Автор: Кляйн М.
Теги: развитие и способности психики сравнительная психология социальная (общая) психология историческая психология личность психология семьи, быта, воспитания детей психология
ISBN: 978-5-98904-019-3
Год: 2010
Текст
ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКИЕ ТРУДЫ
МЕЛАНИ КЛЯЙН
©
Melanie Klein
Psychoanalytical Works
«Envy and Gratitude»
AND OTHER works 1955-1963
Мелани Кляйн
Психоаналитические труды
«Зависть и благодарность»
и другие работы 1955-1963 гг.
Том 6
Перевод с английского
|®
УДК 159.923
ББК 88.52
К526
Издание выходит с 2007 года
Перевод с английского
МЛ. Мельниковой, А.Н. Ниязовой,
И.П. Плеховой, O.K. Родиной
Кляйн, М.
К526 Психоаналитические труды: В 7 т. / Мелани Кляйн. — Пер. сангл.
под науч. ред. С.Ф. Сироткина и М.Л. Мельниковой. — Ижевск:
ERGO, 2007.
ISBN 978-5-98904-019-3
Т. VI: «Зависть и благодарность» и другие работы 1955—1963 гг. —
2010. —XII, 320 с.
ISBN 978-5-98904-085-8
Охраняется Законом РФ об авторском праве. Воспроизведение всей книги или
любой ее части запрещается без письменного разрешения издателя. Любые по¬
пытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.
Тексты М. Кляйн публикуются с разрешения The Random House Group Ltd
и Andrew Nürnberg Associates International Ltd:
© The Random House Group Ltd, London, UK, 1998
© The Melanie Klein Trust, 1975
Издание на русском языке:
© ООО Издательский дом «ERGO», 2010
СОДЕРЖАНИЕ
ОТ ИЗДАТЕЛЕЙ
Об этом томе IX—XII
Тексты
Психоаналитическая игровая техника:
ЕЕ ИСТОРИЯ И ЗНАЧЕНИЕ (1955а) 3-29
Предварительные замечания издателей 4
Об идентификации (1955b) 31-78
Предварительные замечания издателей 32
Исследование зависти и благодарности (1957а) 79-101
Предварительные замечания издателей 80
Зависть и благодарность (1957b) 103-182
Предварительные замечания издателей 104
О РАЗВИТИИ ПСИХИЧЕСКОГО ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ (1958а) 183-198
Предварительные замечания издателей 184
Наш ВЗРОСЛЫЙ МИР и ЕГО КОРНИ в МЛАДЕНЧЕСТВЕ (1959а) ... 199-222
Предварительные замечания издателей 200
Заметка о депрессии у шизофреника (1960а) 223-229
Предварительные замечания издателей 224
О ПСИХИЧЕСКОМ ЗДОРОВЬЕ (1960Ь) 231-242
Предварительные замечания издателей 232
Некоторые размышления об «Орестее» (1963а) 243-277
Предварительные замечания издателей 244
О ЧУВСТВЕ ОДИНОЧЕСТВА (1963Ь) 279-298
Предварительные замечания издателей 280
Appendix
Библиография 301
[V]
Аист сокращений 304
Лист пациентов 305
Именной указатель 306
Предметный указатель 310
ОТ ИЗДАТЕЛЕЙ
Об этом томе
Настоящий том Собрания сочинений Мелани Кляйн составили
работы, написанные автором в последние годы жизни и опубликованные
в 1955—1963 годы. Включенные в данный том работы раскрывают концеп¬
туальные вклады М. Кляйн в психоанализ.
Важное место в томе занимает работа, описывающая историю разра¬
ботки и опыт использования игровой техники детского анализа. В статье
«Психоаналитическая игровая техника: ее история и значение» М. Кляйн
возвращается к первым шагам в развитии своей игровой техники. Каждое
новое открытие в этой технике связано с конкретным случаем детского
анализа. Так, в случае Фрица интерпретации подвергался лишь самый
важный, на взгляд Кляйн, материал из игры ребенка. В случае Риты,
девочки младше трех лет, Кляйн пришла к необходимости прямой интер¬
претации негативного переноса. Эти и некоторые другие случаи позволили
Кляйн сформулировать техническое требование интерпретации торможений
в игре ребенка по аналогии с интерпретациями сопротивлений при анализе
взрослого пациента. Благодаря краткому анализу замкнутой семилетней
девочки в игровой анализ были введены игрушки, способные олицетво¬
рять значимые персонажи в жизни ребенка, что стало еще одним значимым
условием психоаналитической работы с детьми. Отношение к поврежденным
или сломанным игрушкам рассматривается как результат деструктивных
действий ребенка со значимыми объектами — родителями или сиблингами.
В теоретическом отношении анализ игры подтвердил гипотезу М. Кляйн
о более раннем происхождении Сверх-Я как следствия интернализации
пугающей матери. В этой статье Кляйн также показывает важность инфан¬
тильных страхов при анализе как детей, так и взрослых.
Среди ключевых работ этого издания — две версии исчерпывающего
исследования зависти и благодарности, раскрывающего фундаментальное
значение данных феноменов для психического развития младенца. Текст,
озаглавленный «Исследование зависти и благодарности», представляет
собой доклад, сделанный М. Кляйн в феврале 1956 года в Британском
психоаналитическом обществе. Основное открытие Кляйн, выраженное
в данном тексте, — значение ранней зависти в развитии индивида. Здесь
также говорится о психологии благодарности как феномена, уравновешиваю¬
щего проявления зависти. Именно динамический баланс этих двух тенденций
составляет суть первоначального отношения младенца к внешнему миру.
В основанной на предыдущем тексте работе «Зависть и благодар¬
ность» автор дает более развернутое и детализированное описание феноме-
Г1X1
нологии и значения ранних переживаний зависти, а также компенсирующей
ее деструктивные аспекты благодарности.
Особое внимание в данном томе обращают на себя две работы,
в которых М. Кляйн использует материал художественной литературы для
иллюстрации и разворачивания своих теоретических конструктов. В одной
из них — «Об идентификации» — дается обширное представление
о введенном Кляйн термине «проективная идентификация», являющемся
развитием заложенной 3. Фрейдом общей психоаналитической теории
идентификации. На примере анализа главного героя книги Ж. Грина «Если
бы я был тобою» молодого человека Фабьена исследуются различные
аспекты механизма проективной идентификации. М. Кляйн рассматривает
героя книги как пациента, что помогает ей реконструировать в представ¬
ленных художественных образах ранние переживания, характерные для
динамики интеграции-дезинтеграции Самости. Переход Самости героя
в тела различных персонажей и существование внутри другого человека
помогают понять механизм расщепления Самости, характерный для ряда
пациентов. Развивая свои ранние идеи, в данном тексте Кляйн основное
внимание уделяет проблеме идентичности Самости, стабильности при
действиях расщепляющих механизмов. Главный герой Фабьен остается
самим собой благодаря магической формуле, содержащей его имя, то есть
формуле идентичности Самости, склеивающей его множественные иденти¬
фикации. Кляйн говорит не столько об изменениях в объекте, вызванных
проективной идентификацией, сколько о проблеме выбора самого этого
объекта. Важным представляется вопрос об отношениях частей, измененных
благодаря идентификации, и прежних частей Самости. Возможные патоло¬
гические последствия возникающей новой идентичности могут быть купи¬
рованы благодаря действию неизмененных хороших внутренних объектов.
И это дает ощущение стабильности и способность преодолеть различные
аспекты страха.
В другой работе — «Некоторые размышления об “Орестее”», —
используя сюжетный материал эсхиловской трилогии, М. Кляйн развора¬
чивает обсуждение деятельности Сверх-Я, его роли и значения в раннем
развитии ребенка, а также судьбы деструктивных импульсов, чувства вины,
действия ранних защитных механизмов. Она показывает, что основные
элементы этих древнегреческих трагедий восходят к архаичным психологи¬
ческим переживаниям жадности, зависти и враждебности.
В ряде небольших статей, вошедших в данный том, раскрываются
общезначимые проблемы психического здоровья, психического функциони¬
рования, связи ранней и взрослой жизни, а также одиночества с позиций
разработанной М. Кляйн теории объектных отношений.
В работе «О развитии психического функционирования» Кляйн,
используя два метапсихологических контекста — структуральный и дина¬
мический, — обсуждает особенности формирования Я и функциониро¬
[X]
вание «психического». Она затрагивает важную проблему соотношения
двух влечений — влечения к жизни и влечения к смерти — в формиро¬
вании механизмов функционирования Я. Здесь Кляйн высказывает свою
позицию относительно времени возникновения Сверх-Я. По ее мнению,
процесс интроекции запускается с момента рождения и обеспечивает первые
образы хорошей и плохой груди, становящиеся основой для формирования
в очень ранний (доэдипов) период структуры Сверх-Я. Кляйн подчерки¬
вает, что именно ранняя интроекция материнской груди лежит в основе всех
последующих процессов интернализации. При этом ранний процесс интро¬
екции сопровождается насыщением интроецируемых объектов влечениями
к жизни и смерти. Таким образом, динамически и экономически влечения
к жизни и смерти определяют силу и степень выраженности во внутреннем
мире плохих и хороших объектов.
В ориентированном на широкую публику тексте «Наш взрослый мир
и его корни в младенчестве» М. Кляйн знакомит с основными идеями своей
концепции с минимальным использованием технических терминов. Прежде
всего она указывает на огромное значение ранних отношений ребенка
и матери. Кляйн говорит об имеющемся у ребенка врожденном бессозна¬
тельном знании о существовании матери, которое разворачивается и насы¬
щается содержанием в реальных взаимоотношениях. Отсчет всего хорошего
и всего плохого в человеке идет от этого периода и этих отношений. Подробно
Кляйн останавливается на функционировании Я, запуске механизмов
проекции и интроекции, фантазирования и расщепления. Обсуждение
проблем раннего развития ребенка позволяет Кляйн сформулировать ряд
педагогических положений, касающихся формирования сбалансированной
целостной личности.
Две включенные в данное издание работы — «Заметка о депрессии
у шизофреника» и «О чувстве одиночества» — были вкладом М. Кляйн
в работу XXI Международного психоаналитического конгресса, состоявше¬
гося в1959 году в Копенгагене.
В «Заметке о депрессии у шизофреника» Кляйн высказывает идею
о том, что психотические процессы запускаются в более ранний период, чем
это обычно считалось. Она выделяет психотические процессы в нормальном
развитии ребенка как часть механизмов формирования Я, а также патологиче¬
ские процессы, характерные в том числе и для младенчества. Психотический
механизм запускается в ответ на переживание острого страха, испытывае¬
мого младенцем, и может сформировать преждевременные и патологические
способы защиты от него.
В статье «О чувстве одиночества» М. Кляйн целостно представляет
свои взгляды на раннее развитие ребенка. Она показывает, что в нормальном
функционировании Я как у ребенка, так и у взрослого человека сталкиваются
противоположные тенденции интеграции и дезинтеграции. Взаимодействие
этих процессов, задающееся в свою очередь динамикой параноидного
Г ХЦ
и депрессивного страхов, составляет сущность переживаний нестабильности,
ненадежности и одиночества. Принципиальная невозможность достижения
интеграции ввиду полярности противоборствующих душевных сил, в том
числе деструктивных импульсов, всегда задает определенную долю непо¬
нимания и неприятия в отношениях как с внешними, так и с внутренними
объектами. Кляйн иллюстрирует эти положения на примере шизофреничных
и маниакально-депрессивных пациентов.
В центре внимания работы «О психическом здоровье» — общий обзор
проблемы психического здоровья с психоаналитических, в том числе кляйни-
анских, позиций. М. Кляйн выделяет ряд критериев здоровой (интегриро¬
ванной) личности: равновесие внутреннего и внешнего, умение справляться
с противоречивыми желаниями и эмоциями, сильная Самость и сильный
характер и т. д. Среди основных характеристик психического здоровья
рассматривается способность справляться со своими конфликтами. Принятие
в себе внутренних конфликтов, способность к их разрешению, по мнению
Кляйн, говорят о глубине личности и ее здоровье, тогда как поверхностность
и отрицание внутреннего несовместимы с понятием здоровья.
*
* *
Несколько технических замечаний. При подготовке настоящего тома
редакторами было принято решение об унификации психоаналитической
терминологии в соответствии с традицией перевода текстов 3. Фрейда
на русский язык. При этом язык основоположника психоанализа принима¬
ется как аутентичный формированию психоаналитических идей и как основа
для понимания ключевых психоаналитических концепций. Здесь мы следуем
сложившимся переводческим принципам передачи кляйнианской термино¬
логии, в частности в немецкоязычной литературе. Так, принятые в англо¬
язычной литературе термины Ego, Super-Ego и Id в переводе на немецкий
язык будут соответствовать традиционным фрейдовским понятиям Ich,
Uber-Ich и Es, что на русском языке передается как Я, Сверх-Я и Оно. То же
самое будет касаться понятий anxiety = Angst = страх; catexis = Besetzung =
загрузка; self = Selbst = Самость; instinct = Trieb = влечение и пр. Таким
образом, как нам представляется, достигается более адекватная передача
мысли М. Кляйн, развивающейся во фрейдовском дискурсе, а также устра¬
няется искусственное дублирование и противопоставление терминологии,
передаваемой с английского и немецкого языков.
[XII]
Тексты
Психоаналитическая игровая техника:
ЕЕ ИСТОРИЯ И ЗНАЧЕНИЕ
(1955а)
Предварительные замечания издателей
Издания на английском языке:
1955: The Psycho-Analytic Play Technique: Its History and Significance. //
New Directions in Psycho-Analysis. The Significance of Infant Conflict in the
Pattern of Adult Behaviour / Ed. P. Heimann, R. Money-Kyrle. — London:
Tavistock Publications, 1955. — P. 3—22.
1955: The Psycho-Analytic Play Technique. // American Journal of
Orthopsychiatry. — 1955. — Vol. 25. — P. 223—235.
Издания на немецком языке:
1959: Die psychoanalytische Spieltechnik: Ihre Geschichte und Bedeutung. //
Psyche. — 1959. — Bd. 12. — S. 687-705.
1962: Idem. // Klein, M. Das Seelenleben des Kleinkindes und andere
Beiträge zur Psychoanalyse. — Stuttgart: Ernst Klett, 1962. — S. 11—29.
В данном тексте M. Кляйн возвращается к своим первым шагам в разра¬
ботке техники детского психоанализа. Описание каждого ребенка связано
с определенным открытием, которое она делала по ходу работы и развития
своей игровой техники. Начало этому положил случай Фрица, где Кляйн
из всего предоставляемого в игре ребенком материала интерпретировала’
только на ее взгляд самое важное. В случае Риты, ребенка младше трех лет,
Кляйн дает в беседе с ней прямую интерпретацию негативного переноса.
В связи с этим и некоторыми другими случаями высказывается техниче¬
ское требование интерпретации торможений в игре ребенка, по аналогии
с интерпретациями сопротивлений при анализе взрослого пациента.
Краткий анализ замкнутой семилетней девочки позволил ввести
в игровой анализ игрушки, которые, как оказалось, могут олицетворять
значимые персонажи в жизни ребенка. Важным аспектом игры, по Кляйн,
является отношение с поврежденными или сломанными игрушками как
результатом деструктивных действий ребенка со значимыми объектами —
родителями или сиблингами. В теоретическом отношении анализ игры
подтвердил гипотезу Кляйн о более раннем происхождении Сверх-Я как
результата интернализации пугающей матери. Также Кляйн показывает
важность инфантильных страхов при анализе как детей, так и взрослых.
Перевод с английского И.П. Плеховой.
На русском языке публикуется впервые.
I
На создание работы, связанной преимущественно с игровой
техникой и служащей введением к данной книге1, меня подтолкнуло
размышление о том, что моя работа как с детьми, так и со взрослыми
и мой вклад в психоаналитическую теорию в целом происходят,
главным образом, из игровой техники, разработанной для маленьких
детей. Этим я не хочу сказать, что моя дальнейшая работа была
прямым приложением игровой техники; но приобретенная мной
способность проникать в суть раннего развития, в бессознательные
процессы и в природу интерпретаций бессознательного оказала
значительное влияние на работу, которую я проделала с детьми
старшего возраста и взрослыми.
Поэтому кратко обозначу, как из психоаналитической игровой
техники развивалась моя работа, однако не буду пытаться давать
полное описание своих открытий. К 1919 году, когда я начала
работать над своим первым случаем, некоторая психоаналитическая
работа с детьми уже проводилась, в частности д-ром Хуг~Хельмут2.
Тем не менее Хуг-Хельмут не занималась психоанализом детей
младше шести лет и, хотя она в качестве материала использовала
рисунки, а иногда и игру, особую технику она не разработала.
В то время, когда я начинала работу, существовал твердый
принцип, что интерпретации должны даваться очень осторожно.
За несколькими исключениями психоанализ не исследовал более
глубокие слои бессознательного. А применительно к детям подобные
исследования считались потенциально опасными. Такой осторожный
1 «Новые направления в психоанализе»^.
W New Directions in Psycho-Analysis. The Significance of Infant Conflict
in the Pattern bf Adult Behaviour / Ed. P. Heimann, R. Money-Kyrle. —
London: Tavistock Publications, 1955.
2 Hug-Hellmuth, H. Zur Technik der Kinderanalyse. I I I. Z. P. — 1921. —
Bd. 7. — H. 6. — S. 179-197.
Г 51
6
Психоаналитическая игровая техника
взгляд находил свое отражение в том, что в то время и на протяжении
последующих лет применение психоанализа считалось уместным
только к детям, достигшим латентного возраста1.
Моим первым пациентом был пятилетний мальчик. В своих
самых первых работах я называла его именем Фриц2. Поначалу
я считала, что достаточно будет повлиять на установку его матери.
Я предложила ей поощрять ребенка свободно обсуждать с ней
множество невысказанных вопросов, которые, очевидно, присут¬
ствовали за порогом его сознания и замедляли его интеллекту¬
альное развитие. Это произвело хороший эффект, но невротические
проблемы не были разрешены в достаточной степени, и вскоре было
решено, что я проведу с ним психоанализ. При этом я отступила
от некоторых устоявшихся правил, так как из предоставляемого
ребенком материала интерпретировала только то, что считала самым
важным. Я обнаружила, что мой интерес сфокусировался на страхах
ребенка и защитах от них. В результате такого подхода я вскоре стол¬
кнулась с серьезными проблемами. Страхи, которые я наблюдала,
анализируя этот первый случай, были очень сильны, и хотя я укре¬
пилась во мнении, что работа идет в верном направлении, так как
снова и снова в результате своих интерпретаций наблюдала осла¬
бление страха, тем не менее временами меня смущала интенсив¬
ность вновь открывающихся страхов. Однажды в такой ситуации
я обратилась за советом к д-ру Карлу Абрахаму. Он ответил, что
поскольку до сих пор мои интерпретации приводили к облегчению
и что анализ, очевидно, продвигается, он не видит оснований для
изменения методов работы. Его поддержка вселила в меня уверен¬
ность, и так случилось, что на протяжении последующих нескольких
дней страх ребенка, ранее достигший пика, значительно уменьши¬
лась и привел к дальнейшему улучшению. Эта убежденность, полу¬
1 Описание этого раннего подхода дано в книге Анны Фрейд «Психоаналити¬
ческое лечение детей»tbl
Freud, A. The psychoanalytic treatment of children (1927). — London:
Imago Publishing Co., Ltd., 1946. — 98 p.
2 «Развитие одного ребенка» [(1921a). Наст. изд. Т. I. С. 11—81]; «Роль шко¬
лы в либидинозном развитии ребенка» [(1923b). Наст. изд. Т. I. С. 135—159];
«Ранний анализ» [(1923а). Наст. изд. Т. I. С. 95—133].
Психоаналитическая игровая техника
7
ченная мною в результате анализа, сильно повлияла на весь ход моей
аналитической работы.
Лечение проводилось у ребенка дома и с использованием его
собственных игрушек. Данный анализ положил начало психоанали¬
тической технике игры, потому что с самого начала ребенок выражал
свои фантазии и страхи главным образом в игре, а я последовательно
интерпретировала ее значение ребенку, в результате чего в игру
привносился дополнительный материал. То есть в сущности уже
с этим пациентом я использовала метод интерпретации, впослед¬
ствии ставший характерной особенностью моей техники. Данный
подход соответствует фундаментальному принципу психоанализа —
свободной ассоциации. При интерпретации не только слов ребенка,
но и его действий с игрушками я применяла этот базовый принцип
к сознанию ребенка, чья игра и разнообразные действия — на самом
деле все его поведение — являются средством выражения того, что
взрослый главным образом выражает словами. Мною также руко¬
водили два принципа, установленные Фрейдом, которые я с самого
начала рассматривала как фундаментальные: во-первых, что иссле¬
дование бессознательного — это главная задача психоаналитиче¬
ской процедуры, а также что анализ переноса является средством
достижения этой цели.
Между 1920 и 1923 годами я приобрела дальнейший опыт,
работая с другими случаями детей, но определенным шагом в раз¬
витии игровой техники явилось лечение ребенка двух лет девяти
месяцев, психоанализ которого я проводила в 1923 году. В своей
книге «Психоанализ детей» я приводила некоторые подроб¬
ности этого случая, называя ребенка именем Рита1. Рита страдала
ночными кошмарами и фобиями животных, была весьма амбива¬
лентна по отношению к матери и в то же время настолько цеплялась
за нее, что ее практически невозможно было оставить одну. У нее
был явный невроз навязчивости, и временами она была очень
подавлена. Ее игра была заторможена, а неспособность выдержи¬
1 См. также «О воспитании детей»w и «Эдипов комплекс в свете ранних стра¬
хов» [(1945а). Наст. изд. Т. V. С. 3—67].
On the bringing up of children / Ed. J. Rickman. — New York: Pobert
Brunner Publishers, 1936. — 264 p.
8
Психоаналитическая игровая техника
вать фрустрации делало ее воспитание все более и более трудным.
Я испытывала большие сомнения по поводу того, как действовать
в данном случае, поскольку анализ таких маленьких детей был
совершенно новым опытом. Первый сеанс, казалось, подтвердил
мои опасения. Когда нас с Ритой оставили наедине в ее детской,
она немедленно проявила признаки, которые я восприняла как
негативный перенос: она была встревожена и молчалива и вскоре
захотела выйти в сад. Я согласилась и пошла с ней — добавлю, под
бдительным взглядом матери и тети, которые восприняли данный
факт как признак провала. Они были очень удивлены, увидев, что,
когда спустя десять-пятнадцать минут мы вернулись в детскую, Рита
была очень дружелюбна ко мне. Объяснение этой перемены заклю¬
чалось в том, что, пока мы были на улице, я объясняла ей ее нега¬
тивный перенос (что опять же противоречило обычной практике).
Из некоторых ее слов и вследствие того, что на улице она была менее
напугана, я заключила, что она особенно боялась чего-то, что я могла
сделать ей, когда она была наедине со мной в комнате. Я интер¬
претировала это и, обращаясь к ее ночным кошмарам, связала ее
подозрительное отношение ко мне как к враждебной незнакомке
с ее боязнью, что плохая женщина нападет на нее, когда она будет
одна ночью. Когда через несколько минут после этой интерпре¬
тации я предложила девочке вернуться в детскую, она с готов¬
ностью согласилась. Как я уже упоминала, у Риты было заметно
выраженное торможение в игре, и поначалу она только и делала,
что навязчиво одевала и раздевала куклу. Но вскоре я поняла
страхи, лежавшие в основе ее навязчивости, и интерпретировала их.
Этот случай подкрепил мое убеждение в том, что предварительное
условие психоанализа ребенка заключается в необходимости понять
и интерпретировать выражаемые игрой фантазии, чувства, страхи
и переживания или, если игровая деятельность заторможена, понять
и интерпретировать причины торможения.
Как и в случае с Фрицем, я проводила анализ у ребенка дома
и с ее собственными игрушками. Но на протяжении лечения, продол¬
жавшегося всего лишь несколько месяцев, я пришла к выводу, что
психоанализ не следует проводить у ребенка дома, поскольку я обна¬
ружила, что, несмотря на потребность девочки в помощи и на решение
ее родителей попытаться провести психоанализ, отношение матери
Психоаналитическая игровая техника
9
ко мне было весьма амбивалентным и в целом отношение к лечению
было враждебным. Но что важнее, я обнаружила, что ситуация
переноса — основа психоаналитической процедуры — может сфор¬
мироваться и поддерживаться, только если пациент может почув¬
ствовать, что кабинет или игровая комната и весь анализ — нечто
отдельное от его обычной жизни дома. И только при таком условии
он может преодолеть сопротивление переживаниям и выражению
своих мыслей, чувств, желаний, которые несовместимы с условно¬
стями и в случае с детьми переживаются как противопоставляемые
тому, чему их учили до этого.
Дальнейшие существенные наблюдения были сделаны мной при
психоанализе семилетней девочки также в 1923 году. Ее невротиче¬
ские затруднения были, очевидно, незначительными, но ее родителей
некоторое время волновало ее интеллектуальное развитие. Она была
достаточно умна, но тем не менее отставала от своей возрастной
группы, ей не нравилась школа и иногда она пропускала занятия.
Ее отношение к матери, ранее нежное и доверительное, изменилось
после поступления в школу: она стала замкнутой и молчаливой.
Я провела с ней несколько сеансов, так и не достигнув особого
контакта. Стало понятным, что ей не нравится школа, и я смогла
дать некоторые интерпретации тому, о чем она робко рассказала,
а также другим ее словам, что предоставило новый материал.
Но мое впечатление было таково, что мне не следует двигаться
дальше в этом направлении. На одном из сеансов, когда я снова
застала девочку безответной и замкнутой, я оставила ее, сказав, что
вернусь через минуту. Я пошла в нашу детскую, взяла несколько
игрушек, машинок, маленьких кукол, несколько кубиков, поезд,
сложила их в коробку и вернулась к пациентке. Девочка, которая
не стала рисовать и заниматься иной деятельностью, заинтересо¬
валась маленькими игрушками и сразу же начала играть. Из игры
я поняла, что две игрушки представляли собой ее и маленького
мальчика, одноклассника, о котором я слышала раньше. Оказалось,
в поведении этих двух фигурок было нечто секретное, и другие
куклы воспринимались с негодованием, поскольку они вмешивались
и подглядывали, и девочка отложила их в сторону. Действия этих
двух игрушек приводили к катастрофам, таким как их падение или
столкновение с машинами. Это повторялось с признаками нарас¬
10
Психоаналитическая игровая техника
тающего страха. Тогда я интерпретировала, обращаясь к деталям
ее игры, что, кажется, некая сексуальная деятельность имела место
между ней и ее другом и что ее очень напугало то, что об этом
узнают, поэтому она подозрительно относилась к другим людям.
Я указала на то, что во время игры она становилась тревожной и,
похоже, вот-вот прекратит играть. Я напомнила, что ей не нравится
школа, и это, возможно, связано с боязнью, что учитель узнает
про ее отношения с одноклассником и накажет ее. Кроме того, она
боялась и, следовательно, не доверяла матери и, возможно, теперь
испытывала нечто подобное по отношению ко мне. Эффект этой
интерпретации был поразительным: страх и недоверие девочки
поначалу увеличились, но очень скоро уступили место очевидному
облегчению. Выражение ее лица изменилось, и хотя она ни отрицала,
ни признавала того, что я интерпретировала, она постепенно выказы¬
вала свое согласие тем, что давала новый материал, и тем, что стала
гораздо свободнее в своей игре и речи; кроме того, ее отношение
ко мне стало гораздо более дружелюбным и менее подозрительным.
Конечно, негативный перенос, чередуясь с позитивным, повторялся
снова и снова; но начиная с этого сеанса анализ продвигался хорошо.
Одновременно происходили благоприятные изменения, как меня
информировали, в ее отношении к семье и особенно в отношении
к матери. Ее нелюбовь к школе уменьшилась, и она начала больше
интересоваться уроками, но ее трудности в учебе, коренившиеся
в глубоких страхах, разрешились лишь постепенно в ходе лечения.
II
Я описала, как использование игрушек, которые я хранила
специально для пациента-ребенка в коробке, в которой впервые
принесла их для нее, доказало свою важность для анализа девочки.
Наряду с другими опыт данного случая помог мне определить
наиболее подходящие для психоаналитической игровой техники
игрушки1. Я обнаружила, что важно использовать маленькие
1 Это главным образом маленькие деревянные фигурки мужчин и женщин,
обычно двух размеров, машинки, тележки, качели, поезда, самолеты, живот¬
ные, деревья, кубики, дома, заборы, бумага, ножницы, нож, карандаши, мел
или краски, клей, мячи и стеклянные шарики, пластилин и веревка.
Психоаналитическая игровая техника
11
игрушки, так как их количество и разнообразие позволяют ребенку
выразить множество фантазий и переживаний. Для достижения
этой же цели важно, чтобы эти игрушки не были механическими
и чтобы человеческие фигурки различались только по цвету
и размеру, но не указывали на какой-то конкретный род деятель¬
ности. Именно простота игрушек позволяет ребенку использо¬
вать их в самых разнообразных ситуациях, в соответствии с тем
материалом, который возникает в игре. То, что ребенок таким
образом может одновременно представлять разнообразие пережи¬
ваний и фантазий или подлинных ситуаций, дает нам возможность
увидеть более связную картину работы его психики.
В соответствии с простотой игрушек оборудование в игровой
комнате также должно быть простым. Здесь нет ничего, кроме
того, что необходимо для психоанализа1. Игровые принадлеж¬
ности каждого ребенка хранятся в одном запертом ящике комода, и,
следовательно, ребенок знает, что про его игрушки и его игру с ними
(которые эквивалентны ассоциациям взрослых) известно только
аналитику и ему самому. Коробка, в которой я впервые принесла
игрушки маленькой девочке, о которой говорилось выше, оказалась
прототипом индивидуального ящика комода, и это часть личных
и интимных отношений между аналитиком и пациентом, характерных
для психоаналитической ситуации переноса.
Я не хочу сказать, что психоаналитическая игровая техника
полностью зависит от выбора определенного мною игрового
материала. В любом случае дети часто неожиданно приносят
собственные вещи, и игра с ними входит в аналитическую работу
как само собой разумеющееся. Но полагаю, в целом игрушки, пред¬
лагаемые аналитиком, должны быть описанного мною типа, то есть
быть простыми, маленькими и немеханическими.
Однако для анализа игры нужны не только игрушки. Временами
многие действия ребенка проходят вокруг таза для мытья рук, допол¬
ненного одной-двумя маленькими чашками, стаканами и ложками.
Часто ребенок рисует, пишет, раскрашивает, вырезает, ремонтирует
игрушки и т. д. Временами он играет в игры, в которых наделяет
1 Моющийся пол, водопровод, стол, несколько стульев, небольшой диван, не¬
сколько подушек и комод.
12
Психоаналитическая игровая техника
себя и аналитика ролями, как, например, при игре в магазин, врача,
школу, дочки-матери. В таких играх ребенок нередко исполняет роль
взрослого, тем самым не только выражая свое желание поменяться
с ним местами, но и демонстрируя, как, на его взгляд, родители или
другие лица, имеющие власть, вели себя по отношению к нему или
как им следовало бы вести себя. Иногда он дает выход своей агрес¬
сивности и чувству негодования, проявляя садизм по отношению
к ребенку, роль которого исполняет аналитик. Принцип интерпре¬
тации остается тем же самым, неважно, представлены ли фантазии
через игрушки или драматизацию. Так как какой бы материал
ни использовался, главное — применять аналитические принципы,
лежащие в основе техники1.
Агрессивность может выражаться в игре детей по-разному,
как прямыми, так и косвенными способами. Зачастую ребенок
ломает игрушку или, при большей агрессии, режет стол или куски
дерева ножом или ножницами; расплескивает воду или разбрызги¬
вает краски, и комната превращается в настоящее поле боя. Важно,
чтобы ребенок смог проявить свою агрессивность; но еще важнее
понять, почему в данный конкретный момент в ситуации переноса
проявляются деструктивные импульсы, и проследить их последствия
в психике ребенка. Переживания вины часто следуют после того, как
ребенок, например, сломал маленькую фигурку. Такая вина связана
не только с фактически нанесенным ущербом, но и с тем, в роли кого
игрушка выступает в бессознательном ребенка, например, в роли
младшего брата или сестры или одного из родителей. Следовательно,
интерпретация также должна иметь дело с этим более глубоким
уровнем. Иногда из поведения ребенка по отношению к аналитику мы
можем заключить, что продолжением его деструктивных импульсов
было не только вина, но и персекуторный страх, и что ребенок боится
возмездия.
Обычно мне удавалось дать ребенку понять, что я не потерплю
грубых физических действий по отношению к себе. Это важно
не только для того, чтобы защитить психоаналитика, но и для
1 Примеры как игры с игрушками, так и игр, описанных выше, можно найти
в книге «Психоанализ детей» [(1932Ь). Наст. изд. Т. III] (особенно в гл. II, III
и IV). См. также работу «Персонификация в игре детей» [(1929а). Наст. изд.
Т. II. С. 3—18].
Психоаналитическая игровая техника
13
проведения анализа, так как такие выпады, если их не сдерживать,
способны возбудить в ребенке чрезмерную вину и персекуторный
страх и, следовательно, добавить трудности в процесс лечения.
Иногда меня спрашивали, как мне удавалось предотвратить физи¬
ческие атаки, и думаю, ответ заключается в том, что я действо¬
вала очень осторожно, дабы не тормозить агрессивные фантазии
ребенка; на самом деле у него была возможность выражать их иными
способами, включая вербальные атаки в мой адрес. Чем лучше мне
удавалось вовремя интерпретировать мотивы агрессивности ребенка,
тем лучше можно было удерживать ситуацию под контролем.
Но с некоторыми психотичными детьми мне иногда бывало трудно
защититься от их агрессивности.
III
Я обнаружила, что отношение ребенка к игрушке, которую он
повредил, весьма разоблачающее. Ребенок часто откладывает такую
игрушку, представляющую собой сиблинга или одного из родителей,
в сторону и какое-то время не обращает на нее внимания. Это
указывает на нелюбовь к поврежденному объекту, обусловленную
персекуторной боязнью, что атакованный человек (представленный
игрушкой) стал мстительным и опасным. Чувство преследования
может быть настолько сильным, что оно приводит к пережива¬
ниям вины и депрессии, которые также вызываются причиненным
ущербом. Или же вина и депрессия могут быть настолько сильными,
что приводят к усилению переживаний преследования. Однако,
возможно, в один прекрасный день ребенок начнет искать в своем
ящике комода поврежденную игрушку. Данный факт наводит
на мысль, что к этому времени нам удалось проанализировать
некоторые важные защиты, тем самым уменьшить переживания
преследования и дать возможность пережить чувство вины и побуж¬
дение совершить репарацию. Когда такое случается, мы можем также
заметить, что произошла перемена в отношении ребенка к конкрет¬
ному сиблингу, представленному игрушкой, или в его отношениях
в целом. Это подтверждает наше впечатление о том, что персеку¬
торный страх уменьшился и что наряду с чувством вины и желанием
совершить репарацию теперь на передний план вышли чувства любви,
14
Психоаналитическая игровая техника
которые были ослаблены чрезмерным страхом. У другого ребенка
или у того же самого ребенка на более позднем этапе анализа вина
и желание восстановить могут последовать вскоре за агрессивным
поступком, и нежность к брату или сестре, которым в фантазии был
причинен вред, становится очевидной. Важность таких перемен для
формирования характера и объектных отношений, равно как и для
психической стабильности, нельзя переоценить.
Существенной частью работы по интерпретации является то,
что она должна осуществляться одновременно с флуктуацией между
любовью и ненавистью; между счастьем и удовлетворением, с одной
стороны, и персекуторным страхом и депрессией — с другой. Это
означает, что аналитик не должен выказывать неодобрение, если
ребенок сломал игрушку; тем не менее ему не следует поощрять
проявление ребенком агрессивности или говорить ему о возмож¬
ности починить игрушку. Другими словами, аналитику следует дать
ребенку возможность переживать свои эмоции и фантазии, как они
проявляются. Не прибегать к воспитательному или моральному
влиянию — обязательная часть моей техники. Необходимо придер¬
живаться только психоаналитической процедуры, которая, коротко
говоря, состоит в понимании психики пациента и в сообщении ему,
что в ней происходит.
Многообразие эмоциональных ситуаций, которые могут быть
выражены через игровую деятельность, неограниченно: например,
переживания фрустрации и отвержения; ревность к матери или
отцу или к братьям и сестрам; агрессивность, сопутствующая такой
ревности; удовольствие от наличия товарища по игре и союзника
против родителей; чувство любви и ненависти к новорожденному
ребенку или к ребенку, который должен вскоре родиться, а также
возникшая вслед за этим страх, вина и побуждение совершить
репарацию. В игре ребенка можно также обнаружить повторение
фактических переживаний и подробностей повседневной жизни,
часто переплетающихся с его фантазиями. Обнаруживается, что
иногда очень важные фактические события в его жизни не входят
ни в игру, ни в его ассоциации и что временами акцент делается
на менее значимые события. Но эти менее значимые события имеют
для него огромное значение, так как они возбудили его эмоции
и фантазии.
Психоаналитическая игровая техника
15
IV
Существует много детей, чья игра заторможена. Такое тормо¬
жение не всегда полностью лишает их возможности играть, но может
очень быстро прервать их деятельность. Например, ко мне привели
маленького мальчика только для одного интервью (в будущем
намечалась перспектива анализа, но в то время родители собира¬
лись с ним за границу). У меня на столе было несколько игрушек.
Он сел и начал играть, что вскоре привело к авариям, столкнове¬
ниям и падению игрушечных человечков, которых он пытался вновь
поставить. При всем при этом он проявлял немалый страх, но так
как лечение еще не предполагалось, я воздержалась от интер¬
претации. Через несколько минут он тихо соскользнул со стула
и со словами «хватит играть» вышел. На основании своего опыта
полагаю, что если бы это было началом лечения и если бы я интер¬
претировала страх, проявляющийся в его действиях с игрушками
и соответствующий негативный перенос по отношению ко мне,
я бы смогла разрешить его страх в степени, достаточной для того,
чтобы он продолжил играть.
Следующий пример может помочь мне показать некоторые
причины торможения игры. Мальчик трех лет девяти месяцев,
которого я описывала под именем Петер в работе «Психоанализ
детей», был весьма невротичным1. Упомяну некоторые из его труд¬
ностей: он не мог играть, не мог переносить ни одну из фрустраций,
был робким, грустным, вел себя не как мальчик, но тем не менее
был временами агрессивным и властным, очень амбивалентным
по отношению к своей семье и в сильной степени фиксированным
на матери. Она сказала мне, что Петер сильно изменился в худшую
сторону после летнего отдыха, когда он, в возрасте восемнадцати
месяцев, спал в одной комнате с родителями и имел возможность
наблюдать их половое сношение. Во время этого отпуска с ним стало
трудно справляться, он плохо спал и снова начал мочиться в постель
по ночам, чего с ним не было уже несколько месяцев. До того
времени он свободно играл, но начиная с лета перестал играть и стал
очень деструктивен по отношению к игрушкам; он ничего с ними
1 Этот ребенок, чей анализ начался в 1924 году, был еще одним случаем, кото¬
рый помог развить мою технику игры.
16
Психоаналитическая игровая техника
не делал — только ломал. Вскоре после этого родился его брат,
и данное событие усилило все трудности.
На первом сеанса Петер начал играть; вскоре он произвел стол¬
кновение двух лошадей и повторил то же самое действие с другими
игрушками. Он также упомянул, что у него есть маленький братик.
Я интерпретировала, что лошади и другие предметы, которые стал¬
кивались, представляли собой людей. Поначалу он отверг такую
интерпретацию, но позже согласился с ней. Он снова столкнул
лошадей друг с другом и, говоря, что они собираются спать, накрыл
их кубиками и добавил: «Теперь они мертвы; я их похоронил».
Он поставил в ряд друг за другом машинки, которые, как стало
ясно позднее при анализе, символизировали пенис его отца,
и покатил их вперед, затем внезапно вышел из себя и разбросал
машинки по комнате, говоря: «Мы всегда сразу же разбрасываем
наши рождественские подарки; нам их не нужно». Таким образом,
разрушение игрушек в бессознательном мальчика было связано
с разрушением гениталий отца. Действительно, на протяжении
первого часа он сломал несколько игрушек.
На втором сеансе Петер повторил часть материала первого часа,
в частности столкновение машинок, лошадей и т. д., и снова говорил
о своем маленьком брате, и тогда я интерпретировала, что он показывал
мне, как его мама и папа сталкивали свои гениталии (конечно,
я использовала для обозначения гениталий его собственные слова)
и что он думал, что эти их действия и привели к рождению его брата.
Эта интерпретация вызвала появление нового материала, пролив
свет на весьма амбивалентное отношение мальчика к младшему
брату и отцу. Он положил игрушечного человечка на кубик, который
назвал «кроватью», сбросил его с кубика и сказал, что «он умер
и теперь с ним покончено». Затем он снова проделал то же самое уже
с двумя игрушечными человечками, выбрав фигурки, которые уже
повредил. Я интерпретировала, что первый игрушечный человечек
обозначал его отца, которого он хотел выбросить из кровати матери
и убить, из двух игрушечных человечков один опять был его отцом,
второй же представлял его самого, с кем отец сделает то же самое.
Причина, по которой он выбрал две поврежденные фигурки, заклю¬
чалась в том, что, как он считал, и отец, и он сам будут повреждены,
если он атакует отца.
Психоаналитическая игровая техника
17
Этот материал иллюстрирует несколько моментов, из которых
упомяну лишь один-два. Поскольку переживание Петера вслед¬
ствие того, что он был свидетелем полового сношения родителей,
оказало огромное влияние на его психику и вызвало такие сильные
эмоции, как ревность, агрессивность и страх, это было первым, что
он выразил в игре. Без сомнения, у него не осталось сознательного
знания о данном переживании, оно было вытеснено, и ребенок мог
только символически выразить его. У меня есть основание полагать,
что если бы я не интерпретировала, что сталкивающиеся друг
с другом игрушки были людьми, он не смог бы дать того материала,
который появился на втором часе. Более того, если бы я на протя¬
жении второго часа не смогла продемонстрировать ему некоторые
причины торможения игры, интерпретируя вред, причиненный
игрушкам, очень вероятно, что он прекратил бы играть, сломав все
игрушки, как он и поступал обычно.
Есть дети, которые в начале лечения не могут играть даже так,
как это делал Петер или как маленький мальчик, пришедший только
на одно интервью. Очень редко ребенок полностью игнорирует
игрушки, разложенные перед ним на столе. Даже если ребенок отво¬
рачивается от них, он может помочь аналитику понять мотивы своего
нежелания играть. Детский аналитик может получить материал для
интерпретации и другими способами. Любая деятельность, такая
как каракули на бумаге или вырезание, и каждая деталь поведения,
такая как изменение позы или выражения лица, может дать ключ
к пониманию того, что происходит в психике ребенка, возможно,
в связи с тем, что аналитик ранее слышал от родителей о трудностях
ребенка.
Я много говорила о важности интерпретаций для игровой
техники и привела несколько примеров, чтобы проиллюстрировать
их содержание. Это подводит меня к вопросу, который мне часто
задавали: «Позволяет ли умственное развитие маленьких детей
понять такие интерпретации?» Мой собственный опыт и опыт
моих коллег показал, что если интерпретации связаны с наиболее
яркими моментами материала, они полностью понятны. Конечно,
детский аналитик должен давать интерпретации настолько кратко
и понятно, насколько только это возможно, при этом ему следует
использовать выражения ребенка. Но если он переводит в простые
18
Психоаналитическая игровая техника
слова существенные моменты представленного ему материала, то он
вступает в контакт с теми эмоциями и страхами, которые на данный
момент являются наиболее действенными; а сознательное и интел¬
лектуальное понимание ребенка зачастую является последующим
процессом. Одно из наиболее интересных и удивительных пере¬
живаний новичка в детском психоанализе — обнаружение даже
в очень маленьких детях способности к инсайту, которая часто
бывает намного большей, чем у взрослых. До некоторой степени
это объясняется тем, что связи между сознательным и бессозна¬
тельным у детей теснее, чем у взрослых, и что инфантильные
вытеснения менее сильны. Я также полагаю, что интеллекту¬
альные способности младенца часто недооценивают, и на самом
деле ребенок понимает больше, чем ему приписывают.
Свои слова я собираюсь проиллюстрировать ответом одного
маленького ребенка на интерпретации. Петер, некоторые детали
анализа которого я приводила, сильно возражал против моей интер¬
претации того, что игрушечный человечек, которого он скинул
с кровати и который «был мертв, и с ним было покончено», пред¬
ставлял его отца. (Интерпретация желания смерти любимому
человеку обычно вызывает сильное сопротивление как у детей, так
и у взрослых.) На третьем сеансе Петер снова предоставил подобный
материал, но теперь он принял мою интерпретацию и задумчиво
сказал: «А если бы я был папой и кто-то хотел бы сбросить меня
с кровати, убить меня и навсегда покончить со мной, что бы я об этом
подумал?» Это показывает, что он не только проработал, понял
и принял мою интерпретацию, но и также что он осознал гораздо
больше. Он понял, что его собственные агрессивные чувства к отцу
способствовали его боязни отца, а также что он спроецировал на отца
свои собственные импульсы.
Одним из важных моментов игровой техники всегда был анализ
переноса. Насколько нам известно, при переносе на аналитика
пациент повторяет свои ранние эмоции и конфликты. В соответ¬
ствии с моим опытом мы способны помочь пациенту фундамен¬
тально, возвращая нашими интерпретациями переноса его фантазии
и страхи туда, откуда они произошли, а именно в младенчество
и отношения с первыми объектами, так как, переживая заново
ранние эмоции и фантазии и понимая их в связи с первичными
Психоаналитическая игровая техника
19
объектами, он может, так сказать, пересмотреть данные отношения
в корне и таким образом эффективно уменьшить свои страхи.
V
Оглядываясь на первые несколько лет работы, я хотела бы
выделить ряд фактов. В начале этой статьи я упоминала, что
при анализе самого первого детского случая мой интерес сфоку¬
сировался на страхах ребенка и его защитах от них. Мой акцент
на страхе глубже и глубже вел меня в бессознательное ребенка
и его фантазийную жизнь. Этот конкретный акцент противо¬
речил психоаналитической точке зрения о том, что интерпретации
не должны быть слишком глубокими и не должны даваться часто.
Я настаивала на своем подходе, несмотря на то что он подразу¬
мевал радикальную перемену в технике. Этот подход вывел меня
на новую территорию, так как открыл понимание ранних инфан¬
тильных фантазий, страхов и защит, на тот момент практически
не изученных. Для меня это стало ясным, когда я начала теорети¬
чески формулировать свои клинические данные.
Одним из многочисленных феноменов, сильно удививших
меня при анализе Риты, была грубость ее Сверх-Я. В работе
«Психоанализ детей» я описала, как Рита часто играла роль
строгой и наказывающей матери, очень жестоко обращавшейся
с ребенком (репрезентированным куклой или мною). Далее ее
амбивалентность по отношению к матери, ее чрезмерная потреб¬
ность быть наказанной, ее переживания вины и ночные кошмары
заставили меня признать, что у этого ребенка в возрасте двух лет
девяти месяцев — и совершенно очевидно, что это было характерно
и для более раннего возраста — действовало грубое и безжалостное
Сверх-Я. Я нашла подтверждение этому открытию, проводя анализ
других маленьких детей, и пришла к выводу, что Сверх-Я возникает
на гораздо более ранней стадии, чем предполагал Фрейд. Другими
словами, мне стало ясно, что в его понимании Сверх-Я — конечный
продукт развития, продолжающегося на протяжении нескольких лет.
В результате дальнейших наблюдений я признала, что Сверх-Я —
это нечто, что переживается ребенком как действующее внутри
конкретным образом; что оно состоит из множества фигур, выстро¬
20
Психоаналитическая игровая техника
енных из его переживаний и фантазий; и что оно берет начало в тех
стадиях, на которых он интернализировал (интроецировал) своих
родителей.
В свою очередь, при анализе маленьких девочек данные наблю¬
дения привели к обнаружению ведущей ситуации феминного страха:
мать переживается как первичный преследователь, который и как
внешний, и как внутренний объект атакует тело девочки и забирает
из него ее воображаемых детей. Эти страхи возникают из фанта¬
зийных атак девочки на тело матери, и их цель — выкрасть его содер¬
жимое, то есть фекалии, пенис отца и детей, а в результате возникает
боязнь возмездия подобными же атаками. Как я обнаружила, такие
персекуторные страхи сочетаются или чередуются с глубокими пере¬
живаниями депрессии и вины, и тогда же эти наблюдения привели
меня к открытию той жизненно важной роли, которую в психической
жизни играет тенденция совершить репарацию. Репарация в этом
смысле представляет собой более широкое понятие, чем понятия
Фрейда «отмена сделанного при неврозе навязчивости»1 и «реак¬
тивное образование», поскольку оно включает в себя разнообразие
процессов, путем которых Я переживает, что оно снимает вред,
причиненный в фантазии, восстанавливает, сохраняет и оживляет
объекты. Важность этой тенденции, по сути связанной с пережива¬
ниями вины, также заключается в главном содействии, оказываемом
всем сублимациям, а поэтому и психическому здоровью.
Изучая фантазийные атаки на тело матери, я вскоре вышла
на анально- и уретрально-садистические импульсы. Выше
я упоминала, что обнаружила грубость Сверх-Я Риты2 и что ее
анализ в значительной степени помог мне понять, каким образом
деструктивные импульсы по отношению к матери стали причиной
переживаний вины и преследования. Одним из случаев, благодаря
которому мне стала понятной анально- и уретрально-садистическая
природа данных деструктивных импульсов, был случай Труды
в возрасте трех лет и трех месяцев, которую я анализировала
1 [Категория 3. Фрейда иг^езсЬеЬептасЬеп (нем.) — осуществление снятия
сделанного.]
2 «Психологические принципы раннего анализа» [(1926а). Наст. изд. Т. I.
С. 195-210].
Психоаналитическая игровая техника
21
в 1924 году1. Когда девочка попала ко мне на лечение, она страдала
многими симптомами, такими как ночные кошмары и недержание
мочи и кала. Раньше во время анализа она просила меня притво¬
ряться, будто я лежу на кровати и сплю. Затем она говорила, что
собирается напасть на меня и взглянуть на фекалии в моих ягодицах
(которые, как я обнаружила, также репрезентировали детей)
и собирается достать их. Такие атаки сопровождались тем, что она
ложилась в углу, притворяясь, будто она в кровати, закрывалась
подушками (которые должны были защищать ее тело и одновре¬
менно выступали в качестве детей); в то же время она на самом
деле мочилась и ясно демонстрировала, что сильно боится моих
нападений на нее. Ее страхи, связанные с опасной интернализиро¬
ванной матерью, подтвердили выводы, впервые сформулированные
мною в анализе Риты. Оба этих случая анализа были короткими,
отчасти из-за того, что родители считали достигнутое улучшение
достаточным2.
Вскоре после этого я пришла к убеждению, что такие
деструктивные импульсы и фантазии всегда восходят к орально¬
садистическим. На самом деле Рита продемонстрировала это совер¬
шенно очевидно. Однажды она покрасила лист бумаги в черный
цвет, разорвала его, бросила кусочки в стакан с водой, который
поднесла к губам, словно собиралась выпить воду, и прошеп¬
тала: «Мертвая женщина»3. Я уже тогда поняла, что разорванная
и испачканная бумага выражала фантазии о нападении и убийстве
матери, которые усилили боязнь возмездия. Я уже упоминала,
что именно при анализе Труды я узнала о специфической анально-
и уретально-садистической природе таких атак. Но во время других
случаев анализа, проводимых в 1924 и 1925 годах (Рут и Петер,
оба описанные в «Психоанализе детей»4), я узнала о той фунда¬
ментальной роли, которую орально-садистические импульсы играют
в деструктивных фантазиях и соответствующих им страхах, тем
1 См. «Психоанализ детей» [(1932Ь). Наст. изд. Т. III].
2 С Ритой было проведено 83 сеанса, с Трудой — 82.
3 См. «Эдипов комплекс в свете ранних страхов» [(1945а). Наст. изд. Т. V.
С. 3—67].
4 [(1932Ь). Наст. изд. Т. III.]
22
Психоаналитическая игровая техника
самым обнаружив при анализе маленьких детей полное подтверж¬
дение открытий Абрахама1. Данные случаи анализов, предоста¬
вившие мне дальнейшее поле наблюдений, поскольку продолжа¬
лись дольше анализа Риты и Труды2, привели меня к более полному
пониманию фундаментальной роли оральных желаний и страхов
в психическом развитии, нормальном и аномальном3.
Как я уже упоминала, у Риты и Труды я сразу же обнаружила
интернализацию атакуемой и, следовательно, пугающей матери —
грубое Сверх-Я. Между 1924 и 1926 годами я анализировала
девочку, вне всяких сомнений, очень больную4. Благодаря ее анализу
я узнала много о специфичных деталях такой интернализации,
а также о фантазиях и импульсах, лежащих в основе параноидных
и маниакально-депрессивных страхов. Поскольку я начала понимать
оральную и анальную природу ее интроективных процессов и порож¬
даемых ими ситуаций внутреннего преследования, я также лучше
поняла, каким образом вследствие проекции внутренние преследо¬
вания влияют на отношение к внешним объектам. Интенсивность
зависти и ненависти Эрны безошибочно указывала на свое проис¬
хождение из орально-садистического отношения девочки к груди
матери и переплеталась с началом эдипова комплекса. Случай Эрны
во многом помог подготовить почву для ряда выводов, представ¬
ленных мною в 1927 году на X Международном психоаналитиче¬
ском конгрессе5, в частности того, что раннее Сверх-Я, выстраива¬
емое на пике орально-садистических импульсов и фантазий, лежит
1 Ср. «Опыт истории развития либидо на основе психоанализа душевных рас¬
стройств»1^.
la] Abraham, K. Versuch einer Entwicklungsgeschichte der Libido auf
Grund der Psychoanalyse seelischer Störungen. — Wien, Leipzig, Zürich:
Internationaler Psychoanalytischer Verlag, 1924. — 96 s.
2 С Рут было проведено 190 сеансов, с Петером — 278.
3 Это растущее убеждение в фундаментальной важности открытий Абрахама
было одновременно результатом моего анализа, который мы начали проводить
вместе в 1924 году и который оборвался через четырнадцать месяцев из-за его
болезни и затем смерти.
4 Она описана под именем Эрна в «Психоанализе детей», гл. III [(1932Ь).
Наст. изд. Т. III].
5 Ср. «Ранние стадии эдипова конфликта» [(1928а). Наст. изд. Т. I. С. 289—
308].
Психоаналитическая игровая техника
23
в основе психоза; данную точку зрения я развила спустя два года,
делая акцент на значении орального садизма для шизофрении1.
Одновременно с приведенными выше случаями анализа я смогла
провести несколько интересных наблюдений, касающихся ситуаций
страха у мальчиков. Случаи анализа мальчиков и мужчин полностью
подтвердили точку зрения Фрейда о том, что боязнь кастрации
является ведущим страхом у лиц мужского пола, но я признала, что
вследствие ранней идентификации с матерью (феминная позиция,
сопровождающая ранние этапы эдипова комплекса) страх, касаю¬
щийся атак на внутреннее содержимое тела, имеет огромное значение
как для мужчин, так и для женщин и по-разному влияет и формирует
их боязнь кастрации.
Подтвердилось то, что страхи, исходящие из фантазийных атак
на тело матери и отца, которого, как предполагается, она содержит,
лежат в основе клаустрофобии у лиц обоего пола (клаустрофобия
включает боязнь быть заключенным и погребенным в теле матери).
Связь этих страхов с боязнью кастрации можно увидеть, например,
в фантазии о потере пениса или его разрушении внутри матери —
фантазии, которые могут привести к импотенции.
Я поняла, что боязнь, связанная с атаками на тело матери,
и боязнь быть атакованными внешними и внутренними объектами
обладали определенным качеством и интенсивностью, предпо¬
лагавшими их психотическую природу. При изучении отношения
ребенка к интернализированным объектам становились понятными
различные ситуации внутреннего преследования и их психотическое
содержание. Далее, признание того, что боязнь возмездия проис¬
ходит из собственной агрессивности индивида, привел меня к пред¬
положению того, что первоначальные защиты Я направлены против
страха, вызываемого деструктивными импульсами и фантазиями.
Снова и снова было прослежено происхождение этих психотиче¬
ских страхов и обнаружено, что исходят они из орального садизма.
Я также признала, что орально-садистическое отношение к матери
и интернализация пожираемой и, как следствие, пожирающей груди
создает прототип всех внутренних преследователей; и далее, что
1 Ср. «Значение символообразования в развитии Я» [(1930а). Наст. изд. Т. II.
С. 37-56].
24
Психоаналитическая игровая техника
интернализация поврежденной и, следовательно, пугающей груди,
с одной стороны, и удовлетворяющей и помогающей груди — с другой
является ядром Сверх-Я. Еще один вывод — хотя оральные страхи
возникают первыми, садистические фантазии и желания из всех
источников действуют на очень ранних этапах развития и перекры¬
вают оральные страхи1.
Описанная выше важность инфантильных страхов была
показана и при анализе очень больных взрослых, некоторые из них
представляли собой пограничные психотические случаи2.
1 Эти и другие выводы содержатся в двух работах, уже упомянутых мною:
«Ранние стадии эдипова конфликта» [(1928а). Наст. изд. Т. I. С. 289—308]
и «Значение символообразования в развитии Я» [(1930а). Наст. изд. Т. II.
С. 37—56]. См. также «Персонификация в игре детей» [(1929а). Наст. изд.
Т. II. С. 3-18].
2 Возможно, понимание содержания психотических страхов и безотлагательно¬
сти их интерпретации пришло ко мне при анализе параноидного шизофреника,
приходившего ко мне всего на один месяц. В 1922 году коллега, собираясь в от¬
пуск, попросил меня взять на месяц его шизофреничного пациента. Начиная
с первого сеанса я обнаружила, что нельзя позволять пациенту замолкать ни на
минуту. Я чувствовала, что в его молчании заключалась опасность, и при каж¬
дом подобном случае я интерпретировала его подозрения в свой адрес, то есть что
я вместе с его дядей строю против него заговор и снова упеку его в сумасшедший
дом (он выписался совсем недавно) — материал, в других случаях выражае¬
мый им вербально. Однажды, когда я подобным образом интерпретировала его
молчание, связав его с прежним материалом, пациент сел и угрожающе спросил
меня: «Вы собираетесь отправить меня обратно в сумасшедший дом?» Но вскоре
он успокоился и начал говорить свободнее. Это подтвердило, что я иду в верном
направлении и мне следует продолжать интерпретировать его подозрения и пе¬
реживания преследования. В определенной мере возникал позитивный, равно
как и негативный перенос; но в один момент, когда его боязнь женщины прояви¬
лась очень сильно, он потребовал от меня имя мужчины-аналитика, к которо¬
му он мог бы обратиться. Я назвала ему имя, но он так и не обратился к этому
коллеге. На протяжении этого месяца я видела пациента ежедневно. Аналитик,
попросивший меня заняться пациентом, вернувшись, заметил некоторый про¬
гресс и пожелал, чтобы я продолжала анализ. Я отказалась, полностью поняв
опасность лечения параноика без какой-либо защиты или иного подходящего
контроля. На протяжении того времени, когда я анализировала его, он часто сто¬
ял напротив моего дома часами, глядя на мое окно, хотя случаи, когда он звонил
в дверь и спрашивал меня, были редки. Могу упомянуть, что спустя некоторое
время он снова попал в сумасшедший дом. Хотя в то время я не сделала никаких
теоретических выводов из этого опыта, полагаю, этот эпизод анализа мог бы
внести вклад в мое позднейшее понимание психотической природы инфантиль¬
ных страхов, а также в развитие моей техники.
Психоаналитическая игровая техника
25
Были и другие опыты, которые помогли мне сделать после¬
дующие выводы. Сравнение Эрны, которая, бесспорно, была
параноиком, с фантазиями и страхами, обнаруженными мною
у менее больных детей, которых можно было назвать лишь
невротичными, убедили меня, что психотические (параноидные
и депрессивные) страхи лежат в основе инфантильных неврозов.
Я также сделала подобные наблюдения при анализе взрослых
невротиков. В результате все эти разные линии исследования
привели к гипотезе, что страхи психотической природы являются
в определенной мере частью нормального инфантильного развития
и выражаются и прорабатываются в ходе инфантильных неврозов1.
Однако для обнаружения этих инфантильных страхов необходимо
проводить анализ глубоких слоев бессознательного, и это касается
как взрослых, так и детей2.
Во введении к данной работе уже указывалось, что с самого
начала мое внимание было сфокусировано на детских страхах и что
именно посредством интерпретации их содержания мне удавалось
уменьшить страх. Для того чтобы этого добиться, необходимо
было полностью использовать символический язык игры, который
я признала важной частью детской формы выражения. Как мы
уже видели, кубик, маленькая фигурка, машинка не просто пред¬
ставляли интересующие ребенка предметы, но одновременно
во время игры с ними приобретали множество символических
значений, тесно связанных с фантазиями, желаниями и пережива¬
ниями ребенка. Эта архаическая форма выражения также является
языком, знакомым нам по сновидениям, и я обнаружила, что, лишь
интерпретируя игру ребенка тем же способом, которым Фрейд
интерпретировал сновидения, я смогла получить доступ к бессо¬
знательному ребенка. Однако мы вынуждены рассматривать
использование символов каждым ребенком в связи с его конкрет¬
1 Как мы знаем, Фрейд обнаружил, что не существует структурного различия
между нормальным человеком и невротиком, и это открытие имело огромное
значение для понимания психических процессов в общем. Моя гипотеза о том,
что страхи психотической природы распространены в младенчестве и лежат
в основе инфантильных неврозов, является развитием открытия Фрейда.
2 Выводы, представленные в последнем абзаце, в полном виде можно найти
в работе «Психоанализ детей» [(1932Ь). Наст. изд. Т. III].
26
Психоаналитическая игровая техника
ными эмоциями и страхами и в связи с целостной ситуацией, пред¬
ставленной в анализе; простая обобщенная трансляция символов
бессмысленна.
Значение, приписываемое мною символизму, привело меня —
по прошествии времени — к теоретическим выводам о процессе
символообразования. Анализ игры показал, что символизм поз¬
волял ребенку осуществлять перенос не только интересов, но и
фантазий, страхов и вины на объекты, отличные от людей1.
Таким образом, в игре испытывается огромное облегчение, а это
один из факторов, который делает ее столь важной для ребенка.
Например, Петер, которого я упоминала ранее, указал мне,
когда я интерпретировала повреждение им игрушечной фигурки
как репрезентацию атак на своего брата, на то, что он никогда
не сделает этого со своим настоящим братом, он будет делать это
только с игрушечным братом. Моя интерпретация, конечно, дала
ему понять, что он хотел атаковать именно своего брата; но пример
показывает, что лишь символическими средствами он мог выразить
свои деструктивные тенденции в анализе.
Я также пришла к мнению, что у детей сильное торможение
способности формировать и использовать символы и тем самым
развивать фантазийную жизнь является признаком серьезного
нарушения2. Я предположила, что такое торможение и вытекающее
из него нарушение по отношению к внешнему миру и реальности
являются характерной чертой шизофрении3.
По прошествии времени могу сказать, что мой анализ и взрослых,
и детей имеет огромное значение как с клинической, так и с теоре¬
тической точки зрения. Мне удалось наблюдать у взрослых все
еще действующие инфантильные страхи и фантазии, а у маленьких
детей спрогнозировать их возможное будущее развитие. К выше¬
1 Ср. в связи с этим важную работу д-ра Эрнеста Джонса «Теория символиз¬
ма »К
la] Jones, Е. The theory of symbolism (1916). // Jones, E. Papers on Psycho-
Analysis. Bailliere, 2nd end 1918 — 5th end 1948. — P. 116—137.
2 «Значение символообразования в развитии Я» [(1930а). Наст. изд. Т. II.
С. 37-56].
3 Этот вывод оказал влияние на понимание шизофренической формы комму¬
никации и нашел свое место в лечении шизофрении.
Психоаналитическая игровая техника
27
описанным выводам я пришла, сравнив тяжело больного человека,
невротика, и нормального ребенка и признав в качестве причины
заболевания у взрослых невротиков инфантильные страхи психоти¬
ческой природы1.
VI
Проследив при анализе взрослых и детей развитие импульсов,
фантазий и страхов до момента их происхождения, то есть до пере¬
живаний по отношению к груди матери (даже в случае с детьми,
которых не кормили грудью), я обнаружила, что объектные
отношения начинаются почти с момента рождения и возникают при
переживании первого кормления; более того, все аспекты психи¬
ческой жизни связаны с объектными отношениями. Выяснилось
также, что переживание ребенком внешнего мира, которое очень
быстро начинает включать в себя амбивалентное отношение к отцу
и другим членам семьи, постоянно находится под влиянием и,
в свою очередь, влияет на внутренний мир, который выстраивает
ребенок, и что внешние и внутренние ситуации всегда взаимоза¬
висимы, так как с самого начала жизни интроекция и проекция
действуют бок о бок.
Наблюдения того, что в психике младенца мать первоначально
возникает как отщепленные друг от друга хорошая и плохая грудь,
и того, что через несколько месяцев с развитием интеграции Я
контрастирующие аспекты начинают синтезироваться, помогли мне
понять важность процессов расщепления и разделения на хорошие
и плохие фигуры2, а также влияние этих процессов на развитие Я.
Сделанный на основании этого опыта вывод о том, что депрессивный
страх возникает в результате синтеза Я хороших и плохих (любимых
и ненавидимых) аспектов объекта, в свою очередь, привел меня
к концепции депрессивной позиции, достигающей пика к середине
первого года. Ей предшествует параноидная позиция, продолжаю¬
1 Я не могу здесь рассмотреть фундаментальное различие, наряду с общими
чертами существующее между нормальным человеком, невротиком или пси-
хотиком.
2 «Персонификация в игре детей» [(1929а). Наст. изд. Т. II. С. 3—18].
28
Психоаналитическая игровая техника
щаяся первые три-четыре месяца и характеризующаяся персеку-
торным страхом и процессами расщепления1. Позднее, в 1946 году2,
когда я переформулировала свои взгляды на первые три-четыре
месяца жизни, я назвала эту стадию (воспользовавшись предложе¬
нием Фэрбэрна)3 параноидно-шизоидной позицией и, прорабатывая
ее значимость, попыталась скоординировать свои открытия, касаю¬
щиеся расщепления, проекции, преследования и идеализации.
Моя работа с детьми и сделанные на ее основе теоретиче¬
ские выводы значительно повлияли на мою работу со взрослыми.
Принципом психоанализа всегда было то, что у взрослых должно
изучаться бессознательное, берущее начало в младенческой психике.
Мой опыт работы с детьми увел меня в этом направлении глубже
по сравнению с предыдущими случаями, и это привело к технике,
сделавшей возможным доступ к более глубоким слоям. В частности
моя игровая техника помогла мне увидеть, какой материал в данный
момент нуждался в интерпретации больше всего, и то, как довести
его до пациента наиболее легким способом; и часть этого знания
я могла применить к анализу взрослых4. Как уже было указано
ранее, это не означает, что техника, используемая в работе с детьми,
идентична подходу работы со взрослыми. Хотя мы и обращаемся
при анализе к самым ранним стадиям, при анализе взрослых очень.
важно принимать во внимание взрослое Я, точно так же как при
1 «Вклад в психогенез маниакально-депрессивных состояний» [(1935а).
См. наст. изд. Т. II. С. 139—177].
2 «Заметки о некоторых шизоидных механизмах» [(1946а). Наст. изд. Т. V.
С. 69-101].
3 Fairbairn, W.R.D. A revised psychopathology of psychoses and psycho¬
neuroses. //1. J. PA. — 1941. — Vol. 22. — P. 250-279.
4 Игровая техника также повлияла на работу в других областях, например,
в работе по воспитанию и обучению детей. Новый толчок развитию образо¬
вательных методов в Англии был дан исследованием Сьюзен Айзакс, прове¬
денном в Malting House School. Ее книги о данной работе широко известны
и оказали длительный эффект на образовательные техники в нашей стране,
особенно работы, касающиеся маленьких детей. На ее подход серьезное влия¬
ние оказала ее высокая оценка детского анализа и особенно игровой техники;
главным образом благодаря ей в Англии психоаналитическое понимание детей
внесло вклад в развитие образования.
Психоаналитическая игровая техника
29
работе с детьми мы не забываем об инфантильном Я, соответству¬
ющем стадии его развития.
Более полное понимание самых ранних стадий развития, роли
фантазий, страхов и защит в эмоциональной жизни младенца пролило
свет на моменты фиксации в психозах взрослых. В результате это
открыло новые возможности для лечения психотичных пациентов
с помощью психоанализа. Эта область, в частности психоанализ
шизофреничных пациентов, нуждается в дальнейшем изучении;
но работа, проделанная в этом направлении некоторыми психоана¬
литиками, представленными в этой книге1, кажется, оправдывает
надежды на будущее.
1 [«Новые направления в психоанализе»^.]
М New Directions in Psycho-Analysis. The Significance of Infant Conflict
in the Pattern of Adult Behaviour / Ed. P. Heimann, R. Money-Kyrle. —
London: Tavistock Publications, 1955.
Об идентификации
(1955b)
Предварительные замечания издателей
Издания на английском языке:
1955: On Identification. // New Directions in Psycho-Analysis. The
Significance of Infant Conflict in the Pattern of Adult Behaviour / Ed.
P. Heimann, R. Money-Kyrle. — London: Tavistock Publications, 1955. —
P. 309-345.
1963: Idem. // Klein, M. Our Adult World and Other Essays. — London:
Heinemann Médical Books, 1963. — P. 55—98.
Эта статья дает развернутое представление о введенном М. Кляйн
термине «проективная идентификация», являющемся развитием зало¬
женной 3. Фрейдом общей психоаналитической теории идентификации.
На примере анализа главного героя книги Жюльена Грина «Если
бы я был тобою» молодого человека Фабьена исследуются различные
аспекты механизма проективной идентификации. М. Кляйн рассматри¬
вает героя книги как пациента, что помогает ей реконструировать в пред¬
ставленных художественных образах ранние переживания, характерные
для динамики интеграции-дезинтеграции Самости. Переход Самости
героя в тела различных персонажей и существование внутри другого
человека помогает понять механизм расщепления Самости, характерный
для ряда пациентов. Развивая свои идеи, сформулированные в работе
«Заметки о некоторых шизоидных механизмах» (1946а), в данном тексте
М. Кляйн основное внимание уделяет проблеме идентичности Самости,
стабильности при действиях расщепляющих механизмов. Главный герой
Фабьен остается самим собой благодаря магической формуле, содер¬
жащей его имя, то есть формуле идентичности Самости, склеивающей
его множественные идентификации. Кляйн говорит не столько об изме¬
нениях в объекте, вызванных проективной идентификацией, сколько
о проблеме выбора самого этого объекта. Важным представляется вопрос
об отношениях частей, измененных благодаря идентификации, и прежних
частей Самости. Возможные патологические последствия возникающей
новой идентичности могут быть купированы благодаря действию неиз¬
мененных хороших внутренних объектов. И это дает ощущение стабиль¬
ности и способность преодолеть различные аспекты страха.
Перевод с английского O.K. Ролиной.
На русском языке публикуется впервые.
Введение
В работе «Скорбь и меланхолия»1 Фрейд показал внутреннюю
связь между идентификацией и интроекцией. Его более позднее
открытие Сверх-Я2, которое он связал с интроекцией отца и иден¬
тификацией с ним, привело к признанию того, что идентификация
как результат интроекции является частью нормального развития.
Со времени данного открытия интроекция и идентификация играют
центральную роль в психоаналитической мысли и исследовании.
Прежде чем приступить к рассмотрению главной темы данной
статьи, думаю, было бы полезным суммировать мои основные выводы
по этой проблеме. Развитие Сверх-Я можно проследить от интро¬
екции на самых ранних стадиях младенчества; первичные интер¬
нализированные объекты формируют основу сложных процессов
идентификации; персекуторный страх, исходящий из переживания
рождения, представляет собой первую форму страха, очень скоро
сменяющуюся депрессивным страхом; интроекция и проекция
действуют с начала постнатальной жизни и постоянно взаимо¬
действуют друг с другом. Данное взаимодействие выстраивает
1 [Freud, 5. Trauer und Melancholie (1916—17« [1915]). // G. W. — Bd. X. —
S. 428—446.] В этой связи большое значение имели работы Абрахама о ме¬
ланхолии, написанные в 1911 («Подходы к психоаналитическому исследованию
и лечению маниакально-депрессивного расстройства и сходных состояний»[а])
и 1924 годах («Опыт истории развития либидо на основе психоанализа душев¬
ных расстройств» ibl).
w Abraham, K. Ansätze zur psychoanalytischen Erforschung und Behand¬
lung des manisch-depressiven Irreseins und verwandter Zustände (1911—
12c). // Zentralblatt für Psychoanalyse. — 1911/1912. — Jahrg. II. —
H. 6, März. — S. 302-315.
^ Abraham, K. Versuch einer Entwicklungsgeschichte der Libido auf
Grund der Psychoanalyse seelischer Störungen. — Wien, Leipzig, Zürich:
Internationaler Psychoanalytischer Verlag, 1924. — 96 s.
2 Freud, 5. Das Ich und das Es (1923b). // G. W. — Bd. XIII. — S. 237-289.
[33]
34
Об идентификации
внутренний мир, а также придает форму картине внешней реаль¬
ности. Внутренний мир состоит из объектов, прежде всего матери,
интернализированной в различных аспектах и эмоциональных
ситуациях. Когда доминирует персекуторный страх, отношения
между этими интернализированными фигурами и отношения между
ними и Я имеют тенденцию переживаться главным образом как
враждебные и опасные. Когда младенец удовлетворен и у него преоб¬
ладают счастливые переживания, эти отношения переживаются как
любящие и хорошие. Этот внутренний мир, который можно описать
с точки зрения внутренних отношений и событий, — продукт
собственных импульсов, эмоций и фантазий младенца. Конечно,
существенное влияние на него оказывают хорошие и плохие пере¬
живания из внешних источников1. В то же время внутренний мир
влияет на восприятие младенцем внешнего мира в том плане, что
этот мир не менее значим для развития младенца. Мать, прежде
всего ее грудь, является первичным объектом для процессов
интроекции и проекции младенца. Любовь и ненависть с самого
начала проецируются на мать, и одновременно она интернализи¬
руется с этими противоположными примордиальными эмоциями,
лежащими в основе переживания младенцем того, что существует
хорошая и плохая мать (грудь). Чем больше мать и ее грудь загру¬
жаются — а степень загрузки зависит от комбинации внутренних
и внешних факторов, среди которых огромную роль играет врож¬
денная способность любить, — тем надежнее будет установлена
в психике младенца интернализированная хорошая грудь, прототип
хороших внутренних объектов. Это, в свою очередь, влияет на силу
и сущность проекций, в частности, это определяет, преобладают ли
в них переживания любви или деструктивные импульсы2.
В различных статьях я описывала, что садистические фантазии
младенца направляются на мать. Я обнаружила, что агрессивные
1 Среди них с начала жизни первостепенно важным является установка мате¬
ри, остающаяся главным фактором в развитии ребенка. Ср., например, «Раз¬
вития в психоанализе»
[а] Klein, М., Heimann, P., Isaacs, S., Riviere,}. Developments in Psy¬
cho-Analysis. — London: The Hogarth Press, 1952. — VIII, 368 p.
2 С позиции двух влечений это вопрос о преобладании влечения к жизни
в борьбе между влечениями к жизни и смерти.
Об идентификации
35
импульсы и фантазии, возникающие в самых ранних отношениях
с грудью матери, такие как высасывание и опустошение груди,
вскоре приводят к дальнейшим фантазиям о вскрытии матери
и краже содержимого ее тела. Одновременно младенец переживает
импульсы и фантазии об атаке матери путем вкладывания в нее своих
экскрементов. В таких фантазиях продукты тела и части Самости
переживаются как расщепленные, спроецированные в мать и продол¬
жающие свое существование внутри нее. Такие фантазии вскоре
распространяются на отца и других людей. Я также утверждала, что
персекуторный страх и боязнь возмездия, являющиеся результатом
орально-, уретрально- и анально-садистических импульсов, лежат
в основе развития паранойи и шизофрении.
Расщепляется и проецируется в другого человека не только то,
что считается деструктивными и «плохими» частями Самости, но и
части, считающиеся хорошими и ценными. Ранее я указала, что
с начала жизни первый объект младенца, материнская грудь (и мать),
наполнен либидо, что существенно влияет на способ интернали¬
зации матери. А это, в свою очередь, имеет огромное значение для
отношений с ней как с внешним и внутренним объектом. Процесс,
посредством которого мать окутывается либидо, связан с механизмом
проекции на нее хороших чувств и хороших частей Самости.
В ходе дальнейшей работы я пришла к признанию огромного
значения для идентификации определенных проективных меха¬
низмов, взаимодополняющих интроективные механизмы. Процесс,
лежащий в основе переживания идентификации с другими людьми,
когда собственные качества и установки приписываются другим,
воспринимался как само собой разумеющийся даже до того, как
в психоаналитическую теорию было включено соответствующее
понятие. Например, проективный механизм, лежащий в основе
эмпатии, встречается нам в повседневной жизни. Хорошо известные
в психиатрии феномены, например, ощущение пациентом того,
что он на самом деле Христос, Бог, король, знаменитый человек,
связаны с проекцией. Однако механизмы, лежащие в основе таких
феноменов, не были детально исследованы до того, как в своей
работе «Заметки о некоторых шизоидных механизмах»1 я пред-
1 [(1946а). Наст. изд. Т. V. С. 69-101.]
36
Об идентификации
дожила термин «проективная идентификация»1 для обозначения
процессов, формирующих часть параноидно-шизоидной позиции.
Однако выводы, к которым я пришла в этой статье, основывались
на ряде моих ранних открытий2, в частности, на открытии инфан¬
тильных орально-, уретрально- и анально-садистических фантазий
и импульсов об атаке тела матери различными способами, включая
проекцию экскрементов и частей Самости на нее.
Проективная идентификация связана с процессами развития,
возникающими на протяжении первых трех-четырех месяцев жизни
(параноидно-шизоидная позиция), когда расщепление достигает
пика и доминирует персекуторный страх. Я все еще в значительной
степени не интегрировано и поэтому может расщепить себя, свои
эмоции, свои внутренние и внешние объекты, но расщепление
является одной из фундаментальных защит против персекуторного
страха. Другие защиты, возникающие на этой стадии, — идеали¬
зация, отрицание, всемогущественный контроль над внутренними
и внешними объектами. Идентификация путем проекции подраз¬
умевает комбинацию расщепления частей Самости и их проекцию
на (или скорее в) другого человека. Эти процессы имеют много
ответвлений и оказывают фундаментальное влияние на объектные
отношения.
При нормальном развитии во второй четверти первого года
жизни персекуторный страх уменьшается, а на первый план в резуль¬
тате возросшей способности Я интегрировать себя и синтезировать
1 В этой связи я ссылаюсь на статьи Герберта Розенфельда «Анализ шизофре¬
нического состояния с деперсонализацией»w (1947), «Замечания о связи муж¬
ской гомосексуальности с паранойей, параноидным страхом и нарциссизмом»^
(1949), «Заметка о психопатологии состояний спутанности при хронической
шизофрении»{с] (1950), уместных при рассмотрении данных проблем.
w Rosenfdd, Н. Analysis of a schizophrenic state with depersonalization. //
I. J.PA. — 1947.—Vol. 28. — P. 130-139.
Rosenfdd, H. Remarks on the relation of male homosexuality to para¬
noia, paranoid anxiety and narcissism. // I. J.PA. — 1949. — Vol. 30. —
P. 36-47.
M Rosenfeld, H. Note on the psychopathology of confusional states in
chronic schizophrenia. // I. J.PA. — 1950. — Vol. 31. — P. 132—137.
2 Ср. мою работу «Психоанализ детей» [(1932b). Наст. изд. Т. III]; например,
р. 128 и далее.
Об идентификации
37
свои объекты выдвигается депрессивный страх. Это приводит
к возникновению грусти и вины за нанесенный (во всемогуще¬
ственных фантазиях) вред объекту, теперь считающемуся любимым
и в то же время ненавидимым; данные страхи и защиты от них пред¬
ставляют собой депрессивную позицию. При таком положении дел
регрессия к параноидно-шизоидной позиции может возникнуть при
попытке избежать депрессии.
Я также предложила, что интернализация имеет огромное
значение для проективных процессов, в частности, то, что хорошая
интернализированная грудь действует в качестве центральной точки
Я, из которой на внешние объекты могут быть спроецированы
хорошие переживания. Это усиливает Я, нейтрализует процессы
расщепления и рассеивания и увеличивает способность к интеграции
и синтезу. Таким образом, хороший интернализированный объект
является одной из предпосылок интегрированного и стабильного Я
и хороших объектных отношений. Я предполагаю, что тенденция
к интеграции, действующей одновременно с расщеплением, пред¬
ставляет собой доминирующую особенность психической жизни
с самого раннего младенчества. Одним из главных факторов, лежащих
в основе потребности к интеграции, является чувство индивида
о том, что интеграция подразумевает быть живым, любить и быть
любимым внутренним и внешним хорошим объектом; то есть суще¬
ствует тесная связь между интеграцией и объектными отношениями.
Напротив, полагаю, переживание хаоса, дезинтеграции и недо¬
статка эмоций в результате расщепления тесно связаны с боязнью
смерти. Я утверждала (в «Шизоидных механизмах»1), что боязнь
уничтожения деструктивными силами изнутри — самая глубокая
из всех боязней. Расщепление как первичная защита от этой боязни
эффективно в том отношении, что вызывает рассеивание страха
и прерывание эмоций. Но оно не имеет успеха в другом отношении,
поскольку его результатом является переживание, сходное с пережи¬
ванием смерти — то, что означает сопровождающую дезинтеграцию
и переживание хаоса. Думаю, шизофреник не отдает полного отчета
своим страданиям, потому что, по-видимому, он лишен эмоций.
1 [«Заметки о некоторых шизоидных механизмах». (1946а). Наст. изд. Т. V.
С. 69-101.]
38
Об идентификации
Здесь я хочу выйти за пределы своей статьи «Шизоидные
механизмы». Я бы предложила, что надежно установленный хороший
объект, подразумевающий надежно установленную любовь к нему,
дает Я переживание богатства и изобилия, допускающее перепол¬
нение либидо и проекцию хороших частей Самости во внешний мир
без возрастающего ощущения истощения. В таком случае Я может
также переживать, что оно способно реинтроецировать любовь,
которую оно отдало, и вместе с тем оно способно принимать хорошесть
из других источников и таким образом быть обогащенным целостным
процессом. Другими словами, в таких случаях существует баланс
между давать и брать, между проекцией и интроекцией.
К тому же всякий раз, когда принимается неповрежденная
грудь в состояниях удовлетворения и любви, это влияет на способы,
при помощи которых Я расщепляет и проецирует. Как я предполо¬
жила, существует разнообразие процессов расщепления (о которых
нам еще предстоит много узнать), и их сущность имеет огромное
значение для развития Я. Переживание содержания в себе непо¬
врежденного соска и груди — хотя и сосуществующее с фантазиями
о сожранной и поэтому разрушенной на кусочки груди — произ¬
водит эффект того, что расщепление и проекция относятся преиму¬
щественно не к фрагментированным частям личности, а к более
связанным частям Самости. Это подразумевает то, что Я не подвер¬
гается фатальному ослаблению из-за рассеивания, и по этой причине
оно более способно на повторное аннулирование расщепления
и достижение интеграции и синтеза по отношению к объектам.
Напротив, грудь, принятая с ненавистью и потому считающаяся
деструктивной, становится прототипом всех плохих внутренних
объектов и ведет Я к дальнейшему расщеплению, становясь при
этом репрезентантом влечения к смерти внутри.
Я уже упомянула, что одновременно с интернализацией хорошей
груди с либидо также загружается внешняя мать. Фрейд в различных
своих работах описал этот процесс и некоторые из его последствий:
например, ссылаясь на идеализацию в любовных отношениях, он
утверждает1, что «с объектом обращаются как с собственным Я, что,
1 Ргеис/, 5. МаББепрвусЬсЛс^е ипс! 1сЬ-Апа1у8е (1921с). // С. л$/. — Вс1. XIII. —
Б. 124.
Об идентификации
39
значит, при влюбленности большая часть нарциссического либидо
перетекает на объект... Его любят за совершенства, которых хотелось
достигнуть в собственном Я...»1.
На мой взгляд, описываемый Фрейдом процесс подразумевает
то, что данный любимый объект переживается как содержащий
расщепленную, любимую и ценимую часть Самости, которая таким
образом продолжает свое существование внутри объекта. И поэтому
он становится продолжением Самости2.
Все вышеизложенное — краткое резюме моих открытий, пред¬
ставленных в «Заметках о некоторых шизоидных механизмах»3.
Однако я не придерживалась всех моментов, обсуждаемых в той
работе, но внесла несколько новых предложений и раскрыла
некоторые из тех, что подразумевались, но не были изложены ясно.
Сейчас я хочу проиллюстрировать кое-что из данных открытий путем
анализа произведения французского романиста Жюльена Грина4.
Роман, иллюстрирующий
ПРОЕКТИВНУЮ ИДЕНТИФИКАЦИЮ
Главный герой, молодой клерк по имени Фабьен Еспесель, очень
несчастен и неудовлетворен собой, в частности своей внешностью,
1 Анна Фрейд описала другую сторону проекции на любимый объект
и идентификацию с ним в своей концепции «альтруистического подчинения»
(«Я и механизмы защиты»[aJ. Гл. X).
М Freud, A. The ego and the mechanisms of defence. — London: Ho-
garth, 1937. — 196 p.
2 При повторном чтении работы Фрейда «Массовая психология и анализ Я»
мне стало понятным, что Фрейд осознавал наличие процесса идентификации
через проекцию, хотя не отграничивал его специальным термином от процесса
идентификации через интроекцию, который он, главным образом, и рассма¬
тривал. Эллиотт Жак^ цитирует несколько абзацев из данной работы, ясно
указывающих на идентификацию через проекцию.
Jaques, Е. (1955) Social systems as a defence against persecu-
tory and depressive anxiety. // New Directions in Psycho-Analysis /
Ed. M. Klein, P. Heimann, R. Money-Kyrle. — London: Tavistock,
1955. — P 478-498.
3 Ср. также «Некоторые теоретические выводы относительно эмоциональ¬
ной жизни младенца» [(1952е). Наст. изд. T. V. С. 187—230].
4 Green, /. If I were you [Если бы я был тобою] / Tr. from French by J.H.F. МсЕ-
wen. — London, 1950.
40
Об идентификации
отсутствием успеха у женщин, бедностью, а также плохой работой,
к которой, как он считает, он приговорен. Религиозные убеждения,
приписываемые им требованиям матери, Фабьен находит весьма
обременительными, и все же он не может от них освободиться. Его
отец, умерший, когда Фабьен еще учился в школе, растранжирил все
деньги, играя в азартные игры, вел «веселую» жизнь с женщинами
и умер от сердечной недостаточности, которая, как думается, явилась
результатом его распутной жизни. Высказываемая Фабьеном жалоба
и восстание против судьбы связаны с обидой на отца, чья безответ¬
ственность лишила его дальнейшего образования и перспектив. Эти
переживания, как оказывается, способствуют ненасытному желанию
Фабьена стать богатым и добиться успеха и обусловливают огромную
зависть и ненависть к тем, кто владеет большим.
Суть истории заключается в магической силе превращения
в других людей, которая дается Фабьену при сделке с дьяволом,
соблазняющим его ложными обещаниями счастья и дарующим ему
страшный подарок: дьявол обучает Фабьена секретной формуле,
с помощью которой можно превратиться в другого человека. Эта
формула содержит его собственное имя Фабьен, и тот факт, что он
должен, что бы ни случилось, помнить эту формулу и свое имя, имеет
огромное значение.
Первый выбор Фабьена падает на официанта, который при¬
носит ему чашку кофе, — все, что он мог позволить себе на завтрак.
Данная попытка проекции ни к чему не приводит, так как в этот
момент Фабьен все еще считается с чувствами своих будущих
жертв, и на вопрос Фабьена к официанту о том, хотел бы он
поменяться с ним местами, последний отказывается. Следующий
выбор Фабьена — его хозяин Пужар. Он очень завидует этому
богатому человеку, который, как полагает Фабьен, может сполна
наслаждаться жизнью и имеет власть над другими людьми,
в частности над Фабьеном. Автор описывает зависть Фабьена
следующим образом: «Ах! Солнце. Ему часто казалось, что Пужар
прячет солнце в кармане». Фабьен выражает свое негодование
по отношению к хозяину, поскольку считает, что тот унижает его
и держит в своем офисе как в тюрьме.
Перед тем как прошептать на ухо Пужару формулу, Фабьен
разговаривает с ним тем же презрительным и унижающим тоном,
Об идентификации
41
каким Пужар, бывало, разговаривал с Фабьеном. Трансформация
заключается в том, что жертва переходит в тело Фабьена и там
разрушается. Фабьен (теперь в теле Пужара) выписывает чек
на крупную сумму на имя Фабьена. Он находит в кармане Фабьена
его адрес, который аккуратно записывает. (Этот кусочек бумаги
с именем Фабьена и его адресом он уносит с собой в свои следующие
две трансформации.) К тому же он устраивает так, чтобы Фабьена,
в чей карман он положил чек, забрали домой, где о нем позаботится
мать. Судьба тела Фабьена прочно заключена в разуме Фабьена-
Пужара, поскольку он чувствует, что, возможно, когда-нибудь
захочет вернуться в свою прежнюю Самость; поэтому он не хочет
видеть, как Фабьен обретает сознание, потому что боится испу¬
ганных глаз Пужара (с которым поменялся местами), смотрящими
с его собственного лица. Глядя на Фабьена, все еще пребывающего
без сознания, ему становится интересно, любил ли его кто-нибудь,
и он рад, что избавился от столь не располагающей внешности
и столь жалкой одежды.
Фабьен-Пужар очень скоро обнаруживает некоторые недо¬
статки данной трансформации. Он чувствует, что ему тяжела приоб¬
ретенная им тучность. Он потерял аппетит и понимает, что у него
проблемы с почками, причинявшие страдания Пужару. Фабьен-
Пужар также с неприязнью обнаруживает, что он не принял не только
взгляды Пужара, но и его личность. Он уже стал отдаляться от своей
прежней Самости и мало что помнил из жизни Фабьена. Он решает,
что не собирается задерживаться в теле Пужара дольше, чем это
необходимо.
Покидая офис с записной книжкой Пужара, он постепенно
осознает, что подверг себя чрезвычайно серьезной ситуации,
поскольку ему не только не нравятся приобретенные им личность,
взгляды и неприятные воспоминания, он также весьма обеспокоен
отсутствием силы воли и инициативы, имеющим место в возрасте
Пужара. Мысль о том, что он не сможет собрать энергию, чтобы
трансформироваться в кого-нибудь еще, внушает ему ужас. Он
решает, что его следующим объектом должен быть кто-то молодой
и здоровый. Когда он видит в кафе молодого мужчину атлетиче¬
ского телосложения с некрасивым лицом, выглядевшего весьма
высокомерным и сварливым, но всем своим видом демонстрирую¬
42
Об идентификации
щего самоуверенность, силу и здоровье, Фабьен-Пужар, с возрас¬
тающим беспокойством чувствуя, что никогда не сможет отделаться
от Пужара, решает приблизиться к этому молодому человеку,
хотя очень его боится. Он предлагает ему пачку банкнот, которую
Фабьен-Пужар хочет заполучить после трансформации, и, таким
образом отвлекая внимание мужчины, ему удается прошептать
формулу в ухо этого человека и положить кусочек бумаги с именем
и адресом Фабьена в его карман. В течение нескольких секунд
Пужар, которого только что покинула личность Фабьена, разру¬
шился, и Фабьен превратился в молодого человека Поля Эсменара.
Его переполняет огромная радость от чувства молодости, здоровья
и силы. Сейчас он потерял намного больше своей исходной Самости,
чем при первой трансформации, и превратился в новую личность; он
удивлен обнаружением пачки банкнот в своей руке и кусочка бумаги
с именем и адресом Фабьена в кармане. Затем он думает о Берте,
девушке, чье расположение пытался завоевать Поль Эсменар,
увы, безуспешно. Среди прочих неприятных вещей, о которых
Берта говорила ему, было то, что у него лицо как у убийцы и что
она боится его. Деньги в его кармане вселяют в него уверенность,
и он идет прямо к ней домой, уверенный в том, что заставит ее
подчиниться своим желаниям.
Хотя Фабьен погрузился в Поля Эсменара, ему все больше
и больше не дает покоя имя Фабьена, прочитанное им на кусочке
бумаги. «Это имя в некоторой степени осталось самим ядром его
сущности». Им овладевает чувство того, что он заключен в неиз¬
вестное тело и обременен огромными руками и медленно сообража¬
ющей головой. Он не может разгадать это, тщетно борясь со своей
собственной глупостью; ему интересно, что он мог иметь в виду, желая
быть свободным. Обо всем этом он думает по дороге к Берте. Ему
удается ворваться в ее комнату, несмотря на попытки девушки закрыть
дверь, чтобы не пустить его. Берта вскрикивает, он закрывает ей рот
рукой и в последующей борьбе душит ее. Фабьен не сразу осознает
то, что сделал; он в ужасе и не осмеливается покинуть квартиру
Берты, так как слышит, что в доме ходят люди. Вдруг он слышит стук
в дверь, открывает ее и видит Дьявола, которого не узнает. Дьявол
уводит его, снова обучает формуле, которую Фабьен-Эсменар уже
забыл, и помогает ему кое-что вспомнить о своей исходной Самости.
Об идентификации
43
Он также предупреждает его, что в будущем он не должен входить
в человека, слишком глупого для того, чтобы использовать формулу,
и потому неспособного к совершению дальнейших трансформаций.
Дьявол приводит его в читальный зал, подыскивая человека,
в которого Фабьен-Эсменар мог бы превратиться. Он останавливает
свой выбор на Эммануэле Фрюже. Фрюж и Дьявол узнают друг
друга сразу же, поскольку Фрюж все время боролся с Дьяволом,
который «так часто и так настойчиво преследовал его беспокойную
душу». Дьявол направляет Фабьена-Эсменара на Фрюжа, чтобы
прошептать ему на ухо формулу, после чего происходит трансфор¬
мация. Как только Фабьен вошел в тело и личность Фрюжа, он
обнаруживает, что способен мыслить. Он заинтересован судьбой
своей последней жертвы и в некоторой степени волнуется за Фрюжа
(который теперь уже в теле Эсменара и который будет обвинен
в преступлении Фабьена-Эсменара). Он чувствует, что отчасти
ответственен за содеянное преступление, потому что, как указал ему
Дьявол, всего лишь несколько минут назад ему принадлежали руки,
которыми он совершил убийство. Перед расставанием с Дьяволом он
также осведомляется о настоящих Фабьене и Пужаре. Вспоминая
кое-что о своих прежних Самостях, он замечает, что все больше
и больше превращается в Пужара и приобретает его личность. В то
же время он осознает, что его опыт помог ему лучше понять других
людей, поскольку теперь он понимает, что происходило в умах
Пужара, Поля Эсменара и Фрюжа. К тому же он испытывает
сострадание, чувство до этого ему неизвестное, поэтому он возвра¬
щается обратно узнать, что делает Фрюж, находящийся в теле Поля
Эсменара. Все же ему льстит мысль о том, что он не только сбежал,
но и что на его месте будет страдать его жертва.
Автор говорит нам, что некоторые элементы первоначальной
личности Фабьена проникают в эту трансформацию больше, чем
в предыдущие. В частности пытливость Фабьена влияет на Фабьена -
Фрюжа таким образом, что он узнает все больше и больше нового
о личности Фрюжа. Помимо всего прочего обнаруживается, что он
увлечен собиранием непристойных почтовых открыток, которые он
покупает у пожилой женщины в маленьком магазинчике канцеляр¬
ских принадлежностей, где такие открытки спрятаны под прочим
товаром. Фабьену отвратительна эта сторона его новой натуры.
44
Об идентификации
Он ненавидит скрип вертушки, на которой размещены открытки,
и чувствует, что этот шум будет преследовать его всегда. Фабьен
решает отделаться от Фрюжа, о котором он теперь в какой-то
степени судит глазами Фабьена.
Вскоре в магазин заходит маленький мальчик лет шести. Жорж
являет собой саму невинность с «наливными, как яблочки, щечками»,
и Фабьен-Фрюж тотчас же пленен им. Жорж напоминает ему о нем
самом, когда он был в том же возрасте, и он испытывает нежность
к этому ребенку. Фабьен-Фрюж следует за Жоржем из магазина,
наблюдая за ним с огромным интересом. Внезапно он испытывает
желание превратиться в этого мальчика. Он борется с соблазном, как
не делал это никогда, как он сам считает, поскольку знает, что украсть
у ребенка личность и его жизнь было бы преступлением. Несмотря
на это, он решает превратиться в Жоржа, опускается на колени перед
ним и, будучи в состоянии сильного волнения, терзаемый угрызе¬
ниями совести, шепчет ему на ухо формулу. Однако ничего не проис¬
ходит, и Фабьен-Фрюж понимает, что магия не распространяется
на ребенка, так как Дьявол не имеет власти над ним.
Фабьен-Фрюж приходит в ужас от мысли, что он, возможно,
не избавится от Фрюжа, который все больше и больше ему
не нравится. Он чувствует, что он пленник Фрюжа, и борется
за то, чтобы каким-нибудь образом сохранить сторону самого себя,
Фабьена, поскольку осознает, что Фрюж не обладает инициативой,
которая помогла бы ему сбежать. Он делает несколько неудачных
попыток приблизиться к людям и вскоре впадает в отчаяние и боится
того, что тело Фрюжа станет ему могилой и ему придется остаться
в нем до самой смерти. «Все это время у него складывалось впечат¬
ление, что его потихоньку, но настойчиво захватывают, что дверь,
которая была открыта, теперь для него постепенно закрывается».
В конце концов ему удается превратиться в красивого, здорового
молодого человека лет двадцати по имени Камиль. В этом месте
романа автор впервые вводит нас в семейный круг, состоящий
из жены Камиля Стефании, ее кузины Элизы, самого Камиля, его
младшего брата и пожилого дяди, который усыновил их всех, когда
они были детьми.
Войдя в дом, Фабьен-Камиль что-то ищет. Он поднимается
наверх, заглядывая в разные комнаты до тех пор, пока не заходит
Об идентификации
45
в комнату Элизы. Увидев свое отражение в зеркале, он вне себя
от радости, обнаружив, что красив и силен. Но чуть позднее
Фабьен понимает, что на самом деле превратился в несчастного,
слабого и бесполезного человека, поэтому решает избавиться
от Камиля. В то же самое время он осознает, что Элиза испыты¬
вает по отношению к нему страстную и безответную любовь. Когда
Элиза заходит в комнату, он признается ей в любви и говорит, что
ему надо было жениться на ней, а не на ее кузине Стефании. Элиза,
пораженная и испуганная, поскольку Камиль никогда не проявлял
никаких признаков любви к ней, убегает от него. Оставшись один
в комнате Элизы, Фабьен-Камиль думает с сочувствием о стра¬
даниях девушки и о том, что мог бы сделать ее счастливой, любя
ее. Вдруг он понимает, что если бы это было так, он мог бы стать
счастливым, превратившись в Элизу. Однако он отвергает такую
возможность, поскольку не уверен в том, что Камиль, в случае если
Фабьен превратится в Элизу, полюбит ее. Он даже не уверен в том,
что он сам — Фабьен — любит Элизу. Во время этих размышлений
он понимает, что любит в Элизе ее глаза, которые каким-то образом
знакомы ему.
Перед тем как покинуть дом, Фабьен-Камиль мстит дяде,
лицемеру и тирану, за все зло, которое тот причинил семье. Он
также мстит и Элизе, наказывая и унижая ее соперницу Стефанию.
Фабьен-Камиль, оскорбив старого человека, оставляет его
в состоянии бессильного гнева и уходит, понимая, что сделал невоз¬
можным свое возвращение в этот дом в образе Камиля. Но перед
своим уходом он настаивает на том, чтобы Элиза, которая все еще
боится его, выслушала его еще раз. Он говорит ей, что на самом
деле не любит ее и что она должна забыть свою никчемную страсть
к Камилю, в противном случае она будет несчастна.
Как и прежде, Фабьен испытывает чувство обиды по отноше¬
нию к человеку, в которого превратился, так как обнаруживает, что
этот человек ничего не стоит. И он с радостью представляет себе,
как Камиля примут дома дядя и его жена. Единственный человек,
с которым ему жаль расставаться, это Элиза; внезапно Фабьен
понимает, кого она ему напоминает. В ее глазах «вся трагедия
страстного желания, которое никогда не может быть удовлетво¬
рено»; и тотчас он осознает, что это глаза Фабьена. Когда это имя,
46
Об идентификации
совершенно забытое Фабьеном, возвращается к нему и он произ¬
носит его вслух, его звучание смутно напоминает ему о «далекой
стране», которую он знал в прошлом из своих снов. Настоящая
память Фабьена полностью исчезла, так как, в спешке оставляя
тело Фрюжа для того, чтобы превратиться в Камиля, он не захватил
с собой ни имени Фабьена, ни его адреса, ни денег. С этого момента
сильное желание стать Фабьеном охватывает его, и он борется
за то, чтобы восстановить свои старые воспоминания. Именно
ребенок помогает ему узнать, что он — Фабьен, поскольку, когда
ребенок спрашивает, как его зовут, он, не задумываясь, отвечает:
«Фабьен». Теперь Фабьен-Камиль физически и психически
движется все дальше и дальше по направлению к тому, где может
быть обнаружен Фабьен, поскольку, как он сам говорит, «я снова
хочу быть самим собой». Шагая по улицам, он выкрикивает это
имя, заключающее в себе его огромнейшее желание, и ждет ответа.
Формула, которую он забыл, возвращается к нему, и он надеется,
что также вспомнит и фамилию Фабьена. По дороге домой каждое
здание, камень и дерево приобретают особое значение; он чувствует,
что они «несут некое послание для него», и идет дальше, движимый
этой силой. Так он доходит до магазина старой женщины, столь
хорошо знакомый Фрюжу, и заходит туда. Оглядывая кругом этот
темный магазин, Фабьен-Камиль чувствует, что тем самым также
«исследует секретный уголок своей собственной памяти, как бы
оглядывая собственный разум», и впадает в «полную депрессию».
Когда он поворачивает вертушку с открытками, ее скрип странно
действует на него. Он поспешно покидает магазин. Следующее
здание — читальный зал, где с помощью Дьявола Фабьен-
Эсменар превратился во Фрюжа. Он выкрикивает имя Фабьен,
но не получает ответа. Затем он проходит мимо дома, где Фабьен-
Эсменар убил Берту, и испытывает огромное желание зайти
и узнать, что произошло за окном, на которое указывают люди. Ему
интересно, та ли это комната, в которой, возможно, живет Фабьен,
но ему становится боязно, и он убегает после того как слышит, что
люди говорят об убийстве, совершенном три дня назад, и о том, что
убийца до сих пор не найден. Он идет дальше, все больше и больше
узнавая дома и магазины. Его охватывает сильное волнение,
когда он доходит до того места, где Дьявол в первый раз склонил
Об идентификации
47
его на свою сторону. Наконец он подходит к дому, где живет
Фабьен, и консьерж впускает его. Когда он начинает подниматься
по лестнице, внезапная боль пронзает его сердце.
В течение трех дней, когда случились все эти события, Фабьен
лежал без сознания в кровати, под присмотром матери. Он приходит
в сознание и становится беспокойным в то время, когда Фабьен-
Камиль приближается к дому и поднимается по лестнице. Фабьен
слышит, как Фабьен-Камиль произносит его имя за дверью, встает
с кровати, подходит к двери, но не может открыть ее. В замочную
скважину Фабьен-Камиль шепчет формулу и затем уходит. Мать
находит Фабьена в бессознательном состоянии под дверью, но он
вскоре приходит в сознание, и силы возвращаются к нему. Он жаж¬
дет узнать, что же случилось в те дни, когда он был без сознания,
и в особенности о неожиданной встрече с Фабьеном-Камилем,
но ему отвечают, что никто к нему не приходил и что он находился
в коме три дня с того момента, когда упал в обморок в офисе.
Поскольку мать сидит рядом с ним на кровати, его охваты¬
вает огромное желание быть любимым ею, суметь выразить ей
свою любовь. Он хочет прикоснуться к ее руке, желает, чтобы она
его обняла, но чувствует, что она не ответит ему. Кроме того, он
понимает, что если бы тогда его любовь к ней была сильнее, то и
она любила бы его больше. Глубокая страсть, которую он испыты¬
вает по отношению к ней, внезапно распространяется на все чело¬
вечество, и его переполняет чувство необъяснимого счастья. Мать
предлагает ему помолиться, но он в состоянии вспомнить лишь слова
«Отче наш». Затем его снова охватывает это таинственное счастье,
и он умирает.
Интерпретации
I
Автор данной истории глубоко проник в бессознательное. Это
выявляется и в том, как он изображает события и героев, и в том,
что здесь представляет особый интерес — как он выбирает людей,
в которых превращается Фабьен. Мой интерес к личности Фабьена
и его приключениям, иллюстрирующим некоторые из сложных и все
48
Об идентификации
еще непонятных проблем проективной идентификации, привел меня
к попытке проанализировать этот богатый материал почти так же,
как если бы Фабьен был моим пациентом.
Перед обсуждением проективной идентификации, являющейся
основной темой данной работы, я рассмотрю взаимодействие между
интроективными и проективными процессами, которые, полагаю,
также проиллюстрированы в романе. К примеру, автор описывает
побуждение несчастного Фабьена с восхищением созерцать звезды.
«Всякий раз, когда он вглядывался во всеохватывающую ночь,
у него появлялось чувство того, что его нежно возносят над землей.
...Это было почти так же, как если бы с каждой попыткой созер¬
цания пространства в нем самом открывалась своего рода пропасть,
соответствующая головокружительным глубинам, в которое вгля¬
дывалось его собственное воображение». Это, думаю, означает,
что Фабьен одновременно вглядывается в пространство и в себя;
постигает небо и звезды, а заодно и проецирует в них свои любимые
внутренние объекты и хорошие части себя. Я бы также интерпре¬
тировала его напряженное наблюдение за звездами как попытку
вернуть свои хорошие объекты, которые, как он считает, потеряны
или далеки от него.
Другие стороны интроективных идентификаций Фабьена
проливают свет на его проективные процессы. В том случае, когда
он находится один в комнате, он чувствует, и такое случается часто,
что жаждет «услышать некие признаки жизни, исходящие от других
жильцов дома». Фабьен кладет на стол золотые часы отца; он
глубоко привязан к ним и особенно любит их за «богатый вид и блеск
и отчетливо видимые цифры на циферблате». Каким-то непонятным
образом эти часы также дают ему чувство уверенности. Когда они
лежат на столе среди его бумаг, он чувствует, что вся комната приоб¬
ретает больший порядок и серьезность, возможно, благодаря «сует¬
ливому и в то же время успокаивающему тиканью, внося комфорт
в окружающую тишину». Смотря на часы и слушая их тиканье,
он размышляет о часах радости и горя в жизни отца, которые они
отсчитали, и они кажутся ему живыми и не зависящими от своего
прежнего, уже умершего, владельца. В предыдущем абзаце автор
говорит, что с самого детства Фабьена «преследовало чувство
некоего внутреннего присутствия, которое он никак не мог описать
Об идентификации
49
и которое находилось за пределами его собственного сознания...»
Я бы сделала вывод о том, что часы обладают некими качествами
отцовской натуры, такими как порядок и серьезность, которыми они
наполняют комнату, а в более глубоком смысле и самого Фабьена;
другими словами, часы являют собой хорошего интернализирован¬
ного отца, присутствие которого Фабьен желает чувствовать всегда.
Эта сторона Сверх-Я, связанная с высокоморальной и порядочной
установкой матери, противопоставляется увлечениям и «распутной»
жизни отца, о чем Фабьену также напоминает тиканье часов.
Он также идентифицирует себя с данной фривольной стороной отца,
как это демонстрируется тем, что он слишком большое значение
придает завоеванию женщин, хотя подобные успехи не приносят ему
никакого удовлетворения.
Тем не менее другой аспект интернализированного отца
появляется в образе Дьявола, поскольку мы читаем, что, когда
Дьявол направляется к нему, Фабьен слышит шаги на лестнице:
«Он ощущал этот глухой звук шагов как пульс, бьющийся
в висках». Чуть позднее, при встрече с Дьяволом лицом к лицу,
ему покажется, что «фигура напротив него будет расти и расти
до тех пор, пока не распространится как темнота по всей комнате».
Полагаю, это выражает интернализацию Дьявола (плохого отца),
а темнота также обозначает ужас, который испытывает Фабьен,
восприняв столь зловещий объект. Затем, когда Фабьен едет
в карете с Дьяволом, он засыпает, и ему снится, что «его спутник
медленно придвигается к нему и что его голос словно укутывает
его, связывая его руки, душа его своей льстивой речью». Я вижу
в этом то, что в Фабьена проникает боязнь плохого объекта.
В работе «Заметки о некоторых шизоидных механизмах»1
я описала эту боязнь как следствие импульса проникнуть в другого
человека, то есть как следствие проективной идентификации.
Внешний объект, проникающий в Самость, и плохой объект,
который был интроецирован, имеют очень много общего. Эти два
страха тесно связаны и способны усиливать друг друга. Полагаю,
это отношение к Дьяволу повторяет ранние переживания Фабьена
об одной стороне его отца — соблазняющий отец воспринима¬
1 [(1946а). Наст. изд. Т. V. С. 69—101.]
50
Об идентификации
ется как плохой. С другой стороны, нравственный компонент его
интернализированных объектов может быть прослежен в аскети¬
ческом презрении Дьявола к «плотским страстям»1. На эту сторону
повлияла идентификация Фабьена с высоконравственной и аскети¬
ческой матерью. Таким образом, Дьявол представляет собой одно¬
временно обоих родителей.
Я обозначила некоторые аспекты отца Фабьена, интернали¬
зированные им. Несовместимость явилась источником нескончае¬
мого конфликта в нем, увеличенного существующим в реальности
конфликтом между родителями и увековеченного интернализа¬
цией родителей в их плохих отношениях друг к другу. Различные
способы, с помощью которых он идентифицировал себя с матерью,
были не менее сложными, что я и надеюсь продемонстрировать.
Преследование и депрессия, возникающие из таких внутренних
отношений, в значительной мере способствовали одиночеству
Фабьена, его беспокойным настроениям и побуждению сбежать
от своей ненавидимой Самости2. В своем предисловии автор цитирует
строки Мильтона «Твое коварство становится (О, наихудшее заклю¬
чение) твоей тюрьмой».
Однажды вечером, когда Фабьен бесцельно бродил по улицам,
его вдруг ужаснула мысль о возвращении на свое прежнее место¬
жительство. Он знает, что все, что он найдет там, это он сам; он
не сможет также сбежать в новое любовное приключение, поскольку
понимает, что снова, как обычно, очень быстро от него устанет.
Ему интересно, почему он должен так стараться нравиться, и он
1 Различные и противоречивые характеристики — идеальные и плохие, — ко¬
торыми наделены как отец, так и мать, являются известной чертой в развитии
объектных отношений ребенка. Подобным образом такие конфликтные уста¬
новки также приписываются интернализированным фигурам, часть из которых
формируют Сверх-Я.
2 Я предложила («Заметки о некоторых шизоидных механизмах» [(1946а).
Наст. изд. Т. V. С. 69—101]), что проективная идентификация возникает в пе¬
риод параноидно-шизоидной позиции, характеризующейся процессами расще¬
пления. Выше я указала, что депрессия Фабьена и переживание им никчем¬
ности дали толчок его потребности сбежать от своей Самости. Возрастающие
жадность и отрицание, характеризующие маниакальные защиты от депрессии
вместе с завистью, также представляют собой важный фактор в проективных
идентификациях.
Об идентификации
51
помнит, что кто-то сказал ему, что все, что он хотел, это «статуэтка
из слоновой кости и золота»; он полагает, что эта чрезмерная утон¬
ченность, возможно, унаследована им от отца (тема Дон Жуана).
Он жаждет сбежать от себя, хотя бы на один час, уйти от «нескон¬
чаемых аргументов», которые продолжают переполнять его.
Похоже, его интернализированные объекты выдвигали ему несо¬
ответствующие требования, они и были «нескончаемыми аргумен¬
тами», которые, как он считал, преследовали его1. Он не только
не ненавидит своих внутренних преследователей, но и чувствует,
что ничего не стоит, потому что содержит эти плохие объекты. Это
следствие чувства вины, поскольку он считает, что его агрессивные
импульсы и фантазии превратили родителей в ответных преследо¬
вателей или же разрушили их. Таким образом, ненависть к себе,
хотя и направленная против плохих интернализированных объектов,
в конечном счете фокусируется на собственных импульсах индивида,
которые, как считается, являлись и до сих пор являются деструктив¬
ными и опасными по отношению к Я и его хорошим объектам.
Жадность, зависть и ненависть, первые движущие силы агрес¬
сивных фантазий, являются доминирующими чертами характера
Фабьена, и автор показывает нам, что эти эмоции ведут Фабьена
к завладению собственностью других людей, как материальной,
так и духовной; они непреодолимо влекут его к тому, что я описала
как проективные идентификации. В момент, когда Фабьен уже
заключил сделку с дьяволом и готов испытать свою новую силу, он
выкрикивает: «Гуманность — это большой бокал, который я выпью
залпом!» Это означает жадное желание пить из неистощимой груди.
1 В своей работе «Я и Оно»[а1 Фрейд пишет: «Если таковые [объектные
идентификации] берут верх, делаются слишком многочисленными, слишком
сильными и неуживчивыми между собой, то можно ожидать патологического
результата. Дело может дойти до расщепления Я, причем отдельные иденти¬
фикации путем сопротивлений замыкаются друг от друга; может быть, тайна
случаев так называемой множественной личности заключается в том, что
отдельные идентификации, сменяясь, овладевают сознанием. Если дело даже
и не заходит так далеко, все же создается тема конфликтов между отдельными
идентификациями, на которые расщепляется Я; конфликты эти в конце концов
не всегда могут быть названы патологическими».
W Freud, S. Das Ich und das Es (1923b). // G. W. — Bd. XIII. —
S. 258—259.
52
Об идентификации
Мы можем предположить, что эти эмоции и жадные идентификации
путем интроекции и проекции впервые были пережиты в отношениях
Фабьена с первичными объектами, матерью и отцом. Мой аналити¬
ческий опыт показал, что процессы интроекции и проекции в после¬
дующей жизни в определенной мере повторяют паттерн самых первых
интроекций и проекций; внешний мир вновь и вновь поглощается
и выталкивается — реинтроецируется и репроецируется. Жадность
Фабьена, как это видно из романа, усиливается ненавистью к самому
себе и побуждением сбежать от своей собственной личности.
II
Моя интерпретация романа подразумевает то, что автор пред¬
ставил фундаментальные аспекты эмоциональной жизни в двух
планах: в переживаниях младенца и их влиянии на жизнь взрослого.
В последних абзацах предыдущего параграфа я затронула некоторые
инфантильные эмоции, страхи, интроекции и проекции, которые
я приняла за основу взрослого характера и переживаний Фабьена.
Я приведу достаточные основания данным предположениям
через обсуждение нескольких эпизодов, еще не упомянутых мною при
рассмотрении романа. Собирая воедино различные происшествия под
этим конкретным углом, я не буду придерживаться хронологического
порядка ни книги, ни развития Фабьена. Я скорее рассматриваю их
как выражение определенных аспектов развития младенца, и нам
следует помнить, что особенно в младенчестве эмоциональные пере¬
живания не только непоследовательны, а в значительной степени
одновременны.
В романе есть эпизод, как мне кажется, очень важный для пони¬
мания раннего развития Фабьена. Фабьен-Фрюж уснул в весьма
подавленном состоянии из-за своей бедности и неадекватности,
а также, имея боязнь, что он, возможно, не сможет превратиться
в кого-нибудь еще. Гуляя, он видит, что утро яркое и солнечное.
Он одевается аккуратнее обычного, выходит и, сидя на солнце,
чувствует себя в приподнятом настроении. Ему кажется, что
все лица вокруг него прекрасны. Он также думает, что в таком
восхищении красотой нет «ни малейшего следа той похотливой
жадности, способной отравить даже моменты его по-настоящему
Об идентификации
53
серьезного созерцания; напротив, он просто испытывает восхи¬
щение с оттенком почти религиозного уважения». Однако вскоре
Фабьен ощущает голод, поскольку не завтракал, и думает, что
именно из-за этого у него слегка кружится голова, но вместе с тем
он оптимистически настроен и находится в приподнятом настро¬
ении. Все же он понимает, что такое состояние счастья также
опасно, потому что он должен заставить себя действовать, чтобы
превратиться в кого-либо, но прежде всего, движимый голодом,
он отправляется на поиски пищи1. Он идет в булочную купить
булочку. Тот самый запах муки и горячего хлеба всегда напоминает
Фрюжу о детских каникулах, проведенных в загородном домике,
полном детей. Полагаю, в его разуме весь магазин превращается
в кормящую мать. Полная корзина свежих булочек полностью
завладевает его вниманием, и он протягивает к ней руку, как вдруг
слышит голос женщины, спрашивающей, чего он желает. Услышав
это, он подпрыгивает «словно внезапно разбуженный лунатик».
От этой женщины тоже исходит приятный запах — «будто запах
пшеничного поля», — он жаждет дотронуться до нее и удивлен
тем, что боится сделать это. Он восхищен ее красотой и чувствует,
что ради нее может отказаться от всех своих убеждений и надежд.
С упоением наблюдая за всеми ее движениями в то время, когда она
подает ему булочку, он останавливает свой взгляд на ее грудях, чьи
очертания видит под ее одеждой. Белизна ее кожи опьяняет его,
и он испытывает непреодолимое желание обнять ее за талию. Как
только он выходит из магазина, его переполняет ощущение того, как
он несчастен. Внезапно он испытывает огромное желание швырнуть
булочку на землю и растоптать ее «своими блестящими черными
ботинками... дабы оскорбить священность самого хлеба». Затем он
вспоминает, что та женщина прикасалась к булочке, и «в порыве
неисполненного желания яростно впивается зубами в плотную часть
булочки». Он атакует даже ее остатки, кроша их в кармане, и в то же
самое время ему кажется, как будто крошка, точно камень, застряла
у него в горле. Он в агонии. «Нечто большое и тяжелое, словно
1 Думаю, такое состояние приподнятого настроения сравнимо с галлюцинаци¬
ей исполнения желаний (Фрейд), которую младенец под влиянием реальности,
в частности голода, не может испытывать долго.
54
Об идентификации
второе сердце, билось и трепетало прямо над его желудком». Вновь,
думая об этой женщине, он приходит к горькому заключению о том,
что никогда не был любим. Все его отношения с девушками были
корыстными, и он никогда прежде не встречал в женщине «той
полноты груди, представление о которой не покидало и мучило его.
Он решает вернуться в магазин, чтобы по крайней мере еще раз
взглянуть на нее, поскольку, как ему кажется, его желания «сжигают
его». Он находит ее еще более желанной и чувствует, что смотреть
на нее все равно что прикасаться к ней. Затем его взгляд останав¬
ливается на разговаривающем с ней мужчине, нежно держащем
ее белоснежную руку. Женщина улыбается этому мужчине, и они
обсуждают планы на вечер. Фабьен-Фрюж уверен, что никогда
не забудет этой сцены, «каждая деталь которой несет в себе траги¬
ческое значение». Слова, сказанные тем мужчиной, до сих пор
звучат в его ушах. Он не мог «подавить голос, продолжающий
звучать откуда-то изнутри». В отчаянии он закрывает руками глаза.
Фабьен-Фрюж не может припомнить ни одного случая, когда бы
он так глубоко страдал от своих желаний.
В деталях этого эпизода я вижу с новой силой возрожденное
желание Фабьена материнской груди со следующими за ним
фрустрацией и ненавистью. Его желание растоптать хлеб своими
черными ботинками выражает его анально-садистические атаки,
а в яростном впивании зубами в булочку проявляются его канни¬
бализм и орально-садистические импульсы. Похоже, интернали¬
зируется вся ситуация целиком, и все его эмоции с последующим
разочарованием и атаками также относятся к интернализированной
матери. Данный факт демонстрируется тем, что Фабьен-Фрюж
неистово крошит остатки булочки в кармане, а также его ощущением,
что крошка, как камень, застряла у него в горле, и (сразу же после
этого) тем, что второе, большее, сердце над желудком бьется внутри
него. В том же самом эпизоде фрустрация, испытываемая от груди
и возникающая в самых ранних отношениях с матерью, оказывается
тесно связанной с соперничеством с отцом. Это представляет собой
самую раннюю ситуацию, когда младенец, лишенный материнской
груди, считает, что кто-то еще, прежде всего отец, отнял ее у него
и наслаждается ею — ситуацию зависти и ревности, являющую
собой, как мне кажется, самые ранние стадии эдипова комплекса.
Об идентификации
55
Сильная ревность Фабьена-Фрюжа к мужчине, который, как он
полагает, владеет женщиной-булочницей ночью, также относится
к внутренней ситуации, ибо он чувствует, что может слышать внутри
себя голос этого человека, разговаривающего с женщиной. Я бы
сделала вывод, что эпизод, наблюдаемый им с такими сильными
эмоциями, представляет собой первичную сцену, интернализи¬
рованную в прошлом. Думаю, что, когда в таком эмоциональном
состоянии он закрывает глаза рукой, он возрождает желание
младенца никогда не видеть и не воспринимать первичную сцену.
В следующей части этой главы рассматривается чувство вины
Фабьена-Фрюжа по поводу желаний, которые, как он считает,
он должен разрушить так же, «как огонь разрушает мусор».
Он направляется в церковь, обнаруживает, что в высохшей чаше
нет святой воды, и возмущен такой небрежностью церковных
служителей. Он опускается на колени в состоянии депрессии
и думает, что только чудо сможет облегчить его вину и печаль
и разрешить вновь возникшие в тот момент конфликты по поводу
религии. Затем он направляет свои жалобы и обвинения против
Бога. Почему Он создал его «таким больным и грязным, как
отравленная крыса»? Затем он вспоминает старую книгу о много¬
численных душах, которые могли родиться, но так и не родились.
Таким образом, это был вопрос о выборе Бога, и эта мысль
утешает его. У него даже поднимается настроение оттого, что он
жив, и «он прижимает обе руки к сердцу, дабы удостовериться, что
оно бьется». Затем он размышляет о том, что это детские мысли,
но приходит к выводу, что «понятие ребенка» и есть «сама истина».
Сразу же вслед за этим он ставит исполненные по обету свечи
во все свободные места на подставке. Внутренний голос искушает
его еще раз, говоря ему, как прекрасно было бы увидеть женщину -
булочницу в свете всех этих маленьких свечей.
Мой вывод состоит в том, что его вина и отчаяние относятся
к фантазийному разрушению внешней и внутренней матери и ее
грудей, а также к убийственному соперничеству с отцом, так сказать,
к переживанию того, что хорошие внутренние и внешние объекты
были им разрушены. Этот депрессивный страх связан с персе-
куторным страхом, поскольку Бог, символизирующий отца, был
обвинен в том, что создал его плохим и отравленным существом.
56
Об идентификации
Он колеблется между данным обвинением и чувством удовлетво¬
рения тем, что Бог предпочел создать его, а не те неродившиеся
души, и что он жив. Полагаю, души, которые так и не родились,
символизируют неродившихся братьев и сестер Фабьена. Тот
факт, что он единственный ребенок в семье, явился причиной его
вины и — поскольку для рождения был выбран именно он, а не
другие — удовлетворения и благодарности отцу. Таким образом,
религиозная идея о том, что истина — в «понятии ребенка»,
обретает иное значение. Самый важный акт творения — создание
ребенка, поскольку это означает увековечение жизни. Думаю,
что, когда Фабьен-Фрюж ставит свечи во все свободные места
на подставке и зажигает их, это означает, что он оплодотворяет
мать и дает жизнь неродившимся детям. Таким образом, желание
видеть женщину-булочницу в свете свечей могло бы выражать
желание увидеть ее беременной всеми его детьми. Здесь мы находим
«греховное» инцестуозное желание матери, равно как и тенденцию
к ее восстановлению путем оплодотворения всеми детьми, которых
он разрушил. В этой связи его негодование по поводу высохшей
чаши имеет под собой не только религиозное основание. Я вижу
в этом страх ребенка за мать, которую фрустрировал и которой
пренебрег отец, вместо того чтобы любить и оплодотворять ее.
Такой страх особенно силен у самых маленьких и единственных
в семье детей, поскольку реальность того, что больше не родился
ни один ребенок, кажется, укрепляет их переживание вины в том, что
они препятствовали половым сношениям родителей, беременности
матери и рождению других детей вследствие ненависти, ревности
и атак на тело матери1. Поскольку я допускаю, что Фабьен-Фрюж
выразил свое разрушение материнской груди, атакуя булочку,
данную ему женщиной-булочницей, я делаю вывод, что высохшая
чаша также означает грудь, высосанную досуха и разрушенную его
инфантильной жадностью.
1 Здесь я затрагиваю одну из существенных причин вины и несчастья в инфан¬
тильной психике. Самый маленький ребенок считает, что его садистические им¬
пульсы и фантазии всемогущи, и поэтому они уже оказали, оказывают и будут
оказывать свое влияние. Подобным образом он переживает свои репаративные
желания и фантазии, но, похоже, зачастую вера в свои деструктивные силы на¬
много превосходит уверенность в своих конструктивных способностях.
Об идентификации
57
III
Примечательно то, что первая встреча Фабьена с Дьяволом
происходит тогда, когда он чувствует себя весьма фрустрированным,
поскольку мать, настоявшая на том, чтобы он пошел на следующий
день на причастие, таким образом помешала ему завязать новые
любовные отношения. Когда же Фабьен ослушивается ее и на самом
деле идет на встречу с девушкой, та не приходит. В этот момент
появляется Дьявол. Думаю, в этом контексте он представляет собой
опасные импульсы, возникающие у младенца, когда мать фрустри-
рует его. В этом смысле Дьявол есть олицетворение деструктивных
импульсов младенца.
Однако это затрагивает лишь один аспект сложных отноше¬
ний с матерью, аспект, иллюстрируемый эпизодом, когда Фабьен
пытается превратиться в официанта, принесшего ему его скудный
завтрак (в романе это его первая попытка обрести личность друго¬
го человека). Проективные процессы, среди которых доминирует
жадность, являются, как я уже неоднократно упоминала, частью
отношений ребенка с матерью, все они особенно сильны там, где
фрустрация часта1. Фрустрация усиливает и ненасытное желание
бесконечного удовольствия, и желание вычерпать грудь и войти
в тело матери, дабы силой завладеть удовольствием, которое она
скрывает. Мы видели в отношениях с женщиной-булочницей
импульсивные желания Фабьена-Фрюжа ее груди и ненависть,
вызванную фрустрацией. Весь характер Фабьена и его сильные
чувства негодования и лишения подтверждают предположение, что
он испытывал сильную фрустрацию в самых ранних отношения*
кормления. Такие переживания возобновились бы в отношениях
с официантом, если бы он символизировал одну сторону матери —
матери, которая кормила, но по-настоящему не удовлетворяла его.
Попытка Фабьена превратиться в официанта, таким образом,
представила бы возрождение желания вторгнуться в мать, дабы
ограбить ее и таким способом добыть больше пищи и удовольствия.
Важно также и то, что официант — первый объект, в которого
Фабьен намеревался превратиться, — единственный человек,
1 Как я уже отмечала в других работах, побуждение к проективной идентифи¬
кации определяется не только жадностью, но и множеством других причин.
58
Об идентификации
у которого он спрашивает разрешение (и официант отказывается).
Это подразумевает то, что вина, столь ярко выраженная в отно¬
шениях с женщиной-булочницей, присутствует даже в отношении
к официанту1.
В эпизоде с женщиной-булочницей Фабьен-Фрюж пережи¬
вает целую гамму эмоций по отношению к матери, то есть оральные
желания, фрустрацию, страхи, вину и побуждение совершить
репарацию. Он также заново переживает развитие своего эдипова
комплекса. Сочетание страстных физических желаний, любви
и восхищения означает то, что было время, когда мать Фабьена
представляла для него и мать, в отношении которой он испытывал
оральные и генитальные желания, и идеальную мать, женщину,
которую следует видеть в свете исполненных по обету свечей,
то есть которую нужно боготворить. Верно то, что в церкви ему
не удалось такое боготворение, поскольку он чувствует, что
не может сдерживать свои желания. Несмотря на это, временами
она представляет собой идеальную мать, у которой не должно быть
сексуальной жизни.
В противоположность матери, которую следует боготво¬
рить как Мадонну, существует другой ее аспект. Я воспри¬
нимаю превращение в убийцу-Эсменара как выражение инфан¬
тильных импульсов убить мать, чьи сексуальные отношения
с отцом считаются не только предательством инфантильной любви
к ней, но и вместе с тем плохими и недостойными отношениями.
Это переживание лежит в основе бессознательного приравни¬
вания матери к проститутке, что является характерной чертой
переходного возраста. Берта, о которой, очевидно, думают как
о женщине, ведущей беспорядочную половую жизнь, сближа¬
ется в разуме Фабьена-Эсменара с проституткой. Другой пример
матери как плохой сексуальной фигуры — это пожилая женщина
в темном магазине, продающая непристойные открытки, спря¬
танные под другим товаром. Фабьен-Фрюж испытывает одновре¬
1 Выдвигая эту интерпретацию, я осознаю, что она — далеко не единствен¬
ное объяснение данного эпизода. Официант может рассматриваться как
отец, не удовлетворивший его оральные ожидания. Таким образом, эпизод
с женщиной-булочницей означает шаг назад к отношениям с матерью со всеми
их желаниями и разочарованиями.
Об идентификации
59
менно отвращение и удовольствие от созерцания таких картинок,
его также преследует скрип вертушки. Полагаю, данный факт
отражает желание младенца наблюдать и слушать первичную
сцену, а также выражает его отвращение к таким желаниям. Вина,
связанная с такими фактическими или фантазийными наблюде¬
ниями, в которых зачастую играют роль невольно подслушанные
звуки, исходит из садистических импульсов, направленных против
родителей в данной ситуации, а также относится к мастурбации,
очень часто сопровождающей подобные садистические фантазии.
Другой фигурой, репрезентирующей плохую мать, является
служанка в доме Камиля, лицемерная старая женщина, строящая
молодым людям козни с плохим дядей. Собственная мать Фабьена
является в том же свете, когда настаивает на том, чтобы он пошел
на исповедь, поскольку Фабьен враждебен по отношению к отцу-
исповеднику и ненавидит исповедоваться ему. Поэтому требование
матери непременно представляется ему сговором между родите¬
лями, объединившимися в борьбе против агрессивных и сексу¬
альных желаний ребенка. Отношение Фабьена к матери, репрезен¬
тированной этими разными фигурами, показывает обесценивание
и ненависть, равно как и идеализацию.
IV
Есть лишь несколько намеков на ранние отношения Фабьена
с отцом, но они важны. Говоря об интроективных идентификациях
Фабьена, я предположила, что его сильная привязанность к часам
отца и мысли, которые они вызвали у него относительно жизни отца
и его преждевременной кончины, отражают любовь и сострадание
к отцу, а также печаль по поводу его смерти. Ссылаясь на заметки
автора о том, что Фабьена всегда с самого детства «преследовало
чувство некоего внутреннего присутствия», я сделала вывод, что
это внутреннее присутствие представляло собой интернализиро¬
ванного отца.
Полагаю, побуждение возместить раннюю смерть отца и,
в известном смысле, считать его живым во многом способствовало
необдуманному и ненасытному желанию жить полной жизнью.
Я бы сказала, что он был жадным также от имени своего отца.
60
Об идентификации
С другой стороны, в своем неустанном поиске женщин и пренебре¬
жении здоровьем Фабьен также повторил судьбу отца, который,
как считали, умер рано из-за своей распутной жизни. Такая иден¬
тификация усилилась плохим здоровьем Фабьена, поскольку у него
было то же самое заболевание сердца, от которого страдал отец,
и его часто предупреждали о том, чтобы он не слишком утруждал
себя1. Таким образом, похоже на то, что тяга Фабьена вызвать
свою смерть находилось в конфликте с ненасытной потребностью
продлить свою жизнь, а также жизнь своего интернализирован¬
ного отца путем проникновения в других людей, а фактически путем
кражи их жизней. Такая внутренняя борьба между поиском смерти
и борьбой с ней явилась частью его неустойчивого и неспокойного
состояния психики.
Как мы только что увидели, отношение Фабьена к интер¬
нализированному отцу сфокусировано на потребности продлить
его жизнь или оживить его. Мне бы хотелось упомянуть другую
сторону мертвого внутреннего отца. Вина по поводу смерти отца —
вследствие желания его смерти — имеет тенденцию превращать
мертвого интернализированного отца в преследователя. В романе
Грина есть эпизод, указывающий на отношение Фабьена к смерти
и мертвым. Перед заключением сделки Дьявол уносит Фабьена.
в дурное заведение, где собралась странная компания. Фабьен
оказывается в центре всеобщего внимания и зависти. То, в чем
завидуют Фабьену, выражается бормотанием: «Это его дар...»
Как мы знаем, «дар» — это магическая формула Дьявола,
дающая Фабьену возможность превращаться в других людей и,
как это ему представляется, несомненно, продлевать свою жизнь.
«Подчиненный» Дьявола, весьма обольстительная его сторона,
приветствует Фабьена, который не может устоять перед его очаро¬
ванием и позволяет убедить себя принять этот «дар». Оказывается,
собравшиеся люди представляют собой души умерших, либо
не получившие такой «дар», либо неправильно его использовавшие.
«Подчиненный» Дьявола отзывается о них презрительно, создавая
впечатление, что они не смогли в полной мере прожить свои жизни;
1 Это пример взаимного влияния физических (возможно, врожденных) и эмо¬
циональных факторов.
Об идентификации
61
возможно, он презирает их за то, что они напрасно продались
Дьяволу. Очевидный вывод, который можно сделать из этого, —
то, что эти разочарованные и завистливые люди также символи¬
зируют мертвого отца Фабьена, поскольку Фабьен приписал бы
своему отцу — фактически впустую прожившему свою жизнь —
чувства зависти и жадности. К потребности Фабьена сбежать
от самого себя и его ненасытному желанию (в идентификации
с отцом) украсть у людей их жизни прибавился страх о том, как бы
отец не захотел отнять у него жизнь.
Потеря отца в раннем возрасте во многом способствовала его
депрессии, но корни этих страхов опять же можно обнаружить в его
младенчестве. Поскольку если мы допустим, что сильные эмоции
Фабьена по отношению к возлюбленному женщины-булочницы
являются повторением его ранних эдиповых переживаний, мы
сделаем вывод, что он испытывал сильные желания смерти отца.
Как мы знаем, пожелание смерти и ненависть по отношению к отцу
как сопернику ведут не только к персекуторному страху, но и —
поскольку они находятся в конфликте с любовью и состраданием —
тягостным для маленького ребенка переживаниям вины и депрессии.
Примечательно, что Фабьен, обладающий силой превращаться
в любого, никогда не задумывается о том, чтобы трансформиро¬
ваться в любовника обожаемой женщины, которому он завидует.
Оказывается, если бы он осуществил такое превращение, он почув¬
ствовал бы, что занимает место отца и дает выход своей кровожадной
ненависти. И боязнь отца, и конфликт между любовью и ненавистью,
то есть и персекуторный, и депрессивный страх заставили бы его
отказаться от такого явного выражения эдиповых желаний. Я уже
описала его конфликтующие установки к матери — снова конфликт
между любовью и ненавистью, — способствовавшие тому, что он
отвернулся от нее как от объекта любви и вытеснил свои эдиповы
переживания.
Сложности Фабьена в отношениях с отцом необходимо
рассматривать наряду с его жадностью, завистью и ревностью.
Его превращение в Пужара мотивировано сильной жадностью,
завистью и ненавистью, которые младенец испытывает
по отношению к отцу, взрослому и могущественному, в фантазии
ребенка владеющему всем, потому что он владеет матерью.
62
Об идентификации
Я ссылалась на слова автора, описывающие зависть Фабьена
к Пужару: «Ах! Солнце. Часто ему казалось, что Пужар прячет
его в кармане»1.
Зависть и ревность, усиленные фрустрациями, способствуют
переживаниям обиды и негодованию младенца по отношению
к родителям и стимулируют желание поменяться ролями и депри-
вировать их. Из установки Фабьена мы делаем вывод, насколько
он наслаждается сменой ролей, когда меняется местами с Пужаром
и смотрит со смешанным чувством презрения и жалости на свою
прежнюю не располагающую к себе Самость. Другая ситуация,
в которой Фабьен наказывает плохую фигуру отца, возникает,
когда он — Фабьен-Камиль: он оскорбляет и приводит в бешенство
старого дядю Камиля, перед тем как покинуть дом.
В отношении Фабьена к отцу, так же как и в отношении к матери,
мы можем обнаружить процесс идеализации и ее следствие —
боязнь преследующих объектов. Это становится очевидным, когда
Фабьен превратился во Фрюжа, чья внутренняя борьба между
любовью к Богу и тяготением к Дьяволу очень сильна; Бог и Дьявол
явно представляют собой идеального и совершенно плохого отца.
Амбивалентная установка по отношению к отцу также показана
в обвинении Фабьеном-Фрюжем Бога (отца) в том, что тот создал
его таким бедным существом: и все же он благодарен Ему за то,
что Он подарил ему жизнь. Из этих фактов я делаю вывод, что
Фабьен все время находится в поиске идеального отца, что является
мощным стимулом для его проективных идентификаций. Однако
поиск им идеального отца не имеет успеха: движимый жадностью
и завистью, он изначально обречен на провал. Все люди, в которых
он превращается, оказываются презираемыми и слабыми. Фабьен
ненавидит их за доставленное ему разочарование и торжествует над
судьбами своих жертв.
1 Одним из значений солнца в кармане может являться хорошая мать, кото¬
рую принял в себя отец, поскольку младенец, как я указала ранее, считает,
что, когда он лишается груди, именно отец получает ее. Переживания того,
что отец содержит хорошую мать, обкрадывая таким образом его, возбуждает
зависть и жадность и также является важным стимулом в развитии гомосек¬
суальности.
Об идентификации
63
V
Я предположила, что некоторые из эмоциональных пережи¬
ваний, возникающие во время превращений Фабьена, проливают
свет на его самое раннее развитие. Мы получаем картину его
взрослой сексуальной жизни из периода, предшествующего встрече
с Дьяволом, то есть когда он все еще первоначальный Фабьен.
Я уже упоминала, что сексуальные отношения Фабьена были крат¬
ковременными и заканчивались его разочарованием. Оказывается,
он не был способен на искреннюю любовь к женщине. Я проин¬
терпретировала эпизод с женщиной-булочницей как возрождение
ранних эдиповых переживаний Фабьена. Неуспех в отношениях
с этими переживаниями и страхами лежит в основе его дальнейшего
сексуального развития. Не становясь импотентом, он обнаружил
разделение на два направления, описанные Фрейдом1 как «небесная
и земная (или животная) любовь».
Даже данный процесс расщепления не достиг своих резуль¬
татов, поскольку он в общем-то никогда не находил женщину,
которую мог бы идеализировать; но то, что такая персона существо¬
вала в его разуме, показано тем, что ему было интересно, будет ли
«статуэтка из слоновой кости и золота» представлять собой старую
женщину, способную полностью удовлетворить его. Как мы видели,
в роли Фабьена-Фрюжа он переживает страстную, приравниваемую
к идеализации, любовь к женщине-булочнице. Мне следует сказать,
что всю свою жизнь Фабьен бессознательно искал идеальную мать,
которую потерял.
Эпизоды, в которых Фабьен превращается в богатого Пужара
или физически сильного Эсменара, или в конце в женатого мужчину
(Камиля, у которого красивая жена), предполагают идентификацию
с отцом, основанную на желании быть похожим на него и занять его
место мужчины. В романе нет никакого намека на гомосексуаль¬
ность Фабьена. Однако указание на гомосексуальность должно быть
обнаружено в сильном физическом притяжении Фабьена к подчи¬
ненному Дьявола — молодому красивому человеку, чье убеждение
побеждает сомнение Фабьена и его страхи относительно сделки
1 [Freud, S. Über die allgemeinste Erniedrigung des Liebeslebens (Beiträge zur Psy¬
chologie des Liebeslebens II.) (1912d). // G. W. — Bd. VIII. — S. 78-91.]
64
Об идентификации
с Дьяволом. Я уже ссылалась на боязнь Фабьена того, что, по его
представлению, является сексуальным заигрыванием Дьявола с ним.
Но гомосексуальное желание стать любовником отца напрямую
проявляется в отношении к Элизе. Как отмечает сам автор, то, что
Фабьену понравилась Элиза — особенно ее жаждущие глаза, —
произошло благодаря идентификации с ней. На какой-то момент
Фабьен испытывает соблазн превратиться в нее в случае, если бы
он мог быть уверен, что прекрасный Камиль полюбит ее. Но он
понимает, что этого не может быть, и принимает решение не превра¬
щаться в Элизу.
Представляется, в данном контексте безответная любовь
Элизы выражает инвертированную эдипову ситуацию Фабьена.
Принять роль женщины, любимой отцом, означало бы заменить или
разрушить мать, что вызвало бы интенсивную вину. Фактически
в истории у Элизы существует ненавидимая соперница, непри¬
ятная, но красивая жена Камиля — полагаю, другая фигура матери.
Интересно, что Фабьен не испытывал полного желания стать
женщиной. Это может быть связано с появлением у него вытесненных
желаний и побуждений, а поэтому и с уменьшением сильных защит
против ранних феминных и пассивно-гомосексуальных импульсов.
Основываясь на данном материале, можно сделать несколько
выводов относительно серьезного бессилия, от которого страдает
Фабьен. Его отношение к матери было основательно нарушено.
Как мы знаем, она описана как исполненная сознания долга мать,
заботящаяся прежде всего о физическом и нравственном здоровье
сына, но не способная на любовь и нежность. Представляется прав¬
доподобным то, что ту же самую установку в отношении Фабьена
она имела, когда тот был младенцем. Я уже упоминала, что
характер Фабьена, природа его жадности, зависти и негодования
указывают на то, что его оральные жалобы были очень велики и так
и не были преодолены. Мы можем предположить, что эти пережи¬
вания фрустрации распространились на отца Фабьена; поскольку
в фантазии младенца отец — второй объект, от которого ожидается
оральное удовлетворение. Другими словами, положительная сторона
гомосексуальности Фабьена также была в корне нарушена.
Неудача в модификации фундаментальных оральных желаний
и страхов имеет много последствий. В конечном счете это означает,
Об идентификации
65
что параноидно-шизоидная позиция не была успешно проработана.
Думаю, так с Фабьеном и было, поэтому он также недостаточно
адекватно прошел депрессивную позицию. По этим причинам его
способность совершать репарацию была ослаблена, и позднее он
не смог справиться с переживаниями преследования и депрессии.
В результате его отношения с родителями и с людьми в целом были
очень неудовлетворительными. Как показывает мой опыт, все это
подразумевает, что Фабьен был не в состоянии надежно установить
хорошую грудь, хорошую мать в своем внутреннем мире1 — изна¬
чальная неудача, которая, в свою очередь, помешала ему развить
выраженную идентификацию с хорошим отцом. Чрезмерная
жадность Фабьена, в некоторой степени исходившая из его неуве¬
ренности относительно своих внутренних объектов, повлияла
на его интроективные и проективные процессы и — поскольку мы
обсуждаем также взрослого Фабьена — на процессы реинтроекции
и репроекции. Все эти трудности привели к неспособности устано¬
вить любовное отношение с женщиной, то есть привели к нарушению
в его сексуальном развитии. На мой взгляд, он колебался между
сильно вытесняемой гомосексуальностью и неустойчивой гетеросек¬
суальностью.
Я уже упоминала ряд внешних факторов, сыгравших важную
роль в несчастливом развитии Фабьена, таких как ранняя смерть
отца, отсутствие любви со стороны матери, его бедность, не прино¬
сящая радость работа, конфликт с матерью из-за религии и — весьма
важный момент — его физическая болезнь. На основе этих факторов
мы можем сделать дальнейшие выводы. Брак родителей Фабьена,
по всей видимости, был несчастливым, об этом свидетельствует то,
что отец искал удовольствия на стороне. Его мать была не только
не способна на теплоту чувств, но, как можно предположить, была
несчастной женщиной, искавшей утешение в религии. Фабьен
был единственным ребенком в семье и, вне всякого сомнения, был
одиноким. Его отец умер, когда он еще учился в школе, и это лишило
его дальнейшего образования, перспектив удачной карьеры; это
1 Надежная интернализация хорошей матери — процесс первостепенной важ¬
ности — варьируется по степени и никогда не совершенен настолько, чтобы его
нельзя было потрясти страхами из внутренних и внешних источников.
66
Об идентификации
также повлияло на возникновение его переживаний преследования
и депрессии.
Мы знаем, что все события с его первого превращения
до возвращения домой произошли в течение трех дней. Все это
время, как мы узнаем в конце, когда Фабьен-Камиль обретает
свою прежнюю Самость, Фабьен лежал без сознания в кровати,
под присмотром матери. Она говорит ему, что он потерял сознание
в офисе после того, как плохо вел себя там, был доставлен домой
и с тех пор не приходил в сознание. Она думает, что Фабьен бредит,
когда тот спрашивает ее о визите Камиля. Возможно, в намерения
автора входит то, что мы должны воспринять эту историю как
изображающую фантазии Фабьена на протяжении болезни, предше¬
ствующей смерти? Это означало бы то, что все герои были фигурами
его внутреннего мира, и снова иллюстрировало бы то, что интроекция
и проекция взаимодействовали у него самым тесным образом.
VI
Лежащие в основе проективной идентификации процессы
описаны автором очень конкретно. Одна часть Фабьена в букваль¬
ном смысле покидает его Самость и входит в его жертву — событие,
сопровождающееся сильными физическими ощущениями у обеих
сторон. Автор говорит нам, что отщепленная часть Фабьена погру¬
жается в объекты с разной степенью и теряет воспоминания и харак¬
теристики, принадлежащие первоначальному Фабьену. Поэтому
нам следует сделать вывод (придерживаясь авторской, очень
конкретной, концепции проективного процесса), что воспоминания
Фабьена и другие стороны его личности оставлены в брошенном
Фабьене, который, должно быть, сохранил большую часть
своего Я, когда произошло расщепление. На мой взгляд, эта часть
Фабьена, бездействующая до возвращения отщепленных аспектов
его личности, представляет собой тот компонент Я, который, как
бессознательно переживают пациенты, они сохранили, в то время
как другие части спроецированы во внешний мир и потеряны.
Пространственные и временные выражения, которыми автор
описывает эти события, на самом деле являются теми выражениями,
в контексте которых происходит переживание таких процессов
Об идентификации
67
нашими пациентами. Переживание пациента, что части его Самости
больше недоступны, далеки или совсем пропали, является, конечно
же, фантазией, лежащей в основе процессов расщепления. Но такие
фантазии имеют далеко идущие последствия и существенно
влияют на структуру Я. Их результатом является то, что те части
его Самости, от которых, как он считает, отдалился, часто включая
его эмоции, одновременно недоступны ни аналитику, ни самому
пациенту1. Переживание того, что он не знает, где части его самого,
которые он выбросил во внешний мир, представляет собой источник
огромного страха и незащищенности2.
Далее я рассмотрю проективные идентификации Фабьена с трех
точек зрения: 1) отношение отщепленных и спроецированных частей
его личности к оставленным им частям, 2) мотивы, лежащие в основе
выбора объектов, в которые он себя спроецировал, и 3) насколько
глубоко при этих процессах спроецированная часть Самости погру¬
жается в объект или обретает над ним контроль.
1. Страх Фабьена о том, что он истощит свое Я отщеплением
от него частей и их проецированием в других людей, выражена перед
1 Существует другая сторона таких переживаний. Как описывает Паула Хай-
манн в своей работе^, сознательные переживания пациента также могут вы¬
ражать его процессы расщепления.
М Heimann, P. A contribution to the re-evaluation of the Oedipus com¬
plex. // New Directions in Psycho-Analysis / Ed. M. Klein. — London:
Tavistock, 1955. — P. 23—38.
2 В работе «Шизоидные механизмы» ^ я предположила, что боязнь быть за¬
ключенным внутри матери как в тюрьме вследствие проективной идентифика¬
ции лежит в основе различных ситуаций страхов, одной из которых является
клаустрофобия. Сейчас бы я добавила, что проективная идентификация может
заканчиваться боязнью того, что потерянная часть Самости никогда не будет
обретена вновь, потому что она похоронена в объекте. В романе Фабьен чув¬
ствует (после превращения в Пужара и Фрюжа), что он погребен и никогда
не сбежит снова. Это подразумевает то, что он умрет внутри своих объектов.
Есть другой момент, о котором мне хотелось бы здесь упомянуть: помимо бо¬
язни быть заключенным внутри матери, я обнаружила, что существует другой,
способствующий клаустрофобии фактор, представляющий собой боязнь вну¬
треннего пространства собственного тела и угрожающих оттуда опасностей.
Снова процитируем строки Мильтона: «Твое коварство становится (о, наи¬
худшее заключение) твоей тюрьмой».
ibl [«Заметки о некоторых шизоидных механизмах» (1946а). Наст,
изд. T. V. С. 69-101.]
68
Об идентификации
началом его превращений тем, как он смотрит на свою грязную
одежду, сваленную на кресло: «Глядя на одежду, у него было ужасное
ощущение того, что он смотрит на самого себя, но его Самость
погибла или в какой-то степени разрушена. Пустые рукава его пальто,
свободно свисавшие до пола, печально намекали на трагедию».
Мы узнаем также, что Фабьен, превратившись в Пужара
(то есть как раз когда произошли процессы расщепления
и проекции), весьма озабочен своей прежней личностью. Он думает,
что, возможно, захочет вернуться к своей первоначальной Самости,
и поэтому, заботясь о том, чтобы Фабьена доставили домой, выпи¬
сывает на его имя чек.
Важность, придаваемая имени Фабьена, также обозначает, что
его личность была связана с теми частями его самого, которые были
оставлены, и что они представляли ядро его личности. Имя было
основным компонентом магической формулы, и примечательно, что
первое, что приходит Фабьену на ум, когда под влиянием Элизы он
испытывает желание обрести свою прежнюю Самость, это его имя
Фабьен. Полагаю, переживания вины из-за того, что он пренебрег
и покинул дорогой компонент своей личности, способствовали
желанию Фабьена снова стать самим собой — желанию, непреодо¬
лимо влекущему его домой в конце романа.
2. Выбор первой наметившейся жертвы, официанта, становится
вполне понятным, если мы допустим, как я выше предположила, что
официант символизирует мать Фабьена; поскольку мать — первый
объект идентификации младенца путем интроекции и проекции.
Некоторые из мотивов, побудивших Фабьена спроецировать
себя в Пужара, уже обсуждались, я предположила, что Фабьен
хотел превратиться в богатого и властного отца, таким образом,
крадя у него все, чем тот владел, и наказывая его при этом. Поступая
так, Фабьен руководствовался мотивом, который в этой связи мне
хотелось бы подчеркнуть особо. Полагаю, садистические импульсы
и фантазии (выраженные в желании контролировать и наказать
отца) являлись чем-то, что, как он считал, сближало его с Пужаром.
Жестокость Пужара, как о ней думал Фабьен, представляла также
собственную жестокость Фабьена и его страсть к власти.
Контраст между Пужаром (оказавшимся больным и несчаст¬
ным) и мужественным молодым Эсменаром был лишь фактором,
Об идентификации
69
способствующим выбору Фабьеном последнего в качестве объекта
для идентификации. Полагаю, основная причина решения Фабьена
превратиться в Эсменара, несмотря на то что у того была нераспола¬
гающая и даже отталкивающая внешность, заключалась в том, что
Эсменар символизировал одну часть Самости Фабьена, и в том,
что убийственная ненависть, подтолкнувшая Фабьена-Эсменара
на убийство Берты, явила собой возрождение эмоций, пережитых
Фабьеном в младенчестве по отношению к матери, когда та
фрустрировала его, как он считал, орально и генитально. Ревность
Эсменара к любому человеку, который нравился Берте, в крайней
форме возобновляет эдипов комплекс Фабьена и его напряженное
соперничество с отцом. Эта его часть, потенциально убийственная,
была олицетворена Эсменаром. Фабьен, став Эсменаром, таким
образом спроецировался в другого человека и переживал некоторые
из собственных деструктивных тенденций. На соучастие Фабьена
в преступлении указывает Дьявол, который напоминает Фабьену
после его превращения во Фрюжа, что руки, задушившие Берту,
всего лишь несколько минут назад были его собственными руками.
Теперь мы подошли к выбору Фрюжа. У Фабьена много общего
с Фрюжем, у которого, однако, эти характеристики выражены
намного ярче. Фабьен склонен отрицать власть, которую имеет над
ним религия (и что также означает Бог — отец), и приписывает
свои конфликты с религией влиянию матери. Как описывает автор,
у Фрюжа острые конфликты с религией, он полностью осознает, что
над его жизнью доминирует борьба между Богом и Дьяволом. Фрюж
постоянно борется со своими желаниями роскоши и богатства; его
сознание побуждает его к крайнему аскетизму. Желание быть таким
же богатым, как и люди, которым он завидует, у Фабьена выражено
также очень ярко, и он не предпринимает никакой попытки сдержать
его. Оба мужчины также имеют одинаковые интеллектуальные
взгляды и обладают весьма заметной интеллектуальной любозна¬
тельностью.
Эти общие характеристики склонили бы Фабьена выбрать для
проективной идентификации Фрюжа. Однако думаю, для данного
выбора есть иной мотив. Дьявол, играя здесь роль направляющего
Сверх-Я, помог Фабьену покинуть Эсменара и предупредил его
о том, чтобы Фабьен остерегался проникать в человека, в котором
70
Об идентификации
он растворился бы до такой степени, что никогда бы не смог сбежать
снова. Фабьен испуган своим превращением в убийцу, что, как
я думаю, означает то, что он уступил самой опасной своей части —
своим деструктивным импульсам, поэтому он сбегает, меняясь ролями
с тем, кто абсолютно отличается от его предыдущего выбора. Мой
опыт показал мне, что борьба с непреодолимой идентификацией —
будь то путем интроекции или проекции — часто побуждает людей
к идентификации с объектами, проявляющими противоположные
характеристики. (Другой результат такой борьбы — неразборчивое
вовлечение во множество дальнейших идентификаций и флуктуаций
между ними. Такие конфликты и страхи часто сохраняются навсегда
и к тому же ослабляют Я.)
Следующий выбор Фабьена, Камиль, едва ли имеет что-нибудь
общее с ним. Но через Камиля, как оказывается, Фабьен идентифи¬
цирует себя с Элизой, девушкой, страдающей от несчастной любви
к Камилю. Как мы увидели, Элиза означала женскую сторону
Фабьена, а ее чувства к Камилю — его невыраженную гомосексу¬
альную любовь к отцу. В то же время Элиза представляла также
хорошую часть его Самости, способную желать и любить. На мой
взгляд, инфантильная любовь Фабьена к отцу, связанная по сути
с его гомосексуальными желаниями и феминной позицией, была
в корне нарушена. Я также указала на то, что он не был способен
на превращение в женщину, потому что это представляло бы собой
реализацию глубоко вытесненных феминных желаний в инвер¬
тированном эдиповом отношении к отцу. (В данном контексте
я не рассматриваю иные факторы, препятствующие женской иденти¬
фикации, прежде всего боязнь кастрации.) С пробуждением способ¬
ности любить Фабьен может идентифицироваться с несчастной
влюбленностью Элизы в Камиля. На мой взгляд, он также стано¬
вится способным переживать свою любовь и желания по отношению
к отцу. Я бы сделала вывод, что Элиза появилась для репрезентации
хорошей части его Самости.
К тому же я бы предположила, что Элиза также символизи¬
рует воображаемую сестру. Хорошо известен тот факт, что у детей
есть воображаемые товарищи. Они представляют собой, в особен¬
ности в фантазийной жизни единственных в семье детей, старших
или младших братьев или сестер или же нерожденного близнеца.
Об идентификации
71
Можно предположить, что Фабьен, единственный ребенок в семье,
из общения с сестрой получил бы многое. Подобные отношения
помогли бы ему лучше справиться со своим эдиповым комплексом
и приобрести большую независимость от матери. В семье Камиля
такие отношения существуют на самом деле между Элизой и братом
Камиля — школьником.
Здесь мы вспомним, что сокрушающие переживания вины
Фабьеном-Фрюжем в церкви, по-видимому, касаются того, что
для рождения был выбран именно он, тогда как другие души так
и не обрели жизнь. Я объяснила тот факт, что он зажег исполненные
по обету свечи и представил себе женщину-булочницу, окруженную
ими, как выражение его желания совершить репарацию тем, что
дать жизнь нерожденным братьям и сестрам. Особенно младшие
и единственные в семье дети часто испытывают сильное чувство
вины, поскольку, как они считают, их ревностные и агрессивные
импульсы помешали их матерям родить других детей. Такие пере¬
живания нередко связаны с боязнью возмездия и преследования.
Я неоднократно обнаруживала, что боязнь и подозрение к школьным
товарищам или другим детям связаны с фантазиями, что нерожденные
братья и сестры все же появились на свет и предстали в облике детей,
казавшихся враждебными. Такие страхи оказывают сильное влияние
на желание иметь дружелюбно настроенных братьев и сестер.
Я до сих пор не обсудила, почему Фабьен первым делом выбрал
Дьявола в качестве объекта для идентификации — факт, на котором
базируется сюжет романа. Выше я указала, что Дьявол символизи¬
ровал соблазняющего, опасного отца. Он также представлял собой
части психики Фабьена, как Сверх-Я, так и Оно. В романе Дьявол
равнодушен к своим жертвам; ужасно жаден и безжалостен, он
предстает прототипом враждебных и злых проективных идентифи¬
каций, в романе описанных как насильственные вторжения в людей.
Я бы сказала, что он в крайней форме демонстрирует тот компонент
инфантильной эмоциональной жизни, над которым доминируют
всемогущество, жадность и садизм, и это общие характеристики,
которыми обладают и Фабьен, и Дьявол. Поэтому Фабьен иденти¬
фицирует себя с Дьяволом и выполняет все его приказы.
Значимо то — и, думаю, это выражает важный аспект иденти¬
фикации, — что, превращаясь в нового человека, Фабьен в какой-то
72
Об идентификации
степени сохраняет свои предыдущие проективные идентифи¬
кации. Это показано в чрезмерной заинтересованности Фабьена-
Фрюжа — смешанной с презрением заинтересованности — судьбой
своих прежних жертв, а также в его переживании того, что в итоге
он ответственен за убийство, совершенное от лица Эсменара. Это
наиболее ярко выражено в конце романа, поскольку все пережи¬
вания Фабьена в героях, в которых он превращается, присутствуют
в его разуме вплоть до самой смерти, и их судьба беспокоит его. Это
подразумевало бы то, что он интроецирует свои объекты, равно как
и проецирует себя в них — вывод, поддерживающий вновь выдви¬
нутый во введении к данной работе мой взгляд о том, что проекция
и интроекция взаимодействуют с начала жизни.
Выделяя важный мотив выбора объектов для идентификации,
я для краткости описала это как процесс, проходящий две стадии:
а) существует много общего, б) происходит идентификация.
Однако данный процесс, как мы наблюдали это в нашей аналити¬
ческой работе, не разделен столь отчетливо. Для индивида процесс
переживания того, что у него много общего с другим человеком,
совпадает с проекцией себя в этого человека (и то же самое
относится к его интроекции). Эти процессы варьируются по интен¬
сивности и продолжительности, и от данных вариаций зависят сила
и значимость таких идентификаций и их судьба. В этой связи мне
хотелось бы обратить внимание на тот факт, что тогда как описан¬
ные мною процессы представляются действующими одновре¬
менно, нам нужно внимательно рассмотреть в каждом состоянии
или ситуации, преобладает ли, например, проективная идентифи¬
кация над интроективной и наоборот1.
В «Заметках о некоторых шизоидных механизмах»2 я пред¬
положила, что процесс реинтроецирования спроецированной
1 Это очень важно в технике, поскольку нам всегда нужно отбирать для ин¬
терпретации материал, наиболее актуальный в данный момент, и в данном
контексте я бы сказала, что бывают промежутки в анализе, в течение которых
иные пациенты кажутся полностью управляемыми проекцией или интроек-
цией. С другой стороны, необходимо помнить, что в какой-то степени всегда
действует противоположный процесс, и поэтому рано или поздно он начинает
проявляться в качестве доминирующего фактора.
2 [(1946а). Наст. изд. Т. V. С. 69—101.]
Об идентификации
73
части Самости включает интернализирование части объекта,
в которую произошла проекция, части, которую пациент может
считать враждебной, опасной и самой неподходящей для реинтро-
екции. Вдобавок, поскольку проекция части Самости включает
проекцию внутренних объектов, они также реинтроецируются. Все
это имеет отношение к тому, насколько глубоко в психике пациента
спроецированные части Самости способны удерживать свою силу
в объекте, в который они проникли. Сейчас я внесу несколько пред¬
положений относительно данного аспекта проблемы, что приводит
меня к третьему пункту.
3. В истории, как я уже указала выше, Фабьен уступает
Дьяволу и идентифицируется с ним. Хотя до этого Фабьен кажется
лишенным способности любить и заботиться, как только он следует
за Дьяволом, им полностью завладевает безжалостность. Это
подразумевает то, что, идентифицируя себя с Дьяволом, Фабьен
полностью уступает жадной, властной и деструктивной части своей
Самости. Превратившись в Пужара, Фабьен сохранил некоторые
из собственных установок, в особенности критическое мнение
о человеке, в которого он превратился. Он боится полностью потерять
себя внутри Пужара, и только благодаря тому, что он сохранил нечто
из инициативы Фабьена, он может осуществить следующее превра¬
щение. Однако он почти полностью теряет свою прежнюю Самости,
когда превращается в убийцу Эсменара. Все же, поскольку Дьявол,
который, как мы предположили, также является частью Фабьена
(здесь он его Сверх-Я), предупреждает его и помогает сбежать
от убийцы, мы должны сделать вывод, что Фабьен погрузился
в Эсменара не полностью1.
Ситуация с Фрюжем иная: в этом превращении первона¬
чальный Фабьен остается намного активнее. Фабьен весьма
критичен по отношению к Фрюжу, и только эта большая способ¬
1 Я бы сказала, что, как бы сильно ни действовали расщепление и проекция,
дезинтеграция Я никогда не завершится, пока существует жизнь, поскольку
считаю, что побуждение к интеграции, как бы нарушено оно ни было, даже
в корне, к какой-то степени присуще Я. В соответствии с моей точкой зрения
ни один младенец не смог бы выжить без обладания в какой-то степени хоро¬
шим объектом. Эти факты делают возможным для анализа вызвать некоторую
меру интеграции порой даже в самых тяжелых случаях.
74
Об идентификации
ность сохранять живым нечто от своей первоначальной Самости
внутри Фрюжа дает ему возможность вновь постепенно присоеди¬
нить к себе свое истощенное Я и снова стать самим собой. Говоря
в целом, думаю, для развития объектных отношений очень важна
степень, в какой, как считает индивид, его Я погрузилось в объекты,
с которыми оно идентифицируется путем интроекции и проекции,
и эта степень также определяет силу или слабость Я.
Фабьен восстанавливает части своей личности после превра¬
щения во Фрюжа, и в то же время происходит нечто очень важное.
Фабьен-Фрюж замечает, что его переживания дали ему лучшее
понимание Пужара, Эсменара и даже Фрюжа и что теперь он
может проникнуться сочувствием к своим жертвам. Также через
Фрюжа, любящего детей, пробуждается любовь Фабьена к малень¬
кому Жоржу. Жорж, как описывает его автор, является невинным
ребенком, любящим свою мать и желающим вернуться к ней. Он
пробуждает в Фабьене-Фрюже воспоминания о детстве Фрюжа,
и у последнего возникает сильное желание превратиться в Жоржа.
Полагаю, он желает вернуть себе способность любить, другими
словами, вернуть идеальную детскую Самость.
Это возрождение переживаний любви проявляет себя
по-разному: Фабьен испытывает страстные чувства по отношению
к женщине-булочнице, которая, на мой взгляд, означала возрож¬
дение его ранней любовной жизни. Другой шаг в этом направлении
проявляется в его превращении в женатого мужчину и, таким
образом, во вхождении в семейный круг. Однако единственный
человек, которого он находит привлекательным и который ему
нравится, это Элиза. Я уже описала различные значения, которые
имеет для него Элиза. В частности он обнаружил в ней часть
себя — часть, способную на любовь, и его чрезвычайно привлекает
эта сторона его собственной личности; он, так сказать, обнаружил
также любовь к самому себе. Двигаясь, физически и психически,
по следам своих превращений, он с возрастающей необходимо¬
стью приближается к своему дому и больному Фабьену, которого
бросил и который к данному моменту появился, дабы предста¬
вить хорошую часть его личности. Мы увидели, что сочувствие
Фабьена своим жертвам, нежность по отношению к Жоржу, забота
об Элизе и идентификация с ее несчастной страстью к Камилю, так
Об идентификации
75
же, как и желание иметь сестру, — все эти шаги представляют
нераскрывшуюся способность любить. Предполагаю, это развитие
явилось предпосылкой для страстной потребности Фабьена снова
найти свою старую Самость, то есть явилось предпосылкой его
потребности в интеграции. Даже перед тем как произошли превра¬
щения Фабьена, его желание возродить наилучшую часть своей
личности — которая вследствие потери казалась идеальной —
способствовало, как я предположила, его одиночеству и беспокой¬
ству; дало толчок его проективным идентификациям1 и дополнило
его ненависть к самому себе (иной фактор, побуждающий
Фабьена к превращению в других людей). Поиск потерянной
идеальной Самости2, составляющий важную особенность психи¬
ческой жизни, неизбежно включает в себя поиск потерянных
идеальных объектов, поскольку хорошая Самость — это часть
личности, которая, как считается, находится в любящем отношении
к своим хорошим объектам. Прототипом такого отношения является
связь между ребенком и матерью. Фактически, когда Фабьен
возрождает свою потерянную Самость, он также возвращает свою
любовь к матери.
У Фабьена мы замечаем, что он казался неспособным на иден¬
тификацию с хорошим или вызывающим восторг объектом. В этой
связи следовало бы обсудить круг причин, но мне в качестве
возможного объяснения хотелось бы выделить одну. Я уже указала:
чтобы прочно идентифицироваться с другим человеком, необхо¬
димо почувствовать, что внутри Самости достаточно много общего
с этим объектом. Поскольку Фабьен потерял — так казалось —
свою хорошую Самость, он считал, что внутри него недоста¬
точно хорошести для идентификации с очень хорошим объектом.
Возможно, также существовал характерный для таких состояний
1 Переживание выбрасывания хорошести и хороших частей Самости во внеш¬
ний мир добавляется к чувству обиды и зависти к другим, которые, как счита¬
ется, содержат потерянную хорошесть.
2 Концепция Фрейда Я-идеального была, как мы знаем, предвестником его
концепции Сверх-Я. Но есть некоторые черты Я-идеального, которые не были
полностью включены в его концепцию Сверх-Я. Полагаю, мое описание идеаль¬
ной Самости, которую Фабьен пытается возродить, ближе к первоначальным
взглядам Фрейда о Я-идеальном, нежели к его взглядам о Сверх-Я.
76
Об идентификации
психики страх о том, как бы вызывающий восторг объект не попал
во внутренний мир, почти лишенный хорошести. В таком случае
хороший объект находится во внешнем мире (у Фабьена, думаю,
это отдаленные звезды). Но когда Фабьен снова обнаруживает
свою хорошую Самость, он также находит свои хорошие объекты
и может идентифицироваться с ними.
В истории, как мы увидели, отщепленная часть Фабьена также
желает быть вновь соединенной со спроецированными частями
его Самости. Чем ближе подходит к дому Фабьен-Камиль, тем
тревожнее становится больной Фабьен в своей кровати. Он при¬
ходит в сознание и подходит к двери, через которую его вторая
половина, Фабьен-Камиль, произносит магическую формулу.
В соответствии с описанием автора две половины Фабьена желают
быть вновь объединенными. Это означает, что Фабьен хотел инте¬
грировать свою Самость. Как мы видели, это побуждение было
связано с растущей способностью любить. Это соответствует
теории Фрейда о синтезе как функции либидо — в конечном итоге
функции влечения к жизни.
Выше я предположила, что, хотя Фабьен искал хорошего отца,
он не мог найти его, поскольку зависть и жадность, усиленные
обидой и ненавистью, определили его выбор отцовских фигур. Когда
возмущение Фабьена проходит и он становится более терпимым,
его объекты представляются ему в лучшем свете; а затем и он сам
становится менее требовательным по сравнению с собою в прошлом.
Кажется, он больше не требует, чтобы родители были идеальными,
и поэтому может простить им их недостатки. Его большей способ¬
ности любить соответствует уменьшение ненависти, а это, в свою
очередь, приводит к ослаблению переживаний преследования — и все
это имеет отношение к ослаблению жадности и зависти. Ненависть
к себе была одной из выделяющихся черт его характера; вместе
с большей способностью любить и быть терпимым по отношению
к другим возникла большая терпимость и любовь по отношению
к собственной Самости.
В конце Фабьен вновь обретает любовь к матери и мирится с ней.
Важно то, что он признает за ней отсутствие нежности, но считает,
что она могла бы быть лучше, если бы он был лучшим сыном. Он
подчиняется материнскому приказу помолиться и, кажется, вновь
Об идентификации
77
обретает веру в Бога и доверие к нему после всей своей борьбы
с ним. Последние слова Фабьена — «Отче наш», и кажется, в тот
момент, когда его переполняет чувство любви к человечеству, к нему
возвращается и любовь к отцу. Те персекуторные и депрессивные
страхи, которые должны были быть вызваны приближением смерти,
в какой-то степени нейтрализовались идеализацией и приподнятым
настроением.
Как мы увидели, Фабьен-Камиль направляется к дому,
движимый непреодолимым импульсом. Вероятным кажется то,
что чувство приближающейся смерти дает толчок его побуждению
воссоединиться с брошенной частью своей Самости, поскольку
полагаю, что, хотя он и знал о своей тяжелой болезни, в полную
силу проявилась отрицаемая им боязнь смерти. Может быть,
Фабьен отрицал эту боязнь, потому что его природа была столь
интенсивно персекуторной. Мы знаем, как горька была его обида
на судьбу и родителей, насколько преследуемым собственной
неудовлетворительной внешностью чувствовал он себя. По моему
опыту боязнь смерти значительно усиливается, если смерть пере¬
живается как атака враждебных внутренних и внешних объектов
или если он вызывает депрессивный страх, заключающийся в том,
как бы хорошие объекты не были разрушены этими враждебными
фигурами. (Эти персекуторные и депрессивные фантазии, конечно,
могут сосуществовать.) Страхи, имеющие психотическую природу,
являются причиной этого чрезмерной боязни смерти, от которой
на протяжении всей своей жизни страдают многие индивиды;
и интенсивные психические страдания, которые, как показало
несколько моих наблюдений, некоторые люди испытывают на своем
смертном ложе, на мой взгляд, способствуют возрождению инфан¬
тильных психотических страхов.
Принимая во внимание то, что автор описывает Фабьена как
беспокойного и несчастного обиженного человека, можно ожидать,
что его смерть должна быть болезненной и вызвать персекуторные
страхи, только что упомянутые мною. Однако Фабьен умирает
счастливо и мирно. Любое объяснение этому внезапному концу
может быть только предположительным. С художественной точки
зрения, возможно, это было самое лучшее решение автора. Но,
придерживаясь выдвинутой в данной работе концепции пережи¬
78
Об идентификации
ваний Фабьена, могу объяснить внезапный конец истории, пред¬
ставляющий нам две стороны Фабьена. Непосредственно в тот
момент, когда начинаются превращения, мы встречаем взрослого
Фабьена. В ходе его превращений мы сталкиваемся с эмоциями,
персекуторным и депрессивным страхами, которые, полагаю,
характеризовали его раннее развитие. Но поскольку в детстве он
не мог преодолеть эти страхи и достичь интеграции, за три дня,
описанных в романе, он успешно пересекает мир эмоциональных
переживаний, что, на мой взгляд, влечет за собой проработку
параноидно-шизоидной и депрессивной позиций. В результате
преодоления фундаментальных психотических страхов младенче¬
ства внутренняя потребность в интеграции проявляется в полную
силу. Одновременно он достигает интеграции с хорошими объект¬
ными отношениями и поэтому исправляет то, что было в его жизни
неправильным.
Исследование
зависти и благодарности
(1957а)
Предварительные замечания издателей
Издание на немецком языке:
1957: Neid und Dankbarkeit. // Psyche. — 1957. — Bd. 11. —
S. 241-255.
1962: Idem. // Klein, M. Das Seelenleben des Kleinkindes und andere
Beiträge zur Psychoanalyse. — Stuttgart: Ernst Klett, 1962. — S. 177—191.
Издание на английском языке:
1986: A study of Envy and Gratitude. // The Selected Melanie Klein /
Ed. J. Mitchell. — London: Penguin, 1986. — P. 211—229.
Данный текст представляет собой доклад, сделанный М. Кляйн в феврале
1956 года в Британском психоаналитическом обществе. В дальнейшем
этот доклад был расширен до книги (см. следующий текст, с. 103—182).
Основное открытие Кляйн, выраженное в данном тексте, — значение
ранней зависти в развитии индивида. Здесь также говорится о психологии
благодарности как феномена уравновешивающего проявления зависти.
Именно динамический баланс этих двух тенденций составляет суть перво¬
начального отношения младенца к внешнему миру.
Перевод с английского С.Г. Эжбаевой.
На русском языке публикуется впервые.
С начала жизни младенец обращается к матери со всеми своими
потребностями, но, по моему мнению, обоснованному по другим
вопросам, эта первая связь уже содержит фундаментальные элементы
объектного отношения. К тому же это отношение основано на врож¬
денном факторе, поскольку грудь, на которую направлены все его
желания, инстинктивно считается источником не только пищи,
но и самой жизни. Если все идет хорошо, отношение к удовлетворя¬
ющей груди в некоторой степени восстанавливает утраченное прена¬
тальное единство с матерью. Это во многом зависит от способности
младенца в достаточной мере загрузить грудь или ее символический
репрезентант, бутылочку, поскольку таким образом мать превраща¬
ется в любимый объект. Вполне возможно, то, что в пренатальном
состоянии он являлся частью матери, способствует врожденному
переживанию того, что существует объект, который даст ему все что
нужно и все что он желает.
Однако элемент фрустрации грудью обязательно входит в самое
раннее отношение младенца к ней, потому что даже ситуация счаст¬
ливого кормления не может полностью заменить пренатального
единства с матерью. Также никогда нельзя полностью удовлетво¬
рить вожделение младенцем неистощимой и всегда присутствующей
груди, которая не только удовлетворяла бы его, но и предотвращала
бы деструктивные импульсы и персекуторный страх. Эти неиз¬
бежные обиды вкупе со счастливыми переживаниями усиливают
врожденный конфликт любви и ненависти, по сути конфликт
влечений к жизни и смерти, и их результатом является переживание
того, что существует хорошая и плохая грудь. Как следствие, ранняя
эмоциональная жизнь характеризуется чувством потери и возвра¬
щения хорошего объекта. Говоря о врожденном конфликте между
любовью и ненавистью, я подразумеваю, что и деструктивные
импульсы, и способность к любви в некоторой степени являются
конституциональными и их сила варьируется индивидуально. Их
усиливают внешние обстоятельства. К примеру, трудности при
[81]
82
Исследование зависти и благодарности
рождении или неудовлетворительное кормление — и, возможно,
даже неприятные переживания в пренатальном состоянии, — без
сомнения, укрепляют деструктивные импульсы, персекуторный
страх, жадность и зависть.
В этой статье я хочу привлечь внимание к особому аспекту
самых ранних объектных отношений и процессов интернализации.
Я имею в виду влияние зависти на развитие способности к благодар¬
ности и счастью. Точка зрения, которую я хочу изложить, заключа¬
ется в следующем: зависть способствует трудностям младенца в том,
что он считает, будто удовлетворение, которого он был лишен, грудь,
фрустрировавшая его, хранила для себя.
Необходимо разграничить зависть, ревность и жадность.
Зависть — это злое переживание того, что кто-то другой обладает
и наслаждается чем-то желанным, импульс зависти состоит в том,
чтобы это отнять или испортить. Более того, зависть подразумевает
отношение субъекта только к одному человеку и восходит к самому
раннему исключительному отношению с матерью. Ревность основана
на зависти, но включает в себя отношение субъекта по меньшей мере
к двум людям. Ревность, главным образом, связана с любовью,
которая, как считает субъект, должна быть его, но которая у него
отнята либо пребывает в опасности быть отнятой. В повседневном
понимании ревности мужчина или женщина переживают, что кто-то
лишит их того человека, которого они любят.
Жадность — это страстная и ненасытная тяга, превышающая
то, что субъекту необходимо и что объект может и желает дать.
На бессознательном уровне жадность направлена в основном на то,
чтобы вычерпать, высосать досуха и сожрать грудь, то есть ее целью
является деструктивная интроекция; тогда как зависть стремится
не только таким образом ограбить, но и внести в мать — прежде
всего в ее грудь — плохость, главным образом, плохие экскременты
и плохие части Самости, дабы испортить и разрушить ее; в самом
глубоком смысле это означает разрушение ее креативности. В другой
работе1 я обозначила этот процесс как деструктивный аспект проек¬
тивной идентификации, начинающейся с самого начала жизни.
1 [Речь идет о работе «Заметки о некоторых шизоидных механизмах» (1946а).
Наст. изд. Т. V. С. 69—101.]
Исследование зависти и благодарности
83
Различие жадности и зависти, хотя четкой разграничительной линии
между ними провести нельзя, состоит в том, что жадность главным
образом связана с интроекцией, а зависть — с проекцией.
Моя работа показала мне, что первым объектом зависти является
кормящая грудь, поскольку младенец считает, что она обладает всем,
чего он желает, и что в ней безграничный поток молока и любовь,
которые грудь хранит для своего собственного удовлетворения.
Его чувство обиды и ненависти усиливается этим переживанием.
Если зависть чрезмерна — что указывает на силу параноидных
и шизоидных черт, результатом является нарушение отношения
к матери.
Мы обнаруживаем, что эта примитивная зависть возрождается
в ситуации переноса. К примеру, аналитик только что дал интер¬
претацию, которая принесла пациенту облегчение и продуцировала
изменение настроения от отчаяния к надежде и доверию. У некоторых
пациентов или у того же самого пациента в другое время эта полезная
интерпретация может вскоре стать объектом критики. В таком случае
она более не считается чем-то хорошим, что он получил и испытал как
обогащение. Завистливый пациент выражает аналитику недоволь¬
ство успехом его работы; и если завистливая критика заставляет его
считать, что аналитик и та помощь, которую он оказывает, испорчены,
пациент не может в достаточной мере интроецировать аналитика как
хороший объект и не может принять его интерпретации с подлинной
убежденностью. Из-за вины за обесценивание оказанной помощи он
может считать, что недостоин извлечь пользу из анализа.
Так зависть вдобавок к факторам, открытым Фрейдом
и развитым далее Джоан Ривьер, играет важную роль в негативной
терапевтической реакции. Излишне говорить, что наши пациенты
критикуют нас по ряду причин порой оправданно. Однако потреб¬
ность пациента обесценить саму помощь, которую он получил,
является выражением зависти. В особенности это относится к пара¬
ноидным пациентам, позволяющим себе садистическое удоволь¬
ствие пренебрежительно относиться к работе аналитика, даже
несмотря на то что она принесла им некоторое облегчение. С другой
стороны, некоторые наши пациенты пытаются избежать критики,
и до какого-то момента они весьма дружелюбны. И все же мы обна¬
руживаем, что их сомнения и неуверенность в ценности анализа
84
Исследование зависти и благодарности
сохраняются. По моему опыту медленный прогресс, который мы
делаем в подобных случаях, тоже связан с завистью. Пациент
отщепил завистливую и враждебную часть своей Самости; тем
не менее, она обязательно фундаментально повлияет на ход анализа.
Другие пациенты избегают критики, испытывая спутанность. Эта
спутанность не только является защитой, но и выражает неуверен¬
ность в том, по-прежнему ли аналитик — хорошая фигура или он
и та помощь, которую он оказывает, стали плохими из-за того, что
их испортила критика.
Все эти установки — часть негативной терапевтической
реакции, поскольку они препятствуют постепенному выстраиванию
хорошего объекта в ситуации переноса, и поэтому — точно так же,
как в самой ранней ситуации нельзя было ассимилировать хорошую
пищу и первоначальный хороший объект, — в ситуации переноса
результат анализа ухудшается.
Таким образом, в контексте аналитического материала иногда
можно сделать вывод о том, что пациент, будучи ребенком, переживал
по отношению к материнской груди. К примеру, возможно, младенец
испытывал обиду оттого, что молоко идет слишком быстро или
слишком медленно, или оттого, что ему не давали грудь, когда он
сильнее всего желал ее, и потому, когда ему предлагают грудь, он ее
больше не хочет. Он отворачивается от нее и вместо нее сосет пальцы.
Когда он принимает грудь, он может пить недостаточно или питание
нарушается. У одних младенцев очевидны большие трудности в прео¬
долении таких обид. У других такие переживания, пусть даже осно¬
ванные на реальных фрустрациях, вскоре преодолеваются; грудь
принимается, и они в полной мере наслаждаются питанием.
В природе зависти портить первоначальный хороший объект
и давать дополнительный толчок садистическим атакам на грудь,
которые я часто описывала в другой связи. Чрезмерная зависть
увеличивает интенсивность таких атак и их продолжительность и,
таким образом, затрудняет для младенца возвращение потерян¬
ного хорошего объекта; тогда как садистические атаки на грудь,
в меньшей степени обусловленные завистью, проходят быстрее
и потому в психике младенца разрушают хорошесть объекта не так
сильно и надолго: грудь, которая возвращается, считается доказа¬
тельством того, что она не повреждена и по-прежнему хорошая.
Исследование зависти и благодарности
85
Когда зависть чрезмерна, младенец не выстраивает хороший
объект в достаточной мере и потому не может хранить его внутри
себя. Следовательно, спустя какое-то время он не способен четко
установить в свой внутренний мир другие хорошие объекты.
У детей с сильной способностью к любви сохраняется обратная
ситуация. Отношение к хорошему объекту коренится глубоко
и может, не повреждаясь в своей основе, противостоять временным
состояниям зависти, ненависти и обиды, возникающим даже у детей,
которых любят и о которых хорошо заботятся. Таким образом,
когда эти негативные состояния кратковременны, хороший объект
то и дело возвращается. Это важнейший фактор его установления
и закладывания основ стабильности и сильного Я.
Эмоции и установки, описанные мною, возникают на самых
ранних стадиях младенчества, когда мать для ребенка является
одним-единственным объектом. Сколь долго это исключительное
состояние остается ненарушенным, отчасти зависит от внешних
факторов. Однако переживания, лежащие в его основе — в первую
очередь, способность к любви, — кажутся врожденными. Я неод¬
нократно выдвигала гипотезу о том, что первоначальный хороший
объект, материнская грудь, формирует ядро Я и жизненно важным
образом способствует его росту и интеграции. При анализе пациентов
мы часто обнаруживаем, что грудь в хороших ее аспектах является
прототипом материнской хорошести и щедрости, равно как и креа¬
тивности. Все это переживается младенцем гораздо примитивнее,
чем может выразить язык.
Сильная зависть к кормящей груди мешает способности
к полному удовлетворению, жизненно важной для развития ребенка,
поскольку если он часто испытывает ненарушенное наслаждение
от кормления, интроекция материнской груди как хорошего объекта
происходит с относительной надежностью. Способность полностью
наслаждаться удовлетворением от груди формирует основу всего
последующего счастья, равно как и удовольствия из разных источ¬
ников. Существенно то, что Фрейд придавал столь большое значение
принципу «удовольствие — боль».
Полное удовлетворение от груди означает, что младенец пере¬
живает, что получил от любимого объекта уникальный дар, который
хочет сохранить. В этом основа благодарности. Благодарность
86
Исследование зависти и благодарности
включает в себя веру в хорошие объекты и доверие к ним. Она
включает в себя и способность ассимилировать любимый объект
(не только как источник пищи) и любить его без вмешательства
жадности. Чем чаще полученный дар принимается полностью, тем
чаще испытываются переживание наслаждения и благодарность,
подразумевающее желание вернуть удовольствие. Благодарность
тесно связана со щедростью, поскольку внутреннее богатство исходит
из ассимиляции хорошего объекта, что дает индивиду возможность
делиться его дарами с другими.
Для пояснения этого довода необходимо рассказать о моих
взглядах на раннее Я. Я считаю, что в рудиментарной форме оно
существует с начала постнатальной жизни и выполняет ряд важных
функций. Вполне возможно, это раннее Я идентично бессозна¬
тельной части Я, постулируемой Фрейдом. Хотя он не допускал, что
Я существует с самого начала, он приписывал организму функцию,
которую, как я ее понимаю, может выполнять только Я. Угроза
уничтожения влечением к смерти изнутри является, на мой взгляд,
который отличается от мнения Фрейда по этому вопросу, приморди¬
альным страхом, и именно Я на службе влечения к жизни, возможно,
даже приводимое в действие влечением к жизни, в некоторой степени
отклоняет эту угрозу вовне. Фундаментальную защиту против
влечения к смерти Фрейд приписывал организму, я же считаю этот
процесс первичной активностью Я.
Существуют другие виды первичной активности Я, на мой взгляд,
исходящие из обязательной потребности справляться с борьбой между
влечениями к жизни и смерти. Одной из этих функций является посте¬
пенная интеграция. Противоположная тенденция Я расщеплять себя
и свой объект отчасти обусловлена тем, что Я не хватает сцепления
при рождении, и отчасти она является защитой от примордиального
страха. Многие годы большое значение я придавала одному конкрет¬
ному процессу расщепления: разделению груди на хороший и плохой
объект. Я принимала его за выражение врожденного конфликта
между любовью и ненавистью и возникающих в результате страхов.
Однако, сосуществуя с этим разделением, оказывается, проис¬
ходят различные процессы расщепления, такие как фрагментация
Я и его объектов, посредством которых достигается рассеивание
деструктивных импульсов. Это одна из характерных защит во время
Исследование зависти и благодарности
87
параноидно-шизоидной позиции, которая, как я считаю, в норме
продолжается первые три-четыре месяца жизни.
Это, конечно, не значит, что на протяжении этого периода
младенец не способен полностью наслаждаться своей едой, отноше¬
нием к матери и частыми состояниями физического комфорта и благо¬
получия. Это значит лишь, что, когда возникает страх, он в основном
параноидной природы, а защиты от него, равно как и используемые
механизмы, преимущественно шизоидные. То же самое пирайе
таитсКв1 касается эмоциональной жизни на протяжении периода,
характеризуемого депрессивной позицией.
Вернемся к процессам расщепления, которые я рассматриваю
как предпосылку относительной стабильности младенца; на протя¬
жении первых нескольких месяцев он преимущественно держит
хороший объект отдельно от плохого и так, фундаментальным
образом, сохраняет его. Это первоначальное деление проходит
успешно, только если способность к любви достаточна. Чрезмерная
зависть, следствие деструктивных импульсов, мешает выстраиванию
хорошего объекта, и первоначальное расщепление между хорошей
и плохой грудью не может быть достигнут в достаточной мере.
Результатом является то, что позднее имеют место разного рода
нарушения дифференциации хорошего и плохого. С другой стороны,
если расщепление двух аспектов объекта слишком глубоко, осла¬
бляются крайне важные процессы интеграции Я и синтеза объекта,
равно как и смягчение ненависти любовью, и депрессивную позицию
нельзя проработать. Очень глубокое и четкое деление любимых
и ненавидимых объектов служит признаком того, что деструктивные
импульсы, зависть и персекуторный страх очень сильны и служат
защитой от этих эмоций.
Здесь я затрагиваю проблему идеализации. Это ранний процесс,
который я считаю универсальным, однако его движущая сила варьи¬
руется индивидуально. Как много лет назад я обнаружила при работе
с маленькими детьми, идеализация есть следствие персекуторного
страха — защита от него, а идеальная грудь является двойником
пожирающей груди. Но я также обнаружила, что идеализация
исходит из врожденного переживания того, что существует чрезмерно
1 таШпсГю (лат.) — с необходимыми изменениями.]
88
Исследование зависти и благодарности
хорошая грудь, переживание, ведущее к вожделению хорошего
объекта. У младенцев, чья способность к любви сильна, потребность
в идеализации меньше, нежели у тех, у кого деструктивные импульсы
и персекуторный страх первостепенны. Чрезмерная идеализация
указывает на то, что преследование является главной движущей
силой. Она становится и важной защитой от зависти, поскольку то,
что объект возвеличивается настолько, что сравнение с ним стано¬
вится невозможным, противодействует зависти. Идеализируемый
объект, в значительной мере заменяющий хороший, гораздо менее
интегрирован в Я, поскольку является преимущественно резуль¬
татом преследования.
Люди, сумевшие установить первоначальный хороший объект
с относительной надежностью, способны сохранять любовь к нему,
несмотря на его недостатки, для любовных же отношений и дружбы
других людей характерна идеализация. Это имеет тенденцию
к распаду, и впоследствии, возможно, понадобится часто заменять
один любимый объект другим, поскольку никто не может полностью
соответствовать ожиданиям. В таком случае прежде идеализиру¬
емая личность зачастую считается преследователем (что показывает
происхождение идеализации как двойника преследования), и на нее
проецируется завистливая и критическая установка субъекта.
Существует прямая связь между завистью, испытываемой
по отношению к материнской груди, и развитием ревности. Ревность
основана на подозрении к отцу и соперничестве с ним, обвиняемым
в том, что он отнял грудь матери и саму мать. Это соперниче¬
ство знаменует ранние стадии позитивного и негативного эдипова
комплекса, возникающего одновременно с депрессивной позицией
во второй четверти первого года жизни. Значимость комбини¬
рованной родительской фигуры, выраженной в таких фантазиях
как мать или грудь матери, содержащая в себе пенис отца, или
отец, содержащий в себе мать, детально изучена мною в более
ранних работах1. Влияние комбинированной родительской фигуры
на способность младенца дифференцировать родителей и устанавли¬
1 [См. например, «Психоанализ детей» [(1932Ь). Наст. изд. Т. III] и «Неко¬
торые теоретические выводы относительно эмоциональной жизни младенца»
[(1952е). Наст. изд. Т. V. С. 186-230].]
Исследование зависти и благодарности
89
вать хорошие отношения с каждым из них подвергается воздействию
силы зависти и последующей ревности, поскольку переживание того,
что родители всегда получают сексуальное удовлетворение друг
от друга, усиливает исходящую из различных источников фантазию
о том, что они всегда скомбинированы. Последствием этого может
стать длительное нарушение отношения к обоим родителям.
На протяжении периода, характеризующегося депрессивной
позицией, когда младенец постепенно интегрирует переживания
любви и ненависти, синтезирует хорошие и плохие аспекты матери,
он проходит через состояния скорби, связанные с переживаниями
вины. Он также начинает больше понимать внешний мир и осознает,
что не может хранить мать для себя как свою исключительную
собственность. Ревность, как известно, присуща эдиповой ситуации
и сопровождается ненавистью и пожеланиями смерти. Однако
в норме обретение новых объектов, которых можно любить — отца
и сиблингов, — и другие компенсации, получаемые развивающимся
Я из внешнего мира, в некоторой степени смягчают ревность и обиду.
Если параноидные и шизоидные механизмы сильны, ревность —
а по сути и зависть — остаются несмягченными.
Все это имеет существенное значение для развития эдипова
комплекса. Фрейд показал, сколь жизненно важно отношение
девочки к матери для ее последующих отношений с мужчинами.
Я считаю, если ее первые оральные удовлетворения были нарушены
главным образом внутренними факторами, такими как сильная
зависть, жадность и ненависть, то отворачивание от груди к пенису
является в значительной степени механизмом бегства. Если это так,
отношение к отцу, а позднее и к другим мужчинам может так или
иначе пострадать.
Открытие Фрейдом зависти к пенису у женщин и ее связи
с агрессивными импульсами явилось основополагающим вкладом
в понимание зависти. Когда зависть к пенису и пожелания кастрации
сильны, объект зависти, пенис, должен быть разрушен, а мужчина,
обладающий им, должен быть лишен его. Зависти к пенису способ¬
ствует ряд факторов, которые, однако, не относятся к моей теме.
В данном контексте я хочу рассмотреть зависть женщины к пенису
лишь потому, что она имеет оральное происхождение. Как известно,
под влиянием оральных желаний пенис четко уравнивается с грудью
90
Исследование зависти и благодарности
(как показал Абрахам) и, по моему опыту, зависть к пенису можно
проследить до зависти к материнской груди.
Многое в отношении девочки к отцу зависит от того, превали¬
рует ли зависть к тому, что мать обладает отцом, или же она главным
образом стремится полностью заполучить его любовь к себе. Если
основным фактором является зависть, ее желание испортить
отца для матери превращает его в ничего не стоящий или плохой
объект, подрывает ее отношение к мужчинам и может выразиться
во фригидности. Если же преобладает ревность к любви отца, она
может сочетать ненависть к матери с любовью к отцу.
И у мужчин зависть к материнской груди — весьма важный
фактор. Если она сильна, а вследствие этого оральное удовлет¬
ворение ослаблено, ненависть и страхи переносятся на женские
гениталии. Глубокое нарушение орального отношения открывает
дорогу серьезным трудностям в генитальном отношении к женщинам,
тогда как в норме генитальное развитие дает мальчику возмож¬
ность сохранить мать как любимый объект. Чрезмерная зависть
к груди вероятнее всего распространится на все феминные атрибуты,
в особенности на способность женщины рожать детей.
По сути зависть направлена против креативности: то, что грудь,
которой завидуют, может предложить, бессознательно считается
прототипом креативности, поскольку грудь и молоко, которое она
дает, считаются источником жизни. И у мужчин, и у женщин эта
зависть играет главную роль в желании отнять атрибуты другого
пола, равно как и обладать атрибутами родителя своего пола или
испортить их. Из этого следует, что параноидная ревность и соперни¬
чество в прямой и инвертированной эдиповой ситуации существуют
как у мужчин, так и у женщин, сколь различающимся ни было бы
их развитие, основанное на чрезмерной зависти к первоначальному
объекту: матери и ее груди.
Теперь я проиллюстрирую некоторые свои выводы клиническим
материалом. Мой первый пример взят из анализа пациентки. Она
получила грудное вскармливание, но во всем остальном обстоятель¬
ства не были благоприятными, и она была убеждена, что ее младен¬
чество и вскармливание были совершенно неудовлетворительными.
Ее обида по поводу прошлого связана с безнадежностью настоящего
и будущего. Зависть к кормящей груди и возникающие в результате
Исследование зависти и благодарности
91
трудности в объектных отношениях были подвергнуты обширному
анализу еще до материала, к которому обращусь я.
Пациентка позвонила и сказала, что не сможет прийти на лечение
из-за боли в плече. На следующий день она позвонила мне сказать,
что ей все еще нехорошо, но она ждет нашей встречи завтра. Когда
же на третий день она на самом деле пришла, она много жаловалась.
За ней ухаживала горничная, но больше никто ею не интересовался.
Она описала мне, что в одно мгновение боль внезапно усилилась,
а вместе с ней и чувство крайнего холода. Она почувствовала острую
потребность в том, чтобы кто-то немедленно пришел и накрыл ей
плечо так, чтобы оно согрелось, и тут же ушел, сделав это. В этот
момент ей пришло в голову, что, должно быть, именно это она пере¬
живала ребенком, когда хотела, чтобы за ней ухаживали, а никто
не приходил.
Характеризует установку пациентки к людям и проливает свет
на ее самое раннее отношение к груди то, что она желала, чтобы
за ней ухаживали, но в то же самое время отвергала тот объект,
который должен был удовлетворить ее. Подозрение к полученному
дару наряду с острой потребностью в заботе, в конечном счете озна¬
чающие желание быть накормленной, выражали ее амбивалентную
установку к груди. Я говорила о младенцах, чей ответ на фрустрацию
состоит в недостаточном использовании удовлетворения, которое
кормление, пусть даже отложенное, может им дать. Предположу,
что они, хотя и не отказываются от своего желания удовлетво¬
ряющей груди, не могут наслаждаться ею, а потому отвергают ее.
Обсуждаемый случай иллюстрирует некоторые причины такой
установки: подозрение к дару, который она желала получить,
вызванное тем, что объект уже был испорчен завистью и нена¬
вистью, и следовательно, глубокое негодование по поводу каждой
фрустрации. Мы также должны помнить — и это применимо
к другим взрослым, у которых отмечена зависть, — что многие
разочаровывающие события, без сомнения, отчасти обусловленные
ее установкой, заставляли ее заранее переживать то, что желанная
забота не будет удовлетворительной.
В ходе этого сеанса пациентка рассказала сновидение: она была
в ресторане, села за стол; однако никто не приходил обслужить ее.
Она решила встать в очередь и принести себе что-нибудь поесть.
92
Исследование зависти и благодарности
Женщина перед ней взяла два или три маленьких пирожных и ушла
с ними. Пациентка тоже взяла два или три маленьких пирожных.
Из ее ассоциаций я выбираю следующее: женщина казалась весьма
решительной, а ее фигура напоминала мою. Возникло внезапное
сомнение по поводу названия пирожных (на самом деле petits
/ours1), которые, как она сначала подумала, назывались «petit /ш»,
что напоминало ей «petit frau» и, соответственно, «фрау Кляйн»2.
Суть моих интерпретаций состояла в том, что ее обида из-за пропу¬
щенных аналитических сеансов касалась неудовлетворительных
кормлений и несчастий в младенчестве. Два пирожных из «двух
или трех» обозначали грудь, которой, как она считала, она дважды
лишилась, пропустив аналитические сеансы. Тот факт, что женщина
была «решительной» и что пациентка последовала ее примеру,
взяв пирожные, указывает и на ее идентификацию с аналитиком,
и на проекцию ее жадности на нее. В контексте данной статьи
крайне важен один аспект сновидения. Женщина, ушедшая с двумя
или тремя petits fours, обозначала не только грудь, в которой было
отказано, но и грудь, которая собиралась кормить саму себя. (Взятый
вкупе с другим материалом «решительный» аналитик репрезен¬
тировал не только грудь, но и человека, с качествами которого,
хорошими и плохими, пациентка идентифицировала себя.)
Так к фрустрации добавилась зависть к груди. Эта зависть дала
начало резкому негодованию, поскольку считалось, что мать эгои¬
стична и скупа, кормит и любит скорее себя, а не своего ребенка.
В данной аналитической ситуации меня заподозрили в том, что
я веселилась в то время, когда ее не было, либо отдала это время
другим пациентам, которых предпочитала. Очередь, в которую
пациентке пришлось встать, имела отношение к другим соперникам,
которым я более благоволила.
Ответом на анализ сновидения была разительная перемена
эмоциональной ситуации. Сейчас пациентка испытывала чувство
счастья и благодарности более отчетливо, нежели на предыдущих
аналитических сеансов. В ее глазах были слезы, что было необычно,
1 [Petits fours (фр.) — петифур, десертное печенье.]
2 Klein (нем.) — маленький.
Исследование зависти и благодарности
93
и она сказала, что чувствует себя так, как если бы ее накормили
совершенно удовлетворительно.
Ей также пришло в голову, что ее грудное вскармливание
и младенчество, возможно, были счастливее, чем ей казалось ретро¬
спективно. К тому же она испытывала большую надежду касательно
будущего и результата анализа. Пациентка полнее осознала ту часть
себя, которая никак не была известна ей в других отношениях. Она
полностью осознала, что завидовала многим людям и ревновала
их, но не могла признать этого в достаточной мере по отношению
к аналитику, поскольку было слишком болезненно допускать, что она
недовольна мною из-за успеха анализа, на котором сосредоточились
ее надежды. На этом сеансе после интерпретации этого ее зависть
уменьшилась; способность к наслаждению и благодарности вышла
на первый план, и она смогла пережить счастливое кормление. Эту
эмоциональную ситуацию пришлось прорабатывать снова и снова
как в позитивном, так и в негативном переносе до тех пор, пока
не был достигнут более устойчивый результат.
Обнаруживается, что некоторые пациенты очень даже способны
выражать свою неприязнь к аналитику или критиковать его; но это
фундаментальным образом отличается от осознания того, что,
по сути, именно они своей завистью портят аналитика и его работу.
Завистливая часть Самости отщепляется, но усиливает свою мощь
и способствует негативной терапевтической реакции.
Вернемся к обсуждаемой пациентке. Именно благодаря
созданию для нее возможности постепенно свести вместе отще¬
пленные по отношению к аналитику части ее Самости и благодаря
ее признанию того, сколь ревнива и потому подозрительна она была
ко мне, а в первую очередь к своей матери, возник опыт счастли¬
вого кормления. Это было связано с переживаниями благодарности.
В ходе анализа зависть уменьшилась, а переживания благодарности
стали более частыми и длительными.
Вскользь я бы упомянула, что полное возрождение эмоций,
пережитых в опыте самого раннего кормления, в ситуации переноса
может происходить не только у детей, но и у взрослых. К примеру,
во время сеанса возникает очень сильное чувство голода или жажды,
и оно проходит после интерпретации, которая, как считается, удовлет¬
ворила его. Один из моих пациентов, переполняемый подобными
94
Исследование зависти и благодарности
переживаниями, вставал с кушетки и обвивал руками секцию арки,
отделявшей одну часть моей комнаты для консультаций от другой.
В конце такого сеанса я неоднократно слышала выражение «меня
хорошо накормили». Хороший объект в его самой ранней прими¬
тивной форме, в форме матери, заботящейся о ребенке и кормящей
его, был обретен вновь.
Мой следующий пример — пациентка, которую я описала бы как
вполне нормальную. С течением времени она все сильнее и сильнее
осознавала зависть, испытываемую к старшей сестре и матери.
Зависти к сестре противодействовало переживание сильного интел¬
лектуального превосходства, на самом деле имевшего основания,
и бессознательное переживание того, что сестра чрезмерно невро¬
тична. Зависти к матери противодействовали очень сильные пере¬
живания любви к ней и признание ее хорошести.
Пациентка рассказала сновидение, в котором она была одна
в железнодорожном вагоне с женщиной, которую могла видеть
только со спины; та прислонилась к двери купе, и была большая
опасность, что она выпадет. Пациентка крепко держала ее, одной
рукой вцепившись в ремень; другой рукой она писала записку о том,
что в этом купе доктор занят пациентом и его не надо беспокоить,
и прикрепила эту записку к окну.
К этому сновидению были следующие ассоциации: пациентка
считала, что фигура, которую она крепко схватила, была частью ее
самой, причем сумасшедшей частью. В сновидении у нее было настой¬
чивое переживание того, что она не должна дать женщине выпасть,
а должна удержать ее в купе (означающем ее саму) и справиться
с ней. Ассоциации к волосам, единственное, что было видно сзади,
были связаны со старшей сестрой. Дальнейшие ассоциации привели
к признанию соперничества и зависти к ней, восходящим к периоду,
когда пациентка была еще ребенком, а за ее сестрой уже ухаживали.
Эти ассоциации вели также к особому платью, которое носила
ее мать и которым пациентка, будучи ребенком, восхищалась
и которого жаждала. Это платье очень четко показывало форму
грудей, и более очевидным, чем когда-либо ранее, стало (хотя ничего
из этого не было совершенно новым) то, что именно материнской
груди первоначально она завидовала и именно ее портила в своих
переживаниях.
Исследование зависти и благодарности
95
Я сказала, что пациентка считала, что она должна была держать
сумасшедшую, отщепленную часть самой себя, хотя эта сумас¬
шедшая часть была связана и с интернализацией невротической
сестры. В результате этого осознания, последовавшего за снови¬
дением, у пациентки, у которой были причины считать себя вполне
нормальной, появилось переживание сильного удивления и шока.
Благодаря осознанию этого возникло усиленное переживание вины
как перед сестрой, так и перед матерью, что привело к дальней¬
шему пересмотру самых ранних отношений. Она достигла гораздо
более сочувственного понимания неполноценности сестры и стала
переживать, что не любила ее в достаточной мере. Она обнаружила
и то, что в раннем детстве любила ее намного сильнее, чем осозна¬
вала это.
Переживание пациенткой того, что она должна была крепко
держать эту фигуру, означало, что ей следовало больше помогать
сестре, как бы не давать ей упасть; и это переживание теперь было
испытано заново в связи с интернализированной сестрой. Пересмотр
самых ранних ее отношений был связан с изменениями внутренней
ситуации, в особенности с изменениями переживаний по отношению
к интроецированным ранним объектам. Тот факт, что сестра репре¬
зентировала и сумасшедшую часть ее самой, отчасти оказался
проекцией ее собственных шизоидных и параноидных переживаний
на сестру, но именно с осознанием этого уменьшилось расщепление
ее Я, и произошла более полная интеграция.
Оказалось, что в обоих этих случаях — и это применимо
к другим случаям — отношение к аналитику как к внутреннему
объекту имеет фундаментальное значение. Говоря в общем, когда
страх по поводу зависти и ее последствий достигает наивысшей
точки, пациент в различной степени переживает, что его преследует
аналитик как внутренний недовольный завистливый объект, нару¬
шающий его жизнь, работу и деятельность. Когда это происходит,
хороший объект, а вместе с ним и внутренняя безопасность считаются
потерянными. Мои наблюдения показали, что, когда на любой
жизненной стадии серьезно нарушается отношение к хорошему
объекту, не только теряется внутренняя безопасность, но и начинает
ухудшаться характер. Преобладание внутренних преследующих
объектов усиливает деструктивные импульсы; если же хороший
96
Исследование зависти и благодарности
объект установлен хорошо, идентификация с ним усиливает способ¬
ность к любви и конструктивные импульсы. Это соответствует
гипотезе, выдвинутой мною в данной статье: если хороший объект
глубоко укоренен, временным нарушениям можно противостоять,
при этом закладывается основа психического здоровья, формиро¬
вания характера и успешного развития Я.
Выше я предположила, что интернализированный преследу¬
ющий объект, который из-за проекции на него зависти индивида
считается недовольным и завистливым, переживается особенно
опасным потому, что оказывает воздействие, препятствующее
всем попыткам репарации и креативности. Этим конструктивным
попыткам больше всего мешает зависть, поскольку объект, который
предстоит восстановить, в то же самое время атакуется и обесце¬
нивается завистью. Поскольку эти переживания переносятся
на аналитика, неспособность совершить репарацию, проявляю¬
щаяся в неспособности сотрудничать в анализе вкупе с вышеупомя¬
нутыми факторами, формирует часть негативной терапевтической
реакции. Мы должны быть готовы к длительной работе, если хотим
достичь лучшего и более стабильного баланса в глубинных слоях,
в которых берут начало зависть и деструктивные импульсы. Я всегда
была убеждена в важности открытия Фрейдом того, что прора-
батывание — одна из важных задач анализа. Мой опыт анализа
процессов, с помощью которых отщепляется глубоко ненавидимая
и презираемая часть личности, а также попытки устранить это
расщепление и вызвать интеграцию еще сильнее углубили данное
убеждение.
Здесь я могу лишь затронуть флуктуацию и те трудности,
с которыми мы сталкиваемся, анализируя процессы расщепления,
связанные с анализом зависти. К примеру, пациент испытал благо¬
дарность и одобрение умения аналитика, но это самое умение
и становится причиной трансформации восхищения в зависть.
Зависти может противодействовать гордость за то, что у него
хороший аналитик. Но если эта гордость пробуждает собственниче¬
ство и жадность, происходит возвращение к установке младенческой
жадности, которую можно выразить следующими словами: у меня
есть все, что я хочу; хорошая мать принадлежит только мне. Весьма
вероятно, что такая жадная контролирующая установка склонна
Исследование зависти и благодарности
97
портить отношение к хорошему объекту. Вина за деструктивную
зависть вскоре может привести к другой защите: я не хочу ранить
аналитика (мать), я, скорее, воздержусь от принятия ее даров.
Такая установка, в свою очередь, может с легкостью вызвать вину
за непринятие помощи аналитика.
Каждое изменение из только что перечисленных мною нужно
анализировать по мере их возникновения в ситуации переноса.
Именно прорабатывая множество защит и эмоции, лежащие
в основе этих защит, мы можем вовремя помочь пациенту достичь
лучшего баланса. С этой целью мы должны вновь и вновь анали¬
зировать процессы расщепления, что, как я теперь думаю, является
наиболее сложной частью аналитической процедуры. Поскольку
никакой страх не может испытываться без использования Я всех
доступных защит, эти процессы расщепления играют важную роль
защиты от персекуторных и депрессивных страхов. Мне кажется,
осознание зависти и вреда, который она наносит любимому объекту,
а также глубокие страхи, вызываемые этим осознанием, способ¬
ствуют сильному сопротивлению, которое мы встречаем при
попытках аннулировать расщепление и сделать шаги в интеграции.
В ситуации переноса очень важно наблюдать за каждой деталью,
проливающей свет на самые ранние трудности. В этом отношении
мы иногда обнаруживаем, что даже сильный позитивный перенос
может быть обманчивым, поскольку может быть основан на идеали¬
зации и сокрытии ненависти и зависти, которые отщеплены.
Я уже описывала, сколь болезненно для пациента осознавать
свою вредную портящую зависть к любимой матери и почему
сопротивление такому прозрению столь сильно. Тем не менее, когда
пациент благодаря аналитической процедуре сталкивается лицом
к лицу с ненавидимой и презираемой отщепленной частью своей
личности, это зачастую переживается как шок и ведет к депрессии.
Переживание вины, возникающее в результате осознания деструк¬
тивной зависти, может привести к тому, что пациент на время будет
затормаживать свои способности. С совершенно иной ситуацией
мы сталкиваемся, когда устранение расщепления переживается
как невыносимое, следствием чего является усиление всемогу¬
щественных и даже мегаломанических фантазий. Это может
быть переломной стадией, потому что пациент может прибегнуть
98
Исследование зависти и благодарности
к усилению своих враждебных установок. Так он переживает,
будто оправданы и его ненависть к аналитику и то, что он, пациент,
считает, будто превосходит аналитика, а тот недооценивает его.
Он считает, что все достигнутое в анализе было его собственным
достижением. Вернемся к ранней ситуации: младенцем пациент
иногда переживал, что превосходит родителей; я также сталкива¬
лась с фантазиями, что он или она будто бы сотворил(а) мать либо
породил(а) ее и что он/она обладает материнскими грудями. Таким
образом, это мать украла у пациента грудь, а не пациент обокрал
ее. Проекция, всемогущество и преследование в таком случае
достигают своего пика.
Я делаю акцент на трудностях, возникающих в определенные
моменты анализа пациентов, чья зависть конституционально сильна;
однако нам надо помнить, что люди, анализ которых так и не дошел
до таких глубин или которые вообще никогда не подвергались
анализу, могут испытывать подобные трудности и даже распад,
поскольку при определенных обстоятельствах действуют и могут
возникнуть лежащие в их основе зависть и страхи. Не будучи
сверхоптимистичной, поскольку осознаю трудности и ограни¬
чения психоаналитической терапии, считаю анализ этих глубоких
и серьезных нарушений во многих случаях гарантией от потенци¬
альной опасности, являющейся результатом чрезмерно завистливых
и всемогущественных установок.
Понимание, достигнутое в процессе интеграции, шаг за шагом
ведет к тому, что пациент признает существование опасных частей
своей Самости; он становится способным принять это, потому что
наряду с усилением интеграции увеличивается способность к любви,
а зависть и ненависть смягчаются. Боль, которую испытывает
пациент в ходе этих процессов, постепенно уменьшается улучше¬
ниями, связанными с интеграцией. К примеру, пациенты становятся
способными принимать решения, к чему прежде не могли приступить,
а в общем — свободнее использовать свои дарования. Это связано
с ослаблением торможения способности совершить репарацию.
Их силы наслаждения могут увеличиваться многими способами,
и надежда возникает вновь и вновь.
Обогащение личности интеграцией отщепленных частей
Самости — жизненно важный процесс. Наряду с ненавистью,
Исследование зависти и благодарности
99
завистью и деструктивностью в ходе анализа были потеряны другие
важные части личности, которые обретаются вновь.
Фрейд считал ряд факторов конституциональными. К примеру,
на его взгляд, анальная эротика у многих людей является конститу¬
циональным фактором.
В данной работе я особо подчеркивала то, что зависть, жад¬
ность, ненависть и переживания преследования по отношению
к первоначальному объекту, материнской груди, в значительной
степени являются врожденными. Я связала эти конституцио¬
нальные факторы с превосходством того или иного влечения
в предполагаемом Фрейдом слиянии влечений к жизни и смерти.
Абрахам тоже верил во врожденные факторы. В частности он
открыл конституциональный элемент в силе оральных импульсов,
которые связал с этиологией маниакально-депрессивного забо¬
левания. Он обнаружил, что зависть является оральной чертой,
но — ив этом мои взгляды отличаются от его — предположил,
что зависть и враждебность принадлежат более поздней, орально-
садистической, стадии. Абрахам упоминал о зависти как об аналь¬
ной черте, однако берущей начало в оральной фазе. Он не говорил
о благодарности, но описывал щедрость как оральное свойство1.
Эйслер подчеркивал конституциональный фактор орального эро¬
тизма и признавал зависть оральной чертой2. Моя концепция
зависти также включает анально-садистические тенденции, выра¬
жающиеся в расщеплении, проекции и внесении плохости сначала
в грудь, а затем и в тело матери. То, что с начала жизни действуют
не только орально-садистические, но и уретрально- и анально-
садистические тенденции, я предположила уже в «Психоанализе
детей»3.
Существование конституциональных факторов указывает
на ограничения психоаналитической терапии. Хотя я вполне
1 «Дополнения к учению об анальном характере» [Abraham, K. Ergänzung zur
Lehre vom Analcharakter. // I. Z. P. — 1923. — Jahrg. IX. — H. 1, March. —
S. 27—47].
2 Eisler, M.J. Pleasure in sleep and the disturbed capacity for sleep. A contribution to
the study of the oral phase of the development of the libido. // I. J. PA. — 1922. —
Vol. 3. - P. 30-42.
3 [(1932b). Наст. изд. Т. III.]
100
Исследование зависти и благодарности
осознаю их, опыт научил меня, что в ряде случаев мы, тем
не менее, способны осуществлять фундаментальные благопри¬
ятные изменения.
Я обнаружила, что всякий раз, когда интеграция происходит
полнее и пациент способен в известной мере принять ненавидящую
и ненавидимую часть своей личности, он ретроспективно надежнее,
чем в младенчестве, устанавливает первоначальный хороший
объект. Поэтому мы можем посмотреть на аспекты техники,
которые я пытаюсь описать, под другим углом. С самого начала все
эмоции привязываются к первому объекту. Если деструктивные
импульсы, зависть и параноидный страх чрезмерны, младенец грубо
искажает и преувеличивает каждую испытываемую им фрустрацию
из внешних источников, грудь же матери превращается внешне
и внутренне преимущественно в преследующий объект. В таком
случае даже фактические удовлетворения не могут быть приняты
в достаточной мере и не могут достаточно противодействовать персе-
куторному страху. Возвращая анализ к самому раннему младенче¬
ству, мы даем пациенту возможность возродить фундаментальные
ситуации — возрождение, о котором я часто говорила как о «воспо¬
минаниях в переживаниях». Это значит, что ретроспективно пациент
переживает ранние фрустрации успешнее. Средством, которым это
достигается, является анализ негативного и позитивного переноса,
возвращающий нас к самым ранним объектным отношениям. Если
нам это удается, пациент осознает свои деструктивные импульсы
и проекции, следовательно, пересматривает первые объектные
отношения и ретроспективно надежнее устанавливает свой хороший
объект, в частности, устанавливая в переносе аналитика в качестве
хорошего объекта. Это может произойти лишь, если в результате
анализа теряют силу процессы расщепления, в значительной степени
использовавшиеся как защита от преследования и вины. Таким
образом, более интегрированное Я становится способным испыты¬
вать вину и переживать ответственность, с чем оно было не способно
столкнуться в младенчестве; происходит синтез объекта, а потому
становится возможным смягчение ненависти любовью; жадность
же и зависть, являющиеся следствием деструктивных импульсов,
теряют силу. Именно в этих направлениях может быть успешным
психоанализ психотиков.
Исследование зависти и благодарности
101
Выразим это по-другому: персекуторный страх и шизоидные
механизмы уменьшаются последовательным анализом негатив¬
ного, а также позитивного переноса, и пациент может проработать
депрессивную позицию. Когда его первоначальная неспособность
установить хороший объект в некоторой степени преодолева¬
ется, способность к наслаждению и одобрению даров, полученных
от хорошего объекта, возрастает шаг за шагом, зависть уменьшается
и благодарность становится возможной. Эти изменения распро¬
страняются на многие аспекты личности пациента и простираются
от самой ранней эмоциональной жизни до взрослых переживаний
и отношений. В анализе влияний ранних нарушений на целостное
развитие заключается, полагаю, величайшая наша надежда
на помощь нашим пациентам.
Зависть и благодарность1
(1957Ь)
1 Хочу выразить глубокую благодарность своей подруге Лоле Брук, работав¬
шей вместе со мной во время подготовки данной книги [«Зависть и благодар¬
ность»], а также других моих статей. У нее редкое понимание моей работы, она
помогала мне формулировками и критикой содержания на каждой стадии. Мои
благодарности причитаются также д-ру Эллиотту Жаку, внесшему ряд ценных
предложений, когда книга была еще рукописью, и помогшему мне обработкой
доказательств. Кроме того, я обязана мисс Джудит Фэй, которой стоило боль¬
шого труда составить указатель.
Предварительные замечания издателей
Издание на английском языке:
1957: Envy and Gratitude. — London: Tavistock, 1957. — 101 p.
Настоящий текст в продолжение предыдущего дает более развернутое и
детализированное описание феноменологии и значения ранних пережи¬
ваний зависти, а также компенсирующей ее деструктивные аспекты благо¬
дарности.
Перевод с английского С.Г. Эжбаевой.
]\/1ного лет я интересуюсь самыми ранними источниками двух
хорошо известных установок — зависти и благодарности. Я пришла
к выводу, согласно которому зависть является весьма действенным
фактором, в корне подрывающим переживания любви и благодар¬
ности, поскольку она оказывает влияние на самое раннее из всех
отношений — на отношение к матери. Фундаментальная важность
этого отношения для всей эмоциональной жизни индивида была
обоснована в ряде работ по психоанализу, и я думаю, что, изучая
дальше тот самый фактор, который на этой ранней стадии может
быть весьма нарушающим, я добавила некую значимость своим
открытиям касательно инфантильного развития и формирования
личности.
Я считаю, что зависть — это орально- и анально-садистическое
выражение деструктивных импульсов, действующих с начала жиз¬
ни, и что у этого есть существенное основание. Эти заключения
имеют определенные важные элементы, общие с работой Карла
Абрахама, и все же подразумевают некоторые отличия от нее.
Абрахам обнаружил, что зависть — оральная черта, однако —
и в этом мои взгляды отличаются от его — он сделал вывод,
что зависть и враждебность действуют в более поздний период,
который, согласно его гипотезе, конституирует вторую, орально¬
садистическую, стадию. Абрахам не говорил о благодарности,
но он описал щедрость как оральное свойство. Он считал анальные
элементы важным компонентом зависти и подчеркивал их проис¬
хождение из орально-садистических импульсов.
Дальнейший фундаментальный пункт согласия — предполо¬
жение Абрахама о конституциональном элементе силы оральных
импульсов, которую он связал с этиологией маниакально-депрес¬
сивного заболевания.
Прежде всего и работа Абрахама, и моя более полно и более
глубоко выявляют значение деструктивных импульсов. В напи¬
санном в 1924 году «Опыте истории развития либидо на основе
[105]
106
Зависть и благодарность
психоанализа душевных расстройств»1 Абрахам не упомянул
гипотезу Фрейда о влечениях к жизни и смерти, хотя работа «По ту
сторону принципа удовольствия»2 была опубликована за четыре
года до этого. Тем не менее Абрахам в своей книге исследует корни
деструктивных импульсов и использует это понимание этиологии
психических нарушений более специфично, чем когда-либо ранее.
Мне кажется, что, хотя он и не использовал концепцию влечений
к жизни и смерти Фрейда, его клиническая работа, особенно
анализ первых подвергнутых анализу маниакально-депрессивных
пациентов, была основана на понимании, полученном им в этом
направлении. Я бы сделала вывод, что ранняя смерть Абрахама
помешала полному осознанию им последствий своих собственных
открытий, а также их существенной связи с открытием Фрейдом
двух влечений.
Поскольку я собираюсь опубликовать «Зависть и благодар¬
ность» три десятилетия спустя после смерти Абрахама, источником
великого удовлетворения для меня является то, что моя работа
способствует растущему признанию полного значения открытий
Абрахама.
I
Здесь я намерена выдвинуть некоторые предположения, каса¬
ющиеся самой ранней эмоциональной жизни младенца, а также
сделать выводы о взрослой жизни и психическом здоровье.
Открытиям Фрейда свойственно то, что исследование прошлого
пациента, его детства, бессознательного является предпосылкой
понимания его взрослой личности. Фрейд обнаружил эдипов
комплекс у взрослых и реконструировал из такого материала
не только детали эдипова комплекса, но и время его протекания.
Открытия Абрахама существенно усилили этот подход, который
стал характерным для психоаналитического метода. Мы должны
1 [Abraham, K. Versuch einer Entwicklungsgeschichte der Libido auf Grund der
Psychoanalyse seelischer Störungen. — Wien, Leipzig, Zürich: Internationaler
Psychoanalytischer Verlag, 1924. — 96 s.]
2 [Freud, S. Jenseits des Lustprinzips (1920g). // G. W. — Bd. XIII. — S. 1—69.]
Зависть и благодарность
107
помнить и то, что, по Фрейду, сознательная часть психики разви¬
вается из бессознательной. Поэтому, прослеживая до раннего
младенчества материал, обнаруженный прежде всего в анализе
маленьких детей, а позднее и взрослых, я следовала теперь широко
известной в психоанализе процедуре. Наблюдения за малень¬
кими детьми вскоре подтвердили открытия Фрейда. Полагаю,
ряд выводов, к которым я пришла касательно значительно более
ранней стадии, первых лет жизни, тоже можно подтвердить наблю¬
дением. Право — на самом деле необходимость — реконструиро¬
вать из предоставленного нашими пациентами материала детали
и данные о более ранних стадиях убедительно описано Фрейдом
в следующем отрывке.
«Желаемое — это надежная и во всех существенных аспектах
полная картина забытых лет жизни пациента... Его [психоаналитика]
работа по конструкции или, если предпочтительно, по реконструкции
во многом совпадает с работой археолога, раскапывающего разру¬
шенное и погребенное жилище или сооружение прошлого. Обе работы,
собственно, идентичны, за исключением того, что аналитик работает
в лучших условиях и располагает большим вспомогательным материалом,
потому что он хлопочет о том, что еще живо, а не о разрушенном объекте,
и, возможно, есть еще другая причина. Но как археолог выстраивает
перегородки здания из сохранившихся остатков стен, определяет количе¬
ство и расположение колонн по углублениям в полу и воссоздает былые
настенные украшения и фрески из остатков, найденных в руинах, точно
так же действует и аналитик, когда делает выводы из фрагментов воспо¬
минаний, из ассоциаций, из активных проявлений анализируемого. Оба
они имеют неоспоримое право реконструировать посредством допол¬
нения и соединения сохранившихся остатков. Оба они, более того, имеют
одни и те же трудности и источники ошибки... Аналитик, как мы сказали,
работает в более благоприятных условиях, нежели археолог, поскольку
в его распоряжении есть материал, которому не может быть эквивалента
при раскопках, например повторения реакций, происходящих из раннего
периода, и все то, что перенос выявляет в этих повторениях ... Все это
существенное сохраняется; даже то, что кажется полностью забытым,
как-то и где-то еще существует, только погребено и сделано недоступным
для индивида. Как известно, можно подвергнуть сомнению, может ли
какое-либо психическое образование действительно подвергнуться
108
Зависть и благодарность
полному разрушению. Это лишь вопрос аналитической техники, удастся
ли полностью обнаружить сокрытое»1.
Опыт научил меня тому, что сложность полностью развившейся
личности можно понять, лишь добившись проникновения в психику
ребенка и проследив ее развитие в дальнейшей жизни. То есть анализ
направляется от взрослой жизни к младенчеству и через промежу¬
точные стадии обратно к взрослой жизни повторяющимся движением
туда-обратно в соответствии с преобладающей ситуацией переноса.
На протяжении всей своей работы я придавала фундамен¬
тальное значение первому объектному отношению ребенка —
отношению к материнской груди и матери — и сделала вывод,
что если этот первоначальный объект, который интроецируется,
укореняется в Я относительно надежно, закладывается основа
удовлетворительного развития. Этой связи способствуют врож¬
денные факторы. Под влиянием оральных импульсов грудь
инстинктивно считается источником питания и, соответственно,
в более глубоком смысле — самой жизни. Эта психическая
и физическая близость к несущей удовлетворение груди в какой-то
мере восстанавливает, если все идет хорошо, утраченное прена¬
тальное единство с матерью, а также сопутствующее ему пере¬
живание безопасности. Это во многом зависит от способности
младенца в достаточной мере загрузить грудь или ее символиче¬
ский репрезентант — бутылочку; таким способом мать превраща¬
ется в любимый объект. Вполне возможно, то, что в пренатальном
состоянии он являлся частью матери, способствует врожденному
переживанию того, что вне его есть нечто, что даст ему все, что
нужно, и все, чего он желает. Хорошая грудь вбирается и стано¬
вится частью Я, а младенец, который сначала был внутри матери,
теперь имеет мать внутри себя.
Хотя пренатальное состояние, без сомнения, подразумевает
пережизание единства и безопасности, то насколько это состояние
остается ненарушенным, должно зависеть от психологического
и физического состояния матери и, возможно, от определенных,
до сих пор не исследованных факторов у неродившегося младенца.
1 «Конструкции в анализе» [Freud, 5. Konstruktionen in der Analyse (1937d). //
G. W. — Bd. XVI. — S. 44—45].
Зависть и благодарность
109
Поэтому мы можем считать универсальное вожделение пренаталь¬
ного состояния отчасти выражением побуждения к идеализации. Если
мы рассмотрим это вожделение в свете идеализации, то обнаружим,
что один из источников сильного персекуторного страха активи¬
зирован рождением. Можно предположить, что эта первая форма
страха, возможно, распространяет свое влияние на неприятные пере¬
живания еще неродившегося младенца, которые наряду с пережива¬
нием безопасности в утробе предвещают двойственное отношение
к матери: хорошая и плохая грудь.
Внешние обстоятельства играют жизненно важную роль
в первоначальном отношении к груди. Если рождение было трудным
и, в особенности, если привело к осложнениям, таким как кисло¬
родное голодание, происходит нарушение адаптации к внешнему
миру, а отношение к груди начинается весьма неблагоприятно.
В таких случаях ухудшается способность ребенка испытывать новые
источники удовлетворения, вследствие чего он не может интернали¬
зировать действительно хороший первоначальный объект в доста¬
точной мере. К тому же достаточно ли кормят ребенка и заботятся
о нем, в полной ли мере получает мать удовольствие от заботы
о ребенке или она тревожна и у нее есть психологические трудности,
связанные с кормлением, — все эти факторы влияют на способность
младенца принимать молоко с удовольствием и интернализировать
хорошую грудь.
Элемент фрустрации грудью обязательно входит в самое раннее
отношение младенца к ней, потому что даже ситуация счастливого
кормления не может полностью заменить пренатального единства
с матерью. Кроме того, вожделение младенцем неистощимой
и всегда присутствующей груди ни в коем случае не является резуль¬
татом лишь либидинозных желаний и тяги к пище, поскольку даже
на самых ранних стадиях побуждение получать постоянное доказа¬
тельство материнской любви коренится главным образом в страхе.
Борьба между влечениями к жизни и смерти, а также возникающая
в результате угроза уничтожения Самости и объекта деструктив¬
ными импульсами есть фундаментальные факторы первоначального
отношения младенца к матери, поскольку его желания подразуме¬
вают, что грудь, а вскоре и мать, должны покончить с этими деструк¬
тивными импульсами и с болью персекуторного страха.
110
Зависть и благодарность
Наряду со счастливыми переживаниями неизбежные обиды
усиливают врожденный конфликт между любовью и ненавистью,
в своей основе фактически конфликт между влечениями к жизни
и смерти, и имеют результатом переживание того, что существуют
хорошая грудь и плохая грудь. Как следствие, ранняя эмоциональная
жизнь характеризуется чувством потери и возвращения хорошего
объекта. Говоря о врожденном конфликте между любовью и ненави¬
стью, я подразумеваю, что способность и к любви, и к деструктивным
импульсам является в некоторой степени конституциональной, хотя
и варьирующейся индивидуально по силе, и с самого начала взаимо¬
действующей с внешними условиями.
Я неоднократно выдвигала гипотезу, согласно которой перво¬
начальный хороший объект, грудь матери, формирует ядро Я
и жизненно важно способствует его росту, и часто описывала, как
младенец переживает, что он конкретно интернализирует грудь
и молоко, которое она дает. В его психике есть также некая неопреде¬
ленная связь между грудью и другими частями и аспектами матери.
Я бы не стала предполагать, что грудь для него — лишь физиче¬
ский объект. Все его желания влечений и бессознательные фантазии
насыщают грудь качествами, далеко выходящими за пределы факти¬
ческого кормления, которое она дает1.
В анализе наших пациентов мы обнаруживаем, что грудь
в хорошем ее аспекте является прототипом материнской хорошести,
неиссякаемого терпения и щедрости, а также креативности. Именно
эти фантазии и потребности влечений обогащают первоначальный
объект настолько, что он остается основой надежды, доверия и веры
в хорошесть.
Данная книга рассматривает особый, коренящийся в ораль-
ности, аспект ранних объектных отношений и процессов интерна¬
1 Все это переживается младенцем значительно примитивнее, нежели может
выразить язык. Когда эти довербальные эмоции и фантазии возрождаются
в ситуации переноса, они появляются как «воспоминания в переживаниях», как
бы я их назвала, реконструируются и облекаются в слова с помощью аналити¬
ка. Подобным образом приходится использовать слова, когда мы реконструи¬
руем и описываем другие явления, соответствующие ранним стадиям разви¬
тия. Фактически мы не можем переводить язык бессознательного в сознание,
не предоставив для этого слов из нашей сознательной области.
Зависть и благодарность
111
лизации. Я имею в виду влияние зависти на развитие способности
к благодарности и счастью. Зависть способствует трудностям
младенца в выстраивании хорошего объекта, поскольку он считает,
будто удовлетворение, которого он был лишен, фрустрировавшая его
грудь хранила для себя1.
Необходимо разграничить зависть, ревность и жадность.
Зависть — это злое переживание того, что кто-то другой обладает
и наслаждается чем-то желанным, импульс зависти состоит в том,
чтобы это отнять или испортить. Более того, зависть подразумевает
отношение субъекта только к одному человеку и восходит к самому
раннему исключительному отношению с матерью. Ревность основана
на зависти, но включает в себя отношение по меньшей мере к двум
людям; она связана главным образом с любовью, которая, как считает
субъект, должна быть его, но которая у него отнята либо пребывает
в опасности быть отнятой соперником. В повседневном понимании
ревности мужчина или женщина переживают, что кто-то лишит их
любимого человека.
Жадность — это страстная и ненасытная тяга, превышающая
то, что субъекту необходимо и что объект способен и хочет дать.
На бессознательном уровне жадность направлена в основном на то,
чтобы вычерпать, высосать досуха и сожрать грудь: то есть ее целью
является деструктивная интроекция; тогда как зависть не только
1 В ряде работ, «Психоанализ детей» [(1932Ь). Наст. изд. Т. III], «Ранние
стадии эдипова конфликта» [(1928а). Наст. изд. Т. I. С. 289—308], «Неко¬
торые теоретические выводы относительно эмоциональной жизни младенца»
[(1952е). Наст. изд. Т. V. С. 186—230], я говорила о зависти, возникающей
из орально-, уретрально- и анально-садистических источников на протя¬
жении самых ранних стадий эдипова комплекса, и связывала ее с желанием
испортить то, чем обладает мать, в особенности отцовский пенис, который
в фантазии младенца она содержит. Уже в работе «Невроз навязчивости
у шестилетней девочки», прочитанной в 1924 году, но неопубликованной до
появления в «Психоанализе детей» [гл. III], заметную роль играла зависть,
связанная с орально-, уретрально- и анально-садистическими атаками на тело
матери. Однако я не связывала эту зависть именно с желанием отнять и ис¬
портить груди матери, хотя очень близко подошла к этим выводам. В статье
«Об идентификации» [(1955Ь). Наст. том. С. 31—78] я рассматривала зависть
как очень важный фактор проективной идентификации. Еще в «Психоанали¬
зе детей» я предположила, что у самых маленьких детей действуют не только
орально-садистические, но и уретрально-садистические, а также анально¬
садистические тенденции.
112
Зависть и благодарность
пытается ограбить таким образом, но и внести в мать, прежде всего
в ее грудь, плохость, главным образом, плохие экскременты и плохие
части Самости, дабы испортить и разрушить ее. В самом глубоком
смысле это означает разрушение ее креативности. Этот процесс,
исходящий из уретрально- и анально-садистических импульсов,
в другой работе1 я обозначила как деструктивный аспект проек¬
тивной идентификации, начинающейся с самого начала жизни2.
Одно существенное различие жадности и зависти, хотя четкой
разграничительной линии между ними провести нельзя, состоит
в том, что жадность главным образом связана с интроекцией,
а зависть — с проекцией.
Согласно Краткому Оксфордскому словарю3 ревность обозна¬
чает, что кто-то другой взял или ему дали «хорошее», по праву
принадлежащее индивиду. В этом контексте я бы интерпретировала
«хорошее» в основном как хорошую грудь, мать, любимую личность,
которую забрал кто-то другой. Согласно «Английским синонимам»
Крэбба4 «...Ревность боится потерять то, что имеет; зависти больно
видеть у другого то, что она хочет для себя... Завистливому человеку
становится дурно при виде удовольствия. Ему по себе лишь при
несчастьях других. Поэтому все попытки удовлетворить завистли¬
вого тщетны». Ревность, согласно Крэббу, есть «оказанная объекту
высокая либо низкая страсть. В первом случае это конкуренция,
обостренная боязнью. Во втором случае это жадность, стимулиру¬
емая боязнью. Зависть всегда является базовой страстью, влекущей
за собой наихудшие страсти».
1 «Заметки о некоторых шизоидных механизмах» [(1946а). Наст. изд. T. V.
С. 69-101].
2 Д-р Эллиотт Жак привлек мое внимание к этимологическому корню слова
«зависть» в латинском invidia, происходящему от глагола invideo — смотреть
искоса, смотреть злобно или недоброжелательно, смотреть дурным глазом, ис¬
пытывать неприязнь или завидовать чему-либо. Раннее использование дается
во фразе из Цицерона, которая переводится как «вызывать несчастье своим
дурным глазом». Это подтверждает проведенную мною дифференциацию меж¬
ду завистью и жадностью с подчеркиванием проективного характера зависти.
3 [Shorter Oxford English Dictionary.]
4 [Crabb, G. English Synonyms Explained. — New York: Thomas Y. Crowell Com¬
pany, 1927.]
Зависть и благодарность
ИЗ
Общая установка к ревности отличается от установки к зависти.
На самом деле в некоторых странах (особенно во Франции) убийство,
вызванное ревностью, влечет за собой менее суровый приговор.
Причину этого различия следует искать в общем мнении, будто
убийство соперника может означать любовь к неверному человеку.
В вышерассмотренном термине это означает, что существует любовь
к «хорошему» и что любимый объект не поврежден, не испорчен, как
был бы поврежден или испорчен завистью.
Шекспировский Отелло в ревности разрушает объект, который
любит, и это, на мой взгляд, типично для того, что Крэбб описал как
«низкую страсть ревности» — жадность, стимулируемую боязнью.
В этой же пьесе встречается показательное упоминание ревности как
присущего психике качества:
Ревнивым в этом надобности нет.
Ревнуют не затем, что есть причина,
А только для того, чтоб ревновать.
Сама собой сыта и дышит ревность1.
Можно сказать, сам завистливый человек ненасытен, он никогда
не может удовлетвориться, потому что его зависть происходит извне
и потому всегда находит объект, чтобы сосредоточиться на нем.
Это также показывает тесную связь между ревностью, жадностью
и завистью.
Шекспир, кажется, не всегда дифференцировал зависть
и ревность; следующие строки из «Отелло» в полной мере раскры¬
вают значение зависти в том смысле, какой я здесь определила:
Ревности остерегайтесь,
Зеленоглазой ведьмы, генерал,
Которая смеется над добычей2.
Вспоминается высказывание «кусать руку, которая кормит
тебя», практически синонимичное кусанию, разрушению и порче
груди.
1 [Перевод Б. Пастернака.]
2 [То же.]
114
Зависть и благодарность
II
Моя работа научила меня, что первым объектом зависти
является кормящая грудь1, поскольку младенец считает, что она
обладает всем, чего он желает, и что в ней безграничный поток
молока и любовь, которые грудь хранит для своего собствен¬
ного удовлетворения. Его чувство обиды и ненависти усиливается
этим переживанием, результатом является нарушение отношения
к матери. Если зависть чрезмерна, это, на мой взгляд, указывает
на то, что параноидные и шизоидные черты аномально сильны и что
такого младенца можно считать больным.
В данном параграфе я говорю о первичной зависти к груди
матери, и это следует дифференцировать от ее более поздних форм
(присущих желанию девочки занять место матери, а также свой¬
ственных феминной позиции мальчика), в которых зависть фоку¬
сируется уже не на груди, а на матери, получающей пенис отца,
имеющей внутри себя детей, рожающей их и способной кормить их.
Я часто описывала садистические атаки на грудь матери как
детерминированные деструктивными импульсами. Здесь я хочу
добавить, что зависть дает этим атакам особый толчок. Это значит,
что когда я писала о вычерпывающей грудь и тело матери жадности,
о деструкции ее младенцев, а также о внедрении в мать плохих
экскрементов2, это давало общее представление о том, что позднее
я начала признавать завистливой порчей объекта.
Если мы считаем, что депривация усиливает жадность и персе-
куторный страх и что в психике ребенка существует фантазия
о неистощимой груди, являющейся его величайшим желанием,
становится понятно, как возникает зависть, даже если ребенка
кормят неадекватно. Кажется, переживания младенца таковы, что
1 Джоан Ривьер в статье «Ревность как механизм защиты»1^ проследила за¬
висть у женщин до инфантильного желания лишить мать грудей и испортить
их. Согласно ее открытиям ревность коренится в этой первичной зависти. Ее
статья содержит интересный материал, иллюстрирующий эти взгляды.
^ Riviere,}. Jealousy as a mechanism of defence. // I. J. PA. — 1932. —
Vol. 13. — S. 414-424.
2 См. «Психоанализ детей» [(1932b). Наст. изд. Т. III], где эти концепты игра¬
ют роль в ряде связей.
Зависть и благодарность
115
когда грудь лишает его, она становится плохой, поскольку хранит
молоко, любовь и заботу, связанные с хорошей грудью, для себя.
Он ненавидит и завидует тому, что считает скупой и испытывающей
неприязнь грудью.
Возможно, понятнее то, что зависть вызывает и удовлетво¬
ряющая грудь. Сам покой, с которым приходит молоко — хотя
младенец переживает удовлетворение от него, — тоже дает начало
зависти, потому что этот дар кажется чем-то столь недосягаемым.
Мы обнаруживаем, что эта примитивная зависть возрож¬
дается в ситуации переноса. К примеру, аналитик только что дал
интерпретацию, которая принесла пациенту облегчение и проду¬
цировала изменение настроения от отчаяния к надежде и доверию.
У некоторых пациентов или у того же самого пациента в другое
время эта полезная интерпретация может вскоре стать объектом
деструктивной критики. В таком случае она более не считается
чем-то хорошим, что он получил и испытал как обогащение. Его
критика может прицепиться к незначительным моментам; интер¬
претацию надо было дать раньше; она была слишком длинной
и нарушила ассоциации пациента; или она была слишком короткой,
и это значит, что он не был понят в достаточной мере. Завистливый
пациент выражает аналитику недовольство успехом его работы;
и если он считает, что аналитик и та помощь, которую он оказывает,
испорчены и обесценены его завистливой критикой, он не может
ни в достаточной мере интроецировать аналитика как хороший
объект, ни принять его интерпретации с подлинной убежденно¬
стью и ассимилировать их. Подлинная убежденность, как мы часто
видим у менее завистливых пациентов, подразумевает благодар¬
ность за полученный дар. Из-за вины за обесценивание оказанной
помощи завистливый пациент может считать, что недостоин извлечь
пользу из анализа.
Излишне говорить, что наши пациенты критикуют нас по ряду
причин, порой оправданно. Однако потребность пациента обесценить
аналитическую работу, которую он испытал на себе как полезную,
является выражением зависти. В переносе мы обнаруживаем корень
зависти, если прослеживаем эмоциональные ситуации, с которыми
сталкиваемся на ранних стадиях, до первичной. Деструктивная
критика особо очевидна у параноидных пациентов, позволя¬
116
Зависть и благодарность
ющих себе садистическое удовольствие пренебрежительно отно¬
ситься к работе аналитика, даже несмотря на то что она принесла
им некоторое облегчение. У этих пациентов завистливая критика
весьма открыта; у других она может играть столь же важную роль,
но остается невыраженной и даже бессознательной. По моему опыту,
медленный прогресс, который мы делаем в подобных случаях, тоже
связан с завистью. Мы обнаруживаем, что их сомнения и неуверен¬
ность в ценности анализа сохраняются. Происходит то, что пациент
отщепил завистливую и враждебную часть Самости и постоянно
представляет аналитику другие аспекты, которые считает более
приемлемыми. Тем не менее отщепленные части существенно влияют
на ход анализа, который в конечном итоге может быть эффективным,
лишь достигнув интеграции и имея дело с личностью в целом. Другие
пациенты избегают критики, испытывая спутанность. Эта спутан¬
ность не только является защитой, но и выражает неуверенность
в том, по-прежнему ли аналитик — хорошая фигура или он и та
помощь, которую он оказывает, стали плохими из-за враждебной
критики пациента. Эту неуверенность я проследила бы до пережи¬
ваний спутанности, являющихся одним из последствий нарушен¬
ного самого раннего отношения к груди матери. Младенец, который
вследствие силы параноидных и шизоидных механизмов, а также
толчка зависти не может разделить и успешно хранить отдельно друг
от друга любовь и ненависть, а соответственно, хороший и плохой
объект, подвержен спутанности по поводу того, что хорошо и плохо
в других отношениях.
Так, зависть вдобавок к факторам, открытым Фрейдом
и развитым далее Джоан Ривьер, играет важную роль в негативной
терапевтической реакции1.
Поскольку зависть и установки, которым она дает начало,
мешают постепенному выстраиванию хорошего объекта в ситуации
1 «Вклад в анализ негативной терапевтической реакции»а также Фрейд:
«Я и Оно»^.
w Riviere, ]. A contribution to the analysis of the negative therapeutic reac¬
tion. //1. J. PA. — 1936. — Vol. 17. — S. 304—320.
M Freud, 5. Das Ich und das Es (1923b). // G. W. — Bd. XIII. —
S. 237-289.
Зависть и благодарность
117
переноса, если на самой ранней стадии нельзя было принять и асси¬
милировать хорошую пищу и первоначальный хороший объект, это
повторяется в переносе и ход анализа ухудшается.
Прорабатывая предыдущие ситуации, в контексте аналитиче¬
ского материала возможно реконструировать, что пациент, будучи
ребенком, переживал по отношению к материнской груди. К примеру,
возможно, младенец испытывал обиду оттого, что молоко идет
слишком быстро или слишком медленно1, или оттого, что ему не давали
грудь, когда он сильнее всего желал ее, и потому, когда ему предла¬
гают грудь, он ее больше не хочет. Он отворачивается от нее и вместо
нее сосет пальцы. Когда он принимает грудь, он может пить недоста¬
точно или питание нарушается. У одних младенцев очевидны большие
трудности в преодолении таких обид. У других такие переживания,
пусть даже основанные на реальных фрустрациях, вскоре преодо¬
леваются; грудь принимается, и они в полной мере наслаждаются
питанием. В анализе мы обнаруживаем, что пациенты, которые, как
им рассказывали, принимали еду с удовлетворением и не выказывали
очевидных признаков только что описанных мною установок, отще¬
пили обиду, зависть и ненависть, которые тем не менее формируют
часть развития их характера. Эти процессы становятся совершенно
явными в ситуации переноса. Исходное желание доставить удоволь¬
ствие матери, жажда быть любимым, равно как и острая потреб¬
ность быть защищенным от последствий собственных деструк¬
тивных импульсов в анализе, можно обнаружить лежащими в основе
сотрудничества пациентов, чья зависть и ненависть отщеплены,
но формируют часть негативной терапевтической реакции.
Я часто упоминала о желании младенца неистощимой, всегда
присутствующей груди. Однако, как предполагалось в предыдущем
параграфе, он желает не только пищу; он также хочет освободиться
от деструктивных импульсов и персекуторного страха. Переживание
того, что мать всемогуща и что от нее зависит недопущение всякой
1 На самом деле ребенок, возможно, получил слишком мало молока, не получил
его в то время, когда его хотелось больше всего, либо получил его неправиль¬
но, к примеру, молоко шло слишком быстро или слишком медленно. То, каким
образом держали ребенка, удобно или нет, установка матери к кормлению, ее
удовольствие или страх от этого, давалась бутылочка или грудь — все эти фак¬
торы во всех случаях имеют огромное значение.
118
Зависть и благодарность
боли и зла из внутренних и внешних источников, также обнаружива¬
ется в анализе взрослых. Вскользь я бы сказала, что происходящие
в последнее время благоприятные изменения в кормлении детей,
по сравнению с довольно жестким способом кормления по распи¬
санию, не могут полностью предотвратить трудности младенца,
поскольку мать не может устранить его деструктивные импульсы
и персекуторный страх. Нужно рассмотреть еще один момент.
Излишне тревожная установка со стороны матери, которая, когда
бы младенец ни заплакал, немедленно предоставляет ему пищу,
не является полезной для младенца. Он переживает страх матери,
что усиливает его страх. У взрослых я встречала и обиду на то, что
им не разрешали плакать в достаточной мере, и они таким образом
упустили возможность выразить страх и горе (и тем самым получить
облегчение), так что ни агрессивные импульсы, ни депрессивные
страхи не нашли достаточного выхода. Интересно то, что Абрахам
в числе факторов, лежащих в основе маниакально-депрессивного
заболевания, упоминает и чрезмерную фрустрацию, и слишком
сильную снисходительность1. Поскольку фрустрация, если она
не чрезмерна, также является стимулом для адаптации к внешнему
миру и для развития чувства реальности. На самом деле опреде¬
ленное количество фрустрации, за которой следует удовлетворение,
может дать младенцу переживание того, что он сумел справиться
со страхом. Я также обнаружила, что неосуществленные желания
ребенка — в какой-то степени неисполнимые — являются важным
фактором, способствующим сублимациям и креативным видам
деятельности. Отсутствие конфликта у младенца, если такое гипоте¬
тическое состояние можно представить, лишило бы его обогащения
личности, а также важного фактора усиления Я, поскольку конфликт
и потребность преодолеть его являются фундаментальными элемен¬
тами креативности.
Из утверждения того, что зависть портит первоначальный
хороший объект и дает дополнительный толчок садистическим
атакам на грудь, возникают дальнейшие выводы. Грудь, атакуемая
1 «Опыт истории развития либидо на основе психоанализа душевных рас¬
стройств» [.Abraham, K. Versuch einer Entwicklungsgeschichte der Libido auf Grund
der Psychoanalyse seelischer Störungen. — Wien, Leipzig, Zürich: Internationaler
Psychoanalytischer Verlag, 1924. — 96 s.]
Зависть и благодарность
119
таким образом, утратила свою ценность, она стала плохой, потому
что ее искусали, а также испортили уриной и фекалиями. Чрезмерная
зависть увеличивает интенсивность таких атак и их продолжитель¬
ность и таким образом затрудняет для младенца возвращение поте¬
рянного хорошего объекта; тогда как садистические атаки на грудь,
в меньшей степени обусловленные завистью, проходят быстрее
и потому в психике младенца разрушают хорошесть объекта не так
сильно и надолго: грудь, которая возвращается и которой можно
наслаждаться, считается доказательством того, что она не повреж¬
дена и по-прежнему хорошая1.
Тот факт, что зависть портит способность к наслаждению,
в некоторой степени объясняет, почему зависть столь устойчива2.
Потому что именно наслаждение и благодарность, которым она
дает начало, смягчают деструктивные импульсы, зависть и жадность.
Взглянем на это с другого угла: жадность, зависть и персеку-
торный страх, связанные между собой, неизбежно усиливают друг
друга. Переживание нанесенного завистью вреда, возникающий
из этого сильный страх и происходящая в результате неуверен¬
ность в хорошести объекта оказывают эффект усиления жадности
и деструктивных импульсов. Всякий раз, когда в конечном итоге
объект считается хорошим, его тем более жадно желают и вбирают.
Это касается и пищи. В анализе мы обнаруживаем, что, когда пациент
сильно сомневается по поводу объекта, а потому и по поводу ценности
аналитика и анализа, он может цепляться к любым интерпретациям,
ослабляющим его страх, и склонен продлевать сеанс, потому что
хочет вобрать как можно больше из того, что в это время считает
хорошим. (Некоторые люди настолько опасаются своей жадности,
что особенно стремятся уйти вовремя.)
1 Наблюдения за детьми показывают нам кое-что из этих основополагающих
бессознательных установок. Как я говорила выше, некоторые неистово кричав¬
шие младенцы кажутся весьма счастливыми вскоре после того, как их начинают
кормить. Это означает, что они временно потеряли, но вернули свой хороший
объект. У других внимательные наблюдатели могут заметить сохраняющуюся
обиду и страх — даже несмотря на то что они на время уменьшены едой.
2 Ясно, что депривация, неудовлетворительное питание и неблагоприятные об¬
стоятельства усиливают зависть, поскольку нарушают полное удовлетворение,
и создается порочный круг.
120
Зависть и благодарность
Сомнения по поводу обладания хорошим объектом и соответ¬
ствующая неуверенность по поводу своих хороших переживаний
также способствуют жадности и неразборчивым идентификациям;
на таких людей легко оказывать влияние, потому что они не могут
доверять собственному суждению.
В отличие от младенца, который вследствие своей зависти
не сумел надежно выстроить хороший внутренний объект, ребенок
с сильной способностью к любви и благодарности имеет глубоко
укоренившееся отношение с хорошим объектом и может, не повреж¬
даясь в своей основе, противостоять временным состояниям зависти,
ненависти и обиды, возникающим даже у детей, которых любят
и о которых хорошо заботятся. Таким образом, когда эти негативные
состояния кратковременны, хороший объект то и дело возвращается.
Это важнейший фактор его установления и закладывания основ
стабильности и сильного Я. В ходе развития отношение к груди
матери становится основой преданности людям, ценностям и делам,
и таким образом впитывается часть любви, первоначально испыты¬
ваемая к первоначальному объекту.
Одной из главных производных способности к любви является
переживание благодарности. Благодарность необходима при вы¬
страивании отношения к хорошему объекту, она лежит в основе
оценки хорошести в других и в себе. Благодарность коренится
в эмоциях и установках, возникающих на самой ранней стадии
младенчества, когда мать для ребенка является одним-единственным
объектом. Я говорила об этой ранней связи1 как основе всех даль¬
нейших отношений с любимым человеком. Несмотря на то что это
исключительное отношение к матери варьируется индивидуально
по длительности и интенсивности, я считаю, что в известной мере
оно существует у большинства людей. Сколь долго остается оно
ненарушенным, отчасти зависит от внешних обстоятельств. Однако
внутренние факторы, лежащие в его основе — прежде всего способ¬
ность к любви, — кажутся врожденными. Деструктивные импульсы,
в особенности сильная зависть, на ранней стадии могут нарушить эту
самую связь с матерью. Если зависть к кормящей груди сильна, это
1 «Некоторые теоретические выводы относительно эмоциональной жизни
младенца» [(1952е). Наст. изд. Т. V. С. 186—230].
Зависть и благодарность
121
мешает полному удовлетворению, потому что, как я уже описала,
зависти характерно лишать объект того, чем он обладает, а также
портить его.
Младенец может испытывать полное наслаждение, лишь если
способность к любви достаточно развита; и именно наслаждение
формирует основу благодарности. Фрейд описал блаженство
ребенка при вскармливании грудью как прототип сексуального
удовлетворения1. На мой взгляд, эти переживания конституируют
основу не только сексуального удовлетворения, но и всего после¬
дующего счастья и делают возможным переживание единства
с другим человеком; такое единство означает быть полностью
понятым, что необходимо для каждого счастливого любовного
отношения или дружбы. В лучшем случае не нужны слова для
выражения такого понимания, что демонстрирует его проис¬
хождение из самой ранней близости с матерью на довербальной
стадии. Способность полностью наслаждаться первым отноше¬
нием к груди формирует основание для переживания удовольствия
из различных источников.
Если ненарушенное наслаждение от кормления испыты¬
вается часто, интроекция хорошей груди происходит с относи¬
тельной надежностью. Полное удовлетворение от груди означает,
что младенец переживает, что он получил от любимого объекта
уникальный дар, который он хочет сохранить. Это основа благо¬
дарности. Благодарность тесно связана с доверием хорошим
фигурам. Это включает в себя прежде всего способность принять
и ассимилировать первоначальный любимый объект (не только
как источник пищи) без чрезмерного вмешательства жадности
и зависти; поскольку жадная интернализация нарушает отношение
к объекту. Индивид считает, что контролирует и истощает, а потому
повреждает его, тогда как при хорошем отношении к внутреннему
и внешнему объекту преобладает желание сохранить и пожалеть
его. В другом контексте2 я описала процесс, лежащий в основе веры
1 «Три очерка по теории сексуальности» [Freud, 5. Drei Abhundlungen zur
Sexualtheorie (1905d). // G. W. — Bd. V. — S. 27, 33-145].
2 «О наблюдении за поведением младенцев» [(1952f). Наст. изд. T. V.
С. 231-267].
122
Зависть и благодарность
в хороший объект, как исходящий из способности младенца инве¬
стировать первый внешний объект либидо. Таким способом уста¬
навливается хороший объект1, который любит и охраняет Самость
и который Самость любит и охраняет. Это основа доверия
собственной хорошести.
Чем чаще испытывается и полностью принимается удовлет¬
ворение от груди, тем чаще переживаются удовольствие и благо¬
дарность и, соответственно, желание возвратить удовольствие.
Это периодически повторяющееся переживание делает возможной
благодарность на самом глубоком уровне и играет важную роль
в способности совершить репарацию, а также во всех сублимациях.
Через процессы проекции и интроекции, через раздачу и реинтро-
екцию внутреннего богатства происходит обогащение и углубление
Я. Так снова и снова переустанавливается обладание полезным
внутренним объектом, а благодарность начинает действовать
в полную силу.
Благодарность тесно связана с щедростью. Внутреннее богат¬
ство исходит из ассимиляции хорошего объекта таким образом, что
индивид становится способным делить его дары с другими. Это
делает возможным интроекцию более дружелюбного внешнего мира,
и в результате получается переживание обогащения. Даже тот факт,
что зачастую щедрость оценивается недостаточно, не обязательно
подрывает способность давать. Напротив, у тех людей, у кого пере¬
живание внутреннего богатства и силы установилось недостаточно,
за приступами щедрости нередко следует преувеличенная потреб¬
ность в оценке и благодарности и, как следствие, персекуторные
страхи, что их доведут до бедности и ограбят.
Сильная зависть к кормящей груди мешает способности к пол¬
ному наслаждению и, таким образом, подрывает развитие благо¬
дарности. Существуют весьма уместные психологические причины,
по которым зависть расценивается как один из семи «смертных
грехов». Я бы даже предположила, что бессознательно она
1 См. также концепцию «иллюзорной груди» Дональда Винникотта и его точку
зрения, согласно которой в начале объекты создаются Самостью («Психозы
и забота о ребенке»^).
^ Winnicott, D. Psychoses and child саге (1952). // Winnicott, D. Collected
papers. — London: Tavistock Publications, 1958. — S. 219—228.
Зависть и благодарность
123
считается сильнейшим грехом из всех, потому что портит и наносит
вред хорошему объекту, являющемуся источником жизни. Этот
взгляд согласуется со взглядом, описанным Чосером в «Рассказе
священника»1: «Конечно, именно зависть есть худший грех; ведь
все остальные грехи лишь грехи против одной добродетели, тогда
как зависть против всякой добродетели и против всего хорошего».
Переживание того, что первоначальный объект поврежден
и разрушен, ослабляет доверие индивида искренности своих более
поздних отношений и заставляет его сомневаться в своей способ¬
ности к любви и хорошести.
Мы часто встречаем проявления благодарности, которые, как
оказывается, вызваны в основном переживаниями вины и в значи¬
тельно меньшей степени способностью к любви. Полагаю, важным
является различение таких переживаний виновности и благодарности
на самом глубоком уровне. Это не значит, что в самые искренние
переживания благодарности не входит некий элемент вины.
Мои наблюдения показали, что значительные изменения
в характере, при непосредственном соприкосновении раскры¬
вающиеся как ухудшение характера, с большей долей вероятности
происходят у людей, не установивших надежно первый объект
и не способных сохранять благодарность по отношению к нему.
Когда по внутренним или внешним причинам у этих людей усили¬
вается персекуторный страх, они полностью теряют свой первона¬
чальный любимый объект или, скорее, его субституты, будь то люди
или ценности. Процессы, лежащие в основе этого изменения,
являются регрессивным возвратом к ранним механизмам расще¬
пления и дезинтеграции. Поскольку это вопрос степени, такая
дезинтеграция, хотя в конечном итоге и оказывает сильное влияние
на характер, не обязательно ведет к явному заболеванию. Тяга
к власти и престижу или потребность любой ценой умиротворить
преследователей является одним из аспектов изменений характера,
которые я имею в виду.
В ряде случаев я видела, что при возникновении зависти
к человеку активизируется переживание зависти из самых ранних
ее источников. Поскольку эти первичные переживания всемогу¬
1 [Чосер, Джеффри (1343—1400) — английский поэт.]
124
Зависть и благодарность
щественны по природе, это отражается на текущем переживании
зависти, испытываемом по отношению к замещающей фигуре,
и потому способствует как пробуждаемым завистью эмоциям, так
и унынию и вине. Вероятным кажется то, что активизация самой
ранней зависти повседневным опытом является общей для всех,
однако и степень, и интенсивность переживания, равно как и пере¬
живание всемогущественной деструкции варьируются у разных
индивидов. Этот фактор может оказаться крайне важным при
анализе зависти, поскольку анализ, вероятно, будет иметь эффект,
лишь если сможет достичь ее более глубоких источников.
Без сомнения, у каждого индивида на протяжении жизни
фрустрация и неблагоприятные обстоятельства пробуждают
некоторую зависть и ненависть, но сила этих эмоций и способ,
которым индивид справляется с ними, значительно варьируются.
Это одна из многих причин, почему способность к наслаждению,
связанная с переживанием благодарности за полученную хорошесть,
чрезвычайно различается у разных людей.
III
Для пояснения моего довода кажется необходимым расска- *
зать о моих взглядах на раннее Я. Я считаю, что оно существует
с начала постнатальной жизни, пусть и в рудиментарной форме,
и ему во многом недостает связности. Уже на самой ранней стадии
оно выполняет ряд важных функций. Вполне возможно, это раннее
Я соответствует бессознательной части Я, постулируемой Фрейдом.
Хотя он не допускал, что Я существует с самого начала, он припи¬
сывал организму функцию, которую, как я ее понимаю, может
выполнять только Я. Угроза уничтожения влечением к смерти
изнутри является, на мой взгляд — который отличается от мнения
Фрейда по этому вопросу1, — примордиальным страхом, и именно
Я на службе влечения к жизни — возможно, даже приводимое
в действие влечением к жизни — в некоторой степени отклоняет эту
1 Фрейд утверждал, что «в бессознательном нет ничего такого, что могло бы
дать содержание нашему понятию об уничтожении жизни» («Торможение,
симптом и страх» [Freud, S. Hemmung, Symptom und Angst (1926d [1925]). //
G. W. —Bd. XIV. —S. 160]).
Зависть и благодарность
125
угрозу вовне. Фундаментальную защиту против влечения к смерти
Фрейд приписывал организму, я же считаю этот процесс первичной
активностью Я.
Существуют другие виды первоначальной активности Я,
на мой взгляд, исходящие из обязательной потребности справ¬
ляться с борьбой между влечениями к жизни и смерти. Одной
из этих функций является постепенная интеграция, происходящая
из влечения к жизни и выражающаяся в способности к любви.
Противоположная тенденция Я расщеплять себя и свои объекты
отчасти имеет место потому, что Я во многом не хватает сцепления
при рождении, а отчасти потому, что она конституирует защиту
от примордиального страха и потому является средством сохранения
Я. Многие годы большое значение я придавала одному конкрет¬
ному процессу расщепления: разделению груди на хороший и плохой
объект. Я принимала его за выражение врожденного конфликта
между любовью и ненавистью и возникающих в результате страхов.
Однако, сосуществуя с этим разделением, оказывается, проис¬
ходят различные процессы расщепления, и лишь в последние годы
некоторые из них были поняты более четко. К примеру, я обнару¬
жила, что одновременно с жадностью и пожирающей интернализа¬
цией объекта — прежде всего груди — Я в варьирующейся степени
фрагментирует себя и свои объекты и таким способом достигает
рассеивания деструктивных импульсов и внутренних персекуторных
страхов. Этот процесс, варьирующийся по силе и определяющий
большую или меньшую нормальность индивида, является одной
из защит во время параноидно-шизоидной позиции, которая, как
я считаю, в норме продолжается первые три-четыре месяца жизни1.
Я не говорю, что на протяжении этого периода младенец не способен
полностью наслаждаться своей едой, отношением к матери и частыми
состояниями физического комфорта и благополучия. Но когда бы
ни возникал страх, он в основном параноидной природы, а защиты
от него, равно как и используемые механизмы, преимущественно
1 См. «Заметки о некоторых шизоидных механизмах» [(1946а). Наст. изд.
Т. V. С. 69—101], а также «Анализ шизофренического состояния с деперсона¬
лизацией»1^ Герберта Розенфельда.
М Rosenfeld, Н. Analysis of a schizophrenic state with depersonalization. //
I. J. PA. — 1947. — Vol. 28. — P. 130-139.
126
Зависть и благодарность
шизоидные. То же самое таШпс^в1 касается эмоциональной
жизни на протяжении периода, характеризуемого депрессивной
позицией.
Вернемся к процессам расщепления, которые я рассматриваю
как предпосылку относительной стабильности младенца; на протя¬
жении первых нескольких месяцев он преимущественно держит
хороший объект отдельно от плохого и так, фундаментальным
образом, сохраняет его, что также значит, что безопасность Я повы¬
шается. В то же самое время это первоначальное деление проходит
успешно, только если способность к любви достаточна и Я относи¬
тельно сильно. Поэтому моя гипотеза заключается в том, что способ¬
ность к любви дает толчок и тенденциям к интеграции, и успешному
первоначальному расщеплению между любимым и ненавидимым
объектом. Это звучит парадоксально. Но поскольку, как я сказала,
интеграция основана на прочно укорененном хорошем объекте,
формирующем ядро Я, для интеграции совершенно необходимо
определенное количество расщепления, ведь оно сохраняет хороший
объект и впоследствии дает возможность Я синтезировать оба его
аспекта. Чрезмерная зависть, выражение деструктивных импульсов
мешает первоначальному расщеплению между хорошей и плохой
грудью, и выстраивание хорошего объекта не может быть достиг¬
нуто в достаточной мере. Таким образом, не закладывается основа
полностью развитой и интегрированной взрослой личности, так как
позднее имеют место разного рода нарушения дифференциации
хорошего и плохого. Поскольку это нарушение развития обуслов¬
лено чрезмерной завистью, оно исходит из преобладания на самых
ранних стадиях параноидных и шизоидных механизмов, которые,
согласно моей гипотезе, формируют основу шизофрении.
В исследовании процессов раннего расщепления необходимо
дифференцировать хороший и идеализируемый объект, хотя это
разграничение нельзя провести четко. Очень глубокое расщепление
между двумя аспектами объекта указывает на то, что отдельно
содержатся не хороший и плохой объект, а идеализируемый
и чрезмерно плохой. Столь глубокое и четкое деление выявляет,
1 [М^айв таиикЬв {лат) — с необходимыми изменениями.]
Зависть и благодарность
127
что деструктивные импульсы, зависть и персекуторный страх очень
сильны и что идеализация служит главным образом защитой от этих
эмоций.
Если хороший объект укоренен глубоко, расщепление имеет
совсем иную природу и позволяет действовать крайне важным
процессам интеграции Я и синтеза объекта. Таким образом,
в некоторой мере может происходить смягчение ненависти любовью,
и депрессивную позицию можно проработать. В результате иденти¬
фикация с хорошим и целостным объектом устанавливается более
надежно; и это тоже придает Я силы и позволяет ему сохранить
свою идентичность, равно как и переживание обладания собственной
хорошестью. Оно становится менее подверженным неразборчивой
идентификации с множеством объектов, процесс, характерный для
слабого Я. Более того, полная идентификация с хорошим объектом
сопровождается переживанием Самости, обладающей собственной
хорошестью. Когда что-то идет не так, чрезмерная проек¬
тивная идентификация, посредством которой отщепленные части
Самости проецируются в объект, ведет к сильной путанице между
Самостью и объектом, который тоже начинает обозначать Самость1.
С этим связано ослабление Я и серьезное нарушение объектных
отношений.
Младенцы, чья способность к любви сильна, испытывают
меньшую потребность в идеализации, нежели те, у кого деструктив¬
ные импульсы и персекуторный страх первостепенны. Чрезмерная
идеализация указывает на то, что преследование является главной
движущей силой. Как много лет назад я обнаружила при работе
с маленькими детьми, идеализация есть следствие персекуторного
страха — защита от него, а идеальная грудь является двойником
пожирающей груди.
Идеализируемый объект гораздо менее интегрирован в Я,
нежели хороший объект, поскольку он преимущественно возникает
из персекуторного страха и значительно меньше из способности
к любви. Я также обнаружила, что идеализация исходит из врож¬
1 Я рассматривала важность данного процесса в ранних работах и здесь
хочу лишь подчеркнуть, что он кажется мне фундаментальным механизмом
в параноидно-шизоидной позиции.
128
Зависть и благодарность
денного переживания, что существует чрезмерно хорошая грудь,
переживание, ведущее к вожделению хорошего объекта и способ¬
ности любить его1. Это оказывается условием самой жизни, то есть
выражением влечения к жизни. Поскольку потребность в хорошем
объекте универсальна, разграничение идеализируемого и хорошего
объекта нельзя считать абсолютным.
Некоторые люди справляются со своей неспособностью (исхо¬
дящей из чрезмерной зависти) обладать хорошим объектом, идеа¬
лизируя его. Эта первая идеализация непрочная, поскольку зависть,
испытываемая по отношению к хорошему объекту, обязательно
распространяется на его идеализируемый аспект. То же самое
истинно для идеализации дальнейших объектов и идентификации
с ними, которая зачастую нестабильна и неразборчива. Жадность —
важный фактор в этих неразборчивых идентификациях, поскольку
потребность извлечь лучшее отовсюду мешает способности к выбору
и разборчивости. Эта неспособность также связана с путаницей
между хорошим и плохим, возникающей в отношении к первона¬
чальному объекту.
Люди, сумевшие установить первоначальный хороший объект
с относительной надежностью, способны сохранять любовь к нему,
несмотря на его недостатки, тогда как для любовных отношений
и дружбы других людей характерна идеализация. Это имеет
тенденцию к распаду, и впоследствии, возможно, понадобится
часто заменять один любимый объект другим, поскольку никто
не может полностью соответствовать ожиданиям. Прежде идеали¬
зируемая личность зачастую считается преследователем (что пока¬
зывает происхождение идеализации как двойника преследования),
и в нее проецируется завистливая и критическая установка субъекта.
Очень важно, что схожие процессы действуют во внутреннем мире,
который вследствие этого начинает содержать в себе особо опасные
объекты. Все это ведет к нестабильности отношений. Это другой
аспект слабости Я, о котором я говорила ранее в связи с неразборчи¬
выми идентификациями.
1 Я уже говорила о врожденной потребности идеализировать пренатальную си¬
туацию. Другой частой областью идеализации является отношение ребенок—
мать. Ретроспективно его идеализируют именно те люди, которые не сумели
испытать достаточное счастье в этом отношении.
Зависть и благодарность
129
Сомнения, связанные с хорошим объектом, с легкостью воз¬
никают даже при надежном отношении ребенок—мать; это обуслов¬
лено не только фактом того, что младенец очень зависит от матери,
но и периодически повторяющимся страхом о том, что его жадность
и деструктивные импульсы одержат над ним верх, — страхом,
являющимся важным фактором при депрессивных состояниях. Тем
не менее на любой стадии жизни под влиянием страха можно поколе¬
бать веру и доверие хорошим объектам; но именно интенсивность
и длительность таких состояний сомнения, уныния и преследования
определяют, способно ли Я к реинтеграции самого себя и надежному
водворению на место хороших объектов1. Надежда и доверие суще¬
ствованию хорошести, как можно наблюдать в повседневной жизни,
помогает людям проходить через огромные несчастья и эффективно
нейтрализует преследование.
IV
Оказывается, одним из последствий чрезмерной зависти
является раннее начало вины. Если преждевременная вина испыты¬
вается Я, еще не способным вынести ее, вина считается преследова¬
нием, а объект, пробуждающий ее, превращается в преследователя.
В таком случае младенец не может проработать ни депрессивный,
ни персекуторный страх, поскольку они перепутываются друг
с другом. Несколько месяцев спустя, когда возникает депрессивная
позиция, более интегрированное и сильное Я обладает большей
способностью выносить боль вины и развивать соответствующие
защиты, главным образом, тенденцию совершать репарацию.
Тот факт, что на самой ранней стадии (то есть на протяжении
параноидно-шизоидной позиции) преждевременная вина усиливает
1 В этой связи я ссылаюсь на свою статью «Скорбь и ее связь с маниакально-
депрессивными состояниями» [(1940а). Наст. изд. Т. II. С. 257—292], в кото¬
рой я определила нормальную проработку скорби как процесс, во время ко¬
торого водворяются на место ранние хорошие объекты. Я предположила, что
это проработка впервые происходит, когда младенец успешно справляется с де¬
прессивной позицией.
130
Зависть и благодарность
преследование и дезинтеграцию, приводит к тому, что проработка
депрессивной позиции тоже не удается1.
Эту несостоятельность можно наблюдать и у детей, и у взрослых
пациентов: когда переживается вина, аналитик становится пресле¬
дующим и обвиняется по многим причинам. В таких случаях мы
обнаруживаем, что, будучи младенцами, они не могли испытывать
вину без того, чтобы в то же самое время она не приводила к персе-
куторному страху с соответствующими ему защитами. Позднее эти
защиты появляются как проекция на аналитика и как всемогуще¬
ственное отрицание.
Моя гипотеза состоит в том, что один из глубочайших источ¬
ников вины всегда связан с завистью к кормящей груди и с пере¬
живанием того, что ее хорошесть испорчена завистливыми атаками.
Если первоначальный объект установлен в раннем младенчестве
с относительной стабильностью, с виной, пробужденной такими
переживаниями, можно справиться успешнее, потому что в таком
случае зависть кратковременна и меньше подвержена тому, чтобы
подвергать опасности отношение к хорошему объекту.
Чрезмерная зависть мешает адекватному оральному удовлет¬
ворению и таким образом действует как стимул интенсификации
генитальных желаний и тенденций. Это значит, что младенец обра¬
щается к генитальному удовлетворению слишком рано, в результате
1 Несмотря на то что я не изменила своих взглядов на то, что депрессивная
позиция устанавливается примерно во второй четверти первого года жизни
и достигает кульминации примерно в шесть месяцев, я обнаружила, что не¬
которые младенцы, оказывается, кратковременно испытывают вину в первые
несколько месяцев жизни (ср. «О теории страха и вины» [(1948а). Наст. изд.
Т. V. С. 103—127]). Это не значит, что депрессивная позиция уже возникла.
В другом месте я описывала разнообразие процессов и защит, характеризую¬
щих депрессивную позицию, таких как отношение к целостному объекту, более
сильное признание внешней и внутренней реальности, защиты от депрессии,
в особенности побуждение к репарации и расширение объектных отношений,
ведущее к ранним стадиям эдипова комплекса. Говоря о вине, испытываемой
кратковременно на первой стадии жизни, я приближаюсь к взгляду, которо¬
го придерживалась, когда писала «Психоанализ детей» [(1932Ь). Наст. изд.
Т. III], где описывала вину и преследование, испытываемые самыми маленьки¬
ми детьми. Когда позднее я дала определение депрессивной позиции, я разде¬
лила более четко и, возможно, слишком схематично вину, депрессию и соответ¬
ствующие защиты, с одной стороны, и параноидную стадию (которую позднее
назвала параноидно-шизоидной позицией), с другой.
Зависть и благодарность
131
оральное отношение генитализируется, а генитальные тенденции
слишком сильно окрашиваются оральными обидами и страхами.
Я часто заявляла, что генитальные ощущения и желания, возможно,
действуют с самого рождения; к примеру, хорошо известно, что
у младенцев мальчиков эрекции бывают на самой ранней стадии. Но,
говоря об этих ощущениях, возникающих преждевременно, я имею
в виду, что генитальные тенденции мешают оральным на стадии,
когда в норме господствуют оральные желания1. Здесь мы вновь
должны рассмотреть эффекты ранней спутанности, выражающейся
в затуманивании оральных, анальных и генитальных импульсов
и фантазий. Наложение этих различных источников и либидо,
и агрессивности нормально. Но когда это наложение доходит до
неспособности в достаточной мере испытывать преобладание каких-
либо из этих тенеднций на надлежащей им стадии развития, неблаго¬
приятное воздействие оказывается как на дальнейшую сексуальную
жизнь, так и на сублимации. Генитальность, основанная на бегстве
от оральности, ненадежна, потому что в нее привнесены подо¬
зрения и разочарования, привязанные к ухудшенному оральному
наслаждению. Помеха оральному превосходству со стороны гени¬
тальных тенденций подрывает удовлетворение в генитальной сфере
и зачастую является причиной навязчивой мастурбации и проми¬
скуитета, поскольку недостаток первичного наслаждения вносит
в генитальные желания компульсивные элементы и, как я видела
у некоторых пациентов, может поэтому привести к тому, что сексу¬
альные ощущения входят во все виды деятельности, мыслительные
процессы и интересы. У некоторых младенцев бегство в гениталь¬
ность также является защитой против ненависти и повреждения
первого объекта, по отношению к которому действуют противоре¬
чивые переживания. Я обнаружила, что преждевременное начало
1 У меня есть основание считать, что эта преждевременная генитализация
нередко является особенностью сильных шизофренических черт или разви¬
той шизофрении. Ср. работы У. Биона «Заметки по теории шизофрении»[а]
и «Дифференциация психотических личностей от непсихотических»[Ь].
[Bion, W.R. Notes on the theory of schizophrenia. // I. J. PA. —
1954. — Vol. 35. — S. 113-118]
[Bion, W.R. Differentiation of the psychotic from the non-psychotic per¬
sonalities. I 11. J. PA. — 1957. — Vol. 38. — S. 266 -275].
132
Зависть и благодарность
генитальности может быть связано с ранним появлением вины
и является характерным для параноидных и шизоидных случаев1.
Когда младенец достигает депрессивной позиции и становится
более способным к столкновению со своей психической реально¬
стью, он переживает и то, что плохость объекта во многом обуслов¬
лена его собственной агрессивностью и следующей из нее проекцией.
Это понимание, как мы можем видеть в ситуации переноса, дает
начало сильной душевной боли и вине, когда депрессивная позиция
находится на пике. Но оно вызывает и переживания облегчения
и надежды, которые, в свою очередь, делают менее трудным воссо¬
единение обоих аспектов объекта и Самости, а также проработку
депрессивной позиции. Эта надежда основана на растущем бессо¬
знательном знании того, что внутренний и внешний объект не столь
плох, каким он считался в его отщепленных аспектах. Благодаря
смягчению ненависти любовью объект улучшается в психике
младенца. Больше не считается, что он был разрушен в прошлом,
уменьшается и опасность его разрушения в будущем; не будучи
поврежденным, он также считается менее уязвимым в настоящем
и будущем. Внутренний объект обретает установку сдерживания
и самосохранения, а его большая сила является важным аспектом
его функции Сверх-Я.
Описывая преодоление депрессивной позиции, связанное
с большим доверием хорошему внутреннему объекту, я не намерена
выражать идею того, что такие результаты нельзя на время упразд¬
нить. Напряжение, внутреннее или внешнее по природе, склонно
пробуждать депрессию и недоверие к Самости, а также объекту. Тем
не менее способность выходить из таких депрессивных состояний
и возвращать себе переживание внутренней безопасности, на мой
взгляд, является критерием хорошо развитой личности. И наоборот,
частый способ справиться с депрессией путем очерствения чувств
и отрицания депрессии есть регрессия к маниакальным защитам,
используемым на протяжении инфантильной депрессивной
позиции.
1 См. «Значение символообразования в развитии Я» [(1930а). Наст. изд.
Т. II. С. 37—56] и «Вклад в психогенез маниакально-депрессивных состояний»
[(1935а). Наст. изд. Т. II. С. 139—177], а также «Психоанализ детей» [(1932Ь).
Наст. изд. Т. III].
Зависть и благодарность
133
Существует прямая связь между завистью, испытываемой
по отношению к материнской груди, и развитием ревности. Ревность
основана на подозрении к отцу и соперничестве с ним, обвиняемым
в том, что он отнял грудь матери и саму мать. Это соперничество
знаменует ранние стадии прямого и инвертированного эдипова
комплекса, в норме возникающего одновременно с депрессивной
позицией во второй четверти первого года жизни1.
На развитие эдипова комплекса сильное влияние оказывают
превратности первого исключительного отношения с матерью,
и когда это отношение нарушается слишком скоро, соперничество
с отцом приходит преждевременно. Фантазии о пенисе внутри
матери или внутри ее груди превращают отца во враждебного
незваного гостя. Эта фантазия особо сильна, когда у младенца нет
полного наслаждения и счастья, которое ему может предоставить
раннее отношение к матери, и когда он не вобрал первый хороший
объект с некоторой надежностью. Такая несостоятельность отчасти
зависит от силы зависти.
Описывая в более ранних статьях депрессивную позицию,
я показала, что на этой стадии младенец постепенно интегрирует
переживания любви и ненависти, синтезирует хорошие и плохие
аспекты матери и проходит через состояния скорби, связанные с пере¬
живаниями вины. Он также начинает больше понимать внешний мир
и осознает, что не может хранить мать для себя как свою исключи¬
тельную собственность. Может ли младенец найти помощь от этого
горя в отношении ко второму объекту, отцу, или к другим людям
из его окружения, во многом зависит от эмоций, которые он испы¬
тывает по отношению к потерянному уникальному объекту. Если это
отношение имело хорошее основание, боязнь потерять мать менее
сильна, а способность делиться ею больше. В таком случае он может
испытывать и большую любовь к своим соперникам. Все это подра¬
зумевает, что он сумел удовлетворительно проработать депрессивную
позицию, что, в свою очередь, зависит от того, не была ли зависть
к первоначальному объекту чрезмерной.
1 В других статьях (к примеру, в «Некоторых теоретических выводах относи¬
тельно эмоциональной жизни младенца» [(1952е). Наст. изд. Т. V. С. 186—
230]) я указывала на тесную связь между фазой, на которой развивается де¬
прессивная позиция, и ранними стадиями эдипова комплекса.
134
Зависть и благодарность
Ревность, как известно, присуща эдиповой ситуации и сопрово¬
ждается ненавистью и пожеланиями смерти. Однако в норме обре¬
тение новых объектов, которые можно любить — отца и сиблин-
гов, — и другие компенсации, получаемые развивающимся Я
из внешнего мира, в некоторой степени смягчают ревность и обиду.
Если параноидные и шизоидные механизмы сильны, ревность —
а в конечном счете и зависть — остаются несмягченными. На раз¬
витие эдипова комплекса существенно влияют все эти факторы.
Среди особенностей самой ранней стадии эдипова комплекса
находятся фантазии о груди матери и матери, содержащие в себе пенис
отца, или отца, содержащего в себе мать. Это основа комбиниро¬
ванной родительской фигуры, и в ранних работах я детально изучила
важность этой фантазии1. Влияние комбинированной родительской
фигуры на способность младенца дифференцировать родителей
и устанавливать хорошие отношения с каждым из них подвергается
воздействию силы зависти и интенсивности его эдиповой ревности,
поскольку подозрение, что родители всегда получают сексуальное
удовлетворение друг от друга, усиливает исходящую из различных
источников фантазию о том, что они всегда скомбинированы. Если
эти страхи очень действенны и потому чрезмерно продолжительны,
последствием может стать длительное нарушение отношения к обоим
родителям. У очень больных индивидов неспособность распутать
отношения к отцу и матери из-за того, что в психике пациента они
неразрывно взаимосвязаны, играет важную роль в тяжелых состоя¬
ниях спутанности.
Если зависть не чрезмерна, ревность в эдиповой ситуации
становится средством ее проработки. Когда испытывается
ревность, враждебные переживания направлены не столько против
первоначального объекта, сколько против соперников — отца или
сиблингов, что привносит элемент распределения. В то же самое
1 «Психоанализ детей» [(1932Ь). Наст. изд. Т. III] (особенно гл. VIII) и «Не¬
которые теоретические выводы относительно эмоциональной жизни младен¬
ца» [(1952е). Наст. изд. Т. V. С. 186—230]. Там я указала, что эти фантазии
обычно формируют часть ранних стадий эдипова комплекса, но сейчас я бы
добавила, что на целостное развитие эдипова комплекса значительно влияет
интенсивность зависти, которую детерминирует сила комбинированной роди¬
тельской фигуры.
Зависть и благодарность
135
время, когда эти отношения развиваются, они дают начало пере¬
живаниям любви и становятся новым источником удовлетворения.
К тому же сдвиг от оральных желаний к генитальным уменьшает
значимость матери как дарителя орального наслаждения. (Как
мы знаем, объект зависти в значительной степени оральный.)
У мальчика существенная доля ненависти отклоняется на отца,
которому он завидует из-за того, что тот обладает матерью; это
типичная эдипова ревность. Девочке генитальные желания, направ¬
ленные на отца, дают возможность найти другой любимый объект.
Таким образом, ревность в некоторой степени смещает зависть;
мать становится главным соперником. Девочка желает занять место
матери, обладать и заботиться о детях, которых любимый отец дает
матери. Идентификация с матерью в этой роли делает возможным
более широкий круг сублимаций. Важно также принять во внимание
то, что проработка зависти посредством ревности — в то же самое
время защита от зависти. Ревность считается гораздо более прием¬
лемой и вызывает вину намного меньше, чем первичная зависть,
которая разрушает первый хороший объект.
В анализе мы часто можем видеть тесную связь между ревностью
и завистью. К примеру, пациент очень ревновал к мужчине, с которым,
как он думал, у меня был тесный личный контакт. Следующим шагом
было переживание того, что в любом случае в частной жизни я неин¬
тересна и скучна, и внезапно весь анализ оказался для него скучным.
Интерпретация — в данном случае данная самим пациентом, — что
это была защита, привела к признанию обесценивания аналитика
в результате подъема зависти.
Честолюбие — еще один фактор, весьма способствующий
пробуждению зависти. Обычно это касается прежде всего соперни¬
чества и конкуренции в эдиповой ситуации; но, будучи чрезмерным,
оно ясно показывает свою первопричину в зависти к первоначальному
объекту. Несостоятельность удовлетворить свое честолюбие часто
вызвана конфликтом между побуждением совершить репарацию
поврежденному деструктивной завистью объекту и возобновленным
появлением зависти.
Открытие Фрейдом зависти к пенису у женщин и ее связи
с агрессивными импульсами явилось основополагающим вкладом
в понимание зависти. Когда зависть к пенису и пожелания кастрации
136
Зависть и благодарность
сильны, объект зависти, пенис, должен быть разрушен, а мужчина,
обладающий им, должен быть лишен его. В «Анализе конечном
и бесконечном»1 Фрейд подчеркнул трудность, возникающую при
анализе пациентов-женщин, самим фактом того, что они никогда
не обзаведутся пенисом, который желают. Он утверждал, что
пациент-женщина имеет «внутреннюю уверенность, что анализ
будет бесполезен и ничего нельзя сделать, чтобы помочь ей. И мы
можем лишь согласиться с тем, что она права, когда узнаем, что
сильнейшим ее мотивом в обращении за лечением была надежда, что
в конце концов она все же сможет получить мужской орган, отсут¬
ствие которого столь болезненно для нее»2.
Зависти к пенису способствует ряд факторов, обсуждавшихся
мною в других контекстах3. В данном контексте я хочу рассмотреть
зависть женщины к пенису главным образом потому, что она имеет
оральное происхождение. Как известно, под влиянием оральных
желаний пенис четко уравнивается с грудью (Абрахам) и, по моему
опыту, зависть к пенису можно проследить до зависти к материн¬
ской груди. Я обнаружила, что, если зависть к пенису у женщин
анализируется в этих направлениях, можно увидеть, что ее перво¬
причина лежит в самом раннем отношении к матери, в фундамен¬
1 [Freud, S. Die endliche und die unendliche Analyse (1937c). // G. W. —
Bd. XVI. — S. 59-99.]
2 [Ibid. S. 99.]
3 «Эдипов комплекс в свете ранних страхов» [(1945а). Наст. изд. Т. V.C. 3—67],
с. 66: «Зависть к пенису и кастрационный комплекс играют существенную роль
в развитии девочки. Но и они весьма значительно усиливаются фрустрацией
ее позитивных эдиповых желаний. Хотя маленькая девочка на одной стадии
и предполагает, что у матери есть пенис как некий мужской атрибут, эта кон¬
цепция практически не играет столь важной роли в ее развитии, как предпо¬
лагает Фрейд. Бессознательная теория о том, что мать содержит вызывающий
восхищение и желание отцовский пенис, лежит, согласно моему опыту, в основе
многих явлений, описанных Фрейдом как отношение девочки к фаллической
матери. Оральные желания девочки отцовского пениса смешиваются с первы¬
ми генитальными желаниями получить этот пенис. Эти генитальные желания
подразумевают желание получить детей от отца, что также подтверждается
уравнением «пенис = ребенок». Феминное желание интернализировать пенис
и получить ребенка от отца неизменно предшествует желанию обладать соб¬
ственным пенисом».
Зависть и благодарность
137
тальной зависти к груди матери и в деструктивных переживаниях,
связанных с ней.
Фрейд показал, сколь жизненно важной является установка
девочки по отношению к матери для ее последующих отношений
с мужчинами. Когда зависть к груди матери значительно перенесена
на пенис отца, результатом может быть усиление ее гомосексуальной
установки. Другим следствием является внезапный неожиданный
поворот к пенису от груди из-за чрезмерных страхов и конфликтов,
которым дает начало оральное отношение. Это по существу механизм
бегства, и потому он не ведет к стабильным отношениям со вторым
объектом. Если основным мотивом этого бегства является зависть
и ненависть, испытываемые по отношению к матери, эти эмоции
вскоре переносятся на отца, и поэтому нельзя достичь длительной
и любящей установки по отношению к нему. В то же самое время
завистливое отношение к матери выражается в чрезмерном эдиповом
соперничестве. Это соперничество гораздо меньше обусловлено
любовью к отцу, нежели завистью к тому, что мать обладает отцом
и его пенисом. Зависть, испытываемая по отношению к груди, в таком
случае полностью переносится в эдипову ситуацию. Отец (или его
пенис) стал придатком матери, и именно по этим причинам девочка
хочет лишить мать его. Поэтому в дальнейшей жизни любой успех
в отношении к мужчинам становится победой над другой женщиной.
Это справедливо даже, когда нет очевидного соперника, потому что
соперничество в таком случае направлено на мать мужчины, как это
можно увидеть в частых нарушениях отношений невестки и свекрови.
Если мужчина ценится главным образом потому, что завоевание его
есть триумф над другой женщиной, она может потерять интерес
к нему, как только будет достигнут успех. Установка по отношению
к сопернице в таком случае подразумевает: «У тебя (означает мать)
была эта прекрасная грудь, которую я не могла получить, когда
ты отказывала мне, и которую я по-прежнему хочу отнять у тебя;
поэтому я забираю у тебя пенис, который ты лелеешь». Потребность
повторять этот триумф над ненавидимым соперником сильно способ¬
ствует поиску все нового и нового мужчины.
Когда ненависть и зависть к матери не столь сильны, разо¬
чарование и обида, тем не менее, могут привести к отворачиванию
от нее; но идеализация второго объекта, отцовского пениса и отца,
138
Зависть и благодарность
в таком случае может быть более успешной. Эта идеализация
исходит главным образом из поиска хорошего объекта, поиска,
который не был успешным в первый раз и потому может не удаться
снова, но потребность не потерпит неудачу, если в ситуации ревности
доминирует любовь к отцу; поскольку в таком случае женщина
может соединять ненависть к матери с любовью к отцу, а позднее
и к другим мужчинам. В этом случае возможны дружеские пережи¬
вания по отношению к женщинам до тех пор, пока они не слишком
сильно репрезентируют субститут матери. Дружба с женщинами
и гомосексуальность в таком случае могут быть основаны на потреб¬
ности найти хороший объект вместо избегаемого первоначального
объекта. Поэтому тот факт, что у таких людей — и это касается как
мужчин, так и женщин — могут быть хорошие объектные отношения,
зачастую обманчив. Лежащая в основе зависть к первоначальному
объекту отщеплена, но по-прежнему действует и с большой долей
вероятности нарушает любые отношения.
В ряде случаев я обнаружила, что фригидность, имеющая место
в разных степенях, была результатом нестабильных установок
к пенису, основанных главным образом на бегстве от первоначаль¬
ного объекта. Способность к полному оральному удовлетворению,
коренящаяся в удовлетворительном отношении к матери, является
основой того, чтобы испытывать полный генитальный оргазм
(Фрейд).
И у мужчин зависть к материнской груди — весьма важный
фактор. Если она сильна, а вследствие этого оральное удовлетво¬
рение ослаблено, ненависть и страхи переносятся на вагину. Глубокое
нарушение орального отношения открывает дорогу серьезным труд¬
ностям в генитальной установке к женщинам, тогда как в норме
генитальное развитие дает мальчику возможность сохранить мать
как любимый объект. Последствия нарушенного отношения сначала
к груди, а затем к вагине многочисленны, такие как ухудшение
генитальной потенции, компульсивная потребность генитального
удовлетворения, промискуитет и гомосексуальность.
Представляется, что одним из источников вины по поводу гомо¬
сексуальности является переживание отворачивания с ненавистью
от матери и предательства ее превращением в союзника пениса отца
и самого отца. И на эдиповой стадии, и в дальнейшей жизни этот
Зависть и благодарность
139
элемент предательства любимой женщины может иметь влияние,
такое как нарушение дружбы с мужчинами, даже если она не явной
гомосексуальной природы. С другой стороны, я наблюдала, что вина
перед любимой женщиной и страх, заключенный в этой установке,
зачастую усиливают бегство от нее и укрепляют гомосексуальные
тенденции.
Чрезмерная зависть к груди с большой долей вероятности распро¬
страняется на все феминные свойства, в особенности на способность
женщины рожать детей. Если развитие успешно, мужчина получает
компенсацию за эти нереализованные феминные желания благодаря
хорошему отношению к жене или любимой и благодаря тому, что
становится отцом детей, которых она ему рожает. Это отношение
делает доступным такой опыт, как идентификация со своим ребенком,
что во многих отношениях окупает раннюю зависть и фрустрации;
к тому же переживание того, что он породил ребенка, нейтрализует
раннюю зависть мужчины к материнской феминности.
И у мужчин, и у женщин зависть играет роль в желании отнять
атрибуты другого пола, равно как и обладать атрибутами родителя
своего пола или испортить их. Из этого следует, что параноидная
ревность и соперничество в прямой и инвертированной эдиповой
ситуации существуют у обоих полов, сколь различающимся ни было
бы их развитие, основанное на чрезмерной зависти к первоначаль¬
ному объекту, матери, или, скорее, ее груди.
«Хорошая» грудь, которая кормит и дает начало любовному
отношению к матери, является репрезентантом влечения к жизни1
и к тому же считается первым проявлением креативности. В этом
фундаментальном отношении младенец не только получает желаемое
им удовлетворение, но и переживает, что в нем поддерживают
жизнь, поскольку голод, пробуждающий боязнь голодной смерти —
возможно, даже любой физической и психической боли, — считается
угрозой смерти. Если можно поддерживать идентификацию
с хорошим дающим жизнь интернализированным объектом, это
становится стимулом креативности. Хотя внешне это может прояв¬
1 См. «Некоторые теоретические выводы относительно эмоциональной жизни
младенца» [(1952е). Наст. изд. Т. V. С. 186—230] и «О наблюдении за поведе¬
нием младенцев» [(1952£). Наст. изд. Т. V. С. 231—267].
140
Зависть и благодарность
ляться как жажда престижа, богатства и власти, которых уже достигли
другие1, настоящая его цель — креативность. Способность давать
и сохранять жизнь считается величайшим даром, и потому креатив¬
ность становится глубочайшей причиной зависти. Порча креатив¬
ности, заключенная в зависти, проиллюстрирована в «Потерянном
Рае»2 Мильтона, в котором Сатана, завидующий Богу, решает
узурпировать Небеса. Он ведет войну с Богом, пытаясь испортить
небесную жизнь и падает с небес. Упав, он и другие падшие ангелы
строят Ад как конкурента Небесам и становятся деструктивной
силой, пытающейся разрушить то, что создает Бог3. Кажется, эта
теологическая идея восходит к Блаженному Августину, описываю¬
щему Жизнь как креативную силу, противопоставленную Зависти,
деструктивной силе. В этой связи Первое письмо коринфянам гласит
«Любовь не завидует».
Мой психоаналитический опыт показал мне, что зависть к креа¬
тивности является фундаментальным элементом нарушения креатив¬
ного процесса. Порча и разрушение исходного источника хорошести
вскоре ведет к разрушению и атаке на детей, содержащихся в матери,
и имеет результатом превращение хорошего объекта во враждебный,
требовательный и завистливый. Фигура Сверх-Я, на которую
спроецирована сильная зависть, становится особо преследующей
и мешает мыслительным процессам и любой продуктивной актив¬
ности, в конечном итоге креативности.
Завистливая и деструктивная установка по отношению к груди
лежит в основе деструктивной критики, часто описываемой как
«едкая» и «злостная». Объектом подобных атак становится именно
креативность. Так, Спенсер в «Королеве духов» описывает зависть
как алчного волка:
Так Зависть ненавидит благородных,
Всех тех, кто в изобилии щедрот
Питает сирых, нищих и голодных;
1 «Об идентификации» [(1955Ь). Наст. том. С. 31—78].
2 Книги I и II [Milton* /. Paradise Lost. — London: Samuel Simmons, 1667].
3 «Но завистью диавола вошла в мир смерть, и испытывают ее принадлежащие
к уделу его» (Книга Премудрости Соломона, гл. 2, ст. 24).
Зависть и благодарность
141
Искусство тоже для нее не свято:
Она в поэтов яростно плюет1,
Заразная, своей слюной проклятой2.
У конструктивной критики есть разные источники; она нацелена
на помощь другому человеку и на содействие его работе. Иногда она
исходит из сильной идентификации с тем, чья работа обсуждается.
В нее также могут входить материнская или отцовская установки,
и нередко зависти противодействует уверенность в собственной
креативности.
Особой причиной зависти является относительное отсутствие
ее у других. Считается, что вызывающая зависть личность обладает
тем, что по существу очень ценно и желаемо — и это хороший
объект, что также подразумевает хороший характер и здраво¬
мыслие. Более того, человек, который может охотно наслаждаться
творческой работой и счастьем других людей, избавлен от мук
зависти, обиды и преследования. Тогда как зависть есть источник
большого несчастья, относительная свобода от нее, как считается,
лежит в основе удовлетворенных и мирных состояний психики —
в конечном счете, здравомыслия. Фактически это тоже основа
внутренних источников и устойчивости, которую можно наблюдать
у людей, даже после сильных бедствий и психической боли сохра¬
няющих душевное спокойствие. Такая установка, включающая
благодарность за удовольствия прошлого и наслаждение тем, что
может дать настоящее, выражается в безмятежности. У стариков
она делает возможным осознание того, что молодость не вернешь,
и позволяет им находить удовольствие и интерес в жизни молодежи.
1 У Чосера мы также находим обширные упоминания о злословии и деструктив¬
ной критике, которые характеризуют завистливую личность. Он описывает, что
грех злословия возникает из смеси несчастья завистливой личности оттого, что
другому хорошо и он процветает, и радости от убытка им. Греховное поведение
характеризует «человек, хвалящий своего соседа, но с нечистым намерением,
потому что в конец он всегда поставит “но” и продолжит еще одним порицанием,
большим, нежели достоинства личности. Или если человек хорош и делает либо
говорит вещи с хорошим намерением, злословящий перевернет всю эту хоро-
шесть вверх ногами в свое неприятное намерение. Или если другие люди говорят
о человеке хорошо, злословящий скажет, что он очень хорош, но укажет на дру¬
гого, который лучше, и тем самым очернит того, кого другие хвалят».
2 [Спенсер, Эдмунд (1552—1598) — английский поэт.]
142
Зависть и благодарность
Хорошо известный факт, что родители заново проживают жизнь
в своих детях и внуках — если это не выражение чрезмерного
собственничества и искаженного честолюбия, — иллюстрирует то,
что я пытаюсь передать. Кто считает, что делился опытом и удоволь¬
ствиями жизни, намного способнее верить в непрерывность жизни1.
Такая способность к смирению без непомерной горечи и с сохра¬
нением силы наслаждения берет корни в младенчестве и зависит
от того, сколь долго ребенок мог наслаждаться грудью, не завидуя
матери чрезмерно за то, что она обладает ею. Предполагаю, что
счастье, испытанное в младенчестве, и любовь к хорошему объекту,
которая обогащает личность, лежат в основе способности к наслаж¬
дению и сублимации и переживаются еще и в старости. Когда
Гёте говорил: «Тот счастливейший из всех людей, кто конец своей
жизни может соединить с началом», я интерпретировала «начало»
как раннее счастливое отношение к матери, которое на протяжении
всей жизни смягчает ненависть и страх и дает старому человеку
поддержку и удовлетворенность. Младенец, надежно установивший
хороший объект, может найти компенсацию за потерю и депривацию
и во взрослой жизни. Завистливым человеком все это переживается
как нечто, чего он никогда не сможет получить, потому что его невоз¬
можно удовлетворить, поэтому его зависть усиливается.
V
Теперь я проиллюстрирую некоторые свои выводы клиническим
материалом2. Теперь я проиллюстрирую некоторые свои выводы
клиническим материалом. Мой первый пример взят из анализа
пациентки. Она получила грудное вскармливание, но во всем
остальном обстоятельства не были благоприятными, и она была
убеждена, что ее младенчество и вскармливание были совершенно
1 Вера в непрерывность жизни была многозначительно выражена в высказы¬
вании четырехлетнего мальчика, мать которого была беременна. Он выразил
надежду на то, что будущий ребенок окажется девочкой, и добавил, «тогда
у нее будут дети, и у ее детей будут дети, и так это будет вечно».
2 Я осознаю, что в следующем случае детали материала истории пациента, его
личности, возраста и внешних обстоятельствах были бы ценны. Причины бла¬
горазумия делают невозможным такое вхождение в детали, и я могу лишь по¬
пытаться проиллюстрировать основные свои темы отрывками из материала.
Зависть и благодарность
143
неудовлетворительными. Ее обида по поводу прошлого связана
с безнадежностью настоящего и будущего. Зависть к кормящей
груди и возникающие в результате трудности в объектных отно¬
шениях были подвергнуты обширному анализу еще до материала,
к которому обращусь я.
Пациентка позвонила и сказала, что не сможет прийти на лечение
из-за боли в плече. На следующий день она позвонила мне сказать,
что ей все еще нехорошо, но она ждет нашей встречи завтра. Когда
же на третий день она на самом деле пришла, она много жаловалась.
За ней ухаживала горничная, но больше никто ею не интересовался.
Она описала мне, что в одно мгновение боль внезапно усилилась,
а вместе с ней и чувство крайнего холода. Она почувствовала острую
потребность в том, чтобы кто-то немедленно пришел и накрыл ей
плечо так, чтобы оно согрелось, и тут же ушел, сделав это. В этот
момент ей пришло в голову, что, должно быть, именно это она пере¬
живала ребенком, когда хотела, чтобы за ней ухаживали, а никто
не приходил.
Характеризует установку пациентки к людям и проливает свет
на ее самое раннее отношение к груди то, что она желала, чтобы
за ней ухаживали, но в то же самое время отвергала тот объект,
который должен был удовлетворить ее. Подозрение к полученному
дару наряду с острой потребностью в заботе, в конечном счете озна¬
чающие желание быть накормленной, выражали ее амбивалентную
установку к груди. Я говорила о младенцах, чей ответ на фрустрацию
состоит в недостаточном использовании удовлетворения, которое
кормление, пусть даже отложенное, может им дать. Предположу,
что они, хотя и не отказываются от своих желаний удовлетво¬
ряющей груди, не могут наслаждаться ею, а потому отвергают ее.
Обсуждаемый случай иллюстрирует некоторые причины такой
установки: подозрение к дару, который она желала получить,
вызванное тем, что объект уже был испорчен завистью и ненави¬
стью, и, следовательно, глубокое негодование по поводу каждой
фрустрации. Мы также должны помнить — и это применимо
к другим взрослым, у которых отмечена зависть, — что многие
разочаровывающие события, без сомнения, отчасти обусловленные
ее установкой, способствовали переживанию того, что желанная
забота не будет удовлетворительной.
144
Зависть и благодарность
В ходе этого сеанса пациентка рассказала сновидение: она
была в ресторане, сидела за столом; однако никто не приходил
обслужить ее. Она решила встать в очередь и принести себе
что-нибудь поесть. Женщина перед ней взяла два или три маленьких
пирожных и ушла с ними. Пациентка тоже взяла два или три
маленьких пирожных. Из ее ассоциаций я выбираю следующее:
женщина казалась весьма решительной, а ее фигура напоминала
мою. Возникло внезапное сомнение по поводу названия пирожных
(на самом деле petits /ours1), которые, как она сначала подумала,
назывались «petit fru», что напоминало ей «petit frau» и, соответ¬
ственно, «фрау Кляйн». Суть моих интерпретаций состояла в том,
что ее обида из-за пропущенных аналитических сеансов касалась
неудовлетворительных кормлений и несчастий в младенчестве. Два
пирожных из «двух или трех» обозначали грудь, которой, как она
считала, она дважды лишилась, пропустив аналитические сеансы.
Их было «два или три» потому, что она не была уверена, сможет
ли прийти на третий день. Тот факт, что женщина была «реши¬
тельной» и что пациентка последовала ее примеру, взяв пирожные,
указывает и на ее идентификацию с аналитиком, и на проекцию ее
собственной жадности на нее. В данном контексте крайне важен
один аспект сновидения. Аналитик, ушедшая с двумя или тремя
petits fours, обозначала не только грудь, в которой было отказано,
но и грудь, которая собиралась кормить саму себя. (Взятый вкупе
с другим материалом «решительный» аналитик репрезентировал
не только грудь, но и человека с качествами которого, хорошими
и плохими, пациентка идентифицировала себя.)
Так к фрустрации добавилась зависть к груди. Эта зависть дала
начало резкому негодованию, поскольку считалось, что мать эгои¬
стична и скупа, кормит и любит скорее себя, а не своего ребенка.
В аналитической ситуации меня заподозрили в том, что я весели¬
лась в то время, когда ее не было, либо отдала это время другим
пациентам, которых предпочитала. Очередь, в которую пациентке
пришлось встать, имела отношение к другим соперникам, которым
я более благоволила.
1 [Petits fours (фр.) — петифур, десертное печенье.]
Зависть и благодарность
145
Ответом на анализ сновидения была разительная перемена
эмоциональной ситуации. Сейчас пациентка испытывала чувство
счастья и благодарности более отчетливо, нежели на преды¬
дущих аналитических сеансов. В ее глазах были слезы, что было
необычно, и она сказала, что чувствует себя так, как если бы теперь
ее накормили совершенно удовлетворительно1. Ей также пришло
в голову, что ее грудное вскармливание и младенчество, возможно,
были счастливее, чем она предполагала. К тому же она испыты¬
вала большую надежду касательно будущего и результата анализа.
Пациентка полнее осознала ту часть себя, которая никак не была
известна ей в других отношениях. Она осознала, что завидовала
многим людям и ревновала их, но не могла признать этого в доста¬
точной мере по отношению к аналитику, поскольку было слишком
болезненно чувствовать, что она завидует аналитику и портит его,
а также успех анализа. На этом сеансе после упомянутых интер¬
претаций ее зависть уменьшилась; способность к наслаждению
и благодарности вышла на первый план, и она смогла пережить
аналитический сеанс как счастливое кормление. Эту эмоцио¬
нальную ситуацию пришлось прорабатывать снова и снова как
в позитивном, так и в негативном переносе до тех пор, пока не был
достигнут более устойчивый результат.
Именно благодаря созданию для нее возможности посте¬
пенно свести вместе отщепленные по отношению к аналитику части
ее Самости и благодаря ее признанию того, сколь ревнива и потому
подозрительна она была ко мне, а в первую очередь к своей матери,
возник опыт счастливого кормления. Это было связано с пережива¬
ниями благодарности. В ходе анализа зависть уменьшилась, а пере¬
живания благодарности стали более частыми и длительными.
1 Полное возрождение эмоций, пережитых в опыте самого раннего кормления,
в ситуации переноса может происходить не только у детей, но и у взрослых.
К примеру, во время сеанса возникает очень сильное чувство голода или жаж¬
ды, и оно проходит после интерпретации, которая, как считается, удовлетвори¬
ла его. Один из моих пациентов, переполняемый подобными переживаниями,
вставал с кушетки и обвивал руками секцию арки, отделявшей одну часть моей
комнаты для консультаций от другой. В конце таких сеансов я неоднократно
слышала выражение «меня хорошо накормили». Хороший объект в его самой
ранней примитивной форме, в форме матери, заботящейся о ребенке и кормя¬
щей его, был обретен вновь.
146
Зависть и благодарность
Второй мой пример взят из анализа пациентки с сильными
депрессивными и шизоидными чертами. Долгое время она страдала
от депрессивных состояний. Анализ продолжался и несколько
продвинулся вперед, хотя пациентка вновь и вновь выражала свои
сомнения по поводу работы. Я проинтерпретировала деструктивные
импульсы против аналитика, родителей и сиблингов, и анализ
вынудил ее признать особые фантазии о деструктивных атаках
на тело матери. За таким прозрением обычно следовала депрессия,
но она не была неуправляемой по природе.
Примечательно, что на протяжении ранней части лечения
нельзя было увидеть глубины и серьезности трудностей пациентки.
Социально она производила впечатление приятного человека, хотя
и склонного быть депрессивным. Ее репаративные тенденции
и установка помощи друзьям были весьма искренними. Тем не менее
на одной из стадий проявилась тяжесть ее заболевания отчасти вслед¬
ствие предшествующей этому аналитической работы, отчасти ввиду
внешних событий. Имели место некоторые разочарования; но именно
неожиданный успех в ее профессиональной карьере выдвинул
на передний план то, что я анализировала несколько лет, а именно
сильное соперничество со мной и переживание того, что в своей сфере
она могла бы быть равной мне или даже превосходить меня. И она,
и я начали признавать важность ее деструктивной зависти ко мне; и,
как всегда, когда мы достигаем этих глубоких пластов, оказалось, что
какими бы деструктивными ни были эти импульсы, они считались
всемогущественными и потому неизменимыми и неисправимыми.
До этого я обширно проанализировала ее орально-садистические
желания, и этим мы тоже пришли к ее частичному осознанию своих
деструктивных импульсов, направленных на мать и на меня. К тому
же анализ рассматривал уретрально- и анально-садистические
желания, но я считала, что в этом отношении я не сильно продви¬
нулась вперед и что ее понимание этих импульсов и фантазий было
больше рациональным по природе. На протяжении того периода,
который я хочу сейчас обсудить, с увеличенной силой появился
уретральный материал.
Вскоре развилось переживание огромного энтузиазма по поводу
успеха, и о нем возвещало сновидение, демонстрирующее триумф
надо мной и лежащую в основе этого деструктивную зависть ко мне,
Зависть и благодарность
147
обозначающей ее мать. В сновидении она была в воздухе на волшебном
ковре, который держал ее и находился над верхушкой дерева. Она
была достаточно высоко, чтобы заглянуть в окно комнаты, в которой
корова жевала что-то, что оказалось бесконечной полосой одеяла.
В ту же ночь у нее было небольшое сновидение, в котором ее трусы
были мокрыми.
Ассоциации к этому сновидению прояснили то, что быть
на верхушке дерева значит превосходить меня, поскольку корова
репрезентировала меня, на которую она смотрела с презрением.
Довольно рано в анализе у нее было сновидение, в котором меня
репрезентировала апатичная похожая на корову женщина, тогда как
она была маленькой девочкой, державшей блестящую успешную
речь. Мои интерпретации в то время, что она превратила аналитика
в презренного человека, тогда как сама имела такое успешное
выступление, хотя была настолько младше, были приняты лишь
отчасти, хотя она полностью осознавала, что маленькой девочкой
была она сама, а женщиной-коровой — аналитик. Это сновидение
постепенно привело к более сильному осознанию ее деструктивных
и завистливых атак на меня и на мать. С этих пор женщина-корова,
обозначающая меня, стала хорошо установившейся в материале
особенностью, и потому было совершенно ясно, что в новом снови¬
дении корова в комнате, в которую она заглянула, была аналитиком.
Она ассоциировала, что бесконечная полоса одеяла репрезентиро¬
вала бесконечный поток слов, и ей пришло в голову, что все это были
слова, которые я когда-либо говорила на анализе и которые теперь
должна проглотить. Полоса одеяла была выпадом против неясности
и негодности моих интерпретаций. Здесь мы видим полное обесце¬
нивание первоначального объекта, многозначительно репрезенти¬
рованного коровой, равно как и обиду на мать, не кормившую ее
удовлетворительно. Наложенное на меня наказание в виде поедания
собственных слов проливает свет на глубокое недоверие и сомнения,
которые вновь и вновь находили на нее в ходе анализа. После моих
интерпретаций стало совсем ясно, что аналитику, с которым плохо
обращаются, доверять нельзя, и что у нее не может быть уверен¬
ности в обесцененном анализе. Пациентку удивила и шокировала ее
установка ко мне, которую до сновидения она долгое время отказы¬
валась признать в полном ее влиянии.
148
Зависть и благодарность
Мокрые трусы в сновидении и ассоциация к ним выражала
(в числе других значений) ядовитые уретральные атаки на аналитика,
которые должны были разрушить ее умственные силы и превратить
в женщину-корову. Вскоре после этого у нее было другое снови¬
дение, иллюстрирующее именно этот момент. Она стояла у основания
лестницы, глядя на молодую пару, с которой что-то было не так. Она
бросила им клубок шерсти, который сама описала как «хорошее
волшебство», ее же ассоциации обнаружили, что плохое волшебство
и, более конкретно, яд, должно быть, вызвали потребность позднее
использовать хорошее волшебство. Ассоциации к паре дали мне
возможность интерпретировать сильно отрицаемую теперешнюю
ситуацию ревности и привели нас из настоящего к ранним пережи¬
ваниям, в конечном счете, конечно, к родителям. Деструктивные
и завистливые переживания по отношению к аналитику, а в прошлом
к матери, как оказалось, лежат в основе ревности и зависти к паре
в сновидении. Тот факт, что этот легкий клубок так и не долетел до
пары, означает, что ее репарация не удалась, а страх по поводу такого
провала был важным элементом в ее депрессии.
Это лишь отрывок из материала, убедительно доказавшего
пациентке ее ядовитую зависть к аналитику и своему первоначаль¬
ному объекту. Она поддалась депрессии такой глубины, какой у нее
никогда не бывало. Основной причиной этой депрессии, после¬
довавшей за состоянием энтузиазма, было то, что ее заставили
осознать совершенно отщепленную часть себя, которую до этого она
была не способна признать. Как я сказала ранее, было очень трудно
помочь ей осознать свою ненависть и агрессивность. Когда же мы
подошли к этому самому источнику деструктивности, к ее зависти
как толчку к повреждению и унижению аналитика, которого в другой
части своей психики она высоко ценила, для нее стало невыносимым
видеть себя в таком свете. Она не казалась особенно хвастливой или
самодовольной, но посредством множества процессов расщепления
и маниакальных защит она прицепилась к идеализированной картине
самой себя. Вследствие этого осознания, которого на данной стадии
анализа она больше не могла отрицать, она почувствовала себя плохой
и презренной, идеализация разрушилась, и появилось недоверие
к себе, равно как и вина за нанесенный в прошлом и настоящем
непоправимый ущерб. Ее вина и депрессия сосредоточились на пере¬
Зависть и благодарность
149
живании неблагодарности аналитику, который, как она знает, помог
и помогал ей и по отношению к которому она чувствовала презрение
и ненависть: в конечном счете на неблагодарности матери, которую
она бессознательно видела испорченной и поврежденной своей
завистью и деструктивными импульсами.
Анализ ее депрессии привел к улучшению, за которым спустя
несколько месяцев последовала возобновленная глубокая депрессия.
Она была вызвана тем, что пациентка полнее признала свои ядовитые
анально-садистические атаки на аналитика, а в прошлом на свою
семью, и подтвердила свои переживания болезни и плохости. Она
впервые смогла увидеть, как сильно были отщеплены уретрально-
и анально-садистические свойства. Каждое из них затрагивало
важные части личности и интересов пациентки. Шаги к интеграции,
имевшие место вслед за анализом депрессии, подразумевали возврат
потерянных частей, и необходимость сталкиваться с ними была
причиной ее депрессии.
Следующий пример — пациентка, которую я описала бы как
вполне нормальную. С течением времени она все сильнее и сильнее
осознавала зависть, испытываемую к старшей сестре и матери.
Зависти к сестре противодействовало переживание сильного интел¬
лектуального превосходства, на самом деле имевшего основания,
и бессознательное переживание того, что сестра чрезмерно невро¬
тична. Зависти к матери противодействовали очень сильные пере¬
живания любви и признание ее хорошести.
Пациентка рассказала сновидение, в котором она была одна
в железнодорожном вагоне с женщиной, которую могла видеть
только со спины; та прислонилась к двери купе, и была большая
опасность, что она выпадет. Пациентка крепко держала ее, одной
рукой вцепившись в ремень; другой рукой она писала записку о том,
что в этом купе доктор занят пациентом и его не надо беспокоить,
и прикрепила эту записку к окну.
Из ассоциаций к этому сновидению я выбираю следующее:
у пациентки было сильное чувство, что фигура, которую она крепко
схватила, была частью ее самой, причем сумасшедшей. В сновидении
у нее было убеждение, что она не должна дать ей выпасть из двери,
а должна удержать ее в купе и справиться с ней. Анализ снови¬
150
Зависть и благодарность
дения обнаружил, что купе означало ее саму. Ассоциации к волосам,
единственное, что было видно сзади, были связаны со старшей
сестрой. Дальнейшие ассоциации привели к признанию соперниче¬
ства и зависти к ней, восходящими к периоду, когда пациентка была
еще ребенком, а за ее сестрой уже ухаживали. Затем она загово¬
рила о платье, которое носила мать и которым пациентка, будучи
ребенком, восхищалась и которого жаждала. Это платье очень
четко показывало форму грудей, и более очевидным, чем когда-либо
ранее, стало, хотя ничего из этого не было совершенно новым, то, что
именно материнской груди первоначально она завидовала и именно
ее портила в своей фантазии.
Признание этого дало начало усиленным переживаниям вины
как перед сестрой, так и перед матерью и привело к дальнейшему
пересмотру самых ранних отношений. Она достигла гораздо более
сочувственного понимания неполноценности сестры и стала пережи¬
вать, что не любила ее в достаточной мере. Она обнаружила и то, что
в раннем детстве любила ее намного сильнее, чем помнила это.
Я интерпретировала, что пациентка считала, что она должна
была держать сумасшедшую, отщепленную часть самой себя, также
связанную с интернализацией невротической сестры. Вслед за интер¬
претацией сновидения у пациентки, у которой были основания
считать себя вполне нормальной, появилось переживание сильного
удивления и шока. Этот случай иллюстрирует вывод, становящийся
все более и более привычным, а именно то, что остаток параноидных
и шизоидных переживаний и механизмов, зачастую отщепленный
от других частей Самости, существует даже у нормальных людей1.
Переживание пациентки того, что она должна была крепко
держать эту фигуру, означало, что ей следовало больше помогать
сестре, как бы не давать ей упасть; и это переживание теперь было
испытано заново в связи с ней как с интернализированным объектом.
Пересмотр самых ранних ее отношений был связан с изменениями
в переживаниях по отношению к первоначальным интроециро-
1 «Толкование сновидений»Фрейда четко показывает, что некоторые из этих
остатков сумасшествия находят выражение в сновидениях, и поэтому они явля¬
ются наиболее ценным гарантом здравомыслия.
М [Freud, S. Die Traumdeutung (1900а). // G. W. — Bd. II/III.]
Зависть и благодарность
151
ванным объектам. Тот факт, что сестра репрезентировала и сума¬
сшедшую часть ее самой, отчасти оказался проекцией на сестру ее
собственных шизоидных и параноидных переживаний. Именно
с осознанием этого уменьшилось расщепление ее Я.
Теперь я хочу сослаться на пациента-мужчину и рассказать
о сновидении, оказавшем сильное влияние на то, чтобы заставить
его признать не только деструктивные импульсы по отношению
к аналитику и матери, но и зависть как весьма специфический фактор
его отношения к ним. Уже до этого времени и с сильными пережи¬
ваниями вины он в некоторой мере признал свои деструктивные
импульсы, но еще не осознал завистливые и враждебные пере¬
живания, направленные против креативности аналитика и матери
в прошлом. Хотя он осознал, что испытывает зависть к другим людям
и что наряду с хорошим отношением к отцу у него были переживания
соперничества и ревности. Следующее сновидение привнесло более
сильное понимание его зависти к аналитику и пролило свет на ранние
желания обладать всеми феминными атрибутами матери.
В сновидении пациент ловил рыбу; он озадачился, надо ли ему
убить пойманную рыбу, чтобы съесть ее, но решил положить ее
в корзину и дать ей умереть. Корзина, в которой он нес рыбу, была
женской корзиной для белья. Вдруг рыба превратилась в прекрас¬
ного младенца, и в одежде младенца было что-то зеленое. После
этого он заметил — ив этот момент он очень забеспокоился, — что
кишечник ребенка высовывается, потому что поврежден крючком,
проглоченным, когда он был рыбой. Ассоциацией к зеленому была
обложка книги из серии «Международная психоаналитическая
библиотека», и пациент заметил, что рыба в корзине обозначала
одну из моих книг, которую он, очевидно, украл. Однако дальнейшие
ассоциации показали, что рыба была не только моей книгой и моим
ребенком, но и обозначала саму меня. То, что я проглотила крючок,
что означает, что я проглотила приманку, выражает его переживание,
будто я думала о нем лучше, чем он того заслуживает, и не призна¬
вала, что по отношению ко мне действуют и очень деструктивные
части его Самости. Хотя пациент все еще не мог полностью
признать, что то, как он обращался с рыбой, ребенком и мной,
означает разрушение меня и моей работы из зависти, он понимал это
152
Зависть и благодарность
бессознательно. Также я интерпретировала, что корзина для белья
в этой связи выражала его желание быть женщиной, иметь детей
и лишить их свою мать. Следствием этого шага в интеграции стал
сильный приступ депрессии, обусловленный тем, что ему пришлось
столкнуться с агрессивными компонентами его личности. Хотя это
было предсказано в более ранних частях анализа, сейчас он пережил
это как шок и ужас от самого себя.
Следующей ночью пациенту приснилась щука, с которой он
ассоциировал китов и акул, но в сновидении он не считал, что щука —
опасное существо. Она была старой, выглядела усталой и очень изну¬
ренной. На ней был малек, но пациент сразу предположил, что малек
не сосет щуку или кита, а присасывается к ее поверхности и таким
образом защищается от нападений других рыб. Пациент признал,
что это объяснение было защитой от переживания того, что он —
малек, а я — старая изнуренная щука и пребываю в этом состоянии
потому, что со мной так плохо обращались в сновидении преды¬
дущей ночи, и потому, что он считал, что высосал меня досуха. Это
превратило меня не только в поврежденный, но и опасный объект.
Другими словами, на первый план вышел персекуторный, а также
депрессивный страх; щука, которая у него ассоциировалась с китами
и акулами, обнаружила персекуторные аспекты, тогда как старая
изнуренная внешность выражала чувство вины пациента за ущерб,
который, как она считал, он нанес и продолжает наносить мне.
Сильная депрессия, последовавшая за этим пониманием,
длилась несколько недель более или менее непрерывно, но не
мешала работе пациента и его семейной жизни. По его описаниям,
эта депрессия отличалась от тех, которые он переживал прежде,
и была более глубокой. Побуждение к репарации, выраженное
в физической и психической работе, усилилось депрессией и подго¬
товило почву для ее преодоления. Результат этой фазы анализа был
очень заметным. Даже когда депрессия усилилась после того как
была проработана, пациент был убежден, что никогда не увидит себя
так, как видел ранее, хотя это означало уже не переживание уныния,
а более сильное знание себя, равно как и более сильную терпимость
к другим людям. Чего анализ достиг, так это важного шага в инте¬
грации, связанного со способностью пациента столкнуться со своей
психической реальностью. Тем не менее в ходе его анализа были
Зависть и благодарность
153
моменты, когда поддерживать эту установку было нельзя. То есть,
как в любом случае, проработка была процессом постепенным.
Хотя его наблюдение за другими людьми и их оценка ранее
были вполне нормальными, в результате данной стадии лечения в них
произошло определенное улучшение. Дальнейшим следствием было
то, что воспоминания детства и установка к сиблингам проявились
с большей силой и привели крайнему отношению к матери. В состоянии
депрессии, на которое я ссылаюсь, он, как он сам признал, в значи¬
тельной мере утратил удовольствие от анализа и интерес к нему;
но полностью возвратил их, когда депрессия усилилась. Вскоре он
рассказал сновидение, которое, как он сам понимал, мягко принижает
аналитика, но которое, как оказалось при анализе, выражает
сильное обесценивание. В сновидении ему пришлось иметь дело
с мальчиком-правонарушителем, но он был не удовлетворен тем, как
управился с ситуацией. Отец мальчика предложил подвезти пациента
на машине. Он заметил, что его увозят все дальше и дальше от того
места, в которое он хотел ехать. Через какое-то время он поблаго¬
дарил отца и вышел из машины; но он не заблудился, потому что, как
обычно, сохранял чувство направления. Случайно он бросил взгляд
на довольно необычное здание, которое, как он подумал, выглядело
интересным и подходящим для выставки, жить в котором, однако,
было бы неприятно. Его ассоциации к нему были связаны с неким
аспектом моей внешности. Затем он заговорил о том, что у этого
здания было два крыла, и вспомнил выражение «взять кого-то под
свое крыло». Он признал, что мальчик-правонарушитель, которым
он заинтересовался, обозначал его самого, и продолжение снови¬
дения показало, почему он правонарушитель: то, что отец, репрезен¬
тировавший аналитика, увозил его все дальше и дальше, выражало
сомнения, которые он использовал отчасти для того, чтобы обесце¬
нить меня; он уточнял, веду ли я его в правильном направлении, нужно
ли заходить столь глубоко и наношу ли я ему ущерб. Его упоми¬
нание о том, что он сохранил чувство направления и не заблудился,
подразумевало нечто противоположное обвинениям отца мальчика
(аналитика): он знал, что анализ очень ценен для него и что именно
его зависть ко мне усиливает его сомнения.
Он также понимал, что интересное здание, жить в котором он
бы не хотел, репрезентировало аналитика. С другой стороны, он
154
Зависть и благодарность
считал, что, анализируя его, я взяла его под свое крыло и защищаю
от конфликтов и страхов. Сомнения и обвинения меня в сновидении
использовались для обесценивания и касались не только зависти,
но и отчаяния по поводу зависти, а также переживаний вины из-за
его неблагодарности.
Была еще одна интерпретация данного сновидения, также
подтвердившаяся более поздними сновидениями, которая была
основана на том факте, что в аналитической ситуации я часто обозна¬
чала отца, быстро превращающегося в мать, а иногда репрезентиру¬
ющего обоих родителей одновременно. Эта интерпретация состояла
в том, что обвинение отца в том, что он увозил его в неправильном
направлении, связано с его ранним гомосексуальным притяже¬
нием к отцу. Как подтвердилось во время анализа, это притяжение
было связано с сильными переживаниями вины, поскольку я смогла
показать пациенту, что сильно отщепленные зависть и ненависть
к матери и ее груди способствовали его обращению к отцу и что его
гомосексуальные желания считаются враждебным союзом против
матери. Обвинение, что отец увез его в неправильном направлении,
связано с общим, часто обнаруживаемым у пациентов пережива¬
нием того, что его соблазнили в гомосексуальность. Здесь мы имеем
проекцию собственных желаний индивида на родителя.
Анализ чувства вины имел различные эффекты; он испытывал
более глубокую любовь к родителям; он также осознал — и эти два
факта тесно связаны, — что в его потребности совершить репарацию
был компульсивный элемент. Сверхсильная идентификация с повреж¬
денным в фантазии объектом — изначально с матерью — ослабила
его способность к полному наслаждению и тем самым в некоторой
степени обеднила его жизнь. Выяснилось, что даже в самом раннем
отношении к матери, хотя и не было причин сомневаться, что он был
счастлив в ситуации сосания, он не сумел насладиться им полностью
из-за боязни истощить или лишить грудь. С другой стороны, помеха
наслаждению дала повод обиде и усилила переживания преследо¬
вания. Это пример описанного в предыдущем параграфе процесса,
благодаря которому вина на ранних стадиях развития — в особен¬
ности вина за деструктивную зависть к матери и аналитику — очень
вероятно может превратиться в преследование. Благодаря анализу
первичной зависти и соответствующему уменьшению депрессивного
Зависть и благодарность
155
и персекуторного страха, возросла его способность к наслаждению
и благодарности на глубоком уровне.
Теперь упомяну случай другого пациента, у которого тенденция
к депрессии также шла наряду с компульсивной потребностью
в репарации; его честолюбие, соперничество и зависть, сосуще¬
ствующие со многими хорошими чертами характера, были посте¬
пенно проанализированы. Тем не менее несколько лет назад1
пациент в полной мере испытал зависть к груди и ее креативности,
а также желание, которое было в значительной мере отщеплено,
испортить ее. Вскоре в анализе у него было сновидение, которое он
описал как «смехотворное»: он курил трубку, она была наполнена
моими бумагами, вырванными из одной из моих книг. Сначала он
выразил сильное удивление по поводу этого, потому что «напеча¬
танные бумаги не курят». Я интерпретировала, что это лишь второ¬
степенная особенность сновидения; основное значение — в том,
что он разорвал мою работу и разрушает ее. Я также указала
на то, что разрушение моих бумаг имеет анально-садистическую
природу, заключенную в их курении. Он отрицал эти агрессивные
атаки; поскольку наряду с силой процессов расщепления у него
была большая способность к отрицанию. Другим аспектом этого
сновидения было то, что в связи с анализом появились переживания
преследования. Предыдущими интерпретациями он был возмущен
и считал их чем-то, что он должен «положить в трубку и курить».
Анализ этого сновидения помог пациенту признать деструктивные
импульсы против аналитика, а также то, что их стимулировала
ситуация ревности, возникшая днем ранее; она сосредоточивалась
на переживании того, что кого-то другого я ценила больше, чем его.
Однако наступившее прозрение не привело его к пониманию зависти
к аналитику, хотя она была ему проинтерпретирована. Тем не менее
у меня нет сомнений, что это подготовило почву для материала,
1 Опыт показал мне, что когда аналитик полностью убеждается в важности
нового аспекта эмоциональной жизни, он становится способным раньше ин¬
терпретировать его в анализе. Так, делая на нем достаточное ударение всякий
раз, когда позволяет материал, он может гораздо быстрее привести пациента
к осознанию таких процессов, и таким образом можно повысить эффектив¬
ность анализа.
156
Зависть и благодарность
в котором деструктивные импульсы и зависть постепенно станови¬
лись все более и более очевидными.
Кульминация была достигнута на дальнейшей стадии анализа,
когда все эти переживания по отношению к аналитику в полную
силу дошли до сознания пациента. Пациент сообщил о снови¬
дении, которое вновь описал как «смехотворное»: он двигался
с большой скоростью, как будто был в машине. Он стоял на полу¬
круглом хитроумном изобретении, сделанном либо из проволоки,
либо из какого-то «атомного вещества». Как он это обозначил,
«из-за этого я продолжал двигаться». Внезапно он заметил, что то,
на чем он стоял, разваливается на кусочки, и он был очень обеспо¬
коен. Он ассоциировал полукруглый объект с грудью и эрекцией
пениса, означающей его потенцию. Его чувство вины за то, что
не использовал анализ правильно, и за деструктивные импульсы
по отношению ко мне вошли в состав этого сновидения. В своей
депрессии он переживал, что меня нельзя сохранить и что есть
много связей с похожими страхами, отчасти даже сознательными,
что он не смог защитить мать, когда отца не было во время войны
и позднее. Его переживание вины по отношению к матери и ко мне
к тому моменту уже было обширно проанализировано. Однако
в последнее время он стал по-особому переживать, что именно его
зависть разрушает меня. Его переживания вины и несчастья были
тем сильнее, потому что в одной части психики он был благодарен
аналитику. Фраза «и из-за этого я продолжал двигаться» подра¬
зумевала, сколь существенным был для него анализ и что он был
предпосылкой его потенции в широчайшем смысле, то есть успеха
всех его устремлений.
Осознание зависти и ненависти ко мне пришло как шок, за ним
последовали сильная депрессия и переживание никчемности.
Полагаю, такого рода шок, что я сейчас описала в нескольких
случаях, является результатом важного шага в лечении расщепления
между частями Самости и, таким образом, стадией прогресса
в интеграции Я.
Еще более полное осознание честолюбия и зависти пришло
на сеансе, следующем за вторым сновидением. Он говорил, что
знает свои ограничения и, как он это обозначил, не ожидает, что
покроет себя и свою профессию славой. В этот момент, все еще под
Зависть и благодарность
157
влиянием сновидения, он понял, что такой способ изложения обна¬
руживает силу его честолюбия и завистливого сравнения со мной.
После первоначального переживания удивления признание этого
принесло полное убеждение.
VI
Я часто описывала свой подход к страху как центральный
момент моей техники. Однако с самого начала нельзя сталкиваться
со страхами без защит от них. Как я указывала в одном из преды¬
дущих параграфов, первая и самая главная функция Я — справляться
со страхом. Я даже думаю, вероятно то, что примордиальный страх,
порожденный угрозой влечения к смерти внутри, может быть объяс¬
нением, почему Я активизируется с самого рождения. Я постоянно
защищается от боли и напряжения, которым дает начало страх,
и потому использует защиты с начала постнатальной жизни. Я многие
годы придерживалась взгляда, что большая или меньшая способ¬
ность Я выносить страх является конституциональным фактором,
сильно влияющим на развитие защит. Если способность справляться
со страхом неадекватна, Я может регрессивно вернуться к более
ранним защитам или же прибегнуть к чрезмерному использованию
присущих текущей стадии защит. В результате персекуторный страх
и методы борьбы с ней могут быть столь сильными, что впослед¬
ствии ухудшается проработка депрессивной позиции. В некоторых
случаях, особенно психотического типа, нам с самого начала проти¬
востоят защиты такой, несомненно, непостижимой природы, что
какое-то время их анализ может казаться невозможным.
Сейчас я перечислю некоторые защиты от зависти, с которыми
я сталкивалась в ходе своей работы. Некоторые из самых ранних
защит, часто описывавшиеся ранее, такие как всемогущество,
отрицание и расщепление, усиливаются завистью. В одном из пре¬
дыдущих параграфов я предположила, что идеализация служит
защитой не только от преследования, но и от зависти. У младенцев
если нормальное расщепление хорошего и плохого объектов перво¬
начально не было успешным, эта неудача, связанная с чрезмерной
завистью, часто имеет результатом расщепление между всемогуще¬
ственно идеализируемым и очень плохим первоначальным объектом.
Сильное возвеличивание объекта и его даров является попыткой
158
Зависть и благодарность
уменьшить зависть. Однако если зависть очень сильна, весьма
вероятно, что рано или поздно она обернется против первоначального
идеализируемого объекта и против людей, которые в ходе развития
начали обозначать его.
Как предполагалось ранее, когда фундаментальное нормальное
расщепление на любовь и ненависть, на хороший и плохой объект
не успешно, может возникнуть спутанность хорошего и плохого
объекта1. Я считаю это основой любой спутанности, будь
то тяжелые состояния спутанности или более мягкие формы, такие
как колебание, а именно: трудность делать выводы и нарушенная
способность к ясному мышлению. Однако спутанность используется
и как защита: это можно видеть на всех уровнях развития. Путаница
по поводу того, хорош или плох субститут для исходной фигуры,
в некоторой степени противодействует преследованию, равно как
и вине по поводу порчи и атаки первичного объекта завистью. Борьба
с завистью принимает другой характер, когда наряду с депрессивной
позицией устанавливаются сильные переживания вины. Даже у тех
людей, у которых зависть не чрезмерна, забота об объекте, иденти¬
фикация с ним и боязнь потерять его, а также боязнь ущерба, нане¬
сенного его креативности, являются важными факторами в трудности
проработки депрессивной позиции.
Бегство от матери к другим людям, вызывающим восхи¬
щение и идеализируемым, дабы избежать враждебных переживаний
по отношению к самому важному вызывающему зависть (и потому
ненавидимому) объекту, груди, становится средством сохранения
груди, что означает также сохранение матери2. Я часто указывала,
что способ, которым осуществляется отворачивание от первого
объекта ко второму, отцу, имеет величайшую важность. Если преоб¬
ладают зависть и ненависть, эти эмоции в некоторой степени пере¬
носятся на отца и сиблингов, а позднее на других людей, и механизм
бегства, соответственно, терпит неудачу.
1 См.: статью Розенфельда «Заметки о психопатологии состояний спутанности
при хронических шизофрениях» [Rosenfeld, Н. Notes on the psychopathology of
confusional states in chronic schizophrenias. // I. J. PA. — 1950. — Vol. 31. —
P. 132-137].
2 См.: «Некоторые теоретические выводы относительно эмоциональной жизни
младенца» [(1952е). Наст. изд. Т. V. С. 186—230].
Зависть и благодарность
159
С отворачиванием от первоначального объекта связано рассеи¬
вание переживания по отношению к нему, что на дальнейшей стадии
развития может привести к промискуитету. Расширение объектных
отношений в младенчестве — нормальный процесс. Поскольку
отношение к новым объектам в некоторой степени есть субститут
любви к матери, а по большей части не бегство от ненависти к ней,
новые объекты полезны и являются компенсацией за неизбежное
переживание потери уникального первого объекта — потери, возни¬
кающей с депрессивной позицией. В таком случае любовь и благо¬
дарность в различной степени сохраняются в новых отношениях, хотя
эти эмоции в некоторой мере отрезаны от переживаний к матери.
Однако если рассеивание эмоций используется преимущественно как
защита от зависти и ненависти, такие защиты не являются основой
стабильных объектных отношений, потому что на них влияет посто¬
янная враждебность к первому объекту.
Защита от зависти зачастую принимает форму обесценивания
объекта. Я предположила, что зависти присущи порча и обесце¬
нивание. Объекту, который обесценен, завидовать уже не нужно.
Вскоре это применяется к идеализируемому объекту, обесцененному
и потому более не идеализируемому. То, как быстро разрушается
эта идеализация, зависит от силы зависти. Однако к обесцени¬
ванию и неблагодарности прибегают на каждом уровне развития как
к защитам от зависти, у некоторых людей они остаются характер¬
ными особенностями объектных отношений. Я описывала пациентов,
которые в ситуации переноса, после того как интерпретация им,
бесспорно, помогла, критикуют ее до тех пор, пока наконец в ней
не остается ничего хорошего. Приведу пример: пациент, пришедший
во время аналитического сеанса к удовлетворительному решению
внешней проблемы, начал следующий сеанс, сказав, что я его сильно
раздражаю: вчера я пробудила сильный страх, заставив его стол¬
кнуться с этой самой проблемой. Оказалось также, что он считал,
будто я обвиняю и обесцениваю его, потому что пока проблема
не была проанализирована, решение не пришло к нему. Лишь после
размышления он признал, что анализ действительно помог ему.
Защита, специфичная для более депрессивных типов, — обесце¬
нивание Самости. Одни люди могут оказаться неспособными
развивать свой дар и успешно использовать его. В других случаях
160
Зависть и благодарность
эта установка возникает в определенных обстоятельствах, когда
есть опасность соперничества со значимой фигурой. Обесценивая
свой дар, они и отрицают зависть, и наказывают себя за нее. Тем
не менее в анализе можно увидеть, что обесценивание Самости
пробуждает зависть к аналитику, который считается превосхо¬
дящим, в особенности потому что пациент сильно обесценил себя.
Лишение себя успеха имеет много детерминант, и это касается всех
установок, которые я описываю1. Однако я обнаружила, что одной
из глубочайших первопричин этой защиты является вина и несчастье
от неспособности сохранить хороший объект из-за зависти. Люди,
установившие свой хороший объект несколько ненадежно, страдают
от страха, что он будет испорчен или потерян из-за конкурентных
и завистливых переживаний, и потому вынуждены избегать успеха
и конкуренции.
Другая защита от зависти тесно связана с жадностью. Младе¬
нец, интернализируя грудь столь жадно, что в его психике она
полностью становится его достоянием и контролируется им, пережи¬
вает, что все хорошее, приписываемое ей, будет его. Это использу¬
ется для противодействия зависти. Именно сама жадность, с которой
осуществляется интернализация, содержит зачаток неудачи. Как
я сказала ранее, хороший объект, который хорошо установлен
и потому ассимилирован, не только любит субъекта, но и любим
им. Это я считаю характерной особенностью отношения к хорошему
объекту, но это не касается либо касается в незначительной степени
идеализируемого объекта. Считается, что могущественное и насиль¬
ственное собственничество превращает хороший объект в разру¬
шенного преследователя, и последствия зависти предотвращаются
недостаточно. Напротив, если к любимому человеку испытывается
терпимость, она проецируется и на других, которые таким образом
становятся дружелюбными фигурами.
Частый метод защиты состоит в том, чтобы пробудить
зависть у других своим успехом, достоянием и удачей, тем
самым переворачивая ситуацию, в которой испытывается зависть.
1 См.: работу Фрейда «Некоторые типы характеров, встречающиеся в психо¬
аналитической работе» [Freud, S. Einige Charaktertypen aus der psychoanalytischen
Arbeit (1916d). // G. W. — Bd. X. —S. 364-391].
Зависть и благодарность
161
Неэффективность этого метода исходит из персекуторного страха,
которому она дает начало. Завистливые люди и в особенности
завистливый внутренний объект считаются худшими преследовате¬
лями. Другая причина, по которой эта защита ненадежна, исходит
в конечном счете из депрессивной позиции. Желание заставить
других, особенно любимых людей, завидовать и праздновать
триумф над ними дает начало вине и боязни причинить им вред.
Пробужденный страх уменьшает наслаждение своим достоянием
и опять же усиливает зависть.
Существует еще одна нередкая защита, удушение переживаний
любви и соответствующее усиление ненависти, потому что это
менее болезненно, чем выносить вину, возникающую из комби¬
нации любви, ненависти и зависти. Это может не выражаться
в виде ненависти, а принять вид безразличия. Тесно связанной
с этим защитой является уход от контакта с людьми. Потребность
в независимости, являющаяся, как мы знаем, обычным явлением
развития, может быть усилена, дабы избежать благодарности или
вины по поводу неблагодарности и зависти. В анализе мы обнару¬
живаем, что бессознательно эта независимость на самом деле совер¬
шенно иллюзорна: индивид продолжает зависеть от своего внутрен¬
него объекта.
Герберт Розенфельд1 описал особый метод борьбы с ситуацией,
когда отщепленные части личности, включая самые завистливые
и деструктивные, объединяются и когда происходит шаг в интеграции.
Он показал, что «отыгрывание» используется с целью избежать
отмены расщепления; на мой взгляд, отыгрывание, поскольку оно
используется, чтобы избежать интеграции, становится защитой
от страхов, вызванных принятием завистливой части Самости.
Я, конечно же, не описала всех защит от зависти, потому что
их разнообразие бесконечно. Они тесно взаимосвязаны с защитами
от деструктивных импульсов и персекуторного и депрессивного
страха. То, насколько они успешны, зависит от множества внешних
и внутренних факторов. Как уже упоминалось, когда зависть сильна
1 «Исследование потребности невротических и психотических пациентов оты¬
грывать во время анализа» [Rosenfeld, Н. An investigation into the need of neurotic
and psychotic patients to act out during analysis. // Rosenfeid, H.A. Psychotic States:
A Psychoanalytic Approach. — London: Hogarth Press, 1965. — P. 200—216].
162
Зависть и благодарность
и потому весьма вероятно может вновь появиться во всех объектных
отношениях, защиты от нее представляются ненадежными; защиты
же от деструктивных импульсов, не находящихся под господством
зависти, кажутся гораздо более эффективными, хотя могут подразу¬
мевать торможения и ограничения личности.
При преобладании шизоидных и параноидных свойств защиты
от зависти не могут быть успешными, поскольку атаки на субъекта
ведут к усилению переживания преследования, с которым можно
справиться лишь возобновленными атаками, то есть усилением
деструктивных импульсов. Так устанавливается порочный круг,
ухудшающий способность противодействовать зависти. Особенно
это касается случаев шизофрении и в некоторой степени объясняет
трудности в их лечении1.
Результат более благоприятен, когда в какой-то мере суще¬
ствует отношение к хорошему объекту, поскольку это означает
также то, что депрессивная позиция уже отчасти проработана. Опыт
депрессии и вины подразумевает желание уберечь любимый объект
и ограничить зависть.
Защиты, перечисленные мною, и многие другие формируют
часть негативной терапевтической реакции, потому что являются
мощным препятствием способности вбирать то, что должен дать
аналитик. Выше я уже описала некоторые формы, принимаемые
завистью к аналитику. Когда пациент способен испытывать благодар¬
ность — а это значит, что в такие моменты он менее завистлив, — он
в значительно лучшем положении, чтобы извлечь пользу из анализа
и закрепить уже достигнутую выгоду. Другими словами, чем сильнее
депрессивные свойства преобладают над шизоидными и параноид¬
ными, тем лучше перспективы лечения.
Побуждение к осуществлению репарации и потребность помочь
вызывающему зависть объекту — также весьма важные средства
противодействия зависти. В конечном счете это включает в себя
противодействие деструктивным импульсам путем мобилизации
переживаний любви.
1 Некоторые из моих коллег, анализирующих случаи шизофрении, говорили
мне, что акцент, который они делают на зависти как портящем и деструктивном
факторе, оказывается, имеет огромное значение как для понимания, так и для
лечения их пациентов.
Зависть и благодарность
163
Поскольку я несколько раз упоминала о спутанности, может
быть полезным резюмировать некоторые из важных состояний
спутанности в том виде, в каком они обычно возникают на разных
стадиях развития и в различных контекстах. Я часто указывала1, что
с начала постнатальной жизни действуют уретральные и анальные
(и даже генитальные) либидинозные и агрессивные желания — хотя
и под господством оральных — и что на протяжении нескольких
месяцев отношение к парциальным объектам отчасти совпадает
с отношением к людям в целом.
Я уже обсуждала те факторы — в частности, сильные парано¬
идно-шизоидные свойства и чрезмерную зависть, — которые с самого
начала затемняют различение и ухудшают успешное расщепление
хорошей и плохой груди; так у младенца усиливается спутанность.
В анализе я считаю существенным проследить все состояния спутан¬
ности у наших пациентов, даже самые тяжелые при шизофрении, до
этой ранней неспособности разграничить хороший и плохой перво¬
начальный объект, хотя необходимо рассмотреть и использование
спутанности как защиты от зависти и деструктивных импульсов.
Перечислю некоторые последствия этой ранней трудности:
преждевременное начало вины, неспособность младенца по отдель¬
ности испытывать вину и преследование и вытекающее из этого
усиление персекуторного страха, что уже упоминалось выше; я также
уже привлекала внимание к важности спутанности родителей, выте¬
кающей из интенсификации завистью комбинированной роди¬
тельской фигуры. Я связала преждевременное начало гениталь-
ности с бегством от оральности, ведущим к усилению спутанности
оральных, анальных и генитальных тенденций и фантазий.
Другими факторами, вносящими очень ранний вклад в спутан¬
ность и состояния запутанности психики, являются проективная
и интроективная идентификация, потому что она может временно
оказывать эффект затемнения различия Самости и объектов, а также
внутреннего и внешнего мира. Такая спутанность мешает признанию
психической реальности, способствующему пониманию и реали¬
стичному восприятию внешней реальности. Недоверие и боязнь
вобрать психическую пищу восходят к недоверию к тому, что пред¬
1 См. «Психоанализ детей» [(1932b). Наст. изд. Т. III], гл. VIII.
164
Зависть и благодарность
лагала вызывающая зависть испорченная грудь. Если первона¬
чально хорошая пища перепутывается с плохой, позднее ухудшается
способность к ясному мышлению и развивающимся ценностным
стандартам. Все эти нарушения, связанные, на мой взгляд, также
с защитой от страха и вины и вызванные ненавистью и завистью,
выражаются в торможениях в обучении и развитии интеллекта.
Здесь я не принимаю в расчет различные другие факторы, способ¬
ствующие таким трудностям.
Кратко резюмированные мною состояния спутанности,
которым способствует интенсивный конфликт между деструк¬
тивными (ненависть) и интегрирующими (любовь) тенденциями,
являются в некоторой степени нормальными. Именно с увеличе¬
нием интеграции и путем успешного прорабатывания депрессивной
позиции, включающего большее прояснение внутренней реальности,
восприятие внешнего мира становится более реалистичным —
результат, который в норме возникает во второй половине первого
года и в начале второго года1. Эти изменения по существу связаны
с ослаблением проективной идентификации, формирующей часть
параноидно-шизоидных механизмов и страхов.
VII
Сейчас я попытаюсь дать краткое описание трудностей, харак¬
теризующих прогресс в ходе анализа. Наделение пациента способ¬
ностью сталкиваться с первичной завистью и ненавистью стано¬
вится возможным лишь после длительной и скрупулезной работы.
Хотя переживания конкуренции и зависти знакомы большинству
людей, их глубочайшие самые ранние последствия, испытываемые
в ситуации переноса, чрезвычайно болезненны, и потому пациенту
их трудно принять. Хотя сопротивление анализу эдиповой ревности
и враждебности, которое мы обнаруживаем в случаях и мужчин,
и женщин, очень сильно, оно не столь интенсивно как то, с которым
1 Я предположила (см. мои статьи 1952 г.^а]), что на втором году жизни на пе¬
редний план выходят механизмы навязчивости, а организация Я попадает под
влияние анальных импульсов и фантазий.
^ «Некоторые теоретические выводы относительно эмоциональной
жизни младенца» [(1952е). Наст. изд. Т. V. С. 186—230]; «О наблюде¬
нии за поведением младенцев» [(19520. Наст. изд. Т. V. С. 231—267].
Зависть и благодарность
165
мы сталкиваемся при анализе зависти и ненависти к груди. Помочь
пациенту пройти через эти глубокие конфликты и страдания — самое
эффективное средство поддержания его стабильности и интеграции,
потому что она дает ему возможность посредством переноса надежнее
установить его хороший объект и любовь к нему, а также получить
некоторую уверенность в себе. Нет необходимости говорить, что
анализ этого самого раннего отношения включает в себя и иссле¬
дование более поздних отношений и дает аналитику возможность
полнее понять личность взрослого пациента.
В ходе анализа мы должны быть готовы столкнуться с флук¬
туациями между улучшением и рецидивами. Это может проявляться
многими способами. К примеру, пациент испытал благодарность
и одобрение умения аналитика. Это самое умение, причина восхи¬
щения, вскоре уступает место зависти; зависти может противодей¬
ствовать гордость за то, что у него хороший аналитик. Если гордость
пробуждает собственничество, может возродиться инфантильная
жадность, которую можно выразить следующими словами: у меня
есть все, что я хочу; хорошая мать — вся моя. Такая жадная и контро¬
лирующая установка склонна портить отношение к хорошему объекту
и вызывать вину, что вскоре может привести к другой защите:
к примеру, я не хочу ранить мать-аналитика, я, скорее, воздержусь
от принятия ее даров. В данной ситуации возрождается ранняя вина
по поводу отторжения предложенных матерью молока и любви,
потому что помощь аналитика не принимается. Пациент также
испытывает вину, потому что лишает себя (хорошую часть своей
Самости) улучшения и помощи, он упрекает себя за то, что недо¬
статочным сотрудничеством взвалил на аналитика слишком тяжкую
ношу; он считает, что таким образом эксплуатирует аналитика. Такие
установки чередуются с персекуторным страхом о том, что у него
украдут защиты и эмоции, мысли и все идеалы. Кажется, при состо¬
яниях сильного страха в психике пациента нет другой альтернативы,
кроме как украсть или быть обокраденным.
Защиты, как я предположила, продолжают действовать,
даже когда возникает большее прозрение. Каждый шаг к инте¬
грации и порожденный этим страх могут привести к появляющимся
с большей силой ранним защитам и даже к новым защитам. Мы
также должны ожидать, что первичная зависть будет появляться
166
Зависть и благодарность
вновь и вновь, и потому мы сталкиваемся с повторяющимися флук¬
туациями в эмоциональной ситуации. К примеру, когда пациент
чувствует себя презренным и потому ниже аналитика, которому
он в этот момент приписывает хорошесть и терпение, у него очень
скоро вновь появляется зависть к аналитику. С несчастьем, болью
и конфликтами, через которые он проходит, контрастирует то, что он
считает спокойствием духа аналитика — фактически его здравомыс¬
лием, — и это особая причина зависти.
Неспособность пациента принимать с благодарностью интер¬
претацию, которую в некоторых частях психики он признает помо¬
гающей, является одним из аспектов негативной терапевтической
реакции. Под тем же самым обозначением есть много других трудно¬
стей, часть из них я сейчас упомяну. Мы должны быть готовы обна¬
ружить, что всякий раз, когда пациент совершает прогресс в инте¬
грации, то есть когда завистливая, ненавидящая и ненавидимая часть
его личности сблизилась с другими частями Самости, интенсивные
страхи могут выйти на первый план и усилить недоверие пациента
своим любовным импульсам. Тушение любви, описанное мною как
маниакальная защита во время депрессивной позиции, коренится
в опасности, угрожающей из деструктивных импульсов и персе-
куторного страха. У взрослого зависимость от любимого человека
возрождает беспомощность младенца и считается унизительной.
Но это больше, чем инфантильная беспомощность: ребенок может
быть чрезмерно зависимым от матери, если его страх о том, как бы
его деструктивные импульсы не превратили ее в преследующий или
поврежденный объект, слишком велика; и эта сверхзависимость
может быть возрождена в ситуации переноса. Страх о том, если дать
волю любви, как бы жадность не разрушила объект, является еще
одной причиной удушения любовных импульсов. Есть также боязнь,
что любовь приведет к слишком большой ответственности и что
объект будет требовать слишком многого. Бессознательное знание,
что ненависть и деструктивные импульсы находятся в действии,
может заставить пациента чувствовать себя искреннее в недопу¬
щении любви ни к себе, ни к другим.
Поскольку никакой страх не может возникнуть без использо¬
вания Я всех тех защит, которые оно может выработать, процессы
расщепления играют важную роль методов против переживания
Зависть и благодарность
167
персекуторного и депрессивного страха. Когда мы интерпретируем
такие процессы расщепления, пациент больше осознает ту часть
себя, что вселяет в него ужас, поскольку считает ее репрезентантом
деструктивных импульсов. У пациентов, у которых ранние процессы
расщепления (всегда связанные с шизоидными и параноидными
свойствами) менее влиятельны, вытеснение импульсов сильнее,
и потому клиническая картина иная. То есть в этом случае мы имеем
дело с более невротическим типом пациента, который в какой-то
степени успешно преодолел раннее расщепление и у которого вытес¬
нение стало основной защитой от эмоциональных нарушений.
Другой трудностью, мешающей анализу долгие периоды,
является упорство, с которым пациент цепляется за сильный пози¬
тивный перенос; он в какой-то степени может быть обманчивым,
поскольку основан на идеализации и скрывает ненависть и зависть,
которые отщеплены. Характерно, что оральные страхи в таком
случае зачастую избегаются, а на переднем плане находятся гени¬
тальные элементы.
В разных контекстах я попыталась показать, что деструк¬
тивные импульсы, выражение влечения к смерти, прежде всего,
как считается, направлены против Я. Столкнувшись с ними, даже
если это происходит постепенно, пациент переживает, что подвер¬
гается деструкции, тогда как он находится в процессе принятия
этих импульсов как аспектов самого себя и их интеграции. То есть
в определенные моменты пациент сталкивается с некоторыми
сильными опасностями, возникающими в результате интеграции:
его Я может быть сокрушено; идеальная часть его Самости может
быть потеряна, когда будет признано существование отщепленной
деструктивной и ненавидимой части личности; аналитик может стать
враждебным и мстящим за деструктивные импульсы пациента,
которые более не вытесняются, становясь таким образом и опасной
фигурой Сверх-Я; аналитику, поскольку он обозначает хороший
объект, угрожает деструкция. Опасность для аналитика, способ¬
ствующая сильному сопротивлению, которое мы встречаем при
попытке аннулировать расщепление и сделать шаги в интеграции,
становится понятной, если мы вспомним, что младенец считает свой
первоначальный объект источником хорошести и жизни, а потому
незаменимым. Его страх о том, как бы он его не разрушил, является
168
Зависть и благодарность
причиной основных эмоциональных трудностей и заметно входит
в состав конфликтов, возникающих при депрессивной позиции.
Переживание вины, являющееся результатом осознания деструк¬
тивной зависти, может на время привести к торможению способно¬
стей пациента.
С совершенно иной ситуацией мы сталкиваемся, когда в качестве
защиты от интеграции усиливаются всемогущественные и даже
мегаломанические фантазии. Это может быть переломной стадией,
потому что пациент может прибегнуть к усилению своих враждебных
установок и проекций. Так, он считает, что превосходит аналитика,
которого обвиняет в том, что тот недооценивает его, и ненависти
к которому он таким способом находит оправдание. Он приписы¬
вает себе заслугу за все достигнутое в анализе. Вернемся к ранней
ситуации, когда, будучи младенцем, пациент, возможно, имел
фантазии, что он могущественнее родителей и даже что он или она
будто бы сотворил(а) мать либо породил(а) ее и что он/она обладает
материнской грудью. Соответственно, это мать украла у пациента
грудь, а не пациент обокрал ее. Проекция, всемогущество и пресле¬
дование в таком случае достигают своего пика. Некоторые из этих
фантазий действуют, когда весьма сильны переживания первен¬
ства в научной или иной работе. Есть и другие факторы, способные
пробудить тягу к первенству, такие как честолюбие из разных источ¬
ников и особенно переживание вины, по сути связанное с завистью
и деструкцией первичного объекта или его дальнейших субститутов,
поскольку такая вина по поводу обкрадывания первоначального
объекта может привести к отрицанию, принимающему форму декла¬
рирования полной самобытности и потому исключения возможности
вбирания из объекта или принятия от него чего-либо.
В последнем параграфе я делала акцент на трудностях, возни¬
кающих в определенные моменты анализа пациентов, чья зависть
конституционально сильна. Тем не менее анализ этих глубоких
и серьезных нарушений во многих случаях является гарантией
от потенциальной опасности психоза, являющейся результатом
чрезмерно завистливых и всемогущественных установок. Но важно
не пытаться торопить эти шаги в интеграции, поскольку если бы
к осознанию деления в личности было суждено прийти неожиданно,
у пациента были бы огромные трудности в том, чтобы справиться
Зависть и благодарность
169
с ним1. Чем сильнее были отщеплены завистливые и деструктивные
импульсы, тем более опасными считает их пациент, когда осознает их.
В анализе к болезненному пониманию деления в Самости пациента
нам следует продвигаться медленно и постепенно. Это значит, что
деструктивные стороны вновь и вновь отщепляются и возвращаются,
пока не возникнет более сильная интеграция. В результате пере¬
живание ответственности становится сильнее, и более полно испы¬
тываются вина и депрессия. Когда это происходит, Я укрепляется,
всемогущество деструктивных импульсов, а вместе с ним и зависть,
уменьшается, и высвобождается удушенная в ходе процессов расще¬
пления способность к любви и благодарности. Поэтому постепенно
отщепленные аспекты становятся более приемлемыми, а пациент —
более способным вытеснять деструктивные импульсы к любимым
объектам, вместо того чтобы расщеплять Самость. Это подразу¬
мевает, что проекция на аналитика, превращающая его в опасную
и мстящую фигуру, также уменьшается и что аналитику, в свою
очередь, легче помогать пациенту в дальнейшей интеграции. То есть
негативная терапевтическая реакция теряет силу.
Анализ процессов расщепления и лежащих в их основе
ненависти и зависти требует многого от аналитика и пациента как
в позитивном, так и в негативном переносе. Одним из послед¬
ствий этой трудности является тенденция некоторых аналитиков
усиливать позитивный перенос и избегать негативного, а также
пытаться укрепить переживания любви принятием роли хорошего
объекта, который пациент не сумел надежно установить в прошлом.
Эта процедура существенно отличается от техники, которая,
помогая пациенту достичь лучшей интеграции Самости, нацелена
на смягчение ненависти любовью. Мои наблюдения показали мне,
что основанные на заверении техники редко успешны; в частности,
их результаты непродолжительны. В действительности у всех
есть прочно укоренившаяся потребность в заверении, восходящая
к самому раннему отношению к матери. Младенец не только
ожидает, что она будет внимательна ко всем его потребностям,
1 Вполне возможно, что человек, который неожиданно совершает преступле¬
ние или у которого психотический срыв, внезапно осознал отщепленные опас¬
ные части своей Самости. Известны случаи людей, пытавшихся подвергнуться
аресту, дабы помешать себе совершить убийство.
170
Зависть и благодарность
но и всякий раз, испытывая страх, жаждет знаков ее любви. Это
вожделение заверения — жизненно важный фактор аналитиче¬
ской ситуации, и мы не должны недооценивать его значимость для
наших пациентов, в равной мере взрослых и детей. Мы обнару¬
живаем, что, хотя их бессознательная, а зачастую и сознательная
цель — быть проанализированным, сильное желание пациента
получить доказательство любви и одобрения от аналитика и таким
образом получить заверение, никогда полностью не исчезает. Даже
на сотрудничество пациента, позволяющее анализ самых глубоких
слоев психики, деструктивных импульсов и персекуторного страха,
в известной мере может повлиять побуждение удовлетворить
аналитика и быть любимым им. Осознающий это аналитик будет
анализировать инфантильные корни таких желаний; иначе при
идентификации с пациентом ранняя потребность в заверении может
сильно повлиять на его контрперенос, а следовательно, и на технику.
Эта идентификация также легко может склонить аналитика к тому,
чтобы занять место матери и поддаться побуждению немедленно
облегчить страхи своего ребенка (пациента).
Одна из трудностей осуществления шагов в интеграции
возникает, когда пациент говорит: «Я могу понять, что вы мне
говорите, но я этого не чувствую». Мы осознаем, что фактически
обращаемся к части личности, которая на самом деле в это время
недостаточно досягаема и для пациента, и для аналитика. Наши
попытки помочь пациенту интегрировать убедительны, лишь если
мы сможем показать ему на материале и настоящего, и прошлого,
как и почему он снова и снова отщепляет части своей Самости. Такое
доказательство зачастую дает и предшествующее сеансу сновидение,
его можно собрать и из всего контекста аналитической ситуации.
Если интерпретация расщепления в достаточной мере поддержи¬
вается описанным мною способом, на следующем сеансе ее можно
подтвердить рассказом пациента кусочка сновидения или предостав¬
лением им еще какого-то материала. Совокупный результат таких
интерпретаций постепенно дает пациенту возможность совершить
прогресс в интеграции и понимании.
Мешающий интеграции страх должен быть понят в полной
мере и проинтерпретирован в ситуации переноса. Ранее я указывала
на угрозу и Самости, и аналитику, возникающую в психике пациента,
Зависть и благодарность
171
когда отщепленные части Самости возвращаются при анализе. Имея
дело с этим страхом, не стоит недооценивать любовные импульсы,
если их можно выявить в материале, поскольку именно они в конечном
счете дают пациенту возможность смягчить ненависть и зависть.
Как бы сильно в данный момент пациент ни переживал, что
интерпретация не достигает цели, зачастую это может быть выра¬
жением сопротивления. Если мы с самого начала анализа уделяли
достаточное внимание повторяющимся попыткам отщепить деструк¬
тивные части личности, особенно ненависть и зависть, мы на самом
деле, по крайней мере в большинстве случаев, дали пациенту возмож¬
ность сделать шаги к интеграции. Лишь после усердной, тщательной
и последовательной работы со стороны аналитика мы можем ожидать
более устойчивой интеграции у пациента.
Сейчас проиллюстрирую это фазу анализа двумя сновидениями.
Второй пациент-мужчина, которого я описывала, на дальнейшей
стадии анализа, когда уже произошла большая интеграция и улуч¬
шение в разных отношениях, рассказал о следующем сновидении,
демонстрирующем флуктуации в процессе интеграции, вызванные
болью депрессивных переживаний. Он находился в квартире
на верхнем этаже, и X, друг его друга, звал его с улицы, предлагая
прогуляться. Пациент не присоединился к X, потому что черная
собака в квартире могла убежать и ее могли задавить. Он погладил
собаку. Выглянув из окна, он обнаружил, что X «удалился».
Некоторые из ассоциаций привели квартиру в связь с моей
квартирой, а черную собаку — с моей черной кошкой, которую
он описывал как «она». Пациенту никогда не нравился X, его
старый однокурсник. Он описывал его как учтивого и неискрен¬
него; X также часто занимал деньги (хотя и возвращал их позднее)
и делал это способом, предполагающим, что у него есть все права
просить о таких услугах. Тем не менее оказалось, что X очень хорош
в своей профессии.
Пациент признал, что «друг его друга» — один из аспектов его
самого. Суть моих интерпретаций заключалась в том, что он прибли¬
зился к осознанию неприятной и пугающей части своей личности;
опасность для собаки-кошки — аналитика — состояла в том, что
X может задавить (то есть повредить) ее. Когда X приглашал его
присоединиться к нему для прогулки, это символизировало шаг
172
Зависть и благодарность
к интеграции. На этой стадии обнадеживающий элемент вошел
в состав сновидения посредством ассоциации, что X, несмотря
на недостатки, оказался хорошим в своей профессии. Для прогресса
характерно и то, что та сторона его самого, к которой он прибли¬
зился, в этом сновидении не столь деструктивна и завистлива, как
в предыдущем материале.
Забота пациента о безопасности собаки-кошки выразила
желание защитить аналитика от своих враждебных и жадных
тенденций, репрезентируемых X, и привела к временному расши¬
рению расщепления, уже отчасти устраненного. Однако, когда X,
отвергнутая часть его самого, «удалился», это обнаружило, что он
не ушел полностью и что процесс интеграции нарушен лишь временно.
Настроение пациента в это время характеризовалось депрессией;
бросались в глаза вина перед аналитиком и желание сохранить ее.
В этом контексте боязнь интеграции была вызвана переживанием
того, что аналитика необходимо защитить от вытесненной жадности
и опасных импульсов пациента. У меня не было сомнений в том,
что он по-прежнему отщепляет часть своей личности, но уже более
заметным стало вытеснение жадности и деструктивных импульсов.
Поэтому интерпретация должна была иметь дело и с расщеплением,
и с вытеснением.
Первый пациент-мужчина на дальнейшей стадии анализа
также рассказал сновидение, демонстрирующее несколько более
продвинутые шаги в интеграции. Ему приснилось, что у него брат-
правонарушитель, совершивший тяжкое преступление. Его приняли
в одном доме, и он убил жильцов и ограбил их. Пациент был глубоко
обеспокоен этим, но считал, что должен быть преданным брату
и спасти его. Они вместе убежали и оказались в лодке. Здесь пациент
ассоциировал «Отверженных» Виктора Гюго и упомянул Жавера,
всю свою жизнь преследовавшего невиновного и даже погнавшегося
за ним прямо в сточные трубы Парижа, где тот прятался. Но Жавер
кончил тем, что совершил самоубийство, потому что признал, что
неправильно провел всю жизнь.
После этого пациент продолжил свой рассказ сновидения. Он
и его брат были арестованы полицейским, который смотрел на него
по-доброму, и поэтому пациент надеялся, что в конце концов его
не казнят; оказалось, он бросил брата на произвол судьбы.
Зависть и благодарность
173
Пациент сразу осознал, что брат-правонарушитель — часть
его самого. Незадолго до этого он использовал выражение «право¬
нарушающий» применительно к совсем незначительным моментам
собственного поведения. Здесь мы должны вспомнить и то, что
в предыдущем сновидении он описывал мальчика-правонарушителя,
с которым не смог справиться.
Шаг в интеграции, который я описываю, был продемонстри¬
рован тем, что пациент взял на себя ответственность за брата-
правонарушителя и был с ним в «одной лодке». Я интерпретировала
преступление убийства и ограбление людей, по-доброму принявших
его, как фантазийные атаки на аналитика и отнесла их на счет часто
выражаемого страха о том, как бы его жадное желание извлечь
из меня как можно больше не причинило мне вред. Я связала это
с ранней виной в отношении матери. Добрый полицейский обозначал
аналитика, который не осудит его резко и поможет ему избавиться
от плохой его части. Более того, я указала, что в процессе инте¬
грации вновь было использовано расщепление как Самости, так
и объекта. Это было продемонстрировано тем, что аналитик фигу¬
рирует в двойной роли: доброго полицейского и преследующего
Жавера, который в конечном счете забирает его жизнь и на которого
также проецируется «плохость» пациента. Хотя пациент понимал
ответственность за «правонарушающую» часть своей личности, он
по-прежнему расщеплял свою Самость, поскольку был репрезенти¬
рован «невинным» человеком, тогда как сточные трубы, в которые
он был загнан, означали глубины его анальной и оральной деструк¬
тивности.
Повторное проявление расщепления было вызвано не только
персекуторным, но и депрессивным страхом, поскольку пациент
переживал, что не может столкнуть аналитика (когда та выступала
в доброй роли) с плохой частью себя, не причинив ей вреда. Это было
одной из причин, почему он прибег к объединению с полицейским
против плохой части себя, которую в тот момент хотел уничтожить.
*
* *
Фрейд давно допустил, что некоторые индивидуальные
вариации в развитии обусловлены конституциональными факторами:
174
Зависть и благодарность
к примеру, в работе «Характер и анальная эротика»1 он выразил
взгляд, что сильная анальная эротика у многих людей конституцио¬
нальна2. Абрахам обнаружил врожденный элемент в силе оральных
импульсов, которые связал с этиологией маниакально-депрессивного
заболевания. Он сказал, что «...оральной эротике предшествует
конституциональное усиление, подобно тому как в некоторых семьях
анальная эротика кажется сначала слишком подчеркнутой»3.
Ранее я уже предположила, что жадность, ненависть и персе-
куторные страхи по отношению к первоначальному объекту, мате¬
ринской груди, имеют врожденную основу. В этом обсуждении
я добавила, что и зависть как мощное выражение орально- и анально-
садистических импульсов конституциональна. Вариации в интенсив¬
ности этих конституциональных факторов связаны, на мой взгляд,
с превосходством того или иного влечения в постулированном
Фрейдом слиянии влечений к жизни и смерти. Полагаю, существует
связь между превосходством того или иного влечения и силой или
слабостью Я. Я часто говорила о силе Я по отношению к страхм,
с которыми ему приходится бороться, как о конституциональном
факторе. Трудности вынести страх, напряжение и фрустрацию
являются выражением Я, которое с начала постнатальной жизни
слабо по сравнению с теми интенсивными деструктивными импуль¬
сами и персекуторными переживаниями, которые оно испытывает.
Эти сильные страхи, навязанные слабому Я, приводят к чрезмерному
использованию защит, таких как отрицание, расщепление и всемогу¬
щество, в какой-то степени всегда характеризующих самое раннее
развитие. Придерживаясь своего тезиса, я бы добавила, что консти¬
туционально сильное Я нелегко становится добычей зависти, и оно
более способно осуществить расщепление хорошего и плохого, что,
как я предполагаю, является предпосылкой установления хорошего
1 [Freud, S. Charakter und Analerotik (1908b). // G. W. — Bd. VII. — S. 203-209.]
2 «Из этих признаков мы делаем вывод, что эрогенное значение анальной зоны
интенсифицируется во врожденной сексуальной конституции этих людей»
[Ibid. S. 204].
3 «Опыт истории развития либидо на основе психоанализа душевных рас¬
стройств» [Abraham, K. Versuch einer Entwicklungsgeschichte der Libido auf Grund
der Psychoanalyse seelischer Störungen. — Wien, Leipzig, Zürich: Internationaler
Psychoanalytischer Verlag, 1924. — 96 s.].
Зависть и благодарность
175
объекта. В таком случае Я менее подвержено этим процессам расще¬
пления, ведущим к фрагментации и составляющим часть заметных
параноидно-шизоидных свойств.
Еще одним фактором, влияющим на развитие с самого начала,
является разнообразие внешних событий, через которые проходит
младенец. Это в какой-то мере объясняет развитие его ранних
страхов, которые будут особенно сильны у ребенка, у которого было
трудное рождение и неудовлетворительное кормление. Тем не менее
накопленные мною наблюдения убедили меня, что воздействие
этих внешних событий пропорционально конституциональной силе
врожденных деструктивных импульсов и возникающих в результате
параноидных страхов. У многих младенцев не было очень неблаго¬
приятного опыта, и все же они страдают от серьезных трудностей
в кормлении и сне, и у них мы видим все признаки сильного страха,
который внешние обстоятельства не объясняют в достаточной мере.
Хорошо известно и то, что некоторые младенцы подвергаются
сильным депривациям и неблагоприятным обстоятельствам и все же
не развивают чрезмерных страхов, что предполагает то, что пара¬
ноидные и завистливые черты у них не господствуют; это зачастую
подтверждается их дальнейшей историей.
В аналитической работе у меня было много возможностей
проследить истоки формирования характера до вариаций во врож¬
денных факторах. Нужно узнать гораздо больше о пренатальных
влияниях, но даже большее знание о них не умалит важности врож¬
денных элементов в детерминации силы Я и тяги влечений.
Существование врожденных факторов, о которых говорилось
выше, указывает на ограничения психоаналитической терапии. Хотя
я полностью осознаю это, мой опыт научил меня тому, что в ряде
случаев мы, тем не менее, способны вызвать фундаментальные пози¬
тивные изменения, даже когда конституциональная основа неблаго¬
приятна.
Заключение
Многие годы зависть к кормящей груди как фактор, добавля¬
ющий интенсивности атакам на первоначальный объект, была частью
моих анализов. Однако лишь совсем недавно я стала делать особый
176
Зависть и благодарность
акцент на портящем деструктивном качестве зависти, поскольку она
мешает выстраиванию надежного отношения к хорошему внешнему
и внутреннему объекту, подрывает чувство благодарности и во многих
отношениях затуманивает различение хорошего и плохого.
Во всех случаях, которые я описала, отношение к аналитику
как внутреннему объекту имело фундаментальное значение. Как
я обнаружила, это истинно в большинстве случаев. Когда страх
по поводу зависти и ее последствий достигает кульминации, пациент
в различной степени чувствует себя преследуемым аналитиком как
внутренним недовольным завистливым объектом, нарушающим
его работу, жизнь и деятельность. Когда это происходит, хороший
объект считается потерянным вместе с внутренней безопасностью.
Мои наблюдения показали, что когда на любой жизненной стадии
серьезно нарушается отношение к хорошему объекту — нарушение,
в котором заметную роль играет зависть, — не только возникают
помехи внутренней безопасности и миру, но и портится характер.
Преобладание внутренних преследующих объектов усиливает
деструктивные импульсы; тогда как если хороший объект уста¬
новлен как следует, идентификация с ним усиливает способность
к любви, конструктивные импульсы и благодарность. Это соот¬
ветствует гипотезе, которую я выдвинула в начале данной работы:
если хороший объект глубоко укоренен, временным нарушениям
можно противостоять, при этом закладывается основа психического
здоровья, формирования характера и успешного развития Я.
В других контекстах я описала важность самого раннего интер¬
нализированного преследующего объекта — мстящей, пожирающей
ядовитой груди. Сейчас я бы сделала вывод, что проекция зависти
младенца придает особый характер его страху по поводу первона¬
чального и дальнейшего внутреннего преследования. Считается,
что «завистливое Сверх-Я» нарушает или уничтожает все попытки
к репарации и креативности. Считается также, что оно постоянно
и непомерно требует благодарности индивида, поскольку к пресле¬
дованию добавляются переживания вины за то, что преследующие
внутренние объекты являются результатом завистливых и деструк¬
тивных импульсов индивида, первоначально испортивших хороший
объект. Потребность в наказании, находящая удовлетворение
в усиленном обесценивании Самости, ведет к порочному кругу.
Зависть и благодарность
177
Как все мы знаем, конечная цель психоанализа — интеграция
личности пациента. Заключение Фрейда, что там, где было Оно,
будет Я, — указатель в данном направлении. Процессы расще¬
пления возникают на самых ранних стадиях развития. Будучи
чрезмерными, они формируют неотъемлемую часть тяжелых пара¬
ноидных и шизоидных свойств, которые могут стать основой шизо¬
френии. При нормальном развитии эти шизоидные и параноидные
тенденции (параноидно-шизоидная позиция) в значительной мере
преодолеваются в течение периода, характеризующегося депрес¬
сивной позицией, и интеграция развивается успешно. Важные шаги
по направлению к интеграции во время этой стадии готовят способ¬
ность Я к вытеснению, которая, полагаю, все больше и больше
действует на втором году жизни.
В «Эмоциональной жизни младенца»1 я предположила, что
маленький ребенок способен справляться с эмоциональными труд¬
ностями путем вытеснения, если процессы расщепления на ранних
стадиях не были слишком мощными, и потому произошла консоли¬
дация сознательных и бессознательных частей психики. На самых
ранних стадиях расщепление и другие защитные механизмы всегда
первостепенны. Уже в «Торможении, симптоме и страхе»2 Фрейд
предположил, что могут существовать более ранние, чем вытеснение,
методы защиты. В данной работе я не рассматривала жизненно
важное значение вытеснения для нормального развития, потому что
основной темой моего обсуждения было влияние первичной зависти
и его тесная связь с процессами расщепления.
Что касается техники, я попыталась показать, что, снова и снова
анализируя страхи и защиты, связанные с завистью и деструктив¬
ными импульсами, можно достичь прогресса в интеграции. Я всегда
была убеждена в важности открытия Фрейдом того, что «прора¬
ботка» — одна из основных задач аналитической процедуры, и мой
опыт рассмотрения процессов расщепления и прослеживания их
происхождения сделал это убеждение еще сильнее. Чем глубже
1 «Некоторые теоретические выводы относительно эмоциональной жизни
младенца» [(1952е). Наст. изд. Т. V. С. 186—230].
2 [Freud, 5. Hemmung, Symptom und Angst (1926d [1925]). // G. W. —
Bd. XIV. — S. 111-205.]
178
Зависть и благодарность
и сложнее трудности, которые мы анализируем, тем сильнее сопро¬
тивление, с которым мы, вероятно, столкнемся, и это касается необ¬
ходимости дать должный простор «проработке».
Эта необходимость возникает особенно в отношении зависти
к первичному объекту. Пациенты могут признавать свою зависть,
ревность и установки соперничества по отношению к другим людям,
даже желание нанести вред их способностям, но лишь настойчивость
аналитика при анализе этих враждебных переживаний в переносе и в
связи с этим предоставление пациенту возможности вновь испытать
их в самом раннем отношении могут привести к уменьшению расще¬
пления внутри Самости.
Мой опыт показал, что неудача анализа этих фундаментальных
импульсов, фантазий и эмоций отчасти обусловлена тем, что боль
и депрессивный страх сделали очевидным, а у некоторых людей
и перевешивающим, желание правды, а в конечном счете желание,
чтобы им помогли. Я считаю, что сотрудничество пациента должно
базироваться на сильной решимости открывать правду о себе,
если ему приходится принимать и ассимилировать интерпретации
аналитика, касающиеся этих ранних слоев психики, поскольку
эти интерпретации, если они достаточно глубоки, мобилизуют ту
часть Самости, которая считается врагом и Я, и любимого объекта
и которая поэтому была отщеплена и уничтожена. Я обнаружила,
что вызванные интерпретациями ненависти и зависти к первона¬
чальному объекту страхи и переживание преследования аналитиком,
чья работа пробуждает эти эмоции, болезненнее любого другого
материала, который мы интерпретируем.
Эти трудности особенно касаются пациентов с сильными пара¬
ноидными страхами и шизоидными механизмами, поскольку они
менее способны одновременно с пробужденным интерпретациями
персекуторным страхом испытывать позитивный перенос и доверие
аналитику — в конечном счете они менее способны поддерживать
переживания любви. На данной стадии нашего знания я склоняюсь
к тому, что пациенты, у которых успех ограничен или недосягаем,
не обязательно явного психотического типа.
Когда анализ может дойти до этих глубин, зависть и боязнь
зависти уменьшаются, что ведет к большему доверию конструк¬
тивным и репаративным силам, фактически к способности любить.
Зависть и благодарность
179
Результатом является также большая терпимость к чьим-либо огра¬
ничениям, равно как и улучшение объектных отношений и более
четкое восприятие внутренней и внешней реальности.
Понимание, достигнутое в процессе интеграции, в ходе
анализа дает пациенту возможность признать, что есть потен¬
циально опасные части его Самости. Но когда любовь можно
в достаточной мере свести вместе с отщепленными ненавистью
и завистью, эти эмоции становятся выносимыми и уменьшаются,
поскольку смягчаются любовью. Уменьшается и упомянутое ранее
разнообразное содержание страха, такое как опасность быть
сокрушенным отщепленной деструктивной частью Самости. Эта
опасность кажется тем сильнее, потому что вследствие чрез¬
мерного раннего всемогущества ущерб, нанесенный в фантазии,
оказывается необратимым. Страх о том, как бы враждебные пере¬
живания не разрушили любимые объекты, уменьшается, когда
эти переживания лучше узнаются и интегрируются в личность.
Боль, которую испытывает пациент во время анализа, также
постепенно ослабляется улучшениями, связанными с прогрессом
в интеграции, такими как возвращение некоторой инициативы,
способность принимать решения, чего он не мог достичь ранее,
и в общем более свободное использование своего дара. Это связано
с уменьшением торможения способности совершать репарацию.
Его сила наслаждения увеличивается в разных отношениях, вновь
появляется надежда, хотя она по-прежнему может чередоваться
с депрессией. Я обнаружила, что креативность возрастает сораз¬
мерно способности устанавливать хороший объект более надежно,
что в успешных случаях является результатом анализа зависти
и деструктивности.
Схожим образом, как в младенчестве повторные счастливые
переживания того, что его кормят и любят, способствуют надежному
установлению хорошего объекта, во время анализа повторные пере¬
живания эффективности и истинности даваемых интерпретаций
ведут к выстраиванию аналитика — а ретроспективно и первона¬
чального объекта — как хороших фигур.
Все эти изменения означают обогащение личности. Наряду
с ненавистью, завистью и деструктивностью в ходе анализа возвра¬
щаются другие важные части Самости, которые были потеряны.
180
Зависть и благодарность
Значительное облегчение существует и в большем переживании
себя как целостной личности, в получении контроля над своей
Самостью и в более глубоком чувстве безопасности по отношению
к миру в целом. В «Некоторых шизоидных механизмах»1 я пред¬
положила, что страдания шизофреника, обусловленные пережива¬
нием расщепления на кусочки, весьма интенсивны. Эти страдания
недооцениваются, потому что его страхи проявляются в другой
форме, нежели страдания невротика. Даже когда мы не имеем дело
с психотиками, а анализируем людей, интеграция которых была
нарушена и которые не уверены в себе и других, испытываются
схожие страхи, и они облегчаются, когда достигается более полная
интеграция. Полная и перманентная интеграция, на мой взгляд,
невозможна, поскольку под бременем из внешних или внутренних
источников даже хорошо интегрированных людей может тянуть
к сильным процессам расщепления, хотя это может быть и прехо¬
дящей фазой.
В статье «Об идентификации» я предположила, насколько
важно для развития психического здоровья и личности то, чтобы
в ранних процессах расщепления не доминировала фрагментация.
Там я писала: «Переживание содержания в себе неповрежденного
соска и груди — хотя и сосуществующее с фантазиями о сожранной
и поэтому разрушенной на кусочки груди — производит эффект
того, что расщепление и проекция относятся преимущественно
не к фрагментированным частям личности, а к более связанным
частям Самости. Это подразумевает то, что Я не подвергается
фатальному ослаблению из-за рассеивания, и по этой причине оно
более способно на повторное аннулирование расщепления и дости¬
жение интеграции и синтеза по отношению к объектам»2.
Я считаю эту способность возвращать отщепленные части
личности предпосылкой нормального развития. Это подразуме¬
вает, что расщепление в некоторой степени преодолевается во время
депрессивной позиции и постепенно его место занимает вытеснение
импульсов и фантазий.
1 «Заметки о некоторых шизоидных механизмах» [(1946а). Наст. изд. Т. V.
С. 69-101].
2 [(1955Ь)Наст.том.С.38.]
Зависть и благодарность
181
Анализ характера всегда был важной и очень сложной частью
аналитической терапии1. Полагаю, в ряде случаев мы можем через
прослеживание определенных аспектов формирования характера
до ранних процессов, описанных мною, производить далеко идущие
изменения характера и личности.
Мы можем рассмотреть аспекты техники, которые и попыта¬
лась описать здесь, под другим углом. С самого начала все эмоции
привязываются к первому объекту. Если деструктивные импульсы,
зависть и параноидный страх чрезмерны, младенец грубо искажает
и преувеличивает каждую фрустрацию из внешних источников,
грудь же матери превращается внешне и внутренне преимущественно
в преследующий объект. В таком случае даже фактические удовлет¬
ворения не могут достаточно противодействовать персекуторному
страху. Возвращая анализ к самому раннему младенчеству, мы даем
пациенту возможность возродить фундаментальные ситуации —
возрождение, о котором я часто говорила как о «воспоминаниях
в переживании». В ходе этого возрождения пациент получает
1 Наиболее важный вклад в эту тему сделан Фрейдом, Джонсом и Абра¬
хамом. Ср., к примеру, Фрейд: «Характер и анальная эротика»[а1, Джонс:
«Ненависть и анальная эротика при неврозах навязчивости»^ и «Анально¬
эротические черты характера»Абрахам: «Дополнения к учению об аналь¬
ном характере»«Вклады оральной эротики в образование характера»1^
и «Об образовании характера на “генитальной” ступени развития»
Ы [Freud, 5. Charakter und Analerotik (1908b). // G. W. — Bd. VII. —
S. 203-209.]
[b] [Jones, E. Haß und Analerotik in der Zwangsneurose, // I. Z. P. —
1913. — Bd. I. — S. 425-430.]
w [Jones, E. Über analerotische Charakterzüge. // I. Z. P. — 1919. —
Bd. V. — S. 69-92.]
[Abraham, K. Ergänzung zur Lehre vom Analcharakter (1921a). //
I. Z. P. — 1923. — Jahrg. IX. — H. 1, March. — S. 27-47].
w [Abraham, K. Beiträge der Oralerotik zur Charakterbildung (1925a
[1924]). // Abraham, K. Psychoanalytische Studien zur Charakterbil¬
dung. — Leipzig, Wien, Zürich: Internationaler Psychoanalytischer Verlag,
1925. — S. 34-51.]
^ [Abraham, K. Zur Charakterbildung auf der «genitalen» Entwicklungs¬
stufe (1924n). // Abraham, K. Psychoanalytische Studien zur Charak¬
terbildung. — Leipzig, Wien, Zürich: Internationaler Psychoanalytischer
Verlag, 1925. — S. 52-64.]
182
Зависть и благодарность
возможность развить другую установку к ранним фрустрациям.
Нет сомнения, что если младенец на самом деле находился в очень
неблагоприятных условиях, ретроспективное установление хорошего
объекта не сможет аннулировать плохой ранний опыт. Однако
интроекция аналитика как хорошего объекта, если она не основана
на идеализации, в некоторой степени производит эффект предостав¬
ления внутреннего хорошего объекта туда, где его очень не хватало.
Также ослабление проекций, а следовательно, достижение большей
терпимости, связанное с меньшим негодованием, дают пациенту
возможность найти некоторые особенности и возродить приятные
воспоминания прошлого, даже когда ранняя ситуация была очень
неблагоприятной. Средством, которым это достигается, является
анализ негативного и позитивного переноса, возвращающий нас
к самым ранним объектным отношениям. Все это становится
возможным, потому что интеграция, являющаяся результатом
анализа, усилила Я, которое в начале жизни было слабым. Именно
в этих направлениях может быть успешным психоанализ психо-
тиков. Более интегрированное Я становится способным испыты¬
вать вину и переживать ответственность, с чем оно было неспособно
столкнуться в младенчестве; происходит синтез объекта, а потому
и смягчение ненависти любовью, жадность же и зависть, являю¬
щиеся следствием деструктивных импульсов, теряют силу.
Выразим это иначе: персекуторный страх и шизоидные
механизмы уменьшаются, и пациент может проработать депрес¬
сивную позицию. Когда его первоначальная неспособность устано¬
вить хороший объект в некоторой степени преодолевается, зависть
уменьшается, а способность к наслаждению и благодарности возрас¬
тает шаг за шагом. Эти изменения распространяются на многие
аспекты личности пациента и простираются от самой ранней эмоци¬
ональной жизни до взрослых переживаний и отношений. В анализе
влияний ранних нарушений на целостное развитие заключается,
полагаю, величайшая наша надежда на помощь нашим пациентам.
О РАЗВИТИИ ПСИХИЧЕСКОГО
ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ
(1958а)
Предварительные замечания издателей
Издание на английском языке:
1958: On the development of mental functioning. // International Journal of
Psychoanalysis. — 1958. — Vol. 39. — P. 84—90.
В данной статье М. Кляйн, используя два метапсихологических кон¬
текста — структуральный и динамический — обсуждает особенности
формирования Я и функционирование «психического». В частности затра¬
гивается важная проблема соотношения двух влечений — влечения к жизни
и влечения к смерти — в формировании механизмов функционирования
Я. Говоря о возникновении Сверх-Я и соглашаясь с Фрейдом в том, что
Сверх-Я содержит интроецированные образы родителей, М. Кляйн выска¬
зывает свою позицию относительно времени возникновения Сверх-Я. Она
считает, что процесс интроекции запускается с момента рождения и обеспе¬
чивает первые образы хорошей и плохой груди, становящиеся основой для
формирования в очень ранний (доэдипов) период структуры Сверх-Я.
Кляйн подчеркивает, что именно ранняя интроекция материнской груди
лежит в основе всех последующих процессов интернализации. При этом
отмечается, что ранний процесс интроекции сопровождается насыщением
интроецируемых объектов влечениями к жизни и смерти. Таким образом
динамически и экономически влечения к жизни и смерти определяют силу
и степень выраженности во внутреннем мире плохих и хороших объектов.
Далее М. Кляйн уточняет свою позицию относительно раннего формиро¬
вания Сверх-Я и его функционирования. Развивая свои ранее высказанные
идеи об ужасающих ранних интроецированных объектах, М. Кляйн здесь
указывает, что эти ранние фигуры расщепляются иначе, чем формируется
Сверх-Я, и укореняются глубоко в бессознательном. Она также обращает
здесь внимание на то, что при формировании Сверх-Я преобладает процесс
слияния влечений к жизни и смерти, тогда как защита от ужасающих
объектов осуществляется путем разъединения влечений.
Перевод с английского М.Л. Мельниковой.
Эта статья представляет собой вклад в метапсихологию, явля¬
ясь попыткой развернуть фундаментальные теории Фрейда по дан¬
ному вопросу в свете выводов, исходящих из успехов психоаналити¬
ческой практики.
Формулирование Фрейдом психической структуры в терминах
Оно, Я и Сверх-Я стало основой всего психоаналитического
мышления. Фрейд сделал очевидным, что данные части Самости
не отделены друг от друга отчетливо, и основу всего психического
функционирования составляет Оно. Я развивается из Оно, однако
Фрейд не дает четкого указания, на какой стадии это происходит;
на протяжении всей жизни Я углублено в Оно и поэтому находится
под постоянным влиянием бессознательных процессов.
Кроме того, открытие Фрейдом влечений к жизни и смерти
с их действующей с рождения полярностью и слиянием было
огромным продвижением в понимании психики. Наблюдая в психи¬
ческих процессах младенца постоянную борьбу между неудержимым
побуждением к разрушению, равно как и к спасению себя, между
побуждением атаковать свои объекты и защищать их, я признала,
что у младенца действуют примордиальные, борющиеся друг
с другом силы. Это дало мне более глубокое понимание существен¬
ного клинического значения фрейдовской концепции влечений
к жизни и смерти. Когда я работала над «Психоанализом детей»1,
я уже пришла к выводу, что под влиянием борьбы между двумя
влечениями с самого начала жизни приводится в действие одна
из основных функций Я — овладение страхом2.
1 [(1932Б). Наст. изд. Т. III.] Ср. р. 126-128.
2 В «Заметках о некоторых шизоидных механизмах» [(1946а). Наст. изд. Т. V.
С. 69—101] я выдвинула предположение о том, что одна из функций — в част¬
ности та, что имеет дело со страхом, — которую мы знаем от позднего Я, дей¬
ствует уже с момента рождения. Страх, возникающий из действующего вну¬
три организма влечения к смерти и переживающийся как боязнь уничтожения
(смерти), принимает форму преследования.
[185]
186
О РАЗВИТИИ ПСИХИЧЕСКОГО функционирования
Фрейд предполагал, что организм защищает себя от опасности,
исходящей от действующего внутри влечения к смерти, путем
отклонения его вовне, в то время как часть, которая не может быть
отклонена таким образом, связывается либидо. В работе «По ту
сторону принципа удовольствия»1 Фрейд рассматривал действие
влечений к жизни и смерти как действие биологических процессов.
Однако факт того, что в некоторых своих работах, например,
в «Экономической проблеме мазохизма»2, Фрейд на концепции
двух влечений основывал свои клинические рассуждения, доста¬
точного признания не получил. Позвольте напомнить несколько
последних предложений данной статьи. Он пишет: «Таким образом,
моральный мазохизм становится классическим доказательством
существования смешения влечений. Его опасность происходит
оттого, что он берет начало во влечении к смерти и соответ¬
ствует той его доле, которая избежала поворачивания к внешнему
миру в качестве влечения к деструкции. Но поскольку, с другой
стороны, он имеет ценность эротического компонента, то и само¬
разрушение персоны не может происходить без либидинозного
удовлетворения»3. В «Новом цикле лекций по введению в психо¬
анализ»4 Фрейд выразил психологический аспект своего нового
открытия даже решительнее. Он пишет: «Этим предположением
мы открыли перспективу для исследований, которые когда-нибудь,
возможно, приобретут большое значение для понимания патоло¬
гических процессов. Ведь смеси тоже могут распадаться, и такой
распад смеси влечений может иметь самые тяжелые последствия
для функции. Но эти взгляды еще слишком новы, никто до сих
пор не пытался использовать их в работе»5. Я хотела бы сказать,
что поскольку Фрейд принял слияние и разъединение двух
влечений за основу психологического конфликта между агрессив¬
1 [Freud, S. Jenseits des Lustprinzips (1920g). // G. W. — Bd. XIII. — S. 1—69.]
2 [Freud, S. Das ökonomische Problem des Masochismus (1924c). // G. W. —
Bd. XIII. — S. 369-383.]
3 [Ibid. S. 383.]
4 [Freud, S. Neue Folge der Vorlesungen zur Einführung in die Psychoanalyse
(1933a). // G. W. — Bd. XV.]
3 [Ibid. S. 112.]
О РАЗВИТИИ ПСИХИЧЕСКОГО функционирования
187
ными и либидинозными импульсами, то именно Я, а не организм
отклоняет влечение к смерти.
Фрейд утверждал, что в бессознательном нет боязни смерти,
однако представляется, это несовместимо с его открытием опасно¬
стей, исходящих от действующего внутри влечения к смерти. Как
я понимаю, примордиальный страх, с которой Я борется, представ¬
ляет собой угрозу, исходящую от влечения к смерти. В своей работе
«О теории страха и вины»1 я указала, что не согласна с мнением
Фрейда о том, что «в бессознательном нет ничего такого, что могло
бы дать содержание нашему понятию об уничтожении жизни»2
и что поэтому ««страх смерти следует считать аналогом боязни
кастрации»3. В работе «Раннее развитие совести у ребенка»4
я обращалась к теории двух влечений Фрейда, согласно которой
в начале жизни влечение к агрессии или влечение к смерти проти¬
вопоставляется и связывается либидо или влечением к жизни —
Эросом, и я писала: «Я думаю, что именно из-за опасности быть
разрушенным этим влечением к агрессии в Я создается чрезмерное
напряжение, проявляющееся в виде страха, так что уже в самом
начале своего развития оно сталкивается с задачей мобилизации
либидо против влечения к смерти»5. Я сделала вывод, что опасность
быть разрушенным влечением к смерти таким образом вызывает
у Я примордиальный страх6.
Если бы не действовал механизм проекции, младенец находил¬
ся бы в опасности, будучи переполненным самодеструктивными
импульсами. Отчасти именно для выполнения данной функции Я
1 [(1948а). Наст. изд. T. V. С. 103-127.] См. с. 108-112.
2 [Freud, S. Hemmung, Symptom und Angst (1926d). // G. W. — Bd. XIV. —
S. 160.]
3 [Ibid. S. 160.]
4 [Наст. изд. T. II. C. 109-125.]
5 Там же. C. 115.
6 Джоан Ривьер1^ ссылается на «решительное отвержение Фрейдом возмож¬
ности бессознательной боязни смерти»; она приходит к выводу, что «беспомощ¬
ность и зависимость человеческих детей должны, вместе с их фантазийной жиз¬
нью, предполагать, что боязнь смерти является такой же частью их опыта».
w Riviere, /. On the genesis of psychical conflict in earliest infancy. //
I. J. PA. — 1936. — Vol. 17. — P. 395-422.
188
О РАЗВИТИИ ПСИХИЧЕСКОГО ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ
вызывается к действию в момент рождения посредством влечения
к жизни. Первичный процесс проекции — это способы отклонения
влечения к смерти вовне1. Проекция также насыщает первый объект
либидо. Другим первичным процессом является интроекция, снова
в значительной степени находящаяся на службе влечения к жизни;
интроекция борется с влечением к смерти, потому что она приводит
к впитыванию Я нечто, дающего жизнь (прежде всего пищи), таким
образом связывая действующее внутри влечение к смерти.
С момента рождения два влечения прикрепляются к объектам,
прежде всего к материнской груди2. Поэтому я уверена, что
на развитие Я в связи с функционированием двух влечений можно
пролить некоторый свет с помощью моей гипотезы о том, что
интроекция кормящей груди матери лежит в основе всех процессов
интернализации. В соответствии с тем, доминируют ли деструк¬
тивные импульсы или чувства любви, грудь (символической
заменой которой может стать бутылочка) иногда переживается как
хорошая, а иногда как плохая. Либидинозная загрузка груди вместе
с переживаниями удовлетворения выстраивает в сознании младенца
первичный хороший объект, а проекция на грудь деструктивных
импульсов — первичный плохой объект. Обе эти стороны объекта
интроецируются, и, таким образом, влечения к жизни и смерти,
уже спроецированные, снова действуют внутри Я. Потребность
овладеть персекуторным страхом дает толчок расщеплению
груди и матери, внешней и внутренней, на полезный и любимый
и, с другой стороны, на пугающий и ненавидимый объекты. Эти
1 Здесь я расхожусь с Фрейдом, поскольку мне кажется, что Фрейд понимал
под отклонением лишь процесс, направленный против самого себя, посред¬
ством которого влечение к смерти превращается в агрессию против объекта.
На мой взгляд, в этот конкретный механизм отклонения вовлечены два про¬
цесса. Часть влечения к смерти проецируется на объект, объект таким образом
становится преследователем; другая же часть влечения к смерти, остающаяся
в Я, вызывает агрессию, которая направляется на этот преследующий объект.
2 В работе «Заметки о некоторых шизоидных механизмах» [(1946а). Наст. изд.
Т. V. С. 69—101] я говорила: «Представляется, что боязнь деструктивного им¬
пульса прикрепляется к объекту — или, скорее, он переживается как боязнь
неконтролируемого могущественного объекта. Другими важными источниками
первичного страха являются травма рождения (страх разлуки) и фрустрация
телесных потребностей; эти переживания также с самого начала считаются вы¬
званными объектами».
О РАЗВИТИИ ПСИХИЧЕСКОГО ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ
189
объекты — прототипы всех последующих интернализированных
объектов.
Я уверена, что сила Я, отражающая состояние слияния между
двумя влечениями, конституционально детерминирована. Если при
слиянии преобладает влечение к жизни, что подразумевает господ¬
ствующее влияние способности любить, Я относительно сильное
и более способное выносить и нейтрализовывать исходящий
от влечения к смерти страх.
То, в какой степени силу Я можно сохранить и увеличить,
отчасти зависит от внешних факторов, в частности, от установки
матери по отношению к младенцу. Тем не менее, даже когда
влечение к жизни и способность любить доминируют, деструк¬
тивные импульсы все равно отклоняются вовне и способствуют
созданию преследующих и опасных объектов, которые реинтроеци-
руются. Кроме того, первичные процессы интроекции и проекции
ведут к постоянным изменениям в отношениях Я со своими
объектами, что в соответствии с фантазиями и эмоциями младенца,
а также под влиянием его фактических переживаний сопровожда¬
ется флуктуациями между внутренними и внешними, хорошими
и плохими объектами. Сложность этих флуктуаций, порожденная
бесконечным действием двух влечений, лежит в основе развития
отношения Я к внешнему миру, равно как и в выстраивании им
внутреннего мира.
Интернализированный хороший объект начинает формировать
ядро Я, вокруг которого Я расширяется и развивается. Это проис¬
ходит потому, что, когда Я поддерживается интернализированным
хорошим объектом, оно более способно овладеть страхом и защитить
жизнь посредством связывания с либидо некоторой части действую¬
щего внутри влечения к смерти.
Однако часть Я, как Фрейд описал в «Новом цикле лекций
по введению в психоанализ»1, в результате расщепления Я самого
себя «встает над» другой частью. Фрейд сделал очевидным, что эта
отщепленная часть, выполняющая множество функций, является
Сверх-Я. Он также утверждал, что Сверх-Я содержит опреде¬
1 [Freud, S. Neue Folge der Vorlesungen zur Einführung in die Psychoanalyse
(1933a). // G. W. — Bd. XV.]
190
О РАЗВИТИИ ПСИХИЧЕСКОГО ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ
ленные аспекты интроецированных родителей и в значительной
степени бессознательно.
С этими взглядами я согласна. Мое расхождение состоит
в том, что я отношу процессы интроекции, являющиеся основой
Сверх-Я, к моменту рождения. Появление Сверх-Я на несколько
месяцев опережает появление эдипова комплекса1, начало которого
я определяю, вместе с началом депрессивной позиции, второй
четвертью первого года жизни. Таким образом, ранняя интроекция
хорошей и плохой груди является фундаментом Сверх-Я и оказывает
влияние на развитие эдипова комплекса. Эта концепция образования
Сверх-Я находится в противоречии с эксплицитными утвержде¬
ниями Фрейда о том, что идентификации с родителями являются
наследником эдипова комплекса и имеют успех, лишь если успешно
разрешен эдипов комплекс.
На мой взгляд, расщепление Я, посредством чего формируется
Сверх-Я, возникает вследствие происходящего в Я конфликта,
порожденного полярностью двух влечений2. Данный конфликт
усиливается проекцией, равно как и идущей за ней интроекцией
хороших и плохих объектов. Я, поддерживаемое интернализиро¬
ванным хорошим объектом и усиленное идентификацией с ним,
проецирует долю влечения к смерти на отщепленную часть самого
себя — часть, которая таким образом становится оппозицией
оставшейся части Я и формирует основу Сверх-Я. Это отклонение
доли влечения к смерти сопровождается отклонением слитой с ним
доли влечения к жизни. Одновременно с этими отклонениями от Я
в Сверх-Я отделяются части хорошего и плохого объектов. Таким
образом Я приобретает и защищающие, и угрожающие качества.
Когда происходит процесс интеграции — с самого начала присут¬
ствующий и в Я, ив Сверх-Я, — влечение к смерти до какого-то
1 Для более детальной картины моих взглядов на развитие раннего эдипова
комплекса см. «Ранние стадии эдипова конфликта» [(1928а). Наст. изд. Т. I.
С. 289—308], «Психоанализ детей» [(1932Ь). Наст. изд. Т. III] (в частности
гл. VIII), «Эдипов комплекс в свете ранних страхов» [(1945а). Наст. изд. Т. V.
С. 3—67] и «Некоторые теоретические выводы относительно эмоциональной
жизни младенца» [(1952е). Наст. изд. Т. V. С. 187—230].
2 Ср., например, «О теории страха и вины» [(1948а). Наст. изд. Т. V. С. 103—
127].
О РАЗВИТИИ ПСИХИЧЕСКОГО функционирования
191
момента связывается Сверх-Я. В процессе связывания влечение
к смерти оказывает влияние на содержащиеся в Сверх-Я стороны
хорошего объекта, в результате чего действие Сверх-Я колеблется
от обуздания ненависти и деструктивных импульсов, защиты
хорошего объекта и самокритики до угроз, торможения недовольства
и преследования. Сверх-Я, будучи связанным с хорошим объектом
и даже пребывая в борьбе за его сохранность, начинает сбли¬
жаться с фактической хорошей матерью, кормящей и заботящейся
о ребенке. Однако, поскольку Сверх-Я находится и под влиянием
влечения к смерти, оно в некоторой степени становится репрезен¬
тантом матери, фрустрирующей ребенка. Запреты и обвинения
Сверх-Я вызывают страх. В некоторой степени, когда развитие
протекает хорошо, Сверх-Я по большей мере переживается как
полезное и действующее в качестве не слишком жесткой совести.
У маленького ребенка — даже у совсем маленького — существует
врожденная потребность быть защищенным, равно как и подчи¬
ненным определенным запретам, что равнозначно контролю над
деструктивными импульсами. В работе «Зависть и благодарность»1
я предположила, что инфантильное желание всегда присутству¬
ющей неистощимой груди подразумевает страстное желание того,
что грудь должна уничтожать или контролировать деструктивные
импульсы младенца и в этом отношении защищать его хороший
объект, а заодно и охранять младенца от персекуторных страхов.
Эта функция принадлежит Сверх-Я. Однако вскоре после того как
у младенца возникают деструктивные импульсы и страх, Сверх-Я
переживается как строгое и властное, и Я в таком случае, как это
описывал Фрейд, «должно служить трем жестким господам» —
Оно, Сверх-Я и внешней реальности.
Когда в начале 1920-х годов я начала с помощью игровой
техники проводить анализ детей начиная с трехлетнего возраста,
одним из непредвиденных феноменов, с которым я встретилась,
было очень раннее и жестокое Сверх-Я. Я также обнаружила, что
маленькие дети интроецируют своих родителей — прежде всего
мать и ее грудь — фантастическим образом, а пришла я к этому
заключению, наблюдая ужасающий характер некоторых из их
1 [(1957Ь) Наст. том. С. 103—182.]
192
О РАЗВИТИИ ПСИХИЧЕСКОГО ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ
интернализированных объектов. В раннем младенчестве эти чрез¬
вычайно опасные объекты вызывают внутри Я конфликт и страх;
но под давлением острого страха эти и другие ужасающие фигуры
расщепляются в манере, отличной от той, путем которой форми¬
руется Сверх-Я, и направляются в более глубокие слои бессозна¬
тельного. Различие в этих двух способах расщепления — и это,
вероятно, может пролить свет на многие пока еще непонятные
способы, с помощью которых осуществляются процессы расще¬
пления — состоит в том, что при отщеплении пугающих фигур
господствующим представляется процесс разъединения; тогда как
образование Сверх-Я осуществляется с преобладанием процесса
слияния двух влечений. Следовательно, в норме Сверх-Я устанав¬
ливается при близкой связи с Я и разделяет различные стороны
одного и того же хорошего объекта. Это делает для Я возможным
интеграцию и принятие Сверх-Я в большей или меньшей степени.
Напротив, чрезвычайно плохие фигуры не принимаются Я в данном
отношении и постоянно отвергаются им.
Тем не менее у младенцев, и я предполагаю, чем младше
младенец, тем это справедливее, границы между отщепленными
фигурами и фигурами, менее пугающими и более терпимыми
Я, изменчивы. В норме расщепление имеет лишь временный
и частичный успех. Когда оно недостаточно, персекуторный страх
младенца становится интенсивным, и особенно это касается первой
стадии развития, характеризующейся параноидно-шизоидной
позицией, которая, как я предполагаю, набирает вес в первые
три-четыре месяца жизни. В сознании совсем маленького ребенка
хорошая грудь и плохая разрушающая грудь очень быстро сменяют
друг друга, вероятно, переживаясь при этом как существующие
одновременно.
Отщепление преследующих фигур, которые должны сформи¬
ровать часть бессознательного, также связано с отщеплением идеа¬
лизированных фигур. Идеализированные фигуры развиваются для
того, чтобы защитить Я от ужасающих фигур. В этих процессах
вновь проявляет и отстаивает свои права влечение к жизни.
Контраст между преследующими и идеализированными, между
хорошими и плохими объектами, будучи выражением влечений
к жизни и смерти и формируя основу фантазийной жизни, обна¬
О РАЗВИТИИ психического функционирования
193
руживается в каждом слое Самости. Среди ненавидимых и угро¬
жающих объектов, которые раннее Я пытается отражать, находятся
и те, что переживаются как поврежденные или убитые, которые
поэтому превращаются в опасных преследователей. С усилением
Я и развитием его способности к интеграции и синтезу достига¬
ется стадия депрессивной позиции. На этой стадии поврежденный
объект преимущественно переживается не как преследователь, а как
любимый объект, по отношению к которому возникает пережи¬
вание вины и побуждение совершить репарацию1. Такое отношение
к любимому поврежденному объекту должно сформировать
у Сверх-Я важный элемент. Согласно моей гипотезе депрессивная
позиция достигает своего пика к середине первого года. Начиная
с этого времени, если персекуторный страх не чрезмерен, а способ¬
ность любить достаточно сильна, Я все больше и больше осознает
психическую реальность и больше и больше чувствует, что именно
его собственные деструктивные импульсы способствовали повреж¬
дению его объектов. Таким образом, считавшиеся плохими повреж¬
денные объекты улучшились в сознании ребенка и стали больше
соответствовать реальным родителям; постепенно Я развивает свою
важную функцию иметь дело с внешним миром.
Успех этих фундаментальных процессов и дальнейшие инте¬
грация и усиление Я зависят, поскольку здесь рассматриваются
внутренние факторы, от доминирующего влияния влечения к жизни
при взаимодействии двух влечений. Однако процессы расщепления
продолжаются; на протяжении всей стадии инфантильного невроза
(являющегося средством выражения, равно как и проработки ранних
психотических страхов) полярность между влечениями к жизни
и смерти интенсивно переживается в форме страхов, исходящих
от преследующих объектов, с которыми Я пытается справиться
путем расщепления, а позднее путем вытеснения.
С началом латентного периода организованная часть Сверх-Я,
хотя зачастую весьма суровая часть, отсекается от своей бессозна¬
тельной части. Эта стадия, на которой ребенок имеет дело со своим
1 Клинический материал, иллюстрирующий данный вопрос, см. во «Вкладе
в психогенез маниакально-депрессивных состояний» [(1935а). Наст. изд. Т. И.
С. 139-177], р. 273-274.
194
О РАЗВИТИИ ПСИХИЧЕСКОГО ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ
строгим Сверх-Я посредством его проекции на свое окружение —
другими словами, экстернализируя его — и пытаясь прийти
к согласию с теми, кто находится у власти. Однако несмотря на то
что у ребенка постарше и взрослого данные страхи модифици¬
руются, изменяются по форме и отражаются с помощью более
сильных защит и, следовательно, по сравнению со страхами малень¬
кого ребенка они менее доступны для анализа, когда мы проникаем
в более глубокие слои их бессознательного, мы обнаруживаем, что
опасные и преследующие фигуры все еще сосуществуют с идеали¬
зированными.
Вернемся к моей концепции первичных процессов расще¬
пления. Недавно я выдвинула на первый план гипотезу о том,
что для нормального развития необходимо, чтобы разделение
на хороший и плохой объект, на любовь и ненависть происходило
в самом раннем младенчестве. Когда такое разделение не слишком
строгое и к тому же достаточное для того, чтобы произвести
дифференциацию между хорошим и плохим, на мой взгляд, оно
формирует базовые элементы для стабильности и психического
здоровья. Это означает, что Я достаточно сильно, чтобы не пере¬
полняться страхом, и что бок о бок с расщеплением происходит
некоторая интеграция (хотя и в рудиментарной форме), которая
возможна, лишь если в процессе слияния влечение к жизни доми¬
нирует над влечением к смерти. В результате в конечном итоге
может быть достигнута лучшая интеграция и синтез объектов.
Однако я допускаю, что даже при столь благоприятных условиях
ужасающие фигуры в глубоких слоях бессознательного дают
о себе знать в случае, когда внутреннее или внешнее давление
чрезмерно. Люди, которые в целом стабильны — что означает, что
они надежно установили свой хороший объект и поэтому тесным
образом идентифицировались с ним, могут преодолевать данное
вторжение глубоких слоев бессознательного в свое Я и вновь
обретать свою стабильность. У невротиков и в большей степени
у психотичных индивидов борьба с такими опасностями, угрожа¬
ющими из глубоких слоев бессознательного, в некоторой степени
постоянна и составляет часть их нестабильности или заболевания.
Поскольку клинические достижения последних лет позволили
нам лучше понять психопатологические процессы у шизофреников,
О РАЗВИТИИ ПСИХИЧЕСКОГО ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ
195
мы можем отчетливее наблюдать, что их Сверх-Я становится
практически не разграничиваемым от их деструктивных импульсов
и внутренних преследователей. Герберт Розенфельд1 в своей статье
о Сверх-Я у шизофреников описал роль, которую при шизо¬
френии играет такое сокрушающее Сверх-Я. Я также обнару¬
жила, что персекуторные страхи, порождающие данные пере¬
живания, являются источником ипохондрии2. Я считаю, что при
маниакально-депрессивных заболеваниях борьба и ее исход иные,
однако здесь я должна довольствоваться только этими намеками.
Если первичные процессы расщепления, обусловленные доми¬
нированием деструктивных импульсов, сочетающимся с чрезмерной
слабостью Я, слишком насильственны, интеграция и синтез объектов
на более поздней стадии затрудняется, и депрессивная позиция
не может быть проработана достаточным образом.
Я уже подчеркивала, что движущие силы психики являются
результатом действия влечений к жизни и смерти. И что в допол¬
нение к этим силам бессознательное содержит бессознательное
Я, а вскоре включает и бессознательное Сверх-Я. Частью данной
концепции является то, что я рассматриваю Оно как нечто иден¬
тичное двум влечениям. Фрейд во многих работах говорил об Оно,
но в его определениях существуют некоторые противоречия. Однако,
по крайней мере в одном месте, он определяет Оно только с точки
зрения влечений; в работе «Новый цикл лекций по введению в психо¬
анализ» он говорит: «Загрузки влечений, требующие разрядки, все
это, полагаем мы, находится в Оно. Кажется даже, что энергия
1 [Rosenfeld, Н. Notes on the psycho-analysis of the super-ego conflict in an acute
schizophrenic patient. // I. J. PA. — 1952. — Vol. 33. — P. 111—131.]
2 Как я упоминала, к примеру, в сноске к статье «Некоторые теоретические
выводы относительно эмоциональной жизни младенца» [(1952е). Наст. изд.
Т. V. С. 187—230], «страх относительно атак интернализированных объек¬
тов — прежде всего парциальных объектов — по моему мнению, является
основой ипохондрии. Я выдвинула эту гипотезу в книге “Психоанализ детей”
[(1932b). Наст. изд. Т. III]». Подобным образом в статье «Вклад в теорию ин¬
теллектуального торможения» [(1931а). Наст. изд. Т. II. С. 63—81] я указала,
что «боязнь человека своих фекалий как преследователей в конечном итоге ис¬
ходит из его садистических фантазий... Эта боязнь вызывает ужас перед пре¬
следователями внутри своего тела и ужас быть отравленным, а также развивает
ипохондрическую боязнь» [Там же. С. 70].
196
О РАЗВИТИИ ПСИХИЧЕСКОГО ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ
этих порывов влечений находится в другом состоянии, чем в иных
душевных областях...»1
Со времени написания работы «Психоанализ детей»2 моя
концепция Оно находилась в согласии с определением, содержа¬
щимся в вышеприведенной цитате; верно, что изредка я употреб¬
ляла термин «Оно» более свободно в смысле репрезентации только
влечения к смерти или бессознательного.
Фрейд утверждал, что Я дифференцирует себя от Оно по¬
средством барьера вытеснения-сопротивления. Я обнаружила, что
расщепление представляет собой одну из первичных защит, пред¬
шествующую вытеснению и, как я предполагаю, начинающую
действовать приблизительно на втором году жизни. В норме
расщепление не абсолютно, так же как и не абсолютно вытес¬
нение. Поэтому сознательные и бессознательные части Я не отде¬
ляются жестким барьером; они, как описывал это Фрейд, говоря
о различных областях психики, незаметно переходят друг в друга.
Однако когда существует очень жесткий барьер, вызванный
расщеплением, подразумевается, что развитие не протекало
нормально. Вывод может быть таков: доминирует влечение
к смерти. С другой стороны, когда большее влияние имеет влечение
к жизни, интеграция и синтез могут проходить успешно. Природа
расщепления детерминирует природу вытеснения3. Если процессы
расщепления не чрезмерны, сознание и бессознательное остаются
1 [Freud, S. Neue Folge der Vorlesungen zur Einführung in die Psychoanalyse
(1933a). // G. W. — Bd. XV. — S. 81.]
2 [(1932b). Наст. изд. T. III.]
3 Ср. мою статью «Некоторые теоретические выводы относительно эмоцио¬
нальной жизни младенца» [(1952е). Наст. изд. T. V. С. 187—230], где я говори¬
ла: «Механизм расщепления лежит в основе вытеснения (как подразумевается
в концепции Фрейда); но в отличие от самых ранних форм расщепления, веду¬
щих к состояниям дезинтеграции, в результате вытеснения обычно не проис¬
ходит дезинтеграция Самости. Поскольку на этой стадии имеет место большая
интеграция, как сознательных, так и бессознательных частей психики, и по¬
скольку при вытеснении расщепление преимущественно влияет на разделение
сознательного и бессознательного, ни одна часть Самости не подвергается той
степени дезинтеграции, которая могла возникнуть на предыдущих стадиях.
Тем не менее степень, до которой к процессам расщепления прибегают в пер¬
вые месяцы жизни, коренным образом влияет на использование вытеснения
на более поздней стадии» (Там же. С. 222).
О РАЗВИТИИ ПСИХИЧЕСКОГО ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ
197
проницаемыми по отношению друг к другу. Однако, в то время как
расщепление, осуществляемое Я, которое все еще в значительной
степени неорганизованно, не может приводить к адекватной моди¬
фикации страха, вытеснение у ребенка постарше и у взрослого —
гораздо более успешное средство и в отражении страхов, и в их
модификации. При вытеснении более высокоорганизованное Я от¬
деляет себя от бессознательных мыслей, импульсов и ужасающих
фигур эффективнее.
Хотя мои выводы основаны на открытии Фрейдом влечений
и их влияния на различные части психики, дополнения, предло¬
женные мною в данной статье, вызвали ряд разногласий, по которым
я хотела бы сделать сейчас несколько заключительных замечаний.
Вы можете вспомнить, что Фрейд делает больший акцент
на либидо, нежели на агрессию. Хотя задолго до открытия влечений
к жизни и смерти Фрейд увидел важность деструктивного компо¬
нента сексуальности в форме садизма, он не придал достаточ¬
ного значения агрессии в ее влиянии на эмоциональную жизнь.
Возможно, поэтому он так и не разработал до конца свое открытие
двух влечений и, казалось, сопротивлялся распространению данного
открытия на психическое функционирование в целом. Кроме того,
как я указала ранее, Фрейд применил свое открытие к клиниче¬
скому материалу в большей степени, чем осознал его теоретически.
Тем не менее, если концепция Фрейда о двух влечениях привязыва¬
ется к последнему выводу о них, взаимодействие между влечениями
к жизни и смерти будет пониматься как нечто, определяющее всю
психическую жизнь в целом.
Я уже выдвигала предположение, что формирование Сверх-Я
предшествует эдипову комплексу и инициируется интроекцией
первичного объекта. Сверх-Я сохраняет свою связь с другими
частями Я благодаря обладанию интернализированными различ¬
ными сторонами одного и того же хорошего объекта, благодаря
процессу интернализации, имеющему огромное значение и для
организации Я. Я приписывала Я с момента рождения потребность
и способность не только расщеплять, но и интегрировать себя.
Интеграция, постепенно приводящая к кульминации в депрессивной
позиции, зависит от преобладания влечения к жизни и подразуме¬
вает в некоторой мере принятие Я действия влечения к смерти.
198
О РАЗВИТИИ ПСИХИЧЕСКОГО ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ
Я понимаю формацию Я как организацию, в значительной степе¬
ни детерминированную изменением между расщеплением и вытесне¬
нием, с одной стороны, и интеграцией по отношению к объектам —
с другой.
Фрейд утверждал, что Я постоянно обогащает себя за счет
Оно. Ранее я говорила, что, на мой взгляд, Я приводится к действию
и развивается с помощью влечения к жизни. Путь, на котором это
достигается, — это его самые ранние объектные отношения. Грудь,
на которую проецируются влечения к жизни и смерти, — первый
объект, интернализирующийся путем интроекции. В этом отношении
оба влечения находят объект, к которому они прикрепляются,
и поэтому путем проекции и реинтроекции Я обогащается, а заодно
и усиливается.
Чем больше Я может интегрировать свои деструктивные
импульсы и синтезировать различные стороны своих объектов,
тем богаче оно становится; поскольку отщепленные части Самости
и импульсов, отвергающиеся в силу того, что они вызывают страх
и боль, также содержат ценные стороны личности и фантазийной
жизни, истощающиеся из-за их отщепления. Хотя отвергаемые
стороны Самости и интернализированных объектов способствуют
нестабильности, они также являются источником вдохновения при
создании художественных произведений и в различных интеллекту¬
альных видах деятельности.
Моя концепция самых ранних объектных отношений и разви¬
тия Сверх-Я поддерживается моей гипотезой о Я, действующем
по меньшей мере с момента рождения, а также гипотезой о всеохва¬
тывающей силе влечений к жизни и смерти.
Наш взрослый мир
И ЕГО КОРНИ В МЛАДЕНЧЕСТВЕ
(1959а)
Предварительные замечания издателей
Издания на английском языке:
1959: Our Adult World and its Roots in Infancy. // Human Relations. —
Vol. 12. — P. 291-303.
1960: Our adult World and its roots in infancy: [A brief but comprehensive
statement of the author’s findings and theories in psychoanalysis; Paper, delivered
on 11. May 1959] / Melanie Klein. — London: Tavistock Publications,
1960. —15 p.
1963: Idem. // Klein, M. Our Adult World and Other Essays. — London:
Heinemann Medical Books, 1963. — P. 1—23.
Текст ориентирован на широкую публику. М. Кляйн знакомит с основными
идеями своей концепции, стремясь использовать, как она говорит, «как
можно меньше технических терминов». Прежде всего она указывает
на огромное значение ранних отношений ребенка и матери. По ее мысли,
ребенок имеет «врожденное бессознательное знание о существовании
матери», которое разворачивается и насыщается содержанием в реальных
взаимоотношениях. Отсчет всего хорошего и всего плохого в человеке
идет от этого периода и этих отношений. Подробно Кляйн останавлива¬
ется на функционировании Я, запуске механизмов проекции и интроекции,
фантазирования и расщепления.
М. Кляйн показывает, что, в отличие от Фрейда, она относит к более
раннему периоду проявления эдипова комплекса и структуры Сверх-Я.
Подробнее этим вопросам посвящены ее статьи «Ранние стадии эдипова
конфликта» (1928) и «Раннее развитие совести у ребенка» (1933).
Останавливаясь на феноменах жадности и зависти, Кляйн показывает их
деструктивные последствия в социальной жизни, конфликты и проблемы,
возникающие при формировании установок, связанных с преобразованной
жадностью, например в форме тщеславия. Здесь резюмируется то, что
ранее было показано в «Зависти и благодарности» (1957). Обсуждение
проблем раннего развития ребенка позволяет Кляйн сформулировать ряд
педагогических положений, касающихся формирования сбалансированной
целостной личности. Завершая статью, Кляйн вновь отмечает значение
образа матери в развитии ребенка и регулировании социальных отношений,
ссылаясь на антропологические данные о различных сообществах.
Перевод с англ. А.Н. Ниязовой.
На русском языке публикуется впервые.
Обсуждая поведение людей в их социальном окружении
с психоаналитической точки зрения, необходимо подробно рассмо¬
треть, как происходит развитие индивида начиная с младен¬
чества и до зрелости. Любая группа, маленькая или большая,
состоит из индивидов, находящихся в определенных отношениях
друг с другом, поэтому понимание отдельной личности является
основой для понимания социальной жизни. Исследование развития
индивида приводит психоаналитика через последовательность
стадий к младенчеству, поэтому я начну с рассмотрения фундамен¬
тальных направлений развития маленького ребенка.
Различные признаки трудностей у младенца, такие как
состояния гнева, отсутствие интереса к своему окружению, неспо¬
собность выносить фрустрацию и мимолетные выражения печали,
не находили ранее других объяснений, кроме как влияние физиче¬
ских факторов. До тех пор, пока Фрейд не совершил своих великих
открытий, существовала общая тенденция рассматривать детство как
период абсолютного счастья, а различные нарушения, проявляемые
детьми, не воспринимались всерьез. С течением времени открытия
Фрейда помогли нам понять всю сложность детских переживаний
и открыли нам то, что дети проходят через серьезные конфликты.
Все это привело к лучшему пониманию психики младенца и ее связи
с психическими процессами взрослых.
Игровая техника, разработанная мною для психоанализа
самых маленьких детей, а также другие нововведения, возникшие
с опытом, позволили мне сделать новые выводы, касающиеся самых
ранних стадий младенчества и более глубоких слоев бессознатель¬
ного. Такое ретроспективное понимание основывается на одном
из решающих открытий Фрейда — ситуации переноса, то есть
на том факте, что во время психоанализа пациент воспроизводит
в отношении психоаналитика ранние и, я бы добавила, даже самые
ранние ситуации и эмоции. Поэтому отношение к психоанали¬
тику даже у взрослых временами имеет детские черты, такие как
Г 2011
202
Наш взрослый мир и его корни в младенчестве
сверхзависимость и потребность быть ведомым наряду с совер¬
шенно необоснованным недоверием. Частью техники психо¬
аналитика является выведение пациента из этих проявлений
прошлого. Известно, что Фрейд сначала открыл эдипов комплекс
у взрослых и смог обнаружить его корни в детстве. Поскольку мне
выпадала счастливая возможность анализировать очень маленьких
детей, мне удалось приобрести даже более глубокое понимание их
психической жизни, которая привела меня к пониманию психиче¬
ской жизни ребенка. Благодаря своему пристальному вниманию
к переносу в игровой технике я смогла прийти к более глубокому
пониманию всех путей, из-за которых психическая жизнь ребенка,
а позднее и взрослого, испытывает влияние самых ранних эмоций
и бессознательных фантазий. Именно под этим углом я соби¬
раюсь описать свои выводы относительно эмоциональной жизни
младенца, используя при этом как можно меньше технических
терминов.
Я выдвинула гипотезу, что новорожденный ребенок, как
в процессе своего рождения, так и во время приспособления к пост-
натальной ситуации, переживает страх персекуторной природы. Это
объясняется тем, что младенец, не имея интеллектуальной способ¬
ности, бессознательно переживает любой дискомфорт так, как
если бы он был вызван враждебными силами. Если же ему вскоре
предоставляется комфорт, в частности, тепло и любящий способ,
которым ребенка держат на руках, и удовлетворение от кормления,
то это вызывает прилив счастливых эмоций. Такой комфорт пере¬
живается как исходящий от добрых сил, и я уверена, именно он
обеспечивает возможность первого любящего отношения младенца
к человеку, или, как это назвал бы психоаналитик, к объекту. Моя
гипотеза состоит в том, что у младенца есть врожденное бессозна¬
тельное знание о существовании матери. Мы знаем, что новорож¬
денные животные сразу же поворачиваются к матери и находят
у нее пищу. Человеческий детеныш в этом смысле ничем не отли¬
чается от детенышей животных, и это инстинктивное знание —
основа первичного отношения младенца к своей матери. Можно
также заметить, что в возрасте нескольких недель младенец уже
заглядывает в лицо матери, узнает ее шаги, прикосновение ее рук,
запах и ощущения от ее груди или бутылочки, которую она дает ему,
Наш взрослый мир и его корни в младенчестве
203
и все это позволяет предположить, что определенные отношения
с матерью, пусть примитивные, уже установились.
Он ждет от нее не только пищи, но также любви и понимания.
На ранних стадиях любовь и понимание выражаются в том, как
мать держит своего ребенка на руках, что приводит к определен¬
ному бессознательному единству, основанному на бессознательном
матери и ребенка, состоящих в тесных отношениях друг с другом.
Возникшее благодаря этому переживание того, что его понимают,
лежит в основе первого и самого фундаментального отношения
в его жизни — отношения к матери. В то же время фрустрация,
дискомфорт и боль, которые, как я уже сказала, переживаются
как преследование, также входят в число переживаний, связанных
с матерью, поскольку в первые месяцы жизни она представляет для
ребенка весь внешний мир. Поэтому все, и плохое и хорошее, что
возникает в сознании ребенка, исходит от матери, и это приводит
к двойной установке к ней, даже при самых лучших условиях.
И способность любить, и чувство преследования имеют глубокие
корни в самых ранних психических процессах младенца. Вначале все
они сосредоточены на матери. Деструктивные импульсы и импульсы,
сопутствующие им, такие как негодование по поводу фрустрации,
спровоцированная ею ненависть, неспособность мириться с ней,
а также зависть к всемогущему объекту — матери, от которой
зависит жизнь и благополучие младенца, — все эти различные
эмоции способствуют возникновению у ребенка персекуторного
страха. Mutatis mutandis1 эти эмоции сохраняются и в дальнейшей
жизни, поскольку деструктивные импульсы по отношению к любому
человеку обязательно дадут толчок переживанию, из-за которого
человек становится враждебным и мстительным.
Врожденная агрессивность всегда усиливается из-за неблаго¬
приятных внешних обстоятельств и, наоборот, смягчается благодаря
любви и пониманию, которое получает младенец; эти факторы
продолжают оказывать свое влияние на протяжении всего процесса
развития. Но, несмотря на то что значение внешних обстоятельств
в настоящее время оценивается высоко, значение внутренних
факторов до сих пор недооценивается. Деструктивные импульсы,
1 [Mutatis mutandis (лат.) — с соответствующими изменениями.]
204
Наш взрослый мир и его корни в младенчестве
варьируясь от индивида к индивиду, составляют неотъемлемую
часть психической жизни даже при благоприятных обстоятель¬
ствах, поэтому развитие ребенка и установки взрослых необхо¬
димо рассматривать как результат взаимодействия внутренних
и внешних воздействий. Борьбу между любовью и ненавистью —
сейчас, когда наша способность понимать младенцев значительно
возросла, — можно в какой-то степени обнаружить с помощью
тщательного наблюдения. Некоторые младенцы выражают сильное
негодование по поводу любой фрустрации и проявляют его тем, что
не могут получить удовлетворение, когда оно следует за деприва¬
цией. Предполагаю, такие дети имеют более сильную врожденную
агрессивность и жадность по сравнению с теми детьми, у которых
случайные вспышки гнева быстро проходят. Если младенец демон¬
стрирует, что он способен принять пищу и любовь, это означает, что
он может относительно быстро преодолеть негодование по поводу
фрустрации, и когда удовлетворение предоставляется вновь, его
чувства любви возобновляются.
Прежде чем продолжить описание развития ребенка, думаю,
необходимо с психоаналитической точки зрения дать краткое опре¬
деление терминов Самость и Я. Я, по Фрейду, — это организо¬
ванная часть Самости, на которое постоянно оказывают влияние
импульсы влечений, но которое удерживает их под контролем
с помощью вытеснения; более того, оно управляет всеми деятельно¬
стями, устанавливает и поддерживает отношение к внешнему миру.
Понятие Самости включает в себя всю личность целиком, не только
Я, но и жизнь влечений, которую Фрейд назвал Оно.
Моя работа привела меня к мысли о том, что Я существует
и действует начиная с рождения, и, кроме вышеописанных функций,
оно выполняет важную задачу самозащиты от страха, спровоциро¬
ванного внутренней борьбой и воздействиями извне. Кроме того, оно
дает начало целому ряду процессов, среди которых хочу выделить
интроекцию и проекцию. Не менее важным является и процесс
расщепления, то есть разделение импульсов и объектов, к которому
я вернусь позднее.
Фрейду и Абрахаму мы обязаны великим открытием того,
что интроекция и проекция имеют огромное значение как для
возникновения серьезных психических нарушений, так и для
Наш взрослый мир и его корни в младенчестве
205
нормального протекания психической жизни. Здесь я вынуждена
воздержаться даже от попытки описать, каким образом Фрейд
пришел от изучения маниакально-депрессивного расстройства
к открытию интроекции, лежащей в основе Сверх-Я. Он также
изложил жизненно важные отношения между Сверх-Я, Я и Оно.
С течением времени эти базовые концепции подверглись дальней¬
шему развитию. В свете моей психоаналитической работы с детьми
я пришла к выводу, что интроекция и проекция функционируют
с самого начала постнатальной жизни в качестве самых ранних
деятельностей Я, которое, по моему мнению, действует с самого
рождения. С этой точки зрения интроекция означает, что внешний
мир, его воздействие, ситуации, которые переживает младенец,
и объекты, с которыми он сталкивается, не только переживаются
как внешние, но и принимаются в Самость и становятся частью ее
внутренней жизни. Внутреннюю жизнь даже взрослого человека
нельзя рассматривать без этих добавлений к его личности, явля¬
ющихся результатом постоянной интроекции. Происходящая
одновременно с интроекцией проекция означает, что у ребенка
есть способность приписывать другим окружающим его людям
различные чувства, преимущественно любовь и ненависть.
Я уже обозначила свой взгляд на то, что любовь и ненависть
к матери связаны с очень ранней способностью младенца проеци¬
ровать на нее все свои эмоции, делая ее таким образом хорошим
и одновременно опасным объектом. Тем не менее интроекция
и проекция, хотя и берут свое начало в младенчестве, не являются
сугубо инфантильными процессами. Они — часть фантазий
младенца, которые, по моему мнению, также действуют с самого
рождения и помогают ему сформировать представление о своем
окружении. С помощью интроекции эта измененная картина
внешнего мира оказывает влияние на все, что происходит
в психике ребенка. Таким образом строится внутренний мир,
который отчасти является отражением внешнего. То есть двой¬
ственный процесс интроекции и проекции способствует взаимо¬
действию между внутренними и внешними факторами. Это взаи¬
модействие продолжается на протяжении каждой стадии жизни.
Точно так же интроекция и проекция продолжают действовать
в течение всей жизни и видоизменяются в процессе взросления,
206
Наш взрослый мир и его корни в младенчестве
но они никогда не утрачивают своей важности при определении
отношения индивида к окружающему его миру. Даже у взрослого
человека суждение о реальности всегда находится под влиянием
его внутреннего мира.
Я уже предполагала, что с одной точки зрения описываемые
мною процессы проекции и интроекции должны рассматриваться
как бессознательные фантазии. Моя подруга, покойная Сьюзен
Айзакс, затрагивала данную тему в своей работе: «Фантазия —
это прежде всего результат работы психики, психическая репре¬
зентация влечения. Не существует такого импульса, побуждения
влечения или реакции, которые бы не переживались как бессо¬
знательная фантазия... Фантазия репрезентирует определенное
содержание побуждений или переживаний (например желаний,
боязни, страхов, триумфов, любви или печали), доминирующих
в психике на данный момент»1.
Бессознательные фантазии — не то же самое, что дневные
грезы (хотя они и связаны с ними), это деятельность психики,
происходящая на глубоких бессознательных уровнях и сопрово¬
ждающая каждый импульс, переживаемый младенцем. Например,
голодный ребенок может временно перестать испытывать голод,
представив себе удовлетворение, которое он испытывает, когда
ему дают грудь, а также представив себе все удовольствия, обычно
исходящие из этого процесса, такие как вкус молока, ощущение
теплой груди и того, что его держат на руках, он любим матерью.
Однако бессознательная фантазия также принимает и противопо¬
ложную форму переживания депривации и преследования грудью,
которая отказывается дать это удовлетворение. Фантазии —
становящиеся все более сложными и связывающиеся с широким
разнообразием объектов и ситуаций — сохраняются на протя¬
жении всего развития и сопровождают все виды деятельности, они
никогда не перестают играть огромную роль в психической жизни.
Невозможно переоценить влияние бессознательной фантазии
на искусство, научную работу и повседневную жизнь.
1 [Isaacs, S. The nature and function of phantasy. // I. J. PA. — 1948. —
Vol. 29. — P. 73—97; или Klein, М., Heimann, P., Isaacs, S., Riviere,/. Develop¬
ments in psycho-analysis. — London: The Hogarth Press, 1952. — 368 p.]
Наш взрослый мир и его корни в младенчестве
207
Я уже упоминала тот факт, что мать интроецируется, и это
фундаментальный фактор в развитии. Как я понимаю, объектные
отношения появляются практически с рождения. Мать в своих
хороших аспектах — любящая, помогающая и кормящая ребенка —
первый хороший объект, который ребенок делает частью своего
внутреннего мира. Его способность делать это я бы назвала врож¬
денной. Станет ли хороший объект частью Самости в достаточной
мере, в некотором смысле зависит от персекуторного страха —
и сопровождающего его негодования — они не должны быть
слишком сильными; в то же время любящая установка со стороны
матери оказывает очень сильное влияние на успешность развития
ребенка. Если мать принимается во внутренний мир ребенка как
хороший и надежный объект, к Я добавляется элемент силы.
Поскольку я предполагаю, что Я развивается в основном вокруг
этого хорошего объекта, то идентификация с хорошими чертами
матери становится основой дальнейших полезных идентификаций.
Идентификация с хорошим объектом внешне проявляется в копиро¬
вании маленьким ребенком действий и установок матери; это можно
наблюдать в его игре, а также в поведении по отношению к детям
помладше. Сильная идентификация с хорошей матерью облегчает
ребенку идентификацию и с хорошим отцом, а позднее и с другими
дружескими фигурами. В результате его внутренний мир начинает
содержать преимущественно хорошие объекты и переживания, и эти
хорошие объекты считаются отвечающими на любовь младенца.
Все это способствует формированию устойчивой личности и делает
возможным расширение круга симпатии и дружеских чувств
к другим людям. Очевидно, хорошее отношение родителей друг
к другу и к ребенку и атмосфера счастья в доме играют жизненно
важную роль в успехе этого процесса.
Тем не менее, какими бы хорошими не были чувства ребенка
по отношению к обоим родителям, ненависть и агрессивность
остаются в действии. Одним из выражений этого является сопер¬
ничество с отцом, что представляет собой результат желаний
мальчика по отношению к матери, а также результат всех фантазий,
связанных с данными желаниями. Подобное соперничество
находит выражение в эдиповом комплексе, который совершенно
ясно проявляется у детей трех-, четырех- и пятилетнего возраста.
208
Наш взрослый мир и его корни в младенчестве
Этот комплекс существует, тем не менее, в еще более раннем
возрасте, и его корни лежат в первых подозрениях младенца, что
отец отбирает у него любовь и внимание матери. Между эдиповым
комплексом мальчика и девочки существуют огромные различия,
которые я охарактеризую лишь тем, что скажу следующее: в то
время как мальчик в своем генитальном развитии возвращается
к исходному объекту, матери, и поэтому ищет объекты женского
пола, что является следствием его ревности к отцу и мужчинам
в целом, девочка в какой-то мере вынуждена отвернуться от матери
и найти объект своих желаний в отце, а позднее и в других мужчинах.
Я описала это слишком упрощенно, потому что мальчика также
тянет к отцу, и он идентифицирует себя с ним; поэтому элемент
гомосексуальности также присутствует в нормальном развитии.
То же самое относится к девочке, для которой отношение к матери
и ко всем женщинам в целом никогда не утрачивает своей важности.
Таким образом, эдипов комплекс — это не только вопрос пережи¬
ваний ненависти и соперничества по отношению к одному родителю
и любви по отношению к другому, но и вопрос наличия пережи¬
ваний любви и чувства вины по отношению к родителю-сопернику.
Поэтому вокруг эдипова комплекса концентрируется много проти¬
воречивых эмоций.
Теперь же снова вернемся к проекции. С помощью проекции
себя или части своих импульсов и переживаний на другого человека
достигается идентификация с этим человеком, хотя она и будет отли¬
чаться от идентификации, возникшей из интроекции. Поскольку
если объект принимается в Самость (интроецируется), особое
внимание уделяется приобретению некоторых отличительных черт
этого объекта и их влиянию. С другой стороны, при вкладывании
части себя в другого человека (проецирование) идентификация
основывается на приписывании другому человеку некоторых своих
качеств. У проекции существует много последствий. Мы склонны
приписывать другим людям, в каком-то смысле вкладывать в них,
кое-что из своих собственных эмоций и мыслей; и очевидно, что
то, насколько мы уравновешены или преследуемы, зависит от того,
имеет ли эта проекция дружескую или враждебную природу.
Приписывая часть своих переживаний другим людям, мы понимаем
их переживания, потребности и удовлетворения; другими словами,
Наш взрослый мир и его корни в младенчестве
209
мы ставим себя на место другого человека. Некоторые люди в этом
отношении заходят так далеко, что полностью растворяются
в других и становятся не способными давать объективную оценку.
В то же время чрезмерная интроекция ставит под угрозу силу Я,
потому что оно попадает под полное господство интроецированного
объекта. Если проекция преимущественно враждебная, реальная
эмпатия и сочувствие другим уменьшается. Поэтому характер
проекции имеет большое значение для наших взаимоотношений
с другими людьми. Если над взаимосвязью между интроекцией
и проекцией не господствует враждебность или сверхзависимость,
если они хорошо сбалансированы, внутренний мир обогащается,
а отношения с внешним миром улучшаются.
Ранее я рассматривала тенденцию инфантильного Я расще¬
плять импульсы и объекты, и я считаю это еще одной из первичных
деятельностей Я. Эта тенденция расщеплять отчасти исходит из-за
того, что раннему Я во многом недостает связности. Но — и здесь
я вновь вынуждена обратиться к собственным концепциям — персе-
куторный страх усиливает необходимость держать любимый объект
отдельно от опасного, а потому отщеплять любовь от ненависти,
поскольку самосохранение младенца зависит от его доверия
хорошей матери. Расщепляя два аспекта и цепляясь к хорошему, он
сохраняет веру в хороший объект и способность любить его, и это
важное условие, чтобы выжить. Поскольку если младенец, хотя бы
немного, не будет испытывать данное чувство, он останется неза¬
щищенным перед лицом совершенно враждебного мира, который,
как он опасается, разрушит его. Этот враждебный мир также будет
выстроен внутри него. Как мы знаем, у некоторых младенцев отсут¬
ствует жизнеспособность, и они не могут выжить, возможно, потому,
что не способны развивать доверительное отношение к хорошей
матери. И наоборот, другие младенцы проходят через огромные
трудности, но сохраняют достаточную жизнеспособность, чтобы
пользоваться предлагаемой матерью помощью и пищей. Я знаю
младенца, который перенес долгие и трудные роды и получил при
этом травму, но когда его поднесли к груди, он жадно взял ее. То же
самое происходило с младенцами, перенесшими серьезные операции
вскоре после рождения. В подобных ситуациях другие младенцы
не могут выжить, потому что испытывают сложности с приемом
210
Наш взрослый мир и его корни в младенчестве
пищи и любви, и это означает, что они не смогли установить доверие
и любовь к матери.
Процесс расщепления изменяется по форме и содержанию
по мере развития, но в каком-то смысле полностью он никогда
не прекращается. Я считаю, что всемогущие деструктивные
импульсы, персекуторный страх и расщепление господствуют
в первые три-четыре месяца жизни. Я уже описывала это сочетание
механизмов и страхов как параноидно-шизоидную позицию, которая
в крайних случаях становится основой для возникновения паранойи
и шизофрении. То, что сопутствует деструктивным переживаниям
на этой ранней стадии, играет огромную роль, и среди прочего
я выделю жадность и зависть в качестве самых разрушительных
факторов, в первую очередь по отношению к матери, а позднее
и к другим членам семьи на протяжении всей жизни.
Жадность в значительной степени варьируется от младенца
к младенцу. Некоторых младенцев никогда нельзя удовлетво¬
рить, поскольку их жадность превосходит все то, что они могут
получить. Вместе с жадностью присутствует побуждение опусто¬
шить грудь матери и использовать все источники удовлетворения,
не принимая во внимание кого-либо. Подобный жадный младенец
может наслаждаться всем, что получает в данный момент; но когда
удовлетворение проходит, он становится недовольным и стремится
использовать в первую очередь мать, а вскоре и всех членов семьи
для получения внимания, пищи или другого удовлетворения. Без
сомнения, жадность усиливается страхом — быть лишенным,
обокраденным или недостаточно хорошим, чтобы быть любимым.
Младенец, жадный до внимания и любви, также неуверен в своей
способности любить; все эти страхи усиливают жадность. Что
касается жадности ребенка постарше и взрослого, данная ситуация
в основном остается неизменной.
В отношении зависти нелегко объяснить, каким образом мать,
которая кормит младенца и заботится о нем, может стать объектом
зависти. Но всякий раз, когда ребенок голоден или чувствует себя
лишенным заботы, фрустрация приводит его к фантазии, что ему
специально отказывают в молоке и любви или что мать придер¬
живает их ради своей выгоды. Такие подозрения составляют
основу зависти. С чувством зависти неразрывно связано не только
Наш взрослый мир и его корни в младенчестве
211
желаемое обладание, но и сильное побуждение испортить удоволь¬
ствие другим людям от обладания желанным объектом — побуж¬
дение, имеющее тенденцию испортить и сам объект. Если зависть
очень сильна, ее разрушительное качество приводит к нарушен¬
ному отношению к матери, а позднее и к другим людям; это также
означает, что ничего не может принести полного удовольствия,
так как желаемая вещь уже испорчена завистью. Более того, если
зависть сильна, хорошесть не может быть принята, она не может
стать частью внутренней жизни и таким образом вызвать благо¬
дарность. И наоборот, способность полностью наслаждаться
всем полученным и переживание благодарности по отношению
к человеку, который это дает, в значительной степени влияет как
на характер младенца, так и на его отношения с другими людьми.
Не напрасно, произнося молитву перед едой, христиане говорят:
«Да поселит Господь в нас благодарность за все, что мы собира¬
емся принять». Эти слова означают, что испрашивается только
одно качество — благодарность, которая осчастливит и освободит
от негодования и зависти. Я слышала, как одна маленькая девочка
сказала, что любит маму больше всех на свете, потому что что бы
она делала, если бы мама не родила и не выкормила ее? Сильное
чувство благодарности было связано со способностью девочки
получать наслаждение и проявило себя в ее характере и отношениях
к другим людям, а именно в щедрости и внимании. На протяжении
жизни способность получать наслаждение и испытывать благодар¬
ность делает возможным наличие большого разнообразия удоволь¬
ствий и увлечений.
При нормальном развитии с увеличением интеграции Я
процессы расщепления ослабевают, а возросшая способность
понимать внешнюю реальность и в какой-то степени сводить воедино
противоречивые импульсы младенца приводит к большему синтезу
плохих и хороших сторон объекта. Это значит, что людей можно
любить, несмотря на их недостатки, и что мир можно рассматривать
не только с позиции «черное — белое».
Сверх-Я — часть Я, критикующая и контролирующая опасные
импульсы, возникновение которой Фрейд отнес приблизительно
к пятому году жизни, — по моему мнению, начинает действо¬
вать намного раньше. Моя гипотеза состоит в том, что на пятом-
212
Наш взрослый мир и его корни в младенчестве
шестом месяце жизни ребенок начинает опасаться того вреда,
который могут причинить или уже могли причинить его любимым
объектам его жадность и деструктивные импульсы, поскольку пока
он не может отграничить свои импульсы и желания от их фактиче¬
ского влияния. Он испытывает переживания вины и побуждение
сохранить эти объекты и совершить им репарацию за причиненный
ущерб. Переживаемый в таком случае страх имеет преимущественно
депрессивный характер, а сопровождающие его эмоции, равно как
и появляющиеся при этом защиты, я признаю частью нормального
развития и называю «депрессивной позицией». Переживания вины,
время от времени возникающие у всех нас, уходят своими корнями
в далекое младенчество, а тенденция совершать репарацию играет
важную роль в наших сублимациях и объектных отношениях.
Если рассматривать младенцев с данной точки зрения, можно
заметить, что иногда, без всякой внешней причины, они становятся
депрессивными. В этом состоянии они стараются угодить всем
окружающим их людям доступными им способами — улыбками,
игривыми жестами, даже пытаются накормить мать, кладя ей в рот
ложку с пищей. В то же время в этот период начинают возникать
запреты на еду, а также ночные кошмары, и все эти симптомы появ¬
ляются в период отлучения от груди. У детей постарше потребность
справляться с переживаниями вины проявляется более отчетливо;
для этой цели используются различные конструктивные виды
деятельности, а в отношении к родителям или сиблингам появляется
чрезмерная необходимость угождать и помогать, что является выра¬
жением не только любви, но и потребности совершать репарацию.
Фрейд постулировал процесс проработки как неотъемлемую
часть психоаналитической процедуры. Коротко говоря, это значит
давать возможность пациенту переживать свои эмоции, страхи
и ситуации прошлого снова и снова по отношению к аналитику
и разным людям, а также по отношению к разным ситуациям
в прошлой и настоящей жизни пациента. В какой-то мере моменты
проработки случаются и при нормальном развитии индивида.
Возрастает адаптация к внешней реальности, и вместе с ней
младенец приобретает менее фантастическую картину мира вокруг
себя. Повторяющееся переживание по поводу ухода и возвра¬
щения матери делает ее отсутствие не таким страшным, и поэтому
Наш взрослый мир и его корни в младенчестве
213
подозрения младенца, что она его покинет, уменьшаются. В этом
случае он постепенно прорабатывает свои ранние боязни и приходит
к согласию со своими конфликтующими импульсами и эмоциями.
На этой стадии господствует депрессивный страх, персекуторный
страх уменьшается. Я считаю, что многие совершенно странные
проявления, необъяснимые фобии и идиосинкразии, которые
можно наблюдать у маленьких детей, являются симптомами,
а также способами проработки депрессивной позиции. Если пере¬
живания вины, возникающие у ребенка, не чрезмерны, побуждение
совершить репарацию и другие процессы, представляющие собой
часть развития, приносят облегчение. Тем не менее депрессивный
и персекуторный страхи никогда нельзя преодолеть полностью; они
могут на время вернуться под давлением внутренних или внешних
факторов, но относительно нормальный индивид в состоянии спра¬
виться с таким возвратом и восстановить свое равновесие. Однако
в случае слишком сильного напряжения развитие сильной и хорошо
сбалансированной личности может быть затруднено.
Описав (боюсь, в слишком упрощенном виде) параноидный
и депрессивный страхи и их смысл, я бы хотела перейти к рассмо¬
трению вопроса влияния описанных процессов на социальные
отношения. Я уже говорила об интроекции внешнего мира и дала
понять, что этот процесс продолжается на протяжении всей жизни.
Всякий раз, когда мы кого-то любим или кем-то восхищаемся — или
ненавидим и презираем кого-то, — мы берем что-то от этих людей
в себя, и наши самые глубинные установки формируются этими
переживаниями. С одной стороны, это обогащает нас и становится
основой дорогих воспоминаний; с другой стороны, мы чувствуем,
что внешний мир для нас испорчен, а следовательно, внутренний мир
обеднен.
Здесь я могу только коснуться важности фактических благо¬
приятных и неблагоприятных переживаний, воздействию которых
младенец подвергается с самого начала в первую очередь благодаря
своим родителям, а позднее и другим людям. Внешние переживания
имеют первостепенную важность на протяжении всей жизни. Тем
не менее многое зависит, даже у младенца, от того, как внешние
влияния интерпретируются и воспринимаются ребенком, а это,
в свою очередь, зависит от то^о, как действуют деструктивные
214
Наш взрослый мир и его корни в младенчестве
импульсы, депрессивный и персекуторный страхи. Таким же образом
наши взрослые переживания находятся под влиянием наших базовых
установок, которые или помогают нам лучше справиться с неприят¬
ностями, или, если над нами во многом господствуют подозрение
и жалость к себе, превращают даже незначительные трудности
в катастрофы.
Открытия Фрейда в отношении детства позволили лучше
понять проблемы воспитания, но эти открытия зачастую неверно
истолковывались. Несмотря на то что действительно чрезмерно
дисциплинирующее воспитание усиливает тенденцию ребенка
к вытеснению, нам надо помнить, что слишком сильное потворство
может быть таким же вредным, как и сильные ограничения. Так
называемое «полное самовыражение» может причинить сильный
ущерб как родителям, так и ребенку. И если раньше ребенок не¬
редко становился жертвой дисциплинирующего подхода родите¬
лей, в наше время родители сами могут оказаться жертвами своего
отпрыска. Есть одна старая шутка, что был человек, никогда не про¬
бовавший куриной грудки; потому что, когда он был ребенком, его
родители ели ее, а когда вырос, его дети получали ее. Воспитывая
своих детей, принципиально важно не впадать в две крайности:
слишком часто прибегать к наказанию или совсем отказаться
от него. Совершенно нормально закрывать глаза на небольшие
оплошности ребенка. Но если они перерастают в постоянное отсут¬
ствие внимания и уважения, необходимо показать свое недоволь¬
ство и предъявить ребенку определенные требования.
Есть еще одна точка зрения, с которой нужно рассмотреть
чрезмерное потакание родителей: когда ребенок может воспользо¬
ваться установкой своих родителей, он также испытывает чувство
вины из-за того, что использует их, он испытывает потребность
в некотором обуздании, которое принесет ему безопасность. Это
также позволит ему почувствовать уважение к родителям, что
необходимо для хорошего отношения к ним и для возникновения
уважения по отношению к другим людям. Более того, надо прини¬
мать во внимание и тот факт, что родители, слишком сильно стра¬
дающие из-за несдержанного самовыражения ребенка — как бы
сильно они ни старались этому покориться, — обречены испыты¬
вать негодование, которое отразится на их установке к ребенку.
Наш взрослый мир и его корни в младенчестве
215
Я уже описала случай маленького ребенка, который весьма
интенсивно реагировал на любую фрустрацию (тем не менее воспи¬
тание невозможно без неизбежной фрустрации), а также был склонен
к сильному негодованию по поводу недостатков и ошибок своего
окружения и к недооценке всего хорошего, что он получает. В соот¬
ветствии с этим он будет весьма интенсивно проецировать свои обиды
на окружающих его людей. Подобные установки хорошо известны
и у взрослых. Если мы сравним индивидов, способных переносить
фрустрацию без слишком сильного негодования и умеющих вновь
быстро восстанавливать равновесие после разочарования, с инди¬
видами, склонными во всем обвинять внешний мир, мы сможем
наблюдать негативное воздействие враждебной проекции, поскольку
проекция обид пробуждает в других людях ответное чувство враж¬
дебности. Лишь у некоторых из нас хватает терпения мириться
с обвинением, даже если оно выражено не словесно, в том, что мы
в какой-то мере являемся виновными. Практически всегда подобное
обвинение заставляет нас испытывать неприязнь к таким людям,
и для них мы становимся врагами; в результате они относятся к нам
с возросшими персекуторными переживаниями и подозрениями,
и отношения с ними все более осложняются.
Один из способов преодолеть такое чрезмерное подозрение
заключается в том, чтобы попытаться успокоить предполагаемых
или фактических врагов. Это редко удается. Конечно, располо¬
жение некоторых людей можно завоевать лестью или потаканием,
особенно если их собственные переживания преследования направ¬
лены на потребность быть ублаженными. Но подобное отношение
легко нарушается и меняется в сторону взаимной враждебности.
Мимоходом я хотела бы упомянуть о тех сложностях, которые
подобные колебания в установках государственных деятелей лиди¬
рующих стран могут произвести при решении международных
вопросов.
Там, где персекуторный страх менее силен, а основой эмпатии,
таким образом, становится проекция, главным образом приписы¬
ваемая хорошим переживаниям других, реакция внешнего мира
совсем иная. Все мы знаем людей, которые обладают способно¬
стью быть любимыми, поскольку у нас создается впечатление, что
у них есть доверие к нам, что пробуждает дружелюбное чувство
216
Наш взрослый мир и его корни в младенчестве
с нашей стороны. Я сейчас говорю не о людях, которые стараются
прославиться неискренним способом. Наоборот, я думаю, эти люди
искренни и имеют храбрость придерживаться своих убеждений, они
в конце концов уважаемы и даже любимы.
Интересный пример влияния ранних установок на протяжении
всей жизни в том, что отношение к ранним фигурам постоянно
возвращается, а проблемы, не решенные в младенчестве или в раннем
детстве, возрождаются в модифицированном виде. Например,
установка к подчиненному или вышестоящему повторяет отношение
к младшему сиблингу и родителю. Если мы встречаем дружелюб¬
ного и готового помочь человека старшего поколения, у нас бессо¬
знательно возрождается отношение к любимому родителю или
бабушке/дедушке; в то время как унижающий и неприятный чело¬
век старшего поколения вновь пробуждает бунтарские установки
ребенка к своим родителям. Совсем не обязательно, что эти люди
физически, психологически будут напоминать первоначальные
фигуры или даже будут иметь сходный с ними возраст; им доста¬
точно иметь лишь нечто общее в своей установке. Когда кто-то
полностью находится во власти своей ранней ситуации и отношений,
его суждение о людях и событиях неминуемо будет нарушено.
При нормальном развитии такое возрождение ранних ситуаций
ограничивается и исправляется объективным суждением. То есть
мы способны попадать под влияние иррациональных факторов,
но в нормальной жизни они не господствуют над нами.
Способность к любви и преданности, в первую очередь
по отношению к матери, разнообразными способами развива¬
ется в преданность различным делам, считающимся хорошими
и ценными. Это означает, что наслаждение, которое в прошлом
мог пережить ребенок, поскольку он считал себя любимым и любил
сам, в дальнейшей жизни переносится не только на его отношения
к людям, что очень важно, но и на работу и все то, к чему, как он
считает, необходимо стремиться. Это также означает обогащение
личности и способность наслаждаться работой и открывает большое
разнообразие источников удовлетворения.
В стремлении к дальнейшим нашим целям, равно как и в нашем
отношении к другим людям, к способности любить добавляется
раннее желание совершить репарацию. Я уже упоминала, что
Наш взрослый мир и его корни в младенчестве
217
в наших сублимациях, вырастающих из самых ранних интересов
ребенка, больший импульс получают конструктивные виды деятель¬
ности, поскольку ребенок бессознательно переживает, что таким
способом он восстанавливает любимых людей, которым причинил
вред. Этот импульс никогда не теряет своей силы, хотя в обычной
жизни не всегда распознается. Неопровержимый факт того, что
ни один из нас полностью не свободен от вины, имеет весьма
ценные аспекты, поскольку подразумевает существование никогда
полностью не удовлетворяемого желания совершить репарацию
и сотворить нечто любыми доступными нам способами.
Все формы социальных услуг извлекают выгоду из данного
побуждения. В крайних случаях переживания вины приводят людей
к полному пожертвованию себя делу или своим товарищам, что
может привести к фанатизму. Однако мы знаем, некоторые люди
рискуют своей жизнью ради спасения жизни других, и это не обяза¬
тельно того же порядка. В таких случаях действует не столько вина,
сколько способность к любви, щедрости и идентификация с находя¬
щимся в опасности человеком.
Я уже подчеркивала важность идентификации с родите¬
лями, а впоследствии с другими людьми, для развития маленького
ребенка, а сейчас хотела бы подчеркнуть особый аспект успешной
идентификации, переходящий во взрослую жизнь. Когда зависть
и чувство соперничества не слишком сильны, индивид в состоянии
получать удовольствие от радостей других. В детстве враждеб¬
ность и соперничество — действие эдипова комплекса — нейтра¬
лизуются способностью искренне радоваться счастью родителей.
Во взрослой жизни родители могут разделять радости детства
и избегать препятствовать им, потому что способны идентифициро¬
ваться со своими детьми. К ним приходит способность наблюдать
без зависти за ростом своих детей.
Эта установка приобретает особую важность, когда люди
становятся старше, а удовольствия молодости становятся все
менее доступными для них. Если благодарность за удовлетво¬
рения прошлого не исчезла, пожилые люди могут наслаждаться
удовольствиями, еще доступными им. Более того, с установкой,
вызывающей безмятежность, они могут идентифицировать себя
с молодыми людьми. Например, человек, ищущий юные дарования
218
Наш взрослый мир и его корни в младенчестве
и помогающий развивать их — будь он учителем или критиком, или,
как в прежние времена, патроном искусства и культуры, — может
делать это потому, что в состоянии идентифицироваться с другими;
в каком-то смысле он повторяет свою собственную жизнь, иногда
даже косвенно достигая целей, не достигнутых в своей жизни.
На каждой стадии способность к идентификации делает
возможным переживание счастья от умения восхищаться харак¬
тером или достижениями других. Если мы не можем позволить себе
ценить достижения и качества других людей — а это значит, мы
не в состоянии вынести мысль о том, что сами не можем выдержать
соперничество с ними, — мы лишаемся источников огромного счастья
и обогащения. В наших глазах мир был бы гораздо беднее, если бы
мы не имели возможностей осознавать, что сила существует и будет
существовать в будущем. Подобное восхищение также возбуждает
в нас нечто и косвенно увеличивает нашу веру в самих себя. Это один
из многих способов, благодаря которым идентификации, исходящие
из младенчества, становятся важной частью нашей личности.
Способность восхищаться достижениями других — один
из факторов, благодаря которым возможна успешная работа
команды. Если зависть не слишком велика, мы получаем удовлет¬
ворение и испытываем гордость, работая с людьми, чьи способности
превосходят наши, поскольку идентифицируем себя с этими выдаю¬
щимися членами команды.
Проблема идентификации тем не менее очень сложна. Когда
Фрейд открыл Сверх-Я, он рассматривал его как часть психиче¬
ской структуры, возникшей из влияния родителей на ребенка —
влияния, которое становится частью фундаментальных установок
ребенка. Работа с маленькими детьми показала, что даже в младен¬
честве сначала мать, а вскоре и другие люди из окружения
ребенка принимаются в Самость, что составляет основу разно¬
образия идентификаций, благоприятных и неблагоприятных. Выше
я привела примеры идентификаций, помогающих как ребенку, так
и взрослому. Но жизненно важное влияние раннего окружения
также имеет значение: неблагоприятные аспекты установок
взрослых по отношению к ребенку наносят вред его развитию,
поскольку возбуждают в нем ненависть и восстание против слишком
сильной покорности. В то же время ребенок интернализирует эту
Наш взрослый мир и его корни в младенчестве
219
враждебную и злую установку взрослого. Вне таких переживаний
чрезмерно дисциплинирующий родитель или родитель, которому
не хватает понимания и любви, с помощью идентификации влияет
на формирование характера ребенка и может привести его к повто¬
рению в дальнейшей жизни того, чему он сам был подвергнут.
Поэтому иногда отец использует по отношению к своим детям те
же неверные методы, которые его отец использовал по отношению
к нему. С другой стороны, восстание против всего неправиль¬
ного, пережитого в детстве, может привести к противоположной
реакции — делать все наоборот, не так, как делали родители. Это
может привести к другой крайности, например, к чрезмерному
потаканию ребенку, на что я ссылалась ранее. Понимание этого
благодаря переживаниям детства и, как следствие, более толе¬
рантное и понимающее отношение к собственным детям, а также
к другим людям, не принадлежащим к семейному кругу, — знак
зрелости и успешного развития. Однако толерантность не означает
слепоту к ошибкам других. Это означает признавать ошибки и тем
не менее не утрачивать способности сотрудничать с другими людьми
и даже любить некоторых из них.
Описывая развитие ребенка, я особо подчеркнула важность
такого аспекта, как жадность. Давайте подумаем, какую роль игра¬
ет жадность в формировании характера и как она влияет
на установки взрослого. Роль жадности можно легко определить
как весьма разрушительный элемент социальной жизни. Жадный
человек хочет все больше и больше, даже за чей-либо счет. Он
действительно не способен испытывать щедрость к другим или
учитывать их интересы. Я говорю сейчас не только о материальных
благах, но и о престиже и статусе.
Очень жадный индивид всегда честолюбив. Роль честолюбия,
его полезные и вредные стороны всегда проявляются, когда мы
наблюдаем за поведением человека. Честолюбие, без сомнений,
толкает к достижению, но если оно становится главной побуж¬
дающей силой, сотрудничество с другими ставится под угрозу.
Очень честолюбивый человек, несмотря на все свои успехи, всегда
неудовлетворен, так же как жадный младенец, который никогда
не получает удовлетворения. Нам хорошо известен тип публичной
фигуры, который, будучи все более и более жаждущим успеха,
220
Наш взрослый мир и его корни в младенчестве
никогда не удовлетворен тем, чего уже достиг. Одной из особен¬
ностей в этой установке, в которой важную роль играет зависть,
является неспособность позволить другим значительно продви¬
нуться вперед. Им может быть позволено играть второстепенную
роль до тех пор, пока они не бросят вызов превосходству честолю¬
бивой личности. Мы также обнаруживаем, что такие люди неспо¬
собны и не желают стимулировать и поощрять людей моложе себя,
потому что некоторые из них могут стать их преемниками. Одна
из причин отсутствия удовлетворения тем, что они извлекают
из очевидно большого успеха, исходит из того, что их интерес
посвящен не столько области, в которой они работают, сколько
личному престижу. Это описание подразумевает связь между
жадностью и завистью. Соперник рассматривается не только как
человек, ограбивший и лишивший одной из позиций или вещей, но и
как владелец ценных качеств, возбуждающих зависть и желание
испортить их.
Там, где жадность и зависть не чрезмерны, даже амбициозный
человек находит удовлетворение в помощи другим, внося свой
собственный вклад. В этом состоит одна из установок, лежащая
в основе успешного лидерства. И вновь в какой-то степени это
можно наблюдать уже в детской. Старший ребенок может испыты¬
вать гордость за достижения младшего брата или сестры и делать
все, чтобы помочь им. Некоторые дети способны оказывать сильное
влияние на семейную жизнь в целом своим постоянным друже¬
любием и желанием помочь и тем самым улучшают атмосферу
в семье. Я наблюдала такие ситуации, когда матери, весьма беспо¬
койные и не терпимые к трудностям, становились более толерант¬
ными благодаря влиянию такого ребенка. То же самое относится
к школьной жизни, где иногда лишь один или два ребенка имеют
благотворное влияние на установки других благодаря своего рода
моральному лидерству, базирующемуся на дружеском и коопера¬
тивном отношении к другим детям без малейшей попытки заставить
их почувствовать себя подчиненными.
Вернемся к лидерству: если лидер — а это может отно¬
ситься к любому члену группы — подозревает, что он является
объектом ненависти, это чувство увеличивает все его антисоци¬
альные установки. Мы обнаруживаем, что человек, не способный
Наш взрослый мир и его корни в младенчестве
221
выносить критику, поскольку она сразу же затрагивает его персе -
куторный страх, — не только жертва страдания, он также имеет
трудности в отношениях с другими людьми и может даже подвер¬
гнуть опасности дело, ради которого работает, к какой бы сфере оно
не принадлежало; он продемонстрирует неспособность исправлять
ошибки и учиться на уже допущенных.
Если мы посмотрим на наш взрослый мир с точки зрения
его корней в младенчестве, мы получим понимание того, каким
образом были выстроена наша психика, наши привычки и наши
взгляды начиная с ранних младенческих фантазий и эмоций и закан¬
чивая самыми сложными и утонченными зрелыми проявлениями.
Необходимо сделать еще один вывод, который состоит в следующем:
ничто, когда-либо существовавшее в бессознательном, не утрачивает
абсолютно своего влияния на личность.
Формирование характера — другой аспект развития ребенка,
который необходимо обсудить. Я уже привела ряд примеров о том,
как деструктивные импульсы, зависть и жадность, и исходящие
из них персекуторные страхи нарушают эмоциональное равновесие
ребенка и его социальные отношения. Я также обращалась к благо¬
приятным аспектам противоположного развития и сделала попытку
показать, как они возникают. Я попыталась передать значимость
взаимодействия между врожденными факторами и влиянием
окружения. Придавая важное значение этому взаимодействию,
мы лучше понимаем, как развивается характер ребенка. Одним
из самых важных аспектов психоаналитической работы является то,
что в процессе успешного анализа характер пациента претерпевает
благоприятные изменения.
Следствием сбалансированного развития является целостность
и сила характера. Такие качества оказывают далеко идущее влияние
как на уверенность в себе индивида, так и на его отношения с внешним
миром. Легко проследить влияние на других людей по-настоящему
искреннего и открытого характера. Даже люди, не обладающие
этими качествами, пребывают под их впечатлением и не могут
не испытывать уважения к цельности и искренности, поскольку эти
качества вызывают у них картину того, какими они могли бы стать
или, возможно, еще смогут стать. Такие личности дают им некую
надежду о мире в целом и большее доверие к хорошести.
222
Наш взрослый мир и его корни в младенчестве
Я завершила данную статью обсуждением значимости
характера, поскольку, на мой взгляд, характер — основа любого
достижения человека. Влияние хорошего характера на других
людей лежит в основе здорового социального развития.
Постскриптум
Когда я обсуждала свои взгляды на развитие характера с антро¬
пологом, он возразил против выдвижения общего основания
в развитии характера. Он сослался на то, что по опыту своей работы
столкнулся с совершенно иным развитием характера. К примеру, он
работал в таком обществе, где обман других расценивается как нечто
крайне позитивное. Отвечая на мои вопросы, он также упомянул,
что в этом обществе считается слабостью выказывать милосердие
по отношению к противнику. Я поинтересовалась, существовали
ли такие обстоятельства, при которых можно было проявить мило¬
сердие. Он ответил, что если человек может спрятаться за женщину
таким образом, что ее юбка накроет его с головой, его жизнь будет
спасена. Отвечая на мои дальнейшие вопросы, он рассказал мне,
что если врагу удается проникнуть в хижину другого человека, его
не убивают; спасение также можно найти в храме.
Антрополог согласился с моим предположением о том, что
хижина, юбка женщины и храм — символы хорошей и защища¬
ющей матери. Он также принял мою интерпретацию, что защита
матери распространялась и на ненавидимого сиблинга — человека,
прячущегося под женской юбкой — и что запрет убивать в стенах
собственной хижины связан с правилами гостеприимства. Мое
заключение относительно последнего пункта состоит в том, что
гостеприимство в своей основе связано с семейной жизнью, с отно¬
шением детей друг к другу и, в частности, к матери, поскольку,
как я уже упоминала выше, хижина репрезентирует мать, защи¬
щающую семью.
Я привожу этот пример, дабы предположить наличие возможных
связей между культурами, кажущимися совершенно разными,
и показать, что эти связи имеют отношение к первичному хорошему
объекту, матери, какими бы ни были формы, в которых искажения
характера принимаются и даже приветствуются.
Заметка о депрессии
у ШИЗОФРЕНИКА
(1960а)
Предварительные замечания издателей
Издание на английском языке:
1960: А note on depression in the schizophrenic. // International Journal of
Psychoanalysis. — 1960. — Vo\. 41. — P. 509—511.
Эта заметка, а также статья «О чувстве одиночества» (1963) были вкладом
М. Кляйн в работу XXI Международного психоаналитического конгресса,
состоявшегося в 1959 г. в Копенгагене. Данная работа была представлена
на симпозиуме по депрессивным расстройствам, где Кляйн уделила внимание
депрессии у шизофреников.
В целом в творчестве М. Кляйн проблема психозов и, в частности, проблема
шизофренических расстройств так или иначе рассматривались в следующих
работах: «Криминальные тенденции у нормальных детей» (1927),
«Психотерапия психозов» (1930), «Заметки о некоторых шизоидных меха¬
низмах» (1946).
Основная идея Кляйн состоит в том, что психотические процессы запуска¬
ются в более ранний период, чем это обычно считалось. Она выделяет психо¬
тические процессы в нормальном развитии ребенка как часть механизмов
формирования Я, а также патологические процессы, характерные в том
числе и для младенчества. Психотический механизм запускается в ответ
на переживание острого страха, испытываемого младенцем, и может сфор¬
мировать преждевременные и патологические способы защиты от него.
Перевод с англ. М.Л. Мельниковой.
На русском языке публикуется впервые.
В данной работе я хочу сосредоточиться главным образом
на депрессии, переживаемой параноидным шизофреником. Моя
первая точка зрения исходит из высказанного в 1935 году утверж¬
дения о том, что параноидная позиция (позднее обозначенная
мною как параноидно-шизоидная позиция) связана с процессами
расщепления и что она включает в себя точки фиксации для группы
шизофренических расстройств, тогда как депрессивная позиция
содержит точки фиксации для маниакально-депрессивного забо¬
левания. Я также считала и по-прежнему придерживаюсь взгляда
о том, что параноидные и шизоидные страхи и депрессивные пере¬
живания, такие, которые у большинства нормальных людей могут
возникать под внешним или внутренним давлением, возвращаются
к этим ранним позициям, возобновляемым в таких ситуациях.
Часто наблюдаемая связь между группами шизофрениче¬
ских и маниакально-депрессивных заболеваний может, на мой
взгляд, объясняться существующей в младенчестве связью
между параноидно-шизоидной и депрессивной позициями.
Персекуторные страхи и процессы расщепления, характерные для
параноидно-шизоидной позиции, сохраняются в депрессивной
позиции, хотя и меняются по силе и форме. Эмоции депрессии
и вины, более полно развивающиеся на стадии, когда возникает
депрессивная позиция, отчасти действуют (согласно моим более
новым концепциям) уже на протяжении параноидно-шизоидной
фазы. Связь между этими двумя позициями — со всеми измене¬
ниями в Я, которые они подразумевают — в том, что они обе берут
верх в борьбе между влечениями к жизни и смерти. На ранней
стадии (охватывающей первые три-четыре и более месяца жизни)
страхи, возникающие из этой борьбы, принимают параноидную
форму, и все еще несвязанное Я направляется на усиление
процессов расщепления. С развитием силы Я возникает депрес¬
сивная позиция. На протяжении этой стадии параноидные страхи
и шизоидные механизмы ослабевают, а депрессивный страх увели-
[ 225]
226
Заметка о депрессии у шизофреника
чивается в силе. Здесь мы также можем наблюдать в действии
конфликт между влечениями к жизни и смерти. Произошедшие
изменения являются результатом изменений в состояниях слияния
между этими двумя влечениями.
Уже на первой фазе первичный объект, мать, интернализиру¬
ется в своих хороших и плохих сторонах. Я часто утверждала, что
без хорошего объекта, по крайней мере в некоторой степени стано¬
вящегося частью Я, жизнь не может продолжаться. Тем не менее
отношение к объекту изменяется во второй четверти первого года
жизни, и защита этого хорошего объекта составляет сущность
депрессивных страхов. Процессы расщепления также изменя¬
ются. Несмотря на то что расщепление между хорошим и плохим
объектом существует с момента рождения, наряду с ним имеет место
интенсивная фрагментация как Я, так и объекта. Когда процессы
фрагментации становятся менее интенсивными, на передний
план выступает разделение между поврежденным или умершим
объектом и жизнью. Уменьшение фрагментации и фокусирование
на объекте осуществляется одновременно с шагами по направлению
к интеграции, подразумевающей растущее слияние двух влечений,
в которых доминирует влечение к жизни.
Далее приведу сначала некоторые указания на то, почему
депрессивные признаки у параноидных шизофреников не пережи¬
ваются в форме, легко узнаваемой при маниакально-депрессивных
состояниях, и предложу некоторые объяснения различию в природе
депрессии, переживаемой в этих двух группах заболеваний.
В прошлом я делала акцент на разграничении параноидного страха,
который определяла как центрированный на защите Я, и депрессив¬
ного страха, сосредоточивающегося на защите хорошего внутрен¬
него и внешнего объекта. Сейчас я понимаю, что это разграничение
тоже схематично, поскольку на протяжении многих лет на первый
план я выдвигала точку зрения о том, что с самого начала пост-
натальной жизни основу развития составляет интернализация
объекта. Этот факт подразумевает, что у параноидного шизоф¬
реника также происходит некоторая интернализация хорошего
объекта. Однако начиная с рождения у недостаточно сильного
и подвергающегося насильственным процессам расщепления Я
интернализация хорошего объекта отличается по своей природе
Заметка о депрессии у шизофреника
227
и силе от маниакально-депрессивной интернализации. Она менее
постоянна, менее стабильна и не допускает достаточной идентифи¬
кации с объектом. Тем не менее, поскольку некоторая интернали¬
зация объекта все же происходит, страх в интересах Я — то есть
параноидный страх — ограничивается включением в себя и некото¬
рого беспокойства об объекте.
В качестве дополнения существует другая новая точка зрения:
депрессивный страх и вина (определяемые мною как пережива¬
емые по отношению к интернализированному хорошему объекту),
поскольку они имеют место при параноидно-шизоидной позиции,
также рассматриваются по отношению к части Я, а именно к той
части, которая переживается как содержащая хороший объект,
а следовательно, переживается как хорошая часть. Можно
говорить, вина шизофреника причастна к разрушению чего-то
хорошего в самом себе, а также к ослаблению своего Я процессами
расщепления.
Существует вторая причина, почему чувство вины пережива¬
ется шизофреником в особенной форме, в связи с чем его трудно
выявить. Вследствие процессов фрагментации — напомню здесь
о способности Шребера делиться на шестьдесят душ — и насилия,
с которым это расщепление происходит у шизофреника, депрес¬
сивный страх и вина очень сильно отщеплены. Тогда как парано¬
идный страх переживается большинством частей расщепленного Я
и потому доминирует, вина и депрессия переживаются лишь некото¬
рыми частями Я, которые считаются шизофреником недосягаемыми
до тех пор, пока анализ не сделает их осознанными.
Более того, поскольку депрессия в основном является резуль¬
татом синтеза хорошего и плохого объекта и возникает с усилением
интеграции Я, природа депрессии у шизофреника должна отли¬
чаться от депрессии маниакально-депрессивного больного.
Третья причина, почему столь трудно выявить депрессию
у шизофреника, в том, что проективная идентификация, которая
у него очень сильна, используется для проекции депрессии и вины
на объект — во время аналитической процедуры, главным образом
на аналитика. Поскольку за проективной идентификацией следует
реинтроекция, попытка продолжать проецировать депрессию
не имеет успеха.
228
Заметка о депрессии у шизофреника
Интересные примеры того, как у шизофреников проективная
идентификация связана с депрессией, предоставлены Ханной
Сигал в ее недавней работе1. В этой работе автор приводит примеры
процесса улучшения состояния шизофреников благодаря оказанию
им помощи посредством анализа глубоких слоев их психики с целью
уменьшения расщепления и проекции и вследствие этого прибли¬
жения к переживанию депрессивной позиции с обеспечением вины
и побуждения к репарации.
Лишь при анализе глубоких слоев психики мы встречаем
у шизофреника переживания отчаяния от собственной несвя¬
занности и разбитости. Дальнейшая работа дает нам возмож¬
ность в некоторых случаях получить доступ к переживанию вины
и депрессии о преобладании деструктивных импульсов и разру¬
шении самого себя и своего хорошего объекта вследствие процессов
расщепления. В качестве защиты от такой боли мы можем снова
обнаружить фрагментацию; и лишь через повторное переживание
такой боли и анализ этого можно обеспечить прогресс.
Здесь я хочу достаточно кратко сослаться на анализ очень
больного мальчика девяти лет, неспособного учиться и имевшего
серьезные нарушения в объектных отношениях. На первом сеансе
он испытывал интенсивное чувство отчаяния и вину по поводу
фрагментации самого себя и разрушения того хорошего, что в нем
было, на этом же сеансе возникла любовь мальчика к матери одно¬
временно с неспособностью ее выразить. Тогда мальчик достал
из своего кармана любимые часы, бросил их на пол и топтал до тех
пор, пока они не разломались на маленькие кусочки. Это действие
означало, что ребенок и выражал, и повторял фрагментацию самого
себя. Сейчас я хотела бы сделать вывод о том, что эта фрагментация
возникла также в качестве защиты от боли интеграции. У меня был
похожий опыт в анализе взрослых, лишь с той разницей, что они
не выражали себя через разрушение любимой вещи.
Если тяга совершить репарацию мобилизуется благодаря ана¬
лизу деструктивных импульсов и процесса расщепления, можно
сделать шаги в сторону улучшения состояния, а иногда и в сторону
1 Segai Н. Depression in the schizophrenic. // I. J. PA. — 1956. — Vol. 37. —
P. 339-343.
Заметка о депрессии у шизофреника
229
выздоровления. Средства усиления Я, предоставляющие шизоф¬
ренику возможность пережить отщепление хорошести и от самого
себя, и от объекта, в некоторой степени базируются на облегчении
процесса расщепления, а следовательно, на уменьшении фрагмен¬
тации, что означает, что потерянные части Самости становятся более
доступными. Напротив, я уверена, что хотя терапевтические методы
помощи шизофренику посредством предоставления ему возмож¬
ности выполнять конструктивные виды деятельности полезны, они
не столь надежны, как анализ глубоких слоев психики и процессов
расщепления.
О ПСИХИЧЕСКОМ ЗДОРОВЬЕ
(1960Б)
Предварительные замечания издателей
Издание на английском языке:
1960: On mental health. // British Journal of Medical Psychology. — 1960. —
Vol. 33. — P. 237-241.
Данная статья вышла уже после смерти Мелани Кляйн, и поэтому при
первой публикации в конце статьи был помещен небольшой некролог.
Тема статьи — общий обзор проблемы психического здоровья, как оно
может быть понято с психоаналитических и, в частности, с кляйнианских
позиций. Кляйн выделяет ряд критериев здоровой (интегрированной)
личности — равновесие внутреннего и внешнего, умение справляться
с противоречивыми желаниями и эмоциями, сильная Самость и сильный
характер и т. д. Кляйн показывает, что для каждой стадии развития, а не
только для взрослой личности, можно выделить основные характеристики
психического здоровья, прежде всего способность справляться со своими
конфликтами. Принятие в себе внутренних конфликтов, способность к их
разрешению говорят о глубине личности и ее здоровье, а поверхностность
и отрицание внутреннего несовместимы с понятием здоровья. Развитие
защитных механизмов, в том числе идеализации, особенно во взрослом Я,
делает связь с миром и функционирование Я сложными, при этом в здоровой
личности «защиты не сдерживают инсайт», то есть нет эмоциональных
и интеллектуальных торможений.
Перевод с английского М.Л. Мельниковой.
На русском языке публикуется впервые.
^Сорошо интегрированная личность является фундаментом
психического здоровья. Начну с перечисления нескольких элементов
интегрированной личности: эмоциональная зрелость, сила характера,
способность иметь дело с противоречивыми эмоциями, равновесие
между внутренней жизнью и адаптацией к реальности и успешное
объединение в целое различных частей личности.
Инфантильные фантазии и желания в некоторой степени
сохраняются даже у эмоционально зрелой личности. Если
фантазии и желания были свободно пережиты и успешно прора¬
ботаны — прежде всего в игре ребенка, — они являются источ¬
ником интересов и разного рода деятельности, а следовательно,
обогащают личность. Но если обида по поводу неудовлетворенных
желаний осталась слишком сильной, а их проработка из-за этого
затруднена, личные отношения и наслаждение из различных источ¬
ников нарушены, становится сложно принять замещения, больше
подходящие для более поздних стадий развития, и чувство реаль¬
ности ослабляется.
Даже если развитие удовлетворительно и приводит
к получению наслаждения из различных источников, в глубоких
слоях психики все еще можно обнаружить некоторое переживание
скорби о невосполнимо потерянных удовольствиях и неудовлет¬
воренных возможностях. Тогда как сожаление о том, что детство
и юность никогда не вернутся, зачастую сознательно переживается
людьми ближе к среднему возрасту, в психоанализе мы обнаружи¬
ваем, что бессознательно даже младенчество и его удовольствия все
еще страстно желаются. Эмоциональная зрелость подразумевает,
что переживания потери могут до определенного момента быть
нейтрализованы способностью принимать замещения, и инфан¬
тильные фантазии не нарушают эмоциональную жизнь взрослого.
Способность наслаждаться доступными удовольствиями в любом
возрасте переплетается с относительной свободой от зависти
и обид. Поэтому единственный способ, с помощью которого можно
\ 233 ]
234
О ПСИХИЧЕСКОМ ЗДОРОВЬЕ
обрести удовлетворенность на более поздней стадии жизни, —
это косвенное наслаждение удовольствиями молодых людей,
в частности наших детей и внуков. Иной источник удовлетворения,
даже перед наступлением старости, — богатство воспоминаний,
сохраняющих прошлое живым.
Сила характера основывается на некоторых очень ранних
процессах. Первые и фундаментальные отношения, в которых
ребенок испытывает чувства любви, а также ненависти, — это
отношения с матерью. Она представляет собой не только внешний
объект, младенец также впитывает в себя (интроецирует согласно
Фрейду) стороны ее личности. Если хорошие стороны интроеци-
рованной матери переживаются доминирующими над фрустри-
рующими сторонами, эта интернализированная мать становится
фундаментом силы характера, поскольку на данной основе Я может
развивать свои возможности. Поэтому, если мать переживается
как направляющая и защищающая, но не доминирующая, иденти¬
фикация с ней делает возможным внутреннее спокойствие. Успех
этих первых отношений распространяется на отношения с другими
членами семьи, прежде всего с отцом, и отражается в установках
взрослого человека как в сфере семейных отношений, так и в отно¬
шениях к людям в целом.
Интернализация хороших родителей и идентификация с ними
лежат в основе лояльности к людям, а также в основе причин
и способности приносить жертвы ради чьих-либо убеждений.
Лояльность по отношению к чему-то любимому или считающемуся
справедливым подразумевает, что враждебные импульсы, пере¬
плетенные со страхами (которые никогда полностью не устраня¬
ются), обращаются на объекты, подвергающие опасности то, что
считается хорошим. Данный процесс никогда не достигает своей
цели полностью, поэтому сохраняется страх о том, что деструк¬
тивность может подвергнуть опасности и хороший интернализиро¬
ванный, равно как и внешний объект.
Многие хорошо сбалансированные люди не обладают силой
характера. Они облегчают свою жизнь тем, что избегают внутренних
и внешних конфликтов. Как следствие, они стремятся к тому, что
является успешным или целесообразным, и не могут развить глубоко
укорененные убеждения.
О ПСИХИЧЕСКОМ ЗДОРОВЬЕ
235
Тем не менее сильный характер, если он не смягчается
вниманием к другим, не является характеристикой сбалансиро¬
ванной личности. Понимание других людей, сострадание, симпатия
и терпимость обогащают наше переживание мира и делают нас
более уверенными и менее одинокими.
Равновесие зависит от понимания разнообразия наших проти¬
воречивых импульсов и чувств, а также от способности приходить
в согласие с этими внутренними конфликтами. Одной стороной
равновесия является адаптация к внешнему миру — адаптация,
не мешающая свободе наших собственных эмоций и мыслей. Этот
факт подразумевает взаимодействие: внутренняя жизнь всегда
оказывает влияние на установки в отношении внешней реальности
и, в свою очередь, сама испытывает влияние через приспособление
к миру реальности. Уже младенец интернализирует свои первые
переживания и окружающих его людей, и эти интернализации
влияют на его внутреннюю жизнь. Если хорошесть объекта преоб¬
ладает в данных процессах и становится частью личности, то, в свою
очередь, благоприятное воздействие оказывается и на установку
личности в отношении опыта, поступающего из внешнего мира.
Мир не обязательно совершенен, как таковым воспринимает его
младенец, но, несомненно, мир стоит гораздо большего, когда
внутренняя ситуация младенца более счастливая. Успешное взаи¬
модействие данного рода способствует равновесию и хорошему
отношению к внешнему миру.
Равновесие не означает избегания конфликта. Оно подразуме¬
вает силу, для того чтобы пережить болезненные эмоции и овладеть
ими. Если болезненные эмоции отщепляются чрезмерно, это
ограничивает личность и приводит к разного рода торможениям.
В частности сильное влияние на развитие оказывает вытеснение
фантазийной жизни, поскольку оно приводит к торможению
талантов и интеллекта; оно также препятствует пониманию
достижений других людей и мешает наслаждению, которое
можно получить от них. Недостаток удовольствия от работы
и досуга, а также контактов с другими людьми оставляет личность
бесплодной и пробуждает страхи и неудовлетворенности. Такие
страхи, и персекуторной, и депрессивной природы, составляют —
если они чрезмерны — основу психического заболевания.
236
О ПСИХИЧЕСКОМ ЗДОРОВЬЕ
Тот факт, что некоторые люди заканчивают жизнь совершенно
спокойно, особенно если они успешны, не исключает их подвер¬
женности психическому заболеванию в том случае, если они так
и не пришли к согласию со своими более глубокими конфлик¬
тами. Эти неразрешенные конфликты могут сделать их особенно
чувствительными в определенные критические фазы жизни, такие
как подростковый период, средний возраст или старость, тогда
как гораздо вероятнее, что психически здоровые люди останутся
сбалансированными на любой стадии жизни и будут менее зави¬
симы от внешнего успеха.
Из моего описания очевидно, что психическое здоровье несо¬
вместимо с поверхностностью, поскольку поверхностность связана
с отрицанием внутреннего конфликта и внешних трудностей.
Чрезмерное обращение к отрицанию возникает из-за недостатка
у Я силы, для того чтобы справиться с болью. Хотя в некоторых
ситуациях отрицание проявляется как часть нормальной личности,
если оно преобладает, оно приводит к недостатку глубины, поскольку
препятствует пониманию внутренней жизни, а следовательно,
и реальному пониманию других людей. Одним из утраченных
удовольствий является способность давать и брать — переживать
благодарность и щедрость.
Ненадежность, лежащая в основе сильного отрицания, также
является причиной отсутствия доверия к самим себе, потому что
бессознательно недостаточное понимание имеет своим резуль¬
татом части личности, остающиеся неизвестными. Для бегства
от этой ненадежности существует обращение к внешнему миру;
однако если в достижениях индивидов и в их отношениях с людьми
возникнет неудача или неуспех, такие индивиды не смогут иметь
дело с людьми.
Напротив, личность, которая может глубоко переживать
собственную печаль, также способна разделять горе и неудачу
других людей. В то же самое время частью психического здоровья
является способность не переполняться горем или несчастьем
других людей и способность вновь обретать и сохранять равновесие.
Первый опыт сочувствия печали других людей относится к самым
близким для маленького ребенка людям — родителям и сиблингам.
Во взрослой жизни родители, способные понять конфликты своих
О ПСИХИЧЕСКОМ ЗДОРОВЬЕ
237
детей и разделить их возникающую время от времени печаль,
имеют более глубокое проникновение в сложности внутренней
жизни ребенка. Это означает, что они также способны полностью
разделять удовольствия ребенка и испытывать счастье от близкой
связи с ним.
С сильным характером вполне совместима некоторая борьба
за внешний успех, если только эта борьба не становится центром,
на котором покоится удовлетворение от жизни. По моему наблю¬
дению, если основной целью индивида является такая борьба
и другие упомянутые мной ранее установки у него не развива¬
ются, его психическое равновесие ненадежно. Внешние удовлетво¬
рения не компенсируют недостаток спокойствия духа. Это может
произойти, лишь если внутренние конфликты ослаблены, а значит,
установлено доверие к самому себе и к другим людям. Если суще¬
ствует недостаток подобного спокойствия духа, индивид склонен
реагировать на любые внешние перемены к худшему сильными
переживаниями преследования и лишения.
Представленное мною описание психического здоровья демон¬
стрирует свою многостороннюю и сложную природу. Это происходит
потому, что, как я пыталась показать, оно основано на взаимодействии
фундаментальных источников психической жизни — импульсов
любви и ненависти, на взаимодействии, в котором способность
любить доминирует.
Дабы пролить свет на источник психического здоровья, пред¬
ставлю краткий набросок эмоциональной жизни младенца и малень¬
кого ребенка. Хорошее отношение младенца к матери, а также
к пище, любви и заботе, предоставляемой ею, составляет основу
стабильного эмоционального развития. Тем не менее даже на данной
ранней стадии и даже при очень благоприятных условиях конфликт
между любовью и ненавистью (или, в терминологии Фрейда, между
деструктивными импульсами и либидо) играет важную роль в этом
отношении. Фрустрации, которые неизбежны, усиливают ненависть
и агрессивность. Под фрустрацией я понимаю не только то, что
младенца не всегда кормят, когда он этого желает; в анализе мы
ретроспективно обнаруживаем, что существуют бессознательные
желания — не всегда различимые в поведении младенца, — сосре¬
доточивающиеся на постоянном присутствии и исключительной
238
О ПСИХИЧЕСКОМ ЗДОРОВЬЕ
любви матери. Частью эмоциональной жизни младенца является
его жадность и желание иметь больше, чем может дать даже самая
лучшая внешняя ситуация. Вместе с деструктивными импульсами
младенец также переживает чувства зависти, усиливающие его
жадность и мешающие его способности наслаждаться доступ¬
ными удовольствиями. Деструктивные чувства вызывают боязнь
возмездия и преследования, и это первая форма страха, возника¬
ющая у младенца.
Эта борьба имеет эффект того, что, пока младенец желает
сохранять любимые стороны хорошей матери, внутренней и внеш¬
ней, он должен продолжать отделять любовь от ненависти и таким
образом сохранять разделение матери на хорошую и плохую. Это
дает ему возможность получать определенное количество безопас¬
ности от своих отношений с любимой матерью, а потому развивать
способность любить. Если расщепление не слишком глубоко, инте¬
грация и синтез на более поздней стадии не вызывают затруднения,
это предпосылка хорошего отношения к матери и непременное
условие нормального развития.
Я упоминала переживания преследования в качестве первой
формы страха. Однако с рождения младенец изредка испытывает
и переживания депрессивной природы. Они приобретают силу
по мере развития Я и по мере усиления чувства реальности и выходят
на первый план приблизительно во второй половине первого
года жизни (депрессивная позиция). На этой стадии младенец
наиболее полно переживает депрессивный страх и чувство вины
по поводу своих агрессивных импульсов по отношению к любимой
матери. Многие варьирующиеся по тяжести проблемы, возника¬
ющие у маленьких детей — такие как нарушение сна, трудности
с приемом пищи, неспособность быть довольными собой и посто¬
янные требования внимания и присутствия матери, в основном
являются следствием этого конфликта. На более поздней стадии
иное следствие увеличивает трудности в приспособлении к требо¬
ваниям воспитания.
Вместе с более развитым чувством вины переживается
желание совершить репарацию, и данная тенденция приносит
младенцу облегчение, поскольку, доставляя удовольствие своей
матери, он чувствует, что возмещает вред, который причиняет ей
О ПСИХИЧЕСКОМ ЗДОРОВЬЕ
239
в своих агрессивных фантазиях. Способность — примитивная
у совсем маленького ребенка — оказывать влияние на это побуж¬
дение формирует один из главных факторов, помогающих ребенку
справиться со своей депрессией и виной. Если он не может почув¬
ствовать и выразить свое желание репарации, что означает, что его
способность любить недостаточно сильна, младенец может обра¬
титься к усилению процессов расщепления. В результате ребенок
может производить впечатление чрезмерно хорошего и покорного.
Но подобное расщепление может ослабить способности и таланты,
поскольку зачастую они вытесняются вместе с болезненными
переживаниями, лежащими в основе конфликтов ребенка. Таким
образом, неспособность младенца переживать болезненные
конфликты подразумевает большие потери и в других отношениях,
таких как развитие интересов и способность понимать людей,
а также переживать разного рода удовольствия.
Вопреки всем этим внутренним и внешним трудностям
в норме маленький ребенок обретает способ овладения своими
фундаментальными конфликтами, и это позволяет ему в другое
время пережить наслаждение и благодарность за полученное
счастье. Если он достаточно счастлив от того, что имеет понима¬
ющих родителей, его проблемы могут быть уменьшены, с другой
же стороны, слишком строгое или слишком мягкое воспитание
могут увеличить их. Способность ребенка справляться со своими
конфликтами сохраняется в подростковом и зрелом возрасте
и является фундаментом психического здоровья. Таким образом,
психическое здоровье — это не только продукт зрелой личности,
но в некотором отношении оно применимо к каждой стадии
развития индивида.
Я упомянула важность происхождения ребенка, но это лишь
один аспект весьма сложного взаимодействия между внутренними
и внешними факторами. Под внутренними факторами я понимаю то,
что одни дети с самого рождения обладают большей способностью
любить по сравнению с другими, что связано с более сильным Я,
а также то, что их фантазийная жизнь богаче, что дает им возмож¬
ность развивать интересы и дарования. Поэтому можно обнару¬
жить, что при благоприятных обстоятельствах дети не приобретают
равновесие, которое я считаю фундаментом психического здоровья.
240
О ПСИХИЧЕСКОМ ЗДОРОВЬЕ
В то же время порой дети способны делать это при неблагопри¬
ятных условиях.
Определенные установки, ярко проявляющиеся на ранних
стадиях, в разной мере сохраняются и во взрослой жизни.
Психическое здоровье возможно, если эти установки достаточно
модифицированы. К примеру, у младенца есть переживание всемо¬
гущества, заставляющее и импульсы ненависти, и импульсы любви
казаться чрезвычайно сильными для него. Пережитки данной
установки можно легко увидеть и у взрослого, хотя в норме лучшая
адаптация к реальности ослабляет переживание оттого, что желаемое
вступило в силу.
Другим фактором раннего развития является отрицание того,
что болезненно, и здесь мы снова осознаем, что во взрослой жизни
эта установка не исчезает полностью. Побуждение идеализировать
и самого себя, и объект является результатом потребности младенца
отделять хорошее от плохого как в самом себе, так и в своих объектах.
Существует тесная взаимосвязь между потребностью идеализиро¬
вать и персекуторным страхом. Идеализация производит эффект
утешения, и поскольку данный процесс продолжает действовать
и у взрослых, он все еще служит цели нейтрализации персекуторных
страхов. Боязнь врагов и враждебных атак смягчается увеличением
силы хорошести других людей.
Чем больше все эти установки были модифицированы в детстве
и зрелом возрасте, тем большим будет психическое равновесие.
Зрелая точка зрения возможна, когда рассудительность не затума¬
нивается персекуторным страхом и идеализацией.
Поскольку перечисленные мною установки никогда полностью
не преодолеваются, они принимают участие в многочисленных
защитах, используемых Я для борьбы со страхом. К примеру,
расщепление — один из способов сохранения хорошего объекта
и хороших импульсов против опасных и пугающих деструктивных
импульсов, создающих мстящие объекты, и этот механизм усилива¬
ется всякий раз, когда возрастает страх. В анализе маленьких детей
я также обнаружила, насколько сильно дети укрепляют всемогу¬
щество, когда напуганы. Проекция и интроекция, представляющие
собой фундаментальные процессы, — другие механизмы, которые
могут быть использованы для защиты. Ребенок считает себя плохим
О ПСИХИЧЕСКОМ ЗДОРОВЬЕ
241
и пытается избежать вины, приписывая свою плохость другим, что
означает, что он усиливает свои персекуторные страхи. Способ, при
котором интроекция используется в качестве защиты, состоит в том,
чтобы вобрать в Самость объекты, которые, как надеется индивид,
будут защитой против плохих объектов. Завершением персекутор-
ного страха является идеализация, поскольку чем больше персе -
куторный страх, тем сильнее потребность в идеализации. Таким
образом, идеализированная мать становится спасением от преследу¬
ющей матери. Со всеми этими защитами связан некоторый элемент
отрицания, поскольку оно означает овладение каждой пугающей или
болезненной ситуацией.
Чем больше развивается Я, тем более замысловатыми стано¬
вятся используемые защиты и тем лучше они подходят, однако они
менее ригидны. Психическое здоровье возможно, когда защиты
не сдерживают понимание. Психически здоровый человек может
осознавать свою потребность видеть любую неприятную ситуацию
в более приятном свете и может корректировать свою склонность
скрасить ее. В этом случае он менее подвержен болезненному
переживанию идеализации, разбивая господствующие и персеку-
торный, и депрессивный страхи именно тогда, когда он наиболее
способен справиться с исходящими из внешнего мира болезнен¬
ными переживаниями.
Одним важным элементом психического здоровья, который
я до сих пор не рассматривала, является интеграция, выражаю¬
щаяся в объединении в единое целое различных частей Самости.
Потребность в интеграции исходит из бессознательного пережи¬
вания того, что части Самости неизвестны и что существует чувство
обеднения, обусловленное существованием Самости, лишенной
некоторых своих частей. Бессознательное переживание того, что
части Самости неизвестны, увеличивает побуждение к интеграции.
Кроме того, потребность в интеграции исходит из бессознатель¬
ного знания о том, что ненависть можно смягчить лишь любовью;
если же оба феномена держатся по отдельности, данное смягчение
не может иметь успеха. Несмотря на это побуждение, интеграция
всегда подразумевает боль, поскольку отщепленная ненависть и ее
последствия чрезвычайно болезненны, чтобы встретиться с ними
лицом к лицу; неспособность вынести эту боль вновь пробуждает
242
О ПСИХИЧЕСКОМ ЗДОРОВЬЕ
тенденцию отщеплять угрожающие и беспокоящие части импуль¬
сов. У нормальной личности, несмотря на эти конфликты,
может иметь место значительное количество интеграции, и когда
по внешним или внутренним причинам интеграция наруша¬
ется, нормальная личность может найти способ вернуться к ней.
Интеграция также производит эффект терпимости по отношению
к собственным импульсам, а следовательно, и по отношению
к недостаткам других людей. Мой опыт показал мне, что полная
интеграция никогда не осуществляется, но чем больше индивид
приближается к ней, тем больше он будет понимать свои страхи
и импульсы, тем сильнее будет его характер и тем значительнее
будет его психическое равновесие.
Некоторые размышления
об «Орестее»
(1963а)
Предварительные замечания издателей
Издание на английском языке:
1963: Some reflections on «The Oresteia». // Klein, M. Our adult world and
other essays. — London: Heinemann Medical Books, 1963. — P. 23—54.
В этой статье, используя сюжетный материал эсхиловской трилогии,
М. Кляйн разворачивает обсуждение деятельности Сверх-Я, его роли
и значения в раннем развитии ребенка, а также судьбы деструктивных
импульсов, чувства вины, действия ранних защитных механизмов. Она
показывает, что основные элементы этих древнегреческих трагедий
восходят к архаичным психологическим переживаниям жадности, зависти
и враждебности.
Перевод с английского И.П. Плеховой.
На русском языке публикуется впервые.
Последующие размышления основаны на знаменитом пере¬
воде Гилберта Мюррея «Орестеи». Я собираюсь рассмотреть данную
трилогию главным образом с точки зрения разнообразия символиче¬
ских ролей, в которых проявляются характеры героев.
Позвольте мне, во-первых, привести краткий обзор трех пьес.
В первой, «Агамемнон», герой возвращается с триумфом после
падения Трои. Его жена Клитемнестра встречает его с притвор¬
ными похвалами и восхищением и уговаривает его пройти в дом
по великолепному ковру. Есть намеки на то, что позднее в тот же
самый ковер она завернет Агамемнона в бане, сделав его тем самым
беспомощным. Она убивает его секирой и предстает перед старей¬
шинами в состоянии великого триумфа. Убийство она оправдывает
тем, что это месть за принесенную в жертву Ифигению, поскольку
Ифигения была убита по приказу Агамемнона, дабы ветры благо¬
приятствовали поездке в Трою.
Однако месть Клитемнестры Агамемнону вызвана не только
ее горем из-за дочери. Во время его отсутствия она стала любов¬
ницей его заклятого врага и, таким образом, опасалась мести
Агамемнона. Ясно, что либо Клитемнестра и ее любовник будут
убиты, либо она вынуждена будет убить своего мужа. Помимо
этих мотивов, возникает впечатление, что Клитемнестра глубоко
ненавидит Агамемнона, и это явно проявляется во время ее раз¬
говора со старейшинами, когда она озвучивает свою радость по по¬
воду его смерти. За этими чувствами вскоре следует депрессия.
Она удерживает Эгиста, который хочет незамедлительно жестоко
подавить восстание среди старейшин, и умоляет его: «Пусть мы
останемся незапятнанными кровью».
Следующая часть трилогии, «Жертва у гроба (или «Хоэ-
форы»)», изображает Ореста, который был изгнан матерью, еще
будучи ребенком. Он встречает Электру на могильном кургане их
отца. Электра, разжигаемая злобой по отношению к матери, пришла
с рабыней, которую Клитемнестра отправила отнести вино на могилу
[ 245 ]
246
Некоторые размышления об «Орестее»
Агамемнона после приснившегося ей кошмара. Именно эта рабыня,
стоящая во главе носильщиц вина, предложила Электре и Оресту
отомстить и убить Клитемнестру вместе с Эгистом. Ее слова
подтверждают приказ, который дан Оресту дельфийским оракулом
и исходит от самого Аполлона.
Орест переодевается путешествующим купцом и в сопрово¬
ждении своего друга Пилада отправляется во дворец, где, надеясь
быть неузнанным, говорит Клитемнестре, что Орест умер.
Клитемнестра изображает горе. Однако она не верит до конца
и поэтому посылает записку Эгисту, чтобы тот пришел со своими
копьеносцами. Глава рабынь, предводительница хора, перехва¬
тывает записку; Эгист прибывает один и без оружия, и Орест
убивает его. Предводительница хора сообщает Клитемнестре
о смерти Эгиста, та чувствует себя в опасности и требует свою
секиру. Орест действительно грозит убить ее; но, вместо того
чтобы сражаться с ним, она умоляет его пощадить ее жизнь. Она
также предупреждает его, что Эриннии накажут его. Несмотря
на ее предупреждения, он убивает свою мать, и Эриннии тут же
предстают перед ним.
До начала следующей пьесы («Эвмениды») проходят годы,
на протяжении которых Эриннии преследуют Ореста и не подпу¬
скают его к дому и трону отца. Он пытается попасть в Дельфы,
где надеется испросить прощения. Аполлон советует ему обра¬
титься к Афине, являющей собой справедливость и мудрость.
Афина устраивает суд, на который призывает самых мудрых
людей Афин, где Аполлон, Орест и Эриннии дают показания.
Голоса за и против Ореста оказываются равными, и Афина, обла¬
дательница решающего голоса, выступает за оправдание Ореста.
Во время голосования Эриннии упорно настаивают на том, что
Орест должен быть наказан и что они не намерены отступиться
от своей добычи. Однако Афина обещает им поделиться с ними
своей властью над Афинами, а также обещает, что они навсегда
останутся хранительницами закона и порядка и будут любимы
и почитаемы за это. Ее обещания и доводы производят перемену
в Эринниях, и они становятся Эвменидами, «милостивыми»
богинями. Они соглашаются простить Ореста, и он возвращается
в свой родной город и становится преемником своего отца.
Некоторые размышления об «Орестее»
247
Прежде чем начать обсуждение тех аспектов «Орестеи»,
которые представляют для меня особенный интерес, я хочу обра¬
титься к своим открытиям, касающимся раннего развития. При
анализе детей я обнаружила безжалостное и преследующее
Сверх-Я, сосуществующее с отношением к любимым и даже
идеализируемым родителям. Ранее я обнаружила, что на протя¬
жении первых трех месяцев, когда деструктивные импульсы,
проекция и расщепление наиболее сильны, пугающие и пресле¬
дующие фигуры являются частью эмоциональной жизни
младенца. Вначале они представляют собой пугающие стороны
матери и угрожают младенцу всевозможными бедами, которые
он в состоянии ненависти и ярости направляет против своего
первичного объекта. Хотя эти фигуры нейтрализуются любовью
к матери, они, тем не менее, являются причиной огромных страхов1.
Интроекция и проекция действуют с самого рождения, и они
представляют собой основу для интернализации первого и фунда¬
ментального объекта, груди матери и матери как в ее пугающих,
так и в хороших аспектах. Именно эта интернализация состав¬
ляет основу Сверх-Я. Я пыталась показать, что даже ребенок,
имеющий любящие отношения с матерью, испытывает бессозна¬
тельный ужас от возможности быть сожранным, разорванным
и уничтоженным ею2. Эти страхи, хотя и модифицированные
растущим чувством реальности, в большей или меньшей степени
сохраняются на протяжении всего раннего детства.
Персекуторные страхи такой природы составляют часть
параноидно-шизоидной позиции, характеризующей первые
несколько месяцев жизни. Эта позиция включает определенное
количество шизоидного ухода, а также сильные деструктивные
импульсы (проекция которых создает преследующие объекты)
и расщепление фигуры матери на очень плохую и на хорошую идеа¬
лизируемые части. Существует много иных процессов расщепления,
таких как фрагментация и сильный импульс переместить пугающие
1 Мои первые описания этих страхов содержатся в моей работе «Ранние ста¬
дии эдипова конфликта» [(1928а). Наст. изд. Т. I. С. 289—308].
2 Более полно я рассматривала это и приводила примеры этих страхов в работе
«Психоанализ детей» [(1932b). Наст. изд. Т. III].
248
Некоторые размышления об «Орестее»
фигуры в глубокие слои бессознательного1. Среди наиболее
сильных механизмов этой стадии — отрицание всех пугающих
ситуаций, что связано с идеализацией. Начиная с самых ранних
стадий эти процессы усиливаются повторяющимися пережива¬
ниями фрустрации, которой никогда нельзя избежать полностью.
Частью ситуации страха у маленького ребенка является то, что
пугающие фигуры не могут быть полностью расщеплены. Более
того, проекция ненависти и деструктивных импульсов может быть
удачной лишь до какого-то момента, и разделение любимой и нена¬
вистной матери не может сохраняться полностью. Следовательно,
младенец не может совсем избежать переживаний вины, хотя
на ранних стадиях они очень незначительны.
Все эти процессы тесно связаны с тягой младенца к символо-
образованию и формируют часть его фантазийной жизни. Под
влиянием страха, фрустрации и недостаточной способности выра¬
жать эмоции по отношению к своим любимым объектам младенец
вынужден переносить свои эмоции и страхи на окружающие его
объекты. Этот перенос осуществляется прежде всего на все части
своего собственного тела, а также на части тела матери.
Конфликты, которые ребенок переживает с самого рождения,
исходят из борьбы между влечениями к жизни и смерти, выражаю¬
щимися в конфликте между любовными и деструктивными импуль¬
сами. И те и другие приобретают разнообразные формы и имеют
множество ответвлений. Так, например, негодование увеличивает
переживания депривации, всегда присутствующие в жизни любого
младенца. В то время как способность матери кормить является
источником восхищения, зависть в связи с этой способностью
является мощным стимулом для деструктивных импульсов. Зависти
свойственно то, что цель ее — портить и разрушать креативность
матери, от которой в то же время младенец зависит; и эта зави¬
симость усиливает его ненависть и зависть. Как только возникает
отношение к отцу, возникает и восхищение силой и властью отца,
которое опять же ведет к зависти. Фантазии о смене ранней
ситуации на прямо противоположную и торжестве над роди¬
1 См. мою статью «О развитии психического функционирования» [(1958а).
Наст. том. С. 183—198].
Некоторые размышления об «Орестее»
249
телями являются элементами эмоциональной жизни младенца.
Садистические импульсы от оральных, уретральных и анальных
источников находят выражение в этих враждебных чувствах,
направленных против родителей, в свою очередь, эти импульсы
приводят к более интенсивному преследованию и боязни возмездия
со стороны родителей.
Я обнаружила, что частые ночные кошмары и фобии у ма¬
леньких детей исходят из боязни перед преследующими роди¬
телями, которые вследствие интернализации формируют основу
беспощадного Сверх-Я. Живительно, что дети, несмотря на любовь
и привязанность со стороны родителей, продуцируют угрожающие
интернализированные фигуры. Как я уже указывала, объяснение
данному феномену я нашла в проекции на родителей собственной
ненависти ребенка, усиленной негодованием из-за того, что он
находится во власти родителей. Некогда эта точка зрения казалась
противоречащей концепции Фрейда о Сверх-Я, обусловленном,
главным образом, интроекцией наказывающих и сдерживающих
родителей. Позднее Фрейд согласился с моей концепцией того, что
ненависть и агрессивность ребенка, проецируемая на родителей,
играют важную роль в развитии Сверх-Я.
В ходе работы я пришла к более ясному пониманию того,
что следствием персекуторных аспектов интернализированных
родителей является их идеализация. С самого начала под влиянием
влечения к жизни младенец также интроецирует хороший объект,
и под давлением страха возникает тенденция идеализировать этот
объект. Это оказывает влияние на развитие Сверх-Я. Данный факт
напоминает нам о точке зрения Фрейда, выраженной в его работе
«Юмор»1: добрая установка родителей входит в Сверх-Я ребенка.
Когда персекуторный страх все еще господствует, ранние пере¬
живания вины и депрессии до некоторой степени переживаются
как преследование. Постепенно, с увеличением силы Я, большей
интеграцией и прогрессом в отношениях с целостными объектами
персекуторный страх теряет власть, и начинает доминировать
депрессивный страх. Большая интеграция подразумевает, что
ненависть в некоторой мере начинает смягчаться любовью, способ¬
1 [ЯъмА 5. Оег Нитог (1927с1). // в. №. — ВА XIV. — Б. 383-389.]
250
Некоторые размышления об «Орестее»
ность любить набирает силу, уменьшается расщепление на нена¬
вистные, а следовательно, пугающие объекты и любимые объекты.
Незначительные переживания вины, связанные с переживанием
неспособности помешать деструктивным импульсам причинить
вред любимым объектам, возрастают и становятся более мучитель¬
ными. Я уже описала эту стадию как депрессивную позицию, и мой
психоаналитический опыт с детьми и взрослыми подтвердил мои
открытия о том, что прохождение депрессивной позиции приводит
к весьма болезненным переживаниям. Я не могу здесь обсуждать
разнообразные защиты, которые развивает более сильное Я, чтобы
справиться с депрессией и виной.
На этой стадии Сверх-Я переживается как совесть; оно
запрещает убийственные и деструктивные тенденции и связыва¬
ется с потребностью ребенка в наставничестве и некотором сдер¬
живании со стороны фактических родителей. Сверх-Я — основа
для нравственного закона, обязательного для всего человечества.
Однако даже у нормальных взрослых под сильным внутренним
и внешним давлением отщепленные импульсы и отщепленные
опасные и преследующие фигуры время от времени появляются
вновь и оказывают влияние на Сверх-Я. В этом случае страхи
подобны ужасам младенца, хотя и переживаются в иной форме.
Чем сильнее невроз ребенка, тем он менее способен осуще¬
ствить переход к депрессивной позиции, и ее проработка тормо¬
зится колебанием между персекуторным и депрессивным страхом.
На протяжении всего этого раннего развития может произойти
регрессия к параноидно-шизоидной стадии, в то время как более
сильное Я и большая способность переносить страдания имеют
своим результатом большее понимание психической реальности
и позволяют ребенку проработать депрессивную позицию. Это
не означает, как я уже указала, что на данной стадии у него нет
персекуторного страха. На самом деле, хотя депрессивные пережи¬
вания доминируют, персекуторный страх является частью депрес¬
сивной позиции.
Переживания страдания, депрессии и вины, связанные
с большей любовью к объекту, вызывают побуждение совершить
репарацию. Это побуждение уменьшает персекуторный страх,
касающийся объекта и, как следствие, делает его заслуживающим
Некоторые размышления об «Орестее»
251
большего доверия. Все эти изменения, выражающиеся в надежде,
связаны с уменьшившейся грубостью Сверх-Я.
Если депрессивная позиция прорабатывается успешно —
не только в момент своей кульминации в младенчестве, но и
на протяжении всего детства и во взрослой жизни, — тогда
Сверх-Я переживается главным образом как направляющее и сдер¬
живающее деструктивные импульсы, и часть его суровости будет
смягчена. Когда Сверх-Я не чрезмерно грубо, его влияние поддер¬
живает индивида и помогает ему, поскольку усиливает любовные
импульсы и выливается в тенденцию к репарации. Аналогом
данного внутреннего процесса является поощрение со стороны
родителей в тех случаях, когда ребенок проявляет больше креа¬
тивных и конструктивных тенденций и его отношение к окружа¬
ющей среде улучшается.
Прежде чем обратиться к «Орестее» и выводам, касающимся
психической жизни, я хотела бы рассмотреть эллинистическое
понятие hubris. По определению Гилберта Мюррея, «типичный
грех, которому подвержено все живое, в поэзии называется Hubris,
обычно переводимое словом “высокомерие” или “гордость”... Hubris
хватается за большее, сжигает границы и нарушает приказы; за ним
следует Dike, Справедливость, которая их восстанавливает. Этот
ритм — Hubris-Dike, Гордость и ее падение, Грех и Наказание —
вот самое распространенное бремя той философской лирики, что
характерна для греческой трагедии...»
На мой взгляд, причина, по которой hubris представля¬
ется столь греховным, заключается в том, что hubris основыва¬
ется на определенных эмоциях, считающихся опасными для себя
и других. Одной из наиболее важных среди этих эмоций является
жадность, испытываемая прежде всего по отношению к матери;
ей сопутствует ожидание наказания матерью, которой восполь¬
зовались. Жадность связана с понятием moira, рассмотренным
Гилбертом Мюрреем во «Введении». Moira представляет собой
частицу, отведенную каждому человеку богами. За преступление
moira следует наказание богов. Боязнь такого наказания восходит
к тому факту, что жадность и зависть прежде всего испытыва¬
ются по отношению к матери, считающейся поврежденной этими
эмоциями и вследствие проекции превратившейся в психике
252
Некоторые размышления об «Орестее»
младенца в жадную и негодующую фигуру. Поэтому ее боятся как
источника наказания, как прототипа Бога. И преступление через
moira также считается тесно связанным с завистью к тому, чем
обладают другие; как следствие, из-за проекции возникает персе-
куторная боязнь, что другие будут завидовать и разрушат ваши
собственные достижения или то, чем вы обладаете.
...Не многим людям свойственно
Друзей счастливых чтить и не завидовать.
Ведь для того, кого судьба обидела,
У^ача друга — это мука новая.
Своя забота душу ест, что ржавчина,
А тут еще чужой успех оплакивай1.
Триумф над всеми, ненависть и желание разрушить других,
унизить их, удовольствие от их разрушения из-за того, что к ним
испытывалась зависть, — все эти ранние эмоции, вначале пере¬
живающиеся в связи с родителями и сиблингами, формируют часть
hubris. Каждый ребенок временами испытывает зависть и хочет
обладать атрибутами и способностями прежде всего матери, а затем
и отца. Зависть первоначально направляется на грудь матери
и пищу, которую она может давать, фактически на ее креативность.
Одним из результатов сильной зависти является желание перевер¬
нуть ситуацию, сделать родителей беспомощными и инфантиль¬
ными и получить садистическое удовольствие от данного переворота.
Когда младенец переживает господство этих враждебных импульсов
и в своей психике разрушает хорошесть и любовь матери, он чувствует
себя не только преследуемым ею, но и виноватым и лишенным
хороших объектов. Одна из причин, почему эти фантазии оказывают
такое влияние на эмоциональную жизнь, заключается в том, что они
переживаются всемогущественным образом. Другими словами, они
действовали или могли действовать в психике младенца, и младенец
становится ответственным за все беды и неприятности, которые
происходят с его родителями. Это приводит к постоянной боязни
потери, усиливающей персекуторный страх и лежащей в основе
боязни наказания за hubris.
1 [Перевод С. Апта.]
Некоторые размышления об «Орестее»
253
Позднее дух соперничества и честолюбие, представляющие
собой компоненты hubris, могут стать глубокими причинами вины,
в случае если в них доминируют зависть и деструктивность. Эта
вина может отягощаться отрицанием, но за отрицанием продол¬
жают действовать упреки, исходящие от Сверх-Я. Предположу,
что описанные мною процессы являются причиной, почему hubris
считается строго запрещенным и почему в соответствии с эллин¬
скими представлениями он заслуживает наказания.
Инфантильный страх о том, как бы триумф над другими и раз¬
рушение их способностей не сделало их завистливыми и опасными,
имеет важные последствия в дальнейшей жизни. Некоторые люди
справляются с этим страхом путем торможения своих дарований.
Фрейд1 описал тип индивида, не способного выносить успех, потому
что он вызывает вину, и связал эту вину, в частности, с эдиповым
комплексом. На мой взгляд, такие люди изначально намеревались
превзойти и разрушить плодородие матери. Некоторые из этих
чувств переносятся на отца и сиблингов, а позднее и на других
людей, чьей зависти и ненависти в таком случае боятся. В связи
с этим вина может привести к сильным торможениям таланта
и задатков. У Клитемнестры есть подходящая фраза, резюмиру¬
ющая эту боязнь: «Кто боится зависти, боится быть великим».
Далее я намерена подкрепить свои выводы некоторыми
примерами из анализа маленьких детей. Когда ребенок в своей
игре выражает соперничество с отцом, заставляя маленький поезд
двигаться быстрее большого или заставляя маленький поезд
атаковать большой, следствием этого зачастую является пере¬
живание преследования и вины. В «Отчете об анализе ребенка»2
я описывала, как на протяжении некоторого времени каждый
сеанс завершался тем, что мальчик называл «катастрофой»,
состоявшей в том, что сбивались все игрушки. Символически это
значило, что у ребенка достаточно власти, чтобы разрушить свой
мир. На протяжении ряда сеансов, как правило, был лишь один
выживший — он сам, и последствием «катастрофы» было пере¬
1 [Freud, S. Einige Charaktertypen aus der psychoanalytischen Arbeit (1916d). //
G. W. — Bd. X. — S. 364—391.]
2 [(1961a [I960]) Наст. изд. Т. VII.]
254
Некоторые размышления об «Орестее»
живание одиночества, страхи и сильное желание вернуть свой
хороший объект.
Другой пример — из анализа взрослого. Пациенту, на протя¬
жении всей жизни сдерживавшему свои амбиции и желание быть
выше других людей и вследствие этого неспособному адекватно
развивать свою одаренность, приснилось, что он стоит у флагштока
в окружении детей. Сам он был единственным взрослым. Дети
по очереди пытались взобраться на вершину флагштока, но им это
не удавалось. В сновидении он подумал, что, если бы ему пришлось
попытаться взобраться на вершину, но так же безуспешно, это
развеселило бы детей. Тем не менее вопреки своей воле он проявил
ловкость и оказался на вершине.
Это сновидение подтвердило и усилило исходящее из преды¬
дущего материала понимание того, что его честолюбие и дух сопер¬
ничества гораздо сильнее и деструктивнее, чем он думал прежде.
В сновидении он презрительно превратил своих родителей,
аналитика и всех потенциальных соперников в неумелых и беспо¬
мощных детей. Лишь он один был взрослым. В то же время он
попытался ранить и унизить людей, которых уважал и любил
и которые превратились бы в завистливых и опасных преследо¬
вателей — в детей, развеселившихся от его неудачи. Однако, как
показало сновидение, попытка затормозить свои дарования прова¬
лилась. Он достиг вершины и опасался последствий.
В «Орестее» Агамемнон проявляет hubris в полной мере.
Он не переживает никакого сочувствия к жителям Трои, которую
разрушил, и, кажется, считает, что у него есть право разрушить ее.
Только в разговоре с Клитемнестрой о Кассандре он упоминает,
что победитель должен испытывать жалость к побежденным.
Но поскольку Кассандра — его любовница, он, очевидно, испы¬
тывает не только сострадание, но еще и желание сохранить ее
для своего собственного удовольствия. Ясно, что он гордится
тем ужасным разрушением, которое свершил. Однако продол¬
жительная война, которую он вел, также означала страдания для
жителей Аргоса, поскольку многие женщины овдовели и многие
матери оплакивали своих сыновей; его собственная семья страдала,
будучи оставленной им на десять лет. Таким образом, в конце
концов часть разрушения, которым он так гордился по своему
Некоторые размышления об «Орестее»
255
возвращению, причинила вред людям, к которым, как можно было
бы предположить, он испытывал некую любовь. Его деструктив¬
ность, распространяющуюся на его близких, можно было бы интер¬
претировать как направленную против своих ранних любимых
объектов. Предлогом для совершения всех этих преступлений
была месть за оскорбление, нанесенное его брату, и желание
помочь ему в возвращении Елены. Эсхил, однако, проясняет, что
Агамемноном также движет честолюбие, и провозглашение его
«королем королей» удовлетворило его hubris.
К тому же его успехи не только удовлетворили его hubris,
но и привели к ужесточению и ухудшению его характера. Мы
узнаем, что Дозорный был предан ему, его домашние и старейшины
любили его, подданные с нетерпением ждали его возвращения. Это,
возможно, указывает на то, что в прошлом он был человечнее, чем
после побед. Агамемнон, сообщающий о своем триумфе и разру¬
шении Трои, не выглядит ни любимым, ни способным любить.
Я снова процитирую Эсхила.
Тем, кто гордынею обуян,
Кто спеси полон, кто в дом добро,
О всякой мере забыв, несет,
Тем страшен Apec, покровитель мщенья1.
Тот факт, что он не сдерживает деструктивность и упивается
властью и жестокостью, на мой взгляд, указывает на регрессию.
В раннем возрасте маленькие дети, и, в частности, мальчики, восхи¬
щаются не только добротой, но также и властью и жестокостью,
и приписывают данные качества сильному отцу, с которым они
идентифицируются, но которого в то же время боятся. У взрослого
регрессия может возродить данную инфантильную установку
и уменьшить сострадание.
Что касается чрезмерного hubris, демонстрируемого Агамем¬
ноном, Клитемнестра в каком-то смысле является орудием справед¬
ливости, dike. В весьма значимом отрывке из «Агамемнона» она
до прибытия мужа описывает старейшинам свое видение страданий
1 [Перевод С. Апта.]
256
Некоторые размышления об «Орестее»
жителей Трои с сочувствием и без какого-либо восхищения дея¬
ниями Агамемнона. В свою очередь, когда она убивает его, над ее
чувствами доминирует hubris, и в ней нет и тени раскаяния. Когда
она вновь говорит со старейшинами, то гордится убийством, которое
совершила, ликует по этому поводу. Она поддерживает Эгиста
в захвате королевской власти Агамемнона.
Таким образом, за hubris Агамемнона следует dike, за ним,
в свою очередь, следует hubris Клитемнестры, который опять же
наказывается с помощью dike, репрезентируемого Орестом.
Я хотела бы выдвинуть некоторые предположения относи¬
тельно изменения в отношении Агамемнона к своим подданным
и семье в результате его успешных кампаний. Как я уже упоминала,
удивительно отсутствие сочувствия с его стороны к тем страданиям,
которые длительная война причинила жителям Трои. К тому же он
путается богов и надвигающейся гибели и, следовательно, весьма
неохотно соглашается пройти в дом по красивым коврам, разо¬
стланным для него служанкой Клитемнестры. Когда он говорит
о том, что нужно быть осторожным и не привлекать гнев богов, он
выражает лишь свой персекуторный страх, а не вину. Возможно,
регрессия, о которой я упомянула ранее, была возможна потому, что
доброта и сочувствие так и не установились в достаточной мере как
часть его характера.
Орест же, напротив, подвергается переживаниям вины, как
только совершает убийство матери. По этой причине, полагаю,
Афина в конце оказывается в состоянии помочь ему. Пока Орест
не испытывает вины из-за убийства Эгиста, он находится в жестоком
конфликте по поводу убийства матери. Мотивами данного поступка
являются одновременно долг и любовь к умершему отцу, с которым
он идентифицируется. Совсем немногое указывает на то, что он
хотел восторжествовать над своей матерью. Следовательно,
hubris и сопутствующие ему обстоятельства не были у него чрез¬
мерными. Мы знаем, что к совершению убийства матери его
отчасти привело влияние Электры и приказ Аполлона. Сразу же
после убийства возникают угрызения совести и ужас перед собой,
символизируемые Фуриями, которые тут же нападают на него.
Предводительница хора, одобрявшая убийство матери и неспо¬
собная видеть Фурий, пытается успокоить его, указывая, что его
Некоторые размышления об «Орестее»
257
поступку есть оправдание, что ему был дан приказ. Тот факт, что
никто, кроме Ореста, не видит Фурий, говорит о том, что ситуация
преследования является внутренней.
Как мы знаем, убивая свою мать, Орест следует приказу, полу¬
ченному от Аполлона в Дельфах. Это также можно рассматривать
как часть его внутренней ситуации. Аполлон здесь в одном аспекте
репрезентирует собственную жестокость Ореста и его мстительные
побуждения, и мы обнаруживаем переживания деструктивности
Ореста. Однако главные элементы, которые включает hubris, такие
как зависть и потребность триумфа, не представляются домини¬
рующими.
Значимо то, что Орест весьма сочувствует пренебрегаемой,
несчастной и скорбной Электре. Ведь его собственная деструк¬
тивность была стимулирована негодованием из-за пренебрежения
матери. Она отправила его на чужбину; другими словами, дала
ему слишком мало любви. Первичный мотив ненависти Электры,
очевидно, в том, что она была недостаточно любима матерью,
и ее сильное желание быть любимой матерью было фрустри-
ровано. Ненависть Электры к матери — усиленная убийством
Агамемнона — также содержит соперничество дочери с матерью,
фокусирующееся на неудовлетворении ее сексуальных желаний
отцом. Эти ранние нарушения отношения девочки к матери являются
важным фактором в развитии ее эдипова комплекса1.
Еще один аспект эдипова комплекса показан во враждебности
между Кассандрой и Клитемнестрой. Их прямое соперничество
из-за Агамемнона иллюстрирует одну черту отношений дочери
и матери — соперничество между двумя женщинами из-за сексу¬
ального удовлетворения одним и тем же мужчиной. Поскольку
Кассандра была любовницей Агамемнона, она также могла считать
себя дочерью, фактически преуспевшей в том, что отняла отца
у матери и, следовательно, ожидающей от нее наказания. Эта та
часть эдиповой ситуации, на которую мать отвечает — или считается
отвечающей — ненавистью к эдиповым желаниям дочери.
Если мы рассмотрим установку Аполлона, то найдем указания
на то, что его полное послушание Зевсу связано с ненавистью
1 Ср. «Психоанализ детей» [(1932Ь). Наст. изд. Т. III], гл. XI.
258
Некоторые размышления об «Орестее>
к женщинам и инвертированным эдиповым комплексом. Следующие
отрывки характеризуют его презрение к плодородию женщин:
Она явилась не из чрева темного —
Кто из богинь подобное дитя родит?
(Говоря обАфинеУ.
Дитя родит отнюдь не та, что матерью
Зовется. Нет, ей лишь вскормить посев дано.
Родит отец...2
Его ненависть к женщинам объясняет приказ Оресту убить
мать и настойчивость, с которой он преследует Кассандру, какими
бы ни были ее проступки по отношению к нему. Тот факт, что он
склонен к промискуитету, не противоречит его инвертированному
эдипову комплексу. Наоборот, он хвалит Афину, едва ли облада¬
ющую какими-то женскими качествами и полностью идентифици¬
рующуюся с отцом. В то же время его восхищение старшей сестрой
может также указывать на позитивную установку к материнской
фигуре. Так сказать, некоторые признаки прямого эдипова комплекса
не отсутствуют полностью.
У хорошей и помогающей Афины нет матери, так как она
произошла от Зевса. Она не выказывает враждебности по от¬
ношению к женщинам, но я бы предположила, что отсутствие
соперничества и ненависти имеет некоторую связь с тем, что она
присвоила отца; он возвращает ей ее преданность, поскольку она
занимает определенное положение среди всех богов и, как известно,
является любимицей Зевса. Ее полную покорность и преданность
Зевсу можно рассматривать как выражение ее эдипова комплекса.
Ее очевидную свободу от конфликта можно объяснить тем, что всю
свою любовь она обратила лишь на один-единственный объект.
Эдипов комплекс Ореста можно найти в разных отрывках
трилогии. Он упрекает мать за то, что она пренебрегла им, и выражает
ей свое негодование. Тем не менее есть намеки на то, что его отношение
к матери не было полностью негативным. Орест, очевидно, ценит
1 [Перевод С. Апта.]
2 [Тоже.]
Некоторые размышления об «Орестее»
259
напитки, которые Клитемнестра предлагает Агамемнону, так как
верит, что они возрождают его отца. Когда она говорит Оресту,
что кормила и любила его, когда он был ребенком, он колеблется
в своем решении убить ее и обращается за советом к своему другу
Пиладу. Есть также указания на его ревность, свидетельствующие
о позитивном эдиповом отношении. Горе Клитемнестры из-за
смерти Агамемнона и ее любовь к нему вызывают в Оресте ярость.
Нередко ненависть к отцу в эдиповой ситуации перенаправляется
на другого человека; например, ненависть Гамлета к дяде1. Орест
идеализирует своего отца, и зачастую дух соперничества и ненависть
легче сдержать по отношению к мертвому, нежели к живому отцу.
Его идеализация величия Агамемнона, которую также переживает
Электра, ведет к тому, что он отрицает то, что Агамемнон принес
в жертву Ифигению и выказывает крайнюю безжалостность
к страданиям жителей Трои. Восхищаясь Агамемноном, Орест
также идентифицируется с идеализируемым отцом, и это именно
тот способ, которым многие сыновья преодолевают соперничество
с величием отца и зависть к нему. Эти установки, усиленные прене¬
брежением матери, а также ее убийством Агамемнона, формируют
часть инвертированного эдипова комплекса Ореста.
Выше я упоминала, что Орест был относительно свободен
от hubris и, несмотря на свою идентификацию с отцом, более
подвержен чувству вины. Его страдания после убийства Кли¬
темнестры, на мой взгляд, представляют собой персекуторный
страх и переживания вины, формирующие часть депрессивной
позиции. Кажется, эта интерпретация сама по себе предполагает,
что Орест страдал маниакально-депрессивным расстройством —
Гилберт Мюррей называет его сумасшедшим — из-за его чрез¬
мерных переживаний вины (представленных Фуриями). С другой
стороны, мы можем предположить, что Эсхил показывает в преуве¬
личенной форме аспект нормального развития, поскольку опреде¬
ленные черты, являющиеся основой маниакально-депрессивного
расстройства, не сильно проявляются у Ореста. На мой взгляд, он
изображает психическое состояние, которое я считаю переходным
между параноидно-шизоидной и депрессивной позицией, стадией,
1 Ср. Jones, Е. Hamlet and Oedipus. — London: Gollancz, 1949.
260
Некоторые размышления об «Орестее»
когда вина переживается главным образом как преследование.
Когда же депрессивная позиция достигается и прорабатывается —
что в трилогии символизируется измененным поведением Ореста
на Ареопаге, — вина становится доминирующей и преследование
уменьшается.
Судя по пьесе, Орест может преодолеть свой персекуторный
страх и проработать депрессивную позицию, поскольку никогда
не отказывается от побуждения очиститься от преступления
и вернуться к людям, которыми он, вероятно, хотел бы велико¬
душно управлять. Эти намерения указывают на тягу к репарации,
что характерно при преодолении депрессивной позиции. Его
отношение к Электре, вызывающей его жалость и любовь, тот
факт, что он никогда не отказывается от надежды, несмотря
на страдание, и все его отношение к богам и, в частности, его благо¬
дарность Афине — все это предполагает, что интернализация им
хорошего объекта была относительно стабильной, и была заложена
основа для нормального развития. Мы можем только догады¬
ваться, что на более ранней стадии эти чувства каким-то образом
вошли в его отношение к матери, поскольку, когда Клитемнестра
напоминает ему:
Постой, дитя, о сын мой, эту грудь, молю,
Ты пощади. Ведь прежде ты дремал на ней,
Она тебя, мой сын, кормила некогда...1
Орест опускает меч и колеблется. Теплота, которую к нему проявляет
няня, предполагает любовь, отданную и полученную в младенче¬
стве. Няня могла быть субститутом матери; но в какой-то мере это
любовное отношение можно применить и к матери. Психические
и физические страдания Ореста, когда его перевозили с места
на место, представляют собой ясную картину страданий, пережитых
в то время, когда вина и преследование были на пике. Преследую¬
щие его Фурии олицетворяют нечистую совесть и не принимают
во внимание тот факт, что ему было приказано совершить убийство.
Выше я предположила, что когда Аполлон давал приказ совершить
убийство, он являл собой собственную жестокость Ореста, и если
1 [Перевод С. Апта.]
Некоторые размышления об «Орестее:
261
мы посмотрим на это с такой позиции, то поймем, почему Фурии
не принимают во внимание тот факт, что Аполлон приказал ему
совершить убийство; ведь для непреклонного Сверх-Я характерно
не прощать деструктивность.
Непрощающая природа Сверх-Я и персекуторный страх,
который оно вызывает, на мой взгляд, находят выражение в элли¬
нистическом мифе о том, что власть Фурий продолжается
даже после смерти. Это рассматривается как способ наказания
грешника и является элементом, общим для большинства религий.
В «Эвменидах» Афина говорит:
Что сулят вам Эриннии? Властью сильны
У подземных богов и вышних богов
Эти старицы грозные...1
Фурии также утверждают, что:
...Но и смерть
Не спасет его от кары.
Он обречен...2
Еще один момент, специфичный для эллинистических
верований, — это потребность мертвых быть отмщенными в случае,
если смерть была насильственной. Предполагаю, такая потребность
в отмщении происходит из ранних персекуторных страхов, усиливаю¬
щихся детскими желаниями смерти родителей и подрывающих безо¬
пасность и удовлетворенность ребенка. Таким образом, атакующий
враг становится телесным воплощением всех зол, которые младенец
ожидает в ответ за свои деструктивные импульсы.
В другой работе3 я рассматривала чрезмерную боязнь смерти
у людей, для которых смерть — это преследование со стороны
внешних и внутренних врагов, а также угроза разрушения хорошего
интернализированного объекта. Если такая боязнь особенно сильна,
она может развиться до ужасов, которые будут угрожать в после¬
дующей жизни. В подземном царстве Гадес отмщение за вред, пере¬
1 [Тоже.]
2 [То же.]
3 «Об идентификации» [(1955Ь). Наст. том. С. 31—78].
262
Некоторые размышления об «Орестее»
несенный до смерти, — главное условие спокойствия после смерти.
И Орест, и Электра уверены, что умерший отец поддерживает их
в их мести; и Орест, описывая свой конфликт перед Ареопагом,
указывает на то, что Аполлон предсказывал ему наказание, если он
не отомстит за отца. Тень Клитемнестры, просящая Эринний пресле¬
довать Ореста, жалуется на презрение, выказываемое ей в Гадесе
из-за того, что ее убийство не было наказано. Очевидно, ею движет
продолжающаяся ненависть к Оресту, и можно сделать вывод,
что ненависть, продолжающаяся и по ту сторону могилы, лежит
в основе потребности в отмщении после смерти. Возможно также,
что приписываемые умершим переживания, что их презирают, пока
убийца остается безнаказанным, происходят из подозрения, что
потомки недостаточно беспокоятся о них.
Во «Введении» Гилберт Мюррей намекает на еще одну
причину, по которой умерший взывает к отмщению. Он говорит
о веровании, в соответствии с которым Мать-Земля оскверняется
пролитой на нее кровью, и она вместе с хтоническими людьми
(мертвыми) взывает о мести. Я бы интерпретировала хтониче-
ских людей как не рожденных детей внутри матери, которую,
как считает ребенок, он разрушил в своих ревнивых и враж¬
дебных фантазиях. Огромный материал в психоанализе показы¬
вает глубокие переживания вины индивида по поводу случивше¬
гося у матери выкидыша или того, что у нее не появилось другого
ребенка после его рождения1, а также боязнь того, что эта повреж¬
денная мать отомстит.
Кроме того, и о Матери-Земле Гилберт Мюррей говорит как
о дающей жизнь и плодородие невиновным. В этом аспекте она
репрезентирует добрую кормящую и любящую мать. Расщепление
матери на хорошую и плохую я уже на протяжении многих лет
считаю одним из самых ранних процессов по отношению к ней.
Эллинистическое представление о том, что мертвые не исчеза¬
ют, а продолжают существовать в виде теней в Гадесе и оказы¬
вают влияние на тех, кто еще жив, напоминает веру в приви¬
дений, вынужденных преследовать живых, поскольку они не могут
найти покой до тех пор, пока не будут отмщены. Мы также
1 Ср. «Отчет об анализе ребенка» [(1961а [1960]) Наст. изд. Т. VII].
Некоторые размышления об «Орестее»
263
можем связать веру в то, что умершие люди влияют и контроли¬
руют живых, с концепцией о том, что они находят продолжение
в интернализированных объектах, которые одновременно пережи¬
ваются как умершие и активные внутри Самости в своих хороших
и плохих аспектах. Отношение к хорошему внутреннему объекту —
в первую очередь к хорошей матери — предполагает, что он пере¬
живается как помогающий и наставляющий. В особенности в горе
или в период скорби индивид пытается сохранить существовавшее
ранее хорошее отношение и почувствовать силу и душевный
комфорт посредством этого внутреннего дружеского общения.
Когда же скорбь не удается — а для этого может быть множество
причин, — это происходит из-за того, что данная интернализация
не может быть успешной и полезные идентификации встретили
препятствия. Обращение Электры и Ореста к умершему отцу,
находящемуся в могиле, с просьбой поддержать и придать им силы
отвечает желанию быть связанным с хорошим объектом, который
был потерян внешне из-за смерти и который пришлось установить
внутренне. Этот хороший объект, который умоляют о помощи,
является частью Сверх-Я в его направляющем и помогающем
аспектах. Хорошее отношение к интернализированному объекту —
основа для идентификации, имеющей огромную значимость для
стабильности индивида.
Вера в то, что возлияние может «открыть запекшиеся губы»
умершего, происходит, на мой взгляд, из фундаментального
переживания, что молоко, даваемое матерью ребенку, является
средством поддержания жизни не только ребенка, но и его внутрен¬
него объекта. Поскольку интернализированная мать (прежде всего
грудь) становится частью Я ребенка и он ощущает, что его жизнь
связана с ее жизнью, то молоко, любовь и забота, отдаваемые
внешней матерью ребенку, в каком-то смысле считаются полезными
и для внутренней матери. Это также применимо и к другим интер¬
нализированным объектам. Возлияние, даваемое Клитемнестрой
в пьесе, воспринимается Электрой и Орестом как знак: кормя
интернализированного отца, она возрождает его, несмотря на то
что она также является плохой матерью.
В психоанализе мы находим переживание того, что внутренний
объект принимает участие в каждом удовольствии, испытываемом
264
Некоторые размышления об «Орестее»
индивидом. Это также является способом возродить любимый
умерший объект. Фантазия о том, что умерший интернализиро¬
ванный объект, когда его любят, продолжает жить своей жизнью —
помогающей, успокаивающей, направляющей, — соответствует
убеждению Ореста и Электры, что им поможет возрожденный
умерший отец.
Я предположила, что неотмщенный умерший занимает место
интернализированных умерших объектов и становится угрожаю¬
щими интернализированными фигурами. Они жалуются на вред,
который субъект в своей ненависти причинил им. У больных
людей эти ужасающие фигуры формируют часть Сверх-Я и тесно
связаны с верой в судьбу, влекущую к злу, а затем наказывающую
злодея.
Кто с хлебом слез своих не ел,
Кто в жизни целыми ночами
На ложе, плача, не сидел,
Тот не знаком с небесными властями.
Они нас в бытие манят —
Заводят слабость в преступленья
И после муками казнят:
Нет на земле проступка без отмщенья!1
Эти преследующие фигуры олицетворяют Эриннии. В ран¬
ней психической жизни, даже если она нормальна, расщепление
никогда не бывает удачным до конца, и, следовательно, пугающие
внутренние объекты остаются до некоторого момента действую¬
щими. То есть ребенок переживает психотические страхи, индиви¬
дуально варьирующиеся по степени. В соответствии с принципом
возмездия, основанным на проекции, ребенка мучает боязнь,
что то, что он в фантазии сделал родителям, совершается с ним;
и это может стать стимулом для усиления жестоких импульсов.
Поскольку он считает себя преследуемым как внешне, так
и внутренне, он вынужден проецировать наказание вовне, и, делая
1 [Ггте, И.В. Годы учения Вильгельма Мейстера. // Гете, И.В. Собрание со¬
чинений: В 10 т. — Т. 7. — М.: Художественная литература, 1978. — С. 110.]
Некоторые размышления об «Орестее»
265
это, он тестирует с помощью внешней реальности свои внутренние
страхи и боязнь фактического наказания. Чем более виноватым
и преследуемым чувствует себя ребенок — то есть чем сильнее он
болен, — тем более агрессивным он может стать. Мы вынуждены
полагать, что подобные процессы действуют у правонарушителя
или преступника.
Из-за того что деструктивные импульсы первоначально на¬
правляются против родителей, грехом, считающимся наиболее
фундаментальным, является убийство родителей. Это ясно выра¬
жается в «Эвменидах», когда вслед за вмешательством Афины
Эриннии описывают ситуацию хаоса, которая могла бы возник¬
нуть, если бы они перестали выступать в качестве устрашающего
средства против матереубийства и отцеубийства и наказывать
за них, если они происходят.
Не задумываясь, люди
Убивать друг друга станут,
И родителям несчастным
От детей своих придется
Много горя претерпеть.1
Выше я говорила, что жестокие и деструктивные импульсы
младенца создают примитивное ужасающее Сверх-Я. Есть не¬
сколько указаний на то, как Эриннии осуществляют свои атаки:
Взамен я у тебя, живого, высосу
Густой и красный сок. Из жил твоих
Я досьгга напьюсь напитком страшным.
Иссохнув, ты сойдешь под землю заживо...2
Муки, которыми Эриннии угрожают Оресту, имеют самую
примитивную орально и анально-садистическую природу. Говорится,
что их «дыханье смрадное, а из очей поганая сочится слизь» и что
от их тел исходят ядовитые испарения. Самыми первыми сред¬
ствами разрушения, используемыми в сознании младенца, являются
1 [Перевод С. Апта.]
2 [То же.]
266
Некоторые размышления об «Орестее>
атаки скоплением газов и фекалиями, которыми, как он считает,
он отравляет мать, а также сжигание ее своей мочой — как огнем.
В результате раннее Сверх-Я угрожает ему тем же самым разруше¬
нием. Когда Эриннии боятся, что их сила будет отнята Афиной, они
выражают свой гнев и волнение следующими словами: «И пускай
тогда никто, пораженный злой бедой, не рыдает, не кричит: “Где ты,
правда, где же ты, мощь Эринний?”» Это напоминает нам, как него¬
дование ребенка по поводу фрустрации и вызванная ею боль увели¬
чивает его деструктивные импульсы и заставляет его усилить свои
агрессивные фантазии.
Жестокие Эриннии, однако, также связаны с тем аспектом
Сверх-Я, который основывается на жалующихся поврежденных
фигурах. Говорится, что из их глаз и с губ капает кровь, указыва¬
ющая на то, что они сами также подвергаются мучениям. Эти интер¬
нализированные поврежденные фигуры переживаются младенцем
как мстительные и угрожающие, и он пытается расщепить их.
Тем не менее они входят в его ранние страхи и кошмары и играют
некоторую роль во всех его фобиях. Из-за того что Орест повредил
и убил свою мать, она стала одним из тех поврежденных объектов,
чьей мести ребенок боится. Он говорит об Эринниях как о «собаках
мстящей матери».
Может показаться, что Клитемнестру не преследует Сверх-Я,
поскольку ее не преследуют Эриннии. Тем не менее после своей
триумфальной и ликующей речи вслед за убийством Агамемнона
она демонстрирует признаки депрессии и вины. Отсюда ее слова
«Нет, не будем, о мой милый, новой крови проливать». Она также
переживает персекуторный страх, ясно проявляющийся в ее снови¬
дении о чудовище, которое она кормит грудью; оно так сильно
кусает ее, что молоко и кровь смешиваются. Вследствие страха,
выраженного этим сновидением, она посылает возлияния на могилу
Агамемнона. Следовательно, хотя ее и не преследуют Эриннии,
у нее нет недостатка в персекуторном страхе и вине.
Другим аспектом Эринний является то, что они цепляются
за свою мать, Ночь, как за своего единственного защитника,
и постоянно обращаются к ней с просьбами о помощи против
Аполлона, бога солнца, врага ночи, который хочет лишить их власти.
С этой точки зрения мы может понять ту роль, которую инверти¬
Некоторые размышления об «Орестее»
267
рованный эдипов комплекс играет даже у Эринний. Я бы пред¬
положила, что деструктивные импульсы по отношению к матери
до некоторой степени смещаются на отца — в целом на мужчин —
и что идеализация матери и их инвертированный эдипов комплекс
может поддерживаться только за счет этого смещения. Их особенно
беспокоит вред, причиненный любой матери, и, кажется, они мстят
только за матереубийство. Именно по этой причине они не пресле¬
дуют Клитемнестру, убившую своего мужа. Они говорят, что она
не убивала кровного родственника, и поэтому ее преступление
недостаточно серьезно, чтобы они преследовали ее. Думаю, в этом
утверждении присутствует большая доля отрицания. Отрицается,
что любое убийство в конечном счете происходит из деструктивных
чувств по отношению к родителям и что любое убийство непозво¬
лительно.
Интересно, что именно влияние женщины — Афины — произ¬
водит перемену в Эринниях от беспощадной ненависти к более
мягким чувствам. Тем не менее у них не было отца; вернее, Зевс,
который мог бы выступить в качестве отца, обернулся против
них. Они говорят, что из-за ужаса, который они распространяют,
«и всемирной ненависти, которую мы терпим, Бог выбросил нас
из своего Холла». Аполлон, полный презрения, говорит им, что их
никогда не целовал мужчина или бог.
Я предполагаю, что их инвертированный эдипов комплекс
был усилен отсутствием отца или его ненавистью и пренебреже¬
нием по отношению к ним. Афина обещает, что их будут любить
и почитать жители Афин, то есть как женщины, так и мужчины.
Ареопаг, состоящий из мужчин, сопровождает их на то место, где
они будут жить в Афинах. Мои размышления таковы, что Афина,
здесь представляющая собой мать и теперь делящаяся с дочерьми
любовью мужчин, то есть отцовских фигур, производит перемену
в их чувствах и импульсах и во всем их характере.
Рассматривая трилогию в целом, мы обнаружим, что Сверх-Я
представлено разными фигурами. Например, Агамемнон, который
переживается как возвращенный к жизни и поддерживающий своих
детей, является одним из аспектов Сверх-Я, основанного на любви
и восхищении отцом. Эриннии описаны как принадлежащие
периоду старых богов, Титанов, правивших жестоко и по-варварски.
268
Некоторые размышления об «Орестее»
На мой взгляд, они связаны с самым ранним и наиболее беспо¬
щадным Сверх-Я и репрезентируют ужасающие фигуры, главным
образом, являющиеся результатом того, что ребенок проецирует
свои деструктивные фантазии на свои объекты. Они, тем не менее,
нейтрализуются — хотя и методом расщепления — отношением
к хорошему или идеализированному объекту. Я уже предположила,
что отношение матери к ребенку — ив большой степени отношение
к нему отца — влияет на развитие его Сверх-Я, поскольку оно
влияет на интернализацию родителей. У Ореста интернализация
отца, основанная на восхищении и любви, как оказывается, имеет
огромное значение для его дальнейших действий; умерший отец
представляет собой весьма важную часть Сверх-Я Ореста.
Когда я впервые определила понятие депрессивной позиции,
я предположила, что поврежденные интернализированные объекты
жалуются и, следовательно, вносят свой вклад в переживания вины
и, таким образом, в Сверх-Я. В соответствии со взглядами, которые
я развила позднее, такие переживания вины — хотя и мимолетные
и еще не формирующие депрессивную позицию — в некоторой
мере действуют на протяжении параноидно-шизоидной позиции.
Можно заметить, что есть дети, которые воздерживаются от куса¬
ния груди, даже отнимают себя от нее в возрасте четырех-пяти
месяцев без какой-либо внешней причины, в то время как другие,
повредив грудь, лишают мать возможности кормить их. Такое
ограничение, на мой взгляд, указывает, что у маленького ребенка
есть бессознательное знание о желании нанести матери вред своей
жадностью. В результате младенец чувствует, что мать была
повреждена и опустошена его жадным сосанием или кусанием,
и, следовательно, в его сознании мать или ее грудь содержится
в поврежденном состоянии. Существует множество доказа¬
тельств, собранных ретроспективно при психоанализе детей и даже
взрослых, что мать, начиная с очень раннего момента, пережива¬
ется как поврежденный объект, внутренний и внешний1. Я бы пред¬
положила, что этот жалующийся поврежденный объект является
частью Сверх-Я.
1 Ср. «Психоанализ детей» [(1932b). Наст. изд. Т. III] гл. VIII.
Некоторые размышления об «Орестее»
269
Отношение к этому поврежденному любимому объекту включает
не только вину, но также и сострадание, и это отношение является
фундаментальным источником сочувствия другим и вниматель¬
ности к ним. В трилогии данный аспект Сверх-Я репрезентирован
несчастной Кассандрой. Агамемнон, обесчестивший ее и отдающий
ее во власть Клитемнестры, испытывает сострадание и призывает
Клитемнестру пожалеть ее. (Это единственный случай, когда он
проявляет сострадание.) Роль Кассандры в качестве поврежденного
аспекта Сверх-Я связана с тем фактом, что она является известной
прорицательницей, чья главная задача — предупреждать. Глава
старейшин тронут ее судьбой и пытается успокоить ее, в то же время
благоговея перед ее пророчествами.
Кассандра в качестве Сверх-Я предсказывает наступление
несчастья и предупреждает, что последует наказание и будет горе.
Она заранее знает как свою судьбу, так и несчастье, которое случится
с Агамемноном и его домом. Но никто не обращает внимания
на ее предупреждения, и это неверие приписывается проклятию
Аполлона. Старейшины, сочувствующие Кассандре, отчасти верят
ей; тем не менее, хотя они и понимают основательность тех опас¬
ностей, которые она предсказывает Агамемнону, себе и жителям
Аргоса, они отрицают ее предсказания. Их отказ верить тому, что
они в то же время знают, выражает универсальную тенденцию
к отрицанию. Отрицание — мощная защита против персекуторного
страха и вины, являющихся результатом того, что деструктивные
импульсы никогда не контролируются полностью. Отрицание,
всегда связанное с персекуторным страхом, может задушить пере¬
живания любви и вины, подорвать сочувствие и внимательность как
к внешним, так и внутренним объектам, и нарушить способность
к суждению и чувство реальности.
Как мы знаем, отрицание — распространенный механизм
и ’ очень часто используется для оправдания деструктивности.
Клитемнестра оправдывает свое убийство мужа тем, что он
убил их дочь, и отрицает, что у нее есть другие мотивы для его
убийства. Агамемнон, разрушивший даже храмы богов в Трое,
находит оправдание своей жестокости в том, что его брат потерял
жену. У Ореста, как он считает, есть все основания для убийства
не только узурпатора Эгиста, но даже и матери. Оправдания,
270
Некоторые размышления об «Орестее»
упомянутые мною, являются частью мощного отрицания вины
и деструктивных импульсов. Менее вероятно, что люди, имеющие
более глубокое понимание своих внутренних процессов и, следо¬
вательно, использующие отрицание гораздо реже, подчинятся
своим деструктивным импульсам; в результате они более терпимы
по отношению к другим.
Роль Кассандры в качестве Сверх-Я можно рассмотреть в ином
интересном аспекте. В «Агамемноне» она находится в состоянии
сна и поначалу не может взять себя в руки. Она преодолевает это
состояние и ясно говорит о том, о чем спутанно пыталась рассказать
раньше. Можно предположить, что бессознательная часть Сверх-Я
стала сознательной, что является важным шагом перед тем, как оно
сможет переживаться как совесть.
Еще один аспект Сверх-Я репрезентирован Аполлоном, кото¬
рый, как я предположила ранее, выступает в качестве деструктивных
импульсов Ореста, спроецированных на Сверх-Я. Данный аспект
Сверх-Я ведет Ореста к насилию и угрожает наказать его, если он
не убьет свою мать. Поскольку Агамемнон горько жалуется на то,
что не был отомщен, Аполлон и отец Ореста репрезентируют собой
жестокое Сверх-Я. Данное требование мести соответствует беспо¬
щадности, с которой Агамемнон разрушил Трою, не выказывая
жалости даже по отношению к страданиям своего собственного
народа. Я уже обращалась к связи между эллинистическим веро¬
ванием в то, что месть — это долг, накладываемый на потомков,
и ролью Сверх-Я как ведущего к преступлению. Парадокс заключа¬
ется в том, что в то же самое время Сверх-Я рассматривает месть как
преступление, и, следовательно, потомки наказываются за убийство,
которое они совершили, хотя это был их долг.
Примером повторяющегося последствия преступления и на¬
казания, hubris и dike, служит демон дома, который, как говорится,
живет из поколения в поколение до тех пор, пока прощение Ореста
и его возвращение в Аргос не приведут к успокоению духа. Вера
в домашнего злого духа возникает из порочного круга, являюще¬
гося следствием ненависти, зависти и негодования, направленных
против объекта; данные эмоции усиливают персекуторный страх,
поскольку атакуемый объект считается мстительным, и это прово¬
цирует дальнейшие атаки на него. Иначе говоря, деструктивность
Некоторые размышления об «Орестее»
271
усиливается персекуторным страхом, а переживания преследования
усиливаются деструктивностью.
Интересно, что злой дух, со времен Пелопа осуществляющий
террористическое правление в царском доме Аргоса, находит успо¬
коение — так гласит легенда, — когда Орест получает прощение
и, перестав страдать, возвращается, как мы можем предположить,
к нормальной полезной жизни. Моя интерпретация такова: вина
и побуждение к совершению репарации, проработка депрессивной
позиции разрывают порочный круг, потому что деструктивные
импульсы и их последствие в виде персекуторного страха уменьши¬
лись, и отношение к любимому объекту вновь установлено.
Однако Аполлон, властвующий в Дельфах, в трилогии пред¬
ставляет собой больше, чем просто деструктивные импульсы
и жестокое Сверх-Я Ореста. Через жрицу в Дельфах он, по словам
Гилберта Мюррея, также является «пророком бога», а также
богом солнца. В «Агамемноне» Кассандра обращается к нему
как «Свет на пути человеческом» и «Свет всего сущего». Тем
не менее не только его беспощадная установка к Кассандре, но и
слова старейшин в его адрес «он не любит горя и глух к слезам»
указывают на то, что он не способен испытывать сострадание
и сочувствие, несмотря на его слова, что он представляет собой
мысль Зевса. С этой точки зрения Аполлон, бог солнца, напо¬
минает одного из смертных, который отворачивается от любой
печали, защищаясь тем самым от чувства сострадания, и при этом
чрезмерно использует отрицание депрессивных чувств. Для таких
людей типично отсутствие сочувствия к старым и беспомощным.
Глава Фурий описывает Аполлона следующими словами:
Ты, всадник юный, хочешь растоптать старух1.
Эти строки можно рассмотреть и с другой точки зрения: если мы
посмотрим на отношение Эринний к Аполлону, они предстанут
в качестве старой матери, с которой молодой неблагодарный сын
плохо обращается. Такое отсутствие сострадания связано с ролью
Аполлона в качестве безжалостной и несмягченной части Сверх-Я,
описанной мною выше.
1 [Перевод С. Апта.]
272
Некоторые размышления об «Орестее»
Существует еще один доминирующий аспект Сверх-Я, репре¬
зентируемый Зевсом. Он — отец (Отец богов), через страдания
научившийся быть более терпимым к своим детям. Говорится, что
Зевс, согрешивший против собственного отца и страдавший из-за
этого от вины, добр по отношению к просителям. Зевс выступает
в качестве важной части Сверх-Я, интроецированного мягкого отца,
и репрезентирует стадию, на которой депрессивная позиция уже
проработана. Признание и понимание собственных деструктивных
тенденций, направленных против любимых родителей, приводит
к большей терпимости к самому себе и недостаткам других, к лучшей
способности рассуждать и большей мудрости в целом. Как говорит
Эсхил:
Через муки, через боль
Зевс ведет людей к уму,
К разумению ведет.
Неотступно память о страданье
По ночам, во сне, щемит сердца,
Поневоле мудрости уча1.
Зевс также символизирует идеальную всемогущую часть Самости,
Идеал-Я, понятие, сформулированное Фрейдом в 1914 году, до пол¬
ной разработки им взглядов на Сверх-Я. Как я это понимаю, идеа¬
лизированная часть Самости и интернализированного объекта
отщепляется от плохой части Самости и плохой части объекта,
и индивид поддерживает данную идеализацию, дабы справиться
со своими страхами.
Есть еще один аспект трилогии, который мне хотелось бы
обсудить, — это отношение между внутренними и внешними
событиями. Я описала Фурий как символизирующих внутренние
процессы, Эсхил же продемонстрировал это следующими строками:
Наступит время, когда хорошим будет Страх,
Как стражник будет властвовать
В груди у каждого он2.
1 [Перевод С. Апта.]
2 [Тоже.]
Некоторые размышления об «Орестее»
273
В трилогии, однако, Фурии представлены в качестве внешних фигур.
Личность Клитемнестры в целом иллюстрирует, как Эсхил,
глубоко проникая в психику человека, интересуется характе¬
рами, представленными внешними фигурами. Он несколько раз
намекает на то, что Клитемнестра на самом деле плохая мать.
Орест обвиняет ее в отсутствии любви, и мы знаем, что она
прогнала своего маленького сына и плохо обращалась с Электрой.
Клитемнестрой руководят ее сексуальные желания по отношению
к Эгисту, и она пренебрегает своими детьми. В трилогии об этом
говорится немного, однако очевидно, что Клитемнестра избави¬
лась от Ореста, потому что видела в нем того, кто отомстит за отца
за ее отношение к Эгисту. На самом деле, когда она сомневается
в истории Ореста, она зовет Эгиста с его копьеносцами. Как только
она узнает, что Эгист убит, она требует свой боевой топор:
Скорей! Секиру дайте мне двуострую!
Посмотрим — я убью или меня убьют...1
— и угрожает убить Ореста.
Тем не менее есть указания на то, что Клитемнестра не всегда
была плохой матерью. Она кормила своего сына, когда тот был
ребенком, и ее скорбь о своей дочери Ифигении, возможно, была
искренней. Но изменившаяся внешняя ситуация изменила и ее
характер. Я бы сделала вывод, что ранняя ненависть и обиды,
раздутые внешними ситуациями, вновь пробудили деструктивные
импульсы; они начинают преобладать над любовными импульсами,
и это вызывает перемену в состоянии слияния между влечениями
к жизни и смерти.
На превращение Эринний в Эвменид в некоторой степени
также повлияла внешняя ситуация. Их очень волнует то, что они
могут потерять свою власть, и Афина обнадеживает их, говоря, что
в своей измененной роли они будут иметь влияние в Афинах и будут
помогать сохранять закон и порядок. Еще один пример действия
внешних ситуаций представлен переменой в характере Агамемнона
после того, как он стал «королем королей» благодаря своему
1 [Тоже.]
274
Некоторые размышления об «Орестее»
успешному походу. Успех, особенно если его наивысшая ценность
заключается в увеличении престижа, часто является, как мы видим
в жизни в общем, опасным, поскольку он усиливает честолюбие
и соперничество и мешает чувствам любви и скромности.
Афина представляет собой, как она часто говорит, мысли
и чувства Зевса. Она — мудрое и смягченное Сверх-Я в противовес
раннему Сверх-Я, символизируемому Эринниями.
Мы видели Афину в разных ролях; она глашатай Зевса
и выражает его мысли и желания; она смягченное Сверх-Я; она
также дочь без матери и тем самым избегает эдипова комплекса.
Но у нее также есть еще одна фундаментальная функция: она
способствует миру и равновесию. Она выражает надежду на то,
что жители Афин будут избегать внутренней борьбы, что символи¬
чески репрезентирует избегание враждебности внутри семьи. Она
достигает перемены в Фуриях в сторону прощения и миролюбия.
Такая установка выражает тенденцию к примирению и интеграции.
Данные черты характерны для интернализированного хорошего
объекта и в первую очередь для хорошей матери, которая стано¬
вится носителем влечения к жизни. В этом смысле Афина в качестве
хорошей матери противопоставляется Клитемнестре, репрезен¬
тирующей плохой аспект матери. Эта роль входит и в отношение
к Афине Аполлона. Она единственная женская фигура, на которую
он смотрит снизу вверх. Он говорит о ней с огромным восхищением
и полностью подчиняется ее суждениям. И хотя кажется, что она
представляет собой всего лишь старшую сестру, которую особенно
любит отец, я бы предположила, что она также репрезентирует для
него хороший аспект матери.
Если хороший объект установлен у младенца достаточным
образом, Сверх-Я становится мягче; набирает силу тяга к инте¬
грации, которое, как я предполагаю, действует с самого начала
жизни и ведет к тому, что ненависть смягчается любовью. Но даже
и мягкое Сверх-Я требует контроля над деструктивными импуль¬
сами и имеет своей целью равновесие между деструктивными
чувствами и чувствами любви. Следовательно, мы обнаружи¬
ваем, что Афина репрезентирует зрелую стадию Сверх-Я, цель
которой — примирить противопоставленные импульсы; это связано
с более надежным установлением хорошего объекта и формирует
Некоторые размышления об «Орестее»
275
основу для интеграции. Афина выражает необходимость контроли¬
ровать деструктивные импульсы следующими словами:
...И еще советую
Не изгонять из города священный страх:
Кто из людей земных без страха праведен?
Ревнуя о стыде и благочестии,
Спасительный оплот стране и городу
Вы обретете...1
Установка Афины как направляющей, но не доминирующей,
характерная для зрелого Сверх-Я, выстроенного вокруг хорошего
объекта, проявляется в том, что она не считает себя вправе решать
судьбу Ореста. Она созывает Ареопаг и выбирает самых мудрых
жителей Афин, дает им полную свободу голосовать и оставляет
за собой лишь решающий голос. Если я снова рассмотрю данную
часть трилогии как репрезентирующую внутренний процесс, я сделаю
вывод, что противоположные голоса показывают, что нелегко объе¬
динить Самость, деструктивные импульсы ведут в одну сторону,
а любовь, способность к репарации и сострадание — в другую.
Внутренний мир устанавливается нелегко.
Интеграция Я осуществляется разными частями Я, в трилогии
репрезентируемыми членами Ареопага, способными сойтись во¬
преки своим конфликтующим тенденциям. Это не значит, что они
когда-нибудь смогут стать идентичными друг другу, потому что
деструктивные импульсы, с одной стороны, и любовь и потреб¬
ность в совершении репарации, с другой, противоречивы. Однако Я,
будучи на высоте, способно признать эти разные аспекты и прибли¬
зить их друг к другу, тогда как в младенчестве они были сильно
отщеплены. Не исчезает и сила Сверх-Я, поскольку даже в своей
смягченной форме оно все еще может продуцировать переживания
вины. Интеграция и равновесие являются основой более полной
и богатой жизни. У Эсхила это состояние психики показано в песнях
радости, которыми завершается трилогия.
Эсхил представляет нам картину человеческого развития от его
истоков до самых развитых уровней. Один из способов выражения
1 [Перевод С. Апта.]
276
Некоторые размышления об «Орестее»
им глубины человеческой природы задается различными символиче¬
скими ролями, которые, в частности, играют боги. Это многообразие
соответствует различным, зачастую конфликтующим, импульсам
и фантазиям, которые существуют в бессознательном и в конце
концов происходят из полярностей влечений к жизни и смерти в их
изменяющихся состояниях слияния.
Чтобы понять роль, которую символизм играет в психической
жизни, нам пришлось рассмотреть разные способы разрешения
конфликтов и фрустраций растущим Я. Способы выражения пере¬
живаний негодования и удовлетворения и целой палитры эмоций
младенца постепенно изменяются. Поскольку фантазии наполняют
собой психическую жизнь с самого начала, существует мощная тяга
привязать их к разнообразным объектам — реальным и фанта¬
зийным, — которые становятся символами и обеспечивают выход
для эмоций младенца. Эти символы сначала представляют собой
парциальные объекты, а через несколько месяцев — целостные
(иными словами, людей). Ребенок вкладывает свои любовь
и ненависть, свои конфликты, свое удовлетворение и свои желания
в создание данных символов, внутренних и внешних, которые
становятся частью его мира. Тяга создавать символы так сильна,
потому что даже самая любящая мать не может удовлетворить
мощные эмоциональные потребности младенца. На самом деле
никакая ситуация реальности не может удовлетворить противоре¬
чивые побуждения и желания фантазийной жизни ребенка. Только
в случае, если в детстве символообразование способно развиться
с полной силой и разнообразием и ему не препятствуют тормо¬
жения, позднее художник сможет воспользоваться эмоциональ¬
ными силами, лежащими в основе символизма. В одной из ранних
работ1 я обсуждала распространяющуюся важность символообразо-
вания для инфантильной психической жизни и подразумевала, что
если символообразование особенно богато, оно вносит свой вклад
в развитие талантов и даже гениев.
При анализе взрослых мы обнаруживаем, что символообра¬
зование продолжает действовать; взрослый также окружен симво¬
лическими объектами. В то же время, однако, он более способен
1 «Ранний анализ» [(1923Ь). Наст. изд. Т. I. С. 135—159].
Некоторые размышления об «Орестее»
277
различать фантазию и реальность и видеть людей и вещи в соответ¬
ствии с их истинным положением.
Творческий художник пользуется символами в полной мере;
и чем больше они служат выражению конфликта между любовью
и ненавистью, деструктивностью и репарацией, влечениями к жизни
и смерти, тем более они приближаются к универсальной форме.
Изображая эмоции и фантазии в полную силу, он, таким образом,
сгущает многообразие инфантильных символов, в которых они
выражены. Способность драматурга переносить некоторые из этих
универсальных символов в создание характеров и в то же самое
время превращать их в реальных людей является одним из аспектов
его величия. Связь между символами и художественным творением
часто обсуждалась, но главным является установление связи между
самыми ранними инфантильными процессами и более поздними
произведениями художника.
Эсхил в своей трилогии представляет богов в разнообразных
символических ролях, и я пыталась показать, каким образом это
обогащает его пьесу и придает ей большую значимость. В заклю¬
чение выдвину гипотезу о том, что величие трагедии Эсхила —
и это может быть в целом применимо к другим поэтам — исходит
из его интуитивного понимания неистощимой глубины бессознатель¬
ного и того, каким образом данное понимание оказывает влияние
на создаваемые им характеры и ситуации.
О ЧУВСТВЕ ОДИНОЧЕСТВА
(1963Ь)
Предварительные замечания издателей
Издания на английском языке:
1963: On the sense of loneliness. // Klein, M. Our adult world and other
essays. — London: Heinemann Medical Books, 1963. — P. 99—116.
1963: Idem. // Klein, M. Our adult world and other essays. — New York:
Basic Books, Inc., 1963. — P. 99—116.
В этой завершающей работе М. Кляйн целостно представляет свои взгляды
на раннее развитие ребенка. Она показывает, что в нормальном функциони¬
ровании Я как у ребенка, так и у взрослого человека сталкиваются противо¬
положные тенденции интеграции и дезинтеграции. Взаимодействие этих
процессов, задающееся, в свою очередь, динамикой параноидного и депрес¬
сивного страхов, составляет сущность переживаний нестабильности, нена¬
дежности и одиночества. Принципиальная невозможность достижения инте¬
грации ввиду полярности противоборствующих душевных сил, в том числе
деструктивных импульсов, всегда задает определенную долю непонимания
и неприятия в отношениях, как с внешними объектами, так и с внутрен¬
ними. Кляйн иллюстрирует эти положения на примере шизофреничных
и маниакально-депрессивных пациентов.
Перевод с английского O.K. Ролиной.
На русском языке публикуется впервые.
а данной работе будет предпринята попытка исследо¬
вать источник чувства одиночества. Под чувством одиночества
я понимаю не только объективную ситуацию отсутствия внешних
товарищеских отношений. Я имею в виду внутренний источник
чувства одиночества — быть одиноким вопреки внешним обстоя¬
тельствам, даже когда индивид любим или находится среди друзей.
Я предположу, что такое состояние внутреннего одиночества
является следствием общераспространенного страстного желания
недосягаемого совершенного внутреннего состояния. Такое одино¬
чество, в определенной степени переживающееся каждым чело¬
веком, возникает из параноидных и депрессивных страхов, явля¬
ющихся производными психотических страхов младенца. Такие
страхи в какой-то мере присущи каждому индивиду, но особенно
сильны они при болезни; поэтому одиночество также является
частью болезни, имеющей как шизофреническую, так и депрес¬
сивную природу.
Чтобы понять, как возникает чувство одиночества, нам
следует — так же, как и в случае с другими установками
и эмоциями — вернуться назад в раннее младенчество и отследить
его влияние на последующие стадии жизни. Как я уже неоднократно
описывала, Я существует и действует с рождения. Вначале оно
в значительной степени лишено связанности и над ним доминируют
процессы расщепления. Опасность быть разрушенным влечением
к смерти, направленным против Самости, способствует расще¬
плению импульсов на хорошие и плохие; благодаря проекции этих
импульсов на первичный объект он также расщепляется на хороший
и плохой. В результате на самых ранних стадиях хорошая часть Я
и хороший объект в определенной мере защищены, так как агрессия
направляется от них. Именно эти специфические процессы расще¬
пления были описаны мною в качестве основы относительной
надежности, насколько можно достичь надежности на этой стадии,
у самого маленького младенца, в то время как другие процессы
Г 2811
282
О ЧУВСТВЕ ОДИНОЧЕСТВА
расщепления, например приводящие к фрагментации, являются
пагубными для Я и его силы.
Вместе с побуждением расщеплять с начала жизни существует
усиливающаяся с ростом Я тяга к интеграции. Этот процесс инте¬
грации основан на интроекции хорошего объекта, прежде всего
парциального объекта — груди матери, хотя другие аспекты матери
также входят даже в самые ранние отношения. Если хороший
внутренний объект устанавливается с относительной надежностью,
он становится ядром развивающегося Я.
Раннее удовлетворительное отношение к матери (не обяза¬
тельно базирующееся на кормящей груди, поскольку бутылочка
также может символизировать грудь) подразумевает близкий
контакт между бессознательным матери и ребенка. Это основа
самого сложного переживания быть понятым, и она существенным
образом связана с довербальной стадией. Каким бы удовлетворя¬
ющим ни было в последующей жизни выражение мыслей и пере¬
живаний близкому по духу человеку, все же остается неудовлет¬
воренное желание понимать без слов — в конечном счете желание
самых ранних отношений с матерью. Это желание способствует
чувству одиночества и исходит из депрессивного переживания
безвозвратной потери.
Однако даже в лучшем случае счастливое отношение с матерью
и ее грудью никогда не остается ненарушенным, так как обязательно
возникает персекуторный страх. Персекуторный страх наиболее
интенсивен на протяжении первых трех месяцев жизни — в период
параноидно-шизоидной позиции; она возникает с начала жизни
в результате конфликта между влечениями к жизни и смерти, и этому
способствует переживание рождения. Всякий раз, когда возникают
интенсивные деструктивные импульсы, мать и ее грудь, благодаря
проекции переживаются как преследующие, и поэтому младенец
неизбежно переживает некоторую ненадежность. Эта параноидная
ненадежность является одним из источников одиночества.
Когда возникает депрессивная позиция — обычно в середине
первой половины первого года жизни — Я уже более интегриро¬
вано. Это выражено в более сильном чувстве целостности, таким
образом, что младенец способен лучшим образом формировать
отношения с матерью, а позднее и с другими людьми, выступаю¬
О ЧУВСТВЕ ОДИНОЧЕСТВА
283
щими в качестве целостного человека. Затем параноидный страх как
фактор одиночества все в большей степени уступает дорогу депрес¬
сивному страху. Но фактический процесс интеграции приносит
с собой новые проблемы, и я буду обсуждать некоторые из них,
а также их отношение к одиночеству.
Одним из факторов, стимулирующих интеграцию, является то,
что процессы расщепления, посредством которых раннее Я пытается
противодействовать ненадежности, эффективны лишь временно,
и Я тянет к попытке примириться с деструктивными импульсами.
Эта тяга способствует потребности к интеграции, поскольку инте¬
грация, будь она достигнута, повлияла бы на смягчение ненависти
любовью, в таком случае делая деструктивные импульсы менее
сильными. При этом Я чувствовало бы себя безопаснее не только
относительно собственного выживания, но и относительно сохра¬
нения своего хорошего объекта. Вот одна из причин, почему отсут¬
ствие интеграции чрезвычайно болезненно.
Однако интеграцию трудно принять. Одновременный приход
деструктивных и любовных импульсов, а также хороших и плохих
аспектов объекта вызывает страх по поводу того, что деструктивные
переживания могут сокрушить любовные переживания и подвер¬
гнуть опасности хороший объект. Таким образом, существует
конфликт между поиском интеграции как охраной от деструктивных
импульсов и боязнью интеграции, заключающейся в том, как бы
деструктивные импульсы не причинили вред хорошему объекту
и хорошим частям Самости. Я слышала, как пациенты выражают
болезненность интеграции переживаниями того, что они одиноки
и покинуты вследствие полного одиночества с тем, что для них было
плохой частью Самости. И процесс становится все более болез¬
ненным, когда грубое Сверх-Я порождает очень сильное вытеснение
деструктивных импульсов и пытается удержать их.
* Интеграция может происходить лишь постепенно, и достига¬
емая через нее надежность может быть нарушена под внутренним
и внешним давлением. Эта особенность сохраняется на протяжении
всей жизни. Полная и постоянная интеграция никогда невозможна,
так как некоторая полярность между влечениями к жизни и смерти
всегда продолжает существовать и остается самым глубоким источ¬
ником конфликта. Поскольку полная интеграция никогда не дости¬
284
О ЧУВСТВЕ ОДИНОЧЕСТВА
гается, полное понимание и принятие чьих-либо эмоций, фантазий
и страхов невозможно, и это в качестве важного фактора находит
свое продолжение в одиночестве. Желание понять себя также
связано с потребностью быть понятым интернализированным
хорошим объектом. Одним из выражений этого желания является
универсальная фантазия иметь близнеца — фантазия, на которую
Бион обратил внимание в своей неопубликованной работе. Как он
предложил, фигура близнеца представляет те непонятые и отще¬
пленные части, которые индивид желает возродить в надежде
достигнуть целостности и полного понимания; иногда они пережива¬
ются как идеальные части. В другое время близнец также представ¬
ляет собой абсолютно надежный, фактически идеализированный
внутренний объект.
Существует еще одна связь между одиночеством и проблемой
интеграции, которую необходимо обсудить в данном случае.
Общеизвестно, что одиночество может исходить из убеждения,
что нет человека или группы, которым можно принадлежать.
Можно понять, что факт непринадлежности имеет более глубокое
значение. Насколько бы интенсивной ни была интеграция, она
не может уничтожить переживание того, что определенные компо¬
ненты Самости недоступны, потому что отщеплены и не могут быть
приобретены вновь. Некоторые из этих отщепленных частей, что
я обсужу подробнее далее, проецируются в других людей, способ¬
ствуя переживанию того, что человек не обладает своей Самостью
полностью, не принадлежит себе или кому-нибудь еще. Потерянные
части тоже переживаются как одинокие.
Я уже предполагала, что параноидные и депрессивные страхи
никогда полностью не преодолеваются, даже у людей, не являю¬
щихся больными, и в какой-то мере эти страхи представляют
собой основу для одиночества. Существуют значительные инди¬
видуальные различия в отношении того, как переживается одино¬
чество. Когда параноидный страх относительно интенсивен,
но при этом не выходит за пределы нормы, может быть нарушено
отношение к внутреннему хорошему объекту, и доверие к хорошей
части Самости ослабляется. Как следствие имеет место возросшая
проекция параноидных переживаний и подозрений к другим людям,
в результате приводящая к чувству одиночества.
О ЧУВСТВЕ ОДИНОЧЕСТВА
285
При реальном шизофреническом расстройстве эти факторы
присутствуют обязательно, но они чрезмерно обострены.
Отсутствие интеграции, которое я до сих пор обсуждала в рамках
нормы, теперь видится в своей патологической форме — в действи¬
тельности все признаки параноидно-шизоидной позиции проявля¬
ются в крайней степени.
Перед тем как обсудить одиночество у шизофреника, важно
более детально рассмотреть некоторые процессы параноидно-
шизоидной позиции, особенно расщепление и проективную иден¬
тификацию. Проективная идентификация основана на расщеплении
Я и проекции частей Самости на других людей, прежде всего
на мать или ее грудь. Такая проекция исходит из орально-анально-
уретральных импульсов, части Самости всемогущественно выталки¬
ваются в телесную субстанцию матери, с тем чтобы контролировать
и обладать ею. В таком случае она переживается не как отдельный
индивид, а как аспект Самости. Если эти экскременты выталки¬
ваются с ненавистью, мать переживается как опасная и враж¬
дебная. Однако расщепляются и проецируются не только плохие,
но и хорошие части Самости. Как я уже обсуждала, обычно в то
время, когда Я развивается, расщепление и проекция уменьшаются,
и Я становится более интегрированным. Тем не менее если Я очень
слабое, что я считаю врожденной особенностью, и если существо¬
вали трудности при рождении и в первые дни жизни, способность
интегрировать — соединять вместе расщепленные части Я —
также слаба, и в добавление к этому существует большая тенденция
к расщеплению, дабы избежать страха, вызванного деструктив¬
ными импульсами, направленными против Самости и внешнего
мира. Таким образом, такая способность переносить страх имеет
большое значение. Не только возрастает потребность крайним
образом расщепить Я и объект, что может привести к состоянию
фрагментации, но также утрачивается возможность проработать
ранние страхи.
Результат этих неразрешенных процессов мы наблюдаем
у шизофреника. Шизофреник переживает, что безнадежно расколот
на кусочки и никогда не будет обладать своей Самостью. Результатом
факта фрагментированности является неспособность шизофреника
достаточным образом интернализировать свой первичный объект
286
О ЧУВСТВЕ ОДИНОЧЕСТВА
(мать) в качестве хорошего объекта, а также отсутствие у него основы
стабильности; шизофреник не может полагаться ни на внешний
и внутренний хороший объект, ни на свою собственную Самость.
Этот фактор связан с одиночеством, поскольку увеличивает пере¬
живание шизофреника о том, что его, так сказать, оставили одного
в его несчастии. Чувство того, что он окружен враждебным миром,
характерное для параноидного аспекта шизофренической болезни,
не только увеличивает все его страхи, но существенно влияет на его
переживания одиночества.
Другой фактор, способствующий одиночеству шизофреника, —
спутанность. Она исходит из действия ряда факторов, в частности
фрагментации Я, и чрезмерного использования проективной иден¬
тификации, так что шизофреник постоянно чувствует себя не только
расколотым на кусочки, но и перемешанным с другими людьми. При
этом он не способен различать хорошие и плохие части Самости,
хороший и плохой объект, внешнюю и внутреннюю реальность.
Таким образом, шизофреник не может понять себя или не может
доверять себе. В результате эти факторы, связанные с его парано¬
идным недоверием к другим, приводят к состоянию ухода, которое
разрушает его способность устанавливать объектные отношения
и с их помощью получать утешение и удовольствие, способные
противодействовать одиночеству путем усиления Я. Он желает
устанавливать отношения с людьми, но не может этого сделать.
Очень важно оценить боль и страдание шизофреника. Они
не так легко обнаруживаются из-за его постоянного защитного
использования ухода и рассеивания своих эмоций. Несмотря
на это, я и некоторые мои коллеги, из которых упомяну только
д-ра Дэвидсона, д-ра Розенфельда и д-ра Ханну Сигал, лечившие
или лечащие шизофреников, оптимистично настроены относи¬
тельно исхода их лечения. Этот оптимизм основан на том факте,
что даже у таких больных людей есть побуждение к интеграции
и есть связь, какая бы неразвитая она ни была, с хорошим объектом
и хорошим Самости.
Теперь мне хотелось бы рассмотреть одиночество, характерное
для состояния превалирующего депрессивного страха, прежде всего
в рамках нормы. Я часто обращалась к тому факту, что ранняя
эмоциональная жизнь характеризуется периодическими пережива¬
О ЧУВСТВЕ ОДИНОЧЕСТВА
287
ниями потери и нового приобретения. Всякий раз, когда матери нет
рядом, ребенок может переживать ее как потерянную из-за того,
что она либо повреждена, либо превратилась в преследователя.
Переживание того, что она потеряна, равнозначно боязни смерти.
Благодаря интроекции смерть внешней матери означает также
потерю внутреннего хорошего объекта, и это усиливает боязнь
младенца своей собственной смерти. Такие страхи и эмоции усили¬
ваются на стадии депрессивной позиции, однако на протяжении всей
жизни боязнь смерти играет свою роль в одиночестве.
Я уже предположила, что боль, сопровождающая процессы
интеграции, также способствует одиночеству, поскольку означает
столкновение с деструктивными импульсами и ненавидимыми
частями Самости, время от времени оказывающимися неконтро¬
лируемыми и потому подвергающими опасности хороший объект.
С интеграцией и возрастающим чувством реальности всемогуще¬
ство обязательно уменьшается, и это опять способствует боли инте¬
грации, поскольку означает ослабленную способность на надежду.
Пока существуют другие источники надежды, исходящие из силы Я
и доверия к себе и другим людям, элемент всемогущества всегда
является ее частью.
Интеграция также означает потерю некоторого количества
идеализации — объекта и части Самости, — с самого начала
приукрасившей отношение к хорошему объекту. Понимание того,
что хороший объект никогда не сможет достичь совершенства,
ожидаемого от идеального объекта, вызывает деидеализацию:
и еще более болезненным является понимание того, что не суще¬
ствует по-настоящему идеальной части Самости. По моему опыту,
от потребности в идеализации никогда полностью не отказываются,
хотя в нормальном развитии столкновение с внутренней и внешней
реальностью имеет тенденцию ослаблять ее. Как рассказал мне один
пациент, принимая облегчение, обретенное в результате некоторых
шагов в процессе интеграции, «волшебство ушло». Анализ показал,
что волшебство, которое ушло, — это идеализация Самости
и объекта, и потеря этого волшебства привела к переживаниям
одиночества.
Некоторые из этих факторов в значительной степени состав¬
ляют психические процессы, характерные для маниакально¬
288
О ЧУВСТВЕ ОДИНОЧЕСТВА
депрессивных болезней. Маниакально-депрессивный пациент
уже сделал несколько шагов к депрессивной позиции, то есть, так
сказать, он переживает объект больше как целостный, и его пере¬
живания вины, хотя все еще связанные с параноидными меха¬
низмами, становятся сильнее и продолжительнее. Поэтому он
в большей степени, чем шизофреник, переживает желание надежно
сохранять внутри себя объект и защищать его. Но он чувствует,
что не способен сделать это, поскольку в то же время недоста¬
точно проработал депрессивную позицию, таким образом, его
способность совершить репарацию, синтезировать хороший объект
и достичь интеграции Я развилась недостаточно. Поскольку в его
отношении к хорошему объекту по-прежнему существует огромная
ненависть, а вследствие этого и боязнь, что он не способен
совершить репарацию этому объекту достаточным образом, его
отношение к объекту вызывает не облегчение, а лишь чувство,
что он нелюбим и ненавидим, и снова и снова он переживает, что
его деструктивные импульсы подвергают его опасности. Желание
уметь преодолевать все эти трудности в отношении к хорошему
объекту составляет часть чувства одиночества. В крайних случаях
это выражается в склонности к суициду.
Во внешних отношениях действуют подобные процессы.
Маниакально-депрессивный пациент может лишь иногда и на очень
короткое время обрести облегчение из отношений с действующим
из лучших побуждений человеком, поскольку в силу быстрого прое¬
цирования собственной ненависти, негодования, зависти и боязни
он постоянно полон недоверия. Другими словами, его параноидные
страхи по-прежнему очень сильны. Поэтому переживание одино¬
чества маниакально-депрессивным пациентом в большей степени
концентрируется на его неспособности поддерживать внутреннюю
и внешнюю дружбу с хорошим объектом и в меньшей — на его пере¬
живании расколотости на кусочки.
Я обсужу некоторые трудности в интеграции и, в частности,
рассмотрю встречающийся у обоих полов конфликт между мужскими
и женскими элементами. Мы знаем, что в бисексуальности суще¬
ствует биологический фактор, но здесь я имею дело с психоло¬
гическим аспектом. У женщин общераспространенно желание
быть мужчиной, вероятно, наиболее явно выраженное в зависти
О ЧУВСТВЕ ОДИНОЧЕСТВА
289
к пенису; подобным образом у мужчин обнаруживается феминная
позиция, желание обладать грудями и рожать детей. Такие желания
связаны с идентификацией с обоими родителями и сопровожда¬
ются переживаниями соперничества и зависти, равно как и восхи¬
щением желаемыми объектами обладания. Данные идентификации
варьируются по силе и качеству в зависимости от того, преобла¬
дает ли в них восхищение или зависть. Часть желания интеграции
у маленького ребенка представляет собой побуждение интегриро¬
вать эти разные аспекты личности. К тому же Сверх-Я предъяв¬
ляет вызывающее конфликт требование идентификации с обоими
родителями, вызванное потребностью совершить репарацию за свои
ранние желания ограбить каждого из них и выражающее желание
сохранить их живыми внутри себя. Если преобладает элемент вины,
он помешает интеграции данных идентификаций. Однако если такие
идентификации достигаются удовлетворительным образом, они
становятся источником обогащения и основой для развития разно¬
образных дарований и способностей.
Для иллюстрации трудностей этого конкретного аспекта инте¬
грации и его отношения к одиночеству приведу пример сновидения
пациента мужчины. Маленькая девочка играла с львицей, держа
обруч, чтобы та перепрыгнула через него, а с другой стороны обруча
был обрыв. Львица подчинилась девочке и погибла. В то же самое
время маленький мальчик убивал змею. Поскольку подобный
материал возникал в анализе прежде, пациент сам признал, что
маленькая девочка символизировала его феминную часть, а маленький
мальчик — маскулинную. Львица имела сильную связь со мной
в переносе, о котором я приведу только один пример. У маленькой
девочки была кошка, и это привело к ассоциациям с моей кошкой,
часто символизировавшей меня. Для пациента было чрезвычайно
болезненным осознать, что, соревнуясь с моей женственностью,
ой хотел разрушить меня, а в прошлом свою мать. Признание того,
что часть его хотела убить любимую львицу-аналитика, что в таком
случае лишило бы его своего хорошего объекта, привело к пережи¬
ванию не только страдания и вины, но и одиночества в переносе.
Также пациента весьма огорчило осознание того, что соперничество
с отцом привело его к разрушению потенции и пениса отца, репре¬
зентированных змеей.
290
О ЧУВСТВЕ ОДИНОЧЕСТВА
Этот материал привел к дальнейшей и очень болезненной работе
относительно интеграции. Сновидению о львице, только что упомя¬
нутому мною, предшествовало сновидение, в котором женщина
покончила жизнь самоубийством, бросившись вниз с очень высокого
здания, а пациент вопреки своей обычной установке не испытал
никакого ужаса. Анализ, в то время сосредоточенный на его трудности
относительно феминной позиции, достигшей тогда своей наивысшей
точки, показал, что женщина репрезентировала его феминную часть
и он действительно хотел, чтобы она была разрушена. Он чувствовал,
что это не только принесет вред его отношениям с женщинами,
но и разрушит его маскулинность и все его конструктивные тенденции,
включая репарацию матери, ставшую очевидной в отношении ко мне.
Данная установка на включение всей своей зависти и соперничества
в свою феминную часть оказалась одним из способов расщепления
и в то же время, похоже, затмевала огромное восхищение пациента
феминностью и уважение к ней. Более того, стало ясно, что, пока
он чувствовал, что маскулинная агрессия сравнительно открыта и,
следовательно, более честная, он приписывал феминной стороне
зависть и обман, и, поскольку он испытывал огромное отвращение
к лицемерию и нечестности, данный факт содействовал его трудно¬
стям в интеграции.
Анализ данных установок, возвращающийся назад к самым
ранним переживаниям зависти по отношению к матери, привел
к значительно лучшей интеграции феминной и маскулинной частей
его личности, а также к ослаблению зависти к феминной и маску¬
линной ролям. Это увеличило способность пациента к отношениям
с другими людьми и, таким образом, помогло одолеть чувство одино¬
чества.
Теперь приведу другой пример из анализа пациента, который
не был несчастным или больным человеком, а наоборот, был
удачливым в работе и в своих отношениях. Он осознавал, что всегда
чувствовал себя одиноким, будучи ребенком, и это чувство одиноче¬
ства не исчезло до конца. Любовь к природе являлась важной чертой
в сублимациях данного пациента. Даже в самом раннем детстве он
испытывал комфорт и наслаждение, находясь на открытом воздухе.
Во время одного сеанса он описал свое наслаждение путешествием,
которое совершил по холмистой местности, и отвращение, которое
О ЧУВСТВЕ ОДИНОЧЕСТВА
291
испытал потом, входя в город. Я интерпретировала, как и прежде,
что для него природа репрезентировала не только красоту, но и
хорошесть, фактически хороший объект, который он вобрал в себя.
После паузы пациент ответил, что считает это правдой, но природа
не абсолютно хороша, поскольку в ней всегда много агрессии.
Он добавил, что точно так же его собственное отношение к сельской
местности не абсолютно хорошее, приводя в качестве примера то,
как он, будучи мальчиком, обычно разорял гнезда, хотя в то же
самое время всегда хотел что-нибудь выращивать. Он сказал,
что, пребывая на любимой природе, он на самом деле, как он сам
выразился, «вбирал интегрированный объект».
Чтобы понять, как пациент преодолел свое одиночество
по отношению к сельской местности, все еще продолжая испыты¬
вать это чувство по отношению к городу, мы должны проследить
некоторые из его ассоциаций, касающиеся как его детства, так
и природы. Он сказал мне, что предполагалось, что он был счаст¬
ливым ребенком, которого мать кормила хорошо. Большое коли¬
чество материала — особенно в ситуации переноса — подтвер¬
дило данное предположение. Вскоре он осознал, что беспокоится
о здоровье матери и негодует по поводу ее в некоторой степени
дисциплинирующей установки. Несмотря на это, отношения
пациента с матерью были в значительной степени счастливыми, и он
продолжал любить ее; но чувствовал себя запертым дома и знал
о своем страстном желании уйти на улицу. Похоже, он очень рано
стал восхищаться красотами природы; и, как только смог обрести
большую свободу пребывания на улице, это стало его самым большим
удовольствием. Он описал, как вместе с другими мальчиками обычно
проводил свободное время, гуляя по лесам и полям. Он признался,
что его агрессия по отношению к природе выражалась в том, что
он разорял гнезда и ломал живые изгороди. В то же самое время
он был убежден в том, что последствия такого вреда не сохранятся
надолго, так как природа всегда восстанавливает себя. Он считал
природу богатой и неуязвимой, что было прямой противоположно¬
стью его установки к матери. Это отношение к природе казалось
относительно свободным от вины, тогда как в отношении к матери,
за чью слабость по бессознательным причинам он чувствовал себя
ответственным, существовала огромная вина.
292
О ЧУВСТВЕ ОДИНОЧЕСТВА
Исходя из материала пациента я смогла сделать вывод, что он
в некоторой степени интроецировал мать как хороший объект и смог
достичь определенной меры синтеза между любящими и враждеб¬
ными чувствами по отношению к ней. Он также достиг приличного
уровня интеграции, но данный процесс был нарушен персекуторным
и депрессивным страхами в отношении к родителям. Отношения
с отцом были очень важными для развития данного пациента, однако
это не относится к представляемому здесь материалу.
Я упоминала о навязчивой потребности данного пациента
находиться на свежем воздухе, и эта потребность была связана
с его клаустрофобией. Как я выше предположила, клаустрофобия
возникает из двух основных источников: проективной идентифи¬
кации с матерью, ведущей к страху быть заключенным внутри нее,
и реинтроекции, результатом которой является переживание того,
что внутренняя часть самого себя окружена обиженными внутрен¬
ними объектами. Что касается данного пациента, я бы сделала вывод,
что его порыв к природе явился защитой против ситуаций обоих
страхов. В некотором смысле его любовь к природе была отщеплена
от отношения к матери, поскольку деидеализация последней привела
к переносу идеализации на природу. В отношении с домом и матерью
он чувствовал себя очень одиноким, и именно это чувство одиноче¬
ства лежало в основе его отвращения к городу. Свобода и наслаж¬
дение, которые дала ему природа, были не единственным источником
исходящего из сильного чувства красоты и связанного с тонким
восприятием искусства удовольствия, но также были средством
противодействия фундаментальному одиночеству, никогда до конца
не исчезавшему.
На другом сеансе пациент поведал о переживании вины, заклю¬
чавшемся в том, что по пути в деревню он поймал полевую мышь
и положил ее в коробку в багажник автомобиля в качестве подарка
для своего маленького ребенка, который, как он подумал, обраду¬
ется мышке как домашнему любимцу. Пациент забыл о мышке,
вспомнив о ней только день спустя. Он совершил несколько
безуспешных попыток найти животное, так как мышь прогрызла
коробку и спряталась в самом дальнем углу багажника, там, где ее
нельзя было достать. В конце концов, снова обыскав багажник,
он обнаружил, что мышь мертва. Вина пациента из-за того, что
О ЧУВСТВЕ ОДИНОЧЕСТВА
293
он забыл про полевую мышь и убил ее, привела в ходе последу¬
ющих сеансов к ассоциациям о мертвых людях, за чьи смерти он
чувствовал себя в некоторой степени ответственным, хотя и без
разумных на то оснований.
На следующих сеансах было множество ассоциаций, связанных
с полевой мышью, которая, оказалось, играла разные роли; она
символизировала отщепленную часть его самого, одинокую и депри-
вированную. Идентифицируя себя со своим ребенком, он еще
больше чувствовал себя лишенным потенциального товарища. Ряд
ассоциаций показал, что в детстве пациент желал иметь товарища
по играм своего возраста — желание, превысившее действительную
потребность во внешних товарищах и ставшее результатом пере¬
живания того, что отщепленные части его Самости не могут быть
присоединены вновь. Полевая мышь также символизировала его
хороший объект, который он запер в своем внутреннем простран¬
стве — репрезентированном автомобилем — и по отношению
к которому он испытывал вину и в то же время опасался, что тот
может ответить возмездием. Одной из других его ассоциаций, каса¬
ющихся пренебрежения, было то, что полевая мышь также символи¬
зировала брошенную женщину. Данная ассоциация возникла после
каникул и означала не только то, что он покинут аналитиком, но и
то, что брошенным и одиноким был аналитик. Связь с подобным
переживанием по отношению к матери стала очевидной в материале,
когда был сделан вывод о том, что пациент содержал мертвый или
одинокий объект, усиливавший его одиночество.
Данный материал пациента подтверждает мое убеждение,
что существует связь между одиночеством и неспособностью
достаточным образом интегрировать хороший объект, равно как
и части Самости, считающиеся недоступными.
Теперь я перейду к более подробному рассмотрению факторов,
обычно смягчающих одиночество. Относительно надежная инте¬
грация хорошей груди характерна для некоторой внутренней
силы Я. Сильное Я менее способно к фрагментации и потому
более способно к достижению определенной меры интеграции
и хорошего раннего отношения к первичному объекту. К тому же
удачная интеграция хорошего объекта является источником иден¬
тификации с ним, что усиливает переживание хорошести и доверия
294
О ЧУВСТВЕ ОДИНОЧЕСТВА
как объекту, так и Самости. Эта идентификация с хорошим
объектом смягчает деструктивные импульсы и таким образом
ослабляет грубость Сверх-Я. Более мягкое Сверх-Я предъявляет
менее строгие требования к Я; это ведет к терпимости и способ¬
ности переносить дефицит любимых объектов, не нарушая при
этом отношений с ними.
Уменьшение всемогущества, возникающее с прогрессом в инте¬
грации и ведущее к некоторой потере надежды, все же делает
возможным разницу между деструктивными импульсами и их
следствиями; поэтому агрессивность и ненависть переживаются
менее опасными. Такая большая адаптация к реальности приводит
к принятию чьих-либо недостатков и, как следствие, уменьшает
чувство негодования по поводу прошлых фрустраций. Это также
открывает источники наслаждения, исходящие из внешнего мира,
и, таким образом, представляет собой другой фактор, ослабляющий
одиночество.
Счастливое отношение к первому объекту и успешная его
интернализация означают, что любовь можно давать и получать.
В результате младенец может испытывать наслаждение не только
во время кормления, но и в ответ на присутствие матери и ее любовь.
Воспоминания о таких счастливых переживаниях представляют собой
надежную опору для маленького ребенка, когда он чувствует себя
фрустрированным, поскольку эти переживания связаны с надеждой
на будущие счастливые времена. Более того, существует тесная связь
между наслаждением и чувством того, что ты понимаешь и тебя
понимают. В момент наслаждения страх смягчается, а близость
с матерью и доверие ей достигают высшей точки. Интроективные
и проективные идентификации, когда они не чрезмерны, играют
важную роль в чувстве близости, поскольку лежат в основе способ¬
ности понимать и при этом содействуют чувству быть понятым.
Наслаждение всегда связано с благодарностью; если эта бла¬
годарность переживается глубоко, она включает желание вернуть
полученную хорошесть и, таким образом, составляет основу
щедрости. Всегда существует тесная связь между способностью
принимать и давать, что является частью отношения к хорошему
объекту и потому противостоит одиночеству. К тому же чувство
щедрости лежит в основе творчества, и это относится к самой
О ЧУВСТВЕ ОДИНОЧЕСТВА
295
примитивной конструктивной деятельности младенца, равно как
и к креативности взрослого.
Способность к наслаждению является также предпосылкой
некоторой меры покорности, находящей удовольствие в том, что
доступно без чрезмерной жадности к недосягаемым удовлетво¬
рениям и чрезмерного негодования по поводу фрустрации. Такую
адаптацию можно наблюдать уже у некоторых маленьких младенцев.
Покорность связана с терпимостью и чувством того, что деструк¬
тивные импульсы не сокрушат любовь и что в таком случае можно
сохранить хорошесть и жизнь.
Ребенок, который, несмотря на некоторую зависть и ревность,
может идентифицировать себя с удовольствиями и удовлетворениями
членов своего семейного круга, в дальнейшей жизни сможет сделать
это и в отношениях с другими людьми. Став взрослым, он сумеет
вернуть раннюю ситуацию и идентифицировать себя с удоволь¬
ствиями молодости. Это возможно только в том случае, если есть
благодарность прошлым удовольствиям без чрезмерного негодо¬
вания по поводу того, что они больше недоступны.
Все факторы в развитии, которых я коснулась, хотя и смягчают
чувство одиночества, никогда не устраняют его полностью; поэтому
они могут быть использованы в качестве защит. Когда эти защиты
очень сильны и успешно согласованы, одиночество зачастую
не может переживаться сознательно. Некоторые младенцы исполь¬
зуют чрезвычайную зависимость от матери в качестве защиты
от одиночества, и потребность в зависимости сохраняется в качестве
паттерна на протяжении всей жизни. С другой стороны, обращение
к внутреннему объекту, которое в раннем младенчестве может быть
выражено в галлюцинаторном удовлетворении, нередко исполь¬
зуется для защиты в попытке противодействовать зависимости
от внешнего объекта. У некоторых взрослых данная установка
приводит к отрицанию любого товарищества, что в крайних случаях
представляет собой симптом болезни.
Побуждение к независимости, являющееся частью зрелости,
может использоваться в качестве защиты с целью преодоления
одиночества. Уменьшение зависимости от объекта делает индивида
менее ранимым и также противодействует потребности к чрезмерной
внутренней и внешней близости с любимыми людьми.
296
О ЧУВСТВЕ ОДИНОЧЕСТВА
Другая защита, особенно в зрелом возрасте, представляет собой
озабоченность прошлым, дабы избежать фрустрации в настоящем.
Некоторая идеализация прошлого обязательно входит в эти воспо¬
минания и работу защиты. У молодых людей идеализация будущего
преследует ту же самую цель. Определенная мера идеализации
людей и дел представляет собой нормальную защиту и составляет
часть поиска идеализированных внутренних объектов, который
проецируется на внешний мир.
В качестве защиты от одиночества может быть использо¬
вана признательность других и успех — изначально потребность
младенца быть высоко ценимым матерью. Однако данный метод
становится весьма ненадежным, если он используется чрезмерно,
поскольку в таком случае доверие самому себе полностью не уста¬
навливается. Другая защита, связанная с всемогуществом и частью
маниакальной защиты, является особым использованием способ¬
ности ждать желаемого; это может привести к чрезмерному
оптимизму и недостатку тяги и может быть связано с дефектным
чувством реальности.
Отрицание одиночества, часто использующееся в качестве
защиты, вероятно, мешает хорошим объектным отношениям,
в противоположность установке, в которой одиночество пере¬
живается на самом деле и становится стимулом для объектных
отношений.
Наконец, я хочу показать, почему трудно оценить баланс между
внутренними и внешними влияниями в этиологии одиночества.
До сих пор в данной работе я имела дело в основном с внутрен¬
ними аспектами — но они не существуют т иасио\ В психической
жизни существует постоянное взаимодействие между внутрен¬
ними и внешними факторами, основанными на процессах проекции
и интроекции, дающих начало объектным отношениям.
Первый мощный удар внешнего мира по маленькому младен¬
цу — это разного рода дискомфорт, сопровождающий процесс
рождения и приписываемый им враждебным персекуторным силам.
Такие параноидные страхи становятся частью внутренней ситуации
младенца. Внутренние факторы также действуют с самого начала;
1 [1п уасио (лат.) — в вакууме.]
О ЧУВСТВЕ ОДИНОЧЕСТВА
297
конфликт между влечениями к жизни и смерти порождает откло¬
нение влечения к смерти вовне, а это, согласно Фрейду, дает
начало проекции деструктивных импульсов. Однако я придержи¬
ваюсь того, что в то же самое время потребность влечения к жизни
найти хороший объект во внешнем мире также ведет к проекции
любовных импульсов. Таким образом, картина внешнего мира —
сначала репрезентированная матерью и, в частности, ее грудью,
основанная на реальных хороших и плохих переживаниях
по отношению к ней — окрашена внутренними факторами. Путем
интроекции эта картина внешнего мира влияет на внутренний мир.
Однако не только переживания младенца о внешнем мире окраши¬
ваются его проекцией, но и реальное отношение матери к младенцу
косвенно и едва различимо окрашивается под влиянием реакций
ребенка на нее. Довольный ребенок, сосущий с наслаждением,
ослабляет страх матери; ее счастье выражается в том, как она
держит и кормит его, таким образом уменьшая его персекуторный
страх и влияя на его способность интернализировать хорошую
грудь. Напротив, ребенок, у которого есть трудности в отношении
кормления, может вызвать у матери страх и вину и, таким образом,
неблагоприятно повлиять на ее отношение к нему. Такими разно¬
образными способами осуществляется постоянное, существующее
на протяжении всей жизни, взаимодействие между внутренним
и внешним миром.
Взаимодействие внешних и внутренних факторов существен¬
ным образом влияет на увеличение или уменьшение одиночества.
Интернализация хорошей груди, которая может быть резуль¬
татом только положительного взаимодействия между внутренними
и внешними элементами, является основанием интеграции, которую
я упомянула в качестве одного из самых важных факторов в умень¬
шении чувства одиночества. К тому же признано, что в нормальном
развитии, когда чувство одиночества переживается интенсивно,
существует большая потребность обратиться к внешним объектам,
поскольку одиночество отчасти ослабляется внешними отноше¬
ниями. Внешние переживания, особенно установка важных для
индивида людей, могут ослабить одиночество иными путями.
Например, фундаментально хорошие отношения с родителями
делают потерю идеализации и уменьшение чувства всемогущества
298
О ЧУВСТВЕ ОДИНОЧЕСТВА
более терпимыми. Родители, принимая существование деструк¬
тивных импульсов ребенка и показывая, что они могут защитить
себя от его агрессивности, могут уменьшить его страх относительно
результатов его враждебных желаний. Вследствие этого внутренний
объект переживается как менее уязвимый, а Самость — как менее
деструктивная.
Здесь я могу лишь затронуть важность Сверх-Я в связи
со всеми этими процессами. Грубое Сверх-Я никогда не считается
прощающим деструктивные импульсы; фактически оно требует,
чтобы они не существовали. Хотя Сверх-Я в основном строится
из отщепленных частей Я, на которые проецируются импульсы,
на него также неизбежно влияет интроекция личностей реальных
родителей и их отношения к ребенку. Чем грубее Сверх-Я, тем
больше будет одиночество, поскольку его суровые требования увели¬
чивают депрессивные и параноидные страхи.
В заключение вновь хочу повторить свою гипотезу, заклю¬
чающуюся в том, что, хотя одиночество можно уменьшить или
увеличить внешними влияниями, его никогда нельзя устранить
полностью, поскольку побуждение к интеграции, равно как и боль,
испытываемая в процессе интеграции, происходят из внутренних
источников, сохраняющих свою силу на протяжении всей жизни.
Appendix
Библиография
ABRAHAM, K. Ansätze zur psychoanalytischen Erforschung und Behandlung des
manisch-depressiven Irreseins und verwandter Zustände. // Zentralblatt für
Psychoanalyse. — 1911/1912. — Jahrg. II. — H. 6, März. — S. 302—315.
ABRAHAM, K. Ergänzung zur Lehre vom Analcharakter. // I. Z. P. — 1923. —
Jahrg. IX. — H. 1, March. — S. 27-47.
ABRAHAM, K. Versuch einer Entwicklungsgeschichte der Libido auf Grund der
Psychoanalyse seelischer Störungen. — Wien, Leipzig, Zürich: Internationaler
Psychoanalytischer Verlag, 1924. — 96 s.
ABRAHAM, K. Beiträge der Oralerotik zur Charakterbildung. // Abraham, K.
Psychoanalytische Studien zur Charakterbildung. — Leipzig, Wien, Zürich:
Internationaler Psychoanalytischer Verlag, 1925. — S. 34—51.
ABRAHAM, K. Zur Charakterbildung auf der «genitalen» Entwicklungsstufe. //
Abraham, K. Psychoanalytische Studien zur Charakterbildung. — Leipzig,
Wien, Zürich: Internationaler Psychoanalytischer Verlag, 1925. — S. 52—64.
BlON, W.R. Notes on the theory of schizophrenia. // I. J. PA. — 1954. — Vol. 35. —
S. 113-118.
BlON, W.R. Differentiation of the psychotic from the non-psychotic personalities. //
I. J. PA. — 1957. — Vol. 38. — S. 266-275.
ElSLER, M.J. Pleasure in sleep and the disturbed capacity for sleep. A contribution
to the study of the oral phase of the development of the libido. // I. J. PA. —
1922. — Vol. 3. —P. 30-42.
FAIRBAIRN, W.R.D. A revised psychopathology of psychoses and psycho-neuroses. //
I. j. PA. — 1941. — Vol. 22. — P. 250-279.
FREUD, A. The psychoanalytic treatment of children (1927). — London: Imago
Publishing Co., Ltd., 1946. — 98 p.
FREUD, A. The ego and the mechanisms of defence. — London: Hogarth, 1937. —
196 p.
FREUD, S. Die Traumdeutung (1900a). // G. W. — Bd. II/III.
FREUD, S. Drei Abhundlungen zur Sexualtheorie (1905d). //G. W. — Bd. V. —
S. 27, 33-145.
Г 3011
302
Библиография
Freud, S. Charakter und Analerotik (1908b). // G. W. — Bd. VII. —
S. 203-209.
Freud, S. Uber die allgemeinste Erniedrigung des Liebeslebens (Beiträge zur
Psychologie des Liebeslebens II.) (1912d). // G. W. — Bd. VIII. —
S. 78-91.
FREUD, S. Einige Charaktertypen aus der psychoanalytischen Arbeit (1916d). //
G. W. — Bd. X. — S. 364-391.
Freud, S.Trauer und Melancholie (1916—17g [1915]). // G. W. — Bd. X. —
S. 428-446.
FrEUD, S. Jenseits des Lustprinzips (1920g). // G. W. — Bd. XIII. — S. 1—69.
FREUD, S. Massenpsychologie und Ich-Analyse (1921c). // G. W. — Bd. XIII. —
S. 71-161.
Freud, S. Das Ich und das Es (1923b). // G. W. — Bd. XIII. — S. 237-289.
FREUD, S. Das ökonomische Problem des Masochismus (1924c). // G. W. —
Bd. XIII. — S. 369-383.
Freud, S. Der Humor (1927d). // G. W. — Bd. XIV. — S. 383-389.
FrEUD, S. Hemmung, Symptom und Angst (1926d [1925]). // G. W. —
Bd. XIV. — S. 111-205.
FrEUD, S. Neue Folge der Vorlesungen zur Einführung in die Psychoanalyse
(1933a). // G. W. — Bd. XV.
FREUD, S. Die endliche und die unendliche Analyse (1937c). // G. W. —
Bd. XVI. — S. 59-99.
FREUD, S. Konstruktionen in der Analyse (1937d). // G. W. — Bd. XVI. —
S. 43-56.
GREEN, J. If I were you / Tr. from French by J.H.F. McEwen. — London, 1950.
HEIMANN, P. A contribution to the re-evaluation of the Oedipus complex. // New
Directions in Psycho-Analysis / Ed. M. Klein. — London: Tavistock, 1955. —
P. 23-38.
BUG-HELLMUTH, H. Zur Technik der Kinderanalyse. // I. Z. P. — 1921. —
Bd. VII. — H. 6. — S. 179-197.
JAQUES, E. Social systems as a defence against persecutory and depressive anxiety. //
New Directions in Psycho-Analysis / Ed. M. Klein, P. Heimann, R. Money -
Kyrle. — London: Tavistock, 1955. — P. 478—498.
Библиография
303
JONES, E. Haß und Analerotik in der Zwangsneurose. // I. Z. P. — 1913. —
Bd. I. — S. 425-430.
JONES, E. The theory of symbolism (1916). // Jones, E. Papers on Psycho-Analysis. —
Bailltere, 2nd end 1918 — 5th end 1948. — P. 116-137.
JONES, E. Über analerotische Charakterzüge. // I. Z. P. — 1919. — Bd. V. —
S. 69-92.
JONES, E. Hamlet and Oedipus. — London: Gollancz, 1949.
Klein, M., Heimann, P., Isaacs, S., Riviere, J. Developments in Psycho-
Analysis. — London: The Hogarth Press, 1952. — VIII, 368 p.
New Directions in Psycho-Analysis. The Significance of Infant Conflict in the Pattern
of Adult Behaviour / Ed. P. Heimann, R. Money-Kyrle. — London: Tavistock
Publications, 1955.
On the bringing up of children / Ed. J. Rickman. — New York: Pobert Brunner
Publishers, 1936. — 264 p.
RiVIERE, J. Jealousy as a mechanism of defence. // I. J. PA. — 1932. — Vol. 13. —
S. 414-424.
RiVIERE, J. A contribution to the analysis of the negative therapeutic reaction. //
I. j. PA. — 1936. — Vol. 17. — S. 304-320.
RiVIERE, J. On the genesis of psychical conflict in earliest infancy. // I. J. PA. —
1936. — Vol. 17. — P. 395-422.
ROSENFELD, H. Analysis of a schizophrenic state with depersonalization. // I. J. PA. —
1947. —Vol. 28. —P. 130-139.
ROSENFELD, H. Remarks on the relation of male homosexuality to paranoia, paranoid
anxiety and narcissism. // I. J. PA. — 1949. — Vol. 30. — P. 36—47.
ROSENFELD, H. Note on the psychopathology of confusional states in chronic
schizophrenia. // I. J. PA. — 1950. — Vfal. 31. — P. 132—137.
ROSENFELD, H. Notes on the psycho-analysis of the super-ego conflict in an acute
schizophrenic patient. // I. J. PA. — 1952. — Vo\. 33. — P. 111—131.
ROSENFELD, H. An investigation of the need of neurotic and psychotic patients to act
out during analysis. // Rosenfeld, H.A. Psychotic States: A Psychoanalytic
Approach. — London: Hogarth Press, 1965. — P. 200—216. — 161.
SEGAL, H. Depression in the schizophrenic. // I. J. PA. — 1956. — Vol. 37. —
P. 339-343.
WlNNICOTT, D. Psychoses and child care (1953). // Winnicott, D. Collected
papers. — London: Tavistock Publications, 1958. — S. 219—228.
ЛИСТ СОКРАЩЕНИЙ
G. W. = Freud, S. Gesammelte Werke. — Bd. I—XVIII.
I. J. PA. = International Journal of Psycho-Analysis.
I. Z. P. = Internationale Zeitschrift für Psychoanalyse.
[ 304]
ЛИСТ ПАЦИЕНТОВ
Девочка, 7 лет — 9.
Женщина, зависть к матери — 94—95; 149—151.
Женщина, оральная зависть — 90—93; 142—145.
Женщина, с депрессивными и параноидными чертами — 146—149.
Мужчина, депрессия — 155—157.
Мужчина, зависть — 151—155.
Мужчина, параноидная шизофрения — 24 прим.
Петер, мальчик, 3 г. 9 мес. — 15—18; 21; 22 прим.
Рита, девочка, 2 г. 9 мес. — 7—9; 19—22.
Рут, девочка, 4 г. 3 мес. — 21; 22 прим.
Труда — 20-22.
Фриц, мальчик, 5 лет — 6; 8.
Эрна, девочка, 6 лет — 22 и прим.; 25.
[ 305]
Именной указатель
В именном указателе представлены сведения об упоминаемых в текстах М. Кляйн
деятелях науки, культуры и исторических персонажах. Страницы относятся к тем
местам, где упоминается только соответствующая фамилия, а не дается ссылка
на труды данного автора. Отсылки на труды даны в разделе Библиография
(с. 301). Описываемые клинические случаи отражены в специальном Листе
пациентов (с. 305).
Абрахам, Карл [Abraham, Karl] (1877—1925) — немецкий психоаналитик.
Обучающий аналитик Мелани Кляйн. — 6; 22 и прим.; 33; 90; 99; 105; 106;
118; 136; 174; 181 прим.; 204.
Августин [Aurelius Augustinus Hipponensis] (354—430) — христианский
философ. — 140.
Айзакс, Сьюзен [Isaacs, Susan] (1885—1949) — британский психоаналитик. —
28 прим.; 206.
Бион, Уилфред [Bion, Wilfred Ruprecht] (1897—1979) — британский
психоаналитик. — 131 прим.; 284.
Брук, Лола [Brook, Lola] — 103 прим.
Винникотт, Дональд Вудс [Winnicott, Donald Woods] (1896—1971) —
британский психоаналитик. — 122 прим.
Гёте, Иоганн Вольфганг [Goethe, Johann Wolfgang von] (1749—1832) —
немецкий поэт, мыслитель. — 142; 264 прим.
Грин, Жюльен [Green, Julien] (1900—1998) — французский писатель. — X;
32; 39; 60.
Гюго, Виктор [Hugo, Victor Marie] (1802—1885) — французский писатель. —
172.
Джонс, Эрнест [Jones, Ernest] (1879—1958) — британский психоаналитик. —
26 прим.; 181 прим.
Дэвидсон — 286.
Жак, Эллиотт [Jacques, Elliott] (1917—2003) — канадский психоаналитик. —
39 прим.; 103 прим.; 112 прим.
Кляйн, Мелани [Klein, Melanie] (1882—1960) — 92; 144.
Труды:
• Вклад в психогенез маниакально-депрессивных состояний (1935а) —
28 прим.; 132 прим.; 193 прим.
[306]
Именной указатель
307
• Вклад в теорию интеллектуального торможения (1931а) — 195 прим.
• Зависть и благодарность (1957Ь) — 191.
• Заметки о некоторых шизоидных механизмах (1946а) — 28 прим.; 32;
35; 37; 49; 50 прим.; 67 прим.; 72; 82 прим.; 112 прим.; 125 прим.; 180 прим.;
185 прим.; 188 прим.
• Значение символообразования в развитии Я (1930а) — 23 прим.;
24 прим.; 26 прим.; 132 прим.
• Некоторые теоретические выводы относительно эмоциональной жизни
младенца (1952е) — 39 прим.; 88 прим.; 111 прим.; 120 прим.; 133 прим.;
134 прим.; 158 прим.; 164 прим.; 177; 190 прим.; 195 прим.
• О наблюдении за поведением младенцев (1952f) — 121 прим.; 139 прим.;
164 прим.
• О развитии психического функционирования (1958а) — 248 прим.
• О теории страха и вины (1948а) — 130 прим.; 187; 190 прим.
• Об идентификации (1955b) — 111 прим.; 140 прим.; 180; 261 прим.
• Отчет об анализе ребенка (1961а [I960]) — 253; 262 прим.
• Персонификация в игре детей (1929а) — 12 прим.; 24 прим.; 27 прим.
• Психоанализ детей (1932Ь) — 12 прим.; 21 прим.; 22 прим.; 25 прим.;
36 прим.; 99; 111 прим.; 130 прим.; 132 прим.; 163 прим.; 185; 190 прим.; 196;
247 прим.; 257 прим.; 268 прим.
• Психологические принципы раннего анализа (1926а) — 20 прим.
• Развитие одного ребенка (1921а) — 6 прим.
• Ранние стадии эдипова конфликта (1928а) — 22 прим.; 24 прим.;
111 прим.; 190 прим.; 247 прим.
• Ранний анализ (1923а) — 6 прим.
• Роль школы в либидинозном развитии ребенка (1923Ь) — 6 прим.;
276 прим.
• Скорбь и ее связь с маниакально-депрессивными состояниями
(1940а) — 129 прим.
• Эдипов комплекс в свете ранних страхов (1945а) — 7 прим.; 21 прим.;
136 прим.; 190 прим.
Крэбб, Джордж [Crabb, George] (1778—1851) — английский писатель. — 112;
ИЗ.
Мильтон, Джон [Milton, John] (1608—1674) — английский поэт. — 50;
67 прим.; 140.
Мюррей, Гилберт [Murray, George Gilbert Aimé] (1866—1957) — британский
переводчик. — 245; 251; 259; 262; 271.
Ривьер, Джоан [Riviere, Joan] (1883—1962) — британский психоаналитик. —
83; 114 прим.; 116; 187 прим.
308
Именной указатель
Розенфельд, Герберт [Rosenfeld, Herbert Alexander] (1910—1986) —
британский психоаналитик. — 36 прим.; 125 прим.; 158 прим.; 161; 195; 286.
Сигал, Ханна [Segal, Hanna] (род. 1918) — британский психоаналитик. —
228; 286.
Спенсер, Эдмунд (1552—1598) — английский поэт. — 140; 141 прим.
Фрейд, Анна [Freud, Anna] (1895—1982) — австрийский и британский психо¬
аналитик. — 6 прим.; 39 прим.
Фрейд, Зигмунд [Freud, Sigmund] (1856—1939) — создатель психоанализа. —
X; 7; 19; 20 и прим.; 23; 25 и прим.; 32; 33; 38; 39 и прим.; 51 прим.; 53 прим.; 63;
75 прим.; 76; 83; 85; 86; 89; 96; 99; 106; 107; 116; 121; 124 и прим.; 125; 135; 136
и прим.; 137; 138; 150 прим.; 160 прим.; 173; 174; 177; 181 прим.; 184; 185; 186; 187
и прим.; 188 прим.; 189; 190; 191; 195; 196 и прим.; 197; 198; 200; 201; 202; 204;
205; 211; 212; 214; 218; 234; 237; 249; 253; 272; 297.
Труды:
• Анализ конечный и бесконечный (1937с) — 136.
• Конструкции в анализе (1937d) — 108 прим.
• Массовая психология и анализ Я (1921с) — 38.
• Некоторые типы характеров, встречающиеся в психоаналитической
работе (1916d) — 160 прим.; 253.
• Новый цикл лекций по введению в психоанализ (1933а) — 186; 189;
195-196.
• О повседневном унижении любовной жизни (1912d) — 63 прим.
• По ту сторону принципа удовольствия» (1920g) — 106; 186.
• Скорбь и меланхолия (1916—17g [1915]) — 33.
• Толкование сновидений (1900а) — 150 прим.
• Торможение, симптом и страх (1926d [1925]) — 124 прим.; 177; 187.
• Три очерка по теории сексуальности (1905d) — 121 прим.
• Характер и анальная эротика (1908Ь) — 174; 181 прим.
• Экономическая проблема мазохизма (1924с) — 186.
• Юмор (1927d) — 249.
• Я и Оно (1923b) — 33 прим.; 51 прим.; 116 прим.
Фэй, Джудит [Fay, Judith] — 103.
Фэрбэрн, Рональд [Fairbairn, William Ronald Dodds] (1889—1964) —
британский психоаналитик. — 28.
Хайманн, Паула [Heimann, Paula] (1899—1982) — британский психоанали¬
тик. — 67 прим.
Хуг-Хельмут, Гермина [Hug-Hellmuth, Hermine] (1871—1924) — австрийский
психоаналитик. — 5.
Именной указатель
309
Цицерон, Марк Туллий [Marcus Tullius Cicero] (106 до н. э.—43 до н. э.] —
древнеримский философ, политик. — 112 прим.
Чосер, Джеффри (1343—1400) — английский поэт. — 123; 141 прим.
Шекспир, Уильям [Shakespeare, William] (1564—1616) — английский
драматург, поэт. — 113.
Шребер, Даниэль Пауль [Schreber, Daniel Paul] (1842—1911) — немецкий
судья, страдавший параноидной шизофренией. — 227.
Эйслер, Михаэль Иозеф [Eisler, Michael Joseph] — венгерский психоанали¬
тик. — 99.
Эсхил [AioxùXoç] (525 до н. э.—456 до н. э.) — древнегреческий драматург. —
255; 259; 272; 273; 274; 275; 277.
Предметный указатель
X Международный
психоаналитический конгресс — 22.
XXI Международный
психоаналитический конгресс — 224.
Агрессивность — 12; 13; 14; 17; 23;
131; 132; 148; 203; 204; 207; 237; 249;
294; 298.
Агрессивный импульс — 34; 51; 71;
89; 118; 135; 238.
Агрессия — 12; 187; 188 прим.; 197;
281; 290; 291.
Амбивалентность — 19.
Анальная эротика — 99; 174; 181.
Анально-садистические атаки /
импульсы / тенденции — 35; 54; 99;
111 прим.; 112; 149; 174.
Бегство, механизм — 89; 131; 137;
138; 139; 158; 159; 163; 236.
Безопасность — 95; 108; 109; 126;
132; 172; 176; 180; 214; 238; 261.
Бессознательное — 5; 7; 12; 16; 19;
25; 28; 47; 106; 110 прим.; 124; 184; 187;
192; 194; 195; 196 и прим.; 201; 203; 221;
248; 276; 277.
Бисексуальность — 288.
Благодарность — 56; 79—101; ЮЗ-
182; 191; 200; 211; 217; 236; 239; 260;
294; 295.
Боль — 47; 85; 91; 98; 118; 129; 132;
139; 141; 143; 157; 166; 171; 178; 179;
198; 203; 228; 236; 241; 266; 272; 298.
Вагина — 138.
Вина, переживание — 12; 13; 14; 19;
20; 26; 37; 51; 55; 56; 58; 59; 60; 61; 64;
68; 71; 83; 89; 95; 97; 100; 115; 123; 124;
129; 130 и прим.; 132; 133; 135; 138; 139;
148; 150; 151; 152; 154; 156; 158; 160; 161;
162; 163; 164; 165; 168; 169; 172; 173;
176; 182; 187; 190 прим.; 193; 208; 212;
213; 214; 217; 225; 227; 228; 238; 239;
241; 244; 248; 249; 250; 253; 256; 259;
260; 262; 266; 268; 269; 270; 271; 272;
275; 288; 289; 291; 292; 293; 297.
Власть — 12; 40; 44; 69; 194; 216;
246; 248; 249; 253; 255; 256; 261; 264;
266; 269; 273;
— страсть / тяга к — 69; 123; 140.
Внутренний мир / пространство /
внутренняя жизнь — 27; 34; 65; 66;
67 прим.; 76; 85; 128; 163; 184; 189; 205;
206; 207; 209; 211; 213; 233; 235; 236;
237; 272; 275; 293; 297.
Воспитание — 8; 28 прим.; 214; 215;
238; 239.
Враждебность — 99; 105; 159; 164;
209; 215; 217; 244; 257; 258; 274.
Всемогущество — 71; 98; 157; 168;
174; 179; 240; 287; 294; 296; 297.
Вытеснение — 18; 167; 172; 177; 180;
193; 196 и прим.; 197; 198; 204; 214; 235;
283.
Генитализаи,ия — 131 прим.
Гениталии — 16; 90.
Генитальность — 131; 132; 163.
[310]
Предметный указатель
311
Генитальные желания /
тенденции — 58; 130; 131; 135;
136 прим.; 163.
Гетеросексуальность — 65.
Гнев — 45; 201; 204; 256; 266.
Гомосексуальность — 36 прим.;
62 прим.; 63; 64; 65; 138; 154; 208.
Грудь матери — 51; 54; 62; 91; 92; 93;
98; 108; 109; 117 и прим.; 121; 122; 143;
144; 168; 188; 191; 198; 202; 206; 210;
112; 247; 268; 282; 285;
— бутылочка как репрезентант — 81;
108; 188; 282;
— зависть к — 83; 84; 85; 88; 90; 92;
94; 99; 111 и прим.; 114 и прим.; 115; 120;
122; 126; 130; 133; 136; 137; 138; 139;
140; 143; 144; 154; 155; 158; 160; 164;
165; 175; 252;
— и пенис — 88; 89; 90; 133; 134; 136;
137;
— преследующая — 23; 24; 99; 100;
174; 176; 181; 206;
— садистические атаки на — 22; 55;
56; 82; 84; 111 и прим.; ИЗ; 114; 118; 119;
— фрустрация от — 54; 57; 81; 82; 92;
109; 111; 144;
— хорошая и плохая — 27; 34; 65; 81;
86; 87; 108; 109; 110; 112; 115; 125; 126;
128; 139; 163; 190; 192; 297;
— и Я — 37; 38; 85; 110; 120; 125; 180;
263; 282; 293.
Грусть — 37.
Девочка
— атака на тело матери — 20;
— желание отцовского пениса — 20;
136 прим.;
— желание украсть содержимое — 20;
— отношение к груди матери — 114; 137;
— эдиповы желания — 135; 208; 257.
Дезинтеграция — 32; 37; 73 прим.;
123; 130; 196 прим.; 280.
Депрессивная позиция — 27; 37;
65; 78; 87; 88; 89; 101; 126; 127; 129
и прим.;130 и прим.; 132; 133 и прим.;
157; 158; 159; 161; 162; 164; 166; 168;
177; 180; 182; 190; 193; 195; 197; 212;
213; 225; 228; 238; 250; 251; 259; 260;
268; 271; 272; 282; 287; 288.
Депрессия — 13; 14; 20; 37; 46; 50
и прим.; 55; 61; 65; 66; 97; 129; 130 прим.;
132; 146; 148; 149; 152; 153; 155; 156; 162;
169; 171; 172; 179; 212; 223-229; 238;
239; 245; 249; 250; 266; 271; 282.
Депривация — 114; 119; 142; 175; 204;
206; 248.
Деструктивность — 99; 148; 173;
179; 234; 253; 255; 257; 261; 269; 270;
271; 277.
Жадность — 50 прим.; 52; 56; 57
и прим.; 61; 62 и прим.; 64; 65; 71; 76; 82;
83; 86; 89; 92; 96; 100; 111; 112 и прим.;
ИЗ; 114; 119; 120; 121; 125; 128; 129; 144;
160; 165; 166; 172; 174; 182; 200; 204; 210;
212; 219; 221; 238; 244; 251; 268; 295.
Женщина
— желание стать мужчиной — 288;
— способность к рождению — 90; 139.
Жизнь, влечение к — 34 прим.; 76; 81;
99; 106; 109; 110; 124; 125; 128; 139; 174;
184; 185; 186; 187; 188; 189; 190; 192; 193;
194; 195; 196; 197; 198; 225; 226; 248;
249; 273; 274; 276; 277; 282; 283; 297.
Зависть — 22;40; 50 прим.; 51; 54;
60; 61; 62 и прим.; 64; 75 прим.; 76;
79-101; 103-182; 189; 191; 200; 203;
210; 211; 217; 218; 220; 221; 233; 238;
244; 248; 251; 252; 253; 257; 259; 270;
289; 290; 295.
312
Предметный указатель
Зависть к пенису — 89; 90; 135; 136
и прим.; 288.
Загрузка — 34; 188; 195.
Зашита — 19; 29; 36; 64; 86; 97; 125;
130 прим.; 148; 157; 161; 166; 174; 194;
196; 295.
Игра — 4; 5; 7; 8; 9; 10; 11; 12 прим.;
14; 17; 24 прим.; 25; 26; 27 прим.; 40;
207; 233; 253; 293;
— торможение в — 4; 7; 8; 15; 17.
Игровая техника — 3—29.
Игрушки — 4; 7; 8; 9; 10; 11; 12 прим.;
13; 14; 15; 16; 17; 253.
Идеал-Я — 272.
Идеализация — 28; 36; 38; 59; 62;
63; 77; 87; 88; 97; 109; 127; 128 и прим.;
137; 138; 148; 157; 159; 167; 182; 232;
240; 241; 248; 249; 259; 267; 272; 287;
292; 296; 297.
Идеализированный объект /
фигура — 192; 194; 241; 268; 284; 296.
Идентификация — 23; 32; 33; 35;
36; 39 прим.; 50; 51 прим.; 52; 60; 61;
63; 64; 65; 68; 69; 70; 71; 72; 74; 75; 92;
96; 111 прим.; 120; 127; 128; 135; 139;
140 прим.; 141; 144; 154; 158; 170; 176;
180; 190; 207; 208; 217; 218; 219; 227;
261 прим.; 263; 289; 293; 294;
— интроективная — 48; 59; 72; 163;
294;
— проективная — 48; 49; 50 прим.;
51; 57 прим.; 62; 66; 67 и прим.; 69; 71;
72; 75; 82; 111 прим.; 112; 127; 164; 228;
234; 259; 285; 286; 292; 294.
Импотенция — 23; 63.
Инсайт, способность к — 18.
Интеграция — 27; 32; 37; 38; 75; 78;
85; 86; 87; 95; 96; 97; 98; 100; 116; 125;
126; 127; 149; 152; 156; 161; 164; 165;
166; 167; 168; 169; 170; 171; 172; 173;
177; 179; 180; 182; 190; 192; 193; 194;
195; 196; 197; 198; 211; 226; 227; 228;
238; 241; 242; 249; 274; 275; 280; 282;
283; 284; 285; 287; 288; 289; 290; 292;
293; 297; 298.
Интернализация — 4; 22; 23; 24; 35;
37; 38; 49; 50; 65 прим.; 82; 95; 110; 121;
125; 150; 160; 184; 188; 197; 226; 227;
234; 235; 247; 249; 260; 263; 268; 294;
297.
Интерпретация — 4; 5; 6; 7; 8; 9; 10;
12; 14; 15; 16; 17; 18; 24 прим.; 25; 26;
28; 52; 58 прим.; 72 прим.; 83; 92; 115;
119; 135; 144; 145; 147; 150; 154; 155; 159;
166; 170; 171; 178; 179; 222; 259; 271.
Интроекция — 27; 33; 34; 38;
39 прим.; 52; 66; 68; 70; 72 и прим.; 74;
83; 85; 112; 121; 122; 182; 184; 188; 189;
190; 197; 198; 200; 204; 205; 206; 208;
209; 213; 240; 241; 247; 249; 282; 287;
296; 297; 298;
— деструктивная — 82; 111.
Кастрационный страх — см.
Страх кастрации
Клаустрофобия — 23; 67 прим.; 292.
Коитус родителей — 15; 17; 56.
Комбинированная родительская
фигура — 88; 89; 134 и прим.; 167.
Кормление грудью — 27; 57; 81; 82;
85; 91; 92; 93; 109; 110; 117 прим.; 118;
121; 143; 144; 145; 175; 202; 294; 297.
Кошмар ночной — 7; 8; 19; 21; 212;
246; 249; 266.
Креативность — 82; 85; 90; 96; 110;
112; 118; 139; 140; 141; 151; 155; 158; 176;
179; 248; 252; 295.
Предметный указатель
313
Латентный период — 6; 193.
Любовь, способность к — 85; 87; 88;
96; 98; 110; 120; 121; 123; 125; 126; 127;
128; 169; 176; 178; 216; 217;
— и ненависть 87; 100; 110; 116; 125;
127; 132; 133; 158; 164; 169; 182; 194;
205; 209; 237; 238; 283.
Маниакально-депрессивное
расстройство — 99; 105; 118;
129 прим.; 195; 205; 225; 259; 288.
Мастурбация — 59; 131.
Мать — 14; 19; 20; 23; 27; 34 и прим.;
35; 36; 38; 50 и прим.; 53; 54; 55; 56; 57;
58 и прим.; 59; 60; 62 и прим.; 63; 64; 65
и прим.; 67 прим.; 69; 71; 75; 81; 85; 87;
89; 95; 96; 98; 105; 108; 109; 110; 112; 117
и прим.; 118; 120; 121; 125; 128 прим.; 129;
133; 138; 145 прим.; 152; 153; 154; 156;
158; 159; 165; 166; 168; 169; 170; 188;
189; 191; 202; 203; 205; 206; 207; 208;
209; 210; 211; 212; 216; 218; 220; 222;
226; 228; 234; 237; 238; 241; 247; 248;
251; 252; 257; 258; 259; 260; 262; 263;
265; 266; 267; 268; 274; 282; 285; 287;
290 291; 292; 293; 294; 295; 296; 297;
— зависть к ней — 82; 83; 90; 92; 94;
97; 99; 111 и прим.; 114 и прим.; 120; 135;
136; 137; 139; 142; 144; 146; 147; 148;
149; 151; 154; 203;
— опасная интернализированная —
21; 22;
— и пенис отца — 88; 90; 111 прим.;
136 прим.; 114; 133; 134; 137;
— разрушение ее — 55; 64; 114; 140;
146; 147; 148;
— фаллическая — 136 прим.
Меланхолия — 33 и прим.
Месть — 245; 255; 262; 266; 270.
Младенец — 18; 27; 29; 34; 35;
39 прим.; 52; 53 прим.; 54; 55; 57; 59; 61;
62 и прим.; 64; 68; 80; 81; 82; 83; 84; 85;
87; 88 и прим.; 89; 91; 98; 100; 106; 108;
109; 110 и прим.; 111 и прим.; 114; 115;
116; 117; 118; 119 и прим.; 120 и прим.; 121
и прим.; 122; 125; 126; 127; 129 и прим.;
130 и прим.; 131; 132; 133 и прим.; 134
и прим.; 139 и прим.; 142; 143; 151; 157;м
158 прим.; 160; 163; 164 прим.; 166; 167;
168; 169; 175; 176; 177 и прим.; 181; 182;
185; 187; 188; 189; 190 прим .; 191; 192;
195 прим.; 199-221; 224; 234; 235; 237;
238; 239; 240; 247; 248; 249; 250; 252;
261; 265; 266; 268; 274; 276; 281; 282;
287; 294; 295; 296; 297.
Моча — 21; 226.
Мужчина
— желание обладать грудями — 289;
— зависть к материнской груди — 90;
138; к материнской феминности — 139.
Мышление — 158; 164.
Навязчивость — 8; 164 прим.
Наказание, потребность в — 176.
Невроз — 25 и прим.; 193; 250.
Невроз навязчивости — 7; 20;
111 прим.; 181.
Негативная терапевтическая
реакция — 83; 84; 93; 96; 116 и прим.;
117; 162; 166; 169.
Негодование — 9; 12; 40; 57; 62; 64;
56; 91; 92; 143; 144; 182; 203; 207; 211;
214; 215; 248; 249; 257; 258; 266; 270;
276; 288; 294; 295.
Ненависть — 14; 22; 34; 38; 40; 51;
52; 54; 56; 57; 59; 61; 69; 75; 76; 81; 83;
85; 86; 90; 91; 97; 98; 99; 114; 117; 120;
124; 131; 134; 135; 137; 138; 142; 143; 148;
149; 154; 156; 158; 159; 161; 164; 165;
166; 167; 168; 169; 171; 174; 178; 179;
181 прим.; 191; 203; 204; 205; 207; 208;
314
Предметный указатель
Ненависть (продолжение) — 210;
220; 234; 237; 240; 241; 247; 248; 249;
252; 253; 257; 258; 259; 262; 264; 267;
270; 273; 274; 277; 285; 288; 294;
— и любовь — 87; 100; 110; 116; 125;
127; 132; 133; 158; 164; 169; 182; 194;
205; 209; 237; 238; 283.
Обесценивание — 59; 83; 96; 115; 135;
147; 153; 154; 159; 160; 176.
Обида — 40; 45; 62; 75 прим.; 76; 77;
81; 83; 84; 85; 89; 90; 92; 110; 114; 117;
118; 119 прим.; 120; 131; 134; 137; 141;
143; 144; 147; 154; 215; 233; 273.
Объект любимый — 28; 37; 38; 39
и прим.; 48; 81; 85; 86; 87; 88; 90; 97;
108; ИЗ; 121; 123; 126; 128; 138; 162;
169; 178; 179; 193; 209; 212; 248; 250;
255; 264; 269; 271; 294.
Объект плохой — 28; 38; 49; 51; 86;
87; 90; 116; 125; 126; 132; 157; 158; 163;
188; 189; 190; 192; 194; 211; 226; 227;
241; 272; 281; 283; 286.
Объект хороший — 28; 34; 37; 38; 48;
51; 55; 73 прим.; 75; 76; 77; 78; 81; 83;
84; 85; 86; 87; 88; 94; 95; 96; 97; 100;
101; 109; 110; 111; 115; 116; 117; 118; 119
и прим.; 120; 122; 123; 125; 126; 127; 128;
129 и прим.; 130; 132; 133; 135; 138; 139;
140; 141; 142; 145 прим.; 157; 158; 160;
162; 163; 165; 167; 169; 174; 176; 179; 182;
188; 189; 190; 191; 192; 194; 197; 207;
209; 211; 222; 226; 227; 228; 229; 235;
240; 249; 252; 254; 260; 261; 263; 268;
274; 275; 281; 282; 283; 284; 286; 287;
288; 289; 291; 292; 293; 294; 197.
Объектные отношения — 14; 18;
27; 36; 37; 50 прим.; 74; 78; 81; 82; 91;
100; 108; 110; 127; 130 прим.; 138; 143;
159; 162; 179; 182; 198; 207; 212; 228;
286; 296.
Оно — 51 прим.; 71; 116 прим.; 127; 177;
185; 191; 195; 196; 198; 204; 205.
Орально-садистическая стадия —
99; 105.
Орально-садистические желания /
импульсы / тенденции — 21; 22; 54;
105; 111 прим.; 146.
Оральность — 110; 131; 163.
Оргазм — 138.
Отвращение — 59; 290; 292.
Отец — 14; 23; 27; 33; 35; 40; 48; 49;
50 и прим.; 56; 58 и прим.; 59; 62 прим.;
63; 64; 65; 68; 70; 71; 76; 77; 89; 90;
134; 135;138; 139; 153; 154; 156; 158; 208;
219; 234; 248; 252; 253; 255; 256; 257;
258; 259; 262; 264; 267; 268; 272; 292;
— гениталии его —16; 20; 88;
111 прим.; 114; 133; 134; 136 прим.; 137;
138; 289;
— желание смерти ему — 16; 18; 60; 61;
— идеализация его — 62; 137; 259;
— как преследователь — 50; 60;
— соперничество с ним — 54; 55; 61;
69; 88; 133; 151; 207; 253; 289.
Отрицание — 36; 50 прим.; 130; 132;
155; 157; 168; 174; 232; 236; 240; 241;
248; 253; 267; 269; 270; 271; 295; 296.
Отыгрывание — 161.
Параноидная позиция — 27;
130 прим.; 225.
Параноидно-шизоидная позиция —
28; 36; 37; 50 прим.; 65; 76; 87; 125;
127 прим.; 129; 130 прим.; 177; 192; 210;
225; 227; 247; 250; 259; 268; 282; 285.
Паранойя — 35; 36 прим.; 210.
Пассивно-гомосексуальный
импульс — 64.
Предметный указатель
315
Пенис — 23; 89; 136 и прим.; 137; 138; 156;
— отцовский — 16; 20; 88; 89; 111 прим.;
114; 133; 134; 136 прим.; 137; 138; 289.
Первичная сиена — 55; 59.
Перенос — 7; 9; И; 12; 18; 26; 83; 84;
93; 97; 100; 107; 108; 110 прим.; 115; 117;
132; 170; 178; 201; 202; 209; 248; 289;
291; 292;
— негативный — 4; 8; 10; 15;
24 прим.; 93; 100; 145; 159; 164; 165;
166; 169; 182;
— позитивный — 97; 100; 101; 167;
169; 178; 182.
Персекуторный страх — см. Страх
персекуторный
Плохой объект — см. Объект
плохой
Потенция — 138; 156; 289.
Преследования, чувство — 13; 20;
22; 23; 24 прим.; 28; 50; 65; 66; 71;
76; 88; 98; 99; 100; 127; 128; 129; 130
и прим.; 141; 154; 155; 157; 158; 162; 163;
168; 176; 178; 184; 191; 203; 206; 215;
237; 238; 249; 253; 257; 260; 271.
Проекция — 22; 27; 28; 33; 34; 35; 36;
38; 39 и прим.; 40; 52; 65; 66; 68; 70; 72
и прим.; 73 и прим.; 74; 83; 92; 95; 96;
98; 99; 100; 112; 122; 130; 132; 144; 151;
154; 168; 169; 176; 180; 182; 187; 188;
189; 190; 194; 198; 200; 204; 205; 206;
208; 209; 215; 227; 228; 240; 247; 248;
249; 251; 252; 264; 281; 282; 284; 285;
296; 297.
Проработка — 78; 129 прим.; 130;
132; 134; 135; 153; 157; 158; 177; 178;
193; 212; 213; 233; 250; 271.
Психоз — 23; 29; 122 прим.; 168; 224.
Расщепление — 27; 28; 32; 36; 37; 38;
50 прим.; 51 прим; 63; 66; 67 и прим.;
68; 73 прим.; 86; 87; 95; 96; 97; 99; 100;
123; 125; 126; 127; 148; 151; 155; 156; 157;
158; 161; 163; 166; 167; 168; 170; 172;
174; 175; 177; 178; 180; 180; 188; 189;
190; 192; 192; 194; 195; 196 и прим.; 197;
198; 200; 204; 210; 211; 225; 226; 227;
228; 229; 238; 247; 250; 262; 264; 268;
281; 282; 283; 285; 290.
Реактивное образование — 20.
Реальности чувство — 118; 233;
238; 247; 269; 287; 296.
Реальность внешняя — 26; 34; 50;
53 прим.; 56; 163; 179; 191; 206; 211; 212;
233; 235; 240; 265; 276; 277; 286; 287;
294.
Реальность внутренняя — 130 прим.;
132; 152; 163; 164; 193; 250; 286.
Ревность — 14; 17; 54; 55; 56; 61;
62; 69; 82; 88; 89; 90; 111; 112; ИЗ;
114 прим.; 133; 134; 135; 138; 139; 148;
151; 155; 164; 178; 208; 259; 295.
Регрессия — 37; 132; 250; 255; 256.
Реинтроекция — 65; 73; 122; 198;
227; 292.
Репарация — 13; 14; 20; 58; 65; 71; 96;
98; 122; 129; 130 прим.; 135; 148; 152;
154; 155; 162; 176; 179; 193; 212; 213;
216; 217; 228; 238; 239; 250; 251; 260;
271; 275; 277; 288; 289; 290.
Рождение — 27; 56; 82; 86; 109; 125;
131; 157; 175; 184; 185 и прим.; 188; 190;
197; 198; 202; 204; 205; 207; 209; 226;
238; 239; 247; 248; 262; 281; 282; 285;
296;
— и персекуторный страх — 33; 109.
Садизм — 12; 71; 197;
— оральный — 23.
Самость — 35; 36; 38; 39; 41; 42; 43; 49;
50 и прим.; 51 прим.; 62; 66; 67 и прим.;
316
Предметный указатель
Самость (продолжение) — 68; 69;
70; 73; 74; 75 и прим.; 76; 77; 82; 84; 93;
98; 109; 112; 116; 122 и прим.; 127; 132;
145; 150; 151; 156; 159; 160; 161; 163; 165;
166; 167; 169 и прим.; 170; 171; 173; 176;
178; 179; 180; 185; 193; 196 прим.; 198;
204; 205; 207; 208; 218; 229; 241; 263;
272; 275; 281; 283; 284; 285; 286; 287;
293; 294; 298.
Сверхзависимость — 166; 202; 209.
Сверх-Я — 22; 24; 33; 49; 50 прим.;
69; 71; 73; 75 прим.; 132; 140; 167; 184;
185; 189; 190; 191; 192; 195; 198; 200;
205; 211; 218; 244; 247; 250; 253; 263;
264; 266; 267; 269; 270; 272; 274; 275;
289; 298;
— возникновение / формирование —
4; 19; 184; 190; 192; 193; 197; 261;
— грубое, безжалостное, жестокое,
строгое, преследующее — 19; 20; 22;
191; 194; 195; 247; 249; 251; 261; 265;
268; 270; 271; 283; 294; 298;
— завистливое — 178;
— мягкое — 294.
Свободная ассоциация — 7.
Символообразование — 23 прим.;
24 прим.; 26 и прим.; 132 прим.; 276.
Смерть — 37; 44; 59; 60; 65; 66; 72;
77; 139; 140 прим.; 245; 246; 259; 261;
262; 263; 287; 293;
— боязнь — 37; 77; 139; 185 прим.;
187 и прим.; 261; 287;
— пожелание ее — 18; 60; 61; 89; 134;
261.
Смерть, влечение к — 34 прим.; 38;
81; 86; 99; 106; 109; 110; 124; 125; 157;
167; 174; 184; 185 и прим.; 186; 187; 188
и прим.; 189; 190; 191; 192; 193; 194; 195;
196; 197; 198; 225; 226; 248; 273; 276;
277; 281; 282; 283; 297.
Сновидение — 25; 91; 92; 94; 95; 144;
145; 146; 147; 148; 149; 150 и прим.; 151;
152; 153; 154; 155; 156; 157; 170; 171; 172;
173; 254; 266; 289; 290.
Совесть — 44; 187; 191; 200; 250;
256; 260; 270.
Соперничество — 54; 55; 69; 88; 90;
94; 133; 135; 137; 139; 146; 150; 151; 155;
160; 178; 207; 208; 217; 218; 253; 254;
257; 258; 259; 274; 289; 290.
Сопротивление — 4; 9; 18; 51 прим.;
97; 164; 171; 178; 196.
Страх — 6; 7; 8; 10; 14; 15; 17; 18;
19; 21; 23; 25; 26; 29; 37; 49; 56; 58;
61; 63; 65 прим.; 67 и прим.; 70; 71; 76;
86; 90; 97; 98; 109; 117 прим.; 118; 119
и прим.; 129; 134; 139; 142; 148; 156;
157; 159; 160; 161; 164; 165; 166; 170;
171; 173; 174; 175; 176; 177; 179; 180;
185 и прим.; 188 прим.; 189; 191; 192;
194; 195 прим.; 197; 198; 204; 206; 210;
234; 235; 238; 240; 242; 248; 253; 254;
265; 266; 272; 283; 285; 286; 287; 292;
294; 297; 298;
— депрессивный — 25; 27; 37; 55; 61;
77; 78; 97; 129; 152; 154; 161; 167; 173;
212; 213; 214; 225; 235; 241; 250; 281;
284; 292;
— маниакально-депрессивный — 22;
— оральный — 22; 24; 64; 131; 137;
138; 167;
— параноидный / персекуторный —
12; 13; 14; 20; 22; 25; 28; 33; 34; 35; 36
и прим.; 55; 61; 77; 78; 81; 82; 86; 87;
88; 97; 100; 101; 109; 114; 117; 118; 119;
122; 123; 125; 127; 129; 130; 152; 155;
157; 161; 163; 165; 166; 167; 170; 173;
174; 175; 178; 181; 182; 188; 191; 192;
193; 195; 203; 207; 209; 210; 213; 214;
215; 221; 225; 226; 227; 235; 240; 241;
247; 249; 250; 252; 256; 259; 260; 261;
266; 269; 270; 271; 281; 282; 283; 284;
288; 292; 296; 298; 297;
Предметный указатель
317
— психотический — 23; 24 прим.; 25
и прим.; 27; 77; 78; 264; 281.
Страх кастрации — 23.
Страх смерти — 86; 124; 125; 157;
185 прим.; 187.
Сублимация — 20; 118; 122; 131; 135;
142; 212; 217; 290.
Суицид — 288.
Техника
— аналитическая — 72; 100; 108; 157;
169; 170; 177; 181; 202;
— игровая — 3—29; 191; 201; 202.
Торможение — 26; 98; 124 прим.; 162;
164; 168; 177; 179; 191; 195 прим. 232;
235; 253; 276;
— в игре — 4; 8; 15; 17.
Удовольствия принцип — 85; 106; 186.
Уретрально-садистические
импульсы — 20; 111 прим.
Ф антазия(и)
— анально-садистическая — 20; 36;
— об атаке матери путем вкладывания
в нее своих экскрементов — 35;
— всемогущественная — 37; 56 прим.;
97; 168;
— депрессивные — 77;
— иметь близнеца — 70; 284;
— о нападении и убийстве матери —
146;
— о пенисе внутри матери — 23; 88;
111 прим.; 133; 134 и прим.;
— персекуторные — 77;
— о потере пениса — 23;
— садистические — 24; 34; 59; 68;
195 прим.
Фекалии — 20; 21; 119; 195; 266.
Феминная позиция — 23; 70; 114;
289; 290.
Феминность — 139; 290.
Фиксация — 29; 225.
Фобия — 7; 213; 249; 266.
Фригидность — 90; 138.
Фрустрация — 8; 14; 15; 54; 57; 58;
62; 64; 81; 84; 91; 92; 100; 109; 117; 118;
124; 136 прим.; 139; 143; 144; 174; 181;
182; 188 прим.; 201; 203; 204; 210; 215;
237; 248; 266; 276; 294; 295; 296.
Характер — 14; 51; 52; 57; 64; 76;
95; 96; 99 прим.; 117; 123; 141; 155;
160 прим.; 174; 175; 176; 181 и прим.; 211;
218; 219; 221; 222; 232; 233; 234; 235;
237; 242; 245; 255; 256; 267; 273; 277.
Честолюбие — 135; 142; 155; 156; 157;
168; 219; 253; 254; 255; 274.
Шизофрения — 23; 26 и прим.; 35;
36 прим.; 126; 131 прим.; 158 прим.; 162
и прим.; 163; 210.
Щедрость — 85; 86; 99; 105; 110; 122;
211; 217; 219; 236; 294.
Эдипов комплекс — 7 прим.; 21 прим.;
22 и прим.; 23; 24 прим.; 54; 58; 69;
71; 88; 89; 106; 111 прим.; 121 прим.;
133 и прим.; 134 и прим.; 136 прим.; 190
и прим.; 197; 200; 202; 207; 208; 217;
247 прим.; 253; 257; 258; 259; 267; 274.
Эдипова ситуация — 64; 89; 90; 134;
135; 149; 257; 259.
Эдиповы желания / отношения /
переживания — 61; 63; 70; 136 прим.;
257.
318
Предметный указатель
Экскременты — 35; 36; 82; 112; 114;
285.
Эмпатия — 35; 209; 215.
Эрекция — 131; 156.
Я — 23 прим.; 24 прим.; 26 прим.; 27;
28; 29; 34; 36; 37; 38; 39 и прим.; 51
и прим.; 66; 67; 70; 73 прим.; 74; 85;
86; 87; 88; 89; 95; 96; 97; 100; 108; 110;
116 прим.; 118; 120; 122; 124; 125; 126;
127; 128; 129; 132 прим.; 134; 151; 156;
157; 164 прим.; 166; 167; 169; 174; 175;
176; 177; 178; 180; 182; 184; 185 и прим.;
187; 188 и прим.; 189; 190; 191; 192; 193;
194; 195; 196; 197; 198; 200; 204; 205;
207; 209; 211; 224; 225; 226; 227; 229;
232; 234; 236; 238; 239; 240; 241; 249;
250; 275; 276; 280; 281; 282; 283; 285;
286; 287; 288; 293; 294; 298;
— дезинтеграция — см.
Дезинтеграция
— интеграция — см. Интеграция
Я-идеальное — 75 прим.
Научное издание
Мелани Кляйн
ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКИЕ ТРУДЫ
Том 6
Перевод с английского
Научные редакторы
С.Ф. Сироткин, М.Л. Мельникова
Корректор Н.В. Бродская
Дизайн обложки К.А. Зеленина
Компьютерная верстка М.С. Селиверстовой
ООО Издательский дом «ERGO»
www.ergo-izhevsk.ru
E-mail: office@ergo-izhevsk.ru
Сдано в производство 26.05.10. Печать офсетная.
Формат 60x90/16. Гарнитура Academy.
Заказ № 1387.
Отпечатано с оригиналов заказчика
КнигоГрад — типография
г. Ижевск, ул. Кирова, 172
издательство -типография .рф
Отпечатано в России
ISBN 978-5-98904-085-8