Однако сегодня все
не как всегда.
— Какая сенсация, а? — восклицает Флора, распола¬
гаясь на золотистом шелковом диване, а не за карточным
столом.
— Мне бы ие хотелось вас разочаровывать, но десятки
подобных сенсаций во всех уголках земли стали обычным
явлением,— уныло замечает Бэнтон.
— Простите меня, дорогой, но, должна вам заметить,
здешние места — это вам не Чикаго, а зона отдыха,— от¬
вечает Флора, явно задетая тем, что кто-то попытался свес¬
ти на нет ее сенсацию.
— В Чикаго опасность намного меньше,— поясняет
Ральф все с той же апатией.— Там вас убивают лишь в
крайнем случае и только при наличии серьезных моти¬
вов.
— Мотив всегда один и тот же,— роняет Розмари.
370
Она единственная сидит за столом и рассеянно тасует
карты.
— Один и тот же?— вскидывает брови женщина-вамп. —
Говорят, что убийца пальцем не притронулся к деньгам,
находившимся в бумажнике Горанофа.
— Вероятно, ему было недосуг заниматься такими пус¬
тяками,— пробую я вмешаться.— Ои искал что-то более
существенное.
— Тридцать тысяч франков тоже не пустяк, мой маль¬
чик,— возражает Флора.
— Да,— киваю я.— Для вас и для меня. Но представь¬
те себе, что убийца искал нечто такое, что не укладывается
и в три миллиона...
— Не будьте наивны, Пьер, — корит меня американец. —
Такие дорогие вещи люди хранят в банке. Тем более
если они живут в городе банков.
— Не спорю. Но ни для кого не секрет, что такие ве¬
щи прячут в сейфе, а сейф запирается на ключ. Так что
стоит ли удивляться, если убийца проник в этот дом имен¬
но в расчете завладеть ключом?
— Вот именно! — восклицает Флора.
— Вот именно? — бросает на нее взгляд Бэнтон.— Вы
не забывайте, что для того, чтобы залезть в сейф, одного
ключа мало, необходимо еще и шифром владеть.
— Вот и прекрасно,— иду я на компромисс. Мы сош¬
лись на том, что убийца проник в долг нашего соседа, чтобы
завладеть ключом и шифром.
Американец лениво посматривает в мою сторону, и
его черные глаза вроде бы таят легкую насмешку.
— У вас есть шифр, неужели вы станете сообщать его
первому попавшемуся нахалу?
— А если у этого нахала в руке нож?..
— Если у него нож, вам ничего не стоит околпачить
его: всучить ему фальшивый шифр, выиграть время и со¬
общить в полицию. Кому придет в голову вместе с ключом
поднести ему и волшебную цифру?
— В таком случае?..— спрашивает озадаченная Флора.
— В таком случае? — пожимает плечами Бэнтон.—
В таком случае спросите убийцу.
— Все же вы, как ревнитель законности, не можете
не иметь собственной версии,— вызывающе произносит
Розмари, продолжая бесцельно тасовать карты.
— Что касается законности, то мои интересы расирост-
377
раняются лишь на сферу банковских операций,— напо¬
минает американец.— И вообще ни одна версия не может
строиться на обывательских сплетнях. К тому же надо
иметь хоть какое-то представление об убитом...
— Вы, дорогая моя, кажется, хорошо его знали,— об¬
ращается Флора к Розмари.
— Если вы считаете, что за три партии в белот можно
узнать, что за тип...— пробует возразить моя квартирант¬
ка каким-то безжизненным голосом, но не договаривает.
— Три партии в белот? — снова вскидывает брови
женщина-вамп.— А у меня создалось впечатление, что
вы довольно частенько наведывались к нему...
— Не пользуетесь ли вы, милая, сведениями герра
Пенсфа, с которым у вас задушевная дружба? — спра¬
шивает моя квартирантка, лучезарно улыбаясь.
— «Задушевная дружба»? Вы говорите на основании
того, что однажды у вас иа виду я обменялась с ним нес¬
колькими словами перед кафе, иа Остринге...
— Я вас видела в другой раз,— уточняет Розмари.—
И ие перед кафе, а внутри него.
— А что вы станете делать, если какой-нибудь нахал
плюхнется к вам за стол? Затевать скандал? — Она об¬
водит всех нас взглядом, словно ищет сочувствия, затем
добавляет: — Разве я виновата, что мужчины обалдевают
при виде меня...
— Определенная категория мужчин...— вставляет Роз¬
мари.
— Женщина, способная производить впечатление на
всех мужчин, еще не родилась на свет, моя дорогая,—
философски заключает Флора.
Она встает с удивительной легкостью для ее внушитель¬
ной фигуры и направляется к карточному столу. Мы с
Ральфом также занимаем свои места. Разговор вроде бы
на этом закончился или мог бы закончиться, если бы Роз¬
мари устояла перед искушением и ие добавила масла
в огонь:
— Я тут слышала в бакалейной лавке, вашего Пенефа за¬
держали. Интересно, где он находился в момент убийства...
— Если я не ошибаюсь, он находился в таком месте,
которое обеспечило ему алиби,— отвечает Флора, уса¬
живаясь напротив меня.— И, к вашему сведению, сразу
же был освобожден. Кроме всего прочего, он вовсе не
«мой Пенеф».
378
— Я сказала без всякой задней мысли...— бормочет
Розмари, желая убедить нас в обратном.
— Не сомневаюсь,— соглашается Флора с немень¬
шим лицемерием.— Но если говорить о вкусах и о мужчи¬
нах, то у меня такое чувство, что мои вкусы не слишком
отличаются от ваших.
Разумеется, она так говорит лишь для того, чтобы при¬
вести в бешенство мою квартирантку, и с той же целью
продолжительное время смотрит на меня с откровенной
симпатией. Наконец начинается игра.
Холл Бэнтона намного больше нашего — как-никак
хозяин занимает важный пост в солидном банке и являет¬
ся держателем акций этого банка. И все-таки замок при¬
надлежит не ему, хотя и мягкой мебели здесь больше, и на
стенах красуются английские гравюры иа охотничьи сю¬
жеты — у нас, как известно, их заменяют картинки, пред¬
ставляющие собой галантные сцепы. Словом, если вы по¬
пробуете судить о характере хозяина по характеру интерь¬
ера, то непременно ошибетесь, потому что все здесь отве¬
чает вкусу не хозяина, а владельца виллы. Ральф Бэнтон
относится к числу людей, убежденных в том, что высокие
доходы предоставляют им свободу устраивать личную
жизнь по своей собственной воле, хотя им даже в голову
не приходит, что вся их жизнь так или иначе зависит от
воли других — хозяина, или портного, или парикмахера,
или метрдотеля, обеспечивающего им в дни приема гостей
«холодный буфет».
Впрочем, справедливости ради я должен признать, что
«холодный буфет» превзошел все ожидания. Так по край¬
ней мере считают Флора и Розмари, что же касается меня,
то я не могу назвать себя ценителем омаров и какой-то
там рыбы с каким-то там майонезом — когда я голоден,
я готов довольствоваться чем угодно, хотя бы яичницей
с ветчиной.
Настало время заняться «холодным буфетом», и после
того, как наши дамы, не устояв перед искушением, отве¬
дали всего, что бог послал, разговор, естественно, воз¬
вращается к исходной теме, то есть к вопросу о возмож¬
ном убийце, и Розмари по-прежнему выражает сомнение,
что Пенев освобожден — таких так просто ие освобожда¬
ют, а Флора убежденно доказывает обратное — задержав,
его тут же освободили, и что при желании можно в этом
убедиться, у него и сейчас горит свет, в чем Розмари не
379
находит ничего удивительного, потому что полиция не ста¬
нет сидеть в темноте, и, чтобы прервать этот бесплодный
спор, я обращаюсь к Бэнтону с предложением:
— Ральф, а не могли бы вы послать туда кого-нибудь
из своих людей и проверить, как в действительности об¬
стоят дела с Пенефом, чтобы можно было осведомить дам и
продолжить игру?
Американец галантно подтверждает, что ради дам он
готов на любые жертвы, однако дамы тут же заявляют, что
этот Пенеф им до лампочки, и мы снова садимся за карточ¬
ный стол.
* * *
Газетное сообщение об убийстве Горанова привлекает
внимание лишь крупным заголовком. Сахма информация
ие изобилует любопытными данными. Предположительно
указывается, в какое время совершено преступление, и
отмечается, что убийца, вероятно, действовал в перчатках.
Засим следует репортерский комментарий, в котором по¬
рицается неслыханное падение нравов — дошло, дескать,
до того, что даже в таком городе, как Берн, в городе с бо¬
гатыми кулътурньши традициях\ш, совершаются крово¬
пролитные покушения.
Убийство. Город забудет о нем в тот же день, а публика,
проживающая в этом квартале,— через неделю или две.
Убийство, мотивы которого весьма неясны, а автор неиз¬
вестен, неизбежно потонет в архиве. Что же касается меня
и моих коллег, то для нас эта история кое-что значит, и
мы не склонны так скоро похоронить ее под слоем канце¬
лярской ныли.
Человека, для установления личности которого потра¬
чено столько сил и времени, больше нет в живых. С перво¬
го взгляда может показаться, что это ставит точку па всей
операции и для нас вроде бы гора с плеч... Вечный ему
покой, мертвый для нас ие враг, и все в этом роде.
Шпионы, действующие в загробном мире, ие входят в круг
интересов разведки.
По если Ганев больше не фигурирует среди живых, то
его убийца, вероятно, фигурирует. И эго обстоятельство
само по себе вносит в повестку дня определенные вопросы.
В случае если покойник располагал, как я склонен думать,
380
картотекой своей агентуры, то где она теперь? А желание
завладеть этой картотекой — не могло ли оно стать ис¬
тинным мотивом убийства? И если картотека действитель¬
но сменила хозяина, не затем ли новый хозяин стремился
ее заполучить, чтобы теперь найти ей применение? Кому
она понадобилась, как и с какой целью ею можно восполь¬
зоваться? — это уже подтемы основных вопросов, ожида-
ющих своего решения и указывающих на то, что операция
вопреки внезапной кончине ее главного объекта вовсе не
закончена.
Более или менее обстоятельный осмотр виллы, где
проживал Горанов, возможно, пролил бы некоторый свет
на проблемы, которые меня занимают. Только говорить об
этом — все равно что делиться своими мечтами. Обыск
одного-единственного помещения (имеется в виду обыск
в полном смысле слова, тщательный и педантичный) пред¬
полагает долгие часы напряженной работы. Я же не имею
возможности провести там ни минуты, а уж о часах и речи
быть не может. Вилла все еще оккупирована швейцарской
полицией. Заметим, кстати, что со швейцарской полици¬
ей шутки плохи. Отлично вышколенный, хорошо оплачи¬
ваемый и опирающийся иа суровые законы, здешний по¬
лицейский спуску не дает. Конечно, имеется в виду поли¬
цейский по призванию. И если преступность в Швейцарии
пока что не до такой степени марает быт общества, как в
некоторых соседних государствах, то объяснение этому
следует искать ие в целебном альпийском воздухе, а в дю¬
жей руке, держащей полицейскую дубинку.
Итак, весь нижний этаж виллы, где проживал Гора¬
нов, в распоряжении властей. Что касается верхнего эта¬
жа, там, как и прежде, живет Пенев. Сразу после того,
как преступление было обнаружено, Пенев действительно
оказался в городе, где и был ненадолго задержан, но, по
утверждению Флоры, у него железное алиби. В момент
покушения он находился в кафе, где был завсегдатаем и
где все его знают как облупленного.
Как правило, железное алиби оказывается именно у
того, кто больше всего в нем нуждается. Однако иа руку
Пенев у и другое обстоятельство: он в отличие от других
возможных убийц Горанова для достижения корыстных
целей мог и не прибегать к убийству. Доверенное лицо
Горанова, он многократно оставался в доме один, еженощ¬
но пребывал в непосредственном соседстве с его владель¬
381
цем и, следовательно, располагал неограниченными воз¬
можностями осуществить грабеж, не пачкая рук в крови.
Разумеется, в глазах полиции грабеж — не единствен¬
ный из возможных мотивов убийства. Именно Пенев надоу¬
мил власти искать причину совсем в другом. Когда в по¬
лиции его спросили, как он склонен объяснить престу¬
пление, Пенев не упустил удобного случая, чтобы лишний
раз полить грязью свою страну, и высказал предположе¬
ние, что убийство — дело рук болгар и носит политичес¬
кий характер. Эту версию в свою очередь подхватила мест¬
ная консервативная газетенка, тут же напечатавшая оче¬
редную заметку против политики разрядки.
Итак, Пенев. После окончательного заката Ганева
вполне логичен восход Пенева. И нет ничего удивительно¬
го в том, что именно Пенев станет наследником если не
имущества своего покровителя, то его шпионской деятель¬
ности. Кстати, пронесся слух, будто Пенев вовсе ие прочь
завладеть и имуществом и с этой целью пытается исполь¬
зовать перед властями свидетельство какого-то нотариуса,
у которого Горанов якобы собирался оформить завещание
в пользу своего квартиранта. Однако властям на словах
ничего не докажешь, им подавай бумагу, подписанную и
скрепленную печатью, так что, опять же если верить слу¬
хам, имущество покойника в ближайшее время будет про¬
дано с молотка в пользу государственной казны.
Итак, Пенев. Досье этого человека мне хорошо знакомо.
В свое время он едет погостить к дядюшке, проживающему
в Ганновере. Там объявляет себя невозвращенцем. Оче¬
редная микроскопическая сенсация, отраженная в микро¬
скопическом сообщении местной печати под обычным заго¬
ловком «Выбрал свободу». В силу своей ограниченности
свободу он мыслит не иначе как возможность оплевывать
родину через посредство пресловутой «Свободной Европы».
Как раз в это время в Мюнхене находится Белев, занимаю¬
щийся деятельностью некоторых людей, связанных с этим
учреждением. В радиопередачах Пенев принимает доволь¬
но-таки мизерное участие, и это наводит на мысль, что
свое жалованье он оправдывает на несколько ином по¬
прище. Впрочем, это иное поприще тоже не тайна: он
встречается с временно приезжающими иа Запад болгара¬
ми, делает неудачные попытки выудить какую-либо ин¬
формацию, а в отдельных случаях и завербовать. Потом
Пенев исчезает с горизонта, чтобы несколько лет спустя
382
появиться в этом мирном городе, в этом сонном квартале
в качестве адъютанта Горанова.
Поистине жалкая биография, в полной мере характери¬
зующая этого подонка. И почти не способная пролить свет
на его нынешнюю роль. Адъютант Горанова? В каком
смысле? В том, что выступает его партнером, когда по ве¬
черам они играют в карты? Старик и без помощи Пенева
мог бы заварить себе чай, поладить с налоговыми властями.
Представить Пенева в роли телохранителя тоже весьма
трудно: нет у пего для этого ни внешних данных, ни ха¬
рактера сторожевого пса. Остается одно: навязали его
Горапову хозяева или тот сам его пригрел — Пенев стал
его правой рукой в шпионской деятельности. У него есть
необходимая квалификация. К тому же он еще достаточно
молод и подвижен, чтобы быть счастливым дополнением
к этому дряхлому старику.
Именно дополнением. Однако теперь, когда основа пе¬
рестала существовать, дополнение в свою очередь сдела¬
лось основой. И если Горанов с Пеневым действительно
возглавляли какую-то секцию шпионажа, вполне логич¬
но предположить, что сейчас она целиком в руках Пенева.
Мои небогатые личные наблюдения в совокупности с не¬
которыми отрывочными данными, полученными от Бояна,
позволяют обрисовать этого типа, у которого все острое —
начиная с носа, похожего на птичий клюв, и кончая ко¬
лючим взглядом маленьких глаз,— как довольно тупую
человеческую разновидность. Одевался он с дешевым ши¬
ком, два раза в день менял костюмы, хотя единственно
доступные ему места светских развлечений — кинотеатры
и раз в неделю кабаре «Мокамбо», символизирующее в
этом сонном городе разгул плотских страстей. В остальном
его вечера — по крайней мере до недавнего времени — за¬
полнялись игрой в карты, а ночи, скорее всего, эротичес¬
кими видениями, вызванными программой упомянутого
«Мокамбо» или же прелестями загадочной Флоры. Одна-
единственная самобытная черта в его характере — манера
постоянно держать во рту незажженную сигарету, которую
он все время жует, прежде чем раздавить и заменить новой,
тоже незажженной. Хотя какая это индивидуальная осо¬
бенность? Насколько мне помнится, Борислав в мучитель¬
ный период отказа от курения тоже прибегал к подобному
способу самообмана. Только в целях экономии ои обычно
сосал пустой мундштук.
383
Розмари врывается в холл, встает передо мной под-
боченясь, принимает позу манекена и сверлит меня взгля¬
дом.
— Это платье с большими лиловыми цветами и в са¬
мом деле вам очень идет,— говорю я, полагая, что боевая
поза рассчитана иа комплимент.
Однако она оставляет комплимент без внимания и спра¬
шивает:
— Вы слышали новость? Виллу Горанофа собираются
продать с торгов.
— Великолепно. Мне только непонятно, почему это
событие должно меня волновать.
— Такая роскошная вилла! Не говоря уже о том, что
ото лучший способ вложения капитала: цены на недвижи¬
мость непрерывно растут.
— Меня недвижимость не интересует.
— А меня интересует.
— Тогда дело за малым — нужны деньги.
— Я уже говорила с отцом. Он готов отпустить мне не¬
которую сумму.
— А мне что остается? Поздравить вас?
— Вы должны мне помочь.
Коснувшись существа вопроса, Розмари поднимает по¬
дол — «эти летние платья ужасно мнутся»,— плюхается на
диван и закидывает нога на ногу. Я предлагаю ей сигаре¬
ту, не дожидаясь, пока она сама попросит, и жду дополни¬
тельных разъяснений.
— Недавно в трудный момент вы протянули мне ру¬
ку...— начинает она несколько высокопарно и посылает мне
благодарный взгляд, а заодно и густую струю дыма. —
И знаете, как я вам признательна. Надеюсь, вы меня пой¬
мете, мне ужасно неудобно снова обращаться к вам за по¬
мощью... Но что я могу поделать, Пьер? Женщина, даже
такая независимая, как я, иной раз испытывает неодоли¬
мую потребность па кого-нибудь опереться.
— Очень тронут, что свой выбор вы остановили на мне.
Хотя, надеюсь, не в качестве жениха.
— Будьте спокойны. И может быть, это сентиментальное
вступление совсем не к месту, потому что речь пойдет о
совершенно прозаических вещах. Как вы уже слышали,
определенную сумму мне дал отец. Не исключено, что ее
384
вполне хватит. Но представьте себе, что имеющихся денег,
как назло, окажется мало.
— Представить нетрудно: в эти времена инфляции...
— Я хочу просить вас ссудить меня необходимой сум¬
мой, если моего собственного капитала не хватит.
— А когда и как вы собираетесь вернуть долг? — не¬
принужденно спрашиваю я, по собственному опыту зная,
что при заключении сделок рыцарская галантность не обя¬
зательна.
— Немедленно и наипростейшим способом: я тут же
закладываю виллу и возвращаю вам деньги.
— В таком случае я, пожалуй, смогу для вас кое-что
сделать.
— О Пьер! Я так тронута!
Рискуя измять свое платье, Розмари бросается мне на
шею. Когда же душещипательная сцена кончается и все
возвращается на свои места, Розмари — на диван, а я —
в кресло, на свое обычное место перед темным телевизо¬
ром, мне приходится открыть ей глаза:
-- Похоже, вы несколько преувеличиваете свои шан¬
сы. Я слышал, Пенеф тоже собирается купить виллу.
— Пускай себе собирается.
— Но у него есть некоторые преимущества... Впрочем,
вы можете поделить эти преимущества, предварительно
вступив в брак...
— Что за преимущества? — спрашивает Розмари, пре¬
небрежительно обойдя тему брака.
— Он снимает эту виллу.
— В этом нет никакого преимущества. По крайней
мере в Швейцарии.
— Чудесно! — киваю я. — В таком случае пошли.
— Торопиться некуда. Торги состоятся через два дня.
Только этого мне не хватало. Впутаешься в идиотскую
историю, а потом поди узнай, чем это кончится.
Торги должны состояться в массивном старом здании
близ Бубенберга, покрашенном охрой, как и другие ка¬
зенные учреждения. Два дня спустя, точно в установлен¬
ное время, то есть в два часа дня, мы с Розмари проби¬
раемся в зал номер три, где уже толпится десяток гиен, про¬
мышляющих куплей-продажей недвижимого имущества.
На кафедру выходит комиссар-оценщик и называет пер¬
вый по списку объект — какой-то скромный домишко в от¬
даленном квартале города. Комиссар, худой человек с
13 № 3190
385
лицом аскета, стоит в темном костюме рядом с кафедрой
и под резким лучом света, падающим из высокого окна,
очень напоминает священника, читающего проповедь, с
той лишь разницей, что вызывает почтительность паствы
не крестом божьим, а костяным молотком.
— Видали? — шепчет мне Розмари, когда отчетли¬
вый стук молотка оповещает конец состязания.— Его ку¬
пили всего за пятьдесят тысяч.
— Но ведь это самый обычный барак,— пытаюсь я
охладить ее азарт.
— Велика важность, вы увидите...
Ей ие удается закончить фразу, потому что в этот же
миг мы с нею действительно видим нечто такое, что дос¬
тойно внимания: сквозь немногочисленную публику про¬
тискивается Пенев, останавливается недалеко от нас и дру¬
жески приветствует Розмари. Она отвечает ему с вполне
объяснимым холодком, едва заметно кивнув головой.
Всегда одетый в высшей степени безвкусно, эмигрант
на сей раз превзошел самого себя — вероятно, в честь тор¬
жественного события: он в спортивном костюме оливково¬
зеленого цвета в лиловую полоску и в желтой клетчатой
рубашке, а галстук, завязанный большим узлом, пред¬
ставляет глазам окружающих такое буйство красок, что
и описать трудно.
Второе по списку строение почти столь же убого, как
и первое, и после непродолжительного пререкания двух
торгашей резкий стук молотка фиксирует покупку на
шестидесяти тысячах.
— Видали? И эта тоже...— шепчет мне Розмари.
Однако она и в этот раз не успевает закончить фразу и
устремляет взгляд направо, где появились еще два кон¬
курента, один из которых на целую голову выше окружа¬
ющих. Это — Ральф и Флора.
— До чего же нахальна эта немка...— бормочет моя
квартирантка.
Но уже через мгновение она оснащает свое лицо весь¬
ма любезной улыбкой — они заметили нас. Змеиной улыб¬
кой, на которую Флора не может не ответить взаимностью.
И чтобы выиграть этот поединок на расстоянии хотя бы с
минимальным счетом, Розмари хватает меня под руку,
как бы говоря: «У меня есть союзник!» — ведь немка не
может сделать то же самое, поскольку Бэнтон не создан
386
для интимностей. Впрочем, я тоже не создан для интим-
ностей, но кого это интересует?
Моя бедная квартирантка. Ей, похоже, невдомек, что
и Флора в свою очередь полагается на союзника. Или упу¬
скает из виду, что, сядь мы с американцем друг против
друга считать наши деньги, мне своих лучше вообще не
показывать.
После продажи двух других столь же скромных недви¬
жимостей приходит наконец очередь нашей. Комиссар
указывает на выставленные в углу снимки — здесь все
объекты представлены фотоснимками, хотя никто не про¬
являет к ним интереса, так как до этого все строения можно
было видеть в натуре. Затем он сухим, казенным голосом
начинает перечислять достоинства виллы, ее квадратуру и
кубатуру, размеры сада, указывает число деревьев и на¬
конец объявляет, резко повысив голос:
— Первоначальная цена: сто тысяч!
— Сто десять тысяч! — тотчас же слышу рядом звон¬
кий голос Розмари.
— Спокойнее! — тихо советую я.— Сперва надо выж¬
дать немного. И потом, когда называете свою сумму, рыв¬
ком подавайтесь вперед, пускай это их деморализует.
Она кусает губы, поняв, что несколько поторопилась,
а тем временем кротко звучит реплика немки:
— Сто двадцать тысяч!
Наступает пауза, и оценщик начинает расшевеливать
присутствующих, косвенно давая понять, что такая вилла
все равно не может быть продана по столь низкой цене.
Только присутствующие — я имею в виду «гиен» — уже
поняли, что теперь страсти начнут разгораться по-настоя¬
щему, и терпеливо выжидают. Наконец какой-то диле¬
тант, решив попытать счастья, подает голос из угла:
— Сто тридцать тысяч!..
— Сто сорок! — тут же затыкает ему рот немка.
И снова пауза. Снова комиссар торопит, и не только
торопит, но и угрожающе вскидывает молоток.
— Сто сорок тысяч! Раз... Два...
— Двести тысяч! — оповещает в тот же миг Розмари.
На что Флора реагирует со свойственной ей невозмути¬
мостью:
— Двести десять!
После соответствующей паузьг моя квартирантка под¬
нимает цену до двухсот пятидесяти. Это, собственно, пре¬
13*
387
дел ее личных возможностей, однако она помнит моз ту¬
манное обещание насчет пустяковой суммы тысяч этак
в пятьдесят или чуть больше.
Флора снова добавляет свои десять тысяч. Она с само¬
го начала взяла за правило всякий раз поднимать объ¬
явленную сумму на десять тысяч и делает это с беспощад¬
ной методичностью даже тогда, когда Розмари доводит
торг до трехсот тысяч.
— Триста десять! — произносит немка.
Теперь уже пауза длится значительно дольше. Ком¬
мерческая цена постепенно начинает превышать реальную
стоимость объекта.
— Что там в этой вилле, золото спрятано, что ли? —
слышится позади нас голос какого-то зеваки.
«Да, в самом деле, что там в этой вилле? — спрашиваю
я себя.— Есть ли там вообще что-нибудь, кроме воздуха?»
Присутствующие с видимым интересом следят за раз¬
витием событий. И ие удивительно: когда соперники хва¬
тают друг друга за горло, есть иа что посмотреть. Но это
всего лишь зрители, все, кроме двух тщеславных дам, все,
в том числе и Пенев, который вопреки нашим ожиданиям
за все время не обмолвился ни единым словом.
Розмари вопросительно посматривает в мою сторону
и, уловив мой едва заметный кивок, снова оповещает:
— Триста двадцать тысяч!
— Триста тридцать! — отзывается немка, только те¬
перь в ее спокойном голосе ощущается легкий оттенок
усталости.
Розмари снова ищет взглядом меня. Я легонько пожи¬
маю плечами — дескать, поступайте как знаете. Тут уже
дело касается не моих, а ваших денег, так как вилла Гора¬
нова вовсе не стоит такой суммы. Розмари колеблется не¬
сколько секунд, но, когда комиссар угрожающе вскидывает
молоток, она не выдерживает и снова выкрикивает:
— Триста сорок тысяч!
На сей раз колебания справа. И они длятся так долго,
что сомневаться больше не приходится — моя квартирант¬
ка все же обеспечила себе разорительную покупку.
Комиссар в последний раз поднимает молоток.
— Триста сорок тысяч, дама посередине зала... Раз...
Два...
— Триста семьдесят тысяч! — неожиданно звучит го¬
лос в публике.
Однако это уже не Флорин голос, а бас какого-то муж¬
чины. Я гляжу в его сторону и вижу человека средних лет,
среднего роста, с ничем не примечательной физиономией,
в обычном сером костюме, человека, каких мы ежедневно
встречаем на улице, даже не замечая их, а уж о том, чтобы
как-то запомнить их, и говорить не приходится.
Розмари тоже смотрит в ту сторону, и по ее бесстраст¬
ному каменному лицу я вижу, что она в бешенстве.
— Он вас выручил из беды,— бросаю я, чтобы успоко¬
ить ее.— Перестаньте, это же безумие.
— Я, конечно, перестану,— отвечает она безучастным
тоном. — Но не потому, что это безумие, а потому, что я
не в состоянии позволить себе пойти на такое безу¬
мие.
— Триста семьдесят тысяч, господин в глубине
зала...— снова подает голос комиссар, но тут же умолкает,
так как в этот момент к нему приближаются двое
мужчин и молодая женщина.
Незнакомые мужчины и комиссар вполголоса говорят
о чем-то, после чего обладатель молотка снова обращает
к публике свое аскетическое лицо, чтобы сообщить усталым
голосом:
— Торг отменяется.
По залу проносится глухой ропот недовольства.
— Мне кажется, я вправе знать, в чем причина! —
доносится бас из глубины зала.
— Причина ие процедурного характера,— сухо объ¬
ясняет комиссар. — Вилла продаже не подлежит, по¬
скольку у покойного есть законная наследница.
По залу снова прокатывается ропот, на сей раз ропот
удивления.
— Зто паилучший исход,— безразлично говорю я
своей квартирантке.— По крайней мере не придется со¬
жалеть, что кто-то вас перещеголял.
Она не отвечает, и я оборачиваюсь, чтобы понять, по¬
чему она молчит. Оказывается, ее нет рядом со мной.
— Ну вот, все в сборе, можно садиться за стол разда¬
вать карты,— добродушно замечает Бэнтон, приближаясь
вместе с Флорой.
— Почему бы и нет! — любезно отвечаю я.— Сейчас
или завтра, мне решительно все равно, когда раскошели¬
ваться.
389
— Раскошеливаться полагалось бы нашей милой Роз¬
мари,— подает голос немка.— Сегодня она побила все
рекорды легкомыслия.
— А куда же она девалась? — спрашивает америка¬
нец.
Меня тоже занимает этот вопрос, по крайней мере до
тех пор, пока я не обнаруживаю Розмари в обществе мо¬
лодой женщины и двух молодых мужчин, появившихся в
зале незадолго до этого. Розмари и молодая женщина мед¬
ленно направляются в нашу сторону, и мой слух улавли¬
вает беззаботный щебет моей квартирантки:
— Ах, дорогая, какой же чудесный человек был
ваш отец! Настоящий джентльмен...
Глава шестая
Широко бытует мнение, что в извечном противоборстве
двух полов сильнейшим оружием женщины является ее
красота. И лишь немногие задумываются над тем, как же
в таком случае объяснить, что тысячи женщин, у которых,
как говорится, ни рожи ни кожи, ухитряются сохранять
власть над своими мужьями. Очевидно, средства воздей¬
ствия, которыми пользуются женщины, далеко не огра¬
ничиваются одной лишь красотой, и полный набор этих
средств могла бы раскрыть только женщина.
Трудно предположить, что Виолета Горанова — на¬
следница моего покойного соседа — владеет этим полным
набором. Зато, впрочем совершенно несознательно, она
достигает многого своим скромным умением вызывать к
себе сочувствие.
Если Розмари своим видом напоминает полную изя¬
щества греческую вазу, а Флора — пышную амфору, то
Виолета весьма похожа на пробирку. Ровное как жердь
тело, узкие плечи, жалкие бедра и худые ноги — словом,
некое бесполое существо, увенчанное анемичным лицом.
Но у этого существа постоянно присутствует выражение
беспомощности и какой-то едва уловимый признак бояз¬
ни, а взгляд ее карих глаз так робок, в нем столько дет¬
390
скости, что вы невольно испытываете желание взять это
хрупкое существо под свою защиту.
Вероятно, рано почувствовав, что ей никогда не обрес¬
ти подлинно женских черт, она все еще продолжает оде¬
ваться, как девочка. И когда она вырядится в плиссиро¬
ванную юбочку, в тирольский жакетик, а на ногах у нее
белые носки и туфли без каблуков, вы скорее примете ее
за гимназистку старших классов, нежели за молодую да¬
му, которой под тридцать. Не исключено, что тут немалую
роль играет и плюшевый медвежонок, которого она обычно
таскает с собой — возможно, ие как игрушку, а как та¬
лисман.
— Тут, наверно, люди подумали: «Что еще за нахалка
такая!»,— виновато говорит она Розмари в первые минуты
их знакомства в торговом зале.
— Глупости! Это же ваше право. Будь я на вашем мес¬
те, я бы сегодня же потребовала от герра Пенефа забрать
свои вещи.
— А где он живет?
— Да он занимает почти весь верхний этаж.
— В таком случае этот господин мне нисколько не
помешает. Я поселюсь внизу.
— Но, дорогая моя, если вы оставите его хотя бы на
неделю, он и через год не уйдет! Такие дела делаются сра¬
зу, одним заходом!
— Нет, мне как-то неудобно,— говорит одними губа¬
ми Виолета.— Мне крайне неудобно. И потом, он мне со¬
вершенно не помешает...
Об этих подробностях я узнаю вечером, по возвраще¬
нии Розмари. Бридж по ее вине не состоялся. Моя кварти¬
рантка взяла наследницу Горанова под свою опеку уже
в торговом зале — это, непонятно почему, страшно раз¬
дражает всегда спокойную Флору. Она отвозит ее па вил¬
лу, помогает устроиться там — словом, проявляет мате¬
ринскую заботу о бедной сиротке, которая, вероятно, го¬
дика на два старше ее самой.
— А почему вы так настаиваете, чтобы она прогнала
этого Пенефа? — спрашиваю я, когда Розмари рассказа¬
ла о своей беседе с Виолетой.
— Сама не знаю... Просто он мне несимпатичен.
— Просто вы говорите вздор,— говорю я.— Разу¬
меется, я не требую, чтобы вы отчитывались передо мной,
но зачем же нести заведомую чушь?
391
— А вы всегда искренни со мной, Пьер?
— Не вижу причины быть неискренним. Насколько я
знаю, в поставках рыбных консервов вы мне ие конку¬
рент.
— А вы ие допускаете, что я могу быть вашим конку¬
рентом в чем-то другом?
— Это исключено.
Мои слова звучат с откровенной категоричностью. Не
стану утверждать, что я всегда искренен с Розмари, но эта
реплика в самом деле вполне откровенна, и моя собесед¬
ница это понимает.
— Я рада это слышать,— говорит она как бы сама
себе.
— Чему тут особенно радоваться?
— Как чему? От Пенефа, к примеру, такого не дож¬
дешься.
— Где перекрещиваются интересы Пенефа и ваши?
— Откуда я знаю? Спросите у него. Во всяком случае,
у меня такое чувство, что он меня ненавидит и вместе с
Флорой строит козни против меня.
— В связи с виллой?
— Очевидно.
— Что ж, теперь можете быть спокойны: этого повода
больше не существует.
Она смотрит на меня задумчиво, как бы что-то сообра¬
жая. Потом делает два шага в мою сторону, словно ре¬
шив в чем-то мне открыться. Однако, похоже, отказывает¬
ся от своего намерения, садится на диван, по обыкновению
закинув ногу на ногу, и тяжело вздыхает:
— Ох, как я нуждаюсь в дружеской поддержке!..
— Скажите, кого я должен убить? — спрашиваю я с
готовностью.
Но так как она продолжает сидеть, глубоко задумав¬
шись, мне ие хочется мешать ей, и я поднимаюсь к себе на¬
верх.
Итак, оказавшись у себя в комнате, я по привычке за¬
глядываю в щель между шторами. Внизу, в холле Виоле¬
ты, горит свет, но шторы опущены. Вверху, у Пенева,
тоже горит свет, но и там окна зашторены. С ума можно
сойти от этих штор.
Я сажусь на кровать, не включая свет. Не знаю, как
у других, но, когда вокруг мрак, у меня такое чувство,
что голова моя светлеет. Розмари втемяшилось, что ей
392
обязательно надо прогнать Пенена, и она сделает все воз¬
можное, чтобы добиться своего. Значит, ей необходимо
помешать тем или иным способом. Не потому, что я ис¬
пытываю особые симпатии к этому востроносому, но, если
он вдруг исчезнет из поля зрения, это может спутать мне
все карты.
Затем. Затем этот невзрачный тип с серым лицом и в
сером костюме. Наконец-то противник высунул голову из
окопа, дав мне возможность взглянуть на его физиономию.
Только взглянуть, потому что, едва успев показаться, ои
тут же испарился, но если показался один раз, то, на¬
верно, покажется снова. Важно, что он объявился и под¬
твердил наши предположения. Триста семьдесят тысяч.
Что там, золото спрятано в этой вилле? Человек в сером
костюме отлично знает, что там спрятано. Это меня успо¬
каивает: значит, то, что нас интересует, все еще там, на
вилле. И все это время не давали мне покоя вовсе не скорб¬
ные чувства в связи со смертью соседа, а мысль о тех
двоих с черными портфелями. И опасение, что, может быть,
в их портфелях находился архив, ради которого мы расхо¬
дуем столько сил и времени. Триста семьдесят тысяч!
Восклицание, способное вернуть утраченную веру в
жизнь.
И еще одно — последнее и самое главное. Необходимо
опередить соперников, Флору и Пенева, которые, воз¬
можно, образуют опасную пару. Тем более опасную, что,
в сущности, приходится иметь дело с треугольником, если
приобщить к этой паре Бруннера. Розмари, которая ме¬
чется в поисках неизвестно чего, способна спутать сво¬
ими действиями все карты, особенно если втравит в свои
интриги эту наивную Виолету. И наконец, человека в се¬
ром костюме. Одиночку, за чьей спиной явно скрывается
целая организация.
Пока я рассуждаю обо всем этом, пока веду спор с са¬
мим собой, моих ушей достигает шум мотоцикла. Шум, на
который я едва ли обратил бы внимание, если бы он внезап¬
но не оборвался напротив соседней виллы. Заглянув в
щелку, я успеваю увидеть почтальона, который звонит в
дверь, а минуту спустя вручает Виолете какое-то письмо
или телеграмму.
Едва успел почтовый служащий сесть на своего мотори¬
зированного коня, на крылечко снова выходит Виолета.,
уже одетая в светлый плащ, быстро запирает дверь, бе¬
393
жит по саду на улицу и тоже садится на моторизирован¬
ного коня — «реио» белого цвета. На белом «рено» в тем¬
ную ночь.
Легко предположить, что выглядывать в окно свойст¬
венно не только мне, но если я в этом до сих пор сомневал¬
ся, то теперь всякие сомнения отпадают. В самом деле,
не успел на аллее рессеяться дымок белого «рено», как
из дому выскакивает моя квартирантка, чтобы пуститься
следом за ним на своем красном «фольксвагене». Стоит
ли после этого сообщать, что немного спустя в том же на¬
правлении катит и «шевроле» Пенева.
Я смотрю на часы: восемь десять. Ложиться еще рано.
Но может, и действовать рано? Будь у меня эмоциональ¬
ная натура, я мог бы с ума сойти от досады. В городе у ме¬
ня два помощника, но именно сейчас, когда я так нужда¬
юсь в братской помощи, ни на одного из них я не могу рас¬
считывать. Как было бы здорово, если бы, к примеру,
Боян находился где-нибудь по соседству. Ему бы ничего
не стоило в любой момент предупредить меня об опасности.
И все-таки необходимо действовать. Такая удачная
ситуация, наверно, больше никогда не повторится. Чем
я особенно рискую, если все главные действующие лица
этого спектакля куда-то исчезли, исчезли в одном на¬
правлении? Все, кроме человека в сером костюме. Но че¬
ловек в сером костюме здесь не проживает и выглядывать
из-за штор не может.
Думая об этих вещах, я уже спускаюсь по лестнице и
через черный ход попадаю в сад. На то место, где я сей¬
час нахожусь, вилла, освещенная стоящими на аллее фо¬
нарями, бросает густую тень. Такая же тень простирает¬
ся и вдоль соседнего дома. Однако две тени разделяет ши¬
рокая полоса освещенного луга, посередине которого про¬
ходит низкая ограда. Таким образом, мне придется углу¬
биться в сад и уже оттуда, под прикрытием яблонь, про¬
никнуть в соседний двор.
Я подбегаю к черному ходу дома Горанова и быстро
знакомлюсь с замком. Замок секретный, но обычного ти¬
па, то есть давно перестал быть секретным. Через пять
минут я уже в коридоре, прохожу мимо кухни и попадаю
в холл.
Моя первая забота — обеспечить запасный выход.
Поэтому я пересекаю холл, выхожу в коридор, ведущий
к парадной двери. Защелки двух замков, к счастью, при¬
394
водятся в действие с внутренней стороны обычным
поворотом ручки, так что ключи здесь не нужны.
Затем возвращаюсь в холл. Единственный источник
света — мой миниатюрный карманный фонарик, дающий
тонкий, но сильный луч. Светлый луч совершает беглую
прогулку по стенам и мебели, после чего я пробираюсь в
соседнюю спальню. Что я, в сущности, ищу? Иголку в стоге
сена. Огромный стог и в нем крохотная иголка, а времени
в обрез. Вся моя надежда на профессиональную интуицию.
Если вы пустите в это помещение какого-нибудь невежу,
он убьет два дня и ничего не найдет. Но человек с опре¬
деленным опытом знает, какие места могут быть исполь¬
зованы в качестве тайников. Кроме того, к счастью или
несчастью, до меня тут шуровала полиция, и даже беглый
осмотр мне подсказывает, в каких именно местах она ору¬
довала — здесь я не стану попусту тратить время.
В качестве примера может служить встроенный сейф
в холле, над старинным комодом, замаскированный кар¬
тиной, изображающей банальную мифологическую сцену.
Картина даже не возвращена иа свое обычное место —
очертания рамы ие совпадают с темными контурами, обра¬
зовавшимися на стене от времени. Все же я снимаю карти¬
ну и обнаруживаю замок сейфа; это довольно сложное ус¬
тройство, и мои карманные инструменты тут не помогут.
Так тому и быть: после полиции тут искать уже нечего.
Без всякой надежды, скорее ради того, чтобы совесть
была чиста, молниеносно проверяю ящики письменного
стола. А вдруг попадется какая-нибудь записка с обрыв¬
ками фраз или с обозначенным иа ней номером телефона,
какой-нибудь отпечаток иа пресс-папье, вообще следы че¬
го-нибудь, на чем мог не задержаться взгляд полицейского.
Однако ничего такого я не вижу. Ганев тоже был профес¬
сионал и тоже соблюдал элементарное правило: храни в
надежном месте или сжигай. Как раз в тот момент, когда
я перехожу к следующей точке — библиотечному шкафу,
моего слуха касается подозрительный шум, доносящийся
со стороны черного хода. Еще кто-то занимается замком.
Мой первый порыв, древний, как сам человек,— выскольз¬
нуть через парадную дверь. Однако счетная вычислитель¬
ная машина в моем мозгу, за три секунды обработав имею¬
щуюся информацию, предлагает иную программу. Шум
мотора со стороны аллеи не был слышен, незнакомец дей¬
ствует предельно осторожно — следовательно, он здесь
395
такой же гость, как и я, и для меня исключительно важно
в данный момент установить его личность.
Придется прибегнуть к простейшему, но самому эф¬
фектному трюку. Я бросаюсь в спальню и оставляю там
свой фонарик, с тем чтобы он светил в один угол. Затем
возвращаюсь в темный холл, чтобы затаиться у двери.
Две минуты спустя слышатся тихие, неуверенные шаги,
после чего мои глаза выхватывают из тьмы смутный силуэт
пришельца. Ои делает еще один шаг вперед, но останав¬
ливается на какой-то миг и, очевидно, решает, как ему
действовать дальше, потому что его внимание привлек
светлый луч, прорезающий темень спальни. И снова
идет вперед, его движения вкрадчивы, бесшумны. Впрочем,
идет лишь до тех пор, пока минует меня. Оказавшись по¬
зади него, я спружиниваю иа ногах, обхватываю одной
рукой его шею, а другую крепко прижимаю к его рту и
носу. О деталях говорить не стоит, но об одной, имеющей
некоторое значение, я все же скажу. В руке у меня оказы¬
вается хрупкая ампулка, содержащая газ, от которого
человек тотчас же обалдевает. Ампулка раздавливается
о зубы пришельца.
Эффект мгновенный и, надеюсь, безболезненный. Тело
человека внезапно тяжелеет, словно в моих объятиях
мешок с картошкой, сползает вниз и валится на ковер.
Я приношу фонарик и делаю необходимый осмотр. Передо
мной незнакомец из торгового зала, тот самый, с бесцвет¬
ным лицом и в сером костюме. IIо сейчас весь вопрос
в том, что содержится в карманах этого костюма. В одном
из них, спрятанном под мышкой, обнаруживаю маузер
калибра семь шестьдесят пять. В бумажнике, кроме де¬
нег и паспорта на имя Кёниг, есть еще и удостоверение*
выданное ФБР. Ничего удивительного. Иные служащие
ЦРУ в целях большей секретности разгуливают с удосто¬
верениями ФБР.
Среди прочих мелочей, какие мы всегда носим в кар¬
манах и о которых ие стоит говорить, я нахожу ключ
немного необычной формы. Но поскольку речь идет не
о чем-либо другом, а о ключе, вид этого предмета вызывает
у меня в голове определенную ассоциацию. Придется снова
убрать со стены мифологическую сцену и проверить прав¬
дивость собственных догадок. Ключ действует безотказно.
А сейф, как и следовало ожидать, совершенно пуст.
И все же сейф, даже пустой, заслуживает того, чтобы его
396
проинспектировать более тщательно. С помощью фонари¬
ка я обследую его внутренность сантиметр за сантиметром.
Стены металлические, идеально гладкие и, очевидно, не¬
проницаемые. Ни в одном из уголков ни малейших призна¬
ков существования секретных отделений. Но серый сталь¬
ной интерьер делится пополам тоже стальной полкой тол¬
щиной около двух сантиметров. Несколько необычная
толщина, если принять во внимание, что сейф не предназна¬
чен для хранения штанги. Увы, беглое ощупывание ниж¬
ней плоскости полки указывает на то, что двойного дна
у нее нет. И все-таки эта толщина... Я делаю попытку
приподнять и вынуть полку, но это мне удается не сразу,
так как полка основательно заклинена в сейфе. Но когда
операция приходит к своему завершению, мои глаза не
без удовольствия обнаруживают в глубине, на месте пол¬
ки, широкий проем, достаточно широкий, чтобы в него
можно было сунуть секретное досье.
Однако никакого досье тут нет. Вообще ничего нет.
Я достаю из ящика стола случайно увиденную там канце¬
лярскую линейку и сую ее в отверстие, чтобы исследовать
его до конца. Линейка натыкается на что-то твердое.
Когда мне удается наконец вытолкнуть предмет наружу,
в мои руки попадает плоская коробочка, отделанная чер¬
ной кожей. Коробочка наподобие тех, в которых гимнази¬
сты хранят свой чертежный инструмент, хотя вид у нее
намного шикарней. Я раскрываю ее, и перед моими гла¬
зами сверкают на темном фоне бархата два ряда драго¬
ценных камней, великолепно отшлифованных и абсолютно
бесцветных. Словом, брильянты или что-то в этом роде.
Сунув коробку в карман, я восстанавливаю в сейфе
порядок, запираю его и возвращаю ключ владельцу. Мне
пора.
Пора, потому что через минуту мой музыкальный слух
улавливает новые звуки — и опять со стороны черного
хода. В этот дом, похоже, гости привыкли ходить только
через черный ход.
Из-за недостатка времени я не могу придумать ничего
оригинальнее, кроме как повторить уже знакомый но¬
мер. Чтобы расчистить место, я волоку тяжелое тело незна¬
комца в другой конец холла, кладу в спальне зажженный
фонарик и замираю возле двери. Фигура, которая чуть
позже вырисовывается на фоне плотной, едва просвечи¬
вающей шторы, столь импозантна, что полностью загора¬
398
живает этот скудный источник света. Чтобы заключить
ее в свои мужественные объятия, мне приходится припод¬
няться на цыпочки. Окажись Пенев на моем месте, он бы
затрясся от возбуждения. Держать в объятиях это пышное
тело... эту роскошную Флору...
Но Флоре тоже не чужды сильные и внезапные пере¬
живания, она тут же млеет в моих руках — не смею наде¬
яться, что это происходит в любовном экстазе, — и тяжело
сползает на ковер. Пол так сильно задрожал, что спящий
по другую сторону стола обнаруживает признаки пробуж¬
дения. Прежде чем продолжать свои поиски, приходится
раздавить у его рта еще одну ампулку. Через четверть часа
и Флора проявляет желание опомниться, так что и ее
приходится угостить добавочной порцией.
Напрасная трата материала. Всё дальнейшие исследо¬
вания, описывать которые было бы утомительно и беспо¬
лезно, оказываются тщетными. Разумеется, я не рискну
сказать, что обследовал всю виллу до последнего санти¬
метра. При таком импровизированном обыске человек не
может быть абсолютно уверен, что от него ничего не ус¬
кользнуло. Однако «нечто», ради чего я сюда пришел,
может иметь вполне определенный вид, и мой опыт подска¬
зывает, что здесь мне его не найти, если вообще имеет
смысл продолжать поиски.
Незачем больше подвергать себя опасности и продол¬
жать потчевать этих двоих одурманивающими вещества¬
ми. Довольно наркомании. Выскользнув из гостеприим¬
ного дома, я возвращаюсь в свои покои, не забыв попутно
зайти на кухню и положить на место тонкие перчатки из
пластика, которые я взял для временного пользования
среди кухонной утвари Розмари.
Брильянты... Прозрачные, бесцветные и такие ослепи¬
тельные... Только нас интересуют те, другие,— помутней,
погрязней этих... Черные брильянты предательства.
«Рено» возвращается в восемь тридцать утра, как раз
во время моего скромного завтрака. Я это вижу, глядя
в окно из кухни. Но сейчас, в это светлое утро, белая
машина вовсе не кажется такой эффектной, тем более что
она основательно загрязнилась. Виолета едва успевает
войти в дом, как позади «рено», метрах в двадцати от
него, останавливается «шевроле» Пенева, и его владелец,
оглядываясь, крадется к черному ходу. А несколько
минут спустя распахивается кухонная дверь, и я слышу:
399
— А, вы уже завтракаете, Пьер...
— Могу и вам предложить чашку кофе.
— С удовольствием выпью, — тихо отвечает Розмари
и опускается на стул.
Она и в самом деле нуждается в чем-нибудь бодрящем,
потому что вид у нее довольно-таки усталый, и, что не
трудно заметить, это вовсе не та приятная усталость, кото¬
рую человек испытывает после успешного завершения
какого-то трудного дела.
— У вас весьма измученный вид, дорогая,— замечаю
я, подавая ей кофе.— Надеюсь, не после пылких объятий
господина Пенефа?
— Пенефа? — произносит она бессильным голосом.—
Неужто я, по-вашему, такая неразборчивая...
— ...как Флора...
— Да и Флора едва ли согласилась бы лечь с таким.
Впрочем, это ее дело. Если хочет — пускай ложится.
Она замолкает, а я больше не проявляю любопытства,
и мы какое-то время молча курим и пьем кофе.
— Мне пора катить к своему Бенато,— нарушаю нако¬
нец молчание и встаю.
Я должен подняться наверх и взять пиджак, но, стран¬
ное дело, следом за мною идет по холлу Розмари.
— Вы даже не спрашиваете, где я была?
— Неужели вы до сих пор так и не уяснили, что я не
любопытен? И что меня интересуют только рыночные цены,
а всякие другие сведения мне безразличны,
— Даже те, которые касаются меня?
— Все, что касается вас... Вы сами об этом расская;ете,
если сочтете нужным...
И так как она продолжает стоять все с тем же жалким
видом, я добавляю:
— Вы же понимаете, дорогая, что откровенность по
просьбе не получается.
— У меня такое чувство, что вы вообще не дорожите
моей откровенностью, Пьер.
— Напротив. Только у меня такое чувство, что это для
вас — нечто совершенно недостижимое.
— Вы не первый раз упрекаете меня в неискренности.
— Просто констатирую. Я не слепой, но и упрекать
вас не собираюсь. Полагаю, что у вас есть свои причины...
— Какие причины? Что вы имеете в виду? — спраши¬
вает она, как бы просыпаясь ото сна.
400
— Прежде всего то, что вы все время лжете...
И поскольку она пытается возразить, я успокаивающе
поднимаю руку:
— Я же сказал, разве вы не слышали: я вас не упре¬
каю. Но если вы испытываете потребность разыгрывать
комедию перед другими, то меня исключите, чтобы не
тратить напрасно силы. Вчера вы, кажется, усвоили, что
я вам не конкурент, и это истинная правда. И связываться
со мной вам не имеет никакого смысла.
При этих словах я смотрю на часы и собираюсь взойти
на лестницу.
— Не конкурент в чем, Пьер? — спрашивает Розмари,
и я вижу, как напряглось ее лицо.
— Из-за вас я пропущу встречу с моим славным Бена¬
то...— бормочу я.
— К черту вашего Бенато! — восклицает она.™ Ска¬
жите: не конкурент в чем?
— На ваш вопрос я мог бы дать точный и исчерпываю¬
щий ответ. Но имейте в виду, что в таком случае ваша
искренность задним числом не будет стоить ломаного гро¬
ша. И тогда уж не рассчитывайте на помощь или доверие
с моей стороны.
Она вперяет в меня свои темные глаза.
— А если вы хотите взять меня па пушку? Если вы
решительно ничего не знаете, а только пытаетесь что-
нибудь выудить у меня?
— Фома неверный... В юбке,™ с досадой роняю я.—
Ну что ж, представлю вам вещественное доказательство,
и вы убедитесь, что кое-что я знаю. По сперва я должен
убедиться в вашей искренности... И после того, как пови¬
даюсь с этим славным Бенато.
— К черту вашего Бенато! — снова восклицает она.
Потом добавляет, уже другим тоном: — Сварить еще
кофе?
Итак, мы сидим в холле па своих обычных местах:
она — на диване, закинув ногу на ногу, а я потонув
в стоящем напротив кресле, и перед нами чашки горячего
кофе. Сидим, как два бездельника в начале рабочего дня,
когда повсеместно вокруг нас вычислительные машины и
автоматические кассы уже строчат с предельной ско¬
ростью.
— Во-первых, вы никакая не студентка,— говорю я,
чтобы помочь ей сделать первый шаг.
401
— Я студентка, — возражает она.— Пускай только
формально. Во всяком случае, я числюсь студенткой.
— Во-вторых, вы находитесь здесь по воле вашего
шефа, —добавляю я, чтобы у нее не оставалось сомнений.—
А ваш шеф — Тео Грабер.— И, вытянувшись поудобней
в кресле, бросаю ей: — Продолжайте.
— Но если вам все известно...
Она замолкает, напряженно глядя мне в лицо, но это
напряжение уже не признак недоверия, а скорее изумле¬
ние.
— Не думаю, что мне известно все, но некоторые важ¬
ные детали я, пожалуй, знаю.
— Что ж, верно: я секретарша Тео Грабера или, если
хотите, заместитель директора, поскольку эти две долж¬
ности он в целях экономии объединил. Верно и то, что
это он меня сюда послал...— Розмари замолкает и тянется
за сигаретой.
— Я должна рассказать вам все с самого начала?
— Думаю, так будет лучше.
— Однажды утром, в первых числах ноября, на наше
предприятие явился незнакомый господин и пожелал
видеть шефа. Я хотела ему дать от ворот поворот, потому
что наш шеф принимает только после предварительной
договоренности, но незнакомец настаивал, говорил, что
дело касается чего-то очень важного, и Грабер согласился
принять его. Не знаю, о чем они говорили, но нетрудно
было догадаться: речь идет о сделке, притом о крупной,
необычной сделке, потому что через какое-то время шеф
вышел из кабинета, вручил мне чек па пятьсот тысяч и
велел быстренько съездить в банк и взять деньги. Меня
это, конечно, сильно озадачило, потому что, вы понимае¬
те, никто в наши дни не берет в банке такие суммы налич¬
ными, чтобы таскать их с собой в карманах. Я исполнила
указание, передала деньги Граберу, а немного спустя
незнакомец ушел. Потом я узнала, что его зовут Андре
Гораиоф.— Розмари пускает в мою сторону густую струю
дыма и спрашивает: — Не слишком подробно я расска¬
зываю?
— Вовсе нет,— успокаиваю я ее. —Говорите все, что
считаете нужным. Протокола мы не ведем.
— Только не напоминайте о протоколах,— хмурится
она.— Протоколы, стенограммы, деловые письма — все
это мне до такой степени осточертело...
402
— И вы, надо полагать, с удовольствием согласились
взять на себя новую миссию.
— Вот именно. Правда, я не сразу сообразила, что
к чему, я подумала, что меня ждут долгие каникулы. Хотя
я прекрасно знала: Грабер не из тех, кто способен предло¬
жить своей секретарше дополнительный отпуск.
— Но если секретарша такая хорошенькая...
— Грабер слишком расчетлив, чтобы подбирать себе
чиновниц по таким признакам. Можно подумать, он родил¬
ся и вырос в холодильнике и вместо того, чтобы стать
человеком, постепенно превратился во внушительную
глыбу льда.
Она бросает в пепельницу недокуренную сигарету и
возвращается к своему рассказу:
— Уже на другой день после визита незнакомца шеф
позвал меня к себе, чтобы ввести в курс дела. Как выясни¬
лось, Гораноф предложил Граберу большущий брильянт,
о существовании которого мой шеф знал ранее — вам,
вероятно, известно, что большие брильянты так же сла¬
вятся, как кинозвезды. И разговор между этими двумя
лисицами — я имею в виду Горанофа и моего шефа —
шел примерно так.
Тут Розмари разыгрывает небольшую сценку, которая
не так уж богата полезной информацией, зато весьма забав¬
на по форме: моя квартирантка, блестяще владея мимикой,
бесподобно имитирует обоих дельцов, мастерски передает
недоверие, испуг, колебание, недовольство, старческую
алчность. Исполнительница принимает соответствующую
позу, рассматривает лежащую в руке воображаемую дра¬
гоценность и начинает:
ГРАБЕР. Мне кажется, я мог бы дать вам за эту вещь
триста тысяч...
ГОРАНОФ. Мерси. Она стоит в пять раз дороже.
ГРАБЕР. Очень может быть. Я могу точно сказать,
сколько стоит этот брильянт, потому что он мне хорошо
знаком. Как и девять его собратьев. Вам, вероятно, они
тоже знакомы...
ГОРАНОФ. Не понимаю, о чем вы говорите.
ГРАБЕР. При виде такого брильянта возникнет закон¬
ный вопрос: где вы его взяли? Но меня это не интересует.
Не интересует потому, в частности, что я знал его прежнего
владельца. А вот вы не склонны ценить то, что я не задаю
вам неудобных вопросов.
403
ГОРАНОФ. Предположим, я это ценю. Но выходит,
из чувства признательности к вам я должен добровольно
разориться.
ГРАБЕР. В таком случае можете предложить этот
камень одному из моих коллег, и я буду рад вас видеть
снова.
ГОРАНОФ. Это уж мое дело, кому предлагать. Но
дарить его я не намерен. Он уже тридцать лет принадле¬
жит м ire.
ГРАБЕР. Охотно верю. Коллекция, о которой идет
речь, исчезла тридцать три года назад. Однако, кто бы ее
ни присвоил, давность тут не имеет значения. К тому же
наследники еще живы.
ГОРАНОФ. Не понимаю, о чем вы говорите...
ГРАБЕР. Быть может, вам понятно хотя бы то, что
затронутый вопрос имеет прямое отношение к цене. Воро¬
ванные камни всегда ценятся ниже. Намного ниже. Хотя
бы потому, что они нуждаются в новой огранке, а значит,
и караты будут уже не те.
ГОРАНОФ. Не понимаю, о чем вы говорите.
ГРАБЕР. Триста тысяч — это большая сумма.
ГОРАНОФ. Ладно, давайте миллион, и дело с концом.
ГРАБЕР. Возможно, по трезвом размышлении я бы
согласился на триста пятьдесят.
ГОРАНОФ. Ну хорошо, пускай не миллион. Я согла¬
сен на девятьсот тысяч.
— Если верить моему шефу, они сошлись на круглень¬
кой сумме в полмиллиона, — произносит Розмари в ка¬
честве эпилога.— Таким образом, Граберу достался ка¬
мень в три раза дешевле его реальной стоимости. Ничего
не скажешь, редкая удача. Только Грабер не из тех, кто
склонен довольствоваться единственной удачей, если
представляются возможными девять других. Потому что
купленный брильянт — действительно один в целой кол¬
лекции камней, хорошо знакомой шефу, поскольку сам он
пополнял ее перед войной. Коллекция принадлежала
какому-то греческому мультимиллионеру из числа круп¬
ных судовладельцев, которого потом ограбили нацисты.
Впоследствии он умер, не исключено, что и наследников
уже нет в живых, если они вообще существовали, но об
этом Грабер не стал при мне распространяться.
Она меняет позу и откидывается в угол дивана.
— Я должна была по возможности изменить свою внеш¬
ность, снять квартиру поближе к вилле Горанофа, которую
шеф тотчас же обнаружил путем самой примитивной слеж¬
ки. Мне было вменено в обязанность наблюдать за всеми
действиями старика, чтобы жадность не толкнула его к дру¬
гому ювелиру, которому он мог бы предложить остальные
камни, значительно крупнее первого, по более высокой
цене.
Розмари замолкает, как бы пытаясь что-то вспомнить,
и рассматривает свои туфли, те самые, на толстых каблу¬
ках,— последний крик моды. Потом продолжает:
— В сущности, так выглядела моя задача лишь в пер¬
вой редакции, впоследствии мне было предложено по
возможности завести личное знакомство с Горанофом,
втереться к нему в доверие, с тем чтобы по возможности
склонить его к мысли расстаться с неудобными и обличи¬
тельными драгоценностями, разумеется на самых выгод¬
ных условиях. Но до этого, как вы сами знаете, дело не
дошло. Не только не дошло, но и сама задача усложни¬
лась. Вмешались другие силы и, очевидно, враждебные:
Пенеф... Флора... А теперь еще этот нахал из торга.
— Он тоже вынюхал брильянты?
— А как по-вашему? Неужели вы допускаете, что
нормальный человек станет покупать за двойную цену
какую-то виллу, если у него нет уверенности, что вместе
с виллой он приобретает и еще кое-что, спрятанное в пей?
— Но почему вы думаете, что это «кое-что» непременно
ваши брильянты?
— А что же еще? Золото в слитках, да?
Она опять тянется к сигаретам, и я подношу ей зажи¬
галку.
— Вдумайтесь хорошенько, Пьер: до сих пор никто
ничего не нашел. Ни Флора, ни Пенеф, ни Виолета, ни
даже полиция. Почему? Потому что сокровище совсем
невелико по размерам: маленькая кожаная коробочка
с девятью небольшими, но страшно дорогими и ужасно
красивыми камнями. Маленькая коробочка, не мешки с лу¬
идорами и не золото в слитках.
— Не похожа та коробочка вот на эту? — небрежно
спрашиваю я, вытаскивая из кармана вчерашнюю находку
и кладя ее на стол.
В первое мгновение Розмари на грани обморока. Румя¬
нец совершенно исчезает с ее лица, но гут же возвращается,
еще более густой, а ее темные глаза горят странным огнем.
405
Она нерешительно протягивает к коробочке свою белую
руку, словно боится спугнуть желанное видение. Наконец
она нажимает кнопку, и крышка откидывается, внезапно
открыв сияющие камни на темном фоне бархата.
— Десять...— произносит Розмари словно в полусне.
Потом осторожно берет двумя пальцами один из кам¬
ней, внимательно разглядывает его, смотрит на свет и
снова кладет в коробочку.
Сказке пришел конец. Видение рассеялось.
— О Пьер! — говорит квартирантка уже обычным
для нее тоном.— Если бы я умерла от разрыва сердца,
виноваты были бы только вы.— И, видя мое недоумение,
добавляет: — Это не брильянты.
— А что же?
— Это точная копия той коллекции. Шлифованный
горный хрусталь.
Розмари резким движением захлопывает коробочку
и отодвигает ко мне. Жест ее настолько красноречив, что
я не могу не спросить:
— Вы уверены?
— Когда-то коллекцию должны были экспонировать
на выставке. И чтобы не стать жертвой какой-нибудь бан¬
ды, грек заказал у Грабера точную копию оригинальных
камней. Грабер мне рассказал о существовании дублика¬
тов. Хотя обмануть они не могут никого, разве что какого-
нибудь невежду...
— ...вроде меня,— добавляю я.
И уныло сую подделку обратно в карман.
Розмари испытующе смотрит мне в лицо. Затем спра¬
шивает с полуусмешкой:
— Вы, кажется, в самом деле поверили, что они настоя¬
щие?
— Угадали.
— Я просто потрясена...— говорит Розмари как бы
сама себе.
— Что же вас так потрясло? — бросаю я недовольно.—
Брильянтами я не торгую. Имей я дело с брынзой, я бы
сразу вам сказал, качественна она или нет. Ну, а камни...
— Меня изумил ваш жест,— уточняет Розмари.— Изу¬
мило то, что вы приняли их за настоящие.
Она машинально гасит сигарету, впустую дымившую на
пепельнице, обращает ко мне свой темный взор и тихо
произносит:
406
— Если только я не обманулась, вы меня до такой
степени растрогали своими фальшивыми брильянтами,
что...
— Приберегите ваши благодарности до лучших вре¬
мен,— останавливаю я ее.— До того дня, когда я положу
перед вами настоящие.
Тут я изображаю на своем лице внутреннюю борьбу
и сомнение, словно в эту минуту меня захлестнуло чувство
горечи.
— Нет, боюсь, я никогда не предложу настоящие.
Зачем они вам? Чтобы вы тут же отнесли их Тео Граберу?
— О Пьер! Не надо бередить мне душу. Вы ужасный
человек. Вы искуситель.
— Значит, идея оставить Грабера с носом вам узко при¬
ходила?
— Сколько раз! Но это очень рискованно. Ювелиры,
они, знаете, как масонская ложа. Зачем мне брильянты,
если я не смогу их продать? А если и продам, где гарантия,
что Грабер тут же не пронюхает и не начнет меня пресле¬
довать?
— Пустяки,— успокаиваю я ее.— Всякое дело надо
делать с умом. И потом, всему свое время. Постарайтесь
сперва раздобыть брильянты, а тогда будете думать о про¬
даже.
— А каким способом вы раздобыли эти, фальшивые? —
неожиданно спохватывается она.
Вопрос, которого я ждал давно, и потому отвечаю
спокойно:
— Удивительно глупая история... Как-нибудь я вам
ее расскажу.
— Так-то вы отвечаете на мою откровенность?
— Ужасно глупая история, уверяю вас. Кое-что в ней
следовало бы уточнить, И я не могу вам ее рассказать,
пока не проверю две-три вещи.
— Вы мне не доверяете, Пьер?
— Прежде чем вам доверить что-то, надо сперва самому
удостовериться... Разве не достаточно, что я доверился
вам и показал эти камни, пусть фальшивые? И как это
ни смешно, я нашел их в глубине сада, в каменной
вазе.
— В каменной вазе? — задумчиво повторяет Розмари.
Она мучительно что-то соображает, йотом лицо ее
внезапно светлеет.
407
— Тогда все ясно. Некто Икс послал Горанофу письмо
с угрозой: если тот к такому-то часу не положит камни
в такое-то место — имелась в виду, конечно, каменная
ваза,— то будет убит. Старик, чтобы выиграть время,
оставил в вазе дубликаты. Икс сразу обнаружил обман
и осуществил свою угрозу.
— А может, и настоящие камни унес?
— Не мог он их унести. Если бы ему удалось их нащу¬
пать, зачем бы он стал убивать Горанофа? Старик не риск¬
нул бы жаловаться на то, что у него украли ранее украден¬
ное им самим. А потом, не надо забывать и другое...
— Что именно? — спрашиваю я, поскольку она замол¬
кает.
— А то, что все продолжают вертеться на этом пятачке:
Пенеф, Флора, тот, из торга, не считая Виолеты, которая,
может быть, не так наивна, как кажется. Если бы брильян¬
ты исчезли, можете быть уверены, всех как ветром сдуло
бы. Они все знают. Одна я ничего не знаю.
— Только без причитаний,— останавливаю я ее.—
Иначе и в самом деле вынудите меня разыскать их, эти
брильянты.
— Я не такая нахалка, чтобы требовать этого от вас.
Единственное, на что я смею рассчитывать, так это на дру¬
жескую помощь.
— В смысле?
— Флоре вы явно приглянулись, грубо говоря.
— И вы меня толкаете в объятия Флоры?
— Я этого не сказала. И полагаюсь на ваш вкус.
По было бы неплохо, если бы вы уделили ей немного вни¬
мания, пофлиртовали с ней, чтобы у нее развязался язык.
Крупные женщины очень чувствительны к комплиментам,
поскольку получают их редко, и размякнуть такой недол¬
го...
— Надейтесь.
— Во всяком случае, вы могли бы вызвать ее на раз¬
говор. Порой одио-единственное слово открывает очень
многое. Я так беспомощна и стольких вещей не знаю, хотя
Грабер твердит, что я запросто могу заменить Второе
отделение и Скотланд-ярд, вместе взятые...
— ЦРУ и ФБР,— поправляю ее.— Выражайтесь более
современным языком.
— Флора с Пенефом, наверное, что-то замышляют,
а что именно — я понятия не имею. Может быть, собирают¬
408
ся как-то отвлечь Виолету и обшарить виллу или еще
что-нибудь в этом роде.
— Но ведь вы уже подружились с Виолетой, что вам
стоит их опередить?
— Вы так считаете? Она и в самом деле кажется мне
беспомощной и наивной, но как раз такие обычно бывают
чересчур мнительными и недоверчивыми — им все кажет¬
ся, что они могут стать легкой добычай злоумышленников.
Пет, с этими беспомощными и наивными держи ухо вост¬
ро...
— Особенно когда их хотят лишить обременительного
наследства.
— У нее пожизненная рента и два дома. Так что не
оплакивайте ее раньше времени. Сжальтесь лучше надо
мной.
— А если у меня начнется флирт с нашей роскошной
Флорой, вас это не будет раздражать?
— Я стисну зубы и постараюсь сохранять спокойствие.
— И в этом будет ваша ошибка. Напротив, вы должны
злиться, только смотрите не перестарайтесь.
— Это нетрудно,— заверяет она.— У меня, кажется,
уже начинается приступ ревности. Вопреки тому, что
я полагаюсь на ваш вкус.
Если поздним вечером — для Берна девять часов уже
поздний вечер — вы бродите по переулкам близ главной
улицы в надежде найти открытое кафе, то неизбежно на¬
ткнетесь на «Мокамбо» — ночное заведение города, который
славится тем, что с наступлением ночи в нем вся жизнь
замирает.
Не удивительно, что и мы наткнулись на «Мокамбо».
После очередной встречи у нас дома. И после очередной
партии в бридж. И после того, как Розмари заявила Раль¬
фу, что нечестно с его стороны так ограбить всех троих.
— Я охотно вернул бы вам ваши деньги, только боюсь
вас обидеть,— отвечает американец.— Но если вы не воз¬
ражаете, мы можем пропить их вместе...
Я лично считаю, что, раз так уж необходимо пить, мы
могли бы заняться этим дома. Однако Розмари бросает
на меня многозначительный взгляд, и я храню молчание.
Мы погружаемся в огромный смарагдово-зеленый «бьюик»
Бэнтона и катим в «Мокамбо».
409
Наше первоначальное намерение довольно скромно:
посидеть в уютном баре с окнами, открытыми на улицу.
Но ядовитое замечание хитрющей Розмари о том, что
Ральф, как истинный банкир, дрожит над каждой монет¬
кой, делает свое дело, и мы спускаемся на несколько сту¬
пенек ниже и попадаем в кабаре.
В кабаре достаточно свободно, и можно выбрать удоб¬
ный столик поближе к дансингу, и достаточно людно,
чтобы не испытывать гнетущего чувства, будто мы самые
испорченные люди в этом порядочном городе. Кельнер
в черном смокинге церемонным жестом откупоривает
бутылку шампанского, потому что дамы ничего, кроме
шампанского, пить не желают — им не терпится вытрясти
из американца как можно больше денег. Ради истины
следовало бы уточнить, что их попытки омрачить настрое¬
ние Бзнтона оказываются тщетными: кривая настроения
американца, по существу, всегда остается прямой, иными
словами, он относится к тому типу людей, которые живут
без иллюзий, зато не знают и разочарований.
Оркестр начинает играть какой-то допотопный рок,
и я, чтобы маленько досадить Бэнтону со своей стороны,
спрашиваю, не пригласит ли он Флору потанцевать, однако
мой номер не проходит, мало того, рикошетом возвраща¬
ется ко мне, поскольку я тут же слышу голос Флоры:
— Не нарушайте его сон, мой мальчик. Лучше сами
пригласите меня.
Ничего не поделаешь, я встаю, вывожу даму на сере¬
дину дансинга, и мы сразу же привлекаем к себе всеобщее
внимание. И я бы сказал, почтительное внимание ■— пуб¬
лика, очевидно, считает, что это начало программы. Не
помню, говорил ли я, но могучая Флора на каких-нибудь
иять-шесть сантиметров выше меня ростом. Конечно, пять-
шесть сантиметров не бог весть какая разница; по преда¬
нию, разница между Давидом и Голиафом была куда боль¬
ше. По если к несоответствию роста добавить несоответст¬
вие в объеме, а также своеобразный стиль, в каком эта
пышная женщина трясет своим огромным бюстом и вертит
тяжелым задом, вам, должно быть, станет ясно, почему
публика воспринимает наш танец как небольшой вступи¬
тельный аттракцион комического характера.
Но комические аттракционы редко вызывают комиче¬
ский эффект, потому что зрители считают их чересчур
преднамеренными. Так что сидящие вокруг скоро пере¬
410
стают обращать на нас внимание, сногсшибательный рок
кое-как заканчивается, и я с облегчением собираюсь вер¬
нуться к спокойному быту за столиком, однако этот идиот
дирижер неожиданно заводит новую, еще более допотоп¬
ную мелодию — аргентинское танго,— и Флора ловит
меня за руку, а другой рукой молча предлагает мне об¬
вить ее стан, затем плотно прижимается и шепчет, ведя
меня по кругу:
— Обнимите же меня покрепче, мой мальчик. Я не
фарфоровая.
Я выполняю требование и даже, удобства ради, скло¬
няюсь на ее грудь — довольно широкую и умиротворяю¬
щую подушку, а Флора с каждым движением вызывающе
задевает меня своими массивными бедрами, и мне ничего
не остается, кроме как плыть в волнах плоти, в этом океане
плоти, пока моего слуха снова не касается мягкий, спокой¬
ный голос:
— Мне кажется, вы несколько увлеклись. Не боитесь,
что этой ночью Розмари может надрать вам уши?
— Такой риск всегда существует. Но что поделаешь,
если я не в силах скрывать свои симпатии,— отвечаю я,
очнувшись от грез.
— Свои симпатии? — вскидывает брови жещина.—
Долгие месяцы пришлось ждать, чтобы услышать наконец
от вас эти слова.
— А вы не заметили, Флора, что сильные чувства до¬
вольно медленно разгораются?
— Ничего такого я не замечала,— сознается она.—
И скорее всего, потому, что сильные чувства мне вообще
незнакомы.
— Не убеждайте меня, что вы бесчувственны,— воз¬
ражаю я, еще крепче прижимаясь к ее величавой груди.
— Розмари определенно надерет вам уши,— преду¬
преждает меня Флора, но поддается моим объятиям.—
Что касается вашего намека, то должна вам признаться,
что страсти во мне не умолкают. Только не какие-то бур¬
ные, а маленькие, приятные, не грозящие тяжкими послед¬
ствиями.
— Никак не предполагал, что такая могучая женщина,
как вы, способна испытывать страх...
— Это вовсе не страх, мой маленький Пьер,— воркует
мне на ухо женщина.— Это склонность к удобству. Бур¬
ные страсти всегда порождают неудобства и хаос. Я же
411
предпочитаю уют и порядок.— Свой лазурный взгляд
она погружает в мои глаза со спокойной уверенностью
гипнотизера и добавляет: — Я женщина скучная, мой
мальчик. Капризы и причуды вашей очаровательно лег¬
комысленной Розмари мне чужды.
Это откровенное заявление спутало все мои планы по
части молниеносной чувственной атаки, и я на протяже¬
нии нескольких упоительных тактов лихорадочно сообра¬
жаю, как мне быть в создавшейся ситуации, но Флора
сама приходит мне па выручку:
— Вы тоже далеки от испепеляющих эмоций, и если
пытаетесь втемяшить мне обратное, то должна заранее
сказать, что я вам не поверю. Вы человек уравновешенный,
мой мальчик, вами руководит холодный рассудок, и нечего
зря выпендриваться.
— Что поделаешь,— вздыхаю я.— Приходится жить
по моде.
— Не вижу такой необходимости,— возражает Фло¬
ра,— Если считаться с модой, то мне впору облиться
каким-нибудь горючим и зажечь спичку, но, поверьте,
подобная мысль мне никогда в голову не приходила.
Пускай пигмеи следуют своей моде, а люди вроде нас
с вами не обязаны этому подчиняться.
Тут аргентинское танго наконец обрывается, и, не¬
сколько опьяненный сознанием, что эта могучая дама
возвысила меня до своего уровня, не считаясь с разницей
в пять сантиметров, я торжественно веду ее обратно к
столику.
— Вы были неподражаемы,— поздравляет нас Розма¬
ри,— Особенно в роке. Эти быстрые тайцы для таких,
как вы, дорогая, с точки зрения гигиены очень полезны.
— У меня нет ни грамма лишнего веса, моя милая,—
информирует ее Флора, принимая царственную позу
в своем кресле.— И на плохое здоровье я не жалуюсь.
А вот вы последнее время какая-то бледная, как мне ка¬
жется. И раз уж речь зашла о гигиене, то, смею вам напом¬
нить, прогулки действительно могут принести пользу.
Только не ночные.
— Я вижу, господин Пенеф исправно вас информи¬
рует. Однако, заботясь о своевременности, он не считает
нужным говорить вам правду. Мне действительно при¬
шлось совершить прогулку — к моему больному отцу,
моя дорогая.
412
Они продолжают беседовать в том же «дружеском» тоне.
В целях восстановления мира мы с Ральфом аккуратно
пополняем их бокалы — кельнер ставит в ведерко со
льдом уже третью бутылку,— но «дружеский» разговор все
не прекращается, и, чтобы хоть на время развести чемпио¬
нов, мертвой хваткой вцепившихся Друг в друга на ковре,
Бэитон приглашает Розмари.
— Если она и дома такая, вашим терпением можно
восхищаться,— тихо говорит Флора, когда мы остаемся
за столом одни.
— Просто она чуток понервничала,— небрежно отве¬
чаю я.— Эта внезапная болезнь отца...
— Заболевание отца? — прерывает меня дама.— А мо¬
жет, папы римского?
— Или хроническое недоедание...
— Мне не кажется, что она себя морит голодом,—
снова прерывает меня Флора.— Если женщина хилая, это
не всегда признак недоедания.
— Еще бокал? — галантно предлагаю я, чтобы пере¬
менить тему.
— Налейте, если это доставит вам удовольствие. Толь¬
ко не воображайте, что вам удастся меня напоить. Да и
ни к чему это.— Флора мерит меня всевидящим взглядом
и после непродолжительного гипноза спрашивает: —
А если даже сумеете напоить, что толку? Милая Розмари
всегда начеку.
— Мне кажется, вы немного преувеличиваете, говоря
о власти Розмари надо мной.
— Неужели? А что вы скажете, если я захочу прове¬
рить ваши слова?
— Каким образом?
— Самым простым: возьму и похищу вас.
— Вы даже сны мои начинаете отгадывать.
— Нет, я вам не верю,— качает головой Флора.—
И проверять вас не собираюсь. Успокойтесь, я пока никого
не похитила... да и меня никто не похищал...
Последнее утверждение близко к истине, но я не ре¬
шаюсь об этом сказать, тем более что компания опять в
полном составе. Компания в полном составе, однако ве¬
селья что-то не получается, хотя в ведерке охлаждается
уже четвертая бутылка шампанского, и только Флора
чувствует себя на гребне, насколько можно судить по ее
теплым словам и теплому взгляду, обращенному на меня,
413
что усугубляет хандру Розмари — во всяком случае, изо¬
бражает она ее великолепно,— моя квартирантка призна¬
ется, что у нее ужасно болит голова и что она с удоволь¬
ствием ушла бы, и Ральф, естественно, предлагает от¬
везти ее домой, а я намекаю, что нам всем пора уходить,
но Розмари возражает, зачем, мол, так рано, посидите
еще, я бы не хотела портить вам вечер, а тем временем
Флора сверлит меня многозначительным взглядом, и,
подчинившись ему, я говорю уже другое — что нам и
в самом деле не худо бы посидеть еще немного, что явилось
вершиной бесшумного скандала, и моя Розмари венчает
его тем, что демонстративно уходит в обществе Ральфа.
— Просто глазам своим не верю,— признается Фло¬
ра.— Оказывается, вы можете проявить характер, если
захотите.
— Тут исключительно ваша заслуга, дорогая,— скром¬
но отвечаю я.— В этот вечер я весь во власти вашего обая¬
ния.
— Оставьте эти книжные фразы, мой мальчик. Роз¬
мари так любит щеголять пустыми словами, что и вас за¬
разила. С женщиной вроде меня надо говорить проще.
И по существу.
Совет полезный, ничего не скажешь, и, следуя ему, я
вывожу мою собеседницу из кабаре, беру такси, и через
четверть часа мы с ней — в знакомом, удобно и практично
обставленном салоне.
— Наливайте себе чего-нибудь, не бойтесь меня разо¬
рить,— предлагает Флора, указывая на заставленный
бутылками столик.— А я тем временем приму душ.
Чтобы принять душ, ей, естественно, надо сперва раз¬
деться, что она делает совершенно непринужденно, словно
перед нею Макс Бруннер, а не Пьер Лоран, после чего
исчезает в ванной. Я не испытываю желания снова прини¬
маться за питье, особенно теперь, когда я в обществе этой
опьяняющей женщины, и предпочитаю, вытянувшись на
диване, очередной раз посовещаться с самим собой.
Итак, вопреки договоренности Розмари толкнула меня
в объятия Флоры из чисто практических соображений,
которые без всяких колебаний мне раскрыла. В силу ка¬
кого-то совпадения, какими жизнь нередко нас поражает,
наши цели не противоречат друг другу, хотя они далеко не
равнозначпы.
444
Пока я копаюсь в своих мыслях, из ванной выходит
Флора — такой же внезапный сюрприз, каким было по¬
явление Венеры из пены морской.
— Вы просто ослепительны, — бормочу я, не в состоя¬
нии владеть собой.
— Скажите лучше: у вас хорошая фигура. Я же вам
говорила, громкие слова — не моя страсть.
Она набрасывает полупрозрачный розовый пеньюар
и направляется ко мне.
— Кстати, — роняю я, когда она уже совсем близко
и наше столкновение кажется почти неизбежным.— Эта
ваша дружба с Пенефом...
Во взгляде Флоры внезапно блеснул металл.
— Я подозревала, хотя не была уверена: это Розмари
вас послала ко мне, чтобы все выведать.
— Вот и не угадали,— возражаю я спокойно. —Скры¬
вать не стану, моя симпатия к вам действительно сочета¬
ется с определенными интересами практического порядка.
Но может ли подобное сочетание приятного g полезным
удивить женщину с таким трезвым умом? И чтобы не было
недомолвок, я должен вас заверить: Розмари к этому не
имеет никакого отношения.
Она стоит передо мной, держа руки на бедрах, ни¬
сколько не стесняясь своей наготы или не подумав о ней,
и взвешивает мои слова. Затем садится, но не в интимной
близости со мной, а в соседнее кресло, закидывает ногу на
ногу, демонстрируя свои массивные бедра, и сухо гово¬
рит:
— Ну хорошо, мой мальчик, я слушаю.
— Да, но прежде, чем мы перейдем к откровенному
разговору, мне бы хотелось, чтобы вы ответили на мой
первый вопрос: эта ваша дружба с Пенефом...
— Отвечаю! —прерывает меня Флора.— Этот кре¬
тин вне игры. Так же как эта ваша дурочка.
— В таком случае дело в следующем...
Я рассказываю ей без лишних слов — она ведь дала
мне понять, что не любит пустых фраз,— все, что я знаю
о ее жизни и планах, о ее связи с Бруннером, о ее инте¬
ресе к покойному Горанову, а значит, и к Пеневу и, ес¬
тественно, о том, что ее конечная цель — брильянты.
— Я верю, что откровенный тон нашей беседы не поз¬
волит вам оспаривать все эти бесспорные вещи,— заклю¬
чаю я.
415
— Я не говорю ни «да» ни «нет»,— отвечает она, — я
вообще ничего не скажу, прежде чем не услышу главное:
какую цель преследует сам господин Пьер Лоран?
— Пока что ответ будет негативный: брильянты его не
интересуют.
— Все так говорят. В наше время альтруистов хоть
пруд пруди.
— Хватит вам иронизировать, лучше рассудите ло¬
гически. Если бы меня интересовали брильянты, разве
стал бы я открываться перед вами, заведомо зная, что вы
сами их ищете?
— Может, вы хотите втереться в доверие, чтобы поста¬
вить подножку в удобный момент. Или рассчитываете
на то, что с вами поделятся. Только я, мой мальчик, де¬
литься не люблю. — Она молчит какое-то время, потом
поясняет: — Я вам это высказываю просто так, в качест¬
ве гипотезы.
Гипотеза или нет, но звучит достаточно ясно. Как и
следовало ожидать, эта команда тоже охотится за брильян¬
тами. Будем надеяться, что ее интересуют только брильян¬
ты.
— Вот видите, дорогая, у меня нет никаких пополз¬
новений завладеть вашими камнями. Зато я бы вам при¬
годился в обнаружении их.
— Каким образом?
— Снабдил бы вас кое-какими сведениями.
— В обмен па что?
— В обмен на кое-какие сведения.
— «Кое-какие»... Это слишком туманно, — недоволь¬
но бормочет она.
— Когда вы создадите мне необходимые условия, я
буду конкретней.
— Говорите яснее. Что вы имеете в виду?
— Я должен повидаться с Бруннером.
Она откидывается па спинку кресла и смеется не осо¬
бенно веселым смехом.
— Это все?
— Это только начало.
— Странный вы человек, Лоран. Опасаетесь Флоры,
а ищете встречи с Максом. Да Макс вас сотрет в поро¬
шок, если только усомнится в чем-нибудь.
— Такой опасности не существует.
— Вам видней. Что касается встречи с БруннероМд
416
то этот маленький подарок вы от меня получите, мой маль¬
чик.— Затем она поднимается с кресла, снова ставит руки
на бедра и спрашивает деловым тоном: — Так мы будем
ложиться?
— Мы же затем и пришли... — отвечаю я.
Я просыпаюсь с мыслью, что в такое теплое время дав¬
но пора убрать ватное одеяло. Одеяло мне заменяет Фло¬
ра — ее дородные белые руки заключили меня в крепкие
объятия... Другая моя забота касается несчастного Бе¬
нато. Похоже, что и сегодня ему суждено начать рабочий
день, а может быть, и закончить обед без меня.
Я пытаюсь высвободиться из могучих объятий этой
роскошной жеищины, но во сне она прижимает меня к
себе еще крепче. Я уже исхожу потом. Вот это объятия!
Придется выждать какое-то время.
Истомленная переживаниями в кабаре, а затем ноч¬
ными, Флора освобождает меня от своих объятий только в
девятом часу. Но должен признать, что, едва открыв гла¬
за, она проявляет завидную активность. Несколько энер¬
гичных приседаний и наклонов, несколько минут под
душем, и мы уже сидим за кухонным столом перед обиль¬
ным завтраком.
— А ты мне нравишься, мой мальчик, — говорит хо¬
зяйка, протягивая руку к булочкам, только что достав¬
ленным из пекарни.— Хотя я вправе обижаться на тебя.
В отличие от Розмари она в первую же ночь перешла
на «ты».
— Обижаться, за что?
— За твое недоверие. Перешагиваешь Флору, ищешь
Бруннера...
— Недоверие здесь ни при чем, это диктуется необ¬
ходимостью: нужные мне сведения я могу получить не от
тебя, а от Бруннера.
Флора задерживает на мне задумчивый взгляд, словно
соображая, что же это за сведения такие: приятелю ее
они известны, а ей — нет. Затем пожимает плечами
— Так уж и быть. Хотя было бы куда лучше, если бы
вели переговоры мы с тобой вдвоем — два представителя
торговых фирм, не так ли?
— Ты, в сущности, кого представляешь?
— Тебе это известно: Макса Бруннера.
14 № 3190
417
— Бруннер — это не фарфоровый завод.
— А при чем тут фарфоровый завод?
— Значит, ты его послушное орудие.
— А почему не наоборот?
— Потому что он дергает за нитки.
— Бог ты мой! — вскидывает она брови.— Если он
начнет дергать за нитки, то до такой степени запутается
в них, что даже мне его не высвободить.
— А ты не боишься, что, завладев добычей, он может
махнуть на тебя рукой?
Она смеется коротким и невеселым смехом:
— Скорее я могла бы махнуть на него рукой. Ио не
стану этого делать. Одинокой женщине, мой мальчик,
всегда нужен домашний пес.
Глава седьмая
До недавнего времени это заведение, вероятно, пред¬
ставляло собой обыкновенный подвал, заваленный вся¬
ким хламом. Но вот, распространяясь неведомыми путя¬
ми, сексуальная революция докатилась и до этих мест —
возможно, как ее далекий и робкий отголосок. Афиши
«Казино де Пари» начала века, несколько красных фо¬
нарей в нишах, десяток столиков, освещенная прожек¬
торами эстрада — и вот уже подвал превратился в бер¬
логу, где немногочисленная местная богема может созер¬
цать разгул эротических страстей.
Это второе и последнее ночное заведение в добропоря¬
дочном Берне рангом значительно ниже «Мокамбо», но,
вероятно, значительно интереснее его, если судить по
тому, что народу здесь полным-полно. Магнитофон, за¬
меняющий дорогостоящий и совершенно ненужный в
этом подвале оркестр, с помощью усилителей наполняет
зал почти невыносимой поп-истерией. Избыток децибе¬
лов контрастирует, однако, с нехваткой освещения, и я
довольно долго блуждаю в красном полумраке между сто¬
ликами, пока не обнаруживаю интересующую меня лич¬
ность.
418
— Вы позволите?
Личность бросает взгляд в мою сторону и безразлично
пожимает плечами. Затем снова смотрит в мою сторону и,
видимо, узнает меня, потому что бледная физиономия
субъекта вытянулась еще больше, а острые глазки бес¬
покойно забегали.
— Виски? — спрашивает кельнер, которому здешняя
суматоха не мешает заметить мое появление.
Я киваю и, видя во рту соседа незажженную сигарету,
услужливо подношу зажигалку. Однако человек внезап¬
но шарахается в сторону, словно пламя обожгло его, и
бормочет:
— Мерси, я не курю.
— Но вероятно, прежде курили? — задаю ему вопрос
только для того, чтобы начать разговор.
— Курил, и еще как. Но однажды врач предупредил
меня, что, если буду так много курить, долго не проживу.
Грудь у меня не совсем в порядке.— Он замолкает и боль¬
ше не смотрит в мою сторону — все его внимание погло¬
щено женщиной, внезапно появившейся на эстраде под
предупредительный гром воспроизводимых магнитофоном
ударных инструментов.
У меня нет представления о программе в «Мокамбо»,
так как в тот вечер, раньше времени похищенный Флорой,
я был лишен возможности ее посмотреть. Что касается
здешней программы, то ей, конечно, далеко до класси¬
ческих традиций знаменитого «Казино де Пари». Вышед¬
шая на эстраду дама, вполне очевидно, прибыла сюда не
из Парижа, а из какого-нибудь вертепа превращенного
в развалины Бейрута. Чересчур жирная и весьма под¬
вижная, она пытается сочетать восточный танец живота
с американским стриптизом — постепенно стаскивая с
себя свои эфирные вуали и обнажая все, чем одарила ее
природа, она лихо вертит бедрами под завывания усили¬
телей, и телеса ее трясутся, словно желе.
Мой сосед, весь превратившийся в слух и зрение, ви¬
димо, по достоинству оценивает эротическую сгущенность
номера. И все же у меня такое чувство, что ему что-то
мешает полностью сосредоточиться. Надеюсь, причина
не во мне.
Показав публике все, что можно было, и не оставив
после себя ничего, кроме пары туфель, толстуха исчезает
за занавесом, вертя на прощание увесистым задом, и тут
419
же на эстраде появляется се антипод — длиннущая
и ослепительно белая представительница северной расы,
основательно одетая в шелка и меха, так что, очевидно,
потребуется уйма времени, пока она окончательно разде¬
нется.
Однако я не намерен дремать здесь до поздней ночи,
да и события принимают такой оборот, что мне совсем не
до развлечений, поэтому я вынужден ненадолго отвлечь
внимание соседа от очередного сексуального блюда.
— Я пришел сюда не ради стриптиза, господин Пе-
пев, а для того, чтобы сказать вам несколько слов. В ва¬
ших интересах внимательно выслушать их, мне кажется.
Человек стрельнул в меня глазами и, как ни странно,
снова вперяет взгляд в скандинавку, которая уже отбро¬
сила жакет из искусственной белки и занялась платьем.
— Я не добивался встречи с вами,— бормочет Пенев.—
Но если хотите что-то сказать, говорите. Я не глухой.
— Мне нужны досье агентуры. Агентуры Горанова.
Сосед, снова коротко взглянув на меня, устремляет
взгляд на длинную белотелую самку, которая уже па
подступах к кружевному белыо.
— Досье? — глухо произносит он.— И что еще?
Сверхзвуковой самолет, атомная бомба, космическая ра¬
кета? Делайте любые заявки, я к вашим услугам.
— Видите ли, Пенев, не лучше ли нам обойтись без
этих досадных вступлений? Ваше недоумение кажется
таким наивным. Вам сказано предельно ясно: мне нужны
досье. К этому можно добавить лишь одно: времени у нас
в обрез.
— Лично мне торопиться некуда...
— Однако те, что идут за вами по пятам, торопятся.
Мне трудно судить, насколько вы в курсе, но с некоторых
пор вы находитесь под наблюдением. И не стану удивлять¬
ся, если и сейчас за вами следит кто-нибудь из присутст¬
вующих.
— Ас какой стати вы проявляете такую заботу обо
мне? — замечает сосед, не отрывая глаз от эстрады.—
Если вы все время суете свой нос куда не следует и бре¬
дите всякими там агентурами, вам лучше о себе подумать.
— Я думаю о пас обоих. Не потому, что питаю к вам
особую симпатию, а в силу того, что так сложились об¬
стоятельства: я разыскиваю то, что находится у вас, а
вы — то, что у меня. К этому и сводится мое предложение:
420
вы должны отдать то, что нужно мне, п получить взамен
то, что нужно вам. Надеюсь, вам ясно?
— Не совсем,— слегка качает своей острой головой
мой собеседник.— Я уже слышал, что вы ищете, но не
могу понять, что я сам ищу.
— Брильянты.
Наконец-то Пенев благоволит отвести глаза от сцены,
хотя именно в этот момент северная красавица, усевшись
на стул в бесстыдной позе, начинает стаскивать чулки.
Она их скатывает с такой досадной медлительностью, как
будто рассказывает бесконечно длинный и скучный анек¬
дот. Старый, бородатый анекдот.
— Вы не могли бы объяснить поточней? — спрашивает
Пенев, вынимая изо рта уже совершенно размокшую си¬
гарету и бросая ее в пепельницу.
— Я сказал — брильянты. Брильянты, оставленные
Горановым, которые вам вот уже столько времени покоя
не дают. И напрасно вы надеетесь докопаться до них с
помощью Виолеты, Флоры или собственными усилиями.
Совершенно напрасно, Пенев. Потому что они у меня.
— Досье... Брильянты... Чушь какая-то,— бубнит
пренебрежительно сосед.
Однако тот факт, что он утратил всякий интерес к но¬
меру длинной скандинавки, говорит о другом. Пенев дос¬
тает из кармана коробочку «Лаки-страйк» без фильтра —
при его «холодном» курении всегда пользуются сигаре¬
тами без фильтра — и вставляет в угол рта новую сига¬
рету.
— Вы, похоже, и в самом доле не даете себе отчета,
что происходит,— спокойно говорю я.— Чтобы прод¬
лить жизнь, вы воздерживаетесь от курения. А вам и не¬
вдомек, что имеются все предпосылки к тому, чтобы ваша
жизнь сделалась такой короткой, как эта сигарета, кото¬
рую вы без конца жуете. Люди, убравшие Горанова,
собираются убрать и Пенева. Вполне возможно, они уже
готовы к этой операции, и, если вы хотите уцелеть, не
тратьте время на разговоры и отбросьте всякое притвор¬
ство.
Реплика оказалась достаточно длинной, чтобы артист¬
ка успела стащить чулки, а Пенев — побороть колеба¬
ния.
— Зачем вам досье? — вдруг спрашивает он и торо¬
пится добавить: — Если они вообще существуют.
421
— В них значатся имена моих близких, а им больше
не хотелось бы фигурировать в этих досье, они желают в
будущем спать спокойно.
— Значит, вы болгарин? — спрашивает мой сосед на
родном языке.
— А вы за кого меня приняли? За американского
негра? — отвечаю на том же языке.
Он не реагирует на эти слова и погружается в свои
мысли, а тем временем высокая женщина на эстраде цар¬
ственным жестом отбрасывает в сторону бюстгальтер и
приближается к апогею своего номера — ей осталось ос¬
вободиться от трусов. И, поскольку мой собеседник даже
в этот напряженный момент не поднимает взгляда на кра¬
сотку и поскольку его размышления, по моему мнению,
слишком затянулись, я ощущаю потребность прийти ему
на помощь:
— Должен вас предупредить: если вы прикидываете,
как бы спасти собственную жизнь, пустив в расход мою,
то вы допускаете роковую ошибку. Сам факт, что я от¬
крылся вам, говорит о том, что тыл у меня надежно защи¬
щен. При малейшей попытке предательства вас мигом
ликвидируют. Люди, готовые это сделать, всегда начеку,
Пенев. Они не выпустят вас из поля зрения, и вам нигде
не укрыться от пули.— И так как дело и без того зашло
далеко, я позволяю себе добавить: — В сущности, пулю
вы уже давно заслужили. И я проявляю большое велико¬
душие, предоставляя вам амнистию. А оттого, что вместе
с амнистией я даю вам и брильянты, мое великодушие
представляется поистине фантастичным.
— Чем фантастичнее предложение, тем меньше дове¬
рия оно внушает,— отвечает Пенев, и ответ его не лишен
основания.
— Вы прекрасно понимаете: люди, которых я пред¬
ставляю, брильянтами не интересуются, особенно кра¬
деными.
— А что это, в сущности, за брильянты, о которых вы
все время толкуете? — спрашивает он ради небольшой
проверки.
— Многокаратовые. Потрясающая коллекция. Раз¬
ложенные со вкусом в небольшой черной коробочке.
— Сколько их?
— Девять.
422
— Вот и обмишурились вы, — качает головой Пенев.
Их ровно десять штук.
— Было десять. Только один из них попал на рынок,
где сбывают краденые вещи. Так что теперь их девять.
Он, разумеется, отлично знает, сколько их, просто ему
понадобилось выяснить, насколько я в курсе дела.
Уже исчезла со сцены высокая скандинавка, чтобы
предоставить место мулатке с умопомрачительными фор¬
мами в легком ситцевом платье. Эта явно работает в соот¬
ветствии с лозунгом: «Берегите время!»
— И нечего вам мудрить,— советую я Пеневу.— Бу¬
дете долго мудрить — сделка может и не состояться. У вас
не так много времени, чтобы собрать свои пожитки и ис¬
чезнуть.
— Кстати, как вы себе представляете эти досье? —
спрашивает Пенев, только теперь подняв голову, чтобы
посмотреть мне в глаза.
— Их внешний вид меня нисколько не интересует.
И то, как они заполнены. И шифр, если им пользовались.
— Шифра нет,— успокаивает меня Пенев.— Но есть
другое: эти досье, гражданин, были разрезаны по верти¬
кали на три полосы. Десять листов, и каждый был разре¬
зан на три полосы, таким образом, всего получилось трид¬
цать полос, не так ли? Ну вот. Но если дойдет до сделки,
я смогу предложить вам только десять полос из общего ко¬
личества.
— А где остальные?
— В двух различных местах.
— По вам, конечно, известны эти места.
— Одно — да. Что касается другого, об этом спросите
у Горанова.
— А где первое?
— А брильянты?
— О брильянтах не беспокойтесь. Я могу вручить их
вам сегодня же.
— Когда вручите, тогда я вам обо всем и расскажу.
И десять полос досье заодно передам.
— Условия сделки, которые вы мне предлагаете, не¬
равноценны.
— Я вам ничего не предлагаю. Это вы предлагаете.
— И все же они неравноценны.
— Я не в состоянии дать вам больше того, что у меня
есть,— пожимает плечами Пенев.
423
— А что содержат ваши «полосы»?
— Самое главное: псевдонимы. Листы, как я уже ска¬
зал, были разрезаны на три части. На одной — псевдо¬
нимы, на другой — подлинные имена, а на третьей запи¬
саны данные о характере деятельности.
— Но псевдонимы далеко не самое главное.
— Для нас они — самое главное, потому что мы под
ними работаем. Во всяком случае, чем я располагаю, то
предлагаю.
— Вы мне предлагаете сущий пустяк. Я рассчитывал
на другое.
— Может, и я рассчитывал на другое, но, как видите,
дошел до того, что вступаю в сделку с таким вот, как
вы...— мрачно бормочет он и разминает в пепельнице мок¬
рую сигарету.
Конечно, для него это предел падения — теперь, когда
факт предательства для него позади, он отчасти соглаша¬
ется раскрыть его механизм, с тем чтобы, нагрев на этом
руки, скрыться в неизвестном направлении.
Мулатка в рекордное время стащила с себя почти все,
что на пей было, по, как оказалось, это лишь скромное
вступление, а главная часть ее действия — какой-то бес¬
конечный бешеный танец под бешеный визг магнитофона.
— Я должен вам сказать еще несколько слов,— преду¬
предил я.— А что касается обмена товаром, предлагаю
произвести его этой же ночью...
Этой же ночью. Доверие хозяев к слуге — если оно
вообще существовало — в последние дни начисто про¬
пало. За Пеиевым установлено наблюдение, и ему это
хорошо известно. Однако после того, как я вошел с ним
в контакт — а в этом была настоятельная необходи¬
мость,— я и сам могу оказаться под наблюдением, какой
бы правдоподобной ни казалась версия о пашей случайной
встрече в случайном заведении. Так что надо спешить.
Горсть брильянтов достоинством в миллионы долларов
способна затуманить мозги даже самому расчетливому
пройдохе. Произошло это и с Пеиевым. Он похвалялся
Флоре, что собирается купить себе виллу — конечно же,
за деньги ЦРУ. Ио вот ЦРУ отстраняет его от участия
в сделке, и в торговом зале объявляется Кёниг. Открытый
выход па сцену Кёнига, так же как неожиданное появле¬
424
ние наследницы, о существовании которой никто не подо¬
зревал, порождает у Пенева страх, что добыча, которую
он столько времени стерег, может от него уйти. Это тол¬
кает его на своевольные действия. К примеру, он неот¬
ступно следит за Виолетой, что не могло быть не замечено
такими людьми, как Кёниг, хотя, вероятно, никто ему
такого поручения не давал. Не исключено также, что
покушение на Кёнига в вилле приписывается Пеневу,
тем более что другой возможный виновник пока не об¬
наружен. Так или иначе, наследник Горанова находится
под наблюдением. И это обстоятельство не только дает
ему обильную пищу для раздумий, но и толкает на мысль,
что надо скорее смываться, что отныне ему придется быть
на нелегальном положении.
Быть на нелегальном положении — где? Если человек
ухитрился бежать за границу, если ему удалось сменить
шумный Мюнхен на тихий Берн, это вовсе не означает,
что он может непрерывно прыгать с места на место, осо¬
бенно если учесть, что ЦРУ не по вкусу подобные шалости.
Но пусть от этого болит голова у Пенева.
Сейчас важно, чтобы сделка состоялась без каких-
либо осложнений. Этой же иочыо. В соответствии с до¬
говоренностью Пенев первым покидает прокуренный баг¬
ровый полухмрак сексуального подвала, а немного спустя
я тоже выхожу и еду следом за «шевроле», сохраняя дис¬
танцию. У меня нет сколько-нибудь серьезных оснований
тревожиться, что наследник Горанова сделает попытку
обмануть меня и выдать. Сейчас его положение слишком
незавидно, и он не может позволить себе такую роскошь.
По все же — чем черт не шутит — я предпочитаю особен¬
но не отставать от Пенева, чтобы можно было видеть, если
он вздумает свернуть куда-нибудь в сторону с прямой до¬
роги.
Судя по картине, пробегающей перед моими глазами
в зеркале заднего вида, хвост за нами не тянется. Однако,
как уже отмечалось, я не сторонник принимать кажущееся
за действительное. Нынче, в эпоху небывалого техничес¬
кого прогресса, существуют всевозможные способы со¬
вершенно незаметно держать тебя под наблюдением.
Именно поэтому сделка должна состояться только в три
часа ночи, чтобы прошло достаточно времени с тех пор,
как мы с Пеневым разошлись по домам и предположи¬
тельно легли спать.
425
Три часа ночи. Обстановка, предельно ясная для лю¬
дей старого поколения, которые все еще помнят сердце¬
щипательную песню:
Брожу в тиши безлунной ночи,
как сладок липы аромат!..
Что касается липы, то это, разумеется, поэтическая
вольность — у меня в саду липа не растет,— а все осталь¬
ное — чистая правда.
Безлунной ночью под пышными кронами яблонь я
пробираюсь в самый конец сада, где на низкой ограде, раз¬
деляющей две усадьбы, возвышается никому не нужная
каменная ваза.
Мрак не мешает мне видеть, что возле вазы, по другую
сторону ограды, уже ждет Пенев.
— У меня пистолет, Лоран,— предупреждает он,—
поэтому, если у вас есть какие-то дурные мысли, лучше
выбросьте их из головы. Я продьтравлю вам брюхо, не бо¬
ясь потревожить окрестных жителей.
— У меня тоже кое-что имеется,— вру я нахальней¬
шим образом.— Но, я полагаю, мы пришли сюда не за¬
тем, чтобы дырявить друг друга. Доставайте лучше бу¬
маги.
— Сперва доставайте брильянты!
Я вытаскиваю из кармана уже знакомую коробочку и
открываю ее. Хотя ночь безлунна, брильянты заиграли
веселым блеском даже при тусклом свете уличных фо¬
нарей, с трудом проникающем сквозь яблоневую заросль.
Не в силах сдержаться, сосед протягивает к заветному
сокровищу жадную руку.
— Не трогать! — предупреждаю я.— Выкладывайте
бумаги!
Он отдергивает руку, в свою очередь роется в кармане
пиджака и достает какие-то тонкие листочки, свернутые
вдвое.
— Похоже, они были при вас и в кабаре...
— Естественно. Так же как ваши камни...
— Мы запросто могли обменяться товаром под столи¬
ком. Но с таким мнительным человеком, как вы...
Как бы в подтверждение моей правоты Пенев вдруг
спрашивает:
— А где гарантия, что эти камни настоящие?
— А где гарантия, что ваше досье настоящее? — отве¬
426
чаю я вопросом на вопрос.— У вас по крайней мере пре¬
имущество: вы хоть знаете, как выглядят камни. А я ведь
понятия не имею, что собой представляют досье. Только —
об этом я уже напоминал — если вместо настоящих до¬
кументов вы мне всучите невинные клочки бумаги или
вообще какую-нибудь фальшивку, вы неизбежно будете
казнены, Пенев, и незамедлительно!
— Я не ребенок,— бормочет сосед.— Давайте камни!
— Успеется. Сперва я должен выслушать вашу ин¬
формацию. Где находятся остальные полосы?
Он молчит какое-то время, взвешивая возможный риск*
Потом шепчет:
— У Кёнига. Не знаю, говорит ли вам что-нибудь это
имя...
— Оно мне говорит о ЦРУ.
Пенев молчит, но в таких случаях молчание бывает
красноречивее слов.
— Теперь давайте камни!
— Вот они, я кладу их на ограду. А вы положите ря¬
дом бумаги.
Он выполняет указание. И, не сосчитав до трех — за
какую-то долю секунды до трех не досчитать,— каждый
из нас хватает свою добычу.
— Один совет,— говорю я ему, перед тем как удалить¬
ся.— Исчезайте немедленно. Ваша жизнь и впрямь висит
на волоске.
Он что-то тихо бормочет, вроде «я не ребенок», и ухо¬
дит в темноту в направлении виллы.
Мне ровным счетом наплевать на то, что его жизнь
висит на волоске. Предатель в момент предательства сам
ставит па себе крест. Но сейчас мне крайне важно, чтобы
он скорее убрался отсюда, и как можно дальше. Прежде
чем установит истинную цену камней. И прежде чем его
нынешний хозяин пронюхает, каким образом он их полу¬
чил.
Я пробираюсь во мраке к дому, поднимаюсь бесшумно
по лестнице и вхожу в кабинет. Напряжение мое не столь
велико, чтобы сердце у меня разрывалось,— давно уже
миновало то время, когда мне были свойственны такие
юношеские переживания. Однако было бы неверно ут¬
верждать, что я совершенно спокоен. Риск, что мне под¬
кинули фальшивку, хотя и невелик, но все же есть.
Я зажигаю настольную лампу и быстро просматриваю
427
досье. Топкая с прожилками бумага сильно измята от
перелистывания и основательно выцвела от времени. По¬
тускнел и машинописный текст, так что абсурдно считать,
будто эти бумаги приготовлены специально для меня.
Машинопись — оригинал, а не копия, хотя в данном слу¬
чае меня это мало интересует. Что касается содержания,
оно сводится к перечню географических названий, напе¬
чатанных в столбик с неодинаковыми интервалами:
Искыр... Огоста... Росица... Янтра.... Места... Осым...
Названия нередко повторяются, но их сопровождают раз¬
личные цифры: Искыр-2... Искыр-3... Всего пятьдесят
два словесных обозначения. Признаться, не ожидал я
такого половодья.
Солидное приданое прошлого. Пятьдесят два преда¬
теля, которые периодически действовали либо были гото¬
вы к действию при определенных обстоятельствах. Пять¬
десят два агента, которые будут целиком в распоряжении
противника, если их вовремя не обезвредить. А насколько
это возможно, пока сказать трудно, потому что на лежащих
передо мной листах обозначены только маски, а истинные
лица значатся на недостающем втором куске рукописи.
Полоски бумаги, до которых я докопался, весьма горь¬
кая победа. И все-таки победа. Потому что предположе¬
ния, высказанные до начала операции, целиком подтвер¬
дились. И потому что теперь у меня есть точное представ¬
ление о степени грозящей опасности, которую необходимо
возможно скорее предотвратить. И потому, наконец, что
теперь я знаю, где находится другая часть досье.
Только эта другая часть — не вторая, самая важная, а
третья, насколько можно верить дополнительным сведе¬
ниям, полученным от Пенева еще в кабаре. Об этом и шла
речь в заключительной части нашего разговора:
— Как бумаги попали в руки другого лица?
— Наверно, их взяли из сейфа сразу после убийства.
— А копии досье разве не существовало?
— Вы что, Горанова идиотом считаете? Картотека,
говорил он, вот здесь! — И Пенев многозначительно по¬
стукивает указательным пальцем по голове.— Старик
бьтл стреляный воробей. Хотя и он ушел в мир иной.
— А почему ушел?
— Да потому, что дал маху с Караджовым... который
оказался вовсе не Караджов... не знаю, в курсе ли вы...
— Я в курсе.
428
— Глупее всего то, что старик накололся именно при
попытке обезопасить себя. Боясь, что его накроют ваши,
сообщил о своей промашке... Иксу. Икс послал на выруч¬
ку меня, и, казалось, все обошлось. Но потом появились
эти женщины... Розмари, Флора... И стало ясно, что за
стариком установлена слежка. Дальше больше, раздал¬
ся этот телефонный звонок...
— Звонок?
— Я тогда подумал, что это ваша работа. Кто-то наста¬
ивал на встрече с ним... Невразумительно намекнул на
что-то там... видимо не подозревая, что телефонные раз¬
говоры старика подслушиваются... Это и решило судьбу
Горанова.
— Они бы не стали его устранять, если бы вы не со¬
общили им, что существуют досье, что все записано чер¬
ным по белому,— вставляю я только для того, чтоб под¬
держать разговор.— Ни один дурак не станет заносить
руку на живую картотеку, пока не выудит из нее все, что
может пригодиться.
— Думайте, что хотите,— отвечает Пепев.
— И что же это за бумаги, унесенные из сейфа?
— Третий раздел.
— А второй?
— Я же вам сказал: насчет второго обращайтесь к
самому Горанову.
То, что отсутствует именно второй раздел, содержа¬
щий подлинные имена агентов, с одной стороны, плохо,
но с другой — хорошо. Кёниг и его люди пока не рас¬
полагают подлинными именами. Сведения, содержащиеся
в третьем разделе, достаточно важны, однако не могут
иметь практической пользы, поскольку отсутствуют имена
соответствующих исполнителей.
С этой в какой-то степени утешительной мыслью я до¬
стаю фотокамеру-зажигалку и начинаю снимать листки с
машинописным текстом. Снимаю дважды, на две различ¬
ные пленки. Одна завтра утром отправится в тайник
«вольво». А другая... другая тоже может пригодиться.
* * *
— Вы идете по улице, и вдруг вам на голову падает
цветочный горшок. Что это, случайность или судьба? —
спрашивает Бенато, глядя на меня сквозь толстые очки
круглыми младенческими глазами.
429
— Да,— отвечаю я без промедления.
— Что «да»? — снова спрашивает он уже с ноткой не¬
довольства.— Вы, дорогой мой, просто не слушаете меня.
— Признаюсь, я маленько отвлекся,— тихо говорю я,
отмахиваясь от своих мыслей.
— При этой вашей рассеянности немудрено и обед
пропустить,— все так же недовольно отмечает мой ком¬
паньон и смотрит на часы.— Не кажется ли вам, что ваша
дама заставляет нас слишком долго ждать?
— Мне кажется, что нам уже пора делать заказ,—
предлагаю я, поскольку разговор этот происходит в уют¬
ном уголке «Золотого ключа» и поскольку как раз в этот
момент у входа появляется импозантная фигура Флоры и
словно туча закрывает собой белый свет.
Я встаю и исполняю неизбежный церемониал пред¬
ставления, после чего усаживаю даму между собой и
Бенато. На Бенато Флора явно произвела впечатление,
правда исключительно своим ростом. Он, как мне ка¬
жется, давно уже вступил в тот возраст, когда на женщин
смотрят только как на возможных собеседников.
После короткого совещания с Феличе, который всегда
готов предложить все самое дорогое, мы заказываем апе¬
ритив и обсуждаем меню. Затем Бенато возвращается к
прежней теме, только теперь он направляет свои испу¬
ганные детские глаза не на меня, а на Флору:
— Дорогая госпожа, представьте себе, что вы идете по
улице и на вашу очаровательную головку откуда-то па¬
дает цветочный горшок. Как вы считаете, случайность это
или судьба?
— Цветочпый горшок,— коротко отвечает немка.
— Ну конечно, но все же какая-то сила привела его в
движение...
— Земное притяжение,- уточняет дама.
— А вот мысль о фатуме вам не приходила?
— Видите ли, господин, если вам на голову свалится
цв очный горшок и если вы при этом уцелеете, лучше все¬
го подумать не о фатуме, а о том, как бы вызвать по теле¬
фону «скорую помощь». Ну, а если не уцелеете... Что ж,
в этом случае вы можете быть уверены: проблема фатума
вас больше никогда не будет беспокоить.
Справившись таким образом с трудным философским
вопросом, Флора берет только что налитый бокал «дю-
боне» — Феличе ни секунды не заставил себя ждать —
430
и отпивает большой глоток. Полагаю, что вопреки проис¬
кам зловредной судьбы Бенато сделал бы то же самое,
если бы не ухитрился опрокинуть свое вино. Правда, пост¬
радал костюм не дамы, а его собственный. Вездесущий со¬
отечественник Бенато подоспел как раз вовремя, чтобы
прикрыть залитую скатерть двумя салфетками и подать
новую порцию «дюбоне». Опасаясь, что случившееся мо¬
жет повториться, я и Флора следим за развитием событий
с известным напряжением, да и сам Бенато, как видно,
не свободен от подобных опасений, потому что предпочи¬
тает одним духом опорожнить свой бокал.
Пока мой партнер в ожидании салата из крабов об¬
суждает с нами одну из своих любимейших тем, а именно
непрекращающиеся зверские убийства, что, конечно же,
дело рук мафии, немка слегка наклоняется ко мне и шеп¬
чет безучастным тоном:
— Сегодня утром убит этот, как его, Пенеф.
— Как?
— Так же, как Гораноф: ножом в спину.
— Но вы, как я вижу, не слушаете меня? — бормочет
с легким укором Бенато.— А я говорю о том, что в наше
время преступность приобретает действительно угрожаю¬
щие масштабы....
Наконец на столе появляются крабы, а затем и теля¬
тина по-итальянски, с зеленью и овощами, кофе и по на¬
перстку коньяку, чтоб лучше усваивалась пища. Таким
образом, если не принимать во внимание несколько раз¬
битых бокалов и опрокинутые приборы, обед проходил
вполне нормально не только для Бенато, но даже для Фло¬
ры, которая, несмотря на преждевременную гибель зна¬
комого соседа, явно не утратила аппетита.
— Давайте выпьем еще по чашечке кофе,— предлагаю
я в надежде услышать то, что и слышу:
— Прекрасная идея, но лично мне пора. Не хотелось
бы расставаться с такой приятной компанией, но у меня
неотложная встреча.
Бенато не только расстаться с нами трудно, он уже го¬
ворит с трудом, так его разбирает послеобеденная сонли¬
вость, и встреча с собственной постелью для него и в са¬
мом деле неотложна.
Мне остается только смириться с этим, и, заказав еще
один кофе, я обращаюсь к Флоре:
— Когда это обнаружилось?
431
— В одиннадцатом часу. Возвращается домой Виоле-
та, идет на кухню и натыкается в прихожей на труп. В спи¬
не торчит нож. Его убили, вероятно, за несколько минут
до ее прихода. Когда Виолета ушла из дому, чтобы съез¬
дить на Остринг, в кондитерскую, был десятый час.
— Между десятью и одиннадцатью — исправно дей¬
ствуют,— заключаю я.
— Пускай над этим ломает голову полиция, мой маль¬
чик. Для нас важнее другое — кто следующий?
— Уместный вопрос. Я рад, что ты над этим призаду¬
малась.
— Чему тут радоваться?
— Скорее поймешь, что тебе полезно сотрудничать со
мной.
— Если ты не станешь водить меня за нос,— встав¬
ляет Флора.
— Об этом можешь не беспокоиться. Лучше подумай
о другом: у тебя опасные соперпики, дорогая.
— Я это и без тебя знаю. Надеюсь, они не только мои
соперники, но и твои.
— Меня де интересуют...
Фраза остается незаконченной, потому что моя собе¬
седница знаком предупреждает меня о приближении
кельнера. А когда Феличе удаляется, разговор принимает
иное направление:
— Ну как, встреча состоится?
— Я затем и пришла, чтобы тебя осчастливить.
Ее ирония не предвещает ничего хорошего.
— Где и когда?
— Ровно в шесть. Внизу, у лифта.
— У какого лифта? Что у кафедрального собора? —
невинно спрашиваю я.
— Да. У лифта Эмпайр Стейтс билдииг не так удобно.
* * *
До шести еще далеко. И так как Флоре захотелось ос¬
таться в центре и сделать кое-какие покупки на главной
улице, я еду к Остриигу с намерением узнать подробности
убийства от своей сожительницы — милая Розмари всег¬
да все знает.
Оказывается, ее нет дома. После памятной ночи, ко¬
432
торую я провел у Флоры, в наших отношениях с кварти¬
ранткой стал ощущаться легкий холодок. Совсем легкий
и едва заметный, но все же холодок.
— У меня создалось впечатление, что вы слишком
усердно, я бы сказала, чересчур самоотверженно кину¬
лись в атаку на эту немку,— заметила было Розмари, ког¬
да я пришел домой на следующее утро.
— Если мне память не изменяет, вы сами поставили
передо мной задачу,— попытался я оправдываться.
— Да, но не в этом, не в сексуальном смысле, как вы
это поняли.
— В сексуальном смысле... Стоит ли преувеличивать...
— Вы не подумайте, я не ревную, просто я боюсь за
вас,— сказала Розмари,— отклонения от нормального
вкуса начинаются с пустяков — скажем, человека потя¬
нет на вульгарную бабищу или что-нибудь в этом роде.
А потом незаметно дело доходит и до грубых извращений.
— Стоит ли преувеличивать? — примирительно пов¬
торяю я.— Все делается только ради вас.
— Ну и какой же результат? Я имею в виду не то, что
вас так занимает, а то, что интересует меня.
— Если вы полагаете, что такую крепость, как Флора,
можно взять за одну ночь...
— И сколько же вам понадобится, чтобы полностью
овладеть этой цитаделью? Тысяча и одна ночь? Или чуть
больше?
— Ваша ирония становится безвкусной, милая. От¬
рицать не стану, это доставляет мне некоторое удоволь¬
ствие. Но возможно, вы все-таки ревнуете.
— И не надейтесь. Мне абсолютно безразлично. И ес¬
ли мне было немножко обидно, то только потому, что за
всю ночь вы не вспомнили обо мне и о том, что меня забо¬
тит.
— Не знаю, как вас убедить, но я ни о чем другом и не
думал.
— Только фактами, милый. Одними только фактами,
и ничем иным.
— Факты пока что таковы: Флора действительно ип-
тересуется брильянтами и находится здесь именно из-за
них.
— Об этом нетрудно догадаться.
— И за Флорой, точно так же, как и за вами, стоит
другой.
433
— Я подозревала.
— И этот другой — немецкий торговец Макс Брун¬
нер.
— Чем же он торгует?
— Не брильянтами. Но, как вам известно, брильян¬
тами интересуются не только ювелиры. Иначе ювелирам
было бы некому их сбывать.
— Как вы вовремя мне это сказали. А какие у нее от¬
ношения с Пенефом?
— Вы можете быть вполне спокойны. Она обозвала его
кретином.
— Это еще ни о чем не говорит. Кретины для того и
существуют, чтобы быть орудием в руках умных.
—- Убежден, что на него она уже не рассчитывает.
Не знаю, почему именно, по не рассчитывает.
— А как она относится ко мне?
— Просто боготворит вас.
Мы продолжали разговор в том же духе еще какое-то
время. Однако, чтобы не показаться совсем неблагодар¬
ной, Розмари все же признала, что мои сведения небеспо¬
лезны, и выразила надежду, что в ближайшее время я
выясню еще кое-какие детали и окончательно овладею
этой крепостью — конечно, не карабкаясь на ее стены в
буквальном смысле слова. В общем, все кончилось доволь¬
но мирно, однако в наших отношениях стал чувствоваться
какой-то холодок. Едва ощутимый холодок — чтобы мы
не закипели в пылу страстей.
Поднявшись в спалыно, я окидываю взглядом сосед¬
нюю виллу. Полиция, наверно, уже закончила свою ра¬
боту. После двух убийств подряд в одном и том же месте
люди приобретают определенные трудовые навыки, и
все делается быстрее. В саду ни души, и холл с незашторен¬
ными окнами пустынный и немой. Немой — и все же го¬
ворит мне кое-что: значит, Розмари не пошла успокаи¬
вать то немощное существо. А может, уже раньше испол¬
нила свою задачу.
Мне больше нечего делать в этой пустой вилле, разве
что ждать, пока кто-нибудь пожалует и по мою душу.
Я выхожу и иду по аллее в сторону леса, просто чтобы не¬
много размяться и попробовать взглянуть иа ситуацию
со стороны. Лес, этот тихий и прохладный колонный зал,
неторопливо заключает меня в свои объятья; за его ко¬
лоннадами, там, вдали, просматривается изумрудно¬
434
зеленое поле, за ним — голубая цепь гор, а еще дальше—
заспеженные громады альпийских вершин, над которыми
синеет небо.
Я сворачиваю на тропинку, чтобы посидеть на первой
попавшейся скамье, но скамья, оказывается, занята. Иа
одном ее краю сидит пригорюнившись худенькая девушка
в темном ученическом платье с белым воротничком. На
коленях у девушки лежит плюшевый медвеженок. Заметав
мое приближение, девушка вздрагивает, но я спешу ее
успокоить:
— Не бойтесь... Я ваш сосед, хозяин Розмари.
— Мне кажется, я вас уже видела,— кивает девушка,
которой, как я уже имел случай заметить, наверняка под
тридцать.
— Вы мне позволите присесть на минутку?
— Почему нет? Скамейка не моя.
— Мне бы не хотелось вам досаждать...
— Что вы! Не станете же вы говорить об этом ужас¬
ном убийстве...
— Не беспокойтесь,— заверяю я ее, хотя мне не тер¬
пится заговорить с нею именно об убийстве.
— Тут все норовят меня успокаивать и все толкуют о
вещах, которые меня расстраивают еще больше, будто
мало мне того, что эта страшная картина до сих пор у
меня перед глазами — труп... и эта кровь... Даже когда я
закрою глаза...
— Не стоит закрывать глаза,— советую я ей.— Если
вы хотите отделаться от какого-то кошмара, вы должны
не закрывать глаза, а открывать их как можно шире,
смотреть па окружающие вас предметы: на красивые де¬
ревья, на луг, на горы и небо... вслушиваться в говор
простых вещей...
— Мне кажется, что простые вещи я в состоянии по¬
нять,— соглашается Виолета, прижимая к себе медве¬
жонка, словно тот готов заплакать.— Единственное, чего
я не понимаю, так это людей... И может быть, поэтому я
всегда их боюсь, даже если они любезны и дружелюбны...
— Люди бывают разные,— внушаю я ей.— И друже¬
любие — это еще не все. Важно знать, что за этим друже¬
любием кроется: сочувствие или расчет.
— В сущности, что всем этим людям от меня нужно? —
неожиданно спрашивает молодая женщина, словно мои
банальные поучения задели скрытую рану.— И ваша
435
квартирантка, и та рослая немка, которая сегодня утром
угощала меня чаем с тортом в кафе... и господин Кёниг.
Вы слышали о таком?..
— Знакомое имя...— отвечаю неуверенно.
— Оно знакомо всему свету, потому что здесь каждый
пятый — Кёниг, по я имею в виду того господина, который
вчера пришел ко мне и спросил, не продам ли я виллу, он,
дескать, интересуется вполне серьезно, абсолютно серьез¬
но, и не склонен верить, что я не собираюсь ее продавать,
раз у меня есть где жить, я у него спрашиваю, о чем ои
толкует, а ои все свое — ведь я где-то жила до сих пор,
видя такое нахальство, я даю ему понять, что его вовсе
не касается, где я жила, уперся как бык, конечно, не ка¬
сается, просто я подумал, что вы продадите если не виллу,
то хотя бы свое то, другое жилище, настаивает, чтобы я рас¬
сказала, где оно находится, открывается ли из него вид
на озеро, я спрашиваю, о каком озере идет речь, а ои гово¬
рит, мне лучше знать, и в конце концов, хоть это и грубо
получилось, мне пришлось захлопнуть дверь у него перед
носом...
Она рассказывает эту маленькую повесть, которой
вполне подошло бы название «Незваный гость», как бы
скороговоркой, слегка задыхаясь, словно ощутив потреб¬
ность излить накопившуюся горечь, и я отлично ее пони¬
маю — не очень приятно, оказавшись в отчем доме, почув¬
ствовать, что ты попал в гадючник.
— А как вы все это объясняете? — осмеливаюсь я спро¬
сить.
— Никак, абсолютно никак. Вы же слышали: мне легче
понять язык вещей или животных, чем людей.
Она снова укладывает медвежонка у себя на коленях,
словно ему пришло время спать, и продолжает:
— Может, это и лучше, когда не понимаешь. Потому
что, если я стану все понимать, боюсь, мне будет еще страш¬
нее. Например, я тут подумала: а вдруг эта немка нарочно
заманила меня в кафе на время, пока убыот этого несчаст¬
ного человека? Наверно, я начинаю фантазировать: ведь
стоит только вцепиться в какую-то мысль, и ты уже не
в состоянии остановиться, в голову лезут страшные вещи...
— Вокруг вас действительно что-то происходит,—
признаю я. — Если не страшные вещи, то по меньшей
мере странные...
— Да, но почему? — спрашивает девушка страдаль¬
436
ческим голосом.— Что я им сделала? Что им от меня нуж¬
но?
— От вас, вероятно, ничего. Но может, вилла чем-
нибудь их привлекает. Вы хорошо осмотрели помещение,
где жил ваш отец?
— Не могу же я все переворачивать вверх дном, когда
не прошло и десяти дней после похорон. Как подумаю,
что его похоронили без меня... Вы, может, не поверите,
но о его смерти я узнала совсем случайно, из какой-то
старой газеты... Я живу как отшельница, так что...
— Ах, моя дорогая!.. О Пьер!..— раздаются воскли¬
цания позади меня, и нетрудно догадаться, кто пришел.
— Здравствуйте, Розмари,— киваю я, вставая со
скамейки. — Это я вас разыскивал, но теперь мне пора
ехать. Вечером увидимся.
— Приходите как-нибудь на чашку чая, вместе с ба¬
рышней, конечно, — предлагает Виолета с усталой улыб¬
кой.— Мне будет очень приятно.
И она несколько задерживает иа мне взгляд, как бы
давая понять, что она и в самом деле рассчитывает па свида¬
ние и что разговор наш не закончен.
Розмари сразу усаживается па скамейку, явно доволь-
пая тем, что я уступил ей место, и тем, что избавил их от
своего присутствия. А я, спускаясь вниз, испытываю про¬
тивоположные чувства, потому что Виолета — при этом
ее простосердечии и желании излить душу — готовая
жертва в руках моей прекрасной дамы. Будем надеяться,
что дама кое-чем поделится со мной, хотя при том холодке,
который с недавних пор установился между нами, осо¬
бенно рассчитывать иа это пе приходится.
Сейчас без четверти шесть. Находясь в пижпей части
города, я иду несколько преждевременно к площадке
перед лифтом. Преждевременно, хотя и преднамеренно,
потому что в подобных обстоятельствах нелишне прове¬
рить, пока не поздно, не пожаловал ли кто-либо третий
г, качестве незваного участника встречи.
Оказывается, пожаловал. И не один. Я убеждаюсь
в этом лишь после того, как мои шаги звонко прозвучали
в галерее. Видимо, за мной следили сначала в машине,
а теперь, для пущей интимности, сопровождают пешком.
Один шагает под аркадами метрах в десяти позади меня,
и шаги его раздаются в полной дисгармонии с моими, что
меня, естественно, раздражает. Хоть бы ритм сохранял.
437
Другой тащится по обочине дороги, параллельно галерее,
бесшумный и грозный.
Впрочем, насколько я сумел оценить их беглым взгля¬
дом, оба довольно устрашающего вида: рослые, широко¬
плечие — словом, кавалеры под стать дорогой Флоре.
На какой-то миг меня обжигает коварная мысль, что,
может быть, я обязан таким вниманием именно Флоре.
Обидная мысль. Но, как говорит Виолета, стоит только
вцепиться в какую-то мысль, и ты уже не в состоянии оста¬
новиться, в голову лезут страшные вещи...
Случайное совпадение? Подобный вопрос может прийти
в голову только новичку. Нос у меня достаточно натрени¬
рован, чтобы учуять прилипалу не с десяти метров, а со
значительно большего расстояния. Да и опыт подсказывает
мне, что, кто бы их ни подослал, этих молодчиков, о встре¬
че с Флорой надо забыть и как можно скорей ускользнуть
в верхнюю часть города.
Как можно скорее — это значит воспользоваться лиф¬
том. Конечно, при условии, если мне удастся вовремя
юркнуть в кабину и захлопнуть дверь перед носом у этих
молодчиков. Оставаться в лифте с такими спутниками не
очень рекомендуется.
Продолжаю двигаться к месту встречи, хотя и без вся¬
кой мысли о встрече. Те, что позади, видимо, разгадали
мое намерение, потому что жмут иа всю железку и уже
заметно сократили расстояние. Пора и мне отказаться от
лицемерной походки праздного зеваки и жать на газ.
Нечему удивляться, что в несколько мгновений наше дви¬
жение становится похожим на состязание скороходов.
Теперь уже сомневаться не приходится: прилипалы не
склонны ограничиться простой слежкой. Быстро взвеши¬
ваю обстановку. Первая кассета с негативами в тайнике
«вольво». Вторая покоится в крохотной полости каблука
одного из моих ботинок. Секрет не такой уж хитрый, но
я относительно спокоен, по крайней мере до тех пор, пока
ботинки у меня иа ногах. Только вот в карманах множество
хозяйственной утвари: фотокамера-зажигалка, подзорная
труба, отмычка, ампула... Нет, для обыска я совсем не
готов.
Конечно, я мог бы миновать лифт и следовать дальше
по набережной. Но она мне уже хорошо видна, эта набе¬
режная, довольно длинная и безлюдная, чтобы можно было
438
на что-то уповать. Лифт все же предпочтительней, нужно
только выиграть время.
И чтобы выиграть время, я вдруг пускаюсь бежать,
отрешившись от неуместной стеснительности, и мчусь
на всех парах к ожидающему меня лифту. Только эти двое
тоже бегут, я уже вполне отчетливо слышу их топот, и
нечему удивляться, что так ясно слышу, потому что они
через считанные секунды поравняются со мной и прижмут
меня с двух сторон — то ли я переоценил свои возможно¬
сти, то ли недооценил их.
Я напрягаю последние силы, и мне удается достичь
лифта с опережением в один метр с небольшим — в сущ¬
ности, это мизерное опережение, потому что, когда
я влетаю в металлический ящик допотопного подъемного
устройства и пытаюсь у них перед носом захлопнуть дверь,
я чувствую, что они изо всех сил тянут ее в обратную сто¬
рону — эти проклятые двери лифтов всегда открываются
наружу, — и единственное, что мне приходит в голову,—
это внезапно отпустить дверь, после чего, как я и ожидал,
двое нахалов летят кувырком назад. Теперь бы мигом на¬
жать на кнопку и скорее вверх, чтобы сказка имела счаст¬
ливый конец, однако перед тем, как тронуться лифту,
должна быть закрыта дверь, и, прежде чем я дотянулся
до нее, прилипалы как по команде бросаются вперед,
и вот они уже в лифте, рядом со мной.
Оба тяжело дышат, и у обоих тяжелый взгляд — сом¬
нения быть не может, сейчас они рассчитаются со мной за
мою проделку. Один из них — мне запомнился его шоко¬
ладный костюм в светлую полоску — грубым движением
захлопывает дверь и дергает передвижную решетку,
а другой нажимает иа кнопку. Старая скрипучая машина
медленно трогается, и, так как пословица гласит: «Добра
ищи, а худо само придет», эти лихие удальцы подступают
ко мне с двух сторон, чтобы доказать, что пословицы не
лгут.
Стоящий справа замахивается кулачищем, явно желая
размозжить мне голову, припечатав ее к стенке, но, на его
беду, головы не оказывается на месте — в этот миг она
врубается в живот стоящего слева, так что бедняга разби¬
вает лишь собственный кулак. Мне тоже не очеиь-то везет,
так как живот у этого типа тверд, как железобетонный
бункер, правда, и голова у меня тоже не из папье-маше,
словом, счет получился ничейный, вернее, мог бы быть
439
ничейным, если бы мой хитрющий кулак не саданул его
чуть пониже, а в какое именно место, я не стану говорить.
Рухнув на пол, противник корчится от боли, от адской
боли, надо полагать, но моя собственная участь не слаще,
потому что тот, другой, с разбитым кулаком, так снорови¬
сто пинает меня в отместку под ребро, что я падаю, и на
какое-то мгновение мной овладевает чувство, будто вдруг
иссяк во вселенной кислород, только малый не желает
останавливаться на достигнутом, он склоняется надо мной,
чтобы одним ударом расквасить мне физиономию, однако
допускает просчет: мне удается острым двузубцем — ука¬
зательным и средним пальцем — пырнуть ему в глаза, и,
чтобы сохранить зрение, ои шарахается назад, я же, ста¬
раясь хоть как-то пособить ему, изо всех сил дергаю его
за ногу, и молодчик падает, попутно проверяя затылком
надежность противоположной стенки.
Не без труда я поднимаюсь на ноги — в скромной роли
победителя. Однако иной раз победа способна вскружить
нам голову: я совсем забыл того, которому нанес недозво¬
ленный, с судейской точки зрения, удар, и теперь он сам
напоминает о себе неожиданным пинком сзади, и, в силу
закона физики о движении тела, я стремительно переме¬
щаюсь вперед, где меня ждет беспощадная твердость ме¬
таллической стенки; тем временем другой удалец тоже
успевает встать на ноги, в итоге я оказываюсь па исходной
позиции, одинаково уязвимый с обоих флангов, и даль¬
нейшее развитие событий не сулит мне ничего утешитель¬
ного.
К счастью, даже самый тихоходный лифт в конце концов
достигает места назначения, если только не застрянет
где-нибудь между этажами, так что и старинная бернская
черепаха вскарабкалась наконец на самый верх, и здесь,
на небольшой площади перед кафедральным собором,
нас ждут другие пассажиры — два господина и две жен¬
щины с детьми; один из моих спутников, вероятно ненави¬
дящий толпу, протягивает руку к Кнопке, чтобы обеспе¬
чить мне обратный рейс и все удовольствия беззаботного
путешествия в ад. К счастью, дети — парод нетерпели¬
вый, и кто-то из них поторопился открыть дверь, блоки¬
ровав движение лифта, а я давай кричать сквозь решетку:
«Бандиты, полиция!»— кричу раз, потом еще раз для пущей
убедительности; и тут мои спутники, резким движением
сдвинув решетку в сторону, бросаются наутек, подальше
440
от возможных осложнений, однако, как они ни торопились
ретироваться, тот, что в шоколадном костюме, ухитряется
шарахнуть меня под глаз, чтобы напомнить давно забытый
фильм «Как много звезд!».
Бернская публика, как видно, любит наблюдать всякие
скандальные случаи, по только издалека, а тут опасность
оказаться замешанными в какую-то уголовную историю
в качестве свидетелей оказывается столь вероятной, что
дожидавшиеся лифта мужчины мигом исчезают, а женщи¬
ны в страхе пытаются оттащить детей в сторону, что тол¬
кает меня на мысль снова захлопнуть дверь и кратчайшим
путем вернуться в нижний город, создав максимальную
дистанцию между собой и этими типами.
— Господин Лоран? — спрашивает с усталым любо¬
пытством человек, с которым я сталкиваюсь при выходе.
— Господин Бруннер?
— Вы что, с боксерского матча возвращаетесь? —
сочувственно произносит мужчина.
— Надеюсь, боксеров подослали не вы?
— Неужто у меня такой немощный вид, что без посред¬
ников мне не обойтись?
Вид у него, как уже отмечалось, далеко не немощный,
однако тон его речи подсказывает мне, что мое предполо¬
жение едва ли оправданно.
— Судя по вашему виду, вы по крайней мере сегодня
вне игры? — замечает Бруннер.
— Почему? Мне бы вот только умыться где-нибудь.
— Тогда пойдемте. Тут недалеко стоит моя машина.
Его машина и в самом деле оказалась совсем близко,
сразу за каким-то складом, и немец, аккуратный и преду¬
смотрительный, достает из багажника небольшую аптечку
и предлагает ее мне, чтобы я мог промыть спиртом ссади¬
ны на лице, а кровоточащую скулу заклеить пластырем
бананового цвета, трогательно ассоциирующимся с дам¬
ским бельем.
— Для вас что предпочтительней, посидеть в машине
или заглянуть в ресторан напротив и отведать свежей
рыбы? — спрашивает Бруннер.
— Мне все равно.
— А вот мне, к примеру, далеко не все равно. Взять
хотя бы форель в масле,.. Если вы безразличны к таким
вещам, то это означает, что вам необходимо серьезно поду¬
мать о собственном здоровье.
441
Так что мы идем по импровизированному мостику
на противоположный берег, к ресторану, напоминающе¬
му своим скромным видом горную хижину, но знаменито¬
му на весь Берн рыбными блюдами. Красующиеся на
полянке столики мы пренебрежительно оставляем позади и
находим более укромное местечко внутри заведения, у
окна, глядящего на противоположный берег, чтобы можно
было все видеть, не мозоля глаза другим.
Делать заказ я предоставляю Бруннеру, который,
похоже, у Флоры перенял непритязательные вкусы, если
не привил ей свои. Салат, бутылка белого вина и по боль¬
шой форели в масле — так обрисовывается наше угоще¬
ние, никаких деликатесов, предваряющих пиршество
и заключающих его. И лишь теперь, когда с едой покон¬
чено и нам подали кофе, немец благоволит заметить:
— Приятный городок. Спокойный, тихий,—говорит
он с сытым добродушием, созерцая сине-зеленые воды
Ааре.
— Как сказать, — отвечаю небрежным тоном. — В по¬
следнее время в этом спокойном городке некоторые люди
лишились жизни.
— Что поделаешь: люди умирают всюду.
— Но не обязательно насильственной смертью.
— Верно. И все-таки умереть в Берне... Это и в самом
деле не так плохо: умереть в Берне!
— Умирайте, если угодно. Я пока не спешу.
— Естественно,— кивает ои.— Только не всегда это
зависит от нас. Вы, к примеру, не подозреваете, что нане¬
сенные вам побои следует рассматривать как прелюдию
к чему-то более серьезному?
— Все может быть. Но стоит ли так злорадствовать?
Если я сыграю в ящик, то едва ли вам от этого будет какая-
то выгода.
— О, разумеется: нельзя извлекать выгоду из всего,—
охотно соглашается Бруннер.
— Я бы даже сказал, вы окажетесь в накладе.
— В каком смысле?
— Потеряете вероятного союзника.
— Союзника по чему — по дележу выгод?
— Не по дележу, а по извлечению.
— Уважаемый господин, жизнь многому научила меня,
и я знаю, что даже самый верный союзник стоит денег.
Точнее говоря, чем верней союзник, тем дороже он обхо¬
442
дится. Если вы полагаете, что Флора для меня недорогое
удовольствие, то вы жестоко ошибаетесь. Для вас, может
быть, да, но для меня — нет.
— Должен вас заверить, я обратился к Флоре не ради
удовольствия, а из совсем других побуждений. И эти по¬
буждения, надеюсь, вам хорошо известны, так же как мое
вполне конкретное предложение.
— В самых общих чертах, мой дорогой: предлагаю
одни сведения в обмен на другие... Ничего конкретного.
— Не стану же я уточнять детали в разговоре с этой
женщиной. Я имел в виду, что мы с вами поговорим по-
мужски.
Эти мои слова приятно ласкают слух Бруннера, по¬
скольку он, как и всякий мужчина, находящийся под каблу¬
ком у жены, весьма чувствителен к вопросу о мужском
достоинстве. С царственным жестом он проводит рукой
по своему бритому темени, внимательно ощупывает
полные щеки, трогает перстами кончик широкого носа
и, убедившись таким образом, что все, слава богу, на
месте, откидывается на спинку кресла и великодушно
роняет:
— Что ж, я вас слушаю.
— Мне нужны сведения о ваших связях с Горанофом,
начиная со старых времен и кончая самым последним.
— Зачем они вам?
— Я же не спрашиваю, зачем вам брильянты.
— Брильянты — дело другое. А сведения о Горанофе
могут быть использованы против меня самого.
— Меня интересует только Гораиоф, не вы.
— Но вам придется каким-то образом убедить меня,
что это так.
— Впрочем, большая часть этих сведений уже в моих
руках, и теперь мне ясно: Гораноф — это, в сущности,
Ганеф, так что практически мне надо прояснить лишь
некоторые подробности, которые известны лишь вам.
— Некоторые подробности...— насмешливо рычит
Бруннер.— Ничего себе подробности!..
— Ну ладно, пусть не подробности, будем их называть
жизненно важными сведениями,— киваю, убедившись,
что я на верном пути.— Но жизненно важные для кого?
Для нас с вами? Отнюдь! Человека, для которого эти све¬
дения имели жизненно важное значение, нет в живых.
Потому и сами сведения утратили всякую ценность. Вду¬
443
майтесь хорошенько: товар, ради которого я к вам при¬
шел, уже утратил всякую ценность.
— Раз ои никакой ценности не представляет, к чему
ои вам? — снова рычит Бруннер.
— Чтобы полностью восстановить досье на этого чело¬
века. Назовите это педантизмом, чем угодно, но мне нужно
иметь полное досье. И пока оно неполно, у меня нет уве¬
ренности, что вопрос до конца изучен. Иной раз мельчай¬
шая деталь...
— Какой тут педантизм, это шпионаж,— замечает
немец;.— Я всегда сторонился таких дел. С меня хватит
пяти лет войны...
— Уверяю вас, вы ничем не рискуете. Я не собираюсь
втравливать вас во что-нибудь такое, и пусть этот раз¬
говор останется между нами — это будет на пользу нам
обоим.
Бруннер задумчиво подносит руку к носу — он, види¬
мо, из тех людей, которые, напряженно думая, так же
напряженно ковыряют в носу. Однако, сообразив, что
находится на людях, ограничивается тем, что рассеянно
массирует его.
— Хорошо, подумаем. А теперь поговорим о другом:
что вы предлагаете взамен?
— Сведения об одном тайнике. И о прочих вещах такого
рода, о которых я мог бы узнать, пока суд да дело. Вам,
должно быть, понятно, что я зге сижу здесь сложа руки.
— Конечно. Иначе никто бы иа вас не покушался,—
признает Бруштер и, поглядев на меня прищуренными
глазами, спрашивает: — А откуда вам знать, что камни
в тайттике?
— Я этого не говорил. Но я это допускаю, имея в виду
некоторые приметы.
— Какие именно?
— Всех тут привлекает одно и то же место.
— И где же ои, по-вашему, этот тайник?
— Спокойно,— говорю я.— Если после сегодняшних
побоев я еще и поскользнусь, этого будет слишком много
для одного дня.
— А вы действительно уверены в существовании тай¬
ника?
— Абсолютно. Я его видел собственными глазами.
— И не заглянули туда? Кому вы рассказываете?
— Бывают места, куда заглянуть не так просто, если
444
не располагаешь соответствующими приспособлениями.
Я оставляю в стороне то, в чем уже столько времени пыта¬
юсь вас убедить: мне абсолютно ни к чему ваши брильянты.
Поймите, Бруннер: абсолютно ни к чему!
— Может оказаться, что ваш тайник пуст, как вос¬
кресный день,— замечает упрямый собеседник.
— Не знаю, не проверял. Только будь ои пуст, Пеиеф
был бы еще жив. Он стал жертвой любопытства, которое
и вам не дает покоя: что там, внутри?
Заинтригованный моими словами и окончательно убе¬
дившись, что его собственный товар ие стоит и ломаного
гроша, немец уступает.
— Хорошо, Лоран. Откроюсь вам. Но предупреждаю:
любая неустойка с вашей стороны будет наказана так суро¬
во, что недавние побои покажутся вам кроткой материн¬
ской лаской. И запомните, если я не пускаю в ход кулаки,
то лишь потому, что удары их смертельны!
Для пущей наглядности Бруннер кладет свои безот¬
казные орудия иа стол — ничего не скажешь, кулаки что
надо, такие же массивные и тяжелые, как и вся его фигу¬
ра. Потом тихо басит без всякой связи:
— Впрочем, я бы выпил кружку пива...
После кофе пиво — подобная идея может прийти
в голову только человеку вроде Бруннера, но я подзываю
кельнера и заказываю требуемый напиток. Может, я забыл
отметить, что в этот будничный день да еще в предвечер¬
нюю пору в заведении пи души, потому что парод валит
сюда главным образом во время обеда, особенно в праздни¬
ки. Если кто и пришел, то предпочитает сидеть снаружи,
на свежем воздухе. Словом, обстановка достаточно спокой¬
ная, да и пиво, надеюсь, будет способствовать тому, чтобы
этот подозрительный человек заговорил наконец.
Орошенный изрядным количеством кружек живитель¬
ной влаги, рассказ получился на редкость обстоятельным,
он изобилует множеством подробностей или отступлений,
большую часть которых я для краткости опускаю.
* ait
«Вам известно, что я служил в Болгарии; не знаю, как
вам удалось это установить, но факт есть факт. Говоря
между нами, Лоран, вы имеете обыкновение всюду совать
свой нос, именно это дало вам возможность добраться до
меня, потому что Флора ничего такого не могла выбол¬
тать. Она у меня сообразительная и скорее пустит вас
к себе в постель, чем к секретным вещам. Верно, верно, вы
всюду суете свой нос, и у меня такое предчувствие, что рано
или поздно вы заплатите за свое любопытство — не хочу
сказать, что обязательно мне, но найдется человек, кото¬
рый определенным образом поздравит вас с успехом.
С Гораиофом я познакомился в Софии. В сделках этот
господин оказался достаточно твердым, но при необходи¬
мости умел и платить. Впрочем, лично я с ним сделок не
заключал, мне было далеко до его калибра, и вместо того,
чтоб обмениваться чеками, мы обменивались услугами.
Быть может, вы уже слышали, что я служил в интендант¬
стве, а иа интендантских складах со временем накаплива¬
ется большое количество лежалого товара — или, может
быть, не совсем лежалого, но такого, без которого рейх
не проиграл бы войну. Гораттоф вовсе не был мелкой сош¬
кой, чтоб торговать подобным товаром, он просто присы¬
лал ко мне своих знакомых, промышлявших на черном
рынке, и делал это очень аккуратно, а главное, не настаи¬
вал на какой-либо компенсации, но вы же понимаете, что
в торговле, как и в любом другом деле, без компенсации
не обойтись, и моя компенсация сводилась к тому, что и я
со своей стороны посылал к Горанофу клиентов.
Вы еще молоды, во всяком случае значительно моложе
меня, и могли не слышать, что в те годы находились люди,
даже среди военных, которые прибирали к рукам все,
что имело хоть какую-то стоимость, особенно на оккупи¬
рованных территориях, где неприкосновенность личного
имущества была под большим сомнением. Конечно, с фор¬
мальной, юридической точки зрения это были краденые
вещи, а иногда — такое тоже бывало — на них были следы
крови. Но вы же знаете, такие вещи что вода в этой реке —
грязиая-прегрязиая, но стоит ей пройти сквозь песок и
камни, как она становится чистой. Вот так и с крадеными
вещами: чем больше рук они проходят, тем скорее возвра¬
щают себе репутацию обычного товара.
Очень скоро я прослыл человеком безупречно порядоч¬
ным в сделках, и, должен отметить, эта слава сохранилась
за мной по сегодняшний день. Если вы позволите себе
намекнуть, что мои сделки той поры с формальной, юри¬
дической точки зрения были не совсем нормальными, то
446
придется возразить вам, что я никогда не стыдился это¬
го — напротив, испытывал чувство гордости, поскольку
с полным правом могу считать эту деятельность моим
личным вкладом в поражение нацизма.
Я солдат, дорогой господин, но только не нацист, и я ни¬
когда особенно не верил ни бесноватому, ни его генералам,
и, если хотите знать мое искреннее мнение на этот счет,
я вам скажу, что страной должны управлять не политики
и генералы, а деловые люди, те, в чьих руках богатство
страны, а раз у них богатство, то они не станут им риско¬
вать. Все остальные либо авантюристы, либо паразиты
презренные. Нацисты с генеральным штабом и фюрером
во главе тоже обычные авантюристы, они виновники ката¬
строф, так что я не испытываю никаких угрызений, на¬
против, горжусь, что даже в те годы массовой истерии
я не потерял голову, не стал плясать под дудку нацистов,
а занимался своим делом.
Если все мы будем заниматься своим делом, в мире,
поверьте мне, наступит успокоение, но на это, к сожале¬
нию, рассчитывать не приходится, раз каждый сует нос
куда не следует, как, впрочем, и вы сами.
Итак, ко мне отовсюду ехали разные люди — у одних
меньше звезд на погонах, у других больше, — и везли
всевозможные похищенные вещи, рассчитывая на мою
помощь, поскольку у меня были широкие связи и я слыл
человеком вполне порядочным. Иногда среди привозимого
попадались и уникальные изделия, стоившие баснослов¬
ных денег. Не имея возможности покупать эти вещи, я
направлял их к Горанофу, что и было компенсацией за
оказываемые мне услуги. Не стану утверждать, что я знал
решительно все о его покупках, скорее наоборот, мне было
известно об этом совсем немного, потому что Гораноф
очень быстро налаживал прямые связи с теми — ну, назо¬
вем их поставщиками. Но даже немногое, что я знал, до¬
статочно убеждало меня в том, что его привлекает лишь
самое дорогое и не занимающее много места, поскольку он,
так же как я и другие разумные люди, уже предугадывал,
чем закончится весь этот буйный триумф рейха.
И вот в первые дни сентября сорок четвертого года,
числа второго или третьего, точно не помню, заявляется
ко мне сам Гораноф и доверительно сообщает, что дела,
по крайней мере на Балканах, идут к своему завершению,
и каждому, у кого есть голова на плечах, пора собирать
447
шмотки и бежать на Запад, как можно дальше, и, если я
сдособен подыскать для этого надежную военную машину,
он со своей стороны берется раздобыть у одного из моих
начальников документы, необходимые для свободного
передвижения, но, поскольку ему самому для такого слу¬
чая необходим служебный паспорт, а заполучить его не
так-то просто, придется в качестве компенсации за услугу
(Говорил же я вам, что без компенсации ни на шаг!)
взять с собой в машину третьего пассажира — одного ти¬
па из министерства внутренних дел, который и в военном
министерстве чувствует себя как рыба в воде, словом,
человек надежный во всех отношениях, от него в любом
случае будет польза.
Я был не настолько глуп, чтобы отказаться от такого
предложения, тем более что угроза катастрофы была пре¬
дельно очевидна, а свободное передвижение обеспечива¬
лось официальными документами, к тому же Гораноф по¬
обещал вознаградить меня за мою услугу, а он, как вам
известно, слов на ветер не бросал. Мы выбрали маршрут
Вена — Инсбрук — Брегенц и уже на месте, на берегу
озера, должны были решить, отправимся ли мы в старую
Германию или поищем способ проникнуть в Швейцарию.
Я велел снарядить вполне исправный «опель», снабдил ба¬
гажник всем необходимым, и, заручившись документами,
уже шестого сентября, ранним утром, мы на всех парах
двинулись в путь — я, Гораноф и Гаиеф.
Мне пришлось категорически предупредить своих спут¬
ников, чтобы они не брали с собой ничего, кроме ручного
багажа, поскольку провиант и горючее заняли очень
много места, и Гаиеф действительно захватил лишь малень¬
кий чемоданчик с бельем и тоненький портфель. У Гора-
нофа же оказалось два чемоданчика, и один из них был
настолько тяжел, что не открывая можно было догадаться,
чем он наполнен. Конечно, Горанофа можно было понять:
уезжая в неизвестность, может быть, навсегда, человек
берет с собой самое ценное. Но во время долгой езды и
в бесконечных разговорах от скуки и мелких неудобств
Ганеф постоянно шутил по поводу чемоданчика Горанофа,
предлагал выбросить его по дороге, чтобы облегчить маши¬
ну, а Гораноф, естественно, отвечал, что разумный чело¬
век не станет отправляться в путь без движимого имущестг
ва, но иа это следовало возражение Ганефа, что вовсе
не обязательно, чтоб движимое имущество состояло из
448
слитков золота, и что по-настоящему разумный человек
предпочитает обеспечить себя такими вещами, стоимость
которых не прямо пропорциональна их весу,— к примеру,
вот в этом тоненьком портфелишке лежат бумаги дороже
любого золота.
Наша первейшая и самая трудная задача состояла
в том, чтобы благополучно пересечь неспокойные области
Югославии, где полными хозяевами были партизаны, и
если нам в конце концов это удалось, то вовсе не потому,
что мы такие стратеги: нам просто повезло. В долгой дороге
люди лучше узнают друг друга, чем в долгой попойке, и
я должен признать, что Ганеф оказался куда симпатичнее
Горанофа, который никак не мог расстаться со своими
барскими привычками, и, если требовалось подыскать под¬
ходящее место для ночлега или раздобыть зелени, этим
должны были заниматься мы с Ганефом, а он, важная
персона, отсиживался в это время в «опеле», боясь растря¬
сти свое брюшко,— словом, мы были для него чем-то
вроде денщиков, и только в силу того, что Ганефу по его
милости было предоставлено место в машине, а мне он
сулил какое-то там вознаграждение.
Вероятно, поэтому между мною и Ганефом установи¬
лось нечто вроде дружбы, особенно когда мы въехали
в Австрию, где Гораноф окончательно пришел в себя и
до такой степени обнаглел, что стал обращаться с нами
как со своими слугами: ведь пачки немецких денег нахо¬
дились у него, а не у нас.
Именно тогда возникла идея выпотрошить эту жирную
рыбу в удобный момент, выпотрошить, разумеется, не
в буквальном, а в переносном смысле слова, и вообще не
истолковывайте мои слова неверно и учтите: я доверяю
вам эти сведения вовсе не потому, что питаю к вам какое-то
особое доверие, а просто из соображения, что мы сейчас —
один на один и мои слова вы при всем желании не сможете
использовать против меня.
Для обоих болгар война уже закончилась, и они это
знали, так как еще в Вене нам стало известно о вступлении
русских в Болгарию. Оба они помышляли перебраться
в Швейцарию, а я решил не увлекаться эмигрантским
авантюризмом и уже в Брегенце явиться в комендатуру;
впрочем, авантюризм мне всегда был чужд. Дороги наши
должны были разойтись, но перед тем, как им разойтись,
15 № 3190
449
нам, порядочным торговцам, приличествовало все-таки
свести счеты.
Однажды, когда мы в полуденную пору ехали по до¬
вольно пустынной горной дороге, где-то между Блуден-
цем и Фельдкирхеном, если вам знакомы те места, я свер¬
нул с проезжей части в какой-то лесок.
— В чем дело? Почему мы останавливаемся? — вздрог¬
нул Гораноф, очнувшись от дремоты.
— Кончился бензин,— ответил я, и это была правда,
хотя мои спутники об этом не подозревали.
— Почему же вы раньше не сказали? — рассердился
Гораноф.— К вечеру мы должны быть в Брегенце...
— Попробуем остановить какой-нибудь военный гру¬
зовик,— успокаиваю я его.— Деньги у нас есть. И раз
уж речь зашла о деньгах, не пришло ли время свести сче¬
ты, пользуясь остановкой?
— В Брегенце,— ответил Гораноф.— На последней
остановке.
— Нет, здесь! — подал голос Ганеф.
— А вы помалкивайте. Вам я ничем не обязан,— оса¬
дил его Гораноф.
— Вы мне обязаны своей жизнью. И сейчас самое вре¬
мя покончить с долгами. Потому что для вас последняя
остановка здесь! — отрубил жандарм.— Ну-ка, вылезай!
— Опомнитесь! Что вы замышляете? — воскликнул
Гораноф.
— Ничего особенного. Просто сейчас мы будем делить¬
ся,— заявил Гаиеф, пистолетом помогая Горанофу вылезти
из машины.— Я, как вы знаете, не любитель связывать
руки громоздким багажом. Тяжелым тоже. И готов до¬
вольствоваться брильянтами. Поживей!
Они стояли друг против друга посреди поляны, рядом
с машиной, и Гораноф уже был в паническом состоянии,
но, несмотря на это, не обнаруживал склонности расстать¬
ся со своим сокровищем, а брильянты, о которых я тогда
услышал впервые, были настоящим сокровищем — не
случайно Ганеф решил довольствоваться только им; Гора¬
ноф начал скулить и, окончательно одурев от страха,
пригрозил, что закричит, а тот ему в ответ: «Кричи на
здоровье, здесь прекрасное эхо»; в конце концов, когда
жандарм направил пистолет ему в живот, Гораноф сунул
руку во внутренний карман и вынул плоскую черную коро¬
бочку, чтобы откупиться, только откупиться ему не уда¬
450
лось, потому что, взяв коробочку, Ганеф тут же всадил
ему в грудь две пули, а тот все продолжал стоять с рази¬
нутым ртом, потом вдруг упал.
— Зачем вы его убили? — возмутился я не на шутку.—
Мы так не договаривались.
— Я был готов убить его сразу,— ответил Ганеф.—
Только боялся повредить брильянты. Откуда я мог знать,
где они у него хранятся?
— Вы все испортили. В моей стране еще существуют
законы.
— Ваша страна так же обанкротилась, как и моя,
поэтому зря вы печетесь о соблюдении законов, — заявил
Ганеф.— Я всю свою жизнь охранял законы и вот до чего
докатился. Давайте лучше покончим с остальным и поедем
дальше.
— То есть как с остальным? — возразил я, запяв по¬
зицию позади машины.— Вы взяли свою часть?
— Верно, взял,— ответил Ганеф.— И у меня нет жела¬
ния таскаться с тяжестями, даже если это золото. Но согла¬
ситесь, не могу же я расходовать брильянты. Мы должны
хотя бы доллары поделить между собой.
Тут он попробовал сунуться в кузов, по я его одернул,
держа в руке «вальтер»:
— Марш отсюда, пока не поздно!
Но тут этот подонок выстрелил сквозь стекло машины
и попал мне прямо в руку, в которой был пистолет. Писто¬
лет я, конечно, выронил, и хорошо, что выронил, потому
что, как раз когда я нагнулся его поднять, Ганеф выпустил
в мою сторону весь магазин.
Я лежал затаившись возле машины, держа оружие
в левой руке — не знаю, как вы владеете левой, а я даже
в носу не способен ею поковырять, не то что попасть во
что-нибудь с расстояния,— и только я собрался было
выглянуть из-под «опеля», чтобы установить, где Ганеф,
как над мотором заполыхало пламя. Этот негодяй решил
сжечь машину, а заодно и меня и, прежде чем исчезнуть,
что-то сыпанул в нее, так что мне пришлось отползти
в ближайший кустарник и затаиться в укрытии.
«Опель», не успев разгореться, тут же погас: бензина
в нем не было,— так что я в конце концов вылез из своего
убежища и возвратился к месту происшествия, чтобы
убедиться, что этот подлец исчез бесследно вместе с че-
моданчиком1 хотя до этого с таким презрением относился
15*
451
к тяжелому багажу. Наспех перевязав руку, я в послед¬
ний раз осмотрел все, что было в машине, взял на память
две-три безделушки и пошел к шоссе, надеясь, что по¬
явится военный грузовик.
Грузовик действительно появился, но только под ве¬
чер — в те времена в горной местности движение на до¬
рогах было не столь оживленным.
Меня доставили в Фельдкирх, но что пользы? Я по¬
терял слишком много времени, и Гаиефа наверняка уже
и след простыл. И потом, что я мог сделать, когда у меня
была ранена рука? Вы скажете, мне ничего не мешало
выдать его властям. Совершенно верно, и власти вполне
могли застукать его где-нибудь, прежде чем он успел пе¬
рейти границу. Все бы вытрясли из него: и золото, и
брильянты,— а под конец и пулю, наверно, всадили бы
ему. Но что я выиграл бы от всего этого?
Я человек не мстительный, поверьте, Лоран. Справед¬
лив — да, справедлив, это безусловно. Но только не мсти¬
тельный. Так что я решил приберечь это дело в своем
личном архиве, чтобы при благоприятных условиях предъ¬
явить иск.
Ясно, не правда ли?»
* * *
Бруттттер проводит рукой по бритому темени, как бы
проверяя, не слишком ли разгорячилась его голова от
прилива воспоминаний. Потом рука опускается и исче¬
зает во внутреннем кармане пиджака. Бруннер вынимает
бумажник и роется в нем, затем кладет передо мной на
стол три крохотных снимка. Это контактные копии мало¬
форматной камеры, но, несмотря иа миниатюрность фото¬
графии, я отчетливо различаю изображения: одна и та же
сцена, снятая с различных позиций,— распростершийся
иа земле Горанов.
— Это лишь отдельные образцы большой серии сним¬
ков,— не без гордости поясняет Бруннер.— Я сделал их
своей камерой, прежде чем покинуть то место. У меня
сохранились еще кое-какие вещи, взятые на память,—
вещественные доказательства, как сказал бы законник.
Но из всей коллекции важнее всего паспорт.
— Какой паспорт?
452
— Паспорт Горанофа. Или, если угодно, паспорт Га-
нефа, украшенный фотографией Горанофа.
— Наверно, довольно грубая подделка, раз это сра¬
ботано там, на месте.
— Вовсе не такая грубая,— качает головой немец.—
Ведь документы были заготовлены еще в полиции руками
самого Ганефа, снимки он тоже сумел точно подогнать,
и сухую печать поставил в одном и том же месте, так
что простой заменой фотографии одна личность подмени¬
лась другой. Надо полагать, его собственное удостовере¬
ние причиняло ему до этого немало неудобств.
— Очевидно.
— Итак, Ганеф мертв для человечества, а истинный
Ганеф, хорошо экипированный движимым имуществом
убитого, начинает новую жизнь под чужой личиной.
— Именно так и происходит.
— Да. И довольно долго: целых три десятилетия.
В сущности, Лоран, он прожил свою жизнь и ничего не
потерял. Убийца скостил ему лишь последние годы, ко¬
торые тот наверняка коротал бы в болезнях и старческой
немощи. Один я остался в накладе. Как я пи разыскивал
этого негодяя все тридцать лет, по напасть иа его след
не сумел. И если его все же удалось обнаружить, то
чисто случайно. Судьбе было угодно, чтобы мы свиделись
в Мюнхене по прошествии тридцати лет. Сбылась моя
надежда, настало время предъявить ему иск.
Настало время и для очередной кружки пива — Брун¬
нер то и дело посматривает в сторону бара, уже освещен¬
ного лампами холодного дневнего света, и тихо бормочет:
— Пожалуй, я бы выпил еще кружечку...
Подав знак кельнеру, я гляжу в окно. На улице сов¬
сем стемнело, и, сидя у самого окна, мы можем привлечь
внимание какого-нибудь любопытного прохожего. Поняв
мой взгляд, немец машинально дергает занавеску.
— А что вы нам предложите на ужин, дорогой? —
спрашивает он у гарсона, когда тот приносит пиво.
Оказывается, к ужину здесь могут предложить прорву
блюд. Меня уже начинает мутить от этих стареющих
людей, для которых вкусная еда становится главным,
если не единственным земным наслаждением. Но дело
требует жертв.
— Так вот, ходил я за ним по пятам,— продолжает
немец свой рассказ, когда кельнер удаляется.— И од¬
453
нажды вечером застукал его здесь. Другой, может, не
стал бы так делать, но я сделал. Позвонил, а когда он
открыл, я сказал ему самым естественным тоном: «Здо¬
рово, Ганеф. Я — Бруннер. Не знаю, помните ли вы
меня...» Оказалось, помнит, потому что попытался хлоп¬
нуть дверью у меня перед носом, но я поставил на порог
ботинок и поспешил предупредить его: «Без глупостей,
Ганеф. От объяснения вам в любом случае не уйти. Так
что пользуйтесь возможностью объясниться один на один,
чтоб не пришлось этим заниматься в полиции». Объясне¬
ние состоялось. В тот же вечер. И копии документов,
которые я принес с собой, пригодились.
— Для вас эта встреча могла закончиться скверно,—
говорю я.— Ганеф наверняка был не один.
— Знаю. Не учите меня. И не воображайте, что я
сунулся бы туда без всяких предохранительных мер.
Оригиналы оставались в надежных руках, и Ганеф не
дурак, он отлично понимал: стоит ему крикнуть «помо¬
гите!» — и все тут же обрушится на его голову. Так что
ему оставалось одно — принять мои условия.
— А именно?
— О, это уже дела сугубо личного характера, Лоран.
И должен еще раз вам заметить, ваше любопытство не
знает границ. Вам стоит подумать о личной безопасности.
Впрочем, нетрудно догадаться, что имеется в виду час¬
тичное возмещение ущерба наличными. И чтобы не быть
несправедливым к покойнику, я должен признать: выплата
была произведена точно в назначенный час. Сумма до¬
вольно внушительная, но возмещение есть возмещение.
И хотя это не было оговорено заранее, я рассматривал эту
сумму всего лишь как первый взнос. Взнос, который
должен был пойти на оплату виллы и на покрытие долгов.
А обеспечение старости? А содержание машины? А содер¬
жание Флоры? Субъекты вроде вас не прочь при случае
и раздеть ее, а вот одевать приходится старому болвану
Максу Бруннеру...
Эту тираду, исполненную легкой горечи, прерывает
появление на столе рыбы. И очень вовремя — чтобы не¬
сколько рассеять меланхолию немца и напомнить ему,
что в этом грешном мире все еще существуют маленькие
радости даже для стареющих мужчин. Подавив свою го¬
речь несколькими солидными кусками белого, еще дымя¬
щегося мяса, он охлаждает их бокалом рейнского вина,
454
затем продолжает в той же последовательности набивать
свою утробу и наливаться живительной влагой и лишь
после того, как с некоторым удивлением обнаруживает,
что тарелка перед ним уже пуста, откидывается могучими
плечами на спинку кресла и возвращается к прерванному
разговору:
— Так что имелся в виду только первый взнос, Лоран.
Но такая досада: он оказался и последним. Я бы простил
этому типу ликвидацию Горанофа, это их дело. Я даже
простил бы ему то, что он прострелил мне руку. Но улиз¬
нуть у меня из-под носа и переселиться на тот свет, когда
я едва-едва приноровился доить его,— нет, дорогой, та¬
кого я ему никогда не прощу!
— Тут виноват не только он,— пробую я оправдать
покойника.
— Естественно. Но дело не меняется. Все было про¬
думано до последней детали, в том числе и наблюдение,
осуществлявшееся Флорой, чтобы этот ловкач не выки¬
нул какой-нибудь номер или не исчез в неизвестном наг
правлении. А он все-таки исчез. Нет, этого я никогда
не прощу ему!
Бруннер поднимает фужер и, словно для успокоения,
делает длинный глоток. Потом вытирает салфеткой свою
огромную хищную пасть и изрекает:
— Однако брильянты все еще здесь. Но где именно?
И ответа на этот вопрос я жду от вас, Лоран. И хотя я не
люблю повторяться, я все же хочу еще раз вас предупре¬
дить: если вам вздумается повернуть дело так, чтобы я
остался в дураках, вы неизбежно натолкнетесь на один
из этих смертоносных кулаков.
— А брильянты я вам не обещал,— пробую я внести
ясность в наши отношения.
— Я и не говорил, что жду брильянты именно от вас.
Мне нужны сведения. Те, какими вы располагаете в дан¬
ный момент. И те, до которых доберетесь потом,— теперь
я не сомневаюсь, ваш хитрый нос неизбежно все выню¬
хает. Главное — не забывайте, что вы заключили согла¬
шение и что Бруннер в вопросах соглашений беспощадно
строг.
— Не беспокойтесь: я вам уже сказал, мне ваши кам¬
ни ни к чему.
— А теперь о тайнике,— говорит Бруннер.
455
— Это сейф в холле Горанофа. И находится он в степе
над комодом, за большой картиной.
— Помилуйте, ну какой же это тайник, раз каждый
дурак без труда может его нащупать!
— Мало нащупать, надо еще и отпереть.
— Очевидно, кто-нибудь и с этим уже справился.
— Не допускаю. Замок у сейфа очень солидный и чер¬
товски сложный. И заметьте, Бруннер: люди, которые
могли бы иметь доступ к тайнику — Пенеф и Виолета,—
не располагали ключом и не рискнули обратиться к ка¬
кому-либо технику, да и времени у них для этого не было.
А человек, владеющий ключом, пока еще не добрался до
тайника.
— Кто он, этот человек?
— Зовут его Кёниг. Он объявился на торгах и пред¬
ложил за виллу фантастическую сумму. Вам это что-
нибудь говорит?
— Об этом я слышал,—- кивает Бруннер.— А каким
образом ключ оказался у Кёнига?
— Тем же, каким мог оказаться и у вас, если бы вы
самолично убили Горанофа, а затем обшарили его кар¬
маны.
— Вы хотите сказать, что Ганефа убрал Кёниг?
— На втше счастье, не лично он, а его люди. Мне
кажется, если бы он сам совершил убийство, у него хва¬
тило бы ума отыскать замок к найденному ключу. А у тех
болванов не хватило сообразительности для столь простого
дела, да и указаний таких не было. Они исполнили, что
им было велено, и смылись.
— А убийство Пенефа?
— Все то же задание: только убрать. И если, кроме
всего прочего, предполагалось сделать обыск — на сей
раз не хватило времени: по данным полиции, Пенеф был
ликвидирован всего за несколько минут до возвращения
Виолеты. Не исключено даже, что, едва всадив нож в спи¬
ну, убийца уже слышал у входа голоса Виолеты и вашей
Флоры. И поспешил ретироваться через заднюю дверь.
— И вы допускаете, что, пока мы тут разглагольст¬
вуем, брильянты лежат себе в тайнике, иа вилле Гора¬
нофа? — восклицает заметно возбужденный Бруннер.
— Ничего я не допускаю. Я просто говорю то, что мне
известно и о чем можно догадываться.— И чтобы он
раньше времени не вешал нос, я добавляю: — Там они
456
иди где-то в другом месте, но брильянты еще не найдены.
Иначе всё вокруг сразу бы успокоилось.
— И вашей Розмари, наверно, давно бы след прос¬
тыл,— добавляет немец, глядя на меня прищуренными
глазами.— Она ведь тоже не ради чистого воздуха посе¬
лилась в таком месте, правда же?
— Очевидно...— отвечаю я небрежно.
— Послушайте, Лоран! — говорит Бруннер, оскали¬
ваясь.— Помните о вашем соглашении: ничего, кроме
сведений, мне от вас не нужно? Как видите, я достаточно
скромен. Однако это не означает, что вам позволено за¬
малчивать те или иные вещи по своему усмотрению...
— Оставьте ее в покое,— бросаю я все так же небреж¬
но.— Розмари — пешка, не представляющая никакой
опасности. Секретарша Тео Грабера, ювелира, которому
Гораноф продал один-единственный брильянт — вероятно,
чтобы выплатить вам скромное возмещение. Грабер по¬
дослал ее сюда, чтоб она следила за тем, как обстоит дело
с брильянтами, которые он, очевидно, горит желанием
приобрести как можно дешевле.
— Вот это уже более конкретный разговор,— бормочет
Бруннер.— Впрочем, все эти подробности для меня не но¬
вость. Я спросил только для того, чтобы вас проверить.
Я смотрю иа него с укором. Потом меня вдруг осеняет:
— А вам не приходила в голову мысль, что камень,
проданный Граберу, был не первый, а последний из той
коллекции? И что на протяжении тридцати лет у него
были все возможности распродать их по одному?
Бруннер смотрит на меня настороженно. Потом вдруг
начинает хохотать хриплым смехом.
— Какой вздор, Лоран! Вы, я вижу, понятия не имеете
о стоимости этих брильянтов. Трезвенник Ганеф и за сто
лет не смог бы растранжирить такое богатство. Вздор!
* * *
— Я бы охотно подвез вас до центра,— тихо говорит
Бруннер, когда мы возвращаемся с другого берега.—
Но Берн — город маленький, и лучше нам не появляться
вместе на виду у всех.
— Совершенно верио7— киваю я.— Мне лучше под¬
няться на лифте.
457
— На лифте? Так ведь ои еще полон неприятных вос¬
поминаний.
— Если только воспоминаний, бояться нечего,— отве¬
чаю.
Мы расстаемся.
Итак, ядрышко уже извлечено, хотя извлекать приш¬
лось постепенно, крошку за крошкой, размышляю я, пока
допотопное подъемное сооружение возносит меня в верх¬
ний город. История кое-как сложилась, хотя сборку ее
приходилось производить то с начала, то с хвоста, сло¬
вом, несколько не в том порядке, как дети выкладывают
кубики, пока в итоге не получается подобие петуха или
собаки. Образ собаки у меня уже вполне сложился, весь
целиком, хотя собаку тем временем постигла собачья
смерть.
Однако это всего лишь история. История, проливаю¬
щая свет на некоторые особенности нынешней обстановки,
но все же история. Гибель Ганева ставит точку на его
собственных заботах, но не на моих. Потому что если
историю кое-как удалось сколотить, то досье все еще ра¬
зорвано на части. И только одна часть находится в моих
руках, точнее, у меня под пяткой.
Выхожу из лифта. На Соборной площади пусто. Бли¬
жайшим переулком иду на главную улицу, и десять минут
спустя я уже у своей машины, на Беренплац. Лишь те¬
перь, когда трубный голос немца больше не звучит у меня
в ушах и мысли мои поулеглись, я чувствую, что башка
моя препротивно ноет и уже основательно побаливает.
Пора наконец возвращаться в свой тихий дом, стоящий
в тихом уголке, и забыться в тихом благостном сне.
Проезжаю мимо парламента в стррону моста. Светя¬
щийся циферблат «вольво» информирует меня, что сейчас
только половина одиннадцатого, а улицы давно опустели,
словно уже глубокая ночь. Выезжаю иа Кирхенфельд-
брюке, и взгляд мой улавливает позади какой-то мигаю¬
щий свет — должно быть, это светит фара мотоцикла,
свернувшего на мост, потому что машины сзади я не вижу.
И только посередине этого длинного моста я соображаю,
что к чему. Мне преграждают путь две бетонные красно¬
белые пирамиды, какие обычно расставляют на дороге,
когда ремонтируют проезжую часть. Но никакого ремонта
нет, а пирамиды, вероятно, только что поставлены: ми¬
гающий свет фары послужил сигналом к тому, чтобы эти
458
тумбы выкатили на полотно дороги. Словом, я угодил
в тщательно устроенную ловушку. Ничего не скажешь,
все получилось именно так, как предвидел противник.
Однако, чтобы это предвидеть, не требуется бог знает
какой проницательности. Кирхенфельдбрюке — единствен¬
ный мост, по которому можно попасть на Тунштрассе,
если не ехать кружным путем, и я, как все прочие жители
Остринга, неизменно возвращаюсь по этому мосту, так
что было вполне логично, затаившись, просто ждать меня
здесь, вместо того чтобы гоняться за мною по городу и
караулить повсюду. Важно другое — зачем я им пона¬
добился. Только сейчас не время для раздумий.
Сделав вынужденную остановку, я собираюсь рвануть
задним ходом в обратном направлении, по тут двое каких-
то субъектов выкатывают позади машины еще две пира¬
миды. Ни с места. К тому же эти двое держат наготове
пистолеты. И мост достаточно хорошо освещен, чтобы
видеть глушители на стволах. Раз уж пистолет снабжен
глушителем, вероятность его применения намного воз¬
растает. Движение по мосту в двух направлениях разде¬
ляет высокий стальной барьер — всякая возможность ма¬
неврировать исключена. Ни с места. Тем более что из-за
барьера выскакивают еще двое и замирают перед маши¬
ной. И эти с пистолетами, стволы которых подозрительно
удлинены.
Должен признать, они выбрали самое подходящее ме¬
сто, чтобы всадить в меня пулю. А я помог им тем, что
заявился в самый удобный час. Мост отчаянно пуст. Не¬
сколько приглушенных выстрелов — и Пьер Лоран готов.
Но это еще полбеды. Скверно то, что вместе с Лораном
уйдет в небытие и Боев. И сбросят меня в пропасть с
шестидесятиметровой высоты моста мертвым или все еще
живым — это деталь, которая даже следственную полицию
едва ли заинтересует.
Двое, стоящие перед фарами машины, мне хорошо
знакомы по недавней встрече в лифте. И этот, справа,
в шоколадном костюме, уже успевший очиститься от пыли,
небрежно делает мне знак пистолетом: «Вылезай!»
Покорно открыв дверцу, я делаю вид, что собираюсь
вылезать из машины, но вместо этого быстрым движением
бросаю одну из голубеньких капсулок, кторые я на всякий
случай таскаю с собой. И без промедления бросаю вторую,
но уже в обратном направлении, за багажник машины.
4.59
Не ждите взрывов и грохота. Лишь два ослепительных
шара возникают, как огненный вихрь, и тут же гаснут.
Однако вместе с ними угасают и незнакомые типы.
Медлить нельзя. Световые вспышки такой адской силы
на середине главного моста не могут остаться незамечен¬
ными даже в спящем городе, даже если этот город — Берн,
а дело происходит глубокой ночыо, то есть в десять трид¬
цать вечера. Выйдя из машины, мигом сдвигаю в сторонку
одну пирамиду, затем другую, тело одного, затем другого,
снова сажусь за руль и даю полный газ. Едва я успеваю
съехать на Тупштрассе, как позади раздается вой поли¬
цейской сирены. Ке удивлюсь, если такой же вой по¬
явится и впереди. Поэтому я сворачиваю в первый попав¬
шийся глухой переулок и, прибегая к досадным, но необ¬
ходимым обходным маневрам, еду к своему спокойному
;щму.
Дом и в самом деле спокойный. И на редкость спо¬
койный город. Однако спокойствие его уже становится
зловещим.
Глава восьмая
— О, ваше объяснение с Флорой было довольно пыл¬
ким,— как бы невзначай роняет Розмари, внимательно
посмотрев па мое лицо.
— Ошибаетесь,— отвечаю ей.— Это не любовные кон¬
тузии.— Опустившись в любимое кресло, я мечтательно
вздыхаю.— Как бы мне хотелось, дорогая моя, по-настоя¬
щему рассчитывать на вас.
— Я полагаю, вы вполне можете на меня рассчиты¬
вать.
— Даже могу надеяться на чашку кофе?
— Мошенник,— бормочет Розмари, но все же неохот¬
но встает.— Раз вам так хочется провести бессонную
ночь...
Но отослать ее на кухню — всего лишь кратковре¬
менная отсрочка. Чуть позже Розмари вместе с кофе
предлагает мне очередной вопрос:
460
— Теперь вы, надеюсь, скажете, что все это означает?
— Нападение.— Мне не терпится пропустить глоток
животворной влаги.
— Со стороны кого?
— Понятия не имею,— отвечаю я почти чистосердеч¬
но, закуривая сигарету.
— И с какой целью?
— Мне кажется, о цели красноречиво говорят послед¬
ствия.
— По-вашему, они хотели вас убить?
— Вероятно.
— Может быть, с целью ограбления?
— Одно связано с другим. Особенно если они втемя¬
шили себе в голову, что мои карманы до отказа набиты
брильянтами.
— Значит, вы считаете, нападение связапо с тем, что
происходит здесь вокруг?
— А с чем же еще? Мы, как-никак, находимся в Берне,
а не в Чикаго.
— Вы уже начинаете цитировать Флору... до такой
степени она вас охмурила, — не может не съязвить Роз¬
мари. Однако, не дождавшись ответа, переходит к более
серьезным вещам: — Пьер, мне страшно...
— Если страшно, сматывайте удочки. Проще простого.
Грабер, надо полагать, хранит ваше место.
Она молчит, как бы взвешивая мое предложение, по¬
том заявляет уже иным топом:
— Я не собираюсь сматывать удочки! И не отступлю
перед этими...
— Перед кем?
— Да перед этими, что па вас напали... Впрочем,
сколько их было?
— Целая ватага. Сперва было двое, потом стало чет¬
веро. И если бы я не усмирил их, они, наверно, так и
продолжали бы удваиваться.
— Сколько бы их ни было, отступать я не намерена! —
повторяет Розмари.
Мне по душе такие решительные создания. Даже если
они иного пола.
Уже иа следующий день слова подкрепляются делом:
моя квартирантка уведомляет меня, что после обеда Вио¬
лета приглашает нас на чашку чая.
— Подобные визиты иа виду у всех соседей меня осо¬
461
бенно не радуют,— кисло замечаю я.— Стоит ли так
оголяться перед возможными наблюдателями?
— А почему бы и нет? — вызывающе возражает Роз¬
мари, словно передо мной не секретарша Грабера, а чем¬
пионка по стриптизу.— Законы этой страны запрещают
бандитские нападения, а не чай в полдник.
— О, законы!..
Естественно, вопреки моим лицемерным возражениям
сразу после пяти мы располагаемся в знакомом мрачном
холле, который теперь уже не кажется столь мрачным:
здесь появились еще две настольные лампы с розовыми
абажурами. Виолета в скромном батистовом платьице,
таком же розовом, как абажуры, да еще в крохотный
голубенький цветочек. Чтобы не разносить чай и лаком¬
ства каждому в отдельности, мы сидим за столом и мирно
беседуем обо всем и ни о чем, как того требуют правила
хорошего тона.
Так продолжалось до тех пор, пока Розмари не бряк¬
нула ни с того ни с сего:
— А вчера на нашего дорогого Пьера дважды напали
бандиты, представляете?
— О! — восклицает Виолета, разинув рот от изумле¬
ния.— Неужели правда?
— И дело не в том, что ему навешали фонарей,— про¬
должает моя квартирантка с той небрежностью, какая
появляется, когда мы говорим о чужой беде.— Нас инте¬
ресует, что за этим кроется.— Она переводит озабоченный
взгляд на хозяйку и, понизив голос, добавляет: — Пото¬
му что, милая, нападения были совершены непосредст¬
венно после того, как вы с Пьером разговаривали в лесу!
— О, неужели? — снова восклицает Виолета, будучи,
видимо, не в состоянии придумать что-нибудь другое.—
Но мы же ни о чем таком не говорили, что...
— Не сомневаюсь,— спешит согласиться Розмари.—
Но, как видно, те господа иного мнения...
— Какие господа? И что вам, в конце концов, от меня
нужно? — вопрошает хозяйка, явно расстроенная.
— Может, лучше прекратим этот неприятный разговор
и выберем тему по легче? — спрашиваю я.
— Но она же должна быть в курсе, Пьер! — возра¬
жает моя приятельница.
— В курсе чего? — обращается к ней не на шутку
встревоженная Виолета.
462
— Того, что им не терпится как можно скорее убрать
всех, кто вас окружает... всех, кто способен вас защитить.
Зарезав этого милого Горанофа, расправившись с Пене-
фом, они способны завтра сделать то же самое с Пьером...
— Мерси,— киваю Розмари.— Вы меня просто окры¬
ляете.
— Но это же правда, дорогой... И вчерашние поку¬
шения красноречиво подтверждают мои слова. А потом —
чвхму удивляться? — наступит и моя очередь. Они хотят
оставить вас в одиночестве, милое дитя, в полном одино¬
честве, а тогда уже заняться и вами...
— Но что им все-таки от меня нужно? — недоуме¬
вает милое дитя, которое, как я уже отмечалЛ едва ли
моложе моей квартирантки.
— Вам лучше знать,— отвечает Розмари.
— Ничего я не знаю, уверяю вас!
— В таком случае давайте опираться иа предположе¬
ния,— пожимает плечами моя приятельница.— Что мо¬
жет привлекать этих алчных типов, кроме ценностей —
ну, скажем, золота или брильянтов... Да, если они и
в самом деле учуяли брильянты... Тут, среди соседей,
вроде бы поговаривали об этом, помните, Пьер?
— Да вроде ничего такого не было.— Я стараюсь
дать понять Розмари, что она действует слишком грубо.
— Брильянты?.. Не припоминаю, чтобы отец когда-
нибудь говорил о брильянтах.
— Имея брильянты, он мог и не говорить о них,—
терпеливо, будто ребенку, объясняет моя квартирантка.—
И потом, вы с ним так редко виделись... Вы же сами гово¬
рили, что виделись с ним редко? Следовательно, у вас не
было возможности толком поговорить.
— Верно,— кивает Виолета. А потом задумчиво повто¬
ряет, как бы про себя: — Брильянты...
— Брильянты,— говорит ей Розмари.— А может, и
кое-что другое в этом же роде.
— Вы давно лишились матери? — пробую я переме¬
нить тему, пока моя приятельница в своем нахальстве
не предложила тут же артельно приступить к поискам.
— О, я почти не помню ее. Насколько я знаю, мы
жили с ней в Базеле, а отец приезжал к нам очень редко.
Потом, когда мне было всего три года, мать умерла, так
по крайней мере рассказывал отец, по в дальнейшем, со
слов женщины, которая меня растила, я поняла^ что мать
463
куда-то уехала... Ей, должно быть, надоело сидеть дома
одной и напрасно ждать отца...
— Это еще не основание бросить ребенка на произвол
судьбы, милая моя,— изрекает Розмари, будучи не в со¬
стоянии воздержаться от вынесения приговора.
— Я тоже так считаю, но она, видно, была другого
мнения,— неуверенно замечает Виолета, будто речь идет
всего лишь о вкусах.— А потом началась пора пансионов.
Пансион, пансион, вплоть до окончания университета...
— Вероятно, ваши воспоминания о той поре не очень-
то приятны,— говорю я, лишь бы не молчать.
— Почему? Зависит от обстоятельств. О некоторых
вещах у меня остались неплохие воспоминания. О неко¬
торых, не о всех.
— А разве вы не могли жить вместе с отцом? — про¬
должает Розмари.
— Он всегда твердил, что было бы неудобно... Обещал
объяснить со временем — несколько позже, может быть.
Сказать по правде, я и сама не жаждала жить с ним. Он
был очень замкнутый и какой-то чужой. К тому же я
привыкла к пансионам. Человек ко всему привыкает.
— У вас действительно было безрадостное детство,
дорогое дитя! — сочувственно вздыхает Розмари.— Так
рано лишиться матери... И при таком отце... А теперь еще
эти брильянты!
Розмари, очевидно, норовит вернуться к прежней теме,
и я напрасно пытаюсь внушить ей, чтобы она замолчала,—
эта хитрюга нарочно избегает смотреть в мою сторону, и
мне остается сидеть в качестве беспомощного свидетеля
и слушать ее глупости.
— Простите, милая, нет ли у вас выпить чего-нибудь
холодненького? — вдруг спрашивает моя квартирантка
с присущей ей непринужденностью.— Честно говоря, я
что-то перегрелась от чая в эту теплынь.
— Ну разумеется,— с готовностью поднимается Вио¬
лета.— Что бы вы предпочли, кока-колу или минеральную
воду?
— О, не беспокойтесь, я сама принесу,— вскакивает
Розмари,— развлекайте вашего кавалера, а я могу и
сама...
Предельно ясно, что она горит желанием осмотреть
хотя бы коридор и кухню, воображая, что ей тут же
удастся засечь какой-нибудь загадочный тайник или что-
464
либо другое, могущее заменить его. Что касается холла,
то, надо полагать, она его тщательно обследовала еще
при первом посещении и наверняка не один раз отсылала
хозяйку на кухню под всякими предлогами, чтоб иметь
возможность заглянуть во все щели.
Виолета охотно предоставляет ей хозяйничать на кух¬
не и снова усаживается на место. Но не успела Розмари
выйти, как Виолета наклоняется над столом и шепчет
мне:
— Я бы хотела с вами встретиться... Наедине.
— Когда и где? — коротко спрашиваю я, учитывая
проворство моей подружки.
— Завтра в пять, в лесу... где вчера встречались...
Какая наивность!
— Только не там. Я предлагаю кафе «Меркурий», иа
первом этаже, на главной улице, словом, найдете.
— Найду,— кивает Виолета, как послушная школь¬
ница.
— Да обратите внимание, чтобы за вами никто не сле¬
дил,— предупреждаю я, хотя понимаю, что, будут за нею
следить, нет ли, ей, при ее простодушии, этого все равно
не заметить.
Тем не менее она снова кивает, чтобы показать, что ей
понятна вся серьезность положения. Розмари задержи¬
вается сверх всякой меры. Небось что-то обнаружила,
заслуживающее внимания, какую-нибудь отдушину для
выхода испарений или коробку с электрооборудованием.
В конце концов она все же появляется, неся с триумфаль¬
ным видом бутылку минеральной воды и стакан. Боюсь,
она уже забыла, зачем принесла все это.
* * *
«Меркурий». Пять часов. Время, когда бабушки, пар¬
дон — пожилые дамы, приходят сюда полдничать: попить
чайку и съесть по обычаю огромный кусок шоколадного
торта со сливками, с целой горой сливок, и до того вели¬
колепно взбитых — не сливки, а мечта, трепет эфира,
юношеская фантазия.
Вообще бабушек, пардон — пожилых дам, здесь вокруг
такое изобилие, как будто жизнь со всеми ее удовольст¬
виями предназначена только им одним, тогда как удел
465
молодых трудиться в конторах, у электрических касс —
словом, аккуратно обслуживать широкие массы бабушек.
Они наполняют кафе, магазины, улицы, и, конечно, в пер¬
вую очередь главную улицу, которая из края в край
пестрит бабушками. Но какими бабушками! У них изыс¬
канные прически бледно-сиреневых, бледно-голубых и
даже бледно-зеленых тонов. Они щеголяют в эфирных
платьях самой веселой расцветки, в модных туфлях на
тех самых уродливых каблуках, с зонтиками, с сумочками
крокодиловой кожи. Однако самая существенная часть
туалета этой фауны, конечно же, шляпы. Утратив возмож¬
ность подчеркивать другие части тела, старушки все свое
внимание сосредоточивают на голове и в особенности на
венчающей ее шляпе. Тут вы встретите шляпы из самых
разных материалов, всевозможных расцветок, размеров
и форм: похожие па кошелки, птичьи гнезда, сковороды
и, конечно же, на кастрюли, глубокие и достаточно вмес¬
тительные.
Ровно в пять я появляюсь в просторном зале «Мерку¬
рия» и с уверенностью неопытного пловца или сомнамбулы
погружаюсь в море шляп, колышущихся над столиками.
Шляпы делают легкое вращательное движение в мою сто¬
рону, потому что — забыл сказать — они очень любо¬
пытны. Затем, найдя, что я слишком молод, а может быть,
слишком стар и вообще не представляю никакого инте¬
реса с их точки зрения, шляпы снова плавно описывают
полукружие, возвращаются на исходные позиции и сосре¬
доточиваются иа шоколадных тортах и сливках.
К счастью, мне все же удается найти свободный сто¬
лик, я усаживаюсь и незаметно озираюсь вокруг. Ока¬
зывается, я единственный мужчина во всем зале, и это
меня успокаивает. Хотя не исключено, что в наши дни
западные разведки распространили свои щупальца и в
безмятежный мир бабушек. А что может быть опаснее
бабушки-шпиоиа, так глубоко нахлобучившей кастрюлю
на голову, что глаз нельзя увидеть, а уж понять, что там
у нее в мыслях, и не надейся.
Несколько минут спустя в зал входит наконец моло¬
дое существо — Виолета (шляпы снова совершают вра¬
щательное движение, смотрят оценивающе, после чего
возвращаются на исходные позиции). Я встаю, слегка
поднимаю руку. Молодая женщина улавливает мой жест
и направляется в мою сторону.
466
— Мне показалось, какой-то господин увязался за
мной,— шепчет она мне, слегка запыхавшись.— Но я
кое-как ускользнула от него. Вошла в «Леб» и скрылась
в толпе.
— Очень возможно, что это был незнакомый обожа¬
тель,— говорю я, предлагая ей стул.
— О, мосье Лоран,— отвечает она сконфуженно,—
я шла сюда, чтобы поговорить о серьезных вещах.
Подходит официантка в платье до пупа — теперь в та¬
ких коротких платьях щеголяют только официантки, если
не принимать в расчет периодические капризы Розмари,—
я заказываю неизбежный чай с неизбежным тортом и,
когда лакомства появляются на столе, произношу:
— Чем могу быть полезен?
— Я сама не знаю,— отвечает Виолета.— Я хочу ска¬
зать: особенно ничем. Мне просто хотелось с кем-нибудь
поговорить совершенно свободно, немного разобраться
в этой путанице, а у меня нет ни одного человека, иа кото¬
рого я могла бы рассчитывать, и даже эта ваша Розмари,
вы меня извините, может, она и неплохая девушка, порой
проявляет такое любопытство, что... В общем, вы один
внушаете мне доверие — именно тем, что у вас нет этого
любопытства,— и произвели на меня хорошее впечатление
еще в тот день, там, в лесу... И насколько я разбираюсь
в людях, вы, мне кажется, не такой, как другие, все выню¬
хивают да выстукивают, будто в этой вилле спрятаны...
— Брильянты.
— Да, брильянты или бог знает какие сокровища.
— Откровенность за откровенность,— киваю я.—
Брильянты и в самом деле существуют, мадемуазель Вио¬
лета.
Она смотрит на меня недоверчиво.
— Вы уверены?
— Вполне.
— Тогда где же они находятся?
— Вероятно, где-то на вилле. В каком-то тайнике.
— Единственный тайник, известный мне^— сейф. Я о
нем знаю от отца.
— Значит, они в сейфе.
— Сейф пустой.
— У вас есть ключ от него?
— Да, конечно, отец оставил его у меня, когда приез¬
жал в Лозанну.
467
— Тогда где-то в другом месте. Может, в подвале.
— Эта вилла не имеет подвала. Подвал есть в моей
вилле, в Лозанне. Но если вы полагаете, что я не знаю, что
хранится в моей собственной вилле...
— Значит, вы до сих пор жили там?
— Не совсем. Я большей частью жила у своей подруги.
Мой дом расположен как-то особняком, и, честно говоря,
мне страшно оставаться там одной, особенно по вечерам.
Поэтому я живу в квартире моей подруги по пансиону.
Там я прописана, туда мне поступает корреспонденция —
насколько женщина вроде меня может получать какую-то
корреспонденцию...
— И все-таки брильянты существуют,— повторяю я,
чтоб отвлечь ее от ненужных мне подробностей.-— И только
этим можно объяснить возню, которая наблюдается во¬
круг вас и вашего дома. Ие говоря об убийствах...
— О да, прошу вас, не надо говорить об убийствах.
— Согласен. Поговорим о более чистых и невинных
вещах. А существует ли что-либо более чистое и невинное,
чем роскошный брильянт?
— Может быть, и пет. Вам виднее. Должна признать¬
ся, драгоценные камни меня совершенно не интересуют.
И если эти брильянты не легенда, а реальность, и если
когда-нибудь они попадут в мои руки, можете не сомне¬
ваться, я тут же продам их первому попавшемуся юве¬
лиру.
— Л зачем? Вы нуждаетесь в деньгах?
— Вовсе нет, по крайней мере если речь идет о моих
собственных потребностях. Отец обо мне хорошо позабо¬
тился, обеспечив мне пожизненную ренту. Но если бы
у меня была большая сумма денег, по-настоящему боль¬
шая сумма, я построила бы в Лозанне, на берегу озера,
светлый и солнечный детский дом. Я даже место уже по¬
добрала — большущий парк с полянами и высокими де¬
ревьями. Вы не ошиблись: в этих пансионах у меня было
невеселее детство, и притом, заметьте, в довольно доро¬
гих пансионах. А каково живется детям бедняков? Мой
дом, если я его когда-либо построю, будет только для
бедных детей.
— Мечта у вас благородная,— признаю я.— Но, вы¬
нашивая такую красивую мечту, вы, вероятно, возлагали
надежды на что-то определенное?
— Вы угадали. — На ее лице появляется едва замет-
468
пая улыбка. — Но раз уж мы заговорили о мечтах, как
бы поступили вы лично, если бы вам досталась горсть
брильянтов?
— У меня к камням нет никакого интереса.
— Ну а к деньгам, которые можно за них получить?
—■ Тоже.
— Значит, если бы они вам достались, вы просто вы¬
бросили бы их?
— Нет, конечно. Но я с удовольствием уступил бы их
тому, у кого на них больше прав, чем у меня.— Однако,
поймав ее взгляд, ее детски недоверчивый взгляд, я спешу
добавить: — Я понимаю, это может показаться невероят¬
ным, но я сказал правду. Это вовсе ие означает, что я
совершенно бескорыстен. И если наш разговор будет вес¬
тись искренне, как он и начался, я, пожалуй, мог бы
довериться вам и сказать, в чем состоят мои интересы.
Она снова смотрит на меня, но теперь недоверие в ее
взгляде начинает исчезать. И, как бы желая оправдать
мои ожидания, она произносит с неподдельной простотой:
— Я знаю об этих брильянтах, мосье Лоран. И ие
из сплетен, а от моего отца. Именно на них я возлагала
свои надежды, о которых вы только что упоминали. Еще
несколько лет назад, когда я услышала о камнях, я ре¬
шила придумать что-нибудь, что придало бы моей жизни
какой-то смысл.
— Ваше намерение достаточно благородно, и в этом
ваше преимущество перед остальными претепдентами,—
признаю я.
— По-моему, мое преимущество гарантируется зако¬
ном о наследовании,— усмехается Виолета.
— В определенном смысле — да, а в определенном —
нет,— не слишком внятно комментирую я.— Не знаю,
что вам рассказывал отец, но история этих брильянтов
не так уж проста...
— Отец не вдавался в подробности. Ои просто сказал
мне однажды, что когда-нибудь мне достанется в наслед¬
ство коробочка с камнями, которая искупит полное оди¬
ночество, на которое я была обречена... Бедный папа.
Он воображал, что для меня оно было сплошным страда¬
нием...
— Неужто одиночество вас пе гнетет?
— Нисколько. Если мне что-то внушает страх, так
это общение с людьми, но вовсе не одиночество. А судить
439
обо мне но моей кажущейся болтливости не стоит, вы
можете прийти к ошибочному заключению. Я ужасно не¬
общительна, мосье Лоран.
—■ Но ведь человек нуждается в общении.
— Я тоже. Но лишь с детьми, И если я добиваюсь
принадлежащего мне по закону, то вовсе не для того,
чтобы копить капитал в банке. Только, судя по вашим на¬
мекам, мое право на эти камни не так уж бесспорно, как
утверждал отец...
— Я этого не говорил.
— Ие надо меня успокаивать. Я хочу слышать всю
правду. И если брильянты действительно мне не принад¬
лежат — можете быть уверены, я не стану на них пося¬
гать, если даже вы положите их вот здесь, передо мной,
на этом столе.
— К сожалению, я не в состоянии этого сделать. А вот
открыть вам всю правду могу. Речь идет о десяти бриль¬
янтах исключительной ценности, один из которых, самый
маленький, ваш отец продал, это было довольно давно,
так что теперь их девять. Когда-то они принадлежали
одному греческому миллионеру, но нацисты ограбили его,
а потом продали награбленное вашему отцу, который,
разумеется, мог и не знать о происхождении камней...
— И все-таки они краденые...
— Что ж, верно. Но бывшего владельца давно нет
в живых, а наследники тоже отсутствуют — значит, ни¬
какого законного претендента не существует, не говоря
уже о том, что вся эта история имеет немалую давность.
— И все-таки они краденые...— повторяет девушка
как бы про себя.
— Однако ваш отец их не украл. И по-видимому, он
заплатил за них довольно солидную сумму.
— Действительно...— снова произносит она как бы
про себя. — Может, вы и правы. И все же, должна приз¬
наться, после вашего рассказа эти брильянты внезапно
померкли в моих глазах...
«Точь-в-точь как белый сапфир Розмари», — мелькает
у меня в уме.
— Раз вы решили употребить их иа такое благородное
дело, они никоим образом ие должны меркнуть в ваших
глазах, — твердо говорю я. — Разве будет лучше, если они
попадут в руки мошенников и стяжателей?
— Хорошо, если так,— отвечает она все еще с ноткой
470
неуверенности в голосе. Потом возвращается к прежней
теме: — А в чем состоят ваши интересы?
— Поскольку я уже проникся доверием к вам и по¬
скольку вы болгарка, я вам отвечу прямо...
— О, болгарка! Сильно сказано,— замечает она, и на
лице ее появляется анемичная улыбка.— Никогда в жизни
не видела Болгарию.
— А вам не хотелось бы ее увидеть?
— Зачем? Меня с этой страной ничто ие связывает.
Да и путешествовать я не любительница. Каждое путе¬
шествие приносит разочарование. Как и новое знакомство.
Как любая перемена. Издали все кажется лучше. И этот
мир лучше, когда на него глядишь из окна своей комнаты,
из ”окна” телевизора. Реальность всегда уродливей, чем ее
изображение. В реальной жизни нам вечно досаждают
неудобства: жара или холод, дурные запахи или назой¬
ливые мухи, вынужденная усталость и чрезмерная пот¬
ливость...— Она замолкает. Потом опять спохватывает¬
ся: — Вы что-то начали было рассказывать...
— Да, о моих собственных интересах. Один человек —
скажу прямо, бывший полицейский — оставил в свое
время вашему отцу на хранение кое-какие списки. Отец
ваш взял их просто так, чтобы оказать услугу своему
старому знакомому. Только знакомый давно умер, а списки
все еще существуют, и если бы они попали в чьи-то гряз¬
ные руки, то могли бы причинить немало неприятностей
людям, имена которых в них фигурируют.
— Вы хотите сказать, что именно эти бумаги вам
нужны...
— Именно. Только я понятия не имею, где они нахо¬
дятся, и, так как вам они совсем ни к чему, как, впрочем,
и любому другому, кроме какого-нибудь злоумышленни¬
ка, я бы просил вас в случае, если вы их найдете...
— Зачем мне их искать? — останавливает меня Вио¬
лета самым обычным тоном.— Я знаю, где они находятся.
Если, конечно, это то самое, что вы ищете: тоненькие уз¬
кие полоски бумаги, на которых значатся разные болгар¬
ские фамилии.
— Должно быть, это они и есть,— киваю я, стараясь
в свою очередь, чтобы мои слова тоже звучали как можно
более обычно.
— Вы можете получить их завтра же. Они в банков¬
ском сейфе моего отца. Но, уверяю вас, в этом сейфе нет
471
ничего другого, кроме никому не нужных старых бумаг.
— Ничто другое меня не интересует,— бормочу я.
— Тогда давайте завтра же подъедем к банку,— пред¬
лагает она, явно довольная, что может порадовать меня
темЛ что для нее самой не представляет никакой ценности.
— Чудесно. Только надо сделать так, чтобы люди,
не в меру любопытные по отношению к вам, этого ие за¬
метили. Банк, сейф... Этого им вполне достаточно, чтобы
вспомнить про брильянты.
Она молча кивает. Потом вдруг ей приходит поистине
гениальная идея. Она лезет в сумочку и подает мне ма¬
ленький секретный ключ.
— В таком случае поезжайте вы один. Вот вам ключ.
Только запомните шифр: «Зебра». В этом банке вместо
цифрового шифра применяется буквенный.
Поблагодарив, я беру ключ и с безразличным видом
сую его в карман, все еще не в состоянии поверить в слу¬
чившееся. Потребовалось провести столько сложных ком¬
бинаций, потратить столько времени на подслушивание и
выжидание, столько раз идти на риск и вступать в отча¬
янные схватки, чтобы в один прекрасный момент в каком-
то кафе, где безраздельно властвуют шляпы бабушек,
какое-то невинное существо небрежно сунуло руку в су¬
мочку и вручило тебе ключ от секретного архива.
Этой хрупкой женщине и невдомек, что хранящиеся
в сейфе жалкие бумажки стоят дороже всех брильянтов,
так как с ними связано спокойствие миллионов людей и
даже целой страны. Но какое ей дело до этой страны,
если она знает о ней только понаслышке и даже не ис¬
пытывает желания видеть ее.
— Я вполне понимаю, это ие бог весть какая услу¬
га,— улавливаю, как во сне, голос Виолеты.— Ио мне
все же кажется, пусть не ради услуги, а просто из дру¬
жеских чувств, и вы когда-нибудь проявите отзывчивость.
— Целиком рассчитывайте на меня,— говорю я.—
Волосок не упадет с вашей головы.
Затем подзываю полуголую официантку, чтобы рас¬
платиться.
* * *
Забыл сказать, что сегодня пятница. И, кцк обычно
в этот день и в этот час, я нахожусь на террасе, в двух
шагах от рокового Кирхенфельдбрюке, который чуть было
472
не добавил к своим многочисленным историческим досто¬
примечательностям еще одну: мог стать лобным местом
для вашего преданного... впрочем, стоит ли упоминать
имена.
День заметно увеличился, даже очень заметно —- уже
начался июнь,— и в эту пору еще совсем светло, а мне
не терпится бросить взгляд через парапет, чтобы увидеть
на нижней площадке Бояиа, замаскировавшегося под
хиппи. В этот предвечерний час по пятницам на терассе,
как обычно, пусто, если не считать одиого-единственного
пожилого горожанина, лениво прогуливающегося под де¬
ревьями. Только ои в самый неподходящий момент, как
назло, проходит в двух шагах от меня, и, чтобы ие про
пустить передачи, мне приходится отойти от своего обыч¬
ного места у парапета и сесть на ближайшую скамейку.
Авторучка предупреждающе щелкает, и я слышу го¬
лос. Но в чем дело? Это не голос Бояна.
— Вашему другу нездоровится, он не может прийти,—
хрипит незнакомый голос в приемнике. — Он, весь изби¬
тый, лежит у входа в лифт, в нижнем городе...
— Принято,— говорю в ответ и с облегчением уста¬
навливаю, что пожилой человек удалился в сторону мос¬
та.— Мне нужно передать нечто очень важное.
При этом я несколькими прыжками приближаюсь к па¬
рапету. Внизу, там, где должен находиться Бояи, сидит
худой, невысокого роста мужчина, чья фигура мне смутно
знакома.
Не знаю, к месту ли сейчас подобные рассуждения, по
я должен отметить, что в нашем поведении существуют
стереотипы и порой выбранные нами действия, какими бы
разумными они ни казались с практической точки зрения,
представляют опасность именно тем, что являются сте¬
реотипами. Поэтому, прежде чем поступить именно так,
а не иначе, постарайся хорошенько взвесить, ие иа это ли
действие рассчитывает противник, не предусмотрел ли ои
твой следующий шаг в своем плане.
Так чего же противник ждет от меня в дапиом случае?
Что я опрометью помчусь к лифту, чтобы наверняка уго¬
дить в ловушку? Или кинусь иа этого, что внизу, чтобы
довольствоваться тем же результатом? Разве ие кажутся
одинаково рискованными оба эти действия, если оцени¬
вать их с профессиональной точки зрения? Скажи, разве
они не одинаково глупы с точки зрения профессионала,
473
мысленно обращаюсь я к Любо. Только Любо молчит и
задумчиво смотрит вниз, где должен был бы находиться
Боян. Я бы тоже молчал, будь я на его месте, если бы
это касалось моего сына.
И хотя это касается не моего сына, у меня нет больше
сил бездействовать и рассуждать про себя, да еще с про¬
фессиональной точки зрения. При мысли о том, что из-за
меня они могут разделаться с сыном точно так же, как
в свое время разделались с отцом, я готов волком выть.
Но так как от этого проку будет мало, я бросаюсь с пло¬
щадки — с трехметровой высоты обрушиваюсь на того,
что сидит внизу.
В первый момент у меня ощущение, что я раздавил
его собой, как гнилое яблоко, но потом оказывается, это
не совсем так. И чтобы предотвратить возможные и сов¬
сем неуместные в данный момент безумства с его стороны,
я с размаху даю ему кулаком по роже. По этой Схмуглой
большеглазой роже с какими-то женственными чертами.
Тим или Том? Я вечно их путаю.
— Кто тебя послал? — спрашиваю вполголоса, схва¬
тив метиса за горло.
— Не могу сказать,— хрипит он.
— Тогда околевай. Здесь же. Сию же минуту.
И для пущей убедительности чуть покрепче сжимаю
его тонкую шею. Большие глаза Тима или Тома делаются
еще больше и выкатываются до такой степени, что ка¬
жется — вот-вот выскочат из орбит. Я расслабляю руки,
чтобы он мог говорить, и снова:
— Кто тебя послал?
— Хозяин.
— Ральф Бэнтон?
Метис утвердительно сводит свои тяжелые веки.
— Где Боян?
— Понятия не имею. Я никогда его не видел. Я ска¬
зал то, что мне велели говорить,— бормочет Том или Тим
уже более охотно, смирившись с мыслыо, что мокрому
дождь не страшен.
— А где должен находиться человек, которому ты
передаешь?
— Понятия не имею, — повторяет он.— Сказали, мет¬
рах в двухстах в окружности. Велели передать то, что
было сказано.
— Вот видишь? — чудится мие^ будто я слышу нако-
474
нец голос Любо.— Парень ни слова ие проронил. Просто
его выследили и установили, когда и откуда он выходит
па связь. А потом накрыли и отняли аппаратик. Но па¬
рень ни слова ие проронил.
— Помолчи пока,— прошу его.— Не мешай мне. А об
этом мы в другой раз потолкуем.
Но я и сам доволен, что Боян не проговорился. И что
рефлекс меня не обманул. Если бы я подался к лифту —
обманулся бы. Человек, которого я все еще держу за
горло, продолжает испуганно таращиться. Немного рас¬
слабляю клещи, чтобы он мог дышать. Сейчас он должен
дышать. Притом как можно глубже. Потому что, держа
метиса одной рукой за шею, другой я прижимаю к его
губам ампулы с усыпляющим средством. Затем оттаски¬
ваю его под ближайший куст и быстро направляюсь
к Береиплац.
Минут через десять останавливаю «вольво» в двух
шагах от террасы, выждав удобный момент, хватаю в
охапку все еще пребывающего в сладком наркотическом
трансе Тима или Тома и, особенно не церемонясь, затал¬
киваю его в багажник. Спасибо, что прислали мне этого
метиса, довольно худого и легкого, с таким нетрудно
справиться, а что бы я стал делать, если бы это был тот
детина в шоколадном костюме? Благо, таких молодчиков
заметно поубавилось, особенно после вчерашнего матча,
По чересчур радоваться не следует: в ближайшее время
могут прислать пополнение.
Итак, Ральф Бэнтон. Мой тихий и добропорядочный
сосед. Мой привычный партнер по сонным картежам.
Настало, значит, время перейти к несколько иной игре.
И теперь уже с раскрытыми картами.
Подъехав снова к главной улице, я останавливаю ма¬
шину у первой попавшейся телефонной будки. Набираю
номер и жду, пока знакомый голос задаст знакомый воп¬
рос.
— Это Лоран, дорогой друг,— отвечаю.
— А, Лоран! Только что собирался вам позвонить.
Что вы скажете относительно партии в бридж?
— Чудесная идея, хотя и не совсем ко времени. Я бы
предпочел непродолжительный разговор один на один.
— Так в чем же дело, для вас я готов на все,— мягко
отзывается Ральф.
— Только сперва вы должны передать мне того парня,
476
которого вы ИИ за что ии про что избили. В противном
случае мне придется заняться вашим Тимом или Томом,
а пока он задыхается у меня в багажнике.
В трубке слышен короткий смешок американца.
— Что ж, выходит, я добрее вас. Ваш человек нахо¬
дится в моем гараже, а не в багажнике. И иикто его не
избивал. Приходите и забирайте его, если угодно. Ио
разумеется, не забудьте вернуть мне слугу. Должен при¬
знаться, без него я как без рук.
Повесив трубку, я кидаюсь в машину. Но еду не
к Кирхенфельдбрюке, а к соседнему мосту, хотя я не до¬
пускаю, что противник настолько туп, чтобы дважды
применять один и тот же прием. Стремясь полностью убе¬
диться, что я избавлен от нежелательной компании, я
какое-то время петляю по городским улицам, затем оста¬
навливаюсь в каком-то проулке, иду в другой, нахожу
нужный дом и при помощи лифта — мне уже становится
не по себе от лифтов — поднимаюсь на самый верхний
этаж.
— Ты что, с ума сошел! — с содроганием шепчет Бо¬
рислав, увидев меня на пороге.
— Стараюсь не дойти до этого,— тихо отвечаю я,
вталкивая его внутрь и захлопывая за собою дверь.—
Дай чего-нибудь выпить!
Он ведет меня в уютный холл, более или менее похо¬
жий на мой, только без обоев успокаивающе-зеленого
цвета, ставит на стол бутылку виски и идет за необходи¬
мыми подсобными средствами.
— Оставь,— говорю.— Безо льда обойдемся. Некогда.
Плеснув себе микстуры, залпом выпиваю ее и говорю:
— Боян провалился. Еду на выручку. Встреча через
полчаса в вилле Ральфа Бэнтона. Вероятно, все нити
в руках у него, поэтому ои до сих пор оставался в тени.
Чтобы не сидеть без дела, наливаю себе еще виски и
продолжаю:
— И еще одпо. Вот тебе ключ. Шифр — «Зебра». Сейф,
принадлежащий Ганеву или, если угодно, его дочке,—
в Кантональном банке. В сейфе хранится вторая часть
досье: имена. Ты ее изымаешь — завтра, рано утром,—
и отправляешь по назначению. Кроме того, мне нужна
справка относительно одной виллы в Лозанне. Числится
она, вероятно, за Горановым или за его дочерью. Отыщи
строительную фирму и еще одну,— при этих словах я
477
делаю многозначительный жест,— если такая существует.
Если да — найди человека, способного справиться с де¬
лом.— Выпив упомянутую добавку, я бросаю для пущей
ясности: — Бояна ты, разумеется, возвращаешь! Ну, по¬
ка, я исчезаю!
Борислав и рта не раскрывает — и так все ясно. Хотя
по лицу его видно, что после столь продолжительной раз¬
луки ему хотелось бы по-дружески поговорить, единст¬
венное, что он произносит, имеет сугубо деловой характер:
— Значит, комбинация с машиной не меняется?
— Остается прежней: порядок улиц соответствует по¬
рядку дней.
Пожав ему руку, я отечески хлопаю его по плечу, хотя
мы почти одного возраста, а ростом он даже чуток выше,
всего на несколько сантиметров — вот чудесный партнер
для Флоры, надо будет как-нибудь сказать ему об этом,—
и пулей вылетаю на улицу.
ф н» ф
— Приведите парня! — бросает Ральф шоферу.
Возле меня стоит его камердинер, ни жив ни мертв.
— А вы ступайте прочь! — приказывает ему хозяин.
Затем любезно обращается ко мне: — Садитесь, Лоран.
Что будете пить?
— То же, что и вы, Бэнтон. И по возможности из той
же бутылки.
— Какой это бич в наше время...— меланхолично бор¬
мочет американец, направляясь к сервировочному сто¬
лику.
— Что именно?
— Мнительность.
— Обычная предосторожность, дорогой, не более. И
мне кажется, вполне естественная после того, как вчера
в обеденную пору ваши люди попытались — в какой-то
мере им это удалось — избить меня, вечером хотели со¬
вершить на меня покушение, а сегодня похитили моего
молодого друга.
— Неизбежные служебные ситуации, Лоран. Вы прек¬
расно понимаете, что не я их придумал. Я всего лишь
служащий. Такой же, как вы. Безликое звено в системе.
Не имеющее к тому же права на дружеские чувства.
478
Он говорит тихо, своим обычным голосом, полным
апатии, едва ли способным выразить что-либо другое,
кроме холодности и равнодушия. Так же как и его карие*
исполненные меланхолии глаза с их до странности отсут¬
ствующим взглядом, как бы спрятанным в полумраке
ресниц, и ленивые движения, какими он наливает в рюмки
«кальвадос».
— Ваше здоровье, Лоран!
Я охотно сказал бы ему.кое-что по части эдоровья,
но тут шофер приводит Бояна. К счастью, он цел и невре¬
дим, следов телесных повреждений не видно. Парень бро¬
сает в мою сторону взгляд, в котором и преданность и
чувство вины. Затем опускает глаза. Мне хочется сказать
что-нибудь, чтобы хоть немного приободрить его, но я
чувствую, как у меня сжалось горло. Он был так доволен,
что на него возложили такую серьезную задачу, так
счастлив, что ему оказали доверие, и вот на тебе — про¬
вал, что называется, с первого шага. Хочется дать ему
понять, что он должен уметь мириться с огорчениями,
иначе победы ему не видать, что такое о каждым может
случиться, что дело, в общем, поправимое. Но как это сде¬
лать в вилле ЦРУ, в присутствии человека из ЦРУ,
который флегматично наблюдает за нами со сторо¬
ны?..
— Ладно, иди,— тихо говорю я.— Возвращайся домой
и не переживай.
«Возвращайся домой» — значит возвращайся на ро¬
дину, и Боян прекрасно это понимает, так же как то, что
возвращается он не победителем. Он смотрит на меня еще
раз, посрамленный и расстроенный, и только кивает го¬
ловой.
— Не переживай,— повторяю я, чтобы взбодрить его
немного.— Все обошлось.
И поднимаю на прощание руку, а он идет к двери
медленно и вяло, как может идти побежденный.
— Ваши люди чувствительны,— констатирует Бэн¬
тон, когда мы остаемся одни.
— А ваши нет?
— Нет, конечно. Им неведомы болезненные пережи¬
вания. Возможно, тут есть определенный плюс. Наше ре¬
месло не для сентиментальных.
Не вижу надобности возражать. Американец тоже мол¬
чит, и я пользуюсь паузой* чтобы еще раз обдумать еле-
479
дующий ход. Рискованный ход. С другой стороны — не
такой уж рискованный. Две части досье, включая самую
существенную, уже обеспечены для Центра. Боян отпра¬
вится восвояси. Борислав вне подозрений. Единственный
залог в этой игре при раскрытых картах — моя собствен¬
ная персона. А когда рискуешь лишь собой, все проще.
Иначе у тебя такое чувство, будто ты играешь по большой
на казенные деньги.
Американец продолжает стоять, видимо не желая по¬
пусту мять свой костюм цвета зернистой икры, и, небреж¬
но опершись на камин, терпеливо ждет. Ои хорошо пони¬
мает, что я пожаловал к нему не только ради того, чтобы
обменяться пленными, но старается дать мне понять, что
спешить ему некуда. И я ие спешу. Особенно пока мы
находимся здесь, в этом здании, оснащенном ЦРУ. Я хочу
сказать, снабженном подслушивающей аппаратурой.
— Не знаю, должен ли я благодарить вас за случив¬
шееся, или сейчас светским этикетом можно пренебречь,—
тихо говорю я, вставая.
Во взгляде Бэнтона еле заметная тень удивления, и,
поймав его, я делаю красноречивый жест в сторону двери:
давайте, мол, выйдем. Тень удивления в его карих глазах
сменяется подобием насмешки, однако он кивает в знак
согласия, и мы вместе идем к выходу.
— Надеюсь, вы ие собираетесь выкинуть какой-нибудь
глупый трюк,— как бы нехотя роняет американец, когда
мы ступаем па асфальтовую аллею.
— Будьте спокойны,— отвечаю*— В таких делах вы
монополисты. Мне просто хотелось удалиться от аппара¬
туры, которая, наверно, вас подслушивает. Потому что,
если я не ошибаюсь, у вас это система: каждый подслу¬
шивает каждого.
— О нашей системе не беспокойтесь. Сейчас дело не
в ней. Не верю, чтобы мыс вами заговорили о чем-нибудь
таком, что не должно стать достоянием третьих лиц.
— Ошибаетесь, Бэнтон. И вы убедитесь в этом через
несколько минут. В течение короткой прогулки по лесу.
Если только вы не боитесь темноты.
Он не склонен отвечать на мое замечание, и мы мед¬
ленно поднимаемся по аллее вверх. Конечно, тут не так
темно, чтобы по спине бегали мурашки,— люминесцент¬
ные лампы, хотя интервалы между ними весьма значи¬
тельны, довольно хорошо освещают наш путь.
— Вы счастливый человек, Лоран,— вдруг изрекает
американец негромко.
— Это мне и другие говорили, но, к сожалению, без
всяких оснований.
— Ваше счастье в том, что я вас учуял слишком
поздно... Эти женщины отвлекли мое внимание, и я слиш¬
ком поздно вас засек. Иначе вы уже давно были бы вне
игры.
— А какая вам была бы выгода от этого? Только и
всего, что лишили бы себя возможности сыграть партию
в бридж, испортили бы наши милые вечера и не услышали
бы предстоящего разговора.— И, понизив голос, продол¬
жаю: — Я хочу обратиться к вам с одним предложением,
Бэнтон. Но, прежде чем это сделать, я должен знать, что
вас интересует — брильянты или досье?..
— Полный набор,— отвечает Ральф так же тихо и без
малейшего промедления, словно давно ждал этого вопроса.
— Если бы я располагал полным набором, меня бы
уже не было тут и разговор наш не состоялся бы. Да вам
он и ни к чему, полный набор. Вам нужны камни.
— Лично мне — да! — подтверждает американец.—
Но у меня есть начальство.
— Видите ли, Бэнтон, вы профессионал, и вам, должно
быть, ясно, что теперь, когда мы узнали, что к чему,
досье особой ценности не представляют.
— Мне лично ясно. Но у меня есть начальство.
— Да перестаньте вы тыкать мне в нос своим началь¬
ством,— бормочу я с ноткой раздражения.
— Вы тоже профессионал, а, выходит, не понимаете
простых вещей,— спокойно произносит мой собеседник,—
После того как этот небольшой, но прекрасно организо¬
ванный информационный центр зашатался до самого ос¬
нования из-за необдуманных действий Горанофа, после
того как Пенеф в свою очередь потерпел провал, после
того как стало ясно, что самые различные силы из самых
различных побуждений проникли в еще вчера хорошо
законспирированный сектор, мое начальство, вполне ес¬
тественно, настаивает на том, чтобы я хоть чем-то реаби¬
литировал себя по службе. И для этой реабилитации мне
потребуетесь вы. Вы лично, а не какая-нибудь мелкая
сошка вроде этого вашего хиппи. И так как вы ничем
другим не располагаете^ вам придется заплатить своей
жизнью.
16 jm& 3190
481
Эти слова, хоть произнесенные без дешевой устрашаю¬
щей интонации, звучат достаточно серьезно, но я пока
не знаю, насколько они серьезны на самом деле и в какой
мере Ральф старается — как и положено в начале всякого
торга — внушить мне, чтобы я не слишком подчеркивал
собственную ценность: чего, дескать, тебе куражиться,
раз ты стоишь на пороге смерти.
Мы поднялись на самый верх пологого возвышения,
по одну сторону которого, в низине, мирно спал район
вилл, с множеством фонарей, отбрасывающих яркие косые
лучи на густую листву деревьев, а по другую — темнел
лес, освещенная просека которого тянется, словно глухой
и пустынный коридор. Медленно шествуем по этому кори¬
дору до первой скамейки, той самой, на которой я как-то
застал Виолету с плюшевым медвежонком на коленях.
— Мы можем сесть,— предлагаю я.
Ральф подозрительно смотрит на скамейку, брезгливо
ощупывает пальцами сиденье, потом с трудом выдавли¬
вает:
— Почему бы и нет! Садитесь.
Я сажусь, а он продолжает торчать возле скамейки,
боясь испачкать свой великолепный костюм цвета зернис¬
той икры.
— Вы отлично понимаете, Бэнтон, что, отправив на
тот свет одного или двоих вроде меня, вы себя ни в какой
мере не реабилитируете. И как человек разумный, видимо,
не сомневаетесь в том, что всякая показная реабилита¬
ция — пустое дело, а единственное, что достойно внима¬
ния,— это прибыль.
— Страппый человек. Разве вы ие слышали: у меня
есть начальство. А вы знаете, что в такой системе, как
наша, от этого зависит все.
— Ничего ие зависит. Вы забираете брильянты и ис¬
чезаете.
— Не говорите глупостей,— отвечает он.
Поставив на скамейку свой безупречно черный боти¬
нок, он всматривается в него и вдруг, подняв на меня
глаза, спрашивает:
— А у вас есть брильянты?
— Пока нет.
Американец смеется своим веселым смехом.
— Я так и предполагал.
— Не торопитесь предполагать. Уверен, что в самое
4S2
ближайшее время я их непременно заполучу. И только
для того, чтобы иметь удовольствие предложить их вам.
— Вероятно, это то же самое, что вы предложили
Пенефу.
— Пенефу я ничего не предлагал.
— Неправда. Впрочем, это не имеет значения... И ка¬
ким же образом вы собираетесь заполучить брильянты?
— Самым обыкновенным: забравшись в тайник.
— Надеюсь, это не тот тайник, где уже шарили все,
кому не лень...
— Нет, конечно. Я не имею в виду сейф в холле Гора-
иофа.
— А что вы имеете в виду?
— Нечто такое, о чем никто ие подозревает. Никто,
даже дочка Горанофа, которую ваш Кёниг без конца
осаждает своими хитроумными вопросами. Но согласи¬
тесь, открыть вам тайник — все равно что отдать вам
брильянты. Да, я готов вам их отдать. Но не за гвозди.
Вам — брильянты, мне — досье.
— Это исключено,— вертит головой Бэнтон.— Мне —
полный набор, а вам остальное.— И, желая внести яс¬
ность, он красноречивым жестом подносит руку к виску,
как бы делая выстрел.
В общем, переговоры начинаются туго, и каждый предъ¬
являет максимальные претензии, что совершенно естест¬
венно, потому что при таких сделках всегда надо драться
за максимум, чтобы вырвать у партнера хоть что-то. На¬
конец, устав от бесплодных пререканий, американец бла¬
говолит стать обеими ногами на твердую почву.
— Послушайте, Лоран: даже если вы действительно
предложите мне эти воображаемые брильянты и я согла¬
шусь ответить взаимностью, вам от этого радости мало —
по той простой причине, что досье у меня нет.
— Вы хотите сказать, полного досье,-- поправляю я
его.
Он смотрит на меня несколько настороженно и кивает.
— Значит, вы в курсе...
— Абсолютно. Могу даже доверительно сообщить вам,
что одна часть бумаг уже в моих руках, правда в виде
фотокопий.— И так как он продолжает сверлить меня
взглядом, я спешу добавить: — Только не надо терять
голову Я не настолько глуп, чтобы носить их с собой.
Но у вас хранятся остальные две части.
4СЗ
— Возможно,— уклончиво отвечает Ральф.— Но лич¬
но я располагаю только одной.
— Именами?
— Нет, сведениями о выполняемой работе.
— Это почти что ничего...— бормочу я.
— Это — все,— красноречиво разводит руки амери¬
канец.— Только имейте в виду, я пока вовсе не собираюсь
предлагать вам эти материалы.
— Вы хотите сказать, что готовы вечно трястись над
ничего не стоящими бумажками? И не склонны их поме¬
нять на сокровище в миллионы долларов? Да вы просто
не сознаете, что говорите, Бэнтон.
— Возможно, я и согласился бы на обмен,— продол¬
жает мой собеседник.— Но при условии: за мои негативы
вы отдаете ваши негативы плюс брильянты.
— Это уже непомерная жадность, дорогой!
— Вовсе нет. Просто я соглашаюсь на ваши условия.
Негативы, которые вы можете мне передать,— копия.
Верно, мои — тоже копия. Но вам ведь решительно все
равно, копия или нет. А я, имея на руках два фрагмента,
могу хоть отчасти умилостивить начальство.
— Нет, вы и впрямь ненасытный человек,— произношу
я с оттенком горестного примирения.
— Я великодушен, Лоран. Иначе в это время вам бы
уже делали вскрытие. Вчера вы нанесли побои двум моим
людям, четверо других лечатся в больнице от тяжелых
ожогов. Ваше сегодняшнее издевательство над Томом не
в счет. За любое из этих безумств вам полагается пуля.
А вместо этого, как вы видели, я деликатнейшим образом
освободил вашего мальчишку и дошел даже до того в
своем мягкосердечии, что торчу вот здесь в лесу и бесе¬
дую с вами. Нет, мое великодушие действительно выходит
за рамки здравого смысла. Но что поделаешь — характер.
— Я так растроган, Бэнтон, что готов уступить. Лад¬
но, вы даете мне негативы в качестве скромного задатка,
и будем считать, что мы договорились.
— Никаких задатков,— качает головой американец.—
Вы получите копии в тот самый момент, когда я получу
брильянты.— Он снова смотрит на меня, но теперь его
взгляд приобрел свою обычную сонливость.— Тем не ме¬
нее в этой сделке задаток наличествует. И это — вы. Не
воображайте, что хоть в какой-то мере можете рассчиты¬
вать на бегство. Или на какие-нибудь безумства. С этого
вечера на вас наложен карантин, Лоран. И хотя вы, воз¬
можно, не замечаете этого, но карантин и в данный мо¬
мент имеет место.
Я не стану озираться — я почти уверен, что где-то
рядом его верный Тим или кто-либо еще затаился с писто¬
летом в руке, заранее снабженным глушителем, или за¬
жал в кулаке один из тех ножей, какие так часто в послед¬
нее время вонзаются в спины моих соседей.
— Как вам угодно, Бэнтон,— примирительно говорю
я.— Только не забывайте того, о чем мы уже, кажется,
договорились: чтобы наложить руку на брильянты, мы
должны попасть в тайник. А чтобы я мог скорее до него
добраться, не создавайте мне помех. Налагайте карантин,
но не чините препятствий и не втравливайте меня в состя¬
зания по боксу. Вы, конечно, вряд ли сможете отказаться
от подобных старомодных приемов, так как они — ваша
вторая натура, но, ради бога, не обременяйте меня этим
хотя бы ближайшие несколько дней.
— Я человек покладистый,—неохотно признает Ральф,
как будто с сожалением обнаруживая свою ахиллесо¬
ву пяту.— Я особенно не жажду, чтобы вам расква¬
сили физиономию. Но это зависит и от вас. Придерживай¬
тесь правил, чтобы никто не чинил вам препятствий.—
Он нажимает на кнопку своих кварцевых часов и гово¬
рит: — Испортили мне вечер своим торгом. А ведь могли
составить хорошую предпраздничную партию с теми двумя
гадюками.
— О, «гадюки»! Вы слишком несправедливы к слабым
женщинам.
— У вас есть основания щадить их,— соглашается аме¬
риканец.— Если бы не они, если бы не их дикие выходки,
вы давно бы числились в графе покойников.
— Не огорчайтесь,— советую я, вставая.— Всему свое
время. Всему и всем.
И мы медленно шествуем обратно, в наш тихий мирный
квартал, где, может быть, сейчас эти женщины видят
прекрасные и страшные сны, полные сияющих брильян¬
тов и жутких кошмаров.
Глава девятая
Розмари не спится. Она сидит на диване, на своем
обычном месте, в своей обычной позе, скрестив голые ноги,
и ее лицо с папряженным выражением обращено к двери,
откуда появляюсь я.
— О Пьер! Как вы меня напугали.
— Не ждали?
— Весь вечер только тем и занимаюсь. И дико нерв¬
ничаю. Мне все казалось, на вас снова напали... и, может
быть, я вас больше ие увижу.
Пять или шесть иедокурешшх сигарет, лежащих в пе¬
пельнице, подтверждают ее слова. Обычно она выкуривает
такое количество за день.
— Зря вы беспокоитесь, милая. Каждый вечер поку¬
шения не совершают. Даже в нашем мирном Берне.
— Вы, Пьер, единственный человек, в ком я могу
найти опору! Эта жалкая Виолета оказалась неблагодар¬
ной...
Я предупреждающе вскидываю руку, предлагая ей
сменить пластинку, и без всякой связи спрашиваю:
— А как там ваши друзья импрессионисты? По-преж¬
нему схватывают мгновенья, или как это у пих называ¬
ется? Неуловимое и вечно переменчивое...
— В последнее время перемен хватает и тут, вокруг
пас,— отвечает Розмари.— Жаль только, что все они не
слишком приятны.
— Мы сами виноваты: ие умеем радоваться жизни,—
глубокомысленно замечаю я.— А что, если нам на днях
прогуляться в Женеву?
Она смотрит на меня удивленно, пытаясь расшифро¬
вать мой настойчивый взгляд, и отвечает:
— Почему бы нет? Хоть с папашей повидаюсь.
С «папашей Грабером», уточняю я мысленно и ухожу
на кухню. Однако Розмари следует за мной, и, чувствуя,
что ей не терпится сказать мне о чем-то, я, миновав кухню,
выхожу через заднюю дверь в сад, заговорщически кивнув
Розмари.
— Что-то вы сегодня так странно себя ведете? — спра¬
шивает Розмари, понизив голос.— И что означает эта
ваша мимика? Неужели думаете, нас подслушивают?
480
— Уверен.
— И с каких пор?
— Вероятно, со дня смерти Пенефа. Положение за¬
метно ухудшилось.
— А чем вызвана ваша поездка в Женеву?
— Не могу сказать, пока не выяснится одно важное
обстоятельство.
— Опять я должна сходить с ума...
— Зачем? Давайте лучше полакомимся яичницей с
ветчиной.
Отъезд происходит только в среду, рано утром, потому
что лишь во вторник вечером я нахожу в тайнике «вольво»
лаконичное указание Борислава, и мне приходится битых
два часа кружить по городу, пока я получаю наконец
возможность оторваться от очередного прилипалы. Бэнтон
сдержал слово: никто меня не трогает, но зато слежка
не прекращается. Мне удается увернуться из-под наблю¬
дения всего на несколько минут, потом снова, вполне соз¬
нательно, я суюсь в поле зрения моего «опекуна», чтобы
не вызывать лишних подозрений.
Согласно народному поверью, среда тоже плохой
день — по тем соображениям, что находится как раз по¬
середине недели. Но если обращать внимание на поверья,
то понедельник еще хуже, не говоря уже о вторнике, дур¬
ная слава которого не нуждается в комментариях, а рав¬
ным образом и о четверге, в особенности же о зловещей
пятнице, так что невольно отдаешь предпочтение субботе
и воскресенью, но это выходные дни.
Примирившись с нерадостным прогнозом, связанным
со средой, я предлагаю Розмари отправиться на ее маши¬
не. Конечно, ее красный «фольксваген» очень бросается
в глаза, однако, может быть, именно это заставит пресле¬
дователей поверить в мои добрые намерения. Надеяться
на то, что тебе удастся раствориться в транспортном потоке
в такой багровой машине — все равно что пытаться спря¬
тать верблюда в стае гусей.
— Ваш «вольво» нуждается в ремонте? — спрашивает
моя приятельница, пока я протираю переднее стекло
«фольксвагена».
— Вовсе нет. Я даже боюсь, что в мое отсутствие его
снабдили какой-нибудь лишней деталью.
— А где гарантия, что и мою букашку не удостоили
того же внимания?
487
— Гарантии нет. Но кажется, в последнее время кое-
кто перестал обращать иа вас внимание, милая. Боюсь,
и на Флору тоже.
— В том числе и вы? — восклицает она с притворным
удивлением.
— Вы прекрасно знаете: мой интерес напрочь привя¬
зан к одному-единственному объекту. Я не импрессио¬
нист.
Утро выдалось солнечное и обещает теплый день, что
очень хорошо, а может, и не так уж хорошо — все будет
зависеть от температуры. Я предоставляю Розмари вести
«фольксваген», в конце концов, это ее машина, а не моя,
но все же предупреждаю ее, чтобы без нужды не превы¬
шала скорость и вообще не создавала впечатления, будто
мы стараемся убежать от чего-то.
Это «что-то» — его я достаточно отчетливо вижу в зер¬
кале над ветровым стеклом — всего лишь черный «сит¬
роен», элегантный, как лаковый башмачок, с показным
безразличием движущийся за нами иа некотором расстоя¬
нии.
— Это вас раздражает?..— тихо спрашивает Розмари,
тоже заметившая черную машину.
— Первое время. Пока привыкаешь. А потом входит
в привычку, и испытываешь обиду, если позади никого
нет: словно тобой пренебрегли.
— Создается впечатление, что вы давно к этому при¬
выкли.
— Не могу припомнить, с какого именно числа.
— Я вообще ничего не знаю о вашем прошлом, Пьер.
В тот вечер, когда я вас так ждала, мне вдруг пришло
в голову, что если вы не вернетесь, то так и уйдете из
моей жизни, не успев ничего о себе рассказать. Действи¬
тельно странно: живешь с человеком долгие месяцы под
одной крышей, спишь в одной постели и решительно ни¬
чего ие знаешь о нем, о его прошлом, о детстве...
— Что вам рассказывать о моем детстве, когда его
у меня не было,— отвечаю я небрежно.— Я подкидыш,
выросший в приюте. Не то что вы — из зажиточной семьи.
— О, зажиточная семья! — с усмешкой бросает она.—
Это все видимость, созданная стараниями Грабера. Зажи¬
точная семья!..
Она нервно сигналит, чтобы забравшийся в левый ряд
грузовик принял вправо. Потом сигналит снова и снова,
пока тяжелая машина не спеша освобождает наконец про¬
езд.
— Верно, квартал, в котором мы жили, был богатый,
но мы богатыми никогда не были, отец сумел обзавестись
маленькой чердачной квартирой с помощью своего шефа,
владевшего восьмикомнатными апартаментами на втором
этаже. Но за свою чердачную квартиру мы должны были
как-то расплачиваться, и эта забота съедала все мысли и
средства моего отца. К каким только хитроумным ходам
он ни прибегал: брал ссуду в одном банке, чтобы погасить
в другом, оплачивал одну закладную, чтобы тут же свя¬
зать себя другой.— Она на время замолкает, вперив взгляд
в летящую навстречу асфальтовую ленту, потом произно¬
сит: — В сущности, зачем я рассказываю все это...
— Если я недостоин вашего доверия, можетепе расска¬
зывать.
— Что за глупости! Просто не хочется вам досаждать.
Печальная история. Эти операции стали для моего отца
делом жизни, а под конец он великодушно передал эста¬
фету мне. Все это, говорил он, мы делаем для тебя, квар-
тиренка останется тебе, и ты должна помнить: родители
пожертвовали всем, чтобы у тебя была крыша над голо¬
вой, много ли таких, которые могут похвалиться, что
имеют собственную крышу над головой! Эта крыша доста¬
лась ему по милости его шефа, но услуги, оказываемые
нам богачами, обычно стоят очень дорого! Вот и эта услу¬
га поработила отца на всю жизнь; бедняга надеялся стать
главным кассиром, и тогда все уладится, однако ои так им
и не стал до самой пенсии. А когда вышел на пенсию, опе¬
рации по оплате квартиры легли на его плечи еще большим
бременем, заботы и вечное напряжение до такой степени
истощили его, что пневмония за два дня унесла беднягу в
могилу.
Слушая историю Розмари, и впрямь весьма прозаичес¬
кую, я рассеянно наблюдаю пролетающий мимо пейзаж,
тоже весьма прозаичный, не имеющий ничего общего с от¬
крытками для туристов: голые холмы, в лоскутья искром¬
санные ржавыми изгородями, разрытые участки земли, на
которых желтые экскаваторы черпают красноватую глину,
скучные серые постройки и слепые боковые стены завод¬
ских зданий. В Швейцарии, как и во многих других мес¬
тах, будничная реальность имеет мало общего с поэтически¬
ми представлениями, как не без оснований отметила про¬
стодушная Виолета.
— За эту крышу над головой,— слышится голос Роз¬
мари,— мне и самой пришлось расплачиваться, причем с
самого детства. В классе, где я училась, были дети одних
богачей, и они относились ко мне весьма пренебрежитель¬
но. Конечно, никому из них не приходило в голову при¬
гласить меня в гости, но я от этого особенно не страдала.
Меня больше донимало другое. Хоть они и относились ко
мне пренебрежительно, но все же замечали, как я одета, а
на мне всегда было все самое дешевенькое, что продавалось
в магазинах «Мигро», тогда как все остальные дети оде¬
вались у «Бон Жени», поэтому меня они прозвали мисс
Мигро, и я часто плакала от унижения — наедине, ко¬
нечно,— но, когда жаловалась матери, что меня обзывают
«мисс Мигро», и просила перевести меня в другую школу,
мать говорила, что это для меня хорошая наука, чтобы я
всегда помнила, где мое место, а отец гнул свое — какая
польза, что ты пойдешь к беднякам, если человек может
чему-то поучиться, то не у бедняков, а у богатых людей,
а мать ему в ответ: ты уж лучше помалкивай, всю жизнь
работаешь на богачей, и единственное, чему ты у них нау¬
чился,— это считать их деньги.
— Не надо так сильно жать на газ, сбросьте немного
скорость,— говорю я, заметив, что стрелка дрожит на
ста тридцати и те, сзади, начинают нервпичать и тоже жмут
вовсю.
— Верно, я увлеклась,— тихо отвечает Розмари и от¬
пускает педаль.— Стоит мне разволноваться — и я не¬
сусь как угорелая...
— Значит, ие перевели вас в другую школу?
— Нет. Но однажды в нашем классе появилась новая
девочка, она тоже была не из богатых, хотя одевалась но
у «Мигро», и мы с ней постепенно подружились. Возможно,
«подружились» — слишком сильно сказано, потому что
она была очень неразговорчива, держалась замкнуто, но
иногда мы с пей гуляли вместе и часто ходили в картинную
галерею «Пти пале» — ее отец служил там администрато¬
ром,— и для меня был настоящий праздник бродить по
этим светлым и тихим залам и рассматривать выставлен¬
ные там прекрасные картины, ведь в те годы я не была из¬
балована, у пас дома даже телевизора не было — отец
все экономил, чтобы платить по закладным,— да и в кино
490
я бывала, только когда нас водили всем классом. Полин,
знакомая с сокровищами галереи, рассказывала мне о не¬
которых, про то, как Зевс явился к Данае в виде золотого
дождя, да про то, как Сусанну подстерегали сладостраст¬
ные старцы, но больше всего меня привлекали те картины,
которые ие нуждались в пояснениях, особенно пейзажи,
и особенно полотна импрессионистов — может быть, свои¬
ми странными красками, потому что от этих красок самое
обыдепное становилось каким-то праздничным,— и я
могла до самозабвения любоваться какой-нибудь рекой,
лесом, небом, мысленно уносилась в дальние дали, испы¬
тывала чувство покоя и умиротворения — знаете, слов¬
но лежишь в высокой траве и ласковый ветерок тихо веет,
а ты всматриваешься в облачно-солнечные просторы неба.
Впереди, по правую сторону, маячили бензоколонка
и ярко-желтый навес придорожного кафе.
— Я бы выпила кофе,— говорит Розмари, сбавляя
скорость.
— Неплохая идея,— киваю я и все же посматриваю иа
часы: немногим больше девяти, времени у нас достаточно.
Мы садимся за столик на террасе. Место открытое, и
никому не придет в голову, что тут замышляется нечто
большее, нежели мирный завтрак. Вероятно, того же мне¬
ния и те, что в «ситроене», паркующемся за бензоколонкой.
— Значит, с тех пор вы посвятили себя искусству? —
возобновляю я разговор, когда нам приносят кофе со
сливками и рогалики.
— Да, но это было всего лишь детское увлечение, не
имевшее никаких последствий,— уточняет Розмари, поме¬
шивая кофе.— Иногда Полин давала мпе с собой какой-
нибудь альбом своего отца, и дома, рассматривая его, я
постепенно узнавала историю каждого из этих художников,
меня до слез растрогала печальная судьба Ван Гога, и
Гогена, и бедного Сислея, и я все больше мечтала заняться
делом, которому посвятил себя отец Полин, а так как По¬
лин мне говорила, что для этого надо знать историю ис¬
кусства, я постепенно свыклась с мыслью, что мой путь
окончательно определился — я стану искусствоведом.
Только когда пришло время получать диплом об оконча¬
нии гимназии и я поделилась своей мечтой с отцом, он за¬
явил, что это чистое ребячество, что у него нет никаких
средств содержать меня долгие годы, пока я буду учиться
в университете, что закладные душат его как никогда и
491
остается единственный выход — я должна поступить на
курсы секретарш, по возможности скорее закончить их,
чтобы как-то оплатить эту крышу над моей головой, под
которой мне предстоит жить всю жизнь.
Она кладет на стол ложечку, сообразив наконец, что
увлеклась, подливает сливок в кофе и погружает в него
кончик рогалика. Затем откусывает его и отпивает кофе.
— Но вы же понимаете, Пьер, человеку нелегко рас¬
статься со своей мечтой, особенно если это мечта его юнос¬
ти, самая заветная. Я сказала отцу, что буду самостоятель¬
но добывать себе средства, буду учиться и работать одно¬
временно, а он мне в ответ: что ж, дело твое, иди учись,
раз тебе так хочется, а тем временем мы с матерью будем
торговать цветами на улице, чтобы платить по закладным.
Он был уже в предпенсионном возрасте, и рассчитывать
иа его повышение не имело смысла, дело и вправду могло
дойти до торговли цветами, и, представив себе, как они
с матерью стоят, словно нищие, где-нибудь на углу рю
Монблан, я чуть с ума не сошла, мне пришлось отказаться
от мысли об университете и поступить на курсы машино¬
писи и стенографии. Этим и кончилась сказка.
— Первая сказка,— уточняю я.— Чтобы началась
вторая.
— Какая «вторая»? — спрашивает Розмари.
— Да эта, про драгоценные камни.
— Верно. Возможно, вы шутите, но так сложилось,
что красота вечно искушает меня. Камни восхищали меня,
когда я стала работать в фирме... Эти кусочки затвердев¬
шего света... самые чистые цвета и самые звучные... Но
что вам рассказывать о красоте, если вы к ней не имеете
никакого отношения, если для вас она не существует даже
в денежном измерении? Тогда-то я узнала не только как
делаются камни, но и как делаются деньги. Бразильский
бедняк лишает земные недра тысячелетних кристаллов, а
его грабит владелец шахты, которого в свою очередь гра¬
бит скупщик, сам он становится жертвой фирмача, фир¬
мач не остается в долгу перед оптовиком, оптовик перед
ювелиром, а главный потерпевший этой цепной реакции,
конечно, покупатель — он покрывает все расходы.
— Разделение вины...
— Да, и такое разделение, что виновных не остается.
Каждый грабит сообразно своему положению, грабит как
может^ и в этом проявляется жизнь общества* его дыхание*
492
кровообращение, и я не могу понять, какой нам с вами
резон провозглашать себя единственно честными людьми
в этом мире всеобщего грабежа. Лично я на такую честь
не претендую.
— Я вас прекрасно понимаю,— вторгаюсь я в ее мо¬
нолог.— Но вы тоже должны меня понять: когда мы прие¬
дем в Женеву, мне понадобится во что бы то ни стало ус¬
кользнуть от этих, что позади нас, чтобы сделать одно важ¬
ное дело...
— Какое дело? — подозрительно спрашивает Роз¬
мари.
— Одно дело, непосредственно связанное с вашим ин¬
тересом к камням. Мне кажется, я нащупал путь к месту,
где таятся брильянты.
— О Пьер!..
Она пытливо смотрит на меня своими темными глаза¬
ми, и в их выражении надежда явно превозмогает недове¬
рие.
— Вот видите, я ничего от вас не скрываю. Будь у меня
желание что-то скрыть от вас, я бы мог поехать в Женеву
один.
— Я вам верю... Мне бы хотелось вам верить...
— В таком случае вы остановите машину перед домом
Грабера и подскажете, как мне пройти по дворам.
— Но ведь это означает, что я расконспирирую себя...
— С этим вы давно справились,— успокаиваю я ее.
— Думаете, что кто-то...
— Не думаю, а знаю. И не «кто-то», а Ральф Бэнтон.
— Ральф Бэнтон? Не может быть!
— Вы однажды сказали, что в тихом омуте...
— Я имела в виду совсем другое,— торопится она воз¬
разить.
— Что именно?
— То, что он извращенный тип. И посещает проституток
у вокзала... Что иметь дело с порядочными женщинами
едва ли способен.
— Может, ему просто не удается узреть тонкую раз¬
ницу между теми и другими.
— Циник! — выстреливает она.
Проезжаем Лозанну, хотя в последнее время Лозанна
все больше привлекает мое любопытство, и к одиннадцати
мы в Женеве. Розмари едет медленно, в строгом соответ¬
ствии с инструкцией и дает полную возможность «ситрое-
493
пу» следовать за нами. Когда мы сворачиваем на неболь¬
шую улицу, где находится предприятие Грабера, «ситроен»
останавливается в самом начале ее, чтобы не уткнуться нам
прямо в хвост. Когда мы с Розмари входим в парадную
дверь, она поднимается по лестнице наверх, а я незаметно
пробираюсь к черному ходу и через двор попадаю в со¬
седний проулок.
Чтобы нарваться па мою дорогую Флору.
— Предатель! — бросает она ледяным тоном.
— Любезности потом,— тихо говорю я.— У тебя есть
машина?
И за могучим корпусом немки тотчас замечаю стоящий
напротив «опель».
— Бежим,— предлагаю я и тороплюсь к машине.
— Куда? Л Бруннер? — спрашивает Флора, но покор¬
но следует за мной, быть может опасаясь, что я ускольз¬
ну от псе.
— Бруннер, видимо, караулит с фасадной стороны,—
говорю я и готовлюсь запять место водителя.
— Да, он там, в кафе,— вносит ясность Флора и ка¬
ким-то чудом успевает опередить меня.
— Раз так, езжай на Лозанну.
— А чего это ты мною командуешь? — недоумевает
она, пуская двигатель.— Разве я могу так оставить Брун¬
нера?
— Бруннер ие ребенок. Если мы пойдем его искать,
все пропало. С той стороны люди Бэнтона.
Она резко трогается с места, молча выезжает иа набе¬
режную, сворачивает на мост Монблан и только после это¬
го спрашивает: — Люди Бэнтона?
— Да, твоего милого Бэнтона, которого ты пыталась
охмурить.
— Стараться охмурить кого бы то ни было не в моем
характере, Пьер,— с достоинством возражает Флора.—
Мужчины и без того постоянно липнут ко мне.
— Только Бэнтон почему-то к тебе липнуть ие стал,
а прилип ко мне.
— Это человек Кёнига, не так ли?
— Наоборот, если ты хочешь знать.
— Тогда как ты весь к услугам Грабера и Роз¬
мари.
— Я давно оказываю услуги Розмари, но только как
хозяин. Неужто не видишьд что она мне нужна в качестве
494
ширмы? А представилась возможность уйти черным хо¬
дом — и я тут же ее оставил.
— Слежу за вами с самого Берна.
— Ну раз больше делать нечего...
Миновав мост, она сворачивает направо и едет по на¬
бережной.
— А сейчас, милая, покрепче жми на железку своей
нежной ножкой.
— Пьер, ты же знаешь, я терпеть не могу, когда мною
командуют,— ворчит она, но повинуется.
Машина стремительно несется по бульвару, достаточно
свободному в этот час, потом сворачивает влево, и нес¬
колько минут спустя мы на шоссе, ведущем в Лозанну.
— А что, собственно, нам делать в Лозанне?
— То, что я обещал тебе и Бруннеру.
— Разве брильянты в Лозанне?
— Брильянты не в Лозанне, но путь к ним ведет через
Лозанну.
— Я не люблю пустой болтовни, ты это знаешь. Гово¬
ри ясно, мой мальчик.
— Яснее уже некуда. Я должен встретиться с одним
человеком и получить от пего кое-какие сведения. Све¬
дения неполные, однако в сочетании с другими картина
предстанет полной.
— Какие еще сведения? Что ты мне морочишь голо¬
ву? — восклицает обычно спокойная Флора, мои туманные
намеки выводят ее из себя.
Ужасная женщина. И причиняет мне сейчас столько не¬
удобств. Но как я мог предвидеть эту встречу? Раз уж нар¬
вался, деваться некуда. Придется весь день таскать ее с
собой. Кроме... Чего?
— Чутье подсказывает мне, что в какой-то момент бли¬
жайших суток я смогу изречь магическую фразу «Сезам,
откройся!»,— пробую я успокоить Флору.— Тогда-то ты
поймешь, что не зря я морочил тебе голову.
— Имей в виду, ты можешь изрекать, что тебе забла¬
горассудится, но только в моем присутствии,— предупре¬
ждает Флора.— Отныне мы неразлучны.
— Ну-ка повтори эти слова, мое солнышко! Мне почу¬
дилось, будто я слышу райскую музыку.
— Не распускай слюни, Пьер! Имей в виду, я говорю
иа полном серьезе.
495
У меня нет оснований сомневаться. Я обвожу унылым
взглядом уже знакомый пейзаж — берега голубого Же¬
невского озера, в последнее время заметно помутневшего,
зеленые парки, среди которых ютятся белые виллы и свет¬
лое небо,— но на душе от этого светлее не становится.
— У тебя, дорогая, слишком коммерческий взгляд на
жизнь. До такой степени коммерческий, что, когда я го¬
ворю «любовь», ты подразумеваешь «деньги».
Ио Флору, как видно, нисколько не обижают мои слова.
Напротив.
— Самое главное в этом мире, мой мальчик,— уметь
делать деньги. Но к этому надо добавить: для всякого
дела нужен инструмент. Для этого — тоже.
— Видимо, ты и меня рассматриваешь как инструмент.
— Почему бы нет? Лишь бы годился...
— Если меня не обманывает зрение, природа доволь¬
но щедро одарила тебя... инструментом.
— Двумя,— уточняет она.— Но второй не из разряда
телесных атрибутов, и он гораздо важнее — это разум,
мой мальчик. А то, что ты имеешь в виду, ценится только
в публичных домах.
— Почему? Недавно я читал, в Америке какая-то фено¬
менальная женщина ежедневно получает десятки писем с
предложениями вступить в брак. Верно, она сантиметров
на двадцать выше тебя да и весом килограммов на сто
превзошла, но и тобой грех пренебречь. Вероятно, мужчи¬
ны при виде тебя просто обалдевают.
— Я же тебе говорила! Липнут как мухи. Несмотря на
твои гнусные намеки. Обалдевают, это правда. Но им лишь
бы разок поужинать со мной наедине, и больше чем на
простенький браслетик в две тысячи их не хватает. Мне,
чтобы заработать две тысячи, проще раздеться в каком-ни¬
будь притоне в Сан-Паоло. Ты, пожалуйста, не путай меня
с любой другой женщиной.
— Ладно,— говорю.— Не будем пока о твоей фигуре
и о твоих габаритах. Обратимся к интеллекту. Разве тебе
есть на что жаловаться?
— Отнюдь, но меня заботит другое. Чтобы делать день¬
ги, надо иметь еще один инструмент...
— Опять же деньги.
— Именно. Нужен капитал.
— Держу пари, что в эту минуту в маленькой старой
Европе двести-триста фирм на грани банкротства, хотя,
436
когда они начинали, и деньги были у них немалые, и мара¬
ковали они, должно быть, неплохо.
— Раз они на грани банкротства, значит, чего-то им
определенно недоставало,— невозмутимо возражает Фло¬
ра.— И скорее всего, именно сообразительности. Каждый
дурак, способный копить и наживать, воображает, будто
у него ума палата.
— Если под словом «интеллект» ты подразумеваешь
свет гениальности...
— Моя соседка фрау Пульфер,— говорит Флора, не
обращая внимания на чушь, которую я несу,— нажила
состояние на мизерном наследстве в двадцать тысяч плюс
сообразительность. Могу запросто это подтвердить, пото¬
му что не так уж давно заправляла в одной из ее лавчонок.
— Лавчонок по продаже чего?
— Не брильянтов. И не парижских туалетов. А самых
банальных вещей: трубок, зажигалок, пепельниц, сига¬
рет...
— Что можно выгадать на пачке сигарет?
— Мелочь, конечно. Но если ты за день сбываешь ты¬
сячи пачек... Когда трубка стоимостью в пятьсот марок
приносит тебе двести марок чистой прибыли и если ты име¬
ешь понятие, где открыть лавчонку и как ее обставить...
— Это и есть твоя мечта?
— Торговать табаком? Ты опять путаешь меня с кем-
то, Пьер. То я для тебя американский феномен, то фрау
Пульфер.
— Вот там, сразу за перекрестком, небольшая развил¬
ка,—говорю я.—Свернешь направо и остановишься.
— Мы же едем в Лозанну?
— Свернешь направо и остановишься,— повторяю я.
— Ага, поняла! Ну и хитрец...
Мои наблюдения в зеркало заднего вида пока ничего
особенного не дали, однако немудрено и ошибиться, осо¬
бенно если у того, кто тащится следом, чуть больше интел¬
лекта, как выражается Флора. Так что невредно пропус¬
тить идущий за нами поток машин — а вдруг кто-нибудь
от самой Женевы нас сопровождает.
Мы остановились на небольшом проселке, скрытом те¬
нистыми деревьями. Заметить нас с шоссе не так просто,
зато мы можем преспокойно вести наблюдение. И хотя мы
успели выкурить по сигарете, ничего подозрительного на
шоссе я ее обнаружил.
17 № 3190
497
— Выруливай,— говорю.— И остановись где-нибудь
у вокзала. Да по возможности не на виду у всего города.
— Видали, как он мною командует! — бормочет Фло¬
ра, изумленная моим нахальством.
Однако выруливает на шоссе и десять минут спустя ос¬
танавливается — в строгом соответствии с указаниями —
на глухой улочке позади вокзала.
Мы входим в отель «Термишос».
— Господин и госпожа Лоран,— сообщаю человеку за
окошком регистратуры.
Человек разглядывает нас с видимым интересом, в осо¬
бенности, конечно, Флору.
— На сколько дней?
— О, только на один вечер,— торопится предупредить
моя дама, хотя ее информация в корне неверна: мы и до
вечера не собираемся оставаться.
Человек подает мне ключ, велит слуге проводить нас и
сам все так же взглядом провожает Флору до лифта.
Пока моя временная супруга освежается под душем, я
делаю два телефонных звонка, стараясь не перекрывать сво¬
им голосом шум льющейся из крана воды. Сперва я звошо
в авиакомпанию и прошу связать меня с господином Сприн¬
гом. Опять неосторожность с моей стороны, но, когда до
финиша осталось не так много, а обстоятельства склады¬
ваются не лучшим образом, осторожничать не приходится.
— Я бы хотел спросить...— говорю в трубку.
— Да?
Смысл вопросительной интонации вполне ясен, по
крайней мере для меня: Борислав сумел все же отправить
в Центр вынутые из кассеты досье. Торжествующе вешаю
трубку — прервали, дескать, окаянные.
— Кому ты звонишь, мой мальчик? — Флора высовы¬
вает из ванной мокрое лицо.
— Пытаюсь связаться с тем человеком, помнишь, я
тебе говорил...
Она не возражает, по на всякий случай забывает за¬
крыть дверь. Важнейшая часть операции закончена. Те
перь можно отдохнуть. И продолжать без того гнетущего
чувства, будто играешь на средства, взятые из государ¬
ственной казны.
Набираю другой помер. Флора, конечно, закрыла кран,
чтобы лучше слышать.
— Мосье Арон?.. Это Лоран, вы, должно быть, слыша¬
498
ли обо мне... Да-да, было бы очень приятно. Где бы вы
предложили встретиться? Словом, где можно хороню по¬
есть? Я, признаться, плохо знаю ваш город... Да, да...
Чудесно!.. Ровно в час...
— Надо было ему сказать, что придешь с женой,—
напоминает Флора.
— Он заметит тебя и без предупреждения. Но боюсь,
твой приход может все испортить...
Какое-то время мы спорим: Флора горит желанием при¬
сутствовать на предстоящей встрече, однако мысль, что
ее любопытство может погубить все дело, смиряет ее.
— Хорошо, мой мальчик,— уступает она в конце кон¬
цов.— Послушаюсь тебя и на этот раз, хоть я терпеть не
могу, когда мною командуют. Но не воображай, что я
предоставляю тебе полную свободу. Я буду в том же залег
только за другим столом. И постарайся распрощаться с
этим Ароном внутри помещения, потому что на улице тебя
будет ждать твоя крошка Флора. Надеюсь, ты запомнил?
отныне мы неразлучны!
Ужасная женщина.
* * *
В ресторан «Два голубя» мы с Флорой входим вместе,
но она располагается за отдельным столиком возле окна,
что побуждает меня занять место в противоположном уг¬
лу. Народу здесь немного: сегодня рабочий день, да и цены
тут дай бог.
Моя дама бросает на меня взгляд, полный укоризны, а я
прикидываюсь рассеянным и время от времени посматри¬
ваю на входную дверь. Дистанция между нашими столи¬
ками, видно, не нравится Флоре. Пускай. Не хватало еще,
чтоб она сидела где-нибудь поблизости и подслушивала.
Но вот в зале появляется седой человечек в сером костю¬
ме, он озирается по сторонам — вероятно, пытается кого-то
найти. Я решаюсь помочь ему и, приподнявшись, взгля¬
дом приглашаю к себе.
Мосье Арон?
— Мосье Лоран?
Предоставляю гостю самому ознакомиться с меню.
Для мосье Арона это, вероятно, необычный случай—прий¬
ти в такой ресторан и иметь возможность удовлетворить
17*
499
свои гастрономические вожделения. Стоит ли уточнять,
что они сосредоточены на самых дорогих блюдах, но тут
уж я достаточно натренирован — школа моего Бенато.
Пока гость изучает меню, я окидываю беглым взглядом
его самого. Многолетний канцелярский труд сделал этого
человека немного сутулым. Большой горбатый нос свиса¬
ет вниз, как будто все годы вместе с хозяином усердно всма¬
тривался в бумаги. Маленькие влажные глаза вооружены
очками с толстенными стеклами, которые он снимает толь¬
ко затем, чтобы заменить другими, для дальнего расстоя¬
ния. В ходе обеда я имею удовольствие убедиться, что
его постоянное внимание к оптике не ограничивается сме¬
ной очков, а сказывается еще и в том, что он постоянно
двигает их то вперед, то назад по широкой переносице,
весьма удобной для таких операций.
Серый костюм гостя выглядит в общем прилично, од¬
нако, если посмотреть более придирчиво, нетрудно заме¬
тить, что он уже на грани приличия: все «невралгические
точки» — локти, спина и, вероятно, другие места —
достаточно потерты. Подобные следы заметного упадка
видны на сорочке, вышедшем из моды галстуке и ботин¬
ках. Но если у вас закрадывается мысль, что приметы об¬
ветшалости свойственны также и психике мосье Арона, то
вы будете неприятно удивлены: он нисколько не утратил
своих духовных способностей, особенно ту из них, которую
принято считать самой необходимой,— сообразитель¬
ность. В этом я убеждаюсь с первых же слов, когда метр¬
дотель удаляется, чтобы сделать необходимые распоряже¬
ния.
— Ваш друг довольно подробно разъяснил мне, куда
направлены ваши интересы,— говорит мосье Арон, со¬
вершенно сознательно переступая досадное предисловие
вроде: «Нравится ли вам наш город?» да «Какое впечатле¬
ние произвел на вас кафедральный собор?»
— Я очень рад. Это позволит нам сэкономить время.
— Не знаю... Не уверен...— осторожно возражает
гость.— Должен вам сказать, у меня возникли некоторые
сомнения. Я имею в виду профессиональную тайну и про¬
чее. Мы люди старого поколения, мосье Лоран...
— Именно это внушает мне доверие,— спешу я поще¬
котать его самолюбие.— Старое поколение не то что новое.
Но щекотка, как видно, не оказывает желаемого дей¬
ствия.
500
— Приятно слышать. Однако, может быть, именно
этим и вызваны мои сомнения.
— Что вас так смущает? — стараюсь его подбодрить.—
Вам скоро на пенсию.
— Да. Это еще одно основание проявлять осмотритель¬
ность.
Как бы в подтверждение сказанного он сменяет очки
для чтения другими, позволяющими видеть дальше, толь¬
ко взгляд его обращен не на меня, а скользит мимо, туда,
где сидит Флора. Словом, Сусанна и сладострастные стар¬
цы, как говорит моя квартирантка.
— Ничто ей не грозит, вашей пенсии,— продолжаю
я успокаивать гостя.—- В лучшем случае что-нибудь при¬
бавится к ней.
— Что-нибудь...— недоверчиво вздыхает мосье Арон
и снова предельно сосредоточивается.— Это ваше «что-
нибудь» мне ничего не говорит. Люди моего поколения
привыкли выражаться более определенно.
— Надеюсь, единица с тремя нулями звучит достаточно
определенно?
— Да, но и весьма обескураживающе. Как вам извест¬
но, единица — самая маленькая из всех возможных
цифр.
— А нули позади нее...
— Нули есть нули, без них, конечно, не обойтись.
Он, вероятно, собирается выдать еще какое-нибудь ос¬
корбление в адрес единицы, но в этот момент кельнер при¬
носит для мосье Арона черную икру, а мне — заурядные
ломтики копченого окорока, потому что, если один из ко¬
манды идет на безоглядное расточительство, другому при¬
ходится балансировать на грани скупости.
Пока мы расправляемся с закуской, кельнер снова начи¬
нает суетиться возле нашего стола, вооруженный всякими
спиртовками и сковородками, чтобы закончить у нас на
глазах сложное приготовление основного блюда. Блюдо
это, говоря между нами, кусок обычной телятины, при¬
правленный какими-то там изысканными соусами, а в ка¬
честве гарнира кладут грибы, мелкие кусочки мяса и не
помню что еще — и все это только для того, чтобы при¬
шлепнуть к простому блюду какое-нибудь диковинное
название и заломить невероятную цену.
Наконец кельнер подносит нам в строгом соответствии
с ритуалом фирменную достопримечательность и прохажи¬
501
вается в сторонке, что позволяет мне вернуться к прер¬
ванной беседе.
— А моту ли я знать, как вы сами представляете ин¬
тересующую нас цифру?
Гость методично дожевывает ломтик филе, добавляет
для вкуса грибочек, отпивает «бордо» девятьсот пятьдесят
какого-то там года и лишь после этого отвечает:
— Я ее представляю как нечто действительно способ¬
ное толкнуть разумного человека на риск...
— Но тут вообще нет риска.
— Вы так считаете? —* укоризненно качает головой
мосье Арон.— Для вас, молодых, существует лишь один
риск — тюрьма. А запятнанное достоинство? А попран¬
ная честь?
Раз в ход пошли такие громкие слова, значит, цена бу¬
дет изрядная. Дети и те знают, что честь и достоинство де¬
шево не продаются.
Пускай, думаю, гость сперва насытится как следует
да выпьет еще два-три бокала вина, может, тогда станет
сговорчивей. Старик действительно оживляется, но причи¬
на не столько во мне, сколько во Флоре, а та, как бы по¬
чувствовав, что на нее обращают внимание, вызывающе
закинула ногу на ногу, оголив свои импозантные бедра,
и с равнодушным видом курит ту вкусную сигарету, ко¬
торая венчает обед и с которой так приятно кофейничать.
— Мне кажется, эту молодую даму я вижу впервые...—
бормочет мосье Арон, меняя, уж не знаю в который раз,
свои очки.
Он произносит эту фразу таким тоном, словно являет¬
ся завсегдатаем «Двух голубей» и со всеми здешними посе¬
тителями на короткой ноге. Я не считаю нужным отвечать,
поскольку я здесь человек случайный и у меня, естественно,
нет оснований быть знакомым с дамой.
— Я так и не услышал от вас, как вы сами представляе¬
те себе цифру,— пробую напомнить ему во время кофе.
— Мое представление, мосье Лоран, основательно тя¬
готеет к семерке. Говорят, будто семь — еврейское число,
но никуда не денешься: я еврей по отцу, так что для меня
это число в какой-то мере вопрос национальной гордости.
— Если не ошибаюсь, в Библии нередко встречается и
цифра три,— пытаюсь я возразить.
Однако он решительно качает головой: в Библии, как
и в любой большой книге, могут встречаться самые раз¬
502
личные цифры, однако всему миру известно, что истинно
еврейское число — семь, и не случайно поэтому он не об¬
ращается к числу девять, которое тоже почитается в Свя¬
щенном писапии.
Наконец после долгих дружеских пререканий мы ос¬
танавливаемся на числе довольно-таки безличном, но
удобном для нас обоих — пять.
— Вы только не забывайте, что в цифру пять входит
и ключ,— спешу я предупредить собеседника.
— Ключ? Какой ключ? — удивляется мосье Арон и
даже приподнимает очки, чтобы получше разглядеть меня
и убедиться, что собеседника не хватил солнечный удар.
Он так удивляется, как будто все это время мы толковали не
о сооружениях с замками и ключами, а об охране окружа¬
ющей среды.
— Ключ от сейфа,— наивно поясняю я.
Мосье Арон не склонен скрывать, что мои слова зву¬
чат действительно наивно, потому что к сейфу имеет от¬
ношение совсем другая фирма, где у него есть один зна¬
комый, правда человек исключительно трудный, и потом,
дело это очень старое, и поиски дубликата будут сопря¬
жены с немалыми трудностями, а раз так, то о пятерке не
может быть и речи, и даже кабалистическое число семь
довольно мизерно, так что нам следует прямо и решительно
переходить к девятке.
Флора издали следит за нашим оживленным разгово¬
ром, она уже сама не своя от этого оживления и от того,
что мы, очевидно, буксуем на месте; при иных обстоятель¬
ствах я, наверное, пригласил бы ее к нам, чтобы старик
мог увидеть ее поближе и размяк малость, по в данный мо¬
мент я даже думать об этом не решаюсь: это означало бы
впустить волка в кошару.
Наконец-то после долгого торга мы сошлись на компро¬
миссном решении, которое, как и следовало ожидать, вы¬
ражается именно семеркой — это еврейское число, после
того как на него было израсходовано столько слюны, мы
обнимаем с чувством облегчения.
Оказывается, вопреки невероятным трудностям, с ко¬
торыми связаны поиски ключа, он может быть доставлен
уже во второй половине дня, самое позднее — к шести ча¬
сам вечера. Я даже подозреваю, что он и сейчас находится
в одном из карманов гостя, и если мосье Арон не пожелал
503
ого вытащить, то лишь с единственной целью — вытрясти
из меня дополнительно пару тысчонок.
— Достоинство тайника,— начинает наконец старик
выкладывать свою информацию,— состоит в том, что он
не фигурирует в первоначальном плане постройки и,
следовательно, не может быть обнаружен при рассмотре¬
нии плана. Имейте в виду, господин, это железобетонный
бункер, врытый глубоко в землю и непосредственно примы¬
кающий к зданию. Этот бункер — плод горячего воображе¬
ния бывшего владельца дома и стоил ему немалых денег.
Хозяин, как видно, опасался, что даже нейтральная Швей¬
цария может стать жертвой бомбардировок — сооруже¬
ние относится именно к периоду войны. Несколько лет
спустя новый владелец, мосье Гораноф, решает использо¬
вать убежище для других целей, и работа по его реконст¬
рукции была возложена на нашу фирму. Должен вам ска¬
зать без всякого пристрастия, выполнена она была поис-
тине образцово, уж я в этом разбираюсь. Монолитная желе¬
зобетонная стена между бункером и подвалом — поначалу
непроницаемая — приобрела способность перемещаться по
невидимым рельсам и приводиться в действие нажатием
на кнопку. Вы скажете: а где же кнопка? Для кнопки
тоже сумели найти кардинальное решение: она спрятана
в одном из кранов парового отопления. Удалив ручку кра¬
на, нажимаешь на кнопку, покоящуюся внутри, и готово —
тяжелая массивная стена, словно по мановению волшеб¬
ной палочки, сдвигается в сторону, и перед тобой открыва¬
ется внутреннее помещение бункера. Гениально, не прав¬
да ли?
— А сейф?
— О, сейф никакой загадки не представляет, если у
тебя в кармане ключ. Ио весь вопрос в том, как добраться
до сейфа или, если угодно, как оградить его от посторон¬
них. Именно этот вопрос наша фирма решила самым кар¬
динальным образом!
Мосье Арон смотрит на меня с видом победителя, как
будто все то, о чем он рассказал,— его личная заслуга.
Потом его взгляд, скользнув через мое плечо, снижается,
чтобы опуститься, вероятно, на объемистые бедра Флоры.
Но очень скоро он опускается еще ниже, возвращается к
нашему столу, мосье Арон даже очки спешно меняет, пото¬
му что, несмотря на близорукость, он видит какие-то оран¬
жевые листочки, сложенные вдвое и каким-то таииствеи-
504
ным образом оказавшиеся возле его руки. Мосье Арон не
такой неопытный человек, чтобы считать их, хотя это не
мешает ему тут же безошибочно определить:
— Думаю, здесь три пятьсот.
— Совершенно точно.
— Значит, вы должны восполнить недостающее, чтобы
стало пять.
— Однако без ключа ваши сведения не стоят ломаного
гроша.
— А чего стоил бы какой-то голый ключ без моих све¬
дений? — И, заметив мое мучительное колебание, он вно¬
сит ясность: — Ключ при всех обстоятельствах ваш.
— Ладно,— вздыхаю я и достаю банкноты, которые
приготовил заранее. Но, прежде чем сунуть их ему под
руку, я требую: — Укажите точно место и время встре¬
чи.
— Удобнее всего у меня дома. В шесть.
— Раньше никак нельзя?
— Ну, на пятнадцать минут раныце. Дело в том, что
в пять я ухожу с работы.
Я сую ему деньги и одновременно беру его визитную
карточку с адресом. Опасаюсь только, что при всем моем
старании сделать это незаметно мой жест не ускользнул
от внимания Флоры.
— Итак, без пятнадцати шесть я у вас,— повторяю я
во избежание возможных недоразумений.— И если в мо¬
мент расставания вы услышите от меня что-нибудь еще, то
имейте в виду, что это я так, для отвода глаз.
— Я кое-что понимаю в этих вещах,— с достоинством
кивает мосье Арон.
Я расплачиваюсь, затем мы с гостем по старому мужско¬
му обычаю заходим на минутку в туалет. Мне представля¬
ется удобный случай прочитать визитную карточку; запом¬
нив адрес, я рву ее в клочки и спускаю воду. С такой жен¬
щиной никогда не знаешь, что тебя...
Когда мы выходим на улицу, дама, сидевшая за даль¬
ним столиком, по странному совпадению тоже выходит
следом за нами, сопровождаемая двумя стариками бри¬
танского вида. Ох эти старцы. И эта Сусанна.
— Итак, в пять часов перед «Контис»,— доверительно,
но вполне отчетливо произношу я.
— Да, перед «Контис»! — негромко отвечает мосье
Арон, бросая в мою сторону заговорщический взгляд.
505
— Ты мне скажешь в конце концов, что это за тип? —
нетерпеливо спрашивает Флора, как только мы трогаемся
в сторону отеля.
— Не обременяй себя пустяками,— внушаю я ей.—
Какая тебе разница, кто он, лишь бы дело шло па лад.
— В таком случае я пойду за ним и сама до всего доко¬
паюсь. Он так пялил на меня глаза, что достаточно одного
моего слова...
Не закончив, она круто поворачивает в обратную сто¬
рону, и я нисколько не сомневаюсь, что при ее нахальстве
ей ничего не стоит увязаться за ним.
— Довольно ребячеств,— рычу я и хватаю ее за ру¬
ку.— Ты же сама слышала — зовут его Арон, он служит в
«Нидегер и Пробст».
— А зачем он тебе понадобился? — продолжает она
расспрашивать, неохотно идя со мной.
— Чтобы заполучить ключ, понимаешь, ключом он
должен меня снабдить! Теперь ты удовлетворена?
— А где замок? — настаивает на своем эта невозмож¬
ная женщина.
— Выяснится после обеда. Необходимые сведения плюс
ключ — в этом и состоит значение сделки.
— И все это время вы говорили только о ключе? —
любопытствует Флора.
— Ключ стоит денег, милая. И немалых денег.
— Видела, как ты сунул что-то в его рукав. Не слепая.
Мы идем молча, потом она снова спрашивает:
— Но все же ты должен знать хотя бы приблизительно,
где находится замок... В вилле Горанофа или еще где?
— Естественно, в вилле Горанофа.
— А зачем он заказывал это устройство аж в Лозанне?
— Затем, что, наверно, имел в виду людей вроде нас
с тобой. И хотел всячески затруднить их задачу. Можешь
мне поверить, я потратил немало времени, чтоб нащупать
этого Арона.
Наконец мы возвращаемся в отель. Сняв пиджак, я вы¬
тягиваюсь на широченной супружеской кровати, просто
так, чтобы немного расслабить мышцы, и на всякий случай
незаметно сую под подушку маленький лечебный препарат.
Флора тоже собирается малость отдохнуть и, чтобы не из¬
мять свое чудесное летнее платье, которое так подчерки¬
вает ее могучие формы, предусмотрительно снимает его,
стоя перед зеркалом.
506
— При виде этого прозрачного белья у меня создается
впечатление, что ты собралась не в деловую поездку, а на
стриптиз,— отваживаюсь заметить ей.
— Деловая женщина всегда должна быть готова к
стриптизу, дорогой мой. Не исключено ведь, что он может
оказаться и принудительным,— спокойно отвечает Флора.
— Принудителрлшм? В твоем случае? Не смеши меня.
Не считая нужным отвечать мне, она продолжает вер¬
теться перед зеркалом — вероятно, не столько осматривая
себя, сколько давая мне возможность полюбоваться ею.
Что я и делаю, чтобы не обидеть ее.
Затем она идет ко мне походкой соблазнительницы из
старых фильмов, останавливается и говорит:
— Ты бы разделся, чтобы не измять брюки.
Я подчиняюсь, и все с той же целью — чтобы ее не оби¬
деть. Потом, как-то непроизвольно, создается ситуация,
которую иные целомудренные авторы обозначают одним
или несколькими рядами точек. И мы расслабляемся,
чтоб чуток подремать, ведь до пяти еще далеко, да и «Кон¬
тис» где-то совсем рядом. У меня, разумеется, нет ни ма¬
лейшего намерения вздремнуть, и нервы мои слишком на¬
пряжены, так что я просто слежу, когда моя «супруга»
заснет наконец, но она никак не засыпает, ворочается с
боку на бок, и я с трепетом ожидаю, что в один прекрас¬
ный миг кровать под нами рухнет, сокрушенная беспокой¬
ной красавицей.
— Ты уже потратил на эту операцию столько денег,
Пьер...— слышится сонный голос Флоры.
— Что верно, то верно,— бормочу в ответ.
— ...И потерял столько времени...
— Что верно, то верно,— повторяю я.
— ...с единственной целыо—чтобы меня осчастливить,
не правда ли, мой мальчик?
— Грубовато работаешь, милая. Ты прекрасно знаешь,
это не единственная цель. Но я действительно смогу тебя
осчастливить. И в силу простого обстоятельства.
— Какого именно? — спрашивает она, но сопливость
ее уже рассеялась.
— Там, где находится то, что ты ищешь, лежит и нечто
другое, интересующее меня. Предельно просто, верно?
— А что это такое — «нечто другое», Пьер?
— Бумаги, документы — словом, ерунда, не стоящая
выеденного яйца.
507
— И ты готов пожертвовать брильянтами ради ерунды?
— Именно: готов. Как бы невероятно это тебе ни ка¬
залось. Неужто ты не допускаешь, что есть вещи важнее
денег?
— Нет. Не могу я допустить подобной глупости,—
сознается она. Но вот ее голос снова делается сонным: —
Впрочем, все зависит от точки зрения. Ты, наверно, из тех,
кто, уйдя с головой в политику, бросают бомбы и стреля¬
ются...
Чтобы она могла спокойно уснуть, я не отвечаю на ее
слова и мысленно сосредоточиваюсь на том, что меня ждет.
Попросту совещаюсь сам с собой, чтобы стала ясней пер¬
спектива. Не знаю, как долго длится совещание, но у меня
такое чувство, что Флора уже совсем притихла, и я осто¬
рожно просовываю руку под подушку, чтобы добраться до
лечебного препарата. Должно быть, ампул ка закатилась
слишком далеко, раз я не могу нашарить ее рукой. И
когда мне кажется, что она уже где-то совсем рядом, надо
мной неожиданно нависают пышные груди Флоры.
— Ты спишь, мой мальчик?
Эти слова и эти груди — последнее, что я слышал и ви¬
дел, прежде чем погрузиться в неясный и странный нар¬
котический сон.
Просыпаюсь я с острой головной болыо и отвратитель¬
ной горечью во рту. Однако мне не сразу удается сообра¬
зить, что я проснулся, потому что в голове все еще витают
бессвязные образы, и я даже не в состоянии понять, как и
почему я оказался в этой незнакомой квартире. Потом на¬
конец я догадываюсь, что это, должно быть, отель «Терми-
нюс», и я вижу над своим лицом покачивающиеся пышные
груди Флоры и слышу ее заботливый голос: «Ты спишь,
мой мальчик?»
Усыпила меня моим же собственным снадобьем, кобра
этакая. Заметила в зеркале, как я прячу ампулку, и, пока
я раздевался, метнула ее под свою подушку.
Еще не до конца разобравшись, что и как было, я вска¬
киваю с постели. Вскакиваю, чтобы снова свалиться: жут¬
ко кружится голова, тошнит. Только сейчас не время падать
в обморок. Снова пытаюсь встать, на сей раз медленно и
осторожно. Смотрю на часы, оставленные на столе: семь
минут шестого. Слава богу. Неуверенными шагами иду в
ванную и становлюсь под душ.
Немного погодя я уже чувствую, что воскресение на¬
508
ступило. Я мигом одеваюсь, и мне удается установить по
некоторым пустяковым признакам: мои карманы тщатель¬
но обшарены. Никакой пропажи не обнаруживаю, но кар¬
маны обшарены. Видимо, искала визитную карточку мосье
Арона.
Я выхожу из отеля и иду по адресу, отпечатавшемуся
в моей памяти. Хорошо по крайней мере, что эти наркоти¬
ки не вытравляют то, что запечатлелось в мозгу, напротив—
одним неприятным воспоминанием становится больше.
Кривая улочка, ведущая в верхние кварталы города,
кажется безобразно крутой, но, хотя без пятнадцати
шесть еще далеко не наступило, я набираю предельную
скорость, потому что при создавшейся ситуации с такой
женщиной, как Флора, нельзя быть уверенным ни в чем.
— Вы чуть поторопились. Я только что с работы,—
с ноткой усталости замечает мосье Арон, открывая дверь
своей скромной квартиры.
Как известно, при деловых встречах слишком ранний
приход такое же выражение неучтивости, как опоздание.
Правда, в данный момент меня заботит не столько учти¬
вость, сколько ключ.
— Надеюсь, он у вас? — спрашиваю я, ощущая, как
в груди шалит усталое сердце.
Вместо ответа хозяин вытаскивает из жилетного кар¬
мана упомянутый предмет, с виду довольно солидный и
весьма сложной конфигурации.
— Надеюсь, это тот самый? — снова спрашиваю я,
протягивая руку.
Мосье Арон деликатным жестом отстраняет ее и говорит
с достоинством:
— Не забывайте, господин, что я принадлежу к ста¬
рому поколению.
Хорошо, если обычаи старого поколения оказали тут
свое влияние. В подобных сделках, при всех и всяких
предосторожностях, иной раз приходится действовать
вслепую.
— Если я не ошибаюсь, между полученной суммой и
магическим числом существует некоторый разрыв, и его
полагается заполнить,— намекает мне хозяин, продолжая
держать ключ на почтительном расстоянии от моей не¬
терпеливой руки.
Флора запросто могла устроить мне наиподлейшую
пакость, вытащив из кармана деньги. И тогда этот расчет¬
509
ливый человек ни за что на свете не расстался бы со своим
ключом. Но ей это не пришло в голову, да и не могла она
решиться на такой шаг.
Выложив банкноты, чтоб заполнить существующий
разрыв, я беру взамен секретный инструмент и, пожелав
мосье Арону доброго здоровья и спокойной старости, ухо¬
жу.
Без восьми шесть.
Хотя еще только без восьми шесть, на улице уже оста¬
новился черный «опель» Флоры, и она вот-вот вылупится
из его черной скорлупы.
— Зря выходишь, милая,— предупреждаю ее.— По¬
едем дальше.
— А, ты здесь, мой мальчик...— приветливо, насколь¬
ко ей это удается, роняет она, и возвращается на место.—
Никак не могла предположить, что ты так скоро прос¬
нешься. Так сладко уснул.
— Первым делом давай в отель, надо расплатиться,—
велю я, усаживаясь в машину.
— Нельзя ли несколько другим тоном? Ты ведь зна¬
ешь, я терпеть не могу, когда мною командуют.
— Я бы тебе еще не так и не то сказал, дорогая. Но
пользуйся моим великодушием.
— Великодушием? Ха-ха...— Ее резкий хрипловатый
смех звучит недолго.— Ты, возможно, не догадываешься,
что тебе досталась та самая доза, которую ты приготовил
для меня. А помнишь, как однажды ты меня вынудил при¬
нять подобную пакость?..
— Не знаю, о чем ты говоришь.
— Бедняжка!.. Такое унижение пришлось вынести и
такую боль в голове...
— Понятия не имею, о чем речь.
Однако Флора не склонна продолжать объяснения и
включает скорость.
Остановившись возле отеля и оплатив номер, мы едем
в Берн. Знакомый и не слишком экзотичный пейзаж. Те¬
перь, когда напряжение миновало, снова разбаливается
голова. Так что я молчу и даже пытаюсь немного подре¬
мать, хотя попробуй подремать, сидя рядом с такой жен¬
щиной.
— Здорово же ты меня подсидел с этими пятью часами
и «Контисом»...— слышится ее голос. Поскольку я молчу,
510
она не унимается: — Наверное, ты и сейчас не представ¬
ляешь, о чем идет речь?
— Очень смутно,— признаюсь я.— От двойной дозы я
совсем выбился из колеи.
— До такой степени, что оставил меня в дураках.
Почему мне раньше не пришло в голову узнать его
адрес в «Нидегер и Пробст»? Показала бы тебе заднее
место...
— Было бы на что посмотреть,— бормочу в ответ.—
Хоть ты и кичишься своим интеллектом, должен заметить,
это место у тебя куда более развито, нежели мозг.
— Сообрази я хоть немного раньше...— продолжает
сетовать Флора, не слушая меня.
— И чего бы ты добилась? Выбросила бы две тысчон¬
ки — все твои женские прелести не заменят мосье Аропу
эту сумму,— выбросила бы две тысчонки за ключ, кото¬
рый тебе совершенно ни к чему. Я полагал, ты чуточку
умней, но, выходит, ошибся.
— Напрасно ты так думаешь. Будь в моих руках ключ,
я бы сама могла вести игру! — возражает она.— Мой
ключ, твой замок, но я бы сама стала вертеть делами.
— Тебе никогда не придется вести игру, дорогая.
Это не бридж и не торговля трубками. И хотя ты не лю¬
бишь, чтобы тобой командовали, в твоих интересах не
лезть на рожон, а слушаться меня, если ты действитель¬
но намерена добраться до брильянтов.
Несмотря на одолевающую меня дремоту, мой голос
звучит довольно внушительно, и спутница какое-то время
размышляет над только что сказанным.
— Хорошо, Пьер, но имей в виду: если ты дерзнешь
поставить мне подножку у финиша, я тебя убью!
— Нечего меня пугать,— с трудом бормочу я, так
как меня окончательно разморило.— Я же знаю, что ты
этого не сделаешь. Ты питаешь ко мне слабость.
— В самом деле, едва ли я отважусь на такое,— при¬
знается она.— Нет, у твоей Флоры не хватит сил тебя
убить...— И, чтобы окончательно успокоить меня, добав¬
ляет: — Бруннер тебя убьет.
511
Глава десятая
Флора высадила меня у кафе близ Остринга и дальше
поехала одна. В смысле конспирации наше расставание
не имеет особого значения, но сейчас мне не хватает толь¬
ко скандала Розмари.
Не столько отдохнув, сколько одурев от дорожной дре¬
моты, я иду к вилле, но при первом же повороте вижу зе¬
леный «быоик» американца, стоящий у аллеи.
— Прямо здесь вас пристукнуть, Лоран, или для вас
предпочтительней, чтобы казнь была совершена в более
укромном месте? — любезно спрашивает Ральф, высовывая
голову наружу.
Безвкусная идея относительно того, чтоб меня при¬
стукнуть, похоже, становится все более популярной.
— Не забывайте, между нами существует соглаше¬
ние,— напоминаю я.
— Только вы нарушили его.
— Вы плохо информированы. Я просто съездил с
Розмари к ее Граберу...
— Знаю.
— И пока я ждал ее внизу, в холле, па мепя вдруг на¬
летела Флора. Налетела, словно тайфун, и унесла меня...
— И в течение всего дня швыряла вас туда-сюда, слов¬
но беспомощный лист, сорванный с дерева...
— Ну, не совсем беспомощный. Мне кажется, я кое-что
сумел сделать. А что касается Флоры, то эго правда, в те¬
чение всего дня так и не смог от нее избавиться.
— И это мне известно,— кивает Бэптон.— Я видел,
как вы вылезали из ее машины. Что же вам удалось сде¬
лать?
— Прямо здесь, посреди дороги, будем продолжать
разговор? — спрашиваю я с нескрываемым упреком, не
мысля дальнейшего существования без чашки кофе.
Американец вылезает из «быоика», и мы идем в
ближайшее кафе, гордость этого района. Здесь и в самом
деле очень уютно, но мы располагаемся снаружи, на тер¬
расе, откуда можно наблюдать шумный бульвар с иду¬
щими от центра и уходящими обратно трамваями, а по¬
выше — зеленые холмы, на которых ютятся виллы.
— Пожалуй, уже этой ночью мы сможем закончить
512
операцию и поставить точку па нашей сделке,— говорю
я, допивая вторую чашку кофе.
— Как понять это ваше «пожалуй»? — поднимает
Ральф свои меланхоличные глаза.
— Я хочу сказать, если эти женщины не будут чу¬
дить,
— Зависит от нас. Если мы им не позволим чудить, они
не будут. Скажите сперва, что вы намерены делать. А уж
потом будем составлять план.
— А по-моему, будет лучше, если мы составим партию
в бридж,— как бы в шутку говорю я.
И в общих чертах излагаю свой проект.
Ральф молча слушает, должно быть, лихорадочно со¬
ображает, не таится ли в этом проекте какое-нибудь мес¬
течко, на котором он может поскользнуться. Потом за¬
являет:
— Я согласен. И нечего зря время терять. Через пол¬
часа приходите вы с Розмари, а о Флоре я сам позабочусь.
— Накопец-то! — восклицает моя квартирантка, когда
я вхожу в наш холл с обоями, успокаивающими нервы.
— Вам бы не мешало приготовиться, милая. Через
полчаса пас ждет Бэптон.
— Зачем? Чтобы нас ликвидировать?
— Пока что в программе отсутствует такой пункт.
Скорее всего, нас ждет обычный бридж.
Розмари встает со своего любимого места на диване,
где весь вечер, наверное, сходила с ума, но, прежде чем
отправиться в спальню, все же спрашивает:
— А вы справились со своим делом?
— Думаю, что да. Хотя и не совсем.
— Почему не совсем?
— Потому что столкнулся с Флорой.
— Столкновение произошло случайно или по предвари¬
тельной договоренности? — мерит меня взглядом Розма¬
ри.
— Ни то ни другое: она выслеживала нас, значит —
не случайно. Но мы с нею об этом не договаривались, как
вы себе вообразили с вашей невероятной мнительностью.
— Эта женщина просто бесит меня своим нахальством!
— Ревнуйте,— подогреваю я ее.— Мне это доставляет
удовольствие.
— Ревновать?.. Единственное, чего я боюсь,— это
как бы она в последний момент не увела брильянты.
513
— Едва ли это возможно. Конечно, я не пророк, но
едва ли. Мне кажется, шансы преимущественно на вашей
стороне.
— Шансы — это одно, а конечный результат — другое.
Вы знаете, что у меня вся надежда на вас.
— Знаю, знаю. Но вы все же поторапливайтесь.
И когда она приступает за дверью к сложной процеду¬
ре одевания, я спрашиваю:
— А как там ваша подруга Виолета?
— Пет ее. Исчезла,— слышится из соседней комнаты
голос Розмари.
— То есть как исчезла?
— Да вот, когда я к трем часам вернулась домой,
схожу-ка, думаю, проведаю ее, хотя она того не стоит.
Оказывается, ее нет. Соседи говорят, будто она еще рано
утром укатила куда-то на своем «рено».
Иду на кухню и выглядываю в окно. В соседней вилле
темпо. Обстоятельство, не предусмотренное в моем плане.
Будем надеяться, что это несущественно.
Полчаса спустя Тим или Том вводит нас в покои амери¬
канца. Хотя одного из них я не так давно дубасил, но
по-прежнему не могу их различить. В холле вместе с хо¬
зяином нас встречает и Флора.
— О дорогая, это прелестное платьице делает вас
совсем эфирной,— восклицает она при виде Розмари.
Что па их змеином языке означает «драной кошкой».
— А ваш строгий костюм удивительно подчеркивает
достоинства вашей фигуры.
Что тта том же змеином языке означает «вашу непомер¬
ную тучность».
Делая вид, что не слышит, Флора обращается ко мпе:
— Пьер, мой мальчик, я вас так давно не видела...
«Целый час»,— мысленно отвечаю я.
— Пожалуй, нам не стоит терять время,— произно¬
сит Ральф и, покинув кресло, направляется к уже приго¬
товленному игральному столу.
Мы следуем его примеру; игра сразу входит в привыч¬
ный спокойный ритм и развивается в традиционном на¬
правлении — я проигрываю. Но и американец тоже про¬
игрывает — быть может, в силу того, что голова его слиш¬
ком занята другими мыслями, а может, просто потому,
что он подыгрывает мне, сидя напротив меня.
— Ничего, зато нам в любви повезет,— успокаивает
514
он себя со свойственным ему остроумием патриархальных
времен, отчего на лицах у обеих дам одновременно по¬
являются иронические полуусмешки.
В это время входит Тим или Том и докладывает, что
кто-то спрашивает по телефону мосье Лорана.
— Кто это может быть? — Я стараюсь придать себе
озадаченный вид, поскольку неожиданный звонок преду¬
смотрен моим планом.
— В самом деле, кто бы это мог быть? — явно тре¬
вожится Ральф, бросив в мою сторону подозрительный
взгляд.
Встав из-за стола, я иду по коридору к двери кабинета
и слышу позади ожидаемую реплику американца:
— Минуточку, я сейчас!..
Американец должен выступать в роли человека, терза¬
емого недоверием.
Итак, забыв о телефоне, мы выходим через заднюю дверь
на улицу и торопимся к стоящей в отдалении машине Бэн-
тона. Садимся рядом, за рулем Ральф, он трогается, ста¬
раясь особенно не газовать. Тиму или Тому поручено не¬
которое время спустя сказать дамам, что меня спешно выз¬
вал какой-то мосье Бенато и что хозяин, со свойственной
ему мнительностью, решил сопроводить меня.
Отныне ситуацию в вилле Бэитопа целиком будут опре¬
делять дамы. Пока у них не иссякнет терпение ждать, им
будет казаться, что они в гостях, но, как только захотят
уйти, им станет ясно, что они пленницы. Как мне доказы¬
вал Бэнтон, Том и Тим при всей их хрупкости не такие уж
беспомощные.
— Виолета исчезла еще с утра,— сообщаю я, когда мы
проезжаем мимо виллы Горанова.
— Какое это имеет значение?
— Никакого, если она при своей наивности не встря¬
нет...
— Если встрянет, шуганем,— небрежно ропяет Бэн¬
тон.
Выезжаем на шоссе, идущее к Лозанне, и стремительно
мчим в унылом свете люминесцента, от которого человека
охватывает мировая скорбь. И молчим, потому что все,
что мы могли сказать друг другу, уже сказано. Движение
в эту пору небольшое, и светлая лента шоссе стремительно
летит навстречу между плотными стенами мрака. В какой-
то момент позади «бьюика», на почтительном расстоянии,
515
обнаруживаются мощные фары, и это дает мне повод нару¬
шить тишину:
— Надеюсь, за нами не тащится хвостом ваш сегод¬
няшний «ситроен» или что-нибудь другое в этом роде?..
— Я же вас заверил, что ничего такого не будет,—
сухо возражает Бэнтон.
— Потому что стоит только вмешаться кому-то посто¬
роннему, и вся операция полетит к чертям.
— Вы начинаете повторяться, дорогой,— замечает
американец. Но и он тоже повторяется, спрашивая недо¬
верчиво: — А где гарантия, что вы не завлечете меня в ло¬
вушку?
— Не становитесь смешным. Какая ловушка? Здесь,
в этой стране, скорее я в ваших руках, чем вы в моих.
Фары позади постепенно к нам приближаются, и на¬
конец машина выходит вперед. Неизвестный нам «мерсе¬
дес» с неизвестной женщиной за рулем. Женщина пожилая,
не то что «наши». Видимо, Ральф сознательно сбавил ско¬
рость, чтобы пропустить эту машину.
— Вы мне так и не сказали, до какого места мы едем,—
подает голос американец спустя какое-то время.
— Вам это ни к чему. Иначе у вас мог бы появиться
соблазн направить туда кого-нибудь из своих людей и
этим все испортить.
— Мне в голову не приходила подобная мысль,— врет
он самым беззастенчивым образом.— Я не настолько без¬
защитен, чтобы нуждаться в охране.
— Верю. Но если бы и не верил, ваш оттопырившийся
справа пиджак запросто убедил бы меня, что я не прав.
Впрочем, вы, по-моему, совершенно напрасно обременили
себя этим утюгом.
— Возможно,— отвечает Ральф.— В сущности, моя
работа — проверять бумаги и считать банкноты, а не
стрелять.
— Очевидно, вы говорите лишь о своей воображаемой
работе в банке?
— В банке, в другом ли месте, но моя работа сугубо
канцелярская. Однако, прежде чем стать канцеляристом,
я испробовал и многое другое.Так что не путайте меня с Кё¬
нигом: вы рискуете ошибиться.
— Мне в голову не приходила подобная мысль,— уве¬
ряю его в свою очередь.— Напротив, я рассчитываю на
ваш профессионализм. Потому что, если вы профессионал,
516
едва ли вы станете делать глупости, на которые способен
иной любитель,— глупости, которые могут все испортить.
Конечно, я далек от того, чтобы слепо доверяться аме¬
риканцу. Мне даже думается, что «быоик» оснащен микро¬
аппаратурой, посылающей в эфир свои «пиу-пиу» и на¬
правляющей на расстоянии вслед за нами какой-нибудь
«ситроен». И ничего удивительного, если те, в «ситроене»,
поддерживают связь с оставшимися в вилле — к примеру,
с Тимом или Томом, готовыми при необходимости подо¬
слать подкрепление. Но если верить в искренность Раль¬
фа нельзя, то сомневаться в его корыстолюбии не прихо¬
дится. А это значит, что по крайней мере в момент совер¬
шения сделки у нас не должно быть свидетелей. Чтобы
все получилось как надо, у начальства Бэнтона не должно
возникать никаких сомнений.
Начиная с этого момента, риск, конечно, возрастает.
Бэнтоиу ничего не стоит отпустить меня на все четыре сто¬
роны: я исчезаю с документами, не имеющими особого зна¬
чения, и оставляю его в покое. Но на такое великодушие
с его стороны рассчитывать не приходится. Трудно себе
представить и другое — что у него хватит глупости пере¬
дать меня в руки своего начальства. Он просто-напросто
ликвидирует меня, чтобы раз и навсегда избавиться от
свидетеля.
— Так в котором часу ваши люди должны вступить в
действие? — спрашиваю, лишь бы не молчать.
— Вы становитесь просто невыносимым, Лоран,— ти¬
хо отвечает Бэнтои.
— Я ведь говорил: в считанные секунды тайник нам не
открыть. И нам с вами будет одинаково неудобно, если
ваши люди раньше времени начнут совать нос...
— Вы становитесь просто невыносимым,— повторяет
американец.— Можете быть уверены, никто не станет со¬
вать свой нос, и никто не сможет нам помешать.
Остальную часть пути едем молча. Только при въезде
в Лозанну Ральф спрашивает:
— Теперь куда?
— К вокзалу.
— Если вы сразу назовете адрес, мне будет легче ориен¬
тироваться.
— Я не могу назвать вам то, чего сам не знаю. У меня
есть только зрительные представления, где это может
быть.
517
В действительности все наоборот: у меня нет никаких
зрительных представлений, но я довольно точно ориенти¬
ровал себя по карте. У вокзала я говорю ему:
— Сворачивайте вниз, проезжайте под мостом, затем
опять вправо.
И лишь после правого поворота я даю следующее ука¬
зание, потом — следующее. И так далее. Я сознательно
усложняю маршрут, даже рискуя заблудиться. Наконец
«быоик» втискивается в узкий проход между каким-то вы¬
соким зданием и каменной оградой.
— Это здесь? — подозрительно спрашивает Ральф.
— В двух шагах отсюда,— успокаиваю я его.
Дальше мы идем пешком, и мои «два шага» несколько
растянулись.
— Вы меня разыгрываете, дорогой,— не выдерживает
Ральф.
— Какой мне резон вас разыгрывать? Хотя я тоже имею
право на какие-то предохранительные меры. Кому охота
умирать в мои годы?
Наконец подходим к небольшой массивной постройке,
не очень выделяющейся среди деревьев, на пологом склоне,
спускающемся к озеру.
— Вот здесь,— сообщаю я.
— Вы и в самом деле разыграли меня. На машине мы
могли подъехать в считанные секунды.
— Обойдем здание с этой стороны, — предлагаю я,
не слушая его.
Оказывается, помещение у входа освещено.
— Видали? — удивляется Бэптон, глядя на светящие¬
ся окна.
— Говорил же я, что Виолета способна выкинуть ка¬
кой-нибудь фортель!
— Тем хуже для нее,— бросает мой спутник и направ¬
ляется к двери.
— Постойте, так не годится,— останавливаю я его.—
Уж не собираетесь ли вы с нею разделаться?
— Зачем? Скрутим ее, сунем что-нибудь в рот.
— Оставьте ваши бандитские приемы. Я сам все сде¬
лаю. Прибегнуть к сильным средствам никогда не поздно.
— Ладно, Лоран, действуйте,— неохотно уступает
Ральф.
Я жму на кнопку звонка достаточно сильно, чтобы
разбудить хозяйку, если она уснула. Немного погодя из-
518
иутри доносится голос Виолеты, слишком слабый, чтобы
можно было что-то понять. Надавливаю на ручку, дверь
открывается. Справа в коридоре вторая дверь, ведущая
в освещенное помещение, гостеприимно распахнута, и мы
входим в комнату.
Виолета лежит на диване под пестрым одеялом, она
встречает нас анемичной улыбкой:
— А, мосье Лоран!
Затем ее взгляд останавливается на американце, и
улыбка сменяется недоумением.
— Наш сосед, господин Бэнтоп,— спешу его пред¬
ставить.— Он меня привез на своей машине.— И добав¬
ляю: — Вы нас напугали, Виолета. Мы уже кинулись
вас разыскивать в полицейских участках. Раздобыли ваш
здешний адрес. Подумали было, что с вами бог знает что
случилось...
— Случилось,— кивает девушка.
Она резким движением отбрасывает одеяло, и мы видим,
что ее нога в гипсе.
— Что произошло?.. Как?..— изумляюсь я.
Она смотрит на меня страдальческим взглядом и, не
обращая внимания на Ральфа, начинает устало объяснять:
— Сегодня утром меня чуть было не раздавили в моей
собственной машине. И столкновение было не случайным.
Я на все махнула рукой, только бы меня оставили в покое.
— Кто именно?
— Не знаю... Все...
— И вы здесь лежите в полном одиночестве? — пробую
переменить тему после неловкого молчания.
— Вовсе нет. Обо мне заботится моя подруга, я гово¬
рила вам о ней. Она живет рядом.— Тут Виолета вспоми¬
нает об обязанностях хозяйки: — Садитесь! Я не в состоя¬
нии вас угостить, но вы можете сами за собой поухажи¬
вать. Бутылки в гостиной...
— Не беспокойтесь,— говорю я, садясь.
Ральф продолжает стоять у двери, чтобы пощадить свой
костюм хоть после того, как столько времени мял его в ма¬
шине. Он многозначительно посматривает в мою сторо¬
ну — мол, до каких пор будем терять время. Я и сам не
склонен медлить: каждая потерянная минута приближает
момент вероятного вторжения сюда людей Бэнтона — им
придется основательно попотеть, пока они отыщут это
место, но в конце концов они его все же найдут.
519
— Господин Бэнтон прослышал, что вы собираетесь
продать эту виллу и оставить себе ту, что в Берне,— про¬
бую я закинуть удочку.
— Возможно...— невнятно отвечает Виолета.— Я еще
окончательно не решила, но может быть...
— Он привез меня, чтобы, воспользовавшись случа¬
ем, хотя бы бегло осмотреть дом. Ведь мы не предполага¬
ли, что застанем вас в таком состоянии.
— Да бог с вами...— роняет хозяйка.— Я, как видите,
еще не на смертном одре. И если у господина Бэятона есть
желание... Жаль, что я не могу его сопровождать.
— Не беспокойтесь, мадемуазель,— нарушает молча¬
ние Бэнтон.— Нам хотелось бы получить какое-то пред¬
ставление... Я не хотел бы вам досаждать.
— Чем вы мне досаждаете? Боюсь только, комнаты
далеко не в образцовом состоянии, но если вы хотите бегло
осмотреть...
Мы выходим в коридор, минуем две другие комнаты
и попадаем в служебное помещение. Дверь в подвал откры¬
та, и мы обнаруживаем идущую вниз бетонную лестницу.
Я нащупываю выключатель. Хорошо, если там есть свет.
В этих старых подвалах не всегда догадываются ввернуть
лампочку. К счастью, тут все нормально. Спустившись
вниз, мы оказываемся в просторном бетонном помещении,
совершенно пустом, если не считать отопительного уст¬
ройства в одном углу. Интересующая нас стена, вероятно,
напротив. Гладкая железобетонная стена, на которой сохра¬
нились следы опалубки — никаких тебе ниш, только в од¬
ном нижнем углу сквозь узкое отверстие пропущены две
трубы, снабженные крапами.
Отвинтив круглую ручку одного из кранов, я сую
в образовавшееся отверстие авторучку. Ничего. Отвин¬
чиваю другую и повторяю операцию. Раздается слабый
щелчок, и бетонная стена медленно и бесшумно отодвига¬
ется в сторону, открывая вход в бункер.
Мы входим. Ральф нащупывает выключатель, и помеще¬
ние заполняется тусклым красноватым светом — чересчур
слабая лампочка. Свет хотя и тусклый, по его вполне доста¬
точно, чтобы в глубине бункера разглядеть внушитель¬
ную стальную дверь сейфа, встроенную в стену.
Я с интересом наблюдаю краешком глаза за поведением
американца. Характер тут сказывается или выучка,
но лицо его сохраняет совершенно спокойное выражение.
620
— Давайте ключ, Лораи.
— Сперва негативы, Бэнтон.
Он запускает в карман руку, достает миниатюрную
кассетку и подает мне.
— Надеюсь, здесь засняты не старые газеты...
— Можете проверить.
Я проверяю с помощью увеличительного устройства,
потом прячу негативы и достаю ключ.
— Вместе с копиями,— напоминает Бэнтон.
Передаю и копии.
Американец идет в глубь бункера и, заметив, что я
следую за ним по пятам, предупреждает:
— Смотреть можете, но руками не трогать.
Сунув ключ в замок, он дважды поворачивает его и без
особых затруднений открывает тяжелую дверь. Внутрен¬
ность сейфа достаточно освещена, чтобы мы могли увидеть
стоящие там два небольших чемоданчика. На каждой
полке по чемоданчику, и ничего больше.
В этот момент я слышу какое-то едва уловимое щел¬
канье позади пас. Оборачиваюсь и глазам своим не верю:
бетонная стена медленно возвращается на исходную пози¬
цию, и мы оказываемся заживо погребенными. Перед тем
как ей окончательно закрыться, я вижу в просвете худень¬
кую фигуру беспомощной Виолеты, прочно стоящей па
обеих ногах, без малейших следов гипсовой повязки.
Взгляд американца тоже обращен в ту сторону. У нас
на глазах бетонный бункер неожиданно превратился в
пашу гробницу.
Я приближаюсь к злополучной стене. Не затем, ко¬
нечно, чтобы отодвинуть се руками, а в надежде найти
какой-нибудь рычаг, который, возможно, позволил бы
изнутри привести се в действие. Увы, ничего подобного
я не нахожу. Манипулировать можно лишь с внешней
стороны.
— Это вы виноваты, Лоран,— бормочет американец,
бессильно прислонясь к стене и не считаясь с тем, что она
вся покрыта толстым слоем пыли.— Если бы мы связали
ее покрепче и сунули в ее лживый рот какую-нибудь
тряпку, мы бы теперь не знали забот.
Он замолкает, сознавая всю бессмысленность своих
упреков, и теперь уже без всякого желания снова возвра¬
щается к стальной кассе.
— Давайте хоть посмотрим, что там в них. Тем более
521
что времени у нас много. Вполне достаточно. Пока не
кончится кислород и пока мы не подохнем тут от удушья.
Ральф вытаскивает один из чемоданчиков, ставит на
бетонный пол и открывает. Я не приближаюсь, поскольку
и отсюда нетрудно разглядеть содержимое: разные изде¬
лия из золота, золотые украшения, монеты — словом,
вещи, какие каждый обыватель обычно хранит в самом
укромном месте, только тут их много, очень много.
Наскоро порывшись в этой сокровищнице, американец
приходит к заключению:
— Брильянтов нет...
— Неужто вам этого мало?
— В данный момент в создавшейся ситуации этого
мне больше чем достаточно,—отвечает Ральф.— Но бриль¬
янтов пет...
Он небрежно отодвигает ногой чемоданчик и вытаски¬
вает другой. Та же картина: безделушки из желтого метал¬
ла, от которого так мало проку, но который люди привыкли
считать таким драгоценным. Плюс несколько дорогих ук¬
рашений в бархатных и кожаных коробочках. Но в одной
из них не просто украшения.
— Брильянты!..
Голос американца полон меланхолии — мне кажется,
он предпочел бы вовсе не находить их. Потому что теперь,
когда он их нашел, ловушка, в которой мы оказались,
вероятно, представляется ему еще более чудовищной и зло¬
вещей.
Я подхожу ближе: надо бы и мне взглянуть на эти пре¬
словутые брильянты. Тем более что, как говорит Ральф,
времени у нас много. Более чем достаточно.
Камни лежат на темпом бархате и, хотя освещение
плохое, при малейшем движении искрятся всеми цветами
радуги.
— Они и в самом деле исключительные,— констати¬
рует Бэнтон.
Закрыв коробочку, он порывается сунуть ее в карман,
обнаруживая этим жестом древний рефлекс собственника.
Но потом все же небрежно бросает ее обратно в чемоданчик.
— Как по-вашему, какой толщины может быть этот
бетон? — спрашивает он, осматривая стены.
— Не менее одного метра. А потолок наверняка около
двух. Передвижная стена, конечно, намного тоньше —
какие-то полметра, сущий пустяк.
522
— Словом, ори, пока не лопнешь, и никто тебя не
услышит,— обобщает Ральф.
— А кто бы обратил внимание на ваш ор? Милосердная
Виолета, запершая нас, чтобы мы тут сгнили и чтобы потом
свободно распорядиться наследством? Или ваши люди,
которые — прошу прощения, Бэнтон,— до такой степени
глупы, что, увидев пустой подвал, тут же уедут, доволь¬
ные своей наблюдательностью.
— Оставим это. Скажите лучше, на сколько времени
нам хватит воздуха?
Он снова осматривает оценивающим взглядом помеще¬
ние. Бункер напоминает комнату размером примерно че¬
тыре на четыре. Для убежища вполне достаточно, но если
судить о нем как о резервуаре воздуха, то это, конечно,
мизер. Во-первых, высота потолка — метра два, не более.
Во-вторых, это помещение, вероятно, очень давно не от¬
крывалось, воздух застоялся, и если в нем все же нсть
немного кислорода, то лишь благодаря тому, что непро¬
должительное время стена была отодвинута. Если кисло¬
род и проник сюда, то в плачевно малой дозе.
— Проблемы удушья меня никогда не занимали,—
признаюсь я. — Но, учитывая жалкую кубатуру этой дыры
и тот факт, что в воздухе и сейчас кислород почти отсут¬
ствует, нетрудно предсказать, что уже через несколько
часов мы будем дышать окисью углерода собственного
производства. Так что и за остальным дело не станет.
Ральф стоял, опершись спиной о стену, больше не
заботясь о том, что испачкает костюм, и вдруг начал мед¬
ленно сползать па пол. Первое время мне кажется, что
он поддался малодушию. По крайней мере до тех пор,
пока я не услышал его смех. Совсем негромкий и иевесе-
лый смех, но от этого смеха у него трясутся плечи, и сдер¬
жать его он не в состоянии. Наконец взрывы мрачного
веселья становятся все более редкими и к Ральфу возвра¬
щается дар речи:
— Ха-ха... Вы только подумайте, Лоран... Я побывал
в Гвинее и Гватемале, в Панаме и Конго. Я побывал там,
где стреляют из-за угла, убивают не моргнув глазом...
Верно, стрельба — не моя стихия, я уже говорил... Моя
специальность — проверять и оплачивать счета, но
я столько раз рисковал собственной шкурой и был на
волосок от смерти... и всякий раз мне удавалось уцелеть.
Да, после всех испытаний я уцелел, чтобы оказаться здесь,
523
в этом городе... Ха-ха... чтобы какая-то дурочка, жалкая
гимназистка из числа этих, недоразвитых, ха-ха, порешила
меня...
Он замолкает, словно его вконец истощил приступ
странного веселья, от которого мурашки бегут по коже, и
постепенно к нему возвращается привычная флегматич¬
ность.
— Все же не так уж плохо умереть в двух шагах от
этих брильянтов,— бросаю я.
— Брильянты исключительные!..— машинально про¬
износит Бэнтон.
— Чистый углерод,— добавляю я.
— Мы с вами тоже не что иное, как набор химических
элементов,— замечает американец.— Все зависит в ко¬
нечном счете от структуры и соотношения.
— Чистый углерод,— повторяю.
— Пусть будет так. Но за этим углеродом скрываются
горы долларов.
— А как бы вы их использовали?
— Откуда я знаю? Как-нибудь использовал бы, будь
у меня возможность унести ноги и скрыться в неизвест¬
ном направлении. Но я профессионал и прекрасно пони¬
маю, что это невозможно, а если бы даже оказалось воз¬
можным, то пришлось бы до конца своих дней жить в не¬
престанном страхе — нет, помилуй бог. Такова система,
Лоран. Однажды попав в нее, выйти не пытайся.
— Тогда зачем они вам, эти камни?
— Просто так: поместить в сейф в каком-нибудь банке.
Все-таки какая-то гарантия...
— Гарантия чего?
— Да отстаньте вы с вашими вопросами, — бормочет
Ральф.— Надоели вы мне.
— Надо же находить способ убить время, Бэнтон.
Если мы сможем убигь время, все окажется легче...
— Я не против. Убивайте. Только не так. Не этими
идиотскими вопросами. Попробуйте ходить на руках.
Или свистеть — меня это будет меньше нервировать.
Или спойте что-нибудь...
— А ведь иные в этот час поют... И играют... Оркестр
в «Мокамбо» еще не выбился из сил...
— Да, играют, и поют, и наливаются шампанским,
распутничают, занимаются групповым сексом, обжираются
мясом, заливая его бургундским. Треплются о том, где
524
лучше провести отпуск, на Багамских островах или на
Бермудах...— неторопливо излагает он, как бы припо¬
миная, чем еще могут заниматься люди.— А вот грязную
работу предоставляют Бэнтону и ему подобным, и то,
что Бэнтона этой ночью заметут либо он сам задохнется
в каком-то подвале в собственных испарениях... никакого
значения не имеет, это заранее предусмотрено, как неиз¬
бежная утруска, словом, это в порядке вещей, об этом
даже не принято думать...
Он замолкает, словно желая перевести дух, и я тоже пы¬
таюсь перевести дух — мне не хватает воздуха, или я вооб¬
ражаю, что не хватает. Я чувствую, как в голове снова
начинается та отвратительная боль, с которой я проснулся
под вечер в отеле «Термишос».
Под вечер в отеле «Термишос» — сейчас все это мне
кажется чем-то очень далеким, почти забытым, чем-то из
Ветхого завета... И Флора, и мосье Арон...
Проходит время. Может, час, а может, больше. Не
желаю смотреть на часы. К чему на них смотреть, когда
знаешь, что тебе больше нечего ждать, кроме... И мы мол¬
чим, каждый расслабился, каждый занят своими мыслями
или пытается прогнать их.
— Вот почему мне бы хотелось унести ноги и исчез¬
нуть, если бы мог,— слышится снова тихий голос Ральфа,
совсем тихий, потому что Ральф, в сущности, говорит сам
себе, а не мне.— Это было бы наиболее логичным. Меня
ведь всю жизнь этому учили, это было стимулом: пре¬
успевать, двигаться вперед. Ради чего? Чтобы иметь боль¬
шее жалованье, больше денег. А раз так, раз ты нащупал
наконец эти деньги, целые горы денег, почему не набить
ими до отказа мешок и не податься куда заблагорассудит¬
ся...
— И все-таки вы бы этого не сделали,— встреваю
я совершенно машинально, так как мне уже не хочется
разговаривать, не хочется ничего.
— Ну конечно, потому что существует и другое: вос¬
питание, дрессировка. Мне все время внушали, что наша
разведка — это величайшее установление, вам тоже, на¬
верно, говорили что-нибудь в этом роде. Мне доказывали,
что деньги — великое благо, и я поверил. Вам говорили,
что брильянты — это всего лишь чистый углерод, и вы
поверили. С чего же вы взяли, что вы выше меня, если
вы такая же обезьяна, как и я?
525
— Однако совсем не безразлично, во что человек пове¬
рил,— возражаю я равнодушно.
— Абсолютно безразлично... Все — чистейшая ложь.
Или, если угодно, удобная ложь. А что из того, что одна из
них поменьше, а другая побольше? Я — один. Так же как
и вы. Каждый из нас сам по себе... Каждый из нас, жалкий
идиот, поверил, что это не так, ему это вдолбили с корыст¬
ной целью...
Он прекращает рассуждения, а может, продолжает,
но только про себя, для него это все равно, поскольку —
хотя и упоминает мое имя — обращается он все время
к себе. Если бы он провел день, как я, с мучительной
головной болью, если бы какая-нибудь Флора раздавила
ему в рот ампулку жидкого газа, у него наверняка пропало
бы желание рассуждать, как оно пропало у меня, и един¬
ственное, что я стараюсь сейчас делать, — это не думать
о том, что мне уже не хватает воздуха; от такого ощущения
немудрено, если начнешь царапать ногтями стену, цара¬
пать себе грудь и вообще царапаться.
— И все из-за женщин...— слышу после продолжитель¬
ного молчания голос Ральфа.— В своих устремлениях
женщина — необузданное существо, предсказать ее по¬
ступки невозможно.
— Так же как и поступки мужчйны,— произношу я,
едва слыша собственный голос.
— Вовсе ист. У мужчины есть какая-то система. А раз
есть система, ее можно расшифровать... Тут себя чувст¬
вуешь уверенней: есть система, есть за что уцепиться.
Другое дело женщина... Вы сами как-то сказали, что Фло¬
ра налетела на вас, как тайфун. А ведь это истинная прав¬
да: женщина — это стихия, ураган. И не случайно тайфу¬
ны всегда носят женские имена: Клео, Фифи, Флора...
Ох, эта мне Флора!.. Тайфуны с ласковыми именами...
Налетают и все опрокидывают вверх дном...
— Вы уверены? Мы с Розмари жили довольно спокой¬
но... по крайней мере до определенного времени.
— Вполне естественно. В центре урагана погода всегда
спокойная. Безоблачная и тихая. Зато попробуйте встать
на его пути... Знаю я, что это такое — ураганы. Расска¬
зывал же: Гватемала.
— Может быть, вам хорошо знакомы ураганы, но
у меня создается впечатление, что женщин вы не знаете,—
526
замечаю я опять же после долгого перерыва — Ральф,
наверно, уже успел забыть, о чем шла речь.
— И женщин знаю,— нудит американец, как свойст¬
венно пьяному или засыпающему человеку.— Потому
я с ними и не якшаюсь, если вы это имеете в виду... Ни¬
когда не якшаюсь. Просто прихожу и плачу... и ухожу
с облегчением и с тем чувством отвращения, которое позво¬
ляет не думать о них какое-то время...
Он умолкает, совсем замерев там, у стены, куда сполз
в тихом истерическом смехе, давно это было, прошли
часы, а может, и годы. Потом, по прошествии еще несколь¬
ких часов или лет, мучительно изрекает:
—- Женщины хороши только на страницах журналов,
Лоран... Журналов для подрастающих онанистов... Тех
журналов, где можно увидеть множество проституток
после режиссуры опытного порнографа... А в обыденной
жизни их амбиции и страсти... Нет, не говорите мне...
Тайфуны с ласковыми именами...
Затем опять, после того как миновали часы или минуты,
я слышу его голос, какой-то очень далекий:
— Впрочем, вы с полным основанием выгораживаете
их... этих женщин. Не будь их... я бы вас давно вынюхал
и обезвредил.
— Каким образом? — спрашиваю я, еле разжимая
зубы.
— Самым радикальным... Я вас уважаю, Лоран...
самым радикальным. По отношению к человеку вашего
ранга... полумеры оскорбительны»..
И мы продолжаем отдавать концы, каждый у подножия
своей стены, каждый на своем лобном месте.
— И вот на тебе... взаимно обезвредили друг друга...
в этом бункере... в этой нашей общей гробнице... Й вам,
должно быть, противно, что приходится умирать рядом
с таким... как я.
— Почему? На поле боя враги часто погибают рядом...
— Да, верно... погибают рядом... Но хоронить их
вместе не хоронят... А нам выпало остаться в братской
могиле... в братской могиле шпионов...
В сущности, именно тут твое место, говорю я, правда
не вслух, потому что у меня нет сил говорить вслух. В этом
бункере времен войны. В бункере, который сохранился,
хотя война уже далеко позади... В сущности, нам обоим
здесь место, оставшимся от войны, для которых война
527
никогда не кончалась... И нечему тут удивляться, что мы
оказались вместе, Ральф... И нечего прикидываться дура¬
ком... потому что ты прекрасно знаешь, что она совсем
иная, эта наша война, не похожая на ту, с окопами и огне¬
выми позициями... это совсем другая война, и каждый
находится в тылу противника, и у каждого в тылу имеется
свой противник... и пока она продолжается, нам придется
иметь дело друг с другом, нам или другим таким, как
мы... потому что противник без противника немыслим...
потому что мы порождаем друг друга, и, не будь одного,
пропала бы нужда в другом, мы соприкасаемся друг с дру¬
гом, как день и ночь, как свет и мрак..*
* * ❖
Свет, да... Только он уже заметно слабее... Он исчезает.
Наверно, спускаются сумерки. И я удивляюсь, до каких
же пор нам сидеть в этом мраке, неужели никто не догада¬
ется включить свет.
Мы с Бориславом притихли каждый в своем кресле
под зеленым фикусом, верхушка которого уже касается
потолка этого кабинета. На диване, разумеется, восседает
мой бывший начальник, в моем представлении он всегда
был немного педант, так же как он всегда придерживался
мнения, что я немного авантюрист. А вот у генерала дру¬
гая особенность, он не любитель официальных заседаний.
Вот и сейчас он меряет неторопливыми шагами ковер и
задумчиво останавливается то здесь, то там.
— Ото не первый случай,— сухо произносит мой
бывший начальник, так как ему первому предоставлено
слово. — Боев с задачей справится, и неплохо, преодолеет
все трудные этапы, и наконец, когда пора поставить точку,
он, вместо того чтобы поставить точку, обязательно поле¬
зет в западню... Это не первый случай...
— В западню угодить немудрено, — проявляет нетер¬
пение Борислав.— Если бы в жизни все было как па бума¬
ге, этого бы, конечно, не случилось...
— Как бывает в жизни, не вы один знаете, — спокойно
отвечает мой бывший начальник.— Мы гоже выросли не
в канцеляриях... Хорошо начертанный на бумаге план
можно так же хорошо выполнить. Особенно если этим
займется такой опытный работник, как Боев. Если, коиеч-
528
по, вовремя сумеет подавить в себе склонность к авантю¬
ризму...
— Какой еще авантюризм? — снова вторгается Бори¬
слав вопреки установленному порядку.— Разве это аван¬
тюризм?
— Ты пока помолчи,— тихо говорит генерал.— Не
прерывай человека.
— Пускай,— произносит мой бывший начальник.—
Меня это не смущает. Только ему надо быть более объек¬
тивным.— On окидывает моего друга острым холодным
взглядом и продолжает: — А как иначе назвать весь этот
торг с американцем? И зачем, собственно, он ему понадо¬
бился, этот торг? Чего ради ему надо было соваться в
этот бункер?
—* Разве не ясно: чтобы пополнить досье. Чтобы доб¬
раться до последнего недостающего куска, — отвечает
Борислав.
— Данные, содержащиеся в этом куске, не настолько
важны, чтобы ставить на карту свою жизнь. Их можно
было получить и в ходе следствия.
— Да, но, возможно, не все, а сколько маятьт, сколько
времени потратили бы!
— Но не рисковать жизнью,— спокойно возражает
бывший шеф.
— В конце концов, он рисковал собственной
жизнью...— кипятится Борислав, проглотив конец фразы.
Я знаю, что он хотел сказать: «... а не вашей».
— Наша жизнь принадлежит не только нам, — сухо
поясняет бывший шеф.
— Верно,— соглашается Борислав.— Но что подела¬
ешь: есть люди, которые привыкли доводить дело до
конца, выполнять задачу полностью, до последней точки,
даже если это связано с риском не вернуться.
— Не вернуться — значит не до конца выполнить
задачу,— возражает мой бывший шеф.— Или выпол¬
нить, заплатив слишком дорогую цену.
Я внимательно слушаю их, скрючившись в кресле.
У меня такое чувство, что они начинают повторяться —
это нередко случается, когда возникает спор, хотя генерал
не без оснований считает, что истина рождается в споре.
Я внимательно слушаю их, и порой мне становится как-то
не по себе и я прихожу в недоумение. В самом деле, раз
речь идет обо мне, то, может, имеет смысл и у меня спро¬
13 № 3190
629
сить, как я сам смотрю на вещи, а не продолжать разго¬
вор так, словно меня здесь нет?
— Ты и впрямь немного пристрастен, Борислав,—
отзывается наконец генерал.— Нельзя закрывать глаза
на то, что последнего куска досье у нас до сих пор нет.
Нет у нас его, хотя и заплатили мы за него слишком доро¬
го...— Он замолкает, потом говорит с каким-то упреком
в голосе, но упрекает он вроде бы не Борислава, а самого
себя: — Пристрастен ты, браток... и я тебя понимаю...
Мы потеряли опытного работника... и товарища...
И только теперь я начинаю соображать, почему мне
не дают слова — потому что я умер.
* * *
Темнеет все больше и больше, уже почти ничего не
видно. Но это не черная пелена ночи, а беспокойный сум¬
рак неясных сновидений. И, как всегда в такие моменты,
я вижу Любо, который идет с беспечным видом своей нето¬
ропливой походкой, слегка припадая на одну ногу.
В те времена, когда мы с ним преследовали в погра-
ничье бандитов среди голых каменистых холмов, Любо
тяжело ранили, и, хотя ему удалось выжить, он с тех пор
прихрамывает, едва заметно, но все же прихрамывает,
и это стало его неотъемлемой чертой. Он даже во сне явля¬
ется мне чуть прихрамывая, хотя было бы логично пред¬
положить, что призрак не обязательно должен строго
копировать человека — он может передвигаться, не при¬
падая на одну ногу.
Он подходит ко мне, останавливается, но на меня не
смотрит, словно это явка и мы делаем вид, что совсем не
знаем друг друга, а оказались рядом по чистой случай¬
ности.
— Своему бывшему начальнику ты можешь говорить
все что угодно, браток, но только не мне,— бормочет
Любо, почти повернувшись ко мне спиной.— Я-то знаю,
зачем ты сунулся на виллу американца, знаю и то, как
ты очутился в бункере. На виллу ты полез только ради
того, чтобы выручить моего мальчишку.
— Не болтай глупости,— говорю.— Ты же знаешь,
я выполнял задачу.
— Расскажи это кому-нибудь другому, только не
мне, я, как-никак, сам тебя учил этому ремеслу и знаю
530
все твои повадки. И нечего мне толковать, зачем ты это
сделал.
— Но, выручив Бонна, я тут же мог отправиться во¬
свояси.
— В том-то и дело, что не мог. И ты это прекрасно
понимал. У тебя была возможность ретироваться, показав
им нос, но чуть раньше, когда стало ясно, что Бонн прова¬
лился. И если взглянуть на это с профессиональной точки
зрения, ты обязан был так поступить. Вместо того чтобы
прыгать с террасы, ты должен был немедленно исчез¬
нуть, предоставив Бориславу выручать парня. Его, на¬
верно, все-таки отпустили бы. Зачем они стали бы с ним
связываться? Ты им был нужен, ты!..
— Глупости ты говоришь,— отвечаю я, не глядя на
Любо, как будто у нас явка.*— Разве мог я махнуть рукой
на третью часть досье?
— Третья часть!.. Велика важность! Ты соблазнился
третьей частью уже после того, как пришел к мысли, что
тебе все равно деваться некуда. Тебе было ясно, что ты
приглянулся им в качестве искупительной жертвы и что
после провала Бояна, говоря строго профессионально,
тебе там больше нечего было делать и ты должен
был молниеносно исчезнуть. А вместо этого ты сам полез
волку в пасть. Чтобы выручить моего парня.
— Да перестань наконец болтать всякую чепуху...
Строго профессионально, с профессиональной точки зре¬
ния... В конце концов, будем мы поступать строго профес¬
сионально, пет ли, но рано или поздно мы все равно все
к тебе придем, ты ведь знаешь... Так что нечего раньше
времени меня отпевать...
И чтобы помешать ему меня отпевать и заставить его
убраться, я открываю глаза. Открываю мучительно, с боль¬
шим трудом и пытаюсь сосредоточиться на чем-нибудь
реальном, пока я все еще здесь, среди этой реальности, и
вперяю взгляд в серую пустыню бетонного потолка с не¬
ровными следами опалубки. Но, как будто сообразив,
что я хочу уцепиться за него, уцепиться за что-либо проч¬
ное, потолок вдруг начинает вращаться надо мной, этот
самый бетонный потолок с отпечатками тесин и с тускло
горящей лампочкой. Вращается медленно, но непрерывно,
вращение длится так долго, что меня начинает мутить, и
я снова пытаюсь уцепиться за него, чтоб не рухнуть куда-
нибудь в сторону или даже на этот вращающийся пото¬
18*
531
лок... «Закрой глаза! Закрой глаза!» — говорит мне чей-
то голос, и я закрываю, но под веками мельтешат полосы
яркого света, словно раскаленная добела проволока, а в
голове стучит невыносимая боль, стучит не молотком, а
вроде бы долотом. Я поворачиваюсь в сторону, но и тут
меня сетью опутывает раскаленная добела проволока,
поворачиваюсь в другую сторону — то же самое, я уже
опутан со всех сторон и чувствую, как эта огненная сеть
меня душит, душит, и, боясь задохнуться совсем, я снова
открываю глаза, но надо мной темно, вокруг меня всюду
темно, и в черном мраке плывут темпо-багровые пятна,
а среди них, где-то вдали, словно одинокая звезда, смутно
мерцает кружочек от лампочки.
«Надо малость расшевелиться...— слышится голос.*—
Ты должен встать и рассеять тьму. Она внизу, у самого
пола. Ты должен подняться...»
Я пытаюсь подняться, опираясь спиной о стену, но тут
же снова сползаю вниз. Я делаю новую попытку. Мрак
несколько рассеивается. Ночь превращается в сумерки.
Бэнтон, сидящий у противоположной стены, вынимает
пистолет... Совсем печем будет дышать... Я уже достаточ¬
но прочно стою на ногах, чтобы подойти к нему, и... па¬
даю. Встаю на колени, силюсь снова выплыть из мрака и
опять падаю, уже возле Ральфа. Вырываю у него писто¬
лет без всякого труда. Он едва удерживал его в руке.
— Верни его мне, — произносит он чуть слышно.—
Не могу больше... задыхаюсь...
— Совсем нечем будет дышать...
— Отдай...
— Не отдам...
И мы замираем оба, вконец обессилев. Он — на
своем лобном месте, а я — в углу, возле передвижной
стены. И снова сгущается мрак. Этот пятнистый мрак.
Черные и темно-багровые пятна. «Вот и все»,— слышится
голос. Я смотрю вверх. Одинокая звезда погасла. Полней¬
ший мрак. Значит, действительно все. Накоиец-то. Столько
раз приходилось думать о смерти. И как тут не думать,
если она ходит мимо тебя. Как тут не думать, если ты зна¬
ешь, что в один прекрасный день она неизбежно остано¬
вится возле тебя. Одни считают, что смерть страшна.
Для других — это отдохновение. Словно непробудный
соп после трудного дня. Настало время тебе самому уви¬
деть, как оно там, у Любо, по ту сторону жизни.
532
Глава одиннадцатая
Смерть опять прошла стороной. Невероятно, но факт.
Только в этот раз задержалась поблизости дольше обыч¬
ного и заглянула мне в глаза. И, подумав немного, дала
отсрочку.
В двух шагах от меня, в углу, незаметно образовался
просвет, совсем узкий, но его оказалось вполне достаточ¬
но, чтобы я ощутил в помещении, насыщенном окисью
углерода, дуновение жизни. Здесь темно, однако это не
загробный мрак, а обычный: старая лампочка не привыкла
к длительному употреблению и просто-напросто перего¬
рела.
Я ощущаю в себе способность двигаться. Ползком,
конечно. Подбираюсь ближе к щели и замираю. Хочется
вдыхать струящийся сквозь нее воздух полной грудью,
по я замираю.
Как долго я остаюсь в таком состоянии, сказать труд¬
но. В этом бетонном гробу я утратил всякое представление
о времени. Погребенных оно не интересует. Но вот я вдруг
чувствую, что просвет становится шире. Стена бесшумно
отодвинулась, чтобы открыть свободный доступ воздуху и
свету. Она проследовала всего в нескольких сантиметрах от
меня. Достаточно одного рывка, и я на той стороне, вне
зоны удушья и смерти. Но поспешные движения риско¬
ванны. И я жду, затаив дыхание.
В образовавшемся проеме появляется что-то живое.
И на освещенную часть бетонного пола ложится большая
тень. Тень женщины. Опа начинает перемещаться. Жен¬
щина осторожно входит в бункер, и режущий луч карман¬
ного фонаря полосует открытую кассу — она пустая,—
спускается ниже, на чемоданчики, и задерживается на
них...
Вот он, наиболее подходящий момент. Я быстро на
четвереньках выбираюсь наружу, достигаю кранов и
нажимаю на первый. Там, в бункере, у меня было доста¬
точно времени, чтобы сообразить: раз второй открыва¬
ет, то первый, по всей вероятности, служит для закры¬
вания. Стена и в самом деле бесшумно перемещается, и
просвет исчезает.
533
Теперь можно перевести дух. И попытаться встать на
ноги. Это удается не сразу, однако скорее, чем я ожидал.
Подышав полной грудью всего несколько минут, я окон¬
чательно оживаю. Очищается кровь, и мысли делаются
яснее. Мысли о тех, что в бункере. А также о тех, которые,
несомненно, караулят меня снаружи.
Я стою, все еще опираясь о стену, и шевелю ногами.
Сперва одной, затем другой. Проверяю, насколько они
способны слушаться и держать меня. Сперва одну, затем
другую. Потом делаю первые шаги. Не блестяще получа¬
ется, по падать не падаю. Надо выждать еще немного, по¬
ка кровообращение сделает свое дело. А теперь мне пора
приниматься за мое.
Итак, эти двое. Слегка нажимаю на рычажок второго
крана, и снова образуется щель — узкая, сантиметров
десять: я поторопился отпустить рычажок.
— Пьер, это ты, мой мальчик? — слышится голос
Флоры, мигом приникшей к щели.
Она прекрасно видит, что это я, и вопрос ее рассчитан
лишь на то, чтобы восстановить атмосферу интимности,
что может служить хорошим началом взаимопонимания.
— Да, милая. Ну как там, внутри? Обнаружила сок¬
ровища? Убедилась, что я слов на ветер не бросаю?
— Я никогда не сомневалась в этом, мой мальчик. Толь¬
ко перестань валять дурака. Нажми-ка покрепче па ры-
жачок вон того, второго крана и дай нам выйти.
— А, ты насчет стены? Это и есть та самая степа, ко¬
торая нам с тобой мерещилась. «Сезам, откройся!» Разве
не помнишь? Вот она и открылась.
— Только потом снова закрылась,— напоминает
Флора.
— Верно, чтобы не было сквозняка...
— Вы не способны на такую пакость, Лоран!
Это уже не Флора, это немощный голос Ральфа, бес¬
сильный и апатичный голос, который, кажется, целую
вечность зудел у меня в ушах, зудел, зудел..» до умо¬
помрачения. Фраза доходит откуда-то снизу, как будто
из-под земли, Флора отстраняет свою массивную ногу,
и я вижу бледное лицо американца — он все же дополз
сюда, к просвету, как умирающий от жажды доползает
до спасительной лужи.
— Вы не способны на такую пакость, верно... после
того как мы вместе провели эти кошмарные часы...
535
— А окажись вы здесь, вы выпустили бы меня?
— Вероятно... Не знаю... — бормочет Бэнтон.— Во
всяком случае, если бы вы не отняли у меня пистолет и
будь у меня силы, я бы сейчас всадил в вас пулю, чтобы вы
не торчали так вот и не злорадствовали...
— Я вовсе не злорадствую, Бэнтон. Просто у меня
работа. И чтобы выполнить ее, мне необходимо уцелеть.
Так что первым делом бросайте-ка мне сюда негативы,
которые вынудили меня отдать вам.
— Из-за каких-то паршивых негативов разыгрывать
такую комедию? — пренебрежительно изрекает амери¬
канец.
И несколько секунд спустя миниатюрная кассета ка¬
тится к моим ногам. Подняв ее, вношу ясность:
— Да, из-за негативов. Не из-за брильянтов. Насчет
брильянтов вы там разбирайтесь с Флорой. Она женщина
сговорчивая...
— Пьер, ну хватит болтать, мой мальчик,—напоми¬
нает о себе сговорчивая женщина.— Нажимай-ка лучше
вон на тот рычажок. А то я уже сварилась в этой
дыре.
— Я в ней варился гораздо дольше, милая. И этой от-
цушины не было. А остался жив-здоров, как видишь. Так
что ничего не случится, если потерпишь маленько.
— Лоран, вы не способны на такую пакость...— пода¬
ет голос Ральф у подножия величественной дамы.
— Кет, конечно. Я вас оставлю распечатанными. И че¬
рез непродолжительное время пришлю кого-нибудь, чтобы
выпустил вас на чистый воздух. Но только не сразу, а
немного погодя, когда я смогу в достаточной мере удалить¬
ся от выстрелов ваших людей, Бэнтон.
— Пьер! — умоляюще восклицает Флора.
— Лоран...— слышится голос и американца.
Но я уже утремляюсь на свет божий, правда не так быст¬
ро, как хотелось бьт. Осторожно преодолеваю лестницу,
затем так же осторожно пробираюсь по коридору. Откры¬
ваю одну за другой двери — кухни, холла, столовой.
Везде пусто.
Однако в комнате, что у самого выхода, не пусто. На
своем прежнем месте лежит Виолета. В гипсе. И хорошо
упакована. Еще одной повязкой ее, вероятно, снабдила
Флора. Видать, пустила в ход все подручные средства, и
прежде всего шнуры от штор. А в довершение основатель¬
536
но запечатала жертве рот кружевной скатертью тончай¬
шей работы.
Я распутываю скатерть и вынимаю изо рта Виолеты
платок. Она несколько раз жадно вдыхает большие пор¬
ции воздуха — хорошо знакомый мне рефлекс — и только
после этого произносит слабым, беспомощным голоском:
— Какая ужасная женщина!.. Вконец извела меня,
грозилась задушить и вынудила-таки сказать, где что
находится, а после этого — видите, что сделала,— остави¬
ла меня, словно вязанку дров...
— Действительно ужасная женщина, — соглашаюсь
я.— Однако она просто ангел по сравнению с вами.
— Но у меня не было иного выхода, господин Лоран! —
произносит с подкупающей наивностью это милое сущест¬
во.— Что я могла сделать голыми руками, когда меня
осаждали со всех сторон все эти люди...
— А как вы догадались, что осада переместится имен¬
но сюда?
— Да очень просто: Кёниг уже начал было у меня
выспрашивать... А позавчера эта ваша приятельница,
Розмари, с присущим ей нахальством приезжала сюда, в
Лозанну, к моей подруге, чтобы узнать, где мой дом...
Та, разумеется, не настолько наивна и не стала ей объяс¬
нять, но когда кто-то вроде Розмари пускается в расспро¬
сы, то узнать адрес не такое хитрое дело... Да и вы при
встрече со мной там, в «Меркурии», клонили к этому.
Я стала лихорадочно соображать, что вас так тянет сюда...
и где может находиться то, что вас привлекает. Я сама
толком не знала, где что спрятано... Поэтому решила пе¬
ребраться снова сюда...
— И на всякий случай загипсовать ногу...
— А что особенного? Чем ты беззащитней в глазах
окружающих, тем меньше опасность, что на тебя под¬
нимут руку.
— Это вполне логично,—признаю я.—Так же как
то, что вы заперли нас в той дыре, чтобы сгноить...
— А что мне было делать, попав в такое безвыходное
положение?..
— Вы чересчур хитры, милое дитя. А чересчур хит¬
рые в конце концов остаются с носом, просто от избытка
хитрости...
И поворачиваю к выходу.
— Неужели вы так меня оставите?
537
— Да. И только из милосердия. Потому что в таком
положении вы кажетесь особенно беззащитной. И у вас
не появится соблазна сунуться туда, где вас мигом рас¬
терзают как пить дать.
Пока шла эта беседа, я успел, посматривая в окна,
изучить окружающую обстановку. На небольшой поля¬
не между домом и деревьями пусто. В стороне от поляны
виден «опель» Флоры — тоже пустой. Так что, выбираясь
из дома, я настроен воспользоваться этой свободной ма¬
шиной, взять напрокат, конечно. Не успел я и два шага
ступить, как чья-то могучая рука хватает меня за шиво¬
рот, а другая уже готова превратить в фарш мою руку.
— Смываетесь, да? — слышу позади хриплый голос.
Оказывается, это Бруннер.
— Вы угадали,— спокойно говорю я.— Мне это на¬
чинает надоедать. И не старайтесь изувечить мне руку,
умоляю. Это совсем не на пользу нам обоим.
— Особенно вам....— рычит немец.
Однако он заметно расслабляет свои клещи, видимо
обезоруженный моей выдержкой.
— Я вас отпущу, Лоран. Вы же знаете, лично против
вас я ничего не имею. Но сперва я должен сделать обыск.
Поднимите руки вверх и не шевелитесь.
Я повинуюсь и, пока он меня ощупывает, пояс¬
няю:
— Если вы ищете брильянты, то, уверяю вас, у меня
их нет. В данный момент они, вероятно, в руках вашей
приятельницы. Я сдержал слово, Бруннер.
— Я готов заплакать от умиления, Лоран. Не опус¬
кайте руки, — снова рычит немец и после беглой проверки
начинает обшаривать меня основательно.
— Только ради бога не трогайте моих кассеток...
— Больно они нужны мне, ваши кассетки...
— Что касается пистолета, то я готов уступить его вам.
Он, правда, принадлежит Б энтону, но сейчас ивам вполне
может пригодиться.
— Пожалуй,— соглашается немец, пряча пистолет в
карман.
Тем временем физико-химические реакции в его ле¬
нивом мозгу позволяют ему усвоить значение только что
услышанного
— Бэнтон! Где он?
— Там, в подвале, вместе с Флорой. Но бояться не¬
538
чего: сейчас он вам не наставит рога. Что касается брильян¬
тов...
— Хватит болтать! — нервничает Бруннер.— Го¬
ворите, Лоран, брильянты в самом деле там? Да или нет?
— Вы что, глухой? Вроде бы ясно сказано: и брильян¬
ты там, и Флора там, и Бэнтон там!
Мое раздражение, так же как и содержимое моих кар¬
манов, побуждает немца действовать, и он, показав мне
спину, кидается к дому. А я, как нетрудно предполо¬
жить,— к «опелю», но — какое разочарование! — ключи
отсутствуют. Пресловутая немецкая сообразительность!
Мое приближение к машине не лишено, однако, смысла:
мне удается спрятаться за нею на две-три секунды, пока
на поляну выскочит другой автомобиль. На сей раз «сит¬
роен». И кажется, достаточно знакомый.
Двое приехавших выскакивают из машины и тоже
сломя голову несутся к дому. Насколько мне удалось
рассмотреть, один из них Кёниг, а другой — Тим или
Том, нет, пожалуй, Тим — он вел машину. Еще годик-
другой, и я начну свободно их различать, этих метисов.
Направляюсь к «ситроену» в надежде на то, что мети¬
сы не столь аккуратны, как немцы, но тут откуда ни возь¬
мись на меня набрасывается из-за деревьев пленитель¬
ная Розмари, запыхавшаяся, измочаленная.
— О Пьер! Вы всегда появляетесь очень кстати. Куда
девались эти двое?
— А что у вас с ними общего?
— Они все время за мною гнались, и все-таки я сумела
ускользнуть от них.
— А теперь, выходит, они от вас ускользнули. И все¬
го на минуту вас опередели. Хочу сказать, в длительной
погоне за брильянтами.
— Где они, брильянты? — спрашивает Розмари, ли¬
хорадочно хватая меня за руку.
— Там, в подвале. Но я вам не советую туда соваться.
Не исключено, что с минуты на минуту начнут греметь
победные залпы.
Как бы в подтверждение моих слов от цоколя дома до¬
носится глухой выстрел. Потом еще два — один за дру¬
гим. Потом еще.
Но эта сумасшедшая, вместо того чтобы прийти в рас¬
терянность, в свою очередь бросается к дому.
Безумцы.
539
Делать тут больше нечего. Одно меня заботит — что
предпочесть: «ситроен» или пурпурный «фольксваген»
Розмари, который обнаруживаю за кустарником.
Розмари, как-никак, моя приятельница. Столь про¬
должительное сожительство... И почти безоблачное. Пока
оно длилось, я узнал так много полезного: об импрессио¬
нистах, о благородных камнях, о том, что человек по при¬
роде своей эгоист. К тому же «ситроен» помощней, а
меня воспитывали в духе известного изречения: «Бере¬
гите время».
Сев на могучего коня современной французской тех¬
ники, я пришпориваю его, и он с яростным ревом мчит
меня в сторону Берна. Тихого, сонного Берна, жить
в котором одно удовольствие... А быть может, и умереть.
Как говаривал Бруннер: «Умереть в Берне!..» И все же
у меня иной девиз: умереть всегда успеешь.
* * ❖
— И долго еще ты будешь так вот нестись сломя го¬
лову? — спрашивает Борислав, который то дремлет ря¬
дом со мной, то болтает о том о сем.
— Сломя голову не шибко понесешься,— отвечаю.
— Лично я не прочь позавтракать. И выпить две-три
чашки кофе.
Похоже, я действительно увлекся, совсем как милая
Розмари: чем сильней меня донимают всякие мысли, тем
крепче я нажимаю на газ. А ведь уже целый час, как мы
в Австрии. И вообще нет оснований нестись сломя голову.
Шоссе извивается среди роскошных альпийских пей¬
зажей. Вот они наконец, эти роскошные пейзажи, знако¬
мые нам по цветным открыткам. Высокие заснеженные
пики, застывшие на фоне голубого неба. А под ними —
плавные изгибы хребтов, поросших хвойными лесами.
А еще ниже — изумрудные пастбища.
Если же сделать еще один-единственный шаг, отделяю¬
щий великое от смешного, то мне придется добавить: а
еще ниже средь этой необъятности, по узкой и серой по¬
лоске ползет черная машина — куда он так торопится,
этот махонький жучок?— а в машине, покачиваясь, едут
двое. Тот, что дремлет,— Борислав. А другой... Ну, так
уж и быть —- ваш покорный слуга Эмиль Боев.
540
— Эмиль,— снова подает голос проснувшийся Бо¬
рислав.— Если ты не остановишь машину у первого по¬
павшегося заведения, может прохудиться радиатор.
С худым радиатором в эту июньскую теплынь далеко
не уедешь, к тому же скоро десять, а в такое время даже
последние бездельники успели позавтракать, а о порядоч¬
ных людях и говорить не приходится.
Еще два изгиба шоссе, и перед нами возникает упомя¬
нутое заведение: кокетливый ресторанчик с террасой,
примостившийся на взгорке, у самой дороги, текущей в
темной зелени хвои.
— Здесь тебе нравится? — спрашиваю, сбавляя ско¬
рость.
— Не все ли равно, где завтракать! Отпуск нам здесь
не проводить. Останавливайся, и дело с концом!
Останавливаюсь. «Вольво» оставляю на обочине шоссе,
так как не вижу другого места, куда бы можно было при¬
ткнуться, поднимаемся по лестнице на террасу и садим¬
ся за столик в тени сосен. Борислав заказывает завтрак,
а я — газеты, и немного погодя каждого занимает свое:
меня в основном пресса и кофе, а моего друга — сдоба и
конфитюр.
— Что там пишут о твоей истории? — спрашивает
Борислав, продолжая жевать.
— Чего только не пишут. «Лозанна: в подвале сводят
счеты... тремя пулями убит метис, личность не установ¬
лена... рядом еще два трупа: Макс Бруннер и Отто Кё¬
ниг... Владелицу виллы нашли в комнате связанной...
Ведется следствие...»
Откладываю в сторону утренние газеты, чтобы еще раз
проверить качество австрийского кофе, сравнив его со
швейцарским. Затем снова обращаюсь к прессе — этому
могучему средству массовой информации.
— Но это еще не все,— продолжаю информировать
друга, вчитываясь в последнюю полосу газеты.— «Во¬
оруженное нападение в Женеве: американский поддан¬
ный Ральф Бэнтон ворвался, вероятно с целью ограбле¬
ния, в контору ювелира Тео Грабера» и так далее и тому
подобное. «Грабер ранен двумя выстрелами... доставлен
в больницу в тяжелом состоянии... Ральф Бэнтон задер¬
жан. Ведется следствие».
— Ну как, достаточно?— спрашиваю у Борислава,
имея в виду газетную хронику.
541
— То есть как достаточно? Сейчас еще закажем,—
отвечает он, занятый в основном завтраком.
Не успела удалиться от нас русоволосая официантка в
тирольском костюмчике, как со стороны лестницы доно¬
сится звонкий и приветливый голос:
— О Пьер! Я не сомневалась, что вы здесь! Видела вни¬
зу вашу машину.
— Я здесь и всегда к вашим услугам, дорогая,—
галантно говорю в ответ, вставая, чтобы дать стул моей
бывшей квартирантке и соблюсти полагающуюся цере¬
монию — представить ее Бориславу.
Гостья садится, а мой спутник подает знак, чтобы при¬
несли еще один кофе, после чего Розмари получает нако¬
нец возможность излить чувства, накопившиеся в ее гру¬
ди:
— О Пьер! Что это был за кошмар! Они стреляли друг
в друга, как дикие звери, в том подвале...
— Дикие звери не стреляют, дорогая,— спешу ей
заметить.— Они несколько сдержанней в этом отношении,
чем люди.— И добавляю: — Я все же надеюсь, что вы
предусмотрительно дождались, пока канонада закончит¬
ся...
— Естественно... Не стану же я соваться под пули. Но
все было настолько ужасно!.. Эта кровь...
— Да, — сочувственно вставляю я.— Без крови дело
не обходится. Кровь и брильянты! Ну и как же все-таки
кончилась эта история с брильянтами?
— В мою пользу, естественно,—отвечает Розмари с
достоинством.— Потом поясняет, уже поскромней: —
Хотя и не совсем...
— А именно?
— Когда эти дикари наконец поубивали друг друга...
Она замолкает, так как к столу приближается русово¬
лосая австриячка с громадным подносом. Розмари явно не
в силах продолжать свой рассказ, она, очевидно, изголо¬
далась не меньше Борислава, и ей необходимо что-то по¬
жевать и глотнуть кофе с молоком. Лишь после этого она
снова обретает способность говорить:
— Как только закончилась стрельба и рассеялся дым,
я, конечно, кидаюсь вниз, чтобы поглядеть, что же про¬
изошло, и обнаруживаю это убежище. Флора настаивает,
чтобы я немедленно выпустила их, и старательно мне
объясняет, что и как нужно сделать, но я не с последним
542
дождиком родилась на свет, как вы любите говорить*
поэтому я велю сперва подать мне брильянты, а тогда уже
поговорим об остальном. Она, естественно — вы же зна¬
ете мерзопакостный характер этой немки,— и слышать
не желает о такой сделке и принимается нахальнейшим
образом врать, будто там вообще не оказалось никаких
брильянтов, она, видите ли, готова передать мне какой-то
там чемоданчик с ценностями — больно мне нужен ее че¬
моданчик, стала бы я столько месяцев торчать в этом скуч¬
ном Берне ради какого-то чемоданчика. Раз такое дело, я
предъявляю ей ультиматум: или сию же минуту мне бу¬
дут переданы все десять брильянтов, и ни одним меньше,
или я жму до предела на рычажок — и вечная память!
Иу и конечно, при всем ее мерзком характере она вынуж¬
дена уступить, а чтоб ей не морочил голову Бэнтон, мне
пришлось передать ей пистолет — конечно, так, чтобы
она в меня не пальнула. А сама сижу на корточках возле
кранов и жду, пока появится коробочка, которая вам,
наверно, хорошо знакома, — как две капли воды похожая
на ту, вашу, с фальшивыми брильянтами. Я внимательно
проверяю содержимое коробочки и убеждаюсь, что у
меня в руках не подделка, а настоящие брильянты, и
только после этого предпринимаю следующий шаг.
— Плотно задвигаете стену...
— Нет, Пьер! У меня мелькнула такая мысль, но вы
же знаете меня, сентиментальную утку, да еще глупую
фантазерку,— стоило мне вообразить, каково им будет,
чтобы я тут же отказалась от своего намерения.
— Естественно....—замечает Борислав после того, как
ему удается окончательно утолить голод.
—• Естественно? — вскидывается Розмари и смотрит
на него своими темными глазами.— Естественно, конеч¬
но. Однако, будь на моем месте эта Флора, можете не сом¬
неваться, все бы сложилось немножко иначе и не так ес¬
тественно.
Она на время замолкает, чтобы допить кофе и закурить
сигарету, которую ей галантно подносит Борислав. Я щел¬
каю зажигалкой, и Розмари продолжает:
— Я, конечно, не стала сразу их выпускать. Сперва
надо было разделаться с той паршивой лицемеркой, кото¬
рая лежала связанной там, наверху. Я ее не застрелила,
и тут вы тоже скажете «естественно», а между тем было бы
вполне естественно застрелить ее, чтобы навеки заткну¬
543
лась. Но я женщина слабая, Пьер. Настолько слабая,
что мне никогда бы не добраться до этих брильянтов,
если бы не вы, Лоран.
— Я на благодарность не рассчитываю.
— Вы ее не заслуживаете, милый! — сражает меня
Розмари.— Эти брильянты вы с одинаковой щедростью
сулили всем: и мне, и Флоре, и Вэнтону, и Виолете, кому
угодно.
— Что я могу поделать, такой у меня характер. Люб¬
лю доставлять радость людям. Страсть как люблю. Что же
касается брильянтов — я имею в виду не пустые обеща¬
ния, а именно брильянты,— то их я с самого начала пред¬
назначал вам... Во имя нашей общей слабости к импрес¬
сионистам... И нашей старой дружбы...
— Я совсем не уверена, что это так, хотя мне хотелось
бы в это верить,— выражает она некоторое сомнение,—
Но вопреки всему я вам благодарна: обнаружили брильян¬
ты вы, и достались они мне...—После этих слов Розмари,
вероятно, вспоминает что-то не очень приятное и, помол¬
чав немного, делает небольшое уточнение: — Достались
мне все, кроме двух.
— Почему кроме двух?
— А все из-за этой паршивки Виолеты! Будь это Флора,
она бы, наверно, ничего ей не дала, но я со своей мягко¬
телостью все-таки подарила ей два...
— Этим вы проявили великодушие не только к ней,
но и к бедным детям,— вставляю я для ясности.
— Почему к бедным детям? — удивляется Розмари.
— Она доверительно сказала мне, что если получит
брильянты, то непременно построит детский дом на бере¬
гу озера.
— Детский дом? — презрительно смотрит на меня
Розмари.— Никак не ожидала, что вы такой наивный при
вашей мнительности. У этой хилой и подлой лесбийки
есть другая голубая мечта. Это Эмма Фрай, ее приятель¬
ница по пансиону, вы, наверно, слышали про эти пансионы
для молодых девиц, вернее сказать, для молодых лесбиек.
Это Эмма Фрай, да будет вам известно, никакая не мечта,
а всего лишь порочная до мозга костей кукла из Лозан¬
ны — я об этом узнала в ту ужасную ночь, когда мне
пришлось тащиться за Виолетой до самой Лозанны и
караулить ее в машине до утра, пока эти две мерзавки
забавлялись в доме, а бедняга Пенеф, не подозревая о
544
моем присутствии, тоже выслеживал ее в ста метрах от
дома. Так что ей понадобились денежки ие на детский дом,
а на то, чтоб ублажать эту развратницу, с которой нашу
целомудренную лесбийку еще со студенческих лет связы¬
вают брачные узы, а Эмма вертит ею как хочет, и, если бы
Виолета действительно сумела прибрать к рукам брильян¬
ты, она наверняка положила бы их к ногам своей возлюб¬
ленной, конечно, не все сразу — она ие настолько глупа,—
а по частям, чтобы ие порывать связь с этой извращенной
куклой,— Розмари замолкает на минуту, как бы для того,
чтобы преодолеть подступившее чувство отвращения.
Потом продолжает:— И вопреки всему мне пришлось,
как видите, подарить ей целых два брильянта, из-за ко¬
торых я столько раз рисковала своей шкурой.
— Подарила ей ее собственные брильянты,— уточ¬
няю я.— И разумеется, те, что поменьше.
— А вы бы хотели, чтоб я ей отдала большие? И потом,
с какой стати «собственные»? Брильянты краденые, и я
ей со всей прямотой об этом заявила, а она в ответ: «Знаю,
что краденые, но это мне не помешает выдать вас поли¬
ции», так что в конце концов пришлось швырнуть ей хоть
что-нибудь, чтоб она заткнулась.
— И вы ее развязали...
— Я не настолько глупа. Сунула камни ей под матрац
и пошла вниз освобождать тех. С пистолетом в руке, ко¬
нечно. И хорошо, что у нас с Флорой были пистолеты,
потому что Бэнтон до того осатанел, что готов был на все,
но мы ему здорово вправили мозги, особенпо Флора —
я еще удивляюсь, как это она не продырявила башку это¬
му американцу,- и мы отчалили вдвоем, я с брильян¬
тами, а Флора с этими двумя чемоданчиками, которые,
надо полагать, тоже кое-чего стоят.
— И у нее так и не появилось соблазна разрядить в
вас пистолет?
— А зачем ей рисковать? Я ведь тоже могла это сде¬
лать. И потом, мне кажется, что она уже примирилась.
Ее потрясла смерть Бруннера. Мы, как-никак, женщины,
Пьер! Мы не такое зверье, как мужчины.
— Знаю, знаю,— киваю я.— Вы так чувствительны,
в вас столько нежности. Тайфуны с ласковыми именами.
В сущности, в этой истории все они, и женщины и муж¬
чины, оказались во власти одного и того же тайфуна —
тайфуна алчности, он оторвал их от твердой почвы, заста¬
545
вил забыть обо всем остальном. Необузданная страсть к
созвездию брильянтов первой величины ослепила их
настолько, что для них больше не существовало ни былых
связей, ни привязанностей. Что касается женщин, этих
тайфунов с ласковыми именами, то, я не отрицаю, их
шальные порывы в какой-то мере были мне на пользу.
Может быть, благодаря тому, что я не женоненавистник.
При этих мыслях я перевожу взгляд на Розмари и спра¬
шиваю:
— А как ваш Грабер? Вы навестили его в больнице?
— Почему в больнице?
— А где же еще? Иа кладбище ему пока рано.
И чтобы дать ей понять, что к чему, предлагаю ей га¬
зету.
— Ах, этот негодяй! — возмущается она, не дочитав
до конца.
— Кого из двух вы имеете в виду?
— Бэитоиа, конечно. Грабер, может быть, тоже не
ангел, но никогда бы не выстрелил в живого человека.
— А кто стреляет в мертвецов? В сущности, вы должны
быть довольны. И благодарить Бэнтона.
— Вы циник, Пьер.
— Это я уже слышал от вас.
— Довольна или недовольна, но, должна признаться,
я испытываю чувство облегчения. Грабер никогда бы не
простил мне...
— А теперь куда? — спрашиваю.
— Если вы хотите знать куда, поедемте со мной.
Конечно, вы человек довольно скучный... Но где их
взять, интересных? Хотя, я знаю, со мной вы не поедете.
Так что незачем говорить вам «куда». Да и не все ли вам
равно?
— Все равно,— признаю.— Просто мне хотелось
знать, как начнется наконец триумфальное восхождение к
вершине счастья.
— Счастья? Вы знаете, что я человек не претенциоз¬
ный. Но и дожидаться старости в заботах о закладных на
том чердаке у меня тоже нет никакого желания.
Она и в самом деле мало похожа на человека, сияю¬
щего от счастья. Обычное дело: достигнутая мечта нео¬
жиданно утрачивает свой блеск, даже такая, брильянто¬
вая. Наступают будни. И с течением времени становится
все более реальным риск, что какой-нибудь мошенник не
546
сегодня-завтра освободит тебя от бремени легко нажитого
богатства.
Взглянув на часы, Розмари объявляет, что ей пора.
Мы встаем, чтобы проститься, и, подавая мне руку, моя
бывшая квартирантка говорит:
— Ну, Пьер... Мы, наверно, больше не увидимся...
— Наверно...— машинально повторяю я за ней.
— Поцелуйте же меня!
Мне неудобно перед Бориславом и еще более неудобно
стоять как истукан, после того как мы столько времени
провели вместе в том зеленом холле, на той глухой вилле,
в том бесславном квартале.
Целуя ее, я чувствую на своем лице ее руку, которая
как будто пытается удержать меня еще хотя бы на один
миг.
Наконец Розмари уходит, но, прежде чем спуститься
по лестнице, снова оборачивается и машет мне рукой.
— Какая женщина! — слышится голос Борислава.
Да, действительно. Хотя что, в сущности, я мог бы о
ней сказать? Движешься среди призраков без всякой
уверенности, что тебе удалось до конца сорвать их пок¬
ровы. Призрачные вещи, призрачные события, а главное —
призрачные люди. Глядишь на нее и вроде бы убежда¬
ешься: «Да, это именно то», но потом неожиданно что-то
происходит, и ты решаешь, что вовсе не «то», а не знаю
что, пока позднее не уяснишь, что это вовсе не «не знаю
что» — совсем как те деревянные матрешки: вскрываешь
одну, а в ней оказывается другая, а в другой — третья.
Только у матрешек всегда есть предел — после четвер¬
той или пятой доходишь до последней. А с иного человека
сколько ни снимаешь призрачные покровы, никогда не
можешь быть до конца уверен, что тебе удалось постичь
его истинную суть.
Борислав до такой степени очарован видом моей прия¬
тельницы и ее импульсивным нравом, что заказывает еще
по чашке кофе — по последней, и мы уже допиваем его,
этот последний кофе, когда на террасе внезапно появля¬
ется новое действующее лицо, точнее, еще одна дама,
царственная и величавая, как альпийский массив.
— А, Пьер, вот ты где, мой мальчик! Я по машине до¬
гадалась, что ты должен быть где-то тут,— спокойно про¬
износит Флора, словно мы повстречались на асфальтовой
аллее близ Остринга.
547
Я встаю, представляю их друг другу и усаживаю
гостью.
— Вы уже позавтракали,—устанавливает она. —Я бы
тоже не прочь немного закусить...
Белокурая австриячка принимает заказ, который по
своему ассортименту мало напоминает завтрак и не усту¬
пит иному обеду. Затем, самодовольно приосанившись,
чтобы Борислав мог по достоинству оцепить ее могучий
бюст, Флора оборачивается в мою сторону и грозит мне
пальцем:
— Благодари бога, что я питаю к тебе слабость. Иначе
ты заслуживаешь не знаю какой кары... За то, что запер
меня с ним там, в бункере...
— Если только это ты имеешь в виду, то, по-моему, ты
должна меня благодарить, дорогая Флора. Это был един¬
ственный способ защитить тебя от пуль и спасти от удушья.
— Лжец! — Она опять грозит мне.—Откуда ты мог
знать, что начнется стрельба?
— Зато я отлично знал, что люди Бэнтона где-то рядом.
Бэнтон не тот человек, чтобы отправляться со мной в
полную неизвестность без должного сопровождения.
— Глупости. Люди Бэнтона приехали на хвосте у
этой дуры Розмари.
— А как они оказались у нее иа хвосте?
— О, это целая история. И не заставляй меня ее рас¬
сказывать, прежде чем я поем. Просто подыхаю с голоду.
Официантка ставит иа стол поднос, загруженный до
предела: кроме масла, конфитюра и булочек, неизбежных
компонентов гостиничного завтрака, здесь вареные яйца,
копченый окорок и огромный кус шоколадного торта.
Так что мы с Бориславом выпиваем очередной кофе,
не знаю уже который, а тем временем Флора опустошает
тарелки. И лишь когда дело доходит до торта, у немки во¬
зобновляется желание продолжать беседу.
— И то, что вы, Пьер, оставили нас с этими вырод¬
ками Тимом и Томом, тоже вас не красит!..
— Не моя это затея. Так случилось по настоянию Бэн¬
тона.
— Мы догадывались. Пакостная затея. И Бэнтон по¬
лучил по заслугам. Читали? Он задержан...
— Знаю. По вас не смогли задержать...
— А кто нас мог задержать? — смотрит она на меня
с недовольным видом.
548
— Да те двое: Тим и Том.
— А, те двое! Чего о них толковать. Первое время мы с
Розмари вообще не понимали, что происходит. Подумали,
что ваш компаньон действительно вызвал вас по какому-
то спешному делу и Бэнтон решил вас сопровождать.
Потом у меня возникает подозрение, что тут кроется под¬
вох. «Плакали наши брильянты. Пьер знает, где искать
тайник, а Бэнтон небось что-то посулил Пьеру. Так что
теперь они действуют заодно, а мы сидим здесь, как по¬
следние дуры». «Откуда вам известно, что Пьер знает,
где искать тайник?» — спрашивает Розмари. «Мне,—
говорю,—достаточно сегодняшних наблюдений, и, если вы
полагаете, что мы провели день в любовных утехах, вы
глубоко ошибаетесь». «В таком случае давайте устроим
проверку,— предлагает Розмари,— они, скорее всего, в
Лозанне, в доме этой лисы Виолеты». «Но как его найти,
этот дом?» — говорю я. «Если вы не знаете, то другие
знают,— заявляет Розмари,— только где гарантия, что
вы не оставите меня в дураках?» «Ну, милая,—говорю,—
нам сейчас не до этого, мы с вами бедные женщины и долж¬
ны всячески помогать друг другу». «Звучит неплохо,— го¬
ворит Розмари,— но где гарантия?» Наконец мне удается
убедить эту упрямую бабу, что, пока мы тут торгуемся,
уведут наши брильянты, и мы решаем на свой страх и
риск отправиться вам вдогонку. Но ие тут-то было: толь¬
ко теперь до нас доходит, что мы с нею пленницы этих
двух дегенератов — Тима и Тома. Я, как вы знаете, не из
робких, особенно когда имею дело с такими пигмеями, и
без лишних проволочек даю им понять, что в наш век
равноправия женщины тоже чего-то стоят, по, хотя в ру¬
ках у меня увесистый стул, пользы мало: эти кретинчики,
оказывается, обучены всяким там каратэ и дзюдо,—
короче говоря, наш бунт кончается тем, что нас крепко-
накрепко привязывают к креслам, а каких синяков они
нам насажали — я бы вам их показала, только приличие
не позволяет.
— Стоит ли о таких пустяках говорить? — бросаю я.
— Не стоит, конечно. Вы же знаете, я не настолько
впечатлительна, как эта драная кошка, ваша Розмари*
но факт остается фактом: мы, бедные невольницы, обре¬
чены на полное бездействие, а тем временем, вы там, в
Лозанне...
549
— Мы там, в Лозанне, оказались более несчастными
невольниками, чем вы. До того несчастными, что уже были
готовы проститься с белым светом.
— Верно. И кто вас спас? Я. Только не слышала, что¬
бы кто-нибудь сказал мне спасибо за это...
— Если я этого не сказал, то только потому, что слова
не способны выразить мои чувства, дорогая...
— Да-да, я знаю, ты щедр на пустые слова... Но вер¬
немся к существу вопроса. В тот самый момент, когда мы
были в полном отчаянии, в холл через террасу внезапно
вламывается мой Макс. У меня не было сомнения, что
Макс, которого мы так бессовестно бросили в Женеве,
рано или поздно наведается ко мне, и я оставила у себя
в квартире записочку, что нахожусь у Бэнтона. Не знаю,
стоит ли описывать само сражение, тем более что я, буду¬
чи привязанной к креслу, могла наблюдать его лишь час¬
тично, зато я имела счастье видеть самый конец, когда
эти лилипуты с их японской хваткой были загнаны в
угол и у Бруннера в руках превратились в мокрые тряп¬
ки, а в довершение он прикрутил обоих к креслам, в кото¬
рых мы томились, чтобы у них было время получше пере¬
варить все случившееся. А после этого Бруннер занялся ва¬
шей Розмари, стал вышибать из нее сведения насчет
виллы в Лозанне, и, не вмешайся я — зачем, говорю,
ты так круто, Макс, она, как-никак, женщина, к тому же
неглупая, сама все скажет,— он бы ее всю изувечил.
В конце концов Розмари раскололась-таки, выдала адрес,
но взялась настаивать, чтобы мы ехали все вместе, и тут
уж я не выдержала — хотя, как вам хорошо известно,
мой мальчик, я не из говорливых — и давай втолковывать
вашей приятельнице, что жизнь, выпавшая иа нашу до¬
лю,— это не что иное, как бег наперегонки, каждый бе¬
жит сам по себе, на свой страх и риск, собственными нож¬
ками, и, если тебе так хочется присутствовать на этом
празднике, садись в свою красненькую скорлупку и с бо¬
гом. Ведь это же поистине благородный жест с моей сто¬
роны, за который до сих пор мне и спасибо никто не ска¬
зал, хотя мне он обошелся не так дешево — девять колос¬
сальных брильянтов, — но, раз тебе суждено совершить
глупость,; 8а нее, само собою, приходится платить. Но
в тот момент мне думалось, что я ничем не рискую, рядом
со мной мой Макс, и я была уверена, что он не даст меня в
обиду, мне и в голову не могло прийти, что через несколь¬
550
ко часов какой-то жалкий пигмей по имени Тим или Том
разрядит в грудь Макса свой пистолет, а ведь именно так
и случилось, и мне пришлось кончать со всем вот этими
руками...
— Но не голыми руками, был и пистолет?
Она смотрит на меня пронзительным взглядом, и ее
роскошные голубые глаза вдруг становятся серыми.
— Ты что, виделся с Розмари?
— Где я мог с нею видеться?
— Я невольно об этом подумала, потому что у меня
действительно был пистолет. Только уже было поздно.
Бруннер тоже был убит.
— Что-то я не замечаю, чтоб ты была в трауре, доро¬
гая. А черное было бы тебе к лицу. И ты бы в нем каза¬
лась стройней.
— Пора тебе понять, мой мальчик, что стройностью я
не дорожу, как твоя Розмари, напротив. В этом мире еще
не перевелись мужчины с нормальным вкусом.
— Значит, упустила брильянты...— обобщаю я.— Мне
стоило такого труда обеспечить их тебе, а ты под конец
упустила их.
— Этого бы не случилось, если бы в тот день, прежде
чем уехать из Лозанны, мы завернули ненадолго к Вио-
лете. Но я не знала, где ее вилла. А ты знал, и ключ был
у тебя в кармане, но меня ты туда ие повез.
— А знаешь, чем бы это кончилось, если бы мы туда
заехали? Мы до сих пор лежали бы там с тобой вдвоем, в
том бункере, и никто не смог бы нас вызволить, потому
что никто, кроме меня, и не подозревал о существовании
этого бункера. И если я говорю: «До сих пор лежали бы
с тобой вдвоем», то тебе, должно быть, ясно, что не в лю¬
бовных объятьях, а в холодных и мерзких — в объятьях
смерти.
— В самом деле... Эта гадюка Виолета уже была на¬
чеку... Мне и в голову не пришло...
— Но ты, дорогая, по крайней мере те чемоданчики
сумела обследовать? Там было немало дельных вещиц...
— Чего их обследовать. Унесла целиком, и теперь они
лежат в банковском сейфе на мое имя. Конечно, это ие
брильянты. Но я не жадна. Если у тебя есть интеллект,
можно прожить и без брильянтов. В них нуждаются толь¬
ко такие легкомысленные особы, как твоя Розмари. Най¬
дет себе вертопраха вроде тебя, не знающего цены день¬
551
гам, и быстро спустит свои камушки. А у меня другие
илаиьт...
— По торговой части...— догадываюсь я.— Фрау
Пульфер...
— С фрау Пульфер у меня нет ничего общего, мой маль¬
чик. Розничная торговля меня не прельщает.
— Понимаю. Ты откроешь отель.
— Отель — это неплохо,— кивает Флора.— Но он
медленно окупается. Нет, лучше я открою шикарный рес¬
торан в каком-нибудь шикарном месте...
— А меня не возьмешь в компаньоны?
— И не подумаю.
— Но ведь должность домашнего пса еще не занята?
— Да, по мне бы не хотелось одновременно заводить
и домашнюю змею. У тебя, мой мальчик, характер не дай
бог. Pie говоря уже о том, что ты любишь вести двойную
игру, и командовать ты не прочь...
— Не подозревал, что ты такого мнения обо мне,—
сокрушенно говорю я.
—- В сущности, я бы могла тебя взять, если бы ты не
был замешан во всяких опасных делах, связанных с по¬
литикой. Сам замешан, значит, и я могу оказаться заме¬
шанной. Нет, Пьер! Деньги я люблю, но и покой мне дорог.
— Ясно: тебе нужен муж.
— Если мне понадобится муж, без труда найду. Хотя
и рост и вес у меня не такие, как у твоего американского
феномена. Верно, число мужчин с нормальным вкусом
катастрофически падает, по я не теряю надежды, мой маль¬
чик.
— Раз только за этим столиком их двое...
— Приятно слышать,— восклицает она таким тоном,
словно другого и не ожидала.— Но мне, пожалуй, пора.
Я провожаю ее до лестницы и стоически выношу ее
дружеское рукопожатие.
— Если когда-нибудь судьба забросит тебя в мой рес¬
торан — где он будет, я пока не знаю,— можешь не сом¬
неваться, обед тебе поднесут за счет фирмы, — обещает она.
Сделав несколько шагов, Флора оборачивается и добавля¬
ет, чтобы я не слишком обольщался: — Первый обед!
Я иду на место, чтобы расплатиться.
— Какая женщина! — произносит Борислав с от¬
тенком восхищения.
— Женщина что надо, — соглашаюсь я.
552
И вот мы снова летим по серой ленте шоссе, извиваю¬
щейся среди изумрудных холмов. Только теперь уже за
рулем Борислав, что дает мне наконец возможность приз¬
вать в союзники сои, в котором, как известно, иные склон¬
ны видеть младшего брата смерти. Но с младшим братом
общаться не опасно, гораздо страшней объятия его стар¬
шей сестрицы.
— До чего же надоело слушать эти ваши истории,—
откровенно заявляет Борислав. — Брильянты, брильян¬
ты...
— А каково мне?
— И что в них особенного, в этих брильянтах? —
продолжает рассуждать мой друг.
— В том-то и дело, что ничего особенного. Чистый
углерод.
СОДЕРЖАНИЕ
От издательства 5
Павел Вежинов
Добровольное признание. Перевод Н. Попова 7
Андрей Гуляшки
Последнее приключение Аввакума Захова. Перевод JL Баша 137
Богомил Райнов
Тайфуны с ласковыми именами. Перевод А. Собковича . . 279
СОВРЕМЕННЫЙ БОЛГАРСКИЙ ДЕТЕКТИВ
В сборник вошли три новых романа болгарских
писателей, с творчеством которых советский читатель
уже знаком.
Роман П. Воки нова «Добровольное признание»
рассказывает о работниках органов следствия, которые
с честыо разрешают нелегкую задачу. Роман А. Гу-
лягаки «Последнее приключение Аввакума Захова»
завершает собой серию приключений талантливого
болгарского разведчика. Герой романа Б. Райиова
«Тайфуны с ласковыми именами» Эмил Боев участвует в
длительной л беспощадной идеологической схватке за
пределами своей страны, выполняя с присущим ему
мужеством поставленное задание.
Современный
болгарский детектив
Составитель Собковпч Алексей Степанович
ИБ № 4788
Художник В. Г. Алексеев
Художественный редактор А. Г1. Купцов
Технический редактор Я. А. Максимова
Корректоры Н. И. Морем и II. Е. Ужтупеие
Сдано в набор 24.08.78. Подписано в печать 17.01.
Формат 84Xl081/g2- Бумага типографская Л!* 1.
Гарнитура обыкновенная новая.
Печать высокая. У слови, псч. л. 29,4.
Уч.-изд. л. 30,0. Тираж 100000 экз.
Заказ № 3190. Цена 3 руб. 50 коп.
Изд. № 27069
Издательство «Прогресс» Государственного ко¬
митета СССР по делам издательств, полиграфии
и книжной торговли. Москва, 1 19021,
Зубовский бульвар, 17
Ордена Октябрьской Революции и ордена Тру¬
дового Красного Знамени Первая Образцовая
типография имени А. Л. Жданова Союзполиграф-
прома Государственного комитета СССР
по делам издательств, полиграфии и книжной
торговли. Москва, М-54, Валовая, 28
ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПРОГРЕСС»
Вышла в свет
ДАВИДКОВ, Иван.
Прощай, Акрополь!
Повести. Сборник. Пер. с болг.
Иван Давидков — широко известный
в Болгарии прозаик и поэт.
Книгу образуют три его повести,
объединенные общей темой и пробле¬
матикой— смысл творчества, становле¬
ние художника. Тема разрабатывается
в этих произведениях как бы в разви¬
тии: лирические воспоминания глав¬
ного героя о детстве и юности, разду¬
мья о поэзии в повести «Вечерний
разговор с дождем»; глубоко психоло¬
гические, философские размышления
престарелого художника о смысле жиз¬
ни и миссии творца в повести «Бе¬
лый конь у окна»; морально-нравствен¬
ная проблематика, роль и место искус¬
ства в жизни современного человека в
последней повести, название которой
дано всему сборнику.
ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПРОГРЕСС»
Выходит в свет
РАДИЧКОВ, Йордан.
Избранное
Сборник. Пер. с болг.
Сборник представляет творчество вы¬
дающегося болгарского прозаика.
В книгу включена повесть «Все и
никто», интересная масштабностью нрав¬
ственной проблематики; «Пороховой бук¬
варь» — рассказы об антифашистском
Сопротивлении; несколько лирических
новелл.
ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПРОГРЕСС»
Готовится к печати
КАРАСЛАВОВ, Георгий.
Решающий час
Роман. Пер. с болг.
Г. Караславов, крупнейший современ¬
ный болгарский писатель, давно знаком
советскому читателю.
Это шестая книга его широко извест¬
ной серии «Простые люди». Издатель¬
ство уже публиковало романы этого
цикла: в 1961 г.— «Пробуждение», в
1966 г. — «Чистые сердца», в 1969 г.—
«Зарево» и в 1976 г.— «Дни тревог и
надежд».
Воссоздавая самый драматичный пе¬
риод болгарской истории, писатель рас¬
сказывает о жизни народа накануне
второй мировой войны и его самоотвер¬
женной борьбе против фашистов.
Scan Kreyder - 08.08.2018 - STERLITAMAK