И и п О Е

л // / Л МА / т М И и Е

О b и о М В /1 il Е

Виктор Бердинских

УЕЗДНЫЕ
ИСТОРИКИ

РУССКАЯ ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ
ИСТОРИОГРАФИЯ

МОСКВА

НОВОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ
2003

ББК 63.1(2)52
УДК 930(47+57)” 18"
Б 48

Художник
В. Передерий
Федеральная программы книгоиздания

Редакционная коллегия серии
HISTORIA ROSSICA

Е. Анисимов, Р. Бортман, В. Живов,
А. Зорин, А. Каменский, Ю. Слезкин
Рецензент — действительный член РАН
В.Л. Янин

Берлинских В.А.

Б 48 Уездные историки: Русская провинциальная историография. —
М.: Новое литературное обозрение, 2003 — 528 с., ил.
Эта книга посвяшена российской провинциальной историографии, мощный
механизм которой был создан в XIX в. Тогда же сформировался тип личности
провинциального историка-краеведа, что также стало существенным вкладом в
науку и культуру страны. В провинциальной историографии тех лет сложились
свои идейно-теоретические установки, своя источниковая база и свои комплексы
исторических сочинений. Все эти элементы рассмотрены и проанализированы
автором данной книги. Во втором разделе книги «Вятские историки» автор в цикле
биографических очерков прослеживает пути становления историков-любителей
(А.И. Вештомов, А.А. Спицын, А.С. Верещагин, П.Н. Луппов) в русской
провинции с начала XIX до середины XX в. В работе убедительно показана
взаимосвязь и влияние профессиональной науки, сосредоточенной в крупных
университетских центрах, и науки любительской — краеведения. Книга будет
интересна краеведам и историкам, учителям и студентам, всем, кого интересует
история России XIX в. вне официальных схем и традиционных догм.
ББК 63.1(2)52
УДК 930(47+57)” 18"
© В.А. Берлинских, 2003

ISBN 5-86793-204-4

© «Новое литературное обозрение», 2003

ОТ АВТОРА

Этот том, посвященный русской провинциальной историографии,
создавался в течение многих лет. В определенном смысле слова,
это лишь конечный результат моей деятельности в 1980—1990-е
годы. Между тем иногда не менее интересен путь к цели. Он поновому раскрывает смысл и особенности научной работы, дает
представление о формировании автора как продукта определенной
эпохи.
В этом вступлении мне бы хотелось отразить личностно­
субъективный подход к теме, показать вызревание интереса к
такого рода проблематике. Небезынтересным для читателя мо­
жет быть и процесс становления обычного историка в русской
провинции последней трети XX века. Поэтому оценки и неко­
торые замечания вступления могут быть излишне резки, выво­
ды пристрастны и спорны, за что заранее прошу прощения.
В 1973—1978 годах мне посчастливилось учиться на исто­
рическом факультете Горьковского (ныне Нижегородского)
госуниверситета. Свободная либеральная атмосфера универси­
тета с традициями, глубокое уважение преподавателей к мест­
ной истории и старине, насыщенность города книжностью,
архитектурой и культурой XIX века не могли не увлечь меня,
как и многих других студентов той поры.
Дореволюционные издания по истории России и края были
нам значительно более интересны и занимательны, чем стро­
го процеженные фактологически и тщательно отфильтрован­
ные идеологически научные труды современных историков.
Скучность, тоскливость и партийный подход отвращали сту­
дентов от значительной части специальной литературы. Зани­
мательность изложения считалась тогда крамолой, а хоть ка­
кое-то отражение личности автора в его труде — преступлением.
Объективистский сверхвзвешенный стиль изложения на­
прочь исключал минимальную спорность и субъективность

6

Русская провинциальная историография

научных трудов. Цензура свирепствовала, но все же изредка
проскальзывали книги, дававшие пищу уму и становившиеся
предметом обсуждения в студенческой и преподавательской
среде. Имена А.А. Формозова, Н.Я. Эйдельмана, А.А. Зимина,
В.Л. Янина были, что называется, на слуху. Общество той эпохи
было много и внимательно читающим. Процветали книжные
развалы-обменники, где можно было увидеть любую новинку.
Интерес к литературе, науке и культуре начала XX века при| вивался мне не в студенческих аудиториях, а под стенами Пе­
черского монастыря, где кипели книжные битвы. Сформиро­
валась любовь к русской поэзии начала XX века. Мы с упоением
читали изданную к юбилею Нижнего Новгорода книгу старей­
шего местного краеведа Д.Н. Смирнова «Очерки жизни и быта
нижегородцев XVII века»1 .
Картины реальной жизни горожан той эпохи были сочны,
колоритны и завораживали яркой веселой фактурой, полносI тью отсутствовавшей в пройденных нами учебниках по русской
истории. В краеведческой же книге представала совершенно
новая для нас Россия, жившая счастливо, искрометно и бур­
ливо. Казалось, что по учебникам мы изучаем историю одной
державы, а город вокруг хранит следы истории совсем другой
страны. В этой стране женки мылись вместе с мужиками в
посадских банях, миллионер-купец насмешливо хлопал по
брюху местного губернатора и отливал калоши из чугуна для
прогоревшего на торговой сделке наследника... Именно там
кипела настоящая жизнь прошлого.
Богатые краеведческие традиции Нижнего Новгорода не
1 умерли. Занятия краеведением поощрялись и считались впол­
не достойным делом не только для пенсионеров-любителей, но
и для преподавателей вузов. Имена А.С. Гациского, С.И. Ар­
хангельского произносились с пиететом именно потому, что
они занимались нижегородским краеведением.
Попав после окончания университета в соседний, более
тихий Киров (Вятку), я обнаружил, что и здесь существует своя
интересная краеведческая традиция, значительно отличавша­
яся от нижегородской. Она была не лучше и не хуже, она про­
сто была иной. Так же сильно отличался от нижегородского по
своему нраву, говору, характеру и вятский люд. Это стало для
меня некоторым открытием, хотя родился и вырос я в глуби
именно Вятского края.

От автора

К этому времени (1979—1982) относятся мои первые статьи,
основанные на материалах очень богатого местного архива и
редких изданиях замечательного краеведческого отдела Областной
научной библиотеки им. А.И. Герцена (краеведческий сборник
«Вятка» и журнал «Уральский следопыт»). Статьи эти имели,
естественно, краеведческий научно-популярный характер и
посвящались истории местного кустарного промысла («Кукарские
кружева»), князю П.В. Долгорукову, отбывавшему в Вятке свою
ссылку, и другим заинтересовавшим меня эпизодам местной
истории. Связи и системы в цикле этих очерков не было никакой.
Чисто краеведческий принцип: что интересного на глаза
попалось — о том и речь.
Признанным старейшиной вятских краеведов тех лет счи­
тался замечательный человек и писатель Евгений Дмитриевич
Петряев (1913—1987). Будучи военным медиком, он немало
поездил по стране: Урал, Восточная Сибирь, Вятка. Страстный
книголюб, Петряев внес живое исследовательское начало в
собирательскую и литературную деятельность вятских краеве­
дов. Его книги о культурной жизни русской провинции XIX ве­
ка посвящены в основном малоизвестным писателям и ученым,
врачам и артистам, то есть представителям разночинной ин­
теллигенции России XIX века.
Громадная заслуга писателя состоит в постановке и разра­
ботке качественно новой темы — «Русская провинциальная
культура». Историк культуры, литературовед, книговед и биб­
лиофил, Петряев не выдумал ни одной строчки в своих 18 кни­
гах, изданных в Чите, Нерчинске, Новосибирске и Вятке. «Что­
бы были вершины, нужно, как минимум, иметь плоскогорье», —
любил повторять писатель. Герои его очерков — вятский врачнародолюбец С.И. Сычугов, сибирский поэт Ф.И. Бальдауф,
путешественник В.К. Арсеньев... На основании найденного
автором материала по-новому освещены малоизвестные стра­
ницы ссыльной жизни А.И. Герцена, М.Е. Салтыкова-Щедри ­
на, декабристов...
В этих трудоемких разысканиях автором двигал живой лич­
ностный интерес. Но яркость, образность, парадоксальность его
устной речи были не менее интересны, а иногда и более, чем
опубликованные очерки. В определенном смысле слова Евге­
ний Дмитриевич стал мне наставником и просто своим при­
сутствием помог отделить зерно от плевел. Любой интерес к

7

8

Русская провинциальная историография

истории края им горячо приветствовался. При этом он пытался
помочь другим краеведам выйти из узких рамок единичного факта
чисто губернской истории. Поднять до российского уровня
местный материал, осмыслить его широко и масштабно — такова
была установка Петряева. И вполне закономерно, что после его
смерти краеведческий отдел областной научной библиотеки стал
носить его имя2.
" Интерес к литературе, философии отразился в первой моей
i книжке, вышедшей в сокращенном варианте в Москве (1987)
и в полном виде в Кирове (1989). Книга была небольшой, все­
го шесть печатных листов. Она стала для меня своеобразной
школой письма, некоторым рубежом в переходе от написания
статей к написанию пусть небольшой, но самостоятельной
книги. Работа посвящалась описанию жизненного пути заме­
чательного поэта и переводчика России второй половины
XVIII века Ермила Ивановича Кострова (1755—1796), вырос­
шего в глухом вятском селе и закончившего Вятскую духовную
семинарию.
Поводом для написания книги стала неожиданная удачаоткрытие. В Государственном архиве Кировской области мне
удалось найти метрическую книгу села Синеглинского за
1755 год с записью о рождении будущего поэта. Для этого при­
шлось перерыть более 100 ветхих и толстых метрических и ис­
поведных книг. Причем книга нужного мне прихода пряталась
в середине тома вместе с книгами других приходов и в архи­
вной описи никак не отражалась. Точная дата рождения поэта
и его происхождение в справочниках того времени указывались
по-разному, так что статья об этой находке стала нужным и по­
лезным подспорьем для исследователей русской литературы
XVIII века3.
Посоветовавшись с Е.Д. Петряевым, я и решил написать
небольшую биографическую книжку о Кострове, поскольку
литература о нем совершенно отсутствовала. Оригинальность
и богатая фактура источников XVIII века совершенно покорили
меня. В ЦГАЛИ удалось разыскать единственный автограф
Кострова — его небольшое письмо. К московскому изданию
этой книжки Е.Д. Петряев написал краткое предисловие. Увы,
вышедшей книги ему увидеть уже не довелось4.
В 1985 — 1987 годах мне захотелось пройти школу местной
вятской историографии. Для этой цели я выбрал четыре клю-

От автора

чевых фигуры в местной историографии XIX — первой полови­
ны XX века: А.И. Вештомова, А.С. Верещагина, А.А. Спицына
и П.Н. Луппова. Две последние фигуры имели общероссийскую
значимость. Работа в местном архиве, краеведческом отделе
библиотеки дополнялась поездками в архивы и библиотеки
Москвы и Ленинграда.
Остро ощущая узость собственного кругозора по проблемам
общероссийской историографии, пытаясь выйти за рамки од­
ной губернии и понять какие-то общие закономерности, я
обратился за консультациями к известному историографу Алек­
сандру Александровичу Формозову. Его книга об И.Е. Забелине
в свое время произвела на меня сильное впечатление. Алек­
сандр Александрович с интересом отозвался на мои просьбы.
Именно благодаря Формозову мне удалось (как мне кажется)
понять не чисто вятский, но общероссийский путь развития и
становления провинциальной историографии, за что я ему
очень благодарен. В течение долгих лет (с 1986 года) он был
первым читателем и жестким, нелицеприятным критиком всех
моих научных и популярных работ, хотя с его мнением я не
всегда соглашался.
Книгу «Вятские историки», обобщившую особенности раз­
вития историографии в Вятском крае примерно за 150 лет,
составили четыре биографических очерка. В них давались био­
графии и анализ научной деятельности изучаемых авторов. В
ходе написания этой работы передо мной остро встала проблема
историко-культурного контекста эпохи. Даже XIX век, наибо­
лее изученный век русской истории, оказался беден на конк­
ретно-бытовые реалии жизни людей. Бурлящий мир прошло­
го познавался по частностям и несущественным, случайным
деталям. Ощущение того, что мы вкривь и вкось (в принципе
неверно) истолковываем взгляды, события, поступки людей той
эпохи, постепенно крепло во мне.
Тем не менее к концу работы (1987 год) стало ясно, что
процесс становления местной историографии в Вятке имел те
же основные черты, что и развитие историографии в Туле,
Новгороде, Ярославле, Перми, Пскове... В структурных своих
основах Россия была едина. От богатого конкретно-историчес­
кого материала (собранного в основном в местных архивах)
можно было переходить к теоретическому осмыслению обще­
русских процессов.

9

10

Русская провинциальная историография

К сожалению, реалии жизни той, еще советской поры были
достаточно сложны. Завершенную на заре перестройки книгу
«Вятские историки» мне с огромным трудом удалось издать в
Кирове лишь весной 1992 года, хотя в выходных данных значился
1991 год5. В это же время в Ижевске отдельной брошюрой вышел
в свет расширенный вариант моего биографического очерка о
Павле Луппове — первом историке удмуртского народа6.
Используя опыт Петряева, я в работе над биографиями
А.А. Спицына и П.Н. Луппова связался с родственниками и
знакомыми этих историков, записал воспоминания о них, со­
брал фонд старых личных фотографий.
Элемент самоцензуры, к сожалению, в работе над этой
книгой у меня еще присутствовал. Не сломаны были и неко­
торые советские стереотипы. Осторожные намеки, умалчива­
ние ряда эпизодов гонений на краеведов 1920—1930-х годов в
этой работе еще имелись. Позднее пришлось сделать неболь­
шие вставки и хотя бы очень кратко такие лакуны закрыть. Но
в 1987 году просто отсутствовали опубликованные источники
по этим проблемам. Например, эпизод увольнения А.А. Спи­
цына из ГАИМКа по обвинению в «великорусском шовиниз­
ме» (1929 год) не мог быть раскрыт по материалам его лично­
го дела, так как это дело запрещалось кому-либо выдавать.
Тем не менее картина реальной жизни и деятельности ис­
ториков России, представшая предо мной, была значительно
шире и богаче, чем нам представлялось в университете по ти­
повому учебнику историографии А.М. Сахарова7. А кроме того,
она в своих существенных моментах была просто другой. На^
учная жизнь России не исчерпывалась редкими университетс­
кими центрами. Во многих процессах развития исторической
науки университеты играли далеко не главную роль. Помимо
казенной (университетской) науки существовала «частная»
наука, основанная на деятельности научных обществ.
Научные сообщества разного типа, как центральные, так и
губернские, к концу XIX века вышли в России на первый план
(прежде всего в гуманитарной области). Русское географичес­
кое и Московское археологическое общества, Общество люби­
телей естествознания стали мощными «частными» универси­
тетами — своеобразными тягачами провинциальной науки. В
свою очередь сами они черпали силу и мощь именно в русской

От автора

провинции. Эта наука России была свободна от давления госу­
дарства и от контроля правительства, в отличие от государствен­
ных университетов. Свобода в выборе тематики и проблематики
научных исследований базировалась на финансовой
самостоятельности центральных научных обществ.
Губернские статистические комитеты с 1860-х годов, а за­
тем губернские ученые архивные комиссии России с 1890-х го­
дов создали оригинальную научную гуманитарную инфраструк­
туру страны. Живой организм исторической науки работал
очень мощно и продуктивно.
Вс( 1 было связано со всем. В.О. Ключевский являлся рецен­
зентом (и достаточно ядовитым) магистерской диссертации по
христианизации удмуртов П.Н. Луппова. А.А. Спицын всю
жизнь оставался ближайшим другом С.Ф. Платонова. Столк­
новения питомцев московской и петербургской школ показы­
вали их качественно разные подходы к источникам, методам
изучения истории России. И когда молодой А.А. Спицын в
частном письме С.Ф. Платонову называет «Курс русской ис­
тории» Ключевского «гигантской чудовищной сплетней», то за
этим стоит личная идейная убежденность автора в своей пра­
воте, а не стремление поразить друга острым словцом.
При близком рассмотрении не могли не удручать бедность
русской провинции XIX века образованными людьми, узость
так называемого «общества», изгойство местных историков и
краеведов. Само по себе развитие краеведения как движения
любителей основывалось на увлеченности малообразованных
людей самим процессом научного исследования, преодолении
своеобразного разночинского комплекса долга перед народом.
Россия, безусловно, в течение всего XIX — первой трети
XX века оставалась страной крестьянской, где традиции и мен­
талитет всего общества так или иначе формировались, ориен­
тировались или отталкивались от крестьянства.
Достаточно косной и принципиально неверной стала пред­
ставляться мне и сама москвоцентристская схема построения
курсов русской историографии — по вершинам: Н.М. Карам­
зин — С.М. Соловьев — В.О. Ключевский...
Прочие историки объявлялись предтечами, либо составля­
ли предгорье и искусственно подтягивались к каким-то шко­
лам, центрам. Во-первых, это сильно обедняло и искажало

11

12

Русская провинциальная историография

общую картину русской историографии, а во-вторых — здесь в
принципе был неверен сам подход. Особенности, традиции и
тенденции действующего механизма исторической науки
следовало бы изучать более масштабно и комплексно, исходя
из внутренних закономерностей развития науки. Целостный
структурный подход к русской историографии (дело далекого
будущего) способен изменить наше понимание и созданных в
ту эпоху источников, научных трудов.
В 1990—1994 годах я перешел к теоретическому осмысле­
нию проблем русской провинциальной историографии XIX ве­
ка, собирая и обобщая материал по России в целом. Во главу
угла неожиданно для меня самого встали губернские статис­
тические комитеты, собравшие вокруг себя во второй полови­
не XIX века основную часть любителей истории, этнографии
и археологии в русской провинции. Они стали на какое-то
время своеобразным ключом механизма русской провинциаль­
ной историографии, а для меня самого — ключом ко всей этой
проблеме.
Существенную поддержку в своей работе на этой стадии я
получил от Сигурда Оттовича Шмидта, председателя Архео­
графической комиссии РАН, активно поддерживавшего кра­
еведов-исследователей во всех уголках России. Теплое отно­
шение к этой теме я встретил также в РГГУ, за что прежде
всего следует благодарить А.Д. Степанского, профессора ка­
федры археографии. В 1993 году в Санкт-Петербурге прошла
защита докторской диссертации исследовательницы из Яро­
славля А.А. Севастьяновой по русской провинциальной исто­
риографии второй половины XVIII века, что имело значение
для закрепления этой проблематики в нашей исторической
науке8.
Объем разнообразных источников, изданий губстаткомитетов, сведений самого разного рода по теме был настолько ве­
лик, что главной задачей, над которой я бился больше года, ста­
ла выработка оптимальной внутренней структуры моей работы,
сведение к общему знаменателю абсолютно разношерстных
материалов. Приемлемый план своей докторской диссертации
по этой теме был написан мной в поезде, на котором я воз­
вращался в Вятку после работы в Пермском архиве. Очень
интересные и оригинальные материалы Пермского, Нижего­

От автора

родского, Петербургского и, естественно, Вятского гос. архивов
легли в основу этого труда.
В декабре 1994 года моя докторская диссертация по теме
«Губернские статистические комитеты и русская провинциаль­
ная историография 1860—1890-х годов» успешно прошла за­
щиту в совете по историографии РГГУ. Доброжелательная ат­
мосфера в зале, подлинно интеллектуальные выступления
оппонентов и членов совета оставили после себя впечатление
праздника. Блестящая и остроумная, как всегда, речь академика
С.О. Шмидта, оригинальные по мысли выступления профес­
соров В.А. Муравьева и Н.И. Цимбаева надолго запомнились
присутствующим.
В основу публикуемого в этом томе исследования «Русская
провинциальная историография второй половины XIX века»
положен текст данной докторской диссертации. Он составля­
ет первый раздел тома. Во втором разделе находится книга
«Вятские историки». По логике автора вслед за теоретическим
осмыслением проблемы, иллюстрируя и углубляя ее на конк­
ретно-историческом материале Вятского края и России, сле­
дует практическое подтверждение посылов первой работы. В
реальных судьбах конкретных людей мы видим отражение об­
щих закономерностей и процессов развития исторической на­
уки в русской провинции.
Особо отмечу, что в 1995 году мне удалось издать (по при­
чине безденежья лишь на ротапринте, по сути дела, на правах
рукописи) тиражом в 100 экземпляров текст первой предложен­
ной в этом томе книги9. Книга вызвала живой интерес и по­
ложительные отклики в центральных научных журналах10. Я
очень признателен авторам всех рецензий за добросовестное
прочтение книги. Не вдаваясь в полемику, хочу подчеркнуть,
что в силу великого разнообразия источников, существенной
разношерстности историко-краеведческих работ провинциаль­
ных авторов некоторые реальные или мнимые противоречия
в тексте книги в определенной мере неизбежны.
Приходилось структурировать очень хаотичный первичный
материал, выделяя прежде всего главные тенденции. Поэтому
сейчас крайне сложно ввести в органическую ткань уже создан­
ного исследования даже вполне верные с точки зрения здра­
вого смысла пожелания и рекомендации авторов рецензий. На

13

14

Русская провинциальная историография

месте одной небольшой неувязки после исправления неизбежно
возникает два или три новых противоречия.
Запросы на эту книгу пришли не только из центральных и
областных библиотек страны, но и от сельских музеев Русско­
го Севера, краеведов Юга России, любителей истории дальних
сел родного мне Вятского края. Разбуженное небывалыми об­
щественными потрясениями, краеведческое движение страны
превратилось в 1990-е годы в значительную культурную силу.
Закрытие, почти полностью, историко-партийных исследо­
ваний и наступившая эра вольномыслия в науке привели к
занятиям региональной историей сотни местных исследовате­
лей — преподавателей провинциальных вузов, ранее вынужден­
но изучавших «идеологически важные» темы.
Была у «эры вольномыслия» и своя темная сторона. Вос­
становление связей с Западом, обращение к опыту передовых
школ мировой историографии способствовали не только про­
дуктивным исследованиям, но и возрождению в новой форме!
псевдонаучной демагогии и риторики. Неприятно удивила меня
в этом отношении одна историографическая конференция в
Москве (май 2001), на которой вслед за наставником-профес ­
сором с толстой золотой цепью на шее выступили его учени­
ки-юноши со структуралистскими текстами, 90% слов в кото­
рых им самим было непонятно. Восприятие науки как «игры
в бисер», в которой отсутствует цель, реальная историческая
основа, а важен лишь процесс исследования, как самоцен­
ность, — это, естественно, нонсенс. В памяти невольно всплы­
вает шедевр мировой живописи, где слепцы смело бредут за
своим поводырем в пропасть.
Вместе с тем нельзя не признать, что робость мысли, сла­
бость самостоятельной философской основы - это отличи­
тельная черта русской историографической традиции XIX —
XX веков. Но действующая научная традиция — это огромное
богатство России, и уничтожать ее, не предлагая ничего вза­
мен, нелепо.
Исследованию особенностей общих процессов развития
русской историографии XX века посвящены две статьи-очер­
ка, которые составляют третий раздел данного тома. Статья
«Блеск и нищета советской историографии» написана в 1996 го­
ду. Неопределенность того времени наложила на нее свой от­

От автора

печаток. Она создана в какой-то мере под впечатлением моих бесед
летом 1996 года в Коктебеле с замечательным современным
писателем Андреем Битовым.
Его загадочно-эвристический стиль художественного мыш­
ления впечатлил меня. Как мыслитель А.Г. Битов обладает спо­
собностью видеть мир в очень необычном ракурсе. Этот эссеистский заряд мне и хотелось реализовать в своих спорных
размышлениях о судьбе советской исторической науки.
Двое историографов старшего поколения, читавшие эту
статью в рукописи, отнеслись к ней крайне эмоционально и
резко отрицательно. Они решили, что я пытаюсь зачеркнуть
фундаментальные заслуги историков старшего поколения пе­
ред наукой. Видит Бог, у меня и в мыслях этого не было. Мне
хотелось лишь поставить в полном объеме проблему «отцов» «
советской историографии. Дважды редколлегия журнала «Во­
просы истории» выносила вопрос о ее публикации на свое об­
суждение. Но на страницах этого журнала она так и не по­
явилась.
Второй очерк завершающего раздела книги посвящен раз­
витию краеведения в нашей стране в течение XX века. Он был
написан в конце 2000 года после годичной стажировки автора
в Будапеште, когда достоинства российской школы историчес­
кой науки встали перед ним очень ярко и выпукло, особенно
в сравнении с работами ряда западноевропейских коллег.
Возвращаясь к тематике первой книги, представленной в
томе, хочу подчеркнуть, что исследования по провинциальной
историографии, особенно XIX века, в нашей стране в том или
ином ракурсе велись в последней трети XX века достаточно
активно. Более подробный историографический анализ этой
проблемы имеется во введении к первому разделу тома. Добав­
лю лишь, что в 1980 — 2000 годах постоянно выходили сбор­
ники статей, пособия, отдельные статьи, защищались канди­
датские диссертации по проблемам развития исторической
мысли в рамках какой-то одной великорусской губернии или
края11. Развитие краеведения в отдельных регионах привлека­
ло внимание археологов и этнографов, музееведов и культу­
рологов12.
Своеобразные краеведческие исследовательские центры
формируются постепенно во многих русских регионах: Ниж-

15

16

Русская провинциальная историография

нем Новгороде и Твери, Архангельске и Ярославле, Краснодаре
и Вятке... Следует также подчеркнуть значимость немногих
обобщающих исследований по такого рода тематике13. Из вновь
вышедшей научной литературы по проблемам российской ис­
ториографии и истории научных обществ хотелось бы выделить
некоторые историографические сборники РГГУ, монографию
И.Н. Ильиной, сборник научных трудов С.О. Шмидта14. Мас­
штабный пересмотр традиционных научных стереотипов в
целом по проблемам истории России был сделан в оригиналь­
ном двухтомнике Б.Н. Миронова по социальной истории Рос­
сии XVIII—XIX веков, в какой-то мере закрывающем эпоху со­
ветской историографии XX века.
В 1990-е годы появилось немало умных и интересных ста­
тей по проблемам русской историографии. Так, например,
очень любопытна по самой постановке проблемы статья
А.А. Формозова, посвященная системе репрессий против со­
ветских археологов 1920 — 1930-х годов15. Но тема «Идеология
и историческая наука СССР» еще ждет своих исследователей.
В 1980-е— первой половине 1990-х годов параллельно с
историографическими исследованиями я также довольно много
занимался устной историей (oral history) — новым течением в
мировой исторической науке. Две моих книги, написанные в
русле устной истории, посвящены истории русского крестьян­
ства в XX веке16. Во второй половине 1990-х годов — начале
XXI века на первое место в моих научных изысканиях выхо­
дит история ГУЛАГа и тема сталинских репрессий17. Но это
вовсе не значит, что историографическая проблематика ушла
для меня в прошлое. Постепенно накапливается новый мате­
риал, чему немало способствует ощущение миллениума.
Отчетливое осознание законченности определенного обще­
ственного и научного этапа истории России пришло к нам в
конце 1990-х годов. Уже следует не просто подводить итоги
XX века, но и в какой-то мере изменить свое отношение к Ис­
точниковой базе, тематике и проблематике исторических ис­
следований прошлого — то есть прежде всего XIX и XX веков.
Переход от моноцентризма к полицентризму в науке стал не­
избежен. Это связано с большей экономической и политичес­
кой самостоятельностью регионов России.
Общество и власть на местах востребуют и готовы оплачи­
вать исследования по местной истории и культуре. Переход от

17

От автора

государственной истории к истории народа и общества требует
также другого научного инструментария, понятийного аппарата,
изменения менталитета широких кругов научной интеллигенции
страны. И этот процесс уже идет.
Сформировать отношение к комплексу исторических источ­
ников, созданных в российской провинции XIX — начала
XX века, как к определенной системе знаний — главная цель
этой работы. Это может серьезно помочь местным историкам
в их деятельности. Именно такую задачу поставил и попытал­
ся, в меру своих сил, решить автор данного тома по русской
провинциальной историографии.

Примечания
1. См. новое издание: Смирнов Д.Н. Нижегородская старина.
Н.Н., 1995.
2. Подробнее см.: Бердинских В.А. Е.Д.Петряев — писатель и
ученый // Археографический ежегодник за 1988 год. М., 1989.
3. См.: Бердинских В.А. Ермил Костров (начало биографии) //
Русская литература. 1984. N 2.
4. Бердинских В.А. Он был Поэт не ложно. М., 1987.
5. Он же. Вятские историки. Киров, 1991.
6. Он же. Историк на грани эпох. Ижевск, 1991.
7. Лучшим в XX веке учебным пособием по русской историогра­
фии, с моей точки зрения, следует считать книгу: Рубинштейн Н.Л.
Русская историография. М.; Л., 1941.
8. Севастьянова А.А. Русская провинциальная историография вто­
рой половины XVIII века: Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. СПб., 1993.
9. Бердинских В.А. Русская провинциальная историография вто­
рой половины XIX века. М.; Киров, 1995.
10. Мохначева М.П., Демина Л.И. Рецензия // Отечественные
архивы. 1997. N 3; Шикло А.Е. Рецензия//Вопросы истории. 1997.
N 5.
11. См., например: Тамбовцева Н.Н. Историческое краеведение в
Нижегородской губернии 20-х годов XX века: Автореф. дис. ... канд.
ист. наук. Н.Н., 2001.
12. См., например: Сизинцева Л.И. Музейная деятельность в Ко­
стромском крае. Становление и развитие (XIX — первая треть XX ве­
ка): Автореф. дис. ... канд. культурологии. М., 1998.
13. См.: Макарихин В.П. Губернские ученые архивные комиссии
России. Н.Н., 1991; Филимонов С.Б. Краеведение и документальные
памятники (1917—1929). М., 1989.

18

Русская провинциальная историография

14. См.: Россия в XX веке. Судьбы исторической науки. М., 1996;
Ильина И.Н. Общественные организации России в 1920-е годы. М.,
2000; Шмидт С.О. Путь историка: Избранные труды по источнико­
ведению и историографии. М., 1997.
15. Формозов А.А. Археология и идеология (20—30-е годы) //
Вопросы философии. 1993. № 2.
16. Бердинских В.А. Народ на войне. Киров, 1996; Он же: Крес­
тьянская цивилизация в России. М., 2001.
17. Бердинских В.А. История одного лагеря (Вятлаг). М., 2001.

Раздел I

РУССКАЯ
ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ
ИСТОРИОГРАФИЯ
ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ
XIX ВЕКА

ВВЕДЕНИЕ

настоящее время наблюдается значительное повышение
интереса к историческому краеведению, провинциаль­
ной историографии. Причина этого связана с отсутстви­
ем конкретных исследований локальных исторических про­
цессов. Абстракция без конкретизации привела к появлению в
исторической науке множества «белых пятен». Между тем про­
винциальная историография как особое направление исто­
рической мысли России XIX века в значительной мере игнори­
ровалась. Огромный массив созданных и опубликованных в
провинции исторических, археологических и этнографических
источников и материалов остался в основном невостребован­
ным в исторической науке XX века1.
Ориентация в масштабе страны на субъекты Федерации
повышает значение краеведческих исследований и способствует
их дальнейшему развитию. Пореформенная эпоха по масшта­
бам структурных сдвигов общества и науки во многом созвуч­
на проблемам современности. Поэтому не случайно тематика
и проблематика историографических исследований второй
половины XIX века сегодня актуальна как никогда.
Отметим также важность той эпохи для становления краег
ведения. Складывались научные и культурные традиции в об­
ласти провинциальной историографии, истоки которых отно­
сятся еще к XVHI веку. Создавались комплексы источников и
научно-исторических трудов о каждом отдельном крае и обла­
сти. Сейчас ощущается острая потребность в создании обоб­
щающих трудов по истории отдельных областей и регионов,- .
Отметим, что традиции провинциального историописания
характерны для большинства развитых стран и успешно раз-j.
виваются в настоящее время. Мощный поток научной и попу­
лярной литературы по местной истории стал, например, в
Англии на уровень национального общественного движения.

В

22

Русская провинциальная историография
В книге рассмотрены основные проблемы становления и
развития исторической науки в русской провинции 1860 —
1890-х годов. Анализ деятельности губернских статистических
комитетов позволяет говорить о консолидации вокруг них в
каждой губернии нескольких десятков историков-любителей,
получивших возможность участвовать в научно-исторической,
археологической, этнографической работе ведущих научных
обществ страны, а также издавать свои работы в «Губернских
ведомостях», «Памятных книжках», разнообразных «Сборни^
ках», «Ежегодниках» и других изданиях губстаткомитетов. Ог­
ромный массив созданных в это время трудов провинциальных
историков (а это несколько тысяч названий) позволяет говорить
о существовании провинциальной историографии. Понятием
«провинциальная историография» автор, вслед за исследовате­
лем исторической науки России XVIII века А.А. Севастьяно­
вой, обозначает предмет исследования — историописание в рус­
ской провинции и как его результат комплекс исторических
трудов, созданных в регионах России во второй половине
XIX века. При этом исключается негативный оттенок термина
«провинция», «провинциальный». Мы должны отчетливо пред­
ставлять, что провинциальная историография была неотъемле­
мой частью развития исторической науки России XIX века?, '
Территориальные рамки исследования определяются един­
ством историографического комплекса, созданного в европей­
ской части России 1860—1890-х годов, то есть в собственно
российской («великорусской») провинции. Это — 50 губерний
Европейской части страны, где синхронно было проведено
реформирование губстаткомитетов по «Положению» от 26 де­
кабря 1860 года и основные элементы научно-исторической
деятельности в значительной мере однотипны. Из рассмотре­
ния исключены столичные центры, губернии Сибири, Сред­
ней Азии, Кавказа, Прибалтики, Польши, Украины, Белорус­
сии, так как эти регионы имели свою очень значительную
специфику развития, а, кроме того, история исторической
науки в них уже изучалась. Автор рассматривал процесс раз­
вития русской провинциальной историографии на широком
репрезентативном общероссийском материале, обращая особое
внимание на губернии Русского Севера,, центра России и Ура­
ла. Более детально и скрупулезно автором исследовались мес­
тные источники по Вятской, Нижегородской и Пермской гу-

Раздел I. Русская провинциальная историография... 2 3

берниям, которые являются типичными представителями трех
вышеуказанных крупнейших регионов страны. В силу значив'
тельной унифицированности основных процессов в развитии
исторической науки в русской провинции второй половины '
XIX века этого материала вполне достаточно для решения по­
ставленных в исследовании задач.
■
Хронологические рамки исследования охватывают период J
с 1860-го по 1890-е годы. Это важный этап общественно-эко­
номического развития страны. Вместе с тем по «Положению»
от 26 декабря 1860 года было проведено коренное преобразо­
вание губернских статистических комитетов, позволившее им
стать основными (и единственными) научными и издательс­
кими центрами в большинстве губерний России3. Расцвет на­
учной деятельности губстаткомитетов приходится во многих
губерниях на 1870—1880-е годы. В 1890-е годы начинается
полоса массового открытия губернских ученых архивных ко­
миссий прежде всего именно там, где деятельностью статкомитетов был сформирован значительный краеведческий актив
и накоплен опыт разработки местной истории. С 1890-х годов
роль общественных научно-исторических центров в русской
провинции переходит к губернским ученым архивным комис­
сиям. Деятельность последних обладает существенной специ­
фикой и имеет своих серьезных исследователей4.
Первыми историками краеведческого движения второй '
половины XIX века стали его активные участники. В небольших юбилейных очерках по истории отдельных губернских ста­
тистических комитетов, а также серьезных изданиях по истории
научных обществ сосредоточен ценный фактический материал
по отдельным аспектам интересующей нас темы. Можно выде­
лить очерки Н.В. Воскресенского, А.С. Гациского, В.А. Ратькова-Рожнова, А.П. Сапунова по истории соответственно Воро­
нежского, Нижегородского, Вятского, Витебского статисти­
ческих комитетов, а также работы П.П. Семенова-Тян-Шанского, В.В. Богданова, Н.И. Веселовского по истории Русского
географического общества, Общества любителей естествозна­
ния, антропологии и этнографии, Русского археологического
общества и ряд других однотипных изданий. Уже в этих "гру­
дах мы можем видеть определенные подходы к проблемам ста­
новления русской провинциальной историографии изучаемо­
го периода, хотя в целом такого рода издания носили описа-

24

Русская провинциальная историография

тельный, фактографический характер и привлекались нами
почти исключительно в качестве источника.
Разработка А.П. Щаповым концепции «областной» (мест­
ной) истории имела принципиальное значение для деятельно­
сти провинциальных историков 1860—1890-х годов, посколь­
ку теоретически обосновывала право последних на разработку
истории своего края. Вместе с тем широкое обращение исто­
риков-любителей на местах к изучению истории «народной
жизни» (отметим при этом серьезное влияние идей народни­
чества на широкие круги провинциальной интеллигенции)
привело к формированию общественного интереса в про­
винции к триаде наук — истории, археологии, этнографии
местного края. В «Истории русской этнографии» А.Н. Пыпина, историографических трудах В.С. Иконникова, К.Н. Бесту­
жева-Рюмина, А.С. Лаппо-Данилевского, А.А. Кизеветтера,
П.Н. Милюкова мы уже видим первые попытки обобщения и
осмысления отдельных направлений научно-исторической де­
ятельности в русской провинции конца XIX века5. Речь шла не
о постановке темы «русская провинциальная историография»,
а о фиксации результатов масштабной научной деятельности
губернских статистических комитетов и губернских ученых ар­
хивных комиссий в российской провинции6.
I
Существенными для дореволюционной историографии чер­
тами развития были понимание серьезной научной значимос­
ти работы провинциальных историков и краеведов, осознание
единства общероссийского историографического процесса,
тесная взаимосвязь столичных ученых-профессионалов и ис­
ториков-любителей, группировавшихся вокруг провинциаль­
ных общественных научных центров. В целом в дореволюци­
онной историографии состоялась постановка вопроса о роли
и месте провинциальной историографии в исторической на­
уке России, хотя ни одного специального исследования по этой
теме создано не было.
Попытки осмысления результатов практической деятельно­
сти историков в русской провинции дореволюционного пери­
ода были сделаны во время подъема отечественного краеведе­
ния 1920-х годов. В обобщающе-программных краеведческих
работах Н.К. Пиксанова, И.М. Гревса, В.В. Богданова, С.И. Api4
хангельского, А.А. Спицына и других известных тогда краеве­
дов мы находим элементы анализа историографического про-1

Раздел I. Русская провинциальная историография... 2 5

цесса в русской провинции XIX — начала XX века как едино­
го целого7. Особо следует выделить небольшую, но очень цен­
ную в теоретическом отношении работу В.В. Богданова «Куль­
турно-исторические очерки отдельных районов как результат
накопления краеведных материалов» (1923), в которой автор
дает четкую и обоснованную оценку деятельности провинци­
альных историков до 1917 года и на основе анализа тематики
и проблематики их исследований намечает перспективы даль­
нейшей работы историков русской провинции8.

После разгрома краеведения уже в 1930—1950-е годы тема
«провинциальная историография», по существу, совершенно
выпала из официальных схем развития историографии в Рос­
сии и крута исследовательских интересов советских историков.
Начиная с 1960-х годов расширение тематики и проблемати­
ки исторических исследований в центре страны, появление
историко-краеведческой литературы на местах привело к рас­
ширению использования историками научного наследия про­
винциальных историков9. Отдельные аспекты изучаемой нами
темы затрагивались в серьезных монографиях А.Н. Цамутали,
Р.А. Киреевой, А.Л. Шапиро, Г.С. Лебедева, С.А. Токарева по
историографии XIX века, но они посвящены другим темам и
проблемам историографии.
Появились обобщающие труды по развитию историческо­
го краеведения в масштабах одной области: Г.П. Присенко
(Тула), А.А. Куратов (Архангельск), А.А. Севастьянова (Яро­
славль) и так далее10. Возникла настоятельная необходимость
обобщения опыта дореволюционной русской историографии
в целом. Исследовательские работы по проблемам краеведения
(С.О. Шмидт, С.Б. Филимонов, Е.Д. Петряев) и проблемам ис­
тории дореволюционных научных обществ (А.Д. Степанский,
И.И. Комарова, А.А. Формозов) в определенной мере подго­
товили почву для постановки темы «провинциальная русская
историография»11. Первым исследователем, всесторонне обо­
сновавшим эту тему, правда применительно к другому перио­
ду истории России, была А.А. Севастьянова. В ее докторской
диссертации «Русская провинциальная историография второй
половины XVHI века» (СПб., 1993) проанализировано более
100 трудов провинциальных русских историков второй поло­
вины XVIII века, определено место и значение этого этапа про-

26

Русская провинциальная историография

инициальной историографии в истории русской исторической
мысли. В монографии В.П. Макарихина «Губернские ученые
архивные комиссии России» (Н.Новгород, 1991) также на об­
ширном конкретно-историческом материале о деятельности
ученых архивных комиссий Поволжья анализируются пробле­
мы региональных краеведческих исследований в России кон­
ца XIX — начала XX века. Вместе с тем проблема провинци­
альной историографии в России второй половины XIX века не
была до сих пор предметом особого монографического иссле­
дования. Приведенный выше обзор научной литературы охва­
тывает лишь небольшую часть трудов, изученных в ходе рабо­
ты над этой монографией.
Источниковую базу исследования составили как архивные,
так и опубликованные документальные материалы. Всю сово­
купность использованных источников можно разделить на
следующие четыре основные группы. К первой мы относим
комплексы архивных материалов, образовавшиеся в результа­
те деятельности губернских статистических комитетов и Цен­
трального статистического комитета, а также крупных научных
обществ — Русского географического и Московского археоло­
гического. Фонды этих учреждений (особенно губстаткомитетов) полно и всесторонне отражают их многообразную на­
учную и издательскую деятельность. Помимо регулярной
протокольной и отчетной документации, списков членов, фи­
нансовой отчетности, трудов провинциальных историков, ма­
териалов о составе библиотеки и архивохранилища мы находим
здесь обширную и очень содержательную текущую переписку
с другими статкомитетами, научными обществами и учрежде­
ниями, а также с историками — членами данного общества.
Автором использовались личные архивные фонды провинци­
альных историков (А.С. Гациского, В.Н. Шишонко, Теплоухо­
вых, А.А. Спицына), а также богатые фонды ряда губернских
ученых архивных комиссий.
Ценнейшим источником по истории исторической науки
в российской провинции исследуемого периода является (вто­
рая группа источников по нашему счету) большой комплекс
опубликованных документов: годовых отчетов и протоколов
заседаний губернских статистических комитетов. Изданные
чаще всего тиражом в 50—150 экземпляров такого рода «Отче­
ты» и «Протоколы» дают нам наглядную картину развития

Раздел I. Русская провинциальная историография...

научно-исторических центров в нескольких десятках губерний
российской провинции.
Третью, также очень обширную, группу источников состав­
ляют периодические издания губернских статистических коми­
тетов: «Памятные книжки», «Календари», «Ежегодники»,
«Сборники» и «Труды». Целенаправленная систематическая
публикация местных источников, материалов по истории, архе­
ологии, этнографии края превратила эти издания в своеобраз­
ные краеведческие комплексы, ценность которых сегодня труд­
но переоценить.
К четвертой самостоятельной группе источников следует
отнести работы провинциальных историков-любителей. Авто­
ром широко использовались как опубликованные, так и остав­
шиеся в рукописях труды провинциальных историков. В по­
следних также отразился авторский менталитет, зафиксирован
уровень исторических воззрений разнообразных слоев обще­
ства, развития исторической мысли в провинции.
Цель данного исследования — уяснить особенности созда- i
ния и функционирования механизма русской провинциальной
историографии второй половины XIX века. Многие особенно­
сти историко-краеведческого подъема той эпохи созвучны яв­
лениям и тенденциям современности. Историзм, пронизыва­
ющий глобальные перемены в жизни российского общества
1990—2000-х годов, делает историками поневоле вновь самые
широкие слои провинциальной интеллигенции.

27

Глава 1
ПОРЕФОРМЕННОЕ ОБЩЕСТВО
И ПРОБЛЕМЫ
СТАНОВЛЕНИЯ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ
В РУССКОЙ ПРОВИНЦИИ
1.1. Русское

общество 1860—1890-х годов:
ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ,
НАУКА И КОНЦЕПЦИЯ «ОБЛАСТНОЙ» (МЕСТНОЙ) ИСТОРИИ
А.П. Щапова

азвитие исторической науки во второй половине XIX века
во многом было обусловлено кардинальным изменени­
ем общественно-политической ситуации в стране, начав­
шимся после Крымской войны. Отмена крепостного права не
только освободила крестьян, дала мощный толчок обществен­
ному движению в стране и росту провинциальной интеллиген­
ции, она раскрепостила в той или иной степени все без исклю­
чения социальные слои общества, словно замороженные эпохой
Николая I. Исследователи справедливо отмечают «крепостной
характер административно-хозяйственного строя местного уп­
равления»1 в дореформенное время и то, что сильнее всего
контролировалась жизнь низших слоев общества. Один из вид­
ных либеральных деятелей, готовивших крестьянскую рефор­
му, А.М. Унковский писал в 1859 году: «Вся жизнь народа взята
под опеку правительства. Нет ни одной мелочи, безусловно
доверенной самому народу; все делается с разрешения высших
властей. Народ не может починить дрянного мостика, даже не
имеет права нанять общего учителя грамоты... Вся админист­
рация наша представляет целую систему злоупотреблений,
возведенную в степень государственного устройства»2.
Под народом автор подразумевает прежде всего крестьян­
ство. Российская общественность той эпохи видела свою мис­
сию в том, чтобы занять место правительства и местных влас­
тей в опеке над народом, в его образовании и просвещении.
Сам термин «народ» оставался в 1860—1880-е годы понятием
прежде всего идеологизированным и толкуемым чрезвычайно

Р

Раздел I. Русская провинциальная историография...2 9
многообразно. Это по-своему отметил Ф.М. Достоевский в
«Дневнике писателя 1876 года»: «Вопрос о народе и о взгляде
на него, о понимании его теперь у нас самый важный вопрос,
в котором заключается все наше будущее, даже, так сказать,
самый практический вопрос наш теперь. И, однако же, народ
для нас всех — все еще теория и продолжает стоять загадкой.
Все мы, любители народа, смотрим на него как на теорию...»3.
Тема народа, понимаемого прежде всего как русское крес­
тьянство, оказавшаяся в центре общественных интересов, бы­
стро стала входить и в круг интересов обновляющейся россий­
ской исторической науки.
В новую историческую эпоху, писал К.Н. Бестужев-Рюмин
в своей программной статье 1859 года «Современное состоя­
ние русской истории как науки», первым требованием к исто­
рику является для него необходимость проникнуться духом того
народа, историю которого он пишет, показать существенные
элементы народного характера и из памятников старины вос­
становить «живой образ народа»4. Такого рода идеи нашли
живой отклик в русской провинции.
Новую науку должны были делать и новые люди. Приток
с 1860-х годов демократически настроенной молодежи, в зна­
чительной мере разночинной по происхождению, в универ­
ситеты и на кафедры позволил существенно обновить препо­
давательский состав учебных заведений России. По своему
социальному составу значительная часть студентов универси­
тетов — разночинцы, выходцы из духовенства и других низших
слоев общества. Это видно по данным в таблице 1.

Таблица 1
Сословная принадлежность студентов
российских университетов 5

Годы

1881
1894

Из духовного Прочих Иностранцев Всего
Детей
сословий
дворян
звания
и чиновников
4606
6444

1844
1017

3244
6266

165
249

9859
13976

Следует отметить, что и указанные в первой графе дети
дворян и чиновников в значительной мере являются детьми

30

Русская провинциальная историография

людей, выслуживших себе дворянство, то есть выходцами из
духовного и городских сословий во втором и третьем по­
колениях. Характерной чертой студенческого состава универ­
ситетов изучаемого периода является и значительная масса
выходцев из духовенства, постоянно пополнявших состав рос­
сийской научной и творческой интеллигенции, чиновничества.
Вместе с тем сами по себе абсолютные цифры студенчества
России чрезвычайно невелики. Такого количества готовящих­
ся специалистов с высшим образованием было явно недоста­
точно для огромной империи. Нужно учесть и то, что значи­
тельная часть их оставалась работать в столичных центрах. Даже
в близких к центру страны губернских городах — Рязани, Туле,
Твери — людей с университетским образованием можно было
в 1860-е годы перечесть по пальцам. Поэтому-то такую значи­
тельную роль в провинции сыграли в исторических исследо­
ваниях люди, имевшие хоть какое-то образование. Это с од­
ной стороны. С другой — горные инженеры, врачи, чиновники
увлеченно занимались историей, археологией и этнографией,
не имея никакой конкуренции. Ведь число специалистов с гу­
манитарным образованием было еще меньше. Об этом наглядно
говорит таблица 2.
Таблица 2
Количество поступивших на 1-й курс российских университетов6

Историко-филологический
Физико-математический
Юридический
Медицинский
Восточных языков

1881 г.

1894 г.

274
665
483
954
25

191
709
1051
923
55

В дальнейшем в нашей работе будет довольно часто встре­
чаться понятие «провинциальная интеллигенция». Уточним его
содержание. Отметим, что лишь с 1860-х годов слово «интел­
лигенция» приобрело социологический смысл и стало обозна­
чать часть общества. В обстоятельной монографии В.Р. Лейкиной-Свирской справедливо отмечено, что в тот период в
либеральных кругах интеллигенцией считались люди образо­
ванные, поборники реформ и постепенных форм развития7.

Раздел I. Русская провинциальная историография... 3 1

В изучаемое время шел процесс активного формирования
провинциальной интеллигенции. В губернских городах стиму­
ляторами этого процесса явились разного рода общественные
центры (в первую очередь земства), научные общества, орга­
ны городского самоуправления. В Европейской части России
этот процесс начался в самом начале 1860-х годов, на окраи­
нах империи несколько позднее. Характерно, что современники
отчетливо видели, что идет консолидация, формирование но­
вой общественной группы со своими интересами и целями.
Писатель-народник Л.Ф. Пантелеев, находившийся в 1870-е го­
ды в сибирской ссылке, отметил: «За мое время не только в
Енисейске, но и в Красноярске не было и следа того, что на­
зывается местной интеллигенцией; таковая в Енисейском крае
стала сказываться лишь в половине 80-х годов»8. Очевидно, что
он имеет в виду не просто наличие отдельных образованных
людей, а определенную общественную силу.
Для того чтобы жизнь народа, русского крестьянства, смогла
стать объектом изучения местной интеллигенции, последняя
должна была, с одной стороны, находиться достаточно близко
к нему, чтобы уметь наблюдать и уметь понимать народную
жизнь (хотя бы в этнографическом аспекте), а с другой сторо­
ны, уже быть отстраненной, отчужденной от изучаемых ею сло­
ев общества.
Такого рода требованиям массово удовлетворяла русская
разночинная интеллигенция 1860— 1890-х годов. Проблемы
генезиса разночинной интеллигенции как особого социального
слоя в русской провинции 1860-х годов детально исследованы
в монографии Т.Н. Вульфсона9. Кроме студентов в этот слой
общества, по наблюдениям исследователя, входила в начале
1860-х годов интеллигентная молодежь обоего пола: сыновья
купцов и мелких чиновников, большое количество бывших
семинаристов, бедных мещан, прочих выходцев из городских
сословий. Действительно, по своим политическим воззрениям
эти люди были очень многолики: от защитников народа —
глашатаев крестьянства до «маленьких людей» — людей колеб­
лющихся, аполитичных, а также группы людей, настроенных
консервативно-охранительно10.
Если этим людям удавалось «проложить себе дорогу» в
жизни: стать учителем, священником, врачом, ученым, — то
этим они обязаны были только своему природному уму и упор-

32

Русская провинциальная историография
ному труду. Достигнув же определенного положения в обще­
стве, многие из этих людей проводили многообразнейшую
просветительную работу в народе. Они испытывали своеобраз­
ный комплекс вины перед народом. Об этом писали А.И. Гер­
цен и Н.Г. Чернышевский, Н.В. Шелгунов и многие писате­
ли-народники. Обращение к любительским занятиям историей
во второй половине XIX века нескольких тысяч представителей
провинциальной интеллигенции России невозможно объяс­
нить, не поняв идейного воздействия народничества на эти
поколения людей.
Феномен народничества осмысливался в нашей научной
литературе последних трех десятилетий очень активно. Но ос­
новная масса исследований посвящена либо революционным
организациям народников, либо политически активной части
народнической интеллигенции. Между тем влияние идей на­
родничества (в широком понимании этого слова) в той или
иной мере ощутила значительная часть разночинной молоде­
жи 1860—1880-х годов.
Философ С.Л. Франк, с нашей точки зрения преувеличен­
но политизируя эту тему, в целом справедливо отмечал, что
народничество, в широком смысле слова, не определенное
социально-политическое направление, а широкое духовное
течение. «По своему этическому существу русский интеллигент
приблизительно с 70-х годов и до наших дней остается упор­
ным и закоренелым народником, — писал он в широко извес­
тном сборнике «Вехи», подводя итоги целой исторической
эпохе развития русской интеллигенции. — Его Бог есть народ,
его единственная цель есть счастие большинства, его мораль
состоит в служении этой цели, соединенном с аскетическим
самоограничением и ненавистью или пренебрежением к само­
ценным духовным запросам. Эту народническую душу русский
интеллигент сохранил в неприкосновенности в течение ряда
десятилетий... до последних дней народничество было все­
объемлющей и непоколебимой программой жизни интелли­
гента...»11.
Безусловно, русское народничество было не столько иде­
ологией, сколько способом мышления, общим для нескольких
поколений разночинской молодежи 1860—1880-х годов. При­
чем вера в народ, идеализация его сочетались с большой прак­
тической работой и колоссальным трудолюбием, присущим

Раздел I. Русская провинциальная историография... 3 3

многим деятелям этой эпохи (в том числе и историкам-люби­
телям). Без осознания этого нам сложно будет понять мотивы
внезапного обращения к занятиям русской историей, архео­
логией, этнографией (прошлым и настоящим народа) многих
сотен провинциальных интеллигентов начиная с 1860-х годов.
Сам по себе общественный подъем 1860—1870-х годов не оз­
начал направления интересов разночинской молодежи именно
в область русской истории, но в сочетании с мощным миро­
воззренческим народническим комплексом идей и вновь со­
зданными организационными возможностями русской науки
привел именно к такому результату.
Рассматривая психологические основы личности молодо­
го разночинца той эпохи, мы должны обратить особое внима­
ние на два момента. Во-первых, он чувствовал себя в обществе
человеком безродным, бедным, незащищенным и одиноким
изгоем. Русская классическая литература дает нам много об­
разов людей такого типа (со своеобразным комплексом непол­
ноценности). А.М. Горький, вспоминая 1880-е годы в Нижнем
Новгороде в очерке «Время Короленко», так охарактеризовал
эту ситуацию: «Множество образованных людей жило трудной,
полуголодной, унизительной жизнью, тратило ценные силы на
добычу куска хлеба, а жизнь вокруг так ужасающе бедна разу­
мом. Это особенно смущало меня. Я видел, что все эти разно­
образно хорошие люди — чужие в своей родной стране, они
окружены средою, которая враждебна им, относится к ним
подозрительно, насмешливо»12. Именно отсюда массовая тяга
местной интеллигенции в разного рода научные общества и
ученые учреждения типа губернских статистических комитетов,
широко развернувших свою работу в это время. Такого рода
общества были своеобразной отдушиной для этих людей, по­
луофициальной защитой от окружающего невежества.
Второй важный момент, часто нами упускаемый, — это
крайняя численная незначительность всего надкрестьянского
социального слоя общества в пореформенной провинциальной
России. Достаточно типичен для средней полосы России соци­
альный состав населения Нижегородской губернии. В 1875 году
ее населяло 1 325 180 чел. обоего пола, причем в городах про­
живало лишь 91 680 чел. Потомственных дворян в губернии
насчитывалось 4120 чел., приходского духовенства 13 486 чел.
В составе городских сословий было 1347 почетных граждан,
2. Заказ № 2329.

34 ..... ........................................... Русская провинциальная историография

3651 чел. относились к купечеству^ 33 697 — к мещанству13.
Крестьянство даже в этой центральной и промышленно раз­
витой губернии составляло значительно более 90% населения.
То есть тот народ, изучением которого активно занялись мес­
тные интеллигенты, был вокруг них, практически везде, и со­
ставлял основную социальную массу общества. Характерно, что
самым значительным массово грамотным сословием в губер­
нии (как и в большинстве других великорусских губерний) было
приходское духовенство. Представители именно этого сосло­
вия станут важнейшей опорой на местах, в уездах и волостях,
первых массовых научных учреждений в России XIX века —
губернских статистических комитетов.
Другой важной социальной основой формирующейся мес­
тной интеллигенции (также широко представленной в статис­
тических комитетах) стало учительство. В соседней с Нижего­
родской Вятской губернии к 1875 году было 603 начальных
народных училища, в которых трудилось 997 преподавателей
(в том числе 309 священников-законоучителей). Из 345 вятских
учителей (остальные преподаватели — это помощники учите­
лей, учительницы и помощники учительниц) 92 окончили курс
духовной семинарии, 76 имели неполное семинарское образо­
вание и 136 чел. — курс уездных училищ. Между тем в губер­
нии было более 2 млн 400 тысяч жителей и за год на образо­
вание каждого жителя затрачено в среднем 22 копейки, при­
чем из детей школьного возраста обучалось лишь 10% маль­
чиков и 2% девочек14. Отметим прежде всего огромное воздей­
ствие системы духовного обучения на формирование учи­
тельства той эпохи и в целом на процесс обучения и воспита­
ния детей. Важно реально представлять себе и достаточно низ­
кий образовательный и культурный уровень подавляющей
массы учительства. Гимназии, где уровень преподавания был
значительно выше, существовали, как правило, лишь в губер­
нских городах, но и там научной работой занимались едини­
цы из учителей. Тем не менее по сравнению с предыдущим
периодом это было значительным шагом вперед. Это — свое­
образные социальные и идейные предпосылки для распрост­
ранения исторической науки в русской провинции.
Важным благоприятным фактором стали и изменения в
развитии исторической науки. Русская историческая наука
сделала в 1860—1870-е годы мощный рывок вперед, хотя мы

Раздел I. Русская провинциальная историография... 3 5

должны отчетливо представлять себе, что развивалась она в
трех-четырех университетских центрах. По мнению В.О. Клю­
чевского, русское историческое изучение переживало в конце
1850-х — начале 1860-х годов глубокий перелом. В своем днев­
нике 28 мая 1868 года молодой ученый отметил: «Наука рус­
ской истории стоит на решительном моменте своего развития.
Она вышла из хаоса... В ее ходе открылся основной смысл,
связавший все ее главные явления, части, остававшиеся досе­
ле разорванными. С этого момента и начинается развитие на­
уки в собственном смысле...»15.
Подводя итоги развитию русской истории, казанский крае­
вед Н.Я. Аристов в очерке «Разработка русской истории в по­
следние 25 лет (1855 — 1880)» вспоминал 1855 год как тяжелое
время, когда «отсутствие жизненных ученых трудов и интере­
сов при строгой тридцатилетней цензуре приводило в уныние
молодые умы. <...> Тогда издание памятников было позволе­
но только до XVIII столетия... Очевидно, что исторические тру­
ды не могли сближаться с современным состоянием России и
иметь жизненное влияние на практику <...> Все это время ца­
рил поэтический идеализм немецкой фантазии на русской
почве»16. По мнению Н.Я. Аристова, за истекшие 25 лет сло­
жился живой, действующий организм русской исторической
науки17. Думается, что можно согласиться с этим выводом, хотя
многие стороны этого процесса для нас сегодня неясны.
Большую роль сыграли преобразования университетской
системы. Уже к концу 1862 года произошла замена примерно
половины состава преподавателей и профессоров университе­
тов России18. На смену «окаменелостям» николаевского режи­
ма пришли молодые талантливые профессора, зачастую с ярко
выраженной либеральной или демократической нацеленно­
стью. (Это Н.И. Костомаров, А.Н. Бекетов, Б.Н. Чичерин,
А.П. Щапов, А.Н. Пыпин и другие.) Многие из них стали уме­
лыми организаторами научных обществ при университетах, ак­
тивными деятелями Русского географического общества, испы­
тали влияние идей славянофилов, поставивших вопрос об
изучении национального своеобразия истории России, народ­
ной жизни в целом. Серьезно изменилась тематика историчес­
ких исследований.
Отличительной чертой развития русской историографии тех
десятилетий (1860-1860-х годов) А.Н. Пыпин считал стремле2*

36

Русская провинциальная историография
ние исследователей раскрыть народную сторону истории —
роль народа в создании государства и судьбу народа в новей­
шем государстве. Такого рода научный интерес к народной
тематике, по его мнению, развивался параллельно с ходом
крестьянской реформы и общественным интересом к ней, а
также в связи с быстрым ростом науки в целом19. Хочется от­
метить, что тема народа стала тем узлом, в котором перекрес­
тились интересы писателей и историков, географов и языко­
ведов, гуманитариев самых разных направлений. Безусловно,
это помогало ученым более глубоко осмыслить эту проблема­
тику. Говоря о 1860-х годах, А.Н. Пыпин подчеркивает: «Но
главнейшим и основным интересом времени стал народ; все­
го обильнее была литература о народе. Никогда еще этот ин­
терес не бывал столь всеобщим, столь одушевляющим и вол­
нующим... Народ... только теперь перестал быть запретным
предметом для общественной мысли и литературы»20.
Важной предпосылкой для развития исторической науки в
изучаемый период стал быстрый рост книгоиздания, периоди­
ки в центре и на местах, увеличение числа библиотек и книж­
ных магазинов. По данным В.Р. Лейкиной-Свирской, если в
1860 году в России вышло свыше 2 тысяч названий книг, то в
1867 году 3,4 тысячи названий, в 1877 году — более 5,4 тысяч
названий, а в 1895 году — более 11,5 тысяч названий книг. В
1887—1893 годах на русском языке вышло почти 45 тысяч
названий книг, тиражом, близким к 148 млн экземпляров.
Средний тираж научной книги достиг в 1887 году количества
870 экземпляров, а уже в 1901 году — 1600 экземпляров.
По-прежнему важнейшим источником духовной пищи для
образованных людей в провинции оставалась периодическая
печать. Если в 1859 году в России выходило 280 периодичес­
ких изданий, в 1872 году — 378, в 1882 году — 554, то в 1895 году
уже 84121. Значительная часть этих изданий — губернские ве­
домости, епархиальные вестники, местные частные газеты. В
России 1860—1880-х годов вырос массовый читатель в лице
провинциальной интеллигенции. С 1890-х годов начался бур­
ный рост читателей из широкой народной среды. Губернские
города стали крупными издательскими центрами и обеспечи­
вали определенного рода литературой и периодикой свои гу­
бернии.

Раздел I. Русская провинциальная историография... 3 7

Кроме центральной периодики, оказывавшей значительное
влияние на мировоззрение провинциальной интеллигенции,
появились более широкие возможности взять нужную книгу в
библиотеке или приобрести ее даже в небольшом городе, хотя
ассортимент книжных лавок в уездных центрах был по-прежне­
му очень небогат и ориентирован прежде всего на грамотные
низы общества. В 1887 году в 659 городах Европейской Рос­
сии насчитывалась уже 591 библиотека22.
Как правило, в губернских центрах типа Вятки, Нижнего
Новгорода, Перми в 1860-е годы кроме публичной существует
по 2—3 частных библиотеки. В Нижнем Новгороде была очень
значительная гимназическая библиотека (около 15 тысяч то­
мов). Подробный перечень библиотек России к 1863 году сде­
лал Г. Геннади. В каталоге на 36 страницах уместились все
известные ему библиотеки страны с очень небольшим коммен­
тарием23.
В Вятской губернии к 1874 году существовало 11 книжных
лавок и 13 типографий, 11 публичных библиотек, причем в
губернской Вятке — три библиотеки24. Таким образом, не во
всех из 11 уездов губернии имелись библиотеки и книжные
лавки. В последних, впрочем, в основном, как отмечает оче­
видец, продают учебники, азбуки, молитвенники, псалтири,
нужные крестьянам. В Вятской губернской публичной библио­
теке в 1874 году насчитывалось 6581 название книг в 15 900 то­
мах. Книг научного характера из них было более половины —
3459 названий25. Губернская публичная библиотека ориенти­
ровалась на учащегося или интересующегося наукой читателя.
Знание означало благо для рационалистически настроен­
ной разночинной русской интеллигенции тех лет. Овладение
знанием означало также для интеллигента необходимость этим
знанием поделиться. Просветительская нацеленность мировоз­
зрения широких слоев интеллигенции, стремление не изоли­
роваться в своем социальном кругу, а активно служить народу
своими знаниями — все это серьезно помогло провинциальным
любителям-историкам, археологам, этнографам в сборе нуж­
ной информации у местных крестьян. Решимость отдаться
научной работе диктовалась у многих образованных людей той
эпохи теми же мотивами, что и решимость революционных
народников идти в народ. Идеи служения народу, сформи-

38

Русская провинциальная историография

ровавшиеся в 1880-е годы в популярную теорию «малых дел»,
овладели значительными слоями учащейся молодежи.
Как вспоминал русский историк А.А. Кизеветтер, «призыв
к малым делам, но ради больших результатов» диктовался ве­
лениями правильно понятого гражданского долга. «Мысль о
том, что путь к большим результатам лежит через упорную
работу в области малых дел — капля долбит камень! — превозобладала в поколении восьмидесятников...»26. Таким образом,
создавалась благоприятная общественная атмосфера для люби­
тельской и общественной деятельности местной интеллиген­
ции, деятельности, выходящей за пределы основного круга
профессиональных обязанностей. Увлеченность наукой (на
любом уровне, даже самом примитивном) оценивалась обще­
ством как высоконравственное явление.
В условиях консолидации местной интеллигенции вокруг
почти повсеместно созданных в губернских центрах ученых
обществ и статистических комитетов (подробно об их созда­
нии говорится в следующих параграфах этой главы), а также
земств провинциальная интеллигенция стала остро ощущать
отличие своих собственных целей и интересов от интересов
столичной интеллигенции. Экономические, политические,
общественные и научные интересы русской провинции осо­
знавались понемногу уже начиная с 1860-х годов как идущие
вразрез с интересами столичных центров страны.
Показательна в этом отношении полемика известного
провинциального деятеля, секретаря Нижегородского губерн­
ского статистического комитета Александра Серафимовича Гациского с популярным петербургским писателем Д.Л. Мордовцевым. Опровергая в своем открытом письме от 14 октября
1875 года мнение Мордовцева, что согласно закону централи­
зации все наиболее значительное в духовной жизни страны стя­
гивается в Москву и Петербург, Гациский утверждал, что кро­
ме закона централизации существует и закон децентрализации:
«Мы находим, что рядом со значением столицы начинают
иметь, а следовательно, и будут иметь и должны иметь значе­
ние и другие так называемые провинциальные центры. <...>
Как в науке, так и в других проявлениях человеческой жизни
недавно преобладала централизация почти всецело, но начинает
кончаться ее исключительное преобладание и заявляет свое
право на существование самостоятельная жизнь и вне центра»27.

Раздел I. Русская провинциальная историография...3 9

Подспудно такого рода идеи вызревали еще в 1840—
1850-е годы. Вовсе не случайно замечательный нижегородский
ученый и краевед С.И. Архангельский выделил три персони­
фицированных этапа в развитии краеведческой идеи в Ниже­
городском крае. Первый этап (1840—1850-е годы) связан, по
его мнению, с деятельностью П.И. Мельникова-Печерского,
второй этап (1860—1880-е годы) связан с работой А.С. Гациского, а третий этап (1890—1900-е годы) — время деятельно­
сти Нижегородской ученой архивной комиссии и В.Г. Коро­
ленко28. Уже в 1860-е годы, по его мнению, на смену идее
народности пришла идея областничества, идея региональных
изысканий.
Чтобы понять формирование идей областничества, мы дол­
жны хорошо представлять значительные расхождения между
европейским уровнем развития науки в университетских цен­
трах (а таких в великорусских областях Европейской России в
1860—1870-е годы было всего три — Москва, Петербург и Ка­
зань) и удручающе низким состоянием общественно-истори ­
ческой мысли в российской провинции. Думаю, что можно
согласиться с принципиально важным выводом современного
исследователя В.П. Макарихина о ситуации во второй поло­
вите XIX века в России: «Наука все более работала сама на себя,
а провинциальная мысль обречена была сама решать пробле­
мы местной и общероссийской истории»29.
Стоит согласиться и с философским анализом ситуации в
стране, проделанным в начале XX века русским философом
НА. Бердяевым. По его мнению, Россия совмещала тогда в себе
несколько исторических и культурных возрастов, от раннего
Средневековья до самых вершин мировой культуры. Центра­
лизация науки и культуры, произошедшая в стране, очень опас­
на для будущего такой огромной страны. Поэтому неотложная
задача — духовно-культурная децентрализация России, куль­
турный подъем самых недр русской народной жизни. При этом
одинаково неверна и столичная ориентировка жизни, и ори­
ентировка провинциальная. Это две стороны одного и того
же разрыва в народной жизни. Должна начаться общенацио­
нальная ориентировка жизни, идущая изнутри всякого русского
человека, всякой личности, сознавшей свою связь с нацией30.
Думается, что такого рода идеи активно муссировались в
кругах русской интеллигенции второй половины XIX века.

40

Русская провинциальная историография
Своеобразным преломлением их в исторической науке стала
концепция «областной» (или местной) истории Афанасия Про­
копьевича Щапова (1831—1876). Закономерно, что как ученый
А.П. Щапов сформировался именно в Казани, и прежде всего
в стенах Казанской духовной академии.
Замечательный вятский историк второй половины XIX века
А. С. Верещагин (обзор его жизни и деятельности дается в книге
«Вятские историки»), лично хорошо знавший в Казани Ща­
пова, возражал против широко распространенного мнения, что
Казанский университет дал историка Щапова: «Щапов был
воспитанником Казанской духовной академии в 1852—
1856 гг., — писал он на склоне дней, вспоминая молодость, —
бакалавром в ней с конца 1856 года до половины апреля
1861 года, а в Казанский университет поступил уже зимой
1860 г., и первая его лекция в университете была читана им
11 ноября этого года. Он поступил в университет уже совсем
готовый к профессуре; даже обширная программа по русской
истории, с которой он явился в университет, была выработана
им по всем частям еще в академии. Стало быть, не Казанский
университет дал Щапова, а Казанская академия дала универ­
ситету готового профессора...»31.
Влияние высшей духовной школы (духовных академий
России) на развитие русской историографии XIX века являет­
ся на сегодня вопросом очень мало изученным. Практически
не изучался вклад специалистов по истории церкви в русское
историописание. Между тем многие истоки воззрений Щапо­
ва были заложены в процессе получения им духовного обра­
зования. Сын бедного дьячка села Анги Иркутской губернии,
выпускник Иркутского духовного училища, казанский студент
и преподаватель А.П. Щапов прекрасно знал отдаленную от
центра провинцию, сумел выразить в своих работах острейшие
проблемы провинциальной интеллигенции.
Каковы основные положения его теории «областничества»,
складывавшейся, по сути, весь период деятельности ученого?
Причиной общественного подъема 1860-х годов, новых интел­
лектуальных интересов интеллигенции он считал крестьянскую
реформу. «Великим крестьянским вопросом нарушена была
монотонность, апатия нашей жизни. Мысль возбудилась к
политической работе. Мы лицом к лицу обратились к почве
нашего развития, к народу, — писал он в 1862 году. — Нару­

Раздел I. Русская провинциальная историография...

шен вековой застой провинциальной жизни»32. Щаповскую
теорию в советской историографии традиционно связывали с
народническим течением в исторической науке33. Безусловно,
такого рода связь, правда не прямая, а опосредованная, имела
место. Но в целом теория Щапова — это новый этап в развитии
провинциальной историографии. Исследовательницей А.А. Се­
вастьяновой впервые в науке обстоятельно изучены проблемы
зарождения и формирования русской провинциальной исто­
риографии на первом этапе — во второй половине XVIII века
(автор удлиняет этот, по ее выражению, «докарамзинский»
период до 1810-х годов)34.
Думается, что на втором этапе развития русской провин­
циальной историографии в 1810—1850-х годах шло постепен­
ное упрочение интереса к истории местного края в кружках и
группах провинциальных любителей истории — становление
этой своеобразной культурной традиции. Системных иссле­
дований по этому периоду русской провинциальной историо­
графии мы в настоящее время не имеем. Третий этап (1860 —
1890-е годы) связан прежде всего с деятельностью губернских
статистических комитетов, а четвертый (1890-е годы—
1917 год) — с работой губернских ученых архивных комиссий.
Рассмотренная в этом контексте теория «областничества»
является результатом более чем столетнего периода развития
провинциальной историографии. Теория Щапова стала свое­
образным теоретическим обоснованием научно-исторической
и организаторской деятельности многих провинциальных ис­
ториков-исследователей: нижегородца А.С. Гациского, Вятча­
нина А.С. Верещагина, пермяка Д.Д. Смышляева (все они лич­
но знали Щапова) и многих, многих других.
Идея децентрализации исторической науки, стремление
строить русскую историю не из Москвы и Петербурга, а сни­
зу, начиная с русской общины, — своеобразный стержень те­
ории «областничества». Основным содержанием русской ис­
тории Щапов считал «саморазвитие» областей, их самообра­
зование путем колонизации. Отсюда необходимость изучать
самодеятельность народа в русской истории, внутреннюю орга­
низацию этой самодеятельности. Местная история (например,
рязанская, казанская, вологодская) провозглашалась не просто
предметом, достойным изучения, а предметом — важнейшим
в русской истории.

41

42

Русская провинциальная историография

«Русская история в самой основе своей есть по преимуще­
ству история областных масс народа, история постоянного тер­
риториального устройства, разнообразной этнографической
организации, взаимодействия, борьбы, соединения и разнооб­
разного политического положения областей до централизации
и после централизации»35, — писал он, придавая политическую
злободневность своим научным рассуждениям.
Земско-областная форма общественной жизни (раннего
периода государственности) противопоставлена им госу­
дарственно-союзной форме. По мысли Щапова, общество,
начинаясь с малых кругов, внутренне самобытных и в себе за­
конченных миров сельских, связывает общиной, естественно­
бытовой связью миры сельские и городские (тоже внутренне
самобытные и в себе законченные) в единый областной земс­
кий мир, который в свою очередь посредством федеративной
связи распространяется во всенародный русский земский мир36.
Это — идеал щаповского политического устройства России.
Вряд ли он вызывал горячие симпатии широких масс провин­
циальной интеллигенции, в подавляющей своей массе весьма
законопослушной и лояльной режиму. Их привлекали научнопрактические рекомендации, следовавшие из этой теории. Зна­
комясь с русской историей по Устрялову и Карамзину, они,
вслед за Щаповым, также недоумевали, «отчего в их историях
не видно нашей сельской Руси, истории масс, так называемо­
го простого, черного народа»37. Установка Щапова на конкрет­
но-историческое и этнографическое изучение прошлого и на­
стоящего отдельного села, волости, уезда и в конце концов всей
области была принята широкими массами русской провин­
циальной интеллигенции как призыв к действию. Безусловно,
большинство из них о Щапове даже не слышали, а форми­
ровали свой идейный багаж опосредованно — через губернс­
кую периодическую печать, тон в которой в этом отношении
задавали руководители и активисты губернских статистических
комитетов, хорошо знакомые с идеями Щапова.
Обращение местной истории, начиная с 1860-х годов, к
темам народной жизни, стремление дать народную историю в
краевом разрезе чрезвычайно обогатило тематику и резко уве­
личило круг авторов в каждой губернии. Внезапно оказалось,
что источником для археологической, исторической, этногра­
фической статьи (по образцам, уже напечатанным в местной

Раздел 1. Русская провинциальная историография...

периодике) может служить живое окружение каждого образо­
ванного и даже полуобразованного человека. Сельские священ­
ники и дьяконы, учителя, волостные писари, мещане, чинов­
ники, купцы в значительных количествах начали составлять
сводки внешнего фактического материала по истории в связ­
ной повествовательной форме. Анализ провинциального историописания этого периода дается в четвертой главе данной
работы, хочется лишь отметить здесь, что весь этот колоссально
распыленный по тематике, уровню написания, количеству и
качеству фактического материала огромный массив опублико­
ванных и неопубликованных исторических статей, заметок,
книг характеризуется, на мой взгляд, двумя отличительными
чертами. Во-первых, в нем, как правило, напрочь отсутствует
исторический синтез, и, во-вторых, все эти работы можно объе­
динить лишь внешним образом — причастностью к местной ис­
тории той или иной губернии. Таким образом, историописание
в русле местной (провинциальной) русской истории становится
с 1860-х годов специфически характерным направлением ис­
торического изучения, едва ли не самым распространенным
любительским занятием просветительски настроенной части
провинциальной интеллигенции во многих областях России.
Следует, правда, учесть, что во всей массе провинциальной
интеллигенции доля этой просветительски настроенной части
была чрезвычайно невелика38.
Фактором, много способствовавшим успеху идей Щапова,
было влияние на него экономических воззрений Н.Г. Чер­
нышевского, эволюционистских естественно-научных работ
Д.И. Писарева39. Будучи глубоко оригинален в собственно ис­
торической части своей теории, Щапов вместе с тем был вто­
ричен в своих попытках перенести законы естествознания на
историческую жизнь общества. Сами условия жизни (учеба в
провинциальном центре, краткий период преподавания, дли­
тельная ссылка в Сибирь) не дали ему условий для широкой
научной подготовки. Приходилось все время доучиваться на
ходу, брать источники из вторых рук (исключим лишь началь­
ный период творчества Щапова), так же как и научную мето­
дологию. Сила и слабость провинциальной историографии от­
разились в деятельности этого ученого чрезвычайно ярко.
Подведем некоторые итоги. Интерес к истории местного
края сформировался как культурная традиция во многих губер-

43

44

Русская провинциальная историография

ниях России к 1860-м годам. Провинциальная интеллигенция,
разночинная по своему происхождению, формируется в этот
период в весомую социальную группу, объединенную общими
мировоззренческими установками. Именно в составе этой груп­
пы появляются в широких масштабах (по меркам того време­
ни, конечно) во всей России историки-любители, консолиди­
рующиеся в каждой губернии в 1860—1890-х годах вокруг
губернского статистического комитета. Идейное воздействие
народничества на этот круг людей выразилось прежде всего в
обращении их к народной истории и этнографии данного ре­
гиона. Происходит обновление местной тематики исследова­
ний. Интересы русской провинциальной интеллигенции нашли
яркое отражение в деятельности замечательного русского ис­
торика той эпохи А.П. Щапова. Созданная им концепция «об­
ластничества» послужила теоретическим обоснованием для
занятий местной историей множества русских историков-лю­
бителей, попыток создать областную историю России.
Организационными центрами, объединяющими истори­
ков-любителей каждой губернии, стали реформированные в
1860 году губернские статистические комитеты — очень сво­
еобразные правительственные учреждения. Думается, что без
них в этот период провинциальная историография не смог­
ла бы стать таким широким массовым явлением огромной
культурной значимости. К истории формирования и развития
губернских статистических комитетов как провинциальных
научных центров мы и переходим.

1.2. Организация статистических исследований
в России XIX ВЕКА

На протяжении всего XIX века ученые в России и за рубе­
жом понимали статистику как науку, изучающую очень широ­
кий спектр общественных проблем. Даже в середине XIX века
это была единственная общественная (в современном понима­
нии этого слова) наука. Один из крупнейших специалистов по
статистике в России XIX века профессор Ю.Э. Янсон в своем
фундаментальном исследовании «Теория статистики» отмечал,
что «предмет, подлежащий исследованию статистики, есть
общество, его строение, уклад и все жизненные отправления,

Раздел I. Русская провинциальная историография... 4 5

словом — все то, что совершается в обществе, во всей его со­
вокупности, может служить предметом статистики»1.
Такое расширительное толкование позволяло относить к
разряду статистических работ в той или иной мере исследова­
ния по географии, истории, археологии, этнографии России.
Для очень многих ученых и неспециалистов статистика была
прежде всего методом исследования, возможным в любой гума­
нитарной дисциплине. Поэтому тысячи работ, созданных исто­
риками-любителями в 1860—1890-х годах, носят название «ста­
тистическое описание», «историко-статистический очерк» и так
далее. Анализ такого рода работ содержится в четвертой главе.
Здесь же хочется подчеркнуть, что широкое использование
однородного конкретно-исторического материала для любите­
лей изучаемого периода было в их представлении занятиями
статистикой. Важно отметить, что к 1890-м годам в связи с бур­
ным ростом, дифференциацией и специализацией по всему
спектру гуманитарных наук идет сужение тематики собственно
статистических исследований и в начале XX века на первое
место в ней выходят проблемы демографической статистики.
Статистика, в большей мере, чем любые другие науки в
России XIX века, стала наукой административной. Она была
необходима правительству для совершенствования управления
огромной империей, раскинувшейся в двух частях света. Рас­
смотрим основные вехи формирования структуры админи­
стративной статистики. Начало русской административной
статистики относится к 1802 году, когда первый министр внут­
ренних дел В.П. Кочубей предписал губернаторам сообщить в
Министерство по особой форме данные для «полного и корен­
ного познания о каждой губернии»2. В 1803 году в Министер­
стве было учреждено «Общество дворян» из 10 человек, ко­
торому была поручена обработка статистических сведений,
поступавших из губерний. Составленные ими статистические
описания губерний должны были лечь в основу работ по об­
щей статистике России. Плодов этой деятельности обнаружить
не удалось. В 1810 году статистическая часть перешла в Ми­
нистерство полиции, при котором с 1811 года было образова­
но статистическое отделение. О трудах его нам также ничего
не известно.
Фактическим началом реальной организации администра­
тивной статистики в России является 1834 год, когда в Мини­
стерстве внутренних дел было образовано статистическое от-

46

Русская провинциальная историография
деление, занимавшееся разработкой сведений, получаемых из
департаментов и от губернаторов. Существование губернских
статистических комитетов юридически было оформлено «По­
ложением о создании губернских и областных статистических
комитетов»3, высочайше утвержденным 3 декабря 1834 года.
Организация сбора статистико-экономических данных по
этому «Положению» возлагалась на «непременных» членов
вновь созданных комитетов: губернатора (председателя), пред­
водителя дворянства, вице-губернатора, почетного попечителя
гимназии, прокурора, инспектора врачебной управы, управля­
ющего удельной конторой, директора училищ и члена духов­
ной консистории. Предполагалось, что такой состав позволит
собрать необходимые сведения без привлечения новых долж­
ностных лиц. Из уездов сведения должны были доставлять
члены-корреспонденты4. Все сотрудники комитета должны
были трудиться бесплатно.
Вторым важнейшим документом в истории административ­
ной статистики был «Наказ губернаторам» от 3 июня 1857 года,
согласно которому губернаторы обязаны были представлять
ежегодно в центр статистико-экономические данные по своей
губернии5. Таким образом, чиновники, в том числе и дело­
производитель статкомитета, соединяли свои статистические
обязанности со множеством других — основных профессио­
нальных занятий. Не имея, как правило, представлений о ме­
тодике сбора статданных, они были и в этом отношении по­
кинуты на произвол судьбы центральными органами. «Никто
и ничего им никогда не объяснял, откуда — какими способа­
ми они должны получать те данные, какие от них требуют­
ся»6, — свидетельствовал Ю.Э. Янсон. Об этом же писал сослан­
ный в Вятку на службу А.И. Герцен, назначенный в сентябре
1835 года делопроизводителем Вятского губернского статкоми­
тета. «Министерство внутренних дел было тогда в припадке ста­
тистики, — иронизировал он в «Былом и думах», — оно веле­
ло везде завести комитеты и разослало такие программы,
которые вряд ли возможно было бы исполнить где-нибудь в
Бельгии или в Швейцарии... На комитет и на собрание сведе­
ний денег не назначалось ни копейки; все это следовало де­
лать из любви к статистике, через земскую полицию, и при­
водить в порядок в губернской канцелярии. Канцелярия,
заваленная делами, земская полиция, ненавидящая все мирные

Раздел I. Русская провинциальная историография...

и теоретические занятия, смотрели на статистический коми­
тет как на ненужную роскошь, как на министерскую ша­
лость...»7.
На первом этапе деятельности губернских статистических
комитетов (1855—1860 гг.) происходило становление организа­
ционной структуры административной статистики России как
в центре, так и на местах, накопление опыта организации ис­
следовательских работ, описания губерний, первых публика­
ций в неофициальной части «Губернских ведомостей» работ
местных любителей по истории края. Для этого периода харак­
терно то, что губернские статкомитеты существовали не по­
всеместно и подолгу не функционировали вообще. К 1853 году
они были образованы только в 33 из 49 губерний Европейской
части России. Десятилетиями во многих открытых некогда статкомитетах не велось совершенно никакой работы. Так, об
открытии Витебского губстаткомитета в 1835 году забыли со­
вершенно и вновь открыли его в 1853 году. По официальным
сведениям, к 1857 году губстаткомитеты не были открываемы
или совершенно бездействовали в 20 губерниях России8.
Центральным органом для губстаткомитетов стало стати­
стическое отделение Министерства внутренних дел, реоргани­
зованное в 1850-е годы в Центральный статистический коми­
тет, существовавший на правах департамента МВД. Губернатор,
в редких, правда, случаях, мог быть и неформальным главой
статистического комитета, так как был серьезно заинтересован
в успешной деятельности последнего. В «Наказе губернаторам»
1837 года, действовавшем до 1917-го, подчеркивалось, что гу­
бернаторы «для основательности в своих действиях и пользы
вверенного управления должны стараться иметь всегда самые
точные и, по возможности, подробные сведения о состоянии
губернии во всех отношениях». Прежде всего имелись в виду
сведения о народонаселении, качествах почвы, количестве ле­
сов, полей, лугов, судоходных речках и водах, числе городов,
сел, деревень, заводов, фабрик, занятиях жителей, ремесле,
торговле, церквах, монастырях и так далее9. Таким образом,
губернатор должен был быть для правительства живым источ­
ником всех сведений о вверенном ему крае.
Но кроме официальной нацеленности в задачах и действиях
статкомитетов уже на первом этапе их деятельности просмат­
ривались, пусть еще очень смутно и неопределенно, и совер­
шенно иные возможности. Вовлечение в состав комитета по-

47

48

Русская провинциальная историография

мимо чиновников местной администрации в качестве членовкорреспондентов лиц, известных в губернии своим стремлени­
ем к науке, интересом к местным древностям и местной исто­
рии, позволяло помимо обязательной статистики вести и
совершенно другого рода работу. Последняя получила наиме­
нование «необязательной деятельности» статкомитета.
Во время организации Нижегородского статкомитета това­
рищ министра внутренних дел граф С. Г. Строганов в письме
своем на имя нижегородского губернатора М.П. Бутурлина от
27 сентября 1836 года указывал: «Статистическое отделение...
желало бы иметь в числе своих членов-корреспондентов лю­
дей, кои живя в губерниях могли бы быть полезны Статисти­
ческому отделению сообщением сведений местных». Крайне
любопытно то, что кроме знания местности и готовности «со­
действовать трудами» Строганов выделяет в качестве критерия
для кандидатов высокие нравственные качества10. Стремление
сплотить в своем общественном активе людей авторитетных,
уважаемых и, естественно, лояльных правительству станет в
будущем традицией в деятельности губернских статистических
комитетов. Нижегородский губернатор, в исполнение этого
предписания, отправил письма-приглашения о вступлении в
члены-корреспонденты 20 нижегородским дворянам. Из них
согласилась принять на себя эту общественную нагрузку лишь
четвертая часть. Остальные под предлогом занятости другими
делами или слабого здоровья отказались11. Ни поместное, ни
тем паче служилое дворянство широкого участия в деятельно­
сти новых учреждений не приняло. Из уездов, уже на первом
этапе деятельности комитетов, откликнулись на его призыв о
содействии разночинцы: духовенство, мещане, учителя.
В ответ на приглашение принять на себя звание члена-кор­
респондента Пермского губстаткомитета ответил согласием в
1854 году Александр Ефимович Теплоухов, главный лесничий
строгановского майората в Пермском крае, талантливый вы­
ходец из крестьянской среды. В письме на его имя из Перми
особо указывалось, что «Комитету необходимо иметь не одни
официальные статистические сведения о Пермской губернии»,
но преимущественно сообщения по части естественных наук,
а также исторической и этнографической12. Однако достичь
реальных успехов в формировании значительного обществен­
ного актива на первом этапе не удалось.

Раздел I. Русская провинциальная историография... 49

К 1857 году число членов-корреспондентов губстаткомитетов в России составляло 547 человек13. Думается, что среди них
было много «мертвых душ». В старых формах деятельности, не
имея штатного работника, регулярного финансирования, обще­
ственной значимости, статистические комитеты эффективно
функционировать не могли. Не удовлетворяли они и правитель­
ство, так как в период подготовки к крестьянской реформе оно
как никогда нуждалось в массовой и качественной статисти­
ческой информации с мест. Между тем, по официальной оцен­
ке, «статистические комитеты не могли представить самых
элементарных данных ни о численности, ни о сословном со­
ставе народонаселения губернии»14. Реформирование статкомитетов стало неизбежным.
Основными результатами деятельности статистических ко­
митетов на первом этапе их деятельности в 1830—1860 годах
было, во-первых, формирование тематики краеведческих ис­
следований. Распространяя анкеты центральных учреждений по
истории, археологии, этнографии края в губернии, чаще всего
по сбору сведений о памятниках древности, и собирая ответы
на них, комитеты содействовали расширению интереса к та­
кого рода темам у местных жителей. Во-вторых, начато созда­
ние общественного актива комитетов из любителей истории в
крае. Третьим важным результатом стал опыт публикации не­
многих собранных материалов на страницах неофициального
отдела местных «Губернских ведомостей», издание которых
стало обязательным для всех губерний с 1837 года. А.И. Гер­
цен, готовя выпуск неофициальной части «Вятских губернских
ведомостей», прежде всего использовал статьи, полученные ста­
тистическим комитетом в 1836—1837 годах из уездов губернии.
Ряд статей он литературно обработал, и даже после отъезда его
из Вятки эти статьи печатались здесь до 1842 года15. Этот опыт
в дальнейшем оказался очень полезным, так как на втором эта­
пе деятельности губернских статистических комитетов (в 1860—
1890-х годах) издательская деятельность стала важнейшим на­
правлением их работы.
Уже в августе 1859 года в Министерстве внутренних дел
была подготовлена программная записка о коренном рефор­
мировании губстаткомитетов России. «Принимая во внимание,
что статистические комитеты по сущности своей отличаются
от общих административных учреждений в губернии..., стати-

50

Русская провинциальная историография

стический отдел находит необходимым подчинить в возмож­
ной степени их действия и занятия контролю науки и людей
специальных и придать сим комитетам характер не обыкновен­
ных административных, а официально —ученых учреждений.
Цель эта может быть достигнута введением в состав комите­
тов посторонних членов из лиц неофициальных, но по поло­
жению своему в обществе и образованию могущих содейство­
вать всестороннему изучению и исследованию состояния
губернии»16. Впервые в истории России предполагалось создать
по инициативе правительства в каждой губернии по научно­
общественному учреждению.
Большую роль в реформировании комитетов сыграли на
этом этапе А.Г. Тройницкий, руководитель статистического
отделения министерства, и граф С.С. Ланской, министр внут­
ренних дел. Существенное значение имело привлечение к ра­
боте над проектом крестьянской реформы в Министерство
внутренних дел талантливых ученых либерального толка из
Русского географического общества. Вспоминая об этом круге
людей, П.П. Семенов-Тян-Шанский, делопроизводитель коми­
тета по подготовке крестьянской реформы, писал в своих ме­
муарах: «Возвратясь в дорогое и родное мне Географическое
общество, я снова очутился в той среде, в которой с самого его
учреждения теплилась, вместе с глубоким патриотизмом, са­
мая сильная и сознательная любовь к русскому народу, а со
времени окончания доблестной, но несчастной для России
Крымской войны, глубокое сознание, что Россия нуждается для
своего дальнейшего и, притом, самостоятельного развития в
полном обновлении своего общественного и государственно­
го строя <...> Главным центром деятельности и сношений со
всей Россией по крестьянскому делу было, конечно, Министер­
ство внутренних дел»17.
Главные причины бездействия статкомитетов России ана­
литики «Записки» 1859 года видели в составе комитетов и не­
достатке денежных средств на их содержание. Эти моменты в
подготовленном ими проекте нового «Положения» изменялись
коренным образом. Круг либеральных прогрессивных деятелей,
работавших тогда в Центральном статистическом комитете над
проектом крестьянской реформы, сумел в новом «Положении
о губернских и областных статистических комитетах», утвер­
жденном Александром II 26 декабря I860 года, провести в жизнь

Раздел I. Русская провинциальная историография...

очень передовые и прогрессивные идеи. Во-первых, они еди­
ным махом открывали в большинстве губерний научные учреж­
дения, во-вторых, сделали попытку создать прочные местные
статистические центры, которые могли бы обеспечить их ка­
чественной информацией.
Обработанные в МВД три независимых источника по ко­
личеству населения России (ревизия 1858 года, губернаторские
отчеты и сведения по метрическим записям) дали три совер­
шенно разные цифры населения Российской империи18. Ста­
ло очевидно, что работать дальше, не имея достоверной инфор­
мации с мест, невозможно. Новые методы и способы собирания
статистических данных можно было применять, лишь имея
образованных и подготовленных людей в провинции, хотя бы
по одному на каждый губернский комитет, забронировав для
него ключевую должность секретаря комитета с очень широ­
кими возможностями. Это стало третьей новой идеей, реали­
зованной в новом «Положении»19. «Положение» вначале было
распространено только на губернии Европейской России (ис­
ключая Кавказ, Сибирь и область Войска Донского, Прибал­
тику и Привисленские губернии).
Итак, второй этап в деятельности губстаткомитетов начал­
ся после выхода в I860 году «Положения», коренным образом
изменившего основы деятельности губстаткомитетов. Изменил­
ся состав комитетов, было установлено стабильное финанси­
рование, улучшено положение секретаря (выделено регулярное
годовое жалованье и повышен его образовательный ценз), зна­
чительно расширены задачи комитетов. Рассмотрим все эти
нововведения более подробно. В состав губстаткомитета, ра­
ботающего под председательством губернатора, входят члены
комитета: непременные, действительные, почетные и секретарь.
Непременными членами по-прежнему считались представители
всех губернских административных учреждений (по должнос­
ти своей), профессор статистики (если таковой имелся в горо­
де), городской голова, уездные полицейские исправники и так
далее. Непременные члены должны были заботиться о свое­
временном доставлении лицами из их ведомств нужных ста­
тистических данных. Действительные члены избирались коми­
тетом из местных обывателей губернии, могущих своими
познаниями принести пользу комитету. На них лежали все
необязательные труды комитета. От их способностей и жела-

51

52

Русская провинциальная историография

ния зависел успех или неуспех в общественной деятельности
комитета. Действительные члены утверждались министром
внутренних дел и получали на это звание диплом.
Почетными членами избирались известные ученые или
лица, сделавшие значительные материальные пожертвования
для статистического комитета.
Уже самим «Положением» намечалось вовлечение широких
слоев демократической провинциальной интеллигенции в со­
став действительных членов комитета. Не случайно текст «По­
ложения» был напечатан в большинстве «Губернских ведомо­
стей». «Действительные члены избираются из лиц как духовного
и ученого, так и всех других званий, преимущественно из име­
ющих пребывание в губернии или области, могущих своими
познаниями и опытностью принести пользу комитету и изъяв­
ляющих готовность участвовать в занятиях его своими статис­
тическими трудами. Они предлагаются к избранию председа­
телем или двумя из членов и утверждаются в этом звании по
большинству голосов»20. Обратим в этом пункте «Положения»
внимание на три момента: а) особо выделены как кандидаты в
члены лица духовного звания; б) пользу комитету можно при­
нести своим значительным житейским опытом; в) очень демо­
кратичная система выборов, по которой состав комитета фор­
мируется сам по себе, независимо от начальства.
Все занятия комитета были разделены на «обязательные»
и «необязательные». К «обязательным» относились сбор ста­
тистических сведений для ежегодного отчета губернатора, на­
правляемого императору и в МВД, и составление «Обзора»
губернии, прилагаемого к отчету. Кроме того, все срочные
административные данные, запрашиваемые министерством,
также относились к «обязательным» работам.
Под «необязательными» работами, которые также с этого
времени вменены были комитетам в обязанность, имелось в
виду «заботиться о составлении... подробных описаний губер­
ний и областей, равно как и частей оных, также городов и
особенно почему-либо замечательных в губернии или области
местностей в отношении топографическом, историческом,
промышленном, торговом, сельскохозяйственном и прочем и
об издании трудов своих в свет. Издание этих трудов может
быть производимо: печатанием соответствующих статей и опи­
саний в губернских ведомостях, составлением и печатанием

Раздел I. Русская провинциальная историография... 5 3

«Памятных книжек» о губерниях и областях и об отдельных
городах и, наконец, печатанием отдельных монографий или
описаний губерний и областей или частей оных»21. Таким об­
разом, статкомитеты были не только наделены правами веде­
ния самой широкой исследовательской работы в рамках своей
губернии (тематика могла быть самая многообразная), но и ста­
новились значительными издательскими центрами преимуще­
ственно работ своих членов; действуя на основании этого «По­
ложения», губстаткомитеты реально могли превратиться, и
нередко превращались, в местные ученые общества с некото­
рыми административными правами и обязанностями. Они
могли сделаться, при благоприятных обстоятельствах, центра­
ми, около которых группировалась бы местная интеллигенция,
потому что давали самые широкие права личной исследователь­
ской инициативе.
Главной организующей силой и единственной штатной
единицей комитетов был их секретарь. На секретарей помимо
ведения обязательных работ возлагалась обязанность произво­
дить все ученые работы по комитету и наблюдать за исполне­
нием и изданием вообще ученых работ комитета, за ходом
местных исследований, устраняя с содействия начальства «за­
труднения на этом пути»22. Секретарь назначался губернатором
из лиц, имеющих ученые степени или, по крайней мере, окон­
чивших курс наук в высших учебных заведениях.
На личных качествах секретарей губстаткомитетов в значи­
тельной мере основывались объем и масштабы деятельности
комитета. В худшем случае секретарь комитета — простой
чиновник, от которого нельзя добиться почти ничего, кроме
подготовки ежегодной статистической информации по гу­
бернии. В лучшем случае — секретарь комитета становился
организатором широких научных исследований губернии, со­
здавал прочную источниковую базу областного краеведения.
Имена П.С. Ефименко (Архангельск), А.С. Гациского (Ниж­
ний Новгород), Д.Д. Смышляева (Пермь), Н.А. Спасского (Вят­
ка), А.П. Сапунова (Витебск), К.Н. Тихонравова (Владимир),
Н.Г. Богословского (Новгород) и многих других секретарей ко­
митетов знала вся культурная Россия того времени. И сегодня
это цвет провинциальной историографии.
Финансирование комитетов было не очень значительным
(в сравнении с широтой поставленных задач). Ежегодно ко-

54

Русская провинциальная историография

митету выделялось от 1000 до 2000 рублей из губернских зем­
ских сборов с пособием, где возможно, из доходов губернской
типографии. Половина этой суммы (750 рублей) шла в виде
жалованья секретарю, а из остального значительная часть шла
на издание «Памятных книжек» и «Трудов» статистического
комитета. Действительные члены должны были трудиться прак­
тически бесплатно. Таким образом, и структура комитета, и
характер работы его членов (на общественных началах) в зна­
чительной мере напоминали тип научных обществ той эпохи.
Намеченная «Положением» 1860 года линия на превраще­
ние статистического комитета в научно-административное
общественное учреждение была закреплена циркуляром МВД
от 8 апреля 1861 года за № 397, в котором выражалось поже­
лание, «чтобы в делопроизводстве статистических комитетов,
как учреждения административно-ученого, а не просто адми­
нистративного, не было введено лишней административной
переписки»23. Н.В. Воскресенский, замечательный организатор
деятельности Воронежского статкомитета, характеризуя наце­
ленность этого циркуляра, уточнял, что пожелание министра
заключалось в уменьшении канцелярской переписки, бумаг и
формальностей. Необходимо было создать отношения между
Членами комитета, «более соответствующие ученому обществу,
а не казенному учреждению». Также принял он к исполнению
и то, что отношения между секретарем и членами должны стро­
иться в простой и нестеснительной форме (как устно, так и
письменно). Никаких циркуляров и рапортов!24
Статистическим комитетам рекомендовалось печатать жур­
налы заседаний и самим обсуждать ежегодные отчеты. Все это
было неслыханным новшеством для той эпохи. Такого рода
меры, и гласность в их числе (термин той эпохи), должны были
привлечь образованных людей каждой губернии к деятельно­
му участию в работах комитета.
Развернув свою деятельность в 1860-х годах, губернские ста­
тистические комитеты начали формировать свой актив, исполь­
зуя и официальные каналы. Для сбора статистических сведе­
ний из уездов комитеты повсеместно использовали приходских
священников, доставлявших сведения о населении, и,аппарат
уездных исправников (становой пристав, волостной старшина
и волостной писарь) для получения всех остальных сведений.

Раздел I. Русская провинциальная историография...

Некоторые, пусть очень немногие, из приходских священни­
ков и волостных писарей, вовлекаясь в орбиту деятельности
статистического комитета по части административной статис­
тики, затем переходили к работам необязательным и состав­
ляли описания своих сел, городов и волостей, направляемые в
комитет. Полицейские чиновники такого рода работами прак­
тически не занимались.
Реально сложившаяся низовая структура комитетов зафик­
сирована и в энциклопедической статье о них 1900 года: «Фак­
тически волостные правления являются главным статистичес­
ким органом непосредственного наблюдения; волостной писарь
служит главным поставщиком всех сведений....»25. Естествен­
но, что качество этой статистической информации было по­
рой невысоким.
Подчиняясь губернатору, статистические комитеты тем не
менее подчинены были и руководству Центрального стати­
стического комитета (ЦСК), в значительной степени формаль­
ному. Это было связано с децентрализацией административ­
ной статистики в центре (у ряда министерств имелся свой
статаппарат) и малыми реальными правами ЦСК. Между тем
первому директору Центрального статистического комитета
П.П. Семенову-Тян-Шанскому нельзя было отказать ни в уме­
нии организовать научные исследования в России, ни в таланте
по-настоящему крупного ученого. Рассматривая в 1866 году
первые итоги деятельности 70 губернских и областных статкомитетов России, он ставил перед ними и статистической нау­
кой страны задачу «исследовать и измерить в данное время раз­
личные явления государственной и общественной жизни»26.
Отмечал он и наличие ряда комитетов, которые за несколько
лет не обнаружили никаких признаков существования.
Возглавляемый П.П. Семеновым ЦСК, который функцио­
нировал в ранге департамента МВД, действовавший на осно­
вании «Положения об устройстве статистической части при
Министерстве внутренних дел» от 30 апреля 1863 года, стал
основным исполнительным органом, на который возлагались
сосредоточение, обработка и издание статистических данных,
предоставленных местными статкомитетами. С 1 января
1864 года на протяжении 17 лет директором реорганизованно­
го ЦСК был П.П. Семенов-Тян-Шанский. Действительно, со­
гласимся с исследователями жизни и деятельности этого уче-

55

56

Русская провинциальная историография

ного, его назначение на этот пост не было случайным. К на­
чалу 1860-х годов он имел специальные познания в области ста­
тистики, ему были близки взгляды членов статистического
отделения Русского географического общества (РГО), предста­
вителей либеральной бюрократии, считавших статистику «клю­
чом к управлению» и стремившихся поставить ее на службу
реформированию России в целом27.
Репутацию П.П. Семенова как ученого-организатора ста­
тистики упрочило издание пятитомного «Географическо-ста­
тистического словаря Российской империи» (СПб., 1863 —
1885). Для словаря он нуждался в конкретных и реальных ме­
стных сведениях со стороны статкомитетов. В свою же очередь
словарь этот становился по выходе настольным руководством
в работе для многих, далеко не всегда хорошо образованных,
сотрудников губернских комитетов.
Важнейшая заслуга П.П. Семенова в том, что ему удалось
придать Центральному статкомитету, части бюрократическо­
го аппарата правительства, характер научного общества28. Ре­
дакторы ЦСК (всего в штате комитета было 17 сотрудников)
пользовались правами ученой службы. П.П. Семенов устано­
вил два обязательных, «базарных» по его выражению, присут­
ственных дня для общих совещаний и докладов. Остальные дни
посвящались научной работе. К работе в комитете он привлек
многих видных ученых, членов статистического отделения РГО:
А.И. Артемьева, Е.К. Огородникова, И.И. Вильсона и многих
других.
Труды ЦСК — «Статистический временник Российской
империи» — рассылались во все губернские статкомитеты, так
как по своему замыслу должны были стать настольной спра­
вочной книгой не только для чиновников, но и для всех обра­
зованный людей России. П.П. Семенов реализовывал широко­
масштабные проекты: переписи, съезды, конгрессы, издания.
Большое значение для развития местной статистики имел
организованный П.П. Семеновым в 1870 году первый, и един­
ственный в России, статистический съезд, в котором участво­
вали сотрудники Центрального статкомитета, секретари и чле­
ны губернских статкомитетов — всего 74 человека. Съезд имел
успех, так как, во многом благодаря своему председателю, он
приобрел чисто научный характер. Повысился международный
престиж российской статистики. В 1872 году в России состоялся
Международный статистический конгресс. П.П. Семенов руко-

Раздел I. Русская провинциальная историография...

водил его работой, а затем поддерживал личные контакты с
руководителями статистики всех ведущих мировых держав.
Безусловно, сложный внутриполитический курс влиял на
деятельность статистических комитетов. Назначение Д.А. Тол­
стого на пост министра внутренних дел 30 мая 1882 года знаме­
новало переход правительства к жестко консервативной поли­
тике. Менялось отношение и к административной статистике.
П.П. Семенов, назначенный 9 июня 1882 года сенатором, ушел
с поста директора ЦСК, а на его место был назначен исправ­
ный и толковый чиновник Н.А. Тройницкий, в прошлом вят­
ский губернатор и родственник ветерана российской статистики
А.Г. Тройницкого. С его приходом Центральный статкомитет
утратил характер научного сообщества, стал более походить на
обычный департамент крупного министерства.
Не нужно думать, что формирование даже проправитель­
ственных научных обществ на местах, каковыми, по сути, дол­
жны были стать губернские статкомитеты, шло гладко и без­
болезненно. Порой процесс наталкивался на открытое или
скрытое сопротивление местного бюрократического аппарата.
Именно это ярко показал конфликт в Архангельске в 1869 году,
когда три непременных члена статкомитета, все, будучи влия­
тельными местными чиновниками, выступили против секре­
таря комитета, одного из лучших секретарей в России, П.П. Чубинского, заявив, что они против принятия его ежегодного
отчета, и направив в Министерство внутренних дел свое осо­
бое мнение по отчету29.
Гласность и публичность преломлялись в условиях провин­
циальной России очень своеобразно. Как в капле воды, здесь
отразились бытовавшие тогда по всей стране нравы. Архангель­
ский губернатор активно встал на сторону секретаря комитета.
Разъясняя в донесении в министерство характер инцидента,
губернатор писал: «В публичном собрании комитета, назначен­
ном 7 января для выслушивания отчета за 2 года, в собрании
кроме членов комитета находились и лица посторонние. Пред­
седательствующий (вице-губернатор, так как губернатора в
городе не было. — В.Б.) допустил, что некоторые члены, в осо­
бенности Эндимионов, не только прервали чтение отчета, но
и вступили с секретарем в пререкания, имевшие характер лич­
ной схватки. Публичное собрание статкомитета превратилось,
таким образом, в арену печальных состязаний, и председа-

57

58

Русская провинциальная историография

тсльствующий, наконец, должен был закрыть собрание, не вы­
слушавшее отчета...»30 Скандал вскрыл реальное положение дел
в статкомитете. 26 января губернатор назначил повторное за­
седание, выслушавшее отчет (правда, без секретаря, вызванного
в Петербург), но по окончании заседания трое непременных
членов прочли также и свои мнения, приобщенные к отчету.
Мнения эти касаются сугубо формальных сторон деятельнос­
ти комитета: типа отчета, характера заседаний и так далее.
Резюмируя эти мнения, губернатор отмечал: «Деятельность
статистического комитета зависит не столько от большего или
меньшего числа заседаний, сколько, во-первых, от того направ­
ления, которое дает ей председатель, во-вторых, от способно­
стей секретаря, в котором справедливо видят главную деловую
силу губернских статкомитетов, и, наконец, в-третьих — от сте­
пени ученого трудолюбия членов комитета, от меры их деятель­
ного участия в его работах»31.
В составе Архангельского комитета в 1869 году было 12 не­
пременных и 48 действительных членов. Из них, по словам
губернатора, кроме секретаря деятельное постоянное участие
в занятиях комитета принимают 4—5 действительных членов.
И так было повсеместно. Активное ядро комитета везде было
весьма немногочисленно. Остальные же, по выражению губер­
натора, «или по совершенной неспособности своей к этого рода
занятиям, или по безучастию ко всему, что не касается их лич­
но, или же, наконец, потому что обременены другими служеб­
ными обязанностями, составляют при статкомитете ненужный
и, так сказать, мертвый придаток... Ими обнаруживаются не­
которые признаки жизни лишь в тех редких случаях, когда
почему-либо они чувствуют себя уязвленными или обойден­
ными. Но и тогда возбужденное состояние приводит их не к
какой-либо полезной деятельности, а лишь к бесплодным кап­
ризам и личным претензиям»32. Запальчивость губернатора в
момент составления донесения легко понять, так как он пи­
сал его, вернувшись с повторного заседания. Но такого рода
личная вражда чиновников в провинции серьезно мешала на­
учно-исследовательской работе. Так, И. Средин, начальник
Архангельской таможни, категорически запретил своим под­
чиненным доставлять исторические документы из архива та­
можни и другие сведения в статкомитет.

Раздел I. Русская провинциальная историография... 5 9
Между тем П.П. Чубинский (подобно многим другим сек­
ретарям губстаткомитетов) был одновременно и чиновником
по особым поручениям при губернаторе, и редактором неофи­
циальной части «Архангельских губернских ведомостей», то есть
влиятельным губернским чиновником, которого всемерно под­
держивал сам губернатор. И то, что Архангельский губстаткомитет был одним из наиболее активных в научном отношении
комитетов России, прежде всего — заслуга П.П. Чубинского.
Двойственность положения секретаря — с одной стороны,
чиновника бюрократического учреждения, а с другой — лиде­
ра общественно-научного центра, сотрудники которого не
подчинялись ему и работали на общественных началах в силу
внутренних побуждений, — это отражение двойственности по­
ложения губернского статистического комитета в целом. Но
любой секретарь (как и любой комитет) мог в большей или
меньшей степени быть обычным чиновником (или обычным
присутственным местом в империи) или вообще не проявлять
никакой активности.
О ключевом значении личности секретаря говорит и опыт
Терского областного статкомитета (г. Владикавказ). Открытый
в 1872 году комитет зачислил в свой состав 50 действительных
членов. К 1865 году в комитете осталось 14 человек, причем не
только не было обязательных отчетов и трудов комитета, годами
не было и его собраний. Возрождение комитета началось в
1889 году с приходом толкового секретаря комитета Е.Д. Мак­
симова, который организовал собирание статистических данных
в крае, наладил регулярное издание «Терского календаря», а за­
тем и периодических «Терских сборников», наполненных мно­
гообразным статистическим, историческим и этнографическим
материалом. Издания эти имели значительный спрос, и только
прибыль от них к 1897 году составила в комитете 1891 рубль33.
Едва ли не главным показателем научно-исторической ак­
тивности губстаткомитета служил критерий его издательской
активности34. Это видно в приведенном выше примере. Вместе
с тем даже количественный и сословный состав статкомитета
давал определенное представление о его влиянии, авторитете и
деятельности. Чаще всего в центральных губерниях России в
период расцвета деятельности губстаткомитетов в 1870—1880-х
годах количество действительных членов составляло 30—50 че­
ловек. Так, во Владимирском комитете в 1875 году (очень актив-

60

Русская провинциальная историография

ном тогда) число действительных членов — 37 человек35. В Туль­
ском (достаточно среднем) комитете в 1880 году — 50 действи­
тельных членов, дополнительно к ним членами-сотрудниками
(местное изобретение) зачислены все 46 благочинных Тульской
епархии36. Последние, как и полицейские уездные исправники,
зачислены вне зависимости от личных качеств, а по должности.
В Пермском статкомитете, благодаря активной деятельности
Д.Д. Смышляева, во второй краткий период его секретарства
(1891 г.) в комитете всего за год число действительных членов
увеличилось в 1,5 раза — до 80 человек. Правда, местных жите­
лей из них было 49 человек37.
Определенное представление о сословном составе статис­
тических комитетов Европейской части России дает нижепри­
веденная таблица.
Таблица 3
Сословный состав Вятского губстаткомитета
в 1877—1904 годах (действительные члены по избранию)^
Сословная принадлежность
Духовенство
Чиновники и дворяне
Учителя и преподаватели
Мещане
Крестьяне
Врачи
Не указано состояние
Всего

1877

1883

1892

1904

26
14
9
—
2
2
2
53

20
18
8
2
1
2
—
51

19
18
6
1

9
11
2
—
—
—
3
25

—
—
44

Характерно, что самой массовой социальной группой в со­
ставе статкомитета было сельское приходское духовенство (по­
чти половина состава). Из 26 представителей духовенства в
1877 году — 22 человека — сельские приходские священники, в
большинстве своем они избраны в состав комитета в 1860-е го­
ды39. Сходная картина наблюдалась в очень многих статистичес­
ких комитетах России.
Среди чиновников и дворян, второй по численности груп­
пы статкомитета, имеются инженеры, выслужившиеся разно­
чинцы, руководители образовательных учреждений. Разночин­
ская основа мелкого и среднего чиновничества России этого

Раздел I. Русская провинциальная историография... 6 1

периода отражалась в их мировоззрении, интересах, любитель­
ских занятиях наукой.
В 1890-е годы идет быстрое сокращение общественного
актива статкомитетов, уменьшается число действительных чле­
нов. Деятельность статкомитетов России быстро свертывается,
формализуется. Число вновь принятых членов незначительно.
В составе комитетов остаются люди, вошедшие в них в 1860—
1880-х годах. Многие из них также отходят от активной дея­
тельности. По данным за 1901 год, в составе Вятского комите­
та 27 человек, но из них уже не живут в Вятке 10 человек. Из
10 священников, числящихся в составе комитета, 8 избраны в
1860—1880-е годы и давно никакой работы не вели40. Да и мно­
гие активисты статистического комитета в 1900-х годах рабо­
тали уже в ученых архивных комиссиях.
Закономерно, что лучшие из преподавателей гимназий,
реальных училищ, уездных училищ тянулись к работе в стати­
стическом комитете с целью повысить свой образовательный
уровень, найти выход творческой инициативе. Зачастую это
даже не преподаватели истории и литературы.
Как правило, количество купцов, выходцев из купеческой
среды, крестьян было очень невелико, хотя они и были в каж­
дом составе статистических комитетов России. Но зачастую это
личности очень талантливые, ярко одаренные и разносто­
ронние. Такими были художник-самоучка, археолог-любитель
владимирский крестьянин И.А. Голышев, пермский купец-ли­
тератор Д.Д. Смышляев, вятский купец из Елабуги И.В. Шиш­
кин, археолог-любитель и отец знаменитого художника, отдель­
ные волостные писари.
Таким образом, можно сделать вывод: важнейшим органи­
зационно-практическим принципом губернских статистичес­
ких комитетов, успешно реализованным, было объединение в
их составе дилетантов, не профессионалов — историков, гео­
графов, этнографов, которые в провинциальных российских
городах практически отсутствовали, а любителей истории, ар­
хеологии, этнографии очень разного образовательного уровня
и общественного положения. Одновременно с генерал-адъю­
тантом в составе одного губстаткомитета мог быть и сельский
священник из бедного захолустья, и грамотный крестьянин.
Так, в 1874 году в действительные члены Вятского статиста-

62

Русская провинциальная историография

ческого комитета были приняты одновременно два человека:
генерал-адъютант граф Г.А. Милорадович, составивший во
время проводимого им в Вятке рекрутского набора очерк «Вятка
и ее достопримечательности», и писарь Сизнерского волост­
ного правления из дальнего Малмыжского уезда Капитон Гу­
ляев, автор образцово составленного и обширного статистико­
этнографического описания родной Сизнерской волости41.
Значительная часть членов статкомитета проживала в уез­
дах, а не в губернском городе. Это тоже было запланировано.
Для успешного решения своих задач статкомитету нужна была
сеть добровольных помощников по всей губернии. Для живу­
щих в селах и уездных городах любителей старины губернский
статкомитет был единственно возможным объединяющим на­
учным центром, в котором они остро нуждались и который
один мог опубликовать их работы, а также направить их дея­
тельность.
В отличие от многих научно-исторических обществ России,
быстро возникавших в 1860—1880-х годах, главной формой ра­
боты в комитетах была индивидуальная творческая деятель­
ность, а не регулярные заседания и обсуждения докладов. Те­
матика научных работ членов статкомитетов не планировалась
сверху, а избиралась ими совершенно самостоятельно и спон­
танно. Бескорыстные любители науки, занимающиеся изуче­
нием своего родного края, задавали тон в этих очень своеоб­
разных любительских научных объединениях. Важной для
деятельности статкомитетов была и официально декларируе­
мая поддержка властями их общественно-научной работы.
Статус члена губернского статкомитета, имевшего официаль­
ный диплом, имел большой вес в глубинке для священников
и учителей, мелких чиновников и писарей, защищал от враж­
дебно настроенного порой к их занятиям окружения.
Губернские статкомитеты стали важными опорными цент­
рами для работы с провинцией ведущих научных обществ Рос­
сии той эпохи: императорского Русского географического об­
щества, Московского археологического общества, Московского
общества любителей естествознания и ряда других. И это впол­
не исходило из организационной структуры, характера обще­
ственно-научной деятельности, состава статистических коми­
тетов. Анализу форм и методов работы центральных научных

Раздел I. Русская провинциальная историография...6 3

обществ со статистическими комитетами, положения последних
в системе научных обществ России второй половины XIX века
посвящен следующий параграф.

1.3. Губернские

статистические комитеты
В СИСТЕМЕ НАУЧНЫХ ОБЩЕСТВ
ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА

Имея в своем составе, как правило, только любителей
(небольшая часть из них, правда, через много лет работы
приобретала знания и навыки профессионала), губернские
статистические комитеты остро нуждались в методическом и
научном руководстве своей деятельностью. Входя официально
в Министерство внутренних дел, они были отгорожены фор­
мальными бюрократическими перегородками от университе­
тов и других высших учебных заведений, находившихся в
ведении Министерства просвещения. Да и слишком были не­
совместимы задачи статкомитетов и университетских ученых,
которых к тому же было слишком мало для такой огромной
страны. Стремление к обмену опытом, коррекции своей де­
ятельности, тяга к научному руководству своими работами
были присущи статкомитетам сразу после их реорганизации
в 1860 году.
«Несомненно, что как часто беспомощен труд одинокого
человека, так так же беспочвенен труд одиноких обществ и
учреждений, и потому нужно стремиться, чтобы связи наше­
го комитета с другими сродными ему по целям... скреплялись
с каждым годом прочнее и прочнее, — говорил на заседа­
нии Нижегородского статкомитета в 1866 году его секретарь
А.С. Гациский, любитель образных выражений. — Особенно
было бы это желательно по отношению к императорско­
му Русскому географическому обществу, так тесно связанному
с нами...»1 — завершил он свою мысль. Первая половина
1860-х годов — эпоха безраздельного монополизма в россий­
ской провинции деятельности Русского географического об­
щества. Уже со второй половины 1860-х годов положение
серьезно меняется, появляются новые массовые научные
общества, ориентирующиеся в своей деятельности на провин-

64

Русская провинциальная историография

цию. Но для нас важно уяснить, что ориентировка на цен­
тральные научные общества (Москвы в большей степени как
неформального лидера русской провинции) появилась уже в
это время.
Без научного руководства своей работой комитеты были
бы беспомощны и не в состоянии заниматься вмененными
им в обязанность «необязательными» работами. Центральный
статистический комитет, в котором было менее двух десятков
сотрудников, едва был в состоянии заниматься руководством
и контролем чисто статистической деятельности губстаткомитетов. Поэтому главную задачу последних он видел в содер­
жании в исправном состоянии местной административной
статистики. Но даже в «Обзоре статистической деятельности
за 1874 — 1883 годы губернских и областных комитетов», со­
ставленном в ЦСК, в качестве второй задачи, идущей сразу
за главной, указано: «Кроме того, комитетам поставлено в
обязанность заботиться о научной разработке данных истори­
ческих, этнографических и статистических и об издании тру­
дов своих в свет»2.
Анализируя материалы этого обзора, мы можем увидеть,
что научные общества вовлекали статкомитеты в сферу сво­
ей деятельности, приобщая к выполнению собственных мас­
штабных научных задач. Ряд запросов, анкет, вопросников
научные общества рассылали опосредованно через Централь­
ный статкомитет. Для наглядности перечислим кратко основ­
ные такого рода работы, имевшие отношение к истории края,
выполнявшиеся статкомитетами (и шедшие через ЦСК) в
1874—1888 годах. В 1874 году по всем комитетам разосланы
две анкеты для сбора сведений о виноградниках и виноделии,
а также о городищах, курганах и древних земляных насыпях.
В 1876 году подавались сведения с мест о географических
наименованиях местностей, рек, озер и прочем, необходимые
для исследователя финноугорских языков Европеуса. Эти све­
дения послужили ему материалом для определения распро­
странения финноугорских племен на территории России в
древности.
В 1878 году по циркуляру ЦСК от 26 марта 1878 года ока­
зано содействие Обществу любителей естествознания, антро­

Раздел I. Русская провинциальная историография...6 5

пологий и этнографии для подготовки в Москве в 1879 году
антропологической выставки. В «Обзоре» указывается, что
комитетами собран большой материал по археологии и этно­
графии в соответствии с разосланной анкетой этнографического
отдела этого общества. Комитетами же составлены описания
курганов и древних городищ, их планы и чертежи, а некото­
рыми комитетами даже карты губерний с указанием местона­
хождения курганов3. Хочется подчеркнуть, что статкомитеты
принимали самое активное участие и в других выставках, орга­
низованных этим обществом, — этнографической и политех­
нической.
В работах такого рода рядовые члены статкомитетов при­
обретали необходимые навыки, собирали материал, который
частично оставался в местных музеях. Шло формирование
местного краеведческого актива. Серьезную помощь в этом
оказывало и выполнение работ по запросам даже неисториче­
ских и негуманитарных обществ. Исторический аспект при­
сутствовал в собирании комплексов местных материалов са­
мого разного типа и направленности. Так в 1874 году для
департамента торговли и мануфактур собирались сведения о
кустарной промышленности в губерниях. В 1876 году для
Вольного экономического общества — сведения о заведениях,
изготавливающих земледельческие орудия труда, и для Мос­
ковского общества сельского хозяйства — сведения о совре­
менных условиях сельского хозяйства. В 1879 году собирались
вновь сведения для Вольного экономического общества по
его программе исследования о сельской поземельной общи­
не. В 1880 году собраны сведения и материалы для Всерос­
сийской промышленно-хозяйственной выставки в Москве4. И
так далее. Следует отметить, что многие общества и научные
учреждения рассылали свои запросы напрямую в несколько
или все статкомитеты России, минуя Центральный статкомитет. В этом случае выполнение их запросов было желатель­
ным, но не обязательным. Все зависело от решения секретаря
комитета или губернатора, на чье имя такие запросы чаще
всего и приходили. Такого рода запросов было во много раз
больше, чем указано в упомянутом «Обзоре».
Безусловно, как отмечалось и в «Обзоре», уровень актив­
ности комитетов был далеко не одинаков. Но на Русском Севе3. Заказ № 2329.

66

Русская провинциальная историография

ре, в центре Европейской части России слабых и малоактив­
ных комитетов почти не было. Правда, уровень активности
одного комитета на протяжении I860—1890-х годов мог зна­
чительно меняться.
Тем не менее по образцам и программам центральных на­
учных обществ губернские статкомитеты предпринимали ра­
боты по собственному почину и накапливали и частично об­
рабатывали самостоятельно ценнейший и интереснейший
исторический материал. Так, Архангельским губстаткомитетом
на протяжении 1870—1880-х годов по программе Вольного
экономического и Русского географического обществ, допол­
ненной на месте, ежегодно собирались сведения о поземель­
ной общине; описания общин печатались в местных «Губерн­
ских ведомостях».
Вологодским статкомитетом в 1882 году предпринято
устройство естественно-промышленного и историко-этногра­
фического музея губернии, а Курским статкомитетом в этом
же году из коллекции, также представляемой на Московскую
художественно-промышленную выставку, устроена в Курске
губернская выставка. В Орловском комитете по документам
упраздненных судебных мест составлен очерк о крестьянских
волнениях в Орловской губернии. Ярославским комитетом с
1883 года собирались исторические документы по Угличско­
му уезду для его историко-статистического описания. И
такого рода самостоятельные работы зафиксированы у
28 губстаткомитетов из 50, находящихся в Европейской ча­
сти России5.
Можно предположить, что о такого рода деятельности мно­
гих комитетов в Центральном статкомитете просто не было
информации.
Следует согласиться с предложенной А.Д. Степанским схе­
мой деления всех научно-исторических обществ (НИО) Рос­
сии той эпохи на две группы: собственно исторические обще­
ства и общества, занимавшиеся также и историей, причем
обществ второго типа было подавляющее большинство6. Надо
помнить, что в изучаемый нами период имели тесные контак­
ты с губстаткомитетами не только исторические и гуманитар­
ные научные общества, но и общества другого профиля: эко­

Раздел I. Русская провинциальная историография...6 7

комические, сельскохозяйственные, естественно-научные, ме­
дицинские и так далее. Хотя, безусловно, общества гуманитар­
ной многоцелевой направленности имели преобладающее вли­
яние.
В целом за период 1859—1917 годов в России А.Д. Степанским зафиксировано 71 научно-историческое общество, но «ак­
тивное развитие НИО началось лишь в пореформенную эпо­
ху», причем в 1863 1904 годах возникло 35 новых обществ7.
Некоторые из них, правда, оказались нежизнеспособными и
ничем себя не проявили.
Научные общества и губстаткомитеты имели много обще­
го в структуре и формах деятельности. Рассмотрим их общие
и отличительные черты. Если научное общество — это обще­
ственная организация, соединяющая и профессионалов, и лю­
бителей, то губстаткомитет — это официальное учреждение,
объединяющее только любителей, работающих в комитете на
общественных началах. Если в научных обществах достаточно
четко обозначены основные области научной деятельности, то
в комитетах члены могут заниматься изучением своей родной
губернии в самом широком спектре знания. Тематика иссле­
дований здесь ограничивается лишь территориальными рамка­
ми своей области. При невысоком уровне образованности
основной массы членов статкомитетов такого рода нерасчлененность познания была единственно возможной и обернулась
серьезными преимуществами. Тем не менее мы можем сего­
дня выделить, так же как и в работе НИО, научно-историче­
ский аспект деятельности губстаткомитетов и просветительскую
сторону их работы.
Одной из важнейших задач научных обществ и комитетов
был выпуск ими периодических и непериодических изданий.
И с этой задачей не только лучшие, но и средние статкомитеты России блестяще справились.
Основные направления деятельности НИО проводились в
жизнь и губстаткомитетами, естественно в пределах своих воз­
можностей и на своем уровне. Это прежде всего деятельность
по созданию музеев, библиотек, архивов; работа по приведе­
нию в известность памятников старины, археологические эк­
спедиции, этнографические исследования, археографическая
3*

68

Русская провинциальная историография

деятельность. Специфике такого рода работы статкомитетов в
условиях провинциальной России целиком посвящена вторая
глава книги.
Для членов статкомитетов характерны, в отличие от НИО,
разрозненность, обособленность и стихийность тематики ин­
дивидуальных исследований. Практически живого круга обще­
ния и обмена идеями на заседаниях и докладах они не имели.
Исследования не только разных авторов, но и одного челове­
ка, как правило, не связаны одно с другим. Вместе с тем соби­
рание и выявление исторических источников, начатое губерн­
скими статкомитетами, стало основой для деятельности уже
совершенно общественных провинциальных научных об­
ществ — губернских ученых архивных комиссий, широко раз­
вернувших свою работу в провинции с 1890-х годов.
Интересы и темы местных исследователей формировались
целенаправленной деятельностью центральных научных об­
ществ (прежде всего Русского географического и Московско­
го археологического) и кругом местных изданий. Особо важ­
ное значение для статистических комитетов той эпохи имели
археологические съезды, готовившиеся Московским археоло­
гическим обществом.
Недостатки научно-исторической деятельности статкоми­
тетов были в определенной мере продолжением их достоинств:
узость и локальность сюжетов, порой примитивная фактогра­
фия, мелкотемье, описательность, неумение связать местные
события и процессы с общерусскими явлениями, методологи­
ческая слабость. Тем не менее то, что проблемы местной ис­
тории оказались в центре общественного внимания провинци­
альной интеллигенции, это громадная заслуга статкомитетов.
Подобно центральным научным обществам, губернские
комитеты смогли сформировать своего массового читателя,
интересующегося историей, археологией и этнографией Рос­
сии и края. Смогли на местах сформировать и круг краевед­
ческого актива, увлеченного темами местной истории и способ­
ного заполнить местную периодику работами краеведческого
профиля. Подобно центральным научным обществам истори­
ческой направленности, имевшим постоянный обмен инфор­
мацией и опытом, губернские статкомитеты смогли развернуть

Раздел I. Русская провинциальная историография... 6 9

горизонтальную структуру связи друг с другом и обмена опы­
том. Дело в том, что проблемы одного статкомитета, в силу
унификации основных направлений их деятельности, были
очень типичны для всех других. Вдобавок многие из этих про­
блем они могли решить, лишь координируя свои действия. В
сущности, в великорусских районах единым был и основной
объект изучения.
Павел Иванович Мельников, известный писатель и заме­
чательный нижегородский краевед, в связи с этим метко вы­
разился: «Вязниковская вишня одинаково давит голову и вла­
димирца и нижегородца, расхаживающих и голосящих по
улицам Владимира и Нижнего. На холуйские, палеховские,
мстерские иконы с одинаковым усердием молятся и владимир­
ская и нижегородская старуха. Не говорю уже о тех грандиозных
и тесных отношениях, которые существуют между шуйско-ива­
новским фабричным районом и Нижегородской ярмаркой...»8.
Издание, пусть небольшим тиражом (100—150 экземпля­
ров), ежегодных отчетов, протоколов заседаний статкомитетов,
где кратко резюмировались основные достижения и опыт,
итоги работы за год, и рассылка их в другие статкомитеты
России очень помогали обмену опытом и координации дея­
тельности. Созданная система взаимного обмена печатными
изданиями серьезно стимулировала и деятельность секретарей
губернских комитетов как организаторов научно-исторической
работы в крае.
Размышляя об этом в 1866 году на заседании Нижегород­
ского статкомитета, А.С. Гациский оценил обмен комитетов
печатными протоколами как обмен мыслями, крайне необхо­
димый, поскольку «в стремлениях комитетов много единства
и в смысле пробивающихся всюду опытов и приготовлений к
лучшим способам деятельности»9. Детально структура обмена
статкомитетами печатной продукцией проанализирована в от­
дельном параграфе следующей главы.
Безусловно, в научно-исторической деятельности статкоми­
тетов мы можем выделить значительное количество типичес­
ких черт и общих моментов. Вместе с тем у каждого из актив­
ных статкомитетов складывалось свое индивидуальное лицо,
присущая только ему специфика научно-исторической дея-

70

Русская провинциальная историография
тельности и сложившийся комплекс традиционных «необяза­
тельных» работ. Мы можем выделить существенные отличи­
тельные особенности в такого рода деятельности Нижегород­
ского, Пермского, Вятского, Архангельского, Олонецкого,
Костромского, Владимирского, Вологодского, Ярославского,
Псковского, Тверского, Воронежского, Пензенского, Тамбов­
ского и ряда других статистических комитетов.
Достаточно индивидуально складывались и взаимоотноше­
ния разного рода научных обществ со статистическими коми­
тетами. Каждое научное общество, исходя из задач своей дея­
тельности, использовало или не использовало статистические
комитеты для связей с русской провинцией по-своему. И ста­
тистические комитеты активно откликались на запросы и тре­
бования разного рода научных обществ очень избирательно. В
1860—1890-е годы сложилась целостная система взаимоотно­
шений статкомитетов с научными обществами России, бывшая
существенной частью так называемой «частной» науки.
Бюрократизация всех сфер деятельности в России XIX века
была очень велика. Многих ученых не могли удовлетворить
условия научной работы в государственных научных учрежде­
ниях (Академия наук, университеты, разного рода комитеты и
комиссии). Поэтому многие ученые стремились вести иссле­
дования за пределами этих учреждений. 1860—1890-е годы —
расцвет научных обществ, где и профессионалы и любители
науки смогли вести очень плодотворную легальную деятель­
ность вне жесткого контроля государства, так как эти обще­
ства существовали в основном на частные взносы и частные
пожертвования. Члены обществ работали безвозмездно10.
Благодаря деятельности научных обществ менялась инфра­
структура науки России, развертывались многие новые направ­
ления работы, охватывалась российская глубинка. Важным для
нас аспектом этой деятельности были попытки преодолеть
изоляцию интеллектуальных центров страны от регионов.
Организационной основой научных обществ был принцип
автономии, дававший руководящему выборному органу очень
широкие права. В новый университетский устав 1863 года был
внесен пункт о возможности учреждения при университетах
научных обществ для усовершенствования совокупными уси­
лиями какой-либо определенной отрасли науки. Сама проце-

Раздел I. Русская провинциальная историография...

дура открытия общества значительно облегчилась по сравне­
нию с предыдущей эпохой — и началось массовое открытие
научных обществ.
Структура обществ разного профиля была достаточно од­
нотипна. Во главе их стоял председатель совета или президент.
Совет обладал очень широкими правами. Он утверждал про­
граммы исследований, их финансирование, издательскую де­
ятельность, направление научных экспедиций. В общество, как
правило, входили действительные и почетные члены, а также
члены-корреспонденты. Поступающие в общество избирались
тайным голосованием действительных членов (основной дви­
жущей силы общества). Аналогии со статистическими коми­
тетами совершенно очевидны. Членами-корреспондентами
(или соревнователями) были люди из провинции, не платив­
шие ежегодных членских взносов, во многих обществах дос­
таточно крупных. Во главе ряда научных обществ стояли не
только крупные ученые, но и порой люди очень состоятель­
ные и влиятельные в правительственных кругах. П.С. Уваро­
ва — многолетний руководитель Московского археологического
общества — любила повторять, что археология — это занятие
богатых людей.
Деятельность многих научных обществ перекрещивалась,
интересы их совпадали, работы дополняли друг друга. Поэто­
му нередко одни и те же ученые состояли в нескольких науч­
ных обществах. Такая же картина наблюдалась и в провинции.
Общее число членов научных обществ составляло во второй
половине XIX века более 7000 человек (не считая 18 000 вра­
чей — членов медицинских обществ). В стране функциониро­
вало примерно 100 реально действовавших научных обществ
разного профиля11. Это была огромная научная сила, превос­
ходившая по меньшей мере вдвое число высших учебных за­
ведений разного типа в России (их к 1896 году было 52).
Только в ведении Министерства народного просвещения
было зарегистрировано открытых до 1895 года 85 научных об­
ществ. Из них гуманитарной направленности, имеющих отно­
шение к истории, археологии, этнографии, антропологии, учте­
но 36 научных обществ12. В нижеприведенной таблице указаны
основные из них, открытые как в центре, так и в провинции.
Таблица дает определенное представление о научно-историче­
ских обществах России той эпохи.

71

72

Русская провинциальная историография
Таблица 4
Научно-исторические общества России к 1895 году'3

Название общества

1. Общество истории и древностей
российских при Московском
университете
2. Общество любителей российской
словесности при Московском
университете
3. Вольное общество любителей
российской словесности в СПб.
4. Общество истории и древностей
Остзейских губерний
5. Одесское общество истории
и древностей
6. Русское археологическое общество

7. Нарвское археологическое общество
8. Общество древнерусского искусства
при Московском публичном музее
9. Московское археологическое общество
10. Общество для исследования
Ярославской губернии в естественноисторическом отношении
11. Русское историческое общество
12. Общество любителей естествознания,
антропологии и этнографии при
Московском университете
13. Уральское общество любителей
естествознания в Екатеринбурге
14. Историческое общество Несторалетописца
15. Историко-филологическое общество
при Харьковском университете
16. Общество любителей древней
письменности
17. Псковское археологическое общество
18. Общество любителей истории
и археологии Крыма
19. Общество изучения Амурского края
20. Русское антропологическое общество
при Петербургском университете

Место­
нахож­
дение

Год
осно­
вания

Москва

1811

Москва

1811

СПб.

1818

Рига

1834

Одесса

1839

СПб.
Нарва
Москва

1846,
преобр.
в 1866
1863
1864

Москва
Ярославль

1864
1864

СПб.
Москва

1866
1868

Екатеринбург 1870

Киев

1872

Харьков

1876

Москва

1877

Псков
1880
Симферополь 1883

Владивосток
СПб.

1887
1887

Раздел I. Русская провинциальная историография... 7 3

21. Московское нумизматическое общество
22. Историко-филологическое общество
при Новороссийском университете
23. Новгородское общество любителей
древности
24. Общество археологии, истории
и этнографии при Казанском
университете

Москва
Одесса

1888
1888

Новгород

1893

Казань

1878

Вне данного списка осталось самое крупное российское
научное общество — Императорское Русское географическое
общество. Некоторые из этих обществ (прежде всего самые
крупные) сумели через какое-то время после развертывания
добиться получения ежегодной государственной субсидии, не
покрывавшей, впрочем, даже половины их затрат. Отметим, что
из 24 перечисленных обществ 7 находилось в Москве, 4 — в Пе­
тербурге, а остальные в великорусской провинции. Москва и
в научном отношении стала очевидным лидером для россий­
ской провинции. Научные общества широко создавались при
университетах. Так, к 1895 году при Московском университе­
те было создано 10 научных обществ, при Харьковском, Ки­
евском, Казанском — по 5 обществ14. Из крупных обществ,
имевших широкие контакты с провинцией, не указано в таб­
лице также Вольное экономическое общество в силу негума­
нитарного профиля его основной деятельности.
По данному краткому списку нам трудно судить о реаль­
ной значимости деятельности каждого из этих обществ для
науки и культуры России. Но в интересующем нас аспекте —
развертывании работы с российской провинцией, безусловно,
лидерами и настоящими гигантами по размаху работы, даже
близко к которым не удалось никому приблизиться, были три
научных общества: Императорское Русское географическое
общество, Московское археологическое общество, Общество
любителей естествознания, антропологии и этнографии. Основ­
ная часть всех научных контактов губернских статистических
комитетов России 1860—1890-х годов приходится именно на
эти три общества. В конечном счете именно эти общества в
значительной мере определили характер и направленность
научно-исторической деятельности статистических комитетов
и научных занятий провинциальной интеллигенции. Рассмот-

74

Русская провинциальная историография

рим же характер и структуру взаимоотношений этих обществ
с губстаткомитетами более подробно.
Поддержка разных слоев российской интеллигенции была
главной опорой Русского географического общества. В конеч­
ном счете Обществу удалось привлечь массовый общественный
интерес к своей деятельности.
Созданное в 1845 году, РГО, по мысли его учредителей, дол­
жно было сделаться Академией наук в области географии, ста­
тистики и этнографии, стать мощным генератором новых на­
учных идей в стране. Одновременно Общество должно было
само разрабатывать и создавать методики исследований, орга­
низовывать сбор материалов, их обработку и издание. Русское
географическое общество уже в 1860-е годы смогло стать мощ­
ным исследовательским центром страны.
Если в других научных обществах количество членов в сред­
нем составляло 50—70 человек (актив примерно 15 человек),
то в РГО уже к 1849 году было около 350 членов, а к январю
1881 года — 872 члена, из которых 34 — почетных, 677 — дей­
ствительных и 161 — членов-сотрудников15. Члены-сотрудни­
ки — это представители провинциальной интеллигенции.
Значительная часть секретарей губстаткомитетов была чле­
нами-сотрудниками РГО. Уже к 1870-м годам РГО открыло
свои провинциальные отделы на Кавказе, в Западной и Вос­
точной Сибири, Оренбурге, на северо-западе и юго-западе
России, активно привлекая к сотрудничеству местную интел­
лигенцию. Все четыре отделения РГО — математической гео­
графии, физической географии, статистики и этнографии —
были автономными самостоятельными научными центрами, в
которых, согласно уставу, и была сосредоточена вся научная
деятельность. Историзм пронизывал в той или иной степени
деятельность всех отделений Общества, хотя, безусловно, глав­
ным центром научно-исторической деятельности Общества
стало отделение этнографии16.
Именно отделение этнографии рассылало, начиная с
1847 года, свои программы и анкеты по всей стране, прежде
всего в губернские статкомитеты. Массовый поток рукописей
с мест позволил РГО развернуть широкую публикацию при­
сланных материалов. За лучшие из них провинциальные ис­
следователи награждались медалями РГО. Так в 1860-е годы
медалями РГО были награждены П.С. Ефименко, П.П. Чу-

Раздел I. Русская провинциальная историография...

бинский, М.И. Куроптев, И.А. Голышев, Н.Н. Блинов — сек­
ретари и активисты Архангельского, Владимирского, Вятского
статистических комитетов.
Отделение этнографии занималось археологической, архео­
графической и самой разнообразной научно-исторической де­
ятельностью, что вытекало из очень широкой трактовки задач
этнографии как науки. Многие видные историки, археологи и
археографы России того времени входили в руководство этого
отделения. Н.В. Калачов, Н.И. Костомаров, Д.Я. Самоквасов,
например, не просто работали на стыке истории, археологии
и этнографии, но вносили в деятельность общества свою соб­
ственную научную проблематику. Показателен в этом отноше­
нии сделанный Н.В. Калачовым 4 декабря 1868 года доклад на
заседании отделения этнографии «О значении писцовых книг
для изучения исторической географии, этнографии и внутрен­
него быта России и необходимости издания сведений, из них
извлеченных», после которого было принято решение об из­
дании писцовых книг17.
Традиция работы с провинциальными корреспондентами,
сохранения и публикации их материалов существовала на
протяжении всей дореволюционной истории РГО. Впервые в
1847 году Общество разослало в губернии России свыше
7000 экземпляров составленной Н.И. Надеждиным программы
по этнографии. Уже к началу 1852 года получило около
2000 ответов. Частью они были обработаны и напечатаны в
изданиях РГО (прежде всего в «Этнографическом сборнике»),
частью сохранены в архиве РГО. А к 1853 году было получено
еще 305 рукописей, относящихся к 59 городам и 223 селениям
в 42 губерниях страны. Наибольшее число статей пришло из
Нижегородской губернии (44), а также от 36 до 15 статей из
Тульской, Вятской, Тверской, Тамбовской, Воронежской,
Московской и Пермской губерний18. Именно в этих губерниях
впоследствии сложился сильный общественный актив
статистических комитетов. Мы не будем касаться здесь проб­
лем складывания типа статьи — этнографического описания,
так как содержательная сторона этого процесса раскрывается
в особом параграфе следующей главы. Обратим здесь внима­
ние на сословный состав авторов этих работ. Правда, сведе­
ния есть о сословной принадлежности авторов лишь 262 ра­
бот 1852 года. Если от директоров и учителей гимназий и

75

76

Русская провинциальная историография

училищ было получено 38 статей, от чиновников — 20, от
помещиков — 15, от купцов и мещан — 8, от крестьян — 7, то
от священников — 174 статьи19. Основным российским сосло­
вием, разбуженным анкетами и вопросниками РГО к актив­
ной деятельности историка-любителя, стало русское духовен­
ство. Именно оно в 1860-е годы составило значительную часть
актива губстаткомитетов. Таким образом, РГО в определенной
мере подготовило почву для деятельности статистических
комитетов.
В середине 1860-х годов была разослана программа Н.В. Ка­
лачова по собиранию народных юридических обычаев, кото­
рая стала толчком к появлению значительного количества ра­
бот, частично опубликованных статистическими комитетами в
губернской печати. Были и другие программы. Как в центре,
так и на местах накапливался огромный материал, иницииро­
ванный программами РГО.
В 1890 году отделение этнографии основало и в течение
27 лет издавало журнал «Живая старина», ориентированный на
материалы из провинции. К этому времени в провинции уже
была сформирована широкая социальная база читателей и ав­
торов этнографической литературы.
Академик В.Ф. Миллер (впоследствии председатель отде­
ления этнографии РГО), выступая на XII съезде естествоиспы­
тателей и врачей, метко выразился на открытии подсекции эт­
нографии: «Спросим себя, откуда берутся эти многочисленные
работники в области этнографии, эти лица, присылающие уче­
ным обществам свои наблюдения, записи, коллекции, обога­
щающие музеи. Эти скромные труженики, рассеянные по всему
лицу русской земли, эти добровольцы науки... принадлежат к
просвещенному классу народа, так называемой интеллигенции.
Интерес к этнографическим наблюдениям поддерживается и
питается в этом классе работников не одним научным влече­
нием, а, главным образом, глубоким сочувствием к жизни
низших слоев народа, сохраняющих в своем быту много пере­
живаний старины, и высоко гуманным отношением нашего
общества к инородческому населению России. Этой духовной
работой нашей интеллигенции мы имеем полное право гор­
диться. Едва ли в какой другой культурной стране мы найдем
такие кадры тружеников, работающих безвозмездно, ради идеи,

Раздел I. Русская провинциальная историография...

и поставленных притом в тяжелые материальные, иногда нрав­
ственные условия»20.
Обратим особое внимание на то, что, по мысли выступаю­
щего, главной причиной научно-любительской деятельности
интеллигенции в области этнографии является народолюбие.
Вкус и интерес к этнографии были в значительной мере выз­
ваны, по его мнению, народническим движением, всколыхнув­
шим самые широкие слои провинциальной интеллигенции.
Этот нравственный посыл, безусловно, ощущался и в деятель­
ности всех других научных обществ.
Широчайшие научные контакты Русского географическо­
го общества высоко подняли его авторитет. В 1880-е годы РГО
находилось во взаимных научных контактах с 285 учреждени­
ями, из которых 132 — русских и 153 — иностранных. Стабиль­
ный обмен печатными изданиями шел в это время с 37 губер­
нскими статкомитетами и 28 губернскими земскими управами.
Многочисленные издания РГО доходили до российской глу­
бинки. Значительно помогало укреплению связей статкомитетов и то, что многолетний руководитель российской админис­
тративной статистики П.П. Семенов-Тян-Шанский (в 1864 —
1882 годах директор ЦСК) одновременно (с 1873 года до смер­
ти в 1914 году) был бессменным руководителем Русского гео­
графического общества.
Рассматривая достижения РГО в формировании научно­
исторических интересов провинциальной интеллигенции, мы
должны особо выделить роль Общества в формировании осо­
бого типа научной работы, посильной даже малообразованным
слоям уездной интеллигенции, — статьи в форме историческо­
го, статистического, географического и этнографического опи­
сания. Анализу массовых работ такого типа посвящен отдель­
ный параграф четвертой главы.
Крупные научные экспедиции РГО отправлялись, как пра­
вило, в окраинные и труднодоступные районы России: Сибирь,
Кавказ, Среднюю Азию, Украину, Северо-Запад России. Имен­
но здесь, а не в центре России функционировали филиалы РГО.
Основная же часть европейской территории страны исследо­
валась Обществом с помощью разного рода вопросников, ан­
кет, программ, распространявшихся через губернские статис­
тические комитеты. В этом специфика взаимоотношений РГО
и губстаткомитетов. Безусловно, имели место и небольшие

77

78

Русская провинциальная историография
экспедиции этнографического и археологического характера
членов Общества: В. Малахова — на Урал, Г. Потанина — в
Вятскую губернию, Д. Анучина — на юг России и так далее21.
Но серьезного влияния на развитие исторической мысли в
русской провинции центра страны экспедициии не оказыва­
ли. Основное влияние на развитие исторической мысли в рус­
ской провинции РГО оказывало массовым выпуском работ
местных историков в своих многочисленных изданиях, разра­
боткой методик и серьезной идейно-теоретической работой.
Благодаря РГО научная деятельность стала возможна и для свя­
щенника из глухого инородческого села (пример Г.Е. Вереща­
гина, награжденного медалью РГО за работы по этнографии
удмуртов22), и для владимирского крестьянина И.А. Голыше­
ва, и для архангельских учителей, и для многих политических
ссыльных (характерен пример Д.А. Клеменца и П.П. Чубинского — секретаря Архангельского статкомитета). В орбиту на­
учной деятельности РГО оказались втянуты тысячи представи­
телей провинциальной интеллигенции страны.
Совершенно иной тип взаимоотношений с губернскими
статистическими комитетами и местной провинциальной ин­
теллигенцией сложился у другого гиганта среди научно-исто­
рических обществ России 1860—1890-х годов — Московского
археологического общества. Задачи Общества отчетливо выра­
зил его основатель граф А.С. Уваров в своей вступительной речи
при открытии Общества. Первой задачей нового Общества он
ставил занятия археологией вообще, и преимущественно рус­
ской археологией. Вторую цель он сформулировал как возбуж­
дение сочувствия в обществе к останкам старины, изучению
всего, касающегося произведений русского духа, русского ис­
кусства и уничтожение в населении равнодушия к этим про­
изведениям. Третья важнейшая задача Общества заключалась
в устройстве периодических археологических съездов с целью
более тесного общения между учеными силами и возбуждения
интереса к археологии в различных районах России, не исклю­
чая самых дальних окраин. При этом планировалось чаще об­
ращать внимание правительства на необходимость археологи­
ческого изучения России23.
На этой основе сложилась вся система деятельности Мос­
ковского археологического общества (МАО), развертывались
основные направления его работы. Общество ориентировалось

Раздел I. Русская провинциальная историография...

в своей деятельности на самые широкие круги интеллигенции,
отметая принцип элитарности и профессиональной замкну­
тости, присущий ряду исторических обществ той эпохи.
А.С. Уваров стремился превратить Общество во всероссийский
научный центр, направляющий и координирующий археоло­
гические разыскания в стране. В определенной мере ему это
сделать удалось. В юбилейном сборнике Общества констати­
ровалось, что МАО, возбудив интерес у русского общества к
старине, получило от него не только сочувствие и благопри­
ятную общественную атмосферу для своей деятельности, но и
поток сообщений, вкладов, пожертвований из книг, рукопи­
сей, древних икон, различных предметов старины, археологи­
ческих находок и так далее24.
Стратегической, принципиальной установкой в деятельно­
сти Общества было установление прочных двухсторонних кон­
тактов с русской провинцией. Регулярными были обращения
в губстаткомитеты, редакции «Губернских ведомостей», духов­
ные консистории с просьбой о содействии, высылке предме­
тов древности, обмене изданиями, указании лиц, могущих
заняться изучением древних памятников. Обращения не оста­
вались без ответа, налаживалась прочная двухсторонняя связь.
В Вятском губстаткомитете переписка с МАО выделена в осо­
бое толстое дело, которое наглядно доказывает регулярность
контактов между этими учреждениями25.
Деятельность статистических комитетов России вниматель­
но изучалась в МАО, члены которого выступали с докладами
на своих заседаниях, посвященных этой тематике. Так, уже в
1860-х годах А.Н. Афанасьев сделал доклад «Труды Виленско­
го статистического комитета», К.К. Герц — «О трудах губерн­
ских статистических комитетов», А.С. Уваров в 1863 году об­
ратил особое внимание общества на заслуги по изучению края
секретаря Витебского статкомитета А.М. Сементовского-Курилло, инициатора губернских археологических выставок26.
Между тем традиционные для 1860-х годов методы науч­
ных контактов (переписка и пересылка работ и изданий) уже
не устраивали сформировавшийся краеведческий актив россий­
ской провинциальной интеллигенции. Уже в 1863 году ряд
поволжских статистических комитетов обсуждали предложен­
ную в Самаре идею созыва Поволжского статистического съез­
да. Нижегородский статкомитет на своем заседании в 1866 году

79

8 0. Русская провинциальная историография

поддержал мнение секретаря Архангельского статкомитета.
«Одним обменом протоколов мы немногого можем достиг­
нуть, — заявил П.П. Чубинский. — Единственный и верный
способ — это статистические съезды: окружные и общий. Же­
лательно, чтобы такие съезды были хотя бы раз в три года»27.
Идея созыва съезда, на котором был бы возможен живой
обмен опытом, совместная работа провинциальных и столич­
ных историков, археологов и этнографов, была чрезвычайно
актуальна. Роль МАО, сумевшего претворить ее в жизнь, вы­
росла чрезвычайно. Уже 26 апреля 1866 года МАО разослало
по всем статистическим комитетам России отпечатанное ти­
пографским способом письмо о необходимости съезда русских
археологов. Целями съезда провозглашалось: 1. Сохранение и
приведение в известность памятников как языческой, так и
христианской древности; 2. Определение методов и приемов
исследования памятников и составление подробной и ясной
инструкции археологических изысканий; 3. Составление архе­
ологических карт России; 4. Составление росписи существую­
щим памятникам местной русской старины28.
В Вятке того времени общественный актив вокруг статко­
митета еще только складывался, поэтому губернатор дал ука­
зание собрать сведения об археологических памятниках губер­
нии через свой бюрократический аппарат. Управляющий
палатой госимуществ рапортовал губернатору 25 июня 1866
года, что «собрание и доставление прямо в статкомитет сведе­
ний о городищах, курганах, часовнях и местах, отмеченных в
народе какими-либо преданиями или сказаниями... мною пред­
ложено гг. окружным начальникам, чиновникам особых пору­
чений, наблюдающим за порядком в волостях, и лесничим»29.
Между тем бюрократическая структура оказалась совершен­
но непригодна для сбора научной информации, а тем паче
научной работы, так как она никак не была заинтересована в
этой работе. Типичен отсюда рапорт по данному запросу во­
лостного старшины Пальничной волости Вятского округа от
2 августа 1866 года, который «имеет честь донести, что горо­
дищ, курганов, старинных церквей, часовен и мест, отмеченных
в народе какими-либо преданиями или сказаниями... случай­
ных находок на поверхности древних вещей в нашей волости
не оказалось»30.

Раздел I. Русская провинциальная историография...
МАО смогло создать эффективную систему индивидуаль­
ной работы с провинциальными любителями истории и архе­
ологии края. Наиболее известным является сотрудничество с
МАО вятского учителя А.А. Спицына (1880-е годы), ставшего
впоследствии одним из известнейших археологов России31.
Количество членов Общества не было особенно велико. Но
в Общество действительно входил цвет научного провинциаль ­
ного актива статистических комитетов России (в том числе все
наиболее активные секретари статкомитетов). В 1890 году в
МАО насчитывалось около 300 членов всех разрядов, в том
числе 72 заграничных. Показательно, что из российских чле­
нов МАО в Москве жило 76 человек, в Петербурге — 35 чело­
век, а в провинции — 121 человек. На тот период это самое
массовое провинциальное историческое объединение. Биогра­
фический словарь членов Общества, изданный в 1915 году,
включает 839 имен. Из них до 1900 года вступило 699 человек,
причем ежегодно в среднем пополнение составляло 20 чело­
век. Отметим, что в изданиях Общества, помещавших огром­
ное количество статей по научно-исторической проблематике,
сотрудничало 635 человек32. Активность всех членов Общества,
как профессиональных ученых, так и любителей, была очень
велика. Общество сумело подготовить из местных любителей
многих вполне профессиональных исследователей.
Система деятельности Общества предусматривала наличие
двух центров: одного — в Москве, где находился Совет и ру­
ководство; другого — кочующего по стране подготовительно­
го комитета будущего археологического съезда. Работа с про­
винциальной интеллигенцией, создание местных научных
обществ велись прежде всего не в Москве, а в Киеве, Казани,
Тифлисе, Одессе, Ярославле — местах проведения археологи­
ческих съездов, вовлекавших в научную работу широкие слои
местной интеллигенции. Создание научно-исторических об­
ществ в Казани, Ярославле явилось прямым результатом про­
ведения в них археологических съездов.
Первый археологический съезд состоялся в 1869 году в
Москве, второй — в 1871 году в Петербурге, третий — в 1874 го­
ду в Киеве, четвертый — в 1877 году в Казани, пятый — в
1881 году в Тифлисе, шестой — в 1884 году в Одессе, седьмой —
в 1887 году в Ярославле, восьмой — в 1890 году в Москве и так
далее. До самой мировой войны регулярность съездов не пре-

81

82

Русская провинциальная историография

рывалась. Съезды были массовыми не только по количеству
участников (как правило, от 100 до 300 человек), но и по ко­
личеству выступавших с докладами и сообщениями участников.
На I съезде было сделано 57 докладов и сообщений, на II —
70, на III - 100, на IV - 112, на V - 86, на VI - 117, на VII 16933. Археологические съезды стали настоящей школой науч­
ной работы для провинциальной интеллигенции. Анализ их
роли в формировании научно-исторического актива статкомитетов сделан во второй главе.
Основными местными научными центрами, с которыми
работало МАО, были губернские статкомитеты, существовав­
шие повсеместно, тогда как местные научно-исторические
общества были лишь в небольшом количестве губернских го­
родов. В письме МАО в губстаткомитеты России от 1 июня
1888 года говорится, что, собирая имена и адреса владельцев
частных археологических коллекций, Общество «вполне пони­
мает, что только статистические комитеты могут сообщить по­
добные сведения»34. Это не было простой лестью, поскольку
действительно в 1860 -1890-х годах комитет был единственным
традиционным местным центром объединения всех любителей
старины в губернии. Напомню, что число их было достаточно
невелико: 30—60 человек. Во всяком случае, эти действитель­
ные члены, жившие как в уездах, так и в губернском центре,
знали действительно практически всех, интересовавшихся ис­
торией своего края. Вдобавок нередко секретарь комитета, сам
увлеченный любитель, работал в своей должности не один де­
сяток лет и, естественно, становился своеобразным кладезем
любой информации по местной проблематике, патриархомнаставником краеведов. Облегчала поиски нужной информации
и хорошая сохранность документации в архиве статкомитета.
Подготовка и проведение археологических съездов позво­
лили Московскому археологическому обществу стать автори­
тетным всероссийским научным центром. Целенаправленный
курс Общества (как при А.С. Уварове, так и после его смерти
в 1884 году, когда во главе общества встала его жена П.С. Ува­
рова) на изучение малоисследованной русской провинции
позволил сосредоточить в МАО массовый материал о раскоп­
ках в Смоленской, Нижегородской, Тверской, Ярославской,
Костромской, Владимирской, Тамбовской и ряде других губер­
ний. Общество финансировало, пусть в небольшом объеме,

Раздел I. Русская провинциальная историография... 8 3

деятельность ряда местных археологов: А.Ф. Лихачева, И.А. Износкова в Казани; А.А. Спицына и Г.Н. Первухина в Вятке;
Ф.А. Теплоухова и Н.А. Клера в Перми, а также ряда других
провинциальных любителей35. Рассматривая деятельность МАО
под определенным углом зрения, мы не касаемся вопросов
деятельности Общества на Юге России и на Кавказе, а также
работы специализированных отделов и комиссий МАО.
Многие активные члены и секретари губстаткомитетов ста­
ли активными сотрудниками МАО в 1860—1880-е годы (как
правило — членами-корреспондентами, что не было сопряжено
с уплатой довольно значительного ежегодного членского взно­
са): И.А. Голышев и К.Н. Тихонравов (Владимир), А.К. Жизневский (Тверь), П.С. Ефименко (Архангельск), А.А. Потебня,
Н.Я. Аристов (Харьков), Р.Г. Игнатьев (Уфа), Н.А. Костров и
А.В. Адрианов (Томск), А.И. Селиванов (Воронеж), Н.А. Спас­
ский, А.А. Спицын, Н.Г. Первухин, И.В. Шишкин (Вятка),
A. С. Гациский, Л.В. Даль (Н. Новгород), Ф.А. Теплоухов,
B. Н. Шишонко (Пермь), Н.И. Троицкий (Тула), В.Д. Беляев
(Кострома) и многие другие.
Анализируя данные биографического словаря членов Об­
щества, мы убеждаемся, что наиболее массовый приток моло­
дых, энергичных ученых-профессионалов и историков-люби­
телей (Общество вело не только археологическую, но и широко
направленную научно-историческую деятельность) в состав Об­
щества, ставших его основой и костяком, происходил в 1860—
1880-е годы. К 1900-м годам вместе с основоположниками
произошло постарение и значительной части членов Общества.
Процесс обновления резко замедлился, происходит выбытие
многих членов в силу естественной смертности из-за преклон­
ного возраста36.
Показательно, что такие же процессы мы наблюдаем в со­
ставе губернских статистических комитетов: активное форми­
рование в 1860—1880-х годах общественного краеведческого ак­
тива, на плечах которого, по сути дела, до самого 1917 года и
лежала основная научно-историческая работа в провинции. В
начале XX века эти люди уже в составе местных научных об­
ществ и ученых архивных комиссий. Анализ конкретного био­
графического материала в третьей главе настоящей работы на­
глядно подтверждает эту мысль.

84

Русская провинциальная историография
Таким образом, индивидуальная живая работа с провинци­
альными историками-любителями, формирование их в профес­
сионально подготовленных исследователей местного края, а
также пробуждение с помощью археологических съездов обще­
ственного интереса к археологии в русской провинции и обу­
чение на съездах широкого круга активистов статистических
комитетов и других представителей русской провинциальной
интеллигенции основным навыкам научно-исторической дея­
тельности — все это составляет, по нашему мнению, специфику
деятельности МАО в российской провинции.
Именно такую нацеленность работы Московского архео­
логического общества справедливо отмечал секретарь общества
В.К. Трутовский в конце 1880-х годов: «МАО старалось войти
в более тесное общение со статистическими комитетами и с
теми отдельными рабочими силами, которые встречаются в
наших губернских и даже уездных городах... Провинция про­
снулась, заговорила, сильно работает, в публике возбужден
интерес к научным сведениям, и это, вероятно, следствие тех
же археологических съездов; но нельзя не сознаться, что про­
винция выставляет нам пока весьма мало личностей с серьез­
ной научной подготовкой — все это любители...»37.
Любителей из российской провинции вовлекали в орбиту
своей деятельности (в разной степени) не только специализи­
рованные исторические, но и естественно-научные, эконо­
мические, сельскохозяйственные, медицинские центральные
научные общества. Деятельность некоторых из них была мно­
гопрофильна и включала занятия этнографией или историей.
Прежде всего это касается работы одного из самых крупных
научных обществ России второй половины XIX века — Импе­
раторского Общества любителей естествознания, антропологии
и этнографии при Московском университете (до 1867 года на­
зывалось — Общество любителей естествознания). Открытое
15 октября 1863 года, Общество нашло, а точнее, создало свою
нишу деятельности, связанную с организацией и проведени­
ем Всероссийских выставок. Во главе Общества стояли широ­
ко известные в России и за рубежом ученые: геолог Г.Е. Щуровский (1864—1884), антрополог А.П. Богданов (1886—1889),
фольклорист-филолог Вс.Ф. Миллер (1889—1890) и, наконец,
ученый-энциклопедист Д.Н. Анучин (1890—1923)38.

Раздел 1. Русская провинциальная историография... 8 5

Первым крупным мероприятием Общества стала организа­
ция и проведение в Москве в 1867 году Всероссийской этно­
графической выставки. Эта выставка и все последующие выс­
тавки Общества стали важным событием в истории русской
этнографической науки39. Душой первых выставок общества
был виднейший русский антрополог А.П. Богданов. Создан­
ный в конце 1864 года подготовительный комитет этнографи­
ческой выставки планировал сбор материала для нее путем
посылки специальных экспедиций в разные губернии России.
Но это оказалось практически ненужным вследствие широкой
поддержки, оказанной идее выставки правительством и мест­
ной администрацией через губернские статистические коми­
теты. Последние сумели организовать отбор и посылку на вы­
ставку значительного количества местных экспонатов, как
заново собрав их в уездах, так и привлекая уже сложившиеся
коллекции местных любителей40.
Выставка имела огромный успех. Для нее удалось собрать
материалы из самых глухих уголков России. Всего в ней было
использовано 288 манекенов в национальных костюмах, до
450 комплектов одежды, до 1300 разных предметов быта. За два
месяца работы ее посетило более 90 тысяч человек41.
На местах же этой и последующими выставками Общества
был дан толчок коллекционерской, собирательской работе
местных любителей, стимулировавший формирование губер­
нских музеев. Статистические комитеты более активно стали
заниматься музейной деятельностью. Анализ этого аспекта
деятельности комитетов дается во втором и третьем парагра­
фах второй главы.
Уже в результате первой выставки авторитет Общества
любителей естествознания значительно возрос как в правитель­
ственных, так и в научных кругах. Губстаткомитеты стали на
местах опорными точками в деятельности общества. Активно
способствовала этому и местная администрация, желавшая
представить на выставке свою губернию в как можно более
выгодном свете.
Рассматривая итоги работы Вятского губстаткомитета в
1871 году, его секретарь отмечал: «Главнейшая необязательная
работа комитета состояла в выполнении циркулярных предло­
жений Министерства внутренних дел за 1873 и императорско­
го Общества любителей естествознания... об оказании коми-

86

Русская провинциальная историография
тетом содействия Московской политехнической выставке»42.
Следует признать, что Вятский статкомитет развернул широ­
кую работу, создав специальную комиссию содействия Поли­
технической выставке. Комиссия заседала 5 раз, причем про­
токолы ее заседаний были типографски отпечатаны43.
Информация о выставке была дана в «Губернских ведомо­
стях» для сведения заводчиков, купцов и всего населения гу­
бернии.
Вятский статкомитет должен был представить на выставку
комплекс экспонатов, дающий наглядное представление о ре­
меслах и производствах в губернии. Кроме того, требовалось
описание этих экспонатов и статистические данные о различ­
ных промыслах в губернии. Земством для этого было выделе­
но статкомитету 400 рублей — довольно значительная сумма.
Все было сделано обстоятельно и отослано вовремя. Все основ­
ные отделы, по которым подбирались экспонаты: историчес­
кий, архитектурный, лесной, горный, печатный, учебный, сель­
ского домоводства — содержали этнографический элемент.
Очень активно откликнулось крестьянство. В Москву были
отправлены предметы и изделия 250 названий весом 60 пудов44.
Переданные в Румянцевский публичный музей коллекции
этнографической выставки послужили основой для создания
Этнографического музея. В 1872 году Обществом любителей
естествознания к 200-летию со дня рождения Петра I была
устроена Политехническая выставка, собравшая экспонаты и
коллекции со всей России, которые послужили основанием Му­
зея прикладных знаний (в будущем — Политехнического му­
зея). Проведенная таким же образом в 1879 году Антропологи­
ческая выставка стала базой для Антропологического музея при
университете. Помимо этнографической нацеленности научных
интересов Общества мы можем также выделить и археологиче­
ский аспект его деятельности. Таким образом, широкие контак­
ты шли с местными любителями и губстаткомитетами не только
с целью формирования этнографических коллекций, но и по
линии археологических раскопок и коллекций45.
Значительное влияние на провинцию крупные научные
общества России оказывали всем комплексом своей деятель­
ности. Их опыт, структуру, основные направления работы в
местном масштабе пыталась скопировать в 1890—1900-х годах
российская провинция. По образцу Московского Общества

Раздел I. Русская провинциальная историография...

любителей естествознания были созданы общества естествоис­
пытателей и при других университетах России: в Петербурге,
Киеве, Казани, Харькове, Одессе, — более или менее регуляр­
но собиравшие съезды естествоиспытателей. Для российской
провинции большое значение имела деятельность с 1882 года
Уральского общества любителей естествознания (Екатерин­
бург), главной задачей которого было изучение Урала, а также
Общества археологии, истории и этнографии при Казанском
университете46.
Триада наук — археология, история и этнография — была
обычным объектом изучения всех без исключения губстаткомитетов (в меру их сил), местных научно-исторических об­
ществ, а также, в той или иной мере, естественно-научных об­
ществ. Показательна в этом отношении организация Уральским
обществом любителей естествознания Сибирско-Уральской
выставки в Екатеринбурге в 1887 году. Копирование опыта
московских выставок здесь очень заметно.
Пермский историк А.А. Дмитриев в своей очень критич­
ной статье о выставке отметил прежде всего, что это — мест­
ная выставка, в которой участвуют лишь Пермская и прилега­
ющие к ней губернии. На выставке было представлено более
3000 экспонатов в трех научных отделах: естественно-истори ­
ческом, географическом и археологическом47. Сильные и сла­
бые стороны, присущие деятельности любого местного науч­
ного общества, проявились здесь очень наглядно. А.А. Дмит­
риев сетует на неполноту научного отдела выставки. Причина
тому, по его мысли, бездеятельность подавляющего большин­
ства 200 действительных, 38 почетных членов, а также 34 чле­
нов-корреспондентов Уральского общества. Действительных
работников в этой массе членов он насчитывает примерно
15 человек. Ему неясно, зачем приняты в Общество купцы, са­
довники и крестьяне, местные служащие48. Такой демократи­
ческий состав, однако, оборачивался большим достоинством
при сборе материалов активистами Общества. Они могли лег­
ко войти в любую социальную среду.
Большим достоинством выставки, вызвавшим всеобщий
интерес, было наличие на ней живых представителей разных
народов Приуралья и Сибири в национальной одежде. Надворе
выставки были выстроены их типовые жилища с привычной

87

88

Русская провинциальная историография
обстановкой. Были и манекены в народной одежде. Русские,
татарские, мордовские, марийские, удмуртские, чувашские,
башкирские, киргизские, ненецкие, пермяцкие национальные
одежды и предметы быта помогали посетителям ярче ощутить
и понять живую историю народов России. В археологическом
отделе были выставлены казанские коллекции черепов (антро­
пологический аспект) и 40 археологических находок, несколько
личных коллекций49.
Нацелено на изучение прошлого и настоящего народов
Поволжья было Казанское общество археологии, истории и
этнографии (основано в 1878 году), костяк которого составля­
ли преподаватели университета. Но и оно, подобно статкомитетам и многим другим научным обществам, пик своей актив­
ности имело в 1880-е годы. В 1880 году число членов этого
Общества было максимальным за всю его историю (191 чело­
век). Затем идет постоянное сокращение состава. Члены-кор­
респонденты этого Общества — учителя, священники, сту­
денты, сотрудники местных научных учреждений, музеев,
библиотек — составляли 30—40 процентов числа членов50.
По образцу устава Казанского общества написан был устав
Общества любителей истории, археологии и этнографии Чердынского края (Пермская губерния), утвержденный МВД в
1902 году51. Целью Общества провозглашалось собирание, хра­
нение, научная обработка и издание предметов истории, архе­
ологии, этнографии Чердынского края. Для этого при Обще­
стве планировалось создать музей и библиотеку. Общество
имело право снаряжать научные экспедиции, устраивать экс­
курсии, проводить публичные чтения и лекции. Показательно
также открытие в Перми в 1893 году Пермского экономичес­
кого общества, образцом для которого послужила деятельность
одного из самых крупных в России негуманитарных обществ —
Вольного экономического общества. Таким образом, структу­
ры центральных научных обществ воспроизводились с опре­
деленной адаптацией к местным условиям в ряде губернских
центров России. В свою очередь структуры этих крупных ре­
гиональных обществ репродуцировались на уездном уровне.
Правда, процесс создания уездных научных обществ и круж­
ков активно начал развиваться лишь в 1900-е и 1910-е годы и,
таким образом, выходит за хронологические рамки нашего ис­

Раздел 1. Русская провинциальная историография...89

следования. Хочется лишь отметить здесь значительный про­
светительский уклон в работе последних.
Главная заслуга губернских статистических комитетов I860—
1890-х годов состоит в том, что они сформировали краеведчес­
кий актив в губерниях России, которому в 1890-е годы стало
уже тесно в рамках государственного учреждения. Провинци­
альные ученые общества возникали не везде. В недрах губерн­
ских статистических комитетов России в 1890-е годы было
подготовлено широкое создание научных обществ нового
типа — губернских ученых архивных комиссий. В тех же губер­
нских центрах, где в 1890-е годы существовали одновременно
статкомитет, научно-историческое общество и архивная комис­
сия, активным деятельным ядром всех этих учреждений были
одни и те же люди, как правило, 5—10 человек. Узок круг про­
свещенных любителей в провинции. Тем не менее с 1890-х
годов наблюдается отход (правда, не везде) статистических
комитетов от разработки научно-исторической проблематики.
Следует согласиться с мнением современного исследователя
деятельности архивных комиссий В.П. Макарихина о том, что
«статистические комитеты явились своего рода подготовитель­
ным курсом для многих сотрудников губернских ученых архи­
вных комиссий и их председателей»52. Хочется, правда, отме­
тить, что широкая направленность научной деятельности
статкомитетов (история, археология, этнография) сменилась
более узкой (хотя и более профессиональной) научно-иссле­
довательской деятельностью с большим уклоном в археогра­
фию. Кроме того, за 1884—1916 годы была открыта 41 ученая
архивная комиссия, а статистические комитеты продолжали су­
ществовать во всех губерниях России. В Самаре, например, ста­
тистический комитет по существу подменил собой ученую ар­
хивную комиссию.
Были в конце XIX века единичные попытки создания уез­
дных статистических обществ с целью приблизить деятельность
100 губстаткомитетов к русской глубинке. Безымянный автор
рукописи «О необходимости учреждения статистических об­
ществ» видит цель деятельности последних в том, «чтобы каж­
дая отдельная местность была исследована самым подробным
образом»53. А для этого считает необходимым привлечь как
можно большее число людей к занятиям статистикой. Под ста­
тистикой понимается, конечно, самая широкая деятельность,

90

Русская провинциальная историография
в том числе и научно-историческая. Образец он видит в создан­
ных в 1864 году в Ветлуге и в 1866 году в Белозерске статисти­
ческих обществах. Такие общества, в отличие от статкомитетов, могут, по его мысли, собирать материалы не через полицию
(«что является весьма важным неудобством»), а через, напри­
мер, сельских священников, «имеющих богатый материал под
руками»54.
Но круг уездной провинциальной интеллигенции был
слишком узок и широкого распространения идеи создания
уездных научных обществ в конце XIX века не получили.
Классической, в смысле преемственности круга людей,
идей, наработанного опыта и материалов, была процедура со­
здания Нижегородским статистическим комитетом Нижего­
родской ученой архивной комиссии. Секретарь комитета
А.С. Гациский от имени комитета взял на себя все хлопоты о
выделении средств, помещений, оформлении документов для
открытия ученой архивной комиссии в Нижнем Новгороде. Все
официальные документы посылались им за подписью формаль­
ного председателя Нижегородского статкомитета губернатора
Н. Баранова. Хлопоты эти продолжались три года, и с полным
правом А.С. Гациский мог сказать; «Статистический комитет
родил в трехлетних муках ученую архивную комиссию... В на­
стоящее время дело это со стороны статкомитета может счи­
таться почти завершенным... Архивная комиссия обладает еже­
годным доходом в размере 800 рублей и, кроме этого, имеет
еще во всех отношениях прекрасное и притом бесплатное по­
мещение с отоплением в одной из лучших башен Нижегород­
ского кремля... И теперь остается статистическому комитету
предпринять лишь один, и уже последний шаг... решить вопрос
о дне открытия губернской ученой архивной комиссии»55.
Будучи одновременно секретарем статкомитета и предсе­
дателем архивной комиссии, Гациский сразу после открытия
комиссии, «этого, так сказать, филиального учреждения Ни­
жегородского статистического комитета», предложил передать
в ее распоряжение весь исторический отдел библиотеки стат­
комитета, археологическую часть коллекций музея, а также все
клады монет, найденных в Нижегородской губернии56. Что и
было выполнено сразу. В историческом архиве комиссии были
сосредоточены архивные дела различных ведомств, разбор ко­
торых был начат еще статистическим комитетом: архивы уп-

Раздел I. Русская провинциальная историография...

раздненных судебных мест, уездных полицейских управлений,
губернского правления, статистического комитета57.
Конечно, такая полная преемственность в работе наблюда­
лась далеко не везде, хотя взаимосвязь и взаимозависимость
двух этих учреждений была повсеместно.
Создаваемые с 1884 года в России губернские ученые ар­
хивные комиссии организовывались прежде всего «для сосре­
доточения и вечного хранения архивных дел и документов...
важных в историческом отношении»58. Инициатором их созда­
ния был выдающийся русский ученый-архивист Н.В. Калачов,
выступивший в 1870-е годы с проектом реформы архивного
дела в России на основе его централизации. Проект его был
отклонен правительством, и чтобы в какой-то мере спасти
местные материалы от гибели, Калачов предложил создавать
комиссии из местных любителей старины для собирания ар­
хивных материалов и создания исторического архива59. Состав
комиссий, подобно составу статкомитетов, был в основном
разночинный.
Прежде всего ученые архивные комиссии создавались там,
где деятельностью статкомитетов был сформирован значитель­
ный краеведческий актив. В 1884 году комиссии открыты в
Орле, Рязани, Тамбове, Твери; в 1885 году — в Костроме; в
1886-м — в Саратове; в 1887-м — в Нижнем Новгороде, Орен­
бурге, Симферополе; в 1888-м — в Перми; в 1889-м — в Яро­
славле; в 1891-м — в Калуге. А впоследствии губернские уче­
ные архивные комиссии были открыты в Симбирске, Влади­
мире, Воронеже, Пензе, Екатеринославле, Полтаве, Вятке, Ви­
тебске и ряде других городов. Отметим преобладание в этом
списке городов центра Европейской части России, где акти­
визировалась русская провинциальная интеллигенция со сфор­
мированным интересом к истории и культуре своего края.
Немалая заслуга в этом губернских статистических комитетов
второй половины XIX века. Значение последних в инфра­
структуре многочисленных научных обществ России той эпо­
хи велико. Именно система губернских статистических коми­
тетов стала сетью опорных пунктов для связи с русской про­
винцией и Русского географического общества, и Московско­
го археологического общества, и Общества любителей есте­
ствознания, антропологии и этнографии, а также целого ряда
других научных обществ и учреждений.

91

С) 2

Русская провинциальная историография
1.4.

Краткий обзор деятельности Вятского
и Нижегородского губернских
СТАТИСТИЧЕСКИХ КОМИТЕТОВ

Вятский губернский статистический комитет
в I860—1890-х годах
Фонд Вятского губернского статистического комитета со­
хранился достаточно полно в Государственном архиве Киров­
ской области и является одним из самых больших фондов ар­
хива1. На его основании можно получить достаточно ясное
представление о главных направлениях деятельности статкомитета. Но в данном параграфе мы постараемся сосредоточить
свое внимание на таком конкретно-историческом фактическом
материале, который детально подтверждает общие выводы,
сделанные нами в предыдущих параграфах. Издательская дея­
тельность комитета также была очень активной, особенно в
1880—1890-е годы, и в регулярных ежегодных отчетах подведе­
ны основные итоги о многообразной деятельности комитета2.
Первый историограф Вятского статкомитета вятский вицегубернатор В.А. Ратьков-Рожнов в юбилейном очерке «Вятс­
кий губернский статкомитет (исторический очерк по подлин­
ным документам)» разделил деятельность комитета на два
периода3. Первый — с 1835 года до преобразования в декабре
18бО-го; второй — с 1861 по 1896 год (время написания очер­
ка)- О работе статкомитета за первое время автор решительно
утверждал: «За весь первый период его существования можно
безошибочно сказать, что он в научном отношении почти ни­
чего не сделал или же сделал настолько мало, что все первое
двадцатилетие может быть совершенно исключено из деятель­
ности комитета»4.
И все же определенный опыт накапливался и на этом эта­
пе. Уже в 1836 году в состав статкомитета было зачислено
40 членов-корреспондентов из местных чиновников и духовен­
ства. Вятский епископ Нил представил в комитет подробную
«Записку о движении народонаселения в Вятской губернии за
Ю лет (1826—1836 гг.)», составленную по метрическим книгам.
Архимандрит Никодим 11 ноября 1836 года, доставил описа­
ние достопримечательностей кафедрального собора в Вятке. Го­
родничие в 1839 году прислали отчеты о состоянии вверенных

Раздел I. Русская провинциальная историография... 9 3
им городов. А.И. Герцен, отбывавший вятскую ссылку, доста­
вил статкомитету «Опыт статистической монографии Вятской
губернии» (одна тетрадь), напечатанный частично в «Вятских
губернских ведомостях» (1837. № 1 и З)5.
Статьи краеведческого характера печатались затем также в
«Вятских губернских ведомостях» и «Журнале Министерства
народного просвещения» помимо статистического комитета,
поскольку деятельность его фактически прекратилась. Отсут­
ствие штатного работника, своеобразного организационного
центра комитета, позволило последнему впасть в многолетнюю
летаргию. Период с 1839 по 1850 год отличался его совершен­
ным бездействием.
В 1850-е годы неоднократными были попытки реанимиро­
вать деятельность комитета. Время от времени в 1850, 1854,
1856 годах комитет собирал разного рода сведения по губернии,
остававшиеся нерассмотренными и неразобранными. За 8 лет,
с 1853 по 1860-й, комитет составил одно географическое опи­
сание губернии и более 10 описаний различных мест губернии6.
Заполнение статистических таблиц по губернии, требуемых
правительством, проводилось крайне нерегулярно и очень фор­
мально, без особой заботы об их достоверности.
С 1861 года все работы статкомитета делились на 1) обяза­
тельные — доставление официальных статсведений по формам
и таблицам, спускаемым сверху, и 2) необязательные — разного
рода научные работы по исследованию губернии.
Печатание собранных и проверенных в комитете различ­
ного рода статей о губернии — географических, исторических,
этнографических, экономических и прочих — должно было
производиться в неофициальной части «Губернских ведомос­
тей». 1860—1870-е годы характеризуются существенным накоп­
лением опыта издательской и исследовательской деятельнос­
ти общественного актива Вятского статкомитета. Расцвет его
работы пришелся на 1880-е годы, когда «Памятные книжки
Вятской губернии» с массой научно-исторических материалов
стали готовиться и выпускаться ежегодно, пользуясь значитель­
ным успехом в уездах губернии.
Все известные в губернском центре собиратели, исследо­
ватели прошлого и настоящего Вятского края избирались в дей­
ствительные члены Вятского губстаткомитета. В «Приглаше­
нии» к участию в деятельности статкомитета, опубликованном

94

Русская провинциальная историография

в «Вятских губернских ведомостях», к сотрудничеству пригла­
шались все желающие, причем особенно выделялось местное
духовенство, так как многие «духовные лица, постоянно вра­
щаясь в народной среде, собственными опытами и наблюде­
ниями приобрели верные сведения о разных предметах народ­
ного быта... о всех замечательных оного чертах, и потому
сообщаемые ими сведения могут представить материалы, по­
лезные для науки и правительства и далеко небезынтересные
для жителей губернии»7.
В дальнейшем статистический комитет завязал прочные
связи с уездами и получил большое количество описаний сел
Вятской губернии. Был установлен порядок, согласно которо­
му полученные с мест материалы передавались для оценки и
рецензирования действительным членам комитета П.В. Алаби­
ну, Н.И. Золотницкому, М.С. Косареву, А.С. Верещагину.
Почти все описательные работы, полученные комитетом, опуб­
ликованы в «Вятских губернских ведомостях» 1860-х годов.
Это время дало небывалый массовый поток краеведческой
информации с мест. Такого большого количества работ и та­
кой массы любителей-краеведов позднее уже не было.
Некоторые активисты Вятского статкомитета за свои тру­
ды были награждены, и даже неоднократно, медалями Русского
географического общества. Это М.И. Куроптев (в 1876 году за
исследование «Этнография Сарапульского уезда»; в 1879-м за
работу «О порядке землевладения у крестьян Сарапульского
уезда»); Н.А. Спасский (в 1875 году за книгу «Статистическое
описание Вятской губернии»). Активное участие Вятский
статкомитет принял в работе VII Археологического съезда в
Ярославле, что было особо отмечено председателем съезда
П.С. Уваровой.
Характерное для 1860-х годов широкое вовлечение в ко­
митет любителей старины любого уровня сменилось в конце
1870-х индивидуальной работой молодого секретаря Вятского
статкомитета Н.А. Спасского с устоявшимся научно-исследо­
вательским авторским активом «Памятных книжек Вятской
губернии». В 1890-е годы этнографические материалы уже ак­
тивно потеснили исторические и археологические работы ме­
стных авторов.
С 1862 года началось печатание в «Губернских ведомостях»
ежегодных отчетов о деятельности комитета, многие из кото-

Раздел I. Русская провинциальная историография...

рых с 1870-х годов перепечатывались отдельными брошюрами
тиражом в 110—150 экземпляров и рассылались всем членам
комитета и разного рода научным обществам, учреждениям,
другим статкомитетам, с которыми существовал обмен издани­
ями. Любой грамотный и интересующийся житель губернии по
такого рода отчетам и «Памятным книжкам», занявшим вид­
ное место в круге чтения провинциальной интеллигенции, был
достаточно полно осведомлен об интересах и занятиях губер­
нского статкомитета, а также, вступив с ним в переписку, мог
примкнуть к числу авторов местных изданий. Доступность для
людей разных, в том числе и низших сословий, контактов со
статистическим комитетом была большим преимуществом по­
следнего по сравнению со многими научными обществами.
По отчету Вятского губстаткомитета за 1871 год мы видим
все основные аспекты его деятельности. В составе комитета
4 почетных, 13 непременных и 69 действительных членов. В
1871 году в действительные члены избраны 5 человек из раз­
личной социальной среды: чиновник судебной палаты, армей­
ский офицер (полковник), крестьянин-краевед Д.Л. Сенников,
инспектор народных училищ и губернский лесничий8.
Регулярное финансирование, положенное губстаткомитетам с 1861 года ежегодно от 1500 до 2000 рублей из губерн­
ских земских сборов, позволяло оплачивать ставку секретаря
комитета (оклад 750 рублей). Вятский комитет получил в
1871 году 2000 рублей, но уже в 1880-е годы финансировался
по низшей мерке — 1500 рублей. Пожертвования, характерные
для начала 1860-х годов, позднее практически прекратились.
Если в 1862 году статкомитет получил в виде пожертвований
750 рублей, в основном от местных купцов, то в следующем
уже только 125 рублей, а в 1880-е годы не получал почти
ничего. «Деятельность комитета тормозится недостатком
средств» — это многолетний рефрен годовых отчетов статкомитетов9. На собственные исследования у комитетов денег
практически не было. Широкая издательская деятельность по
выпуску «Памятных книжек», «Трудов», сборников шла на ос­
нове самоокупаемости.
За весь дореволюционный период деятельности Вятский
статкомитет издал более 40 выпусков ежегодных «Отчетов Вят­
ского статистического комитета», 44 выпуска «Обзоров Вятской
губернии», прилагавшихся к отчетам губернатора и заполнен-

95

96

Русская провинциальная историография

ных многообразным статистическим материалом, более 40 фун­
даментальных томов «Памятных книжек и календарей Вятской
губернии», в основе своей являвшихся сборниками трудов чле­
нов статистического комитета.
Пытаясь проследить смещение научных интересов в дея­
тельности Вятского статкомитета, его секретарь Н.А. Спасский
выделил три основных периода после 1860 года. «В 1860 и
70-х годах в деятельности комитета преобладали собственно ста­
тистические работы и работы по исследованию экономического
положения местного населения. В 1880-х годах особое внима­
ние комитета было обращено на собирание исторических све­
дений о крае, а в 1890-х годах — на первый план выступают
этнографические исследования», — писал он в неопубликован ­
ном наброске отчета10. Как составитель всех «Памятных книжек
Вятской губернии» 1880—1890-х годов, он хорошо представлял
количество и направленность поступавшего материала.
В 1884 году из 63 действительных членов Вятского статко­
митета 18 жили в самой Вятке, 35 — в уездах губернии, а 9 че­
ловек за ее пределами11. Отчетливо видно, что комитет имел
неформальную связь с уездами и церковными приходами.
При годовом бюджете 1500 рублей средств на издатель­
скую и научную деятельность не оставалось. Так, в 1884 году
из этой суммы было выплачено 750 рублей жалованья секре­
тарю комитета, 381 рубль жалованья счетчикам статистичес­
ких таблиц и 409 рублей за квартиру, отопление, канцелярс­
кие материалы и прочие расходы. Долг комитета типографии
составил 1640 рублей, из которых 1230— долг за издание в
1880—1881 годах роскошного юбилейного двухтомника науч­
ных работ комитета «Столетие Вятской губернии» тиражом
1200 экземпляров, 201 рубль — плата за «Календарь Вятской
губернии на 1883 год» («Календарями» в тот период называ­
лись «Памятные книжки») и 309 рублей — долг за «Календарь
Вятской губернии на 1884 год»12.
В обязательных работах отмечено собирание и проверка, а
также свод статистических данных по губернии для Централь­
ного статистического комитета, для ежегодного отчета губерна­
тора и доставление разного рода статистических сведений дру­
гим правительственным учреждениям и лицам, обращавшимся
в комитет. Работы такого рода сильно затруднял низкий уровень
и многообразие присылаемой из уездов информации.

Раздел 1. Русская провинциальная историография...

«Календарь Вятской губернии на 1885 год» был издан в
количестве 350 экземпляров, со стоимостью печатания 210 руб­
лей. Продажная цена его назначена 80 копеек. По 25 экзем­
пляров «Календаря» разослано для продажи полицейским ис­
правникам во все уезды губернии. «Календари» более ранних
лет издания разошлись все13.
Издания комитета преследовали не коммерческие цели (они
неприбыльны), а стремление ознакомить население с историей
родного края. В результате обмена изданиями с другими статкомитетами и научными обществами к середине 1890-х годов со­
ставилась значительная научная библиотека Вятского статкомитета, в которой насчитывалось более 1500 названий книг14.
Сила и успех Вятского статистического комитета заключа­
лись в активной научной деятельности его общественного ак­
тива. Завершая свой юбилейный очерк, В.А. Ратьков-Рожнов
особо подчеркнул это обстоятельство: «Если деятельность Вят­
ского статистического комитета за последний период его су­
ществования справедливо признать благотворной, то такой
успех дела надо всецело отнести к удачному выбору действи­
тельных членов и присущей им любознательности в изучении
местного края, которая неустанно побуждала их работать ради
любви к науке и для скорейшего исследования разных сторон
любимого ими края»15.
В данном обзоре нет необходимости детально касаться раз­
личных сторон научной и издательской деятельности комите­
та, так как этот материал широко представлен в следующей
главе.
Рассматривая состав Вятского губстаткомитета 1860—
1890-х годов, мы можем выделить из числа его действитель­
ных членов следующих любителей и исследователей-истори­
ков, археологов, этнографов, выходцев в основном из среды
разночинной интеллигенции: Н.И. Золотницкий, П.В. Ала­
бин, А.С. Верещагин, А.Н. Спасский, Л.Н. Спасская,
М.И. Осокин, А.Л. Тянгинский, А.К. Никитин, Н.Н. Блинов,
Д.Л. Сенников, Н.Н. Романов, М.И. Куроптев, В.А. Короваев, А.А. Спицын, В.П. Юрьев, Н.Г. Первухин, С.К. Кузнецов,
П.Н. Луппов, П.М. Сорокин, А.А. Замятин, Н.Н. Блинов,
И.Е. Глушков, В.М. Шестаков, М.С. Косарев, Я.Г. Рожде­
ственский, С.А. Нурминский, И.Г. Кибардин, Н.П. Бехтерев,
К. Гуляев, А.А. Андриевский, В.Ф. Кудрявцев, Н.М. Васнецов
4. Заказ № 2329.

97

98

Русская провинциальная историография
и некоторые другие. Это священники, учителя, чиновники,
волостные писари и так далее. Все они напечатали по не­
скольку своих работ на страницах «Вятских губернских ведо­
мостей» и «Памятных книжек Вятской губернии».
Хочется подчеркнуть, что людей, причастных в те годы к
собиранию сведений о своем крае, было во много раз больше.
Все они также участвовали, пусть в меньшей мере, в научной
деятельности губернского статистического комитета. Их тру­
дами был создан огромный комплекс источников по истории
Вятского края.
С 1890-х годов актив комитета стал быстро убывать, сверты­
вались и научно-исследовательские работы. «Памятные книжки
Вятской губернии» за 1900 — 1916 годы поражают или отсут­
ствием или явной вторичностью краеведческого материала.
Регулярное участие статистического комитета в работе на­
учных выставок 1870- 1890-х годов в Москве, Екатеринбурге,
Казани, Петербурге активизировало этнографические работы
в уездах, привлекало сотни людей в статистический комитет.
В целом работа губернского статкомитета имела огромное
значение для обращения к изучению своего родного края, в той
или иной степени, сотен представителей разночинной демо­
кратической интеллигенции.

Нижегородский губернский статистический
комитет в I860 — 1890-х годах
Как и в других губерниях России, статистический комитет
в Нижнем Новгороде был открыт в апреле 1835 года. Уездным
предводителям дворянства предложено было принять на себя
обязанности членов-корреспондентов, а «градским и земским
полициям предписать доставляемые ими прежде к начальнику
губернии статистические сведения и таблицы присылать впредь
в сей комитет. О назначении же членов-корреспондентов из по­
стоянных жителей губернии, равно и о предметах, подлежащих
занятию сего комитета и о распределении трудов по способам
должностных лиц и корреспондентов для усовершенствования
статистических сведений... войти в особое суждение»16.
Обратим внимание на важную опору в доставлении стати­
стических сведений — городскую и земскую полицию. 25 ян­

Раздел I. Русская провинциальная историография...

варя 1836 года Нижегородский губстаткомитет назначил свои­
ми членами-корреспондентами «со стороны духовной» священ­
ников и протоиереев, с каждого уезда по протоиерею; «со сто­
роны гражданской» — 9 учителей и смотрителей уездных
училищ, а также 12 врачей из губернского центра и уездов; «из
постоянных жителей губернии», поскольку здесь много родо­
витого поместного дворянства, — 34 помещика и чиновника,
а также несколько офицеров. Всего назначено в члены-коррес­
понденты 72 человека17. Правда, результатов деятельности этого
актива не было. Показательна даже в этой дворянской губер­
нии разночинная основа статистического комитета.
Первый историограф Нижегородского статкомитета
А.С. Гациский также делил его деятельность на периоды. Пер­
вый — с 1835 по 1859 год; второй — с 1859 года. По его мне­
нию, в течение первого периода провинциальные статистичес­
кие органы существовали «в крайне заброшенном виде: время
от времени получались в провинции из Петербурга формы
разных статтаблиц, попадали эти формы сперва в губернские
канцелярии, отсюда расползались они по исправникам, далее —
к становым приставам и тут... преобразовывались в “класси­
ческие сочинения статистики”, над которой только ленивый
не зубоскалил, — иронизировал А.С. Гациский. — Сочиненная
в становых квартирах “статистика” благополучно прибывала в
губернский центр и здесь не менее свободно и талантливо об­
рабатывалась одним из чиновников особых поручений при
губернаторе, который... умел сводить концы с концами в этом
статистическом хламе... Обработанная таким образом “статис­
тика” ехала в Петербург, где на основании ее делались иногда
весьма смелые и неожиданные выводы. Так в общих чертах
обстояло дело в провинции»18.
Фактически ни о какой научной деятельности статкомите­
та речи не шло. Несовпадения в статистических данных быва­
ли вопиющими, так как доставлялись эти сведения в статкомитет полицией; общей цифрой без всякого контроля, и как
собирались (и собирались ли, неизвестно. Характерно, что по
такой сводке население Нижнего Новгорода в 1857 году состав­
ляло 38 634 человека, а в 1858-м — 33 468 человек19. Куда де­
лись пять с лишним тысяч человек населения города, никто
толком сказать не мог.
4*

99

100

Русская провинциальная историография

Активность статкомитетов России в этот период — явление
спорадическое и случайное, связанное с личностью конкрет­
ного человека. Так, на короткое время в 1846—1850 годах ожи­
вил деятельность Нижегородского статкомитета своими тру­
дами Павел Иванович Мельников. Используя имеющиеся
материалы, он поместил в «Нижегородских губернских ведо­
мостях» около 50 статей исторического и статистического со­
держания, оживил деятельность Временной археографической
комиссии, издал две книжки о Нижегородской ярмарке и книгу
об уездном городе Балахне20. Но с его переводом на другое
место службы все вновь замерло.
После 1860 года преобразованный статкомитет начал актив­
ную деятельность. С 1862 года регулярно печатались в «Губер­
нских ведомостях» ежегодные отчеты комитета. Уже в следу­
ющем году в его составе значилось 33 действительных члена.
Основная направленность их работ — статистико-экономиче­
ская, подобно работам Вятского статкомитета 1860-х годов. За
1863 год действительные члены Нижегородского комитета на­
писали следующие статьи: 1) Н.И. Русинов — «Обозрение сель­
ского хозяйства Нижегородской губернии»; 2) В.В. Аристов —
«Статистическое описание Нижнего Новгорода»; 3) А.С. Гациский — очерк о статистике уголовных преступлений в губернии
за 5 лет; 4) священник И.И. Световидов — «Краткий истори­
ческий очерк Нижегородской епархии»; 5) священник Е.А. Све­
товидов вел метеозаписи по селу Троицкому; 6) священник
С.И. Троицкий — «Описание верований и обычаев черемис
Ветлужского края»; 7) А.П. Смирнов (секретарь статкомите­
та) — описание сел Павлова и Ворсмы21.
Темы, намеченные в этих работах, были широко развиты в
последующей деятельности комитета. На новом этапе серьез­
но изменился порядок собирания статданных. Теперь центр
тяжести в составлении большинства статтаблиц перенесен с
полицейских мест в уездах на волостные правления. В обязан­
ностях полиции остались лишь раздача и механическое соби­
рание бланков. В обязательные работы комитета входило те­
перь прежде всего составление статистических таблиц по
демографии населения, экономике края по 11 формам ежегодно
к 1 мая и подготовка материалов для ежегодного отчета губер­
натора.

Раздел I. Русская провинциальная историография... 101
С 8 января 1865 года секретарем Нижегородского статкомитета на много лет стал Александр Серафимович Гациский,
с чьим именем связана целая эпоха нижегородского краеведе­
ния. Под его руководством комитет собирал ряд статистичес­
ких данных и по своей инициативе. Только в 1865—1868 годах
собирали статданные: 1) о числе грамотных и неграмотных в
губернии; 2) о количестве и составе семей в городах губернии;
3) об основных занятиях жителей губернии; 4) о числе бобы­
лей; 5) о садоводстве; 6) об отходниках. На протяжении 1860—
1880-х годов статкомитет регулярно собирал данные о старо­
жилах в губернии, проживших более 100 лет: их образе жизни
и занятиях22. Историзм и аналитический подход характерны для
обзоров, сводок такого рода статистического материала. Стрем­
ление проанализировать в сравнении однородный материал за
ряд лет приводило к созданию членами комитета своеобразных
историко-статистических работ. Типичной в этом отношении
является работа самого Гациского, посвященная статистике
уголовных преступлений в губернии за 5 лет23.
Как правило, члены статистического комитета работали
самостоятельно и индивидуально, пересылая свои статьи сек­
ретарю. На общих заседаниях они встречались очень редко, тем
более что основная часть членов комитета, в силу ряда при­
чин, даже ежегодные отчетные заседания комитета не посещала.
Многие жили в уездах и редко выбирались в город. Так, напри­
мер, на отчетном заседании статкомитета 16 февраля 1868 года
под председательством губерния было 4 непременных члена и
8 действительных, то есть двенадцать человек24. Для правомоч­
ности заседания этого было вполне достаточно.
В числе почетных членов комитета состоят в это время
(1866 год) нижегородский епископ Нектарий, епископ Мака­
рий (большой любитель древностей), академик В.П. Безобра­
зов, П.И. Мельников, редактор Центрального статкомитета
Е.К. Огородников. Почетное членство не было пустым знаком
отличия, оно налагало определенные обязанности на челове­
ка — прежде всего поддерживать связь с избравшим его коми­
тетом и оказывать посильную помощь. По должности в состав
действительных членов статкомитета зачислены были все уез­
дные предводители дворянства. Членами комитета являлись
11 местных чиновников в основном губернского правления,
учитель истории гимназии Н.Н. Овсянников, учитель геогра-

102

Русская провинциальная историография

фии А.Н. Мартынов, семь приходских священников из Ниж­
него Новгорода и уездов губернии, один нижегородский купец,
один почетный гражданин и один мещанин25.
Стремление найти себе прочную и массовую опору в уез­
дах способствовало широкому вовлечению в состав статкомитета уездных исправников, благочинных, уездных предводите­
лей дворянства. Как правило, значительной помощи комитету
они оказать были не в состоянии. Лишь в круг должностных
обязанностей уездных исправников входило исполнение цир­
куляров губернского статкомитета по части административной
статистики.
Должность секретаря комитета вовсе не была синекурой, да
и оплачивалась она плохо. Комитет был губернским присут­
ственным местом. Большой была официальная переписка. В
1866 году зарегистрировано входящих в Нижегородский статкомитет бумаг 707, а исходящих 442.
В число членов-сотрудников Русского географического
общества были приняты три члена комитета: епископ Мака­
рий, Н.Н. Овсянников и А.С. Гациский, один просвещенный
священнослужитель, учитель — любитель местной старины и
либеральный чиновник-литератор, все они были представи­
телями трех основных сословных групп статистического ко­
митета26.
Показательна формулировка, с которой избирали новых
действительных членов Нижегородского комитета. На заседа­
нии 8 мая 1875 года «секретарем комитета предложено избрать
в действительные члены комитета тех лиц, которые своим про­
свещенным сотрудничеством поддерживают издательскую де­
ятельность комитета»27. Таким образом, предполагалось, что
задача общественного актива комитета — написание и достав­
ка в комитет разного рода исторических, статистических, ар­
хеологических и этнографических работ для помещения их в
изданиях статистического комитета. В действительные члены
Нижегородского статкомитета на этом заседании был избран
М.И. Куроптев, в 1860-е годы секретарь Вятского статкомите­
та, переведенный по службе в Нижегородскую губернию28. Как
правило, активисты одного статкомитета, переведенные в дру­
гую губернию на службу, становились активистами местного
статкомитета. Член Нижегородского статкомитета с 1877 года,
нижегородский учитель Н.Г. Первухин, ставший в 1880-е годы

Раздел I. Русская провинциальная историография...

инспектором народных училищ Глазовского уезда Вятской гу­
бернии, развернул там бурную научно-историческую деятель­
ность. Другой активист Вятского статкомитета врач Р.Н. Рума,
переведенный в Пермскую губернию, стал там секретарем гу­
бернского статкомитета. Члены сформированного актива ста­
тистических комитетов в силу достаточно типичных для всех
статкомитетов условий научной работы могли развернуть свою
деятельность в любой из губерний России в случае переезда и
перевода по службе.
В почетные члены Нижегородского статкомитета в 1875 году
избраны К.Н. Бестужев-Рюмин, известный историк, родом
нижегородец, С.В. Максимов, Д.Л. Мордовцев и К.Н. Тихон­
равов, секретарь Владимирского статкомитета.
Знаменитый ориенталист академик В.П. Васильев, уроже­
нец Нижнего Новгорода, избранный в дни своего юбилея в
1887 году почетным членом Нижегородского статкомитета, от­
кликнулся на свое избрание теплой телеграммой: «Возведение
меня в почетные члены статистического комитета... привело
меня в восторг. Мне прислано много телеграмм от разных вы­
сокопоставленных лиц и ученых обществ, но ни одна меня...
столько не порадовала, сколько ваша»29. По просьбе А.С. Гациского Васильев прислал подробные сведения о своем детстве
в Нижнем.
Обмен печатными изданиями статкомитетов, регулярные
встречи на археологических съездах, научных выставках при­
водили к складыванию личных живых контактов известных
ученых и секретарей, а также активистов статкомитетов. Как
правило, все многолетние секретари статкомитетов в основном
хорошо лично знали друг друга. Порой завязывалась дружба и
личная переписка, небесполезная в их работе. Именно тако­
го рода отношения связывали А.С. Гациского и К.Н. Ти­
хонравова.
А.С. Гациский, например, лично участвовал в этнографи­
ческой выставке 1867 года, археологическом съезде 1869-го, ста­
тистическом съезде 1870 года, археологическом съезде 1874-го.
Помимо этого получали такого рода командировки и некото­
рые другие активисты статкомитета (Л.В. Даль, например).
Регулярными были научные командировки и поездки секре­
таря и членов комитета по своей губернии.

103

Русская провинциальная историография

104

Значительное место в научной работе комитетов занимало
распространение программ и анкет центральных научных об­
ществ, обработка ответов на них и публикация полученных
материалов. Только за 1875 год Нижегородский статкомитет
разослал по уездам губернии следующие программы: 1) стати­
стическую, составленную в самом комитете; 2) школьную,
составленную секретарем комитета; 3) юридическую, состав­
ленную в отделении этнографии Русского географического
общества; 4) археологическую, составленную на III археологи­
ческом съезде в Киеве30. Безусловно, археологические и этно­
графические программы были наиболее распространенными в
то время и давали массовый научный фактический материал.
Вместе с тем работа по программам, составляемым самим ко­
митетом для решения своих научных и практических задач,
стала неотъемлемой частью работы многих комитетов.
Стабильную и значительную группу в Нижегородском статкомитете составляли приходские священники, в основном сель­
ские. Если в 1875 году их было 12 человек в статкомитете, то в
1882-м - 1631.
Из контактов с центральными научными обществами
А.С. Гациский в качестве постоянных и прочных связей статкомитета указывал прежде всего на связи с Русским географи­
ческим обществом, с его отделениями и комиссиями, Вольным
экономическим обществом, Обществом любителей естество­
знания, антропологии и этнографии, Московским археологи­
ческим обществом, а также с Петербургской Археологической
комиссией32. Это устойчивые, длительные и характерные для
всего изучаемого периода контакты.
Характер и специфика деятельности Нижегородского ста­
тистического комитета достаточно явно и полно отразились в
десяти томах фундаментального издания комитета — «Ни­
жегородского сборника». Большее, чем, например, в Перми,
Вятке, Владимире, внимание к современной авторам тех лет
этнографии, экономике, культуре края проявилось в составе
краеведческих материалов этого издания. Значительное влия­
ние на всю работу комитета, круг его научных интересов и
занятий оказала личность многолетнего секретаря комитета
А.С. Гациского, жизнь и деятельность которого подробно ана­
лизируются в первом параграфе третьей главы.

Раздел I. Русская провинциальная историография...105

В целом же в деятельности большинства из 50 работа­
ющих губернских статистических комитетов Европейской ча­
сти России было больше типических черт, чем принципи­
альных отличий. Структура, состав комитетов, основные
направления и результаты их научно-исторической деятель­
ности 1860—1890-х годов позволяют нам говорить о склады­
вании в этот период целостной системы развития русской
провинциальной историографии. В этой системе губернским
статистическим комитетам принадлежала ключевая, ведущая
роль. Социальной базой этого движения стала русская про­
винциальная интеллигенция, в основе своей разночинная.

Глава 2

ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
ГУБЕРНСКИХ СТАТИСТИЧЕСКИХ КОМИТЕТОВ
И РАЗВИТИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ
В РУССКОЙ ПРОВИНЦИИ
ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА
2.1. Исторические

работы и исследования

ы истории России, разрабатываемой в XIX веке, было
характерно изучение России как страны централизован­
ной. Один из руководителей Общества любителей еснания, антропологии и этнографии (и его историограф)
В.В. Богданов справедливо отмечал: «До сих пор история Рос­
сии, как и вообще вся жизнь России, была по преимуществу
историей централизованной, историей государственных учреж­
дений, государственных действий, событий, и даже нередко ис­
тория отдельных областей... носила в себе все признаки одной
из глав или одной из частей общей истории государства»1.
С массовым появлением историков-любителей, объединен­
ных губернскими статкомитетами, во второй половине XIX века
появляется стойкий интерес к частной, приватной жизни от­
дельного человека, внутренней самостоятельной жизни отдель­
ного поселения, города, области. Постараемся рассмотреть
прежде всего вопросы формирования тематики и проблемати­
ки работ провинциальных историков той эпохи, своеобразные
стереотипы в их научном творчестве.
Исследовательские работы местных историков были невоз­
можны без опубликованного комплекса местных источников.
Но наличие только ведомственных, недоступных для истори­
ков провинциальных архивов уже в 1860-е годы сильно стопо­
рило научную деятельность на местах. Отсюда стремление ме­
стных историков осмысливать явления, факты провинциальной
жизни по канонам, данным столичными историками. Но уже
к XX веку пришло понимание порочности такого слепого пе­
реноса шаблонов и схем, понимание необходимости изучения
мелочей своего прошлого. «Необходимо помнить, что Новго­

а

Раздел I. Русская провинциальная историография...

род всегда имел и имеет свою местную культуру, свой местный
быт, свое местное население и свой местный район культур­
ного и экономического тяготения к нему как областному цен­
тру. <...> Историк-областник должен обнаружить всю полно­
ту внимания и интерес к этим серым страницам захудалого
существования своего областного города. Из незначительных
по виду и содержанию явлений местной городской жизни скла­
дываются прочные устои и живучие формы... Необходимо уло­
вить все эти мелочи областного города — в архивах, в докумен­
тах, письмах, воспоминаниях, наконец, в огромной массе
пережитков...»2.
Внимание к мелочи, к отдельному историческому факту,
которое станет принципиальной установкой в творчестве ис­
ториков-любителей XIX века, было одной из особенностей
развития провинциальной русской историографии второй по­
ловины XIX века. Предполагалось, что из такого рода истори­
ческой мозаики можно будет создать грандиозную историю
своей области, русской провинции, страны в целом.
К изучению истории народного быта, этнографии кресть­
янства серьезно подвигало многих представителей разно­
чинной интеллигенции и идейное влияние народничества. С
реформами 1860-х годов пришло осознание культурной цен­
ности народных традиций и форм общинной жизни, уходя­
щих в прошлое, которые нужно было спешить зафиксировать.
Быстро менялся не только крестьянский быт, но и быт город­
ских слоев общества, помещиков, интеллигенции. С развити­
ем сети железных дорог, в связи с промышленным переворо­
том началась быстрая унификация многих сторон жизни и
быта прежде очень своеобразных в культурном и бытовом
отношении губерний. Рушились вековые перегородки между
областями. Появлялось ощущение исторической значимости
недавнего прошлого. Не случайно новый массовый этно­
графический журнал 1890-х годов получил название «Живая
старина».
Нацеленность в мировоззрении историка-любителя на изу­
чение конкретно-исторического факта, документа, живого яв­
ления современной ему жизни известный русский философ
Н.А. Бердяев объяснял еще и идейной отсталостью широких
слоев русской интеллигенции, моралистическим складом ее

107

108

Русская провинциальная историография

мышления, при котором философского осмысления историче­
ского процесса не требуется3.
Но мы должны учесть, что Россия действительно совмеща­
ла в себе одновременно несколько культурно-исторических
эпох — от раннего Средневековья до вершин мировой культу­
ры. И зачастую жизнь университетских кругов Москвы и Пе­
тербурга и жизнь глухих углов русской провинции принадле­
жала к разным историческим эпохам. Разрыв между ними был
слишком велик.
Историки-профессионалы и историки-любители второй
половины XIX века не сомневались, что они познают прошлое
таким, каким оно было на самом деле. Вера в непрерывный,
поступательный эволюционный прогресс распространялась и
на историческое познание. Историография той эпохи позити­
вистски ориентирована. Историк сосредоточивался на конкрет­
ном исследовании и изображении прошлого. И при этом все
должно было выйти само собой. Преобладающий тип истори­
ческих сочинений — история-рассказ, посвященный частности.
Интерес к целому выветривался4. Это явление было характер­
но и для работ историков-профессионалов, и для работ люби­
телей.
Науки о природе и науки об обществе и человеке мысли­
лись подчиняющимися одним и тем же правилам познания.
Именно такими установками в своей деятельности руковод­
ствовались многие центральные научные общества России
(РГО, ОЛЕАЭ), идейно направлявшие научную деятельность
губернских статистических комитетов России. Не случайно и
историки-любители на местах, и активисты, руководители на­
учных обществ исследуют одновременно или поочередно
очень широкую географическую, историческую, этнографиче­
скую, естественно-научную тематику. Показателен пример
Дмитрия Николаевича Анучина (1843—1923), оставившего
глубокий след в географии, антропологии, этнографии, архе­
ологии. 40 лет он работал профессором МГУ, с 1885 года был
вице-председателем Московского археологического общества,
занимал руководящие посты в Русском географическом обще­
стве, Обществе любителей естествознания. Его всеобъемлю­
щий ум натуралиста до мозга костей интересовало решительно
все: публицистика, история, археология, литература, обще­

Раздел I. Русская провинциальная историография...

ственная жизнь5. Сын вятского дьячка, выслужившего в годы
Отечественной войны 1812 года офицерский чин, и костром­
ской крестьянки, Д.Н. Анучин был характернейшей фигурой
в руководстве научных обществ России того времени.
Неразграниченность сфер исторических и естественно-на­
учных интересов характерна для очень многих историков-лю­
бителей той эпохи. Поддерживали такую установку и губернс­
кие статистические комитеты, нацеленные на изучение всего,
относящегося к прошлому и настоящему своей губернии.
Массовое написание активистами губстаткомитетов работ
для «Губернских ведомостей» заставляло многих смотреть на
свои упражнения как на литературно-публицистические опы­
ты. В свою очередь многие писатели и публицисты обращались
к местной истории с целью понять корни многих современных
явлений жизни. Так, В.Г. Короленко, находясь в 1880—1890-х
годах в Нижнем Новгороде, перечитал все 29 томов «Истории
России с древнейших времен» С.М. Соловьева. «Но книжным
изучением истории Владимир Галактионович ограничиться не
мог, — говорится в воспоминаниях Т.А. Богданович, — его
влекло прикоснуться к подлинной жизни прошлого в ее бы­
товых проявлениях, и... когда его что-нибудь заинтересовыва ­
ло в найденных там (в архивной комиссии. — В.Б.) делах, он
ехал на место и пытался разыскать в современной жизни сле­
ды этого прошлого в сохранившихся остатках старины или в
преданиях местных жителей»6.
Безусловно, установка на изучение бытовой истории про­
шлого не была изобретена самостоятельно в русской провин­
ции. Труды И.Е. Забелина, Н.И. Костомарова, А.П. Щапова,
И.Г. Прыжова и многих других известных русских историков
нашли сочувственный отклик в провинции. Выдвигая в про­
тивовес изучению политической истории исследование бытовой
истории русского народа, И.Е. Забелин категорично утверждал,
что именно «домашний быт человека есть среда, в которой
лежат зародыши и зачатки всех, так называемых, великих со­
бытий его истории <...> Здесь требуются самые мелочные и
кропотливые, в полном смысле микроскопические наблюдения
и исследования, которые не представляют никакого блеска, а
следовательно, и благодарности в своих выводах и результатах»7.
Такого рода нацеленность на черновую неблагодарную работу
очень импонировала многим любителям в провинции.

109

110

Русская провинциальная историография

В целом же для развития русской историографии 1860—
1890-х годов характерно пристальное внимание к историчес­
ким источникам, преимущественно неизданным и неисследо­
ванным. Разыскание и публикация исторического источника
стали самостоятельной научной работой, получившей широкое
распространение в провинции. Одновременно активистами губстаткомитетов велась большая работа по организации и созда­
нию новых документальных исторических источников и их
публикации. Так, значительную часть десятитомного «Ниже­
городского сборника» составляют материалы о состоянии
кустарных промыслов Нижегородской губернии. А.С. Гациский, редактор и составитель этого издания, видел свою глав­
ную задачу в том, чтобы не сочинять, а записывать. Научнотеоретической обработки собранных им Источниковых мате­
риалов, по существу, не было. Не было также их анализа и
критического подхода к ним.
Особенностью научно-исторической деятельности статкомитетов было также то, что научные исследования не пла­
нировались, а велись местными историками спонтанно, сти­
хийно, непредсказуемо. Толчком для них могли послужить
вопросник, запрос, выставка, приглашение на археологический
съезд, циркуляр и так далее. Хочется подчеркнуть, что жела­
ние русской провинциальной интеллигенции «снизу» изучать
местную историю, этнографию, археологию совпало с указа­
ниями «сверху» и возможностями созданных правительством
и общественностью организационных структур (губстаткомитеты и научные общества). При этом власти отнеслись к орга­
низации и тематике научных работ на местах достаточно бе­
режно и тактично. В циркуляре министра внутренних дел от
8 апреля 1861 года, поясняющем «Положение» о статистических
комитетах, указывалось, что необязательные занятия статкомитетов состоят «в ученых трудах всякого рода, имеющих целью
исследование губернии в разных отношениях. Развитие трудов
этого рода и издание их в свет может зависеть преимущественно
от внимания к ним начальника губернии и от ученой деятель­
ности членов губстаткомитета; установление для того опреде­
ленных правил было бы стеснительною мерою, не соответству­
ющей цели свободного изучения быта, производительных сил
и местных потребностей каждой губернии»8.

Раздел I. Русская провинциальная историография...

В мировоззрении многих областников имел место элемент
ревниво-негативного отношения к столичным ученым, связан­
ный с их широкой известностью, более комфортными услови­
ями работы и, в конце концов, просто некоторым чувством
социальной ущемленности разночинца. В резкой форме это
высказал А.С. Гациский, назвавший петербургских «обрабатывателей материалов» просто загребателями жара чужими рука­
ми, смотрящих на провинцию так, как смотрит на сельской
ярмарке фигляр с высоты своего балкона на галдящую у его ног
толпу9.
Отстаивание приоритета местной (прежде всего крестьян­
ской) жизни нашло яркое отражение и в литературе — в про­
изведениях писателей-народников 1870 —1880-х годов: Г. Ус­
пенского, Н. Златовратского, Н. Каронина, Н. Успенского,
В. Короленко и ряда других. Произведения их проникнуты ис­
торизмом, объективно и этнографично показывают многоли­
кий крестьянский мир. В повестях Н.Н. Златовратского «Ус­
тои», «История одной деревни» последовательно развертывается
картина жизни небольшого поселка, отделившегося от дерев­
ни Дергачи, жизнь Дергачей и, наконец, целой волости — об­
щины Вальковщины. Автору удалось образно и выпукло вы­
вести этот муравейник русской жизни. Он досконально знает
бытовой обиход деревни, дороже всего ему мирный земледель­
ческий труд, идущий в атмосфере уравнительно-справедливо­
го начала. Автор любуется патриархальностью, колоритом ме­
стной жизни.
Уже дореволюционные историки русской литературы на­
звали произведения писателей-народников для значительной
части читающей публики, не заглядывающей в сухие стати­
стические исследования, живой школой народоведения10.
Влияние повестей и рассказов писателей-народников на
исторические работы историков-любителей было очень значи­
тельным. Оно сказывалось и в выборе тем исследования, и в
форме, стиле этнографических и историко-статистических опи­
саний. Влияла на такого рода работы и теория малых дел, попу­
лярная в среде провинциальной интеллигенции 1880-х годов.
Волновавшие в 1860-е годы интеллигенцию глобальные
проблемы переустройства общества, справедливого и нрав­
ственного мира сменились рядом отдельных, более мелких, но

111

112

Русская провинциальная историография
зато живых, практически осуществимых дел в образователь­
ной, научной, медицинской сферах. Восьмидесятник стал за­
мечать те мелочи жизни, которые для человека предшеству­
ющей эпохи были скрыты11. Поэтому 1880-е годы — это время
историков в русской провинции, людей, скрупулезно, сосре­
доточенно и уединенно работающих. Внешние условия жиз­
ни, господство консерватизма во внутренней политике России
тех лет также способствовали такого рода отчужденной науч­
ной работе изолирующихся от внешнего мира историковлюбителей.
Появление восьмидесятников стало возможно благодаря
эволюции идей разночинной интеллигенции 1860-х годов —
решительных реформаторов и нигилистов, а затем идеализа­
ции народа и хождениями в народ семидесятников. Разочаро­
вание в возможности что-либо изменить в настоящем у вось­
мидесятников было очень плодотворно для их ухода в прошлые
эпохи. Тем более что идеи долга перед народом, стремление
просветить его оставались в мировоззрении этого поколения
разночинной интеллигенции.
Отказ от характерных для профессиональной исторической
науки приемов и методов изложения материала типичен для
многих находившихся под влиянием народников историков тех
лет. «Я занимался, — говорил о себе И. Г. Прыжов, — не так,
как привыкли заниматься наши записные русские ученые, но
имел предметом живое изложение, и потому эта история вы­
ходила не перепиской одних архивных документов, а живым
рассказом»12. Грань между историей, литературой и этнографи­
ей в работах И.Г. Прыжова, С.В. Максимова, Е.И. Якушкина
была весьма зыбкой.
Мы должны учесть, что научные и литературные вкусы,
пристрастия и познания провинциальной интеллигенции фор­
мировались в значительной мере под влиянием чтения не книг,
но центральных демократических журналов: «Отечественные
записки», «Современник», «Русское слово» и другие. Поэтому
нацеленность любителя-историка в своем творчестве на тип
журнальной статьи была часто неосознаваемой. «Периодичес­
кие издания, — писал в 1861 году Д.И. Писарев, — расходятся
по всем концам России, и идеи, выработанные в тиши каби­
нета за письменным столом, становятся достоянием целой

Раздел I. Русская провинциальная историография...

обширной страны, становятся почти единственной умственной
пищей для нескольких десятков тысяч людей. Большинство
публики читает одни журналы»13.
Быстрому росту общественного влияния исторической на­
уки в России начиная с 1860-х годов способствовало падение
официального запрета «печатать акты и вести Русскую исто­
рию только до Петра Великого»14. Исследователи отмечают, что
до 1860-х годов в России публиковались документы по преиму­
ществу древнего происхождения, как правило за пределы
XVII века не выходившие15. Изучение истории XVIII—XIX ве­
ков позволяло выходить на злободневные вопросы современ­
ности, интересные широкой публике.
Появление более широких возможностей доступа, изучения
и публикации документальных источников сравнительно не­
давнего прошлого обратило внимание многих любителей на
многочисленные провинциальные архивы. Между тем в доре­
волюционной России была огромная сеть ведомственных го­
сударственных и общественных архивов — несколько тысяч ар­
хивов. Известный провинциальный историк, литератор и
общественный деятель Н.Я. Аристов (Казань) справедливо от­
мечал: «Архивы русских актов, эти своего рода святилища, куда
прежде изредка заглядывал старик-архивариус для справок и
где хозяйничали больше крысы, широко распахнули свои две­
ри и открыли ученым неведомые исторические сокровища. Из
них теперь уже напечатаны сотни тысяч документов <...>
Сочувствие к ученым лицам отечественной науки возросло
сильно»16.
Безусловно, методы издания исторических источников,
применявшиеся в трудах статистических комитетов, были очень
примитивны и зачастую не выдерживали никакой критики. Но,
во-первых, невысок был уровень документальных публикаций
и в центральных исторических журналах, а во-вторых, посте­
пенное накопление опыта позволяло в дальнейшем повышать
научное качество публикаций.
Быстрый рост научной исторической и краеведческой ли­
тературы уже за 1859—1868 годы отмечен в исследовании за­
мечательного русского библиографа того времени В.И. Межова. К сожалению, за последующие периоды мы не имеем такого
типа работ.

113

114

Русская провинциальная историография

Таблица 5
Литература русского отечествоведения за 1859—1868 годы
(по материалам В.И. Межова)17
Годы

Книги и брошюры

1859
1860
1861
1862
1863
1864
1865
1866
1867
1868
Итого

65
159
143
157
176
178
178
220
233
156
1665

Статьи

1034
1532
1974
1779
2074
2175
2278
2263
2906
2858
20873

Библиограф описал более 22 500 книг и статей за 10 лет.
По его мнению, лишь десятая часть всего этого материала —
полезное приобретение. Остальное же — балласт. Думается, что
прежде всего он сетовал на низкий научный уровень большин­
ства работ. Под отечествоведением он понимал географию,
статистику, историю и этнографию. Для 1860-х годов характе­
рен прежде всего бурный рост книг и статей по статистике: с
335 названий в 1859 году до 1262 названий в 1868 году. А всего
за 10 лет напечатано, по данным В.И. Межова, 8701 книга и
статья по статистике. Рост количества работ по этнографии
происходил гораздо медленнее — с 214 в 1859 году до 526 в
1868 году. Всего же за 10 лет напечатано 3778 работ по этно­
графии18.
По таблице мы видим, что в некоторые годы наблюдался
значительный рост, а в некоторые — внезапное уменьшение
числа книг и статей. Библиограф объясняет это тем, что в неко­
торые годы выходило значительно больше «Памятных книжек»
различных губерний, а в некоторые — меньше. Для 1860-х го­
дов характерен нерегулярный (не каждый год) выпуск «Памят­
ных книжек» различными губерниями. Золотой век «Памятных
книжек» — 1880-е годы — еще впереди. Тем не менее даже в
1860-е годы существенную долю в общем количестве изда­

Раздел I. Русская провинциальная историография...

вавшейся в России краеведческой литературы составляли ме­
стные издания,
Обратил внимание В.И. Межов (и расписал) на неофици­
альную часть «Губернских ведомостей» — второй важный печат­
ный орган статистических комитетов. Лучшие, по его мнению,
в этом отношении «Губернские ведомости» — это Архангельс­
кие, Бессарабские, Олонецкие, Пермские, Таврические, Харь­
ковские, Ярославские, то есть те, где, как мы знаем, были уже
в то время сильные статистические комитеты. По мнению
В.И. Межова, за 10 лет отечествоведение сделало блестящие
успехи, и «наступившее десятилетие (1870-е годы. — В.Б.) пре­
взойдет по числу и достоинству сочинений истекшее»19. Про­
гноз этот блестяще оправдался.
Основными типами местных изданий, в которых помеща­
ли свои труды историки-любители — активисты губстаткомитетов, были: местные тематические и юбилейные сборники;
сборники трудов статистических комитетов; «Памятные книж­
ки» (самый массовый и распространенный тип издания); «Гу­
бернские ведомости». Рассмотрим поочередно содержательную
нацеленность этих изданий. Сама же издательская деятельность
губстаткомитетов будет анализироваться в последнем параграфе
этой главы.
Своеобразной первой ласточкой в длинном ряду региональ­
ных сборников, называемых, как правило, по своему краю, был
«Пермский сборник», составленный Д.Д. Смышляевым, бу­
дущим секретарем Пермского статкомитета, и изданный в
1859 году в Москве. Все присущие этому типу изданий уста­
новки определены в программе сборника составителем. Вопервых, сборник сразу намечен как длительное, многотомное
издание. Необходимость периодического сборника для печа­
тания исторических и прочих статей о родном крае была уже
в 1859 году очевидна.
Во-вторых, составитель декларирует сам характер сборни­
ка как научный, где «мы имели в виду сообщать материалы,
наблюдения и факты, касающиеся различных сторон Перм­
ского края, которые могли бы принести пользу любознатель­
ным людям при его изучении»20.
В-третьих, материалы сборника, по мнению составителя,
должны быть нацелены на конкретный факт, документ, а не
на его интерпретацию. Таким образом, печатание источников
по истории своего края выдвигалось во главу угла. «Обработан-

115

116

Русская провинциальная историография

ные статьи» Д.Д. Смышляев считал для провинциального из­
дания роскошью, не отказываясь, впрочем, давать и их.
В-четвертых, принцип областного (регионального) изуче­
ния предполагал широкую (благоприятную для любителя) те­
матику работ, связанных с прошлым и настоящим родного края.
Имелся в виду также определенный утилитарный аспект —
помочь просвещению местного населения. В программе «Пер­
мского сборника» Д.Д. Смышляев так определил его темати­
ку: «История Пермского края, произведения и различные осо­
бенности его природы, местные условия, более или менее
благоприятные для его благосостояния, его промышленная де­
ятельность, образ жизни и язык различных племен, населяю­
щих губернию, — вот предметы, изучению которых посвяща­
ется предпринимаемое в городе Перми издание “Пермского
сборника”»21.
Первая книга «Пермского сборника» поделена на 4 отдела:
1) история;
2) этнография;
3) география, статистика и естественные науки;
4) смесь и приложения.
В программе первого отдела — «история» — намечена вся
основная проблематика исторических работ местных истори­
ков-любителей 1860—1890-х годов. Это: а) статьи, касающиеся
истории различных народов России, их образа жизни, переворо­
тов, случавшихся с ними; б) статьи, имеющие предметом отдель­
ные события в истории края; в) исторические очерки отдельных
местностей, городов, селений, заводов и т.п.; г) биографии заме­
чательных личностей; д) исторические очерки местной админи­
страции и общественных учреждений; е) археологические замет­
ки о различных зданиях, памятниках, урочищах22.
Для данной программы (кстати, с большим или меньшим
успехом реализуемой впоследствии и в «Памятных книжках»
губерний России) характерна нерасчлененность процесса ис­
торического познания. Этнографический и географический
элементы здесь очевидны. В свою очередь, в этнографических
и географических описаниях неизбежно появлялся историчес­
кий подход. Можно предположить, что это зависело от усло­
вий научной работы историков-любителей, уровня их подго­
товки, характера научной литературы, принимаемой ими за
образец для подражания.

Раздел I. Русская провинциальная историография...

Авторами «Пермского сборника» стали наиболее подготов­
ленные представители пермской разночинной интеллигенции.
Рассмотрим состав исторического отдела первого сборника. На
двухстах страницах помещено 9 статей, подтверждающих про­
граммные установки составителя. Это следующие работы:
«Краткий исторический очерк заселения и цивилизации Пер­
мского края» (А. Крупенин); «Пугачевский бунт в Шадринском уезде и его окрестностях» (А. Зырянов); «Деревня Соли­
камского края в XVI веке» (свящ. И. Словцов); «Сапца и
Позмог» (он же); «Заметка о курганах в Шадринском уезде»
(А. Зырянов); «Заметка о Пермских древностях» (С. Ешевский);
«Открытие народных училищ в Пермской губернии» (Н. Фир­
сов) и ряд других23.
Мы не будем здесь давать анализ содержания историчес­
ких работ местных авторов, так как этим проблемам посвяще­
на четвертая глава нашей работы. Отметим лишь, что доля работ
археологической направленности значительна даже в первых
краеведческих сборниках. Выявление и использование местных
исторических документов — едва ли не самая сильная сторона
в работе историков-любителей того времени.
Как правило, источниковый характер имели и различные
юбилейные издания губернских статистических комитетов. В
1880—1881 годах к столетию образования Вятской губернии
Вятский статистический комитет издал два капитальных тома
своих трудов и том документального актового материала. Про­
следим реализацию этого замысла. Первоначально комитетом
планировалось издать к юбилею губернии историко-стати­
стическое описание губернии за 100 лет. Но реализовать эту
идею (даже по какой-то одной проблеме местной жизни) мес­
тные историки не смогли. Комитет «не получил таких трудов,
которые представили бы цельный очерк из прошлой жизни гу­
бернии даже в одном каком-нибудь отношении, и потому при­
нужден был издать почти исключительно материалы для пред­
полагаемого описания»24.
Активисты статистического комитета обратились за мате­
риалами для сборника в местные архивы, «еще не тронутые
рукой исследователя»25. Любопытно, что материалов набралось
так много, что вместо одного тома издали целых три. Вторым
важнейшим источником для авторов юбилейного издания по­
служили «Вятские губернские ведомости», полный комплект

117

118

Русская провинциальная историография
которых хранился в библиотеке статкомитета. Для подготовки
сборника (редкое явление) был сформирован под руководством
секретаря статистического комитета Н.А. Спасского временный
авторский коллектив из 5 действительных членов комитета, чей
труд над сборником был оплачен. А.С. Верещагин, Н.П. Бех­
терев, А.А. Спицын, А. Андриевский и В.С. Кошурников были
уже известны своими краеведческими работами. Роскошное из­
дание сборника «Столетие Вятской губернии 1780—1880: сбор­
ник материалов к истории Вятского края» значительным по
тому времени тиражом в 1200 экземпляров (расходившимся
много лет) было вызвано в определенной степени и личными
планами и амбициями вятского губернатора того времени
Н.А. Тройницкого, широко распространявшего этот сборник в
столице (ставшего впоследствии директором Центрального ста­
тистического комитета). 200 экземпляров сборника были ра­
зосланы во все министерства и департаменты, а также розданы
всем гласным губернского земского собрания, финансировав­
шего издание, 50 экземпляров сборника послали в другие гу­
бернские статкомитеты, а 20 экземпляров — в различные на­
учные общества26.
Координатор деятельности авторского коллектива
Н.А. Спасский (формально редакционную работу возглавлял
губернатор) занимался разбором архивов, распределением ра­
бот между сотрудниками, а также всеми вопросами издания
сборника. При составлении последнего было просмотрено
83 описи и 1016 дел архива губернатора и губернского прав­
ления, 27 описей и 15 дел архива городской управы, 2 опи­
си и 92 дела архива духовной консистории, 2 описи и 150 дел
казенной палаты, 1 опись и 28 дел приказа общественного
призрения и 10 описей и 50 дел архива мужской гимназии27.
Идя от общего к частному, составители сборника целиком
посвятили первый том общим вопросам (без различия ве­
домств) истории Вятской губернии. В статьях сборника авторы
пассивно шли за имеющимся архивным материалом, следуя его
логике. Главным же принципом его отбора был принцип сис­
темно-хронологической последовательности.
Вершиной будущих трудов местных историков им представ­
лялось полное и всеобъемлющее историческое описание Вят­
ской губернии строго в хронологической последовательности
от начала вятской истории до сегодняшнего дня. Поскольку

Раздел I. Русская провинциальная историография... 119
решить эту задачу авторский коллектив был не в состоянии,
то был создан свод исторических статей, причем даже тогда
авторы хорошо понимали, что, во-первых, эти статьи представ­
ляют собой сводку «сырого» архивного материала, научно слабо
обработанного, и, во-вторых, фактический материал давался в
виде «летописи событий» с 1780 по 1855 год. За последние же
25 лет (1855—1880 годы) сведения излагались вообще в виде
хроники событий, составленной по материалам местных губер­
нских и епархиальных ведомостей28.
Статьи первого тома: «Открытие Вятского наместничества»
(Н. Бехтерев), «Краткий очерк истории Вятского края до от­
крытия в нем наместничества» (А. Андриевский), «Постепен­
ное развитие внешнего вида г. Вятки и занятий его населения»
(Н.А. Спасский) — сравнительно невелики по объему (от 25 до
80 страниц), близки по уровню и методике написания. В текст
включено целиком или частично много исторических доку­
ментов, к статьям имеются документальные приложения. К
первому очерку, например, приложена архивная таблица на
16 страницах — «Штаты и список лиц, поступивших на служ­
бу при открытии Вятского наместничества».
Во втором томе помещены статьи по истории учебных
заведений Вятки, крестьянских волнениях, изменении чис­
ленного состава населения губернии за 100 лет, миссионерстве
среди финноугорских народностей края и ряд других. Из них
выделяется своим исследовательским характером и богатством
умело систематизированного архивного материала статья мест­
ного учителя А.С. Верещагина «Краткий очерк истории Вят­
ской духовной семинарии» (на 32 страницах)29. И сегодня ма­
териалы этого издания сохраняют значение ценного
исторического источника, тем более что многие архивные до­
кументы, использованные авторами, не сохранились до сего­
дняшнего дня.
К типу специальных научно-исторических периодических
изданий губернских статистических комитетов принадлежат так
же издававшиеся в разных губерниях кроме «Сборников» —
«Труды», «Записки», «Известия» губернских статистических
комитетов, в которых также значительное место занимали ста­
тьи исторической направленности. Но такого рода издания
были далеко не у всех статкомитетов. Как правило, они не были
ни долговременными, ни систематичными. Для нас важно, что

120

Русская провинциальная историография
это был тип складывающегося чисто научного издания губстаткомитетов, вокруг которого формировался постоянный иссле­
довательский авторский коллектив, научная квалификация
которого постепенно совершенствовалась. В каких же губер­
ниях России шли такого рода процессы?
По сведениям Центрального статистического комитета, в
1874—1883 годах издавали свои «Труды» шесть губстаткомитетов: Астраханский (5 выпусков), Владимирский (2 выпуска),
Курский (4 выпуска), Ярославский (12 выпусков), Акмолин­
ский (2 выпуска), Войска Донского (2 выпуска). Четыре коми­
тета издавали в это время свои периодические «Сборники»: Во­
логодский, Нижегородский, Псковский и Олонецкий. Также,
по данным ЦСК, отмечен выход 5 выпусков «Ежегодника» Вла­
димирского губстаткомитета, «Материалов по статистике, гео­
графии и этнографии Оренбургской губернии», «Материалов
для истории и статистики Орловской губернии», а также це­
лый ряд отдельных авторских брошюр и книг, изданных под
грифом местного статистического комитета30. Иногда финан­
совое или научное содействие статкомитета в издании такого
рода работ своих членов бывало очень значительным; иногда
же разрешение местного статкомитета испрашивалось един­
ственно для облегчения цензурной процедуры.
До 1873 года помимо указанных выше библиографом
В.И. Межовым также зафиксированы следующие периодиче­
ские научные издания губстаткомитетов: «Архангельский сбор­
ник» (6 частей) и «Труды» Архангельского статкомитета (3 вы­
пуска); «Труды» Казанского губстаткомитета (5 выпусков);
«Новгородский сборник» (5 выпусков); «Сборник историчес­
ких, географических и статистических материалов о Пензенс­
кой губернии»; «Материалы для истории и статистики Симбир­
ской губернии» (4 выпуска); «Симбирский сборник» (2 тома);
«Записки» Черниговского губстаткомитета (2 книги); «Труды»
Ярославского губстаткомитета (7 выпусков)31. Во введении к
своей работе В.И. Межов особо отмечал «занимательность и
важность для науки» множества статей, находившихся в этих
изданиях32.
Таким образом, на основании имеющихся (неполных) ма­
териалов мы можем сделать вывод, что в 1860—1880-х годах
восемнадцать губернских статистических комитетов из 50 в
Европейской части России имели свои периодические научно-

Раздел I. Русская провинциальная историография...

исторические издания, вокруг которых формировался круг
постоянных авторов. Постепенно происходила профессиона­
лизация этого круга историков-любителей.
Сам тип продолжающегося научного издания предполагал
наличие долговременных программ исследовательской работы.
В предисловии к первому тому «Нижегородского сборника»
инициатор и составитель его А.С. Гациский указывал, что «од­
ной из важнейших задач провинциальной печати должно быть
издание всевозможных материалов для изучения данной мес­
тности»33. Через три года, разъясняя главную идею многотом­
ного сборника, он высказал мысль, что материалы должны
развивать и дополнять один другой и поэтому сборники не
должны быть просто сбродом материалов34.
Научные сборники губстаткомитетов издавались комитета­
ми, не удовлетворенными самим типом издания «Памятных
книжек», предполагавшим определенную разрозненность и
случайность собираемого материала. Обосновывая идею «Ни­
жегородского сборника», А.С. Гациский в записке на имя ни­
жегородского губернатора в 1866 году предложил отказаться от
издания «Памятных книжек». «Всякое издание статистических
комитетов, — писал он, — имеет интерес более исторический,
но никак не животрепещуще-современный... должно представ­
лять собою архив всевозможных статистических и близких к
ним сведений о данной местности, вследствие чего и самое
название «Памятная книжка» является чем-то вроде анахрониз­
ма»35. Обратим здесь внимание на запланированный историческо-архивный характер будущего издания.
Будучи в значительной мере школой исследовательской
работы для актива статистических комитетов, сами «Нижего­
родские сборники» с течением времени менялись по своей
тематике и проблематике, уровню материалов, то есть были
изданием не статичным, а развивающимся. Если в первом томе
мы видим материалы достаточно разнообразные по содержа­
нию: «Обзор хода крестьянского дела в Нижегородской губер­
нии», «Сведения о Нижнем Новгороде, извлеченные из домо­
вых списков», «О торговле на Нижегородской ярмарке», «Село
Катунки с его приходскими деревнями», то второй том, как
отмечал редактор издания, составлен был из более однородного
материала, в основном из описаний, созданных по программе
Нижегородского статистического комитета36. 17 статей второ-

121

122

Русская провинциальная историография

го тома — это описания уездов, волостей, сел, сделанные мес­
тными приходскими священниками. Их перу принадлежит
12 материалов из 17. Таким образом, губстаткомитет выступал
уже не в роли составителя случайно пришедших материалов, а
в роли координатора и организатора научно-исследовательс ­
кой работы в крае. Особенно это характерно для последних че­
тырех томов «Нижегородского сборника», почти целиком по­
священных исследованию кустарных промыслов края.
Итак, организация научно-исторической деятельности в
крае путем подготовки и издания тематических научных сбор­
ников была важным направлением работы многих губернских
статистических комитетов. Работы такого рода велись, как
правило, по инициативе самих статистических комитетов.
Официально рекомендуемым для всех губстаткомитетов
типом издания уже с конца 1850-х годов стал тип «Памятной
книжки». Формирование и эволюция этого издания в России
1860=1890-х годов проанализированы в последнем параграфе
этой главы. Здесь же мы обратим внимание лишь на историзм
«Памятных книжек» или «Адрес-календарей», «Календарей»
разных губерний России того времени.
Прежде всего отметим, что в отличие от «Сборников» и
«Трудов» они издавались практически повсеместно по России,
с большей или меньшей регулярностью в большинстве действу­
ющих губстаткомитетов страны. По данным Центрального ста­
тистического комитета, в 1874—1883 годах издавало «Памят­
ные книжки» 23 губстаткомитета. Из них 2 комитета издавали
их ежегодно, 7 комитетов издали «Памятные книжки» за это
время 3—5 раз, а 14 комитетов — лишь 1—2 раза. Отдельно
зафиксированы «Адрес-календари» и «Календари», которые
издавало 14 губстаткомитетов, причем 1—2 выпуска их сдела­
ло 9 комитетов37. Существенных различий между этими изда­
ниями («Памятными книжками» и «Календарями») не было,
поэтому в одних и тех же губерниях название издания могло
меняться. Таким образом, всего в 29 губерниях России (из 50 ев­
ропейских губерний) имелись эти издания в 1874—1883 годах.
В ряде губерний (например, Нижегородской) губстаткомитеты в это время издавали только «Сборники» или «Труды».
Как правило, в «Памятных книжках» и «Календарях» в осо­
бом отделе помещались исторические, археологические и эт­
нографические материалы. Структура издания в основном зави­

Раздел I. Русская провинциальная историография...

села от редактора и составителя (секретаря комитета), хотя
содержание и программы «Памятных книжек» контролирова­
лись Министерством внутренних дел, в ведении которого были
статкомитеты. В 1880—1890-е годы «Памятные книжки» окон­
чательно сформировались как обязательные, регулярные и
долговременные издания большинства губернских статкомитетов. В числе губерний, где более или менее регулярно издава­
лись «Памятные книжки» (или издания с другим названием
этого типа) следует упомянуть Архангельскую, Астраханскую,
Бессарабскую, Виленскую, Витебскую, Владимирскую, Воло­
годскую, Волынскую, Воронежскую, Вятскую, Гродненскую,
Екатеринославскую, Казанскую, Калужскую, Киевскую, Ковенскую, Костромскую, Курскую, Минскую, Могилевскую, Ни­
жегородскую, Новгородскую, Область Войска Донского, Оло­
нецкую, Оренбургскую, Орловскую, Пензенскую, Пермскую,
Псковскую, Рязанскую, Самарскую, Саратовскую, Симбирс­
кую, Смоленскую, Таврическую, Тамбовскую, Тверскую, Туль­
скую, Уфимскую, Харьковскую, Черниговскую, Ярославскую
губернии, а также Кубанскую область (всего 42 губернии и одна
область)38. В значительной мере регулярное издание «Памят­
ных книжек» было показателем активности губстаткомитета,
наличия у него общественного актива.
Обратим внимание, что основная масса указанных губер­
ний — это великорусские центральные и северные губернии
Европейской части России. На Кавказе и в Средней Азии де­
ятельность эта была чрезвычайно слаба. Прибалтика, польские
области, Сибирь обладали очень значительной спецификой
развития научно-исторической деятельности местной обще­
ственности. Думается, что большая активность губстаткомитетов Центра и Севера России связана и с наличием в этих ре­
гионах значительного слоя разночинной демократической
интеллигенции — основной социальной базы в научной дея­
тельности губстаткомитетов.
Следует отметить, что в столичных и университетских цен­
трах (Москве, Петербурге, Казани, Одессе, Томске) статко­
митеты не смогли активно развернуть свою работу. Видимо,
широкий круг местных историков-любителей не смог саморе­
ализоваться в условиях конкуренции с учеными-профессио­
налами.

123

1 24

Русская провинциальная историография

Анализируя содержание исторических отделов «Памятных
книжек» ряда губерний на протяжении нескольких лет, мы
должны отметить определенную преемственность в тематике
и проблематике материалов. Конечно же, это не было случай­
ным явлением. Секретарь Вятского губернского статкомитета
Н.А. Спасский, составитель «Памятных книжек и календарей
Вятской губернии» более чем за 30 лет, сформировавший на
Вятке этот тип издания как фундаментальный научный сбор­
ник краеведческих работ, уже в 1884 году указывал: «Однако
последовательным рядом статей, напечатанных в разные годы
и обрисовывающих различные стороны жизни губернии, “Вят­
ский календарь”, изданный в отчетном году и все предшество­
вавшие ему — тесно связываются между собой и стремятся к
одной цели. Цель эта состоит в том, чтобы подготовить в бо­
лее или менее обработанной форме материал, по которому
можно было бы со временем составить описание целой губер­
нии в статистическом, этнографическом, историческом и дру­
гих отношениях»39.
Н.А. Спасскому удалось в 1870 1890-е годы сформировать
при Вятском статкомитете круг постоянных авторов — исто­
риков и этнографов и опубликовать их работы в «Памятных
книжках» Вятской губернии, ставших серьезным корпусом
исторических источников для современных исследователей
истории и этнографии края. Только за 25 лет (в 1880—1904 го­
дах) им было опубликовано в «Памятных книжках» 66 работ
по истории и археологии Вятского края40. Немало среди них
работ, ставших классикой местной историографии. Прежде
всего это исследовательские статьи А.С. Верещагина, А.А. Спи­
цына, В.П. Юрьева. Основная же масса работ — это работы
любительского уровня, содержащие ценный фактический ма­
териал. Следует отметить, что трое названных вятских истори­
ков опубликовали в «Памятных книжках» более десяти серь­
езных работ каждый. Актив же местных историков и
этнографов-любителей, публиковавшихся в «Памятных книж­
ках» этого периода, насчитывает более 30 человек. Процесс про­
фессионализации деятельности лучших историков-любителей
шел в каждой губернии и в активе каждого губстаткомитета.
Если для помещения в «Памятные книжки» секретарь (или
комиссия) губстаткомитета отбирал краеведческие работы зна­
чительные по объему, уровню анализа фактического материа­

Раздел I. Русская провинциальная историография...

ла, научному уровню авторов, то в неофициальной части «Гу­
бернских ведомостей» статкомитетом помещались практичес­
ки любые работы краеведческой направленности. Важным
направлением научно-исторической деятельности губстаткомитетов была работа по подготовке краеведческих статей и созда­
нию круга авторов для «Губернских ведомостей». Хочется от­
метить, что в любой губернии «Губернские ведомости» были
самым распространенным и читаемым грамотной частью насе­
ления периодическим изданием. Поскольку секретарь статисти­
ческого комитета зачастую был и редактором неофициальной
части «Губернских ведомостей» (такое совмещение рекомен­
довалось министерством), он сам отбирал исторические и дру­
гие краеведческие материалы для публикации из потока руко­
писей, приходивших в статкомитет.
Преобразованный к 1862 году Вятский статкомитет публич­
но через газету пригласил «всех сведущих лиц к исследованию
Вятской губернии... и к доставлению своих трудов в комитет.
Всякого рода, как тщательно обработанные статьи, так и дос­
тавленные в виде материалов сведения... поступят ли таковые
от действительных членов комитета или от посторонних лиц,
будут подвергаемы рассмотрению и поверке, а затем по над­
лежащем одобрении будут печатаемы в губернских ведомостях
или в памятных книжках. Комитет обещает денежное возна­
граждение от 12 до 25 рублей с печатного листа, смотря по их
достоинству и обработке. Причем ученое достоинство описа­
ний будет служить для статистического комитета руководите­
лем при избрании авторов в звание действительных членов»41.
Слова эти не остались пустыми обещаниями: в отчете коми­
тета за 1866 год указано, что «выдано действительным членам
и другим лицам в гонорарий за статьи их, напечатанные в гу­
бернских ведомостях, 375 рублей»42. Сумма значительная. Росло
и число авторов—членов комитета.
В 1888 году по рекомендации Вятского губстаткомитета
опубликовано в «Вятских губернских ведомостях» 35 работ
членов статистического комитета. В основном каждая работа
публиковалась в 2—5 номерах, но были и очень обширные
исследования. Созданная по архивным источникам значи­
тельная работа местного учителя В.П. Юрьева «Вятская старина.
Материалы для истории Вятского края первой четверти
XVIII века» публиковалась в 19 номерах. Ежегодный объем пуб-

125

126

Русская провинциальная историография

ликаций комитета был достаточно стабилен. В 1887 году Вят­
ским статкомитетом отредактировано и помещено в «Вятских
губернских ведомостях» 34 статьи. В 1890 году членами губстаткомитета опубликовано 23 статьи по проблемам истории, ар­
хеологии и этнографии43.
Такого рода картина была достаточно типична для многих
губерний России. На годичном собрании Владимирского губстаткомитета 27 мая 1876 года был особо доложен перечень
статей действительных членов комитета, напечатанных в мес­
тных «Губернских ведомостях». 7 человек опубликовали 55 ста­
тей44. Исторический характер имеют примерно треть статей.
Внимание авторов-краеведов привлекало все, выходящее за
рамки привычного течения жизни: пожары, странные проис­
шествия, старинные промыслы, археологические находки.
Некоторые губернские статкомитеты, накопив значительный
опыт в этом направлении, издавали свои методические реко­
мендации в помощь местным авторам. Вологодским статкоми­
тетом в 1880 году было издано специальное «руководство к
собиранию сведений для корреспондентских сообщений в нео­
фициальную часть Вологодских губернских ведомостей». В
среду грамотных, но малообразованных людей в уездах губер­
нии, завязавших контакты со статкомитетом, постепенно пе­
редавались специальные знания, умения, навыки, необходимые
любителю-историку.
Активно публиковались в местных «Губернских ведомостях»
и маститые местные историки. Молодой вятский учитель
А.А. Спицын в 1880—1890-е годы поместил в «Вятских губер­
нских ведомостях» 42 только подписных статьи по проблемам
истории и археологии Вятского края45. Мелких заметок и ин­
формации без подписи было значительно больше. Историко­
краеведческая направленность неофициальной части «Губер­
нских ведомостей» помогала формированию у широкого круга
читателей интереса к истории своего края, авторитета такого
рода деятельности, влияла на любительские занятия провин­
циальной интеллигенции.
Замечательный пермский историк Д.Д. Смышляев в конце
жизни (1891 год) составил специальный сборник своих исто­
рических статей, напечатанных в «Губернских ведомостях». Во
введении он указывал: «В разных изданиях, преимущественно
в местных губернских ведомостях, в течение тридцати лет мною

Раздел I. Русская провинциальная историография...127

напечатано до сотни статей о Пермском крае, в большинстве
касающихся его истории. Так как последние основаны на ар­
хивных документах и других достоверных источниках, а изда­
ния, в коих они помещены, стали со временем большой ред­
костью, то, выбрав из означенных статей те, которые могут
представлять в качестве сырого материала некоторый интерес
для любителя пермской старины, я печатаю их в виде настоя­
щего “Сборника”»46.
Характерна сама тематика этого сборника, разделенного на
9 отделов: «Краткий обзор истории Пермского края» (1—16 с.);
«Материалы для истории города Перми» (17—108 с.); «Из про­
шлого: о старых временах и людях» (109—162 с.); «Пожар в Пер­
ми 14 сентября 1842 года» (163—171 с.); «Последние заключен­
ные в Далматовском монастыре» (172—177 с.); «Лжеучитель
Мензелин» (178—219 с.); «К истории путей сообщения в Перм­
ской губернии» (220—264 с.); «По поводу самарского бедствия»
(265—267 с.); «Материалы для биографии замечательных мест­
ных деятелей» (268—300 с.). От общей истории губернии и го­
рода автор постепенно подходит к конкретному историко-био­
графическому материалу, биографиям пермских историков и
краеведов. Таким образом, сборник получился достаточно цель­
ным и логичным.
В значительно меньшей степени, чем «Губернские ведомо­
сти», имели историко-краеведческую направленность издавав­
шиеся с середины 1860-х годов «Епархиальные ведомости». Вопервых, накладывал определенный отпечаток на тематику его
неофициальной части сам характер издания, во-вторых, ведом­
ственный тип издания был рассчитан и на более узкий круг
читателей, прежде всего местное духовенство, а в-третьих,
многое в этом издании зависело от личности редактора. Если
«Вологодские епархиальные ведомости» были в своей неофи­
циальной части журналом по существу краеведческим, то толь­
ко благодаря своему редактору и основателю Н.И. Суворову,
активному исследователю края47. А в целом влияние «Губерн­
ских ведомостей» как сложившегося издания на «Епархиаль­
ные ведомости» было очень значительным.
Считая первоочередной задачей своей научной деятельно­
сти создание источниковой базы по истории, экономике, эт­
нографии своего края, статкомитеты неизбежно должны были
заниматься и археографической деятельностью по выявлению

128

Русская провинциальная историография

и собиранию документальных памятников прошлого. Для этого
губстаткомитеты широко использовали анкеты, программы,
инструкции, обращения к населению и командировки своих
членов. Археографическая деятельность статкомитетов офор­
милась во второй половине 1860-х — 1870-е годы.
Ценность документальных материалов, собранных статкомитетами, определялась и тем, что члены комитетов черпали
их из мелких ведомственных и частных (иногда личных) архи­
вов, выпавших из поля зрения Археографической комиссии и
других центральных научных обществ и учреждений. Гибель
многих областных архивов, особенно в западных областях Рос­
сии в военные годы, сделала публикации губстаткомитетов
единственным источником по многим темам и периодам мес­
тной истории. Думается, что роль губстаткомитетов в форми­
ровании фондов областных архивов России сильно недооце­
нивается.
Между тем начавшееся в России в 1860-х годах движение
за сохранение архивов и массовых исторических документов
сделало губстаткомитеты 1870—1880-х годов своими местны­
ми центрами. Активное участие комитетов в разборе архивов
упраздняемых судебных мест, губернских правлений, полицей­
ских управ явилось началом изучения документов местных
архивов. Безусловно, секретари и члены статкомитетов, выпол­
нявшие роль экспертов-архивистов, были в основном дилетант
тами, и значительное количество ценных архивных материа­
лов было уничтожено в те годы, но лишь с их помощью удалось
кое-что и сохранить. Формируется основа исторического ар­
хива губернии, в функции многих губстаткомитетов входит
создание древлехранилищ, исторических архивов и коллекций
при комитетах.
Стремление комитетов иметь у себя копии материалов цен­
тральных архивов, касающихся губернии, приводило к концен­
трации на местах уникальных исторических документов по
истории края — созданию ценнейших комплексов документаль­
ных источников.
Публикация многочисленного актового материала, взято­
го из местных архивов, велась, как правило, бессистемно и на
невысоком уровне. Но к началу XX века был уже накоплен
значительный и многообразный опыт поиска и публикации
письменных источников. Правда, к концу XIX века, с широ-

Раздел I. Русская провинциальная историография...

ким созданием губернских ученых архивных комиссий, архео­
графическая деятельность губстаткомитетов свертывается. Но
в губерниях, где архивные комиссии так и не были созданы,
статкомитеты продолжали работу по формированию истори­
ческого архива губернии.
Таковы вкратце основные направления археографической
деятельности губернских статистических комитетов. Обратимся
к конкретной деятельности статкомитетов в этой области. Как
же на практике реализовалась вся эта работа?
Проблемы архивного дела получили в изучаемый период
общественную значимость. Следует согласиться с современным
исследователем В.Н. Самошенко: «Эпоха реформ одновременно
явилась периодом массового уничтожения архивных дел»48. В
определенной мере это связано с крупными изменениями в
структуре государственных учреждений, многие из которых
закончили свое существование. Значительное количество до­
кументов гибло от пожаров, сырости, плохих условий хране­
ния, невежественных и недобросовестных чиновников. Значи­
тельная часть из 120 тысяч ведомственных и общественных
архивов не имела сносных помещений для хранения архивных
материалов. По данным И.И. Комаровой, даже в 1911 году из
2500 архивов губернских и уездных учреждений только 900 ар­
хивов занимали помещения, пригодные для хранения докумен­
тов49. Поскольку архивная реформа в России в ряду других
буржуазных реформ так и не состоялась, во многом спасение
архивных источников и формирование провинциальных исто­
рических архивов стало делом научной общественности. Дея­
тельность выдающегося русского архивиста Н.В. Калачова по
подготовке архивной реформы, открытию губернских ученых
архивных комиссий, созданию Петербургского археологичес­
кого института (1878 год) привлекла внимание широкой обще­
ственности к положению архивов России. Не случайно выступ­
ления Н.В. Калачова на II и III археологических съездах,
посвященные созданию губернских исторических архивов,
вызвали отклик делегатов со всех концов России.
Процесс уничтожения старых архивных материалов в губер­
нских центрах в 1860—1880-х годах шел действительно на гла­
зах местной общественности. Другой известный архивист той
эпохи Д.Я. Самоквасов в своем фундаментальном труде с ха­
рактерным подзаголовком «Современное русское архивное
5. Заказ № 2329.

129

130

Русская провинциальная историография

нестроение» справедливо отмечал: «В некоторых старейших го­
родах наших губерний, еще недавно обладавших богатыми и
драгоценными архивами древних актов, в настоящее время
наблюдается полное отсутствие государственных архивных
материалов старее сорокалетней давности»50.
Единственным административным органом на местах, кото­
рому было вменено в обязанность сохранение ценных в исто­
рическом отношении архивных дел, стали губернские статисти­
ческие комитеты. Характер и особенности участия губстаткомитетов в этой работе определились уже в 1867—1868 годах во
время повсеместного участия комитетов в разборе архивов
упраздненных судебных мест. Толчком для организации тако­
го рода работы в России стало отношение министра юстиции
от 7 января 1867 года на имя министра внутренних дел, где
говорилось: «При предстоящем разборе архивов упраздняемых
судебных мест главнейшей задачею должно быть сохранение
тех дел и документов, которые почему-либо представляются
интересными для научных исследований». На все это министер­
ство ассигновало 2500 рублей. Далее министра внутренних дел
просят «пригласить членов статистических комитетов к содей­
ствию судебным местам в разборе их архивов»51.
К отношению приложен печатный экземпляр «Правила о
разборе архивов судебных мест», по которому в Московский
архив Министерства юстиции должны были отсылаться все без
исключения дела до 1726 года и выборочно (по интересующей
архив тематике) дела до 1800 года, причем подчеркивалось, что
«не могут быть предназначены к уничтожению... дела и бумаги,
имеющие историческое значение, равно как и представляющие
интерес в этнографическом, топографическом, статистическом
или юридическом отношении; также дела, содержащие в себе
указания на поверия, суеверия и тому подобное, а равно те из
уголовных дел, которые характеризуют нравственное состоя­
ние населения известной местности»52.
Очень быстро отозвавшись на это обращение, министр
внутренних дел П.А. Валуев циркуляром от 25 января 1867 года
на имя директора Центрального статистического комитета и
всех губернаторов России требовал поручить «секретарю или
кому-либо из членов статистического комитета принять учас­
тие при разборе архивов упраздняемых судебных мест», по-

Раздел I. Русская провинциальная историография...

скольку там могут быть «весьма интересные дела и докумен­
ты, относящиеся до истории, археологии, статистики»53.
На местах сразу же был поставлен вопрос, как рапортовал
в Министерство харьковский губернатор, о передаче в ведение
губстаткомитетов разбора архивов упраздняемых судебных мест
в тех губерниях, где введена судебная реформа. Между тем
отсутствие специального финансирования и общественный
характер научной деятельности комитетов не позволяли каче­
ственно провести эту работу. Объемы материалов, которые
нужно было просмотреть, были огромны. В Тверской губернии
статкомитету предстояло просмотреть 289 637 дел, а в Харьков­
ской — 200 000 дел. Поэтому министерство поставили перед
фактом, что местные статкомитеты «ни в каком случае не мо­
гут непосредственно на себя принять самого хранения и заве­
дования архивными делами упраздняемых судебных учрежде­
ний... Такая обязанность... решительно должна будет убить
специальную деятельность статистических комитетов»54. Пос­
ле учета интересов и возможностей всех сторон было решено,
что статкомитеты будут просматривать только описи, по ним
отбирая дела для постоянного хранения, а разбор самого мас­
сива дел и подготовка описей к ним возложены на чинов
Министерства юстиции. Сложилась следующая процедура. Из
уездов в губстаткомитет присылали описи, по которым особо
назначенный представитель статкомитета выделял небольшое
количество показавшихся ему важными по своим названиям дел
и рекомендовал их оставить.
На местах, однако, все шло далеко не гладко. Прежде все­
го встала проблема оплаты труда представителя статкомитета
и отсутствия во многих случаях описей архивных дел. Из Ярос­
лавля, например, сообщали, что описи этим делам далеко не
кончены и дорога перевозка55. Затем всплыл и основной вопрос:
а что делать с разобранными делами, кому и где их хранить?
При ряде статкомитетов началось создание исторических ар­
хивов, переданных затем (в случае их возникновения) ученым
архивным комиссиям.
Между тем уровень специальных знаний местных любите­
лей-историков, оценивающих историческую значимость архи­
вных дел, был невысок. Вызывает сомнение и сама возможность
оценить значимость тех или иных дел только по названию.
А.С. Гациский, например, рассмотрев описи 11 000 дел Луко5*

131

132

Русская провинциальная историография

яновского уездного суда за 1817—1867 годы, оставил для хра­
нения всего 76 дел: по истории крестьянского дела, крепост­
ного права и расколу56.
Привлечение статистических комитетов для участия в раз­
боре архивных дел упраздняемых или действующих губернских
учреждений в 1870—1880-е годы стало регулярным явлением.
У сотрудников статкомитетов появлялся определенный опыт,
шире стало их знакомство непосредственно с архивными де­
лами. В 1882 году, рассмотрев архивные дела Нижегородского
губернского правления за 1852—1853 годы, А.С. Гациский со­
общал в комитет, что из 10 590 дел им отмечены подлежащи­
ми сохранению 252 дела: по крестьянскому делу, расколу, то­
пографии, этнографии и статистике и, наконец, просто по
истории «старого доброго времени, когда губернское правле­
ние все ведало»57.
Статистические комитеты иногда пытались внести органи­
зующее начало в деятельность уездных учреждений по архи­
вным вопросам. В 1885 году, пытаясь разобраться с системой
хранения и уничтожения архивных документов ведомствами,
Нижегородский статкомитет направил запрос в уезды губернии
о случаях уничтожения архивных дел за последние 25 лет. От­
веты выявили царившую на местах неразбериху. Впрочем, как
правило, массовое уничтожение архивных дел проводилось
либо по общему разрешению из губернского центра, либо по
удовлетворенному ходатайству местного учреждения. Массовое
уничтожение архивных дел волостных правлений прошло в
1870 году по циркуляру из Нижнего Новгорода. Балахнинское
же уездное полицейское правление по своей инициативе хо­
датайствовало перед Нижегородским губернским правлением
об уничтожении архивных дел с 1780 по 1863 год. И, получив
добро, сохранило лишь описи58. Мотивировалось уничтожение
дел нехваткой места для хранения.
Уничтожены были сотни тысяч архивных дел: сожжены или
проданы на торгах местным торговцам. Бюрократическая про­
цедура уничтожения архива Ключевского волостного правле­
ния Сергачского уезда Нижегородской губернии в 1870—
1872 годах была следующая. По циркуляру Нижегородского
управления гос. имуществ от 10 ноября 1870 года волостным
правлением были составлены две описи старых решенных дел.
Первая включала 642 дела с 1842 по 1863 год, а вторая —

Раздел I. Русская провинциальная историография...

1864 дела с 1842 по 1871 год. Описи были представлены в уп­
равление гос. имуществ с указанием дел, которые надо сохра­
нить. Управление государственных имуществ по рассмотрении
описей дало разрешение на уничтожение дел, а сами описи
представило в Нижегородское губернское по крестьянским де­
лам присутствие. Оттуда они были направлены мировому по­
среднику в уезд. И, подписанные им 17 июля 1872 года, дос­
тавлены назад в волостное правление для хранения. Таким
образом, согласно разрешению было уничтожено 2375 дел, а
оставлено 131 дело, относящееся ко владению крестьян зем­
лей и причислении крестьян к обществам59.
Ведомства сохраняли лишь небольшое количество дел, не­
обходимых им для справок в текущей работе. Так, Балахнинское уездное казначейство в 1879 году уничтожило дела с 1780
по 1877 год как «не заключающие в себе важности и не могу­
щие по существу своему быть нужными на будущее время ни
для справок, ни для руководства». Все дела были проданы с
публичного торга местному купцу Михаилу Луковникову. Опи­
си же остались для хранения в казначействе60.
Не лучше обстояли дела и в других губерниях, хотя мето­
ды работы могли меняться. Один из лучших секретарей губстаткомитетов России К.Н. Тихонравов (Владимирская гу­
берния), отчитываясь в 1876 году, отмечал, что решением
статистического комитета от 22 июля 1871 года возложена была
на него поверка архивных описей бывших городских дум с
подлинными делами, предназначенными к уничтожению с тем,
чтобы дела, в коих окажутся исторические или статистические
сведения, оставляемы были для хранения. Описи из уездов
присылались в губернское правление, а оттуда передавались
секретарю. Сверка описей с подлинными делами в уездах ве­
лась только летом. Всех дел, предназначенных к уничтожению,
просмотрено им по описям и сверено на местах более 30 ты­
сяч. Среди них дел, по его мнению, имеющих значительный
интерес в историческом отношении оказалось всего 196, в ос­
новном — в старейших городах губернии: 60 — в Вязниках, 58 —
в Муроме, 51 — в Суздале, 21 — в Шуе и так далее. В Коврове,
Гороховце, Покрове, по его мнению, не оказалось ни одного
дела, заслуживающего сохранения61. Описи с его пометами
направлены из статистического комитета в губернское правле­
ние для исполнения.

133

134

Русская провинциальная историография

Вместе с тем в ряде губерний России определенный архео­
графический опыт был накоплен еще в дореформенную эпо­
ху, так что некоторые губстаткомитеты получили от прошлого
порой обширное документальное наследие. В мае 1849 года в
Нижнем Новгороде по примеру Киевской, Виленской и Мин­
ской археографических комиссий была образована Временная
археографическая комиссия. Активным ее деятелем стал изве­
стный впоследствии писатель П.И. Мельников (секретарь). Во
главе комиссии был нижегородский губернатор князь М.А. Уру­
сов, а членами —М.П. Веселовский и князь В.А. Трубецкой;
сотрудниками же комиссии стали иеромонах Макарий и про­
фессора Нижегородской духовной семинарии П.И. Пискарев
и С.А. Добротворский. Комиссия активно работала лишь год,
собрав значительное количество актового материала, а затем
деятельность ее замерла, П.И. Мельников, уезжая из Нижне­
го, по свидетельству очевидцев, просто вывалил на дворе чле­
на комиссии (затем секретаря) М.П. Веселовского два воза
старых бумаг и рукописей, осуществив таким образом сдачу
дел62.
Показательна судьба этих бумаг. После ликвидации комис­
сии они хранились в губернской комиссии народного продо­
вольствия, частично разобранные. По мысли М.П. Веселов­
ского, эти древние акты, «бросая новый свет на историю
Нижнего Новгорода с его уездными городами, указывают ему
важное место в летописях нашего отечества и с тем становят­
ся интересными для русской истории вообще»63. Переданные
в губстаткомитет 2 ноября 1867 года (по его ходатайству), эти
акты, хранившиеся в двух сундуках, решено было отдать для
разбора в местную гимназию. В основном там находился обиль­
ный актовый материал XVII—XVHI веков. В гимназии они хра­
нились до 1879 года, но к разбору их там и не приступали «за
недостатком времени». В 1879 году по ходатайству Казанского
общества археологии, истории и этнографии они были отправ­
лены в Казань (при этом полной описи имевшихся бумаг про­
изведено не было). Лишь после открытия губернской ученой
архивной комиссии они в конце 1880-х годов были вытребо­
ваны назад в Нижний. Но прибыли в значительно меньшем
количестве64.
Таким образом, при наличии значительного интереса мест­
ных любителей-историков к старинному актовому материалу

Раздел I. Русская провинциальная историография...

в русской провинции 1860—1880-х годов специалисты-архео ­
графы фактически отсутствовали. Формирование последних
происходило постепенно из круга местных исследователей ста­
рины, начавших впоследствии массовую публикацию истори­
ческих источников и объединившихся в составе губернских
ученых архивных комиссий. Но первый этап своей подготов­
ки местные археографы прошли в составе губернских статис­
тических комитетов. Конечно, в разных губерниях эти процессы
шли с разной интенсивностью. Но, как правило, там, где были
сильные губернские статистические комитеты, создавались и
сильные архивные комиссии. Обозревая начальный этап со­
здания первых ученых архивных комиссий, современный им
специалист-историограф В.С. Иконников отмечал, например:
«Тверская ученая архивная комиссия (открыта 22 июня 1884 го­
да) нашла для себя уже подготовленное поле в трудах деяте­
лей местного статистического комитета...»; а для деятельнос­
ти открытой 5 июля 1888 года Пермской ученой архивной
комиссии уже «существуют наличные силы среди любителей
местной старины»65.
Находясь в центре административной и общественной
жизни губернии, статкомитеты чутко откликались на многие
текущие события местной жизни для выполнения своих задач.
Им был присущ своеобразный исторический подход к совре­
менности. Например, в 1871 году, «желая сохранить для буду­
щего историка современной жизни Нижнего Новгорода дела
и документы образовавшегося в 1868 году нижегородского
потребительского общества «Бережливость», прекратившего
свои действия в 1870 году, статкомитет обращался в распоря­
дительный комитет общества с просьбой о доставлении ему всех
дел и документов». В конце концов архив общества, обнару­
женный у врача П.К. Позерна, был получен статкомитетом66.
При ряде губстаткомитетов создаются небольшие истори­
ческие архивы старинных актов. Одним из первых был создан
такого рода архив при Воронежском статкомитете.
При формировании архивных комиссий в их исторические
архивы вошли дела и документы, собранные и подготовленные
деятельностью статкомитетов: упраздненных судебных мест,
губернского правления, уездных полицейских управлений, статкомитета, актовый материал XVII—XVIII веков. В Перми, на-

135

1 36

Русская провинциальная историография
пример, исторический архив целиком создавался в те годы из
предназначенных к уничтожению дел67.
Активно помогали статистическим комитетам в археогра­
фической работе руководители и сотрудники Московского
архива Министерства юстиции, архива Министерства иност­
ранных дел, Археологического института (готовившего в не­
большом количестве кадры археографов), Археографической
комиссии, Московского археологического общества.
Преимущества местных любителей-активистов статистичес­
кого комитета перед официальными учреждениями проявля­
лись прежде всего в их широких возможностях концентрации
исторических документов из частных рук. Вятский историк
А.А. Спицын, получив из семейного архива купцов Рязанце­
вых, известных на Вятке с XV века, значительное количество
фамильных актов, написал и издал в 1884 году небольшую
книжку «История рода Рязанцевых». Целую коллекцию руко­
писей XVII века (в том числе одну местную летопись) передал
он известному русскому историку С.Ф. Платонову. Только из
церковных и монастырских хранилищ во время поездок по
губернии им было собрано 446 древних актов68.
Другой замечательный местный историк А.А. Дмитриев
(Пермь) в предисловии к изданным им пермским летописям
отмечал: «Будучи уроженцем Соликамского уезда и состоя
преподавателем истории и географии Пермской гимназии, я
имею двоякий повод каждым летним вакатом навещать род­
ные места. По собственной инициативе я предпринял уже три
летних экскурсии в северные приуральские уезды Пермской
губернии: в 1881 году в Чердынский уезд, в 1882 году — в Со­
ликамский и в 1883 — в Соликамский же и Пермский. Целью
экскурсий было собирание из частных рук старинных рукопи­
сей и книг, преимущественно по истории края. Результат по­
лучился довольно удовлетворительный. <...> Повторяю, что я
имел в виду при каждой поездке именно собирание старинных
рукописей и книг из частных рук и архивов, так как казенные
архивы каждому всегда могут и должны быть доступны»69. Та­
ким образом, в редких случаях местные историки-исследова­
тели сами собирали себе источниковую базу для своих исто­
рических исследований.
Достаточно распространенным явлением в 1880—1890-е
годы было получение местными исследователями писцовых и

Раздел I. Русская провинциальная историография... 137
переписных книг по своим губерниям из Московского архива
Министерства юстиции. В отчете Вятского статкомитета за
1888 год отмечалось, что в интересах изучения Вятского края
в историческом и археологическом отношении в мае 1887 года
удалось добиться разрешения министра юстиции на присылку
в Вятку 5 писцовых книг 1629 года по вятским городам Хлынову, Орлову, Котельничу и Шестакову. Здесь с них были сняты
копии. «Списки эти дадут новый богатейший материал для
исторического исследования состояния Вятки в XVII столе­
тии», — отмечалось в отчете70. В феврале 1889 года 5 этих книг
были высланы назад, а вскоре статкомитетом получены 5 вновь
заказанных переписных книг вятских городов. В 1890 году
обмен продолжился71. Впоследствии часть этих материалов была
опубликована в трудах Вятской ученой архивной комиссии.
Отдельные исторические документы, а также подборки
актового материала публиковались статкомитетами в «Губер­
нских ведомостях», «Памятных книжках», «Трудах» и «Сбор­
никах». Само сохранение и собирание исторических материа­
лов было основанием для принятия в состав статкомитета.
5 апреля 1884 года действительным членом Пермского статко­
митета был избран житель города Соликамска Ф.В. Мичурин,
представивший в комитет для напечатания несколько писцо­
вых книг по Пермскому краю XVII века, а также сохранивший
значительную часть богатого собрания рукописей известных
пермских историков братьев Волеговых72.
Особый отдел «Ежегодника» Владимирского статкомитета
(том I, вып. 2, 1877 г.) носит название «Старинные акты» и
содержит в основном местный актовый материал XVII — на­
чала XVIII века. Это — грамоты, росписи, ревизские сказки,
указы.
Зачастую научная обработка обширного актового материа­
ла была непосильна исследователям, приходило понимание
важности целостного комплекса источников. Архангельский
историк Ф. Харевич в предисловии к «Актам и материалам,
собранным в Холмогорском Спасо-Преображенском мона­
стыре» в 1865 году отмечал, что вначале он пытался, следуя
предложению П. Чубинского (секретаря), извлечь из актов ин­
тересные сведения по разделам и сгруппировать их. Но, озна­
комившись с актами и вникнув в их содержание, он признал
этот план невозможным. «Мы, в свою очередь, — писал он, —

138

Русская провинциальная историография

постараемся подбирать акты так, чтобы все говорящее об од­
ном и том же предмете было расположено в хронологическом
порядке около этого предмета...»73. Пропуски в тексте он по­
мечает особо, дает в сносках комментарий. Публикации тема­
тических подборок документов в хронологической последова­
тельности получили широкое распространение.
В губерниях России происходило формирование уникаль­
ных научных комплексов исторических источников и матери­
алов по истории своего края. Процесс создания научных биб­
лиотек статистических комитетов проанализирован в последнем
параграфе этой главы. Здесь же следует отметить, что помимо
научно-исторической важной стороной деятельности статкомитетов была историко-просветительская работа. В конечном
счете вся деятельность комитетов носила просветительский
характер, ведь в историко-краеведческие интересы вовлекались
широкие круги провинциального общества. Статкомитеты
подготовили кадры не только для ученых архивных комиссий,
но и для провинциальных исторических, археологических и
этнографических обществ, чей быстрый рост начался с сере­
дины 1880-х годов. В некоторых губернских центрах было даже
создано по несколько таких обществ (Тверь, Воронеж, Яро­
славль), но ядро научного актива всех обществ и статкомитета
составляли одни и те же люди (5—6 человек). В связи с этим с
1890-х годов многие губстаткомитеты отходят от разработки
исторических проблем. Но во многих губерниях формы стат­
комитета удовлетворяли общественность, и другие общества не
возникали долго. Там, где статкомитеты оставались единствен­
ным местным научно-историческим учреждением, они доль­
ше вели активную работу (даже в 1900-х годах).
Показателем возросшего профессионализма местных исто­
риков 1880-х годов стало широкое появление местных библио­
графических указателей литературы, посвященных данной гу­
бернии. Это серьезно облегчало исследовательскую работу.
Большое значение для пермских историков, например,
имела серьезная работа Д.Д. Смышляева «Источники и посо­
бия для изучения Пермского края» (1876). Автор в предисловии
отмечал, что еще в 1859—1860 годах, издавая «Пермский сбор­
ник», он «старался тогда собрать по возможности все, что ког­
да-либо было напечатано о Пермском крае»74. Уезжая надолго
из Перми, он подарил свою библиотеку местной гимназии. Там

Раздел I. Русская провинциальная историография...

она получила официальное название «Справочная о Пермской
губернии библиотека Д.Д. Смышляева», и ею могли пользовать­
ся все желающие познакомиться с Пермским краем. Министер­
ство народного просвещения рекомендовало всем гимназиям
России озаботиться созданием такого типа библиотек, но по­
чти нигде это сделать не удалось. На основе этой своей биб­
лиотеки автор и создал свой библиографический указатель,
напечатав его предварительно в «Губернских ведомостях». В
указателе 8 разделов: 1) археология, история, жизнеописания;
2) этнография; 3) путешествия, народонаселение; 4) народное
образование; 5) водяные пути, судоходство; 6) леса, промыш­
ленность, банки; 7) ископаемое царство, горные заводы; 8) кор­
респонденции, путевые заметки, смесь.
Сегодня для нас исторический интерес имеют все 1405 работ
восьми разделов этого краеведческого указателя. Автор снабдил
аннотациями от 3—4 строчек до страницы все указанные им
статьи и книги. Вдвойне интересны нам сегодня проскальзы­
вающие порой его личные оценки работ. Д.Д. Смышляев в поис­
ках материалов просмотрел не только все местные периодиче­
ские и отдельные издания, но и центральную периодику: изда­
ния РГО, журналы Министерства народного просвещения,
внутренних дел, издания МАО, других научных обществ.
Не стесняется Д.Д. Смышляев высказать и свое личное
отношение к тому или иному автору. Он, например, пишет:
«Автор статьи, из которой я привел выше извлечения, Васи­
лий Алексеевич Волегов, лет десять тому назад умер. Он был
главноуправляющим имениями графа Строганова в Пермской
губернии. Соединяя с замечательным умом большую любозна­
тельность в отношении к своей родине, Пермскому краю, г. Во­
легов собрал много интересных материалов, которые отчасти
напечатаны в “Пермских ведомостях”, и составил замечатель­
ную коллекцию древностей пермских»75.
По типу смышляевского указателя были изданы указатели
и в других губерниях (например, в Вятской). Но там исследо­
ватели прежде всего обращали внимание на роспись содержа­
ния статей неофициальной части «Губернских ведомостей»,
«Памятных книжек» и других изданий статкомитета, так как
подавляющее большинство краеведческих работ было сосредо­
точено именно там. Таков «Систематический указатель статей
местного отдела неофициальной части Вятских губернских

139

140

Русская провинциальная историография

ведомостей (1838—1890), созданный А.А. Спицыным и издан­
ный в «Календарях Вятской губернии» на 1891 и 1892 годы, а
затем и отдельным изданием76. Вятским историком описано
2773 статьи краеведческого характера по 19 разделам. Работы
местных историков дали толчок развитию краеведческой биб­
лиографии в русской провинции.
Любопытна тенденция к созданию указателей краеведчес­
ких материалов, хранившихся в столичных архивах. Число та­
кого рода работ очень невелико. Следует упомянуть лишь ра­
боты московского архивиста И. Токмакова и изданный в Вятке
в 1883 году «Указатель материалов для изучения истории и
статистики Вятской губернии с XV века, хранящихся в Мос­
ковском и Петербургском архивах»77.
Достаточно близок к смышляевскому типу библиографи­
ческого указателя, хотя и более краток, был «Библиографи­
ческий указатель сочинений и статей, касающихся нынешней
Оренбургской губернии», изданный Оренбургским стати­
стическим комитетом78. Издание такого рода указателей серь­
езно стимулировало научно-историческую работу местных
исследователей.
Итак, в 1860—1890-е годы губернские статистические ко­
митеты стали центром научно-исторической деятельности в
русской провинции. Из местных любителей-историков был
сформирован круг постоянных исследователей — авторов про­
винциальных изданий: «Губернских ведомостей», «Памятных
книжек», «Трудов» и «Сборников» статистических комитетов.
Определилась тематика и проблематика краеведческих работ.
Огромное значение имела широкая археографическая деятель­
ность местных историков-любителей по сохранению архивных
материалов, организации при статкомитетах, а затем при уче­
ных архивных комиссиях губернских исторических архивов.
Значительные масштабы принимает публикация исторических
источников в местных изданиях, частная собирательская дея­
тельность. Идет складывание, порой значительных по объему,
уникальных комплексов архивных и опубликованных матери­
алов по истории своего края. Зарождается краеведческая биб­
лиография, и публикуются первые библиографические указа­
тели литературы о родном крае, серьезно стимулировавшие
исследовательскую работу на местах.

Раздел I. Русская провинциальная историография... 141

Конечно, не во всех губерниях процессы эти протекали с
равной степенью интенсивности. Но в большинстве губерний
Центра и Севера Европейской части России вся эта деятель­
ность в той или иной мере проявилась на местах.

2.2. Археологическая деятельность
В XIX веке термином «археология» обозначалось изучение
вообще памятников древности. Археолог XIX века — прежде
всего собиратель вещевых остатков старины. Мы должны учи­
тывать существенные отличия современного понимания этого
и ряда других терминов и общепринятого (как правило, более
широкого) толкования этих терминов в XIX веке. Следует от­
метить, что и археологическая деятельность научных обществ
была явлением многосторонним и многообразным. К основ­
ным направлениям археологической деятельности губернских
статистических комитетов изучаемого периода, думается, сле­
дует отнести: подготовку археологических съездов и участие в
них; археологическое изучение своих губерний с помощью ан­
кет и вопросников; выполнение запросов и просьб МАО, РГО,
Археологической комиссии и других научных обществ и учреж­
дений по проблемам археологии; участие в археологических
экспедициях и раскопках; изучение городищ, курганов и дру­
гих археологических памятников своего края; составление ар­
хеологической карты губернии; собирательскую деятельность
в отношении монетных кладов и других случайных археологи­
ческих находок; создание археологических коллекций и музе­
ев, а также деятельность по охране памятников старины.
Особенности, формы и методы такого рода работы были при­
способлены к местным условиям, но в той или иной мере от­
разились в деятельности губстаткомитетов значительной час­
ти европейских губерний России. Рассмотрим эти стороны
деятельности статкомитетов более подробно.
Московское археологическое общество, выступая как центр
притяжения научных сил русской провинции, создало не имев­
шую прецедента научную организацию — Всероссийские архео­
логические съезды. По сути дела, МАО функционировало как
постоянно действующий оргцентр археологических съездов.
Совершенно справедлив вывод Г.С. Лебедева, что создание

142

Русская провинциальная историография
динамичной двуцентричной системы с мощным, постоянно
действующим основным оргцентром в виде МАО в Москве (где
находилась часть подготовительных комитетов, чаще всего база
издания «Трудов» археологических съездов) и перемещающимся
по России местным центром (Подготовительный комитет и база
очередного съезда) — все это было исключительно новаторс­
кой и удачной идеей1.
Кроме того, публичный, открытый характер заседаний съез­
дов, широкое обсуждение новых идей, методов, любых науч­
ных вопросов ведущими специалистами России на глазах ме­
стных любителей сделали археологические съезды серьезной
научной школой для провинциальной интеллигенции. Каждый
из съездов серьезно стимулировал научно-исследовательскую
работу на местах, вовлекал в сферу своей деятельности десят­
ки новых людей, организовывал новые научные центры в
провинции. Казанский историк И.Н. Смирнов в речи, посвя­
щенной юбилею МАО, на заседании Казанского общества ар­
хеологии, истории и этнографии 23 марта 1890 года справед­
ливо отметил, что, во-первых, любому научному обществу при
существовавшем незначительном уровне исторических интере­
сов интеллигенции выжить в течение 25 лет гораздо труднее,
«чем отдельному лицу, не скомпрометировавшись, прослужить
на государственной или общественной службе»; во-вторых,
МАО завоевало себе прочные симпатии и солидную репутацию
в России и Европе; в-третьих, археологические съезды стали
широким национальным предприятием. «Последствия съезда
имеют в жизни края такое же важное значение, как и подго­
товительная деятельность... Четвертый археологический съезд
оставил в наследство Казани то общество, членами которого
мы имеем честь состоять, и живой интерес к археологическим
изысканиям... Сонная Казань усердно посещала лекции и за­
седания, устраивавшиеся нашим обществом. Когда это возбуж­
дение прошло, те же лекторы теми же темами не в состоянии
оказались привлечь в залу университета 3—4 десятка человек»2.
Быстро росло и число участников съездов. Если на I архе­
ологическом съезде в Москве было 130 человек, на III в Кие­
ве — 204, на IV в Казани — 347, то на V в Тифлисе (последнем
съезде при жизни А.С. Уварова) — уже более 400 ученых и лю­
бителей3. Наряду с выставками археологических коллекций из
русской провинции в программу съездов вошли археологиче-

Раздел I. Русская провинциальная историография...

ские экскурсии и раскопки, предварительная подготовка архео­
логических карт и сводных работ. Система предварительных
программ работы съезда, широко рассылаемых в виде «вопро­
сов, по которым съезду желательно получить сведения», опре­
делила многие направления работы по истории, археологии, эт­
нографии на местах. По сути дела, складывалась региональная
структура исследовательской тематики. Мы должны учитывать
и то, что МАО и археологические съезды целенаправленно
противопоставлялись А.С. Уваровым и его преемниками Им­
ператорской Археологической комиссии и РАО в Петербурге.
Пустив глубокие корни в русской провинции и сумев объе­
динить десятки любителей археологии в самых глухих захолу­
стьях, МАО с помощью археологических съездов целенаправ­
ленно поддерживало постоянный контакт с провинцией через
статкомитеты. Это было долговременной и стратегической ус­
тановкой общества. Уже в 1866 году МАО разослало во все
губстаткомитеты России письма с информацией о планируе­
мом первом съезде русских археологов и просило статкомите­
ты принять участие в ходатайстве перед правительством о со­
зыве археологического съезда4. Но завоевать на свою сторону
провинциальную научную общественность можно было толь­
ко длительной кропотливой работой. А в 1866 году Вятский
статкомитет уведомил МАО, что, «вполне разделяя мнение о
необходимости съезда археологов... не почитает себя вправе
входить с представлением об этом предмете в Министерство
внутренних дел, так как археологические исследования не при­
надлежат к числу главных его обязанностей. По этой же при­
чине не почитает для себя необходимым и посылать своего
представителя на съезд в случае его открытия»5.
Между тем в 1880-е годы с помощью МАО Вятский стат­
комитет стал одним из наиболее активных в археологическом
отношении комитетов России. Серьезное значение имели и
личные контакты Уваровых с губернаторами на местах, и офи­
циальная поддержка последними мероприятий МАО. Подго­
товительная работа к съезду включала кроме распространения
программ съезда и подготовки археологических коллекций
широкий сбор информации по проблемам истории, археоло­
гии, этнографии из уездов. Так, например, при подготовке
IV археологического съезда в Казани А. С. Гациский, как сек-

143

144

Русская провинциальная историография

ретарь Нижегородского статкомитета, участвовал в заседани­
ях Предварительного комитета в Москве, опубликовал полу­
ченные «программы съезда» в «Нижегородских губернских ве­
домостях», разослал за подписью губернатора запросы в уезды
для сбора сведений к готовящемуся съезду. Только в 1877 году
на трех заседаниях Нижегородского статкомитета обсуждались
вопросы подготовки к археологическому съезду в Казани6.
В числе участников Казанского съезда были лучшие секре­
тари и активисты губстаткомитетов России: Н.К. Чупин (Ека­
теринбург), Д.Д. Смышляев (Пермь), Н.А. Костров (Томск),
С.А. Нурминский (Вятка), А.С. Гациский, Л.В. Даль (Н. Нов­
город), Р.Г. Игнатьев (Уфа), Е.Т. Соловьев (Казань), А.И. Со­
колов (Саратов), П.В. Алабин (Самара), В.И. Лествицын (Яро­
славль), А.Г. Хитров (Ирбит) и другие. Одновременно
участниками съезда были и многие ведущие ученые России:
К.Н. Бестужев-Рюмин, Н.В. Калачов, В.С. Иконников,
Л.Н. Майков, А.Ф. Бычков, Д.И. Иловайский, Д.А. Корсаков,
Д.Я. Самоквасов, И.И. Срезневский и другие7.
На четырех выставках (археологической, памятников пись­
ма, восточных древностей и этнографической) и в семи отде­
лениях съезда активно рассматривались и обсуждались сооб­
щения и материалы, привезенные с мест. А.С. Уваров в речи
на открытии IV съезда особо подчеркнул: «Но главную сторо­
ну характера археологических съездов составляют вопросы ме­
стные»8. Семь отделений съезда: 1) древности первобытные;
2) историческая география и этнография; 3) памятники ис­
кусств и художеств; 4) домашний и общественный быт; 5) ре­
лигиозный быт; 6) памятники языка и письма; 7) восточный
отдел — включали в себя проблемы истории, археологии, эт­
нографии и ряда смежных научных дисциплин. К открытию
съезда было представлено 60 научных работ и сообщений. В ар­
хеологическом отделе выставлено более 800 экспонатов из 10 гу­
берний России. Были организованы осмотр древностей Каза­
ни и археологическая экскурсия в Булгар. Внимание участников
привлекла выставка рукописей и книг из знаменитой Соловец­
кой библиотеки. Темы докладов съезда были очень многооб­
разны: о древних исторических комплексах и памятниках
(Л.К. Ивановский, А.С. Уваров); древних городах вблизи Ка­
зани (П.Д. Шестаков, С.М. Шпилевский); древних одеждах
татар Лаишевского уезда (И.А. Износков); о создании местных

Раздел I. Русская провинциальная историография...

исторических архивов и изучении народного быта (Н.В. Кала­
чов) и многое другое9.
Своеобразным плодом деятельности археологического съез­
да явилось создание по его рекомендации Общества истории,
археологии и этнографии при Казанском университете. IV съезд
дал мощный толчок научно-исследовательской деятельности во
всем регионе, связанном с Казанью. Серьезная заслуга съезда —
распространение специальных археологических знаний в мес­
тном обществе (широкая просветительская работа) и форми­
рование его интереса к древностям своего края. Не замыкаясь
в узком кругу профессионалов, подобно многим другим науч­
ным обществам, МАО активизировало с помощью археологи­
ческих съездов научную жизнь в российской провинции, под­
держивало местных археологов и историков, было сильно своей
прочной связью с российской провинцией.
Не менее плодотворным для центральных губерний России
был и VII археологический съезд в Ярославле (6—20 августа
1887 года). Председатель Ученого комитета съезда С.М. Шпилевский, говоря о его подготовке, особо отметил: «МАО, озабочиваясь успехом съезда, обратилось с просьбой о содействии
к ученым обществам, университетам, статистическим комите­
там, известным ученым и так далее. Особенно сочувственный
отклик был получен с восточной окраины — из Вятки, где как
сам губернатор г. Волков, так и статистический комитет с сек­
ретарем Спасским и многие другие лица (особенно Н.Г. Пер­
вухин и А.А. Спицын) серьезно взялись за дело и оказали боль­
шое содействие обществу как присылкой коллекций, так и
участием в экспедициях и доставлением по ним отчетов»10. В
Пермской губернии оказали содействие подготовке съезда
Ф.А. Теплоухов, В.Н. Шишонко и другие лица.
Обратим особое внимание, что статистические комитеты
здесь по значимости находятся в одном ряду с научными об­
ществами и университетами. На VII съезде были рассмотрены
наиболее важные в тот период для провинции научные про­
блемы: о формировании археологических коллекций в России
(Д.Н. Анучин), проблемах исторической географии (Д.И. Багалей), создании провинциальных музеев (П.С. Уварова), о
крупных археологических раскопках, начале деятельности уче­
ных архивных комиссий и многое другое. По сути дела, на съез­
де подводились итоги определенного этапа археологической де-

145

14б

Русская провинциальная историография

ятельности на местах. Д.Н. Анучиным был сделан анализ рас­
копок А.А. Спицына в Вятской губернии, Д. Нефедова в Орен­
бургской и Самарской губерниях, где последний раскопал бо­
лее 70 курганов. А.С. Гациский рассказал о раскопанном им
Колычевском городище и поездке на реку Сить. Заметим, что
все перечисленные раскопки проводились местными археоло­
гами по поручению МАО специально к VII съезду и финанси­
ровались Московским археологическим обществом11.
В прениях по докладам участники уточняли сообщения,
делились сведениями, завязывали личные контакты. На
VII съезде было принято решение о создании Ярославского
общества археологии и этнографии. Сочувствие ярославского
общества к проводимому здесь съезду проявилось в предостав­
лении частных коллекций для выставок на съезде (например,
значительной коллекции купца Ф.В. Москательникова), круп­
ных пожертвованиях для научных целей. Ярославский купец
С.Н. Сорокин в ознаменование столетия своей торговой фир­
мы пожертвовал 5000 рублей на издание трудов VII съезда.
Отметим, что само проведение съезда в Ярославле обошлось
в 2496 рублей12. Для участников съездов (среди которых было
немало людей малоимущих), как правило, оформлялись льгот­
ные билеты.
В целом масштабы подготовительной работы к съезду были
очень велики. При подготовке в 1886 году к ярославскому съез­
ду Вятский статкомитет даже выделил все свои мероприятия в
этом направлении в раздел «Сведения для археологического
съезда». МАО отношением от 8 февраля 1886 года, извещая о
предстоящем в Ярославле съезде, просило статкомитет «ока­
зать содействие в собирании ко времени съезда сведений по
Вятской губернии о местностях, известных в археологическом
отношении, присылке древностей и указании лиц, занимаю­
щихся изучением древних памятников и собиранием древних
вещей. Вятский статистический комитет, относясь с сочувстви­
ем к ученым целям общества, выразил полную готовность со­
действовать...»13. Меры, предпринятые комитетом, были очень
многообразны: действительным членам комитета было пред­
ложено принять личное участие в подготовке к съезду путем
сбора археологических коллекций, присылки научных матери­
алов; в «Вятских губернских ведомостях» были напечатаны
вопросы «программы съезда» с просьбой присылать археоло­

Раздел I. Русская провинциальная историография...

гические находки и научные сообщения в статкомитет. За
1886 год было получено 36 научных сообщений, а всего для
съезда представили свои сообщения 40 человек14. Любопытно,
что, например, яранский уездный исправник И. Сагадаков
представил 15 сообщений от 14 различных лиц своего уезда.
Помимо «программы съезда» А.А. Спицыным была специ­
ально разработана своя «программа для описания древностей»,
которую напечатал отдельной брошюрой Вятский статкомитет
и разослал в уезды. Весь полученный статкомитетом археоло­
гический материал был обобщен А.А. Спицыным в особой
работе «Новые сведения по доисторической археологии Вятс­
кого края», напечатанной в «Губернских ведомостях» и отдель­
ной брошюрой в 1000 экземпляров, представленной на съезд
вместе с собранными археологическими коллекциями.
Представляет интерес социальный состав любителей из
уездов Вятской губернии, приславших свои материалы и на­
ходки для VII археологического съезда. Среди них четыре уез­
дных исправника и один становой пристав, три волостных
писаря и один волостной старшина, трое крестьян, один го­
родской голова и трое председателей уездных земских управ,
девять сельских приходских священников, четверо инспекто­
ров народных училищ и четыре учителя, один начальник Камско-Воткинских заводов и один чиновник Нолинского каз­
начейства15. Думается, что среда, интересующаяся местной
историей в уездах губернии, выявлена здесь достаточно осно­
вательно. Круг этих любителей серьезно отличался от любите­
лей, проживавших в губернском центре, прежде всего по сво­
им исследовательским возможностям.
Археологическая коллекция (238 предметов), которую во­
зил в Ярославль на съезд А.А. Спицын, была возвращена в ста­
тистический комитет и затем передана в местный музей. Зна­
чительная по объему рукопись инспектора народных училищ
Глазовского уезда Н.Г. Первухина «Краткий очерк кладовищ,
встречающихся в Глазовском уезде» была выслана статкомите­
том в МАО и опубликована за его счет.
У вятских археологов А.А. Спицына и Н.Г. Первухина за­
вязались постоянные личные контакты с П.С. Уваровой, пред­
седателем МАО. Вскоре после съезда, 27 октября 1887 года, они
были избраны членами-корреспондентами МАО. П.С.Уварова послала статкомитету сочинения своего мужа и свои, а так-

147

148

Русская провинциальная историография
же особым письмом от имени общества поблагодарила Вятский
статкомитет за активную деятельность по подготовке археоло­
гического съезда. «Выражая Вятскому губернскому статисти­
ческому комитету свою признательность и благодарность, —
писала она, — Московское археологическое общество покор­
нейше просит комитет передать благодарность общества гг. чле­
нам комитета Н.А. Спасскому, А.А. Спицыну, Н.Г. Первухину
и выражает надежду, что дружественные отношения, завязан­
ные между комитетом и обществом, продолжатся и впредь на
пользу науки и изучения родного края»16. Такая структура вза­
имоотношений сложилась у Московского археологического об­
щества не с одним Вятским статкомитетом.
Сразу же после окончания VII съезда началась подготовка
VIII археологического съезда в Москве. В фонде Московско­
го археологического общества в Центральном государственном
историческом архиве г. Москвы сохранились материалы Под­
готовительного комитета этого съезда за 1887—1890 годы17.
Первое заседание Подготовительного комитета прошло уже в
январе 1888 года. Вскоре в типографии была отпечатана и ра­
зослана по России брошюра «Вопросы и запросы, не получив­
шие окончательной разработки на первых семи Археологиче­
ских съездах» (М., 1888. 24 с.) Преемственность разработки
научных проблем на археологических съездах имела большое
значение для развития науки. Всего в брошюре сгруппировано
было 29 вопросов по 8 разделам: археологии и археографии,
памятникам древности и этнографии, топонимики и ис­
тории...18
Вопросник был разослан всем членам и членам-корреспон­
дентам Общества, а также по университетам, институтам, ду­
ховным академиям, статистическим комитетам, ученым обще­
ствам, архивам с просьбой «не отказать в разработке какоголибо из означенных вопросов или запросов для предстоящего
в 1890 году VIII Археологического съезда»19. Таким образом,
будущий съезд становился коллективным исследователем це­
лого ряда заранее поставленных проблем.
Немало провинциальных любителей археологии, желавших
приобщиться к науке, изъявили желание прислать свои архе­
ологические коллекции и сделать сообщения на съезде. Ти­
пично в этом отношении письмо Д. Клеменца от 10 апреля
1888 года из Томска: «Я как археолог-любитель и член-коррес-

Раздел I. Русская провинциальная историография...

пондент счел себя вдвойне обязанным сделать все зависящее
от меня, чтобы местность, в которой я живу, не осталась чуж­
дой готовящемуся событию <...> Опыт в сношениях с людь­
ми, интересующимися той же наукой, как и я, убедил меня,
что большинство их — антикварии, собиратели раритетов и ин­
тересных вещей — весьма мало знакомы с археологией и по­
чти не знают о том, что могут дать они людям»20.
На съезд было прислано несколько археологических кол­
лекций с мест. Достаточно типична по составу опись археоло­
гической коллекции активиста Витебского губстаткомитета
А.М. Сементовского-Курилло, корреспондента МАО. В нее
входило: орудий каменных — 12 предметов, древнего оружия —
10, древних украшений (серебряные и медные гривны) — 15,
древних бронзовых крестов — 4, каменный образок — 1, мо­
нет серебряных — 248, монет медных — 391, медалей и меда­
льонов — 24, разных других предметов — 421. Действительно,
владелец коллекции — в значительной мере собиратель рари­
тетов с осознанным интересом к археологии своего края.
Обозревая деятельность 12 первых археологических съездов
в России (1869—1902), руководитель МАО графиня П.С. Ува­
рова в качестве особой заслуги Общества отмечала, что из
12 съездов только три прошли в столицах, а остальные девять —
в провинции. По ее мнению, МАО завязало прочные связи с
провинциальным обществом, нашло на местах исследователей
и направляло их деятельность, обеспечило общение этих тру­
жеников со столичным научным миром. Заслуга съездов, по­
лагала она, «в развиваемом ими подъеме духа, сознании необ­
ходимости работы и умственного труда»22. На 12 съездах был
заслушан 1261 доклад, опубликованы труды всех археологичес­
ких съездов. Создана огромная археологическая и общеисто­
рическая научная литература.
Подводя итоги деятельности археологических съездов по
формированию провинциальных историков, археологов и эт­
нографов, мы должны отметить, что, во-первых, археологиче­
ские съезды, собиравшиеся с 1869 года по инициативе МАО,
были самым демократическим и доступным научным учреж­
дением провинциальной России; во-вторых, главным в рабо­
те съездов стало изучение памятников материальной культуры,
хотя в соответствии с расширительным тогда пониманием со­
держания археологии и многообразием научных интересов

149

150

Русская провинциальная историография

участников много внимания уделялось и другим видам исто­
рических источников; в-третьих, одним из главных каналов
связи с провинцией стали контакты через губернские статис­
тические комитеты, уже сплотившие на местах широкий круг
любителей истории, археологии и этнографии; в-четвертых,
археологические съезды играли роль организатора местных
научных обществ, а также инициатора и координатора науч­
ных исследований в российской провинции.
Очень большую роль в организации и успешной деятель­
ности археологических съездов сыграли руководители Москов­
ского археологического общества Алексей Сергеевич Уваров
(1825—1884) и Прасковья Сергеевна Уварова (1840—1924).
Организовывая съезды, А.С. Уваров реализовал свою зрело
взвешенную и обдуманную программу. Главной задачей ар­
хеологических съездов он считал преодоление векового равно­
душия к отечественным древностям и формирование новой
общественности, отзывчивой к историко-археологическим про­
блемам. Причем по всей стране съезды стали, по выражению
И.Е. Забелина, «пробудителями общего сочувствия именно к
местной, областной старине, что особенно важно и дорого»23.
Жизнь П.С. Уваровой с 1885 года (времени избрания ее
председателем МАО) — это служение Московскому археологи­
ческому обществу и организация археологических съездов.
Подобно мужу, она была талантливым и очень значительным
организатором археологической науки в России. Деятельность
ее была очень разносторонней. Она вела масштабные археоло­
гические исследования Кавказа и Средней России, тщательно
изучала опыт музеев Западной Европы, организовывала изда­
тельскую деятельность МАО. Достаточно сказать, что только
за 30 лет было издано 15 томов «Древностей» МАО, многотом­
ные труды Восточной, Славянской, Археографической комис­
сий, а также Комиссии по сохранению древних памятников.
С 1893 по 1899 год издавался периодический журнал «Архео­
логические известия и заметки». Под ее руководством было
организовано 9 археологических съездов (при жизни А.С. Ува­
рова прошло 6 археологических съездов): в Ярославле, Москве,
Вильне, Риге, Киеве, Харькове, Екатеринославе, Чернигове,
Новгороде, плодом которых стали 24 тома их «Трудов».
Роль графини П.С. Уваровой в подготовке на местах съез­
дов была очень существенна. Она лично отправлялась в город

Раздел I. Русская провинциальная историография...

предстоящего съезда (за два года до него), знакомилась там со
всеми местными деятелями, начиная с губернатора, архиерея
и кончая начинающими любителями. Обеспечивала съезду
поддержку губернатора, земства, местной интеллигенции. По­
стоянно поддерживая далее связь с организаторами на местах,
она, по словам современников, ободряла, напоминала, хода­
тайствовала, выдерживала все хлопоты в момент непосредствен­
ного начала съезда и во время его течения. Кроме черновой
работы много и представительствовала: открывала съезды, го­
ворила торжественные речи, вела заседания, археологические
экскурсии. По завершении съезда заканчивала дела, собирала
итоговые документы и научные работы, рассчитывалась с под­
рядчиками, готовила тома материалов съездов к печати. Очень
много было сделано Уваровыми и для финансового обеспече­
ния МАО и археологических съездов. Много собственных
средств было затрачено ими на издания, премии, обществен­
ные фонды. В письме к Д.Н. Анучину она справедливо писа­
ла: «Устройство съездов требует от устроителей столько труда,
нравственной муки и энергии, что за будущность их я страш­
но боюсь...»24.
Постоянную поддержку оказывала она и провинциальным
начинающим любителям археологии. Вятский учитель
А.А. Спицын, пытаясь в 1891 году устроиться на работу в Ар­
хеологическую комиссию в Петербурге, писал своему студен­
ческому другу С.Ф. Платонову: «Графиня Уварова мне про
Археологическую комиссию пишет то же самое — что в комис­
сии добро помнить не умеют и деятелей не ценят. Очевидно,
что кошка пробежала меж людьми, они перестали друг друга
понимать и не могут судить. Отчего бы Уваровой не простить
ее самоуправство? Кто от этого пострадает? Ученое самолюбие?
Господь с ним, с этим самолюбием! <...> Я вовсе не очарован
Уваровой и знаю ее слабые стороны чисто женского и графс­
кого свойства, но как-то прощаю: каким вниманием умела она
меня вовремя окружить. Я очень чувствую ласку»25. В письме
нашло отзвук противостояние Москвы и Петербурга как все­
российских научных центров.
Следующим важным направлением археологической дея­
тельности губстаткомитетов был сбор археологических сведе­
ний и информации для центральных научных обществ и уч-

151

152

Русская провинциальная историография
реждений, прежде всего имп. Археологической комиссии, пу­
тем распространения в губернии анкет, вопросников, программ.
Являясь правительственным учреждением, Археологическая
комиссия в Петербурге активно использовала официальные
формы работы с губстаткомитетами. Уже в письме Археологи­
ческой комиссии от 12 ноября 1862 года за подписью графа
С.Г. Строганова, разосланном всем губстаткомитетам, от по­
следних просили активного содействия в археологической де­
ятельности: «При незначительном составе Археологической
комиссии... и при крайнем равнодушии общества к археоло­
гическим исследованиям и памятникам нашей древности со­
бирание обстоятельных и правильных сведений о таковых ста­
новится чрезвычайно затруднительным и почти невозможным
без содействия других правительственных учреждений»26.
На первых порах содействие комитетов должно было вы­
ражаться в собирании сведений о курганах, городищах, валах,
древних церквах и других памятниках своей губернии и состав­
лении археологических карт, где все эти памятники должны
быть нанесены с подробной описью самих памятников. Уже
18 января 1863 года из Археологической комиссии в статкомитеты была разослана «Программа археологических исследова­
ний, по которым ожидается содействие статистических коми­
тетов», отпечатанная тиражом в 200 экземпляров. В этой
«Программе» более подробно излагались указанные в письме
просьбы. При уничтожении памятников древности рекомен­
довалось сообщать об этом в Археологическую комиссию, что­
бы успели их обследовать. Комиссия рекомендовала доставлять
в нее подробные сведения о всех случайных находках древно­
стей и пересылать сами древности в нее (нашедшему выдава­
лось денежное вознаграждение). Это направление работы по­
лучило впоследствии достаточно широкое распространение. В
заключение программы выражалось пожелание, чтобы к учас­
тию в археологических исследованиях приглашено было коми­
тетами возможно большее число местных любителей и знато­
ков древностей27. Вскоре Центральный статкомитет своим
циркуляром № 324 от 27 апреля 1863 года «О содействии гу­
бернских и областных статистических комитетов в изыскани­
ях имп. Археологической комиссии» облек эти пожелания в
указания к действию.

Раздел I. Русская провинциальная историография...

Помимо «Программы» и циркуляра в статкомитеты была
направлена «Записка» о приемах археологических исследова­
ний. Следует отметить, что эффективность всех перечисленных
мер была невелика. Тем не менее Археологическая комиссия
стремилась закрепить свои связи со статистическими комите­
тами и высылала в последние свои издания, ходатайствуя о
публикации в «Губернских ведомостях» оглавления этих томов
(названий всех статей).
Контакты деятелей статистических комитетов с учеными из
Археологической комиссии не были личными и длительными.
Как правило, Археологическая комиссия ограничивалась сбо­
ром анкетной информации о памятниках, а также случайных
археологических находках и кладах. Например, 30 мая 1873 года
Центральный статкомитет вновь разослал во все губернские
комитеты циркуляр с просьбой собрать через волостные прав­
ления сведения о городищах по прилагаемой программе в те­
чение лета. Анкета содержала 12 вопросов, представляла из себя
две страницы, поделенные на две колонки. Слева находились
вопросы, справа — проекты ответов с пропусками для вписы­
вания данных о размерах памятников. Вопросы изложены
достаточно подробно и рассчитаны на малообразованных лю­
дей (волостных писарей). Необходимо было описать находя­
щиеся в волости городища, земляные валы, курганы, насыпи;
измерить их площадь, указать расположение. Также требова­
лась информация о предыдущих раскопках и находках в этих
местах28.
Анкета была распечатана на местах и разослана в волост­
ные правления. Контроля на местах никакого быть не могло,
поэтому самым распространенным ответом на анкету было
отрицание наличия каких-либо памятников в волости. В Ни­
жегородской губернии, например, в ответ на эту анкету полу­
чена была информация о 19 археологических памятниках29.
Ответы давались простым языком в самой общей форме и, как
правило, довольно кратко. Полностью в Археологической ко­
миссии эта информация обработана так и не была,
Неоднократными в адрес статкомитетов были запросы от
Академии художеств. В 1886 году, например, последней были
разосланы в комитеты вопросники для сбора сведений о древ­
них памятниках отечественного древнего искусства. Вопросы
в значительной мере имели археологическую направленность.

153

154

Русская провинциальная историография
Первый вопрос, например, гласил: «Нет ли в пределах губер­
нии хорошо сохранившихся курганов, городков и городищ? Как
построены эти памятники, какой величины и где они находятся
(топографическое положение)?»30. Далее шли вопросы о камен­
ных бабах, древних надписях, пещерах, старых крепостях, ос­
трогах, дворцах, теремах, палатах, построенных до 1764 года,
и деревянных домах, построенных до 1700 года. В вопроснике
было 14 пунктов на трех страницах большого формата. Вятс­
кий статкомитет не только перепечатал анкету для рассылки
по уездам, но и снабдил ее своими комментариями. Например,
к первому вопросу дана сноска: «Подробные вопросы и пояс­
нения по сему предмету смотри в “Программе доисторических
древностей Вятской губернии г. Спицына” (стр.8—26)»31.
Ответы на анкету были очень немногословны; нередко их
составляли уездные полицейские исправники. По Елабужскому уезду (очень богатому археологическими памятниками) на
14 вопросов анкеты в 12 графах стоят ответы «нет»32.
Следует отметить, что в изучаемый период с анкетами, во­
просниками, запросами по проблемам археологии, истории,
этнографии России обращались в статистические комитеты
почти все крупные научные общества страны: Русское геогра­
фическое общество. Русское археологическое общество и дру­
гие. Но, как правило, обращения эти носили спорадический
характер и собранная информация в статкомитеты не возвра­
щалась. Основная масса ее в научный оборот так и не по­
ступала.
Более десяти крупных археологических анкет, носивших ха­
рактер «следовательских, методических разработок», было со­
здано Московским археологическим обществом: «Инструкция
для описания городищ, курганов и пещер» (1875), «Инструк­
ция для производства раскопок курганов» (1875), «Инструкция
о снятии копий с древних надписей и воспроизведения их из
гипса» (1875), «Заметка для собирания русских древностей»
(1886), «Программа для собирания сведений об архивах» (1898)
и другие. Безусловно, такого рода разработки были очень по­
лезны местным исследователям.
Некоторые из них проводили самостоятельные раскопки в
пределах своей губернии. А.С. Гациский, раскопавший в
1877 году четыре кургана вблизи села Лысково Макарьевского
уезда, согласовывал вопрос о раскопках только с местным

Раздел I. Русская провинциальная историография...

волостным старшиной. Его дневниковые записи о раскопках
показательны для уровня многих археологов-любителей того
времени33. Он добросовестно описал местоположение, внешний
вид раскапываемого кургана, случайные раскопки его кресть­
янами в поисках клада, показал на зарисовке 14 слоев. Сам
раскоп сделан был им «с западной стороны рвом в 3 аршина
ширины, глубины в центре 6 аршин; длина рва до центра кур­
гана 5 сажень и 1 аршин»34. Далее он описывает найденные им
человеческие скелеты в сидячем положении и дает подробное
описание всех девяти типов находок.
Как и многие любители-археологи того времени, одновре­
менно с раскопками А.С. Гациский записывал народные пес­
ни, сказки, собирал музейные экспонаты. Летом 1887 года он
же вместе с нижегородским крестьянином Петром Данилови­
чем Дружкиным (страстным археологом-любителем) по пору­
чению МАО раскапывал несколько курганов в Тверской губер­
нии по реке Сити. Нижегородский губернатор снабдил его для
этой цели открытым предписанием, по которому все чины по­
лиции и «местные власти должны оказывать ему в чем окажется
нужным законное содействие»35.
У ряда статистических комитетов к 1880-м годам устанав­
ливается прочная связь с Археологической комиссией по ли­
нии случайных находок древностей. Каменные орудия труда,
топоры, наконечники стрел, костяные и медные изделия, се­
ребряные гривны, клады монет широким потоком сдавались
местными крестьянами уездным исправникам с заявлением, что
они желают получить за свою находку деньгами. Исправники
пересылали их в статкомитет. В ряде губерний, например Вят­
ской, Нижегородской, находки описывались и описания их
печатались в «Губернских ведомостях», а затем все вещи пере­
сылались в Археологическую комиссию, которая через не­
которое время сообщала губстаткомитету свое заключение о
значении найденных вещей и пересыпала денежные вознаграж­
дения для крестьян36. Циркуляр Министерства внутренних дел
от 27 ноября 1886 года подтвердил преимущественное право
Археологической комиссии на получение всех случайных на­
ходок древностей.
Широко начавшиеся в 1860—1890-е годы археологические
раскопки в центральных губерниях России наложились опре­
деленным образом на бытовавшую в крестьянской среде тра-

155

156

Русская провинциальная историография

дицию кладоискательства. Рассмотрим это на примере Вятс­
кой губернии.
Раскопки Ананьинского могильника в 1860—1870-е годы
вызвали интерес окрестных крестьян, которые, пользуясь про­
ложенными траншеями, стали рыть его в разных местах с це­
лью найти вещи для продажи. Ученые, посещавшие Ананьино и Елабугу в 1870—1890-е годы (И.К. Аспелин, А.А. Спицын),
покупали у местных крестьян целые коллекции предметов из
могильника, состоявшие из нескольких сот наименований.
Раскопки могильника стали для некоторых местных жителей
прибыльным ремеслом. На Ярославский археологический съезд
была прислана целая коллекция вещей из могильника, приоб­
ретенная местным учителем В.И. Рязанцевым. «Несмотря на
раскопки многих лиц, Ананьинский могильник оставался не­
истощимым», — сообщалось в «Памятной книжке Вятской
губернии на 1905 год»37. Там говорилось также, что в 1880-е
годы часть предметов из Ананьинского могильника была скуп­
лена каким-то казанским агентом для заграничных музеев. В
1895 году французский археолог барон Ж. де Бай увез во Фран­
цию целую коллекцию купленных им вещей из могильника:
«скрепков, урн, стрел, оружия и украшений»38. Окрестным кре­
стьянам, сделавшим из продажи предметов могильника статью
постоянного дохода, в определенном смысле слова повезло —
рядом с ними находился такой крупный и интересный памят­
ник, имеющий всероссийское значение. Но в данном случае
это не собственно поиски кладов.
Одним из первых кладов, посланных в Археологическую
комиссию (1864 год), стал клад серебряных монет, найденный
крестьянским мальчиком Савватием Берлинских (с. Лекма Сло­
бодского уезда). Местный священник И.Г. Кибардин, действи­
тельный член Вятского статистического комитета (через кото­
рого находка и была выслана в Вятку), оставил нам любопытное
описание этого случая39. Священник как член статкомитета знал
положение Археологической комиссии «О вознаграждении
находчика клада и всех древностей до 1700 года» и убедил
мальчика известить по начальству о нахождении клада. В
1864 году клад был переслан в Археологическую комиссию, а
мальчик получил оттуда небольшое вознаграждение40. Для на­
чала 1860-х годов этот случай довольно редок (дело тянется год).
Но уже в 1880—1890-е годы все идет, как на конвейере. Крее-

Раздел I. Русская провинциальная историография...

тьянин сдает находку в присутствии волостного старшины ис­
правнику. Подписывает заявление, что желал бы получить за
находку деньгами (чаще всего ставит крестик по неграмотнос­
ти). Исправник отправляет все это в Вятку, в статкомитет.
Оттуда находка направляется в Археологическую комиссию.
Через некоторое время (два-три месяца) крестьянину прихо­
дит вознаграждение с изъятием почтовых расходов.
В 1880—1890-е годы при нацеленном отыскании крестья­
нами находок для Археологической комиссии многие суеверия
отмирали. Крестьяне практично видели в находке лишь воз­
можность заработать деньги для поправки своего хозяйства. В
1892 году в Археологическую комиссию через Вятский статко­
митет было переслано 15 крупных находок. В их числе: клад
серебряных монет XVI века (около 1 тысячи экземпляров),
серебряная чаша VIII—X веков, за которую комиссия выслала
находчику 100 рублей. Столь щедрое вознаграждение «дано для
устранения крестьянами утайки в будущем». Имея в те годы
100 рублей, крестьянин-бедняк мог стать зажиточным и креп­
ким хозяином. Гривны, кольца, каменный топор, скелет «до­
исторического животного» — все это входило в состав находок
года, хотя оплачивалось гораздо скуднее (от 1 до 10 рублей)41.
Однако редкие крупные вознаграждения за уникальные наход­
ки (слухи о которых распространялись мгновенно) привели в
некоторых местах к настоящей лихорадке кладоискательства
среди крестьян. Многие курганы, могильники погибли под их
лопатами. Нацеленность Археологической комиссии на наход­
ки сокровищ (в основном произведений восточного искусст­
ва) отрицательно сказалась в местных условиях.
Любопытна в этом отношении экстраординарная находка
1887 года. 14 сентября крестьянин-удмурт д. Чуринской
Ключевской волости Глазовского уезда Терентий Короваев,
расчищая свое поле от пней в версте от селения, нашел два се­
ребряных блюда с фигурными изображениями большой худо­
жественной ценности. Находка сразу же вызвала ажиотаж, и
не только в местном обществе. Когда она еще была в Глазове
у исправника (которому ее сдал Короваев с целью «получить
вознаграждение деньгами»), о ней узнали не только в Вятке,
но и в Петербурге и Москве. Уже 28 сентября графиня
П.С. Уварова, извещенная глазовским любителем-археологом
Н.Г. Первухиным, телеграммой на имя вятского губернатора

157

158

Русская провинциальная историография

просит уступить находку ей. Последний ответил неопределен­
но, что вещи еще не получены; но по получении отослал их
сразу в Петербург вместе со своим письмом министру внутрен­
них дел. Это могло серьезно помочь ему по службе. Известив
о предложении Уваровой, он заметил, что «блюда, по-моему
мнению, имеют значение как в научном, так и в художествен­
ном отношении, почему я согласно циркулярного распоряже­
ния Министерства внутренних дел от 27 ноября 1886 года по­
слал их в Археологическую комиссию»42.
Конкуренция МАО вызвала раздражение в Петербурге, и
одновременно с присылкой 500 рублей Короваеву за находку
и благодарностью губернатору руководители в письме подчер­
кнули, что предложение Уваровой является прямым наруше­
нием закона о случайных находках древностей43. Таким обра­
зом, монополия Археологической комиссии на такого рода
находки имела законодательное обеспечение.
Археологи, проводившие раскопки в Вятском крае во вто­
рой половине XIX века, нанимали в качестве рабочих-земле­
копов местных крестьян. Получив представление о том, как
нужно выбирать место, вести раскопки, некоторые из них за­
нимались этим затем на свой риск и страх. Археологи же в
дальнейшем вновь обращались к этим самым крестьянам, хо­
рошо знавшим окрестные памятники. А.А. Спицын, проводя
в 1891 году раскопки в Котельническом уезде на р. Юм, в пер­
вую очередь нанял для раскопок крестьянина К. Загребина —
первооткрывателя могильника, раскопанного А.А. Спицыным.
Расспросив крестьян в близлежащем селении о том, как рас­
полагались найденные ими предметы «в поклаже», А.А. Спи­
цын после начала раскопок этого могильника вместе с Загре­
биным и несколькими рабочими отправился на новое место
вниз по течению реки, где увидел множество ям, оставленных
крестьянами-кладоискателями. Рабочие сняли дерн на этой
площадке, но ничего заслуживающего внимания не обнаружи­
ли44. Таким образом, крестьяне-кладоискатели вели масштаб­
ную разведку мест, наиболее подходящих, как им казалось, для
археологических памятников. Поскольку работали они чаще
всего по одному, то вслед за ямой первого кладоискателя (об­
наружившего тщетность работы здесь) появлялись шурфы сле­
дующих. В такой ситуации любой реальный памятник быстро

Раздел I. Русская провинциальная историография...

становился широко известен многим крестьянам и разрывал­
ся очень активно.
Отмечались случаи, когда лихорадка кладоискательства
охватывала целые деревни. А.А. Спицын в 1891 году после
раскопок на Юме отправился в деревню Ивки, где было мно­
го находок кремневых орудий. Крестьяне называли их «громо­
выми стрелами» и продавали окрестным жителям как амулеты.
«Там, — с юмором писал в отчете об экспедиции археолог, —
нас охватила атмосфера страстного кладоискательства, загово­
ров, рассказов о разбойниках»45.
Иногда увлекались раскопками археологических памятни­
ков не только крестьяне. Елабужский купец И.В. Шишкин
(отец знаменитого русского художника) собрал в середине
XIX века большую коллекцию предметов из курганов и не­
сколько лет испрашивал разрешения у начальства на планомер­
ные раскопки Ананьинского могильника. Инспектор народных
училищ Глазовского уезда, археолог-любитель Н.Г. Первухин,
за 5 лет (1884—1889) разыскал 64 городища, 84 места старых
поселений и 157 могильников, в том числе 49 мест старых по­
селений и 110 могильников лично исследовал. В состав собран­
ных им коллекций вошло около 5 тысяч предметов46.
Таким образом, можно сделать вывод, что начавшиеся в
середине XIX века археологические раскопки наложились оп­
ределенным образом на существовавшую здесь культурную
традицию кладоискательства. Происходило их своеобразное
взаимодействие. Кладоискательство из случайного занятия
отдельных крестьян становится в летнее время своеобразным
дополнительным ремеслом многих сотен крестьян в губернии.
Тем не менее подавляющая масса крестьян, увлекшихся этим
занятием, археологами-любителями, безусловно, не была.
Археологи-любители в русской провинции зачастую фор­
мировались из среды коллекционеров, которая в эту эпоху из
дворянской стала разночинской. Само коллекционирование
стало важным направлением деятельности губстаткомитетов. Из
уездов и волостей через местные полицейские власти и волос­
тные правления «курьезные» вещи и монетные клады, посту­
павшие по неоднократно подтверждавшемуся указу Петра I,
переправлялись в губстаткомитеты. В 1870—1890-х годах эти
поступления легли в основу археологических и этнографиче­
ских коллекций музеев при губстаткомитетах. В статистические

159

160

Русская провинциальная историография

комитеты возвращались также археологические, этнографиче­
ские и прочие коллекции, собиравшиеся комитетами для уча­
стия в археологических съездах и выставках Общества люби­
телей естествознания, антропологии и этнографии. Именно эти
материалы зачастую составляли основу вновь открываемых в
1870—1890-х годах губернских музеев.
В состав археологической коллекции, отправленной Вятс­
ким статкомитетом в 1887 году на VII археологический съезд,
вошли материалы раскопок Н.Г. Первухина и А.А. Спицына
(наконечники стрел, керамика, женские украшения, другие
предметы из камня и меди), а также экспонаты из Вятского
публичного музея и археологические находки, собранные ста­
тистическим комитетом от разных лиц47. Статистические ко­
митеты обычно имели контакты со всеми владельцами значи­
тельных археологических коллекций. Поэтому, готовясь к
VIII археологическому съезду, МАО обратилось именно к губстаткомитетам с просьбой выслать адреса владельцев частных
археологических коллекций в своих губерниях, «вполне пони­
мая, что только статистические комитеты могут сообщить по­
добные сведения»48.
В 1880-е годы губстаткомитеты стали активным археологи­
ческим центром своих губерний, куда стекалась информация
о памятниках и ценные находки древностей. Закономерно, что
когда в апреле 1886 года Министерство юстиции предложило
судам составлять при продаже с публичных торгов списки ста­
ринных вещей, имеющих археологическое значение, то направ­
лять их следовало в статкомитеты. Последние должны были
сообщать эти сведения в Археологический институт в столи­
цу. Министерство внутренних дел со своей стороны, обязав
статкомитеты проводить такого рода работу циркуляром от
5 июля 1887 года, разослало по губерниям «Краткий указатель»
для предварительного распознавания предметов древности.
Особое внимание рекомендовалось уделять рукописям, перво­
бытным древностям, старинным медалям, иконам, кольцам,
печатям, оружию49.
Источником пополнения археологических коллекций в
провинции служили пожертвования ученых-земляков, извес­
тных коллекционеров и археологов. Археолог В.А. Городцов,
например, в 1896 году выслал в Нижний Новгород свою не­
большую археологическую коллекцию, собранную в окрестно­

Раздел I. Русская провинциальная историография...

стях Нижнего, и приложил к ней «краткое описание условий
сбора этих предметов в уверенности, что они хоть немного
послужат на пользу разъяснения тайн глубоко интересной ни­
жегородской старины»50.
Немногочисленные крупные частные археологические кол­
лекции, собранные благодаря подвижнической деятельности их
владельцев, становились крупной научной ценностью и про­
светительским центром в провинции. Александр Ефимович и
Федор Александрович Теплоуховы (отец и сын), главные лес­
ничие Пермского имения Строгановых, много лет успешно
занимались археологией, историей и этнографией Приуралья.
Ими была создана одна из интереснейших частных археоло­
гических коллекций России. Семейный фонд Теплоуховых в
Государственном архиве Пермской области (ф.613) за 1802—
1925 годы составляет 1470 дел.
А.Е. Теплоухов родился в 1811 году в семье крепостных
крестьян, затем учился в Петербурге и Германии в лесной ака­
демии и, вернувшись на Урал главным лесничим огромнейшего
Пермского имения Строгановых, создал здесь образцовое лес­
ное хозяйство. С 1867 года он с увлечением занялся археоло­
гией, исследует и раскапывает несколько археологических па­
мятников. Несколько его археологических работ вышло на
немецком языке в Австро-Венгрии и Германии. Он вел пе­
реписку со многими русскими и зарубежными учеными51.
Ф.А. Теплоухов (1845—1905) стал преемником служебной и
научной деятельности отца. Ряд его археологических работ на­
писан по материалам своей коллекции. В 1890-е годы он рас­
ширил семейную археологическую коллекцию до 7000 предме­
тов, выставлял ее на VII и VIII археологических съездах в
Ярославле и Москве.
На археологической выставке древностей Пермского края
(Пермь, 6—19 июня 1894 года) его коллекция из 4000 предме­
тов составила основу выставки. А сам владелец выступил с
докладом «Пермская чудь и ее культурная обстановка». Таким
образом, археологическая коллекция составлялась владельца­
ми более 30 лет путем раскопок в Пермской, Вологодской,
Вятской губерниях и покупки случайных находок у местных
крестьян52. Село Ильинское, где жила семья Теплоуховых, стало
благодаря им интересным научным и культурным центром,
созданным в глухой провинции.
6. Заказ № 2329.

161

162

Русская провинциальная историография

В ряде статкомитетов археологи-энтузиасты становились
своеобразными экспертами по местным древностям, активно
изучавшими глубинку губернии. Нижегородец А.Я. Садовский,
например, в 1890 году специально объехал всю территорию
Ардатовского уезда для осмотра археологических памятников
и помимо уже известных обнаружил 14 неизвестных памятни­
ков53. Лучшим знатоком археологии в Нижегородском статкомитете считался Л.В. Даль, активный участник археологичес­
ких съездов, выставок ОЛЕАЭ, уже с конца 1860-х годов
направляемый статкомитетом в уезды «для осмотра древ­
ностей»54.
Показателем активности деятелей статистических комите­
тов стал и быстрый рост количества провинциальных музеев.
Если в 1840-х годах в России был организован только один
музей местного края, в 1850-х годах — 4, в 1860-х— 4, то с
1870-х годов кривая роста стремительно идет вверх: 1870-е
годы — 8 музеев, 1880-е— 13, 1890-е— 14, 1900-е— 1655. На
местах продолжался процесс первичного накопления археоло­
гического материала.
Созданные музеи вели большую просветительную работу.
Энтузиаст музейного дела П.В. Алабин, организатор музеев в
Вятке и Самаре, особо подчеркивал в 1887 году: «Правильно
устроенный и вполне доступный публике музей признается
одним из лучших способов проведения полезных и необходи­
мых сведений в народные массы»56.
Именно статистические комитеты открыли музеи в Архан­
гельске (1859), Уфе (1865), Вятке (1864), Твери (1866), Влади­
мире (1862) и ряде других городов. Земства и городские само­
управления стали активно создавать музеи на местах лишь в
1890—1900-х годах.
По данным Д.А. Равикович, с конца XVIII века до 1861 го­
да в России было основано 12 музеев, а с 1861 по 1905 год со­
здано 45 музеев местного края. Из них открыто статкомитетами было 15 музеев, Обществами изучения края — 8, органами
городского самоуправления — 15 и губернскими земствами —
2 музея57.
Постоянное внимание уделяло местным музеям МАО. В
докладе П.С. Уваровой на VII археологическом съезде «К воп­
росу о провинциальных музеях» был дан обзор всех существу­
ющих в России музеев и высказано опасение, что некоторые

Раздел I. Русская провинциальная историография...

из этих музеев, созданные трудом энтузиастов, не имея средств,
приходят в упадок, а порой и ликвидируются вообще. Она
предложила добиваться решения правительства о принятии
музеев, с согласия владельца, на государственное попечение58.
Крупнейшими провинциальными музеями второй полови­
ны XIX века, обладавшими значительными археологическими
коллекциями, были Тверской (около 7 тысяч археологических
предметов), Рязанский, Тамбовский. Значительной специфи­
кой обладали церковные музеи и их коллекции.
При создании музеев статкомитеты сталкивались со значи­
тельными трудностями из-за отсутствия средств и здания для
музея. На заседаниях Нижегородского статкомитета в течение
многих лет повторялось, что самое неудачное из всех начина­
ний комитета — это музей59. В музее планировалось создать два
отдела: общий и местный. В местном отделе хотели разместить
коллекции в пяти секторах: промышленном, этнографическом,
археологическом, минералогическом и библиотеке60. Это дос­
таточно типичная структура для многих музеев.
Начав собирать экспонаты и пожертвования для музея еще
в 1860-е годы, Нижегородский статкомитет накопил к 1890 году
более 1000 разнообразных экспонатов: церковной и домашней
старинной утвари, одежды, оружия, орудий труда, монет, ме­
далей, печатей, вериг и многое другое61.
Очень успешно был создан музей Тобольского статистичес­
кого комитета в 1887 году, для которого было выстроено ка­
менное здание и в котором уже к концу первого года существо­
вания было 838 экспонатов62.
Создаваемые музеи были делом всех слоев провинциального
общества и должны были удовлетворить его любознательность.
На создание Вятского публичного музея с 1863 по 1866 год
поступило 2046 рублей добровольных пожертвований. Причем
не меньше, чем купечество, жертвовали чиновники, духо­
венство, были даже крестьяне-жертвователи, один из которых
сделал взнос в 150 рублей. Уже по отчету 1866 года ценность
экспонатов музея определена в очень крупную сумму —
8000 рублей63. Как отмечала П.С. Уварова, археологический
отдел в музеях 1880-х годов в основном был хотя и представите­
лен, но невелик (300—500 экспонатов) и пополнялся преимуще­
ственно из случайных находок, пожертвований и из коллекций,
собранных к разного рода выставкам. Как правило, публика по6*

163

164

Русская провинциальная историография

сещала музеи бесплатно. В разработанном П.С. Уваровой «Про­
екте Положения для губернских и областных музеев» задача му­
зея заключалась «в наглядном ознакомлении публики с исто­
рией страны и развитием в ней культуры... На этом основании
музей принимает, смотря по местным требованиям... характер
или более церковный или историко-археологический или ес­
тественно-промышленный и этнографический»64. Такая гибкая
установка ориентирована прежде всего на инициативу и круг
интересов местных историков и краеведов.
Объединявшие провинциальную разночинную интеллиген­
цию губернские статкомитеты сыграли видную роль в зарож­
дении общественного интереса к памятникам истории и куль­
туры, к охране этих памятников. Уже в 1870 году МАО создало
комиссию по охране древних памятников. С 1876 года проект
закона готовили и в Министерстве просвещения. Но закон так
и не был принят. В какой-то мере его заменили указы: 1889 го­
да — о передаче исключительного права на раскопки Археоло­
гической комиссии (МАО категорически возражало против
этого указа); 1893 года — о надзоре за древними зданиями и
их реставрацией со стороны Академии художеств65. Вместе с тем
не было официального списка исторических памятников, нигде
не было четко сформулировано, какие объекты подлежат охране
и что именно надо беречь.
В этих условиях статкомитеты действовали целиком в меру
собственного разумения и заинтересованности. Все держалось
на энтузиазме местных деятелей. Губстаткомитеты вели соби­
рательно-охранительную работу, которая состояла в выявлении
и сохранении, а также описании вещественных и письменных
памятников (главным образом архивов учреждений, церквей и
монастырей) и памятников зодчества: старинных зданий, хра­
мов, часовен и так далее.
Интересен в этом отношении опыт Новгородского статкомитета. Инициатором в деле изучения и охраны новгородских
древностей здесь был секретарь комитета Николай Гаврилович
Богословский (1834—1892), прослуживший в сане священни­
ка 25 лет (1844—1869) в самом Новгороде и его окрестностях.
Он объехал все уезды губернии для сбора исторических и этно­
графических материалов. Результатом этой работы были 5 вы­
пусков «Новгородского сборника», куда вошли описания церк­
вей, приходов, а также памятников старины пяти уездов Нов­
городской губернии66. Н.Г. Богословский собрал ценнейшую

Раздел I. Русская провинциальная историография...165

археологическую коллекцию, лучшую часть которой составили древние церковные предметы из церквей и монастырей
Новгородской епархии.
В 1880-е годы ряд статкомитетов России собирал сведения
о памятниках древнего искусства по программе Академии ху­
дожеств, разосланной по статкомитетам67. К началу XX века в
некоторых губерниях уже были подготовлены списки памят­
ников, подлежащих охране. Так, в «Списке курганов, городищ
и прочих историко-археологических памятников, находящих­
ся в пределах Нижегородской губернии и подлежащих охране»
51 объект. В ряде уездов зафиксированы лишь 2—3 памятника,
а в Ардатовском уезде — 18 памятников68. Это говорит прежде
всего о слабой изученности значительной части губернии.
В 1880—1890-е годы начинается создание особых церков­
но-археологических обществ, сыгравших значительную роль в
охране религиозных памятников местного края. Характерно,
что первые из них копировали структуру и формы работы ме­
стных статистических комитетов. Это — Подольский епархи­
альный историко-статистический комитет (1863), Церковно­
археологическое общество при Киевской духовной академии
(1872), Нижегородская церковно-археологическая комиссия
(1887), Могилевский археологический историко-статистичес ­
кий комитет (1888), Новгородское и Воронежское церковно­
археологические общества (1890) и ряд других. Всего до 1900 го­
да было создано 16 такого рода учреждений69.
Итак, к 1890-м годам археологической деятельностью ста­
тистических комитетов и других местных научных обществ
была охвачена значительная часть территории Древней Руси,
а также центральные и северные районы Европейской части
России. Действовали эти комитеты и общества, опираясь на
методическую помощь центральных археологических учрежде­
ний (в первую очередь МАО и Археологической комиссии) по
более или менее единообразной программе, включавшей на­
ряду с раскопками обязательный сбор данных и составление
археологических карт губерний, формирование археологичес­
ких коллекций и открытие местных музеев, широкое издание
историко-археологических работ по местной тематике. В фор­
мировании кадров провинциальных историков и археологов
исключительно важная роль принадлежала археологическим
съездам, организуемым Московским археологическим об­
ществом.

166

Русская провинциальная историография
2.3. Этнография местного края
Во второй половине XIX века заметно оживился интерес к
изучению русского народа, его быта и культуры, интерес ко
многим нерусским народам, населявшим Россию. Обществен­
ный подъем 1860-х годов отразился и на этнографии. Началом
нового этапа в развитии этнографической науки в России при­
нято считать основание в 1845 году Русского географического
общества, в деятельности которого этнография заняла важней­
шее место. Отделение этнографии РГО сразу развернуло ши­
рокую планомерную работу по организации исследований всех
народов страны.
Местные научные центры в губерниях — губернские ста­
тистические комитеты играли важную роль в организации эт­
нографических исследований на местах. Этнографические ма­
териалы широко печатались в «Губернских ведомостях»,
«Памятных книжках», «Трудах», «Сборниках», других издани­
ях статкомитетов. Авторами этих материалов были представи­
тели провинциальной интеллигенции: учителя, врачи, священ­
ники, земские служащие, хорошо знавшие свой край, но
одновременно в силу полученного образования, службы в дру­
гих местах имевшие возможность сравнить его с другими гу­
берниями и областями.
В огромных масштабах шел сбор первичного описательно­
го материала. Такого рода работа заметно усилилась под влия­
нием народнического движения («хождения в народ»), про­
мышленного переворота. Этнограф С.В. Максимов, подводя
итоги 1860—1890-х годов в России, обращал особое внимание
на «разложение бытового строя народной души». Он писал в
1896 году: «С обновлением жизни русского народа после ве­
ликой реформы 1861 года и в области этнографии на нашей
недолгой памяти произошли крупные перемены... многое уже
исчезло без следа с быстротой вешнего снега и, во всяком слу­
чае, главнейшим образом значительно сократились места, не
так давно представлявшие обильные материалы для наблюде­
ний... требуются уже самостоятельные исследования, обещая
совершенно иные этнографические данные при утрате тех,
которые сберегались веками и были на нашей памяти»1.
Отличительной чертой этнографии этого периода было
сближение ее с историей, археологией, литературой, антрополо­

Раздел I. Русская провинциальная историография... 16 7
гией, рядом других научных дисциплин. Пристальное внима­
ние уделялось народному творчеству. В этом ощутимо влияние
мифологической школы. Изучение культуры и быта населения
имело важное значение для восстановления древнейшей исто­
рии народов России. Очень существенным представляется и
смещение интереса образованного русского общества к жизни
непривилегированных сословий: крестьян, духовенства, мещан,
городских низов. Отражением этого был приход в русскую
литературу молодых писателей-разночинцев (Г. Успенский,
Н. Успенский, Ф. Решетников, В. Гаршин, Н. Помяловский,
А. Левитов и другие) со своей народной тематикой. В романах,
повестях, рассказах 1870—1880-х годов из дворянских гостиных
жизнь переместилась в крестьянские избы, кабаки, цыганские
домишки и комнаты с мебелью. Причем жизнь в последних
стала изображаться без идеализации, а с трезвой беспощадной
этнографичностью.
Пробудившийся интерес к серым страницам повседневно­
го провинциального быта позволял фиксировать конкретные
детали текущей жизни. «Да, провинция затягивает! — говорил
в своей прощальной речи нижегородцам В.Г. Короленко в
1895 году. — Не картами и вином, а проснувшимися в ней жи­
выми местными интересами. Жизнь — всюду! Есть жизнь и в
столице, кипучая и интересная! Но тут есть одна черта суще­
ственного отличия: то, что в столице является по большей ча­
сти идеей, формулой, отвлеченностью — здесь мы видим в
лицах, осязаем, чувствуем, воспринимаем на себе»2.
Не случайно большинство нижегородских работ В.Г. Коро­
ленко носили этнографический характер, показывали сложную
и колоритную жизнь народной массы. А.Н. Пыпин справед­
ливо отмечал в «Истории русской этнографии», что собирание
этнографического материала приняло в России 1860—1880-х
годов грандиозные размеры. Очень велика роль в развертыва­
нии этой работы Русского географического общества3.
С самого своего возникновения РГО распространяло в про­
винции большое количество специализированных программ
(этнографических, статистических, географических), ориенти­
рующих местных любителей на сбор научных сведений по
определенной системе. Значительная часть этих программ и
опросников РГО распространялась через губстаткомитеты.

168

Русская провинциальная историография
В адрес Общества стало поступать со всех концов России
огромное количество оригинальных статей и описаний в виде
ответов на вопросники, обзоров и самостоятельных сочинений
по истории, полемике, культуре родного края, в большинстве
из которых имелась значительная доля этнографического ма­
териала.
С 1860-х годов часть такого рода материалов оставалась на
местах (в губстаткомитетах) и публиковалась в местной печа­
ти. Складывался своеобразный тип краеведческой работы со
смешанным содержанием исторического, этнографического и
статистического материалов на узколокальном материале (село,
деревня, небольшой город, уезд).
В архиве РГО хранится более 3000 рукописей второй по­
ловины XIX века только по 36 губерниям России4. Особенно
обильный приток рукописей пришелся на 1850—1860-е годы,
когда РГО было единственным крупным научным обществом
(монополистом), ведущим такого рода работу. В большинстве
своем эти материалы — ответы на этнографическую програм­
му, созданную в 1847 году Н.И. Надеждиным и отпечатанную
тиражом 7000 экземпляров. Желающим трудиться на пользу
этнографии рекомендовалось доставлять в РГО местные опи­
сания по определенному плану. План этот включал внешний
облик местных жителей, особенности их речи, домашний быт
(жилище, утварь, одежда, пища, обряды), любимые занятия и
увеселения: песни, пляски, юридические обычаи, народные
предания и фольклор. Как справедливо отмечал исследователь
архива РГО Д.К. Зеленин, «рукописи, поступившие в ответ на
эту программу, составляют главную и ценнейшую часть всех
рукописей теперешнего архива Общества»5.
Из 1500 рукописей по 36 губерниям России, включенных
Д.К. Зелениным в свое трехтомное описание рукописей архи­
ва РГО, значительная часть поступила из среднерусских губер­
ний. По Нижегородской губернии быта учтена 161 рукопись,
по Казанской — 106 рукописей, по Вятской — 61 рукопись, по
Пермской — 82 рукописи6. В большинстве рукописей значи­
тельна доля фольклорного материала, во многих работах име­
ется интересный исторический и статистический материал.
Объем и подача материала также произвольны: от 2—10 до 50—
100 страниц.

Раздел I. Русская провинциальная историография...

В Вятской губернии по ходатайству РГО местные духовные
власти разослали программу РГО по благочинным с требова­
нием обязательного выполнения этой работы. Поэтому боль­
шинство авторов рукописей здесь — местные священники.
Рукопись священников С. Степанова и В. Катаева «Этногра­
фические материалы из села Просницкого Вятского уезда»
представляет по форме официальный рапорт благочинному во
исполнение указа духовной консистории от 27 сентября 1847 го­
да, в котором на И страницах записаны 3 народные сказки,
4 песни и 6 преданий, а также несколько пословиц, загадок и
диалектизмов7. Одна из лучших рукописей из Вятки — «Исто­
рико-статистическая записка о селе Святицком...», принадле­
жащая священнику И. Г. Попову, —■ была напечатана в «Вят­
ских губернских ведомостях» (1851. № 38, 40, 45), и автор в
1854 году представил новую рукопись — «Описание города
Яранска и окрестностей оного», будучи переведен на лучшую
должность в богатый приход уездного города8.
В 1870—1880-е годы активно совершенствовались програм­
мы и собирались материалы по народным юридическим обы­
чаям, устному народному творчеству. Общество снаряжало
этнографические и фольклорные экспедиции. Последние, бе­
зусловно, оживляли интерес на местах к этнографии и фольк­
лору края. Самые интересные местные описания печатались в
изданиях РГО: «Этнографических сборниках», «Известиях
РГО». В губерниях началось составление собственных этно­
графических и историко-археологических программ. Так, на­
пример, три статьи, присланные из Касимовского уезда Рязан­
ской губернии (Я.Г. Соколов «Село Свинчус», И.Н. Прозоров
«Село Дмитриево», И.Г. Рябов «Село Парахино»), были пря­
мо вызваны интересной программой, составленной в 1876 году
активистом РГО П.А. Гильдербрандтом для задуманного им
«Касимовского сборника»9.
С 1872 года РГО предпринимает шаги к составлению эт­
нографической карты России. На местах активизируется работа
по составлению этнографических карт губерний. Значительная
работа велась по изучению этнографии финноугорских наро­
дов: мордвы, марийцев, удмуртов и других. В 1870—1890-е годы
был собран огромный фольклорный материал.
Процедура прохождения программ и опросников на мес­
тах была уже хорошо отработана. В 1876 году всеми губстатко-

169

170

Русская провинциальная историография
митетами был получен циркуляр от 27 января, согласно кото­
рому они должны были помочь известному исследователю
финноугорских языков Д.П. Европеусу в собирании сведений
о распространении финноугорских народов в пределах России
в древности. Для этого ему необходимо было собрать огром­
ный топонимический материал по каждой губернии отдельно:
названия гор, холмов, утесов, пещер, оврагов, лесов, болот,
трясин, полей, озер, рек, ключей... ЦСК предлагал губстаткомитетам поддержать Д. Европеуса и собрать списки нужных
географических названий. Статкомитеты должны были сами
решить «через волостные ли правления или при содействии
сельских священников, учителей или других лиц, знакомых с
краем, им действовать10.
При обсуждении этого циркуляра в мае 1876 года на засе­
дании Владимирского статкомитета секретарь заявил, что преж­
де уже собирались прямо от волостных правлений сведения
более сложные: о кузницах, мельницах, пчеловодстве, а также
о курганах и городищах — и «такой способ собирания дал ре­
зультаты довольно удовлетворительные». Но данный случай он
счел затруднительным, так как «на содействие сельских священ­
ников и в особенности учителей рассчитывать едва ли возмож­
но, потому что первые считают для себя обременительным
доставление и обязательных сведений о родившихся, умерших
и браком сочетавшихся — а сельские учителя, поступая на дол­
жность из разных местностей, часто отдаленных, при всем
желании оказать услугу... мало знакомые с местностью... по
необходимости принуждены будут обращаться в волостные же
правления»11. Решено было обратиться к волостным правлени­
ям, причем секретарь комитета К.Н. Тихонравов изъявил го­
товность выбрать из писцовых книг и старинного актового
материала все названия, могущие пригодиться Д. Европеусу.
Материалы предложено доставить в статкомитет до 1 ноября
этого года.
Таким образом, статистические комитеты не просто орга­
низовывали распространение присылаемых им вопросников и
программ в уездах губернии и пересылку материалов, а актив­
но участвовали в научно-исследовательском процессе, осваи­
вая новые методики. Принципиально важно, что статкомите­
ты выступали не просто поставщиками первичной фактической
научной информации, но, публикуя массовый материал по

Раздел I. Русская провинциальная историография...

истории, этнографии, археологии края, организовывали фор­
мирование Источниковых комплексов на местах.
Безусловно, РГО сыграло важную роль в формировании
тематики и проблематики этнографических исследований на
местах. В ряде случаев отделения этнографии и статистики РГО
были инициаторами распространения тем исследовательской
работы. На том же заседании Владимирского статкомитета
27 мая 1876 года было доложено о присланном из РГО оттис­
ке статьи Е.Т. Соловьева «О торговле и промышленности Ка­
зани», разосланном по всем статкомитетам. В сопроводитель­
ном письме из отделения статистики отмечалось, что «мелочная
и базарная торговля наших городов еще совершенно не подвер­
галась исследованиям», поэтому данную статью необходимо
разослать по статкомитетам, где она может послужить образ­
цом для собирания сведений. Владимирский комитет постано­
вил собрать точные сведения о базарной мелочной торговле во
Владимире12.
Следует отметить, что программы и вопросники по опре­
деленной тематике порой совершенствовались и перерабаты­
вались РГО на протяжении многих лет. Составленная в 1864 го­
ду Н.В. Калачовым (председателем отделения этнографии РГО
в 1860—1865 гг.) программа по собиранию народных юриди­
ческих обычаев была напечатана в 6-м томе «Этнографического
сборника» и «Губернских ведомостях» и, будучи разослана по
России, дала очень интересный массовый материал, отложив­
шийся и опубликованный как в столицах, так и на местах. В
1870—1880-е годы переработанные и дополненные новые ва­
рианты этой программы неоднократно рассылались по стати­
стическим комитетам. С целью лучшего исследования всего
комплекса проблем, связанных с этой тематикой, при отделе­
нии этнографии РГО была создана специальная Комиссия для
собирания народных юридических обычаев. 28 июля 1889 года
председатель этой Комиссии сенатор С. Пахман послал в Вят­
ский статкомитет (и в другие статкомитеты России) 15 экзем­
пляров изданной им программы с просьбой «предложить вни­
манию лиц, могущих сообщить по ней необходимые сведения»,
а также собранные сведения доставить в РГО13.
Важной чертой этнографической деятельности статистиче­
ских комитетов стало укрепление научных связей по горизон­
тали — между самими статкомитетами, обмен опытом работы.

171

172

Русская провинциальная историография

Уже в середине 1870-х годов был налажен интенсивнейший
обмен научными программами. Только за 1876 год Нижегород­
ским статкомитетом в этом направлении проведена следующая
работа: 1) секретарю Ярославского статкомитета А.С. Посникову по его просьбе выслана программа по изучению общин­
ного землевладения; 2) собраны данные для профессора Вар­
шавского университета М.К. Колесова, характеризующие
особенности окающего населения; 3) членом Псковского стат­
комитета В.П. Троицким присланы в Нижегородский статкомитет программы, по которым периодически собираются
Псковским комитетом данные о сельском хозяйстве и промыш­
ленности губернии; решено, применив их к нижегородским
условиям, разослать по губернии; 4) А.С. Гациский, ознакомив­
шись с работами помощника председателя Саратовского стат­
комитета Трирогова (детально исследовавшего одну волость
губернии), предложил сообщить план и программы этого ис­
следования активистам Нижегородского статкомитета «исходя
из того положения, что... сложность программ и многочислен­
ность их крайне полезны, так сказать, для сведения и руковод­
ства лицам, имеющим время и желание работать по отечествоведению»14.
Многие из такого рода программ не были только этно­
графическими, но во всех них этнографический аспект, как
правило, присутствовал. Думается, что это связано с наце­
ленностью обязательных работ статкомитета на изучение со­
временного состояния губернии, ее экономики, культуры, на­
селения. Бытовая сторона жизни разных слоев общества в той
или иной форме отражалась в многообразных статистических
материалах.
В целом же научные интересы деятелей статистических
комитетов в области этнографии прежде всего формировались
ведущими научными обществами страны (прежде всего отде­
лением этнографии РГО), где эту работу возглавляли крупней­
шие ученые России того времени. Академик В.И. Ламанский,
много лет руководивший отделением этнографии РГО, в 1880—
1890-е годы поставил перед последним следующие первооче­
редные задачи: 1) составление описания неславянских народов
России с приложением этнографической карты; 2) составле­
ние описания славянских народов; 3) составление географии

Раздел I. Русская провинциальная историография...

русского языка или обзора русской диалектологии; 4) издание
полного собрания великорусской народной лирики15.
В полном объеме задачи эти решены не были, но все они
нашли отражение в той или иной форме в деятельности губстаткомитетов. Очень велик вклад в постановку научно-этно­
графической деятельности в провинциальной России таких
деятелей РГО, как Н.И. Надеждин, академики К.М. Бэр,
Н.В. Калачов, Л.Н. Майков, В.И. Ламанский, С.Ф. Ольденбург,
В.Ф. Миллер, А.А. Шахматов. Близки провинциальным крае­
ведам были и взгляды на этнографию (характерные для РГО)
известного историка Н.И. Костомарова (заместителя предсе­
дателя отделения этнографии РГО в 1861—1866 годах), считав­
шего этнографию наукой о народе. По мнению этого ученого,
этнограф должен быть историком современности16.
Серьезный вклад в развитие этнографической деятельно­
сти на местах внесли этнографические экспедиции РГО. Осо­
бенно значительных результатов в 1870-х годах добилась запад­
ная этнографо-статистическая экспедиция в изучении народов
Белоруссии, Литвы, Украины. Большую роль в ее работе сыг­
рал П.П. Чубинский (1839—1884), имевший опыт работы сек­
ретарем Архангельского статкомитета в 1860-е годы (в период
своей ссылки).
Экспедиции РГО в центральные и восточные районы Ев­
ропейской части России были, как правило, малочисленны и
кратковременны. Серьезного влияния на развитие этнографии
на местах они не имели. Таковы, например, в 1881 году эк­
спедиции Г.Н. Потанина в Вятскую губернию (изучение удмур­
тов), С.К. Кузнецова для изучения марийцев, В.М. Малахова —
на Урал.
Показательно, что Г.Н. Потанин, объезжая Елабужский
уезд, прежде всего обращал внимание на народные предания
и легенды о заселении этого края удмуртами, обследовал ме­
стные городища, записывал мифы, фиксировал языческие об­
ряды удмуртов17. Комплексный историко-археолого-этногра­
фический характер носили экспедиции и работы многих
членов РГО.
Медалями РГО за свои исследования награждались как
известные всей стране ученые, так и местные исследователи.
Это — В.И. Даль, С.В. Максимов, А.Н. Афанасьев, а также
П.С. Ефименко, П.П. Чубинский, В.М. Малахов, Г.Н. Пота-

173

174

Русская провинциальная историография

нин, Н.Н. Романов, Г.Е. Верещагин, Н.И. Золотницкий и
многие другие местные исследователи, чьи труды были напе­
чатаны в изданиях РГО18.
Этнографический аспект имелся и в деятельности Москов­
ского археологического общества. В списках вопросов, рассы­
лаемых перед археологическими съездами в провинциальные
центры, отражались вопросы русской колонизации, этногра­
фии финноугорских и других народов России, диалектологии,
фольклора. В ответ на несколько особо выделенных вопросов
программы IV археологического съезда в Казани в Вятский
статкомитет в 1876 году поступили: описание удмуртских праз­
дников священника Петра Сергеева, сведения о местном на­
речии и первых заселениях русскими этих земель волостного
писаря Капитона Гуляева, таблица местных церковных празд­
ников и словарь местных выражений священника Алексея Зуба­
рева и ряд других материалов19.
Помимо организации исследовательской и собирательской
этнографической деятельности на местах губстаткомитеты стали
также центрами пропаганды этнографических знаний во всех
слоях общества. Наглядно это проявилось в их деятельности
по подготовке научных выставок. Общество любителей есте­
ствознания, антропологии и этнографии стало инициатором
очень интересной формы работы в России — публичных на­
учных выставок. Подобно археологическим съездам научные
выставки смогли организовать и объединить широкую провин­
циальную общественность, стали исключительно удачной фор­
мой работы в области этнографии. Первая этнографическая
выставка прошла в Москве в 1867 году, затем в 1872 году там
же состоялась Политехническая выставка, и в 1879 году была
проведена Антропологическая выставка в помещении москов­
ского Манежа.
Значение этих выставок в том, что они знакомили с совре­
менной наукой провинциальных любителей, стали полем ис­
следовательской деятельности лучших ученых России того вре­
мени, обеспечивали междисциплинарные контакты. ОЛЕАЭ
широко использовало правительственную поддержку, а в сбо­
ре экспонатов и коллекций для выставок активно действовало
через статкомитеты. Идею научных выставок активно подхва­
тили провинциальные научные общества и учреждения, она
прижилась и широко распространилась. Уральское общество

Раздел I. Русская провинциальная историография... 175

любителей естествознания, организуя в 1887 году в Екатерин­
бурге Сибирско-Уральскую научно-промышленную выставку,
обратилось за помощью в статкомитеты. Вятский статкомитет,
например, просили прислать в этнографический отдел выставки
представителей разных народностей, проживающих в губернии,
с предметами их домашней обстановки, сообщить сведения об
их образе жизни, занятиях. Разосланные статкомитетом уезд­
ным полицейским исправникам предписания о содействии
такого рода работе дали некоторые результаты. Несколько кре­
стьян — марийцев, удмуртов и татар — согласились за счет
Общества поехать на выставку для участия в работе этногра­
фического отдела (вместе с предметами домашнего обихода).
Также на выставку были посланы несколько фотографий уд­
муртов и коллекция удмуртского шитья (50 предметов)20. По­
мимо этнографических описаний, составленных деятелями
статкомитета, было собрано для выставки некоторое количе­
ство описаний удмуртов, марийцев, татар, бесермян, тептярей,
составленных становыми и исправниками. Елабужский уезд­
ный исправник, например, прислал «составленное приставом
третьего стана, в котором находятся вотяки, черемисы, баш­
киры, тептяри и татары, описание образа жизни, нравов и за­
нятий от этих инородцев»21.
Полицейские описания, как правило, невелики по объему —
2—5 листов, очень просты и лаконичны. Тем не менее в них
чувствуется наблюдательность и хорошее знание жизни насе­
ления. Встречаются в них и психологические элементы, сде­
ланные, конечно, под полицейским углом зрения. Описание
нравов и костюмов удмуртов становой начал так: «Вотяки в
трезвое время смирны, пугливы, скрытны, не сообщительны с
посторонними, живут большими семействами и дружелюбны.
Вотяк недоверчив к русскому человеку, но доверчив к татари­
ну, с которым скоро и охотно дружится, хотя последние друж­
бою вотяков, зачастую, злоупотребляют»22.
Этнографический элемент был в деятельности подавля­
ющего большинства выставок в России 1870—1890-х годов. Вят­
ский статкомитет активно участвовал в 1880—1887 годах поми­
мо выставки в Екатеринбурге во Всероссийской сельскохозяй­
ственной выставке в Харькове, выставке предметов освещения
и нефтяного производства в Петербурге, ремесленной выстав­
ке в Казани, выставке Общества поощрения трудолюбия в

176

Русская провинциальная историография

Москве. На каждую из них комитет высылал собранные им в
губернии сведения и экспонаты. В отчете Вятского статкомитета за 1887 год специальный раздел назван «Деятельность по
отношению к выставкам»23.
При подготовке к Всероссийской кустарной выставке
1882 года Вятский комитет собрал значительную коллекцию
крестьянских кустарных изделий (около 400 предметов весом
15 пудов) и оборудовал на выставке «Вятский кустарный от­
дел», завоевавший 15 наград. Московская, Тверская, Нижего­
родская губернии истратили на устройство своих отделов на
выставке от 2000 до 5000 рублей — очень крупные суммы (как
правило, финансировали земства). На основании собранных из
уездов при подготовке к выставке материалов секретарь Вят­
ского статкомитета написал и опубликовал «Статистический
очерк состояния кустарной промышленности Вятской губер­
нии», за который был награжден медалью выставки24. Таким
образом, собирательская и исследовательская работа шла на
местах одновременно.
Размышляя о задачах и значении местной этнографии,
профессор Казанского университета И.Н. Смирнов указывал,
что местная интеллигенция просто обязана вести первичную
работу в области этнографии, исследовательской же разработ­
кой этого материала должны заниматься ученые25. Наиболее
слабо изученными сторонами крестьянской жизни, по его
мнению, являлись многие элементы народного быта — жили­
ще, одежда, утварь, языческие обряды. Фольклор активно изу­
чался еще до реформы. Поволжье, считал он, рай для этног­
рафа. Для проведения сотен опросов нужны сотни более или
менее образованных людей: врачи, учителя, учащаяся моло­
дежь, чины полиции. «Кто живет среди таких условий, тот не
имеет права не обращать на них внимание, на том лежит нрав­
ственная обязанность перед наукой и человечеством», — под­
черкивал И.Н. Смирнов26.
Но изучать современный быт населения для местной ин­
теллигенции было не всегда безопасно и полезно для служеб­
ной карьеры. Священник Н.Н. Блинов (просветитель и этно­
граф), назначенный после семинарии в глухое пермяцкое село,
был немало озадачен первыми своими научными опытами:
«Духовная жизнь населения представляла для меня интерес, и,
близко знакомясь с нею, я написал статью о расколе между

Раздел I. Русская провинциальная историография...

пермяками. Послал ее в статистический комитет. Ее с интере­
сом прочитали, прослушали, а губернатор нашел в ней нема­
ло любопытного относительно местных полицейских чинов. В
результате началось следствие о значительном количестве меж­
ду пермяками некрещеных детей. Для меня результат моего
литературного труда явился неожиданным, смутившим, прямо
приведшим меня в отчаяние»27.
Этнографический аспект присутствовал во многих литера­
турных, статистических, исторических работах и описаниях
интеллигентов, постоянно живших в провинции. Стихийно они
самостоятельно нарабатывали свою методику работы. Тот же
Н.Н. Блинов писал в своих воспоминаниях: «С приемами ста­
тистических работ приходилось знакомиться, всматриваясь в
случайно попадавшие сочинения исследователей, печатавших
статьи в “Известиях Географического общества”... А метод
получения материалов, сведений от крестьян придумывал свой.
Я сшил тетрадочку, в которой записывал всех домохозяев, а
сбоку награфил линии для отметки: семейного состояния, ко­
личество скота, урожая и т.д. За длинную дорогу при поездке
в деревни наговоришься с крестьянином досыта, расспросишь
обо всем его житье. По приезде тотчас же цифры вставишь в
тетрадочку — памяти хватало на час. <...> Тогда-то я близко
узнал жизнь деревенскую»28.
Активно на протяжении всего изучаемого периода предста­
вители местной интеллигенции собирали фольклор. Инспек­
тор народных училищ Уржумского уезда В. Магницкий, уже
проживая в Казанской губернии, послал 3 июня 1883 года пись­
мо в Вятский статкомитет: «Состоя на службе в Уржумском
уезде с 1877 по 1880 год, я, между прочим, записывал поверья
и обряды, по местному названью “запуки”. Из записей соста­
вился у меня небольшой сборник. Сборник этот имею честь
представить в Вятский губернский статистический комитет.
Мне хотелось бы, чтобы мой сборник был напечатан или в
приложении к Трудам комитета, или же в “Вятских губернских
ведомостях”... Труд свой я сочту вполне вознагражденным, если
в мою пользу будет напечатано узаконенное количество экзем­
пляров отдельных оттисков. В противном случае я буду покор­
нейше просить комитет сборник мне возвратить»29.
Присланная им рукопись (тетрадь в 74 листа) была напе­
чатана в «Календаре Вятской губернии на 1884 год», и автору

177

178

Русская провинциальная историография

отправлено 50 оттисков его работы. В Казанское общество ар­
хеологии, истории и этнографии он тогда же представил свою
работу «Особенности русского говора в Уржумском уезде Вят­
ской губернии» и оставил дома рукописи двух других работ:
«Молитвы и заговоры в Уржумском уезде» и «Народные харак­
теристики учителей городов Вятской губернии»30.
В. Магницкий — это уже сложившийся тип образованного
собирателя-исследователя. Закономерно, что он учитель по
профессии. Тип другого, малообразованного, но любознатель­
ного любителя представляет Василий Милютин, крестьянин
села Сернур Уржумского уезда Вятской губернии, автор трех
присланных в Вятский статкомитет работ: «Черемисские игри­
ща», «Черемисские верования» и «Описания жизни черемис,
проживающих в Уржумском округе», которые частично были
опубликованы в «Вятских губернских ведомостях» в 1861 году.
Объясняя свой интерес к этим темам, В. Милютин писал во
введении: «С самого рождения воспитывался я между обитаю­
щих кругом крещеных, а часто некрещеных черемис. Со вре­
менем приобвык к ихнему разговору довольно хорошо, и ког­
да обучился ихней грамоте, восхотелось мне собрать секретным
образом подробные и удовлетворительные сведения в рассуж­
дении образа черемисской жизни, нравственности и всяких
суеверных обрядов, сопряженных с древним язычеством...
Обошел много деревень с потерей значительного времени,
несмотря на одиночество и обременительное семейство. Под­
ношу это мое сочинение, хотя и в не слишком благовидном сло­
ге и красноречии, но по крайней мере собственного своего ума
и трудолюбия, в благоусмотрение Статистического комитета,
которого осмеливаюсь просить несколько времени на прочте­
ние сего писания... Все описание черемисской нравственнос­
ти, образа ихней жизни, всяческое суеверие изложено без ма­
лейшего лицеприятия...»31. Отметим, что В. Милютин —- это тип
этнографа-соучастника, соглядатая народной жизни изнутри
сообщества. В многонациональных губерниях Поволжья, где
финноугорские, тюркские народы составляли значительную
часть населения, интерес к этнографии этих народов был очень
высок со стороны русского населения, нередко проживавшего
в соседних или тех же селениях.
На распространение интереса к этнографии в широких
слоях грамотного провинциального общества, безусловно, вли­

Раздел I. Русская провинциальная историография... 179

яло и растущее число публикаций по этнографическим темам
как в изданиях статкомитетов, так и в «Губернских ведомостях».
Как правило, более серьезные по научно-исследовательскому
уровню статьи печатались в «Трудах», «Сборниках», «Ежегод­
никах», «Памятных книжках» и «Календарях» статистических
комитетов, а статьи сугубо фактологические, слабо системати­
зировавшие материал (шедшие, впрочем, также через статкомитет) — в неофициальной части «Губернских ведомостей».
Так, например, в ежегодных «Памятных книжках и календа­
рях Вятской губернии» за 25 лет издания (1880—1904) было
издано 36 больших этнографических работ32. Это второй по
количеству статей (после раздела «Статистика») отдел издания.
Этнографический материал содержался также в статистических,
исторических и других статьях этого издания.
В «Систематическом указателе статей местного отдела нео­
фициальной части Вятских губернских ведомостей (1838—
1890)» А.А. Спицына зафиксировано 466 статей этнографиче­
ского характера33. Ряд материалов был уникален по количеству
и качеству собранных сведений. Так, в письме от 18 марта
1890 года в Вятский статкомитет доцент Петербургского уни­
верситета П. Сырку просил выслать ему все вышедшие выпуски
«Эскизов преданий и быта инородцев Глазовского уезда»
Н.Г. Первухина34. Между тем публиковавшиеся в «Губернских
ведомостях» эти работы Н.Г. Первухина были изданы отдель­
ным оттиском в очень малом (до 100 экземпляров) количестве,
предназначенном автору вместо гонорара. Отметим, что толь­
ко первый выпуск (а их было 5) работы Н.Г. Первухина был
опубликован в 30 номерах газеты за 1888 год. Таким образом,
местная периодика не пугалась обширных материалов.
С течением времени менялся уровень этнографических
работ, их проблематика, рос профессионализм местных авто­
ров. Если в 1860-е годы основная масса этнографических ма­
териалов — это описания, созданные чаще всего по програм­
мам и вопросникам, то в 1890-е годы в провинции издаются
уже специальные этнографические монографии. Именно такой
путь «от любителя до профессионала проделали известные
вятские просветители и этнографы Г.Е. Верещагин и Н.Н. Бли­
нов. Начав с небольших популярных заметок в вятской печа­
ти, достиг выдающихся успехов замечательный русский этно­
граф Д.К. Зеленин35.

180

Русская провинциальная историография
К концу изучаемого периода происходят изменения в со­
ставе авторов этнографических работ. Если для 1850—1860-х
годов наиболее характерной и массовой была фигура сельско­
го приходского священника, автора «описания» родного села
и уезда, то в 1890-х годах основная часть авторов местных ис­
следовательских работ по этнографии — это учителя, инжене­
ры, врачи, чиновники.
Способствовало росту исследовательских навыков местных
авторов и то, что этнографические работы печатались в изда­
ниях статкомитетов в отдельных этнографических разделах.
Раздел в таком случае выглядел достаточно цельно, порой ра­
боты дополняли друг друга. В «Трудах Архангельского статис­
тического комитета за 1865 год» в этнографическом отделе (на
131-й странице) мы видим статьи: о заклинаниях, провинциализмах, пословицах, поговорках и загадках; летних и зимних
гуляньях крестьян36. В основном это собрания живых фольк­
лорных записей с пояснениями собирателя в виде предисло­
вия или комментариев. Как правило, постоянные авторы раз­
дела развивали свою тематику в последующих выпусках такого
издания. А. Шадрин, автор очерка «Летние и зимние гуляния
Шенкурского народа и окологородных крестьян» отметил в
конце: «Вот годовой круг веселья Шенкурского простого на­
рода и окологородных крестьян, кроме свадебного веселья, о
котором скажем в другой раз. У высшего же Шенкурского об­
щества, к которому принадлежат все здешнее чиновничество
и купечество, другие обыкновения и другого рода веселье»37.
Этнографический уклон был присущ в целом некоторым
изданиям губстаткомитетов. Таковы, например, «Материалы
для статистики Костромской губернии», восемь выпусков кото­
рых за 1870—1891 годы являются ценнейшим этнографическим
источником. Трудно переоценить значимость для этнографии
и истории Нижегородского края 10 томов «Нижегородского
сборника», создававшегося и издававшегося как целостное
оригинальное издание в 1866—1890 годах Нижегородским статкомитетом. В этих и многих других изданиях зафиксированы
особенности быта и жизни каждого края. «Нижегородская яр­
марка есть важнейший экономический факт русской жизни,
полный всевозможных интересов, стоящий в ближайшей свя­
зи с состоянием русской промышленности... Это ключ к ура­
зумению важнейших явлений нашей жизни, это пульс нашего

Раздел I. Русская провинциальная историография...

народного организма, который... бьется на наших глазах», —
отмечалось в обширной статье первого тома «Нижегородского
сборника», посвященной знаменитой ярмарке38.
Организатор и редактор-составитель «Нижегородского сбор­
ника» А.С. Гациский в качестве концепционной установки
сборника в самом начале его издания наметил публикацию
«сырого» источникового материала по строго очерченной им
тематике, созданного по программам статкомитета. Уже вто­
рой том сборника, по его мнению, однообразен, так как со­
стоит из статистических описаний, составленных по программе
комитета. В цели, поставленной им перед авторами сборника,
мы отчетливо видим этнографическую установку: «Изучение
хозяйственного, экономического быта нашего — то есть наро­
да по преимуществу как главной составной части государ­
ства... — вот одна из важнейших задач нашего времени»39.
Практически во всех изданиях трудов губернских стати­
стических комитетов этнографический материал занял видное
место.
Следует согласиться с А.Н. Пыпиным в том, что эпоха ре­
форм создала особый тип исследователя народной жизни, ка­
кого не было прежде, — тип этнографа-народника 40. Эти люди
вдохновлялись идеями служения народу, которое осуществля­
лось для них ревностным изучением его быта. С течением вре­
мени многие из них стали превосходными знатоками народ­
ного быта. Действительно, в их отношении к народу не было
ничего искусственного — это был сознательный жизненный
интерес, переплетенный с нравственными установками. Типи­
чен для этого круга людей П.С. Ефименко (1835—1908), став­
ший из ссыльного и скромного заседателя северного суда вы­
дающимся исследователем этнографии Русского Севера. Только
за 6 лет, с 1865 по 1871 год, он напечатал в «Архангельских
губернских ведомостях» 115 статей по истории, этнографии,
праву и хозяйственному быту Русского Севера. Московское
общество любителей естествознания издало два больших тома
собранных им «Материалов по этнографии русского населения
Архангельской губернии». Много статей напечатано им в из­
даниях РГО, МАО и других41. Много и плодотворно работал
он не только в Архангельском статистическом комитете, но и
в качестве секретаря статистического комитета в Харькове.

181

182

Русская провинциальная историография

Но мы должны отчетливо представлять, что появление
широкого круга исследователей-этнографов стало возможно
благодаря той огромной первичной собирательской работе,
которую проводили в русской провинции еще более многочис­
ленные любители-этнографы, жившие в уездных центрах и
селах, работавшие, кстати, безвозмездно. «Едва ли в другой
европейской стране, — подчеркивал академик В.Ф. Миллер, —
этнография так мало обременяет государственный бюджет, как
в нашем отечестве»42.
Широкий общественный интерес и альтруистический ха­
рактер масштабных этнографических исследований типичны
для развития этнографии в России второй половины XIX века.
Преобладающим предметом интереса любителей-этнографов
вплоть до 1870-х годов оставался народный фольклор. Значи­
тельное место занимало собирание его в трудах провинциаль­
ных деятелей статистических комитетов до самого конца
XIX века, хотя уже с 1870-х годов широко исследовались про­
блемы народного права, с 1880-х — семейного и общественного
быта, хозяйственного крестьянского уклада жизни.
В 1890-е годы этнографические работы выходят на первое
место в научной деятельности многих статкомитетов.
Н.А. Спасский, секретарь Вятского статкомитета, ставя задачи
перед комитетом в 1896 году на ближайшие годы, особенно
отмечал, что уже скоро в губернии сильно изменится «духов­
ный и экономический строй жизни местного населения и
отчасти сгладятся своеобразные особенности нашего края.
Поэтому такому учреждению, как статистический комитет,
близко стоящему к народной жизни, предстоит великий труд:
необходимо спешить изучением губернии в этнографическом,
бытовом и экономическом отношении»43.
Организаторы этнографических исследований на местах —
секретари губстаткомитетов и местные исследователи-этно­
графы, столичные ученые, руководители этнографических от­
делов научных обществ — стали широко известны в своих
губерниях, а порой и по всей России. Это Д.Н. Анучин,
А.П. Богданов, В.Ф. Миллер, В.И. Ламанский, П.Н. Рыбников,
Е.И. Якушкин, П.С. Ефименко, П.П. Чубинский, а также
К.Н. Тихомиров и Я.П. Гарелин (Владимир), А.С. Гациский
(Нижний Новгород), Н.К. Чупин и Д.Д. Смышляев (Пермь),
Н.Н. Блинов, Н.А. Спасский, Н. Романов, Г.Е. Верещагин

Раздел I. Русская провинциальная историография... 183
(Вятка), Н. Богословский (Новгород), А.С. Посников (Яро­
славль), В.И. Покровский (Тверь), Р.Г. Игнатов (Уфа),
С.М. Шпилевский и Е.Т. Соловьев (Казань), И.И. Дубасов
(Тамбов), А.В. Селиванов (Рязань), Н. Середа и В. Витевский
(Оренбург), А. Сементовский (Витебск), И. Красноперов (Смо­
ленск), В.Г. Пирогов (Кострома), Е.В. Барсов, И.С. Поляков
и А.И. Иванов (Олонец) и многие, многие другие.
Таким образом, основными направлениями этнографиче­
ской деятельности губернских статистических комитетов в изу­
чаемый период являлись: 1) участие и содействие в работе цен­
тральных научных обществ и учреждений (прежде всего РГО)
путем сбора в губерниях по присланным программам и воп­
росникам первичного этнографического материала; 2) участие
в научных выставках путем представления на них этнографи­
ческих коллекций и материалов из своих губерний; 3) широ­
кая просветительская и научная работа путем публикации в
провинциальных изданиях («Губернских ведомостях», изданиях
статкомитетов) этнографических статей и материалов самого
разного уровня — от простейших «описаний» до серьезных
научных исследовательских трудов; 4) массовое формирование
любителей-этнографов из представителей провинциальной
разночинной интеллигенции: духовенства, учителей, чинов­
ников, врачей; 5) создание на этой основе узкого круга ис­
следователей-этнографов, чьи работы регулярно печатались в
местной печати; 6) накопление ценнейшего комплекса опуб­
ликованных источников по этнографии местного края.

2.4. Издательская

деятельность

Издательская деятельность стала едва ли не важнейшим
видом научной работы статистических комитетов. Направлен­
ность всех изданий статкомитетов — историко-краеведческая
широкого профиля. Почти все исследования комитетов, а также
работы провинциальных историков, археологов, этнографовлюбителей помещались в периодических изданиях губернских
статкомитетов. Все указанные издания можно условно разде­
лить на шесть групп. Первая — это публикации, освещавшие
текущую деятельность комитетов: «Отчеты», «Протоколы»,
«Журналы» заседаний, юбилейные издания к датам. Они вы-

184

Русская провинциальная историография

ходили тиражом 50—100 экземпляров и распространялись толь­
ко между членами комитета, иногда пересылались другим ко­
митетам и научным обществам и учреждениям, с которыми су­
ществовали отношения обмена изданиями1. Все такого рода
издания являются ценнейшим историческим источником о де­
ятельности губстаткомитетов, плохо сохранившимся. В цент­
ральных хранилищах и библиотеках имеются лишь разрознен­
ные случайные экземпляры этих изданий. Даже на местах, в
тех областных центрах, где они издавались, не сохранилось
почти нигде полных комплектов такого рода изданий.
Вторую группу изданий составляют «Обзоры» губерний,
прилагавшиеся ежегодно к всеподданнейшему отчету губерна­
тора, и статистические материалы (таблицы) для Центрально­
го статистического комитета и Министерства внутренних дел —
бывшие обязательными работами статкомитетов. Они издава­
лись тиражом 100—200 экземпляров для служебного пользова­
ния и оседали в основном в государственных учреждениях. Это
бесценный материал для исторической демографии, экономики
России второй половины XIX века.
Третья группа изданий. Своеобразным периодическим
органом губстаткомитетов в течение нескольких десятилетий
был неофициальный отдел «Губернских ведомостей», где
широко печатались материалы, освещавшие текущую жизнь
статкомитетов, а также исторические работы членов местно­
го статкомитета и более широкого круга любителей-историков
в губернии. Нередко статьи, отчеты, материалы, изданные в
«Губернских ведомостях», печатались и отдельной брошюрой
(используя старый набор) в 30—100 экземпляров для служеб­
ных целей и в качестве гонорара авторам.
Четвертая группа изданий является широко распространен­
ной и очень значительной по объему содержащегося здесь на­
учно-исторического материала. Это — «Памятные книжки» и
«Календари», издававшиеся тиражом от 300 до 1500 экземпля­
ров и содержавшие результаты «обязательной» и «необязатель­
ной» деятельности комитетов: исторические, археологические,
этнографические, статистико-географические описания и ис­
следования, а также многообразный актовый и разнообразный
архивный источниковый материал. Во многих губерниях «Па­
мятные книжки», издававшиеся в течение пяти с лишним де­
сятилетий более или менее регулярно (ежегодно), превратились

Раздел I. Русская провинциальная историография...

в ценнейшие своды исследовательского и источникового ма­
териала о своей губернии во всех отношениях. Полные комп­
лекты «Памятных книжек» сохранились только в тех центрах,
где они издавались (и то не везде).
Пятая группа изданий (также основная для нас) включает
научные периодические издания статкомитетов: «Сборники»,
«Труды», «Ежегодники», «Известия», «Записки», тиражом от
300 до 2500 экземпляров, в которых печатались результаты
научно-исследовательской работы комитетов. Чаще всего это
целостные оригинальные научные издания, в которых идет
развитие определенной тематики и проблематики, характерной
для более или менее постоянного круга авторов данного коми­
тета. Как правило, в этих изданиях отсутствует официальный
отдел и наглядно отражены особенности исторического раз­
вития данного края. Следует отметить, что если «Памятные
книжки» издавало (пусть не всегда регулярно) большинство ста­
тистических комитетов России, то периодические сборники на­
учных трудов такого рода издавались менее чем в половине
статкомитетов страны. Как правило, это были самые активные
и деятельные комитеты.
Шестая группа изданий статистических комитетов — это
отдельные издания исторических, археологических, этнографи­
ческих и других научных брошюр и книг. Они издавались в
основном также небольшим тиражом — от 100 до 1000 экзем­
пляров и крайне нерегулярно. Нередко статкомитеты просто
помогали авторам издать свои труды предоставлением издатель­
ского разрешения и финансами.
Многие издания статкомитетов стали библиографической
редкостью сразу после выхода в свет, а в настоящее время не­
мало из перечисленных изданий полностью утеряно. Многие
из них, сохранившиеся в единичных экземплярах, перешли по
значимости в разряд архивных источников. Но в целом размах
издательской деятельности во многих губерниях Европейской
части России привел к созданию там очень значительных по
объему научных комплексов краеведческих материалов, кото­
рые стали фундаментальной базой для работы местных ученыхгуманитариев в XX веке.
С целью раскрытия механизма издательской деятельности
проанализируем историографические аспекты работы статис­
тических комитетов по формированию неофициального отде-

185

186

Русская провинциальная историография

ла «Губернских ведомостей», состава «Памятных книжек» и
сборников научных трудов.
Одновременно с началом издательской деятельности скла­
дывается система обмена опытом статкомитетов России. На
заседании 25 сентября 1862 года секретарь Нижегородского
статкомитета А.П. Смирнов представил собравшимся печатный
экземпляр журнала Курского губстаткомитета, в котором объяв­
лялось, что комитет «будет постоянно печатать все протоколы
своих заседаний и доставлять их во все статистические коми­
теты с целью обмена мыслей и взаимного руководства... и для
лучшего направления дела...»2. Постановление Нижегородского
статкомитета определило также все протоколы заседаний пе­
чатать отдельной брошюрой (независимо от помещения этого
текста в «Губернских ведомостях») и препровождать всем сво­
им членам и во все статкомитеты, которые изъявят согласие
высылать на обмен свои протоколы. Уже к 1863 году согласи­
лись присылать на обмен в Нижний свои печатные протоко­
лы 11 губстаткомитетов3.
Петербургский же статкомитет, рассмотрев в октябре
1862 года предложение коллег из Курска, пошел в своих реко­
мендациях значительно дальше. В столице сочли, что предло­
жение курян недостаточно, так как деятельность губстаткоми­
тетов выражается также в печатании «Памятных книжек»,
всякого рода ученых трудов, статей в «Губернских ведомостях»,
поэтому надо производить обмен всеми изданиями, а не жур­
налами только, «отдельные издания комитетов рассылать во все
комитеты по одному экземпляру в каждый бесплатно взамен
получаемых за то бесплатно же экземпляров от всех комите­
тов»4. Система обмена изданиями статкомитетов окончатель­
но сложилась в 1870—1880-е годы, позволив широко исполь­
зовать накопленный в самых разных концах России опыт, а
также сформировать значительные по тому времени научные
библиотеки статистических комитетов, ставшие серьезной под­
могой в работе местных историков-любителей. Конечно, пол­
ного и всеобъемлющего обмена изданиями между всеми статкомитетами России не было, да и быть не могло в силу разного
уровня и интенсивности издательской деятельности. Но зна­
чительному большинству статкомитетов удалось создать осно­
ву своих библиотек только за счет обмена изданиями.

Раздел I. Русская провинциальная историография... 187
Предметом постоянного внимания и забот статистических
комитетов был неофициальный отдел «Губернских ведомостей».
В предложениях Петербургского статкомитета 1862 года реко­
мендовалось сделать его «постоянным органом выражения де­
ятельности комитетов»5. Еще в основополагающем для статкомитетов циркуляре МВД от 8 апреля 1861 года указывалось, что
неофициальный отдел «Губернских ведомостей» предназначен
именно для печатания всякого рода обработанных статей и даже
мелких известий о состоянии губернии. «Весьма желательно, —
говорилось там, — чтобы сведения топографические, истори­
ческие, этнографические и прочие, сосредотачиваемые в губстаткомитете, по мере их получения, просмотра и поверки были
постоянно сообщаемы в “губернских ведомостях” к общему
сведению и к общему обсуждению. Общие же сведения о гу­
бернии, обрабатываемые за целый год губстаткомитетом в виде
обязательных работ, равно как и статьи и монографии о губер­
нии и отдельных ее местностях, имеющие ученое достоинство
и доставляемые от членов комитета и посторонних лиц, могут
составить весьма полезный и драгоценный для правительства
и для науки материал при напечатании их в губернских памят­
ных книжках»6.
Таким образом, устанавливалась иерархия материала, шед­
шего через статкомитет в «Губернские ведомости» и «Памят­
ные книжки». Деление на практике было достаточно условно.
Помимо небольших информативных краеведческих заметок в
«Губернских ведомостях» печатались и большие работы мест­
ных авторов исследовательского характера. Иногда после «Гу­
бернских ведомостей» последние публиковались и в «Памят­
ных книжках». Секретарь губернского статкомитета нередко
совмещал также должность редактора неофициального отдела
«Губернских ведомостей», что позволяло ему успешно публи­
ковать поступающие в комитет с мест материалы. Достаточно
типичны для 1860-х годов такие строки в отчете Вятского стат­
комитета за 1866 год: «Кроме обязательных работ в истекшем
году были рассматриваемы труды разных лиц, поступившие в
комитет, и делалась их критическая оценка, на основании ко­
торой многие из рассмотренных статей явились напечатанны­
ми в “губернских ведомостях”»7.
Статьи посвящены описанию сел и волостей, городищ и
городов, торговле на местных ярмарках, древностям местного

188

Русская провинциальная историография

музея, то есть в основном отражали текущую жизнь края. Дей­
ствительным членам комитета и другим лицам «в гонорарий»
за статьи их, напечатанные в 1866 году в «Вятских губернских
ведомостях», было выдано 375 рублей8. Часто вместо гонорара
автор научной статьи получал несколько печатных оттисков (в
виде брошюры) своей статьи. Такая практика была широко
распространена в России 1860—1890-х годов, и великий князь
Георгий Михайлович в 1887 году, желая иметь в своем минцкабинете все изданное в провинции по археологии и нумиз­
матике, обратился в статкомитеты с ходатайством выслать по
одному экземпляру изданных там такого рода брошюр, так как
«известно, что многие скромные труженики, страстно предан­
ные делу русской археологии, помещают свои посильные тру­
ды в местных губернских ведомостях, довольствуясь вместо
гонорара получением печатных оттисков своих статей»9.
Как правило, печаталось от 15 до 50 оттисков статьи. В виде
исключения можно отметить, что обширные «Эскизы преда­
ний и быта инородцев Глазовского уезда» Н.Г. Первухина были
отпечатаны после публикации во многих номерах «Вятских
губернских ведомостей» (только «Эскиз 2» публиковался в
27 номерах) секретарем комитета Н.А. Спасским для автора в
количестве 250 экземпляров10. В 1880-е годы в «Губернских
ведомостях» печатается немало зрелых исследовательских ра­
бот. В 1888 году Вятским статкомитетом было отредактирова­
но и помещено в «Губернских ведомостях» 34 статьи, многие
из которых печатались в 5—10 номерах (отметим, что газета
издавалась лишь два раза в неделю). Например, «Новые све­
дения по доисторической археологии» А.А. Спицына печата­
лись в 11 номерах газеты.
В ряде статкомитетов практиковалось издание отдельных
статей из «Губернских ведомостей» брошюрами на продажу. В
1866 году в Нижегородском статкомитете было решено сделать
100 экземпляров оттисков некоторых исторических статей из
«Губернских ведомостей», продать их, а деньги отдать авторам11.
Были попытки приобретения статкомитетами права издания
газет. В течение нескольких лет в 1860-е годы Нижегородский
статкомитет был издателем «Ярмарочного справочного листка».
В конце 1865 года газета имела 487 подписчиков, стоимость ее
издания за год составила 2546 рублей, а затраты — 2447 руб­
лей12. Таким образом, издание было безубыточным, но почти
и не прибыльным. Все же единственным массовым периоди­

Раздел I. Русская провинциальная историография...

ческим печатным органом в каждой губернии оставались «Гу­
бернские ведомости». Поэтому публикация научно-популярных
работ краеведческого характера имела огромное значение для
просвещения местного общества. Уже в 1868 году «Вятские
губернские ведомости» печатались тиражом 2400 экземпляров.
Говоря о заслугах этого издания на юбилее местной типогра­
фии в 1897 году, Н.А. Спасский отмечал: «В неофициальной
части помещаются местные исторические, этнографические,
статистические и другие сведения; часть эта довольно долгое
время служила единственным органом, где местные литератур­
ные силы могли высказываться о нуждах края и рисовать его в
разнообразных отношениях. Таким образом “губернские ведо­
мости”... послужили немало к изучению и просвещению губер­
нии»13. Без материалов этого издания, подчеркивал он, не мо­
жет обойтись ни один современный исследователь.
Своим печатным органом считали неофициальный отдел
этого издания во Владимирском, Нижегородском, Тверском и
многих других статкомитетах. За 35 лет издания «Владимирских
губернских ведомостей» (с 1838 до 1874 года) число сотрудни­
ков и корреспондентов их составило 162 человека: из духовен­
ства — 36 человек, дворян — 22, чиновников — 46, учителей —
12, купцов — 19, студентов — 9, крестьян — 8, мещан — 6. За
это время статей, касающихся состояния Владимирской губер­
нии (кроме мелких известий), было напечатано в неофициаль­
ной части 3096, а именно: по статистике — 779, этнографии —
87, истории и археологии — 564. Число подписчиков газеты
пусть медленно, но росло. Если в 1838 году их было 239, то в
1867 году уже 51414.
Закономерно, что в 1880—1890-е годы появляются сборники
научно-исторических статей (в основном одного автора), из­
влеченных из «Губернских ведомостей». Инициатором издания
таких сборников в Пермском статкомитете был помощник
председателя комитета краевед Д.Д. Смышляев. В целом пуб­
ликация разнообразного краеведческого материала в неофици­
альном отделе газеты имела большое влияние на формирова­
ние круга интересов провинциальной российской разночинной
интеллигенции. И на сегодня эти материалы остаются ценней­
шим историческим источником.
«Памятные книжки» в различных губерниях стали уже в
1860-е годы своеобразным показателем и критерием работо­
способности губстаткомитета. Развертывание этой работы на-

189

190

Русская провинциальная историография
чалось в конце 1850-х годов, когда издание «Памятных кни­
жек» было еще явлением разовым и затруднительным. Одним
из первых 28 января 1859 года обратился к министру внутрен­
них дел с ходатайством орловский губернатор. «По распо­
ряжению моему и под личным моим наблюдением и руко­
водством, — писал он, — составлена памятная книжка для
Орловской губернии на 1859 год, в которой помещены извле­
ченные из дел разных присутственных мест сведения истори­
ческие и статистические о вверенной мне губернии»15. К хо­
датайству была приложена подробная программа памятной
книжки на четырех страницах.
Министр внутренних дел обратился с этим вопросом к
министру народного просвещения «для одобрения и цензур­
ного разрешения», а последний переслал ему для ознакомле­
ния рукопись «Справочной книжки Архангельской губернии».
В конце концов министры взаимно одобрили эти материалы
и переслали их в московский (орловскую программу) и петер­
бургский (архангельский сборник) цензурные комитеты16.
Справедливости ради отметим, что одной из самых первых
«Памятных книжек» широкой краеведческой нацеленности
была «Памятная книжка Воронежской губернии на 1856 год».
В 1860 году «Памятные книжки» (а чаще программы к ним) по­
шли в Министерство внутренних дел широким потоком. Это
связано было еще и с тем, что циркуляром 16 сентября 1859 года
министра внутренних дел почин воронежского, орловского и
архангельского комитетов был поддержан, и всем начальникам
губерний предложено «озаботиться об издании ежегодно или,
по крайней мере, через каждые два-три года “Памятных кни­
жек” с целью распространения точных статистических, ад­
министративных, хозяйственных и других сведений о губерни­
ях». Уже в 1860 году «Памятные книжки» были изданы в
15 губерниях: Симбирской, Тобольской, Минской, Орловской,
Смоленской, Псковской, Вятской, Олонецкой, Рязанской,
Гродненской, Курской, Вологодской, Архангельской, Вилен­
ской и в Керчи17.
Значительно облегчен был порядок прохождения ими цен­
зуры. В циркуляре министра внутренних дел от 9 ноября
1860 года говорилось: «Признав неудобным существовавший
доселе порядок цензирования “Памятных книжек”, по кото­
рому книжки представлялись на рассмотрение столичных цен­
зурных комитетов, и в видах облегчения способов к своевре­

Раздел I. Русская провинциальная историография...

менному их изданию в свет, я входил в сношение с Главным
управлением цензуры о том, не найдет ли оно возможным по­
ручить цензирование означенных книжек тем же самым лицам,
на которые возложено в каждом губернском городе рассмот­
рение неофициальной части Губернских ведомостей...»18. В
городах, где не было особых цензоров, а таких было большин­
ство, их функции выполняли инспектора народных училищ и
преподаватели гимназии. Передача им цензорских прав значи­
тельно облегчила издание «Памятных книжек» в губерниях.
Впоследствии с началом издания на местах «Сборников», «Тру­
дов», «Ежегодников» и других изданий губстаткомитетов на них
автоматически был распространен порядок цензирования «Па­
мятных книжек».
Вместе с тем министр внутренних дел в упомянутом цир­
куляре требовал заранее высылать в министерство программы
запланированных к изданию «Памятных книжек» и по три эк­
земпляра изданных книг. Многие программы сохранились. Они
достаточно типичны по структуре и во многом идут от плана
орловской «Памятной книжки», где первый раздел «Истори­
ческие сведения», второй — «Сведения географические и ста­
тистические» и далее материалы по экономике края, церков­
ный календарь, личный состав служащих в губернии лиц19.
О составе первых «Памятных книжек», давших направле­
ние этому изданию на многие годы вперед, хорошо сказано в
предисловии к проекту «Памятной книжки Калужской губер­
нии на 1861 год»: «В Калужском статистическом комитете, с
тех пор как в 1859 году деятельности его дано было надлежа­
щее направление ... накопилось весьма много любопытных ма­
териалов. Чтобы сделать эти материалы доступными для пуб­
лики, предложено сообщать их в более или менее обработанном
виде посредством Памятных книжек Калужской губернии. Так
как до сих пор не появлялось еще в печати обстоятельного
историко-статистического описания губернии, то в издаваемой
ныне первой Памятной книжке (мы не говорим о напечатан­
ной в 1852 году, которая кроме списка чиновников почти ни­
чего в себе не содержит) помещены преимущественно статьи,
касающиеся края. Для следующих памятных книжек приступлено будет к разработке материалов собственно статистичес­
ких, географических, этнографических и прочих»20.
Выделим здесь две программные установки: первая — курс
на издание разнообразного краеведческого материала; вторая —

191

192

Русская провинциальная историография

этот материал должен стать источником или частью всесторон­
него описания губернии за весь период ее существования. Та­
ким образом, публикуемые материалы должны были носить
комплексный источниковый характер, стать в будущем базой
для собственно научно-исследовательской работы.
В 1860-е годы сложилась не жестко единая, но достаточно
схожая в своих основных элементах структура состава «Памят­
ных книжек» и «Адрес-календарей» различных губерний. Чаще
всего в первом разделе содержались календарные сведения:
летоисчисление, неприсутственные дни, месяцеслов, право­
славная пасхалия и праздники других религий, роспись членов
императорского дома России. В некоторых губерниях сюда
добавляли метеосведения и астрономические данные. Второй
обязательный раздел «Памятных книжек» — это адрес-ка­
лендарь, роспись всех служащих должностных лиц губернии.
Зачастую в особом статистическом разделе помещались ста­
тистические данные и таблицы, ежегодно собираемые в обя­
зательном порядке по губернии.
Особый отдел содержал так называемые «необязательные»
труды комитета: исторические, археологические, этнографиче­
ские и другие краеведческие материалы и исследования. Струк­
тура и направленность «Памятных книжек» в основном зави­
села от редактора — секретаря статкомитета. В изучаемый
период большинство губстаткомитетов России более или ме­
нее регулярно издавало «Памятные книжки» или «Адрес-кален­
дари» (существенных различий между ними не было). Лучшим
библиографическим указателем по изданиям губстаткомитетов
России (в том числе и по «Памятным книжкам»), к сожалению
неполным и незаконченным, являются три выпуска указателя
И.И. Комаровой21. Автор справедливо отмечает, что «Памят­
ные книжки», «Труды» и другие издания статкомитетов явля­
ются одним из наиболее содержательных источников по исто­
рии, археологии, этнографии и культуре своего края. Следует
поддержать ее мысль о несправедливости долго бытовавшего
в научной литературе мнения о низком качестве публикаций
статкомитетов22. Это справедливо лишь по отношению к не­
многим материалам, которые, впрочем, также являются сегодня
ценным источником.
По данным Центрального статистического комитета, в
1874—1883 годах 23 губернских статкомитета издавали «Памят­
ные книжки» и 14 комитетов — «Адрес-календари»23. Это бо­

Раздел I. Русская провинциальная историография...

лее половины статкомитетов России. Нужно учесть и то, что
тип «Памятной книжки» как научного издания перестал удов­
летворять многие статкомитеты в этот период, и они издавали
только сборники своих научных работ и трудов местных лю­
бителей-историков.
Периодичность издания «Памятных книжек» не была слиш­
ком частой. Из 23 комитетов лишь два (Виленский и Ковенский) издавали в 1874—1883 годах их ежегодно. От трех до пяти
раз издали «Памятные книжки» в это десятилетие 7 комите­
тов, а 14 комитетов издали их лишь 1—2 раза (отметим, что
некоторые из последних активно издавали в это время сбор­
ники своих трудов). Из 14 комитетов, издававших «Адрес-ка­
лендари», 12 комитетов издали в это десятилетие от одного до
трех выпусков, и лишь два (Воронежский и Харьковский) изда­
ли более трех выпусков24. Впрочем, ряд статкомитетов (напри­
мер, Вятский) просто сменили название «Памятная книжка»
на «Адрес-календарь» и, таким образом, не меняя программы
издания, оказались зафиксированы и в числе 23, и в числе
14 статкомитетов.
Высокая научная ценность материалов, содержащихся в
этих провинциальных изданиях, была очевидна ученым того
времени сразу после выхода их в свет. В.И. Межов, посвятив
изданиям статкомитетов особую монографию, писал во введе­
нии к ней в 1873 году: «Из обзора содержаний этих изданий...
всякий убедится в занимательности и важности для науки
множества статей, находящихся в некоторых из “Памятных
книжек”. Особенно много заключается в них материала для
статистики, этнографии и истории России»25.
Сам тип «Памятной книжки» как справочного энциклопе­
дического о данной губернии издания стал со временем при­
вычен и необходим провинциальному служащему и местному
интеллигенту. А.С. Гациский писал после выхода «Памятной
книжки Нижегородской губернии на 1865 год», что она «мо­
жет назваться настольною книгою о губернии для всякого, хоть
сколько-нибудь интересующегося своим краем»26. Состав и
содержание ее очень типичны. Книга поделена на три части.
В первой помещены краткое статистическое обозрение Ниже­
городской губернии, сведения о промышленности, торговле и
сельском хозяйстве, опыт уголовной статистики и статистичес­
кие таблицы за 1863 год с выводами о движении населения в
губернии за 5 лет. Вторая часть содержит адрес-календарь всех
7. Заказ № 2329.

193

194

Русская провинциальная историография

лиц, служащих в губернии, и другие справочные сведения (по­
чта, дороги, транспорт). В третьей части помещены хроноло­
гия замечательных событий, сведения о наместниках и губер­
наторах начиная с 1775 года, краткое историческое описание
Нижегородской епархии с 1672 года, материалы об учебных
заведениях, ряд других справочных сведений. «Памятная книж­
ка» была отпечатана тиражом 800 экземпляров. Себестоимость
издания составила 525 руб.27.
Издание хронологических или персонифицированных ма­
териалов по истории местной администрации и епархии (све­
дения о наместниках, губернаторах, архиереях) за длительный
период времени было широко распространенным явлением. По
мысли авторов, именно с такого рода работ следовало начинать
составление исторического описания губернии. Мы можем
выделить в содержании «Памятных книжек» следующие основ­
ные группы научных материалов: 1) исторические акты, лето­
писные и другие источники в основном XVI—XVIII веков,
документальный материал позднейшего времени; 2) историчес­
кие описания приходов, сел, волостей, городов и уездов, где
собственно исторический материал представлял своеобразное
обязательное введение с нередким использованием архивных
материалов из местных церквей и светских учреждений; 3) ис­
следовательские статьи по истории управления краем, церков­
ной истории, о выдающихся деятелях прошлого, имеющих
отношение к данному краю, истории образовательных учреж­
дений, значительных местных родов и фамилий, по проблемам
культуры в провинции, политической и экономической жиз­
ни этого региона; 4) археологические материалы; 5) фольклор;
6) этнографические работы; 7) работы статистического и гео­
графического характера; 8) литературно-публицистические
статьи и заметки.
Сразу отметим, что, во-первых, рад статей из «Памятных
книжек» сложно отнести только к какой-то одной группе ра­
бот. В тех же историко-статистических описаниях имеется
исторический, археологический, этнографический фактический
материал. Во-вторых, в «Памятных книжках» разных губерний
была своя специфика, свой традиционный научный уклон из­
дания. Где-то преимущественно изучался актовый материал,
где-то — церковные древности, фольклор или этнография. Это
зависело от сложившихся научных интересов крута местных
авторов и личности секретаря статкомитета. Но в той или иной

Раздел I. Русская провинциальная историография...195

степени публиковались работы всего вышеуказанного спектра
тематики. В-третьих, не было серьезных отличий между науч­
ным уровнем статей в «Памятных книжках» и в «Сборниках»,
«Трудах», «Ежегодниках» статкомитетов, заполненных целиком
научными работами местных авторов. Следует уяснить, что
некоторые статкомитеты, начав издавать «Памятные книжки»,
затем, не удовлетворенные типом этого издания, переходили
к изданию «Сборников» и «Трудов», а через какое-то время воз­
вращались к изданию «Памятных книжек». Одновременно
«Сборники» и «Памятные книжки», как правило, одним статкомитетом не издавались.
Активно, хотя и не всегда ежегодно, издавались «Памятные
книжки» и «Календари» с многообразными научными матери­
алами в Архангельской, Астраханской, Виленской, Вологодс­
кой, Воронежской, Вятской, Гродненской, Иркутской, Калуж­
ской, Казанской, Киевской, Ковенской, Кубанской, Минской,
Могилевской, Новгородской, Олонецкой, Оренбургской, Ор­
ловской, Пермской, Пензенской, Тамбовской, Самарской,
Ярославской и некоторых других губерниях и областях. Ред­
кими и единичными, заполненными в основном официальны­
ми справочными данными были издания «Памятных книжек»
и «Календарей» в ряде сибирских, южных и окраинных губер­
ний России: в Бакинской, Бессарабской, Енисейской, Екатеринославской, Елизаветпольской, Забайкальской, Закаспий­
ской, Курляндской, Кутаисской, Московской и некоторых
других губерниях28.
Одним из самых активных в этом отношении статкомите­
тов, где вообще не было практики издания периодических
научных сборников местным статкомитетом, а существовала
прочная традиция регулярного издания «Памятных книжек» с
большим количеством научных статей, был Вятский губернский
статистический комитет. Проанализируем изданные им «Па­
мятные книжки» и «Календари».
Эти издания выходили в Вятке с 1853 по 1916 год. В 1853—
1875 годах было выпущено 8 «Памятных книжек» (на 1854,
1855, 1857, 1860, 1866/67, 1869, 1870, 1873 годы) и 5 «Адрескалендарей» (на 1856, 1858, 1864, 1871 и 1875 годы). Три «Ад­
рес-календаря» носили название «Список лиц, состоящих на
службе в Вятской губернии». «Памятные книжки» и «Адрес-ка­
лендари» 1850-х годов почти целиком состояли из официаль­
ных справочных и статистических данных.
7*

196

Русская провинциальная историография

«Памятные книжки» на 1857 и 1860 годы составлены сек­
ретарем комитета В.А. Короваевым. «Вятский календарь на
1869 год» составил член статкомитета мировой судья, а затем
педагог В.И. Фармаковский. С 1880 года статкомитет прочно
и регулярно стал издавать «Памятные книжки» и «Календари»
Вятской губернии ежегодно. Они уже представляли собой свое­
образные краеведческие альманахи-ежегодники. Их составле­
ние и редактирование бессменно осуществлял Н.А. Спасский,
бывший более 20 лет секретарем губстаткомитета. За 63 года
существования этого издания было выпущено 50 томов. Рас­
смотрим изменения тиража и стоимости книги.
Таблица 6
Тираж и стоимость «Памятных книжек» и «Календарей»
Вятской губернии в 1873—1897 годах29
«Памятная книжка»
(«Календарь»)
Вятской губернии на ...
1873
1880
1881
1882
1883
1884
1885
1886
1887
1888
1889
1890
1891
1892
1893
1894
1895
1896
1897

год
год
год
год
год
год
год
год
год
год
год
год
год
год
год
год
год
год
год

Тираж издания

1200
500
350
300
350
350
350
400
400
400
400
420
410
550

730
700
1000
1000

Стоимость одного
экз. в продаже

1 руб. 75
60
40
50
70
80
80
80
80
80
80
80
80
1
1
1
1
1
1

коп.
коп.
коп.
коп.
коп.
коп.
коп.
коп.
коп.
коп.
коп.
коп.
коп.
руб.
руб.
руб.
руб.
руб.
руб.

Раздел I. Русская провинциальная историография... 197

Если в период нерегулярного выхода этого издания тира­
жи могли быть значительны по тем временам (более тысячи
экземпляров), то впоследствии они значительно снизились.
Издание было рассчитано в первую очередь на узкий и стабиль­
ный круг читателей, связанных в своей деятельности с губстаткомитетом. Отметим, что книга широко распространялась в
уездах губернии и продавалась фактически бесприбыльно, по
себестоимости — по цене, доступной и малоимущим слоям
разночинной интеллигенции, и грамотным крестьянам. Рост
тиража издания — явное свидетельство его авторитета, успеха
просветительной работы нескольких десятилетий.
В историческом, этнографическом, литературном отделах
«Памятных книжек» публиковали свои статьи по истории, ар­
хеологии, этнографии, фольклору десятки представителей ме­
стной интеллигенции — все сколько-нибудь значимые вятские
краеведы. В статистическом и справочном отделах этих сбор­
ников представлен богатый материал о населении, экономи­
ке, истории и культуре края. Также печаталась хроника обще­
ственной жизни Вятки, некрологи, другие биографические
материалы о местных деятелях, библиографические исследо­
вания. Наиболее интересный и значительный научно-истори ­
ческий материал находится в сборниках за 1880— 1890-е годы.
Это время расцвета данного издания.
О серьезной научной значимости этой серии книг говорят
и многочисленные положительные рецензии в журналах «Ис­
торический вестник», «Этнографическое обозрение», «Живая
старина», журнале Министерства народного просвещения, в
газетах «Голос», «Правительственный вестник» и других изда­
ниях. В «Отчете о деятельности и занятиях Вятского губернс­
кого статистического комитета за 1903 год» помещен список
30 рецензий на «Памятные книжки Вятской губернии», опуб­
ликованные в 1883 —1903 годах30.
Круг постоянных авторов «Памятных книжек» и «Кален­
дарей» — это подготовленные деятельностью статкомитета и
самообразованием в течение нескольких десятилетий местные
исследователи. Большинство из них работали вполне профес­
сионально, хотя по основному роду своих занятий всю жизнь
оставались священниками, учителями, чиновниками, земски­
ми служащими, то есть были историками-любителями. Круг
любителей местной истории, из которого они вышли, был зна-

198

Русская провинциальная историография

чительно более широк. Перечислим авторский актив «Памят­
ных книжек» и «Календарей» Вятской губернии второй поло­
вины XIX века с указанием дат жизни, основной профессии,
направленности исследовательских занятий: Н.П. Бехтерев
(1830—1894, учитель, историк местного края), А.С. Верещагин
(1835—1908, учитель, основоположник местной историогра­
фии), Г.Е. Верещагин (1851—1930, священник, этнограф),
П.А. Голубев (1855—1915, земский служащий, статистик и эко­
номист), Л.Г. Гребенев (священник, этнограф), А.А. Замятин
(1852—1913, протоиерей, историк), Д.К. Зеленин (1878—1954,
сын вятского дьячка, великий русский этнограф), В.С. Кошурников (ок. 1842 — после 1883, учитель, этнограф), В.Ф. Кудряв­
цев (? — 1911, чиновник, историк), С.К. Кузнецов (1854—1913,
профессор, археолог и историк), М.И. Куроптев (1835—1893,
священник, историк), В.К. Магницкий (1839—1901, учитель,
этнограф и фольклорист), П.И. Наумов (1861 — после 1911,
земский служащий, историк), Н.Г. Первухин (1850—1889, учи­
тель, археолог и этнограф), И.Н. Смирнов (1856—1904, про­
фессор, этнограф), П.М. Сорокин (1860—1895, земский ста­
тистик, археолог), И.М. Софийский (1853—1900, учитель,
историк), Л.Н. Спасская (1856—1928, местный историк),
Н.А. Спасский (1846—1920, чиновник, секретарь статкомитета, историк и статистик), А.А. Спицын (1858—1931, вятский
учитель и историк, известный ученый-археолог), Н.П. Штейнфельд (земский уездный начальник, этнограф), В.П. Юрьев
(1851 — после 1927, учитель, историк), И.В. Шишкин (1792—
1872, купец, историк).
Отметим, что пик исследовательской зрелости и активно­
сти большинства из перечисленных авторов приходится на
1870—1890-е годы. Публиковались в «Памятных книжках» и
профессиональные ученые, причем не только в начале своей
научной деятельности (когда это было очень важно для станов­
ления ученого), но и в период ее расцвета.
«Памятные книжки» издавались в большинстве губерний на
основах самоокупаемости. Благодаря налаженным официаль­
ным каналам распространения основная часть тиража быстро
расходилась. Даже изданная значительным тогда тиражом
(1200 экз.), «Памятная книжка Вятской губернии на 1873 год»
разошлась в течение года. При этом было продано: полицмей­
стером — 58 экз., уездными исправниками — 440, земской уп-

Раздел I. Русская провинциальная историография...

равой — 69, статкомитетом — 37, духовной консисторией — 307,
типографией — 5 (всего — 916). В продаже осталось 90 экз.,
бесплатно выдано и разослано 133 экз., в комитете остался
61 экз.31 Основная часть тиража реализована через уездных ис­
правников и местную епархию.
Отсутствие платы авторам статей (им выдавали лишь не­
сколько печатных оттисков статей) и льготы в типографии
позволили значительно удешевить издание. Если «Памятная
книжка Вятской губернии на 1873 год» стоила 1 руб. 75 коп.,
то «Календарь Вятской губернии на 1880 год» продавался по
цене 60 коп. за книгу (при себестоимости 54 коп.). Отметим,
что по объему последний был несколько больше. При реали­
зации его бесплатно разослано 46 экз., продано уездными ис­
правниками 337 экз., самим комитетом — 64, типографией —
50 книг, и осталось в комитете через два года лишь 3 экз.32 Меж­
ду тем в ряде губерний «Памятные книжки» расходились по­
рой в течение нескольких лет.
С самого начала регулярного (ежегодного) выхода «Кален­
даря Вятской губернии» (с 1879 года) работала заложенная его
редактором (секретарем комитета) долговременная программа
издания. «Местный календарь раскупается весьма скоро, — пи­
сал он в 1882 году, — так что все расходы по изданию его по­
крываются, а публика своевременно имеет возможность озна­
комиться с той или другой стороной жизни Вятской губернии,
которая, таким образом, с течением времени в отдельных мо­
нографиях, помещенных в календарях, будет представлена в
разнообразных отношениях»33.
Если в «Календаре» на 1880 год было помещено обширное
общее описание губернии, то в «Календаре» на 1881 год для
знакомства «с некоторыми сторонами народного быта» и с це­
лью «вызвать затем дальнейшие исследования края в этногра­
фическом отношении» напечатана была значительная статья о
свадебных обрядах в юго-восточной части Вятской губернии.
В «Календаре» на 1882 год для привлечения внимания к архе­
ологическим памятникам губернии был опубликован «Каталог
древностей Вятского края»34.
Таким образом, ясно вырисовался одновременно цельный
и энциклопедичный характер издания. Идеи, высказанные в
начале издания «Календаря», Н.А. Спасский повторял и спус­
тя многие годы. В 1887 году он писал о «Календаре» на 1888 год:

199

200

Русская провинциальная историография

«Календарь этот представляет периодическое издание трудов
комитета в этой форме. <...> Ощутительный недостаток мате­
риальных средств комитета, ограниченное число его рабочих
сил, несвоевременное доставление сведений и, наконец, жела­
ние удешевить издание — вот причина, почему каждый выпуск
календаря не может заключать в себе всех сведений, какие было
бы желательно видеть в местном календаре ежегодно. Особен­
но, — подчеркивал он, — сведения, напечатанные в одном году,
не повторяются в следующем. Однако последовательным ря­
дом статей, напечатанных в разные года и обрисовывающих
разные стороны жизни губернии, выпуски календаря связыва­
ются между собою и стремятся к одной цели, именно опубли­
ковать своевременно в более или менее обработанной форме
собранный комитетом материал, по которому можно было бы
впоследствии составить описание целой губернии в разных от­
ношениях»35.
Такая краеведческая концепция широкой источниковедчес­
кой и исследовательской работы утвердилась в губерниях и
областях России на долгие годы и дала огромный корпус опуб­
ликованных местных источниковых данных. На определенном
этапе развития этого издания появилась потребность в более
высоком профессиональном уровне авторов статей и расши­
рении в связи с этим круга актива. Н.А. Спасский писал о
«Календаре» на 1892 год: «Желая придать этому изданию бо­
лее живой характер и собрать для него более разнообразный
материал, секретарь... обратился к содействию известных ему
литературными трудами лиц и просил их вступить в число со­
трудников редактируемого им календаря»36. В числе этих лиц
были профессор-этнограф И.Н. Смирнов, горный инженер
П.П. Боклевский, инспектора народных училищ И.М. Софий­
ский и В.К. Магницкий.
Целенаправленно готовились источниковые материалы для
будущего. Заключая свой отчет за 1891 год, Н.А. Спасский
подчеркнул: «Комитет не упускает из виду и главнейшей сво­
ей научной задачи — изучения особенностей края...; незамет­
но подготовляет будущим поколениям дорогие материалы для
всестороннего ознакомления с губернией»37. Задача написания
всестороннего исторического описания губернии, таким обра­
зом, отодвинулась в необозримое будущее. На выпускаемые им

Раздел I. Русская провинциальная историография...

«Календари» редактор уже осознанно смотрел как на источниковый материал. В 1900-е годы идет быстрое сокращение чис­
ла авторского актива и издание становится в значительной мере
сугубо официозным справочником. В «Памятной книжке» на
1914 год, например, уже нет ни одной краеведческой статьи.
В целом издание «Памятных книжек» и «Календарей» ста­
ло для Вятского края явлением огромной научной и культурной
значимости. Вокруг издания сформировался актив историковлюбителей, в уездах губернии целенаправленно создавалась
читательская среда для научной литературы о крае. В упроче­
нии и развитии культурной краеведческой традиции в крае
этому изданию принадлежало ведущее место.
Если «Памятные книжки» издавали почти все статкомитеты
России, то «Сборники», «Труды», «Ежегодники», «Материалы»
издавались примерно лишь в половине губерний страны. В
1874—1883 годах шесть статкомитетов (Астраханский, Влади­
мирский, Курский, Акмолинский, Ярославский и Войска Дон­
ского) издавали «Труды» комитетов; три статкомитета издава­
ли «Сборники» (Вологодский, Нижегородский, Псковский).
Ряд статкомитетов издавали свои труды под другим названием:
«Олонецкий сборник», «Материалы для истории, географии,
статистики и этнографии», «Материалы по статистике, геогра­
фии и этнографии Оренбургской губернии», «Материалы для
истории и статистики Орловской губернии» и так далее38.
У ряда статкомитетов пик научной издательской активно­
сти пришелся на время до 1874 года. «Архангельский сборник
или материалы для подробного описания Архангельской губер­
нии» издавались в 1863, 1865 годах, а уже с 1866 года появи­
лись «Труды» Архангельского статкомитета. Это — сборники
интереснейших исторических, фольклорных и этнографичес­
ких материалов, едва ли не лучших в России того времени. Уже
в 1863 году вышел первый выпуск «Трудов» Владимирского
губстаткомитета (всего вышло 10 выпусков — редактор К. Ти­
хонравов), а затем с середины 1870-х годов было издано еще
5 выпусков «Ежегодника» Владимирского статкомитета. Во всех
этих изданиях — масса этнографических, археологических и
исторических данных о крае.
Драгоценны, хотя и невелики по объему, с этнографической
стороны 7 выпусков «Трудов» Казанского статкомитета (1869—

201

202

Русская провинциальная историография
1871 годы, редактор Н.Н. Вячеслов). Уникальные источники
опубликованы в 15 выпусках «Новгородского сборника» (ре­
дактор-составитель Н. Богословский). Значительный интерес
для науки имеют 4 выпуска «Материалов для истории и ста­
тистики Симбирской губернии» (1866, 1867 годы), а также тома
Симбирского «Сборника» (1868, 1870 годы). Трудно переоце­
нить сегодня значимость для изучения Ярославского края уни­
кальных тематических выпусков «Трудов» Ярославского статкомитета (1866—1885 годы, редактор А.К. Фогель)39.
В подготовке и выпуске в свет такого рода изданий ключе­
вая роль принадлежала секретарям комитетов, которые были
редакторами-составителями этих книг. По тематике, уровню и
содержанию исторических, археологических и этнографических
материалов не было существенных отличий между «Памятны­
ми книжками» и сборниками «Трудов» статкомитетов. В 10 вы­
пусках «Трудов» Владимирского статкомитета (1863—1875 годы)
помещались статьи по следующим отделам:
I. Статистический — 25 статей (в основном историко-этно­
графического содержания); например, «Город Киржач» (вып. 1,
К.Н. Тихонравов), «Слобода Метера» (вып. 3, И.А. Голышев),
«Историко-статистический очерк Московско-Нижегородского
шоссе» (вып. 8, М.М. Ранг) и другие;
II. Этнографический — 16 статей (о свадебных обрядах,
народном календаре и суевериях, домашнем быте крестьян,
офенях и т.п.);
III. Отдел мануфактур, торговли, промышленности края —
8 работ (в основном по экономике отдельных уездов и городов);
IV. Биографические очерки — 3 статьи;
V. Исторический отдел — 10 статей;
VI. Отдел археологический — 19 работ;
VII. Старинные акты — 2 публикации (большие по объему).
Всего же в 10 выпусках «Трудов» опубликовано 95 статей
22 авторов. По одной работе опубликовали 12 человек, 2 ста­
тьи — один автор, 3 статьи — два автора, 4 статьи — один ав­
тор, 6 статей — два человека, а по 9, 10, 12 и 28 статей со­
ответственно Я.П. Гарел ин, И. А. Голышев, М.М. Ранг и
К.Н. Тихонравов (редактор-составитель)40. Все это — активные
члены статкомитета: историки, археологи, этнографы-любите­

Раздел I. Русская провинциальная историография... 203
ли. Отчетливо заметно выделение внутри этого актива своеоб­
разного инициативного ядра во главе с секретарем статкомитета К.Н. Тихонравовым.
Для нас представляют сегодня интерес мотивы перехода от
издания «Памятных книжек» к «Трудам» и «Сборникам» в раз­
личных статкомитетах. В Нижнем Новгороде, например, пос­
ле успешного издания «Памятной книжки Нижегородской гу­
бернии на 1865 год» новый молодой секретарь статкомитета
А.С. Гациский в 1866 году отказался от составления «Памят­
ной книжки» на 1867 год и в докладной записке губернатору
предложил отказаться от издания «Памятных книжек» вообще,
так как «практическая польза от так называемых справочных
сведений, помещенных в “Памятных книжках”, по моему мне­
нию, подлежит сильному сомнению вообще... в наших же гу­
бернских городах такого рода издания, исключая месяцеслов,
положительно нейдут». По его мнению, «всякое издание ста­
тистических комитетов имеет интерес более исторический... но
никак не животрепещуще-современный... должно представлять
собою архив всевозможных статистических и близких к ним
сведений о данной местности, вследствие чего и самое назва­
ние “Памятная книжка” является чем-то вроде анахронизма»41.
Обратим внимание здесь на ключевое слово — архив. А. С. Га­
циский добился разрешения губернатора вместо «Памятной
книжки» издавать «Нижегородский сборник» и 10 января
1867 года в типографии начали печатать его первый том, а уже
в июле этого года он вышел из печати.
Итак, если первой программной установкой «Нижегород­
ского сборника» была установка на издание «архива» источни­
ков о Нижегородском крае, то второй главной установкой сбор­
ника, по словам А.С. Гациского, было «исследование всех по
возможности сторон народной жизни Нижегородского Повол­
жья в его прошлом и настоящем... путем печатания пре­
имущественно материалов для познания о нем»42. Стремление
изучать народную (прежде всего крестьянскую) жизнь было
обусловлено в определенной мере влиянием народничества на
широкие круги провинциальной интеллигенции. Третье. По
словам составителя, «нас интересует мельчайшая этнографи­
ческая особенность, и мы готовы печатать все, что народный
обычай выработал в Нижегородском Поволжье... нам нужны

Русская провинциальная историография

204

мельчайшие черты в самом Нижегородском Поволжье», — дек­
ларировал А.С. Гациский в предисловии к 5-му тому «Ниже­
городского сборника»43. Установка на мельчайшую фактологию,
описательность публикуемых материалов была следствием
убеждения редактора, что для итоговых, обобщающих работ по
истории Нижегородского Поволжья время еще не наступило,
слишком мало опубликовано источников. «Исследования “Ни­
жегородского сборника”, — писал он в 1887 году, — имеют
описательный характер и касаются преимущественно мелких
явлений, потому что именно такой характер их нам всего бо­
лее симпатичен, всего более понятен, всего более по плечу и
всего — что особенно важно — осуществимее»44.
Рассмотрим в нижеприведенной таблице основные парамет­
ры «Нижегородского сборника» как периодического издания.
Таблица

7

«Нижегородский сборник» в 1867—1890 годах15
№ Год Тираж
тома изда­
ния

Т.
Т.
Т.
Т.
Т.
Т.
Т.
Т.
Т.
Т.

1
2
3
4
5
6
7
8
9
10

1867
1869
1870
1871
1875
1877
1887
1889
1890
1890

800
800
600
600
600
600

экз.
экз.
экз.
экз.
экз.
экз.

Кол-во страниц
одного экз.

Себе­
стоимость
издания

Цена

168; 229 с.
2 р.
VI; 455 с.
1 р.
1 р.
359; 48 с.
1 р.
336; 48-96 с.
XIX; 350; 97-240 с.
1 р.
XIV; 357; 241-480 с.
1 р.
1 р.
XIV; 373; 481-590 с.
IX; 269; 591-1019; XII с. 1 р.
X; 472; 41; XVI с.
1 р.
VI; 672; XIX с.
1 р.

00
50
50
50
50
50
50
50
50
50

к.
к.
к.
к.
к.
к.
к.
к.
к.
к.

930 руб.
601 руб.
557 руб.
507 руб.
769 руб.
544 руб.
1031 руб.

Издание финансировалось в основном губернским зем­
ством, но денежные затруднения были постоянными. Прода­
жей тиража окупалось лишь около половины себестоимости
издания (значительная часть тиража подолгу не расходилась).
С 7-го тома издание стало носить более специальный харак-

Раздел I. Русская провинциальная историография... 205

тер, так как посвящалось исследованию кустарных промыслов
Нижегородской губернии.
Отметим, подводя итоги, что сами издатели «Нижегород­
ского сборника» и шире — весь Нижегородский статкомитет
стали инициаторами и организаторами широких научных ис­
следований в крае. Во многом это было следствием их уни­
кального положения как единственного научного центра. От­
стаивая свое право на издание любых научных работ о Ни­
жегородском крае, А.С. Гациский с трибуны первого статис­
тического съезда в 1870 году объяснял своим коллегам: «Пока
статистические комитеты в наших неуниверситетских городах
будут единственными центрами, если не учеными, то в стрем­
лении быть таковыми... Пока мы в Нижнем помимо собствен­
ного произвола имеем монополию на издание всевозможных
исследований, до тех пор мы обязаны пользоваться этой мо­
нополией по возможности разнообразнее; если же явятся кон­
куренты, которые станут издавать одни этнографические, дру­
гие исторические материалы, мы первые этому порадуемся и
охотно уступим поле деятельности»46.
В число авторов и активистов Нижегородского статкомитета и «Нижегородского сборника» входили А.И. Борисовский,
М.В. Бровин, И.А. Доброзраков, А.И. Игнатьев, А.С. Коробкин, И.И. Лебединский, М.М. Поспелов, Д.А. Саламыков,
Н.И. Русинов, И.С. Тихонравов, С.А. Духовский, А.В. Карпов,
А.И. Звездин, А.Н. Спасский, Я.И. Тихов, И.П. Ягодинский и
ряд других исследователей. Авторский коллектив издания со­
здавался и функционировал в течение двух с половиной деся­
тилетий. Особенности, присущие изданию «Нижегородского
сборника», во многом характерны для периодических научных
изданий других губстаткомитетов.
Кроме «Памятных книжек» и научных сборников «Трудов»
статкомитеты издавали и отдельные брошюры, юбилейные
сборники, монографии. В течение 1874—1883 годов 39 губстат­
комитетов России издавали разного рода статистические, гео­
графические, исторические и этнографические материалы,
сборники, описания, 4 комитета издали самостоятельно раз­
ного рода карты и планы своих губерний, а 12 комитетов со­
действовали научным изданиям трудов частных лиц предостав­
лением сведений, финансированием, помощью в снаряжении
экспедиций и т.п.47.

206

Русская провинциальная историография

Благодаря самостоятельной издательской.деятельности губстаткомитетам удалось создать свои научные библиотеки, по­
полнявшиеся в основном путем обмена изданиями с другими
статкомитетами и научными обществами. Замечательный пер­
мский историк конца XIX века А.А. Дмитриев в числе главных
неудобств для историка, работающего в провинции, отмечал
отсутствие или недостаточность научной литературы48. Библио­
теки многих губстаткомитетов уже в 1880-е годы насчитывали
от нескольких сот до нескольких тысяч книг, в подавляющем
большинстве провинциальных изданий. Безусловно, по свое­
му составу это была специальная научная библиотека. В ряде
губерний библиотеки статкомитетов несколько раз в неделю
были открыты для всех желающих, но в основном в них зани­
мались только члены статистических комитетов.
Начало быстрого роста этих библиотек относится к 1860-м
годам. Уже в 1866 году в библиотеке Нижегородского статкомитета 242 тома 178 названий книг и 22 периодических изда­
ния. Подчеркнем, что среди них только «Памятные книжки»
из 37 губерний России. Более половины изданий — провинци­
альные издания губернских статкомитетов49. А в 1879 году в этой
библиотеке 1145 названий книг в 1523 томах50.
Активно вели обмен своими изданиями с губстаткомитетами
ведущие научные общества России: РГО, МАО, ОЛЕАЭ, РАО
и ряд других. При некоторых библиотеках были созданы ру­
кописные отделы, пополнявшиеся уникальными местными
историческими источниками: писцовыми книгами, местными
летописцами, рукописями религиозного характера, грамотами
и актами в основном XVII—XVHI веков, частными архивами
провинциальных собирателей.
Разносторонний характер содержавшейся в библиотеках
литературы соответствовал интересам членов статкомитета.
Библиотека Рязанского статкомитета, состоявшая в 1885 году
из 1189 названий книг, была разделена на 7 отделов: 1) издания
по статистике — 221 название; 2) издания местных статкоми­
тетов — 471; 3) книги о Рязанской губернии — 286; 4) гео­
графия, путешествия, естествознание, этнография и антро­
пология — 133; 5) история, археология, правоведение и биб­
лиография — 38; 6) периодические издания — 23; 7) атласы и
карты — 1751. Такова же тематика литературы в библиотеках
других статкомитетов.

Раздел I. Русская провинциальная историография... 207

Нередко библиотеки пополнялись коллекциями книг сво­
их действительных членов. В 1882 году пермский собиратель
Д.Д. Смышляев пожертвовал в библиотеку комитета более
100 томов, часть своей коллекции книг о местном крае. При
этом, стремясь сохранить их, он поставил условием не выда­
вать книги из библиотеки на дом52. При нередкой смене сек­
ретарей статкомитетов страдали в первую очередь местные
музеи, библиотеки и архивы статкомитетов. Малый тираж ме­
стных изданий (протоколы статкомитетов зачастую издавались
тиражом 100—120 экземпляров, а «Памятные книжки» и «Тру­
ды» — 500—600 экземпляров) и плохая сохранность архивов
приводили к тому, что полного комплекта изданий статкомитета не было на местах даже в конце XIX века. Уже в 1884 году
в Казанском статкомитете отсутствовали сборники его «Тру­
дов» за 1869 год и ряд отдельных изданий53.
В условиях хронической нехватки средств для пополнения
своих библиотек литературой и недостаточного количества
библиотек в российской провинции ряд статкомитетов сдела­
ли свои библиотеки публичными и платными для читателей.
Если в 1877 году библиотекой Тульского губстаткомитета было
продано 60 читательских абонементов, то в 1878 году — 165, а
в 1879-м — 24054. Вырученные средства шли на покупку книг
и жалованье библиотекарю. У большинства же статкомитетов
в 1870—1890-е годы пополнение библиотек шло ежегодно в ко­
личестве от 50 до 200 названий книг за счет бесплатной при­
сылки их 20—30 статкомитетами и научными обществами, с
которыми существовали отношения обмена издаваемой лите­
ратурой. В 1883 году, например, в Вятский статкомитет посту­
пили книги и брошюры (91 название) от нескольких научных
обществ и 12 статкомитетов, а в 1892 году 131 название книг и
брошюр от 9 научных обществ и 21 статкомитета55.
Мы должны отчетливо представлять, что в библиотеке ко­
митета занимался любитель-исследователь с широким кругом
интересов, который одновременно мог быть историком и гео­
графом, этнографом, статистиком и археологом. В широте и
нерасчлененности его научных интересов скрывались сила и
слабость провинциального исследователя-любителя тех лет. В
связи с этим обратим внимание на состав библиотеки Вятско­
го статистического комитета, представленный в таблице 8.

Русская провинциальная историография

208

Таблица 8
Состав библиотеки Вятского губернского
статистического комитета в 1885 году

Количество
названий
книг

Издания о Вятском крае
Издания губстаткомитетов
Издания земских стат, бюро
Издания Центр, стат, комитета
Материалы для географии и статистики
России
6. Исследования и материалы для
статистики экономического быта России
7. Археология, история, этнография и право
8. Естествознание, антропология, география
и путешествия
9. Руководства и теория статистики
10. Справочники
11. Периодические издания
12. Издания на иностранных языках
13. Атласы и карты
Итого:

1.
2.
3.
4.
5.

томов

148
257
15
44
43

626
694
40
81
55

68

153

60
30

114
63

29
53
25
26
28
825

30
118
522
65
33
2586

По разделам данной библиотеки мы можем судить о круге
чтения провинциальных исследователей. Знания приобретались
ими с помощью самообразования на протяжении многих лет.
Показательно, что на первом месте в этой таблице стоят наи­
более нужные и важные для любителей-историков того времени
(таблица составлена в 1886 году) крупные разделы «Издания о
Вятском крае» и «Издания губернских статистических коми­
тетов».
Итак, основными направлениями издательской и научно­
организаторской деятельности губернских статистических ко­
митетов в российской провинции 1860—1890-х годов были:
1) публикация материалов о текущей деятельности статкомитетов (протоколы, отчеты); 2) формирование краеведческой на­
правленности неофициального отдела «Губернских ведомо-

Раздел I. Русская провинциальная историография...

стей»; 3) создание новых типов периодических провинциаль­
ных научных изданий — «Памятных книжек» и «Сборников»,
«Трудов», «Ежегодников» статистических комитетов, заполнен­
ных историческими, археологическими, этнографическими и
другими работами местных авторов (родилась массовая про­
винциальная научная литература); 4) формирование иссле­
дователей-краеведов из числа местных любителей старины;
5) образование уникальных по своей научной значимости кра­
еведческих комплексов опубликованных источников и работ о
каждой губернии.
В заключение следует отметить, что губернские статисти­
ческие комитеты в большинстве провинциальных городов Рос­
сии стали первыми научными центрами гуманитарного харак­
тера. Центральное место в составе их «необязательных» работ
заняла научно-историческая, археологическая и этнографиче­
ская деятельность. Именно статистические комитеты стали
организаторами на местах большой исследовательской работы,
инициированной во второй половине XIX века ведущими на­
учными обществами России: РГО, МАО, ОЛЕАЭ. Любителиисторики из среды разночинной провинциальной интеллиген­
ции: священники, учителя, чиновники — вели большую работу
по созданию комплексов архивных и опубликованных источ­
ников о местном крае, провинциальных музеев и библиотек,
археологических и этнографических коллекций; активно уча­
ствовали во всероссийских археологических съездах и научных
выставках. В России был создан тип исследователя-краеведа,
интерес к истории родного края стал общественно значимым
явлением к концу XIX века. Во многих губернских центрах
формируется устойчивая краеведческая культурная традиция (в
Твери, Рязани, Тамбове, Пензе, Вятке, Перми, Новгороде,
Нижнем Новгороде, Владимире и многих других городах), в
определенной мере сохранившаяся до наших дней. Огромные
комплексы созданных и опубликованных в российской провин­
ции XIX века исторических, археологических и этнографиче­
ских источников и материалов в значительной мере остались
невостребованными в науке XX века.

209

Глава

3

ИСТОРИК-ЛЮБИТЕЛЬ В РУССКОЙ
ПРОВИНЦИИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА

3.1. Секретарь

губернского статистического комитета
как организатор научных исследований в губернии

значительной мере эффективность работы статистиче­
ского комитета зависела от его секретаря — опыта, заин­
тересованности научной работой, долговременности
пребывания в должности последнего. В разных комитетах су­
ществовали длительные периоды быстрой сменяемости секре­
тарей, когда научная деятельность была, по существу, сверну­
та. Так, например, в Калуге в 1875—1885 годах секретарями
комитета были поочередно шесть лиц. Губернская админист­
рация, научный актив статистических комитетов были чрезвы­
чайно заинтересованы в стабильной долговременной работе
секретаря комитета. На первом статистическом съезде в Петер­
бурге в 1870 году присутствовало 46 секретарей губстаткомитетов, через пять лет оставили свою должность 21 человек (чуть
менее половины)1. Во многих комитетах секретари работали в
течение нескольких десятилетий.
Как правило, их активная научная деятельность начиналась
сразу после вступления в эту должность. По «Положению» они
обязаны были иметь высшее образование. Для нас важно и то,
что в большинстве губерний России статистические комитеты
во второй половине XIX века оставались единственными науч­
ными центрами, которые, по меткому замечанию современни­
ка, «стремились к ведению всего на свете — знания и статисти­
ческого, и исторического, и геологического, и всяческого...»2.
В этих условиях настоящий лидер статистического коми­
тета, чтобы широко развернуть свою работу, должен был быть
не только человеком всесторонне образованным, но и глубо­
ким знатоком местного края, человеком, преданным интере­
сам области и края. Тип именно таких секретарей губернских

В

Раздел I. Русская провинциальная историография...

статкомитетов сформировался в России в 1870—1880-х годах.
Изучение местного края они считали своей миссией, основным
жизненным предназначением. Скудное финансирование стат­
комитетов, невысокое жалованье секретаря (750 рублей в год)
приводили к тому, что большого количества желающих на эту
должность не было. У лучших же секретарей комитетов того
времени мы видим почти религиозное, глубоко нравственное
отношение к своему делу. Эти люди стояли у истоков краеве­
дения в своем крае. Сами они широко употребляли термины
«отечествоведение» и «родиноведение» в применении к свое­
му кругу занятий.
Между тем само определение крута их научной деятельно­
сти во многом зависело от них самих. Сюда входило (помимо
обязательных занятий административной статистикой): ре­
дакторская и издательская деятельность, разбор старых архи­
вных дел и создание архива, обширные научные контакты по
России и внутри своей губернии, консолидация деятельности
местных историков-любителей, многообразные археологичес­
кие и этнографические работы — создание коллекций и музе­
ев, участие в научных съездах и выставках, опросы и описания,
а также многое другое. В значительной мере научная деятель­
ность секретаря комитета была организаторской и инициатор­
ской по своему характеру.
В циркуляре МВД от 8 апреля 1861 года рекомендовалось
соединять должность секретаря комитета с должностью редак­
тора неофициальной части «Губернских ведомостей», так как
«удовлетворительного исполнения обеих этих должностей мож­
но ожидать только от человека образованного, возможно обес­
печенного в своем материальном положении, к чему пред­
ставляется способ в соединении двух окладов жалованья, не
стесненного другими формальными обязанностями и постав­
ленного в его учено-литературной деятельности в прямой за­
висимости только от начальника губернии вне влияния част­
ных губернских властей»3. Подобная независимость положения
секретаря комитета внутри губернской администрации и под­
чиненность его только губернатору, который формально был
руководителем (председателем) статкомитета, облегчала поло­
жение первого.
Понять мировоззрение деятелей этой плеяды русской про­
винциальной интеллигенции невозможно без учета созданно-

211

212

Русская провинциальная историография

го народничеством 1860—1870-х годов типа «культурного ра­
ботника», для которого наука и образование означали средство
к поднятию народного благосостояния. Зачастую деятельность
этих людей вдохновляла не любовь к чистому знанию, а жи­
вая любовь к народу. Характерна для них и морализация сво­
ей научной деятельности, идеализация крестьянства как носи­
теля единственной настоящей культуры в России. Подобная
идеализация объекта изучения была очень полезна для этно­
графических исследований тех лет.
Нельзя не учитывать крайний недостаток людей в про­
винции не только научно подготовленных, но и желавших бы
заняться отвлеченными научными работами. Как отмечал
А.П. Щапов, основной массе населения России присущ ути­
литарный взгляд на образование и науку. «Они требуют зна­
ний хлебных, — писал он в 1866 году, — прямо необходимых
или полезных в их промышленном быту, в их пропитании и
домохозяйстве»4.
Секретари статкомитетов должны были снять этот негатив­
ный общественный настрой в широких слоях населения к на­
учной работе путем многообразной просветительской и попу­
ляризаторской деятельности. Сам статистический комитет
становился своеобразной научной ассоциацией, дающей выход
применению незаурядных способностей и талантов одиноких
в своей среде людей. По мнению того же А.П. Щапова, толь­
ко там последние приобретали «средства к облегчению своей
жизни в глуши провинций, к временным экскурсиям по ок­
рестным местностям, к временным выездам и путешествиям в
столицы и за границу. Притом же ассоциативная жизнь и де­
ятельность могла бы и сама в себе заключать источники раз­
влечений, удовольствий и наслаждений в часы отдыха от ра­
боты»5.
Секретарь комитета придавал официальную общественную
значимость работам любителей. Поэтому миссия секретаря
заключалась, по мнению современников, еще и в том, чтобы
объединить разрозненных местных любителей старины для
масштабных работ «по изучению и разработке местной исто­
рии как основания для понимания общей русской истории»6.
Безусловно, отсутствие навыков профессионального учено­
го, беспомощность научной концепции, зависимость в идей­
ном отношении от ведущих научных обществ сказывались в

Раздел I. Русская провинциальная историография...

работе секретарей статкомитетов. Научный анализ и критичес­
кий подход к собранному ими огромному источниковому ма­
териалу, как правило, отсутствовал. Отсюда вынужденная уста­
новка на создание источниковой базы по истории, археологии,
этнографии родного края.
И все же разнообразная научная, общественная долголет­
няя работа многих секретарей губернских комитетов состави­
ла настоящую эпоху в истории многих губерний и областей
России. Едва ли не лучшими секретарями губстаткомитетов
России своего времени были Александр Максимович Сементовский (секретарь Витебского комитета в 1863—1880 годах),
Константин Никитич Тихонравов (секретарь Владимирского
комитета в 1844—1879 годах), Николай Гаврилович Богослов­
ский (1824—1892), бывший в течение 15 лет секретарем Нов­
городского статкомитета.
Огромен вклад в изучение родного края и многих других
многолетних секретарей статкомитетов: Н.И. Второва (Воро­
неж), Ф.А. Арсеньева, Н.И. Суворова (Вологда), А.П. Сапу­
нова (Витебск), А.В. Селиванова (Рязань), А.Ф. Леопольдова,
В.Л. Мордовцева (Саратов), Н.Н. Вячеслова, Е.Т. Соловьева
(Казань), И.И. Василева, К.Г. Евлентьева, К.К. Скурского
(Псков), А.К. Фогеля, В.И. Лествицына (Ярославль),
В.А. Ауновского (Симбирск), А.Н. Смирнова, В.М. Борисова
(Тула), П.П. Чубинского, П.С. Ефименко (Архангельск),
А.И. Иванова (Петрозаводск), В.Г. Пирогова (Кострома),
Н.А. Кострова (Томск), А.С. Гациского (Н. Новгород),
Н.А. Спасского (Вятка), Р.Н. Румы, Д.Д. Смышляева (Пермь),
Р.Г. Игнатьева (Уфа), И.И. Дубасова (Тамбов), А.К. Жизневского (Тверь), Ф.Ф. Дашкова (Симферополь) и многих
других.
Отметим, что все перечисленные люди были не только за­
мечательными организаторами, яркими, оригинальными лич­
ностями, но и талантливыми историками, археологами и эт­
нографами родного края. Н.Г. Богословский, например, долгое
время был священником в селе Грузине, когда еще были живы
очевидцы бунта военных поселений, которых он опросил о
событиях тех лет. Также получил он доступ к частному архиву
графа А.А. Аракчеева. Именно этим темам посвящена значи­
тельная часть написанных Н.Г. Богословским работ, помещен­
ных в издаваемом им впоследствии «Новгородском сборнике».
По его инициативе учреждены музей и библиотека статкоми-

213

214

Русская провинциальная историография

тета. Именно он сумел обогатить новгородское древлехрани­
лище ценнейшими рукописями7.
Если Н.Г. Богословский едва ли не единственный предста­
витель духовенства в должности секретаря статкомитета, то
К.Н. Тихонравов (1822—1879) — широко распространенный
тип образованного чиновника, своим трудом пробившего себе
дорогу в жизни. Сын мелкого чиновника из уездного города
Коврова, он закончил духовное училище и духовную семина­
рию, сразу после которой поступил в канцелярию Владимир­
ского губернатора (1842 год). С 1844 года он принял все дела
губстаткомитета (в качестве делопроизводителя) и стал редак­
тором неофициальной части «Губернских ведомостей». Жизнь
его затем — это история губстаткомитета со всеми его реор­
ганизациями, реформами, участием в научных съездах и рас­
копках, выставках и изданиях. Только до 1871 года им было
опубликовано 430 научных статей и 115 старинных актов во
«Владимирских губернских ведомостях». Его наставником в ар­
хеологии был А.С. Уваров. Раскопки курганов стали настоящей
страстью К.Н. Тихонравова. Всю свою жизнь он посвятил изу­
чению родного края, отказываясь от перемещения на лучшие
должности в другие губернии8. Как и многие другие секретари
комитетов, Константин Никитич был бессребреником, и пос­
ле его смерти в доме не оказалось денег даже на похороны.
Много сил отдал Тихонравов воспитанию плеяды местных
любителей древностей. Иван Александрович Голышев, кресть­
янин-иконописец из слободы Метера, археолог-любитель и
активный деятель Владимирского статкомитета, вспоминал,
что, благодаря знакомству с Тихонравовым, он «начал усерд­
но писать для Владимирского статистического комитета, ис­
полнял его поручения... начал обращать внимание на этно­
графию, предметы промышленности и археологию, учился
разбирать старинные рукописи и акты». Тяга к археологии у
И.А.Голышева появилась такая, что, приезжая во Владимир, он
целыми ночами делал выписки из книг по археологии в доме
К.Н.Тихонравова. «Переписка с Тихонравовым была постоян­
ная, — подчеркивал автор воспоминаний, — у меня множество
его писем. В слободе Метере не с кем было посоветоваться, не
с кем было промолвить слово по отношению к наукам»9. От­
метим полное одиночество грамотного любителя наук в старин­
ном селе в историческом центре России (1860-е годы).

Раздел I. Русская провинциальная историография...

Большую финансовую помощь издательской и другой на­
учной работе статкомитетов оказывали губернские земства.
Определяющее значение при этом имел нравственный автори­
тет секретаря статкомитета, его личные связи и престиж в среде
местной общественности. В определенном смысле слова, хо­
роший секретарь статкомитета сам становился значительным
губернским общественным центром.
Рассмотрим проблемы научной деятельности секретаря гу­
бернского статистического комитета в России 1860—1890-х
годов на конкретном биографическом материале двух замеча­
тельных общественных деятелей той эпохи — А.С. Гациского
и Д.Д. Смышляева.

А. С. Гациский — секретарь Нижегородского
статистического комитета

С именем Александра Серафимовича Гациского (1838—
1893) связана целая эпоха в научной, общественной и культур­
ной жизни Нижнего Новгорода. Родившись в Рязани, он с
самого детства (9 лет) жил в Нижнем. По мнению близко знав­
ших его людей, он был страстным местным патриотом, ниже­
городцем от головы до пяток, исследовавшим всю губернию
вдоль и поперек; человеком, до мельчайших подробностей
знавшим жизнь Нижегородского Поволжья во всех отношени­
ях: археологическом, историческом, экономическом, интеллек­
туальном, бытовом10.
Основные этапы его жизни и деятельности типичны для
многих шестидесятников. В 1855 году, после окончания Ни­
жегородской классической гимназии, он поступил в Казанс­
кий университет, который закончил (по юридическому факуль­
тету) в 1861 году, на два года позднее своих сокурсников, так
как в 1858—1860 годах был вольнослушателем Петербургского
университета. Большое влияние из преподавателей на него
оказал один из самых талантливых профессоров-историков того
времени С.В. Ешевский, с которым он вместе даже съездил в
Берлин. Первые литературные очерки А.С. Гациского были
напечатаны в «Искре» В.С. Курочкиным. Эпоха общественного
подъема захватила молодого юриста, и он присутствовал на

215

216

Русская провинциальная историография

знаменитой «щаповской» панихиде по крестьянам села Бездны
Казанской губернии.
По возвращении в Нижний Новгород А.С. Гациский стал
редактором неофициальной части «Губернских ведомостей»
(1862), а с 1865 года до конца своих дней был секретарем гу­
бернского статистического комитета. Некоторое время он ре­
дактировал одну из первых частных газет России «Ярмарочный
справочный листок». С 1866 года он — член-сотрудник РГО,
далее — член-корреспондент МАО и ОЛЕАЭ, ряда других на­
учных обществ и учреждений. А.С. Гациский был знаком со
многими известными поэтами, писателями, учеными России.
Когда в 1879 году нижегородский губернатор П.И. Кутайсов
попытался отправить А.С. Гациского в ссылку, в поддержку
последнего при дворе и в правительстве выступила целая коа­
лиция: П.И. Мельников, К.Н. Бестужев-Рюмин, П.П. Семенов,
А.С. Уваров11.
Талантливый публицист, живо откликавшийся на все ак­
туальные проблемы современности, Александр Серафимович
не смог напечатать — по цензурным соображениям — многие
свои статьи. В 1860—1870-е годы он сложился как организа­
тор местной интеллигенции и общественный деятель, стал
широко известным не только в Нижнем исследователем рус­
ской провинции и редактором-составителем «Нижегородско­
го сборника». Влияние народничества и щаповской концепции
«областной» истории отчетливо проявилось в его деятельности.
Размышляя о формировании А.С. Гациского в 1860-е годы,
нижегородец П.П. Розанов в речи на его юбилее в 1889 году
отметил: «Начало его деятельности относится к началу реформ
прошлого царствования. Тогда провинция была освобождена
от вековой опеки и на нее возложена была обязанность самой
заботиться о своем благоустройстве... Этим изменен был весь
строй провинциальной жизни. Провинции прежде всего при­
шлось убедиться в необходимости познать саму себя... Обра­
тившись за справками к столичной печати, провинция не на­
шла там никаких нужных ей сведений... была предоставлена
самой себе и в деле самопознания»12.
Таким образом, в провинциальных деятелях типа А.С. Га­
циского начиная с 1860-х годов возникла острая необходимость.
В каждой губернии появились и талантливые люди, тянущие­
ся к науке, которых нужно было объединить. Секретарь губер-

Раздел I. Русская провинциальная историография...

некого статистического комитета был в тех условиях идеаль­
ной фигурой на роль такого объединителя. Хорошо знавший
А.С. Гациского и русскую провинцию того времени Н.Я. Ага­
фонов перечисляет более десяти знакомых ему лично секрета­
рей губернских статкомитетов, выполнявших в своих губерниях
ту же роль, что и Гациский в Нижнем Новгороде. «Люди эти, —
писал он в 1897 году, — умели собирать около себя группу со­
трудников из среды местного населения, которые как пчелы
доставляли общей матке плоды своих изысканий. Масса исто­
рического материала всех родов в виде поговорок, сказок, бы­
лин, областных слов, присловий, описания нравов, обычаев,
памятников быта, религиозных верований, исторических пре­
даний, легенд и прочего скапливалась таким образом в порт­
феле секретарей статистических комитетов, которые почти
везде были одновременно и редакторами местных “губернских
ведомостей”. Оставалось, следовательно, редактировать весь
этот богатый запас добытых сведений и выпускать его в свет
на пользу отечествоведения»13. Только в возглавляемой Гациским экспедиции по исследованию кустарных промыслов Ни­
жегородской губернии активно работало 22 человека (в основ­
ном студенты и сельские учителя). Некоторые из них стали
известными впоследствии людьми. А.И. Звездин (1863—1927)
стал после смерти Гациского секретарем Нижегородского ста­
тистического комитета, А.А. Карелин стал экономистом и пи­
сателем, А.В. Карпов-Гаранин — Нижегородским этнографом
и врачом. Четыре человека в составе этой экспедиции были
официально «неблагонадежны» и состояли под надзором по­
лиции.
А.С. Гациский выступал как инициатор многих местных
исследований и как организатор и публикатор присылаемого
ему с мест материала. Его библиография включает 406 назва­
ний статей, очерков, заметок, но в основном это актуальные в
момент публикации газетные статьи. Даже его сугубо истори­
ческие работы, по справедливому замечанию В.Г. Короленко,
«показавшие его превосходную память, эрудицию и детальное
знакомство с историей края, всегда носили характер случай­
ных заметок и справок частного характера, а иногда пред­
ставляли просто сырой материал»14. Делом всей его жизни,
основным вкладом в науку стал фундаментальный 10-томный
«Нижегородский сборник» (1867—1880).

217

218

Русская провинциальная историография
«Всеядность» А.С. Гациского — его активный творческий
интерес любителя-дилетанта к истории и этнографии, архео­
логии и литературе, публицистике и статистике — характерная
черта многих представителей интеллигенции 1860—1870-х го­
дов. С быстрой специализацией науки, большей профессиона­
лизацией литературы и публицистики люди, подобные Гацискому, уже в 1890-е годы почувствовали себя лишними. «Тип
этот теперь уже сходит со сцены, — писал В.Г. Короленко, —
недаром Гациский в последние годы почти не участвовал в
текущей литературе. Он чувствовал инстинктивно, что его роль
сыграна и его дело сделано»15.
Активный деятель городской думы и нижегородского зем­
ства, А. С. Гациский сумел обеспечить с их стороны финансо­
вую поддержку своим изданиям. Помогала ему в этом и ши­
рокая известность в уездах в среде местной интеллигенции:
учителей, врачей, священников, из которых зачастую и фор­
мировался состав гласных. Личность Гациского, его деятель­
ность была им близка и понятна. Людей этого типа было не­
мало в губернии.
В.Г. Короленко очень психологически убедительно воссоз­
дает творческие установки Гациского и этих людей: «Вот он
задумывает работу. Он знает, что в таких-то глухих углах жи­
вет учитель, священник, старик-управляющий... Они тоже, в
меньших размерах литераторы-обыватели. Один любит запи­
сывать песни, другой читает старые документы, валявшиеся на
церковной колокольне. Третий ведет запись погоды. Четвер­
тый зачем-то каждый вечер гусиным пером заносит впечатле­
ния дня... И вот является человек, который дает исход этому
брожению тоскующей мысли. Оказывается, что старые бума­
ги, валявшиеся на колокольне, интересны и даже подлежат
опубликованию... все смутные движения обывательской мыс­
ли, над которыми смеялись как над чудачеством, куда-то го­
дятся... И смотришь, растут десять томов этнографического
сборника. <...> Является книга, является корреспондент, а за
ошеломляющей захолустье корреспонденцией идет в газету
читатель... Целая жизнь, работа десятков лет потребовалась для
этих результатов, — но что ж из этого!»16 Действительно, дея­
тельность Гациского и организованных им в Нижегородском
статистическом комитете любителей-историков, археологов,
этнографов была очень плодотворной.

Раздел I. Русская провинциальная историография... 219

Во многих из них жили нереализованные творческие воз­
можности профессиональных ученых и писателей. Интерес к
истории часто был осознанным и направленным. Сам А.С. Гациский в своем дневнике за 1884 год писал, сожалея, что его
исторические задатки даром пропадут: «Я ведь только и инте­
ресуюсь тем, что прошло, и тем, что идет, потому что настоя­
щее есть тоже совершающаяся история»17. Таким образом, со­
бираемые современные материалы он также рассматривал как
исторический источник для будущего.
А.С. Гациский не был глубоко верующим человеком — ха­
рактерная черта многих шестидесятников. Но у него был по­
стоянный интерес к памятникам старины. В своем дневнике
1882 года он записал: «До смерти люблю старое, а еще меня
таким красным считали, да и считают многие. Поэтому я и о
Макарьевском монастыре так скорблю, скорблю археологичес­
ки, конечно; да и религиозно частично. Потому что религию
люблю археологически, религию внешнюю, обрядовую, с ее
чудотворцами, иконами и храмами»18.
Тридцатилетний юбилей научной деятельности А.С. Гациского широко отмечался в Нижнем Новгороде в 1889 году как
торжество всего Поволжья. Пришли приветствия из многих
статистических комитетов, архивных комиссий, научных об­
ществ. Активно откликнулась провинциальная печать. Имя
А.С. Гациского (особенно после полемики с Д. Мордовцевым)
было уже широко известно в России. В речах, других мероп­
риятиях этого торжества, подводившего, по сути, итоги деятель­
ности Гациского, отчетливо ощущалась «областническая», антистоличная направленность. В опубликованном к юбилею
стихотворении нижегородца А.П. Поспелова говорилось:
С давно минувших лет, сгоняя мглу ночную,
Душой любили вы провинцию родную.
В ней тридцать лет следя события и лица,
Вас не сманила слава, ум и блеск столицы,
Вы жизнь родной глуши, ее нужду и муки
Сумели развернуть перед лицом науки19.

Развертывание широкой археографической, этнографичес­
кой, научно-исторической деятельности в Нижнем Новгороде
было реальным результатом труда Александра Серафимовича
Гациского.

220

Русская провинциальная историография
Д.Д. Смышляев — организатор изучения
Пермского края

Дмитрий Дмитриевич Смышляев (1828—1893) родился в
семье богатого пермского купца. В 1844 году он закончил пер­
мскую гимназию и далее в течение всей жизни активно зани­
мался самообразованием. Помогая в торговых делах отцу, он
бывал во многих городах России, а в 1851 году побывал на
Всемирной выставке в Лондоне. Эта и последующие его за­
граничные поездки имели большое образовательное значение.
Страстный книголюб, патриот Пермского края Д.Д. Смыш­
ляев был историком и редактором, издателем и публицистом,
этнографом и библиографом, меценатом и крупным обще­
ственным деятелем. Если в лице А.С. Гациского мы видим
прежде всего организатора исследований края, бывшего в те­
чение многих лет секретарем статистического комитета, то
Д.Д. Смышляев (и ряд подобных ему провинциальных деятелей
в других губерниях) был личностью глубоко самостоятельной в
организации краеведческих исследований губернии, в своей ли­
тературной, общественной, земской работе и в недолгом руко­
водстве губернским статистическим комитетом.
Ликвидировав после смерти отца (1857) свое торговое дело,
Д.Д. Смышляев целиком отдался общественной деятельности.
В 1859 и 1860 годах он издает в Москве за свой счет два тома
«Пермского сборника», задуманного им как длительное пери­
одическое краеведческое издание. В объявлении о задуманном
издании он писал в 1858 году: «Обширное пространство Пер­
мской губернии, характер местоположения... особенности ее
исторического развития обуславливают собою множество лю­
бопытнейших фактов и явлений. Между тем все то, что ска­
зано об этой стране, начиная от ученых путешественников
прошлого столетия и оканчивая действиями губернского ста­
тистического комитета, далеко не исчерпывает всего предме­
та. Желая по мере сил восполнить этот недостаток, я предпри­
нимаю с будущего года издание “Пермского сборника”»20. В
сборнике им запланированы четыре отдела: исторический, ста­
тистико-географический, этнографический и отдел смеси. К
участию в издании были приглашены все известные состави­
телю краеведы, а также через объявление в местной газете все
желающие.

Раздел I. Русская провинциальная историография...

Целенаправленно Смышляев собирал все книги и статьи о
Пермском крае и составил значительную библиотеку, из ко­
торой пожертвовал гимназии более 1100 книг и библиотеке
статкомитета собрание книг на сумму около 3000 рублей21.
Библиография краеведения стала важным направлением науч­
ной работы Смышляева. В 1876 году он издал замечательный
библиографический справочник «Источники и пособия для
изучения Пермского края», где аннотировал 1386 названий книг
и статей об истории, археологии, этнографии, образовании,
населении, путях сообщения, лесном хозяйстве и горных за­
водах Пермского края22. Это одна из первых и лучших во вто­
рой половине XIX века краеведческая библиография в России.
Ориентируясь на нее, составляли библиографические указате­
ли авторы в других губерниях.
И сегодня этот указатель является ценнейшим справочным
пособием для пермских краеведов. Автор составил его в зна­
чительной мере на основании материалов личной библиотеки.
Помимо этого Смышляев издал в разные годы 11 библиогра­
фических указателей. В 1860-е годы он активно занимался про­
светительной работой по организации воскресных и женских
школ, с 1870 по 1879 год в течение трех сроков был председа­
телем Пермской губернской земской управы. Не касаясь его
плодотворной работы в области просвещения и здравоохране­
ния края, отметим, что по его инициативе и под его редакци­
ей в 1872—1878 годах вышли 34 литературно-публицистичес­
ких «Сборника Пермского земства», представляющих и сегодня
значительный научный интерес23.
Серьезное влияние на его жизнь оказала личная драма —
ранняя смерть жены и детей. Общественная, редакторская и
научная работа стала для него смыслом жизни. Д.Д. Смышля­
ев был инициатором создания Пермского экономического об­
щества. С 1882 года он стал редактором неофициальной части
«Пермских губернских ведомостей», резко увеличив количество
и объем краеведческих материалов в этом издании.
В 1870—1880-е годы Смышляев был товарищем председа­
теля Пермского статистического комитета (вторым после гу­
бернатора лицом в комитете), что было общественным призна­
нием его заслуг в деле изучения края. В 1890—1893 годах,
практически до самой смерти, он работал секретарем губерн­
ского статистического комитета. Помимо издания интересных

221

222

Русская провинциальная историография
«Памятных книжек» Смышляев на этом посту подготовил и из­
дал три научных сборника «Пермский край», наполненных
интереснейшим археологическим, историческим и прочим
краеведческим материалом.
Будучи лично знаком практически со всеми пермскими
краеведами и обладая огромным авторитетом среди них, Смыш­
ляев мог отобрать для сборника лучшие статьи лучших мест­
ных авторов. В трех выпусках «Пермского края» им напечатано
8 оригинальных работ по археологии и этнографии Пермско­
го края выдающегося местного археолога, этнографа и коллек­
ционера Ф.А. Теплоухова. В личном фонде Теплоуховых сохра­
нились письма Смышляева Ф.А. Теплоухову, по которым
видно, с какой тщательностью и скрупулезностью редактор
работал со своими авторами24.
Представляют сегодня определенный исторический инте­
рес и многие публицистические работы Д.Д. Смышляева, осо­
бенно написанные им после путешествия на Восток25. Будучи
глубоко верующим человеком, в 1885—1889 годах он жил в
Палестине в качестве уполномоченного Православного Па­
лестинского общества (создано в 1882 году). В его функции
входили защита прав русских паломников, сооружение и бла­
гоустройство русского подворья в Иерусалиме, попечение о
русских школах, открытых Обществом. Работы Смышляева
знакомили читателей с личными впечатлениями, наблюдени­
ями, размышлениями над увиденным и пережитым им в тех
краях26.
Следует согласиться с мнением о Смышляеве крупней­
шего пермского историка того времени А.А. Дмитриева: «Уче­
ным в прямом смысле он не был»27. Но его масштабная дея­
тельность по организации исследований в значительной мере
заложила основы краеведческой культурной традиции в
Пермском крае.
Итак, лучшие секретари губернских статистических коми­
тетов сумели объединить разрозненных представителей провин­
циальной интеллигенции — любителей местной старины в деле
разностороннего научного изучения своего края. Помимо этого
они смогли опубликовать их материалы в изданиях статисти­
ческого комитета, инициировать многие значительные иссле­
дования в крае. Труды многих любителей, благодаря статисти­
ческим комитетам, получили общественное признание, а сами

Раздел I. Русская провинциальная историография... 223
они смогли активно участвовать в общероссийских научных
форумах: археологических съездах, научных выставках. В 1860—
1890-х годах, благодаря умелой координации секретарями статкомитетов исследовательской работы, идет своеобразная про­
фессионализация актива губернских статистических комитетов.
Из обычных любителей старины вырастают кадры професси­
оналов-краеведов, ставших костяком губернских ученых архи­
вных комиссий и различных обществ по изучению местного
края. Уже в 1900-е годы научная и культурная значимость в
губернии должности секретаря статистического комитета зна­
чительно упала, так как выросла плеяда самостоятельных ис­
следователей, не нуждавшихся более в опеке и координации
их деятельности со стороны секретаря комитета. Уникальная
миссия последнего была этим в значительной мере выполне­
на. Губернские статистические комитеты превратились в основ­
ном в органы сугубо административной статистики с ординар­
ным чиновником во главе.

3.2. Историки из духовенства
Белое (приходское) духовенство русской православной цер­
кви было значительным социальным слоем общества и в оп­
ределенной мере частью существовавшего государственного
механизма. Общественный престиж его в XIX веке был невы­
сок. На него возлагались кроме отправления религиозных треб
для населения также регистрация рождений, браков, смертей;
преподавание обязательного закона божьего школьникам и
студентам, обучение грамоте в церковно-приходских школах.
Темой нашего исследования являются прежде всего исто­
рики-любители, входившие в состав приходского духовенства
(в основном действующие священники). Значительное коли­
чество профессиональных историков России XIX — начала
XX века, вышедших из среды духовенства, — тема, требующая
отдельного исследования.
В дореформенный период духовенство было замкнутым
сословием, в которое было трудно попасть и из которого слож­
но выйти. Среда сельского духовенства очень близко стояла к
крестьянству по происхождению, условиям быта, уровню жиз­
ни. В 1850 году с духовенства снята была обязанность учить

224

Русская провинциальная историография
своих детей в духовных учебных заведениях и предоставлено
право учить их и воспитывать по их способностям и дарова­
ниям. Реформы 1860-х годов повлияли и на духовенство.
В 1867 году духовные семинарии были подтянуты (по уров­
ню образования и финансированию) к гимназиям. В 1863 году
семинаристы, окончившие четыре общеобразовательных клас­
са, получили возможность поступать без экзамена в универси­
теты (в 1879 году это право было отнято). В 1867 году был унич­
тожен существовавший порядок наследования церковных
должностей путем женитьбы на дочери предместника. А в
1869 году дети всех священно- и церковнослужителей отчис­
лялись от принадлежности к духовному званию, им предостав­
лялся свободный выбор профессии и право поступления на го­
сударственную службу1. Русское духовенство было важным
источником формирования гуманитарной (творческой и науч­
ной) интеллигенции России. В условиях России XIX века наи­
большее число образованных людей окончили духовные учеб­
ные заведения.
В 1866 году в стране было 4 духовных академии и 50 духов­
ных семинарий (как правило, по одной на епархию). Только
за 25 лет (1867—1891) число лиц, учившихся в семинариях,
составило 376 183 человека, а обучавшихся в духовных учили­
щах России — 760 630 человек2.
В 1870 году в России насчитывалось 39 402 церкви, в кото­
рых было 115 619 человек приходского духовенства (священ­
нослужителей из них 39 656 человек, остальные — причт)3.
Вместе с членами семей (а семьи у них были в основном мно­
годетные) они составляли значительную часть грамотного на­
селения страны. В течение всего XIX века духовенство было
массовым источником для пополнения бюрократического ап­
парата низшими и средними чиновниками. Материальное обес­
печение последних было значительно выше дохода основной
массы приходских священников. Поэтому среда провинциаль­
ных чиновников второй половины XIX века была сильно за­
полнена выходцами из духовенства.
В любой губернии духовенство по количеству значительно
превышало дворянство и чиновничество. Во Владимирской
губернии, например, к 1876 году проживало около 4200 потом­
ственных и личных дворян и более 17 000 человек приходско­
го духовенства (без членов семей)4.

Раздел I. Русская провинциальная историография...

Большое значение имело и то, что духовенство было не
просто грамотным, а наследственно грамотным сословием со
своими ведомственными учебными заведениями, архивами,
библиотеками, органами управления, традициями. Трудолюби­
ем, выносливостью, жаждой знаний, упорством бывшие семи­
наристы и в университетах и на службе значительно превос­
ходили детей свободных сословий.
Гуманитарная нацеленность полученного образования,
функции регистратора течения времени в приходе (рождений,
браков, смертей), наличие в приходской церкви архива — все
это делало приходского священнослужителя сельским истори­
ком поневоле, влияло на его мировоззрение, круг занятий.
Близость и сопричастность ко всем крестьянским праздникам
превращала его в определенной мере и в этнографа, превос­
ходно знавшего все местные обычаи и обряды. В определен­
ном смысле слова, русское православное приходское духовен­
ство было потенциально сословием историков. Массовый
отклик священнослужителей на вопросники Русского геогра­
фического общества середины XIX века, повсеместное актив­
ное участие в научной деятельности губернских статистических
комитетов — наглядное тому доказательство. Замечательный
тульский краевед Н.Е. Северный, характеризуя местную исто­
риографию XIX века, отмечал в 1914 году: «Между такими
коллективными деятелями выдающуюся роль играли до кон­
ца XIX века в порядке времени — Тульская духовная консис­
тория, Тульские губернские ведомости (с 1838 г.) и Тульский
губернский статистический комитет, тульское духовенство всей
епархии, ведшее местные церковные летописи...»5.
С 1890-х годов в епархиях начинается широкое движение
за создание особых научных церковно-исторических учрежде­
ний, древлехранилищ и музеев. До начала XX века их было
создано в России 16, а к 1917 году — 59 (по одному на епар­
хию)6. Отметим созданные в числе первых Архангельский епар­
хиальный церковно-археологический комитет с древлехра­
нилищем (1886 год), Владимирское церковно-историческое
древлехранилище (1886 год), Воронежский церковно-истори­
ко-археологический комитет с древлехранилищем, библиоте­
кой и архивом (1890 год), издавший 14 томов «Воронежской
старины». По мнению Синода, древлехранилища учреждались
«для собирания местных исторических памятников и для раз8. Заказ № 2329.

225

226

Русская провинциальная историо1'рафия
вития в местном обществе, в духовенстве и среди воспитанни­
ков духовно-учебных заведений археологического интереса и
знаний», они оказали благотворное влияние на разработку ис­
торических памятников, относящихся к истории России, и в
частности к истории русской церкви7.
Но в 1860—1880-х годах губстаткомитеты были единствен­
ными доступными для приходского духовенства местными
научными центрами. Во многих комитетах 1860-х годов мест­
ные священники составляли от трети до половины состава
действительных членов.
Мотивы массового обращения к научным историческим и
этнографическим занятиям священников разных возрастов,
начиная с середины XIX века, многообразны. Посылая свои
ответы на вопросник РГО, заштатный священник села Воскре­
сенского Нижегородской губернии П.С. Смирнов риторичес­
ки писал 30 ноября 1848 года в сопроводительном письме: «Так
как я совершенный есть неуч и невежда, то и не должен был
входить со своими строками в столь просвещенное и блиста­
тельное общество, но как достиг уже 72 лет, покрылся снего­
видною сединою... да последние мои минуты могут быть ми­
лому моему отечеству хотя единою строкою годны, а старости
и дряхлости моей целебны»8.
Стремление поделиться накопленным в жизни опытом в
любой форме было характерно для многих ушедших на покой
по старости священников. Протопоп Нижегородского Спасско­
го собора писал в своих воспоминаниях о прошлом (1889 год),
окидывая взором всю прожитую жизнь: «Жизнь моя многолет­
няя (69 лет) полна различных проявлений и сторон — назида­
тельных, интересных и курьезных. <...> Был я сельским свя­
щенником в начале 40-х годов при твердом еще существовании
крепостного права и знаю народную жизнь того времени — с
ее верою, предрассудками, праздниками, обычаями и повери­
ями. Судил Господь узнать городскую жизнь, когда я был в
одном из лучших дворянских приходов Нижнего Новгорода.
Судил Господь изведать соборную бесприходную суетливую
жизнь вблизи высшей духовной власти <...> Какое обилие впе­
чатлений... Какое обилие случаев для наблюдений, изучений
всевозможных сторон жизни... Дал бы мне Господь изобразить
хотя бы тысящную долю того, что я видел, что меня занима­
ло, что полезно для истории и что назидательно для последу-

Раздел 1. Русская провинциальная историография...

ющих поколений — изобразить, придерживаясь этнографиче­
ской формы»9.
Отметим здесь стремление автора к анализу своего много­
образного жизненного опыта и тягу его к научным (этногра­
фическим) формам работы. Все же основная часть священни­
ков — актива статистических комитетов — была в 1860-е годы
или начинающей молодежью, или людьми зрелыми. Некото­
рые из них продолжали свои исторические и этнографические
работы в течение всей жизни. Влияние идейных воззрений и
нравственных установок шестидесятничества осталось в них на
всю жизнь.
Тематика работ этих авторов, как правило, касалась того,
что они хорошо знали в окружающей жизни: исторических и
этнографических описаний сел, приходов уездных городов;
быта окрестного населения. Во многих семьях складывались
прочные краеведческие традиции, и нередкими были случаи,
когда и отец и сын занимались краеведением. Из 77 лиц, ука­
занных в биографическом справочнике «Вологжане-краеведы»
(1923), более половины — выходцы из духовенства10.
Характерна фигура Ивана Герасимовича Кибардина (1817—
1876) — деятельного члена Вятского статистического комите­
та, 37 лет (до смерти) прослужившего священником в наслед­
ственном богатом приходе села Лекма Слободского уезда.
Помимо присылаемых им в статистический комитет истори­
ческих описаний родного уезда он был активным и энергич­
ным общественным деятелем уездного масштаба, образцовым
приходским священником. В его посмертной биографии, со­
ставленной его преемником в приходе, указывалось: «Долго­
летняя и примерная жизнь на одном месте и многоплодное и
полезное служение его церкви приобрели ему полное доверие
и любовь от его прихожан. <...> Темы для своих поучений он
нередко брал из особенных обстоятельств своего прихода... В
память о себе он оставил церковь, построенную им на свои
средства»11.
27 лет он обучал в домашней и приходской школах кресть­
янских мальчиков. С 1863 года он состоял действительным
членом Вятского статкомитета, а с 1864 года был благочинным
в своем округе. С 1873 года все трехлетие был секретарем уез­
дного земского собрания. Не случайно издание его «Описания»
Слободского уезда финансировалось уездным земством. Зако8*

227

228

Русская провинциальная историография

номерно, что сменивший его в приходе священник М. Утробин, продолжая традицию Кибардина, написал и опубликовал
«Историческое описание села Лекмы Слободского уезда», ос­
нованное на материалах церковного архива12.
Другой распространенный тип свободно мыслящего обра­
зованного священника, связанного с передовой демократичес­
кой печатью, олицетворял Михаил Ионович Осокин (1828—
1876). Он служил в богатых приходах Нолинского уезда Вятской
губернии и был на хорошем счету у епархиального начальства.
Первая его работа, созданная под влиянием вопросников и
анкет РГО, была этнографической. Она опубликована в 1856
году в журнале «Современник» под названием «Народный быт
в северо-восточной России» и состояла из трех частей. В пер­
вой части (1856, сентябрь) сообщались сведения о составе на­
селения Малмыжского уезда Вятской губернии, описывались
обычаи и обряды местных крестьян при рождении и смерти,
во второй (1856, ноябрь) — рассказывалось о народном само­
лечении и крестьянской демонологии, в третьей статье (1856,
декабрь) шли сведения об оборотнях и приводились две крес­
тьянские легенды.
По содержанию статей видно, что их автор глубоко знал
местный быт и нравы, сообщал много интересных фактов ча­
сто словами своих собеседников-крестьян. Работа М.И. Осо­
кина даже вызвала некоторую полемику в кругу столичных
авторов. Академик И.И. Срезневский считал его статьи слиш­
ком мелко детализированными, перегруженными незначи­
тельными подробностями. На что Н.А. Добролюбов возражал,
считая, что этнографу надо брать решительно все и лишь по­
зднейший исследователь будет в состоянии отделить главное
от случайного13. В Вятке статьи Осокина имели успех и в вы­
держках были помещены в «Вятских губернских ведомостях»14.
М.И. Осокин и многие другие ему подобные авторы не
делали большого различия между своими литературными и
научными работами. Поэтому так органичен в творчестве
М. Осокина роман из жизни русского духовенства «Ливанов»,
напечатанный в «Русском слове» за подписью «Н. Осокин»
(1864, апрель—июнь). По мнению исследователя Е.Д. Петряе­
ва, М. Осокин заменил инициалы для маскировки, так как свя­
щеннику неудобно было печататься в журнале крайних ради­
калов15. Роман явно автобиографичен и наделал в Вятке много

Раздел I. Русская провинциальная историография...

шума. Литератор и публицист, историк и этнограф М.И. Осо­
кин переписывался с Н.Г. Чернышевским, Д.И. Писаревым,
Н.В. Шелгуновым, М.Е. Салтыковым-Щедриным. Он был глас­
ным уездного и губернского земств, активным сотрудником
статистического комитета, одним из основателей Нолинской
женской гимназии. Умер он после длительной болезни от ту­
беркулеза.
Однофамилец его, Иван Михайлович Осокин (1864—1921),
был тоже священником, закончившим Вятскую духовную се­
минарию и Казанскую духовную академию, известным вятс­
ким историком-краеведом, автором многочисленных работ о
местной церковной старине. Являясь активнейшим сотрудни­
ком Вятской ученой архивной комиссии, он много сделал для
спасения вятских архивов от гибели.
Семейные краеведческие традиции в русской провинции
второй половины XIX — начала XX века были явлением рас­
пространенным и приносившим большую пользу изучению
края. В семьях создавались ценные библиотеки, личные архи­
вы, коллекции, шла концентрация краеведческих знаний и
методики исследования.
Активно шло исследование этнографии нерусских народов
России. В губерниях Севера и средней полосы России, Повол­
жья это касалось прежде всего небольших финноугорских на­
родностей, а также тюркоязычных этносов. Поскольку многие
из этих народов еще в XVIII веке были язычниками, первыми
исследователями их истории, языка, этнографии и культуры
становились священники.
Колоритна фигура священника Григория Егоровича Вере­
щагина, первого этнографа-удмурта (1851—1930). Его этногра­
фические работы посвящены удмуртскому населению Са­
рапульского уезда Вятской губернии. За свои две первые
фундаментальные работы «Вотяки Сосновского края» и «Во­
тяки Сарапульского уезда Вятской губернии», созданные им по
программам РГО и посланные в это Общество, автор был на­
гражден серебряной медалью РГО, а его работы опубликова­
ны в «Записках РГО»16.
Учтена 21 работа этого автора. Как правило, они невелики
по объему и посвящены устному народному творчеству удмур­
тов, народной медицине, знахарству, мифологии удмуртов и
археологическим памятникам.

229

230

Русская провинциальная историография

По мнению современных исследователей удмуртской этно­
графии, «названные монографии Г. Верещагина по широте
охвата представляют собой своего рода энциклопедию дорево­
люционной жизни удмуртского народа»17. Постоянно прожи­
вая среди удмуртов, Г.Е. Верещагин имел возможность (в от­
личие от ученых в экспедициях) глубоко проникнуть в строй
духовной и материальной жизни удмуртского народа. Значи­
тельно мешало его работе отсутствие серьезного систематичес­
кого образования. Закончив Сарапульское реальное училище,
Г.Е. Верещагин учительствовал в земских школах, а затем при­
нял духовный сан и в течение 27 лет был приходским священ­
ником. Начав заниматься этнографией с 1880 года, он доволь­
но быстро создал две свои основные работы (1886, 1889),
написанные в беллетризованной форме. Также он стал авто­
ром первого оригинального художественного произведения на
удмуртском языке18. Для его творчества показателен и большой
художественно-этнографический очерк «Общинное землевла­
дение у вотяков Сарапульского уезда», опубликованный в «Ка­
лендаре и памятной книжке Вятской губернии на 1896 год».
Также он оказывал активное содействие в подготовке экс­
понатов для научных выставок, проводившихся в Казани и
Вятке, музеев Сарапула и Ижевска. Участвовал он и в знаме­
нитом Мултанском деле в качестве этнографа-специалиста со
стороны защиты. Его деятельность высоко оценил В.Г. Коро­
ленко. После Октябрьской революции Г.Е. Верещагин рабо­
тал в основном над составлением удмуртско-русского и русскоудмуртского словарей19. По своим взглядам и воззрениям
Верещагин был гуманистом-просветителем. Главный смысл
своей жизни он видел в христианском просвещении народа.
Нередко священники-историки были людьми многогран­
ными: талантливыми педагогами, публицистами, литератора­
ми, этнографами. Рассмотрим судьбу одного такого типично­
го шестидесятника более подробно.

Н.Н. Блинов — историк и этнограф Вятского края
Николай Николаевич Блинов (1839 1917) — характерная
фигура просветителя, выдвинутая в 1860-е годы на первый план
общественной жизни. Сын псаломщика Вятского кафедраль­

Раздел I. Русская провинциальная историография... 231
ного собора, он закончил в Вятке духовную семинарию и, не
имея ни денег, ни протекции, пошел в 1861 году в один из
самых бедных и дальних приходов губернии — село Карсовай
Глазовского уезда к пермякам и удмуртам. Вся жизнь его, на­
чиная с этого времени и до конца дней, была посвящена про­
свещению крестьян, изучению народной жизни и быта. Ярко
выраженная одаренность, оригинальность личности не укла­
дывались в жесткие рамки приходской деятельности священ­
ника. Собранный им в первый же год этнографический мате­
риал был послан в губстаткомитет и опубликован в «Вятских
губернских ведомостях». Это статьи «Новое поверие» (1861.
№ 29) и «Пермяки Карсовайского прихода» (1861. № 44, 45).
С 1863 года он стал членом Вятского статкомитета. За послан­
ную в РГО большую работу «Движение народонаселения Кар­
совайского прихода» он был удостоен бронзовой медали РГО
(опубликована также в «Вятских губернских ведомостях», 1869.
№ 14—35), и сам стал членом РГО20.
Начав обучение удмуртских детей грамоте, он создал и
опубликовал первую удмуртскую азбуку (1867). Значительную
часть жизни он нигде подолгу не задерживался — недовольное
его общественной деятельностью начальство переводило его с
места на место. Н.Н. Блинов преподавал в духовных училищах
(и очень талантливо), работал в земском статистическом бюро,
сотрудничал и дружил с высланным в Вятку радикальным кни­
гоиздателем Ф.Ф. Павленковым; спасаясь от гонений местных
властей, уехал в Петербург, где около 4 лет (1875 1879) жил
на литературные заработки, а также вольнослушателем посе­
щал лекции на юридическом факультете университета, был
близок со многими народниками.
Лишь благодаря помощи заступников (личного духовника
Александра III и законоучителя царских детей) он получил
хорошее место священника в Воскресенском соборе города
Сарапула Вятской губернии, где прожил 15 лет21.
Н.Н. Блинов — автор многочисленных учебных пособий для
начальной школы. Для нас представляет интерес широко из­
вестная его книга «Ученье — свет» для младших школьников.
Первое ее издание вышло в Москве в 1873 году, второе — в
Вятке в 1884-м. В книге изложение разбито на маленькие ста­
тьи, имеющие меж собой внутреннюю связь. От лица кре-

232

Русская провинциальная историография

стьянского мальчика автор рассказывает об окружающем кре­
стьянских детей мире: избе, деревне, замечает сходство и раз­
личие в домах соседей, рассказывает о крестьянской семье,
работах взрослых, играх детей. В живых очерках дети знако­
мятся с окрестной природой — лесом, полем, ручейком, сосед­
ним селом, церковью, школой22. Можно сказать, что это крат­
кий курс занимательного краеведения для детей — учащихся
сельской школы.
Исторические работы Н. Блинова посвящены истории го­
рода Сарапула (в котором он долго жил), статистические —
развитию народного образования и здравоохранения в Вятской
губернии, этнографические — удмуртской этнографии. Активно
участвуя в жизни местного земства, Н. Блинов под псевдони­
мом Аким Простота написал и издал несколько работ о сель­
ском, волостном и земском самоуправлении23.
Вместе с тем он был талантливым литератором — автором
пьес, рассказов, сцен из народной жизни. Для его литератур­
ных произведений также характерны глубокое знание народ­
ного быта, умение владеть простым, ясным языком. В своей
пьесе «Свет и во тьме светит», посвященной Льву Толстому и
написанной в явной полемике с пьесой «Власть тьмы» вели­
кого писателя, Н. Блинов доказывает, что даже «власть тьмы»
не может убить свет, добро, правду, сохранившиеся в глуби­
нах народной жизни24.
Глава большой семьи (отец 11 детей), Н. Блинов жил на
весьма ограниченные средства, почти в бедности. По воспоми­
наниям хорошо знавших его людей, был бескорыстным, добро­
желательным и очень честным человеком, внешне высоким,
здоровым и красивым25. Размышляя на склоне дней о форми­
ровании своих убеждений, Н.Н. Блинов писал: «Я думал, вы­
бирая службу, одно: быть наиболее полезным для народа. Когда
и как выработалось такое “идейное” убеждение, сказать не могу
прямо... Да и не вырабатывали, а он (взгляд) как-то утвердил­
ся сам собой — сельская деревенская жизнь запечатлелась, за­
фиксировалась в картинах всего детства, юности. А направ­
ление, несомненно, дано было литературой. <...> Мне, по
совести, вся деревенская жизнь казалась интересною. Я описал
ее в статье и отослал в губернский статистический комитет»26.
Безусловно, Н.Н. Блинов был дилетантом в истории и эт­
нографии, но дилетантизм его был не следствием обрывочности

Раздел I. Русская провинциальная историография...

знаний и случайности занятий этими предметами, а следстви­
ем многогранности его широкой краеведческой, педагогичес­
кой, литературной и публицистической деятельности. Наглядно
это проявилось в его этнографических работах. Отзвуком гром­
кого Мултанского дела была книга Н.Н. Блинова «Языческий
культ вотяков», которая вызвала жесткую критику В.Г. Ко­
роленко. В ней Блинов доказывал, что судившиеся по Мултанскому делу удмурты были действительно невиновны в ритуаль­
ном убийстве, но, по его мнению, в исключительных случаях
человеческие жертвоприношения в языческом культе удмуртов
имели место. В книге, как и в других этнографических рабо­
тах автора, запечатлено много личных наблюдений и знаний,
данных опросов десятков старожилов, даны ссылки на рос­
сийскую и даже иностранную (французскую) научную лите­
ратуру27.
Н.Н. Блинов с горечью писал в письме от 16 ноября 1898
года В.Г. Короленко после того, как последний отказался под­
держивать с ним любые отношения: «Вы много раз упоминае­
те о 60-х годах, по поводу моего упрека об утрате идеалов того
времени и, видимо, не хотите признать значения их. Шести­
десятые годы внесли в жизнь: критику авторитетов, свободу
исследования и уважение к личности. В настоящем деле Вы
отстаиваете фикцию, а я бьюсь за интересы народа, за жизнь
целого племени, которое вымирает от неприспособленности к
условиям современной жизни, от грязи и болезней... <...> Мне
под старость пришлось быть в ссылке (переведен в 1894—
1897 годах в глухое село Бемышево под негласный полицейс­
кий надзор. — В.Б.), в селе, без книг, без семьи, в “подозре­
нии”. Несмотря на это я два года трудился — изучал духовную
жизнь вотяков, распутывал их верования, крупица за крупи­
цей собирал и проверял все, что касалось их культа. Для на­
уки это были выгодные условия. Местные писатели (Г. Вере­
щагин и подобные) — люди без всякой научной подготовки,
даже ничего не читавшие по этнографии; приезжие ученые
(Потанин и др.), посвятив изучению народа лишь несколько
дней, уезжают, не добившись доверия.
Я занимаюсь этнографией и статистикой 37 лет, и в селе
оказался подготовленным к этому делу. Поэтому-то я и мог
разобраться в этнографической печатной путанице...»28.

233

234

Русская провинциальная историография

Думается, что правы современные исследователи, полага­
ющие, что недостаточно критичный подход к материалу, про­
извольное его толкование явились причиной того, что эта книга
Н. Блинова наряду с ценным фактическим материалом содер­
жит ошибочные положения: произвольна гипотеза о связи куль­
та удмуртов с буддизмом, о допустимости в этом культе чело­
веческих жертвоприношений29.
Н.Н. Блинов был своеобразной «белой вороной», «перелет­
ной птицей», изгоем в среде сельского приходского духовен­
ства, но такого рода неудобные в силу своей разносторонней
талантливости батюшки были в среде духовенства каждой гу­
бернии. Принципиальной разницы между своими историчес­
кими, этнографическими работами и рассказами, очерками,
учебными пособиями он не видел. Все это были плоды его
занятий народоведением, результаты его активной практичес­
кой деятельности. В свои работы он вносил не книжное, а
живое знание — результат личного жизненного опыта, весьма
богатого.
Н. Блинов написал и издал более 20 своих книг, много
рассказов, очерков, краеведческих статей. Он печатал свои
работы не только в местных изданиях, но и в «Неделе», «Рус­
ском обозрении», «Биржевых ведомостях», «Детском чтении»,
«Сельской беседе», «Мире Божьем», «Северном Вестнике»,
издавал свои книги не только в Сарапуле и Вятке, но и в Мос­
кве, Петербурге, Казани. В его личном архиве, который, види­
мо, погиб, были неопубликованные воспоминания о Ф.Ф. Па­
вленкове, письма Л.Н. Толстого, Д.В. Григоровича, В.Г. Ко­
роленко. Показательно, что выдающийся русский этнограф
Д.К. Зеленин написал специальную статью «Биография отца
Н.Н. Блинова», которая, к сожалению, до сих пор не опубли­
кована30. Безусловно, и сегодня многие работы Н.Н. Блинова
сохранили значение ценного научного источника.
Подводя итоги, подчеркнем, что в русской провинции вто­
рой половины XIX века приходское духовенство было значи­
тельной культурной силой. Достаточно характерной для 1860—
1880-х годов является фигура сельского священника, историка
и этнографа-любителя, члена губернского статистического
комитета. Хорошо образованный и либерально настроенный
редактор «Нижегородского сборника» А.С. Гациский отмечал
в предисловии ко второму тому своего издания: «Считаем здесь
своей приятной обязанностью высказать глубокую признатель­

Раздел I. Русская провинциальная историография...

ность духовенству Нижегородской губернии, которое оказало
нашему делу такую сильную поддержку... Остряки могут на­
звать издание наше клерикальным, но острякам мы могли бы
рекомендовать следующее положение: Нижегородская губер­
ния в отношении своего литературно-умственного развития
стоит на ступени тех эпох развития народов, когда представи­
телями, двигателями литературно-умственной жизни их явля­
лось духовенство»31. В этом полемическом преувеличении есть
рациональная основа.
Гуманитарное образование, общественный подъем 1860-х
годов, наличие постоянных организационных краеведческих
центров в виде губернских статистических комитетов, нацелен­
ность краеведческих материалов в местной печати на деятель­
ного читателя, стремление большей личностной реализации,
желание выйти из привычного круга занятий, влияние пере­
довой литературы — таковы, думается, основные предпосыл­
ки обращения многих десятков приходских священников во
второй половине XIX века к занятиям историей и этнографи­
ей родного края. Именно священнослужители, а, например, не
купцы или мещане, оказали повсеместную поддержку научной
деятельности статистических комитетов уже в 1860-е годы.
Правда, оговоримся, что число священников—членов статис­
тического комитета в любой губернии России, как правило, не
превышало 20—30 человек.
И явление это было социально обусловленным: в селе,
приходе функции официального историка, регистратора тече­
ния времени внутри небольшой общности людей возлагались
именно на священника. Существование церковного архива, где
часто были документы XVII—XVIII веков, ведение метричес­
ких и исповедных книг, составление клировых ведомостей
делало этих людей своеобразными генеалогами поневоле, со­
причастными ходу истории, позволяло им свободно ориенти­
роваться в прошлом, а следовательно, и отделять его от насто­
ящего, а настоящее от будущего. Будучи своими в тесном
сельском мирке, они одновременно были отстранены от него
своим положением и образованием и могли взглянуть на при­
вычные крестьянские занятия с точки зрения этнографа.
Именно эта среда приходского духовенства в условиях про­
винциальной России XIX века создала благоприятные условия
для формирования исторического сознания. Правда, из этой

235

236

Русская провинциальная историография

же среды можно почерпнуть немало примеров косности, не­
приятия нового, духовной лени, неспособности к элементар­
ному описанию — то есть простая принадлежность к духовно­
му сословию никого автоматически в историка-любителя не
превратила. Помимо указанного нужен был целый ряд факто­
ров субъективного характера. И все же — русскую историю в
XIX — начале XX века и в центре и на местах писали попови­
чи со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Первым массовым (в масштабе всей России) показательным
явлением, свидетельствующим о высоком уровне исторического
сознания русского духовенства и значительных творческих
возможностях его представителей как местных историков, стали
многие сотни исторических и этнографических описаний род­
ных мест, высланные в конце 1840-х— в 1850-е годы в ответ
на вопросники РГО.
Преобразованные в 1861 году губернские статистические
комитеты стали первыми научными сообществами в губерни­
ях России, объединявшими сельскую интеллигенцию. В изда­
ниях статкомитетов опубликовано огромное количество мате­
риалов, полученных от духовенства. Для авторов этого круга
характерны исторические и этнографические описания родных
мест. В таком описании могло быть от 4—5 до нескольких де­
сятков листов. Как правило, статьи одного автора тематичес­
ки разобщены, слабо связаны друг с другом. Понимание повсе­
дневной жизни русского крестьянства и скрупулезно собранный
детальный фактический материал значительно подняли сегодня
источниковую ценность такого рода работ.
В ряде губерний в 1860—1880-е годы из круга корреспон­
дентов статистического комитета шло выделение небольшого
числа авторов, достигших с помощью самообразования значи­
тельных успехов в исследованиях и по уровню своих работ
приблизившихся к уровню работ профессиональных истори­
ков и этнографов.

3.3. Историки из учительской среды

Школа, созданная в ходе реформ, по уставу 1864 года была
всесословной. В нее допускались дети всех сословий без раз­
личия звания и вероисповедания. Университетская аудитория,

Раздел I. Русская провинциальная историография...

ранее глухо замкнутая, стала доступна для всех и наполнилась
самым разнообразным составом слушателей.
Видная роль выпала с 1860-х годов на долю той пестрой
общественной группы, которую называют разночинской. Раз­
ночинец был и раньше, но, по мере того как отходила на зад­
ний план прежняя чисто дворянская культура и быстро шел
процесс демократизации знания (доступного теперь для ши­
рокого крута людей), он все более и более выдвигался на аван­
сцену русской жизни. С 1860-х годов именно разночинец на­
чинает задавать тон в русской интеллигенции, вовлекая в сферу
своего идейного влияния выходцев из других слоев общества.
Шестидесятники были людьми, способными начать новую
традицию в образовании, науке, культуре. И они ее начали. Они
хотели сами себе быть отцами1.
До эпохи 1860-х годов, как вспоминал Н.Н. Златовратский,
«звание народного учителя стояло тогда в общем мнении очень
низко, так как эти места замещались, по преимуществу, вся­
ким сбродом из недоучек, исключенных из гимназий и семи­
нарий за поведение и лень»2. Основная масса людей, затрону­
тых радикальными идеями нигилизма 1860-х годов, не пошла
в экстремизм (к народовольцам, нечаевцам), а стала активно
работать для блага народа. Просвещение народа считалось де­
лом насущно необходимым. Состав учительства России значи­
тельно пополнился талантливой, думающей молодежью.
Мы должны отчетливо представлять, что количество каче­
ственных школ — государственных гимназий и прогимназий
России того времени было очень невелико для такой огром­
ной империи. Например, с 1882 по 1895 год число их увели­
чилось со 133 до 167, а число учащихся упало с 65 751 до 62 863
человек. В реальных же училищах к 1882 году училось лишь
17 674 человека3.
Наиболее образованная часть учительства, получившая уни­
верситетское образование и подготовленная к научно-исследо­
вательской работе, преподавала именно в гимназиях. Именно
на преподавателей гуманитарных предметов гимназий опира­
лись в своей работе губернские статистические комитеты. Рас­
смотрим педагогический состав гимназий России на ниже при­
веденной таблице.

237

238

Русская провинциальная историография
Таблица 9
Педагогический состав государственных гимназий
и прогимназий России*

Директоров
Инспекторов
Законоучителей
Учителей наук и языков
Учителей чистописания и рисования
Воспитателей и надзирателей
Всего:

1882 год

1895 год

155
177
406
2241
264
464
3707

186
190
499
2375
249
552
4051

Гуманитарная интеллигенция России была крайне малочис­
ленна, поэтому в провинции роль учителя-гуманитария возра­
стала вдвойне. По своему происхождению учительство провин­
циальной России было разночинным. Казанским историком
Г.Н. Вульфсоном на основании формулярных списков состав­
лена таблица сословного происхождения 656 учителей Казан­
ского учебного округа, преподававших в 1850—1862 годах в
гимназиях, уездных и приходских училищах и дворянских
институтах. Эти данные в значительной мере характерны для
всей провинциальной России.

Таблица 10
Сословное происхождение учителей
Казанского учебного округа в 1859—1862 годах5
Учителя — выходцы из:

мещан
дворян
духовенства
крестьянства и солдат
купечества
иностранцев
прочих
Итого:

Всего учителей
225
149
93
79
46
17
47
656

РазделI. Русская провинциальная историография...

Требования к учителям начальных школ и сельских училищ
были незначительны, правда, и успехи учеников были невели­
ки. По свидетельству Н.Н. Блинова, автора монографии о раз­
витии народного образования в Вятской губернии в 1864—
1874 годах, в сельских училищах основную массу препода­
вателей составляли местные священники, и за 2—3 года дети
выучивались лишь плохо читать и еще хуже писать. При этом
встречалась масса приписок и сведения о числе учеников были
явно завышены и недостоверны6.
Об уровне образованности учителей говорит и то, что, по
мнению того же Н.Н. Блинова, учителя заботились в обучении
детей грамоте не о том, чтобы скорее научить их читать, пи­
сать и понимать прочитанное, но о том, чтобы дети учились,
считая буквы за слова, и вдобавок не за простые слова, а за
символические, которые должны иметь связь с религией, и
быть, образно выражаясь, в крови каждого человека7. Это, ко­
нечно, средневековый менталитет.
Как правило, учителя сельских учебных заведений были
неспособны к составлению элементарных исторических и эт­
нографических описаний. Правда, уже к 1890-м годам в уез­
дах появились хорошо образованные учителя, успешно зани­
мавшиеся краеведческой работой. И тем не менее активные
исследователи истории, археологии, этнографии родного края
формируются в основном из учителей губернского центра.
Немало творческих краеведов вышло из специфической части
учительства — преподавателей духовных семинарий и духовных
училищ. По образу жизни, образованию, кругу интересов они
были очень близки среде духовенства. Излишне говорить, что
по происхождению значительная часть провинциального учи­
тельства России также вышла из духовенства.
Характерна в этом отношении личность Николая Ивано­
вича Суворова (1816—1896) — основоположника вологодского
краеведения. Сын священника, он закончил Вологодскую ду­
ховную семинарию (1836), Московскую духовную академию
(1840) и преподавал более 40 лет в местной духовной семина­
рии. Историк и археолог, он был инициатором создания «Во­
логодских епархиальных ведомостей» и редактировал их до
самой смерти. Автор 300 статей по истории местного края, он
опубликовал ценнейшие материалы по истории русского быта,
описания монастырей и церквей, детальные исследования по

239

240

Русская провинциальная историография

истории Вологодской духовной семинарии, широко печатал
местный актовый материал8. Такие деятели были и в ряде дру­
гих губерний.
Важную роль во многих статистических комитетах играли
директора народных училищ губернии (входившие в их состав
по должности) и гимназий. Нередко они увлекались крае­
ведческой работой и отличали занимавшихся ею учителей. Ва­
силий Никифорович Шишонко (1833—1889), например, будучи
директором народных училищ Пермской губернии (с 1879 го­
да), рассылал по всем школам губернии программы краевед­
ческих описаний, которые учителя должны были ему выпол­
нить и выслать. Отметим, что недолгое время ранее он работал
секретарем губстаткомитета и был одним из самых крупных со­
бирателей исторических документальных источников в крае, а
также автором многотомной «Пермской летописи» и первым
председателем Пермской ученой архивной комиссии9.
Учителей, занимавшихся краеведением в Казанском учеб­
ном округе, лично знал и отмечал его попечитель — Петр Дмит­
риевич Шестаков (1826—1889). Выходец из семьи калужского
священника, он после Московского университета преподавал
в гимназиях, руководил школами Смоленской губернии, на­
писал много работ по истории, этнографии и археологии Смо­
ленского края. Переведенный с 1863 года в Казань, он до
1883 года возглавлял учебный округ, в который входило не­
сколько губерний Поволжья и Приуралья. Возглавляя Казан­
ское общество археологии, истории и этнографии, он занимал
эту общественную должность неформально. Склонность к со­
бирательству, краеведческой работе была ему присуща в тече­
ние всей жизни. Уже выйдя в отставку, он написал подробную
автобиографию, сохранил в своем личном архиве большой по
объему дневник и огромную переписку10.
Таким образом, для образованных талантливых учителей
занятия краеведением порой могли стать возможностью для
служебного продвижения. Вместе с тем частные, любительские
занятия научной работой становились делом престижным —
общественно значимым. Развертывание системы научных об­
ществ в России второй половины XIX века означало создание
параллельно с официальной (государственной) университетс­
кой наукой системы и инфраструктуры общественной науки.
Рядовыми (низовыми) сотрудниками в этой системе и стали

Вид кремля г. Хлынова в XVII в. (с иконы)

Никулицыно. Древнерусское городище на реке Вятке

С.А. Лобовиков (1870—1941). Рубленое крыльцо
(цикл «Русское крестьянство», 1900-е гг.)

С.А. Лобовиков. «Подайте Христа ради!» (1900-е гг.)

Крестный ход в уездном городе Орлове. 1888 г.

Л.А. Шишкин (1910—1965). Город Вятка.
Первый детский сад. 1932 г.

Л.А. Шишкин. Базар
в райцентре. 1946 г.

Дочь чиновника.
Н. Новгород, 1909 г.

Семья врача. 1913 г.

Кадет первого класса (11 лет)
корпуса графа Аракчеева.
Нижний Новгород.
Подпись на фотографии:
«Милой дорогой бабушке
на память»

Семья учителя за чаем. Город Вятка, 1900-е гг.

Семья земского деятеля. На пароходе. 1904 г.

Дети учителя. Суджа. 23 ноября 1899 г.

Вятский губернатор С.Д. Горчаков с группой чиновников. 1906 г.

Гимназист Вятской мужской
гимназии. 1916 г.

Девушки-курсистки. СПб.
Высшие женские курсы.
1914 г.

Девушка из хорошего
общества. СПб. 1893 г.

Дочь священника.
Иркутск. 1902 г.

Девушка из Ржева. 1908 г.

Сестра милосердия
Вера Луппова. 1914 г.

Студент. 1911 г.
Погиб на фронте в 1915 г.

Сын священника
села Ильинское.
24 июля 1913 г.

Солдаты Первой мировой.
Крайний слева — краевед В.Г. Пленков. 1915 г.

Разночинец. 1870-е гг.

Студент Казанской
духовной академии.
Казань. 22 января 1889 г.
Подпись на фотографии:
«В утешение покинутой
сестренке»

Священник с дочерью.
1900-е гг.

Археолог А.А. Спицын.
Вятка. 1890 г.

Епархиалка.
Девуш ка- выпускница
Вятского епархиального
училища. 1892 г.

Земец. Секретарь уездной
земской управы
А.Н. Луппов. Вятка. 1893 г.

Гимназисты второго класса Вятской гимназии
с классным наставником.
Крайний справа в верхнем ряду — А.А. Спицын.
Вместе с учителем во втором ряду К.Э. Циолковский. Вятка. 1872 г.

А.А. Спицын с выпускницами дополнительного класса
(учителей русского языка) женской гимназии.
Вятка. 1889 г. Дарственная надпись на фотографии:
«На память нашему доброму славному
Александру Андреевичу Спицыну от глубоко уважающих
специалисток русского языка. 1899 год, 23 мая»

с7[сшшсшж
Ococmtwwu Шяеш

Anmcxoei fyJep,

За мщ е<у&.

e7lcpenu
оиитз
/жтерШМf
И, до/шй&ж нщроте £Я м* веюЖаг efawfri»
изетиеа „нол'зно'го £р/оте:нгтеа, CK&ftKO вК nepfo/M.
>r
яреомзл'еннс I'g.' :tts wms смершет пена,
[wwera pmafSw и 'р.»р,^у/ещ/ме i’trqazj прнM.
жрл/Р.м' етггее^' пекраеиемееееме.
.W/Z/Л’Ш* owcm^nie танаеаге яфмгзолгнёе пЛ^е а
/ыгг- {спл зрапегл'- ^раепроетра’ММосл.Сге ощ.^>пи .
> >cgs»of st Pi/nijM egofnti picemete народного про
ficwme. qctPoctZpo гсзе^ряэуа&псо п гЗПрсдш/ыЗ g&m.
ске -i i’tfgfpMp trA mfjce fepffafSege ?р<ЖМне gtK\!
t»eys,-jct ewuiret^s^.gf».? г /РкрЯ/тМе/ n/xwp-^rrsep *
n. 06^
go Atovoe ewenfeareMg^io/ntejcj it fopofo. £
qe л'..-г/ гм/i 'ipt'iPqef ?oqj отз ?afa pan<eqq#?»э *
o. ('>tih то и^^г-епзм qrineu rgottag. g; fvpepexMH «
fopoqe ffe.Hixe размет meetffto si Я’яаоемР
it
?mo он»р/зРе погн^агогмо
qojigg'poe» ■кятсз^ Аз/ got t/foAPotw.»of oefarpfgermg
gottefttiit qfmeot еаоемз плаее
лгег^ан'з eaemilt
qoMZtia, a rpfew/sztg
о. езирмтнюп /езрр?/-н_
или jqngtt.
$з reР t'oqZ ^е/гмопои'ojpitieareар^егтоеглянасео нр'.
'},.,сн'Л . но ссР 7-atci»it flcg/fqe мвнареим^ оСазогсл.
рГ’Рсо1'.ч/№ рг
изз etcqa o/foci’g 13,^-'
сгюен^.ч' :»е»!-ззе.- н АезеоаР
еоАгрЗ^а.
н-г\ из кои г-'
ом/пз разумен ^зсоРмз^
l30ti3.P-c.grи и VMf¥»ftnr PHTOgOHd gi-eMtg fo^^t
(ё/'яо /сзз.РнМн'я, » ннвгмгУ не^оезгзлпзря нез^,
тсзз,-.з'-г-. Л'ясял’гр pfr icnnpeprffge more Meei»a3tptA
3t. f3.ic. •poepc/totr' '^pt^icjcoP'nyg'ogzi гя\»заРз^'/м\

Отчет о состоянии школ Вятской губернии за 1802 г.
Возможный автор отчета — историк А.И. Вештомов

»
'

J

I

A

Заявление об увольнении Вятского учителя А.И. Вештомова

Студенты-слушатели первого в России университетского курса
археологии. А.А. Спицын в центре. СПб. 1910 г.
(Среди слушателей: Б.А. Романов, С.Н. Валк, С.Н. Чернов)

А.А. Спицын.
Перед опалой. 1927 г.

Семинаристы.
П.Н. Луппов стоит.
Вятка. 1884 г.

П.Н. Луппов — студент
Казанской духовной
академии.
15 декабря 1889 г.

Свадебная фотография.
Павел Луппов и его невеста
Нина Каринская.
Январь 1901 г.

П.Н. Луппов — студент
Московской духовной
академии.
Троице-Сергиева лавра.
4 апреля 1895 г.

П.Н. Луппов
после революции.
20 октября 1924 г.

П.Н. Луппов. На склоне дней
(в краеведческом отделе Кировской областной библиотеки).
16 января 1947 г.

Раздел I. Русская провинциальная историография...

многие провинциальные учителя. Характерные особенности их
деятельности хорошо прослеживаются в нижеприведенных
биографических очерках учителей-историков того времени.
А.А. Спицын — историк и археолог Вятского края

Жизнь выдающегося русского археолога Александра Ан­
дреевича Спицына (1858—1931) четко распадается на три пе­
риода. Первый связан с родным для него Вятским краем. Вто­
рой — с 1893 до 1919 года — служба в Археологической комис­
сии в Петербурге, третий — с 1919 года и до смерти — работа
в Государственной академии истории материальной культуры.
В данном случае мы обратимся к наименее изученному пер­
вому периоду его деятельности.
Выходец из семьи вятского мещанина, А.А. Спицын в
1878 году закончил вятскую гимназию, а в 1882 году — исто­
рико-филологический факультет Петербургского университе­
та. Большое влияние на вятского студента оказал известный
профессор К.Н. Бестужев-Рюмин11. В студенческом историчес­
ком кружке Спицын активно работал вместе с известными
впоследствии историками И.А. Шляпкиным, И.М. Гревсом,
В.Г. Дружининым, С.Ф. Платоновым. Дружбу с последним он
сохранил на всю жизнь. Уже в 1881 году Спицын подготовил
и напечатал первый систематический указатель археологичес­
ких памятников Вятской губернии в «Календаре Вятской гу­
бернии на 1882 год»12.
С 1 августа 1882 года Спицын был назначен на должность
учителя словесности и педагогики вятской Мариинской жен­
ской гимназии. В Вятке он с головой ушел в местную исто­
рию и стал активнейшим сотрудником губернского статкомитета. Он ставил перед собой в Вятке очень широкие задачи. В
дружеском письме С.Ф. Платонову от 24 июля 1883 года он
писал: «...позвольте сказать кое-что о смысле моей будущей
деятельности, как я ее понимаю. Я искренний патриот, и про­
цветание России — вот что входит во все мои помыслы. По­
этому я никогда не буду таким ученым, каким будете Вы и
Василий Григорьевич. Я буду заниматься не одной историей,
но всем — историей, статистикой, языком, этнографией, изда­
ниями... Мне хочется для отечествоведения — принимая это
9. Заказ № 2329.

241

242

Русская провинциальная историография

слово в широком его значении, сделать то, что с помощью
Готье сделал для французского языка Литре ... — и поэтому я
продолжаю книжку»13.
Отметим, что эти устремления Спицына типичны для са­
мого широкого круга научного актива статистических комите­
тов. В 1880-е годы помимо Спицына писали и печатали в из­
даниях Вятского статкомитета свои интересные исторические
и этнографические работы его коллеги-учителя А. С. Вереща­
гин (учитель латыни духовной семинарии), В.П. Юрьев (учи­
тель истории и географии женской гимназии), Н.Г. Первухин
(инспектор народных училищ Глазовского уезда).
Конечная цель, которую поставил перед собой в начале
1880-х годов учитель Спицын в своих исторических изыскани­
ях, — это написание «Истории Вятки до XVHI века», которая,
по его словам, «составляла венец в моих мечтаниях и надеж­
дах»14. Конкретные темы его статей по местной истории — са­
мые разнообразные: от истории вятских колоколов до местной
библиографии. Такой широкий диапазон объясняется мла­
денческим состоянием исторического краеведения в губернии,
увлеченностью Спицына самим процессом исторического изы­
скания. Каковы же основные направления его краеведческих
работ?
Во-первых, он серьезно занимался источниковедением:
изучал летописный материал, писцовые и переписные книги
XVII века, собирал и публиковал многочисленный актовый
материал. Только в «Вятских губернских ведомостях» он опуб­
ликовал 42 статьи15. Помимо этого он ежегодно (в 1882—
1893 годах) помещал солидное историческое исследование
(иногда 2) в «Календаре Вятской губернии». Широкий розыск
Спицыным новых документальных источников шел в самых
разных формах. Он тщательно изучал местные архивы, руко­
писные собрания церквей, частных лиц, архивные фонды учеб­
ных заведений.
Вторым направлением его деятельности было написание
работ по социально-экономической истории средневековой
Вятки XIV—XVII веков. В статьях «К истории вятских инород­
цев», «Вотчины Успенского Трифонова монастыря», «Земля и
люди на Вятке в XVII столетии», «Подати, сборы и повиннос­
ти на Вятке в XVII столетии» он широко использует собран­
ный им источниковый материал16. Хорошая систематизация

Раздел I. Русская провинциальная историография... 243

материала в сочетании с легким литературным языком — глав­
ное достоинство его работ.
Третий цикл его работ (5 статей) посвящен традиционной
для местных историков теме — развитию просвещения в Вят­
ском крае. Лучшей среди них является «История Вятского глав­
ного народного училища (1768—1811)», написанная на основе
местных архивов17. И сегодня это одна из наиболее читаемых
и часто используемых краеведами работ Спицына.
Фактически 1882—1886 годы — время становления Спицына
как историка — были целиком отданы занятиям местной ис­
торией. С 1886 года львиную долю своего времени он отдает
археологии края. Готовясь к участию в VII археологическом
съезде (в Ярославле), он издал «Программу для собирания све­
дений по древностям Вятской губернии» (1886), разослал ее
через статкомитет по уездам губернии. Пользуясь поддержкой
П.С. Уваровой, провел раскопки на юге губернии. Именно
благодаря Вятке увлечение археологией стало главным делом
его жизни, вывело его на всероссийскую научную арену.
В начале 1890-х годов он отказался от мысли написать ис­
торию Вятского края. В письме к С.Ф. Платонову от 20 фев­
раля 1891 года он писал: «Знаете что — я разочаровался в том,
чтобы можно было написать областную историю прежде цен­
тральной, московской. Суть не в Хлынове, а в Москве. Про­
винциальная жизнь XVII века — слабая уменьшенная копия с
московских порядков. Москва всему дает гон и все дозирует в
своих личных интересах»18.
Активно работая в статкомитете, Спицын был деятельным
сотрудником Московского археологического общества (финан­
сировавшим его археологические раскопки), вел переписку с
Археологической комиссией в Петербурге и в конце концов
перебрался в Петербург на работу в Археологическую комис­
сию (с 1893 года). Большую роль для вхождения Спицына в
большую науку сыграло его участие в VII археологическом
съезде. На примере Спицына мы видим, что вхождение в боль­
шую науку любителей было явлением не случайным.
В Спицыне чаще всего видят только археолога, но он, по
существу, был историком русского быта в самом широком зна­
чении этого слова. Он изучал все стороны русской материаль­
ной культуры с древнейших времен до XVIII века и задумал

9

244

Русская провинциальная историография

капитальную энциклопедию «Словарь русской старины», для
которого была создана картотека в 100 тысяч карточек и по­
добраны иллюстрации. Продолжить эту спицынскую тему до
сего дня некому. Прав был выдающийся русский этнограф
Д.К. Зеленин (тоже вятчанин), называя Спицына ученым про­
винциальным, то есть исследователем русской провинции19.

А.А. Дмитриев — историк Пермского края

Александр Алексеевич Дмитриев (1854—1902) является са­
мым крупным историком Урала второй половины XIX века. Он
родился в семье чиновника соляного правления г. Дедюхина
Соликамского уезда Пермской губернии. После завершения
обучения в пермской гимназии (1872) успешно закончил Ка­
занский университет (1876), где специализировался на русской
истории под руководством профессора Д.А. Корсакова. Затем
всю свою жизнь до выхода в отставку (1901) он работал учите­
лем истории и географии в пермских гимназиях и инспекто­
ром народных училищ Пермского уезда20.
В кругу пермских историков-любителей А.А. Дмитриев,
безусловно, был лучше всех профессионально подготовлен к
научной деятельности. Вместе с тем научная работа была его
увлечением, основным смыслом жизни. «История Пермского
края есть та почва, на которой я всегда отдыхаю душой...» —
утверждал он21. За 20 лет (1882—1902) им было написано и
опубликовано 140 научных работ, в том числе 9 монографий.
Основной темой его работ была история Урала XVI—XVII ве­
ков. Помимо этого он изучал историю города Перми (написал
отдельную монографию), биографии выдающихся деятелей
Урала, историю народного образования, горных заводов, цер­
кви, солеварения на Урале, этногенез уральских народов. Боль­
шинство его работ были изданы в местных периодических из­
даниях в Перми (основная часть), Екатеринбурге, Казани,
Оренбурге. Главный труд его жизни — «Пермская старина»
(18 томов) — был издан в Перми целиком на средства автора.
С 1883 года Дмитриев был действительным членом Пермско­
го статистического комитета, с 1888 года — председателем
Пермской ученой архивной комиссии. Он редактировал и вы­
пускал (после смерти Д.Д. Смышляева) научные сборники

Раздел I. Русская провинциальная историография... 245

губстаткомитета «Пермский край», где печаталось много исто­
рических документов. Археографическая деятельность была
центральным звеном в научной работе Дмитриева.
Основным его способом сбора письменных источников
(которые он считал главными историческими источниками)
были археографические экспедиции в уезды Пермской губер­
нии, предпринимаемые им в период летних каникул и за свой
счет. За 17 лет он совершил не менее 20 такого рода поездок,
побывав в 10 из 12 уездов губернии22. Там он приобрел и ско­
пировал большое количество ценнейших исторических мате­
риалов, находившихся в частных руках. Купцы, чиновники,
священники, крестьяне доставляли ему интереснейшие мате­
риалы по истории Урала. Тщательно обследовал он местные и
центральные архивы, был участником археологических съездов.
Всего им было собрано более 400 крупных рукописных исто­
рических документов (писцовые, переписные, дозорные кни­
ги по разным уездам, расходные книги, местные летописи,
интереснейшие синодики, масса актового материала), из ко­
торых полностью или частично им было опубликовано бо­
лее 10023. По сути своей, пользуясь поддержкой краеведческих
организаций и отдельных любителей, Дмитриев проделал
огромную работу по сбору и публикации важнейших истори­
ческих источников по истории Урала.
В предисловиях к томам своей «Пермской старины» Дмит­
риев отмечал, что он всю жизнь работал одиноко как частный
любитель, то есть без всякой материальной поддержки (и экс­
педиции и издания за свой счет), «зато при нравственной под­
держке тех, кто любит и уважает науку»24. Отметим, что, вопервых, частная наука и финансировалась частными лицами,
а во-вторых, что благоприятная общественная атмосфера для
научных краеведческих изысканий в Перми 1880-х годов уже
сложилась.
По замыслу автора, «Пермская старина» представляла
«сплошное систематическое изложение истории всего Пермс­
кого края, предпринятое одним лицом, на основании множе­
ства отдельных исследований и массы напечатанного уже сы­
рого материала»25. Такого рода целостная оригинальная история
своего края была непосильна историкам-любителям большин­
ства губернских центров России конца XIX — начала XX века.
Как правило, им недоставало профессионализма и базы опуб­
ликованных источников и научных работ по истории края.

246

Русская провинциальная историография

Сложившаяся в Перми мощная краеведческая культурная тра­
диция позволила Дмитриеву успешно работать над своим обоб­
щающим трудом.
Вместе с тем нельзя преуменьшать и роль личности само­
го автора. Создание многотомного чрезвычайно трудоемкого
и многолетнего труда потребовало от него своеобразного под­
вижничества, подчинения всей своей жизни одной цели. Лич­
ности такого нравственного закала и беспримерного трудолю­
бия встречались среди провинциальных историков той эпохи.
Такими были А.С. Верещагин (учитель латыни Вятской духов­
ной семинарии, словно постригшийся в местные историки),
Н.К. Чупин (директор Уральского горного училища в Екате­
ринбурге, автор замечательного «Географического и статисти­
ческого словаря Пермской губернии»). Последнего, наряду с
Д.Д. Смышляевым, Дмитриев называл своим учителем в крае­
ведении.
Наркиз Константинович Чупин (1824 1882) представлял
оригинальный тип краеведа-энциклопедиста. По словам близко
знавшего его Д.Д. Смышляева, Чупин был человеком, горячо
любившим свой край и посвятившим служению ему всю свою
жизнь. Он обладал громадной памятью, был «ходячим архи­
вом», готовым со всяким делиться неисчерпаемым запасом
своих знаний, «вечный затворник, зарывшийся в книги, архи­
вные дела, рукописи, карты и планы — покойный напоминал
собою тип средневекового монаха, в тишине кельи поддержи­
вавшего светоч знания, записывавшего на память грядущих
поколений совершавшиеся события и предания о минувших
временах и распространявшего в тщательно снятых копиях
плоды долголетних трудов своих предшественников и совре­
менников»26.
По своему научному уровню зрелые научные работы Дмит­
риева не уступали уровню научных работ профессиональных
столичных историков того времени.

Н.Г. Первухин — археолог и этнограф-любитель

Николай Григорьевич Первухин (1850—1889), выходец из
среды духовенства, закончил Тверскую духовную семинарию
и Московскую духовную академию. В 1875—1884 годах он рабо­

Раздел I. Русская провинциальная историография... 247

тал преподавателем истории и педагогики Нижегородского
Мариинского института. Занятия по изучению местного края
он начал в Нижнем Новгороде и уже в 1875 году представил в
Нижегородский статкомитет серьезный доклад (на 49 листах)
о состоянии отхожих промыслов Арзамасского уезда в 1874 го­
ду27. Он был избран членом Нижегородского статкомитета и
получил навыки краеведческой работы. Но основные исследо­
вания Первухина развернулись в 1885—1889 годах, когда он был
инспектором народных училищ Глазовского уезда Вятской гу­
бернии. В очень короткое время Первухин сумел сделать
столько, сколько иные краеведы не могли сделать в течение
всей своей жизни, и стал одним из лучших этнографов края.
Подытоживая свою деятельность, Н.Г. Первухин писал за
месяц до скоропостижной смерти (от туберкулеза): «Еще с вес­
ны 1885 года — с первого года своей службы в Вятской губер­
нии я заинтересовался оригинальными особенностями быта
того уезда, где мне пришлось служить, три инородческих пле­
мени которого: пермяки, бесермяне и особенно вотяки сохра­
нили у себя до сего времени не только предания и обычаи глу­
бокой старины, но и памятники жизни древнейших обитателей
этой страны — чуди и болгар. Пассивно относиться к предме­
ту, меня интересующему, я не могу и потому скоро перешел к
активным наблюдениям, расспросам и справкам, и мои иссле­
дования с самого 1885 года направлены были по двум путям.
С одной стороны — на изыскания разных остатков древнего
язычества в суевериях и обрядах инородцев (прежде всего во­
тяков). Результатом этих исследований явились мои “Эскизы
преданий и быта инородцев Глазовского уезда”, из которых три
напечатаны в “Вятских губернских ведомостях”, а два в “Ка­
лендаре Вятской губернии”.
С другой стороны, я начал собирать древние вещи, которые
весьма во многих местностях Глазовского уезда были находи­
мы крестьянами то при распашке полей, то при спаде весенней
воды на берегах рек, то при копании случайных ям. Вместе с
тем я начал собирать и предания о том или другом месте нахо­
док... и, наконец, по поручению Московского Археологическо­
го общества начал и нарочно разъезжать по уезду, лично осмат­
ривая и описывая урочища, на которых встречались находки,
производил пробные раскопки и изыскания...»28.

248

Русская провинциальная историография
Результатом его археологических изысканий стала книга
«Очерк кладовищ Глазовского уезда», изданная Московским
археологическим обществом. С П.С. Уваровой (председателем
МАО) Первухин в эти годы ведет оживленную переписку. Так­
же он был избран членом-корреспондентом МАО. Большую
помощь в издании и редактировании работ Первухина в Вят­
ке оказал Н.А. Спасский, секретарь Вятского статкомитета
(членом которого Первухин был избран в 1886 году). Стал
Первухин деятельным сотрудником и Казанского общества
археологии, истории и этнографии.
Археологические коллекции, собранные Первухиным, были
высланы им на VII и VIII археологические съезды. По словам
самого исследователя, за 5 лет (1885—1889) он обнаружил в
Глазовском уезде 64 городища, 84 места старых поселений и
157 могильников, из которых 49 мест древних поселений и
110 могильников были исследованы им лично. В собранную им
первую археологическую коллекцию вошло 1765 предметов, во
вторую — 1364 предмета, в третью — 360 предметов, в четвер­
тую, приготовленную им к отсылке на VIII (Московский) ар­
хеологический съезд, — 1500 экспонатов29.
Руководя всеми школами уезда, Первухин широко исполь­
зовал помощь местных учителей. Безусловно, прежде всего он
был полевым собирателем-практиком. Близко знавший его
Н.А. Спасский писал: «Все труды Николая Григорьевича вполне
самобытны. Он избег этой мелкой кропотливой разработки
темы путем изучения литературы предмета, этого мелкого на­
низывания факта на факт, этой безличной мозаичности в уче­
ных разборах немецкого типа, а создавал целое по личным
наблюдениям и впечатлениям, рисовал смелыми взмахами
цельную органическую картину»30.
Первухин умер в расцвете сил (39 лет) среди сборов на
Московский археологический съезд, где он надеялся лично
продемонстрировать собранную им археологическую коллек­
цию и представить новую работу «По следам чуди: дневник
археологической экскурсии 1889 года». В доме его не осталось
денег даже на похороны, и вдова пыталась получить для этих
целей деньги, ассигнованные губернским земством ее мужу для
поездки на археологический съезд. Но в этом ей было отказа­
но31. Материальное положение уездного учительства было не­
завидным.

Раздел I. Русская провинциальная историография...249

По мнению современных исследователей, 5 выпусков его
«Эскизов преданий и быта инородцев Глазовского уезда», вы­
шедших в Вятке в 1888—1890 годах, представляют большую
ценность, так как «являются наиболее полным источником по
этнографии удмуртов изучаемой территории»32.
Отметим, что бескорыстие и альтруизм в своих научных
исследованиях были присущи в значительной мере большин­
ству любителей-краеведов той эпохи.
Рассматривая учительство второй половины XIX века как
социальную базу для деятельности губернских статкомитетов
и научных обществ России, мы можем сделать следующие
выводы. Если из среды образованного чиновничества чаще
всего выходили руководители и организаторы научных иссле­
дований в русской провинции — секретари губернских стати­
стических комитетов; если среда духовенства в основном да­
вала собирателей первичного исторического, этнографического,
археологического материала источникового характера, авторов
простейших описаний родных мест, своеобразных уездных
просветителей, то среда учительства дала немалое число крае­
ведов-исследователей, совершенствовавшихся в течение мно­
гих лет в своей научной работе. Лучшие из них стали истори­
ками-профессионалами пусть не по роду своей основной
служебной деятельности, а в силу личной увлеченности, талан­
тливости и многолетнего самообразования.
В заключение хочется подчеркнуть, что в данной работе не
анализируется отдельно деятельность историков-любителей из
среды купцов или мещан, крестьян или чиновников, хотя лю­
бители-историки из всех указанных социальных групп обще­
ства имелись в составе статкомитетов. Но, во-первых, даже
количественно они не были такими массовыми, как истори­
ки-любители из среды духовенства и учительства, а во-вторых,
в изучаемое время складывается тип личности историка-крае­
веда. На общих для такого типа личности чертах мы и сосре­
доточили свое внимание. Прежде всего это историки-любите­
ли со всеми вытекающими отсюда последствиями: сильными
и слабыми сторонами деятельности.
В 1860—1890-х годах большое значение для провинции
имело создание организационных научных центров в виде ста­
тистических комитетов, которые смогли объединить разрознен­
ных любителей местной старины, заинтересовать краеведческой

250

Русская провинциальная историография

работой сотни людей, выходцев из самых разных слоев обще­
ства, инициировать масштабные исторические, этнографиче­
ские и археологические обследования своих губерний. В это
время формируется целое поколение историков-краеведов, чья
деятельность завершилась только в начале XX века, именно ими
закладывается прочная источниковая база местной историо­
графии.
Краеведов этого поколения отличали альтруизм и огром­
ное трудолюбие, бескорыстие и горячая увлеченность истори­
ей родного края, интерес к крестьянству, которое они порой
под влиянием народничества несколько идеализировали. Во
всей их деятельности ощущалась просветительская направлен­
ность. Занятия наукой не являлись для них самоцелью, а были
ценны тем, что могли помочь просвещению многомиллионного
и неграмотного крестьянства России. Из вышеизложенного
вытекают многие особенности работ местных историков.

Глава 4

ИСТОРИЧЕСКИЕ РАБОТЫ ПРОВИНЦИАЛЬНЫХ
ИСТОРИКОВ: ТИПОЛОГИЯ и эволюция

4.1. Краеведческие

описания

од провинциальной историографией в данном случае
мы понимаем комплекс очень разнородных работ, со­
зданных любителями-историками в русской провин­
ции (Европейской части России) во второй половине XIX века.
По своей тематике, проблематике, уровню мастерства авторов
эти работы очень многообразны. Безусловно, существовала
связь и взаимозависимость общерусской историографической
традиции с формирующейся традицией местной историогра­
фии. Хочется подчеркнуть, что провинциальная историография
XIX века — это полноправная часть общерусской историчес­
кой науки, поэтому было бы неправильно противопоставлять
их друг другу.
На характер и особенности быстрого развития провин­
циальной историографии во второй половине XIX века повли­
ял целый ряд факторов. Прежде всего нужно учитывать, что
русская провинциальная историография к середине XIX века
уже накопила определенный опыт и традиции. Как доказала
А.А. Севастьянова, она активно развивалась в России со вто­
рой половины XVIII века1. Накопленный опыт широко ис­
пользовался в изменившихся социально-экономических и об­
щественно-политических условиях.
Реформы 1860—1870-х годов раскрепостили не только кре­
стьянство, но и творческие способности разночинной интел­
лигенции. Круг лиц, занимавшихся историей в провинции,
стремительно расширился. Мощный общественный подъем и
рост национального самосознания пробудили интерес к исто­
рии Отечества, родного края в самых широких слоях общества.
Бурное экономическое и промышленное развитие страны по­
требовало изучения ресурсов всех регионов и областей, созда-

П

252

Русская провинциальная историография

ния эффективных официальных научных центров на местах —
губернских статистических комитетов.
Формирующееся краеведение включало в себя не только
работы по местной истории (поэтому между понятиями «про­
винциальная историография» и «краеведение» нельзя ставить
знак равенства), но и этнографические, статистические, эко­
номические и географические описания и исследования, по­
священные изучению какой-то одной губернии или области.
Комплексный междисциплинарный подход был органически
присущ авторам значительной части краеведческих работ. В
каждой такой работе исторические разделы и эпизоды часто
разобщены и не связаны один с другим. Наиболее посильным
для малообразованных провинциальных любителей истории, а
потому и наиболее распространенным типом научной истори­
ческой или краеведческой работы стал во второй половине
XIX века тип краеведческого описания.
Широкое распространение центральными научными обще­
ствами и учреждениями в российской провинции своих анкет,
вопросников и программ инициировало создание многих ты­
сяч описаний краеведческого характера, стало своеобразной
начальной школой научной работы для сотен местных исто­
риков-любителей. В свою очередь, научные учреждения и об­
щества (РГО, МАО, ОЛЕАЭ, ВЭО, РАО, АК, ЦСК и другие),
используя официально-общественный характер деятельности
губстаткомитетов, смогли получить с помощью анкетирования
массовый первичный фактический материал по избранной ими
проблематике.
Чаще всего официальные статистические описания имели
социально-экономическую и географическую направленность,
но комплексность самого тогдашнего понятия «статистика»
включала и освещение исторических вопросов. В анкетах Цен­
трального статистического комитета, губстаткомитетов было
много вопросов об истории сел и городов, быте народа, архе­
ологических и других исторических памятниках, фольклоре.
Анкеты и вопросники эволюционировали, перерабатыва­
лись с течением времени. Этот процесс хорошо прослежива­
ется на примере этнографических описаний, инициированных
анкетами РГО. Наиболее ранние описания были вызваны со­
ставленной Н.И. Надеждиным программой по этнографии
(1847 год) и освещали вопросы наружности, языка, домашне-

Раздел I. Русская провинциальная историография...

го и общественного быта, фольклора простого русского наро­
да. Детализация пунктов была очень скрупулезна. В ответ на
7000 разосланных по губерниям России экземпляров програм­
мы в конце 1840-х — начале 1850-х годов пришло более 2000 эт­
нографических описаний, составивших ценнейшую часть ар­
хива РГО2.
Доля собственно исторического повествования в них, как
правило, невелика и касается вопросов основания данного села
или города, открытия приходской церкви, заселения края рус­
ским населением. Описания составлены, как правило, на ос­
новании личных наблюдений и опросов авторов (в основном
приходских священников). Структура их определена пункта­
ми программы, хотя разные разделы ее освещаются неравно­
мерно, а некоторые описания приобретают характер цельного
повествования, а не излагают материал строго по пунктам «воп­
рос — ответ». О многообразии (а не однотипности) материа­
лов говорят даже авторские названия описаний: «Вятской гу­
бернии Иранской округи село Ижевское» (свящ. В. Пасынков,
1847 г.); «Вотяки Малмыжского уезда Вятской губернии» (свящ.
Н. Курочкин, 1848 г.); «Историко-статистическая записка о селе
Святицком» (свящ. И. Попов, 1851 г.) и другие3.
Характерная черта такого рода описаний — наличие в них
одновременно (пусть в разной мере) исторических, археологи­
ческих, этнографических, статистико-экономических и геогра­
фических сведений. Нередко во введениях, сопроводительных
письмах, лирических отступлениях авторов содержатся миро­
воззренческие и теоретические рассуждения о местной и об­
щерусской истории, любви к Родине, смысле жизни. Авторы
описаний, прекрасно зная местную жизнь, смогли занять по­
зицию стороннего наблюдателя. Например, автор «Описания
жизни черемис, проживающих в Уржумском уезде Вятской
губернии» крестьянин Василий Милютин писал во введении:
«Все описание черемисской жизни изложено без малейшего
лицеприятия, но на самой действительной практике, как лич­
но мною замечено...»4.
Часть этнографических описаний (чаще всего материаль­
ного быта крестьянства) публиковалась в центральных издани­
ях, местных «Губернских ведомостях» и «Памятных книжках»
1850—1870-х годов и становилась, в свою очередь, образцом для

253

254

Русская провинциальная историография

начинающих корреспондентов статкомитета. Распространяли
свои научные анкеты и программы губернские статкомитеты,
печатая их в «Губернских ведомостях». В «Программе для со­
бирания этнографических сведений о жителях Пермской губер­
нии» (1855), созданной по образцу этнографической программы
РГО, имелись следующие основные разделы: 1) распределение
народонаселения по племенам; 2) наружность: 3) занятия; 4) до­
машний быт; 5) нравы и обычаи; 6) обряды; 7) поверья и пре­
дания; 8) язык; 9) остатки старины (древние здания, стены,
валы, курганы)5. Широко печатали в своих изданиях научные
программы, анкеты, а также сделанные по ним разнообразные
описания почти все губстаткомитеты России.
Фольклор, археология, этнография и история края изуча­
лись одновременно и комплексно в большинстве краеведчес­
ких описаний.
Изучение истории края считалось ключом для понимания
археологии, этнографии, статистики, экономики данной мес­
тности. Ставилась задача изучения народа как целостного яв­
ления. Организатор научной работы в русской провинции
С.М. Шпилевский в своей программной речи «О задачах дея­
тельности Казанского общества археологии, истории и этно­
графии» (19 марта 1879 года) сказал: «Современный историк
главною задачею своею имеет целый народ; он следит за усло­
виями народной жизни, за видоизменениями этих условий и
вместе с ними различных сторон народного быта». Как ру­
ководство к деятельности Общества процитировал он слова
И.Е. Забелина: «...каждая местность есть живая часть общего
целого, а не какое-нибудь департаментское отделение; как жи­
вая часть каждая местность имеет самостоятельный своеобраз­
ный смысл, который обнаруживается не только в экономичес­
ких, но и в исторических ее условиях. Раскрыть и надлежащим
образом осветить этот смысл может только история этой мес­
тности или области. Без истории и этнографические и даже ста­
тистические факты останутся немыми памятниками»6.
Историзм пронизывал не только этнографические, архео­
логические, но и статистико-экономические описания 1850—
1880-х годов. В начале этнографического описания крестьянина
А. Хапугина «Быт вятских крестьян» (1871) идут ответы на
вопросы: «Чья была раньше земля? Откуда шли переселенцы?
Какие починки первыми появились?»7.

Раздел I. Русская провинциальная историография...

Если в 1850—1860-е годы значительная часть этнографичес­
ких программ и анкет была посвящена вопросам народной
мифологии, фольклора, языка, семейного уклада и быта (это
та почва, на которой выросло мифологическое направление в
этнографии), то в 1870—1880-е годы интерес переместился в
сторону изучения общественной жизни, общины, народного
права. Так, разработанную Н.В. Калачовым в Отделении этно­
графии РГО «Программу для собирания народных юридиче­
ских обычаев» (1864) перепечатали затем «Губернские ведо­
мости» более чем 23 губерний России8. Часть описаний,
созданных по такого типа программам, пересылалась автора­
ми в РГО, а значительная часть шла в губстаткомитеты и пуб­
ликовалась в местных изданиях.
Ряд авторов опубликованных описаний продолжали свою
научную деятельность, используя приобретенный опыт. Они
начинали работать самостоятельно. Тема работы становилась,
как правило, более четкой и узкой, а сама работа — более про­
блемной и законченной. Такого рода труды становились пере­
ходом от анкетных этнографических (и другого рода) описа­
ний к самостоятельным научно-исследовательским работам.
Примером могут служить статьи П. Андреева «О вечорках го­
рода Свияжска» (1853); К.С. Рябинского «Материалы для эт­
нографии уличной жизни детей, собранные в г. Лаишеве» (1883)
и многие другие9.
Объем этнографических описаний чаще всего от 4,5 до 15—
20 листов рукописного текста, хотя встречаются описания в
40—50 и даже более 100 листов. Многие сотни их были опуб­
ликованы в местной печати. Хочется отметить, что, во-первых,
этнографические описания создавались в русской провинции
в течение всего изучаемого периода, а во-вторых, что такого
большого количества чисто археологических или исторических
описаний в это время создано не было.
Ко второй значительной группе описаний следует отнести
описания статистического характера. Как правило, в них име­
ются не только разного рода факты и эпизоды по истории,
археологии, этнографии края, но имеет место и определенный
исторический подход автора к анализу собранного материала,
обнимающего длительный период времени.
Статистические работы считались основными и обязатель­
ными в деятельности статкомитетов, поэтому руководители

255

256

Русская провинциальная историография

последних придавали им особое значение. Инициатива созда­
ния такого рода описаний шла от Центрального статистичес­
кого комитета. Уже в «Плане занятий статистического совета
МВД» (1853) указывалось: «Статистическое отделение обяза­
но составлять подробные и точные, по возможности, в отно­
шении ко всем сим предметам описания состояния губерний,
областей и градоначальств вообще, городов, посадов, слобод,
местечек и замечательнейших селений в особенности»10. Между
тем на местах традиция «описания губернии» существовала в
течение всей первой половины XIX века.
В разосланной по губернским статкомитетам в 1859 году
детальной «Выписке из подробной программы статистических
описаний губерний и областей Российской империи» (19 с.)
основную часть занимает описание современного состояния
губернии, но исторический и этнографический аспекты уже
существуют11. Перед статистическим описанием губернии уже
необходимо историческое введение.
Но реально работа по составлению статистических описа­
ний губернии статкомитетами началась с создания статисти­
ческих описаний волостей, сел, городов, уездов только в 1860—
1870-е годы. Сотни такого рода описаний были созданы в
российской провинции. В условиях широкого понимания за­
дач статистики описания сел, приходов, городов, уездов пре­
вращались в историко-экономические и этнографические очер­
ки с большим количеством цифрового материала. Авторами
основной массы этих описаний были священники и учителя,
земские служащие и волостные писари, постоянно проживав­
шие в уездах. Без программ и методического руководства со сто­
роны статкомитета они были совершенно беспомощны в на­
чале своей научной деятельности.
Поэтому губстаткомитеты публиковали программы такого
рода описаний. В программе Вятского статкомитета для состав­
ления статистического описания уездов губернии указано, что
во введении должен быть дан «исторический очерк каждой
местности, селения, города и прочего; нет ли каких-либо пре­
даний об основании поселения, а также исторических докумен­
тов, грамот, записей и прочего»12.
Такого рода программы и были рассчитаны на местных
любителей, для которых основным источником служат опрос
и материалы, имеющиеся в данном селе, городе, церковного
или какого-то другого архива.

Раздел I. Русская провинциальная историография...

Приходские священники 1860—1870-х годов оказались наи­
более подготовленными для такого рода работы. Например, из
17 статей второго тома «Нижегородского сборника» (1869)
12 статей—описаний местных сел сделано приходскими свя­
щенниками. Составителем отмечено, что том состоит из стати­
стических описаний, созданных по программе Нижегородского
статкомитета13. Правда, сам тип статистического описания из­
менился со временем довольно существенно. Во многих опи­
саниях уменьшается доля сведений по экономике и географии,
а увеличивается материал по истории и этнографии. Сами
описания все чаще получают название «историко-статистичес ­
ких». Очевидно, что это происходило в связи с повышением
научной квалификации любителей-историков, начинавших
активнее работать с местными письменными источниками и
постепенно собравших значительные личные коллекции архи­
вных материалов.
Характерно в этом отношении «Историко-статистическое
описание города Торжка», написанное иеромонахом Илиодором. Во введении автор дал характеристику источникам све­
дений о Торжке. Он пользовался выписками из летописцев,
местных статистических описаний, грамот. Автор отмечал:
«Сими-то источниками, отчасти некоторыми другими частны­
ми при составлении сего описания города Торжка и его древ­
ностей я более или менее пользовался там, где было нужно.
Особенным же источником всех сведений служили история
Карамзина и писцовая книга Нарбека (которую он сам и на­
шел в своем монастыре. — В.Б.), также описание монастырс­
ких древностей 1851 года. А касательно настоящего состояния
города Торжка и церквей его описание сие восполнено было
то собственными сведениями, то выправками из церковных до­
кументов, то сведениями, от приходских священников заим­
ствованными. ..»14.
Отдельные главы небольшой работы (145 с.) посвящены
«Древнему состоянию Торжка», «Судьбе и состоянию Торжка»
последовательно в XI—XVI, XVI—XVIII, XVIII—XIX веках. Ав­
тор использует примечания, дает ссылки на источники, широко
опирается на критерий «здравого смысла». Безусловно, подав­
ляющее большинство авторов историко-статистических описа­
ний в силу ряда объективных причин так и не смогли создать
свои самостоятельные научные исследовательские работы по

257

258

Русская провинциальная историография

истории родного края. Сам тип «описаний» сложился в усло­
виях преобладания среди краеведов (представителей разночин­
ной интеллигенции) малообразованных любителей-дилетантов,
страстно увлекшихся историей и культурой родного края.
К третьей группе описаний можно отнести специализиро­
ванные археологические или исторические описания. Архео­
логические описания создавались в основном по программам
МАО, РАО, Археологической комиссии, Академии художеств
и посвящены описанию городищ, курганов, могильников и
других археологических памятников определенной местности,
уезда или губернии. Первые вопросники по археологии при­
шли в статкомитеты сразу после их открытия в 1837 году
(вопросник Кеппена). В изучаемый период губстаткомитеты
рассылали собственные вопросники с целью фиксации всех
археологических памятников губернии. Как правило, в печат­
ных текстах против вопросов оставлено место для ответов. Доля
авторского исследовательского элемента для заполнявших та­
кого рода анкеты незначительна.
В вопроснике Нижегородского статкомитета, разосланном
в 1890 году по всем приходам губернии, имелись следующие
вопросы: 1) какие сохранились в селе или близ села старин­
ные урочища, старые курганы, земляные валы и под каким
названием известны? 2) местонахождение городищ и курганов;
3) местоположение городищ и курганов; 4) наружный вид;
5) народные предания о происхождении данной насыпи; не
было ли раскопок и не находимы ли какие-нибудь предметы
древности?15 К каждому вопросу давалось подробное объясне­
ние его. Ответы в основном были краткими и часто маловра­
зумительными. Очевидно, что статкомитеты ставили цель вы­
явить сохранившиеся памятники.
В редких случаях археологические описания представляют
и сейчас значительный интерес. Волостной писарь И. Банни­
ков, например, прислал в статкомитет в 1884 году тщательное
описание Спасо-Подчуршинского городища с хорошим рисун­
ком, тщательными измерениями, преданиями о местных кла­
дах и материалами из местного церковного архива16. Описания,
создаваемые по вопросникам к археологическим съездам, науч­
ным выставкам, также затрагивали археологическую тематику.
Широко распространены в 1870—1890-е годы исторические
описания монастырей, соборов, сел, городов, учебных заведе­

Раздел I. Русская провинциальная историография...
ний. Составлялись они как на основании опубликованных
программ и такого рода описаний, так и по собственной ини­
циативе авторов. Источниками для них прежде всего служили
местные архивные материалы, акты и грамоты, писцовые и
переписные книги, местные предания и опросы старожилов.
Известный пермский историк и краевед В.Н. Шишонко, бу­
дучи директором народных училищ Пермской губернии, разо­
слал по народным училищам вопросник (более 20 вопросов)
по истории этих учебных заведений (1879). Он сам хотел обоб­
щить все такого рода материалы по истории народных училищ
губернии. Из многих училищ поступили лишь копии уставов
и описание современного состояния училища. Работы типа
«Истории Архангело-Пашийского народного училища», напи­
санной его учителем Иваном Шулеповым, были редки. Иван
Шулепов в ответ на первый вопрос о времени открытия учи­
лища дал развернутое историческое повествование с худо­
жественными элементами об основании данного училища на
9 листах. Учитель зафиксировал много интересных бытовых,
психологических подробностей, оставшихся в памяти старожи­
лов, местных преданиях, использовал архив училища17.
Священник М. Утробин, переведенный в богатый приход
села Лекма Вятской губернии (1876) после смерти местного
священника И.Г. Кибардина (1817—1876), активнейшего чле­
на статистического комитета и автора многих краеведческих
работ, продолжил эту традицию. Он написал биографию сво­
его предшественника и «Историческое описание села Лекмы
Слободского уезда», опубликованное в «Вятских епархиальных
ведомостях»18.
В описании села автор ссылается на факты общерусской и
древней вятской истории, актовый материал XVII века, устные
предания, данные топонимики, материалы церковного архива
(в котором есть документы с XVII века), определяет точную дату
возникновения села. Он подробно останавливается на истории
строительства всех зданий местной церкви, личностях приход­
ских священников за последние 200 лет19. Это действительно
историческое описание, так как современного ему состояния
села он не касается.
Исторические описания городов, уездов, сел, школ, мона­
стырей, горных заводов требовали уже от их авторов началь­
ных навыков работы с письменными историческими источни­
ками, умения критически их оценивать и сопоставлять.

259

260

Русская провинциальная историография

Итак, этнографические, исторические и археологические
описания, а также описания статистического характера (при­
чем первые и последние составляли основную массу описаний)
во второй половине XIX века стали самым распространенным
видом краеведческих работ, доступным сотням историковлюбителей и краеведов, проживавших в селах и маленьких
уездных городках. Часть этих работ была опубликована в ос­
новном в местных изданиях (чаще всего в неофициальной ча­
сти «Губернских ведомостей», «Памятных книжках» и сборни­
ках трудов статкомитетов), но значительное их количество
осталось в рукописях и находится сейчас в областных архивах,
а также архиве РГО и фондах других научных обществ. Эти
описания, в большей или меньшей степени, представляют из
себя сегодня ценный исторический источник, так как сохра­
нили бытовавшие в широких слоях населения представления
о прошлом, мировоззренческие установки авторов, интересный
фактический материал.
В значительной мере структура повествования определена
разделами программ и вопросников, хотя часть описаний на­
писана уже по образцу опубликованных работ. Авторы зачас­
тую работали уже не столько из стремления дать ответы на
вопросы, сколько осознанно пытаясь создать самостоятельный
авторский труд. Авторское начало более заметно в историчес­
ких описаниях, чем в этнографических или статистических
работах. Но исторический материал является ценной частью
всех краеведческих описаний. Ряд авторов обнаруживает зна­
комство с общерусской исторической литературой. В темати­
ке превалирует интерес к истории, жизни и быту низших сло­
ев общества, что объясняется прежде всего личным жизненным
опытом (именно той среды) авторов описаний. От простых
ответов на конкретные вопросы анкеты к созданию цельных
и внутренне логичных исторических или краеведческих пове­
ствований — таков путь лучших авторов такого рода работ во
второй половине XIX века. Мы должны учитывать, что тради­
ция описаний заняла в провинциальной историографии вто­
рой половины XVIII—XIX века вполне определенное место. Но
лишь во второй половине XIX века краеведческие описания
стали явлением массовым, широко распространенным и дей­
ствительно всероссийским.

Раздел I. Русская провинциальная историография...2 61

4.2. Постлетописные сочинения
Размышляя о тематике местной истории во второй поло­
вине XIX века, автор фундаментальной «Русской историогра­
фии» Н.Л. Рубинштейн отметил, что 1880—1890-е годы — пе­
риод ее самого широкого распространения. Сильной стороной
такого рода работ он считал тщательный подбор конкретного
фактического материала (этнографического, исторического,
географического и прочего) по истории отдельного края. По
его мнению, обобщающие работы по истории отдельного края
оставались в тех условиях «формальной суммой отдельных
описаний, объединенных лишь внешней связью политического
повествования, превращающегося в своеобразное возрождение
летописной истории»1. Эта мысль представляется очень верной
и требует дальнейшего развития.
Традиции городового летописания и местных хроник, су­
ществовавшие во многих русских провинциальных центрах еще
в XVIII веке, как это убедительно доказала А.А. Севастьяно­
ва2, достаточно своеобразно преломились во многих работах
провинциальных историков второй половины XIX века. Отка­
завшись от архаичных внешних летописных форм, авторы «на­
родной историографии» (термин А.А. Севастьяновой) в своих
обобщающих работах широко использовали летописный спо­
соб повествования. Во многих провинциальных центрах весь
прежний местный летописный фонд с его традициями и при­
емами оставался и в XIX веке единственной готовой формой
для синтеза многообразного источникового материала. Глубо­
кая укорененность летописных традиций в историческом со­
знании местных историков второй половины XIX века осталась
не замеченной исследователями ввиду слабой изученности про­
блем провинциальной историографии XIX века.
Поэтому, вводя понятие «постлетописные сочинения» при­
менительно к целой группе работ провинциальных историков
второй половины XIX века, мы восполняем этот пробел. Под
постлетописными сочинениями исследуемого периода мы по­
нимаем авторские исторические работы, в которых с целью
преодоления композиционных, хронологических, источнико­
ведческих и концептуальных трудностей широко используют­
ся способы старого летописно-хроникального повествования.
Это прежде всего широкое компилирование и включение в

262

Русская провинциальная историография

текст разных по характеру источников, хронологический прин­
цип изложения материала.
Существенное влияние на постлетописные сочинения
оказали городовые летописцы («градские летописи») второй
половины XVIII — начала XIX века, но первые, в отличие от
вторых, уже безусловно являются авторскими историко-крае­
ведческими работами. Показательны в этом отношении «Очер­
ки из истории губернского города Перми с основания посе­
ления до 1845 года (с приложением летописи города Перми с
1845 до 1890 г.)» пермского историка А.А. Дмитриева. По сло­
вам автора, его работа представляет «первый систематический
свод всего, что было доселе напечатано по истории Перми в
разных изданиях многими лицами...»3. В основу труда положе­
ны две градские летописи: «Пермская летопись» священника
Гавриила Сапожникова (1759 — после 1802), охватывающая
период истории города Перми с 1723 по 1802 год, и «Летопись
губернского города Перми» местного учителя Ф.А. Прядильщикова (1811—1870), обнимающая время с 1781 по 1844 год.
Отметим, что составленная А.А. Дмитриевым в дополнение к
своей книге «Летопись губернского города Перми» (1845—1890)
является логическим продолжением двух предыдущих градских
летописцев4. Подобно своим предшественникам, он многие из
описываемых событий также наблюдал как очевидец.
А.А. Дмитриев излагает в ней основные события в жизни
города по годам, строго в хронологической последовательнос­
ти на основании материалов «Губернских ведомостей». По сути
своей это хроника всего мало-мальски примечательного в ме­
стной жизни, но совершенно бессвязная и не объединенная
никакой общей идеей. Таким образом, во-первых, к постлето­
писным сочинениям мы можем отнести группу многообразных
работ —хроник второй половины XIX века. Это статьи, очер­
ки, книги, посвященные истории отдельного города, местно­
сти или края. Широкое распространение получили вместе с тем
работы — своеобразные перечни местных воевод, наместников
и губернаторов, а также местных церковных иерархов с крат­
кими или пространными биографическими сведениями5.
Начавший свою научную деятельность в области местной
истории в 1880—1890-е годы Павел Николаевич Луппов, за­
мечательный историк Вятского края, уже на склоне дней, в
1930-е годы, написал в помощь краеведам работу (так и остав­

Раздел I. Русская провинциальная историография...

шуюся в рукописи) «Хронологические даты по истории Киров­
ской области», где в хронологической последовательности пе­
речислил наиболее важные, с его точки зрения, события в ис­
тории Вятского края начиная с XIV века6. Для нас важно
уяснить, что эту работу написал автор, хорошо владевший ме­
тодикой научного исследования. Он ставил своей задачей по­
мочь малообразованным местным краеведам в районах облас­
ти определить темы своих исторических занятий, наметить
определенные этапы их работы7.
Таким образом, работы этого типа были необходимы мес­
тным историкам второй половины XIX века, поскольку были
неизбежным этапом на пути к созданию обобщающих сочине­
ний по истории своего края. Например, в первом же программ­
ном выпуске «Материалов по статистике, географии, истории
и этнографии Оренбургской губернии» (1877) первая статья
собственно исторического отдела — это «Хронологический
перечень событий, относящихся к местности нынешней Орен­
бургской губернии с половины XVI века до настоящего време­
ни»8. В статье дано перечисление всех основных событий в
жизни края, своеобразная схема будней его истории. Порой
историческое событие не только называется, но и трактуется
определенным образом, рассматривается в развитии. Под 1704—
1708 годами, например, помещена запись: «Башкирский бунт,
поднятый башкиром Алдаром Кузюком и вызванный грабе­
жами и разного рода насилиями уфимского оберкомиссара
Сергеева, который в особенности раздражал инородцев оскор­
блением их религии и один раз, зазвавши к себе на обед баш­
кирских старшин, запоил их насмерть вином»9. Далее кратко
сказано об усмирении бунта, казни зачинщиков и суде над Сер­
геевым. Вовсе не случайно следующим материалом этого раз­
дела является «Библиографический указатель сочинений и ста­
тей, касающихся нынешней Оренбургской губернии»10. И в
«Хронологическом перечне событий», и в библиографическом
указателе подведены определенные итоги исторического изу­
чения Оренбургского края и намечены перспективы дальней­
ших исследований.
Однотипна с анализируемой и работа трех вятских истори­
ков — Н. Бехтерева, А. Андриевского и Н. Спасского «Крат­
кая летопись событий и законоположений, касающихся Вят­
ской губернии за первое столетие с открытия наместничества»11.

263

264

Русская провинциальная историография

Многие десятки такого рода работ были опубликованы в гу­
бернских центрах.
Ко второй группе постлетописных работ мы можем отнес­
ти церковно-приходские летописи, составлявшиеся во второй
половине XIX века приходскими священниками. Эти работы,
как правило, невелики по объему — от нескольких страниц до
нескольких десятков страниц. В основном они остались в ру­
кописях. Количественно они дошли до наших дней в зна­
чительно меньшем объеме, чем краеведческие описания. Со­
зданные в основном во второй половине XIX века, они уже
являются авторскими историческими сочинениями. У церков­
но-приходских летописей немало общих черт с исторически­
ми и статистическими описаниями сел и приходов: источниковая база (материалы церковного архива и местные предания),
форма изложения материала. Но если описания, как правило,
создавались по программам, вопросникам и анкетам, то цер­
ковно-приходские летописи чаще всего ориентированы на
предшествующую местную летописную традицию и часто яв­
ляются цельным историческим повествованием. Значительно
меньшее место в них занимают по сравнению с описаниями
вопросы экономико-географического характера. Инициирова­
ны они нередко командами епархиального начальства и пуб­
ликациями примерных программ для такового рода работ.
Характерным образцом этой группы работ является «Цер­
ковно-приходская летопись Зятцинской Введенской церкви
Малмыжского уезда Вятской губернии», написанная местным
священником Михаилом Шерстенниковым (1869). Автор на­
чинает первую часть работы с выяснения даты основания села:
«Из церковных описей за 1805 год, 1826 года, из старых ревиз­
ских сказок, исповедных росписей и других документов и ныне
хранящихся в Зуринском архиве (церковь относилась к Зуринскому благочинию. — В. Б.) видно следующее: село Зятцы от­
крыто 1756 года. Казанскою конторою новокрещеных дел при
архиепископе Гаврииле, и в котором был выстроен довольно
пространный крестообразный храм из соснового лесу»12. Автор
мыслит очень предметно, материально-вещественно. Много
места в работе отведено перечислению церковного имущества
и богослужебных книг. Тщательно перечислены не только все
служившие в этой церкви священники, но также все дьяконы,
дьячки и церковные старосты. Им указаны 96 деревень и по­
чинков (с датами основания), когда-либо относившихся к

Раздел I. Русская провинциальная историография...

приходу. Деревням даны краткие меткие характеристики с упо­
минанием местных старожилов, генеалогически связанных с ос­
нователями этих деревень. Рассказывается также о миграции
местного населения. Вторая часть работы посвящена описанию
современного состояния церкви и прихода. Безусловно, опуб­
ликованные описания сел оказывали в это время уже значи­
тельное влияние на состав и содержание церковно-приходских
летописей.
С течением времени тип церковно-приходских летописей
менялся незначительно. Например, в церковных летописях сел
Кельдюшево, Писареве, Левашово и других в Нижегородской
губернии (объемом от 4 до 15 листов), составленных в 1890-х
годах, рассматриваются те же основные вопросы: создание
прихода, строительство церкви, устройство храма, богослужеб­
ные книги и церковная утварь, характеристика прихода13. В
исследуемый период церковно-приходские летописи были рас­
пространенным типом краеведческой работы.
Безусловно, на этого типа работах отразилось влияние
фольклорных и агиографических традиций (местных истори­
ческих преданий, легенд и житийной литературы). Это отчет­
ливо видно по «Летописи Нижегородской Живоносной церк­
ви от начала ее существования по настоящее время» (1887) и
поздней «Летописи города Княгинина и городского Княгининского собора» (1907) священника Владимира Снегирева14. При­
чем авторы стремятся уже к сознательному сохранению мест­
ных ценных исторических источников как устного, так и
письменного характера.
К следующей группе постлетописных сочинений нужно
отнести работы — своды исторических источников. Ярким
образцом этого типа работ являются книги известного перм­
ского историка Василия Никифоровича Шишонко (1833—
1889), страстного собирателя и коллекционера исторических ис­
точников о Пермском крае, владельца огромного личного
архива. Врач по специальности, он, занявшись в 1860-е годы
порученным ему разбором архивных дел бывшей врачебной
управы, сделал археографию главным содержанием своей жиз­
ни. В предисловии к первому выпуску своего основного тру­
да — «Пермской летописи» — он писал: «В продолжение по­
чти 18-летней моей службы в Пермской губернии я собирал
исторические письменные памятники, относящиеся до Перм­
ского края. Одни из них помещены в местных “губернских

26 5

266

Русская провинциальная историография

ведомостях”, другие напечатаны отдельными изданиями... а
третьи хотя и приведены мною в порядок, но остаются неиз­
данными, между тем как они составляют исторический инте­
рес края. Ввиду сохранения их, я по имеющимся у меня ру­
кописям, а частию при пособии библиотек императорской
публичной и Академии Наук... получал на месте для пользо­
вания некоторые рукописи и таким образом составил Перм­
скую летопись, обнимающую собой период времени с 1263 г.
по настоящее время...»15.
Первый период его «Летописи» охватывает 1263—1613 годы
(до вступления на престол династии Романовых), последующие
периоды идут' строго по царствованиям. Автор сознательно
стремился создать многообразный свод источников по поли­
тической, общественной, экономической, культурной жизни
края для будущих историков. «Предполагаемая летопись вме­
щает в себе в извлечении по годам не только историческое
развитие городов, заводов, сел, деревень, но и другие сведения,
основанные частично на известных уже актах, а частию мест­
ных записях, памятях и прочем с обозначением местами ука­
зания источников. Таким образом, означенная летопись есть
не более как собрание материалов самых разнообразных для бу­
дущего историка края», — писал он16. Это, безусловно, автор­
ская работа, а не научный (или любительски составленный)
сборник документов. Обширный актовый материал сгруппи­
рован В.Н. Шишонко в соответствии с его концепцией изда­
ния, зачастую он дается частично в пересказе автора или ци­
татах. Многочисленные примечания не только комментируют
текст, но и содержат авторскую позицию по многим вопросам.
Вышло 7 томов «Пермской летописи», доведенной автором до
1715 года. Главная идея автора — «сохранить для потомства
уцелевшие исторические акты путем печати»17 — была реали­
зована им не только в этом издании, но и в ряде других исто­
рических работ. Даже современными В.Н. Шишонко местными
историками-исследователями книги его оценивались достаточ­
но критично как «труд компилятивный, представляющий со­
бою сборник сырого материала, небесполезный для историка»18.
Для В.Н. Шишонко (и в целом работ этой группы) харак­
терно широкое использование не только неопубликованных,
но и уже напечатанных источников и авторских работ. В списке

Раздел I. Русская провинциальная историография...

источников его книги «Материалы для описания развития на­
родного образования в Пермской губернии» указаны местные
«Губернские ведомости» и «Епархиальные ведомости», казан­
ские и центральные периодические издания, книги местных
исследователей Н.К. Чупина и Д.Д. Смышляева, многообраз­
ные описания и «исторические записки»19. Но все-таки основ­
ным источником автора всегда были неопубликованные исто­
рические документы. Он подготовил к публикации писцовые
книги г. Соликамска, переписные книги князя Ивана Дашкова
1678 года с примечаниями, книги сошного письма, «Историю
о родословии, богатстве и отечественных заслугах знаменитой
фамилии графов Строгановых», «Историко-статистические
описания низших учебных заведений г. Соликамска с уездом
его с приложением летописей как городу, так и селам, где
имеются учебные заведения». Последняя рукопись осталась
незавершенной.
В.Н. Шишонко отчетливо различал свой и чужой текст в
историческом сочинении, но способ авторского компилирова­
ния множества источников был для него наиболее приемлемым
способом историописания. Вместе с тем автор, отделяя себя от
используемого им актового и летописного материала, целена­
правленно стремился сохранить в своей работе многообразные
исторические документы. Тщательно и скрупулезно подобран­
ные, они, по мысли автора, как мозаика, должны были дать
целостное представление об изучаемой теме. Исторические
работы — своды источникового характера были распространен­
ным явлением во второй половине XIX века в большинстве
губернских центров Европейской части России. В процессе
дальнейшего развития местной историографии, одновременно
с появлением и деятельностью губернских ученых архивных
комиссий в конце XIX — начале XX века шел переход от ра­
бот этого типа, с одной стороны, к научным квалифициро ­
ванным отдельным изданиям исторических источников, а с
другой стороны — к самостоятельным обобщающим исследо­
вательским работам.
Элементы постлетописных исторических сочинений мы
можем проследить также в частных мемуарно-дневниковых
записках и семейных хрониках многих провинциальных исто­
риков и краеведов той эпохи. Владимир Степанович Верхолан-

2б7

268

Русская провинциальная историография

цев, пермский учитель-географ и краевед (сын крестьянина),
начал свою мемуарную «Летопись моей жизни» (так и остав­
шуюся в рукописи) следующим образом: «Я родился в поне­
дельник 11 июня 1879 года в 8 часов утра при первом ударе
церковного колокола — в день, в который православная цер­
ковь чтит память святых апостолов Варфоломея и Варнавы, а
Германия праздновала юбилей золотой свадьбы императора
Вильгельма I и его супруги Августы»20. Стилю 20-летнего кра­
еведа присущи интерес к мельчайшим деталям событий эпохи
и логически-хронологическая последовательность изложения.
Дотошное отыскивание и фиксация пусть незначительных, но
характернейших фактов в личной биографии и окружающей
жизни наглядно свидетельствуют об историзме мировоззрения
автора.
Любовь к своей родине, гражданственность и патриотизм,
стремление к максимальному творческому самовыражению
были существенными мотивами создания многих краеведчес­
ких работ, нашли в них свое отражение. Престарелый ниже­
городский сельский священник Петр Смирнов, посылая в
1848 году свою работу в РГО, писал в сопроводительном письме:
«И вопль мой к вам да приидет, да последние мои минуты могут
быть милому моему отечеству хотя единою строкою годны, а
старости и дряхлости моей целебны»21.
Итак, появление и широкое распространение во второй
половине XIX века постлетописных сочинений: исторических
работ-хроник, сводов источникового характера, церковно-при­
ходских летописей можно объяснить, во-первых, глубокой
укорененностью в русской провинции местной летописной
традиции; во-вторых, дилетантизмом и недостаточной образо­
ванностью вообще широкого круга авторов, вовлекаемых в это
время в научную деятельность — представителей разночинно­
демократической интеллигенции страны; в-третьих, отсутстви­
ем возможностей для исторического синтеза в обобщающих
работах по истории местного края в связи с неразработанностью
проблематики и Источниковой базы, концептуальной слабос­
тью. В настоящее время работы такого типа являются ценным
историческим источником, на наш взгляд, еще недостаточно
используемым и в значительной мере до сих пор не опубли­
кованным.

Раздел I. Русская провинциальная историография... 269

4.3. Научно-исследовательские
ИСТОРИКО-КРАЕВЕДЧЕСКИЕ РАБОТЫ

Вторая половина XIX века — время бурного развития рус­
ской историографии. В оборот вводятся новые пласты истори­
ческих источников, обновляются научная тематика и пробле­
матика. Этот период—время качественных сдвигов в русской
провинциальной историографии. Одновременно с формирова­
нием хорошо подготовленных кадров исследователей-истори­
ков в большинстве губернских центров Европейской части
России растет количество научно-исследовательских работ по
историко-краеведческой тематике. Для авторов такого типа
работ уже являются характерными новые подходы к изучению
и использованию источников, овладение современной методи­
кой историописания, самостоятельный выбор тематики и про­
блематики исследования, глубокое знакомство с текущей на­
учной литературой. В результате всего вышеизложенного в их
работах появляется научность как новое качество историчес­
кой мысли. Для достижения этих результатов местным иссле­
дователям, составлявшим незначительное меньшинство от
общего числа всех авторов историко-краеведческих работ, по­
надобились десятилетия напряженного личного труда. Профес­
сионализация местных историков-любителей в условиях про­
винции шла очень медленными темпами и в очень небольшом
количестве. Зачастую их насчитывалось в губернском центре
не более 5—10 человек. Для многих из них создание авторс­
ких краеведческих описаний и постлетописных сочинений
было неизбежным начальным этапом краеведческой деятель­
ности. Творчество вятского историка, этнографа и просвети­
теля Н.Н. Блинова, деятельность которого анализировалась в
предыдущей главе, наглядно подтверждает это.
Следует отметить, что во второй половине XIX века «куль­
турные гнезда» в русской провинции, существовавшие во вто­
рой половине XVIII века, в период зарождения русской про­
винциальной историографии, или исчезли или существенно
видоизменились. Условия труда, быта, общения, научной дея­
тельности провинциальных историков, достаточно сложные и
специфичные, не могли в конечном счете не повлиять на ми­
ровоззрение историков и содержание их научных работ. Губер­
нские статистические комитеты были, как правило, лишь орга-

270

Русская провинциальная историография

низационными научными и издательскими провинциальными
центрами. Обеспечить полноценность культурного развития
творческой личности они не могли. Жалобы на изоляцию и
одиночество являются типичными для писем и воспоминаний
многих местных историков I860—1890-х годов1.
Отличительными чертами научно-исследовательских работ
провинциальных историков было использование большого
количества архивных источников, интерес к отдельному исто­
рическое документу, а также критический пересмотр и обнов­
ление всей Источниковой базы местной историографии, углуб­
ление и дифференциация исторической тематики. Появляются
проблемные работы по истории экономики и культуры, обра­
зования и церкви, местной литературы и искусства. Традици­
онные темы провинциальной историографии по истории го­
родов и административного управления краем, биографии
въедающихся местных деятелей выполняются на качественно
ином уровне по сравнению с предыдущим периодом. Внеш­
нее оформление и уровень написания многих работ (обзор ис­
точников, оформление сносок, комментарии, вспомогательные
именные и географические указатели, документальные прило­
жения) вполне соответствовали научному уровню работ мно­
гих университетских ученых-историков того времени. Слабы­
ми сторонами русской провинциальной историографии в целом
являлись узость кругозора, оторванность изучаемых ими тем от
тем общероссийской истории, локальность решаемых ими про­
блем и задач, а также неумение сопоставить местные явления
и процессы с общероссийскими или даже с явлениями и про­
цессами в соседних губерниях. Типичными были полное отсут­
ствие философского и теоретического осмысления историчес­
кого материала, фактография как основной метод изложения.
Нацеленность на добывание критически проверенных, абсо­
лютно точных фактов местной истории, из которых затем, как
из отдельных кирпичиков, будет воздвигнуто цельное здание
истории края, вела на определенном этапе к отказу от обоб­
щающих работ, изолированности круга провинциальных науч­
но-исследовательских работ от общероссийской историо­
графической традиции.
Сильными сторонами научных работ провинциальных ис­
ториков в этот период времени были активное использование
данных других гуманитарных наук: антропологии, географии,

Раздел I. Русская провинциальная историография... 271

статистики, языкознания, этнографии, фольклористики и ли­
тературы. Развитие краеведения и в целом культурной краевед­
ческой традиции в русской провинции позволяло на протяже­
нии длительного времени осуществлять комплексный подход
к истории отдельного края. В краеведении успешно преодоле­
валась цеховая обособленность истории от соседних дисцип­
лин. Заборов, воздвигнутых дифференциацией исторических
дисциплин, а затем надолго закрепленных университетским
образованием2, в деятельности местных историков было зна­
чительно меньше. Ясное представление о цельности и целост­
ности исторического процесса, в центре которого находится
человек, сохранялось в провинции в силу целого ряда причин
значительно дольше. Существенным моментом была также
аполитичность подавляющей массы местных исторических ис­
следований.
В ответ на критические замечания со стороны столичных
профессионалов в свой адрес (по поводу мелкотемья, отсут­
ствия самостоятельной концепции, фактографии и низкого
научного уровня) местные историки отстаивали свое право на
научную самостоятельность3. Концентрированное выражение
их идей дал уже после революции В.В. Богданов, один из луч­
ших знатоков проблем русской провинциальной историогра­
фии дореволюционной России, в работе «Культурно-истори­
ческие очерки отдельных районов как результат накопления
краеведных материалов». Он считал, что вся предыдущая ис­
тория России была лишь историей централизованных государ­
ственных учреждений и даже история отдельных областей пи­
салась именно в этом ключе4. Главной причиной этого он
считал «отсутствие достаточного количества обследованных ма­
териалов по местной истории, пренебрежение к местным ар­
хивам и нередко их полное незнание, а также незнание в еще
большей степени истории местной жизни по местным быто­
вым документам, рассказам и обследованиям среди живых сви­
детелей старины. Отсутствие или слабая наличность всех этих
источников заставляли историков областных явлений осмыс­
ливать эти явления не областными особенностями, а обобще­
ниями общеисторического характера»5.
Итак, отчуждение местной тематики от тематики общерос­
сийской носило, по мнению этого автора, принципиальный
характер. По его мысли, иными здесь были не только другой

272

Русская провинциальная историография
состав и характер источников, но и другая методология, новый
понятийный аппарат.
Перед местными историками уже в 1860-е годы остро встали
проблемы обновления всей тематики историко-краеведческих
исследований. Недовольство общеисторической тематикой не
ограничивалось недовольством тематикой и проблематикой
«централизованной истории». Н.К. Михайловский, властитель
дум провинциальной интеллигенции конца XIX века, справед­
ливо отмечал недостатки современной ему исторической на­
уки: «Как в старые годы историка занимали деяния властей...
на службе которых он непосредственно состоял, так нынеш­
ний историк сосредотачивает свое внимание преимуществен­
но на деяниях и интересах интеллигентного меньшинства,
плоть от плоти которого он сам составляет. Масса народа, гро­
мадное большинство серого, труждающегося и обремененно­
го люда, силой врываясь на арену истории, заставляет, прав­
да, иногда о себе говорить»6.
Социально-экономическая тематика, история народного
быта, история крестьянства изучались в провинции на бога­
том и многообразном источниковом материале. Лучшие ме­
стные историки твердо усвоили практический вывод науки
XVIII века —- полнота наших исторических знаний зависит от
полноты и доброкачественности исторических источников.
Поэтому своей первоначальной задачей и ключом к решению
своих научных проблем они считали создание качественной
базы местных исторических источников. Рассмотрим на кон­
кретно-историческом материале типичную тематику и про­
блематику исследовательских работ местных историков. Но
прежде обратим внимание на основные группы используемых
ими источников.
Во-первых, в большинстве центров местного летописания
градские летописцы и более древние летописи собирались и
публиковались с многообразными примечаниями и коммента­
риями историков-собирателей. Местный историк в условиях
того времени неизбежно становился коллекционером древних
письменных источников. Комментарии его и сегодня представ­
ляют для нас значительный интерес, так как он обычно пре­
восходно знал местный край, старинные названия и диалектные
обороты речи, а также устную традицию. Издание А.С. Гациским, например, «Нижегородского летописца» в 1886 году

Раздел I. Русская провинциальная историография...

(четыре разных списка и перевод были напечатаны параллель­
но) снабжено предисловием, послесловием, именным и геогра­
фическим, церковным, топографическим и литературным ука­
зателями7. Вятский историк А.С. Верещагин активно изучал
помимо местных летописцев весь комплекс древних летопис­
ных известий о Вятском крае8. Пермский историк А.А. Дмит­
риев разыскал и опубликовал Соликамские летописи, на дос­
таточно высоком археографическом уровне проанализировав их
состав9.
В «Памятных книжках», сборниках губстаткомитетов, тру­
дах архивных комиссий широко публиковался многочисленный
актовый материал XVI—XVII веков, дозорные и писцовые кни­
ги, подборки документов из монастырских и прочих архивов,
отдельные исторические источники из частных собраний. Не­
редко при этом ‘комментарий, качество публикаций были не­
высоки. Местные собиратели стремились опубликовать даже
«сырой» материал, не подготовленный к печати.
Многочисленные ведомственные архивы стали также важ­
ным источником для работ провинциальных исследователей.
Историков-любителей зачастую увлекала сама поэзия истори­
ческого документа, процесс архивного поиска. Распростра­
ненным типом статьи стал своеобразный полунаучный, полулитературный исторический очерк, создаваемый иногда на ос­
новании одного архивного дела. Композиция и сюжет такого
очерка переносились автором целиком из архивного (часто
старого судебного) дела. Исследователей привлекали при этом,
как правило, сюжеты необычные, из ряда вон выходящие, взбу­
доражившие плавное течение провинциальной жизни. В.Г. Ко­
роленко, работавший по заданию Нижегородской ученой ар­
хивной комиссии в 1888—1889 годах над составлением «Опи­
си дел Балахнинского городового магистрата», с увлечением чи­
тал целиком многие архивные дела и на основании заинтере­
совавших его отдельных дел написал ряд исторических очер­
ков-новелл: «К истории отживших учреждений», «Божий го­
родок», «Колечко», «Пугачевская легенда на Урале», «Отголоски
политических переворотов в уездном городе XVIII века»10. Уро­
вень квалификации В.Г. Короленко как историка-любителя
вполне соответствовал среднему уровню провинциальных ис­
следователей того времени.
Работа пермского историка Александра Зырянова «Кресть­
янское движение в Шадринском уезде Пермской губернии в
10. Заказ № 2329.

273

274

Русская провинциальная историография
1843 году» (очерк по документам и свидетельствам очевидцев)
создана автором на основании нескольких следственных дел
архива губернского правления, посвященных конкретному
крестьянскому выступлению11. Авторское название статьи «Кар­
тофельный бунт» — очевидное подражание М.И. Семевскому.
Исследователь, в соответствии с источниками, просто четко и
логично излагает конкретный фактический материал и разви­
тие событий в период крестьянского выступления. В заключе­
ние он приводит свои личные впечатления от беседы с участво­
вавшими в тех событиях крестьянами и делает выводы. Это уже
обобщение данных нескольких источников.
Появляются и проблемные исследовательские статьи, по­
священные каким-либо спорным или неясным вопросам мес­
тной истории. В них, как правило, обобщаются научные дан­
ные из местной и общерусской историографии по одной
частной проблеме, привлекаются новые неизвестные источники
и критически пересматриваются прежние выводы. Такова, на­
пример, статья вятского учителя И. Суханова «Два вопроса по
Вятской истории (об Арских князьях и Смутном времени)».
«Несмотря на отдельные исследования и довольно значитель­
ные труды по вятской истории, — писал автор в 1871 году, —
в ней до настоящего времени остаются невыясненными, да и,
пожалуй, спорными, из числа прочих два вопроса, замечатель­
ные по эпохам, которых они касаются, и по отношению к рус­
ской истории вообще. Первый из них — об Арских князьях...
Известно, что при окончательном покорении Вятской земли
в 1489 г. взяты были в плен Арские князья, которых по приво­
де в Москву великий князь отпустил в свою землю... но кто
были они... мнения по сему предмету до настоящего времени
еще расходятся»12. Автор при рассмотрении вопроса оспаривает
мнение Н.М. Карамзина и ссылается на Софийскую летопись,
анализирует грамоты, опубликованные в «Актах исторических»
Археографической экспедиции, привлекает другие источники
и местный лексический материал. По его мнению, «названия
этих и других Арских князей, как и города Арска, Арской сто­
роны и прочее производятся от одного корня — слова «ари» —
так называют татары вотяков, которые поселились в этих мес­
тностях»13. Второй сюжет в статье — о позиции Вятской земли
в Смутное время — полемически направлен против неверных,
по мнению автора, выводов уже опубликованной прежде ста­

Раздел I. Русская провинциальная историография...

тьи «Достоверные известия о древней Вятке» («Памятная книж­
ка Вятской губернии на 1857 год»). Достаточно убедительно
И. Суханов доказывает, что «вся переписка, которая касается
Вятской страны в период самозванцев, истреблена временем
и заимствована из архивов других мест помимо вятских»14. По
его мнению, нельзя отождествлять позицию Вятки с позици­
ей в те годы Перми и Казани, а следует судить о позиции Вят­
ки по переписке вятчан с вологжанами и устюжанами. Статья
была послана в губстаткомитет (в архиве которого рукопись ее
и сохранилась) и с небольшими сокращениями опубликована
в «Вятских губернских ведомостях»15.
И все-таки нацеленность на факт, документ, а не его ин­
терпретацию сказывалась в тематике основной массы истори­
ко-краеведческих работ. Это отчетливо видно по тематике ис­
торического отдела в программе «Пермского сборника» (1859),
составленной Д.Д. Смышляевым. В первый отдел («история»)
им включены следующие тематические направления: 1) статьи,
касающиеся различных национальностей, их образа жизни,
переворотов, случившихся с ними; 2) статьи, имеющие предме­
том отдельные события в истории края; 3) исторические очерки
отдельных местностей, городов, селений, заводов и так далее;
4) биографии замечательных личностей; 5) исторические очер­
ки администрации и общественных учреждений; 6) археологи­
ческие заметки о различных зданиях, памятниках, урочищах.
Отметим, что во второй отдел («этнография») Д.Д. Смышляев
запланировал описания образа жизни в различных пунктах
края, а также обычаи, празднества, гадания, поверья и фольк­
лор. В третий отдел («география, статистика и естественные
науки») включены описания различных местностей, а в четвер­
тый отдел («смесь») — хроника современных событий в различ­
ных местностях края и разного рода старинные рукописи, ис­
торические акты, записки частных лиц о прежнем времени и
прочее16. Эти темы превалировали в изучаемый период в боль­
шинстве губернских центров Европейской части России. Об­
ратим внимание на основные формы работ: статьи, очерки,
заметки (исторический отдел); описания и записи (этнографи­
ческий и статистико-географический отделы); четвертый отдел
(источники) —хроника и публикации исторических докумен­
тов, мемуарной литературы.
Запланированные исторические работы ориентированы (по
форме) на публикацию в местной периодической печати.
10*

27 5

276

Русская провинциальная историография
Поэтому содержание значительного количества историко-кра­
еведческих работ органично вбирает в себя элементы публи­
цистического и беллетристического характера. Нередко свои
историко-краеведческие работы сами авторы рассматривали как
литературные занятия. Елабужский купец и местный историк
и археолог Иван Васильевич Шишкин (1792—1872), завершая
в 1868 году свою «Историю города Елабуги», писал: «История
сия окончена. Если писатель найдет труд мой славным, то пусть
извинит мне, потому что я, как говорится, учился на медные
деньги, к тому же не писатель, а только описатель. За верность
же и справедливость всего описанного представляю в поруку
мои лета (слава Богу осьмой десяток лет доживаю). Вымыш­
ленных прикрас для эффекта у меня нет, тогда как записные
столичные писатели (как мы видим) частенько их придержи­
ваются»17. Строгое следование имеющемуся фактическому ма­
териалу, постоянные ссылки на источники, пристальный ин­
терес к археологии и этнографии родных мест — все это говорит
о том, что труд И.В. Шишкина — это историко-краеведческая
работа, выполненная в ключе обычного для многих краеведов
тех лет исторического повествования.
Органичными для творчества многих историков-любителей
являлись и чисто беллетристические произведения: рассказы,
очерки, повести. Достаточно обратиться к деятельности А.С. Гациского. Вполне уместными в творчестве некоторых провин­
циальных писателей были историко-краеведческие работы.
Таков, например, историко-документальный очерк страстно­
го патриота Урала Д.Н. Мамина-Сибиряка «Город Екатерин­
бург: исторический очерк», написанный им по заказу городс­
кого головы И.И. Симанова для «Календаря на 1889 год»18. В
начале работы автор приводит список из 18 использованных
им источников, благодарит лиц, поделившихся с ним воспо­
минаниями о местной старине. Широко использует он стати­
стические данные по демографии, ценам на хлеб, сравнивая
различные периоды истории города. По форме и методам ис­
следования это достаточно типичная средняя историко-крае­
ведческая работа, хотя заметно, что автор использует, сопо­
ставляет, обобщает только опубликованный материал. Своего
личного собрания источников, впервые вводимых в научный
оборот, у него, в отличие от многих историков-краеведов, нет.
Публицистический подход был присущ в той или иной мере
не только многим историческим, но и археологическим, этно­

Раздел I. Русская провинциальная историография...

графическим работам краеведов. Вдумчивый читатель статей и
книг А.С. Гациского В.Г. Короленко, по сути дела, отказывал
из-за излишней публицистичности многим историко-краевед­
ческим очеркам Александра Серафимовича в научной значи­
мости. По его мнению, исторические статьи А.С. Гациского —
это его рассказы о поездках с целью поисков места битвы на
реке Сити, памятника князю Пожарскому, для раскопок курга­
нов в Нижегородской губернии, написанные «со всей непо­
средственностью кабинетного труженика, на которого всякая
мелочь полей, проселочных дорог и сельского быта произво­
дит необыкновенно яркое и сильное впечатление... Все это
покойный заносил в свой дневник, пересыпая эти описания
множеством детальных замечаний исторического и этнографи­
ческого характера, которые обнаруживали необыкновенные
познания в бытовой области местной жизни, но которые вме­
сте с тем являлись случайно, не связанные никакой внутренней
связью ни с предметом статьи, ни друг с другом»19. Именно
таков обширный материал А.С. Гациского о его археологичес­
ких путешествиях «На Сундовице. В Жарах. На Сити, на реце»,
посвященный П.С. Уваровой20. Все же в основной массе исто­
рико-краеведческих работ публицистический элемент был зна­
чительно более скромным и уместным.
Превосходное знание условий местной жизни отличает не
только этнографические статьи и работы по истории городов.
Богатый жизненный опыт авторов, их умение разбираться в
людях и обстоятельствах местной жизни придают многим тек­
стам спокойно-рассудительный, морализаторский оттенок.
Здравый смысл по-прежнему является для авторов существен­
ным критерием, и не только при работе с источниками.
Стремление найти и выделить в местной жизни неповто­
римые, только ей присущие черты и особенности — местную
экзотику — характерно как при обращении к историческим
событиям прошедших эпох, так и к истории XIX века. «Каж­
дый населенный пункт — будет ли то город, стоящий на верху
горы, или жалкая деревушка, приютившаяся где-нибудь в овра­
ге, чем-нибудь да замечательны» — этими словами начинает­
ся «Краткий очерк достопримечательностей города Саранска»21.
Идея исторической значимости событий провинциальной,
окружающей автора (и его предков) жизни стала мировоззрен­
ческой установкой историков-любителей русской провинции.

277

278

Русская провинциальная историография

Историзм был отличительной чертой и многих краевед­
ческих исследований широкой направленности. Н.К. Чупин
(1824—1882), например, автор энциклопедического «Геогра­
фического и статистического словаря Пермской губернии»,
подверг научной критике историко-географические работы
большинства авторов, занимавшихся до него краеведческими
изысканиями на Урале. Большое количество написанных им
историко-географических очерков пермских городов, сел, по­
селений, заводов и фабрик содержат в себе историографичес­
кий подход и источниковедческую основу22.
При отсутствии узкой специализации местные историкиисследователи чаще всего занимались в течение своей жизни
практически всеми основными темами по местной истории.
Вятский историк А.С. Верещагин, например, публиковал ка­
питальные сборники документов и источниковедческие рабо­
ты, статьи по общей истории Вятской земли XIV—XVI веков,
работы по истории Вятской епархии и интересные биографи­
ческие очерки о замечательных деятелях края XV—XVHI веков,
работы по истории местной литературы, Вятской духовной
семинарии, а также многочисленные (иногда очень простран­
ные) полемические заметки23. Но весь комплекс этих темати­
чески разнообразных работ обладает определенным единством
и цельностью, так как посвящен истории одного края, хотя и
в разные эпохи, впрочем связанные тесной преемственностью
между собой.
Органичным завершением двадцатилетней работы перм­
ского историка А.А. Дмитриева над самым широким спектром
тем по местной истории стал его обобщающий восьмитомный
труд «Пермская старина: Сборник исторических статей и ма­
териалов преимущественно о Пермском крае» (Пермь, 1889—
1900), который представляет собой, как и задумывал автор,
«сплошное систематическое изложение истории всего Пермс­
кого края, предпринятое одним лицом на основании множе­
ства отдельных исследований и массы напечатанного уже сы­
рого материала»24. Большинство крупных местных историков
создать даже в более скромных размерах обобщающие труды
по истории своих областей не смогли. Отмечая свои трудно­
сти на этом пути, А.А. Дмитриев писал, что «работал на избран­
ном поприще одиноко как частный любитель, если без всякой
материальной поддержки, зато при нравственной поддержке

Раздел I. Русская провинциальная историография...

тех, кто любит и уважает науку»25. Как значительное препят­
ствие в своей научной деятельности он отмечает то, что «спрос
на специальные научные издания в провинции ничтожен»26.
Вставал вопрос об адресованное™ и смысле многолетнего на­
учного труда.
Каждый выпуск «Пермской старины» автор делил на два
отдела: 1) основной — исследовательский; 2) вспомогатель­
ный — документальное приложение (небольшое по объему).
Небольшие цельные документы второго отдела, тщательно
прокомментированные А.А. Дмитриевым, должны были дать
яркое (пусть частичное) представление об исследуемой эпохе,
ее четкий образ. В третьем выпуске своего исследования «Эко­
номические очерки Перми Великой: Чердынский и Соли­
камский край на рубеже XVI—XVII веков» он поместил цели­
ком небольшую «Усольскую писцовую книгу Ивана Яхонтова
1579 года», занявшую последние 16 страниц тома. А.А. Дмитри­
еву-исследователю присущ проблемный подход к местной ис­
тории. Показательно в этом отношении, что четвертый выпуск
его «Пермской старины» называется «Строгановы и Ермак»27.
Оценивая масштабы и значимость проделанной им рабо­
ты, автор писал: «Мы исчерпали весь материал, какой могли
собрать в течение многих лет, сделали посильную оценку все­
го, что было написано другими лицами раньше нас, и, осно­
вываясь, главным образом, на первоисточниках, критически
разобранных, вновь пересмотрели вопрос о Перми Великой во
всем его широком объеме»28. По сути дела, многотомная «Пер­
мская старина» стала для автора настоящим историко-крае­
ведческим университетом, а для местных авторов — исследо­
вательской исторической энциклопедией Пермского края до
XVIII века. Последние черпали в издании не столько конкрет­
ный фактический материал, сколько учились приемам и ме­
тодам исследовательской работы.
По объему значительная часть исследовательских истори­
ко-краеведческих работ составляла от 10—20 до 30—40 страниц.
В историко-археологических, историко-этнографических рабо­
тах история народного быта заняла в изучаемый период очень
важное место.

В заключение следует отметить, что предложенная в дан­
ном исследовании типология работ провинциальных истори-

279

280

Русская провинциальная историография
ков является в определенной мере условной. Часть историко­
краеведческих сочинений второй половины XIX века несет в
себе черты одновременно описания и хроники, свода источникового характера и исследовательской работы. Разные ав­
торы находились на разных уровнях развития исторического
мышления. Расстояние между ними порой было очень зна­
чительным. Но мы должны уяснить, что все произведения
провинциальных историков выполняют функцию историогра­
фического источника, в том числе и значительный массив со­
чинений, оставшихся в рукописях.
Для второй половины XIX века характерны новые подхо­
ды к историописанию, с одной стороны — преемственность и
развитие краеведческих историографических традиций конца
XVIII — начала XIX века; с другой — обновление тематики и
проблематики историко-краеведческих работ, создание кото­
рых стало массовым явлением только в русской провинции
второй половины XIX века. Авторами краеведческих описаний,
постлетописных сочинений, исследовательских историко-кра­
еведческих работ в большинстве своем были представители
разночинно-демократической интеллигенции страны, чье ми­
ровоззрение, образ мышления, политические взгляды и куль­
турные традиции, конечно, наложили свой отпечаток на со­
зданные ими работы.
Если для краеведческих описаний и постлетописных сочи­
нений зачастую характерны примитивность изложения, компи­
лятивность и поверхностность сопоставления и использования
источников, то исследовательским историко-краеведческим
работам (одним в большей, другим в меньшей степени) при­
сущи уже теоретическое осмысление темы, наличие определен­
ной авторской научной позиции, многообразие Источниковой
базы, системный поиск исторических материалов, обязатель­
ные ссылки разной полноты и вида на используемые источни­
ки, применение, использование и оценка общерусской совре­
менной автору научной исторической литературы.
Огромный массив работ провинциальных историков Рос­
сии второй половины XIX века, включающий в себя несколько
тысяч названий, позволяет нам с полной уверенностью гово­
рить о существовании русской провинциальной историографии
как традиции и явления огромной научной значимости.

Раздел I. Русская провинциальная историография... 281

Таким образом, под провинциальной историографией мы
понимаем здесь огромный комплекс работ историко-краевед­
ческой направленности, написанных во второй половине
XIX века и имевших ряд общих характерных черт.
Первое. В связи с ростом национального самосознания,
быстрыми социально-экономическими и политическими изме­
нениями в жизни страны историзм стал существенной чертой
мировоззрения многих людей из «низших» слоев общества, стал
активнее проявляться в деятельности провинциальной интел­
лигенции и в целом образованных слоев общества.
Второе. В изучаемый период идет быстрое формирование
краеведческой культурной традиции в большинстве регионов
России. Истоки ее прослеживаются во многих областях с
XVIII века.
Третье. Провинциальные историки-любители стали массо­
вым и общественно значимым явлением. Организационным
центром их научной и издательской деятельности, как прави­
ло, были губернские статистические комитеты.
Четвертое. Значительная часть работ местных авторов объе­
динена тематикой народной истории, этнографии и культуры.
В историко-краеведческих работах этого периода отражены
массовые народные представления о прошлом.
Автор в данном труде стремился выделить определенные
общие закономерности, черты, присущие развитию русской
провинциальной историографии второй половины XIX века,
а также основным группам работ провинциальных историков
того времени. В его задачи не входил анализ особенностей
развития местной историографии в тех или иных провинци­
альных центрах. Думается, что это темы последующих специ­
альных трудов.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

f f\— 1890-е годы являются важнейшим периодом
I I развития русской провинциальной историоVz
графин. Именно в это время созданы тысячи
историко-краеведческих работ, быстро формируется тип про­
винциального историка-краеведа, что стало существенным
вкладом в науку и культуру России. Сотни любителей из сре­
ды провинциальной интеллигенции обратились к занятиям
историей местного края. Историко-краеведческая традиция,
существовавшая во многих региональных центрах с конца
XVIII века, во второй половине XIX века стала явлением об­
щественно значимым и распространилась на большинство гу­
бернских центров Европейской части России.
Организационными и издательскими научными центрами,
объединившими вокруг себя местных историков-любителей,
стали в изучаемый период губернские статистические комите­
ты. 1870—1880-е годы — время расцвета их деятельности. С
1890-х годов начинается быстрое создание на местах губернс­
ких ученых архивных комиссий, к которым в 1900-е годы (там,
где они были созданы) и переходят функции местных истори­
ческих научных центров. Роль и значимость губстаткомитетов,
к сожалению, до сих пор не получили в научной литературе
адекватной оценки. Между тем структура, состав губстатко­
митетов, основные направления их научно-исторической дея­
тельности в 1860—1890-х годах позволяют нам говорить о скла­
дывании в этот период целостной системы развития русской
провинциальной историографии. Последней были присущи
свои особые идейно-теоретические установки (прежде всего
концепция «областной» (местной) истории А.П. Щапова), своя
источниковая база, тематика, проблематика исторических ра­
бот и в конечном счете свои комплексы исторических сочи­
нений. Существенное влияние на развитие провинциальной
-<

Ук

Раздел I. Русская провинциальная историография...

историографии оказывали крупные научные общества: РГО,
МАО, ОЛЕАЭ и ряд других.
Комплекс произведений провинциальной историографии
не укладывается в принятую в нашей историографии схему
основных направлений исторической мысли XIX века. Идео­
логизированный подход к исторической науке, выделение
дворянского, буржуазного, революционно-демократических те­
чений, по существу, оставляли в стороне от серьезного истори­
ографического анализа тысячи исторических работ, созданных
в русской провинции. Провинциальная историография как осо­
бое направление исторической мысли России XIX века в зна­
чительной мере игнорировалась. Огромный массив созданных
и опубликованных в провинции исторических, археологических
и этнографических источников и материалов остался в основ­
ном невостребованным в исторической науке XX века.
Основной фигурой в провинциальном историописании (в
отличие от общерусской научной традиции) стал не историкпрофессионал, а историк-любитель, представитель разночин­
ной провинциальной интеллигенции. Священники, учителя,
врачи, чиновники не просто создали комплексы архивных и
опубликованных источников о местном крае, тысячи исто­
рических работ, они организовывали и открывали провинци­
альные музеи, библиотеки, архивохранилища, десятилетиями
собирали рукописные, археологические и этнографические кол­
лекции, активно участвовали во всероссийских археологических
съездах и научных выставках. Интерес к истории местного края
стал неотъемлемой чертой в образе жизни многих представи­
телей провинциальной интеллигенции. На местах складывается
довольно широкий и достаточно образованный круг людей,
занимавшихся краеведческими исследованиями, формируется
целое поколение историков-краеведов, чья деятельность завер­
шилась уже в начале XX века. Именно ими была заложена проч­
ная источниковая база местной историографии.
Краеведов этого поколения отличали альтруизм и огром­
ное трудолюбие, бескорыстие и горячая увлеченность истори­
ей родного края, интерес к крестьянству, которое они под вли­
янием народничества несколько идеализировали. Во всей их
деятельности ощущалась просветительская направленность.
Занятия наукой чаще всего не являлись для них самоцелью, а

283

284

Русская провинциальная историография

были ценны лишь постольку, поскольку могли помочь просве­
щению многомиллионной массы крестьянства.
Из вышеизложенного вытекают многие особенности работ
местных историков по археологии, этнографии, истории сво­
их областей. Если для краеведческих описаний и постлето­
писных сочинений характерны примитивность изложения,
компилятивность и поверхностность сопоставления и исполь­
зования источников, то исследовательским историко-краевед­
ческим работам (одним в большей, другим в меньшей степе­
ни) присущи уже теоретическое осмысление темы, наличие
определенной авторской научной позиции, многообразие Ис­
точниковой базы, системный поиск исторических материалов,
использование и оценка общерусской современной автору на­
учной исторической литературы. Значительная часть работ
местных авторов объединена тематикой народной истории,
этнографии и культуры.
Автор в данном труде стремился прежде всего выделить
определенные общие закономерности и черты, присущие
развитию русской провинциальной историографии второй по­
ловины XIX века. Работа не претендует на то, чтобы быть окон­
чательным вердиктом по исследуемой теме. В процессе на­
писания ставилась цель сконцентрироваться на наиболее
характерных и важных аспектах проблем провинциальной ис­
ториографии. Таким образом, настоящее исследование расши­
ряет базу для дальнейшего изучения яркого и оригинального
течения в исторической науке XIX века — русской провинци­
альной историографии.

Источники

И ЛИТЕРАТУРА

Введение
1. О массовости такого рода литературы наглядно свидетельству­
ют материалы следующего издания: Справочники по истории доре­
волюционной России: Библиографический указатель. 2-е изд., переем,
и доп. / Под ред. П.А.Зайончковского. М., 1978. С. 455—589.
2. Достаточно определенно эти мысли были даны уже в фунда­
ментальной и ценной во многих отношениях работе: Рубинштейн Н.Л.
Русская историография. М., 1941.
3. См.: Положение о губернских и областных статистических ко­
митетах. СПб., 1861.
4. См., напр.: Макарихин В.П. Губернские ученые архивные ко­
миссии России. Нижний Новгород, 1991.
5. Иконников В. С. Опыт русской историографии. Киев, 1892. Т. 1,
кн. 2. С. 1033.
6. См.: ПыпинА.Н. История русской этнографии. СПб., 1890—1891.
Т. 1, 2.
7. См. прежде всего: Пиксанов Н.К Областные культурные гнез­
да. — М.; Л., 1928; Богданов В.В. Культурно-исторические очерки от­
дельных районов как результат накопления краеведных материалов
// Вопросы краеведения. Нижний Новгород, 1923. С. 125—132.
8. Богданов В.В. Культурно-исторические очерки... С. 130—132.
9. См., напр., о развитии историко-литературной и краеведческой
проблематики в 1960—1980-е годы в трудах Е.Д. Петряева: Бердинских В.А. Е.Д. Петряев — писатель и ученый // Археографический еже­
годник за 1988 год. М., 1989. С. 111—116.
10. См.: Куратов А.А. Историография истории и культуры Архан­
гельского Севера: Учебное пособие к спецкурсу. Вологда, 1989. 112 с.;
Севастьянова А.А., Ермолин Е.А. Воспламененные к Отечеству любо­
вью... (Ярославль 200 лет назад: культура и люди). Ярославль, 1990.
192 с.

286

Русская провинциальная историография

11. См., напр.: Комарова И.И. Предпроектные исследования в
строительстве. М., 1988—1990. Вып. 1—3; Комарова И.И. Научно-ис­
торическая деятельность статистических комитетов // Археографиче­
ский ежегодник за 1989 год. М., 1990. С. 80—87; нельзя не пожалеть
об отсутствии ее монографии по этой проблематике.

Глава 1

ПОРЕФОРМЕННОЕ ОБЩЕСТВО И ПРОБЛЕМЫ
СТАНОВЛЕНИЯ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ
В РУССКОЙ ПРОВИНЦИИ
1.1. Русское

общество 1860—1890-х годов: интеллигенция,
НАУКА И КОНЦЕПЦИЯ «ОБЛАСТНОЙ» (МЕСТНОЙ) ИСТОРИИ

А.П. Щапова
1. Веселовский Б.Б. История земства. СПб., 1911. Т. 3. С. 1.
2. Там же. С. 6.
3. Достоевский Ф.М. Искания и размышления. М., 1983. С. 257.
4. Бестужев-Рюмин К.Н Современное состояние русской исто­
рии как науки // Московское обозрение. М., 1859. Кн. 1. С. 3.
5. Обзор деятельности ведомства Министерства народного про­
свещения за время царствования императора Александра III (1881 —
1894). СПб., 1901. С. 161.
6. Там же. С. 276.
7. Лейкина-Свирская В.Р. Интеллигенция в России во второй по­
ловине XIX века. М., 1971. С. 5.
8. Пантелеев Л.Ф. Воспоминания. М., 1958. С. 613.
9. См.: Вульфсон ГН. Разночинно-демократическое движение в
Поволжье и на Урале в годы первой революционной ситуации. Ка­
зань, 1974.
10. Там же. С. 49.
11. Франк С.Л. Этика нигилизма // Вехи: Сборник статей о рус­
ской интеллигенции, 2-е изд. М., 1909. С. 188—189.
12. Горький А.М. Время Короленко // В.Г.Короленко в воспоми­
наниях современников. М., 1962. С. 140.
13. Спасский Н.А. Статистическое описание Вятской губернии и
справочные сведения. Вятка, 1875. С. 234, 252.

Раздел I. Русская провинциальная историография... 28~7
14. Нижегородский сборник. Нижний Новгород (Н.Н.), 1889. Т. 8.
С. 628.
15. Ключевский В.О. Сочинения: В 9 т. М., 1990. Т. 9. С. 290.
16. Аристов Н.Я. Разработка русской истории в последние 25 лет
(1855 — 1880) // Исторический вестник. 1880. Т. 2. С. 666.
17. Там же. С. 668.
18. Эймонтова Р.Г. Профессора старые и новые на рубеже 50—
60-х годов XIX в. // Проблемы истории русского общественного дви­
жения и исторической науки. М., 1981. С. 128.
19. Пыпин А.Н. История русской этнографии. СПб., 1891. Т. 2.
С. 171.
20. Там же. С. 298.
21. Лейкина-Свирская В.Р. Указ. соч. С. 213, 214, 216.
22. Там же. С. 215.
23. Геннади Г. Указатель библиотек в России. СПб., б.г. 36 с.
24. Спасский Н.А. Указ. соч. С. 254.
25. Там же. С. 255.
26. Кизеветтер А.А. На рубеже двух столетий (воспоминания
1881-1914). Прага, 1929. С. 169.
27. Гациский А. С. Смерть провинции или нет? (Открытое письмо
Д.Л. Мордовцеву). Н.Н., 1876. С. 3, 6.
28. Архангельский С.И. Из истории краеведческой идеи в Ниже­
городском крае // Краеведение. М.; Л., 1925. Т. 2. № 1/2. С. 71.
29. Макарихин В.П. Губернские ученые архивные комиссии Рос­
сии. Н.Н., 1991. С. 10.
30. Бердяев Н.А. Судьба России: опыты по психологии войны и
национальности. М., 1990. С. 67.
31. Верещагин А.С. Эррата // Труды Вятской ученой архивной
комиссии 1905 года. Вятка, 1905. Вып. 1. Отдел III. С. 29.
32. Щапов А.П. Сочинения. СПб., 1906. Т. 1. С. 760.
33. См., напр.: Рубинштейн Н.Л. Русская историография. М., 1941;
Шапиро А.Л. Русская историография с древнейших времен... до 1917 г.
М„ 1993.
34. Севастьянова А.А. Русская провинциальная историография
второй половины XVIII в.: Автореф. дис.... д-ра ист. наук. СПб., 1993.
35. Щапов А.П. Неизданные сочинения // Известия Общества
археологии, истории и этнографии при Казанском университете.
Казань, 1926. Т. 33. Вып. 2/3. С. 13.
36. Щапов А.П. Новая эра // Собрание сочинений. Дополнитель­
ный том. Иркутск, 1937. С. 16, 17.

288

Русская провинциальная историография
37. Цит. по: Вульфсон Г.Н. Глашатай свободы: страницы из жиз­
ни А. П. Щапова. Казань, 1904. С. 78.
38. Конкретный количественный материал об активе губернских
статистических комитетов содержится в следующем параграфе этой
главы.
39. См.: Цамутали А.Н. Очерки демократического направления в
русской историографии 60 — 70-х годов XIX в. Л., 1971. Т. 2: Орга­
низация статистических исследований в России XIX века.

1.2. Организация статистических исследований
в России XIX ВЕКА
1. Янсон Ю.Э. Теория статистики. 5-е изд. СПб., 1913. С. 1.
2. Кауфман А.А. Статистическая наука в России: Теория и мето­
дология 1806-1917. М., 1922. С. 47.
3. См.: Журнал Министерства внутренних дел. СПб., 1835. Вып. 3.
С. XXXVII—XXXIX.
4. См.: Комарова И.И. Научно-историческая деятельность стати­
стических комитетов // Археографический ежегодник за 1986 год. М.,
1987. С. 85.
5. Янсон Ю.Э. Указ. соч. С. 152.
6. Там же. С. 150.
7. Герцен А.И. Былое и думы. М., 1982. Т. 1. С. 222.
8. Настоящее устройство местных административно-статистиче­
ских учреждений в России // Журнал Министерства внутренних дел.
Ч. 60. СПб., 1861. Кн. 2. Отдел II. С. 83.
9. Янсон Ю.Э. Указ. соч. С. 166.
10. Государственный архив Нижегородской области (далее ГАНО).
Ф. 61. Оп. 216. Д. 3. Л. 1.
11. Там же. Л. 2.
12. Государственный архив Пермской области (далее ГАПО).
Ф.613. On. 1. Д. 378. Л. 1.
13. Настоящее устройство местных административно-статистиче­
ских учреждений в России. С. 85.
14. Там же. С. 89.
15. Чудова ГФ. В те далекие годы (очерки по истории краеведе­
ния Вятской губернии). Киров, 1981. С. 25.
16. Российский государственный исторический архив (СПб.) (да­
лее РГИА). Ф. 1290. On. 1. Д. 310. Л. 36, 36 об.
17. Семенов-Тян-Шанский П.П. Эпоха освобождения крестьян в
России 1857—1861. Мемуары. Пг., 1915. Т. 3. С. 2.

Раздел I. Русская провинциальная историография... 289
18. Министерство внутренних дел. Исторический очерк 1802—
1902. СПб., 1901. С. 162.
19. См.: Положение о губернских и областных статистических
комитетах. СПб., 1861. 12 с.
20. Положение о губернских и областных статистических коми­
тетах И Вятские губернские ведомости. Отдел II. Вятка, 1861. № 39.
С. 320.
21. Там же. С. 319.
22. Янсон Ю.Э. Указ. соч. С. 172.
23. Сборник циркуляров и инструкций Министерства внутренних
дел (1858-1861). СПб., 1873. Т. 1. С. 309-311.
24. Воскресенский Н.В. Исторический обзор деятельности Воронеж­
ского губернского статистического комитета. Воронеж, 1892. С. 4.
25. Энциклопедический словарь Брокгауз—Эфрон. СПб., 1900.
Т. 31. С. 502.
26. Семенов П.П. Предисловие // Статистический временник Рос­
сийской империи. СПб., 1866. Т. 1. С. 111.
27. Мельникова О.Б. П.П.Семенов-Тян-Шанский и российская
статистика // Вестник Московского университета. Серия 8. История.
М., 1988. № 1. С. 46-56.
28. Там же. С. 49—50.
29. РГИА. Ф. 1290. On. 1. Д. 310.
30. Там же. Л. 450.
31. Там же. Л. 455 об.
32. Там же. Л. 457 об.
33. Исторический очерк Терского областного статистического
комитета (по поводу 25-летия его деятельности). Б.м., 1897. 29 с.
34. См. посвященный этой теме параграф следующей главы.
35. Протокол годового собрания Владимирского губернского
статистического комитета 27 мая 1876 года. Владимир, 1876. С. 15—16.
36. Годичное заседание Тульского губернского статистического
комитета 28 июля 1880 года. Тула, 1880. С. 4.
37. Отчет Пермскому статистическому комитету секретаря коми­
тета Д.Смышляева за 1891 год. Пермь, 1892. 16 с.
38. Составлена автором на основании следующих документов: От­
чет секретаря Вятского губернского статистического комитета за
1877 г. Вятка, 1878. 12 с.; Отчет Вятского губернского статистическо­
го комитета за 1883 год. Вятка, 1884. 84 с.; Отчет о деятельности и за­
нятиях Вятского губернского статистического комитета за 1892 год.
Вятка, 1893. 51 с.; Отчет о деятельности и занятиях Вятского губерн­
ского статистического комитета за 1904 год. Вятка, 1905. 40 с.

290

Русская провинциальная историография
39. Отчет секретаря Вятского губернского статистического коми­
тета за 1877 год. Вятка, 1878.
40. Отчет о деятельности и занятиях Вятского губернского стати­
стического комитета за 1901 год. Вятка, 1903. С. 35—38.
41. См.: Отчет секретаря Вятского губернского статистического
комитета за 1874 год. Вятка, 1875. 27 с.

1.3. Губернские статистические комитеты
В СИСТЕМЕ НАУЧНЫХ ОБЩЕСТВ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА

1. ГАНО. Ф. 61. Оп. 216. Д. 90. Л. 10.
2. Обзор статистической деятельности за 1874—1883 годы:
а) губернских и областных комитетов; б) земских; в) городских и
других общественных и сословных учреждений. СПб., 1884. С. 1.
3. Там же. С. 3—6.
4. Там же. С. 6—10.
5. Там же. С. 23.
6. См.: Степанский А.Д. К истории научно-исторических обществ
в дореволюционной России // Археографический ежегодник за
1974 год. М., 1975. С. 38-54.
7. Там же. С. 39.
8. Нижегородский сборник. Н.Н., 1889. Т. 8. Отдел 2. С. 693.
9. Нижегородский сборник. Н.Н., 1875. Т. 5. Отдел 2. С. 133.
10. Подробнее см.: Соболева Е.В. Организация науки в порефор­
менной России. Л., 1983. 263 с.
11. Там же. С. 146.
12. Обзор деятельности ведомства Министерства народного про­
свещения за время царствования императора Александра III (1881 —
1894). С. 110-116.
13. Таблица составлена автором на основании данных вышеука­
занного источника.
14. Обзор деятельности ведомства Министерства народного про­
свещения... С. 158—159.
15. См.: БергЛ.С. Всесоюзное Географическое общество за сто лет.
М.; Л., 1946; Отчет императорского Русского Географического обще­
ства за 1881 год. — СПб., 1882. —С. 77.
16. Отчет императорского Русского Географического общества за
1881 год. С. 54.
17. Семенов П.П История полувековой деятельности император­
ского Русского Географического общества 1845—1895. СПб., 1896. Т. 1.
С. 406.

Раздел I. Русская провинциальная историография...291
18. Там же. С. 109.
19. Там же.
20. Берг Л. С. Указ. соч. С. 167.
21. Отчет имп. Русского географического общества за 1884 год.
СПб., 1885. С. 36-37.
22. Подробнее см.: Семенов П.П. История...
23. Деятельность Г.Е.Верещагина анализируется в параграфе «Ис­
торики из духовенства» третьей главы данной работы.
24. См.: Историческая записка о деятельности императорского
Московского археологического общества за первые 25 лет существо­
вания. М., 1890. С. 1.
25. Там же. С. 7.
26. Государственный архив Кировской области (далее ТАКО).
Ф. 574. On. 1. Д. 223.
27. Историческая записка о деятельности императорского Мос­
ковского археологического общества... С.9—10.
28. Нижегородский сборник. Т. 5. Отдел 2. С. 157.
29. ГАКО. Ф. 574. On. 1. Д. 223. Л. 2.
30. Там же. Л. 15.
31. Там же. Л. 20.
32. Деятельность А.А. Спицына в Вятке подробно освещена в
разделе II.
33. См.: Императорское Московское археологическое общество в
первое пятидесятилетие его существования (1864—1914). М., 1915. Т. 2.
С. 447; 257 с.
34. Историческая записка о деятельности императорского Мос­
ковского археологического общества... С. 107.
35. ГАКО. Ф. 574. On. 1. Д. П57. Л. 2.
36. См.: Лебедев Г.С. История отечественной археологии. СПб.,
1992. С. 32-35.
37. См.: Императорское Московское археологическое общество в
первое пятидесятилетие его существования (1864—1914): Биогр. сло­
варь членов общества. М., 1915. Т. 2. Отдел 1. 445 с.
38. Древности: Труды Московского археологического общества.
М„ 1888. Т. XI. С. 156.
39. Подробнее о деятельности общества см.: Богданов В.В. Пяти­
десятилетие имп. Общества любителей естествознания, антропологии
и этнографии 1863—1913. М., 1913.
40. Токарев С.А. История русской этнографии (дооктябрьский
период). М., 1966. С. 285.

292

Русская провинциальная историография
41. См.: Всероссийская этнографическая выставка и славянский
съезд в мае 1867 года. М., 1867.
42. Там же. С. 38, 36.
43. Отчет о действиях и занятиях Вятского губернского статисти­
ческого комитета за 1871 год. Вятка, 1872. С. 3.
44. Шарканский Б.И., Зеленова-Чешихина Н.В. Обозрение трудов
научных и художественных организаций в границах бывшей Вятской
губернии. Н.Н., 1931. С. 59, 60.
45. Отчет о действиях и занятиях... за 1871 год. С.4, 5.
46. Руководители ОЛЕАЭ А.П.Богданов, Д.Н.Анучин неоднократ­
но сами проводили археологические раскопки. См.: Анучин Д.Н. О
людях русской науки и культуры. М., 1952.
47. О деятельности последнего см.: Катанов Н.Ф. Общество ар­
хеологии, истории и этнографии за тридцать лет. (Доклад предсе­
дателя оного в общем собрании 18 марта 1908 г.). Казань, 1908.
Юс.
48. Дмитриев А.А. Научный отдел Екатеринбургской выставки.
Казань, 1887. С. 2—3.
49. Там же. С. 4.
50. Там же. С. 19.
51. См.: Хабибуллин А. А. Изучение истории народов Среднего
Поволжья и Приуралья в Обществе археологии, истории и этногра­
фии при Казанском университете (1878—1917 гг.): Автореф. дис...
канд. ист. наук. Казань, 1979.
52. Устав Общества любителей истории, археологии и этнографии
Чердынского края. Пермь, 1902. 9 с.
53. Макарихин В.П. Губернские ученые архивные комиссии Рос­
сии. С. 10.
54. О необходимости учреждения статистических обществ. Вят­
ка, 1967. Рукопись. Л. 1 об. // Краеведческий отдел Кировской обла­
стной научной библиотеки им. А.И. Герцена. Д. 30: П 4.
55. Там же. Л. 3.
56. Гациский А. С. Историческая записка об учреждении в Ниж­
нем Новгороде губернской ученой архивной комиссии (1884—1887).
Н.Н., 1887. С. 63.
57. Нижегородский сборник. Т. 8. Отдел 2. С. 979—980.
58. ГАНО. Ф. 1411. Оп. 822. Д. 1. Л. 2, 3.
59. Сборник материалов, относящихся до архивной части в Рос­
сии. Пг., 1917. Т. 2. С. 452.

Раздел I. Русская провинциальная историография...293
1.4. Краткий обзор деятельности Вятского
и Нижегородского губернских статистических комитетов

1. ГАКО. Ф. 574. Оп. 10. Д. 7464. Фонд Вятского губернского ста­
тистического комитета 1835—1917 гг.).
2. См.: Комарова И.И. Предпроектные исследования в строитель­
стве. М., 1988. Вып. 1. С. 4—6.
3. Ратъков-Рожнов В.А. Вятский губернский статистический ко­
митет (исторический очерк по подлинным документам). Вятка, 1896.
27 с.
4. Там же. С. 1—2.
5. Чудова Г.Ф. Указ. соч. С. 24.
6. ГАКО. Ф. 574. On. 1. Д. 58. Л. 70.
7. Вятские губернские ведомости. Часть неофициальная. 1862.
№ 50. С. 378.
8. Отчет о действиях и занятиях Вятского губернского статисти­
ческого комитета за 1871 год. С. 1.
9. Спасский Н. А. Общая характеристика деятельности статисти­
ческого комитета (набросок). Рукопись. Л. 8. // Краеведческий от­
дел Кировской областной научной библиотеки им. А.И. Герцена.
Д. 17:9.
10. Там же. Л. 7 об.
И. Отчет Вятского губернского статистического комитета за
1884 год. Вятка, 1885. С. 8.
12. Там же. С. 9.
13. Там же. С. 50.
14. Отчет Вятского губернского статистического комитета за
1895 год. Вятка, 1896.
15. Ратъков-Рожнов В.А. Указ. соч. С. 27.
16. РГИА. Ф. 1290. On. 1. Д. 57. Л. 1.
17. Там же. Л. 2.
18. Гациский А. С. Обзор деятельности Нижегородского статисти­
ческого комитета за десятилетний период (1865 — 1875) // Сборник
в память первого русского статистического съезда 1870 года. Н.Н.,
1875. Вып. 11. С. 637.
19. ГАНО. Ф. 61. Оп. 216. Д. 79. Л. 22.
20. Гациский А.С. Обзор деятельности... С. 640.
21. Там же. С. 654.
22. См.: Нижегородский сборник. Т. 5. Отдел 2. Журналы заседа­
ний Нижегородского губернского статистического комитета.

294

Русская провинциальная историография
23. Гациский А. С. Материалы для уголовной статистики // Ниже­
городский сборник. Н.Н., 1867. Т. 1. С. 121 — 170.
24. Нижегородский сборник. Т. 5. Отдел 2. С. 239.
25. ГАНО. Ф. 61. Оп. 216. Д. 90. Л. 15-16.
26. Там же. Л. 10.
27. Нижегородский сборник. Т. 8. Отдел 2. С. 618.
28. Там же.
29. ГАНО. Ф. 1411. Оп. 822. Д. 174. Л. 4.
30. Нижегородский сборник. Т. 8. Отдел 2. С. 619.
31. ГАНО. Ф. 61. Оп. 216. Д. 345. Л. 1.
32. Нижегородский сборник. Т. 8. Отдел 2. С. 681.

Глава 2

ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
ГУБЕРНСКИХ СТАТИСТИЧЕСКИХ КОМИТЕТОВ
И РАЗВИТИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ
В РУССКОЙ ПРОВИНЦИИ ВТОРОЙ половины
XIX ВЕКА
2.1. Исторические

работы и исследования

1. Богданов В. В. Культурно-исторические очерки отдельных рай­
онов как результат накопления краеведных материалов. С. 125.
2. Там же. С. 126.
3. Бердяев Н.А. Судьба России: опыты по психологии войны и
национальности. С. 75.
4. Гуревич А.Я. Исторический синтез и Школа «Анналов». М., 1993.
С. 32..
5. См.: Сборник в честь семидесятилетия профессора Д.Н. Ану­
чина. М., 1913. 604 с.
6. В.Г.Короленко в воспоминаниях современников. М., 1962.
С. 101.
7. Забелин И.Е. Домашний быт русских царей в XVI и XVII сто­
летиях. М., 1990. С. 38,39.
8. Ежегодник Владимирского губернского статистического коми­
тета. Владимир, 1876. Т. 1. Вып. 1. С. 111.
9. Гациский А. С. Смерть провинции или нет? С. 15, 23.
10. История русской литературы XIX века / Под ред. Д.Н.Овся­
нико-Куликовского. М., 1910. Т. 3. С. 164.

Раздел I. Русская провинциальная историография... 295

11. Там же. С. 88.
12. Прыжов И.Г. История кабаков в России. М., 1902. С. 25.
13. Писарев Д.И. Избранные сочинения. М., 1934. Т. 1. С. 34.
14. Аристов Н.Я. Указ. соч. С. 670.
15. Софинов П.Г. Из истории русской дореволюционной архео­
графии. М., 1957. С. 124.
16. Аристов Н.Я. Указ. соч. С. 670, 674.
17. Межов В.И. Краткий статистический и библиографический
обзор литературы русского отечествоведения за 1859—1868 гг. СПб.,
1870. С. 7.
18. Там же. С. 10.
19. Там же. С. 13, 25.
20. Пермский сборник. М., 1859. Кн. 1. С. 1.
21. Там же. С. 111.
22. Там же.
23. Там же. Отдел 1. 199 с.
24. Отчет о деятельности Вятского губернского статистического
комитета за 1881 год. Вятка, 1882. С. 18.
25. Там же.
26. Там же. С. 19.
27. Столетие Вятской губернии 1780—1880: Сборник материалов
к истории Вятского края. Вятка, 1880. Т. 1. С. II.
28. Там же.
29. Столетие Вятской губернии 1780—1880: Сборник материалов
к истории Вятского края. Вятка, 1981. Т. 2. С. 581—612.
30. Обзор статистической деятельности за 1874—1883 годы:
а) губернских и областных комитетов, б) земских, в) городских и
других общественных и сословных учреждений. С. 26—32.
31. Межов В. И. Библиографические монографии: Т.1. Труды Цен­
трального и губернских статистических комитетов: Библиогр. указа­
тель. СПб., 1873. 128 с.
32. Там же. С. 11.
33. Нижегородский сборник. Т. 1. С. 1.
34. Нижегородский сборник. Н.Н., 1870. Т. 3. С. 111.
35. Нижегородский сборник. Т. 8. Отдел 2. С. 677—678.
36. Нижегородский сборник. Н.Н., 1869. Т. 2. С. 111.
37. Обзор статистической деятельности за 1874—1883 годы.
С. 24-26.
38. Подробнее см.: Комарова И.И. Предпроектные исследования
в строительстве. М., 1988, 1989, 1990. Вып. 1—3.

296

Русская провинциальная историография
39. Отчет Вятского губернского статистического комитета за
1883 год. С.26.
40. Памятная книжка и календарь Вятской губернии на 1904 год.
Вятка. 1903. С. IV—XXXVI.
41. Вятские губернские ведомости. Часть неофициальная. 1862.
№ 50. С.378.
42. ГАКО. Ф. 574. On. 1. Д. 153. Л. 35.
43. Вятские губернские ведомости. 1887—1890.
44. Протокол годичного собрания Владимирского губернского
статистического комитета 27 мая 1876 года. Владимир, 1876. С. 10.
45. Архив Петербургского отделения Института археологии РАН
(далее Архив ПОИА). Ф. 5. On. 1. Д. 1. Л. 1.
46. Смышляев Д.Д. Сборник статей о Пермской губернии. Пермь,
1891. С. 1.
47. См.: Веселовские А. и А. Вологжане-краеведы. Вологда, 1923.
С. VIIL
48. Самошенко В.Н. История архивного дела в дореволюционной
России. М„ 1989. С. 129.
49. Комарова И.И. Научно-историческая деятельность статисти­
ческих комитетов. С. 96.
50. Самоквасов Д.Я. Архивное дело в России. М., 1902. Т. 1. С. 128.
51. РГИА. Ф. 1290. On. 1. Д. 46. Л. 1.
52. Там же. Л. 2.
53. Там же. Л. 5.
54. Там же. Л. 39.
55. Там же. Л. 35 об.
56. Нижегородский сборник. Т. 5. Отдел 2. С. 222.
57. Нижегородский сборник. Т. 8. Отдел 2. С. 821.
58. ГАНО. Ф. 61. Оп. 216. Д. 408. Л. 2-5.
59. Там же. Л. 35—36.
60. Там же. Л. 40.
61. Протокол годичного собрания Владимирского губернского
статистического комитета 27 мая 1876 года. С. 6.
62. Галай Ю.Г. Из истории изучения феодального актового мате­
риала в Нижнем Новгороде // Нижегородский край в эпоху феода­
лизма: материалы Нижегородских чтений — 91. Н.Н., 1991. С. 54—55.
63. Нижегородский сборник. Т. 5. Отдел 2. С. 237.
64. ГАНО. Ф. 61. Оп. 216. Д. 306. Л. 1-8.
65. Иконников В. С. Губернские ученые архивные комиссии 1884 —
1890. Киев, 1892. С. 17, 33.

Раздел I. Русская провинциальная историография... 297

66. Нижегородский сборник. Н.Н., 1887. Т. 7. Отдел 2. С. 486.
67. Булах В.Н. К вопросу о деятельности Пермской ученой архи­
вной комиссии (1888 — 1916) // Вспомогательные исторические дис­
циплины. Свердловск, 1974. Сб. 1. С.92—95.
68. Бердинских В.А. Вятские историки. Киров, 1991. С. 103—104.
69. Дмитриев А.А. Соликамские летописи. Пермь, 1884. С. 4—5.
70. Отчет Вятского губернского статистического комитета за
1888 год. Вятка, 1889. С. 34.
71. Бердинских В.А. Вятские историки. С. 103.
72. ГАПО. Ф. 203. On. 1. Д. 15. Л. 5.
73. Труды Архангельского статистического комитета за 1865 год.
Архангельск, 1866. С. 3—4.
74. Смышляев Д.Д. Источники и пособия для изучения Пермского
края. Пермь, 1876. С. 3.
75. Там же. С. 21.
76. Спицын А.А. Систематический указатель статей местного от­
дела неофициальной части Вятских губернских ведомостей (1838 —
1890). Вып. 1. Вятка, 1890. 79 с.; Вып. 2. Вятка, 1891. 72 с.
77. Шарканский Б.И., Зеленова-Чешихина Н.В. Указ. соч. С. 73.
78. Материалы по статистике, географии, истории и этнографии
Оренбургской губернии. Оренбург, 1877. Вып. 1. С. 51—89.

2.2. Археологическая

деятельность

1. Лебедев ГС. История отечественной археологии. С. 100.
2. Смирнов И.Н. Юбилей имп. Московского археологического
общества и VHI археологический съезд. Казань, 1890. С. 10.
3. Лебедев ГС. Указ. соч. С. 158.
4. ГАКО. Ф. 574. On. 1. Д. 153. Л. 39 об.
5. Там же.
6. ГАНО. Ф. 61. Оп. 216. Д. 248. Л. 3, 6.
7. Известия о занятиях четвертого археологического съезда в Ка­
зани. Казань, 1877. С. 4—11.
8. Там же. С. 13.
9. Там же. С. 27, 152, 164.
10. Историческая записка о деятельности императорского Мос­
ковского археологического общества. С. 96.
11. Износков И.А. О VII археологическом съезде в Ярославле. Ка­
зань, 1888. С. 3—7.
12. Центральный государственный исторический архив г.Москвы
(ЦГИА). Ф. 454. Оп. 2. Д. 91. Л. 203, 297.

298

Русская провинциальная историография
13. Отчет о деятельности и занятиях Вятского губернского стати­
стического комитета за 1886 год. Вятка, 1887. С. 43.
14. См.: Спипын А.А. Новые сведения по доисторической архео­
логии Вятского края. Вятка, 1887. 59 с.
15. Отчет о деятельности и занятиях Вятского губернского стати­
стического комитета за 1886 год. С. 46—47.
16. ГАКО. Ф. 574. On. 1. Д. 153. Л. 226.
17. ЦГИА. Ф. 454. Оп. 2. Д. 92.
18. Там же. Л. 14.
19. Там же. Л. 23.
20. Там же. Л. 85—86.
21. Там же. Л. 259.
22. Уварова П. С. Обзор деятельности двенадцати первых археоло­
гических съездов // Труды XII археологического съезда в Харькове:
1902. М., 1905. Т. 3. С. 412.
23. Незабвенной памяти графа А.С. Уварова. М., 1885. С. 6, 17.
24. Анучин Д.Н. Графиня П.С. Уварова в ее служении науке о древ­
ностях на посту председателя имп. Московского археологического
общества // Сборник статей в честь графини П.С. Уваровой: 1885 —
1915. Пг„ 1916. С. IX—XXIV.
25. Отдел рукописей Российской национальной библиотеки в
СПб. (ОР РНБ). Ф. 585. П/1959. Д. 2. Л. 4.
26. РГИА. Ф. 1290. Оп. 2. Д. 7. Л. 1.
27. Там же. Л. 5—6.
28. РГИА. Ф. 1290. Оп. 2. Д. 87. Л. 5.
29. Нижегородский сборник. Т. 7. Отдел 2. С. 513, 519.
30. ГАКО. Ф. 574. On. 1. Д. 1064. Л. 7.
31. Там же. Л. 7—8 об.
32. Там же. Л. 10.
33. ГАНО. Ф. 765. Оп. 597. Д. 27. Л. 1.
34. Там же.
35. Там же. Д. 8. Л. 108.
36. См.: Бердинских В.А. Археология и кладоискательство в Вятс­
ком крае XIX века (по материалам Вятского статистического коми­
тета) И Российская археология. 1992. № 3. С. 221—225.
37. Памятная книжка Вятской губернии на 1905 год. Вятка, 1904.
С. 137.
38. Там же. С. 142.
39. ГАКО. Ф. 574. Оп. 8. Д. 23.
40. Там же. Л. 52.

Раздел I. Русская провинциальная историография... 299
41. ГАКО. Ф. 574. Оп. 2. Д. 28.
42. ГАКО. Ф. 574. On. 1. Д. 1115. Л. 6.
43. Там же. Л. 9.
44. Архив ПОИА. Ф. 5. On. 1. Д. 80. Л. 7-19.
45. Там же. Л. 15.
46. ГАКО. Ф. 574. On. 1. Д. 1155. Л. 74.
47. См.: Отчет Вятского губернского статистического комитета за
1886 год.
48. Нижегородский сборник. Т. 8. Отдел 2. С. 999.
49. Отчет Вятского губернского статистического комитета за
1887 год. Вятка, 1888. С. 51.
50. ГАНО. Ф. 2013. Оп. 602. Д. 1988. Л. 1.
51. См.: Трефилов Л.А. Обзор семейного фонда Теплоуховых //
Уральский археографический ежегодник за 1970 год. Пермь, 1971.
С. 196-214.
52. Адрес-календарь и Памятная книжка Пермской губернии на
1895 год. Пермь, 1894. С. 11—15.
53. ГАНО. Ф. 1411. Оп. 822. Д. 167. Л. 1 об.
54. Нижегородский сборник. Н.Н., 1877. Т. 6. Отдел 2. С. 310.
55. Формозов А.А. Страницы истории русской археологии. М., 1986.
С. 158.
56. Алабин П.В. Трехвековая годовщина г. Самары. Самара, 1887.
С. 76.
57. Равикович Д.А. Музеи местного края во второй половине XIX —
начале XX века // Очерки истории музейного дела в России. М., 1960.
Вып. 2. С. 169.
58. Износков И.А. Указ. соч. С. 4.
59. Нижегородский сборник. Т. 8. Отдел 2. С. 684.
60. Там же.
61. ГАНО. Ф. 1411. Оп. 822. Д. 17. Л. 7-8.
62. РГИА. Ф. 1290. Оп. 2. Д. 294. Л. 254.
63. Открытие Вятского публичного музея. Вятка, 1866. 29 с.
64. Уварова П.С. Губернские или областные музеи. М., 1888. С. 23.
65. См.: Формозов А.А. Русское общество и охрана памятников
культуры. М., 1990. 112 с.
66. Жервэ Н.Н. Деятельность новгородских краеведов-археологов
по изучению и охране памятников древности во второй половине
XIX века // Российская археология. 1992. № 3. С. 226.
67. ГАКО. Ф. 574. On. 1. Д. 153.
68. ГАНО. Ф. 2013. Оп. 602. Д. 2117. Л. 1.

300

Русская провинциальная историография
69. Комарова И. И. Церковно-археологические учреждения и охра­
на памятников культуры в России конца XIX — начала XX в. // Ар­
хеографический ежегодник за 1990 год. М., 1992. С. 83—102.

2.3. Этнография

местного края

1. Максимов С.В. Заметка по поводу издания народных сказок
//Живая старина. СПб., 1897. Вып. 1. С.48.
2. Ветринский Ч. В.Г.Короленко в Нижнем // Нижегородский
сборник. СПб., 1906. С.78.
3. ПыпинА.Н. История русской этнографии. СПб., 1890. Т. 1. С.ЗЗ.
4. Описание коллекций рукописей научного архива Географиче­
ского общества СССР / Сост. Т.П.Матвеева и др. Л., 1973. Вып. 1. 88 с.
5. Зеленин Д.К. Описание рукописей ученого архива императорс­
кого Русского Географического общества. Пг., 1914. Вып. 1. С. V.
6. Там же. Пг., 1914—1916. Вып.1—3.
7. Зеленин Д.К. Материалы для описания Вятской губернии, хра­
нящиеся в архиве Географического общества. Вятка, 1913. С.ЗЗ.
8. Там же. С. 24.
9. Семенов П.П. История полувековой деятельности имп. Русско­
го географического общества. Т. 2. С. 894.
10. Нижегородский сборник. Т.8. Отдел 2. С. 637, 638.
11. Протокол годичного собрания Владимирского губернского
статистического комитета 27 мая 1876 года. С. 4.
12. Там же. С. 5.
13. ГАКО. Ф. 574. On. 1. Д. 1202. Л. 1-3.
14. Нижегородский сборник. Т .8. Отдел 2. С. 621.
15. Берг Л. С. Указ. соч. С. 162—163.
16. Там же. С. 146.
17. Отчет имп. Русского Географического общества за 1881 год.
С. 39.
18. Там же. С. 77.
19. ГАКО. Ф. 574. Оп. 7. Д. 11. Л. 5-17.
20. Там же. On. 1. Д. 1065.
21. Там же. Л. 12.
22. Там же. Л. 15.
23. ГАКО. Ф. 574. On. 1. Д. 153. Л. 228 об.
24. Отчет о деятельности Вятского губернского статистического
комитета за 1881 год. С.43, 55.
25. Смирнов И.И. Задачи и значение местной этнографии. Казань,
1891. С. 13.

Раздел I. Русская провинциальная историография... 301

26. Там же. С. 14.
27. Блинов Н.Н. Дань времени // Урал. 1981. № 2. С. 179.
28. Там же.
29. ТАКО. Ф. 574. Оп. 8. Д. 47. Л. 1.
30. Там же. Л. 2.
31. Там же. Д. 89. Л. 10—11.
32. Памятная книжка Вятской губернии и календарь на 1904 год.
Вятка, 1903. С. IV—XXXVI.
33. Бердинских В.А. Вятские историки. С. 108.
34. ТАКО. Ф. 574. On. 1. Д. 1201. Л; 10.
35. Подробнее см.: Бердинских В.А. Из эпистолярного наследия
Д.К. Зеленина // Советская этнография. 1988. № 2. С. 67—71.
36. Труды Архангельского статистического комитета за 1865 год.
Архангельск, 1866.
37. Там же. С. 115.
38. Нижегородский сборник. Т. 1, ч. II. С. 25.
39. Нижегородский сборник. Т. 2. С. IV.
40. Пыпин А.Н. История русской этнографии. Т. 2. С. 346.
41. Там же. С. 347.
42. Цит. по: Берг Л.С. Указ. соч. С. 167.
43. Отчет о деятельности и занятиях Вятского губернского стати­
стического комитета за 1895 год. С. 30.

2.4. Издательская деятельность
1. Комарова И. И. Научно-историческая деятельность статистичес­
ких комитетов. С.95.
2. Нижегородский сборник. Т. 3. Отдел 2. С. 16.
3. Там же. С. 39.
4. Там же. С. 38.
5. Там же.
6. Ежегодник Владимирского губернского статистического коми­
тета. Т. 1. Вып. 1. С. 111.
7. ТАКО. Ф. 574. On. 1. Д. 153. Л. 46 об.
8. Там же. Л. 35.
9. Там же. Д. 1116. Л. 1.
10. Там же. Д. 1155. Л. 5.
11. Нижегородский сборник. Т. 5. Отдел 2. С. 166.
12. Там же. С. 131.
13. Селивановский М.К. Столетие Вятской губернской типографии:
1797-1897. Вятка, 1898. С. 16, 59.

302

Русская провинциальная историография
14. Ежегодник Владимирского губернского статистического коми­
тета. Т. 1. Вып. 1. С. 2—3.
15. РГИА. Ф. 1290. On. 1. Д. 304. Л. 1.
16. Там же. Л. 6.
17. Там же. Л. 76.
18. Там же.
19. Там же. Л. 2—3, 80—86.
20. Там же. Л. 163.
21. Комарова И.И. Предпроектные исследования в строительстве.
М„ 1988-1990. Вып. 1-3.
22. Там же. Вып. 1. С. 4.
23. Обзор статистической деятельности за 1874—1883 годы...
С. 24-26.
24. Там же.
25. Межов В.И. Библиографические монографии. Т. 1. Труды
Центрального и губернских статистических комитетов: Библиогр.
указатель. С. 11.
26. ГАНО. Ф. 61. Оп. 216. Д. 79. Л. 3.
27. Там же. Л. 4 об.
28. См.: Комарова И.И. Предпроектные исследования в строитель­
стве. Вып. 1—3.
29. Составлено автором на основании «Отчетов о деятельности и
занятиях Вятского губернского статистического комитета» за 1872,
1879—1896 годы. Вятка, 1874, 1881—1897.
30. См.: Отчет о деятельности и занятиях Вятского губернского
статистического комитета за 1903 год. Вятка, 1904.
31. ГАКО. Ф. 574. On. 1. Д. 442. Л. 107.
32. Отчет о деятельности Вятского губернского статистического
комитета за 1881 год. С. 29.
33. Там же. С. 26.
34. Там же. С. 27.
35. ГАКО. Ф. 574. On. 1. Д. 153. Л. 229 об.
36. Отчет о деятельности и занятиях Вятского губернского стати­
стического комитета за 1891 год. Вятка, 1892. С.20.
37. Там же. С. 30.
38. Обзор статистической деятельности за 1874—1883 годы...
С. 28, 29.
39. См.: Межов В.И. Библиографические монографии: Т. I. Тру­
ды Центрального и губернских статистических комитетов.
40. Ежегодник Владимирского губернского статистического коми­
тета. Т. 1. Вып. 1. C.VI-IX.

Раздел I. Русская провинциальная историография... 303
41. Гациский А.С. Обзор деятельности Нижегородского статисти­
ческого комитета. С.677—678.
42. Нижегородский сборник. Н.Н., 1890. Т. 10. С. 647.
43. Там же. С. 621.
44. Там же. С. 648.
45. Составлено автором на основании журналов Нижегородского
губернского статистического комитета // Нижегородский сборник.
Т. 5—8. Отдел 2.
46. Нижегородский сборник. Т. 10. С. 620—621.
47. Обзор статистической деятельности за 1874—1883 годы...
С. 32-33.
48. Памятная книжка Пермской губернии на 1883 год. Пермь,
1883. С. 55.
49. ГАНО. Ф. 61. Оп. 216. Д. 90. Л. 9, 18.
50. Нижегородский сборник. Т. 8. Отдел 2. С. 759.
51. Протокол общего собрания Рязанского губернского статисти­
ческого комитета 16 сентября 1885 года. Рязань, 1885. С. 10—11.
52. ГАПО. Ф. 208. On. 1. Д. 14. Л. 14.
53. РГИА. Ф. 1290. Оп. 2. Д. 226. Л. 132 об.
54. Годичное заседание Тульского губернского статистического
комитета 28 июля 1880 г. Тула, 1880. С. 13.
55. Отчет Вятского губернского статистического комитета за
1883 год; Отчет о деятельности и занятиях Вятского губернского ста­
тистического комитета за 1892 год.
56. Отчет Вятского губернского статистического комитета за
1885 год. Вятка, 1886. С. 15,16.

Глава

3

ИСТОРИК-ЛЮБИТЕЛЬ В РУССКОЙ ПРОВИНЦИИ
ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА
3.1.

Секретарь губернского статистического комитета как
ОРГАНИЗАТОР НАУЧНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ В ГУБЕРНИИ

1. Гациский А.С. Очерк статистических съездов в России. Н.Н.,
1875. С. 43.
2. ГАНО. Ф. 1411. Оп. 822. Д. 331. Л. 1 об.
3. Нижегородский сборник. Т. 8. Отдел 2. С. 651.
4. Щапов А.П. Реализм в применении к народной экономии //
Собрание сочинений. Дополнительный том. Иркутск, 1937. С. 27.
5. Там же. С. 53.

304

Русская провинциальная историография
6. ГАНО. Ф. 1411. Оп. 822. Д. 329. Л. 18.
7. Венгеров С.А. Критико-биографический словарь русских писа­
телей и ученых. СПб., 1895. Т. 4. С. 185—186.
8. Голышев И.А. К.Н. Тихонравов. Владимир, 1887. 40 с.
9. Голышев И.А. Воспоминания // Русская старина. 1879. Т. 24.
С. 772.
10. Агафонов Н.Я. Воспоминание об Александре Серафимовиче
Гациском // Сборник в память А.С. Гациского (1838— 1893). Н.Н.,
1897. С. 30.
11. А.С. Гациский: Сборник, посвященный памяти А.С.Гациского
/ Сост. К.Д. Александров. Горький, 1939. С. 96, 109, ПО.
12. Розанов П.П. Речь на юбилее А.С. Гациского // Нижегород­
ские губернские ведомости. 1889. № 29. С. 4.
13. Агафонов Н.Я. Указ. соч. С. 44.
14. Короленко В.Г. Памяти АС. Гациского // А.С. Гациский: Сбор­
ник, посвященный памяти А. С. Гациского. С. 23.
15. Там же. С. 24.
16. Короленко В.Г. Из истории областной печати // Сборник в
память А.С. Гациского (1838—1893). С. 26—27.
17. ГАПО. Ф. 1411. Оп. 822. Д. 324. Л. 3.
18. Там же. Л. 1.
19. Нижегородские губернские ведомости. 1889. № 28. С. 1.
20. ГАПО. Ф.613. On. 1. Д. 382. Л. 1.
21. Старовойтов А. Роль Д.Д. Смышляева в развитии губернско­
го города Пермь // Третьи Смышляевские чтения: Сборник тезисов.
Пермь, 1993. С. 36.
22. Смышляев Д.Д. Источники и пособия для изучения Пермского
края. Пермь, 1876. 279 с.
23. Дмитриев А.А. Биографический указатель памятных деятелей
Пермского края. Пермь, 1902. С. 35—38.
24. ГАПО. Ф. 613. Оп. 2. Д. 496.
25. См., напр.: Смышляев Д.Д. Синай и Палестина. Пермь, 1877.
26. Устюгова В.В. Д.Д. Смышляев и Православное Палестинское
общество И Третьи Смышляевские чтения. С. 38.
27. Дмитриев А.А. Указ. соч. С. 37, 38.

3.2. Историки

из духовенства

1. См.: Лейкина-Свирская В.Р. Указ. соч. С. 100—102.
2. Преображенский И. Отечественная церковь по статистическим
данным с 1840/41 по 1890/91 гг. 2-е изд. СПб., 1901. С. 180—181.
3. Там же. С. 29.

Раздел I. Русская провинциальная историография... 305
4. Протокол годичного собрания Владимирского губернского ста­
тистического комитета 27 мая 1876 года. С. 1.
5. Северный Н.Е. Мои занятия по историческому изучению Туль­
ского края. Тула, 1914. С. 37.
6. Сборник материалов, относящихся до архивной части в Рос­
сии. Пг., 1917. Т. 2. С. 326-359.
7. Там же. С. 351.
8. Архив РГО. Ф. 23. On. 1. Д. 82. Л. 1—1 об.
9. ГАНО. Ф. 2013. Оп. 602а. Д. 133. Л. 71-74.
10. См.: Веселовские А. и А. Вологжане-краеведы.
11. ГАКО. Ф. 574. Оп. 8. Д. 41. Л. 4.
12. Утробин М. Историческое описание села Лекмы Слободского
уезда // Вятские епархиальные ведомости. 1878. № 19.
13. Добролюбов Н.А. Собрание сочинений. М., 1962. Т. 8. С. 542—
543.
14. Вятские губернские ведомости. 1857. № 6, 9, 11, 12, 13.
15. Петряев ЕД. Люди, рукописи, книги: литературные находки.
Киров, 1970. С. 90-95.
16. Верещагин Г.Е. Вотяки Сосновского края // Записки РГО.
СПб., 1886. Т. XIV. Вып. 2. 218 с.; Он же. Вотяки Сарапульского уез­
да Вятской губернии // Записки РГО. СПб., 1889. Т. XIV. Вып. 3.
197 с.
17. Владыкин В.Е., ХристофороваЛ.С. История этнографии удмур­
тов: Краткий историографический очерк с библиографией. Ижевск,
1984. С. 36.
18. Писатели Удмуртии: Биобиблиографический справочник.
Ижевск, 1989.
19. Там же.
20. Венгеров С.А. Критико-биографический словарь русских пи­
сателей и ученых. СПб., 1892. Т. 3. С. 381—389.
21. См.: Изергина Н.П. Литературная жизнь Вятки (1870—1917).
Киров, 1990. С. 73-77.
22. Блинов Н.Н. Ученье — свет. 2-е изд. Вятка, 1884.
23. Земская служба. Беседа гласного крестьянина Акима Просто­
ты. СПб., 1881. 178 с.
24. Блинов Н.Н. Свет и во тьме светит // Северный Вестник. 1887.
№ 8. С. 1-28.
25. Изергина Н.П. Указ.соч. С.76.
26. Блинов Н.Н. Дань своему времени // Урал. 1981. № 2. С. 178,
182.
27. Блинов Н.Н. Языческий культ вотяков. Вятка, 1898. 103 с.
28. Цит. по: Петряев ЕД. Указ.соч. С. 111 — 112.
11. Заказ № 2329.

306

Русская провинциальная историография
29. Владыкин В.Е., Христофорова Л.С. Указ. соч. С. 44.
30. ЦГАЛИ. Ф. 533. On. 1. Д. 217.
31. Нижегородский сборник. Т. 2. С. VI.

3.3. Историки

из учительской среды

1. История России в XIX веке. СПб., Б.г. Т. 4. С. 217.
2. Златовратский Н.Н. Воспоминания. М., 1956. С. 185.
3. Рождественский С.В. Исторический обзор деятельности Мини­
стерства народного просвещения. СПб., 1902. С. 643.
4. Обзор деятельности ведомства Министерства народного про­
свещения за время царствования императора Александра III (1881 —
1894). С. 252.
5. Вульфсон ГН. Разночинно-демократическое движение в Повол­
жье и на Урале в годы первой революционной ситуации. С. 116.
6. Блинов Н.Н. Народное образование в Вятской губернии за по­
следние 10 лет (1864 1874). Вятка, 1875. С. 88.
7. Там же.
8. Веселовские А. и А. Вологжане-краеведы. С. 111112.
9. ГАЛО. Ф. 321 (Фонд В.Н. Шишонко). On. I.
10. П.Д. Шестаков (некролог) // Вятские губернские ведомости.
1889. № 98. С. 3.
11. См.: Бердинских В.А. Вятские историки. С.83—124.
12. Спицын А.А. Каталог древностей Вятской губернии // Кален­
дарь Вятской губернии на 1882 год. Вятка, 1881. С. 25—91.
13. ОР РНБ (СПб.). Ф. 585. Оп.П/1959. Д. 1. Л. 9, 9 об.
14. Там же. Д. 2. Л. 33.
15. Архив ПО ИА. Ф.5 . On. 1. Д. 1. Л. 1.
16. Подробнее см.: Бердинских В.А. Вятский период жизни
А.А. Спицына // Очерки истории русской и советской археологии. М.,
1991. С. 81-101.
17. Календарь Вятской губернии на 1891 год. Вятка, 1890. С. 1—
79.
18. ОР РНБ (СПб.). Ф. 585. On. П/1959. Д. 2. Л. 3.
19. Зеленин Д.К. Научные труды А.А. Спицына // Живая старина.
1906. Вып. 2. Отд. 3. С. 15-18.
20. Смородина С. С. Основные даты жизни и деятельности
А.А. Дмитриева // Третьи Смышляевские чтения: Сборник тезисов.
С. 49-52.
21. Там же. С. 49.

Раздел I. Русская провинциальная историография... 307
22. См.: Оборин В.А. Археографическая деятельность А.А. Дмит­
риева // Уральский археографический сборник за 1970 год. Пермь,
1971. С. 181-195.
23. Там же. С. 185.
24. Дмитриев А.А. Пермская старина. Пермь, 1889. Вып. 1. С. IX.
25. Там же. Пермь, 1890. Вып. II. С. 111.
26. Смышляев Д.Д. Сборник статей о Пермской губернии. С. 269.
27. ГАНО. Ф. 61. Оп. 216. Д. 231.
28. ГАКО. Ф. 574. On. 1. Д. 1155. Л. 71 об., 72.
29. Там же. Л. 74.
30. Н.Г. Первухин (некролог) // Вятские губернские ведомости.
1890. № 1. С. 3-4.
31. ГАКО. Ф. 574. On. 1. Д. 1155. Л. 69, 70.
32. Владыкин В.Е., Христофорова Л. С. Указ.соч. С. 40.

Глава 4

ИСТОРИЧЕСКИЕ РАБОТЫ
ПРОВИНЦИАЛЬНЫХ ИСТОРИКОВ:
ТИПОЛОГИЯ И ЭВОЛЮЦИЯ
4.1. Краеведческие описания
1. См.: Севастьянова А.А. Русская провинциальная историография
второй половины XVIII века. Ярославль, 1990. 48 с.
2. Зеленин Д. К. Описание рукописей ученого архива императорского
Русского Географического общества. Пг., 1914. Вып. 1. С. Ill—V.
3. Архив РГО. Разряд X. Д. 3, 24, 28.
4. ГАКО. Ф. 574. Оп. 8. Д. 69. Л. 10, 11.
5. ГАПО. Ф. 613. On. 1. Д. 378. Л. 23-26.
6. Шпилевский С.М. О задачах деятельности Казанского общества
археологии, истории и этнографии. Казань, 1884. С. 9, 29.
7. ГАКО. Ф. 574. Оп. 8. Д. 87. Л. 1.
8. Токарев С.А. Указ. соч. С. 288.
9. Архив РГО. Разряд XIV. Д. 7, 40.
10. ГАПО. Ф. 613. On. 1. Д. 378. Л. 5.
11. Там же. Л. 50.
12. Программа Вятского губернского статистического комитета для
составления статистического описания каждого уезда Вятской губер­
нии отдельно. Вятка, 1870. С. 1.
13. См.: Нижегородский сборник. Т. 2.
11

308

Русская провинциальная историография

14. Илиодор. Историко-статистическое описание города Торжка,
составленное Новоторжского Борисоглебского монастыря иеромона­
хом Илиодором. Тверь, I860. С. II—III.
15. ГАНО. Ф. 61. Оп. 216. Д. 332. Л. 5.
16. ГАКО. Ф. 574. Оп. 8. Д. 305. Л. 7.
17. ГАПО. Ф. 321. On. I. Д. 81. Л. 1-9.
18. Утробин М. Историческое описание села Лекмы Слободского
уезда // Вятские епархиальные ведомости. 1878. № 19.
19. ГАКО. Ф. 574. Оп. 8. Д. 41. Л. 1-4.
4.2. Постлетописные сочинения

1. Рубинштейн Н.Л. Русская историография. С. 420.
2. Севастьянова А.А. Русская провинциальная историография вто­
рой половины XVIII в.: Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. СПб.. 1993.
С. 17-21.
3. Дмитриев А.А. Очерки из истории губернского города Перми с
основания поселения — до 1845 года. Пермь, 1889. С. 1.
4. Там же. С. 243—363.
5. См., напр.: Никитников ГА. Иерархия Вятской епархии. Вят­
ка, 1863.
6. Луппов П.Н. Хронологические даты по истории Кировской об­
ласти. Киров, 1941. Рукопись. 124 с. // Краеведческий отдел Киров­
ской областной научной библиотеки им. А. И. Герцена.
7. Подробнее см.: Бердинских В.А. Историк на грани эпох: Павел
Луппов — первый историк удмуртского народа. Ижевск, 1991. 125 с.
8. Материалы по статистике, географии, истории и этнографии
Оренбургской губернии. Оренбург, 1877. Вып.1. Отдел II. С. 1—50.
9. Там же. С. 4—5.
10. Там же. С. 51—69.
11. Столетие Вятской губернии: Сборник материалов к истории
Вятского края 1780—1880. Т. I. С. 209—387.
12. Краеведческий отдел Кировской областной научной библио­
теки им. АИ.Герцена, рукопись. Д. 30: III. Л. 1 об.
13. ГАНО. Ф. 1411. Оп. 822. Д. 259. Подробнее о церковно-при­
ходских летописях см.: Шмидт С.О. Церковноприходские летописи
как источник по истории русской деревни // Ежегодник по аграрной
истории Восточной Европы 1971 г. Вильнюс, 1974. С. 397—404.
14. ГАНО. Ф. 2013. Оп. 602. Д. 1974; Оп. 602а. Д. 158.
15. Шишонко В.Н. Пермская летопись с 1263 по 1881 год. Пермь,
1881. Вып. 1. С. I.

Раздел I. Русская провинциальная историография... 309

16. Там же. С. II.
17. Там же. С. III.
18. Дмитриев А. А. Справочный указатель статей, напечатанных в
неофициальной части Пермских губернских ведомостей в 1882 году.
Пермь, 1883. Вып. 2. С. 4.
19. Шишонко В.Н. Материалы для описания развития народного
образования в Пермской губернии. Екатеринбург, 1879. 396 с.
20. ГАПО. Ф. 970. On. 1. Д. 1. Л. 1.
21. Архив РГО. Разряд 23. Д. 82. Л. 1 об.
4.3. Научно-исследовательские
ИСТОРИКО-КРАЕВЕДЧЕСКИЕ РАБОТЫ

1. См., напр.: Бердинских В.А. Вятский период жизни А.А. Спи­
цына. С. 81—101.
2. Гуревич А.Я. Исторический синтез и Школа «Анналов». С. 6.
3. См., напр.: Верещагин А.С. Эррата. С. 25—29.
4. Богданов В. В. Культурно-исторические очерки отдельных рай­
онов как результат накопления краеведных материалов. С. 125.
5. Там же.
6. Михайловский Н.К. Поли. собр. соч. СПб., 1909. Т. 4. С. 735—
736.
7. Гациский А. С. Нижегородский летописец. Н.Н., 1886. 144 с.
8. Верещагин А. С. Сказания русских летописцев о Вятке. Вятка,
1905.
9. Дмитриев А.А. Соликамские летописи. Пермь, 1884. Вып. I, II.
10. Короленко В.Г. Собр. соч.: В 10 т. М., 1955. Т. 8. С. 381—449.
11. Зырянов А. Крестьянское движение в Шадринском уезде Пер­
мской губернии в 1843 году // Календарь Пермской губернии на
1885 год. Пермь, 1884. С. 59—151.
12. ТАКО. Ф. 574. Оп. 8. Д. 34. Л. I.
13. Там же. Л. 4 об.
14. Там же. Л. 5.
15. Вятские губернские ведомости. 1871. № 11.
16. Пермский сборник. М., 1859. Кн. 1. С. III.
17. ГАКО. Ф. 574. Оп. 8. Д. 29. Л. 43.
18. Мамин-Сибиряк Д.Н. Собр. соч.: В 12 т. Свердловск, 1951. Т. 12.
С. 238-290.
19. Короленко В.Г. Из истории областной печати. С. 22.
20. Гациский А. С. На Сундовице. В Жарах. На Сити, на реце //
Нижегородский сборник. Т. 10. С. 1—187.

310

Русская провинциальная историография
21. Петерсон Г. Краткий очерк достопримечательностей города
Саранска // Сборник Пензенского губернского статистического ко­
митета. Пенза, 1899. Вып. 4. С. 33.
22. См.: Кривоногое В.Я. История Урала в историко-географиче­
ских сочинениях Н.К.Чупина // Вспомогательные исторические дис­
циплины. Свердловск, 1974. Сб. I. С. 76—91.
23. См.: Бердинских В.А. Слово о Верещагине // Бердинских В.А.
Вятские историки. С. 43—82.
24. Дмитриев А.А. Пермская старина: Пермь в XVII веке. Пермь,
1890. Вып. II. С. III.
25. Дмитриев А.А. Пермская старина: Древности бывшей Перми
Великой. Пермь, 1889. Вып. 1. С. IX.
26. Там же. С. XI.
27. Дмитриев А.А. Пермская старина: Строгановы и Ермак. Пермь,
1892. Вып. IV. 194; XIV с.
28. Там же. С. III.

Список УСЛОВНЫХ СОКРАЩЕНИЙ

Архив ПОИА — Архив Петербургского отделения Института ар­
хеологии Российской академии наук
Архив РГО— Архив Русского географического общества (СПб.)
ГСК — губернский статистический комитет
ГАНО — Государственный архив Нижегородской области
ГАКО — Государственный архив Кировской области
ГАПО— Государственный архив Пермской области
МАО — Московское археологическое общество
ОЛЕАЭ — Общество любителей естествознания, антропологии и
этнографии при Московском университете
ОР РНБ — Отдел рукописей Российской национальной библио­
теки (СПб.)
РАО — Русское археологическое общество
РГИА — Российский государственный исторический архив (СПб.)
ЦГИА— Центральный государственный исторический архив
г. Москвы
ЦСК — Центральный статистический комитет

Список ТАБЛИЦ В ТЕКСТЕ

Таблица 1. Сословная принадлежность студентов
российских университетов.......................................................... 29
Таблица 2. Количество поступивших на 1-й курс
российских университетов.......................................................... 30
Таблица 3. Сословный состав Вятского губстаткомитета
в 1877—1904 годах......................................................................... 60
Таблица 4. Научно-исторические общества России
к 1895 году..................................................................................... 72
Таблица 5. Литература русского отечествоведения
за 1859—1868 годы (по материалам В.И. Межова)..................... 114
Таблица 6. Тираж и стоимость «Памятных книжек»
и «Календарей» Вятской губернии в 1873—1897 годах.... 196
Таблица 7. «Нижегородский сборник» в 1867—1890 годах............. 204
Таблица 8. Состав библиотеки Вятского губернского
статистического комитета в 1885 году................................... 208
Таблица 9. Педагогический состав государственных гимназий
и прогимназий России.............................................................. 238
Таблица 10. Сословное происхождение учителей
Казанского учебного округа в 1859—1862 годах........................238

Раздел II

ВЯТСКИЕ
ИСТОРИКИ

Но скудный запас культурных сил
является у нас в таких сочетаниях и с
такими особенностями, которые, может
быть, доселе нигде не повторились в Ев­
ропе.
В. О. Ключевский

Вместо предисловия
нас почти нет литературы о титанах русской историче­
ской науки, знакомых каждому школьнику. Ну а разви­
тие исторической мысли в российской провинции — это
Америка, еще не открытая Колумбом. Поэтому в биографии
любого русского историка XIX века нам важно все: социальное
происхождение, воспитание, формирование характера, миро­
воззрения, образ жизни и результаты научной работы. Вятка
дала уникальную картину развития исторической культурной
традиции в России на протяжении полутораста лет. Она и се­
годня является мощнейшим краеведческим центром страны.
Это и есть вклад наших земляков в общерусскую, а в опреде­
ленном смысле слова и в мировую культуру.
В каждом из нескольких десятков вятских историков XIX —
начала XX века по-своему преломилась эпоха, в которой он
творил и которая творила его. Нам трудно представить и по­
чти невозможно воссоздать духовную среду обитания поколе­
ний русской интеллигенции XIX века, своеобразную пневмо­
сферу, в котором они жили. Ведь нити, связывающие человека
с жизнью, часто невидимы и неосязаемы. Невосстановимы
отношения людей друг с другом, неосознаваемы стереотипы,

У

316

Русская провинциальная историография

стойкие симпатии и антипатии. Реалии повседневного быта
чаще всего не фиксируются вообще.
И все же... Попытаемся войти во внутренний мир четырех
крупнейших вятских историков XIX — начала XX века. Это
лучшие представители исторической культурной традиции
края, и, как знать, может быть, в их судьбах мы найдем отве­
ты на те «проклятые» вопросы, что волнуют нас сегодня. Во
всяком случае, в духовном опыте дореволюционной российс­
кой интеллигенции мы сегодня остро нуждаемся. «Сыны от­
ражены в отцах...»

Глава 1

ВЯТСКИЙ КАРАМЗИН
Не в климате, но в обстоятельствах
гражданской жизни россиян надобно
искать ответа на вопрос: «Для чего у нас
редки хорошие писатели?»
Н. Карамзин

же для нескольких поколений русского общества было
привычно, что столица государства Петербург, а неМосква, существование театров и библиотек. Появился
всероссийский читатель, читатель демократический, что дока­
зал успех изданий Н.И. Новикова. Иностранцы удивлялись кре­
постным, читавшим в передних книги Вольтера, Руссо из биб­
лиотек своих господ. И удивляться было чему. Создавалась
разночинная интеллигенция страны. Сыновья крепостных,
дьячков, ремесленников прославили русскую науку, литерату­
ру, искусство. Многие стали известны всей России. Но мы
зачастую знаем лишь единицы из них. А по вершкам не увидеть
корней. Между тем значительные культурные гнезда были не
только в Москве и Петербурге, но и в Твери, Иркутске, Вятке...
Поэты, художники, музыканты, историки, они создавали
русскую национальную культуру, они создавали тип русского
разночинца-интеллигента, которым гордился и гордится наш
народ.
Не все из них знамениты, как Ломоносов и Кипренский,
Кулибин и Кольцов, но страдательный наклон их судьбы был
порою круче, а возможностей для самовыражения меньше.

У

318

Русская провинциальная историография

Русская провинциальная культура XVIII—XIX веков — вот
наследие, еще не востребованное нами. А ведь, как метко за­
метил Д. Самойлов, «в провинции любых времен есть свой
уездный Сен-Симон».
Между тем конец XVIII — начало XIX века — время, пере­
ломное в истории. Великая французская революция встряхну­
ла всю Европу. Очень медленно, со скрипом, но менялись
повседневная жизнь и быт губернских центров страны.
Мысли о судьбах России заставили общество, как всегда в
переломные моменты, обратиться к прошлому.
С 1803 года пишет «Историю государства Российского»
Н. М. Карамзин. Но и в русской провинции появилась по­
требность в создании истории своего края. Пусть предмет изу­
чения был уже, но и трудностей было больше. У истоков крае­
ведения в Вятском крае стоял разночинец-интеллигент, чело­
век, «сделавший себя сам». Его идеями и трудами широко
пользовались местные историки и ботаники XIX века. Исто­
рия превращалась в науку. Место летописца занял ученый. Это
решительный переворот. Для него нужна немалая отвага. И она
была у автора первой истории Вятского края Александра Ива­
новича Вештомова. Судьба его во многом типична для того
времени.
Первый вятский историк родился в 1768 году в городе Кун­
гуре Соликамской провинции Казанской губернии в семье
священника. Вспомним, что выходцы из духовного звания:
С. Соловьев, А. Щапов, В. Ключевский — виднейшие русские
историки. Духовенство было мощным культурным социальным
слоем. Кунгур был по тому времени значительным городом,
имел 4 церкви. Только в 1768 году в нем родилось 195 чело­
век1. Один из этих 195 и есть наш герой. Материальное поло­
жение белого (приходского) духовенства в это время было
«весьма печальным», как отмечает авторитетный историк. И
навряд ли детство Саши Вештомова сильно отличалось от дет­
ства крестьянских детей. Общие игры, забавы, работа на отцов­
ском поле (чтобы прокормиться, церковному причту выделя­
лась земля). Но детство это было коротким. Больше никогда
не увидит родного Урала Александр Вештомов. Родиной его и
его потомков станет Вятка. Кунгур входил тогда в Вятскую
епархию, поэтому дети духовенства города обязаны были обу­
чаться в Вятской духовной семинарии. Эта семинария долгое

Раздел II. Вятские историки _ 319

время на многие сотни верст вокруг была единственным учеб­
ным заведением. Но не спешили вятские и пермские попы и
дьячки сдавать в нее своих сыновей. Старались под тем или
иным предлогом оставить дома, обучить как-нибудь псалмы и
каноны читать — а затем пройти экзамен у снисходительного
экзаменатора и получить более или менее доходное место.
Чуть не с солдатами был вынужден вятский архиерей сво­
зить детей в Вятку. Не хотят ехать, и все. И были, очевидно,
для этого причины. Дисциплина, казенный распорядок стра­
шили.
По духовному регламенту определено было время семина­
ристам, когда спать ложиться, когда вставать, молиться, учить­
ся, идти за трапезу.
«Таковое младых человек житие кажется быти стужительное и заключению пленническому подобное, но кто обвыкнет
так жить хотя через един год, тому весьма сладко будет», —
философски отмечено в духовном регламенте о жизни семи­
наристов. Александр Вештомов и его сверстники, очевидно, лет
десяти были отданы в семинарию. Вештомов успешно прошел
вступительное собеседование с префектом семинарии и был
зачислен в число учащихся.
Вятская семинария считалась тогда одной из лучших в Рос­
сии по постановке учебного дела, составу преподавателей.
Учителями в 80-е годы XVIII века здесь была в основном мо­
лодежь (из своих же воспитанников). Покровительствовал се­
минарии и просвещенный вятский архиерей Лаврентий Бара­
нович.
Кроме богословия изучали и общеобразовательные предме­
ты: историю, географию, арифметику, латинский и греческий
языки, поэзию, риторику, философию. Но, конечно, основой
учения была латынь — язык науки того времени. Поэтому так
охотно и принимали тогда семинаристов в медицинские ака­
демии, университет — они были готовы хотя бы слушать и
понимать лекции. Выдающийся русский ученый, врач К. Ще­
пин, известный поэт Е. И. Костров закончили в XVIII веке
Вятскую семинарию. Сам префект семинарии А. Попов издаст
в столице книгу своих стихов. Впрочем, писать стихи на рус­
ском и на латыни обязан был каждый семинарист. 10—12 лет
учился в семинарии А.И. Вештомов. Семинария имела 8 клас-

320

Русская провинциальная историография

сов, была полной. Вошел он в нее мальчишкой, а заканчивал
зрелым мужем. Трудно говорить о характере, облике челове­
ка, от которого не осталось ни портретов, ни писем, ни вос­
поминаний современников. Нет его биографии, архива. Нам
сейчас зачастую легче оперировать классами, слоями, чем по­
казать внутреннее развитие одного исторического лица.
Семинария располагалась напротив Хлыновского кремля —
в Успенском Трифоновом монастыре. Лаврентий Баранович
(1774—1796) в своем управлении семинарией старался под­
ражать Московскому митрополиту Платону (любимцу Екате­
рины II) и постоянно осведомлялся у своего московского зна­
комца Н.Н. Бантыш-Каменского о порядках, вводимых в
московских духовных семинариях, старался и на Вятке завес­
ти те же. Для поощрения даровитых учеников старался устра­
ивать публичные диспуты и сам награждал отличившихся.
Богатейшей была семинарская библиотека, причем в нее вы­
писывались и русские периодические издания.
Не прельщала нашего героя, видимо, духовная карьера. И
когда в 1790 году из выпускного класса семинарии (богосло­
вия) вновь по приказу губернатора трое воспитанников были
направлены в Вятское главное народное училище для приго­
товления к учительской должности, в их числе оказался и Алек­
сандр Вештомов.
В конце XVIII века такие переводы (при большой нужде в
грамотных людях) в Вятке были нередкими. Учительское зва­
ние было лямкой, тяглом, от которого, раз за него взявшись,
нельзя было освободиться. Учитель умирал учителем. Выход в
другое звание был почти невозможен. Однообразный механи­
ческий труд, отсутствие надежд на лучшее вели многих к чар­
ке. «Редкий из учителей находил в себе силы воздержаться от
нетрезвенной жизни»2, — писал историк Вятского главного
народного училища А. Спицын.
В 1790 году открывались три малых народных училища: в
Сарапуле, Котельниче и Нолинске. Для них и требовались
учителя. Поэтому, выслушав в течение нескольких месяцев в
главном народном училище «методику преподавания» и пройдя
курс предметов, не читанных в семинарии, трое выпускников
назначены были учителями в уездные училища. А. Вештомову
выпал Сарапул. Завидовали ему товарищи по семинарии — уезд

Раздел II. Вятские историки

богатый, земля плодородная. Не беда, что жалованье скудное.
22-летний учитель ехал в сентябре 1790 года открывать свое
училище. Жизнь только начиналась.
«Сарапул, в 500 с половиною верстах от Вятки на правой
стороне Камы, был пред сим дворцовое село. Построен в 1707
году во время бунта башкирцев, для удержания их покушений
на селения, по сю сторону Камы лежащия, и для пресечения
связи между ними и вотяками, — лаконично, как и подобает
историку, упомянет потом о городе Александр Иванович в
своем труде. — В нем две церкви, 406 обывательских домов.
Следов древних укреплений при сем никаких в нем не было»3.
Под училище был отдан небольшой деревянный дом сре­
ди города, вблизи от церкви. С трудом умещались в его един­
ственную комнату 25—30 учеников. Больше за все годы учи­
тельства А. Вештомова (1790—1800) в нем не бывало. Дом тесен,
неудобен, ветх, тяжело было с дровами, хотя и назначен был
местный протоиерей Никифор Ремянников смотрителем учи­
лища (то есть должен был печься о хозяйственных нуждах
школы), но ничего фактически не делал. Познакомился моло­
дой учитель и со священником второй в Сарапуле церкви —
Покровской. Стал вхож к тому в дом. Мало грамотных людей
в городке, все хорошо знают друг друга. На дочери священни­
ка Марфе вскоре после приезда молодой учитель женился. И
уже в 1792 году у него родился первенец — сын Платон.
Малые училища состояли из двух классов (в главном бы­
ло 4). В первом обучали чтению и письму, гражданской и
церковной печати, нумерации чисел, краткой священной ис­
тории и катехизису. Во втором — изучали арифметику, чисто­
писание, книгу «О должностях человека и гражданина», изъяс­
нение евангелия.
Преподавание в то время сильно отличалось от современ­
ного. Учитель никогда не рассказывал, не разъяснял урока,
только читал его с учениками по книжке и заставлял пере­
сказывать тут же в классе до тех пор, пока все не выучат. Зуб­
режка лежала в основе обучения. Учитель отчеркнет в книге
ногтем — от сих до сих, — и все хором по 15—20 раз вслух по­
вторяют заданное, пока не выучат. В конце урока учитель вы­
спрашивал выучивших все — от строчки до строчки. Впрочем,
отметок в ту пору не было, как и экзаменов, и ученик не тре­
петал за каждое слово ответа. Учитель лишь помечал для себя

321

322

Русская провинциальная историография

против фамилии каждого ученика — «остр», «туп», «средствен»,
«ленив» и так далее. Как правило, в день было по 6 часов уро­
ков: три до обеда и три после обеда. Учение, состоявшее из
бесконечного заучивания огромной массы фактов, могло иметь
только принудительный, насильственный характер, и нужна
была постоянная карающая длань учителя. «Чтобы учителем
быть, нужно великий труд и терпение», — с отчаянием писал
сменивший в Сарапуле Вештомова Алексей Костров.
Александр Вештомов был одним из лучших учителей вят­
ских училищ конца XVIII — начала XIX века. Сохранились
свидетельства, что он в свободное время водил учеников на
экскурсии, собирал травы, семена дикорастущих растений,
оживлял изучение предметов, то есть пробуждал в детях лю­
бознательность4.
Вештомов быстро освоился с преподаванием, но увеличи­
вающаяся семья требовала денег. А учительское жалованье —
150 рублей в год учителям малых училищ — и то выдавали не
полностью. По приказу вятского наместника удерживали из
жалованья по 30 рублей. Тогда-то и решился Вештомов на шаг
смелый — подал в 1796 году прошение в приказ общественно­
го призрения о выдаче ему полного жалованья, поскольку с
самого вступления своего в должность (22 сентября 1790) по­
лучал он лишь 120 рублей в год. «На сем жалованье, — писал
он с горестью, — принужден я был содержать себя и свое се­
мейство, а равно и ныне содержусь с немалою нуждою и на сем
количестве не в силах пропитаться без самой крайней нужды,
ибо в здешних местах дороговизна на все к пропитанию чело­
века необходимые припасы и вещи, против прошедших годов
время от времени возвышается»5.
Цены на продовольствие в первое десятилетие XIX века
действительно повысились. Россия воевала. Пуд муки стоил
1 руб. 40 коп., пуд крупы — 2 руб. 20 коп. Цены на материю и
бакалейные товары были совершенно неприступные. Потомуто начальство держалось за учителей, что платили им мало, ведь
найти новых на их место стоило великих трудов. Учителей
надежных удерживали силою. Александр Вештомов был одним
из самых прилежных. В служебном формуляре напротив его
фамилии записи директора весьма однотипны: «весьма приле­
жен, благонравен, рачителен и честного поведения». Его доб­
росовестность в работе была хорошо известна начальству в

Раздел II. Вятские историки

Вятке. На общем фоне вятских учителей, один из которых за
нетрезвый образ жизни был сдан в солдаты, другой уволен от
должности за малыми знаниями, он выделялся своей дарови­
тостью и трудолюбием. Высоко ценил Вештомова и старший
учитель главного училища Тимофей Рапинов, у которого Алек­
сандр Иванович слушал курс математики и методики препо­
давания в 1790 году. Став директором народных училищ в Вят­
ке, он немало помог Вештомову в переводе сюда.
Уже в Сарапуле внимательно присматривался учитель Вештомов к жизни простого народа: разночинцев, крестьян. Слиш­
ком долго был он в семинарской изоляции. Случалось и само­
му ему встать за вятскую соху, косить траву, молотить хлеб.
Сарапульский уезд был одним из хлебороднейших уездов Вят­
ской губернии, но и здесь средний урожай ржи — сам-пять. В
огородах — капуста и свекла, редис и морковь, репа да лук.
Садоводства нет и в помине. Славился Сарапул своим медом.
Столько здесь липы и кипрея, что пчелы всего и не соберут.
Тем более что в других-то уездах одни хвойные леса, чащобы
непролазные.
Удивлялся Вештомов и местным знахаркам, кои травами да
отварами любые болезни лечили. Немало чудесных исцелений
наблюдал. Тогда-то и подумалось ему, что лучшая аптека — это
аптека природы. Видимо, понемногу собирал он местные тра­
вы, записывал их полезные свойства в особую тетрадь. Про­
бовал сам лечить своих детей. Семья быстро росла. В Сарапу­
ле вслед за сыном Платоном родилась дочь Олимпиада.
Расспрашивал он местных жителей о древности Сарапула
и удивлялся. Коротка человеческая память. Недавние события
уже подобны греческим мифам, а как противоречиво излага­
ют их даже очевидцы. Нужны письменные записи — своя ис­
тория. Записи же, ведущиеся при местных церквах, малоцен­
ны и отрывочны.
Остро чувствовал Александр Иванович — тесно ему в Са­
рапуле. Хотелось применить свои способности в другом мес­
те, начальная школа уже сковывала его. Поэтому неоднократ­
но говорил он с Тимофеем Титычем Рапиновым о переводе
своем в Вятку — в главное народное училище.
И не был для него неожиданностью приказ о переводе его
в Вятку с 16 апреля 1800 года в главное народное училище
учителем II класса6. Повышался оклад — вместо прежних
150 рублей — 250 рублей в год.

323

324

Русская провинциальная историография

Но в Вятке и жить дороже. Так что прибавка не ощутилась.
10-летнее учительство в Сарапуле закончилось. Кончилась пора
его молодости. С благодарностью вспоминал учитель жителей
уезда: «Сарапульцы и все в уезде его русские совершенно сход­
ствуют в образе жизни, одеяниях, в наречии, склонностях (осо­
бенно к расколу) и душевных качествах: ласковости, учтивос­
ти, гостеприимстве к незнакомым и странникам, сознании
благодеяний — благодарности». Но и сам он оставил здесь о
себе добрую память.
В Вятку уже приехал тридцатидвухлетний педагог, хорошо
освоивший методику обучения, любящий и знающий свое дело,
ищущий применения своим богатым способностям. В 1800 же
году был присвоен ему чин 14-го класса, нижайший по табели
о рангах.
Вятка к сему времени уже насчитывала около 5 тысяч жи­
телей: из купцов, ремесленников, духовенства, крестьян. Не
было на Вятке (почти вовсе) дворян. Земли в основном госу­
дарственные и удельные. Зато каких только ремесленников нет!
По одному только хлебному делу есть и хлебники, и булочни­
ки, калачники и пирожники, пряничники и кондитеры. Было
бы только на что покупать их товар.
На трудолюбивого, исполнительного учителя новый дирек­
тор, Тимофей Рапинов, поспешил взвалить чуть ли не все нео­
плачиваемые работы в училище (очевидно, по дружбе). Сам
человек неторопкий, Тимофей Титыч работал с прохладцей, но
честно, знал — заменить его некем. Отчетную историческую
записку по Вятскому училищу за 1801 год составил уже Вештомов. Его живое перо оценили и сослуживцы, и высокое на­
чальство — сам Степан Яковлевич Румовский (1732—1815), по­
печитель Казанского учебного округа, в который входила Вятка,
отозвался о нем с одобрением. Умный, осторожный чиновник,
академик (сам сын священника), Румовский управлял своим
учебным округом из Петербурга по переписке. Только через
него решались все вопросы касательно приема и увольнения
учителей. Но пока почта идет туда-обратно, пройдет немало
времени. Ведь от Вятки до Петербурга по тракту 1459 верст,
1002 версты до Москвы, а до Казани 417 верст. Недаром по­
том вятские разночинцы будут рваться на учебу именно в Ка­
занский университет. Почти под боком.

Раздел II. Вятские историки

Александр Вештомов кроме своего второго класса повел
параллельно занятия в I классе, оказавшемся без учителя, ес­
тественно, бесплатно, платить учителям за дополнительную
работу было не принято. Стал заведовать естественно-истори­
ческим кабинетом, минц-кабинетом. Но, пожалуй, самой тя­
желой нагрузкой было то, что с 18 июня 1802 года стал он еще
и училищным библиотекарем. Библиотека и кабинеты поме­
щались в крохотных тесных комнатушках приказа обществен­
ного призрения. Книги, в большинстве учебники, лежали куча­
ми на полу, и при всякой выдаче надо было эти кучи разбирать,
«дабы выбрать те, которые надобны». Мало того, комнатка
библиотеки была темным чуланом, а часть книг хранилась в
сундуках. Это почти 2 тысячи учебников. Ведь отсюда учебники
отправляли во все малые народные училища губернии.
«Быть библиотекарем досадительно и многотрудно», —
признавал директор и тщетно просил приказ общественного
призрения сделать шкафы для книг. Но из тех и копейку было
выжать сложно. В главном училище помимо первого и второ­
го классов (таких же, как и в малом) были третий и четвертый
классы, в которых преподавались всеобщая и русская геогра­
фия, всеобщая и русская история, русская грамматика с упраж­
нениями и в сочинениях, основы геометрии, механики и физи­
ки, естественная история и рисование. Понятно, что Александр
Вештомов рвется преподавать в старших классах, тем более что
учитель III класса Григорий Дамаров страдал запоями и порой
по месяцу на уроки не ходил.
С 11 января 1804 года Александр Вештомов был назначен
учителем III класса, но по 1806 год продолжал вести занятия
и во II классе. III класс считался классом по преимуществу с
предметами историческими. Поэтому и будет теперь Александр
Иванович с гордостью подписываться — «учитель историчес­
ких наук». И хоть стал получать теперь Вештомов более 400 руб­
лей в год, жил по-прежнему в нужде, на одно жалованье со
своей все увеличивающейся семьей. В 1807 году был он про­
изведен в титулярные советники — далее он не продвинется.
К 1810 году у него уже 6 детей: Платон, Олимпиада, Ольга,
Анна, Петр, Александр. Впоследствии с гордостью напишет
Александр Иванович, что ни заботы семейственные, ни непо­
года, ничто не могло отвратить его от ученых занятий.

325

326

Русская провинциальная историография
Вятским обывателям казался он, наверное, человеком
странным: трудолюбец, а беден, грамотен, а такое иногда го­
ворит, что приказные пограмотнее стали называть его вольтерианцем. Человек горячий, увлекающийся, порывистый, в 1807
году он, например, взял и пожертвовал враз 100 рублей на на­
родную милицию, взяв эти деньги вперед из своего жалованья8.
Условия, в коих работали учителя, тоже кого угодно могли
от учительской должности отвратить. Училище помещалось на
окраине города, на втором этаже каменного корпуса присут­
ственных мест, требующего ремонта. Летом текла крыша, зи­
мой было так холодно, что высидеть 3 часа почти невозмож­
но. Поэтому и часты нехождения учителей и учеников в класс.
Две печки вообще топить было нельзя — угарны. От них и
приключился пожар 1809 года, когда все внутри училища вы­
горело. Состав учеников разнообразен: из благородного сосло­
вия, из купцов, разночинцев, крестьян. Состояния, правда, все
больше достаточного.
Обычно в то время было в четырех классах 120—140 чело­
век. В первом, втором больше, в третьем, четвертом (высших)
меньше. У Александра Ивановича было в III классе по 16—
20 учеников. Изучал Вештомов с учениками историю древних
народов (каждого в отдельности), всеобщую историю, историю
России, естественную историю. Учебники отличались кратким
энциклопедическим, справочным характером. В них много
фактов, но нет между ними связи. Немало труда затрачивал
учитель, чтобы сделать свой материал простым и понятным для
учеников. Вел уроки не как остальные учителя, а с объяснени­
ями, часто устраивал экскурсии на природу, по городу. Боль­
шой материал потихоньку накапливался у Вештомова по вят­
ской истории, собирал он различные грамоты, выписки из
летописей, читал записки, кои велись при местных церквах,
делал заметки о полезных свойствах дикорастущих и домашних
растений. Поэтому легко ему было работать с учениками. В
подававшейся ежемесячно ведомости об успехах учеников у
других учителей записи разнообразны: непонятлив, ленив, средствен, порядочен; а у него только две оценки для способностей
учеников: понятен и средоточен. А поведения все ученики у
него порядочного и скромного. Лишь против фамилии Петра
Скопина стоит пометка «резвый», но, видимо, сумел найти
ключик учитель и к этому непоседе, так что тот ему не мешал9.

Раздел II. Вятские историки

А судьба многих учителей, даже даровитых, складывалась
неудачно. Засасывала рутина, боролись с которой они весьма
однообразно. Однокашник Вештомова по семинарии Дмитрий
Плетнев, одновременно с ним посланный учителем в Нолинск,
проработав 18 лет учителем, от должности уволен «за слабостию и нетрезвое его житье»10. Преемник Вештомова в Сарапу­
ле учитель Алексей Костров, в начале работы очень одобряе­
мый начальством («примерен, надежен»), уволен от службы за
буйную жизнь и невоздержанные поступки.
Угнетала и постоянная бедность, зачастую в доме нет ни
копейки, посему вынужден Александр Иванович брать деньги
вперед в счет жалованья. С февраля по апрель 1808 года пять
раз брал он деньги вперед (тогда жалованье выдавали три раза
в год по третям): вначале 33 рубля, затем 20 рублей, 35 рублей,
5 рублей, 10 рублей11.
Экзаменов в ту пору еще не было. Два раза в год летом (под
Петров день) и зимой (под Рождество) устраивали в училище
открытые испытания учеников. Это были скорее официальные
представления, чем проверки. Учителя сочиняли стихи и речи
для учеников, давали учить наизусть отрывки из учебника луч­
шим из них.
Когда директор докладывал губернатору, что все готово, тот
назначал время испытания. Чиновникам и важнейшим из граж­
дан через полицию посылалась повестка с извещением об ис­
пытании. В назначенное время (обычно в праздник после обе­
да) являлся губернатор и все должностные лица города в
мундирах, духовенство и учителя из местной семинарии (со­
перники). Купцы, мещане, родители детей пред таким блес­
тящим обществом являлись с опаской, хотя их тоже пригла­
шали.
Испытание начиналось приветственной речью директора
или какого-либо учителя о пользе наук.
Александр Вештомов и в своих речах был разрушителем
канона. Его речи просты, страстны, пропитаны верой в мощь
человеческого разума, равенства всех людей от природы. Идеи
просвещения французских просветителей стали его убеждени­
ями. В конце речи он, как было принято, выражал в гладких
словах хвалу начальникам губернии, царю. «Вольнодумец» —
это мнение о Вештомове среди обывателей основывалось и на
впечатлении от этих речей. Видимо, последней его публичной

327

328

Русская провинциальная историография

речью была речь на испытании 3 июля 1809 года. Вот с чего
он ее начал: «Нет пособия к благосостоянию человеческому
столь всеобщего, которое бы можно применить к выгодам вся­
кого человека как то, что мы называем учением. Ибо во вся­
ком состоянии рождающийся человек есть все человек с од­
ним и тем же наследством от природы в свет отпускаемый.
Разум заключает все природное его богатство... По справедли­
вости общежитие есть обширная школа! Школа самая есте­
ственная для человечества! В ней возобновляется природный
человек, душа возрастает в своих дарах, сердце образуется в
чувствованиях и человек делается с искусством и нравом»12.
Гражданин захолустной Вятки, размышляющий о судьбах че­
ловечества и его развитии, это было ново. Впрочем, вряд ли
кто из учителей училища понимал Вештомова. А того после
правления Павла I, видимо, увлекало «дней Александровых
прекрасное начало».
После вступительной речи испытание шло своим чередом.
Директор раздавал слушателям программу испытания, а затем
ученики, стоявшие шпалерами вдоль стен, начинали свои вы­
ступления. Первыми начинали первоклассники. В стихах (речи)
лучшего ученика сперва описывалось в мрачных красках их
прежнее невежество, и посетители приглашались посмотреть,
как они преуспели в науках. Затем лучшие ученики класса по
одному выходили, брали билет и отвечали по мере сил весело,
четко и смело.
Так проходили все четыре класса. Далее шло награждение
лучших, объявлялось о переводе их в следующий класс. И на
этом показ плодов просвещения заканчивался.
В выходные дни, зимние и летние каникулы, кроме домаш­
ней работы старался историк с вниманием перечесть те исто­
рические книги, что были в скудной училищной библиотеке.
Хорошо, что церковных и гражданских праздников в году на­
биралось немало (в 1805 году их, например, 32 дня помимо
каникул).
В библиотеке тщательно изучил он «Российскую историю»
Эмина в трех частях, «Новую российскую историю» Стриттера, труды Тацита, Карамзина да и многие другие книги. Не во
всем он был согласен с историками, когда речь у них заходила
о Вятке. Отчетливо видел он многие несообразности и неле­
пости. Исподволь, потихоньку подошел он к мысли о необхо­

Раздел II. Вятские историки

димости начать свои труды по описанию местного края. Мо­
жет быть, таким путем удастся ему уйти от тяжкой рутины
повседневности.
Училищный устав 1803 года рекомендовал учителям изуче­
ние местной истории, статистики, этнографии и поощрял их
посылать статьи в официальные издания. Но решимости у вят­
ских учителей не хватало. Отчет 1804 года говорит, что никто
из них не представил записок по истории, топографии, стати­
стике Вятской губернии13.
Губернатор В. И. Болгарский, желая составить описание
Вятской губернии, подыскивал подходящего человека для та­
кой работы.
Вештомов вызвался сам и в 1805 году получил официаль­
ное поручение от губернатора сделать описание губернии, при­
чем тот обещал дать учителю все необходимые материалы для
работы.
Вештомов с жаром принялся за работу по сбору материа­
лов по истории, экономике Вятского края. Как никто другой
в губернии, он был подготовлен для этой работы. Достал он и
повествования вятских летописцев конца XVII — начала XVIII
века «Повесть о стране Вятской» и «Вятский временник» —
источники не вполне достоверные по древней истории Вятки.
Но за неимением других пришлось доверяться им. Сделал нуж­
ные выписки из «Повести временных лет», Новгородской и
Устюжской летописей, Степенной книги, Двинской летописи.
Известия о Вятке были кратки и бессвязны. Лишь дойдя до
XVI века, с облегчением вздохнул Александр Иванович. Источ­
ники стали многочисленны, бесспорны, непротиворечивы. Су­
дебник Ивана IV, «Соборное уложение 1649 года», законода­
тельные акты Петра I, Елизаветы Петровны, Екатерины II,
правительственные грамоты и указы, купчие, переписная книга
Караулова 1654 года, подворная ландратская перепись 1717 го­
да, материалы 1, 2, 3-й ревизий, различные документы из ар­
хивов провинциальной канцелярии, духовной консистории,
церковных хранилищ — все это дало обильный материал, но
не к описанию Вятского края вообще, а к написанию истории
Вятского края.
Широкое привлечение статистического материала — это
было новостью. Изучая церковные хранилища, исследовал
Вештомов и агиографическую литературу — жития святых и

329

330

Русская провинциальная историография
сказания о местных чудотворных иконах, «Житие Трифона
Вятского», «Повесть о чудотворной иконе Николая Великорецкого», «Сказание об иконе Всемилостивого Спаса» и ряд дру­
гих. Сторонник идей просветителей, Вештомов с рационалис ­
тических позиций объяснял многие чудеса. Как писал о нем
другой замечательный вятский историкА. С. Верещагин, «Веш­
томов не очень-то благоволил к духовенству и был отчасти
вольтерьянцем».
В процессе сбора Вештомовым материала тема изменилась.
То, что должно было быть второстепенным (краткая истори­
ческая справка о губернии перед обширным описанием ее со­
временного состояния), стало главным. Паче чаяния материа­
лы, затребованные губернатором из уездов для Вештомова,
поступали мало. Не шевелилась и губернская канцелярия.
Бюрократическая рутина? Конечно, но, с другой стороны, пло­
хо понимали губернские и уездные чиновники, что от них тре­
буется. Как составлять эти записки о состоянии экономики,
природном положении, торговле, истории уезда, они не зна­
ли, а посему к 1807 году остался Вештомов один на один с ог­
ромной массой собранного им исторического материала. Плоды
огромного труда (причем не только двух предыдущих лет —
1805—1806 годов, ведь материал по истории Вятки собирал
Вештомов и раньше) пропадали.
Вот тогда-то и решился учитель исторических наук на по­
ступок неожиданный. Решился он написать историю вятчан.
Труд беспримерный. Исторические труды Татищева, Болтина
незнакомы широкой публике. История Карамзина станет для
читателей открытием истории своего Отечества. И точно так
же станет для последующих читателей открытием истории сво­
его края «История вятчан» Вештомова (далее ИВ в тексте). С
нее начинает свой отсчет историческое краеведение в Вятке.
С ним будут спорить, не соглашаться, компилировать, крити­
ковать последующие историки XIX — начала XX века, но его
будут читать!
Родоначальник вятских историков — пожалуй, именно это
слово больше всего подходит к нему. Монументальная «Исто­
рия вятчан» позволила последующим историкам — А.С. Вере­
щагину, А.А. Спицыну, В.П. Юрьеву, П. Н. Луппову опреде­
лить круг своих исследований, выявить новые источники.
Дополняя, споря, критикуя, они не создали обобщающего труда

Раздел II. Вятские историки

подобного размаха. И это было вполне естественно — на дво­
ре была уже другая эпоха. Ну а пока, подобно Карамзину, пер­
вый вятский историк с жаром, позабыв обо всем, писал исто­
рию вятчан.
Пользуясь архивными материалами, а точнее, подчиняясь
им, год за годом приближался он к веку, «когда любезное наше
отечество стало из ветхого приходить в новое состояние». При­
водил историк данные о налогах, собираемых здесь, список
бурмистров, говорил о строительстве новых церквей, «хотя их
уже и так довольно в Хлынове». Тиха жизнь российской про­
винции. До бога высоко, до царя далеко. Частенько десятиле­
тиями ничего замечательного здесь не происходило, кроме
часто случавшихся пожаров. Горят вятские города нередко, то
Хлынов, то Орлов, то Слободской, то Котельнич.
Историк искал, что связывало вятскую историю с общерус­
ской, обогащал работу своими идеями. Конечно, масштабы
труда Н. Карамзина, его талант были значительно более вели­
ки, чем масштабы работы и талант А. Вештомова. Но были у
Вештомова и свои преимущества — преимущества разночин­
ца в глубине России, отчетливо видимые нам сегодня.
Поскольку и объект исследования у Вештомова уже, исход­
ная точка исторической концепции Карамзина — «все в Рос­
сии зависит от воли самодержца» — не нужна Вештомову. Тем
более что несколько столетий (согласно периодизации Вешто­
мова) вятчане жили вообще маленькой республикой, в воль­
ности.
И если тон истории Карамзина нравоучительно-назидатель­
ный, то Вештомов декларирует свою задачу историка так: «А
посему осторожного повествователя должность, кажется, есть
предавать вещи к сведению других так, как они самому ему
преданы, но не предупреждаясь в оных совершенно сам, остав­
лять совесть на волю читателей судить об оных самим. Я сле­
дую сему правилу в настоящем повествовании моем...» (ИВ,
с. 23).
В духе традиций XVII века Вештомов уделял много внима­
ния символической этимологии и решал многие вопросы ис­
торической географии и этнографии на основании звучаний
топонимов, гидронимов, наименований народов и личных
имен.

331

332

Русская провинциальная историография

Большое место в его истории отведено примечаниям. Там
полемика с другими историками, ссылки на источники, хотя
и не на все, грамоты, документы. Уже в первом примечании
он сослался на «Повесть временных лет», далее полемизиро­
вал с историком Эминым, который не различал племя вяти­
чей и вятчан, потом ссылался на Геродота, объяснял название
«Вятка». По его мнению, новгородцы называли реку Вотяткою
по местному населению вотякам (удмуртам), а затем уж это
название преобразовалось в Вятку. Критически относится уче­
ный к источникам, перепроверяет их по мере возможности;
когда нет возможности проверить, оговаривается: «Я взял сие
обстоятельство из истории г. Стритгера, но отколь он взял, мне
неизвестно». Или: «Что я ни говорил доселе и впереди буду
говорить о чудотворном Николаевом образе, все то почерпну­
то мною из описания, находящегося при здешнем кафедраль­
ном соборе, и других подобных записок» (ИВ, с. 35).
В самом начале работы решал Александр Иванович слож­
ный (не совсем ясный и доныне) вопрос о заселении Вятки
русскими. Он считал, что «первые у реки Вятки поселившие­
ся славяно-российского происхождения люди, сделавшиеся
праотцами вятчан, были из Новгорода Великого выходцы» (ИВ,
с. 11). И дал тому доказательства: «Древнее новгородское на­
речие, сохранившееся в них поныне, есть первое тому дока­
зательство, склонность к плотничеству и искусство в оном есть
второй вероятный признак происхождения вятчан от новгород­
цев... Третье, общее мнение самих вятчан, основанное на пре­
даниях предков о происхождении своем из Новгорода; четвер­
тое — историческое (впрочем, краткое и притом из бессвязных
отрывков состоящее, следовательно, неполное письменное
известие...). Пятое — приемлемое большею частию сведущих
людей мнение о происхождении вятчан из Новгорода Велико­
го» (ИВ, с. 11—15). Сноски под этими доказательствами у него
много больше текста. Принял он мнение «Повести о стране
Вятской» о заселении Вятки русскими в XII веке. Впрочем, в
доступность этого источника верили и писали по нему исто­
рию Вятки Н. Карамзин, С. Соловьев, Н. Костомаров — стол­
пы русской истории. Но если принять на веру показания «По­
вести о стране Вятской», то целых два века (с XII до XIV)
выпадают из истории Вятки, когда о ней абсолютно ничего не

Раздел П. Вятские историки

было известно. Лишь в конце XIX века вятскому историку
А. С. Верещагину удалось доказать, что «Повесть о стране Вят­
ской» была написана в конце XVII века на Вятке, а посему ее
известия не основательны и следует принять за основание
Вятки не 1174-й, а 1374 год (первое упоминание в общерусских
летописях).
Не вполне доверял этой повести и Вештомов, но, поскольку
иного материала не было, вынужден был начальную историю
Вятки писать по ней. «Кто и когда писал сие известие — не­
известно, — замечает Вештомов в примечании, — по ветхости
наречия, каким оно писано, давно, а по малосмысленности и
без связи, что оно писано простаком или после перепорчено.
Впрочем, как оно есть единственное в здешнем месте о про­
исхождении и прежней бытности вятчан письменное пре­
дание и притом ходя по многим рукам в списках без противо­
речий одно другому, то оно и еще так называемый временник
или порядочный мемориал некоторых происшествий в Рос­
сии... также письменной послужили мне некоторым образом
материалом к написанию Вятской Истории» (ИВ, с. 14). Много
документов собрал для своей истории А. Вештомов и у част­
ных лиц, и в губернских хранилищах. Ведь по приказу губер­
натора его туда пускали для сбора материалов. Поэтому-то и
по сю пору сохранил его труд историческую ценность.
Вештомов, человек широкого кругозора, на протяжении
своей работы осторожно критикует местное духовенство. Опи­
сывая Вятского архиепископа Дионисия, 18 лет правившего
епархией в XVIII веке, он пишет, что епископ «был нравом и
умом прост, кроме российской грамоты не был учен ничему.
От церковников не только знания, но и исправности в чтении
не взыскивал. По его рассуждению казалось, что тот на все
степени духовные взойти достоин, кто как-нибудь мог прочи­
тать псалмы Давидовы. А притом правил благочестия, воздер­
жания и трезвости мало взыскивал» (ИВ, с. 127—128).
Описывая ссору местного епископа с воеводой в 40-х го­
дах XVIII века, из-за чего произошел полный развал в управ­
лении областью, Вештомов с усмешкой замечает: «О преосвя­
щенном сем пишут, что... науки любил и защищал-де до
черезмерности, за которые-де будто (чему поверить неможно)
подверг себя и императорскому гневу» (ИВ, с. 166).

333

334

Русская провинциальная историография
Как и у всех просветителей, у Вештомова гуманистическое
отношение к людям, которых он считает равными от рожде­
ния. Чужды ему и национальные предрассудки. Об удмуртах
Вятской губернии писал так: «Они и поныне суть лучшие и
трудолюбивейшие здесь земледельцы». О марийцах: «Народ сей
так, как и вотяки, поныне не имеют своей грамоты, хотя б было
и нетрудно им дать оную» (ИВ, с. 179, 7).
Важнейший для Вештомова критерий в исторической кри­
тике — критерий здравого смысла. Истинный сын своего вре­
мени, вероятно, он верил в просвещенного монарха, которым
вначале считал Александра I.
Не отказывался Вештомов и от психологических портретов.
Так, говоря об Анфале Никитине (бежавшем в Вятку в начале
XV века), историк пишет: «Человек беспокойного духа, при­
знавший себя обиженным от Отечества своего (Новгорода. —
В. Б.), хотя сам учинился изменником оного... человек пред­
приимчивый, натурально не мог быть спокоен между вятчанами, коих он волновать и руководствовать мог так, как хотел»
(ИВ, с. 40-41).
Ученый сделал первую попытку периодизации истории
местного края. Он разделил ее на три периода (три больших
главы в его работе). Первый — от времени расселения русских
в бассейне реки Вятки до присоединения Вятской земли к Мос­
ковскому государству (1181—1459 гг.). Второй — от времени
присоединения Вятки к Москве до образования Вятской про­
винции (1459—1718 гг.). Третий — от образования провинции
до открытия губернии (1718—1781 гг.). Основным критерием
для определения эпох он считал форму административно-по­
литического устройства, т.е. государственный фактор, что было
вполне в духе того времени. Прикладывает он к работе и кар­
ту Вятского наместничества «для обозрения нужных предме­
тов, в историческом повествовании сем находящихся».
Но историк все же старался осветить и экономическую сто­
рону жизни края, давая в своем труде краткие сведения о раз­
витии земледелия, ремесел, торговли, просвещения. Отношение
его к простому народу — «поселянам — сей основе государ­
ства» — на протяжении всего труда доброжелательно. Заметно
его стремление просветить народ, улучшить его положение. С
сочувствием описывает он бедственное житье вятских кресть­

Раздел II. Вятские историки

ян: «Без хлеба! и без денег! Там еще подушные подати! Недо­
имки! Кража!..» (ИВ, с. 179).
Конечно, содержание труда Вештомова во многом зависе­
ло от того материала, который ему удалось собрать и свести
воедино. Он старается максимально использовать достоверные
источники (особенно по XVII веку, данные переписей населе­
ния), сетует, что из-за частых на Вятке пожаров большинство
древних документов сгорело.
Общий стиль повествования свободный, рассказовый, стиль
человека, хорошо владеющего мастерством устной речи, хотя
порой не прочь он употребить и выражения выспренние (книж­
ные того времени хитрости). Вот, например, как он пишет о
погодных условиях во второй главе: «Следующий 1636 год озна­
менован был весьма продолжительной осенью, продолжавшей­
ся до дня Рождества Христова. Воды на Вятке покрылись льдом
уже в 4-й день праздника сего. Редкий феномен!.. Дожди в
продолжение осени сей продолжались по обыкновению сего
времени столь обильно, что высота вод в реках равнялась ве­
сенней — и посеянные озимовые хлебы в полях вымокли, а по
сему случаю вятчане вынуждены были вторично пахать поля
и сеять хлебы...» (ИВ, с. 76—77).
1807—1808 годы — время написания А. Вештомовым сво­
ей работы, время окончательной обработки собранного мате­
риала. И настал день, когда историк вывел на первом листе ее:
«История Вятчан со времени поселения их при реке Вятке до
открытия в сей стране наместничества или с 1181 по 1781 год
чрез 600 лет. Сочиненная главного народного училища учите­
лем исторических наук титулярным советником Александром
Вештомовым в 1807 и 1808 г.».
Жаль, что слог русских историков в своей совокупности и
постепенном развитии еще не был предметом анализа фило­
логов. Этого достойны не только ведущие историки, но и вто­
ростепенные. Каково же место А. Вештомова в местной исто­
риографии?
XVIII — начало XIX века характеризуются появлением рус­
ского историка-разночинца. История, ставшая в России
XVIII века наукой, расширяет круг своих авторов. Многие из
них занялись местным материалом. История торговли, про­
мышленности, городов и областей — вот что волнует их. Тема

335

336

Русская провинциальная историография
экономики существенно отличала зарождающееся новое на­
правление в русской историографии от сложившейся традиции
историографии (Татищев, Карамзин), сосредоточенной на по­
литической истории.
Историк из среды купечества В. В. Крестинин (1729—1795),
автор книг по истории Архангельска и Холмогор, основал пер­
вое историческое общество в России — «Общество для исто­
рических исследований в Архангельске» (1759). Местной ис­
торией занимался также первый русской член-корреспондент
Академии наук, выходец их купцов П. И. Рычков (1712—1777).
К концу XVIII века было издано уже около 50 специальных
работ по истории городов14. Свое место в этом ряду принадле­
жит и Александру Вештомову. Его можно характеризовать как
передового демократического историка, даже не столько исходя
из его социальной принадлежности, сколько основываясь на
внимании, симпатиях к непривилегированным слоям общества.
Нова не только тематика его работы, но и столь широкий,
разнообразный круг привлекаемых источников. Но этим и ог­
раничивалось его научное новаторство. По своим социальнополитическим убеждениям, философско-историческим взгля­
дам он — носитель просветительских идей начала XIX века.
Есть в его труде и слабые стороны. Объединение разнородно­
го фактического материала у Вештомова произведено формаль­
но, в нем нет внутренней исторической связи, логики иссле­
дования. Это песок без извести. Отсутствует у него и какая-либо
научная концепция. Этим его работа обращена в XVIII век.
Рационализм, лежащий в основе его исторического метода, при
котором главным критерием провозглашался критерий здравого
смысла, позволил ему дать зачатки научной критики. Но дос­
тижения, например, А. Шлецера — крупнейшего источниковеда того времени — остались для него недоступны.
Свод ценного, но зачастую непроверенного фактического
материала, у которого есть начало, но нет конца, ибо его можно
продолжать сколь угодно, вот что представляет из себя его
история. Отсюда слабость многих выводов и оценок. И если
Карамзин — это историк-художник, то Вештомов — автор ис­
торического повествования, причем больший демократизм его
труда, большее внимание к социально-экономическим вопро­
сам объясняются не только его социальной принадлежностью

Раздел II. Вятские историки

и личными симпатиями к низшим слоям общества, но и нич­
тожной долей политической истории в развитии Вятки XVI—
XVIII веков.
Тем не менее это первая попытка исторического синтеза в
местной историографии. Отсюда ее роль и значение для пос­
ледующего развития исторической мысли в Вятке. Очень да­
лек Вештомов от своего современника Карамзина, но есть и
одна общая черта. И тот и другой, не имея аналога, попыта­
лись создать обобщающую историю (страны, края), сделать
историю предметом широкого общественного интереса. Карам­
зину это удалось. А Вештомову?
К началу 1809 года он закончил свою «Историю вятчан» и
представил ее через директора попечителю С. Румовскому.
Вештомов хотел посвятить Румовскому свой труд, но тот час­
тным письмом приказал изъять посвящение, не считая себя
заслуживающим его, хотя благодарил за внимание. Нам неиз­
вестно, кому показывал присланный Вештомовым труд Румовский, но, судя по сведениям А. Спицына, труд был прислан
обратно в Вятку с лестным отзывом. Вештомов передал его в
библиотеку училища для «хранения и употребления»15. Руко­
пись «История вятчан» более 100 лет хранилась в библиотеке
Вятской мужской гимназии (преемницы главного народного
училища) и сейчас находится в фондах областного краеведчес­
кого музея. Именно с нее в 1907 г. была напечатана в Казани
книга (по определению Совета Общества археологии, истории
и этнографии при Казанском университете). Инициатором
издания рукописи Вештомова был попечитель Казанского учеб­
ного округа А. Н. Деревицкий. 220 страниц книги обычного
формата — источник и сегодня для местных историков драго­
ценный, поскольку многие материалы, коими пользовался
Александр Иванович, погибли и остались лишь в его труде. Но
та ли это рукопись, которую Вештомов посылал Румовскому?
Внимательный осмотр убеждает нас: видимо, не та. 149 стра­
ниц бумаги большого формата, исписанной мелким убористым
почерком, почти без украшений. Вряд ли подносимый попе­
чителю экземпляр был столь беден. Не случайно другой труд
Вештомова «Вятская флора», посылавшийся в Петербург, про­
сто изобилует виньетками, рамочками и писан почерком бо­
лее круглым и удобным для глаз его превосходительства.
12. Заказ №2329.

337

338

Русская провинциальная историография

На обложке имеются мелкие надписи «Вятской губернской
гимназии» и «Александра Хохрякова».
Рукопись Вештомова жила, ею пользовались все, обращав­
шиеся к истории Вятского края. Фактически все вятские ис­
торики в своих трудах начинали отсчет от Вештомова. А. Спи­
цын, А. Верещагин, Н. Спасский отталкивались от него и шли
дальше.
Но где же в таком случае рукопись самого Вештомова?
Видимо, один из преемников Вештомова, Василий Яковлевич
Баженов, которому начальство в 1813 году поручило продол­
жать труды Вештомова по описанию местного края, получил
в наследство наряду с его материалами и его рукопись. В 1811—
1820 году Баженов был учителем истории в местной гимназии
(в 1811 году училище было преобразовано в гимназию). Про­
должая труды Вештомова, Баженов уже в 1816 году представил
до 1000 листов материалов историко-статистического и топог­
рафического описания Вятской губернии, за что получил на­
граду в 100 рублей. Впрочем, на одну только переписку набе­
ло этих материалов Баженов потратил 50 рублей. Кроме этого
он предоставил 13 различных списков вятских летописцев,
удмуртский словарь, копии многих документов, описание вят­
ских лесов, рек, пристаней — более 31-й крупной работы в те­
чение 9 лет. Нужно учесть, что он не был вятским уроженцем.
Ученик Ярославской семинарии, окончив Петербургский пе­
дагогический институт, он был направлен в Вятку, где долго
не задержался. В 1820 году он был переведен на службу в Ка­
занский университет, где и стал профессором истории. Види­
мо, в основе его трудов лежали в какой-то мере материалы, со­
бранные Вештомовым. Возможно, что частичное издание
«Истории вятчан» Вештомова в «Казанском вестнике» (1824—
1827 гг.) произошло по инициативе В. Я. Баженова и по руко­
писи самого Александра Ивановича.
Начали печатать работу Вештомова и «Вятские губернские
ведомости», в становлении неофициальной части которых при­
нял активное участие вятский ссыльный Александр Иванович
Герцен. Впрочем, «История вятчан» начала печататься в При­
бавлении № 16 газеты за 1838 год, когда Герцен уже уехал из
Вятки, но ведь в дело еще шел подобранный им материал.
Какие же материалы по описанию местного края собирал
Вештомов? Ответ на этот вопрос дает сохранившаяся пере­
писка.

Раздел II. Вятские историки

В сентябре 1808 года из Министерства народного просве­
щения пришел запрос, поставивший директора вятских народ­
ных училищ Рапинова в немалое затруднение. От него требо­
вали сообщить, кому из учителей поручено вести исторические,
метеорологические, топографические и статистические запи­
си о губернии16.
Рапинов в замешательстве обратился к Вештомову, зная, что
губернатор еще в 1805 году предлагал последнему нечто подоб­
ное. «Предлагаю вам, милостивый государь, заняться исполне­
нием по этому делу, сколько возможно будет, кроме метеоро­
логических наблюдений, которые я беру исполнить на себя.
...Тем более, что вы по склонности вашей к общим пользам
приняли на себя достойный труд составить описание земледе­
лию и сельскому хозяйству по здешней губернии. По сему делу,
в особенности, прошу известить меня в каких частях эконо­
мических тех примечаний простираете вы труды свои и мож­
но ли надеяться по тому делу желаемой окончательности за
неудовлетворением вас, как мне известно, по требованиям ва­
шим материальных записок. 10 октября 1808 года»17.
Директор хотел получить письменное согласие Вештомова, чтобы было потом на что ссылаться. И он его получил.
«Поручение ваше, — писал в своем ответном рапорте Вештомов, — я приемлю с готовностию моею на то. Имея некото­
рые уже заготовленные мною материалы, сколь они еще ни
недостаточны, решусь приступить к описанию, во-первых,
естественного состояния сей губернии относительно внешне­
го состояния земли, вод и климата... во-вторых — хозяйствен­
ного ее описания... в-третьих, вывозимых из губернии и при­
возимых продуктов»18. Упоминает Вештомов, что по приказу
губернатора Болгарского были затребованы сии сведения, но
не доставлены ему.
Получив согласие, Рапинов рапортует в министерство об
успехе дела: «Предложил я учителю III класса Вештомову за­
няться исполнением по тому делу сколько возможно будет,
кроме метеорологических наблюдений, которые я принял на
себя. Что он с готовностью принял по причине собранных уже
некоторых материальных записок для составления одной час­
ти описания земледелию и сельскому хозяйству по Вятской
губернии, которые ему еще в 1805 году от г. гражданского гу­
бернатора Болгарского согласно собственному его Вештомова
12*

339

340

Русская провинциальная историография
вызову препоручено. Но сему делу в способ для собрания ма­
териалов от различных лиц облагонадежил сам его превосхо­
дительство. Но за всем тем таковые материальные записки по
сю пору не все, а иные и недостаточные по существу того дела
предоставлены. Однако ж тот учитель решил приступить: 1) к
описанию естественного состояния Вятской губернии относи­
тельно внешнего состояния земли, вод и климата... 2) хозяй­
ственного ее описания, относительно к скотоводству, птице­
водству, пчеловодству, сельской промышленности, охоте и
рыбной ловле... 3) о вывозе из губернии и привозимых продук­
тах... 12 октября 1808 года»19.
Таким образом, предприятие, казавшееся надежно забытым,
воскресло, правда по другому ведомству.
России требовались губернские Колумбы, поскольку исто­
рия родной страны еще писалась, а столичные школьники более
знали римскую историю и географию великих государств антич­
ности, чем русскую историю и Сибирь, Урал, Русский Север.
Опираясь на свои многочисленные подготовительные ма­
териалы, в 1807 году Вештомов принялся за составление «Вят­
ской флоры». Ведь он был не только учителем всеобщей и
русской истории, но и учителем естественной истории. Для
образца он использовал книгу «Петербургская флора» Г. Ф. Со­
болевского. Излишне говорить, что вятская растительность
значительно отличалась от столичной. За три года он завершил
огромный обобщающий труд. Записи, которые велись им в
течение долгих лет о лекарственных свойствах диких и домаш­
них растений, вошли в него целиком. Первый вятский бота­
ник проделал работу, которая сегодня под силу разве что боль­
шому коллективу специалистов.
Он классифицировал местную растительность. Нужно
учесть, что и в этом деле у него предшественников не было.
Ведь в XVIII веке на запрос из столицы, какие растения про­
израстают в Вятке, местные чиновники, недолго думая, от­
ветили так: «Из огородных овощей родится только капуста,
редька, лук, чеснок, огурцы, а из лесных овощей — грузди,
грибы-рыжики, ягоды — бруснига, смородина черная и крас­
ная, малина, клюква и та родится не повсегодно. А на полях и
в лесах и в лугах травы многие есть, а цветы на них разные, а
как тем цветам названия — того сказать не знаем»20. Местные
названия порой сильно отличались от названий, принятых в

Раздел II. Вятские историки 34 1
Центральной России и тем более в научном мире. Александр
Иванович в первой части своей «Флоры» (формат рукописной
книги 20x32 см) расположил 397 видов растений на 752 стра­
ницах, а во второй части 326 видов более чем на 500 страни­
цах. «Вятская флора, рисованная с самой натуры с описанием
свойств и употребления содержащихся в ней произрастаний,
почерпнутым из разных врачевства и экономии писателей к
пользе и употреблению жителей Вятской губернии и особен­
но учеников главного оной училища» — так назвал свой труд
автор и скромно подписал «попечением и трудами учителя
Александра Вештомова». Основную часть каждого листа зани­
мают превосходные рисунки, выполненные красками. Чаще
всего на странице (а то и развернутом листе) одно растение,
причем оно нарисовано и в период цветения и без цветов.
Вверху листа названия сего растения на русском и на латыни.
Внизу под рисунком вкратце изложено, где оно растет (в сы­
рых, сухих местах, в каких частях губернии), применение его
жителями, медицинское значение, лечебные свойства. Офор­
мление флоры воистину превосходно. Рисунки и сегодня, когда
чернила уже выгорели, сохранили свои яркие живые краски.
Титульные листы I и II частей разрисованы виньетками и ис­
кусно раскрашены. Книгу держали в руках как редкой красо­
ты манускрипт. Первой части предпослано посвящение и об­
ширное введение. По существу, создавая этот свой труд в
1807—1810 гг., Вештомов, как истинный просветитель, думал
не о поручении губернатора или Министерства народного про­
свещения, а о пользе народной. Он в первую очередь создавал
лечебник для крестьян. Об этом он прямо говорит во введе­
нии, опираясь на авторитет античности. «Известно, в коликом
уважении и употреблении у древних было травоведение. Еди­
ное их прибежище во врачевании было к растениям». Его эк­
скурс в историю траволечения был ярким, неожиданным, ин­
тересным. С укором пишет ученый, что ныне немалая часть
растений осталась в свойствах своих нераскрыта, а многих из­
вестных употребление со временем забыто. Он говорит о важ­
ности своего труда для крестьян. «Посему поселяне, сия осно­
ва государства, коих здоровье в общем смысле только нужно
для оных... великую имеют нужду в показании им прямых ле­
карственных сил растений, по крайней мере нужнейших»21.
Ученый предлагает ввести травоведение как особый предмет в
народных училищах.

342

Русская провинциальная историография

Помня неудачу с посвящением свой истории, Вештомов,
очевидно, заранее списался с Румовским и по указанию того
посвятил свою «Флору» «Министру народного просвещения,
сенатору и разных орденов кавалеру графу Петру Васильевичу
Завадовскому». В конце обеих частей дан перечень растений,
в ней имеющихся. Есть небольшое количество листов пустых,
с надписями, но без рисунков. Видимо, там было прикрепле­
но само растение, искусно засушенное. Несколько таких су­
хих растений и сегодня сохранилось в книге. Книга легко чи­
тается, с удовольствием смотрится, проста и понятна. По ней
можно было учить школьников. Язык пояснений чист и ясен.
Например, желтоголов «растет по низким мокрым луговым
местам. Свойство его несколько жгучее, сила проносная. В
малом приеме отвар его пользует чесотку, цингу, падучую бо­
лезнь, запор, водяную болезнь. Жители употребляют его от
родимца. Подкашивается в сено, хотя и не всякая скотина ест
его»22.
Сегодня, когда интерес к народной медицине, траволечению постоянно повышается, научная ценность труда Вештомова как единого свода народной медицины начала XIX века
бесспорна. Впрочем, сам труд еще ждет серьезного исследо­
вания.
Немало подобных подношений терялось в то время у сия­
тельных особ, поэтому Вештомов в посвящении особо огова­
ривает, что посылает книгу, «желая и прося предать оную для
пользы племен, населяющих Вятскую губернию, старшему
училищу оной, которое по времени не оставит, если что вновь
открываемо будет, оную дополнять...»23.
Гордо и с достоинством вручает автор свой труд читателям:
«Итак, любопытный испытатель природы представлю тебе,
наконец, Вятскую флору. Пользуйся ею по твоему благоусмот­
рению и надобностям, ежели же что встретится в ней недоста­
точно и, может быть, ошибочно, то сие прошу снести к ней в
примечание»24. Свою заслугу автор видит в том, что, желая
услужить Отечеству, открывает людям краткий и легчайший
путь к познанию окружающей природы, к излечению от бо­
лезней, притом в таком крае России, где его книга является не
только первой и редкой, но и во всех отношениях новой. Он
отлично сознает свое новаторство и то, что здесь, как и в вят­
ской истории, был первопроходцем. Именно поэтому книгой

Раздел II. Вятские историки

Вештомова в течение всего XIX века руководствовались вятс­
кие аптекари и врачи. Первые для сбора местных дикорасту­
щих лекарственных трав, а вторые при составлении медико­
топографических описаний уездов Вятской губернии.
В начале 1810 года ученый послал свою «Вятскую флору» в
двух частях в Петербург министру народного просвещения
А. К. Разумовскому. Главное управление училищ наградило его
за этот беспримерный труд 500 рублями. Летом 1810 года Вештомов продолжает свою работу над флорой и осенью к возвра­
щенным из Петербурга двум томам прибавил третий — описа­
ние 114 видов тайнобрачных (на 128 страницах).
Именно в 1810 году Вештомов делает письменное заявле­
ние, что будет продолжать занятия вятской флорой, хотя бы и
не состоял в должности учителя25.
Заявление странное, но вполне объяснимое. С 1808 года
Вештомов начал увольняться из училища. Увольнение его за­
тянулось почти на два года. 450 рублей годового жалованья на
такую большую семью, как у Вештомова, не хватало. Переби­
вались, как могли. Поэтому с интересом встретил Александр
Иванович предложение перейти на службу в форстмейстеры
Вятской округи (лесничим). Дело знакомое, столько лесов и
лугов исходил по Вятской округе учитель, что знал чуть ли не
каждое деревце. 6 января 1808 года подал он прошение об от­
ставке для определения к другим делам.
Прошение ушло в Петербург, откуда вскоре пришел сер­
дитый окрик Румовского. «24 января 1808 года, Рапинову.
Объявить вам учителю Вештомову, что я до того не могу его
уволить от должности, доколе не приищу на его место способ­
ного учителя, дабы между тем класс не оставался празден. При
том же он не наблюл порядка предписанного Главным прав­
лением училищу; ибо согласно постановлению оного должен­
ствовал он просьбу свою об увольнении отложить до сентября
месяца»26. Надо думать, что это было тяжелым ударом для
пылкого, горячего по натуре учителя. Вакансия закрылась. А
ведь летом 1809 года Александр Вештомов уже подготовил к
сдаче нумизматическую коллекцию (минц-кабинет, в коем
более 300 медалей, монет, жетонов) и кабинет естественной
истории (из минералов, чучел животных, растений, раковин
морских и речных), библиотеку.

343

344

Русская провинциальная историография
Но места Вештомову уже не было в 1809 году, и он подал
прошение с просьбой остаться еще на год в учительской дол­
жности, на что Румовский раздраженно ответил, что не токмо
может, но и должен работать учителем, пока на его место не
сыщется достойная кандидатура. Но в январе 1810 года Вештомов снова напомнил о себе рапортом директору: «Имею Вам
объявить, что я желаю быть уволенным для определения к
другим делам, о чем прошу Вас оному господину попечителю
представить. Учитель исторических наук, титулярный советник
Александр Вештомов»27. Написал он письмо и попечителю. И
в апреле от Румовского было получено следующее письмо:
«Прошу вас объявить учителю Вештомову на письмо его от
4 марта, что как сам он прописывает, что представлена от него
главному начальству “Вятская флора” с обещанием сделать к
оной возможное дополнение и за сию удостоен он награжде­
ния, то за сим я не могу принять на свой отчет испрашивае­
мого им от настоящей должности увольнения»28. Это был дей­
ствительно верх канцелярской мудрости, труды Вештомова
оборачивались против него. Но он терпеливо продолжал оса­
ду Петербурга. И 21 июня 1810 года подписал попечитель Ка­
занского учебного округа циркуляр директору Вятских народ­
ных училищ Рапинову. В Вятку он пришел 7 августа. В нем
указывалось, что на место Вештомова назначен выпускник
Петербургского педагогического института Александр Некра­
сов. «Вследствие чего предлагаю г. учителя Вештомова уволить
от настоящей должности для определения к другим делам и
отобрав от него казенные книги и другие вещи, буде на руках
у него какие находились, удовлетворить его по день увольне­
ния заслуженным жалованием и заготовя надлежащий аттес­
тат о его службе, доставить оный для моего подписания»29, —
с удовольствием прочел Александр Иванович последние строч­
ки и стал торопить директора с присылкой аттестата. Ведь толь­
ко тогда его смогут официально зачислить на другую службу.
21 сентября был получен на Вятке аттестат Вештомова. Это
был своеобразный прототип современной трудовой книжки. В
нем говорилось: «Объявитель сего Вятского главного народного
училища 3 класса учитель исторических наук, титулярный со­
ветник Александр Вештомов из духовного звания, в службу
императорского величества вступил в 1790 году, сентября 22 дня
учителем первого и второго классов Сарапульского малого

Раздел II. Вятские историки 345
народного училища. 1800-го года апреля 16-го переведен в
Вятское главное народное училище учителем же на второй
класс, а 1804-го января 11-го дня произведен учителем третье­
го класса того ж училища. 1799-ого 31 декабря пожалован чи­
ном 14 класса, 1802 декабря 31 чином губернского секретаря,
а 1806 декабря 31 титулярным советником. 1810-ого от глав­
ного училищ правления за полезные труды его при составле­
нии Вятской флоры вознагражден пятьюстами рублей и того
ж 1810 года по прошению его от настоящей должности впредь
для определения к другим делам уволен. Во время ж бытности
его в учительской должности оказывал себя всегда примерным
и поведения был добропорядочного в уверение чего и дан ему
Вештомову с приложением печати Казанского университета
аттестат сей»30.
Итак, вот она, долгожданная свобода. Ученому всего 42 года.
Сейчас-то он сможет развернуть свои таланты, способности,
закончить описание Вятской губернии и многое другое. Так,
видимо, думалось ему. Но непредвиденные события подстере­
гали его. Домашняя драма, тяжелая болезнь (расстройство пси­
хики), из-за которой он до конца жизни лишился возможно­
сти работать. Самое плодотворное пятилетие его жизни кон­
чилось. Пятилетие, за которое он столько сделал, сколько иным
не сделать за всю жизнь. Он уже получил право на память по­
томков.
22 сентября сдал Вештомов все казенные вещи, а Александр
Некрасов их принял.
Какова же его новая служба?
Еще при Павле I был учрежден лесной департамент как
центральный орган управления лесами. Вальдмейстеры (так
лесничие именовались с петровских времен) переименовыва­
лись в оберфорстмейстеров и форстмейстеров (губернских и
окружных лесничих). Вятская губерния была одной из самых
лесистых губерний Европейской части страны. Почти все леса
здесь — государственные. Форстмейстеры осуществляли над­
зор за этими лесами, поддерживали в них порядок, выдавали
лес для казенных нужд, продавали в случае надобности. Еще в
1798 году в Вятку был назначен особый оберфорстмейстер (или,
как здесь стали говорить, форшмейстер) для заведования все­
ми казенными лесами губернии. Видимо, с самого начала им
был Николай Степанович Стефанов. В 1816 году ему 59 лет, и

346

Русская провинциальная историография

он уже коллежский советник. Чин в Вятке немалый. Жил он в
приходе Покровской церкви г. Вятки, по исповедной книге, в
третьем дворе31. В одном дворе с ним жила и семья Александ­
ра Ивановича Вештомова. Из шестерых детей его лишь один
сын Платон мог жить самостоятельно и не нуждался в помо­
щи отца. В 1810 году детям Александра Ивановича: Платону —
18 лет, Олимпиаде — 13, Анне — 10, Петру — 6, Ольге — 4,
Александр родился в том же году32.
Видимо, ценит и уважает знания и опыт Александра Ива­
новича вятский оберфоршмейстер, поэтому с августа 1807 года
сумел устроить Вештомов сына Платона к нему в лесную кан­
целярию копиистом (по окончании Вятского училища). А ле­
том 1808 года освободилось в главном народном училище ме­
сто учителя I класса. Всего 16 лет Платону, но, учитывая опыт
и заслуги отца, а также обещание, что за ним будет надзор со
стороны отца и директора, Румовский утвердил Платона Веш­
томова с 22 октября 1808 года учителем I класса с жалованьем
190 рублей в год. Казалось Вештомову, что продолжит старший
сын его дело, будет достойным его преемником.
Но то ли по молодости, то ли по пылкости характера ра­
ботал Платон с прохладцей. Записи его об успехах детей пест­
рят словами «ленив, туп, преленив, средствен». Нет ни одной
одобрительной оценки. А ведь в классе его отца все ученики
«прилежны и способны». Дело, очевидно, было в учителе. И
будучи учителем, Платон оставался наивным юношей. Чрез­
вычайно сильно подействовала на него и следующая неудача.
Вскоре в Казани открыли учительский институт, и в Вятке было
получено приглашение, не желает ли кто поступить туда. Вы­
звались двое — Платон Вештомов и Антропов. Антропов по­
пал, а Вештомов был задержан, так как Румовский обязывал
его найти взамен себя учителя на I класс.
После этого случая Платон стал часто пропускать занятия,
и в ноябре 1810 года Рапинов предписал ему аккуратнее посе­
щать уроки. Оскорбленный этим Александр Вештомов, види­
мо, решил, что все эти нападки на сына вызваны тем, что он
ушел из училища. Он решительно порвал многолетнюю друж­
бу с Рапиновым и сгоряча сделал шаг необдуманный. На сле­
дующий же день Рапинов получил горячий ответ, написанный
самим Александром Ивановичем, где говорилось, что Платон
всегда приходил в классы не только не позднее, но даже рань­
ше других учителей, особенно директора, который сам по не­

Раздел II. Вятские историки

скольку дней не является в училище и что этот случай — яв­
ная нападка директора из личных видов. Возможно, что после
этого Платона действительно стали притеснять в училище.
Когда же директор предписал ему через сторожа вместо пер­
вого пропущенного урока заняться лишний час, то отец его
явился в училище с полицейским чиновником Лефебром и, как
писал Рапинов губернатору, «в азарте яростным голосом чи­
нил допрос с учеников и домогался “ходит ли мой Платон в
училище?” Один из учеников ответил: “Иногда ходит, иног­
да — нет”. “Был ли сам директор в эти дни?” — спрашивал он.
Другой ученик ответил, что он занят делами по случаю своего
отъезда. За сим угрожал г. Вештомов, что он сделает донос
самому Разумовскому на всех учителей и директора, которые
сами приходят поздно в классы и директор сам с три дня не
был, да и теперь может быть, с позволения сказать, дома пьян
и спит». Очевидно, губернатор как-то погасил эту ссору, ведь
Вештомов был теперь чиновником лесного ведомства, но Пла­
тону Вештомову был сделан выговор за грубость и строп­
тивость33.
А вскоре произошла и окончательная развязка всей этой
истории. 15 марта 1811 года Александр Вештомов пришел в
училище и с горестным видом объявил учителю истории Алек­
сандру Некрасову, что сын его Платон Вештомов похитил из
минц-кабинета училища серебряные и другие монеты, и пред­
ставил найденные им 145 монет. При освидетельствовании
кабинета, который был в запертом темном чулане при первом
классе, оказалось, что замок был сбит, но висел в железных
петлях подобно запертому, ящичка, где лежали монеты, не
оказалось.
Откровенным сознанием Вештомов хотел смягчить вину
сына, втайне рассчитывал, что директор не даст хода делу и все
можно будет уладить полюбовно. Но Рапинов, то ли боясь
ответственности, то ли из мести, сразу же сообщил в городс­
кую полицию, «дабы благоволено было недостающие по ката­
логу монеты отыскать и по сыске учителя Платона Вештомова
поступить с ним как законы повелевают». Платон сбежал из
дома, но был найден и посажен в арестантскую при полиции.
Больше всех старался в розыске недостающих монет отец по­
хитителя. Почтмейстер Горбунов доставил несколько монет,
отобрав их у ямщиков. Платон беззаботно раздаривал монеты

347

348

Русская провинциальная историография

своим приятелям. Не найдено было лишь 62 медных монеты
из числа малоценных, по суровой оценке Главного правления
училищ, на 50 рублей.
Но Платон был исключен из службы в апреле этого же года
и сурово наказан. Во всяком случае, в последующие годы он с
родителями не проживал.
Надо ли говорить, что вся эта история тяжело подейство­
вала на Александра Ивановича. Он получил тяжелое нервное
потрясение и заболел. С 1813 года описанием Вятской губер­
нии занялся учитель В. Баженов. Александр Некрасов стал пре­
емником Вештомова в изучении вятской флоры. А сам Алек­
сандр Вештомов из-за тяжелой болезни не смог более работать
и оставил свою семью в нищете.
По исповедной книге 1816 года в третьем дворе прихода
Покровской церкви г. Вятки вслед за семьей коллежского со­
ветника Стефанова указана и семья «сшедшего с ума бывшего
вятской округи фоштмейстера Александра Иванова сына Веч­
томова»34. Уральское произношение его фамилии, которое он
отстаивал, сменилось вятским, более мягким, через «ч». Так
будут писаться его потомки и до сего дня.
Дату смерти Вештомова прежде обозначали 1825 годом, но
по исповедной росписи за этот год он значится еще в живых,
а по метрической книге в числе умерших не значится35. Умер
он 13 июля 1831 года.
Много сделал талантливый вятский историк, просветитель,
ботаник Александр Вештомов. Он был первопроходцем в сво­
их начинаниях. И то, что он сумел сделать, надолго сохранит
его имя.

Основные даты жизни и деятельности
А. И. Вештомова
1768 год — в семье священника Ивана Вештомова в г. Кун­
гуре Соликамской провинции Казанской губернии родился сын
Александр.
1778*—1790 годы — время обучения Александра Вештомо­
ва в Вятской духовной семинарии.
Звездочка означает, что дата предположительна.

Раздел II. Вятские историки

22/IX 1790— апрель 1800 года — учитель Сарапульского
малого народного училища.
1791* год — женитьба на дочери священника Покровской
церкви г. Сарапула Марфе.
16/IV 1800— VIII 1810 года — учитель Вятского главного
народного училища.
1810 г. — награждение Вештомова за «Вятскую флору» Глав­
ным управлением училищ 500 рублями.
1810—1813* годы — форстмейстер Вятской округи.
1813* год — потеря трудоспособности.
13/VII 1831 — смерть историка. Похороны на Богословс­
ком кладбище г. Вятки.

Труды А. И. Вештомова
История вятчан со времени поселения их при реке Вятке до
открытия в сей стране наместничества или с 1181 по 1781 год чрез
600 лет. Сочиненная главного народного училища учителем ис­
торических наук титулярным советником Александром Вештомовым в 1807 и 1808 годах. — Казань, 1907. — 220 с.
Вятская флора, рисованная с самой натуры с описанием
свойств и употребления содержащихся в ней произрастаний, по­
черпнутым из разных врачества и экономии писателей к пользе и
употреблению жителей Вятской губернии и особенно учеников
главного оной училища. — Вятка, 1809, часть I — 752 с.; часть
II — 504 с.; Вятка, 1810, часть III — 128 с. Рукопись.

Публичная речь Александра Вештомова
Зиюля 1809 года
в Вятском ГЛАВНОМ НАРОДНОМ УЧИЛИЩЕ
Нет пособия к благосостоянию человеческому столь всеоб­
щего, которое бы можно применить к выгодам всякого чело­
века как то что мы называем учением. Ибо во всяком состоя­
нии рождающийся человек есть все человек с одним и тем же
наследством от природы в свет отпускаемый. Разум заключает
все природное его богатство. Сие должен он сам умножить в

349

350

Русская провинциальная историография

жизни в замену тех трудов, коими сама природа снабдевает
других одушевленных тварей и его лишает. Она сделала его в
сей должности невольником, приковав его к общежитию, ко­
торое для него стало по сему необходимым. Сие, то есть как
первая для телесного его слабого состава колыбель, так и пер­
вая общая для души его школа. Родители заступая место пер­
вых его попечителей заступают первых его и наставников —
учителей. Сродники и друзья, далее знакомые и незнакомые,
наконец, все в виду обращающееся общество становится для
него училищем уроков жизни. По справедливости общежитие
есть обширная школа! Школа самая естественная для челове­
чества! В ней возобновляется природный человек, душа возра­
стает в своих дарах, сердце образуется в чувствованиях, чело­
век делается с искусством и нравом. Но то же общежитие в
котором образуется человек сими двумя начальными чертами
так различает человека между самим собою, что мы видим в
человечестве разные в совершенствах характеристики его сте­
пени и разные виды, разные направления души и воли. Раз­
ность сию в организации души и сердца производят разные
вливающиеся из общежития в течение его жизни и располага­
ющие оною случаи, примеры и обстоятельства света, кои бо­
лее или менее такие под справедливым или несправедливым
направлением действуют на душевные понятия и сердечные
чувствования. А по сему сколько должно быть благодарно и
обязано общежительствующее человечество верховным своим
начальникам за то, что они тогда, когда человек начинает лишь
принимать и познавать впечатления общежительствующего
света повелевают направлять его единообразным наставлени­
ям и влиянием одинаковых понятий и чувствований к благо­
намеренной и полезной для всех единой и общей жизни. Но
какое гражданское общество могло или может быть с сей сто­
роны исполнено более благодарности к верховной своей главе
как не Россия царствующему в ней предызбранному помазан­
нику божию Александру Павловичу, всемилостивейшему сво­
ему Государю Императору! Родители! Коих дети здесь настав­
ляются! Соединитесь на сей раз с нами! Надежда добротою
предсуществования детей наших обязывает нас соторжествовать и благословлять подобные сему дни — дни царствования
всемилостивого государя нашего и соблагодарить с нами сего
верховного виновника щастия нашего.

Раздел II. Вятские историки 351
Желанные посетители! Вы обращая милостивое на детей сих
внимание все имеете право на благодарность родителей, их и
нашу. Но вам превосходительнейший господин! Первому и
наижелательнейшему нашему гостю во первых принадлежит
оная. Недра сердец наших ею к вам преисполнены и я имею
щастие слабыми устами моими сокровенные движения оных
вам милостивый государь изъяснить!!

(ГАКО. Ф. 205. On. I. Д. I. Л. 273-274)

Глава 2

СЛОВО О ВЕРЕЩАГИНЕ
Он (Верещагин) считается у нас
первым, лучшим и единственным зна­
током истории.
Н.А. Спасский

амилия Верещагиных в России распространена широ­
ко. На Русском Севере ее носило немало людей. Мно­
го было Верещагиных и на Вятской земле. Как знать,
не был ли отдаленный их предок новгородским ушкуйником
осевшим в здешней глухомани в первые века заселения Вятки
русскими?
В XVIII веке живут Верещагины в селе Цепочкино (где был
большой монастырь), что под Уржумом, и находятся в духовном
звании. Попы, дьяконы, дьячки, пономари — разнообразные
должности занимают они в церковном причте. Разнообразно
и их благосостояние. Немногим отличается от крестьянской
жизни жизнь дьячка или пономаря в то время, ну а дьякон на
здешних плодородных землях и в многочисленных селах уже
человек зажиточный.
Классик вятского краеведения, историк, археограф Алек­
сандр Степанович Верещагин родился в семье дьякона Воскре­
сенской церкви г. Уржума Степана Григорьевича Верещагина.
Запись в метрической книге за август 1835 года (не рукой ли
отца новорожденного?) гласит: «Тринадцатого числа города
Уржума Воскресенской церкви у диакона Стефана Григорьева
Верещагина и жены его Анны Петровой родился сын Алек­
сандр, крещен 1 сентября»1.

Ф

Раздел II. Вятские историки 353

Отцу в это время уже 35 лет, 36 лет его жене, священни­
ческой дочери Анне Петровне. Немаленькая семья у Вереща­
гиных. У маленького Саши есть три старших брата: Алексей
1820 года рождения, Александр — 1825-го, Николай — 1828 го­
да. Два Александра в одной семье, видимо, назвали, не разду­
мывая, по святцам.
30—40-е годы XIX века — время, когда отлаженная маши­
на государства, являя Европе благополучный фасад, буксовала
вхолостую. Неотвратимо надвигалась эпоха перелома в обще­
ственной жизни. Жить на переломе двух эпох и доведется на­
шему герою.
Детство маленького Саши, думается, было достаточно при­
вольным и спокойным. В семье был, пусть не очень большой,
достаток, жили уже в собственном деревянном доме невдале­
ке от церкви. Уездный город Уржум вряд ли чем-нибудь отли­
чался от большинства русских уездных центров того времени,
хотя был городом старинным. Основан он еще в конце XVI века
как опорный пункт русской колонизации в марийском крае.
В XVII веке он имел деревянную крепость. В XVIII веке в нем
уже были три каменных церкви, воеводская канцелярия и ра­
туша. Большие капиталы составили себе уржумские купцы на
торговле хлебом (плодородные земли в уезде), лесом, холстом,
льном. Благо, многоводная Вятка хоть и не протекает через
город, но совсем под боком — через несколько верст, в Цепочкино.
Большой приход у дьякона Степана Верещагина. В 1835 году
родилось в приходе 124 ребенка (66 мальчиков, 58 девочек).
Браком сочетались 16 пар. Умерло 70 человек. Подавляющее
большинство умерших — дети. Только «от родимца» умер 41 ре­
бенок. Люди постарше умирали от чахотки, горячки, водянки...
Мало людей умирало естественной (как писали в метрической
книге, «натуральной») смертью. Лишь один старик умер в
1835 году в возрасте, и сегодня вызывающем уважение, —
104 года. И под пару ему некая старушка скончалась тогда же,
прожив ровно 100 лет2.
Семи лет от роду Саша Верещагин был увезен отцом в
Нолинское духовное училище. Срок учебы здесь был 6 лет.
После него полагался еще 6-летний курс семинарии для хоро­
шо закончивших училище ребят (и достаточно состоятельных).

354

Русская провинциальная историография

Нолинск по сравнению с Уржумом поразил, наверное, ма­
ленького Сашу своим деревенским видом. Город состоял из
двух улиц, к которым примыкали слободки. Большинство на­
селения жило в новых деревянных домах, крытых соломой.
Следы страшного пожара 1823 года, целиком опустошившего
город, еще были видны. Мальчика ждала бурса — общежитие
духовного училища. Внес отец за сына 18 рублей, годовую пла­
ту, и уехал. Бурса той эпохи описана зло3. Вятский бурсак того
времени Савватий Сычугов назвал бурсу «смердящим и воню­
чим болотом».
В училище было три класса: инфима, грамматика и синтак­
сис. В каждом из них полагалось учиться по два года. Учите­
лями были здесь, как правило, закончившие семинарию сту­
денты. Они уже подзабыли, что сами проходили училище.
Впрочем, объяснениями уроков они себя не утруждали. Утрен­
ние занятия продолжались с 8 до 12 часов, а послеобеденные —
до 3—4 часов. Отчисления были редки. Одолевать умели. Дети
по-настоящему талантливые часто учились плохо. Скука изред­
ка прерывалась играми во дворе училища: свайки, бабки, лап­
та, и не столь безобидной — стенка на стенку. Очень у многих
детей, даже глубоко и искренне веровавших в бога до учили­
ща, здесь формировалось полное равнодушие к религии. Они,
не размышляя, исполняли требуемые церковные обряды. Труд­
ным называли характер Александра Степановича Верещагина
его коллеги впоследствии. Мудрено было в таких условиях
сохранить радостное и светлое мировосприятие.
Впрочем, способности к учебе у Саши Верещагина были.
И в 1848 году он, окончив училище, поступил в Вятскую ду­
ховную семинарию. Из 500 семинаристов около половины
происходили из семей зажиточного духовенства, а остальные
были детьми бедных сельских священников, дьяконов и поно­
марей. Взятки здесь решали многое, поэтому из бедноты за­
числяли лишь самых одаренных4.
Нравы в семинарии были помягче, чем в бурсе. Каменные
корпуса ее помещались в версте от города за рекой Люльченкой — на болоте, поэтому велика была заболеваемость учащих­
ся. 46 наук на 6 лет — вот учебный курс семинарии. Объяснять
уроки также было не принято. Выбора книг в богатой семи­
нарской библиотеке не полагалось — какие попадут под руку
библиотекарю, те и бери. Медленно, со скрипом, но прони­
кали в 50-е годы новые веяния за толстые стены семинарии. В

Раздел II. Вятские историки

семинарии был превосходный хор, и любовь к церковному
пению станет страстью жизни нашего героя. Летом ежедневно
играл отличный оркестр. Кроме богословских наук изучает
Верещагин (как и все семинаристы после реформы 40-х годов)
сельское хозяйство, медицину, логику и психологию, физику
и естественную историю.
Из гуманитарных наук преподавались российская и всеоб­
щая история, словесность, греческий, латинский и французс­
кий языки. Появляется тяга к знаниям, находящимся за пре­
делами семинарского курса, стремление изменить свою роль
и место в обществе. Один из семинаристов 50-х годов так пи­
сал об этом в стихах:
Как скучна, безрадостна
Жизнь семинариста,
Скрыт совсем от бедного
Храм святой науки.
Тщетно просит истины
У своих педантов
И живого знания
В книгах он старинных.
Все его наставники
Заняты наукой,
Древней и бесплодной,
Этим мертвым знанием
Он совсем оторван
От людей, — и в обществе
Сирота презренный.

Созревание революционного кризиса, резко ускоренное
началом Крымской войны, оказало огромное влияние на фор­
мирование молодежи 50-х годов. Значительно выросло число
выпускников семинарии, поступивших в гражданские инсти­
туты и университеты. В семинарию приходят (правда, уже после
отъезда Верещагина в Казань) новые педагоги — А.А. Красов­
ский, Я.Г. Рождественский, проникшиеся демократическими
взглядами. Они увидели в 15—17-летних подростках людей,
равных себе. Это были подлинные «пионеры гуманистической
пропаганды». Их было немного, как было немного и передо­
вой молодежи среди семинаристов. Но значение их деятель­
ности было огромным.

355

356

Русская провинциальная историография

Под влиянием передовых демократических идей и сформи­
ровался в конце 50-х годов характер Александра Верещагина.
Не случайно, уже на склоне своей жизни, он с гордостью на­
зывал себя шестидесятником. Впрочем, в значительной мере
взгляды Александра Степановича сформировались не в Вятс­
кой семинарии, а уже во время учебы в Казани.
В 1854 году он в числе трех лучших выпускников направ­
ляется на учебу в Казанскую духовную академию. К тому вре­
мени умер его отец. О светском образовании и мечтать было
бесполезно, нет средств.
В аттестате, выданном ему, указывалось: «Объявитель сего
Александр Верещагин Вятской епархии города Уржума умер­
шего дьякона Степана Верещагина сын, имеющий ныне от роду
19 лет в сентябре 1848 года из высшего отделения Нолинского
духовного училища вступил в Вятскую духовную семинарию,
обучался в ней, при поведении весьма честном и добром, спо­
собностях весьма хороших и прилежании весьма ревностном»5.
Оценка его по всем предметам однотипна — «весьма хорошо».
Видно, что Александр был в числе лучших учеников. Что дала
ему семинария? Отличное знание языков (особенно латыни),
колоссальное трудолюбие, полученные на этой двенадцатилет­
ней муштре, тщательность и скрупулезность в работе, присталь­
ное внимание к мелочам в документе, превосходная память —
все это впоследствии очень пригодится историку Верещагину.
Ну, а пока... В августе 1854 года эконом семинарии Тимо­
фей Чемоданов купил для троих воспитанников, назначенных
в Казанскую духовную академию, 99 аршин холста для белья,
три шелковых косынки и три пары сапог. Прошли они меди­
цинское освидетельствование, которое показало, что Александр
Верещагин «телосложения от природы крепкого, болезней и
недостатков телесных не имеет, умственные способности у него
в здравом состоянии»6. Выписана была им подорожная до Ка­
зани. Для них вновь началось время учебы. Немногие из това­
рищей им завидовали.
Труден путь учения долголетнего. Для успешной духовной
карьеры был один путь — монашество. Можно было со време­
нем выйти и в архиепископы, стать духовным генералом, вла­
дыкой в своей епархии. Но это удел немногих. В основном же
четвертая духовная академия России (открытая лишь в 1842 го­
ду) поставляла в Вятку преподавателей семинарии и гимназии,

Раздел II. Вятские историки

священников и чиновников в губернское гЖравление и даже
редакторов губернских газет. Ежегодно она выпускала по 25—
30 человек.
Александр Верещагин стал историком » самом широком
значении этого слова. Он посвятил истории всю свою жизнь,
все свое время, способности, силы. ОбразН0 выражаясь, он
постригся в историки. Важную роль в этом сыграла всеобщая
увлеченность демократической интеллигенции наукой.
Большое влияние на Верещагина оказал^ и личность пре­
подавателя истории в духовной академии — выдающегося рус­
ского историка Афанасия Прокофьевича Щапова. Но начнем
по порядку.
Прибывшим в академию студентам пре/<ъявлялись требо­
вания, обычные по тому времени: не пить водку, не курить
табаку и исполнять правила студенческого бы'Т3- Прогулки были
редки. Студенты сидели в своих комнатах 30 книгами, спора­
ми, разговорами.
Инспектор отец Серафим, надзиравший За поведением сту­
дентов, был по характеру настоящим иезуитом. Он психоло­
гически изматывал свои жертвы многочасоными поучениями.
Характерной для духовенства того времени фигурой был и рек­
тор академии Агафангел, любивший поче'Г’ власть, хорошо
относящийся лишь к богатым студентам. Самыми бранными
ругательствами у него были слова «дьячки» и «семинаристы».
Когда однажды возникла опасность пеРемеЩения его с
высокого поста на профессорскую должность, он в отчаянии
писал своему покровителю: «Я так привык К начальническим
обязанностям, что перемена жизни и отношений меня убьет»7.
Помимо богословских наук студенты изучали словесность,
физику и математику, историю всеобщую и русскую, три древ­
них языка (латынь, греческий и древнееврейский) и два новых
(немецкий и французский). Языки, судя по всему, у вятского
студента шли очень хорошо. Ведь почти все годы своей пре­
подавательской деятельности Александр Степанович будет
учителем латыни. Случится ему вести и французский язык.
Крах николаевского царствования, поражение в Крымской
войне, нарастание революционного кризиса оказали свое воз­
действие на слушателей академии. Кипели студенческие спо­
ры о путях дальнейшего развития России. Ходили по рукам

557

358

Русская провинциальная историография

секретные записки, разоблачающие разные злоупотребления и
общее неустройство дел в стране.
Свежий воздух ворвался к слушателям с появлением ново­
го преподавателя русской истории А.П. Щапова. Имя его было
очень дорого Верещагину. Не случайно и в 70 лет он, прочтя,
что Казанский университет дал историка Щапова, запротесто­
вал: «Щапов был воспитанником Казанской духовной акаде­
мии в 1852—56 гг., бакалавром в ней с конца 1856 года до по­
ловины апреля 1861 г., а в Казанский университет поступил уже
зимой 1860 г. и первая его лекция в университете была читана
им 11 ноября этого года. Он поступил в университет уже со­
всем готовый к профессуре; даже обширная программа по рус­
ской истории, с которой он явился в университет, была выра­
ботана им по всем частям еще в академии. Стало быть, не
Казанский университет дал Щапова, а Казанская академия дала
университету готового профессора...»8.
Жизнь не создала Щапову (как и Верещагину) условий для
широкой научной подготовки, какую мог дать столичный уни­
верситет. Приходилось все время пополнять свои знания, до­
учиваться на ходу, а жизнь оставляла мало места для занятий
систематической работой. Знания, научная методология бра­
лись из основной исторической литературы, создавая зависи­
мость от нее9.
Как лектор, Щапов производил очень сильное впечатление
на студентов. Это был, образно говоря, не историк, а профес­
сор-поэт. Захватив пачку исписанных четвертушек бумаги (та­
кими четвертушками до смерти будет пользоваться Верещагин
для выписок, черновиков), он, сам увлеченный содержанием
лекции, рассказывал студентам о результатах своих исследова­
ний. Читал он быстро, захлебываясь от волнения, страстно. На
слушателей эта одушевленная, эмоциональная и певучая ско­
роговорка действовала увлекающе. В лекциях он часто импро­
визировал, размышляя вслух, цитировал любимых поэтов
Н.А. Некрасова и Т.Г. Шевченко. По свидетельству очевидца,
русской историей занимались при нем почти все студенты по­
головно. Он приохочивал их к ней, давал руководящие нити к
ее изучению, живую картину событий10. Лекции Щапова бу­
дили мысль студентов.
Он считал основным содержанием русской истории «само­
развитие» областей, их самообразование путем колонизации.

Раздел II. Вятские историки 359

В областнической теории Щапова центральное место занима­
ет самодеятельность народа в русской истории, внутренняя
организация этой самодеятельности. «Великим крестьянским
вопросом нарушена была монотонность, апатия нашей жизни.
Мысль возбудилась к политической работе. Мы лицом к лицу
обратились к почве нашего развития, к народу. Нарушен веко­
вой застой в провинциальной жизни»11, — писал он в 1862 году.
Местная история (например, вятская) провозглашалась не
просто предметом, достойным изучения, а предметом, важней­
шим в русской истории. Эту установку в своем мировоззрении
А.С. Верещагин пронесет через всю жизнь.
«Вятская земля, — писал Щапов, — древняя колония Нов­
города, еще в XII веке образовала особую область по речной
системе Вятки вследствие своеобразного колонизационно-эт­
нографического склада из смеси новгородско-двинского, ушкуйничьего с туземною черемиско-вятскою народностью»12.
Видимо, Щапов был знаком и с первым научным трудом по
истории Вятского края — «Историей вятчан» А.И. Вештомова, опубликованной в «Казанском вестнике».
Демократическая направленность мировоззрения А.С. Ве­
рещагина проявилась и в выборе им темы своей первой науч­
ной работы, написанной в 1857 году, — «Попытки греков к ос­
вобождению от турецкого ига». Удивление вызывает сугубо
гражданский характер сочинения, написанного в стенах духов­
ной академии. Работа была актуальной в связи с Крымской
войной и приемлема для духовной академии, так как касалась
судеб единоверцев. Впрочем, выпускная его работа являлась
историко-церковной.
В июне 1858 года Александр Степанович закончил акаде­
мию и со званием кандидата богословия был направлен пре­
подавателем гражданской истории во вновь открытую Са­
марскую семинарию. Энергичный, подвижный, деятельный
молодой учитель берется сразу за две-три должности. Но быс­
тро и остывает. Начав работу в Самарской семинарии с 19 ав­
густа 1858 года как учитель всеобщей истории и греческого
языка, он с 20 октября уже занимает одновременно должности
члена правления и эконома семинарии, а с 5 декабря 1859 го­
да, отказавшись от них, состоит помощником инспектора се­
минарии и преподавателем французского языка.

360

Русская провинциальная историография

Есть предположение, что фамилия «Верещагин» происхо­
дит от слова «вереск», так называли на Вятке (и вообще на Рус­
ском Севере) можжевельник, кустарник, весьма колючий. Ду­
мается, что коллеги Верещагина догадывались об этом сходстве.
Характер у Александра Степановича сложился не самый при­
ятный. Неумолимо строгий к себе, он дотошно исполнял все
поручения и того же требовал от других.
Весь период служебной деятельности Александра Степано­
вича будет чередой больших и маленьких конфликтов его с
начальством и сослуживцами. Отсюда частая смена им харак­
тера деятельности.
Революционно-демократическая закалка 60-х годов осталась
в нем на всю жизнь. Знавшие его уже перед смертью (во вре­
мя революции 1905 года) отмечали: «Как человек, Александр
Степанович не принадлежал ни к одной из существующих в
России политических партий. По своим убеждениям он бли­
же всего примыкал к людям 60-х годов, но, обладая сильным
умом, редкой памятью, большой эрудицией и широкой разно­
образной начитанностью, он во многих своих взглядах был глу­
боко оригинален»13.
24 февраля 1860 года по собственному прошению (почемуто в середине учебного года) Александр Степанович переводит­
ся учителем патристики* и латинского языка в Вятскую семи­
нарию, где одновременно исполняет должности преподавателя
французского языка (с 10 октября 1861 г.), помощника инспек­
тора (с 1 апреля 1862 г.) и библиотекаря семинарии (с 1 сен­
тября 1863 г.).
Страшнейшим злом губернской Вятки было массовое взя­
точничество. «Вятка — золоту матка» — сложена поговорка. Всю
первую половину XIX века вятские губернаторы жалуются в
столицу на отсутствие подготовленных чиновников. Сулят при­
езжим даже годовой оклад не в зачет жалованья, двойные про­
гоны — все равно не едут. Потому-то так несложно будет по­
том учителю семинарии стать чиновником.
С 25 ноября 1863 года Верещагин стал заведующим неофи­
циальной частью «Вятских губернских ведомостей», а с 26 фев­
раля 1864 года, отказавшись от службы в семинарии, был опре* Патристика — изучение трудов христианских мыслителей («отцов
церкви») II—VIII веков.

Раздел II. Вятские историки

делен редактором этой газеты и начальником газетного стола
при Вятском губернском правлении. С апреля 1864 года он на­
чал выпускать газету в увеличенном размере, расширил нео­
фициальную часть ведомостей и, получив разрешение мини­
стра внутренних дел П. Валуева, ввел в ней отделы заграничных
политических известий, внутренних известий и местной хро­
ники. В 1865 году он добился разрешения выпускать «Вятские
губернские ведомости» два раза в неделю вместо одного. В
феврале 1864 года Верещагин стал действительным членом Вят­
ского губернского статистического комитета, который возглав­
лял в то время выпускник Казанского университета В.А. Короваев, человек передовых демократических взглядов.
Комитет долгие десятилетия был единственным центром
краеведческой науки в Вятке. Почти все описательные рабо­
ты, полученные комитетом, были опубликованы в губернских
ведомостях за 1864—1866 годы14.
Вскоре после приезда в Вятку Александр Степанович же­
нился на Надежде Игнатьевне Фармаковской, дочери инспек­
тора Вятской семинарии. Дом Фармаковских был одним из
центров культурной жизни и демократических настроений в
Вятке. Брат Надежды Игнатьевны, В.И. Фармаковский, очень
много сделал для просвещения народа в Вятской губернии и в
Поволжье, где работал вместе с Ильей Николаевичем Ульяно­
вым, с которым у него были близкие личные и служебные от­
ношения15. Его сын, Б.В. Фармаковский, стал известнейшим
археологом.
Серьезное влияние на всю жизнь Александра Степановича
оказала личная драма. Через два года после свадьбы жена умер­
ла, оставив ему маленькую дочку Евгению (родилась 23 октября
1862 года). Более Верещагин не женился и сам воспитывал свою
дочь.
Заниматься местной историей он начал уже вскоре после
приезда в Вятку. Во всяком случае, на запрос из Казанской
духовной семинарии, кто из учителей какими учеными труда­
ми занимался в 1863 году, семинарское начальство отметило,
что учитель Александр Верещагин составлял историю Вятской
семинарии16. В это же время он писал работу по истории пу­
гачевского движения. Старина и современность переплетались.
Подъем народного движения в то время заставлял обращаться
к истории самой мощной крестьянской войны, потрясшей

361

362

Русская провинциальная историография

империю. Большинство учителей трудами не занимались. Ни
к чему. Низкое жалованье (350 рублей в год), удаленность се­
минарии от города вели к тому, что молодые хорошие учителя
в семинарии не держались. Уходили в гимназии. Недолго про­
работал Верещагин чиновником губернского правления (како­
вым по сути был редактор газеты) — чуть более года. С августа
1865 по сентябрь 1868 года он работает преподавателем латин­
ского языка в Вятской мужской гимназии и одновременно с
июня 1866-го по июль 1867 года преподавателем русского языка
в Мариинской женской гимназии.
По воспоминаниям первоклассника-гимназиста, учившего­
ся у него два года в первом классе (угол зрения здесь, конеч­
но, очень специфичен — снизу верх), «роста он был огромно­
го и худой; ноги его были длинные, почему шаги его были
большие, за что в семинарии его прозвали Шагалом». Это про­
звище перешло за ним и в гимназию. «Носил длинные, не­
сколько курчавые и черные, а в старости седые волосы. Усы и
бороду брил. Губы имел тонкие, улыбающиеся довольно язви­
тельно. Носил всегда очки. Верещагин вообще был во всем ак­
куратный, любил чистоту и порядок, что требовал и от учени­
ков. Моя мать говаривала, что врачи находили у него признаки
чахотки, почему жизнь он ведет умеренную, гигиеническую.
Это спасло его от преждевременной смерти. Преподавал он
образцово, систематически, не накладывая на учеников непо­
сильной ноши. Учиться у него было легко. Был бы он вполне
хороший преподаватель, если б к ученикам был поснисходи­
тельнее, но он был строг и язвителен. Один его взгляд, соеди­
ненный с язвительной улыбкой, колол учеников в самое серд­
це. Замечания и выговоры его ученикам были едки. Более ни
к каким наказаниям он не прибегал»17.
Александр Степанович был хорошим педагогом. Будучи
большую часть своей учительской жизни преподавателем су­
хого, чаще всего самого нелюбимого предмета, он сумел на
своих занятиях придать ему интерес и привлекательность.
Выразительный язык, хорошая дикция, яркие примеры из
римской истории, литературы, стремление заставить детей
мыслить — все это делало его уроки разнообразными и инте­
ресными. Он был на хорошем счету у гимназического началь­
ства. Но с 1 августа 1867 года Верещагин вновь определяется

Раздел II. Вятские историки

учителем латинского языка в Вятскую семинарию (а через год
совсем оставляет параллельную работу в гимназии) — на этот
раз уже надолго. Это связано с тем, что он не имел аттестата
учителя гимназии. Жалованье преподавателей семинарии до
1876 года было значительно ниже, чем у учителей гимназии
(примерно в два раза). Доходы Верещагина весьма невелики.
Всю жизнь он весьма скромно живет на одно жалованье, не ос­
тавив после себя ни состояния, ни сбережений.
Между тем время революционного подъема сменилось вре­
менем жесточайшей реакции 80-х годов, эпохи безвременья.
«Лучшее» вятское общество с увлечением посещало клуб, где
чуть не до утра шла игра в карты, давались роскошные обеды.
Некоторые вчерашние либералы стали исправными чиновни­
ками. Одному из них были посвящены такие стихи:
Увлекался ты крайними взглядами,
Патентованный был радикал.
Ныне ж бредишь вином да наядами,
Как на теплое место попал!18

Здесь страстью жизни была игра в винт, преферанс, танце­
вальные вечера. Многие жены губернаторов и вице-губернато­
ров играли в местном обществе видную роль, держа под каб­
луком своих мужей. Мужья же увлекались театром, клубом,
лошадьми, шипучими и крепкими напитками.-В это общество
Александр Степанович не был вхож. Круг его знакомых был
иной: учителя, врачи, краеведы.
Среди вятского начальства даже просто способных чинов­
ников было немного. Высшее же начальство того времени от­
личалось реакционностью и косностью.
Александр Степанович сумел остаться независимым в этом
обществе, независимым от стяжательства и накопительства,
вкусных обедов и лестных знакомств, сохранил верность демо­
кратическим идеалам 60-х годов. Стержнем, смыслом его жизни
стали занятия вятской историей. В общении он был не всегда
приятен. Близко знавший его современник писал: «Александр
Степанович среди своих знакомых считался начитанным, зна­
ющим по истории человеком и притом талантливым рассказ­
чиком. Но с людьми он как-то не уживался, часто ссорился»19.
В августе 1878 года, после 20 лет службы, получил Вереща­
гин чин статского советника.

363

Зб4

Русская провинциальная историография

В сентябре 1882 года Александр Степанович уходит из се­
минарии на должность смотрителя (директора) Вятского духов­
ного училища с жалованьем 1500 руб. в год. Одна выгода была
определенно налицо. Не нужно было ездить за город: учили­
ще располагалось в центре Вятки. Сменив протоиерея Никит­
никова, часто болевшего и мало занимавшегося делами учили­
ща, Александр Степанович навел порядок в учебной работе,
подтянул хозяйственную часть, дисциплину преподавателей и
учеников училища.
Вспоминая о нем, бывший ученик духовного училища пи­
сал: «Его место (Никитникова. — В.Б.) занял А.С. Верещагин,
светский (т.е. не носивший рясы) автор многочисленных тру­
дов по местной истории, и так жаль, что он никогда не обмол­
вился об этом в беседе с учениками, не догадался зажечь в нас
искорки любви к изучению местного края. Он пользовался
репутацией строгого, но справедливого человека. Он ввел обы­
чай, чтобы дежурные от каждого класса докладывали ему пос­
ле ужина о всех событиях учебного дня. Этот порядок не был
пустой формальностью. Он вникал во все стороны училищной
жизни, но вместе с тем не вызывал и на фискальство. Произош­
ли некоторые улучшения в жизни училища»20.
С сентября 1883 года в семинарии появился новый моло­
дой учитель греческого языка, выпускник Казанской духовной
академии. Он выгодно отличался своими демократическими
взглядами, и Верещагин пригласил его к себе в училище. Вскоре
28 апреля 1884 года состоялась и свадьба единственной доче­
ри Верещагина — Евгении Александровны, родившейся 23 ок­
тября 1862 года, и Александра Николаевича Вечтомова (хотя
и не прямого потомка, но все же родственника первого вятс­
кого историка Александра Ивановича Вештомова). Спустя ка­
кое-то время после свадьбы молодые уехали на постоянное ме­
стожительство в Елабугу. Александр Степанович остался один.
В сентябре 1887 года он выходит в отставку согласно просьбе
его «по расстроенному здоровью» со смотрительской пенсией,
обеспечивающей скромное существование. 29 лет обязательной
службы закончились. Но не закончилась жизнь. Нянчиться с
внучатами? Какое-то время он колебался. Но вести просто
спокойное существование Верещагин не хотел. Все силы, сред­
ства, энергию он отныне и до последнего дня своей жизни
отдает одному делу — истории Вятского края.

Раздел II. Вятские историки 365

Отныне он становится историком-профессионалом. Он
самостоятельно и весьма основательно знакомится практически
со всей русской научной исторической литературой, тщатель­
но просматривает периодику, причем не только исторические
и историко-литературные журналы. Конечно, отсутствие спе­
циального исторического образования (какое мог дать, напри­
мер, Московский университет) серьезно мешало ему в работе,
мешало выработке собственной исторической концепции, су­
живало выводы его исследований.
Но перед Александром Степановичем лежало необъятное
поле деятельности. Научное изучение Вятского края было лишь
начато А.И. Вештомовым. Но вештомовские времена уже дав­
но канули в Лету, простой погодный пересказ исторических
свидетельств, фактов не удовлетворял современным требо­
ваниям исторической науки XIX века, знавшей уже труды
С.М. Соловьева, открывшие перед читателем огромный мир ис­
точников русской истории. Прежде чем начать написание ис­
тории Вятского края, нужно было проделать колоссальную
работу — создать критически проверенный, очищенный от до­
мыслов и легенд, научно обоснованный свод источников по
местной истории. Эту задачу и взял на себя Верещагин.
И прежде всего надо было начинать с исторических доку­
ментов. Критерий здравого смысла — главное орудие истори­
ческой критики XVIII века, острый в борьбе с баснословием,
оказался слабым и беспомощным при решении вопроса о на­
учной истинности источника. Вятские краеведы, пытавшиеся
обойти проблему критики источника (как до, так и после
А.С. Верещагина): В.Я. Баженов, Н.П. Бехтерев, С. Васильев,
Л.Н. Спасская — против своей воли превращали свои истори­
ческие повествования в чисто литературные упражнения, на­
учная значимость которых весьма невелика.
А. С. Верещагин твердо усвоил практический вывод науки
XVIII века — полнота наших исторических знаний зависит от
полноты и доброкачественности исторических источников.
Большое влияние на Верещагина оказали труды А. Л. Шлецера по изучению источника и его критике. Широкие обобщаю­
щие работы отсутствуют у Александра Степановича, но поми­
мо публикации целой серии критически проверенных, научно
очищенных документов по истории феодальной Вятки XIV—
XIX веков он написал и большое количество тщательно доку-

366

Русская провинциальная историография
монтированных, фактически безупречных, безукоризненно
логичных статей по частным, самым разнообразным пробле­
мам местной истории (по истории литературы и русской цер­
кви, городов и сел Вятской земли и многое другое).
Пожалуй, никто из краеведов столь же долго, как он, не
занимался местной историей. Еще на академической скамье
начал он изучать вятские древности и, как сам вспоминал, «в
1857 году вместе с А.П. Щаповым пытался в обширной Соло­
вецкой библиотеке, перевезенной в Казань, поискать какихлибо указаний на время основания наших вятских городов и
поселений, потом искал немалое время таких указаний в мес­
тных архивах, а с 1869 года в архивах столичных...»21.
За 51 год работы Верещагин стал лучшим знатоком местной
истории, причем работал все время по целине — неисполь­
зованным архивным материалам, тщательно сверяя и пере­
проверяя их, соотносил эти материалы с общероссийскими дан­
ными, отлично зная не только местные, но и столичные архивы
и библиотеки. Только с 1869 по 1900 год для собрания матери­
алов он девять раз выезжал из Вятки летом в столицы, причем
каждый раз месяца на три. Это было тяжело не только физичес­
ки (шесть дней добираться до Москвы), но и материально.
Каковы же плоды этой напряженной работы? Что он су­
мел сделать?
Новизна и абсолютная достоверность привлекаемого им
материала позволили по-новому рассмотреть почти все клю­
чевые моменты истории феодальной Вятки XIV—XIX веков,
пересмотреть традиционно устоявшиеся точки зрения. Огром­
ное критическое чутье историка, сложившееся за десятилетия
интенсивной работы, позволило ему разрешать самые сложные,
запутанные вопросы местной истории (например, вопрос о
первоначальном заселении русскими Вятского края). Все его
работы написаны гибким, выразительным и в то же время
простым литературным языком, что было редкостью в работах
местных историков.
Первыми работами А.С. Верещагина, опубликованными в
Вятке, были его статьи «Материалы для истории Пугачевского
бунта» и «История обращения вотяков в христианство», опуб­
ликованные в «Вятских епархиальных ведомостях» за 1863 и
1864 годы. Имея большие сложности с публикацией своих ис­
следований, Александр Степанович многие свои работы поме­

Раздел II. Вятские историки

щал в этом издании вплоть до открытия Вятской ученой ар­
хивной комиссии в 1904 году.
Интенсивность научной работы историка резко возросла
после выхода его на пенсию в 1887 году. И если 60—70-е годы
XIX века мы можем обозначить как первый этап его творче­
ства — период становления его как историка, накопления им
подготовительного материала, вхождения в местную тематику,
а 80-е годы XIX века для него — период научной зрелости, то
в 90-е годы, первые годы XX века, он напечатал семнадцать
своих оригинальных исторических исследований лишь в «Па­
мятных книжках Вятской губернии».
Сам тип его исследования, своеобразное историческое эссе,
посвященное какому-либо частному, конкретному вопросу или
лицу местной истории, перерастало, как правило, рамки обо­
значенной темы. Ученый не увязал в материале, но, показы­
вая его общеисторическую значимость несколькими точными
мазками художника, воссоздавал историческую эпоху, обще­
ственное лицо героя очерка, предысторию события и даже его
последующую судьбу.
В этих эссе, как в литературном произведении, можно вы­
делить завязку, развитие сюжета, кульминацию и развязку.
Объем таких исторических очерков Александра Степановича
был 20, 40, 60, реже 100 страниц книги обычного формата.
Таковы его очерки «Редкий масон на Вятке тридцатых годов»,
«В.Я. Колокольников», «Вятские стихотворцы XVIII века»,
«Замечательные, но забытые вятчане» и ряд других.
Изданные в «Памятных книжках Вятской губернии» и дру­
гих сборниках статьи он печатал затем, используя старый на­
бор, отдельными брошюрами. Никакие работы других местных
историков так не распространялись, а следовательно, и не
имели такого влияния на общественность. Он во многом оп­
ределил уровень местного исторического исследования того
времени, стал своеобразным эталоном, мерилом ценности дру­
гих исследований. К 1900-м годам в Вятке это положение уже
никто не оспаривал, оно стало общепризнанным.
Одна из ведущих тем в творчестве Верещагина — развитие
просвещения на Вятской земле. Это — «Краткий очерк Вятс­
кой духовной семинарии», «Ученый южнорусс в Вятке XVHI ве­
ка», «Эпизоды из жизни основателя Вятской семинарии» и ряд
других работ.

367

368

Русская провинциальная историография
Любопытна для нас сегодня и методика работы ученого.
После определения темы своей работы он собирал на неболь­
шие карточки рабочий материал по теме — выписки из источ­
ников и литературы. Затем писал план статьи пунктов на 10.
После этого каждый пункт плана подробно детализировался.
На основании этих подготовленных материалов он, очевид­
но, вначале тщательно продумывал текст своей работы, а уже
после этого писал черновик статьи, который порой значительно
сокращал и исправлял. Лишь после этого писался окончатель­
ный вариант. В качестве подсобного материала помимо кар­
точек и выписок историк использовал составленные им таб­
лицы, схемы, карты.
Другой важнейшей темой многих работ Верещагина (бла­
годаря которой он и получил известность) стал вопрос о пер­
воначальном заселении Вятки русскими. Первым итогом мно­
голетних исследований Александра Степановича по этому
вопросу стал доклад 17 августа 1887 года на VII археологичес­
ком съезде в Ярославле «Заселена ли была Вятка новгородскими
выходцами в XII веке?». Он был признан руководителями съез­
да образцовым. В докладе наш историк опровергал прочно
установившееся в науке мнение, что Вятка была заселена рус­
скими еще в XII веке. Мнение это, освященное авторитетом
Н. Карамзина, С. Соловьева и Н. Костомарова, было непре­
рекаемым в науке. Основывалось оно единственно на показа­
нии «Вятского летописца» («Повести о стране Вятской»), най­
денного в XVIII веке в Вятке.
Широко используя сравнительно-исторический метод, Ве­
рещагин тщательно изучил все русские летописи той эпохи и
дал свою, тщательно обоснованную гипотезу заселения Вятки.
Эта тема на долгие годы стала предметом его научных изыска­
ний. Он входил в документ изнутри и (словно при переводе с
латыни на русский) не пропускал малейшего нюанса, в каж­
дом отдельном случае стараясь докопаться до истины.
Дата заселения Вятки русскими 6682 (1174) год — это опис­
ка бессознательная или сознательная, считал Верещагин.
Предполагалось написать 6882 (1374) год. Показательно, что
В.Н. Татищев ничего не внес в свою историю из «Повести о
стране Вятской» (видимо, не доверял ей). А историки, начи­
ная с Н.М. Карамзина, совершенно передоверились ей22.

Раздел II. Вятские историки 369
Открытие Верещагина было утверждено авторитетом съез­
да, стало фактом исторической науки. Но на протяжении всей
своей жизни (до самого конца) Александр Степанович много­
кратно возвращался к этому вопросу, написал в подтвержде­
ние своей гипотезы еще несколько убедительных работ.
Само открытие, ставшее для него главным открытием жиз­
ни, было лишь своеобразной небольшой, видимой вершиной
айсберга. А комплекс исследований ученого по первым векам
истории Вятки (XIV—XV) включал в себя исследования по
русским летописям этого времени, привлечение данных этно­
графии и топонимики, создание свода древнейших памятни­
ков вятской письменности. Серьезную помощь А.С. Вереща­
гину в этой работе оказал А.А. Спицын.
В работах «Из истории древнего Хлынова» (1904), «Из ис­
тории древнерусской Вятки» историк выступает против обра­
щения с народными преданиями как с достоверным истори­
ческим источником, требует их критической обработки и
изучения в комплексе с прочими источниками. Речь его образна
и лишена героизации: «Ушкуйниками являются они на Вятку
в 1374 году и этот характер ушкуйников-пограничников сохра­
няют здесь в течение столетия — до угомона их Иваном III в
1489 году»23. Одолевали своих противников внезапным набе­
гом, искрадом, отчаянной дерзостью. Привычными для них
были набеги не только на татарский Сарай и Булгар, но и на
русские города: Устюг, Холмогоры, Кострому. Так что русский
полон продавали они в Булгаре, а в борьбе Москвы за объеди­
нение русских земель были вятчане верными союзниками про­
тивников Москвы. Например, в 1433 году с сыновьями Юрия
Галицкого Косым и Шемякой разбили они большую рать ве­
ликого князя Московского Василия Темного, а воеводу его
Юрия Патрикеевича «емлют руками». Первоначально русски­
ми заселялась на Вятке узкая полоса земли — промежуток меж­
ду поселениями марийцев и удмуртов (от Хлынова до Котельнича). Именно сюда пришли в 1374 году 40 новгородских
ушкуев с добычей (от 840 до 1120 чел., по мнению историка).
И остались здесь навсегда, так как боялись, что Новгород Ве­
ликий выдаст их вместе с добычей хану Золотой Орды (за на­
бег на татарские владения). Факты Верещагин рассматривает
всесторонне (а не выборочно, подгоняя к своей гипотезе). В
1904 году он с полным на то основанием пишет: «Автор насто13. Заказ № 2329.

370

Русская провинциальная историография

ящего труда 44 года искал этих следов (вятчан XII—ХШ веков)
и не нашел; он был бы очень рад, если бы ему дали хотя ка­
кие-нибудь достоверные указания на жительство русских по бе­
регам Вятки до половины XIV века»24.
Огромную работу проделал в 90-е годы историк Александр
Верещагин по изучению, сбору архивных материалов, написал
немало превосходных исследований. Но напечатать их все в это
время не мог — не хватало средств. От заказов вести платные
исследования он отказывался.
В его работах, посвященных истории русской церкви
(«Алексий Титов, архиепископ Вятский (1719—1733)»; «Пер­
вый епископ вятский Александр (1658—1674)» и др.), мы най­
дем не только и не столько биографии этих церковных деяте­
лей, сколько широкую панораму русской жизни XVIII века.
Наряду с яркими, сочными характеристиками Никона, Петра I,
Феофана Прокоповича, общественной жизни столиц мы на­
ходим данные в системе сведения по истории торговли Вятки
XVIII века, развитию экономики, просвещения Вятки той эпо­
хи. Большую работу Верещагин проделал по сбору воспоми­
наний современников о Вятке. В его исследованиях есть пре­
емственность и взаимосвязь. Причем, в отличие от Вештомова,
критики в адрес русской церкви он не дает.
Хотя не нужно думать, что его работы воспринимались
массой местных обывателей (порой чиновных и влиятельных)
только на ура. Отношение их к нему было порой насторожен­
ное и подозрительное. Это доказывает и письмо Верещагина
редактору «Исторического вестника» от 15 августа 1902 года:
«Добрейший и милейший Александр Андреевич Спицын сво­
ей библиографической заметкой (в июльской книжке), конеч­
но, и не думал сделать мне что-либо неприятное. Но вышло
нечто неожиданное для меня. Некие здешние невегласы, ста­
рые и даже нестарые после заметки Ал-pa Ан-ча стали толко­
вать, будто я называю расстригой преподобного Трифона Вят­
ского, а эти толки тоже грозят мне в будущем известными
препонами при издании древних мною собранных “Вятских
актов”, в массе которых есть значительная часть актов, пере­
данная мне для издания самим Александром Андреевичем».
Чтобы прекратить толки, историк предлагает опубликовать его
статью по поводу заметки Спицына, а также готов написать для

Раздел II. Вятские историки

журнала статью «Вятская республика в 1863 году» (о деле, свя­
занном с «Казанским заговором»)25.
Большинство своих работ ученый печатал под псевдонима­
ми, довольно прозрачными: А.С. В-Н; А. Буевский; А.В-Н;
A. С.; Н.И. Га-ерев. Но всю жизнь свою он остается для сто­
личных ученых местным изыскателем, любителем-дилетантом,
не имевшим выхода на всероссийскую тему.
В это время на первом месте среди вспомогательных исто­
рических дисциплин стоит археография. В России работа над
изучением архивных фондов затронула лишь незначительную
долю огромных богатств, разбросанных по государственным и
частным архивам. Серийные издания русских летописей,
писцовых книг, других документальных материалов дополни­
лись широким изданием исторических документов. 60—90-е
годы XIX века — время, когда, по ироническому заключению
B. О. Ключевского, развитие русской историографии шло ров­
ным ходом и в довольно миролюбивом духе. Успешно шло
создание огромной Источниковой базы истории феодальной
России. Это было крупным явлением той эпохи и главным на­
правлением деятельности А.С. Верещагина.
Важным моментом в археографической работе было распро­
странение ее из центра на периферию. В 80-х годах в России
создаются первые губернские ученые архивные комиссии в
Рязани, Твери, Тамбове, Орле. Число их быстро растет. Пуб­
ликации ряда комиссий представляют и сегодня серьезный
научный интерес. Целями деятельности ученых архивных ко­
миссий провозглашалось сосредоточение и вечное хранение
архивных дел и документов, важных в историческом отноше­
нии, приведение их в порядок, разбор документов, предназна­
ченных в губернских и уездных архивах к уничтожению. Ру­
ководящим центром комиссий признавался Археологический
институт в Петербурге. Туда в конце года должны были дос­
тавляться копии с описей и указателей спасенных архивных дел.
Институт представлял эти сведения в Академию наук.
Собирательская деятельность объявлялась главной, иссле­
довательская же и издательская — второстепенными задачами
комиссий. Неясно было, кто же должен финансировать архи­
вные комиссии. Предполагалось, что средства будут выделяться
Археологическим институтом и собираться за счет местных
пожертвований на пользу науки26.
13*

371

37 2

Русская провинциальная историография

Уже в 1892 году в Вятке вокруг статистического комитета
сложилась инициативная группа, которая повела борьбу за
открытие в Вятке архивной комиссии. В ее состав вошли
Н.А. Спасский, А.С. Верещагин, А.А. Спицын, И.М. Осокин,
Л.И. Софийский. Особенно велика была роль Н.А. Спасско­
го, руководителя статистического комитета, выдающегося орга­
низатора вятского краеведения и влиятельного чиновника гу­
бернского правления, и А.С. Верещагина, научный авторитет
которого в Вятке был непререкаем. Тем не менее в 90-е годы
добиться открытия комиссии им не удалось. Лишь обществен­
ный подъем накануне первой русской революции позволил им
достичь своих целей.
В 1903—1904 годах Верещагин почти исключительно занят
подготовительной работой по организации архивной комиссии.
Помимо официального разрешения столичных властей для
открытия комиссии требовались деньги и помещение. Город­
ская дума выделить помещение и ежегодное пособие в 100 руб­
лей вначале отказалась и расщедрилась лишь на единовремен­
ное пособие в 200 рублей (сумму мизерную). Губернское
земство постановило выделять ежегодно по 300 рублей27. Пе­
чатается в типографии письмо с приглашением вступать в число
членов комиссии. В письме разъясняются задачи членов ко­
миссии.
В июне 1904 года письма рассылаются почти всем городс­
ким чиновникам, в уездные города, учителям, врачам, адвока­
там. Чиновники наперебой... отказывались. «К крайнему мое­
му сожалению, не нахожу возможным вступить в число членов
по многочисленности моих служебных обязанностей»28, — пи­
сал председатель Котельничской управы. С радостью согласи­
лись стать членами комиссии работавшие в Петербурге ученые
(родом вятичи) А.А. Спицын и П.Н. Луппов.
Торжественное открытие Вятской ученой архивной комис­
сии (25-й архивной комиссии в России) состоялось 28 ноября
1904 года. Официальное торжество возглавил губернатор
П.Ф. Хомутов (по положению непременный попечитель комис­
сии). На торжестве выступили все учредители комиссии. Речь
первого из них, Н. А. Спасского, напоминала чествование Ве­
рещагина: «По моему глубокому убеждению... во главе нового
учреждения следовало бы встать и первенствовать Александру
Степановичу Верещагину. С ним по громкой его репутации уче-

Раздел II. Вятские историки Ъ~1Ъ

ного-историка, какой он пользуется далеко за пределами гу­
бернии, конкурировать некому, а тем более не мне»29.
Произнес длинную речь Верещагин. Начал он ее с перечис­
ления тех трудностей, которые вставали перед местным исто­
риком и должны рухнуть сами собой с созданием комиссии.
Беспорядок в местных архивах — полнейший. Важные дела
пропадают бесследно, уничтожаются по незначительности. Еще
недавно, говорил он, дело 1742 года в 600 листов лежало ради
забавы на столе редактора местной газеты. Даже будучи пре­
подавателем семинарии, Верещагин попал в семинарский ар­
хив лишь с четвертой попытки и обнаружил дела сваленными
на пол в комнате с выбитыми стеклами, где на них падал снег30.
Рефреном во всех выступлениях прошла мысль Н. А. Спас­
ского: «Наши архивы — это лес дремучий, также богаты, так­
же малодоступны». Власти вынуждены были признать, устами
губернатора, что «вся заслуга возникновения в Вятке архивной
комиссии должна быть отнесена к частным лицам...»31.
Какова же деятельность этих частных лиц в новом качестве?
Вне всякого сомнения, характер работы комиссии в 1905—
1908 годах, основные направления ее деятельности были во
многом определены А.С. Верещагиным. Во главу угла он по­
ставил издание трудов комиссии. В посмертной речи о нем со­
трудник комиссии прямо сказал, что именно Верещагин при­
нял на себя соединенное с массой труда и неприятностей
дело — учреждение Вятской ученой архивной комиссии, а после
учреждения встал во главе ее и «явился в ней главным и почти
единственным работником», работая на склоне дней с увлече­
нием и энергией вступающего в жизнь юноши.
Уже в сентябре 1905 года Н.А. Спасский от председатель­
ствования в комиссии отказался. Абсолютно все заботы легли
на плечи Верещагина: изыскание денег для печатания трудов,
проведение заседаний, руководство работой в уездах (по сбо­
ру архивных материалов), печатание трудов, связи с научным
миром, с другими комиссиями, покупка дров для помещения
комиссии и так далее и тому подобное.
Возглавив работу научного учреждения губернского размаха,
Верещагин сам стал настоящим учреждением по размаху и
многосторонности деятельности
.
*
Скрупулезно входил во все
* С 28 июля 1906 года Александр Степанович вдобавок принял на себя
также обязанности управляющего делами Вятской публичной библиоте­
ки, читателем коей состоял с 1861 года.

374

Русская провинциальная историография

мелочи своего любимого дела, ревниво отзывался на малейшие
неодобрительные замечания о нем. Будучи формально лишь
товарищем (заместителем) председателя и редактором трудов
комиссии, он был в ней все время своей работы неограничен­
ным в своих правах и обязанностях диктатором. Он единствен­
ный посещал все без исключения заседания комиссии.
В числе членов Вятской архивной комиссии были наибо­
лее авторитетные представители русской исторической науки:
В.О. Ключевский, И.Е. Забелин, Н.П. Лихачев, С.А. Белоку­
ров, Е.В. Барсов, С.Ф. Платонов. Реального участия в делах
комиссии они, естественно, не принимали. Очевидно, что со
многими из них Александр Степанович был знаком, если не
лично, то по переписке. Поэтому свои книги они присылали
порой в двух экземплярах — библиотеке комиссии и лично
Александру Степановичу. Под руководством Верещагина ар­
хивная комиссия сразу же завязывает тесные контакты (преж­
де всего по обмену изданиями) с самыми авторитетными на­
учными учреждениями России: Русским археологическим
обществом, Казанским и Московским университетами, Коми­
тетом по русской иконописи и Архангельским обществом изу­
чения Русского Севера, другими архивными комиссиями и
учеными обществами. Московское общество истории и древ­
ностей российских (при университете) сделало Вятской архи­
вной комиссии воистину царский подарок, выслав комплект
своих изданий за все время существования.
Число членов, присутствовавших на заседаниях комиссии,
было невелико —7—12 человек. Больше бывало редко, хотя
число действительных членов было более 60 человек. Это пре­
подаватели и библиотекари, работники земств и архивариусы,
местные чиновники и интеллигенты.
Авторитет комиссии быстро рос, и прежде всего благодаря
регулярному изданию ее трудов.
С октября 1906 года, почти через два года после открытия,
комиссии наконец-то удалось снять собственное помещение —
флигель при публичной библиотеке. Арендная плата за него
составляла 300 рублей в год. Александр Степанович снял и для
себя в нем квартиру — две небольшие комнаты с кухней за
180 рублей в год (до этого жил на Московской улице в доме
Е.Е. Попова), и таким образом, четыре больших комнаты обо­
шлись комиссии всего в 120 рублей в год. Здесь размещен был

Раздел II. Вятские историки

исторический архив комиссии, библиотека, быстро пополня­
ющаяся за счет обмена. Денег катастрофически не хватало, хотя
все члены комиссии (и сам Верещагин) работали бесплатно.
Главная статья расходов — печатание трудов.
За два с половиной года (1905—1907) Владимирская архи­
вная комиссия издала 3 книги своих трудов, Рязанская — 2 вы­
пуска, Воронежская и Пермская по одному выпуску, а Вятс­
кая — 13 выпусков своих трудов. Во всех этих выпусках налицо
преемственность и единство содержания, внутренняя логич­
ность и последовательность. Всего же за годы работы (1905—
1917) архивная комиссия издала 45 выпусков трудов. Редактор
являлся не столько организатором имеющегося материала,
сколько инициатором исследовательской работы в нужном
направлении.
Наглядное доказательство этому — все созданные им 18 вы­
пусков трудов архивной комиссии за 1905—1908 годы. Програм­
ма издания, видимо, была выработана Верещагиным задолго
до 1905 года. Фактически его работы составили основную часть
изданных трудов архивной комиссии за 1905—1908 годы. У
остальных членов комиссии работ почти не было.
Предполагалось, что переплетенные по отделам выпуски
трудов за каждый год составят целые книги. Цена подписки на
год была назначена в 5 рублей. Тираж первого выпуска, 600 эк­
земпляров, был снижен в 1906—1907 годах до 400 экз. Серьез­
ные трудности были и со сбытом. К концу 1908 года разош­
лось лишь немногим более 300 экземпляров первых выпусков
за 1905 год, чуть более чем по 200 экз. выпусков за 1906 год,
выпусков за 1908 год разошлось лишь по 150 экземпляров32.
Каждый выпуск трудов архивной комиссии состоял из трех
разделов. В первом, обычно небольшом, печатались журналы
заседаний комиссии: кто был, какие вопросы рассматривались,
как они решались. Короче, организационная сторона деятель­
ности комиссии по этим протоколам сегодня как на ладони.
Во втором, основном разделе выпуска помещались истори­
ческие материалы, солидные, объемистые тематически единые
сборники документов. Именно во втором разделе трудов за
1905 год Александром Степановичем были опубликованы пять
больших работ, первоисточники летописного характера по ис­
тории древнерусской Вятки, которые, по справедливым словам
самого Верещагина, «поставили древнюю Вятскую историю на

375

376

Русская провинциальная историография
новых твердых началах»33. И на сегодня это надежнейшая и цен­
нейшая основа для всех исследований по первым векам мест­
ной истории (XIV—XVII вв.). Жалеть можно об одном — этот
фундамент плохо используется. То, что на нем построено до­
селе, не соответствует величине и размаху основания.
Первая работа — «Сказания русских летописцев о Вятке»
с предисловием и комментариями издателя. В кратком преди­
словии ученый обосновывал необходимость такой работы. Ле­
тописи — это первостепенный и важнейший источник истори­
ческих сведений о любой области России. Между тем достать
их, например, в Вятке — проблема неразрешимая. Но достать
мало — надо найти нужные сведения в огромной массе пе­
чатного, весьма трудного текста. Подобное извлечение — не
хрестоматия, а, по существу, самостоятельное исследование.
Перед выборкой из каждой летописи историк дает краткую ис­
торическую справку о ней от одной до трех страничек. Он рас­
сказывает о составе Лаврентьевской летописи, объясняет на­
звание Ипатьевской, язык Новгородской летописей. Порой на
страничке летописного текста пять сносок, объясняющих не­
понятные ныне выражения, имена князей, степень их родства,
названия местностей. Это весьма квалифицированный ком­
ментарий. Создан широкий фон эпохи, в которую началась ко­
лонизация русскими Вятского края. Метко подмечены им мно­
гие тонкости лексики летописей, например, первой Новгород­
ской, в которой особенности языка удивительно напоминают
вятский говор, читая которую «кажется, слышишь коренного
вятчанина, еще не тронутого школой и азбукой, даже тягучесть
последнего слога (неизбежная в нынешнем говоре вятчанина)
видна в начертании многих слов древнейшей Новгородской
летописи»34.
Интерес к особенностям вятской речи, названиям сел, де­
ревень, рек, озер края, именам вятичей у Верещагина постоя­
нен. Есть у него и специальные работы на эту тему: «Хлынов
или Хлыново», «Вятичи мы или вятчане».
Жирным шрифтом выделил он первое достоверное упоми­
нание о Вятке в общерусских летописях. «В лето 6882 (1374)
идоша на низ рекою Вяткою ушкунцы разбойники, 90 ушкуев
и пограбиша Вятку, и шедше взяша Болгары, хотеша и город
зажещи, и даша им окупа 300 рублев; и оттуда разделишася на

Раздел II. Вятские историки Ъ~!~1

двое: 50 ушкуев поидоша на низ по Волзе к Сараю, а 40 ушку­
ев поидоша вверх по Волзе, и дошедше Обухова, пограбиша все
Засурие и Маркваш, и перешед за Волгу суды все изсекоша, а
сами поидоша к Вятке на конех, и много сел по Ветлузе идуще пограбиша»35.
На 118 страницах летописного текста кипели жаркие сечи,
бушевали пожары, совершались измены и тайные походы.
Немало бед причинили Москве вятчане своей активной под­
держкой злейших врагов великого князя Московского. Широ­
кой рекой лилась кровь крестьян и горожан в княжеских рас­
прях. Дерзкие отчаянно, это они в 1436 году маленьким отрядом
среди всей огромной московской рати на светлой заре выкра­
ли главного воеводу князя Александра с княгиней из шатра и
взяли откупа 400 рублей за него. Да и не отпустили их, взяв
деньги, нарушив свои же клятвы, а свели на Вятку в неволю.
В ответ на это князь великий велел князю Василью Косому «очи
выняти». Типичны и такие сообщения: «В лето 1438 на Трои­
цын день Вятченя приходили на Устюг, город Гледен сожгли
пуст, а люди все избыли и разбрелися на лес»36.
Широкую и фактически точную, исторически достоверную
картину русской жизни дают эти выборки из русских летопи­
сей. Тема была, по существу, исчерпана. Но она была сделана
на археографической базе XVIII—XIX веков.
Кроме того, в трудах за 1905 год был опубликован «Вятс­
кий Временник» с исследованием о нем издателя. «Временник»
был напечатан на 67 страницах, а послесловие к нему А.С. Ве­
рещагина заняло 29 страниц. Кроме этого, им были сделаны
подстрочные замечания об орфографии «Временника». Это
один из важнейших письменных памятников по истории Вят­
ского края. До 1876 года он принадлежал частным лицам и едва
ли с десяток исследователей знали о нем. Иногда его еще на­
зывают по имени одного из владельцев «Временник Луки
Юферева».
Тщательно ознакомив читателей с историей «Временника»,
ученый подробно описывает, что представляла из себя руко­
пись. Она была небольшого формата и переплетена в одну
книгу вместе с другими рукописями с общей нумерацией стра­
ниц. В книге она заняла листы 211—251. Первых 111 листов в
книге нет — кем-то выдраны. А между тем там, очевидно, была

378

Русская провинциальная историография

«Летопись о граде Вятке», как вытиснено на корешке. Охарак­
теризовав состав сборника, соседние статьи, Александр Степа­
нович проводит настоящее расследование авторства «Времен­
ника» и приходит к убеждению, что «Временник» написан
рукой хлыновца Семена Попова.
Верещагин разыскал собственноручную подпись Семена
Попова в списке жертвователей Богоявленского собора в кон­
це XVII века. Но в какой мере принадлежит «Временник» Се­
мену Попову? «Был ли он только переписчиком готовой руко­
писи или сам извлекал сведения для «Временника» из бывших
под рукой источников?» — задает следующие вопросы историк.
Он отмечает ошибки и искажения в тексте «Временника»,
допущенные по невнимательности автора. Проводит по хлы­
новским переписным книгам тщательное разыскание о лич­
ности Семена Попова и доказывает, что Семен Федорович По­
пов — дьячок Богоявленской церкви в Хлынове — и был авто­
ром этого памятника. Подробное изучение хлыновских собы­
тий второй половины XVII века, создание других рукописей по
местной (преимущественно церковной) истории привели Ве­
рещагина к выводу, что в скромном домике дьячков Поповых
в конце XVII века было что-то вроде исторической канце­
лярии37.
Немало атмосферных явлений конца XVII века зарегистри­
ровал пытливый хлыновец. Например: «Лета 1680 декабря в
14 день, в 1 часу нощи, явился на западе от звезды столп ве­
лик, кверху широк и высок, светел яко луч, видением дневно­
го света образ; и ходила та звезда с сиянием генваря до 31 числа,
а ходила за солнцем»38.
Царские свадьбы и мир с Польшей, пожар в Котельниче и
бурю у Архангельска, освящение церкви и нападение разбой­
ников на Каме — все бесстрастно регистрирует, как положено
летописцу, Семен Попов. Но летописец он уже последний.
Крупной заслугой Верещагина является публикация знаме­
нитой «Повести о стране Вятской» (или «Вятского летописца»).
Помимо предисловия на 12 страницах он опубликовал после­
словие на 44 страницах.
Пожалуй, исследованию ни одного из памятников вятской
письменности Верещагин не отдал столько сил, времени, зна­
ний, сколько работе над этой повестью. Но ведь ни один па­

Раздел II. Вятские историки

мятник местной письменности и не был повинен в таких зна­
чительных ошибках по вопросу о заселении Вятки русскими
.
*
Александр Степанович тщательно расследует, почему «По­
весть о стране Вятской» оказалась единственным первоисточ­
ником сказаний о первоначальном заселении Вятки русскими.
В 1739 году геодезист В.Н. Татищева добыл в Хлынове первый
список «Повести о стране Вятской», затем число их быстро
умножилось, и они, будучи напечатаны в авторитетных изда­
ниях, а затем использованы Карамзиным и Костомаровым,
стали краеугольным камнем истории Вятской земли.
Вначале историк дает анализ пяти старейших списков «По­
вести», писанных в XVIII веке, затем параллельно печатает
текст «Повести о стране Вятской» по Толстовскому и по Мил­
леровскому списку39. В исследовании своем о «Повести» он
тщательно оговаривает анахронизмы и ошибки ее, причем их
оказывается столько, что если бы мы, следуя Карамзину (за­
мечает он), стали их выбрасывать, то пришлось бы выкинуть
по меньшей мере треть и без того не обширной повести.
Предисловие повести в своей баснословной части — оче­
видное заимствование из баснословных изданий, какие «вборзе»
фабриковали речистые книжники XVII века40. Вторая часть
(важнейшая) «Повести» о заселении Вятки русскими якобы еще
в XII веке составлена по преданиям, циркулировавшим на
Вятке в конце XVII века. Третья часть повести — сказание о
явлении чудотворной иконы на реке Великой. Четвертый от­
дел «Повести» составляют краткие выдержки из летописи о
событиях на Вятке с 1383 по 1552 год. Эти летописные замет­
ки все целиком выписаны из «Вятского Временника», что
блистательно доказал ученый. Ошибка «Временника» (понят­
ная нам по его источнику) механически перенесена в «Повесть».
Обмолвки и несообразности (числом 15) прямо приводят к
заключению, что «Повесть о стране Вятской» — сочинение
местного книжника (и не очень умелого) конца XVII — нача­
ла XVIII века.
Верещагин провел анализ огромного количества древних
русских актов, исследовал детально весь местный актовый
материал и сделал вывод: «Вятских актов XIII—XIV веков, хотя
* Точка зрения Верещагина на этот вопрос сегодня требует пересмот­
ра, подробнее об этом сказано в главе III.

379

380

Русская провинциальная историография
бы намекающих на жительство русских на Вятке в этих веках,
не оказалось ни одного. Вятских купчих, закладных и других
бытовых писем не было ни клочка, ни лоскута». Анализ имен
и географических названий по вятским дозорным и перепис­
ным книгам доказывает, что они давались в конце XIV—
XV веке. Показательно и небрежное отношение к датам авто­
ра «Повести о стране Вятской» — по существу, не летописи, а
исторической повести местного книжника. Таким образом,
удивительная 200-летняя пустота в истории Вятки с 1174 года
по 1374 год, по его мнению, объясняется просто. Русские при­
шли на Вятку лишь в конце XIV века. Сегодня эта мысль яв­
ляется уже спорной.
Четвертой работой, изданной им в трудах за 1905 год, был
«Летописец старых лет» с предисловием к нему издателя. Спи­
сок XVIII века этого «Летописца» Верещагин получил, раз­
бирая старые книги в библиотеке А.А. Красовского в конце
70-х годов.
Наконец он издал «Повести о Великорецкой иконе св.
Николая» с предисловием и послесловием. Издавая в хроно­
логической последовательности пять повестей о Великорецкой
иконе XVII—XVIII веков, ученый наглядно показал процесс
составления вначале кратких и простых сказаний, а затем по
требованию времени и вкуса читателей пространных и широ­
ковещательных повестей с самым незначительным историчес­
ким содержанием.
Таким образом, изданные в I—IV выпусках трудов архивной
комиссии памятники вятской письменности давали полную
картину литературного движения, начавшегося в Хлынове с
середины XVII века. Большое значение имела и массовая пуб­
ликация наиболее ценных архивных документов по истории
края. И здесь Александр Степанович давал основную массу
печатаемого материала.
В третьем разделе «Рефераты и сообщения» каждого из
шести выпусков трудов за 1905 год им были напечатаны 63 раз­
личных исторических документа, весьма ценных для вятской
истории. Это — грамоты, летописи, письма, дозорные и пис­
цовые книги, указы, небольшие исследования. Сверх же этого
перу редактора принадлежат и помещенные в этих выпусках
трудов известия об археологических обществах и работе дру­
гих ученых архивных комиссий. Он же давал заключения на

Раздел II. Вятские историки

рукописи членов комиссии, проделал огромную работу по под­
готовке к печати труднейших летописных текстов, и притом в
кратчайшее время.
Для сей работы действительно требуется мало искусства и
много труда (а от труда многие бегают, как верно заметил еще
А.Л. Шлецер). Анализ источников летописного характера был
лишь началом источниковедческой работы историка. Уже в V—
VI выпуске трудов за 1905 год им кроме такого важного доку­
мента, как «Город Хлынов в 1676 году. Росписной список воево­
ды П.С. Прозоровского» со своим предисловием, опубликована
«Расходная книга земского старосты г. Хлынова Ивана Репи­
на 1678—1680 гг.», которая заняла 105 страниц. Предисловие
Верещагина к ней 18 страниц. Поэзия исторического доку­
мента...
Хорошее знание истории русской церкви позволило Вере­
щагину квалифицированно собрать и очень умело составить
капитальный сборник документов «Грамоты и акты Вятского
Успенского Трифонова монастыря 1580—1764 гг.», опублико­
ванный в I—VI выпусках трудов ВУАК за 1906 год на 530 стра­
ницах. По существу, обращение к этой теме позволяет дать
анализ развития социально-экономической жизни Вятского
края в трех столетиях. Огромнейший по своей хронологичес­
кой протяженности материал уникален и опять-таки должным
образом и до сего дня не использован.
Начало собранию актов Успенского монастыря, крупней­
шего вотчинника Вятской земли, было положено Верещагиным
еще в 70-е годы XIX века. Многие небольшие грамоты и акты,
сохранившиеся в бывших монастырских селах, он получил от
священников этих сел, затем собирателю удалось проникнуть
в архив Вятской казенной палаты, где были списки многих
грамот XVIII века.
С важнейших грамот Верещагин снял копии и напечатал в
«Древних Вятских Актах» в 1880 году. Это был его первый круп­
ный труд. Некоторые грамоты разыскал у частных лиц. Так,
например, межевые книги Успенского монастыря он нашел у
А.А. Красовского. Чтобы исключить ошибки (дабы сверить
копии с подлинниками), он сделал несколько поездок в Мос­
кву — в архив Министерства юстиции, где в делах коллегии
экономии и разыскал подлинники, а сверх этого много других
документов. Списки были сверены с подлинниками, исправ-

381

382

Русская провинциальная историография

лено множество ошибок и описок. Порой грамоты взаимодополняли, объясняли друг друга.
Монастырскую экспансию, жизнь и быт крестьян на про­
тяжении нескольких веков мы можем сегодня ярко представить
на основании этого, охватившего три века, сборника. Причем
он имеет не только узкоместное значение. Он может стать
надежным источником тщательно проверенного фактическо­
го материала для многих исследований по феодальной исто­
рии России. Даже анализ языка документов может нам мно­
гое дать сегодня.
«Издатель, за старостью сам уже не имеющий возможнос­
ти их эксплуатировать в своих исследованиях, — с горечью
писал 70-летний историк, — питает надежду, что ими не без
успеха будут пользоваться будущие исследователи по истории
Вятки»41. Своеобразным логическим завершением этого сбор­
ника послужила опубликованная Верещагиным «Опись 1764 го­
да имеющемуся в г. Хлынове Успенскому Трифонову монас­
тырю», сделанная перед секуляризацией монастырских вотчин
подпоручиком Маховым.
Как метко подметил ученый, все земельные тяжбы и про­
чие дела, касавшиеся материального благосостояния монасты­
ря, обыкновенно оканчивались счастливо в пользу монасты­
ря42. Нужд у монастыря много «на монастырское строение и
на церковные сооружения, и на свечи и на темьян и на ладан,
и на церковное служебное вино и братье на пропитанье...».
Благосклонны были русские цари, начиная с богомольнейше­
го Федора Ивановича, к нуждам монастыря. Не скупились на
дарственные и сберегательные грамоты. Тысячами крестьян
владеет Успенский монастырь к XVIII веку, ворочает огром­
ными капиталами. Не вполне благожелательному рецензенту
этого издания Александр Степанович дал едкий ответ на
11 страницах Трудов ВУАК за 1907 год: «Издатель просит снис­
хождения у рецензента за краткость, беглость и отрывочность
настоящего объяснения: трактовать обстоятельно, подробно с
“отцеживанием комаров” при опасении “проглотить верблю­
да”, он “ни дний, ни нощей, ниже часов праздных не имать”»43.
В числе напечатанных в трудах 1906 года рефератов и со­
общений членов комиссии мы насчитали 28 статей и докумен­
тов, опубликованных Верещагиным. Систематически и тща­
тельно печатаются в трудах комиссии подборки архивного

Раздел II. Вятские историки

материала по истории г. Хлынова, Слободского, Иранского,
Уржумского уездов, городов, сел, учебных заведений, церквей
и монастырей.
Главной публикацией трудов архивной комиссии в 1907 году
стал фундаментальный сборник «Грамоты и акты Вятского
архиерейского дома», собранный и изданный Верещагиным по
образцу сборника «Грамоты и акты Успенского Трифонова
монастыря». 183 акта: грамоты, купчие, челобитные, закладные,
мировые, поступные и договорные записи были напечатаны на
324 страницах и сопровождены богатейшими указателями (как
и в предыдущем сборнике). Помимо оглавления был напеча­
тан солидный именной и географический указатель к грамо­
там и актам, на 67 страницах, имеющий сегодня самостоятель­
ное научное значение. Актовый материал XVI—XVIII веков
имеет большое значение для изучения экономики, быта, куль­
туры Вятского края. Изданный в системе, он и сегодня пора­
жает нас обширностью и размахом работы, проделанной од­
ним человеком.
Впрочем, сформировавшись как археограф в XIX веке на
«Актах исторических», «Дополнениях к актам историческим»,
Верещагин в начале XX века уже вызывал нарекания столич­
ных специалистов. Так, анализируя сборник «Грамоты и акты
Вятского архиерейского дома», С. Шумаков указал, что соста­
витель не видит разницы между оригиналом и позднейшим
списком, слаб в палеографии, иногда ошибается в терминоло­
гии, не оговаривает, откуда взял некоторые акты. 12 текстовых
неточностей нашел рецензент в акте № 57, сверив его с под­
линником44.
Подготовленные к печати А.С. Верещагиным I и II выпус­
ки трудов за 1908 год содержат в основном разнообразный
актовый материал XVII—XVIII веков.
Вокруг комиссии сложился небольшой, но стабильный
костяк сотрудников. Активисты комиссии: врачи, учителя,
местные чиновники, священники — работали во всех уездах
огромной губернии (А.А. Шубин, Н.В. Кибардин, В.Д. Емель­
янов, В.И. Шебалин и другие). Они регулярно переписывались
с руководством архивной комиссии, выполняли на местах их
поручения по просмотру архивных дел, подлежащих уничто­
жению, составляли описи дел, присылали копии ценных до­
кументов для публикации в трудах. Со всеми ними работал

383

384

Русская провинциальная историография

Александр Степанович. Ширился краеведческий актив, но сре­
ди сотрудников комиссии по-прежнему не было никого, кто
по уровню и размаху деятельности хотя бы приближался к
историку. Преемника себе среди них он не видел. Такие по­
стоянно сотрудничавшие с комиссией ученые, как А.А. Спи­
цын, П.Н. Луппов, Д.К. Зеленин, жили не в Вятке.
23 октября 1908 года состоялось обычное заседание Вятс­
кой архивной комиссии. На нем было 7 человек (для право­
мочности заседания их вполне хватало). Как обычно, Александр
Степанович вел его: представил полученные в дар комиссии
книги, архивные дела. Избрали известного историка, профес­
сора Юрьевского университета, действительным членом комис­
сии, обсудили по предложению Александра Степановича во­
прос о заготовке дров на зиму. Постановили просить
Верещагина принять на себя труд узнать у лесопромышленни­
ков цены на дрова и условия поставки. Продолжение рефера­
та ученого «Вятичи мы или вятчане» за поздним временем было
отложено до следующего раза.
Но следующего раза не случилось. 5 декабря 1908 года около
6 часов вечера А. С. Верещагин умер. Умер 73 лет от роду.
Организм, ослабленный частыми болезнями, непосильным
трудом, старостью, сдался перед простой простудой, перешед­
шей в воспаление легких.
Верещагин высоко поднял уровень исторического исследо­
вания в Вятке, вместе с другими энтузиастами создал узкий круг
читающей историческую литературу публики, интересующей­
ся историей края, уездных городов, сел. Твердый характер,
сильная воля, беспримерное трудолюбие позволили ему в жиз­
ни сделать многое из того, что он задумал, издать более 40
исторических исследований, статей, сборников документов.
Комиссия, где после смерти Верещагина товарищем пред­
седателя стал Н.А. Спасский, а редактором трудов В.Д. Еме­
льянов, продолжила печатание трудов и даже не намного в
меньшем объеме. Работала программа, заложенная еще А.С. Ве­
рещагиным. По образцам, им данным, шла широкая публи­
кация исторических актов, правда, порой без системы, без свя­
зи, часто не отобранного, а сырого и необработанного мате­
риала. Доля самостоятельных исследований в трудах комиссии
в первые годы после смерти Верещагина невелика.

Раздел II. Вятские историки 385

Безусловно, Верещагин был краеведом, историком-облас­
тником либерального толка. Полемичность, нетерпимость к
чужим мнениям приводили его иногда к ошибкам. Основные
положения его некоторых работ (особенно по заселению Вят­
ки русскими) требуют сегодня пересмотра. Проведя детальный
источниковедческий анализ, он не всегда переходил к синте­
зу, обобщению полученных тяжким трудом данных.
Но было бы нелепо ставить в упрек ему то, чего он не сде­
лал. Мы должны прежде всего оценить то, что он сумел сде­
лать. Высокий научный уровень, энциклопедичность и добро­
совестность работ историка завоевали ему авторитет и уважение
у общественности Вятского края.
Петербургский ученый В. Рудаков, желая написать некро­
лог о вятском историке, писал в Вятку: «Этим я хочу почтить
память редкого и замечательного труженика по разработке
местной истории».
Разного рода бумаг после ученого осталось тысячи листов.
Но законченных и неопубликованных среди них практически
не было. Своими огромными знаниями Верещагин делился
лишь с теми, кто, по его мнению, способен был их воспринять.
Горьчайшее одиночество, на которое обрекла его судьба, было
трагедией его жизни. Единственным постоянным его собесед­
ником всю жизнь оставалась вятская история. Она наполнила
его жизнь смыслом, общественным признанием на склоне дней.
Тяжело и трудно преодолевать судьбу, вырываться из привыч­
ного круга службы, быта, мелких забот. Редкий может отва­
житься на это. Для этого нужны не только характер, воля, спо­
собности, но и безжалостность к своим ближним или их
отсутствие. Некоторые устные его сообщения в комиссии, где
он вел цикл бесед по ключевым вопросам вятской истории, так
и не были найдены.
Много было обнаружено сырого архивного материала, ко­
торый еще надо было готовить к публикации, подготовитель­
ных материалов историка по разным темам. Работы ему пред­
стояло еще много, не осталось лишь сил. П.Н. Луппов просил
комиссию выслать ему в Петербург материалы Верещагина об
удмуртах.
Без сомнения, ни один из дореволюционных историков
Вятского края даже не приблизился к нему по масштабам

386

Русская провинциальная историография

проделанной работы. Источниковая база по истории феодаль­
ной Вятки XIV—XIX веков является лучшим ему памятником.
Историки и литературоведы, писатели и географы, этно­
графы и лингвисты всегда будут обращаться к его работам как
к живой воде, которая обогатит, оживит их исследования. Без
этой гигантской черновой работы по анализу источников не­
возможен никакой синтез. И нет вины Верещагина, что он не
создал обобщающего труда по истории Вятки. «Чернорабочий
истории», как он с гордостью себя называл, был лучшим мес­
тным археографом того времени. Таково свойство лучших на­
учных работ — они не закрывают, а открывают тему, показы­
вают направления дальнейшего изучения. Поэтому сегодня, в
период нарастающего подъема общественного интереса к ис­
тории русской провинции, труды Верещагина используются. Не
все его выводы бесспорны для нас, но начинать исследование
мы можем, уже пользуясь проделанной им работой, имея твер­
дую почву под ногами.

Основные даты жизни и деятельности
А. С. Верещагина
30 августа 1835 года — в семье дьякона Воскресенской цер­
кви г. Уржума Степана Григорьевича Верещагина родился чет­
вертый сын Александр.
1842—1848 годы — время обучения в Нолинском духовном
училище.
1848—1854 годы — учеба в Вятской духовной семинарии.
1854—1858 годы — учеба в Казанской духовной академии.
19/VIII 1858—24/П 1860 года — работа учителем Самарской
семинарии.
1860—25/П 1864 года — учитель латинского языка Вятской
семинарии.
26/П 1864—VIII 1865 года — редактор «Вятских губернских
ведомостей» и начальник газетного стола при Вятском губ.
правлении.
1861 год — женитьба на Надежде Игнатьевне Фармаковской.
23 октября 1862 года — рождение дочери Евгении.

Раздел II. Вятские историки

387

VIII 1865—VIII 1868 года — преподаватель латыни Вятской
мужской гимназии.
VIII 1867—VIII 1882 года — преподаватель латыни Вятской
семинарии.
1882—VIII 1887 года — смотритель Вятского духовного учи­
лища.
1 сентября 1887 года — выход на пенсию.
С февраля 1864 года — действительный член Вятского ста­
тистического комитета.
17 августа 1887 года — доклад на VII археологическом съезде
в Ярославле «Заселена ли была Вятка новгородскими выход­
цами в XII веке?».
28 ноября 1904 года — открытие в Вятке ученой архивной
комиссии, редактором трудов которой стал А. С. Верещагин.
5 декабря 1908 года — смерть А. С. Верещагина.

Краткий список трудов А. С. Верещагина

I. Источниковедческие

работы и сборники документов

Сказания русских летописцев о Вятке. Вятка, 1905. 122 с. +
23 с.
Летописец Старых лет // Памятник Вятской письменности
XVII-XVIII века. Вятка, 1905. 27 с.
Вятский временник // Памятник Вятской письменности кон­
ца XVII века. Вятка, 1905. 98 с.
Повесть о стране Вятской (Вятский летописец) // Памятник
Вятской письменности XVI—XVIII века. Вятка, 1905. 98 с.
Повести о Великорецкой иконе святителя Николая // Памят­
ники Вятской письменности XVII—XVIII века. Вятка, 1905.
76 с.
Расходная книга земского старосты города Хлынова И. Ре­
пина 1678—80 г. Вятка, 1906. 105 с.
Вятский Успенский монастырь при преподобном Трифоне. По
подлинному документу 1601 г. Вятка, 1902. XXVII + 35 с.
Отрывки из «Записок» Рычкова и Хитрово о древней Вятке и
отрывки из сочинений путешественников XVI—XVIII в. о Вятке
и ее обитателях. Вятка, 1892. 43 с.; 1895 28 с.; 1896 44 с.

Русская провинциальная историография

388

Город Хлынов в 1676 году. По Росписному списку воеводы
П. С. Прозоровского с воеводою В. П. Нарышкиным. Вятка,
1906. 34 с.
Грамоты и акты Успенского Трифонова монастыря. Вятка,
1907. 530 с.
Грамоты и акты Вятского Архиерейского дома. Вятка, 1908.
324 с.
Древние акты, относящиеся к истории Вятского края. При­
ложение к 2-му тому сборника «Столетие Вятской губернии».
Вятка, 1881. 270 с.

II. Статьи

по общей истории древней

Вятки

К истории древнего Хлынова. Вятка, 1904. 91 с.
Из истории древнерусской Вятки. Вятка, 1905. 55 с.
Два реферата, читанные в заседании VII археологического
съезда в Ярославле 17 августа 1887 года. Вятка, 1887. 46 с.
Суздальско-нижегородские князья в истории древней Вятки.
Вятка, 1906. 31 с.

III. Статьи,

касающиеся отдельных
истории древней Вятки

эпизодов

О походе вятчан на Югру в 1499 году. 14 с.
Замечательные, но позабытые вятчане. Вятка, 1894. 13 с.
Редкий масон на Вятке тридцатых годов (Александр Нико­
лаевич Муравьев). Вятка, 1899. 24 с.; Алексей Титов, архиепис­
коп Вятский (1719—1733). Вятка, 1901. 103 с.
Первый епископ Вятский Александр (1658—1674) // Труды
ВУАК 1908. Вып. II. Отдел III. С. 1-55.
Вятский Успенский монастырь при преподобном Трифоне.
Вятка, 1902. XXVII + 35 с.

IV. Работы по

вопросам культуры и просвещения

В. Я. Колокольников. К истории Вятской семинарии (1758—
1818 гг.) 40 с. // Календарь Вятской губернии на 1896 год.

Раздел II. Вятские историки

Эпизоды из жизни основателя Вятской семинарии (Лаврен­
тий Горка). Вятка, 1898. Вып. 1. 103 с.; 1902. Вып. 2. 209 с.
Краткий очерк истории Вятской духовной семинарии // Сто­
летие Вятской губернии. Вятка, 1881. Т. 2. С. 581—612.
Студенты Казанской духовной академии на службе в Вятс­
кой губернии. Вятка, 1892. 47 с.
Вятские стихотворцы XVIII века. Вып. 1—2. Вятка, 1884—
1898. 92 с.; 60 с.
V. Полемика
Библиографическая заметка // Вятские губернские ведомо­
сти (ВГВ). 1896. № 43.
Возражения на статью № 67 «Губ. Ведом.». ВГВ. 1896. № 81—
84; отдельно: Вятка, 1896. 44 с.
По поводу открытого письма Д. К. Зеленина. Вятка, 1904. 32 с.
По поводу предыдущей статьи Слобожанина «О времени ос­
нования г. Слободского» // Труды ВУАК 1907 г. Вып. 1. 16 с.
«Святительские тени» г. Лескова // Вятские епархиальные
ведомости. 1881. № 23; 1882. №1,3, 7, 12, 19; 1883. № 8, 9, 13;
1885. № 15, 16.
Эррата // Труды ВУАК 1905 года. Вып. III. Отдел III. С. 25—
29.
Краткое объяснение по поводу рецензии С. А. Шумакова на
издание «Грамот и Актов Успенского Трифонова монастыря» //
Труды ВУАК 1907 года. Вып. III. Отдел 3. С. 101-111.

389

Глава 3

ПАМЯТЬ ЗЕМЛИ
(Александр Спицын)
Будь... памятью насыщен,
как земля.
М. Волошин

мя Александра Андреевича Спицына (1858—1931) из­
вестно всем археологам нашей страны. Впрочем, ши­
рокой публике оно ничего не говорит. Ученый акаде­
мического плана, пусть даже один из основоположников рус
ской археологии...
Для рядового читателя (хотя как его определить сегодня,
рядового?), может быть, не столь важно, что труды и картоте­
ки Спицына по археологии превосходно работают и сегодня
(факт не столь частый в истории науки), сколько важен про­
цесс становления и развития его личности.
Одновременно Спицын был и значительным вятским ис­
ториком, став классиком местной историографии. За 10 лет
работы в Вятке учителем (1882—1892) он создал потрясающе
много, обращался к краеведению и на склоне дней. Но глав­
ным смыслом его жизни была археология. И если как архео­
лог он имел всероссийскую известность, то слава его как ис­
торика Вятки за пределы Вятки не вышла. Каково же место
его среди местных историков? Что дала ему Вятка, что он дал
Вятке? Это во-первых. Попробуем показать и другое. Слож-

И

Раздел II. Вятские историки

ность становления его как ученого, трудность его человеческой
судьбы.
В метрической книге Иранского Успенского собора за
1858 год значится родившимся 14-го, а крещеным 17 августа котельничского мещанина Андрея Леонтьевича Спицына и закон­
ной жены его Дарьи Семеновны сын Александр1.
Спицыны — фамилия вятская. Маленький починок Спицыно (в 4 двора) был в 33 верстах от уездного города Котельнича. «Я, сын мещанина г. Котельнича Вятской губернии, внук
крестьянина из окрестностей этого города. Дед, а особенно одна
из бабок были людьми большого трудолюбия. От отца, страс­
тного охотника, рыболова, любителя стихов и религиозного
человека, я получил гуманный душевный склад»2, — писал
Александр Андреевич в автобиографии.
Отец его служил у яранского откупщика Кузьмы Василь­
евича Беляева, библиофила и мецената, одного из вятских дру­
зей Герцена. Положение Андрея Леонтьевича Спицына, су­
мевшего выбиться из крестьянства и записаться в мещане
г. Котельнича, было, видимо, в Яранске более или менее обес­
печенное. Об этом говорит тот факт, что крестным отцом его
сына в метрике записан иранский уездный судья Григорий
Орлов, а крестной матерью жена яранского купца Еликонида
Аркадиева. Александр не был единственным ребенком в семье.
Старше его был брат Василий, младшие — Катя и Алеша.
Очевидно, к 1868 году семья лишается отца, а значит, и
средств к существованию. «Мать, чрезвычайно умная женщи­
на, поняла, что детей вывести в люди можно лишь через уче­
ние, и, несмотря на нашу крайнюю бедность, перевезла нас в
губернский город и поместила в гимназию. Этим и кончились
ее воспитательные заботы»3, — вспоминал ученый впослед­
ствии. Вместе с ним был отдан в гимназию и его брат Васи­
лий. Александр Андреевич был бесконечно благодарен матери
за то, что она дала ему возможность получить образование. Это
было тем более драгоценно, что сама она была малограмотной.
Дочь Спицына, Надежда Александровна, вспоминает, что пись­
мам из Котельнича, написанным сплошным текстом без вся­
ких предлогов и знаков препинания, Александр Андреевич
всегда радовался. Умерла она уже после первой русской рево­
люции, в глубокой старости.

391

392

Русская провинциальная историография
С сарказмом вспоминая Николая Осиповича Шиманско­
го, инспектора гимназии того времени, А. Спицын писал: «Мы
отказывали ему в каких бы то ни было талантах или достоин­
ствах... жизнерадостная мелкота пятилась от него как от при­
видения». Несмотря на отпугивающую внешность, Николай
Осипович был добр, и Спицын продолжал: «Кто склонился на
просьбы и слезы моей матери и содействовал принятию в гим­
назию меня, плохо подготовленного ученика приготовитель­
ного училища? Кто ежегодно освобождал от оплаты за обуче­
ния меня, неблагодарного шалуна, терпеливо снисходя к моим
упорно плохим успехам?»4.
Выросший среди первозданной вятской природы, у боль­
шой реки, дремучих лесов, Александр Андреевич хорошо ори­
ентировался в незнакомой местности, был удачливым рыболо­
вом и грибником, смело забирался потом в самые глухие уголки
Вятского края в поисках археологических памятников. Он про­
плыл на лодке по Вятке и ее притокам сотни верст и много
больше обошел пешком.
Итак, в 1868 году десятилетний Саша Спицын был отдан
матерью в первый класс Вятской мужской гимназии. Чтобы
дать детям образование, мать с детьми даже переехала на
жительство в Вятку, распродав в Котельниче (куда она пере­
ехала после смерти мужа) свое имущество5. Очевидно, для по­
ступления в гимназию и понадобилась выписка из метрической
книги, сохранившаяся доныне. На ней дата — 8 августа
1868 года.
Любопытное совпадение. В конце 1868 года в Вятку пере­
ехала и семья Циолковских. С одним из мальчиков Циолков­
ских (Константином) Александру Спицыну доведется учиться
вместе первые четыре года. Книги гениального ученого с его
дарственными надписями были в библиотеке Спицына, велась
и переписка. Очевидно, чувства гимназического товарищества
остались в памяти ученых. Учился тогда же в младших классах
гимназии и другая будущая знаменитость — В.М. Бехтерев.
Глубоко провинциальная, чиновничье-мещанская Вятка с
20 тысячами населения, по преимуществу деревянная, зеленая,
имела в сухую погоду очень привлекательный и живописный
вид. Тихий город преображался лишь в дни базаров и ярмарок,
когда приезжие крестьяне переполняли его праздничным мно­
гообразием. Вот тогда-то отчетливо было видно, что Россия —

Раздел II. Вятские историки

страна крестьянская. И не случайно в 20-е годы уже другого,
XX века Спицын напишет труд о краеведческой работе на ба­
зарах. Ведь базар — это не только праздник, в Вятке, столице
кустарных промыслов, это и торжество древнерусской народ­
ной традиции в изделиях, одежде, речи. Живая древняя Русь —
иди и изучай.
В городе было две частных и одна публичная библиотека,
женская гимназия, семинария, жило более 200 ссыльных. Но
интеллигенция в городе была малочисленна и большого обще­
ственного значения не имела.
Вятская гимназия тех лет по составу учеников была демо­
кратичной. В ней в основном учились дети чиновников, ме­
щан, купцов. В этой среде сословные противоречия сглажива­
лись, господствовала атмосфера товарищества, взаимопомощи,
общности интересов.
К несчастью для большинства учащихся, гимназия превра­
щалась в классическую. С 1865 года в ней был введен один древ­
ний язык (латынь), а в августе 1871-го она стала полной клас­
сической, с двумя древними языками (греческим и латынью).
Идеи классического образования не пользовались симпатиями
общественности Вятки. Многолюдные начальные классы (I—
III) по 50—60 человек уменьшались до 10—15 человек к выпус­
кному восьмому классу. Так, например, выбыл в июне 1874 года
по прошению матери из пятого класса Спицын Василий, вы­
был в 1873 году из третьего класса Циолковский Константин.
Писатель-краевед Е.Д. Петряев опубликовал в «Кировской
правде» фотографию учеников второго класса Вятской гим­
назии. Крайний справа высокий серьезный мальчик — Саша
Спицын. В центре, с классным наставником — Константин
Циолковский. Эта фотография вместе с несколькими случай­
ными бумагами чудом уцелела у младшей дочери Спицына, На­
дежды Александровны. После смерти ученого значительная
доля его научного наследия была сдана в архив института ар­
хеологии, но весь частный архив с перепиской, библиотекой
и многим другим, оставшийся у него на квартире, погиб в пер­
вую же блокадную зиму Ленинграда. Бомба попала прямо в дом.
Сил вывезти на санках остатки книг из-под обломков у Надеж­
ды Александровны не было.
В гимназии учеба будущего ученого не шла. В первом, вто­
ром классах гимназии он оставался на второй год (причем во

393

394

Русская провинциальная историография

втором классе он остался на второй год вместе с Костей Циол­
ковским). Классическое образование требовало зубрежки и
невероятной усидчивости. Многие действительно способные
ребята учидись плохо. Оставление на второй год не было чемто чрезвычайным, как сейчас. В 1871 году 29 учеников второго
класса перешли в третий, а 15 человек остались на второй год.
Живая энергия гимназиста не мирилась с унылой казенщи­
ной учреждения. А посему в марте 1871 года педагогическим
советом гимназии ему объявлен выговор (в числе 9 учеников)
за рассеянность, невнимательность во время уроков и посто­
янные шалости во время перемен6. Штрафная книга гимназии
за 1871/72 учебный год пестрит именем Спицына чуть ли не
на каждой странице. Часовой арест после уроков в августе за
шалость, полуторачасовой — 4 сентября за шум, четырехчасо­
вой арест 24 октября.
В старших классах его фамилия мелькает реже и по друго­
му поводу: пропуск уроков (особенно нелюбимого древнегре­
ческого), уклонения от уроков7.
«Мне особенно не давались языки, — вспоминал он впо­
следствии. — Я плохо шел в гимназии уже и потому, что не
имел нужных учебников, и потому, что занимался согласно духу
времени “самообразованием”. Это шло от идей 60-х годов, ко­
торыми по традиции были увлечены гимназисты. Ученики стар­
ших классов руководили младшими, и я живо помню, как
попал в переделку, перейдя от копеечных сказок прямо к До­
бролюбову и Белинскому, Дарвину и вообще естественным на­
укам... Литература была отвергнута, романы читать показалось
постыдным делом. Мечтой был университет и естественные
науки»8. Материальное положение семьи все годы его учебы
было бедственным. Это, конечно, сказывалось на успехах.
Стремление к самообразованию захватило лучшую вятскую
молодежь. Впоследствии известный художник, а тогда товарищ
Александра Спицына по кружку самообразования Аполлина­
рий Васнецов вспоминал, что в 1876—1878 годах у кружка была
летучая библиотека с легальной и нелегальной литературой.
Нелегальщину прятали за отставшие обои. Там были книги
Бакунина, Лаврова, журнал «Вперед». В кружок кроме Спицына
и Васнецова входили Степан Халтурин, Ефим Скурихин, Алек­
сандр Юрасов (без вести исчезнувший в ссылке), Зотик Сычу­
гов (основатель земледельческой артели на юге)9.

Раздел II. Вятские историки 395

В кружке было два течения по вопросу о том, как идти в
народ. Одно — земледельческое (идти к рабочим, землепаш­
цам), другое — учительское (стать учителями и учить народ
правде). А. Васнецов (ставший сельским учителем) и А. Спи­
цын были горячими сторонниками второго направления.
Но очевидная гуманитарная одаренность Александра Ан­
дреевича противоречила базаровским мечтам. «Идиллии эти
рушились под влиянием даровитого старшего товарища
Е.Я. Скурихина, орловского крестьянина, увлеченного фило­
софией и уже читавшего Канта, — вспоминал он. — Ради
философии я пошел на филологический факультет и непре­
менно лучшего университета, Петербургского. Все это было
уже новое веяние, от старого осталось сильное настроение
жить не для себя, а “для блага народа”, “для дела”. Эта
идиллия осталась на всю жизнь»10.
Гнет гимназического классицизма, неусыпный надзор
классных надзирателей закончился для него в 1878 году. За
10 лет было пройдено 10 основных предметов, причем около
половины времени отняли древние языки.
Закон божий и словесность, латынь и древнегреческий,
логика, геометрия и физика, история, география и немецкий в
табеле ученика восьмого класса Александра Спицына поража­
ют неровностью оценок. Тройки вперемежку с пятерками. Луч­
ше всех оценки по немецкому языку (в зрелые годы он кроме
немецкого неплохо знал финский язык), хуже всего — по ла­
тыни11.
Судя по всему, Спицын не обращал на оценки никакого
внимания. Из 15 выпускников он был 14-м по успехам. Но
интересы его к выпускному классу уже определились. Он
пробует писать исторические очерки. В 1877 году посылает в
журнал «Древняя и новая Россия» свой очерк о рукописях Вят­
ской публичной библиотеки. Редактор его отверг, тогда 19-лет­
ний гимназист предложил ему перепечатать ряд интересных
статей из старых номеров «Вятских губернских ведомостей», на­
пример, речь Герцена при открытии библиотеки в Вятке.
С.Н. Шубинский возразил, что простая перепечатка статей
вызовет нарекания читателей, и предложил Спицыну сделать
обзор содержания губернских ведомостей.
«Мысль счастливая», — замечает последний и обещает со
временем заняться этой темой. Любопытно то, что обещание

396

Русская провинциальная историография
свое он через много лет сдержал, проделав колоссальную ра­
боту. Предложение редакции написать очерк о вятских ссыль­
ных для него невыполнимо, так как эти дела хранились в стро­
гой тайне в канцелярии губернатора. «В архивах вятских я еще
не бывал, — пишет он, — но слышал, что доступ к ним осо­
бенно затруднен не будет. Слухи носятся, что некоторые ар­
хивы богаты. Я посещу их, когда это окажется возможным»12.
Что дали ему гимназические годы? Очевидно, прежде все­
го систему умственного труда, вкус к самообразованию, тягу к
строго нацеленным знаниям. Он смог подвести черту преды­
дущему развитию науки и создать материальную основу для
современной археологии именно потому, что был выдающим­
ся систематизатором.
Впрочем, направившись летом 1878 года в Петербург, Алек­
сандр Андреевич очень неясно представлял свое будущее. Ясно
было одно — помощи ждать неоткуда.
«В Петербург я явился со светлыми надеждами и без гро­
ша, — вспоминал он. — Приехал прямо к Скурихину (гимнази­
ческому товарищу, уже студенту. — В.Б.), который и делился со
мной своим скудным заработком. Я вел дневник нашим расхо­
дам и твердо помню, что мы держали на пищу 5—7 копеек
ежедневно. Так шло до февраля месяца, когда и я получил
небольшой урок. Материальная сторона моих студенческих лет
вообще была весьма плачевна...»13. Близко знавший Спицына
другой вятский историк, П.Н. Луппов, писал, что в конце гим­
назического курса Александр Андреевич начал увлекаться фи­
лософией и твердо решил поступать на философский факуль­
тет Петербургского университета. Но, придя в университет, он
увидел, что на философском факультете нет ученых сил (один
Владиславлев), а, напротив, славится своими учеными истори­
ко-филологический факультет, который он и избрал14.
Думается, что дело было все же не столько в ученых силах.
Тяга к истории, проявившаяся еще в гимназии, дала себя знать.
Кстати, Ефим Скурихин, с которым жил наш герой на квар­
тире, учился в Военно-медицинской академии, стал народни­
ком и, не окончив курса, «ушел в народ» волостным писарем.
Патриотизм, инстинкт и интересное преподавание — вот
три причины, которые, по словам студента из Вятки, привели
его к занятиям русской историей. Он слился с аудиторией вид­
ного историка того времени К.Н. Бестужева-Рюмина (основа­
теля известных «бестужевских» курсов), посещал лекции по

Раздел II. Вятские историки

истории раскола, усердно занимался в семинарии византини­
ста В.Г. Васильевского.
В представлении Бестужева-Рюмина, главная задача ис­
торика — собирать и проверять основной фактический мате­
риал. Специалист по русским летописям, он нацеливал и сту­
дентов на изучение исторических источников. Источнико­
ведческая направленность изучения истории сформирует Спи­
цына как историка. В своих исторических работах 80-х годов
он будет выступать как ученик и последователь К.Н. Бестуже­
ва-Рюмина.
Студент Спицын активно участвовал в общественной жиз­
ни университета: работал в студенческой библиотеке, издавал
лекции, состоял в комитете помощи неимущим студентам.
Неудивительно, что на лекциях его видели все реже и реже.
Революционное брожение среди студентов к 1881 г. усилилось.
Все бурлило. Сходки, демонстрации, столкновения с жандар­
мами едва ли прекращались надолго. Спицын работал в зем­
лячестве, помогавшем своим членам спастись от физической
гибели (давая уроки, переписку), развивавшем их и в духов­
ном плане. Димитр Благоев назвал землячества первоначаль­
ными школами революционных знаний, местом выработки
характера15.
Героическое единоборство «Народной воли» с царизмом
шло на глазах вятского студента. Но революционером он не
стал, хотя народническую закваску сохранил на всю жизнь.
Служение народу своим трудом — вот в чем видел он смысл
жизни.
Он чувствовал себя специалистом именно по русской ис­
тории, человеком, преданным науке, а на старшем курсе актив­
но работал в кружке русских историков в числе 5—6 человек,
вместе с известными впоследствии историками С.Ф. Пла­
тоновым и И.М. Гревсом. Дружбу с Платоновым, перешедшую
затем в дружбу семьями, он сохранит до конца своих дней.
Вместе с Платоновым в 1882 году он и закончит университет.
В научном кружке, по словам Спицына, были сосредоточены
все счастливые впечатления его студенческой жизни.
Именно в университете зародился у Александра Андреевича
интерес к русской археологии. Профессор К.Н. Бестужев-Рю­
мин особо отмечал на лекциях, что вещественные памятники
старины должны дать особенно точный материал для истории,

397

398

Русская провинциальная историография

но они еще мало изучены, трудны для исследования16. Все это
очень отвечало тогдашнему настроению студента из Вятки,
ищущего область потруднее для приложения своих сил. И не
откладывая дела в долгий ящик, во время своих студенческих
каникул он обошел и объехал многие археологические памят­
ники Вятской губернии. Тщательно обработал он имеющиеся
в местной периодике материалы по этой теме. В итоге к кон­
цу 1881 года у него была уже готова первая крупная научная
работа «Каталог древностей Вятского края», напечатанная в
«Календаре Вятской губернии на 1882 год». Это была дерзкая
вылазка за круг привычных и традиционных сугубо академи­
ческих тем.
Работа заняла 65 страниц печатного текста. Уже в ней от­
четливо проявилась самая сильная сторона таланта Александ­
ра Андреевича — обобщение и приведение в систему огромной
массы разнородного и разнообразного материала. «Мы приняли
на себя, — писал он в начале работы, — кропотливый труд
просмотреть все статьи, заключающие известия о древностях
губернии, и поставить по ним такой свод, который бы... слу­
жил каталогом всех вещественных памятников края с древней­
ших времен до XIX столетия. В нашем каталоге читатель най­
дет упоминание о каждой древности, сжатое изложение того,
что о ней имеется в литературе, и указание на то, откуда све­
дение о древности извлечено»17. Труд по просмотру местных
газет и изданий, бумаг статистического комитета был проде­
лан автором гигантский. Весь материал им был разбит на 13 от­
делов: остатки каменного века, курганы, городища, побоища,
пещеры, следы старых укреплений, акты и рукописи и так
далее. В начале каждого отдела он давал небольшое общее вве­
дение, приводил имеющуюся общую научную литературу по
вопросу, сравнивал вятские древности с древностями других
областей.
Спицын отчетливо видит связь истории и археологии: «Рас­
копки курганов имеют исторический интерес: при помощи их
восстановляется история и быт народов доисторического и
исторического времени»18, — замечает он. Он вводит в текст
предания, легенды, личные впечатления, рассказы очевидцев.
Говоря об Ананьинском могильнике, указывает, кто и когда его
раскапывал. Слабая сторона этого каталога — его справочный
характер. Анализ перечисляемых памятников, по существу,

Раздел II. Вятские историки

отсутствует. Но подобный каталог был создан впервые в Рос­
сии (ни по одной губернии еще подобного описания не было).
Заслуживает самой высокой оценки и широта научного кру­
гозора автора. Он понимает, что музейные собрания и урочи­
ща, архивы и каменные орудия — это звенья одной цепи, яв­
ления одного порядка.
Эта студенческая работа положила начало главному направ­
лению его деятельности — систематизации и классификации
археологических памятников России по губерниям.
Но вернемся в университет. Для своего будущего кандидат­
ского сочинения он взял у К.Н. Бестужева-Рюмина тему, ле­
жащую в традиционном летописном русле: «О первоначальном
заселении Вятки», но решил ее довольно-таки революционно.
Об интересе Александра Андреевича к этому вопросу еще на
II курсе хорошо говорят его письма к секретарю Вятского стати­
стического комитета Н.А. Спасскому. Узнав в апреле 1880 года
от вятского краеведа Н. Блинова об издании сборника в честь
столетия Вятской губернии, Спицын предлагает прислать свое
небольшое по объему исследование о хлыновском летописце
(«Повести о стране Вятской». — В.Б.). «Тема благодатная, и я
надеюсь сказать по ней кое-что новое», — замечает он. В сле­
дующем письме от 8 мая он, критикуя компилятивную историю
Вятского края С. Васильева и Н. Бехтерева, уверенно пишет:
«Нет в этой истории ни одного сведения, которое можно было
бы принять за положительно достоверное. Это зависит от край­
не некритического, равнодушного отношения к источникам.
История Вештомова несравненно выше по самостоятельности
и критическому таланту писавшего... Изучением Вятского края
в различных отношениях, наверное, займусь, насколько могу,
серьезно и в этом деле надеюсь быть Вашим усердным помощ­
ником»19 — так заключил он свое письмо.
Есть в переписке адрес студента — Петроградская сторона,
Александровский проспект, д. 1, кв. 16.
Недалеко от этого места он и снимет впоследствии квар­
тиру, вернувшись в Петербург.
Первой печатной статьей А. А. Спицына, видимо, и стала
статья, посланная Спасскому, «По поводу доказательств о нов­
городском происхождении вятчан». Она была опубликована в
«Вятских губернских ведомостях» 17 августа 1880 года (№ 69)

399

400

Русская провинциальная историография

и содержит не только сомнение в исторической достовернос­
ти «Вятского летописца», но и шире — сомнение в общепри­
нятой версии о новгородском происхождении вятчан. В этой
газете Александр Андреевич поместит более 75 статей и заме­
ток по археологии, истории, этнографии Вятского края.
Перед местными историками к 80-м годам XIX века остро
встала задача создания критически очищенного корпуса ис­
точников по истории Вятки. Много занимается в эти годы
изучением летописного, актового материала А.С. Верещагин.
Но с публикациями еще не спешит. Он полностью поддержит
революционные выводы Спицына о недостоверности «Вятско­
го летописца», освященного авторитетом Н.М. Карамзина,
С.М. Соловьева. Спицын относит его к XVII веку и считает,
что автор обработал местные исторические записки, народные
предания. Там, где не хватило фактов, явились догадки. Он
твердо уверен, что «единственное письменное свидетельство о
ранней колонизации Вятского края не заслуживает доверия...
Еще более несостоятельно представляется нам свидетельство
повести о существовании независимой вятской общины, или
как ее чаще называют — республики»20. Спицын ставит верную
задачу — вникнуть в процесс составления повести и отделить
истинные факты от домыслов.
Фактически составитель «Повести о стране Вятской», хо­
дившей по Вятке во многих списках, был первым вятским
писателем. Но то, что его труд был принят за летопись XVI века
и стал основным документальным источником по ранней ис­
тории Вятки для ведущих русских историков XIX века, тормо­
зило развитие местной историографии. Критический пересмотр
достоверности «Повести», начатый Спицыным и произведен­
ный А.С. Верещагиным, серьезно двинул вперед местную ис­
ториографию. Был снят своеобразный стопор, и началась ши­
рокая полоса изучения и обработки местных летописных,
архивных и прочих источников.
Между тем, подав на IV курсе кандидатское сочинение (так
называлась тогда дипломная работа) «О первоначальном засе­
лении Вятки», Александр Андреевич был серьезно обескура­
жен. Рецензентом работы, за болезнью Бестужева-Рюмина
(уехавшего весной 1882 года лечиться в Италию), был назна­
чен Е.Е. Замысловский, которому не понравилась критика зас­
луженного источника по вятской истории. Он провалил сочи­

Раздел II. Вятские историки

нение. Спицын пережил немало очень неприятных минут. Но­
вое в несколько дней не напишешь.
Вот тогда-то, весной 1882 года, он представил Замысловскому другую свою работу — уже напечатанный в Вятке «Ка­
талог древностей Вятского края». Тот удовлетворился, а моло­
дой ученый получил кандидатский диплом. Неприязнь же к
официальной процедуре защиты ученых степеней он сохранит
на всю жизнь. Парадокс, но заслуженный профессор универ­
ситета, член-корреспондент Академии наук не защитил более
в своей жизни ни одной диссертации (ни магистерской, ни док­
торской). Более 300 научных трудов, проделанная им работа
была настолько очевидна, заслуги так велики, научный авто­
ритет так высок, что ученые звания приват-доцента и профес­
сора (редкий случай тогда) ему присуждали без защиты дис­
сертаций.
Впрочем, история «Повести о стране Вятской» на этом не
закончилась. Сегодня остро встала задача пересмотра точки
зрения на нее, установившейся в результате работ Спицына и
Верещагина. Археологические раскопки 1956—1960 годов в
Хлыновском кремле и в средней Вятке говорят о том, что на­
чало освоения этих земель относится к XII веку или рубежу
XII—XIII веков. Л.П. Гуссаковский, проводивший раскопки,
датирует возникновение города Никулицына рубежом XII—
XIII веков, Хлынова — серединой—концом XIII века, а Орло­
ва — XIV веком21. То есть оказалось, что отвергнутая датиров­
ка «Повести о стране Вятской», по которой колонизация
Вятского края началась в XII веке, весьма близка к археологи­
ческим данным. Поэтому настоятельно необходим новый кри­
тический анализ «Повести». Остро нужно сопоставление дан­
ных письменных источников (которые сегодня не согласуются
с археологическими) и данных раскопок. Ничем не объяснен­
ным фактом является и поразительное молчание общерусских
летописей о Вятке до XIV века. Вопросов в этой теме до сих
пор больше, чем ответов.
Летом 1882 года 24-летний выпускник столичного универ­
ситета, «ни над чем не задумываясь, неудержимо стремился на
родину, чтобы поддержать семью...». Семья же его (мать, боль­
ной брат) никаких средств существования к этому времени не
имела.
14. Заказ № 2329.

401

402

Русская провинциальная историография

На счастье Спицына, в Мариинской женской гимназии
Вятки оказалась вакансия учителя словесности и педагогики.
А он, как выпущенный кандидат историко-филологического
факультета, имел звание учителя гимназии и прогимназии с
правом преподавать всеобщую историю, русский язык и сло­
весность22.
В своей автобиографии ученый пишет, что работу «Каталог
древностей Вятского края» радушно приветствовал А.С. Уваров,
фигура едва ли не крупнейшая в русской археологии того вре­
мени. Один из основателей Русского археологического обще­
ства, Московского археологического общества и Исторического
музея в Москве, он был одним из учредителей археологичес­
ких съездов, сыгравших важную роль в организации и ожив­
лении краеведческой работы в провинции.
Хотя в конце 1884 года Уваров умер, но связи с Москов­
ским археологическим обществом Спицын не потерял. Тем
более что председателем общества стала графиня Уварова
(Прасковья Сергеевна, вдова Алексея Сергеевича), энергичная,
деятельная, талантливая, обладающая большими организатор­
скими способностями. Это первая русская женщина-археолог.
Тем не менее по приезде Спицына в Вятку его деятельность
в области археологии (особенно первые три года) сильно за­
медлилась, так как поездки и раскопки были невозможны. Он
с головой ушел в местную историю и преподавательскую дея­
тельность.
Преподаватель из него получился хороший: талантливый,
инициативный, ищущий. Он быстро стал любимым учителем
вятских гимназисток. В женской гимназии, существовавшей с
1859 года, он был первым штатным преподавателем словесно­
сти (до этого вели совместители) и получал жалованья 1100—
1200 рублей в год — при 20—22-недельных уроках23. Это счи­
талось хорошим жалованьем. Его коллега Верещагин, учитель
семинарии, после 24 лет работы получал чуть более.
В письмах к Сергею Федоровичу Платонову перед нами
предстает внутренний мир молодого вятского учителя, поста­
вившего цель стать настоящим ученым, одинокого среди кол­
лег и ощущавшего свою жизнь в Вятке как временный этап. «Я
уверен, — писал он в 1883 году, — что едва ли что-нибудь собьет
меня с моего пути и само преподавание в гимназии не будет
большим уклонением от него <...>. Не верю, чтобы мне при­

Раздел II. Вятские историки 403
шлось долго пробыть в Вятке в качестве заурядного учителя»
(ОР ГПБС. Ф. 585. П/1959,1. Л. 3; далее - Письма С.П.). Планы
у него воистину глобальные: «Позвольте сказать кое-что о
смысле моей будущей деятельности, как я ее понимаю. Я ис­
кренний патриот, и процветание России — вот что входит во все
мои помыслы. Я буду заниматься не одной историей, но всей
историей, статистикой, языком, этнографией, изданиями — я
буду заниматься как начали всем этим заниматься славянофи­
лы. Я буду писать, если это окажется мне по силам — как писа­
ли Аксаков, Хомяков... Мне хочется для отечествоведения —
принимая это слово в широком его значении, сделать то, что
для французского языка сделал Литре...» (Там же. Л. 9, 9 об).
Увлечение наукой отталкивало Спицына от радикалов (тог­
да их называли либералами), он старался быть вне политики и
в своих письмах выступал против политизации науки. Так, в
1883 году он писал: «Жаль, что Семевский пошел по пути, с
которого трудно свернуть. При входе в либеральный лагерь
человек чувствует, что оттуда нет выхода. Либералы являются
воинствующими, с мечом в руках... Теперь Семевского не хва­
тит более, чем на крестьянский вопрос, скоро он исчерпает его
и сделается из ученого публицистом, т.е. сделается № 1001 из
той толпы легкомысленных писак, коими наводнены наши
журналы. Печатная брань и “направление”» заедят в нем все
доброе» (Там же. Л. 8).
В личном деле его за годы работы в гимназии нет ни одно­
го замечания. С коллегами, начальством он ладил. Открытый,
ровный, доброжелательный характер располагал к нему не толь­
ко гимназисток.
Народническая закваска, полученная им в юности, осталась
на всю жизнь. Это очень важно для уяснения характера этого
человека. В отличие от многих столичных ученых, ему не нужно
было прилагать какие-то усилия, чтобы вникнуть в быт наро­
да, понять его традиции. Он был своим в народной среде, и
даже краеведы 20-х годов легко и с охотой шли именно к Спи­
цыну, говорившему с ними на равных, а не к вежливо-пренеб­
режительным с ними другим членам ГАИМКа.
В гимназии он вел словесность в старших классах (шестом
и седьмом), а в восьмом (педагогическом) классе преподавал
педагогику и методику преподавания русского языка в началь­
ной школе. Последнее было делом особенно трудным, так как
14*

404

Русская провинциальная историография
руководств и пособий почти не было. Уже через год после
прихода молодой учитель издал в Вятке «Орфографический
словарь с присоединением курса русской орфографии», в ко­
тором было около 2700 наиболее трудных слов, даны правила
правописания, переноса слогов, синтаксиса (на 109 странич­
ках текста)24. Все это было очень полезно будущим учительни­
цам земских школ. Второе издание словаря было в 1891 году.
В 1886 году он издал «Азбуку для школьного и домашнего
обучения», которая была составлена довольно обычным в то
время словослагательным методом.
Старинный буквослагательный метод был изгнан из земс­
ких школ Вятского края и заменен звуковым, по которому
пособий не было.
«Главная трудность обучения грамоте, — пишет в начале
пособия автор, — состоит не в том, что трудно выучить буквы,
а в том, что трудно научиться их складывать в слога и в слова.
Поэтому для облегчения учеников следует сначала учить их
читать без букв с голосу, учить их складыванию слов из зву­
ков»25. В конце этого пособия (на 1,5 печ. л.) в качестве статьи
для примера дана была «Сказка о рыбаке и рыбке» А.С. Пуш­
кина.
В том же 1886 году Спицын издал третье пособие — «На­
чальный курс русской грамматики и правописания. Материа­
лы для диктовки» (58 страниц). Все эти книжки изданы им под
псевдонимом — А. Новиков. Причем методические материалы
он вначале проработал с учениками гимназии. В своем отчете
за 1883/84 учебный год Спицын делил свой курс на две части:
методику обучения всем предметам в начальной школе и пе­
дагогику в собственном смысле этого слова26.
«Слушаешь его, — вспоминала одна гимназистка, — и чув­
ствуешь в душе что-то высокое, прекрасное, точно на крыль­
ях летишь к свету, к счастию в любви к людям». Многие зем­
ские учительницы, его ученицы, и спустя многие десятилетия
отзывались о нем с удивительной теплотой и сердечностью.
Н. Попова, его ученица, вспоминала уже в 20-е годы: «Об
А.А. Спицыне, еще не учась в гимназии, я слышала самые
восторженные отзывы от своих старших сестер как о необык­
новенном учителе... От других преподавателей резко он отли­
чался своим добрым и очень ласковым отношением к учащим­
ся, своеобразными приемами преподавания, воспитывал в нас

Раздел II. Вятские историки 405

лучшие свойства человеческой души... ободрял и поддерживал
слабых и малоодаренных, никогда не унижал их, а в каждой
старался найти хорошие качества и развить их»27.
Любопытно (к современным спорам о методах преподава­
ния литературы в школе), что он не признавал учебников по
русской словесности и не задавал на дом заданий. Гимназист­
ки слушали его живую речь, вели записи и в конце четверти
сдавали ему зачет. Параллельно писали рефераты о крупных
писателях.
Квартира его на Вознесенской улице в доме Русанова была
небольшая. Он жил там вместе с матерью и братом, нередко
выезжавшим вместе с ним на раскопки. Для семьи он был един­
ственным кормильцем.
В просторной комнате Александра Андреевича стояли два
больших стола, заваленных археологическими картами и ри­
сунками, токарный станок, было много книг.
Чины ему, как преподавателю гимназии, шли регулярно, так
что в 1892 году он был уже коллежским советником.
Тематика местной или областной истории получает в 80-е
годы самое широкое распространение. В каждой губернии скла­
дывается, вначале вокруг статистического комитета, позднее
вокруг губернской архивной комиссии, кружок краеведов, пло­
дотворно занимавшихся публикацией источников, этнографи­
ей, топонимикой, статистикой родного края. Именно в провин­
ции отчетливо заметно, что главными создателями и потреби­
телями духовных ценностей в России становятся разночинцы.
Сразу же по приезде в Вятку вошел в этот круг людей Алек­
сандр Андреевич. В центре его стоял Николай Александрович
Спасский, фигура ключевая в организации краеведческой на­
уки в Вятке. С 1873 года (с 26 лет) он в течение 45 лет был сек­
ретарем Вятского статистического комитета. Именно благода­
ря ему печатали вятские краеведы свои труды в ежегодных
«Памятных книжках Вятской губернии», «Вятских губернских
ведомостях» Сам Николай Александрович был замечательным
статистиком.
В 80-е годы помимо Спицына (самого плодовитого в то
время вятского историка) писали и печатали свои работы
A. С. Верещагин (член комитета с 24 февраля 1864 года),
B. П. Юрьев (учитель истории и географии женской гимназии),
Н.Г. Первухин (инспектор народных училищ Глазовского уез-

406

Русская провинциальная историография
да) и ряд других. С 24 июля 1884 года А.А. Спицын был избран
в действительные члены Вятского статистического комитета.
В работу статистического комитета входило собрание и
группировка сведений в статистические таблицы для ежегод­
ного отчета губернатора по губернии, доставление разных сроч­
ных сведений (какие в пожарном порядке запрашивали из
Петербурга), участие в переписях, составление «Памятной
книжки» и календаря губернии. Отвечал за все это единствен­
ный штатный работник, секретарь комитета Н.А. Спасский
(получавший в год жалованья по должности лишь 750 рублей),
опиравшийся на широкий общественный актив, членов и кор­
респондентов комитета (60—70 человек в лучшие годы) из учи­
телей и врачей, священников и крестьян, купцов (реже), ме­
щан и чиновников.
Широкая научная подготовленность, полученная в универ­
ситете, резко выделяла работы Спицына в Вятке, ведь общий
уровень статей был низкий: любительские статьи описатель­
ного плана. Создавались они без знакомства с современной
научной литературой.
Серьезно помогало Александру Андреевичу в работе и то,
что он пока не был обременен семьей и многочисленными
семейными тяготами. Очевидно, что это было сознательное
самоограничение, вряд ли хоть одна из 366 учениц (столько их
было за 10 лет работы молодого педагога) не была в него влюб­
лена. Вятский учитель был влюблен в науку. Правда, его сильно
тяготило одиночество: отсутствие друзей, единомышленников.
Тематика его исследований по местной истории — самая
разнообразная: от истории вятских колоколов до занятий мес­
тной библиографией. Такой широкий диапазон объясняется
младенческим состоянием исторического краеведения в крае,
увлеченностью Спицына самим процессом исторического изыс­
кания. Каковы же основные направления его работ по исто­
рии Вятки? Во-первых, он серьезно занимается источнико­
ведением. Изучает летописный материал, пытаясь решить
проблему первоначального заселения Вятки русскими, писцо­
вые и переписные книги Вятской земли XVII века, собирает и
публикует многочисленный актовый материал. С гордостью
писал он впоследствии в своей автобиографии, что поместил
в губернских ведомостях 42 подписанные им статьи28.

Раздел II. Вятские историки 407

В «Календаре Вятской губернии на 1884 год» он напечатал
(на 32 страницах) «Свод летописных известий о Вятском крае»,
взяв за основу напечатанную А.С. Верещагиным в «Вятских
епархиальных ведомостях» (за 1879, 1880 годы) подборку ле­
тописных известий. Цель работы — систематизация летопис­
ных известий о древнейших событиях на Вятке, создание ком­
ментария к тексту и установление связи местной истории с
историей общерусской. Он напечатал тут же «Повесть о стра­
не Вятской» (впрочем, опустив начало и конец, как мало­
важные). После каждого летописного известия он дает свой
комментарий. Даже в то время это воспринималось как науч­
но-популярное историческое повествование, чему немало спо­
собствовал живой литературный язык молодого историка.
Интерес к историческому документу, сформированный еще
в университете, привел ученого к попытке широкого сбора
исторических источников в губернии. В 1885 году он напеча­
тал в местной газете любопытную заметку «Приглашение». Со­
общив о том, что у нас много древних актов, местных нера­
зобранных архивов, которые до сих пор никто систематически
не изучал, не публиковал, он предложил всем присылать ему
старинные документы или сведения о них. По снятии копий
документы обещано вернуть владельцам. Он предложил бес­
платно перевести всем желающим на современный русский
язык старинные судебные акты. У него к этому времени был
собран уже громадный актовый материал. Только копий с
фамильных актов вятских купцов Рязанцевых у него было
280 экземпляров, копий с актов вятской Покровской церкви —
138 экземпляров и т.д.29. Широкий розыск Спицыным новых
документальных источников шел в самых разных формах. Он
тщательно изучает местные архивы, рукописные собрания цер­
квей, частных лиц, архивные фонды учебных заседаний.
Лишь в трудах Вятской ученой архивной комиссии он по­
местил 11 документальных публикаций и среди них такие фун­
даментальные источники по XVII веку, как писцовые и пере­
писные книги Орлова, Котельнича, Хлынова.
Хотя с 1886 года основное внимание Спицын стал уделять
занятиям археологией, он по-прежнему активно работал и в
архиве. Отправившись летом 1890 года на раскопки, он пред­
ложил статистическому комитету произвести осмотр материа­
лов замечательнейших архивов. Таковыми он считал в губер-

408

Русская провинциальная историография
нии (а опыт у него был уже накоплен большой) архивы Вятс­
кого губернского правления, уездных полицейских управлений,
удельной конторы, окружного суда, приходских училищ, зем­
ских управ, монастырей и церквей.
Отношения для допуска в архивы за подписью вице-губер­
натора и архиепископа были тогда даны ученому. Инициатив­
ность, широкий кругозор помогали ему преодолевать препят­
ствия, несокрушимые для многих местных исследователей. В
докладной записке от 5 февраля 1887 года на имя председате­
ля статистического комитета (им был вице-губернатор), обо­
сновывая необходимость получения по почте для комитета
вятских писцовых книг из архива Министерства юстиции, хотя
бы на короткое время, он писал про них: «Это почти единствен­
ный письменный источник, дающий нам точные и полные
сведения о расселении народностей страны в XVI—XVII вв., об
ее физико-географическом состоянии. А изучение внутренне­
го быта как русского народа, так и наших инородцев было бы
совершенно невозможно без пользования составленными в это
время писцовыми книгами...»
Спицын не видел противоречия в том, что одновременно
с раскопками занимался изучением колоколов, рязанцевских
рукописей, кустарных изделий. Все это было для него истори­
ческими источниками, древностями Вятского края. Абсолют­
но полное, в системе, изучение всех вятских древностей помо­
жет создать полную историю Вятского края — вот сверхзадача,
поставленная (но не решенная) им. Спицын брал историчес­
кие источники шире, чем Верещагин, но проигрывал после­
днему в тщательности, глубине и скрупулезности их научного
анализа. Он развивался вширь, Александр Степанович шел
вглубь.
Путем сложных переговоров и переписки удалось в мае
1887 года добиться разрешения министра юстиции на получе­
ние Вятским статистическим комитетом писцовых книг. А в
июне пять дублетов книг по пяти городам были получены. В
феврале 1889 года они были высланы назад, а вскоре получе­
ны пять вновь заказанных переписных книг вятских городов.
В 1890 году обмен продолжился, но после отъезда Спицына в
Петербург, судя по всему, прекратился30.
Активно собирал молодой учитель древние рукописи. Толь­
ко по XVIII веку у него было 16 рукописей в 1884 году. Много

Раздел II. Вятские историки

рукописей XVII века (среди них один древний летописец) пе­
редал он потом С.Ф. Платонову. Были у него бумаги XVIII века
помещика Спицына. Вряд ли Александр Андреевич искал себе
предков среди дворян Спицыных. Скорее это его привлекло как
исторический курьез. Помимо сбора и публикации источникового материала, на основе его обработки, ученый написал
целый ряд самостоятельных работ по социально-экономичес­
кой истории средневековой Вятки XIV—XVII веков. Это вто­
рое направление его деятельности.
В конце 1884 года за подписью А.С. (так Спицын подпи­
сывал свои многие газетные заметки) вышла книжечка малого
формата на хорошей бумаге «История рода Рязанцевых» (45 с.),
посвященная 100-летнему юбилею одной из стариннейших в
губернии бумажных фабрик — Косинской купцов Рязанцевых.
Это — заказная работа. В руках Спицына оказалось множество
старинных актов этой вятской фамилии, известной с XV века.
Спицын ведет генеалогию рода, дает родословные древа,
прослеживает по писцовым книгам их постепенные приобре­
тения, опирается на завещания и грамоты. В основном же все
свои исторические очерки он помещал в ежегодные «Памят­
ные книжки и календари Вятской губернии».
Очень пестрая в национальном отношении Вятская губер­
ния была населена русскими и татарами, марийцами и удмур­
тами, тептярами и бесермянами (в происхождении последних
немало и сегодня загадок).
Создать стройную картину появления и расселения этих
народов в Вятском крае ученый пытался в работах «Вятская
старина» («Календарь Вятской губернии на 1885 год»), «К ис­
тории вятских инородцев» («Календарь Вятской губернии на
1889 год»). Размеры его исторических работ, как правило, 20—
30 страниц книжного текста. На основании подборки грамот
царских князей он попытался решить загадку каринских татар
(старинного татарского поселения XV века в середине Вятской
земли). Деветьяровы и Казыевы, Карачурины и Малышкины
за исполнение государевой конной службы владели всеми по­
местьями и угодьями, тянувшими к И.Я. Карину31.
В этих работах он пытается дать широкие обобщения о
расселении нерусских народов в крае. Эта тема имела близкое
отношение к его археологическим исследованиям. В чем-то его
работы близки к сводкам летописного и актового материала.

409

410

Русская провинциальная историография
Свести воедино разбросанные и разрозненные сведения по
теме — это его главная научная задача.
Но малое количество данных, их отрывочность, неполнота
и мелочность неизбежно должны были отразиться на достоин­
стве работ. Он использует предания удмуртов, ссылается на
расспросы местных жителей, филологические соображения,
данные этнографии32.
Работы ученого «Вотчины Успенского Трифонова монас­
тыря»33, «Земля и люди на Вятке в XVII столетии»34 посвяще­
ны социально-экономической истории края в XVII веке. Это
тоже не анализ, а сведение воедино актового материала по теме,
опубликованного и неопубликованного. Ведущим источником
для него вновь стали «Древние акты, относящиеся к истории
Вятского края», составленные А.С. Верещагиным и изданные
в Вятке в 1881 году. «В наших руках находится, — замечает
он, — готовых к печати 446 актов». В основном это документы
из церковных и монастырских хранилищ. Один из главных вы­
водов второй статьи Спицына — земля на Вятке не имела до­
статочной ценности, поэтому много тягла пустовало35.
В этой, пожалуй, первой своей зрелой научной работе он
детально рассматривает все виды податей с крестьян (дань,
кормовые, пищальные, ямские деньги, сибирский хлеб и т.д.),
формы их сбора, процесс налогообложения. Земли оброчные,
монастырские, церковные и тяглые характеризуются четко и
логично. Высоко и несколько идеализированно оценил он роль
монастырей в колонизации края: «Вятские монастыри превра­
тили в цветущую пашню много пустых земель...»
Продолжением этой работы стала статья «Подати, сборы и
повинности на Вятке в XVII столетии», напечатанная в «Ка­
лендаре Вятской губернии на 1888 год»36.
По источникам, форме обработки материала примыкает к
этим исследованиям и статья «Местное и областное управле­
ние на Вятке до XVIII века»37. «Будучи заселена с Устюга и
Двины Вятка в течение первого века своего существования до
1489 года сохраняла то устройство, которое в это время было
общим для всего северо-востока и создалось под непосредствен­
ным новгородским влиянием. Так мы знаем, что в середине
XV века она управлялась теми же земскими воеводами, атама­
нами и подвойскими, каких в это время видим и в Устюге» —
так изложил он свое мнение по весьма спорной, неясной и се­

Раздел II. Вятские историки

годня проблеме управления Вятской земли. Первую крупную
попытку колонизации края русскими, по его мнению, в нача­
ле XV века сделал суздальский князь Семен Дмитриевич (см.
очерк «Древнейшая судьба Вятской области» — КВГ на 1890 год.
С. 123-140).
В небольшой заметке «Старинные колокола Вятских цер­
квей» Спицын наглядно показал, что судьба иного колокола —
это целая историческая повесть. Его действительно интересо­
вали любые исторические темы, кроме скучных.
Эти работы зафиксировали уровень развития исторического
краеведения в Вятке конца 80-х годов XIX века. Александр
Андреевич обобщил достигнутое своими предшественниками
и современниками. На базе этих обобщений можно было идти
вперед. Очевидно, что он серьезно стимулировал работу таких
современных ему историков, как В.П. Юрьев, Н.Г. Первухин,
A. С. Верещагин. Хотя собственно спицынскую тему (историю
материального быта) никто из местных исследователей не про­
должил.
Традиционной для местных историков была тема развития
просвещения в Вятском крае. Еще в 60-е годы А.С. Вереща­
гин собирал материалы по истории духовной семинарии.
B. П. Юрьев обработал большое количество архивного матери­
ала XVIII века, создав содержательную и интересную работу
«Народное образование в Вятской губернии в царствование
Екатерины II» (Вятка, 1887).
Написал пять работ на эту тему и А.А. Спицын, основыва­
ясь на архивах гимназий и ведомств. Лучшей среди них, да и
едва ли не лучшей вообще исторической работой Спицына по
местной тематике, является «История Вятского главного народ­
ного училища (1786—1811)»38. Это его зрелая работа, в кото­
рой так кстати проявились лучшие качества его таланта исто­
рика: живое, яркое, образное описание училища, многообразия
вятской жизни XVIII — начала XIX века. «Кто из русских лю­
дей первой половины XVIII в. считал грамоту делом полезным
или нужным для своих детей, в каждом городе, селе, в каждой
значительной деревне без всякого затруднения находил лиц, ко­
торые за весьма дешевую плату могли научить их и чтению и
письму» — такими словами начал он этот очерк. Тщательно
описывает историк все стороны учебного процесса: от учите­
лей и учащихся до библиотеки, кабинетов и помещений. С

411

412

Русская провинциальная историография

удовольствием цитирует сочные выражения старинных доку­
ментов. Даже канцеляризмы того времени, которыми он лю­
буется, нам сегодня интересны. Среди учителей особенно много
места отводится характеристике А.И. Вештомова, первого
вятского историка. Подробные таблицы состава учителей и
учащихся очень уместны в тексте. Такое всестороннее комп­
лексное рассмотрение истории первого светского учебного за­
ведения края (на основе архива гимназии), сделанное образ­
цово, стало на долгие годы эталоном подобного рода работ. И
сегодня это одна из наиболее читаемых и часто используемых
краеведами его статей. В конце очерка Спицын замечает, что
настоящая статья составляет как бы введение в создаваемую им
историю Вятской гимназии.
Завершить историю гимназии ему не удалось по недостат­
ку времени (уж слишком многими темами он занимался одно­
временно). Часть обработанного материала по теме он издал
отдельными статьями: «Преподаватели русского языка и сло­
весности Вятской гимназии в 1811—1885 гг.» («Календарь Вят­
ской губернии на 1892 год»), «Директора, инспектора и пре­
подаватели Вятской гимназии (1811—1865 гг.)» («Памятная
книжка Вятской губернии и календарь на 1905 год»).
Из своих вятских работ, как историк, Спицын более всего
был удовлетворен «Обработкой материала XVII века и историей
Вятской гимназии». Впрочем, к 1891 году Спицын разочаро­
вывается в своих занятиях по истории Вятки. 20 февраля
1891 года он пишет Платонову: «Я разочаровался в том, чтобы
можно было написать областническую историю прежде цент­
ральной, Московской. Суть не в Хлынове, а в Москве. Про­
винциальная жизнь XVII века — слабая, уменьшенная копия
с московских порядков... Москва всему дает гон и все дозирает в своих личных интересах» (Письма С.П. Д. 2. Л. 3). Источниковед по призванию, Спицын раздражен концептуальной
историей В.О. Ключевского и резко критикует последнего в
письмах Платонову: «Это не историк правды, трепещущий за
каждый факт и ищущий в нем с боязнью, ожиданием, трепе­
том истины, это лишь хладнокровный математик, систематикрезонер, все понимающий и ничем не дорожащий... Его ясный
курс истории представляется мне какою-то огромною, чудо­
вищною сплетней, кто в прежнем видит только каких-то ма­
рионеток, которых тасует, передвигает то так, то иначе и во­

Раздел II. Вятские историки

ображает, что такова жизнь. Ключевский играет в историю, а
не... живет ею...» (Там же. Л. 3 об.).
Огромное количество сил и труда отдал он библиографи­
ческой работе. Он не только сам следил за книжными новин­
ками, но и стремился популяризировать их среди читающей
публики, помещая рецензии или заметки. Незаменимым по­
собием для всех краеведов остается и на сегодня его фундамен­
тальный труд — «Систематический указатель статей местного
отдела неофициальной части Вятских губернских ведомостей
(1838—1890 гг.)», помещенный в календарях губернии на 1891 и
1892 годы. Просмотреть и систематизировать по отделам ста­
тьи газеты за 53 года — это ли не подвиг во имя краеведения?
Лишь в первой части указателя у него расписано 1522 ста­
тьи по 19 разделам, а всего перечислены 2773 названия. По тому
времени работа была выполнена на высоком уровне39.
Сегодня, когда материалы дореволюционной периодики
становятся на уровень архивного источника, роль краеведчес­
кой библиографии (а соответственно и указателя Спицына)
заметно возрастает.
Фактически 1882—1886 годы, время становления А.А. Спи­
цына как историка, были целиком отданы местной истории.
Но интерес к археологии не оставил его, и в 1886 году льви­
ную долю своего времени он отдает археологии края. «На преж­
нюю дорогу, — писал он, — вывел меня Ярославский археологи­
ческий съезд. Решив подготовиться к нему, я издал “Программу
для собрания сведений по древностям Вятской губернии”
(1886 г.), которую предполагал широко разослать по губернии
при содействии властей, и сделал предварительную поездку в
Казань и Москву, где познакомился с П.А. Пономаревым,
единственным моим советчиком по части разведок и раскопок,
и гр. П.С. Уваровой, которая, нуждаясь в сотрудниках по се­
веро-востоку России, обратила на меня внимание и немедля
назначила сумму на мои поездки по краю. Их я исполнил в
1887 и 1888 гг. на лошадях и на лодке, проехав на ней всю реку
Вятку от города до устья и все вятское течение Камы»40. Спут­
никами его были вятчане П.М. Сорокин и А.А. Столбов.
Думается, что без Вятки (т.е. без провинции вообще) Спи­
цын не стал бы археологом. Пройдя последовательно все сту­
пени развития, от любителя археологии в маленьком городе до
организатора раскопок в огромное крае, он смог, став в цент-

413

414

Русская провинциальная историография

ре российской археологии, отлично зная глубинку, максималь­
но использовать свои возможности.
Именно благодаря Вятке увлечение археологией стало глав­
ным делом его жизни. Именно здесь он пришел к выводу, что
изучение исторического прошлого Вятского края немыслимо
без обращения к археологии. «Если бы я не уехал в провин­
цию, а остался в Петербурге, то думаю, что все же из меня
вышел бы не археолог, а историк, по моей особой склонности
к этой науке»41, — размышлял Александр Андреевич впослед­
ствии.
В отличие от ряда других областей интерес к археологичес­
ким древностям здесь существовал давно. Уже вскоре после
открытия статистического комитета было составлено описание
нескольких памятников. В конце 50-х — начале 60-х годов рас­
копки П.В. Алабина, открытие Ананьинского могильника,
создание первых археологических коллекций и музея в Вятке
этот общественный интерес усилили. На волне этого интереса
смогла вырасти и получить в Вятке признание, общественную
поддержку археологическая деятельность А.А. Спицына.
Заслуга Спицына на Вятке в том, что он обобщил обшир­
ный материал в систему и этим поставил в зависимость от своих
работ всех будущих исследователей.
Несложно было после университета уехать в родную Вят­
ку, но вернуться в Петербург и стать профессионалом-архео ­
логом (коих в тогдашней России можно было перечесть по
пальцам) — это было практически невозможно без связей, без
средств, опираясь лишь на свою энергию и талант! Посмотрим
же, как это удалось Спицыну.
Спицын перешел в археологию, когда она окончательно
складывалась как самостоятельная область знания со своими
особыми методами и задачами. К этому времени определились
и четыре основных раздела археологии: первобытная, антич­
ная, восточная и славяно-русская, развивавшиеся очень нерав­
номерно42.
С именем А.С. Уварова (1828—1884) связан важный этап в
развитии русской археологии. Его стремление связать все об­
ласти археологии воедино смогли реализовать лишь архео­
логи, работавшие после него. Развитие археологии подошло к
тому рубежу, когда беспорядочное и хаотичное накопление ог­
ромной массы материала должно было привести к качествен­

Раздел II. Вятские историки 415

ному скачку. Молодой науке требовался Систематизатор. И он
явился. Но в конце 80-х годов он занимался еще систематиза­
цией археологических памятников Вятского края.
Слабая, то и дело обрывающаяся ниточка связывала во вто­
рой половине XIX века центральные археологические учреж­
дения: Археологическую комиссию в Петербурге, Московское
и Русское археологические общества — с губерниями России.
И эта ниточка шла через губернские статистические комитеты.
Центральным правительственным учреждением в этой области
была императорская Археологическая комиссия (основана в
1859 году), входившая в Министерство двора и помещавшаяся
в Эрмитаже.
В списке 1860 года по Вятской губернии значилось лишь
20 археологических памятников. Прочная и постоянная связь
с Археологической комиссией устанавливается к 80-м годам
лишь по одной линии — случайным находкам археологических
древностей. Каменные копья и серебряные гривны, клады
монет, костяные и медные орудия широким потоком сдаются
крестьянами местным исправникам с заявлением, что они хо­
тели бы получить за свою находку деньгами. Пересылаются
последними в статистический комитет, а через него в Архео­
логическую комиссию, откуда и приходит вознаграждение,
чаще всего небольшое (стоимость серебра по весу плюс 30%).
Первые медные копеечки XVII века (маленький клад), най­
денные крестьянским мальчиком Савватием Бердинских (Сло­
бодской уезд), посланы в мае 1864 года. А уже в 1892 году в
Археологическую комиссию послано 15 крупных находок. В том
числе клад серебряных монет XVI века (около 1 тыс. экз.), се­
ребряное блюдо VIII—X веков, за которое комиссия послала
100 рублей. Столь щедрое вознаграждение дано для устране­
ния утайки в будущем. Гривны, кольца, каменное долото, че­
реп доисторического животного и многое другое — все это
входило в состав находок года43.
Редкие крупные вознаграждения за уникальные находки
(слухи о которых распространялись мгновенно) привели в не­
которых местах к настоящим эпидемиям кладоискательства
среди крестьян. Некоторые памятники погибли под их лопа­
тами. Нацеленность комиссии на находки сокровищ (в основ­
ном произведений восточного искусства) отрицательно сказа­
лась в местных условиях.

416

Русская провинциальная историография

Любопытна в этом отношении экстраординарная находка
1887 года. 14 сентября крестьянин-удмурт Ключевской волос­
ти Глазовского уезда Терентий Короваев, расчищая свое поле
от пней, в версте от селения нашел два серебряных блюда с фи­
гурными изображениями (иранское искусство VI—VII вв.) боль­
шой художественной ценности. Находка сразу же вызвала ажио­
таж, и не только в местном обществе. Когда она еще находилась
в Глазове у исправника (которому ее сдал Короваев с целью
получить вознаграждение), о ней узнали не только в Вятке, но
и в Петербурге и Москве. Уже 28 сентября графиня П.С. Ува­
рова, извещенная глазовским любителем-археологом Н.Г. Пер­
вухиным, телеграммой на имя вятского губернатора просит
уступить ей находку. Тот ответил неопределенно, что вещи еще
не получены, но по получении отослал их сразу в Петербург
вместе со своим письмом министру внутренних дел. Это мог­
ло серьезно помочь ему по службе. Известив о предложении
Уваровой, он заметил, что «блюда, по моему мнению, имеют
значение как в научном, так и в художественном отношении,
почему я согласно циркулярного распоряжения министерства
внутренних дел от 27 ноября 1886 года послал их в Археологи­
ческую комиссию»44.
Конкуренция Уваровой вызвала раздражение в Петербур­
ге, и одновременно с присылкой 500 рублей Короваеву за на­
ходку и благодарностью губернатору руководители комиссии
в письме подчеркнули, что предложение Уваровой является
прямым нарушением закона о случайных находках древностей.
Соперничество двух археологических центров страны, Петер­
бурга и Москвы, было длительным и разносторонним.
Спицын, тщательно осмотрев находку и, вероятно, срисо­
вав, дал о ней статью в губернских ведомостях (1887. № 81). В
отличие от официальных (сугубо деловых) контактов с Архео­
логической комиссией связи с Московским археологическим
обществом носили более дружественный и личный характер.
Организуя культурные силы в провинции, нередко начиная
тематику их исследований, оказывая научную и материальную
помощь провинциальным историкам, Общество периодичес­
ки созывало археологические съезды, давшие серьезный тол­
чок к развитию историографии. Показательна в этом отноше­
нии подготовка VII (Ярославского) археологического съезда,
сыгравшего большую роль в жизни Спицына. По его словам,

Раздел II. Вятские историки

именно Ярославский съезд вывел его на прежнюю дорогу (в
археологию).
А.А. Спицын и Н. Г. Первухин собирали сведения об ар­
хеологических памятниках губернии, вели раскопки, составляли
коллекции для выставки на съезде. Спицын по поручению
Московского общества (он вел регулярную переписку с Ува­
ровой) провел раскопки в Яранском, Котельничском и Глазовском уездах. Всего на съезд было послано 238 наименований
предметов древности, размещенных там в четырех витринах.
Весь археологический материал, полученный статистическим
комитетом, был сгруппирован Спицыным в статье «Новые све­
дения по доисторической археологии Вятского края», напеча­
танной комитетом к съезду тиражом в 1 тыс. экз.
16 марта 1887 года делегатами на съезд были избраны от
Вятского статкомитета А.А. Спицын и А.С. Верещагин.
Доклад Спицына изложен был на съезде 18 августа проф.
Д.Н. Анучиным в общем «Отчете об экспедиции в Приураль­
ский край в 1887 году». Раскопки Спицына, по заключению
съезда, завершились полным успехом.
Выход на общерусскую арену много значил для начинаю­
щего археолога. Оживленная переписка Московского археоло­
гического общества с Вятским статистическим комитетом в
конце 80-х — начале 90-х годов говорит о том, что раскопки
Спицына к VIII археологическому съезду велись с еще боль­
шим размахом.
О приемах и методах раскопок Александра Андреевича в то
время красноречиво говорит его отчет П.С. Уваровой о поезд­
ке летом 1891 года на реку Юм (Котельничский уезд)45. О су­
ществовании там могильника он узнал из представленных ме­
стными крестьянами находок в Археологическую комиссию.
Ученый сопоставил эти находки с аналогичными в других мо­
гильниках России, то есть сделал историческую привязку. Рас­
спросив крестьян в селении, как располагались вещи в наход­
ке, Спицын был разочарован и даже решил ехать в другое место.
Костей при находках не было, вещи лежали сложенными в
грудки, как бы в узлах. Но все же на следующий день по при­
езде в село (22 августа 1891 года) он с нанятыми рабочими от­
правился к месту находки (за 3 версты). Небольшая речка, при­
ток Пижмы, подмывала ежегодно берег, почему крестьяне и
обнаружили находки.

417

418

Русская провинциальная историография
Осмотрев место (крутой скат берега высотой до 3 сажен),
археолог сделал его рисунок и решил начать раскопки с низа
левого ската, так как весь он мог состоять из беспорядочно
свалившихся сверху предметов.
Крестьянин Загребин (открыватель памятника, нанятый
Спицыным) вскоре наткнулся в середине ската на железное
стремя, близ которого была найдена серебряная гривна и об­
рывки кожи и обнаружена новая «поклажа».
Спицын детально описывает все находки (не только цен­
ные), сделанные им по ходу раскопок. Он раскопал склон и
площадку берега, но не обнаружил ничего нового. Лишь вече­
ром были найдены три небольшие кучки вещей, обернутых в
обрывки меха и материи, разобранные им уже в Вятке.
Закончив раскопки на Юме, Спицын отправился в дерев­
ню Ивки (там было много находок кремневых орудий), где, с
юмором писал он, «нас охватила атмосфера страстного кладоискательства, заговоров, рассказов о разбойниках».
VIII археологическому съезду он посвятил напечатанную в
«Календаре Вятской губернии за 1890 год» статью «Веществен­
ные памятники древнейших обитателей Вятского края»46. Эта
статья была кратким рефератом работы по вятской первобыт­
ной археологии, выполненной автором по поручению Москов­
ского археологического общества.
В первом разделе ее «Находки каменных орудий» Спицын
замечает, что вопрос об обитании в бассейне Камы человека
эпохи мамонта остается открытым. Слишком мало находок.
Причем находки каменных орудий случайны. Низовья Вятки —
это полоса шлифованных орудий, а северная Вятка — полоса
мелких изделий из кремня: ножей, стрел, нуклеусов. Особен­
но много кремневых орудий в устье Пижмы у Кукарки. Спи­
цын подробно перечисляет местности губернии, где были най­
дены каменные орудия, и описывает последние.
Во втором разделе «Бронзовый век и костеносные городи­
ща» он вначале также ставит вопросы, на которые пока нет
ответа. Неизвестно даже приблизительно, какому веку и народу
принадлежит Ананьинский могильник. Спицын сближает его
находки с находками костеносных городищ. Это было замеча­
тельное предположение, впоследствии подтвердившееся.
Костеносные городища, тянущиеся по низовьям Камы и
Вятки, он сравнил с другими. Небольшие по размерам, они

Раздел II. Вятские историки

имели кокошникообразный вал. В них жили охотники и ско­
товоды, от которых остались масса костей диких и домашних
животных, большое количество изделий из кости: наконечни­
ки стрел, остроги, ножи. На последних часто вырезаны фигурки
лося, реже медведя, лисицы, кабана. «Многие из подобных
работ сделали бы честь резцу художника нашего времени»47, —
замечает он.
Систематизатор вятской археологии, Спицын смело откры­
вал здесь неизвестные материки, прослеживал связь эпох, ус­
танавливал тождественность тех или иных местных памятни­
ков известным и датированным памятникам других губерний.
Бывшая почти целиком белым пятном на археологической
карте России, огромная Вятская губерния многое могла дать
для уяснения этнических процессов передвижения народов
древности. Он поднимал новые проблемы в археологии. Блес­
тящее развитие одна из них получила в его реферате, представ­
ленном на Московский международный конгресс доисторичес­
кой антропологии и археологии 1892 года, — «Костеносные
городища на северо-востоке России».
Члены конгресса могли ознакомиться с культурой костенос­
ных городищ по довольно полной коллекции, составленной им
из раскопок в Вятке48. Ученый вновь утверждает, что древнос­
ти костеносных городищ имеют ближайшую связь с культурой
Ананьинского могильника. Таким образом, он датировал куль­
туру, памятники которой были известны на широкой полосе
северо-востока Европейской части России. Разнородный ма­
териал был связан в одну цепь. Масштабность, размах его вы­
ступления обратили внимание ученых на Спицына. Он завое­
вал себе имя в научном мире, получил определенное признание.
Думается, что своими работами он во многом способство­
вал выработке стиля и типа научных работ по археологии, до­
жившего до наших дней.
Фактически заключительная работа Спицына по вятской
археологии — «Археологические разыскания о древнейших
обитателях Вятской губернии» — стала итогом первого этапа в
изучении археологических памятников Вятки (конец XVIII —
начало XX века). Там были учтены все известные к тому вре­
мени памятники бассейна Вятки49. Это его итоговая работа по
археологии Вятского края. Издана она Московским археоло-

419

420

Русская провинциальная историография

гическим обществом в 1893 году под редакцией Д.Н. Анучи­
на, известного ученого.
В отличие от своих ранних работ, в этой книге Спицын
ставит задачу осветить теорией описание древностей. Работа,
начатая еще «Каталогом древностей Вятского края» в 1881 году,
завершена им изданием этой фундаментальной книги. За нее
автор был награжден большой серебряной медалью Русского
археологического общества (1896 года). Членом этого общества
он был с 1891 года.
Основная часть крупных исторических и археологических
работ Александра Андреевича была издана в «Календарях Вят­
ской губернии» 80-х — начала 90-х годов. Тиражи изданий были
невелики: календарь на 1882 год — 300 экз., на 1883-й —
350 экз., на 1888 год — 400 экз. Причем основная часть тира­
жа распространялась в уездах. Небольшая цена книги: 50,
70 коп. (фактически по себестоимости) — позволяла купить ее
и малоимущим людям. Круг читателей пусть медленно, но рос.
Причем календарь на 1893 год имел большой успех. Изданный
тиражом 650 экз., он разошелся в самое короткое время. К
концу года в комитете осталось лишь 4 экз.50.
Процедура напечатания статей членами комитета была сле­
дующая. Краеведы сдавали свои статьи секретарю комитета
Н.А. Спасскому, который был составителем календаря и глав­
ным рецензентом. Затем материалы просматривались вице-гу­
бернатором, который окончательно утверждал их. Статьи
А.А. Спицына и А.С. Верещагина (постоянных авторов) печа­
тались в основном без изменений. Статьи В.П. Юрьева с не­
которыми поправками. В виде гонорара авторам статей (в ка­
лендарь на 1888 год) были напечатаны отдельные оттиски их
(Верещагину и Спицыну по 150 экз., а В. Юрьеву — 200 экз.)51.
Статьи вятских историков интересовали ученых Петербур­
га, Москвы, которые нередко посылали заявки на них в ста­
тистический комитет. Пришла как-то раз просьба выслать ме­
стное издание даже из Лондона.
Между тем к 1892 году А.А. Спицын уже сложился как зре­
лый ученый-археолог. Но в Вятке ему было тесно. Известность
его работ в археологических кругах, личные встречи с учены­
ми на археологических съездах помогли ему занять осво­
бодившееся место члена Археологической комиссии в Петер­
бурге. Этому немало способствовали выдающийся русский

Раздел II. Вятские историки

ученый Н.И. Веселовский (старший член этой комиссии) и
С.Ф, Платонов, заведующий отделением русской и славянской
археологии археологического общества. Интересно, что вначале
вятский учитель ориентировался на Московское археологичес­
кое общество (соперничавшее со столичными археологами) и
лишь в 90-е годы завязал контакты с Археологической ко­
миссией.
Даже сделав в начале 1890-х годов свой выбор в пользу
Петербурга, Спицын сохранил добрые чувства и отношения с
Московским археологическим обществом. В письме от 20 но­
ября 1891 года он писал: «Гр. Уварова мне про Археологичес­
кую Комиссию пишет то же самое — что в Комиссии добро по­
мнить не умеют и деятелей не ценят. Очевидно, что кошка
пробежала между людьми, они перестали друг друга понимать
и не могут судить. Отчего бы Уваровой не простить ее само­
управства? Кто от этого пострадает? Ученое самолюбие? Гос­
подь с ним, с этим самолюбием! Я его и в Вятке наблюдаю, и
не красно оно очень <...>. Я вовсе не очарован Уваровой и знаю
ее слабые стороны, чисто женского и графского характера; но
как-то прощаю: каким вниманием сумела она меня вовремя ок­
ружить. Я очень чувствую ласку» (Письма С.П. Д. 2. Л. 4).
Археологической комиссии в то время срочно потребовал­
ся работник для разбора огромных археологических коллекций
славянских древностей. Члены комиссии, в том числе и ее
председатель граф А. Бобринский, блестящий царедворец, ар­
хеолог-любитель, личный друг Николая II, считали предметом,
достойным изучения, лишь античные древности. Русские и
финские древности почитались материалом второго сорта.
Кстати, А. Бобринский будет председателем комиссии с 1888 го­
да до самой революции, единственным начальником Спицы­
на все это время. Для него и сам Спицын, занимающийся этими
древностями, выходец из народа, будет чем-то вроде второго
сорта. Необходимый чернорабочий, на которого можно взва­
лить всю черновую работу: коллекции, издания, архив.
Таким образом, положение А. Спицына в комиссии, где
работали выдающиеся антиковеды М.И. Ростовцев, В.В. Латы­
шев, Б.В. Фармаковский, было первые годы довольно шатким.
Там ценились западноевропейская ученость, блестящая обра­
зованность вельможи, знавшего обо всем понемногу. Профес-

421

422

Русская провинциальная историография
сионал-разночинец в области славянской археологии был в ней
одинок.
Итак, с 1 февраля 1892 года А.А. Спицын был назначен чле­
ном Археологической комиссии. Здесь он и работал до 1918 го­
да. Поскольку комиссия находилась в ведении Министерства
двора, то жалованье вполне обеспечивало скромные потреб­
ности ученого. К 1 тыс. руб. жалованья в год полагалось еще
1 тыс. руб. столовых и 600 руб. квартирных52.
Семейная жизнь ученого сложилась счастливо. Правда,
женился он лишь через 6 лет после переезда в столицу. По
словам Надежды Александровны Спицыной, Елена Александ­
ровна (ее мать) и Александр Андреевич любили друг друга дав­
но, но брак откладывали, чтобы дать возможность ученому
упрочить свое положение, твердо стать на ноги. К 1900-м го­
дам колоссальное трудолюбие сделало его незаменимым со­
трудником комиссии. В мае 1898 года Александр Андреевич вы­
ехал в Москву из Петербурга, где и встретился с Еленой
Александровной Пьянковой, своей бывшей ученицей. Ей к
тому времени было уже 28 лет, а ему только что исполнилось
40 лет. 17 августа они обвенчались в церкви села Царицыно под
Москвой53. У Александра Андреевича была большая дружная
семья: три дочери (Ольга, Мария, Надежда) и сын (Михаил),
отнимавшая немало сил. Но обиход ее был очень простым. «Я
все время ходила в стареньких платьях старших сестер, жили
по-спартански», — улыбается Надежда Александровна. Дети
привыкали все делать сами, и это впоследствии им очень при­
годилось. Ученые и учителя, они смогли самостоятельно про­
торить свою дорогу в жизни.
Сохранилась у него и дружба с узким кругом старых то­
варищей — известных русских ученых: И.А. Шляпкиным,
В.Г. Дружининым, А.И. Калачовым, С.Ф. Платоновым.
Всецело погруженный в науку, ученый не принимал учас­
тия в политической жизни, не был членом никакой полити­
ческой партии. Налагало определенные обязательства и член­
ство в Археологической комиссии, чин статского советника.
Распорядок дня ученого сложился следующий. Время с поло­
вины второго до половины шестого он проводил в Археологи­
ческой комиссии, помещавшейся в здании Эрмитажа. Пешком
приходил домой (квартира была недалеко, на Васильевском ос­
трове — Провиантская, 8) и ужинал с семьей. В еде роскоши

Раздел II. Вятские историки

не было: щи да каша. После ужина ложился ненадолго отды­
хать. В 9 часов вставал к вечернему чаю, после которого детей
отправляли спать, а он садился работать за большой круглый
обеденный стол. Занимался до 2—3 часов ночи. Вставал в 10 ча­
сов и шел на лекции в университет, а оттуда в комиссию.
До начала работы ученого из Вятки комиссия русской ар­
хеологией почти не занималась. В почете были античная ар­
хеология и нумизматика.
Огромное количество накопленных материалов было не­
пригодно для использования. Опираясь на свой опыт система­
тизации археологического материала, полученный в Вятке,
Спицын скоро стал главным систематизатором археологичес­
кой науки в России. Определив себе программу работ, он не­
уклонно ее выполнял. Он издал и классифицировал так мно­
го древностей, как никто из русских археологов. Этим Спицын
подготовил возможность научного построения русской архео­
логии.
Его обозрения древностей по губерниям — до сих пор крае­
угольный камень русской археологии. Им установлена боль­
шая часть известных в дореволюционной археологии дат и
ареалов54. Многие археологи конца XIX — начала XX века не
считали себя историками, а историки игнорировали архео­
логические материалы. Спицын одним из первых поставил во­
прос об использовании археологических памятников для исто­
рических проблем55. Обширная деятельность Археологической
комиссии и Русского археологического общества (касающая­
ся славянских древностей) целиком лежала на нем. В «Извес­
тиях» и «Записках» этих обществ он издал большинство своих
работ. Некоторые выпуски целиком написаны им.
Другой крупнейшей заслугой ученого была выработка им
методов проведения раскопок. Он подготовил целую школу хо­
роших полевых исследователей, создал целый ряд археологи­
ческих инструментов. Вряд ли кого другого можно с большим
основанием назвать отцом русской полевой археологии. Его ру­
ководства по раскопкам были основными в России до 30-х го­
дов XX века. Приток археологических материалов и коллекций
в комиссию был настолько велик, что регулярно на раскопки
Спицын не выезжал. Он стал скорее кабинетным археологом,
чем полевым. Поскольку к нему стекалась вся информация о
раскопках, то он часто выезжал для консультаций, осмотров

423

424

Русская провинциальная историография

раскопок. Описывая раскопки 1925 года, М. Пришвин пора­
жался — добрый ясный старичок с белой бородкой «все раз­
бирает и разбирает собранные черепки по культурам... и до того
все выходит у него ловко, будто сам был тогда в каменном веке
и работал кремневыми орудиями»56.
Науке был подчинен и весь быт его семьи. Имена Уваро­
ва, Городцова, Хвойко знали все дети. Семья выезжала на лето
туда, где проводил раскопки Александр Андреевич. Надежда
Александровна вспоминает, что однажды она все лето спала на
сундуке с черепами. Смеясь, добавляет: «И очень крепко».
Елена Александровна показывала мужу, как можно было, на­
пример, таким скребком чистить рыбу, а девочки старательно
раскапывали по всем правилам археологии холмик из песка,
под который отец положил конфету. С 1909 года Спицын по­
вел первый в России университетский курс археологии в Пе­
тербургском университете.
Его лекции, читанные просто, но глубоко и увлеченно, были
скорее товарищескими беседами. Из постоянного кружка его
слушателей вышли такие впоследствии известные историки,
как С.Н. Валк, Б.А. Романов, С.Н. Чернов.
По мнению А.А. Спицына, археология — это наука о ве­
щественных памятниках истории. В России она находится еще
в стадии коллекционерства. «Мы идем вперед ощупью, случай­
ными находками, — считал он. — У всех одна мечта — нако­
пать как можно больше золота». Главную беду он видел в том,
что нет систематических раскопок. Для научных исследований,
по его мысли, важно, чтобы весь местный материал был опуб­
ликован. Нельзя заниматься археологией, не зная глубоко ис­
тории, не понимая связи первой с этнографией, лингвистикой,
антропологией, географией. В конце своего введения в архео­
логию он высказывает мысль о необходимости издания биб­
лиотеки археолога.
Обширнейшая переписка ученого с любителями и учены­
ми (русскими и иностранными), научными обществами и уч­
реждениями позволяла ему быть в курсе всех важных находок
в стране. Как верно было подмечено, «в течение долгого ряда
лет в руках Спицына сосредоточивались нити, тянувшиеся в
Археологическую комиссию со всех концов России. Благода­
ря работе в комиссии и письмам от многих учеников, посто­
янным поездкам и, наконец, умению извлекать полезные для

Раздел II. Вятские историки_____________________________________ 425

археологии сведения от людей, не имеющих к ней никакого
отношения, Спицын был всегда в курсе всех археологических
событий, всех раскопок и находок, всего того, что попадало
значительного в провинциальные музеи или в частные кол­
лекции»57.
Все полученные сведения он заносил на карточки и распре­
делял по темам. Так были созданы знаменитые спицынские
«корочки» — 18 томов ценнейшего археологического матери­
ала. К ним обращаются все археологи и сегодня, поскольку
многие коллекции погибли и известны только по зарисовкам
Спицына.
Следующий крупный труд ученого — двадцать томов сис­
тематически подобранных иллюстраций, зарисовок древностей,
распределенных по темам. Если бы издать эти альбомы, они
стали бы незаменимыми в работе историков, учителей, музей­
ных работников.
Его исторические работы написаны по самым спорным
проблемам, внезапно увлекшим Александра Андреевича. Его
статьи о «шапке Мономаха», «Тмутараканском камне», выпол­
ненные образцово, дали исчерпывающий ответ на споры, ки­
певшие вокруг них тогда. А к его работам о торговых путях в
Древней Руси, расселении древних славян, курсу исторической
географии обращаются и современные историки.
В Спицыне чаще всего видят лишь археолога, но он, по
существу, был историком русского быта в самом широком
смысле этого слова. Глубочайшее понимание и знание основ
русской народной жизни, традиций, почерпнутое в Вятке, да­
вали ему такие козыри, которыми не могли владеть ученые,
выросшие, например, в Петербурге. Он изучал все стороны рус­
ской материальной культуры с древнейших времен до XVIII ве­
ка и задумал капитальную энциклопедию «Словарь русской ста­
рины», для которого была создана картотека в 100 тыс. карточек
и подобраны иллюстрации. Продолжить эту спицынскую тему
до сего дня некому.
Эта интереснейшая попытка синтеза русской истории на
базе археологии в сегодняшнее переломное время нуждается в
нашем осмыслении. Прав был выдающийся этнограф, тоже
вятич Д. К. Зеленин, называя Спицына ученым провинциаль­
ным, т.е. исследователем российской провинции. В наше вре­
мя, когда поднятая на местах огромная фактическая база ис-

426

Русская провинциальная историография

торического процесса нуждается в самостоятельном рассмот­
рении, когда необходимо развитие теории краеведения, мы еще
не раз обратимся к наследию Спицына.
Как никогда актуально звучат сегодня его слова о том, что
наши памятники истории — это национальное и общечелове­
ческое сокровище, которое непрерывно и безвозвратно исче­
зает. Ученый обследовал и привел в порядок археологические
коллекции большинства русских музеев, основал принципы
создания экспозиций. Естественным продолжением деятельно­
сти Александра Андреевича стали усиленные занятия краеве­
дением в 20-е годы XX века. Регулярно выступал он на крае­
ведческих съездах, совещаниях, конференциях, много ездил по
стране, был членом президиума комиссии по охране природы,
памятников искусства и старины Северо-Западной области.
Спасая некоторые памятники, неоднократно ездил в Москву,
к А.В. Луначарскому. После революции Спицын продолжил на­
учную работу в созданной вместо Археологической комиссии
Государственной академии истории материальной культуры в
качестве заведующего разрядом славяно-русских, финских и
литовских древностей. В 1919 году при помощи А.М. Горько­
го А.А. Спицыну в числе 12 крупнейших ученых Петрограда
был назначен академический паек. За его семьей была остав­
лена и занимаемая до революции небольшая трехкомнатная
квартира. Паек выдавали на всех членов семьи, так что с мо­
мента его получения они больше не голодали.
Но работа его в ГАИМКе была осложнена рядом обстоя­
тельств. Руководивший последней Н.Я. Марр был ученым,
склонным к широким теоретическим построениям, блестящим
гипотезам, не всегда обоснованным. Скрупулезно собиравший
факты, находки, ждавший, когда количество перерастет в ка­
чество, Спицын был ему чужд. При жизни А.А. Спицына в
трудах ГАИМКа не было опубликовано ни одной его статьи.
Он печатался в это время в областных и краеведческих изда­
ниях. В это время складывается ряд чисто книжных археоло­
гов, не любивших работать с конкретным материалом, кото­
рым вся деятельность Спицына представляется XIX веком.
Нелепое увольнение ученого из ГАИМКа в 1929 году (по по­
литическому мотиву — он обвинен в «великорусском шовиниз­
ме»), а затем восстановление там же с помощью Равдоникаса
в качестве сотрудника готской группы не могли не ранить

Раздел II. Вятские историки

Александра Андреевича, доброта и терпимость которого были
общеизвестны. Процесс историков, репрессии против его бли­
жайшего друга С. Ф. Платонова задели и его. Умер он не в
лучшее для советской исторической науки время. «Великий
перелом» — начатый разгром археологических научных учреж­
дений, сложившихся научных школ, культурных традиций —
поставил под сомнения все труды и заслуги А.А. Спицына. Все
прошлое переоценивалось в свете новых идеологических по­
стулатов школы М.Н. Покровского, и дореволюционная дея­
тельность старшего сотрудника императорской Археологи­
ческой комиссии при Министерстве двора действительного
статского советника А.А. Спицына могла быть зачеркнута од­
ним махом. Это были горькие годы советской исторической
науки. И смерть в 1931 году, судя по всему, избавила ученого
от многих огорчений и тревог.
Лишь после восстановления преподавания истории в шко­
лах и вузах с середины 30-х годов значение А.А. Спицына,
проделанной им работы по созданию материальной базы рус­
ской археологии начинает неуклонно расти. Издание в 1948 го­
ду X тома советской археологии, посвященного ему, — высшая
точка этого подъема. Особо интересна сейчас для нас его крае­
ведческая деятельность.
Расцвет краеведения в 20-е годы вызвал необходимость
создания теории краеведения. Нередко ученый выступал с док­
ладами на заседаниях Бюро краеведения в Петрограде. Созда­
ваемый им в эти годы «Справочник краеведа» должен был дать
в системе все русские древности58.
Он был идеальным консультантом краеведов. По его мыс­
ли, краеведение — это изучение страны ускоренным путем
через местные организации. Изучение ведется всесторонне.
Сбор материалов и их исследование идет одновременно. Цель
краеведения — ускоренное развитие страны по районам. В 60 с
лишним лет он ездит на Урал, Север, в Вятку, Юг страны на
совещания и съезды краеведов.
Ученый видел необходимость изучения русской археологии
в тесной связи с европейской59. Заграничные командировки
(особенно в Финляндию и Швецию), личные контакты и пе­
реписка с чешскими, немецкими, английскими археологами,
обмен работами — все это способствовало его известности.

427

428

Русская провинциальная историография
Заслуги его были велики и общепризнанны, поэтому в
1927 году он был избран членом-корреспондентом Российской
Академии наук, что в те годы не имело такого значения, как
сейчас.
Очевидно, что серьезную поддержку ему оказал С.Ф. Оль­
денбург, непременный секретарь Академии наук, председатель
Центрального Бюро краеведения, членом которого был и Спи­
цын.
Будучи профессором Петроградского (затем Ленинград­
ского) университета, Александр Андреевич воспитал в 20-е годы
целое поколение советских археологов. Из более чем 300 его
научных работ, статей, заметок более 70 посвящены Вятке.
В науке, литературе, искусстве есть люди, без которых не­
возможен прогресс. Это своеобразная закваска, бродило про­
цесса развития. Всю масштабность и значение их деятельнос­
ти для последующего качественного скачка порой разглядеть
очень трудно. Они приходят во время революционного (а не
эволюционного) периода развития. Именно к таким людям и
принадлежал Александр Андреевич Спицын. Именно в этом
заключается значение его деятельности как историка Вятки,
русского археолога.

Основные даты жизни и деятельности
А.А. Спицына
14 августа 1858 года в г. Яранске Вятской губ. у котельничского мещанина Андрея Леонтьевича Спицына и его жены
Дарьи Семеновны родился сын Александр.
1868 год — переезд семьи в Вятку.
1868—1878 годы — время обучения Александра Спицына в
Вятской мужской гимназии.
1878—1882 годы — обучение на историко-филологическом
факультете Петербургского университета.
С 1891 года — член Русского археологического общества.
1 августа 1882 года — 31 января 1892-го — работа А.А. Спи­
цына в качестве преподавателя словесности и педагогики вят­
ской Мариинской женской гимназии.
С 24 июля 1884 года — действительный член Вятского ста­
тистического комитета.

Раздел II. Вятские историки 429

1887 год — участие в VII (Ярославском) археологическом
съезде.
С 1 февраля 1892 года — член Петербургской Археологи­
ческой комиссии (после революции преобразованной в Госу­
дарственную академию истории материальной культуры).
1896 год — награждение большой серебряной медалью Рус­
ского археологического общества за книгу «Приуральский край.
Археологические разыскания о древнейших обитателях Вятской
губернии» (М., 1893).
17 мая 1898 года — брак с Еленой Александровной Пьян­
ковой, дочерью вятского чиновника.
Март 1909 года — начал читать первый в России курс ар­
хеологии в Петербургском университете в должности приватдоцента кафедры русской истории.
С 1918 года — заведующий разрядом славяно-русских, фин­
ских и литовских древностей Государственной академии исто­
рии материальной культуры.
1927 год — избран членом-корреспондентом Российской
Академии наук.
17 сентября 1931 года А.А. Спицын умер в Ленинграде.

Краткий список работ А. А. Спицына
по истории и археологии Вятского КРАЯ
1. Каталог древностей Вятского края // Календарь Вятской
губернии (КВГ) на 1882 г. Вятка, 1881. С. 25—90.
2. Свод летописных известий о Вятском крае // КВГ на 1883 г.
С. 145-186.
3. Вятская старина // КВГ на 1885 г. С. 149—191.
4. Вотчины Вятского Успенского монастыря // КВГ на 1886 г.
С. 171-191.
5. Программа для описания доисторических древностей Вят­
ской губернии. Вятка, 1886. 36 с.
6. Земля и люди на Вятке в XVII веке //КВГ на 1887 г.
С. 151-203.
7. Один из источников истории Вятского края // Изв. Обще­
ства археологии, истории и этнографии при Казан, ун-те. Ка­
зань, 1881. Т. VII. Вып. 2. С. 37-46.

430

Русская провинциальная историография

8. Подати, сборы и повинности на Вятке в XVII ст. // КВГ
на 1888 г. Вятка, 1887. С. 199—232.
9. К истории Вятских инородцев // КВГ на 1889 г. С. 208—
234.
10. Местное и областное управление на Вятке до XVHI в. //
КВГ на 1889 г. С. 167-207.
11. Вещественные памятники древних обитателей Вятского
края // КВГ на 1890 г. Вятка, 1889. С. 85—122.
12. Древнейшая судьба Вятской области // КВГ на 1890 г.
Вятка, 1889. С. 123-140.
13. История Вятского главного народного училища // КВГ на
1891 г. 79 с.
14. Систематический указатель статей местного отдела нео­
фициальной части Вятских губернских ведомостей // КВГ на
1891 г. 79 с.; КВГ на 1892 г. 72 с.
15. Преподаватели русского языка и словесности Вятской
гимназии в 1811—1865 гг. // КВГ на 1892 г. 26 с.
16. Приуральский край. Археологические разыскания о
древнейших обитателях Вятской губернии. М., 1893. 191 с.
17. Старинные колокола Вятских церквей // КВГ на 1893 г.
Вятка, 1892. С. 382-386.
18. Директора, инспектора и преподаватели Вятской гимна­
зии // КВГ на 1905 г. Вятка, 1904. 80 с.
19. Описание памятников русской архитектуры по губерниям.
Вятская губерния // Известия Археологической комиссии. СПб.,
1913. Вып. 48. С. 55-129.
20. Писцовая книга Хлыновского уезда. 1629 г. // Труды Вят.
уч. архивной комиссии на 1914 г. Вып. 1. С. 1—216.
21. История рода Рязанцевых. Вятка, 1884. 45 с.
* **

Советская археология. М.; Л., 1948. Т. X.

Глава 4

ИСТОРИК НА ГРАНИ ЭПОХ

(Павел Луппов)
Стороннему наблюдателю Россия
представлялась большим кораблем, ко­
торый несется на всех парусах, но без
карт и компаса.
В. О. Ключевский

1. Начало пути
ождение настоящего историка — явление не менее ред­
кое, чем рождение настоящего поэта. За более чем двух­
сотлетнюю историю села Усть-Чепецкого из него вышел
лишь один историк. Но зато какой! Он сумел достойно и с
честью стать историком в душноватые 90-е годы XIX века,
спокойно работать (что и подобает порядочному человеку) в
буйные 1900-е годы. Потеряв абсолютно все в беспощадном
огне революции и Гражданской войны (и двух младших детей,
умерших от голода), подобно значительной части русской гу­
манитарной интеллигенции, выстоял как личность, сохранил
свое достоинство и продолжал писать свои честные работы даже
в годы террора 30-х годов.
Огромное трудолюбие, колоссальный нравственный по­
тенциал своей личности он, как и все восьмидесятники — лю-

Р

432 _________ 1________________ Русская провинциальная историография

ди его поколения, не смог передать дальше. Но в этом его
вины нет.
Павел Николаевич Луппов, известный историк Вятского
края, родился 22 октября (3 ноября) 1867 года в селе Усть-Чепца
Вятской губернии в семье сельского псаломщика. Что представ­
лял из себя в то время край, где ему довелось родиться?
Территория Вятской губернии в XIX веке составляла более
133 тысяч верст и напоминала по контуру блин с неровными
краями. На ней в то время проживало около 3 миллионов че­
ловек, населения деревенского, то есть крестьянского. В две­
надцати городах губернии жило лишь 65 тысяч жителей, из коих
чуть более 20 тысяч в губернской Вятке1. Железных дорог в крае
еще не было, а грунтовые были столь плохи, что все почты
всегда запаздывали.
Были у бездорожья и свои преимущества. Местные продук­
ты продавались очень дешево, поскольку их трудно было вы­
возить. Хлеб, кустарные изделия скупщики брали за бесценок.
Зато привозные были очень дороги. Но 70-е годы — это грань,
которая отделила старую, еще дореформенную Вятку от Вят­
ки новой, пусть медленно, с большим скрипом, но перестраи­
вающейся на капиталистический лад. Чуть более 8 процентов
вятских женихов в начале 70-х годов и около 1 процента не­
вест были грамотны. (Это выяснил впоследствии герой наше­
го повествования.) В губернии тогда было всего 13 библиотек,
но зато 36 винокуренных заводов, причем каждая душа мужс­
кого пола в год выпивала в среднем ведро водки. Народ спаи­
вали и тогда. Каждый год от пьянства умирало по 500—600 че­
ловек.
Но это часть правды, попробуем обратиться не к жизни
громадной Российской империи, и даже не к истории Вятско­
го края, а к жизни простой русской семьи, поскольку именно
такого рода семьи составляли основу империи и края.
О том, как и где жила семья ничем не примечательного
сельского псаломщика Николая Федотовича Луппова, расска­
зал его сын Павел в своих воспоминаниях и истории родного
дома2.
Село Усть-Чепца, одно из древнейших в крае, стояло на
берегу полноводной тогда Чепцы. Около сотни домов его были
прихотливо разбросаны по берегу. От него 20 верст до города
Вятки и 25 верст — до Слободского.

Раздел II. Вятские историки

Небольшой дом Лупповых (3 окна на улицу) с усадьбой
стоял недалеко от реки. Срубленный в конце XVIII века, он
был поставлен на крестьянский лад. Изба (кухня) и горница
разделены холодными сенями. Кроме них были еще две ком­
наты — «чайная» с двумя окнами и «бокоуша» в одно окно.
Младшие дети спали на полу, на разостланном войлоке. Дед
со старшими — на полатях. На единственной кровати спала
мать с грудным ребенком. Сколько себя в детстве помнил
Павел, в семье всегда был грудничок. Семья была многодет­
ной. Когда Павлу исполнилось 10 лет, в ней уже росло шесте­
ро детей: Александр (1864 г.), Павел, Арсений (1869 г.), Ма­
рия (1871 г.), Клавдия (1873 г.), Иван (1875 г.). Отцу тогда было
33 года, матери на год больше. Летом 1880 года к ним пере­
ехали три осиротевшие племянницы. Места хватило всем, тем
более что сыновья, подрастая, уходили в духовное училище.
Все-таки чем-то эта обычная семья сельского дьячка выде­
лялась из сотен других подобных. Будущий тесть историка
профессор М. И. Каринский потом поражался: «Удивительное
дело: семья псаломщика в глухой провинции, а все сыновья в
ней с высшим образованием, все дочери — со средним. Такую
семью и в Москве не часто встретишь».
Отец Павла, Николай Федотович Луппов, не был коренным
жителем села. Он осел в нем, в 1862 году женившись на доче­
ри умершего местного дьячка Василия Питиримова Марии.
Вятский архиерей по обычаю оставил за семьей место покой­
ного. Так 18-летний ученик Вятской семинарии стал чепецким
псаломщиком. В селе Николай Луппов бывал нередко и до
свадьбы. Его сестра была женой местного дьякона. Лупповы —
коренные вятчане. Служат они в вятских церквах, как видно
по клировым ведомостям, уже с первой половины XVIII века.
Дед нашего героя, Федот Луппов, учил на дому крестьянских
детей грамоте. В 1873 году он умер.
Детство в селе — это крестьянская закалка на всю жизнь.
Летом детям здесь было приволье. Река, луга, поля — просто­
ра и солнца хоть отбавляй. Большой огород с овощами и дву­
мя старыми черемухами, колодец во дворе, погреб, баня и ам­
бар. Все это отложилось в детских сердцах. А местные сказки,
песни, обычаи, понимание глубинного течения русской жиз­
ни серьезно помогут в будущем историку Павлу Луппову.
15. Заказ № 2329.

433

434

Русская провинциальная историография

Зимой едва ли не вся жизнь многочисленной семьи сосре­
доточивалась на огромных полатях в кухне. Они были огоро­
жены с двух сторон перилами. Там, у окна, хозяйке можно было
сидеть и прясть, детям ходить. Комнаты вечером освещались
лучиной, при гостях зажигали сальные свечи, к большим праз­
дникам закупали стеариновые.
Начав учиться, дети разъезжались из родного гнезда, но
каждое лето приезжали на каникулы. Обезлюдел дом лишь в
1900-е годы. В 1896 году от рака желудка умер отец, Николай
Федотович. Мать, Мария Васильевна, умерла в 1920 году, 76 лет
от роду. В родительском доме жила дочь Анна — земская учи­
тельница. Теперь к ней каждое лето приезжали семьи Алексан­
дра Николаевича и Павла Николаевича Лупповых. Лишь в мае
1945 года (как записал летописец родного дома — Павел) дом
№ 8 по улице Набережной был продан чепецкому жителю
Дмитрию Ляпунову по прозвищу Таракан, а в 1949 году он
сгорел. Дом в Чепце служил роду Лупповых 93 года.
Не каждый историк сможет написать историю родного
дома. Ведь надо не только иметь вкус к собственной генеало­
гии, надо не порывать с родным гнездом связей до его (или
своей) кончины. Крепки вятские корни Павла Николаевича
Луппова. Они питали его всю жизнь.
«Семья наша была дружная. Грубости и ругани в детстве я
не слышал»3, — вспоминал Павел Николаевич. Отец имел не­
большое образование, был уволен из класса словесности (низ­
шего класса) семинарии за то, что попался на глаза начальству
в нетрезвом виде. Будучи прекрасным каллиграфом, он был
своим среди крестьян. В большом приходе (до 300 душ) он знал
всех, писал крестьянам письма, любил подолгу беседовать с
ними. К детям отец был добр, но воспитанием и обучением их
занималась мать. Судя по всему, она была главой семьи. Зара­
боток отца был скудный, образ жизни совершенно крестьянс­
кий, но дети были сыты и обуты. Мария Васильевна была стро­
га, и домашние слушались ее беспрекословно.
Павел рос бойким, смышленым мальчиком, как говорит­
ся, «оторви ухо с глазом», с превосходной памятью. В селе суще­
ствовала местная школа, которую он с 5 лет вслед за старшим
братом начал посещать. Из-за непоседливости его частенько
наказывал учитель, но уже в 6 лет он умел читать и переска­
зывать прочитанное.

Раздел II. Вятские историки

На смену уехавшему учителю (человеку малообразованно ­
му) в 1875/76 учебном году приехала учительница. Среди уче­
ников созрел бунт. Учиться у «бабы» им показалось зазорно.
Но бунт был ликвидирован бескровно. Новая учительница вела
занятия ласково, без наказаний, толково, и когда она уехала,
выйдя замуж, дети о ней жалели.
В 9 лет Павел, сдав экзамен, закончил эту школу и полу­
чил льготу от воинской повинности. Дела по дому после отъезда
в 1875 году старшего брата Александра в духовное училище лег­
ли на него. Павел смотрел за младшими детьми (а их пятеро),
пас корову, помогал отцу в письмоводстве, успевал на обыч­
ные свои забавы. Но детство его уже заканчивалось.
В августе 1877 года на семейном совете было решено от­
дать второго сына в первый класс Вятского духовного учи­
лища, хотя до 10 лет ему еще не хватало двух месяцев. Отец
рассудил, что лучше потом остаться на второй год, хотя бы и
в 3-м классе, чем тратить год на приготовительный класс.
Иной дороги в жизни для своих детей родители и не мысли­
ли. При их бедности это единственная возможность для Павла
получить образование.
Запас здоровья, душевного равновесия, деревенской осмот­
рительности и знаний, полученные в родном селе, очень при­
годятся Павлу Луппову в новой жизни.
15 августа 1877 года вместе с матерью и старшим братом на
крестьянской телеге сын чепецкого дьячка выехал в Вятку. Об
училище он знал от старшего брата лишь то, что там жаловаться
друг на друга нельзя, иначе прозовут «фискалом», что началь­
ника ученики за глаза зовут «дедко» и этот «дедко» написал
настоящую книгу, в которой ничего нельзя понять4.
На другой день при сдаче документов поступающий по
живости характера ухитрился рассердить старика-смотрителя,
ненароком открыв не ту дверь. «Не успел поступить, а уже везде
шныряет», — раскричался он и даже не хотел принимать у
Луппова документы. С церковной мелкотой не церемонились.
Насилу его умилостивили.
На экзамене мальчик прочел наизусть несколько молитв,
решил задачки по арифметике, прочел русскую статью, но на
коварный вопрос смотрителя: «Сколько колен было в Иудей­
ском царстве, а сколько в Израильском государстве», ответить
15

435

436

Русская провинциальная историография
не смог. Впрочем, этот промах уже не мог повлиять на исход
экзамена.
Мать никак не могла поверить такой удаче, что второго ее
сына приняли в духовное училище, и успокоилась лишь тог­
да, когда внесла деньги за его проживание в бурсе — общежи­
тии духовного училища. Там Павел Луппов прожил все четы­
ре года и лишь трижды в год уезжал отсюда домой на каникулы.
Трехэтажное каменное здание училища стояло на высоком
берегу реки Хлыновки, напротив величественного Александ­
ро-Невского собора. Отсюда открывался великолепный вид на
заречную сторону. При бурсе еще шесть сооружений и хозяй­
ственных построек. Это одно из самых многолюдных духовных
училищ России — в нем было более 300 учеников.
Павлу очень повезло, что у него был заботливый старший
брат, оградивший его от многих бед. Близость с Александром
сохранится у Павла Николаевича на всю жизнь. А возможно ­
стей выручить себя младший предоставит старшему брату до­
статочно. Сечение розгами и стояние на коленях в это время
уже не практиковались. Но что такое голодный стол, лишение
воскресного выхода в город, мальчик испытает на себе.
Из 11 предметов, пройденных за четыре класса, половину
учебного времени отнимали древние языки: греческий и ла­
тынь. Из полутора десятков преподавателей училища некото­
рые представляли зрелище унылое и безрадостное. Это были
неудачники, не нашедшие места лучше, а посему вынужден­
ные сидеть на маленьком жалованье всю жизнь (420 рублей в
год), становясь все более не пригодными ни к чему и цепля­
ясь даже за это. Священная история и катехизис, русский и
славянский языки, арифметика и география, пение и чистопи­
сание, классические языки — все это благодаря блестящей па­
мяти, сметливости и способностям было не страшно Павлу.
Конечно, схоластика и мертвечина в преподавании отвраща­
ли, отучали мыслящих мальчиков от самостоятельности и ори­
гинальности. Но гуманитарная нацеленность курса, внимание
к слову, дисциплина и методичность суждений повлияли на ста­
новление личности историка. Добрым словом вспомнил он на
склоне дней учителей русского языка и географии, препода­
вавших просто и доходчиво. Классические языки, как гигант­
ская коса, «выкашивали» его одноклассников. Многие сидели
по два года, некоторые выбывали вообще. Из 29 человек, по­

Раздел II. Вятские историки

ступивших с ним в первый класс, лишь три человека в срок
(1881 г.) закончили училище.
Свободного времени оставалось мало. В день по четыре уро­
ка (каждый — час с четвертью), вечером приготовление уроков
под бдительным оком надзирателя. Все развлечения создавали
себе сами: игры в мяч, «чижа», «свайку», купание на речке (Па­
вел хорошо плавал), битвы с чайниками у куба, перед сном —
подушками, катание на коньках (мальчик сумел купить себе
только один конек, зато и на нем катался очень весело). Стол
был скудный, но здоровый: утром кружка молока с черным хле­
бом, на обед и ужин — щи с кашей5. Переход от сельской жизни
к жизни городской не мог не сказаться на развитии Павла.
На город вчерашний сельский житель смотрел как на сре­
доточие всех совершенств: ума, богатства, добродетели. Он
полюбил чтение, хотя наставники смотрели на это занятие как
на дело ненужное. С восхищением перечитывал Павел рассказы
типа «Робинзон в русском лесу», журналы «Детское чтение»,
«Странник», «Семья и школа».
Учебе это не мешало. В разрядных списках Павел Луппов
стоял на первом месте, но балл по поведению ему частенько
снижали, правда, не за курение и винопитие, как его товари­
щам, а за купание, игру в карты и прочие не столь крупные
проступки
Учебная нагрузка была значительна, но больных учеников
было мало. Да и тех лечила в больничке сиделка, а не доктор.
И когда у чепецкого ученика началась изнуряющая бессонни­
ца (очевидно, от сильных перегрузок в период экзаменов), он
просто побоялся к ней обратиться. А экзамены в 1881 году
Павел и его товарищи сдавали весь июнь. Вначале выпускные
за четвертый класс, а затем вступительные в семинарию. Мно­
гие провалились, заболели от переутомления.
13-летний Луппов поддержал марку училища, получив на
всех экзаменах высший балл, за что умилившийся смотритель
пригласил его к себе на чашку чая. Закончился важный этап
его биографии. Здоровье же быстро восстановилось дома. Ле­
том вместе с братом он уже помогал отцу в написании спис­
ков прихода, сверял клировые ведомости. Павел отлично знал
теперь, что такое церковный архив.
В своей автобиографии Павел Луппов писал: «Наблюдая за
письменными занятиями отца, я ознакомился с основными

437

438

Русская провинциальная историография

источниками сведений о населении — метрическими книгами,
на основании которых отец ежегодно пополнял и исправлял
свой список: вносил вновь родившихся, вычеркивал умерших,
отмечал бракосочетавшихся. Побывав в какой-нибудь деревне
прихода, я любил просматривать списки жителей этой дерев­
ни, отыскивать в них имена взрослых, которых я видел, детей,
с которыми я играл» (Автобиография. С. 10).
За летом вновь пришла осень, надо было продолжать курс
духовного образования. Вятская семинария находилась за го­
родом. В ней тогда обучалось более 500 учащихся от 14 до
25 лет. Все преподаватели имели высшее образование (окон­
чили духовную академию или университет). Кроме богословс­
ких дисциплин там изучали словесность и историю литерату­
ры, гражданскую историю, алгебру и физику, философию и
логику, вновь греческий и латынь, по выбору немецкий или
французский языки. Учебная нагрузка была очень тяжелой,
многие не выдерживали — уходили.
Набору 1881 года повезло. Именно в это время в семина­
рию явилась целая плеяда молодых учителей (В.Ф. Соколов,
П.Н. Спасский, П.И. Воинов). «Все они были проникнуты
желанием сделать как можно больше»6, — вспоминал Павел
Луппов. В отличие от учителей старой школы (а именно так и
делили своих педагогов семинаристы: старая-новая школа), они
готовились к урокам, давали объяснения по предмету, с ува­
жением, просто и серьезно относились к учащимся. Одна
беда — надолго в семинарии не задерживались.
Люди, выросшие в эпоху народничества — второй револю­
ционной ситуации после 1881 года, когда реакция восторже­
ствовала, ушли куда-то в тень, поступили на службу в земства.
Из преподавателей старой школы типичен был учитель
А.Н. Коцинский, преподававший богословие. Человек крайне
ограниченный, хотя и большого трудолюбия, он вечно считал
себя больным. В классы ходил в калошах или валенках. Читая
богословие уже 10 лет, он своими словами не рисковал сказать
и предложения — читал по записям. Заставлял учить наизусть
массу ненужного материала. Без всяких на то причин ставил
порой двойки всем подряд. Мнил себя непризнанным ученым.
Одновременно был он и семинарским библиотекарем. «Чтобы
отучить от книг, другого библиотекаря и не надобно было ис­
кать», — признавался в 1912 году наш историк. А потому в

Раздел II. Вятские историки___________________________________
библиотеке семинаристы бывали два раза в год: при получе­
нии учебников и при их сдаче. Среди учителей не редкостью
были и сознательные садисты, получавшие удовольствие от
терзания детей с помощью своего предмета. Так, грозе семи­
нарии, учителю истории раскола была посвящена целая поэма,
написанная семинаристами. По имени учителя называлась она
«Степанида». Характерно уже ее начало: «Жестокость Степа­
на, не зная предела, часто являлась громадных размеров». А ведь
был еще учитель греческого языка, из-за которого десятки уча­
щихся бросали учебу.
А посему на самостоятельное чтение времени почти не
оставалось. Но, бывший в разрядных листах всегда на первом
месте, семинарист Луппов уже сориентирован на чтение, при­
чем литературы передовой, демократической. Инициативный,
самостоятельный, он расширял свои контакты в городе, пользу­
ясь воскресными отлучками. Благо был повод. Его двоюродные
сестры учились в Вятском епархиальном женском училище.
Общественная жизнь семинарии бурлила. Традиции 60-х
годов (времен «Казанского заговора» и массового участия се­
минаристов в народническом движении) здесь сохранялись.
Не случайно уже в предреволюционные годы нелегальный
центральный совет учащихся семинарий России будет переве­
ден именно в Вятку. Учась в пятом классе семинарии, Луппов
познакомился с М.П. Бородиным, видным местным обществен­
ным деятелем, только что вернувшимся из пятилетней якутс­
кой ссылки, и начал брать у него книги для чтения: роман
Н.Г. Чернышевского «Что делать?», сочинения Н.В. Шелгунова...
Очевидно, именно такая революционно-демократическая
направленность духовных исканий юноши побудила его заин­
тересоваться историей, причем не просто историей, а истори­
ей родного села, края; историей одного из наиболее бесправ­
ных и беззащитных национальных меньшинств губернии —
удмуртов (как тогда было принято называть — вотяков).
Первые исторические опыты Луппова написаны в стенах
семинарии. Он вспоминал, что в 1883 году прочел в «Вятских
губернских ведомостях» статью по истории родного села, до­
вольно скудную фактами. Ему захотелось узнать подробности.
К преподавателям обращаться было бессмысленно, они стояли
от семинаристов очень далеко, к тому же приезжие, историей

439

440

Русская провинциальная историох'рафия

Вятки не интересовались. В каникулы, не откладывая дела в
долгий ящик, будущий историк записал от крестьян7односельчан три рассказа: о сражении первопоселенцев с вотяками; о
появлении в Чепце двух спичечных заводов; о привлечении
сельских детей к изготовлению спичечных коробков. Думает­
ся, эта работа его несколько разочаровала. Не только давние,
старинные события, но и происшествия десяти-двадцатилетней давности мифологизировались, жили в рассказах кресть­
ян какой-то самостоятельной жизнью. Рассказы об одном и том
же несомненном факте решительно противоречили один дру­
гому, но были и как-то странно взаимосвязаны.
После этого пришла ему в голову мысль, что некоторые
факты истории села можно извлечь из архива при церкви
(XVIII—XIX веков). Благодаря отцу никаких препятствий в
получении материалов неугомонный семинарист не имел. Осо­
бенно заинтересовала его скоропись XVIII века со многими
сокращениями, непонятными ему словами. Очень скоро он уже
стал читать ее свободно. Впоследствии это очень пригодится
Павлу Николаевичу.
Уже после знакомства в семинарии с историей раскола он
собирает сведения о появлении раскольников в Вятском крае.
Во время каникул летом 1886 года у раскольников Павел за­
писал рассказы о старообрядцах Быстрицкого прихода Орлов­
ского уезда. На их основании написал очерк и отдал препода­
вателю, но тот его затерял. Тяга к историческим исследованиям
у семинариста была налицо.
Способный девятнадцатилетний юноша летом 1887 года в
срок окончил шесть классов Вятской семинарии. Это было не
так просто. Из 80 человек, поступивших с ним в первый класс,
курс окончили лишь 32 человека. Павел Луппов был одним из
первых по успехам. Дотошный, методичный, памятливый и
предусмотрительный, он в отличие от большинства счастливых
выпускников не сжег, не выбросил и не растерял свои тетради
и записи. Очевидно, было какое-то осознание, что и это исто­
рический материал. Не случайно в 1912—1913 годах он напи­
шет свои воспоминания об учебе в Вятском духовном учили­
ще, семинарии (последние останутся ненапечатанными).
Летом 1887 года выпускник Павел Луппов собирал свои
вещи. Педагогический совет семинарии направлял троих вы­
пускников для продолжения учебы в Казанскую духовную ака­

Раздел II. Вятские историки

демию, «принимая во внимание отличные умственные способ­
ности, отличные успехи в науках, отличное поведение, хоро­
шее здоровье». Павел Луппов, Михаил Попов и Иван Сырнев,
получив белье, обувь и прогонные деньги до Казани (по 25 руб­
лей), ехали учиться на казенный счет.
Почему же способный и довольно критически настроенный
к существующему режиму (как мы увидим дальше) молодой
человек продолжает духовное образование? Ведь были же воз­
можности и для поступления в университет. Вероятно, сказа­
лось влияние семьи: для родителей продолжение духовного
образования в Казани казалось неслыханным счастьем, но де­
нег на учебу не было — учились младший брат и сестры. И
наконец, старший брат Александр — уже студент духовной
академии. Возможно, уже тогда Павел не считал для себя обя­
зательной духовную карьеру. Кстати, и брат его по окончании
академии долго работал в Вятском земстве, был управляющим
Вятской публичной библиотекой (и немало для нее сделал),
стал известным, прогрессивно настроенным общественным
деятелем. Младший же брат Арсений, получив светское обра­
зование, стал известным в Томске врачом-гинекологом. Сес­
тры после окончания Вятского епархиального училища долго
работали учительницами в сельских земских школах губернии.
Обратимся к воспоминаниям самого Луппова, правда на­
писанным на самом склоне дней, когда жизнь уже была про­
жита. Они во многом лишь фиксируют события, результаты,
не передают напряжения жизни молодого студента, его радос­
тей и тревог. Автор, словно удивляясь, размышляет прежде
всего о том, почему же он стал историком, и не просто исто­
риком, а историком Вятки. Выстраивается цепь завершенных
фактов лишь по этой линии. Так генерал, описывая прожитую
жизнь, вспоминает лишь битвы, в которых он участвовал.
А между тем вечером 15 августа 1887 года, когда вятские
семинаристы прибыли в Казань, ничего еще не было решено.
(И через 60 лет он отчетливо помнил тот день.) События мог­
ли повернуться к 20-летнему Павлу Луппову любой стороной.
У него был выбор в построении жизни. И он его сделал. При­
чем 2,5 года учебы в Казани имели определяющее значение для
его мировоззрения. Все 37 абитуриентов, сдав экзамены, по­
ступили в академию. По итогам экзаменов Павел был на тре­
тьем месте. Ректор академии пользовался очень малым авто-

441

44 2

Русская провинциальная историография

ритетом, реальную власть держал в руках инспектор Беляев,
ведший длительную и беспощадную борьбу со студентами за
дисциплину. Преподавание было лекционное, и порой на лек­
ции сидело два-три студента, у которых остальные в период эк­
заменов переписывали лекции.
В академии преподавались почти те же предметы, что и в
семинарии. Не было лишь математики и физики, но зато были
библейская история, церковная археология и каноническое
право. У Луппова впервые в его сознательной жизни появилось
много свободного времени. Как его использовать, он уже знал.
В 80-е годы XIX века во всех высших учебных заведениях
Казани (университете, ветеринарном, учительском институтах,
духовной академии) существовали нелегальные кружки само­
образования. О них наш студент слышал еще в Вятке. Для этих
кружков были выработаны особые программы с указанием
литературы по трем отделам: русская действительность (под ко­
торой разумелся критический обзор реформ); политическая
экономия, государственное право.
Считая свое образование однобоким, неполным, очень стре­
мился туда и Павел. Уже в начале учебного года он примкнул
к кружку «Русская действительность», состоявшему из перво­
курсников академии и работавшему под руководством студен­
та 4-го курса. Занятия проходили в чтении и обсуждении ре­
фератов участников кружка. Кипели споры. Ряд идей Афанасия
Прокофьевича Щапова, трансформировавшись, продолжал
бытовать в студенчестве. Кружковцы искренне признавали свой
долг перед народом (крестьянством) и призывали интеллиген­
цию оплатить свой долг служением народу на ниве народного
просвещения. Итак, основная цель, смысл жизни — служение
народу. Главный путь к этому — просвещение7. Эти идеи ля­
гут в основу мировоззрения Павла Николаевича. Сам выходец
из социальных низов, он воспринимал их не только разумом,
но и сердцем.
На 2-м курсе, изучая политическую экономию, он уже сам
руководил кружком первокурсников и кружком учеников фель­
дшерской школы. Кружковцам рекомендовалось активно вы­
ступать в периодической печати по вопросам, имеющим обще­
ственное значение. Однажды во время поездки на зимние
каникулы второкурсник Луппов заночевал на одной из стан­
ций. Рядом расположилась бригада лесорубов. Слово за слово

Раздел II. Вятские историки

(а ночь длинна), он сумел подробно расспросить их о своей
работе. По приезде в Казань по просьбе товарищей-кружков­
цев он оформил эти сведения в виде статьи «Боровой промы­
сел в Царевококшайском уезде». 27 января 1889 года местная
газета «Волжский вестник» напечатала ее под псевдонимом
Лилиев. В другой газете «Казанский биржевой листок» он по­
местил статью о своих вятских этнографических наблюдениях
под названием «Деревенские радуницы». Это его первые пе­
чатные работы.
Активное участие в общественной жизни не мешало Пав­
лу в учебе. На 1-м курсе он на третьем месте по успехам, на
2-м — второй, а на 3-м — первый на курсе.
Летом 1889 года Луппов с друзьями, членами академиче­
ского кружка, для заработка и изучения быта населения уча­
ствовал в земской переписи населения четырех уездов Ниже­
городской губернии. Группа казанских студентов получила
приглашение от Нижегородского губернского земства (через
Н.Ф. Анненского, старшего брата известного русского поэта
И. Анненского) для участия в статистических работах по об­
следованию губернии. Нижний Новгород был окружен для ка­
занских студентов некоторым ореолом. Там жили широко
известные передовой России писатели-народники: Н.Е. Каронин, С.Я. Елпатьевский, В.Г. Короленко. Окунемся в атмосферу
этой поездки Павла Луппова, сохраненную для нас в воспоми­
наниях его старшего брата А.Н. Луппова8.
Приехав утром на пароходе в Нижний, студенты сразу же
отправились к Н.Ф. Анненскому и договорились о своей ра­
боте. По рекомендации Анненского студенты были допущены
в этот день вечером на нелегальное собрание нижегородской
интеллигенции, посвященное памяти М.Е. Салтыкова-Щедри­
на (годовщина со дня смерти писателя). Собрание проходило
в роскошной квартире известного в городе адвоката. Павла с
товарищами встретил в обширной передней сам хозяин. Ка­
занцев чрезвычайно поразила сама открытость нелегального
собрания с громадным числом посетителей, многие из кото­
рых были даже незнакомы хозяину.
В Казани студенты привыкли к совершенно другой обста­
новке нелегальных собраний. Там они проходили обыкновен­
но в бедных студенческих квартирах, нередко даже в подвалах
с земляным полом. Участвовало в них человек десять. А тут?

44 3

444

Русская провинциальная историография

Павел вошел в большой зал с паркетным полом. Многочислен­
ные ряды стульев были заполнены публикой, словно на какомто открытом вечере! Владимир Галактионович Короленко,
читая свой обличительный рассказ, смотрел на публику не­
сколько исподлобья, суровым взором. С восторгом глядели
братья Лупповы на кумира своего поколения. Облик его вре­
зался им в память. Писатель был одет в дорогой костюм, его
бледноватое лицо было обрамлено широкой русой бородой
рыжеватого оттенка. Зачесанные назад волнистые волосы от­
крывали большой выпуклый лоб.
Резко заклеймив политику правительства в отношении
ссыльных, В.Г. Короленко закончил свое выступление. Затем
было сделано предложение о сборе средств в пользу ссыльных,
после чего кто-то обошел с фуражкой всех присутствующих.
Лупповым показали на собрании и другого писателя — Каронина-Петропавловского. Тот был бедно одет, держался в сто­
роне, его изможденный, какой-то взъерошенный вид не вязался
с обликом этого блестящего собрания.
Прожив три недели в Нижнем, Лупповы поняли, что Ко­
роленко и Анненский были в центре одного многочисленного
народнического кружка. «Все для народа и посредством наро­
да», — утверждали они. «Все для народа, но не посредством
народа», — считали Каронин и его друзья, члены второго круж­
ка, клеймившие «внешнюю буржуазность» Короленко.
Пять месяцев работали студенты на переписи и вернулись
в Казань с последним пароходом. Луппов увидел воочию быт
помещичьих крестьян (в Вятке одни государственные), позна­
комился с методами массового опроса населения.
На 3-м курсе в зимние каникулы он поехал в Малмыжский уезд в гости к приятелю. В селе было много удмуртов, ко­
торые очень заинтересовали Луппова. Их язык, образ жизни,
обряды так не походили на русские.
Следы проживания удмуртов были на территории всей
Вятской земли. Даже рядом с родным селом Павла Николае­
вича стояла деревенька Вотское. Возможно, и отец, будучи
родом из смешанного села, рассказывал сыновьям о них. По
возвращении с этих каникул и произошла история, круто из­
менившая жизнь Павла.
В середине января 1890 года он был вызван в канцелярию
жандармского управления, где ему задали несколько вопросов

Раздел II. Вятские историки

о его книгах и письме, найденных при обыске квартиры това­
рища. Ничего предосудительного ни в книгах, ни в письме не
было. На все вопросы (о нелегальной библиотеке, политичес­
ких ссыльных) Луппов отвечал незнанием. Он был отпущен,
казалось, без последствий. Каково же было его удивление, когда
26 января ректор академии при членах правления объявил, что
Павел исключен. Он терялся в догадках. Допрос в качестве
свидетеля не мог быть причиной, влекущей к увольнению, а
потому студент решил, что инициатива исключения исходит от
инспектора, считавшего Луппова зачинщиком недавнего кон­
фликта — протеста студентов против ограничения инспектором
их свободы. Ему было велено срочно вернуться на родину.
Товарищи тепло простились с ним, подарив книгу Гаршина с
подписями всех студентов курса. Уже из Вятки он списался с
профессором П. Знаменским, своим научным руководителем,
с просьбой разъяснить, за что он уволен. Профессор сам не
знал, так как все дело шло не через совет, а через правление.
Думается, что Павел Николаевич ошибся, сочтя инспекто­
ра (которого он высмеивал) главной причиной исключения.
Несомненно, его широкая работа в нелегальных кружках ста­
ла известна полиции через осведомителей. Поэтому указание
об исключении было дано ректору академии из губернского
жандармского управления. В пользу этого говорит дело, сохра­
нившееся в фонде Вятского полицейского управления, «О со­
стоящем под негласным надзором полиции бывшем студенте
Павле Луппове». Начато 6 марта 1890 года, кончено 10 октяб­
ря 1894 года. В дело аккуратно внесены сведения о всех переме­
щениях опального студента по губернии. Бывали и ошибки.
Так, 22 января 1891 года доносят, что он выбыл в Уржум, где
занял должность секретаря уездной земской управы. На самом
деле туда выехал его брат Александр.
Но положение поднадзорного серьезно осложнило жизнь
и деятельность Луппова. Едва он приехал в сентябре 1891 года
из Сарапула в Вятку (в дом Халтурина на Преображенской
улице) и поступил на службу в Вятскую городскую управу, как
сразу же вятскому полицмейстеру было дано указание «иметь
хотя негласное, но строгое за этим лицом наблюдение, возбуж­
дающим сомнение по отношению политической его благона­
дежности и также следить за сношениями Луппова с лицами
неблагонадежными» 9.

445

446

Русская провинциальная историография

Видимо, Луппов не знал об этом надзоре и все трудности,
доставшиеся на его долю в Вятке, считал случайностями. Во
всяком случае, в «Автобиографии» нет никаких упоминаний о
надзоре. Это очень странно, ведь фонды губернского жандар­
мского и полицейского управлений он просмотрел после ре­
волюции чуть ли не по листику.
Со свидетельством исключенного из академии найти работу
было трудно. Поэтому опальный студент с радостью принял
предложение редакции казанской газеты «Биржевой листок»
быть корреспондентом по Вятской губернии. Вскоре Вятское
земство приглашает его для участия в земской подворной пе­
реписи в Сарапульском уезде и назначает руководителем от­
ряда из пяти человек. Это были районы, населенные преиму­
щественно удмуртами.
Формируется целенаправленный интерес Павла Николае­
вича к этой народности, одной из наиболее угнетенных и без­
защитных перед произволом властей. Такая работа вполне со­
гласовалась с тогдашними умонастроениями исключенного
студента. Статистикой тогда занималась лишь передовая часть
молодежи. Если в 60-е годы массовым было увлечение моло­
дежи естественными науками (вспомним Базарова), то в 80-е
годы народническая молодежь увлечена этнографией, статис­
тикой, изучением фольклора, кустарных промыслов, быта на­
рода.
По окончании статистической работы Луппов стал народ­
ным учителем земской школы села Дебесы Сарапульского уез­
да. Кстати, из 160 его учащихся 100 человек — удмурты. В
школе работали лишь четыре преподавателя. Молодой заведу­
ющий школой, как человек новый и добросовестный, провел
ряд реформ: организовал педагогические собрания с учителя­
ми других школ для обмена опытом, чтение газет, которые сам
выписывал, запретил в школе физические наказания, ввел де­
журство учеников. На зимних каникулах в Вятке он собрал у
знакомых 100 рублей и на эти деньги из Петербурга выписал в
школьную библиотеку книги.
Пытался он искоренить вражду русских и удмуртских маль­
чишек, что было не так просто, поскольку местные власти
просто издевались над удмуртами.
Занимаясь в школе, интересовался и жизнью взрослого
населения села, начал вести записки о быте удмуртов с целью
написать потом книжку.

Раздел II. Вятские историки____________________________________ 447

Вероятно, именно в это время закладываются прочные
устои в личности, мировоззрении бывшего студента, сделав­
шие его на всю жизнь историком Вятки. В своей автобио­
графии Павел Николаевич пишет о том времени: «Поработав
здесь, я убедился, что край этот еще очень мало исследован.
Еще в 60-х годах XIX столетия историк Костомаров сказал
о нем: “В русской истории нет ничего темнее истории Вятки
и земли ее”. Мне было обидно за мою родину, и я решил
сделать хоть что-нибудь для уяснения ее истории. Первона­
чально я остановился на истории удмуртов (вотяков)... Пе­
реселившись в Вятку (после 1917 года. — В.Б}, вновь занялся
поисками архивных материалов по истории удмуртов, а так­
же по истории Вятского края вообще и проработал над эти­
ми темами еще около тридцати лет... Работа по местному
краю стала, таким образом, делом всей моей жизни» (Авто­
биография. С. 3).
Много нервов и сил отнял у него во время работы в сельс­
кой школе конфликт с помощницей учителя, которую пере­
вели по просьбе Павла Николаевича в другое село. Ее брат,
священник, написал на Луппова донос казанскому архиепи­
скопу. Со всеми деталями этого дела Луппов познакомился
потом, когда стал чиновником Синода. В доносе говорилось,
что после увольнения из академии Павел Луппов пошел в на­
род, поступил учителем в школу, забрал в свои руки учителей
и учительниц Сарапульского уезда, проводит целые ночи с
ними за чтением книг понятно какого направления: «Просто
страшно становится за Россию и русскую церковь», — завер­
шал свое писание доносчик.
Конечно, ничего подобного в действительности не было.
Революционером Павел Луппов не стал. Он был просто чест­
ным и добросовестным, народнически настроенным разночин­
цем. Но дело раздули. Донос препроводили обер-прокурору
Синода, тот переправил его министру просвещения, последний
спустил его для проверки на место. Директор вятских народ­
ных училищ провел ревизию школы в Дебесах, и ни один из
фактов не подтвердился. Благочинный письменно дал чрезвы­
чайно благоприятный для Луппова отзыв. Дело было похоро­
нено, но оставаться учительствовать стало невозможно. Полу­
опального учителя начальство с радостью отпустило.

448

Русская провинциальная историография

После этого в 1892—1893 годах он поработал в городской
и земской управах города Вятки, а к лету 1893 года получил
разрешение продолжить обучение в Московской духовной ака­
демии (с 3-го курса).
Прервемся, любезный читатель. Ты получил представление
о начале жизни Павла Николаевича Луппова, составленное
строго по его работам: автобиографии и ряду других воспоми­
наний. Но представление, в сущности, совсем неудовлетвори­
тельное. Факты излагаются безоценочно, бесстрастным тоном
не участника, но очевидца событий. Нет ни малейшей эмоци­
ональной оценки. Бесстрастность, взвешенность, скрупулез­
ность отдельных фактов лишают их жизни. Ни побед, ни по­
ражений, ни радости, ни разочарований. Мемуары писались в
той же форме и тем же стилем, что и сугубо исторические ра­
боты. По ним не понять личности историка, из этой мозаики
не составить портрета. Зато, прочтя их, читатель хорошо пой­
мет особенности стиля и мышления П. Н. Луппова.
Но жизнь историка, как и жизнь писателя, отражена в его
книгах, статьях, прочих результатах его научной деятельности.
Обратимся к ним.

2. Историк удмуртского народа
Более 60 работ, опубликованных П.Н. Лупповым (книги,
исследования, статьи, газетные очерки, сборники документов),
посвящено истории удмуртов1. А начал разработку этой темы
Павел Николаевич, будучи студентом 4-го курса Московской
духовной академии. Идеи молодости (народничества) не то
чтобы угасли в нем, но несколько отодвинулись в Сергиевом
Посаде. Судя по всему, он был образцовым студентом. Науч­
ным руководителем его кандидатского сочинения по истории
удмуртов стал известный историк русской церкви профессор
Е.Е. Голубинский (1834—1912). Либерал, навлекший на себя
немилость Синода критикой ряда церковных легенд, он сфор­
мулировал Луппову тему так: «Христианство у вотяков со вре­
мени первых известий о них до XIX века», добавив, что вотя­
ками никогда не занимался и помочь студенту ничем не сможет.
Его заинтересовало, почему студент взял такую странную тему,
по которой вдобавок очень мало литературы.

Раздел II. Вятские историки

Луппов объяснил, что он больше года работал среди этой
народности (статистиком и учителем), и она ему любопытна,
а новый интересный материал он найдет в вятских архивах.
Как историк, Луппов любил темы, по которым почти не
было литературы. Он был первопроходцем, Колумбом в своих
исследованиях. Эту свою характерную черту сам он объяснял
так: «В своем кандидатском сочинении мне хотелось сказать
что-нибудь новое, неизвестное читателям, а не перефразиро­
вать только старый, уже заезженный материал.
Я остановился на теме, которая занимала меня когда-то,
еще в годы раннего детства, и для которой я довольно много
собрал сведений во время моих занятий — сначала земской
переписью, а затем во время моего учительства в Дебесах, то
есть на теме о вотяках» (Автобиография. С. 52).
Просмотрев имеющуюся в московских архивах литературу,
материалы, Луппов отчетливо увидел, что история удмуртско­
го народа еще не написана. Весьма разрозненные этнографи­
ческие, статистические, миссионерские документы о вотяках
существовали начиная в основном с XIX века. История цело­
го народа представлялась белым пятном, где редкие, противо­
речивые сообщения путешественников, миссионеров переме­
жались фантастическими слухами и баснями.
П.Н. Луппову повезло в Вятке, где в огромном архиве Вят­
ской духовной консистории (и на сегодня сохранившемся до­
вольно полно) он нашел сброшенный в беспорядке на пол
большой фонд XVIII века по обращению вотяков в христиан­
ство. Четыре месяца он его штудировал и написал кандидатс­
кое сочинение, одобренное Голубинским, советовавшим по­
слать его сразу на соискание магистерской степени. Но Луппов
прежде решил пополнить работу материалами петербургских
архивов. Он получил вкус к архивной работе. Занятия в архи­
вах станут для него не необходимостью, но радостью и удоволь­
ствием. «Не мог отказать себе в удовольствии сходить в ар­
хив», — обмолвится он как-то впоследствии. Такая обмолвка
стоит иного мемуара. Именно поэтому самой сильной сторо­
ной его работ будет использование массового архивного мате­
риала. А посему и темы для работ он будет выбирать такие, по
которым в основном отсутствует литература. Просматривая его
работы, видишь, что использование печатной литературы в них

449

450

Русская провинциальная историография

минимально. Это не значит, что Луппов ее не знал. Своей од­
нобокостью и тенденциозностью она ему даже мешала.
Широкое представление о теме, полагал он, можно создать
лишь на основе просмотра, использования и анализа сотен
архивных дел. Пожалуй, если бы мне довелось выбирать но­
вое название главы о Луппове, то я назвал бы ее «Любитель
архивов».
Но защита магистерской диссертации задержалась. И нема­
ловажную роль в этом сыграло участие Луппова в знаменитом
мултанском деле, которое затянулось на четыре года (1892—
1896). Теория и практика, история и современность не сопри­
касались, нет, сливались в единое целое... Как раз во время
написания Павлом Николаевичем кандидатского сочинения в
1894 году в Малмыжском уезде Вятской губернии шло судебное
расследование по обвинению удмуртов в человеческом жерт­
воприношении — принесении русского человека в жертву язы­
ческим богам. При первом слушании дела, проводившегося с
грубейшими фальсификациями и подтасовками, полицейским
произволом, семь удмуртов села Старый Мултан, абсолютно не­
виновные, были приговорены к каторжным работам в Сибири.
Газеты начали трубить о злодействах вотяков. Поднималась
мутная волна шовинизма, грозившая ухудшением положения не
только всего удмуртского народа, но и других малых народов
России. Резко вырос общественный интерес к этому делу. Бла­
годаря А.Ф. Кони Сенат отменил приговор суда. Дело вернули
на доследование. Огромную роль в формировании обществен­
ного мнения в защиту удмуртов, придании делу всероссийской
значимости сыграло активное участие в деле Владимира Галак­
тионовича Короленко. Он вывел это дело из тесной залы про­
винциального суда на всероссийский простор, с помощью
экспертов помог квалифицированно доказать русскому обще­
ству полную несостоятельность обвинения. (Для Павла Нико­
лаевича память о Короленко станет святыней.) Роль П.Н. Луп­
пова в деле была более скромна, но, во всяком случае, как
специалист по истории удмуртов, он открыто выступил с аргу­
ментированным заявлением, что ни в описаниях научных пу­
тешествий, ни в архивных делах XVIII века нет и следа суще­
ствования среди удмуртов человеческих жертвоприношений.
Редактор передовой частной местной газеты «Вятский край»
П.А. Голубев, зная, что Луппов писал кандидатское сочинение

Раздел II. Вятские историки

о вотяках, обратился к последнему с просьбой дать для газеты
статью по истории удмуртов, а также высказать свое мнение о
возможности человеческих жертвоприношений у вотяков2. И
в четырех номерах газеты в конце июля — начале августа
1895 года была напечатана первая глава его кандидатского со­
чинения. Редкий случай, когда кандидатское сочинение на­
столько актуально, что его печатают газеты. А в сентябре того
же года, накануне второго разбирательства дела в Елабуге, га­
зета напечатала в двух номерах статью Луппова «Приносились
ли вотяками человеческие жертвы в XVIII веке». Это своего
рода историческая справка по документам XVIII века, отрица­
ющая человеческие жертвоприношения в языческом культе во­
тяков. При касации второго обвинительного приговора защит­
ник приложил статью Луппова к жалобе в Сенат.
В связи с мултанским делом появилось много новых зна­
комств. В Петербурге (в начале 1896 года) Павел Николаевич
ближе познакомился с В.Г. Короленко, который предложил
молодому ученому выступить с публичным докладом по теме
вятской статьи. Доклад состоялся в зале отделения этнографии
Русского географического общества 8 февраля 1896 года.
Компетентная научная аргументация П.Н. Луппова сыгра­
ла свою роль в мултанском деле. Мнение его как ученого было
для защиты тем более ценно, что другой крупный специалист
по этнографии удмуртов, казанский профессор И.Н. Смирнов,
став экспертом обвинения, высказался в пользу существования
у удмуртов человеческих жертвоприношений. Сторонники об­
винения видели доказательства наличия жертвоприношений в
том, что, по их мнению, вотяки робки, хитры, скрытны и бояз­
ливы. Между тем полицейское насилие и атмосфера суда мог­
ли напугать, запутать и людей искушенных.
Ознакомившись с изданным отчетом о втором разборе мултанского дела, Луппов выступил с рядом полемических статей
в газетах и 15 марта 1896 года сделал еще один доклад в отде­
лении этнографии Географического общества «Об обстановке
вотских жертвоприношений в связи с данными мултанского
дела». Всего же он напечатал в то время восемь статей в газе­
тах, а кроме того, уже после оправдания удмуртов, на третьем
разбирательстве в мае—июне 1896 года продолжал активно от­
стаивать свою точку зрения по этому вопросу и резко высту­
пил против вятского краеведа Н.Н. Блинова, допускавшего воз-

451

452

Русская провинциальная историография

можность человеческих жертвоприношений в культе удмуртов.
Впрочем, поехать по предложению Короленко и стать экспер­
том защиты на третьем разборе дела Павел Николаевич по
какой-то причине не смог3. Но четкая и определенная пози­
ция, занятая Лупповым в мултанском деле, серьезно укрепила
его авторитет первого и единственного историка удмуртского
народа после 1917 года. Связи историка с научными и совет­
скими учреждениями Вотской автономной области, а затем Уд­
муртской АССР продолжались до его смерти.
Таким образом, появление общественного интереса к теме
научной работы Луппова, участие его вместе с лучшими пред­
ставителями передовой русской интеллигенции в защите уд­
муртов серьезно помогли ему в написании своей едва ли не
лучшей работы по истории удмуртского народа «Христианство
у вотяков со времени первых исторических известий о них до
XIX века», поданной в 1898 году в совет Московской духовной
академии на соискание степени магистра церковной истории.
Совет передал ее на рассмотрение двум профессорам акаде­
мии — В.О. Ключевскому и Н.Ф. Каптереву. К марту 1899 года
их положительные отзывы поступили в совет, и Луппов напе­
чатал работу отдельной книгой.
7 декабря 1899 года коллоквиум по защите его диссертации
состоялся в стенах Московской академии. В своей вступитель­
ной речи соискатель указал, что вотяки — одно из многих
финских племен северо-востока России. Оно невелико, 380 ты­
сяч человек, и теряется в тринадцатимиллионной массе насе­
ления Вятской, Казанской, Самарской, Уфимской и Пермской
губерний, составляя значительную долю лишь в Вятской губер­
нии, где проживает его основная часть4. Мировоззрение, обы­
чаи этого народа еще не изучены и лишь в последнее время, с
80-х годов XIX века, началось этнографическое изучение во­
тяков. Но до сих пор об этом народе бытует масса сплетен,
слухов, пример чему мултанское дело.
Мировоззрение вотяков — смесь христианских воззрений
с языческими или нетронутые остатки язычества. Отмечая ве­
ликую скудость литературы по этому вопросу, Павел Никола­
евич на первом месте среди использованных печатных мате­
риалов отметил 18 документов, изданных полностью, и 10 —
изданных частично. (Он и в печатной литературе искал преж­
де всего первоисточники.) 550 дел архива Вятской духовной

Раздел II. Вятские историки

консистории составили главную базу его труда. Не все дела
фонда о новокрещеных уцелели, но зато остались их описи, так
что он определил количество и качество утраченного матери­
ала и значение сохранившегося. 55 дел, характеризующих по­
становку миссионерского дела, историк просмотрел в удоб­
ном для работы архиве Синода.
Говоря об особенностях работы с архивными источниками,
Луппов верно указал на большую трудоемкость этого занятия.
Дело обычное — прочесть несколько толстых томов неразбор­
чивой скорописи XVIII века и не найти почти ничего нового
для уяснения предмета исследования. Поставив перед собой
задачу дать объективную картину на основании строго досто­
верных данных, Луппов сетует, что факты, впечатления, наблю­
дения часто односторонни и тенденциозны, характеризуют не
столько само явление, сколько лиц, описывающих его. Поэто­
му, даже излагая лишь достоверный, на его взгляд, материал,
Луппов архиосторожен в выводах. Выводы должен, по его мне­
нию, делать читатель. А для пущей объективности своей рабо­
ты Павел Николаевич опубликовал в приложении к исследо­
ванию несколько десятков наиболее ценных документов. Это
станет излюбленным приемом во всей его последующей рабо­
те: статья, очерк, книга, а в приложении к ней документ, под­
борка архивных документов или даже целый сборник.
Как сам этот труд Луппова стал образцом (по форме, ме­
тодике изложения, структуре) для всех последующих работ
историка, так и его сильные и слабые стороны характерны для
всего научного творчества ученого. Их отчетливо увидел в
1899 году первый оппонент магистранта, выдающийся русский
историк Василий Осипович Ключевский. Выступая на защи­
те, он сказал, что «магистерская диссертация Луппова представ­
ляет собой явление выдающееся по полноте и обстоятельнос­
ти изучения источников данного вопроса... Редкую книгу мне
приходилось читать с таким удовольствием...». В письменном
отзыве на диссертацию маститый ученый дал оценку истори­
ку Луппову: «Он только рассказывает, сводя показания доволь­
но разнообразных источников и пополняя этот свод своими
осторожными замечаниями, необходимыми для пояснения из­
лагаемых данных или для связи частей рассказа. Он избегает
общих рассуждений и как будто боится оторвать свое внима­
ние от излагаемых фактов, чтобы привести их в связь не толь-

453

454

Русская провинциальная историография

ко с общим ходом церковных дел в России, но даже хотя бы
только с движением русско-православного миссионерского дела
в данное время»5.
Работа Луппова стала ценным источником. Тщательность,
скрупулезность, огромная трудоемкость и, я бы сказал, редкая
честность книги — это качества личности Павла Николаеви­
ча. Не случайно хорошо знавшей Луппова в старости замеча­
тельному вятскому библиографу Гали Федоровне Чудовой он
запомнился как простой, внимательный, чуткий человек, об­
ликом своим напоминающий мудрого старого крестьянина6.
Легко назвать его книгу ценным источником. Но что мо­
жет современный исследователь в ней почерпнуть? Созвучна
ли она какой-то новой тематике, выходящей сегодня на пер­
вый план?
Попробуем наметить ряд таких тем.
Пожалуй, первая из них — язычество древних удмуртов. Как
и славянское язычество, язычество удмуртов — часть огромного
комплекса первобытных воззрений, верований, обрядов, иду­
щих из глубин тысячелетий. Но, в отличие от славянского, уд­
муртское еще в XVIII веке было цельным и нетронутым ост­
ровком в окружавшей его христианской и мусульманской
иноязычной среде.
У удмуртов, живших в аграрном обществе, время двигалось
по годовому циклу (пахота, посев, жатва), и чуть не каждый
поступок в этом круге жизни требовал у зависящего от много­
численных божеств и духов удмурта просьбы о помощи, сопро­
вождаемой жертвой.
Такое течение жизни, если смотреть на него изнутри, пред­
ставлялось человеку, жившему в единстве, своеобразном сим­
биозе с природой, бывшему частью природы, единственно
правильным и возможным. Нельзя нарушить гармонию. По­
тому-то, и принимая (под давлением) христианство, удмурты
одновременно исполняли свои языческие обряды, без которых
нормальное течение времени невозможно. «Если нам не мо­
литься по-своему, то бог не даст нам ничего», — говорили они.
Записано немало молений удмуртов. Чаще всего они очень
просты: даю тебе (имя божества) то-то, а ты сделай что мне
надо. Жертвы приносились в лесу, поле, у реки и так далее.
Ведь вся природа — это языческий храм.

Раздел II. Вятские историки

Далеко не полно изучена на сегодня и проблема взаимо­
влияния русских и удмуртов, живших в течение нескольких
веков рядом, а впоследствии даже в одних селах. Вятский
край — это этнический котел, смешение не только русского
(разнообразного в своей основе) элемента с финноугорским,
но и финноугорского элемента с тюркским.
Тщательно проанализировав источники XVI—XVIII веков,
Луппов пришел к выводу, что за это время успехи христиан­
ства среди вотяков оказались ничтожны. Собранный же им
обширный исторический материал уникален и сегодня. Тща­
тельный анализ комплекса старинных языческих имен удмур­
тов, исследование бортных пятен (знаки, ставившиеся удмур­
тами вместо подписи — идеограммы) может дать многое для
понимания удмуртской культуры.
В 16 главах книги излагаются в общих чертах первоначаль­
ная история народности, быт, сведения о язычестве (первые две
главы), история распространения христианства среди вятских
и казанских удмуртов (4—12 главы), развитие просвещения
среди удмуртов и так далее. Богословских вопросов автор в ней
не касался. Он сугубо историчен.
Эта первая книга очень быстро (через год) разошлась. Си­
нодальный учебный комитет присудил автору премию в 500
рублей. Интерес к удмуртам в русском обществе, поднятый
мултанским делом, позволил Луппову переиздать книгу в
1901 году в Вятке с некоторыми исправлениями и дополне­
ниями.
Между тем историк ступил в пору своей научной зрелос­
ти. Сформировавшись как историк в 90-е годы, он определился
как историк-областник (краевед), школа которых возникла в
60-е годы среди народнической интеллигенции. Деятельность
областников опиралась на губернские статистические комите­
ты, ученые архивные комиссии. В Вятке расцвет их деятель­
ности начинается с 80-х годов XIX века.
Пожалуй, рассматривая сущность исторических воззрений
П.Н. Луппова, мы можем отнести его к позитивистам7. Это
означает отказ от сведения науки к повествованию об отдель­
ных исторических деятелях, внимание к истории экономики,
социальной жизни, вера в общественный прогресс, использо­
вание статистического метода. По существу, широкое исполь­
зование статистики характерно для всех работ Павла Никола-

455

456

Русская провинциальная историография
евича. Не случайно более 20 лет он работал статистиком. Не
нужно забывать, что для молодежи 70—80-х годов статистика
была занятием революционеров, и власти относились к ней как
к крамоле, подрывающей устои государства.
Нуждаясь в регулярном заработке, а также в свободном
доступе к богатейшему архиву Синода, в 1896 году Павел Луппов поступил на службу в школьно-статистический отдел Си­
нодального училищного совета и проработал там до Февраль­
ской революции 1917 года (после которой церковные школы
были переданы Министерству народного просвещения), став
со временем заведующим этим отделом.
Как профессионал-статистик, он был вполне на своем ме­
сте на этой должности, и десятки его статей, брошюр, посвя­
щенных начальной церковной школе, доказывают это. Поле
деятельности у него было весьма широкое. К 1908 году в Рос­
сии были около 40 тыс. начальных церковно-приходских школ,
в которых обучались 1 млн 900 тыс. детей (из них около 600 ты­
сяч девочек). Луппов составлял ежегодно статистические об­
зоры церковных школ, выполнял текущую работу. За подго­
товку экспонатов на различных международных выставках он
неоднократно награждался. Так, за серию диаграмм, показы­
вающих положение церковных школ в России, жюри Петер­
бургской международной выставки 1903 года присудило ему
золотую медаль.
Чувствуя пробелы в своем историческом образовании (оно
все-таки не светское, а духовное), в 1902—1903 годах Павел
Николаевич слушал по вечерам лекции в Петербургском архе­
ологическом институте. С 1906 года дополнительно работал
преподавателем женской гимназии и, как он говорил, заинте­
ресовал учениц таким сухим предметом, как история; читал
лекции по школьной статистике на статистических курсах цен­
трального статистического комитета.
Необходимость дополнительного заработка объяснялась,
вероятно, еще и тем, что семья его стремительно росла. Став с
1896 года столичным жителем, историк близко познакомился
с семьей земляка — профессора Михаила Ивановича Каринского. «Вся семья отличалась простотой, приветливостью об­
ращения, соединенными с большими умственными интереса­
ми»8, — вспоминал он. На субботы в этот дом собиралось много
молодежи, кипели жаркие споры, бурлили веселые игры. Два

Раздел II. Вятские историки

сына хозяина дома также стали профессорами (причем один
из них, Николай Михайлович, был выдающимся языковедом,
много сделавшим для изучения Вятского края). Младшая дочь,
Нина Михайловна (1878—1957), в 1899 году закончила Бесту­
жевские курсы и поступила преподавателем литературы на
бесплатные вечерние курсы для рабочих. Именно на ней и
женился Павел Николаевич в 1901 году. Они прожили вместе
долгую и трудную жизнь, вырастили семерых детей: Екатери­
ну, Елизавету, Николая, Веру, Сергея, Владимира, Людмилу.
Любопытно, что все их дети получили высшее образование,
стали в большинстве своем научными работниками. Широко
известны в нашей стране книги С.П. Луппова, доктора исто­
рических наук, книговеда, специалиста по истории Петербур­
га. Семья их была интереснейшим культурным центром, обла­
дала превосходным микроклиматом. В ней никогда не слышно
было резкого слова, повышенного тона.
После 1903 года Павел Николаевич возобновил работу по
истории удмуртов. Он выписывал архивные дела из Вятки в
Синодальный архив, который был в том же помещении, что и
служебный кабинет Луппова; просмотрел и обработал нужные
ему материалы архивов Синода, Государственного Совета,
Сената, министерств государственных имуществ, народного
просвещения, юстиции, Комитета министров, Русского геогра­
фического общества. Сосредоточив внимание на вятских уд­
муртах, он получил возможность «придать исследованию тот
детальный характер, какой желателен...»9.
Вторая его монография — продолжение первой книги, но
гораздо более суженное по тематике. Хотя весь двухтомник
носит историко-этнографический характер, второй том в боль­
шей мере отвечает своему названию. Там детально анализи­
руется деятельность вятских епархиальных властей, миссио­
неров по христианизации удмуртов в XIX веке. Издание в
1911 году 600-страничного исследования и 300-страничного
приложения к нему (сборника документов) взяла на себя Вят­
ская ученая архивная комиссия. Большую помощь оказали Луппову Н.А. Спасский (председатель комиссии) и В.Д. Емельянов
(редактор трудов комиссии).
Объемистое исследование на 40 печатных листов (автору
дано 100 экземпляров) было представлено автором в 1913 году
в Совет Казанской духовной академии на соискание степени

457

458

Русская провинциальная историография
доктора церковной истории и успешно защищено. Казань была
избрана как место, где имелись специалисты по истории не­
русских народностей Поволжья.
Обосновывая практическую значимость работы, автор го­
ворит, что «исследование миссионерства, несомненно, даст нам
возможность объяснить многие явления исторической жизни
населения России»10. Как и в период работы над первым то­
мом, Луппов опубликовал 12 статей по частным вопросам ис­
следования в периодике: журнале «Народное образование»,
«Вятских епархиальных ведомостях», «Трудах Вятской ученой
архивной комиссии». Один из основных его выводов: главный
способ христианизации вотяков — принуждение. Использова­
ние статистических данных, материалов по развитию письмен­
ности, распространению школ среди удмуртов — все это дра­
гоценно и сегодня для нас.
Христианизация у него дана на широком фоне социальноэкономической и духовной жизни народа. Самим характером
изложения он передает читателям свои чувства симпатии к
этому народу.
Солидный том документального приложения к докторской
диссертации (339 страниц) был интересен и сам по себе, и как
ценная источниковая база исследования. Он давал сведения во
многих отношениях гораздо более широкие и яркие. К 145 до­
кументам или извлечениям из них (преимущественно 1830-х
годов) был приложен именной указатель на 23 страницах.
В указах, отношениях, письмах властей, отчетах миссионе­
ров, описаниях сел мы видим домашний быт, одежду, пищу,
занятия удмуртов, их обычаи и обряды. Немало было в домаш­
нем обиходе серебра, поэтому в одном из языческих молений
есть просьба, чтобы боги дали не только серебряную утварь в
дом, но и серебряные колья для изгороди11.
Репутация П.Н. Луппова как лучшего и единственного зна­
тока истории удмуртов даже после Октябрьской революции
была непоколебима. Не случайно представители Вотской (а
затем Удмуртской) автономной области неоднократно обраща­
лись к нему в 20-е годы с просьбой написать историю удмур­
тского народа. 20—30-е годы — это время расцвета научной
деятельности историка. Но направленность его исследований
после Октября серьезно изменилась. Тем не менее он, думает­
ся, готовил материалы для такой обобщающей работы. С

Раздел II. Вятские историки

1925 года он посетил губернские архивы всех городов, где были
материалы об удмуртах (Казань, Самару, Уфу, Оренбург,
Ижевск, Пермь). Долго работал в архивах Москвы и Ленин­
града.
Но то, что он сделал, было обобщающей сводкой докумен­
тального материала по истории Удмуртии XV—XVII веков. Этот
его труд был издан уже после его смерти в 1958 году12. Кни­
га — бесценный источник по истории, экономике, этнографии,
лингвистике, топономике, географии удмуртского народа.
Сборник был составлен автором на основе двенадцатилетних
трудов по сбору архивных материалов. Луппов поделил его на
пять глав, написал археографическое предисловие, вводную
статью, примечания, составил именной и географические ука­
затели.
Всего в этом тематическом сборнике 111 документов, а в
книге более 400 страниц. Документы очень многообразны. Это
грамоты великих князей и челобитные, дозорные и перепис­
ные книги (своеобразные переписи населения XVI—XVII ве­
ков) купчие, закладные, жалобы на мздоимство и лихоимство
властей. Это ценнейшая документальная основа для истории
удмуртского народа.
Но как археограф Луппов сложился в начале XX века. По­
этому его сборник документов, подготовленный к печати во
второй половине XX века редколлегией из трех ижевских уче­
ных, вызвал серьезную критику археографов. Некоторые доку­
менты публиковались по спискам, тогда как к 60-м годам
XX века были уже известны их оригиналы. Ошибочно стрем­
ление автора рассматривать удмуртов как единое социальное
целое. Документы порой шире названий глав сборника, поэто­
му структура его не совсем удачна. «Основная вина здесь, — го­
ворилось в рецензии «Исторического архива», — падает на
редакционную коллегию, которая не проявила достаточно се­
рьезного внимания к научному наследию П.Н. Луппова. Редак­
торы не только не улучшили сборник, но скорее ухудшили его
качество»13. Они исключили археографическое предисловие,
именной и географический указатели, изменили названия глав.
Тем не менее это и на сегодня важнейший и крупнейший опуб­
ликованный источник по истории удмуртов XV—XVII веков.
В 20—30-е годы Луппов постоянно участвовал в научных
сборниках Удмуртского НИИ, составлял программы по исто-

459

460

Русская провинциальная историография
рии удмуртов, консультировал специалистов. Но если до ре­
волюции у него была одна большая тема научной работы, свя­
занная с историей удмуртов, то после Октября тематика его
работ сильно расширилась. Почему это произошло, мы и по­
пробуем сейчас рассмотреть.

3. Историк Вятки
В годы Первой мировой войны, аккуратный и исполнитель­
ный чиновник (которому далеко за 40), Павел Луппов печатал
небольшие брошюры типа «Немецкие начальные школы в
России», «Что могла бы сделать деревня для сохранения памяти
о второй Отечественной войне», связанные с его служебной
деятельностью.
Не все выводы из них покажутся сегодня бесспорными. В
первой говорится о пересмотре нашего отношения к немцамколонистам, для которых Россия стала вторым отечеством, о
лишении их привилегий в школьном деле1. Вряд ли строго
официозное (по тому времени) толкование характера Первой
мировой войны во второй брошюре нас устроит. Но в ней было
и рациональное зерно — пришло историческое время, память
о котором надо запечатлеть. Полнота и обстоятельность изоб­
ражения эпохи зависят от полноты сохранившихся свиде­
тельств, поэтому автор призывал сохранять документальные
свидетельства о войне: дневники, письма, записывать расска­
зы вернувшихся солдат, события деревенской жизни. Все это
имеет научно-историческое значение2.
Казалось, жизнь и карьера этого человека уже незыблемы.
Доктор церковной истории, чиновник Синода на хорошем
счету у начальства, человек с устоявшейся репутацией в науч­
ном мире. Пусть скромный, но гарантированный достаток, тот
уровень жизни, при котором хватает и на хлеб, и на масло, то
есть на безбедное существование. Как вдруг все полетело в
тартарары. Революция! Резко изменилась (и к худшему) жизнь
всех слоев общества, в том числе и интеллигенции.
Жизнь, служебную карьеру, научную репутацию — все при­
ходилось начинать заново. И нередко с нуля. В пятидесятилет­
ием возрасте это не так уж просто.

Раздел II. Вятские историки

Весной 1917 года, спасая от голода свою многочисленную
семью (жену и 8 детей), Луппов отправил их в Вятку, к брату
Александру, а сам работал преподавателем истории в гимна­
зии и училище Штемберга. После летних каникул семья не
смогла вернуться к нему. В 1918 году какое-то время Луппов
работал в Москве, начальником финансового отдела Главного
управления архивным делом. Руководители Главархива хоро­
шо знали его как знатока местных и центральных архивов.
Между тем положение его большой семьи в Вятке стало отча­
янным. Не было хлеба, топлива, денег, лекарств — дети боле­
ли. Приехав в Вятку проведать семью в начале 1919 года, Па­
вел Николаевич понял, что жить больше на два дома нельзя.
Между тем в Москве не было даже квартиры. Вятка влекла его
и продолжением научной работы. Поэтому он уволился из
Главархива и поступил на работу в Вятское гороно.
Вятка 1919 года поразила его следами явного запустения,
все как-то разом поблекло, выцвело, обветшало. Город выгля­
дел как небритый, обносившийся человек. Маленькие мещан­
ские домики не смотрели уже так добродушно, а превратились
в небольшие крепости. На улицах не было гуляющих, лишь
куда-то спешащие с деловым видом прохожие. Колонны сол­
дат, матросы, обмотанные патронными лентами, — все гово­
рило без слов, что Вятка прифронтовой город.
Луппов был привлечен к архивной работе, которой было
невпроворот. Рабочие и крестьяне, солдаты и матросы (а во­
инские части нередко занимали помещения архивов) в массе
своей были убеждены, что старые архивы никому не нужны.
Мало того, эти бумаги, написанные при царском режиме, ка­
зались им вредными и ненужными. Много было неразберихи.
Луппова однажды даже арестовали. Образованные люди были
подозрительны новой власти. Между тем десятки архивных
фондов Вятки, разбросанные по подвалам, чердакам, тесным
каморкам и клетушкам, многие из которых принадлежали уже
ликвидированным учреждениям, сохранить было почти невоз­
можно. В городе, переполненном войсками, испытывавшем
острейший жилищный и бумажный кризис, на защиту нацио­
нального достояния республики выступила небольшая группа
местной интеллигенции. В прошлом священники, архивариу­
сы, учителя, члены Вятской ученой архивной комиссии, они
отлично представляли себе ценность архивов, хорошо их зна-

461

462

Русская провинциальная историография
ли. В марте 1919 года по инициативе уполномоченного Главар­
хива по Вятской губернии Н.А. Желвакова из них был состав­
лен губернский архивный комитет (общественная организация).
Председателем этого комитета в апреле стал П.Н. Луппов.
Штормы Гражданской войны били в бывший тихий губер­
нский город, а ныне центр Вятского укрепрайона. Казалось,
время сгустилось и впервые после многих веков застоя Вятку
вынесло на гребень исторических событий. Время было насы­
щено историей, а историческое время необычайно ярко и пол­
нокровно.
Первый вятский губархив ютился в тесной и узкой комна­
те бывшей канцелярии губернатора. Сюда были свезены архи­
вы жандармского управления, тут же хранилась огромная масса
дел бывшего губернского правления.
С конца июня 1918 года положение резко ухудшилось.
Желваков был освобожден от обязанностей в губоно «как некоммунист», помощник его мобилизован, а собранный с таким
тщанием архив был в беспорядке сбросан в соседнюю комна­
ту, причем составлявшийся три месяца каталог был утерян.
Часть архивных фондов в тех условиях была собрана при
Вятской публичной библиотеке. И.М. Осокин (архивариус и
энтузиаст, память о котором Луппов почтил несколькими ста­
тьями) перевез в библиотеку архивы Вятского духовного учи­
лища и Трифонова монастыря.
В это трудное время Павел Николаевич делает все для со­
хранения архивов: ищет помещение, организует перевозки,
пишет акты на расхищение дел, добивается у местных властей
для архива полуподвала Успенского монастыря. «Исполнение
каждого дела, иногда самого незначительного, требовало обыч­
но затраты большой энергии и большого количества време­
ни», — с горечью замечает он. Чернила, бумага, нитки, игол­
ки, бечевка — добыть все это было почти невозможно. Плохо
было и то, что малограмотные (а в значительной массе и не­
грамотные) красноармейцы были решительно враждебно на­
строены в отношении дореволюционных бумаг.
Понимая ценность церковных архивов, Луппов разослал по
всем церквам губернии в 1919 году предписание о необходи­
мости сохранения архивов и анкету. Он получил ответы из
443 церквей (в губернии же их было более 800).

Раздел II. Вятские историки

Во главе архивного дела губернии Луппов оставался до
1924 года. Но в начале 20-х годов ему было очень несладко. В
штате губархбюро лишь четыре человека. Единого помещения
для всех архивов еще нет, их отовсюду гонят.
Уже в 1922 году был уничтожен нотариальный архив. Тем
не менее сделано много. Павел Николаевич верно понимал
свою главную задачу — воспитание нового отношения к ар­
хиву как к культурной ценности народа. Сделать это было
очень сложно, и, по его словам, «воспитанное веками неува­
жение к письменному памятнику сказалось отрицательно в
1917—23 годах».
Многодетному отцу («Павел Большое гнездо» — шутя на­
зывали его родственники) с огромным трудом удавалось содер­
жать свою семью. Жена, Нина Михайловна, выросшая в об­
становке пусть небольшого, но стабильного достатка, так и не
могла вникнуть в мелочи базарной конъюнктуры, тонкости
печения хлеба, топки печей, покупки дров. Она преподавала
немецкий язык в пединституте. Близким по духу человеком
Павлу Николаевичу был его родной брат Александр Николае­
вич Луппов, помогавший им адаптироваться в Вятке. Человек
очень культурный, начитанный, земской закваски, он вел боль­
шую работу в краеведческом отделе областной библиотеки. На
лето семьи обоих братьев с друзьями уезжали в родное село —
Усть-Чепцу. Молодежь затевала бурные игры, спектакли, влюб­
лялась, ссорилась. Старшие отдыхали среди деревенской при­
роды: далекие прогулки, беседы, отдых на реке.
В 1921 году здоровье историка пошатнулось. Ежедневное
длительное пребывание в холодном помещении (зимой архи­
вохранилище не отапливалось) привело к заболеванию ревма­
тизмом.
С сентября 1919 года по 1930 год Луппов работал доцен­
том Вятского пединститута и читал курс «История местного
края», а также курсы истории и этнографии удмуртов и мари3.
Десятки юношей и девушек: удмуртов, мари, татар, закончив
национальное отделение пединститута, добрым словом вспо­
минали своего наставника.
Все дисциплины, которые ему пришлось преподавать, были,
по существу, краеведческими. При отсутствии учебников и
подъеме интереса к краеведению ему пришлось серьезно по­
думать о содержании и форме обучения. «Каждый преподава-

4бЗ

464

Русская провинциальная историография

тель — творец собственного курса», — писал он в 1921 году и
главным в своей работе считал — научить студентов владеть
первоисточниками. Помимо архивных материалов он решил
широко привлечь другой источник — рассказы старожилов,
личные наблюдения и составил программу сбора устных вос­
поминаний по истории края, которую раздал студентам перед
каникулами.
Но все-таки львиную долю своих сил он в 20-е годы отдает
научно-исследовательской работе, чему немало помогло созда­
ние в Вятке в 1922 году научно-исследовательского института
краеведения. Инициатором его образования был профессор
Н.М. Каринский, первый директор института. В отделе «Ис­
тория местного края» с образования и до закрытия (1922—1941)
работал один человек — П.Н. Луппов.
Зоология, агрономия, экономика, этнография, фольклор —
круг деятельности НИИ был обширен. Свои издания («Вятская
жизнь», Труды Вятского НИИ краеведения), организация крае­
ведческих съездов завоевали институту и его сотрудникам вы­
сокий научный авторитет в стране.
Оплата труда профессорско-преподавательского состава
была тогда мизерна, и посетивший квартиру П.Н. Луппова
В.А. Максимов (гость из Ижевска) в 1930 году попил с ним
лишь морковного чая. «Трудновато вам живется материаль­
но», — заметил он Павлу Николаевичу. «Что поделаешь? В
стране пока трудности, и народ вынужден терпеливо их пере­
носить. Наступят и лучшие времена», — осторожно ответил тот.
Доктору церковной истории в эти годы свирепой борьбы с
религией выжить было непросто.
Историк Павел Луппов в 20-е годы стал краеведом. В крае­
ведение (за неимением других достойных мест работы, облас­
ти приложения своих сил) пошла значительная часть замеча­
тельной русской гуманитарной интеллигенции, превосходно
образованной, обладавшей широчайшим кругозором. Многие,
вероятно, смогли спастись таким образом в том бурном пото­
ке событий. А нам сейчас трудно понять и объяснить взлет
краеведческого движения 20-х годов. Есть и другая сторона
медали — разбуженная Октябрьской революцией народная
инициатива и самостоятельность двинулись и по этому руслу.
Кружки в уездах, волостях, деревнях Вятки создавались энту­
зиастами из крестьян, учителями, служащими. Одни изучали

Раздел II. Вятские историки

историю своего села, записывали предания, частушки, другие
организовывали музеи, создавали журналы, искали полезные
ископаемые. Уже на первом областном краеведческом съезде
в Вятке (26—30 июня 1923 года) были представители от 67 за­
интересованных центральных и местных учреждений, органи­
заций, обществ. В целом же по стране число краеведческих
организаций в период с 1917 по 1930 год выросло в 14 раз (со
155 до 2270)4. Хорошо налаженная система информации в об­
ласти краеведения, сильная периодика, всесоюзные конфе­
ренции, крупнейшие ученые страны, возглавлявшие Централь­
ное бюро краеведения (ЦБК) при Российской академии наук, —
все это вывело краеведение в центр общественного внимания
20-х годов. Но близился уже и год «великого перелома», когда
был сломан хребет краеведческому движению страны.
Думается, что интерес к краеведению был усилен и колос­
сальными изменениями в жизни и быте всего народа после
Октября. Менялось миропонимание, самосознание крестьян­
ства. Поэтому в анкете «О влиянии революции на быт населе­
ния» (1927) Луппов ставит задачу зафиксировать сам процесс
изменения экономической, семейной жизни, общественного
быта, религиозности русского крестьянства.
Луппов считал, что, пока областные истории не будут рас­
крыты и подробно исследованы, все наши общие историчес­
кие занятия будут голословны или даже легкомысленны. «Наши
предшественники еще не воздвигли стройное здание местной
истории, — говорил он своим студентам на лекции, — масса
памятников, хранящихся в недрах земли, не выявлена, устные
предания еще не собраны, архивные материалы еще спокойно
лежат на полках»5.
Для использования старых кадров краеведов, объединения
общественности г. Вятки, продолжения традиции вятского
краеведения 21 марта 1920 года было создано Вятское истори­
ческое общество (председатель Н.М. Каринский). Оно стало
наследником архива, коллекций ученой архивной комиссии.
После отъезда Каринского в Москву (1923 год) председателем
Общества и главным его работником стал Павел Николаевич.
Он сделал 32 доклада по всем темам своей научной работы: о
ссылке в Вятский край и вятских городах, о школьном крае­
ведении и мултанском деле и многом другом6.
16. Заказ № 2329.

465

466

Русская провинциальная историография

В 1930 году по решению властей Вятское историческое
общество было ликвидировано. Недремлющее око ГПУ, впро­
чем, и в 20-е годы отводило из членов этого общества людей,
«социально чуждых по происхождению». Были закрыты все
издания вятских краеведов. НИИ краеведения было приказа­
но снять все прежние темы и занятия проводить лишь в по­
мощь местным организациям в выполнении планов первой
пятилетки (индустриализации и коллективизации края). Раз­
гром краеведения произошел в масштабах всей страны. В
1931 году постановлением Совнаркома в стране отменялись все
краеведческие общества. Допускалось иметь лишь краевые и
районные бюро краеведения с проверенными кадрами. Но и
эти остатки общественных организаций, влачивших жалкое
существование, были закрыты решением правительства в
1938 году. Многие краеведы, хорошо знакомые Павлу Нико­
лаевичу по совместной работе, к этому времени находились уже
в лагерях.
А Павел Николаевич пишет в это время свои честные ра­
боты по истории Вятки. Первой (и долгое время единственной)
обобщающей книгой по местной истории стал «Исторический
очерк Вятского края», написанный Павлом Николаевичем к
1929 году. Небольшой по объему (48 страниц), он был издан в
составе сборника «Вятский край» и имел целью познакомить
местных учителей с историей края. Основное достоинство очер­
ка — независимость от большинства дореволюционных работ
местных историков. Луппов создал свою собственную источниковую базу, обозрев едва ли не все доступные тогда архи­
вные материалы. Очерк написан просто и ясно. Периодизация
истории края дана им в соответствии с концепцией М.Н. По­
кровского. Впрочем, у Покровского Луппов взял лишь вне­
шнюю сторону. В основном он остался верен себе. В конце
каждой из трех глав дан список литературы, темы для научноисследовательской работы учителя и задания ученикам. Богатая
насыщенность конкретно-историческим материалом выгодно
отличает его работы от множества исторических исследований
того времени, в которых преобладал схематизм, социологизм,
сиюминутность. Отказ от теоретизирования, общих выводов,
прямого выражения своей точки зрения, обычные для Луппова, обернулись немалым преимуществом. Краткие сведения

Раздел II. Вятские историки 4б7

справочного характера, но изложенного систематично, — та­
кого рода работы мы используем и сегодня.
Тысячи архивных описей, дел, просмотренных им в десят­
ках архивов страны, сделали его идеальным консультантом.
Десятки научных работников республик Поволжья, Москвы и
Ленинграда прибегали к его услугам, чтобы узнать, где разыс­
кать архивные материалы по истории той или иной народно­
сти северо-востока Европейской части России, получить справ­
ки о деятелях, так или иначе связанных с Вяткой.
Огромный труд был проделан историком в 20—ЗО-е годы
по изучению центральных и местных архивов. 60-летний по­
жилой человек смело пускался в дальние и многотрудные пу­
тешествия: объехал все Прикамье и Приуралье — Пермь, Уфа,
Самара, Казань, все губернии, в которых проживало удмуртс­
кое население, заезжал в очень глухие села, собирая устные
предания, выясняя, например, путь войск Пугачева. Работо­
способность и трудолюбие его были беспримерны.
Безусловно, лучшей книгой Павла Николаевича, так и не
написанной, был бы труд «Моя работа в архивах». Но его уни­
кальный опыт архивного исследователя, колоссальные знания
и понимание документа ушли вместе с ним, будучи лишь в
небольшой степени реализованы в написанных им статьях и
книгах.
Активно сотрудничал историк с Удмуртским научно-иссле­
довательским институтом истории, экономики, литературы и
языка при СНК УАССР. Во многих научных сборниках этого
института он поместил свои статьи и подборки документов по
истории удмуртов.
Во второй своей работе в пятом сборнике записок Удмур­
тского НИИ Луппов публикует «Библиографию по Мултанскомуделу», активным участником которого он был. Любопыт­
но, что этой темой Луппов сумел увлечь своего зятя — вятского
юриста К.А. Палкина, который в 30-е годы дополнял лупповскую картотеку. Павел Николаевич учел 235 статей и книг по
мултанскому делу, поделил их (в основном по хронологии и
месту издания) на четыре раздела. Первый раздел — это лите­
ратура между первым и вторым судебным разбором дела. Вто­
рой раздел — литература между вторым и третьим судебными
разборами. Третий раздел — литература после оправдания мултанских удмуртов, и четвертый раздел — статьи, заметки, книги
16*

468

Русская провинциальная историография

по общему вопросу о человеческих жертвоприношениях. Вят­
ка, Казань, Нижний Новгород, Москва, Петербург — вот уч­
тенные Лупповым места издания такого рода литературы.
Безоблачной общественной атмосферы в 1936 году, как мы
знаем, не было. Не случайно начальная статья в шестом сбор­
нике записок Удмуртского НИИ (в котором Луппов опубли­
ковал две статьи: одну о борьбе удмуртов против каринских
мурз, а вторую — об истории Бемышевского медеплавильного
завода) под названием «Преступный путь двурушников и
убийц» начинается со слов: «Троцкистско-зиновьевская банда
убийц стерта с лица земли». Если эта статья — перепечатка
материала центральной прессы, то статья местного обличите­
ля «врагов народа» М. Петрова называлась «Использование
фольклора классовыми врагами».
Уход Павла Николаевича в далекое прошлое был в условиях
террора 30-х годов, вероятно, и попыткой отстоять собствен­
ное самоуважение и независимость в своей научной работе.
Особое место среди работ историка занимают его очерки
по истории вятских городов. В своей программной статье «Го­
род Шестаков Вятской земли» Павел Николаевич делит 14 го­
родов края на три группы: 1) древнейшие города, связанные с
русской колонизацией (Вятка, Орлов, Котельнич, Слободской,
Шестаков и Кай); 2) города-крепости второй половины XVI ве­
ка, созданные во время борьбы с Казанским ханством (Санчурск, Уржум, Яранск, Малмыж); 3) города XVIII века, возник­
шие как административные центры (Глазов, Нолинск, Елабуга,
Сарапул)7.
Итогом длительной деятельности Павла Николаевича как
экскурсовода-ученого стала его рукопись «По старой Вятке.
Экскурсии по городу Вятке для ознакомления с его историей»,
сданная в типографию в 1934 году. Когда верстку прислали в
НИИ краеведения, там признали неудобным выпускать книгу
с материалом экскурсий лишь по дореволюционной Вятке.
Экскурсии по новой, советской Вятке Луппов написать быст­
ро не смог, типография не стала ждать, и набор рассыпали. С
учеными не церемонились. Занятия историей стали опасны.
(Экземпляр верстки теперь хранится в краеведческом отделе
областной библиотеки.)
Весь материал разделен в книжке на две экскурсии: одна
для обозрения древней части города — по левую сторону ов­

Раздел II. Вятские историки■ 4б9

рага Засоры (на 4 часа), другая — для обозрения части города
по правую сторону Засоры (на 3 часа). По мнению Луппова,
слово «Вятка» ведет свое начало от жившего тут удмуртского
племени «ватка». Историк не дает сухого перечисления сохра­
нившихся остатков старины, а бережно пытается воссоздать на
их основе цельный образ древнего города.
В 1939 году Павел Николаевич был командирован в Сло­
бодской и помогал местным краеведам в работе над историей
этого древнего вятского города. Но львиную долю времени в
1933—1940 годах отняла у Павла Николаевича работа, которую
он подал перед войной на кафедру истории СССР ЛГУ как
свою докторскую диссертацию. Работа эта — «История города
Кирова. Исторический очерк города от его возникновения до
Февральской революции»8.
Это была первая попытка дать цельный очерк по истории
города, так сказать, его исторический паспорт. Сделана она
была на основе богатейшего архивного материала. Любопыт­
но, что к сохранившейся рукописи, подготовленной тогда к
печати, приложены критические отзывы молодых местных
историков, историков новой школы. Одобряя в целом этот труд,
они отмечают его эмпиризм, описательность, отрыв от обще­
русской истории, недостаточное внимание развитию экономи­
ки города, предлагают усилить марксистско-ленинскую трак­
товку излагаемых фактов.
По существу, они давали в лице П.Н. Луппова оценку всей
столетней деятельности историков-областников, оценку жес­
ткую и пристрастную. То, что было главной ценностью для
дореволюционных краеведов — создание Источниковой базы
местной истории, добыча нового исторического знания, созда­
ние местной тематики, — стало для них второстепенным. И
вполне естественно. На какое-то время показалось, что кон­
кретно-исторический материал — дело второстепенное, важ­
нее верность одной, строго определенной схеме. Изданная в
1958 году в Кирове, эта книга — «История города Вятки» — со­
держит массу ценного и интересного нам сегодня историче­
ского материала.
В последние годы своей жизни Павел Николаевич прило­
жил много сил, пытаясь издать свой труд. В письме от 22 ян­
варя 1949 года он писал вятскому краеведу А.В. Эммаусскому:
«Очень прошу Вас и тов. Папырину ускорить редактирование

470

Русская провинциальная историография
моей книги “История города Вятки”. В целях ускорения ре­
дакторской подготовки рукописи я уже дал согласие тов. Миль­
чакову (директору изд-ва. — В. Б.) об исключении главы о
XX веке, согласно Вашему, т.е. редакторов, пожеланию».
Это ли не трагедия — не увидеть в печати плодов своих
двадцатилетних трудов? А книга по истории Вятки получилась
интересная.
Занятия историей городов Вятской земли дополнялись у
Луппова исследованием истории сел — «К истории населенных
пунктов Вятской земли»9. По существу, этот справочник —
лучшая из всех неизданных работ Луппова и, безусловно, за­
служивает сейчас издания, пусть и небольшим тиражом. Она
подтолкнет краеведов на местах. Ведь давно назрела необхо­
димость создания общей «Истории сел и деревень Кировской
области». Работа Луппова — первая часть такой книги. Море
устных преданий, воспоминаний, записей старожилов о своих
родных местах — явление на редкость неконкретное, истори­
чески ненадежное. Точные даты возникновения сел, городов,
монастырей, заводов на Вятке могут стать надежными маяка­
ми в этом море. Это мощный хронологический фундамент, на
котором, увы, пока ничего не возведено. Переписи населения
XVI—XVIII веков — главный источник Павла Николаевича.
Работа кропотливая, требующая невероятного упорства, трудо­
любия и веры в нужность своего труда.
Первые две главы (о местных центрах на верхней и сред­
ней Вятке до 1780 года) — своеобразный каталог, где наряду с
названием села, временем его возникновения даны его крат­
кая характеристика, состав населения и так далее. Главная река
края — Вятка. Поэтому обзор местных центров Луппов ведет
по речным системам. Грань между верхней и средней Вяткой —
город Хлынов. Всего же Луппов занес сюда 198 населенных
пунктов. В третьей (и последней) главе «Общие выводы» ис­
торик попытался дать схему русской колонизации края XIV—
XVIII веков. По его мнению, главнейшими районами, откуда
шло русское заселение Вятки, были Нижегородско-Суздальс­
кая земля (в начале колонизации) и обширное Поморье (с
конца XV в.). Малонаселенные вятские земли, богатые пуш­
ниной, рыбой, диким зверем, недоступные для татарского тер­
рора, были в XIV—XVI веках заманчивым уголком.

Раздел II. Вятские историки 471
Едва ли не лучшей книгой Павла Николаевича, опублико­
ванной после Октября, была его монография «Политическая
ссылка в Вятский край», изданная Всесоюзным обществом
политкаторжан и ссыльнопоселенцев в 1933 году10, незадолго
до закрытия Общества. Интерес историков к ней в последние
годы вырос. Взяв новую тему, открыв недоступные до Октяб­
ря архивные фонды (использовано более 500 архивных дел),
автор остался верен себе. Он показывает нам условия жизни и
быта революционеров в ссылке, их влияние на местное насе­
ление, не теоретизируя, не давая анализа мировоззрения ссыль­
ных, говорит о конкретных людских судьбах.
Взглянем на содержание этой работы. Оговаривая, что си­
стематическая ссылка в Вятку началась только при Николае I,
Луппов отмечает отдельные, очень давние случаи высылки сюда
людей. Так, царем Борисом Годуновым в 1601 году был выс­
лан в Яранск Василий Романов, дядя будущего царя Михаила
Федоровича; он был привезен в Яранск в цепях и железах.
После войны 1812 года жили на Вятке пленные французы,
причем здешний климат был им явно не на пользу. Более тре­
ти здесь умерло. Видимо, это обстоятельство и пришлось по
душе мстительному самодержцу Николаю Павловичу.
Драгоценно пристрастие Павла Николаевича к реалиям
жизни, мелочам быта, повседневным документам: письмам,
жалобам, запискам, воспоминаниям. Историку удалось полу­
чить некоторые материалы от самих сосланных, их родствен­
ников, местных старожилов, для которых начало XX века было
еще временем не столь давним. Книга содержит богатейший
фактический материал.
Итак, 20—30-е годы — время расцвета деятельности ис­
торика. Он писал широко, работал в полную силу, торопясь
успеть высказаться. Очень часто в тех условиях это был труд
«в стол». Опубликовать значительную массу своих работ он не
смог. Абсолютное отсутствие каких-то карьеристских, мелких,
конъюнктурных соображений делало его исследования, при
всем эмпиризме, очень честными, добротными, не отделимы­
ми от личности и характера историка. Долгое время казалось,
что они безнадежно устарели. Между тем сегодня, когда нача­
лась смена тематики исторических исследований, они нам
очень нужны. Составляя список своих научных работ, не­
задолго до смерти, Павел Николаевич включил в него 98 на-

J
472

Русская провинциальная историография

званий печатных исследований. Из них 49 названий
(129 печ. л.) — работы об Удмуртии (26 работ написано до
Октябрьской революции и 23 — после нее). Ровно 49 работ
насчитал он и по истории Вятского края. Из них по истории
Вятской политической ссылки — 13 работ, по истории Вят­
ки — 30 работ, по методике научно-исследовательской рабо­
ты — 6 статей. Помимо этого он указал 14 неизданных работ
(63 печ. л.) по истории удмуртов и 15 неизданных работ по
истории Вятки (48 печ. л.)11.
В июле 1944 года по представлению ЛГУ П.Н. Луппову без
защиты была присвоена ученая степень доктора исторических
наук. В информации ТАСС об этом событии он был назван
крупнейшим исследователем прошлого народов, населяющих
северные районы нашей страны. А 5 мая 1945 года Президиум
Верховного Совета Удмуртии присвоил ему звание «Заслужен­
ный деятель науки Удмуртской АССР». В это время ему дале­
ко за 70.
Рыжеватый, выше среднего роста, худощавый человек, с
добрым взглядом из-под мохнатых бровей, хорошо запомнил­
ся работникам Кировской областной библиотеки. Ослабевший
от хронического недоедания, почти восьмидесятилетний старик
работал в ней чуть ли не ежедневно в годы войны (читал, прав­
да, уже с лупой). Многие же более молодые краеведы-истори­
ки даже в 30-е годы ничего не писали. После процесса 1929 года
над историками С.Ф. Платоновым и М.К. Любавским, разгрома
краеведческих обществ в 1931 году, закрытия общества полит­
каторжан и ссыльно-поселенцев любая напечатанная работа
историка могла стать поводом для разгромной кампании. Рез­
ко изменилось официальное отношение к народникам, людям,
по духу наиболее близким Павлу Николаевичу.
Может быть, поэтому его «История города Вятки», послан­
ная как докторская диссертация в Ленинградский университет
еще в 1939 году, к защите так и не была допущена. При всех
нареканиях на ее эмпиризм и фактографичность, ленинград­
цев все же более страшили, вероятно, политические оценки
событий 1905, 1917 годов в Вятке, деятельности здесь ссыль­
ных— соратников В.И. Ленина (например, А.Н. Потресова).
Идя от конкретных фактов, Луппов излагал развитие событий
вовсе не в рамках жесткой схемы «Краткого курса истории
В КП (б)».

Раздел II. Вятские историки

Разговаривая с одним ветераном вятского краеведения, я
поинтересовался, почему он ничего не писал и не издавал в
30-е годы, ограничившись преподаванием в пединституте. «Да
каково жить-то было? — возмутился он в ответ. — Ведь за лю­
бую строчку могли куда угодно упрятать. Выжить было труд­
но, не то что писать!»
Отдадим должное мужеству и закалу личности Павла Ни­
колаевича. Он продолжал напряженно работать. В немалой
степени ему, человеку с «подмоченной», по понятиям тех лет,
репутацией (все-таки доктор церковной истории, чиновник
Синода в прошлом), помогало реноме первого историка удмур­
тского народа, поддержка из Ижевска.
Между тем здоровье его в годы войны резко ухудшилось,
особенно упало зрение. На левом глазу появилась катаракта.
Неудачная операция в 1943 году лишила его глаза, катаракта
стала развиваться и на правом глазу, и в 1946 году историк
полностью ослеп. Работу он не прекращал, составляя список
работ, диктуя воспоминания. «Дух его оставался бодрым, было
даже незаметно, что он совсем слепой», — вспоминали знав­
шие его в это время люди. Он по-прежнему посещал научные
конференции в пединституте, садился за первый ряд и внима­
тельно вслушивался. Но вскоре и слух у него ухудшился.
«В общении, — вспоминал краевед А.В. Эммаусский, — он
отличался вразумительной молчаливостью. Человек коррект­
ный, очень воспитанный, он никогда ни на кого не кричал,
говорил всегда тихо и спокойно. Выступать не любил, но если
выступал, то логично, детально, методично, неопровержимо,
хорошим литературным языком». Его простое, открытое, чуть
скуластое лицо русского крестьянина поражало спокойной
вдумчивостью. В январе 1947 года Павел Николаевич вместе с
женой Ниной Михайловной, верным спутником всей его жиз­
ни, переехал в Ленинград, где работали его уже взрослые дети.
Даже ослепнув, он сохранил ясность мысли, хорошую память,
цельность души. В своем письме вятскому библиотекарю
Г.Ф. Чудовой в июне 1947 года он писал: «Летом, в дачной
тиши, думаю начать составление своей развернутой автобиог­
рафии, о которой меня просили и Клавдия Михайловна (ди­
ректор библиотеки. — В.Б.) и Вы. Думаю, что надобность в ней
не миновала. Кое-какие подробности из нее мною уже обду­
маны». Обширная, более чем стостраничная автобиография

473

474

Русская провинциальная историография
была Павлом Николаевичем продиктована летом 1947 года
своей жене. Этот последний труд историка и сегодня удивляет
нас четкостью и ясностью мысли.
В Ленинграде, в окружении своей многочисленной семьи
(детей и внуков) 25 февраля 1949 года, на 82-м году жизни Па­
вел Николаевич умер.
Судьба историка Луппова — это не стертый пятак. Ясность
духа, следование намеченным целям, выработанным в юнос­
ти идеалам, поражающая нас и сегодня работоспособность,
цельность личности — все это не менее важно, чем десятки
его работ. Чтобы книга жила и после смерти автора, мало
одной ее талантливости, автор должен подкрепить ее своей
судьбой, характером, личностью. Историк Павел Луппов су­
мел это сделать.

Основные даты жизни и деятельности
П. Н. Луппова
22 октября (3 ноября) 1867 года — в селе Усть-Чепца Вят­
ской губернии в многодетной семье сельского псаломщика ро­
дился сын Павел.
1877—1881 годы — учеба в Вятском духовном училище.
1881—1887 годы — учеба в Вятской духовной семинарии.
1887—1890 годы — учеба в Казанской духовной академии.
1890— 1891 годы — учитель земской начальной школы села
Дебесы Сарапульского уезда Вятской губернии.
1891— 1893 годы — делопроизводитель Вятского земства.
1893—1896 годы — учеба в Московской духовной академии.
1896 год — защита крестьян-удмуртов в мултанском деле.
1896—1917 годы — работа в школьно-статистическом отделе
Синодального училищного совета.
1899 год — защита магистерской диссертации в Московс­
кой духовной академии.
1902—1903 годы — учеба в Петербургском археологическом
институте.
1913 год — защита докторской диссертации в Казанской ду­
ховной академии.
1917—1918 годы — работа преподавателем истории в гим­
назии и реальном училище Петрограда.

Раздел II. Вятские историки

1918 год — работа в Москве в Главархиве.
1919—1924 годы — уполномоченный Главархива по Вятс­
кой губернии.
1919—1930 годы — работа преподавателем истории Вятского
края и истории нацменьшинств в Вятском пединституте.
1923—1930 годы — руководитель Вятского исторического
общества.
1922—1941 годы — работа старшим научным сотрудником
Вятского (Кировского) научно-исследовательского института
краеведения.
1944 год — присуждение ученой степени доктора истори­
ческих наук без защиты диссертации.
1945 год (май) — присвоение почетного звания «Заслужен­
ный деятель науки Удмуртской АССР».
1947 год (январь) — отъезд из Кирова в Ленинград.
25 февраля 1949 года — П.Н. Луппов скончался в Ленин­
граде.

Краткий список работ П. Н. Луппова
Христианство у вотяков со времени первых исторических из­
вестий о них до XIX века. 2-е изд., испр. и доп. Вятка, 1901. 298 с.
+ 95 с.
Христианство у вотяков в первой половине XIX века. Иссле­
дование. Вятка, 1911. 568 с. + XXI с.
А. И. Герцен в Вятской ссылке // Вятская жизнь. 1923. № 2.
Ссылка В. Г. Короленко в Вятский край. Ижевск, 1925. 42 с.
Громкое дело мултанских удмуртов (вотяков, обвинявшихся
в человеческом жертвоприношении (1892—1896). Ижевск, 1925.
40 с.
Обзор быта нацмен Вятско-Ветлужского края. Вятка, 1926.
20 с.
Город Шестаков Вятской земли (к истории городов Вятского
края). Вятка, 1927. 18 с.
Исторический очерк Вятского края. Вятка, 1930. 48 с.
Политическая ссылка к Вятский край. М., 1933. 208 с.
По старой Вятке. Экскурсия по гор. Вятке для ознакомле­
ния с его историей. Вятка, 1934. 49 с. (экземпляр верстки).
История города Вятки. Киров, 1958. 237 с.

475

476

Русская провинциальная историография

К истории населенных пунктов Вятской земли. Киров, 1940.
107 с. Рукопись.
Хронологические даты по истории Кировской области. Киров,
1941. 124 с. (Рукопись).
Автобиография. Киров, 1947. 100 с. (Рукопись).
Кумышка. 130 с. (Рукопись).

***
Сборники документов, составленные П. Н. Лупповым:

Материалы для истории христианства у вотяков в первой
половине XIX века. Вятка, 1911. 318 с. + XVIII с.
Документы о вятской ссылке В. Г. Короленко // Каторга и
ссылка. 1933. Кн. 1. С. 59-99.
Документы по истории Удмуртии XV—XVII веков. Ижевск,
1958. 419 с.

***
Павел Николаевич Луппов. Библиографический указатель /
Сост. Г. Ф. Чудова. Ижевск, 1985. 92 с.

ИСТОРИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА
РОССИЙСКОЙ ПРОВИНЦИИ
Мы стремимся взять из прошлого
пламя, но не золу.
Ж. Жорес

аверное, нет надобности повторять, что мы живем в пе­
реломную эпоху в истории человечества. И, как все­
гда на переломе, появляется жгучий интерес к исто­
рии Земли, родной страны, края, где ты живешь. XX век пе­
рестроил образ жизни сотен миллионов человек. Научно-тех­
ническая революция коренным образом изменила качество
жизни человека, его мировоззрение, ценностные ориентиров­
ки. Но, как говорится, на редьке ананас не вырастет. Сегод­
няшний день обусловлен нашим вчерашним развитием. Науч­
но-техническая революция, поставив проблемы, которых в
недавнем прошлом еще не существовало, заставляет каждого
человека обратиться к прошлому. Атомная эпоха делает гло­
бальные проблемы личными для каждого гражданина, и наобо­
рот — дела, раньше казавшиеся сугубо личными, приобретают
характер подлинно всенародных дел.
Безудержный сциентизм, лишенный морально-нравствен­
ной опоры, как показал Чернобыль, становится на какой-то
своей ступени преступным. Старомодная же ныне идея о том,
что ценность познания не в знании, а в том благе, которое оно

Н

478 ___________________ „ Русская провинциальная историография
может принести народу, воодушевляла несколько поколений
ученых XVIII—XIX веков.
Много ли исторических исследований стало за последние
годы заметными явлениями общественной жизни? Какова зна­
чимость современной исторической науки в жизни общества?
Что толку говорить об этом, если студенты-историки отлуче­
ны от современности изначально. Долгие годы изучая историю
и теорию вне острейших проблем современности, они невольно
становятся схоластами от истории и в дальнейшем, двигаясь по
наезженной колее, просто не в силах сломать усвоенную «ме­
тодику» и соотнести исторический процесс с реальной дей­
ствительностью. Манипуляции научными сведениями лишь
имитируют научный анализ, ничем и никак не обогащая со­
временную науку. Настало время поговорить о застойных яв­
лениях в исторической науке всерьез. Но отсутствие жанра
научной критики, исторической публицистики не позволяет
ставить эти проблемы во всей полноте. А насущных, острей­
ших проблем, путь решения которых лежит через историю,
масса.
Осмысление задач, вставших перед обществом, невозмож­
но без обращения к истории. Причем масштабы происходящих
изменений требуют обращения к истории всего народа, созда­
ния народоведения как особой науки, включающей в себя эле­
менты едва ли не всех гуманитарных дисциплин.
Поэтому сегодня, в момент пересмотра тематики исто­
рических исследований, обращение к наследию историков
XIX века безусловно необходимо. История русской культуры
XIX века настолько богата, разнообразна, направления ее изу­
чения настолько устоялись, что изучение развития культуры
русской провинции места почти не имело. Постановка и раз­
работка темы «Русская провинциальная культура» (темы дос­
таточно условной) позволяет более полно осветить не только
русскую культуру XIX века. Лев Толстой частенько говорил:
«Пусть каждый метет перед своим домом, и тогда везде будет
чисто». В нашем случае обращение к частному вопросу этой
большой и сложной темы даст возможность глубже оценить все
богатство русской национальной культуры того периода.
Развитие исторической мысли в российской провинции
XIX века имело свои существенные отличия от общего хода раз­
вития науки.

Раздел II. Вятские историки

Вятка была своеобразным культурным гнездом, где инте­
рес к истории края стал культурной традицией, а любительс­
кие занятия краеведением — почетными. Рассчитывать на
внимание столичных историков, исследовавших не только Под­
московье, но и Тверь, Рязань, т.е. центр страны, далекая Вят­
ка не могла. Зато благодаря отдаленности основная часть мес­
тных культурных сил не выезжала в столицы, а вынуждена была
проявлять свои таланты здесь, на месте.
Историческая культурная традиция проявилась в Вятке в
виде формирования устойчивого интереса к истории родного
края у представителей местной интеллигенции: учителей, вра­
чей, отдельных чиновников, священников.
Думается, начало формирования этой традиции — время
написания «Повести о стране Вятской», исторической повес­
ти конца XVII — начала XVIII века, на целое столетие удов­
летворившей общественный интерес к прошлому нашего края.
Широкая распространенность списков повести — десятки эк­
земпляров — не только среди горожан Вятки, но и в Котельниче и других городах края говорит о том, что ее читали и чти­
ли. Связь материалов повести с общерусской историей, выход
за узкие рамки провинциального быта был просто необходим
вятчанам, ошеломленным реформами Петра I, «когда любез­
ное наше отечество стало из ветхого переходить в новое состо­
яние». «Повесть о стране Вятской» — не только историческое,
но и литературное произведение эпохи, когда автор еще дол­
жен был оставаться анонимным. Безусловно, это памятник еще
не исторической науки, а мифопоэтического восприятия про­
шлого.
Открытие А.И. Вештомова в начале XIX века, доказавше­
го, что не только у России, но и у Вятского края есть своя
история, которая может стать темой научного сочинения, было
поразительно новым для местных обывателей. Впрочем, эту
вештомовскую идею приняли и развивали в первой половине
XIX века единицы. Восторженный разночинец, выросший в
эпоху Великой французской буржуазной революции и роман­
тизма в русской художественной литературе, Александр Ива­
нович Вештомов был сторонником идей просветителей, ро­
мантиком по складу характера и деятельности. Целью своих
изысканий он считал «благо поселян — сей основы государ­
ства». Его труд — это историческое повествование. Но мону-

479

480

Русская провинциальная историография

ментальная «История вятчан» весь XIX век оставалась рукопис­
ной. Трагедия личности Вештомова как будто предопределена
в стихах: «Талант и судьба везде и всегда дышат слепой обо­
юдной враждой».
60—80-е годы XIX века — время массового широкого ин­
тереса разночинной интеллигенции к истории, экономике,
культуре родного края. Высокая цель — вывести русский на­
род из унижения и темноты путем просвещения — одушевила
десятки вятских историков, известных, малоизвестных и совсем
еще нам неизвестных. Научное изучение истории края начи­
нается как раз в это время. Народническая закалка личностей
А.С. Верещагина, А.А. Спицына, П.Н. Луппова отразилась на
всей их деятельности. Внимание к этнографии, повседневно­
му быту крестьянства, тонкое понимание народной жизни,
мощной древнерусской струи в обыденности характерно для
историков этого поколения. Именно из среды, насыщенной
такого рода интересами, вышел великий русской этнограф
Д.К. Зеленин.
Круг интересов местных любителей истории был разнооб­
разен: этнография и фольклористика, топонимика и география,
статистика и археология. Подобная нерасчлененность исто­
рического познания давала любителям и серьезные преиму­
щества перед узкими специалистами, видимые сегодня очень
отчетливо. Фигуры историков того времени порой очень ко­
лоритны, ярки, индивидуальны. Желчный реалист щедринского
типа А. С. Верещагин, для которого уход в прошлое и форма
самоутверждения, проявления личности, и единственный до­
ступный ему путь ухода от неприятной действительности. Это
и пишущий свои статьи на последней стадии чахотки инспектор
народных училищ Глазовского уезда Н.Г. Первухин, запросы
на чьи работы приходили в Вятку из Парижа. Это и добрей­
ший и упорнейший в достижении своих целей А.А. Спицын.
Для него вятская археология стала одновременно и школой, и
трамплином для выхода в большую науку. На его примере мы
отчетливо видим, что подпитка, обогащение из нижнего слоя
культуры его верхних слоев происходили непрерывно.
Но если работы А.С. Верещагина, А.И. Вештомова,
А.А. Спицына, П.Н. Луппова имеют первостепенное значение
в местной дореволюционной историографии, то ведь поми­
мо них существуют сотни исторических работ других авторов.

Раздел II. Вятские историки

Полагаю, что необходимо изучение деятельности не только
историков первого круга, но и историков второго и третье­
го круга. К историкам второго круга мы можем отнести лю­
дей, длительное время занимавшихся историей родного края
и оставшихся в памяти, оставивших десятки статей. Работы
П.В. Алабина, В.П. Юрьева, Н.Г. Первухина, В.Я. Баженова,
Г.Е. Верещагина, Н.А. Спасского стали для нас сегодня цен­
ными источниками. Историки третьего круга — это люди, чье
обращение к истории местного края было эпизодическим, от­
няло у них лишь небольшую часть времени, но оставило
какой-то след. Понять причины такого обращения очень важ­
но, ведь имена И.Г. Кибардина, И.М. Осокина, И.А. Лихаче­
ва, П.Н. Кулыгинского, С. Васильева и Н. Бехтерева, а так­
же десятков других ничего нам, в сущности, не говорят.
Проанализировать деятельность этих историков, пояснить
биографическим материалом их работы — дело очень слож­
ное и неблагодарное, но нужное. Ведь подобный массовый
материал поможет выявить интересные закономерности, яв­
ления русской провинциальной жизни, даст возможность
лучше понять эпоху в целом.
Микросфера вятских историков, создав до Октябрьской ре­
волюции своеобразную «социокультурную матрицу» тематики
и проблематики краеведческих исследований, лишь после Ок­
тябрьской революции проникла в «поле широкой публики» и
начала серьезно влиять в 20-е годы на общественное сознание.
Лишь тогда к занятиям краеведением обратились сотни людей
в Вятской губернии. Вполне вероятно, что события революции,
Гражданской войны, то есть живая история, сконцентрирован­
ная на небольшом отрезке исторического времени и бывшая
для многих частью личной биографии, опрокинула воззрения
многих крестьян, интеллигентов, разночинцев, рабочих, тра­
диционно оценивающих время, пространство, идею прогресса
с точки зрения донаучных концепций развития мира. Именно
тогда историзм начинает пронизывать все сферы обществен­
ной жизни.
Краеведы дореволюционной эпохи, историки того време­
ни опирались в своей деятельности на учебные заведения,
официальные и общественные организации. Интерес А.И. Вештомова, первого вятского историка-писателя, к истории и флоре
края был во многом сформирован его преподавательской дея-

481

482

Русская провинциальная историография

тельностью в главном народном училище. Вятский губернский
статистический комитет во второй половине XIX века стал
объединяющим и координирующим центром для краеведов
губернии. Но, будучи официальным губернским учреждением,
даже в своей неофициальной работе опираясь в какой-то мере
на местный аппарат власти в уездах, комитет, по существу,
противопоставлял себя народной массе. Членами его в уездах,
в отличие от города, как правило, были люди незаурядные,
одинокие в своей среде (священники, чиновники, учителя,
земские служащие), испытавшие влияние народничества. Связь
комитета с уездами губернии не была постоянной и прочной.
Расцвет его деятельности относится к 80-м годам XIX века.
Сбор и систематизация огромного материала, характеризующе­
го различные стороны жизни Вятского края, — главная заслу­
га деятельности комитета.
Распространению исторических знаний о крае в среде ме­
стной интеллигенции способствовало издание статистическим
комитетом ежегодных «Памятных книжек» Вятской губернии,
толстых томов, наполненных разнообразным статистическим,
этнографическим материалом о крае, данными по экономике,
культуре и другим сторонам жизни. С 1854 по 1916 год вышло
50 томов этих книжек, каждая тиражом в несколько сот экзем­
пляров.
Вятская губернская ученая архивная комиссия (25-я архи­
вная комиссия в России) объединяла уже не всех краеведов, но
лишь людей, интересующихся историей края. Главная цель ее
деятельности — сбор и публикация архивных документов. Со­
здание скрупулезно прокомментированного, тщательно выве­
ренного корпуса источников по истории феодальной Вятки —
такую задачу ставили перед собой местные историки конца
XIX — начала XX века.
В послереволюционный период, когда коренным образом
изменилась форма и цели краеведения, методическим центром
всей краеведческой работы, координирующим деятельность
всех организаций и обществ губернии, занимающихся сбором
материалов и изучением истории родного края, стал Вятский
научно-исследовательский институт краеведения. Создание
краеведческих обществ на метах в 20-е годы стало поветрием.
В концепционном плане имело место отставание и зави­
симость работ местных историков от трудов крупнейших ис­

Раздел П. Вятские историки

ториков России. Но широта и многообразие фактического
конкретно-исторического материала в их работах, близость к
источникам этого материала является неоценимым преимуще­
ством. Фактография, описательность, идейная скудость были
не только следствием слабости научной подготовки, но и на­
целенностью их исторического мировоззрения на «историчес­
кий факт». Добыча критически проверенных, очищенных фак­
тов местной истории считалась необходимым этапом работы.
Позднее из такого рода кирпичиков предполагалось создание
всего здания местной истории.
Приход в 60—80-е годы в краеведение двух-трех поколений
разночинцев был закономерен. Но в последнее десятилетие
XIX века приток талантливой молодежи прекратился. Поэто­
му в 1910-е годы занятия краеведением были по-прежнему уде­
лом шестидесятников и восьмидесятников.
Несомненно влияние русской классической литературы
XIX века на формирование мировоззрения этих людей. Куми­
рами поколения были М.Е. Салтыков-Щедрин, Глеб Успен­
ский, В.Г. Короленко, Лев Толстой. Поэтому историко-лите­
ратурные работы А.С. Верещагина, П.Н. Луппова органичны
в их творчестве. Классическая русская литература во многом
определила язык и стиль статей местных историков. По суще­
ству, в каждом историке жил неудавшийся писатель, и часто
на свои исторические статьи они смотрели как на чисто лите­
ратурные упражнения. Не случайно первыми публикациями
для многих из них стали статьи в «Вятских губернских ведо­
мостях». Грани между историческим исследованием, литератур­
ным повествованием и публицистикой историки второго и
третьего кругов зачастую не проводили.
Отчетливо видна в провинции взаимосвязь и взаимозави­
симость развития истории и ряда других наук, в первую оче­
редь естественных. Шло своеобразное взаимопроникновение
идей. Например, во многих работах отчетливо прослеживает­
ся влияние эволюционного учения Ч. Дарвина. В этом отно­
шении тот факт, что первый вятский историк одновременно
являлся и первым вятским ботаником, показателен и в какойто степени закономерен: большинство любителей истории на
Вятке были людьми разноплановыми. Чистых историков сре­
ди них совсем немного. В их формировании помимо лучших
образцов русской классической литературы исключительно

483

484

Русская провинциальная историография

большая роль принадлежала центральной и местной публици­
стике: именно она позволяла приобщиться к тем проблемам,
которые составляли содержание всей русской общественной
жизни того времени, выработать определенную гражданскую
позицию, необходимую любому историку.
Формирование высокой культуры чтения (чтение с размыш­
лением), нацеленность издающейся краеведческой литературы
на деятельного читателя, стремление выйти из привычного
круга занятий — такова, думается, основная предпосылка об­
ращения десятков любителей к творчеству. Занятия историей
стали для них средством более полной реализации личности,
индивидуализации.
По своему социальному происхождению многие ведущие
и провинциальные историки были выходцами из духовенства:
С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, трое из четырех рассматри­
ваемых нами вятских исследователей. И явление это было со­
циально обусловленным: в селе, приходе функции офици­
ального историка, регистратора течения времени внутри узкой
общности людей возлагались именно на священника. Суще­
ствование церковного архива, где часто были документы с воз­
растом в несколько веков, ведение метрических и исповедных
книг, составление клировых ведомостей делали этих людей
сопричастными к ходу истории, позволяли им более свободно
ориентироваться в прошлом, а следовательно, и отделять его
от настоящего, а настоящее от будущего.
Следовательно, именно эта среда чаще всего в условиях
XIX века создавала наилучшие условия в селе для формирова­
ния исторического сознания. Правда, из этой же среды мож­
но почерпнуть немало примеров косности, неприятия нового,
духовной лени, неспособности к элементарному описанию —
то есть простая принадлежность к духовному сословию нико­
го в историка не превратила, помимо указанного нужен был
еще целый ряд условий субъективного и объективного харак­
тера. Но гуманитарная нацеленность системы духовного обра­
зования со всеми ее пороками и недостатками несомненна.
Огромное трудолюбие, кропотливость в работе, система памяти
сформировались у многих именно в семинарии. Для авторов,
вышедших из этих кругов, характерно исследование (описание)
в виде статьи на частную тему. В такой статье может быть от
нескольких страниц до нескольких сот листов. В конечном

Раздел II. Вятские историки

счете статьи одного автора были в тематическом плане разобще­
ны, не связаны друг с другом, не имели продолжения. Наибо­
лее распространенными, посильными для сельских коррес­
пондентов статистического комитета были этнографические
описания родных мест. Понимание повседневной жизни рус­
ского крестьянства и детальное описание ее резко подняло
сегодня научную ценность такого рода работ.
Пришло время, появилось понимание того, что быт, весь
строй и образ жизни наших предшественников — это часть
общего культурного богатства русского народа, создаваемого на
протяжении многих веков. Помимо изучения этих ценностей
нужно искать и разрабатывать формы активного включения и
использования их в современной жизни.
В эпоху самоизоляции научной исторической литературы
от читателя ее общественные функции пытается восполнить
художественная историческая литература. Но в дальнейшем,
вероятно, будет все же происходить сближение функций ли­
тературы и истории, писателя и историка. Изучая даже XIX век,
мы невольно считаем, что роль литературы и истории как на­
уки в обществе (чрезвычайно расслоенном) была, в сущности,
той же, что и сейчас. А в этом уже содержится серьезное иска­
жение общей картины культуры. Изучение же общего литера­
турного исторического процесса абстрагированно от кон­
кретного человека приводит к полному забвению культуры
повседневной. Из поля зрения при этом выпадает рядовой
человек, не как потребитель, а как творец и продолжатель куль­
турной традиции. В этой теме пока вопросов больше, чем от­
ветов.
Безусловно, в XIX веке историзм полностью стал прони­
зывать все стороны общественной жизни. Но для разных ка­
тегорий населения (дворян, купцов, разночинцев, крестьян,
духовенства) открытие исторического времени происходило в
разное время и в разной форме. Даже в XIX веке в Вятской
провинции Средневековье с его Священным Писанием и провиденциалистским пониманием истории представало как эпоха
не очень далекая, связанная с действительностью десятками
нитей. Это — мифопоэтическое восприятие истории, интерес
к которому сегодня так велик. Подавление индивидуальности
в городе XIX века было значительно меньшим, чем на селе.
Поэтому лишь в губернском городе мы можем говорить о ме-

485

486

Русская провинциальная историография
стном историке как типе личности, с особым мировоззрением,
характером, предметом и способом постижения прошлого. Но
и здесь узость общественных связей, допустимых социальных
ролей, созерцательность резко ограничили его творческие воз­
можности. Кроме того, в течение XIX века очень сильно из­
менилась структура личности местного историка. Александр
Иванович Вештомов — личность цельная, всеобъемлющая, ро­
мантически настроенная, но психологически очень близкая че­
ловеку Средневековья. Для него историческая работа — одна
из форм самопроявления. Другое дело местные историки конца
XIX века — для многих из них изучение истории стало само­
целью, главнейшей и единственной формой проявления сво­
ей индивидуальности. Характерна фигура Ивана Михайлови­
ча Осокина, который, будучи на смертном одре (1921 г.),
диктовал близким статью о древностях Вятки.
Невооруженным глазом видно, что локально-историческое
региональное время значительно отстает от времени всероссий­
ского. Вряд ли были в XIX веке серьезные отличия в технике
труда местного и столичного историка, любителя и професси­
онала. Очень серьезно отличался уровень распространеннос­
ти исторических знаний в столице и губернском городе, уезд­
ном городе и в селе. В течение всего изучаемого времени
интерес к истории общества то выдвигался на первый план, то
отступал на второй. Это вызывало, соответственно, приток или
отток талантливых любителей местной истории.
Культура исторического мышления местных исследовате­
лей чаще всего была лишена философского осмысления исто­
рического развития России, испытывала значительное влияние
традиционных народных представлений о мире.
Сегодня мы должны учитывать и высокий престиж в об­
ществе XIX века печатного текста, высокий авторитет записан­
ного слова. Вовсе не случайно, прослушав на сходе статью из
губернской газеты с описанием языческого жертвоприношения
(1837 г.), крестьяне-удмурты сочли ее официальным разреше­
нием отправлять свой культ.
Груз культурных и психологических, морально-этических
и профессионально-прикладных характеристик, черт, качеств,
присущих Средневековью, в опосредованной форме влиял на
мировоззрение и деятельность провинциальных историков.
Анализ лексики и синтаксиса их работ также может многое дать

Раздел II. Вятские историки

современному ученому. Думается, интерес к внутреннему миру
историка XIX века закономерен. В эпоху, когда начинает ме­
няться роль историка в обществе, появляется необходимость
придания исторической науке функций социального прогно­
зирования. А для этого нужно осмыслить предшествующий
материал. Как гласит старая вятская поговорка, «не будь гра­
мотен — будь памятен».

487

Источники И ЛИТЕРАТУРА

ГЛАВА 1
1. Государственный архив Кировской области (ГАКО). Ф. 237.
Оп. 75. Д. 21. Л. 44.
2. Спицын А.А. История Вятского главного народного училища
// Календарь Вятской губернии на 1891 год. Вятка, 1890. Отдел IV.
С. 41.
3. Вештомов А.И. История вятчан со времени поселения их при
реке Вятке до открытия в сей стране наместничества или с 1181 по
1781 год чрез 600 лет. Казань, 1907. С. 202—203.
4. Столетие Вятской губернии 1780—1880: Сборник материалов к
истории Вятского края. Вятка, 1881. Т. 2. С. 619.
5. Юрьев В. Народное образование в Вятской губернии в царство­
вание Екатерины II. Вятка, 1887. С. 68—69.
6. ГАКО. Ф. 152. On. 1. Д. 476. Л. 22.
7. Энциклопедический лексикон. СПб., 1838. Т. 12. С. 359.
8. Юрьев В. Указ. соч. С. 121.
9. ГАКО. Ф. 205. Оп. 5. Д. 3. Л. 285.
10. ГАКО. Ф. 152. On. 1. Д. 485. Л. 40.
И. Там же. Л. 30.
12. Там же. Ф. 205. On. 1. Д. 1. Л. 274.
13. Спицын А.А. Указ. соч. С. 48.
14. Шапиро А.Л. Историография с древнейших времен по
XVIII век. Курс лекций. Л., 1982. С. 205.
15. Спицын А.А. Указ. соч. С. 50.
16. ГАКО. Ф. 205. On. 1. Д. 1. Л. 80.
17. Там же. Л. 81.
18. Там же. Л. 84.
19. Там же. Л. 82.
20. Юрьев В. История герба города Вятки. Вятка, 1886. С. 17.
21. Вештомов А.И. Вятская флора (рукопись). Вятка, 1809. Ч. 1.
С. 3 // Кировский областной краеведческий музей.

Раздел II. Вятские историки 489
22.
23.
24.
25.
26.
27.
28.
29.
30.
31.
32.
33.
34.
35.

Там же. Л. 274.
Там же. Л. IX.
Там же. Л. 1.
Спицын А.А. Указ. соч. С. 50.
ГАКО. Ф. 205. Оп. 5. Д. 2. Л. 1.
Там же.
Там же. Л. 3.
Там же. Ф. 205. On. 1. Д. 2. Л. 4.
Там же. Л. 5.
Там же. Ф. 237. Оп. 71. Д. 160. Л. 75.
Там же. Ф. 205. On. 1. Д. 1. Л. 251.
Спицын А.А. Указ. соч. С. 54—55.
ГАКО. Ф. 237. Оп. 71. Д. 160. Л. 75.
Там же. Д. 200. Л. 79; Оп. 75. Д. 292.

ГЛАВА 2
1. Государственный архив Кировской области (ГАКО). Ф. 237.
Оп. 75. Д. 1788. Л. 103.
2. Там же. Л. 149.
3. См.: Сычугов С.И. Записки бурсака. М.; Л., 1933.
4. Сергеев В.Д. А.А. Красовский. Киров, 1977. С. 16.
5. ГАКО. Ф. 215. On. 1. Д. 821. Л. 23.
6. Там же. Л. 17.
7. Знаменский П.В. История Казанской духовной академии. Ка­
зань, 1891. Вып. 1.
8. Труды Вятской ученой архивной комиссии (ВУАК) 1905 г.
Вып. 1. Отд. III. С. 29.
9. Рубинштейн Н.Л. Русская историография. М., 1941.
10. Знаменский П.В. Указ. соч. Вып. 2. С. 125.
11. Щапов А.П. Сочинения. СПб., 1906. Т. 1. С. 760.
12. Там же. С. 660.
13. Труды ВУАК 1909 г. Вып. 1. С. И.
14. Чудова Г.Ф. В те далекие годы (очерки по истории краеведе­
ния Вятской губернии). Киров, 1981. С. 64, 71.
15. Сергеев В.Д. Указ. соч. С. 85, 95.
16. ГАКО. Ф. 125. On. 1. Д. 1192. Л. 2.
17. ГАКО. Ф. 170. On. 1. Д. 160. Л. 24-25.
18. ГАКО. Ф. 170. On. 1. Д. 240. Л. 35.
19. Там же. Д. 160. Л. 26.
20. Там же. Д. 155. Л. 9.
21. Труды ВУАК 1907 г. Вып. 1. Отдел III. С. 10.

490

Русская провинциальная историография
22. Верещагин А. С. Два реферата, читанных в заседании VII архе­
ологического съезда в Ярославле 17-го августа 1887 года. Вятка, 1887.
С. 8.
23. Верещагин А. С. Из истории древнерусской Вятки. Вятка, 1905.
С. 14.
24. Там же. С. 9.
25. РО ГПБ. Ф. 74. Т. 88. Л. 136.
26. Труды ВУАК 1906 г. Вып. 1. Отдел I. Вятка, 1905. С. 1,2.
27. ГАКО. Ф. 170. Оп. 2. Д. 3. Л. 15.
28. Там же. Л. 23.
29. ГАКО. Ф. 170. On. 1. Д. 219. Л. 1.
30. Труды ВУАК 1905 г. Вып. 1. Отдел I. Вятка, 1905. С. 24—31.
31. Там же. С. 32.
32. ГАКО. Ф. 170. Оп. 2. Л. 5.
33. Там же. On. 1. Д. 218. Л. 1.
34. Труды ВУАК 1905 г. Вып. 1. Отдел II. С. 13.
35. Там же. С. 51—52.
36. Там же. С. 111.
37. Там же. Вып. II. Отдел II. С. 96.
38. Там же. С. 60.
39. Там же. Вып. III. Отдел II. С. 22—53.
40. Там же. С. 58—99.
41. Труды ВУАК 1906 г. Вып. V—VI. Отдел II. С. 519.
42. Там же. С. 521.
43. Труды ВУАК 1907 г. Вып. III. Отдел III. С. 111.
44. Журнал Министерства народного просвещения. 1908. № 3.
С. 116-117.

ГЛАВА 3
1. Архив Ленинградского отделения Института археологии АН
СССР (ЛОИА). Ф. 1. On. 1. Д. 199. Л. 34.
2. Петряев Е.Д. Вятские книголюбы. Киров, 1986. С. 104.
3. Там же. С. 105.
4. Памятная книжка Вятской губернии и календарь на 1905 год.
Вятка, 1904. С. 68.
5. Архив Ленинградского отделения Академии наук СССР (ЛО АН
СССР). Ф. 811. On. 1. Д. 129. Л. 2.
6. Государственный архив Кировской области (ГАКО). Ф. 211.
On. 1. Д. 261. Л. 21 об.
7. Там же. Д. 267. Л. 1, 2, 15.

Раздел II. Вятские историки 491

8. Петряев Е.Д. Указ. соч. С. 105—106.
9. Аполлинарий Васнецов: К 100-летию со дня рождения. М., 1957.
С. 133.
10. Петряев Е.Д. Указ. соч. С. 106.
11. ГАКО. Ф. 211. On. 1. Д. 316. Л. 5.
12. Рукописный отдел Государственной публичной библиотеки им.
М. Е. Салтыкова-Щедрина (РО ГПБ). Ф. 74. Т. 9. Л. 88—90.
13. Петряев Е.Д. Указ. соч. С. 106.
14. Архив ЛО АН СССР. Ф. 811. On. 1. Д. 129. Л. 3.
15. Ленинградский университет в воспоминаниях современников.
Л., 1963. С. 175.
16. Спицын А.А. Мои научные работы // Семинарий Кондакова.
Прага, 1928. Т. 2. С. 331.
17. Календарь Вятской губернии 1882 г. Вятка, 1881. С. 25.
18. Там же. С. 30.
19. ГАКО. Ф. 574. On. 1. Д. 906. Л. 16, 76, 77.
20. Вятские губернские ведомости (ВГВ). 1882. № 85. С. 3.
21. Новые источники по древней истории Приуралья. Ижевск,
1985. С. 48.
22. ГАКО. Ф. 213. On. 1. Д. 1228. Л. 2.
23. Там же. Л. 2.
24. Спицын А.А. Орфографический словарь. Вятка, 1883.
25. Спицын А.А. Азбука для дошкольного и домашнего обучения
грамоте. Вятка, 1886. С. 1.
26. Архив ЛО АН СССР. Ф. 811. On. 1. Д. 129. Л. 7, 8.
27. Там же. Л. 49.
28. ЛОИА. Ф. 5. On. 1. Д. 1. Л. 1.
29. Вятские губернские ведомости. 1885. № 34. С. 4.
30. ГАКО. Ф. 57. On. 1. Д. 1117. Л. 5-14.
31. Календарь Вятской губернии на 1885 год. Вятка, 1884. С. 153.
32. Календарь Вятской губернии на 1889 год. Вятка, 1888. С. 207—
232.
33. Календарь Вятской губернии на 1886 год. Вятка, 1885. С. 171—
181.
34. Календарь Вятской губернии на 1887 год. Вятка, 1886. С. 151—
202.
35. Там же. С. 158.
36. Календарь Вятской губернии на 1888 год. Вятка, 1887.
37. Календарь Вятской губернии на 1889 год. Вятка, 1888. С. 167—
206.
38. Календарь Вятской губернии на 1891 год. Вятка, 1890.
39. Чудова Г.Ф. В те далекие годы. Киров, 1981. С. 126.

492

Русская провинциальная историография
40. Спицын А.А. Мои научные работы. С. 331.
41. Там же. С. 342.
42. См.: Формозов А.А. Очерки по истории русской археологии. М.,
1961.
43. ГАКО. Ф. 574. Оп. 2. Д. 28.
44. Там же. On. 1. Д. 1115. Л. 6.
45. ЛОИА. Ф. 5. On. 1. Д. 80. Л. 7-19.
46. Календарь Вятской губернии на 1890 год. Вятка, 1889. С. 85—
122.
47. Там же. С. 97.
48. Календарь Вятской губернии на 1893 год. Вятка, 1892.
49. Макаров Л.Д. Вятская земля в эпоху средневековья (по дан­
ным археологии и письменным памятникам): Автореф. дис. ... канд.
ист. наук. Л., 1985. С. 6.
50. ГАКО. Ф. 574. On. 1. Д. 1157. Л. 15.
51. Там же. Д. 1090. Л. 79.
52. ЛОИА. Ф. 1. On. 1. Д. 199. Л. 1, 18.
53. Там же. Д. 199.
54. Очерки истории исторической науки в СССР. М., 1963. Т. 3.
С. 589.
55. Дубов И.В. Северо-Восточная Русь в эпоху раннего средневе­
ковья (историко-археологические очерки). Л., 1982. С. 35.
56. Пришвин М.М. Родники Берендея. Записки фенолога. М.; Л.,
1926. С. 99.
57. Советская археология. Т. X. С. 21.
58. ЛОИА. Ф. 5. On. 1. Д. 11.

ГЛАВА 4
1
1. Луппов П.Н. Вятский край 50 лет тому назад // Вятская жизнь.
1923. № 1.
2. Луппов П.Н. Дом № 8 по улице Набережной в селе Чепца и его
жильцы в XIX—XX веках. Машинопись // Фонд Краеведческого от­
дела Кировской областной библиотеки им. А. И. Герцена (далее КОГ).
Киров, 1947.
3. Луппов П.Н. Автобиография. Рукопись // КОГ.
4. Никитников Г.А. Иерархия вятской епархии. Вятка, 1863.
5. Луппов П.Н. В духовном училище. СПб., 1913. 74 с.
6. Луппов П.Н. Воспоминания о годах учения в Вятской духовной
семинарии. Машинопись // КОГ. СПб., 1912.

Раздел II. Вятские историки 493

7. Максимов В.А. Большой друг удмуртского народа // Записки
Удмуртского НИИ истории, экономики, литературы и языка. Ижевск,
1968. Вып. 20. С. 232.
8. Луппов А.Н. Из личных воспоминаний о В. Г. Короленко. Ру­
копись // КОГ.
9. Государственный архив Кировской области (ГАКО). Ф. 721.
On. 1. Д. 154.
2
1. П.Н. Луппов: биобиблиографический указатель / Сост. Г. Ф. Чу­
дова. Ижевск, 1985. 92 с.
2. Архив Академии наук СССР (Ленинград) (далее Архив АН).
Ф.811. On. 1. Д. 67. Л. 4.
3. Луппов П.Н. Громкое дело мултанских удмуртов (вотяков), об­
винявшихся в человеческом жертвоприношении (1892—1896). Ижевск,
1925. С. 32.
4. Луппов П.Н. Христианство у вотяков со времени первых исто­
рических известий о них до XIX века. 2-е изд., испр. и доп. Вятка.
1901. С. 111.
5. Вятские епархиальные ведомости. 1900. № 18. С. 79.
6. Чудова Г.Ф. П.Н. Луппов: Библиографический указатель. Ма­
шинопись. КОГ. С. 15.
7. Садаков М.А. П.Н. Луппов — первый историограф Удмуртии
(1867-1949) // Записки Удм. НИИ. Вып. 20. С. 202-220.
8. Луппов П.Н. Автобиография. С. 62.
9. Луппов П.Н. Христианство у вотяков в первой половине
XIX века: Исследование. Вятка, 1911. С. VI.
10. Там же. С. 1.
11. Луппов П.Н. Материалы для истории христианства у вотяков
в первой половине XIX века. Вятка, 1911. 131 с.
12. Документы по истории Удмуртии XV—XVII веков / Сост.
П.Н. Луппов. Ижевск, 1958. 419 с.
13. Исторический архив. 1961. № 2. С. 204.

3
1. Луппов П.Н. Немецкие начальные школы в России (к вопросу
о немецких колониях на русской земле). Пг., 1916. 48 с.
2. Луппов П.Н. Что могла бы сделать деревня для сохранения па­
мяти о второй Отечественной войне. Пг., 1916. 16 с.
3. Вятский педагогический институт им. В. И. Ленина 1918—1928.
Вятка, 1928. С. 22, 148.

494

Русская провинциальная историография
4. Очерки истории исторической науки в СССР. М., 1966. Т. 4.
С. 255.
5. Архив АН. Ф. 811. On. 1. Д. 76. Л. 9.
6. ГАКО. Ф. 1255. On. 1. Д. 2.
7. Луппов П.Н. Г. Шестаков Вятской земли (к истории городов
Вятского края). Вятка, 1927. 18 с.
8. Луппов П.Н. История города Кирова: Исторический очерк го­
рода от его возникновения до Февральской революции. Киров, 1940.
Рукопись // КОГ. 269 с.
9. Луппов П.Н. К истории населенных пунктов Вятской земли.
Рукопись // КОГ. Киров, 1940. 107 с.
10. Луппов П.Н. Политическая ссылка в Вятский край. М., 1933. —
208 с.
11. Луппов П.Н. Перечень работ П.Н. Луппова, составленный им
самим. Рукопись // КОГ. Л., 1948.

Раздел III

СТАТЬИ
ПО ИСТОРИОГРАФИИ
XX ВЕКА

Статья 1

БЛЕСК И НИЩЕТА
СОВЕТСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

Размышления историка
Как сказал мне старый раб перед таверной:
«Мы, оглядываясь, видим лишь руины».
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
Иосиф Бродский «Письма римскому другу»

онец XVIII—XIX век в России не могут нас не изум­
лять. Расцвет и вспышка ярких талантов в русской ли­
тературе, исторической науке... Время спрессовалось,
и мы быстрым шагом прошли тот путь спокойного развития
литературы и науки, что иные европейские страны одолели лет
за 300.
В XX веке с яркими талантами стало явно хуже. Посколь­
ку тема очерка развитие исторической науки, или попросту
историографии, в России XX века, то и обратимся к истории
и историкам.
Кого же из советских историков XX века мы можем счи­
тать равновеликими пусть даже деятелям не первой (Н. Карам­
зин, С. Соловьев, В. Ключевский), а второй шеренги истори­
ческой науки России XIX века (Н. Костомаров, И. Забелин,
А. Щапов...)? Может быть, М. Покровского, Б. Грекова, Б. Ры­
бакова? Нет, это слишком официозная череда. Тогда А. Зими­
на, М. Гефтера, Л. Гумилева? Тоже несовпадение параметров.
Может быть, последним (и многим другим) просто не дали
развернуться в условиях сверхмощного идеологического прес­
са и принудительного коллективизма? Может быть... Но дело
не только в этом. Советская эпоха массово создала трудолю­
бивого и анонимного исследователя, начисто лишенного чес­
толюбия, личных амбиций и индивидуальности. Я имею в виду
только историков, занимавшихся историей России, — специ-

К

17. Заказ № 2329.

498

Русская провинциальная историография
алисты по зарубежной истории обладали целым рядом льгот и
отличий.
В условиях Советской России совершенно по-иному фун­
кционировал механизм исторической науки. Если дорево­
люционная наука была в значительной мере наукой универси­
тетской, базировавшейся на основе немногочисленных, но
высококачественных российских университетов и очень ярких
и мощных научных обществ, то советская наука сразу строи­
лась из разрушенного советской властью прежнего механизма
как наука академическая, при этом университеты и вузы из­
начально обречены были на роль второстепенную и арьер­
гардную.
Принципы жесткого идейного диктата избранных властью
в вожди науки нескольких академических институтов и пары
университетов претворялись в жизнь с помощью сверхмощного
аппарата власти, тотальной цензуры, системы идеологическо­
го контроля и всеобщего промывания мозгов. Наука в России
стала государственной целиком и полностью.
Идеи государственной школы русской историографии
XIX века неожиданно восторжествовали над всем, в том числе
и над здравым смыслом. Марксистская социально-экономиче­
ская тематика в конце извилистого и тернистого пути нашей
науки 1920—1930-х годов, освещенного заревом массовых про­
работок и организационных перестроек, политических кампа­
ний и судебных процессов, стала безраздельно господствовать
в исторической науке. Достойной изучения признаётся лишь
история государства и его структур, а также (если речь идет о
дореволюционном периоде) история борьбы трудящихся масс
(именно масс, а не одного человека) с эксплуататорским госу­
дарством.
Из исторических исследований в России полностью выпал
живой человек прошлого с грузом привычек, взглядов, румян­
цем и кошельком на поясе. Историческая наука обесчелове­
чилась. Любопытно, что при этом в духе времени обесцвечи­
вались и личности, индивидуальности авторов-историков,
иногда насильственно подгоняемые под одну линейку. В июле
1951 года, отвергая идею биографической статьи о себе в свя­
зи с юбилеем, великий русский этнограф Д.Зеленин с горечью
писал в частном письме: «...в журнале можно печатать лишь

Раздел Ш. Статьи по историографии XX века

статьи о многих, так чтобы отдельные личности потонули в
коллективе, массе. <...> У меня больше врагов, чем у Десницкого (также профессор в Ленинграде, близкий знакомый Зе­
ленина. — В.Б.), почему нужно быть осторожным» (Берлинс­
ких В. Занимательное краеведение: Вятский сундук. Киров,
1996. С. 150).
Но такого рода оригинальные старцы (с дореволюционным
образованием и широкой гуманитарной культурой), чудаки и
обломы, не уехавшие из России и не сгинувшие в лагерях и
ссылках, уже в 1950-е благополучно вымерли. Масса, пришед­
шая им на смену, вполне устраивала власти. Коллективные
научные труды, как обезжиренные диетические продукты, стали
лишены вкуса, цвета, запаха. Исследования стали принимать
во многом вид абстрактных социологических схем. Благодаря
марксизму-ленинизму-сталинизму неясности и проблемы в
историческом процессе исчезли. Используемые авторами ис­
точники (архивные и др.) должны были лишь подтвердить
имеющийся каркас из аксиом, припудрить его архивной пы­
лью и придать ему вид доказательный и убедительный.
Впрочем, часть историков предприняла обманный маневр —
бунт на коленях, который особенно хорошо удавался, если речь
шла о давно прошедшем времени, например XII—XVII веках, —
она с головой ушла в фактологию. Выдав в начале работы не­
обходимое количество ритуальных цитат из классиков марксиз­
ма-ленинизма и поклонов действующей на сегодня власти,
затем выдавали на-гора накопленный фактический материал в
некоторой системе, но совершенно без выводов или коммен­
тариев.
Благодаря целенаправленной и жесткой политике властей
(принцип личной преданности строю стал главным при отбо­
ре кандидатов в историки-исследователи) произошло серьез­
ное понижение интеллектуальной культуры ученых: кто эмиг­
рировал, кто арестован, кого выгнали с волчьим билетом, а
оригинально мыслящую молодежь просто не брали. Появились
новые традиции советской историографии: коллективизм как
ключ к успеху в любой области, осторожность, а затем и про­
сто леность мысли, дух культа фактов, рептильность относи­
тельно действующих (на любом уровне) властей и апологети­
ка властных структур Советской России.
17

499

500

Русская провинциальная историография

Реальной точкой отсчета для историков признавался толь­
ко октябрь 1917 года. Вся история дореволюционной Руси (на­
чиная с восстания Савмака), когда рабы, холопы, крестьяне,
рабочие, разночинцы жили с каждым веком все хуже и хуже, а
восставали все сильнее и сильнее, — логически вела к завер­
шению пирамиды, вершине счастья всего трудящегося люда
Земли — Великой Октябрьской социалистической революции.
Этим заканчивалась предыстория как таковая. Новая эпо­
ха, настоящая наука, истинное государство, достойное самого
тщательного изучения, — все это возникло лишь в 1917 году.
Отсюда официальное отношение к дореволюционной истори­
ческой науке как допотопной, не просто враждебной, но
ненужной новому строю. Буржуазная — значит ненаучная...
Конечно, мыслящие исследователи знали цену этой идеологи­
ческой трескотне и дома на кухне (когда стало можно с конца
1950-х) издевались над таким тупоумием. Но реально в кни­
гах, академических журналах, сборниках и статьях рамки доз­
воленного сомнения были очень узки.
Возвращаясь к победившей в 1917 году тематике социаль­
но-экономической истории, обратим внимание, что в 1920—
1950-е годы реальные и качественные работы в этой школе
осуществляли люди, получившие добротную профессиональ­
ную подготовку еще до революции. Господство школы Б. Гре­
кова, руководствовавшейся во многих своих работах здравым
смыслом, завершилось в 1950-е годы.
Советская империя была своеобразным королевством кри­
вых зеркал, где в умах людей (в том числе и новых поколений
историков) были созданы самые невероятные и дикие конст­
рукции. Но присутствие непосаженных остатков русской ин­
теллигенции, пусть и «проваренных в чистках, как соль», имело
благодетельное значение для науки. Они, по крайней мере для
себя, твердо знали, что черное, а что белое в пестрой картине
мира. Имена Л. Черепнина, М. Тихомирова, Н. Дружинина...
для нас поэтому близки и авторитетны.
Совсем иное (смешанное) чувство мы испытываем к рабо­
там так называемых «красных» академиков — М. Нечкиной,
А. Панкратовой, И. Минца, исследовавших тематику, считав­
шуюся государственно и партийно значимой (история освобо­
дительного и рабочего движения, Октябрьской революции и
т.п.). При всей их жесткой идеологической предвзятости (пи­

Раздел III. Статьи по историографии XX века
сали, как надо) нельзя не отметить все же определенной мас­
штабности этих человеческих личностей, умело переживших
очень крутые людоедские времена.
Хрущевская «оттепель» разрешила обращение к народни­
ческой, и в первую очередь народовольческой, тематике. Для
многих историков нового поколения это была определенная
фронда (все же не история правящей партии, а ее предше­
ственников-оппонентов), и сотни творчески мыслящих иссле­
дователей ринулись в эту закрытую прежде область. Появи­
лось немало интересных работ, хотя искус народничеством
был ложной приманкой, этаким отвлечением на время (два —
два с половиной десятилетия) от более острых и болезненных
проблем прошлого. Все это не сняло кризиса в исторической
науке России. Как метко заметил А. Гуревич, главной причи­
ной нашего все более усиливавшегося отставания от уровня
мировой исторической науки была фанатическая привержен­
ность одной-единственной теории общественного развития и
отвержение с порога всех других возможных подходов (См.:
Гуревич А. Исторический синтез и школа «Анналов». М.: Индрик, 1993. С. 5).
Впрочем, значительной части наших историков (а это
были преподаватели вузовского учебного курса «История
КПСС») работать таким образом — в глухом углу темной ком­
наты при свете единственной свечи — было легко, просто и
удобно. Чистая апологетика, утопание в мельчайших деталях
какого-нибудь восстания или движения, безудержное восхва­
ление личностей большевиков-лидеров (не попавших в 1920 —
1930-е годы ни в какие оппозиции, уклоны и тюремные каме­
ры), людей, достаточно серых и неинтересных, — все это было
посильно не очень образованной огромной массе провинци­
альных и столичных историков партии. Оригинальная, проти­
воречащая канонам информация была устной и на бумаге не
фиксировалась. А очень жаль! Мы бы сейчас с удовольствием
прочли неканоническую историю ВКП(б)—КПСС, тем более
что при прилизанное™ и фальсифицированности основной
массы архивных источников по этой тематике на их основе
трудно написать что-либо оригинальное.
Во всех областях исторической науки уже с 1960-х годов
давала себя знать исчерпанность традиционной тематики и
проблематики научных исследований. Симптоматично, что

5 01

502

Русская провинциальная историография
единственный интересный общий курс русской историографии
(Рубинштейн Н. Русская историография. М., 1941) был опуб­
ликован еще перед войной.
Античеловеческий подход к истории соответствовал анти­
человеческому подходу к историкам. Очень свежо и неожидан­
но звучат для нас давние слова Люсьена Февра: «История — это
наука о Человеке, она, разумеется, использует факты, но это —
факты человеческой жизни. <...> История, разумеется, исполь­
зует тексты, но это — человеческие тексты. Сами слова, кото­
рые их составляют, насыщены человеческой сутью» (Февр Л.
Бои за историю. М., 1991. С. 19). Сие шло вразрез официаль­
ным установкам. Бесконечное число книг и статей, где изуча­
лись «Отношения...», «Взгляды...», «Борьба...», «Актуальные
проблемы...», «Усиление...» и «Претворение...», неколебимо
господствовали и все 1960 — 1980-е годы. Любая попытка под­
копа под основы жестоко и беспощадно подавлялась. Причем
ревизиониста заставляли публично каяться в грехах, разобла­
чать других отщепенцев и фальсификаторов.
Даже у хороших ученых и настоящих исследователей (а
таких во все времена и при любой власти — от 5 до 15% в на­
учных коллективах), продуктивно работавших пусть и в стол,
как А. Зимин, вырабатывалась сверхосторожность, отсутствие
смелости в выдвижении оригинальных идей и новых гипотез.
До сих пор удручает совершенная философская беспомощность
90% наших историков (о какой философии истории здесь мож­
но говорить!) и совершенная зависимость оставшихся 10% от
устаревших и непригодных сегодня в условиях России концеп­
ций и философско-исторических установок зарубежной исто­
риографии. Фактография стала в такой ситуации башней из
слоновой кости всякого порядочного историка. Когда, возда­
вая Богу (классикам марксизма-ленинизма) — Богово, а кеса­
рю (очередному генсеку) — кесарево, припудрив свое вступле­
ние пригоршней засаленных от частого употребления ссылок
на классиков и вождей, ритуально обругав буржуазных (нена­
учных) историков — своих предшественников (которых всетаки исследователь хорошо знал), кинув несколько чеканных
фраз по поводу ненавистных всему советскому народу запад­
ных фальсификаторов нашей истории (работы которых он в
основном не читал), человек давал добросовестно подобранную
и тщательно выверенную сводку фактического материала по

Раздел III. Статьи по историографии XX века

теме. На основе такого рода работ западные исследователи
могли смело писать свои проблемно-исследовательские моно­
графии. Фактаж-то очень достоверный! Отсутствие выводов и
собственной концепции автора придавало такой работе вид
опубликованного и хорошо обработанного источника.
Впрочем, такого рода леность мысли, философская зави­
симость от Запада — в России традиция, гораздо более давняя.
На редьке ананас не вырастет. Советская историография —
плоть от плоти русской историографии XIX века. Разве бога­
ты оригинальными мыслями и новыми гипотезами Н. Карам­
зин и С. Соловьев, Д. Иловайский и С. Платонов? Ведь и до
революции, в XIX — начале XX века, да и позже, русскую ис­
торию писали поповичи — люди, вышедшие из среды духо­
венства со всеми присущими этому сословию особенностями
поведения и типом мышления: осторожностью к властям, ко­
лоссальным трудолюбием, разночинским комплексом вины и
долга перед народом, гуманитарной узостью, отсутствием ши­
рокого кругозора в культуре и т.д.
Еще одна существенная традиция советской исторической
науки — автономность академической науки — в 1980-е годы
начала уже восприниматься как анахронизм и самоедство.
Унизительная второсортность университетской исторической
науки по сравнению с академической (всегда на шаг позади и
на голову ниже, вторичность в тематике и проблематике, от­
сутствие колумбова комплекса — стремления стряхнуть догмы)
перестала устраивать многих исследователей (впрочем, не за­
нимавших ответственных постов), которые на свой страх и риск
повели самостоятельные и принципиально новые исследова­
ния. Был некоторый всплеск с образованием в 1988 году Со­
ветской ассоциации молодых историков, где имелось немало
свежих и интересных голов, но значительная часть из них за­
тем ушла в политику.
Полное отсутствие аппетита к качественно новым и масш­
табным гипотезам в советской исторической науке — это, увы,
аксиома. Отсюда — бесспорность и беспроблемность работ
наших историков, их духовная оскопленность, аморфность и
отсутствие личностного начала. Заметьте, все это я говорю о
научных исследованиях, а не о работах «попов марксистского
прихода». Книги, статьи, сборники наших историков станови-

503

504

Русская провинциальная историография

лись, по меткому выражению Люсьена Февра, «обожествлением
настоящего при помощи прошлого».
Реальная значимость их для продвижения вперед истори­
ческой науки России невелика.
А содержательно? Механическая, метафизическая история
как череда предопределенных «законами общественного раз­
вития» сюжетов: восстаний, революций, кризисов, поражений
и побед. Очень много мертвечины и надуманности, крохобор­
ства и дилетантства. Нам сейчас отчетливо видно банкротство
старых идей и методологий, сметенных бурным развитием
российского общества. При этом сразу наступило всеобщее
облегчение и господство здравого смысла. Вскоре обнаружи­
вается, что и этого явно мало и перина эволюционизма, такая
удобная и безопасная, годна лишь для вечного сна. «Куда ж нам
плыть?» И вот первый резерв, какой бросается в глаза.
Историческая наука сильно обособилась от соседних дис­
циплин. Выталкивание за пределы официальной исторической
науки совместных с литературоведением, этнографией, фоль­
клористикой, топонимикой, социологией, психологией и т.п.
сюжетов привело к тому, что эти сюжеты стали спекулятивно
раскручивать лихие любители, превращая многие перспектив­
ные темы в фарс и объект для насмешек профессионалов. Вос­
полняя читательский голод, писатели повели пиратские набе­
ги на поля наших историков и внедрили в массовое сознание
огромное количество мифов о прошлом.
В этом смысле феномен Льва Гумилева как профессиона­
ла и любителя одновременно — показателен. Специалисты
ругают его как раз за то, за что взахлеб хвалит массовый чита­
тель-интеллигент; а то, за что его может похвалить коллегаспециалист, наш читатель просто пропускает — читать ему это
неинтересно.
Перестройка второй половины 1980-х годов, перетряска в
науке, развал Советской империи — все это благотворно ска­
залось на количестве и качестве увидевших свет работ советс­
ких историков. Впрочем, иные авторы просто поменяли в своих
работах плюсы на минусы, но толкуют о том же. Судьба самих
же историков-профессионалов (особенно тех, кому за 50) да­
леко не столь благополучна. Разом потеряв стабильное поло­
жение в обществе, сбережения и уверенность в завтрашнем дне,
многие чувствуют себя несладко. «Иногда просыпаюсь в холод-

Раздел III. Статьи по историографии XX века 505
ном поту, представляю, что меня уволили из института на пен­
сию», — поделился со мной своей фобией 66-летний доктор
исторических наук, член-корреспондент РАН.
Атмосфера всеобщей растерянности, нравственной вседоз­
воленности 1990—1993 годов, когда стало непонятно, что поря­
дочно, а что безнравственно, ведь рухнули устои официальной
советской морали в науке, привела к бурному расцвету китча
в книгах и статьях по злободневным, узловым проблемам рус­
ской истории. Заговоры и перевороты в Кремле, жёны, фаво­
ритки и двойники вождей, императоров и министров — все это
выплыло на первые страницы газет и журналов, превратилось
в широко читаемые книги и публичные дискуссии.
Открывшиеся архивы требовали длительного и спокойно­
го труда, но на это не хватало ни сил, ни времени. «Прокука­
рекать, а там хоть не рассветай» — девиз многих исторических
сенсаций той эпохи. Дух дешевой сенсационности определил
характер целого ряда скороспелых работ того периода по про­
блемам методологии и философии русской истории, создан­
ных в стиле русского винегрета.
Впрочем, академическая наука высокомерно отгородилась
от ветра с улицы и этим спасла свое лицо. Научная молодежь
же вначале шумно побежала из стен храмов науки и библио­
тек на заполненную галдящей толпой улицу (к живой жй!зни,
так сказать), но затем частично вернулась в эти храмы, обра­
тив особое внимание на всевозможные гранты и научные сти­
пендии.
У многих представителей среднего поколения в науке (от
30 до 45 лет) начала возрождаться начисто вытравленная прежде
инициатива и предприимчивость. И, как бамбук ломает бетон
и асфальт, отдельные личности смогли резко ускорить свой путь
по научной или политической карьере. Ошеломительный взлет
и резкое падение таких рядовых кандидатов исторических наук,
как Сергей Станкевич и Федор Шелов-Коведяев, очень пока­
зательны.
В этой бурной, динамичной жизни мы впервые четко уяс­
нили достоинства апатичной и малоподвижной (в смысле со­
циальных перемен) эпохи 1960 — 1980-х годов. Именно тогда,
пожалуй, шло спокойное и уверенное наращивание «мышеч­
ной массы» нашей исторической науки. Накоплена была очень
внушительная сила покоя, которая в значительной мере нач-

506

Русская провинциальная историография
нет работать только завтра. В XXI веке российская историчес­
кая наука имеет шансы испытать настоящий бум и даже, воз­
можно, сменив французов, стать на какое-то время лидером
мировой исторической науки. Для этого у нас есть всё: колос­
сальные массивы архивных и опубликованных источников,
невероятный исторический опыт России, весьма однобоко нами
исследуемый, хорошо подготовленные кадры историков-про­
фессионалов, обсасывающие нередко проблему выеденного
яйца, золотой запас академической науки и гибкая структура
университетской.
Но прежде всего должна пройти серьезная революция в умах
нового поколения российских историков. Пока же мы наблю­
даем лишь разрозненные и вялые попытки подходов к новым |
методикам. Но, как уже не раз бывало в России, роды могут и
не состояться вообще. Предвозрождение, так сказать, было, а
Возрождение отсутствует. Впрочем, будем надеяться на лучшее. |
Как говорили древние римляне, fuimus (мы были)...
1996 год

I
I
I
I
1
I
L

Статья 2

ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ РАЗВИТИЯ
КРАЕВЕДЕНИЯ В XX ВЕКЕ

раеведение в России XX века прошло в своем разви­
тии ряд этапов. Начало XX века (1900—1917 годы) —
это эпоха губернских ученых архивных комиссий, ко­
торые провели большую работу на местах по сбору, публи­
кации, исследованию значительной массы письменных ис­
торических источников. Во многом благодаря трудам этих
неутомимых провинциальных любителей старины и местной
истории была подготовлена база для последующей концентра­
ции разрозненных архивных фондов (в основном за XIX век)
в руках государства советской эпохи.
Изданные труды губернских ученых архивных комиссий и
на сегодня являются основной источниковой базой по исто­
рии большинства регионов России. С именами Н.А. Спасско­
го (1846—1920), А.С. Верещагина (1835—1908) в Вятке связана
целая эпоха местной истории. Краеведение являлось широким
и достаточно массовым общественным движением местной
интеллигенции: учителей, священников, земских врачей, агро­
номов, статистиков по всестороннему изучению родного края:
его истории, экономики, географии, культуры. Сильной сто­
роной такого рода изучения был его всесторонне целостный
подход к прошлому и настоящему родного края. Этнография,
история, археология, статистика, география нередко сливались
воедино в любительских упражнениях такого краеведа. Поми­
мо целостного подхода к прошлому родного края вторым не­
сомненным достоинством такого рода работ является гумани­
стическо-антропологический подход. В центре их внимания
судьба человека: крестьянина, посадского жителя, знатного
выходца из глубинки, прославившего свою малую родину на
всю Россию.
Идейной и теоретической основой, воодушевлявшей труд
краеведов той эпохи, была идеология народничества: филосо-

К

508

Русская провинциальная историография

фия служения народу (под которым понималось только крес­
тьянство), теория малых дел, высокая общественная активность
лучших представителей интеллигенции губернских центров
России.
Следует при этом вспомнить и концепцию областничества
А.П. Щапова (1830—1876), в которой местная (региональная)
история провозглашалась наиболее важным объектом изучения
в противовес московско-петербургской (центральной) истории.
История народа, а не история государства Российского — та­
кой тезис вполне устраивал мировоззренчески передовые слои
губернского общества России, чья молодость пришлась на
1860—1880-е годы, то есть получивших серьезный народниче­
ский закал на всю жизнь. Таким образом, первый этап краеве­
дения в XX веке — это эпоха серьезного всестороннего науч­
ного изучения любителями-краеведами, постепенно профес­
сионализировавшимися, своего края, как правило, в рамках
определенной губернии. Отметим серьезное влияние статисти­
ки и Центрального статистического комитета, земств и глав­
ное — ведущих научных обществ России на этот процесс. Осо­
бенно велика в научной ориентации местных краеведов той
эпохи была роль Русского географического общества и Мос­
ковского археологического общества. Отметим при этом свое­
образную изоляцию от краеведческого процесса профессио­
нальной университетской науки России.
Впрочем, эта тенденция имела место на протяжении всего
XX века.
Говоря о краеведческом движении, следует помнить, что в
каждой губернии число краеведов не превышало 3—4 десятков
человек.
Впрочем, губернские статистические комитеты, создавав­
шие базу краеведческого движения в 1860—1890-е годы, опира­
лись в своей работе при рассылке всякого рода краеведческих
анкет и опросников на учителей и священников в уездах род­
ной губернии. Эту традицию продолжили и губернские ученые
архивные комиссии, эпоха широкого создания которых прихо­
дится на 1900-е годы. Второй этап краеведения России охваты­
вает 1918—1930 годы, то есть золотой век советского краеведе­
ния. Идеологически изучение родного края, основ народной
жизни очень импонировало большевизму своей демократично­
стью и любительской простотой. Это с одной стороны. С дру-

Раздел III. Статьи по историографии XX века

гой стороны, хорошо профессионально подготовленная науч­
ная интеллигенция страны, оставшаяся в России после Граж­
данской войны и считавшаяся буржуазной, враждебно подозри­
тельной по своему положению в обществе и мировоззрению,
вынуждена была идти на сотрудничество с большевиками в тех
сферах деятельности, куда ее вытесняли из общественно важ­
ных областей науки, образования, политики.
Краеведение на определенном этапе 1920-х годов стало
областью применения сил многих ведущих ученых страны.
Имена академиков С.Ф. Ольденбурга (1863—1934) (председа­
теля Центрального бюро краеведения при Академии наук —
главной краеведческой организации страны советской эпохи),
С.Ф. Платонова (1860—1933), члена-корреспондента РАН
А.А. Спицына (1858—1933), руководивших краеведческой ра­
ботой в России, говорят сами за себя. Революция вместе с тем
всколыхнула всю толщу народной массы, и разбуженная на­
родная инициатива устремилась в том числе и в разного рода
краеведческие кружки и организации. Одни изучали историю
своего села, записывали предания и частушки; другие органи­
зовывали музеи (своеобразный «музейный бум»), создавали
журналы, вели археологические раскопки, искали полезные
ископаемые. Созданная до революции 1917 года своеобразная
матрица тематики и проблематики краеведческих работ (архи­
вы, издания источников, музеи, раскопки, этнографические и
статистические описания по анкетам и научным программам)
масштабно и по-государственному развернулась в 1920-е годы.
Один из важнейших результатов этой эпохи — национали­
зация архивных фондов страны и создание единой сети госу­
дарственных архивов СССР, важнейшей источниковой базы для
всех провинциальных историков и краеведов страны.
Показательно, что число краеведческих организаций России
с 1917 года по 1930 год выросло со 155 до 2270. Впрочем, основ­
ную часть последних составляли маленькие кружки в уездах и
селах. Не следует считать, что Советское правительство игнори­
ровало краеведческое движение. Координацию государственной
политики в этой области осуществляла лично первый замести­
тель наркома просвещения страны Н.К. Крупская.
1930 год стал рубежом в переходе от политики государствен­
ной поддержки и насаждения краеведческого движения в цен­
тре и регионах России к политике закрытия и роспуска цен-

509

510

Русская провинциальная историография

тральных и местных краеведческих обществ и репрессий про­
тив краеведов и их научных лидеров. Показательны судебные
процессы против С.Ф. Платонова, воронежских краеведов, спе­
циальные постановления Совнаркома о краеведческом движе­
нии, в которых местным властям предписывалось закрыть все
местные самостоятельные краеведческие организации, якобы
ставшие прибежищем недобитых белогвардейцев, монархистов
и гнездом для антисоветской деятельности.
Знаковыми фигурами на Вятке для краеведческого движе­
ния 1918—1930 годов стали языковед Н.М. Каринский (1873—
1935), организатор Вятского НИИ краеведения (1922) и историк
П.Н. Луппов (1867—1949) — председатель Вятского историче­
ского общества (1923—1930). Существенная заслуга этого пе­
риода краеведческого движения — создание развитой краевед­
ческой инфраструктуры: центральных и местных организаций
хорошо налаженной системы информации в области краеве­
дения, сильной центральной и местной периодики, системы
всероссийских и местных конференций.
1930—1950-е годы — период полного уничтожения краевед­
ческого движения как общественного, научного и гуманитар­
ного явления в жизни России той эпохи. Определенную роль
сыграло и упразднение преподавания истории в учебных заве­
дениях. Концепционно-идеологический подход к науке, дек­
ларировавшийся М.Н. Покровским, Н.Я. Марром, последую­
щими партийными научными вождями страны, не требовал
тщательно-скрупулезного изучения исторической конкретики,
привлечения данных региональной истории.
Основные посылы, трактовки и выводы любительских и
профессиональных научных изысканий в области гуманитар­
ных наук уже содержались в «Кратком курсе истории ВКП(б)»,
трудах классиков марксизма-ленинизма, решениях партийных
форумов.
Серьезную роль в упадке краеведения сыграло и значи­
тельное снижение общей гуманитарной культуры местной
интеллигенции вследствие многолетнего курса на пролетари­
зацию состава студенчества вузов и техникумов, разрыв в цепи
поколений провинциальной интеллигенции. Закрытие досту­
па исследователям в государственные архивы (находившиеся
с 1930-х годов в системе НКВД), невозможность опубликовать
результаты своих краеведческих работ, массовые политические

F

Раздел III. Статьи no историографии XX века

кампании 1930-х годов по искоренению «врагов народа» — все
это имело серьезные негативные последствия для краеведения.
Впрочем, следует отметить, что единичные краеведы продол­
жали существовать и работать в целом ряде областей. Без­
условно, определенный краеведческий элемент имелся в сериях
книг: «История фабрик и заводов», «Жизнь замечательных
людей», различных мемуарных изданиях. Краеведение, прав­
да, при этом носило справочно-прикладной вспомогательный
характер, то есть утратило свою самостоятельность и само­
ценность.
Лишь в 1960-е годы с созданием и активизацией деятель­
ности Всесоюзного общества по охране памятников истории
и культуры начинается третий этап развития краеведения в
нашей стране, завершившийся в 1980-е годы. Идейно он был
связан со взглядами «шестидесятников», искренне поверивших
на волне хрущевской «оттепели» в возможность десталинизации
страны и свободного развития своих взглядов, общественнополитической деятельности в рамках «социализма с человече­
ским лицом». Для этого этапа характерен интерес к историкореволюционной тематике, открытие истории народничества как
наиболее массового и влиятельного течения провинциальной
русской интеллигенции второй половины XX века. Вернувша­
яся на новом историческом витке «теория малых дел» напол­
нилась новым содержанием. Интерес к личностям и конкрет­
ным историческим событиям революционных эпох выводил
историков и краеведов за рамки железных партийных догм и
концепций. Многообразная, порой очень мелкая, историчес­
кая конкретика наполняла жизнью прошлую историю края.
Возрос интерес к мемуарам, дневникам и письмам, генеалогии
и родословным замечательных земляков, мощному пласту
книжной культуры XIX — начала XX века. Существенна в этом
плане была роль Всесоюзного общества книголюбов и област­
ных клубов книголюбов, существовавших в большинстве круп­
ных городов страны.
Символичной фигурой для нас стал писатель-краевед и
книголюб Евгений Дмитриевич Петряев (1913—1987), темой
произведений которого стала судьба книг прошлых эпох, их
авторов и, наконец, личных архивов писателей и журналистов.
Хобби, любительство в хорошем смысле этого слова, позволи­
ло привлечь к краеведению в той или иной мере тысячи лю-

511

512

Русская провинциальная историография

дей Советской страны, занимавшихся краеведением в часы
досуга и лишь в той мере, в какой им это было интересно.
Возможности идеологического диктата государства за деятель­
ностью этих людей были сужены, хотя существовавшая цен­
зура жестко процеживала результаты их изысканий сквозь свое
сито. Плодотворен здесь был выход профессионалов в другие
области знания, изучение биографий не только выдающихся
деятелей прошлого (биографию коих изучали буквально по
дням), но и малоизвестных, забытых или пострадавших от ста­
линских репрессий писателей, ученых, политиков.
Пушкинистика как общественное краеведческое движение
той эпохи стала массовой и интересной миллионам жителей
страны. Дело было не только в насыщении конкретно-факти­
ческим материалом биографии А.С. Пушкина.
Оказалось, что не менее, а порой еще более интересна
жизнь его современников, друзей, знакомых. Массовый
биографический материал позволял без шор и предвзятости
изучать живую жизнь прошедшей эпохи во всей ее полноте.
Либерализация режима, открытие архивов для исследователей,
фетишизация книги как самого полезного и массового увле­
чения советского человека — все это помогло в 1960—1980-е
годы возродить краеведение в России на уровне распы­
ленного, неорганизованного структурно в своих областях лю­
бительского занятия части провинциальной интеллигенции.
Возродились областные издательства, краеведческие сбор­
ники и альманахи. Можно вспомнить альманахи «Записки
краеведов» (Н. Новгород), «Вятка» (Киров).
Показательна также в этом отношении краеведческая руб­
рика журнала «Уральский следопыт», ориентированная имен­
но на российскую провинцию.
1990-е годы — это качественно новый этап развития крае­
ведения России. С падением жесткой структуры централизма
во всех областях общественной, научной, культурной жизни
страны происходит значительное усиление самостоятельности
российских регионов и областей, а вместе с тем их экономи­
ческое, политическое и культурное обособление от Москвы.
Идеи «областничества» — глубокого всестороннего изучения
истории, природы, культуры своего региона — наконец-то на­
ходят отклик у правящих элит большинства республик и об­

Раздел III. Статьи по историографии XX века

ластей России и получают существенную финансовую подпит­
ку. Кадры краеведов, выросшие в 1960—1980-е годы, наконецто получают возможность реализовать на практике накоплен­
ные знания, методики, масштабные проекты и издать лежащие
под спудом свои рукописи. Начинается серьезное изучение ис­
тории краеведения, оживляется деятельность Союза краеведов
в России (председатель С.О. Шмидт). Идет глубокое изучение
провинциальной историографии профессиональными учены­
ми. Достаточно указать на три докторские диссертации, посвя­
щенные соответственно советскому краеведению 1920-х годов
(С.Б. Филимонов), русской провинциальной историографии
XVIII века (А.А. Севастьянова) и русской провинциальной ис­
ториографии XIX века (В.А. Берлинских).
Помимо широкого издания в областях России разнообраз­
ной по уровню и качеству авторской научно-популярной ли­
тературы идет создание многотомных сводов, требующих мно­
голетней работы авторских коллективов: «Книги Памяти»,
посвященные как погибшим землякам в годы Великой Отече­
ственной войны, так и жертвам сталинских репрессий, своды
материалов о памятниках истории и культуры по районам об­
ласти, энциклопедии краеведческого характера.
Наглядный пример последней «Энциклопедия земли Вят­
ской» в 10 томах, тома которой соответственно посвящены:
городам, литературе, войнам в истории области, истории Вят­
ского края, архитектуре, биографическому словарю, природе,
этнографии и фольклору, культуре и, наконец, ремеслам и на­
родным промыслам Вятского края.
Такой широкий всесторонний подход к прошлому и насто­
ящему края, выполненный на добротном научно-популярном
уровне профессионалами и любителями-краеведами (авторский
коллектив 10 томов составляет более 50 человек), является об­
разцом краеведческого изучения одной области. При этом нам
необходимо помнить, что краеведение — это «хлеб бедных» в
науке со всеми недостатками, свойственными любительскому
изучению любого предмета.
Безусловно, краеведческий характер носят и разнообразные
научные конференции 1990-х годов во многих провинциаль­
ных городах страны, по итогам которых издаются нередко
многотомные сборники материалов. Историки, этнографы,
археологи, литературоведы, географы, педагоги и краеведы-

513

514

Русская провинциальная историография

любители затрагивают в них самые разнообразные и неожидан­
ные стороны прошлого и настоящего своей малой родины. Еще
раз отметим политическую востребованность местными влас­
тями такого рода работы в их противостоянии с Москвой.
Развивается и традиционная краеведческая тематика: био­
графии земляков, история городов и сел, разного рода юбилей­
ная литература
Думается, что 2000-е годы станут не простым продолжением
1990-х годов в краеведении — интересном общественном тече­
нии провинциальной интеллигенции, но качественно новым
этапом развития в соответствии с новой общественно-полити­
ческой ситуацией в стране.

2000 год

Именной указатель

Агафонов Н.Я. 217, 304
Адрианов А.В. 83
Алабин П.В. 94, 144, 162, 299, 481
Александр II 50
Андреев П. 255
Андриевский А. 118, 263
Анненский Н.Ф. 443
Анучин Д.Н. 78, 84, 108-109, 145,
146, 151, 292, 298
Аристов Н.Я. 35, 83, 113, 287, 295
Арсеньев В. К. 7
Арсеньев Ф.А. 213
Артемьев А.И. 56
Архангельский С. И. 6, 24, 39, 287
Аспелин И.К. 156
Ауновский В.А. 213
Афанасьев А.Н. 79, 173

Багалей Д.И. 145
Баженов В.Я. 338, 365
Бальдауф Ф.И. 7
Банников И. 258
Бантыш-Каменский Н.Н. 320
Баранович Л. 319, 320
Барсов Е.В. 183, 374
Безобразов В.П. 101
Бекетов А.Н. 35
Белокуров С.А. 374
Беляев В.Д. 83
Берг Л.С. 291
Берлинских В.А. 17, 18, 285, 298,
301, 308, 513
Берлинских С. 156, 415
Бердяев Н.А. 107, 287, 294
Бестужев-Рюмин К.Н. 24, 29,
103, 144, 216, 286, 396-399
Бехтерев В.М. 392

Бехтерев Н.П. 118, 198, 263, 365
Битов А. Г. 15
Благоев Д. 397
Блинов Н.Н. 75, 176, 177, 179,
230-234, 239, 301, 305, 306,
399, 451
Бобринский А. 421
Богданов А.П. 84, 292
Богданов В.В. 23, 24, 25, 106, 271,
285, 294
Богданович Т.А. 109
Богословский Н.Г. 53, 164, 202,
213
Боклевский П.П. 200
Болгарский В.И. 329
Борисов В.М. 213
Борисовский А.И. 205
Бородин М.П. 439
Бродский И.А. 497
Бутурлин М.П. 48
Бычков А.Ф. 144
Валк С.Н. 424
Валуев П.А. 130
Василев И.И. 213
Васильев В.П. 103
Васильев С. 365
Васильевский В.Г. 397
Васнецов А.М. 394
Венгеров С.А. 304—305
Верещагин А.С. 9, 40, 118, 119,
198, 273, 287, 330, 352-387,
400, 407, 408, 410, 480, 490, 507
Верещагин Г.Е. 174, 179, 198,
229-230, 305, 481
Верещагин С.Г. 352, 353
Верещагина А.П. 353

516

Именной указатель
Верхоланцев В.С. 267—268
Веселовские А. и А. 296
Веселовский Б.Б. 286
Веселовский М.П. 134
Веселовский Н.И. 23, 421
Ветринский Ч. 300
Вечтомов А.Н. 364
Вештомов А.И. 318—349, 365,
479, 488
Вештомов П.А. 346—348
Вильсон И.И. 56
Витевский В. 183
Владыкин В.Е. 305
Волегов В.А. 139
Волошин М.А. 390
Воскресенский Н.В. 23, 54, 289
Второв Н.И. 213
Вульфсон Г.Н. 31, 238, 286, 288
Вячеслов Н.Н. 202, 213

Гарелин Я.П. 202
Гациский А.С. 6, 23, 26, 38, 64,
69, 90, 99, 101, 110-121, 131,
144, 146, 154-155, 181, 193,
203-205, 215-219, 234, 277,
287, 292-294, 303, 304, 309
Геннади Г. 287
Герц К.К. 79
Герцен А.И. 32, 46, 49, 93, 338,
395
Гефтер М.Я. 497
Голубев П.А. 198
Голубев П.А. 450
Голубинский Е.Е. 448
Голышев И.А. 61, 75, 83, 202, 214,
304
Городцов В.А. 160
Горький А.М. 33, 286, 426
Гребенев Л.Г. 198
Греве И.М. 24, 241
Греков Б.Д. 497
Григорович Д.В. 234
Гуляев К. 174
Гуляев К. 62
Гумилев Л.Н. 497
Гуревич А.Я. 294, 501
Гуссаковский Л.П. 401

Даль В.И. 173
Даль Л.В. 83, 103, 144, 162
Дарвин Ч. 483
Дашков Ф.Ф. 213
Демина Л.И. 17
Деревицкий А.Н. 337
Дионисий, епископ 333
Дмитриев А.А. 87, 136, 206, 222,
244-246, 262, 273, 278, 279,
297, 304, 306, 308, 309, 310
Доброзраков И.А. 205
Добролюбов Н.А. 305
Добротворский С.А. 134
Достоевский Ф.М. 29, 286
Дружинин В.Г. 241
Дружинин Н.М. 500
Дружкин П.Д. 155
Дубасов И.И. 183, 213
Евлентьев К.Г. 213
Европеус Д.П. 65, 170
Елпатьевский С.Я. 443
Емельянов В.Д. 383—384, 457
Ефименко П.С. 53, 74, 83, 181,
213
Ешевский С.В. 117, 215

Желваков Н.А. 462
Жервэ Н.Н. 299
Жизневский А.К. 83, 213

Забелин И.Е. 9, 109, 254, 294, 374,
497
Завадовский П.В. 342
Замысловский Е.Е. 400—401
Замятин А.А. 198
Звездин А.И. 217
Зеленин Д.К. 168, 198, 234, 244,
300, 306, 307, 384, 498
Зимин А.А. 6, 497
Златовратский Н.Н. 111, 306
Знаменский П.В. 445, 489
Золотницкий Н.И. 94, 174
Зырянов А. 117, 273, 309
ИвановА.И. 183, 213
Ивановский Л.К. 144

Именной указатель 517
Игнатьев Р.Г. 83, 144, 213
Изергина Н.П. 305
Износков И.А. 83, 297
Иконников В.С. 24, 144, 285, 296
Илиодор, иеромонах 257, 308
Иловайский Д.И. 144
Калачов Н.В. 75, 76, 91, 129, 144,
145, 171, 255
Каптерев Н.Ф. 452
Карамзин Н.М. 11, 42, 257, 317,
318, 332, 379, 497
Карелин А.А. 217
Каринский М.И. 456
Каринский Н.М. 457, 465, 510
Каронин Н.Е. 111, 443
Карпов-Гаранин А.В. 217
Катаев В. 169
Катанов Н.Ф. 292
Кибардин И.Г. 156, 227, 259
Кибардин Н.В. 383
Кизеветтер А.А. 24, 38, 287
Киреева Р.А. 25
Клеменц Д. 148
Клер Н.А. 83
Ключевский В.О. 11, 35, 287, 315,
374, 412, 431, 452, 453, 497
Комарова И.И. 25, 129, 286, 288,
293, 300, 302
Кони А.Ф. 450
Короваев В.А. 196
Короваев Т. 157, 158, 416
Короленко В.Г. 39, 109, 111, 167,
217, 218, 233, 273, 304, 443,
444, 451, 483
Корсаков Д.А. 144, 244
Костомаров Н.И. 25, 75, 109, 173,
305, 332
Костров А. 322, 327
Костров Е.И. 319
Костров Е.И. 8
Костров Н.А. 83, 144, 213
Кочубей В.П. 45
Кошурников В.С. 198
Красноперов И. 183
Красовский А.А. 355, 380, 381
Крестинин В.В. 336

Кривоногов В.Я. 310
Крупенин А. 117
Крупская Н.К. 509
Кудрявцев В.Ф. 198
Кузнецов С.К. 173, 198
Куратов А.А. 25, 285
Куроптев М.И. 75, 94, 102, 198
Курочкин В.С. 215
Курочкин Н. 253
Кутайсов П.И. 216

Ламанский В.И. 172
Ланской С.С. 50
Лаппо-Данилевский А.С. 24
Латышев В.В. 421
Лебедев Г.С. 25, 141, 291
Левитов А. 167
Лейкина-Свирская В.Р. 30, 35,
287
Леопольдов А.Ф. 213
Лествицын В.И. 144, 213
Лихачев А.В. 83
Лихачев Н.П. 374
Луковников М. 133
Луначарский А.В. 426
Луппов А.Н. 436, 463
Луппов Н.Ф. 432
Луппов П.Н. 262, 308, 330, 372,
384, 396, 431-476, 492-494
Луппова М.В. 434
Луппова Н.М. 463
Любавский М.К. 472

Магницкий В.К. 177, 178, 198,
200
Майков Л.Н. 144
Макарий, епископ 101, 134
Макарихин В.П. 17, 26, 39, 89,
285, 287
Макаров Л.Д. 492
Максимов В.А. 464
Максимов Е.Д. 59
Максимов С.В. 103, 112, 166, 173,
300
Малахов В.М. 78, 173
Мамин-Сибиряк Д.Н. 276
Марр Н.Я. 426

518

Именной указатель

Мартынов А.Н. 102
Межов В.И. 113-115, 120, 295
Мельников-Печерский П.И. 39,
69, 100, 101, 134, 216
Миллер В.Ф. 76, 84, 182
Милорадович Г.А. 62
Милюков П.Н. 24
Минц И.И. 500
Михайловский Н.К. 272
Мичурин Ф.В. 137
Мордовцев Д.Л. 38, 103
Мохначева М.П. 17
Муравьев В.А. 13
Надеждин Н.И. 168, 173, 252
Наумов П.И. 198
Некрасов А. 345, 347
Некрасов Н.А. 358
Нектарий, епископ 101
Нефедов Д. 146
Нечкина М.В. 500
Никитин А. 334
Никитников Г.А. 308
Нурминский С.А. 144

Оборин В.А. 307
Овсянников Н.Н. 101, 102
Огородников Е.К. 56, 101
Ольденбург С.Ф. 428, 509
Осокин И.М. 229, 486
Осокин М.И. 228—229
Павленков Ф.Ф. 231, 234
Палкин К.А. 467
Панкратова А.М. 500
Пантелеев Л.Ф. 31, 286
Пасынков В. 253
Пахман С. 171
Первухин Н.Г. 83, 102, 147, 148,
157, 159, 160, 179, 188, 198,
246-248, 405, 417, 481
Петерсон Г. 310
Петряев Е.Д. 7, 8, 25, 228, 285,
305, 393, 511
Пиксанов Н.К. 24, 285
Пирогов В.Г. 183, 213
Писарев Д.И. 43, 229

Платонов С.Ф. И, 136, 151, 241,
243, 374, 397, 402, 409, 412,
421, 472
Плетнев Д. 327
Позерн П.К. 135
Покровский В.И. 183
Покровский М.Н. 427
Поляков И.С. 183
Помяловский Н. 167
Попов А. 319
Попов И.Г. 169, 253
Попов С.Ф. 378
Посников А.С. 172
Поспелов А.П. 219
Потанин Г.Н. 78, 173, 233
Потебня А.А. 83
Преображенский И. 304
Присенко Г.П. 25
Пришвин М.М. 424, 492
Прозоров И.Н. 169
Прыжов И.Г. 109, 112, 295
Прядильщиков Ф.А. 262
Пыпин А.Н. 24, 35, 36, 167, 181,
285, 300

Равикович Д.А. 162, 299
Разумовский А.К. 343
Ранг М.М. 202
Рапинов Т.Т. 323, 339, 343
Ратьков-Рожнов В.А. 23, 92, 97,
293
Решетников Ф. 167
Рождественский С.В. 306
Рождественский Я.Г. 355
Розанов П.П. 216
Романов Б.А. 424
Романов Н.Н. 174
Ростовцев М.И. 421
Рубинштейн Н.Л. 17, 261, 285
Рудаков В. 385
Рума Р.Н. 103, 213
Румовский С.Я. 324, 337, 343344
Русинов Н.И. 100
Рыбаков Б.А. 497
Рычков П.И. 336
Рябинский К.С. 255

519

Именной указатель
Рябов И.Г. 169
Рязанцев В.И. 156
Сагадаков И. 147
Садовский А.Я. 162
Салтыков-Щедрин М.Е. 229, 483
Самоквасов Д.Я. 75, 129, 144, 296
Самошенко В.Н. 129
Сапожников Г. 262
Сапунов А.П. 23, 213
Сахаров А.М. 10
Севастьянова А.А. 12, 17, 22, 25,
41,251,261,286, 287, 307,308,
513
Северный Н.Е. 225, 304
Селиванов А.В. 183, 213
Селиванов А.И. 83
Семенов-Тян-Шанский 23, 50,
55-57, 216, 289
Сементовский-Курилло А.М. 79,
149, 213
Сенников Д.Л. 95
Сергеев П. 174
Середа Н. 183
•
Симанов И.И. 276
Скурахин Е. 394, 396
Скурский К. К. 213
Словцов И. 117
Смирнов А.П. 100, 186
Смирнов Д.Н. 6, 17
Смирнов И.Н. 142, 176, 198, 297,
301, 451
Смирнов П.С. 226, 268
Смышляев Д.Д. 41, 53, 60, 61, 115,
116, 126, 138, 139, 189, 207,
220-222, 244, 275, 296, 297,
304
Снегирев В. 265
Соболевский Г.Ф. 340
Соколов А.И. 144
Соколов В.Ф. 438
Соколов Я. Г. 169
Соловьев Е.Т. 144, 171, 213
Соловьев С.М. 11, 109, 332
Сорокин П.М. 198, 413
Софийский И.М. 198, 200

Софийский Л.И. 372
Софинов П.Г. 295
Спасская Л.Н. 198, 365
Спасский Н.А. 53, 83, 94, 96, 118,
119, 124, 182, 189, 196, 199,
248, 263, 287, 293, 372, 373,
384, 405, 420, 457, 481, 507
Спасский П.Н. 438
Спицын А.А. 10, 11, 24, 26, 81, 83,
118, 124, 126, 136, 140, 146—
148, 151, 154, 156, 158-160,
179, 188, 198, 241-244, 297,
298, 337, 369, 370, 372, 384,
390-429, 480, 491
Спицын A.JI. 391
Спицына Д.С. 391
Спицына Н.А. 391, 422
Срезневский И.И. 144, 228
Степанов С. 169
Степанский А.Д. 12, 25, 66, 67,
290
Стефанов Н.С. 345
Столбов А.А. 413
Строганов С.Г. 48, 152
Суворов Н.И. 127, 213, 239
Суханов И. 274
Сычугов 3. 394
Сычугов С.И. 354
Татищев В.Н. 368
Теплоуховы А.Е. и Ф.А. 26, 48, 83,
145, 161, 222
Тихов Я.И. 205
Тихомиров М.Н. 500
Тихонравов К.Н. 53, 83, 103, 133,
170, 202, 213, 214
Токарев С.А. 25, 291
Токмаков И. 140
Толстой Д.А. 57
Толстой Л.Н. 234, 478
Трефилов Л.А. 299
Троицкий Н.И. 83
Тройницкий А.Г. 50, 57
Тройницкий Н.А. 57, 118
Трубецкой В.А. 134
Трутовский В.К. 84

Именной указатель

520

Уваров А.С. 78, 79, 142-144, 150,
214, 216, 402, 414
Уварова П.С. 71, 82, 147, 149—
151, 157, 162-164, 248, 298,
402, 413, 416, 421
Ульянов И.Н. 361
Унковский А.М. 28
Урусов М.А. 134
Успенский Г. 111, 167, 483
Успенский Н. 111, 167
Устрялов Н.Г. 42
Утробин М. 228, 259, 305

Фармаковская Н.И. 361
Фармаковский Б.В. 361, 421
Фармаковский В. И. 196
Февр Л. 502
Филимонов С.Б. 17, 25, 513
Фирсов Н. 117
Фогель А. К. 213
Формозов А.А. 6, 9, 16, 18, 25,
299, 492
Франк С.Л. 32, 286

Хабибуллин А.А. 292
Халтурин С.Н. 394
Хапугин А. 254
Харевич Ф. 137
Хитров А. Г. 144
Хомутов П.Ф. 372
Христофорова Л.С. 305
Цамутали А.Н. 25, 288
Цимбаев Н.И. 13
Циолковский К.Э. 392, 393

Черепнин Л.В. 500
Чернов С.Н. 424
Чернышевский Н.Г. 32, 43, 229,
439
Чичерин Б.Н. 35
Чубинский П.П. 57, 59, 75, 80,
137, 213

Чудова Г.Ф. 288, 473
Чупин Н.К. 144, 246, 278
Шабалин В.И. 383
Шадрин А. 180
Шапиро А.Л. 25, 488
Шахматов А.А. 173
Шевченко Т.Г. 358
Шелгунов Н.В. 229
Шелгунов Н.В. 32
Шерстенников М. 264
Шестаков П.Д. 144, 240
Шиманский Н.О. 392
Шишкин И.В. 61, 83, 159, 198,
276
Шишонко В.Н. 26, 83, 145, 240,
259, 265-267, 308, 309
Шлецер А.Л. 336, 365, 381
Шляпкин И.А. 241
Шмидт С.О. 12-13, 18, 25, 308
Шпилевский С.М. 144, 145, 254,
307
Штейнфельд Н.П. 198
Шубин А.А. 383
Шубинский С.Н. 395
Шулепов И. 259
Шумаков С. 383

Щапов А.П. 24, 28, 35, 40-44,
212, 282, 288, 303, 357, 366,
442, 508
Щуровский Г.Е. 84
Эйдельман Н.Я. 6
Эммаусский А.В. 469, 473
Юрасов А. 394
Юрьев В.П. 124, 198, 330, 405
Якушкин Е.И. 112
Янин В.Л. 6
Янсон Ю.Э. 44, 46, 288, 289

ОГЛАВЛЕНИЕ

Вступление............................................................................................................................. 5
Раздел I. РУССКАЯ ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ
ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА................................................................................ 19

Введение......................................................................................................................... 21
Глава 1. Пореформенное общество и проблемы становления
исторической науки в русской провинции............................................................28

1.1. Русское общество 1860—1890-х годов: интеллигенция,

наука и концепция «областной» (местной) истории А.П. Щапова......... 28
1.2. Организация статистических исследований в России
XIX века.................................................................................................................. 44
1.3. Губернские статистические комитеты в системе научных
обществ второй половины XIX века............................................................... 63
1.4. Краткий обзор деятельности Вятского и Нижегородского
губернских статистических комитетов............................................................ 92

Глава 2. Основные направления деятельности губернских

статистических комитетов и развитие исторической науки
в русской провинции второй половины XIX века........................................... 106
2.1. Исторические работы и исследования....................................................106
2.2. Археологическая деятельность................................................................. 141
2.3. Этнография местного края...................................................................... 166

2.4. Издательская деятельность........................................................................ 183

Глава 3. Историк-любитель в русской провинции

второй половины XIX века..................................................................................... 210
3.1. Секретарь губернского статистического комитета
как организатор научных исследований в губернии.................................. 210

3.2. Историки из духовенства........................................................................... 223
3.3. Историки из учительской среды..............................................................236

Глава 4. Исторические работы провинциальных историков:
типология и эволюция............................................................................................. 251

522

Оглавление

4.1. Краеведческие описания.......................................................................... 251
4.2. Постлетописные сочинения..................................................................... 261
4.3. Научно-исследовательские историко-краеведческие работы.......... 269
Заключение................................................................................................................. 282

Источники и литература.....................................................

285

Список условных сокращений............................................................................. 311
Список таблиц в тексте...............................................................................
312
Раздел II. ВЯТСКИЕ ИСТОРИКИ..............................................................................313

Вместо предисловия.................................................................................................. 315
Глава 1. Вятский Карамзин..................................................................................... 317
Глава 2. Слово о Верещагине...........................................

352

Глава 3. Память земли (Александр Спицын).........................................

390

Глава 4. Историк на грани веков (Павел Луппов)............................................ 431

Историческая культура российской провинции.................................

477

Источники и литература......................

488

Раздел III. СТАТЬИ ПО ИСТОРИОГРАФИИ XX ВЕКА......................
495
Статья 1. Блеск и нищета советской историографии....................................... 497

Статья 2. Основные этапы развития краеведения в XX веке.......................... 507
Именной указатель...................................................................................................

515

Виктор Аркадьевич Берлинских

УЕЗДНЫЕ ИСТОРИКИ

Русская провинциальная историография

Редактор М. Мохначева
Корректоры Е. Мохова, Э. Корчагина
Верстка С. Пчелинцев

Налоговая льгота — общероссийский
классификатор продукции ОК-005-93, том 2;
953000 — книги, брошюры

ООО «НОВОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ»
Адрес издательства:
129626, Москва,
абонентский ящик 55
тел. (095) 976-47-88
факс (095) 977-08-28
e-mail: nlo.ltd@g23.relcom.ru
http://www.nlo.magazine.ru
ЛР № 061083 от 6.05.1997

Формат 60x90 '/is. Бумага офсетная.
Офсетная печать. Усл. печ. л. 34. Тираж 1500 экз. Заказ № 2329.
Отпечатано с готовых диапозитивов
в РГУП «Чебоксарская типография № 1».
428019, г. Чебоксары, пр. И. Яковлева, 15.

Издания
«Нового литературного обозрения»
(журналы и книги)
можно приобрести в следующих магазинах:
«Ад маргинем» - 1-й Новокузнецкий пер., 5/7;
тел.: 951-93-60
«Библио-глобус» - ул. Мясницкая, 6; тел.: 924-46-80
«Гилея» - Нахимовский просп., 51/21; тел. 332-47-28
«Гнозис» - Зубовский бульвар, 17, стр. 3, к. 6;
тел.: 247-17-57
«Графоман» - 1-й Крутицкий пер, 3; тел.: 276-31-18
Книжная лавка писателей при Литфонде ул. Кузнецкий мост, 18; тел. 924-46-45
Книжная лавка при Литинституте Тверской бульвар, 25; тел. 202-86-08
«Ломоносов» - ул. Трофимова, 18-А; тел. 279-38-86
«Молодая гвардия» - ул. Большая Полянка, 8;
тел. 238-50-01
«Москва» - ул. Тверская, 8; тел. 229-64-83
Московский Дом книги - ул. Новый Арбат, 8;
тел.: 203-82-42
О.Г.И. - Потаповский пер., 8/12, стр. 2;
тел. 927-56-09
«Пироги» - ул. Пятницкая, 29; тел. 136-74-33
«Пресс-торг» - ул. 2-я Тверская-Ямская, 54;
тел. 978-60-22
«Русский путь» - ул. Новая Радищевская, 2/1;
тел.: 915-10-47
«Согласие» - ул. Бахрушина, 28; тел. 959-20-60
Специальный книжный центр - ул. Черняховского, 4-А;
тел. 151-89-01
«У кентавра» - Миусская пл., 6; тел.: 250-65-46

Издательство

НОВОЕ

ЛИТЕРАТУРНОЕ

ОБОЗРЕНИЕ

В 2002-2003 гг. вышли:

Серия «HISTORIA ROSSICA»
Исабель

Автор

де Мадариага. РОССИЯ В ЭПОХУ
ЕКАТЕРИНЫ ВЕЛИКОЙ

— почетный профессор Лондонского университета, один
России
XVIII столетия, глава британской школы историков-славистов.
Предлагаемая книга является наиболее фундаментальным, основанным
книги

из наиболее авторитетных в мире специалистов по истории

РАЗНООБРАЗНЫХ источников исследованием одного из
периодов российской истории. Уже вскоре после
своего выхода книга получила статус «классического» труда и
обрела общемировое признание.
на сотнях

важнейших

Ларри Вульф. ИЗОБРЕТАЯ ВОСТОЧНУЮ ЕВРОПУ:
Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов,
так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный
феномен, известный американский историк и культуролог
Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в
привычном нам разделении континента на Западную и
Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы
подразделяли свой континент на средиземноморский Север и
балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под
пером философов родилась концепция «Восточной Европы».
Широко используя классическую работу Эдварда Саида об
Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные
путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений —
заложили основу того снисходительно-любопытствующего
отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или
взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

НОВОЕ

Издательство
ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ
В 2001-2002 гг. вышли:

Серия «Россия в мемуарах»
М. Зарудная-Фриман. МЧАЛИСЬ ГОДЫ ЗА ГОДАМИ
История одной семьи
Автор этой книги, М. Зарудная-Фриман (р. 1908), повествует о полной
драматизма судьбе семьи русских интеллигентов, потомков известных
в истории отечественной культуры родов Брюлловых и Зарудных,
ветром Гражданской войны гонимых на восток России и далее в
эмиграцию: вначале в Китай, а потом в США. Дом М. ЗаруднойФриман в течение многих лет был одним из центров русской
культурной жизни в Бостоне, тут бывали Н. Коржавин, И. Бродский,
А. Сахаров, А. Есенин-Вольпин и др.

ИНСТИТУТКИ
Воспоминания воспитанниц институтов благородны девиц
Немалую роль в культуре дореволюционной России играли вос­
питанницы учебных заведений закрытого типа — институтов
благородных девиц. Впоследствии институтки нередко станови­
лись преподавательницами в женских учебных заведениях, ма­
тери воспитывали собственных детей, играя, таким образом,
важную роль в формировании молодого поколения. Публикуе­
мые в этой книге воспоминания пяти институток, обучавшихся
в разное время (со второй половины XVIII в. по начало XX в.) в
разных городах, дают выразительную картину жизни в России
того времени.

П.П. Перцов ЛИТЕРАТУРНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ
1890-1902 гг.
Мемуары известного критика, публициста, редактора религиоз­
но-философского журнала «Новый Путь» П.П. Перцова (1868—
1947) выразительно рисуют ситуацию идейного перехода от на­
родничества к декадентству и религиозным исканиям в конце
XIX — начале XX века. Среди главных ее героев — Д.С. Мереж­
ковский, З.Н. Гиппиус, Вл.С. Соловьев, В.Я. Брюсов, В.В. Ро­
занов и др. Книга Перцова была опубликована очень неболь­
шим тиражом в 1933 г. и с тех пор ни разу не переиздавалась. В
качестве приложения данное издание включены также другие
мемуарные очерки Перцова, часть их публикуется впервые.

Новое литературное обозрение
Теория и история литературы, критика и библиография
Периодичность: 6 раз в год
Первый российский независимый филологический журнал, вы­
ходящий с конца 1992 года. «НЛО» ставит своей задачей макси­
мально полное и объективное освещение современного состояния
русской литературы и культуры, пересмотр устарелых категорий и
клише отечественного литературоведения, осмысление проблем
русской литературы в широком мировом культурном контексте.
В «НЛО» читатель может познакомиться с материалами по сле­
дующей проблематике:
— статьи по современным проблемам теории литературы, охва­
тывающие большой спектр постмодернистских дискурсов; меж­
дисциплинарные исследования; важнейшие классические рабо­
ты западных и отечественных теоретиков литературы;
— историко-литературные труды, посвященные различным аспек­
там литературной истории России, а также связям России и Запада;
введение в научный обиход большого корпуса архивных докумен­
тов (художественных текстов, эпистолярия, мемуаров и т.д.);
— статьи, рецензии, интервью, эссе по проблемам советской и
постсоветской литературной жизни, ретроспективной библио­
графии.
«НЛО» уделяет большое внимание информационным жанрам:
обзорам и тематическим библиографиям книжно-журнальных
новинок, презентации новых трудов по теории и истории лите­
ратуры.

Подписка по России:
«Сегодня-пресс»
(в объединенном каталоге «Почта России»):
подписной индекс 39356
«Роспечать»:
подписной индекс 47147 (на полугодие)
48947 (на весь год)

Неприкосновенный запас
Дебаты о политике и культуре
Периодичность: 6 раз в год.
«НЗ» — журнал о культуре политики и политике культуры, сво­
его рода интеллектуальный дайджест, форум разнообразных
идей и мнений.
Среди вопросов и тем, обсуждаемых на страницах журнала:
— идеология и власть;
— институции гуманитарной мысли;
— интеллигенция и другие сословия;
— культовые фигуры, властители дум;
— новые исторические мифологемы;
— метрополия и диаспора, парадоксы национального сознания
за границей;
— циркуляция сходных идеологем в «правой» и «левой» прессе;
— религиозные и этнические проблемы;
— проблемы образования;
— столица — провинция и др.

Подписка по России:

«Сегодня-пресс»
(в объединенном каталоге «Почта России»):
подписной индекс 42756
«Роспечать»:
подписной индекс 45683

HISTORIА
ROS SICA

i!

ив

УЕЗДНЫЕ ИСТОРИКИ:
русская провинциальная
историография
Эта книга посвящена российской провинци­
альной историографии, мощный механизм ко­
торой был создан в XIX в. Тогда же сформиро­
вался тип личности провинциального исто­
рика-краеведа, что также стало существенным
вкладом в науку и культуру страны. В провин­
циальной историографии тех лет сложились
свои идейно-теоретические установки, своя
источниковая база и свои комплексы исто­
рических сочинений. Все эти элементы рас­
смотрены и проанализированы автором.
В цикле биографических очерков автор про­
слеживает пути становления историков-лю­
бителей (Л.И. Вештомов, А.А. Спицын, А.С. Ве­
рещагин. НН. Луппов) в русской провинции
с начала XIX до середины XX в.

9 795867 932045

П a ll n I

n II T F P .4 T V P II n P

n к n 4 Pк nи к