В. я. ПЕРМИНОВ
¥
ПРОБЛЕМА ПРИЧИННОСТИ
В ФИЛОСОФИИ
f И ЕСТЕСТВОЗНАНИИ

ТЕЛЬСТВО МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
1979
Печатается по постановлению
Редакционно-издательского совета
Московского университета
Рецензенты:
доктор физико-математических наук Неудачи» В Г,
кандидат философских наук Антипенко Л Г
кандидат философских наук Казарян В П
Перминов В. Я. Проблема причинности в фило
софии и естествознании М., Изд-во Моск, ун-та,
1979, 224 с
Монография посвящена анализу марксистско ленинской концепьчи
причинности и исследовани о ее роли в современной науке Ав ор
рассматривает основные проблемы, которые встают при общем фило
софском подходе к понятию причинной связи, прослеживается ро
принципа приятности на различных этапах развития физическ
на\ки и дается критика различного рода индетерминистических ко
цепций
Книга адресована широком^ кругу читателей, интересующихся
философскими проблема ми естествознания
Ю502—073
П пттТгГл—та-9—79	1402010220
© Издательство Московского университета, 1979 г.
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие ....................................... 5
Раздел первый. Практическая основа причинных пред-
ставлений
Глава /. Эмпирические и теоретические критерии "7
причинной связи ..................... .	ч. "7	7|
Глава II. Онтологические и прагматические критерии
причинной связи............................ .	24'
ГТлава III. Дискуссионные вопросы, относящиеся к
1\ понятию причинной связи.........................45
Раздел второй. Принцип причинности и проблема детер- ]
минизма в физике
Глава IV. Место причинных высказываний в струк-
туре знания...................................  70
Глава V. Гносеологический статус принципа при-
чинности ...........................' . . .	89
Глава VI Философский и механистический । (лапла- /
совский) детерминизм...........................112
Глава VII. Философский детерминизм и квантовая
механика............................ .	.	134
Раздел третий. Функция причинных представлений в
познании
Глава VIII. Нормативная функция принципа при-
чинности ......................................159
ч. Глава IX Эвристическая функция принципа при-
чинности .................................. ....	177
ГТлава 'X. Допустимость индетерминистической гипо-
V тезы......................................... 198
Заключение......................................  217
Литература.......................  .	. . . , 221
ПРЕДИСЛОВИЕ
По проблеме причинности написано и пишется
большое число работ. И дело здесь не только в
современной физике, которая вызвала новый ин-
терес к этой проблеме. Причинность представляет
собой фундаментальное философское понятие, и
все философские конструкции мира и в прошлом
и в настоящем так или иначе связаны с его ана-
лизом. Но если традиционное обсуждение причин-
ности относилось к чистой или, как сказал бы
-Аристотель, к первой философии, то в XX веке оно
все более конкретизируется, связывается с анали-
- зом конкретных физических теорий, а иногда и с
рассмотрением совершенно частных результатов в
этих теориях Такой крен к конкретной науке при
рассмотрении философской проблемы вполне объ-
ясним и, разумеется, имеет свои положительные
стороны К сожалению, довольно часто он приво-
дит к уходу от действительно философских воп-
росов и к подмене их некоторыми рассуждениями
общетеоретического порядка Это положение соз-
дается по разным причинам Во многом здесь по-
винна имеющая место и исторически вполне объ-
^яснимая омонимия терминов- такие понятия, как
t пространство, время, причина, взаимодействие
и т. д , имеют различное значение в зависимости от
" того, где они используются — в конкретно-науч-
ном или философском языке Это обстоятельство
.недостаточно уяснено и до настоящего времени,
несмотря на то, что более 70 лет назад В И Ле-
нин особо настаивал на различении философских
. и конкретно-научных представлений и на примере
Понятия материи достаточно ясно показал след-
ствия их смешения или подмены Другой причиной
отхода от философии в работах о причинности яв-
лдяется то, что позитивистский тезис о тавтологич-
Ноети и бессодержательности абстрактных фило-
софских утверждений все еще имеет широкое прц.
знание, несмотря на критическое отношение к по.
зитивизму в целом со стороны современных фил0.
софов и ученых. В результате, к примеру, тез^
«Все явления имеют причину» во многих совремец.
ных работах о причинности отбрасывается как не-
которая тривиальность и общая проблема причин,
ности сводится к анализу и сравнению между Со.
бой конкретных форм предсказываний, имеющих
место в науке. Это приземление проблематики, под.
мена философии методологией, еще хуже — тео-
рией частной науки отнюдь не остается бесследной
Как справедливо заметил Ф. Энгельс, ученый, иг-
норируя философию, неизбежно оказывается в пле-
ну самых отсталых философских предрассудков.
Настоящая работа представляет собой опыт фи-
лософского анализа категории причинности. На
первый план автором выдвинуты именно традици-
онные проблемы: определение понятия, связь при-
чины с условиями, отношение причинной связи к
опыту и логике, проблема универсальности причин-
ной связи. Основная задача, которая здесь ста-
вится, состоит в том, чтобы показать, что именно
общий подход к причинности, т. е. рассмотрение
категории причинности в системе других философ-
ских категорий и уяснение ее специфики как фило-
софского понятия, позволяет правильно понять
проблемы, возникающие в связи с причинностью
в конкретных областях исследования.
В книге систематически проводится взгляд на
причинность как на деятельностное понятие, т. е.
причинность рассматривается как понятие, орга-
нически связанное с практической и познаватель-
ной деятельностью субъекта. Этот подход не нов,
но, на наш взгляд, до настоящего времени он не
исследован в достаточной мере в своих предпосыл-
ках, и ему не придается пока должного значения
при рассмотрении конкретных проблем, связанных
с причинностью. В работе предпринята попытка
показать, что деятельностное (праксеологическое)
истолкование причинной связи представляет со-
бой необходимую основу для решения всех основ-
ных вопросов теории причинности.
Раздел первый
ПРАКТИЧЕСКАЯ ОСНОВА
ПРИЧИННЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ
«Мы находим не только то, что за известным движением
следует другое Движение, мы находим также, что мы
в состоянии вызвать определенное движение, создав
те условия, при которых оно происходит в природе...
Б шгодаря этому, благодаря деятельности человека
и обосновывается представление о причинности».
Ф. Энгельс
ГЛАВА I. ЭМПИРИЧЕСКИЕ И ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ
КРИТЕРИИ ПРИЧИННОЙ СВЯЗИ
Причинная связь обычно определяется как
такая связь между двумя событиями А и В, когда
появление одного из них при определенных усло-
виях необходимо влечет за собой (вызывает, по-
рождает) появление другого. Чтобы уяснить смысл
этого определения, необходимо ответить по край-
ней мере на следующие вопросы:
1.	Что означает слово «порождает», когда мы
употребляем его для обозначения связи матери-
альных событий вообще, безотносительно к чело-
веческому действию?
2.	Какой смысл следует вкладывать в понятие
необходимости?
3.	Какие явления по отношению к рассматри-
ваемым событиям (причине и следствию) мы
включаем в класс условий?	-	'
С абстрактной, логической точки зрения мы не
можем предпочесть одну систему исходных опре-
делений другой, одно решение такого рода воп-
росов смыслового характера другому. Однако
конкретный анализ происхождения и функции по-
нятий позволяет в конце концов остановиться в
7
таких случаях на какой-то одной системе толкова-
ний как наиболее целесообразной или по крайней
мере достичь такого различения их смысла, кото-
рое исключает проблемы и дискуссии, имеющие в
своей основе исключительно терминологическую
неясность. Именно такого прояснения смысла мы
должны прежде всего достичь здесь по отношению
к понятиям «порождение», «необходимость», «ус-
ловия» и в конце концов к понятию «причинная
связь».
1. Определение причинности через схемы
Бекона—Милля
Причинную связь между событиями Л и В
® можно представить как сложное отношение А ~ В,
где стрелка обозначает временную последователь-
ность событий, а волнистая линия — некоторое
отношение, которое мы называем порождением.
Задача состоит в таком прояснении смысла этого
последнего понятия, которое позволило бы фикси-
ровать, хотя бы в принципе, наличие порождения
в реальных ситуациях, подобно тому, как мы фик-
сируем наличие определенного временного отноше-
ния. Все трудности в попытках определения при-
чинной связи в конце концов сводятся к этому
пункту. Только при решении этой задачи понятие
причинной связи можно будет считать определен-
ным, не связанным более с некоторой в значитель-
ной мере антропоморфной интуицией порождения,
с которой оно связано сейчас.
Интуитивно порождение мы связываем с нали-
чием некоторого внутреннего механизма, обеспечи-
вающего тесную связь и регулярность событий.
Как известно, Д. Юм настойчиво отвергал - это
представление о причинности, видя его источник
только в силе привычки и в тенденции к антро-
поморфному объяснению природы. Опыт не дает
и ничего кроме регулярности событий — вот основ-
ной тезис Юма, который без каких-либо изменений
был принят и в нашем веке большинством фило-
софов позитивистского направления. Р. Карнап в
своей работе о философских основаниях физики
8
утверждает, что современная наука освободилась
от метафизической необходимости законов, а так-
же и от необходимости, привносившейся филосо- •
фами в определение причинной связи. Он пишет:
«В своей известной критике причинности Юм до-
казывал, что нет никакого основания для предпо-
ложения, что внутренняя необходимость входит в
какую-либо причинную связь, наблюдаемую на
опыте. Вы наблюдаете событие А, затем событие
В. То, что наблюдаете, представляет не более как
последовательность событий во времени, одного
после другого... Юмовский анализ причинности,
вероятно, не является совсем ясным или точным
во всех деталях, но, по-моему мнению, в основном
он правилен» [18, 268]. Карнап отвергает понятие
порождения как антропоморфизм, в результате
чего причинная связь лишается всякой специфики
по отношению к простой временной регулярности
событий.
Такой подход к пониманию причинности, без-
условно, упрощает проблему, сводит рассмотрение
причинности к одному, и причем к неглавному, ее
аспекту. Он заведомо не может привести к объяс-
нению практических критериев выделения причин-
ной связи, ибо эти критерии, далеко не всегда осоз-
наваемые, несомненно, связаны с интуицией по-
рождения. Единственно правильный путь в иссле-
довании причинности состоит в том, чтобы найти
объективные основания этой интуиции, найти для
понятия порождения некоторые операциональные
корреляты, фиксируемые признаки наличия или
отсутствия этого отношения в конкретных случа-
ях. Эта задача выполнима, хотя, как мы увидим,
и не в той мере, как этого хотелось бы с точки
зрения существующего идеала строгости научных
понятий.
Прежде всего нужно отметить то обстоятель
ство, что анализ внутренней структуры научной
теории и теоретического знания в целом не может
помочь нам в решении поставленного вопроса. За-
коны физики и любой другой математизированной*-
науки сами по себе не указывают ни на направ-
ление времени, ни на направление причинного со-
9
подчинения. Можно изменить состояние в электрд.
ческой сети и увеличением силы тока, и увеличе-
нием напряжения, и увеличением сопротивления
Закон Ома одинаково выражает все три случая^
очевидно различающихся по направлению причин-
ного соподчинения. Представление о порождении
остается, таким образом, за пределами чисто ло-
гических характеристик закона или системы за-
конов.
» Так как на уровне синтаксиса теории невоз-
можно выяснить смысл понятия «порождение», то
кажется естественным с этой целью обратиться к
представлениям теории, к представлениям о меха-
низмах явлений, которые мы мысленно создаем
' наряду с уравнениями. Легко видеть, что на уров-
не представлений мы интуитивно выделяем порож-
дающие связи из чисто временных: мы убеждены,
к примеру, что электрон и позитрон при столкно-
вении порождают нейтрон, но во время электри-
ческого разряда звук фиксируется после света, но
не порождается светом. Предпринималось много
попыток определить, в чем состоит смысл такого
различения на уровне физических представлений.
Для выявления смысла причинного соподчинения
обычно используются такие понятия, как взаи-
модействие, сила, масса, анергия и т.-д. Так,
* И. В. Кузнецов полагает, что причинная связь
фиксируется тогда, когда между событиями про-
исходит непосредственная передача материи и
энергии [21, 59]. В. Краевский связывает понятие
« причинности с понятием энергии и информации
[20, 71]. Ничто не мешает нам допустить, что на
этом пути могут быть сформулированы вполне
адекватные критерии порождения для некоторой
сферы опыта. Однако задача определения причин-
ности этим еще далеко не решается. Дело в том,
что использование для характеристики причинно-
сти специальных понятий определяет причинность
только для специальной, узкой сферы явлений. Но
уже само наличие порождающего отношения во
всех сферах теоретических представлений говорит
за то, что понятие порождения имеет некото-
рое содержание, независимое от его частных вы-
10
ражений в понятиях той или другой специальной
науки.
Пусть мы утверждаем, к примеру, что движе-
ние Луны порождает приливы. Небольшое рас-
суждение показывает, что это утверждение о по-
рождении стало возможным только потому, что
оно уже содержится в основных законах механики
(закон F = tna мы истолковываем содержательно
утверждением: сила порождает ускорение пропор-
ционально массе тела). Здесь мы не будем рас-
сматривать логику переноса этого отношения от ос-
новных законов к следствиям. Важно лишь под-
черкнуть, что понятие порождения не определяется
как производное в представлениях теории, но при-
вносится в эти представления извне, очевидно, из
той же сферы опыта, на которую опирается фор-
мулировка и самих законов.
Таким образом, ни на уровне законов как ло-
гических форм, ни на уровне представлений, свя-
занных с этими законами, т. е. в теоретической
сфере вообще, понятие порождения не-может быть
определено. Оно может быть истолковано только
на уровне опыта, как фиксирующее определенную '
его сторону, причем сторону, имеющую универ-
сальное значение. Мы не можем избежать того вы-
вода, что понятие порождения вносится в теорети-
ческие представления из обыденного опыта как не-
которая общая форма, навязанная теоретическим
представлениям сферой обыденного мышления.
Это заключение подтверждается не только ана-
лизом теоретического знания, но и тем фактом, что
понятие причинности — одно из наиболее употре-
бительных понятий обыденного языка. Такие выра-
жения, как «Дождь — причина наводнения» или
«Превосходство в силе — причина победы над
противником», понятны всем и были понятны всем,
несомненно, задолго до возникновения собственно
теоретического мышления. Этот факт заслуживает
внимания, ибо он свидетельствует о том, что при-
чинность есть дотеоретическое представление, что
выделение причинных связей может происходить и
практически происходит в огромном числе случаев
независимо от теории и, следовательно, опирается
11
на некоторые соображения чисто практического
порядка.
Но здесь мы как будто попадаем в порочный
круг, ибо перед нами, как кажется, безупречное
утверждение Юма: опыт не дает ничего кроме ре-
гулярности следования событий, причинность вно-
сится только в процессе и интерпретации его субъ-
ектом. Этот круг может быть разорван только од-
ним способом, а именно полным отказом от пози-
ции Юма. Вообще в этой позиции нет явных логи-
ческих противоречий. Она ошибочна в силу опре-
деленного философского предрассудка, связанного
с понятием опыта.
Утверждение Юма (опыт не дает ничего кроме
регулярности следования событий) можно приз-
нать верным, если под опытом понимать только '
пассивное наблюдение, т. е. только ту познаватель-
ную активность, которая в традиционной филосо-
фии понималась под созерцанием. С этой точки
зрения действительно все регулярности есть толь-
ко временные последовательности. Но для дейст-
вительного человека как существа практического,
вмешивающегося в ход событий, регулярности рас-
падаются на различные классы, обнаруживая раз-
личную объективную степень связи своих компо-
нентов. Смысл утверждений о порождении и о
причинности вообще, может быть раскрыт толь-
ко в этом, практическом плане.
Пусть мы наблюдаем электрический разряд в .
атмосфере или в лаборатории и фиксируем, что
воспринимаем свет всегда раньше звука. Астроном
фиксирует, что звезда А всегда проходит через ^ме-
ридиан раньше звезды В. В обоих случаях мы го-
ворим: «А после В», но не «А по причине В».
В других же казалось бы подобных случаях мы
уверенно фиксируем причинную связь: «Молния —
причина пожара», «Микроб — причина болезни»,
«Алкоголь — причина опьянения» и т. д. Интуи-
тивное различение этих случаев, как легко видеть,
основывается на очень простых соображениях
практического порядка. Мы уверены (на основании
практики или на основании теоретических пред-
ставлений о возможной практике) не только в том,
12
к примеру, что в некотором данном случае вслед
за молнией возник пожар, но и в том, что при тех
же конкретных условиях отсутствие молнии приве-
ло бы к отсутствию пожара, что если бы микробы
не попали в организм, то не было бы и болезни,
и т д. Если мы рассмотрим теперь примеры, ук-
ладывающиеся в схему «А после В», то убедимся,
что явления, составляющие соответствующие регу-
лярности, не связаны столь же органически и не-
посредственно. По крайней мере они не связаны
так чтобы уничтожение антецедента приводило
необходимо к уничтожению консеквента. Из астро-
номии мы знаем, что если бы какая-либо звезда
из определенной их последовательности, проходя-
щей через меридиан, была некоторым образом
изъята (перенесена в другую точку пространства
и т. д.), то это бы существенно не изменило осталь-
ногщпорядка их прохождения.
№Таким образом, в противоположность Юму мы
можем утверждать, что практика дает нам осно-
вание отделить причинную связь от чисто времен-
ной, а именно: мы отделяем ее через убеждение
(полученное благодаря непосредственному опыту
или теоретическому рассуждению), что в тех ус-
ловиях, в которых А предшествовало В, изъятие
А необходимо привело бы к изъятию В. Тем са-
мым мы определяем и эмпирический смысл поня-
тия порождение. Утверждая, что частота повторе-
ния сама по себе, т. е. многократное восприятие
явлений как следующих друг за другом, вызывает
у нас необходимо мысль о причинной связи, Юм
игнорировал элементарные факты различения при-
чинной и временной регулярности, которые можно
было без труда указать и в его время. Ночь сле-
дует за днем с вероятностью, практически равной
единице, но люди никогда, за исключением, может
быть, эпохи мифологических представлений, не
считали одно причиной другого. Юм не ответил
на естественный вопрос: почему же это неизменное
чередование не вызывает у нас представления о
порождении? Попытка ответить на этот вопрос не-
избежно привела бы к отказу от психологической
интерпретации причинности, т. е. от истолкования
13
причинности как просто привычной связи явлений
в йашем сознании.
Интересно отметить, что Кант, придерживаясь
диаметрально противоположного взгляда на про-
исхождение понятия причинности по сравнению с
Юмом, также отождествляет причинную связь с вре-
менной регулярностью в плане критериев. «Вре-
менная последовательность, — пишет он, — дей-
ствительно есть единственный эмпирический кри-
терий действия по отношению к каузальности при-
чины, которая предшествует ему» [17, 269]. Невни-
мание к практической основе выделения причин-
ных связей обусловлено в целом созерцательной
трактовкой категорий в XVIII в. как со стороны
эмпиризма, так и со стороны рационализма.
Понятие причинной связи является практиче-
ским в том смысле, что оно получает свое специ-
фическое значение только в контексте практики,
только при истолковании опыта как активности,
как воздействия извне на естественный ход собы-
тий. Мы считаем, что А — причина В только в том
случае, если видим хотя бы принципиальную воз-
можность воздействия на В посредством А. Имен-
но такого рода деятельностное представление ле-
жит в основе понятия причинной связи, но не прос-
тая констатация каких-либо регулярностей. Регу-
лярная последовательность событий, в которую мы
не имеем возможности вмешиваться и относитель-
но которой мы не имеем никакой теории (теория,
очевидно, давала бы возможность на идеальном
уровне представить результаты различных форм
практического вмешательства), не может привести
к представлению о причинной связи: причинная и
временная регулярность здесь совершенно нераз-
личимы. Основная ошибка Д. Юма состоит в том,
что он абсолютизировал уровень пассивного на-
блюдателя, на котором понятие причинности во-
обще не может быть адекватно определено. Поня-
тие, выражавшее суть деятельностного отноше'ния
человека к миру, влияние на событие посредством
других событий, он пытался истолковать как
только отражение неизменного следования собы-
тий друг за другом во времени.
14


Ни юмовское, ни кантовское понимание причин-
ности не может быть положено в основу современ-
ного понимания этой категории. Оба этих фило-
софа не уяснили связи понятия причинности с дея-
тельностью и заведомо не могли дать адекватно-
го" истолкования его свойств и функции.
Исходя из рассмотренных примеров мы можем
дать следующее предварительное определение при-
чинной связи, отличающее ее от временной регу-
лярности: «Событие А есть причина события В,
если появление А необходимо влечет за собой В,
а отсутствие А необходимо связано с отсутствием
В». Здесь мы не делаем ссылки на условия, пред-
полагая, что В следует за А в любых условиях.
Понятие «необходимо» означает в данном случае
обязательность следования.
Задолго до Юма Ф. Бэкон сформулировал
правила отыскания причинных зависимостей, кото-
рые в дальнейшем получили наименование пра-
вил Бэкона — Милля. Бэкон предлагал опреде-.
лять причину некоторого явления В не только
потому,' что оно всегда присутствует вместе с яв-
лением А, но и потому, что оно исчезает вместе
с исчезновением явления А. Юм и его последова-
тели сузили эмпирическую базу определения при-
чинности-, сведя ее фактически только, в термино-
логии Бэкона, к таблицам присутствия, где она,
естественно, оказалась неотличимой от чисто вре-
менной связи. Юм определял причинную связь не
иначе как: А — причина В, если за А неизменно
следует В‘ т. е. исключительно через констатацию
регулярности прямого следования. Данное опреде-
ление причинной связи может быть понято как
определение ее в соответствии с идеями Бэкона,
ибо формула: отсутствие А ведет к отсутствию
В — есть не что иное как общая схема таблицы
отсутствия, необходимая с точки зрения Бэкона
для заключения о причинной связи. Эти схемы
можно понимать как общее имплицитное опреде-
ление порождения или порождающей ситуации,
как общее и основное требование ко всякой си-
туации, где только может идти речь о причинной
связи явлений. Ценность их прежде всего в том,
15
что они вскрывают объективную основу отделения
причинной связи от чисто временной регулярности.
2. Вероятностное определение причинной связи
Необходимость события В по отношению к не-
которому событию А, очевидно, легче всего истол-
ковать как безусловную обязательность его появ-
ления при наличии события А. На языке теории ве-
роятностей это может быть записано равенством
Р(В/А) = 1, что означает: вероятность события В
при условии, что событие А произошло, равна еди-
нице.
Достоинство такого понимания необходимости
состоит в том, что оно просто и недвусмысленно.
Однако необходимость, понимаемая таким обра-
зом, не может быть найдена в опыте. Вообще ни-
какая последовательность событий в реальном
мире не является ненарушимой. При наступлении
события А событие В наступает лишь с вероят-
ностью, независимо от степени той психологиче-
ской уверенности, с которой его наступление свя-
зывают. Это значит, что необходимость на уровне
опыта можно понимать только более ослабленно,
а именно как достаточно большую вероятность сле-
дования одного события за другим.
Положение о необходимой связи явлений как
об обязательности следования одного явления за
другим, однако, вполне законно, если речь идет не
о реальных событиях, а о явлениях как объектах
теории. Высказывание «Камень, если он выпущен
из рук, необходимо упадет на землю» справедли-
во, если оно рассматривается как часть описани/i
идеализированной модели, где не принимаются в
расчет препятствия, которые в реальной ситуации
могли бы помешать падению камня. В таком слу-
чае слово «необходимо» имеет определенный
смысл: оно указывает на то обстоятельство, что
данная эмпирически фиксируемая связь при оп-
ределенных допущениях и абстракциях может
быть представлена как закон в некоторой теории,
как связь, логически вытекающая из допущений
некоторой теории. Мы будем говорить, имея это в
16
виду, 0 необходимой связи явлений в теоретиче-
ском или логическом смысле.
Наконец, необходимая связь явлений может
быть понята в третьем, так называемом онтологи-
ческом смысле. Если под причиной некоторого яв-
ления иметь в виду не отдельное ограниченное яв-
ление, а всю их совокупность, которыми оно фак-
тически определено как таковое, то оно, естест-
венно, необходимо по отношению к этой группе ус-
ловий. Это не эмпирическая необходимость, ибо
бесконечная совокупность условий не может быть
дана в опыте, а с другой стороны, это и не необ-
ходимость в теоретическом смысле, ибо зд*есь речь
идет о связи реальных явлений. Многие важные
утверждения о причине связаны именно с онтоло-
гическим пониманием необходимости.
Очевидный недостаток приведенного определе-
ния причинной свя^и состоит в том, что таких со-
бытий А и В, которые бы в обязательном порядке
следовали друг за другом при любых условиях,
вообще не существует. Это определение противо-
речиво, так как, будучи сориентировано на опыт,
на многократное эмпирическое наблюдение, оно
требует необходимости следования, которую опыт
заведомо не может обеспечить. В действительности
мы не требуем такой обязательности следования
и заключаем о причинной связи явлений, если со-
бытия с большой вероятности сосуществуют и от-
сутствуют вместе друг с другом. Наше определе-
ние должно быть, очевидно, переформулировано
тогда следующим образом: А — причина В, если
за А с достаточно большой вероятностью следует
В и отсутствие А с достаточно большой вероятно-
стью ведет к отсутствию В.
В этом отношении представляет интерес опре-
деление причинности на основе понятия вероятно-
сти, предложенное П. Суппесом. Пусть Р (Ь) —
вероятность события В во время t и пусть
P(BtIAt' ) — вероятность события В во время t,
когда ему предшествовало событие А во время f.
Тогда смысл утверждения «А — причина В» нуж-
но ограничить, по Суппесу, прежде всего следую-
щими соотношениями:
17
1.
2.	Р(Лг)>0;
3.	P(Bt IAt-)>P(Bt).
Наиболее существенным является здесь третье со-
отношение, содержательный смысл которого сво-
дится к тому, что если А — причина В, то появ-
ление события А увеличивает против обычного ве-
роятность появления события В.
Эти требования, однако, недостаточны, так как
многие чисто временные регулярности также удов-
летворяют им. Так, если мы видим вспышку мол-
нии, то это повышает против обычного вероятность
грома, хотя излучение света в процессе электриче-
ского разряда не является причиной звуковых
волн, распространяющихся вокруг него в атмосфе-
ре. Для исключения подобных случаев Суппес вво-
дит понятие кажущейся причины. Пусть А — со-
бытие, удовлетворяющее указанным требованиям
по отношению к событию В. Тогда At' является,
по Суппесу, кажущейся причиной Вг, если и толь-
ко если существует некоторый момент и та-
кое событие С**", что:
1.	P(A'Ct»)>0
2.	P(Bt'At'Ct’) -P(Bt Ct").
Иначе говоря, Av — кажущаяся причина, когда
существует некоторое третье событие Ct”, которое
является причиной At' и причиной Bt , так что
повышение вероятности Bt зависит только от Ct
и событие Af может быть опущено (вынесено за
скобку) при рассмотрении факторов происхожде-
ния события Bt. Приняв эти требования, мы ис-
ключаем чисто временные регулярности, так как
за всякой временной регулярностью двух событий
существует всегда третье событие, которое являет-
ся их общей причиной. В приведенном примере
электрический разряд в атмосфере и будет высту-
пать событием Ct" , т. е. подлинной причиной гро-
ма. На основе всех перечисленных требований
Суппес дает следующее определение причинной
18



связи: одно событие является причиной другого в
том случае, если «за появлением первого события
с высокой вероятностью следует появление другого
й нет никакого третьего события, которое мы мог-
ли бы использовать, чтобы вынести за скобки ве-
роятностное отношение между первым и вторым
событиями» [44, с. 91].
Суппес считает, что такой подход к определе-
нию причинности представляет собой непосредст-
венное развитие идей Юма. «Игнорирование ве-
роятностных соображений, — пишет он, — являет-
ся, по-видимому, единственным значительным не-
достатком знаменитого юмовского анализа причин-
ности» [44, с. 91]. Однако в действительности пред-
лагаемый подход отличается от юмовского не толь-
ко заменой «постоянной связи» на «вероятностную
связь». Приведенное определение, как мы видим,
исключает чисто временные регулярности, т. е.
проводит четкую границу между причинной и чис-
то временной связью, которая не проводилась
Юмом вообще. Через понятие условной вероятно-
сти Суппес ввел по существу в определение при-
чинности идею эксперимента и тем самым ради-
кально изменил юмовский контекст подхода к ис-
толкованию этого понятия.
Вероятностные определения причинности явля-
ются более широкими, чем обычные определения,
связанные с необходимостью следования. Они учи-
тывают, во-первых, что обычная причина может
и не произвести следствия, а во-вторых, то, что
следствие может иметь место и при отсутствии
обычной причины. Бэкон, формулируя свой метод
отыскания причин, исходил из допущения, что для
каждого явления существует вполне определенная
единственная причина, которая будет встречаться
среди любой группы условий, где это событие по-
является. Однако в действительности это далеко не
так. Если мы возьмем такое событие, как автомо-
бильная катастрофа, и попробуем составить для
ряда таких событий таблицу присутствия, то вряд
ли мы выделим нечто общее, неизменно повторяю-
щееся во всех группах условий. Метод Бэкона здесь
и во многих других случаях не позволяет сделать
никакого вывода. Мы можем, Однако, выделить на-
иболее часто встречающиеся компоненты в услови-
ях и определить на этой основе главную причину
данного явления, побочные причины и т. д. Веро-
ятностный подход, таким образом, применим для
причинного анализа и в таких случаях, где выде-
ление причинных отношений по схемам Бэкона —
Милля затруднено или вообще невозможно. На эм-
пирическом уровне причинность органически свя-
зана с вероятностью и вероятностный язык являет-
ся наиболее адекватным для выражения содержа-
ния причинного отношения на этом уровне.
3,	Теоретическое определение причинной связи
Убеждение в причинной связи некоторой пары
событий может быть достигнуто как посредством
опыта, так и на основе теории. Оба эти^ подхода к
выявлению причинности в принципе параллельны
и равнозначны. Если практика показывает регу-
лярное следование В за А и регулярное отсутствие'
В при отсутствии А, то мы убеждены, что возмож-
на теория, которая объяснит это на базе некото-
рой внутренней необходимости процесса, т. е. эм-
пирически фиксируемая необходимость может быть
превращена в необходимость на уровне некоторой
модели или в теоретическую необходимость. И на-
против, если дв4 объекта соподчинены как причина
и следствие в теоретических представлениях, то мы
убеждены, что, будучи реализованными, в опыте
или эксперименте они также будут находиться в
этом отношении, характеризуемом определенной,
достаточно большой вероятностью взаимного сосу-
ществования и следования друг за другом, т. е.
выявляя причинную связь одним путем, мы можем
быть уверены, что она будет в принципе подтверж-
дена и другим.
Однако эта принципиальная равнозначность
практического и теоретического подходов к выяв- ]
лению причинной связи не говорит еще об их фак- ’
тической равнозначности, об эквивалентности этих
подходов в процессе практического выделения при-
чинных зависимостей. Выявление человеком при-
20
чинных зависимостей долгое время, несомненно,
происходило исключительно на эмпирическом уров-
не, но теоретическое познание по мере своего раз-
вития получает здесь все более важное значение.
В принципе, если мы абстрагируемся от конечных
возможностей и ресурсов человека, можно допус-
тить, что каждая интересующая нас причинная
связь может быть выделена посредством проб и
ошибок, без обращения к теоретическим представ-
лениям об объекте. Фактически же слабость не-
посредственного опыта по сравнению с теорией в
этом отношении может быть проиллюстрирована в
самых простых ситуациях. Долгое время, к приме-
ру, считалось, что сырой воздух — причина ма-
лярии. Поскольку болота, которые порождают ма-
лярийных комаров, порождают одновременно и сы-
рой воздух, то обыденный опыт практически бес-
силен отделить один фактор от другого и выявить
действительную причину заболевания. Только раз-
витие микробиологии привело к истинному пред-
положению и к средствам его проверки. История
познания дает бесконечное множество таких при-
меров. Следует учесть также,«что существуют об-
ласти, принципиально недоступные наблюдению
или возможному эксперименту. ^Человек никогда не
наблюдал происхождения Земли или вымирания
мамонтов, но мы говорим о причинах этих явле-
ний с неменьшей уверенностью, чем о причинах
самых обычных для нас событий. Такого рода при-
чинные связи устанавливаются исключительно че-
рез теорию. Даже в обыденной практике, когда
мы убеждены, что высказывание о причинности
базируется целиком на опыте, мы в той или иной ме-
ре обращаемся к теоретическим соображениям. Бо-
лезнь, к примеру, чаще всего сопровождается тем-
пературой, причем температура обычно предшест-
вует цоявлению специфических признаков болезни.
Легко видеть, что вывод «температура — причина
болезни» вполне удовлетворяет приведенным опре-
делениям причинности, если их истолковать в уз-
коэмпирическом смысле. Мы, однако, не делаем
такого заключения потому, что имеем представле-
ние о механизме болезни, т. е. потому, что при
21
установлении причинной связи в данном случае
явно или неявно ссылаемся на некоторую систему
законов и представлений.
Большое место теоретических соображений в
процессе практического выявления причинных свя-
зей приводит к попыткам определить причинность
исключительно в гносеологических понятиях, та-
ких, как вывод, объяснение, предсказание и т. д.
В качестве типичного может быть приведено оп-
ределение причинности, которое дает К. Поппер:
«Событие А является причиной события В, если
и только если существует язык, на котором мы мо-
жем сформулировать три предложения «U», «а»
и «Ь», так, чтобы «U» было истинным универсаль-
ным законом, «а» описывало «А» и «Ь» было бы
логическим следствием «U» и «а» Подобным же
образом определяют причинную связь Карнап, Лу-
касевич, Баженов и ряд других философов.
По своему смыслу эти определения отражают
важный момент причинной связи, а именно то, что
' причинная связь закономерна и при теоретическом
описании ситуации ей должен соответствовать не-
который логический вывод. Но если это так, то ло-
' гическое определение должно быть признано одним
из критериев выделения причинной связи, выраже-
нием необходимых требований к причинности с
точки зрения теории. Мы прибегаем к этому кри-
терию во всех случаях установления причинной
связи посредством теории. Строя ту или иную тео-
ретическую модель, мы вносим в теорию причин-
ные представления, постулируем основные причин-
ные отношения. Но для конкретных явлений, кото-
рые рассматриваются в рамка'х этой теории, при-
чинная связь доказывается, точнее утверждается,
на основе логического следования. То, что сила
порождает ускорение, или то, что одно небесное
тело движется по направлению к другому вслед-
ствие сил гравитации, не доказывается в астроме-
ханике; астромеханика строится на этих допуще-
ниях. Но то, что движение Луны является причи-
ной приливов, доказывается посредством дедук-
1 Цитируется по [11, 272].
22
тивного построения в полном соответствии с тео-
ретическим определением причинности. Здесь сле-
дует указать, однако, что логический вывод внутри
теории сам по себе недостаточен для утвержде-
ния причинной связи от антецедента к консеквен-
ту. Можно не только из движения Луны вывести
определенное возмущение поверхности океана, но
и наоборот. Теория дает однозначное представле-
ние о направлении причинного соподчинения, толь-
ко опираясь на принятые представления о порож-
дении. Поэтому приведенное выше определение
Поппера, как и все чисто синтаксические определе-
ния, не отражает полного механизма установления
причинной связи на теоретическом уровне.
Но так или иначе мы устанавливаем причин-
ную связь не только через непосредственное опе-
рирование с объектами. Теоретические критерии
играют важную роль в выявлении причин собы-
тия, если оно может быть рассмотрено в рамках
достаточно развитой теории.
Акцент на теоретической основе в определении
причинной связи имеет и другой смысл. Выявляя
причинную связь на уровне опыта, посредством, к
примеру, схем Бэкона — Милля, мы не вскрываем
интимного механизма следования, но лишь утверж-
даем его существование.-Действительный специфи-
ческий механизм порождения раскрывается только
в теории, когда данная связь не просто фиксирует-
ся, но объясняется и доказывается.- Каждая тео-
рия, строя свои особые представления, раскрывает
специфический механизм порождения, присущий
изучаемым его связям. Поэтому, хотя причинность
в своей сущности есть понятие практическое и
имеет смысл независимо от теории,- механизм
причинения получает свое о'кончательное разъяс-
нение только в теории, в системе специальных по-
нятий и законов2.
Теоретические определения, однако, не могут
быть положены в основу понимания причинной
связи. Во-первых, они неэффективны для сферы
2 Речь здесь может идти, конечно, только о разъяснении
механизма причинной связи, но не самого понятия причинно-
23
непосредственного опыта. Установление причинных
связей, скорее, само выступает здесь как предпо-
сылка теоретического описания, поэтому определе-
ние причинности через теорию и ее компоненты за-
ведомо не отражает фактических критериев ее вы-
деления в процессе познания. Главное, однако,
состоит в том, что, исходя из такого рода опреде-
лений как из основных, мы превращаем причин-
ность исключительно в гносеологическую катего-
рию, а тем самым существенно искажаем природу
этого понятия. Если бы не существовало теорети-
ческого познания вообще и, следовательно, не су-
ществовало бы теоретических способов установле-
ния причинных отношений между объектами, идея
причинности, безусловно, существовала* бы, ибо
ее смысл определяется непосредственно деятель-
ностью. Гносеологизм в теории причинности, опи-
рающийся на такие определения как на основные,
не учитывает того основополагающего факта, что
идея причинности по своему происхождению свя-
зана с воспроизведением и лишь вторично— с объ-
яснением, выводом и тому подобными метатеоре-
тическими понятиями.
ГЛАВА II. ОНТОЛОГИЧЕСКИЕ И ПРАГМАТИЧЕСКИЕ
КРИТЕРИИ ПРИЧИННОЙ связи
Приведенные эмпирические определения при-
чинной связи по самой своей сути относятся к клас-
сам явлений и не дают нам критериев выделения
причины в конкретном случае. Действительно, ста-
тистика может указать наиболее часто встречаю-
щиеся (главные) причины пожаров, автомобиль-
ных катастроф и т. д., но это, очевидно, не пред-
решает указание причины в конкретной ситуации:
эта причина может оказаться самой маловероят-
ной. То же самое относится и к теоретическому
сти Строя в теории механизм конкретной причинной связи, мы
только огодвигаем причинное отношение вглубь, к более мел-
ким звеньям, никак не раскрывая его смысла. Выяснение
содержания понятия причинности требует его анализа как
понятия дотеоретического, отражающего определенный аспект
деятельности.
24
определению причины. Даже если явление хорошо
изучено и известна вся система его необходимых
и достаточных условий, то этого еще не достаточ-
но для объяснения, почему мы называем причиной
в конкретном случае то, а не другое из этих усло-
вий. Это значит, что существуют другие факторы
выделения причинной связи кроме указанных эм-
пирических и теоретических соображений.
1.	Причина, как изменяющееся и активное
условие
Далеко не все необходимые условия явления
могут выступать в качестве его причины. Многие
из них мы считаем просто необходимыми условия-
ми, но не причиной в соответствии с нашим разли-
чением постоянных и изменяющихся условий. При-
чина события или изменения в широком смысле
слова должна быть также некоторым изменением
и, следовательно, не может относиться к постоян-
ной части условий. Многие философы придают
важное значение этому критерию. К. Дюкасс по-
лагает даже, что представление об изменении мо-
жет служить достаточным критерием для указания
причины. Он определяет событие А как причину
события В в условиях 5, если А представляет собой
единственное изменение в этих условиях непосред-
ственно перед наступлением В [57, 72]. Это опре-
деление во многом неясно, однако оно фиксирует
вполне реальный момент в процессе выбора при-
чины из необходимых условий и во многих случаях
согласуется с нашим интуитивным подходом.
В случае загорания электрической лампочки, к при-
меру, если нам известно, что электростанция по-
дает энергию и что провода исправны, нажатие
кнопки выключателя является тем последним из-
менением в ситуации, которая предрешает след-
ствие, и следовательно, оно должно считаться при-
чиной данного явления. Если же мы нажали кноп-
ку раньше, но света не было ввиду, к примеру, не-
исправности сети, то причиной неожиданно вспых-
нувшего света следует, конечно, считать исправле-
ние сети, и т. д.
25
Более глубоким онтологическим представлен!!
см, определяющим отбор причины из необходимых
условий, является представление об активность
или реальном воздействии. Понятие причины мо
жет быть связано далеко не со всеми необходимы-
ми изменениями, которые привели к данному со-
бытию. Для того чтобы человек достиг 20-летнего
возраста, он необходимо должен пройти свое деся-
тилетие; для того чтобы выйти на улицу, надо от-
крыть дверь; чтобы совершить далекое путешест-
вие, согласно известной китайской пословице надо
обязательно сделать 1-й шаг, и т. д. В этих выска-
зываниях фиксируется связь явления с некоторым
необходимым предшествующим событием (измене-
нием), но все-таки не связь причины и следствия.
Эти высказывания фиксируют структуру процесса,
оставляя в стороне его движущий фактор.
Разделение движущих факторов и формальных
условий было проведено еще Аристотелем. Если
строится дом, то, по классификации Аристотеля,
материал, из которого он строится, есть материаль-
ная причина дома; план, по которому он строит-
ся, — формальная причина дома; люди, которые
его строят, — движущая причина и наконец, то,
ради чего он строится, намерения хозяина — целе-
вая или телеологическая причина дома. Эта клас-
сификация, конечно, не может лечь в основу сов-
ременного понимания причинности. Однако ее ра-
циональный смысл в том, что она отделяет дви-
жущие факторы процесса от всех других необходи-
мых факторов, которые его обусловливают. Анализ
примеров и некоторые общие соображения при-
нуждают признать, что понятие причины мы свя-
зываем только с теми условиями или группами ус-
ловий, которые удовлетворяют нашему представ-
лению об активности и реальном воздействии. Ина-
че говоря, причина есть действующий фактор, а
не формальное условие или просто необходимое
предшествующее изменение.
Характеристика причины как активно движу-
щего фактора необходима прежде всего для того,
чтобы отделить причинную связь от связи состоя-
ний. Если Si и 32 — два последовательных состоя-
26
ния некоторой системы, то для них выполнимы те
же формальные отношения временного сосущест-
вования, что и для причинной связи. Действитель-
но, если есть состояние <Sj, то при некоторых ус-
ловиях за ним последует состояние S2; уничтоже-
ние же состояния Sb естественно, уничтожает и
состояние S2, т. е. связь состояний удовлетворяет
схемам Бэкона — Милля, которые мы положили
в основу определения причинной связи. И тем не
менее связь состояний не есть причинная связь,
ибо она совершенно отвлекается от движущих фак-
торов, акцентируя внимание на определенной свя-
зи результатов.
Возникает естественный вопрос: можем ли мы,
в свою очередь, определить понятие активного ус-
ловия через какие-то более определенно фиксируе-
мые его свойства?
На этот вопрос, в общем, нужно дать отрица-
тельный ответ. Понятие силы в физике, к примеру,
определяется через ускорение или через деформа-
цию тел, т. е. сводится к эмпирически фиксируе-
мым характеристикам, которые и определяют дос-
таточно точно его сферу значимости. Понятие ак-
тивности имеет принципиально другой статус в
этом отношении. В конкретных случаях мы без
труда отделяем активное от пассивного, но все де-
ло в том, что мы не можем определить это выде-
ление общезначимым образом (для всех случаев)
посредством указания каких-то определенных, всю-
ду поисутствующих и легко фиксируемых характе-
ристик. Такая неоперациональность, несводимость
к определениям в более конкретных понятиях —
общая черта всех собственно философских катего-
рий. Не допуская исчерпывающего разъясне-
ния, существуя как интуитивные представления,
эти понятия служат исходной базой для понимания
других, более конкретных понятий или понятий то-
го же уровня. Каждому из нас известно, что такое
пространство или что такое время, и это является
необходимой основой того, что мы понимаем друг
друга во всех более конкретных высказываниях.
Аналогично этому мы имеем определенное пред-
ставление о причинности, поскольку имеем пред-
27
ставление об активности, поскольку мы имеем ос-
нование подводить определенную группу необходи-
мых условий под категорию активности.	,
Понятие реального воздействия или активности
имеет, безусловно, опытное происхождение, проис-
хождение, тесно связанное прежде всего с дея-
тельностью самого человека. Представление о воз-
действии одного объекта на другой возникает, в
частности, сразу же, когда мы в некоторой ситуа-
ции наблюдаем регулярное следствие некоторого
В за А и регулярное отсутствие В при отсутствии
А. Но было бы большой ошибкой поставить знак
тождества между представлением о реальном воз.
действии и указанными эмпирическими признаками
и заявить на этом основании о точной дефиниции
понятия активности. Любая связь состояний удов-
летворяет этим требованиям, но далеко не всегда
мы можем говорить о воздействии одного состоя-
ния на последующие. Общие соображения о ха-
рактере онтологических категорий также показы-
вают, что такая дефиниция мало обоснована
Понятие активности надо понять как выражение
универсального момента действительности, как
онтологическую категорию, несводимую к другим
категориям, а также и к более конкретным эмпи-
рическим констанциям. Только опираясь на эту
категорию как на исходное представление, мы
можем определить понятие причинной связи адек-
ватно, а именно: мы должны требовать, чтобы
необходимое условие обладало также свойством
активности по отношению к действию.
Существует широко распространенное мнение,
что понятие причинной связи как понятие, относя-
щееся к действительности, должно быть очищено-
от антропоморфизма, выявлено в своей объектив,
ной сущности, безотносительно к субъекту, вслед
ствие чего такие явно антропоморфные понятия(
как активность, не должны быть использованы i
его определении. Как известно, начиная с Юма,
критика причинности велась как критика антропо-
морфизма. Обвинение причинности в антропомор-
физме мы видим у Маха, Авенариуса, Ферворна,
Рассела, Карнапа и других философов позити-
28
вистского направления. Эта критика имеет
здесь своей задачей дискредитацию понятия при-
чинности в его онтологической основе, сведения это-
го понятия к чисто логическому и гносеологическо-
му аспекту.
Философы, отстаивающие онтологический ста-
тус причинной связи, также выступают против
антропоморфизма: они стремятся доказать, что
понятие причинной связи несет объективное содер-
жание, независимое от антропоморфных ассоциа-
ций. Здесь, однако, логически возможны и факти-
чески проявляются два существенно различающих-
ся хода мыслей. Многие философы полагают, что
поскольку признана объективная основа причин-
ных отношений, то задача исследователя должна
состоять в том, чтобы, указать эту объективную
основу, так сказать, в чистом виде, без всякой при-
меси антропоморфизма и субъективности. К приме-
ру, понятие «память» по отношению к ЭВМ —
безусловно, антропоморфное понятие по своему
происхождению. Но оно перестает быть антропо-
морфным, как только мы его определяем в мате-
матических и технических терминах без каких-ли-
бо ссылок на человеческое сознание и челове-
ческую память. В таком же плане многие ученые
представляют себе и современный подход к поня-
тиям «причинность», «порождение», «активность».
Однако есть и другой путь. Можно предполо-
жить, что, хотя антропоморфный и собственно
объективный момент понятия причинности могут
быть в абстракции отделены друг от Друга, тот
и другой в действительности едины и составляют
существенную сторону этого понятия. О. Эйль-
штейн выражает эту идею следующим образом:
«Тезис о реальности воздействия часто упрекают в
антропоморфизме, основываясь на предпосылке,
что люди создали понятие воздействия сначала
на основе опыта, относящегося к их собственным
воздействиям на вещи и к связанной с ними затра-
те сил. Это утверждение, по-видимому, истинно.
Однако следует иметь в виду, что существуют два
основных взгляда на то, в чем должна состоять
борьба с антропоморфизмом в науке. Один из них,
29
характерный, например, для картезианского дуа.
лизма, состоит в попытках одностороннего протц.
вопоставления человека природе (например, кар.
тезианское отрицание психической жизни живот,
ных). Второй состоит в нахождении специфическо.
го места человека в природе: черты человека пы.
таются здесь понять как частный случай черт,
свойственных материи не только в ее человеческом
виде, в равной мере пытаются показать как то,
что отличает человека, так и найти для его черт
аналог во внечеловеческой природе, подвести их
под более широкие категории. С этой точки зрения,
т. е..с точки зрения действительно научного, а не
идеалистического антиантпопомопфизма, критика
антропоморфизма в теории причинности мъгла бы
состоять не в попытках исключения понятия воз-
действия как скомпрометированного своим про-
исхождением, но в указании на то. что человече-
ское воздействие на природу, человеческая созна-
тельная деятельность является лишь весьма свое-
образным ... типом воздействия» ["53, 85].
Другими словами, если человек — часть приро-
ды, то естественно предположить по аналогии с
человеческим воздействием реальное воздействие,
ймеюшее универсальное значение как некоторую
онтологическую базу и историческую основу чело-
веческой активности. В этом случае понятие при-
чинности не будет антропоморфным, так как оно
будет апеллировать к этой универсальной катего-
рии, а с другой стороны, будет антропоморфным,
так как будет отражать и человеческую актив-
ность как свой специфический случай.
Эту аргументацию надо признать истинной,(
правильно подчеркивающей объективный статус'
таких понятий, как «реальное воздействие», «ак->
тивность» и т. д. Она должна быть лишь допол-
нена в одном отношении: понятие активности ант-
ропоморфно не только потому, что оно отражает
одновременно и человеческую активность, но. что
более важно, потому, что оно логически неизбеж-
но связано с представлением о человеческой ак-
тивности. Понятие «память» по отношению к ЭВМ
или понятие «сила» в механике антропоморфны^
30
только генетически, по происхождению слова, ибо
лх содержание в конечном счете определяется в
объектных понятиях специальной теории. Поня-
тие активности в противоположность этому не мо-
исет получить такого определения. Как онтологи-
ческая категория оно может быть адекватно опре-
делено только в плане субъектно-объектного
отношения, т. е. так или иначе в зависимости от
представлений о субъективной активности. Оно
имеет, таким образом, антропоморфный момент
в самой своей логической основе.
Намерение очистить причинность от антропо-
морфизма не учитывает специфики философской
картины мира, исходит в конечном итоге из отож-
дествления философских понятий с понятиями
специальных наук. Онтологические категории —
это субъектно-объектные понятия, и они необ-
ходимо несут антропоморфный момент, который
необходимо входит в науку, поскольку в ней
играют роль философские категории.
Понятия активности и воздействия, с другой
стороны, имеют объективный статус, они являют-
ся необходимыми элементами в описании любых
явлений природы. Этот простой факт вытекает из
практической направленности нашего познания.
По отношению к любой сфере действительности
мы должны в конечном итоге ответить на вопрос,
действием каких явлений, предметов, процессов
могут быть порождены другие явления, предметы,
процессы, ибо только в этом случае мы получаем
возможность действовать на основании знаний, це-
лесообразно включать человеческое действие в об-
щую систему действий природы. Таким образом,
мы должны считать категорию активности антро-
поморфной и субъективной в том смысле, что она
генетически и логически выражает универсальный
момент человеческой практики, но, с другой сто-
роны, мы должны понимать эту категорию и как
объективную, ибо она выражает универсальное
отношение действительности, необходимый момент
всякого научного описания мира. Вообще то, что
является в человеческой деятельности универсаль-
ным, не может уже иметь своих корней в субъек-
31
тивном, но отражает некоторые черты самого бы
тия и, таким образом, имеет объективный стат) с.
Понятие причинной связи предполагает активность
именно в этом онтологическом смысле.
Принимая активность как исходное представ-
ление, мы можем определить понятие порождаю-
щего условия как условия необходимого и вместе
с тем обладающего активностью, производитель-
ностью по отношению к некоторому другому собы-
тию. Указание причины события в конкретной си-
туации есть прежде всего выбор одного из его
порождающих условий.
Понятие порождающего условия не равносиль-
но понятию необходимого и достаточного условия.
Условие может быть необходимым и достаточным,
но не подпадать под понятие активности. Так, ес-
ли кто-то стремится выйти из закрытого помеще-
ния, то открытие двери будет необходимым и дос-
таточным условием, ио не причиной, по крайней
мере, при некотором рассмотрении события.
Этими замечаниями мы собственно и разъясняем
смысл понятия «порождение». Понятие порожде-
ния означает физический механизм возникновения
одного явления на основе других, причем в эмпи-
рическом плане он определяется через понятие не-
обходимого и достаточного условия для данного
явления в данной ситуации, в теоретическом пла-
не — через понятие модели, а в абстрактно-онто-
логическом — через понятие активности или воз-
действия. Ни один из этих планов в отдельности
не достаточен для адекватного определения порож-
дающего отношения. Основная ошибка эмпириче-
ской теории причинности состоит в том, что она,
исходя из понятия необходимых и достаточных
условий, стремится произвести все дальнейшие
уточнения в определении причинного отношения
также исключительно на эмпирическом уровне,
т. е. в пространственно-временных характеристи-
ках, не учитывая, таким образом, принципиально
других компонентов в структуре этого представ-
ления.
Выделяя порождающую группу условий как
необходимую основу для заключения о причинной
32
Связи, мы понимаем причину не как любое фор-
мальное (хотя и необходимое) условие, а как
внешнее воздействие, некоторую силу, агент кото-
рой приводит к изменению состояния, системы.
Марио Бунге, определяя причину, говорит о внеш-
нем воздействии, которое приводит к изменениям
в объекте [И, 31]. Это определение часто крити-
куется, в частности, за некоторый антропомор-
физм. Однако, на наш взгляд, здесь Бунге прав:
без представления о воздействии и об активности,
без антропоморфизма в известном смысле, как бы
мы его ни выражали, причинная связь не может
быть адекватно определена, в частности она не
может быть отделена от связи состояний. Связ.>
состояний не есть в общем случае причинная связ:,
ибо предшествующие друг другу состояния пород -
даются факторами, находящимися вне этих состо-
яний. Одно из наиболее часто встречающихся оши-
бочных истолкований причинности, особенно в ра
ботах, относящихся к физике, состоит в смешении
этих существенно различных типов связей. Этим
смешением искажается философский смысл поня-
тия причинности, и рассуждения о причинности в
физике вследствие этого теряют связь с собственно
причинностью как философской категорией. Отде-
ление причинной связи от связи состояний может
быть достигнуто только через включение понятия
активности в онтологическом ее понимании в опре-
деление причинной связи, но не на основе каких-
либо эмпирических или теоретических признаков.
Специфическая трудность, которая здесь воз-
никает, состоит в том, что для категории активно-
сти не существует каких-либо общих и однознач-
ных критериев, позволяющих расположить необ-
ходимые условия интересующего нас явления в
ряд по их активности. Мы должны принять ак-
тивность как абстрактное качественное представ-
ление, которое не имеет общезначимых эмпириче-
ских референтов, но которое вместе с тем является
вполне осязаемым и определяющим в конкретных
случаях. В силу этого понятия порождения и при-
чинной связи вообще приобретают неизбежную
критериальную нечеткость. Мы 'можем обосновать
2 В. Я. Перминов
33
Одно событие как причину другого, так сказать, ле
более определенно, чем с точностью до некоторого
абстрактного онтологического представления, фун
даментальной классификации объектов на актив
ные и пассивные.
2.	Практическая значимость условия
Порождающих условий для каждого явления
также; в принципе, бесконечно много. Если некто
включил свет в помещении нажатием кнопки вы-
ключателя, то, руководствуясь критериями актив-
ности и последнего изменения в ситуации, мы сра-
зу же отнесем в класс простых условий работу
двигателей электростанции, исправность проводов
и т. д. и укажем на нажатие кнопки выключателя
как на истинную причину появления света. Одна-
ко мы не можем считать неправым и того, кто ска-
жет, что истинной причиной этого события были
процессы в мозгу включавшего, некоторые внут-
ренние его побуждения или даже причины, вызвав-
шие эти побуждения. Имеется, таким образом,
проблема выбора причины из порождающих усло-
вий. Этот выбор зависит от многих факторов, но
более всего — от конкретной деятельностной или
теоретической ориентации субъекта.
Причина есть практическое понятие и в том
смысле, что она выделяется в интенции на дея-
тельность, на возможное практическое действие и
она выделяется таким образом, чтобы подчеркнуть
возможность некоторого действия. Именно эта
практическая ориентация позволяет нам выделить
причину из многих логически равноправных усло-
вий в той или другой конкретной ситуации.
В качестве причин определенной болезни мо-
гут быть указаны такие факторы, как попадание
в организм микробов, ослабление организма, не-
благоприятные условия жизни и т. п. Для леча-
щего врача факт ослабления организма является
слишком общей причиной: это обстоятельство как
таковое не позволяет предсказать никаких кон-
кретных черт следствия (болезни), в то время как
выделение микробов указывает на определенные
34


вполне конкретные симптомы заболевания, харак-
тер его течения и т. д. Связь между видом микро-
бов и свойствами болезни является в силу этого
именно той достаточно устойчивой и эффективной
связью, на которую может ориентироваться врач,
поставленный перед фактом болезни, в своих дей-
ствиях. В этой ситуации утверждение «причина
болезни — микроб» является единственно пра-
вильным. Но врач-гигиенист, говоря о той же бо-
лезни, может называть в качестве причин той же
болезни другие факторы — факторы, к примеру,
социального, психологического и т. п. порядка.
ц это также понятно, ибо он ориентирован и ори-
ентирует на другое направление деятельности.
То же самое справедливо и по отношению к
приведенному примеру с загоранием лампочки.
Для физика, связывающего загорание лампочки с
определенными процессами в цепи, причина неиз-
бежно будет описана как явление в этой цепи в
физических или технических понятиях (замыкание
определенного контакта, например). Психолог мо-
жет установить связь между некоторым эмоцио-
нальным состоянием человека и фактом включения
света (в силу намерений этого человека). В этом
случае физические процессы, обусловившие заго-
рание лампочки, будут рассматриваться уже в ка-
честве необходимых условий.
Таким образом, теоретический аспект или оп-
ределенная практическая ориентация является тем
основанием, благодаря которому мы выделяем од-
но необходимое условие из многих известных как
причину данного явления.
Здесь мы можем также поставить вопрос о воз-
можности выражения такого рода практических
мотивов в выделении причин в форме каких-то бо-
лее конкретных и общезначимых требований к ус-
ловиям. Ситуация здесь, в общем, та же, что и в
случае с активностью: мы устанавливаем как факт,
что практическая или теоретическая ориентация
субъекта определяет выбор причин из множества
известных нам необходимых условий явления, но
мы не можем сформулировать никакого критерия
для указания этих условий в общем виде, незави-
2
35
симо от конкретной ситуации. Поэтому, как и g
случае с активностью, говоря о практической ориец.
гации субъекта, мы не даем критерия для выбора
причины в собственном смысле слова, т. е. не даетц
общего способа перебора и отсеивания условий,
но, скорее, лишь описываем природу факторов’
которые предопределяют такой выбор в конкрет-
ных ситуациях.
Р. Коллингвуд, подчеркивавший важность
прагматических соображений в указании причин,
полагал, что таким общим требованием к услови-
ям должна быть их контролируемость, способность
поддаваться нашему воздействию. Если автомо-
биль, поднимаясь в гору, остановился, то мы, по
мнению Коллингвуда, ищем причину в состоянии
мотора, а не в крутизне дороги, поскольку послед,
нее мы не можем изменить [54, 304]. Понятие конт-
ролируемости, однако, не раскрывает адекватно
субъективной установки в указании причин, так
как мы часто должны выбирать, во-первых, причи-
ну из многих контролируемых условий, а во-вто-
рых, говорить как о причинах и явлениях, контро-
лируемых лишь в принципе (солнце — причина
таяния снега и т. п.). Контролируемость — скорее
общая цель установления причинных связей, чем
критерий правильности отдельного причинного
высказывания.
Механизм выбора причин в общем может быть
охарактеризован следующим образом. Причина яв-
ления выбирается всегда из его необходимых и
активных условий. Круг этих условий задан объ-
ективно самой природой процесса, и он постоянно
уточняется в процессе теоретического исследова-
ния и практики. Напротив, выбор причины из по
рождающих условий не определен однозначно при-
родой процесса, но осуществляется под влиянием
сугубо прагматических соображений — выделе
нием определенного направления деятельности к
выделением среди необходимых условий компонен-
тов, наиболее отвечающих этому направлению1.
1 Под прагматическими соображениями мы подразумеваем
соображения, проистекающие из конкретных условий деятель-
ности или из конкретной познавательной ориентации.
36
В силу этого обстоятельства то, что с одной пози-
ции является причиной, является необходимым ус-
ловием с другой и наоборот.
Говоря о субъективности ориентации в выделе-
нии причин, мы говорим не об абсолютной субъек-
тивности в юмовском, фихтеанском или кантовском
ее понимании, субъективности, лишающей причин-
ную связь онтологического значения вообще, но
лишь о субъективности человеческой практики, ко-
торая ориентирует внимание человека в конкрет-
ной ситуации только на определенные связи, зна-
чимые для него в этой ситуации. Такая субъектив-
ность есть не что иное, как одно из проявлений ак-
тивности субъекта в процессе познания.
Учитывая наличие субъективного (продиктован-
ного установкой субъекта) момента в конкретных
причинных высказываниях, мы можем сразу же
снять некоторые из традиционных затруднений, воз-
никающих по поводу понятия причинности. В се-
редине прошлого века немецкий философ Г. Гейм
и известный физик Р. Майер вели продолжитель-
ную дискуссию о том, что является причиной па-
дения тела. Если Гейм считал причиной падения
тела силы тяготения, то Р. Майер настаивал в со-
ответствии со своим законом сохранения силы на
том, что причиной падения тела являются силы,
поднявшие его на высоту. Этот спор — пример та-
кого спора, который не может привести ни к како-
му результату, ибо само рассуждение оторвано от
необходимых предпосылок, а именно от правиль-
ного понимания критериев выделения причинной
связи. И тяготение, и подъем тела на высоту—не-
обходимые условия падения тела, и они с равным
правом могут фигурировать в качестве причины в
различных контекстах. Если речь идет об абстракт-
ном физическом рассмотрении падения тела, где
нам важно знать скорость и время падения, кото-
рые зависят прямо от силы тяготения, то выраже-
ние «тяготение — причина падения тела» являет-
ся совершенно естественным и обоснованным, ибо
в этом плане нам совершенно безразлично, как это
тело оказалось над землей. Но если некто умыш-
ленно спустил кирпич на голову своему соседу, то
37
тяготение с большой вероятностью вообще не бу
дет фигурировать при судебном разбирательстве
этого случая, хотя объективно оно имело место
Затруднение, обсуждаемое Майером и Геймом,
возникло лишь в силу неявного допущения, чтс
физические процессы в природе сами по себе одно-
значно определяют причину любого явления и чтс
эта причина должна быть выделена единственным
образом и исключительно на базе таких объектив
ных характеристик условий, получаемых посред
ством теории и эксперимента. Это допущение —
основная ошибка традиционного рассмотрения
причинности, которая проявляется во многих рабо-
тах по причинности еще и в настоящее время. Ис-
торические корни ее лежат, очевидно, в созерца-
тельной теории познания, которая не допускала
влияния на познание интересов человека и все мо-
менты в суждениях о мире хотела объяснить ис
ключительио из природы объектов.
Если взглянуть на критерии причинной связи
в целом, то можно выделить, по крайней мере,
пять типов таких критериев, которые явно или’не-
явноТйшрльзуются при указаний~'причйны в кон-
кретиойщцщгдшш—	'	"	"
(ТУ^Эмпиоические критерии. Сюда относятся все
общие требования к причинной связи как *к~эмпи-
рическо_й_ регулярности^ критерий; связэттые' со
схемами Бэкона — Милля, а также вероятностные
критерий,''развиваемые в вероятностной ~ те^щии
причинности. .
Г2? Теоретические критерии, а именно, критерии,
сформулированные в метатеоретических понятиях
таких, как объяснение, вывод, теория (критерии
Лукасевича, Поппера и др.), а также определения
причинности в логических исчислениях, которые
могут получить как эмпирическую, так и теорети-
ческую интерпретацию.
Оба этих класса критериев имеют объективный
характер в том смысле, что они по существу на-
правлены на выделение необходимых и достаточ-
ных условий явления, т. е. на выделение круга
предшествующих событий, которые- имеют непо-
средственное отношение к порождению данного
38


события. Причина с точки зрения этих критериев —‘
объективно обусловленная связь, связь природы,
дЛя выделения которой нет необходимости обра-
щаться к рассмотрению субъекта и его намерений.
Удовлетворяет или не удовлетворяет данное явле-
ние понятию причины — это обстоятельство уста-
навливается здесь через обращение к практике или
к теоретическим представлениям об объекте и фик-
сируется в конце концов с естественнонаучной точ-
ностью. Эти критерии, как мы видели, в целом яв-
ляются достаточными для отделения причинной
связи от чисто временной регулярности.
(^Онтологические критерии. Из необходимых
условий'м'ы'выделяем группы изменяющихся и ак-
тивных условий. Активность того или другого ус-
ловия есть также объективное его свойство, кото-
рое фиксируется, выделяется на базе общих онто-
логических представлений, через подведение кон-
кретной ситуации под эти представления. Крите-
рий активности является объективным в том же
смысле, что и критерии необходимых и достаточ-
ных условий, ибо он фиксирует некоторое реаль-
ное отношение между явлениями, но не тот или
другой субъективный акцент. В отличие от преды-
дущих критериев он, однако, не является эмпи-
рически определенным, т. е. не может быть сведен
к каким-либо эмпирическим процедурам, посред-
ством которых можно было бы отделить активные
условия от пассивных. Разделение условий на ак-
тивные и пассивные, таким образом, происходит
вне теоретических и эмпирических соображений, по-
средством некоторого абстрактно-онтологического
представления, и мы должны говорить здесь об осо-
бом онтологическом (категориальном) уровне вы-
деления причинной связи. Именно на этом уровне
мы .отделяем причинную связь от связи состояний.
(3) Прагматические критерии. Из всех возмож-
ных порождающих связей, которые возможно вы-
делить для данного события, в качестве причины
мы указываем какое-то одно в силу определенной
практической или познавательной ориентации при
подходе к этому явлению. Мы выделяем ту по-
.рождающую связь, которая соответствует нашей
39
конкретной практической или теоретической наце.,
ленности, конкретному контексту исследования идЛ
практического действия.	I
(^Гносеологические критерии. На всех уровняй
выделения причинной связи действует фактор,'
связанный с естественной тенденцией к абстрагц’.‘
рованию и ...выявлению законов? Когда мы назьь
;< ваем причину данного явления, то мы стремимся
помимо всего прочего указать такую связь, кото,
рая была бы применима не только к данному код.
кретному случаю, но и к определенному клас.
су явлений. В силу этой тенденции к абстра-
гированию мы при указании причины» исключаем
из необходимых условий условия слишком частно-
го,«специфического характера. В этом плане мы
можем, в частности, понять объективное основание
различения причины и повода. При выделении
причин действует и противоположная тенденция —
к конкретности, которая вызывается стремлением
указать практически эффективную причинною
связь. В силу этой тенденции мы не связываем по-
нятие причины с условиями слишком общими и
тривиальными. Когда на вопрос: «Почему данный
человек умер?» некто отвечает: «Потому, что все
люди смертны», — то он нарушает правило конк-
ретности причинного утверждения.
Так как три первых класса критериев выделя-
ют то, что мы называем порождающей группой
условий, то причина может быть определейа в об-
щем и целом как порождающее условие, выбранное
применительно к определенной ориентации субъек-
та. Последнее обстоятельство важно, ибо без уче-
та нельзя понять практического многообразия при-
чин, указываемых в разных случаях для одного и
того же явления. Причинное высказывание имеет
свой полный смысл и полное оправдание только в
конкретном контексте, в конкретных ориентирую-
щих обстоятельствах; в других обстоятельствах
или даже при другом взгляде на то же явление
оно может быть соподчинено как с причиной с дру-
гим из своих порождающих условий.
Если истинность причинного высказывания за-
висит столь существенно от конкретных условий,
40
«•Mrtl
в которых оно сделано, и если ни онтологические,
ни гносеологические, ни прагматические факторы
выделения причинной связи не сводятся к обще-
значимым эмпирическим критериям, то отсюда ста-
новится ясным, что общее определение причинно-
сти, как бы тщательно оно ни было сформулирова-
но, остается по необходимости абстрактным, недос-
таточным для указания причины в конкретных ус-
ловиях. Общие определения причинной связи фик-
сируют только то, что причина есть необходимое и
при определенных обстоятельствах достаточное
условие появления следствия. И это не случайно.
Необходимость и достаточность в определенных
условиях единственные общезначимые моменты
причинного отношения. Все остальные свойства,
которые мы приписываем причинному отношению,х
порождены особенностями той или другой ситуа>-Ь»
ции и установкой субъекта на нее, т. е. факторами
конкретного порядка, и хотя мы имеем представ-
ление о природе этих факторов, мы не можем свес- «
ти их к общезначимым эмпирическим или теоре-
тическим требованиям и отразить таким образом
в общем определении причинной связи.
Это, конечно, плохой результат в выяснении по-
нятия, когда мы должны при определении сферы
его приложения ссылаться на интуицию или на
трудноуловимые прагматические оценки ситуации.
Необходимо, однако, учитывать, что мы имеем де-
ло здесь не со специально-научными понятиями,
но с философскими, которые в логическом плане
имеют глубокую специфику. Даже те критерии
причинности, которые известны и приняты как уни-
версальные, также не абсолютны. Мы можем, к
примеру, сказать: «Широкая пропасть заставила
альпинистов остановиться». Против корректности
этого высказывания вряд ли кто будет возражать,
но пропасть как причина остановки не обладает
признаком активности, который мы выдвинули в
качестве необходимого. Подобные примеры, кото-
рых можно привести бесчисленное множество, не
должны, однако, вести к полному отступлению от
общих требований. Дело в том, что каждое поня-
тие в процессе своего практического употребления
41
«флуктуирует», расширяет и сужает свое значение,
переносится на близкие, но не родственные по су-
ществу случаи, используется в качестве скрытой !
метафоры и т. д. и т. п. Бесчисленные нюансы в
употреблении живого понятия неуловимы, и мы не
должны стремиться к тому, чтобы это сделать в
определении. Когда речь идет об определении фи-
лософской категории, задача состоит в том, чтобы
схватить некоторое ее ядро, ее генетический центр,
ее назначение или аспект, который она отражает,
ее функцию, основную ее идею, которая позволила
бы отделить случайное от необходимого в ее ис-
пользовании.
Таким центральным моментом понятия при-
чинности является его праксеологический харак-
тер, непосредственная связь его с деятельностью.
В основе причинных высказываний, вне зависи-
мости от того, осознаем мы это или не осознаем,
лежит направленность на действие, на возмож-
ность управления ходом событий, на возможность
получения или предупреждения некоторого собы-
тия. Этому принципу в конечном итоге подчинены
все критерии причинной связи — как общие, объ-
ективные, так и частные, субъективные, происте-
кающие из конкретных условий деятельности.
3.	Специфика причинных представлений
на теоретическом уровне
Понятие причинности, как уже говорилось, ие
вводится и не разъясняется в рамках теоретиче-
ских моделей, оно привносится в них извне, как
некоторого рода готовая форма, используемая при
создании таких моделей. В силу этого, как кажет-
ся, мы могли бы вообще отказаться от особого I
анализа причинных представлений в рамках тео- |
рии как от несущественного с точки зрения выяс- I
нения природы причинного отношения. Однако
выделение причины на уровне теоретических пред-
ставлений имеет ряд специфических черт, на ко-
торых следует остановиться.
Первая особенность причинных высказываний
на теоретическом уровне (о котором мы уже упо
42
ВЩ!**’*’*’’"**
минали) состойт в том, что они связаны с логи-
ческой необходимостью. В отличие от эмпириче-
ской сферы, где причинные высказывания связаны
с вероятностью, на уровне теории выражение
«А — причина В» означает обязательное следова-
ние, даже в том случае, если соответствующее вы-
сказывание производится на базе статистической
теории.
В силу транзитивности логического следования
причинная связь на теоретическом уровне транзи-
тивна, т. е. если А — причина В, а В — причина
С, то мы можем считать, что А — причина С. Это
свойство.теоретических причинных представлений
часто абсолютизируется и выдается за свойство
причинного отношения вообще.
При рассмотрении причинно-следственной связи
на уровне модели мы часто отвлекаемся от времен-
ного интервала между причиной и следствием. Так,
утверждая, что давление •— причина сжатия газа,
мы подразумеваем, что сжатие начинается одно-
временно с давлением, а точнее, мы отвлекаемся
от возможных нюансов процесса в этом отноше-
нии. На уровне теоретических представлений при-
чина может быть, таким образом, одновременной
с действием, что также не может выступать как
общее свойство причинности.
Находясь в сфере теоретических представле-
ний, не выходя за эту сферу, нельзя утверждать,
что все явления имеют причину. К примеру, одна
и та же система условий в квантовой теории не
гарантирует одного и того же результата. Это зна-
чит, что квантовая механика допускает явления,
необъяснимые из. условий, явления без причин.
Абсолютизация, или, точнее, неадекватное истол-
кование этого факта, лежит в основе всех совре-
менных индетерминистических концепций. Разли-
чение реального (предметного) и теоретического
уровней в причинных представлениях приобретает
здесь принципиально важное значение.
На уровне теоретического описания все усло-
вия в принципе равноправны, и у нас нет отбора
причин на основе непосредственной практической
ориентации. Мы заменяем здесь реальные действия
43
мысленным действием, практическую Направлен-
ность — направленностью на определенную функ-
циональную связь. Иначе говоря, на теоретическом
уровне причинная связь выделяется в соответствии
с некоторой линией объяснения.
Это обстоятельство также иногда абсолютизи-
руется, и причинная связь рассматривается неран
рывно связанной с объяснением, как простой онто-
логический коррелят объяснения. В действительно-
сти же столь тесной связи между причинностью и
объяснением не существует. Объяснение в общем
случае представляет собой логическую операцию
получения одних знаний из других, и в этом смыс-
“ле оно не ориентировано в обязательном порядке
на причинное соподчинение явлений. Объяснения
могут быть чисто структурными, статистическими,
классификационными, телеологическими и т. д. Во
всех этих случаях объяснение не исходит из при-
чин и не устанавливает их. К примеру, свойства
света мы объясняем исходя из того, что он пред-
ставляет собой особый класс электромагнитных
волн. Однако высказывание «электромагнитные
волны — причина света» некорректно, так как род
вообще не есть причина вида. Научное объяснение
чаще всего непричинно, ибо оно, как правило, идет
от рода к виду, но не от одного явления к друго-
му. В рамках теории- причинной связи соответст-
вует объяснение, но обратное неверно.
Если же мы выходим за пределы теоретичес-
ких представлений, то разрушается и это частичное
соответствие причинности и объяснения. Установ-
ление причинных связей в опыте в силу их прак-
тической направленности не соблюдает границ от-
дельных теоретических построений и не ориентиро-
вано в обязательном порядке на ту или иную тео-
ретически установленную связь. Причина, понимае-
мая как коррелят объяснения, имеет некоторое ос-
нование применительно к уровню теоретических
представлений, но не может быть использована
как общая характеристика причинной связи.
Абсолютизация свойств причинности, справед-
ливых для квазиобъектов, имеет основания в общей
тенденции, типичной для позитивизма, рассматри-
44
вать все общие представления о мире на основе Тех
иЛи иных гносеологических отношений. Эта пози-
ция ограничена, поскольку она игнорирует деятель-
ность как решающий фактор в образовании такого
рода представлений, выдвигает в качестве первич-
ного то, что в действительности является вторич-
ным и производным.
ГЛАВА III. ДИСКУССИОННЫЕ ВОПРОСЫ,
ОТНОСЯЩИЕСЯ К ПОНЯТИЮ ПРИЧИННОЙ связи
Понятие причинной связи, как это видно из
проведенного рассмотрения, является довольно
сложным, связанным как с практикой, так и с ло-
гикой теоретического мышления. Не удивительно,
что истолкование его всегда было неоднозначным
и порождало множество дискуссий. Конечно, мно-
гие из тех вопросов, которые волновали Юма и
Канта, можно считать решенными, однако поня-
тие причинности является неясным в ряде момен-
тов и в настоящее время. Мы рассмотрим здесь
лишь некоторые спорные вопросы, касающиеся
этого понятия, исходя из изложенных представле-
ний на природу причинной связи и на критерии
ее выделения.
1. Может ли явление быть многопричинным?
В настоящее время имеются сторонники как
положительного ответа на этот вопрос (поликауза-
лизм), так и отрицательного (монокаузализм).
С изложенной точки зрения на критерии выделения
причин, мы необходимо должны принять первую
позицию. Во-первых, многообразие причин порож-
дается уже самой многоплановостью подхода к яв-
лению: мы можем рассматривать в качестве при-
чины в зависимости от обстоятельств то или дру-
гое из его необходимых условий. Во-вторых, при-
чина может варьировать не только внутри какого-
то определенного комплекса условий, в зависимо-
сти от аспекта рассмотрения. Опыт пока.ыьаег,
что сам этот комплекс необходимых условий не
остается постоянным для данного явления. Одна и
45
та же болезнь обусловлена у различных людей
различными системами факторов, одна и та же эле-1
ментарная частица может быть результатом прицл
ципиально различных ядерных реакций и т. д. I
На чем же тогда основывается убеждение в су.г
Шествовании особой, специфической причины для|
каждого явления?
Исторически основанием для монокаузализма
послужила механистическая картина мира, где
силы и импульсы являются причинами всех явле-:
ний, причем таким образом, что равные движения,
где бы они ни происходили, предполагают и рав-
ные силы, которые их вызвали. Значительную под
держку идея монокаузализма получила также со
стороны биологии и медицины. Развитие микробио-
логии в XIX веке приводило к мысли, что единст-
венной причиной болезней являются микробы, при-
чем каждой болезни соответствует определенный
специфический микроб, так что, обнаруживая оп-
ределенную болезнь, мы вправе предполагать и на-;
личие ее специфической причины — микробов оп-
ределенного вида.
Дальнейшее развитие медицины показало, од-
нако, ограниченность такого взгляда на причины
болезней. Г. Селье, И. Давыдовский и ряд других
современных ученых отвергают монокаузализм,
указывая на факт существования болезней, вызы-
ваемых различными факторами. «Однозначное со-
ответствие, — пишет Селье, — между болезнями и
их причинами, наблюдавшееся при микробных за-
болеваниях, не имеет места в происхождении та-
ких болезней, как гипертония, ревматизм, язвен-
ная болезнь, шизофрения и т. д.» [41, 41]. В обще-
философском плане точка зрения Селье должна,
быть сформулирована, очевидно, следующим обра--
зом: одно и то же явление в различное время (в|
различных точках пространства-времени) может!
быть порождено различными условиями.	!
Не отрицая этих фактов, защитники монокау-
зализма дают им другую интерпретацию, которая
сводится в основном к следующим положениям:
1.	Там, где говорят о различных причинах од-
ного и того же явления, при более внимательном
46
аНализе оказывается различие и в самих следстви-
ях Неверно, что ревматизм порождается различ-
ными причинами. Такое убеждение возникает
вследствие того, что современное представление о
ревматизме не дифференцировано: под одним на-
званием здесь скрывается ряд болезней, соответ-
ствующий определенному ряду причин. Взаимно-од-
нозначное соответствие между причинами и след-
ствиями восстанавливается при более глубоком
изучении процессов [49, 170—181].
'2. Сторонники многопричипности игнорируют
т0 обстоятельство, что некоторые факторы или
агенты могут являться носителями одной и той
же причины. «Причиной пожара является не неб-
режное обращение с огнем, не короткое замыкание
проводов, не удар молнии, а возникновение высо-
кой температуры, вызвавшей цепную реакцию
окисления. В данном случае речь должна идти не
о.множественности причин, а лишь о различных
носителях одной и той же причины» [19, 123].
Первый довод сводится к тому, что во всех
случаях многопричинных явлений мы можем, диф-
ференцировав явление-следствие, установить одно-
значное соответствие между причинами и следст-
виями. Допустим, что это возможно (что далеко
не очевидно), но кто нам гарантирует, что даль-
нейшее исследование не приведет снова к его на-
рушению? Ссылаться же на окончательную карти-
ну мира мы не имеем оснований. Так что этот ар-
гумент может быть отвергнут уже из чисто логи-
ческих соображений.
Идея «носителей причины» сохраняет монокау-
зализм посредством сведения различных причин к
некоторому абстрактному знаменателю (темпера-
тура — причина пожара). Конечно, такой общий
знаменатель всегда в принципе может быть най-
ден. В какой-то близости от следствия все причи-
ны естественно сходятся в одной точке. Но дело в
том, что эту точку, общий знаменатель не всегда
просто найти, так как это связано с поисками сущ-
ности единой основы практически разнородных яв-
лений. Главное же состоит в том, что, прибли-
жаясь к этой точке, мы неизбежно переходим к
47
теоретическим абстракциям и уходим от конкрет-
ных явлений, с которыми мы связываем возникно-
вение следствия. Нельзя воздействовать на темпе-
ратуру вообще, чтобы избежать пожара, но можно
предупредить небрежное обращение с огнем, замы-
кание проводов и т. д. В силу этого практически
мы всегда вынуждены будем называть причиной
некоторого явления именно такого рода конкрет-
ные предшествующие ему события. Идея носителя
причины, очевидно, покоится на непонимании
практического мотива в формулировке причинных
утверждений.
Требование единственности причины чисто умо-
зрительно и никак не вытекает из функции этого
понятия. Те явления Aj... Ап, которые мы выделя-
ем как различные причины некоторого явления В,
очевидно, удовлетворяют основным требованиям к
практической причине, а именно, они так связаны
с В, что присутствие какой-то из них при опреде-
ленных условиях влечет за собой появление В и
отсутствие ее при тех же условиях — к отсут-
ствию В. Но выполнение этого требования вполне
достаточно, чтобы любое из этих явлений назвать
возможной причиной и зафиксировать столько
причин у В, сколько различных явлений находится
к нему в данном отношении. Сторонники монокау-
зализма исходят из некоторых дополнительных
требований к причинной связи, совершенно не оп-
равданных ее функцией.
Здесь надо подчеркнуть следующий момент. Мы
не можем доказать, что каждое явление в соответ-
ствии с самим устройством природы имеет не-
сколько причин или несколько принципиально раз-
личных порождающих его ситуаций. Защита та-
кого тезиса завела бы нас в сферу неразрешимых
натурфилософских проблем. То, что мы можем
определенно утверждать, сводится к тому, что
допущение многопричинности явления никак
не противоречит функции причинных высказы-
ваний и, следовательно, смыслу понятия при-
чинной связи.
В настоящее время мало кто придерживается
монокаузализма в теории причинности. Однако
48
критика этой позиции, там где она имеет место,
ведется, как правило, некорректно, скорее через
апелляцию к фактам естествознания, чем через
анализ природы и функции причинной связи. Ха-
рактерна в этом плане точка зрения И. В. Давы-
довского. Он пишет, в частности: «Без туберкулез-
ной палочки не будет туберкулеза, причина рака —
канцероген, причина гемофилии — специфическая
наследственность. Практическая направленность
медицины согласуется с такими критериями причи-
ны и- условий. Эта направленность их и продикто-
вала, она требует известной схематизации и уп-
рощения причинно-следственных связей.
... Однако медицинский (практический) аспект
не может быть достаточным; к тому же очевидно,
что он на место кондиционализма (т. е. растворе-
ния причины в условиях) выдвигает механический
монокаузализм» [32, 125]. В другом месте, высту-
пая против монокаузализма, он призывает «не
спускаться на позиции медицинского прагматиз-
ма», поднять медицинскую мысль, «скованную ее
практической направленностью» [32, 127].
Давыдовский ясно видит решающую роль прак-
тического мотива в выделении причин, а также и
то, что такое выделение ведет неизбежно к огруб-
лению действительной, разносторонней обуслов-
ленности явления. Обращая внимание на это пос-
леднее обстоятельство, он не хочет признать
правильными критерии причинной связи, по-
рожденные практическим подходом. Но суть дела
состоит в том, что под причиной мы вообще не
должны понимать ничего другого кроме того, что
выделяется интересами практического подхода.
Понятие причинности нельзя «поднять» над прак-
тикой, ибо оно не выражает само по себе ничего
другого, как-определенную ориентацию этой прак-
тики. Он ошибочно полагает также, что признание
практического подхода в выделении причин влечет
за собой признание монокаузализма. В действи-
тельности дело обстоит совсем наоборот: ошибоч-
ность-монокаузализма может быть показана толь-
ко с точки зрения праксеологического истолкова-
ния причинности,
49
В связи с этим необходимо рассмотреть еще
одну точку зрения на причинные отношения, ко-
торая известна под названием кондиционализма.
Суть ее состоит в том, что понятие причинности
вообще изымается из сферы научного мышления.
С такой идеей выступили в начале XX в. немецкий
врач М. Ферворн и ряд его последователей.
Основной аргумент сторонников кондициона-
лизма состоит в том, что научное познание постоян-
но иллюстрирует многостороннюю зависимость
каждого явления от многочисленных условий, так
что связывать происхождение явления с каким-то
одним из них — значит искажать действительное
положение дел, игнорировать всеобщую взаимо-
связь событий, возрождать антропоморфный под-
ход к миру. «Естествознание, — писал М. Фер-
ворн, — без всякого сомнения совершает большой
шаг вперед в понимании вещей, признавая недос-
таточность наивного представления об изолирован-
ной причине для объяснения процесса или состоя-
ния и настаивая на том, что каждый процесс или
состояние зависит от многочисленных факторов.
Однако когда оно среди этих определяющих фак-
торов выделяет на основании различной эффектив-
ной ценности «причину» и «условия», оно еще кон-
сервирует остаток старого мистицизма. Это естест-
вознание сделало только полдела. Совершим же
всю работу: выбросим понятие причины как прин-
ципа объяснения из научного обихода... Точная
форма, в которую сегодня может быть облечено
изображение законов, есть кондициональная фор-
ма» [58, 16—17].
Действительно, теоретическое познание застав-
ляет нас признать, что каждое явление находит-
ся в самых многообразных зависимостях и при-
нуждает рассматривать одно и то же явление со
стороны самых различных условий. С этой точки
зрения выделять одно из условий как преимущест-
венное под особым титулом «причина» представ-
ляется простым пережитком антропоморфного
мышления. Однако эта позиция ошибочна, и глав-
ная ее ошибка состоит в непонимании практиче-
ской функции причинных высказываний. Изолиро-
50
ванная причина выделяется из совокупности ус-
ловий не потому, что люди не подозревают о мно-
гочисленных других условиях, благодаря наличию
которых происходит данное событие, не в силу
своего незнания или привычки к антропоморфному
объяснению, но потому, что такое выделение не-
обходимо в интересах практической деятельности.
Причинность не принцип объяснения, как думал
ферворн, но принцип деятельности: мы не можем
воздействовать на все условия (даже если знаем
их), и потому нам жизненно важно найти среди
них те, воздействие на которые ведет нас к жела-
тельным результатам без изменения всех других
обстоятельств. Кондиционализм, как и монокауза-
лизм, покоится на непонимании практической
функции причинных утверждений, на неправомер-
ном отождествлении принципов объяснения с прин-
ципами деятельности.
Кондиционализм исторически появился как ре-
акция на монокаузализм со стороны естествозна-
ния. Монокаузализм не учитывает субъективного,
практического момента в выделении причинных
связей; он полагает, что самой природой вещей
для каждого явления задана одна-единственная
причина, что в совокупности условий есть одно,
имеющее к следствию особое онтологическое от-
ношение. М. Ферворн и другие ученые совершенно
правильно отрицали это воззрение, указывая на
равноправность многих условий явления в сфере
его теоретического обоснования. Но отрицая при-
чину в смысле монокаузализма, они склонны были
отрицать осмысленность этого понятия вообще из-
за непонимания в конечном итоге специфики его
как понятия, относящегося к деятельности.
2.	Является ли причина одновременной
со следствием?
- Возможность мысли/ь в некоторых случаях
причину и следствие как одновременные была ука-
зана еще Кантом [17, 269]. Позднее Б. Рассел зая-
вил, что причинное отношение связано не столь
тесно, как это обычно считают, с временным по-
51
рядком событий и что «причина без какого-либо
противоречия может мыслиться даже после след-
ствия» [56, 143]. Не разделяя этого последнего мне-
ния, некоторые современные философы тем не ме-
нее настаивают на одновременности причины и
следствия как на существенном моменте опреде-
ления причинной связи.
Сторонники одновременности причины и след-
ствия сразу же сталкиваются со следующим
затруднением. Принять такое определение при-
чины — значит объявить неправильными подав-
ляющее большинство наших высказываний о кон-
кретных причинных зависимостях. С этой точки
зрения, очевидно, нельзя сказать, что выстрел охот-
ника есть причина смерти зайца, нажатие кноп-
ки — причина звонка или процессы на Солнце —
причина изменений магнитного поля Земли. В
принципе, конечно, любое понятие можно опреде-
лить разными способами, но определение имеет
мало шансов на успех, если оно столь радикально
расходится с пониманием термина, сложившимся
стихийно. Если мы принимаем требование одно-
временности, то неизбежно возникает вопрос о вы-
яснении смысла понятия причины, в котором оно
обычно используется. Но рассмотрим аргументы,
сторонников этой точки зрения.
«Большинство действующих причин в приро-
де, — пишет Кант, — существуют одновременно
со своими действиями и временная их последова-
тельность вызвана лишь тем, что причина не мо-
жет произвести своего действия в одно мгнове-
ние. Но в тот момент, когда действие только воз-
никает, оно всегда существует одновременно с
каузальностью своей причины, так как оно не воз-
никло бы, если бы за мгновение до его появле-
ния причина исчезла. ... Если шар, положенный на
набитую подушку, выдавливает в ней ямку, то как
причина этот шар существует одновременно со
своим действием. Однако я различаю их по вре-
менному отношению динамической связи между
ними. В самом деле, если я кладу шар на подуш-
ку, то на гладкой поверхности подушки появляет-
ся ямка, если же на подушке (неизвестно поче-
52
MV) имеется ямка, то отсюда еще не следует
свинцовый шар» [17, 269]
Итак, Кант подчеркивает динамическую связь
событий в причинном отношении и на этой основе
считает возможным утверждать одновременность
причины и следствия, а вместе с тем и их времен-
ную упорядоченность
Современные сторонники одновременности при-
чины и следствия также исходят из динамического
момента причинной связи, из необходимости не-
посредственного контакта между действием и ре-
зультатом. Американский философ Р. Тейлор пола-
гает, что в основе понятия причинности по самой
его сути лежит представление о действии, о произ-
ведении чего-то посредством другого. Понятие при-
чинности поэтому, во-первых, не связано с регуляр-
ностью, а во-вторых, не предполагает временного
интервала между причиной и следствием. Если ве-
тер гонит лист, то причина здесь одновременна со
следствием. «Могут сказать, — говорит Тейлор, —
что прежде чем ветер начал двигать лист, он дол-
жен был затратить время для того, чтобы прео-
долеть его сопротивление, но на это можно отве-
тить, что пока ветер не двигал лист, он и не был
причиной его движения» [57, 302] Если камень
разбивает оконное стекло, то он не явйяетия при-
чиной дб‘тё\ пор, пока “ой не коснется стекла. Сов-
ременные философы, по мнению Тейлора, ис казн-
ли смысл понятия причинности, основав его на по-
нятии временного интервала и временной регуляр-
ности, но не на понятии действия
Несколько другого рода аргументы в пользу
одновременности причины и следствия приводят
А. Уемов и С. Остапенко [45]. Причинная связь,
по их мнению, должна быть однозначной, но од-
нозначность можно сохранить только посредством
уничтожения временного интервала между при-
чиной и следствием. Следующие выдержки из
статьи А. И. Уемова и С. В. Остапенко разъясняют
суть этого аргумента:
«Признание детерминизма связано с признани-
ем факта, что причина с необходимостью (т. е. од-
нозначно) порождает действие» [45, 213].
53
«Мы исходим из следующей проблемы: возмож-
на ли в принципе однозначная причинная зависи-
мость? И приходили к выводу, что да, возможна,
но только если мы имеем дело с полной причиной,
т. е. с совокупностью всех событий, достаточных
для данного действия» [45, 213].
«Время само по себе действие не производит.
Разрывая причину и действие во времени, мы ос-
тавляем место сверхъестественному, мистике. Если
все, что нужно для действия, налицо, то почему
же оно не происходит?» [45, 215].
Аргументация сторонников одновременности
причины и следствия, как мы видим, достаточно
убедительна. Однако она все-таки не может быть
принята как окончательное решение вопроса. Пра-
вильное решение может быть достигнуто здесь
только в том случае, если мы проведем различие
между уровнями причинных представлений и со-
ответствующими типами необходимости.
На абстрактно-онтологическом уровне, говоря
о возникновении явления в полной совокупности
его условий, мы, конечно, вправе утверждать од-
новременность причины и следствия в смысле не-
посредственной динамической преемственности ус-
ловий и возникающего на их основе события. Ар-
гументы Уемова и Остапенко здесь имеют силу.
Одновременность причины и следствия имеет мес-
то также и в рамках теоретических представлений.
В теоретических моделях нам часто важен именно
динамический порядок событий, и мы сплошь и
рядом абстра!ируемся от временных интервалов
событий в процессе их построения. Когда мы гово-
рим, что давление на газ — причина его сжатия
или что изменение электрической напряженности
поля — причина изменения магнитной напряжен-
ности, то мы отвлекаемся от времени как от чего-
то несущественного с точки зрения выявляемой
функциональной связи, независимо от того, как это
будет выглядеть в реальном эксперименте или с
точки зрения дальнейшего развития теории. Та-
кой прием не противоречит задачам теоретической
модели.
Однако выделение причинной связи по отноше-
54
нию к реальным явлениям, как правило, связано
предположением временного интервала между при-
чиной и следствием. Во-первых, по отношению к
реальным, конкретным событиям мы выделяем в
качестве причины какое-то одно из предшествую-
щих событий, но вовсе не полную причину. Практи-
ческая или неполная причина явления, конечно,
однозначно не определяет следствие (вид микробов
не определяет всего течения и исхода болезни),
но мы и выделяем такого рода причину не в ин-
тересах сохранения однозначной обусловленности
и не из каких-либо других умозрительных сообра-
жений, но исключительно в интересах практическо-
го действия. Мы никогда не знаем всех необходи-
мых и достаточных условий явлений, практическая
деятельность никогда не может быть направлена
на выделение полной причины, и наши представ-
ления о причинности не могут быть сведены к
представлению о полной причине. Во-вторых, че-
ловек может действовать на будущее только тогда,
когда оно удалено от него на достаточный интер-
вал времени. Поэтому утверждение о наличии это-
го интервала (как и о неполноте причины) выте-
кает из существа нашей деятельности, фиксирует
ее необходимый момент. Представление о причине,
одновременной со следствием, для эмпирического
уровня — чисто умозрительная конструкция, не
отвечающая ни в какой мере природе этого по-
нятия.
Подавляющее большинство причинных утверж-
дений в обыденной жизни и в науке связано в си-
лу этого с предположением о наличии временно-
го интервала. В некотором смысле верно, что пока
камень не коснулся стекла, он не может быть наз-
ван причиной его разрушения, но отсюда никак не
вытекает, что с точки зрения случившегося собы-
тия мы должны считать его причиной именно это
прикосновение. Практически никто не встает на
такую чисто теоретическую, умозрительную точку
зрения. И это понятно, ибо нам не все равно с точ-
ки зрения предотвращения этого события, откуда
прилетел этот камень. Сторонники одновременно-
сти причины и следствия игнорируют практическую
55
основу причинных представлений и поэтому заве-
домо лишают себя возможности адекватного опи-
сания свойств причинного отношения.
Один из мотивов, побуждающих принять кон-
цепцию одновременности, — это стремление найти
какие-то объективные критерии выделения причи-
ны из множества условий. Требование одновремен-
ности должно служить с этой точки зрения одним
из ограничений, локализующих причину. Так, Са-
гатовский полагает, что такие требования, как не-
обходимость-достаточность, одновременность со
следствием и т. д., могут дать достаточную систе-
му объективных критериев для выделения причин
[39, 197]. Однако требование одновременности ни-
как не локализует причину, ибо существует беско-
нечное множество событий, одновременных с дан-
ным. С другой стороны, как мы старались пока-
зать, точная локализация причины происходит сов-
сем не на основе такого рода объективных крите-
риев, но на основе тех или иных практических ус-
тановок и чаще всего в противоречии с требовани-
ем одновременности.
Иногда мы говорим о связи реальных событий
не с точки зрения практической ориентации, но в
теоретическом плане с точки зрения тех или иных
особенностей механизма их соподчинения. Анализ
Кантом его примеров является именно таким тео-
ретическим подходом к рассмотрению причинной
связи, который вполне уместен в определенном от-
ношении. Ему важно было указать возможность
одновременности причины и следствия, чтобы тем
самым подчеркнуть определяющую роль субстан-
циональной, динамической основы причинных от-
ношений. Но его рассуждения за пределами конк-
ретной задачи не могут служить аргументом, что-
бы считать причину событий в обычном употребле-
нии этого слова всегда одновременной со следст-
вием.
Ценный момент в позиции одновременности со-
стоит в том, что она выделяет производительный,
порождающий характер причинного отношения как
главный. Понятие причинности связывается здесь
прежде всего с динамическим порядком событий.
56
с активностью одних объектов в мире по отноше-
нию к другим. Тейлор, безусловно, прав, утверж-
дая, что, придав слишком большое значение вре-
мени в определении причинной связи, мы искажа-
ем основной смысл причинного отношения. Одна-
ко, акцентируя внимание на активности как фунда-
менте причинного отношения, сторонники этой по-
зиции понимают активность только в чрезвычайно
общем онтологическом плане, не связывая ее с дея-
тельностью, с практикой. В начале своей статьи
Д. И. Уемов и С. В. Остапенко высказывают., в
частности, следующее соображение. «Если человек
не будет знать, как вызвать нужное явление, он
погибнет. Человек как раз и стремится создать до-
статочные условия для возникновения следствия.
Следовательно, понимание причинности как доста-
точной совокупности условий для возникновения
действия связано с понятием деятельности, с поня-
тием общественной практики. Вряд ли такое пони-
мание нуждается в замене» [45, 221]. Верное здесь
смешано с неверным. Человек действительно стре-
мится создать достаточные условия для возникно-
вения следствия и создает их, но отсюда не выте-
кает, что понятие причины должно включать в се-
бя все эти условия. Верно, что понятие причины
органически связано с деятельностью, с практи-
кой, но авторы оставляют это положение в даль-
нейшем без всякого внимания. Будучи последова-
тельно проведенным, оно неизбежно разрушает
концепцию причины, одновременной со следстви-
ем, по крайней мере в качестве универсального
взгляда на причинность.
С точки зрения практического истолкования
причинности являются несостоятельными также
предположения о предшествовании следствия при-
чине. Этот вопрос, однако, требует особого рас-
смотрения (см. гл. VIII).
3.	Предполагает ли понятие причинности
регулярность следования?
Бэкон и Юм, несмотря на существенную разницу
в своих подходах к понятию причинности, предпо-
лагали необходимой для установления причинной
57
связи стопроцентную регулярность следования од-
ного явления за другим в опыте. Современные
философы требуют здесь только достаточно боль- I
шой вероятности.
Но так или иначе, предполагается, что за-
ключение о причинной связи двух реальных
явлений может быть получено только как итог
наблюдения их устойчивой связи. С этой точки зре-
ния утверждение индивидуальной причинной свя-
зи является в некотором смысле производным,
имеющим смысл только через апелляцию к общей
закономерности. Само определение причинной свя-
зи не может быть не чем иным, как описанием не-
которой специфической регулярности. В этик поло-
жениях состоит основной смысл так называемого
регуляристского истолкования причинной связи,
которое в своих истоках восходит к Юму.
В 20-е годы американский философ Курт
Дюкасс подверг критике такое понимание при-
чинности и выдвинул так называемое сингуля-
ристское, или неюмовское, ее понимание, суть
которого сводится в основном к следующим по-
ложениям.
1.	Философский анализ понятия причинности
должен ориентироваться на обыденный смысл
понятия, т. е. понятие причинности должно быть
зафиксировано в его реальном значении, «в реаль-
ном контексте».
2.	Понятие причинности, как оно употребляется
в обыденном языке, относится прежде всего к еди-
ничным явлениям. Нас интересует причина како-
го-то определенного события вне зависимости от
того, повторяется оно или является совершенно
уникальным в мировой истории. Поэтому понятие
причинности должно быть определено без ссылки
на регулярность следования. Регулярность следо-
вания — возможное следствие причинной связи, но
не ее суть. Причинная связь должна быть опреде-
лена по отношению к конкретной системе уело- ,
вий, т. е. она должна быть понята как отношение
трех элементов: причины, следствия и постоянной
системы условий. Регуляристские определения при- (
чинной связи, не фиксирующие систему условий, г ,
58
к
*
"ОТЦИНГ" "	«ИввИИТ4
заведомо не отражают смысла понятия причины
по отношению к индивидуальному событию
3.	Если дана некоторая система условий S, то
под причиной события В во время t2 следует по-
нимать то единственное изменение А в системе S,
которое случилось во время tj, непосредственно пе-
ред возникновением события В. Такое определение
причинной связи соответствует обыденному пони-
манию причины в той или иной конкретной ситуа-
ции. Если автомобиль остановился, то шофера ин-
I тересует то конкретное единственное изменение,
которое произошло в моторе и отличает движущий-
ся автомобиль от его настоящего состояния [56,
139].
4.	Неверно, что критерии выделения причинной
связи предполагают многократное наблюдение со-
ответствующей последовательности событий в опы-
те. Единичного наблюдения во многих случаях
вполне достаточно для установления причинно-
следственной связи. Когда люди выявляют причи-
ну какого-то события, то они чаще всего не ду мают
о регулярности, но исследуют ситуацию, которая
была непосредственно перед его появлением.
Для подтверждения этого тезиса Дюкасс при-
водит описание следующего эксперимента: «Я при-
ношу в аудиторию бумажный пакет и кладу его
на стол, потом прошу студентов внимательно сле-
дить за тем, что произойдет. Я прикасаюсь рукой
к пакету, и одна сторона его загорается. На воп-
рос, 'что же явилось причиной загорания пакета,
студенты дают естественный ответ, что такой при-
чиной было мое прикосновение к пакету. Они за-
ключают так потому, что в системе условий, не-
посредственно предшествующих загоранию, ниче-
го не происходит, кроме этого моего движения»
[57, 95].
5.	В основе причинной связи лежит онтологиче-
ская необходимость. Юм не принимал никакой не-
обходимости кроме логической и поэтому объявил
1 Рассмотренные выше эмпирические определения причин-
ой связи—определение через схемы Бэкона—Милля и вероят-
гостные определения — являются, очевидно, регуляристскими
59


необходимость ненаблюдаемой в опыте. Между
тем мы в опыте постоянно наблюдаем необходи-
мость, но не логического, а онтологического по-
рядка. «Когда палач отрубил голову королю Яко-
ву I, то для ближайших наблюдателей было бы
неразумно сомневаться, что удар топора был необ-
ходимой причиной смерти короля, и эта необходи-
мость в данном случае была наблюдаемой» [56,
149]. Онтологическая необходимость имеет смысл
по отношению к индивидуальной последовательно-
сти событий независимо от возможности ее повто-
рения.
Итак, Дюкасс утверждает, что понятие причин-
ной связи не предполагает регулярности следова-
ния и что критерии причинной связи не предпола-
гают обязательной ссылки на частоту следования,
т. е. он выдвигает тезисы, диаметрально противо-
положные традиционному (регуляристскому) ис-
толкованию этого понятия.	£
Среди современных философов преобладает не J
гативная оценка позиции Дюкасса. Указывается
прежде всего, что сама возможность делать заклю-»
чения о причинной связи на основе единичного^
эксперимента говорит о том, что мы обладаем не’
которыми общими предположениями о явлениях,-
и следовательно, не опровергает, но подтверждает
регуляристское представление о критериях причин-’
ной связи [56, 156]. А. Пап видит основной недоста-F
ток концепции Дюкасса в том, что понятие един-
ственного изменения в ситуации, которая предше-:
ствовала данному событию, неопределенно: прак|
тически мы всегда имеем бесконечное множество
изменений в ситуации, предшествующей любом;
событию [56, 160]. Е. Маден и Д. Хамбер упрека
ют Дюкасса в том, что критерии выделения при
чинной связи он стремится найти только на уровне
абстрактных онтологических подразделений (посте
янство, изменение, система условий и т. д.), но ма
ло обращает внимания на тот факт, что в реаль
ных ситуациях причина часто выделяется из не-
которых более конкретных практических устано-
вок, в интенции на определенные практически
действия. «Приняв обещание, — пишут они, — иг
60
следовать причинность в’ естественном контексте,
он в действительности недостаточно внимателен к
нему». Маден и Хамбер указывают далее на то,
что Дюкасс смешивает понятие причинности с кри-
териями причинных высказываний. «Юм и Дюкасс
попали в ловушку на одном и том же моменте, а
именно, оба они смешали критерии выделения при-
чинной связи с самим понятием причины. Юм уви-
дел, что причинные утверждения происходят из
наблюдения регулярного следования событий в
опыте, и дал определение причинности как «посто-
янного следования», Дюкасс заметил, что в неко-
торых случаях мы можем заключить о причинной
связи из одного эксперимента, и выработал поня-
тие причинности как «единственного изменения в
ситуации, предшествующей данному событию». Од-
нако столь тесная связь между понятием и кри-
териями не является правомерной. Найти смысл
понятия и выработать критерии проверки выска-
зываний, связанных с ним, — это принципиально
различные вещи» [56, 169].
Последнее положение дает некоторую основу
для понимания расхождения между сингуляризмом
и регуляризмом в современной теории причинности.
Вопрос здесь действительно связан с соотношени-
ем признаков (критериев) причинной связи и оп-
ределения этого понятия. Определение не совпада-
ет в обязательном порядке с признаком, посредст-
вом которого обнаруживается практически та или
другая сущность. Теплота измеряется высотой
столбика ртути, но движение ртути само по себе
ничего не говорит о сущности теплоты как опре-
деленного процесса. Дюкасс, безусловно, прав в
том, что понятие причинности получает свой под-
линный смысл в высказываниях о конкретных яв-
лениях и что определение причинной связи не
должно опираться на представления о регулярно-
сти. Однако отсюда не следует, что признаки при-
чинной связи должны быть сориентированы на еди-
ничный эксперимент. Сторонники регуляризма, с
другой стороны, неправы, настаивая на определе-
ниях причинности через регулярность следования
как единственно правильных.
61

Сторонники Юма и позитивистской концепции
причинности всегда боялись отделить понятие при-
чинности от критериев его выделения, от непосред-
ственно эмпирической основы из-за боязни внести
метафизику в теорию причинности. Несомненная
заслуга Дюкасса состоит в том, что он подчеркнул
важный момент, связанный с пониманием причин-
ной связи, а именно принципиальную независи-
мость ее определения от идеи регулярности. В этом
отношении теория причинности Дюкасса представ-
ляет в действительности позитивную альтернати-
ву юмовской концепции причинности.
Определение причинной связи, данное Дюкас-
сом, однако, должно быть усовершенствовано. Это
легко можно осуществить, если отказаться от ори-
ентации на проверку посредством единичного экс-
перимента, которая тяготеет над всеми рассужде-
ниями Дюкасса. Если исходить из трехчленной схе-
мы Дюкасса как единственно правильной для оп-
ределения причинной связи, основанного на онто-
логической необходимости, тогда естественное син-
гуляристское определение причинной связи может
быть следующим: А — причина В в конкретной си-
стеме S, если появление А в S в момент Л пред-
решает (абсолютно влечет за собой) событие В в
момент времени t2 и если сама система S недоста-
точна для появления В в момент времени t2 (т. е.
если отсутствие А в ведет необходимо к отсут-
ствию В в t2), где
Могут сказать, что ни одно событие в эмпириче-
ском мире не предрешает другого и что, если до-
пустить к тому же временный интервал между А
и В, может что-то случиться, что приведет к отсут-
ствию В при появлении А. Но это опять же рас-
суждение с регуляристской точки зрения, с точки
зрения условий вообще. По отношению к конкрет-
ным условиям абсолютная необходимость — ре-
альный факт. Если кто-то бросил камень и разбил
оконное стекло, то это значит, что в данной кон-
кретной системе условий абсолютно не было ни- .
чего, что могло бы предотвратить это следствие.
С другой стороны, можно допустить, что в данной
системе условий не было ничего, что бы вызвало ►
62
следствие при отсутствии удара камня. Тако-
го рода необходимость в конкретной ситуации
должна быть признана универсальным свойством
окружающего мира, и именно она является основой
адекватного понимания причинного отношения.
Понятие причинной связи имеет полный смысл по
отношению к отдельному явлению независимо от
его повторяемости, и поэтому не логическая необ-
ходимость и не необходимость эмпирической регу-
лярности, но необходимость отдельного случая,
абсолютная необходимость уже совершившегося
явления должна лежать в основе правильного по-
нимания причинной связи. В выявлении этого мо-
мента состоит, на наш взгляд, основной смысл
сингуляристекого истолкования причинности. Ут-
верждение Дюкасса о том, что регулярность —
возможное следствие, но не суть причинной связи,
несомненно, верно.
В позиции Дюкасса имеется и другой важный
момент, который, как правило, упускается из виду
или поспешно разрешается в пользу регуляризма
его критиками. Бесспорно, что, устанавливая кон-
кретную причинную связь, мы опираемся так или
иначе на общие представления. И тем не менее оп-
ределяющим фактором является здесь восприятие
конкретной ситуации. Возьмем пример с автомо-
бильной катастрофой. Пусть для определенной
местности и для определенного времени мы имеем
учет всех причин, в силу которых здесь произошли
катастрофы. Очевидно, что этот список может быть
пополнен новой причиной. Но это означает, что
мы устанавливаем причину в данном случае, ис-
ходя все-таки из данного случая, независимо от
статистики, от прямых эмпирических обобщений.
Единичный факт, как и всюду, играет здесь ре-
шающую роль, и в этом отношении призыв Дю-
касса повернуть критерии выявления причинной
связи к анализу обстоятельств отдельного случая
имеет вполне определенный смысл.
Критики Дюкасса, безусловно, правы в том, что
указание причины посредством единственного экс-
перимента возможно на основе каких-то уже имею-
щихся общих представлений. Но все дело в том,
63
’что эти представления являются не обязательно
эмпирическими, полученными из опыта на основе
индукции. В описанном выше примере Дюкасса
с пакетом заключение студентов не могло опирать-
ся на какие-либо эмпирические обобщения. Оно
опиралось только на общие представления о при-
чинной связи, а именно на убеждение в том, что
причиной одного изменения в ситуации является
некоторое другое изменение в ней, и именно это
убеждение позволяет высказать здесь правдопо-
добное суждение, связывающее движение руки с
загоранием пакета, как причину со следствием.
Общее категориальное видение мира оказывает,
таким образом, непосредственное влияние на ус-
тановление причинно-следственных связей.
Здесь (в вопросе о критериях) обнаруживается
более глубокая основа расхождения между син-
гуляризмом и регуляризмом. Не выразив этого яс-
но, Дюкасс своими примерами подчеркнул в дей-
ствительности роль абстрактно-оптологических
представлений в установлении конкретных при-
чинных гипотез в отличие от прямых эмпирических
обобщений, на которых сосредоточивали свое вни-
мание последователи Юма. Он неявно снова
выдвинул проблему подведения явления под ка-
тегории в непосредственном процессе его вос-
приятия, которая была поставлена Кантом в его
учении о трансцендентальном схематизме. Соотно-
шение регуляризма и сингуляризма — часть проб-
лемы соотношения эмпирического и категориаль-
ного в установлении конкретной закономерности.
4. Заключительные замечания о понятии
причинной связи
Анализ критериев выделения причинной связи,
а также спорных моментов, возникающих в связи
с ними, выдвигает на первый план два важней-
ших момента в понимании причинности, а именно:
1. Органическая связь причинных высказыва-
ний с практикой как по своему происхождению,
так и в функциональном отношении. Только с
этой точки зрения мы можем уяснить отношение,
I
64
причинной и временной связи, критерии выделений
причины из совокупности условий, естественное со-
подчинение таких критериев и т. д.
2. Наличие различных уровней, в которых мо-
дет рассматриваться понятие причинной связи.
Выделение этих уровней дает возможность снять
многочисленные мнимые противоречия в истолко-
вании причинного отношения, такие, как: транзи-
тивность — нетранзитивность, одновременность —
разновременность, регулярность — сингулярность
причинного отношения и т. д.
г Наличие относительно изолированных уровней
рассмотрения категории причинности нашло выра-
жение в историческом подходе к этой проблеме:
различные философские направления акцентирова-
ли свое внимание на каком-либо одном из этих
уровней, возводя в принцип и абсолютизируя те
или иные свойства причинности. Так, Декарт,
Лейбниц и Спиноза рассматривали причинность
прежде всего в абстрактно-онтологическом плане,
как определенную структуру мира, знание о кото-
рой дается нам непосредственно и с полной досто-
верностью. Основными моментами, которые они
исследовали, был принцип причинности и связан-
ные с ним детерминистические представления. Хо-
тя такого рода наивный рационализм и фиксиро-
вал некоторые важные моменты причинных пред-
ставлений, он был несовершенен, и прежде всего
потому, что полностью оставлял в стороне их ге-
незис.
Локк и Юм, напротив, делали акцент на проис-
хождении понятия причинности. Они стремились
понять причинную связь из опыта как отражение
регулярного следования событий во времени. Эта
точка зрения более соответствовала духу науки,
естественному представлению о возникновении
всех научных понятий на основе опыта. Однако
эти философы были далеки от понимания познава-
тельной и практической функций причинного отно
шепия и, по существу, не сформулировали сколь-
ко-нибудь адекватных критериев выделения при-
чинной связи. В силу своего абсолютного эмпи-
ризма они также не смогли правильно понять при-
3 В Я Перминов
65
роду принципа причинности и детерминистически,
представлений о мире в целом.
Большим шагом вперед в этом плане являет^
точка зрения, идущая от Канта (ее можно условно
назвать гносеологизмом), которая ставит выде
ление причинной связи в зависимость от познава
тельной деятельности субъекта. Такая зависимое^
действительно имеет место: без учета теоретиче
ской ориентации нельзя понять реального меха
низма выделения причинных связей даже в обы
денных суждениях. Однако у ряда философов, с
том числе и у самого Канта, этот исходный пункт
ведет к агностицизму, к отрицанию онтологическо
го статуса причинной связи. Близкими путяга
идут современные позитивисты. Они полностью
ставят выделение причинной связи в зависимость
от теории и в конечном итоге отождествляют ее
с предсказуемостью. Но даже если нам удается
избежать субъективизма и отождествления причин-
ности с предсказуемостью, то эта точка зрения
все-таки недостаточна. Причинность есть дотеоре-
тическое отношение, и в рамках чистого гносеоло-
гизма природа причинной связи не может быть*
адекватно вскрыта так же, как в рамках чистого
онтологизма или чистого эмпиризма.
Истолкование причинных высказываний на ос-
нове деятельности раскрывает истинный базис их
происхождения, позволяет понять ограниченность
гносеологизма и эмпиризма, а также рациональ-
ные моменты этих подходов к понятию причинной
связи. Эта точка зрения имеет свое основание в
гносеологии диалектического материализма, а
именно в учении о практической сущности позна-
ния. По отношению к категории причинности она
намечена в «Диалектике природы» Ф. Энгельса,
который в своей критике Юма неоднократно под-
черкивал необходимость исследования причины в
контексте деятельности. В работах, написанных с
позиций диалектического материализма, этот под-
ход является общепризнанным, хотя, как мы ви-
дели, далеко не всегда проводится достаточно по-
следовательно при решении конкретных вопросов
Анализ категории причинности на основе практи„
66
ки должен состоять не только в общем признании
опытной природы причинных представлений, в от-
рицании априоризма, рационализма и т. д., но в
доведении этой точки зрения до анализа конкрет-
нь1х свойств причинной связи и критериев ее вы-
деления. Только в этом случае мы действительно
используем заложенные в ней потенциальные воз-
можности.
Конкретная разработка теории причинности в
эТОм направлении была начата английским фило-
софом Р. Коллингвудом. В своих «Очерках о мета-
физике» (1940) он подверг критике Д. Милля, ко-
торый считал, что причина выделяется из совокуп-
ности необходимых условий произвольно или в
зависимости от случайных обстоятельств. В дейст-
вительности причина, согласно Коллингвуду, вы-
деляется как способ вызывания или предотвраще-
ния каких-то событий, и эта практическая наце-
ленность вполне однозначно определяет те усло-
вия. к которым мы относим понятие «причина».
Вопрос о том, какова причина данного явления,
означает не что иное, как вопрос, каким образом
мы можем предотвратить или вызвать данное яв-
ление. Причина поэтому выделяется как то усло-
вие, которое поддается нашему контролю, на ко-
торое мы можем практически влиять. Мы уже го-
ворили выше, что требование контролируемости не
отражает действительной практики причинных вы-
сказываний, а также ведет к известному субъек-
тивизму в понимании причинного отношения вооб-
ще. Коллингвуд считал, далее, что, поскольку ис-
токи представления о причинной связи находятся
в деятельности людей, понятие причинности антро-
поморфно в своей основе и вытесняется из научно-
го языка по мере развития наук. «Современная
физика, — писал он, — элиминирует понятие при-
чинности» [54, 327]. В целом теория причинности
Р. Коллингвуда не может быть принята, однако
она важна как попытка систематически обосно-
вать причинность на основе деятельности.
Близкую точку зрения на природу и критерии
причинной связи выдвинул Д. Гаскинг в своей ра-
боте «Причинность и способы действия». В основе
3'
67
его истолкования причинного отношения лещи,
понятие манипулятивной методики. В практической
деятельности люди убедились, что можно под\
чить желаемые всеми вещи, манипулируя другиу(
вещами. Это обстоятельство, согласно Гаскингу. Р
выражается в понятии причинной связи. Поэтощ
А может быть названо причиной В -«если сущест-
вует манипулятивная методика, которая, обеспечи.
вая получение А, обеспечивает и получение
[57, 219]. Концепция Гаскинга шире концепции
Коллингвуда, так как она не ограничивает понятие
причины только актуально контролируемыми ус.
ловиями. Исходя из такого понимания причинности
Гаскинг стремится систематически обосновать ин-
туитивно выделяемые свойства причинного отноше-
ния: отличие от чисто временной регулярности, от
связи состояний, необратимость причины и след-
ствия и т. д. Существенным недостатком его кон-
цепции является, однако, эмпиричность — игнори-
рование онтологических компонентов в представле-
ниях о причинной связи, вследствие чего его ана
лиз не является убедительным в ряде моментов
В частности, он терпит неудачу, на наш взгляд, в
попытке обосновать интуитивное отделение причин-
ной связи от связи состояний, основываясь толь-
ко на понятии манипулятивной методики.
Наиболее обстоятельно теория причинности с
точки зрения деятельности была разработана
Г. фон Райтом в его последней работе [59]. Райт
не ограничивается анализом свойств причинного
отношения с точки зрения деятельности, но ставит
задачу, исходя из этой позиции, обосновать общие
детерминистические представления. Этот шаг яв-
ляется принципиально важным. Подход к при-
чинности с точки зрения деятельности у Коллинг
вуда и Гаскиша, независимо от прочих недостат-
ков является частным подходом, так как он посвя-
щен исключительно анализу смысла конкретных
причинных высказываний и оставляет в стороне
общие детерминистические представления о мире.
Между тем дискуссии о детерминизме в современ-
ной науке, а также внутренние философские проб-
лемы требуют анализа именно такого рода общих
68
представлений. Анализ проблемы детерминизма,
предложенный Райтом, однако, на наш взгляд,
страдает существенными недостатками.
До настоящего времени мы занимались также
исключительно анализом понятия причинной свя-
зи, т. е. в конечном итоге выяснением смысла кон-
кретных причинных высказываний. Наша даль-
нейшая задача будет состоять в том, чтобы исходя
и3 намеченной здесь позиции подойти к анализу
общих причинных представлений о мире, в част-
ности к обоснованию статуса детерминистических
представлений в науке.

Раздел второй
ПРИНЦИП ПРИЧИННОСТИ
И ПРОБЛЕМА ДЕТЕРМИНИЗМА В ФИЗИКЕ
Мой бог — это бог Спинозы,
Я верю в бесконечную гармонию
Вселенной.
А. Эйнштейн
Все суждения нуждаются в рефлексии
т. е. в различении той познавательной’
способности, к которой принадлежат
данные понятия.
И. Кант
ГЛАВА IV. МЕСТО ПРИЧИННЫХ ВЫСКАЗЫВАНИЙ
В СТРУКТУРЕ ЗНАНИЯ
Для того чтобы перейти к новой группе вопро-
сов, мы должны посмотреть на причинные утверж-
дения в несколько другом плане. До сих пор мы
пытались ответить на вопрос о том, как, под дейст-
вием каких критериев выделяется причинная связь
из множества реальных связей, в которых может
находиться явление; чем отличается причинная
связь, к примеру, от связи состояний или от чисто
временной последовательности событий; какие сви-
детельства заставляют нас в конкретной ситуации
относительно различных событий говорить, что од-
но из них — причина другого? Теперь же мы по-
смотрим на причинные высказывания в целом: при-
нимая их как данные, попытаемся определить их
место в функционирующей системе знания.
1. Причинные и непричинные теории
Общая форма причинных законов может быть
записана следующим образом: «Всегда, когда А, то
70

R а когда при тех же условиях отсутствует A, to
тсутствует и В». На уровне закона как такового,
на УРовне символическ°й формы невозможно отли-
ить причинные законы от непричинных. Принад-
ежность данного закона к причинным законам ус-
танавливается на базе представлений об объектах,
которым относится закон. Пусть мы имеем фор-
мулу р=та (сила равна массе, умноженной на
ускорение). Эта формула непосредственно фикси-
рует лишь соотношение между величинами и не
фиксирует никакой направленной связи (формулу
можно прочитать и так: масса равна силе, делен-
ной на ускорение). Опираясь на это свойство фи-
зических законов, некоторые философы вообще
склонны отрицать наличие причинных законов в фи-
зике. Источник заблуждения здесь лежит в отож-
дествлении математической формулы с физиче-
ским законом. Математическая формула становит-
ся физическим законом только после интерпрета-
ции, после привязки ее к некоторой объектной си-
туации. Задолго до Ньютона было известно, что
сила, действуя на тело, заставляет его двигаться
с ускорением (порождает ускорение). Математиче-
ская формула внесла в этот причинный закон лишь
меру. Полная формулировка второго закона Нью-
тона должна, таким образом, состоять из двух
частей, отражающих его содержательный и фор-
мальный аспекты, а именно, мы должны его вы-
разить в следующем виде: «Если на некоторое те-
ло действует сила, то оно получает ускорение, при-
чем количественно сила, масса и ускорение связа-
ны формулой F—та». При такой формулировке
причинный характер второго закона Ньютона ста-
новится очевидным.
Мы будем называть закон причинным, если он
интерпретируется через ситуацию, связанную с
порождением, т. е. если содержательная часть пол-
ной его формулировки содержит понятие причины
или порождения. Третий закон Ньютона может
быть также представлен как причинное утвержде-
ние, а именно как утверждение о том, что всякая
действующая сила вызывает равное себе противо-
действие. Здесь становится особенно отчетливой
71

онтологическая природа этого выделения. Третий
закон Ньютона в рамках теории есть не более как
определенное равенство, утверждение о равенств^
двух сил в точке их действия. Только на уровне
представлений мы подразделяем активную и пас.
сивную (реактивную) силу и можем говорить 0
порождении одной силы через другую.
Вместе с тем многие законы механики непрц.
чинны. Простые утверждения вроде «время подъе.
ма тела равно времени падения» или равенства тц.
па S=vt не могут быть причинно интерпретиро.
ваны. Непричинный характер носят законы сохра.
нения энергии, количества движения и многие дру.
гие законы.
Законы нематематизированных наук (биологии,
социологии и т. д.) не содержат второй (формаль-
ной) части, и их принадлежность к причинным за-
конам может быть установлена просто — по при-
сутствию слова «причина» в их формулировке,
например: «Причиной туберкулеза является палоч-
ка Коха», «Причиной образования гор являются
процессы, происходящие в недрах Земли». Соот-
ветственно теорию мы будем называть причинной,
если она содержит причинные законы в качестве
своих утверждений. Разделение теории на причин-
ные и непричинные подразумевает, очевидно, нашу
способность отделять причинные утверждения от
непричинных и является в той же мере определен-
ной, как и сами критерии выделения причинной
связи.
Разделение законов на причинные и непричин-
ные не имеет прямой связи с традиционным разде-
лением их на статистические и на динамические,
Вообще само по себе причинное высказывание не
статистическое и не динамическое, ибо оно фикси-
рует некоторую выделяемую на уровне представ-
лений связь объектов безотносительно к способу
теоретического отображения этой связи. Но толь-
ко на этом последнем уровне возникают понятия
«статистическое» и «динамическое», характеризую-
щие способ, которым в теории фиксируются состоя-
ния системы и связи этих состояний. Причинные
представления поэтому вполне совместимы со ста-
72
тистическим характером законов, а динамическая
теория — с отсутствием причинных представле-
ний.
Иногда высказывается мнение, что в физике
понятие причинности вообще не встречается или
встречается только в некоторой ограниченной фор-
ме, в форме утверждений о связи состояний. Из-
вестно ироническое высказывание Б. Рассела о
философах, которые воображают, будто все чело-
веческое познание покоится на идее причинности,
в то время как в такой развитой науке, как меха-
ника, оно вообще не встречается. Такой взгляд, од-
нако, основан на недоразумении. До тех пор пока
физика не была математизированной наукой, при-
чинный характер многих ее законов был очевид-
ным: основные тезисы физики Декарта формулиро-
вались неизменно с использованием этого понятия,
например: «сила — причина изменения скорости те-
ла». Но затем были найдены способы измерения
таких величин, как сила, масса, ускорение и т. д.,
и сформулированы в математической форме связи
между этими величинами. Под законом физики
стали понимать теперь только этот набор формул,
как если бы они вбирали в себя все содержание
физического знания. На самом же деле эти фор-
мулы, появившись, никоим образом не подменяют
содержательных представлений, которые являют-
ся неизбежно причинными, поскольку речь идет о
процессах и взаимодействиях в природе, но могут
быть поняты лишь только как некоторая добавка
к ним, уточнение в аспекте меры. И такое поло-
жение остается неизменным на любом уровне раз-
вития и математизации науки. Если наука имеет
дело с процессами, то причинные высказывания об
объекте как частного, так и общего характера всег-
да будут ее существенным компонентом. Матема-
тика в конце концов вторична, она есть метод рас-
чета, который начинает действовать не иначе, как
на базе определенного рода представлений, моде-
лей. Но эти представления в физике существен-
ным образом связаны с причинными отношениями.
Отрицая причинные законы в физике, часто
ссылаются на квантовую механику. Действительно,
73
квантовая механика может быть названа непрц.
чинной в некотором смысле (в дальнейшем мы бу.
дем говорить об этом особо), но на уровне своих
представлений она не в меньшей мере оперирует
причинными высказываниями, чем любая другая
наука о природе. Мы утверждаем, к примеру, чТо
действие ядерных сил — причина отклонения аль-
фа-частиц в опытах по рассеянию, действие маг-
нитного поля — причина расщепления энергетиче-
ских уровней, взаимодействие атома с электрона-
ми — возможная причина перехода его в возбуж-
денное состояние и т. д. Множество подобных вы-
сказываний есть не некое внешнее добавление к
квантовомеханической теории в целях, например,
популяризации, но самая основа этой теории. Это
те представления, к которым необходимо привя-
зывается математический аппарат и без которых
он не был бы физической теорией, не смог бы быть
поставлен в соответствие с экспериментом. Кван-
товая физика, как и классическая, ставит своей за-
дачей объяснить некоторые наблюдаемые связи в
природе, и она в целях этого объяснения необхо-
димо должна, как и классическая физика, строить
механизм явлений, состоящий из некоторых эле-
ментов, их взаимодействий и результатов этих
взаимодействий. Причинные представления входят
в квантовую механику просто потому, что она, как
и классическая, изучает процессы в природе, т. е.
необходимость причинных представлений задана
здесь самим аспектом теории !.
Здесь необходимо сделать некоторое замечание
к позиции М. Бунге по этому вопросу. «Ортодок-
сальная интерпретация квантовой механики, — пи-
шет он, — ограничивает сферу применения причин-
ности, не отвергая ее полностью. Так, когда мы
1 Поскольку расчеты, проводимые в квантовой механике,
в аналогичных задачах приводят нас к другим численным ре-
зультатам, то, опираясь на это, мы получаем возможность
исправить наши классические представления. Так, мы начина-
ем считать возможным выход частицы за потенциальный барь
ер или возможность колебаний молекул при абсолютном нуле
Но эта корректировка представлений не касается причинно-
сти; она в принципе не может изменить статус причинных
представлений в физике.
оЯИсываем вероятность перехода физической сис-
темы от состояния 1 к состоянию 2, мы часто при-
писываем этот переход некоторой силе (причине),
обычно представляемой потенциалом взаимодейст-
вйя. Только причина и действие не связаны здесь
постоянным и однозначным (т. е. необходимым)
образом, о чем утверждает принцип причинности.
Другими словами, обычная интерпретация кванто-
вОй механики исходит не из отрицания причины и
действия, а из отрицания жесткой причинной свя-
зи между ними» [11, 27—28]. Это высказывание не
ошибочно, но Бунге смешивает здесь вопрос о на-
личии в теории причинных представлений с воп-
росом о характере соответствующей теории, а
именно с вопросом о том, является она статистиче-
ской или динамической. Бунге ставит перед кван-
товой механикой два вопроса: 1. Содержит ли она
утверждения о причинных (порождающих) пере-
ходах от одного явления к другому; 2. Описывает
ли она однозначно эти переходы (т. е. является
она статистической или динамической теорией), —
отвечая утвердительно на первый вопрос и отри-
цательно — на второй. На наш взгляд, это совер-
шенно различные моменты научной теории, и
проблема причинности в науке, по крайней мере
предварительно, должна быть рассмотрена безот-
носительно к характеристике теории в этом втором
плане. С появлением квантовой механики здесь
произошло определенное смешение понятий. Поня-
тие причинной теории, как теории однозначно де-
терминированной, которое дал Н. Бор, не исходит
из существа понятия причинной связи как оно
сформировалось в философии и поэтому вносит пу-
таницу в обсуждение проблемы причинности вооб-
ще. Наша задача состоит в том, чтобы дать поня-
тие причинной теории, естественно опирающееся
на понятие причинной связи явлений, как это по-
нятие вводится в философии. Поэтому мы остав-
ляем пока в стороне понятия причинной теории и
причинного описания, которые вводятся Н. Бором.
• Бунге исходит, очевидно, из некоторого комп-
лексного понимания причинной теории. Такого ро-
да комплексное определение имеет прав© на ©у-
75


Шествование, если составляющие его требования
органически связаны. В данном случае, однако
этого нет. Если понятие порождающей силы де$.’
ствительно характеризует причинное отношение
то понятие однозначности не входит в число его
Необходимых признаков как философского поня-
тия. Однозначность привносится здесь с уровня
теории как требование определенного характера
описания причинных связей, постулированных на
уровне представлений. Здесь мы имеем дело с
двумя понятиями и с двумя классами проблем
(которые лишь иногда могут пересекаться), так
что с самого начала их следует ясно разделить.
Мы будем исходить только из одного требования
к причинной теории, а именно, будем считать тео-
рию причинной, если ее представления опираются
на понятие порождения. В этом смысле квантовая
механика и вообще современная физика столь же
причинны, как и классическая физика.
В каждой теории существует, с другой стороны,
несколько типов законов, которые, очевидно, не мо-
гут быть истолкованы как причинные. Это прежде
всего законы структуры, фиксирующие определен-
ный порядок в некоторой системе. К примеру, ос-
новной закон музыкальной шкалы состоит в том,
что звуки соседних октав по высоте звучания от-
носятся как 1 к 2. Можно установить соотношение
между размерами частей человеческого тела, меж-
ду весом и ростом, в системе науки — между чис-
лом выдающихся ученых и числом рядовых науч-
ных работников. Геолог может говорить как о за-
коне об определенной последовательности геологи-
ческих пластов. Здесь всюду мы фиксируем неко-
торые структуры, устанавливаем порядок в систе-.
ме безотносительно ко времени (абстрагируясь от
временных изменений), и ясно, что компоненты
этих законов не могут быть истолкованы (в общем
случае) как компоненты причинно-следственной
связи.
Непричинными являются все законы типа «Все
явление класса А обладает свойством Б напри-
мер: «Все планеты движутся по эллипсам», «Во
всех инерциальных системах скорость света посто-
76
янна» и т- д- Такого рода законы также сводятся
уяснению структуры, к формулировке взаимосвя-
определенных сторон объекта. Здесь нет вре-
еННой зависимости. Эти законы фиксируют неко-
торую связь безотносительно ко времени и этим
определяется их заведомо непричинный характер.
Непричинными являются также все статистиче-
ские законы. Если мы утверждаем, к примеру, что
при бросании монеты вероятность выпадения од-
ной из ее сторон равна х/2, то такая формулиров-
ка, очевидно, не удовлетворяет общему определе-
нию причинного закона.
К непричинным законам относятся все законы
сохранения. Закон сохранения энергии, к примеру,
фиксирует некоторое количественное соотношение
между свойствами системы безотносительно ко
времени и не связано с каким-либо направлением
воздействия одного компонента на другой. В рам-
ках теории это аналитические равенства для пере-
хода от одного определения к другому, но совсем
не законы, фиксирующие смену событий.
Не только отдельные утверждения, но и целые
разделы наук могут быть отнесены к непричинным.
Возьмем, к примеру, анатомию. Анатомия челове-
ка изучает строение человеческого тела и прово-
дит сравнительный анализ различных его частей в
морфологическом плане. Структурное описание,
классификация и сравнение — вот основные цели
анатомического исследования. Здесь нет событий,
нет их возникновения и нет, в силу этого, причин-
ных зависимостей. К непричинным могут быть от-
несены также такие науки, как география, крис-
таллография и т. д. Непричинными являются и
такие разделы механики, как кинематика и ста-
тика.
Кинематика рассматривает движение во време- •
ни, и казалось бы, здесь наиболее благоприятный
случай для проявления причинных законов. Но это
не так. В действительности кинематика рассмат-
ривает не возникновение движений и вообще не
возникновение событий, но только структуру дви-
жения. Она рассматривает связь элементов задан-
ного движения и поэтому она в такой же мере
11
структурная наука, как й анатомия. Мы не под.
разумеваем никаких причинных зависимостей, кор-
да высказываем утверждения типа следующих;
«Абсолютная скорость точки равна сумме ее пере-
носной и относительной скоростей», «пара враще-
ний твердого тела эквивалентна одному поступа-
тельному движению». Возникновение движения
здесь вне поля зрения. Здесь нет возникновения со-
бытий, здесь только возможная их структура и со-
отношение элементов этой структуры.
В статике, напротив, есть силы, но они рассмат-'
риваются не как производящие движение, но толь-
ко в их структуре, в соотношении эквивалентно-
сти-неэквивалентности различных сил и систем
сил. Понятие силы несет в себе, безусловно, ту
идею активности, которая необходима для призна-
ния причинной связи как таковой, но для утверж-
дения о причинности важно появление событий,
так сказать переход от возможности к действитель-
ности, от небытия к бытию как результат действия
этих сил, реализующегося во времени. В статике
же нет времени, но есть структура сил и отноше-
ния эквивалентности - неэквивалентности, задан-
ные в этой структуре.
В особом отношении к причинным представле-
ниям находятся статистические теории. Статисти-
ческие предсказания становятся возможными толь-
ко потому, что в массе объектов некоторые свой-
ства удерживаются относительно постоянными, не-
смотря на индивидуальные отклонения, на изме-
нение индивидуальных причинно-следственных свя-
зей. Статистическое предсказание — это предска-
зание, принципиально абстрагирующееся от учета
индивидуальных причин.
Но мы ошиблись бы, заключив отсюда безого-
ворочно о непричинности статистических теорий.
Если мы рассмотрим ход рассуждений в статисти-
ческой механике, то увидим, что, отвлекаясь от ин-
дивидуальной траектории молекулы и от всего
комплекса причин, благодаря которым опа оказа-
лась в данной точке пространства, мы тем не ме-
нее привлекаем к рассмотрению представления о
газе, жидкости и т. д. как о совокупности движу-
78
тихся и соударяющихся частиц, т. е. чисто при-
цинные представления. Отказываясь от прослежи-
вания индивидуальных причин, мы не отказываем-
сЯ здесь от причинных представлений в некотором
другом, более общем плане. Мы строим соображе-
иИя на базе представлений о том, что движение
частичек газа или жидкости порождается их вза-
имными столкновениями. Причинные представле-
ния, таким образом, не вытесняются окончательно
из классической статистической механики. Как мы
видели, они не вытесняются и из квантовой меха-
ники. Наконец, в социальных, биологических и т. д.
исследованиях, где мы опираемся непосредственно
на эмпирические вероятности и не используем ни-
каких предварительных причинных представлений,
мы все же приходим к причинным представлениям,
но как к некоторому результату. Статистические
корреляции между различными явлениями служат
мощным источником причинных гипотез. К приме-
ру. статистика определенных заболеваний по рай-
онам способствует открытию причин этих заболе-
ваний.
Таким образом, статистические теории гораздо
теснее связаны с причинными представлениями,
чем это принято думать. В частности, все извест-
ные физические статистические теории причинны
в соответствии с нашим определением причинных
теорий.
Мы можем теперь составить некоторое пред-
ставление о месте причинных законов и причинных
теорий в системе научного знания. Это место це-
ликом определяется общей онтологической ориен-
тацией теории. Во-первых, мы формулируем зако-
ны и строим теории, которые схватывают момент
изменения, момент возникновения и смены собы-
тий, которые фиксируют определенную регуляр-
ность событий во времени. С другой стороны, от-
дельные законы и теории в целом фиксируют мо-
мент постоянства, момент инвариантности, ста-
бильности, отвлекаясь от изменений. И если тео-
рия ориентирована в первом плане, т. е. на иссле-
дование изменения, возникновения событий, то она
обязательно причинна вне зависимости от мето-
79
дов, которые используются в частности от того
статистическая она или динамическая по харак^
теру используемых теоретических моделей.
2. Связь причинных и непричинных законов
в причинной теории
Вопрос о связи причинных и непричинных зако-
нов в научной теории может быть понят двояко. В
логическом плане это прежде всего вопоос о том
какой из двух видов суждений является более фуц.
даментальным, значимым в процессе логического
построения и обоснования теории. Можно также
говорить об определенной субординации причинных
и непричинных законов в функциональном плане,
в плане связи с ее деятельностью. Рассмотрим по-
следовательно оба этих аспекта.
Некоторые из непричинных законов, как пока-
зывает практика, обосновываются на базе причин-
ных. Так, закон сохранения механической энергии
получается (выводится) из основных законов ме-
ханики, принцип наименьшего действия в частной
форме может быть выведен из законов преломле-
ния света и т. д. Возникает вопрос: нельзя ли на-
деяться. что все непричинные законы в конечном
итоге могут быть обоснованы на базе некоторых
причинных соображений?
Утвердительный ответ на поставленный вопрос,
как кажется, проистекает из самого принципа при-
чинности, т. е. из того положения, что все явления
имеют причину. Действительно, какая бы мате-
риальная связь ни фиксировалась наукой — эта
связь есть результат становления, результат неко-
торых причинно-следственных связей и должна су-
ществовать по крайней мере принципиальная воз-
можность объяснения этой связи на причинной ос-
нове. Если, к примеру, фиксируется некоторая
структурная связь, задается некоторый порядок
элементов в системе (пвета в спектре, порядок хи-
мических элементов), то естественно ожидать, что
этот порядок будет в дальнейшем объяснен неко-
торым механизмом в системе или ее эволюцией.
Многие науки (биология, химия, физика) убеди-
80
тельно подтверждают этот тезис. Утверждение
«Все планеты движутся по эллипсам» само по себе
не фиксирует причинной связи. Мы выводим это
утверждение, однако, из законов механики и за-
кона всемирного тяготения, т. е. из законов, кото-
рые можно считать причинными.
Таким образом, и общие философские пред-
ставления, и опыт ряда наук как будто бы дают
нам основание говорить о том, что хотя непри-
чинные законы актуально всегда существуют, лю-
бой непричинный закон (структурный, статистиче-
ский) должен в конце концов получить причинное
обоснование, быть выведенным из причинных от-
ношений.
Но здесь нужно различать принципиальные воз-
можности познания и его действительные возможно-
сти и потребности. Если непричинный закон не име-
ет статистического характера, т. е. если этот закон
фиксирует некоторое структурное или классифика-
ционное отношение, то в принципе нельзя опреде-
ленно отрицать, что его справедливость может
быть подтверждена в дальнейшем на базе рас-
крытия некоторых механизмов причинного поряд-
ка. Естественно, к примеру, допустить, что извест-
ный закон Тациуса-Боде, выражающий относитель-
ные расстояния планет от Солнца, найдет когда-
либо объяснение из эволюции Солнечной системы
в целом. Но реальная практика показывает, что
наука вовсе не идет по пути исчерпывания всех
принципиальных возможностей. Стремясь обосно-
вать фундаментальные (непричинные) соотноше-
ния, современная физика идет, как правило, не к
причинным механизмам, но к общим концепциям
также непричинного порядка, например к статис-
тическим теориям. И это можно понять. Для при-
чинного обоснования своих законов наука должна
интересоваться эволюцией своих объектов, чего
физика пока не делает. Сам аспект, выбранный
наукой, таким образом, накладывает ограничение
на возможности причинного объяснения.
Что касается статистических законов, то огра-
ниченность причинного обоснования здесь следует
считать в настоящее -время строго доказанной.
81
1
Причинное обоснование статистического закода
может быть понято только как вывод этого закоца
из причинных допущений об отдельных элементах
совокупности, к которой он относится. Уравнение
Больцмана-Максвелла, к примеру, обосновывается
с помощью представлений, выраженных в основ-
ных предположениях кинетической теории газов,
поэтому он может показаться причинно обоснован’
ным. Однако это неверно. При выводе этого урав-
нения наряду с причинными допущениями мы ис-
пользуем также и некоторые непричинные, напри-
мер закон сохранения количества движения. Глав-
ное же состоит в том, что вероятностное распре-
деление вообще не может быть выведено из ка-
ких-то причинных соображений. Статистическая
теория начинается не иначе, как с постулирования
того или другого из таких распределений. Простой
логический факт, что «вероятность следует только
из вероятности» [30, 127], однозначно запрещает
обоснование статистических законов на основе ди-
намических в смысле строгого вывода. Это значит,
что статистическая теория в принципе не допус-
кает причинного обоснования, т. е. строго логи-
ческого вывода своих законов на базе представ-
лений, относящихся к единичным элементам сово-
купности.
Для квантовой механики причинное обоснова-
ние означало бы обоснование уравнения Шредин-
гера из некоторых причинных допущений о дви-
жении и взаимодействии элементарных частиц.
Полное такое обоснование, т. е. как вывод статис-
тического характера на базе динамического, здесь
невозможен по той же самой причине — ввиду
некорректности самой задачи. По отношению к
квантовой механике. невозможно, однако, и более
слабое использование причинных представлений,
в частности в том виде, как они используются в
классической статистической механике. Это непо-
средственно следует из известной теоремы Дж. фон
Неймана, согласно которой введение в квантовую
теорию каких-либо представлений о движении ин-
дивидуальной частицы (скрытых параметров) не-
избежно войдет в противоречие с основными ее
82
положениями, а именно с соотношением неопреде-
ленностей Гейзенберга. Квантовая механика, та-
ким образом, в обосновании своих законов не мо-
jKeT иметь даже той логической связи с причинны-
ми представлениями, которую имеют с ними зако-
ны классической статистической механики.
Положение о принципиальной невыводимости
статистических законов из законов об индивидуаль-
ных движениях и положения типа теоремы Нейма-
на представляют собой ограничения для причинно-
го объяснения. Эти ограничения имеют логическую
основу, т. е. проистекают из самой структуры тео-
рии. Это означает, что одно дело — наше онтоло-
гическое представление мира как универсально
причинно обусловленного и другое дело — реаль-
ная структура научной теории, перспективы ее
развития и пути обоснования. Этот пример пока-
зывает, что является ошибочным непосредственное
истолкование общих философских представлений о
мире как методологических принципов.
Таким образом, хотя мы и можем привести слу-
чаи причинного обоснования непричинных законов,
это положение не может быть возведено в общее
правило. Сама практика строгого логического по-
строения теоретического знания показывает, что
общая тенденция в современной науке состоит как
раз в обратном, т. е. в обосновании теорий на не-
причинной основе. Наиболее общие и известные
законы современной физики, которые при система-
тическом изложении теории берутся в качестве ис-
ходных, как правило, непричинные. Сюда относят-
ся все законы сохранения, законы термодинамики,
основные посылки теории относительности, принци-
пы запрета в квантовой механике и т. д. На осно-
ве анализа структуры современной физики,
Г. Я. Мякишев показывает, что физика, стремясь
к фундаментальности, неизбежно переходит к ста-
тистическому описанию, т. е. принципиально закры-
вает для себя возможность причинного обоснова-
ния. По-видимому, можно сказать вообще, что лю-
бая причинная наука по мере своего развития
стремится к обоснованию па пепричинпых посту-
латах (хотя и необязательно статистических).
83
Законность такого допущения вытекает отчасти
из самого характера, из самой онтологической на.
правленности причинных законов. Система причин,
ных законов фиксирует сменяемость событий и поз.
тому тяготеет к миру явлений, в теоретическое
плане — к конкретной сфере, к сфере синтеза.
Нельзя сказать, что причинные законы относятся
только к явлениям, которые мы можем наблюдать
и на которые мы можем воздействовать непосред.
ственно, т. е. что они находятся только в самом
основании теории, где она смыкается с практикой.
Понятие причинности может быть использовано
для характеристики и самых абстрактных связей.
Однако истинной сферой причинных высказываний
является сфера чувственного и мысленного синте-
за, т. е. уровень рассуждения о явлениях, о связи
явлений. Этому уровню идея причинности вообще
обязана своим происхождением и ее наложение на
теоретические отношения есть уже вторичное яв-
ление, которое имеет свои границы.
Причинные и непричинные законы образуют
как бы два полюса научной теории, две противо-
положные тенденции в ее развитии. Стремясь к
увеличению своей объяснительной и предсказа-
тельной функции, она неизбежно стремится к по-
иску все более и более глубоких инвариантов, т. е.
обогащается законами непричинного порядка. На-
против, стремясь к конкретизации и приложениям,
теория вскрывает и формулирует все более бога-
тую систему причинных зависимостей. На этом бо-
лее конкретном уровне формулируются причинные
законы, имеющие ту или иную сферу действия.
Общий вывод может быть следующим. Хотя с
точки зрения некоторых общих онтологических
воззрений мы склонны считать причинные законы
более фундаментальными, в реальной структуре
современной физической теории и в структуре нау-
ки вообще они не занимают соответствующего мес-
та. Причинные законы в научной теории — это на-
бор достаточно конкретных утверждений, которые
при систематическом ее изложении представляют
собой скорее следствия, чем исходные прин-
ципы.
84
Однако это лишь негативное, а следовательно,
неизбежно частичное решение вопроса о месте
поичинных законов в познании. Для того чтобы
•яснить позитивное значение причинных пред-
ставлений в науке, мы должны изменить сам
угол зрения; мы должны выйти из рамок чисто
тРУктУРН0г0, логического рассмотрения теории
взглянуть на нее как на функционирующую
систему.
рассматривая теорию в функциональном плане,
мы должны будем придать причинным законам
й связанным с ними причинным представлениям
большее, в некотором смысле центральное зна-
чение.
В функциональном плане теория есть инстру-
мент действия. В своих конкретных действиях на
базе теории мы опираемся на императивные ут-
верждения, которые в ней могут быть сформулиро-
ваны, т. е. на утверждения типа «Чтобы получить
В, надо сделать А». Конечно, здесь А необязатель-
но причина В; А может выступать, к примеру, как
некоторое формальное условие, необходимое для
того, чтобы некоторая причина, не тождественная
А, могла вызвать В («Для того чтобы человек вы-
шел на улицу, он должен открыть дверь», «чтобы
понять содержание книги, надо ее прочитать»).
Однако, когда основываясь на данных физики, мы
к примеру говорим, «надо увеличить массу урана
до критической, чтобы началась цепная реакция»,
форма «надо сделать А, чтобы получить В», приоб-
ретет уже причинный смысл: «надо сделать А, что-
бы произошло В» (в силу некоторого естественно-
го механизма, связывающего оба явления).
В процессе применения науки мы опираемся
на императивные высказывания как причинного,
так и непричинного порядка. Врач не высказывает
причинного тезиса, когда говорит: «Чтобы удалить
аппендикс, надо разрезать брюшные мышцы». Но
производя такую операцию, он учитывает, что вос-
паление аппендикса может служить причиной
смерти больного и что удаление его будет иметь
своим следствием выздоровление. Приложение тео-
рии в данном конкретном случае опирается на
85
Причинное представление. Легко видеть, что эТо
общее правило. Приложений теории не существу^
без причинного контекста, независимо от того, яв.
ляется она причинной или непричинной в своих ка.
тегориях и императивных утверждениях. Как бы
ни была длинна цепочка непричинных тезисов, ц3
которые мы опираемся в процессе приложения
теории, она неизбежно заканчивается Некоторые
причинным тезисом, т. "е. представлением, которое
выражается в форме «Если сделать А, то произой-
дет (или не произойдет) В», которое, собственно,
и служит мотивом нашего действия. В этом плане
мы можем говорить об интенциональном уровне
научной теории как о системе причинных пред-
ставлений, на которую ориентировано приложение
данной теории.
Взаимосвязь причинных и непричинных пред-
ставлений в процессе нашей деятельности может
быть пояснена на самых простых примерах. Пусть
некий охотник стреляет в летящую птицу. Его по-
ведение причинно обусловлено, оно имеет смысл
в контексте определенного причинного представле-
ния, как и любая деятельность вообще, в частности
он знает, что произведенный им выстрел может
быть причиной падения птицы. Но прежде чем
произвести выстрел, он должен учесть расстояние
между собой и целью, т. е. установить определен-
ное структурное отношение между двумя объекта-
ми. Он должен иметь, далее, некоторые структур-
ные (кинематические) представления о движении,
чтобы правильно произвести прицеливание в дви-
жущийся предмет, его поведение также может оп-
ределяться некоторыми вероятностными соображе-
ниями, степенью его уверенности в попадании и
т. д. Та же картина возникает, если рассматри-
вать самые различные проявления человеческой
активности: инженер опирается на закон геологии,
врач — на законы анатомии, физик — на законы
кристаллографии и т. д. Причинная связь сущест-
вует в мире связей непричинных (структурных,
пространственно-временных, вероятностных и т. д.),
и она реализуется или не реализуется в зависимо-
сти от их наличия или отсутствия. Непричинные
86
связи выступают здесь как необходимый момент,
как формальное условие реализации связей при-
чинных. В процессе приложения теории мы необ-
ходимо опираемся как на причинные, так и на не-
иричинные представления, но причинные законы
первичны в этой ситуации, ибо в конечном итоге
оНи определяют само направление действия.
Разделение наук на причинные и непричинные
исходит из чисто структурного, логического подхода
к системе знания. Наука понимается при этом толь-
ко как система некоторых утверждений и их след-
ствий. В этом смысле многие науки непричинны.
Ло достаточно проследить науку в ее функции, в
ее приложениях, как мы сразу же убеждаемся, что
каждая наука так или иначе связана с причинны-
ми представлениями, хотя эти представления мо-
гут и не находиться в рамках данной науки и
развиваться в другой. В этом случае непричинная
теория может рассматриваться как некоторая над-
стройка над соответствующей причинной теорией,
как выделенный в целях исследования аспект дей-
ствительности, так что ее происхождение и раз-
витие может быть понято в плане этой ее ориен-
тации.
Наука в целом решает только одну задачу —
задачу воздействия на будущее, т. е. стремится в
различных конкретных сферах ответить на вопрос,
что нужно сделать в настоящем, чтобы получить
желательные результаты в будущем. Причинная
связь в этом плане принципиально связана с при-
родой познания. Наука ставит своей задачей ука-
зать возможно более богатую систему причинно-
следственных связей, которые могли бы лечь в
основу нашего действия. В этом смысле паука ис-
ключительно причинна и не может быть другой.
В процессе решения этой общей задачи знания
распадаются на различные сферы, часть из кото-
рых теряет связь с духом деятельности, ограничи-
вает себя рассмотрением либо предельно абстракт-
ных, либо чисто структурных связей. Отсюда воз-
никает иллюзия непричинного знания, автономно
существующего, самостоятельно функционирующе-
го, обладающего функцией объяснения и предска-
37
зания и как следствие — отрицание универсалы
ного значения причинности в познании. Но в дей-
ствительности даже само это выделение непричиц.
ных наук, как и дифференциация знания вообще
происходит в конечном итоге как фактор, способ^
ствующий более эффективному поиску причинных
связей.
Мы должны, таким образом, для понимания
места причинных представлений в науке различить
два подхода к научной теории вообще. Если мы
подходим с точки зрения ее логического устрой,
ства, то причинные законы не занимают централь-
ного места даже в причинных теориях, они есть
не более чем часть ее конкретных утверждений.
Но, рассматривая теорию в плане ее функции, мы
должны будем исходить из фундаментального зна-
чения этих законов и представлений. Вся система
других законов с этой точки зрения имеет про-
изводный характер, она служит лишь для систе-
матизации, обоснования и выведения новых при-
чинных связей.
Бунге, безусловно, прав, отрицая непосредст-
венное соответствие между закономерной и при-
чинной связью, между причинностью и объясне-
нием, между теоретическим описанием и раскры-
тием причин и т. д. Однако он не прав, заключая
отсюда, что старинный девиз «Познавать — искать
причины вещей» является ошибочным [11, 258].
Здесь мы имеем как раз смешение указанных двух
аспектов рассмотрения теории. Знание анатомии
или географии есть, конечно, непричинное знание,
но оно также существует лишь для отыскания при-
чин, как момент этого отыскания. Современных
проблем и методов в такого рода структурных
науках вообще нельзя понять, если отвлечься от
причинных представлений, на раскрытие которых
они в конечном итоге нацелены.
Фундаментальное значение причинных выска-
зываний в системе функционирующего знания важ-
но подчеркнуть по крайней мере в силу двух об-
стоятельств. Во-первых, только исходя из понима-
ния функции причинных высказываний в системе
знания в целом, можно адекватно подойти к комп’
88
лексу вопросов, связанных с определением при-
данной связи и с выяснением ее свойств. Во-вто-
уХ1 тот факт, что всякое знание в конечном итоге
связано с представлением о причинах, дает нам
исходную точку для понимания происхождения и
функции абстрактно-онтологических представлений
о причинности, которые нам предстоит исследо-
вать.
ГЛАВА V. ГНОСЕОЛОГИЧЕСКИЙ СТАТУС
ПРИНЦИПА ПРИЧИННОСТИ
Все мы убеждены в том, что каждое явление
имеет причину. К этому сводится содержание так
называемого принципа причинности. На чем по-
коится, однако, его справедливость; откуда про-
исходит убеждение, которое одинаково принадле
жит к научному и обыденному сознанию, в уни-
версальности причинной связи? Это традиционный
и очень сложный вопрос, относящийся к проблеме
причинности. Философский анализ этого тезиса
проводился не раз в истории философии, но в на-
стоящее время он приобрел новую актуальность
в связи с обсуждением философских проблем нау-
ки. Дело в том, что, признавая принцип причин-
ности, мы неизбежно поизнаем полную и одно-
значную обусловленность любого явления в мире,
всего происходящего, что, по мнению некоторых
ученых и философов, противоречит наиболее фун-
даментальным представлениям современной физи-
ки. Обстоит ли дело именно так, мы рассмотрим
несколько позднее. Прежде необходимо выявить
эмпирические и логические основания самого
принципа причинности.
1. Неопровержимость и интуитивная ясность
»принципа причинности
Относительно природы принципа причинности
необходимо ответить по крайней мере на следую-
щие вопросы:
1.	Дочему принцип причинности неопровержим?
2.	Почему психологически он представляется
абсолютно достоверным, в то время как против^,
положное утверждение («существуют изменения
не имеющие причины») неприемлемо для здраво’
го смысла?
3.	Какова его логическая природа? (индуктив.
ное обобщение, результат вывода, апало! ии, сиц.
тетическое и аналитическое и т. д.).
4.	В чем польза принципа причинности и ц0.
добных ему утверждений, т. е. какова роль, кото,
рую эти утверждения играют в познании?
Наиболее простым является первый вопрос
Действительно, принцип причинности нельзя оп-
ровергнуть, т. е. доказать или показать существо-
вание беспричинных явлений. Если мы имеем
явление, у которого неизвестна причина, то как
бы долго она ни оставалась неизвестной, у нас
все-таки не будет оснований заключить, что при-
чины вообще не существует. Такая индифферент-
ность к опыту принципа причинности объясняется,
очевидно, его абстрактностью. Естественнонаучные
законы опровергаются в конечном счете потому,
что они предсказывают наступление определенных
событий в определенное время. Если в данном
месте и в данное время предсказанного события не
происходит, то мы ставим под сомнение универ-
сальность закона. Принцип же причинности не ука-
зывает ни места, ни времени обнаружения причи-
ны и именно вследствие этого является безуслов-
но неопровержимым.
Неопровержимость, однако, не является специ-
фическим свойством принципа причинности. Суж-
дение «Все люди смертны» также нельзя опроверг-
нуть. Если некто не умирает двести, триста, тыся-
чу лет, ю это еще не значит, что он никогда не
умрет. Легко видеть, что этот тезис неопровержим
по той же самой причине, что и принцип причин-
ности, а именно потому, что в нем не указывается
ни пространственных, ни временных границ ут-
верждаемого события (смерти человека). Прин-
цип причинности, таким образом, не является ка-
ким-то исключением в логическом плане. В обы-
денном, да и в научном, языке мы часто оперируем
90
такого рода неопровержимыми (нефальсифици-
руемыми) утверждениями.
Между двумя рассматриваемыми суждениями
«меется, однако, одно различие не логического, а
сиХологического порядка. Дело в том, что мы
вполне допускаем как физически возможное (хо-
тя и фантастическое) общество бессмертных лю-
тей, в то время как допущение беспричинного яв-
ления (события) противоречит нашим представле-
ниям о реальности вообще. Даже религиозные уче-
ния с верой в чудеса и божественный промысл не
оТрицают наличие причин у всех явлений, они от-
рицают лишь наличие материальных причин для
некоторых явлений. Тезис о причинности диктует-
сЯ нам. как говорил Д. Юм, аподиктически, бес-
прекословно. Это утверждение не только логиче-
ски неопровержимо, но и необходимо в том смыс-
ле, что от него невозможно отказаться. Оно пред-
ставляется как бы необходимым элементом наше-
го восприятия мира.
Различие между тезисами «Все явления имеют
причину» и «Все люди смертны» можно понять,
если учесть то фундаментальное отношение, в ко-
тором понятие причинности находится в практике.
Утверждение «Все явления имеют причину» не от-
личается логически ничем от многих других имею-
щихся в науке суждений, но отличается от них
прагматически, своими последствиями для опыта.
Дело в том, что противоположная гипотеза — «Не-
которые явления не имеют причины» — совершен-
но бесполезна для практики или, иначе, совершен-
но негативна в практическом отношении. Пусть
мы предполагаем, что существуют бессмертные лю-
ди. Если мы при этом не отрицаем принципа при-
чинности, то мы можем также предположить за-
висимость этих людей от самых различных обстоя-
тельств и на основе этих связей разработать прин-
ципы практического отношения к ним. -Эта гипо-
теза не бессодержательна, она открывает хотя и
другой, фантастический, но мир физических свя-
зей и, следовательно, возможную сферу практики.
Но если мы утверждаем, что некоторые явления
не имеют причины, то мы утверждаем тем самым
91
то, что существуют явления, которые всегда Ос
таются вне нашего действия, ибо врздействова^
на явления, как мы об этом уже говорили, мож^
только на одной основе — на основе причинно»
связи. Явления без причинных связей — это явде.
ния, находящиеся принципиально за пределами на,
шей деятельности, какого-либо влияния вообще
Но в силу практической нацеленности всего нащег0
познания мы принимаем как естественные лищь
те гипотезы о мире, которые не запрещают завед0.
мо практики, которые не являются прагматически
пустыми, исключительно негативными.
Система представлений, называемая здравьц
смыслом, состоит из нескольких уровней. Многщ
представления здравого смысла заведомо истори
чески преходящи. Они опровергаются практикой i
наукой. Однако существуют и такие его элементы
которые не эволюционируют или эволюционируют
очень медленно, так как они выражают собой са-
мые общие условия человеческого существования.
Убеждение в существовании внешнего мира, в при-
чинной обусловленности всего происходящего, в
наличии постоянного в каждом изменении и т. д,,
т. е. все те представления, которые Кант называл
основоположениями чистого рассудка, представля
ют собой совершенно необходимые элементы наше-
го восприятия мира, т. е. представления, от кото-
рых мы не можем отказаться, которые представ-
ляют явную или неявную предпосылку всякого на-
шего мышления и действия.
Во всяком случае представление о полной при-
чинной обусловленности явлений не таково, чтобы
мы могли отказаться от него так же, как мы мо-,
жем отказаться от более конкретных представле-
ний, приобретенных на опыте. В этом и состоит
различие в психологическом восприятии тезисов
«существуют бессмертные люди» и «существуют
беспричинные явления». Наша психика, наш здра-
вый смысл ориентированы на практичность наших
представлений, поэтому принцип причинности сам
является необходимым элементом здравого смысла,
его фундаментом. Мы мыслим каждое реальное яв-
ление как бы элементом уже готовой схемы «при-
92
чина — следствие» вне зависимости от того, даны
в опыте оба элемента или нет.
В этом плане мы можем понять рациональные
моменты в учении Канта о рассудке как о некото-
ром особом внеэмпирическом источнике универ-
сальных и необходимых суждений. В своем уче-
ййи об априорных основоположениях рассудка
Кант зафиксировал и особую данность (непрелож-
ность) категориальных представлений для челове-
ческого сознания, и универсальное значение таких
категорий, как причинность, количество, матери-
альность, т. е. их приложимость ко всем явлениям
действительности. Главный вопрос, который инте-
ресовал Канта, состоял не в том, почему принцип
причинности неопровержим — ответ на этот воп-
рос следует, как мы видели, из простых логиче-
ских соображений. Его интересовал вопрос о том,
почему такого рода представления оказываются
необходимо присущими эмпирическому знанию,
постоянно реализуются в нем — ведь можно пред-
ставить себе ситуацию, что положение, логически
заведомо неопровержимое, не относилось бы вооб-
ще к опыту, по крайней мере как универсально
значимое, т. е. основной вопрос не в том, почему
данные опыта не опровергают основоположений
рассудка, а в том, почему данные опыта всегда
подчинены этим основоположениям.
Этот вопрос является основным для понимания
природы принципа причинности и подобных ему
утверждений вне зависимости от гносеологических
установок Канта. Речь идет здесь о статусе кате-
горий и категориальных принципов в системе че-
ловеческого знания, об их природе и функции.
2. Место категорий в структуре знания
Кажется естественным истолковать понятие
причинности как обобщение многих отдельных слу-
чаев причинной связи, наблюдаемых в опыте, и
поставить это понятие рядом с такими понятиями,
как тяжесть, твердость, система, структура и т. д.
В своей теории абстракции Д. Локк шел именно
по такому пути обоснования понятия причинной
93
связи. Этот путь кажется тем более правомерны^
с современной точки зрения, что свойство необхо.
димости причинного отношения, которое Кант счи.
тал внесенным от субъекта, неэмпирическим, впол.
не может быть истолковано, как мы теперь пони-
маем, как взятое из опыта Абсолютная необходй.
мость постоянно демонстрируется окружающими
нас событиями. Когда мы говорим, что за неко-
торым А необходимо следовало В в системе уело-
вий S, то это означает не что иное, как то, что
добавление к системе S события А делает необхо-
димым появление В в том же смысле, в каком
необходимо каждое уже свершившееся событие.
Однако было бы неверным кантовскую критику
эмпирической дедукции (эмпирического обоснова-
ния) категорий Локка и Юма объявить совершен-
но беспочвенной. Для того чтобы сделать ясными
ее объективные основания, необходимо провести
одно существенное различие в понятии эмпири-
ческого или опытного представления. В эмпири-
ческих представлениях могут быть выделены два
компонента. Это, во-первых, собственно эмпириче-
ские представления, а именно представления о свя-
зи вещей и событий внешних (в гносеологическом
смысле) по отношению к субъекту, представления
об отношениях некоторого объекта, полученные по-
средством наблюдений, эксперимента или теории.
В таких представлениях сам субъект познания не
фигурирует, не включается как отдельный элемент,
он предполагается лишь как субъект познания,
фиксирующий определенные, независимые от него
связи. Мы имеем, однако, эмпирические представ-
ления другого рода, которые могут быть названы
рефлективными. Действуя или познавая, мы одно-
временно делаем объектом наблюдения свое дей
ствие и высказываем суждения, которые также
основаны на опыте, но этот опыт включает в
данном случае представления о субъекте, об отно-
шении субъекта к объекту. Такого рода эмпи-
рическое знание не может быть обосновано
обращением только к собственно эмпирическим
представлениям, но требует для своего обоснова-
ния принципиально другого подхода.
94

Специфика понятия причинности, как и ряда
других общих ПОНЯТИЙ, СОСТОИТ В ТОМ, ЧТО ОНИ ОТНО-
СЯТСЯ одновременно к обеим этим плоскостям опы-
та, т. е. являются не только понятиями собственно
эмпирическими, отражающими структуру объектов,
но и понятиями рефлективными, или субъектно-
объектными, отражающими общую структуру
деятельности. Это обстоятельство чрезвычайно су-
щественно, так как только через него мы можем
объяснить те специфические свойства понятия при-
чинной связи, которые не схватываются его чисто
эмпирическим истолкованием и которые Кант
стремился отразить в своем понятии априорного
рассудочного знания.
Хотя в процессе становления понятия причинно-
сти в индивидуальном сознании собственно эмпи-
рические представления, т. е. наблюдения объек-
тивных отношений, играют важную роль, оконча
тельное определение этого понятия в зрелом мыш-
лении обусловлено именно его субъектно-объект
ным аспектом, оно выражает в своей основе не что
иное, как инвариант деятельности, общую структу-
ру практики, универсальный момент субъектно-
объектного отношения. В силу этого в отличие от
общих собственно эмпирических понятий понятие
причинности, вырастая из опыта и широко приме-
няясь для его описания, тем не менее не изменяет-
ся в своем определении под воздействием частно-
го опыта, как это происходит с обычными эмпи-
рическими понятиями, но фактически использует-
ся как некоторое внешним образом определенное
понятие, как готовая форма, которая лишь прикла-
дывается к частным эмпирическим представлени-
ям, будучи независима от них в логическом пла-
не. Заслуга Канта состоит в том, что в своей кри-
тике эмпирической философии Локка и Юма он
подчеркнул этот важный момент, глубокое отли
чие категориальных понятий от понятий чисто эм-
пирических, их особый статус в структуре знания,
хотя он и не дал этому факту достаточного обос-
нования.
Учитывая различие эмпирических и рефлектив-
ных представлений, мы можем утверждать в
95
некотором смысле существование априорных по-
нятий, т. е. понятий, не зависящих в своем опреде,
лении от конкретных приложений как имеющих
некоторое внешнее надопытное определение. Здесь
может быть уместной аналогия с математическими
понятиями. Понятия точки, прямой, плоскости воз-
никли, безусловно, под влиянием опыта и на его
основе, путем обычного абстрагирования от конк-
ретных' объектов. Но в геометрии как формальной
системе эти понятия находят строгое определение
друг через друга, в результате чего, хотя они и
продолжают использоваться постоянно для описа-
ния опыта, они не изменяются, не совершенствуют-
ся более как таковые на основе опыта подобно
физическим понятиям. Они выступают по отноше-
нию к опыту как законченные формы, как схемы
или модели, которые могут оказаться полезными
в определенных случаях, будучи независимыми от
этих приложений в своей логической структуре.
Аналогия здесь неполная лишь в том смысле, что
если с точки зрения определенных эмпирических
представлений может быть отвергнута та или дру-
гая математическая модель как непригодная для
их описания, то эмпирические представления не мо-
гут не подчиняться в любом случае единой систе-
ме субъектно-объектных понятий точно так же,
как в любых своих высказываниях мы не можем
игнорировать законов логики.
Важно также, что логическая независимость от
опыта, надэмпирическая определенность катего-
риальных представлений проистекает не из фор-
мально логических моментов, как в математике, но
имеет совершенно другую гносеологическую осно-
ву. Современными психологическими исследования-
ми доказано, что категориальные представления
не врождены, что они довольно медленно развива-
ются в процессе становления личности. Ж- Пиаже
установил, что у ребенка в его развитии сменяется
более десятка форм причинных представлений, от-
личных от причинных представлений взрослого че-
ловека. Но постепенно он приобретает твердые ка-
тегориальные структуры, с которыми он подходит
к классификации конкретных объектов и ситуаций,
96
Ф е. в процессе становления личности происходит
ы3ревание основных познавательных структур,
социологизация личности в наиболее фундамен-
тальных представлениях. Категории не врождены
Б некотором подобии с безусловными рефлексами,
Однако они, являясь основой зрелой интеллектуаль-
ной коммуникации вообще, не утрачиваются, по-
добно конкретным опытным представлениям. Ус-
тОйчивая система категорий, категориальное «виде-
ние мира» есть средство и результат включения ин-
дивида в систему общественного познания и Дея-
тельности.
Психологические исследования подтверждают
правильность эмпирического взгляда на становле-
ние категорий и отвергают априоризм в его кан-
товском значении как полную независимость кате-
гориальных представлений от всего эмпирического.
Однако это признание прав опыта не может озна-
чать признания наивного эмпиризма Юма и Лок-
ка в истолковании категорий. Говоря об эмпири-
ческом генезисе категорий, мы должны, во-первых,
указывать в противовес этим философам на осо-
бый опыт, который в конечном итоге определяет их
значение и их особый логический статус: хотя кате-
гории не врождены и не свободны от опыта в сво-
ем становлении, они в отличие от обычных эмпири-
ческих понятий необходимо «навязываются» субъ-
екту на уровне зрелого сознания. Во-вторых, и это
наиболее существенно для правильного понимания
генезиса категорий и их логического статуса, для
становления категориального видения мира важен
не столько опыт отдельной личности, сколько обще-
ственная практика, т. е. постоянная коммуникация
личностей в процессе познания и деятельности. Ин-
дивидуальный опыт не может обеспечить того един-
ства категориального видения и логики, которое
присуще людям на уровне зрелого сознания.
Здесь можно отметить еще один рациональный
момент в кантовском истолковании категорий. Ка-
тегории, по Канту, хотя они и обязательны для
индивидуального сознания, относятся в действи-
тельности к трансцендентальному сознанию, к не-
которому сознанию вообще, они представляют со-
4 В. Я. Перминов
97
бой общие рамки мышления как такового, но
являются продуктом индивидуального опыта цЛ]
воображения. Понятие трансцендентального судъ
екта представляет одну из самых глубоких иде
Канта, которая по существу выражает обществен
ную, коммуникативную природу познания и завр
симость основных форм познания именно от это
его основы.
Категории отражают общие моменты или щ
варианты деятельности в том непосредственно
смысле, что они определяются не на основе час,
ного опыта, но отражают те его моменты, которь,
имеют место в каждом акте практической деятел(
ности или познания. По отношению к причиннс
связи это очевидно. Понятие причинной связи фщ
сирует фундаментальную структуру деятельност
ибо каждый акт деятельности есть связь действи
и результата. Обоснование других категорий ка •
общих представлений о деятельности не може
быть достигнуто столь же непосредственно, так ка
ОНИ ЯВЛЯЮТСЯ производными ОТ причинной СВЯ31
фиксируют ту или другую сторону ЭТОГО фунда
ментального с точки зрения деятельности отноше
ния. Понятие времени, которое Кант и многие пс
следующие философы считали наиболее фунда
ментальным, в действительности фиксирует лищ
определенный момент причинно-следственной связ
и может быть обосновано в своих свойствах толь
ко на основе этого последнего понятия. Сами пред
ставления о прошлом и будущем, безусловна
сформировались на основе представления о дея
тельности. «Прошлое — это то, на что мы не мо
жем влиять, что мы не можем изменить», «буду
щее — это то, на что мы можем влиять в принци
пе своей активностью» — вот определения, кото
рые отражают логику становления представлении
о времени. Такие представления, как необходи-
мость, случайность, непрерывность, бесконечность
и т. д., хотя мы склонны их воспринимать как
обобщение собственно эмпирического опыта или
даже достижений естествознания, в действительно-
сти имеют дотеоретическое происхождение и пред-
ставляют собой в своем философском значении»
Iie что иное, как более или менее опосредованные
отражения общего характера субъектно-объектного
отношения. Некоторые категории, например кате-
гории часть и целое, кажутся связанными исклю-
чительно с законами логики и представляются про-
изводными от основных форм мышления. Но здесь
должны обратить внимание на то обстоятель-
ство, что основные законы логики также продик-
тованы практикой, представляют собой не что иное,
как требования к языку с точки зрения деятель-
ности, практической значимости знания. Система
знания, не подчиняющаяся, к примеру, закону
исключения противоречий, не имела бы никаких
определенных выводов, т. е. не была бы значимым
знанием. Деятельностной природой знания в ко-
нечном итоге определена вся система реальной ло-
гики, и категории, связанные с формами суждения,
опосредованные в своем определении этими фор-
мами, также отражают в конечном итоге субъект-
но-объектное отношение в практически значимом
аспекте, т. е. представляют собой определенные
классификации реальности с точки зрения деятель-
ности. Не все категории могут быть непосредствен-
но соотнесены с какими-либо сторонами деятель-
ности; как и в мире понятий, описывающих реаль-
ные, собственно эмпирические отношения, здесь
имеются более или менее длинные линии опосре-
дования, однако несомненно, что система катего-
рий в целом отражает общую структуру деятель-
ности и определяется ею в своих свойствах и функ-
ции.
Этим определяется и универсальная значимость
категорий. Представления о предмете есть всегда
представления в интенции на деятельность, и в ко-
нечном итоге они должны быть сведены к пред-
ставлениям о возможной активности субъекта по
отношению к этому объекту. Существуют, как мы
видели, научные модели, игнорирующие свойства
тех или иных категориальных понятий. Но эти
представления производны, они необходимо долж-
ны быть сведены к представлениям о реальных
явлениях, где такое игнорирование недопустимо.
Если мы смогли бы выразить связи окружающих
4»
99
нас явлений без категорий причины и следствия
необходимого и возможного и т. д., то такая гипо’
тетическая картина реальности не давала бы нам
никакой ориентации к деятельности, она не имела
бы для нас никакого значения. Категории — это
необходимые формы мышления о всякой реально-
сти, поскольку они выражают необходимые усло-
вия деятельности, поскольку картина реальности,
данная вне этих категорий, исключает то соедине-
ние субъекта и объекта, которое называется дея-
тельностью на основе знания. Представление вне
общих категориальных форм так же бессмысленно,
как высказывание вне правил логики. В обоих
случаях нарушаются основные условия практиче-
ской значимости познавательных форм, в силу чего
они не могли бы быть уже названы соответствен-
но представлениями и высказываниями в обычном
смысле.
Кант впервые открыл тот основополагающий
факт, что категории образуют необходимую глу-
бинную основу всех представлений и очерчивают
тем самым наиболее общую их границу, в которой
они имеют какую-либо значимость. Для него остал-
ся, однако, невыясненным генезис категорий, а
именно их отношение к деятельности. Созерцатель-
ный подход Канта к системе категорий выражен и
тем фактом, что он истолковал все категории как
аспекты определения времени, которое само пред-
ставлялось ему некоторым внутренним представ-
лением, не поддающимся дальнейшему объясне-
нию. В действительности, однако, время представ-
ляет логически и исторически одну из производных
категорий, выработанных на основе причинных
представлений как непосредственно отражающих
структуру деятельности.
Вопрос о месте категорий в познании и об их
функции, таким образом, не может быть постав-
лен как вопрос о таком компоненте знания, кото-
рый в принципе может отсутствовать, как вопрос,
к примеру, о месте в познании математических
методов. Категории — это необходимая форма
всякого знания, всяких представлений, вне зави-
симости от их содержания, и говорить об их зна-
100
чении в познании — это то же самое, что говорить
0 значении самого познания.
Разделение содержания всякого представления
йа «материю» и «форму», введенное Кантом, име-
еТ> таким образом, вполне реальный смысл и при
отказе от кантовского априоризма. Это разделение,
Б плане изложенного понимания категорий, фикси-
рует то обстоятельство, что всякое эмпирическое
знание есть систематизация данных, полученных
посредством чувственного опыта в логических и
категориальных отношениях, являющихся отраже-
нием структуры субъектно-объектного отношения,
т. е. представляет собой соединение двух сущест-
венно разнородных элементов, отражающих собст-
венно эмпирический и рефлективный аспекты опыта.
Являясь необходимой основой формулировки
всех человеческих представлений, категории высту-
пают и как естественное ограничение этих пред-
ставлений. Это ограничение выражается, во-пер-
вых, в том непосредственном смысле, что ничто не
может быть сформулировано вне категорий, что
данное наличное их множество образует естествен-
ный горизонт нашего мышления в целом. Во-вто-
рых, категории накладывают более специфические
ограничения на обыденные и научные представле-
ния посредством принципов, которые формулиру-
ются на их основе.
3. Логический статус принципа причинности
Из универсальной значимости категорий еще не
вытекает, что каждая категория имеет универсаль-
ное значение, т. е. что она приложима для харак-
теристики любого явления и любого аспекта дей-
ствительности. Из того что все представления не-
избежно строятся на основе категорий и что при-
чинность наряду с другими категориями исполь-
зуется для общей характеристики явлений действи-
тельности, еще не следует, что каждое явление
должно мыслиться как причинно обусловленное.
Отсюда ясно, что такие суждения, как «материя
не исчезает», «все вещи взаимосвязаны», «мир бес-
конечен», «все явления имеют причину» и т. д.,
хотя они непосредственно связаны с категориями,
должны получить какое-то особое обоснован
своего происхождения и своей ценности.	е
Анализ такого рода общих утверждений (j~
будем называть их здесь просто принципами) По
называет, что они отражают либо необходимую
структуру представлений (все тела протяженны
например), либо необходимую тенденцию в
развитии. Тезис «все явления имеют причину» От
носится именно к последнему роду утверждений
он не означает, что для каждого явления может
быть актуально указана его причина, но выражает
лишь тенденцию совершенствования знания в этом
направлении, фиксирует, так сказать, динамичес
кий момент в представлениях, необходимую на
правленность их роста. Цель познания состоит j
воздействии на события, поэтому к любому собы-
тию мы подходим не иначе, как в плане отыскания
его причин и следствий. Это необходимое практи
ческое видение мира и выражается принципом при
чинности.
В силу того что принцип причинности отражает
необходимую тенденцию в развитии знания, он
может быть понят и как определенное ограничение
процесса образования представлений о реально-
сти, а именно, в этих представлениях не должно
быть ничего такого, что принципиально запрещает
указание причины для каких-либо событий. Конк-
ретные представления о реальных явлениях, полу-
чены ли они из обыденного опыта или являются
следствием сложной теории, неизбежно согласуют-
ся с принципами, которые представляют собот
фиксацию основных моментов человеческого отно
шения к миру, и по существу формулировкой об
щих требований к познанию с точки зрения прак
тики. Эти принципы наряду с нормами логики мо
гут быть истолкованы как необходимые ограниче
ния человеческих представлений, как определенны!
правила их конструирования, без соблюдения ко-
торых они не могут претендовать на практическую
значимость.
Категориальные принципы мы рассматриваем
так же, как общие утверждения о мире самом по
себе, как схему мира, как бы независимую от по
102


навательной и практической (преобразующей)
3еЯтельности. Мы уже говорили выше о неизбеж-
ности и законности такой объективации. Необходи-
мые принципы деятельности, ее инвариантные чер-
ты. независимые от субъекта и субъективных ус-
ловий, не могут быть поцяты иначе, как характе-
ристика самой действительности, как объективное
условие самой деятельности.
' Важно подчеркнуть, что взгляд на явления как
неизбежно причинно соподчиненные является, без-
условно, необходимым лишь тогда, когда мы имеем
дело с реальными явлениями как с предметами
возможного опыта, с объектами деятельности, т. е.
при эмпирическом подходе к явлениям. Теоретиче-
ское познание может, во-первых, принципиально
абстрагироваться от причинного рассмотрения, а
во-вторых, по крайней мере в некоторых случаях,
может постулировать изменения и состояния, бес-
причинные в данной теоретической схеме и тем
самым формально отвергающие принцип причин-
ности '. Кант настаивал на этом моменте примени-
тельно к основоположениям рассудка с тем, чтобы
ограничить безбрежный произвол метафизических
конструкций, чтобы, так/сказать, привязать вся-
кое знание к опыту. В настоящее время этот тезис
имеет смысл подчеркивать в некотором смысле с
противоположной целью, а именно, чтобы освобо-
дить теоретические представления от излишних
претензий здравого смысла и общих философских
представлений о мире, как определенное право
теоретического мышления игнорировать представ-
ления, необходимые в сфере рассуждений о реаль-
ных явлениях1 2.
1 Принцип инерции, к примеру, утверждающий движение
тела без действия сил, формально отвергает принцип причин-
ности. Этот факт иногда истолковывается как опровержение
принципа причинности вообще [11, 132; 43, 128]. Такое проти-
вопоставление, однако, незаконно, оно не учитывает природы
принципа причинности и специфики причинных представлений
в рамках теории.
2 Теоретические представления также строятся на основе
категорий и не свободны полностью от контроля категориаль-
ных принципов, но эти принципы проявляются на теоретиче-
ском уровне в существенно видоизмененной форме (см. гл.
VIII).
103
Необходимость такого рода ограничивают^
Принципов, относящихся к представлениям в об
щем плане, может быть также понята из следую,
щих соображений. Поскольку любая система че.
ловеческих представлений имеет определенную за,
дачу, а именно задачу быть использованной прак,
тически, т. е. ограничена внешней целью, то оца
в силу этого не может не иметь внутренних регу.
лятивов, выражающих эти ограничения. Представ-
ления, хотя они и определены каждый раз специ-
фическим опытом и в этом смысле бесконечно раз-
нообразны, разнообразны не абсолютно, но лишь
в определенных рамках — в тех пределах, в кото-
рых они не теряют своей ценности как практиче-
ски значимые представления. Таким образом, каж-
дое представление и система эмпирических пред-
ставлений в целом имеют ограничения, которые
как некоторая форма, как некоторый принцип
господствуют над всем их многообразием. Разде-
ление представлений на «материю» и «форму», ко-
торое вводит Кант, имеет и тот рациональный
смысл, что подчеркивает факт наличия в каждом
представлении этих внешних конструирующих
принципов, обусловленных самой целью познания.
Поскольку эти внешние ограничения есть огра-
ничения на процесс образования представлений,
то они сами должны выступать прежде всего как
представления, причем как представления домини-
рующие, безусловные для сознания. При отсут-
ствии таких безусловно данных принципов, так
сказать абсолютных моментов здравого смысла,
образование практически полезных конкретных
представлений, т. е. знания вообще, в какой-либо
сфере опыта было бы невозможным.
Такого рода принципы являются общезначимы-
ми, практически едиными для всех людей. Это про-
истекает в решающей степени из социальной, ком-
муникативной природы познания.
«Закон причинности, — пишет Л. Витген-
штейн, — не закон, а форма закона, закон причин-
ности — это родовое имя» [12, 91]. Такое толко-
вание принципа причинности является неудовлет- [
верительным, если здесь подразумевается полная
104
ег0 генетическая и логическая зависимость от кон-
ретных причинных утверждений (появились при-
чинны6 законы, а затем от них в обычном порядке
была отвлечена некоторая форма). В чисто логи-
ческом плане принцип причинности, конечно, мо-
?1{ет быть понят как общая форма конкретных
причинных утверждений, но для понимания его
отношения к конкретному знанию важно подчер-
кивать не только то, что он есть абстрагированная,
отвлеченная форма (хотя это и существенно), но
также то, что он есть форма налагаемая, происте-
кающая из самых общих установок познаватель-
ной деятельности.
Кант первый осознал, что обоснование принци-
пов (основоположений) не может быть достигнуто
исходя из конкретного содержания знания, из соб-
ственно эмпирических представлений, но должно
быть произведено на основе общих требований к
познанию в целом. Его ошибка состоит в том, что
эти безусловные внешние требования к познанию
он свел лишь к единству аперцепции, к стремлению
рассудка и разума в целом привести к возможно
большему единству данное в непосредственном
опыте, в восприятиях. Во-первых, тенденция к
единству, хотя она фактически и имеет место в
развитии знания, не может быть положена в ос-
нову познавательного поведения индивида или об-
щества в целом. Мы постоянно нарушаем это един-
ство в самых различных аспектах в интересах
практической эффективности знания. Во-вторых,
в той мере, в которой это стремление к единству
реализуется, оно может быть понято лишь как
одно из следствий стремления знания к практиче-
ской эффективности. Не поставив вопроса о функ-
ции знания, Кант не смог реализовать своего в
принципе верного замысла — обосновать статус
категорий и основоположений не из отдельных
примеров, но как выражение общих требований к
познанию в целом или (используя терминологию
Канта) как выражение общих условий познания.
Все, что он может сказать в обоснование принципа
причинности, сводится к тому, что сознание, стре-
мясь к единству восприятия, неизбежно связывает
105
каждое явление с явлением, предшествующим ему
во времени, т. е. принцип причинности является не-
обходимым как априорная форма рассудка, соот-
ветствующая его фундаментальному свойству —
стремлению к единству восприятия. Но такой под.
ход не выявляет прежде всего сути самого поня-
тия причинности. Почему мы в определенной си-
туации указываем причину для одних явлений, но
отказываемся сделать это для других? Как мы от-
личаем причинную связь от чисто временной по-
следовательности событий? Игнорируя эмпириче-
скую основу причинных представлений, Кант не в
состоянии ответить на эти вопросы. Игнорируя
практическую нацеленность познания, он не мо-
жет обосновать действительных истоков нашего
убеждения в наличии причины у каждого явления.
Несмотря на это, Кант сделал большой шаг к
адекватному пониманию принципа причинности.
Он правильно уловил то важнейшее обстоятель-
ство, что этот принцип связан с сущностью позна-
ния, очерчивает его наиболее общую границу и
поэтому не может быть обоснован в своей необхо-
димости из конкретного содержания знания и не
может быть отвергнут в сфере познания. Основная
его ошибка состояла в том, что он рассматривал
человека исключительно созерцательно: процесс
познания являлся для него единственной исходной
точкой для анализа всех утверждений о мире. С
точки зрения диалектического материализма чело-
век есть прежде всего практическое существо.
Универсальные регулятивы познания потому и та-
ковы, что они отражают универсальные стороны
практического отношения человека к миру. Мы мо-
жем воздействовать на мир только на основе при-
чинных связей, и поэтому наше познание не может
выйти за рамки причинности, отвергнуть его как
универсальный принцип. Вообще общие онтологи-
ческие принципы не есть объективация регуляти-
вов познания, как это думал Кант, но непосредст-
венное отражение структуры деятельности, и толь-
ко в силу этого они могут выступать и как необ
ходимые принципы познания.
Относительно генезиса принципов можно ска-
106
зать то Же самое, что и относительно генезиса ка-
тегорий. Индивидуальный опыт и общественная
практика играют роль в их становлении. Однако
их окончательное определение, их безусловное зна-
чение для сознания определяется не на основе ин-
дукции из собственно эмпирических представле-
ний, но спецификой отношения, которое они отра-
жают и особой логической функцией в системе
знания.
С этой точки зрения мы можем понять суть
традиционного расхождения между сенсуализмом
и рационализмом в истолковании принципа при-
чинности.
Философы-сенсуалисты утверждали, что прин-
цип причинности появился исключительно на осно-
ве частных, собственно эмпирических представле-
ний. Многочисленные наблюдения причинно-след-
ственной связи, согласно Юму, принуждают в ко-
нечном итоге любого человека заключить, что «все
явления имеют причину», т. е. сделать переход
от конечного множества явлений, уже данных в
опыте, к множеству всех явлений. Источником ве-
ры в каузальную необходимость, с точки зрения
Юма, является только опыт, или, точнее, наблю-
дение отдельных пар явлений, находящихся в при-
чинном соподчинении. Кант и другие философы
рационалисты обращали внимание на особую дос-
товерность для сознания принципа причинности,
которая не присуща вовсе обычным индуктивным
утверждениям. Они трактовали его как безуслов-
ный принцип самого познания и истолковывали
опыт, конкретно наблюдаемые причинные отноше-
ния только как иллюстрацию реальной (эмпири-
ческой) значимости принципа причинности, но не
как основу его становления.
Обе эти крайние трактовки отношения принци-
па причинности к опыту, к конкретным представ-
лениям являются ошибочными. Для решения воп-
роса необходимо прежде всего различить функцио-
нальный и генетический подход к пониманию зна-
ния. Рассматривая функционирование зрелого, со-
циологизированного, включенного в деятельность
знания, мы должны предположить уже в его струк-
107
туре наличие определенных регулятивных принцц.
пов, которые и обеспечивают значимость представ-
лений и само это функционирование. В этом пла-
не принцип причинности не может рассматривать-
ся как результат обобщения частных представле-
ний, так как он сам наряду с другими онтологиче-
скими требованиями является условием возникно-
вения каждого из них как значимого представлен
ния. Предъявляя научному знанию требование
быть значимым, удовлетворять некоторым внеш-
ним критериям, мы уже тем самым налагаем на
него вполне определенные ограничительные формы,
утверждаем наличие готовых регулятивных прин-
ципов, которым подчинены все представления,
поэтому вопрос об их происхождении в данном
случае не стоит и априоризм в смысле предшество-
вания категорий конкретным представлениям
здесь предрешен. Мы отвлекаемся при таком рас-
смотрении знания от совершенствования механиз-
ма познания, от процесса развития структуры пред-
ставлений, от того, как в действительности у от-
дельного индивида происходит выработка этой
ориентации на деятельность и соответствующих
ограничительных структур сознания.
Но, как уже говорилось, только что родивший-
ся ребенок не обладает какой-либо стройной сис-
темой представлений, а также и регулятивными их
принципами. Лишь постепенно под влиянием своей
деятельности и социальной среды он приобретает
то и другое. В этом плане, очевидно, мы вправе
поставить вопрос о гёнезисе причинных представ-
лений под влиянием внешних факторов, мы долж-
ны на этом уровне рассмотрения считать эти пред-
ставления не иначе, как «вложенными» практикой
в наше сознание, и таким образом, здесь не мо-
жет стоять вопрос об их априорности.
Противоборство между сенсуализмом и рацио-
нализмом в истолковании категорий и принципов
представляет собой, таким образом, классический
случай расхождения мнений в силу неосознанного
различия в исходной ориентации, в аспекте рас-
смотрения. Локк, акцентируя внимание на проис-
хождении знания, справедливо настаивал на опыт-
108
цОм происхождении абстрактных философских
принципов, но он не понял особой сферы опыта,
которой определяются эти принципы, и, как след-
ствие, их особого места в структуре знания. Кант,
рассматривая фактически структуру готового
функционирующего знания, удовлетворяющего оп-
ределенным внешним требованиям к нему, должен
был подчеркнуть логическую функцию категорий,
поставить их как данные под всеми конкретными
представлениями, но он отказался от анализа их
генезиса, точнее, мистифицировал его3.
Принцип причинности, таким образом, может
быть рассмотрен и как эмпирическое, и как, в оп-
ределенном смысле, априорное утверждение. Он
относится к эмпирическим положениям с точки
зрения его становления в индивидуальном созна-
нии, но должен рассматриваться как надэмпири-
ческий с точки зрения своей функции в познании
и нормативного значения для всех эмпирических
представлений.
Необходимо подчеркнуть важность подхода к
исследованию знания, которое наметил Кант для
собственно философского понимания категории
причинности. Психологические исследования, как
бы полно ни раскрывали они процесс вызревания
причинных представлений, никогда не смогут дать
ответа на вопрос о том, почему эти представления
играют столь важную роль в познании, в чем при-
чина их неизбежной унифицированности и особой
данности для развитого сознания (хотя этот пос-
ледний вопрос и кажется чисто психологическим).
На эти вопросы мы можем ответить только в том
случае, если будем рассматривать познание по от-
ношению к его внешней цели, т. е. в его практиче-
ской и социальной функции, а следовательно в рам-
ках гносеологической абстракции, где категории не
рассматриваются уже в их становлении, но берут-
3 Кант говорит не только об априорности категорий, но и
об априорном происхождении их. Он не указывает, однако,
никакого конкретного механизма их происхождения, ограни-
чиваясь отрицательными разъяснениями: категории имеют
априорное происхождение, так как они не являются ни врож-
денными, ни эмпирическими [17, 215].
109
ся как данные, Жестко диктуемые целью познания
В этом плане может быть понята и оправдана де^
дукция категории у Канта в целом. В рамках фунц.
ционального подхода ее ограниченность состоит
лишь в том, что она берет в качестве исходного
пункта стремление самосознания к единству, кото,
рое с современной точки зрения может рассмат.
риваться лишь как одно из следствий практическо-
го назначения познания.
В XIX веке ряд ученых стремился усовершен-
ствовать гносеологию Канта, поставив ее на ос-
нову физиологии и психологии. Так, Ф. А. Ланге
пытался обосновать априоризм Канта исходя из
свойств ощущений, как их трактовала современная
ему физиология. Известны также аналогичные рас-
суждения Г. Гельмгольца. Эти ученые считали воз-
можным углубить и обосновать рациональные мо-
менты учения Канта, поставив его на почву естест-
вознания. Это убеждение, однако, ошибочно. Да-
же если бы анализ происхождения категорий дос-
таточно удовлетворительно удалось осветить с точ-
ки зрения психологии и физиологии, он не был бы
достаточным для понимания тех их свойств, кото-
рые существенны для гносеологии. Для перехода
к этим свойствам требуется радикальная смена
аспекта рассмотрения, а именно рассмотрение ка-
тегорий не с точки зрения их субъективной (фи-
зиологической, психологической и т. д.) основы, но
с точки зрения их значимости для познания и для
деятельности в конечном итоге. Мы можем поэто-
му сказать, что, несмотря на апелляцию к данным
естествознания, эти ученые не могли усовершенст-
вовать гносеологию Канта, но лишь разрушали его
исходные и, для определенной цели, оправданные I
абстракции. Отрицание Кантом эмпирической пси- I
хологии как философской дисциплины, борьба Гус- I
серля против психологического обоснования логи-
ки имеют тот рациональный смысл, что очерчива-
ют в конечном итоге поле собственно философско-
го подхода к анализу форм знания, хотя оба этих
философа не обосновали в достаточной мере пози-
тивной альтернативы психологизму.
В заключение заметим, что принцип причинно-
НО
сТи не может быть квалифицирован категорически
ли как синтетический, ни как аналитический, но
должен быть понят в некотором смысле как тот
й другой одновременно. Как уже говорилось, прин-
цип причинности может быть истолкован двояко:
л объективном плане — как утверждение о неко-
торой структуре явлений, независимых от нашего
сознания, а в субъективном — как утверждение о
всеобщей структуре деятельности, об инварианте
этой деятельности. В первом случае, поскольку
речь здесь идет о приписывании бесконечному ко-
личеству явлений свойства, наблюдаемого нами в
конечном числе случаев, принцип причинности
представляется индуктивным и синтетическим суж-
дением. Во втором случае принцип причинности мо-
жет быть понят как общее определение деятель-
ности и представлен, следовательно, как аналити-
ческое суждение.
Отметим два положения, которые вытекают из
сказанного и важны для дальнейшего.
1. Принцип причинности как общее утвержде-
ние отличен от обычных общих утверждений, сде-
ланных на основе опыта, по крайней мере в сле-
дующих четырех отношениях:
а)	по объекту отражения. Принцип причинно-
сти отражает не только связь событий вне субъек-
та, но вместе с тем и само субъектно-объектное от-
ношение в общей форме, т. е. оно отражает не
только 'структуру событий, независимую от субъек-
та, но и структуру самого акта познания и акта
деятельности вообще;
б)	по логической функции. В силу специфики
объекта отражения представление о причинности
играет фундаментальную роль в логике познания,
выступая необходимой формой образования конк-
ретных эмпирических представлений. В этом пла-
не принцип причинности отличается от обычных
эмпирических обобщений, как форма от содержа-
ния, как нормативный принцип от принципов, фор-
мулируемых с его учетом;
в)	по обоснованию. В отличие от обычных об-
щих утверждений науки принцип причинности мо-
жет получить деятельностное (праксеологическое),
111
но не эмпирическое или теоретическое обоснование
своей универсальности.
г)	по психологической 'данности. Это последнее
качество принципа причинности, а точнее, качест-
во связанного с ним представления, проистекает
целиком из его особой логической функции в ме-
ханизме познания;
2. Представление об универсальности причин-
ной связи вызывается и закрепляется непосредст-
венно деятелоностью, т. е. имеет дотеоретическую
основу своей достоверности и не может быть поко-
леблено в своей роли и функции на основе какой-
либо теоретической концепции, хотя бы И самой
фундаментальной.
ГЛАВА VI. ФИЛОСОФСКИЙ И МЕХАНИСТИЧЕСКИЙ
(ЛАПЛАСОВСКИЙ)ДЕТЕРМИНИЗМ
философский детерминизм —	некот о р о е
представление о мире в целом, а именно представ
ление 6 том, что каждое случившееся~явлениё и ме-”
ет полную причину, т. е. любая его деталь, как
УгодноПйалая, является такой, а~нё~другои~ в силу
вполне определенных условий, предшествовавших
и сопутствовавших возникновению этого явления'.
Детерминизм есть воззрение на мир с точки зре-
ния принципа причинности, или, другими словами,
последовательное проведение"~принци~па~~~?Тричинно-
сти по' отношению к миру в делом. Детерминизм
иДтричинность, таким образом, понятия, связанные
самым непосредственным образом, но они не си-
нонимы, посколькуДГричинность указывает на оп-
ределенную объективную связь вещей, в то время
как понятие детерминизма скорее относится к сис-
теме воззрений, к взглядам на мир, признающим
причинность в полном объеме. Проведенный ана-
лиз принципа причинности дает нам возможность
понять также и гносеологический статус детерми-
нистических представлений.
1. Детерминизм и линейное развитие мира
С понятием детерминизма связана идея одно-
значной обусловленности любого явления в мире
в том смысле, что каждое совершившееся или со-
112
вершающееся ' явление однозначно определено'
своими условиями, а именно полное повторение
всей системы условий, как мы убеждены, привело
бы и к полному повторению всех следствий. Это
убеждение проистекает из принципа причинности,
ибо если бы одна и та же система условий порож-
дала различные следствия, то необходимо было бы
признать наличие в мире явлений, необъяснимых
из условий, не определяемых условиями, что про- u
тиворечит принципу причинности.
Если каждое явление, совершающееся в мире,
однозначно определено условиями своего возник-
новения, то отсюда, безусловно, следует при пере-
ходе к миру в целом, что «настоящее состояние!
мира есть следствие предшествующего и причина
последующего» [24, 9]Признавая принцип при-
чинности, делая его основой онтологических воз-
зрений, мы не можем уйти от данного вывода, от
признания однозначной, строго детерминированной
связи состояний вселенной, от признания того, что
история мира в целом не имеет альтернатив, носит
линейный характер. Возникающие здесь затруд-
нения, прежде всего нежелательные последствия
такого вывода для понимания общественной и пси-
хической жизни, нельзя преодолеть в сфере
логики, т. е. обнаружением какой-то неправильно-
сти заключения от принципа причинности к одно-
значной обусловленности процессов в мире. Эти
затруднения снимаются, но на совершенно иной
основе, о чем мы будем говорить ниже.
По аналогии-с рассмотрением мира в целом и
связи его состояний понятие детерминизма и де-
терминации применяете^ и к конечным системам.
По отношений к конечным ,системам.разделяют од-
нознайпую вероятностную детерминацию^ Под
однозначным детерминизмом или однозначной де-
терминацией мы понимаем такую связь между
состоянием at и системы А, при которой реа-
1	Использование понятия «причина» для описания связи
состояний не является здесь ошибкой. Связь состояний и при-
чинная связь, очевидно, совпадают, когда речь идет о состоя-
ниях мира в целом. Но это и единственный случай, когда
такое совпадение имеет место.
113
лизация состояния а,\ во время Л необходимо ве-
' дет к реализации состояния а2 во время t2. Имеет
место вероятностный детерминизм, когда реализа-
ция состояния в некоторое время ti не противо-
речит реализации во время /2 любого из состоянии
а\, а2, .., ап, отличных друг от друга. Другими сло-
-в-ами, мы называем систему однозначно детерми-
нированной, если ее состояние в некдторь1й~тта~ейт
времени единственным образом задает ее со стоя-
J ние в любой другой момент времени.	~
I Понятие однозначно детерминированного, нро-
, цесса есть? безусловно, идеализация, однако имею,
ушая в своей основе объективные осиования,~Если
мы наблюдаем, к примеру, падающий кНМchit,~ то
нам нетрудно представить всю последовательность
его будущих состояний. Но если мы наблюдаем
поведение животного или человека, то это сделать
уже много сложнее, в большинстве случаев прак-
тически невозможно. Именно это объективное раз-
личие между системами в плане связи их состоя-
ний лежит в основе понятия детерминизма вообще.
Всякий реальный процесс детерминистичен л и ш ь
в~большей или меньшей мере, с большим или мень-
шим приближением. Понятие однозначного детер-
минизма по отношению к конкретной системе по-
лезно также, как полезны всякие другие идеали-
зации в науке: не соответствуя само по себе бук-
вально какой-либо реальности, опа дает тем не ме-
нее определенную основу для классификации и упо-
рядочения реальных систем.
Иногда говорят, что механические системы од
позначно детерминированы. Это утверждение мож-
но считать истинным, если" имеется в виду, что ме-
ханика. .использует однозначно детерминированные
модели процёССОК "поскольку действительные про-
цёссы близки к однозначно детерминированным.
Но это утверждение неверно, если этим хотят ска-
зать, что реальные механические___системы (раз-
личные устройства и т. д.) однозначно детермини-
рованы в определенном выше смысле? Вообще оче-
видно, что ну -оден-огр а.ниченна я-реалвтая- еисте-
ма не является-однозначно детерминированной и,
следовательно, ни одна специальная наука не
114
имеет дела с такого рода системами. Другое дело,
чТо в некоторых науках, как, например, в механи-
ке, можно обойтись определенным типом моде-
лей процессов — однозначно детерминированными
моделями и, как следствие, все закономерности
сформулировать как динамические закономерности,
т. е. без использования понятия вероятности. Это
различие между самим процессом и моделью про-
цесса, т. е. тем способом, как этот процесс пред-
ставлен в познании, является принципиально важ-
ным для правильного понимания места детерми-
нистических представлений в науке вообще.
Итак, необходимо настаивать на том, что любая
ограниченная реальная система не является одно-
значно детерминированной независимо~бт~тогд~. ка-
"ким~типом модели Доответственно '— типом зако-
нов) она представлена в научном описании. Одна-
ко положение меняется, когда мы начинаем гово-
рить о мире в целом. Мы переходим в этом случае
к философскому детерминизму, где становится из-
лишним и неуместным понятие вероятностной де-
терминации. Если мы говорим о миое в целом И
допускаем всеобщность "причинтюй г.вяаи (принцип
причинности в его объективной трактовке), .то этим
самым мы утверждаем однозначную______обусловлен
ность каждого состояния мира его предшествую -
щим состоянием или предшествующими состояния-
миТ'о есть, в той мере и при том значении понятия
причины, при котором принцип причинности есть
необходимое (неопровержимое опытом) суждение,
является также необходимым тезис об однозначной
детерминации мира в целом. Отсюда неизбежно
следует^^едставление о линейности, безальтерна-
^ивностнкак отдельного события, так и м и р ов о й
истории в целом.Т акое воззрение на мир, "как из -
вестно, было уже вполне достигнуто Демокритом
и взято позднее за основу'ОпйнозощПГбльбахсш и
многими другими философами, т. е. оно имеет глу
бокую историческую традицию.
Уже в самом ’ начале своего зарождения уни-
версально-причинные воззрения обнаружили опре-
деленную и принципиальную недостаточность. Одна
из причин того, что представление Демокрита об
115
атомах, обусловливающих своим движением Всч
видимые изменения^нё ёыло принято непосредсг
венно следующими философами, состояла в тщ,
что эти представления не давали основы для
нимания гармонии и целесообразности в природе-.,
понятий, принципиально важных для античного
мышления. Случайные столкновения атомов, если
не предположить никакого организующего начала,
—не могут образовать ничего устойчивого. Аристо-
тель вводит форму как такого роля внешний орга-
низующий принцип, на которую возлагается от
ветственность за всеобщую закономерность и ус-
тойчивьпГпорядбк в мире, объясняющйй~то, к при-
меру, почему атомы, которые образуют человека,
не могут в один миг разлететься. Развитие био-
логии и социологии выдвинуло на первый план
общие системные представления, и в настоящее
время представляется реальной возможность неко-
торого синтеза причинных и системных представ-
лений и на общеонтологическом уровне. О. Эль-
штейн в своей статье «Лаплас, Энгельс-и наши
современники», исследуя отношение Ф. Энгель-
са к проблеме детерминизма, достаточно убеди-
тельно проводит мысль, что Энгельс критиковал
п редставление об о дно значной детерминации всех
явлений в мире не из-за их ошибочности, но из-за
недостаточности—и фактически стремилс’я допол-
нить их представлениями, которые позволяли бы
отделять существенное от несущественного, один
уровень необходимости от другого, необходимость,
управляющую движением Солнечной системы, от
факта, что в том или другом стручке не 6, а 5 или
7 горошин. Но мы получаем объективную основу
такого различения, если будем смотреть на мир
не только дистрибутивно, т. е. как на простую
сумму причинно обусловленных явлений, но и как
на совокупность систем, по отношению к которым
это различение приобретает определенный смыс;
и объективное значение. «Традиционным тенден
циям марксистской мысли, — пишет О. Эль-
штейн, — несомненно, соответствовала бы такая
концепция закономерной структуры мира, которая
являлась бы Aufhebung — «преодолением» и вмес-
116
те с тем «синтезом» — как дистрибутивной, так и
холистической концепции необходимости» [53, 143].
Здесь, очевидно, возникает ряд проблем, и глав-
ная состоит в том, насколько законно «растяже-
ние» организмических представлений па мир в це-
лом, насколько эти представления, взятые хотя бы
р самой абстрактной форме, могут быть постав-
лены рядом с таким фундаментальным представ-
лением, как представление о всеобщей причинной
обусловленности явлений. Но, с другой стороны,
этот синтез кажется и неизбежным. П. Гольбах,
как известно, вполне последовательно развивая
идею однозначного детерминизма, приходил к вы-
воду, что песчинка, поднятая ветром в пустыне, или
крупинка желчи в крови фанатика могут опреде-
лить судьбы человечества в течение целых столе-
тий. Представления о целостности, возведенные в
онтологический принцип, являются одним из путей,
которые позволяют избежать такого рода выводов,
не нарушая в то же время представления о всеоб-
щей причинной обусловленности явлений.
Детерминистические представления, так же как
и сам принцип причинности, не имеют статуса не-
посредственного обобщения эмпирических данных и
статуса обобщения определенных теоретических
представлений. С этой точки зрения любая попыт-
ка поколебать традиционный детерминизм, идущая
со стороны опытной науки, заведомо несостоятель-
на, ибо она не учитывает особых истоков и особо-
го статуса детерминистических представлений в
структуре знания. Поскольку опровержение детер-
минизма представляется прежде всего как опровер-
жение лапласовского детерминизма, то мы долж-
ны рассмотреть также содержание этого последнего
понятия.
2	. Компоненты лапласовского детерминизма
Разъяснение самого понятия «лапласовский де-
терминизм» уместно начать со Знаменитого выска-
зывания.Лапласа .из его «Опыта философии тео-
рии вероятностей»: «Все явления, даже те, кото-
рые по своей незначительности как будто не._за-
117
QJLCHI ш_великих законов природы, суть столь
неизбежные следствия этих законов, как о б р а
ние солнца. Не зная уз, соединяющих их с’систе
мой мира в ее целом, их приписывают конечны^
причинам или случаю, в зависимости от того, пр0
исходили или следовали они одно за другим с цэ.
вестнсй правильностью или же без видимого по.
рядка; но эти мнимые причины отбрасывались
мере того, как расширялись границы нашего зна.
чепия, и совершенно исчезли перед здравой фил0
софией, которая видит в них лишь проявлен^
неведения, истинная причина которого —
сами.
Всякое имеющее место явление_связано с пред,
шествующим на основанйи~того очевидного прин-
ципа, что какое-либо явленйе~не м~ожёт_ возникнуть
без производящей его причины. Эта аксиома, из
вестная под~именём”принципа~достаточного осно-
вания, распространяется даже на действия, кото
рые считаются безразличными. ... Противополож-
ное мнение есть иллюзия ума, который, теряя из
виду мелкие причины того или другого выбора во-
ли в безразличных поступках, допускает, что она
определяется самою собою и беспричинна.
Мы должны рассматривать настоящее состоя-
ние- вселенной . как следствие её" предыдущего со-
стояния., и как причину последующего. Ум, кото-
рому были бы известньГдля~какого-либо данного
момента все силы, одушевляющие природу, и от-
носительное положение всех ее составных частей,
если бы вдобавок он оказался достаточно обшир-
ным, чтобы подчинить'эти данные анализу, обнял
бы в одной формуле движения величайших тел
вселенной наравне с движениями мельчайших ато-
мов — не осталось бы ничего, что было бы для
него недостоверно, и будущее, так же как и про-
шедшее, предстало бы перед его взором. Ум чело-
веческий в совершенстве, которое он сумел при-
дать астрономии, дает нам представление о сла-
бом наброске того разума. Его открытия в меха-
нике и геометрии в соединении с открытием все-
мирного тяготения сделали его способным пони-
мать под одними и теми же аналитическими выра-
118
гениями прошедшие и будущие состояния мировой
сйСтемы. Применяя тот же метод к некоторым
другим объектам знания, нашему разуму удалось
^двести наблюдаемые явления под общие зако-
нь1 и предвидеть явления, которые будут вызваны
данными условиями. Все усилия духа в поисках
цетины постоянно стремятся приблизить его к ра-
Зуму, о котором мы только что упоминали, но от
которого он всегда остается бесконечно далеким»
[24, 8—10].
В этом рассуждении содержатся по крайней
лере три различных момента.
Лаплас дает, во-первых, определенную онтоло-
гическую концепцию, т. е. рисует картину мира са-
мого по себе, вне каких-либо познавательных ак-
тов. Этот .мир однозначно обусловлен: каждое
явление вплоть' до "самых незначительных подчи-
нено общим законам, которые делают его неиз-
бежным следствием определенных обстоятельств.
Человеческий ум может даже не отдавать себе в
этом отчета и предполагать целесообразность ли-
бо случайность там, где, в сущности, проявляется
необходимая связь между состоянием вещей. В
этом плане совершенно необходимо, что «настоя-
щее состояние вселенной есть следствие ее преды-
дущего и причина последующего».
Лаплас говорит далее о процессе человеческого
познания, указывает определенный его идеал.
Пределом, к которому стремится человеческое по-
знание, оставаясь от него всегда бесконечно да-
леким,“является картина мира, которой обладал
бет бесконечный разум, в которой все было бы оче-
видао*_од1юзначпо объяснено. Механика й" астро-
номия — лишь слабое проявление этого разума,
но тем не менее эти науки ближе всего к идеалу,
ибо позволяют исходя из настоящего состояния
процессов предсказывать с большой точностью их
будущее и восстанавливать картину прошлого.
Метод этих наук есть истинный метод; все другие
науки должны стремиться к точности и однознач-
ности, которыми’обладают эти науки. Лаплас вы-
сказывает здесь то, что может быть названо лап-
ласовским идеалом научной теории.
119
Наконец, в приведенном отрывке высказывает,
ся определенный взгляд на соотношение случайно,
го и необходимого. Признание детерминизма ио
ключяет иля Лапласа случайность как дз&ректив.
ную характеристику явлений, оста'вляя' ее значц.
МО^^ш5ь~Т?ан--меру,^словсчепГО!!о^нёзнания того
^ди^руТогб'^ЮГШтияГ" "	’
Важно отметить, что картина мира самого по
себе, которую рисует Лаплас, для него не само-
цель, но способ обоснования определенного идеа-
ла знания. Здесь фактически имеет место вывод из
однозначной обусловленности мира, однозначной
объяснимости его для универсального ума, а так-
же необходимости и возможности того, чтобы ко-
нечный ум в различных областях стремился к
канонам объяснения механики и астрономии.
Каково же отношение лапласовского детерми-
низма как определенного воззрения на мир к фи-
лософскому детерминизму? Для ответа на этот
вопрос необходимо отделить друг от друга раз-
личные уровни представлений, о мире, которые
имеют место в научном познании вообще и кото-
рые, в частности, сосуществуют в приведенных
высказываниях Лапласа.
Там, где существует теоретическое задание объ-
екта, всегда имеют место конкретные модели ре-
альности, представления о связи свойств в реаль-
ных процессах, которые играют эвристическую, на-
водящую роль в процессе развития и в приложе-
нии теории. Так, классическая механика была свя-
зана с представлениями о пустом пространстве, в
котором под действием сил движутся и сталкива
ются различные тела. Теория электричества, по
крайней мере в зрелом ее варианте, также связана
с представлением о материальных частицах, элект-
ронах, которые движутся в силовом поле. Но
здесь уже действуют не механические силы. Элект-
рон, движущийся по замкнутому контуру, вызы-
вает сйлу, перпендикулярную плоскости движения,
что непосредственно не сводимо к геометрии дви-
жения в классической механике, где направления
движения и силы находятся всегда в одной и той
же плоскости. В чисто логическом плане важно
J20


^метить, что модельные представления в отличие
оТ законов теории не опровергаются и не доказы-
ваются, они используются или не используются в
определенной сфере знания по мере их полезности.
0Ни обладают также известной самостоятель-
ностью по отношению к характеру законов. Так,
кинетическая теория теплоты опирается все же на
механистические представления, хотя дает только
вероятностное описание физических процессов.
На основе такого рода частных представлений
0 действительности создается так называемая на-
учная картина мира, т. е. некоторое абстрактное
представление, схватывающее общие черты ряда
родственных моделей. Хотя представления механи-
ки и электродинамики существенно различны, обе
эти науки объединяются единым корпускулярно-
механическим воззрением, которое представляет
мир как движение и взаимодействие некоторых
элементарных частиц в пространстве, подчиняю-
щееся строгим однозначным законам. Все слож-
ное в мире в конечном итоге предопределено тако-
го рода основными элементами и их взаимодей-
ствием, т. е. представляется построенным структур-
но и динамически из основных элементов материи
со строго определенными свойствами.
От этих двух видов представлений необходимо
отделять философскую картину мира, которая от-
ражает действительность в категориях причины,
следствия, возможности, необходимости, количест
ва, качества и т. д. Хотя она субъективно всегда
воспринимается наряду с физической картиной ми-
ра, как ее дальнейшее обобщение, в действитель-
ности же она имеет принципиально другое проис-
хождение и отражает действительность лишь в ка-
тегориях деятельности, в том лишь ее плане, в ко-
тором она предполагается (анализом субъектно-объ-
ектного отношения. На уровне этих представлений
мы также говорим об однозначной обусловленно-
сти любого события, но это утверждение имеет
здесь совершенно другой смысл. Однозначная обус-
ловленность события в философском плане, строго
говоря, не предполагает однозначных динамиче-
ских законов в основе явлений, она вообще не свя
121
зана с какими-либо конкретно-научными предст^,
лениями и нуждается в другом обосновании свое§
правильности, чем опыт механики или каких-либо
других наук.
Наряду с общенаучными и философскими пред,
ставлениями о мире в системе научного знанп^
также существуют представления, которые точнее
всего могут быть названы натурфилософскими
ибо они получаются посредством распространения
на все сферы действительности тех или иных при,
пятых научных концепций. Существуют энергети-
ческие, организмические, информационные и т. д
картины мира, в которых понятия «энергия», «ор.
ганизм», «информация» употребляются уже не g
их собственно научном значении, а в некотором
обобщенном и менее точном смысле. Мы не будем
здесь рассматривать вопрос о природе и ценно-
сти таких построений.
Лапласовский детерминизм в его онтологиче-
ской части может быть понят как определенное со-
четание философской и научной картин мира, а
именно он может быть квалифицирован как выра-
жение философского детерминизма, конкретиза-
ция его в механических представлениях. Философ-
ский детерминизм, как он рассматривался у Де-
мокрита, Гоббса, Спинозы и других философов до
XIX века, есть утверждение о мире в целом, есть
закономерность всей реальности, которая сводит-
ся к тому, что каждое явление в настоящем вызва-
но, порождено явлениями, существующими раньше.
Лапласовский детерминизм есть в своей основе
выражение той же традиционной философской
идеи (которая имеет происхождение более раннее
и независимое от механики и от какой-либо тео-
рии вообще) в представлениях механики. Для уче-
ных первой половины XIX века было еще естест-
венно предполагать, что законы механики и есть
истинные законы мира; они рассматривали эти
законы не как относящиеся к определенному ас-
пекту реальности, выделенному нашей абстраги-
рующей способностью, но как картину реальности
в целом. За механическими представлениями они
видели основы самого бытия, а не просто некото-
122
pbii"i аспект этого бытия, поддающийся выражению
р точных понятиях, как об этом мы могли бы ска-
зать сейчас. Именно в силу этого заблуждения вы-
ражение общей идеи детерминизма на языке меха-
ники не казалось для того времени каким-либо ог-
раничением этой идеи.
Отсюда проистекает наличие двух различных
плоскостей в представлениях Лапласа о мире. Об-
щая картина действительности, которую он стро-
ит. пронизана духом классической механистиче-
ски-корпускулярной концепции мира. Вселенная
состоит из частиц, между которыми действуют
силы, детерминирующие в данных начальных ус-
ловиях их движение в пространстве и времени.
Когда же он говорит об однозначной обусловлен-
ности мира, о том, что настоящее состояние все-
ленной полностью обусловлено ее прошлым, ссы-
| лаясь при этом на принцип причинности, то он по
I вторяет общую идею и аргументацию всего тради-
ционного философского детерминизма. Для Лап-
ласа и других ученых его времени эта идея пред-
ставлялась неразрывно связанной именно с опре-
деленными научными представлениями как прос-
тое их следствие, как имеющая смысл и истинное
обоснование именно благодаря этим представле-
ниям. В настоящее время мы можем это понять
лишь как заблуждение, как исторически объясни-
мое смешение различных точек зрения на мир.
Уже в XIX веке развитие физики практически
опровергло механицизм в форме редукционизма, т. е.
взгляд на механические понятия массы и силы как
на окончательную основу всякой научной теории.
В начале нашего века механистическая картина
оказалась частным аспектом более широкой точ
ки зрения, сформулированной в теории относитель-
ности. Историческая заслуга квантовой механики
состояла в том, что она лишила абсолютного зна-
чения механицизм и в более широком его понима-
нии как картину мира, основанную на допущении
элементарных частей материи и управляющих их
движением однозначных законов.
Прежде всего мы можем сказать, что кванто-
вая механика поставила под сомнение лапласов-
123
ский (механистический) идеал научной теории
Механистическое (причинное, в терминологии
Н. Бора) описание объекта, если посмотреть не.
сколько конкретнее, связано по крайней мере еле.
дующими существенными требованиями:
1.	Существует набор характеристик (парамет.
ров), задание которых однозначно определяет си-
стему, ее состояние. Все существенные парамет»
ры системы могут быть зафиксированы одновре-
менно в принципе со сколь угодно большой сте-
пенью точности (однозначная определимость си-
стемы).
2.	Все представления об объекте непротиворе-
чивы, т. е. теория может использовать одну модель
объекта, в которой находят место все явления,
объясняемые теорией (единственность модели).
3.	Законы научной теории таковы, что дают
возможность однозначно судить о любом будущем
состоянии системы (динамичность теории).
Последнее требование не есть требование аб-
солютной точности предсказания. Никакая наука
не является абсолютно точной, и механика не
представляет здесь исключения. Требование одно-
значности предсказания означает лишь, что законы
механики при определенном состоянии системы в
момент времени ti указывают единственное ее со-
стояние для момента t2 в соответствии с опреде-
лением состояния в механике.
Появление квантовой механики представило со-
бой первый пример научной теории, обладающей
необходимыми признаками рационального описа-
ния, т. е. способностью к объяснению и предска-
занию, но не удовлетворяющей требованиям меха-
нистического идеала.
Оказалось, что у квантовомеханического объек-
та, например у фотона, могут быть в определенной
ситуации зафиксированы координаты и импульс,
но они здесь, в принципе, не могут быть зафикси-
рованы одновременно с какой угодно степенью
точности, как это предполагается возможным для
объектов классической механики. Такое положение
выражено в аппарате квантовой механики соот-
ношением неопределенностей Гейзенберга. Сог-
124
1асно интерпретации этого соотношения, которое
дал Нильс Бор, в тех экспериментальных ситуа,
длях, в которых может быть точно измерен им-
пульс частицы, вообще теряет смысл понятие ко-
ординаты и наоборот, т. е. в квантовой механике
классические понятия становятся реальными, имею-
щими смысл только в некотором отношении, по-
добно тому как в теории относительности понятие
одновременности имеет смысл только по отноше-
нию к определенной системе координат.
Далее характеристики, связанные соотношени-
ем неопределенности, будучи получены порознь
т, е. в различных экспериментальных ситуациях,
ие могут быть непротиворечиво соединены в одной
модели явления. В примере со светом корпускуляр-
ная модель света исключает явление интерферен-
ции, в то время как волновая картина распростра-
нения света не согласуется с квантовой природой
энергии и импульса. Только две указанные модели
н совокупности позволяют заключить в себе весь
комплекс известных явлений, связанных со светом,
т. е. мы имеем здесь некоторую вынужденную
многомодельность при изучении феноменологиче-
ски единого объекта (света). Существуют серьез-
ные гносеологические аргументы за то, что такая
ситуация, чуждая традиционной физике, является
неустранимой в современной физике и она вообще
необходимо наступает, как только теоретические
понятия науки становятся достаточно удаленными
от понятий обыденного языка.
Наиболее важным является, однако, то, что
предсказание в квантовой механике является
статистическим и как всякое статистическое пред-
сказание не указывает определенного состояния
системы в будущем, но указывает лишь вероятно-
сти того или другого ее состояния. Законы кванто-
вой механики дают возможность рассчитать, к
примеру, вероятность падения электрона в ту или
другую точку экрана в катодной трубке, но не
дают никакой возможности точно рассчитать дви-
жение отдельного электрона с указанием места и
времени его падения. Статистическое предсказание
использовалось и в классической физике, но при
125

этом предполагалось, что оно имеет лишь вспом0
гательный характер и в некотором смысле устра
нимо. Что касается квантовой механики, то в ца’
стоящее время следует считать обоснованным, <1Т,
вероятностные расчеты являются здесь совершу
но неустранимыми, и эта наука не может быть
«усовершенствована», перестроена на динамиче.
ский лад. Кстати, изучение вопроса о квантовом?,
ханической вероятности позволило понять, что и 8
классической физике вероятность также неустра.
нима и несводима к динамическому предсказанию
а это значит, что лапласовский идеал научной
теории не отражает практики научного исследо.
вания даже по отношению к классической физике
Вынужденный отказ от лапласовского идеалу
физической теории неизбежно является отказом ц
от механистически корпускулярных представлений
о мире как универсальных. Понимание этого мо-
мента связано с пониманием отношения онтологи,
ческих и гносеологических представлений вообще.
Говоря об идеале научной теории, мы имеем в
виду определенную ее общую структуру или требо-
вания к характеру законов, которые могут быть
выражены в логических и гносеологических поня-
тиях. Пытаясь обосновать этот идеал, мы', как по-
казывает практика, обращаемся не только к ис-
тории науки, не только к факту существования
наук, удовлетворяющих этому идеалу, но мы обра-
щаемся также к определенным представлениям об
устройстве самой природы, в рассматриваемом
случае при обосновании классического идеала —
к представлению о том, что в основе мира лежат
простые однозначно определенные движения, ко-
торые в конечном итоге составляют и определяют
все многообразие явлений. Представление о мире
используется здесь как окончательное обоснова-
ние определенных гносеологических представле-
ний, т. е. как нечто более фундаментальное, как
достоверное знание о мире самом по себе, имею-
щее, как кажется, некоторое собственное, незави-
симое от гносеологии обоснование. В действитель-
ности же, однако, это не так: такого рода онтоло-
гические представления исторически вторичны, оии
126
появились, так сказать, сконструированы именно
как санкция данного способа методологического
поведения и не имеют сами по себе никакой дру-
гой основы. Само понятие «однозначный закон»,
которое используется для выражения механистиче-
ских представлений, говорит о вторичном, гносео-
логическом их происхождении. По отношению к ми-
ру как таковому, к миру реальных явлений, где
всякая связь в принципе может быть нарушена ка-
кими-то внешними влияниями, говорить об одно-
значных законах просто не имеет смысла. Мы стро-
им таким образом картину мира самого по себе,
используя между тем в качестве строительного ма-
териала абстракции, имеющие смысл лишь в рам-
ках определенной теории.
Отсюда ясно, что, отказываясь от принятого
идеала научной теории, мы неизбежно отказываем-
ся и от принятой картины мира, по крайней мере
в отдельных ее элементах. Квантовая механика,
вводя принципиально новый стиль описания и
предсказания, поставила тем самым под удар и
корпускулярно-механистическое воззрение на при-
роду, вызвала неизбежные изменения в картине
физической реальности.
Однако крушение механицизма в любом его ви-
де никак еще не опровергает основной идеи фи-
лософского детерминизма, которая была выраже-
на Лапласом в словах: «Мы должны рассматри-
вать настоящее состояние вселенной как следствие
ее предыдущего состояния и как причину после-
дующего». Философские детерминистические пред-
ставления о мире имеют в принципе другой источ-
ник происхождения: они не могут быть истолкова-
ны как обобщение частных теоретических пред-
ставлений или как санкция определенного типа на-
учного предсказания и они не могут быть отверг-
нуты с изменением стиля научного - мышления.
Различие между философской и научной картина-
ми мира является здесь принципиально важным.
Аргументы, которые заставляют нас отказаться от
тезиса «В основе всякого явления лежат одно-
значные динамические законы», не отвергают и не
могут, в принципе, отвергнуть утверждение о том,
127
что всякое явление в мире однозначно обуслой
л ено.
Несмотря на некоторое внешнее сходство, этй
утверждения относятся к различным плоскостям
общих представлений о мире и не являются в ка
кой-либо мере логически связанными.
3. Детерминизм и вероятность
Для Лапласа В_самай_йействительности случай-
ных явлений не существует, и это вполне после-
довательная точка зреТптщщсли определять случай-
ные явления кяк явления необусловленные? це
имеющие причин. Такое понимание случайности
имеет оправдание в практике обыденного употреб
ления слова «случайно». Если некоторая встреча,
к примеру, была для нас неожиданной, то мы го-
ворим о ней как о случайной, и мы знаем, что не
охарактеризовали бы ее так, если бы были заранее
информированы. В некотором контексте обычное
использование понятия случайности непосредствен-
но связано со степенью информированности, и
именно этот смысл зафиксирован в рассуждениях
Лапласа. Современная наука и философия в про-
тивоположность Лапласу утверждает объективный
статус случайности, но это происходит не потому,
что она признает существование беспричинных яв-
лений, но в силу того, что совершенно по другому
трактует и смысл утверждения «Событие А слу-
чайно».
Случайность какого-либо события можно пони-
мать — ив этом состоит основной момент совре-
менного ее понимания — как—отсутствие- полной
его детерминации со стороны какой-либо задан-
ной или подразумеваемой системы условий. С этой
точки зрения в действительности нет ни абсолют-
но случайных, ни абсолютно необходимых событий.
Всякая такая характеристика имеет смысл толь-
ко в некоторой контексте, в некотором отношении
в определенном масштабе рассмотрения. Событие
сдуцаДно, если оно при данных условиях... может
быть~-?-мшает и не быть. Здесь важно' подчеркнуть
128
Момент, который выражен словами «при данных
условиях», ибо всегда можно расширить систему
условий так, что то же самое событие по отноше-
нию к ним будет необходимым. Толчок при бро-
сании монеты не определяет однозначно сторону,
на которую эта монета упадет. По отношению к
акту бросания как таковому выпадение монеты на
ту или другую сторону является событием случай-
ным. Но в принципе можно учесть положение мо-
неты в момент бросания, силу толчка, вращатель-
ный момент, высоту падения, силу ветра и т. д.,
так что в конце концов выпадение монеты именно
на данную сторону мы предскажем совершенно
точно и это событие будет выглядеть как необхо-
димое. Здесь мы можем сделать заключение, что
расширение знания уничтожает случайность и, как
кажется, мы снова встаем на точку зрения Лапла-
са. Однако такой вывод был бы неверным. С ка-
кой бы подробностью мы ни изучали процесс па-
дения монеты, ее выпадание на определенную сто-
рону всегда останется случайным по отношению к
акту бросания как таковому, ибо этот акт сам по
себе, объективно, не определяет именно данного ис-
хода. Расширение познания не уничтожает слу-
чайность, но просто дает возможность рассматри-
вать то же самое явление как необходимое по от-
ношению уже к другой системе условий, ибо эта
полная система условий объективно детермини-
рует, однозначно определяет исход события
Случайная связь в этом смысле совершенно
объективна--она не. означает ничего другого, как
то» что некоторая система событий В, недостаточ-
на для~полной~дётерминации события А ~	“
Такое понимание случайности не противоречит
тому7~что всякое явление однозначно детермини-
ровано, и мир в целом как предельно.дпипока-я. си-
стема уело в и и может быть. пре ч ставлен как не о б -
холимый^прочесе, где каждое данное состояние
однозначно определяет все последующие, т. е. объ^
ектив преть. -случайности при правильном—поним а -
ний~не ВХОДИТ в какое-либо противоречий с. -прин-
ципом причинности и с предстащщш1я.М4Г--строгого
детерминизма. В этом плашГможет быть понята й~
5 В Я Перминов	129
объективность статистических закономерностей во-
обще.
Распространение статистических закономерно-
стей в науке вплоть до появления квантовой меха-
ники не вызывало каких-либо трудностей в их
истолковании с философской точки зрения, како-
го-либо противоречия с представлениями абсолют-
ного детерминизма. Подавляющее большинство
ученых разделяли мысль Лапласа, что «человече-
ское знание только вероятно в силу ограниченно-
сти наших познавательных возможностей», в то
время как сам мир является абсолютно детермини-
рованным. «Само по себе, — писал Милль, —
всякое происшествие достоверно, а не вероятно, и
если бы мы знали все, нам бы было положитель-
но известно, случится оно или не случится» [29,
487].
Мнения разделялись, однако, по вопросу о том,
насколько случайность объективна. Если Лаплас
считал, что понятие случайного выражает лишь
меру незнания, то многие другие ученые стреми-
лись усмотреть за ним объективный смысл, неко-
торую объективную характеристику явления, ко-
торая не уничтожается полным познанием его при-
чин. Д;_3!1ийзГьГ в частности, полагал, что те явле-
ния, которые мы называем случайными, являются
реэультй'гем-'Цересечения нескольких независим ых
друг отддуга-ирищщных, делении эта объективная
характеристика события не устраняется и с позна-
ниём~всех его причин. Аналогичный взгляд на при-
роду случайного оббсновывал позднее А. А. Чуп-
ров 2.
Интересные соображения по этому -вопросу бы-
ли высказаны А. Пуанкаре. В прямом согласии с
Лапласом он дойуск'аёТ, что «всякое явление, сколь
бы оно ии было незначительно, имеет свою при-
чину, и бесконечно мощный дух, беспредельно ос-
ведомленный в 3a~Rtmax -природы, мог бы предви-
деть- его с-най^ла~векбв>> [37, 76]. Вместе с тем он
считает необходимым признать объективность вё-
2 Подробное рассмотрение взглядов ученых XIX и начала
XX века на природу случайности дано в работе [22].
130
роятности и случая. Он обращает внимание на тот
факт что, хотя вероятностные законы не дают од-
нозначно предсказать все стороны индивидуально-
го события, они тем не менее предсказывают неко-
торые ценные с практической точки зрения общие
черты множества этих событий. Возможность та-
кого предсказания может быть объяснена только
наличием объективных связей между условиями,
из которых мы исходим, и предсказываемыми сто-
ронами явлений, и эта связь не перестает быть
истинной, когда мы получим обо всем процессе
больше сведений. Страховая компания, пишет
Пуанкаре, не потеряла бы своих дивидендов, если
бы какой-либо прозорливый врач сообщил ее ди-
ректору о шансах на жизнь каждого из ее клиен-
тов [37, 79].
Такого рода обоснование объективности случая
страдает с современной точки зрения существен-
ным недостатком: оно не разъясняет в достаточной
мере сам смысл объективности. Ученые XIX и на-
чала XX века, ратуя за объективность случай-
ного, не учитывали в достаточной мере относитель-
ность этой характеристики и стремились так или
иначе выделить случайное в природе как нечто
абсолютно отличное от необходимого. Идея пере-
сечения независимых причинных целей, которая
явно или неявно используется многими из них для
обоснования объективного отличия случайного от
необходимого, в действительности совершенно не-
достаточно для этой цели, так как, вообще гово-
ря, любое явление можно представить как пересе-
чение различных причинных цепей, а также и как
необходимое звено некоторой своей причинной це-
пи. Случайность имеет смысл только по отношению
к заданной системе условий, и, будучи объективно
отличной от необходимых событий в этом отноше-
нии, она вместе с тем не имеет каких-то абсолют-
ных признаков случайности и может рассматри-
ваться как необходимая в другом контексте. Пуан-
каре ближе всего подошел к пониманию объек-
тивного и вместе с тем относительного статуса слу-
чайности. Случай пля него — это «нечто иное, чем
имя нашему ирчияшт», а с другой стороны, не то,
5*	131
~ - ЙГЧ г	> .«и». W-fW 'ID У* >
«что обязательно является случаем для всех лад.
Дей ~и дажё~для~самого Бога»7~Рднако Пуанкаре,
проиллюстрировав достаточно ясно объективность
случая, не дал сколько-нибудь удовлетворительно-
го разъяснения представлению о его относительно-
сти.
Заслуга Пуанкаре состоит в том, что он ясне
поставил задачу обоснования вероятностного зако-
на вообще. Обоснование объективности отдельных
случайных явлений в том или другом плане, оче-
видно, не дает еще ответа на вопрос о том, почему
эти явления и в совокупности должны подчинять-
ся некоторым правильным законам или, как этот
вопрос позднее поставил Б. Рассел, «почему мир
должен подчиняться уравнению Бернулли» [38,
404]. В целом Пуанкаре не дает удовлетворитель-
ного ответа на этот вопрос. Пытаясь обосновать
наличие правильного распределения событий на
примере игры в рулетку, тасования колоды карт
и т. д., он использует как уже данные действия с
вероятностями и тем самым неявно постулирует
наличие вероятностного распределения, что вооб-
ще предполагалось обосновать.
Для обоснования статистической ситуации мы
нуждаемся в некоторых ее характеристиках, внеш-
них по отношению к математике. Математическая
теория показывает только, каким образом из ве-
роятности одних событий вытекает вероятность
других, но она оставляет открытым вопрос о том,
почему статистические закономерности вообще воз-
можны и с какими свойствами реальных отноше-
ний они связаны. Обоснование теории вероятнос-
тей в этом отношении (и даже сама необходимость
такого обоснования!) остается дискуссионным и в
настоящее время.
Но не может ли в таком случае полное обосно-
вание статистических методов потребовать гипо-
тез о мире, противоречащих принципу причинности
и философскому детерминизму в целом? Несмотря
на дискуссионность проблемы онтологического
обоснования вероятности в целом, на этот вопрос
мы с полной определенностью можем ответить от-
рицательно.
132
Вопрос о том, почему мир подчиняется уравне-
нию Бернулли, столь же законен, как и вопрос о
том, почему мир подчиняется аксиомам евклидо-
вой геометрии. Существуют отношения, которые
достаточно хорошо отображаются в утверждениях
геометрии. Геометрия возникла на основе этих
связей, и только они могут служить ее «онтологи-
ческим» обоснованием. Законы евклидовой гео
метрик, в частности, заведомо не могут быть по
лучены (санкционированы) из общих философ
ских представлений о мире, так как это было бы
запретом всяких других геометрических систем
Аналогично этому может обстоять дело и с обос-
нованием статистических закономерностей. Прак-
тика показывает наличие определенного круга сис
тем, поведение которых достаточно хорошо отра-
жается уравнением Бернулли, и именно эти систе
мы в своем содержательном описании, насколько
такое возможно, могут выступать внешним обосно-
ванием статистических методов, указанием границ
их применимости. Такие утверждения, как «малые
причины порождают большие следствия», «собы-
тия независимы», «событие возникает под дейст-
вием многих независимых факторов» и т. д., к ко-
торым иногда прибегают математики при разъяс-
нении понятия вероятности, могут быть поняты как
попытки содержательного описания статистической
ситуации, независимые от самого формализма тео-
рии вероятностей. Принципиальный вопрос здесь в
том, насколько такие описания эффективны как
обоснование статистических методов. Нам важно,
однако, только отметить, что содержательные ут-
верждения о мире, которых может потребовать
обоснование теории вероятностей, не могут быть не
чем иным, как утверждениями о конкретных сис-
темах, о характере конкретного класса систем.
Теория вероятности не нуждается для своего обос-
нования в допущениях о мире в целом и не мо-
жет поэтому в какой-либо мере привести к опро-
вержению принципа причинности и однозначной
обусловленности всех явлений в природе.
Таким образом, ни обоснование квантовой ме-
ханики как особой статистической теории, ни обое-
нование статистических методов вообще не могут
дать каких-либо аргументов против философского
детерминизма. Этот вывод, вообще говоря,- можно
сделать априори, исходя из понимания природы
принципа причинности и детерминистических пред,
ставлений: нет необходимости изучать квантовую
механику, чтобы заключить, что из нее не следует
утверждений о свободе воли в каком-либо смысле.
Мы должны, однако, более конкретно рассмотреть
дискуссию о детерминизме в квантовой механике
ибо ее гносеологические уроки гораздо богаче вы-
сказанных здесь общих соображений.
ГЛАВА VII. ФИЛОСОФСКИЙ ДЕТЕРМИНИЗМ
И КВАНТОВАЯ МЕХАНИКА
Проблема детерминизма в квантовой механике
имеет в настоящее время уже более чем полуве-
ковой возраст. Она произвела на свет такое коли-
чество статей и книг, что самый краткий обзор их
содержания занял бы много места. Однако суть
вопроса вполне может быть раскрыта рассмотре-
нием нескольких основных позиций вокруг кото-
рых велась дискуссия. Во-первых, здесь необходи-
мо рассмотреть позицию авторов так называемой
копенгагенской интерпретации квантовой механи-
ки, их философскую интерпретацию этой интерпре-
тации; во-вторых, позицию М. Планка и А. Эйн-
штейна, не принявших этой интерпретации и фи-
лософских выводов из нее, и наконец, позицию
сторонников концепции скрытых параметров, ко-
торая является в некотором смысле компромис-
сной.
1.	От соотношения неопределенностей
к индетерминизму
Первый период становления квантовой механи-
ки, связанный с работами Планка, Зоммерфельда
и Бора, не вызвал каких-либо философских разно-
гласий: развиваемые здесь представления вполне
согласовались с философской концепцией одно-
значной обусловленности всех явлений и с возмож-
134
сТЬю их однозначного предсказания. В 1924 г.
Пуи Де Бройль выдвинул идею о волновой приро-
р вешества и дал формулу для выражения соот-
тсТвующей длины волны. В том же году Э. Шре-
®яЯГер, опираясь на работу де Бройля, из чисто
^тематических соображений предложил уравне-
ние, которое, по его мысли, должно было описы-
ать движение элементарной частицы вещества --
электрона — в зависимости от характера поля, в
котором эта частица находится. Но так как реше-
те этого уравнения оказалось синусоидальным,
т е. могло представлять в действительности неко-
торую волну, то Шредингер предположил, что дви-
жение частицы самой по себе необходимо связы-
вать с группой (пакетом) волн и ее скорость — со
скоростью этого пакета. Такая интерпретация ка-,
залось совершенно естественной, однако скоро бы-
ло выяснено, что она не удовлетворяет ряду сло-
жившихся представлений физики. Основное затруд-
нение состояло в том, что волновой пакет, как по-
казали расчеты, не является стабильным и быстро
«растекается» в пространстве, в то время как ог-
ромное количество экспериментов находило своз
объяснение именно из предположения стабильно-
сти частиц. Это означает, что понятие частицы не
может быть непосредственно связано с волновым
пакетом и уравнение Шредингера должно полу-
чить какую-то другую интерпретацию. Эту новую
интерпретацию, которая в дальнейшем получила
наименование копенгагенской, предложил М. Борн
в 1927 г. Он предложил считать значение ф-функ-
ции, фигурирующей в уравнении Шредингера, не
показателем амплитуды волны, связанной с части-
цей, но только показателем вероятности появления
частицы в данной точке поля в данное время. Этот
шаг с очевидностью противоречил всем сложив-
шимся до этого времени представлениям о физи-
ческой теории. Если интерпретация Борна являет-
ся единственным выходом из ситуации, то отныне
физическая теория должна заниматься не измере-
нием величин, относящихся к явлениям, и не уста-
новлением однозначных законов, связывающих эти
величины, - но подсчетом вероятностей, т. е. она
135
должна превратиться в некоторое подобие демо.
графической статистики, которая совершенно от-
влекается от причинно-следственной обусловленно-
сти отдельных явлений.
Согласие с обширным экспериментом, накоц.
ленным к тому времени, было главной причиной
того, что эта интерпретация вскоре была повсе-
местно принята. Однако отклонение от сложив,
шихся представлений о сущности физической тео-
рии было столь значительным, что непосредствен-
ные создатели квантовой механики, а также и
другие физики оказались вовлеченными в философ,
скую дискуссию, которая по ряду вопросов про-
должается и по настоящее время. Общая задача
состояла здесь в том, чтобы найти гносеологиче-
ское оправдание свершившемуся факту, определен-
ную его философскую санкцию, развить некоторый
более широкий взгляд на природу физического по-
знания, который бы оправдывал переход физики к
принципиально новому способу описания реально-
сти. Главными «идеологами», защищающими зако-
номерность случившегося, с самого начала и до
конца 50-х годов были здесь сами создатели кван-'
товой механики: Н. Бор, М. Борн и В. Гейзенберг.
В своей защите вероятностной интерпретации
квантовой механики Н. Бор исходит из принципа
неопределенностей Гейзенберга, пытаясь некото-
рым образом предварительно обосновать этот прин-
цип. Суть этого обоснования коротко состоит в
следующем. В классической механике ввиду того,
что она изучает макросистемы, наблюдатель не
вносит заметных возмущений в систему фактом
своего наблюдения. И в силу этого механическая
система может быть задана в своем исходном со-
стоянии со сколь угодно большой степенью точно-
сти. Другое дело в микромире. Мы не можем наб-
людать электрон, не контактируя с ним, но этот
необходимый контакт микрочастицы с прибором
уже уничтожает возможность точной фиксации ее
состояния в смысле классической механики, т. е.
точной фиксации координаты и импульса одновре-
менно. Именно это обстоятельство, этот принципи-
ально новый тип познавательных условий, и выра-
136
дается, по мнению Бора, в соотношении неопреде-
ленностей Гейзенберга. Но если мы не можем
в принципе точно зафиксировать исходное состоя-
яие микросистем в классическом смысле, то мы, ес-
тественно, должны отказаться от однозначной пред-
сказуемости будущих состояний этих систем, от-
казаться от претензий на причинное или детерми-
нистическое описание, имеющее место в рамках
классической механики. «После открытия кванта
действия, — пишет Н. Бор, — мы уже знаем, что
классический идеал недостижим при описании
атомных процессов. Любая попытка пространствен-
но-временного упорядочения индивидуумов вызы
вает разрыв причинной цепочки, связанный с не-
•пренебрежимым обменом импульсом и энергией с
используемыми для измерения часами и масштаба-
ми. причем этот обмен не поддается расчету, когда
эти средства измерения достигают цели» [9, 59].
Однозначное описание, свойственное классической
механике, недостижимо по отношению к микропро-
цессам, и к нему нет возврата, возможно лишь до-
полнительное описание и дополнительное предска-
зание либо в пространственно-временных, либо в
импульсно-энергетических характеристиках. Допол-
нительность в этом случае встает на замену при-
чинности (как однозначного предсказания) и яв-
ляется ее «рациональным обобщением» [9, 397].
Этот ход рассуждений небезупречен. Сомни-
тельной является прежде всего сама попытка свя-
зать соотношение неопределенностей с условиями
наблюдения и придать ему, таким образом, аб-
солютное метатеоретическое значение. Мы видим
также, что Бор всегда и неуклонно отождествляет
такие понятия, как причинность, причинное описа-
ние, детерминизм с характером предсказуемости,
т. е. придает им чисто гносеологическое значение.
Но важно, что Бор никогда не опровергал детер-
минизма как общего воззрения на мир, как тезиса
о всеобщей обусловленности явлений. «Я думаю,—
писал он, — что все мы согласны с Ньютоном: са-
мый глубокий фундамент науки — что в природе
одинаковые явления наступают при одинаковых
условиях» [9, 116]. В другом месте он замечал, что
137
не опровергает причинность «в том тривиально^
смысле, что каждое явление имеет причину». БОр
также неоднократно выступал против некоторые
физиков (Дирака, Эддингтона), которые считали
возможным говорить о «свободном выборе» в прд.
роде, о «свободе воли» электрона и т. д. «Любая
такая терминология, — писал он, — представляет-
ся, однако, сомнительной. Едва ли допустимо при.
писывать волю природе в обычном смысле» [9, 418].
Неопределенность и вероятность в исследовании
микромира проистекают для Бора не из неопреде-
ленности природы как таковой, но как это видно
из его подхода к обоснованию соотношения неоп-
ределенностей, исключительно из условий наблю-
дения, т. е. она носит гносеологическую природу.
Говорить о поведении частиц самих по себе для
Бора бессмысленно. Когда же А. Эйнштейн, защи-
щая детерминистическую физику, апеллировал к
природе как таковой, к картине мира самого по се-
бе, то Бор указывал ему (и совершенно справед-
ливо!) на то, что он сам при построении теории
относительности отверг понятие абсолютной одно-
временности в силу того, что ему нельзя придать
физического смысла. Таким образом, Бор, говоря
об индетерминизме квантовой механики и об
индетерминизме микромира, говорил об отсутствии
в квантовой механике определенной структуры
-предсказания, но отнюдь не об индетерминизме
мира самого по себе, мира как целого, к которому
относятся утверждения традиционного детерми-
низма.
Очень ясно по этому вопросу высказывался
Макс Борн. Отвечая А. Эйнштейну, он писал:
«...Если бог и сотворил мир в виде совершенной
механической системы, то нашему несовершенному
’ разуму он позволил по меньшей мере столько, что
для предсказания малой части процессов в этой
системе мы, безусловно, не должны решать бес-
численные дифференциальные уравнения, а с на-
деждой на успех можем взять игральные кости»
[10, 186], т. е. вероятность науки проистекает не
столько из устройства мира, сколько .из наших воз-
можностей. Каков же мир сам по себе, мы об этом
138
можем только гадать, по крайней мере гипотезы
на этот счет не могут относиться к физике. Эта по-
зиция имеет определенную связь с философией по-
зитивизма, с борьбой против «метафизики» вооб-
ще, но важно отметить, что сами создатели кван-
товой механики, утверждая новые представления
в физике, не отвергали непосредственно установок
традиционного детерминизма. Что касается Н. Бо-
ра, то он достаточно ясно и осознавал этот факт.
Однако уже у М. Борна мы встречаем высказы-
вания, которые представляют собой претензию на
определенную метафизику природы и на опровер-
жение философских положений. В 1928 г. в одной
из своих статей он писал: «Невозможность точно
измерить все данные, характеризующие то или
другое состояние системы, не позволяет предопре-
делить ее будущее развитие. Таким образом, прин-
цип причинности в его обычной формулировке те-
ряет всякое значение. Поскольку принципиально
невозможно знать все условия (причины) процес-
са, то не имеет смысла утверждать, что каждое
явление имеет причину» [10, 54]. Фон Нейман в
своих «Математических основах квантовой механи-
ки» заявляет еще резче: «В настоящее время не
существует ни повода, ни извинения для разгово-
ров о причинности в природе» [31, 243]. П. Дирак
считает возможным говорить о том, что «природа
в известный момент времени делает свободный вы-
бор» [51, 482]. Из этих утверждений Артур Эддинг-
тон делает выводы, уже далеко выходящие за пре-
делы естествознания: «Доводы современной науки
дают, быть может, возможность, — пишет он, —
сделать заключения, что религия стала приемле-
мой для здравого человеческого ума начиная с
1927 года» [51, 482]. Идею о «свободном выборе
природы» и о «крушении детерминистических пред-
ставлений о природе» можно найти и у целого ря-
да известных современных физиков. - «Даже сама
природа не знает, по какому пути полетит элект-
рон», — аак комментирует Р. Фейнман известный
опыт с рассеянием электронов [46, 161]. «В мак-
ромире,— пишет К. Форд, — появляется вероят-
ность, обусловленная игнорированием чего-либо, в
139
микромире вероятность присуща самим законам
природы» [47, 76]. Такого рода высказывания мож-
но было бы продолжать долго. Интересно, что с
самого начала эти выводы были подхвачены фило-
софами позитивистского направления (Ф. Франк,
Р. Карнап, Л. Витгенштейн), которые, на словах
отрицая правомерность метафизических утвержде-
ний вообще, охотно присоединились к такого рода
волюнтаристической метафизике. Таким образом,
вполне правомерная методологическая оценка
квантовомеханических представлений, которая бы-
ла представлена в работах Н. Бора, была превра-
щена в дальнейшем самими физиками и филосо-
фами в широкое учение о мире, противостоящее
уже не отдельным сторонам лапласовского детер-
минизма, но философскому детерминизму вообще.
В чем же причина таких далеко идущих и, бе-
зусловно, неверных выводов? Прежде всего она
заключается в том, что большинство естествоис-
пытателей и в настоящее время мало заботятся об
уточнении, систематизации и обосновании своих
философских взглядов В. И. Ленин, характеризуя
стиль философского мышления физиков конца
XIX — начала XX века, писал: «Отрицая неизмен-
ность известных до тех пор элементов и свойств
материи, они скатывались к отрицанию материи,
то есть объективной реальности физического мира.
Отрицая абсолютный характер важнейших и основ-
ных законов, они скатывались к отрицанию всякой
объективной закономерности в природе, к объяв-
лению закона природы простой условностью, «ог-
раничением ожидания», «логической необходи-
мостью» и т. п. Настаивая на приблизительном,
относительном характере наших знаний, они ска
тывались к отрицанию независимого от познания
объекта, приблизительно верно, относительно пра-
вильно отражаемого этим познанием. И т. д., и
т. д. без конца» [2, т. 18, 277]. Эти слова без каких
либо изменений можно отнести и к современным
физикам, которые, настаивая на вероятностном
характере физической теории, скатываются к отри-
цанию философского принципа причинности и все-
общей обусловленности явлений.
140
Здесь не просто внешнее сходство. Сам логи-
ческий механизм неверных умозаключений во всех
указанных случаях один и тот же. Вернемся к вы-
сказыванию М. Борна, где он отрицает принцип
причинности. Если Борн говорит здесь о явлениях
как об элементах квантовомеханической картины
мира, то верно, что в этой картине не все явления
имеют причину. Но это ни в какой мере не опро
вергает тезиса «все явления имеют причину» по
отношению к реальным явлениям, т. е. п его соб-
ственно философском смысле. В основе умозаклю-
чения Борна лежит смешение философских и част
ненаучных представлений, точно такое же, кото-
рое позволяло физикам конца XIX в., исходя из
факта изменения массы, говорить об исчезновении
материи.
2.	Позиция М. Планка и А. Эйнштейна
М. Планк, как известно, родоначальник кван-
товой физики. Будучи, однако, глубоко убежденным
в закономерном характере природы и в важности
этого положения как руководящего принципа при
исследовании природы, он не признал квантовую
механику в ее вероятностной интерпретации как
* полноценную физическую теорию. Каковы же его
аргументы?
Во-первых, М. Планк категорически выступает
против отождествления понятия причинности с
предсказанием, т. е. против трактовки этого поня-
тия только как гносеологической категории.
«В понятии причинности, — писал он, — речь идет о
чем-то совершенно фундаментальном, о понятии,
которое в сущности не зависит от человеческих
чувств и человеческого ума... Едва ли кто станет
сомневаться, что космические процессы подчиня-
лись причинным законам и до и после того, как
возникла наша Земля со всеми своими обитателя-
ми...» [27, 37]. В своем воззрении на мир в целом
Планк чрезвычайно близок к Лапласу. Он отри-
цает случайность как что-то объективное, прису-
щее самой природе и утверждает, что «все проис-
ходящее в мире следует рассматривать как зара-
141
нее предустановленное до мельчайших подробно,
стей» [27, 45]. Человеческую свободу Планк пони-
мает совершенно в духе Спинозы, как субъектив-
ное ощущение и имеющую смысл только в этом
субъективном плане. «Во всех областях, вплоть до
высших проблем человеческой воли и морали, до.
лущение абсолютного детерминизма является необ-
ходимой предпосылкой всякого научного исследо-
вания» [34, ИЗ].
Мир в целом для Планка — некая совершенная
механическая система. Научное познание ограни-
чено, оно строит приближенную картину этого ми-
ра, в которой наряду с объективными связями при-
сутствует и личность исследователя. Но цель науч-
ного познания состоит в том, чтобы в конце кон-
цов раскрыть истинное устройство природы, «осво-
бодить картину мира от антропоморфизма» [34,
49]. Статистические законы, которыми наука иног-
да принуждена пользоваться, по самой своей при-
роде вторичные, подлежащие замене в будущем
законами динамическими. «В то время как дина-
мический закон вполне удовлетворяет потребности
причинного объяснения и имеет простой характер,
всякий статистический закон представляет собой
нечто сложное, на чем исследователь не может
остановиться, так как всегда еще остается пробле-
ма сведения его к простым динамическим элемен-
там. ... Статистика по существу, своему часто гово-
рит первое слово, но ей никогда не принадлежит
слово последнее» [34, 111].
Этот вывод нельзя сделать только из убеждения
в универсальности причинной связи и всеобщей
обусловленности явлений. Планк предполагает
здесь нечто большее, а именно универсальное зна-
чение механистического детерминизма, механисти-
ческой картины мира. Все вещи в мире устроены
так, что они расчленяются на элементы, на состав-
ные части таким образом, что движение этих эле-
ментарных составных частей в соответствии с не-
которыми простыми динамическими законами пол-
ностью объясняет все наблюдаемые свойства этой
вещи или явления. Планк убежден, что в самом
основании мира, в «самом малом микрокосмосе»
142
действуют только динамические законы [34, 111];
он аргументирует это убеждение тем, что в против-
ном случае и сами статистические законы были бы
невозможны.
Ход мысли Планка к отрицанию статистических
законов как окончательных полностью, за исклю-
чением, может быть, мелких деталей, повторяет
ход мысли Лапласа. Природа сама по себе одно-
значно определена, человеческий разум стремится
к познанию природы как таковой без примеси ка-
ких-либо посторонних элементов, поэтому вероят-
ностные законы могут составлять только промежу-
точный этап, но никоим образом не окончательное
описание какой-то сферы реальности. «Если бы,—
пишет Планк, — подобный шаг (применение ве-
роятностных теорий как окончательных. — В. П.)
оказался бы действительно необходимым, то тем
самым цель физического исследования была бы
значительно отброшена назад, что нанесло бы та-
кой ущерб, значение которого нетрудно оценить»
[35, 570]. Из некоторой принятой картины мира
Планк, так же как и Лаплас, выводит определен-
ный идеал научной теории и отвергает квантовую
физику в интерпретации Борна как несоответст-
вующую этому идеалу.
Если М. Планк в своей критике физического
индетерминизма не выходил за пределы общих со-
ображений о вероятностных законах, то А. Эйн-
штейн на протяжении почти трех десятилетий стре-
мился ревизовать квантовую механику изнутри,
найти ее противоречия и изъяны, но в конечном
итоге с той же целью: как и Планк, он был убеж-
ден, что вероятностное описание в физике неполно
и неудовлетворительно в конечном итоге. В статье
«Можно ли считать квантовомеханическое описа-
ние физической реальности полным?» написанной
в 1935 г. (совместно с Б. Подольским и Н. Розе-
ном), доказывается, что ф-функция не дает полно-
го описания физической реальности при некотором
вполне приемлемом определении последнего поня-
тия. Эту же идею Эйнштейн развивает и в одной
из своих последних работ (1953) «Элементарные
соображения по поводу основ квантовой механи-
143
ки». Обычные динамические законы согласно
взглядам сторонников вероятностной интерпрета-
ции квантовой механики есть результат совокупно-
го действия вероятностных законов, результат вза-
имного погашения отклонений в движении частиц.
Предположим, говорит Эйнштейн, что пси-функ-
ция дает полное описание физической реальности.
Тогда следует признать, что и все наши высказы-
вания о макротелах также вероятностны, что фи-
зика вообще не описывает реального состояния от-
дельной системы, а только позволяет делать ста-
тистические высказывания об ансамблях систем,
что является заблуждением говорить, к примеру, о
точном местоположении центра тяжести Луны.
«По моему мнению, — пишет Эйнштейн, — в прин-
ципе неверно класть в основу физики такие теоре-
тические представления, поскольку нельзя отка-
заться от возможности объективного описания от-
дельной макросистемы (от описания «реального
состояния») без того, чтобы физическая картина
мира в известной степени «скрылась в тумане». В
конце концов кажется неизбежным представление,
что физика должна стремиться к описанию реаль-
ного состояния отдельной системы. Природу в це-
лом можно рассматривать только как отдельную
(однократно существующую) систему, а не как
«ансамбль систем» [52, 622]. Предельно ясное из-
ложение своей философской позиции, которое тро-
гает своей убежденностью и драматичностью ситуа-
ции одновременно, Эйнштейн дает в другой замет-
ке, написанной в том же году: «В основе моего по-
нимания лежит положение, решительно отвергае-
мое наиболее крупными современными теоретика-
ми: существует нечто вроде реального состояния
физической системы, существующего объективно,
независимо от какого бы то ни было наблюдения
или измерения, которое в принципе можно описать
с помощью имеющихся в физике средств. Этот те-
зис о реальности сам по себе не имеет ясного
смысла ввиду своего «метафизического» характе-
ра, он носит лишь программный характер. Однако
все люди, в том числе и теоретики, занимающиеся
квантовой механикой, твердо придерживаются это-
144
г0 положения о реальности до тех пор, пока не об-
суЖдаются основы квантовой механики. Никто, на-
пример, не сомневается в том, что центр тяжести
Дуны в некоторый наперед заданный момент вре-
мени занимает вполне определенное положение
даже в том случае, если нет никакого (реального
иди потенциального) наблюдения. Если же отбро-
сить этот тезис о реальности, рассматриваемый в
цисто логическом плане, то будет весьма трудно
избежать соллипсизма. В силу сказанного я от-
нюдь не стыжусь сделать понятие «реального со-
стояния физической системы» центральным пунк-
том своих рассуждений» [52, 624].
Планк и Эйнштейн проявили, несомненно, более
глубокую философскую интуицию, отстаивая взгляд
на однозначную обусловленность всех явлений
природы и на принцип причинности как универ-
сальную предпосылку человеческого познания, чем
Борн, Гейзенберг и другие сторонники вероятност-
ной интерпретации квантовой механики. Однако
существенной стороной их воззрений был механи-
цизм. Они утверждали не просто однозначную
обусловленность всех явлений в природе,- но обус-
ловленность по типу механической обуслов-
ленности, при которой целое всегда определено
однозначными связями частей и динамическая за-
кономерность лежит в основе мира. Отсюда выво-
дится идеал научного описания, а именно требова-
ние динамичности адекватной физической теории.
Здесь в точности та же связь идей, какую мы ви-
дели и у Лапласа.
3.	Картина мира и структура теории
Для решения проблемы прежде всего необходи-
мо обсудить вопрос о связи философской и науч-
ной картины мира со структурой научной теории.
Убеждение в необходимости такой связи имеет
место не только у защитников динамического ха-
рактера законов физики. Если Планк и Эйнштейн,
исходя из корпускулярно-механистической карти-
ны мира, отвергали для квантовой механики право
на существование, то мысль М. Борна, В. Гейзен-
145
берга, Д. Неймана и других шла, по существу
обратном направлении: исходя из вероятностной
интерпретации квантовой механики как непрело^
ного факта, они отрицали законность детерминцс
тических представлений о мире в целом. Ни та,
другая сторона не сомневалась в том, что между I
динамичностью физической теории и детерминцс'.
тическим взглядом на мир существует тесная
связь, причем такая, что отказ от одного являет^
отказом и от другого. Как пишет Н. Бор в своих'
воспоминаниях, в разгаре спора Эйнштейн спра.
шивал: «Неужели вы в самом деле верите, чт0
бог играет в кости?» Признать квантовую механи-
ку в вероятностной интерпретации значило ддя
Эйнштейна разрушить веру во всеобщую обуслов-
ленность явлений. Точно так же думали и сторон-
ники вероятностной интерпретации с той лишь раз-
ницей, что они не видели особой необходимости в
том, чтобы защищать это философское убеждение
Имеется целый ряд причин исторического и ло-
гического порядка, которые обусловили эту глав
ную во всей дискуссии и обоюдную методологиче- '
скую ошибку. Непосредственный переход от общих
утверждений о мире к структуре теории и наобо-
рот представлялся естественным для большинства
ученых прежде всего в силу недостаточно ясного
различения философской и естественнонаучной
картины мира, в силу непонимания специфики и
генезиса философских представлений.
Что касается идеи детерминизма, то этому сме-
шению, по-видимому, способствовали даже чисто
внешние обстоятельства, заключающиеся в спосо-
бе нашего выражения, так как при описании де-
терминистических представлений в обоих случаях
речь идет о некоторой однозначности мира. Более
глубокая его причина лежит, однако, в истории
науки. Учеными XVIII и XIX веков механика бы- I
ла воспринята как абсолютная и окончательная
картина мира. Ее представления были онтологи-
зированы, поняты как картина мира самого по себе,
и в этих условиях замена философского поня-
тия материи понятием совокупности тел, понятия
причины — понятием силы, движения — совокхщ-
146
гостью перемещений в пространстве, однозначной
Обусловленности —• представлением об однозпач-
законах в фундаменте мира представлялась
д<пя философов не только приемлемой, но и долго-
жданной возможностью уточнить свои воззрения.
Детерминистическая картина механики традицион-
до не отделялась от философской картины мира,
рассматривалась как совершенно адекватное
ее выражение. Ясно поэтому, что отказ от корпу-
скулярно-механистических воззрений, к которому
I принудила ученых современная физика, многими
)(з них стал рассматриваться как отказ от тради-
ционного детерминизма вообще. В этом состоит об-
щая основа индетерминизма в современной физике.
Здесь следует учитывать также и сильное влия-
ние позитивистской философии в XIX — первой
половине XX века.
О. Конт, как известно,.провозгласил, что един-
ственной картиной мира может быть картина ми-
ра, обоснованная на опыте, и если философское
представление о мире возможно, то оно должно
представлять из себя свод наиболее общих поло-
жений всех наук. Это и многие подобные заявле-
ния, которые делались позднее, конечно, не изъя-
ли из употребления собственно философские
(«метафизические») положения, но эти положения
стали рассматриваться как гипотетические, второ-
степенные, как такие, которые могут и должны
подвергаться ревизии с точки зрения тезисов соб-
ственно научного происхождения. Этот дух скепти-
ческого отношения к метафизике как просто к
проявлению обыденного здравого смысла всегда
присутствовал на стороне индетерминизма в дис-
куссиях о природе квантовой механики. В прямом
соответствии с тезисом Канта современные физи-
ки-индетерминисты задают вопрос: «Откуда мы мо-
жем узнать об устройстве природы, кроме как из нау-
ки, и почему мы должны верить в детерминизм, если
современная наука принуждает нас смотреть на
мир как на вероятностный?» Следуя этой логике,
они сразу отбрасывают механическую картину
мира как несостоятельную и возводят в онтоло-
гический статус, в картину природы вероятностные
147
представления квантовой механики, заявляя вмес.
те с тем о кризисе или крушении традиционного
детерминизма.
Этот ход мысли, однако, связан с отсутствием
ясного понимания характера и статуса различных
представлений о мире. Научная картина берется
безусловно, из представлений частных наук, цг’
о мире мы знаем нечто, что не является непосред.
ственным обобщением того же материала, что
уничтожается с изменением научной картины ми-
ра. К числу таких представлений относятся и пред
ставления, связанные с принципом причинности.
Возможные изменения в научной картине мира не
могут быть поводом для утверждения индетерми-
низма природы и для опровержения традиционных
философских воззрений на однозначную обуслов-
ленность явлений.
Р. Фейнман пишет в своей книге: «Один фило-
соф сказал, что для самого существования науки
совершенно необходимо, чтобы в одних и тех же
условиях всегда получались одни и те же резуль-
таты. Так вот, этого не получается. Вы можете
точно воспроизвести все условия и все-таки не смо-
жете предсказать, в каком отверстии вы увидите
электрон. Тем не менее, несмотря на это, наука
жива, хотя в одних и тех же условиях не всегда
получаются одни и те же результаты... Поэтому в
действительности для самого существования науки
совершенно необходимо вот что — светлые умы,
не требующие от природы, чтобы она удовлетворя-
ла каким-то заранее придуманным условиям, как
того требует наш философ» [46, 162]. Это высказы-
вание типично во многих отношениях. Философ-
ский детерминизм опровергается под лозунгом под-
линной научности. В действительности же все это
рассуждение основано на элементарной ошибке
гносеологического порядка, на столкновении тези-
сов принципиально различной природы. Философ-
ское положение, что равные причины вызывают
равные следствия, не находится и не может нахо-
диться в логическом противоречии с теоретически-
ми представлениями квантовой механики.
Копенгагенская интерпретация квантовой меха-
148
)Ки, как определенное истолкование основных ее
Жвнений, конечно, не является позитивистской:
Ija не может быть санкционирована в своей не-
жности или изъята из каких-либо умозрительных
^обряжений. Однако философская интерпретация
'тОй интерпретации, возведение конкретных пред-
ъявлений в онтологический статус и «опроверже-
Ж» философских тезисов с точки зрения науки
Жзаны с основной тенденцией позитивистской
^лософии, с отрицанием ею смысла и значения
Собственно философской картины мира.
Смешение философской и научной картин мира
[0 в меньшей мере присутствует и у защитников
^терминизма в физике. Фактически Планк и Эйн-
штейн полностью отождествляют философский и
физический детерминизм. Утверждение об одно-
значной закономерности в основе мира для них
8овсе не абстрактное выражение метода механи-
ки, но проявление всеобщей причинной обуслов-
ленности и однозначной определенности всех собы-
тий в мире. Метод механики — только следствие
определенного устройства мира. Научная картина
мира имеет здесь философский статус, и в этом
качестве она служит абсолютным запретом для
теорий типа квантовой механики.
Интересно отметить, что А. Эйнштейн был од-
ним из новаторов в современной гносеологии, ут-
верждая, что научная картина мира не выводится
однозначно и индуктивно из опыта, но конструиру-
ется исследователем, подчиняясь лишь двум тре-
бованиям: объяснять существующие данные опыта
и быть возможно более простой в Логическом от-
ношении. Этот взгляд на существо физической тео-
рии помогал ему успешно защищать законность
частной и общей теорий относительности. В споре
о квантовой механике он, однако, отступает от
этой точки зрения, признавая для физической тео-
рии- обязательным еще одно требование, а имен-
но динамичность законов. Это требование в отли-
чие от двух первых никак не может быть выведе-
но из практического назначения теории, оно яв-
ляется умозрительным предписанием, проистекаю-
щим из общего философского воззрения на мир.
149

Здесь мы имеем не что иное, как возвращенце
рационалистической натурфилософии Декарт9 15
Лейбница, с той лишь разницей, что в зависимое?
от метафизики ставится не содержание отдельщ?1
научных положений, а общая структура теории "I
А. Эйнштейн абсолютизировал механистическую
картину мира и в своих рассуждениях о физиуе
ской реальности. В представлениях механики ц
обыденных представлениях высказывания, фор&?
лируемые в терминах пространства и времени,
носятся к индивидуальным вещам, и мы не соц.
неваемся в объективной однозначной определенно,
сти каждой вещи по отношению к этим, а также
и другим понятиям, таким, как масса, скорость
центр тяжести и т. д. Ошибка Эйнштейна состояла
в том, что он хотел обязательно включить эти об-
щие представления о реальности в представления
каждой физической теории, не учитывая того об-
стоятельства, что научные представления о реаль-
ности имеют смысл только по отношению к опре-
деленной концептуальной системе, всецело опреде-
ляются принятым типом объяснения и предсказа-
ния. Ошибочна уже сама попытка Эйнштейна сфор-
мулировать критерии физической реальности без-
относительно к определенной физической теории.
Именно отсюда в конечном итоге проистекало его
убеждение в неполноте квантовомеханического
описания. Мы, конечно, можем думать, что объек-
тивно электрон имеет точные координаты и им-
пульс одновременно, но, и в этом Борн прав, эти
соображения не имеют значения для квантовой тео-
рии, ибо она не может ими воспользоваться, она
достигает успеха как раз на основе противополож-
ных допущений.
Вообще корпускулярно-механистическое воззре-
ние на мир само по себе не могло бы привести к
требованию динамического характера физической
теории без некоторого общегносеологического до-
пущения, которое мы видим у всех сторонников
детерминистической концепции, а именно, что фи-
зик стремится к познанию мира самого по себе,
без всяких примесей субъективного. Это положе-
ние, исторически сыгравшее важную роль в очи-
150
доении науки от мифологии и схоластики, превра-
щаюсь позднее в основание своего рода гносеоло-
гйческого объективизма, игнорирующего практиче-
скую нацеленность человеческого знания, пытаю-
доегося объяснить структуру науки исключительно
03 структуры мира. Наряду с абсолютизацией оп-
ределенной картины мира здесь имеет место так-
дое и ошибочное, абстрактно-рационалистическое
цонимание объективности знания.
Одной из причин смешения философской и ес-
тественнонаучной картин мира в дискуссиях о
квантовой механике была также традиционная ра-
ционалистическая вера в единственность картины
лира. Для большинства ученых (здесь можно ис-
ключить только, по-видимому, Н. Бора) вообще
было неприемлемо допустить, что может сосуще-
ствовать несколько возможных общих систем
представлений о мире, каждая из которых отра
жает какой-то один его аспект, и более того, что
они логически несовместимы друг с другом. Они
не могли допустить, к примеру, отказ от детерми-
низма в научных представлениях с сохранением
его в философских, одновременное сосуществова-
ние как в известном смысле равноправных, детер-
министических и индетермйнистических представ-
лений о мире и т. д. Принцип дополнительности
Бора наметил здесь существенные изменения, но
он далеко не сразу был понят в своем философ-
ском значении.
Квантовая механика привела к существенному
изменению физической картины мира. Согласно
принципу соответствия оказалось возможным ис-
толковать каждый однозначный закон классиче-
ской механики как проявление движения множест-
ва частиц, подчиняющихся вероятностным законам
Это значит, что теперь мы получили возможность
в противоположность классической схеме сами ди-
намические законы истолковать как феноменологи-
ческие и поставить иррегулярность движения в са-
мо основание вещей, И мы здесь имеем дело не
просто с абстрактной возможностью нового виде-
ния вещей, как это может показаться, но с прин-
ципиальным и совершенно необходимым поворотом
151
в физических представлениях о мире. Научцая
картина мира — это система общих представлений
порожденная характером существующих наук, ха’
рактером научного метода, играющая эвристиче.
скую роль в рамках данной науки или системы
наук. Картина мира, в которой вероятностные зако
ны порождаются на базе однозначных, бесполез
на для квантовой механики, ибо ученый, работаю- I
щий в этой науке, в процессе применения своих за.
конов должен мыслить наоборот, а именно пред I
ставлять однозначные законы как предельный, вы-
рожденный случай статистических. Эта онтологизм-
рованная схема мышления в квантовой механике
и образует новую картину мира — механистический
индетерминизм, столь же необходимую, как и ме-
ханистический детерминизм, поскольку она имеет
базу в практике научного мышления. Механисти-
ческий индетерминизм, таким образом, не фикция,
он неизбежно вырастает из квантовой механики
как ее общий эвристический принцип. Ошибка уче-
ных состояла не в том, что они приняли этот прин-
цип, но в том, что они провозгласили его ка'к оп-
ровержение философского учения о детерминизме,
учения о всеобщей обусловленности явлений. Дру-
гие же, напротив, не поняли необходимости этого
поворота и стали требовать, опираясь на философ-
ские представления о мире, перестройки квантовой
механики как науки.
В этом отождествлении различных вещей и про-
истекающих отсюда ложных программ менее всего
можно винить самих ученых, ибо задача такого
различения — специфически философская. Фило-
софия же, имевшая наибольшее влияние на ученых,
а именно философия позитивизма, оказалась здесь
не на высоте положения. Философия начала XX ве-
ка, когда возник спор о детерминизме, оказалась
неспособной не только в том, чтобы отличить фи I
лософскую картину мира от научной, но и в том,
чтобы понять статус самой научной картины мира
по отношению к конкретной теории. Позиция
М. Планка и А. Эйнштейна, как мы видим, была
основана существенно на абсолютизации корпус-
кулярно-механистических представлений о мире
ж
как мы теперь понимаем, научная картина ми-
ра, играя эвристическую роль по отношению к кон-
кретным теориям (и, очевидно, создаваясь для этой
цели!), в принципе не может выступать в качест-
ве запрета для новых систем представлений.
Отсюда ясно также, что появление индетерми-
нистических представлений в научной картине ми-
ра никак не обесценивает традиционных (механис-
щческих) представлений. Механика является сфе-
рой описания любого эксперимента, и в этом смыс-
ле она по-прежнему представляет основу всей фи-
зики. Механические представления являются ос-
новными в широкой сфере технического мышления.
Поэтому говорить, что детерминистические пред-
ставления в современной науке отвергнуты, нет ни-
каких оснований. Более того, мы, по-видимому,
имеем основание говорить о них все-таки как о
преобладающих и фундаментальных. Несмотря на
то что в современной математике построено боль-
шое число неевклидовых и многомерных прост-
ранств, трехмерное евклидово пространство обыч-
ной геометрии играет особую роль в структуре че
ловеческих представлений. И дело здесь не в прос-
той привычке. Д. Лукас справедливо указывает, что
уже элементарные операции деятельности принуж-
дают нас признать отношение подобия и, следова-
тельно, всю структуру евклидовых представлений
о пространстве [55]. Классическая механика и ге-
нетически и логически (принцип инерции, принцип
сложения сил) связана с евклидовой геометрией и
с эвклидовским представлением о пространстве в
целом. А это дает основание думать, что сами за-
коны классической механики и комплекс общих
представлений, связанных с ними, имеют более
фундаментальное значение в структуре человече-
ских представлений о мире, чем обычная эвристи-
ческая схема, привнесенная квантовой механикой
или какой-либо другой, новой наукой о природе.
Многочисленные заявления физиков и филосо-
фов об индетерминизме природы, сделанные с мо-
мента появления квантовой механики, таким об-
разом, не могут быть приняты. Они прежде всего
недостаточно определенны, чтобы можно было
153
ставить вопрос об их истинности, мы не можем Г(1
ворить о детерминизме или индетерминизме прц*
роды вообще, безотносительно к углу зрения, Ви’
связи с определенным типом представлений о прв i
роде. Если провести соответствующее уточнение 1
то можно сказать следующее по поводу всех такю ’
заявлений: они полностью ложны по отношению ц
философским представлениям о мире и имею! дОЛ10
истины по отношению к научным (физическим)
представлениям. В силу целого ряда причин эта
доля истины гипертрофируется и мистифицируется
вплоть до настоящего времени.
4.	Некоторые замечания о концепции
скрытых параметров
Концепция скрытых параметров была выдвину,
та Д. Бомом и другими физиками в 50-е годы и
нацелена на защиту детерминизма в физике.
Общую философскую основу позиции Бома со-
ставляет убеждение в том, что каждая наука изу-
чает не всю реальность, но какой-то один ее уро
вень. Так как этот уровень в самой действительно-
сти связан с другими уровнями, которые оказыва-
ют влияние на его связи, то какой бы автономией
ни обладали законы данного уровня, рано или
поздно предсказание явлений, фиксируемых в его
рамках, обнаружит неточности, требующие выхода
на другой, более фундаментальный уровень. Отсю-
да следует, что мы должны примириться с неиз-
бежной неточностью всех законов природы, а с
другой стороны, мы не должны абсолютизировать
неточность конкретного закона или теории, объяв-
лять запрет на объяснение того, что не объяснено
или неточно объяснено в рамках данных предполо-
жений, так как этот необъясненный остаток всегда
может быть объяснен привлечением к делу других,
более глубинных свойств материи.
В соответствии с этой идеей Бом рассматривает
известные законы квантовой механики как фено-
менологические законы определенного (квантово-
механического) уровня материи. Неизбежная на
этом уровне неточность предсказания, хотя она и
154
г
гложет быть устранена, может быть объяснена
^пяда гипотез о субквантовом уровне. Конкретно
I3 ром предлагает ввести в рассмотрение некото-
р силу, связывающую частицы как ограничен-
ие материальные образования с полями. Введение
$ силы позволяет, по его мнению, как объяснить
’ однозначный характер предсказания в квантовой
^анике, так и показать необходимость истолко-
Зция квадрата if-функции как вероятности нахож-
е}!ия частицы в той или другой точке простран-
на. При таком дополнении квантовая механика
е потеряет вероятностного характера, но эта ве-
рткость теперь уже будет связана с причинными
лущениями об отдельной частице, т. е. она пре-
чашается в вероятность того типа, которую мы
1(еем в классической статистической механике.
Позиция, запрещающая скрытые параметры,
зешит, по Бому, тем, что абсолютизирует совре-
менную форму законов (соотношение неопределен-
ностей, в частности), повторяя тем самым ошибку
1еханистического воззрения, абсолютизировавшего
; свое время законы ньютоновой механики.
Здесь естественно возникает два вопроса: на-
долько реальна другая интерпретация квантовой
кеханики, и в какой мере ее осуществление могло
(ы способствовать разрешению проблемы детерми-
низма в физике?
Первый вопрос чисто физический, и ответ на
аего не может быть получен априори. Дело здесь
зависит от качества конкретных идей и разрабо-
ток По мнению большинства физиков, в этом от-
ношении сторонниками скрытых параметров пока
so достигнуто значительного прогресса. Мы можем
здесь также заметить, что философская концепция
уровней сама по себе не гарантирует существова-
ние такой интерпретации, которую намерен ввести
Бом Верно, конечно, что всякая теория эмпири-
чески неполна, что она всегда искусственно изо-
лирует некоторые связи и всегда встречается в
приложениях или в самом аппарате с моментами,
которые не объясняются этой теорией принпипиаль
но, в силу взятого аспекта рассмотрения. Из этого
однако никак не следует, что любая теория долж-
155

на постоянно пополняться за счет введения д0Г!
нительных принципов и параметров. ЭмпириЧе^'
неполная теория, если ее исходные положения
таточно строго выражены, вполне может оказав
полной логически, не допускающей введения как^
либо новых принципов без противоречия с оста/’!
ными. Авторы теории скрытых параметров не у? '
тывают в достаточной мере этого логического, Вн 1 11 ;
реннего момента в становлении научного знанияi
В философском истолковании детерминизма Ьо
делает несомненный шаг вперед по отношению
ортодоксальным защитникам как детерминизм^
так и индетерминизма в физике. Механистический
детерминизм и механистический индетерминизм
его точки зрения, имеют ценность каждый на своем
месте, в определенной познавательной ситуация
[8, 207]. Бом, таким образом, склонен рассматрй.
вать детерминизм и индетерминизм как определяя-
ные эвристические идеи, в их функции, но не в Том
догматически-метафизическом плане, как это имело
место у большинства физиков, принимавших учас.
тие в дискуссии о детерминизме. В остальном, од.'
нако философская позиция Бома является неудов,
летворительной.
Бом также не проводит четкой грани между,
представлениями о физической реальности и пред-
ставлениями о реальности вообще философскими
представлениями о мире. Волюнтаристические вы-
воды из квантовой механики он отвергает в конеч-
ном итоге только на том основании, что квантовую
механику можно перестроить на детерминистичес-
кий лад, или потому, что никто еще не доказал,
что этого сделать невозможно, т. е. спасение де-
терминистических воззрений прямо ставится в за-
висимость от перестройки квантовой механики. Но
это неверный ход рассуждения, по крайней мере
1 Можно сказать, что подобно тому, как Планк и Эйн-
штейн абсолютизировали корпускулярно-механистическую кар-
тину мира, Бом абсолютизирует натурфилософскую по своей
природе концепцию уровней. Подобные концепции, однако,
также не предрешают конкретной структуры теории. Все
«картины мира» по отношению к конкретной науке имеют
лишь эвристическое, но не нормативное значение.
156
отношению к философскому детерминизму,
^дижающий позицию Бома с позицией Планка и
«^штейна. Явно или неявно здесь предполагает-
что признание квантовой теории в ее обычной
сй’терпретации как полной теории неизбежно ведет
крушению детерминистических воззрений в лю-
форме. В действительности, однако, притя-
.ация квантовой механики на перестройку философ-
ий картины мира несправедливы в любом слу-
чае, вне зависимости от того, может быть она пе-
лестроена или нет.
Общая философская позиция Бома не выясне-
ла и во многих других отношениях. Если рассмат-
,ивать только его позитивные предложения по
{совершенствованию аппарата квантовой теории
к высказывания о связи различных физических
представлений о реальности, то мы видим физика,
который стремится к усовершенствованию конкрет-
ной теории для того, чтобы привести ее в лучшее
соответствие с экспериментом. В этом случае его
стремление детерминистически интерпретировать
квантовую механику не тождественно абсолютной
приверженности к лапласовскому идеалу научной
теории и установке перестроить всю физику на де-
терминистический лад, которую мы можем видеть
в высказываниях А. Эйнштейна. Но, с другой сто-
роны, Д. Бом выдвигает концепцию уровней как
некоторое общее воззрение на мир, и его критика
соотношения неопределенностей с точки зрения
концепции уровней может быть повторена и по от-
ношению к любой индетерминистской теории, ко-
торая может нам встретиться в будущем. В этом
случае Бом выглядит защитником детерминистской
физики в целом, отстаивающим принципиальную
возможность превращения каждой индетерминист-
ской теории в детерминистскую. Бом не прояснил
природу своих аргументов и возможные истолкова-
ния своей позиции.
В целом надо сказать, что вне зависимости от
физической ценности концепции скрытых парамет-
ров опа не может быть использована как аргумент
в защиту философского детерминизма. Философ-
ский детерминизм не был порожден классической
157

механикой, он не опровергается квантовой механц
кой и вообще всей тенденцией научного знания J
статистическим методам, и для своей защиты
не нуждается в каких-либо изменениях в структур^
квантовой механики. Программы, подобные цр0<
грамме Бома, могут иметь важное значение д,1я
физики, но им не следует придавать роли аргумец.
тов в решении фундаментальных философски*
проблем, выдавать их за опровержение или защц.
ту общих философских положений. В. И. Ленин
говорит в «Материализме и эмпириокритицизме»
поводу утверждения Валентинова об исчезновении
материи: «А то «исчезновение материи», о которое
он говорит вслед за современными физиками, це
имеет отношения к гносеологическому различению
материализма и идеализма» [2, т. 18, 274]. Это вы.
сказывание может служить также исчерпывающей
оценкой современных попыток защитить или опро.
вергнуть детерминизм, опираясь на квантовую ме-
ханику, ибо то «исчезновение детерминизма», 0
котором говорят современные философы вслед за
физиками, не имеет отношения к философскому
разграничению детерминизма и индетерминизма.
Подводя итог противоборству детерминизма и
индетерминизма в физике, мы можем сделать вы-
вод о том, что ни одна из сторон не выдвинула
здесь исчерпывающей и правильной точки зрения.
Одной из причин этого послужила неопределен-
ность основных понятий, в которых велась эта
борьба, отсутствие важных гносеологических раз-
личений. Мы видим постоянное смешение фило-
софских и естественнонаучных представлений о мире
и необоснованный переход от одного к другому,
абсолютизацию научной картины мира, созданной
предшествующим развитием науки, и превращение
ее в необходимую норму познания, а в основе все-
го — отсутствие последовательного понимания
практической функции знания, в частности чисто
созерцательный подход к истолкованию различных
картин мира Современная физика не доказала ни
детерминизма, пи индетерминизма природы, да
она и не могла этого сделать, т. к. вопрос, постав-
ленный в такой форме, не является правильным.
Раздел третий
ФУНКЦИЯ ПРИЧИННЫХ
ПРЕДСТАВЛЕНИЙ В ПОЗНАНИИ
Натурфилософии пришел конец. Всякая попытка
воскресить ее не только была бы излишней,
а была бы шагом назад.
Ф. Энгельс
«Трансцендентальная аналитика есть в то же
время и логика истины. Знание, не подчиняющееся ей,
лишено всякого отношения к опыту, всякого
it- содержания, а следовательно, и всякой истины»
Й	И. Кант
U ГЛАВА VIII. НОРМАТИВНАЯ ФУНКЦИЯ
Г	ПРИНЦИПА ПРИЧИННОСТИ
Итак, мы пришли к несколько парадоксальному
зыводу: принцип причинности и общая идея детер-
минизма возникли не из развития теоретических
представлений науки, и это развитие также не в
состоянии их опровергнуть. Отсюда напрашивает-
ся вывод, что принцип причинности и ему подоб-
ие представления в лучшем случае могут рассмат-
риваться как факт человеческой психологии, как
элемент обыденного здравого смысла, но его нель-
зя рассматривать в какой-либо функции по отно-
шению к науке. Но, с другой стороны, мысль о
единстве человеческого знания, о необходимой свя-
зи всех его компонентов удерживает нас от этого
заключения. Уяснив в общем и целом природу при-
чинных представлений, мы должны теперь попы-
таться ответить на вопросы: каково место этих
представлений в структуре знания, и какова их
роль в процессе его развития? Разбор этих слож-
ных вопросов мы начнем с анализа некоторых об-
щеизвестных фактов.
159
1. Принцип причинности и законы сохранения
Когда говорят о месте причинных представ
ний в развитии специальных наук, то обычно
первую очередь указывают на связь принципа 6
чинности с законами сохранения и некоторХ”'
другими известными принципами физики, ДейСТви |
тельно, история общих принципов классически- 1
механики не может быть написана без учета эТп*!
связи.	11
Время рождения современной физики — XVjr
век. В 1687 г. вышли «Математические начала на
туральной философии» И. Ньютона. К началу ЭТо
го же века относятся работы Галилея и Декард
Галилей впервые ясно сформулировал один из ос
новных законов механики — принцип инерции, а
Декарт, кроме того, — закон сохранения коли'че
ства движения. И. Кеплер, современник Галилея
и Декарта, открыл три основных закона движения
планет вокруг Солнца. Выдающуюся роль в разви-
тии физики (механики главным образом) сыграли
современники Ньютона: Гюйгенс и Лейбниц.
концу XVII века усилиями этих ученых были зало-
жены основы классической механики и указан ме-
тод — метод математики, в рамках которого она
развивается по настоящее время.
Физика XVII века не была едина в методологи-
ческом отношении. Галилей, к примеру, не призна-
вал законов Кеплера, так как был убежден, что
небесные тела могут двигаться только по кругам
как по самым совершенным линиям. Кеплер, в свою
очередь, не понял методов Галилея также из-за
определенных методологических установок. Однако
все ученые XVII века объективно, как это мы мо-
жем видеть сейчас, были едины в одном. Они рас-
сматривали физику как продолжение философии и
придавали большое значение метафизическим ар-
гументам в своих рассуждениях. «Я скоро понял,—
писал Декарт, — что все законы о движениях
должны быть выведены в конечном итоге из по-
ложений философии, поэтому поставил своей пер-
вой задачей уточнить последние» [14, 121].
Даже Ньютон, который более других чувство-
160
- что физика должна иметь некоторое собствен-
5 J основание, практически не был последовате-
йей в своей позиции. Физика XVII века развивалась
,1 депосредственном единстве с философией, она
8с1(ала свое окончательное обоснование в положе-
'„0 философии. И центральное место в этом обое-
.довании занимал принцип причинности.
В своих работах о природе Декарт уже физик;
8 отдает себе ясный отчет в том, что в природе
.удествует много явлений, которые подходят под
риятие движения, но выделяет как объект своего
,аСсмотрения только один вид движения, а именно
'иижение тел, связанное с переменой места в про-
гранстве. Однако там, где дело касается защиты
'Зоих воззрений на законы движения, он прибе-
рет к философии и прежде всего к принципу при-
янности.  Закон инерции для Декарта есть непо-
редственное следствие принципа причинности,
фосто другая его формулировка. Все происходит
j силу каких-то причин, и тело не меняет своего
достояния, пока нет для этого достаточных причин.
Этот довод, конечно, недостаточен, так как неясно,
Почему это состояние должно быть прямолиней-
ным и равномерным движением. Для обоснования
этого момента Декарт прибегает к доводам пифа-
горейского порядка: «Прямолинейное и равномер-
ное движение есть самое простое из всех мысли-
мых движений» [14, 203]. Принцип причинности ис-
пользуется и при обосновании закона сохранения
количества движения. В основе всей системы Де-
карта формально стоит бог, но чисто формально,
гак как скоро выясняется, что бог в силу «посто-
янства своих намерений» навсегда оставил мир та-
ким, каким он его создал, а посему в природе нет
чудес и причину каждого движения следует искать
только в других движениях.
Здесь надо подчеркнуть, что Декарт берет прин-
цип причинности не в общей форме «всё явления
имеют причину», но как утверждение «все явле-
ния имеют причину в других явлениях» или еще
иначе «все явления имеют материальную причину».
В этом своем понимании принцип причинности
есть лозунг позитивной науки, граница, разделяю-
6 В. Я. Перминов
161

{цая мистическое, религиозное и материалист^
ское, научное восприятие мира. Приняв в Та
форме принцип причинности, Декарт непосред
венно выводит из него закон сохранения колцСТ
ства движения. Если какое-либо тело получи
прибавку скорости и увеличило свое количеств
движения, то в силу принципа причинности та[?°
изменение могло произойти только за счет Тог°е
что какое-то другое тело потеряло равное колич°’
ство движения [14, 492].	е’
Эти рассуждения Декарта иллюстрируют н
турфилософскую основу, на которой формулиров»
лись первоначально исходные принципы механики
Философское обоснование физики в начальный
период ее становления не ограничивалось принци
пами причинности. Широко использовалась пифа.
горейская аргументация, а именно различные пред,
ставления о совершенстве прямой, окружности
правильных многогранников. Законы природы хо-
тели во что бы то ни стало получить как реализа-
цию известных математических истин. В обоснова
нии принципа наименьшего действия, выдвинутого
Ферма, Мопертюи и Эйлером, использовался тезис
об экономичности природы, о том, что природа
достигает своих целей всегда наипростейшими
средствами, и т. п. Для обоснования философских
и естественнонаучных утверждений Лейбниц ис-
пользовал так называемый принцип непрерывно-
сти, который сводится в общефилософском плане
к утверждению «Природа не делает скачков». По-
пытка Канта в конце XVIII и попытка Гегеля в
начале XIX века построить физическую науку на
философских принципах не были, таким образом,
чем-то исключительным: они опирались на реаль-
ную практику самих естествоиспытателей того вре-
мени.
Насколько эта традиция имела глубокие корни,
говорит тот факт, что принцип причинности исполь-
зовался в физике для теоретического обоснования
законов сохранения вплоть до конца XIX века.
Критикуя теорию контактной природы электриче-
ства, М. Фарадей писал следующее (1841): «Есть
много процессов, которыми форма силы изменяет-
162
А так, что происходит видимое превращение одной
в другую. Так можно превратить химическую си-
пу в электрический ток и наоборот. Изящные опы-
Зеебека и Пельтье доказывают взаимную
превращаемость теплоты и электричества; другие
опыты — Эрстеда и мои — показывают взаимную
превращаемость электричества и магнетизма. Но
в одном случае, даже в опытах над электриче-
ским скатом, нет чистого творения силы, без соот-
ветствующего исчезновения чего-либо взамен ее.
Контактная теория противоречит великому прин-
ципу естествознания «Causa aequat effectum, она
неизбежно должна признать творение силы» [26,
301]. Фарадей непосредственно апеллирует здесь
к принципу причинности в форме «причина равна
следствию». Принцип причинности лежит в теории
р. Майера по обоснованию закона сохранения и
превращения энергии. Сохранение энергии (в при-
нятой тогда терминологии — силы) он прямо вы-
водит из принципа причинности. В цепи причин и
действий ни один член не может сделаться нулем.
Это свойство всех причин Р. Майер называет их
неразрушимостью. Силы являются причинами, и к
ним, пишет Майер, «имеет полное применение ак-
сиома: «Causa aequat effectum» [26, 75]. Неразру-
шимость причин и равенство действия причине
обосновывают полностью закон сохранения сил.
Такую же аргументацию за закон сохранения
энергии позднее использует Э. Мах в своей рабо-
те «Принцип сохранения работы». «Принцип ис-
ключения perpetum mobile, — пишет Э. Мах, —
есть лишь частный случай закона' причинности, не-
посредственно вытекающий из предшествующего
каждому научному исследованию допущения зави-
симости явления друг от друга, допущения, вовсе
не связанного с физическим воззрением на приро-
ду, а совместимого с каждым вообще воззрением,
если оно не выходит за пределы строгой законо-
мерности» [28, 52].
Закон сохранения, согласно Маху, есть механи-
ческий закон, но его корни находятся вне механи-
ки и вообще вне каких-либо частных условий, на-
кладываемых на явления; он есть следствие прин-
5*
163
ципа причинности и, следовательно, в той же Men
есть необходимое условие всякого описания пп.
роды.	Рй'
Итак, в течение всего периода становления
развития классической физики вплоть до XX ВскИ
принцип причинности использовался как средств
обоснования общих ее законов. Он рассматривает0
ся в этой функции не только Декартом и ЭйЛе'
ром, но также Фарадеем, Майером, Махом, Гекке
лем и многими другими учеными XIX века.
Как мы должны, однако, интерпретировать
этот факт? Можно заключить отсюда, что принцип
причинности является необходимым средством дЛя
обоснования общих физических закономерностей, и
обвинить современных физиков в том, что они от-
казываются от такой аргументации. Современный
ученый, напротив, склонен видеть в натурфилосо-
фии Декарта или Фарадея только методологиче
скую ошибку, которая окончательно преодолена в
наше время. С позиций современной теории позна-
ния мы должны принять эту последнюю точку
зрения.
Эмансипация положительной науки от натурфи-
лософии проходила очень длительное время, и
ученые, занимающиеся общими проблемами, даже
в сфере математического естествознания продол-
жали искать обоснование своих исходных утверж-
дений на базе философских (онтологических)
принципов. Не только среди философов, но и сре-
ди естественников вплоть до XIX века сохранилась
вера в философию как науку наук, как в наибо-
лее фундаментальную теоретическую систему, как
в последнюю инстанцию, где должна найти окон-
чательное обоснование вся совокупность знания.
Однако натурфилософское обоснование науки
уже для середины XIX века стало анахронизмом.
Ни кантовский априоризм, ни гегелевское выведе-
ние всех законов науки из общих законов духа не
нашли последователей в среде ученых. Дольше
всего в своей натурфилософской функции продер-
жался как раз принцип причинности в силу своего
внешнего родства с законами сохранения: на него,
как мы видели, Мах ссылается еще в 1906 г. Мы
164
доожем говорить об окончательном крахе натурфи-
лософского обоснования науки в XIX веке. Выра-
жая это настроение ученых, Ф. Энгельс писал:
«...Теперь натурфилософии пришел конец. Всякая
попытка воскресить ее не только была бы излиш-
ней, а была бы шагом назад» [I, т. 21, 305].
Натурфилософская аргументация претендовала
на абсолютное обоснование законов физики, и ее
несостоятельность обнаружилась в полной мере в
связи с коренной ломкой старых физических воз-
зрений в начале нашего века. Методологическое
мышление XX века категорически отвергает натур-
философию. Физический закон обосновывается
только практической проверкой своих следствий и не
нуждается ни в каком другом обосновании — вот
основной принцип этого мышления. Натурфилосо-
фия оценивается как заблуждение, которое, по-
скольку мы его осознали, не угрожает более фи-
зике или какой-либо другой науке. «Старая натур-
философия умерла. Она шла по ложному пути, и
это было причиной ее гибели. Бесполезно про-
должать над нею издеваться и — de mortus aut
nihil aut bene. Снимем шляпу и возложим венок
на могилу честной, могучей работы ума, искавшей
истину на пути, который казался ей правиль-
ным»,— так писал в начале века известный фи-
зик О. Д. Хвольсон.
Такой взгляд несколько упрощает дело, так
как он не ставит задачей осознать натурфилосо-
фию в ее исторической необходимости. Но он под-
черкивает один несо-мнепный факт: современная
физика и наука вообще ориентированы на прак-
тическую эффективность своих теорий и не смот-
рят более на некоторые сверхтеоретические ин-
теллигибельные утверждения о мире как на свой
необходимый фундамент. Для современного учено-
го ясно, что естествознание не может вернуться к
натурфилософии точно так же, как оно не может
вернуться к антропоморфизму или мифологическо-
му объяснению природы.
Таким образом, когда говорят о связи принци-
па причинности с законами сохранения, то фикси-
руют несомненный исторический факт. На протя-
165
жении длительного времени в сознании многих уЧр
ных принцип причинности выступал как последце'
обоснование законов сохранения, принципа инег^
ции и ряда других физических законов. Но как мц
теперь понимаем, это не связь, вытекающая Из
природы вещей, а связь по ошибке, по недоразуме.
нию, а это значит, что ее констатация ничего це
может нам дать для понимания истинной ценности
принципа причинности и связанных с ним детерми-
нистических представлений точно так же, как факт
использования математики в каббалистике и аст-
рологии ни в какой мере не раскрывает истинного
назначения этой науки.
2. Принцип причинности в современной физике
С развитием современных физических теорий
(теории относительности, квантовой механики, тео-
рии поля и других) обнаружилось одно примеча-
тельное явление. Оказалось, что в аппарате этих
теорий всегда присутствует принцип, выраженный
в той или другой форме, содержательный смысл
которого сводится к утверждению «На состояние
системы могут влиять только прошедшие события,
но не могут влиять будущие». Положение «Буду
щее не может влиять на настоящее» есть само по
себе чисто философский тезис, просто другая фор-
мулировка общего принципа причинности. Но в
теории относительности и в теории поля это положе-
ние используется не как эвристический принцип
или как общее представление о мире, но как стро-
го математически сформулированное правило, как
нормативный принцип, запрещающий определен-
ные преобразования.
Для теории относительности справедливо поло-
жение, что скорость любого воздействия меньше
скорости света, т. е. для всех ее уравнений выпол-
няется неравенство V<c, где с — сусорость света,
а V — скорость рассматриваемого движения. Со-
держательно это неравенство может быть интер-
претировано также утверждением, что только те
события могут находиться в причинно-следственной
связи, расстояние между которыми меньше или
166
авно с —Л), где tx и tz — соответственно врб-
первого и второго событий, ас — скорость све-
\ Это положение составляет сущность так назы-
,аёмого условия микропричинности, которое имеет
_(1ду всюду, где справедливы преобразования Ло-
neHUa-
' Далее, если два события находятся в причинно-
-дедственной связи, то преобразования Лоренца
нарушают этого порядка, ибо они сохраняют
временный порядок событий, способных оказывать
действие друг на друга. Иначе это положение вы-
ражается как инвариантность причинной связи от-
носительно системы отсчета в теории относитель-
ности.
Общая формулировка принципа причинности,
используемая в современной физике, дана Н. Н. Бо-
голюбовым. Эта формулировка заключается в тре-
бовании, чтобы событие, происходящее в некоторой
пространственно-временной области, могло оказать
влияние на эволюцию физической системы лишь в
последующие моменты времени; другими словами,
если и — две смежные пространственно-
временные области, расположенные относительно
момента времени t соответственно в прошлом и бу-
дущем, aS — оператор, описывающий развитие
физической системы во времени, то в рамках этой
теории будет всегда выполняться равенство
S(<7i+<72) =S(<72)S(<7i).
Эта формулировка включает в себя как част-
ный случай и условия микропричинности, ибо в
рамках релятивистски-инвариантных теорий она
исключает возможность сверхзвуковых скоростей,
а также и инверсию причинного отношения ].
Мы имеем, таким образом, в указанных теори-
ях некоторые особенности математического аппа-
рата, определенные формальные его ограничения,
которые содержательно могут быть истолкованы
как допущения о свойствах причинных связей во
множестве рассматриваемых событий.
1 Возможные математические формулировки физического
принципа причинности и их следствия рассмотрены в [7] и
[50].
167
В связи с этим возникает ряд вопросов, ц
сколько фундаментальной посылкой является прцн'
цип причинности для физических теорий, т. е. Мо’
гут ли появиться в будущем теории, игнорируй
щие этот принцип? Насколько тесно принцип прц"
чинности в различных специальных формулиров'
ках связан с общефилософским понятием причин
ности? Не имеем ли мы именно здесь дело с фак’
тами, которые позволяют раскрыть действител^
ную роль принципа причинности в науке?
Развитая физическая теория состоит как бы йз
двух плоскостей. Формальный каркас физической
теории представляют уравнения, неравенства и си-
стемы уравнений. В любой физической теории кро.
ме этого имеются термины, в рамках которых мы
описываем ситуации и объекты, к которым прило-
жимы формулы. Эта система представлений дан-
ной теории. Математический аппарат (система за-
конов) и система представлений (мысленных моде-
лей) — в известной мере автономные плоскости
физической теории. Теория может, в принципе, на-
чать свое развитие с любого из этих уровней: в од-
ном случае некоторые новые представления, поя-
вившиеся на базе опыта, облекаются затем в аде-
кватную математическую форму, а в другом —-
математический закон, обобщающий эксперимен-
тальную ситуацию, находит интерпретацию в неко-
торой системе мысленных моделей, построенных
позднее специально для этой цели.
По отношению к представлениям физической
теории принцип причинности может быть сформу-
лирован следующим образом: представления (мо-
дели) физической теории строятся таким образом,
что настоящее определено в них только прошлым,
но никогда и пи в какой мере — будущим.
Научные представления — это совокупность не-
которых мысленно фиксируемых абстрактных эле-
ментов (о которых мы, впрочем, всегда думаем
как о реально существующих в том виде, как мы
их представляем), между которыми заданы неко-
торые отношения — физические взаимодействия с
определенным результатом. Так, мы представляем
себе движение молекулы, ее столкновение с дру-
168
.fl молекулой и результат — соответствующе?,
щенение скоростей. Сама мера этого изменения
1 е задана в представлениях, количественная ха-
Лктеристика задается законом, который связы-
вается с этой моделью и получает через нее
сцЫСЛ.
Физическая модель не всегда в такой степени
наглядна, близка к обыденному опыту, как дан-
ная. Уже электрические модели вообще не сводят-
fa к механическим, и они не являются в полной
лере наглядными в механическом смысле. 'Пред-
ставления современной физики все дальше и даль-
ше уходят от механических, они приобретают па-
радоксальные свойства с точки зрения последних,
как, например, сокращение длины тела по направ-
лению движения и т. д. В этом смысле иногда го-
ворят о сумасшедших теориях. Физические пред-
ставления выглядят таковыми, когда их хотят во
что бы то ни стало свести к обыденным и терпят
при этом неудачу. Хотя ученые, там, где это воз
можно, предпочитают наглядные и простые пред-
ставления ненаглядным и сложным, наглядность
физических моделей не представляет их необходи-
мого свойства, опа никак не вытекает из их назна-
чения и их функции. Для функционирования моде-
ли важна только ее операциональная определен-
ность: для взаимодействия каких-либо элементов
в этой модели должен быть задан его результат.
Единственное требование, которым, по-видимо-
му, несколько ограничивается разнообразие и про-
тиворечивость здравому смыслу физических моде-
лей, — это требование причинности. Какими бы
абстрактными ни были физические представления,
как бы далеки они ни были от представлений обы-
денных, какие бы связи между ними ни постулиро-
вались, мы никогда не допускаем, чтобы будущее
действовало на настоящее. Настоящее, каким бы
сложным оно ни было, мы всегда выводим из
прошлого, представляем как результат предшест-
вующих событий. Физическое мышление, таким
образом, отрицает всякую телеологию, физическое
объяснение требует подхода к объекту только из
прошлого.
169
Это требование вытекает из функции теорети
ческой модели в структуре знания. Модель, даж'
самая абстрактная, строится в конечном итоге дле
того, чтобы оправдать некоторые наблюдаемые св%
зи, данный в опыте порядок событий, санкциоцй'
ровать практические процедуры воздействия
одни события посредством других. Если разделить
причинные связи на контролируемые, практические
с одной стороны, и теоретические — с другой, то
можно утверждать, что второй тип связей фуН1{.
ционально подчинен первому, а именно теоретиче-
ские связи вводятся в конечном итоге для того
чтобы обосновать связи контролируемые, нагляд-
ные, практически фиксируемые. Пусть мы имеем
теоретическую причинную цепь: А-*- В-»С...->р
где Р — раковое заболевание, а А, В и т. д. — из-
вестные факторы, которые его вызывают, но на ко-
торые мы пока не умеем воздействовать (наруше-
ние структуры хромосом и т. д.). Ясно, что значи-
мость этой теоретической цепи в том, чтобы найти
некоторый практически контролируемый фактор
(допустим, какой-либо химический препарат), ко-
торый дозволил бы нам влиять на одно из звеньев
причинно-следственной цепи и таким образом пре-
дотвращать болезнь до ее наступления. Если же
допустить, что в этой цепи имеется звено, завися-
щее от будущего, на которое нельзя влиять до
возникновения болезни, то вся причинная цепь тем
самым сразу теряет свой смысл, она лишается
своей предотвращающей и вызывающей способно-
сти, и теория, содержащая такие допущения, ли-
шается своей практической ценности. Принцип
причинности как требование, чтобы настоящее оп-
ределялось только прошлым, господствует необхо-
димо над любым научным рассуждением. Предпо-
ложение Рассела, что причина может мыслиться и
после следствия, чисто умозрительно, оно не учи-
тывает статуса причинных отношений в структуре
деятельности.
В науке вообще существуют объяснения от бу-
дущего (телеологические объяснения). Так, мы го-
ворим, что человек делает нечто ради определен-
ной цели. Или мы можем объяснить излучение
170
раскаленного тела стремлением составляющих его
частиц к наиболее вероятному состоянию. Однако
до всех таких случаях имеет место лишь рацио-
нальная связь между будущим и настоящим, воз-
можность логического перехода от будущего к на-
стоящему (или прошлому), но не детерминация
будущим. Логическое объяснение может идти от
будущего к прошлому, по когда возникает вопрос,
как проходит процесс, то мы строим представле-
ния о движущих факторах (модель процесса) в
полном соответствии с принципом причинности,
т. е. от прошлого к будущему2.
Выше мы подчеркивали то обстоятельство, что
категориальные требования относятся непосредст-
венно только к сфере эмпирических представле-
ний. Для теоретических представлений, в частно-
сти, неприменим принцип причинности в букваль-
ной форме, т. е. как требование «все явления
имеют причину». Но теперь мы должны указать
на относительность этой взаимной автономии. Так
как теоретические представления в конечном итоге
строятся на базе эмпирических, функционально
подчинены им,, то всякое ограничение эмпириче-
ских представлений, даже самое общее, неизбежно
превращается в принцип, ограничивающий теоре-
тические представления, хотя, естественно, и в мо-
дифицированной форме. Философский принцип
«все явления имеют причину» имеет своим прямым
следствием требования детерминации только нас-
тоящим и прошлым для всякой системы теоретиче-
ских представлений, т. е. он выступает как внеш-
няя норма теоретических представлений, как не-
обходимое условие их значимости.
Принцип причинности в этом смысле может
быть понят наряду с нормами логики как один из
негативных критериев истинности в структуре зна-
ния. Здесь имеется, конечно, существенная раз-
ница. Принцип причинности относится к содержа-
2 Так как в теоретическом рассмотрении явления имеет
смысл одновременность причины и следствия, то принцип при-
чинности для моделей точнее может быть сформулирован
как утверждение «Настоящее не определяется будущим, а
только прошлым и настоящим».
171
тельной стороне представлений, и он не может
служить правилом вывода. Тем не менее анало-
гия с правилами логики наиболее точно раскры.
вает суть принципа причинности в его норматив-
ной роли.
Как уже говорилось, современная физика вы-
нуждена формулировать требование причинности
также и на уровне самой теории или на уровне
математического аппарата. Это значит, что мате-
матический аппарат любой из существующих физи-
ческих теорий должен согласоваться с уравнения-
ми или неравенствами, содержательный смысл ко-
торых состоит в том, что настоящее состояние си-
стемы может Зависеть только от прошлых состоя-
ний и не может зависеть от будущих.
Было бы заманчивым предположить, что прин-
цип причинности на уровне.математического аппа-
рата, выраженный в такого рода строгих формули-
ровках, является следствием причинности на уров-
не представлений. Эти формулировки предстали бы
тогда необходимым проявлением общего философ-
ского принципа причинности и были бы возведе-
ны в статус необходимых и неустранимых элемен-
тов физической теории. Для построения новых фи-
зических теорий мы получили бы опору более на-
дежную, чем законы сохранения.
Однако дело здесь не так просто. Как уже го-
ворилось, плоскость представлений и математиче-
ский аппарат физической теории, хотя они и тесно
связаны друг с другом, во многом автономны, и
требования, справедливые для одного из них, не
всегда могут быть перенесены на другой. На
уровне математического аппарата могут допускать-
ся гипотезы, совершенно неясные с точки зрения
каких-либо обыденных представлений, но часто
именно эти гипотезы и приносят успех. Так,
М. Планк объяснил так называемую ультрафиоле-
товую катастрофу в теории излучения, допустив
прерывность (квантованность) энергии. Для объ-
яснения результата при столкновении элементар-
ных частиц в физике элементарных частиц допус-
кается прерывность пространства и времени. Мож-
но определенно сказать, что никто не представ-
172
дяет себе прерывного времени, да в этом и нет не-
обходимости. Когда физик XIX века говорил о не-
прерывности времени, то он этим фиксировал оче-
видную для здравого смысла возможность делать
в опыте временные интервалы какой угодно длины.
Современный физик, утверждая прерывность вре-
мени, не фиксирует непосредственные впечатления
от ряда опытов; этим высказыванием он лишь ут-
верждает, что в некоторых уравнениях параметру
t, обозначающему время, полезно придавать не все
вещественные значения, как это делалось в клас-
сической физике, а только некоторые из них, так
как только в этом случае уравнение будет удов-
летворять, согласовываться с данными эксперимен-
та. Идея времени по своему происхождению, бе-
зусловно, отражает некоторые стороны обыденно-
го опыта, фундаментальные свойства времени взя-
ты из этого опыта, и потому они интуитивно ясны.
Но когда время становится физической категорией,
когда оно определяется через другие физические
понятия, когда оно становится элементом матема-
тического аппарата физики, мы придаем ему свой-
ства, исходя уже не из естественной интуиции вре-
мени, а из требований этого аппарата, из интере-
сов предсказательности теории в целом. Не сле-
дует поэтому удивляться самым необычным свой-
ствам времени, которые физика может ему при-
писать, и не следует смешивать эти свойства с те-
ми свойствами, которые согласуются с обыденной
интуицией времени. С одной стороны, время есть
философская категория, фиксирующая определен-
ные моменты деятельности и необходимые момен-
ты здравого смысла, а с другой стороны, время —
параметр физической теории, которому придаются
те или иные свойства в зависимости от конкретных
проблем, возникающих в теории, и свойства кото-
рого не согласуются более в обязательном порядке
с обыденными представлениями о времени.
Те же соображения вполне приложимы и к по-
нятию причинности. То, что классическая физика
на уровне представлений и на уровне математики
согласуется с требованием причинности, это впол-
не объяснимо. Но когда принцип причинности яв-
173
ио сформулирован, введен в состав теории Как
один из ее элементов, дальнейшая его эволюция
уже не связана с его исходной интуитивной базой
но связана лишь с задачами объяснения эксперт
ментальных данных, и у нас нет гарантии, что это
требование не будет когда-то принесено в жертву
ради согласования теории в целом с некоторой но-
вой областью фактов. Наша интуиция этого не
допускает. Но уравнения физической теории изме-
няются вовсе не в сторону согласования с интуи-
цией, но лишь в сторону согласования с эксперт-
ментом.
Н.	Б. Боголюбов в 50-е годы доказал, что, ис-
пользуя принцип причинности, можно обосновать
определенный тип соотношений, а именно так на-
зываемые дисперсионные соотношения в теории
поля. Но поскольку дисперсионные соотношения
поддаются экспериментальной проверке, то прин-
цип причинности может быть проверен, а значит
в принципе, и опровергнут3.
Такое возможное опровержение принципа при-
чинности в физике не означает опровержения фило-
софского принципа причинности, ибо под принци-
пом причинности в физике понимается определен-
ный физический закон, выраженный в физических
понятиях и математических операциях, который
только в своей содержательной интерпретации
(как всякая содержательная интерпретация, она
не единственная и не может претендовать на точ-
ность) имеет сходство с философскими утвержде-
ниями о причинности. Допускается поэтому смеше-
ние совершенно различных уровней познания, ког-
да, говоря о роли причинных представлений в поз-
нании, указывают на использование принципа
причинности в теории относительности или в кван-
товой теории поля. Только из того, что физики ис-
пользуют термин «причинность», еще не вытекает,
что соответствующие философские представления
играют важную роль в современной физике. Мы
3 Анализ соответствующих экспериментальных результа-
тов см. в работе [7].
174
Здесь должны быть осторожными, чтобы из внеш-
него совпадения терминологии, которое вполне
объяснимо, не сделать более сильных выводов, чем
ге, которые из этого факта следуют. Но мы можем
подозревать здесь некоторое генетическое родство,
ложем предположить, в частности, что философ-
ские онтологические принципы по своему существу,
по своей природе способны продуцировать такого
рода специально-научные утверждения или по
крайней мере способствовать их становлению, вы-
ступая, таким образом, в роли эвристически полез-
ных представлений.
Такое предположение, однако, в данном конк-
ретном случае также не является верным. Извест-
но, к примеру, что принцип наименьшего действия
в механике долгое время считали философским,
полученным на основе некоторых представлений о
совершенстве и экономичности природы. Такого
взгляда на его происхождение придерживались
Декарт, Мопертюи и даже Эйлер. Позднее, одна-
ко, было понято, что этот принцип представляет
собой лишь общее формальное требование к урав-
нениям механики, вытекает из характера этих
уравнений и, следовательно, не обладает необхо-
димостью и универсальностью философских ут-
верждений. Само появление принципа наименьше-
го действия с современной точки зрения может
быть объяснено всецело внутренним совершенст-
вованием математического аппарата механики и
появлением большого числа задач, в которых этот
принцип, так сказать, выступал наружу, но отнюдь
не из развития натурфилософских соображений, с
которыми он впоследствии связывался. Точно та-
ким же образом принцип причинности в теории
относительности и в теории поля следует рассмат-
ривать не более как общее требование к уравне-
ниям этих теорий, полученное вследствие их внут-
реннего развития, а отнюдь не как конкретизацию
философского принципа причинности.
Тот факт, что содержательная интерпретация
физического принципа причинности соответствует
общему философскому пониманию причинности,
конечно, не случаен, хотя его не следует объяснять
175
гем, что одно есть конкретизация другого. Де„
здесь, йо-видимому, в том, что в уравнениях меха°
ники помимо их конкретного содержания в самой
их структуре были неявно заложены некоторЬ1е
представления о реальной связи явлений, которые
в процессе обобщения и теоретического анализа
этих уравнений получили в конце концов явное
выражение. Научная теория способна в своем ло-
гическом совершенствовании проявлять неявнее 1
предпосылки, обнажать, в частности, скрытую он- i
тологию, которая в ней заложена. Так что вполне I
допустимо даже, что физический принцип причин- I
ности и соответствующее философское утвержде 1
ние имеют единую генетическую основу. Но отсю I
да не следует, что физический принцип причинно- 1
сти тождествен философскому по своей функции 1
в системе познания, что его необходимость следует I
из некоторых философских соображений или что I
философские представления играли существенную I
роль в становлении этого принципа. Совершенно I
нельзя поэтому согласиться с тем, что физический I
принцип причинности есть некоторое специфиче- 1
ское «прочтение» философских представлений о I
причинности [15, 93].	I
Анализ физических теорий дает основание го- I
ворить о фундаментальной связи физических пред- I
ставлений о мире с причинными представлениями- |
принцип причинности в формулировке «Настоящее 1
определяется только прошлым, а не будущим» вы- ’
ступает в качестве необходимой нормы построения
всех научных моделей, нормы, проистекающей из
практической нацеленности познания. Вместе с тем
он показывает, что нельзя говорить о роли прин-
ципа причинности как философского утверждения
в логическом обосновании законов сохранения
или каких-либо других физических законов. Прин-
цип причинности в своих философских формулиров-
ках при самом благожелательном к нему отноше-
нии не может рассматриваться как элемент дедук-
тивных умозаключений, приводящих к тому или
другому специальному закону, или даже как тезис,
то аналогии с которым могут быть сформулирова-
ны те или другие научные закономерности.
ГЛАВА IX. ЭВРИСТИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ
ПРИНЦИПА ПРИЧИННОСТИ
Кроме указанного нормативного значения для
теоретических моделей принцип причинности име-
ет также эвристическое значение, т. е. он высту-
пает в определённых познавательных ситуациях в
к а ч е стввг общего ориентирующего представлёни я,
в качестве представления, способствующего сфор-
м и ро в а нию~других более ко нкрет ных п. ре дета в л е -
ний- Эта его функция вытекает из эвристической
функции философских .(антологических), представ-
лений-владомг-
1.	Специфика и структура
философских представлений
Хотя выше мы постоянно подчеркивали специ-
фику философских понятий по отношению к поня-
тиям собственно научным, здесь необходимо сде-
лать в этой связи некоторые дополнительные заме-
чания.
Философские представления (категории) отли-
чаются" от. общенаучных пртЖЗе~"всетЩЩ''си-лу--<>ео-
бого источника приисхождения7~Понятия'"материи,
движения, причинности, времени, необходимости,
случайности и т. д„ как уже говорилось," в общем
и целом являютсяотражением рефлективного опы-
та и в силу этого качественно отличны от таких
понятииГ~как~Тйла, энергия, структура, информа-
ция и х~Д-, хотя~последние также претендУГО|г~~на
некоторщо~Тсёобщ110сть7"~Ф~илосоФские понятия не
являются прямым обобщением естественнонаучных,
их более абстрактны^жртантрги~топг евкгрожден-
ным случамл^_{ОТ], так как они отражают дейст-
вительность в принципиально другой~~плоскбсти.
Практическая трудность этбТб~ра’зЛПЧбПИя со-
стоит в том, что в обычном употреблений философ-
ские и научные понятия смешаны. Кроме того, од-
но и то же понятие, как, например, время, может
фигурировать как в специфически научном, так и
в философском контексте. Это последнее обстоя-
тельство часто приводит к подмене понятия и по-
177
пыткам «опровержения» философских тезисов со
стороны науки или наоборот. Одна из таких колли-
зий, касающаяся понятия материи, была рассмот-
рена В. И. Лениным в «Материализме и эмпирио,
критицизме». Вместо того, чтобы определить пони-
тие материи как философское, т. е. в плане субд.
ектно-объектного отношения, ученые и философу
XIX века определяли его по типу естественнонауч,
ных понятий, т. е. через те или иные общие ха-
рактеристики материальных объектов (масса, эпер.
гия, непроницаемость и т. д.), что привело к пр0.
тивопоставлению данных науки (дефекта массы
при радиоактивном распаде в частности) философ-
скому тезису о неуничтожимости материи.
Современная наука также дает возможности
для таких смешений. Одним из наиболее фундя.
ментальных тезисов материалистической филосо-
фии является тезис о всеобщей взаимосвязи явле-
нииГПригресс научного знания разрушаётЛГсёГДо-
выб“и новые границы между предметами, которые
раньше были между ними проведены по той или
другой причине. Как констатация этого факта, как
выражение объективного Направления в развитии
знанйяГтёзис о всеобщей взаимосвязи явлений су-
ществен2^вТ2Е^2^Е233££22М1нй1£Ящ511£2Ей2 от-
носительности. однако, обосновывается положение,
в некотор’ом'фбДе прямо'противоположноё’, а~ймен-
но утверждается, чго в СИЛу’ограниченной скорости
^йствйя для каж-
дого -дпицого"явления найдется бесконечное коли-
чество другшГявлёнйй,'сТП5Т0рйЙИ ОНО, ’ЁГпринци-
пе, не -можепга хо диться™Н^а кош ли бо связи. Это
противоречие/'-конечно; ~ внешнего- характера, оно
может'ТмТгь-устраиттгтто'это-уцтрапенйе пеобхо•
димсгпредтголагает-более-тачйое-оп ределёнйё поня-
тия взаимосвязи,- в -частности уяснение его собст-
венно философского^ смысла.
Философский взгляд на мир тесно связан также
с понятием бесконечности: это понятие, в частно-
сти, важно для гносеологии. Когда мы говорим, к
примеру, что теория только приблизительно охва-
тывает взаимосвязи объекта и рано или поздно бу-
дет исправлена через опыт, мы тем самым предпо-

178
13гаем бесконечность объекта по крайней мере в
дном смысле — как бесконечность его связей.
Довременная физика также использует понятие
бесконечности, причем в нескольких смыслах: бес-
конечность мира во времени, бесконечность мира в
пространстве, бесконечность материи вглубь
(структурная' бесконечность), бесконечность мате
риальпых тел во Вселенной и т. д. Поскольку
смысл бесконечности в физике определяется через
физические понятия, вопрос о бесконечности в том
или другом смысле может быть решен здесь толь-
ко в этих специальных понятиях, и мы не имеем
возможности предрешать ответ в этом случае с фи-
лософской точки зрения. А это значит, что в прин-
ципе возможно сосуществование тезиса о беско-
нечности мира в философском смысле с утвержде
ниями о конечности мира в том или ином отноше-
нии в рамках специальных наук. И нет необходи-
мости сталкивать эти, утверждения между собой.
Задача состоит только в различении смыслов, ко-
торые мы вкладываем в понятие бесконечности в
том или ином случае, и в частности в выяснении
того содержания понятия бесконечности, в кото-
ром это понятие предстает как элемент философ-
ской картины мира.
То же самое относится и -к понятию времени.
При раскрытии понятия причинного следования, к
примеру,1 -опираемся—па- ^тлтрсдетё'тто&’“" пред-
ста в~Л ёни е~'О вретшпТ7~а~имё~нно "утвержда ем „его о д •
нонаправленность и непрерывность. Использование
понятия вр?ЖШГ^"такйх' характеристиках может
показаться анахронизмом, если учесть, что в раз-
личных физических теориях допускается не только
прерывное время, но и время разветвленное, цик-
лическое и т. д. «Консерватизм» философии в ис-
толковании времени, однако, вполне оправдан.
Философское понятие времени фиксирует свойства
времени как определенного, необходимого аспекта
деятельности, и характеристики времени, которое
оно получает в специально-научных контекстах,
не могут служить поводом для опровержения та-
ких собственно философских положений, как «вре-
мя непрерывно», «время необратимо» и т. д.
179
Отождествление философской и научной картин
мира, игнорирование особого характера философ
ских понятий — наиболее часто встречающаяся
ошибка в современных философских работах
Сплошь и рядом вероятностный характер кванте'
вой механики выдается за обоснование индетермц.
низма природы, уравнения специальной теории от-
носительности — за подлинное обоснование орга-
нической связи между пространством и временем
энтропийные процессы в физических системах —- За’
обоснование необратимости времени и т. п. Такое
обоснование философских положений в действи-
тельности искажает суть философских проблем и
отрезает всякие пути к правильному их решений.
Хотя и в мистифицированной форме, Кант впер-
вые поставил вопрос о специфике онтологических
категорий. Реальным прогрессом в его учении бы-
ло то, что он увидел связь универсальных утверж-
дений о явлениях с нормами субъективной активно-
сти, ограничив, однако, эту активность сферой по-
знания. Если мы снимем это ограничение через по-
нятие деятельности и придадим объективный смысл
такого рода утверждениям, мы получим основу для
материалистического истолкования онтологических
категорий. Онтологические категории имеют с этой
точки зрения двойственный характер: они отража-
ют универсальные черты опыта, деятельности и
представляют в этом плане наиболее абстрактное
выражение субъективности, но с другой стороны,
они представляют собой необходимые и общие чер-
ты действительности, наиболее общую структуру
мира самого по себе. Субъективный идеализм во-
обще и Кант в частности обращают внимание
лишь на первую сторону, лишая систему философ-
ских категорий статуса объективной картины мира.
Наивный онтологизм, напротив, односторонне под-
черкивает в категориях картину бытия, оказываясь
не в состоянии обосновать универсальность этих
категорий и их отличие от общих категорий естест-
вознания. Он вынужден принимать эти категории
догматически, как непосредственное интеллекту-
альное видение мира самого по себе. Таков, напри-
мер, характер философии Лейбница.
180
В XX веке мы видим то же колебание между
^гматическим объективизмом и полным субъек-
^визмом в истолковании философских категорий.
$сли Э. Гуссерль в большом подобии с Лейбницем
настаивает на возможности проникновения посред-
сгвом категорий в саму суть бытия, хочет видеть
За категориями основные формы бытия, то Хайдег-
гер, подобно Канту, подчеркивает их субъективный,
внутренний характер, рассматривая и саму «вещь
в себе» лишь в качестве особого внутреннего пред-
ставления, лишь в качестве элемента субъективной
реальности. Это противоречие не может быть уст-
ранено посредством каких-то логических манипу-
ляций. Связь между субъективным и объективным
устанавливается только на основе понятия прак-
тики, только через последовательное проведение
представления о деятельности в качестве гносеоло-
гического принципа. С этой точки зрения инвари-
антные стороны деятельности необходимо выступа-
ют как общие регулятивы познания и одновремен-
но как фундаментальные черты действительности.
Тождество онтологического и гносеологического
получает свое действительное обоснование.
Из особого статуса философских категорий, од-
нако, не следует, что реальное философское рас-
суждение сводится только к оперированию такого
рода дотеоретическими абстрактными представле-
ниями. Философские представления о мире в це-
лом отражают определенный этап развития науки
и неизбежно включают в себя данные науки, преж-
де всего, в различных вариантах натурфилософии.
Современная наука отрицает традиционную ра-
ционалистическую натурфилософию как попытку
вывести законы природы из некоторых универсаль-
ных и самооч видных принципов. Современный
ученый не будет искать основу для принципа инер-
ции в универсальной причинной обусловленности
явлений, как это делал Декарт, и не будет вы-
водить законы сохранения из принципа «причина
равна действию». Поиски таких оснований для
науки расцениваются сегодня, и вполне справед-
ливо, как методологическое заблуждение, заблуж-
дение того же вода, как попытки пифагорийцев
181
понять природу солнца и планет из сопоставлецвд'
свойств натуральных чисел. Но в рассуждения»
современного ученого также фигурируют принци.
пы, как «целое больше своих частей», «малые при
чины порождают большие следствия», «действие
сложных причин приводит к единообразию» и т. д
которые, очевидно, имеют тот же статус, что й
принцип «причина равна действию». Так, характе
ризуя биологическую систему, мы говорим, что в
данном случае целое больше своих частей. Этим
мы хотим подчеркнуть, что здесь имеет место не
простой конгломерат разнородных элементов, а
нечто целостное, т. е. мы даем некоторое абст-
рактное определение ситуации, некоторую ее внеш-
нюю характеристику. В этой функции тезис «Целое
больше своих частей» имеет смысл, хотя он и не
используется теперь как средство обоснования
конкретных биологических законов.
Так или иначе каждая эпоха в развитии нау-
ки по рождаеф-лакого рода~принцйпы7которые пред-
ставляют из себя некоторую натурфилософскую
модйфйкацшо собственно философских принципов
применительно к конкретным запросам. Принцип
«причина равна следствию» ...типичный “'"пример
такой надудфилос^	я этот
тезис имеет вид общефилософского. и необходимого
принципаГон представляет £обой..лишь произволь-
ную модификацию" 'причинных представлений для
общеголэправдания" прйнципов механики. Иногда
этот принцип отвергается на том основании, что
он працшрречит теории эволюции [18, 275]. Одна-
ко при правильном понимании его природы мы и
не должны сопоставлять его с теорией эволюции.
Такого рода натурфилософские принципы рожда-
ются и умирают вместе с определенной эпохой в
развитии науки. Но использование их на первона-
чальной стадии развития 'тгаучтаг концепции-,' йе-
избежно, и они представляют собой один из ком-
понентов реальногоГфИЛ0СифСкО1'6'~[Тй7!<уждё^я
Имеется также натурфилософия, отталкиваю-
щаяся от зрелпй-Тнауки, которая претендует на воз-
можность создания некоторого полезного в научном
отношеяитг м.ирсшайй*й^	туФптли дру-
182
рой принятой научной концепции.„Такова натурфи-
лософия Спенсер а, _ исходившая из понятий орга-
низма й организации при объяснении самых раз-
нообразных явлении; такова натурфилософия Ост
вальда, базировавшаяся на понятии энергии.
«Творческая эволюция» А. Бергсона и «Феномен
человека» Тейяра де Шардена также иллюстриру-
ют натурфилософский стиль мышления, так как
они возводят свойства биологических объектов в
принцип видения мира вообще, любых его систем
Натурфилософские построения такого рода игра-
ют важную роль в развитии науки и составляют
необходимый-—компонент (сферу) философского
мышления, хотя они не могут претендовать на
подмену общей философской картины мира.
Существует также натурфилософия как опре-
деленная картина- мира,- построенная-,на.. основе
синтеза представлений различных наущ... .Такова
концепция уровней материи. В отличие от чисто
философских префстаФлепй1ГТ<ошщпцйя'"уровней —
продукт развития положительного знания. Само
понятие материи, которое мы здесь используем, не
гносеологическое понятие, для которого важен лишь
признак объективности существования, и не поня-
тие субстанции как общей основы всех вещей, ко-
торое также не предполагает какой-либо специфи-
ки материальных объектов, но понятие совокупно-
сти материальных систем, имеющих различную ор-
ганизацию, конкретные формы взаимодействия в
пространстве-времени и определенное генетическое
соподчинение, т. е. представление о материи, ко-
торое может быть выработано только на основе
позитивного знания. Но концепция уровней и не
научная картина, так как она не отражает в себе
логику построения научной теории, с чем неизбеж-
но связаны все научные картины мира.
Наконец, необходимо указать на общие положе-
ния, которые входят в состав философского знания
и которые представляют нечто среднее между чис-
то категориальными и натурфилософскими пред-
ставлениями о мире. Таковы законы диалектики.
Хотя, на что не раз указывалось, законы диалекти-
ки могут быть истолкованы как непосредственное
183
отражение структуры деятельности, тем не менее
является фактом (что подчеркивал еще Энгельс в
«Диалектике природы»), что становление диалек-
тики в ее современной форме непосредственно свя-
зано с развитием социального и естественнонауч,
ного знания. Зяддны диалектики не могут _быть
истолкованы_как_1олько отображение структуры
деятельности, т,_ е. как тезисы, имеющие дотеоре-
тическоег'ТТроисхождение: они утверждают нечто
о самодгтятГре,~~что~можёт~~быть получено"только в
результате'-дозттгвггоТо знания о нем. О'ни, такйм
образом, также ^отличаются от принципа “прйчин-
ности в плане пройсхоЖдапта иптюбражаемого со-
держания1. 
Философское знание в своей структуре, таким
образом, двойственно. Оно состоит из абстрактных
категориальных утверждений, имеющих дотеоре-
тический характер, фиксирующих инварианты дея-
тельности или структуру субъектно-объектного от-
ношения, и из некоторого натурфилософского до-
полнения, т. е. из положений, продиктованных сов-
ременным состоянием науки, являющихся некото-
рым синтезом ее данных. Вся эта совокупность ут-
верждений объединена, однако, на основе собствен-
но философских представлений. Положительные
знания о мире рассматриваются как философские
постольку, поскольку они имеют отношение к цент-
ральным понятиям философии, т. е. к категориаль-
ным йредставлениям о мире, поскольку они синте
зированы посредством этих представлений. Прос-
тые соображения показывают, что такая структура
философии не случайна — она проистекает из са-
мой ее функции в системе знания.
2.	Эвристическая функция
онтологических представлений
Хотя абстрактно-онтологические категории,
как мы видели, несут в себе некоторый субъектив-
ный момент, они фигурируют в практике научно-
1 Этим объясняется. в частности, то, что законы диалек-
тики много «моложе» принцйгта црнчинновфи-и быдйаеформу-
лированыкактаКОВЫё толБ1Щ~^Х1Х~~веке: —
184
(-о мышления именно как представления о мире и
цх роль в познании может быть понята из роли
модельных представлений в науке вообще. Фило-
софские представления (схемы) образуют некото-
рого рода сетку, с которой мы подходим к систе-
матизации опыта и к образованию осмысленных
суждений в сфере опыта. В этом состоит роль лю-
бой модели, любой системы представлений, неза-
висимо от ее общности. Специфической чертой фи-
лософских (онтологических) моделей является их
абстрактность, и это определяет специфику их ис-
пользования, особое место в системе познания.
Если некоторый круг явлений нам удается рассмат-
ривать с точки зрения частной системы представ-
лений, то в той мере, в которой это удается, этот
круг явлений поступает в компетенцию данной
специальной науки. Однако всегда большое коли-
чество явлений или некоторых их сторон ввиду их
сложности, невозможно объяснить, исходя из ка-
кой-либо частной системы представлений. Фило-
софская точка зрения оказывается в этих случаях
необходимой и единственно возможной. Универ-
сальные категории используются здесь как база
для первоначальной систематизации соответствую-
щих представлений. В рамках философских катего-
рий слаборазвитая, недифференцированная, неточ-
ная система представлений проходит начальный
период своего развития.	_
Все фундаментальные науки, т. е. науки, кото-
рые не появились на уже готовой теоретической
базе предшествующего знания, в началах своей
теории необходимо связаны с философией, имеют
философский или, точнее, натурфилософский пе-
риод своего развития.	•—--
Философские понятия на начальной стадии раз-
вития науки используются двояким образом: для
анализа понятий этой науки, т. е. через методоло-
гию, а с другой стороны, для формулировки и
обоснования самих законов этой науки. Только по
мере вызревания науки как специальной, по мере
развития специальных моделей и особой термино-
логии философия в этой второй, непосредственно
онтологической функции теряет свое значение.
185
Философское обоснование (объяснение) есть По
существ^дбосшвитгёТт^щЩцциду аналогии. На-
блюдая, к примеру, факт превращения воды в пар
мы можем объяснить этот процесс с точки зрения
молекуЗГярночкинетической теории, т. е. в систем^
Физических понятий. Но одновременно мы молсещ
к в а /Гйфйцйровать этот процесс на.уровне ~фй л о с о ф.
ских понятий, как переход количественных изме-
нений в качественные. Здесь мы имеем одноврр
менноё~понйма~ние одного и того же явления ~в~двух
разлиТОСТГ'системах представлений. По отноше и и ю
к рроцессу возникновения жизни, к примеру, мы
до настоящего времени не имеем полного специ-
ально-научного объяснения, но тем не менее пе-
реход от неживого к живому для нас в принципе
ясен, он выглядит для нас в настоящее время есте
ственным процессом, лишенным мистики, и это
происходит благодаря тому, что мы явно или не-
явно подводим его под категории количества и
качества, ставим его в один ряд со многими извест-
ными научно объясненными случаями возникнове-
ния нового качества, понимаем его как еще неяс-
ный в деталях, но обычный переход от одного
уровня организации к другому, от одного качест-
венного состояния к другому, т. е. благодаря тому,
что мы можем дать ему истолкование в философ-
ских представлениях. Понять какой-либо процесс —
это значит подвести его под некоторую общую си-
сте.му~представлений. До полного его понимания,
которое может быть дано только специальной нау-
кой, мы можем понять его в принципе, опираясь
на онтологические представления. Такого рода по-
нимание есть только предварительное, но оно,
отождествляя данный процесс с другими, анало-
гичными, более нам известными, подводя его под
.общую схему многих других процессов, делает это
новое явление естественным, очищает его от мис
тических истолкований и намечает контуры соб-
ственно научного исследования. Д современном
своем состоянии вопрос о происхождении жизни —
вонр^е--стгетпТ5ль~нои науки/ он" рёФается биохи-
мией, ~нб то обстоятельство, что современный уче-
ный не сомневается.^ прбнсйтжлеиии живого из не-
186
0вогр, говорит о там.—шд___.специальная наука
читала в себя как аксиому тезис, достигнутый в
^мках философского обсуждения проблемы. Мы
^ожем поэтому сказать, что” в концепциях любой
специальной науки есть элемент предшествующей
философии.
Философская онтология, таким образом, пред-
ставляет собой наиболее общую систему представ-
лений, которая выступает как метод первоначаль-
ного развития науки, наиболее общую схему мыш-
ления и объяснения в слаборазвитых частях содер-
жательного знания. Философия в онтологическом
аспекте — это первая теория для всех тех явле-
ний, где нет еще условий для введения более кон-
кретной, специальной теории, способ объяснения в
тех случаях, где нет еще специального объяснения.
Философия представляет собой одну из наиболее
важных точек роста общей системы знаний, где
проясняются и дифференцируются общие пред-
ставления, выдвигаемые в рамках обыденного и
научного мышления. В этом смысле она может
быть понята вообще как специфический теоретиче-
ский метод, а именно метод первоначальной обра-
ботки неразвитого знания (представлений).
Стадия, когда законы науки формулируются и
обосновываются с непосредственным использова-
, нием философских понятий, есть необходимая ста-
дия развития любой новой науки. Но по мере то-
го, как понятия, относящиеся к ней, становятся все
более совершенными, взаимосвязанными и точны
ми, увеличивается возможность применения в этой
науке частных методов, соответственно уменьшает
ся возможность применения в этой науке филосо-
фии в ее непосредственной онтологической функ-
ции. Наука обособляется от философии на опреде-
ленном этапе своего развития так же необходимо,
как необходимо она должна была использовать
философские доводы в начале своего развития.
Окончательный продукт философского анализа ка-
кой-либо системы представлений — идея, готовая
для специально-научного анализа, для анализа в
рамках замкнутой теоретической системы. Отпоч-
кование от философии специальных областей ис-
187
следования свидетельствует не о'самоуничтожении!
философии, как иногда думают, но как раз нао I
борот — об эффективности ее как метода. ОтпочД
кование специальных наук от философии — ее|
суть, результат ее влияния на развитие специаЛь,
ного знания2.
В своей книге «Философия науки» Ф. Франк
указывает на тот факт, что общие принципы наукй
до недавнего времени выводились из философских
«интеллигибельных» принципов, как бы санкциони-
ровались ими. Наука и философия составляли в
этом случае единую цепь умозаключений. В насто-
ящее же время, говорит Франк, эта цепь порвана
наука обособилась от философии и стоит задача
восстановления утерянного звена, воссоединения
науки и философии [48, 38].
Если под наукой понимать только физику, то
нарисованная картина совершенно верна. На ка-
ком-то этапе философия выполняла двоякую роль
по отношению к физике. Она была сферой методо-
логических рассуждений, а с другой стороны, сама
в разных вариантах занималась конструированием
физической картины мира и обоснованием физиче-
ских законов. Переход физики к собственным спе-
цифическим моделям и математизация ее в XVII—
XVIII веках фактически положили конец конструи-
рующему натурфилософскому вмешательству фи-
лософии, произошел разрыв физики и «метафизи-
ки», хотя долгое время после этого и философы и
сами физики стремились восстановить утерянную
связь. Теперь мы понимаем, что это были беспо-
лезные арьергардные бои. Философия в своей он-
тологической или натурфилософской функции ста-
новится бесполезной для науки после достижения
определенной зрелости. Треугольник «наука —
гносеология — онтология» неизбежно разрывается
по линии «наука — онтология», и наука отпочко-
2 Отпочкование науки от онтологии не является абсолют-
ным. Хотя в самих законах к доказательствах развитой науки
уже отсутствуют философские доводы, она остается связан-
ной с онтологией через гносеологию, через анализ своих ме-
тодов.
188
зевается от философии по характеру своих пред-
ставлений. В этом смысле задача, которую ставит
франк, в буквальном смысле невыполнима.
Указанная двоякая роль философии наблюдает-
ся, однако, в любой слаборазвитой науке и в на-
стоящее время. Философы не только обсуждают
понятия социологии, но и во многих сферах конст-
руируют ее теорию. То же самое относится к об-
щим разделам психологии и даже к ряду проблем
биологии. Это вполне естественное, совершенно не-
обходимое, но лишь временное явление.
Первоначальная стадия в развитии науки, ор-
ганически связанная с философией, не представля-
ет из себя обязательно натурфилософию в ее ра-
ционалистическом варианте. Современный ученый
не будет ссылаться на природу вообще, на ее не-
прерывность или боязнь пустоты, к чему часто при-
бегали ученые вплоть до XIX века для объяснения
какого-то конкретного закона. Он понимает, что
это лишь видимость объяснения. Но в новой об-
ласти знания, при отсутствии развитой понятийной
системы он не может избежать определенного ро-
да натурфилософских соображений. Мы уже гово-
рили выше о возможном характере таких сообра-
жений: это либо использование таких тезисов, как
«целое больше частей» при характеристике объек-
та, либо использование специальных понятий в не-
строгой форме (психолог, к примеру, не имея точ-
ного определения психической энергии, может вос-
пользоваться некоторыми аналогиями с физической
энергией), либо использование общих картин ми-
ра, созданных на основе ряда наук, таких, как
концепция уровней и т. д. Натурфилософия в та-
ком понимании всегда имеет место в науке, она
представляет собой одновременно и часть фи-
лософского знания, и сферу приложения собст-
венно философских категорий к специальным
проблемам, и сферу становления новых специаль-
ных наук.
В процессе взаимодействия философии и науки
одновременно создается и сама философия, и соз-
дается именно таким образом и в такой форме, в
какой она нужна для данного этапа развития наук.
189
В. Соловьев в статье о Гегеле справедливо утвер},.
дает, что диалектика Гегеля явилась такой же 3
кваской для социальных наук, какой явилось Каг.'
тезианство для физики [42, 227]. Это очень глубр
кая аналогия. Каждая эпоха требует и выдвигав--
на первый план собственную онтологию, которая
отражает тип становящегося знания. Если физика
как наука, в основе которой лежат законы сохра.
нения, нуждалась в структурной онтологии, в ка-
тегориях причинности, непрерывности, бесконечно
сти, движения, то биология и социология в своем
становлении в качестве своего эвристического ос-
нования выдвигают на первый план диалектику с
ее особой системой понятий, отражающей целост-
ность и развитие.
Здесь надо заметить, что исторические измене-
ния в философской картине мира происходят в ос-
новном за счет ее натурфилософского пояса. Об-
щие представления, связанные с категориями ма-
терии, пространства, времени, причинности и т. д,
изменяются чрезвычайно медленно, и даже воп-
рос о самих факторах этого изменения не выяснен
в достаточной мере. Общие эволюционные сообра-
жения, а также экспериментальные данные о ста-
новлении человеческого интеллекта, полученные в
последнее время, дают полное основание утверж-
дать также наличие этапов эволюции основных
форм мышления и в историческом плане. Однако
это положение в силу многих причин трудно под-
твердить конкретными фактами. Мы не имеем
оснований утверждать, что греческие ученые поль-
зовались другими нормами логики, менее ясно
представляли себе причинную обусловленность
всех явлений или необратимость времени. Г. Райт
приводит некоторые аргументы за то, что общая
идея детерминизма в средние века существенно
отличалась от соответствующей идеи нового вре-
мени [59, 113]. Если это так, то мы имеем здесь
ценный пример для исследования исторической
эволюции смысла основных категорий. Но вполне
возможно, что здесь прав Кант, а именно что ос-
новные категории тесно связаны в своем значении
с логическими нормами языка. В таком случае они
190
цвляются еще более неподвижными образования-
ми, чем думает Райт.
3.	Эвристическая функция принципа
причинности
Причинные представления — важная, в некото-
ро^ГШТсле центральная часть онтологических ’
представлении, и ~эт№тлтредеэтяется'-ее' значетцлв
науч но!^пош1ал!ТПГДТрОТйннбсть не только но р м а -
тивный принцип для теоретических представлений
в рассмотренном выше смысле,"но и~основ~айх~те-
резис.а, "пп-крайней угиртгна той стадии, когда они
развива ются в тесной связи ._с„филосаф£кими_ д< а те -
гориями.
Воббще~методологически нецелесообразно, будь
то в философии или в науке, ставить вопрос о зна-
чении какого-либо одного абстрактного положения,
ибо любое знание оправдывается как система, че-
рез эффективность совокупности положений в це-
лом. Принцип причинности следует считать обосно
ванным в своей эвристической функции, поскольку
такая функция обоснована для всей системы онто-
логических представлений^.Однако в истории науки
могут быть указаны примеры, и непосредственно
иллюстрирующие эвристическую роль причинных
представ’лёГПЙТ:
Р. Декарт, как известно, выдвинул идею услов-
ного рефлекса, или, иначе говоря, идею причинной
связи между ощущением и реакцией. Он пытался
обосновать эту идею в рамках определенных меха-
нистических представлений, которые впоследствии
все были отброшены как неадекватные. Однако
сама идея о причинном соподчинении ощущения и
действия' оказалась истинной и в ее рамках раз-
вивалось учение о р'ёфлёксах вплоть до XX века.
С точки зрени5щчПГПЛТГЭТпиризма можно было
бы предполагать, что общая идея связи ощущения
и действия должна возникнуть только в конце ис-
следования, в результате отдельного изучения того
и другого. История познания, однако, опровергает
такую схему. Во многих случаях до знания частнос-
тей и конкретных механизмов мы устанавливаем
191
BUMiWII
общую схему причинно-следственных связей, и в е»
рамках происходит все дальнейшее исследование4”
Выбор такого рода онтологической парадигму
иногда предрешает существо научной концепции
Возьмем, к примеру, знаменитую работу И. М Се-
ченова «Рефлексы головного мозга», написанную
в 1863 г Глубокое убеждение в материальной де.
терминированности всех явлений природы, в том
числе и явлений сознания, — мысль, которая про.
низывает все произведение. Общий прогресс есте-
ствознания в XIX веке укрепил взгляд "на "пр ироду
как на единый детерминированный процесс" и по-
буждал ученНх также и в сфере психологии, в сфе-
ре, татгТжазать; наиболее нёдётерминириваиных
связеЙГЗГСкаттг7гегалщтБЩ"',ф актор ь!—детерНГйнацпи,
с тем чтобы освободить эту область знания от по-
следних остатков мйСтшГй'~и~ЙДнаЖзмй. «Рёфдек
сы головного" мозга» — специальная работа, она
опирается на конкретные факты физиологии, и тем
не менее является очевидным, что она стимулирова-
на вполне определенным философским убеждени-
ем, в принципе независимым от этого материа-
ла, — убеждением в детерминации психического
физиологическим.
Поичинные представления задают таким обрц-
зом обпше рамки и программу для кпнкррл-мых ис-
следашший.-Мы не знаем пока, как связано ощу-
щение с реакцией, но мы убеждены, что ощуще-
ние—причина реакции, мы далеко еще не знаем
всех механизмов связи физического и психиче-
ского, но мы убеждены, что физическое определяет
психическое, мы не знаем, как и когда именно воз-
никла жизнь на Земле, но мы убеждены в ее воз-
никновении из неживого, и такого рода предвари-
тельное установление причинно-следственных гипо-
тез, первоначальное онтологическое видение объ-
екта непосредственно определяет направление кон-
кретного поиска. В этом состоит суть воздействия
причинных представлений на образование пред-
ставлений более конкретного характера. Нсюбщ£_
всякая причинная связь, которую мы фиксируем,
пре.дстяЪлдёзу~с~олнбЗГ^дей-
ствия, а с другой — программу исследования и
192

Ьромежуточных^аеньев^я^в этим.состоят^йристи-
кское^начение причинной связи вообще.
Фиксируя такого рода зависимость конкретного
знания от философских представлений, мы не воз
вращаемся к рационалистической натурфилософии,
которая требовала дедуктивного вывода законов
науки из общих философских принципов. Мы не
южем требовать вместе с Планком и Эйнштейном
н того, чтобы философские представления опреде
1яли структуру научных теорий. Вместе с тем мы
южем утверждать, что специальное знание все же
(азвивается в границах, заданных общими фило
юфскими представлениями, в том смысле, что спе
щальные понятия и модели неизбежно привязы
даются к схемам, которые являются результатом
1редаарительнои.__ филосо^дЖбй классификации,
гервоначального онтологического видения объек-
та. Конкретные 'исследования могут уточнять и оп
ровергать эти классификации^ причинная связи
может оказаться. только временной и наоборот,
причина и следствие могут поменяться местами, но
важно, что конкретное исследование не начинается
без каких-то гипотез подобного рода, которые на
определенном этапе намечают само направление
исследования, В атом состоит—эвристическая, или
синтезирующая, функция причинных представле-
ний
* Сказанное относится, не только к категории
причинности.” Положительное, или специальное,
знание _развивается всецело в схемах, заданных
онтологией. Это и естественно. Эти схемы, выра-
жают собой общие инварианты деятельности, и
знание, поскольку оно ориентировано на деятель-
ность, не может не удовлетворять им в своей об-
щей структуре как определенным нормам и не мо
жет не опираться на них, в своем становлении. В
понимании этого обстоятельства состоит в конеч-
ном итоге ответ на вопрос Канта об универсальном
значении категорий для эмпирических представле-
ний, а также и ответ на вопрос, в какой мере и
каким образом эмпирическое знание подчинено аб-
страктно-онтологическим принципам. Поскольку
| онтологические категории есть вместе с тем и аб-
193
7^ В Я Перминов


страктное выражение основных моментов деятель-
ности, мы можем утверждать, что любое представ-
ление о мире заключено в рамки субъект но-обц
ектных, а следовательно, в определенном смысле
также антропоморфных категорий. Радикальной
очищение науки от антропоморфизма, от всяких
понятий, связанных с субъектом, есть в силу этого
невыполнимая и вообще неправильно поставлен-
ная задача. Любая картина мира есть человечес-
кая картина по самой природе основных категорий
в которых она заключена.	'
Кроме эвристической и нормативной роли npjfI.
цип причинности выполняет также и некотороТп
рода~^аШЩИОТШру1бЩую функцию, а именно, он
может быть 'йстолковатгтак общее татравдание са-
могсщфакта познанйя2’Общйе гносеологические ут-
верждеттияТткякТтравило, имеют некоторый онтоло-
гический коррелят, некоторую опору или санкцию
в онтологических представлениях. Так, утверждая,
что прон&ее-дознания бесконечен, мЫ~йййбПили не-
явно предполагаем дю_. положение;- ЧТО'"'каждый
объект нашего изучения бесконечен по разнообра-
зию "Твоих связ^	—Утверждая, что
электрические законы невыводимы из механиче-
ских или что биология несводима к химии, мы, ес-
тественно, ссылаемся на представление о различ-
ных уровнях организации материи, о различных
формах ее существования. Представление о фор-
мах существования материи служит, таким, обра-
зом, общим обоснованием, .никоторого методологи-
ческого поведения, а-именно отказа юю_цопьТгок
вывести все явления жизни организма, исходя ис-
ключительно-из свойств атомов и'молекул. из ко-
торых он состоит.'ТТйбйноетъю^-прищипа при-
чинйоспгЯВЛЯЕТОя'то, что он выступает в каче-
стве онтологической__санк_цй^11е~ка'кого-то частного
методологического поведения, но~как-сан’кцйя са-
мой возможности ~йсчёрпывающего~'познания, как
общее усдовиедгакого познания, т. е. он одганиче-
ски связан с самим пониманием познавательной
деятельности, _и это предопределяет его неустрани-
мость из системы даиёюлее—ххбших человеческих
представленийГ~Конкретная практика деятельно-
194
сти и познания является, безусловно источником
причинных представлений, но последние, отчужда-
ясь, начинают выступать как обоснование самой
возможности познания и деятельности.
Основная ошибка, которая допускается при
выяснении места и ценности причинных представ-
лений в познании, состоит в игнорировании их спе-
цифики как философских представлений, в прило-
жении к ним стандартов оценки специально-науч-
ных положений.
Рациональное мышление, как кажется, допус-
кает оценку того или иного абстрактного утверж-
дения только по его логическим следствиям. Если
мы хотим доказать плодотворность определенной
философской концепции, то должны указать с этой
точки зрения прежде всего на те непреложные вы-
воды, которые из нее следуют, на их практическую
значимость. С рациональной, логической точки зре-
ния, как кажется, другого пути нет.
Однако такой подход к философским теориям
ошибочен, по крайней мере, он далеко не раскры-
вает значение философии в ту или иную эпоху. Из
философии следует больше, чем следует из нее ло-
гически. Философия всегда несет определенный
дух, который не может быть сведен к системе след-
ствий, но который тем не менее может быть пло-
дотворным или губительным для прогресса науки
и культуры вообще. В этом случае философия вли-
яет не прямо, не прямым утверждением или отри-
цанием чего-либо, но, скорее, посредством анало-
гии, по созвучию, через определенную атмосферу,
посредством методов, сближающих ее с искусст-
вом. Ф. Ланге справедливо замечает, что из самого
тезиса «мир материален» еще не вытекает ни сен-
суализма, ни необходимости опытного изучения
природы, но тем не менее эпохи, где появляется
экспериментальный дух, всегда сопровождались
возрождением материалистических воззрений
[23, 202].
Материализм несет в себе дух опытного подхо-
да к миру, выступает в качестве общей атмосферы,
побуждающей к опытному познанию мира, и сам,
в свою очередь, получает поддержку со ^тороны
196
положительного знания о природе. Из самого тези-
са о материальности мира не вытекает также ут-
верждения о том, что республика как форма прав-
ления предпочтительнее монархии. Однако и это
также иллюстрируется историей; материалисты,
отвергая богов на небе, всегда не очень были
склонны признавать богов на земле и, как прави-
ло, всегда представляли собой левое крыло в борь-
бе политических партий. Таким образом, материа-
листическое воззрение практически — это целая
система подхода к познанию и к явлениям общест-
венной жизни. Но если бы мы попытались уяснить
значение материализма через извлечение логичес-
ких следствий из тезиса о материальности мира, то
мы потерпели бы неудачу, так как все наши прак-
тически значимые суждения говорят о соотноше-
нии некоторых компонентов в мире, но не о сущест-
вовании самого этого мира. Эти соображения дают
основание предполагать, что, даэре анализируя эв-
ристическую роль причинных представлений,
мы ц£_/раскрываем их функции полностью, во
всем объёме, по отношению к познанию и~"Дея-
тел ь ности.
"Подход логического позитивизма к оценке зна-
чимости философских положений, который ставит
всю их ценность только в зависимость от фальси-
фицируемости, т. е. исключительно от их дедуктив-
ных возможностей, является поэтому совершенно
несостоятельным 3. Такой подход есть игнорирование
специфики философии, абсолютизация естественно-
научного типа мышления. Он не учитывает дейст-
вительных каналов влияния философии на мышле-
ние и практическую деятельность человека.
Само стремление очистить научный язык от
псевдовопросов и псевдоутверждений само по себе
не может быть названо бесполезным или безна-
дежным. Ошибка позитивизма состояла в том, что
разработка средств логического анализа языка не
была дополнена достаточно широким гносеологи-
3 Так, А. Дж. Айер пишет: «Принцип причинности уни-
версально терпим, он не может быть отвергнут никаким опы-
том, и поэтому он бесполезен в научном языке» [4, 102].
196
(вским подходом, который бы позволил модифици-
ровать эти средства применительно к различным
типам суждений, фактически функционирующих в
науке. В отличие от традиционного позитивизма
неопозитивизм выделяет математику как специфи-
ческую сферу знания, ио по отношению к содер-
жательному знанию он унаследовал ошибку всего
эмпиризма, а именно предположение о логической
однородности всех содержательных суждений, об
одинаковой их сводимости к конкретным показани-
ям опыта. Философские (онтологические) сужде-
ния в этом случае либо отбрасываются как бес-
смысленные, либо истолковываются как некоторо-
го рода «вырожденные» аналоги (схемы) собствен-
но эмпирических суждений, что также не дает
адекватного понимания сущности философского
знания.
В истолковании места и роли причинных пред-
ставлёнйй в познании"важно избежать, таким об-
разом, двух крайностей: позитивистского отрица-
ния этих прёдставлений'"как бессодержательных и
бесполеЗньи/'^с'д'р'угой'стороны, их натурфилософ-
ского дстрлкованищ'прй'котором принцип причин-
ности -р&есмадрйва&тёя-НАк прямое, логическое ос-
нование определенных научных законов. Оба этих
истолкования неверны в принципе. Говорить о бес-
содержательности и бесполезности причинных
представлений можно, только игнорируя действи-
тельную структуру и историю познания. С другой
стороны, рассматривать их слишком близко к есте-
ствознанию как основание физических принципов
или как общую структуру мира, определяющую
структуру научной теории, как это мы видим у
Планка и Эйнштейна, — значит возвратиться к ра-
ционалистической натурфилософии, к докритиче-
скому, декартовскому представлению о связи фи-
лософии и науки.
Действительная ценность принципа причинно-
сти и.общих причинных представлений состоит в
их эвристической функции, которая проистекает из
их нормативного значения и, в конечном итоге, из
непосредственной связи со структурой деятельно-
сти-
107
ГЛАВА X. ДОПУСТИМОСТЬ
ИНДЕТЕРМИНИСТИЧЕСКОЙ
ГИПОТЕЗЫ
Так как принцип причинности в его общей фи-
лософской формулировке не может быть отвергнут
ни фактами, ни теоретическими положениями, то
отсюда, как кажется, следует, что всякое допуще-
ние беспричинного или в какой-либо мере недетер-
минированного события является заведомо лож-
ным. Однако положение здесь значительно слож-
нее. Традиционная дилемма детерминизма и инде-
терминизма не сводится к заблуждению одной из
сторон и не решается простым исключением одной
из гипотез. Современная гносеология позволяет
высказать некоторые соображения относительно
возможного их синтеза или, точнее, относительно
особых сфер влияния каждой из них.
1. Исторические замечания к проблеме
Последовательное детерминистическое учение
развивал в XVII веке голландский философ Б. Спи-
ноза. Субстанция Спинозы, подчиняясь математи-
ческим законам, ни на один миг не покидает гра-
ниц необходимости. Свобода для Спинозы — это
иллюзия, происходящая от того, что люди понима-
ют свои желания, но не могут видеть всех причин,
которыми они вызваны. К этому сводится основная
мысль первой части его «Этики». Но вторая часть
этого труда, посвященная анализу аффектов, при-
зывает к ограничению аффектов с помощью разу-
ма, к нравственной свободе и естественно предпо-
лагает способность человека избирать то или дру-
гое поведение по своему усмотрению. Это противо-
речие между полной обусловленностью и свободой
в поведении личности не только противоречие в си-
стеме Спинозы, оно возникает неизбежно при вся-
кой попытке понять место человека в мире и впол-
не естественно, что его пытались разрешить так или
иначе все выдающиеся философы. Для нас пред-
гавляют интерес суждения по этому поводу, выс-
казанные Кантом и Гегелем, так как они могут
досматриваться с современной точки зрения как
(ервые приближения к удовлетворительному реше-
нию проблемы.
Для Канта мир в целом не может быть объек-
том эмпирического суждения. Человеческий разум,
[ытаясь сформулировать суждения о мире в це-
юм, неизбежно запутывается в противоречиях, ко-
торые не могут быть разрешены обычным путем,
’. е. через доказательство истинности одного и
южности другого утверждения. Противоречие ме-
кду представлением о мире как полностью детер-
минированным и представлением, согласно кото-
рому в мире возможны явления, выходящие за
рамки необходимости (абсолютно случайные явле-
ния), — один из примеров такого рода противоре-
чий. Это противоречие проистекает, по Канту,
вследствие различных установок теоретического и
практического разума. Познавая мир, человек не-
обходимо предполагает его полную детерминацию
и, следовательно, тезис: «Все явления имеют при-
чину» — необходимый постулат чистого (теорети-
зирующего) разума. Напротив, практически дей-
ствуя, человек допускает возможность свободного
выбора, т. е. смотрит на мир с точки зрения, отри-
цающей универсальный характер причинности, по
крайней мере он исключает из необходимой детер-
минации природы самого себя. Человек как фено-
мен, как предмет познания, как явление среди дру-
гих явлений включается нами в мир необходимых
связей, и в этом плане его поведение необходимо
универсально обусловленно. Вместе с тем как су-
ществующий в мире вещей самих в себе, юн имеет
основания считать себя свободным. Таким обра-
зом, оба тезиса истинны, но исключают друг дру-
га, так как относятся к разным планам рассмотре-
ния вещей.
Кант был совершенно убежден в правильности
данного им решения проблемы и видел необходи-
мую предпосылку своего подхода в отделении ми-
ра явлений от мира вещей в себе « ..Если явле-
ния, — писал он, — суть вещи в себе, то свободу
199
диа-
мере
диа-
какой
__________время мы понимаем диалектику
как общее учение о развитии, о процессе. С этой
точки зрения диалектические противоположности-
тенденции некоторого реального процесса (приро
ды, общества, познания). Единство поотирлгтпп—-
нельзя спасти. Природа в таком случае составлд.
ет полную и самое по себе достаточно определяю,
щую причину каждого события» [17, 480].
Гегель уделил в своих работах большое место
рассмотрению антиномий Канта. Исходная точка
зрения Гегеля совершенно ясна: он рассматривает
антиномии как проявление диалектики, приветству.
ет Канта как философа, который возродил диалек-
тику в теории познания, и критикует его, посколь-
ку он, по мнению Гегеля, не дошел до конца на
этом пути. Кант, как считал Гегель, только проил-
люстрировал противоречия вместо того, чтобы по-
казать их движение и синтез.
В философской литературе до настоящего вре-
мени распространено мнение, что Гегель разрешил
антиномии Канта или по крайней мере более глу-
боко понял их природу. Это мнение, однако, не-
обоснованно. Является ошибочным прежде всего
сам подход Гегеля к антиномиям, а именно рас-
смотрение их исключительно в категориях диалек-
тики, всего лишь как одно из проявлений
лектического противоречия. В значительной
такой подход проистекает из особого смысла
лектики и диалектического противоречия, ‘
они имеют в системе Гегеля.
В настоящее время мы понимаем ди-
— nrtrr.— — развитии, о процессе.
.. ^..-„елгические пре
тенденции некоторого реального "р". v.Enyu
ды, общества, познания). Единство противополож-
ностей «есть признание (открытие) противоречи-
вых, взаимоисключающих, противоположных тен-
денций во всех явлениях и процессах природы
(и духа и общества в том числе)» [2, т. 29, 317].
Диалектика органически связана с динамикой, с
процессом. Там, где явление не рассматривается
как процесс (а мы далеко не всегда подходим 1
явлениям, предметам как к процессу), там нет диа-
лектики и приложение диалектической терминоло-
гии в этих случаях не имеет смысла. К сторонам
диалектического противоречия должны быть предъ-
явлены по крайней мере следующие требования:
а) стороны диалектического противоречия состав-
200
1яют единство, они необходимые стороны некото-
;ого процесса, развивающейся системы; б) они
!лияют друг на друга, изменение одной из них ве-
;ет к изменению другой; в) они относительно ав-
гономны в своем развитии, изменение одной сторо-
ны оставляет другую без качественного изменения
в некотором интервале; г) взаимодействие сторон
Приводит процесс, систему на другой, качественно
[новый уровень развития.
I Отсюда ясно, чт;о диалектические противоречия —
[это далеко не все противоречия, даже не все противо-
I речия, которые могут иметь место в процессе разви-
тия. В частности, такие противопоставления, как
I верх и низ, правое и левое, положительный и отри-
I цательный заряд, свет и темнота, электрон и по-
I зитрон, которые имеют чисто логическую основу,
I не могут выдаваться как иллюстрация и проявле-
I ние диалектики. Такого рода иллюстрациями диа-
I лектика обедняется, она сводится к банальности,
I а именно к тому утверждению, что для всякой ве-
I щи можно указать в природе вещь на нее не по-
I хожую и для всякого понятия можно найти понятие
| с противоположными признаками. Диалектика от-
I носится не к любой логической или физической по-
I лярности, но лишь к полярности, определяющей
процесс развития, основные тенденции этого про-
цесса.
Эти замечания о существе диалектического про-
тиворечия вряд ли в настоящее время кем-либо
будут оспариваться. Но такая точка зрения ради-
кально отличается от гегелевского понимания ди-
алектики и диалектического противоречия! Такие
примеры, как верх и низ, правое и левое и т. д.,
обычны для Гегеля. С другой стороны, он говорит
о противоречиях и как о тенденциях в развитии
(философских идей, например). Под единым по-
нятием диалектического противоречия Гегель объ-
единял совершенно различные вещи. Везде, где в
той или другой мере намечается дуализм, Гегель
относит к диалектике и рассматривает в понятиях
диалектики. Диалектика при этом истолковывается
в качестве определенной логики; там, где имеются
противоречивые утверждения об одном и том же
201
объекте, диалектические соображения должны при.
вести к «снятию» этих двух суждений в некотором
третьем, являющемся их синтезом. С этих позиций
он подходил и к антиномиям Канта.
Здесь справедливо также обратное: антиномии
Канта в значительной мере определили ту форму
диалектики, в которой она появилась у Гегеля. Ге-
гель хорошо знал основные научные проблемы
своего времени и полагал, что философия, по край-
ней мере, для наиболее общих из них может пре-
доставить метод решения. Как показывают его ра-
боты, к таким особо важным проблемам он отно-
сил: обоснование законов механики, обоснование
исчисления бесконечно-малых и преодоление про-
тиворечий, зафиксированных в антиномиях Канта.
Эти проблемы, их характер позволяют понять и
общий характер диалектики у Гегеля. Если бы Ге-
гель развил диалектику в современной форме, т. е.
как только учение о развитии и о взаимодействии
реальных тенденций в развитии, то он не имел бы
никакого подхода по крайней мере к двум пос-
ледним проблемам.
Гегель создавал диалектику именно как замену
формальной логики, как аппарат, который бы поз-
волял преодолевать также и логические противо-
речия в науке.	а
Такие намерения Гегеля, конечно, объяснялись
прежде всего незрелостью гносеологических и ме-
тодологических представлений в его время. Для ус-
транения противоречий в научных теориях нельзя
изобрести универсального метода. Гегель к тому
же полагал, что это устранение может идти за
счет примирения с ним, в частности он высказывал
мнение, что бесконечно малые величины в матема-
тике могут быть признаны равными или неравны-
ми нулю одновременно. Это противоречит фор-
мальной логике, но ничего страшного в этом нет,
так как «именно благодаря использованию поня-
тий, которых не допускает рассудок, математика
и добилась самых значительных успехов» [13, 165].
Такие рекомендации не представляли, конечно,
глубокого подхода к проблеме логического обосно-
вания математики.
202
Подход Гегеля к антиномиям является несколь-
ко более удачным. Гегель отрицает попытку Канта
доказывать одинаковую истинность или одинако-
вую ложность противоречащих тезисов. «Разреше-
нием этого противоречия (между конечным и бес-
конечным — В. П.), — пщпет Гегель, — служит
не признание одинаковой правильности и одинако-
вой неправильности обоих утверждений — это бу-
дет лишь другой формой оставшегося противоре-
чия, а идеальность обоих определений, где они в
своем различии, в качестве своих отрицаний, пред-
ставляют лишь моменты...» [13, 218].
Итак, Гегель в отличие от Канта за тезисами
антиномии не признает ни одинаковой истинности,
ни одинаковой ложности, но признает их в качест-
ве идеальных моментов некоторого целого, треть-
его. Такой подход напоминает подход к антино-
миям с точки зрения принципа дополнительности.
Но принцип дополнительности не был сформули-
рован Гегелем: в его время для этого не было до-
статочного повода и материала. При рассмотре-
нии антиномий Канта он в целом не вышел за рам-
ки общих диалектических рассуждений, которые,
как это сейчас становится ясным, недостаточны для
этой цели. Отдельные удачные высказывания Ге-
геля об антиномиях, которые мы можем в настоя-
щее время оценить как шаг к решению проблемы
опираются совсем на другие соображения, выходят
за рамки заранее принятой схемы их обоснования.
Проблема свободы и необходимости не была,
таким образом, решена также и Гегелем, и основ-
ное традиционное возражение против детерминиз-
ма, заключающееся в том, что детерминизм, буду-
чи принят, неизбежно ведет к фатализму, сохрани-
ло свою силу вплоть до XX века. Решение, как это
часто бывает, пришло совсем с другой стороны.
Борьба идей в физике в начале XX века дала силь-
ный толчок развитию гносеологии, в частности, уг-
лубила наши представления о способах отражения
материальных процессов в понятиях. На этом пути
неожиданно открылась возможность совершенно
иначе посмотреть на традиционный спор между де-
терминизмом и индетерминизмом.
20 3
л
2. Идея дополнительности	I
Понятие дополнительности существенно связа-
но с понятием модели. Под моделью мы будем
здесь понимать как представления о механизме
конкретных явлений, т. е. специально научные мо-
дели (модель газа как совокупности твердых ща.
ров, модель света как определенного вида волн
и т. д.), так и более широкие мировоззренческие
представления, связанные с научной и философ,
ской картиной мира.
Известна борьба двух воззрений (корпускуляр-
ного и волнового) на природу света в истории фи-
зики. К началу XX века стало выясняться, что та
и другая точки зрения, с одной стороны, ограниче-
ны, а с другой стороны, обе необходимы, так как
каждая из них объясняет явления, которые не объ-
ясняет другая. Оба описания света — волновое и
корпускулярное — оказались как бы дополняющи-
ми друг друга. Н. Бор в 1927 г. обобщил этот факт
в том утверждении, что физика вообще для описа-
ния реальности может прибегать к дополняющим
моделям, каждая из которых в отдельности огра-
ничена и которые лишь в совокупности дают пол-
ное описание предмета.
Принцип дополнительности может быть сфор-
мулирован следующим образом: достаточно слож-
ный объект познания не может быть адекватно
отображен в одной системе представлений, в од-
ной модели, но нуждается в нескольких моделях,
которые отражают различные его стороны, объяс-
няют различные группы связанных с ним явлений.
В специальной, да и философской, литературе
принцип дополнительности формулируется обычно
в связи с корпускулярно-волновым дуализмом и
принципом неопределенности, т. е. ограничивается
рамками квантовой физики. Сам Нильс Бор, одна-
ко, придавал этому принципу общенаучное значе-
ние и стремился дать ему более общую формули-
ровку. Мы не имеем здесь возможности рассмот-
реть различные определения дополнительности,
которые имеются в статьях Бора [9]. Основная его
идея, несомненно, состоит в том, что сложный объ-
204
ект познания требует нескольких (несводимых
друг к другу) моделей для полного своего отобра-
жения. Вообще говоря, именно нескольких, но не
обязательно двух. При описании света мы практи-
чески используем уже три взаимодополняющие мо-
дели: корпускулярную, волновую и лучевую. Так,
рассматривая ход лучей в микроскопе, мы можем
считать их просто прямыми линиями, натянутыми
нитями, но не волнами или траекториями частиц.
Основной ошибкой, которая встречается в трак-
товке принципа дополнительности в общефилософ-
ском плане, является отождествление его с диа-
лектикой, при котором взаимодополняющие описа-
ния толкуются лишь как «проявление закона един-
ства и борьбы противоположностей» [36,7]. В этих
рассуждениях упускается из виду прежде все-
го то, что законы диалектики имеют онтологичес-
кое значение: в диалектическом взаимодействии
могут находиться не только- понятийные системы,
но и сами процессы, в то время как принцип до-
полнительности, очевидно, относится только к
структуре представлений о предмете и ему нельзя
придать какого-то разумного онтологического тол-
кования. Представление о взаимодополняющих
описаниях, далее, не связано с требованием, чтобы
таких описаний было именно два, в то время как
для диалектики важно именно «раздвоение едино-
го» на противоположности. Главное, однако, состо-
ит в том, что дополнительность как гносеологиче-
ский принцип относится к логической структуре
представлений, но не их динамике и не тождествен
закону единства и борьбы противоположностей да-
же в его узко гносеологическом понимании. Фикси-
руя «волну» и «частицу» как взаимодополняющие
представления, мы фиксируем дуальность структу-
ры представлений, но не дуальность процесса их
развития (не тенденции развития), а следовательно
никак не стороны диалектического противоречия '
1 Здесь необходимо согласиться с мнением Познера А Р
[25, 30] и Остапенко С. В. [25, 33], что отождествление дна
лектики и дополнительности ведет к искажению того и дру
того, к неоправданным трудностям в их разработке как спе-
цифических методов.
205
Принцип дополнительности, вытекающий из си-
туации в конкретной науке, дает нам возможность
понять глубокие логические проблемы, которые
поднял Кант по отношению к философской картине
мира. Дело в том, что антиномии Канта могут
быть истолкованы как проявление принципа д0.
полнительности в философских представлениях
что приводит, в частности, к совершенно новому
взгляду на отношения детерминистических и инде.
терминистических представлений в науке.
Что такое свет, поток волн или поток* корпус-
кул? С точки зрения принципа дополнительности
ответ будет следующий. Свет представляет собой
слишком сложное явление: ни волновая картина
его, ни корпускулярная не раскрывают полностью
его механизм. Эти картины есть не более чем од-
носторонние идеализации, односторонние проек-
ции, каждая из которых пригодна на своем месте,
для объяснения своей группы явлений. Любой объ-
ект познаваем в том смысле, что мы можем без-
гранично приближаться к практическому овладе-
нию им, к правильному предсказанию событий,
связанных с ним, но не следует надеяться, что мы
способны любой объект отобразить в единой систе-
ме представлений, в единой модели.
Дополнительность может иметь место и в рам-
ках научной картины мира, т. е. эта картина мо-
жет содержать в себе также формально противоре-
чивые схемы. В этом плане мы можем принять в
частности, тезис Д. Бома, что ни механический де-
терминизм, ни механистичёский индетерминизм не
представляют собой единственной истинной карти-
ны мира, но каждое из этих представлений имеет
значение в своем месте, в специфической познава-
тельной ситуации.
Идея дополнительности позволяет нам подойти,
наконец, к проблеме детерминизма и индетерми-
низма в ее философской постановке. Детерминизм
и индетерминизм могут быть поняты как два вза-
имодополняющих представления о мире, оба из ко-
торых отражают некоторые особенности его (точ-
нее, некоторый подход к нему), оба ограничены,
применимы лишь в ограниченных пределах. Макс
206
рорн пишет по этому поводу: «Я считаю, что до-
полнительность — это важное понятие, ибо оно
[проясняет многое. Это касается таких пар понятий,
как материя и жизнь, тело и душа, необходимость
' и свобода. Вокруг них ведется философский и тео-
логический спор на протяжении столетий из-за
стремления привести все в одну систему. Если те-
перь оказывается, что даже в самой строгой и са-
мой простой науке — физике — это невозможно,
что даже там различные аспекты необходимо рас
сматривать с позиций дополнительности, то понят-
но, что того же самого нужно ожидать и везде. О
свободе воли написаны бесчисленные глубокомыс-
ленные книги и статьи Без нее нет ни личной от-
ветственности, ни права и произвола, ни вины
и искупления. Все наше социальное мышление ос-
новывается на предположении, что каждый чело-
век может свободно решать. Но каким образом это
совместимо с законами природы, со всеобщей при-
чинностью? В соответствии с ними то, что я де-
лаю, — это просто замыкающее звено в цепи при-
чин и следствий, за которые меня нельзя заставить
нести ответственность... По Бору, речь идет толь-
ко здесь о кажущейся проблеме. Имеется два ас-
пекта процессов — физический и моральный, они
являются дополнительными и не сводятся друг к
Другу» [Ю, 431].
Хотя мы фиксируем дополнительное отношение
между идеями детерминизма и индетерминизма в
равной мере как в научной, так и в философской
картине мира, здесь имеются существенные разли-
чия. Структура научной картины мира прямо за-
висит от прогресса знания, и относительный вес
детерминистических и индетерминистических пред-
ставлений может существенно и непредсказуемо
измениться. Можно допустить, к примеру (хотя это
и маловероятно), что детерминистические пред-
ставления как определенный эвристический прин-
цип будут полностью вытеснены из будущей физи-
ки. Другую ситуацию мы имеем на философском
уровне. Если детерминистические представления
санкционируют здесь возможность исчерпывающе-
го познания, то индетерминистические — общее ус-
207
ловие деятельности. Разделение этих представле-
ний имеет здесь глубокую основу в самой структу.
ре субъектно-объектного отношения и не мо-
жет быть снято каким-либо синтезом по принципу
диалектики или в силу естественного изменения
общей картины мира2.
Имеется также и другое -существенное разли-
чие. Детерминистическая и 'индетерминистическая
гипотеза в научной картине мира в принципе рав-
ноправны, ибо обе они могут играть роль эвристи-
ческого принципа в различных сферах знания. На
уровне философских представлений такого равно-
правия в функции детерминистических н индетер-
министических представлений нет. Философский
принцип причинности оказывает, как мы видели,
существенное влияние на характер науки, на струк-
туру ее представлений. Можем ли мы указать та-
кие же следы влияния индетерминистической точ-
ки зрения, допустим, в социальных науках? Пос-
кольку социальные науки — все-таки науки, то они
тоже опираются на детерминистическую гипотезу
(беспричинных явлений не существует). Дело
здесь в том, что сама граница между сферами
влияния принципов детерминизма и индетерминиз-
ма не проходит между естественными и социаль-
ными науками. В этом плане высказывания Бора
и Борна ошибочны. Здесь прав Кант: философский
детерминизм есть постулат теоретического взгляда
на мир, в то время как индетерминизм — гипотеза,
оправдывающая практическое поведение субъекта.
Эта последняя гипотеза по самой своей природе
не может быть теоретическим основанием какого-
либо закона или науки3.
2 Мы можем также сказать, что если детерминистические
представления характеризуют мир с точки зрения собственно
объектного опыта, то индетерминистические являются до-
пущением в плане рефлективного опыта, включающего субъект
в предмет своего рассмотрения, т. е. двойственная оценка
субъекта как обусловленного в одних случаях и необуслов-
ленного в других предопределена двойственным характером
опытных констатаций, т. е двумя различными и неизбежными
аспектами подхода к миру.
3 Кант не учитывает здесь только одного обстоятельства
Детерминистическая гипотеза также отражает деятельность,
208

Наконец, важное различие состоит в том, что
индетерминистическая гипотеза в научной картине
угира относится, так же как и детерминистическая,
к поведению материальных объектов: она пред-
ставляет из себя предположение о том, что те или
^другие события абсолютно случайны, ничем не оп-
ределены и проявляют себя только как случайные.
Индетерминистическая гипотеза в научных пред-
ставлениях выделяет некоторую сферу абсолютно
случайного в самом материальном мире, хотя, как,
мы понимаем, такое предположение есть не что
нное, как только форма отказа от исследования оп-
ределенных причин, продиктованная характером
теории. Философский индетерминизм, напротив, не
относится к материальным объектам самим по се-
бе, но лишь исключительно к субъекту. Онтологи-
ческое рассмотрение мира, когда субъект полно-
стью включается в систему причинно-следственных
связей, не оставляет какого-либо места индетерми-
низму. Гносеологический или, точнее, субъектно-
объектный взгляд на мир, когда субъект противо-
поставляется природе как что-то внешнее и
когда предполагается, что он может действо-
вать на мнр по своему усмотрению, пред-
полагает индетерминизм, но только как свободу
субъекта, но не индетерминизм в мире явлений са-
мих по себе. Поэтому традиционное противопостав-
ление детерминизма свободе воли совершенно точ-
но в плане философского понимания детерминиз-
ма, но оно не отражает характера индетерминисти-
ческих гипотез в науке. Понятие дополнительности
указывает общий путь примирения детерминизма и
индетерминизма, но действительное соотношение
этих гипотез может быть понято только посредст-
вом анализа соответствующего уровня представ-
лений.
Такой подход к проблеме детерминизма и ин-
детерминизма вносит определенную ясность в по-
но лишь в другом аспекте — в плане ее объективной обуслов-
ленности. Детерминистическая и индетерминистическая гипо-
тезы на философском уровне есть не что иное, как объекти-
вация двух различных моментов деятельности.
209
нимание философской картины мира вообще. Си |
стема общих философских представлений содержит
взаимоисключающие утверждения, но это не пр0.
явление диалектики, а проявление дополнительно,
сти. Каждое из дополнительных утверждений от-
ражает определенный аспект мира, оно ограниче-
но, как всякая идеализация, и продуктивно в своей
сфере. В методологическом плане эти общие пред,
ставления выступают как онтологическая санкция
того или другого методологического поведения
Фактическая разнородность познавательных ситу^
аций и аспектов рассмотрения требует одновремен-
ного признания разнородных и даже формально
противоречащих друг другу принципов. Традици-
онное категорическое противопоставление детер-
минизма свободе воли, редукционизма качествен-
ному многообразию, конечного бесконечному й
т. д. исходит прежде всего из непонимания этой
методологической функции общих философских
представлений. Философская картина рассматри-
вается в этом случае созерцательно как некая са-
моцель, как зеркальное отражение бытия, которая
уже в силу единственности предмета отражения
должна быть единственной и непротиворечивой во
всех своих компонентах. Напротив, функциональ-
ное рассмотрение философской картины мира, рас-
смотрение ее как эвристического средства неизбеж-
но приводит к пониманию ее гетерогенности, не-
устранимой несистематичности, взаимной дополни-
тельности и логически противоречащих тезисов в
ее структуре. Дополнительность, как и диалектика,
является универсальным принципом познания, ха-
рактеризуя его с точки зрения структуры пред-
ставлений. Как и диалектика (по отношению к
познанию), дополнительность может найти свое об-
щее обоснование в понятии деятельности, в пони-
мании практической функции познания. Мир от-
ражается в человеческом познании в различных
концептуальных системах как в некоторого рода
проекциях, и наше знание о мире самом по себе
не может быть каким-то особым знанием вне этих
проекций (концептуальных систем). Признание до-
полнительности не нарушает положения об объек-
•ивности познания, ибо каждая такая проекция
сражает объективные, практически проверяемые
^ношения действительности, но лишь разру-
шает рационалистический идеал знания как замк-
нутого в единой и логически непротиворечивой си-
стеме
Представление о свободе воли Проистекает не
из недостаточного знания причин, как думал Спи-
ноза и как об этом заявлял еще Вингенштейн. Оно
существует как онтологическая санкция возмож-
ности целесообразной деятельности, как общая схе-
ма рассмотрения мира в плане субъектно-объект-
ного отношения.
Наличие противоположных точек зрения на
мир в целом следует также не из разделения ве-
щей для нас и вещей в себе, как думал Кант, но из
того, что сама классификация явлений может по-
требовать в различных ситуациях противоречивых
концептуальных систем, Кант, для которого логи-
ческое единство знания было исходной идеей, не
мог сделать такого допущения. Гегель ясно пони-
мал необходимость противоречивых суждений в
философии и в частных науках, но, не отделив до-
полнительности от диалектики, он затушевал до-
полнительность и мистифицировал диалектику,
противопоставив ее формальной логике. Из нали-
чия противоречивых суждений в науке он сделал
вывод о неустранимой противоречивости знания
вообще, о невыполнимости основных законов логи-
ки. В действительности же наличие противоречивых
философских представлений, как и несовместимых
модельных представлений в частных науках, ни-
когда не приводит к логической противоречивости
теоретического рассуждения, так как эти представ-
ления, если они логически несовместимы, исполь-
зуются, в принципе, в различных познавательных
ситуациях; они противоречивы лишь формально,
в плане внешнего сопоставления, безотносительно
к системам, в которых они функционируют. Знание
несистемно в целом, оно содержит в себе даже в
рамках одной теории логически несовместимые
представления, но тем не менее первым условием
его функционирования является логическая непро-
211
тиворечивость системы положений, используемы!
при объяснении (предсказании) того или другом
явления4.	|
3. Некоторые замечания к концепции Г. Райта
Позиция Г, Райта по проблеме детерминизма
изложенная им в книге «Причинность и детермц’
низм», интересна для нас прежде всего тем, что
Райт подходит к пониманию причинности с точки
зрения деятельности, выдвигая как основной те-
зис «Понятие причины предполагает понятие дей-
ствия» [59, 91]. Эта верная установка, однако, не
реализована в достаточной мере при рассмотрении
проблемы соотношения детерминистических и ин-
детерминистических представлений в науке.
Деятельность человека, согласно Райту, неиз-
бежно приводит его к убеждению о принципиаль-
ной возможности получения любого события путем
определенного вмешательства в дела природы,
т. е. к убеждению в универсальной воспроизводи-
мости всех событий в природе. Это убеждение, од-
нако, неравносильно положению об универсальной
детерминированности всех событйй.
Воспроизведение некоторого события посредст-
вом собственной активности, т. е. посредством вы-
зывания его причин, логически не исключает того
положения, что это событие в естественных обсто-
ятельствах может происходить и безо всяких при-
чин, т. е. абсолютно случайно. Таким образом, об-
щие детерминистические представления, по Райту,
выступают для человека в двух формах: в слабой
форме как тезис об универсальной воспроизводи-
мости явлений и в сильной форме как тезис о пол-
ной детерминации событий, где бы они ни проис-
ходили.
4 Научная теория, конечно, не гарантирована от противо-
речий, но она эффективна лишь постольку и в тех фрагмен-
тах, где она непротиворечива. Этот простой логический факт
был игнорирован Гегелем и игнорируется иногда и в совре-
менных работах по диалектике [16].	чйг
212
Фактически Райт фиксирует Здесь субъект-
ное, деятельностное истолкование детерминистиче-
ской гипотезы и производное от нее абстрактно-
онтологическое ее истолкование. Но не анализируя
момента объективации, т. е. необходимого перехо-
да от первой гипотезы ко второй, Райт в характе-
ристике строгого детерминизма отступает от при-
нятого истолкования причинных представлений как
проистекающих из деятельности и берет тезис стро-
гого детерминизма как что-то совершенно внешнее,
как логическую конструкцию мира, с которой не-
обходимо согласовать саму возможность деятель-
ности. Строгого логического перехода от слабой
идеи детерминизма (все явления воспроизводимы)
к строгому детерминизму (все явления детермини-
рованы) действительно нет. Более того, как мы
уже отмечали, это утверждения различной приро-
ды в логическом плане. И тем не менее идея стро-
гого детерминизма может быть адекватно понята
как всецело производная, как строго соответствую-
щая нашим представлениям о деятельности. Здесь
нет двух положений, но лишь субъективное и объ-
ективное истолкование одного и того же тезиса.
Представление о строгом детерминизме не может
противоречить деятельности, так как оно само воз-
никает только как определенная объективация
структуры деятельности.
Другим моментом, который предопределяет
узость и некоторую искусственность рассуждений
Райта о детерминизме, является исключение субъ-
екта и его воли из общей причинно-следственной
связи событий в мире. «Детерминация действия на-
ходится на другом уровне, — пишет Райт, — чем
детерминация изменений и состояний. По этой
причине я не хочу называть ее даже причинной.
И я должен отделить исследование причинности а
социальной сфере от ее исследования в природе»
[59, 128]. Субъект, таким образом, с самого начала
ставится над миром как недетерминированный
(свободный), и вся проблема детерминизма сво-
дится теперь лишь к вопросу, насколько допуще-
ние свободной активности субъекта совместимо с
утверждением однозначной (строгой) детерминиро
213
ванности противостоящего ему мира. Но тем CaJ
мым тезис строгого детерминизма уже с самого
начала теряет свою всеобщность, так как он полу-
чает свой полный смысл только тогда, когда мы
сам субъект рассматриваем полностью определен-
ным в своем поведении системой внешних и внут.
ренних условий.
Наиболее ценный момент рассмотрения причин-
ности с точки зрения деятельности состоит как раз
в том, что оно позволяет понять общую основу де,
терминистических представлений, касаются они
природных или социальных явлений. У Райта, как
это было раньше уже у Коллингвуда, практическое
истолкование причинности имеет своим следствием
резкое разделение природного и социального типов
детерминации. Эта ошибка проистекает, на наш
взгляд, прежде всего из-за недостаточной уяснен-
ности вопроса об объективном (универсально-онто-
логическом) статусе таких понятий, как актив-
ность, воздействие и т. д.
Райт примиряет факт активности человека с од-
нозначным детерминизмом природы посредством
довольно искусственного предположения, что в то
время как человек действует (или думает, что дей-
ствует), явление производится силами природы, ко-
торые сами по себе достаточны для этого явления
или, иначе, что намерения человека действовать и
получать определенный результат иногда совпада-
ет с силами природы, которые производят этот ре-
зультат, т. е. здесь мы имеем не что иное, как воз-
вращение к предустановленной гармонии Лейбни-
ца, а в целом еще один вариант разрешения ста-
рой проблемы неподходящими средствами.
Райт стремится обосновать также то, что идея
случайного всегда присутствует в наших представ-
лениях о мире наряду с идеей строгой детермина-
ции. Она имеет, по его мнению, гносеологическое
(epistemic) происхождение. А именно, всякий раз,
когда мы допускаем, что в мире нечто должно из-
мениться, мы неизбежно допускаем также и суще-
ствование вещей, которые остаются постоянными,
хотя в принципе могли бы изменяться, т. е. появ-
ляется представление случайного, того, что может
214
быть, а может и не быть. Исходя из этих сообра-
жений, Райт делает вывод, что идея строгого детер-
минизма всегда остается обоснованной лишь час-
тично, лишь для фрагментов мира. «Это есть часть
логики вещей, — пишет он, — что ценность детер-
министического тезиса для целого мира всегда
должна оставаться открытым вопросом» [59, 136].
Это рассуждение, на наш взгляд, также оши-
бочно, по крайней мере недостаточно для вывода,
который Райт делает. Человек действительно в
любой познавательной и практической ситуации
предполагает какие-то неизменные свойства вещей,
которые могут измениться. Подобные соображе-
ния, однако, достаточны только для допущения
возможности, принципиальной многоальтернатив-
ности развития, но эта гносеологическая многоаль-
тернативность не может быть истолкована как
антитеза строгому детерминизму. В гносеологиче-
ском аспекте рассмотрения мы, как уже говори-
лось, допускаем свободу субъекта и объективную
неопределенность будущего ввиду действий субъек-
та, которые неопределенны и непредсказуемы в этом
плане рассмотрения. Настоящее состояние мира
здесь уже не определяет все будущее. Однако и в этой
картине каждое совершившееся событие причинно
обусловлено, никакой сферы индетерминизма в
мире материальных событий не существует. При
философском подходе к миру мы либо исключаем
индетерминизм полностью (онтологический план
рассмотрения), либо допускаем необусловленность
только для субъекта (гносеологический план рас-
смотрения); внешние события рассматриваются
как полностью детерминированные в любом слу-
чае. Утверждение Райта о том, что само познава-
тельное поведение принуждает нас допускать не-
которую сферу индетерминизма в природе, являет-
ся, поэтому необоснованным.
Основная ошибка Райта состоит в попытке раз-
решить традиционные затруднения, трактуя детер-
минизм в плане некоторого единого, непротиворечи-
вого воззрения на мир Главный метод его иссле-
дования — доказательство логической совмести-
мости различных общих гипотез о мире. Но такая
215
«мономодельная» ориентация заведомо не может
обеспечить успеха. Как раз только обоснование
неизбежной гетерогенности, логической противоре.
чивости различных компонентов философской кар.
тины мира, опирающееся на их различное функци-
ональное назначение, может снять трудности, ко-
торые при рационалистической, созерцательной ее
трактовке не могли быть разрешены.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Как основные в изложенном понимании причин
ности могут быть выделены следующие положения.
1. В_ основе понятия причинной связи лежит по
нятие действия, вмешательства в «нормальный»
ход событий- В отличие от собственно научных по-
нятий, таких, как масса, энергия и т. д., понятие
причинной , связи не продукт теоретического зна-
ния о природе; оно образуется в непосредственной
связи с деятельностью и представляет совой преж-
де в"сего результат1 "ОТражеИИЯй^^ознанйй'Щел'овека
самой структуры деятельности.
Т. Теоретические представления используют по-
нятия причинной связи уже как готовый элемент,
выработанный в рамках обыденного мышления, не
давая ему какого-либо более точного конпептуаль-
ного определения. Поэтому выяснение содержания
понятия причинной связи требует анализа его ис-
токов в обыденном мышлении и практической дея-
тельности.
3.	Понятие причинной связи не может быть оп-
ределено точно, по типу естественнонаучных поня-
тий, через сведение к каким-либо другим строго
определенным понятиям или через соотнесение с
данными опыта. Мы можем, однако, утверждать,
что причинная связь не сводится к временной ре-
гулярности событий,
ставлению о связи
адекватно понятием
условий. Она также
как онтологический
ского вывода или какого-либо другого гносеологи-
она не тождественна пред-
состояний и не выражается
необходимых и достаточных
не может быть истолкована
коррелят объяснения, логиче-
217
ческого понятия. Причинная связь покоится на по-
нятии порождения, которое, в свою очередь, связа-
но с понятиями необходимого и активного условий
4.	Порождение есть единственное обязательное
требование к причинной связи. Все остальные тре"
бования, которые выдвигаются в качестве необхо-
димых и универсальных, в действительности тако-
выми не являются, но лишь отражают специфику
причинного отношения в той или другой ситуации.
Появляется ли следствие за причиной необходимо
или только с вероятностью, одновременны они илч
разделены астрономическими интервалами време-
ни, транзитивно причинное отношение или нет, свя-
зано оно с переносом материи и энергии или это
чисто информационное отношение и т. п. — все это
зависит от специфического контекста выделения
причинной связи, и ни одно из этих требований не
может войти IB категорической форме в общее оп-
ределение причинной связи.
5.	Система причинных утверждений не охваты-
вает всех утверждений науки и не играет особой
роли в обосновании теоретических концепций. Од-
нако в функциональном отношении причинные ут-
верждения занимают центральное место в позна-
нии, они представляют основу всякого знания, ибо
определяют возможное направление практического
действия. Теоретическое знание в этом отношении
вторично, оно начинается с определенных причин-
ных констатаций, и его задача в конечном итоге
оостоит в том, чтобы указать более полную систе-
му причинных связей и тем самым расширить воз-
можность человеческой деятельности, активности
В этом смысле человеческая деятельность и позна-
ние являются универсально-причинными.
6.	Принцип причинности («Каждое явление
имеет причину») — это онтологическое выражение
причинного характера деятельности и универсаль-
ной причинной нацеленности знания. Он пред-
ставляет, таким образом, по своей сути общую ха-
рактеристику субъектно-объектного отношения, но
не является обобщением собственно эмпирических
данных или какой-либо теоретической закономер-
ности. В силу этого принцип причинности и непо-
218
ередственно связанные с ним детерминистические
представления о мире не могут быть отвергнуты
опытом или развитием теоретического знания. Ин-
детерминистические выводы из квантовой механи-
ки основаны на смешении различных уровней ре-
альности, на необоснованном переходе от пред-
ставлений о реальности, оправданных в рамках
конкретной теории, к реальности вообще, от ирре-
гулярности как допустимого эвристического посту-
лата к иррегулярности природы, на игнорировании
специфики философских представлений о мире.
7.	В отличие от общефилософских детермини-
стических представлений, детерминистические пред
ставления, связанные с развитием теоретического
знания, которые основаны на предположении, что
в основе всех процессов в мире в конечном итоге
лежат закономерности динамического порядка, не
имеют абсолютного значения, исторически прехо-
дящи. Развитие квантовой механики проиллюстри-
ровало, что эти представления, по крайней мере
при объяснении ряда явлений, должны быть заме
йены представлениями другого порядка, связан-
ными с понятием случайности и принципиальной
неопределенности событий Это обстоятельство, од
нако, не отвергает философского детерминизма и
не вытесняет из науки детерминистических пред-
ставлений классической механики.
8.	Философские детерминистические представ-
ления выступают в качестве общей нормы обыден-
ных и теоретических представлений в том смысле,
что всякое представление о возникновении явления
есть представление о его обусловленности из про-
шлого и настоящего, но не из будущего. Формаль-
ное объяснение (теоретический вывод) может идти
и от будущего к настоящему, однако ответ на во-
прос, как протекает процесс, всегда связан с ука-
занием действия причин от прошлого к будущему,
но не наоборот. Однонаправленность причинения
связана с сутью самого понятия причинности как
отражающего направление возможной деятельно-
сти
9.	Причинные представления играют также
эвристическую роль в процессе познания в том
219
К
смысле, что всякая система конкретных представ-
лений о каком-либо процессе образуется только на
основе имеющейся причинно-следственной струн,
туры, на основе предварительного расчленения
объекта в онтологических категориях. Философ,
ские представления о мире, в частности общие де-
терминистические представления, не самоцель и не
побочный продукт развития знания, но понятийная
структура, выполняющая вполне определенную
функцию, без которой становление конкретного
знания невозможно.
10.	Подход к детерминистическим представле-
ниям с точки зрения их функции позволяет, в част-
ности, понять место индетерминистических пред-
ставлений как в философской, так и в научной
картине мира. Основные трудности в проблеме де-
терминизма-индетерминизма, полной обусловлен-
ности и свободы в поведении личности проистека-
ют из рационалистического подхода к общим пред-
ставлениям о мире, при котором они рассматри-
ваются как самоцель, как непосредственное отра-
жение самой действительности, вне их познаватель-
ной функции.
И. Разработка проблемы причинности в насто-
ящее время требует не столько анализа использо-
вания этого понятия в различных областях знания,
сколько решения проблем, уже поставленных в фи-
лософии относительно статуса категории причин-
ности вообще. Нуждается в частности в более тща-
тельном исследовании проблема предпосылочного
знания, поставленная Кантом. С ее разрешением
непосредственно связаны как правильное понима-
ние критериев причинной связи, так и уяснение
эвристической функции причинных представлений
в науке.
ЛИТЕРАТУРА
.Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения.
!. Л е н и н В. И. Поли. собр. соч.	'
j. А с к и н Я. Ф. Философский детерминизм и научное по-
знание. М., 1977.
(.Айер А. Дж. Философия и наука. — «Вопросы фило-
софии», 1962, № 1.
(.Баженов Л. Б. Концептуальная эволюция понятия
причинной связи. — В сб.: Философские основания естест-
венных наук. М., 1976.
6.	Б а ж е н о в Л. Б. Принцип детерминизма и законы со-
хранения. — В сб.: Современный детерминизм. Законы
природы. М., 1973.
7.	Б а р а ш е н к о в В. С. Об экспериментальной проверке
принципа причинности.—«Вопросы философии», 1965, № 12.
8.	Б о м Д. Причинность и случайность в современной фи-
зике. М., 1959.
9.	Б о р Н. Сочинения. М., 1971, т. 2.
10.	Б о р н М. Физика в жизни моего поколения. М., 1963.
;1. Б у н г е М. Причинность. М., 1962.
12.	Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. М.,
1958.
13.	Гегель В. Наука логики. Т. 1, М., 1970.
14.	Д е к а р т Р. Избранные философские сочинения. М.,
1950.
15.	И в а и о в В. Г. Детерминизм в философии и физике.
Л., 1974.
|16. Ильенков Э. В. Диалектическая логика. Очерки
истории и теории. М., 1974.
17.	Кант И. Критика чистого разума. Соч., М., 1964, т. 3.
18.	Карнап Р. Философские основания физики. М., 1971.
19.	К н я з е в Н. А. Причинность — часть всеобщей связи
явлений. — «Философские науки», 1961, № 3.
20.	Краевский В. Пять понятий причинной связи. —
«Вопросы философии», 1966, № 7.
21.	Кузнецов И. В. Принцип причинности и его роль в
познании природы. — В сб.: Проблема причинности в
современной физике. М., 1960.
22.	Купцов В. И. Детерминизм и вероятность. М., 1976.
221
23.	Л а н г е Ф. А. История материализма и критика
значения в настоящем. Харьков, 1902, т. 1.	ег°
24.	Л а п л а с П. Опыт философии теории вероятностей м
1908.	’
25.	Л у к а с е в и ч И. Аристотелевская силлогистика с точки
зрения современной формальной логики. М., 1956.
26.	М а й е р Р. Закон сохранения и превращения энепги»
М-Л., 1935.	И'
27.	Макс Планк и философия. М.., 1963.
28.	Мах Э. Принцип сохранения работы. М., 1906.
29.	М и л л ь Дж. Система логики силлогистической и индук-
тивной. М., 1914.	у
30.	М я к и ш е в Г. Я. Статистические и динамические зако
номериости в физике. М., 1973.
31.	Нейман Дж. Математические основы квантовой мехя
инки. М„ 1937.
32.	О причинности в медицине. М., 1965.
33.	Пиаже Ж- Психология интеллекта. М., 1969.
34.	Планк М. Единство физической картины мира М
1966.
35.	Планк М. Избранные труды. М., 1975.
36.	Принцип дополнительности и материалистическая диалек-
тика. М., 1976.
37.	Пуанкаре А. Наука и метод. Одесса, 1910.
38.	Р а с с е л Б. Человеческое познание. Его сфера и гра-
ницы. М., 1957.
39.	Сагатовский В. Н. К уточнению содержания кате-
гории «причина». Ученые записки Томского государствен-
ного университета. 1964, № 52.
40.	Сачков Ю. В. Введение в вероятностный мир. М., 1971
41.	Се лье Г. Очерки об адаптивном синдроме. М., 1960.
42.	Соловьев В. С. Гегелевская школа. — Энциклопеди-
ческий словарь. Спб., 1892, т. VIII.
43.	С т е к л о в В. Математика и ее значение для человече-
ства. Берлин, 1923.
44.	С у п п е с П. Вероятностная теория причинности. — «Воп-
росы философии», 1972, № 4.
45.	У е м о в А. И., Остапенко С. В. Причинность и вре-
мя. — В сб.: Современный детерминизм. Законы природы
М„ 1973.
46.	Фейнман Р. Характер физических законов. М., 1965.
47.	Ф о р д К. Мир элементарных частиц. М„ 1965.
48	Ф р а н к Ф. Философия науки. М., 1960.
49.	Ц а р ег о р о д ц е в Г. И., Петров С. И. Проблема
причинности в современной медицине. М., 1972.
50.	Ш и р о к о в Д. В. Условия причинности в теории полей.—
В сб.: Современный детерминизм и наука. Новосибирск,
1975.
51.	Ш польский А. М. Ядерная физика. М., 1963, т. 1.
52.	Эйнштейн А. Собрание научных трудов. М., 1966, т. 3.
53.	Эйльштейн О. Энгельс, Лаплас и наши современни-
ки, — В сб.: Закон, необходимость, вероятность, М., 1967,
222
J4	. Collingwood R. G. An Essay on Methaphysics. Oxford.
1940.
55.	L u c a s I. R. Euclid ob omni naevo vindicatus.— «British
Journal for Philosophy of science», 1969, N 3.
56.	Philosophical Problems of Causation. Edited by Tom L.
Beaushamp. California, 1974.
57.	The Nature of Causation. Edited by Myles Brand. Illinois,
1976.
58	V e r w о r n M. Kausale und Konditionale Weltanschauung
Jena, 1912.
59.	Wright Henric von. Causation and Determinism. London,
1976.
В. я. ПЕРМИНОВ
ПРОБЛЕМА ПРИЧИННОСТИ В ФИЛОСОФИИ
И ЕСТЕСТВОЗНАНИИ
Заведующая редакцией Г. С. Ливанова
Редактор В. В. Климов
Художник Р. X. Абрамов
Художественный редактор Б. С. Вехтер
Технический редактор Т. Е. Светличная
Корректоры Н. В. Тютина, С. Ф. Будаева
Тематический план 1979 г. № 9
И Б № 393
Сдано в набор 02 01 79. Подписано к печати 24.09.79.
Л-81354 Формат 84ХЮ8/зг Бумага тип. № 3 Гарнитура
литературная Высокая печать. Физ. печ. л. 7,0 Усл.
печ. л. 11,76 Уч -изд. л. 10,79. Изд. № 3107. Зак. 9
Тираж 3310 экз. Цена 90 к.
Издательство Московского университета
Москва, К-9, ул. Герцена, 5/7.
Типография Изд-ва МГУ. Москва, Ленинские горы