Автор: Андреева Г.
Теги: художественная литература на английском языке художественная литература история поэзия
ISBN: 5-98042-072-Х
Год: 2004
Текст
АНТОЛОГИЯ ПОЭЗИИ БИТНИКОВ
Allen Ginsberg Lawrence Ferlinghetti Gregory Corso Gary Snyder Jack Keruak Michael McClure Diana di Prima Peter Orlovski Philip Whalen Lew Welch Philip Lamantia Robert Creeley Robert Duncan Leroy Jones Bob Kaufmann
Allen Ginsberg Lnwrence Ferlinghetti Gregory Corso Gery Snyder Jack Кtrunk Michael McClure Dlnnn dl Prime Peter Orlovskl Philip Whnlen Lew Welch Philip Linmantla Robert Creeley Robert Duncan Leroy Jones Bob Kaufmann
АНТОЛОГИЯ ПОЭЗИИ БИТНИКОВ
Москва, 2004
УЛЬТРА КУЛЬТУРЯ
УДК 821.111(73)»1950"-1
ББК 84(7Сое)6-5
А72
А72 Антология поэзии битников: [Пер. с англ /Сост. Галина Андреева]. — М.: Ультра. Культура, 2004. — 784 с. ISBN 5-98042-072-Х Агентство CIP РГБ
Движение битников стало заметнейшим событием не только в литературной, но и в общественно-политической жизни США 50-ых годов XX столетия, его поистине революционное влияние на мировую культуру не ослабевает до сих пор, по прошествии полувека. В настоящей антологии творчество поэтов битнического круга впервые представлено на русском языке в таком объеме. Все стихотворения (многие из которых переведены впервые) сопровождаются оригинальным текстом и комментарием. В антологию включены краткие биографии поэтов, а так же наиболее интересные критические и теоретические статьи, связанные с движением битников.
ББК 84(7Сое)6-5
ISBN 5-98042-072-Х
© Г. Андреева, составитель, 2004
© Г. Андреева, Д. Борисов, П. Вегин, А. Голов, П. Грушко, М. Гунин, Т. Давыдова, А. Застырец, А. Касцрненко, И. Кормильцев, М. Львовский, К. Медведев, В. Минушин, А. Нестеров, А. Сергеев, Ю. Сорокин, М. Тростников, перевод на русский язык, 2004
© И. Кормильцев, комментарии, 2004
© «Ультра.Культура», 2004
© К. Иванов, К. Прокофьев, А. Касьяненко, художественное оформление, 2004
BEAT
1.1) удар; барабанный бой; биение сердца
2) батман (балетное па)
3) род удара в фехтовании
4) действия по вспугиванию дичи на охоте (дудение в рога, битье е бубны и т.п.)
5) такт, ритм; движение дирижерской палочки, дирижирование
6) размер, ритм irregular beat — неправильный ритм regular beat — правильный ритм steady beat — постоянный ритм
7) колебание (маятника в часовом механизме); тиканье — off the beat
8) дозор, обход; пост
9) что-л. превосходящее (нечто, способное «побить» другое нечто)
10) газетная сенсация
11) бездельник
12) то же. что beatnik
2. beaten
1) избитый, побитый
2) усталый, измученный
3) относящийся к битникам, битниковский beatnik — beat generation — beat poetry
3. — beat; — beaten
1) бить, колотить
2) выбивать (дробь на барабане); отбивать (мясо); взбивать (тесто, яйца); отбивать (столько-то часов); толочь; выколачивать (ковер и т. п.)
3) ковать
4) биться, стучать (о сердце, дожде и т. п.); разбиваться (о волнах)
5) побеждать, побивать
7) надувать; мошенничать; обходить (закон и т. п.)
8) обрыскать (лес)
9) лавировать, бороться с встречным ветром, течением
10) шататься по улицам, бродить туда-сюда
11) метаться в поисках выхода, способа побега
ALLEN GINSBERG
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
Ирвин Аллен Гинзберг родился 3 июня 1926 года в Ньюарке, штат Нью-Джерси, в семье Луиса Гинзберга, школьного учителя, публиковавшегося поэта и умеренного еврейского социалиста, и Наоми, радикальной коммунистки и активистки нудистского движения, сошедшей с ума вскоре после рождения второго сына, Аллена, и проведшей остаток жизни в психиатрических лечебницах.
Гинзберг, застенчивый и проблемный подросток провел свое детство в городке Патерсон, штат Нью-Джерси. В старших классах он знакомится с поэзией Уолта Уитмена, но, несмотря на интерес к поэзии, по настоянию отца начинает готовить себя к юридической карьере. В 1944 году он поступает в Колумбийский университет, где вскоре сводит знакомство с такими личностями, как Люсьен Карр, Джек Керуак, Уильям Берроуз и Нил Кэссиди, которые втягивают его в насыщенный приключениями, литературными дискуссиями и экспериментами с наркотиками образ жизни, типичный для будущих битников.
Юный Гинзберг также начинает общаться с персонажами из криминального мира (в основном, приятелями Берроуза) и становится завсегдатаем гей-баров Гринвич-Виллидж, одновременно разрабатывая эстетическую концепцию, которую позже он и Керуак назовут Новым Видением. В это же время начинается его сложный и мучительный роман с Нилом Кэссиди, благодаря которому Гинзберг оказывается втянут в путешествия и приключения, легшие в дальнейшем в основу романа Керуака «На дороге». Одним летним днем 1948 года в гарлемской квартире Гинзберг переживает видение, в ходе которого ему является призрак Уильяма Блейка, предрекающий Аллену великую поэтическую карьеру. В том же году Гинзберг получает в Колумбийском университете степень бакалавра.
После скандала, в ходе которого по вине Берроуза, Гинзберг становится участником криминальной истории, и ареста, Аллен решает порвать с прошлым, пройти курс лечения в психиатрической клинике, стать гетеросексуалом, и даже устраивается на работу в качестве маркетолога и занимается созданием рекламы для продвижения различных марок зубной пасты. Период «нормальности» длится, впрочем, не долго: в приемной психиатра Гинзберг знакомится с Карлом Соломоном, который, в свою очередь, знакомит Аллена с великим американским поэтом Уильямом Карлосом Уильямсом.
С рекомендательным письмом от Уильямса Гинзберг едет в Сан-Франциско, где встречается с Кеннетом Рексротом, поэтом-анархистом, провозвестником нарождающегося сан-францисского поэтического движения, в которое тут же вливается Гинзберг. Сла
ва приходит к Гинзбергу после скандального исполнения его поэмы «Вопль» (How1)b ходе легендарного поэтического вечера в галерее «Шесть» в октябре 1955 года. Изданная издательством City Lights, поэма конфискуется полицией за непристойность и становится предметом судебного разбирательства. Следом за «Воем» следуют другие самые известные произведения Гинзберга, такие как «Сутра Подсолнуха» (Sunflower Sutra) и «Каддиш» (Kaddish).
В последующие годы Гипзберг много путешествует по свету, начинает увлекаться буддизмом и восточной философией и знакомится с Питером Орловски, который становится его постоянным (несмотря на отдельные конфликтные периоды) спутником и любовником до самой смерти.
В начале 60-ых годов Гинзберг увлеченно начинает принимать участие в нарождающемся движении хиппи. Он встречается с Тимоти Лири и становится пламенным пропагандистом его философии, основанной на применении психоделических наркотиков для изменения сознания. Имея к тому времени репутацию одного из самых влиятельных поэтов США, Гинзберг путешествует по миру, пропагандируя идеологию хиппи, что приводит к скандалам в различных странах от Чехословакии до Индии. С эскалацией индокитайского конфликта поэт становится заметной фигурой в антивоенном движении и способствует радикализации молодежной политической сцены. Он участвует в таких знаменательных событиях, как «Кислотные Тесты» Кена Кизи в Сан-Франциско и встречи с «Ангелами Ада»,
В 1970 году Гинзберг знакомится с пользующимся противоречивой репутацией тибетским гуру Чогьямом Трунгпа Ринпоче, становится его учеником и создает «Школу Расчлененной Поэзии им. Керуака» в Боулдере, штат Колорадо.
В начале восьмидесятых Гинзберг участвует в нарождающемся панк-движении, приняв участие в записи альбома группы Clash «Combat Rock» и дав с нею несколько концертов на сцене.
Гинзберг вел активную социальную и творческую жизнь до самой своей смерти, последовавшей 5 апреля 1997 года. Он прожил последние двадцать пять лет своей жизни в скромной квартире на Нижнем Ист-Сайде Нью-Йорка и постоянно участвовал в многочисленных поэтических вечерах и политических событиях этого многонационального района.
Гинсберг был лауреатом многочисленных премий и наград, включая поэтическую премию Вудбери, стипендию Гуг-генхейма, Национальную книжную премию, гранты NEA и премии «За совокупность заслуг» фонда «До Колумба».
Большинство современных критиков сходятся в оценке Гинзберга как одной из величайших фигур американской поэзии в духе традиции, заложенной Торо, Эмерсоном и Уитменом.
вопль
Карлу Соломону посвящается
I
Я видел как лучшие умы моего поколения пали жертвой безумия, как расхристанные и нагие они брели на заре по негритянским кварталам в поисках бешеной вмазки, ангелоглавые хипстеры, горящие жаждой древней божественной связи с искрящей звездами динамо-машиной скрытой в механике ночи, как нищие, оборванные, обдолбанные, с пустыми глазами сидели и курили в сверхъестественном мраке на квартирах без отопленья и парили над крышами городов погрузившись в созерцание джаза, как в окрестностях Эл обнажали мозги перед небом и видели ангелов Магомета и. прозрев, гуляли, пьяно шатаясь, по крышам жилых строении, как шли коридорами университетов с нездешним сияньем в глазах, бредя Арканзасом и трагедией в духе Блейка среди студентов, вернувшихся с фронта,
АШгЕН ГИНОСЕРГ — ALIEN OIHOCCNO----------------------------И
HOWL
For Cad Solomon
I
I saw the best minds of my generation destroyed by madness, starving hysterical naked, dragging themselves through the negro streets at dawn looking for an angry fix, angelheaded hipsters burning for the ancient heavenly connection to the starry dynamo in the machinery of night, who poverty and tatters and hollow-eyed and high sat up smoking in the supei natural darkness of cold-water flats floating across the tops of cities con tem plating jazz, who bared their brains to Heaven under the El and saw Mohammedan angels staggering on tenement roofs illuminated, who passed through universities with radiant cool eyes hallucinating Arkansas and Blake-light tragedy among the scholars of war,
как их изгоняли из институтов за шизу и расклейку непристойных стихотворений на окнах собственных черепушек,
как ютились в неухоженных комнатах в одном исподнем, сжигая деньги в мусорных ведрах и вслушиваясь в Ужас за каждой стеною, как их вязали, поросших лобковою шерстью, с поясами, набитыми марихуаной, купленной в Ларедо для дружков из Нью-Йорка, как жрали пламя в дешевых ночлежках или хлестали скипидар в Парадайз-аллее, смерть, или чистилище для нагих торсов ночь за ночью при помощи снов, наркоты, кошмаров наяву, алкоголя, хуя и бесконечных яиц, несравненные слепцы; улицы в колышущихся облаках и сполохи молний в мозгу, мечущиеся между полюсами Канады и Паттерсона, озаряя в промежутках бездвижный мир, застывший во Времени, пейотная твердость коридоров, рассветы под деревьями кладбищ, алкоголизм на крышах, поездки по укурке мимо витрин магазинов в неоновом блеске заполненных машинами улиц, солнце и луна и вибрации деревьев в ревущем сумраке зимнего Бруклина, треп вокруг полной окурками жестянки и добрый царь свет разума,
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSBERG
who were expelled from the academies for crazy & publishing obscene odes on the windows of the skull,
who cowered in unshaven rooms in underwear, burning their money in wastebaskets and listening to the Terror through the wall,
who got busted in their pubic beards returning through Laredo with a belt of marijuana for New York,
who ate fire in paint hotels or drank turpentine in Paradise Alley, death, or purgatoried their torsos night after night with dreams, with drugs, with waking nightmares, alcohol and cock and endless balls, incomparable blind; streets of shuddering cloud and lightning in the mind leaping toward poles of Canada & Paterson, illuminating all the motionless world of Time between~Peyote solidities of halls, backyard green tree cemetery dawns, wine drunkenness over the rooftops, storefront boroughs of teahead joyride neon blinking traffic light, sun and moon and tree vibrations in the roaring winter dusks of Brooklyn, ashcan rantings and kind king light of mind,
как приковывали себя к вагонам подземки ради бесконечной поездки из Бэттери в священный Бронкс под бензедрином, пока стук колес и крики детей не возвращали их к реальности, трясущихся, с пересохшим ртом и выцветшими мозгами, полностью утратившими ясность на залитой тусклым светом станции “Зоо”, как тонули ночь напролет в субмариновом свете “Бикфорда”, выплывали затем и сидели вечером над выдохшимся пивом в пустынном “Фугацци”, прислушиваясь к шелесту рока, доносящемуся из термоядерного джукбокса, как болтали без умолку семьдесят часов подряд по дороге из парка в койку из бара в “Бельвью” из музея к Бруклинскому мосту, шалое полчище платоновских диалогистов, сигающих с пожарных лестниц, с подоконников, с Эмпайр-Стэйт-билдинг, с бухты-барахты тараторящих вопящих изблевывающих шепчущих факты и воспоминания и анекдоты и немыслимые приходы и ужасы, пережитые в больницах, окопах и тюрьмах, целые интеллекты, растраченные в семидневных запоях с горящими глазами, мясо для синагоги выброшенное на тротуары.
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSBERG------- 13
who chained themselves to subways for the endless ride from Battery to holy Bronx on benzedrine until the noise of wheels and children brought them down shuddering mouth-wracked and battered bleak of brain all drained of brilliance in the drear light of Zoo, who sank all night in submarine light of Bickford’s floated out and sat through the stale beer afternoon in desolate Fugazzi’s, listening to the crack of doom on the hydrogen jukebox, who talked continuously seventy hours from park to pad to bar to Bellevue to museum to the Brooklyn Bridge, lost battalion of platonic conversationalists jumping down the stoops off fire escapes off windowsills off Empire State out of the moon, yacketayakking screaming vomiting whispering facts and memories and anecdotes and eyeball kicks and shocks of hospitals and jails and wars, whole intellects disgorged in total recall for seven days and nights with brilliant eyes, meat for the Synagogue cast on the pavement,
как уходили в никуда, в дзен, в Нью-Джерси, оставляя за собой след из двусмысленных почтовых открыток с видами Атлантик-Сити, страдали от арабской потливости, танжерской ломоты, китайской мигрени, оставшись без героина в угрюмой мебилирашке где-то в Ньюарке, как бродили в полночь по железнодорожным путям, не зная куда податься, а потом уходили куда-то так и не разбив ничье сердце, как раскуривали сигареты в товарных вагонах товарных вагонах товарных вагонах грохочущих по снежным полям к одиноким фермам в дед-морозной ночи, как изучали Плотина Эдгара По Святого Иоанна Креста телепатию и бибоп-кабаллу потому что космос инстинктивно вибрировал у них под ногами в Канзасе,
как блуждали одиноко по дорогам Айдахо в поисках призрачных индейских ангелов которые были никто иные как призрачные индейские ангелы,
как думали, что одни на свете рехнулись, когда Балтимор мерцал у них на глазах в сверхъестественном экстазе,
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSBERG
who vanished into nowhere Zen New Jersey leaving a trail of ambiguous picture postcards of Atlantic City Hall, suffering Eastern sweats and Tangerian bone-grindings and migraines of China under junkwithdrawal in Newark’s bleak furnished room, who wandered around and around at midnight in the railroad yard wondering where to go, and went, leaving no broken hearts, who lit cigarettes in boxcars boxcars boxcars racketing through snow toward lonesome farms in grandfather night, who studied Plotinus Poe St.John of the Cross telepathy and bop kabbalah because the cosmos instinctively vibrated at their feet in Kansas, who loned it through the streets of Idaho seeking visionary indian angels who were visionary indian angelj, who thought they weie only mad when Baltimore gleamed in supernatural ecstasy.
как прыгали в лимузин вслед за оклахомским китайцем, подчинившись порыву на зимней полуночной улочке, залитой легким летним дождем
как шныряли голодные и одинокие по Хьюстону в поисках джаза, секса или супа, и плелись за блистательным испанцем, чтобы вести с ним беседы о Вечности и об Америке, безнадежное предприятие, и вместо этого оказывались на борту судна, идущего в Африку как исчезали в жерлах мексиканских вулканов, не оставив после себя ничего, кроме тени широких штанин и лавы и пепла стихов сожженных в камине Чикаго,
как вновь возникали в Калифорнии, расследуя деятельность ФБР, бородатые, в шортах, с открытыми взорами пацифистов, сексуальные, загорелые, раздающие загадочные листовки, как прожигали сигаретами дыры в ладонях, протестуя против наркотического табачного угара Капитализма, как распространяли суперкоммунистические памфлеты на Юнион-Сквер, рыдая и срывая с себя одежду, и вой сирен Лос-Аламоса сбивал их с ног и катил вдоль по Уолл-стрит и ему вторила сирена парома на Стейтен-Айленд,
АйЯСН ГИНЗСЕгГ
ALIGN GINSOCrtQ
who jumped in limousines with the Chinaman of Oklahoma on the impulse of winter midnight street light smalltown rain, who lounged hungry and lonesome through Houston seeking jazz or sex or soup, and followed the brilliant Spaniard to converse about America and Eternity, a hopeless task, and so took ship to Africa, who disappeared into the volcanoes of Mexico leaving behind nothing but the shadow of dungarees and the lava and ash of poetry scattered in fire place Chicago, who reappeared on the West Coast investigating the F.B.I. in beards and shorts with big pacifist eyes sexy in their dark skin passing out incomprehensible leaflets, who burned cigarette holes in their arms protesting the narcotic tobacco haze of Capitalism, who distributed Supercommunist pamphlets in Union Square weeping and undressing while the sirens of Los Alamos wailed them down, and wailed down Wall, and the Staten Island ferry also wailed.
как разражались рыданиями в белых спортзалах, нагие и дрожащие, увидев устройство чужих скелетов.
как кусали сыщиков в шею и визжали от удовольствия в полицейских машинах, не повинные в никаких преступлениях, кроме пьянства и воинствующей педерастии,
как выли, упав на колени в подземке и как их стаскивали с крыш, размахивающих гениталиями и манускриптами,
как давали в жопу праведным мотоциклистам и визжали от радости, как сосали и давали сосать серафимам в человеческом облике, матросам, познавая нежность Атлантики и Карибского моря, как вставляли и утром и вечером в розариях и на лужайках общественных парков и на кладбищах даря свое семя бесплатно всем кто встретился на пути кто решился
как бесконечно икали пытаясь хихикать но заканчивали всхлипом за перегородкой в турецких банях, когда нагой и блондинистый ангел являлся, дабы пронзить их мечом.
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ--------ALLEN GINSBERG
who broke down crying in white gymnasiums naked and trembling before the machinery of other skeletons,
who bit detectives in the neck and shrieked with delight in policecars for committing no crime but their own wild cooking pederasty and intoxication,
who howled on their knees in the subway and were dragged off the roof waving genitals and manuscripts,
who let themselves be fucked in the ass by saintly motorcyclists, and screamed with joy,
who blew and were blown by those human seraphim, the sailors, caresses of Atlantic and Caribbean ove,
who balled in the morning in the-evenings in rose gardens and the grass of public parks and cemeteries scattering their semen freely to whomever come who may,
who hiccuped endlessly trying to giggle but wound up with a sob behind a partition in a Turkish Bath when the blond & naked angel came to pierce them with a sword,
как приносили своих любовников в жертву морщинистым паркам одноглазой парке гетеросексуального доллара одноглазой парке что подмигивает из матки и одноглазой парке что не отрывая жопы от стула перерезает златую нить интеллекта, свитую на прядильном станке мастерства, как ненасытные, экстатически совокуплялись с бутылкою пива с милашкою с пачкою сигарет со свечой и падали с кровати на пол и продолжали совокупляться там а потом в коридоре и сползали в обмороке по стенке с виденьем вселенской пизды перед глазами и кончали чтобы окончательно лишиться рассудка, как слюнявили промежности миллионам трепещущих девок на закате и встречали зарю с налитыми кровью глазами, но готовые вылизать пизду и заре, сверкали голыми ягодицами на сеновалах и купались нагишом в озерах,
Аисн ожаьЕь-е
who lost their loveboys to the three old shrews of fate the one eyed shrew of the heterosexual dollar the one eyed shrew that winks out of the womb and the one eyed shrew that does nothing but sit on her ass and snip the intellectual golden threads of the craftsman’s loom, who copulated ecstatic and insatiate with a bottle of beer a sweetheart a package of cigarettes a candle and fell off the bed, and continued along the floor and down the hall and ended fainting on the wall with a vision of ultimate cunt and come eluding the last gyzym of consciousness, who sweetened the snatches of a million girls trembling in the sunset, and were red eyed in the morning but prepared to sweeten the snatch of the sunrise, flashing buttocks under barns and naked in the lake,
как колесили в поисках блядей по Колорадо на мириадах угнанных тачек — Н. К., тайный герой этих стихов, знатный ебарь и Адонис из Денвера — да будет благословенна память о твоих бесчисленных жертвах, трахнутых на пустых автостоянках и в бытовках столовых, на скрипучих креслах кинотеатров, на горных вершинах в пещерах, или о кобылястых официантках, задиравших юбки в кюветах во время бесчисленных встреч одиночеств и особенно в исполненных солипсизма сортирах безвестных бензозаправок, ну и в тенистых аллеях родного местечка тоже,
как вырубались в засраных кинозалах, переносились в пространстве во сне и просыпались внезапно где-то в Манхеттене и выползали из подвалов с чудовищным похмельем от безжалостного “Токая" и в ужасе от стальных сновидений Третьей авеню, и, пошатываясь, плелись на биржи труда,
как бродили всю ночь в наполненных кровью ботинках по сугробам в районе доков, ожидая, когда посреди Ист-Ривер откроется дверца, за которой — натопленная комнатушка опиумного притона,
как разыгрывали великие суицидальные драмы на усеянных утесами доходных домов берегах Гудзона под прожекторным светом мобилизованной луны — да будут увенчаны их головы лаврами, чтоб даровать им забвенье,
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSBER-G-
who went out whoring through Colorado in myriad stolen night-cars, N.C., secret hero of these poems, cocksman and Adonis of Denver — joy to the memory of his innumerable lays of girls in empty lots & diner backyards, moviehouses’ rickety rows, on mountaintops in caves or with gaunt waitresses in familiar roadside lonely petticoat upliftings & especially secret gas-station solipsisms of johns, & hometown alleys too, who faded out in vast sordid movies, were shifted in dreams, woke on a sudden Manhattan, and picked themselves up out of basements hung over with heartless Tokay and horrors of Third Avenue iron dreams & stumbled to unemployment offices, who walked all nighl with their shoes full of blood on the snowbank docks waiting for a door in the Ea*l River to open to a room full of steamheat and opium, who created great suicidal dramas on the apartment cliff-banks of the Hudson under the waitime blue floodlight of the moon & then heads shall be crowned with laurel in oblivion,
как глотали воображаемую баранью похлебку или переваривали мандавошек на тинистом дне похожих на реки канав Бауэри, как плакали над романтикой улиц, толкая тележки, полные лука и дешевых мелодий, как ежились в ящиках, сопя в темноте под мостом, а потом отправлялись к себе на чердак конструировать клавесины, как кашляли в 1арлеме на шестом этаже, коронованные пламенем под чахоточным небом, .окруженные ящиками из-под апельсинов, набитыми богословскими трудами, как строчили всю ночь напролет, раскачиваясь над высокопарными песнопениями, оборачивающимися абракадаброй в тусклом утреннем свете, как варили борщ из тухлятины легких сердца хвостов копыт и пекли тортильи, мечтая о чистой растительной пище, как заползали под фургоны мясников, в надежде найти, не упало ли что с воза, как швыряли с крыши свои часы, голосуя за Безвременную Вечность, а потом каждый день в течении следующего десятилетья им на голову падал будильник,
-А-»тен гинзеетч-
AILCN- OINOOCQO---------
who ate the lamb stew of the imagination or digested the crab at the muddy bottom of the rivers of Bowery,
who wept at the romance of the streets with their pushcarts full of onions and bad music,
who sat in boxes breathing in the darkness under the bridge, and rose up to build haipsichords in their lofts,
who coughed on the sixth floor of Harlem crowned with flame under the tubercular sky sui rounded by orange crates of theology, who scribbled all night rocking and rolling over lofty incantations which in the yellow morning were stanzas of gibberish, who cooked rotten animals lung heart feet tail borsht & tortillas dreaming of the pure vegetable kingdom, who plunged themselves under meat trucks looking for an egg, who threw their watches off the roof to cast their ballot for Eternity outside of Time, & alarm clocks fell on their heads every day for the next decade.
как трижды резали себе вены с переменным успехом как сдавались и как их заставляли открывать антикварные магазины, в которых они рыдали от страха, что так и состарятся за прилавком, как сгорали заживо в неприметных чесучовых костюмах на Мэдисон-авеню под раскаты свинцовых виршей и размеренный лязг стальных дивизий модных журналов и нитроглицериновый визг кудесниц рекламы и горчичный газ злобных умников-редакторов или попадали под колеса пьяных таксистов Абсолютной Реальности, как прыгали с Бруклинского моста это не враки а потом скрывались неопознанные и забытые в призрачном мороке забегаловок Чайнатауна и пожарных машин — даже пива на халяву не выпив, как в отчаянии с песней кидались из окон, выпадали из вагонов подземки, прыгали в вонючий Пассаик, набрасывались на негров, выли на всю улицу, танцевали босиком на осколках бокалов, разбивали пластинки с з|писями ностальгического немецкого джаза 30-ых, допивали виски и кидались блевать к окровавленному унитазу, а в ушах завывал и ревел колоссальный пароходный гудок,
20
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSBERG
who cut their wrists three times successively unsuccessfully, gave up and were forced to open antique stores where they thought they were growing old and cried,
who were burned alive in their innocent flannel suits on Madison Avenue amid blasts of leaden verse & the tanked-up clatter of the iron regiments of fashion & the nitroglycerine shrieks of the fairies of advertising & the mustard gas of sinister intelligent editors, or were run down by the drunken taxicabs of Absolute Reality, who jumped off the Brooklyn Bridge this actually happened and walked away unknown and forgotten into the ghostly daze of Chinatown soup alleyways & firetrucks not even one free beer, who sang out of their windows in despair, fell out of the»subway window, jumped in the filthy Passaic, leaped on negroes, cried all over the street, danced on broken wineglasses barefoot smashed phonograph records of nostalgic European 1930s Geiman jazz finished the whiskey and threw up groaning into the bloody toilet, moans in their ears and the blast of colossal steam whistles.
как мчались по хайвэям прошлого в гости друг к другу скрасить тюремное одиночество и бдение на автомобильной Голгофе или воплощение в бирмингемского джазиста, как семьдесят два часа колесили по сельским проселкам, чтобы сказать мне было видение или тебе было видение или ему было видение Вечности, как путешествовали в Денвер как умирали в Денвере, как возвращались в Денвер, как бдели над Денвером и маялись и унывали в Денвере и наконец выбирались узнать сколько Времени и Денвер теперь опустел, лишившись своих героев, как падали на колени в безнадежных соборах, молясь за спасенье души друг друга за свет и за женские груди пока над поросшей шерстью душей не вспыхивал на мгновение нимб, как шевелили извилинами в тюрьмах, ожидая явления немыслимых уголовников с золотыми главами и шармом реальности в сердце, наполненном нежными блюзами Алькатраса, как удалялись в Мексику чтобы ширяться без страха или в Скалистые горы разжалобить Будду или в Танжер к мальчикам или на Саузерн Пасифик к черным топкам локомотива или в Гарвард к Нарциссу или на кладбище Вудлоун блудить на могилах,
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSBERG
2Т
who barreled down the highways of the past journeying to each other’s hotrod-Golgotha jail-solitude watch or Birmingham jazz incarnation, who drove crosscountry seventytwo hours to find out if I had a vision or you had a vision or he had a vision to find out Eternity, who journeyed to Denver, who died in Denver, who came back to Denver & waited in vain, who watched over Denver & brooded & loned in Denver and finally went away to find out the Time, & now Denver is lonesome for her heroes, who fell on their knees in hopeless cathedrals praying for each other’s salvation and light and breasts, until the soul illuminated its hair for a second, who crashed through their minds in jail waiting for impossible criminals with golden heads and the charm of reality in their hearts who sang sweet blues to Alcatraz, who retired to Mexico to cultivate a habit, or Rocky Mount to tender Buddha or Tangiers to boys or Southern Pacific to the black locomotive or Harvard to Narcissus to Woodlawn to the daisychain or grave,
как требовали назначить психиатрическую экспертизу заявляя что действовали под гипнозом радиоволн и их признавали безумцами снимали наручники при голосах присяжных разделившихся поровну.
как швырялись картофельным салатом в преподавателей дадаизма в Сити-Колледж оф НьюИорк и впоследствии объявлялись на гранитных ступенях психушки с обритой головою и шутовскими речами о самоубийстве, требуя немедленной лоботомии.
как вместо этого получали бетонную пустоту инсулина метразола электрошока гидротерапии психотерапии трудотерапии настольного тенниса и амнезии,
как в знак бессмысленного протеста успевали опрокинуть единственный теннисный стол и сразу же впадали в кататонию, и многие годы грустя возвращались, облысев уже на полном серьезе в парике из крови, слез и пальцев чтобы испытать участь очевидных безумцев в палатах психиатрических городов Восточного побережья, в зловонных коридорах Пилгрим-Стейт, Рокленда и Грейстоуна, погруженными в перебранку с голосами звучащими эхом в сознанье, раскачивающимися в полночь на одинокой лавке
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSDCPG
who demanded sanity trials accusing the radio of hypnotism & were left with their insanity & their hands & a hungjury,
who threw potato salad at CCNY lectureis on Dadaism and subsequently piesented themselves on the giamte steps of the madhouse with shaven heads and harlequin speech of suicide, demanding instantaneous lobotomy, and
who weie given instead the concrete void of insulin Metrazol electiicity hydrotherapy psychotheiapy occupational therapy pingpong & amnesia, who in humorless piotest overturned only one symbolic pingpong table, resting bi iefly in catatonia, returning years later truly bald except for a wig of blood, and tears and fingers, to the visible madman doom of the wards of the inadtowns of the East, Pilgiim State’s Rockland's and Greystone’s foetid halls, bickeiing with the echoes of the soul, rocking
среди царства надгробий любви, где жизнь похожа на сон на кошмар, где тела превращаются в камни тяжелые словно луна, а мать окончательно *♦*♦***» и последняя невероятная книга выброшена из окна и последняя дверь заперлась в четыре часа ночи и последняя телефонная трубка разбита о стену вместо ответа и последняя воображаемая мебель вынесена из последней меблированной комнаты, желтая бумажная роза свисает с проволочных плечиков в Шифоньере, но даже она существует только в воображенье, даже она — только часть утешительных галлюцинаций, ах, Карл, пока ты в беде я тоже в беде а нынче ты влип не на шутку во всеохватное животное варево жизни — и как в силу этих причин бежали по обледенелым улицам, охваченные внезапным прозреньем алхимии эллипса каталога линейки и вибрирующей плоскости, как мечтали и создавали осязаемые разрывы во Времени и Пространстве при помощи наложения метафор и ловили архангела души в капкан 2 зрительных образов и сопрягали элементарные глаголы и сочетали существительное с дефисом сознания и как прыгали от восторга, ощутив себя Pater Omnipotens Aeterna Deus,
АЛЛЕН- ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSOEPG
23
and rolling in the midnight solitude-bench dolmen-realms of love, dream of life a nightmare, bodies turned to stone as heavy as the moon, with mother finally ***♦♦*, and the last fantastic book flung out of the tenement window, and the last door closed at 4. A.M. and the last telephone slammed at the wall in reply and the last furnished room emptied down to the last piece of mental furniture, a yellow paper rose twisted on a wire hanger in the closet, and even that imaginary, nothing but a hopeful little bit of hallucination
ah, Carl, while you are not safe I am not safe, and now you’re really in the total animal soup of time and who therefore ran through the icy streets obsessed with a sudden flash of the alchemy of the use of the ellipse the catalog the meter & the vibrating plane, who dreamt and made incainate gaps in Time & Space through images juxtaposed, and trapped the archangel of the soul between 2 visual images and joined the elemental verbs and set the noun and dash of consciousness together jumping with sensation of Pater Omnipotens Aeterna Deus to recreate the syntax and measure of poor human prose
способным перелопатить синтаксис и ритм убогой человеческой прозы, чтобы предстать перед вами бессловесным, разумным и дрожащим от стыда, отверженным но готовым излить вам всю душу, подчиняясь велению ритма в обнаженном и безграничном сознанье, безумцем-бродягой и ангелом бита во Времени, безвестным, но выкладывающим начистоту здесь то, о чем не пристало говорить до смерти, и явившимся нам во плоти в призрачном одеянии джаза в тени золотых труб оркестра, выдувающим страдания обнаженной души Америки в вопле саксофона злой злой ламма савахфани сотрясшем все города вплоть до последнего радио, сердце которого есть абсолютная поэзия жизни вырезанная ножом мясника из тел что будет питать нас еще доброе тысячелетье.
II •
Что за сфинкс из бетона и алюминия размозжил им черепа и выгрыз оттуда мозги и воображение?
Молох! Одиночество! Мерзость! Уродство! Пепельницы, набитые окурками, и недостижимые доллары! Крики детей в подъездах! Мальчики, рыдающие в казармах1 Старики, плачущие в парках’
24---АЯЛ ЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSBERG
and stand before you speechless and intelligent and shaking with shame, rejected yet confessing out the soul to conform to the rhythm of thought in his naked and endless head, the madman hum and angel beat in Time, unknown, yet putting down here what might be left to say m time come after death, and rose reincarnate in the ghostly clothes of jazz in the goldhorn shadow of the band and blew the suffering of America’s naked mind for love into an eli eli lamina lamma sabacthani saxophone cry that shivered the cities down to the last radio with the absolute heart of the poem of life butchered out of their own bodies good to eat a thousand years
II -
What sphinx of cement and aluminum bashed open their skulls and ate up their brains and imagination?
Moloch! Solitude! Filth! Ugliness! Ashcans and unobtainable dollars! Children screaming under the stairways’ Boys sobbing in armies! Old men weeping in the parks!
Молох! Молох! Кошмарный Молох! Молох без сердца! Безумный Молох! Молох, суровый судья человеков!
Молох непостижимой темницы! Молох бездушной тюрьмы со скрещенным костями над входом! Молох синклита страданий! Молох, зодчий своего приговора! Молох непомерной глыбы войны! Молох обалдевших правительств!
Молох, чей разум — разум машины! Молох, чья кровь — финансовые потоки! Молох, чьи пальцы — как десять воинств! Молох, чья грудь — как пожирающая людей мясорубка! Молох, чьи уши — как дымящиеся гробницы!
Молох, чьи глаза — тысячи ослепших окон! Молох, чьи небоскребы стоят вдоль длинных улиц как бесчисленные Иеговы! Молох, чьи фабрики грезят и хрипят в клубах дыма! Молох, чьи трубы и антенны венчают чело городов!
Молох, чья любовь — без конца нефть и камни! Молох, чья душа — электричество и банки! Молох, чья нищета как призрак таланта! Молох, чья участь — облако бесполого водорода! Молох, чье имя — Рассудок!
АЛЛЕН ГИНЭ-Б-ЕРГ-
ALt-EN GINSBERG
25
Moloch! Moloch! Nightmare of Moloch! Moloch the loveless! Mental Moloch! Moloch the heavy judger of men!
Moloch the incomprehensible prison! Moloch the crossbone soulless jailhouse and Congress of sorrows! Moloch whose buildings are judgment! Moloch the vast stone of war! Moloch the stunned governments!
Moloch whose mind is pure machinery! Moloch whose blood is running money! Moloch whose fingers are ten armies! Moloch whose breast is a cannibal dynamo! Moloch whose ear is a smoking tomb!
Moloch whose eyes are a thousand blind windows! Moloch whose skyscrapers stand in the long streets like endless Jehovahs! Moloch whose factories dream and croak in the fog1 Moloch whose smokestacks and antennae crown the cities!
Moloch whose love is endless oil and stone! Moloch whose soul is electricity and banks! Moloch whose poverty is the specter of genius!
Moloch whose fate is a cloud of sexless hydrogen! Moloch whose name is the Mind!
Молох, во чреве которого я сижу, одинокий! Молох, внутри которого я грежу об ангелах! Безумец в Молохе! Хуесос в центре Молоха! Невезучий в любви и лишенный мужского начала в Молохе! Молох, что рано проник в мою душу! Молох, в котором я — лишь разум без тела! Молох, который пытается устрашить меня, чтобы вывести из состояния естественного восторга! Молох, которого я покидаю! Пробудитесь, живущие в Молохе! Свет струится на нас с небес!
Молох! Молох! Жилище роботов! призрачные пригороды! склепы с сокровищами! слепые капиталы! демоническая промышленность! призрачные нации! неискоренимые психлечебницы! гранитные члены! чудовищные бомбы! Вы сломаете себе хребет, вознося Молоха в небеса! Постовые, деревья, радиоприемники, тонны камня! поднимая город к Небу, которое истинно есть и повсюду над нами! Видения! знамения! галлюцинации! чудеса! восторги! все уносится прочь американским потоком!
Мечты! кумиры! озарения! веры! вся эта куча сентиментального говна! Прорвемся! перейдем через реку! сальто-мортале и распятия! поток все уносит!
2€
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLC!. С1Н£еЕЛО
Moloch in whom I sit lonely! Moloch in whom I dream Angels! Crazy in Moloch! Cocksucker in Moloch! Lacklore and manless in Moloch! Moloch who entered iny soul early! Moloch in whom I am a consciousness without a body! Moloch who frightened me out of my natural ecstasy! Moloch whom I abandon! Wake up in Moloch! Light streaming out of the sky!
Moloch! Moloch! Robot apartments! invisible suburbs! skeleton treasuries! blind capitals! demonic industiies! spectral nations! invincible mad houses! granite cocks! monstrous bombs! They broke their backs lifting Moloch to Heaven! Pavements, trees, radios, tons! lifting the city to Heaven which exists and is everywhere about us! Visions! omens! hallucinations! jjiiiacles! ecstasies! gone down the American river!
Dreams! adorations! illuminations! lehgions’ the whole boatload of sensitive bullshit1 Bieakthroughs! over the river! flips and crucifixions! gone down the flood!
Приходы! богоявления! припадки отчаяния! Десятилетие животного визга и суицидов! Рассудки! Новые влюбленности! Безумное поколение! разбитое о рифы Времени!
Хохот святых за рекой! Они видели все! безумные взоры! священные вопли! Они прощаются с нами! Они спрыгнули с крыши! навстречу одиночеству! посылая прощальный привет! с цветами в руках! Вниз по течению! на улицы города!
III
Карл Соломон! Я с тобою в Рокленде, куда ты угодил, оказавшись безумней меня
Я с тобою в Рокленде, где тебе, наверное, так одиноко
Я с тобою в Рокленде, где ты стал похож на тень моей матери
Я с тобою в Рокленде, 1де ты убил уже двенадцать своих секретарш
Я с тобою в Рокленде, где ты смеешься над никому не понятной иронией произошедшего
Я с тобою в Рокленде, где ты и я — великие писатели, печатающие в четыре руки на огромной пишущей машинке
ALIGN СЖ6«-€тГ<д
Highs! Epiphanies! Despairs! Ten years’ animal screams and suicides! Minds' New loves!
Mad generation! down on the rocks of Time!
Real holy laughter in the river! They saw it all! the wild eyes! the holy yells! They bade farewell! They jumped off the roof! to solitude! waving! carrying flowers! Down to the river! into the street!
Ill
Carl Solomon! I’m with you in Rockland where you’re madder than I am
I’m with you in Rockland where you must feel very strange
I’m with you in Rockland where you imitate the shade of my mother
I’m with you in Rockland where you’ve murdered your twelve secretaries
I’m with you in Rockland where you laugh at this invisible humor
I’m with you in Rockland where we are great wi iters on the same dreadful typewiiter
Я с тобою в Рокленде, где твое самочувствие сильно ухудшилось, как сказали по радио
Я с тобою в Рокленде, 1де на факультеты черепа прекратили прием червей впечатлений
Я с тобою в Рокленде, где тебя поят чаем из собственных грудей старые девы Ютики
Я с тобою в Рокленде, где ты злобно шутишь над фигурами твоих нянечек, гарпий из Бронкса
Я с тобою в Рокленде, где ты орешь в смирительной рубашке, что проигрываешь бездне матч по настольному теннису, Я с тобою в Рокленде, где ты лупишь по кататоническому пианино душа невинна и бессмертна и она не должна умирать непристойно в психушке усиленного режима
Я с тобою в Рокленде, где еще пятьдесят сеансов электрошока никогда не вернут твою душу обратно в тело из ее паломничества на распятие вакуума
Я с тобою в РокЛенде, где ты обвиняешь своих врачевателей в безумии и готовишь древнееврейскую социалистическую революцию против национал-фашистской Голгофы
Я с тобою в Рокленде, где ты готовишься разодрать завесу небес над
ев---АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSBERG
Гт with you in Rockland where your condition has become serious and is reported on the radio
I’m with you in Rockland where the faculties of the skull no longer admit the worms of the senses
I’m with you in Rockland where you drink the tea of the breasts of the spinsters of Utica
I’m with you in Rockland where you pun on the bodies of your nurses the harpies of the Bronx
I'm with you in Rockland where you scream in a straightjacket that you’re losing the game of the actual pingpong of the abyss
I’m with you in Rockland where vou bang on the catatonic piano the soul is innocent and immoital it should never die ungodly in an armed madhouse
I’m with you in Rockland where fifty more shocks will never retuin your soul to its body again from its pilgi image to a cross in the void
I'm with you in Rockland where you accuse your doctors of insanity and plot the Hebrew socialist revolution against the fascist national Golgotha
Лонг-Айлендом и воскресить Иисуса в живой человеческой плоти из его сверхчеловеческого гроба
Я с тобою в Рокленде, где ты в компании двадцати пяти тысяч товарищей по безумию хором поешь последние строфы “Интернационала’"
Я с тобою в Рокленде, где мы обнимаем и целуем Соединенные Штаты под простынями — Соединенные Штаты, что кашляют всю ночь напролет, спать нам мешая
Я с тобою в Рокленде, где нас пробуждает от комы электрической вспышкой рев аэропланов наших собственных душ над крышей лечебницы прилетевших сбрасывать ангельские бомбы больница вспыхивает изн)три рушатся воображаемые стены О легионы доходяг спасайтесь бегством О усеянный звездами удар милосердия вечная война у дверей О победа срывай с себя исподнее мы свободны
Я с тобою в Рокленде, мне снишься ты мокрый переплывший вплавь море пересекший пешком всю Америку в слезах стучащийся в дверь моего коттеджа в калифорнийской ночи
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLE-N- GINSBERG
I’m with you in Rockland where you will split the heavens of Long Island and resurrect your living human Jesus from the superhuman tomb I’m with you in Rockland where there are twenty-five-thousand mad comrades all together singing the final stanzas of the Internationale I’m with you in Rockland where we hug and kiss the United States under our bedsheets the United States that coughs all night and won’t let us sleep
I’m with you in Rockland where we wake up electrified out of the coma by our own souls’ airplanes roaring over the roof they’ve come to drop angelic bombs the hospital illuminates itself imaginary walls collapse О skinny legions run outside О starry spangled shock of mercy the eternal war is here О victory forget your underwear we’re free
I’m with you in Rockland in my dreams you walk dripping from a seajourney on the highway across America in tears to the door of my cottage in the Western night
СНОСКА К ВОПЛЮ
Свят1 Свят1 Свят’ Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят!
Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят!
Мир святой! Душа святая! Кожа святая!
Нос святой! Язык и хуй и рука и дырка в жопе святы, святы!
Всё свято! все святы! везде святое!
каждый день вечность1 каждый — ангел!
Жопа свята как серафим! безумец свят как и ты о душа моя!
Пишмашинка святая поэма святая голос
святой кто слушал святой экстаз святой!
Святой Петр святой Аллен святой Соломон святой Люсьен святой
Керуак святой Ханке святой Берроуз святой Кэссиди святые безвестные в жопу ебаные несчастные нищие святые отстойны< человечьи ангелы!
СИ ГИН-ЗЬЕРГ
FOOTNOTE ТО HOWL
Holy! Holy! Holy! Holy! Holy! Hol}’ Holy! Holy! Holy!
Holy! Hol}! Hol}! Holy’ Holy! Holy!
The world is holy! The soul is holy! The skin is holy!
The nose is holy! The tongue and cock and hand and asshole holy!
Everything is holy! everybody’s holy! exerywhere is holy! everyday is in eternity! Everyman’s an angel!
The bum’s as ho!} as the seraphim! the madman is holy as you my soul ate holyU.
The typewriter is hoh the poem is holy the xorce rs holy the heaieis are hoi} the ecstasy is holy!
Holy Peter hoi} Allen hoi} Solomon holy Lucien holy Kerouac holy Huncke hoi} Burroughs holy Cas sady holy the unknown buggered and suffering beggars hoi} the hideous human angels!
Свята моя мать в невменяемой дурке! Святы хуи канзасских дедов!
Свят стенающий саксофон! Свят апокалипсис
бона! Святы джаз-банды марихуана
хипстеры пацифизм пейот волынки & барабаны!
Святы одиночества небоскребов и тротуаров! Святы кафетерии — убежища миллионов! Святы мистические реки из слез что текут ниже улиц!
Свят одинокий Джаггернаут! Свят жирный ягненок среднего класса! Святы крезанутые пастыри бунта! Кто врубился в Лос-Анджелес — САМ Лос-Анджелес!
Святой Нью-Йорк Святой Сан-Франциско Святые Пеория и
Сиэтл Святой Париж Святой Танжер Святая Москва
Святой Стамбул!
Свято время часть вечности свята вечность часть времени святы циферблаты в пространстве свято четвертое измерение свят пятый Интернационал свят Ангел в Молохе!
AllfifH fHH3G€PF
AllCN CHWSfCrre
Holy my mother in the insane asylum! Holy the cocks of the grandfathers of Kansas!
Holy the groaning saxophone! Holy the bop apocalypse! Holy the jazzbands marijuana hipsters peace & junk & drums!
Holy the solitudes of skyscrapers and pavements! Holy the cafeterias filled with the millions! Holy the mysterious rivers of tears under the streets!
Holy the lone juggernaut! Holy the vast lamb of the middle class! Holy the crazy shepherds of rebellion! Who digs Los Angeles IS Los Angeles!
Holy New York Holy San Francisco Holv Peoria & Seattle Holy Pai is Holy Tangiers Holy Moscow Holy Istanbul!
Holy time in eternity holy eternity in time holy the clocks in space holy the fourth dimension holy the fifth International holy the Angel in Moloch!
Святое море святая пустыня святые рельсы святой
паровоз святые виденья святые глюки
святые чудеса святое глазное яблоко и святая бездна!
Святы прощение! милосердие! благотворительность! вера! Святы!
Наши! тела! страдания! великодушие!
Свята сверхъестественная суперблестящая
умная доброта души!
Беркли, 1955
А-й-ЯЕН ГИНЗБЕРГ
AELEN G+HSbtHG
Holy the sea holy the desert holy the railroad holy the locomotive holy the visions holy the hallucinations holy the miracles holy the eyeball holy the abyss!
Holy forgiveness! mercy! charity! faith! Holy! Ours! bodies! suffering! magnanimity!
Holy the supernatural extra brilliant intelligent kindness of the soul!
Berkley, 1955
СУПЕРМАРКЕТ В КАЛИФОРНИИ
Этим вечером, слоняясь по переулкам с больной головой и застенчиво глядя на луну, как я думал о тебе, Уолт Уитмен! Голодный, усталый я шел покупать себе образы и забрел под неоновый свод супермаркета и вспомнил перечисленья предметов в твоих стихах.
Что за персики! Что за полутона! Покупатели вечером целыми семьями! Проходы набиты мужьями! Жены у гор авокадо, дети среди помидоров! — и ты, Гарсия Лорка, что ты делал среди арбузов?
Я видел, как ты, Уолт Уитмен, бездетный старый ниспровергатель, трогал мясо на холодильнике и глазел на мальчишек из бакалейного. Я слышал, как ты задавал вопросы: Кто убил поросят? Сколько стоят бананы? Ты ли это, мой ангел?
Я ходил за тобой по блестящим аллеям консервных банок, и за мною ходил магазинный сыщик.
Мы бродили с тобой, одинокие, мысленно пробуя артишоки, наслаждаясь всеми морожеными деликатесами, и всегда избегали кассиршу.
-Аб-нСН ГИНЭбСРГ
ALLCN OINGbCitG
A SUPERMARKET IN CALIFORNIA
What thoughts I have of you tonight, Walt Whitman, for I walked down the sidestreets under the trees with a headache self-conscious looking at the full moon
In my hungry fatigue, and shopping for images, I went into the neon fruit supermarket, dreaming of your enumerations!
What peaches and what penumbras! Whole families shopping at night! Aisles full of husbands! Wives in the avocados, babies in the tomatoes! -and you, Garcia Lorca, what were you doing down by the watermelons?
I saw you, Walt Whitman, childless, lonely old grubber, poking among the meats in the refrigerator and eyeing the grocery boys.
I heard you asking questions of each: Who killed the pork chops? What price bananas? Are you my Angel?
I wandered in and out of the brilliant stacks of cans following you, and followed in my imagination by the store detective.
We strode down the open corridors together in our solitary fancy tasting artichokes, possessing every frozen delicacy, and never passing the cashier.
Куда мы идем, Уолт Уитмен? Двери закроются через час.
Куда сегодня ведет твоя борода? (Я беру твою книгу и мечтаю о нашей одиссее по супермаркет}', и чувствую — все это вздор.) ’Гак что, мы будем бродить всю ночь по пустынным улицам? Деревья бросают тени на тени, в домах гаснет свет, мы одни.
Что же, будем идти домой мимо спящих синих автомобилей, мечтая об утраченной Америке любви?
О, дорогой отец, старый седобородый одинокий учитель мужества, какая была у тебя Америка, когда Харон перевез тебя на дымящийся берег и ты стоял и смотрел, как теряется лодка в черных струях Леты?
••-----мЛГьЕН ГИНбЕЕ-РГ-
Where are we going, Walt Whitman? The doors close in an hour Which way does your beard point tonight? (I touch your book and dream of our odyssey in the supennaiket and feel absurd.)
Will we walk all night through 50111317 streets? The trees add shade to shade, lights out in the houses, we'll both be lonelv.
Will we stroll dreaming of the lost America of love past blue automobiles m driveways, home to our silent cottage?
Ah, dear father, graybeard, lonely old courage-teachei. what Ameiica did you have when Charon quit poling his ferry and you got out on a smoking bank and stood watching the boat disappear on the black waters of Lethe?
СУТРА ПОДСОЛНУХА
Я бродил по берету грязной консервной свалки, и уселся в огромной тени паровоза “Сазерн Пасифик”, и глядел на закат над коробками вверх по горам, и плакал.
Джек Керуак сидел рядом со мной на ржавой изогнутой балке, друг, и мы, серые и печальные, одинаково размышляли о собственных душах в окружении узловатых железных корней машин.
Покрытая нефтью река отражала багровое небо, солнце садилось на последние пики над Фриско, в этих водах ни рыбы, в горах — ни отшельника, только мы, красноглазые и сутулые, словно старые нищие у реки, сидели усталые, со своими мыслями.
— Посмотри на Подсолнух, — сказал мне Джек,— на фоне заката стояла бесцветная мертвая тень, большая, как человек, возвышаясь из кучи старинных опилок
— я приподнялся, зачарованный,— это был мой первый Подсолнух, память о Блейке — мои прозрения — Гарлем и Пекла Ист-Ривер, и по мосту лязг “Сэндвичей Джоза Гризи”, трупики детских колясок,
АЛЛЕН > И.1ЭЕС- Г
ALLEN G ! N S3 E-FH3-
SUNFLOWER SUTRA
I walked on the banks of the tincan banana dock and sat down under the huge shade of a Southern Pacific locomotive to look at the sunset over the box house hills and cry.
Jack Kerouac sat beside me on a busted rusty iron pole, companion, we thought the same thoughts of the soul, bleak and blue and sad-eyed, sui rounded by the gnarled steel roots of trees of machinery.
The oily water on the river mirrored the red sky, sun sank on top of final Frisco peaks, no fish in that stream, no hermit in those mounts, just our sehes rheumy-eyed and hungover like old bums on the riverbank, tired and wily.
— Look at the Sunflower,— he said,— there was a dead gray shadow against the sky, big as a man. sitting dry on top of a pile of ancient sawdust —
— I rushed up enchanted — it was my first sunflower, memories of Blake — my sisions — Harlem and Hells of the Eastern rivers, bridges clanking Joes Gieasy Sandwiches, dead baby carnages, black treadless tires
черные стертые шины, забытые, без рисунка, стихи на речном берегу, горшки и кондомы, ножи — все стальные, но не нержавеющие,— и лишь эта липкая грязь и бритвенно острые
артефакты отходят в прошлое —
серый Подсолнух на фоне заката, потрескавшийся, унылый и пыльный, и в глазу его копоть и смог, и дым допотопных
локомотивов —
венчик с поблекшими лепестками, погнутыми и щербатыми, как изуродованная корона, большое лицо, кое-где повыпали семечки,
скоро он станет беззубым ртом горячего неба, и солнца лучи погаснут в его волосах, как засохшая
паутина,
листья торчат из стебля, как руки, жесты
из корня в опилках, осыпавшаяся известка
с ветвей, мертвая муха в ухе.
Несвятая побитая вещь, мой подсолнух, моя душа, как тогда я любил тебя!
Эта грязь была не людской грязью, но грязью смерти и человеческих паровозов,
А Г, г, E+i-РИН 3 EU-RF-
ALLLN G-1 N-вВ-Е+Тв-
forgotten and unretreaded, thg poem of the riverbank, condoms & pots, steel knives, nothing stainless, only the dank muck and the razor-sharp artifacts passing into the past —
and the gray Sunflower poised against the sunset, crackly bleak and dusty with the smut and smog and smoke of olden locomotives in its eye — corolla of bleary spikes pushed down and broken like
a battered crown, seeds fallen out of its face, soon-to-be-toothless mouth of sunny air, sun rays obliterated on its hairv head like a dried wire spiderweb, leaves stuck out like arms out of the stem, gestures from the sawdust root, brok* pieces of plaster fallen out of the black twigs, a dead fly in its ear. Unholy battered old thing you were, my sunflower О
my soul, I loved you then!
The grime was no man’s grime but death and human locomotives,
вся пелена пыли на грязной коже железной
дороги, этот смог на щеке, это веко черной
нужды, эта покрытая сажей рука или фаллос, или протуберанец искусственной — хуже, чем грязь — промышленной — современной — всей этой цивилизации, запятнавшей твою сумасшедшую золотую корону —
и эти туманные мысли о смерти, и пыльные безлюбые
глаза, и концы, и увядшие корни внизу, в
домашней куче песка и опилок, резиновые доллары,
шкура машины, потроха чахоточного
автомобиля, пустые консервные
банки со ржавыми языками набок — что
еще мне сказать? — импотентский огрызок
сигары, задранные ноги тачек,
молочные груди автомобиля, потертая задница кресла
и сфинктер динамо — все это
спрелось и мумифицировалось вкруг твоих корней, — и ты стоишь предо мною в закате, и сколько величья в твоих очертаньях!
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSBERG
all that dress of dust, that veil of darkened railroad skin, that smog of cheek, that eyelid of black mis’ry, that sooty hand or phallus or protuberance of artificial worse-than-dirt — industrial — modern — all that civilization spotting your crazy golden crown —
and those blear thoughts of death and dusty loveless eyes and ends and withered roots below, in the home-pile of sand anti sawdust, rubber dollar bills, skin of machinery, the guts and innards of the weeping coughing car, the empty lonely tincans with their rusty tongues alack, what more could I name, the smoked ashes of some cock cigar, the cunts of wheelbarrows and the milky breasts of cars, wornout asses out of chairs & sphincters of dynamos — all these entangled in your mummied roots — and you there standing before me in the sunset, all your glory in your form!
О совершенная красота Подсолнуха! Совершенное счастье бытия Подсолнуха! Ласковый глаз природы, нацеленный на хиповатое ребрышко месяца, проснулся, живой, возбужденно впивая в закатной тени золотой ветерок ежемесячного восхода!
Сколько мух жужжало вокруг тебя, не замечая твоей грязи, когда ты проклинал небеса железной дороги и свою цветочку ю душу?
Бедный мертвый цветок! Когда позабыл ты, что ты цветок? Когда ты, взглянув на себя.
решил, что ты бессильный и грязный старый локомотив, призрак локомотива, привиденье
и тень некогда всемогущего дикого американского паровоза?
Ты никогда не был паровозом. Подсолнух, ты был Подсолнухом!
А ты. Паровоз, и ты есть паровоз, не забудь же!
И взяв скелет Подсолнуха, я водрузил его рядом с собою, как скипетр.
ALT F-N—fri ?A&3ERfr
A pei feet beautv of a sunflower! a peifect excellent lovely sunflower existence! a sweet natuial eye to the new Inp moon, woke up alive and excited giasping in the sunset shadow suniise golden monthly breeze’
How many flies buzzed round you innocent of your glime, while you cursed the heavens of the railroad and your flower soul?
Poor dead flower' when did you foiget you were a flower? when did you look at youi skin and decide y ou were an impotent dirty old locomotive? the ghost of а 1осошоцде? the specter and shade of a once powerful mad Ameiican locomotive?
You were never no locomotive. Sunflower, you were a sun Hower!
And you Locomotive, you are a locomotive, foiget me not!
So I grabbed up the skeleton thick sunflower and stuck it al my side h a scepter.
проповедь произнес для своей души, и для Джека, и для всех, кто желал бы слушать:
Мы не грязная наша кожа, мы не страшные, пыльные, безобразные паровозы, все мы душою прекрасные золотые подсолнухи, мы одарены семенами, и наши голые волосатые золотые тела при закате превращаются в сумасшедшие тени подсолнухов, за которыми пристально и вдохновенно наблюдают наши глаза в тени безумного кладбища паровозо в над грязной рекой при свете заката над Фриско.
А-ЛЯЕ-Н—Г-Н НЭБСРГ-
ALLEN GIN-SDCfiG
and deliver my sermon to my soul, and Jack’s soul too, and anyone who'll listen,
— We're not our skin of grime, we’re not our dread bleak dusty imageless locomotive, we're all beautiful golden sunflowers inside, we’re blessed by oui own seed & golden hairy naked accomplishment-bodies growing into mad black formal sunflowers in the sunset, spied on by our eyes under the shadow of the inad locomotive riverbank sunset Frisco hilly tincan evening sit-down vision.
АМЕРИКА
Америка я дал тебе всё и теперь я ничто.
Америка два доллара двадцать семь центов январь 17-е число год
1956-й.
Не выношу своих собственных мыслей.
Америка так когда мы кончим воевать с человечеством?
Ебни себя своей атомной бомбой.
Мне нездоровится отстань от меня.
Я не закончу поэму пока мои мысли нс встанут на место.
Америка когда ты ангельской станешь?
Когда наконец ты стянешь с себя шмотки?
Когда наконец ты рассмотришь себя сквозь могилу?
Когда ты будешь достойна своего миллиона троцкистов?
Америка почему библиотеки твои полны слез?
Америка когда ты накормишь индийцев яйцами?
Меня тянет блевать от твоих идиотских запросов.
Когда я смогу войти в супермаркет и купить что хочу просто за здорово живешь?
*•-----А». Л ЕН ГН НЭ&Е«------------O1N9BER6------------------------
(
AMERICA
America I’ve given you all and now I’m nothing.
America two dollars and twenty-seven cents January 17, 1956. I can’t stand my own mind
America when will we end the human war? Go fuck yourself with your atom bomb I don't feel good don’t bother me I won’t write my poem till I’m in my right mind. America when will you be angelic? When will you take off youi clothes? When will you look at youiself through the grave? When will you be worthy of your million Trotskyites? America why aie your libraries full of tears? America when will you send your eggs to India? I’m sick of your insane demands. When can I go into the supermarket and buy what I need with my good looks?
Америка слушай в конце концов это мы с тобой настоящие не мир иной.
Твой механизм превосходит мое понимание.
Ты вызываешь у меня желание стать святым
Должно быть есть другой способ решить этот спор
Берроуз в Танжере я думаю он не вернется это мерзко.
Ты вправду мерзость или просто меня разыгрываешь?
Я пытаюсь вплотную подойти к сути дела.
Я не согласен отказаться от своей одержимости.
Америка не пихайся я знаю что делаю.
Америка сливовый цвет опадает.
Я несколько месяцев не читаю газет, ежедневно кого-нибудь обвиняют в
убийстве.
Америка я отношусь к профсоюзам сентиментально.
Америка я в детстве был коммунистом и я не раскаиваюсь.
Я курю анашу при каждом удобном случае.
Я дошел до того что по целым дням сижу дома и пялюсь в сортире на розочки.
АТсЛ£-+:Г И Н
АЬБЕ Н-&+К
America after all it is you and I who are perfect not the next world.
Your machinery is too much for me.
You made me want to be a saint.
There must be some other way to settle this argument
Burroughs is in Tangiers I don’t think he’ll come back it’s sinister.
Are you being sinister or is this some form of practical joke?
I’m trying to come to the point.
I refuse to give up my obsession
America stop pushing I know what I’m doing.
America the plum blossoms are falling.
I haven’t read the newspapers for months, everyday somebody goes on trial for murder.
America I feel sentimental about the Wobblies.
America I used to be a communist when I was a kid and I’m not sorry.
I smoke marijuana every chance I get.
I sit in my house for days on end and stare at the roses in the closet.
Когда прихожу в китайский квартал всегда напиваюсь никак не трахнусь.
Я реши гельно убежден что скоро стрясется беда
Тебе стоило видеть как я читаю Маркса.
Мой аналитик считает что я совершенно прав.
Я не буду читать Отче Наш
У меня мистические видения и космические вибрации.
Америка я еще не сказал тебе что ты проделала с Дядюшкой Максом когда он вернулся домой из России.
Я к тебе обращаюсь.
Ты что же позволишь журналу «Тайм» управлять своими эмоциями?
У меня одержимость журналом «Таим».
Я его читаю каждые выходные.
Его обложка пялится на меня каждый раз как я шмыгаю мимо кондитерской на углу.
Я читаю его в подвале публичной библиотеки города Беркли Он всегда втирает мне про ответственность. Все бизнесмены серьезны
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GHM-SBEKG
When I go to Chinatown I get drunk and never get laid My mind is made up there’s going to be trouble.
You should have seen me reading Marx
My psychoanalyst thinks I m perfectly light.
I won’t say the Lord’s Prayer.
I have mystical visions and cosmic vibrations.
America I still haven’t told you what you did to Uncle Max after he came over from Russia.
I’m addressing you.
Are you going to let our emotional life be run by Time Magazine?
I'm obsessed by Time Magazine."*
I read it ev ery week.
Its cover states at me every time I shnk past the coiner candystore
I read it tn the basement of the Berkeley Public Library:
It’s always telling me about responsibility. Businessmen are serious.
Кипопродюсеры тоже. Все очень серьезны все кроме меня До меня доходит что я Америка.
Опять я болтаю с самим собой.
На меня ополчается Азия.
У меня меньше шансов чем у китайцев
Мне стоит подумать о собственных национальных ресурсах. Моими национальными ресурсами являются два косяка анаши миллионы
половых органов нецензурная частная литература летящая как истребитель со скоростью 1400 миль в час и 25 000 дурок.
Я уж молчу о своих тюрягах о миллионах нищих живущих в моих цветочных горшках палимых светом пятисот солнц. Я отменил все бордели во Франции, то же самое ждет и Танжер. Я претендую на пост Президента несмотря на тот факт что я истый католик.
Америка как же я напишу священную литанию когда у меня твой глупый настрой?
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSBERG
Movie
producers are serious. Everybody’s serious but me.
It occurs to me that I am America.
I am talking to myself again.
Asia is using against me.
I haven t got a chinaman’s chance.
I’d better consider my national resources
My national resources consist of two joints of marijuana millions of genitals
an unpublishable private literature that goes 1400 miles an hour and twentyfivethousand mental institutions.
I say nothing about my prisons nor the millions of underpriviliged who live in
my flowei pots under the light of five hundred suns.
I have abolished the whorehouses of Fiance, Tangiers is the next to go. My ambition is to be President despite the fact that I m a Catholic.
Ameiica how can I write a holy litany in your silly mood?
Я буду и дальше как Генри Форд штамповать мои строфы такие же индивидуальные как его тачки и даже больше они у меня все разного пола.
Америка я продам тебе строфы 2500 $ штука 500 $ скидка на твои залежалые строфы.
Америка освободи Тома Муни
Америка спаси лоялистов Испании
Америка Сакко и Ванцетти не должны умирать
Америка я и есть те самые парни из Скоттсборо.
Америка когда мне было семь лет моя мамка водила меня на митинги к комми в
ячейку они продавали нам жареный нут — пригоршня за билет билет за пять центов а речь за бесплатно все были ну просто как ангелы сочувствовали рабочим все было так искренне ты не имеешь даже понятия о том какой клевой штукой была партия в 1935-м Скотт Ниринг был крутым стариком настоящий mensch Мать Блор Ewig-Weibhche «Шелковых Забастовщиков» растрогала меня до слез а однажды я видел еврейского оратора Израэля Амтера честное слово. Наверняка все были шпионами.
А-ГеЯЕ+:-ГИ-Н&Ь«^-------------------------------------------------
»
I will continue like Henry Ford my strophes are as individual as his automobiles more so they’re all different sexes
America I will sell you strophes $2500 apiece $500 down on your old strophe
America free Tom Mooney
America save the Spanish Loyalists
America Sacco & Vanzetti must not die
America I am the Scottsboro boys.
America when I was seven momma took me to Communist Cell meetings they
sold us garbanzos a handful per ticket a ticket costs a nickel and the speeches were free everybody was angelic and sentimental about the workers it was all so sincere you have no idea what a good thing the party was in 1935 Scott Neaung was a grand old man a real mensch Mother Bloor the silk-strikers’ Ewig — Weibliche made me cry I once saw the Yiddish orator Israel Amter plain. Everybody must have been a spy.
Америка ты ведь на самом-то деле не хочешь идти воевать.
Америка это все они гады русские.
Они гады русские они гады русские и конечно китайцы. И гады русские.
Раша хочет сожрать нас живьем. Шишки Раши все психи. Раша хочет угнать
у нас тачки прямо из гаражей.
Она хочет захапать Чикаго. Ей нужно чтоб «Ридерз Дайджест» был красным.
Чтоб наши автозаводы дымили в Сибири. Чтоб ее бюрократы сидели на наших автозаправках.
Это нехорошо. Фу. Она же научит индейцев читать! Ей нужно чтоб было больше больших черных ниггеров! Ха. Она хочет чтоб мы работали по 16 часов каждый день. Помогите.
Америка я вполне серьезно.
Америка это мои впечатления после просмотра передачи по телику.
Америка разве я неправ?
Наверно мне стоит заняться делом.
America you don’t really want to go to war.
America it’s them bad Russians.
Them Russians them Russians and them Chinamen. And them Russians.
The Russia wants to eat us alive. The Russia’s power mad. She wants to take our cars from out our garages.
Her wants to grab Chicago. Her needs a Red Reader’s Digest. Her wants our auto plants in Siberia. Him big bureaucracy running our fillingstations. That no good. Ugh Him make Indians learn read. Him need big black niggers. Hah. Her make us all work sixteen hours a day. Help.
America this is quite serious.
America this is the impression I get from looking in the television set. America is this correct?
I’d better get right down to the job
Да это правда я не хочу ни в армию ни на завод кнопки жать на станках и делать детали для механизмов в конце концов я полуслепой психопат.
Америка я налегаю своим педрильским плечом на твое колесо. Беркли, 17 января 1956 г.
A Н Ft Е-Н-БИК 3 Б Е-ББ
ALLEN' С!ЧЗЕ<Ече
It’s true I don’t want to join the Army or turn lathes in precision pans factories, I’m nearsighted and psychopathic anyway.
America I’m putting my queer shoulder to the wheel.
Berkley, January 17, 1956 г.
НА МОГИЛЕ АПОЛЛИНЕРА
«...настали времена когда мы будущее знаем сознанья гибели избегнув"
I
Я пришел на кладбище Пер-Лашез поискать останки Аполлинера в тот самый день когда президент США явился во Францию на крупную конференцию глав государств
так что пускай будет аэропорт в голубом Орли весенняя ясность в
воздухе над Парижем пускай Эйзенхауэр прилетит маша крыльями со своего
Американского Кладбища и пролетит над лягушачьими могилами Пер-Лашез иллюзорный туман густой как дым анаши
АЛЛЕН—F-ИНЭБЕ-РЕ-
ALLCN GINSBERG-
-VT-
АТ APOLLINAIRE’S GRAVE
«...void le temps
Оъ I'on connaotra I’avenir
Sans mounr de connaissance»
I
I visited P'ere Lachaise to look for the remains of Apollinaire
the day the U.S. President appeared in France for the grand conference of heads of state
so let it be the airport at blue Orly a springtime clarity in the air over
Paris
Eisenhower winging in from his American graveyard
and over the froggy graves at Pere Lachaise an illusory mist as thick as marijuana smoke
Питер Орловски и я тихо шли через Пер-Лашез мы оба знали что мы тоже умрем так что нежно сжимали преходящие руки друг друга в похожей на город уменьшенной вечности дороги дорожные знаки обломки скал и холмы и на каждом доме
имя хозяина искали потерянный адрес прославленного Француза Небытия чтобы отдать нашу нежно-преступную дань его беспомощному менгиру и возложить мой преходящий Американский Вопль поверх его немой Каллиграммы чтобы он вчитался меж строчек рентгеноглазами Поэта как раньше чудесно прочел свой собственный реквием в ряби на
Сене
Я надеюсь какой-нибудь дикий мальчишка-монах возложит свою брошюру и на мою могилу чтобы Господь мог читать меня стылыми зимними ночами в раю наши руки уже исчезли оттуда рука моя пишет сейчас в какой-то парижской комнате Жи-ле-Кёр
4®-А-й-йёН F-ИНЭБЕРГ-----ALLEN &FNSB&FG
Peter Orlovsky and I walked softly thru Pere Lachaise we both knew we would die and so held temporary hands tenderly in a citylike miniature eternity roads and streetsigns rocks and hills and names on everybody’s house looking for the lost address of a notable Frenchman of the Void to pay our tender crime of homage to his helpless menhir and lay my temporary American Howl on top of his silent Calligramme for him to read between the lines with Xray eyes of Poet as he by miracle had read his own death lyric in the Seine I hope some wild kidmonk lays his pamphlet on my grave for God to read me on cold winter nights in heaven already our hands have vanished-4rom that place my hand wiites now in a room in Pans Gtt-le-Coeur
Ах Вильгельм что за мужество было в твоем мозгу и что значит смерть
Я обошел все кладбище так и не встретив твоей могилы что ты имел в виду говоря о той фантастической черепной повязке в своих поэмах
О торжественная вонючая мертвая голова что ты можешь сказать ничего вряд ли это ответ
Невозможно въехать на тачке в могилу длиною шесть футов впрочем вселенная — мавзолей в который войдет что угодно вселенная — кладбище и вот он я здесь брожу в одиночестве зная о том что Аполлинер 50 лет назад был на этой же улице его сумасшествие рядом вон там за углом и Жене вместе с нами ворует книги
Запад опять затеял войну о чье же прозрачное самоубийство выправит кривду
Гийом Гийом о как я завидую твоей славе твоему совершенному владению американскими буквами
АЛЛЕИ ГИНЗБЕ-РГ
ALLEN <j|N-SDE-R&
Ah William what gnt in the brain you had what’s death
I walked all over the cemetery and still couldn’t find your grave what did you mean by that fantastic cranial bandage in your poems О solemn stinking deathshead what’ve you got to say nothing and that’s barely an answer
You can’t drive autos into a sixfoot grave tho the universe is mausoleum big enough for anything the universe is a graveyard and I walk around alone in here knowing that Apollinaire was on the same street 50 years ago his madness is only around the corner and Genet is with us stealing books the West is at war again and whose lucid suicide will set it all right Guillaume Guillaume how I envy your fame your accomplishment for
American letters
твоей «Зоне» с ее безумными длинным» строчками бреда собачьего по поводу смерти восстань из могилы и речью пробейся сквозь дверь моего ума выпусти новую серию образов океанские хайку такси голубые в
Москве негритянские статуи Будды молись обо мне из фонографа своей бывшей жизни тягучим печальным голосом строфами сладкой глубинной музыки столь же печальной и поцарапанной как Первая Мировая Я съел голубые морковки которые ты прислал из могилы и ухо Ван Гога и маниакальный пейотный кактус Арто и теперь я пойду по нью-йоркским улицам в черном плаще французской поэзии импровизируя наш разговор в Париже на Пер-Лашез и поэму грядущего что вдохновение черпает в свете льющемся кровью в твою могилу
II
Здесь в Париже я гость твой О дружелюбная тень Макса Жакоба рассеянная рука
АЛ-Л-Е Н ГИНЗБЕРГ---------ALLEN GIN&B-ERG
your Zone with its long crazy line of bullshit about death come out of the grave and talk thru the door of my mind issue new series of images oceanic haikus blue taxicabs in Moscow negro statues of Buddha pray for me on the phonograph record of your former existence with a long sad voice and strophes of deep sweet music sad and scratchy as World War 1 I've eaten the blue cairots you sent out of the grave and Van Gogh’s ear
and maniac peyote of Artaud and will walk down the streets of New York in the black cloak of French
poetry improvising our conversation in Baiis at Pere Lachaise
and the future poem that takes its inspiration front the light bleeding into your grave
II
I lere in Paris I am your guest О friendly shade the absent hand of Max Jacob
Юный Пикассо несущий мне тюбик Средиземного Моря и я сам на старом красном банкете Руссо я съел его скрипку великая пьянка на «Бато Лавуар» не упомянутая в учебниках по
Алжиру
Гцара в Булонском Лесу объясняет алхимию пулеметов кукушек он рыдает пока переводит меня на шведский опрятно одетый в фиолетовый галстук и черные плавки и багровую сладкую бороду, что отросла у него на лице словно мох свисающий со стен Анархизма он бесконечно болтал о своих перепалках с Андре Бретоном которому сам однажды помог подровнять золотые усы старик Блез Сандрар принимал меня в своей «студии» утомленно жалуясь на чрезмерную ширь Сибири
Жак Ваше пригласил меня проинспектировать свою страшную коллекцию пистолетов бедный Кокто опечаленный великолепным некогда Радиге услышав его последнюю мысль я грохнулся в обморок
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ---------------ALLEN GIMS-&E-RG----------------51
Ptcasso in youth bearing me a tube of Mediterranean
myself attending Rousseau’s old red banquet I ate his violin
great party at the Bateau Lavoir not mentioned in the textbooks of
Algeria
Tzara in the Bois de Boulogne explaining the alchemy of the
machineguns of the cuckoos he weeps translating me into Swedish
well dressed in a violet tie and black pants
a sweet purple beard which emerged from his face like the moss hanging from the walls of Anarchism
he spoke endlessly of his quarrels with Andre Breton
whom he had helped one day ttim his golden mustache
old Blaise Ccndrars received me into his study and spoke wearily of the enormous length ofSibetia
Jacques Vac he invited me to inspect his terrible collection of pistols poor Cocteau saddened by the once marvelous Radiguet at his last thought I fainted
Риго с рекомендательным письмом к Смерти
и Жид восхваляющий телефон и прочие замечательные
изобретения в общем и целом мы были согласны хотя он и сплетничал о
лавандовом нижнем белье но несмотря на все это он упивался травным настоем Уитмена и был зачарован всеми любовниками по имени Колорадо
американскими принцами что прибывали с полными охапками шрапнели и бейсбола О Гийом мир с которым легко воевать лишь казался таким разве ты знал что весь Монпарнас наводнят великие политики-
классицисты что ни единая веточка лавра пророков не озеленит их лбы ни намека на зелень среди их подушек ни единого листика не оставят их войны — Маяковский приехал и поднял бунт
«Я----АЛЛСН ГИНЗБЕРГ
At L t Н
Rigaut with a letter of introduction to Death
and Gide praised the telephone and other remarkable inventions we agreed in principle though he gossiped of lavender underwear but for all that he drank deeply of the grass of Whitman and was intrigued
by all lovers named Colorado
ptinces of America arriving with their armfuls of shrapnel and baseball Oh Guillaume the world so easy to fight seemed so easy
did you know the great political classicists would invade Montparnasse with not one sprig of prophetic laurel to green their foreheads not one pulse of green in their pillows no leaf left from their wars —
llt Mayakovsky arrived and revolted
Ill
Приплелся назад сидел на могиле и пялился на твой грубый менгир кусок раскрошенного гранита похожий на неоконченный фаллос крест меркнущий в скальной породе 2 поэмы на камне одна «Соеиг
Renversee»
другая «Habituez-vous comme moi/ A ces prodiges que j’annonce» Гийом Аполлинер
де Костровицкий
кто-то поставил бутылку из-под варенья полную маргариток и
напечатанную на машинке
керамическую сюрреалистскую розу за 5 долларов 10 центов счастливая маленькая могилка с цветами и опрокинутым сердцем под неплохим мшистым деревом в чьей тени я сидел под змеистым
стволом
летние сучья и листья зонт над менгиром и вокруг ни души
Et quelle voix sinistre ulule Гийом qu’es-tu devenu
его ближайший сосед корень этого дерева
там под землей где скрещенные кости навалены кучей и желтый
череп возможно
АЛИЕН ГИНЭбСРГ
At LCN-Q4ffS6Crt-e-
53
III
Came back sat on a tomb and stared at your rough menhir
a piece of thin granite like an unfinished phallus
a cross fading into the rock 2 poems on the stone one Coeur Renversee other Habituez-vous comme moi A ces prodiges que j’annonce Guillaume Apollinaire
de Kostrowitsky
someone placed a jam bottle filled with daisies
and a 5&10 c surrealist typist ceramic rose
happy little tomb with flowers and overturned heart
under a fine mossy tree beneath which I sat snaky trunk
summer boughs and leaves umbrella over the menhir and nobody there
Et quelle voix sinistre ulule Guillaume qu’es-tu devenu
his nextdoor neighbor is a tree
there underneath the crossed bones heaped and yellow cranium perhaps
и напечатанные стихи «Алкоголи» в моем кармане его голос в музее Вот по гравию зашуршали средневековые чьи-то шаги некто смотрит на имя и движется к крематорию
то же самое небо накатывает сквозь тучи как в Средиземные дни на Ривьере во время войны
Аполлоном улитый влюбленный порой поедающий опиум он
принял свет
Должно быть это был шок увидеть в больнице на Сен-Жермен как он испускает дух Жакоб &
Пикассо кашляли в темноте
повязка размотана череп покоится на постели пухлые пальцы прямы вся тайна и личность ушли
звонит колокол в храме чуть дальше по улице птицы чирикают в
кроне каштанов рядышком спит семейство Бремонов грудастый и сексуальный
Христос висит у них в склепе моя сигарета дымится упав ко мне на колени и заполняет страницу
дымом и пламенем
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ---------ALLEN G+N-S BE-R-G
and the printed poems Alcools in nty pocket his voice in the museum Now middleage footsteps walk the gravel
a man stares at the name and moves toward the crematory building same sky rolls over thru clouds as Mediterranean days
on the Riviera during war di inking Apollo in love eating occasional opium he’d taken the light One must have felt the shock in St. Germain when he went out Jacob & Picasso coughing in the dark
a bandage unrolled and the skull left still on a bed outstietched pudgy
fingers the mystery and ego gone
a bell tolls in the steeple down the Uieet birds warble in the chestnut
trees
Famillc Bremont sleeps nearby Chiist hangs big chested and sexv in theit tomb mv cigarette smokes in my lap and fills the page with smoke and flames
муравей забегает на мой рукав из вельвета дерево к коему я прислоняюсь неслышно растет
кусты и ветви деревьев возносятся из могил шелковистая паутина блестит на граните
погребен здесь я и сижу под деревом у своей могилы
Париж, зима-весна 1958 г.
-Я-Я-rtЕН ГИНЭ&ег-б-------------ALLEN GtNSfa-C-Яб-----------------«•
an ant runs over my corduroy sleeve the tree I lean on grows slowly bushes and branches upstarting through the tombs one silky spiderweb
gleaming on granite
I am buried here and sit by my grave beneath a tree
Paris, Winter-Spring 1958
МОЕ ПЕЧАЛЬНОЕ Я
Порой, когда глаза мои краснеют, я забираюсь на крышу небоскреба “Эр-Си-Эй” и смотрю на мой мир, Манхэттен — мои дома, улицы — очевидцы моих похождений, мансарды, диваны, квартиры без горячей воды — там, на Пятой авеню, ее я тоже имею в виду, с муравьями автомобилей, желтыми такси, пешеходами величиной с шерстинку — Панорама мостов, восход над механикой Бруклина, закат над Нью-Джерси, где я родился, и Патерсоном, где я играл с муравьями — мои недавние любвишки на 15-й улице, мои любови на Нижнем Ист-Сайде, мои некогда громкие похождения на Бронксе, вдали — тропинки пересекаются на невидимых улицах моя жизнь подытоживается, мои отлучки
5®--АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSBERG
MY SAD SELF
Sometimes when my eyes are red I go up on top of the RCA building and gaze at my world, Manhattan — my buildings, streets. I’ve done feats in, lofts, beds, coldwater flats
— On Fifth Ave below which I also bear in mind, its ant cars, little yellow taxis, men walking the size of specks of wool — Panorama of the bridges, sunrise over Brooklyn machine, sun go down over New Jersey where & was born & Paterson where I played with ants— my later loves on 15th Street, my greater loves of Lower East Side, my once fabulous amours in the Bronx faraway — paths crossing in these hidden streets, my history summed up, my absences,
и восторги в Гарлеме — солнце светит на все, чем я завладел одним взглядом отсюда до горизонта, до последней моей бесконечности — там, где вода океана.
Грустный, вхожу я в лифт и спускаюсь в раздумье и бреду тротуаром, вглядываясь во все людские ветровые стекла и лица, ищу того, кто может любить, и останавливаюсь, ошеломленный, перед витриной с автомобилями, стою, уйдя в себя, созерцаю, а сзади меня по Пятой авеню движутся автомобили, ожидая мгновенья, когда...
and ecstasies in Harlem — — sun shining down on all I own in one eyeblink to the horizon in my last eternity — matter is water
Sad,
I take the elevator and go down, pondering, and walk on the pavements staring into all man’s plateglass, faces questioning after who loves, and stop, bemused in front of automobile shopwindow standing lost in calm thought, traffic moving up and down 5th Avenue blocks behind me waiting for a moment when...
Пора домой, приготовить ужин, дослушать радио романтические известия о войне.
...все движение остановится.
Я иду по безвременью, испытывая тоску жизни, нежность сочится сквозь здания, мои пальцы ощупывают лицо реальности, по моему собственному лицу, отраженному в уличном зеркале, текут слезы — сумерки — мне не хочется
ни конфет, ни духовного общения под японскими абажурами —
Смятенный обступившими его картинами. Человек пробирается по улице мимо коробок, газет.
галстуков, дивных костюмов — навстречу желанью.
Мужчины, женщины текут по тротуарам, тикают красные огоньки, время торопится,
58 ...АЛЛЕН ГИНЗБЕР-F
A-Et-EN GINSBERG
Time to go home and cook suppei & listen to the lomantic war news on the ladio ...all movement stops
& I walk in the timeless sadness of existence, tenderness flowing through the buildings, mv fmgettips touching reality’s face.
my own face streaked with tears in the mil ror of some window, at dusk — where I have no desire
for bonbons. — or to own the dresses or Japanese lampshades of intellection
Confused by the spectacle around me, Man snuggling up the street with packages, newspapers, ties, beautiful suits toward his desire
Man, woman, streaming over the pavements red lights clocking hurried watches &
машины торопятся —
и все эти пересекающиеся улицы и авеню,
гудящие, бесконечные, ведут сквозь спазмы заторов, крики и скрежет машин мучительным путем за город, к кладбищу, к тишине
на смертном одре или на горной вершине, которую я однажды увидел, которой я не достиг
и не достигну в будущем, когда исчезнет весь тот Манхэттен, который я только что видел.
1963
★тгй-е-н гинаьог
movements at the curb — And all these streets leading so crosswise, honking, lengthily, by avenues stalked by high buildings or ciusted into slums thru such halting traffic screaming cars and engines so painfully to this countryside, this graveyaid this stillness on deathbed or mountain once seen never regained or desired in the mind to come where all Manhattan that I've seen must disappear 1963
КАДДИШ
посвящается
Наоми Гинзберг (1894-1956)
I
Как странно думать о тебе теперь, ушедшей без корсета и застежек, гуляя по солнечному тротуару Гринвич Вилидж, Манхэттен, центр, ясный зимний полдень, а я не спал всю ночь, болтал, болтал, читал вслух каддиш, слушал, как вопиет из граммофона слепой Рей Чарльз блюз и ритм и ритм — и память о тебе спустя три года — читая полные триумфа строфы Адонаи вслух — рыдал, осознавая как мы страдаем — И как Смерть, то самое лекарство, мечта поэтов ими восхваленная, воспетая, истолкованная в Псалмах еврейских и буддистской Книге Ответов — как в собственном моем воображении о высохшем листе — на закате —
Текущая обратно жизнь. Твое время — и мое движение к смерти, последнему мигу — цветок пылающий во Дне — и что потом, воспоминанье духа самого, узревшего, как американский город
А-ЛЛЕ-Н Г-ИНЗБЕРГ
ALLEN GWSB-EPG
KADDISH
for
Naomi Ginsberg, 1894-1956
I
Strange now to think of you, gone without corsets & eyes, while I walk on the sunny pavement of Greenwhich Village.
downtown Manhattan, clear winter noon, and I’ve been up all night, talking, talking, reading the Kaddish aloud, listening to Ray Charles blues should blind on the phonograph
the rhythm the rhythm — and your memory in my head three years after — And read Adonai’s last triumphant-stanzas aloud — wept, realizing how we suffer —
And how Death is that remedy all singers dream of, sing, remember prophesy as in the Hebrew Anthem, or the Buddhist Book of Answers — and my own imagination of a withered leaf — at dawn — Di earning back thru life, Your time — and mine acceleiating toward Apocalypse, the final moment — the flower burning in the Day — and what comes after, looking back on the mind ttself that saw an American
вдалеке пронзила молния, и вечный сон обо Мне или о Китае, или о 'Гебе, о призрачной России, или о скомканной постели что никогда и не существовала — как в темноте поэма — сверкнув, ушла в Небытие — Нет слов, и не о ком рыдать, лишь об оставшихся во Сне, попавшихся в капкан его исчезновенья. Вздыхающих, вопящих там, скупающих и продающих куски иллюзий, молящихся друг другу, молящихся Творцу, который во всем — желание или неизбежность? Пока это длится, Видение — и больше ничего?
Оно вокруг меня, когда я выхожу из дома и иду, оглядываясь через плечо —
Седьмая авеню, зубцы стеклянных офисных коробок, толкающих друг друга в высоту под облака, высокие, как небо,— и, слава Богу — все те же голубые небеса.
Или иду по Авеню на юг, туда — когда иду я к Нижнему Ист-Сайду — где ты гуляла полсотни лет тому назад, маленькая девочка — русская, ела первые ядовитые американские помидоры — была напугана в доках — Потом пробивалась сквозь толпу на Орчард-стрит, куда? — в Ньюарк — в кондитерскую лавку, к впервые сделанной домашней газировке,
АЛЛЕН ГИНЭБЕРР
ALLEN GINSBERG
в!
city a flash away, and a great dream of Me or China, or you and a phantom Russia, or a crumpled bed that never existed — like a poem in the dark — escaped back to Oblivion — No more to say, and nothing to weep for but the Beings in the Dream, trapped in its disappearance, sighing, screaming with it, buying and selling pieces of phantom, worshipping each other, worshipping the God included in it all — longing or inevitability? — while it lasts, a Vision — anything more?
It leaps about me, as I go out and walk the street, look back over my shoulder,
Seventh Avenue, the battlements of window office buildings shouldering each other high, under a cloud, tall as the sky an instant — and the sky above — an old blue place.
or down the Avenue to the south — as I walk toward the Lower East Side — where you walked 50 years ago, little girl — from Russian, eating the first poisonous tomatoes of America — frightened at the dock — then struggling in the crowd} of Orchard Street toward what? — toward Newark —
самодельному мороженному в чулане на коричневом дощатом полу — К учебе свадьбе нервному срыву, операции, педучилищу, и погружению в безумие, в Сон — что эта жизнь?
К Ключу в окне — блеск великого Ключа ложится на Манхеттен, и на пол, и падаег на тротуар — rpoi ательным, одиноким бесконечным лучом, пока я спускаюсь по Первой авеню к Еврейскому театру — в район бедноты.
ты знала, и я знаю, хотя теперь все это безразлично — Как глупо — одолеть и Патерсон, и Запад, и Европу, чтоб вновь возвратиться сюда, где на ступеньках у дверей крикливые компании испанцев и темнокожие парни на мостовой, где лестницы пожарные стары как ты — Хотя теперь-то ты уж не стара, все это здесь со мной осталось — Да я и сам, похоже, стар как мир — и полагаю, мир умирает с нами — достаточно, чтоб отказаться от преходящего — все, что приходит, исчезает навсегда —
И это хорошо! Раз позволяет нам не сожалеть — о страхогенераторах, упущенной любви, агонии мучительной в конце —
АТМтЕ-Я--Г И Н5-Е-Е-РТ-
ALLE.’v 5!,3 5ЙЕ-.Ч&
toward candy store, first home-made sodas of our century, hand-churned ice cream in backroom on musty brownfloor boards —
Toward education marriage nervous breakdown, operation, teaching school, and learning to be mad, in a dream — what is this life?
Toward the Key in the window — and the great Key lays its head of light on top of Manhattan, and over the floor, and lays down on the sidewalk — in a single vast beam, moving, as I walk down First toward the Yiddish Theater — and the place of poverty you knew, and I know, but without caring now — Strange to have moved thru Paterson, and the West, and Europe and here again.
with the ciies of Spaniards now in the doorstoops doors and dark boys on the street, fire escapes old as you *
— Tho, you’re not old now. that’s left here with me —
Myself, anyhow, maybe as old as the universe — and I guess that dies with us — enough to cancel all that comes — What came is gone forever every time —
That’s good! That leaves it open for no regret — no fear radiators, lacklove, torture even toothache in the end —
Который так похож на льва, что пожирает душу — и Агнец, душа, увы, приносит себя в жертву жестокой жажде перемен — волосы и зубы — гул сломанных костей, череп обнаженный, хруст ребер, гниющие останки, обманывающая мозг Неумолимость
Ой-ой! Нам плохо! Мы в тупике! А ты сбежала, Смерть дала тебе уйти, Смерть Милосердна, ты ведь обманула век, ты обманула Бога, ты судьбу надула — Ты обманула и себя в итоге — Чистая — Обратно в мрак Рожденья прежде твоего отца, прежде всех нас — прежде века — Вот он, покой. Закончились страдания твои. Я знаю, что куда б ты ни ушла, там хорошо.
Нет больше клумб цветочных летнего Нью-Йорка, нет радости, нет больше страха перед Луисом,
И нет больше его кротости и очков, школьных семинаров, долгов, страстей, звонков пугливых телефонных, затраханных кроватей, рук, родни,—
Нет больше Эланор — твоя сестра тебя опередила — мы скрыли от тебя — что ты ее убила — или она сама себя убила из снисхождения к тебе — подагрическое сердце —
—iW-fi-EH ГННЗ-Б-Ет-Е
AL-LEK G+XG-iEE+tG
«а
Though while it comes it is a lion that eats the soul — and the lamb, the soul, in us, alas, offering itself in sacrifice to change’s fierce hunger — hair and teeth — and the roar of bonepain, skull bare, break rib, rot-skin, braintricked Implacability.
Ai! ai! we do worse! We are in a fix! And you’re out, Death let you out, Death had the Mercy, you’re done with your century, done with God, done with the path thru it — Done with yourself at last — Pure — Back to the Babe dark before your Father, before us all — before the world —
There, rest. No more suffering for you. I know where you’ve gone, it’s good.
No more flowers in the summer fields of New York, no joy now. no more fear of Louis, and no more of his sweetness and glasses, his high school decades, debts, loves, frightened telephone calls, conception beds, relatives, hands — No more of sister Elanor, — she gone before you — we kept it secret — you killed her — or she killed herself to bear with you — an arthritic heart
смерть убила вас обеих — Безразлично —
Нет больше памяти о матери твоей, 1915 год слез в немом кино неделю за неделей — забываясь, наблюдая как Мэри Дресслер взывает к гуманизму, как Чаплин молодой танцует, как Шаляпин, пел Бориса Годунова в Метрополитэн, всю оперу заполнив царским басом — стоя на галерке с Эланор и Максом — смотрели как Буржуи рассаживаются в партере, сверкая бриллиантами, мехами,
А молодые социалистки, путешествуют автостопом по Пенсильвании, в спортивных черных панталонах, фото 4-х обнявшихся девушек па фоне пустоши, застенчивые, смех в глазах, девственное одиночество 1920-го
все эти девушки состарились или мертвы, теперь уже и эти локоны в могиле — счастливы нашедшие мужей —
Ты нашла — и я родился вскоре — и брат мой Юджин (он все еще горюет и будет горевать пока не умрет, ведь он болен раком — или убьет себя — конечно позже — скоро он уже начнет об этом думать) И вот последний миг моих воспоминаний, в котором вижу всех их, сквозь себя,— но только не тебя.
АЛЛЕН ГИНЗБСРГ
AL L C-N-G I N-S В С П G
— But Death’s killed you both — No matter —
Nor your memory of your mother, 1915 tears in silent movies weeks and weeks — forgetting, agiieve watching Maiie Dressier address humanity, Chaplin dance in youth, or Boris Godunov, Chaliapin’s at the Met, hailing his voice is a weeping Czar — by standing room with Elanor & Max — watching also the Capitalists take seats in Orchestra, white furs, diamonds, with the YPSL’s hitch-hiking thru Pennsylvania, in black baggy gym skirts pants, photograph of 4 girls holding each other round the waste, and laughing eye, too coy, virginal solitude of 1920 all girls grown old, or dead, now, and that long hair in the grave — lucky to have husbands later — >
You made it — I came too — Eugene my brother before (still grieving now and will gream on to his last stiff hand, as he goes thiu his cancer — or kill — later perhaps — soon he will think — )
And it’s the last moment I remember, which I see them all, tin u myself, now — tho not you
Я не могу представить, что чувствовала ты — когда гримаса смерти опустилась на лицо — твое — была ли ты готова?
Идти куда? В тот Мрак — который — сиянье Бога? Повелитель пустоты? Как око в черном облаке во сне? Ты наконец с Творцом? Все это вне моих воспоминаний! Как отгадать? Не просто пожелтевший старый череп, или изъеденный червями прах, и траурная лента — Лик Смерти с Нимбом? Ты в это веришь?
Неужто солнце лишь на миг нам подарило разум, неужто жизнь лишь всплеск сознания — и ничего потом?
Ничто, все что имеем — что ты имела — это так ничтожно — и все-таки Триумф, здесь оказаться и меняться, как сломанное дерево или цветок — насытить землю — безумную, всю в лепестках, цветную, великую мыслящую Вселенную, трясущуюся, с раной в голове, ободранной листвой, скрывающуюся в больничной скорлупе, завернутую в ткань, всю в язвах — пятнами в мутном мозгу. Ничтожность.
Нет цветка подобного тому, что осознал себя в саду, и срезанный ножом — пропал сраженный льдинкой глупой Снежной Бабы — уже весной —
MrrtTil ГИИЗЕ-ft-f
I didn’t foresee what you felt — what more hideous gape of bad mouth came first — to you — and were you prepared?
To go where? In that Dark — that — in that God? a radiance? A Lord in the Void? Like an eye tn the black cloud in a dream? Adonai at last, with you?
Beyond my remembrance! Incapable to guess! Not merely the yellow skull in the grave, or box of worm dust, and a stained ribbon — Deaths— head with Halo? can you believe it?
Is it only the sun that shines once for the mind, only the flash of existence, than none ever was?
Nothing beyond what we have — what you had — that so pitiful — yet Triumph, to have been here, and changed, like a tree, broken, or flower — fed to the ground — but mad, with its petals, colored, thinking Great Universe, shaken, cut in the head, leaf stript, hid in an egg crate hospital, cloth wrapped, sore — freaked in the moon brain, Naughtless.
No flower like that flower which knew itself in the garden, and fought the knife — lost
Cut down by an idiot Snowman’s icy — even in the Spring — strange ghost
холодный призрак мысли — поч ги что Смерть — Сосулька острая в ее руке — на голове корона старых роз — пес ее глаз — член потогонных фабрик — сердце электрических машин.
Все накопленья жизни, изнуряющие нас — часы, тела, сознанья, туфли, груди — рожденье сыновей — твой коммунизм — все это “паранойя” для госпиталей.
Однажды ты ударила Эланор по ноге, потом та умерла от остановки сердца. Ты от припадка. Усопшие? За год вы обе, две сестры, мертвы. Счастлива ль Эланор?
Убитый горем Макс живет в своей конторке в конце Бродвея, длинные усы над полуночными Счетами, не уверен. Жизнь его прошла — как видится ему — и что ж теперь он хочет? Он все еще мечтает сделать деньги, хотя бы о возможности такой, чтобы нанять сиделку и иметь детей, или же как ты нагрянуть в Вечность, Наоми? Я скоро встречусь с ним. Теперь мне нужно пробиваться — говорить с тобой — раз я не сделал этого пока ты все еще была способна говорить.
Вечность. Никуда от нее не деться, Вечно — как кони Эмили
AtL TN-4H « S 3 £ К G
thought — some Death — Sharp icicle in his hand — crowned with old roses — a dog for his eyes — cock of a sweatshop — heart of electric irons.
All the accumulations of life, that wear us out — clocks, bodies, consciousness, shoes, breasts — begotten sons — your Communism — “Paranoia” into hospitals.
You once kicked Elanor in the leg, she died of heart failure later. You of stroke. Asleep? within a year, the two of you. sisters in death Is Elanor happy?
Max grieves alive in an office on Lower Broadway, lone large mustache over midnight Accountings, not sure His life passes — as he sees — and what does he doubt now? Still dreeni of making money, or that might have made money, hired nurse, had children, found even your Iniinoi tality. Naomi?
I’ll see him soon. Now I’ve got to cut through — to talk to you — as I didn’t when you had a mouth.
Forevei And we’re bound for that, Forever — like Emily Dickinson’s
Дикинсон — навстречу Концу
Они знают дорогу — Те Всадники— быстрее наших мыслей скачут — и наши жизни вдруг пересекают — и забирают их с собой.
Пышная, лишенная печали, с разбитым сердцем, мысли позади, замужняя, мечтательная, тронутая смертью — Жопа и лицо расстались со злодейкой.
В мире, данном нам, цветок безумия, Утопии не сотворивший, придавленный сосной, подаренный земле, благоухающий в Уединеньи, Иегова, прими.
Единоликий, Непостижимый, Вечно надо мною, без конца и без начала. Отец в смерти. Пусть я не создан для Проповеди этой, я не женат, псалмов не распеваю, я Безбожен, я безрассуден в радости, я все же буду преклоняться пред
Тобою, Небо, после смерти, лишь один блажен в Небытии, нет света или тьмы, лишь Сумеречная Вечность —
Возьми, возьми же мой Псалом, рукой моей рожденный за день, мою частицу Времени, канувшую в Лету — хвала Тебе — Что Смерть это конец, спасенье из пустыни, путь к Чудотворцу, Дом, что каждый ищет, траурная лента на рукаве отмыта добела слезами страждущих
АЛЛЕ-Н ГИНЗБЕРГ
ALLEN—GINSBERG
horses — headed to the End.
They know the way — These Steeds — run faster than we think — it’s our own life they cross — and take with them.
Magnificent, mourned no more, marred of heart, mind behind, married dreamed, mortal changed — Ass and face done with murder. In the world, given, flower maddened, made no Utopia, shut under pine, aimed in Earth, balmed in Lone, Jehovah, accept.
Nameless, One Eaced. Forever beyond me, beginningless, endless, Father in death. Tho I am not there for this Prophecy, I am unmarried, I'm Hymnless, I’m Heavenless, headless in blisshood I would still adore Thee, Heaven, aftei Death, only One blessed in Nothingness, not light or darkness, Dayless Eternity —
Take this, this Psalm, from me, burst from my hand in a day, some of my Time, now given to Nothing — to praise Thee — But Death This is the end, the redemption from Wilderness, way for the Wonderei, House sought for All, black handkerchief washed clean by weeping
— страница после Псалма — последнее явление меня и Наоми — в Божественную Тьму — Смерть, прими в свои объятья!
II
Снова и снова — рефреном — Больницы — еще не дописана твоя история — ну и пусть — несколько образов
В моей голове — как саксофонный хор домов и лет — воспоминаний электрические вспышки.
О том, как долгими ночами в Патерсоне, еще ребенком, терпел твою нервозность — ты была толста — твой следующий ход — О том, как я остался дома, школу пропустив, чтоб за тобой ухаживать — раз и навсегда — тогда я понял, что однажды люди посчитают вредным мой взгляд на мир, я был подавлен —
Моей следующей темой стал — обет о просветлении людского рода — особый выпуск — (безумен как и ты) — (здравомыслие есть общепринятый обман) —
11о ты уставилась в окно на перекресток у Бродвейской церкви, шпионила за несуществующим убийцей из Ньюарка, Звонок врача — “О’кей, идите прогуляйтесь" — я надел пальто и
68
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSB-E-PG
— page beyond Psalm — Last change of mine and Naomi — to God’s perfect Darkness — Death, stay thy phantoms!
II
Over and over — refrain — of the Hospitals — still haven’t written your history — leave it abstract — a few images run thru the mind — like the saxophone chorus of houses and years — rememberance of electrical shocks.
By long nites as a child in Paterson apartment, watching over your nervousness — you were fat — your next move —
By that afternoon I stayed home from school to take care of you — once and for all — when I vowed foreverthat once man disagreed with my opinion of the cosmos, I was lost —
B) iny later buiden — vow to illuminate mankind — this is relese of particulars — (mad as you) — (sanity a trick of agreement) — But you stared out the window on the Bioadwav Church corner, and spied a mystical assassin from Newark.
So phoned the Doctor — “OK go way for a rest” — so I put on my coat and
повел тебя — по дороге школьник закричал, необъяснимо — “Куда идете, Леди, умирать?” — я вздрогнул —
А ты уткнула нос в побитый молью мех воротника, твой противогаз от ядов, проникших незаметно в городскую атмосферу, распыленных Бабкой,—
Неужели водитель желтого городского автобуса мог оказаться членом банды? Ты вся тряслась пред ним и я с трудом втащил тебя вовнутрь — в Нью-Йорк, до самой Таймс Сквер, чтоб пересесть на следующий автобус — которого прождали два часа, защищаясь от невидимых жуков и еврейской болезни — Рузвельтом отравленного бриза —
чтобы добить тебя — и меня бредущего за тобой по пятам в надежде, что скоро наступит конец, в тихой комнате в доме у озера.
Три часа езды по туннелям через всю индустриальную Америку, Байонна, в предверии второй мировой, цистерны, газовые вышки, заводы содовой, кафе, локомотивные депо — в сосновые леса индейского Нью-Джерси — тихие поселки — дороги вдалеке проложены сквозь рыжие леса —
Мосты над мертвыми ручьями, руслами, забитыми ракушками — под
АЛЛЕН F-ИНЗБСРГ
ALLEN GINSDE-RG
walked you downstreet — On the way a grammarschool boy screamed, unaccountably — “Where you going Lady to Death”? I shuddered — and you covered your nose with motheaten fur collar, gas mask against poison sneaked into downtown atmosphere, sprayed by Grandma — And was the driver of the cheesebox Public Service bus a member of the gang? You shuddered at his face, I could hardly get you on — to New York, very Times Square, to grab another Greyhound — where we hung around 2 hours fighting invisible bugs and jewish sickness — breeze poisoned by Roosevelt — our to get you — and me tagging along, hoping it would end in a quiet room in a Victorian house by a lake.
Ride 3 hours thru tunnels past all American industry, Bayonne preparing for World War II, tanks, gas fields, sods factories, diners, locomotive roundhouse fortress — into piney woods New Jersey Indians — calm towns — long roads thru sandy tree fields — Bridges by deerless creeks, old wampum loading the streambed — down
ними томогавк, или кости Покахонтас — и миллион старух, отдавших голоса за Рузвельта в гнилых домишках, обочина Безумного Пути — там возможно, сокол прячется в деревьях, или отшельник, наблюдающий за филином на ветке —
Все время на взводе — ты боялась незнакомцев сидевших перед нами, храпевших безоглядно — в каком автобусе храпят они теперь? “Ален, ты не понимаешь — это — с тех пор как три больших штыря вогнали в мою спину — они там что-то сделали в больнице, они меня травили, желали моей смерти — 3 больших штыря, 3 больших штыря” —
“Сука! Старая Карга! На прошлой неделе видела ее, в стариковских штанах, с мешком на спине, она карабкалась по кирпичной стене По пожарной лестнице нашего дома, тащила ядовитые микробы, чтоб натравить их ночью — на меня — и возможно Луис помогал ей — он в ее власти —
Я твоя мать! Вези меня в Лейквуд" (там недалеко потерпел крушенье “Граф Цеппелин”, Гитлер Горит) “Там я укроюсь”
Мы прибыли — в дом престарелых доктора Непомнюкакего, — она
ТО-„ЧЛЕТГ-Г-И+.'^&Е-РГ--------A-L LE-Ч G'NSBC-R&
there a tomahawk г Pocahontas bone — and a million old kadies voting for Poosevelt in brown small houses, roads off the Madness highway — perhaps a hawk in a tree, or a hermit looking for an owl-filled branch — All the time arguing — afraid of strangers in the forward double seat, snoiing regardless — what busride they snore on now?
“Allen, vou don”t understand — it’s — evei since those 3 big sticks up my back — thev did something to me in Hospital, they poisoned me. they want to see me dead — 3 big sticks. 3 big slicks —
“The Bitch' Old Grandma' Last week I saw hei, dressed in pants like an old man, with a sack on her back, climbing up the brick side of the apartment
“On the lite escape, with poison "germs. to throw on me — at night — mavbe Louis is helping her — he”s under her power —
“I"m your mother, take me to Lakewood’ (near where Graf Zeppelin had crashed befoie, all Hitler in Explosion) “where I can hide.” We got there — Dr. Whatzis rest home — she hid behind a closet —
немедля спряталась за шкаф — потребовала сделать ей переливанье крови.
Мы были изгнаны — тащили Саквояж к незнакомым домам на тенистых лужайках — смеркалось, лишь очертанья сосен проступали в темноте — глухой тупик наполненный сверчками и плющом — Она заткнулась наконец — большое здание ПА11СИОНАТА — с хозяйкой расплатился за неделю — втащил наверх тяжелый саквояж — присел на край кровати.прежде чем сбежать — Аккуратная комнатка в мансарде с уютным покрывалом — по-мещански — домашний вязаный ковер — обои грязные как Наоми стары Все как дома.
Ближайшим рейсом я отправился в Нью-Йорк — сел на последнее сиденье, подавленный — худшее уже произошло? — избавившись от нее, бежал в оцепененьи — Мне было лишь 12.
Она спрячется в своей комнатушке и послушно пойдет на завтрак? Или закроет дверь и вперив взор в окно начнет высматривать на улице шпионов? Или станет следить в замочную щель не пускают ли гитлеровцы невидимый газ? Спать в кресле, — или передразнивать
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GIN-SBER^
demanded a blood transfusion.
We were kicked out — tramping with Valise to unknown shady lawnhouses — dusk, pine trees after dark — long dead street filled with ciickets and poison ivy —
I shut hei up by now — big house REST HOME ROOMS — gave the landlady her money for the week — carried up the iron valise — sat bed waiting to escape —
Neat room in attic with fiiendlv bedcover — lace curtains — spinning wheel run — Stained wallpaper old as Naomi. We were home.
I left on the next bus to New York — laid my head back in the last seat, depressed — the worst yet to come? — abandoning her. rode in torpor — 1 was only 12.
Would she hide in hei room and come out cheerful for brekfast? Or lock her door and stare thru the window for sidestreet spies? Listen at keyholes for Hitlerian invisible gas? Dream in a chair — or mock me by —
меня — пред зеркалом, одна?
Ночным автобусом, двенадцатилетний, я еду по Нью-Джерси, оставив Наоми в лейквудском призрачном доме— бежал автобусом моей судьбы — развалившись в кресле — все струны порваны — в груди страдало сердце — разум опустел — Надежно ли она заточена в гробу —
Или все снова- Средняя школа в Ньюарке, подготовка к американскому экзамену, в черной юбке, — на улице голодная зима — нужда — а вечером домой ухаживать за Эланор, лежащей в спальне — Первый нервный срыв случился в 1919-ом году — осталась дома, не пошла в училище и три недели провалялась в темноте — что-то стряслось — она так никогда и не сказала что — и всякий шум причинял ей боль — мечты о крахе Уолл-Стрит — Перед Депрессией — уехала из города в село — поправилась — Ду сфотографировал ее — сидящей со скрещенными ногами на траве — с цветами в волосах — с улыбкой на лице — играющую колыбельную на мандолине — дым ядовитого плюща в летнем лагере левых и я, еще младенец, пилю деревья — или обратно к преподаванию, смех с дурачками, классы умственно
71-A f и Р 3 E-EP-F---------ALLEN -GlNGOLftG
in front of a mirror, alone?
12 riding the bus at nite thru Newjersey, have left Naomi to Parcae in Lalewood’s haunted house — left to my own fate bus — sunk in a seat — all violins broken — my heart sore in my ribs — mind was empty — Would she were safe in her coffin —
Or back at Normal School in Newark, studying up on America in a black skirt — winter on the street without lunch — a penny a pickle — home at night to take care of Elanor in the bedroom —
First nervous bieakdown was 1919 — she stayed home from school and lay in a dark room for three weeks — something bad — never said what — every noise hurt — drems of the creaks of Wall Street —
Before the diay Depression — went-upstate New York — recovered — Lou took photo of her sittting crosseleg on the grass — her long hair wound with flowers — smiling — playing lullabies on mandoling — poison ivy smoke in left-wing summer camps and me in infancy saw trees — or back teaching school, laughing with idiots, the backward classes — her
отсталых — ее русская специальность — дебилы с сонными губами огромными глазами, тонкими ногами и цепкими пальцами, сколиозные, рахитичные —
большие головы свисают над Алисой в стране чудес, классная доска исписана словами.
Наоми читает терпеливо, из книги сказок Коммуниста — “Внезапная милость диктатора” — “Прощенье Колдунов” — “Братающиеся Армии”—
“Мертвые Головы Вокруг Зеленого Стола” — “Король и Работяги” — Патерсон Пресс печатало их в 30-х, пока еще она была в себе, потом исчезли в одночасье, оба.
О Патерсон! Домой вернулся поздно. Луис встревожен. Как я мог так поступить — чем думал? Я не должен был бросать ее. Безумную в Лейквуде. Зови врача. Звони в дом окруженный лесом. Все напрасно.
Спать пошел опустошенный, желая распрощаться с этим миром (По-моему как раз в тот год я по уши влюбился в Р— героя моих фантазий школьных лет —еврейский мальчик, сейчас врач — тогда был тихим ласковым ребенком —
Я бросил жизнь к его ногам, переехал на Манхэттен — последовал за
РИ-НЗЪЕРТ-----------M.-LEN-------------------------?а
Russian specialty — morons with dream lips, great eyes, thin feet & sicky fingers, swaybacked, rachitic —
great heads pendulous over Alice in Wonderland, a blackboard full of C AT.
Naomi reading patiently, story out of a Communist fairy book — Tale of the Sudden Sweetness of the Dictator — Forgiveness of Warlocks —
Amies Kissing —
Deathsheads Around the Green Table — The King & the Workers — Paterson Press printed them up in the ’30s till she went mad, or they folded,both.
О Paterson! I got home late that nite. Louis was worried. How could I be so — didn’t think? I shouldn’t have left her. Mad in Lakewood. Call the
Doctor. Phone the home in the pines. Too late.
Went to bed exhausted, wanting to leave the world (probably that year newly in love with R — my high school mind hero, jewish boy who came a doctor later — then silent neat kid —
I later laying down life for him, moved to Manhattan — followed him to
ним в колледж — Поклялся па пароме человечество спасти, если поступлю — дал обет, в день когда сдавал вступительный экзамен — Быть честным адвокатом рабочих и крестьян — и ради этого учиться — вдохновленный Сакко и Ванцетти, Норманом Томасом, Дебсом, Альтгельдом, Сандбергом и По — серией синеньких книжек. Я хотел стать Президентом, или Сенатором.
Неопытный — мечтал как преклоню колена пред изумленным Р и объяснюсь ему в любви 1941-го года — Какую нежность мог он мне дарить, но увы, желание источник горя — первая любовь — крушенье — Потом смертельная лавина, нетронутые горы гомосексуализма, эвересты членов, гранд-капьопы жоп — обрушились на мою несчастную голову —
Между тем я брел по Бродвею, представляя Вечность резиновым мячом, пустым внутри — А что снаружи? — приходил домой на Грехем-авеню и все еще в унынии шел мимо одиноких живых оград, замечтавшийся после кино —
Телефон прозвенел в 2 часа ночи — Тревога —Наоми рехнулась — она
Т4---АЛЛЕН ГИНСБЕРГ
ALLEN GINSBERG
college — Prayed on ferry to help mankind if admitted — vowed, the day I join neyed to Entrance Exam —
by being honest revolutionary labor lawvei — would train for that — inspired by Sacco Vanzetty, Norman Thomas, Debs, Altgeld, Sandbuig, Poe — Little Blue Books. I wanted to be President, or Senator.
ingorant woe — later dreams of kneeling by R‘s chocked knees declaring my love of 1941 — What sweetness he’d have shown me, tho, that I’d wished him & despaired — fii st love — a crush —
Later a mortal avalanche, whole mountains ot homosexuality. Matterhorns of cock. Grand Canyons of asshole — weight on my melancholy head —
meanwhile I walked on Broadway imagining Infinity like a rubber ball without space beyond — what’s outaide? — coming home to Graham Avenue still melancholy passing the lone gieen hedges across the etieet, dreaming after the movies —
The telephone rang at 2 A.M. — Emetgency — she’d gone mad — Naomi
залезла под кровать визжа, боясь микробов Муссолини — Спасите! Луис! Буба! Фашисты! Смерть! — хозяйка испугана — старый педераст дежурный орет —
Ужасно, все соседи всполошились — старухи со второго этажа, на излечении от менопаузы — тряпки между бедер, чистые саваны, плач по потерянным младенцам — прах мужей — детишки насмехающиеся в Йеле или бриолинящие волосы в ГКНЙ — или трепещущие в Монтклерском государственном Педагогическом колледже, как Юджин —
Ее толстые ноги прижаты к груди, руки вытянуты: “Не Подходи”, Шерстяное платье на бедрах, меховое пальто втянуто под кровать — она забаррикадировалась меж матрацных пружин и чемоданов. Луис в пижаме вслушивается в трубку, напуган. — Что теперь? — Кто даст ответ? — моя ли в том вина, что бросил ее в одиночестве? — Сидя на кушетке в темноте, трепеща, постигать —
Первым же поездом Лу отправился в Лейквуд — Наоми оставалась под кроватью — решила будто он привел отравителей-легавых — Она визжала — Что случилось тогда с твоим сердцем, Луис? Ты был намертво раздавлен увидав истерику Наоми?
Ты вытащил ее оттуда, за угол, такси, впихнул ее и чемодан, шофер
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSBERG
75
hiding under the bed scieaming bugs of Mussolini — Help! Louis1 Buba! Fascists! Death! — the lanflady frightened — old fag attendant screaming back at her —
Terror, that woke the neighbors — old ladies on the second flooi recovering from menopause — all those rags between thighs, clean sheets, sorry over lost babies — husbands ashen — children sneeiing at Yale, or putting oil in hair at CCNY — or tiembling in Montelair State Teachers College like Eugene —
Iler big leg crouched to her breast, hand outstretched Keep Away, wool dress on her thighs, fur coat dragged under the bed — she barricaded herself under bedspring with sutcases.
Louis in pajamas listening to phone, frightened — do now? — Who could know? — mv fault, delivering hei to solitude? — sitting in the dark room on the sofa, trembling, to figure out —
He took the morning tiain to Lakewood, Naomi still under bed — thought he brought poison Cops — Naomi screaming — Louis what happened to your heait then? Have you been killed by Naomi’s ecstasy? Dragged her out, around the corner, a cab, forced her in with valise, but
высадил вас у аптеки. Автобусная остановка, двухчасовое ожиданье. Я ворочаюсь в кровати, нервно, в 4-х комнатной квартире, в гостиной, в большой кровати рядом со столом Луиса — дрожу — он пришел домой ночью, поздно, рассказал мне что произошло.
Наоми в рецептурном отделе оборонялась от врагов — стендов детских книг, резиновых спринцовок, аспирина, склянок крови — “Не приближайтесь, вы — убийцы! Идите прочь! Поклянитесь не убивать меня!”
Луис в ужасе застыл у автомата с газировкой — как и Лейквудские девчонки-скауты — Кокаколистки — няньки — шофер автобуса, покорный расписанью — Полицейские из местного участка, все лишились дара речи — и даже священник, которому привиделись свиньи на древнем утесе?
Понюхав воздух — Луис указывает в пустоту? — Покупатели блюют кока-колой — или таращатся — Луис унижен — Наоми торжествует — Заговор раскрыт. Автобус прибыл, но водитель отказался везти их до Нью-Йорка.
Звонки по телефону доктору Непомнюкакего, “Ей нужен отдых” -
ALIEH ЗЬЕ-RG
the driver left them off at drugstore. Bus stop, two hours’ wait.
I lay in bed nervous in the 4-room apartment, the big bed in living room, next to Louis’ desk — shaking — he came home that nite, late, told me what happened.
Naomi at the prescription counter defending herself from the enemy — racks of children’s books, douche bags, aspirins, pots, blood — “Don”t come near me — murderes! Keep away! Promise not to kill me!’ Louis in horror at the sode fountain — with Lakewood girlscouts — Coke addicts — nurses — busmen hung on schedule — Police from country precinct, duinbed — and a priest dreaming of pigs on an ancient cliff? Smelling the air — Louis pointing to emptiness? — Customers vomiting their Cokes — or staring — Louis humiliated — Naomi triumphant — The Announcement of theTlot. Bus arrives, the drivers won't have them on trip to New York.
Phonecalls to Dr. Whatzis, “She needs a rest,” The mental hospital —
психиатрическая клиника — Грейстоунская больница — “туда ее везите, мистер Гинзберг”
Наоми, Наоми — потная, пучеглазая, жирная, платье рваное — волосы прилипли ко лбу — чулки перекрутились — требует переливанья крови — длань справедливости воздета — в ней туфля — босая по аптеке —
Враг подступает — какие яды? Магнитофоны? ФБР? Жданов, притаившийся за стойкой? Троцкий, готовящий крысиный яд в подсобке? Дядя Сэм в Ньюарке, составлющий карту смертельных запахов негритянского квартала? Дядя Эфраим, опьяненный убийствами на политической арене, планирущий Гаагу? Тетя Роза пускающая воду сквозь иглы Испанской гражданской войны? Пока не прибыл амбуланс из Ред Бэнк — схватили ее за руки — привязали к носилкам — отравленную якобы — блюющую химикалиями через весь Джерси — молящую о сострадании от округа Эссекс до Морристауна —
И снова в Грейстоун, где уже три года пролежала — потом еще один.
АЛ-б-БН—FH-H 3 G £РГ
rt
State Greystone Doctors — “Bring her here, Mr. Ginsberg.”
Naomi, Naomi — sweating, bulge-eyed, far, the dress unbuttoned at one side — hair over brow, her stocking hanging evilly on her legs — screaming for a blood transfusion — one righteous hand upraised — a shoe in it — barefood in the Pharmacv —
The enemies approach — what poisons? Tape recordes? FBI? Zhdanov hiding behind the counter? Trotsky mixing rat bacteria in the back of the store? Uncle Sam in Newark, plotting deathly perfumes in the Negro district? Uncle Ephraim, drunk with murder in the politician’s bar, scheming of Hague? Aunt Rose passing water thru the needless of the Spanish Civil War?
till the hired $ 35 ambulance came from Red Bank — Grabbed her arms — strapped her on the stretchei — moaning, poisoned by imaginaries, vomiting chemicals thru Jersey, begging mercy from Essex County to Morristown —
And back to Greystone where she lay three years — that was the last
последний, всплеск сознанья, затем опять Дурдом —
Где в палатах — я не раз бывал там позже — старые маразматички, серые как тучи или пепел, или стены — сидят мурлычат на полу — Инвалидные коляски — и сморщенные гадкие старухи, обвиняющие — молящие меня, совсем еще мальчишку —
“Забери меня домой”— Я иногда бродил там в поисках потерянной Наоми, которой давали Шок — и я сказал: "Нет, Мама, ты сошла с ума — Слушай докторов”
А Юджин, брат мой, ее старший сын, учившийся в то время на юриста в мебилированной комнате в Ньюарке —
Приехал в Патерсон на следующий день — присел в гостиной на продавленный изношенный диван — "Нам пришлось вернуть ее в Грейстоун”—
Смятенье на его лице — так по-детски — потом глаза наполнились слезами — потом лились ручьями по его лицу — “За что?” — дрожащий крик в его устах, закрытые глаза, осипший голос — гримаса боли а-ля Юджин.
Он отдалился, скрылся Лифтом Ньюаркской городской библиотеки,
АЛЛЕН- ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSBERG
breakthrough, delivered her to Madhouse again —
On what waids — I walked there later, oft — old catatonic ladies, gray as cloud or ash or walls — sit crooning over floorspace — Chairs — and the wrinkled hags acieep, accusing — begging iny 13-veai-old mercy — “Take me home” — I went alone sometimes looking for the lost Naomi, taking Shock — and I’d say, — “No. you'Te crazy Mama, —Trust the Dis.’ —
And Eugene, my brother, her elder son, awa; studying Law in a furnished room in Newark —
came Paterson-waid next day — and he sat on the broken down couch in the living room — “We had to send her back to Greystone” —
— his face peiplexed. so voting, t^en eyes with tears — then crept weeping all over his lace — "What for?” wail vibrating in his cheekbones, eyes closed up high voice — Eugene's face of pain
Him faraway, escaped to an Elevatoi in the Newark Library, his bottle
каждодневная бутылка молока на подоконнике мебилирашки за 5 долларов в неделю с видом на трамвайные пути —
Он каждый день работал по 8 часов за 20 долларов в неделю — все годы обученья в Юрколледже — оставаясь непорочным в окруженьи негритянских бардаков.
Несогрешивший, жалкий девственник — пишущий поэмы о Совершенстве и политические письма в “Патерсонскую Вечерку” — (мы писали оба, разоблачая сенатора Бора и изоляционистов — испытавая непостижимое влечение к зданию Патерсонской Мэрии — Я проник туда однажды — в местную башню Молоха с фаллическим шпилем в наколках орнамента, чуждая Поэзия готики посреди Базарной площади — точная копия лионского “Отель де Билль” — Крылья, балконы, витые порталы, проход к большим городским часам, тайная комната, как из Готторна — угрюмый Дебс в Налоговой Палате — Рембрант курящий меланхолично — В зала заседаний притихшие блестящие столы — Наместник?
Управление Финансов? парикмахер Моска заговорщик — гангстер Крэпп приказы отдающий из уборной — Безумец борящийся с Почтамтом, Пожарной станцией. Полицией и чуланной
АЛЛЕН-ГИ
daily milk on windowsill of $ 5 week furn room downtown at trolley tracks —
He worked 8 hrs, a day for $ 20/wk — thru Law School years — stayed by himself innocent near negro whorehouses.
Unlaid, pool virgin — writing poems about Ideals and politics letters to the editor Pat Eve News — (we both wrote, denouncing Senator Borah and Isolationists — and felt mysterious toward Patterson City Hall — I sneaked inside it once — local Moloch tower with phallus spire Sc cap o' ornament, strange gothic Poetry that stood on Market Street — replica Lyons’ Hotel de Ville — wings, balcony & scrollwork portals, gateway to the giant city clock, secret map room full of Hawthorne — dark Dabs in the Board of Tax — Rembrands smoking in the gloom —
Silent polished desks in the gieat committee room — Aidermen? Bd of Finance? Mosca the hairdresser aplor — Crapp the gangster issuing ciders from thejohn — The madmen struggling over Zone, Fire, Cops Sc
Метафизикой — мы все мертвы — из-за автобусной остановки Юджин изумленно сморит в детство —
Где Проповедник вещал безумно 30 лет, жестковолосый, чокнутый и верный своей злой Библии — царапал мелом на городских стенах “1отовьтесь к приходу Господа Вашего”—
II “Бог есть Любовь” на железнодорожных путях — и выл как я потом завою, одинокий Проповедник — Смерть Мэрии!)
Юджин, юный — в Монтклерском педучилище провел 4 года — потом преподавал полгода и сбежал, чтобы достичь успеха в жизни,— напуганный проблемой Благочинья — загорелые сексуальные студенты-итальянцы, неопытные девушки, которых все желают трахнуть, не по-шекспировски, сонеты нафиг — он ничего не понимал — лишь только, что пропал —
Тогда он отсек предыдущую жизнь и заплатил за Право — штудировал огромные тома и ездил на древнючем лифте в 13 милях от Ньюарка, он тяжело учился ради будущего
Когда Крик Наоми застал его на лестнице провалов, в последний миг, Наоми ушла, мы в печали — дома — он сидит напротив —
Ar.+r-£-H-f-H+ia&ErF
Backroom Metaphisics — we Те all dead — outside by the bus stop Eugene stared thru childhood —
where the Evangelist preached madly for 3 decades, hard-haired, cracked & true to his mean Bible — chalked Prepare to Meet Thy God on civic pave —
or God is Love on the railroad overpass concrete — he raved like I would rave, the lone Evangelist — Death on City Hall —)
But Gene, young, — been Montclair Teachers College 4 years — taught half year & quit to go ahead in life — afraid of Discipline Problems — dark sex Italian students, raw girls getting laid, no English, sonnets disregarded — and he did not know much — just that he lost — so broke his life in two and paid fouLaw — read huge blue books and rode the ancient elevator 13 miles away in Newark & studied up hard for the future
just found the Scream of Naomi on his failure doorstep, for the final time, Naomi gone, us lonely — home — him sitting there —
Ну что ж, поешь бульончика, Юджин. Герой Евангелий рыдает перед Мэрией. А Лу в тот год обрел возвышенную страсть пенсионера к загородной жизни — тайком — музыка из его дневника 1937 года — Искренне — тянулся к красоте —
Любви лишенный с тех пор как Наоми закричала — с 1923-го? — теперь заброшенная в Грейстоунской палате — ее ждал новый удар — электрошокотерапия, вслед за 40 дозами инсулина.
А жирной ее сделал метразол.
Все для того, чтобы несколько лет спустя она снова вернулась домой — мы организовывали и планировали — я ждал тот день — моя Мать снова примется готовить и — играть на пианино — петь под мандолину — Ланг Стью, и Стеньку Разина, и коммунистическую песню о Финской войне — а Луис в долгах — подозревала что отравлен деньгами — таинственными капитализмами —
— И шла по длинному коридору, разглядывала мебель. Ей никогда не вспомнить всего что было. Амнезия. Проверила салфетки — а столовый гарнитур был продан —
А+.Й-Е-Н-ТИ+ЬЭ4гЕ4-Г-
ALLCN GIN6 G
Then have some chichen soup, Eugene. The Man of Evangel wails in front of City Hall. And this year Lou has poetic loves of suburb middle aga — in secret — music from his 1937 book — Sincere — he longs for bbeauty —
No love since Naomi screamed — since 1923? — now lost in Greystone ward — new shock for her — Electricity, following the 40 Insulin.
And Metrazol had made her fat.
So that a few years later she came home again — we’d much advances and planned — I waited for that day — my Mother again to cook & — play the piano — sing at mandolin — Lung Stew, & Stenka Razin, & the communist line on the war with Finland — and Louis in debt — suspected to be poisoned money — mysterious capitalisms
— & walked down the long front hall & looked at the furniture. She never remembered it all. Some amnesia. Examines the doilies — and the dining room set was sold —
Стол из махогона — 20 лет любви — отправился к старьевщику — мы все же сохранили пианино — и кпигх По — и пыльную мандолину, пусть даже и без струн —
Она пошла в комнату прилечь, поразмышлять, вздремнуть, спрятаться — я пошел с ней — чтоб не оставлять ее одну — лег рядышком в кровать — сумерки спустились, поздний вечер, темнота, — Луис в гостиной за столом, все ждет — наверно варит курицу на ужин —
“Меня не бойся, пусть только что вернулась из психиатрической больницы — я твоя мать” —
Несчастная любовь, одиночество — страх — я с ней лежал — Произнес “Люблю тебя Наоми” — застывший, у ее руки. Я чуть не плакал — что ж так неуютно нам вдвоем? — Нервозно. И вскоре она встала
Когда нибудь она была довольна? И — в одиночестве сидела на диване под окном, тревожно — ладонью подпирая щеку — прищурив глаз — гадала что предопределит ей этот день —
Ногтем ковырялась в зубах, рисуя букву О губами, подобие — мыслей старая потертая вагина — косой отсутствующий взгляд — стена исписана зловещими долгами, не оплатить — и могилы стариков
«2
АЛЛЕН ГИНЗ-БЕР-Р
ALLEN GINSBERG
the Mahogany table — 20 years love — gone to the junk man — we still had the piano — and the book of Poe — and the Mandolin tho needed some stiing, dusty —
She went to the backroom to lie down m bed and ruminate, or nap, hide — I went in with her, not leave her by herself — lav in bed next to her — shades pulled, dusky, late aftei noon — Louis in front room at desk, waiting — perhaps boiling chicken for supper — ”Don”t be afraid of me because I’m just coming back home from the mental hospital — I’m your mother —’
Poor love, lost — a tear — I lay there — Said, "I love you Naomi,” — stiff, next to her arm. I would have cried was this the comfortless lone union? — Nervous, and she got up soon.
Was she ever satisfied' And — by herself sat on the new' couch by the front windows, uneasy — cheek leaning on her hand — nai rowing eye — at what fate that day —
Picking her tooth with her nail, lips formed an O, suspicion — thought’s old worn vagina — absent sideglance of eve — some evil debt written in
Ньюарка все ближе —
Возможно она слышала радиосплетни приемником в голове, управляемым тремя железными штырями, оставленными в ее спине преступниками, пока она была в беспамятстве, в больнице — причина болей в позвоночнике — отдававшихся в голове — Рузвельт в курсе ее дел — сказала она мне — Они боятся ее убить сейчас, так как правительству известны их имена — всех вплоть до Гитлера — желала оставить дом Луиса навсегда.
Однажды ночью, внезапный приступ — ее крик в ванной — как всхрип души — конвульсии и красная блевота выползает изо рта — из зада хлещет жидкое дерьмо — на четвереньках перед унитазом — моча стекает между ног — до изнеможения блюет на кафельном полу измазанном ее же черным калом — непоколебима —
В сорок она, варикозная, голая, жирная, обреченная, прячась за парадными дверями возле лифта, звала полицию, кричала своей подружке Розе, чтобы помогла —
Однажды заперлась в ванной с бритвой и йодом — было слышно как взахлеб рыдала — Лу расколотил зеленое стекло двери, мы оттащили ее в спальню.
ABfrE+i ГИНЗЬЕтЧ-
LL Н—Gf it S l* i_
the wall, unpaid — & the aged breasts of Newark come near —
May have heard radio gossip thru the wires in hei head, controlled by 3 big sticks left in her back by gangsters in amnesia, thru the hospital — caused pain between her shoulders —
Into her head — Roosevelt should know her case, she told me — Afraid to kill her. now, that the government knew their names — traced back to Hiller — wanted to leave Louis’ house forever.
One night, sudden attack — her noise in the bathroom — like croaking up her soul — convulsions and red vomit coming out of her mouth — diarrhea water exploding fiom behind — on all fours in front of the toilet — urine running between hei legs — left i etching on the tile floor smeared with her blach feces — unfainted —
At forty, vancosed, nude, fat, doomed, hiding outside the apaiuiient door near the elevator sailing Police yelling for her girlfriend Rose to help —
Once locked hei self in with razor or iodine — could hear her cough in tears at sink — Lou broke through glass green-painted door, we pulled her out to the bedroom
Затем спокойная зима — гуляла, одиноко, по Бродвею, читала “Дейли Уоркер” — Сломала руку, поскользнувшись на обледеневшей мостовой —
Принялась за разрабатку плана освобождения от космических финансовых убийц — потом сбежала в Бронкс к сестре Эланор. Но это будет темой нового рассказа о подвигах Наоми в Нью-Йорке.
Благодаря Эланор или “Рабочему Кружку”, где надписывала конверты, она справлялась — питалась томатным супом “Кэмпбелл” — откладывала деньги, посланные Лу —
Потом обзавелась бойфрендом, он был врач — Доктор Исаак тогда работал в Национальном профсоюзе моряков — теперь плешивый итальянец — пухлый старый пупс — совсем один — и все ж они уволили его — Привычная жестокость —
Неряшливая, сидя на кровати, или в кресле, зажатая в корсет, себя терзала — “Мне жарко — Я толстею — Ведь у меня была чудесная фигура до больницы — Жаль, что не встречал меня в Вудбайне” — Все происходило в мебилированой комнате напротив НПМ, год 1943-й.
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
-ALLEN GINSBERG
Then quiet for months that winter — walks, alone, nearby on Broadway, read Daily Worker — Broke her arm, fell on icy street —
Began to scheme escape from cosmic financial murder plots — later she ran away to the Bronx to her sister Elanor. And there’s another saga of late Naomi in New York.
Or thiu Elanor or the Workmen’s Circle, where she worked, addressing envelopes, she made out — went shopping for Campbell’s tomato soup — saved money Louis mailed her —
Later she found a boyfriend, and he was a doctor — Dr. Isaac worked for National Maritime Union — now Italian bald and pudgy old doll — who was himself an orphan — but they kicked him out — Old cruelties — Sloppier, sat around on bed or chair, in corset dreaming to herself — “l”m hot — I'm getting fat — I used to have such a beautiful figure before I went to the hospital — You should have seen me in Woodbine — “This in a furnished room around the NMU hall, 1943.
Разглядывающая в журнале фотографии младенцев — в рекламе детской пудры, куклолицые агнцы — “Я буду думать только о прекрасном”
Вращающая головою круг за кругом в круге солнечного света у окна, в гипнозе сладких снов воспоминаний —
“Я касаюсь его щеки, я касаюсь его щеки, он касается рукой моих губ, мои мысли о прекрасном, у младенца чудесная ручка” — Или бездвижность ее тела, противно — в мыслях Бухенвальд — как инсулин бъет в голову — ужимки нервной дрожи в Рефлексии (как дрожь когда я ссу) — плохие химикалии в ее мозгу — “Нет не думать о нем. Он провокатор”
Наоми: “А когда умрем, мы станем луком, капустой, морковкой или тыквой, овощами”. Я возвращаюсь из Университета и соглашаюсь. Она читает Библию, и мыслит о прекрасном целый день.
“Я видела Бога вчера. На кого похож? Ну, днем я поднялась по лестнице — у него убогая лачуга в деревушке, вроде Монро, штат Нью-Йорк, курятники в лесу. Он оказался одиноким седобородым стариком.
Я приготовила ему еду. Чудесный ужин — чечевичная похлебка.
A L L eN-S+bhS Ь L ft G
Looking at naked baby pictures in the magazine — baby powder advertisements, strained lamb carrots — “I will think nothing but beautiful thoughts.”
Revolving her head round and round on her neck at window light in summertime, in hypnotize, in doven-dream recall —
“I touch his cheek, I touch his cheek, he touches my lips with his hand, I think beautiful thoughts, the baby has a beautiful hand.” —
Or a No-shake of her body, disgust — some thought of Buchenwald — some insulin passes thru her head — a grimace nerve shudder at Involuntary (as shudder when I piss) — bad chemical in her cortex — “No don”t think of that. Her’s a rat.’
Naomi: “And when we become an onion, a cabbage, a carrot, or a souash, a vegetable.” I come downtown from Columbia and agree. She reads the Bible, thinks beautiful thoughts all day.
“Yesterday I saw God. What did he look like? Well, in the afternoon I climbed up a ladder — he has a cheap cabin in the country, like Monroe N. Y. the chicken farms in the wood. He was a lonely old man with a white beard.
“I cooked supper for him. I made him a nice supper — lentil soup.
овощной салат и бутерброды — селедочные молоки — он сел за стол и ел, печальный.
Я говорю: Ты видишь всю эту бойню и убийства там внизу? В чем дело? Почему ж не остановишь?
Пытаюсь,— отвечал — И это все на что он был способен, он устал. Он холост много лет и люби г чечевичную похлебку”.
Тем временем угощала меня холодной рыбой — свежей капустой сбрызнутой водой из крана — вонючими помидорами — недельной давности здоровая еда — протертой свеклой и морковью давшей теплый сок,— снова и снова непотребная пища — Я больше не могу есть эту дрянь — Милость ее рук смердит Манхеттеном, безумство, жажда угодить мне недоваренной холодной рыбой — кровавой у костей. Ее вонь — и частое хождение по комнате нагой, в моменты эти я мечтаю, или листаю книгу игнорируя ее.
Я думаю однажды опа пыталась даже соблазнить меня — сама с собою флиртовала возле слива — распласталась на гигантской кровати занимавшей комнату почти целиком, платье задрано на бедра, густые заросли волос, рубцы от операций, поджелудочная, брюшные колики, аборты, аппендицит, швы врезавшиеся в жир как
86
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
A4.LE-N G+NВВЕЛО
vegetables, bread & butter — miltz — he sat down at the table and ate, he was sad.
“I told him. Look at all those fightings and killings down there, What”s the matter? Why don’t you put a stop to it?
“I try he said — That’s all he could do, he loked tiled. He’s a bachelor so long, and he like lentil soup”
Serving me meanwhile, a plate of cold fish — chopped raw cabbage dript with tapwater — smelly tomatoes — week-old health food — grated beets & carrots with leaky juice, warm — more and more disconsolate food — I can’t eat it for nausea sometimes — the Charity of her hands stinking with Manhattan, madness, desire to please me, cold undercooked fish — pale red near the bones. Her smells and oft naked in the room, so that 1 stare ahead, 01 turn a book ignoring her.
One time I thought she was trying to make me come lay her — flirting to herself at sink — lay back on huge bed that filled most of the room, dress up round her hips, big slash of hair, scars of operations, pancreas, belly wounds, abortions, appendix, stitching of incision pulling down in the
мерзкие застежки-молнии — морщинистые губы промеж ног — И, кажется, запах говна? Я был простужен — Позже мне стало противно, немного — хотя, пожалуй, представлялась редкая возможность испытать — познать Чудовище Первопричинной Тьмы — пусть даже — и таким путем. Какая ей разница? Ей надо мужика. Йисборах. вейистабах. вейиспоар, вейисроман, всйиснасех, вейишадор, вейишалех, вейишалол, шмех дкадшо, брих ху.
А Луис, вернувшийся обратно в Патерсон, в дерьмовую квртирку в черном гетто — обитатель мрачных комнат — нашел себе девицу на которой впоследствии женился, влюбившись снова — вялый и пугливый — наследие двадцатилетнего безумного идеализма Наоми. Однажды я приехал из Нью-Йорка после долгого отсутствия, он был один — сидел в спальне за столом, повернулся ко мне лицом — плакал, слезы в покрасневших глазах за стеклами очков — Из-за того что мы оставили его — Джин вдруг отправился служить — она сбежала в Нью-Йорк в мебилированную комнату, так инфантильно. А Луис ходил на почту в центр чтобы проверить нет ли писем, преподавал в колледже — оставался верен поэзии, одинокий — снедаемый печалью в Бикфорде все эти годы — они прошли.
АИНСН-ГйНЭбСМ:------------ALLC-N- GIHfefrLtHS----------М
fat like hideous thick zippers — ragged long lips between her legs — What, even, smell of asshole? I was cold — later revoked a litttle, not much — seemed perhaps a good idea to try — know the Monster of the Beginning Womb — Perhaps — that way. Would she care? She needs a lover.
Yisboiach, v’yistabach, v’yispoar, v'yisroman, v’yisnaseh, v’yishador.v’yishalleh, v’yishallol, sh'meh, d’kudsho, b’rich hu. And Louis reestablishing himself in Paterson glimy apartment in negro district — living in dark rooms — but found himself a girl he later married, falling in love again — tho sere & shy — hurt with 20 yeais Naomi’s mad idealism.
Once I came home, after longtime in N. Y., he’s lonely — sitting in the bedroom, he at desk chair turned round to face me — weeps, tears in red eyes under his glasses —
Rhat we'd left him — Gene gone strangely into army — she out on het-own in N. Y., almost childish in her fumished room. So Louis walked downtown to postoffice to get mail, taught in highschool — stayed at poetry desk, forlorn — ate gi icf at Bickford’s all these years — are gone.
Юджин пришел из армии, вернулся изменишись и замкнувшись — ему срезало нос в операции по освобождению евреев — годами заманивал в постель девчонок чашкой кофе на Бродвее и — Поступил в Нью-Йоркский Университет, всерьез решив окончить Право. —
И Джин жил с ней, ел постный рыбный фарш, дешевый, в то время как она с ума сходила — Он стал беспомощен, или ощущал себя таким, пред Наоми принимающей ударные позы двадцатых при луне, полуголая в соседней кровати.
Грыз ногти и зубрил — обреченный нянька-сын — На следующий год он перехал в квартиру возле Университета — несмотря на то что ей хотелось продолжать жить со своим ребенком — “Слушайся пжалста свою мать, прошу тебя’’ — Луис все слал ей чеки — Я в тот год провел в психушке восемь месяцев — мои собственные глюки, не предназначенные для этой Элегии —
Но снова все пошло наперекосяк — Гитлер в ее комнате, его усы мерещились ей в унитазе — теперь она боялась даже доктора Исаака, подозревая, что и он причастен к заговору в Ньюарке — я переехал в Бронкс — жить подле Подагрического Сердца Эланор —
•вв---АЛЯЕН ГИНЗБЕРГ
A-LLEN GINSBERG
«
Eugene got out of the Army, came home changed and lone — cut off his nose in jewish operation — for years stopped girls on Broadway for cups of coffee to get laid — Went to NYU, serious there, to finish law. — And Gene lived with her, ate naked fishcakes, cheap, while she got crazier — He got thin, or felt helpless, Naomi striking 1920 poses at the moon, half-naked in the next bed.
bit his nails and studies — was the weird nurse-son — Next year he moved to a room near Columbia — though she wanted to live with her children — “Listen to your mother”s plea, I beg you’ — Louis still sending her checks — I was in bughouse that year 8 months — my own visions unmentioned in this here lament —
But then went half mad — Hitler in4ier room, she saw his mustache in the sink — afraid of Dr. Isaac now, suspecting that he was in on the Newark plot — went up tp Bronx to live near Elanor’s Rheumatic Heart —
А дядя Макс не просыпался ранее полудня, хоть Наоми уже с 6 утра выискивала по радио шпионов — или влезала на подоконник, Чтобы следить за пустырем внизу, за стариком в обвисшем черном пальто крадущимся с сумкой набитой всяким дерьмом Сестра Макса Эди, проработавшая — 17 лет бухгалтером в Джимбелс — жившая в полуподвале многоквартирного дома, разведенная — Эди взяла Наоми к себе на авеню Рошамбо —
Вудлоунское кладбище — напротив — громадная долина из могил, куда и По попал однажды — конечная станция линии “Бронкс” — здесь проживало много коммунистов.
Кто-то записал ее на рисование в вечернюю школу Бронкса — одна шла в класс под эстакадой Ван Кортланд — рисовать Наомизмы — Людей сидящих на траве в каком-то Беззаботном Летнем Лагере былого — святых с унылыми лицами в не-по-размеру длинных панталонах, из больницы —
Новобрачных на фоне нижнего Ист-сайда с краткосрочной свитой — безразличные электрички, грохочущие в Бронксе над вавилонским скоплением плоских крыш —
Жалкие картинки — но в них она самовыражалась. Ее мандолина мертва, все струны перелопались в мозгу, но все ж она пыталась.
АйАЕН ГИНЗЬЕгГ-
And Uncle Max never got up before noon, tho Naomi at 6 A.M. was listening to the radio for spies — or searching the windowsill, for in the empty lot downstairs, an old man creeps with his bag stuffing packges of garbage in his hanging black overcoat.
Max's sister’s Edie works — 17 years bookkeeper at Gimbels — lived downstairs in apartment house, divorced — so Edie took in Naomi on Rochambeau Ave —
Woodlawn Cemetery across the street, vast dale of graves where Poe once — Last stop on Bronx subway — lots of communists in that area.
Who enrolled for painting classes at night in Bronx Adult High School — walked alone under Van Cortlandt Elevated line to class — paints Naomiisms —
Humans sitting on the grass in some Camp No-Worry summers yore — saints with droopy faces and long-ill-fitting pants, from hospital-Brides in front of Lower East Side with short grooms — lost El trains running over the Babylonian apartment rooftops in the Bronx — Sat paintings — but she expressed herself. Her mandolin gone, all strings
Встретить красоту? Или просто старческое Откровенье?
Принялась скандалить с Эланор, а у той болело сердце — поднималась к ней и часами допрашивала о Шпионаже — Эланор измучилась. Макс до ночи пропадал в конторе, сводя счета табачных магазинов.
“Я женщина великая — по настоящему прекрасная душа — и именно поэтому они (Гитлер. Бабка, Херст, Капиталисты. 20-е. Муссолини, живые мертвецы) хотят меня убить — Буба главарь сети кровопийцев —”
Мучила дев\ шек, Эди и Эланор — Поднимала Эди в полночь чтоб сказать, что та — шпионка, а Эланор — доносчица. Эди работала целыми днями и не воспринимала эту болтовню, а Эланор тихонько умирала, в кровати наверху
Родственники вызвали меня, она все хуже — я был единственным кто мог помочь — Мы с Юджином поехали ее проведать, на метро, ели несвежую рыбу —
“Моя сестра нашептывает в радио — Луис должен быть в квартире — мать научила его что сказать — ЛЖЕЦЫ1 — я стряпала для моих
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GIN-SBCP-G
broke in hei head she tried. Toward Beauty? or some old hfe Message? But started kicking Elanor. and Elanor had heait trouble — came upstaiis and asked her about Spydom for houis, — Elanor frazzled. Max away at office, accounting for cigar stores till at night.
“I am a great woman — am truly a beautiful soul — and because of that they (Hitler, Grandma. Hearst, the Capitalists, Franco, Daily News, the '20s Mussolini, the living dead) want to shut me up — Buba’s the head of a spider network —”
Kicking the gii Is, Edie & Elanor — Woke Edie at midnite to tell her she was a spy and Elanoi a lat. Edie worked all day and couldn’t take it — She was organizing the union. — And Elanor began dying. upstairs in bed The relatives call me up, she’s getwng worse — I was the only one left — Went on the subway with Eugene to see her, ate stale fish — “Mv sister whispers in the ladio — Louis must be in the apaitment — his mother tells him what to say — LIARS! — I cooked for my two childien — I
двоих детей — я играла на мандолине —”
Прошлой ночью меня разбудил соловей/ когда вокруг тишина/ он пел в золотом лунном свете/ с холодного ледяного холма. Пела она. Я прижал ее к двери и заорал: "НЕ МУЧАЙ ЭЛАНОР” — она вперилась в меня — Презренье — ненависть — неверье, что ее дети так наивны, так глупы — “Эланор поганая шпионка! Она выполняет заданья!”
"Нет в этом доме тайн!” — завопил я ей — последний рубикон, Юджин, слушающий сидя на кровати — как ему освободиться от этой Роковой Мамаши — “Ты без Луиса уже много лет — и Бабка слишком стара, чтоб гулять” —
Мы все вдруг ожили тогда — точно я и Джин и Наоми в мифической комнате Слабоумных — орущие в Вечности друг на друга — я в куртке "Колумбия”, она полуголая.
Бьюсь с ее головой, которая видела Радио. Палки, Гитлеров — всю гамму Галюцинаций — по настоящему — ее собственный мир — нет пути ведущего оттуда — ко мне — Нет Америки, нет даже Вселенной Так ты идешь как и все, как Ван Гог, как сумасшедшая Анна, все одно — к роковому концу — Гром, Молния, Духи!
*ЮН?Н-Г-И-НЭЬ E+-F
Abtгн енг&всйс
played the mandolin —”
Last night the nightinggale woke me / Last night when all was still / it sang in the golden moonlight / from on the wintry hill. She did [ pushed her against the door and shouted "DON'T KICK ELANOR!” — she stared at me — Contempt — die — disbelief her sons are so naive, so dumb — “Elanor is the worst spy! She’s taking orders!” “No wires in the room!” — I’m yelling at her — last ditch, Eugent listening on the bed — what can he do to escape that fatal Mama — “You ve been away from Louis years already — Grandma’s too old to walk —” We’re all alive at once then — even me & Gene & Naomi in one mythological Cousinesqtie room — screaming at each other in the Forever — Im Columbia jacket, she half undressed.
I banging against her head which saw Radios, Sticks, Hitlers — the gamut of Hallucinations — for real — her own universe — no road that goes elsewhere — to my own — No America, not even a world — That you go as all men, as Van Gogh, as mad Hannah, all the same — to the last doom — Thunder, Spii its, Lightning!
Я был на твоей могиле! О чуждая Наоми! Моя родная — приоткрытая могила! Шма Исраэль — Я — Саул Авраам — ты — в смерти ?
Твоя последняя ночь во тьме Бронкса — я вызвонил — через больницу — секретную службу — они пришли, когда мы были одни, ты вопила про Эланор прямо мне в ухо — она задыхалась в кровати — Никогда не забуду стук в дверь, твою шпиономанию,— Закон вступающий в силу; мое почтенье — Вечность входящая в комнату — ты бегущая в ванную голая, прячущаяся протестуя против неизбежного геройского конца —
Уставившись в мои глаза, преданная — в конце концов копы освободили меня — от твоих ног на разбитом сердце Эланор, твоего кричания на Эди, уставшую от “Джимбелс”, приходящую домой к разбитому радио — и Луиса, которому необходим развод, он собирается жениться вскоре — мечтательного Юджина, окопавшегося на 125-й стрит преследующего негров за сутенерство, защищающего черных девушек в суде —
Протесты из ванной — Утверждала, что в своем уме — в
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ--------ALLEN GINSBERG
I’ve seen your grave! О strange Naomi! My own — cracked grave! Shema Y’Israel — I am Svul Avrum — you — in death?
Your last night in the darkness of the Bi onx — I phonecalled — thru hospital to secret police
that came, when you and I were alone, shrieking at Elanor tn my ear — who breathed hard in her own bed, got thin —
Nor will forget, the doorknock, at your fright of spies, — Law advancing, on my honor — Eternity entering the room — you running to the bathroom undressed, hiding in protest from the last heroic fate — staring at my eyes, betrayed — the final cops of madness rescuing me — from your foot against the brokenTieart of Elanor, your voice at Edie weary of Gimbles coming home to broken radio — and Louis needing a poor divorce, he wants to get married soon — Eugene dreaming, hiding at 125 St., suing negroes for money on crud furniture, defending black girks —
Protests from the bathroom — Said you were sane — diessing in a cotton
хлопчатобумажном халате, в почти что новых туфлях, с сумочкой набитой газетными статьями — нет — правдой —
Ты в это время тщетно пыталась оживить лицо при помощи губной помады, пытаясь в зеркале узреть что было умопомраченьем: Я или полицейская машина.
Или Бабка, шпионящая на 78-й — твое видение — ее прыжки через кладбищенскую стену с сумкой политического детокрада — или что ты увидела на стенах Бронкса, в розовой ночнушке в полночь, наблюдая из окна за пустырем —
Ах авеню Рошамбо. — Место, где развлекаются Привидения — последняя шпионская квартира в Бронксе — последний дом Эланор и Наоми, где эти сестры-коммунистки проиграли революцию — “Ну ладно — одевайтесь Миссис — Пора идти — фургон уже внизу — Поедете в больницу вместе с ней?”
Затем поездка — держа Наоми за руку и прижимая ее голову к моей груди, я был выше —целовал ее и объяснял, что все что сделал — для ее же блага — Эланор больна — и сердце Макса не в порядке — Так было нужно —
Мне — “Зачем ты поступил так?”— “Да Миссис, ваш сын оставит вас в покое через час”— Амбуланс
АтГ.ЯЕН ГИНЭБСг)
ALLLH & iNSЙеK’S-------------М
robe, your shoes, then new, your purse and newspaper clippings — no — your honesty —
as you vainly made your lips more real with lipstick, looking in the mirror to see if the Insanity was Me or a carful of police.
or Grandma spying at 78 — Your vision — Her climbing over the walls of the cemetery with political kidnapper’s bag — or what you saw on the walls of the Bronx, in pink nightgown at midnight, staring out the window on the emply lot —
Ah Rochambeau Ave. — Playground of Phantoms — last apartament in the Bronx for spies — last home for Elanor or Naomi, here these communist sisters lost their revolution —
“All right — put on your coat Mrs. — let”s go — We have the wagon downstairs — you want to come with her to the station?’
The ride then — held Naomi’s hand, and held her head to my breast, I’m taller — kissed her and said I did it for the best — Elanor sick — and Max with heart condition — Needs —
To me — “Why did you do this?”— “Yes Mrs., your son will have to leave you in an hour”— The Ambulance
Подъехал через несколько часов — к четырем утра добрались до “Бельвью”, что в центре города — отправилась в больницу навсегда. Я смотрел как ее уводили — она помахала рукой, в ее глазах стояли слезы.
Спустя два года, после поездки в Мексику — унылая равнина близ Брентвуда, кустарник голый и трава вдоль брошенной железной дороги в сумасшедший дом —
Кирпичный 20-этажный главный корпус — затерянный среди бесчисленных лужаек псих-городка на Лонг Айленде — несуществующий гигантский мегаполис?
Богадельня простирает огромные крылья поверх тропы ведущей в крошечную черную дыру — дверь — вход через вертушку —
Я вошел — пахло хорошо — снова холл — лифт наверх — к стеклянной двери в женскую палату — к Наоми — Две крепких медсестры все в белом — ее выводят — Наоми пялится — Я задыхаюсь — у нее удар — Беспомощна, усохла до костей — старость пришла к Ней — проплешины в седых волосах — болтающееся платье на скелете — уж голова не держится, старуха! Иссохшие — старческие щеки — Одна рука оцепенела — тяжесть сороковых и менопауза привели к
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSBERG
came in a few hours — drove off at 4 A.M. to some Bellevue in the night downtown — gone to the hospital forever. I saw her leg away — she waved, tears in her eyes.
Two years, after a trip to Mexico — bleak in the flat plain near Brentwood, scrub brush and grass around the unused RR train track to the crazyhouse —
new brick 20 story' central building — lost on the vast lawns of madtown on Long Island — huge cities of the moon.
Asylum spreads our giant wings above the path to a minute black hole — the door — entrance thru crotch —
I went in — smelt funny — the hallfiigain — up elevator — to a glass door on a Women’s Ward — to Naomi — Two nurses buxom white — They led her out, Naomi stared — and I gaspt — She’d had a stroke — Too thin, shrunk on her bones — age come to Naomi — now broken into white hair — loose dress on her skeleton — face sunk, old! withered — cheek of crone —
One hand stiff — heaviness of forties & menopause reduced by one heart
инфаркту, теперь убогая — морщинистая — шрам на черепе — лоботомия — развалина, все глубже погружается во смерть —
О женщина с русским лицом, на траве, твои длинные черные волосы увенчаны цветами, мандолина лежит на коленях — Красавица коммунистка, пребудь здесь замужняя в лете среди маргариток, обещанное счастье пришло —
Мадонна, теперь ты улыбаешься любви, твой мир перерожден, голые дети скачут в одуванчиковых полях,
Они едят в сливовой роще за лугом и находят хижину, где седовласый негр посвящает их в тайну его дождебочки — Приди в Америку, Священная дочь, я жажду снова услышать твой голос, хранящий музыку матери, в песне Единого Фронта — О великая муза из чрева которой я вышел на свет, вскормившая меня важнейшей тайной жизни и научившая меня творить и сочинять, из чьей больной головы я впервые обрел Видение — Терзания и обессиленность в мозгу — Какие сумасшедшие галлюцинации обреченных ведут меня прочь из моей головы на
- АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSBERG
stoke, lame now — wrinkles — a scar on her head, the lobotomy — ruin, the hand dipping downwards to death —
О Russian faced, woman on the grass, your long black hair is crowned with flowers, the mandolin is on your knees — Communist beauty, sit here mariied in the summer among daisies, promised happiness at hand — holy mother, now you smile on your love, your world is born anew, children run naked in the field spotted with dandelions, they eat in the plum tree grove at the end of the meadow and find a cabin where a white-haired negro teaches the mystery of his rainbarrel — blessed daughter come to America, I long to hear your voice again, remembering your mother’s music, in the Song of the Natural Front — О glorious muse that bore me from the womb, gave suck first mystic life & taught me talk and music, from whose pained head I first took Vision — Tortured and beaten in the skull — What mad hallucinations of the damned that drive me out of my own skull to seek Eternity till I find
Вечные поиски Покоя для Тебя, О Поэзия — и для всего человечества, взывающего к Истокам
Смерти, что есть мать вселенной! — Теперь нагота с тобой навсегда, и белые цветочки в волосах, твой брак скреплен печатями на небе — нет революции способной эту девственность разрушить —
О моей Кармы прекрасная Гарбо — на фотографиях 1920 года из лагеря “Нихт Гедайгет” все неизменно — с Ньюаркскими учителями — и Эланор жива, и Макс не ждет знамений — и Луис не покинул Средней Школы —
Опять! Ты! Наоми1 Чтоб тебя! Мрачное бессмертье и революция вернулись — маленькая слабая старуха — мертвые больничные глаза, серые пятна на коже —
“Ты шпион?” — я сел на неопрятный стол, глаза наполнились слезами — “Кто ты? Луис послал тебя?” — Проволока — торчит из волос — она сама себя била по голове — “Я хорошая девочка — не убивай меня! — Я слушаюсь небес — Я родила двоих” — Два года после моего последнего визита — Я принялся вопить — Она
9&
АЛЛЕИ ГИНЗБЕРГ
-ALLEN GINSBERG
Peace fof Thee, О Poetry — and for all humankind call on the Origin Death which is the mother of the universe! — Now wear your nakedness forever, white flowers in your hair, your marriage sealed behind the sky — no revolution might destroy that maidenhood —
О beautiful Garbo of my Karma — all photographs from 1920 in Camp NichtGedeiget here unchanged — with all the teachers from Newark — Nor Elanor be gone, nor Max await his specter — nor Louis retire from this High School —
Back! You! Naomi! Skull on you! Gaunt imortality and revolution come — small broken woman — the ashen indoor eyes of hospitals, ward grayness on skin — ~
‘Are you a spy?” I sat at the sour table, eyes filling with tears — “Who are you? Did Louis send you? — The wires —”
in her hair, as she beat on her head — “I”m not a bad girl — don’t murder me! — I hear the ceiling — I raised two children —’
Two years since I d been there — I staited to cry — She stared — nurse
таращилась бездумно — Медсестры прекратили разговор и обернулись — Я скрылся в ванной под защитой белых туалетных стен
“О Ужас”— я ревел — увидеть ее снова — “О Ужас”— как увидеть полусгнившие могильные останки после похорон — “О Ужас!” Она взвыла когда я вернулся — медсестры повели ее прочь — “Ты не Ален”— Я посмотрел ей в лицо — но она прошла мимо, глаз не подняла —
Открылась дверь в палату — прошла не обернувшись, вдруг успокоившись — я заглянул — старуха — на краю могилы — “Как все Ужасно!”
Я покинул Нью-Йорк через год — на Западном побережье в домике в Беркли грезил о ее душе — которая, в каком бы состоянии ни пребывало тело, мертвенно-бледном или буйно-помешанном, ушла в мир радости —
Подле ее смерти — вижу — была моя любовь во всех ее обличьях, Наоми, моя земная мать — послал ей длинное письмо — и написал псалмы безумству — Творенье милосердного Бога Поэзии.
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSDCR-G
broke up the meeting a moment — I went into the bathroom to hide, against the toiled white walls
“The Horror" I weeping — to see her again — “The Horror”— as if she were dead thru funeral rot in — “The Horror!”
I came back she yelled more — they leg her away — “You’re not Allen —” I watched her face — but she passed by me, not looking — Opened the door to the ward, — she went thru without a glance back, quiet suddenly — I stared out — she looked pld — the verge of the grave — “All the Horror!”
Another year, I left N. Y. — on West Coat in Berkeley cottage dreamed of her soul — that thru life, in what from it stood in that boby, ashen or manic, gone beyond joy — near its death — with eyes — was my own love in its form, the Naomi, my mother on earth still — sent her long letter — & wrote hymns to the mad — Work of the merciful Lord of Poetry.
Который позволяет истоптанному лугу зеленеть, и камню прорасти травой — и заставляет Солнце всегда светить земле — Солнце всех подсолнухов и дней на блестящих железных мостах — что освещает старые больницы — и мой двор —
Однажды ночью возвратился из Сан-Франциско, Орловски в моей комнате, Уэйлен в своем удобном кресле — от Юджина телеграмма, Наоми умерла —
Я вышел в сад и лег на землю в кустах за гаражом — знал, ей там хорошо —
В конце концов — ей больше не смотреть на землю одинокой — 2 года взаперти — без никого, шестидесятилетней — старухе лысой — когда-то длинноволосой Наоми библейской —
Или Руфь, просочившаяся в Америку — Ребекка, взрослевшая в Ньюарке — Давид поминающий Арфу, теперь адвокат в Йеле
Или Саул Авраам — I Тсраэль Абрахам — я сам — воспевать в пустыне Бога — О Элохим! — так без конца — 2 дня спустя я получил ее письмо — Чудные Откровения опять! Она писала — “Ключ в окне, ключ в свете солнца из окна — ключ у меня — Женись Ален не принимай наркотики — ключ в лучах солнечного света из окна.
А Я 4т G-H—т-Й Л 3 Зг to----------ALk&U
That causes the broken grass to be green, or the rock to break in grass — or the Sun to be constant ro eaith — Sun of all sunflowers and days on bright iron bridges — what shines on old hospitals — as on my yard — Returning from San Francisco one night, Orlovsky in my room — Whalen in his peaceful chair — a telegram from Gene. Naomi dead — Outside I bent my head to the ground under the bushes near the gaiage — knew she was better —
at last — not lef t to look on Earth alone — 2 years of solitude — no one, at age neaiing 60 — old woman of skulls — once long-tressed Naomi of Bible — or Ruth who went in Amerixa — Rebecca aged in Newark — David remembering his Harp, now lawyer at Yale
or Svul Avi um — Isiael Abraham -wnyself — to sing in the wilderness toward God — О Elohim! — so to the end — 2 days after her death I got her letter —
Strange Prophecies anew1 She wrote — “The key is in the window, the key is in the sulight at the window — I have the key — Get married Allen don’t take drugs — the key is in the bars, in the sunlight in the window.
Люблю, Твоя мама" которая Наоми —
Псалломм
Да будет Благословенно, Восхваляемо, Превозносимо, Прославляемо Возвеличиваемо Имя Святейшего в мире сотворенном волей Его. Благословен Он!
В Ньюаркском доме Благословен Он! В сумасшедшем доме Благословен Он! В доме Смерти Благословен Он!
Благословен Он в гомосексуализме! Благословен Он в паранойе!
Благословен Он в городе! Благословен Он в Писании!
Благословен Он, остающийся в тени! Благословен Он! Благословен Он! Благословенна ты, Наоми, в слезах! Благословенна ты, Наоми, в страхе! Благословенна Благословенна Благословенна в болезни!
Да пребудешь Благословенна ты, Наоми, в Больницах! Да пребудешь Благословенна ты. Наоми, в уединении! Да пребудет
АЛЛЕН -ГИНЭБЕРГ-
ALLEN GINSBERG
Love, your mother' which is Naomi —
Hymmnn
In the world which He has created according to his will Blessed Praise. Magnified lauded Exalted the Name of the Holy One Blessed is I le!
In the house in Newark Blessed is He! In the madhouse Blessed is He! In the house of Death Blessed is He!
Blessed be He in homosexuality! Blessed be He in Paranoia! Blessed be He in city! Blessed be He in the Book!
Blessed be He who dwells in the shadow! Blessed be He! Blessed be He!
Blessed be you Naomi in tears! Blessed be you Naomi fears! Blessed Blessed Blessed in sickness!
Blessed be you Naomi in Hospitals! Blessed be you Naomi in solitude! Blest be your triumph! Blest be your bars! Blest be your Last years’ loneliness!
Благославенным твой Триумф! Да пребудет Благославенным твое заточенье! Да пребудет Благославенным твоих последних лет одиночество!
Да пребудет Благославенным твой провал! Да пребудет Благославенным твой удар! Да пребудет Благославенным последний твой взгляд! Да пребудет Благославенпой впалость твоих щек! Да пребудет Благославенной исушенность твоих бедер!
Благословенна Ты, О Наоми, в Смерти! Благословенна Смерть! Благословенна Смерть!
Благославен Он, уносящий всю скорбь на Небеса! Благославенен Он в конце! Благословенен Он, строящий Небеса во Мраке!
Благославепен Благославенен Благославенен Он! Благословенна Смерть нам Всем!
III
Осталось только не забыть начало, как она пила дешевую содов>ю в моргах Ньюарка,
Осталось только увидеть рыдания над серыми столами в длинных палатах ее вселенной
ЮТ----АЛЛЕН -ГИНЗБЕРГ
-A-EL-EN G+NS-B-E-R-6
Blest be уоЛ failure! Blest be your stroke! Blest be the close of your eye! Blest be the gaunt of your cheek! Blest be your withered thighs!
Blessed be Thee Naomi in Death! Blessed be Death! Blessed be Death!
Blessed be He Who leads all sorrow to Heaven! Blessed be He in the end! Blessed be He who builds Heaven in Darkness! Blessed Blessed Blessed be He! Blessed be Death on us All!
Ill
Only to have not forgotten the beginning in which she drank cheap sodas in the morgues of Newark, onlv to have seen her weeping on grav tables in Long wards of her unit erse •*
Осталось только знать о нелепых мыслях о Гитлере на пороге, о тайных пружинах в ее голове, о трех больших штырях Вколоченных ей в спину, о голосах с небес вопиющих о ее опасных ранних планах последние 30 лет.
Осталось только видеть скачки во времени, провалы памяти, грохот войн, рев и тишину обширного электрошока,
Осталось только видеть ее, рисующую дилетанские наброски поездов надземки, проносящихся над Бронксом, Ее братьев, умерших то ли в Риверсайде, то ли в России, ее, одинокую на Лонг Айленде, пишущую мне последнее письмо — и ее очертания в солнечном свете льющемся через окно
“Ключ в солнечном свете из окна в лучах ключ в солнечном свете” Осталось только приходить в себя темными ночами на железной кровати в тоске, когда солнце заходит за Лонг Айленд И безбрежная Атлантика ревет снаружи великий вызов Жизни самоей себе
Вернуться из объятий Мары — разделенное творенье — с головой уложенной на больничную подушку умирать
АЛЛЕН ГИН-ЗЬЕЛЕ----------------AttE-N—G-HE&f*-EEtG---------------Ml
only to have known the weird ideas of Hitler at the door, the wiles in her head, the three big slicks
rammed down her back, the voices in the ceiling shrieking out her ugly early lays for 30 years,
only' to have seem the time-jumps, memory lapse, the crash of wars, the roar and silence of a vast electric shock,
only to have seen her painting crude pictures of Elevateds running over the rooftops of the Bronx
her brothers dead in Riverside or Russia, her lone in Long Island writing a last letter — and her image in the sunlight at the window
“The key is in the sunlight at the window in the bars the key is in the sunlight,”
only to have come to that dark night on iron bed by stroke when the sun gone down on Long Island
and the vast Atlantic roars outside the great call of Being to its own to come back out of the Nightmare — divided creation — with her head lam on a pillow of the hospital to die
— в последнем проблеске сознанья — вся Земля в предвечном Свете пред наступленьем близкой темноты — но слезы не по этому виденью —
А из-за ключа забытого — в окне — ключа в солнечный свет — в мир живых — что могут взять
Частицу света в руку — и дверь открыть — и оглянувшись увидеть Мироздание сияющее из конца в начало все того же склепа, размера вселенной, размера тика больничных часов над белой дверью —
IV
О мать что я оставил О мать что я забыл О мать прощание с длинной черной туфлей прощание
с Коммунистической Партией и рваным чулком
102---АЛЛЕН Г-ИНЗБЕРГ
ALLEN GINSBERG
— in one l£ftt glimpse — all Earth one everlasting Light in the familiar black-out — no tears for this vision —
But that the key should be left behind — at the window — the key in the sunlight — to the living — that can take
that slice of light in hand — and rurn the door — and look back see Creation glistening backwards to the same grave, size of universe, size of the tick of the hospital's clock on the archway over the white door —
IV
О mother
what have I left out
О mother •
what have I forgotten
О mother
farewell
with a long black shoe
farewell
with Communist Parly and a broken stocking
прощание
с волосатой бородавкой на твоей груди
прощание
со старым платьем и длинной черной бородой вокруг вагины прощание
с отвисшим брюхом
со страхом Гитлера
с пальцами прогнивших мандолин
с руками засаленных парадных Паттерсона
с желудком забастовок и дымоходами
с подбородком Троцкого и Испанской войной
с голосом поющим сдавшимся разгромленным рабочим
с носом любовницы никчемной с носом обоняния Ньюаркского упадка с глазами
с глазами России
с глазами безденежья
А>>К£Н ГИНЗБЕГЧ1
farewell
with six dark hairs on the wen of your breast
farewell
with your old dress and a long black beard around the vagina farewell
with your sagging belly
with your fear of Hitler
with your mouth of bad short stories
with your fingers of rotten mandolins
with your arms of fat Paterson porches
with your belly of strikes and smokestacks
with your chin of Trotsky and the Spanish War
with your voice singing for the decaying overbroken workes with your nose of bad lay with your nose of the smell of the pickles of Newark
with your eyes
with your eyes of Russia
with your eyes of no money
с глазами Лжекитая
с глазами тети Эланор
с гла <ами голодающей Индии
с глазами писающей в парке
с глазами Америки идущей ко дну
с глазами твоего провала с пианино
с глазами твоих калифорнийских родственников
с глазами Ма Рэйни умирающей в скорой
с глазами Чехословакии атакованной роботами
с глазами идущей в класс рисования ночью по Бронксу
с глазами Бабки убийцы которую увидела с пожарной лестницы на горизонте
с глазами выбегающей нагой из квартиры с визгом в коридор
с глазами уводимой полицейскими в машину скорой
с глазами привязанной к операционному столу
с глазами удаленной поджелудочной
с глазами аппендицита
с глазами аборта
АтЯ-ЯЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSBERG
with your ofcfalse China
with your eyes of Aunt Elanor
with your eyes of starving India
with your eyes pissing in the park
with your eyes of America taking a fall
with your eyes of your failure at the piano
with your eyes of your relatives in California
with your eyes of Ma Rainey dying in an aumbulance
with your eyes of Czechoslovakia attacked by robots
with your eyes going to painting class at night in the Bronx
with your eyes of the killer Grandma you see on the horison from the
Fire Escape ш
with your eyes running naked out of the apaitnient screaming into the hall
with your eyes being leg away by policemen to an aunibulaiice
with your eyes stiapped down on the operating table
with your eves with the pancreas removed
with your eyes of appendix operation
with your eyes of abortion
с глазами удаленных яичников с глазами инсульта с глазами лоботомии
с глазами развода с глазами припадка с глазами одинокими с глазами с глазами
со Смертью полной Цветов
V
Кар кар кар вороны кричат в ярком солнце над могильной плитой в Лонг Айленде
Бог Бог Бог Наоми под этой травой полжизни моей и ее
Кар кар мой взгляд похоронен в той же Земле где я стою пред
Ангелом
Бог Бог великое Око что cMorptrr за Всем и движется в черных тучах
Кар кар чуждый крик Бытия брошенный в небеса над качающимся лесом
АЙНЕН-Г-И-НтЭ-ЕгЕ-г-Е---
1OI
with your eyes of ovaries removed
with your eyes of shock
with your eyes of lobotomy
with your eyes of divorce
with your eyes of stroke
with your eyes alone
with your eyes
with your eyes
with your Death full of Flowers
V
Caw caw caw ciows shriek in the white sun over grave stones in Long Island
Lord Lord Lord Naomi underneath this grass my halflife and my own as hers
caw caw my eve be buried in the save Ground where I stand in Angel Lord Lord great Eye that stares on All and moves in a black cloud caw caw strange ciy of Beings flung up into sky over the waving trees
Бог Бог О тот, кто стирает исполинов в Ничто мой голос в беспредельном пространстве Шеола
Кар кар крик Времени истекшего ступней и крыльев как мгновений во вселенной
Бог Бог эхо в небесах и ветер уносящий сквозь рваную листву рев воспоминаний
Кар кар все годы с моего рожденья сон кар кар Нью-Йорк автобус рваный туфель школьные коридоры кар кар все Представления о Боге
Бог Бог Бог кар кар кар Бог Бог Бог кар кар кар Бог
Париж, декабрь 1957 - Нью-Йорк, 1959
106--АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSBERG
Lord Lord О Grinder of giant Beyonds my voice in a boundless field in Sheol
Caw caw the call of Time rent out of foot and wing ан instant in the universe
Lord Lord an echo in the sky the wind through ragged leaves the roar of memory
caw caw all years my birth a dream caw caw New York the bus the broken shoe the vast highschool caw caw all Visions of the Lord
Lord Lord Lord caw caw caw Lord Lord Lord caw caw caw Lord
Paris, Demubei 1957 -New Yoik, 1959
ОБЕДЕННЫЙ ПЕРЕРЫВ КАМЕНЩИКОВ
Два каменщика выкладывают стены погреба в свежевырытой в глине яме за старым бревенчатым домом с коньками, затянутыми плющом, на тенистой улице в Денвере. Полдень, и один из каменщиков уходит. Молодой подручный съел бутерброд, отбросил бумажный пакет и праздно сидит еще несколько долгих минут. Па нем брюки из саржи, он голый до пояса, на голове у него желтые волосы и засаленная, но все же яркая красная кепка. Он лениво сидит на лестнице, прислоненной к его ширинке, он широко расставил колени. Голова опущена, без интереса
АЛЛЕН ГИНЭБЕ-Р-Р
ALLEN GINSD-E-R-&
107
THE BRICKLAYER’S LUNCH HOUR
Two bricklayers are setting the walls of a cellar in a new dug out patch of dirt behind an old house of wood with brown gables grown over with ivy on a shady street in Denver. It is noon and one of them wanders off. The young subordinate bricklayer sits idly for a few minutes after eating a sandwich and throwing away the paper bag. He has on dungarees and is bare abov e the waist; he has yellow hair and wears a smudged but still bright red cap on his head. He sits idly on top of the wall on a ladder that is leaned up between his spread thighs, his head bent down, gazing uninterestedly at
он смотрит на свой бумажный пакет, лежащий в траве. Он проводит по ребрам ладонью и после медленно костяшками пальцев трет подбородок и покачивается вправо-влево на лестнице. Котенок подходит к нему по вершине кладки. Подручный берет котенка и накрывает его кепкой на какое-то мгновение.
Тут же темнеет, как перед дождем, и в ветви деревьев, стоящих на улице, чуть ли не грубо врывается ветер.
Денвер, лето 1947
1дв -нННЕН ГИНЗОС»^
тДгЕ€Е-Я-СНН5-ь€йСг
the paper bJfg on the grass. He draws his hand across his breast, and then slowly rubs his knuckles across the side of his chin, and rocks to and fro on the wall. A small cat walks to him along the top of the wall. He picks it up. takes off his cap, and puts it over the kitten’s body for a moment. Meanwhile it is darkening as if to tain and the wind on top of the trees in the street comes through almost harshly.
Denver, Summer 1947
ОТВЕТ
Бог отвечает мне проклятьем! Я сведен к нулю эта поэзия выдрана из яростного гроссбуха на ложь мою ответит червь в моем ухе а на видения мои — рука прикрыв мои глаза чтоб скрыть от них вид моего скелета
на страстное желанье Богом стать — трясущаяся челюсть с бородой и плоть что облегает череп мой как кожа монстра
Желудок выблюет лозу души, труп на бамбуковом полу хижины, а мясо трупа двинется ползком к своей судьбе кошмар в моем мозгу
Жужжанье трутня творенья обожателя собственного Убийцы, уханье птиц в Бесконечность, лай псов словно звуки блевотины в воздухе, жабы квакают Смерть на деревьях Я — Серафим и не знаю доподлинно в Вакуум ли иду Я — человек и не знаю доподлинно в Смерть ли иду —
А л > i £ И—£-И+» 3 ь, f W-
Al££N <MNSi-€*<3
THE REPLY
God answers with my doom! I am annulled
this poetry blanked from the fiery ledger
my lies be answered by the worm at my ear
my visions by the hand falling over my eyes to cover them
from sight of my skeleton
my longing to be God by the trembling bearded jaw flesh
that covers my skull like monster-skin
Stomach vomiting out the soul-vine, cadaver on
the floor of a bamboo hut, body-meat crawling toward
its fate nightmare rising in my brain
The noise of the drone of creation adoring its Slayer, the yowp of birds to the Infinite, dogbarks like the sound of vomit in the air, frogs croaking Death at trees
I am a Seraph and I know not whither I go into the Void
I am a man and I know not whither I go into Death —
Христос Христос несчастный отчаявшийся распятый на Кресте Координат — дабы увидеть Непознаваемое’
смерти гонг плоть трепещет и обширная Сущность входит в мой мозг издалёка что вечно пребудет
Это Присутствие слишком могуче чтобы его отразить! Присутствие в Смерти, перед которой я беспомощен оно превращает меня из Аллена в череп
Старое Одноглазое Лихо из снов где я не просыпаюсь но умираю — мои руки тянет во тьму ужасающая Рука
— слепые корчи червя, чик-чик пополам — а плуг
это Сам Господь
О, что за шар чудовищной тьмы из времен до творенья вселенной вернулся меня навестить столь слепо и властно!
но я могу стереть эти думы, вырваться вон. назад к нью-йоркской любви, и я так и сделаю
Бедный жалкий Христос испугавшийся предреченного Распятья
Лишь бы не смерть —
Вырваться, но не навеки — Присутствие явится вновь, и настанет
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSBERG
Christ Chi isupoor hopeless
lifted on the Cross between Dimension — to see the Ever-Unknowable!
a dead gong shivers thru all flesh and a vast Being enters my brain from afar that lives foieser
None but the Presence too mighty to record! the Presence in Death, before whom I am helpless makes me change from Allen to a skull
Old One-Eye of di earns in which I do not wake but die — hands pulled into the darkness by a frightful Hand — the worm’s blind wriggle, cut — the plough is God himself _,
What ball of monster darkness fioin before the universe comes back to visit me with blind command!
and I can blank out this consciousness, escape back to New York love, and will
Poor pitiable Christ afraid of the foretold Cross.
Never to die —
Escape, but not fores er — the Presence will come, the hour
час, и странная истина явится во вселенную, Смерть
как и раньше явит свою Сущность
и я отчаюсь что Я забыл! я забыл! что мое проклятье вернется, хоть я и умру от него —
Что может быть свято когда это Нечто и есть вся вселенная?
оно вползает в каждую душу как звуки органа-вампира поющего за тучами озаренными луной — бедное существо, я сяду на корточки под бородатыми звездами в темном поле в Перу
чтобы сбросить свой груз — я умру испытывая ужас что умираю! Ни тебе дамбы, ни пирамиды — лишь смерть, и мы должны быть
готовы
к этой наготе, бедные кости насухо высосанные Ее длинными
губами
муравьев и ветров, & наши души погибшие дабы приблизить Его
Торжество!
Мгновенье настало, Она объявила Свою волю навеки
и нам не сбежать в нашу прежнюю Сущность даже за звездами не
отыскать
причала в извечном темном заполненном волнами порту
невыносимых созвучий
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
AlbEN GINSBERG
«А
will come, a strange truth enters the universe, death shows its Being as before
and I’ll despair that I forgot! forgot! my fate return, tho die of it —
What’s sacred when the Thing is all the unirerse?
creeps to every soul like a vampire-organ singing behind moonlit clouds — poor being come squat under bearded stars in a dark field in Peru to drop my load — I’ll die in horror that I die!
Not dams or pyramids but death, and we have to prepare for that nakedness, poor bones sucked diy by His long mout h of ants and wind, & our souls murdered to prepare His Perfection! The moment’s come. He’s made His will revealed forever and no flight into old Being fuither than the stais will not find terminal in the same dark swaying port of unbearable music
Не укрыться ни в Собственном «Я», что пылает
ни в Мире, который тоже во власти Ее, и который Она разбомбит &
Пожрет!
Признайте же Силу Ее! Перестаньте цепляться за руки мои — за испуганный череп — ибо выбрал я самовлюбленность — в глаза мои, нос мой, лицо мое, в хуй мой и душу — а тут вдруг безликий Разрушитель!
Милльярды дверей в извечную новую Сущность!
Вселенная вывернись наизнанку и меня поглоти!
и могучий взрыв музыки вдруг вырвется из бесчеловечной двери июнь 1960
412---АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSBERG
No refuge in Myself, which is on fire
or in the World which is His also to bomb & Devour!
Recognize His might! Loose hold of my hands — my frightened skull — for 1 had chose self-love — my eyes, my nose, my face, my cock, my soul — and now the faceless Destroyer!
A billion doors to the same new Being!
The universe tin ns inside out to devour me!
and the mighty bin st of music comes from out the inhuman dooi —
June 1960
ДАННАЯ ФОРМА ЖИЗНИ НУЖДАЕТСЯ В СЕКСЕ
Мне придется смириться с женщинами если я собираюсь продолжить свой род, целовать их соски, смириться со странными кудрявыми губами между ягодиц. Глядеться в вопросительные женские глаза, реагировать на нежные щеки, хоронить свои чресла в свисающей сливово-грушевой складке жировой ткани, отвратной мне раныпе, прежде чем я божественно скорчусь, Бэйби, смелее прыгни сквозь смерть — Между мной и забвеньем безвестная женщина пролегает;
Не Муза но живой фантом плоти, мистерия страшная как бог мой клыкастый, сующий лапу себе в желудок &
*тг+.-£гН- Г-Н Н Э fe-Er-F
Ш
THIS FORM OF LIFE NEEDS SEX
I will have to accept women if I want to continue the race, kiss breasts accept strange hairy' lips behind buttocks. Look in questioning womanly eyes answer soft cheeks, bury my loins m the hang of pearplum fat tissue
I had abhorred before I give godspasm Babe leap forward thru death — Between me and oblivion an unknown woman stands;
Not the Muse but living meat-phantom, a mystery' scary as my fanged god sinking its foot in its gullet &
I
блюющий собственным ликом из жопы — Эта женщина Будущность свято клянусь родиться не чтоб умереть, но издать свою хуемозглую копию Самость еще раз — Из страха Позора?
Лик Смерти, моя Самка, поскольку я свят до мозга костей, я обречен отыскать себе деву для тупой Ебли — шлепая пузом & пуская Слюни пристыженный вид плоть & сок, — вести долгие сонные беседы в будуарах Космического Долга, скучая, вероятнее всего?
Или же восхитительные Новые Перспективы, дискуссии о ней, о Будущности, о моей Жене, Моей Матери Смерти, Моей последней надежде, самом моем Воскрешении — Женщине
114--АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSBERG
vomiting itsWiwn image out of its ass
— This woman Futurity I am pledge to born not to die,
but issue my own cockbrain replica Me-Hood again — For feai of the Blot5
Face of Death, my Female, as Г in sainted to my very bone, I'm fated to find me a maiden foi ignoiant Fuckeiy —
flapping my belly & smeared with Saliva shamed face flesh &: wet,
— have long dioopv conversation*»-in Cosmical Dutt boudoirs, mavbe bored?
Or excited New Piospcct, discuss her. Futurity, my Wife My Mother, Death, My only hope, my very Resurrection Woman
как опа есть, с чего я боялся
что меня и взаправду присвоят утянут под Трусики Вечности в ту самую дырку что навсегда отшатнулась от меня в 1937-м? — спустил свои трусы пониже на крылечке показав свой зад машинам проезжающим в дожде —
& в Ней проснулся интерес контакта с Тупым новым Самцом который сосал хуп моего любовника
с Обожаньем & чисто как нищий о трепет романтики глотал взахлеб Обетование Жизни
и пидарасил себя нескончаемо мальчиков лингамы вгрызались внутрь так что солнечное сплетенье зажглось у меня внутри как открытая дверь —
Ныне все стало иначе мне уж не двадцать состарилось тело хотя обожает прижать мужские ляжки ко лбу, тугая любовь пульсирует у меня меж ушей, тугие задницы задраны чтобы я мастерски их Изнасиловал
A-H-n-tH Г-ИНЗЫ^Ь-Р---------ALLLH GIt<S5Ew-G--------------МЛ-
herself, why have I feared to be joined true
embraced beneath the Panties of Forever
in with the one hole that repelled me 1937 on?
— Pulled down my pants on the porch showing my behind to cars passing in rain —
& She be interested, this contact with Silly new Male that’s sucked my loveman’s cock
in Adoration & sheer beggary romance-awe gulp-choke Hope of Life come
and buggered myself innumerably boy-yangs gloanied inward so my solar plexus feel godhead in me like an open door —
Now that’s changed my decades body old tho' admiring male thighs at my blow, hard love pulsing thru my ears, stern buttocks upraised for my masterful Rape
а они предназначены якобы срать втихомолку как будто бы Армия это Все — Но в них жизни не больше
чем в статуе атлета
Я помассировал ее мраморные шары
завидуя бессмертью Красоты
в музее Былого —
Ты можешь конечно выебать статую но
она тебе не родит детей
Ты можешь шалить с мужиком но Сперма течет из тебя скудной струйкою на рассвете на 45-м этаже в туалете —
& невозможно создать бесконечное чудо из этого конченого спектакля
& чудовищной дрожи
что кончается еле начавшись,
визг тупых ящеров
коим в праве на жизнь отказал Педрила-Творец превратившийся в Вымысел
116---АЛЛЕ-Н ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSBERG
that were meant for a piivate shit if the Army were All —
But no more answer to life than the muscular statue I felt up its marbles
I envying Beauty’s immoitality in the museum of Yore —
You can fuck a statue but you can t have children
You can joy man to man but the Sperm comes back in a trickle at dawn
in a toilet on the 45th Floor —
& Can’t make continuous mystery out of that finished performance
& ghastly thrill
that ends as began, stupid reptile squeak denied life by Fairy Creator become Imaginary
ибо решивший не воплощаться в особь другого пола — Старое Пугало что не захотело быть младенцем & сдохнуть, не захотело обсираться от крика попав под бомбежку на в вагоне китайской железной дороги, и вырасти взрослым чтоб спазмом своим поделиться с другой половиной Вселенной — как гомик-капиталист, страшащийся масс — и в этом беда моя, братцы —
Нью-Йорк, 12 апреля 1961 г.
ALLCN -CilHGUbrtG
117
because he decided not to incarnate opposite — Old Spook who didn’t want to be a baby & die, didn’t want to shit and scream exposed to bombardment on a Chinese RR track and grow up to pass his spasm on the other half of the Universe — Like a homosexual capitalist afraid of the masses — and that’s my situation, Folks —
New York, April 12, 1961
29 ФЕВРАЛЯ 1958
Прошлой ночью мне снился Т. С. Элиот он звал меня с собою в царство грез Кровати диваны туман над Англией Чай в его доме радуга в Челси Шторы на окнах, дым поднимается вверх по трубе, а в тихом и теплом доме невероятно милый крючконосый Элиот любил меня приютил меня, предложил лечь на диван и поспать, был очень вежлив и слушал серьезно спросил мое мнение о Маяковском я читал ему Корсо Крили Керуака советовал Берроуза Олсона Ханке бородатая леди в зоопарке мудрая пума в Мехико Сити шестеро мальчиков из хора в Занзибаре измученно пели на разных языках
118-АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ---------A-LLCN GINS-BEKG
FEB. 29, 1958
Я»
Last nite I dreamed of T.S. Eliot welcoming me to the land of dream Sofas couches fog in England Tea in his digs Chelsea rainbows cut tains on his windows, fog seeping in the chimney but a nice warm house and an incredibly sweet hooknosed Eliot he loved me, put me up, gave me a couch to sleep on, conversed kindly, took me serious-asked mv opinion on Mavakovskv I read him Corso Creelej Kerouac advised Burroughs Olson lluncke the beaided lady in the Zoo, the intelligent puma in Mexico Cits 6 choius boys from Zanzibar who chanted in worn out polyglot
суахили и пульсирующий ритм Ма Рэйни и Рэйчел Линдсей. 11а Королевском острове мы вели долгую вечернюю беседу Потом он накрыл меня, лежащего в красных семейных трусах на диване у камина, мягким шелковым одеялом отдал мне недокуренную трубку и с грустью отправился в постель. Сказав ах Гинзберг я так рад
встретить такого чудесного юношу, как Вы. Потом я проснулся, стыдясь за себя Так ли он добр и хорош? Так ли велик я? С чего это я вдруг мечтаю
о манне небесной? Кого во всей Англии хотел поразить я? Что я сделал не так, чтобы стать совершенным пророком? Мне снится моя доброта к Т. С. Элиоту
АЛЛ ЕЯЛ-ИЛ2БЕР Г-
^LLEN-GW-St- Е+гЛ
Swahili, and the rippling rhythms of Ma Rainey and Rachel Lindsay. On the Isle of the Queen we had a long evening’s conversation Then he tucked me in my long red underwear under a silken blanket by the fire on the sofa gave me English dottie and went off sadly to his bed, Saying ah Ginsberg I am glad to have met a fine young man like you At last, I woke ashamed of myself.
Is he that good and kind? Am I that great? What’s iny motive dreaming his manna? What English Department would that impress? What failure to be pel feet prophet's made up here? I dream of my kindness to T.S. Eliot
ведь я желаю быть частью истории и владеть частью его воображения — амбициозная мечта эксцентричного мальчишки. Боже, пусть не сбудутся мои злые мечты. Прошлой ночью мне снился Аллен Гинзберг. Т. С. Элиоту не было бы стыдно за меня.
АЯЛЕН ГИ-НЗ-БЕРГ
-AI-EEN GINSBERG
wanting to be a histoi ical poet and share ly his finance of Imagery — overambitious dream of eccentric boy. God forbid iny evil dreams come tiue. Last nite I dreamed of Allen Ginsberg. T.S. Eliot would’ve been ashamed of me.
ДНИ В НАГАСАКИ (ВСЕОБЩАЯ ФАНТАЗИЯ)
Я вышел на улиц}' и взрыв рассеял океан плутония над Нижним Ист-Сайдом Зданий не осталось, одни железные скелеты бакалейные лавки сожжены, зияющие рытвины заполняют сточные воды
Люди голодают и рыдают с криками по всей пустыне Марсианские НЛО с голубыми световыми лучами-разрушителями пролетели в небе, иссушив до дна всю воду Пальмы-амазонки, сожженные дотла на тысячи миль по обеим сторонам реки
АЛЛ СИ ГИН-Э-Ь^-Г------------------AL-L-E-N-G-14+frfebRG---------------4*4------------
NAGASAKI DAYS (EVERYBODY'S FANTASY)
I walked outside & the bomb’d dropped lots of plutonium all over the Lower East Side There weren’t any buildings left just iron skeletons groceries burned, potholes open to stinking sewer waters
There were people starving and crawling across the desert
the Martian UFOs with blue
Light destroyer rays
passed over and dried up all the
waters
Charred Amazon palmtrees for hundreds of miles on both sides of the river
ЗЛАТОЦВЕТ
О дорогая милая роза недоступное желание ...как жаль, никак
не изменить безумный культурный златоцвет, доступную реальность...
и листья эпидермы ужасают — как вдохновлены
они так лгать, лежа в гостиной пьяными, нагими
и мечтая в отсутствии электричества...
снова и снова пожирая тощий корень златоцвета,
унылая судьба...
собрание поколения
•122--АЛЛ-ЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSBERG
AN ASPHODEL
*
О dear sweet rosy unattainable desire
...how sad, no way to change the mad
cultivated asphodel, the visible reality...
and skin’s appalling petals — how inspired
to be so Iving in the living « room drunk naked
and dreaming, tn the absence of electricity...
over and over eating the low root of the asphodel,
gray fate...
rolling in generation
„а цветастом ложе
как на берег}' в Ардене — сейчас моя единственная роза —
радость собственной наготы.
Осень 1953
ГИНЭЬСгЧ ---!•»
on the flowery' couch
as on a bank in Arden — my only rose tonite’s the treat of my own nudity.
Autumn 1953
ПЕСНЯ
Бремя мира —
любовь.
Под ношей
одиночества, под ношей
недовольства
бремя, бремя, что несем мы,— любовь.
Кто отрицает?
Во сне
она касается
тела,
в мыслях
сооружает
124---АЛЛЕН Ей Н ЗБЕРГ------ALLEN GINSBERG
SONG
The weight of the world is love.
Under the burden of solitude, under the burden of dissatisfaction
the weight, the weight we cany is love.
Who can deny?
In dreams it touches the body, in thought constructs
чудо, в фантазиях
страдает,
пока не рождена в человеке — смотрит из сердца,
горит непорочно — ведь бремя жизни —
любовь,
но мы несем это бремя устало,
и должны найти покой в объятьях любви, в конце концов, найти покой
в объятьях любви
МпН+Н-ИЯЗКг Г
-A4_-L-eN-e+M^t+E-fe&
125
a miracle,
in imagination anguishes
till born
in human —
looks out of the heart
burning with purity — for the burden of life
is love,
but we carry the weight
wearily, and so must rest in the arms of love
at last,
must rest in the arms
of love.
Нет покоя
без любви,
нет сна
без сновидений
о любви —
безумствуй или будь холодным, преследуемым ангелами
или машинами, последнее желание —
любовь
— не может быть горьким, нельзя отрицать
и невозможно скрыть
отрицая:
груз слишком тяжел
— нужно отдать безвозвратно.
^26---АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSBERG
No rest
without love, no sleep
without dreams of love —
be mad or chill obsessed with angels
or machines, the final wish
is love — cannot be bitter, cannot deny, cannot withhold
if denied:
the weight is too heavy
— must give for no return
как мысль, пришедшую
в одиночестве, во всем блеске
ее излишества.
Теплые тела
сияют вместе
в темноте, рука движется
к центру
плоти,
кожа трепещет от счастья, и душа радостно
приходит в глаза —
Да, Да,
вот чего
A/U.CH ГИНОБОТ
127
as thought is given
in solitude in all the excellence of its excess.
The warm bodies shine together m the darkness, the hand moves to the center of the flesh, the skin trembles in happiness and the soul comes joyful to the eye —
yes, yes, that’s what
я хотел,
я всегда хотел,
я всегда хотел
вернуться
в тело,
где я был рожден.
Сан-Хосе, 1954
128 ------А-Я-Л-Е-Н ГИНЗБЕРГ----------------------AELEN GINGDCRG
I wanted,
I always wanted, 1 always wanted, to tetuin to the body where I was born.
San Jose 1954
ПОД МИРОМ МНОГО ЗАДНИЦ И ДЫРОК
Под миром много задниц и дырок, много ртов и членов, много спермы и много слюны, текущей ручьями. Много дерьма, текущего реками под городами, много мочи струится под миром, много соплей в индустриальных ноздрях мира, пота под железной рукой мира, крови, хлещущей из груди мира, бесконечные озера слез, моря болезненной рвоты, несущейся между полушариями, плывущей к Саргассову морю, старые жирные лохмотья и тормозная жидкость, газолин —
Под миром есть боль, переломанные бедра, напалм, горящий в черных волосах, фосфор, разъедающий локти до костей, инсектициды, загрязняющие океаны, пластмассовые куклы, плывущие через Атлантику,
ANNE И-Е И И-3 GENE—
ALLEN GINSbCNO
12®
UNDER THE WORLD THERE’S A LOT OF ASS AND A LOT OF CUNT
under the world there’s a lot of ass and a lot of cunt under the world there’s a lot of mouths and cocks, under the world there’s a lot of come, and a lot of saliva dripping into brooks.
There’s a lot of Shit under the world, flowing beneath cities into rivers, a lot of urine floating under the world, a lot of snot in the world’s industrial nostrils, sweat under world’s iron arm, blood gushing out of the world’s breast, endless lakes of tears, seas of sick vomit rushing between the
emispheres floating towards Sargasso, old oily rags and brake fluids, human gasoline — Under the world there’s pain, fractured thighs, napalm burning in black hair, phosphorus eating elbows to bone insectiside contaminating oceantide, plastic dolls floating across
Atlantic,
Игрушечные солдаты, толпящиеся у Тихого океана, бомбардировщики Б-52, засорившие воздух джунглей следами выхлопа и яркими вспышками. Беспилотные роботы, проносящиеся над полями риса, сбрасывая пачки гранат, пластиковая дробь пронзает тело, противотанковые мины и огни напалма падают на соломенные крыши и буйволов в воде, осколочные бомбы, сверлящие лачуги в деревнях, траншеи, наполненные бензином-газом-ядовитой взрывчаткой — Под миром есть проломленные черепа, раздробленные ноги, вырезанные глаза, отрубленные пальцы, разорванные рты, Дизентерия, миллионы бездомных, измученные сердца, опустошенные души.
Апрель 1973
*ЯЯ-£++-Г-И Е₽ г-
А L t Е N GИ G г Е < < G
Toy soldiers crowding the Pacific, B-52 bombers choking jungle air with vaportrails and brilliant flares Robot drones careening over rice terraces dropping cluster grenades, plastic pellets spray into flesh, dragontooth mines & jellied fires fall on straw roofs and water buffalos, perforating village huts with barbed shrapnel, trenchpits filled with fuel-gas-poisen’d explosive powders — Undei the world there’s broken skulls, crushed feet, cut eyeballs, severed fingers, slashed jaws, Dvsentry. homeless millions, tortured hearts, empty souls.
April 1973
В СИЭТЛЕ В ПОЛДЕНЬ
Поездка по набережной в сторону Йесслера под эстакадой к старому кирпичному зданию Уоббли-холла —
Один Большой Союз, плакаты с изображением Великой Мандалы Труда, красноглазые пыльные картежники, дремлющие за стойкой... «ну так эта молодежь дальше собственного носа ничего не видит, что же мы им можем предложить?»—
Потом Снайдер с рыжей бороденкой и пронзительным разумом Будды я в слезах пересек Скид-роуд чтобы купить себе пива за 10 центов.
Лабиринты деревянных лестниц и греческие фильмы под сельскохозяйственным рынком царство секонд-хэнда, индейская копченая лососина старые пальто и рассохшиеся красные туфли, театр «Зеленый Попугай», «Майские деньки» и вниз к гавани, корабли молчаливо ходившие вместе к Аляске — паром с Бремертон-Айленд появляется вдали в тумане крохотный словно я вижу его во сне плывущим по водам Холланда —
АййЕН ГИНЗЕ EFT
AFTERNOON SEATTLE
Busiide along waterfront down Yessler under street bridge to the old red Wobbly Hall —
One Big Union, posters of the Great Mandala of Labor, bleareyed dusty cardplayers dreaming behind the counter... “but these young fellers can’t see ahead and we nothing to offer” —
After Snyder his little red beard and bristling Buddha mind I weeping crossed Skid Road to 10c beer.
Labyrinth wood stairways and Greek movies under Farmers Market secondhand city, Indian smoked salmon old overcoats and dry red shoes, Green Parrot Theater, Maytime, and down to the harborside the ships, walked on Alaska silent together-ferryboat coming faraway in mist from Bremerton Island dreamlike small on the waters of Holland to me
и в голову мою врывается чайка, пронзительный крик, часовые стоящие над ржавым железом доков, влажные скалы под слизью водорослей на стенах верфи —
вскрик чайки — такой нечеловеческий такой негородской, одинокие стражники Господа Бога животные птицы среди нас индифферентные, их отдаленные одинокие крики символы наших душ.
Пришвартованная шлюпка качается на приливной волне возле верфи. Лягушка Басё. Кто-то оставил ее здесь. Может унести. Моряцкая сувенирная лавка стены увешаны раковинами и черепами маска из китового уса, индийские моря. Города начинают гнить с самых старых районов. Маленькая красная мумия из Айдахо Фрэнк X. Литтл твоя широкополая шляпа широкие скулы косые глаза и песня.
Города гниют от центра, пригороды отваливаются медленный апокалипсис гниения призрачные троллейбусы тают в воздухе Города гниют пожарные лестницы отваливаются и ржавеют чернеет кирпич сыплется пыль неубранный мусор громоздится вдоль стен
132
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSBERG
— and entered my head the seagull, a shriek, sentinels standing over rusty harbor iron dockwork, rocks dripping under rotten wharves slime on the walls —
the seagull’s small cry — inhuman not of the city, lone sentinels of God, animal birds among us indifferent, their bleak lone cries representing oui souls.
A rowboat docked and chained floating in the tide by a wharf. Basho’s frog. Someone left it there, it drifts.
Sailor’s curio shop hung with shells and skulls a whalebone mask, Indian seas. The cities rot from oldest parts. Little red mummy from Idaho Frank H. Little your big hat high cheekbones crosseyes and song.
The cities rot from the center, thusuburhs fall apart a slow apocalypse of rot the spectial uolleys fade
the cities rot the fire escapes hang and rust the biick turns black dust falls uncollected garbage heaps the wall
птицы наводняют своими криками районы ночлежек и притонов подбираются все ближе к центру старая тюрьма постанывает бродяги храпят на тротуарах темное здание турецких бань карниз обваливается по ночам
Сиэтл!— универмаги заваленные шубами и туристическим снаряжением, безумные полуденные бизнесмены в габардиновых пальто беседующие на углах улиц обеспечивая твое существование, я прохожу мимо, птицы кричат.
Армия Спасения кормит бездомных супом из котла стоящего на потрескавшемся бетонном блоке, шесть тысяч нищих стоят в очереди за теплой бобовой похлебкой.
2 февраля 1956
АъН£Н-ГИНаБ£ЬГ-
AL1 в+N-S Ь E+tfcr
ИЗ
the birds invade with their cries the skid row alley creeps downtown the ancient jailhouse groans bums snore under the pavement a dark Turkish bath the cornice gapes at midnight
Seattle! — department stores full of fur coats and camping equipment, mad noontime businessmen in gabardine coats talking on streetcorners to keep up the structure, I float past, birds cry.
Salvation Army offers soup on rotting block, six thousand beggars groan at a meal of hopeful beans.
February 2, 1956
ЛЮБОВНОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ НА ТЕМУ УИТМЕНА
Я в ванную комнату тихо войду и лягу на пол между невестою и женихом
эти тела упавшие с неба лежат распростертые ждут беспокойно глаза прикрыты руками во тьме
упокой мое лицо на их плечах и груди, в благоухании кожи поглаживай и целуй шею и рот чтобы спина стала прямой и покорной ноги раздвинуты и жадно подняты вверх член в темноте движется страдающий и агрессивный
ползет от дыры к кружащейся голове
тела сплетены содрогаются нагие горячие бедра и ягодицы ввинчены друг в друга
и глаза, глаза светятся и чаруют
стоны движений, голоса, руки в воздухе, руки просунутые между бедер влажные руки на размякших губах, пульсирующие содрогания животов пока белое семя не брызнет на смятые простыни
и невеста не вскрикнет прося о пощаде и жених не обольется слезами милости и умиления
134 - АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSBERG
LOVE РОЕМ ON THEME BY WHITMAN
I’ll go into the bedroom silently and lie down between the bridegroom and the bride, those bodies fallen from heaven stretched out waiting naked and restless, arms resting over their eyes in the darkness.
bury my face in their shoulders and breasts, breathing their skin, and stroke and kiss neck and mouth and make back be open and known, legs raised up crook’d to receive, cock in the darkness driven tormented and attacking roused up from hole to itching head, bodies locked shuddering naked, ht>t hips and buttocks screwed into each other
and eves, eyes glinting and charming, widening into looks and abandon, and moans of movement, voices, hands in air, hands between thighs, hands in moisture on softened hips, throbbing contraction of bellies tdl the white come flow in the swirling sheets, and the bride cry’ for forgiveness, and the groom be covered with tears of passion and compassion.
и я встану с ложа освеженный предельно интимными ласками и прощальными поцелуями —
пока не пробудилось сознанье за опущенными шторами и закрытыми дверьми в погруженном в темноту доме где бродят по ночам неудовлетворенные обитатели голые привидения ищущие друг друга беззвучно
Сан-Хозе, 1954
АЛ-Л Е-Н—F-И И 3 Б Е РГ-
AL-LC-N-G+N-SB-tZ-RG-
135
and I rise up from the bed replenished with last intimate gestures and kisses of farewell —
all before the mind wakes, behind shades and closed doors in a darkened house
в here the inhabitants roam unsatisfied in the night, nude ghosts seeking each othei out m the silence.
San Jose, 1954
РАКЕТА
• Стань звездотрахом!» Грегори Корсо
Старая луна мои глаза это новая луна с отпечатком человеческой ноги
довольно Ромео с кислой миной в пьяном потоке бровь Безумного Пьеро, бухая луна
О, возможная Луна в Небесах мы добрались до первого из вечных созвездий имен
Как Бог возможен и как Все возможно так и мы достигли иной жизни
Лунные политиканы земля стенает и предупреждает вечность пусть еще пока ни одну звезду не потревожил крикливый ублюдок из Голливуда
нефтяные магнаты Румынии заключают тайные сделки с вялыми зелеными обитателями Плутона —
колонии рабов на Сатурне кубинские революции на Марсе?
1Э6
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
-А-Е-ЬЕ N- G-TN-S В-Е R G
ROCKET
«Be a Star-screwer!» Gregory Corso
Old moon my eyes are new moon with human footprint no longer Romeo Sadface in drunken river Loony Pierre eyebrow, goof moon
О possible moon in Heaven we get to first of ageless constellations of names
as God is possible as All is possible so we’ll reach another life.
Moon politicians earth weeping and warring in eternity
tho not one star disturbed by screaming madmen from Hollywood
oil tycoons from Romania making secret deals with flabby green
Plutonians —
slave camps on Saturn Cuban reyilutions on Mars?
старая жизнь и новая бок о бок, найдет ли Римская Церковь Христа на Юпитере?
Мохаммед в моде на Уране прокатит ли Будда на планетах, жители которых бесстрастны или мы доживем до расцвета зороастризма на Нептуне?
Какой новый чудовищный проект церковного обустройства Вселенной родится в мозгу умирающего Папы?
Только ученый ныне — истинный поэт он дарит нам Луну он обещает нам звезды он даже сделает для нас новую вселенную если дело дойдет до этого
О Эйнштейн, почему я не посылал тебе пламенных корр-ций? О Эйнштейн, почему я не совершил паломничество к твоей седеющей гриве?
Братья по странствиям я пишу вам этот стих в Амстердаме в
Космосе где Спиноза придумал давным-давно свои волшебные линзы я пишу вам стих давным-давно мои ноги уже омыты смертью
АШтЕН ГИНЭ5£т*Е
A-bbE-H-GINSbChG
1Э7
Old life and new side by side, will Catholic Church find Christ on
Jupiter
Mohammed rave in Uranus will Buddha be acceptable on the stolid planets or will we find Zoroastrian temples flowering on Neptune?
What monstrous new ecclesiastical design on the entire universe unfolds in the dying Pope’s brain?
Scientist alone is true poet he gives us the moon
he promises the stars he’ll make us a new universe if it comes to that
О Einstein I should have sent you my flaming mss.
О Einstein I should have pilgrimaged to your white hair!
О fellow travelers I write you a poem in Amsterdam in the Cosmos where Spinoza ground his magic lenses long ago
I write you a poem long ago already my feet are washed in death
здесь я наг и лишен индивидуальности и плоти у меня не больше чем у тонкой черты проведенной ручкой по мягкой бумаге когда звезда говорит со звездой многочисленные лучи света мириады одинаковых мысль
в той складке Вселенной где был Уитмен
и Блейк и Шелли увидели Мильтона живущего как бы в звездном храме размышляющего во мраке слепоты всевидящего —
Ну вот, теперь я могу наконец говорить с вами возлюбленные братья с неизвестной Луны истинные Вы сидящие на корточках среди Платонических Испарений!
Вечности
Я такая же звезда как вы
Будете ли вы есть мои стихи или читать их или взирать на них ликами плоских алюминиевых чашек? мечтаете ли вы о том чтобы перевести & усвоить эту информацию когда шевелите безразлично антеннами?
Значу ли я хоть что-нибудь для ваших зрительных рецепторов в зеленых глазницах? является ли вам Бог?
13В 'I 'i L К ГИКаЕс г-г
★L-L-PN-5! Н *6 E-fcS-
Here I am naked without identity
with no more body than the fine black tracery of pen mark on soft paper as star talks to star multiple beams of sunlight all the same myriad thought in one fold of the universe where Whitman was
and Blake and Shelley saw Milton dwelling as in a starry temple
brooding in his blindness seeing all —
Now at last I can speak to you beloved brothers of an unknown moon real Yous squatting in whatever form amidst Platonic Vapors of Eternity I am another Star.
Will you eat my poems or read them
or gaze with aluminum blind plates on sunless pages?
do you dream or translate & accept data with indifferent droopings of antennae?
do I make sense to your flowery green receptor eyesockets? do you have visions of God?
*
в какую сторону повернется цветок подсолнуха если на небе будет тысячи солнц?
Это моя ракета моя персональная ракета я шлю свои послания Кому-то
Там чтобы он меня услышал
Мое бессмертие
без стали без кобальта без базальта без алмаза золота без ртутного пламени
без паспортов досье клочков бумаги боеголовок
без меня самого в конце концов
чистая идея
послание всем и всюду одно и то же
я посылаю мою ракету чтобы она совершила посадку на любой
планете которая ее примет
предпочтительно набожной милой планете где денег не существует на четырехмерной планете где смерть похожа на кино
растения говорят (почтительно) о физиках древности и сама поэзия есть продукт жизнедеятельности деревьев
АЛЛЕИ ГИНЗ-БЕР-Е
ALLEN GINSBERG-
«9
Which way will the sunflower turn surrounded by millions of suns?
This is my rocket my personal rocket I send up my message Beyond Someone to hear me there
My immortality
without steel or cobalt basalt or diamond gold or mercurial fire without passports filing cabinets bits of paper wai heads without myself finally
pure thought
message all and everywhere the same
I send up my rocket to land on whatever planet awaits it preferably religious sweet planets no money fourth dimensional planets where Death shows movies plants speak (courteously) of ancient physics and poetry itself is manufactuied by the trees
самой главной планете где Великий Вселенский Мозг сидит ожидая когда стих сам свалится с неба в его золотой карман
к другим бумажкам запискам любовным вздохам сетованиям музыкальным вскрикам отчаяния и к миллионам никогда так и не высказанных мыслей лягушек
я посылаю тебя моя ракета набитая чудесными химикатами более чем мои волосы моя сперма клетки моего тела проворная мысль которая устремляется ввысь силой моего желания такого же мимолетного как вселенная и со скоростью больше скорости света
и оставляю все остальные вопросы безответными пока мне вновь не придется улечься спать на ложе сырой земли
Амстердам, 4 сентября 1957 г.
140
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ALLEN GINSBERG
the final Planet where the Great Brain of the Universe sits waiting for a poem to land in His golden pocket
joining the other notes mash-notes love-sighs complaints musical shrieks of despair and the million unutterable thoughts of frogs
I send you my rocket of amazing chemical
more than my hair my sperm or the cells of my body
the speeding thought that flies upward with my desire as instantaneous as
the universe and faster than light
and leave all other questions unfinished for the moment to turn back to sleep in my dark bed on earth.
Amsterdam, October 4, 1957
ВЗАПРАВДАШНИЙ ЛЕВ
•<Soyez muette pour mot, Idole contemplative...»
Я явился домой и обнаружил льва у себя в гостиной Выскочил через пожарную дверь с криками: Лев’ Лев! Две стенографистки поправили свои черные шевелюры и захлопнули ставни
Я помчался назад в Патерсон и просидел там двое суток
Позвонил своему старому психоаналитику райховской школы Который перестал меня пользовать узнав что я курю марихуану «Ну вот, случилось!»— пропыхтел я,— «У меня дома — Лев!» «Думаю, дискуссия здесь неуместна»,— сказал он и повесил трубку.
Я пошел к моему бывшему любовнику и мы надрались с его любовницей Я поцеловал его и заявил с безумным блеском в глазах что у меня дома завелся лев
АЛЛЕН РИНЗБЕРГ
ALLEN GINS DE RO
141
THE LION FOR REAL
«Soyez muette pour moi,
Idole contemplative...»
I came home and found a lion in my living room Rushed out on the fire escape screaming Lion! Lion! Two stenographers pulled their brunette hair and banged the window shut I hurried home to Paterson and stayed two days.
Called up my old Reichian analyst
who’d kicked me out of therapy for smoking marijuana
“It’s happened” I panted “There’s a Lion in my room” “Im afraid any discussion would have no value" he hung up.
I went to my old boyfriend we got drunk with his girlfriend
I kissed him and announced I had a lion with a mad gleam in my eye
Мы сцепились упали на пол я укусил его в бровь он вышвырнул меня вон Дело кончилось тем что я сидел в его джипе стоявшем под окнами дрочил и стонал «Лев!»
Нашел Джо моего друга-прозаика и проорал ему «Лев!»
Он посмотрел на меня с интересом и прочел мне несколько своих спонтанных укуренных пламенных стихотворений
Я слушал будет ли там что-нибудь про львов но слышал только Слон Тиглон Гиппогриф Единорог Муравьи
Но я решил что похоже он все-таки понял меня когда мы трахнулись в ванной комнате у Игнаца Уиздома
Но на следующий день он прислал мне записку из своего скита в тени Дымных Гор «Я обожаю тебя мой маленький Бо-Бо и твоих хрупких золотых львов Но Эго это мираж и решетки тоже мираж поэтому у Отца Твоего нет Зоопарка и львов тоже не существует
Ты сказал твоя мать сошла с }ма так не жди что я буду плодить
чудовищ для твоего жениха»
142 А -1 -Я Е+! -Г-И+1-Gfr Е-Н^
-ALfc-E-N—G+HSb-E-S-G---------------------
We wound up fighting on the floor I bit his eyebrow & he kicked me out I ended masturbating in his jeep parked in the street moaning “Lion”. Found Joey my novelist friend and roared at him “Lion!”
He looked at me interested and read me his spontaneous ignu high poetries I listened for lions all I heard was Elephant Tigion Hippogriff Unicom Ants But figured he really understood me when we made it in Ignaz Wisdom's bathroom.
But next day he sent me a leaf from his Smoky Mountain i etreat
“I love you little Bo-Bo with your delicate golden lions
But there being no Self and No Bars therefore the Zoo of your dear Father hath no Lion
You said your mother was mad don’t expect me to produce the Monster for your Bridegroom".
Сбитый с толк)’ растерянный и возбужденный помыслил я об истинном льве, что томится в вонючей комнате в Гарлеме Открыл дверь комната была переполнена бомбе подобным взрывом его гнева
Он голодно рычал на штукатурку стен но никто не слышал его за закрытыми окнами
Я заметил краешком глаза соседний кирпичный жилой дом стоявший рядом в оглушительной тишине
Мы глянули друг на друга неукротимый желтый огонь глаз в рыжем нимбе меха
Мой белесый ревматический взгляд но он перестал рычать и приветственно оскалил клыки
Я повернулся к нему спиной и приготовил на чугунной газовой плите ужин из брокколи
Вскипятил воду и искупался в старой ванне под раковиной Он не съел меня хотя я и пожалел что он оставался голодным в моем присутствии
АЛЛ ЕН—FHН3БЕРГ
ALLEN GINSBERG
Confused dazed and exalted bethought me of real lion starved in his stink in Harlem
Opened the door the room was filled with the bomb blast of his anger He roaring hungrily at the plaster walls but nobody could hear him outside thru the window
My eye caught the edge of the red neighbor apartment building standing in deafening stillness
We gazed at each other his implacable yellow eye in the red halo of fur Waxed rheumy on nty own but he stopped roaring and bared a fang greeting
I turned my back and cooked broccoli for supper on an iron gas stove boilt water and look a hot bath in the old tub under the sink board.
He didn’t eat me, tho I regretted him starving in my presence.
За следующую неделю он сошел на нет мешок с костями волосы поседели и выпали
Гневный пылающий взгляд пока он лежал страдая положив огромную рыжую голову на лапы Рядом с собранным из яичных подставок книжным шкафом с тощими томиками Платона & Будды
Сидел рядом с ним каждую ночь отводя глаза от его побитой молью морды
Не став меня есть он быстро слабел и рычал по ночам когда мне снились кошмары
То меня съедал лев в книжной лавке в Космическом Кампусе то я сам морил голодом льва Профессор Кандинский, умирающий в львином цирке-ночлежке Я просыпался утром а умирающий лев лежал все там же — «Жуткое Виденье!— вопил я.— Съешь меня или умри!»
И как-то днем он встал пошел к двери опираясь лапой о стену — так его шатало
144----АЛЛЕН ГИ-НЭБЕ-РГ
ALLEN GINSBERG
Next week he wasted away a sick rug full of bones wheaten hair falling out enraged and reddening eye as he lay aching huge hairy head on his paws by the egg-crate bookcase filled up with thin volumes of Plato, & Buddha.
Sat by his side every night averting my eyes from his hungry motheaten face
stopped eating myself he got weaker and roared at night while I had nightmares
Eaten by lion in bookstore on Cosmic Campus, a lion myself starved by Professor Kandisky, dying in a lion’s flophouse circus,
I woke up mornings the lion still added dying on the floor — “Terrible Piesence!” I cried "Eat «me or die!”
It got up that afternoon — walked to the door with its paw on the wall to steady its trembling body
Изверг душераздирающий рев из своей бездонной пасти
Который прогрохотал между полом моей квартиры и небом громче чем грохот вулкана в Мексике ночью
Толкнул дверь и мрачно заявил: «Не в этот раз, крошка, но погоди, я еще вернусь!»
Лев, который пожирает мой рассудок уже лет так десять, неутолимый голод
Ни проблеска насыщенья О рык Вселенной неужто я избран В жизни сей я слышал обетованье твое Я готов умереть ибо я лицезрел
Алчущее и древнее Богоявление О Боже у себя в комнате я жду твоей милости!
Париж, март 1958
A/WITH Н-НН^ТгТРТ
-a l ьЕЯ-ен hs е £ ft &
145
Let out a soul-rending creak from the bottomless roof of his mouth thundering from my floor to heaven heavier than a volcano at night in Mexico
Pushed the door open and said in a gravelly voice «Not this time Baby — but I will be back again».
Lion that eats my mind now for a decade knowing only your hunger Not the bliss of your satisfaction О roar of the Universe how am I chosen In this life I have heard your promise I am ready to die I have served Your starved and ancient Presence О Lord I wait in my room at your Mercy.
Paris, March 1958
ЛОУРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ
Лоуренс Ферлингетти считается одним из наиболее влиятельных и важных поэтов-битников. Он родился в Йонкерсе, штат Нью-Йорк 24 марта 1919 года. Вскоре после рождения ребенка мать Ферлингетти поместили в психиатрическую лечебницу, а мальчика отправили во Францию, где он воспитывался у дальних родственников.
Только после возвращения в Америку в возрасте пяти лет будущий поэг научился говорить по-английски. В конце двадцатых Ферлингетти, в то время учащийся школы-интерната, начинает писать стихи.
В годы отрочества Ферлингетти не только добивается больших успехов среди бойскаутов своей школы, но и вступает в уличную группировку, известную под названием «Пираты с Паркуэй-роуд» и вскоре оказывается арестован за мелкое воровство. Некоторое время спустя женщина по имени Сэлли Бисланд дарит трудному подростку сборник стихов Бодлера, с которых и начинается любовь Ферлингетти к литературе.
После окончания средней школы Ферлингетти поступает в Университет Северной Каролины в Чейпл-Хилл, где он знакомится с работами Хемингуэя, Фолкнера, Дос Пасоса и Вульфа Вдохновленный романом последнего «Взгляни на дом свой, ангел», он даже начинает писать собственный роман.
Большую часть молодости Ферлингетти провел в типичном для битников стиле: так, однажды он с группой друзей путешествовал в Мексику на товарных поездах, читая в дороге стихи популярных в то время поэтов.
Ферлингетти идет служить на военный флот, где дослуживается до звания старшего лейтенанта. Через шесть недель после ядерной бомбардировки Нагасаки Ферлингетти посещает город, после чего уходит в запас и проводит некоторое время в Портленде. Благодаря принятию «Акта о демобилизованных» Ферлингетти получает возможность продолжить обучение в Сорбонне.
В 1952 году Ферлингетти впервые встречается с Кеннетом Рексротом, уже широко известным к тому времени на Западном побережье писателем, художником и политическим активистом. После знакомства с Питером Мартином, издателем журнала City Lights, Лоуренс и Кеннет решают открыть одноименный книжный магазин, который вскоре становится Меккой для писателей и художников. Там же знакомятся между собой основные фигуры будущего движения битников — Майкл Макклур, Ален Гинзберг и Гэри Снайдер. В 1953 City Lights публикует первую книгу Ферлингетти «Картины ушедшего мира» (Pictures of the Gone World) в придуманной поэтом серии «Кар
манная поэзия». Четвертой книгой в этой серии становится знаменитая поэма Гинзберга «Вой», впервые услышанная Ферлингетти во время исторического поэтического вечера в галерее «Шесть». Полиция арестовывает Ферлингетти и продавца магазина Шига Мурао за распространение книги, признанной «порнографической». В ходе последовавшего судебного разбирательства Ферлингетти полностью оправдан.
В 1958 году выходит второй поэтический сборник Ферлингетти «Кони-Айленд Разума» (A Coney Island of the Mind), которая пользуется популярностью, сопоставимой с популярностью «Воя».
В начале шестидесятых Ферлингетти приобретает хижину в окрестностях каньона Биг Сур, которая становится местом действия в романе «Биг Сур» Джека Керуака (1962), где под именем Лоренцо Монсанто выведен и сам поэт.
Ферлингетти известен как автор романов, рассказов, пьес, киносценариев и многочисленных стихотворений: он был номинирован на Национальную книжную премию (1970 г. за «Тайный смысл вещей» (The Secret Meaning of Things)), награжден премией «Книга года» (1980, за «Пейзажи Живых и Умирающих» (Landscapes of Living & Dving), Серебряная поэтическая медаль Книжного Клуба Калифорнии (1986, за «Преодо левая Границы Неприличий» (Over All the Obscene Boundaries)), Римский поэтический приз (1993). Одна из улиц Сан-Франциско названа в честь Ферлингетти( 1994); в 1998 году он становится первым поэтом-лауреатом штата Калифорния.
В настоящее время Ферлингетти по-прежнему является главой City Lights Association, которой принадлежит здание магазина-музея, издательство и архив движения битников. В последние годы увлекается живописью, большую часть времени проживает в Риме.
Гремящей мрачной зимой в Париже
когда солнце в Провансе где-то я случайно прочел стихи
Рене Шара
и Воклюз увидел снова
кузнечиковым летом там цвели ручьи лепестками
и река неслась вниз всеми выжженными местами миндального этого мира и цвели поля молчаньем
звеневшим песней сверчков
Но в звучном виденье поэта я не встретил
ни Лорелеи над Роной
ни ангелов высаживающихся в Марселе только пары нагими сходили в печальные воды пронзительным сладострастием весны
уравнением любви
которое я решаю и сегодня
In Paris in a loud dark winter
when the sun was something in Provence when I came upon the poetry
of Rene Char
I saw Vaucluse again
in a summer of sauterelles
its fountains full of petals
and its river thrown down through all the burnt places of that almond world and the fields full of silence
though the crickets sang with their legs
And in the poet’s plangent dream I saw no Lorelei upon the Rhone
nor angels debarked at Marseilles but couples going nude into the sad water in the profound lasciviousness of spring
in an algebra of lyricism
which I am still deciphering
Фортуна каждому приготовит свое что конечно правильно
Давно это было давно то лето в Бруклине когда улицу перекрыли в жаркий день и
ПОЖАРНЫЕ включили брандспойты и помчалась тогда вся детвора с визгом на мостовую и нас было может дюжины две
I там
I где била вода
| струями
|
I-------152----ЛОУРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ-----------L-A-WRE-NC-E- FERLINGHETTI
Fortune
has its cookies to give out which is a good thing.
since it’s been a long time since
that summer in Brooklyn
when they closed off the street
one hot day
and the
FIREMEN
turned onTheir hoses
and all the kids ran out in it
in the middle of the street
and there were
maybe a couple dozen of us
out there
with the water squirting up to the
в небо
опадая на нас было
нас может шестеро
нагишом
под водопадом
и я помню Молли но потом пожарные вдруг выключили брандспойты
и отправились обратно
к себе
и снова сели играть
в карты будто вовсе
ничего
не произошло но я помню как Молли
посмотрела мне в глаза
и казалось кроме нас не было там никого
ЯС-УРЕНЮ ФЕРНИНЕ-ЕЫ-И---LAWRENCE Г С R И NO HE-f Т+
sky
and all over
us
there was maybe only six of us
kids altogether
running around in our
barefeet and birthday
suits
and I remember Molly but then
the firemen slopped squirting their hoses all of a sudden and went
back in
their firehouse
and
started playing pinochle again just as if nothing had ever
happened
while I remembered Molly
looked at me and
ran in
because I guess really we were the only ones there
Павлины ходили
под ночными деревьями
в свете луны
нездешней
когда я вышел
в поисках любви ночью нежной
в кронах стон голубиный колокол ударил дважды
сказав о рождении и сказав о смерти
любви
ночью нежной
ЛОУРЕН-6 ФЕРЛИНГЕТТИ-------E-A-WREN-CE TCRLINGIIETTI
Peacocks walked
under the night trees in the lost moon
light
when I went out looking for love that night
A ring dove cooed in a cove
A cloche tolled twice
once foi the bn th and once for the death
of love
that night
По рощам где реки бегут
среди волнистых холмов
по лугам нашего детства
где сливаются в памяти стога и радуги хоть «лугами» нам были улицы
вновь я вижу встают мириады рассветов
когда от всего на земле
падает тень в вечность
и день сверкая
будто ранним утром
тенями резкими рисует мне
тот рай
где я узнать не мог
не мог себе представить
небритое Сейчас
ЛОУРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ---t * WHENCE Г Е НЕH+GHETH-Мв-----I
In woods where many rivers run among the unbent hills and fields of our childhood
where ticks and rainbows mix in memory although our “fields” were streets
I see again those myriad moi nings rise when every living thing
cast its shadow in eternity and all day long the light
like early moining
with its sharp shadows shadowing a paradise
that I had hardly dreamed of
nor hardly knew to think of this unshaved today
где хриплые грачи над сучьями сухими поднялись
насмешливо крича и вопрошая
все сущее
-156
ЛОУРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ---LAWRENCE
with its derisive rooks
that rise above dry trees
and caw and cry
and question every other
spiing and thing
В лавчонке дешевых сластей около Эл я впервые влюбился
в нереальное
Пылали карамели в полусвете сентябрьского быстрого вечера Кот по прилавку расхаживал важно среди лакричных палочек ореховых трубочек жвачек
За окнами слетали листья умирая
Солнце уже унес ветер
Девочка вбежала
Дождь с волос ее падал
В той тесноте она дышала жадно * is
г'-чРСНс ФЕРЛИНГЕТТИ----1 iWRENCE TERLINGHETTI---1ST
The pennycandystore beyond the El
is where 1 first
fell in love
with unreality
Jellybeans glowed in the semi-gloom
of that September afternoon
A cat upon the counter moved among the licorice sticks and tootsie rolls
and Oh Boy Gum
Outside the leaves weie falling as they died
A wind had blown away the sun
A girl ran in
Her hair was rainy
Her breasts were breathless in the little room
За окнами слетали листья
причитая
Так рано! рано!
'15в ЛОУРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ-------LAWRENCE FERLINGHETTI
Outside the leaves were falling and they cried
Too soon! too soon!
У Гойи на офортах гениальных род людской мы видим как бы
в тот момент когда
он был впервые назван
«многострадальным человечеством»
Люди на каждом листе
корчатся в ярости отчаяния
Стеная
теснятся с младенцами окруженные копьями под цементным небом
в абстрактном пейзаже среди расколотых бурей деревьев падающих статуй перепончатых крыльев клювов торчащих виселиц
трупов и хищных петухов
и всевозможных воющих чудовищ
рожденных
«трагическим сознанием»
ЛОУРЕНС ОЕРЛИНГЕТТИ
I A WHENCE ГЕ-ftLINGHETf I
15»
In Goya's greatest scenes we seem to see
the people of the world
exactly at the moment when
they first attained the title of
“suffering humanity” They writhe upon the page
in a veritable tage
of adversity
Heaped up
groaning with babies and bavonets
under cement skies
in an abstract landscape of blasted trees bent statues bats wings and beaks slippery gibbets cadavers and carnivorous cocks
and all the final hollering monsters
of the
‘ini igination of disaster’
Они до того реальны
как если бы вправду существовали
И они существуют
Только пейзаж изменился
Все так же тянутся они по дорогам
затравленные легионерами
коварными ветряками и сумасшедшими кочетами Это те самые люди
только еще дальше от дома
на просторных автострадах бетонного континента окаймленных вкрадчивой рекламой иллюстрирующих идиотские иллюзии счастья На этой картине меньше двуколок
но больше калек
в ярких машинах
у них странные номерные знаки и моторы пожирающие Америку
166 --ЛН^-г-Е+Н. 4Ег>, ИНГЕЗТИ
IA Wk € N €•£—FЕк11 кЛ-Н € У ТУ
they are so bloodv real
it is as if they really still existed And they do
Only the landscape is changed
They still are langed along the loads
plagued by legionaires
false windmills and demented roosters
They are the same people
only further from home
on freeways fifty lanes wide
on a concrete-continent
spaced with bland billboards illustiating imbecile illusions of happiness
The scene shows fewer tumbrils
but more maimed citizens
in painted cars and they have strange license plates and engines
that devour America
Они ставили статую
святого Франциска
перед церковью святого Франциска в славном городе Сан-Франциско
в переулочке
у авеню
там где птицы не пели
и солнце вставая
тем утром привычно
озаряло
святого Франциска
там где птицы не пели
И старики итальянцы
стояли вокруг той статуи
в переулочке
ЛОУРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ---LAWRENCE ГЕR LI N GIIЕТТТ
They' were putting up the statue
of Saint Francis
in front of the church
of Saint Francis
in the city of San Francisco
in a little side street
just off the Avenue
where no birds sang
and the sun was coming up on time
in its usual fashion
and just beginning to shine
on the statue of Saint Francis where no birds sang
And a lot of old Italians
were standing all around
in the little side street
у авеню и смотрели как шельмы рабочие тянут старательно статую тросом и воротом
и прочими инструментами
И молодые газетчики в застегнутых наглухо френчиках поспешали за речью
молодого святого отца поднимавшего статую
разными аргументами
И в то время когда птицы не пели осанну святому Франциску и когда ротозеи глазели
на святого Франциска простиравшего руки
к птицам не прилетевшим
ЛО-УН-Ено »6|‘ЛИН<Г6Т*И--LAWltEАК-Е rCkLINGHETTi
just off the Avenue
watching the wily workers
who weie hoisting up the statue
with a chain and a crane
and other implements
And a lot of young repot ters in button down clothes were taking dow n the words
of one young priest
who was propping up the statue
with all his arguments
**
And all the while
while no birds sang
any Saint Francis Passion
and while the lookers kept looking
up at Saint Francis
with his aims outstretched
to the birds which weren't there
очень высокая и очень невинно нагая
дева
с очень длинными и очень прямыми золотистыми волосами
у которой было лишь очень маленькое птичье гнездо
на очень существенном месте
ходила в толпе
все время
вверх и вниз по ступеням глаза опустив
и все время
напевая про себя
ЛОУРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ-----LAWREN-CE FERLINGHETTI----163
a very tall and very purely naked
young virgin
with very long and very straight
straw hair
and wearing only a very small
bird’s nest
in a very existential place
kept passing thru the crowd
all the while
and up and down the steps
in front of Saint Francis
her eyes downcast all the while
and singing to herself
Лицо из тех что темнота
мгновенно убивает
лицо которое легко поранить смехом или светом «Мы думаем по-разному во сне»,— сказала мне она однажды
лежа у стены
И будто бы цитируя Кокто прибавила «Я чувствую во мне скрыт ангел
и мои поступки его шокируют» А после улыбнулась и отвернувшись на мгновенье зажгла мне сигарету
и поднявшись с кровати подчеркнула
всю соразмерность анатомии своей чулку упасть позволив
4«4 Яч)УРЕН€--<Е₽-МШГ-ЬТ-Т41-----LAWr<£№eE-№HEtNGHE-W4
It was a face which darkness could kill
in an instant
a face as easily hurt
by laughter or light
“We think differently at night”
she told me once
lying back languidly
And she would quote Cocteau
“I feel there is an angel in me" she’d say
“whom I am constantly shocking”
Then she would smile and look away
light a cigarette for me
sigh and rise
and stretch
her sweet anatomy
let fall a stocking
ПЕС
Пес семенит по улице и видит реальный мир и все что видит пес гораздо больше чем он сам и все что видит он и есть его реальный мир Пьянчужки в подворотнях И луны на деревьях Пес семенит вдоль улицы и все что видит он гораздо меньше чем он сам Рыба на картинке Муравьишки в норках
Цыплята на витринах китайских магазинов их головы отрезанные за квартал отсюда Пес семенит по улице и все что он обоняет пахнет в чем-то
неучено фони иге тти-lawhcnoc fchunoheth-
DOG
The dog trots freely in the street and sees reality and the things he sees are bigger than himself and the things he sees are his reality Drunks in doorways Moons on trees
The dog trots freely thru the street and the things he sees are smaller than himself Fish on newsprint Ants in holes
Chickens in Chinatown windows their heads a block away
The dog trots freely in the street and the things he smells
примерно также как он сам Пес семенит по улице, встречая то лужу, то детишек, то кошек, то сигару, то бар то полисменов, Он к копам равнодушен, ни холодно, ни жарко ему от них и мимо проносится он копов и мертвых туш коровьих подвешенных за ноги у врат мясного рынка Хоть нежная говядина конечно предпочтительней чем полицейский жилистый но на худой конец и полисмен сойдет
И пес проходит мимо итальянской забегаловки и мимо башни Койта и мимо конгрессмена Дойла из Комиссии ПААД и башни он пугается а конгрессмена — нет хотя все то, что слышит он печально и прискорбно
АВ6-Я-ОУР-ЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ---LAWRENCE FERLINGHETTI
sniell something like himself
The dog trots fieely in the street
past puddles and babies
cats and cigars
poolrooms and policemen lie doesn’t hate cops He merely has no use for them and he goes past them and past the dead cows hung up whole in front of the San Francisco Meat Market He would rathei eat a tender cow than a tough policeman —
though cithci might do
And he goes past the Romeo Ravioli Factory
and past Coit’s Tower
and past Congressman Dope of the Unamerican Committee He’s afraid of Colt’s Tower
but he’s not afraid of Congressman Doyle although what he hears is very discouraging
хотя все то, что слышит он, чудовищно абсурдно для молодого грустного такого пса как он задумчиво-серьезного такого пса как он Но v него есть собственный свободный мир для жизни И собственные блохи для еды И на него намордник не наденешь И мистер Дойл для пса пн капли не важнее пожарного гидранта Пес семенит по улице и жизнью живет своей собачьей в ней есть, о чем подумать в ней есть, о чем помыслить потрогать и понюхать и попробовать на вкус и есть чего исследовать не опасаясь лжесвидетельства Реальный песий реалист с реальною историей
ЛОУРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ----LAWREN-&E Г Е R LI N G Н Е ТИЧ-16Т-
very depressing
\ery absurd
to a sad young dog like himself to a serious dog like himself But he has his own free world to live in His own fleas to eat He will not be muzzled Congressman Doyle is just another fire hydrant to him
The dog tiots freelv in the street and has his own dog’s life to live and to think about and to reflect upon touching and tasting and testing everything investigating everything without benefit of perjury a real realist with a real tale to tell
рассказанной хвостом одним реальный
громко лающий демократичный пес участвует в реальном свободном предприятии и может много что сказать на тему онтологии
и может много что сказать по поводу реальности и как ее увидеть
и как ее услышать он на бок ухо свешивает на каждом перекрестке как будто снять его хотят для граммофонной этикетки фирмы «Виктор Рекордз» всем известной более как «Голос Его Хозяина»
1®» Г(И+гГЕТ-Т-И-----t*W«-E-NC£ ГТ ГТIMG+'TТТ!
and a real tail to tell it with a real live barking democratic dog engaged m real free enterprise with something to say about ontology something to say about reality and how to see it and how to hear it
with his head cocked sideways at streetcorners
as if he is just about to have his picture taken for Victor Records listening for His Master’s Voice
на которой собака заглядывает словно знак живой вопросительный в огромный граммофонный раструб загадочной вселенной полый гигантский рог который всегда готов снабдить нас ответом Голоса Его Хозяина на любой вопрос
ЛОУРСНО ФСГЛИНГСТТИ---LAWttCMOC МОМИОНСТУ!----
and looking
like a living questionmark into the
great gramophone of puzzling existence with its wondrous hollow horn which always seems just about to spout forth some Victorious answer to everything
НЬЮ-ЙОРК — ОЛБАНИ
Боже я ведь забыл как пламенеет Гудзон бабьим летом Согертайз Кокчакай в листопаде исчезли исчезли как эти деревья Кружение мертвой листвы падающей во тьму в глину впечатанной в смерть — желтой падающей упавшей павшей листвы
Боже ведь этим листьям «несть им числа» улицы заполонившим ветром гонимым
170-ЛОУРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ-----E-AWRENCE FERLINGHETTI
NEW YORK — ALBANY
God i had forgotten how the Hudson burns in indian autumn Saugerties Coxsackie fall away through all those trees The leaves die turning falling fallen falling into loam of dark yellow into death Disappearing falling fallen falling god god those “pestilence-stricken multitudes’' rushed into the streets blown all blasted
Израненным граблями дворников листьям
Сожженным листьям
Листья сжигают
Господи Господи
Корчась сгорают
Дым корчась клубами вздымается в вечность И никогда
никогда не вернется опять
лист что сгорает — с такими же вместе О Господи Боже среди красных полей заблудился конь блед
Этот дождь на стекле ветровом лишь моча жеребца что стекает потоком забвенья — и ветер бросает навстречу листву
А потом — черный промельк тоннеля
#оУРСНС ЕГ-Т-И-LAWKLNCC ГСЙМЕЬЭНЕГТ!-----
They are hurting them with wood rakes
They are raking them in great hills
They are burning them
lord lord
the leaves curl burning the cuiled smoke gives up to eternity
Never
never the same leaf turn again the same leaves bui n
lord lord
in a red field
a white stallion stands and pees his oblivion upon those leaves washing my bus window-only now blacked out
которым мы мчимся однажды и только однажды Обратных билетов не будет Боже мы никогда не вернемся обратно сквозь эту листву юных лет что кружится за нами пока не осядет под тихою сенью кладбища в Бостоне
Боже что там шепчут деревья в лесах этих лет что помнят они Горящие в памяти горящие вечно
Господи я никогда не знал
вкуса вечности но вот мне вернули прошлое в этом осеннем огне Господи Господи Господи
172 ЛОУРЕН-G- Ф-ЕР Л ИН-ГЕТТИ-LAWRENCE FERLINGHETTI
by a covered bridge we flash through only once No roundtrip ticket Lord lord never returning the youth years fallen away back then Under the Linden trees in Boston Common Lord Lord
Trees think through these woods of years They flame forever with those thoughts Lord Lord i did not see eternity the other night but now in burning turning day Lord Lord Lord
Каждый куст пламенеет кричит О любви
Все пройдет и очистится в пламени
Господи Господи Боже Вот еще лист упал И вот мой
ЛОУРСПО ♦ СРЛИНГСТТИ---LAWftCNOC FCHLINGHCTT4----1Н
every bush burns Love licks all down
All gone in the red end Lord Lord Lord Lord Small nuts fall Mine too
РАГА УБИЙСТВА
Поставь на стерео запись раги и ТВ Смерти включи без звука.
За окном на дереве синеют сливы.
«Сила, что через взрыватель зеленый гонит цветок», гонит ТВ Смерти.
«Горе тому назад»
Тело опускают беззвучно в большой самолет в Далласе в большой самолет в Лос-Анджелесе с маркой «Соединенные Штаты Америки» и беззвучно «Соединенные Штаты Америки» взлетают
и это Тело уносят.
«4---ЛОУРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ-----LAWRENCE FERLINGHETTI
ASSASSINATION RAGA
Tune in to a raga on the steteo and turn on Death TV without its sound
Outside the plums are growing in a tree “The force that through the green fuse drives the flower» dthes Death TV
“A grief ago’’
They lower the bodv soundlessly into a huge plane in Dallas into a huge plane in Los Angeles marked “United States of America" and soundlessly the “United States of America" takes off
& wings away with that Body
Звук телевизора выключи и слушай беззвучно ослепшие рты моторов и ситар, гласящий со стерео разгневанную рагу всей этой черной смерти всей этой дурной кармы. Ла иллахи илъ алла Нет бога кроме Бога Сила, что через красный взрыватель гонит пулю, гонит иголку по борозде дхармы и человек — иголка гонит самолет «Соединенные Штаты Америки» в небе, полном дерьма и смерти, и никогда не кончится небо, а он улетает беззвучно от этих долбаных городов,
»t У+- 6 t+С -Ь С гАН Н Г е I Г И-LAWwCNCC ---175
Tune out the TV sound
& listen soundlessly
to the blind mouths of its motors
& a sitar speaking on the stereo a raga in a rage
at all that black death
and all that bad karma
La illaha el till Allah
There is no god but God
The force that through the red fuze drives the bullet
drives the needle in its dharma groove and man the needle
drives that plane
of the “United States of America’’ through its sky full of shit & death and the sky never ends as it wings soundlessly from those fucked-up cities
чьи имена нам лучше бы не помнить.
В самолете
жена в самолете
беззвучно припала к гробу.
Вой моторов как неистовое пенье ситара
Ла иллахи иль алла
Нет бога кроме Бога?
Нет бога кроме Смерти.
С дерева сыплются сливы.
Сила, что гонит пулю
в стволе,
гонит любого,
а «Соединенные Штаты Америки» все в незримом полете
сквозь торопливые яростные годы
под мертвым весом Тела все везут и везут его из Далласа, все везут и везут его из Лос-Анджелеса.
ЛОУРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ---EAWR-EN
whose names we’d rather not remember Inside the plane inside the plane a wife lies soundlessly against the coffin
Engine whines as sitar sings outrageously La illaha el HU Allah
There is no god but God?
There is no god but Death
The plums are falling through the tree The force that drives the bullet through the gun »
drives everyone
as the “United States of America” flies on sightlessly
through the swift fierce years with the dead weight of its Body which they keep flying from Dallas which they keep flying from Los Angeles
И крыльев не складывая самолет приземляется в траур собственной тени, уходящей в себя, в долгое царство смерти. Ла иллахи иль алла Нет бога кроме Смерти Сила, что через взрыватель зеленый выгнала его жизнь, гонит каждого.
Ла иллахи иль алла И Тело везут, везут Тело по Пятой авеню мимо миллиона людей. «Мы здесь, очевидно, надолго»,— болтает остряк с ТВ Смерти. Кортеж проходит беззвучно.
Прощай, прощай — выкрикивают из толпы.
л, ---LAWht-H-CC ГСЙИНО.НСТТ1--4»
And the plane lands without folding its wings its shadow in mourning for itself withdraws into itself in death’s draggy dominion La illaha el till Allah There is no god but Death The force that through the green fuze drove his life drives everyone La illaha el till Allah
And they are driving the Body they are driving the Body up Fifth Avenue past a million people in line “We are going to be here a long time” says Death TV’s spielman The cortege passes soundlessly “Goodbye! Goodbye!” some people cry
Уличное движение течет по сторонам и дальше. Сила, что гонит машины Сжигает и нашу карму.
Ла иллахи иль алла
Нет бога, кроме Смерти.
Сила, что гонит жизнь нашу к смерти, так же беззвучно гонит и звуки ситара.
Ла иллахи илъ алла
Тело поднимают, поднимают Тело Соединенных Штатов Америки, несут его в кафедральный собор с пением «Аллилуйя — Он Будет Жить Но Веки Веков»
И после этого Тело движется вспять по Пятой авеню.
Пятьдесят семь черных седанов следом За баррикадами
176
-ЛО-УРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ-LAWRENC-E Г Е Л LI N-G Н ЕТТI
The traffic flows around & on
The force that drives the cars combusts our karma
La illaha el ill Allah
There is no god but Death
The force that drives our life to death drives sitar too
so soundlessly
La illaha el till Allah
And they lift the Body
They lift the Body
of the United States of America ~ and carry it into a cathedral singing Hallelujah lie Shall Live For ever & ever
And then the Body moves again down Fifth Avenue
Fifty-seven black sedans after it
There are people with roses
люди с розами в дешевых платьях.
А ситар поет о непротивлении и поет, ситар нас заставляет звучать всей глубиной экстаза, противостоящего смерти и старью. Ла иллахи илъ алла
Ла иллахи илъ алла
Сила, что бьет по струнам, бьет и по нас.
И похоронный серебряный поезд трогается беззвучно на мертвой скорости по горячей земле, И вооруженный вертолет над ним. Дорогу расчищают от убийц. 1олые лица по обе стороны.
В Нью-Брунсвике школьный оркестр играет
behind the bairicades
in bargain-basement dresses
And sitar sings & sings nonviolence sitar sounds in us its images of ecstasy its depth of ecstasy against old dung & death La illaha el lill Allah
La illaha el lill Allah
The force that stiikes its strings strikes us
And the funeral train the silver train starts up soundlesslv at a dead speed over the hot land an armed helicopter over it
They are dealing the tracks ahead of assassins The tracks are lined with bare faces
A highschool band in New Brunswick plays
«Боевой Гимн Республики» Опять застрелили
Опять его застрелили и опять его застрелят и опять повезут поездом и опять опустят в Вашингтоне в могилу. Ла иллахи иль алла
День и ночь путешествует гроб по черной земле, слишком черной сейчас, чтобы различить черные лица.
Ла иллахи иль алла
Сыплются сливы и самолеты.
Ла иллахи иль алла
А ситар звучит единственным ответом, ситар поет свой единственный ответ, ситар звучит единственным звуком, который пока еще может затушить любое насилие
HWt-EHG- ФЕРНИНГЕТТИ t-AWHENOE FEHt же HETTI
“The Battle Hymn of the Republic”
They have shot it down again
They have shot him down again
& will shoot him down again
& take him on a train
& lower him again
into a grave in Washington La illaha el till Allah
Day & night journeys the coffin
through the dark land
too dark now to see the dark faces
La illaha el till Allah *“
Plums & planes are falling through the air La illaha el till Allah
as sitar sings the only answer
sitar sings its only answer
sitar sounds the only sound that still can still all violence
Ла иллахи илъ алла
Нет бога кроме Жизни.
Так говорит ситар, так ситар звучит.
Нам ситар говорит: любить, любить и ненавидеть. Ненавидеть
Ситар свою душу вдыхает в нас, звучит и звучит своим волшебным ОМ-ОМ .
Ла иллахи иль алла
Чистый ветер поднимается на каждом шагу.
Ла иллахи иль алла
Люди с розами
на баррикадах!
»LH.HНГСТТИ-----LAWRLHeC FCrtUNCH-ETTI —Ml
La illaha el lill Allah
There is no god but Life
Sitar says it Sitar sounds it
Sitar sounds on us to love love & hate hate
Sitar breathes its Atman breath in us sounds & sounds in us its lovely om om
La illaha el lill Allah
At every step the pure wind rises
La illaha el lill Allah
People with roses
behind the barricades!
В парке Золотых Ворот в этот день муж и жена шли огромной поляной
что была всемирной поляной На нем зеленые подтяжки
и разбитая флейта в руке у нее была кисть винограда
и ее она белкам протягивала словно бы их
дразня
И шла эта пара все дальше по той огромной поляне что была всемирной поляной пока
не нашла местечка где деревья дремали
182 - й ОУ-РЕ-Н С--Ф Е-РЛ И И Г ЕТТ-И - LAWRENCE Г ERLING HCTTi
In Golden Gate Park that day
a man and his wife were coming along
thru the enormous meadow
which was the meadow' of the wot Id
He was wearing green suspenders
and carrying an old beat-up flute in one hand
while his wife had a bunch of grapes
which she kept handing out individually to various squirrels as if each *
were a little joke
And then the two of them came on
thiu the enormous meadow
which was the meadow of the world
and then
at a very still spot where the trees dreamed
и ждали будто бы именно их века
они на траву сели друг па друга не глядя и апельсины ели
друг на друга не глядя и кожуру бросали
в корзину которую казалось для того и принесли друг на друга не глядя
А потом он снял рубаху и майку и шляпу на лоб надвинул
и не сказав ни слова тут же уснул
А она сидела рядом и смотрела как птицы мелькают и кричат в недвижном
-Hfa-Уг-ЕНе ifEr/.-ИН Г ----LAWhCNCC Г HfrLkN-frHLTH 1вЭ
and seemed to have been waiting thru all time
for them
they sat down together on the grass
without looking at each other
and ate oranges
without looking at each other
and put the peels
m a basket which they seemed
to have brought for that purpose without looking at each other
And then he took his shirt and undershirt off but kept his hat on sideways and without saying anything fell asleep under it
And his wife just sat there looking at the birds which flew about calling to each other
воздухе
будто смысл бытия вопрошая или пытаясь припомнить забытое
И наконец
она вытянулась в траве тоже
и так лежала ни на что
не глядя
и дрожали пальцы на флейте
на которой не играли ни разу
и скользнул ее взгляд
по нему
без особого выражения
кроме разве лишь страшного раздирающего опустошения
18Л
ЛОУРЕН С-ФЕРЛИНГЕТТИ--L-AWRCNCE FLRLING
in the stilly air
as if they were questioning existence or trying to recall something forgotten
But then finally
she too lay down flat
and just lay there looking up
at nothing
yet fingering the old flute
which nobody played
and finally looking over at him ** without any particular expression except a certain awful look of terrible depression
ТИРАНУС НИКС
Никсон Никсон президент самой низшей бейсбольной лиги это популистский гимн1 тебе и о тебе И я начну с твоего лица и возвращусь к твоему лицу Ибо «наша история трагична и властна как маска тирана»2 И маска в которой вышел актер приросла к его лицу’
Никсон Никсон я видел дом где ты родился по телевизору Я видел твое детское лицо Это было все то же лицо Лицо взрослой Америки лицо что мы избрали Америке лицо космической расы лицо расистской расы лицо потопившее сотни сампанов лицо что все мы так любим в разделе рекламы лицо нашей нации обращенное к нации по цветному ТВ-
Никсон Никсон я пою тебе эту сутру бейсбольной жемчужины здесь у выхода на поле Новых Левых в международной лиге Я никак не могу замолчать словно мы должны болеть за тебя по какой-то неясной причине Разве ты столь же свойский и честный как
у.снч'Ы-ье-ФеРлингстти---lavskcmc fcrlinghctt'------185
TYRANNUS NIX
Nixon Nixon bush league President this is a populist hymn to you and yours And I begin with your face and come back to your face For «our history is noble and tragic like the mask of a tyrant» And the mask an actor wears is apt to become his face
Nixon Nixon I saw your childhood home on TV I saw your childhood face It was the same face the face of adult America the face we chose for America the space-race face the lace face the face that sunk a thousand sampans the face we all love in the Geritol ads the face of the nation facing the nation on color TV...
Nixon Nixon I’m singing you this baseball Diamond Sutra from way out here in New Left Field in the International League I’m keeping up the chatter as if we had to back you up for some strange reason Aren’t you actually as homey and honest as Uncle Ezra Aren’t you really the good
дядюшка Эзра Разве ты тот славный малый с заправки за которого голосовала моя семья Разве можно верить в тебя после всех этих лет когда никто не верил в тебя Разве ты не тот кто продаст по дешевке потасканную войну...
Никсон Никсон с той поры как ты вывел на поле свою команду дело действительно стало дрянь что ни возьми И не видно поддержки ни нам ни тебе хотя как мне кажется мы бы стали горой за тебя если б ты только решился Мистер мы сидим на скамье запасных очень долго Я был бы рад принимать тобой пущенный мяч иногда чтобы дать тебе тайный сигнал Дашь ли знать если это прочтешь Но мне подающего в маске не приходилось встречать Что ты прячешь под ней Я пытаюсь попять это с тех самых пор как тебя вознесли из ничто...
Ричард бедный Ричард в этой тираде весь твой тернистый путь а мы крест на котором тебя распнут Правда ль что ты отступился однажды чтоб разобраться в себе Я надеюсь что правда Это вовсе не значит что ты ненормален Просто ты наконец разглядел подо всей этой луковичной шелухой современного «человека забитого»4
ЛОУРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ---LAWRENCE Г Е R LI N G-H ЕТТ+
guy at the filling-station all my relatives voted for Aren’t you to be tiusted after all these years during which nobody really trusted you Aren’t you just the man to buy a used war from...
Nixon Nixon now that your team’s taken the field things are really tightening up out here And there's no relief in sight for you or us although it occurs to me that we are your relief if you’d only admit it Mister we’ve been warming up in the bullpen for a long time I’d love to be your catcher for a while so I could send you some secret signals Will you make some sign if you can read me But I never saw a pitcher with a mask before What’ve you got tinder it That’s what I’ve been trying to fathom ever since they brought you up from the minois...
Richard Poor Richard this your Almanach de Golgotha and we’re your Gross Is it true vou once went to a shi ink to find out who you really were I hope so It doesn’t mean you’re Sick It means you just recognized the onionskin of fucked-up modern manunkind Is it possible the New Nix now is not really the same old Nix Is it possible for an old snake to learn
Возможен ли Новый Никс не похожий на старого Никса Можно ли старой змее научиться новым трюкам Между избранием и посвящением в сан президента ты как будто хотел сбросить старую кожу тайком Но клочья твоей чешуи не отодрать как ни вертись Ерзай Келли Ерзай
О Ричи Ричи я стараюсь тебя полюбить несмотря на твои выкрутасы... Я все думаю можно ль найти с тобой общий язык Не пора ли Я все думаю может не.слишком поздно и не слишком рано и удивляюсь наивно почему ты еще не решился просто Провозгласить Мир Ты ведь можешь если смог Аллен Гинзберг Ты бы с этого прямо и начал мой Мямля Дик Ты бы мог принеся присягу схватить микрофон и сказать это всем а затем Я сим объявляю окончанье «Войны Против Юных»5 Подумай каким бы героем ты стал для народа или думаешь что «в народе угроза для общества»6 что он пешка в руках неизвестного бога Но кажется мне о мой Фокусник Дик что сковал твой язык старый страх перед Красной Угрозой Перед кем-то кто в вечном подполье крутит усы7
О Никсон Никсон когда ты или твой призрак объявил что Американской Мечты не видать тем кто спит" я не ложился всю
ЛОУРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ---E-AWK-E-NCE ГЕРLIN G 11ЕТТI-187
new tricks Between election and inauguration you seemed somehow' to make an invisible effort to slough off the old snakeskin But the pattern of the old slippery scales keeps coming through as you still manage to slither around the bases touching all of them at once and there are still at least twenty of them Slide Kelly slide
Richie oh Richie I seem to be developing a real fondness for you in spite of your sports... I am thinking maybe it’s not too late and not too early and I’m naively curious why you can’t just Declare Peace You can do it if Allen Ginsberg can and you can make it stick Old Sticky Dick You could have grabbed the mike right after Inauguration and blurted it out right there and then I hereby declare the end of the War Against Youth Think what a hero you’d be with People or do you thmk people are a danger to the public Whereas they are probably only transceiver mechanisms from some god It occurs to me Old Tricky Dick that it’s probably still ye old Red menace that’s stopping you Probably only someone fiddling with his moustache in a hopeless cellar
О Nixon Nixon when you or vour ghost announced that the American Dream doesn’t come to those who are asleep I stayed up all night to see
ночь чтобы узнать кто или что явится мне Краешек бархатно-синей вечности иль Колдовская Весна 70 года А может быть только Уэст-Пойнт Нью-Йорк Американский Кошмар Наяву во всей своей славе Американская Пьяная Мечта над тобой И мы «неразлучные всадники на земле»9 и над нами наши Римские Императоры Космоса готовые возвестить окончание христианской эры доказав наконец что твой Милосердный Бог не существует нигде даже над нами Длинный нос Бога не виден нигде даже там и единственный бог на земле наше сознание И любовь в четвертой позе10 среди шепчущей тишины рассвета в бесконечных полях света
Никсон о Никсон мне снилось что я свернулся в кровати как мой пес который свернулся под боком Голова под хвостом Так я сплю и таюсь от тебя Я не знаю зачем говорю я об этом разве затем что тот образ трагичный напоминает о самой шизофреничной Америке Вьетнамский альбатрос все еще тяжко парит над твоей головой о Дядя Ахав” а другие немыслимым грузом застряли в снастях твоего корабля все еще «бесконечно рыщущим по чуждым морям»12 в поисках чудищ стремясь уничтожить Великих Белых Китов
4вв-ЛОУРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ----LAWRENCE-FERLINGHETTI
what or who would come Some bluevelvet eternity or Magic Spring 1970 or maybe only West Point New York the American Daymare in all its glory American Wet Dream over you And us «riders on the earth together» above which our own Roman Emperors of Space are about to have to signal the end of the Christian era by finally proving your Dear God existeth nowhere at all up there God’s long nose still not in sight anywhere up there And the only god of life on earch is consciousness itself And love the Fourth Position in the whispered hush of dawn in endless fields of light
Nixon о Nixon I dreamt of myself curled up upon a big bed in the same position as my dog Head tucked.under tail sleeping and hiding from You I don’t know why exactly I’m telling you all this except that the curled-up image of self and dog is perhaps the image of paranoid America itself The Vietnam albatross still hanging heavy round your neck oh Uncle Ahab and other overweight albatrosses still caught in the rigging of your
меняющих цвет свой на красный в международных водах шизофрении где наша вольная желтая субмарина не может достать тебя но ты можешь расстаться с жизнью как капитан Ахав в этих странных Китайских морях ежели никогда никогда не поймешь что «Все люди едины и жизнь продолжается в нас и вне нас»...
Никсон Никсон загадка Никсон твои прячущиеся глаза многое нам говорят и что замечаем мщ в них и в стране стоит всех лицемерных фраз Кто же ты наконец «живой человек или робот с электронным мозгом»1’ пятидесятипятилетняя девственница или ухмыляющийся Макиавелли Ты как будто забыл о деятельности Комиссии по расследованию Как дела у твоих иеху управляющих фашизацией14 страны и делами в студенческих кампусах Я слыхал твою речь по ТВ когда ты посоветовал им быть немного построже бить немного по роже и назавтра убили они одного из нас15 показав свою строгость Мои поздравленья Тиранус Никс Пусть положат его у твоих дверей...
Никсон! Никсон! Революция грядет Телевизор сверкает обалделым циклопьим глазом Заставка одна для войны и «мыльных опер»
ЛОУРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ
LAWRENCE FERLINGHETTI-----169
ship still voyaging continually abroad in search of monsters to destroy Great White whales turning Red in the international waters of paranoia where our free yellow submarine can’t reach you and you may lose your life like Ahab in strange China Seas if you don’t ever ever see «We’re all one and life flows on within you and without you»...
Nixon Nixon enigma Nixon your nowhere eyes tell the true story of America and a picture of them is worth a thousand false words Are you «a real man or a real machine with computer-brain» Are you the fifty-five-year-old virgin or are you Machiavelli smiling I think you’ve still got that infectious Pink Eye you caught on the Unamerican Committee what with your yahoo cohorts now conducting the nazification of California and other campuses I heard you plainly tell them on TV to get a little tougher to get a little rougher on campus and the next day they murdered one of us to show how tough Thank you Tyrannus Nix Let him be laid at your door...
Nixon! Nixon! The Revolution is coming The TV is burning Its one-eyed imbecile head is winking with terror They’re using the same footage for
спонсор один16 Третий мир наступает на нас 1ёбе не нужны шпионские самолеты плюс корабли чтобы это увидеть Тебе нужен Третий глаз на лоб...
Никсон о Никсон Радость рождает Радость и Любовь рождает любовь а Вражда рождает Вражду и это строфы и ан гистрофы экстаза и горечи небывалой эклоги тебе Но я не стану Вергилием воспевающим нового Августа тот ведь уразумев что Империи хватит пространства отозвал войска из чужих земель и Железный Век захлопнулся с лязгом О наш Папочка ты легионер на стене в дальнем углу Империи жадно вглядывающийся во тьму Кто-то подумает ветер нашептывал латинский стих когда некто писал на долларе1' не-очень-таинственный девиз из вергилиевой Мессианской Эклоги и опустил для удобства пророческие слова о том что корчиться Веку в Пламени О Император Великая Эра наступит для мира Наше железное племя уйдет без следа сдохнет навек сатана когда новый род длинноволосых золотых людей спустится с небес на «Джефферсоновских аэропланах» О Повелитель Квакеров я надеюсь не откроется вдруг что терзал тебя
-190-ле-УРЕ-НС ФЕРЛИНГЕТТИ--L-AWR-ENCE- FERLINGHETTI
the War as for the Soap Opera with the same sponsor The Third World is still coming at us over the hill You don’t need spy planes + ships to see it You need a Third Eye in the middle of your forehead
Nixon oh Nixon Joy begat Joy and Love Begat Love and Hate begat Hate and these are the strophes and anti-strophes of ecstasy and despair in this strange eclogue to you But I 11 not be your Virgil heralding you a modern Emperor Augustus who recognized the Empire’s natutal limits and forthwith withdrew all armies overseas pronto thus biinging the Age of Iron to a clanging close Oh Daddy you're a legionnaire on the wall of the farthest reaches of Empire looking out at the Darkness and not recognizing the limits One woulcQhink the wind still whispered Latin phrases when whoever wrote our dollar bill took its not-so-mystic motto from Virgil’s Messianic Eclogue but conveniently skipped the pan of the prophecy about the way the Age would end in Fire О Emperor The World’s Great Age begins anew Our iron brood will cease and the Serpent die forever as a new tace of longhaired golden progeny descends from on high in Jefferson Airplanes Oh Quaker King I hope you do not turn out still to have the Jupiter Complex with the idea you can win all
Комплекс Юпитера маниакальная вера в успех во всякой войне стоит лишь послать достаточно «громовержцев» Я надеюсь не таится Юпитер под маской Старины Ника В небе бомбы серое рыло как Лик Судьбы И разверстая пасть смердит и повторяет одни слова Я Ебала Вас человечеству и любви И в Кремле этой ночью окна горят допоздна и там пытаются заклинать то же Рыло которое видят они над собой Параноидный призрак воображаемой ненависти и вдобавок страх И в той же Москве этой ночью музыка на Бородинском мосту и даже сегодня «любовью заполнены улицы» «О виденье сияющих лиц о слова как признанья в любви»18 «Мы построим наше новое общество на бывших пустырях»19...
Никсон! Никсон! Это была очень длинная ночь и теперь я лечу над скалистым лицом Америки качающимся между негнущихся крыльев металлической птицы и все пишу эти строки тебе несмотря на неясное чувство что ты к этим словам равнодушен мой Краснобай Дай же знать нам что ты нас услышал но не так не этим недобрым подобьем улыбки Ведь я не о личных проблемах толкую или
Я-ОУР-ЕНС- ФЕРЛИНГЕТТИ-LAWREN-GE F-E RLINGIIETTI-191
war if you throw enough thunderbirds I hope he’s not you in disguise Old Nick There’s a great Doomshape greybombhead in the sky Its mouth is made of merde and it’s saying Fuck You to humanity and love The lights are burning late in the Kremlin these nights trying to exorcise that same Head which they see over them too A huge paranoid vision of imagined hate + fear While still in Moscow tonight there’s music on Borodin Bridge and even tonight «love slides down the sides of the streets» «Oh dreams of sweetness of face Oh words like traces of love» «We’ll build oui new society on the vacant lots of the old»...
Nixon! Nixon! It was a long long night and now I’m flying across the swinging rock face of this America between the stiff wings of a metal bird still wiiting to you although I have a weightless feeling you’re not giving me much attention Old Flappy Tongue Give us some sign you hear us except that so baleful simile of a smile I'm not asking you to solve my personal hangups or pathological problems or I’ll blow up the plane or take it to Cuba’s Territorio Libre though it might be a gas to let you out at Havana Airport where you’d have to drink Cuba Libre and look Fidel Castro in the eye and tell him without benefit of electronic aides that your government does not believe his truths while a lizard crawled out of
интимных делах Или я взорву самолет иль возьму курс на свободную Кубу пожалуй нам топлива хватит и на обратный путь для тебя Ты бы выпил там куба либре глянул Фиделю в глаза перекинулся парой фраз без электронной подсказки о том что твое правительство не верит его доказательствам и змея выползла б из твоих глаз Ио пилот нам уже показывает на гору Каменный Леденец внизу и Соленое озеро где-то рядом и я вижу в окне изумленное сердце Америки подо мной в первом проблеске утра И приходит на ум что летая не раз по тому же маршруту ты не взглянул на твердые круглые груди Америки над которыми зловещие птицы кружат перехватывая их мольбу на лету Я надеюсь ты не из тех птеродактилей Этот край твой и мой край но раскол там внизу слишком серьезен чтобы винить во всем секс или китайцев Мы не жаждем чтобы ты упал в кисло-сладкий соус Не сыпем тебе соли на хвост Мы не звери Но скорей скорей мы не можем жить таясь все время Мы не должны терпеть все время порнореальность Смерти
О Никсон Никсон Я объездил всю Америку Я видел лица людей Воздадим же безвестным людям Голосующим Да и Нет индейским
192-Л ОУ РЕНС-Ф-ЕРЛ-И-НГЕ^ТИ---EAWRE-N-GE- FEfiLINGHCTTI
your eye Bui our pilot now points out we’re passing right over Rock Candy Mountain not too far from the Great Salt Lake and I look down into the astonished heart of Noith America in the first blink of light It occurs to me you’ve flown this route so often you don’t even look down anymore at the great hard sweet tit of America above which tyrant birds still catch their prey on the wing and I hope you’re not one of that still extant species Your land is my land but the cleavage down there is too great to be sexy and the Golden Spike was driven by Chinks We wouldn’t want you to fall into the sweet-and-sour sauce We won’t put rock salt on your tail yet But huiry hurry we can’t hold our breath forever We don’t have to accept forever the pornofacts of Death
О Nixon Nixon I’ve cycled through your America and through my America I have seen the faces Let us now praise unfamous men The
вождям сумасшедшим тиранам домохозяйкам спортсменам полицейским евреям солдатам альфонсам газетчикам боссам длинноволосым студентам Мы мечемся бликами угасающей страсти и света Мы блуждаем во тьме времен и спасение нам одно тот позабытый зов Мир Музыка Радость Революция Любовь В этом твоя новая жизнь В этом твоя Охранная Грамота II нечего бояться Ибо лишь ничто это то чего нужно бояться И Ничто как раз то чего нужно бояться в человеческих лицах Я знаю лицо Америки вдоль и поперек Я колесил по нему я заглядывал в лица Уносил меня раз товарняк в Чаттанугу и я видел лицо твое в тамбуре Это был ты Дик Проводник и сталкивал с подножки бродяг Я был мальчишкой и думал что это в шутку Весь мир это братство людей Но теперь я вспоминаю белое лицо в темноте над рельсами свирепую челюсть прищур твоих глаз о Легавый Америки Сегодня Орел кружит над нами В лапах ветви олив-" и черные бомбы Что ты сбросишь на нас О 11иксон Никсон дай нам последний шанс Дай надежду что радость придет в эту ночь в Грязьвиль Иди легко огромный факел подымай над головой «Ведь в пас струится река света»81 Иди легко огромную дубинку убери иль сгинет мир как во фрейдистском сне О
flevrtHc е-и-и-lawrcnoc rcRuwoHCTVt-—
People Yes and No including Indian chiefs and tytants gueers kings hattsfiaus athletes parents policemen bosses soldiers sex-offenders Jewish newspapermen longhaired students and Tuli Kupferberg I see we're all demented remnants of light and ecstasy Derelicts in time truing to reconstruct with only faint t ecall a lost message Peace Music Love Revolution Joy This is the fust day of the rest of your life This is yom Safe Conduct Pass There is Nothing to fear For Nothing is the only thing to fear And Nothing the only thing to fear in a face I've hitched back and foith across the face of America looking for a face I once rode a freight from Toplin to Chattanooga and saw your face on a siding It was the face of the Yard Dick busting the sterno bums 1 was a college kid and thought it was fun The whole world a fraternity razing But now I remember the face in the dark by the tracks the datkjowls and the hard eyes like yours oh Ameiican Dick The Eagle flies today blandishing olive branches and thundeibolts Which will you drop on us Nixon oh Nixon now is the time for the seventh inning stretch So let us still hope there’ll be some joy in Mudville tonight Walk softly and cany a big wick to light the lights of the world For the river of light is within us Walk softly and bury the Big Stick for the world might still end in a Freudian slip oh Slippery Dick oh goy
Изворотливый Дик О гой Голем всех наших снов Я нишу эти строки не только тебе Проклятие это и этот плач всем президентам и генералам и убийцам из-за угла всем кому на какое-то время удается встать у руля Итак удачи Голем наших дней Мне нечего добавить пока ты не придумал возражений Прощай счастливых снов тебе Еще ты можешь уяснить что маску нужно снять с души Еще ты можешь нас избавить от молоха с его безумным Оком И Лотос может раскрыться в папкаменнейшем из сердец И смерть безмятежности в нас не окажется необъяснимой Каждый день мы встречаемся с Чудом 11 отравлен воздух враждою И насыщен воздух любовью и мы полны любви Ты тоже
-Л-ОУ-Р-ЕНС- ФЕРЛИНГЕТТИ-----------EAWREN€E ТЕЛLiNGНЕТТI
Golem of all our dreams This really isn't addressed to you It’s a curse and a cry to any old President or any old general or any assassin or lover who happens to be running things by the time this is pi inted So good luck Golem of all our days I have nothing more to lay on you unless you have something more + different to say to me Good luck sweet rockcandv dreams to you + yours You might vet learn to unmask your Self You might yet move the magic moloch mountain with its misplaced Eye The Lotus might yet open and open into the yery stoned heart of light The void of serenity might yet prove not too strange for the mind of man We ate daily face with the Miraculous And the air is electric with hate And the air is alive with love and we are charged with loving You too
АВТОРСКИЕ ПРИМЕЧАНИЯ
1 Перекличка с «Брайан Брайан Брайан» Всчела Линдси. Между прочим, параллель между Никсоном и Брайаном оскорбительна для последнего. Что касается популизма, то в Америке уже видели «империю, обращающуюся со своими меньшинствами так же, как с зависимыми от нее государствами за морем» (ср. рецензию Джона Макдермота па «Агонию американских левых», «Нейшн», 23 июня 1963 г.).
2 Г. Аполлинер. Алкоголи.
’ Ср. «Драма ревью», весна 1969, номер, посвященный «Живому театру».
4 е.е. каммингс: «пожалейте этого трудягу чудовище человека забитого».
5 Слова сенатора Джорджа Макговерна из речи, произнесенной им в Абердине («Сан-Франциско кроникл», 30 мая 1969 г.).
6 Бертольд Брехт.
7 Аллен Гинзберг в разговоре с Достоевским.
8 Инаугурационная речь Никсона.
* Из Арчибальда Маклиша.
10 ср. Томас А. Харрис «Я о’кей, ты о’кей», Харпер, 1969.
11 Дядя Сэм — капитан Ахав, ср. «Моби Дик»: «О Ахав!— вскричал Старбек.— Еще и сейчас, на третий день, не поздно остановиться Взгляни! Моби Дик не ищет встречи с тобой. Это ты, ты в безумии преследуешь его!». [Цит. по: Герман Мелвилл, Моби Дик, или Белый кит, ИХЛ, Москва, 1967, стр. 580, Пер. И. Бернштейн.— В.Л/.]
12 Джордж Кеннан об иностранной политике США во времена ошибки Линдона Джонсона.
Is Норман Менлер «Майами и осада Чикаго».
14 В «Сан-Франциско кроникл», о которой не все знают, что это газета андерграунда, в номере за 29 мая 1969 г. можно встретить такие фразы, в передовице или новостях: «В Калифорнии правят иеху», «Фашизация университета Беркли», «Новая маккартистская эра».
13 Джеймс Ректор, двадцатипятилетний вольнослушатель университета, был застрелен офицером полиции в Беркли в мае 1969 г.
111 Это не фантазия поэта. Наш производитель вооруже пня в равной мере субсидирует войну и наше производство, чью продукцию рекламирует на телевидении. Примеров тому множество. «Их товар — смерть, их рынок — война» (ср. «Плейн рэппер», издаваемая Пало-Альто резистанс, особ, номера за апрель май 1969 г.).
17 Латинское изречение на долларовом банкноте взято из Вергилиевой Четвертой эклоги, которая начинается так: «Круг последний настал по вещанью пророчицы Кумской,/ Сызнова ныне времен начинается сгрой величавый,/ Дева грядет к нам опять, грядет Сатурново царство,/ Снова с высоких небес посылается новое племя./ К новорожденному будь благосклонна, с которым на смену/ Роду железному род золотой по земле расселится./ Дева Луцнпа! Уже Аполлон твой над миром владыка» (Возвещается не только пришествие Христа на землю, но и космический корабль «Аполлон»), [Цитата из «Буколик»] Вергилия приводится в переводе С. Шервинского,— В.М]
Тот факт, что эти две фразы взяты из книги современной кубинской поэтессы Нэнси Морсхон «С Кубой», делает их еще весомей.
19 Из речи Уэпди Шлезпнджера в Беркли, май 19(>9 г.
20 Посмотрите еще раз на пашу Великую Печать, доллар: в левой лапе орел держит оливковую ветвь, в правой — пучок молний. (Левая становится правой, если посмотреть сзади на просвет.)
21 Дэниел Мур «Плывущий лотос».
Иногда в бесконечности объявляются какие-го парни и один из них приходит позже других похожий па плотника из дальних селений из Галилеи он начинает стенать и заявлять, что он знает толк в том, кто создал это небо и землю и что этот парень который все здесь устроил его Отец и больше того добавляет он все зто записано
ЛОУРЕНС- ФЕРЛИНГЕТТИ-----LAWREN-&E FERLINGHETTI---197
Sometimes dining eiemity some guys show up and one of them who shows up real late is a kind of carpenter from square-type place like Galilee and he stalls wailing and claiming he is hip to who made heaven and cat th and that the cat who really laid it on us is his Dad
And moreover he adds It's all wiit down
в рукописях на пергаменте которые наш сподвижник оставил где-то у Мертвого моря давным-давно
и их не найдет никто за две тысячи лет или по крайней мерс за тысячу девятьсот сорок семь если быть точным
и даже позднее
никто не поверит им и мне
по той же причине
У тебя жар говорят они ему И дают остыть Вешают прохлаждаться на дерево И каждый потом собирает модели
Ц|Г~ 4ее-----Я-О-У-РЕ-НС Ф.ЕРЛ HH-FE4TH-------EAW pen с-е- FER L ING-H СТТI
on some scroll-type parchments
| which some henchmen
leave lying around the Dead Sea somewhere
a long time ago
and which you won’t even find
for a couple thousand years or so or at least for
nineteen hundred and fortyseven of them
to be exact
and even then
1 nobody really believes them ,л
or me
for that matter
I You're hot
they tell him
And they cool him
| They stretch him on the Tree to cool
And everybodv after that
is always making models
того Дерева
На котором повешен Он и тихо твердят Его имя зовут, чтобы он спустился и вышел па сцепу вместе с эстрадным ансамблем как будто он здесь король который должен играть иначе у них ничего не выйдет 11о только не спустится он со Своего Дерева Он ведь повешен на нем па Своем Дереве кажется опустошенным и невозмутимым а также согласно сводкам последних мировых новостей из недостоверных источников действительно мертв
ЛОУРЕНС ФСРЛИНГСТТИ-----LAWRCNC-E-PEReiNGH-eТП---199
of his Tree
with Him hung up
and always crooning I lis name and calling Him to come down and sit in on their combo
as if he is the king cat
who's got to blow
or they can’t quite make it Only he don’t come down from His Tree
Him just hang there on His Tree
looking real Petered out and real cool and also
according to a roundup of late world news
from the usual unreliable sources real dead
АВТОБИОГРАФИЯ
...Веду себе тихую жизнь в доме у Майка каждый день читаю объявления в газетах. Я прочитал «Ридерз Дайджест» от корки до корки и заметил отождествление
Соединенных Штатов и Земли Обетованной где на каждой монете пометка В Бога Мы Веруем но этого пет на банкнотах они ведь и сами боги.
Каждый день я читаю раздел «Ищу» в поисках камня, листа, потерянной двери
Я слышу песни Америки па Желтых страницах Нельзя наверняка знать
-Л-&УРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ-LAWRENCE Г Е R LI N G 11 ЕТТ I
AUTOBIOGRAPHY
..I am leading a quiet life in Mike’s Place every' day' reading the Classified columns. Phare read the Reader’s Digest from cover to cover
and noted the close identification
of the United States and the Promised [.and where even’ coin is marked
In God We Trust
but the dollar bills do not have it being gods unto themselves
I read the Want Ads daily looking for a stone a leal an unfound door.
I hear America singing in the Yellow Pages. One could never tell
о том. что в душе кипит ярость. Читаю каждый день газеты
и слышу человечества разлад в печальном многословии печати.
Я вижу — осушен Вальдепов пруд открыт парк развлечении
Я вижу — они заставляют Мелвилла взять свое слово обратно.
Я вижу — грядет мировая война но в ней воевать я не стану
Я читал лозунги на наружной стене Помогал Килрою писать их. Маршировал по Пятой авеню трубил в горн перед плотной очередью, но поспешил вернуться в Касбу в поисках моего пса.
Вижу глубокое сходство между собакой и мной.
ЛОУРЕН-е- ФЕРЛИНГЕТТЯ----LAWRENCE FERLINGHETTI
201
the soul has its rages.
I lead the papers everv day and hear humanity amiss it the sad plethora of print
I see where Walden Pond has been drained to make an amusement park.
I see they’re making Meh die eat his whale.
I see another war is coining but I won't be there to fight it.
I hare read the wiiting on the outhouse wall.
I helped Kihoy wiite it.
I marched up Fifth Avenue blowing on a bugle in a tight platoon but hurried back to the Casbah looking for my dog
I see a similarity between dogs and me.
Собаки — великие наблюдатели ходят по миру туда-сюда через деревню Моллой.
Я ходил вдоль по аллеям слишком узким для «крайслеров». Видел тысячи молоковозов без лошадей на свободных местах в Астории.
Бен Шан никогда не рисует их но все они там косо стоят в Астории.
Я слышал обещания старьевщика гонял по автомагистралям и верил обещаниям реклам Пересекал просторы Джерси и видел города равнин
Торчал в диких местах Вестчестера с кочующими ордами туземцев в кузовных автомобилях.
Я видел их.
Я человек.
202----ООУг'СНС -4>-ЕеН ИН ГЕТТИ-lAWfrfrHGE FE й LH+QHT Т Т1
Dogs are the true observers walking up and down the world thru the Molloy country'.
I have walked down alleys too narrow' for Chryslers.
1 have seen a hundred hoiseless rnilkw'agons in a vacant lot in Astoria.
Ben Shahn never painted them but they’re there askew in Astoria.
I have heard the junkman’s obbligato.
I have ridden superhighways » and believed the billboard’s promises Crossed the Jersey Flats and seen the Cities of the Plain
And wallowed in the wilds of Westchester with its roving bands of natives in stationw'agons.
I have seen them.
I am the man.
Я был там.
И страдал отчасти.
Я — Американец.
У меня есть паспорт.
Я не страдал на публике.
II слишком молод, чтобы умирать. Я сам всего добился.
II у меня есть планы на завтра.
Я в очереди на престижную работ}'. Возможно, перееду жить в Детройт.
Я только временно торгую галстуками.
Я — старый добрый Джо. Открытая книга для своего начальника. И тайна за семью печатями для самых дорогих друзей...
ЛОУРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ---bAW
I was there.
I suffered somewhat.
I am an American.
I have a passport.
1 did not suffer in public. And I'm too young to die.
1 am a selfniade man.
And I have plans for the future. I am in line for a top job.
I may be moving on to Detroit.
I am only temporarily a tie salesman.
I am a good Joe.
I am an open book to my boss.
I am a complete mystery to my closest friends....
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ УМИРАЕТ
Аллен Гинзберг умирает
Это во всех газетах
Это в вечерних новостях
Великий поэт умирает
Но его голос не умрет Его голос на земле
В нижнем Манхэттене в своей постели
он умирает
И с этим ничего нельзя поделать
Он умирает смертью, которой умирает каждый
Он умирает смертью поэта
Он держит телефон в руке и звонит всем в своей постели
в нижнем Манхэттене
ЛОУРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ-----LAWRENCE FERLINGHETTI
ALLEN GINSBURG DYING
Allen Ginsburg is dying
It’s all in the papers
It’s on the evening news A great poet is dying But his voice won't die Ilis voice is on the land In Lower Manhattan in his own bed he is dving w
There is nothing to do about it
He is dying the death that everyone dies
He is dying the death of a poet He has a telephone in his hand and he calls everyone from his bed in Lower Manhattan
По всему миру поздно ночью звонят телефоны «Это Аллен», произносит голос «Вас беспокоит Аллен Гинзберг» Сколько раз они слышали это за долгие годы Ему даже не нужно говорить «Гинзберг» Во всем мире в мире поэтов есть только один Аллеи «Хотел сказать тебе», он говорит Рассказывает, что происходит что для него предрешено Смерть, черный любовник, набрасывается на него.
И его голос проходит через спутник над землей
и пролетает над Японским морем где он однажды стоял нагим
Cl п г 1 I л Г П П С ТТ 14_I t HI П Г МЛГ 1 Г « I 44 II ГТТ I
Т ГП_ п С-V- Т h ~Yt 11 ТЕ1~1~ГУТL Л П IVT ITVT I LI’UIH Vfn T If
All around the world
late at night
the telephone is ringing
«This is Allen» the voice says
«Allen Ginsburg calling»
1 low' many times have they heard it over the long great years
1 le doesn't have to say Ginsburg
All around the world in the world of poets
There is only one Allen
«I wanted to tell you» he says
He tells them what’s happening
what's coining down on him
Death the dark lover
going down on him
His voice goes by satellite
over the land
over the Sea of Japan
where he once stood naked
в руке — трезубец подобно юному Нептуну юноша с черной бородой стоит на каменистом пляже прилив, кричат морские птицы волны ласкают его ноги кричат морские птицы над побережьем Сан-Франциско Несется свежий ветер Беляки плещут о берег Эмбаркадеро Аллен па проводе Его голос над волнами
Я зачитался греческой поэзией В ней море в ней лошади льют слезы копи Ахиллесовы льют слезы здесь, около моря
-206--ЛОУРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ---LAWRENCE Г Е R L I N G II ЕТТI
trident in hand
like a young Neptune a voting man with black beard standing on a stone beach It is high tide and the seabirds cry The waves break over him now and the seabirds cry
on the San Francisco waterfront There is a high wind There are gieat white caps lashing the Embarcadero Allen is on the telephone His voice is on-the waves I am reading Greek poetry The sea is in it
I loi ses weep in it The horses of Achilles weep in n here by the sea
в Сан-Фрапциско здесь плачут волны они бегут с шипением с сивилловым шипением Аллен
они шепчут Аллен
Написано во вторник, 4 апреля 1997 года
нгчянч+
in San Francisco where the waves weep they make a sibilant sound a sibylline sound Allen
they w-hisper Allen
April 4, 1997
GREGORY CORSO
ГРЕГОРИ КОРСО
Грегори Корсо родился 26 марта 1930 года в Пью Порке п скончался в Миннеаполисе, штат Миннесота 17 января 2001 года. Долгое время работал в Нью-Йорке разнорабочим, а затем в редакции газеты «Лос-Анджелес Таймс». Служил матросом на торговых норвежских судах и пытался начать карьеру актера, снявшись, в частности, в фильме Энди Уорхола «Кушетка».
В 50-60-ых годах Корсо сделался одной из ключевых фигур движения битников. Он действовал как активный пропагандист социальных и политических перемен, что даже позволило Алену Гинзбергу охарактеризовать его как «пробудигеля молодежи».
Несмотря на то, что пик творчества Корсо приходится па 60-ые годы, он пользовался большим влиянием до самой своей смерти.
Как и многие другие писатели и выдающиеся люди той эпохи Корсо в юности прошел через множество жизненных коллизий, включая трехлетний тюремный срок, полученный за воровство. Во время заключения Корсо познакомился с произведениями классической литературы. Это стало переломным моментом в его биографии, которая в противном случае могла пойти по совсем другим рельсам.
В одном из своих интервью Корсо сказал о своем тюремном опыте: «Когда я вышел из тюрьмы, я вышел оттуда вооруженный всем самым худшим и самым лучшим, чему только может научиться юноша. Иногда ад — это не так уж и плохо, поскольку если он существует, это значит, что где-то должна существовать и его противоположность — рай».
Словарь Корсо часто характеризуют как эклектический: с одной стороны он был хорошо классически подкован и владел всеми приемами классической литературной выразительности, с другой — прекрасно знал язык улиц, что позволила одному критику охарактеризовать его как «Шелли из подворотни».
Хотя Корсо и не был участником знаменитого -Вечера шестерых», на котором Ален Гиизберг впервые прочел свою поэму Вопль», Корсо играл очень важную роль битническом кругу в Сап-Франциско, куда он перебрался в 1956 году.
После того, как первый сборник его стихотворений «Весталка и другие стихотворения» (The Vestal Lady and Other Poems, 1955) выходит в издательстве City Lights, Корсо становится одной из заметнейших фигур в битническом кругу: так, он выведен в образе харизматического Юрия Григоровича в романе Керуака «Подземные».
Следом за «Весталкой» Корсо публикует «Бензин» (Gasoline. 1958). «Бомбу» (Bomb. 1958). «Веселое день рождения Смерти» (The Happy Birthday of Death. I960), «Да здравствует Человек» (Long Live Man, 1962), «Избранные стихотворения» (Selected Poems, 1962) и «Есть еще время прожить жизнь с начала и исправить все печальные ошибки» (There is Yet Time to Run Back through Life and Expiate All That’s been Sadly Done, 19G5). Одна из наиболее значительных книг Корсо — сборник «Элегически настроенный американец» (Elegiac Feelings Ameiican, 1970), посвященный Джеку Керуаку, который включает стихотворения, наброски стихотворений и рисунки на полях. С этого же сборника начинается интерес поэта к египтологии и восточным религиям, выразившийся в сборни ках «Египетский крест» (Egyptian Cross. 1971), «Апгкх» (Ankh,1971), «Ночь, когда последняя ночь была ночнее всего» (The Night Last Night was at its Nightest. 1972) и «Земное яйцо» (Earth Egg, 1974). Поздние произведения собраны в сборниках «Записки из Окса» (Writings from Ox. 1981) и «Поле разума. Но вые и избранные стихотворения» (Mindfield: New and Selected Poems, 1989). Он также написал пьесу «Этот одержимый век» (This Hung-Up Age, 1955) и мемуары «Американский экспресс» (The Ameiican Express, 1961).
КРУШЕНЬИЦЕ НА СЕВЕРЕ
Как-то ночью пятьдесят мужчин уплыли прочь от Господа
И утонули
Поутру брошенный Бог
Окунул палец в море.
Поднял души этих пятидесяти
И указал путь к вечности.
ЧЧ-E-f-bPH KtrH-P---------------QRCGo-HV COttSЬ
THE WRECK OF THE NORDLING
One night fifty men swam away from God And di owned.
In the morning the abandoned God Dipped I lis finger into the sea. Came up with fifty souls. And pointed towards eternity.
САМОУБИЙСТВО В ГРИНВИЧ-ВИЛЛИДЖ
Руки раскинуты
Ладони плоско протянуты к окнам
Она глядела вниз
Думая о Бартоке, Бан Гоге
И комиксах в журнале «Нью-Йоркер»
Она кинулась вниз
Они увезли ее, прикрыв лицо «Ежедневными новостями»
И хозяин склада плеснул горячей водой по тротуару
214---ГРЕГОРИ КОРСО
---GR EG О R ¥—G-OR 5Э------
GREENWICH VILLAGE SUICIDE
Anns outstretched
Hands flat against the windowsidcs
She looks down
Thinks of Bartok, Van Gogh
And New Yorker cartoons
She falls
They take her away with a Daily News on her face
And a storekeeper throws hoi water on the sidewalk
В МОРГЕ
Я помню, что видел их портреты в газетах;
1 [агишом они качались сильнее.
Пуля в моем животе доказала, что я уже труп.
Я наблюдал, как бальзамировщик отвинчивает стеклянную крышку.
Он осмотрел меня и улыбнулся моей мпнуту-как-мертвой-жизни.
После чего отошел обратно к двум трупам напротив меня
И продолжил отвинчивать.
Когда ты покойник, ты не можешь болтать, 11о чувство такое, что будто бы можешь.
Смешно было видеть, как эта парочка гангстеров напротив все же пытается поболтать.
Они щерили топкие губы и показывали серо-синие зубы.
Бальзамировщик, по-прежнему лыбясь, вернулся ко мне. Он поднял меня, словно мамаша — дитятю,
II усадил вертикально в кресло-качалку.
215
IN THE MORGUE
I remember seeing their pictures in the papers;
Naked, they seemed stronger.
The bullet in my stomach proved that I was dead.
I watched the embalmer unscrew' the glass top.
He examined me and smiled at mv ininute-dead-life Then he went back to the two bodies across from me And continued to unscrew.
When you’re dead you can’t talk
Yet you feel like you could.
It was funny watching those two gangsters across from me trying to talk.
They widened their thin lips and showed grey-blue teeth.
The embalmer, still smiling, came back to me.
I le picked me up and like a mother would a child. Rested rue upright in a rocking chair.
Пихнул меня и я закачался.
Стать трупом, оказалось, ничего не значило.
Я все еще чувствовал боль — там, где нуля пробила меня.
Господи!.. Видеть двух гангстеров под подобным углом — это было действительно странно!
Определенно, они по были похожи на свои портреты в газетах.
Здесь они были юными, чисто выбритыми н свеженькими.
FPE-FQPH К-ОРСО
-&-R-EO ОR-V-СО R SО
lie gave a push and I rocked.
Being dead didn't mean much.
I still felt pain where the bullet went through.
God! seeing the two gangsters from this angle was really strange!
They ceitainlv didn't look like they looked in the papers. Here thev were voting and clean shaven and well-shaped.
ПУМА В ЗООПАРКЕ ЧАПУЛЬТЕПЕК
Длинная мягкая медленная спорая спокойная кошка По какой партитуре. в чьей постановке ты танцевала когда дали последний занавес?
Разве может сохраниться такая тяжеловесная грация здесь, одна, на сцене 9 на 10?
Интересно, тебе разрешат еще хоть раз протанцевать, ну, например, на Сьеррах? Ты кажешься печальной. Глядя на тебя, Я вижу Уланову, Втиснутую в крохотную меблирашку: Пью Йорк, Восток. 17-я улица Пуэрториканский квартал.
ГРЕГ-ОРИ HOPC-Q-
GRLGORY CORSO
PUMA IN CHAPULTEPEC ZOO
Long smooth slow swift soft cat
What score, whose choreography did you dance to when they pulled the final curtain down?
Can such ponderous gtace remain here, all alone, on this 9X10 stage? Will they give you another chance perhaps to dance the sierras?
1 low sad you seem; looking at you
I think of Ulanova
locked in some small furnished room in new York, on Elast 17'1' Street in the Puerto Rican section.
ВЕСНА» БОТТИЧЕЛЛИ
Ни весточки весны!
Флорентийские стражники на ледяной колокольне ждут вести —
Лоренцо во сне пробуждает синицу
Ариосто сосет палец
Микеланджело садится в кровати ...проснувшись от нехватки перемен Данте прячется под бархатным капюшоном глаза глубоки и печальны его громадный дог плачет Пи весточки весны!
Леонардо мечется по опостылевшей комнате ...смотрит свысока на не желающий умирать снег Рафаэль ступает в горячую ванну ...его длинные льняные волосы сухи
21в
ГРЕГОРИ КОРСО
GREGORY CORSO
BOTTICELLI’S ‘SPRING
No sign of Spring!
Florentine sentinels from icy campanih watch for sign —
Lorenzo dreams to awaken bluebirds Ariosto sucks his thumb.
Michelangelo sits forward on his bed awakened by no new change.
Dante pulls back his velvet hood, his eyes are deep and sad
I lis great dane weeps.
No sign of Spring!
Leonardo paces his unbearable room ..holds an arrogant eye on die-haid snort.
Raffaello steps into a warm bath ...his long silken han is dry
от недостатка солнца
Аретино вспоминает Весну в Милане, свою мать, которая спит среди прекрасных миланских холмов Пи весточки весны! Пи вести!
О! Боттичелли открывает дверь своей мастерской.
because of lack of sun.
Aretino remembers Spring in Milan; his mother who now, on sweet Milanese hills, sleeps.
No sign of Spring! No sign!
Ah, Botticelli opens the door of his studio.
УЧЕЛЛО
Они никогда не умрут на том поле боя и тени волков собирающих стаи россыпью жниц по всему горизонту готовых приняться за дело там не будет убитых и волкам пе набить свое тощее брюхо и от зрелища павших копей не зажгутся кровавым огнем их мерцающие глаза
Они скорее проглотят свои бешеные языки чем поверят что в той битве не будет убитых
Они пе умрут те кто бьется сошедшись вплотную дыханье к дыханью зрачок вперен в зрачок не вырваться ни умереть ни лезвие не пройдет пи острие лишь вздыбленный копь бьет коня щит блещет в щите все горит в луче света от ока под шлемом ах как невозможно упасть между копий скрещенных А стяги! яростно мечутся будто желая стереть небеса
220---ГРЕГОРИ КОРСО
GREGORY CORSO
UCCELLO
They will never die on that battlefield
nor the shade of wolves recruit their hoard like brides of wheat on all horizons waiting there to consume battle’s end There will be no dead to tighten their loose bellies no heap of starched hoises to redshash their bl ight eyes or advance their eat of dead
They would rather hundersulk with mad tongues than believe that on that field no man dies
They will never die who light so embraced
breath to breath eye knowing eye impossible to die 01 move no light seeping through no maced arm
nothing but hoise outpanting horse shield brilliant upon shield all made starry by the dot ray of a helmeted eye ah how difficult to fall between those knitted lances
And those banners! angry as to flush insignia across its erasure of sky
И веришь художник свел свои армии у студснейших рек легионы с железными черепами поблескивающими во тьме
И веришь там никто не погибнет рот каждого воина как собор песнопения железная длань — дивный гонг — звоны цепи о цепь —
возгласы золота
как я мечтаю быть с ними!
серебряный всадник па черном копе с багряным штандартом
полосатым
копьем никогда не умрет вечно пребудет
золотой принц картинной войны
ГРСГОРИ-КОР&е----------6RCG0RY OORSe---------- 221
You d think he'd paint his armies by the coldest rivers have rows of iron skulls flashing in the dark
You’d think it impossible for any man to die each combatant’s mouth is a castle of song each iron fist a dreamy gong frail resounding frail
like cries of gold
how I dream to join such battle!
a silver man on a black horse with red standard and striped
lance never to die but to be endless
a golden prince of pictoral war
ИТАЛЬЯНСКИЕ ПРИЧУДЫ
У синьоры Ломбарди умер младенец. Я }видел его в похоронном бюро — Багрово-сморщенное тельце.
Они отстояли торжественную мессу
И вот появляются на пороге ...о боги! как же крохотен гробик, И десять черных «кадиллаков» ждут его.
222---ГРЕГОРИ КОРСО
GREGORY CORSO
ITALIAN EXTRAVAGANZA
Mrs. Lombardi’s month-old son is dead.
I saw it in Rizzo’s funeral parlour, A small purplish wrinkled heat!
They’ve just finished having high mass for it, 1 hev’re coming out now ...wow, such a small coffin!
And ten black Cadillacs to haul н in
ВЕРНУЛСЯ ДОМОЙ
Стою па темной улице под почерневшим светом и смотрю на окно. Я здесь родился Горит лампа: чужие люди ходят по дому.
11а мне дождевик, сигарета во рту, шляпа надвинута на глаза, рука на револьвере. Перехожу улицу и открываю дверь.
Внутри знакомой вопи от мусорных ведер поднимаюсь па второй этаж: кто-то из грязноухих норовит метнуть в меня нож...
Доверху налито возвращение затерявшимся временем
ГРЕГОРИ КОРСО
GREGORY CORSO-
223
BIRTHPLACE REVISITED
I stand in lite dark light in the dark street and look up at my window, I was boi n there. The lights are on; othei people are moving about. I am with raincoat; cigarette in mouth, hat over esc, hand on gat.
I cross the stieet and enter the building.
The garbage cans haven’t stopped smelling.
I walk up the first flight; Dirty Ears aims a knife at me...
I pump him full of lost watches.
ПОСЛЕДНИЙ ГАНГСТЕР
Стою себе у окна ноги в тапках теплых как смерть чикагских бутлеггеров Я последний гангстер, ничто уж меня не пугает, стою себе у окна за стеклом пуленепробиваемым.
Смотрю вниз на улицу и nd тебе! — двое наемных убийц из Сенг-Луиса Я же знал пх еще совсем п юнцами ...ржавые стволы сжаты в ревматических пальцах
224
ГРЕГОРИ КОРСО
G-REGORY CORSO
THE LAST GANGSTER
Wailing by the window
iiiv feet enwrapped with the dead bootleggers of Chicago 1 ant the last gangster, safe, al last, waiting by a bullet-proof window.
I look down the street and know The two torpedoes front St. Louts. I’ve watched them grow old ...guns lusting in their aithritic hands
МНЕ 25
Тяга на грани безумья к Шелли Чаттертопу Рембо жадный рот молодой разинутый от уха до уха НЕНАВИЖУ СТАРЫХ ПОЭТОВ! Особенно тех из них кто спекся кто советуется с другими старыми поэтами вспоминает юность лишь шепотом, говорит: — Ну я тоже бывало ну так это когда это ж когда
Я бы их успокоил,конечно Сказал бы: — Я ваш друг я это вы но моложе, со мной вы снова —
А затем в тишине их уютных квартир вырвал бы им заплетающиеся языки и украл все их вирши
ГРЕГОРИ КОРСО
GREGORY CO-RSO
225
I AM 25
Willi a love a madness for Shelley Chatterton Rimbaud and the needy yap of my youth has gone from ear to ear: I HATE OLD POETMEN!
Especially old poetmen who retract who consult other old poetmen who speak their youth in whispers, saying: — I did those then but that was then that was then —
О I would quiet old men say to them: — I am your friend what you once weie, thiu me you’ll be again —
Then at night in the confidence of their homes rip out their apology-tongues and steal their poems.
БЕЗУМНЫЙ ЯК
Я смотрю как они снимают последние сливки с моего молока
Они ждут, когда я откину копыта.
Они жаждут наделать пуговиц из моих костей.
Где мои сестры и братья?
Вон тот высоченный монах — он грузит моего дядю — напялил новук
шапке
А вон его ученик-идиот — впервые вижу этот шарфик. Бедный мои дядя они его грузят, а он молчит Какой он печальный, какой усталый!
Мне интересно: на что пойдут его кости?
И этот его красивенький хвостик!
Уйма, наверно, шнурков получится из него!
226
ГРЕГОРИ КОРСО
GREGORY CORSO
THE MAD YAK
I am watching them churn the last milk they’ll ever get ftom me.
They are waiting for me to die;
They want to make buttons out of my bones.
Where are my sisters and brotheft?
That tall monk there, loading nn uncle, he has a new cap.
And that idiot student of his — I never saw that muffler before.
Poor uncle, he lets them load him.
How sad he is, how tired!
I wonder what they’ll do with his bones?
And that beautiful tail!
How many shoelaces will thee make of that!
ДАВЕЧА НОЧЬЮ Я ГОНЯЛ НА ТАЧКЕ
Давеча ночью я гонял на тачке не зная как ей управлять и не имея тачки
Гонял на тачке и сшибал любимых и родных
. на скорости 120 пронесся через город.
Я тормознул лишь в Хеджвилле и заснул на заднем сиденье ..как возбуждают перемены в жизни.
ГРЕГ0Г41 КОР-СО------------GREGORY CORSO---------------2»
LAST NIGHT I DROVE A CAR
Last night I diove a car not knowing how to drive not owning a car
I drove and knocked down people I loved
...went 120 through one town.
I stopped at Hedgesville and slept in ihe back seat ...exciied about my new life
ЧЕЛОВЕК ВХОДИТ В МОРЕ
Вбредая в холодное летнее море
руки скрестив
пытаясь от волн и веселых купальщиц
брызгучих держаться подальше чтобы совсем не замерзнуть ступает он будто пехотя — но я-то прекрасно знаю что он все равно крикнет УХ! и тогда ему станет тепло...
Вкрадчивое это тепло до предела знакомо так было когда лягушки отбрыкались от рыб и плавники окрыливши взлетели и черт знает что решило: легкие!
а пребыванье над уровнем моря давало шанс...
Вот он бредет миллионы лет которые отмерили ноги обратно в огромнейшее и страннейшее из всех лон Вот он стоит — море поглотило его до пупка
228-----F-P-EFOP-И КОРСО
GREGORY CORSO
MAN ABOUT TO ENTER SEA
Walking into the summer cold sea arms folded trying to keep the wave and frolicy bather splashings from fuither chilling him
1 le moves as if not to — but I know he’ll eventually go with a now in! and become warm —
That curious warm is all too familiar as w hen frogs from fish kicked and fins winged flew and whatever it was decided lungs and a chance in the change above the sea —
There he wades millions of years that are legs back into that biggest and strangest of wombs He stands — the sea is up to his belly button
...Ему хочется думать что это всего лишь купание в выходные
Но я-то прекрасно знаю: морская трава у пего вместо кожи У того кто зовет динозавра своим незадачливым братцем А что же все прочие ползучие антроподы?
О, они — всего лишь купальщики на солнечном пляже
но на самом деле можно пров.глиться и сквозь поверхность воздуха представьте себе: вся земля с криком УХ! как ухнет туда но когда-нибудь неизбежно ухнет обратно...
ГГСГогИ Ito Г-О О-----a-W-Ьв оКУ-еОЮб»--------229
— Не would it nothing more than a holiday's dip Blit I feel he’s algae for skin
He who calls the dinosaur his unfortunate brother And what with crawling anthropods oh they’re only bathers on a summer shore yet it is possible to drown in a surface of air deem the entire earth one now in! and once in fated out again —
Я ДЕРЖАЛ В РУКАХ РУКОПИСЬ ШЕЛЛИ
Мои руки стали глухи к красоте, когда в Смерть погрузились и напряглись! О, торжественно было касанье мое к этим рыжим чернилам на хрупкой странице! Быстро, быстро вращались мои глаза, в поисках пыли запаха кружев засохших волос'
Мне бы стоило просто взять ту страницу и вдохнуть преступленье!
Ибо я не выжал из снов ни единой улики .
Впрочем, какое же торжество в личных догадках? Часто, в каком-нибудь вычурном книжном наследстве, когда я внезапно запутываюсь в леопардовых яблоках и грибах с обожженной факелом кожей, мой кипарисовый клин пролетает в неписаный век, и я, как будто роняя кувшин с молоком, лью тайну на гибнущий книжный листок.
2эе----Г-РЕГОРИ КОРСО
GREGORY-CORSO
I HELD A SHELLEY MANUSCRIPT
Му hands did numb to beauty as they reached into Death and tightened!
О sovereign was my touch upon the tan-inks’s fragile page! Quickly, my eves moved quickly, sought for smell for dust for lace for dry hair!
I would have taken the page breathing in the crime!
For no evidence have I wrung from dreams — yet what triumph is there in private credence? Often, in some steep ancestral book, when I find myself entangled with leopard-apples and torched-skin mushrooms, my cypresscan skein outreaches the recorded age and I, as though tipping a pitcher of milk, pour secrecy upon the dying page.
БОГ? ОНА НЕГРИТЯНКА
Газы & жидкости — Ее природа извергает звезды, словно птица — яйца своею Всецентралыюй Маткой
Тела & растворы — Ее метода сажает звездные системы как младенцев к себе па Всеродящее Колено
Формулы 8с уравнения — Ее законы наказывают эволюцию словно сорванцов шлепком Своей Всепустой Руки
Металлы & сплавы — Ее работа подносит телескопы как созревший отросток к Своему Всеобъемлющему Глазу
Звуки & Блики — Ее дары
ГРЕГОРИ КОРСО-
GREGORY COR&O
231
GOD? SHE'S BLACK
Gases & liquids I ler nature spewing stars like eggs from Her All Central Womb
Solids & solutions Her procedure setting solar systems like babies on Her All Genetic Knee
Formulae 8c equations Her law punishing evolution like bad boys by the slap of Her All Void Hand
Metals &- alloys Iler chore raising telescopes like pubeity towards Her All Encompassed Eye
Sound & Light I ler store
дает нам скорость как юность дабы все Ее Дети сбегали из дома
Атомный распад & космос — Их войны строят ракеты как зомби ...надеясь вернуться к Ней снова?
232---ГРЕГОРИ КОРСО
-GREGORY CORGO
giving speed like youth thus all Her Sons leave home
Nuclear &: space Their war creating rockets like dead men ever to reach Her again?
В СТРЕМИТЕЛЬНОЙ РУКЕ ВРЕМЕНИ
Со ступеней веселого сумасшедшего дома
Я слышу как бородатый колокол гремит над лесною поляной это хоронят мое мирозданье
Взобравшись вступаю в собрание пламенных рыцарей не замечая меня они раскладывают пергаменты планов и пальцами в кольчужных перчатках прослеживают мой путь до исходной точки когда я стоял на черных ступенях Рима Нероновой лиры в моих объятьях — вопящий философ финальный клич сумасшедшей истории Мое присутствие — больше пе тайна мой приход отмечают лучистые пятна распахнуты огромные окна Рая и шторы Былого в сияющий прах обратились и стая разноцветных птиц оттуда вспорхнула Свет окрыленный свет Чудо-свет!
Время берет меня за руку
ГРЕГОРИ КОРСО----------GREGORY CORSO-----------233-
IN THE FLEETING HAND OF TIME
On the steps of the blight madhouse
I hear the bearded bell shaking down the woodlawn the final knell of my world
I climb and enter a fiery’ gathering of knights they unaware of my presence lay foith sheepskin plans and with mailcoated fingeis tiace my anival back back back when on the black steps of Nero lyre Rome I stood in my arms the wailing philosopher the final call of mad histoiy Now mi presence is known my arrival marked by illuminated stains The great windows of Paiadise open Down to radiant dust fall the curtains of Past Time in fly flocks of multicolored birds Light winged lighi О the wonder of light Time takes me by the hand
и родившись 26 марта 1930 года лечу я со скоростью сотни миль в час над огромным рынком свободного
выбора
что же мне выбрать? ну что же мне выбрать?
Ах!.. — я покидаю свою апельсинную детскую ставшую мифом
не спрятать под ключ мои погремушки Зевеса
Я выбираю квартирку на Бликер-стрит
Где мамка-малышка набивает мне рот своей бледной миланскою
титькой
Сосу и дерусь и кричу О мать моя Олимпийка
я не хочу эту титьку я с пей не знаком
Сплошные снега
Десять лет ледяного асфальта все кони обречены
Жалкие сны — Темнота в коридорах сорок второго пассажирского парохода — Крыши — Крысогорлые голуби
со скоростью 100 миль в час подо мною летят эти слишком реальные мафиозные улицы
богохульно я сбрасываю мои Гермесовы крыла
•234--ГРЕГОРИ КОРСО
GREGORY CORSO
born March 26 1930 I am led 100 mph o’er the vast market of choice
what to choose? what to choose?
Oh — and I leave my orange room of myth
no chance to lock away my toys of Zeus
I choose the room of Bleecket Stieet
A baby mother stuffs my mouth with a pale Milanese breast
I suck I struggle I cry О Olympian mother
unfamiliar this breast to me
Snows
Decade of icy asphalt {loomed houses
Weak dreams Dark corridors of I’.S. 42 Roofs Ratthroated
pigeons
l ed 100 mph over these all too real Mafia streets
profanely I shed my Ilermcan wings
О Время помилуй меня
брось под ноги своим людям-машинам
скорми меня серым небоскребам гигантам
истощи мое сердце своими мостами
я разбил свою лиру самонадеянность Орфея
И за эту измену я обречен взбираться по веселым безумным
ступеням
и входить в эту комнату полную райского света
эфемерное
Время —
словно длиннющая такса словившая собственный вихляющий хвост хватает меня зубами за руку
и вводит в нормальную жизнь.
ГРЕГОРИ КОРСО
GREGORY CORSO
23&
О lime be merciful
throw me beneath your humanity of cars feed me to giant grey skyscrapers exhaust mv heart to your bridges
I discard my lyi e of Orphic futility
And for such betrayal I climb these bright mad steps and enter this room of paradisiacal light ephemeral
Time
a long long dog having chased its orbited tail comes grab my hand
and leads me into conditional life
ЖЕНИТЬБА
Должон ли я жениться? Должон ли добрым стать?
Сразить соседку с ног напялив бархатный камзол и чепчик Фаусту под стать?
И не в киношках обнимать а лишь на кладбища водить болтать об оборотпях-ваппах и раздвоенных кларнетах потом желать и целовать и делать все чтоб подготовить это и вот она обнажена по дальше ни в какую — я же зная в чем тут бес не кипячусь и не психую не кричу: «Ты чувствуй! Чувство — сила!» — лишь нежно па руки беру кладу на старое уродское надгробье и до рассвета ей курлыкаю о звездах в небесах...
Когда ж она меня родителям представит — прямой как палка и причесан наконец и галстуком придушен, должон ли я колени сжав сидеть па их софе отстойной н ие спросить ни разу: «Где тут ванная у вас»?
А как иначе скрыть мне свои чувства, когда мне часто кажется, что все это — «Флэш Гордон»?..
236---ГРЕГОРИ КОРСО
GREGORY CORSO
MARRIAGE
Should I get married? Should I be Good?
Astound the girl nexi door with my velvet suit and Faustus' hood? Don’t take her to movies but to ceineteiies tel) all about werewolf bathtubs and forked clarinets then desire her and kiss her and all the preliminaries and she going just so far and I understanding why not getting angry' saying You niusi feel! It's beautiful to led!
Instead take her in my aims lean against an old crooked tombstone and woo her the entire night the constellations in the sky —
*
When she introduces me to her parents back straightened, han finally combed, stiangled by a tie. should I sit knees together on their 3rd degree sofa and not ask Where’s the bathroom?
I low else to feel other than I ant, often thinking Flash Gordon soap —
О, как, должно быть, жутко робкому юнцу сидеть перед родней и знать, что думает родня: «Впервые видим этого пахала! Он хочет трахнуть пашу Мэри-Лу!» Л после выпечки и чая жди допроса: «В чем ваш бизнес»5 ('.казать им, в чем? Они ж рехнутся! Впрочем, пет — соврать, обрадовать, чтоб крикнули: «Женитесь! Дочь, конечно, жаль, по ваши деньги, сэр!.. Теряем, по приобретаем сына!» Должон ли я спросить, раз так: «Так где тут ванная у вас?»
О Боже, а венчанье! Вся родня — ее, друзья — ее, со мной лишь горсточка воришек бородатых, которым только б выпить да пожрать...
А Преподобие! Глядит, как на дрочилу, и рявкает: «Согласен ли навек себя ты с этой женщиной связать?» И я, дрожа от страха, бормочу: «Стоглазен!»
Лобзаю Мэрп-Лу, и тут эти сатиры тычут меня в спину:
«С приобретением подстилки, парень! Ха-ха-ха!» — И в их глазах мерцает некий мерзостный медовый месяц... Пу а потом дурацкий этот рис, и лязг тушеночных жестянок, скрежет туфель —
f е Г Г v < И-К-сгР^в-вНеЕ-СО1<*Ю-----Ы7
О how terrible it must be for a young man seated before a family and the fainih thinking We novel saw him before! He wants our Man Lou! After tea and homemade cookies they ask What do you do for a living? Should I tell them? Would they like me then?
Say Al) right gel married, we’re losing a daughter but we’ie gaining a son — And should I then ask Where’s the bathiooin?
() God. and the wedding! All her family and her friends and only a handful of mine all scroungy and bearded just wailing to get at the drinks and food — And the piiest! He looking at me if I masturbated asking me Do you take this woman for your lawful wedded wife? And 1 trembling what to say say Pie Glue!
I kiss the bi ide all ihose corny men slapping me on the back She’s all yours, boy! Ha-ha-ha!
And in their eyes you could see some obscene honeymoon going on — then all that absuid rice and clanky cans and shoes
Hv просто Ниагара! Орды нас! Мужья! Их жены! И букеты! И конфеты
И все рекой втекают в нежные отели, И все к полуночи окажутся в постели...
Невозмутимый регистратор знает все об этом деле Старухи-зомби в вестибюле знают все
Ли<|ггер насвистывает — знает!
Портье подмигивает — знает!
Все знают ВСЁ! И я почти готов их обмануть!
11е спать ни с кем! Уделать регистратора в гляделки, вопя; «Не признаю! Не признаю медовый месяц!» — носиться вепрем по стерильно-чистым люксам, визжа: «Котолоната! Брюхорадио!»
О, поселиться бы навеки в Ниагаре! В пещере темной за стеною водопада'
Я б там сидел, Маньяк-Молодожен, изобретая виды порчи браков — Бич Двоеженства, Пресвятой Развод!
236----FP-ЕГОРИ НОРСО
G-REGORY CORSO
Niagara Falls! Hordes of us! Husbands! Wises! Floweis! Chocolates!
All streaming into cozy hotels
All going to do the same thing tonight
The indifferent clei k he knowing what was going to happen
The lobby zombies they knowing what
The whistling elevator man he knowing
The winking bellboy knowing
Everybody knowing! I'd be almost inclined not to do anything!
Stay up all night! Stare that hotel clerk in the eye!
Screaming: 1 deny honeymoon! 1 deny honeymoon!
tunning rampant into those ahndSt climatic suites
yelling Radio belly! Cat shovel!
О I’d live in Niagara forever! in a dark cave beneath the Falls
I’d sit there the Mad Honeymooner devising ways to break marriages, a scourge of bigamy a saint of divorce —
Ноя должон жениться, дабы добрым стать!
Как это мило — к милой в дом ввалиться вечерком и сесть у камелька, и знать — она на кухне, в передничке, юна, прелестна и брюхата, и так балдеет от меня, что напрочь жжет жаркое, и с воем — жаловаться мне, а я из кресла Грозным Папой рычу: "Рождественские зубы! Блеск мозгов! Глухая груша!» О Господи, вот это был бы муж! Нет. все-таки женюсь!
Муж может все! 1 Iv. типа, к Джонсу в дом вломиться на ночь глядя.
и клюшки Джонсовы для гольфа завалить под грудой 1920
норвежских книг, типа, портрет Рембо повесить на газонокосилку, типа, обклеить частокол коллекцией почтовых марок с видом Таину Тува, типа, когда прппрпся миссис Кайпдхед клянчить деньги в фонд общины.
сдавить ее в объятьях и сказать: «Я вижу на небе предвестье
смертных бед!» А если мэр припрется, чтобы я его избрал, спросить у мэра:
< нсгеен нонсо
Bill I should gel nianied I should be good I low nice it'd be to come home to her and sit by the fit eplace and she in the kitchen aproned young and lovely wain nig by bab) and so happy about me she burns the roast beef and comes ciying to me and I get up from my big papa chair saving Christmas leeth! Radiant biams! Apple dead Coil what a husband I'd make! Yes. I should gel married! So much to do! like sneaking into Mr Jones' house late al night and cover his golf clubs with 1920 Norwegian books Like hanging a picture of Rimbaud on the lawnmower like pasting 1'annu Tuva postage stamps all over the picket fence like when Mrs. Kmdhead comes to collect for the Community Chest grab her and tell her There are unfavorable omens in the sky! And when the mayor comes to get my vote tell him
«Когда народ твой перестанет бить китов?»
А если в дом заявится молочник, затолкать в бутыль записку: «Пингвинья пыль. Хочу пингвинью пыль. Неси пингвинью пыль».
Но предположим, я таки женился штат Коннектикут, снега, она рожает, я не сплю, я выжатый лимон, ночами дергаюсь, уперся лбом в окошко, думаю о прошлом, и нахожу, что я — банально влипший дерганый мужчина, познал ответственность, но даже член не стер и денег не огреб,— О, как мне будет зашибись!
Я дам младенцу пососать Тацита из резины, дам погреметь мешком побитых дисков Баха, оклею колыбель делла Франческой, ошью слюнявчик алфавитом греков и запущу играть в бескрышный Парфенон.
Нет, сомневаюсь я, что буду этим папой — не будет пи деревни, ни снегов пи тихого окна, а будет жаркий и вонючий 11ью-Йорк Сити,
240-F-РЕГбРИ КОРСО------------GR-EGORY CORSO
When аге you going to stop people killing whales!
And when the milkman comes leave him a note in the bottle Penguin dust, bring me penguin dust, I want penguin dust —
Yet if I should get manied and it's Connecticut and snow and she gives birth to a child and I am sleepless, worn, up for nights, head bowed against a quiet window, the past behind me, finding myself in the most common of situations a trembling man knowledged with responsibility not twig-smeai not Roman coin soup — О what would that be like!
Surely 1 d give it for a nipple a rubber Tacitus
For a rattle bag of broken Bach i ecowls
Tack Della Francesca all over its crib
Sew the Gieek alphabet on its bib
Anti build for its playpen a roofless Parthenon
No, 1 doubt I d be that kind of father not rural not snow no quiet window but hot spielly New York Citv
седьмой этаж, сто крыс и тараканов, жена-фашистка жирная картошку жрет визжит: «Иди воруй!» пять сопляков которым нужен только Бэтмен, у всех соседей нет зубов, седые все совсем, страшны как ведьмы восемнадцатого века, и ломятся в мой дом смотреть тиви, домовладелец ходит, хочет ренту, под домом — бакалея, газ от «Синего Креста», «Электрорыцари
Колумба», нельзя прилечь, погрезить: «Телефонный снег... Парковка-
призрак...» Пет, не должон жениться я никак!
По вот, опять-таки, допустим: я женюсь на изощренной светской
львице, высокой, бледной, в элегантном черном платье и перчатках черных до локтей, в одной руке — мундштук, в другой руке — коктейль, живем в пентхаусе с огромнейшим окошком,
откуда виден весь Нью Йорк и даже дальше, если день погожий —
сныъги кон&о-
------------841
seven flights up, roaches and tats in the walls
a fat Reichian wife screeching over potatoes Get a job!
And five nose running brats in love with Batman
And the neighbors all toothless and dry haired
like those hag masses of the 18th century
all wanting to come in and watch TV
The landlord wants his rent
Grocery store Blue Cross Gas & Electiic Knights of Columbus
Impossible to be back and dream Telephone snow, ghost parking — No! I should not get married and I should never get married!
But — imagine if I were to marry a beautiful sophisticated woman tall and pale weaiing an elegant black dress and long black gloves holding a cigarette holder in one hand and highball in the other and we lived high up a penthouse with a huge window from which we could see all of New York and even farther on clearer days
нет, не мог}' представить, что женат на этой милой, как мечта, тюрьме Постойте, а любовь? Забыл я про любовь!
Не то что не знакома мне любовь — она странна всего лишь, как ношенье туфель. Я в жизни не мечтал жениться на мамаше, а Ингрид Бергман, о увы, не про меня, и может, есть на свете женщина, по, черт, она жената, мужчины мне противны, и вообще...
Но я ведь сдохну, если не женюсь!
Допустим, так: мне С>0, я не женат, один торчу в какой-то меблирашке в зассаных штанах, а ВСЕ ЖЕНАТЫ! Вся вселенная жената, не женат лишь я!
Ах. впрочем, да: я знаю, женщина возможна, раз возможен я, а это значит, что возможна и женитьба.
Вот только ждет она — тоскливо, одиноко — принца из Египта, А я проспал две тыщи лет и в ванной не был никогда.
242----ГРЕЕ-ОРИ -КОРСО
GREGORY CORSO
No I can’t imagine myself married to that pleasant prison dream —
О bin what about love? I forget love
not that I am incapable of love
it’s just that I see love as odd as wearing shoes —
I never wanted 10 many a girl who was like my mother
z\nd Ingrid Bergman was always impossible
And there maybe a girl now but she’s already married
And 1 don't like men and —
but there's got to be somebody!
Because what if I'm GO years old and not married.
all alone in furnished room with pee stains on my underwear
and EVERYBODY ILSE is niarricd! AH in the universe married but me!
Ah, yet well I know that were a woman possible as 1 am possible then marriage would be possible —
Like SHE in her lonely alien gaud wailing her Egyptian lover
so I wait — bereft of 2,000 years and the bath of life.
БОМБА
Изверг истории Тормоз времен Ты Бомба
Игрушка вселенной Великая угроза небесам Я не способен тебя ненавидеть
Разве я ненавижу гром небесный мертвую челюсть осла корявую палицу миллиона лет до Р. X. булаву цеп топор Катапульту Да Винчи томагавк Кошизов мушкет Кидда кинжал Рэтбона
Ах и еще ужасный безрассудный пистолет Верлена Пушкина Диллинджера Богарта
И разве не было пылающего меча у Арх. Михаила копья у
Св. 1ёоргия пращи у Давида
Бомба ты жестока как и человек творец твой но раковая опухоль куда ужасней
Ты ненависть и страх людей им лучше чтобы жизнь окончилась крушеньем молнией аварией
Паденьем с крыши электрическим стулом инфарктом старостью старостью О Бомба
ецсйону сvtv&tr
BOMB
Budger of history Brake of lune You Bomb
Toy of universe Grandest of all snatched sky I cannot hate you Do 1 hate the mischievous thunderbolt the jawbone of an ass The bumpy club of One Million B.C. the mace the flail the axe Catapult Da Vinci tomahawk Cochise flintlock Kidd dagger Rathbone Ah and the sad despaiate gun of Verlaine Pushkin Dillinger Bogart And hath not St. Michael a binning sword St. George a lance David a sling
Bomb you are as cruel as man makes you and you're no crueller than cancer
AU Man hates you they’d rather die by car-crash lightning drowning Falling off a roof electric-chaii heart-attack old age old age О Bomb
Им радостнее сдохнуть от чего угодно но не от тебя Перст смерти сам себе хозяин
Не в воле человека решать тебе взорваться или нет Смерть уже давно определила всему конкретный срок Тебя О Бомба воспеваю я Ты Смерти крайность Смерти торжество
Жемчужина великого ужаса Смерти Пилот разобьется он умрет по-другом) чем альпинист который сорвется сдохнуть от кобры не то же что сдохнуть от тухлой свинины
Кто-то сдохнет в болоте кто-то в морс а кто-то в ночи в объятьях волосатого мужчины
О эти смерти как колдуньи Ковчега Смерти жуткие как Борис Карлофф
Смерти бесчувственные как мертворожденный смерти беспечальные как вечная боль Бауэри
Смерти распутные как Высшая Мера смерти высокомерные как депутаты
И смерти немыслимые как Харпо Маркс девчонки с обложек «Вог» и моя
-244---F-РЕГ-еРИ-КОРСО------------G R С G О R ¥-СО R S О------------
They’d rather die by anything but you Death’s fingei is free-lance Not up to man whether you boom or not Death has long since distributed its categoiical blue I sing thee Bomb Death's extravagance Death’s jubilee Gem of Death’s supremest blue The flyer will crash his death will differ with the climber who'll fall to die by cobia is not to die by bad pork Some die by swamp some by sea and some by the bushy-haired man in the night О there are deaths like witches of Arc Scare)' deaths like Boris Karloff No-feeling deaths like birth-death sadlcss deaths like old pain Bowcit Abandoned deaths like Capital Punishment stately deaths like senators And unthinkable deaths like IlarptTMaix girls on Vogue covcis iny own
„е знаю сколь ужасна Бомбосмерть могу лишь пробовать
представить
11о знаю что из всех известных мне смертей анонсом столь смешным не обладала ни одна Я вижу город Нью-Йорк Сити стеклоглазо струящийся туннель метро множится и множится Смятенье человечества Высокие каблуки
ломаются
Шляпы вихрем уносятся прочь Молодежь забывает белье Дамы пе знают что делать с сумками и покупками
I 1евозмутимы автоматы с жевачкой Все еще опасен третий рельс Братья Ритц из Бронкса застряли в поезде «А»
Улыбка Шепли па плакате теперь уж навсегда
Ехидная смерть Сатир Бомба Бомбосмерть
Черепахи взрываются над Стамбулом
Летящая лапа пумы
скоро утонет в арктическом снеге
Пингвины ныряют около Сфинкса
Верхушка «Эмпайр Стейт Билдинг» торчит па Сицилии из капустного поля Эйфелева башня буквой С загнулась в «Магнолиа Гарденз»
IKiw-и iiu t в
245
I do not know just how horrible Bombdcath is I can only imagine Yet no other death I know has so laughable a preview I scope a city New York City streaming starkeyed subway shelter Scores and scores A fumble of humanity I ligh heels bend I lais whelming away Youth forgetting their combs Ladies not knowing what to do with their shopping bags Unperturbed gum machines Yet dangerous 3rd rail Ritz Brothers from the Bronx caught in the A train The smiling Scheulcy poster will always smile Impish death Satyr Bomb Bombdeath Tin tics exploding over Istanbul Thcjaguai’s flying foot soon to sink in arctic snow
Penguins plunged against the Sphinx The top of the Empire state arrowed in a broccoli field in Sicily Eiffel shaped like a C in Magnolia Gardens
Святая София крошится над Суданом О мускулистая Смерть Игривая Бомба храмы древних времен их великий распад прекращен Электроны Протоны Нейтроны собирают херспировы волосы идут по скорбящей бухте Аркадии присоединяются к мраморным кормчим выходят па финальную арену под гимн предчувствия всех Трои кипарисными факелами возвещая состязанье плюмажи знамена и даже знаменитый Гомер церемониальным шагом встречайте команду гостей «Настоящее» команда хозяев «Прошлое» лира и туба слились воедино Внимайте хотдог виноград газировка оливки праздничная галактика в мантии и военной форме О счастливые трибуны
-246--ГРЕГОРИ КОРСО
-GREGORY CORSO
St. Sophia peeling over Sudan О athletic Death Sportive Bomb the temples of ancient times their grand ruin ceased Electrons Protons Neutrons gathering Herspcrean hair walking the dolorous gulf of Arcady joining marble helmsmen enteiing the final amphitheater with a hymnody feeling of all Troys heralding cypresscan torches racing plumes and banners * and yet knowing 1 fomer with a step of grace To the visiting team of Present the home team of Past
Lyre and tube together joined I lark the hotdog soda olive giape gala galaxy robed and uniformed commissary О the happy stands
бесплотные потомки аплодисменты свист миллиарды зрителей всех времен пандемониум Зевса
Гермес обгоняет Оуэнса
Будда жует и плюется бумагой
Христос наносит ответ ный удар
Лютер крадется третьим
Планетарий Смерти Осанна Бомба
1 [злепся ж финалыюк, розой О Вешняя Бомба
Яви декольге динамитно-зеленого цвета
Пред око безопасной нетронутой Природы
Перед тобой рябью покрытое Прошлое позади тебя вопящее Будущее О Бомба вправлена в травянистый звучащий охотничьим рогом воздух как затравленная лиса
Твое поле Вселенная твоя изгородь 1ёо
Прыг Бомба брык Бомба проказливый зиг и проказливый заг Звезды роем пчелиным засунь в свой кутежный рюкзак Липкие ангелы на твоих торжествующих стопах
Ethereal root and cheer and boo The billioned all-lime attendance The Zeusian pandemonium Hermes tacing Owens The Spit ball of Buddha Christ striking out Luther stealing third Planetarium Death Hosannah Bomb Cush the linal rose О Spiing Bomb Come with thy gown of dynamite green unmen.icc Nature’s inviolate eye Befoie you the wimpled Past behind you the hallooing Future О Bomb Bound in the glassy clarion air like the fox of the tally-ho thy field the universe thy hedge the geo Leap Bomb bound Bomb frolic zig and zag The stars a swarm of bees in thy binging bag Stick angels on your jubilee feet
колеса дождевого света на твоем койкотроне
Ты грядешь и узрим ты грядешь и с тобой Небеса
осанна раскаленной пламенной связи
БОМБА О разрешенье антифон расщепленный БУММ Бомба метит бесконечность стремительным горнилом распространяет свое многоликое окруженье Врывается ужасной вестью дня
Протухшие звезды планеты из падали склепные элементы
Труп Вселенной хи-хи пальчик в ротик прыг через его давно сдохшее 11ст!
Своим шустрым свалявшимся скорченным глазом извергни потоп неземных упырей
Своим изрекающим чревом
наблюй родовзрывы великих червей
Рви свое брюхо Бомба
из брюха выпусти стаю стервятников
Выдвинь как пушки гиенопятнистых пальцев обрубки вдоль по периметру Рая
f-РЕГОРИ КОРСО
OPE-GORY CORSO
wheels of rainlight on your bunkv seat You are due and behold you are due and the heavens are with you hosanna incalescent glorious liaison BOMB О havoc antiphony molten cleft BOOM Bomb mark infinity a sudden furnace spread thy multitudinous encompassed Sweep set foith awful agenda
Carrion stars charnel planets carcass elements Corpse the universe tee-hee fingcr-in-the-mouth hop over its long long dead Nor
From thy ninihled ntatted spastic eye exhaust deluges of celestial ghouls From thv appcllational womb spew birth-gusts of gi eat worms Rip open your belly Bomb from your belly outllock vulturic salutations Battle forth your spangled hyena finger stumps along the bunk of Paradise
О Ьомба О последний соблазнитель
II солнце и светлячок захлестнуты вальсом ударной волны Бог задохнулся нелепый и голый погребенный под своим апокалипсисом как под детской присыпкой Он не слышит Твоей флейты Фальшиво играющей "Радости День» Он пролил глухоту в бородавчатое ухо Глушителя Его Царствие вечность из грубого воска Связанные горны оттрубили Ему Обреченные ангелы отпели Ему безгромный Бог мертвый Бог О Бомба Твой БУММ Его могила
И раз я склонился над партой науки астролог строчащий драконову прозу вполуха наслышанный о войнах и бомбах особенно бомбах И раз не могу ненавидеть то что интересно я должен любить И раз не могу я жить в мире согласном что в парке дитя погибает старик на электрическом стуле И раз я способен смеяться над любыми вещами
Т»-ТГе+И-КЧН‘&«-
О h L G eh I CerS с
24»
О Bomb О final Pied Pipei both sun and firefly behind your shock waltz God abandoned mock-nude beneath His thin false-talc’s apocalypse He cannot hear thy (lute s happy-the-day' profanations
1 le is spilled deaf into the Silencer's warty ear His Kingdom an eternity of crude wax Clogged clarions untrunipet Him Sealed angels unsing I lim
A thunderless God A dead God
О Bomb thy BOOM His tomb
That I lean forward on a desk of science an astrologer dabbling in dragon prose half-smart about wars bombs especially bombs That I am unable to hate what is necessary to love That 1 can’t exist in a world that consents a child in a park a man dying in an electric-chair That I am able to laugh at all things
Над всем что знаю и чего не знаю так я скрываю боль И раз говорю Я поэт а значит люблю всех людей знаю слова мои прозвучат знакомым пророчеством для человечест! л
а те неслова что я не скажу знакомы ему ничуть не менее
Значит я многообразен
человек бичующий злата великую ложь или поэт бредущий в блистающем пепле или кто-то кем сам я себя представляю сон с клыками акулы каннибал из кошмаров Значит я пе обязан глотать всю скорбь мировую по поводу бомбы спасибо что так ибо если б я думал что бомбы суть некий вид
гусениц Я бы точно считал что из них получатся бабочки
Для бомб есть особый Ад
Вон они там я вижу их там
Они сидят кучками и песни поют большей частью немецкие песни И две длиннющие американские песни
е-рег&ри корсо
GREGORY CORSO
all that I know and do not know thus to conceal my pain That I say 1 am a poet and therefore lore all man knowing my words to be the acquainted prophecy of all men and my unyvords no less an acquaintanceship That I am manifold
a man pursuing the big lies of gold
or a poet roaming in bright ashes
01 that which I imagine myself to be
a shark-toothed sleep a man-eater of dreams
I need not then be all-smait about bombs
I lappily so lor if 1 felt bombs were caterpillars
I'd doubt not they 'd become butterflies
1 here is a hell for bombs
I'hey're there I see them there
1 hey sit in bits and sing songs
mostly Get man songs
And two very long American songs
им позарез нужны новые песни особенно русские и китайские песни и еше длиннющие американские песни Бедная Бомбочка за то что более не будет эскимосской песни поэт Тебя любит
Я очень хочу затолкать леденец
в Твой щелястый рот
парик Златовласкп нахлобучить на лысый Твой череп
и обнявшись с тобой проскакать словно Хансель и Гретель по голливудским экранам
О Бомба в которой все прелести мира
Лирика и физика тревожно сплелись
О Фееподобие слетевшее с высочайшего древа вселенной О неба осколок который льет свет свой па муравейник и па гору как солнце
Вот стою пред Твоей фантастической дверью лилейной Я тебе подношу розы Мидгарда Аркадии мускус Лучшая косметика райских девиц
-G-K-c-&ofr¥ eeitSo -
and they wish theie were more songs especially Russian and Chinese songs and some more very long American songs Poor little Bomb that’ll never be an Eskimo song I love thee I want to pm a lollipop in th}’ fttrcal month
a wig of Goldilocks on thy baldy bean
and have you skip with me 1 lansel and Gt etel along the 1 iollywoodian screen О Bomb in which all lovely things moral and physical anxiously paiticipate О faiiylike plucked from the giandcst universe tree
О piece of heaven which gives both mountain and anthill a sun
I am standing before your fantastic lily door I bi ing you Midgardian roses Arcadian musk Reputed cosmetics from the girls of heaven
Приветствуй меня не страшусь ни твоей распахнутой двери ни мрачной памяти холодных привидений ни сутенеров неясной погоды ни их жестокой земной оттепели
Оппенгеймер посажен в карман Света где Тьма Ферми засох в Мозамбике Смерти Эйнштейн мифоуст его рот лишь полипный венок на башке лупоспрута Впусти меня Бомба восстань из угла сих беременных крыс не страшись транспараптонесушпх народов этого мира О Бомба Я люблю тебя
Я хочу лобызать твои лязги слопать твой БУММ Ты хвалебная песнь кульминация крика романтичная шляпа мистера Грома О эхо твоих танкоподобных колеи БУММ БУММ БУММ БУММ БУММ БУММ небесам и БУММ чудесам БУММ БУММ лунам и звездам БУММ ночкам БУММ и денечкам БУММ
-252-----F-PE-FO-PH КОРСО
GREGORY- CORSO
Welcome me fear not thy opened door nor thy cold ghost’s grey memory nor the pimps of indefinite weather their cruel terrestial thaw Oppenheimer is seated in the dark pocket of Light Fermi is dry in Death’s Mozambique Einstein his mythmouth a barnacled wreath on the moon-squid’s head Let me in Bomb rise from that pregnant-rat corner nor fcai the raised-broom nations of the world О Bomb I love you
I want to kiss your clank cat your boom You arc a paean an acme of scream a lyric hat of Mistei Thunder О resound thy lanky knees BOOM BOOM BOOM BOOM BOOM BOOM ye skies and BOOM ye suns BOOM BOOM ye moons ye stars BOOM nights ye BOOM ye days ye BOOM
БУММ БУММ ветрам тучам дождям БАБАХ оксанам озерам ТРАХ Барракудам БУММ да и пумам БУММ Убапги БУММ орангутанги
БЛМС БЛЯМС БРАМС БУММС пчелка медведь бабуин
БЛЯМС БРАМС БАМС
хвостам плавникам крылам
Да Да прямо средь пас бомба рухнет сейчас
Цветы вспрыгнут наслаждаясь тупой болью в корнях
Поля падут ниц горделиво под аллилуйями ветра
Бомборозы расцветут Бомболоси навострят свои уши
Ах многим бомба в этот день внушит благоговейный ужас кроткая птица
Но все же недостаточно сказать что бомба упадет Иль даже закричать что огонь небесны!! все поразит Знайте же вы что Земля как Мадонна выкормит Бомбу что в сердцах еще нс рожденных зреет множество Бомб судейские бомбы обернутые в горностай такие чудные они рухнут со звоном однажды на драчливые империи земли свирепые с усами золотыми
<гсгс>ри Мсгрео------------еойбь----------------------авз
BOOM BOOM ye winds ye clouds ye rains Go BANG ye lakes ye oceans BING Barracuda BOOM and cougar BOOM Ubangi BOOM orangutang
BING BANG BONG BOOM bee bear baboon ye BANG ye BONG ye BING the tail the fin the wing
Yes Yes into our midst a bomb will fall
Flowers will leap in joy their roots aching
Fields will kneel proud beneath the halleluyahs of the wind Piiikboinbs will blossom Elkbombs will perk their ears Ah many a bomb that day will awe the bird a gentle look Yet not enough to say a bomb will fall or even contend celestial fire goes out Know that the earth will madonna the Bomb that in the hearts of men to come more bombs will be born magisterial bombs wrapped in ermine all beautiful and they’ll sit plunk on earth’s grumpy empires fierce with moustaches of gold
ГОД В РАЗЛУКЕ
Я думаю о Нью-Йорке, затерянном среди звезд
Позабытом как детская любимая игрушка как голубой щенок —
Ночь в полном разгаре:
благостный обликом неслышный мэр
чинно вышагивает словно бриллиант на мохнатых лапах гордо неся вперед длинный нос сквозь годы своих избирательных
сроков призрак озабоченный мыслями о городе —
Под аркой па Вашингтон-сквер он делает вид что забыл о разоблачениях прозвучавших этим днем.
Мэр моего города никогда таким нс был — случайно задерживающимся па пустырях с огнем новостроек пылающим в глазах.
Я вышел за врата Готэм-сити не ради блаженства
хотя в городах прекрасней чем он спились мне сны которым
доверил я жизнь
254-ГР-ЕГОР И КОРСО---------&RCGORY CORGO
AWAY ONE YEAR
I think of New York City lost in stars
Foigotten as a blnehaired pet of childhood love —
Tonight the night is full;
the stealthy Mayor in his fine discipline
moves in piopoition like a large jewel with furry feet
he taps his long straight nose through the yeais of his term a ghost with won')-thoughts of city —
Beneath the Washington Squaic aich he feigns to forget the new denunciation of the day.
This has never been the Mayor ofrny city, occasionally stopping in the banen area with magnificent foundations in his eyes.
I have not piomiscd blessing upon leaving Gotham gate;
in lovelier < ities I join my dieams in whose care I depend
но любовь мою отдавал я не им а городу моего сердца, Нью-Йорку. Как он всличественен сейчас — парящая колесница, могучий олень чещугций спину о горы, Всличественен словно печальное виденье, дарующее царственную милость
В египетских глазах умирающей кошки перед смертью мелькнет тень ангела мышки: таков мой город — греза, сплетенье рек и мостов, полупрозрачное в ярком ночном освещении
Я вижу, как его бесчисленные юные улицы Прорастают щетиной прожитых дней скелет его светится словно угли в камине это явилась сама Смерть чтобы низвести город в каменную гробницу
though not once owning love to any city but the city of my heait.
New York City. It is fierce now; chai iot-locked in the sky like a stag scraping his back against mountains. Fieice as a doleful vision, giving piteous grannneicy. In a dying cat’s Egyptian eyes the lovely mouse is a man of dreams, so my city: dreamy solace of nveis and budges brightly onionskinned in the night
Down many urchin avenues
I see the days of my city bearding its face its measure of skeleton clanking like a stove the shell of Death come to nav igatc a city to the tomb
НАПИСАНО К СОБСТВЕННОМУ 32-ЛЕТИЮ
непри ну ждем ное, неторопливо-глубокомыслен но< стихотворение
Мне 32 года,
вот я и выгляжу по возрасту, возможно, несколько старше.
Неужели, если не мальчик, то уж и пе красив.
Похоже, пополнел. Волосы
больше нс вьются. Нос чуть больше?
Зато губы такие же.
А глаза — ох, уж эти глаза — с каждым разом красивее.
32-летие я встречаю холостяком, без детей, выводящих
меня из терпения,— но на них еще есть время.
Глупостей я больше не делаю.
Вот и вынужден слышать от так называемых друзей нечто вроде;
«Как ты изменился, а ведь был обалденным безумцем».
Если они испытывают неудобство со мной, серьезным, катились бы на Radio City Music Hall.
Г-РЕГОРИ КОРСО
GREGORY CORSO
WRIT ON THE EVE OF MY 32ND BIRTHDAY
A slow thoughtful spontaneous poem
1 ant 32 years old
and finally I look my age, if not more.
Is it a good face what’s no more a boy’s face?
It seems fatter. And tuy hair, it’s stopped being curly. Is my nose big? I'he lips arc the same.
And the eyes, ah the eyes get betto all the time.
32 and no wife, no baby; no baby hurts, but there’s lots of time.
I don't act silly any more.
And because of it I have to hear from so-called friends: “You ve changed. You used to be so crazy so great".
They are not comfortable with me when I’m serious.
Let them go to the Radio City Music Hall.
Мол 32 два года видели всю Европу, встречались с миллионами людей, одни считают мой возраст прекрасным, другие — ужасным.
Помню, когда мне минул 31 год, я расплакался при мысли, что однажды к ним прибавится еще столько же! Но в нынешний день рождения я такого не чувствую.
Сейчас я хочу стать седовласым ученым, который в окружении книг покоится в кресле у камина. В минувшем год)' я не украл ни одной вещи.
Вот уже 8 лет, как я не крал!
Подумать только; я перестал воровать!
Но продолжаю порой рассказывать байки и не перестал быть бесстыжим, особенно когда прошу деньги взаймы.
В мои 32 года у меня четыре трудных, настоящих, забавных, печальных, плохих, замечательных поэтических сборника,— за эти книги мир задолжал мне миллион долларов.
Я прожил 32 года в свое удовольствие.
Но его мне было мало.
Ч rtt-wrH
32; saw all of Europe, met millions of people; was great for some, terrible for others.
I remember my 31st year when I cried: “To think I may have to go another 31 years!”
I don’t feel that wav this birthday.
I feel I want to be wise with white hair in a tall library in a deep chair by a fireplace.
Another year in which I stole nothing.
8 years now and haven’t stole a thing!
I stopped stealing!
But I still lie at times,
and still am shameless yet ashamed when it comes to asking for money.
32 years old and four hard real funny sad bad wonderful books of poetry —
the world owes me a million dollars.
I think I had a pretty weird 32 years.
And it weren’t up to me, none of it.
No choice of two roads; if there were,
Сегодня у меня нет двух целей: если бы я должен был выбирать, то выбрал бы обе. Я считаю, успех зависит от того, как сильно его желаешь . Секрет, должно быть, в моем бессовестном заявлении: «Я доказательство того, что есть нечто, прозванное душой». Поэзию я люблю, потому что сплю с ней и она дарит мне жизнь.
Помимо огней, которые во мне гаснут, есть огонь, обжигающий сильнее солнца: он не освещает ни дни моей жизни, ни мое схождение с людьми, ни поведение в обществе,— он выявляет тени, обитающие в моей душе.
258----F-РЕ-ЕОРИ НеРСО
-GPEG-ORY -CORSO
I don’t doubt I'd have chosen both.
I like to think chance had it I play the bell.
The clue, perhaps, is in iny unbashed declaration: “I’m good example there’s such a thing as called soul". I love poetry because it makes me love and presents me life.
And of all the fires that die in me, there’s one burns like the sun; it might not make day my peisonal life, my association with people, 01 mv behaviour toward society, but it does tell me ms soul has a»shadow.
ЗАБЕГ ЗВУКОВ
Звуки начинают забег скачут плывут шагают звуки все острен все быстрей мчатся пока не закрыли все ближе в жарком забеге вой призраков и яростное биение крыльев поспешают ноздря в ноздрю вместе с карабканьем лозы и ковыляньем пингвинов рыба на третьем месте средн раскатов грома и взрывов настшаемая глухим стуком гробов падением дерева и трепетом пальмы звуки лидируют вибрируют сопят тараторят и громко поют на свободной дорожке но глядите глядите откуда-то выскочили мяуканья кошки и хруст морковки скрип башмака намерен прийти первым вот это забег! приближаются говорок попугая стук упавшей иглы звон разбитой вазы шорох чесания это скопище озверело! крики лягания брыкания — лишь озверев придешь первым
G ft L Gt^ft г C trirt- о
A RACE OF SOUND
Sounds are i tinning a race the trek the climb the swim
The pace
And voices are edging up to roars and close behind
The closing of doors the thump of labbits
And coming up in the stretch the howling of ghosts
The humming of birds and now voices are neck and neck With the climb of vines and the tiek of penguins
The swim of fish is third and moving in the inside thunder And bombs and in the back stretch the thud of coffins
The fall of timber the sway of palms
Voices are leading are leading heaving and breathing Speaking and singing fully in the clear but hold hold From out of nowhere the wail of cats the chomp of carrots A squeaky shoe challenges for the lead Oh what a race! Here comes t he di op of a pin the cawk of a parrot The breaking of glass the scratch of an itch
The crowds are going wild! Yelling and kicking and jumping so wild they win the race.
СМЕРТЬ ЯВЛЯЕТСЯ В ПЕРИОД ПОЛОВОГО СОЗРЕВАНИЯ
Я коснулся той, что наводит на детей ужас, это касание, такое личное, осталось во мне, да, я коснулся ее тридцать один год назад, а последующие касания просто копились. Я касался ее, чтобы постепенно исчерпать беззаботную смерть, делающую нас взрослыми.
260---ГРСГОРИ ИОНСО
-С й Е G rr V
€ -
DEATH COMES AT PUBERTY
I touched that which generates terror in children. I touched it, and was familiar with the touch of it, Yes, I touched myself 31 years ago. And beyond that, all was extra touches.
I touched to complection
That optimistic death which becomes a man.
Гэри Снайдер родился 8 м 1Я 1930 в Сан-Франциско, штат Калифорния и хорошо известен не только благодаря своей связи с движением битников, но и за проповедь общинной организации жизни и экологического сознания.
Во многих из его произведений отразилось влияние таких прославленных американских поэтов как Уолт Уитмен и Эзра Паунд, а также воздействие мистицизма в его восточноазиатских формах. Жизненный опыт, полученный им во время работы лесорубом и егерем на Тихоокеанском Северо-западе США, вдохновил Снайдера на создание двух его первых поэтических сборников: «Каменная наброска» (Riprap, 1959) и «Мифы и тексты» (Myths and Texts, 1960).
Многие из его поздних произведений посвящены поиску альтернатив городскому образу жизни и демонстрируют уважение к природе и глубокий интерес к восточной философии. (Последнее, впрочем, характерно для подавляющего большинства писателей-битников. Возможно, именно это сочетание уважения и терпимости к окружающему миру сделало писателей этого круга одновременно интересными и доступными для широкой аудитории).
Снайдер стал лауреатом Пулитцеровской премии за сборник стихотворений «Черепаший остров» (Tuitle Island, 1975). В дополнение к уже упомянутым работам Снайдер также опубликовал: «Задворки» (The Back Country, 1967), «Относительно волны» (Regarding Wave, 1969), «Топорища» (Axe Handles. 1983), «Былые обычаи» (The Old Ways, 1977) и «Никакой природы: новые и избранные стихотворения» (No Nature: New and Selected Poems, 1992). В настоящее время Снайдер преподает в Калифорнийском университете в Дейвисе.
ПОСЛЕ РАБОТЫ
Лачуга и пара деревьев в густом тумане плывут
Я снимаю с тебя блузку согреваю холодные руки твоими грудями.
ты дрожишь и смеешься продолжаешь чеснок шелушить возле жаркой печи.
приношу топор, кочергу, и дрова
мы будем сидеть у стены друг против друга пока похлебка на огне не закипит когда стемнеет
разопьем вино.
ГЭРИ СНАЙДЕР
GARY 5N-YB-ER
265
AFTER WORK
The shack and a few trees float in the blowing fog
I pull out your blouse, warm niy cold hands on your breasts, you laugh and shudder peeling garlic by the hot iron stove.
bring in the axe, the rake, the wood
we’ll lean on the wall against each other stew simmering on the lire as it grows dark drinking wine.
КАМЕННАЯ НАБРОСКА
Сделай каменную наброску разложи и раскинь слова эти Перед мысленным взором, как каменные глыбы.
разложи твердое — сам, руками.
Подбирая место, поставь
Перед мысленным взором во времени и пространстве, Твердость коры, листа или стены, рассыпь груду всяких вещей:
Булыжники Млечного пути, заблудившиеся планеты...
Эти стихи, так и знайте — потерявшиеся пони Со сбившимися седлами, оставляющие надежные каменные следы.
Миры, как ни кинь — бесконечная четырехмерная
Партия в го.
266--ГЭРИ СНАЙДЕР
GARY SNYDER
RIPRAP
Lay down these words
Before your mind like locks placed solid, by hands
In choice of place, set
Before the body of the mind in space and time:
Solidity of bark, leaf, or wall liprap of things:
Cobble of milky way, stiaying planets, These poems, people, lost ponies with
Dragging saddles — and rocky suie-foot trails.
The worlds like an endless four-dimensional
Game of Go.
муравьи и камешки
В сухом суглинке. Каждое слово — камень, галька, омытая прибоем.
Грани г — зернистые грани
пламени и тяготения.
Кристаллы и отложения — горячие переплетения всех перемен в образе мыслей
И сути вещей.
ГЭРИ СНАЙДЕР
ants and pebbles
In the thin loam, each rock a word a creek-washed stone
Granite- ingrained
with torment of fire and weight Crystal and sediment linked hot
all change, in thoughts, As well as things.
КАК КО МНЕ ПРИХОДЯТ СТИХИ
Они приходят спот ыкаясь О валуны тьмы ночной, стоят Робко поеживаясь за пределами Круга света от моего костра И я встречаю их на Самом кончике луча
2вв-----Р^Р4С-еЧ+АЙ-Д-&41
-G-A-RY -SNYDEP
HOW POETRY COMES ТО ME
It comes blundering over the
Boulders at night, it stays Frightened outside the Range of my campfire I go to meet it at the Edge of the light
СЕНО ДЛЯ ЛОШАДЕЙ
Он ехал добрых полночи Издалека из Сан-Хоакина, Через Марипозу, вверх По опасным горным дорогам, И притащился в восемь поутру С огромным возом сена, поставив его за амбаром.
Лебедкой, веревками, крючьями Высоко под стройные стропила Мы втаскивали пышные копны Сухой пахучей люцерны, В темноте исполосованной лучиками света, Пробивавшимися сквозь трещины в кровле, И от сенной трухи под потною рубахой
И даже в башмаках отчаянно чесалась кожа. А за ланчем, усевшись под черным дубом Неподалеку от жаркого загона
ГЭРИ СНАЙДЕР
GARY
SNYOE-R-
26»
HAY FOR THE HORSES
He had driven half the night Fiom far down San Joaquin Through Mariposa, up the Dangerous mountain roads, And pulled in at eight a.m. With his big truckload of hay behind the barn.
With winch and ropes and hooks We stacked the bales up clean To splintery redwood rafters High in the dark, flecks of alfalfa Whirling through shingle-cracks of light. Itch of haydust in the sweaty shirt and shoes.
At lunchtime under black oak Out in the hot corral,
(Старая кобыла тем временем принюхивалась к ведру, И кузнечики весело потрескивали в траве). Он сказал: — Мне уже шестьдесят восемь.
В первый раз я возил сено, когда мне было семнадцать. В тот день мне казалось,
Что я возненавижу это дело на всю жизнь.
Л надо же, черт его подери. Все никак не разделаюсь с ним!
270--F3P-H СНАЙДЕР
GA-ft-V-S ИНИНЕ
— The old mare nosing lunchpails. Grasshoppers crackling in the weeds — «I’m sixty-eight» he said,
«1 first bucked hay when I was seventeen. I thought, that day I started,
I sure would hate to do this all my life. And dammit, that’s just what I’ve gone and done».
РУЧЕЙ ЛАЙЮТ
Гранитная гряда
Дерево, впрочем вполне достаточно
И простого камня. Небольшой ручеек
И вдали — корабль на глади влаги
Холмы за холмами
Чахлые деревца вцепившиеся
В крошечные трещины камня
И над всем этим — луна, огромная, непомерная.
Мысли путаются. Миллион
Лет назад воздух ночью недвижен а скалы
Все еще теплые Небеса над бесконечностью гор.
Все что связывает тебя с человечеством
Отступает куда-то прочь. Твердые глыбы вздрагивают И даже тяжкий камень лежащий на сердце Скатывается словно пузырек.
Словеса и книги
Так похожи на ручей, спрыгнувший со скалы
ГОЕМ 0НАЙДЕ4-----------
PIUTE CREEK
One granite ridge
A tree, would be enough Or even a rock, a small creek, A bark shred in a pool.
Hill beyond hill folded and twisted Tough trees crammed
In thin stone fractuies
A huge moon on it all, is too much.
The mind wanders. A million Summers, night air still and the rocks Warm. Sky over endless mountains. All the junk that goes with being human Drops away, hard rock wavers Even the heavy present seems to fail This bubble of a heait.
Words and books
Like a small creek off a high ledge
И — растаявший в сухом воздухе.
Ясный внимательный ум
Не имеет никакого значенья но то
Что можно видеть — действительно существует.
Никто не любит скалы, и однако вот — мы здесь.
Ночные холмы. Пятнышко
Лунного света
Скользит все ближе к тени от можжевельника:
Где-то там невидимые
Холодные гордые глаза
Кугуара или койота
Следят за тем как я поднимаюсь и ухожу.
272--Е-ЭРИ СНАЙДЕР
-6-AR-Y SNYDER
Gone in the dry air.
A clear, attentive mind
Has no meaning but that Which sees is truly seen. No one loves rock, yet we are heie. Night chills. A (lick In the moonlight Slips into Juniper shadow: Back there unseen Cold proud eyes Of Cougar 01 Coyote Watch me tise and go.
СТИХОТВОРЕНИЕ ДЛЯ МЕДВЕДЯ
»А я- дитя горного бога.»
Медведь под скалой
Он — она? — ест чернику
Спелую чернику
Скоро выпадет снег, и она —
Или может быть он — заполет в берлогу
И заснет. В помете
Медведя черника. Если
В это время года
Подкрасться к медведю
Он зарычит и убежит.
Все ушли
Из зарослей ежевики, но одна девушка
Уронила корзинку и собирала
В сумерках ягоды.
THIS РОЕМ IS FOR BEAR
for те I am a child of the god of the mountains.»
A bear down under the cliff.
She is eating huckleberries.
They are ripe now
Soon it will snow, and she
Or maybe he, will crawl into a hole
And sleep. You can see
Huckleberries in bearshit if you
Look, this time of year
If I sneak up on the bear
It will gt unt and run
The others had all gone down
From the blackberry brambles, but one girl
Spilled her basket, and was picking up her
Berries in the dark.
В темноте стоял мужчина. Он повел ее
За руку домой. Это медведь.
В жилище под скалой
Она родила детей
С острыми зубами И много лет жила там
Поймать медведя
выманить
мед-ведь
лесной плод
лапистый зверь
мохнатый старик. Медведь! Выходи!
Вылезай, не трусь!
Хозяин!
девушка повенчана с медведем Царем гор, медведем!
ты съел много ягод
ты поймал много рыбы
ты навел ужас на многиз людей
274----ГЭРИ СНАЙДЕР---------------GARY SNYDER
A tall man stood in the shadow, took her arm, Led her to his home. He was a bear.
In a house under the mountain
She gave birth to slick dark children
With sharp teeth, and lived in the hollow Mountain many years.
snare a bear: call him out:
honey-eater forest apple light-foot •*
Old man in the fur coat. Bear! come out!
Die of your own choice!
Grandfather black-food!
this girl married a bear Who rules in the mountains. Bear!
you have eaten many beriies you have caught many fish you have frightened many people
У границы с Мексикой живут медведи Зимой сосут лапу Роются в запасах
Ноют, стонут
(Одиссей тоже был медведем)
Ее соски терзают дети
Со сжатыми зубами, сощуренными глазами, но она им позволяет.
Л ее братья уже напали на след. Преследуют ее мужа но ущелью И загнали его.
Песня загнанного медведя: «Отдайте мне мой пояс. Я умираю.
Я пришел из пещер
У верховья реки, где
Все ручьи
Пересохли».
v; -S-i+V ЬЬЙГ
275
Twelve species north of Mexico Sucking their paws in the long winter Tearing the high-strung caches down Whining, crying, jacking off (Odysseus was a bear) Bear-cubs gnawing the soft tits Teeth gritted, eyes screwed tight but she let them.
Till her brotheis found the place Chased her husband up the gorge Comered him in the rocks.
Song of the snared bear:
«Give me my belt.
«I am near death.
I came from the mountain caves «At the headwaters, «The small streams there «Are ail dried up.
— Пойду-ка я охотиться „а медведя охотиться на медведя?
Дурак ты, Снайдер, Выходишь на медведя с горсткой риса!
«76---Г-ЭРИ СНАЙДЕР---------6ARY SNYDER
— I think Г11 go hunt bears, «hunt bears?
Why shit Snyder.
You couldn’t hit a bear in the ass with a handful of iice!»
СТИХОТВОРЕНИЕ ДЛЯ ОЛЕНЯ
«Мне подвластны все горы
Из них на пяти у меня есть места для танцев Когда в меня стреляют я бегу На эти пять гор».
Последний выстрел по Оленю безуспешно, в полумраке мы возвращаемся скользя по сухим иголкам мимо мерзнущих сосен Перепуганный насмерть кролик Изнуренный винчестер Сносит ему башку.
Белое тельце бьется в конвульсиях В темном ущелье
А мы тем временем спускаемся к машине.
олень высекает камни
ГЭРИ СНАЙДЕР
GARY
NYDCR
til
THIS РОЕМ IS FOR DEER
«I dance on all the mountains
On five mountains, I have a dancing place
When they shoot at me I run
To my five mountains»
Missed a last shot
At the Buck, in twilight
So we came back sliding
On dry needles through cold pines.
Scared out a cottontail
Whipped up the winchester Shot off its head.
The white body rolls and twitches In the dark ravine
As we run down the hill to the car.
deer foot down scree
Фавн Пикассо, Фавн Иссы, Олень на осенней горе Ревущий как шаман Грациозно скачущий по снежным островкам Голова откинута назад. грудь вперед. Яйца закованы в тугой волосатый мешок хранящий от тревог жнвгю душу на холодной осенней горе
Стоящий в лучах уходящего солнца, щелк ушами Щелк хвостом, золотая дымка мух вокруг его глаз и ноздрей
Домой в ночи пьяный глаз едва различает созведье Тельца Из точки вдалеке вдруг вырастает олень четырехлетний в свете фар танцующий на пустынном шоссе
278--ГЭРИ СНАЙДЕР
САПУ SNYDER-
Picasso’s fawn, Issa's fawn. Deer on the autumn mountain Howling like a wise man
Stiff spiingy jumps down the snowfields Head held back, foiefeet out. Balls tight in a tough hair sack Keeping the human soul front care on the autumn mountain
Standing in late sun, eai flick Tail-flick, gold mist oi flies Whirling fiom nostril to eves.
**i
1 lome bv night
diutiken eye
Still picks out Iain us
Low, and growing high:
four-point buck
Dancing in the headlights on the lonely road
Невдалеке от мельничного пруда
Машина остановлена. Ва-бах
II несмышленое созданье ослепленное упало.
Тащу горячие кишки засучив рукава Пока ночным морозом не сковало язык и глаз
Холодные рога.
Охотничий ремень чуть ниже неба Кровь теплая в багажнике машины. Олений запах.
Нетвердый язык.
отдать жизнь за меня Олень не хочет.
Я буду пить морскую воду и спать на гальке под дождем пока олень не соизволит умереть из жалости к моим страданьям
Г ЭРИ С НАЙМЕТ- OAftY GNYOCfc---------------— W*
A mile past the mill-pond. With the car stopped, shot That wild silly blinded creature down.
Pull out the hot guts
with hard bare hands
While night-frost chills the tongue and eye
The cold horn-bones.
The hunter’s bell
just below the sky Warm hlood in the car trunk. Deer-smell.
the limp tongue.
Deer don't want to die for me.
I’ll drink sea-water
Sleep on beach pebbles in the rain Until the deer come down to die in pity for my pain.
ЧЕТЫРЕ СТИХОТВОРЕНИЯ, ПОСВЯЩЕННЫХ РОБИН
Воспоминания в лесу Суислоу
Я спал под рододендроном на меня Всю ночь падали увядшие лепестки Кряхтя на корявом листе картона Ноги кое-как прикрыв пакетом Руки засунув поглубже в карманы Я в конце концов заснул.
Я вспомнил когда мы учились в школе Мы спали вместе на широкой мягкой постели Самые юные любовники во всей школе Мы расстались когда нам было всего девятнадцать Давно переженились наши дружки Ты школьная учительница где-то на востоке А мне другая жизнь по нраву Зеленые холмы и голубая кромка моря Но иной раз засыпая под открытым небом Я возвращаюсь в прошлое когда у меня была ты.
•280--ГЭРИ СНАЙДЕР
GARY SNYDER
FOUR POEMS FOR ROBIN
Out Once in Suislaw Forest
I slept under rhododendron
AH night blossoms fell
Shivering on a sheet of cardboard
Feet stuck in my pack
Hands deep in my pockets Barely able to sleep.
I remembered when we were in school Sleeping together in a big wann brrl We were the youngest lovers
When we broke up we were still nineteen Now our friends are mat tied
You teach school back east
I don’t mind living this way
Green hills the long blue beach
But sometimes sleeping in the open
I think back when 1 had you.
Весенняя ночь в Шококу-дзи
Восемь лет назад и тоже в мае
Мы бродили под цветущими вишнями Всю ночь напролет в сказочном саду в Орегоне. И все о чем я мечтал тогда
Кануло и забылось — все кроме тебя.
А здесь среди ночи
В парке старушки-столицы
Ощущая всем телом трепещущий призрак Югао Я вспоминаю твое прохладное тело Голое под хлопчатым летним платьем.
Осеннее утро в Шококу-дзи
Прошлой ночью любуясь Плеядами И полной грудью вдыхая лунный свет Я вздрогнул — горькая память как рвота Поднялась мне к самому горло.
A Spring Night In Shokoku-JI
Eight years ago this May
We walked under cherry blossoms At night in an orchard in Oregon. All that I wanted then
Is forgotten now, but you.
Here in the night
In a garden of the old capital
I feel the trembling ghost of Yugao
I remember your cool body
Naked under a summer cotton dress.
An Autumn Morning In Shokoku-JI
Last night watching the Pleiades, Breath smoking in the moonlight. Bitter memory like vomit Choked my throat.
Я развернул затасканный спальный мешок
На матах чьей-то веранды
Под крупными осенними звездами.
И во сне мне явилась ты
(В третий раз за эти девять лет)
Чужая. холодная, сердитая.
Я проснулся смущенный раздосадованный Бесцельными сердечными битвами.
Занималась заря. Венера и Юпитер сияли.
В тот день я впервые
Увидел их так близко.
Декабрь в Йейсе
Тогда, в октябре. Мы бродили в сад}' по высокой сухой траве
И выбрав свободу ты сказала:
— Когда-нибудь свидимся, может быть лет через десять. После колледжа я видел тебя
282--ГЭ-РИ- СНАЙДЕР
GARY SNYDEP
I unrolled a sleeping bag On mats on the porch Under thick autumn stars. In dream you appeared (Three times in nine years) Wild. cold, and accusing. I woke shamed and angry: The pointless wars of the heart. Almosi dawn. Venus and Jupiter. The first time I have
Ever seen them close.
December at Yase
You said, that October, In the tall dry grass by the orchard When vou chose to be free, «Again someday, maybe ten years». After college I saw you
।
I
Всего только раз. Ты выглядела очень странно.
А я был одержим какой-то дурацкой мечтой.
С тех пор пролетело лет десять
11 даже больше — но я всегда знал
где ты...
Я мог бы поехать к тебе
И вернуть твою любовь
Ведь ты по-прежнему одинока.
Я не поехал. Я думал:
Мне надо оставаться свободным. Так
Я и сделал.
И лишь во сне, похожем на этот рассвет, Могила надежды, потрясающий накал Твоей юной любви
Возвращается в душу, опаляет мне плоть.
ГЭгИ СНАЙЭ-Ет^
GARY SH-Vb&H
One time. Yoti wete strange. And I was obsessed with a plan. Now ten yeats and more have Gone by: I’ve always known where you were —
I might have gone to you Hoping to win your love back. You still are single.
I didn't.
I thought I must make it alone. I Have done that.
Only in dream, like this dawn, Does the grave, awed intensity Of our young love
Return to my mind, to my flesh.
У нас с тобой было все
Чего другие жаждут, о чем напрасно мечтают; И все осталось за порогом девятиадцатилетия.
Я чувствую себя дряхлым, словно прожил множество жизней.
И теперь мне уже не узнать
Свалял я дурака
Или исполнил веление
своей кармы.
Г-ЭР И СНАЙДЕР
-6-ARY- S-N-YDER
We had what the others
All crave and seek for;
We left it behind at nineteen.
I feel ancient, as though I had Lived many lives.
And may never now know
If I am a fool
Or have done what my katma demands.
СУТРА ДЫМЧАТОГО МЕДВЕДЯ
Однажды в Юрском периоде, 150 миллионов лет назад, Великий Солнечный Будда, восседая в углу Бесконечной Пустоты, держал речь перед всеми собравшимися стихиями и элементами: существами стоячими и бродячими, существами летающими и восседающими — и даже травы, числом до тринадцати миллиардов, каждая из которых появилась на свет из семени,— собрались слушать речь, посвященную Просветлению планеты Земля.
«Некогда в будущем возникнет материк, именуемый
Америка. На нем будут великие чакры — средоточия мощи: озеро Пирамиды, Уолденский пруд, вершина Райньер, Большой Сур, Эверглейды и так далее; мощные нервы и каналы; речные стремнины — Колумбия и Миссисипи, и, наконец, сам Большой Каньон. В ту эпоху на головы рода человеческого обрушатся тяжкие беды, и человек, обладающий совершенной природой Будды, разрушит и уничтожит едва ли не все на земле.
ГЭАИ СНАЙДО
SMOKEY THE BEAR SUTRA
Once in the Jurassic about 150 million years ago, the Great Sun Buddha in this coiner of the Infinite Void gave a Discourse to all the assembled elements and energies: to the standing beings, the walking beings, the flying beings, and the sitting beings — even grasses, to the number of thirteen billion, each one born from a seed, assembled there: a Discourse concerning Enlightenment on the planet Earth.
«In some future time, there will be a continent called America. It will have great centers of power called such as Pyramid Lake, Walden Pond, Mt. Rainier, Big Sur, Everglades, and so forth; and powerful nerves and channels such as Columbia River, Mississippi River, and Grand Canyon The human race in that era will get into troubles all over its head, and practically wreck everything in spite of its own strong intelligent Buddha-nature».
Перекрученные пласты горных хребтов и биение пульса вулканов — все это лишь излияния любви моей, пламеневши и в недрах земных
Особенно дороги мне аспидный сланец, базальт и гранит, ибо их горы низводят на землю дождь. В ту американскую эру я явлюсь в новом облике, чтоб исцелить мир познания, не знающего любви, мир, томимый слепым голодом и с безумной яростью пожирающий все, что не может его утолить». А затем он предстал в своем истинном образе: это был ДЫМЧАТЫЙ МЕДВЕДЬ
Статный дымчато-бурый медведь стоявший на задних лапах в знак того, что он пробудился и преисполнен
внимания
В правой лапе медведь держал Лопат}', которая вскрывает истину под ложными обличьями, обрубая корни напрасных привязанностей и швыряя сырой песок прямо в пламя войны и похоти
286
ГЭРИ СНАЙДЕР----------GARY- SNYDER
«The twisting strata of the great mountains and the pulsings of volcanoes are my love burning deep in the earth.
Mv obstinate compassion is schist and basalt and granite, to be mountains, to biing down the rain In that future American Era I shall enter a new form; to cure the world of loveless knowledge that seeks with blind hunger: and mindless rage eating food that will not fill it».
And he showed himself in his true form of
SMOKEY THE BEAR
A handsome smokey-colored brown bear standing on his hind legs, showing that he is aroused and watchful.
Bearing in his right paw the Shovel that digs to the truth beneath appealances; cuts the roots of useless attachments, and flings damp sand on the fires of greed and war;
Его левая лапа приподнята в мудре Дружеского Привета — в знак того, что все существа имеют полное право жить до срока, назначенного им, и что все на свете олени, кролики, бурундуки, змеи, одуванчики и ящерицы живуг, покорствуя закону дхармы;
На нем была синяя роба — символ рабов и работников, бесчисленных судеб, раздавленных цивилизацией, которая тщится спасти, но чаще всего губит;
11а голове у него широкополая западная шляпа — символ сил, охраняющих девственно-дикую Природу, являющую собой Первозданную Сущность Дхармы и Истинный Путь человека на этой земле, на которой
все истинные пути ведут через горы —
Позади него — клубящийся ореол дыма и пламени, лесные костры кали-юги, костры, зажженные глупостью тех, кто думает что этом мире можно обретать и терять, тогда как на самом деле все это вмещают в себя Лазурное Небо и Зеленая Земля Единого Разума;
У него круглое брюхо — знак доброй натуры
и того, что на этой огромной земле достаточно
г **> С м r~. 44 А & Г А
I С ’ >1 VI* И 1_ т
G ¥—S-J4-¥-crG4r
His left paw in the Mudra of Comradely Display — indicating that all creatures have the full right to live to their limits and that deer, rabbits, chipmunks, snakes, dandelions, and lizards all grow in the realm of the Dharma;
• Wealing the blue work overalls symbolic of slaves and laborers, the countless men oppressed by a civilization that claims to save but often destroys;
Wearing the broad-brimmed hat of the West, symbolic of the forces that guard the Wilderness, which is the Natural State of the Dharma and the True Path of man on earth: all true paths lead through mountains —
With a halo of smoke and flame behind, the forest fires of the kali-yuga, fires caused by the stupidity of those who think things can be gained and lost whereas in truth all is contained vast and free in the Blue Sky and Green Eaith of One Mind;
Round-bellied to show his kind nature and that the great
пищи для всех, кто любит и верит в нее;
Он попирает лапами бесконечные скоростные дороги и никчемные пригороды, топча
жирных червей капитализма и тоталитаризма.
Он указывает Путь: последователи его, избавившись от машин, домов, консервированной жратвы, университетов и башмаков, совершают Три таинства своих собственных Тела, Речи и Разума, бесстрашно вырубая сгнившие на корню деревья и вырывая больные артерии этой страны — Америки — чтобы затем сжечь все эти отбросы и хлам Сердитый, но Мирный, Забавный, но Строгий, Дымчатый Медведь принесет Просветленье тому, кто поможет ему; тех же, кто таит злобу или клевещет на него,
ОН ПРОГОНИТ ПРОЧЬ.
Вот его великая Мантра:
“Нама саманта ваджранам чанда махарошана Спатайя хум траке хам нам”
“Я ПОСВЯЩАЮ СЕБЯ АЛМАЗУ ВСЕЛЕННОЙ
28в
Е-ЭР+1 6-Н АЙД-ЕР
GARY SNYDER
earth has food enough for everyone who loves her and trusts her;
Trampling underfoot wasteful freeways and needless suburbs; smashing the worms of capitalism and totalitarianism:
Indicating the Task: his followets, becoming free of cars, houses, canned foods, universities, and shoes; master the Three Mysteries of their own Body, Speech, and Mind; and fearlessly chop down the rotten trees and prune out the sick limbs of this country America and then burn the leftover trash.
Wrathful but Calm. Austere but Comic. Smokey the Bear will Illuminate those who would help him; but for those who would hinder or slander him, w
1 IE WILL PUT THEM OUT.
Thus his great Mantra:
Namah samanla vajranam chanda maharoshana
Sphataya hum traks ham nam «I DEDICATE MYSELF TO THE UNIVERSAL DIAMOND
ДА ПОГИБНЕТ ЗЛОБНАЯ ЯРОСТЬ МИРА" Он защитит того, кто любит леса и реки. Богов и животных, бродяг и безумцев, узников и больных, музыкантов, игривых женщин и беззаботных детей. И если кому-то мешают реклама и смог над городом, телевидение или полиция, пусть он выкрикнет БОЕВОЙ КЛИЧ ДЫМЧАТОГО МЕДВЕДЯ: ТОПИ ИХ ЗАДНИЦЫ КРУШИ ИХ ЗАДНИЦЫ ТОПИ ИХ ЗАДНИЦЫ КРУШИ ИХ ЗАДНИЦЫ
И ДЫМЧАТЫЙ МЕДВЕДЬ непременно явится, чтобы прогнать всех врагов своей лопатой-ваджрой.
И отныне все те, кто поет эту Сутру, пытаясь воплотить ее в жизнь, будут являть доблести — бессчетные, как песчинки Невады и Аризоны.
Они помогут спасти планету Земля
от тотального нефтяного пятна
ВЕ THIS RAGING FURY DESTROYED»
And he will protect those who love woods and rivers, Gods and animals, hobos and madmen, prisoners and sick people, musicians, playful women, and hopeful children: And if anyone is threatened by advettising, air pollution, television, or the police, they should chant SMOKEY THE BEAR’S WAR SPELL:
DROWN THEIR BUTTS
CRUSH THEIR BUT TS
DROWN 1 HEIR BUTTS
CRUSH THEIR BUTTS
And SMOKEY THE BEAR will surely appear to put the enemy out with his vajra-shovel.
Now those who recite this Sutra and then try to put it in practice will accumulate merit as countless as the sands of Arizona and Nevada.
Will help save the planet Eaith from total oil slick.
Они установят эпоху гармонии природы и человека Они заслужат любовь и признательность
женщин, детей и зверей.
Для них всегда найдется спелая ежевика и солнечная лужайка под соснами, чтоб отдохнуть.
А В КОНЦЕ СВОИХ ДНЕЙ НЕПРЕМЕННО ДОСТИГНУТ ВЫСШЕГО ПРОСВЕТЛЕНИЯ. Так нам было сказано.
geo -ГЭРИ СНАЙДЕР
GARY SNYDER
Will enter the age of harmony of man and nature.
Will win the lender love and caresses of men, women, and beasts.
Will always have ripe blackbet ties to cat and a sunny spot under a pine tree to sit at.
AND IN THE END WILL WIN HIGHEST PERFECT ENLIGHTENMENT.
thus have we heard.
БДРЖМ
Неся самому себе смерть.
(Быстродействующий Реактор на Жидких Металлах) занят занудным трудом.
Поблескивают плутониевые зубы.
Шевелятся брови.
Машет в воздухе коса урановых рудников.
Кали творит свой танец на мертвом окоченевшем пенисе.
Алюминиевые пивные банки, пластмассовые ложки, фанерный шпон, трубки из ПВХ, виниловые чехлы до конца не сгорают, дочиста не сгнивают, но заливают нас как потоп,
облачают и одевают пока Кали-Йюга
не положит предел нашим дням.
ГЭРИ СНА-ЙДЕ-Р-
GARY SNYDCR
281
LMBFR
Death himself
(Liquid Metal Fast Breeder Reactor) stands grinning, beckoning.
Plutonium tooth-glow.
Eyebrows buzzing.
Strip-mining scythe.
Kali dances on the dead stiff cock.
Aluminum beer cans, plastic spoons. Plywood veneer, PVC pipe, vinyl seat covers, don’t exactly bin n, don't quite rot, flood over us,
robes and garbs of the Kali-yuga
end of days
Я БЫЛ В БАРЕ «БРОДЯГА»...
Я был в баре «Бродяга», в Фармингтоне, штат Нью-Мексико. И, выпив двойную порцию бурбона, перешел па пиво.
Подвязанные космы я убрал за ворот плаща. А серьгу оставил в машине.
Два ковбоя паясничали у бильярдных столов, официантка спросила, откуда мы?
Музыканты затянули в стиле кантри «В Мускоги травку мы не курим», а когда запели новую песню, одна пара затанцевала.
Они держались за руки, как школьники в пятидесятые годы
992---ГЭРИ СНАЙДЕР
GARY
KYe-E-R-
I WENT INTO THE MAVERICK BAR
I went into the Maverick Bar In f’armington, New Mexico. And drank double shots of bourbon backed with beer.
M} long hair was tucked up under a cap I'd left the earring in the car.
Two cowboys did horseplay by the pool tables, A waitress asked us where are you from?
A country-and-western band began to play “We don’t smoke Marijuana in Muskokie” And with the next song, a couple began to dance.
The}1 held each other like in High School dances in the fifties;
я вспомнил работу в лесах
и бары в Мадрасе, штат Орегон.
Всю ту коротко стриженную неотесанность и радость, Америка,— твою глупость.
Я снова почти мог тебя любить.
Мы двинули оттуда — по хребтам скоростных дорог — под старыми стойкими звездами,—
и между тенями обрывистых скал я пришел в себя,
пришел к настоящему делу —
«К тому, что полагается делать».
-РЭ-НИ-Си
(j*+r¥-Si+VbE-Tr
I recalled when I work in the woods and the bars of Madras, Oregon.
That short-haii ed joy and roughness — America - your stupidity.
I could almost love you again.
We left — onto the freeway shoulders — under the tough old star — In the shadow of bluffs
I came back to myself. To the real work, to “What is to be done”
ЧТО КАСАЕТСЯ ПОЭТОВ...
Что касается поэтов. Земных Поэтов, пишущих небольшие стихи,— никто им не в помощь.
Поэты Воздушные выдюжат в любой ураган, порой они дремлют в смерче и ведут себя так в каждом стихотворении.
Ниже пятидесяти бензин не течет, пропан — тоже. Поэты Огня пылают и при абсолютном нуле: ископаемая любовь хлещет фонтаном.
494----ГЭРИ СНАЙД-ЕР-
GARY SNYDER
AS FOR POETS
As for poets
The Earth Poets
Who write small poems. Need help from no man.
The Air Poets
Play out the swiftest gales
And someiiines loll in the eddies.
Poem after poem,
Cuiling back on the same thrust.
At fift) below
Fuel oil won't flow
And propane stays in the tank.
Fite Poets
Burn at absolute zero
Fossil love pumped backup
Первый
Поэт Воды пробыл внизу шесть лет, покрылся водорослями. Жизнь в его стихотворении оставила миллионы разнообразных крохотных следов, пересекающихся в иле.
С Луной и Солнцем в животе
дремлет поэт Космоса.
У неба нет края, а все же его стихи, как дикие гуси, летят за его пределы. Поэт Разума горчит дома.
2Н-А-ЙЦТ-г----------------GAf(¥
295
The first
Water Poet
Stay ed down six years.
He was covered wtth seaweed.
The life in his poem Left millions of tiny Different tracks Criss-crossing thiough the ntud.
With the Sun and Moon In his belly. The Space Poet Sleeps.
No end to the sky —
But his poems. Like wild geese. Fly off the edge. A Mind Poet Stays in the house.
Дом этот пустой и без стен.
Стихотворение видать со всех сторон отовсюду сразу.
-гее-рэ-ри €найдер---------&a-rp snydcp
The house is empty And it has no walls. The poem
Is seen from all sides Everywhere, At once.
ДЕТЯМ
Растущие холмы со склонами статистик лежат перед глазами, вездесущие крутые скалы тянутся вверх, вверх, а мы тянемся вниз.
В грядущем веке, или в том, что после, говорят они, нас ждуг долины и луга, мы можем встретиться там мирно, если сумеем.
ГЭРИ СНАЙДЕР-------------------GARY SNYDER
FOR THE CHILDREN
The rising hills, the slopes of statistics
lie before us.
the steep climb
of everything, going up,
up, as we all go down.
In the next century
or the one beyond that,
they say,
are valleys, pastures, we can meet there in peace
if we make it.
297
Чтобы достичь сияющих вершин, вот вам лишь слово, вам и вашим детям:
живите вместе учитесь у цветов идите к свету
2вв------Г-ЭРИ СНАЙДЕР----------------------GARY -S-NY-D-tft
То climb these coming crests one word to you, to you and your childten:
stay together learn the flowers go light
НАВЕРХ
Все это повое всплывает па поверхность толкай обратно и топи его, топи жди и растворись с темного дна
выверни наизнанку дай воде разлиться Отсей все зерна.
И смотри на всходы.
Сознание, подобное земле.
ГЭРИ СНАЙДЕР----------GARY SNYDER------------29»
ON TOP
All this new stuff goes on top turn it over, turn it over wait and water down from the dark bottom turn it inside out let it spread through Sift down even.
Watch it sprout.
A mind like compost.
JACKKEROUAC
ДЖЕК КЕРУАК
Джек Керуак (Жан Луи Лебри де Керуак) родился 12 марта 1922 года в Лоуэлле, штат Массачусетс, в семье Лео и Габриэль Керуак, франко-канадцев но происхождению. Отец Джека работал репортером в газете, разбогатев, приобрел небольшую собственную типографию, по после того, как ее уничтожило наводнение, бросил работу и закончил жизнь пьяницей и игроком.
С раннего детства у Джека проявлялись творческие наклонности: он писал сценарии для мультфильмов и разыгрывал «немые картины», затем начал «издавать» своп собственный журнал, в котором был автором всех текстов и иллюстраций. Окончил французскую католическую начальную школу, писать и читать по-английски всерьез начал только в старших классах
В средней школе Керуак увлекся игрой в футбол и проявил в этом виде спорта такие способности, что получил стипендию для продолжения обучения в Колумбийском университете, куда и поступил в 1940 году. Но вскоре, получив тяжелую травму, будущий писатель ссорится со своим тренером и, проучившись лишь один год, покидает университет и возвращается обратно в Лоуэлл. Там он некоторое время работает спортивным репортером, но вскоре бросает эту работу и переезжает сначала в Вашингтон, затем в Бостон, пока, наконец, в 1942 году не записывается матросом в торговый флот. Вторую мировую войну Керуак провел между торговым и военным (из которого его регулярно комиссовали за «психологическую несовместимость») флотами.
В 1944 году Керуак окончательно сходит на берег и поселяется в Нью-Йорке, где пробует возобновить занятия в университете, а также входит в круг, состоявший из Люсьена Карра, Аллена Гинзберга, Уильяма Берроуза и Нила Кэссиди и сыгравший ключевую роль в формировании движения битни ков Именно Керуак (в беседе с писателем Джоном Клелланом Холмсом) впервые употребил термин «beat generation», который и стал самоопределением нового течения в искусстве. В том же, 1944 году, Керуак женится па Эдди Паркер (брак продлился только несколько месяцев) и начинает писать свой первый, еще достаточно традиционный роман «Городок и город» (The 1'own And 1 he City) (опубликован в 1950 году).
В 1949 году Керуак отправляется в первое путешествие «через Америку» в компании Нила Кэссиди и его подруги Лу апп В течение последующих нескольких лет Керуак неоднократно пересекает на машине пли автостопом Америку и Мексику Эти путешествия становятся основой для его наиболее прославленного произведения — романа «На дороге». В 1950 году Керуак женится во второй раз на Джоан Харви, по и этот
брак длится не больше года. В 1951 году менее чем в трехнедельный срок писатель создает первый вариант «На дороге». Начинается самый продуктивный период его творчества: Kepv ак работает над «Видениями Коди» (Visions of Cody) и «Доктором Саксом» (Dr. Sax), а в 1953 году заканчивает роман «Подземные» (The Subterraneans). Тем не менее, единственной его опубликованной книгой па то время остается «Городок и город».
В течение следующих нескольких лет Джек часто путешествует по Америке, навещая Кэссиди, Гинзберга и Ьерроуза, поселившихся в различных частях страны и зарабатывая на жизнь случайными приработками. В то же время возникает его интерес к буддизму. В 1955 году Керуак уезжает в одиночку в Мехико-сити практиковать медитацию и сочиняет там поэму «Мехико-сити блюз». В следующем, 1956 году он начинает работу над романами «Видения Жерара» (Visions of Gerard) (о смерти своего старшего брата). «Золотые письмена вечности» (The Scripture of the Golden Eternity) и «Полночь старого ангела» (Old Angel Midnight).
После многих лет отсрочек и переработок в 1957 году, наконец, выходит в свет «На дороге» и очень быстро Керуак становится знаменитым наравне с уже обретшими к этому времени популярность Гпнзбергом и другими участниками «Вечера шестерых». К своему огромному неудовольствию Керуак в глазах публики становится чуть ли не символом «бит-поколе-ния».
Следом за выходом «На дороге» начинается публикация всех остальных произведений Керуака, включая продолжение «На дороге» — «Бродяги Дхармы». Керуак снова обращается к поэзии и выступает вместе с друзьями-битниками с чтениями в клубах под аккомпанемент таких джазовых музыкантов как Стив Аллен. Зут Симс, Эл Кон и Дэйвид Амрам. Он много пишет в журналах, включая такие издания как «Плейбой» и «Эсквайр».
Слава, тем не менее, не приносит Керуаку счастья: усугубляются проблемы с алкоголем. Пытаясь избавиться от пагубной привычки, Керуак в 1961 году перебирается в каньон Биксби в калифорнийском округе Биг Сур, где пишет свое последнее произведение — полуавтобиографическпп роман «Биг Cvp» В последние годы жизни Керуака слава его заметно блекнет, он живет с матерью, избегает встреч с журналистами, в третий раз женится на подруге детства Стелле Сампас. Ему так и не удается справиться с алкогольной зависимостью: 20 октября 1969 года на сорок восьмом году жизни Керуак скончался в Санкт-Петербурге, штат Флорида от цирроза печени.
ЗАПАДНЫЕ ХАЙКУ
Руки воздеты к луне Среди коров.
Птицы поют в темноте Дождливый рассвет.
Слоны жуют траву — нежно Головы бок о бок.
Хотел ударить дверь холодильника, Она все равно закрылась.
Этим июльским вечером большая лягушка
джем исгуан-------------ja€-k к-емнькг
SOME WESTERN HAIKU
Arms folded to the moon. Among the cows.
Birds singing in the datk — Rainy dawn.
Elephants munching on grass — loving Head side by side.
Missing a kick at the icebox doot It closed anyway.
This July evening, a large frog
у меня на пороге.
Сом бьется за жизнь, и побеждает. Забрызгав нас всех.
Вечер приходит — секретарша Ослабляет свой шарф.
Низкая желтая луна над Тихим домом, освещенным фонарями
Мне сказать нет?
— муха потирает задними лапками
зов---ДЖЕН КЕРУАК
JACK KEROUAC
On my door sill.
Catfish fighting for his life and winning, Splashing us all.
Evening coining — the office girl Unloosing her scaif.
The low yellow moon abore the Quiet lanipht house
Shall 1 say no?
— fly nibbing its back legs
Знак безнадежности — рыбный магазин Закрыт.
Киваю стене, цветы Чихают
1 1алегаю на замок, ворота гаража В полдень
Вкус дождя — Зачем преклонять колени?
Луна, падает звезда — Смотри в другое место
Ж£ Н-КТгУАН
эе7
Unencouiaging sign — the fish store Is closed
Nodding against the wall, the flowers Sneeze
Stiaming at the padlock, the garage doors At noon
The taste of rain — Why kneel?
The moon, the falling star — Look elsewhere
Дождь наполнил птичью ванну Снова, почти А тихая кошка, сидя у столба, Понимает луну
Бесполезно, бесполезно проливной дождь Впадает в море.
Амулеты-четки в наставлениях Дзен: Мои колени холодны.
Птицы сидят там па заборе — Они все умрут. Подошвы моих туфель
зев-ДЖЕК-К-ЕРУАК
The rain has filled the birdbath Again, almost And the quiet cat sitting by the post Perceives the moon
Useless, useless, the heavy tain Driving into the sea.
Juju beads on the Zen manual: My knees are cold.
Those birds sitting out theie on the fence — They’re all going to die. The bottoms of my shoes
намокли от прогулки под дождём
В моей аптечке зимняя муха умерла старухой.
Ноябрь — гнусавый голос
Пьяного кондуктора
У луны появились кошачьи усы На мгновение
Большие жирные хлопья снега
Одиноко падают
джек КЕРУАК-
are wet from walking in the rain
In my medicine cabinet, the winter fly has died of old age.
November — how nasal the drunken Conductor’s call
The moon had a cat’s mustache For a second
A big fat flake of snow
Falling all alone
Летнее кресло само качается В зимнюю вьюгу
из «Книги Хайку» (1968)
зм----джек ксруак
JACK KEROUAC
The summer chair rocking by itself In the blizzard
from Book of Haiku (1968)
МОРЕ
Херсонес!
Херсонес!
Ты не просто насвистываешь “Дикси”, о Море...
Херсонес! Херсонес!
Мы переводим отцов на известь под сенью небес!
На кухне свет —
пароходы России
чайками рьпцут под сопью небес —
Когда вспенятся скалы морские
я познаю Гавайи
па мель налетев & вползу
па двуногий утес свой
навстречу илу миллионов лет — Кышш! — Ишшь! — Шурши пиши! —
джек ксруак
4АСК KCROU-AC-
311
SEA
Chcrson!
Cherson!
Yoh aim just whistlin Dixie. Sea
Cherson! Cherson!
We calcimine fatheis heie below!
Kitchen lights on —
Sea Engines from Russia seabirding here below — When rocks outsea froth
I’ll know Hawaii cracked up & scramble up my doublelegged cliff to the silt of a million years —
Shoo — Shaw — Shirsh —
Умри же, соленый свет, Биллионолетннй нахал скал
Гаврииловрёв
Альбатрос
Гавриилотрос
Печальный словно жена &- холм
Любимый словно туман & мать О! О! О!
Море! Пшш!
Где сегодня ночует твой Нептунец?
У этих страниц из нежных опилок ничего нет общего с твоим грохотом рыком
— ах, лживое море — разве они для паденья скал копошенья чаек
312
jac-k—кг
Go on die salt light
You billion yeared rock knocker
Gavroom
Seabird
Gabroobird
Sad as wife & hill
Loved as mother & fog Oh! Oh! Oh!
Sea! Osh1
Where’s vou little Neppytune tonight?
These gentle tree pulp pages which’ve nothing to do with you crash roar, liar sea, ah.
were made for rock tumble seabird digdown
шагов опустенья водорослей
Les poissons de la mei parle Breton —
Mon nom es Lebris de Keroack —
Parle? Poisson? Loti?
parle —
движенья грохочущего мученья? A? He слышу?
Вино здесь — лишь соль?
Кухня — волны прилива?
Пароходы России в твоем шепоте тихом —
Les poissons de la mer parle Breton —
Mon noin es Lebris de Keroack —
Parle, Poisson, Loti,
E-H
313
footstep hollow weed
Les poissonsde la rner parle Breton —
Mon noin es Lebris de Keroack —
Parle? Poisson? Loti?
parle —
move bedarvaling ci ash? Ah again?
Wine is salt here?
Tidal wave kitchen?
Engines of Russia In you soft talk —
Les poissons de la mer parle Breton —
Mon nom es Lebris de Keroack —
Parle, Poissons, Loti,
pane —
Бормочи Океан намывай песок сокрушай биллионы скал —
Керуа... плюхх — шорох волн — шуз — божество — шу ррх —
Мыс выглядит словно
длинноносая колли которая спит с маяком на носу,
океан же, послушный
веленьям собственного ума,
грохочет в ритме, который может
& сможет нарушить твой ритм песчаной мысли —
— широки гремучие плечи этого сукинсына
Ц >к£К-КЕГ‘У*Н--------------ЙМММН4МММ
parle —
Parlning Ocean sanding crash the billion rocks —
Ker plotsch — Shore — shoe — god — bi ash —
The headland looks like a longnosed Collie sleeping with his light on his nose, as the ocean.
obeying its accommodations of mind, crashes in
rhythm which could
& will inti tide, in thy rhythm of sand thought —
Big frigging shoulders on that sonofabitch
Parle, О, parle, iner, parie, толкуй co мной, море, толкуй co мной, твое серебро твой свет там где скважина на Аляске серый — шшш — ветер в каньоне ветер в дожде ветер в накатах шуршанья движенья круженья
Море Море Море-ныряльщик О птица — la vengeance
De la roche Cossez Ah
Резко он протаранил ворота над Херсонесом, над Херсонесом, мы переводим отцов на известь под сенью небес
ДЖСК НСгУй-К------------------------------------------ 315
Parle, (J, parle, mer, parle, Sea speak to me, speak to me, your silver you light
Where hole opened up in Alaska Giay — shh — wind in The canyon wind in the rain
Wind in the rolling rash Moving and t wedel
Sea
Sea
Diving sea
О bird — la vengeance De la roche
Cossez
Ah
Rare, he rammed the gate rare over by Cherson, Cherson, we calcify fathers here below
— водянистый крест, морскою травой оплетенный — он скалится возрождение, низкий сон — волна — о, прекрати, тс-с! — бездельник — бабах бултых и теперь Нептун простирает руки в то время как миллионы душ сидят озаренно в пещерах тьмы
— Старый баркас? Собачья
гора? Там, где плавают
пароходы? Бога порыв — Прилив — Шуррх — Кышш — О, вздоха тишь мы ждем сплетя волосы словно
жаворонки — псссс — не тормози
— Плешшиш, шептеш, кажжеш, рышеш, плау, урагау, шуррх — кто это шепчет там? — глупый земной залив!
Грохочет туман — а мы покрыли лица серебряным светом — мы поглотили героев — а биллионы
316----Д-Ж-Е-К КЕРУАК-----------JACK KEROUAC
— a watery cross, with weeds entwined — This grins restoredly, low sleep — Wave — Oh, no, shush — Shirk — Boom plop Neptune now his arms extends while one million of souls sit lit in caves of darkness
— What old bark? The dog mountain? Down by the Sea Engines? God rush — Shore — Shaw — Shoo — Oh soft sigh we wait hait twined hke
larks — Pissit — Rest not
— Plottit, bisp tesh, cashes, re tav, plo, aravow, shush, — Who's whispering over there — the silly earthen creek!
The fog thunders — We put silver light on face — We took the heroes in — A billion
лет ничего не значат —
О города под сенью небес!
Люди с целою тысячью рук! пиллерсы глаз их, глядящих вверх!
Коралл их поэзии!
морские драконы, вы
неженки — мясо для толстой рыбы —
Наварк, наварк, рыбы морские
говорят по-бретонски — поток нежнее, чем сны людские — У нас есть люди по ту & эту сторону берега, они зовут это берегом, море зовет это фу-фырк-шурх — спустя пять биллионов лет с момента
творения земли мы узрели решающий чжан — волны китайцы — леса видят сны
ДЖЕК КЕРУАК
JACK KEROUAC
^17
yeais aint nothing — О the cities here below!
The men with a thousand arms! the stanchions of their upward gaze! the coral of their poetry! the sea dragons tenderized, meat for fleshy fish —
Navark, navark, the fishes of the Sea speak Breton — wash as soft as people’s dreams — We got peoples in & out the shore, they call it shore, sea cal) it
pish rip plosh — The 5 billion years since earth we saw substantial chan — Chinese are
the waves — the woods are dreaming
Словам человечьим не дано обозначить сию символическую печаль что старше старости — эта волна круша обжигает
песок пузыреньем
вихрей песчаной
мысли — Ах, ты хочешь
изменить мир? Ты хочешь ввести таможенный сбор? Всех ангелов в море веревкою переплести?
Ах, крепкая сеть, ракушками обрасти —
Ах, пещера! Ах, рев!
Пернатое море
слишком уж узко — и где же ночует сегодня Мисс Ноп?
^16
ДЖЕК КЕРУАК
4-АСК KEPOUAC
No human words bespeak the token sorrow older than old this wave beci ashing smarts the sand with plosh of twirled sandy’ thought — Ah change the world? Ah set the fee? Are rope the angels in all the sea? Ah ropey otter barnacle'd be —
Ah cave. Ah crash!
A feathery’ sea loo much shoit — Where Miss Nop tonight?-1
Так писал Керуарх войдя в губошлепный аристотелев парк по пояс в слизи — А блудень-Ранти тягал жемчуга веревкой чтоб царствовал па троне Король
у стволов колыханья в лесу за морями?
Не за морями, а у морей — Взрыв
Брызг
Женщина тело которой в море — Лягушка что недвижима & безгромна, шварк — Змей чье тело
зарылось в песок — Пес
-Д-Ж-ЕН 1ГЫ-У-А-К
Wroten Kerarc’h in the iabidalian aiistotehan park with slime a middle — And Ranti forner who pulled pearls by rope to thione
the King by the roll in the forest of everseas? Not everseas, be seas — Creep
Crash
The woman with het body in the sea — The frog who never moves & thunders, sharsh — The snake with his body
under the sand — The dog
с маяком на носу
улегся ничком лопатками доходя
до разрыва дождя — Листва поспешает
в море — Пускай поспешает
мокнет & древней солью сверкает, мысль нагая позволит понять что листва рождена Морем «Мы», как ни крути — роковые раскаты
молчат в воскресенье днем до заката — Мы несемся сквозь сердце утесов,
пугаем пещеры, не выделяя ни слизи ни склизких висячих мыслителей —
Наши армады
водорослей ставших на якорь в гротах прибрежных швыряют запах слизистой соли —
320-ДЖЕК КЕРУАК--------J-ACK KEROUAC
with the hght on his nose, supine with shoulders so enormous they reach back to
rain ci ack — The leares hasten to the sea — We let them hasten to be wetted & give them that old salt change, a nudei think will make you see they originate fi om the We Sea anyway — No dooming booms on Sunday afternoons — We tun thiu the core of-cliffs, blanr up cares, disengage no jelly 01 jellied pendant thinkeis —
Our armies of anchored seaweed in the cores gire of the smell of jellied salt —
Торопись, торопись, не все еще листья достаточно близко подобрались — кружись, кружись, журчи, струи песок по акульему дну зеленоватому пали андарва — — Ах, туда — Ах, обратно — Ах, тшшш! — Гром прочь, Рок ночь — Скрепим жилу — Море есть мы —
Parle parle, землю громи — Ауу — Шорх, Шоу, Шуш, порх, ранад, тапавада пау, курвы, курла, курлу, —
Ноу, ноу, ноу, ноу, ноу, ноу — О йа, йа, йа, йоу, йеа — Шшшшш—
Который из них? Вот этот? Который из них? Плескавшийся — или
Тг-Ж-GB ------------------JAGM КСПЫМв-------------------------И»-
Reach, leach, some leaves havent hastened near enuf — Roll roll, purl the sand shark floor a greeny pali andarva — Ah back — Ah foi th — Ah shish — Boom, away, doom, a day — Vein we fn nt — The sea is We —
Paile, parle, boom the eaith — Ai ее — Shaw, Sho Shoosh flut, ravad, tapavada pow, coof, loof. roof, —
No, no, no, no, no, no — Oh ya, ya, ya, yo, yair /0 Shhh—
Which one? the one? Which one? The one ploshed —
плескавший? Это одно и то же, ах, бумм — Кто вон тот муравей золотой здоровенный солевой переменный муравей возвышающий мою гору ног? То Искатель, что ищет
измененья в мышленье чтоб тоже стать висящим горланом
в пещере света — 11 над ним строить дом? Не боись, naver foir, les breions qui parlcni la langue de la Mar sont cspa-nol coniine le cul de Kurd qui dit le maha ptajna paiamila du Sud?
Ah oui! Ke Vlum!
Мрачное море, заткни меня —
Они-то даже не станут пытаться они муравьи которые роют
ДЖЕК КЕРУАК
JACK KEROUAC
The ploshed one? the same, ah boom — Who's that ant that giant golden saltchangc ant magnifying my mountain of feet? ’Tis Finder, finding the change in thought to join the boomer hangers in the cave a light — And built a house above it? Never fear, naver foir, les bretons qui parlent la langue de la Mar soni cspanol coiume le effi du Kurd qui dii le maha piajna paiamita du Sud?
Ah oui! Kc Vlum!
Glum sea, silent me —
Thes aint about io try it them ants who wear
туннели всего за одну неделю один туннель вырыт — миллион лет выигран — нет — у спуска к мысу шуга вместо водорослей, цыплята морские
смеются йак! они спят —
Ревя, ревя урра арру — Сетью лови меня удочери меня море — последняя голубая лагуна внутри меня, морс — Божественна вся субстанция поверх Моря —
О космосе мы говорим & спешим — Да пи один рот не проглотит морс — Гавриил — Гавроу — Херсонес, Китайское Море, & Старое 11огтевое Море — Что, в ухе звенит? Динь-ди?
Что Дева Мария, хочешь меня постичь
ДЖЕК КЕРУАК-
JACK KEROUAC
323
out tunnels in a week the tunnel a million years won — no — Down around the headland slobs for weed, the chicken of the sea
go yak! they sleep —
Aroar, aroar, arah, aroo —
Otter me otter me daughter me sea — me last blue lagoon inside of me, the sea — Divine is the substance all over the Sea —
Of space we speak & hasten — Let no mouth swallow the sea — Gavril — Gavro — the Cherson Chinese
& Old Fingernail sea — Is ringin yr ear? Dier, dee?
Is Virgin you trying to fathom me
Нудное старое море, разве тебя не тошнит
& не тянет блевать от этого merde
Этот твой вечный бумм, бумм
& выпас песчаный — ты населяешь
седые Скалистые 1оры отсюда до Фьюджи
& печали не знаешь? Иль впадаешь в отчаяние как немецкий шпион?
В кромешный мрак буммбрякк & зелень туманных ночей — туман это часть нас —
я знаю это, но я устал
а как нс устать если слушаешь все это глупое великолепие —
Басс!
Лао!
Хлоп!
Кто этот кашалот
что сидит и не тонет? Взметнись гавайский тайфун и размажь его
32+
ДЖЕК КЕРУАК
-JACK KEROUAC
Tiresome old sea, aim you sick & tired of all of this merde?
this incessant boom boom
& sand walk — you people hoary rockies here to Fuegie & never get sad? Or despair like a German phoney?
Just gloom booboom & green on foggy nights — the fog is part of us —
I know, but tired
as I can be listening to all **
this silly majesty-Bash
Lao!
Pop!
Who is this fish
sitting unsunk? Run up a Hawaii typhoon smash him
по его скале — превратим в желе
мы тебя, человек-желе, и покажем тебе Основной Морской Концентрат Желе —
Короля Морей.
Не бывать ирландцу королем никогда?
Видишь Ирландское море, да?
Зеленые ветры в лиственниц лозах —
Джойс — Джеймс — Шшшурх —
Море — Сссссс — смотри
— Вараш
— Мнаваш la vache
eci inire — па деле не так уж много говорит нам море —
О боже! Она, бой-баба, буксир, повела мужиков вперед — Улисса и всю эту
ДЖЕК КЕРУАК------------JACK KEROUAC
325
against his rock — We’ll jelly you, jellied man, show you essential jello of the sea — King
of the Sea.
No Monarc’h ex er Irish be?
Ju sec the Irish sea?
Green winds on tamarack vines —
Joyce — James — Shhish —
Sea — Sssssss — see
- Vai ash
- mnavash la vache
eenture — the sea dont say muc'h actually —
Gosh, she, huzzy; tow, led men on, Ulysses and all them
монашью любимую братью — Взбултых, & гляньте, какое отличие! От одной лишь крохотной белой искры света!
Волосы, сплетенные руки, Пенелопа, шлюпка, сопатка — Придворные переодетые Телемахом бульбултых бульбултых медленно — 11ли — золотые франки рябью покрыли этот залив под морем где рыбы охотятся па рыбаков — Солоноваты зеленоваты мокры зюйдвестки
старых молящихся португальцев Все перепуталось, поменялось соль & брызги песок
& водоросли & вода мозги
^26----ДЖЕК КЕРУА-Н----------------JACK KEROUAC
fair headed moin — Tcrplash, & what difference make! One little white
spark of light! 1 lair woven hands
Penelope seaboat smeller — Courtiers in
Teleinachus — sguise dropedarv dropedary creep — Or — Franc gold tippled that undersea creek where fish fish for fisher men — Saltecn
brecn the wet Sottwesters of old Pot tugee Prayers
Tsall tangled, changed, salt & drop the sand
& weed & water brains
запутались — Крысы
старых вопящих венецианцев
Ариэля откалибанили в Римский Порт —
Бух! — заклятие — Говори — parler— в гостиной маленькой моей матери, вымой подошвы прежде чем войти, спасибо
скажи туманной луне
Давай, рванись, Топахта оффат. — мы сделаем серой тебя, о роза — Утром древний змий видит паравиденья птицу' умирающий щебет желтый
-ЖЕН КЕРУАК
JACK KEROUAC
^27
entangled — Rats
of old Venetian yellers
Ariel Calibanned to Roma Poit —
Pow — spell —
Speak yon parler, in this my mother’s parlor, wash your undershocs when you come in, say thanks to foggy' moon
Go brash, Topahta offat, — we’ll gray
ye rose — Morning primord creeper sees the bird of paravision dying tweet the yellow
роткрыши! О, как сладка земля, голосит песок!
Но не тогда когда падает — бумм!
О, мы тоже ждем
Рая — всё
в Одном —
Всё находится там у всех на виду
Старую Павию сейчас я смываю, & соль отправлю
в Страну Любую —
На Скалах Античных
не видно ни розы, утро видало кожные позы — Бумм де бумм ди
32в-ДЖЕК КЕРУАК
mouth roof. How sweet the earth, yells sand!
Xcept when tumble boom!
О we wait too
for 1 leaven — all
in One —
All is there in fair & sight
I’m going to wash now old Pavia down, &• pack my salt
to Either Town — Cliffs of Antique aint got no rose, the morning's seen the ledder pose —
Boom de boom de}
я это море — мы это море — не в снеге все дело —
Фудзияму мы смоем скоро, & отправим домой птицу злую —
Мы икаем, бухаем танцуем рок — ик! — Долго ли коротко — Легко и просто — Ветер & много-много мерзлых жоп и счастливый рок —
Раппапорт —
Эндимион о мечтатель-путаник возлюби же мое бедро — Роза Шелли,
Роза, о Погребальные Урны!
Глазастые урны в рыбьем глазу
ДЖЕК КЕРУАН-
JACK KEROUAC
32»
the sea is me — We are the sea — It ain’t all snow
We wash Fujiyama down soon, & sand crookbird back —
We hie bash rock — ak — Long shoit — Low and easy — Wind & many freezing bottoms and luckrock —
Rappaport —
Endymion thou tangled dreamer love my thigh — Rose, Of Shelley, Rose, О Urns!
Ogled uins in fish eye
Чинко морс Чико морс
Магелланова мыса морс
— Что за звездную чушь он громил теребя
битника шкиперскую бородку
над козлиными старыми манускриптами чтоб найти Плоскости оборотку?
Оглянись кругом, видишь мой конец?
Огромный округлый бабумм?
Онс дыра пещера & мель — соль & песок & волосы очи
— Достаточно крепкие для того чтобы кофе выросло у тебя в волосах — Чья же плантация у Нептуна?
Старого Атласа, что жив до сих пор Теспсрпды — ног его бег. Сур — его мокрый снег, Ирландское море — на копчике пальца
& Корнуолл его душа навсегда
бабумм
330---ДЖЕК КЕРУАК
JACK KEROUAC
Cinco sea the Chico sea the Magellan headland sea
— What hype sidereal did he put down bending beatnik sea goatee
over old goal manuscripts to find the other side of Flat?
Sec round, see the end of me?
Rounden huge bedoom?
Awp hole care & shwrul — sand & salt & hair eves
— Strong enuf to make •• coffee glow in youi hail — Whose plantfilion Neptune got?
That of Allas still down there, llespcrid's his feet. Stir his sleet, Irish Sea fingertip & Cornwall a\e his soul bedoom
Шурша — Шурша — буль-буль
деньги па дно — этот вздох древней мудрости
кайф со мной рядом — грубые
старые руки враз истребили
генеалогию, мы потопили
больше судов чем мечтателю снилось
— Пожар — Пожар — Во всем мире пожар
& значит миру нужна вода
— заведу себе дочь,
без нее невмочь, подожди & узри —
Кружа, кружа у меня внутри —
Грусы — Трусы —
эти штуки полные древней красы
такие девичьи — Ты даже не видел
наяд в моем подлинном море
— не видел бесполых красоток
с грудями исполненными Величья —
Моя жена — Моя жена —
Ее имя О жизнь
как прекрасна она
~РЖСИ KEf-УМгН---------------JACK KCftdUfte-----------------ЭЭ1
Shurning — Shinning — plop be dosh — This sigh old learning’s high beside me — Rough
old hands have played out
pedigree, u'c’vc sunk more boats than dreamci T1 ever eier sec
— Bui ning — Buining — The world
is bunting & needs waaater
— I’ll have a daughter, ought er, wait & see —
Chinning, Churning, Me — Panties — Panties — these ancient fancies are
so girling — You’ve not seen mermaids in iny actual sea — You’ve not seen sexless babies
with breasts of Majesty —
My wife — My wife —
Iler name is Oh so really
high life
Царство где жизнь ужасна и где мы чан разбавляем — побережье по Мне —
Джош — курлы — отче —
Ой уж мне пляжж —
Тшшш! — Приди прочти меня поскорей Грязная открытка — Море ежей —
Караш, что ли, тебя зовут?
Хочешь плавать — иль утонуть?
Опять звон в ушах мешает уснуть?
Море вибрируй ритм грохоча сотрясает пещеру
висящие ревуны свистят собачье ухо, назад — к морю —
Луууу-
Ворчун 11аполеон nada —
Nada
332---ДЖЕК КЕРУАК
ТА С К KEROUAC
The low life Kingdom we part out tea, is sea side Me —
Josh — coof — patra —
Ave ее mo powsh —
Ssst — Cum here read me — Duty postcard — Urchin sea —
Karash your name?
VVanttt swim, sink or swim?
Ears ringing again?
Sea vibrate rhythm crash sets off cave hanger blowers whistling dog ear back — to sea —
Artec —
Gerudge Napoleon nada — Nada
Плутон пожирает море —
Комната —
Руки сложенные у моря —
“On est tous caches, mange le silence” - disent les poissons de la mer - Ax, Mar — Гот
Талатта — Морд — Мард де мер — Мю мер — Мак а ваш —
Океан это Мать —
Je пе suis pas mauvaise quand j’suis tranquille - dans les tcmpetes j’cries! Comme une folle!
j’mange, j’arrache toules!
Час — Чок — Молоко —
Май! май! май! мой!
глаголет ветер неся песок — Плутон пожирает море —
ДЖЕК КЕРУАК-
JACK KEROUAC
ззэ
Pluto eats the sea —
Room —
Hands folded by the sea —
“On est tous caches, mange le silence, “ disent les poissons de la
mer — Ah Mar — Gott
Thalatta — Merde — Marde de mer — Mu mei — Mak a vash —
The ocean is the mother —
Je ne suis pas mauvaise quand j’suis tranquille — dans les tempetes j’cries! Comme une folle!
j’mange, j’arrache toutes!
Clock — Clack — Milk —
Mai! mai! mail ma!
says the wind blowing sand — Pluto eats the sea —
Амиго — да — чу хлоп
Уйди — Приди — Ьсда —
Забота — Кии тер да во
Катакета пау! кек кек кек!
Квакиутль! Кик!
Кой-какие из этих тарабормошск
Поймали в ловушку высо кокрысу опутали анадопдака барана ма лэт
от Крула до Пэт о лэт крыса анаакакальцый ромоп тоттек
Кара ВУУУМ хрум —
Ноги замерзли? вброд идти — Разум болит? плыви — греши — Похоть? — печать наложи
Пошлость? меня допроси —
Уссенс больше здесь пе виси вот мы идем, ка ва ра та плюхх, тшшш
Д-ЖЕК К С РУАН
-JACK KEROUAC
Amigo — da — che pop Go — Come — Cark — Care — Kee ter da vo
Kataketa pow! kek kek kek!
Kwakiutl! Kik!
Some of theserather taratasteis
trapped hyra tecere thaped the anadondak ram ma lat
round by Krui to Pat the lat rat the anaakakalked romon tottek
KaiaVOOOM •
frup — feet cold? wade — Mind soie?
мт — sm — Horny? — lay the sea!
Coi nv? try me —
Ussens here hang no more hete we go, ka va ra ta plowsh, shhh.
и опять же, ки влуук, ки блуум &• сюда идет великан Мистер Грош — налетает все больше волн, каждый слог продут ветром
Треп отката волн pai alarle — параллель parle ре Спаситель
Беспокойный дух что висит здесь нс выживет в пустоте — Морс только потопит меня — а эти слова сплошное притворство тошнотворной смертности —
Мы пытаемся путь свой найти полагаясь лишь на себя, что до помощи — помощь нс слишком-то сильно снешиз придти откуда угодно & что б пи случилось
|Ц-Ж-£-Н—К С Р У А К----------------МС К—К-е --------------ЭЭ5
and more, again, kc \look ke bloom &: here comes
big Mister Trosh
— more waves coming, every syllabic windv
Back wash palaver paralarle — paralleling parle pc Saviour
A tioublcsoinc spii it hanging here cant make it in the void — 1 he sea'll only diown me — These woi ds arc affectations
of sick mortality —
We try to make our way tn self reliance, aid not ever comes too quick from wherever & whatever
может милое небо и намекало на некое обещание —
Но эти волны пугают меня —
Я похоже умру
В полнейшем отчаянии —
Где проснусь поутру?
Когда в жизнь приходит второе дыхание воздух делается дороже
и может быть ближе к Раю
— О Рай —
Неужто море и вправду зло?
Ты послал людей
на встречу с этим холодным клоуном
& чудовищем мир пожирающим?
Монстром чей клекот
я передразниваю?
336--ДЖЕК КЕРУАК------------JACK KEROUAC
heaven dear may have suggested to promise us —
But these waves scare me — I am going to die in full despair — Wake up where?
On second breath in life the atmosphere is dearer maybe closer to Heaven
— О Paradise —
Is the sea really so bad?
I lave you sent rnen here for this cold clown 8c monstrous eater at the world? whose sound
I mock?
Боже я должен верить в тебя или в смерти жить!
Спасешь ли ты нас —
всех? Хоть когда-нибудь^1
Ниспошли сияние на наши тонущие мозги
— Мы несчастны. Господь нам нужна твоя помощь! Спаси, Дорогой!
(Спасайся-ка сам, Божий сын, ха-ха!)
Был бы ты Божий сын — приказал бы волнам — так держать, Теннисон! — остановиться 8с даже Теннисон дорогой
ныне мертв Оставь это дело свету
ДЖЕК КЕРУАК-
JACK KEROUAC-
337
God I’ve got to believe in you or live in death!
Will you save us — all?
Soon or now?
Send illumination to our drowning biains
— We’re pitiful, Lord, we need yr help! Save us. Dear — (Save yourself, God man, ha ha!)
If you were God man
you’d command these waves to very well Tennyson stop 8c even Tennyson is dear
now dead
Leave it to the light
Сосредоточься на ужине & на взгляде
чьем-нибудь взгляде — жены подружки, др} га животного — пролита кровь —
одним за морс его,
другим за огонь его, и тобой — за желанье
«Морс гнало меня прочь
& вопило «Иди за своим желаньем!» — Когда запыхавшись я влез на склон Мне в спину ударил последний вопль:
«И смейся при этом!»
Даже море пе в силах мне помешать писать то что в старости я буду читать — Эго карга небрежно набросанных форм.
ДЖЕК КЕРУАК-----------JACK KEROUAC
Concern yourself with supper,
& an eve
somebody’s e}e — a wife, a girl, a friend, an animal — a blood let drop — he for his sea.
he for his fire, thee for thy desire
“The sea diove me away
& }ellcd -Go to your desire!»
— As I hui tied up the salic}
It added one last yell:
«Anti laugh!» "
Hen ihe sea cant stop inc fiom writing something to read in ni} old age — This is the chart of btief forms.
из которых море небрежней всех — Ну-ка, тщш! — Перепутан тобою настолько. Маг, я сдеру кожу с твоих трущоб — я сдеру
твои йодные водоросли & обручи ила, и даже сохлую пустотелую вонь
водорослей — ты все провоняло —
Бумм — получай, паскуда! —
Мон геройской рыбацкой лодчонке еще миль 15 вниз к дому скользить чтоб к пиву и жареной рыбе к пяти домой быть — она ведет море путями птиц — — серебристая гибель навек уплывающая — от синего неба человечьих мостов в червичпую тучу морского центра — в эту кучу — в свет серый —
Кто-то зовет это «синевой канонерок», кто-то — «серым», но я зову это Скал Гражданской Войной
— Скалы становятся воздухом, скалы льются водой
ДЖСК НЕ-РУНГ
JACK KCROUA.C-
33»
this sea the briefest — Shish у out self— After seating me like that. Mar. I'll excoriate yr slum — yr
iodine weeds & slime hoops eyen yr dried hollow seaweed stinks — you stink all oyer —
Boom — Try that, creep —
The little Monterey fishingboat glides downward home 15 miles to go, be home to fried fish & beer b'fivc — It guides the sea its biid routes — — Silver loss forever outward — From blue sky of human bi idges to the massive niawkcloud sea center heap — to the gray — Some boys call it gunboat blue, or gray, but I call it the Civil War of Rocks
— Rocks “come air, rocks" come water,
8с качают скалы —
Кара тавира, мнэш великий кутеж
— пууш I'abas — крууш
Га haul — Плэш аи pied — Пись-пись — Rolle test boulles — Manche d'la radie —
Миловидный Король господствует над грохотом пой голова птенца — «Ciache tes idees» — отхаркивай свои мысли, говорит мне море довольно Ре зон но —
Пшш! пшш! пшш!
Красные туфельки в накипи, очи старых волшебников, гвозди горчащие в бочке старого сыра который голландец забыл сожрать в ту бурю
в тысяча девятьсот О
340---ДЖЕК КЕРУАК
JACK KEROUAC
& rock rocks —
Kara tavira, mnash grand bash
— poosh I’abas — croosh
La haut — Plash au pied — Peeeec — Rolle test boulles-Manche d’la rache—
The handsome King prevails over boom sing bird head —
Ciache les idees,' spit yr ideas, says the sea, to me, quite appro priate ly —
Pss! pss! pss!
Ps! girl inside!
Red shoes scum, eyes of old sorcerers, toenails hanging down
in the barrel of old firkin cheese the Dutchman forgot t’eat that tempest
nineteen О
шестнадцатом —
Когда торпедирован был канонеркой Педро в Долине
Мильона Пошлин?
Когда Магеллан косоглазый жевал амазонские ступни — Ах, и когда Коломбо что-то там пересек! Когда сэр Дрейк офранцузил волны скормив им синюю словно сойка тьму — стучал в пивной чан перед громким бумм, запер дома все мысли Эрика Рыжего, Гренландского капера
& строителя скал навозных в Ныо-Порте — Нью? — да ну! —
Олдпорт Индейская Рыбья Башка — Олдпорт Тату Квакиутль Кроватль табу поташ Койотль потлач?
ДЖЕК КЕРУАК
JACK KEROUAC
341
sixteen —
When torpedoed by gunboat Pedro in the Valley of a Million Fees?
When Magellan crosseyed ate the Amazonian feet — And, Ah, when Colombo cross’t! When Drake sir franciscd the waves with feeding of the bluejay dark — pounded his aleward tank before the boom, housed up all thoughts of Erik the Red the Greenland capcrer
& builder of rockdungs in New Port — New — yet —
Oldpoit Indian Fishhead — Oldport Tattoo Kwakiutl Headpost taboo potash Coyotl potlatch?
Старая примитивная Колумбия. —
Названа в честь Колумбуса (автобуса)?
Назовите в честь Аруджио Вссмарика —
А-а! — О-о! — Да!
Как насчет Веррацапо?
Он под парусом шел! —
Он Веррацапо шел под К- мы
его Стептп-Лйленд подняли из глубины
из буйства —
Гнилого Барахтальщика?
Греховоды лжецы все славные мужи
тонут водоплывут пьют Нептунов
нектар — zal sotat —
Zal Sotate — названье для crota?
Crota la erotic, ты никогда
не найдешь (Иисус Христианский!)
никаких засохших какашек под сенью небес — обойдешься без?
Вцепись-ка в морду вон топ скале
-342--ДЖЕК КЕРУАК
JACK KEROUAC
Old Primitive Columbia. — Named for Colom bus?
Name for Aruggio Vesinarica — Ar! - Or! - Da!
What about Vet t azano?
he sailed! —
1 le Vet razano biailed & we slalened his Island in on deep in on dashun —
Rolled the Wallowcr?
Sinners liars goodmen all
sink wateiswim drink Neptune's», nectar the zal solal — Zal sotale name for crola? Crota ta erotic, you ainl
’bom to find (Jesus Christian!) any dry turds here below — Why fo no?
Go crash yonder rock
озябшей своими зубами из нежного филе & узри — Твой удел огонь в очаге, сердце в груди, локон волос —
Мой удел, наш удел это Море, убивать в уиор время жуя громкие трещины губ кормя волны в этих донах песчаного мастерства пока не останется только старость новоутренпяя первобытная мука тех кто высиживает
нерожденную птицу
роз нераскрывшихся —
11 то время как водоросли — розы твои, песчаные крабы — твои шмели?
Снующие в море!
Бегущие в бездне!
О этот царственный Шуррх, этот катет широкий
ДЖСН ----------J--------------------343-
of bleak with yr filet mignon teeth
& see — For you, the hearth, the heait the lock of hail — For me, for us, the Sea, the murdering of time by eating lusty cracks of lip feed wave at aeons of sandy artistry
till nothing's left but old age newmorning primordial pain of siiters by'
the unborn bird of roses yet undone —
With weeds your roses, sand crabs your hummers? With buzzers in the sea! With runners in the deep’ This Sceptred Osh. this wide leg
связавший скалу США со скалой
Джа Пан, неустойчивый каток катающийся везде, этот плескатель в твою кровавую сухую навозную дверь, серебряно-белая пасть разверстая чтоб тебя удержать, опорожннтель сознания уррра тебе —
Здесь каждая мышь хоть чуть-чуть да ликует — и в
темноте за кормой ястреб часто от ликованья крив —
О пжалей пжалей меня океан —
Слабак! Свой скипетр опусти! Ты прижал меня снова к своей груди!
Вдохни наш йод, грязно пойло твое, в обмороке у мокрых ног, урони
ДЖЕК КЕРУАК
JACK KEROUAC
spanning rock U.S. to rock Ja Pan, this onstable roller roaming all, this ploosher at yr gory
dry dung door, this mouth
of silverwilite airing to hold thee, this purger of conscience aira for thee —
No mouse in here but’s got a little glee — and aft. or oft. the osprey tn his glee’s aglcy — Oh puny party ocean
me —
Sop! bring the Scepter down!
Again you’ve accepted me!
Bteathe our iodine, filthy yr drink, faint at feet wet, drop
спой профиль в море и там им води, плавучих водорослей Адоиаис
по тебе тоскует — & Шелли три, это три — от соли сгори предельно медленно изменяясь — Мы и краем глаза не видели вечности биллионы лет ее постигнуть пытаясь —
одна песчинка содержит в себе три тыщи вселенных радости — нс говоря уже обо мне —
Лх, море
Ах, да — Ах, так —
Еабах! — дрожь — наплыв —
Ха! креп —тара — та та —
Курлык — Канаш — Ки —
Жемчуг жемчуг на желтом западе — желтое небо вплоть до Китая — Тихим мы назвали тебя здесь вода
д£-+-У-.х
yi profile move it in the sea, float weeded watery Adonais
longs for thee — & Shelley three, that’s three — burn in salt
with slow most change —
We’ve had no crack at eternity in a billion years of trying. — one grain of sand possesses 3 thousand worlds of glee — not to mention me —
Ah sea
Ah si — Ah so — shoot — shiver — mix — ha roll — tai a — ta ta — curlurck — Kayash — Kee —
Pearls pearls in the yellow West — Yellow sky to China — Pacific we named here
с водою встречается как всегда — Тихий Тихий Тихий Тихушник — гируум — гидауш — гака — гайа — Тата — гата — мана — Чьи паруса надгли старые бхикку? Дхикку? Дхикку!
Что за плот как письмо Моисея донес до разбухшей от вод голубиной почты?
Что спасло Блэксуэлла от доски Кидда?
Что за поиски вшей?
Смотри! Моооооооооооо реесесе — Kara — выдалбливает былое
Биг Сур они кличут этот песок этот залив эти скалы?
Рэйтон-Каиьон поименно льет
346— ДЖЕК КЕРУАК----------
waler as always meeting water — Pacific Pacific Pacific tapfic — gerooni —
gedowsh — gaka — gaya — Tatha — gata — mana-
What sails used old bhikkus? Dhikkus? Dhikkus!
What raft mailed Mose to the hoven dorepost?
What saved Blackswirl from the Kidd plank?
What Go-Bug here? Seet! Seeeeeeeeeee eeeeeec — kara —
Pounders out yar—
Big Sur they call this sand these rocks this creek?
Raton Canyon by name pours
листья Койота SL кости старого Помо
8с древнюю пыль Томагавков и зоб твой рыбий удильщичий Зоб мой соленый спасет
Портных — они шьют себе в комнате подо мной —
Шьют савп из водорослей для бродяг в млечном иле —
Шьют крест-накрест
чтобы наверняка — Верняк:
Цеповая Победа за нами
в этой Соленой Войне с тобою
& т воим желевидным инь!
Глянь О море которое
здесь Тихим зовут!
Таки!
Моя золотая пустая душа отсель продержится дольше чем соленая сель
джек К С РУАН-
JACK KCROUAC
347
Coyote leaves & old Pot no bones 8c old dust of Tomahawks into your anglei'd maw Mv salt maw shall salvage Taylors — sewing in the room below —
Sewing weed shrat for hikers in the milky silt —
Sewing crosswards for certainty — Sai tan are we of Price Victory in this salt War with thee & thine thee jellied yink! Look О the sea here called
Pacific Sea!
Taki!
My golden empty soul’ll outlast yr salty sill
твоя — Окна моих медузьнх очей
& рыбьих хрящей глядят на тебя, прищурясь, с сигарой зажатой в зубах,
с презреньем —
Но все же спешу я тебя повидать — а ты спешишь чтоб меня
пожрать — У всех на виду пусть устав, иду —
Урра! Эруу!
1ер дер ва —
Глупы города заглохшие в море где дети играют в размокший картон с перворожденным англичанином старым тарелки покрыты коркой из иены истории земных —
Нет бури мертвей & ужасней чем буря внутри —
Колдуны-хипан ы! Буддастраны
348---ДЖЕК КЕРУАК
JACK KEROUAC
— the Windows of my jelly eye
fish head muck look out on thee, slit, with cigai a mouth.
some contempt —
\el I hie me to see you
— you hie thee to eat
me — Fair in sight and worn, aiight —
Ai ra! Aroo!
Ger dec ya —
Silly silent cities in the sea
have childien playing cardboard
mush with eignvard old Englander beeplates slickered oer with scum
of histories below —
No tempest as still & aw ful as the tempest within —
Sorcerer hip! Buddhalands
8с Буддаморя!
Под каким парусом шел Модгальяйаиа, только он одни и сможет сказать по его прикаичили горлопаны вопящие там где крутой обрыв
«Пошли домой!
Шевелись!»
— оставь поля порванная пижама
Модгальяйаиу прикончило море —
по море немо —
оно не убийца —
мореведам-ученым стоит в это врубиться или смело
вновь за парту садиться
Слышишь — там океанский ротор?
Чуешь как он рокочетвгротах?
Дорогуш, у меня есть шесть шуганых шороконожек —
ДЖЕК КЕРУАН
JACK KEROUAC
34®
Sc Budditaseas!
What sails Maudgalyayana used he only knows to tell but got kilt by yellers screaming down the cliff
‘Let’s go home!
Now!
— leave marge smashed djamas
Maudgalyatana was murdered by the sea — But the sea dont tell —
The sea dont murder —
The seadtang scholars oughter know that
or
go back to School
Hear over there the ocean motor?
Feel the splawrsh of it?
Six silly centepedes here, Machree —
Ах, тра-та-та-та-та-та — пулеметное море, ритмичны твои балы осыпающиеся лепестками шиповника
в твоем породистом сосуночком теноре —
Трут болото олраит эррууу — аррах — arrache —
Камах — монарх — Kepvapx — Йфхоах — Тамапа — гэвау — Ва — Вувла — Виа — Миа — мое
море тпруу
Прощай же, Сур —
350-ДЖЕК КЕРУАК----------JACK KCPOUAC
Ah Ratatatatatai —
the machinegun sea, rhythmie balls of you pouring in
with smooth eglantinee
in yr pedigreed inilkpup
tenor —
Tinder marsh aright arrooo —
arrac’h — attache —
Kainac’li — monarc'h —
Kerarc’h Jevac'h —
Tantana — gavow —
Va — Voovla — Via —
Mia — mine
sea
poo
Farewell, Sut —
Говорил ты хоть раз ему иро воду на дне вод —?
О вернись-ка в невод —
Терм — Терм — Клерм
Керм — Керн — Кау — Гау —
Кэш — Кэкх — Клак —
Клок — Встреть плоть моря нужна глубина я увижу тебя
Енох
зело вскоре в Бретани Милой
21 августа 1960 г.
Биг Сур, побережье Тихого Океана, Калифорния
1гЖ-Е«-ЦЕ+-¥*Н--------------JACK HCitulhire
351
Didja ever tell him about water meeting waler —?
О go back to otter —
Term — Tenn — Klerm
Kerin - Kurn — Cow — Kow — Cash — Cac’h — Cluck — Clock — Gonieat sea need
de deep I see you
Enoch
soon anarf
in Old Brittanv
21 August 1960
Pacific Ocean at Big Sur
CahJoi nia
Раннее утро, желтые цветы, вспоминаю
о пьянчугах в Мехико.
СС' одня не было телеграммы, только листья продолжали падать.
Сумерки, мальчик колошматит палкой одуванчики.
Держа свою мурлыкающую кошку, я вздохнул, глядя на луну.
352 - ДЖЕК КЕРУАК
-JACK KEROUAC
AMERICAN HAIKU1
Eaily morning yellow flowers, thinking about the diunkards of Mexico.
No telegram today only inoie leaves fell.
Nightfall, boy smashing dandelions with a stick.
1 folding up my purring cat to the moon
I sighed.
Пьяный, как кричащая сова, во время грозы я пишу письма.
Пустое бейсбольное поле, дрозд скачет вдоль скамейки.
Целый день я носил шляпу, которой не было на голове.
Пересекая футбольное поле, идет домой с работы одинокий бизнесмен.
После душа среди промокших роз птица бьется в ванной.
Л Ч/ГМ I/ Г l U 1 U Д ТТ\ Тл TV ст УЧИ
11/чц U Г I , < и 4 -*> jRUn FTC.nvv ЖV-
353
Diunk as a hoot owl, writing letters by thunderstorm.
Empty baseball field a robin hops along the bench.
All day long wearing a hat that wasn’t on my head.
Crossing the football field coming home from work — the lonely businessman.
.After the shower among the drenched roses the bird thrashing in the bath.
Щелкни пальцами, останови мир — дождь все сильнее.
Сумерки, слишком темно, чтобы читать, слишком холодно.
Идя друг за другом, кошки остановливаются, при звуке грома.
Белье висит при свете луны, ночь пятницы в мае.
Подошвы моих туфель стали чистыми
после прогулки под дождем.
354---ДЖЕК КЕРУАК
-J-ACK KEPOUAC
Snap your finger stop the world — rain falls harder.
Nightfall, too dark to read the page too cold.
Following each other my cats stop when it thunders.
Wash hung out by moonlight Friday night in May.
The bottoms of my shoes are clean
from walking in the rain
Гусеница блестит, уснув на цветке — у тебя включен свет.
1 Американские хайку отличаются от японских. Японские хайку имеют строго семнадцать слогов, но так как структура языков отличается, я не думаю, что в американских хайку (короткие трехстишия, подразумевающие полное слияние с Абсолютной Пустотой) нужно беспокоиться о количестве слогов, потому что американская речь подобна... отрывистым хлопкам.
Главное — хайку должно быть очень простым и свободным от всей поэтической помпезности и рисовать небольшую картину, и быть таким же воздушным и изящным, как «Пастораль» Вивальди.
Джек Керуак
АИ1СИ 'МГРУЙМ
Glow worm sleeping on this flower — your light’s on.
1 The American Haiku is not exactly the Japanese Haiku. The Japanese Haiku is strictly disciplined to seventeen syllables but since the language structure is different I don’t think Ameiican Haikus (short three-line poems intended to be completely packed with Void of Whole) should worry about syllables because American speech is something again... bursting to pop.
Above all, a Haiku must be very simple and free of all poetic trickery and make a little picture and yet be as airy and graceful as a Vivaldi «Pastorella».
Jack Kerouac
НОРТПОРТСКИЕ ХАЙКУ (1964)
Закрой глаза — Хозяин стучится В заднюю дверь.
Тихая Осенняя ночь, а эти дураки Затевают споры
Одинокие кирпичные стены в Детройте, воскресный день, тянет поссать
О. снова в Вермонт — амбаре осенней ночью
356--Д-ЖЕК КЕРУАК-----------JACK KEROUAC
THE NORTHPORT HAIKU
Close your eyes —
Landlord knocking On the back door.
A quiet Autumn night
and these fools
Are starting to argue
Lonelv brickwalls in Detroit
Sunday afternoon ~
piss call
О for Vermont again — The barn on an
Autumn night
Пустяки!
Еще один день. Еще что-то-или-другое!
Как бы то ни было, я бросаю — теперь я наконец смогу вздохнуть —
Сколько им нужно кошек поблизости
Для какой-нибудь оргии?
Сегодня я укорочу свой хвост —
Я видел их в городе
В Хайккайдо у кошки нет удачи
35Z
Fiddlydee! — Another day. Another something-or-otherl
Whatever it is, I quit
— now I'll let my breath out —
How many cats they need around here
For any orgy?
Tonight I’ll lower my tail —
I’ve seen them around town
In Haikkaido a cal has no luck
Все кошки в Киото видят сквозь туман.
Птицы начинают петь, но он на кошачьих лугах Я заберусь на дерево и вырежу на нем Катапатафатайю
Если я выйду сейчас, мои каракули намокнут
Машина подъезжает, но кошка знает,
Что это — не змея
В Лондоне кошки могут спать У двери мясника.
356---ДЖЕК КЕРУАК
JACK- KEROUAC
Every cat in Kyoto can see through the fog.
The birds start singing but he is in the cat meadows I’ll climb up a tree and scratch Katapatafataya
If I go out now, my paws will get wet
A car is coming but the cat knows
Il’s not a snake
In London-town cats can sleep
In the butcher’s doorway.
Надо было черкнуть этот знак до того, как я заснул
Хайку мои глаза! моя мать зовет меня!
джек КЕРУАК
JACK KCRO-UAC-
359
I should have scratched that spot before
I started to sleep
Haiku my eyes! my mother is calling!
БЛЮЗ РАСТЯПЫ
Я просто человек, у которого много Дерьма на сердце
Я не мечтал быть великим
Любовником,
Но вот что я есть
Даже во сне невесты
Других мужчин
Лежат у моих ног
И я — летающая лошадь
Миенг Мо
Когда я состарюсь
Я сгнию в могиле
Мои любовницы были безумны
Не зная, почему
Когда я постарею, буду зевать
Во Фланелевой Могиле
-Эвв-fl-ЖЕК КЕРУАК--------JACK KEROUAC
GOOFBALL BLUES
I’m just a human being with a lot of
Shit on my heart
My ambition was not the a great Lover,
But that’s what I am
Even in dreams, fiancees
Of other men
Ball on mvjoint
And I am the Flying horse
Of Mien Mo •*
When I am an old man
My grave will rot me
The ones I loved weie crazv
Without knowing why
When I am old I'll yawn In the Flannel Grave
КОНЬЯЧНЫЙ БЛЮЗ
Вы просто получаете для себя должное на Небесах — Небеса
Будут равнодушны к этому
Равнодушный Бог
(Даже, честно говоря, равнодушие — это лучше, чем лицемерие)
...честно
Когда я слышу благочестивое
Дерьмо насчёт Правосудия
И Демократии и знаю, что
лицемеры лгут
своими вставными зубами
Я не равнодушен к Богу,
я равнодушен к
себе-на-земле
Я не могу представить себе чего-то
-frMCH НСГ‘»М4------------JACK KCltUUAC
COGNAC BLUES
You get your just dues in Heaven — Heaven’ll
Be indifferent to this Indifferent god (Yet, honest indifference were belter than can’t)
...really
When I hear pious Bullshit about Justice
& Democracy and I know the hypocrites are lying in their false teeth
I’m not indifferent to God I’m indifferent to me-on-earth
I can’t think of anything
Более нелепого, чем я На земле —
Правда!
ДЖЕК КЕРУАК
More ridiculous than me On earth —
Really!
ДВИЖЕНИЕ СКВОЗЬ — КИТАЙСКАЯ ПОЭМА-ПЕСНЬ
О Я сегодня
Грущу, как Чу Юань
Наткнувшись на магазин
Жарким октябрем во Флориде Утренний жар — проклятье Для моего вина, влажно Как в дождь, сел на стул Слабый и дрожащий
Желая знать, псих ли я в конце концов — О Чу Юань! Нет!
Никакого суицида1 Вина прошу вина! Что нам всем делать Зная, что мы умираем Без вина, дающего нам Закрыть глаза на смерть И на жизнь —
Мое сердце принадлежит Китайским поэтам
RUNNING THROUGH — CHINESE POEM SONG
О I today
Sad as Chu Yuan
Stumbled to the store
In broiling Floi ida October
Morning heat cursing
For my wine, sweating
Like rain, & came to my chair
Weak & trembling
Wondering if I’m crazy at last
— О Chu Yuan! No!
No suicide! Wine please wine!
What shall we all do
All knowing we’re dying
Without wine to guide us
To winking at death
& life too —
My heart belongs
To Chinese poets
И их свиткам
Мы не можем просто умереть — Людям нужно вино И поэзия
по крайней мере О Мао, поэт Мао, Не Вождь Мао, Здесь в Америке Над вином смеются а поэзия — шутка — Суровое напоминание смерти уже умершим кругом разбиваются в машинах — Здесь мужчины и женщины холодно смотрят На отчаянные попытки поэтов
Облегчить
Нашу участь — Я, поэт, страдаю Даже за личинок Находя их вверх тормашками
Эв4---ДЖЕК КЕРУАК
-JACK KEROUAC
& their scrolls We cant just die — Men need wine & poetry at least
О Mao, poet Mao. Not Boss Mao, 1 lere in America Wine is laughed at & poetry a joke — Death’s a grim reminder to everybody already dead crashing in cars all around here — Here men & women dryly scowl At poets’ sad attempts To make our lot
Lesser —
I, a poet, suffer Even for bugs I find upsidedown
Умирающими в траве — Вот я и пью вино Один —
Меня бросает в дрожь при мысли Насколько мертвы
Астронавты
11аправляясь к мертвой
Луне
Без вина
Над лучшими людьми
Смеются
Па этой кошмарной земле Но газеты гордятся собой С достоинством — хотя Мир, левые и правые Восток и запад — все порочны Счастливого старого алкаша больше нет — Хочу, чтобы он снова появился —
Но нынешний Китай также гордится собой С достоинством
-----------jaoh ксноиде
Dying in the grass — So I drink wine
Alone —
I shudder to think
I low dead
The astronauts
Are
Going to a dead
Moon
Of no wine
All our best men
Are laughed at
In this nightmare land
But the newspapers preen In virtue — Throughout I’he world the left & right. The east & west, are both vicious — The happy old winebibber is gone — I want him to reappear — For Modern China preens
Не имея лучших причин Чем Америка —
Никто не уважает спящую
Кошку, и я безнадежно Неадекватен в этой поэме — Никто не уважает замкнутого в себе безответственного алкоголика — Все хотят быть затянуты в безнадежный скафандр где не могут шевелиться — Я прошу тебя, Китай, вернись к Ли Бо и
Дао Юань Мину О чем это я?
Я не знаю, я болен сегодня —
Я не спал всю ночь. Шел по полю, спотыкаясь. Чтобы найти вина, теперь я пью его
Эбв-ДЖЕК КЕРУАК---------JAO-K KEROUAC
In virtue too
For no better reason Than America — Nobody has respect for the cat Asleep, and I am hopelessly Inadequate in this poem — Nobody has respect for the self centeied irresponsible wine invalid — Everybody wants to be strapped in a hopeless space suit where they cant move — I urge you. China, go back to I i Po &
Tao Yuan Ming What am I talking about? I don't know. I'm sick today — I didn’t sleep all night.
Чувствую себя лучше и хуже — Мне есть что сказать Мао и поэтам Китая которых не напечатают — О том, как Америка 11е замечала поэзию и вино, и так же поступает Китай, и я дурак без реки и лодки и одежды из цветов — без винной лавки на рассвете — Без самоуважения Без истины Но я лучше чем все вы — Вот что я хотел сказать
1961
ДЖ-Е-Н-НЕ+-¥АН
Э®7
Walked stumbling in the field To get wine, now I’m drinking it, I feel better and worse — I have something to say to Mao & the poets of China that wont come out — It’s all about how America Ignored poetry & wine, & so does China, & I’m a fool without a river & a boat & a flower suit — without a wineshop at dawn — Without self respect —
Without the truth — but I’m a better man than all of you — that’s what I wanted to say
1961
СТИХОТВОРЕНИЕ
Итак, пришло время объяснить
Золотую Бесконечность и то, как переливы сияющих свечей исчезают когда исчезает мысль потому что знаю, каково умирать и лишаться мыслей, однажды я умер, вообще-то я упал в обморок, я нагибался, чтобы понюхать подвязанные цветы на грядке космей в уютном цветнике моей матери в округе Оуфиншем, в Квинс и быстро встал, глубоко вздохнув, кровь отхлынула от головы, следующее, что я понял очнувшись, лежа на спине в солнечной траве был без сознания пять минут. И я увидел Золотую Бесконечность. Агнец был наедине с Агнцем.
Дитя было наедине с Малюткой Агнцем.
•Звв--ДЖЕК КЕРУАК
JACK KEROUAC
РОЕМ
Anyway the time has come to explain
the Golden Eternity
and how the iridescent paraphernalia of radiating candles ceases
when mentation ceases
because I know what it’s like to die,
to cease mentating, one day 1 died, I fainted actually, I was stooping smelling strapping flowers in the cosmos yard of my mother’s cozy flower house ~. in Auffinsham Shire, in Queens, and stood up fast taking deep breath, blood lushed from head, next thing 1 knew woke up flat on my back in the grassy sun and had been out fine minutes. And I has seen the Golden Eternity. The Lamb was alone with the Lamb.
The Babe was alone with the Baby Lamb.
Пелена была Золотой Пеленой. Я был наедине с Богом, кто
есть Бог. кем был Я, кто был всем.
он стоял на вершине холма
смотря сверху на Мехико-Сити
трубя в белый Рог
Нортпорт, 1958
The Shroud was alone with the Golden Shroud. I was alone with God, who
is God, who was Me, who was All.
he stood high on a hill
overlooking Mexico City
radiating messages
out of a white Tiot
1958, ’Northport
КАК МЕДИТИРОВАТЬ
гаснет свет
руки сжаты, впадаю в мгновенный экстаз, как укол героина или морфия железа в моем мозгу выделяет здоровый флюид радости (Священный Флюид), пока я удерживаю все части моего тела и устремляюсь к полной остановке, транс — Лечит все мои болезни — стирает все — даже ни капли «Я-надеюсь-ты» или
Сумасшедшего Воздушного Шара не остается, но сознание пусто, безмятежно, бессмысленно. Когда мысль появляется издалека вместе с изображением, вы подменяете ее, изнашиваете ее, подделываете ее, и она исчезает, хотя никогда не приходит — и впервые вы с радостью осознаете
376-ДЖЕК КЕРУАК----------JACK KEROU-AC
HOW ТО MEDITATE
lights out
fall, hands a-clasped, into instantaneous ecstasy like a shot of heroin or morphine, the gland inside of my brain discharging the good glad fluid (Holy Fluid) as I hap-down and hold all my body parts down to a deadstop trance — Healing all my sicknesses — erasing all — not even the shred of a «I-hope-уои» o*-a Loony Balloon left in it, but the mind blank, serene, thoughtless. When a thought comes а-springing from afar with its held — forth figure of image, you spoof it out,— you spuff it out, you fake it, and it fades, and thought never comes — and with joy you realize for the first time
«Мышление — то же самое, что не мышление — Так что мне пе нужно
больше
думать»
JKOK КЕН С'<+*€
«Thinking’s just like not thinking — So I dont have to think
any
more»
ИЗ «БЛЮЗА МЕХИКО-СИТИ»: 21-Й ХОР
Трясущееся колесо плотских зачатий Вращается в пустоте, разбрасывая человеков. Свиней, черепах, насекомых, лягушек, гнид, Вшей, мышей, ящериц, крыс, чалых Скаковых жеребцов, мерзких набрякших клещей. Жутких, неописуемых паразитов, живущих на шкурах шакалов. Стаи смертельно опасных диких собак Африканских, носорогов, бредущих в чащобах джунглей.
Дюжих кабанов и гигантских буйволов. Слонов, баранов, орлов, кондоров. Мухоловок и Муравьедов и Мокриц, Бесконечную вереницу живых тварей, вгрызающихся в Абсолютное Сознание по всем десяти координатам Вселенной, занимая в ней все углы, каждую впадину & выступ, От супермикроскопического недомикроба
ДЖЕК КЕРУАК-
JACK KEROUAC
21ТН CHORUS, FROM MEXICO CITY BLUES
The wheel of the quivering meat conception Turns in the void expelling human beings. Pigs, tuitles, frogs, insects, nits, Mice, lice, lizards, rats, roan Racinghorses, poxy bubolic pigtics, Horrible, unnameable lice of vultures, Murderous attacking dog-armies Of Africa, Rhinos roaming in the jungle,
Vast boars and huge gigantic bulk Elephants, rams, eagles, condors, Pones and Porcupines and Pills — All the endless conception of living beings Gnashing everywhere in Consciousness Throughout the ten directions of space Occupying all the quarters in & out. From super-microscopic no-bug
До галактической светоносной Кишки, Озаряющей небо скудного разумом Звездо-гиганта! Я хотел бы обрести свободу От этого колеса рабской плоти И упокоиться в небе небытия.
Джек КЕРУАК
-JA-e-K- KE-R-O-U-A-&
37»
То huge Galaxy Lightyear Bowell Illuminating the sky of one Mind-Poor! I wish I was free of that slaving meat wheel and safe in heaven dead
MIС H AEL MCCLURE
МАЙКЛ МАККЛУР
Майкл Макклур родился 20 октября 1932 года в Мэрисвилле, штат Канзас. Он провел ранние годы в Сиэтле, штат Вашингтон, где его жадный интерес к природе и животному миру выразился в детском желании стать естествоиспытателем. Затем Макклур переезжает в Сан-Франциско, где вместе с Робертом Данкеном становится участником поэтической мастерской. С этого момента началась его связь с нарождавшимся в Сан-Франциско в те годы литературно-общественным движением. получившим позднее название «битники».
Вместе с Филипом Ламантиа, Аланом Гинзбергом, 1эри Снайдером и Филипом Уэйленом он дебютирует во время прославленного поэтического вечера в галерее «Шесть» в 1955 году. Вечер был организован Кеннетом Рексротом для того, чтобы познакомить публику с несколькими своими молодыми друзьями-поэтами. Этот вечер становится ключевым событием движения битников: именно после него об их существовании узнает широкая публика.
Макклур посещает обычные излюбленные битниками места, а в середине 60-ых гг. проводит большую часть времени в районе Хейт-Эшбери — том районе, где приблизительно в этот период «хипстеры» мутировали в «хиппи». Вместе с Аленом Гинзбергом и Гэри Снайдером он принимает участие в «Первой общечеловечской встрече племен» в парке Золотых Ворот в январе 1967 года.
В настоящее время Макклур по-прежнему активен как поэт, эссеист и драматург. Он выступает с чтением своих стихов в таких учебных заведениях как Стэнфорд, Нью-йоркский и Аризонский университеты, а также в клубах в Сан-Диего, Ванкувере и Нью-Йорке и на фестивалях в Париже, Риме и Амстердаме. Он снимался в нескольких фильмах, включая «Последний вальс» Мартина Скорсезе. Также Макклур и Рип Торн сыграли мотоциклетных бандитов в фильме Нормана Мейлера «По ту сторону закона». Майкл Макклур снял три телевизионных документальных фильма и имеет многочисленные издания стихов, пьес, два романа и несколько сборников эссе. Журналистские работы Макклура публиковались в Vanity Fair и Rolling Stone.
В начале 90-ых Макклур совместно с бывшим клавишником группы «Дорз» Реем Манзареком положил на музыку некоторые свои стихотворения и исполнял их в ходе клубного турне. Съемки с ряда этих концертов легли в основу видеофильма «Лев Любви».
ПОЭМА ПЕЙОТЛЯ
I
Чистота — ясность рассудка — сижу на черном стуле — Качалке — на белых стенах отражается как тучи ползут по солнцу. Да у них, похоже, интим! Комнаты лишены значенья — это просто отсеки пространства всяких там красоты и уродства. Слышу я у меня внутри музыка и сижу пишу ее ни для кого. Прохожу мимо фантазий, поющих мне цирцеины песни. Заглядываю в гости к населяющим меня народам, знаю про них все что нужно.
Я ЗНАЮ ВСЕ! Я СЛИВАЮСЬ С КОМНАТОЙ
вот золотая кровать излучает свет
в воздухе сплошь серебристые виселицы и ножны
МАЙКЛ МАННЛУР------------MICJACL MCCLl'RC-----------37»
PEYOTE РОЕМ
I
Clear — the senses bright — sitting in the black chair — Rocker — the white walls reflecting the color of clouds moving over the sun. Intimacies! The rooms not important — but like divisions of all space of all hideousness and beauty. I hear the music of myself and write it down for no one to read. I pass fantasies as they sing to me with Circe-Voices. I visit among the peoples of myself and know all I need to know.
I KNOW EVERYTHING! I PASS INTO THE ROOM
there is a golden bed tadiating all light
the air is full of silver hangings and sheathes
I
I 1
I
I
I
I , --------------380
улыбаюсь довольно. Я знаю
все что возможно знать. Я вижу все что можно почувствовать. Я дружу с болью в желудке. Ответ
на любовь — голос мой. Времени — нет!
Ответов нет тоже. Ответ на чувство есть мое чувство
Ответ на радость — радость без чувства.
Комната — херувим разноцветный
из воздуха и сияющих красок. Боль в животе
тепла и нежна. Улыбаюсь. Боль
никуда не направлена, никакого мученья.
Свет превращает комнату из желтой в лиловую!
Темный коричневый угол за дверью как драгоценность — интимен, молчит и спокоен. Место рождения
Брамса. Я знаю
М-АЙЯ-Л -МАККЛУР
MIC-HAEL MCCLURE
I smile to myself. I know
all there is to know. I see all there
is to feel. I am friendly with the ache
in my belly. The answer
to love is my voice. There is no Time!
No answets. The answer to feeling is my feeling.
The answer to joy is joy without feeling.
The room is a multicolored cherub
of air and bright colors. The pain in my stomach
is warm and tender. I am smiling. The pain is many pointed, without anguish.
Light changes the room from yellows to violet!
The dark brown space behind the door is precious intimate, silent and still. The birthplace of Biahms. I know
все что нужно мне знать. Некуда торопиться.
Я читаю значенья обшарпанных стен и потрескавшихся потолков.
Я отпочкован Я закрываю глаза от боли и бога.
Принужденно моргаю с непринужденной радостью.
Улыбаюсь своим движеньям. Шагая ступаю все выше и осторожнее. Я
заполняю пространство. Вижу тайну и четкое кружево дыма у меня изо рта
Я беззаботный осколок всего. Очень четкий.
Отдельный от красоты и уродства. Я вижу все.
(ШИРОТА
МАЙ на-маа и-н-w
mi ctiAf <- мес-син г
381
all that I need to know There is no hurry.
I read the meanings of scratched walls and cracked ceilings.
I am separate. I close my eyes in divinity and pain.
I blink in solemnity and unsoleinn joy.
I smile at myself in my movements. Walking
I step higher in carefulness. I fill
space with myself. I see the secret and distinct patterns of smoke from my mouth
I am without care part of all. Distinct.
I am separate from gloom and beauty. I see all.
(SPACIOUSNESS
и мрачный напряг — сосуществуют во мне Это больше не тучка
но настоящая плоть как скала Словно Геракл первобытной материи и жизненной силы. Я не боюсь даже того что поблекло,
я все принимаю.
Красота у вещей — не от пас но я ее вижу. Она вокруг меня.
Это индейская штука. Настоящая!
Здесь, сидя в этой квартире я думаю думами племени. БОЛЬ В ЖИВОТЕ!!!
Время исчезло. Явился мужчина который является богом лисиц у него под когтями грязь из норы недавно вылез видать Мы улыбаемся в знак узнаванья Я свободен от Времени Признаю не ликуя — констатируя факт.
And grim intensity — close within myself. No longer a cloud
but flesh real as rock. Like Herakles
of primordial substance and vitality
And not even afraid of the thing shorn of glamour but accepting.
The beautiful things are not of ourselves
but I watch them. Among them
And the Indian thing It is true!
Here in my apartment I think tiibal thoughts.)
STOMACH!!! -
Thcre is no time. I am visited by a man
who is the god of foxes
there is dirt undei the nails of his paw
fresh from his den
We smile at one another in recognition.
I am free from time. I accept it without tnumph — a fact.
Когда закрываю глаза, вижу сполохи света.
Взгляд расплывается, скачет. Я вижу, что у меня три ноги. Я вижу сразу семь разных мест!
Пол скособочен — комната скошена
предметы плавятся, сливаясь с друг другом. Сполохи света
и сгустки предметов. Я жду
наблюдая как гибнет физический мир.
Я стою на столовой горе пространства и времени. ! БОЛЬ В ЖИВОТЕ !
Сочиняю музыку жизни в словах.
Слышу круглые звуки гитары в цветах.
Осязаю их плотью.
Вижу разнузданный хаос слов на странице
май -----------мген-Аt-t-м-ьес-we
Closing my eyes there are flashes of light.
My eyes won’t focus but leap. 1 see that I have three feet.
I see seven places at once!
The floor slants — the room slopes
things melt
into each other. Flashes
of light
and meldings. I wait
seeing the physical thing pass.
I am on a mesa of time and space.
1 STOM ACHE!
Writing the music of life in words.
Hearing the round sounds of the guitar as colors.
Feeling the touch of flesh.
Seeing the loose chaos of words on the page.
(беспредельная красоты)
(Милый мой Йейтс и его шмат гашиша.)
Мой желудок и я — два существа, что свела вместе жизнь.
В ЗНАНИИ-СИЛА мы улыбаемся поняв.
Встав у окна я всматриваюсь в сине-серые сумерки скуки.
Я теплый. Смотрю в пасть дракона пространства. Я пялюсь на тучи и вижу их дымчатые спирали.
Вихри-химеры..
Я велю мелким тучкам исчезнуть.
Они превращаются в рыбок едящих друг друга.
384--МАЙКЛ М-АН-КЯ-УР---------------MI6HAE-L MCCLURE
(ultimate grace)
(Sweet Yeats and his ball of hashish.)
My belly and I are two individuals joined together in life.
THIS IS THE POWERFUL KNOWLEDGE we smile with it.
At the window I look into the blue-gray gloom of dreariness.
I am warm. Into the dragon of space
I stare into clouds seeing their misty convolutions. The whirls of vapor
I will small clouds out of existence.
They become fish devouring each other.
11 меняясь словно святые призраки Данте Становятся ястребом замершим в самом зените чтобы бросить мне вызов.
II
Огромная птица с большими глазами. Застыл динамический профиль
Ноги выставлены вперед таращится на меня.
Перистые облака перьев темно-серые на сером на синем фоне.
С паркового утеса — город — смурная туманная панорама. Зелень травы над камнями, розовая аура неона. Шпили уперлись в тучи. Я помню окно, удивленье.
Вид над коньками крыш из окна.
Я — высоко над парком. Ищу тучи в спокойном небе.
майм>. м * к к г,лч*-------мюйасс меосойс----------------аа
And change like Dante’s holy spirits becoming an osprey frozen skyhigh to challenge me.
II
The huge bird with bug eyes. Caught in dynamic profile. Feet stretched out forward glaring at me.
Feathery cloudtips of feathers dai k gray on gray against blue.
From the cliff of the pai k — the city — a twilight foggy vista. Green grass over the stone, pink auras of neon. The spires lean into the clouds. I remember the window, wonder. Out over the rooftops from the window.
I am at the top of the park. I look for the clouds in the calm sky.
Завитки и клочки. Поле зренья — развернутый угол.
МОЙ ЖИВОТ РАЗДУЛСЯ И ОНЕМЕЛ!
Я вошел в обнаженную сущность
красоты больше нет экзотика кончилась смотрю в лицо фактам пустоты, понимаю что время зависит от способа измеренья что
время условно, ищу блеска метаморфоза, ярких цветов превращенья,
жду, что стану флягой наполненной удивленьем увижу алмазы, но ни
в чем н<-1
смысла. Боль без страданья простор без прикрас. Остались лишь чистые факты зренья — вот Город! Странно, что я вижу зданья так близко я вижу их близко.
Ах! как я рад их видеть! Все изменилось
но мне наплевать я просто знаю.
ГИГАНТСКАЯ, КОМИЧЕСКАЯ, ЯРОСТНАЯ ПТИЦА В МОЕМ
ОКНЕ
М-АЙ-КЯ- МАКК-ЛУР-------------MICHAEL MCCLURE-------------------
Tendrils and wisps. I see 180 degrees.
MY STOMACH IS SWOLLEN AND NUMB!
I have entered the essential-barrenness
there is no beauty the exotic has come to an end I face the facts of emptiness, I recognize that time is a measurement is arbitrary, I look for the glamor of metamorphosis, for the color of transmutation, I wait to become the flask of a wonder to see diamonds, there is no purpose. Pain without anguish space without loveliness. The pure facts of vision are here there is the City! There is the wonder as far as the eye can see the close buildings 1 see them so close.
Oh and I am so glad to see them. This is the change
that I do not care but know.
THE GIANT, COMIC, FIERCE, BIRD FROM MY WINDOW
Призракам, душам, что образуют ее, воспаряя, в этом мире объяснений не нужно.
Большое пространство лишенное интереса — нескучно
Вот свет из зерен и цвета
розоватых аур и ярких апельсиновых красок. Дребезжащие звуки уродские здания, что клонятся в пустоту.
Суть моего разделенья проста я призрак из плоти в холодном воздухе. Мне не нужно ответов
Я не нуждаюсь в поддержке. Я сам по себе.
Ничто не сможет стянуть меня книзу
Возвращаюсь к окну опять ищу Ястреба
Я помню кровоток, жару
и холодный почти-что-страх внутри. Ничего
МАЙКЛ МАК1Н1-У-Р---------------МРСН-А-ЕС- MCCHJR-C
The spii its, souls rising to form it need no explanation in the world.
Vast expanse without interest — undrab.
Here is the light full of grains and color the pink auras and fresh orange. The rasping sounds, hideous buildings leaning into emptiness.
The fact of my division is simple I am a spirit of flesh in the cold air. I need no answer
I do not lean on others. I am separate, distinct.
There is nothing to drag me down.
Back al the window again 1 look for the Osprey
I remember the flow of blood, the heat and the cold alniost-fear beneath it. There is nothing
нет в ночи только быстрые тучи. Нет звезд. Дымно<ерый и черный а комнаты цвета голубого мексиканского стекла и белый. Мой взгляд проникает в старые слои краски
в коричневый и зеленый Я увяз в грезах любви.
Кисточки коврика с начесом как кружево.
Я в Парке над всеми и холодом
Я в комнате в светлом Аду и теплом Раю.
Я потерялся в воспоминаньях. Хожу, ощущая приятную грузность тела. Теплая боль мне приятна.
С удовольствием думаю о ее прекращении.
Я знаю, ничего не изменится. Знаю — я здесь, вне всего, в самом себе.
Эве-МАЙКЛ МАККЛУР-------MICHAEL MCCLURG
in the night but fast clouds. No stars. Smokey gray and black the rooms are the color of blue Mexican glass and white. I see to the undercoats of paint
to the green and brown. I am caught in reveries of love
The lassies of the shag rug are lace.
I am in the Park above all and cold.
I am in the room in light Hell and warm Heaven.
I am lost in memories. I move feeling the pleasant bulk of my body. I am pleased with my wat in pain
I think of its cessation with pleasure.
I know it will not change. I know I am here, beyond all in myself.
Переход — глаза болят от радости в тепле.
Край тряпки как кисточки — коврик с начесом
белый — твое плечо в кружевах —
позади белая стена — зелень просвечивает через
кружево вновь сладкая память во мраке.
Запахи ясно в моей голове над твоим плечом.
Твоя загорелая рука на тиковой тряпке. Синие полосы на белом запахи дыма и тел.
О! — и опять имеющая размеры пустота и Времени нет. Наше дыхание колышется в углах комнаты!
М-А-ЙК ЬМЧН Hil-W
м+еч+A-GL—м-ес ьшсЬ
The passage — my eyes ache with joy in the warmth.
The edge of the doth like tassles — a shag rug white — the loops lace over your shoulder — The white wall behind — green showing through
lace again a sweet memory in the gloom.
The smells clear in my head over your shoulder. Your brown arm on the tick cloth. Blue stripes on while the smell of smoke and the smell of bodies.
Oh and the void again with space and no Time. Our breath moving in the corners of the room!
Ill
Я ПЕРЕМЕЩАЮСЬ ПО ЖЕЛТОЙ КУХНЕ
кайф отходняка так и не будет — потолок коричневый.
Я смотрю на циферблат красных часов — бессмысленно.
Я знаю что в моем окне небо, зачем
вертеть головой я
застываю навеки стою неподвижно —
сгусток из плоти в пустоте воздуха.
Я в бесплодной теплой вселенной вне Времени.
Боль в моем животе — твердое тело
Нет ни радости ни волненья, курю сигарету' в тесной комнате локоть на газовой плитке вижу кое-что новое — сгоревший как моя сигарета и рука моя в воздухе жужжанье неслышимых
звуков, в воздухе полно каких-то новых вещей. Вне
эео-МАйкл-МАнклур-----мчснае-l mcclurc
ш
I AM MOVING IN TI IE YELLOW KITCHEN high never to come down — the ceiling brown.
I am looking at the face of the red clock — meaningless.
I know of the sky from my window and I do not luin to look, I am motionless forever standing unmoving — a bods of flesh in the empty ail
I am in the barren warm uniserse of no Time
The ache in my bcllv is a solid thing.
There is no joy or tremor. I smoke a cigarette in the small room elbow to the stose seeing what is new — barren as my cigarette and hand in the air hearing the whir of unheard
sounds, seeing the place of new things to the air In
всякой связи, чувствую твердую пустоту всех вещей и как бы мой живот тверд и болит, я отстранен но мы — вместе,
в пустой комнате мой желудок и я мы склеены вместе сухим теплом в пространстве.
У этого нет никакой причины! Нет ничего кроме форм в пустоте — нет ни уродства пи красоты. Такие дела.
ВОТ Я СТОЮ СЕБЕ У ГАЗОВОЙ ПЛИТКИ
вне причины и времени.
Я — тепло, которое у меня внутри.
ЖЕЛУДОК ЖЕЛУДОК ЖЕЛУДОК! БЕСКОНЕЧЕН И ПУСТ
Я в мгновенье пространства. Я вижу все и сознаю все
Я любознателен но знаю что кроме него нет ничего — события мира продолжают твориться вокруг меня вот кольца и клочья дыма
М АИ Н и МАН-|( W
MICHAEL—MG С LG¥r L
no i elation, feeling the solid blankness of all things having my stomach solid and aching. I am aloof and we are one, in the bare room my stomach and 1 held together by dry warmth in space.
There is no reason for this! There is nothing but forms in emptiness — unugly and without beauty It is that.
I AM STANDING HERE MYSELF BY THE STOVE wit hout reason or time.
I am the warmth and it is within me.
BELLY BF LLY BELLY' UNENDING AND BLANK.
I am in the instant of space, I see all I am aware of all
I am curious but knowing that there is no more than this — the happenings of the world continue about me there are whirls and wisps of smoke
вот звуки позднего полдня и раннего вечера
а между ними целая вечность я вижу как она проходит
меня ничем нельзя удивить — для меня это не новость, все всегда так и было — в память войти означает войти в длинный черный туннель. Моя комната огромна и вместительна но лишена СТРУКТУРЫ И СМЫСЛА. ТАК БЫЛО ВСЕГДА. ВОТ ЦВЕТА раннего вечера — такие же как всегда. Я таков и таким буду всегда. Я стою ощущая свою неподвижность.
Поднимаю голову с изяществом последнего знания
Ступаю высоко, гордый своим великодушием и осведомленностью.
Боль
часть меня. Боль в желудке. Облака
проплывают мимо и мне их не остановить.
ЦВЕТ - ЭТО РЕАЛЬНОСТЬ! ГЛАЗ - ЭТО ПЛАМЯ СПИЧКИ!
Боль — это твердый сгусток сплошного страдания от которого я теперь свободен.
-----9М--МАРКАМАКИНУf
MICHAEL МССЮйС
lhere are the sounds of late afternoon and early evening with forever between them I see it passing between them I cannot be surprised — there is no news to me it has always been this way—going into a memory would be to go into a long black tunnel. The room is huge and spacious without PATTERN OR REASON. IT HAS ALWAYS BEEN THIS
WAY. THERE ARE THE COLORS
of early evening as they have always been. I am as I shall always be. Standing feeling rnvself in the inert.
I raise my head with the beauty of final knowledge
I step high in pride benevolence anTf awareness. The pain
is pai t of me. The pain in my belly. The clouds are passing and I will not stop them.
COLOR IS REALITY! THE EYE IS A MATCH PLAME!
The pain is a solid lump — all of the anguish
I am freed from.
Ответ на радость — радость без чувства. Ответ на любовь — мой голос.
Комната — твердое тело из предметов и воздуха.
Я ЗНАЮ ВСЕ. Я НАПОЛНЕН УСТАЛОСТЬЮ
Я закрываю глаза от боли и бога.
Принужденно моргаю с непринужденной радостью.
Я свободен от сиюминутности — Времени больше нет!
Я прожил всю жизнь по фазам — от узорчатой роскоши
до суровой небрежности.
Мой желудок — любовь и нежность, любовь и нежность.
Я НА ПОДСТУПАХ КО ВСЕМ ОГРОМНОСТЯМ, КО ВСЕМ
ЗНАЧЕНИЯМ
M-ICHACL MCCLtrfHr
The answer to joy is joy without feeling. The answer to love is my voice.
The room is a solid of objects and air.
I KNOW EVERYTHING, I AM FILLED WITH WEARINESS
I close my eyes in divinity and pain.
I blink in solemnity and unsolemn joy.
I am free of the instant there is no Time!
I have lived out the phases of life from patterned opulence to stark and unheeding.
My stomach is gentle love, gentle love.
1 AM AT THE POINT OF ALL HUGENESS AND MEANING
Боль из желудка проникла в мои 1рудь горло и голову.
Гигантский скачок! Смотрю в пропасть окна.
Выглядываю из своей теплоты, ощущая.
БОЛЬШЕ НЕТ НИКАКИХ КАТЕГОРИЙ!!!
( О ЧУДО, ЧУДО, И В МРАКЕ И В КРАСОТЕ отстраненный в вечном невозмутимом остолбенении — теплый
как камень в пустоте беспредельного пространства я знаком и с мелким масштабом и с беспредельем пространства. Вытянув руку вперед. Вижу
все досягаемо и реально. Ответ на любовь — мой голос.
Я уверен. Такова предельная правда
394--МАЙКЛ МАККЛУР
MICHAEL MCCLURE
The pain of ray stomach has entered my chest throat and head.
The enormous leap! I look from the precipice of my window.
I watch from my warmth, feeling.
THERE ARE NO CATEGORIES!!!
(OH WONDER, WONDER, IN DREARINESS AND BEAUTY aloof in perpetual unamazed astonishment warm
as stone in the emptiness of vast space
seeing the small and limitless scale
of vastness. My hand before me. Seeing
all reachable and real. The answer to love
is my voice.
I am sure. This is the ultimate
обо мне. Для меня мои чувства реальны. Тверды словно стены. — Я вижу значение стен — отсеков пространства, цветных задников.)
АД И РАЙ - ДОСТИЖИМЫ. МНЕ ГАДОСТНО ОТ НЕХВАТКИ РАДОСТИ
и радостно от нехватки радости и гадостно от нехватки гадости. Как сухо в желудке! И не экстазно от знания
Я ЗНАЮ ВСЕ ЧТО ТОЛЬКО МОЖНО ЗНАТЬ
ощущаю все что вызывает ощущения.
Воздух жалобно чист. Свечение без источника света.
Совершенство.
м-1 СН-А+ с м ее te+vE-
about me. Му feelings real to me. Solid
as walls. — I see the meaning of walls — divisions of space, backgrounds of color.)
HEAVEN AND HELL THIS IS REACHABLE I AM SICK IN LACK OF
JOY
and joyful in lack of joy and sick in sickness of joy. Oh dry
stomach! And not ecstatic in knowledge.
I KNOW ALL 11IAT THERE IS TO KNOW,
feel all that there is to feel.
Piteously cleat air. Radiance without glow.
Perfection.
Слышу все что можно услышать.
Не существует шума существует нехватка звука
Я на равнинах Космоса.
Нет духов кроме духбв.
В комнате нет ничего кроме зримых предметов
БОЛЬШЕ НЕТ НИКАКИХ КАТЕГОРИЙ И НИКАКИХ
ОПРАВДАНИИ'
Я уверен в своих движениях я тело посреди воздуха.
39в-МАВНЛ МА-ККЛУР--- ---MICHAEL MCCLURE
I hear all that there is to hear.
There is no noise but a lack of sound
I am on the plain of Space.
There are no spirits but spirits.
The room is empty of all but visible things.
THERE ARE NO CATEGORIES! OR JUSTIFICATONS!
I am sure of my movements I am a bulk in the air.
БРЕШЬ
— Баррикада — стена — крепость, Зловеще-веселая, индиго с шафраном — А ну долбанусь-ка я об нее!
Чтоб снести ее, или
Стать частью стены.
Разбрызганным мозгом иль оттиском злобной ступни —
Расшатаю вконец блестящую кладку Или вообще развалю — Пусть летят кусочки. Как звезды!
Буду охотничьим кубком, Пройдусь колесом Сквозь преграду из белых стволов!
МАЙ К И МАНИЙ V й-
----------зэ?
THE BREECH
— A barricade — a wall — a stronghold,
— Sinister and joyous, of indigo and saffron
— To hurl myself against!
To crush or
Io be a part of the wall..
Spattered brains or the imprint
of a violent foot —
To crumble loose some brilliant masonry
Oi knock it down
— To send pieces filing
— Like stars!
Го be the chalice of the hunt,
Го handspring
Through a barrier of white trees!
На работе — ровно в три ночи — на продуктовом рынке
Таскаю корзины с латуком и цветною капустой — перед рассветом
Виденье — крысы вдруг стали шиншиллами — я нахожусь
У подножья утеса — потею — горю — восторг и ужас
Окружен туманом — кружащимся вихрем черных
Галдящих животных — вон черная рысь глаз таращит в дыру
из уте< а
Благоухает тухлый латук — Промозглая морковная улица.
Вот моя голова — а вот мои руки.
Я не хотел этого.
Обратно в сиянье — Полдень — Город.
Стена — Крепость.
МАЙКЛ МАККЛУР
MICHAEL MCCLURE
At work — 3:00 in the morning — In the produce maiket
Moving crates of lettuce and cauliflowei — Predawn A vision — The rats become chinchillas — I stand
At the base of a cliff — sweating — flaming — in tei ror and joy Surrounded in the mist — by whirling circles of dark Chattel ing animals — a black lynx stares from the hole In the cliff.
Rotten lettuce — perfume — The damp cairoty street.
It is my head — These are my hands.
I don't will it Out in the light — Noon — the Citv.
A Wall — a sttonghold
ПЕСНЬ
Акулы клык был создан для кусанья. Считайся, с замыслом/ Мне претит красивость / я создам одеянье жестов лишенных красоты кроме той что присуща движенью и словам
Слушай/ Слушай/ слушай/ Слушай /Слушай слова как волны / как напор все разрушенье — где нет разрушенья там сила отсутствует. Мускул становится вдвое сильней за счет смерти клеток.
Связки шепчут скелету.
МА Й4ТН-Т*АИН-НАФ----------M+G-HAE-e~M4rCLUHC
CANTICLE
The sharks tooth is perfect for biting. The intent matters./ I am sick of beautiful things / and I would make a robe of gestures without beauty except for the beauty inherent in words and motion.
Listen/ fasten/ listen/ Listen/ Listen to the words as waves/ pressures all is destruction — without it there is no strength. The muscle builds itself double by destruction of cells
The tendons whisper to the skeleton
Слушай/ Слушай/ слушай/ Слушай /Слушай а слышат лишь нервы.
Поле и семя едины в своем разрушенье
Взаимном. Сплетение замыслов, спутанных вместе...
Любовь — возбудимость тканей. Любовь Составляет нечто из листвы и цветов
«сжатие губит» каждый бутон содержит в себе некий замысел / Любовь / Сила / Свет и Тьма / готовы к цветенью.
1957
ЧОО-МАЙКЛ МАККЛУР-------M+CHACL MCCLURE
Listen/ Listen/ listen/ Listen/ Listen
and only the nerves hear.
The field and seed are one thing destroying
the other Intent, enwrapped with one another
Erethism is love. Love
Inventing a thing of leaves and flowers
"retractions devour” the thing burgeoning is the thing intent/ Love/ Strength/ Light and Dark/ spring to blossoms.
1957
ТЕЛОНИУСУ МОНКУ
ВСЕ КРУТО ВСЕ БЕСПРЕДЕЛЬНО СЛОВНО РЕЗВЫЙ АГНЕЦ ДЖАЗА. Я ВИЖУ за мною опустились жалюзи. Авалокитешвара!
я благословлен и спасен. Я слышу красоту прыгучих нот. Я спасен!
Я еще не означает Любовь, Авалокитешвара, Каннон, люблю вашу бледную красу смотрите — мой искаженный лик и голова вновь тают.
СЛЕДИ НЕ ОТРЫВАЯСЬ КАК ПОДНИМАЮТСЯ И ОПУСКАЮТСЯ ЖАЛЮЗИ ТЫ РАСТВОРИЛСЯ ВО ВСЕМ ЭТОМ беги от самого себя, давись моей к тебе любовью, счастьем
на мгновенье
(Все есть огонь и я жирею чтобы стать свечой.)
(Будь осторожней кре.чанутый чувак пылающее сердце.)
О, ты! О, ты! О, ты! О, ты! Усталый старый страх. О, ты! О, ты!
М АЙ Ц rtM А К Кт ,¥ 1-
М+11i AfA М ееtfcHee
401
FOR THELONIUS MONK
ALL IS COOL AND BOUNDLESS AS A ROLLING IAMB OF JAZZ, I SEE the shades slipt behind me. Avolekileshvara!
I am blessed and protected. I hear the beauty of the tossing notes. I am safe!
I it does not matter Love, Avolekiteshvara, Kwannon.
love you pale beauty
see my twisted head and face glow thin again.
PURSUE THE SLIM SHADES IN AND OUT LOST IN IT ALL
hide you from yourself, choke on my love for you, happy for an instant.
(All is fire and I fat myself to be a candle)
(Careful, careful crazy man and binning heart.) OH! OH! OH! OH! Tired old fear. OH! OH!
DIANA DI PRIMA
ДИАНА ДИ ПРИМА
Диана ди Прима — одна из немногих добившихся известности и имеющих серьезное значение писательниц, входивших в движение битников.
Она родилась в Нью-Йорке 6 августа 1934 гола и, после окончания Суотмор-Колледжа поселилась в Гринвич-Виллидж. Там опа вела «богемный образ жизни», столь типичный для битников.
В 1958 г. ди Прима публикует первую кишу стихотворений, сборник под названием «Эта птица летает задом наперед» (This Kind of Bild Flies Backward). В начале 60-ых она сотрудничала с Амири Баракой (Лероем Джонсом) и выпускала ежемесячный журнал, в котором публиковались их работы, а также работы многих других выдающихся битников, включая Джека Керуака и Уильяма С. Берроуза.
Опа также является основательницей двух издательств, специализирующихся на экспериментальной и авангардной поэзии: The Poets Press и Eidolon Editions. В 1974 году ди Прима также начинает преподавательскую деятельность в Наропском институте, штат Колорадо.
В карьере ди Примы в известной степени отразились политические и социальные потрясения 60-ых и 70-ых гг., однако, тематика ее произведений в основном связана с личной жизнью и человеческими взаимоотношениями. Многие из поздних произведений ди Прима отражают ее интерес к алхимии, женским архетипам и, разумеется, восточной философии.
Среди ее самых значительных работ: «Стихотворения для Фредди» (Poems for Freddie, 1966), «Земная песнь и другие стихотворения» (Earthsong Poems 1957-1959, 1968), «Часослов» (The Book of Houts, 1970), «Лоба, части 1-8» (Loba, Parts 1-8, 1978), и «Кусочки песни» (Pieces of a Song, 1990).
Она также автор сборника рассказов «Ужины и кошмары» (Dinners and Night mates. 1961) и автобиографической книги «Воспоминания битника» (Memoirs of a Beatnik, 1969).
ГЛУПОСТЬ
В крайнем случае заметила я ты всегда можешь стать художником.
Брэд взял свой кофе и позвенел льдом Это было премиленькое па сказал он
О конечно кивнула я. Хромота просто прелестная. Байроновская. Я никогда не видела ничего подобного.
Брэд скомкал салфетку и запустил ею в сторону моего стула. Он сказал французы обожают такие па.
Ради всего святого взмолилась я. Если ты устал танцевать брось пока не повредил связки.
Поя вовсе не устал от танцев возразил Брэд.
Прекрасно отозвалась я тогда отправляйся к врачу.
тДИ.4 t ДИ ПРИМА-
DIANA DI PRIMA
SOME FOOL THING
Anyway I said you can always be a painter.
Brad picked up his coffee and clinked the ice around. Th.it was a nice move he said.
Sine I said. That’s a nice limp. Byronesque. I wasn’t getting anywhere.
Brad blew’ the paper off his stiaw and it hit the back of my chair. He said the french make such wonderful mores.
For Christ sake 1 said. If you’re tired of dancing give it up can’t you without lipping up your tendons.
Biad said I'm not tired of dancing.
Great I said then go to the doctor.
У всех танцоров бывает вывих лодыжки буркнул Брэд. Затем он глазом знатока оглядел свою собственную.
Разумеется согласилась я. И большинство из них обращаются к врачу.
Брэд положил ногу на кушетку и поглядел на нее. Выглядит совсем как здоровая заметил он. Врачам здесь нечего делать.
Знаешь у них есть такая новая штука вставила я. Называется рентген. Она мигом найдет любые вывихи.
Да нечего тут находить бросил Брэд.
Поставив свой кофе он принялся кружить у соседнего столика.
На столике почти лежала маленькая блондинка.
Я поднялась и отправилась в туалет. Вернувшись я обнаружила что Брэд болтает с блондинкой. Совсем свихнулся подумала я и залпом допила кофе.
408----ДИАНА ДИ-ПРИМА--------------DIANA DI PRIMA------------------
All dancers hurt their ankles said Brad. He put on his clever professional look.
Yes I said Most of them go to the doctor.
Brad put his ankle on the bench and looked at it. It just has to heal he said. Doctor can’t do anything.
They have this new thing now I said. Called x-rays. Find out all kinds of things.
There’s nothing to find out Biad-eaid.
He put down his coffee and started cruising the next table.
There was this little blonde trick who was laying it on.
I got up and went to the toilet. When I got back Brad was talking to the little blonde. I figured he was all set so I finished my coffee.
Подожди минутку окликнул меня Брэд и расплатился по счету. Мы вышли на улицу. Не уходи попросила я.
Боже воскликнул он. Что угодно только не это. Он почти смеялся.
Сев в автобус мы поехали к Брэду домой. Жил он на шестом этаже и нам пришлось долго подниматься по лестнице.
Наспех застелив постели Брэд снял повязку и принялся долго разглядывать свою лодыжку. Мы оба не проронили ни слова.
Я выключила свет. Выходит ты по-прежнему без ума от меня удивился Брэд.
Ну уж нет возразила я. На улице было полно огней и я отлично видела его.
Вовсе не без ума отвечала я. Я просто люблю тебя и здорово испугалась.
Да со мной все в порядке заверил Брэд. Хотя признаться я тоже перепугался.
ДНАНА gH НИЯ-М-А----------------рНИ+А- С»i-гНН-М-А---------------4М
Wait a minute Brad said. Не picked up the check. When we got outside I said you didn't hate to leave.
Christ he said. I have better taste than that. He was laughing.
We took the bus to Brad’s place. He lives on the fifth floor and we took it slow on the stairs.
Brad put up the cols. Then he took off the bandage and looked at his ankle for a long time. Neither of us said anything.
I turned off the light. Brad said are you still mad at me.
No I said. Theie was a light on across the street I could see him.
I’m not mad I said I love you and I’m scared.
I’11 be all right Brad said. Then he said I’m scared too.
Подойдя к постели я поцеловала его. Кожа у него была прохладной и дряблой и я откинув его волосы со лба улыбнулась.
Не уходи вздохнула я и сделай какую-нибудь глупость. Я ужасно
устала.
410-------ДИАНА Д И--И Р-И-М-А-
Э+ANA- BI-P-R-IMA
I went over to the cot and kissed him. His skin was cold and loose, I pushed the hair off his face and grinned.
Don't go and do some fool thing I said. I was very tired.
ПОСЕТИТЕЛЬ
Пу вот проговорил он вы наверное Ли Он встал в дверном проеме.
Так и есть отвечала я. Я видела его в первый раз. Ли это я.
Мне давно хотелось увидеть вас продолжал он. Джеки мне много о вас рассказывала.
Ах вот как отозвалась я. Ну проходите.
Он вошел и уселся прямо на постели.
Ну как она там? спросил я. Как ей живется в Рокленде?
Отлично отвечал он улыбнувшись. Я хочу сказать в самом деле отлично. Ей там ужасно нравится.
Здорово откликнулась я. Мурашки так и забегали у меня по коже. Итак зачем же вы хотели со мной увидеться?
ДИАНА ДИ ПРИМА
DIANA-DI PRIM-A-
411
THE VISITOR
Well he said so you’re Lee. He stood in the doorway.
Yes I said. I didn’t know him. I’m Lee.
I’ve been wanting to meet you he said. Jackie told me about you.
Oh I said. Come in.
He came in and sat down on the bed.
The kid who’s in Rockland I said. How is she.
She’s fine he said I le smiled. I mean she really is fine. She likes it there he said.
Great I said. He gave me the creeps. Look I said what did you want to see me about?
Видите ли там в Рокленде я навестил Джеки ответил он.
В трудотерапии. Мы не скучали.
Ах вот как заметила я.
Вы пишете стихи проговорил он и пристально поглядел на меня.
Увы призналась я.
Джеки показала мне одно из ваших стихотворений продолжал он. Вы прислали его ей в письме.
Неужели? протянула я. Что-то не помню.
Правда-правда уверил он так оно и было. А теперь скажите почем) и зачем вы их пишете.
412-Д-ИА-НА-Д-И П-РИМА---------D-tA-NA- ЕН PRIMA
That’s where I met Jackie he said. In Rockland. In occupational therapy We made things.
О I said
You write poetry he said. He looked al me.
Yeah I said.
Jackie showed me some poetry you wrote he said. You sent it to her in a letter.
Did I? I said. I didn’t remember.
I Ic said yeah you sent it to her. Then he said why do )ou wtite poetry.
ВЫЙДЯ ИЗ МЕДНОЙ ПЕЧИ: Песнь после аборта
I
не знаю сама откуда я выпала
прямо в арктический холод
Откуда мне знать где я очутилась?
Кто-то поет во дворе
окно распахнуто настежь
кто-то еще бросает кусок орехового пирога
прямо во двор
внизу две собаки играют на трубах но с мелодией у них почему то
явно что-то не ладится.
а что же с той девочкой-трехлетком, отравившей свою мать? То что случается зависит не только от нас как видишь — все что уносишь с собой уходя обязательно остается.
1 1А t 111 (А 14 С* L4. гТ гТ П п рГ П г FT
413
clAN-АЫ »-л1МЛ-
BRASS FURNACE GOING OUT: Song, after an Abortion
I
to say 1 failed, that is walked out and into the arctic
How should I know where I was ?
Л man chants in the courtyard
the window is open
someone else drops a pecan pie
into the yard
two dogs down there play trumpet
there is something disturbed about the melody.
and what of the thiee year old girl who poisoned her mother ?
that happens, it isn’t just us, as you can see — what you took with you when you left remains to be seen.
II
Мне хочется отослать тебя в бутылочке твоему отцу вместе с длинной горькой укоризной. Я хочу чтоб он знал: я не прощу ему ни тебя ни того что ты не родился что он быстро утешился бросив нас на первом же крутом повороте словно ты оказался на званой вечеринке и кто-то наступил тебе на ногу
III
пришли мне свою визитку с адресом: я хочу ощутить тебя, хочу знать как ты и где ты чтобы присылать тебе пирожные.
Есть ли у тебя свитер на случай промозглой погоды знаешь ли ты, что я сделала и чем занята теперь что тебя тревожит
414--ДИАНА ДИ ПРИМА
DIANA DI PRIMA
II
I want you in a bottle to send to your father with a long bitter note. I want him to know' I’ll not forgive you, or him for not being born for drying up, quitting
at the first harsh treatment
as if the whole thing were a rent pai ty
& somebody stepped in your feet
III
send me your address a picture, I want to keep in touch, I want to know’ how you ai e, to send you cookies
do you have enough sweaters, is the winter bad, do you know' what I’ve done, w'hat I’m doing do you care
опиши подробно свой распорядок дня: когда ты встаешь что изучаешь когда надеешься
получить диплом и что собираешься делать.
Надеюсь это достойное занятие?
IV
лицо твое в воде расплывается словно глина размытая течением, словно сгнившая белая лилия крысы с берега следят за тобой
умеют ли они плавать?
деревья здесь подходят к самой кромке воды
переговариваясь друг с другом
твое тело уходит под воду уплывает
я слышу как выдры поднимают его на поверхность
воющие москиты вдруг перестают изучать мельчайшие уголки глазного яблока и скулы и даже застывшую кровь
кто учил тебя не цепляться волосами за водоросли
ДИАНА ДИ ПРИМА--------DIANA DI PRIMA
415
write in detail of your day, what time you get up, what you are studying, when you expect to finish & w'hat you will do.
is it chilly?
IV
your face dissolving in water, like wet clay washed away, like a rotten water lily rats on the riverbank barking at the sight do they swim ?
the tiees here walk right down to the edge conversing
your body sank, a good way back
I hear the otters will bring it to the surface and the wailing mosquitoes even stop to examine the last melting details of eyelid & cheeckbone the stagnant blood who taught you not to tangle your hair in the seaweed
чтобы уйти красиво5
Лев крадется
по непроходимой тропе в самом сердце джунглей и подходит к самому берегу запуская лапу в лицо твое О как бы я хотела чтобы он выпил его и вдохнув в него свою мощь вернул его к жизни.
но он выжидает пока оно уплывет подальше пьет чистую воду
пританцовывает немного и опять пускается в путь.
Всегда молчаливый жираф
издает жалобный крик рыбки мелькают поверх
ротика твоего и кончик твоего носа наконец исчезает.
416--ДИАНА ДИ- ПРИМА
Ol-ANA DI PRIM А
Ю disappear with finesse the lion pads
along the difficult path in the heart of the jungle and comes to the riverbank he paws your face I wish he would drink it up in that strong gut it would come to life.
but he waits till it floats distance drinks clean water
dances a little starts the long W'alk again the silent giraffe lets loose a mourning cry fish surface
your mouth and the end of your nose disappear.
в день когда ты шлепнулся в реку вода была ледяной ветер морщил поверхность я несла тебя па спине довольно далеко прежде чем ты упал
рыжие муравьи словно совсем обезумев забегали по моей ноге я наткнулась глазами па плотоядную змейку
и вцепилась в дерево чтобы не последовать за тобой.
это лицо твое расплывалось а мне казалось я вижу коленную чашечку там где течение особенно быстрое
и черепаха
древняя словно звезды проползла по твоим костям
V
кто выковал эту ночь сомкнувшую стальные тяжелые челюсти?
она выглядит серой пижамой на инвалиде
если б я только знала названья цветов, повадки четвероногих, 13 делений на шкале компаса...
ДИАНА ДИ П Р И М-А
DIANA DI PRIMA
417
the water was cold the dav you slipped into the rivet wind ruffled the suiface. I cauied you on my back a good distance, then you slipped in icd ants stalled up my leg &: changed their minds I fed iny eyeballs to a carnivorous snake &: chained myself to a tree to await your end. youf face no soonei dissolved than I thought 1 saw a kneecap sticking up where the cunent is stiongest a tin tie
older than stars walked on your bones
V
who foiged this night, what steel clamps down?
like giay pajamas on an invalid
if I knew the name of flowers, the habits
of quadrupeds, the 13 points of the compass...
старенького картографа живущего на этой улице совсем скрутил ревматизм
Я сшила саван по мерке
купила надгробный камень
и место на кладбище — тихое в стороне — чтобы похоронить тень твою
приходи и ложись!
Быть может та женщина что найдет тебя придумает что-нибудь получше чем рассказывать мне об этом
VI
твой чертов живот — прибежище мух — сгнил вспучился и воняет. В волосах твоих копошатся черви член коим тебе так и и не довелось воспользоваться распался, злосчастный твой череп словно скорлупка яичная выброшен в туалет — мертвенно-синее, просвечивающее обиталище зародившейся жизни
ДИАНА ДИ ПРИМА
6-iANA DI PRIM А
an aged mapinaker who lived on this street just succumbed to rheumatism
I have cut the shroud to measure
bought the stone
a plot in the cemetery set aside to bury your shadow
take your head & go!
& may the woman that you find know' better than talk to me about it
VI -
your goddamned belly rotten, a home for flies, blown out & stinking, the maggots curling your hair your useless neverused cock, the pitiful skull the pitiful shell of a skull dumped in the toilet the violet, translucent folds
of beginning life
VII
но о чем же о чем же я никак не решусь сказать?
мне кажется если бы ты сошел с ума стал убийцей наркоманом и сутенером брошенным в известь куда-то туда в гниль и мрак
если б ты был хилым больным и слегка не в своем уме
умер от голода застрелился или жил в лагере для голодающих по сравненью с которым наша жизнь — сплошной праздник я не стала бы плакать о тебе не стала бы даже
слишком долго думать об этом
VIII
прости же прости
что от меня не отвернутся воды вселенной что я не умру от жажды
ДИАНА Д-И ПРИМ-А
DIANA DI PRIM-A-
419
VII
what is that I cannot bear to say?
that if you had turned out mad, a murderer
ajunkie pimp hanged & burning in lime
alone & filled w/the rotting dark
if you’d been frail and a little given to weirdness
or starved or been shot, or tortured in hunger camps
if would have been frolic & triumph compared to this — I cant even cry for you, I cant hang on
that long
VIII
forgive, forgive
that the cosmic waters do not turn from me
that I should not die of thirst
IX
апельсины и нефрит на алтаре
следы ног моих
влажные на сыром камне
колокольный звон в прозрачном воздухе
ветер прилетающий с моря тень твоя
простертая на плоских плитах
жрица — сивилла —
имя твое произносящая нараспев
испуская вопли за медной дверью и во искупление
даруя рождение
безмолвию, воздух
движется по другую
сторону двери храма поскрипывающей на петлях это дух говорит опа
дух снизошел на тебя
420-----ДИАНА ДИ-П-РИМА-----------------DIANA DI PRIMA
IX
oranges & jade at the shrine
my footprints
wet on the stone
the bells in that clear ait-
wind from the sea
your shadow
flat on the flat rocks
the pt iestess (sybil)
spelling your name
erring out, behind coppci doors“ gning birth
atone
silence, the air
moving outside
the door to the temple blowing on its hinges that was the spiiit she said
it passed above you
веточка которую я несу домой это омела
я возвращаюсь взгляд от волн оторвать не в силах
X
здесь в своей комнате я сижу у стола как сидела всегда или брожу от стола до постели
или зачем-то останавливаюсь у окна размышляя что бы мне еще сделать взвешивая дела н отстраняя их прочь одержимая совсем как молодой Рильке здесь в моей комнате на кровати сидит незнакомец он пи говорит ни слова и не спускает с меня глаз
все время пока я брожу от стола до постели
и я никак не могу забыть что сейчас я была бы на третьем месяце мы уходили бы погреться на солнышке
ДИАНА ДИ ПРИМА-
0-1A N A-D+- P-R+M-fr
421
the branch I carry home is mistletoe
& walk backwards, with my eyes on the sea
X
here in my room I sit at di awing table as I have sat all day, or walked from drawing table to bed, or slopped at window considering the things to be done weighing them in the hand and putting them down hung up as the young Rilke.
heie in mv loom all day on mv couch a stranger who does not speak who does not take his eyes
off me as 1 walk & walk fioni table to bed.
and I cannot stop thinking I would be three months pregnant we would be well out of here & in the sun
даже наш телефон был бы куда любезней и мы обязательно смеялись бы по утрам
XI
твои молочные зубки поблескивают в полутьме ручонки твои
тянутся ко мне. это ты
тебе 9 месяцев
ты уже сидишь и даже пытаешься встать у тебя режутся зубки.
за тобой волочится пеленка — наряд элегантный словно набедренная повязка. Сладкая вонь детского кала стоит в доме твои волосенки смазаны маслом...
синий призрак твои в лунном свете
обманчив как сломанный зуб
тельце твое
никогда не вырастет — в том числе и ручонки вцепившиеся в мой палец
422-ДИАНА ДИ ПРИМА------DIANA DI PRIMA
even the telephone would be polite we would laugh a lot, in the morning.
XI
your ivory teeth in the half light
your arms
flailing about, that is vou
age 9 months
sitting up & trying to stand cutting teeth.
youi diaper trailing, a formuljty elegant as a loincloth, the sweet stench of babyshit in the house: the oil i ubbed into your hail.
blue off the moon your ghostshape mistaken as broken tooth
your flesh rejected
never to grow — your hands that should ha\c closed around my finger
лучи какой луны играют в твоих кудрях? я хотела сказать:
моя рыбка плаваешь ли ты теперь в иной реке?
я надеюсь то было
не отвержение а переход, попытка пускай неудачная, по за нею быстро последовали другие
посасывай свой пальчик где то там Глупыш несчастный растворись стань для кого-то радугой цветов.
чувства (все пять)
дар
слышать видеть осязать дышать + любить эта жизнь
этот сгнивший земной шар npoi-улки в башмаках
ЙИАНА ДИ-б-ЬИМ*
Ь4 .НН L4 -ННМА
42а
what moonlight will play in your hair? I mean to say dear fish, I hope you swim in another river.
1 hope that wasn't
rebuttal, but a transfer, an attempt that failed, but to be followed
quickly bv another suck your thumb somewhere Dear silly thing, explode make someone's colois.
the senses (five)
a gift
to hear, see, touch, choke on & love this life
the rotten globe to walk in shoes
неужели ни одно яблочко
так и не окажется подходящим?
В твоих зубках похрустывает карамелька ты — тебе уже три —
улепетываешь
торопясь шлепнуться в лужу твой выпавший (тебе уже шесть)
зубик в моей руке
волосы твои выпачканы глиной
па губах играет улыбка
XII
солнце на зелени твой лепет
среди виноградных лоз...
увы ничего этого никогда не будет.
домик мой тесен, и все окна глядят во двор из них не увидеть море.
424--ДИАНА ДИ ПРИМА
DI AN A-CH—PI? I М А
what apple doesn’t get at least this much?
a caramel candy sticking in vour teeth
you, age three
bugged
bearing down on a sliding pond.
your pulled tooth in my hand
(age six)
your hair with clay in it.
your goddamn grin
XII
sun on the giecn plants, your prattle
among the vines.
that this possibility is closed to us.
my house is small, mv windows look out on gray courtyard there is no view of the sea.
может быть ты вернешься? я встречу тебя как нельзя лучше: тебе будет здесь хорошо хотя это и иью-йорк.
если
ты
захочешь
вернуться
мои груди готовы
вскормить тебя: они сделают все что смогут
t. М « 11 » г. *4 г Ц Н'
(2. П R VI Г1 ГЛ ГЛ FV
ЫАНА pl гчс+МА
425
will you come here again ? I will entertain you as well as 1 can — I will make you comfortable in spite of new york .
will
you
come here
again
my breasts prepare
to feed you: they do what they can
ПОСЕЩЕНИЕ КАТАГИРИ РОШИ
Удовольствие.
Мы говорим о том о сем сплетничаем о парнях в Сан-Франциско много смеемся. Я хочу рассказать ему (хоть кому-нибудь) как я живу: голодные люди вокруг меня, попытки медитировать в мотелях, Америка впитывает, как губка нрану и дух смелости “Молись бодхисатвам” говорит Катагири Роши.
ДИАНА ДИ -Н-Р-И-МА
DIANA DI PRIMA
VISIT TO KATAGIRI ROSHI
A pleasure.
We talk of here & there
gossip about the folks in San Fiancisco laugh a lot. I try'
to tell him (to tell someone)
what iny life is like:
the hungry people, the trying to sit zazen in motels;
the need in America like a sponge sucking up •*
whatever prana & couiage “Play to the Bodhisattvas” sez
Katagin Rosin
Я говорю ему что в дороге я слишком беспокойна, чтобы медитировать, я верчусь. “Сиди только пять или десять минут" говорит он — и впервые я поняла, что мне этого хватит.
Пока я говорю, все хорошо, моя жизнь имеет какое-то продолжение, я даже понимаю (или вспоминаю) почему я на дороге.
Пока мы говорим, происходит продолжение, обмен энергией.
ДИАНА ДИ ПРИ-МА
DIANA DI PRIMA
427
1 tell him
that sometimes, traveling, I am too restless to sit still, wiggle & itch. “Sit
only ten minutes, five minutes at a time” he sez — first time it has occurred to me that this wd be OK.
As I talk, it becomes OK there becomes some continuity in my life; I even understand (or remember) why I’m on the road.
As we talk a continuity, a transfer of energy takes place.
Это даршан, благословение, обмен внутренней радостью, способ видеть.
КАК ПОДАРОК. КОТОРЫЙ ЧУВСТВУЕШЬ В РУКЕ В сердце
Он остается со мной.
•28---fl-ИА И А ДИ ПРИМА’
DIANA DI РП1МА
It is darshan, a blessing, transmission of some basic joy some way of seeing.
I IKE A TANGIBLE GIFT IN THE HANI) In the heart.
It stays with me
ИЗ ЦИКЛА «ТРИНАДЦАТЬ НОЧНЫХ КОШМАРОВ
КОШМАР 6
Убери из-под моего ножа перерезанное горло.
КОШМАР 9
Валяйте отсюда, сказал коп. Парк закрывается ровно в девять, суки.
Дрянь паршивая, возомнили себя хозяевами парка.
Молчите, да? Не желаете уходить? Пу, поглядим. Вот засажу вас для обследования иа недельку. Держу пари, электрошок вам понравится.
И свистит в свой свисток.
-дМАНА й-И-йтИМА
---------[ЛАНА OI PiHM-A-
THIRTEEN NIGHTMARES
NIGHTMARE 6
Get your cut throat of my knife
NIGHTMARE 9
Keep moving said the cop. The park closes at nine keep moving dammit God damn things you own the park.
Not talking huh not going noplace? We’ll sec. Send you up for observation a week of shock will do vou good I bet.
And he blew his whistle.
Подкатывает белая машина
с санитарами, которые хладнокровно берутся за дело.
Уж не в первый раз привиделось кататоническое дерево.
КОШМАР 10
Я сама читала, парень, в одном из их треклятых изданий:
«Открыт сезон на совершеннолетних в драных джинсах и рваных кроссовках, на мужчин с губной помадой, на женщин с ножами, на безработных актеров
и на поэтов, пишущих про все. По десять долларов за штуку. Джазисты и наркоманы — пять долларов сверх».
Скажешь, я спятила. Дудки. Спроси у любого таксиста.
4Э0--ДИАНА ДИ ПРИМА
DIANA DI PRIMA
Whereupon white car pulled up, white attendants who set about their job without emotion. It wasn’t the first time they’d seen a catatonic tree.
NIGHTMARE 10
I saw it man, I read it in one of their god damned trade journals:
«Open season on people over 21 in dungarees or ancient sneakers, men with lipstick, women with crew cuts, »
actois out of work.
poets of all dcsci iptions. Bounty foi heads ten dollais. Junkies and jazz musicians five dollars extia».
You can say I'm mad but that don’t mean crazy Ask any cabdriver.
КАК БЫ СТИХИ О ЛЮБВИ
5
в твоих объятьях малыш я не чувствую зимой весны
но забываю
как надевать
туфли
в твоих объятьях малыш
я не слышу ангельских напевов но забываю
как включать
прои гры ватель
-ДИАНА ДИ Н4-ИМА
LH • -ч. П .
MORE OR LESS LOVE POEMS
5
In your ai ms baby 1 don’t feel no spring in winter but I guess I can do without galoshes.
In youi arms baby I don’t hear no angels sing but maybe I foiget to tuin on the phonogtaph.
твой язык-лазутчик
взрывает
камеры
в моей голове
11
нет малыш
никогда нам
не грести в одном ритме по наш прерывистый
хрип будет одинаково диким
432 ft+l AI i А ДИ ПРИМА----------BIANA DI PRIM-A
6
your tongue
explodes
like jailbreaks
in my head
11
no babe
we’d never
swing together but
the syncopation
would be something wild
15
а приду я к тебе жить
обещаешь
мясо по воскресеньям и лепесток
лилии
чтобы подушка благоухала
сыр в холодильнике и
поцелуй взасос среди ночных кошмаров
а то не приду
21
в день когда я тебя поцеловала сдох последний таракан
ООН закрыла все тюрьмы и папа римский
допустил Жана Жене в коллегию кардиналов
Фонд Форда
сильно потратился
на реконструкцию Афин
ДИАНА ДИ ПРИМА
DIANA DI PRIMA
433
15
if I come here to live will yon promise me meat on Sundav an a lil
grass
for a pillowsnooze
cheese in the icebox an a tonguckiss between nightmares ifn I comes
21
The day I kissed you the last roach died.
The UN abolished prisons, and the the Pope Appointed Jean Genet to the College of Cardinals. The Ford Foundation
at huge expense
rebuilt the city of Athens.
в день когда мы любились вернулся бог Пан
Айк перестал играть в гольф супермаркеты выбросили марихуану Аполлон устроил читку стихов в парке Юнион-сквер
в день когда ты завозился во мне разрядились бомбы
434---Д-ИАНА ДИ fiPHMA
-DIANA DI-FRI-MA
The day we made it Pan retui ned;
Ike gave up golf;
the A&P sold pot;
Apollo gave a reading in the Square.
The day you padded here the bombs dissolved.
ССОРА
Знаешь сказала я Марку я сердита на тебя.
Нет тебя просто достали. Он рисовал Брэда спящего на кровати.
Да, меня уже порядочно достали. Я сажусь к камину и грею ноги.
Господи ты думаешь это так просто. Сидишь тут сама невинность.
Больше я ему ничего не сказала.
Знаешь, я ведь тоже иногда работаю. Может быть, столько же, сколько и ты Может быть, больше. Уголек выпрыгнул из камина и я запнула его обратно носком туфли.
Я устала сказала Я горе грязных тарелок. Я такая же ленивая как ты. Возможно даже ленивее. Огонь лизнул носок моей туфли, и сползла замша
crl ,т1М*
435
THE QUARREL
You know I said lo Mark that I’m furious at you.
No he said aie you bugged. He was drawing Biad who was asleep on the bed
Yes I said I'm pretty god-damned bugged. I sat down by the fire and stuck ntv feet out to watnt them up.
Jesus I thought you think it’s so easy. There you sit innocence pet sonified. I didn't say anything else to him.
You know I thought I’ve got woik to do too sometimes. In fact I probably have just as fucking much work to do as you do. A piece of wood fell out of the file and I poked it back in with my toe.
I am sick I said to the woodpile of doing dishes. I am just as lazy as you Maybe lazier. The toe of my shoe was scorched fiom the fire and 11 libbed it where the suede was gone.
Все потому, что я баба подумала я.
Марк закончил картину и посмотрел на нес. Потом отложил и нача t другую.
Какая наглость думать, что только ты занят. Особенно сегодня.
Зачем я уступила и признала, что меня достали, сказала я ему в спину. Ио нс вслух.
Я встала и пошла па кухню мыть посуду. Да плевать я хотела. Меня достали, но я об эго говорить не собираюсь, все будет еще хуже, но я ничего не скажу, надо владеть собой. Вот и все. Какое ребячество.
Эй крикнул мне Марк из гостиной. Здесь пишут, что Пикассо работает 14 часов в день.
436-ДИАНА ДИ ПРИМА----DIANA DI PRIMA
Just because I happen to be a chick I thought.
Mark finished one drawing and looked at it. Then he put it down and started another one.
It’s damned arrogant of you I thought to assume that only you have things to do. Especially tonight.
And what a god-damned concession it was for me to bother to tell you that I was bugged at all I said to the back of his neck. I didn’t say it out loud.
I got up and went into the kitchdh to do the dishes. And shit I thought I probably won't bother again. But I’ll gei bugged and not bother to tell you and after a while everything will be awful and I’ll never say anything because it’s so nicking uncool to talk about it. And that I thought will be that and what a shame.
He} hon Mark yelled at me from the living room. It says here Picasso produces fourteen hours a day.
PETER ORLOVSKI
ПИТЕР ОРЛОВСКИ
Питер Орловски — поэт, музыкант, фермер, учитель и спутник поэта Алана Гипзберга родился 8 июля 1933 года на Нижнем Ист-Сайде в Нью-Йорке у Олега и Екатерины Орловских. Он был пятым ребенком в семье.
Родители разошлись после серии неудачных деловых авантюр, сопровождавшихся запоями отца, когда Питер был еще подростком. Орловски с матерью и братьями переехал в Квипе, покинул школу, не закончив выпускного класса и, в силу тяжелого материального положения семьи, принялся зарабатывать на жизнь самостоятельно. Сменив много временных работ, он, наконец, устроился санитаром в Кридморскую государственную психиатрическую лечебницу’ в Нью-Йорке, что предоставило ему возможность окончить среднюю школу и получить аттестат зрелости.
В 1953 в связи с началом корейской войны Орловски призывают в армию. Из-за его странного поведения в учебном лагере и отчетливо выраженных антивоенных настроений военные медики рекомендуют ему службу в тыловых частях. Он оканчивает военную службу медбратом в одном сан-францисских госпиталей.
После демобилизации Орловски поселяется в Сан-Франциско вместе со своим спутником, художником Робертом Лавинем, которому он служит также натурщиком. В 1954 году Орловски знакомится с приятелем Лавиня Аленом Гинзбергом. Вскоре после первой встречи Орловски и Гинзберг становятся любовниками и начинают жить вместе, считая себя семейной парой. Несмотря на отдельные периоды ссор, сожительство их продолжается до смерти Гипзберга в апреле 1997 года.
До знакомства с Гинзбергом Орловски никогда не занимался поэзией. Вдохновленный Аленом он начинает в 1957 году во время жизни в Париже писать стихи. Отношения Орловского с Гинзбергом дали ем\ возможность завести знакомство со всеми ключевыми фигурами поэтического возрождения 50-ых в Сап-Франциско. В компании таких светил бптнического движения как Джек Керуак, Уильям С. Берроуз и Грегори Корсо Орловски (с Гинзбергом и самостоятельно) много путешествует по свету, побывав на Ближнем Востоке, в Северной Африке, Индии и Европе. Плохое психическое здоровье братьев Юлия и Левкадия часто заставляют Питера прерывать путешествия и поспешно возвращаться в Нью-Йорк. В конце концов. Гинзберг и Орловски вынуждены были поселиться в районе Нижнего Ист-Сапда, поближе к братьям.
В 70-ые годы Орловски проводил много времени на ферме в Черри-вэлли в штате Нью-Йорк, где он пишет, занимается музыкой, выращивает фрукты и овощи и общается с природой. В 1974 году Орловски начинает вести в школе Расчлененной Поэтики имени Джека Керуака (Боулдер, штат Колорадо) курс под названием «Поэзия для тупых».
Хотя Орловски никогда не смотрел на свое писательство, как на средство к существованию, он получил в 1979 году грант в $10,000 от Национального фонда содействия искусству для того, чтобы продолжать посвящать свое время творчеству.
Орловски принимал активное участие в деятельности антиядерного и антипрогибиционистского движения, а также в работе Лиги Сексуальных Реформ. Откровенность и публичность гомосексуального союза Гинзбсрга и Орловски во многом способствовало росту самосознания гомосексуального меньшинства в Америке.
Опубликованы следующие книги Питера Орловского: «Корабль прибудет 23 янв. 58 г.» (Ship will land Jan 23, 58, 1971), «Плач прокаженных» (Lepers Cry, 1972), «Поэмы чистой жопы & песни улыбчивых овощей» (Clean Asshole Poems & Smiling Vegetable Songs: Poems, 1978) и написанные совместно с Гинзбергом «Простые радости сердца: любовные стихи и избранные письма» (Straight Hearts’ Delight: Love Poems and Selected Letters, 1980.
«поэмы чистом жопы
Поэма Первая
Радуга хлещет мне прямо в окно меня дергает током
Песнями рвет мою грудь я рыдать прекращаю в воздухе — мистория.
Я шарю под койкой, ищу батинки.
Жирная негритянка становится моей мамой.
У меня пока нету вставных зубов. Десять детей внезапно садятся мне на колени.
Я отпускаю бороду за день.
Я выпиваю целую бутылку винища, зажмурив глаза.
Я рисую на ватмане, снова чувствую, что меня две штуки. Хочу, чтобы все
со мной говорили.
Я вываливаю весь мусор на стол.
Я приглашаю в комнату’ тыщи бутылок, я зову их «июньские клопики».
Я использую пишущую машинку вместо подушки.
ПИТЕР О-РЛОВСКИ
PETER O-RLOVSK+
441
FIRST РОЕМ
A rainbow comes pouring into my window, I am electrified. Songs burst from my breast, all my crying stops, mistory fills the air.
I look for my shues under my bed.
A fat colored woman becomes my mother.
I have no false teeth yet. Suddenly ten children sit on my lap.
I grow a beard in one day.
I dunk a hole bottle of wine with my eyes shut.
I draw on paper and I feel I am two again I want everybody to talk to me.
I empty the garbage on the table.
I invite thousands of bottles into my room, June bugs I call them.
I use the lypewritter as my pillow.
Ложка становится вилкой у меня на глазах
Бомжи отдают мне все свои дсны и
Все, что мне нужно — одно только зеркало до скончания дней.
Первых пять лет своей жизни я жил по курятникам, мне не хватало бекона.
Моя мама маячила ночью ведьминским ликом и сказки рассказывал i про синие бороды.
Мои сны меня подняли прямо с постели.
Мне снилось я влез в пистолетное дуло набить морду пуле.
Я встретился с Кафкой и он от меня упрыгал за небоскреб.
Я стал весь из сахара, будучи высыпан в чай, я постиг смысл жизни.
Все, что мне было нужно — так это чернила, чтоб стать негритенком Я гуляю по улице в поисках глаз что лицо мое приласкают.
Я песни пел в лифтах, считая, что еду на небо.
Я вышел на 86-м этаже и пошел в конец коридора на поиски свежих бычков.
442--ПИТЕР ОРЛОВСКИ
PETER ORLOVSKI
A spoon becomes a fork before my eyes.
Bums give all their money to me.
All I need is a mirror for the test of my life
Mv first five years I lived in chicken coups with not enough bacon.
My mother showed her witch face in the night and told stories of blue beards.
My dreams lifted me right out of m) bed
I dreamt I jumped into the nozzle of a gun to fight it out with a bullet.
I met Kafka and he jumped over a building to get away from me. My body tinned into sugar, poured into tea I found the meaning of life
All 1 needed was ink to be a black boy.
I walk on the street looking for eyes that will caress my face.
I sang in the elevators believing I was going to heaven.
I got off at the 86th floor, walked down the corridor looking for fresh butts.
Когда я спускаю себе на кровать моя сперма становится серебряным
долларом.
Я смотрю из окна, никого не вижу, выхожу на улицу, смотрю на свое окно, никого не вижу.
Поэтому я болтаю с пожарным гидрантом: «Неужто слезы твои крупнее моих?»
Кругом никого, я ссу где хочу.
Мои Гаврииловы трубы, мои ГЬврииловы трубы: радостно взвейся, праздник мой голубой.
Париж, 24 ноября 1957 г.
(♦НО он;е^ннч-н
frETCh CrtvfcoVSKI
Му comes turns into a silver dollar on the bed.
I look out the window and see nobody I go down to the street, look up at my window and see nobody.
So I talk to the fire hydrant, asking «Do you have bigger tears then I do?»
Nobody around, I piss anywhere.
My Gabriel horns, mv Gabriel horns unfold the cheerfulies, my gay jubilation.
Nov. 24 th, 1957, Paris
«поэмы чистой жопы»
Поэма Вторая
Утро опять, никаких планов на день, может, купить пианино, а может, сочинять чушь.
По крайней мерс вычистить комнату ибо я как и мой папаша смахнул бычки с пеплом с кровати на пол.
Но прежде всего протереть стаканы и выпить воды чтобы вычистить вонь изо рта.
Стук в дверь топором, входит кошка, за пей — зоопарковый новорожденный слоненок что требует свежих блинов — я ужо нс могу выносить эти глюки.
Пора закурить еще одну сигу а после пускай поднимаются шторы и после этого я замечаю что грязь образует дорогу' на мусорный бак Холодильника нет так что вот он засохший грейпфрут.
Что бы такого святого учинить с моей комнатой, выкрасить розовым, что ли а может быть ездить с кровати на пол на лифте, а может быть ванну принять па кровати?
П-ИТЕР е-РЛОВСКИ--------feter-orlovski
SECOND РОЕМ
Morning again, nothing has to be done, maybe buy a piano or make fudge.
At least clean the room up for suie like my father I’ve done flick the ashes & butts over the bed side on the floor.
But frist of all wipe tny glasses and drink the water to clean the smell) mouth.
A nock on the door, a cat walks in, behind her the Zoo’s baby elephant demanding fresh pancakes — I cant stand these hallucinations any more.
Time for another cigciette and then let the curtains lisc, then I knowtice the diit makes a road to the garbage pan No ice box so a dried up grapefruit.
Is there an) one saintly thing I can do to my room, paint it pink maybe or mstal an elevator from the bed to the flooi, maybe take a bath on the bed?
Что проку в том чтобы жить если я не могу сделать рай в стране своей комнаты?
Ибо от этого времени что летит мне в глаза
словно упорство красной звезды на конце сигареты я чувствую: жизнь расщепляется быстро как ножницы. Я знаю что если б я мог побриться клопы на лице исчезли б навеки.
Дыры в моих батниках явление временное, я понимаю.
Коврик мои грязен а чей не грязен?
В жизни всегда наступает время когда все должны обоссаться в раковину — теперь позвольте я на минутку окошко выкрашу черным цветом.
Кинь & кокни тарелку из шалости — либо же просто невинно случайно скинь ее на пол гуляя вокруг стола.
Встав перед зеркалом я выгляжу словно призрак пустыни Сахара, а на кровати похож на мумию плача просящую воздуха, а на столе себя чувствую как Бонапарт.
Так, а теперь что касается дела номер один — то есть стирки
исподнего —
ПИТЕР ОРЛОВСКИ--------------PETER ORLOVSK1----------------44S
Whats the use of liveing if I cant make paradise in my own room-land3
For this drop of time upon my eyes
like the endurance of a red star on a cigcrate makes me feel life splits faster than sissors.
I know if I could shave nt) self the bugs around my face would disappear forever.
The holes in in) shues are only temporary, I understand that. Mv rug is dirty but whose that isen’t?
There comes a time in life when ever)body must take a piss in the sink — here let me paint the window black for a minute. Thro a plate & biake it out of naughtiness — or maybe just innocently accidentally drop it wile walking around the table.
Before the mirror I look like a Sahara desert gost, or on the bed I resemble a crying mummey hollaring for air, or on the tabol I feel like Napoleon.
But now for the main task of the day — wash my underwear —
засрал за два месяца — муравьи не обидятся?
Разве могу я стирать белье — я же, я же, я же как баба буду коль стиркой займусь.
Нет уж, лучше займусь полировкой тапочек а что насчет пола — куда креативней его раскрасить чем чистить.
Что до посуды то я ее вымою так как думаю поработать в закусочной.
Моя жизнь, моя комната — две огромных козявки.
ползущих за мною следом по глобусу.
Слава богу мой взгляд на природу невинен.
Я родился чтоб вспомнить песню любви — на холмике бабочка становится чашей, из которой я пью, поднимаясь на мостик цветов.
Париж, 27 декабря 1957 г.
Я-ИТЕР ОРЛОВСКИ
PETER ORLOVSKI
two months abused — what would the ants say about that?
How can I w'ash my clothes — why I’d, I’d, I’d be a woman if I did that.
No, I’d rather polish my sneakers than that and as for the floor its more creative to paint it then clean it up.
As for the dishes I can do that for I am thinking of getting a job in a lunchenette.
My life and my room are like two huge bugs following me around the globe.
Thank god I have an innocent eye for nature.
I was born to remember a song about love — on a hill a butterfly makes a cup that I drink from, walking over a bridge of flowers.
Dec. 27th, 1957, Pans
ПОЭМА УЛИТКИ
Пусть могила моя будет в форме сердца чтоб я как цветок был свободен дышал
& наощупь приятен.
Подушка корень могилы, восстань из могилы & виляй хвостом на раздутую тучу.
Ухо льнет ближе к подстилке зеленого войлока мха & звуки дождя моросят сквозь подстилку до самых корней что щекочут мне ухо.
Послушай, могила — мне пора постричь пальцы шлифуй отсюда по кривой звука либо
Мусор могила над моей головой, очень скоро кровь просочится мне в ухо — нет выбора только могила, так что кот & овца прорастут маргариткой.
Отбуксирует поезд мою могилу, дыханье мое нежным паром
окрасится меж колеею и колесом.
ПИТЕР ОРЛОВСКИ
PETER ORLOVSKI
447
SNAIL РОЕМ
Make my grave shape of heart so like a flower be free aired & handsome felt.
Grave root pillow tung up fiom grave & wigle at blown up clowd.
Ear tumes close to underlayer of green felt moss & sound of rain dribble thru this layer down to the roots that will tickle my ear.
Hay grave, my toes need cutting so file away in sound curve or
Garbage grave, way above my head, blood will soon trickle in my ear —
no choise but the grave, so cat & sheep ai e daisey turned.
Train will tug my grave, my breath hueing gentil vapor between weel & track.
Так котенок шарик на ниточке прыгни за этот могильный холмик так нежно и vmho
Чтоб мой палец свернулся & улиткою стал & с любопытством пополз вперед.
Нью-Йорк, 1958 г.
448--ПИТЕР ОРЖЭВСКИ
PETER ORLOVSKI
So kitten string & ball, jumpe over this mound so gently & cutely
So my toe can curl & become a snail & go curiously on its way.
1958 NYC
СТИХИ ИЗ ПОДЗЕМКИ
I
Смотри, а вот Адам и Ева — я вижу их так много в эти дни на улицах
Юнцов со знаком петушиных взглядов
Или поникшими головами или рядами крепких зубов Кажется, их окружают малютки-ангелы танцуя вокруг, повязывая на шеи им длинные ленты Старые так ревнивы а одиночки сверлят их острыми быстрыми взглядами
2
Пускай подземка станет нашим тайным местом встреч ведь все проходят тут особенно с утра, здесь стоит запах тысячами волн идущий из кафешек с каждого сиденья Здесь сходятся в печальном выражении все лица, и я сижу в молчании, но счастлив
АИТСе Q>*>todCI<H
44»
POEMS FROM SUBWAY
I
There go Adem & Eve — I see so many on the street these days
Young ones who have sign of cockerroch looks
Or bent head necks or cob web teeth
They seem to be surrounded by baby angels dancing around them laying three pounds of ribins The old ones are jelious
& the single give them sharp fast looks
2
Let the subway be our greek meeting place for there is whare everybody goes specially in the morning & I can smell the thousands of caffe waves come from every seet. But here all sad faces meet
& I sit silent but happy bound
голову стягивает шляпа, вся моя нью-йоркская семья здесь, я ездок в метро рядом со всеми вами, только я бы с вами поболтал — но лица так
непроницаемы и неподвижны, словно мумии, Стоят перед тобой, и мой язык вдруг выпадает изо рта, случайно облизав меж тем лысину старика, глядящего на туфли.
Рассерженная женщина бросает на колени мне ребенка.
Я вижу вывеску со знаком Пепси-колы и пью ее в своем воображен
Потом толкучка у дверей на выходе к заполненным платформам Ни снега, ни опавших листьев на темном полотне тоннеля.
3
Когда Миннербия садится в свой вагон я выхожу — она такая жирная и вся покрыта складками и даже воздух вихрем несется от нее подальше. Она сжигает старые газеты, которые всегда берет с собой
ПИТСР ОРЛОВСКИ
PETER ORLQVSKI
hat all my New Yor k family is here, I am a subway rider near you all, only I w'ant to talk to you — hut everybody is so straightfaced & mummy fixed. Standing over you my tung drops out and accidently licks the bald head of an old man reading shues.
Some angry woman throws a baby into my lap.
I took at the Pepsi-coala sign and drink water in my mind Then the tush for the doors and crowded platforms No snow or yelloo leaves in the dark iron subway.
3
When ever Minnerbia gets on the subway
I get off —
she’s so fat & coveted with all kinds of slime even the air shieeks 8c curies away from her. She warms ink print off old papers she handles
и вот всю ночь она спит прямо на платформе, заснеженная голова бродяги, изгнанная в ночь одна во всем туннеле.
Крик поднимается из горла, ей снится тот ее ребенок.
ее золотая коричневая картофельная нога в эту ночь укрыта зеленым,
а сон о зубной щетке — один из самых ее любимых.
6
У медведя в горах дыра в штанах — проблема. А доктора бесплатно проходят ко мне в музей взамен проводя со мной сеансы лоботомии я не боюсь работы — я бы хотел летать на дирижабле. И не боюсь коллекционировать лампочки — всякий готов мне помочь.
Ну а насчет твоих дынь, 2/29 — думаю, это опасно.
Моя удача связала себя с кинофильмами. Я не хожу никуда без моего ремня потому что владею всем, что внутри него
П И Т-С Р ОРЛОВСН-И
PETER O-RLOVSKI
451
& there at night on the platform she sleeps, her bum snowey head pushed into night alone in the tunnel.
In the wake of the scream she dreams of her last baby, her golden brown potato leg fat tonight covered by green, her teeth brush dream is the one she loves most.
6
The mountain beat has a hole in his pants — trouble. Doctors get free passes to my museum in return for there labatoinies on me
I am not aft aid to work — I would love to fly a dirigable. Nor am I afraid to be a colector of lamps — provided everone help me.
And as for your cantelopes,2/29—I consider it dangerous.
My fortune is dedicated to the movies.
I dont go out anywhare without my belt cause I own everything that lays inside my belt
А если чувак на углу вдруг начнет мне втирать про лодку, которая завтра отчалит на небеса -поеду и буду молчать вовеки.
Рояль играл со слезами. Дрочить — это так занятно! Слушайте, мистер, вы не дадите мне пару пижам.
Был один парень, я вам про него говорил, который чего-то там строил у себя в комнате, строил и строил, пока ему самому не осталось места, тогда пришлось переехать, потом приходилось переезжать все всемя, это был он. Потом этот новый парень, который пошел в магазин, и он шел и шел, и вот один чурбан возник перед ним, потом еще. потом один впереди и еще за спиной, и вот он уже совсем вдалеке от дома — уплыл, потому что кто-то там что-то сказал по ТВ.
О наука, дай мне двадцать футов
двадцать пар старушечьих внимающих зрачков разберите меня на части в кабинете роботов и поправьте там все
452--ПИТЕР ОРЛОВСКИ
PETER ORLOVSKI
And when ever thers a man on the corner telling me theres a boat leaving for heaven now I’ll go & never speek another word.
Piano played with tears. Its so easy to jerk off!
Look mister will you give me a pair of pajamers.
There was this fellow I was telling you about who built somthing in his room,he built & built until it got to big for his room, then he had to move, then he always had to move, that was him.
Then this new fellow who went out to the store
&he walked & he walked, and one block went behind him, then another, then another ahead &that went behind him,
& so on till he was far away from home — oil because of the way somebody said something on TV.
О science give me twenty feet twenty grandma meet ball eyes take me apart in the robot room do me up right
подарите мне нечто экстраординарное
(я тут кое-чем занят
не торопи меня, у меня есть вот эта машинка, так
и вот эта бумага, так
и я один-одинешенек, так —)
Сколько красоты разорвало грудь умирающего лебедя.
just give me one thing extraordinary
(I got somthing going here now dont rush me. I got this typewritter, right got this paper here right
all alone, right —) . .
1 low much beauty has rooled off the breast of a dying swan?
Где в сердце и по какому праву гудит Шмелиная страна?
Конец радуги пойман в паутину повезло пауку
Крошечная радуга над ручьем Июньский жук летит над ним — Скоро и мой черед
Лунный свет в поилке для птицы и для меня
11о и моя голова это кокосовый орех с млечным соком для тех
кто мне по душе
454---RH-ТЕР ОРЛОВСКИ
Р-ЕТЕ R-0 R LO VS КI
Whare on the heart can the Bumblebee land?
End of rainbow caught in spider web — fat chance it has!
Small rainbow over stream June bug flies over — My turn next!
Moonlight m the bitd bath Me too
But mv head is a coconut with milk to share with someone sweet
КОШАЧЬЕ ХАЙКУ
Кошка шатается по всем комнатам
Это ли мой рай — смывать блевотину? Так! Здесь — в городе щекочущих этажей
ТАНЦЫ
Параноики танцуют своими глазами шизики танцуют полустеп-полувал1>с кататоники сидят и дремлют танцуя мозгом жш-у
CAT HAIKU
Cat throughing up in all the rooms
Is that mv heaven to clean up vomit well! here I am in the city tickling floors.
DANCING
The paranoids dance with their e\es the Schytz dance half Lindey and half Waltz the catai onics sit & nap with brain dance jig
МОЯ КРОВАТЬ ВСЯ В ЖЕЛТОМ
Моя кровать вся в желтом — я на тебе, о Солнце
О поле золотое, я на тебе лежу
О деньги, вы мне снитесь —
Еще, Еще! — кричит кровать — Поговори со мной еще! —
О койка принявшая бремя вселенной — все сны что не сбылись лежат на тебе —
О койка которая волос не растит, которую выебать сложно а может несложно
О койка вся в крошках ушедших эпох
О желтая койка на солнце лети туда где конец твоему пути
О койка весом полсотни фунтов ты выдержишь целых четыреста фунтов о как ты сильна
О койка ты только для человека & не для животных желтая койка когда у них будут равные с нами права? О койка четвероногая брюхо от пола навек оторвавшая О желтая койка все вселенские новости на тебе валяются время от времени
Париж, 1957 г.
<5в----ПИТЕР ОРЛОВСКИ--------------РЕTE-R-0R£-вV-SКI--------------
MY BED IS COVERED YELLOW
My bed is covered yellow — Oh Sun, I sit on you
Oh golden field I lay on you
Oh money I dream of you
More, More, cried the bed — talk to me more —
Oh bed that taked the weight of the world — all the lost dreams laid on you
Oh bed that grows no hair, that cannot be fucked
or can be fucked
Oh bed crumbs of all ages spiled on you
Oh yellow bed march to the sun whear yr journey will be done
Oh 50 lbs. of bed that takes 400 m5Te lbs —
how strong you are
Oh bed, only for man & not for animals
yellow bed when will the animals have equal rights?
Oh 4 legged bed off the floor forever built
Oh yellow bed all the news of the world lay on you at one time or another
1957, Paris
PHILIP WHALEN
ФИЛИПП УЭЙЛЕН
Филип Уэйлен родился 20 октября 1923 года в Портленде, штат Орегон. Он вырос в районе к югу от Портленда и во время Второй мировой войны служил в ВВС. Затем, как демобилизованный, был направлен в Рид-Колледж, где получил степень бакалавра. В 1951 году Гэри Снайдер и Лью Уэлч делят вместе с ним одну комнату в общежитии колледжа. Уэйлен, вместе с Гэри Снайдером. Аленом Гинзбергом, Филипом Ламантиа и Майклом Макклуром участвовал 7 октября 1955 года в поэтическом вечере в галерее «Шесть», где впервые был исполнен нашумевший «Вопль».
Уэйлена считают одной из основных фигур, стоявших за сан-фрапцисским поэтическим возрождением середины 50-ых гг. Произведения Уэйлена выделяются среди остальной поэзии битников почтительным отношением к повседневной жизни, самоиропией и, как правило, аполитичным настроем. Известный биограф битников Поль Кристенсен написал об Уэйлене: «Основные характеристики стиля и личности поэта, предстающие перед нами в его стихах — честность, склонность к грубоватому юмору, своенравие. Изощренный трубадур безумного века, мыслитель, отказывающийся принимать себя слишком всерьез, Уэйлен — яркий представитель эпохи воскрешения традиций американской визионерской поэзии».
Уэйлен принял сан дзенского священника в 1973 и стал главой монашеской общины «Дхарма Сангха» под именем Ун-суй Дзеншип Рюфу в Санта-Фе, штат Нью-Мехико в 1984. В 1987 году перешел в орден «Сюнрю Судзуки», и в 1991 стал настоятелем дзен-буддистского храма на Хартфорд-стрит в Сан-Франциско. Скончался в Сан-Франциско, штат Калифорния 26 июня 2002 года
Средн его книг «Вверх на каноэ по Мусорному ручью. Буддистские поэмы» (Canoeing up Garbadge Creek: Buddhist Poems 1955-1986, 1995), «Два романа» (Two Novels,1986), «Co стены: интервью с Филипом Уэйленом» (Off the Wall: Interviews with Philip Whalen, 1978), «Довольно сказано: 1974-1979» (Enough Said: 1974-1979, 1980) и «Тяжелое дыхание: стихотворения 1967-1980» (Heavy Breathing: Poems, 1967-1980, 1983).
СТОРОЖКА В ГОРАХ САУЭРДАУ
Кеннету Рексроту
Все время говорю я не пойду обратно в горы
Я слишком стар и толст а там жуки упрямые мулы
И лепешки каждое утро мира
Мистер Эдвард Уаймен (63)
Припустил по тропе обгоняя всех нас
Жалуясь на ходу: «Мои бедные старые ноги болят, спина
Моя устала, и член у меня занемел»
И выдернул с корнем ольху под дождем
И вот я один в стеклянном доме на хребте
Окруженный звенящими горами
С солнцем ревущим сквозь дом что ни день
И другими звездами что ни ночь гремящими сквозь стекла
Чувствую даже во сне
Утренний туман в южной горловине
Мерцающая пена на уровне древнего моря
ФИННИ УЭЙИЕН
W-H4H+—W-I+ALLN
SOURDOUGH MOUNTAIN LOOKOUT
For Kenneth Rexroth
I always say I won’t go back to the mountains
I am too old and fat there are bugs mean mules
And pancakes every morning of the world
Mr. Edward Wyman (63)
Steams along the trail ahead of us all
Moaning, «My poor old feet ache, my back
Is tired and I’ve got a stiff prick»
Uprooting alder shoots in the rain
Then I’m alone in a glass house on a ridge
Encircled by chiming mountains
With one sun roaring thiough the house all day
& the others crashing through the glass all night
Conscious even while sleeping
Morning fog in the southern gorge
Gleaming foam restoi ing the old sea-level
Озера в два света: зеленого мыла и синьки
Высь озерного цирка черный полуоткрытый глаз
Белая куропатка ловит жуков в снегу
Медведь заглядывает через стену в полночь
Олени громоздятся наверх поглядеть на лампу
Мышь где-то рядом тонет в меду
Я вижу следы своих башмаков вперемешку с оленьей ногой Медвежьей лапой подковой мула на пыльной тропе к потайному Много позднее я напишу:
«яростный. Викинг рассвет
Пышная смерть лета в востоке»
(Под действием байронического пейзажа
Аж страницы загибаются выставляя стилистический разврат
Снаружи сторожки я голый лежу на граните
Гору нагрело сентябрьское солнце но в моей голове
Тихая темная ночь со всеми остальными звездами
ГЕРАКЛИТ: «У бодрствующих один общий мир
По каждый спящий погружается
В мир своего сокровенного».
462----ФИЛИП УЭ-ЙЛЕ-Н
PHILIP WHALEN
The lakes in two lights: green soap & indigo The high cirque-lake black half-open eye. Ptarmigan hunt for bugs in the snow Bear peers through the wall at noon Deer crowd up to see the lamp A mouse near ly drowns in the honey I see my bootprints mingle with deer-foot Bear-paw mule-shoe in the dusty path to the privy Much later I write down:
«raging. Viking sunrise
The gorgeous death of summer in the east» (Influence of a Byronic landscape Bent pages exhibiting depravity of style.) Outside the lookout I lay nude on the granite Mountain hot September sun but inside my head Cahn dark night with all the other stars HERACLITUS: «The waking have one common world But the sleeping turn aside Each into a world of his own».
I IcycTanno твержу про себя что мне впрямь по нраву Это музыка, книги, одна страна и морские пейзажи Способ падения света через них, диффузия Света сквозь агат, света самого по себе... Полагаю Я по-прежнему боюсь темноты
•Помни умник существует нечто Больше нечто умнее тебя»
Ирландский страх пред неизвестными святыми В голосе моего отца (этой страны ни он Ни даже его прапрадед в глаза не видали) Могила с блещущей плитой Накрытый валом перст святой
Они все еще тащатся через Атлантику
Разбредаются и пропадают в бизоньих равнинах Среди этих деревьев и гор
От Дунса Скота до этой страницы Тысяча лет
(«... если пес ходит на задних лапах — не важно, хорошо ли он это делает, но важно, что он это делает вообще»)
ч ., . 1Т ЧеЭЙ ттЕ-Н
4-
I keep telling myself what I really like Aie music, books, certain land and sea-scapes The way light falls across them, diffusion of Light through agate, light itself... I suppose I’m still afraid of the dark
«Remember smai t-guy there’s something Bigger something smaiter than you». Ireland’s fear of unknown holies drives My father’s voice (a country neither he Nor his great-grandfather ever saw) A sparkly tomb a plated gi ave A holy thumb beneath a wave Everything else they hauled across Atlantic Scatteied and lost in the buffalo plains Among these tiees and mountains From Duns Scotus to this page A thousand years
(«...a dog walking on his hind legs — not that he does it well but that he Does it at all».)
В сущности чушь, если бы не предположение. Что есть нечто большее для человека, Чем содержимое его бандажа
ЭМПЕДОКЛ: «В одно время все члены.
Коими тело наделено, возносятся разом
Любовью в высшую пору цветения жизни: в другое —
Разорванные жестокой Борьбой, они влекомы, каждый сам по себе, Бурунами житейского моря».
Огонь и давление из солнца извергают
Извергают многоножку-тень пальмовой ветви
Известковую литографию — каменных устриц и моллюсков
Половинка черной скальной бомбы блестящими кристаллами наружу Огонь и давление Любовь и Борьба извергают Бронтозавров, погляди
Мой пот бежит по скале
ГЕРАКЛИТ: «Видоизменения огня
есть, прежде всего, море; и наполовину море есть земля, наполовину ветер........
Оно разбегается и собирается; продвигается
464---ФИ-ЛИЛ У-ЭЙЛЕН
PHILIP WHALEN
Virtually a blank except for the hypothesis That there is more to a man
Than the contents of his jock-strap
EMPEDOCLES: «At one time all the limbs
Which are the body’s portion are brought together By love in blooming life’s high season; at another Severed by cruel Strife, they wander each alone By the breakers of life’s sea».
Fne and pressure from the sun bear down
Bear down centipede shadow of palm-frond
A limestone hthogiaph — oysters and clams of stone Half a black rock bomb displaying brilliant crystals Fire and pressure Love and Suife bear down Brontosaurus, look away
My sweat runs down the rock
HERACLITUS: «The transformations of fire are, first of all, sea; and half of the sea is earth, half whirlwind.....
It scatters and it gathers; it advances
И отступает».
Я выхожу из потного омута
(Море!)
И сажусь высоко на скалу
Есть что-нибудь горящее?
Солнце само по себе! Умирающее
Исчерпывающее себя, изнуренное
Производством бронтозавров, Гераклита,
Этой скалы, меня.
Без всякой цели
Я говорю с тобою как-никак (такой способ любви)...
Мухи и прочие насекомые слетаются со всей округи Послушать
Я также обращаюсь к скале, вереску,
Альпийской сосне
БУДДА: «Все составные части бытия
Мимолетны: усердно готовь свое спасение».
(И все. как выразился один выдающийся ученик
Этого учителя, с тех пор становится унылой совокупностью.)
Г. 1114 I -~у >*1|1 * * Г "4
Г I I I LIT* Н 1_ IT
4«а
and retires».
I move out of a sweaty pool
(The sea!)
And sit up higher on the rock
Is anything burning?
The sun itself! Dying
Pooping out, exhausted
Having produced brontosaurus, Heraclitus
This lock, me, Го no pui pose I tell you anyway (as a kind of loving)... Flies & other insects come from miles around To listen
I also address the rock, the heather, The alpine fir
BUDDHA: «All the constituents of being are Transitory. Work out your salvation with diligence». (And everything, as one eminent disciple of that master Pointed out, has been tediously complex ever since.)
Жила-была птичка
Внутри яичка
И посредством изобретательной химии Собрала молекулы альбумина
В клювик и глазик
Желудок и зобок
Перо и коготок
Моя бабушка говорит:
«Глянь на этих бедных перины ради голубков!» А вот щит на Макалистер-стрит: «ЕСЛИ НЕ МОЖЕШЬ ВОЙТИ,
ХОТЯ Б УЛЫБНИСЬ ПО ПУТИ
ОТ ЛЮБВИ
К МЯСНИКУ»
Я разрушаю себя, вселенную (яйцо)
И время — добывая ответ:
Есть улыбающийся, спящий и танцор
Мы повторяем нашу беседу в сверкающей тьме
<6в--ФИЛИП УЭЙЛЕН--------------------P-HILIP WHALEN
There was a bird
Lived in an egg
And by ingenious chemistry
Wrought molecules of albumen
To beak and eye
Gizzard and craw
Feather and claw
My grandmother said:
«Look at them poor bed
raggled pigeons!»
And the sign in McAllister Street: IF YOU CAN’T COME IN —
SMILE AS YOU GO BY
LOVE
THE BUTCHER
I destroy myself, the universe (an egg)
And lime — to get an answer
There are a smiler, a sleeper and a dancer We repeat our conveisation in the glittering dark
Плывущей возле спящего.
Ребенок замечает: «Ты это знал всегда».
Я: «Я позабыл, что улыбающийся Спит, а спящий танцует».
Вид из Саука двумя годами раньше, Когда взгляд скользнул со Скэйджит К проливу Пьюджит: от линии чуть выше низшей, Глубоко в лесу — маяки безоблачных ночей. Тогдашняя скала, отросток главного хребта. Разрезает долину надвое и разбита Рекой; плотина Росс закрывает пролом. Позволяя троллейбусу бежать Вдаль сквозь улицы туманного Сиэтла.
Я окружен горами здесь
Кольцо в сто восемь бусин, изначальное семя ficus religiosa
Дерево Бо
Кольцо, непрерывное, одна нечетная бусина Больше других и снабженная
। УОЙГ.СН
Floating beside the sleeper.
The child remarks, «You knew it all the time». I: «I keep forgetting that the smiler is Sleeping; the sleeper, dancing».
Front Sauk Lookout two years before Some of the view was down the Skagit To Puget Sound From above the lower ranges. Deep in forest — lighthouses on clear nights. This year's rock is a spur from the main range Cuts the valley in two and is broken By the river; Ross dam repairs the break. Makes trolley buses lun Through the slieets of dim Seattle far away. I'm surrounded by mountains here A circle of 108 beads, originally seeds of ficus religiosa BO-Tree
A circle, continuous, one odd bead Larger than the rest and bearing
Кисточкой (пучок волос) (человек сидящий Под деревом)
В центре кольца,
Пустой, чистый образ, содержащий
Все что есть разнообразного;
Каждая бусина — повторение, мир
Безразличия и сна.
Сегодня день когда гусь будет приготовлен
День освобождения для погибающего цветка
Сосновые шишки в пламени
Бренди на солнце
Которое, как я сказал, исчезнет
Так или иначе станет невидимым
Поменявшись местами со звездами в моей голове Чтобы прорасти рисом в Китае сквозь ночь.
Магнитные бури через солнечные равнины Рождают полярного сияния роскошную вибраци! Далеко на севере за горами.
Закрываю сторожку поутру
филип уэй-ле-н
PHILIP WHALEN
A tassel (hair-tuft) (the man who sat under the tree)
In the center of the circle, A void, an empty figure containing All that’s multiplied;
Each bead a repetition, a world Of ignorance and sleep.
Today is the day the goose gets cooked
Day of liberation for the crumbling flower Knobcone pinecone in the flames Biandy in the sun
Which, as I said, will disappear w
Anyway it’ll be invisible soon
Exchanging places with stars now in my head Го be growing rice in China through the night Magnetic storms across the solar plains Make aurora borealis shimmy bright Beyond the mountains to the noith.
Closing the lookout in the morning
Толстый лед на ставнях
Койот почти свистящий на ближнем хребте
Тора ТУТ (меж двух озер)
Я принес назад кусок этой скалы
Тяжелого темно медового цвета
С кристаллическим швом, каким-то количеством кварца. Впечатанным в породу
Практически неразрушимым
Сдвигом из мрака в блеск
(Дзенбо говорят «вспышка молнии и кремнистая искра»)
Как горы где он был собран
Что мы видим от мира есть ума
Изобретение и ум
Даже если впечатан в него, становясь
Реками, солнцем, навозом, мухами —
Может сдвинуть мгновенно
Грязную птицу в точное время
Ione Гате
1оне 1ате
-Ф-Н-ЛВГнУ^-ЙАЕ'г!
Thick ice on the shutters
Coyote almost whistling on a nearby ridge
The mountain is THERE (between two lakes)
I brought back a piece of its rock
Heavy dark-honey-color
With a seam of crystal, some of the quartz
Stained by its mati ix
Practically indestiuctible
A shift fiom opacity to brilliance
(The zenbos say, «Lightning-flash & flint-spark»)
Like the mountains where it was made
What we see of the world is the mind’s
Invention and the mind
Though stained by it, becoming
Rivers, sun, mule-dung, flies —
Can shift instantly
A dirty bird in a square time
Gone Gate
Gone Gate
Впрямь проник В безмятежность. О Мама!
Парагате Парасамгате
Сваа!
Как говорится, «Четырежды вверх, Трижды вниз». Я все еще на горе.
1955-56
чтв---Филип уэйлен
PHILIP WHALEN
Really gone Into the cool Oh Mama!
I’arasamgate
Paragate
Svaha!
Like they say, «Four tunes up
Three times down». I’m still on the mountain.
1955-56
ОБЛИЧЕНИЕ ИЛИ ОПЯТЬ РАССТРИЖЕН
Затруднение с тобой в том
Что сидя на лавке в заднем дворе
Ты видишь, как старая доска в заборе становится
Драгоценными медовыми сотами из золотых проволочек
Пронизанных музыкой, и так далее
Затруднение усугубляется травой
Вспыхивающей попеременно зеленым
И невидимым зеленым
И несуществующим
Пока пианино в доме играет
ЗВЕЗДЫ И ПОЛОСЫ НАВСЕГДА!
У сына хозяйки хороший слух
«Затруднение с тобой в том, что ты действуешь как гений.
А какой ты, на хер, гений, ты просто хер с горы... Фактически ты даже не это, ты просто Сукин сын!
ВОН ИЗ МОЕГО ДОМА!»
-4-ИЛИй V5-M ТС '
-РН+Ыт—W+1-A-FE-N-
471
DENUNCIATION: OR, UNFROCK’D AGAIN
The tioublc with you is
That sitting on a bench in the backyard
You see an old plank in the fence become
A jeweled honeycomb of golden wires
Discoursing music, et cetera
The trouble is aggravated by the grass
Flashing alternately green
And invisible green
And non-existent
While the piano in the house plays
T HE STARS & STRIPES FOREVFR!
The landlady’s son has a tin ear
The tiouble with you is you keep acting like a genius: Now, you're not a genius, you’ie nothing but a prick... In fact, you're not even that, you’ie nothing But a son of a bitch!
GET OUT OF MY HOUSE!»
«Вот он ты, сидишь себе на солнышке!
Все цветы приметил? Тут вот
Ирис; тут гиацинты; там
Бутоны тюльпанов. Мне кажется, было персиковое дерево
В соседнем дворе. Хозяйка говорит это
Мендалъ, но мендалъ всяко цветет раньше всех...»
Затруднение с тобой в том
Что ты ни берешь их, ни оставляешь в покое.
Что за растение пускает побеги там
Высокие тонкие плотные зеленые листья? Поверхность
Какого правильного многогранника могли бы описать Линии проведенные из кончика каждого?
Гы нс смеешь придумать имя.
Безымянное оно угрожает тебе разрушением —
Черт с ним. Это субтропическая лилия.
Затруднение в том, что ты подпираешь стену
Уверенный что в один прекрасный миг свалишься прямо сквозь нее.
f'Hft+T-WHAbbH-
«There you are, sitting in the sun too!
Have you noticed all the flowers? There
Is an iris; there are hyacinths; these
Are tulip buds. I thought that was a peach tree
In the neighbois’ yard. The landlady says it is
An ainmand, but the ammand is always the fust to flower...»
The trouble with you is
You neither take it nor leave it alone.
What plant puts out those
Tall thin stiff green leaves? Lines
Diawn fiom the tip of eachTtne would describe The sui face of what regular solid polyhedron?
You don’t dare invent a name.
Nameless it threatens you with destruction —
To hell with it. It’s a subtropical lily.
The trouble is that you are backed up against a wall Convinced that any instant you will fall right through it
Настоящее затруднение с тобой в том, что Ты не думаешь, ты просто достаешь.
Я сидел в своем доме и ел морковь.
Беркли. 11.03.56
, И ,, ТН------------ИНИН И WH*L£-H
The real trouble with you really is
You don’t think, you simply worry.
I sat down in my house and ate a carrot.
Berkeley, 11: Ill: 56
«СУТРА ЛОТОСА», В НАТУРАЛЬНОМ ВИДЕ
Я пришел к тебе сильно пьяным
ты положил алмаз в карман моей рубахи
откуда мне было знать
ушедшему в запой
в чужом городке никого нс знаю
ты попросил меня выйти по крайности из моего застенка «пропиваешь, видать, свой алмаз?»
откуда к дьяволу мне было это знать.
474-ФИЛИП УЭЙЛЕН------PHILIP WHALEN
THE LOTUS SUTRA, NATURALIZED
I got drunk your house
You put that diamond my shirt pocket
I low am I supposed to know?
Laying there in drunk tank
strange town don’t nobody know
Get out of jail at last you say
“You already spend that diamond?”
How am I going to know?
ПЕЧАЛЬНЫЙ НАПЕВ
i это раскаленный добела металлический столп
1 это не знающая покоя вода
I это слетающий с цветка лепесток
i это любовь которой у меня не было никогда
-р+Н L+P—t н
SAD SONG
i is a statute of white-hot metal i is a river that never stopped i is the falling flower petal
i is the love I never copped
БОГИНЯ
Я иду рядом с ней между сиянием и приливом с этой Леди я приближаюсь к центру земли и воздуха мы видим движение неподвижности облако и звезду слышим рев немой музыки рассекаем волны безумными головами наши загорелые ноги омывает роса.
ФИЛИП УЭЙЛЕН
PHILIP WHALEN
GODDESS
Where I walk is with her
In fire between the ocean waves
Towards that Lady I stand besides
Center of the earth in the center of the air
Stand moving star cloud
Roar music silence
Waves break over our muddy heads
Dash against our sunny feet
LEW WELCH
ЛЬЮ УЭЛЧ
Лью Уэлч родился 16 августа 1926 года в Финиксе, штат Аризона, в семье Льюиса Баррета Уэлча-старшего и Дороти Браунфилд-Уэлч. Его мать была дочерью состоятельного хирурга. После рождения младшей сестры брак его родителей распался, и Дороти Уэлч перевезла семью в Калифорнию в 1929-м. К тому времени Уэлчу исполнилось три года, и большую часть своего детства он проводит с матерью, переезжая из одного городка Калифорнии в другой. Он учится в школах Санта-Моники. Коронадо, Ла Меса и Эль Кайона. В Пало-Альто Уэлч заканчивает среднюю школу.
После окончания школы Уэлч поступил в колледж Рида в 1948-м, а через год переезжает жить к Гэри Снайдеру. Еще год спустя к ним присоединяется Филип Уэйлен. Осенью 1949-го Уэлч становится заместителем редактора литературного альманаха колледжа и его постоянным автором. Он подготавливает дипломный проект по Гертруде Стайн и закапчивает колледж в 1950-м.
На протяжении нескольких лет Уэлч показывает свои стихи только близким друзьям. Однако с появлением движения битников, когда ряд его друзей, в частности — Филип Уэйлен и Гэри Снайдер — начинают приобретать общенациональную известность, в Уэлче вновь пробуждается желание полностью посвятить себя поэзии. Он переходит на работу в отделение «Монтгомери Уорд» в Окленде и вскоре становится одним из участников поэтической сцены Сан-Франциско. В 1958 году его увольняют с работы, вскоре после этого от поэта уходит жена, но одновременно стихи его начинают пользоваться определенным успехом; Дональд Аллен включает одно из его стихотворений в известную антологию «Новая американская поэзия», выпущенную в 1960-м. В том же году выходит первая книга стихов Уэлча «Зыбкий утес». Он много пьет, но продолжает довольно активно писать. Какое-то время он живет со своей матерью в Рино, штат Невада, а затем в хижине в горах Тринити в Калифорнии. Он возвращается в Сап-Франциско в 1963-м, а в 1965-м выходят в свет три его книги.
В том же году Уэлч начинает вести занятия в поэтической мастерской по расширенной программе Калифорнийского университета в Беркли. Несмотря на растущий успех, у него не прекращаются приступы депрессии и тяжелые запои. После очередного разрыва с женщиной в 1971-м Уэлч возвращается в горы. 23 мая 1971 года Гэри Снайдер поднялся в палаточный лагерь Уэлча и обнаружил в его хижине предсмертную записку. После длительных поисков тело так и не удалось обнаружить.
ЗЫБКИЙ УТЕС
lapu Снайдеру
«Мне кажется, я стану Буддой
этого места»
и сел на это место
Это реальный утес
(поверь сперва этому)
Стоящий на обыкновенном песке кромки прибоя:
Мюир-Бич, Калифорния
(как все остальное мне
кто-то его показал и я понял он мой)
Твердый обычный камень
Размером с хороший стог
Он движется под ударами волн
Охваченный дрожью
ЛЬЮ УЭЛЧ
LEW WELCH-
481
WOBBLY ROCK
for Gary Snyder
"I think I'll be the Buddha of this place”
and sal himself down
It’s a real rock
(believe this first)
Resting on actual sand at the surfs edge:
Muir Beach, California
(like everything else I have
somebody showed it to me and I found it by myself) I lard common stone
Size of the largest hawack
It moves when hit by waves
Actually shudders
(и даже под сильным порывом ветра
если сидишь совершенно спокойно и держишь рот на зам к, ) От замеченной точки он
Отступает и затем возвращается к ней:
Зыбкие тонны
2.
Сидя здесь ты смотришь вниз на другие скалы
Расположенные точно скалы Рёандзи:
Пене подобно плывущие камни
(сознание вновь смущено восприятием:
«снег будто глазурь на пирожном»
«роза так хороша, что выглядит ненастоящей»)
Не вполне точный пример того же —
Сад камней показанный мне
482----Я-ЬЮ УЭЛЧ
i-E-W-WELCH
(even a good gust of wind will do it
if you sit real still and keep your mouth shut) Notched to certain center it
Yields and then comes back to it:
Wobbly tons
2.
Sitting here you look below to other rocks
Precisely placed as rocks of Ryoanji:
Foam like swept stones
(the mind getting it all confused again:
«snow like frosting on a cake»
«rose so beautiful it don’t look real»)
Isn’t there a clear example here
Stone garden shown to me by
Художником из Беркли никогда не встречались мне В тысяче книг ни у кого-нибудь еще плавающие УТЕСЫ (сад)
ГЛАЗ
(почти пустой несмотря на помехи все противоположности отменяющий ЦИРКУЛЯРНЫМ процессом: Глазурь-снег)
Или представь себе монахов, 4 сотни 50 лет назад Таскающих валуны из моря
Смытое в пену изначальное морское надгравие (сперва увидел этот, потом — тот, и наконец они все выглядят будто
мгновение СПУСТЯ после творения)
И вот все камни различны и
Все пространства в промежутке
(который включает почти все на свете)
^L-iv »е>-.
lew wece+t
Berkeley painter I never met
A thousand books and somebody else’s boat ride ROCKS (garden)
EYE
(nearly empry despire this clutter-image all
rhe opposires cancelling out a
CIRCULAR process: Fiosting-snow)
Or think of the monks who made it 4 hundred 50 years ago
Lugged the boulders from the sea
Swept to foam oiiginal gravelstone from sea
(first saw it, even then, when finally they
all looked up the
instant AFTER it was made)
And now all rocks are different and
All the spaces in between
(which includes about everything)
Мгновение спустя
После творения
3.
Я приму множество форм прежде чем обрету подходящую Все эти годы на побережье, целые жизни...
Когда я был мальчиком, я наблюдал за пеликаном:
Всегда казалось, его крылья ломаются
И он падает, как ножницы, в море ..
Ночной огонь секущий сланцевый обрыв
Яйца сжимаются как кошка после холодного купания
Ее молодая непрочная хватка...
Я путешествовал
Я завершил круг
Я жил в 14 городах
Я был словом в книге
484---ЛЬЮ УЭЛЧ
L-EW WELCH
The instant After it is made
3.
1 have been in many shapes before I attained congenial form All those years on the beach, lifetimes...
When I was a boy I used to watch the Pelican:
It always seemed his wings broke
And he dropped, like scissors, in the sea...
Night fire flicking the shale cliff
Balls tight as a cat after the cold swim
Her young snatch sandy...
I have travelled
I have made a circuit
I have lived in 14 cities
I have been a word in a book
Я был самой книгой
Дихимейг Дихимейг: (загадай мне загадку)
Волны и море. Если ты
выбираешь море
Скажи мне что это такое
4.
Вчера была хорошая погода и здесь толпился народ
Сегодня дождь, лишь одинокая фигура вдали на берег)’
(по очертанию тела я знаю он наклонился назад от рывка лески: неразделимы)
Вчера они собирались и разбегались собирались и разбегались словно
Кормящиеся ласточки ныряли чтобы что-нибудь подобрать и
возвращались
-L€W WC-Lgfl---
I have been a book originally
Dychyinig Dychymig: (riddle me a riddle)
Waves and the sea. If you take away the sea
Tell me what it is
4.
Yesterday the weather was nice there were lots of people
Today it rains, the only other figure is far up the beach
(by the curve of his body I know' he leans against the tug of his fishingline: there is no separation)
Yesterday they gathered and broke gathered and broke like
Feeding swallows dipped down to pick up something ran back to
Чтобы показать это
И девчонка в джинсах закатанных до середины бедра бежала Взметая брызги в дождевом ручейке
«Они все чертовски счастливы —
почему? не понять и самим»
Вполне достаточно и небольшого дождя чтобы пляжи опустели...
Для тебя ничего не значит Животное превратившее эту
Планету в задымленный утес?
Втянутый в перебранку с тобой
Как Moiy я напомнить тебе о твоей доброте?
Джинсы стерлись
Раковины потеряны или разбиты
Бревна сидят в темных гнездах придорожной стены
Как ласточки вы были, собирающиеся
Как люди я хочу..
не могу даже сказать этого тому рыбаку
486---ЛЬЮ УЭЛЧ
LEW WELCH
Show it
And a young girl with jeans rolled to mid-thigh ran Splashing in the rain creek
«They’re all so damned happy — why can’t they admit it?»
Easy enough until a little rain shuts beaches down. ..
Did it mean nothing to you Animal that turns this
Planet to a smoky rock?
Back among your quarrels
How can I remind yon of your gentleness?
Jeans are washed
Shells all lost or broken
Driftwood sits in shadow boxes on a tracthouse wall
Like swallows you were, gathering
Like people I wish for...
cannot even tell this to that fisherman
3 нас в лодке размером с ванну, качаясь в
медленных волнах, рыба прыгает через край, весла
Мы огибаем утес и входим в маленькую бухту
Под нами:
стебли ламинарии
рыба
рачки
угри
Затем мы сами
затем скалы в основании обрыва
морская звезда
(сотни их светят сами себе)
окончательная морская звезда на высочайшей вершине Обрыв
на высоте в 4 фута цветет
трава
затем ещё больше травы
трава над краем обрыва
ЛЬЮ УОЛ-Ч-------------------LCW WCLCM------------------
5.
3 of us in a boat lhe size of a bathtub, pitching in
slow waves, fish poles over the side, oars
We rounded a point of rock and entered a small cove Below us:
fronds of kelp
fish
crustaceans
eels
Then us
then rocks at the cliff s base
starfish
(hundreds of them sunning themselves) final starfish on the highest rock then
Cliff
4 feet up the cliff a flower
grass
further up more grass
grass over the cliff s edge
ветка сосны затем
Высоко в небе
ястреб
Вцепившись в свою посудину мы радужное дрожапие
Влипшее в пленку этой узкой полоски
Зеленой
только для наших глаз
6.
На тропе неподалеку
Медитируя на ходу
Мы вступаем в темную рощу
И я теряю всякую разделенность с
Эвкалиптом а тропа уходит назад подо мной
Вынуждает это сделаться той темнотой или
Тьма лишь причина этого
Мы понимаем что это наше сознавая
Лв» -ЛЬЮ УЭЛЧ
-LEW WELCH
branch of pine then
Far up the sky a hawk
Clutching to our chip we are jittering in a spectiuni Hung in the film of this nanow band
Green
to out eyes only
6.
On a trail not far f rom here
Walking in meditation •*
We entered a dark grove
And I lost all sepai ation in step with the
Eucalyptus as (he trad walked back beneath me
Does it need to be that dark or is
Darkness only its occasion
Finding it by ouiselves knowing
Конечно
Кто-нибудь был здесь и прежде...
Мне нравится эта игра
Стоять на высоком утесе прозревая путь над этим всем:
«Я думаю назвать его Тихоокеанским»
Ветер вода
Волна утес
Море песок
(неразделимы)
Вез ер что увлажняет мне губы соленый
Море что разбегается со мной уравновешено как
Море что заливает эти утесы. Утес
Возвратившийся в море, легко, как
Море однажды поднялось из него. Это
Морской утес
(легко)
Я
Убаюкан морем
L-CW WELCH
Of course
Somebody else was there before...
I like playing that game
Standing on a high rock looking way over it all:
«I think I’ll call it the Pacific»
Wind watei
Wave rock
Sea sand
(there is no sepaiation)
Wind that wets my lips is salt
Sea breaking within me balanced as the
Sea that floods these rocks. Rock
Returning to the sea, easily, as
Sea once lose from it. It
Is a sea rock
(easily)
am
Rocked by the sea
БУДДИСТСКИЙ БАРД СТАНОВИТСЯ УБИЙЦЕЙ КРЫС
Убси. Увей, Убей» Вопли Самого Автора
Нет сил терпеть твое царапанье твой нервный быстрый ход подергивание носа тыкающегося в щели под карнизом пробежка стоп пробежка над балками в тусклом свете керосина не мог)' уснуть и просто ни о чем не способен думать кроме твоих орехов, фольги, кленовых листьев, твоего голого хвоста, ты БЕЖИШЬ ПО МОЕМУ ЛИЦУ!
Я не знаю как там насчет собак но в крысах ничего нет от Будды СГИНЬ!
СГИНЬ!
ч®е---лью уэлч
LEW WELCH
BUDDHIST BARD TURNS RAT SLAYER
«Kill, Kill, Kill» Shrieks Wordsmith
I cannot stand your scratch your nervous skitter twitch of nose poking through eave-holes scamper stop scamper over rafters in dim light of kerosene can’t sleep and it just isn’t cute anymore your
walnuts, tftifoil, maple leaves, your shaving brush, you RAN OVFR MY FACE!
I don’t know about dogs but rats ain’t got no Buddha nature DIE!
DIE!
и обнаружил одну в моей ловушке: ровненький серый мех, белая грудка, белые коготки, короткий хвост и все остальное здесь буквально дышало свежестью
(другие-то сдохли отравлены
ядом
В Хижине
почти полная тишина с тех пор
Я Б К? ¥ЭЯЧ-
----LCW WCL-&H—
and found one in mv nap immaculate
gray fur, while breast, white
little paws, short tail, mountain sweet as
everything else is here
(all the others died by poison
The Cabin
almost too quiet
ever since
СЮИТА ДЛЯ ТАКСИ (ОТРЫВОК: 1)
Подражание Анакреонту
Я за рулем такси
Одетый в шляпу, мною движет странный шепот
Я за рулем такси
Словно охотник. Моя молитва появляется из своего укрытия, маня своими жестами
Я за рулем такси
Все здесь командуют, хотя я управляю ими
Я за рулем такси
Ведомый голосами, что нисходят из воздушной наготы
Я за рулем такси
Движение приходит вдруг, как откровение. Вот они проснулись.
02-ЛЬ-Ю УЭЛЧ---------------------------fc-EW WELCH
TAXI SUITE (EXCERPT: 1)
After Anacreon
When I drive cab
I am moved by strange whistles and wear a hat
When I di ive cab
I am the hunter. My prey leaps out from where it hid, beguiling me with gestures
When 1 drive cab
all may command me, yet I am in command of all who do
When I drive cab
I am guided by voices descending from the naked air
When I drive cab
A revelation of movement comes to me. They wake now.
Теперь они хотят работать или осмотреться. Теперь они хотят уйти в заной или наесться до отвала. И после умудряются любить Я за рулем такси
Везу домой матроса, он вернулся с моря. На заднем сиденье он ласкает пальцами кожу своей девушки
Я за рулем такси
Смотрю за теми, кто потерян в городском порядке вещей
Я за рулем такси
Гашу последний огонек того, что стоит ждать в мириадах домов с темными окнами
4®1
Now they want to work or look around. Now they want drunkenness and heavy food. Now they connive to love. When I drive cab
I bring the sailor home from the sea. In the back of my car he fingers the pelt of his maiden
When I drive cab
I watch for stragglers in the urban order of things.
When I dtive cab
I end the only lit and wailful things in miles of darkened houses
ЕЩЕ НЕТ СОРОКА, А БОРОДА УЖЕ УСПЕЛА ПОБЕЛЕТЬ
Еще нет сорока, а борода уже успела побелеть
Еще не встал с постели, а глаза уже опухшие и красные, как у ребенка, который плакал слишком долго
Что может быть дурнее чем гулянка прошлой ночью?
Я побреюсь.
Высуну голову в холодную весну окину взглядом мелкий щебень. Возможно, я съел бы целую корзину персиков.
Потом прикончил бы вино и стал писать стихи, пока не опьянею снова а потом поднимется вечерний бриз
494-----ЛЬЮ УЭЛЧ
fc-EW WELCH
NOT YET 40, MY BEARD IS ALREADY WHITE
Not yet 40, my beard is already white.
Not yet awake, my eyes are puffy and red, like a child who has cried too much.
What is more disagreeable than last night’s wine?
I’ll shave.
I’ll stick my head in the cold spring and look around at the pebbles.
Maybe I can eat a can of peaches.
Then 1 can finish the rest of the wine, write poems ‘til I’m drunk again, and when the afternoon breeze comes up
Я буду спать, пока не встречу' в снах луну и темные деревья и оленя, щиплющего траву
и не услышу
спорящих енотов
я ьш у а+ж
LLW WELOH
I’ll sleep until I see the moon and the dark trees and the nibbling deer
and hear
the quarreling coons
КАРТИНКА, КАК НА ГЕКСАГРАММЕ
Картинка, как на гексаграмме:
Отшельник запирает дверь во время бури.
Оберегает в хижине тепло.
Всю зиму он перебирает свои вещи.
Нужно закончить то, что начато достойно.
А остальное — с глаз долой.
Весной он появляется почти нагой держа в руках единственную книг)'.
А в хижине нет ни соринки.
Иначе вы бы и не догадались что кто-то жил здесь.
LEW WELCH
THE IMAGE, AS IN A HEXAGRAM
The image, as in a Hexagram:
The het mil locks his door against the blizzard.
He keeps the cabin warm.
All winter long he soits out all he has.
What was well staited shall be finished.
What was not, should be thrown aw.
In spring he emerges with one garfflent and a single book.
The cabin is very clean.
Except for that, you'd never guess anyone lived there.
Я ВИДЕЛ СЕБЯ
Я видел себя костяным кольцом в чистом потоке всего, что вокруг молился о том, чтобы всегда быть открытым ему чтобы он мог легко протекать сквозь меня
и вдруг услышал имя свое, «костяное кольцо», и стало само кольцо
звоном колокола
1 SAW MYSELF
I saw myself a ring of bone in the clear stream of all of it
and vowed
always to be open to it that all of it
might flow through
and then heaid «ring of bone» where ring is what a
bell does
PHILIP LAMANTIA
ФИЛИПП ЛАМАНТИА
Филип Ламантия родился 23 октября 1927 года в Сан-Франциско в семье иммигрантов с Сицилии. Он начал писать стихи в начальной школе и был даже на некоторое время исключен из младших классов средней школы за «интеллектуальный разврат», т.е. за увлечение произведениями Эдгара Алана По и Г. Ф. Лавкрафта. В возрасте шестнадцати лет, познакомив шись с сюрреализмом благодаря ретроспективам Миро и Дали в Саи-фраицпсском художественном музее, он начинает писать сюрреалистические стихи, осознавая «чисто революционную природу» сюрреализма «даже до знакомства с теорией сюрреализма, в силу особенностей моего темперамента». Короткое время спустя Ламантиа покидает дом, чтобы примкнуть к нью-йоркскому сюрреалистическому движению и получает похвалу от Андре Бретона, который назвал его «голосом, который появляется раз в столетие».
Стихотворение Ламантиа были опубликованы Андре Бретоном в 1943 году под псевдонимом VVV. Первая книга Ламантиа, «Эротические стихотворения» (Eiotic Poems, 1946) была напечатана в Беркли, вторая «Ekstasis», появилась после знаменитого выступления Шести Поэтов в галерее «Шесть», а затем в издательстве City Lights было опубликовано «Избранное» (Selected Poems 1943-1966),
Как и работы многих его коллег по движению битников, поэзия Ламантиа демонстрирует разрыв между «восхищением реальностью и вездесущим чувством страдания и ужаса, присущего человеческому существованию». Ламантиа — единственный поэт своего поколения, который был как полноправ ным представителем американского сюрреализма, так и провозвестником и последователем, того, что определило эстетику поколения битников.
ПРОВОДИМОСТЬ УЖАСА
Машина угроз включается и выключается
Вдалеке мигают лампочки деятельная бесконечность
Под дребезжащей трубкой связанной с мозгом
ЖЕНЩИНА
Которой! грозят белые рваные раны
МУЖЧИНА
Которому грозит наполненный временем аквариум прямохождения
И мужчина с женщиной грозят друг другу
Взаимным распятием
Разрушьте
Башни Мертвых
Женщина грозит
Мужчина грозит
Женщина и мужчина грозят вместе
НО
ТОЛПЫ
ТОЛПЫ ГРОЗЯТ
Глаза их подняты к небу ищут НИЧТО
ПАГнАНТИА---------F.IILIF LAMaHTIA----------5fe3
TERROR CONDUCTION
The menacing machine turns on and off
Acioss the distance light unflickets active infinities
Under the jangling hand set going in the brain
THE WOMAN
Menacing bv white laceiations
THE MAN
Menat mg in a timeweighed fishbowl of the vertical act
And the woman and the man menacing together
Out of mutual ciucifixions
Disgorge
Towcis for the dead
The woman menacing
The man menacing
The woman and the man menacing together
BUT
THE CROWDS
THE CROWDS MENACING
As eyes take off for NOTHINGNESS
По ночам вновь вспоминают первородный страх
II днем и ночью заняты резней
Вежливые вопли рутина
ОТКУДА взялись все эти
Дерзко выглядящие обжигающие изможденные
Суровые
Опасные колдовские преступные
УТОНЧЕННЫЕ
Пьяные обмороженные
ОБОДРАННЫЕ
ЛИЦА
ЛИЦА проплывающие мимо Словно айсберги
словно музыка
словно корабли
словно заводные игрушки СЛОВНО
ПАДАЮЩИЕ С 11ЕБА МЕЧИ!
504-----»-ИбИН ЙАМ-АН4-И-А-
Hft+r L А M-AN-HА
In night reinemorizmg the primal menace On a day in a night crossed with butchering Polite squeals humdrum
WHAT are all these
Waywordlooking scorching haggard Grim
Perilous witchlike criminal
SUBLIME
Drunken wintered
GRAZING
EACES
FACES -
Going by
Like icebergs
Like music
Like boats
LIKE
Like mechanical toys
RAINING
SWORDS!
ЗАСАДА
О beato solitudo! Кула меня занесло?
Звезды опрокинули стену моей музыки
словно птичья стая, они проносятся мимо, духи
отверзлись под весельем толпы
печами небытия переполнены доки под Веракрусом
Вот как огромно время
лето обвивает сладкие сосцы ночи
одинокий незримый Орел падает в грязь
я измят как старый тюфяк под ягодицами неба
веки смежаются кажется или нет что все деревья огнем полыхают? Как бы мне хотелось вернуться к тебе, одиночество — но кто меня к тебе переправит?
я клин вбитый в орбиты планет/Тяжко я МАНУТ!
я — труба царя Давида!
Зловещий лифт разобрал сам себя на детали
-Ф-ИДИП ЛАМАНТИА------PHILIP LAMAHTIA---------505
HIDE
О beaio solitudo! Where have I flown to?
stars overturn the wall of my music
as flight of buds, they go by. the spirits opened below the lark of plenty ovens of neant overflow the docks at Veracruz
This much is time
summer coils the soft suck of night loan unseen Eagles crash thru mud I ain worn like an old sack by the celestial bum I'm dropping my eyes were all the trees turn on fire! I'm mad to go to you. Solitude — who will cairy me there? I wedged in this collision of planets/Tough!
Г in ONGF.D!
I’m the tiumpet of King David
The sinister elevator tore itself limb by limb
Ты не можешь закрыть Ты не можешь открыть Бьешься темечком в небо За кус кровавого хлеба!
506--Ф-И-ЯИП ЛАМАНТИА------P-HILIP L AM ANTI А
You cannot close
You cannot open
You break your head
You make bloody bread!
Я ЖЕ ЧЕСТНО ПРЕДУПРЕДИЛ
Я же честно предупредил
Чикаго Нью-Йорк Лос-Анджелес навсегда исчезли
Я отправился в Лебединый Город где все еще может блуждать призрак Мальдорора
Юг крайне цивилизован
В последнюю ночь в компании аллигаторов я съел хвост носорога
Альбион раскрывает свою ладонь в пальмовой роще
Я должен следить как растут крапчатые бриллианты на спинах зарубленных в битве коней
Ликование проносится мимо
Маковый цветок размером с солнечный диск в моей голове
Я же честно предупредил
Во времена трупов и туч я могу заниматься любовью
здесь точно так же как и в любом другом месте
-Ф44-ГЧИП ЛАМАНТИА
PHILI-P-L-AMANTI А
59Т
I HAVE GIVEN FAIR WARNING
I have given fair warning
Chicago New York Los Angeles have gone down
I have gone to Swan City with the ghost of Maldoror may still 10am
The South is very civilized
I have eaten rhinoceros tail
It is the last night among crocodiles
Albion opens his fist in a palm grove
I shall watch speckled jewel grow on the back of wai spilt horses
Exultation i ides by
A poppy the size of the sun in my skull
I have given fair wai ning
at the time of corpses and clouds I can make love heie as anywhere
МЕЖДУ МНОЙ И ТЕМ ЧТО Я ВИЖУ — ДИСТАНЦИЯ
Между мной и тем что я вижу — дистанция в котором имманентность присутствия Божия больше никаких экстазов
холодная голова наблюдать наблюдать наблюдать
я — здесь
а Он — там... словно океан
иногда я не могу думать об этом, я пропадаю, падаю книга любви СУЩЕСТВУЕТ
Башня Давидова СУЩЕСТВУЕТ
Престол премудрости СУЩЕСТВУЕТ
Этот безмолвный но весьма
Постоянный полет и дуновение Святого Духа СУЩЕСТВУЕТ я жажду сверкающей тьмы Господней я жажду свсрхсущностного света темноты я жажду такой темноты что положит конец всем чаяниям я жажду те не имеет имени то чего я жажду
506 --ФИЛИП ЛАМАНТИ А-----------PHILIP LAMANTIA------------
THERE IS THIS DISTANCE BETWEEN ME AND WHAT I SEE
There is this distance between me and what I see everywhere immanence of the ptesence of God no more ekstasis a cool head watch watch watch
I’m here
He’s oxer there.. It’s an ocean...
Sometimes I can't think of it, 1 fail, fall
This IS the book of love ”
there IS the Towel of David there IS the throne of wisdom there IS this silent but a lot
Constant flight and air of the Holy Ghost
I long for the luminous darkness of God
I long for the superessential light of this darkness Another darkness I long for the end of longing
I long for the
изреченное слово облеченное в плоть бессмысленно
и бессмысленность эта восхищает больше любого восхищения СУЩЕСТВУЕТ книга любви Брошенный Безмолвный взгляд Любви
т 1 I, A М A- UI -T-’ Г Г1 I I “ м, пи R III
W-H H-f- LA М-А A ИА
it is nameless what I long for
a spoken word caught in its own meat saying nothing This nothing ravishes beyond ravishing
Thei e IS this book of love Thrown Silent look of I ove
РУСАЛКИ ЯВИЛИСЬ В ПУСТЫНЮ
Русалки явились в пустыню
Они раскинули свой будуар прямо рядом с верблюдом который улегся к их ножкам похожим на лепестки роз
Алебастровый свод был возведен над их головами четырьмя радужными людьми их обнаженные тела испускали свет который медленно извивался упав на песок
Чудесное прикасалось ко мне
когда проворные пальчики русалок перебирали мои волосы которые все росли и росли пока не укутали все мое тело
дикий плод безумия
Смотри, будуар улетает прочь а я цепляюсь за ножку красавицы которую там под водою зовут БЬЯНКОЙ
Она превращается с изяществом птицы
510---НАМА+Н-ИА
PHILIP LAMANTIA
THE MERMAIDS HAVE COME TO THE DESERT
The mei maids have come to the desert
They aie setting up a boudoir next to the camel who lies at their feet of roses
A wall of alabaster is drawn over their heads by four rainbow men whose naked figures give off a light that slowly wriggles upon the sands
I ain touched by the marvelous
as the mermaids’ nimble fingers go through my hair that has come down foiever from my head
to covei my body: a savage fi uit of lunacy
Behold, the boudoir is flying away
and I am holding onto the leg of the lovely one called beneath the sea
BIANCA
She is turning
with the charm of a bird
в две гигантских губы
и я пью из суицидального кубка
Она — ставшая негритянкой кукла-ангелочек
Она — дитя сломанных лифтов
Она — дырявая завеса которую ты не пожелаешь отбросить
Она — первая женщина и первый мужчина
И я страстно ее желаю
Я ищу тот край
где густо клубится дым твоих волос
где ты снова взбираешься по белой стене где музыка грохочет в барабанных перепонках к ползущему в моих зрачках коту
Я перебираю воспоминания о тебе БЬЯНКА
Я жду не дождусь наступленья того часа и дня когда я найду тебя БЬЯНКА
ФИГгИ.т-,.А-М-А-НТ-И-й-----------HIILIr LAMAtCf+A--------------------
into two giant lips
as I dunk from the goblet of suicide
She is the angelic doll turned black
She is the child of broken elevators
She is the curtain of holes you never want to thiow away
She is the first woman and the first man
and I am lost to have her
I am looking for the region
where the smoke of your hair is thick
where you aie again climbing over the white wall
where your eardrums play music
to the cat that ciawls in my eyes
I am recalling memories of you BIANCA
I am looking beyond the hour and the day
to find you BIANCA
ЧЕЛОВЕК В СТРАДАНИИ
Человек в страдании
десять сверкающих шариков мечутся в воздухе
влетают через окно
на котором его двойник натянул воздушную сеть чтобы поймать десять сверкающих шариков
Человек — это комната
где его злодейка-рука повернет ручку
на невидимой незнаемой двери его двойника
Человек в страдании
крюк его пуповины зацепился за камни
в каменоломне куда упади десять сверкающих шариков
И где его злодейка-рука вырезает
в студенистом воздухе ОКНО
чтобы ставню захлопнув хвост прищемить своей тени
десять сверкающих шариков отскакивают от незримой
512-- ФИЛИП ЛАМАНТИА-
PHILIP LAMANTIA
MAN IS IN PAIN
Man is in pain
ten bi ight balls bat the air falling through the window on which his double leans a net the air made to catch the ten bright balls
Man is a room
where the malefic hand tuins a knob on the unseen unknown double’s door
**i
Man is in pain
with his navel hook caught on a stone quarry where ten bright balls chose to land AND where the malefic hand carves on gelatinous air THE WINDOW to slam shut on his shadow’s tail ten bright balls bounce into the unseen
неведомой сети двойника
Человек — это фальшивое окно
через которое его двойник делает шаг к истине что падает словно десять сверкающих шариков злодейка-рука вскинута в воздух
Человек в страдании
десять сверкающих гвоздей вколочены в дверь
1952
it++~ЬАМ*+Н+А
515
unknown double’s net
Man is a false window
through which his double walks to the truth
that falls as ten bright balls
the malefic hand tossed into the air
Man is in pam
ten bright spikes nailed to the door
1952
Роберт Крили родился в Арлингтоне, штат Массачусетс 21 мая 1926 года. С 1945 по 1946 гг. он учился в Гарвардском университете, с перерывом в 1943 году для отбытия армейской повинности в американской полевой службе в Индии и Бирме. В 1946 году Крили публикует в гарвардском журнале Wake свое первое стихотворение. В 1949 году начинается переписка Крили с Эзрой Паундом и Уильямом Карлосом Уильямсом. В следующем году он знакомится с поэтом Чарльзом Олсоном.
В 1954 году Олсон, бывший тогда ректором Блэк-маун-тинского колледжа (экспериментальной школы искусств в Северной Каролине), приглашает Крили на работу в качестве редактора журнала Black Mountain Review. В 1960 Крили защищает магистерскую степень в Университете штата Нью-Мехико в Альбукерке. Благодаря критическим статьям, своим и других авторов, публиковавшихся в Black Mountain Review Крили сформулировал принципы формировавшейся тогда контркультурной традиции (послевоенной поэтической школы, начатой творчеством Паунда, Уильямса и Зукофски, а наивысшее развитие и получившей наивысшее развитие в жизни и произведениях Олсона, Роберта Данкена, Алена Гинзберга, Денизы Левертов, Эдварда Дорна и других), направленной против литературного истэблишмента.
Роберт Крили опубликовал более чем шестьдесят поэтических книг в США и за рубежом, включая «Жизнь Смерть» (Life Death. 1998), «Эхо» (Echoes,1994). «Избранные стихотворения» (Selected Poems 1945-1990, 1991), «Сады памяти» (Memory Gardens, 1986), «Зеркала» (Mirrors,1983), «Собрание стихотворений Роберта Крили, 1945-1975» (The Collected Poems of Robert Creeley, 1945-1975, 1982), «Позже» (Later, 1979), «Перст» (The Finger, 1968), и «Моей любви: стихи 1950-1960» (For Love: Poems 1950-1960, 1962). Она также является автором романа «Остров» (The Island, 1963). сборника рассказов «Золотоискатели и другие рассказы» (The Gold Diggers and Other Stories, 1965) и более чем десятка книг прозы, эссеистики и интервью. Он также редактировал «Избранные стихотворения» Чарльза Олсона (1993), «Бернс для всех» (1989) и «Уитмен: избранные стихотворения» (1973).
Среди наград Роберта Крили медаль имени Фроста, Памятная медаль Шелли, грант Национального Фонда поддержки hckvcctb и почетная стипендия Фонда Гуггенхайма. Он был поэтом-лауреатом штата Нью-Йорк с 1989 г. по 1991 г., а с 1989 г. является профессором поэзии и словесности кафедры Самуэля П. Кейнена в Университете штата Нью-Йорк в Буффало. В 1999 г. Крили был избран председателем Американской поэтической академии.
СЛОВА
Вы всегда со мной, нет нигде уединенья
мне, но если по параболе бытия я онемею, ни сожаления, ни даже страха, лишь язык, гнусный, ибо
пробует все. Теперь только память
PODEPT КРИЛИ-----------ПО BERT CRCEEY----------519
WORDS
You are always with me, there is never a separate
place. But if in the twisted place I cannot speak,
not indulgence or fear only, but a tongue rotten with w hat
it tastes — There is a memory
о воде, о пище.
Когда-нибудь исчезнет и она. Останется произносить слова, которые сияющим и чистым пеплом будут падать, словно пыль,
из ниоткуда.
РОБЕРТ КРИЛИ
of water, of food, when hungry.
Some day will not be this one, then to say words like a clear, fine ash sifts like dust.
from nowhere.
РИТМ
Повсюду ритм, от хлопающей двери до открывающегося окна
времена года, свет солнца, луна и океаны, все, что растет вокруг
сознание людей личность
снова и снова возвращается к мыслям о конце
о том, что это — еще не конец, все повторится.
r-uLCoT НРШЖ-----------------R-Crtr L+< t CJtE f L-Y
THE RHYTHM
It is all a rhythm, from the shutting door, to the window opening,
the seasons, the sun’s light, the moon, the oceans, the growing of things.
the mind in men personal, recurring in them again, thinking the end
is not the end, the time returning,
они уйдут, но придет еще кто-то
Если в смерти я мертв, то и в жизни я
умираю, всегда умираю...
И женщины плачут и умирают с нами.
Малые дети
успевают лишь стать стариками Трава засыхает, сила неумолима.
Но ей навстречу идет
другая, о нет, не моя не моя, я только
взамен умираю.
М2----гОЕ-ЕРТ КРИЛИ
frOBEBT
themselves dead but someone else coming.
If in death I am dead, then in life also dying, dying...
And the women crv and die.
The little children grow only to old men. The grass dries, the force goes.
But is met by another returning, oh not mine, not mine, and in turn dies.
эхо
Эхо: всполохи былого,— солнце, окно, искры пылинок, свет на твоих волосах,
зарево в твоих глазах...
Ты причесываешься —
блеск волос и зарево твоих глаз померкшее.
SOME ECHOES
Some echoes, little pieces, falling, a dust,
sunlight, by the window, in the eyes. Your
hair as you brush it, the light
behind
the eyes, what is left of it.
НЕКАЯ ФОРМА ЖЕНЩИН
Я из такой дали где никогда не бывал все что видел я видел глядя с порога в себя
этой ночью один я пошел поглядеть на лунный свет а он оказался чащобой
стало еще страшней испугало меня
то чего я не знал но всегда хотел знать
Я подумал мое лицо мое но ты ведь его
РОБЕРТ КРИЛИ
ROBERT CRLELY
A FORM OF WOMEN
I have come far enough
from where I was not before to have seen the things looking in at me through the open door
and have walked tonite
by myself
to see the moonlight
and see the trees
and shapes more fearful
because I feared
what I did not know but wanted to know.
My face is my own, I thought.
But you have seen it turn into a thousand years.
видел тысячу лет я заметил ты плачешь Коснуться тебя я не мог Мне так хотелось тебя коснуться но я коснуться тебя не мог
Если б стемнело когда это тебя настигло остерегайся этого когда проглянет луна
Мое лицо моё И мои руки мои И мой рот мой только не я
Луна луна когда ты меня оставляешь
T-bbt+Ч—ННИйИ
I watched you cry.
I could not touch you.
I wanted very much to touch you but could not.
If it is dark
when this is given to you, have care for its content when the moon shines.
My face is my own.
My hands are mv own.
My mouth is my own but I am not.
Moon, moon, when you leave me alone all the darkness is
одного темнота бесконечно темна
будто колодец ужаса помойная яма и руки которых не коснешься без особой нужды
Но я тебя люблю
А ты меня любишь? Что мне сказать когда ты на меня глядишь.
-52в--РОБЕРТ-КРИЛИ
ЛОВСПТ G-REELY
an utter blackness, a pit of fear, a stench, hands unreasonable never to touch.
But I love you. Do you love me.
W hat to say when you see me
ЦВЕТОК
Чую тревога растет
как цветы
в лесу куда
не ходит никто
каждый взрыв бесподобен замкнутый в крохотном неощутимом ростке и причиняет боль
боль цветок как тот
или этот
тот
этот.
PvbCPT KF-ИЯ-И----------------
THE FLOWER
I think I grow tensions like flowers in a wood where nobody goes.
Each wound is perfect, encloses itself tn a tiny imperceptible blossom making pain.
Pain is a flower like that one.
like this one, like that one, like this one.
язык
Поместив я люблю тебя где-то у тебя
на зубах и
в глазах — кусни но только
постарайся не поранить — ты желаешь слишком
много и слишком
мало слова говорят всё люблю
тебя
еще раз
526---РОБЕРТ КРИЛИ
ROBERT CREELY
THE LANGUAGE
Locate I love you somewhere in
teeth and eyes, bite it but
take care not to hurt, you want so
much so little. Words say everything.
I
love you again,
к чему тогда вся пустота а чтобы
полниться полниться всё слова
и слова
дыры в них
саднят
речь тот же рот.
—rre ь ErH-I—Сh СCi-V
then what is emptiness for. To
fill fill-
I heard words And words full
Of holes Aching. Speech Is a mouth.
ROBERT DUNCAN
РОБЕРТ ДАНКЕН
Роберт Данкен родился 7 января 1919 года в Окленде, штат Калифорния. Его мать умерла родами, а отец не имел средств содержать мальчика. В августе 1919 года Роберта усыновила пара последователей теософии, которая выбрала своего приемного сына после тщательной консультации с гороскопами и астрологическими таблицами. Данкен вырос в атмосфере сеансов, собраний членов «Герметического братства», среди библиотеки, наполненной оккультной литературой.
В 1936 году Данкен поступает в Калифорнийский университет в Беркли. В то же время он сближается с левым движением и начинает писать стихи на социальную тематику. В 1938 году он покидает Беркли, чтобы поступить в Блэк-маун-тинский колледж, но после горячей дискуссии с главой факультета по поводу гражданской войны в Испании, уходит и оттуда.
В это же время, осознав свою гомосексуальность, Данкен поселяется в Филадельфии со своим любовником, а годом позже они перебираются в маленькую коммуну в Вудстоке, штат Нью-Йорк, возглавляемую Джеймсом Куни, через которого Данкен знакомится с Генри Миллером, Анаис Нин и другими представителями богемы. В 1941 году Данкена призывают в армию, откуда вскоре комиссуют по причине гомосексуализма.
В 1943 Данкен пытается порвать с гомосексуальной средой, женившись на Марджори Макки, но несколько месяцев спустя брак терпит крах. В тот же период завязывается переписка между Данкеном и калифорнийским поэтом Кеннетом Рексротом, который знакомит его с лидерами Сан-францисского поэтического возрождения.
В 1948 Данкен публикует свою первую книгу «Град небесный, град земной» (Heavenly City, Earthly City). В 1951-ом он знакомится с человеком, который становится его любовником на всю жизнь, художником Джессом Коллинсом. Вскоре после этого Данкен начинает играть центральную роль, как в Сан-Франциско, так и в Блэк-маунтинекой поэтической группе. Его поэтическая репутация укрепляется после публикации в 60-ых трех сборников «Брешь в поле» (The Opening of the Field, I960), «Корни и ветви» (Roots and Branches, 1964), and «Натягивая тетиву» (Bending the Bow, 1968). В 1961 году он получает Мемориальную премию Гарриет Монро, в 1963 — Гуггенхеймов-скую стипендию, в 1964 — Левипсоновскую премию журнала Poctiy magazine (1964), а в 1985 — Национальную поэтическую премию.
После публикации «Сгибая тетиву» в 1968, Данкен при нимает решение публиковать следующую книгу не раньше, чем через пятнадцать лет и действительно, его новый сборник «Фундаментные работы: перед войной» (Ground Work: Before the War) появляется только 1984 году. Данкен скончался в Сап Франциско 8 февраля 1988 года после тяжелой длительной б<> лезни.
СОВА — ЕДИНСТВЕННАЯ ПТИЦА, ЧТО ПОЭЗИИ ДОСТОЙНА
прощальное, для Джеймса Броутона
Крест оставляет след — мы представляем древо. Привычное искусство правит бал.
Подручная прикажет красота чтоб тайный крик совы прошел окрест стола на окровавленных культях а крылья выдумали позже — чтоб испортить летучий стиль семнадцатого века?
ВКЛЮЧИ ТУДА МОЛИТВУ
включи туда восстанье львов иль как выносят приговор, включи туда предвзятые сужденья угодившие в затор, включи туда мою гардину проектируя окно, включи туда мое окно подъемля вверх свою гардину;
i ООО Т ДАННСН.-------------hvCChT bVNCAN-----------------5Э5
AN OWL IS AN ONLY BIRD OF POETRY
a vale forJames Broughton
A cross leaves marks lhe tree we fancy Regular art rules.
Under hand beauty demands the secret howl to cross the table on bloody stumps were wings added later to mar
the 17'1' century flying style.
INCLUDE A PRAYER
include lions rise or as sentences laised.
include fore gone conclusions in a maze, include my blind in designing your window, include my window in raising your blind,
включи понятье «долго» в мою подпись «вечно твой», включи апрель с июлем во все твои года, и львиный глаз откуда агнца слезы льют включи туда, включи глаз агнца или как кончается абзац, включи ту птицу что у всех в груди у нас,
включи:
включи и груди и лицо Марии,
включи рога коровьи в Мистерию,
включи слова на выпасе добры,
включи истошный крик когда молитва он,
включи диск солнца в день что вновь рожден, включи и ночь в исход своей игры.
Маленькие львы — котята и мурлыкать любят.
включи отечески заботливые День и Ночь, включи приказы свыше что звучат в словах,
536-----РОБ-ЕР-Т ДАНКЕН
й-еВ-ERT DUNCAN
include a long time in my forever yours, include April and Jul) in all your years, include the lions eye that sheds the lambs tears include the lambs eye or as pai agraphs rest, include the bird that belongs to each beast, include:
include the beasts and Maiy’s face, include the horns of the cow in Grace, include the words in pasture are kind, include the scream when he stansxo play, include the sun at the opening of day, include the night in what you find,
Small lions are kittens and love to purr.
include the fathering Night and Day, include the orders descending thiu words
включи изящество отсутствующих рифм,
включи рык льва познавшего триумф,
включи слом правильно обратный чтобы обратился к божественному беспорядку вдруг,
включи то древо па котором наша жизнь висит,
включи метафору в которой на древе том Спаситель был распят, включи всех мучеников в смысл смешного, включи всю мебель — вещь удобная опа.
включи ту птицу в ангела с крылами,
РИСУНОК 1
Гласные — физические коридоры воображения, страстно испускающие пламенные вздохи. В стихотвореньях гласные возникают подобно
трепыханьям совы, в паутину попавшей, и нам дают ужасающие намеки на вечную жизнь.
-К otrLHl
53г
include the elegances of no rhyme, include the roar of a lion in triumph, include break orderly converse to address divine disorders
abruptly,
include the tree upon which our life hangs, include the metaphor in which from that tree Christ is crucified, include all martyrs in the sense of fun, include chairs and tables as comfortable things, include the bird in the angel with wings.
FIGURE I
The vowels are physical corridors of the imagination emitting passionately breaths of flame. In a poem the vowels appear like the fluttei ings of an owl caught in a web and give aweful intimations of eternal life.
РИСУНОК 2
Согласные — церковь из сцепленных рук, остановки и интервалы в движениях пальцев, что дух приговаривают к отображению пространства и времени. * * *
Уж такова неупорядоченность решетки, что звезды выпадают из надуманных узоров, нами вдавленных в исконный хаос.
Она летит сквозь время, сотворенное ее крылом. Она ИЗМЕРЯЕТ. Словно Дали бессмертный написал ее. Она вознесена на кресте Виденья — так мы ее зрим.
* * *
ПЕСНЯ
Скажи мне, что ты видишь, кроха?
Сова на дереве висит.
Из трупа кровь стекает прочь. Земное может спать всю ночь, Все страхи неба здесь висят.
53в-----РО-БЕР-Т ДАНКЕН
EEOBERT DUNCAN
FIGURE 2
The consonants are a chin ch of
hands interlocking, stops and measures of fingerings that confine the spirit to articulations of space and time.
♦ * ♦
It is in the disorders of the net that the stars fall from the designs we grasp into their original chaos.
He flies thru a time which his wing creates. MEASURES. As the immortal Dali has painted him He is erected upon the cross of vision as we see him.
* * *
SONG
What do you see, my little one?
I see an own hung in a tree.
His blood flows from his side.
Eaithly things may rest tonight, all heavenly fear hangs there.
Гнездо я вижу и сопят. Что плачут и морозный мрак едят.
Скажи мне, что ты видишь, кроха? Сова на дереве висит, Как плоть, что на кости висит. Все, все пронзают зуб!>я плоти, И звуки жизни льют вовне. Искусно изощряя сердце Сова глагол несет к жене.
Скажи мне, что ты видишь, кроха? Сова на дереве висит Средь литер шепота и вздохов, Как орган речи что причина Движений воздуха простых. Стремянки звук ведут в слова, Слова уводят в песню.
Небесные порядки мне поют.
IT ДАННЕР
мWCА14
I see a nest where owlets cry and eat the cold night air.
What do you see, my little one?
I see an owl hung in a tree like flesh hung on a bone. The thorns of flesh run thru and thru. Ring out the tones of life.
He builds the aitifice of life, and takes his word to wife.
What do you see, my little one?
I see an owl hung in a tree among the letters whispering there, a tongue of speech that beats the passages of тете air.
The ladders of tone pass into words, the words pass into song.
The heavenly orders sing to me.
Сова па дереве висит.
FINALE. РАСПАД КАК РАДОСТЬ
Это сова во времени. Ночная.
поздновато / рановато / вылетает
из головы Минервы — в мысль ее.
Вновь вылетает. Махая снежными крыльями Как безутешная «валентинка».
Я иду вслед за ней. Ибо я ее и послал.
Радость — великая неразбериха из перьев и слов вихрь
словами вверх в воздушную фразу где
чтец
за чтецом встречает смешанное «да/пет» любви
«‘ОБЕРТ ДАНКЕН-------------ftOOCtW ВаЖНЖ
I see an own hung in a tree.
FINALE. DISARRANGEMENTS AS JOY This is an owl in time. Of night, too late / too soon / flies
out of Minerva’s head into her thought.
Reappears. On snowy wings.
Disconsolate Valentine.
I go along with him. As I send him.
The Joi
is a gieat scutteiing of feathers words a whirl
up words into an airy sentence where reader
by reader accepts his mixd whether of love
лицом к лицу в разбитом зеркале своего стиха. Это — сова, что влетает, покинув саму себя, в сердце, которое отражает целиком всю сову.
Которая радостным уханьем возвещает полет.
Взлет.
face by face in his poem’s crackd mirror. This is an owl as he flies out of himself into the heart that reflects all owl.
Who gives his hoot for joy as his flias.
Alights.
ПОЗВОЛЬТЕ МНЕ ВОЗВРАЩАТЬСЯ НА ЛУГ...
Позвольте мне возвращаться на луг,
на мыс ленную сцену,
не мою, но существующую
и мою, у самого сердца,
на вечное пастбище в моей памяти,
куда имеется лаз,
это завершенное место сотворено светом и отвесами вымышленных тенен
Я оттуда, там не устоит ни одно здание,
это место — как Первое Чувство
с цветами-искрами, чтобы воспламенить Даму,
она Королева-У-Подножья-Холма,
54*-НОБЕВТ ДАНИЕЙ----------ftoQEHT OVNOAN
OFTEN I AM PERMITTED TO RETURN TO A MEADOW
as if it were a scene made-up by the mind, that is not mine? but is a made place, that is mine, it is so near to the heart,
an eternal pastuie folded in all thought so that there is a hall therein
that is a made place, created by light
wherefrom the shadows that are forms fall.
Wherefrom fall all architectures I affi
I say are likenesses of the First Beloved whose flowers are flames lit to the Lady. She it is Queen Linder the Hill
whose hosts are a disturbance of words within woids that is a field folded.
ее воинство — разбуженные слова и другие — на сброшюрованных полянах.
Это лишь видение травы, устремленной к истоку Солнца, за час до того, как оно зайдет, таинство этого луга в детских играх,
в обруче, катящемся вокруг роз.
Позвольте мне возвращаться на луг,
он — как собственность разума, чьи межевые камни хранят нас от хаоса, это место первого позволения,
вечное предвестие того, что творится.
R (ИЗ £RT €*N
PC*L- &РЧ—ДА+НССН
54Э
It is only a dream of the grass blowing east against the source of the sun in an hour before the sun’s going down whose secret we see in a children’s game
of ring a round of roses told.
Often I am permitted to return to a meadow
as if it were a given property of the mind that ceitain bounds hold against chaos, that is a place of first permission,
everlasting omen of what is.
СТИХОТВОРЕНИЕ — НЕЧТО ЕСТЕСТВЕННОЕ
Ни порок, ни добродетель
не движут стихами. «Они прилетают
и умирают
из года в год
на скалах».
Стихотворение
питается мыслью, чувством, порывом, творит само себя,
это душевная неотложность прыжка в темноту.
Его красота во внутреннем сопротивлении истокам,
в нежелании отдаться потоку, это зов, па который мы откликаемся
из самой дальней дали,
изначальный рев.
РО-БЕРТ ДАНКЕН
ROBERT DUNCAN
POETRY, A NATURAL THING
Neither our vices nor our virtues fuitlicr the poem. -They came up and died
just like they do every year on the rocks».
The poetn feeds upon thought, feeling, impulse, to breed itself, a spititual urgency at the dark laddertTleaping.
This beauty is an inner persistence toward the source
striving against (vdthin) down-rushet of the river, a call we heard and answer
in the lateness of the world primordial bellowings
из которого возникнет новейший мир, это лосось, теряющий
созревшие ядра,
но одолевающий речные пороги, обессилевший, слепой.
Это фотография, пригодная для ума.
Это мгновенье,— лось па рисунке Лайзы Стуббе, где прошлогодние причудливые оленьи рога покоятся на земле
Бесприютное стихотворение с лосиной мордой кажет новые старые
рога.
«разве что чуть более тяжелые, вымышленные»,
его единственная красота — быть лосем.
Р9БСРТ ДЙНИСН
from which the youngest world might spring, salmon not in the well where the
hazelnut falls
but at the falls battling, inarticulate, blindly making it.
This is one pictutc apt for the mind
A second: a moose painted by Stubbs, where last year's extravagant antlers lie on the ground.
The forloin inoosey-faced poem wears new antlerbuds,
the same,
«a little heavy, a little contrived»,
his only beauty to be all moose.
LEROI JONES
ЛЕРОЙ ДЖОНС
Амири Барака, также известный как Иману Амири Барака родился в Нью-Арке, штат Нью-Джерси, 7 октября 1934 года под именем Эверетта Лероя (ЛеРуа) Джонса.
Наибольшую известность этот драматург, поэт, прозаик и эссеист получил благодаря своим исследованиям и описаниям жизни афро-американского сообщества и его пропаганду «черного образа жизни».
После окончания университета Ховарда в 1951. Лерой Джонс публикует свою первую работу, сборник стихов «Предисловие к двадцатитомпой записке самоубийцы» (Preface to а Twenty Volume Suicide Note). Вслед за этим последовали сборники «Мертвый преподаватель» (The Dead Lecturer, 1964), «Время нации» (It’s Nation Time, 1970), «Порыв духа» (Spirit Reach, 1972), «Суровые факты» (Hard Facts,1974) и AM/TRAK (1979).
Среди его пьес наиболее известна пьеса «Голландец» (Dutchman, 1964), вне-бродвейская постановка которой вызвала большой интерес у критики. Две других пьесы — «Раб» (The Slave) и «Туалет» (The Toilet) были поставлены позже в том же году.
Барака также основал «Репертуарный Театр Черных Искусств» в Гарлеме в 1965 году. В 1968 он основал организацию, известную как Организация Развития и Охраны Черной Общины, задуманную как мусульманская группа, занимающаяся поддержкой черной культуры и способствующая афро-американцам в обретении политической власти.
В дополнение к карьере писателя и политического активиста, Барака также успешно преподавал в нескольких известных университетах США.
В 1999 году получил почетную должность поэта-лауреата штата Пью-Джерси, которой его пытались лишить осенью 2001 года после публикации скандального стихотворения «Кто взорвал Америку?» посвященного событиям 11 сентября, (см. Приложение)
УДОЛБАННЫЙ ЗАПАД
lapit Снайдеру I к-г ничего проще — приоткрываешь глаза. Постепенно проникаешь без усилий в вещи.
Утро: упала одинокая слеза па деревянные ступени глаз моей любви. Засилье зелени. Листья. Их постоянное сплетенье. Как застарелые торчки на Шеридан-сквер, глаза холодные и круглые. Есть одна песня, что поет Нат Кинг Коул... В этом городе не разобраться, что за сезон па дворе.
РОЙ ДЖОНС---------LCROI JONe&
55b
WAY OUT WEST
for Gary Snyder
As simple an act
as opening the eves. Merely coming into things bv degrees.
Morning: some tear is broken on the wooden stairs of my lady’s eyes. Profusions of green. The leaves. Their constant prehensions. Like old junkies on Sheridan Square, eyes cold and round. There is a song Nat Cole sings... This city & the intiicate disorder of the seasons.
Unable to mentions.
1 le поддающееся определениям. 11ечто столь же абстрактное как время. Даже если так (низко кланяясь в густом дыму дешевого ладана; рот полон вопросов, что задушат тебя и в конце ты рухнешь на пышный ковер). Даже если так, тени наползут на твою плоть и скроют весь твой раздрай, все вранье.
В малопривлекательных зарослях папоротников за моим окном прячутся коты. Воют там по ночам. В любовном пыле льют кровь на мои тюльпаны.
Уличные колокольчики словно злой неумытый сфинкс, выползающий в сумерки.
552---ЛЕРОЙ ДЖОНС
LEROI JONES
Something as abstract as time. Even so (bowing low in thick smoke from cheap incense; all kinds of questions filling the mouth, till you suffocate & fall dead to opulent carpet). Even so, shadows will creep over your flesh & hide your disorder, your lies.
There are unatti active wild ferns outside the window ш.
where the cats hide. They yowl from theie at nights. In heat & bleeding on my tulips.
Steel bells, like the evil unwashed Sphinx, towing in the twilight.
Бездетные старики-убийцы, с глазами затянутыми вековой плесенью.
Я в печали. Размышляю
о временах года, о том, как они пролетают, о том, как я пролетаю, цвет моей юности, самый смак моей жизни, вытекает по капле...
Как гигантские макаки-резус, словно берут черепа и с невинной жестокостью высасывают оттуда мозги.
Какая польза от красоты пожухшей, тлетворным дыханием убитой. Коварный вес гниющих грез. Тирезия сморщенный член.
563
Childless old murderers, foi centui ies with musty eyes.
I am distressed. Thinking of the seasons, how they pass, how I pass, my very youth, the ripe sweet of iny life; drained off. .
Like giant rhesus monkeys, picking their skulls, with ingenious crueltv sucking out the brains.
No use for beauty collapsed, with moldy breath done in. Insidious weight of cankered dreams. Tiresias’ weathered cock.
Прогулки по морям, раковины застрявшие в волосах. Колючие волны, рвущие язык.
Прикрываешь глаза. 11ст ничего проще. Ты поплыл.
554-------Я-Е-Р-0 Й Д Ж О И С
LEROI JONES
Walking into the sea, shells caught in the hair. Coarse waves tearing the tongue
Closing the eyes. As simple an act. You float
ПОСВЯЩАЕТСЯ ХЕТТИ
Моя жена левша, что означает яростную решимость. Полную потусторонность. ЭТО НЕ ПО-ЛЮДСКИ. Как некоторые всегда стараются оригинальничать. Стыд и позор.
Вообще-то опа всю жизнь богема... черный чулок, никого нс слушает. Я терплю, пытаюсь втолковать, что к чему. ПЕРЕЛОЖИ СВОЙ ЧЕРТОВ КАРАНДАШ В ПРАВУЮ РУКУ.
ТЫ ПИШЕШЬ ЗАДОМ НАПЕРЕД, и подобное. Но все без толку. И это сказывается
^.ГРОЙ ДЖОНС---------------LCROI-‘ОНЕ-е----------------5*5
FOR HETTIE
Му wife is left-handed.
Which implies a fierce de-tei mination. A complete other worldliiicss. IT'S WEIRD BABY The way some folks are always trying to be diffctent. A sin &- a shame.
But then, she's been a bohemian all her life. . black stockings, refusing to take otdeis I sit patiently, trying to tell her what's right ГАКЕ T1IAT DAMN PENCIL ОН ЕГА THAT HAND. YOU’RE RITING BACKWARDS & such But to no avail. &: it shows
на результатах. Кофе — левша, каша — левша; когда она входит ночью... она протягивает для поцелуя левую руку. ЧЕРТ.
И сейчас, когда у нее живот, говорят, что это ребенок. Ио как я могу быть уверенным?
sse---я-ерой джоне
-L-E-ROi JONES
in her work. Left-handed coffee, left-handed eggs: when she comes in at night... it’s her left hand offered for me to kiss. DAMN.
& now her belly droops oxer the seat They say it’s a child. But
I ain’t quite so sure.
ПРЕДИСЛОВИЕ К ДВАДЦАТИТОМНОЙ ЗАПИСКЕ САМОУБИЙЦЫ
Позже я все-таки понял, каким путем
Земля разверзалась и проглатывала меня Всякий раз, когда я выходил прогулять собаку. Или острия бесхитростной музыки ветра Приканчивали меня, когда я спешил на автобус-Так уж получилось.
И вот теперь каждую ночь я считаю звезды.
И каждую ночь у меня получается одно и то же число. А когда они нс желают быть сосчитанными, Я пересчитываю дыры, оставшиеся от них.
Больше никто не поет.
И вот прошлой ночью я подкрался на цыпочках К комнате моей дочери и — услышал, Что она с кем-то разговаривает. А когда я Распахнул дверь, там никого не было...
Только она, сидевшая на коленях, уставившись На свои переплетенные пальцы.
PREFACE ТО A TWENTY VOLUME SUICIDE NOTE
Lately, I’ve become accustomed to the way'
The ground opens up and envelopes me
Each time I go out to walk the dog.
Or the broad edged silly music the wind
Makes when I run for a bus...
Things have conic to that.
And now, each night I count the stars.
And each night I get the same number.
And when they will not come to he counted
I count the holes they leave.
Nobody sings anymore.
And then last night I tiptoed up
To my daughter’s room and heard her
Talking to someone, and when I opened
The door, there was no one there...
Only she on her knees, peeking into
Her own clasped hands
НАБРОСКИ
Африканские чудаки
знать не знают меня. Их шаги звучат по песку их собственной
родины. Страны
в черно-белой гамме, газет, уносимых ветром по всем мостовым мира... Они просто не чувствуют, что же такое — я.
Сила их
дремлет во сне, дрожью
пробегает по нервам; ветер
швыряет песок; глаза
прищурены от некой
ненависти, ненависти, ненависти. Чтобы сдохнуть спокойно, они смерти свои уводят
558--ЛЕРОЙ ДЖОНС
fc-E-ROI JONES
NOTES FOR A SPEECH
Aftican blues
does not know me. Their steps, in sands of their own
land. A country
in black & white, newspapers blown down pavements of the world. Does not feel what I am.
Strength —
in the dream, an oblique suckling of nene, the wind throws up sand, eves aie something locked in hate, of hate, of hate, to walk abroad, they conduct their deaths apatt
прочь от моей собственной. Эти головы я и называю
моим «народом».
(Кто же они такие? 11арод. На мой взгляд — уроды. Кто ты такой, чтоб из-за тебя колыхались белые плоские лона
девиц, внутри хижин умирающих? Черный, всего лишь черный. Месяц, раздвинув тучи, падает мне на пальцы, забирающиеся к пей под платье. Где же муж ее? Черные слова швыряют песок в глаза и на ладони
их частной кончины. Чьи это души и глаза там, на песке.-' Мой цвет не имеет ничего общего с их. Стройный белый
5S9
Ll_'to-UGNI
from гну own. Those heads, I call mv «people».
(And who are they. People. To concern myself, ugly man. Who are you. to concern the white flat stomachs of maidens, inside houses dying. Black. Peeled moon light on mv fingers moves undei
her clothes. Where
is her husband. Black words throw up sand to eyes, fmgei s of their piivate dead. Whose soul. eyes, in sand. My color is not theirs. Lighter, white man
человек заговаривает с ними. Они убегают прочь. Они, мои мертвые души, так называемый мой народ. Африка
для меня чужая... Итак, ты, как и все, кто скучает здесь, — всего лишь американец.
-5ве--ЛЕРОЙ ДЖОНС
TER 01 JONES
talk. They shy away. My own dead souls, my, so called people. Africa
is a foreign place. You are as any other sad man here american.
ЗЛОЙ НЕГР В ОЖИДАНИИ МОЛНИИ
Одному среди ночи, наедине с целым миром, не следящим за мной,
миром, жаждущим понимания, любовь безнадежно
скрывающим,—
затеряться во мраке собственной ночи,
воя как неизвестно кто
или прячась за холодильниками, как неведомо что, будь то химеры,
порождения моего рас -судка или беспутные девчонки, преисполненные невыразимых желаний. Они — всего-навсего дети, скажет вам мир, только дети, утраченные мечты, которых вы бы любили, если б могли, со своей башни Небесного Блаженства; вы.
АЕРСЙ ДЖОНС
LCRCI JONCS
EVIL NIGGER WAITS FOR LIGHTNIN'
Alone, at night, with all the world not watching, aiound me, who foi the undci standing intended, the love withheld, would be lost in the blackness of self-nights howling like something or scut tying behind iceboxes like some-thing would be them things in niv conscious -ness, or waddlegirls full of invisible demands they are children the world will tell you only childien, lost dreams, that you should love if you can, from the tower of Headlust, you they moan
которых они клянут, обязаны обожать их, любить и всегда сдерживаться, невзирая ни на какие выходки их невинности Наедине с ночью мир исчезает, вздыхая у меня за спиной, что он позабыт-позаброшеи. Он кричит, что я не люблю его.
Посылает сонных гонцов своих, чтоб прикоснуться ко мне. Этот мир, говорит мир, преисполнен любовью если только сумеешь найти ее, сможешь войти и остаться, обретя силу благодаря прекрасном) существу, что во время дождя посылает миру слабый лепет мышей, траханных дам, облаков, все еще различимых в четвертом часу ночи, ибо мы все неминуемо станем этим расширяющимся и сжимающи мся умирающим и воскресающим существом.
ЛЕРОЙ ДЖОНС
LCROI JONES
should always adore them, lost feeling, should love and take yrself through any change to understand their blankness. Alone at night the world disappears breathing over inv head weeping it is lost or unappreciated. It savs I do not love it. And sends its dopey messengers to touch me right. The world, the world says, is full of love can you find it, can you enter, and remain, grow strong with it beautiful thing in the lain, the world, these sent things whisper mice, fucked ladies, whisps of cloud still visible four o’clock in the nighttime for the expanding or reti acting dying or just coming thing we will alw'ays
и гропомы. Философы, целые Толпы их. Существ, Этих странных, опасных, непостижимых... Итак, я сейчас одинок до такой степени, что сумею расслышать другое существо, ноющее сквозь меня, описывая дугу и постоянно возвращаясь обратно... вырываясь наружу описывая собственным голосом причины своего бытия
1969
—ьЬ Г* GM MfrGfK?-—
L L «of
The Astronomers,
The Philosophers,
The Crowd of them.
Tilings, These dangerous feelers, for understanding, now that I am alone so much I can manage to hear another thing singing through my face describing the arc and the constant
return...
way out now, describing its own voice its
reason
1969
BOB KAUFMAN
БОБ КАУФМАН
Ьоб Кауфман, или, точнее Роберт Гарнелл Кауфман, родился 18 апреля 1925 года в Новом Орлеане, штат Луизиана и умер 12 января 1986 года в Сан-Франциско, штат Калифорния.
По мнению многих, Кауфман — поэт-новатор и значительный писатель, добившийся успеха в эпоху расцвета движения битников.
В молодости Кауфман подвергся разнообразным религиозным влияниям. Его отец был немецким евреем, мать принадлежала к римско-католической церкви, а бабушка практиковала вудуизм. Впоследствии у Кауфмана развился интерес к восточным религиям и он. Как и многие другие битники, стал буддистом.
В 1958 г. Кауфман переехал в Сап-Франциско и быстро втянулся в образ жизни, который вели многие писатели и художники, определившие характер бптнического движения. Многие из его произведений той эпохи посят «сюрреальный» характер и часто вдохновлены джазовой музыкой. В 1965 г. он публикует сборник «Многолюдное одиночество» (Solitude Crowded with Loneliness) и основывает журнал «Beatitude».
В 1960-х Кауфман приобретает большую популярность среди европейских читателей. В 1967 г. выходит второй сборник его стихов «Золотая сардинка» (Golden Sardine).
Став свидетелем убийства Джона Ф. Кеннеди, Кауфман решил принять обет молчания, который он хранил по утверждениям друзей и близких до самого окончания вьетнамской войны. В 70-ые гг. его поэзия вновь приобретает отчетливо политическую окраску. В этот период он выпускает сборник «Древние дождевые стихи» (The Ancient Rain: Poems, 1956-78, 1981), куда вошли многие из его ранних произведений.
В 1978 Кауфман вновь возобновляет обет молчания и практически не нарушает его до самой смерти.
ДЖАЗ-ЦЫПКА
Мелодия из груди ее вздрагивая
Приглушенно переливается в лоснящийся бархат.
Тихие возгласы обмороченных дураков.
Тоненькие струйки экстаза. Из алавастровых сосудов Джаза, В коих музыка охлаждает горячие души. Глаза онемевшие еще больше
Чем при виде тысячи языков Медузы 1оргоны.
Мост из глаз и смущенные улыбки
Говорят что она — здесь что она — поет О холоде воспоминаний, о счастливых балах Окутанных флером свингующего Джаза
Ее мелодии...
Джаз.
Ь-е-Ь Ж А¥ 4-М АН
*000—К АI* Г
JAZZ CHICK
Music from her breast vibrating Soundseared into burnished velvet. Silent hips deceiving fools. Rivulets of trickling ecstasy From the alabaster pools ofjazz Where music cools hot souls.
Eyes more articulately silent Than Medusa’s thousand tongues. A bridge of eves, consenting smiles Reveal her presence singing Of cool remembrance, happv balls Wrapped in swinging Jazz
Her music..
Jazz.
ОКОЛО ПОЛУНОЧИ
Джаз по радио мне шлет улыбку Около полуночи.
Сидя на постели. Слушаю джаз-цыпку Около полуночи.
Пианино в уши мне хохочет Около полуночи.
Почка осушить мне слезы хочет Около полуночи.
Вкрадчивые речи, безмолвная усмешка. Волнующие голоса, старые грехи Около полуночи.
Приходи, девчонка, сбрось юбчонку Около полуночи.
570--БОБ КАУФМАН----------В О-В KAUFMAN
ROUND ABOUT MIDNIGHT
Jazz radio on a midnight kick.
Round about Midnight.
Sitting on the bed, With a jazz type chick Round about Midnight.
Piano laughter, in my ears, Round about Midnight.
Stirring laughter, dying tears.
Round about Midnight.
Soft blue coices, muted guns. Exciting \oices. Father’s sins. Round about Midnight.
Come on baby, take off youi clothes. Round about Midnight.
В кругах новобранцев и эмбрионов надежд, в героиновых слезах утонувших.
В кругах заключенных, запускающих прямо в космос надутые воздухом пакеты.
В нейрокругах мозгов, разобранных на извилины, и отчаявшихся электрохирургов.
В кругах алкоголиков, бесплодных дискуссий и исторических домыслов.
В телевизионных кругах литературных хрустящих хлопьев и преуспевающих импотентов Америки.
В университетских кругах отточенных интеллектов и открывателей членописи.
В военных кругах мегатонных смертей и всеобщей анестезии.
В религиозных кругах теологических лимериков и
В кругах радиолюбителей, записей столетней давности и памятных случаев.
В кругах занятых рекламой мороженого с фильтром и быстрорастворимых мгновений.
L-oLr
571
иемЭ К A OFM-Aif
ON
On yardbird corners of embryonic hopes, drowned
in a heroin tear.
On yardbird corners of parkerflights to sound filled pockets in space. On neuro-corners of stripped brains & desperate
electro-surgeons.
On alcohol corners of pointless discussions
& historical hangovers.
On television corners of literacy corn flakes
& rockwells impotent America.
On university corners of tailored intellect & greek letter openers.
On military coiners of megathon deaths
& universal anesthesia.
On religious corners of theological limericks and
On radio corneis of century-long records
Sc static events.
On advertising corners of filter-tipped ice-cream
Sc instant instants.
В кругах подростков, соблазнов, комиксов и звона расстроенных гитар
В кругах политиков, кандидатов, разыскиваемых полицией,
и ритуальной лжи
В кругах кинематографистов, красоток, секс- и прочих символов.
В интеллектуальных кругах лингвистической терапии и анализа всяких фобии
В кругах газетчиков с их сексуальными заголовками и
псевдонаучными комиксами.
В кругах умерших от разделенной любви, оплатив вперед
услуги морга.
В философствующих кругах семантических головорезов и разносчиков идей
В кругах среднего класса, половой зрелости в частных школах и бунтов в анатомичке.
В сверхреальных кругах занимающихся любовью прямо на заброшенных американских горках
В кругах одиноких поэтов, опавших листьев и туманных пророческих очей.
БОБ КАУФМАН
DOB KAUTMAN
On teen-age coiners of comic book seduction
8c corrupted guitars On political corners of wanted candidates
8c ritual lies.
On motion picture corners of lassie 8c other symbols.
On intellectual corners of conversational therapy
8c analyzed fear
On newspaper coi ners of sexy headlines
8c scholarly comics
On love dicided coineis of die now
pay later moituanes
On philosophical coineis of semantic desperadoes
8c idea mongers
On middle class coiners of private school puberty
8c anatomical revolts.
On ultra-real coiners of love on
abandoned roller-coasters.
On lonely poet corners of low lying leaves
& moist prophet eyes.
О-ДЖАЗ-О
Гам на струпе
В не-
коей точке
Обитал странный джаз, тягучий, как пуповина.
Или. может быть.
Это в памяти кровоточил
Огромный давно потерянный окровавленный крест Погребенный в странной стальной Голгофе
Давние времена
В кои мы проливали кровь свою
Затерянные ноты нацарапанные Сломанной иголкой джазмена.
Слезы мелодии льющиеся
Из глаз.
Сломанные барабанные палочки — что в них?
Дрожь и трепет гул падение
Бомбы в самом сердце
tvfc— ------------------------- — cttrb—tK-AUf МттМ
«73
O-JAZZ-O
Where the suing At
Some point. Was some umbilical jazz. Or perhaps, In memory, A long lost bloody cross. Buried in some steel calvary.
In what tune
For whom do we bleed. Lost notes, from some jazzman’s Broken needle.
Musical tears from lost
Eyes.
Broken drumsticks, why?
Fitter patter, boom dropping Bombs in the middle
Чувств переполняющих меня Голос отца
Голос матери — Это любовь, Это жизнь.
-Б-ОБ КАУФМАН
BOD KAUfMAN
Of my emotions Mv father’s sound Mv mother’s sound. Is love. Is life.
BEATITUDE
В 1959 г. Боб Кауфман. Аллен Гинзберг и Уильям Марголис основали в Сан-Франциско журнал
Beatitude», который мыслился ими как некий «центральный орган» битнического движения. «Beatitude* просуществовал до 1987 г. (с перерывом на период 1961-1969 гг.) и способствовал открытию многих новых имен в американской поэзии.
На основе первых шестнадцати номеров журнала Лоуренс Ферлингетти составил сборник «The Beat Generation», ряд авторов из которого и представлены в этом разделе.
18-Я РАГА / ОСЕНЬ
Улица в Роквиль-Центре
содержит больше осенней печали
чем 10 блестящих хайку или
10 миллионов сюрреалистических стихотворений.
Улица
где мертвые листья разносит как эхо
медленный ветер, метущий по древним, как вечность, бетонным надтреснутым плитам.
Степа холодного горя
Вдоль тротуара.
Старые жилища из досок —
как траурно выглядит белая краска
в черной копоти безразличья.
Жалюзи и кружевные портьеры
за оконным стеклом плесневеют.
BEATITUDE---------------ДЭВИД МЕЛЦЕР--------------57Т
18th RAGA/FALL
One street in Rockville Center held more fall soirow than
10 ladiant haiku or
10 million surrealist poems.
One street
made each dead leaf echo as wind slowly moved them over over years of cracked cement.
A wall of cold grief faced the sidewalk.
The old wooden homes
— how white paint turned solemn with black dust, neglect.
Windowshades, lace curtains rotting behind the windows.
Стальные прутья торчат — когда-то на них крепились навесы.
Бледные мертвые травы.
Годовалый тщедушный дубок, привязанный к палке тряпичной петлею.
Тишина — только эхо мертвых листьев. Эхо моих шагов, когда я шагаю по листьям из школы к дому.
Однажды я увидел в проеме покосившейся двери шестнадцатилетнюю итальянскую девчонку — губы густо накрашены яркой помадой, тугая грудь под свитером тесным.
Как опа выделывалась, как выламывалась, как вертелась!
Мне-то было 13, так что я пошел дальше.
578----BEATITUDE-
ДЭВИД МЕЛЦЕР
Steel rods, empty, once held tip the summer awnings. Blond, dead grass.
A feeble, yearold oak tied to a stick with rags.
No sound but the echo of dead leaves. The echo of my footsteps kicking thru them, walking home from High School. Once I saw in a tilted doorway a 16 year old Italian girl — bright lipstick thick upon her mouth breasts poked thru a bla7ing sweater.
She posed, she wiggled. jiggled full.
I was 13 yeais old
& continued going home.
Правда обернулся, чтобы посмотреть, не посмотрела ли она мне вслед.
Ио она не посмотрела. И вообще скрылась Внутри своей жалкой лачуги.
Там, в побеленной спальне
опа танцует в обнимку с киножурналом
под латунным распятьем.
Мне спилось
мне грезилось ее лицо, в тропических снах она целовала мне чресла и кусала за уши. Помню, нос у нее был здоровенный. О, горький пепел печали как пепел тех листьев на улице в Роквиль-Центр!
*7*
Looking back го see if she was looking back at me. She wasn’t. She’d vanished into her house of sorrow.
There, in a whitewashed bedroom, a movie magazine myth would ball her beneath a tinplate cross.
I dreamt
& saw her face in a hothouse sequence-kiss my loins & steain my ears.
I remember she had a big nose. О the grief buined sadly, like the leaves on that street in Rockville Center
МОЛИТВЕННОЕ КОЛЕСО / 2 — ДЛЯ ДЖОНА ВИНЕРА
Не бойся состариться.
Во время беседы с тобой
Изо рта твоего изливается море.
Шторма, маленькие прилипалы (серебряные паразиты), кормящиеся на белой шкуре кита.
Почему бы не умереть в одиночку? Рев фальшивых водопадов, жующих стальные опоры и скобы
бывшей рекламы «Bond», некогда высившейся над Бродвеем Вот и все.
Именно это я имею в виду, говоря о поэзии.
Неон над шумною улицей.
Гипсовые статуи Женщины & Мужчины, обтесанные поддельным водопадом, огненные буквы — Б. О. Н. Д.
560---BEATITUDE---------------ДЭВИД МЕЛЦЕР
PRAYERWHEEL/2 — FOR JOHN WIENERS
Don’t worry about growing old. When we talk it is the sea’ see from your mouth. The winds, the wee fish (silver parasites) feeding on the whale’s white hide Why not die alone? Roar of the fake waterfall, chewing down the steel slides & braces of the gone Bond sign — once high above Broadway. That s it. ’* What’ mean, when’ talk about poetry. Neon over the big street.
Plaster statues of Man &• Woman, cut off by the mock waterfall. Lights - В. O. N. D.
Можно подумать, сознанье нуждается в зрении, рождая стихи.
Можно подумать, стихи уже существуют в сознании прежде, чем их прочитали. Ни о чем не беспокойся.
Во время наших бесед тревога проходит.
Стальные штыри и структуры поддерживают Мужчину, Женщину, чудовищные электрические слова.
Исчезла гигантская вывеска «БОНД», но исчезла ли она для поэта, который придает постепенно законченный вид этому миру? Там, где кончается сознанье, начинается Любовь. Поэт начинает изучать растворенье Любви.
Море всё изливается. Мы все говорим, постоянно нервничаем, пьем слишком много кофе.
-В-ЬА-НТ Vtrt
581
As if the mind needed the eye when writing a poem.
As if a poem was in the mind when reading a poem. Don’t worry about a single thing. When we talk, the worry’s behind us. Steel rods & structures propping up the Man, the Woman, the monster electrical words.
Gone is the giant Bond sign.
Is anything ever gone to the poet who works up everything eventually? Somewhere, without mind. Love begins. The poet begins to examine the dissolution of Love. The sea continues. We continue talking, growing nervous, drinking too much coffee.
ЖЕНЩИНА В БОГЕМНОМ БАРЕ
После того, как я сделал вид. Что не заметил ее Испуганного лица. Застывшего в оранжевом свете лампы На фоне унылой фрески, Я замучил себя вопросом: Не я ли заточил ее в эту тюрьму? Запотевшие окна. Атмосфера упадка Со всех сторон.
Еще не видя ее, Я уже знал, что она Никогда не выйдет ни отсюда. Ни из транса.
Маска, нарисованная Углем на стене.
5в2-- DCATITUB6
АЬЕР АНРИ
WOMAN IN A BOHEMIAN BAR
Long after I pretend
Not to have seen her face
Fixed in fright
Against the sad mutal
In otange light.
I ache, asking myself.
Have I imprisoned her?
Through steaming window. The atmosphere of ruin
Contains me. ~
Before 1 look.
I know that she will
Neither be gone nor
Hase deranged her nance.
The charcoal mask
Drawn on the wall
Держит в плену ее отраженье. Загнанная овечка. Прикованная к сиденью Каменной тенью
Сбежать можно только. Посмотрев назад и поймав Призывный мой взгляд.
Лицо сочится, как кровью. Косметикой, стекающей по щекам. Рискну ли я вновь пройти мимо Гой. что впала в грех Пассивного самоубийства?
Остекленевшие глаза. Обведенные белым. Черные локоны ведьмы — Если б я только мог
58S
Traps tier reflection. Scapegoat, lied to bench. She will not escape Her shadow on stone Until she glances Over her shoulder At my mute appeal.
1 ler face bleeds. Paint streaks downward.
По I dare walk past again To see this sin Of passive suicide?
Stark white mare-up Around stunned eyes. Black witch’s hair. If I could only
Положить на плечо мое
Эту головку,
Я спас бы нас обоих
От безблагодатной кончины. Такие лица, как это, С детства витают по комнате, Вопия, словно демоны, И изгнать их можно лишь только Оглушив мечтою.
Такого вот типа:
Черные чулки.
Тело белее мела.
Пройду сквозь стену.
Сквозь потрескавшуюся стену.
Споткнусь и паду На дымящийся прах. Там, где волос растет
5М-----B-EAT14UDE
ПЬЕР АНРИ
Hold that head Against my neck, I would save us both From loss of grace. Such faces float
Since childhood screaming Around the room — Demons to be exorcised. To be smothered with dreams.
The dream would be:
Black stockings. Flesh of chalk. Should I walk Through scrawled walls I would stumble On smoky ruins
Между бедренных скал.
Луной расколю Твои облака.
Извлеку из камней
Ожившую плоть.
Вопьюсь в твои бедра.
Изваяю твой стан.
Моя луна, мой белый цветок Будет нырять и нырять В твою пропасть До самой зари.
Но это мечты. Наяву же Невмочь мне
Без страха
Взирать
Через стекла —
Не то что шагать через стены. Куда уж мне справиться С чудом...
ЬЕА-НТЬЕгЕ---------------
Where your hair sprouts From hips of rock.
I would be the moon Cracking your clouds.
I would break Stone into flesh. Hunt your hips. Shape your vase. My moon white flower Would descend
Till suniise Into your pit.
Such is fantasy.
In fact, I cannot See through windows Without bewilderment Much less walk through walls. I cannot comfort Such mystery.
Неужто она здесь навечно? Неужто ее стул не может, Опустев, даровать ей свободу. Чтоб она стала зрителем. Таким же, как я3
Но она продолжает глядеть на обрывки Плакатов, на накарябанные
Пошлые шутки, безвестные номера телефонов. Прозревает ли она Сквозь весь этот ужас Нечто там, за стеною?
Л может, опа и вовсе Нс видит этой стены Или видит за нею другую. Последнюю стенку, Очарована смертью навечно?
586---BEATITUDE
ПЕгЕР АНРИ
Must she be there always?
Why cannot the chair be
Emptv once to let her Wander as I do —
The voyeur.
She states at fragments.
Torn posters, scratched out
Sexual hints, disconnected numbers. Can she see through
Stu h tot tut e
To another stde?
Can it be that she
Does not see the wall
Or sees far past it To a final one? lias death seduced her3
Спазмы музыки И пьянчуги — Ничего ее не волнует.
В бесстрастных зрачках ее Гаснут и гибнут эпохи, ритмы. Образы, краски — Как в безвоздушной пустыне. Подобно отшельнице, Святой или изваянью
Она сидит неподвижно средь праха. Если бы она могла видеть, Что стены просто не существует, Если бы я мог шагнуть сквозь степу, 11с сломав при этом костей. Тогда бы она перестала Видеть вокруг только смерть. Сделав стену врагом.
Она никого не убила — Только ранила
BEATITUDE
ПЬЕР АНР-И
587
Spasms of music Bend the diinkers But nothing moves her. In her dispassionate eyes. No time or rhythm. Form or color sings. Perhaps, simply a desert Without wind where She sits like an ascetic Or sorrows as saints or Statues amidst debris.
If she could see That there is no wall.
If I could walk her through Against my living nbs. Then she might cease To aim her at death.
When she made a target Of the wall, she
В сердце своем Способность к любви. Если б она научилась любить. Она бы увидела, как Рушатся стены и исчезают. И я возгласил бы. Что вырвались мы из гробницы, И я перестал бы ходить каждый день На свиданье со смертью. Мы бы встречались на улице. Где от волос ее будет Веять весною и Пасхой.
5вв-------BE А-Т4-Т-0 В &
ПЬЕР АНРИ
Killed no enemy, but wounded Love within herself.
If she could know love, Witness the tumbling walls Then disappear, I would proclaim
An exit from the tomb.
Then I could cease
This daily walk of fear, For she would
Meet me in the stieet
With Easter in her hair.
ПЕРВЫМИ ОНИ ПРИРЕЗАЛИ АНГЕЛОВ
I.
Первыми они прирезали ангелов;
связали их тонкие белые лодыжки проволокой и
вспороли шелковые горлышки ледяной сталью
Ангелы умирали, трепеща крылышками, как цыплята, орошая иссохшую почву кровью бессмертных созданий
Мы выглядывали из подвалов из-за надгробий и склепов кусая костлявые пальцы и
дрожали, закутавшись в наши зассаные саваны.
11ет больше серафимов и херувимов —
они съели их и раскололи их кости, ради костного мозга они подтерли свои задницы их перьями
-&E-ATITUDC
ЛСНОР КЭНДСЛ
589
FIRST THEY SLAUGHTERED THE ANGELS
I.
First they slaughtered the angels
tying their thin white legs with wire cords
and
opening their silk throats with icy knives
They died fluttering their wings like chickens and their immortal blood wet the burning earth
we watched from underground
from the gravestones, the crypts
chewing our bony fingers and
shivering in our piss stained winding sheets
The seraphs and the cherubim are gone
they have eaten them and cracked their bones for marrow they have wiped their asses on angel feathers
и пошли по булыжным улицам, глаза — как адское пламя
II.
кто настучал на ангелов?
кто украл Священный Грааль и сдал в ломбард за фуфырь вина?
кто насрал в позлащенную трубу Гавриила?
кто-то из своих?
кто сделал шашлык из невинного агнца?
кто смыл ключи Святого Петра в унитаз
в сортире на Норт-Бич?
кто оттрахал Деву Марию пластмассовым членом со знаком
«Одобрено журналом “Товары для дома”»?
кто-то из чужих?
где же наше оружие?
где наши дубинки, наши огнеметы, наш ядовитый
В EATITUDE
ЛЕНОР КЗНДСЛ
and now they walk the rubbled streets with
eyes like fire pits
II
who finked on the angels?
who stole the holy grail and hocked it for a jug of wine?
who fucked up Gabi iel’s golden horn?
was it an inside job?
who barbecued the lamb of god?
who flushed St. Peter’s keys down the mouth of a
North Beach toilet?
who raped St. Mary with a plastic dildo stamped with the
Good Housekeeping seal of approval?
was it an outside job?
where are our weapons?
where are our bludgeons, our flame throwers, our poison
газ. наши ручные гранаты?
мы ищем на ощупь наши ружья, но наши поджилки подрезаны
кредитками
и мы блюем просроченными чеками, стоим, расставив ноги с распяленными сфинктерами, мыльная вода течет вместо слез из радиоактивных глаз и вопием
о запретительной винтовке
о мессианской пушке
о пасхальной бомбе
животы женщин распороты и младенцы прокладывают
штыками путь себе наружу
плюются кровью в глаза слепых повитух
перед тем как броситься на лезвия собственных мечей
члены мужчин превратились в вороненые стволы пулеметов, они брызжут пулями, распространяя смерть как оргазм
gas, our hand grenades?
we fumble for our guns and our knees sprout credit cords,
we vomit canceled checks
standing spreadlegged with open sphincters weeping soap suds
from our radioactive eyes
and screaming
for the ultimate rifle
the messianic cannon
the paschal bomb
the bellies of women split open and children rip their
way out with bayonets
spitting blood m the eyes of blind midwives
before impaling themselves on their own swords
the penises of men are become blue steel machine guns, they ejaculate bullets, they spread death as an orgasm
любовники катаются в кустах по земле, вцепившись друг другу
в гениталии стальными когтями
свежую кровь подают в диетических барах в дезинфицированных одноразовых стаканчиках
сифилитическим клубным женщинам
жадно глотающим ее в масках из папье-маше на каждой из которых от руки нарисован портрет матери Гамлета в виде десятилетней девчонки
мы наблюдаем из подполья
наши глаза как перископы
бросаем наши пальцы собакам как леденцы
чтобы те перестали тявкать
чтобы мир возвратился снова
чтобы завести друзей и оказывать влияние на людей
592—- BEATITUDE---------ЛЕ-HfrP К-ЭНДСЛ
lovers roll in the bushes tearing at each other’s genitals with non finger nails
fresh blood is served at health food bars in germ free
paper cups
gulped down by syphilitic club women
in paper mache masks
each one the same hand painted face of Hamlet’s mother
at the age of ten
we watch from underground
our eyes like periscopes ILt
hinging our fingers to the dogs for candy bars
in an effort to still their barking
in an effort to keep the peace
in an effoi t to make friends and influence people
Ill
Мы сложили наши складные бомбоубежища и свернули наши складные спасательные плоты и когда пробило двенадцать все они превратились в кучки крысиных какашек удобривших корни ядовитых растений и плотоядных цветов
мы забились в подполье
обнимая наши дырявые торсы покрытыми плесенью руками слушая, как медленно кровь вытекает из наших растерзанных вен поднимая крышки наших черепов, прикрепленные застежками «молния» чтобы проветрить мозги
они убили наших ангелов
мы продавали наше время и наши тела всем желающим мы отработали наше детство в мойках и на элеваторах
-ЛСНС** К Э НДС/г
593
III
we have collapsed our collapsible bomb shelters
we have folded our folding life rafts
and at the count of twelve
they have all disintegiated into piles of rat shit
noui ishing the growth of poison flowers
and venus pitcher plants
we huddle underground
hugging our porous chests with mildewed arms
listening to the slow blood drip from our severed veins lifting the tops of our zippered skulls
to ventilate our brains
they have murdered our angels
we have sold our bodies and our hours to the curious
we have paid off our childhood in dishwashers and miltown
и втирали соль в оголенные кончики нервов и все искали, искали
а они взяли и насрали богу прямо в открытые губы они повесили святых, одев их в смирительные рубашки, они накачали транквилизаторами пророков отвергли и хер и Христа поставили будде диагноз кататония охолостили священников и старцев и вымарали слова любви отовсюду Лоботомия для всех!
и они выбрали евнуха в президенты Лоботомия для домохозяйки! Лоботомия для бизнесмена! Лоботомия для медицинских училищ!
а еще они убили ангелов
-594--BEATITUDE
Я-ЕНе-Р К-ЭНДЕЛ
and rubbed salt upon our bleeding nerves
in the course of searching
and they have shit upon the open mouth of god they have hung the saints in straitjackets and they have tranquilized the prophets
they have denied both chrisi and cock
and diagnosed buddha as catatonic
emasculated the priests and the holy men and
censoied even the words of love
Lobotomy for every man!
and they have nominated a eunuch for president Lobotomy for the housewife!
Lobotomy for the business man!
Lobototnv for the nursery schools!
and they have murdered the angels
IV.
в переулках собираются андрогины, размахивая в воздухе колокольчиками прокаженных, словно кадилами, приготовляясь
свершить боголожество
салом лоснятся губы у них — ангельским салом
кровь, что у них запеклась на когтях — кровь ангелов
мертвых
они собираются на улицах и играют, бросая вместо
костей глаза ангелов
они мечут последний свой жребий на пороге армагеддона
по лишь заря разгорится
мы откатим камень от двери в подполье, от входа в пещеру
мы расширили наши зрачки видениями пейотля и промыли наши глотки вином вчерашней попойки мы заклеили дыры в венах пылью и извергли
все что выпили к стопам друг друга
ib'ivr Ln
IV.
now in the alleyways the androgynes gather swinging their lepers' bells like censeis as they prepare the ritual rape of god
the grease that shines their lips is the fat of angels
the blood that cakes their claws is the blood of angels they are gathering in the streets and play dice with angel eyes
they are casting the last lot of armaggedon
now in the aftei math of morning
we are rolling awav the stones from underground, from the caves
we have widened our peyote-visioned eyes
and rinsed our mouths with last night’s wine
we have caulked the holes in our arms with dust and flung libations at each other’s feet
и мы выйдем на улицы и ворвемся в ряды их и
завяжем битву
вздымая к небу наши пустые и тощие руки
мы промчимся между странников мира словно
горький ветер
наша кровь расплавит железо
наше дыханье расплавит сталь
мы смело посмотрим им прямо в глаза
наши слезы вызовут землетрясенье
и от нашего плача опрокинутся горы и солнце застынет
ОНИ НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ ПОСМЕЮТ УБИВАТЬ АНГЕЛОВ даже таких как мы
596---BEATITUDE
ЛЕНОР КЭНДЕЛ
and we shall enter into the streets and walk among them and do battle
holding our lean and empty hands upraised
we shall pass among the strangers of the world like a
bitter wind
and our blood will melt iron
and our breath will melt steel
we shall stare face to face with naked eyes
and our tears will make earthquakes
and our wailing will cause mountains to rise and the sun to halt
THEY SHALL MURDER NO MORE-ANGELS!
not even us
ХАЙКУ
*****
было мне жутко тут дождь постучался в крышу как друг
* ** * *
упавшая в клевер усталая желтая муха стала зеленой
*****
от жимолости, съеденной в детстве,— горечь на языке
597
SOME HAIKU
*****
walking in terror
how friendly the sound of rain
*****
alighting in clover the weary yellow fly turns green
*****
this scathing tongue once savored honey suckle
прямо из ночи растет одинокая ветка сосны в лучах фонаря
♦ ♦♦ ♦♦
рвет с деревьев листву шепчет в высокой траве неслышимый ветер
*****
луна среди бела дня в небе кружится чайка в клюве — огрызок морковки
598
SE-ATITUDE
ХАЙКУ
Джон Чэнс
*** **
suspended from night a lone pine bough bathes in the street-light
* * * * *
mating thru the trees whispering in the grass — silent wind
with half a carrot in his beak, the seagull circles a mid-day moon
John Chance
Дышит в двери зима...
Быстро пиши па стене туалета Стишок свой, писака!
Блейк Рид
*****
Как ночью страшно! Но совенок Обязан сидеть до утра на ветке с премудрым видом.
*****
Беременную женщину
Катят по коридору мимо Гела прикрытого простыней.
-ЧАЙ-Н-У--------
Outside, winter waits...
hurrv with your stealthy verse old toilet poet
Blake Reed
*****
Night sounds terrify
The young owl, but he must sit П11 dawn, looking wise.
*****
The pregnant woman
Is wheeled through the corridor Past a covered fat m.
*****
Розовоперстая Эос.
Ахиллес надевает доспехи
В раздумьях мрачных.
Дэниел Дж. Лангтон
Снег засыпал ее могилу.
Возвращаюсь в наш новый дом.
Лишь теперь я поверил.
Круги расходятся по луже стоячей. Где-то в нас — их источник.
Лъю [арднер
«ее-BEAT4T-B-DE---------------ХАЙКУ
**** *
Rosy-fingered down.
Achilles dons the great sword. Lost in deadly thought
Daniel L. Langton
Snow tamps down her grave.
I go back in our new house, Convinced at long last.
The silent pool
Is rippled now.
The center is in us.
Lew Gorder
СТИХОТВОРЕНИЕ
♦
диких зверей в села спуститься с высоких холмов заставил голод..
жителей сел в город уйти заставил голод ..
в городе больше никто не живет
А РОЕМ ♦
the animals have come down from the hills
to the village because of hunger...
the villagers have left for the city
because of hunger...
the city is deserted.
МАНИФЕСТЫ
ДЖЕК КЕРУАК
ИСТОКИ «РАЗБИТОГО ПОКОЛЕНИЯ»
В этой статье я, естественно, буду говорить о себе. Без этого никак не обойтись. Я приложу все усилия, обещаю.
На обложке романа «На дороге» красуется моя идиотская фотография. А все потому, что она была сделана в тот момент, когда я только что покинул горные высоты, где пребывал целые два месяца в совершеннейшем одиночестве. Вообще-то у меня, конечно же, есть привычка причесываться. Как же обойтись без расчески, если то и дело выходишь прогуляться по людным местам и все такое. Хочется же. чтобы девушки смотрели на тебя, как на мужчину, а не на дикое животное. Но тут мой друг, поэт Грегори Корсо, расстегнул свою рубашку, вытащил серебряное распятие, которое висело на цепочке у него на груди, и сказал мне: «Носи это, носи поверх рубашки и не вздумай причесывать волосы!» Так что несколько дней я шатался по Сан-Франциско в компании с Грегори и такими же, как он. Это была бесконечная круговерть вечеринок, выставок, джем-сейшен, баров, поэтических вечеров, церквей, прогулок по улицам с длинными разговорами о поэзии, прогулок, но теперь уже с беседами о Боге (где-то к нам пристала банда уличных хулиганов, они взбеленились и давай спрашивать, а какое право он, т.е. я, имеет носить это, т.е. крест, но моя собственная банда музыкантов и поэтов сказала, чтобы они унялись). В конце концов, вышло так, что на третий день наших скитаний журнал «Мадмуазель» изъявил желание нас всех сфотографировать. Короче говоря, меня фотографировали как есть — с непричесанной шевелюрой, распятием и со всем прочим, вместе с Грегори Корсо, Алленом Гинзбергом и Филом Уэйленом. Но потом единственной публикацией, в которой распятие на моей груди (оно выглядывало из хлопчатобумажной безрукавки в клетку) не вырезали, оказалась статья в «Нью-Йорк Таймс». Так что сотрудники редакции «Нью-Йорк Таймс»— такие же битники, как я сам. И я могу порадоваться тому, что обрел таких друзей. Я говорю это совершенно искренне: да благословит Господь «Нью-Йорк Таймс» за то, что они не убрали распятие с моей фотографии, словно это было что-то нелицеприятное. На самом деле, самые настоящие битники, если вы хотите беседовать о битниках как о «сломленных» людях,— это те. кто вырезал распятие, а вовсе не «Нью-Йорк Таймс», не я и не поэт Грегори Корсо. Я лично не стыжусь носить распятие Господа Бога моего. Ведь я битник, значит, верю в блаженство, а еще в то, что
605
СТАТиИ И
Бог так бесконечно любил мир, что отдал ему единственного сына своего. Я больше чем уверен, что не найдется священника. который осудил бы меня за то, что я везде носил распятие поверх рубашки и нет никакой разницы, где я был при этом — хоть бы и фотографировался для журнала «Мадмуазель». Гак что вы, люди, в Бога не верите. Получается, что вы все такие умные-преумпые и прекрасно знаете Маркса и Фрейда, так что ли? Почему же вы не отмотаете время па миллион лет назад и не расскажете мне, как оно было, а, ребята?
Недавно я слышал, как Беп Хехт сказал мне с экрана телевизора: «Почему вы боитесь высказывать открыто свое мнение о том, что не так в пашей стране, чего вы все так опасаетесь?» Обращался ли он ко мне? Все, что ему было от меня надо,— это чтобы я озвучил то, что у меня действительно на уме, но чтобы это было направлено против людей. Он обожает издеваться над Даллесом, Эйзенхауэром, папой римским, в общем, он привык насмехаться над всеми такими личностями на пару с Дрю Пирсон Он хочет, чтобы я выступил против всего мира,— такова его идея свободы, он гордо именует это свободой. Да кто его знает. Господи, как там на самом деле, но вселенная — это уж точно не безбрежный океан сострадания, не истинная манна небесная, но еще меньше 606 вселенная похожа на место для выпячивания своей личности и проявления жестокости. Трудно сказать, как оно есть в действительности, но это не одиночество единичного, лежащего в основе всего, не одиночество реально существующего единичного, в котором проявляется предощущение не рожденной сущности всего, больше того — это вовсе не истинная чистая вечность, предстающая огромной пустотелой возмож ностью, которая способна излучать из своей однородной сущности все, что она захочет, это не ослепительное блаженство — Маттивайракаруна, Трансцендентальное Драгоценное Сопереживание! Нет, я хочу говорить для живых существ, я говорю для распятия, для Звезды Израиля, для самого богоподобного человека из всех когда-либо живущих на земле — он был немец (подсказываю — Бах), я говорю для милостивого пророка Мухаммеда, для Будлы. я говорю для Лао-цзы и Чжуан-цзы. для Д. Т. Судзуки говорю я... Почему я должен набрасываться на тех, кого люблю больше жизни? Битник так не делает. Проживайте ваши жизни? Прямо сейчас полюбите ваши жизни. Когда к вам придут и начнут забрасывать камнями. по крайней мере, ваш дом не будет сделан из стекла, стеклянной будет лишь ваша плоть.
ДЖЕК КЕРУАК
На самом деле, эта моя фотография на обложке романа «На дороге», излучающая необузданность и неукротимую энергию и выставляющая меня настоящим битником, своими корнями уходит куда глубже. Вспоминается, как в 1948 г. мы с Джоном Клелланом Холмсом (он автор книг «Иди» и «Труба») сидели вместе и пытались прояснить значение «потерянного поколения» и последовавшего за ним экзистенциализма. Тогда я сказал: «Вы знаете, это по-настоящему разбитое поколение». Мой собеседник подпрыгнул, воскликнув: «Точно, так и есть!» Все началось еще в 1880-х, когда мой дед, Жан-Батист Керуак выходил во время страшной грозы на крыльцо, на полную мощь зажигал керосиновую лампу и вопил что есть мочи: «Ну, давай, давай же! Если ты могущественней, чем я, порази меня и потуши свет!» Его жена и дети в это время тряслись от страха па кухне. Свет никогда не гас. Может, именно поэтому мне и было предназначено стать голосом «разбитого поколения» (авторство термина принадлежит мне; постепенно это понятие наполнилось смыслом, равно как оформилось само поколение). Нельзя не указать на то, что всей этой «битниковской» начинкой я во многом обязан своим предкам. Они были бретонцами. Имея самое независимое в старой Европе рыцарство, они до последнего продолжали оказывать сопротивлении латинской Франции (хотя, как-то огромный белокурый здоровяк-боцман с торгового судна презрительно фыркнул, стоило мне сказать ему, что мои предки были бретонцами и жили в Корнуолле, что в Британии; так он в ответ заявил: «Ну и что с того! Мы, викинги, издавна устраивали на вас набеги и воровали ваши сети!») Бретонец, викинг, ирландец, индиец, сумасшедший — да нет никакой разницы, главное, что не возникает сомнений по поводу «поколения битников», по крайней мере, его сердцевины. «Поколение битников»— это прежде всего переезжающая с места на место группа новых американских парней, настойчиво стремящихся к радости... Безответственность? Кто не поможет умирающему посреди пустой дороги человеку? Любой окажет помощь в этой ситуации. Вот и «поколение битников» перекликается с теми бешеными вечеринками, которые мой отец устраивал у себя, в Новой Англии, в 1920-1930-х годах. Вечеринки проходили на редкость громко — народ не спал целыми кварталами. Зато когда для наведения порядка к отцу домой являлись полицейские, они всегда получали выпивку. В «поколении битников» слышатся отголоски детских лет, таких упоительно свободных и восхитительных, когда играешь в Тень под гнущимися от ветра деревьями, а вокруг царит ликующая
608
осень, которая может случиться лишь в Новой Англии. «Поколение битников» впитало в себя и завывания «лунного человека», доносившиеся с берега. Он выл до тех пор, пока мы его не поймали, сняв с дерева (это оказался «взрослый» мальчишка лет пятнадцати) В «поколении битников» вы услышите и безумный гогот соседских полоумных парней, яростный задор, с которым стучали по баскетбольному мячу местные хулиганы. Уличные банды устраивали между собой целые чемпионаты по баскетболу, допоздна задерживаясь в парке,— ночная темень не была им помехой. Дали себя знать и те сумасшедшие дни перед Второй мировой, когда, собираясь под вечер в пятницу, подростки пили пиво в залах для бальных танцев на Озере, а на утро, чтобы избавиться от похмелья, играли в бейсбол, после чего с размаху ныряли в речку. Тогда наши отцы носили соломенные шляпы в стиле У. С. Филдса. Отозвался в «поколении битников» и совершенно бессмысленный лепет из «Трех бездельников» вместе с бредом братьев Маркс (памятны и нежные звуки, которые извлекал из губной гармоники ангел Харпо).
Как же не упомянуть песенки из старых мультяшек (Сумасшедший кот с абсурдным кирпичом), Лорел и Харди из Иностранного легиона, графа Дракулу и его улыбку, а еще тот момент, когда он с дрожью и шипением отпрыгивает от Креста. В этом ряду и Голем, устрашавший тех, кто притеснял население гетто; но здесь же — смиренный мудрец из фильма об Индии с не важно каким сюжетом, хихикающий старина Китаец Тао, семенящий по тротуару рядом со стариной Кларком Гейблом; праведный старик-араб, возвещающий ревнителям Аллаха о наступлении Рамадана. Лондонский оборотень, этот известный врач, одетый в велюровый смокинг, сидит, покуривая трубку, рядышком — огромная книга по ботанике, и вдруг на его руках начинает расти шерсть — его кошка шипит, а он незаметно растворяется в ночи, в накидке с косым капюшоном, какой встретишь у безработных, столпившихся на раздаче бесплатного питания. Ламонт Крэнстон, весь такой невозмутимый и уверенный, внезапно превращается в неистовую Тень, с ненормальным смехом проносящуюся по воображаемым улицам Нью-Норка. Пучеглазый морячок Попай и Морская колдунья, внушительные пушки на кораблях, Кэптн Изи и Уош Таббс, вопящие от восторга при виде консервированных персиков на острове, где полным-полно каннибалов. Вимпи, из глаз которого исходили рентгеновские лучи, чтобы найти сочный гамбургер (таких больше не делают). Джиггс, пригибающий голову при виде целой кучи мебели, сваливающейся с
неба. Джиггс и мальчики в баре, солонина, капуста за старой стойкой, полдень. Кинг Конг, его глаза, вглядывающиеся в окно гостиницы,— в них было столько нежности и любви к Фэй Врэй!— а еще Брюс Кэбот в кепке, позаимствованной у верного друга. Вот он на едва различимом в тумане корабле перегибается через поручень и говорит. «Поднимайся па борт». «Поколение битников» уходит корнями в то время, когда летели грейпфруты в не угодивших публике певцов или когда работяги прямо с полей направлялись в бар, где они шлепа ли пониже спины «звездочек» из местных шоу. Туда, где отцы брали сыновей па игры гольф-лиги. К тем дням, когда Бэйб Кэллэхэн красовалась на берегу, а Дик Бартелмесс искал приют под фонарным столбом в Лондоне Разве не вспомнить ми лого старину Бэзила Рэтбоуна — он гонялся за собакой Баскервилей (вот собака так собака, размером с Серого волка, которому суждено принести погибель Одину). Рядом — не менее славный доктор Ватсон со стаканчиком бренди в руке. Чуть подальше — Джоан Кроуфорд, поранившая ноги во время блуждания по прошлогодней траве, или в полосатой блузке с зажатой в липких губах сигаретой, стоящая в дверном проеме прибрежного ресторанчика. Вот Мо и По в «Модели А», им нужна работа в Калифорнии и потому они продают подержанные машины, делая на этом приличные бабки. Безудержное ликование Америки, честность Америки, искренность повидавших на своем веку садовников (знатных специалистов по придивкам) в соломенных шляпах, и такая же правдивость тех, кто в прежнее время толпился в очередях перед магазином «Винтерсет» на Бруклинском мосту. Добавьте сюда забавную доброжелательность прежней Америки с большими кулаками, олицетворением которой может служить Большой Вильямс с его вопросами типа «Пу? Хо-хо? А?» в том фильме о Мэке Траксе и повозках с раздвижными дверями, на которых развозили закуску. «Поколение битников» по-своему связано и с Кларком Гейблом, его фирменной улыбкой, его уверенным с хитринкой взглядом. Наподобие моего дедушки, Америка тех прежних лет была проникнута необузданной индивидуальностью сохранявшей веру в саму себя. Это свойство начало исчезать к концу Второй мировой. Оно уходило вместе с множеством классных парней, погибавших на войне (я могу припомнить полдюжины моих детских друзей, не вернувшихся с фронта). По потом оно вдруг проснулось вновь. Соответственно, начали появляться и слоняющиеся хипстеры, от которых частенько слышится: «Великолепно, приятель».
609
и мч,1И^-ге-г-ь,'
Когда я впервые увидел хипстеров в 1944 г.— не спеша, они бродили по Таймс Сквер — я вовсе не пришел от них в восторг. Один из хипстеров, Ханке, приехавший в Нью-Йорк из Чикаго, подошел ко мне и сказал: «Ты знаешь, приятель, я — битник». Я сразу же смекнул, что, назвав себя хипстером, он что-то имел в виду. В то время мне еще не нравился бибоп. Тогда бибоп продвигали Берд Паркер, Диззи Гиллеспи и Беге Джексон (он играл на виброфоне) Последним из великих музыкантов, работавших в стиле свинг, был тогда Дон Биас. Вскоре он уехал в Испанию, но я уже начал Правда, раньше я мог восторгаться лишь той джазовой музыкой, которую играли в старом «Минтон Плейхаузе» (Лестер Янг. Бен Вебстер, Джой Гай, Чарли Кристиан и др.) Когда я в первый раз слушал Берда и Диза в «Трех Дьяволах», я только и знал, что они серьезные ребята, увлекшиеся бестолковым новым звучанием. В тот момент меня не заботило ни то, что думал я сам по этому поводу, ни то, что было в голове у моего друга Сеймура. Я просто сидел за стойкой и тянул пиво, и тут подошел Диззи, чтобы попросить стакан воды у бармена. Диззи встал прямо за моей спиной. Его руки потянулись за стаканом так, что моя голова оказалась в их кольце. Он схватил воду и вприпрыжку умчался прочь. Он словно предчувствовал, что однажды я воспою его или что одна из его аранжировок будет с моей подачи названа какой-то бестолковой попыткой. В Гарлеме Чарли Паркера называли величайшим музыкантом, каких не бывало со времен Чу Берри и Луи Армстронга.
В любом случае, хипстеры со своим бибопом были похожи на преступников. Но они говорили о тех же вещах, что нравились мне. Долгие рассуждения о личном опыте и представлениях, растянувшиеся на всю ночь признания, проникнутые надеждой. Эта надежда не имела права на существование и уничтожалась на корню Войной, беспокойством, ропотом новой души (той самой извечной человеческой души) Вот тогда к нам явился Ханке и сказал: «Я битник». Безнадежность была в его глазах, но они излучали ослепительный свет... Само слово «битник» отдавало духом ярмарки или убогой закусочной где-нибудь на Среднем Западе. Э1° был новый язык, чисто «черный» (негритянский) жаргон. Но выучить его было просто. И потом приходило понимание того, что на свете нет более экономного способа выразить так много вещей (это как в положении инвестора, чьи ценные бумаги упали в цене). Некоторые из хипстеров несли полный бред, причем говорили не переставая. Все было окутано джазом. Современный джаз звучал всю
ночь напролет, и исполнение бибопа продолжалось без перерыва. К 1948 году новое движение обрело форму. Это был бурный и на редкость памятный год. Наша компания ходила по улицам и кричала «привет!» всем прохожим. Мы останавливались и завязывали разговор с каждым, кто смотрел на нас более или менее дружелюбно. Хипстеры не были слепцами. В этом году я увидел Монтгомери Клифта, небритого, в неприглядной куртке. Он болтался на Мэдисон-авеню в компании своих друзей. В этом году я увидел Чарли Берда Паркера в черном свитере с высокой горловиной, прогуливавшегося по восьмой авеню вместе с Бэбсом Гонзалесом и очаровательной спутницей.
К 1948 году хипстеры, или битстеры, разделились на две группы — на «спокойных» (cool) и «пылких» (hot). В наши дни неправильное понимание хипстеров и «поколения битников» по большей части проистекает из того, что в поведении хипстеров существует два разных стиля. «Спокойный» хипстер — это бородатый молчаливый мудрец, по-другому — schlerm. Он сидит перед едва пригубленным пивом в каком-нибудь месте, где привыкли собираться битники. Речь у него замедленная, и говорит он недружелюбным тоном. Его подружки обычно хранят молчание и одеты во все черное. Сегодняшний «пылкий» хипстер представляет собой сдвинутого, бесперебойно говорящего психа с сияющими глазами (чаще всего такой сумасброд — совершенно невинное существо с открытой нараспашку душой). Такой хипстер кочует от одного бара к другому, от одной квартиры к другой, постоянно кого-то ищет, галдит, такой неугомонный, подвыпивший. Он так старается «дернуть» вместе с подземными битниками, которые знать его не хотят и начисто игнорируют. Большинство творческих личностей, имеющих отношение к «поколению битников», принадлежат ко второму типу хипстеров, т.е. к «пылким». И это вполне естественно, потому что для поддержания такого жесткого, напоминающего драгоценный камень, пламени требуется немного тепла. Во многих случаях смесь двух типов в одном человеке достигает пропорции 50 на 50. Может случиться так, что «пылкий» хипстер, каким начинал я, в конечном итоге, «охладится» до состояния «спокойного» посредством буддистской медитации, хотя, когда я попадаю в клуб, где играют джаз, мне до сих пор хочется от души прокричать музыкантам «Громче, детка, громче!», несмотря на то, что в наши дни меня бы выбросили за такие дела из бара. В 1948-м «пылкие» хипстеры катались на машинах, как это описано в романе «На дороге» и искали, где бы им послушать бешено ревущий джаз в исполнении, скажем,
ей
Уиллиса Джексона или Лаки Томпсона (раннего), или большого джаз-бэнда Чабби Джексона. А вот «спокойные» хипстеры в полном молчании внимали другой, сделанной по всей форме и превосходной музыке в исполнении Ленни Тристане или Майлза Дэвиса. Сейчас наблюдается то же самое, правда с «маленьким» дополнением — новое движение выросло до размеров целого поколения и к нему намертво прилипло название «битники» (хотя все хипстеры не переносят это слово).
Изначально слово «битник» означало бедного, сломленного, чертовски уставшего человека, живущего за чужой счет, унылого, засыпающего в метро. Теперь, когда данное слово используется вполне целенаправленно, его значение расшири лось — под «битниками» подразумеваются не люди, которые спят в метро, а люди, которые отличаются определенной новой позицией. Описать эту позицию я могу лишь как «более новую». Выражение «поколение битников» просто стало слога ном или лейблом для обозначения революции нравов в Америке. Марлон Брандо был не первым, кто изобразил это на экране. Дорогу проложили Дейн Кларк с длинным и узким лицом героя Достоевского и бруклинским акцентом и, конечно же, Гарфилд. Если припомните, то частные сыщики тоже были битниками. Богарт. Лорре был битником. В «М» Питер Лорре 812 возродил целый ритуал, я имею в виду бесцельное шатание по улицам.
Написание романа «На дороге» заняло у меня три недели. На дворе стоял чудесный май 1951 года. В то время я находился в Челси (Нижний Вест-сайд Манхеттена). В романе (на него ушло 100 футов писчей бумаги) я словами выражаю суть «поколения битников» и по случаю рассказываю, где я припи маю участие в совершенно отвязной университетской вечеринке с толпой ребят в заброшенной шахтерской хижине. «Эти ребята, конечно, хороши, ио где Дин Мориарти и Карло Макс? О. дайте подумать, они ведь не могут принадлежать к этой шайке, ведь они слишком непонятные, слишком странные, ведут слишком подполывю жизнь, и я медленно начинаю присоединяться к новому типу разбитого поколения». Рукопись романа завернули на том основании, что он»»не понравится менеджеру по про дажам, с которым был тогда связан мой издатель. Зато редактор. человек умный и понятливый, сказал мне «Джек, твой роман — это чистый Достоевский. Но что я могу сейчас сделать?» Книга была преждевременной. Так что на протяжении следующих шести лет я бездельничал, был кондуктором, моря ком, нищим, выдавал себя за индейца в Мексике, в общем, был
и тем и сем. Я продолжал писать, потому что моим кумиром был Гете, и я верил в искусство и надеялся когда-нибудь сочинить третью часть «'Фауста», что я и сделал в ««Докторе Саксе». Потом в 1952 году воскресный журнал «Нью-Йорк Таймс» опубликовал статью под заголовком «’Это разбитое поколение’» (кавычки стояли именно так). В статье говорилось, что я первым стал употреблять термин, «когда лицо было трудно различить», те. лицо поколения. После этого начались кое-какие разговоры о «поколении битников». А в 1955 году под псевдонимом Жан-Луи я опубликовал отрывок из романа «На дороге» (разбавив его кусочками из «Видения Нила»). Отрывок получил название «Джаз «разбитого поколения» и перепечатывался как эпизод романа, находящегося в процессе написания. Роман был заявлен под названием «Поколение битников» (позже по настоянию моего нового редактора я заменил это название другим — «На дороге»). Так что выражение «поколение битников» стало употребляться чаще Распространялся не только «термин»— росло и число тех, кто считал себя принадлежащим к «поколению битников». Странные любители джазовой музыки начали появляться повсеместно. Даже ребятня из колледжей — и та заделывалась хипстерами и употребляла те же словечки, что я слышал на Таймс Сквер в начале сороковых. Потихоньку движение ширилось. Зато, когда издатели наконец-то осмелели и в 1957 году опубликовали-таки мой роман «На дороге», лед тронулся по-настоящему, движение стало набирать невиданные обороты, хипстеры множились, как грибы после дождя. О «поколении битинков» кричали на всех углах. Куда бы я ни пошел, везде мне приходилось давать интервью. Все хотели узнать, «что же я имел в виду». Народ стал называть себя по-всякому: и битниками, и джазпиками (jazzniks), и бопниками (bopniks), и одержимыми (bugniks), а меня, в конце концов, прозвали «реальным воплощением» всего этого.
И все же по сути своей то, что происходило, имело религиозную основу и было связано с католичеством. Без настоятельной просьбы всех этих «-ников - и уж. конечно, без их одобрения, однажды после полудня я отправился в церковь, которую я обычно посещал в детстве (в одну из них). Это была церковь Св. Жанны д'Арк в Лоуэлле (Массачусетс). На моих глазах неожиданно выступили слезы, и мне открылся истинный смысл, какой вложил я в «разбитое поколение» на самом деле. Озарение наступило, когда я вслушался в священную ти шину, царившую в церкви (я был там один-одинешенек, в пять часов вечера, на улице лаяли собаки, вопили дети, кончалась
613
осень, свечи мерцали лишь для меня) Я увидел слово «битник» (Beat) в новом свете — в смысле «блаженный»... Воскресным утром священник читает проповедь. Вдруг через боковую дверь в церковь входит несколько битников. Их плащи стянуты ремнями в стиле бойцов ИРА. В полном молчании они вступают в церковь, чтобы «полюбить» религию... Я узнал это тогда.
Откровение я пережил в 1954 году, тогда я не мог предвидеть всего. Неподдельный ужас я почувствовал в 1957 году и продолжил ощущать в 1958-м, когда внезапно увидел, что слово «битник» используют все кому не лень, пресса, телевидение и Голливуд, как сговорились, то и дело прокручивают кадры с примерами «юношеской преступности» и страшными вещами, творящимися в переполненном сумасшедшими клубе Нью-Йорка и Лос-Анджелеса Стали подчеркнуто говорить — этот битник, этот блаженный... Толпа придурков, выступавших против бейсбольного матча «Гигантов» из Сап-Франциско якобы от моего имени. И это притом, что в детстве я страстно мечтал стать звездой бейсбола большой лиги, как Тед Вильямс, мастерски отбивавший мяч. Когда Бобби Томсон выиграл ту круговую пробежку в 1951 году, я просто задрожал от радости и не мог сира виться с радостным возбуждением в течение нескольких дней. Я писал стихи о том, что человеческий дух способен победить 614 несмотря ни на что. Или вот, пожалуйста: когда случилось убийство, рядовое убийство в Норт-бич, и его списали на битников, хотя в детстве я прославился на весь квартал, как ненормальный, который не давал младшим ребятам забрасывать камнями белок, поджаривать змей в консервных банках или раздувать лягушек через соломинку. Я не мог ничего с собой поделать, потому что мой брат, его звали Жерар Керуак, умер, когда ему было девять лет, а он сказал мне: «Жан, никогда не причиняй вреда живым существам, потому что все они, будь это просто котенок или белка — не важно кто, все попадут на небеса прямо в белоснежные руки Господа, так что никому никогда не делай больно, а если заметишь, как кто-то наносит вред живому, приложи все усилия, чтобы прекратить это» Когда брат умирал, целая очередь опечаленных монахинь из прихода Сент-Луис де Франс, облеченных в черные одежды, столпилась у постели умирающего, чтобы услышать из его уст последние слова о Небесах. Да и мой отец. Лео, никогда не поднимал на меня руку, если мне случалось провиниться. Не бил он и маленьких питомцев, которые жили у нас дома. Близкие мне люди привили мне именно такое воспитание, и я никогда ничего не делал с жестокостью, ненавистью, бессердечи-
ДЖЕК КЕРУАК
ем и прочими чудовищными глупостями, которые, несмотря ни на что. Бог простит, потому что милосердие Господа так велико, что превышает все пределы, доступные человеческому пониманию Прощение придет в конце долгого пути... Я молюсь за тебя, Америка, за следующий твой миллион лет.
И вот теперь разговоры о битниках стали на телевидении обычным делом. Сначала были насмешливые выпады в адрес девушек в черном и парней в джинсах с ножами-«бабочками», в спортивных свитерах и с татуированной свастикой подмышками. А закончится все кадрами, снятыми среднекрупным планом и показывающими самих зрителей, которые будут выходить из магазина «Брукс Бразерс», наряженные по моде а-ля джинсы и свитер. Другими словами, все, что происходит,— это лишь изменение моды и стиля поведения, эдакий нарост на теле истории. Он уже появлялся в ту пору, когда случился переход из века Благоразумия, от старого Вольтера с его креслом, к романтику-Чаттертону, освещенному лунным светом, от Тедди Рузвельта к Скотту Фицджеральду... Так что волноваться здесь совершенно не о чем. На самом деле, корни битников уходят в кутежи старой Америки, а все, что они привнесут,— несколько новых костюмов и брюк. Да еще сделают так, чтобы кресла в гостиной стали ненужными. Если так пойдет и дальше, вскоре мы обзаведемся государственными секретарями из среды битников. И тогда появятся новые блестящие наряды, а точнее — иные основания зла и добродетели, иные основания прощения...
, И все-таки, и все-таки горе, горе тем, кто ставит знак равенства между «поколением битников» и преступлением, преступностью, безнравственностью, аморальностью... горе тем, кто нападает на битников, обвиняя их в банальном незнании истории и заветных желаний души человеческой горе тем. кто не осознает, что Америка должна измениться, она все равно изменится, она меняется на глазах — к лучшему, скажу я вам. Горе тем, кто верит в могущество атомной бомбы, кто считает возможной ненависть к матерям и отцам, тем, кто отринул самые важные десять заповедей, горе тем, кто не верит в невероятную нежность физической любви, тем, кто обычно приносит смерть и тем, кто верит в конфликты, ужас и жестокость и наполняет наши книги, экраны и гостиные всей этой чепухой. И горе тем, кто снимает злые фильмы о «разбитом поколении», где битники насилуют невинных домашних хозяек! Горе тем настоящим ужасным грешникам, которых Бог все равно простит. Горе тем, кто плюет на «поколение битников», ибо они плюют против ветра.
615
ОСНОВНЫЕ ПРИНЦИПЫ ИМПРОВИЗИРОВАННОЙ ПРОЗЫ
Настрой. Предмет должен попасть в поле сознания. При этом предмет может находиться или в реальности, готовый к тому, чтобы с него сделали набросок (пейзаж, чашка, постаревшее лицо), или в памяти. В последнем случае изображение предмета будет составляться из воспоминаний.
Процесс. Наличная сущность раскрывается в чистоте речи. Зарисовочное письмо — это ничем не прерываемый поток. Его исток — рассудок, слова-идеи, наполненные потайным личным смыслом. Поток движется, выдувая (как сказал бы джазист) контуры изображения.
Метод. Никаких точек для разделения предложений. Предложениям уже и так досталось: они тиранически испещрены ложными двоеточиями и робкими, чаще всего ненужными запятыми. Полноценное право на существование имеет энергичное длинное тире, обозначающее промежуток между риторическим дыханием (так делает вдох джазист, прежде чем вновь приникнуть к трубе) — «выверенные паузы, которые есть самое суть нашей речи»— «разделения звуков, которые мы слышим»— «время и как поймать его» (Уильям Карлос Уильямс).
Свобода действий. Никакого «подбора» выражений. Все, в1в что надо,— лишь следовать свободному отклонению (ассоциациям) рассудка от привычного восприятия. Так откроется безбрежное направленное на предмет море мысли и начнется плавание по океану английского языка. Никаких сдерживающих тормозов — только ритмы риторического выдыхания и убедительного изложения. Похоже на кулак, раз за разом обрушивающийся на стол в подтверждение каждого окончательно сказанного слово, бац! (протяженное тире) — Выдохните со всей мощью, на какую способны — пишите с такой же силой, погружайтесь на такую глубину, на какую заблагорассудится, сначала доставьте удовольствие себе, лишь тогда читатель обя зательно почувствует телепатический шок и волнение от поня того смысла, потому что в его сознании сработают те же самые законы восприятия.
Прерывание процесса. Не делать никаких остановок, для того чтобы намеренно подобрать подходящее слово. Вместо этого чисто по-детскн нагромождать башни из слов — прямо в стиле скэт (джазовое пение, когда солист импровизирует с бессмысленным набором слогов в подражание музыкальному инструменту). Слова накапливаются до тех пор, пока не появится удовлетворение — этот мощный дополнительный стимул мыс-
ДЖ Ел -Н Е РУАН-
ли. Тогда будет достигнуто согласие с Великим законом расчета времени.
Расчет времени. Нет ничего более запутанного, чем то, что протекает во времени и подчиняется законам времени,— так Шекспир подчеркивал драматичную необходимость говорить здесь и сейчас в присущей тебе и только тебе манере или вечно держать язык за зубами — никаких переделок (за исключением слишком очевидных ошибок, например, в именах; допускается сознательное внесение дополнений, но именно в качестве вставок, отличающихся от того, что было написано в общем потоке).
Средоточие интереса. Начинать следует вовсе не с заранее продуманных слов, которые можно сказать об образе. Импульс должен исходить из драгоценнейшего средоточия инте реса, направленного на образ в момент творчества. Как только проскочит искра, смело пишите, выходя за все пределы. Отправляйтесь в путешествие по языковому пространству, пока не ощутите полное облегчение и опустошение. Не раздумывайте. Исключение из этого правила имеет место при написании стихов или постскриптумов. Никогда не задумывайтесь над тем. как «улучшить» или оплатить впечатления, ибо самое лучшее произведение — это всегда самая болезненная, пропитанная индивидуальностью выжимка, исторгнутая из баюкаю щего тепленького защищающего сознания — так фонтанирует из человека песня о нем самом, дуй'.- прямо сейчас!— твой путь — это твой путь, он неповторим — «хороший»— или «плохой»— всегда искренний («смехотворный»), импровизированный, «по исповедальному» захватывающий, потому что он не «искусственно склепан». Ремесленничество — оно и есть ремесленничество.
Структура работы. Современные структуры, от которых за версту отдает странностью (научная фантастика и т.д. и тп.), родились па свет из той посылки, что язык умер, а «разнообразные» темы создают иллюзию «новой» жизни. Неотступно следуйте принципам веерообразного движения по теме, повторяющего русло реки в скалах. В итоге, поток сознания, берущий начало в драгоценнейшем центре (заставьте свое сознание выйти за рамки — однажды), прибывает в пункт назначения. Здесь происходят метаморфозы: то, что было затуманенным «началом», превращается в неизбежно отчетливое «завершение», а язык укорачивает свой бег, становясь телеграммой, в которой слова соревнуются со временем, вторя законам Глубокой формы, до заключения, до последних слов, до последней тонкой струйки — Ночь есть Конец.
617
Психическое состояние. По возможности пишите «без сознания», находясь в состоянии эдакого полутранса (что-то похожее потом будет у Йейтса — «трансовое письмо»). Только так можно на уровне подсознания проникнуть в собственный, ничем не сдерживаемый интерес, который носит обостренно индивидуальный характер и требует выхода. Лишь так можно дать простор «современному» языку. В противном случае он подвергся бы цензуре, потому что трудно избавиться от сознательных представлений о том, каким должно быть искусство. Короче говоря, пишите в состоянии неподдельного возбуждения и не де лайте никаких остановок. Непременно прочувствуйте судорожные приступы, пока пишите на бумаге или стучите по клавишам пишущей машинки. Тогда все будет происходить в соответствии с законами оргазма (наслаждение идет от центра к периферии), что у Вильгельма Райха называется «затуманиванием сознания». Пусть движение направляется изнутри наружу — туда, где наступит расслабление и все будет сказано.
618
ЖЕН НЕРУАМ
ВЕРА И ТЕХНИЧЕСКИЕ ПРИЕМЫ
В СОВРЕМЕННОЙ ПРОЗЕ
Перечень основных принципов
1. Как одно из условий — записные книжки, заполненные неразборчивыми каракулями и хранящиеся подальше от чужих глаз, а также беспорядочно разбросанные листы бумаги с напечатанным текстом, все для вашей же радости..
2. Будьте восприимчивы ко всему, будьте открытым, постоянно прислушивающимся.
3. Старайтесь никогда не напиваться за пределами своего жилища.
4. Находитесь в мире и согласии с собственной жизнью — полюбите ее.
5. То, что вы ощущаете, рано или поздно отольется в нужную форму.
6. Начиная мыслить, становитесь сумасшедшим юродивым.
7. Выдыхайте так глубоко, как хотите.
8 Пишите то, что хотите — без ограничений, погружаясь в бездонные глубины сознания.
9. Вам должны открыться не выражаемые словами видения чего-то индивидуального.
10. Никакого лишнего времени на поэтичность — надо писать так, как идет.
11 Ощущайте воображаемые судороги в груди.
12 Необходимо достичь концентрированного состояния транса, погрузившись в мысли об объекте, который находится перед вами.
13. Убрать с глаз долой всякие тормоза в виде литературных канонов, грамматики и синтаксиса.
14. Берите пример с Пруста — отнеситесь ко времени как давний любитель марихуаны.
15. Расскажите настоящую историю о мире в форме внутреннего монолога.
16. Помните: драгоценнейший центр интереса — это глаз, находящийся внутри глаза
17. Пишите, используя воспоминания и удивляя самого себя.
18. Работайте с энергетической подпиткой срединного глаза, плывя по бескрайнему морю языка.
19. Всегда миритесь с потерями (поражениями).
20 Верьте в священные контуры жизни.
620
21. Прилагайте все усилия, чтобы запечатлеть тот поток, который уже присутствует в сознании, но еще не тронут вами.
22. 11е задумывайтесь о словах, если вам случится остано-
виться,— просто рассмотрите картину получше.
23. Отслеживайте каждый день, дату, украсившую ваше утро.
24. 11с должно быть никакого страха или стыда, бросающих тень сомнения па ваш опыт, язык и знания.
25. Пишите, чтобы весь мир мог прочесть написанное вамп, всматривайтесь в своп точные изображения мира.
26. Книжный кинематограф — это просто кино в словах, визуальная форма изображения, практикующаяся в Америке.
27. Пишите во славу Характера в условиях Сурового безжалостного Одиночества.
28. Сочиняйте без стеснения, не обращая внимания пн на какие формальности, с искренней неподдельностью, улавливая то, что приходит к вам откуда-то изнутри, в общем, чем бредовей, тем лучше.
29. Помните, что вы закопченный гений и гениальность будет с вами всегда.
30. Сценарист-постановщик Земных фильмов, поддержка и спонсорская помощь оказаны Небесами.
НОРМАН ПОДХОРЕЦ
БОГЕМНЫЕ НЕВЕЖДЫ
Примерно год назад скромный томик стихов с назвапи-I ем «Вопль» па обложке придал поразительный импульс твор I ческому ренессансу в Сан-Фрапциско. Автор стихов. Аллен Гип-зберг. посвятил сборник Джеку Керуаку, Уильяму С. Берроузу и Нилу Кэссиди Каждый из этой троицы завоевал определенную репутацию Джек Керуак, к примеру, считался «новым Буддой
I американской прозы, который выплеснул свой интеллект на страницы одиннадцати книг, написанных им со скоростью две в год... который создал импровизированное стихосложение в
I стиле бибоп и оригинальные классические произведения».
I Уильям С Берроуз был знаменит как «автор романа «Голый завтрак». книги, оставленной без финала, но способной свести с ума любого читателя». Наконец. Нил Кэссиди прославился как
I «автор автобиографической книги «Первый третий», проливающей свет на тайпы учения Будды». До настоящего времени трудности с нахождением издателя для книги «Голый завтрак»
I оберегали читателей от помрачения рассудка. Возможно, мы I так никогда и нс узнаем, чему все-таки учил Будда из автобиог-I рафии Нила Кэссиди. Зато благодаря издательствам «Viking» и I «Grove» два классических произведения Керуака, романы «На I дороге» и «Подземка», стали известны миру. После появления «На дороге» в прошлом году Гилберт Милштапн. комментируя выход романа в нью-йоркской газете «Times», назвал это собы-
I тие «историческим», сопоставимым с публикацией романа «Н восходит солнце» в 20-е годы. По еще до выхода романа в свет Керуак был провозглашен «голосом» новой группы бунтарей и представителей богемы. Сами себя они называли поколением битников. Вскоре удивительно фотогеничное изображение Керуака (обязательно небритый и с шапкой непокорных густых черных волос, спадающих на лоб) появилось в самых разных массовых изданиях. Керуака активно приглашают давать интервью па телевидении. Он постоянно посещает ночной клуб в Гринвич Виллидж, где. по сан-фрапнисской моде, читает под джазовый аккомпанемент отрывки своих произведений, сочи ценные в стиле бибоповской импровизации.
И хотя, как сообщают очевидцы, «шоу», которое устраивал Керуак в ночном клубе, не обрело ярых поклонников, его роман «На дороге» расходился настолько бойко, что за несколько педель продаж попал в список бестселлеров. Понять причины такого успеха вовсе не сложно. Дело в том, что аме-
621
риканцы больше всего обожают типичные произведения. А что может быть интереснее в наш «великий век социологии», чем роман в котором повествуется о «молодежном поколении»? (Керуаку великодушно простили, что ему было тридцать пять или около того, когда он его написал.) Кроме того, очень похоже, что самозванное «поколение битников» было многими встречено с определенной долей облегчения Находились люди, которых беспокоила пресловутая респектабельность и «зрелость» послевоенной литературы. Какой контраст! Беспокойная, бунтарская, потерявшая ориентиры молодежь, прожигающая жизнь, а по другую сторону — неубедительные, полысевшие, застегнутые на все пуговицы преподаватели английского. Они сочиняли юмористические стишки, одновременно меняя ребенку пеленки. В наши дни богему не назовешь чересчур популярной, но представление о богемной жизни продолжает пользоваться огромным влияние. Жители буржуазных пригородов приходят в удивительный трепет при слове «богема». Среди людей, которым довелось жить вблизи современных мегаполисов, находится немало мужчин и женщин, вынужденных признаться сами себе в том, что они скучные конформисты. В свете такого самовосприятия, богемная жизнь кажется им настоящим геройским поступком Вся соль романа 622 «Марджори Морнингстар» заключалась в том, чтобы убедить
молодоженов из какого-нибудь Мамаронека в одном: они живут не хуже обворожительных luftmenschen из Гринвич-Виллидж. Герману Вуку пришлось изрядно поднапрячься, чтобы главная мысль зазвучала более или менее убедительно. Недюжинные усилия, которых потребовала от автора «идейная» сторона произведения, как раз и заставляют усомниться в правдивости главной идеи.
На первый взгляд, богемная жизнь, представленная в романе «На дороге», кажется весьма привлекательной. Перед нами4 несколько горячих молодых парней. Они колесят по стране (чаще всего — автостопом, иногда — на своих подержанных машинах), заезжая на «дикие» вечеринки в Нью-Йорк, Денвер или Сан-Франциско. Живут они на сущие гроши (хилые студенческие стипендии, случайные пятьдесят баксов, подкинутые доброй тетушкой, разовая работа наборшика текста, сборщика фруктов, парковщика автомобилей). Зато вовсю рассуждают о любви, Боге и спасении, балдеют от марихуаны (никакого героина или кокаина), с бешеным восторгом слушают джаз в переполненных тесных притонах и еще — занимаются сексом с красивыми девчонками, не давая им никаких обещаний.
I Приходится неоднократно слышать о том, что книга пропита-I на депрессивным настроением и меланхолией. Однако вот ха-I рактерный момент, на который делает упор Керуак:
«По дороге мы остановились, чтобы слегка перекусить. I Наш ковбой умчался: ему надо было поставить запасную шину. Эдди и я уселись в какой-то доморощенной закусочной. Внезап I но до меня донесся дикий хохот, самый оглушительный в мире I хохот, и в закусочную ввалился типичный фермер из Небраски, одетый в недубленую кожаную одежду, а вместе с ним — еще целая толпа мужиков. В тот день противные возгласы дяди-ферме-I ра разносились по долинам и по взгорьям, и не иначе, как по I всей скорбной земной юдоли. Остальные, кто был в забегалов-I ке, смеялись вместе с фермером. Ему было наплевать на всех — но он сам, как магнитом, притягивал к себе внимание каждого.
I Тогда я сказал себе: «Ну, блин, ты послушай, как смеется этот I человек. Вот он какой — Запад, а ведь я — на Западе». С шумом и гамом фермер явился в закусочную, с порога призывая хозяйку заведения по имени Мо. Оказывается, та делает самый вкус-| ный вишневый пирог во всей Небраске. Мне тоже достался ку-I сок этого кулинарного шедевра, увенчанный внушительной I горкой мороженого. «Мо, дай-ка мне пожрать, пока я не нахватал чего-нибудь сам или не выкинул какую-нибудь чертову шту- ку вроде того». Фермер бросает свое грузное тело на стул и начинает чавкать. «Брось туда немного бобов». Рядом со мной
' возвышается живое воплощение духа Запада. Мне бы хотелось знать всю грубую жизнь этого существа. Чертовски интересно, чем он еще занимался все эти годы, кроме как громко ржал и вопил, вот как сейчас. «Ухты!»— сказал я себе. Тут вернулся ковбой и повез нас к Гранд-Айленду».
Творческий энтузиазм, с которым Керуак описывает фермера из Небраски, является одним из следствий общего настроя писателя. Керуак готов видеть единственный источник всех жизненных сил и достоинств в простых людях из сельской глубинки, а также в угнетаемых группах городского населения (негры, бомжи, проститутки). В восприятии Керуака повседневная жизнь в Нью-Йорке представляет собой «вечную толкотню миллионов и миллионов людей, соперничающих друг с другом в достижении удачной карьеры., и все они хватают, бе-рут-дают, вздыхают, умирают и все для того, чтобы быть похороненными на одном из тех ужасных кладбищенских полей, растянувшихся за Лонг-Айлендом». По мнению Керуака, в «другой» Америке, той, что находится за пределами беспутных городов, живут исключительно добродетельные люди. Здесь
623
можно прочесть намек на своеобразное популистское заблуждение, имеющее мало общего с реальностью Правда, в каком то смысле эта позиция напоминает веру Нельсона Алгрена в то, что бомжи, шлюхи и наркоманы гораздо интереснее, чем трудолюбивые «белые воротнички» или дисциплинированные госслужащие Но между Керуаком и Алгреном чувствуется существенная разница. Алгрен ненавидит респектабельность среднего класса, исходя из нравственных и политических критери ев (средний класс эксплуатирует и преследует других). Совершенно далекий от политики Керуак воспринимает респектабельность не как признак морального упадка, а, скорее, как духовную гибель человека. Сэл Парадайз, один из героев романа «На дороге», убедительно говорит: «За людей я считаю лишь тех, кого можно назвать ненормальными. Безрассудство правит их жизнью, несдержанность — речью Опп слишком сумасшедшие, чтобы заслуживать спасения. Им нужно все в одно и то же время Они никогда не станут зевать и не ляпнут откровенную банальность. Они постоянно горят — горят, как легендарные желтые римские свечи, взрываясь, как фейерверк посреди россыпи звезд...». Исключительный накал эмоциональных переживаний, убеждение в том, что ничего не может быть лучше легкого наркотического кайфа,— такова сама 624 суть явления, известного как «поколение битников». Эти характерные черты резко отличают битников от богемы прошлых лет.
Представители богемы 20-х годов объявили бескомпромиссную борьбу духу провинциальности, мещанства и лицемерной морали, которыми был пропитан уклад жизни в Америке. Кстати, принадлежность к «коренным американцам» особенно наглядно проявлялась в манере разговора, свойственной жителям мелких городишек и выходцам из сельской местности Иначе говоря, богема взвалила на себя нелегкую просвещенческую миссию, действуя во имя цивилизации. Главными идеалами стали: разум окультуривание, духовная утонченность. Типичной фигурой для литературного мира 20-х стал уроженец Среднего Запада (Хемингуэй, Фицджеральд, Синклер Льюис, Элиот, Паунд). Он сбегал из родного дома в Пью-Йорк или Париж в поисках более свободной, открытой, насыщенной жизни, по сравнению с той, что светила ему где-нибудь в Огайо, Миннесоте или Мичигане Политический радикализм, который отличал богему 30-х, ничего не изменил урбанистическая и космополитическая настроенность богемы 20-х сохранилась. Что касается достижений этого периода, то радикализм 30-х
был отмечен серьезной работой мысли. Размышляли в основном о том, как построить такое общество, где плоды цивилизации стали бы доступны как можно большему количеству людей, а в конечном итоге — всем.
Богема 50-х — это отдельный разговор Здесь вообще царила полная неразбериха. По отношению к цивилизации богема 50-х годов была настроена весьма враждебно; она восхищалась примитивизмом, здоровыми инстинктами, энергией, «кровью». Если у нее и был интерес интеллектуального свойства, то он распространялся на мистику, иррациональную философию и левое рейхианство. Новая богема признавала единственную разновидность искусства — джаз, главным образом, в стиле кул. Ее пристрастие к языку бибопа можно оценивать как способ достичь единения с примитивной жизнеспособностью и спонтанностью, которые они находили в джазе. Бибоп помогал выразить презрение к логичному дискурсу рациональности. Порожденный мышлением, язык левополушарной логики, по мнению богемы, был формой смерти. Если ты стремишься ясно выражать свои мысли, значит, ты не умеевщ чувствовать (как можно перевести подлинные — живые — эмоции на синтаксический язык?), ты ни на что не реагируешь (на окружающий мир Керуак отвечает возгласом «Вау!») и вообще, возможно, ты импотент.
В конце концов, преобладающими чертами богемы со временем сделались жестокость и преступность, злоупотребление наркотиками и натуральное помешательство. Поэзия Аллена Гинзберга наполнена зловещим апокалиптическим торжеством «аигелоглавых хипстеров». В этих стихах находит проявление темная сторона новой богемы. Керуак более умеренный. У него нет такого вкуса к насилию, преступность он переносит лишь в безвредной форме У героя романа «На дороге», Дина Мориарти, следующая биография: «В период с одиннадцати до семнадцати лет обычным местом нахождения для него стали исправительные заведения для малолетних. Он любил угнать машину, после чего — устроить охоту на девочек, расходящихся из школы по домам. Он увозил своих случайных подружек в горы, обрабатывал их и возвращался ночевать в го род, в любой доступный ему отель с ванной комнатой». Но нам говорят, что криминальные поступки Дина «не имели ничего общего с дурным настроением или злорадным глумлением; это был безудержный взрыв американской радости в стиле крика «Да!»; так дул Западный ветер и пел оду в честь Равнин; это было нечто новое, но давно предсказанное, давно ожидаемое
625
"J
626
(ведь он воровал машины исключительно для развлекательных поездок)». И действительно, представители богемы, описанные Керуаком, в общем и целом, довольно законопослушны. В романе «Подземка» группа подвыпивших парней посреди ночи угоняет детскую коляску. Оставить его они решили перед домом одного друга. Увидев это, приятель рассердился и обвинил шутников в том, что их стараниями «его притон будет раскрыт». Однажды Сэл Парадайз (в романе «На дороге») ненадолго устроился охранником бараков в лагерь сезонных рабочих Украв какие-то продукты из местной столовой, герой замечает: «Я вдруг понял, что все люди в Америке — прирожденные воры». Сказано это было, по большому счету, для самооправдания, чтобы свести собственноручно совершенную кражу к детской шалости. Тем не менее, Керуак явно чувствует притягательность преступления И влечение к криминалу оказывается более показательным, чем необходимость сдерживания деструктивных импульсов, которую ощущает сам Керуак.
Секс всегда играл чрезвычайно важную роль в богемной жизни. Беспорядочные половые связи стали для богемы самым драматическим способом демонстрации свободы от общепринятой морали. «Свободная любовь» бросала дерзкий вызов традиционному представлению о сексе, когда половые отношения допускались единственно после свадьбы и рассматривались как неизбежный атрибут семейной жизни В то же время быть «неразборчивым» означало подтверждение наличия сексуального опыта как такового. Следовательно, секс в богемной жизни имел как социальное, так и индивидуальное значение, являясь ключевым элементом в идеале цивилизации, который выработала для себя богема. Здесь опять наблюдается разительный контраст с битниками. С одной стороны, вроде бы на страницах романов «На дороге» и «Подземка» полным полно описа ний сексуальных сцен. Дин Мориарти — просто «новый тип американского святого», по крайней мере, в отношении его поразительно мощной потенции: он способен удовлетворить трех женщин за раз, кроме того, он может заниматься сексом когда угодно и где угодно (было дело, он развлекался с девушкой на заднем сиденье автомобиля, пша бедный Сэл Парадайз пытался уснуть на переднем). В свою очередь, Сэл тоже всегда ищет любовных утех. Может, он не так удачлив, как великий Дин, но тоже ничего: навскидку можно припомнить, как он занимался сексом с девушкой в Денвере, потом — в автобусе, следующая была уже в Нью-Йорке, а если немного подумать, то непременно обнаружатся и другие. Главное действующее лицо романа
• Подземка», темнокожая девушка по имени Марду Фокс, по очереди спит то с одним, то с другим парнем из банды («просто инцест какой-то»). Нам дают понять, что такие отношения для криминальной среды в порядке вещей. Однако, как ни старайся, вся эта задиристая суматоха не дает желаемой свободы от традиционных социальных ограничений или от принятых норм поведения (за исключением разве что гомосексуализма, этой заповедной для Гинзберга территории: в число «светлых голов», описанных у Гинзберга и погубленных Америкой, попали те, «которые допускали к своим телам безгрешных мотоциклистов, да еще и орали от восторга, как те, кто был активным, так и те, кого ставили спиной к себе «серафимы с человеческим лицом, моряки и прочие поклонники атлантической и ка-рибской любви»). Сексуальная практика в романе Керуака идет рука об руку с пространными разговорами о завязывании постоянных отношений («хотя она меня чертовски возбуждает и мне сразу хочется сделать с ней много всяких вещей,— говорит поэт Адам Мурад в «Подземке»,— вообще-то я не хочу связываться с ней по-настоящему, потому что, и это главное, если я устанавливаю с девушкой прочные отношения, то я непременно захочу, чтобы все было как надо, т.е. серьезно и продолжительно, и тогда я уже не смогу проделывать с ней всякие приятные штуки»). Обсуждается и привычка жениться, затем — своевременно разводиться и жениться по новой, когда на твоем пути возникает очередная привлекательная девушка На самом деле, в романе «На дороге» заключается так много браков и происходит не меньшее количество разводов, что начинаешь думать, будто сюжет романа разворачивается в Голливуде (должно быть, причиной тому служит калифорнийский климат) «Все эти годы я искал женщину, которая могла бы стать моей женой,— рассуждает Сэл Парадайз.— Знакомясь с очередной женщиной, я всегда задавался вопросом о том, какой женой она стала бы для меня». Еще более разоблачающим выглядит отказ Керуака признать, что ни один из его персонажей никогда не занимался любовью с возбуждающей похотливостью. Получалось так, что даже самая случайная встреча должна обязательно повлечь за собой нежные чувства к девушке. Взять, к примеру, Сэла Будучи в Денвере, он завязывает знакомство с Ритой Беттенкур, с которой встречается впервые. «После продолжительного разговора в комнате, где я не стал включать свет, я привел ее в спальню. Это была хорошенькая девчушка, простая и естественная Она дрожала от страха при одной мысли о сексе. Я сказал, что секс — это прекрасно. Я хотел доказать
627
-ет-м-trH и ma11
628
ей свои слова. Она позволила мне. Но я был слишком нетерпс лив и доказать ничего не смог. Было темно, и я только услышал, как девушка вздохнула. «Чего ты хочешь от жизни?»— спросил я. Я всегда задаю этот вопрос девушкам». Все это действительно трогательно, но трогательно лишь потому, что рассказчик так же боится секса, как и «хорошенькая девчушка», только не признается в этом. На деле он боится провала и слишком заботится о том, как исполнит свою партию. Ибо его роль супер-му жчины — квинтэссенция происходящего. Ведь известно, что виртуозное владение сексуальной техникой и способность доставить «неземной оргазм»— это первая обязанность мужчины и единственный долг женщины в любовной игре. Если обобщить в двух словах, то речь здесь идет о колоссальном страхе, возникающем на сексуальной почве. Со всей очевидностью этот страх обнаруживает себя в «Подземке». Роман посвящен истории любви между молодым писателем Лео Пер-сипайдом и темнокожей девушкой Марду Фокс. Несмотря на весь протестный пафос, книга эта — ни что иное, как затянувшаяся агония, порожденная страхом и волнениями по поводу секса:
«Сколько долгих ночей и утомительных часов я потратил, прежде чем удовлетворить ее до конца. Я начал молиться, чтобы это, наконец, произошло. Я слышал, как участилось ее дыхание, и против всякого логики стал надеяться, что настала пора. В коридоре раздался шум (или это забуянили соседи-пьяницы) — она отвлеклась и стала смеяться. Ио когда она достигла оргазма, я услышал ее крики и плач. Судорожный электрический оргазм, свойственный женщинам, заставил ее плакать, как маленькую девочку, потерявшуюся в ночи. Она испытывала наслаждение добрых секунд двадцать, а когда все закончилось, опа со вздохом спросила: «Ну почему это не может продолжаться дольше?» и «А когда я доставлю тебе удовольствие?»— «Прямо сейчас — бьюсь об заклад,— сказал я,— ты все ближе и ближе к цели...»—
Очень примитивно, очень непосредственно, очень элементарно и вполне в духе битпиков.
Очевидно, что для богемы нового поколения мсжрасо-вые др\жеские или сексуальные контакты выполняют ту же роль «красной тряпки», которая выставляется под нос общественной! морали, что и секс для более ранней богемы. Темнокожие и белые с легкостью объединяются на основе полного равенства и без следа расовой враждебности. Сказавши «а», надо говорить и «б»: здесь не только отсутствует расовая не-
норман -н-етЕхе-р-Ец-
приязнь, но и появляется откровенная лесть в адрес «счастли-I вых, искренних, импульсивных американских негров».
«Воздух был напоен ароматом сирени. Был вечер, я про-I каживался в «цветном» квартале Денвера, там, где светились | огнями двадцать седьмая и Уэлтон-стрит. Ныла каждая мышца.
Я шел и чувствовал желание стать негром, потому что самые лучшие возможности, которые мог предоставить мне мир белых людей, не приводили меня в состояние экстаза. Мне было I недостаточно жизни, радости, удовольствий, темноты, музыки |пли атмосферы ночи. ...Вот если бы я превратился в денверского мексиканца или пусть даже в бедного, замученного работой
I японца — да все равно, ибо больше всего меня угнетало разоча-I рование, в которое так часто погружается «белый человек».
Вся моя жизнь прошла под знаком амбиции белого человека.
I ...Я проходил мимо неосвещенных веранд мексиканских и не-' гритянских домов; до меня доносились мягкие голоса; иногда я I замечал, как в темноте белели колени девушки, таинственной и манящей; за розовыми кустами едва угадывались неясные лица людей. Маленькие дети раскачивались в креслах, подобно святым».
Негры наверняка бы удивились, узнав о том, какие они счастливые и довольные; вряд ли кому-нибудь еще удавалось настолько идиллически изобразить быт негритянского населения с тех самых пор, когда некоторые идеологи-южане пытались убедить весь остальной мир в том, что жизнь — чудесная штука и это в равной степени касается рабов на старых плантациях. Взять ее такой, какой она есть, любовь Керуака к неграм и другим группам темнокожих связана с его восторженным отношением к примитивизму, а вовсе не с радикальным воззрениями па общественное устройство. На самом деле, просто смешно относится к неграм как более близким к природе существам, чем белые. Как совершенно справедливо заметил Нед Польски, такое отношение к неграм есть «закамуфлированный способ указать ниггеру, где его место». Но допустим, что американские негры, занимая достойное место в культуре Америки, действительно умудрились сохранить что-то вроде первозданной непосредственности. Однако вы сильно ошибетесь, если решите найти доказательства этому среди негров, принадлежащих к богеме. Как ни крути, а богемная жизнь для негра — средство при общиться к миру белых. Ни один негр из богемы не согласится, чтобы в поисках пресловутой негритянской естественности его отождествляли с неграми Гарлема или южных штатов. В обоих романах Керуака можно встретить единственный темно-
629
----еглтьи и мян軈<?т-ы------
кожий персонаж, представленный героиней Марду Фокс, и назвать ее примитивной можно с таким же успехом, как, скажем, Вильгельма Райха.
Сущая правда заключается в том, что примитивизм битников служит, в первую очередь, прикрытием их антиинтеллектуализма. Неприязнь битников к интеллектуалам оставляет далеко позади обычную для американцев ненависть к всякого рода умникам. Керуаку и его друзьям нравится думать о себе как об интеллектуалах («они чертовски умны и знают о Паунде все, при этом они не строят из себя всезнаек и не трубят на всех углах о своих способностях»). Но назвать Керуака интеллектуалом, значит, прибегнуть к какому-то новоязу. Ниже приводится пример того, что Керуак считает действительно талантливым дискурсом — «строгим и великолепным, завершенным, без нудной интеллигентской зауми»:
«Мы прошли мимо какого-то парнишки. Он швырял камни в проезжавшие по дороге машины. Тогда Дин сказал: «Подумай только! Однажды этот пацан пробьет кому-нибудь ветровое стекло, и водитель разобьется. Мальчишка станет единственной причиной смерти человека. Понимаешь, к чему я веду? Вне всяких сомнений. Бог существует. Пока мы катимся по дороге своей жизни, я абсолютно уверен в том, что о нас по-630 заботятся,— вот, к примеру, о тебе, когда ты ведешь машину, трясясь от страха ... все будет идти своим чередом, и ты не съедешь в кювет, так что я могу спокойно спать. Чем больше мы узнаем Америку, тем чаще можем чувствовать себя как дома; я могу поехать куда угодно и получить все, что захочу, потому что везде будет одно и то же — в любом захолустном местечке, потому что я знаю людей, знаю, чем они занимаются. Мы отдаем и берем, и попадаем в невероятно сложное состояние безмятежности. бросаясь в разные стороны».
Видите, какой дискурс здесь подразумевается? Строгий и великолепный, завершенный. Без нудной зауми. Скромный, без всяких претензий. «Вещи, о которых он говорил, были мало понятны. Но то, что он имел в виду, так или иначе, звучало ясно и без вывертов». Так или иначе. Ну конечно. Выходит, если человек тщательно продумывает и четко формулирует то, что он намеревается сказать, то это будет выглядеть претенциозно и нудно, и, без сомнения, так или иначе, неясно и с вывертами. Но стоит произнести те же самые банальные фразы косноязычно и без понимания их смысла, стоит продемонстрировать во всей красе малопонятные звуки, исходящие из глубины души (разум никак не может быть их источ-
-------II О|»Й»ЛМ ---------------------------------------
ником), как тест на подлинную интеллектуальность пройден.
Вот мы и пришли к непосредственной бибоповской речи Керуака. Структуру его речи не следует смешивать с языком самого бибопа, лексический запас которого настолько скуден (бейсик инглиш для бибопа — просто словарная сокровищ ница), что вы не смогли бы написать на нем даже записку для молочника, не то что роман. Правда, Керуак ухитряется сохранять верность самому духу хипстеровского сленга, хотя и не удерживается от набегов на вражескую территорию (т.е. на английский язык). Причина одна — неспособность автора выразить что-либо словами. Единственный метод, который он использует для описания объекта, заключается в употреблении полдюжины одних и тех же прилагательных типа: «крутейший», «потрясный», «ненормальный», «сдвинутый», «раскрепощенный», и, может быть, найдется еще парочка эпитетов, но не больше. Если же слов просто «сдвинутый» или «ненормальный», или «раскрепощенный» становится недостаточно, то в ход пускается тяжелая артиллерия: «совсем сдвинутый», «совсем ненормальный» или «совсем раскрепощенный». (Для обозначения всего остального, что выходит за пределы этих выражений. используется одно универсальное слово — «несчетный», которое употребляются немеренное количество раз в романе «На дороге» и чуть меньше в романе «Подземка».) Бедный словарный запас дает о себе знать в тех отрывках, где Керуак пытается рассуждать о сложных чувствах, даже если их «сложность» минимальна. Обычная для него тактика — увильнуть и скрыться за шаблонами и смутными сигналами, которые якобы должны о чем-то сказать читателю. К примеру: «Я взглянул на него; мои глаза наполнились слезами и смущением. Он все еще пристально рассматривал меня. Теперь его глаза светились пустотой и видели меня насквозь. ...Что-то стронулось внутри нас обоих. У меня возник неожиданный интерес к человеку, который был моложе меня на целых пять лет и судьба которого на протяжении последних лет была тесно переплетена с моей; ему стало ясно, что моя уверенность напрямую зависит от того, что сделает он». Если вы способны до конца разобраться в том, что все это значит, а в равной степени в том, что было до этого или будет после этого, то вам не грозит обвинение в занудстве.
В полном соответствии с общей популистской направ
631
ленностью стиль романа «На дороге» определяется как фольклорный и лиричный. С другой стороны, проза романа «Подземка» звучит как нелепая пародия на Фолкнера в его наихудшем варианте Однако между Фолкнером и Керуаком существует
различие. Качество стиля у Фолкнера снижается в том случае, когда он раздувает общеизвестные вещи до невероятных размеров. Керуак попадает в беду, увлекшись достижением «естественности». Раз на то пошло, замечу, что естественность отно сится к характеристике эмоций, а не к стилю письма. Если мы определяем отрывок из какого-нибудь произведения как естественный, тем самым мы отражаем наше впечатление от прочи тайного. Мы ощущаем, что автору удалось без труда подобрать верные слова. Ему не понадобились ни профессиональные ухищрения, ни долгое обдумывание — его чувства говорили сами, с легкостью подсказывая, как их нужно выразить. Керуак придерживается другого взгляда на естественность, полагая, что естественность — это когда говорить все, что взбредет в голову, и в том порядке, в каком это родилось. В итоге будут произнесены не обязательно верные слова, те самые, которые хотелось выдать (хотя они и могут быть теми самыми), но первые слова, пришедшие на ум. В любом случае, будут сказаны те слова, которые со всей очевидностью причастны, скорее, к эмоциям, чем к мозговой деятельности. Иначе говоря, слова должны появляться на свет из «жизни», а не из «литературы», проистекать из внутренних ощущений, а не из «голого рассудка». (Мы же помним что рассудок по битником является чуть
632 ди не предвестником смерти.) Однако позвольте уточнить, что творчество, источником которого служат сильные переживания и которое поэтому рождается легко и «естественно», никогда не будет расплываться. Такое творчество характеризуется качественным уровнем остроты и точности. Сильные эмоции возникают при определенных условиях — их способны пробудить лишь специфические вещи. Утверждение о том что разбросанный, обобщенный и неослабевающий энтузиазм отражает высокий уровень чувствительности и ответного реагирования, можно смело отнести к разряду фантастических. Эта идея своими корнями уходит в другое заблуждение: будто лишь алкоголь или наркотики помогают достичь первоклассного эмоционального накала. Взрыв страстей приводит исключительно к уничтожению мира, да так, чтобы камня на камне не осталось Если вы проникнетесь благоговением и раскроете рот от изумления, глядя на автозаправку, словно перед вашим взором предстали Скалистые горы, то и заправка, и горы лишатся своей реальности Представлениям Керуака о чувствах может довериться разве что заправский солипсист, а солипсист, отметим, не имеет ни малейшего отношения к чему-либо, что находится вне его самого.
Солипсизм — вот точное слово, подходящее для характеристики художественного творчества Керуака. Романы «На дороге» и «Подземка» с большой натяжкой можно обсуждать как художественные произведения, настолько очевидна автобиографичность их содержания. Если импровизация дейсгви телыю была бы призвана разрушить грань между жизнью и литературой, то этим книгам, безусловно, удалось достичь поставленной задачи. «Когда мы полый к машине, Бэйб поскользнулась и упала прямо лицом вниз. Бедная девочка так переутомилась. Ее брат Тим и я помогли ей встать. Мы забрались в машину; Мэйджэр и Бетти присоединились к нам. Так началось грустное возвращение в Денвер». Бэйб — это девушка, которая упоминается несколько раз в романе «На дороге». Мы не знаем, почему она была переутомлена тогда. Даже если бы это стало нам известно, ничего бы не изменилось, потому что не было никакой причины вводить этот образ в повествование. Тем не менее, Керуак говорит нам, что девушка упала и растянулась, пока преодолевала расстояние до машины Невозможно поверить, что Керуак выдумал такую деталь. Вряд ли его воображение справилось бы с созданием реального мира, куда поместились бы все неоправданные элементы. Если бы дела обстояли совсем наоборот, то Бэйб получилась бы живой, не абстрактной. Однако Бэйб в романе Керуака не больше, чем имя,— автор не удосужился даже описать ее. В книгу она попала лишь благодаря тому, что одной из участниц поездки в Централ Сити (Колорадо) стала сестра одного из приятелей Керуака. Бэйб поскальзывается в романе, потому что в тот день, направ ляясь к машине, она действительно поскользнулась. Это наблюдение распространяется не только на пострадавшую Бэйб. но и на почти все эпизоды в романах «На дороге» и «Подземка». Ни одни случай из тех. что описаны в романах Керуака, не имеют достаточной причины, чтобы произойти. По ходу сюжета Сэл Парадайз встречает таких-то и таких-то людей. Кто-то из них ему нравится, кто-то — нет (что бывает редко). Они обмениваются парой слов, вместе пьют пиво, разбегаются. Ситуация вполне обыкновенная и ничем не выдающаяся. Однако для Керуака все происходящее — самое крутое, самое безудержное, са-мос-самое. Его романы знакомят нас с героем, громко заявляющим о том. что он живой. В качестве доказательства предъявляется повседневный опыт, накопленный героем. Вот я сделал это. вот я сделал то (говорит он), и. Боже мой, это что-нибудь да значило! Потому что я отреагировал\ Но позвольте спросить: если в этом был какой-то смысл и вы сильно отреаги
633
ровали на происходящее, почему вы не в состоянии объяснить, что все это значило, и почему тогда вы настаиваете на важности события?
На мой взгляд, будет допустимо сказать, что для битников преклонение перед примитивизмом и естественностью значит гораздо больше, чем одно лишь прикрытие резкой антипатии к рассудочному мышлению. Помимо всего прочего, выбор в пользу примитивизма обусловлен бедностью чувств, вызывающей жалость. Пусть хипстеры и хипстеры-любовники из поколения битников считаются мятежниками. Но восстают они вовсе не против социологических и исторических явлений, например, против среднего класса, капитализма пли, скажем, респектабельности. Это 6vht духовно обделенных и душевно покалеченных. Так бунтуют молодые люди, не способные думать обычным образом, и потому ненавидящие всех, кому это доступно. Молодые люди, которым невероятно трудно выбраться из трясины собственного «Я». Оттого они изобретают свой язык чувств. Такие чувства отрицают всех остальных людей, которым удается жить в реальном мире, даже если их жизнь несчастна. Молодые люди, которых до смерти угнетает невероятно мучительный страх сексуальной неполноценности. По всей вероятности, Америка сама подпитывает этот страх. С 634 одной стороны, дано вечное обещание держаться на сексуальной высоте, с другой — действует привычка намеренно скрывать истинное положение вещей на любовном фронте. Как же нашим героям не мечтать о недосягаемом идеальном оргазме! Совершенное наслаждение искупило бы все сексуальные провалы в настоящем мире. Не так давно Норман Мейлер предположил, что переживающее подъем движение хипстеров может представлять собой «первое дуновение второй революции в нашем столетии; на сей раз революционное движение будет направлено не вперед, т.е. не на активные действия и более разумное справедливое распределение, но назад — к бытию и тайнам человеческой силы». По правде говоря, стоит мне услышать, как кто-то рассуждает на тему инстинктов и бытия, о тайнах человеческой силы, я начинаю нервничать. Я наверняка знаю, что последует дальше. «Ктот умник заявит, что жестокость прекрасна, а я в свою очередь задамся вопросом, неужели он действительно думает, что если кто-то выбил кому-нибудь зубы пли воткнул нож под ребра, то он заслуживает восхищения. В конце концов, история, в особенности история новейшего времени, учит тому, что существует непосредственная связь между мировоззрением, основанном на примитивном витализме, и го-
Н -ь ееи
| товностью созерцать жестокость и кровопускание с удоволь-I ствием, а, может, и с неподдельным энтузиазмом. Я привожу I свои размышления по определенной причине. Дух, которым проникнуто течение хипстеров и поколение битников, очень уже напоминает мне воодушевление, которое движет молодыми дикарями в кожаных куртках. В последние годы они, вооруженные ножами-«бабочками» и самодельными пистолетами, совершенно распоясались. И что же думает Мейлер об этих парнях без тормозов? Что он может сказать о банде, которая несколько месяцев назад при полном свете дня забила до смерти девятилетнего парнишку в Центральном парке? Или о придурке, который теплым летним днем поджег старика, дремавшего на скамейке на берегу Бруклина? Или о другом отморозке, который внезапно набросился на ребенка-калеку и стал самозабвенно наносить ножом удары, пока ребенок не умер? Это и есть выпускание инстинктов на волю и проявление тайн бытия, о котором разглагольствует Мейлер? Вполне может статься. Во всяком случае, в какой-то из своих статей он упоминает двух восемнадцатилетних хулиганов. Они размозжили голову владельцу кондитерского магазина. Мэйлер пишет, что таким образом они уничтожают институт частной собственности, совершая действие, «нарушающее ее права». Это одна из самых гнусных с точки зрения морали идей, с которыми я только сталкивался Зато она очень показательна и недвусмысленно указывает, куда может завести мировоззрение хипстеров. Я начинаю думать, что есть прямая зависимость между вялой жизнью американского среднего класса и распространением криминала среди несовершеннолетних в 1950-х годах. Но я также считаю, что подростковую преступность можно в какой-то степени объяснить тем же выступлением против обычных чувств и против попытки совладать с окружающим миром при помощи рассудка, что стоят за Керуаком и Гинзбергом. Даже при относительно спокойном характере романы Керуака с легкостью могут спровоцировать взрыв жестокости, ибо в них сокрыт неудержимый крик: убей умников, которые могут понятно изъясняться, убей тех, кто может спокойно усидеть на месте хотя бы пять минут, убей тех чудаков, которым дано серьезно увлечься женщиной, работой, делом. Hv кто из находящихся в здравом уме будет делать вид, что здесь есть выступление против частной собственности или среднего класса? Никто. Чтобы взвесить все «за» и «против» в отношении идеалов, выдвинутых поколением битников, нужно понять, что бессвязность не будет лучше точности, неведение — лучше знания, умственная дея-
635
636
тсльиость и установление различий не будет особой формой смерти. Нужно оспорить утверждение о том, что отвратительные зверства имеют оправдание в виде «инстинкта». Ко всему прочему, нужно развенчать отравляющий культ молодежи в американской массовой культуре Иначе говоря, необходимо сделать выбор за или против разума.
НОРМАН ПОДХОРЕЦ
ГЕРБЕРТ ГОЛД
ЗАГАДКА БИТНИКОВ
Гринвич-Виллидж, Нью-Йорк. Молоденький попрошайка с мечтательным выражением лица. На нем рваный летний костюм Положенных пуговиц на воротнике — как ни бывало. Зато костюм выдает в молодом человеке выпускника одного из престижных университетов, которые образуют Лигу плюща. Парень пристает к парочке из богатого квартала: «Подкиньте четвертак на наркоту, а?»
Новый Орлеан. На вечеринке хорошенькая девчушка, которая зарабатывает деньги, работая манекенщицей в небольшом универмаге, подходит к одному из гостей, сдергивает с себя свитер, затем — лифчик, и спокойно предлагает: «Давай-ка повеселимся». Ничего себе! По девушка всего лишь хочет послушать продвинутый джаз. Если молодой человек потянется вовсе не к проигрывателю, то она скажет: «Мы с тобой закончили. неистовый мальчик. Ты совсем не в курсе». Его больше не будут включать в списки приглашенных.
Денвер. Толпа молодых парней, понятия не имеющих, чем запять теплый весенний вечерок, решает развлечься, угоняя машины. Все просто: они угоняют машину, оставляют ее на другом конце города, угоняют еще парочку, а первую между тем пригоняют назад и так далее. Владельцы автомобилей и полицейские в полном замешательстве, что приводит проказников в состояние веселья. Тишина. Вновь наступает скука. Хочется зевать. Наконец, кто-то мягко замечает: «И почему мы не догадались подобрать несколько цыпочек?»
Сент-Луис. Девушка с бой-френдом, бывшим барабанщиком известной группы, оба мучаются, потому что давно ие принимали наркотиков. Молодой человек подрабатывает сутенером у своей же девушки: надо же как-то доставать деньги на очередную дозу. Они просят старого приятеля приютить их па пару дней (кровать и холодильник им будут обеспечены). Пока их дружок пребывает на работе, они звонят другому знакомому, который живет — всего-то ничего — в Сан-Франциско, откровенно делятся с ним задумкой и, потрепавшись некоторое время, оставляют телефон на связи. Гостеприимный приятель получит счет за телефон лишь тогда, когда парочка будет далеко. Почему они так поступили с ним? «Знаешь, он так консервативен, ну просто слишком».
Детройт. В одном из колледжей проходит помолвка молодых влюбленных. Присутствующий при этом инженер по зву
637
ковой аппаратуре одобрительно причмокивает. Видно, что люди действительно без ума друг от друга, но им негде побыть наедине. Заднее сиденье машины — это для тинэйджеров, к тому же поясницу можно потянуть. ОК, инженер входит в положение и предоставляет для встреч влюбленных свою квартиру. Ребята с радостью соглашаются. Вот только они не знают, что в матрасе (том самом, на котором они занимаются любовью) спрятан микрофон. Потом их общий друг устраивает вечеринку и проигрывает пленку гостям.
Сан-Франциско. Группа молодых поэтов объявляет «Ночь религиозной поэзии». В качестве приглашенных — целый зал пышнотелых, несколько мрачных дев (пурпурные шляпы, вуали, высокие груди, обсыпанные веснушками), обожающих подобные мероприятия. С места поднимается первый поэт. Он оглушает аудиторию пронзительным воплем: «X...соски!»
Чикаго. На Стэйт-стрит вымогатель с каменным лицом тормозит прохожего, преграждая ему путь рукой, и сквозь зубы цедит: «Что ты сказал, старик? Одолжи-ка мне немного баксов»,— «Простите, но я вас совсем не знаю»,— пытается протестовать прохожий.— «Думаешь, я тебя знаю, приятель? Но ты ведь хочешь развлечься?» Вымогатель медленно отходит. Его 638 задумчивый — почти девический — взгляд не имеет ничего общего со сладкими мечтаниями. Напротив, такой взгляд говорит о невероятной подлости, задуманной его обладателем, чтобы хоть как-то встряхнуться и что-нибудь почувствовать. Этот парень никого не знает и называет каждого «приятель», потому что не станет себя утруждать запоминанием чужих имен.
Центр Манхеттена. Писатель Джек Керуак готовится давать интервью на телевидении. «Мы битники (beat), приятель.— утверждает он.— Битник — значит блаженный, это значит, что у тебя бьется сердце, это что-нибудь, да значит. Это изобрел я». Перед телевизионной аудиторией он объявляет: «Мы любим абсолютно все, Билла Грэхема, Большую десятку, рок-н-ролл, дзэн-буддизм, яблочный пирог, Эйзенхауэра,— мы действительно все это любим. Мы идем в авангарде новой религии». Джек Керуак обожает»писать о Чарли Паркере как о Господе Боге, а о себе — как о Его пророке.
Вот такие они — хипстеры.
Кто такой хипстер, что он из себя представляет? «Чистого» хипстера так же трудно вычислить, как набросать общий портрет «студента» или «выходца со Среднего Запада». Но давайте попробуем проследить историю и показательные симпто
мы этой субкультуры. Возможно, мы придем к тому, что «чистый хипстер» окажется похожим на «стопроцентного американца» в том смысле, что оба эти понятия изменчивы и довольно неопределенные по содержанию.
Субкультура хипстеров появилась на свет как разносторонняя попытка темнокожего населения избавиться от навязанной ему роли беззаботного животного. Несколько особо сознательных городских чернокожих попытались имитировать сдержанность, или невозмутимость, или утомленность, свойственную белым. Они выработали стиль, в котором сочеталось критическое отношение к их родителям, привыкшим громко читать Библию и питавшим привязанность к джазовой музыке, и пародию на невозмутимых, ничем не занятых городских белых. Они импровизировали в свободной манере, чем-то похожей на бибоп. Если вы не проникались этой музыкой до конца, то вы ничего не могли разобрать, кроме шума и гама. Очки в роговой оправе, красовавшиеся на носу у интеллектуалов, стали называться очками в стиле бибоп. Ребята играли превосходные пассажи. Шутка удалась на славу.
Затем их белые друзья позавидовали и переняли моду. Забава усложнилась на порядок: теперь пошла пародия на пародию. Джаз в стиле кул был художественным выражением гиперхладнокровия. Однако вскоре потребовались дополнительные средства, чтобы удерживаться от танцев, громких возгласов, от горячих чувств. Таким средством стал героин. Некоторые из ранних страстно увлеченных музыкантов курили марихуану, напивались до бесчувствия. Стоило пойти по этой дорожке, как ты добивался высокого положения в группе. К подсевшим на наркотики парням отношение было предубежденным: бытовало суеверное мнение, что при инъекции наркотика можно было с легкостью отправить себе в вену смертоносный пузырек воздуха. Нет-нет, детка, говорили музыканты, а на практике выяснялось, что наркоман шикарно играет на барабане или трубе, что бы он ни думал там сыграть.
Вместе с тем новое поколение отдавало предпочтение супернеземпой музыке, доступной лишь для понимания избранных. Под воздействием героина начинался распад музыкальной группы — на Барбадос каждый отлетал самостоятельно. Размахивать руками при этом не требовалось.
Находилось немало молодых американцев, чувствовавших биение жизни. Они жаждали научиться сохранять спокой ствие в любой ситуации. Так что в объятия первых хипстеров, которые своим спокойным бибопом все еще напоминали ново
639
брачную девственницу, хлынуло просто-таки разъяренное стадо Неофиты подразделялись па три группы: 1) головорезы с больших улиц (визитная карточка — короткие баки, мотоциклы и джинсы); 2) детишки из колледжей и отдельные образованные мальчики, которые находили в мировоззрении наркоманов способ выразить разочарование пресной жизнью, где не было места алкоголю, 3) сливки богемы, т.е. народ, пресытившийся Иан Гогом, итальянским кинематографом, шарадами и сексом и потому готовый с удовольствием попробовать аптиис-кусство, антисекс, антиактивизм. В последнюю группу входили хиппи с Мэдисон-авеню и модельные девушки, которые раздевались единственно для того, чтобы выразить свою ненависть к журналам мод. Здесь же встречались сотрудники рекламных агентств, адвокаты, женившиеся на девочках по вызову, а еще — толпа со значками самых крутых университетов, входящих в Лигу плюща. Она раздувалась от денег и долгов, краснела от загара, полученного под светом ламп «Дженерал Электрик», и от стыда. Кайф, полученный от бензедрина, выплескивался ночью перед ревущими колонками звукоусилительной аппаратуры. «Пу, вы знаете .. Я от Альберта Швейцера на стенку не лезу. А правда, что он сбежал с Ким Новак?»
«Любой скажет,— заметит приятная девушка, которая 640 хочет понравиться,— что я слишком разборчива, но разве вам понравилось, если бы я выкинула какую-нибудь гадкую для вас штуку? Вот я бы не возражала. Меня зовут Грейп Нате. А вас как?»
Пожалуй, пора еще глубже проникнуть в опустошенное сердце хипстера. Когда хипстер занимается сексом с девушкой, он пи за что не признает, что она ему по душе. Он — воплощенная невозмутимость. Он просит девушку делать свое дело, а сам изо всех сил пытается ни о чем не думать, вообще ни о чем, пока она обрабатывает его по полной программе. Пу а если хипстер решит позабавиться с лицом своего пола, то вовсе не потому, что он гомосексуалист и ему нравятся парни. Он делает это из-за денег, чтобы прокатиться домой, провести там ночку в ожидании возвращения своей тусовки. Если хипстер угоняет машину, то он нс оставит ее«у себя и даже не продаст Он запрячет автомобиль так, чтобы добропорядочные зануды немало помучились, прежде чем найти его. Да еще на ветровом стекле машины напишет мылом «Смерть Луису А». Если уж хипстер слушает музыку, читает Пруста или увлекается религией, то лишь для того, чтобы подковаться для основательной беседы, таскать книжку в джинсах или для того, чтобы наповал сразить
приятелей. Все это делается без особого смысла и бея особого чувства. Чем экзотичнее избранное занятие, тем круче кайф.
Другими словами, хипстера можно считать наглядным примером индивидуума, бегущего прочь от эмоций. Он похож на пресыщенный, м-м-м, холодильник. Этот холодильник работает изо всех сил, с гигантским напором и оглушительным шумом Вся угарная мощь, от которой вокруг становится невыносимо жарко, расходуется с единственной целью — всегда и везде держать сердце в холоде. Источником энергии для такого холодильника служит преступление, но этот криминал специфический, потому что в нем нет никакой насущной необходимости. Как-то раз издатель одного из писателей-хипстеров пожаловался: «Черт возьми, когда я сплю на скамейке в парке или ворую в магазине «А&Р», то значит, мне некуда деваться Весь кайф в том. что мне нужно было где то переночевать и что-то поесть Я делал это вовсе нс для того, чтобы потом удивить народ». Другой источник подпитки для нашего холодильника — секс, правда, безо всякой страсти. Хотя одна страсть все же остается — как бы побезжалостней расправиться с чувством и затушить нервный трепет в крови. Упомянем еще один способ подзарядки — религию, освобожденную от веры. Перед глазами хипстера маячит темнота забвения, и живительное обновление, которое дарила религия великим мистикам прошлого, слу жит для хипстера вожделенной приманкой. Лишь это может отвлечь его от главного объекта устремлений. Пределом всех мечтаний хипстера является, как известно, полное оцепенение, при достижении которого наш герой торжествует. Хипстер не хочет уподобляться Онану, разбрасывающему свое семя по земле. Хипстер избирает иной путь: он швыряется собственными мозгами, именуя это богоугодным делом. Хипстер может вынести музыку искусство и религию потому, что они, помимо всего прочего, служат средством идентификации. Тогда незаметное рукопожатие, которое поможет ему проникнуть в мужской клуб «У дядюшки Дона» или тайное общество сиротки Энни, станет ненужным, и хипстер просто скажет: «Ты тащишься от Берда? От Пруста? От дзэн-буддизма?»
«Я хипстер»,— заявляет его друг Этой фразы достаточно, чтобы свой человек понял одну вещь Никаких разговоров. Больше не надо споров Я с тобой. Я чувствую тебя. Спокойно. Внутри. А теперь — пока.
Язык субкультуры хипстеров — это не речевое общение, а, наоборот, сигнал к молчанию. Настоящие хипстеры говорят на языке наркотиков. Только наркотики могут дать малышу-
641
хипстеру все, что он хочет, а именно — свободу от собственного воображения и тела. При этом возникает иллюзия отнюдь не всемогущества, как нам иногда вдалбливают, а бесконечный просмотр фильма о вечности. В итоге получается хладнокровная имитация смерти. Сопливые и отдающие дешевой сенсацией слухи о том, что употребление наркотиков делает из человека сексуального маньяка, абсолютно беспочвенны. Тому, кто сидит на игле, не нужно ничего, кроме очередной дозы. Так что уймитесь. Чтобы добыть дозу, наркоман может пойти на леденящую душу жестокость, но это будет не сексуальное насилие. Ведь удовольствие от секса не идет ни в какое сравнение с улетным наслаждением, получаемым от героина. Мягкий овал бледного лица, затуманенные глаза с не фокусирующимся взглядом, безвольный рот — наркоман вполне способен сойти за особу женского пола из-за своей, в общем, миловидности. Но в нем не найдешь ни задора, ни любви.
Героин позволяет хипстеру многое, а именно: строго контролировать душевные порывы, мечтать о безразличном «ничто», прекрасном хипстеровском «ничто». Между тем ноги хипстера будут отбивать свой ритм, а сам он — поглаживать пружинный нож, руку или, быть может, книжку про Свана. Стоит ли объяснять, что «простейшие» хипстеры или подражатели 642 чаще всего ломаются и не проходят до конца весь путь в поисках героинового совершенства.
Обычная для хипстера причудливая оболочка — его язык, манеры и концептуальные позиции — указывает на то. что он, как там говорится в одной пугающей фразе, «не изолированное явление». Джек Керуак безапелляционно заявил: «Даже “Лига плюща” идет к тому, чтобы приобщиться к хипстерам». Возникнув из смеси бибопа, наркотиков и утонченного бунта чернокожих против прилипшего к ним клейма «счастливых, легковозбудимых, эмоциональных», субкультура хипстеров позаимствовала одну из своих важнейших форм проявления у кинематографа, этого самого что ни на есть аутентичного для американской культуры источника. Хипстер начисто игнорирует предписания благочестивого моралиста тринадцатого столетия. Джона Гарландского, который призывал: «Студент, да не занимайся блудом! Стой и сиди, держась прямо, не чешись!» Хипстер а-ля Станиславский будут вовсю чесаться от своих душевных тревог, будто его кусают жирные блохи; будут ломать осанку, словно прильнув к земле, чтобы вслушаться в слова Марлона, или изогнувшись, чтобы не пропустить ни словечка из речи Джеймса, доносящейся с небес.
Фильм «Дикарь» входит в плоть хипстера, становится неотъемлемой частью его имиджа. Имидж хипстера один на всех. Его обязан блюсти приглаженный хлыщ из университета, принадлежащего к Лиге плюща, который строит из себя суперхипстера. Он пялится на свое отражение в зеркалах тех магазинов, где, должно быть, делают операции по удалению костей из мужских плеч — иначе натянуть модную одежду просто невозможно. Но тот же самый образ будет-выдерживать и неуклюжий «простейший» хипстер, обожающий потрепаться. На заднем сиденье его «Харлея-Дэвидсона» 1947 года будет сидеть хихикающая подружка. Если кинуть взгляд в прошлое и посмотреть на очередь, выстраивавшуюся перед мужским туалетом по завершении сеанса «Дикаря», то можно увидеть, что она пестрила черными куртками, в изобилии утыканными металлическими клепками. Конечно, это были мотоциклисты. Хмуря брови, они с обожанием смотрелись в зеркало, репетируя перед окружающими свою роль. Каждый из них воображал себя Брандо, сдержанным и жестоким. Каждый был Марлоном, невозмутимым и утомленным. Они стояли шеренгой, не испытывая ни капли стыда, но, может быть, совсем чуть-чуть тщеславия (чистыми были их чувства). Они напоминали новообращенных перед жертвоприношением. Кожаные куртки (вот она, одежда для покаяния), серебряные украшения, бачки и стрижки с гордо торчавшими челками. Да не почешись ты, хипстер!
Вот так связующие хипстеров нити протянулись из дешевых кинотеатров маленьких городишек на Среднем Западе в шикарные салоны Нью-Йорка и атлантического побережья. Хипстер напоминал и английских денди, и вырвавшихся на свободу молодых писателей из проигравшей войну Японии, и увлекающихся экзистенциализмом зазу из Парижа, которые разводили пустую болтовню, выучив какие-то ископаемые вещи из старых архивов Байдербека. Любители субкультуры хипстеров, в особенности образованные хипстеры из Сан-Франциско и Нью-Йорка, не прочь вернуться в прошлое, чтобы вызвать оттуда преступных гениев французской поэзии: Рембо, который мистическим образом растворился в африканском пространстве; Вийона, чья жизнь завершилась танцем на театральных подмостках: Жене, настоящего героя Парижа, который перешел в поэты и драматурги, поставив точку в карьере вора, шантажиста и мужчины по вызову. Между американским натасканным в литературе хипстером и его зарубежными «коллегами» было единственное существенное отличие. Великие поэты, трепавшие нервы буржуазной морали, становились настоящи
643
ми изгоями: они не доверяли своему шестому чувству и не продвигали сами себя. Их угнетало классовое неравенство. На них давил экономический пресс. Лишь немногие американцы исполняли свою роль так эффектно, да и то — в сумасшедшем доме. Вот один сыграл Вильгельма Телля и лишил жену головы. Но ведь это личные проблемы каждого, а вовсе не глубокая и преувеличенная вина общества. У кого нет личных проблем? Я вижу твои, приятель. Правда, у меня своих полным-полно.
В любом случае, хипстер образца 1958 г. не был похож на храброго средневекового трубадура, достигшего мастерства не только в исполнении песен, но и в облапошивании дураков. Не был хипстер и романтическим искателем приключений, поэтом более поздних времен. Да и вздрюченным пьяницей, которого порядком достала Великая депрессия, хипстер тоже не был. Его природа была подлинно бунтарской. Однако протест хипстера не имел причины. Хотя нет. Причина, натурально, имелась: хипстер самовозгорался. Горел он без всякой связи или нужды. Хипстер — это немногословный паренек, испытывающий ненормальную тягу к удушению; человек, чье вмешательство в чужие дела нежелательно; бездельник с бледным девическим лицом, у которого развит нюх на жестокие сцены. И пусть ему не дано стать большим героем, с легкостью убиваю-
<И4 щим врагов на не важно какой войне, как Гари Купер. По меньшей мере, он снимет с пистолета глушитель вслед за Марлоном Брандо. Хипстер, главным образом, страдает типичной болезнью американского мужчины. Эта зараза олицетворяется словами: пассивность, невроз, скука. Индивидуалисты без индивидуальных особенностей, нагоняющие сон всезнайки, не способные самостоятельно мыслить, обособленная толпа жалующихся на свое одиночество — не удивительно, что хипстеры навеки связали свою судьбу с героином. Подобно стойкой привычке пялиться со скучающим видом в телевизор и другим способам индивидуального творчества, распространенным в Америке, наркотики подразумевают то же самое отречение от здравого смысла. Здравый смысл не нужен человеку, который не обладает волей, достаточной для того, чтобы избрать собственную дорогу в жизни и следовать ей до конца.
«Мне нравится все, приятель».
«Что ты хочешь сделать?»
«Да не знаю. Словить кайф как-нибудь».
Если определение хипстера как «инертного человека» неприятно вас шокирует, возьмите в руки словарь. Там вы прочтете следующее: «мед. Инертность приводит к определенным
нездоровым явлениям, характеризующимся недостаточной жизненной активностью и реакцией человека».
Прозвище «хипстер» возникло вместе с бибопом. Бибоп продвигает невозмутимый стиль в джазе, равно как наркотики помогают сохранить полнейшее спокойствие в занятиях сексом. Сидящий на наркотиках хипстер — это далеко не сексуальный анархист; вернее сказать, что в сексуальном плане он «ноль», а героин — его мама, папа и партнер в постели. (Кетами, торговец наркотиками в фильме «Шляпа, полная дождя» зовется не иначе, как «мама».) Далеко не каждый подражающий хипстерам вкалывает наркотик через татуировку на руке. Однако стиль жизни задают те, кто поступает именно так. Самые крутые парни обращаются друг к другу «о, папочка!», словно их инертность заставляет воспринимать каждого человека как потенциального отца, способного в любую минуту прийти на помощь. Конечно, переезжающий с места на место музыкант не станет мучиться, запоминая имена тех, с кем он встречается. Поэтому для него все будут «приятелями», «стариками», «папочками». Такие люди обожают роскошный образ мужчины в оборванной тенниске, созданный Теннеси Уильямсом, Вильямом Инге и другими писателями. Они изобрели новое сценическое амплуа — актера, играющего роль мужчины. Восхити- ельные в своей жестокости, лишенные важнейших признаков мужского пола — интеллекта, цели, стремления все держать под контролем — эти актеры превратились в соблазнительных Мэй Вест из популярной мелодрамы. Джеймс Дин и Чарли Паркер умерли, но, на самом деле, они бессмертны. Становясь старше, Марлон Брандо начинает предавать этот миф о святом самоубийстве, совершить которое помогает спортивная машина пли героин. Возможно, ему простили бы то, что он забросил свои бонго, но изменить прическу — значит, опозорить дело. Молчаливый герой с крепкими мускулами не должен быть совсем лишен слабости и привлекательности.
У хипстеров есть одна странная дорога. Она приводит их к нетрадиционной религиозной ориентации. Как сказал Джек Керуак: «Мы находимся в авангарде новой религии». Немного похоже на монаха из известной истории, который клялся и божился, что он чемпион мира по части смирения. Некоторое время хипстеры увлекались Святым Иоанном Креста, католическими обрядами, Франциском Ассизским (хипстеры и были «святыми безумцами»); потом они перешли на византийцев, греков и православных — появились иконы и запах ладана. Они устраивали сцены по Достоевскому. В последние годы от
645
дельные хипстеры стали идентифицировать себя как «дзэн-хипстеры». Распространение дзэн-буддизма было подобно азиатскому гриппу. Так что сейчас, разламывая традиционное печенье с предсказаниями в одном из продвинутых китайских ресторанов Сан-Франциско, вы можете найти полоску бумаги с незатейливой шутливой надписью: «Получи удовольствие от этого восхитительного дзэнского суки-яки. Только добропорядочный человек ест блюда китайской кухни». Смешанные рели гиозные взгляды, пристрастие к героину, отчаяние. Отчаяние не отпускало из своих цепких объятий, заставляло биться как в лихорадке и безвольно погружаться в мир абсурда. Дзэн-буддиз му, равно как и другим религиям, без сомнения, присущи свои прелести. Но хипстер проходил сквозь них так легко, как это проделывал акробат, без малейшего усилия разрывая натянутую на обруче бумагу. Для хипстера все заканчивалось привычным и знакомым до боли погружением в ледяные воды недоверия к самому себе. Уход в религию был для хипстера таким же «успешным» средством справиться со своей неустроенностью в мире, как танец для плотно прижавшихся друг к другу людей, пытающихся излечиться от дурного запаха изо рта.
Не удивительно, что хипстер мог заявить: «Ничего, я хипстер, мне хорошо и так, видишь, меня просто распирает от религиозности, я самый смиренный, я свободен в своих движениях, парень». И тут он запнется, смутно уловив, что какая-то деталь упущена, что-то жизненно важное, необходимое. Его душа, ощущение смысла, чувство собственного достоинства (называйте это, как угодно) оказались безжалостно вычеркнуты за ненадобностью. Это проделки цивилизации, зачастую действующей не из хороших побуждений. И наш хипстер поймет, что любовь — уже не любовь, работа — вовсе не работа. Даже протест перестал быть протестом. В очереди стоящих за чем-нибудь потребителей, на отвратительной работе, которую приходится выполнять во время отдыха, хипстер сойдется на том, что хуже всех продуктов беспричинной тревоги может быть одно — тоска. Это ответное бегство от холодной бессмысленности явлений его эпохи: платежей, роскошного дискомфорта, угрозы успешного будущего. Скука прямо вытекает из беспокойства. Если сегодняшний представитель среднего класса покупает кирпичи для новой церкви («Нужен ли Господу этот подвальный кегельбан?»), то хипстер идет другой дорогой. Он пытается найти себя в интуитивных проблесках смысла. наивно полагая, что этот смысл можно уловить при помощи дзэнских россказней в издании «Anchor» или модных предме
тов интерьера. Понятно, что он будет твердить: «Круто, приятель, правда, круто». Он мечтает о том, как бы перестать мотаться туда-сюда, нервничать, трястись от волнения. Хипстер делает из самого себя пример, достойный подражания. Ведь он не обременен женой, детьми, обязанностями, политикой, работой. Про средний класс можно сказать, что у него эти вещи вроде бы есть и одновременно их у него нет. В самом деле, кто назовет перемещение бумажек работой? Между тем, львиная доля американского населения занимается не чем иным, как бумажной работой. Разве любовь жены и детей оказывается не более значимой, чем социальная привычка мужчины ощущать себя именно мужчиной (а не мужем или отцом), притом, что «то авторитет распространяется не далее семейного гнезда?
Когда дом мужчины становится его единственной крепостью, значит, он остался без всякой крепости.
Люди по своей натуре склонны к самодовольству и непомерным амбициям. Животным такие ощущения не свой-< твенны, хотя чувство отчаяния можно привить и крысам с кроликами, несколько раз пропустив через бедных зверушек влектрический ток. Почуяв угрозу абсолютного манипулирования, хипстер собирает все свои силы для последнего рывка и — бросается на клетку. Его хвост судорожно вздрагивает. Бабах! А провода-то под напряжением.
Американцы страдают вещизмом, собственнические ин-« тинкты у них врожденные — ну кто не знает этих распространенных штампов? Однако эти клише далеко не во всей полноте отражают особенности национального американского менталитета. Между тем американцы нуждаются в постоянном переживании силы, не важно в какой форме,— продемонстрируют они эту силу лично или посмотрят телевизор, чтобы получить виртуальную подпитку. Само по себе стремление к физическому и моральному превосходству вполне нормально. Но не в том случае, когда мучительная жажда превосходства грубо нарушает мирное течение человеческой жизни. Спокойный жизненный опыт помогает человеку решать повседневные вопросы, связанные с профессиональной деятельностью, любовью, воспитанием детей, смертью. Однако есть сорт опыта, который, скорее, уводит от цели, чем приближает к ней. Колесо крутится все быстрее и быстрее: имеющийся опыт недостаточен — мы расширяем его; в какой-то момент новый опыт тоже перестает нас удовлетворять — мы опять кидаемся его наращивать и так до бесконечности. В конечном итоге, тотальное подчинение средствам массовой информации тормозит любой личный опыт.
647
СМИ начинают диктовать определенные модели поведения, и безостановочное накопление «жизненной мудрости» продолжается. Поскольку телевидение причисляется к средствам развлечения, воспринимать его как злостного виновника всех бед можно не больше, чем качественный виски. И телевизор, и регулярная бутылочка другая алкоголя могут стать для вас добрыми друзьями. Только нужно не упускать из вида то что TV и спиртное — это завуалированная форма подчинения слабовольных людей. Подчинившись окончательно, вы можете серьезно пострадать. Одно дело — расслабляться К чередованию разных источников, из которых мы черпаем опыт, нас подталкивает само воображение. Хронически пребывать в оглушенном состоянии сознания — дело совсем другое. «Электронный» шок рано или поздно приведет к отчаянию.
Хипстер прекрасно понимает, что к чему. Поэтому он решает, что с него хватит. Он хочет избежать подчинения. Чтобы не вливаться в стройные ряды массовой аудитории, не отли лающей от экранов телевизоров, хипстер остается один на один с меланхолией. Ему нет дела до проблемы существования человека в условиях современного общества. Хипстер отмахивается от этой проблемы и не формулирует ее относительно собственной жизни. Хипстер выходит из этой игры. Того, кто 648 соглашается с правилами игры, высмеивают как «безумца».
Но вместе с тем хипстер продолжает принадлежать к американской нации, особенности которой приводят порой в недоумение. Как можно, например, относится к признанию Тэба Хантера? В одном из интервью он выдал такую «тайну»: оказывается, он не может уснуть без медвежонка Тэдди. Хипстер становится жертвой самого худшего на свете рабства, когда раб даже не подозревает о том, что он раб, и, напротив, гор дится своим рабством, называя его «свободой». Выходит, ничем помочь нельзя? Почти ничем. Душой хипстера правят отрицание и апатия, хотя сам он думает, что это религия и бунтарский порыв. В действительности перводвигателем субкультуры хипстеров выступает стадный инстинкт. Америка для этих нигилистов становится хайвэем, по которому они движутся. как по мифическому Ниду. Бесчисленные дни проходят в неустанных поисках по-настоящему крутых способов проведения ночи. Все заканчивается тем, что вслед за Джеком Керуаком хипстеры пытаются убедить самих себя в том, что Чарли Паркер — это Бог. Странные герои романа Керуака «На дороге» стремятся обрести спокойствие в самой сути течения битников-хипстеров, которая во многом сводится к мечтам молодых
битников, одетых в джинсы и с немытыми волосами, о том, как бы перепихнуться с аппетитными девочками (они, кстати, тоже затянуты в джинсы и тоже редко моют голову) Подчас секс заменяет наркотик, как это происходит в случае с описанным Керуаком множеством сверхбезумных подземных хипстеров. Разновидность сексуальных отношений, которой придерживаются хипстеры, имеет непростой характер: она полностью замещает собой традиционный секс. Кто-то будет хвастаться своим большим состоянием, а хипстер вместо этого будет вести счет проведенным операциям на любовном фронте. Однако из поля зрения хипстера начисто ускользнет одна любопытная деталь. Дело в том, что, если ты мнишь себя солдатом, использующим в качестве оружия секс не стоит забывать, что любое повреждение оружия ослабляет его ударную мощь.
Хипстер рождался на уличных перекрестках, в барах, на вечеринках. Он дитя толпы. Одного Рембо можно назвать гением, но целая толпа Рембо будет выглядеть странно. Ранний психоанализ подтверждает этот вывод: Фрейд верил в основополагающее значение человеческих эмоций, хотя и считал, что эмоции должны быть подконтрольны сознанию. Иначе говоря, на первое место «отец психоанализа» ставил общество, несмотря на все недостатки, которые Фрейд нашел у цивилизации. Хипстер порывает с обществом, перестает доверять «всесильному» разуму и пребывает в слепой уверенности, что делает это в пользу эмоций. Однако он заблуждается: в обход воли чувства рассеиваются, так как слабо проявленная индивидуальность хипстера не в состоянии их удержать. Занавес закрывается, герой бьется в конвульсиях. Есть правда, отдельные экземпляры, которые обладают неподдельным талантом Но стоит ли удивляться тому, что прибежищем «лучших умов» становится сумасшедший дом. Полный тупик, одним словом.
Эти пронзительно кричащие ночные птицы оборачиваются вечными спутниками планеты Земля — им никогда не сойти с заданной орбиты. Бюрократы любят запускать такие спутники. Кругозор бюрократов не настолько широк, чтобы знать об особенностях спутников. Поэтому без всякого предупреждения спутники забрасываются в пространство суровой реальности. Там они и кружат. Они не вольны выбрать траекторию движения. Все, что им остается,— подавать характерный сигнал, а в перспективе — упасть на Землю, сгорая в атмосфере. Одним словом, погибнуть и бесследно исчезнуть.
Когда-то, в надежде узреть спасителя, внушающего людям благоговейный трепет, Йейтс заглянул в будущее. И в голо
649
ву ему пришла необъяснимая метаморфоза. Из мира животных он неожиданно шагнул к чему-то совершенно странному и поразительному (учтем, что Йейтс совсем не имел в виду Джеймса Дина):
И что за зверь, чей пробил темный час, Плетется в Вифлеем, чтобы родиться там?'
• * * * * *
Возможно, как утверждают хипстеры, их нарочитое стремление всеми способами избежать вихреобразных чувств поможет достичь эмоций нового поколения, отличающихся неподдельной искренностью. Может статься, и кабан в один прекрасный день научится летать. Но самой невиданной птицей на свете все равно будешь ты, о человек.
650
ДЖОН ЧИАРДИ
«УГАСШИМ БИТНИКАМ ПОСВЯЩАЕТСЯ»
Когда случаются восстания — это не смешно. Только Богу известно, почему каждое подрастающее поколение рождает своих бунтарей. По части битников позвольте заметить, что было время, когда они чуть не превратились в предводителей интеллектуального мятежа. Однако к настоящему моменту стало достаточно ясно, что восстание было поднято единственно ради удовольствия. С глаз словно упала пелена. На месте интеллектуального обновления оказалась гольная эксцентричность, а еще один Парнас обернулся грязным притоном, мало отличающимся от магазина, где торгуют дешевым спиртным, или от задней комнаты, которую облюбовала для своих заседаний ячейка коммунистической партии.
Дело в том, что «поколение битников»— это не просто движение молодежи. Битники имеют самое непосредственное отношение к юношеской преступности. И криминал, и битники рождаются из общего корня лучшее имя которому — Отвращение. Выход на улицы молодежных банд привел к кровопролитию и зверствам. Битники нашли свой кайф в эстетском позировании, в употреблении наркотиков (главным образом, использовалась марихуана, но хорошо шли также бензедрин, мескалин, пейотль, всевозможные таблетки, время от времени — героин). Помимо позерства и наркотиков, предпочтение отдавалось вину, дзэн-буддизму, джазу, сексу и в совершенстве отточенному жаргону.
У перечисленных атрибутов субкультуры битников есть объединяющее всех свойство — врожденное шило в заднице. Сколько бы ни пытался драматизировать прославленный вдохновитель битников Джек Керуак (если монотонному однообразию вообще можно придать драматический запал) бесконечные речи битников о безмятежном состоянии духа, о беспристрастности и искаженном дзэн, битникам недоступна такая элементарная вещь, как спокойно усидеть на месте. Если отбросить такие оправдания, как необходимость шифроваться из-за дозы наркотиков в кармане (подразделения полиции по борьбе с наркотиками всегда начеку!), или тот факт, что не каждый мог решиться па угон автомобиля, все равно у битников в крови было беспрерывное движение от одной придорожной закусочной к другой. Им с блеском удавалось подражать своим родителям, которые когда-то тоже были отвязными и пылко влюбленными в жизнь. Стремление убежать от общепринятых норм
651
поведения (сохраняя при этом связь с ними, достаточную для того, чтобы с презрением к ним относится) имеет тот же источник, что и во все времена. И он коренится вовсе не в поиске «улетных развлечений». В конечном итоге, жажда удовольствий трудноотличима от желания закатить немыслимую вечеринку, как в те славные денечки, когда парни носили пижамы.
Подобно любому громко заявившему о себе молодежному бунту, «поколение битников» отмечено такой же строгой ортодоксией, как все пуританские законы в США. Битники носят своего рода униформу, которая помогает им отличать друг друга в толпе. Они отпускают почти одинаковые бороды (правда, сейчас эта мода начинает исчезать из-за появившихся в огром ных количествах в университетских кампусах студентов, подра жающих битникам). Битники по определению должны питать отвращение к воде и мылу. Как правило, они живут в домах, расположенных на тех самых улочках, у которых сомнительная репутация. Битники, если они, конечно, настоящие битники, непременно будут сидеть в мрачных притонах, слушая один и тот же пронзительный джаз Одно и тоже индифферентное вы ражение застынет на их однообразных лицах И любой из них скорее позволит перерезать себе глотку, чем быть уличенным в чем-нибудь «цивильном».
652 Очевидно, что ни одно из молодежных бунтарских дви-
жений, на которые так щедро наше время, не может обойтись без тяги к противозаконным действиям. Современные девицы и их бойфренды, рожденные в век пластиковых карточек, выдумали целый ритуал для того, чтобы накачиваться крепким спиртным В меньшей степени причиной этому стала врожденная привязанность человеческой нервной системы к плохой выпивке. Ритуал появился, скорее, потому, что пить крепкие напитки было запрещено законом. Тайные сходки молодых коммунистов сопровождались невиданными мерами предосторожности. Конспирация требовалась, чтобы не попасться на удочку секретным агентам Но даже она не спасала заговорщиков, которые в душе тряслись от страха быть обнаруженными в ходе внезапного рейда сил правопорядка. Они разбрасывали листовки и вещали с импровизированных, считая, что тем самым бросают подлинный вызов «казакам». Фронтовое Поколение тоже страдало от вируса, вызывающего бунтарские настроения. Но это во многом объяснялось ограничениями, которые налагает армейская служба. Солдату ничего не остается, как недовольно ворчать, или сбегать в самоволку, чтобы как следует надраться Такие способы выражения недовольства солдатам
практикуют достаточно регулярно. В распоряжении битников имеется марихуана и приемы, при помощи которых они увертываются от «наркос»— агентов отделов по борьбе с наркотиками.
Потребность совершать противозаконные поступки, в некотором роде, есть примитивное желание показать нос добропорядочному обществу. Стремление обставить правонарушение как некий ритуал такое же по своей сути незрелое, как и выступление против традиционной морали в целом. Вообразите четверых битников, собравшихся вместе где-нибудь в пустыне и приготовившихся засмолить косячок с марихуаной. По крайней мере, двое из них заведут разговор о наркотиках и, воровато оглядываясь по всем сторонам, вынут свое «сокровище» из укромного местечка. Ну, чем вам не четверо подростков, учеников, понимаешь, средней школы, уединившихся в туалете, чтобы тайком затянуться сигаретой?
Свою маленькую драму битники решили приукрасить специальным жаргоном, чтобы она выглядела еще более впечатляющей. Итак, марихуана — это «трава». Свернутая сигаретка, весьма напоминающая обернутую бумагой зубочистку,— это «косяк». «Тараканом» прозвали окурок сигареты с марихуаной. Вы прикуриваете косяк, делаете смачную затяжку и передаете косяк по кругу. Не забывайте, что ваша главная задача — удержать дым в легких так долго, как сможете. На этом наука не заканчивается. Докуривать косяк нужно до последнего. Вот когда его совсем станет невозможно ухватить пальцами, тогда его вместе с другими «бычками» следует развернуть и вытряхнуть до последней крошечки марихуаны. Потом высыпаем табак из обычной сигареты (цивильной), набиваем ее остатками марихуаны, обжимаем с одного конца и запаливаем с другого, выкуривая импровизированный косяк до финальной затяжки. Обратите внимание на особ женского пола. Глаза прелестных куколок совершенно остекленели. Надо полагать, их взору открылись пределы Вселенной. Как заведенные, они повторяют «Ах!. Ах! Ах!» Звуки произносятся с не воспроизводимой оттяжкой, придыханием и исступлением. Я про то, что ощущения по-настоящему космические, приятель.
Теоретически битник виртуозно проделает весь ритуал, да еще порядком загрузит окружающих текстами о превосходстве безмятежной отстраненности по сравнению с грубым и приземленным материализмом конформистов, с одной стороны, и невозмутимостью завзятого хипстера — с другой. Но только дайте ему транспортное средство, как он в мгновение ока трансформируются в отчаянного лихача. Отличить новоявлен
653
ного гонщика от известных хулиганов в кожаных куртках можно лишь по его словоохотливости: он с удовольствием порассуждает с вами о «степени риска», пока будет сломя голову нестись по виражам какой-нибудь коварной трассы.
Кто будет спорить, что скорость — тоже своего рода наркотик, еще один способ бегства. А в случае с битниками, которые ближе всего подбираются к Джимми Дину, скорость отражает что-то вроде желания смерти (Джимми Дин наиболее адекватно символизирует промежуточный вариант между битниками и ребятами в кожаных куртках).
Эти забавы без труда наводят на сравнение с какой-то детской игрой, лишенной вместе с тем беспечной незрелости, которая может быть присуща лишь детскому воображению У битников же все взрослые старше тридцати лет автоматически зачисляются в категорию «врагов» с большой буквы. Правда, остается одна проблемка, к настоящему времени мальчики и девочки, которых так прославлял отец Керуак в «Подземных людях», в большинстве своем глубоко проникли на вражескую территорию
Однако, несмотря на все слабости и независимо от того, употребляется слово «битник» в отношении «в конец ус-654 тавшего от жизни человека» (так воспринимает битников подавляющее большинство) или его смысл будет совпадать с «блаженством», на чем настаивает Керуак, в любом случае принципиальное отмежевание битников от обывателей воспринималось как интеллектуальная и духовная революция Битник удивительно похож на Сумасшедшего кота, который страс тно желает добиться расположения объекта своей любви, а именно — Мыши Мышь, в свою очередь, всегда без промаха бросает свой кирпич, несмотря на все ухищрения доблестного офицера, роль которого досталась собаке. Как тут удержаться от сравнения с Чарли Чаплином, который просто смешон со своей любовью и которого постоянно преследуют полицейские. Битник — это тот же джазмен, от души выкладывающийся в каком нибудь кабаке или скорбно подвывающий, держась за прутья тюремной решетки Битник живет среди отбросов общества под звездным небом в компании других «оригинальных поэтов-психов», по выражению Керуака. Душа битника изо всех сил спасает свою индивидуальность от мещанского кон формизма. Цель заключается, чтобы не уподобиться обывателю в его слепоте. Для этого используется не только категори ческое отделение от конформистов но и постоянная
нарочитая демонстрация презрения ко всем традиционным ценностям Как настаивают битники, для их поведения есть свое рациональное объяснение — обосабливаться от всех остальных им помогает дзэн
Дзэн представляет собой открытый еще в древности жизненный путь. Согласно дзэнской доктрине, достойное завершение жизни возможно лишь при соблюдении строжайшей духовной дисциплины на протяжении всего бренного существования человека. Разумеется, я не собираюсь претендовать на звание эксперта по дзэн-буддизму. И все же, несмотря на всю непомерную сложность метода и системы упражнений, характерной для этого религиозно-философского течения, основная цель дзэн-буддизма очень проста для понимания Она полностью совпадает с заложенным в буддизме стремлением раствориться в мире. Дзэн-буддизм заслужил звание религии без вероучения; и в то же время он обзавелся собственным духовенством, а те, кто его исповедует, должны придерживаться дисциплины, вполне сопоставимой со строгими порядками, принятыми в любой другой конфессии. Дзэнские ритуалы, в основном, сводятся к очищению от бренной материи и приобщением к первоисточнику жизненной силы
Но хотя битники во все горло кричали священные слова дзэн, мальчики и девочки, увлекавшиеся дзэн-буддзимом, никогда не тяготели к дзэнской дисциплине. Дисциплина была самой последней вещью на земле, к которой они захотели бы стремиться. Зато дзэн-буддизм был удобен тем, что всегда помогал найти простое объяснение всем желаниям. Самой привлекательной в дзэн-буддизме для битников, по всей вероятности, оказалась идея святого преклонения перед индивидуальным порывом. Их также прельстила эффектная роль, отведенная в дзэн-буддизме безрассудным поступкам.
Выполняя ритуальные упражнения, способствующие разрыву с материальным миром, и определенным образом медитируя, ученик дзэн готовится к достижению специфического состояния, при котором все следы присутствия бренного мира будут безжалостно изгнаны из его сознания. В таком состоянии остается место лишь для чистого, духовного, святого и вечного Самость отдельного человека растворяется во Вселенной Чго бы ни проносилось в сознании в этот момент, все будет откровением и истиной. Просветление достигнуто — любое побуж дение, охватывающее душу, будет нести священный отпечаток.
Общая идея, прямо скажем, оригинальностью не блещет На самом деле, эта идея обычна для всех религиозных ве
655
рований, которые объединяет одна цель — победа веры над разумом после проведенного по всем правилам очищения. Пройдя все круги ада, Данте достигает подобного состояния духовного очищения Теперь он совершенно свободно может подчиняться своему порыву и действовать в прямом соответствии с ним, потому что все его желания подчинены одному — достичь неземной святости.
Впрочем, для битников очищение в стиле дзэн было лишь немного существенней, чем просто «забалдеть и откинуться». Наркотики, алкоголь, долгие часы шаманских плясок, замешанных на джазе или барабанах бонго, щепотка самогипноза — вот перед вами рецепт, придерживаясь которого вы почувствуете «невероятную легкость бытия». Конкретные ощущения могут принимать самую разнообразную форму — от эпилептического припадка до внутреннего озарения.
Большинство битников все-таки стараются не «улететь» слишком далеко. По-настоящему крутые битники не хотят испытывать улетный кайф вовсе. Даже балдеть они не рвутся. У них иные запросы — достичь промежуточного состояния («low-high»). Это неповторимое блаженство, когда благодаря марихуане наступает расслабление, а восприятие обостряется на по-656 рядок — звуки, запахи, цвет и время приобретают новое качество. Другими словами, битники по своей натуре искатели чистых ощущений. Погружению в ощущения способствует умеренный «мистический» опыт. Я даже удивлен, почему битники в упор не видят возможностей веселящего газа в качестве стимула, вызывающего полумистические галлюцинации. Со своей стороны я бы рекомендовал им ознакомиться с книгой Уильяма Джеймса под названием «Формы религиозного опыта». В этом произведении можно было бы почерпнуть некоторые любопытные подробности по теме. Насколько мне известно, нет ничего противозаконного в том, чтобы вдыхать закись азота, или веселящий газ. Это было бы полезно знать сочиняющим стихи и шифрующимся бородатым мужчинам с наркотиком в крови, для того чтобы принять достойное участие и устраивать налеты на чайные вечеринки — чем они ц.занимались не так давно в Нью-Йорке.
С этой точки зрения, ритуалы битников ничего не значат, кроме поиска ощущений, что само по себе является верным признаком избалованного комфортом и стерильного поколения. Битники любят примерять на себя навязчивую жестокость Рембо, полагая, что им это удается. В реальности
большая часть того, что делают битники, находится гораздо ближе к запутанной невротичности в духе Гюисманса. Ибо битники родом из поколения, которому это легко дается. Стоило кому-нибудь обвинить Кеннета Рексрота (этого человека, сказал бы я) в его принадлежности к битникам, как он отвечал: «Битник, черт возьми!— Да вы меня добили». И уж конечно, битники не стали бы изголяться, если бы столкнулись с куда более серьезной и предельной проблемой существования или выживания. Если бы свое двадцатилетие битники отметили во время Великой депрессии, когда кругом были очереди за хлебом, или в армии, известной своим утомительным сочетанием окопов и скуки, тогда бы они занялись, пожалуй, чем-нибудь другим, а не доскональным культивированием собственных ощущений и очищенных священных импульсов.
Второй аспект учения дзэн, подогревавший жадный интерес битников, был связан с помешательством. Образ святого безумца можно встретить во многих религиях. В дзэн-буддизме, насколько я могу судить, невменяемость намеренно достигается как один из результатов длительных тренировок, в процессе которых происходит отрешение человека от материальных проявлений окружающего мира и от обычных представлений, свойственных здравому рассудку. Как в случае с Рембо, цель состоит в намеренном расстройстве всех чувств, чтобы раскрыть себя навстречу иной, могущественной реальности, которую нельзя воспринять обычным способом. Каждый начинает валять дурака перед Богом
Само по себе паясничанье перед Господом имеет древнюю историю. Давид, этот образец смирения, оставил на время свое величие и танцевал перед хранилищем свитков Торы (Цар. 4, 14). Но наши мальчики и девочки придуриваются лишь потому, что их это веселит. Дзэнский религиозный экстаз им нужен как своего рода разрешение для нелепых выходок. К числу проделок, в совершенстве отработанных битниками, относится раздевание на людях (может, этим поступком они хотели доказать, что мыло и вода не касались их тел, благодаря чему они достигли истинной чистоты). Аллену Гинзбергу ничего не стоило скинуть с себя одежду во время лекции Или вот еще прикол, авторство которого принадлежит трем поэтам-битникам. В прошлом году у них брали пространное интервью на одной из радиостанций в Чикаго. Завершая программу, ведущий (это был Стаде Теркел) спросил, хотят ли они сказать что-нибудь еще. Они ответили, что, конечно, у них есть, что сказать, более того, у них есть целое сообщение для всего мира,
657
для обнародования которого, они, собственно, и были приглашены в студию. Ознакомьтесь, пожалуйста, с этими сообщениями (в таком порядке они были оглашены): «Жареные ботинки», «Мяу», и «Чикаго это г’оза» (т.е. картавая роза)
Вот вам и интеллектуальная революция. Упорство, с которым битники настаивали на святой сущности импровизации, и их горячее стремление к нарочитому помешательству, сыгра ли. в конечном итоге, против них. День за днем эти крайности подтачивали битников. Поэтому «поколение битников» с большой натяжкой можно отнести к литературным течениям. Блещет Джек Керуак талантом или не блещет, как ни крути, но его творческая планка замерла на уровне средней школы. Чувствуется, что прибыл этот чемпион из города Лоуэлл, штат Массачусетс, прямо в трущобы. Ластик потерял по дороге. По его собственному описанию, свои романы Джек обычно пишет следующим образом: вставляет рулон писчей бумаги в машинку и барабанит по клавишам, пока не набежит метра три текста в день. И ничего с этим не поделаешь, потому как «что бы ты ни пытался уничтожить...— это всегда будет самым интересным для твоего доктора».
Это характерная для Керуака фраза как нельзя лучше 658 отражает болезненную самовлюбленность, которой пропитано все творчество битников. Их нарциссизм прямо заявляет: «Это важно, потому что имеет священное значение для меня». Отсюда вытекает, что все до единого личные переживания должны быть запротоколированы, ибо предполагается, что текстовый вариант душевных терзаний будет интересен каждому читателю точно так же, как психоаналитику, сеансы которого посеща ет автор. Простите, мальчики: я нахожу все это выпендрежем без вдохновения, слишком изощренным, чтобы быть непосред ственным и ко всему прочему еще и занудным.
Вот и получается, что дзэнское озарение — всего лишь карт-бланш, позволяющий писать без правил. «Это просто новый способ сочинения литературных произведений»,— некоторое время назад сказал мне по телефону Аллен Гинзберг. Он уверял, что в первую часть «Ввпля» не было внесено ни одной правки. Правда, во второй части, по его собственному признанию, он уже немного схалтурил (т.е все-таки поработал с первичным текстом).
По моему разумению, Гинзберг со всем его заботливо культивируемым (и природным) фиглярством как писатель сто
ит гораздо выше, чем Керуак. Я нахожу, что первая часть «Вопля» чудо как хороша. Вместе с тем я нахожу невозможным поверить (наверное, здесь дает о себе знать моя мещанская слепота) в то, что без всякой доработки кому-то удалось создать настолько искусный каталог, какой я обнаружил. Под выражением «искусный каталог» я имею в виду собрание специфических подробностей, характерных для интимного мира человека Именно они удерживают читательский интерес, несмотря на то, что их перечисление занимает порядочно времени. Они заставляют читателя с упоением перелистывать страницы. На капливаясь, они дают такой общий эффект, который по своей силе оказывается больше, чем механическая сумма, составленная из отдельных элементов. Возможно, все так и было, и Гинзберг действительно сочинил «Вопль» именно таким образом, как он рассказывает. Может быть, он долго крутил текст в голове, прежде чем выплеснуть его на бумагу. А, может, он просто рисуется, гордо заявляя, что сделал все с первого раза. Все, что могу сделать я в этой ситуации,— привести как свои сомнения насчет того, что это была законченная импровизация, так и убежденность автора в этом.
Как бы там ни было на самом деле, как бы я ни восхи щался первой частью «Вопля», приходится признать, что с тех пор Гинзберг не написал ничего стоящего. В равной степени я не нахожу ни крупицы поэтического золота в произведениях Ферлингетти, Корсо или во всякой всячине, принадлежащей перу менее известных битников. Так что, перебирая литературное наследие «разбитого поколения», мы совсем не устанем, ибо к наследию битников по-настоящему можно отнести неудобочитаемые книги Керуака, которые и романами не назовешь, и первую часть «Вопля». Запишем на счет битников влияние, оказанное ими на некоторых писателей, в частности, на Нормана Мейлера. Становление этих писателей произошло еще до появления опусов, вышедших из под пера битников, но позднее их задело веяние «поколения битников». Но и теперь битникам пе хватает веса, чтобы называться самым дискутируемым «литературным» течением последнего десятилетия. Малочисленность писателей-битников служит лишним доказательством того, что даже лидеры битников, завоевавшие популярность как писатели, сделали себе карьеру, главным образом, благодаря тому что они яркие индивидуальности, а не выдающиеся литераторы.
Остается упомянуть Уильяма С. Берроуза. Его «Голый завтрак» представляет собой очень яркий, проникнутый эмпа
659
тическими переживаниями спуск в ад, имя которому — наркомания. Есть одно «но». Хотя Берроуз был признан битниками, а его произведение украсило коллекцию сочинений, авторство которых принадлежит битникам, на деле он страдает отдельным личным помешательством. Эта потерянная душа обследовала все помойки на дне общества, пробуя одну пагубную привычку за другой. Автор тщательно прописанного «хоррора», Берроуз совершено точно использует правку как один из инструментов писательского ремесла. Литературную почву, на которой выросло творчество Берроуза, лучше всего, пожалуй, можно определить как сочетание сюрреализма с Генри Миллером. Вся штука в том, что не появись «поколение битников» вовсе, Берроуз писал бы точно так же, как он пишет сейчас. И хотя многие читатели найдут его литературные опыты отталкивающими, причиной этого отвращения станет сама реальность. Страстность, которой дышат произведения Берроуза, в большей степени выстрадана, чем выдумана и подвергнута теоретизированию.
Помимо легкомысленной зависимости от импровизации как особого приема для сочинения литературных произведений, скудость творчества битников обусловлена присущей ему склонностью к теоретизированию в противовес выстрадан-ности. Творчество битников с огромной охотой выдает себя отнюдь не за интеллектуальные откровения, а за эксгибиционизм, притворяющийся интеллектуальностью. Оно бесконечно говорит лишь о себе (получается что-то вроде тех нескончаемых унылых фильмов, где рассказывается о том, как снимают кино). Оно даже претендует на совершение революции в сфере человеческих ценностей, но факт остается фактом — по сути своей «поколение битников» стало продуктом ложной дилеммы.
Для молодого человека всегда найдется повод взбунтоваться и выступить против образчиков самодовольной американской жизни. Подъем в 6.30 — надо успеть пробить свою учетную карточку до 8.00. Вернулся к пяти домой, а тебя уже ждет телевизор, купленный в рассрочку. Вряд ли молодой человек сочтет такие условия подходящими для романтических отношений с мирозданием Дрлгаямиодель, более успешная — две машины, дом с бассейном — тоже малопривлекательна. Здесь все сводится к посиделкам в роскошно отделанном внутреннем дворе и пустым пересудам за не одним бокалом мартини.
Молодежь может быть вульгарной, но ее протесты по существу всегда благородны. У бунтарского порыва битников имелся свой глубинный источник Им стало единственное, про
стое, всеохватное различие между «обывателем» и «хипстером», разводящее их по разные стороны баррикад. Вот, собственно, и все, но это так много. Битник не сможет произнести и десятка связных слов, не употребив одно из этих основопола гающих определений или оба сразу. Эта дихотомия лежит в основе его мира. «Обыватель» для битника символизируется следующим набором: «самодовольный, закоснелый, бесплодный, духовно мертвый». Тогда как «хипстер»— он живой, он чувствует жизненную силу, реальность, вселенную.
И если выбирать между тем, пойти ли на Мэдисон-авеню или податься в битники, я с полной уверенностью скажу, что все достоинства будут на стороне битников.
Битники позволили себе безграмотно, в общем, думать, что им повезет, и они случайно наткнутся на окончательные ответы Однако их молодость и заносчивое презрение заслонили от них ту непреложную мысль, что человек всегда будет занимать срединное положение между добром и злом. Судьба человека связана с извечной преемственностью рожденные от одних мужчины и женщины, другие мужчина и женщина в борьбе с окружающим хаосом будут прикладывать все усилия, чтобы передать ценность этой преемственности дальше. Таково место, отведенное человеку в мире. Верхом совершенства его не назовешь, но так оно было, есть и будет. В отличие от преходящих доктринерских причуд эта правда бессмертна.
Оставшимся в живых битникам осталось усвоить вот что: им необходимо вовремя раствориться в сборной богемной солянке (что они, в общем, и целом, уже сделали) или же занять свои места в цепочке поколений, т.е. смириться с той пре емственностью рода человеческого, которую они в свое время ругали Здравый смысл должен взять верх над смятением и жестким неприятием, свойственным молодости.
Да благословит Бог их попытку. Пусть у каждого подростка, подхваченного юношеским безумием, будут родители, способные припомнить свою неистовую молодость. Увлекаясь дзэн-буддизмом, битники хотели достичь отрешения от бренности бытия. Может, этот способ научит нас. как проявлять милосердие и сочувствие Несмотря на то что бунтарству битников недоставало теоретической базы, сам факт, что молодежь готова протестовать, внушает надежду. Надежда на лучшее нужна нам, как никогда, если учесть, что мы потеряли души, блуждая в университетских стенах с заходом в студенческий клуб на вечернюю тусовку вместе с нашими отмытыми до порозовения
661
идиотами, которым светит прямая дорога в корпорации.
И все же, что касается восстаний, этот битниковский джаз принес мало радости. Как литературное течение битники начали и закончили почти ничем. Как набор прикольных выходок поведение битников сохраняет каплю полезности. Битники все еще продолжают играться, устраивая свои шуточки в Виллидж и даже где-то за ее пределами — в Норт-Бич и Вест-Ве-нисе. Уж конечно, безо всяких проблем можно раздобыть марихуану в Чикаго. Что касается Денвера, то в последнее время я заметил, что перед притопами, рекламирующими себя как места тусовки битников, ночь за ночью выстраиваются пятнадцатиметровые очереди школьников и учащихся колледжей, рвущихся туда попасть. По, если битники и пытались однажды бунтовать, то теперь от этого порыва мало что осталось — разве только мода на разговоры в стиле хипстеров и оглушительный джаз в убогих полуподвалах. Это все пахнет мертвечиной, как сказал один человек, отмахиваясь от грифов. Так давайте устроим похороны.
Я тешу себя надеждой на то, что, когда в следующий раз молодежи взбредет в голову устроить интеллектуальный протест, они догадаются сначала пойти в библиотеку. Во всем городе не найдешь места, которое так сподвигает на деструктивные действия. Вместе с тем библиотека остается источником человеческой мудрости. Даже бунтовщики поймут, как это полезно — узнать что-нибудь новое. Правда, лишь при том условии, если научаться спокойно сидеть с книжкой в руках.
ВЫСКАЗЫВАНИЯ О ПОЭТИКЕ
ЛОУРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ:
... Меня просто поражают те друзья-битники, которые говорят, что я не могу быть битником и в то же время -иметь обязательства»— прямо как в том стишке [«Пробное описание обеда, который был дан в рамках поддержки импичмента, выдвинутого против президента Эйзенхауэра»], ну ты знаешь, приятель. Прав, тысячу раз прав был Уильям С. Берроуз, когда сказал: «Только покойникам и наркоманам на все наплевать — и в этом они непостижимы». Я не отношусь ни к тем, ни к другим. Вот так-то, парень. Меж тем, здесь кроется вся неправдоподобная чепуха насчет «поколения битников» и его характеристики как «экзистенциального», что на самом деле такая же фальшивка, как банкнота достоинством в четыре доллара. Ведь Жан-Поль Сартр только и делает, что заботится и постоянно твердит об одном: писатель, как никто другой, должен взваливать на себя обязательства. Обязательство — вот одно из его любимых грязных словечек. Он жестоко высмеял бы идею Свободы от обязательств и Творчество «поколения битников». Я бы тоже. И даже Противный Снежный человек, появившийся на небосклоне современной поэзии, Аллен Гинзберг, возможно, подписался бы под этими словами. Только покойник не связан никакими обязательствами. И настоянный на наркотиках нигилизм хипстера, если довести его до логического завершения, по-настоящему означает смерть самой творческой личности. Потому что «отказ от обязательств» со стороны художника, по своей сути, является самоубийством и ошибочной разновидностью того же самого нигилизма. (Фантазия 7004, 1959.)
ДЖЕК КЕРУАК:
Добавьте россыпи многоточий в конце написанной вами строчки, когда все уже истощилось, но что-то еще должно быть сказано по какой-то особой, необъяснимой причине. Причина никогда не станет определяющей, она никогда не выйдет победителем, ибо поэзия НЕ есть наука. Тот ритм, который вы решаете использовать для того, чтобы «подтолкнуть» изложение, определяет ритм стихотворения в целом, будь то стихотворение, разделенное на строчки, или стихотворение, которое пишется в одну бесконечную строку и называется прозой... (даже с учетом абзацев). Так что давайте не допускать никаких двусмысленностей в изложении. Если вы полагаете, что достичь этого — раз плюнуть, что же,— попробуйте. Вы обнаружи
663
те, что ваша ложь гораздо тяжелее, чем ваши намерения. А ваши признания легче, чем Небеса.
В противном случае, кто захочет читать?
Лично я испытываю затруднения, когда прикрываю свое абсурдное вранье. (1959)
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ:
ЗАМЕТКИ НА ТЕМУ «ВОПЛЯ» И ДРУГИХ СТИХОТВОРЕНИЙ.
К 1955 году я писал поэзию, сотканную из элементов прозы, дневников, спешных набросков и разбитую па фразы или дыхательные группы, из которых составлялись короткие строчки. Я действовал в соответствии с представлениями о метрике американской речи. Их я позаимствовал у У.С. Берроуза, когда знакомился с его образными пристрастиями. Неожиданно я оказался в Сан Франциско, где нашел безработный досуг-вознаграждение. Хотел реализовать романтическое вдохновение — писать в стиле древнееврейско-мелвиллианской бардовской ритмики. Я не рассчитывал написать поэму, думал, что просто стану писать то, что хотел,— безо всякого страха, дав полную волю воображению и подняв завесу секретности. Представлял, как буду второпях записывать магические строч-664 ки, выплывающие из сокровенных глубин сознания. Эти строки должны были стать суммой моей жизни. Мне казалось, что результаты своего творчества я не смогу продемонстрировать никому другому, потому что написанное предназначалось для моего собственного внутреннего слуха и для слуха нескольких избранных. Так что первая строчка «Вопля»— «Я видел лучшие умы» и т.д.— вся первая часть, однажды напечатанная мною в каком-то сумасшедшем виде, масштабная печальная комедия из беспорядочных фраз, бессмысленных образов — во имя красоты абстрактной поэзии, которая рождается в сознании. Мысль устремляется непонятно куда, совершая при этом неуклюжие движения, напоминающие походку Чарли Чаплина. Поэтические строки звучат слаженно и продолжительно, словно кто-то играет на саксофоне Я знал, что Керуак услышал бы это звучание, потому что так звучит по»мастоящему новая поэзия, берущая начало в его собственных, вдохновленных прозой строках
Я зависел от слова «кто». Это слово было мне необходимо для того, чтобы поддерживать ритм, оно стало ключевым условием для сохранения стихотворного размера. Это слово помогало мне возвращаться и вновь улетать туда, где меня ждала очередная вспышка творческого откровения: «кто закуривал
сигареты в товарных вагонах, в товарных вагонах, в товарных вагонах». Так я получал возможность продолжать свои пророчества о том, что я действительно знал, несмотря на мрачное ощущение мира в целом: «кто были те воображаемые индейские ангелы». Разве можно упрекать меня в той своеобразной радости, которую я получал от процесса? Короче говоря, поэма выходила серьезной, а я продолжал писать то, что мое воображение считало единственно верным, я продолжал идти к Вечности (ибо я уже пережил незабываемые годы, наполненные блаженным озарением; тогда я услышал древний голос Блейка и увидел, как разворачивается вселенная в моей голове). Я собирал то, что моя память могла восстановить из божественного опыта.
Так как же все-таки поддерживать длинную строку в стихосложении (не допуская при этом ее превращения в прозу)? Момент творчества пронизан естественным вдохновением. Именно вдохновение не дает строке закончиться прежде времени. Собранные воедино мысли, которые по отдельности казались абсолютно разнородными, стенографические описания зрительных образов, наложения из термоядерного джукбокса — абстрактные хайку не позволяют тайне рассеяться и возвращают негибкую стихотворную речь обратно в строку: последняя строчка в стихотворении «Сутра подсолнуха»— это самый настоящий экстремальный отрыв, сплошной поток ассоциаций, выраженных одним словом, это подытоживание. Разум всему придает форму. Искусство всему придает форму. Содержательно мыслящий разум, если дать ему полную свободу действий, изобретает формы в виде собственных образов и добирается до Предельных Мыслей. Неприкаянные духи, оплакивающие оставленные ими тела, пытаются захватить тела живых. Я так и слышу, как души «университетских поэтов» в Чистилище с визгом кричат о форме.
С чисто умозрительной точки зрения, каждая строчка в «Вопле»— это одна дыхательная группа. И хотя при такой записи она произносится не столь акцентировано, я просто обессилел, когда мое трехчасовое выступление с Корсо и Орловским, проходившее в Чикаго, достигло кульминации. Дыхательная группа, которую я использую,— длинная. Таков Размер, единый умственно-физический порыв, вдохновляющий мысль, которая сокрыта в эластичности дыхания Возможно, от сказанного сейчас Уильямс придет в раздражение, но это естественное следствие, моя собственная усиленная речь, а не более спокойные короткие отрезки, на которые разбита повседневная речь
665
Это позволило мне придать моему голосу более безумное звучание.
Так что эти стихи можно считать серией экспериментов, в которых решалась задача формального структурирования длинной строки. Объяснения следуют. В то время я осознавал, что форма Уитмена в США уже практически не исследовалась (и даже не совершенствовалась). Уитмен навсегда останется той горой, которая слишком обширна, чтобы обозреть ее целиком. Все утверждают (и Паунд тоже?) (за исключением Джефферса), что его строка — это не что иное, как большая причудливая не поддающаяся контролю по необходимости прозаическая бестолковщина. Не предпринималось никаких попыток по ее использованию в контексте организации речи в новом ритме Внедрение новой ритмики имело место в начале XX столетия с целью построения больших органических структур.
У меня была квартирка в Ноб-хилле. Как-то я принял пейотль, и моему взору открылась незабываемая картина — зиявший пустыми глазницами череп Молоха на верхних этажах большого отеля. Он был похож на робота и свирепо скалился в мое окно. Когда несколько недель спустя я вновь словил кайф, то увидел, что лицо все еще было там, в окутанном красным
666 смогом деловом центре Города. Я бродил по Пауэлл-стрит, бормоча как в бреду «Молох, Молох» всю ночь напролет. Вторую часть «Вопля» я почти целиком написал в кафетерии неподалеку от отеля «Дрейк», в глубине адовой долины. В этой части длинная строка используется в виде строфы, разбитой внутри на восклицательные блоки, которые прерываются повторением ключевого слова — Молох.
Ритмическая парадигма третьей части была обдумана и наполовину написана в тот же день, когда я приступил к сочинению «Вопля». Позже я вернулся и выплеснул на бумагу все, что было у меня в голове. Часть первая — это горестный плач по Невинному агнцу, вынужденному жить в Америке, с примерами замечательных кротких юношей, вторая часть повествует о рациональном сознании, этом чудовище, которое набрасывается на Невинного агнца; третья часть — это молитва, прославляющая финальный триумф Ягненка: «О освещенный звездным блеском удар Милосердия». Третья часть имеет пирамидальную структуру с постоянно удлиняющимся ответом на повторяющееся ключевое слово...
По большей части все эти формы появились на свет под впечатлением невыносимых воплей, чем-то напоминавших pan-
содию, которые мне довелось услышать в одном сумасшедшем доме. Потом мне захотелось проверить, можно ли писать ко роткую спокойную лирику с использованием длинной строки. Через некоторое время, но в том же году родились стихотворения «Коттедж в Беркли» и «Супермаркет в Калифорнии» (они были придуманы в один день). Получилось не специально. Сочиняя стихи, я всего лишь следовал за своим Ангелом.
А что если бы я стал просто писать, длинными блоками и разбитыми короткими строчками, спонтанно описывая прозаичные реалии, смешанные с эмоциональными подъемами, одинокими жизнями? «Транскрипция органной музыки» (чувственная ее сторона) — пример странного стихосложения, которое переходит от прозы к поэзии и обратно, прямо как сам разум.
Что вы скажете о стихотворении, которое по своей ритмической силе равно «Воплю», но лишено повторяющегося ключевого слова, необходимого для поддержания ритма? В «Сутре Подсолнуха» (на написание стиха ушло 20 минут; пока я строчил за столом, у двери коттеджа стоял Керуак и ждал, когда я закончу, потому что мы собрались пойти куда-нибудь на вечеринку) так и вышло — к моему вящему удивлению, одно долгое «Кто»...
Ну и наконец, Вступление для «Каддиша» (писал в Нью-Йорке в 1959 году) как итог, потому что оно имеет совершенно свободную композицию, длинная строка разбивается на короткие в ритме стаккато дыхательные группы — так осуществляется запись одной импровизированной фразы после другой. Внутри строки фразы связываются, главным образом, посредством тире: может быть, длинная строка здесь становится изменяемым стансом, нужным для описания группы взаимосвязанных идей, для выделения их — таков метод записи. Заканчивается все гимном во славу ритма, получается что-то в духе похоронного плача, который можно услышать в синагоге. Перейти в дактилический стих? Это говорит Уильямс? Может, и нет: по крайней мере, внутренний слух обретает себя в истинно Прометеевом ритме, а не в механическом подсчете ударений...
Об «Университетских Поэтах»: поэзия терпит нападки со стороны невежественной и напуганной толпы зануд. Они знать не знают, как пишутся стихи. Вся проблема с этими ничтожествами состоит в том, что они даже не узнают Поэзию, если она вдруг вздумает явиться и грубо поиметь их средь бела ДНЯ
667
О Политиках: моя поэзия — это Ангельские Бредовые Фантазии, у которых нет ничего общего с тупыми материалистическими заморочками вроде того, кто кого должен застрелить. Сокровенные тайны оригинального воображения — они вбирают все понятия и не передаются словами — я имею в виду абсолютный Дух — не предназначены для продажи этому сознанию, они вообще не приспособлены для использования в этом мире. Разве только для того, чтобы заставить его заткнуться и прислушаться к музыке Высших Сфер. Тот, кто отрицает музыку сфер, значит, отрицает саму поэзию, отрицает человека и плевать хотел на Блейка, Шелли, Христа и Будду. Между тем, устройте бал. Вселенная подобна новому цветку. Америке еще предстоит быть открытой. Тот, кто хочет вести войну против роз, получит все, что хочет. Судьба лжет по-страшному, а ве-сельчак-Создатель танцует на своем собственном теле в пространстве Вечности. (Фантазия 7006. 1959.)
ФИЛИПП УЭЙЛЕН:
Эта поэзия легко сравнима с картиной или графиком, отражающим движения мысли вот только что здесь было средоточие мира, а теперь это лишь история... и ты. Или, если вам так нравится, подумайте о камере Вильсона, не об идеог-668 рамме, не о красоте поэзии, лишь о бесцветном дидактизме, который движется от частного к общему. Согласно беспрекословным догмам доктора Джонсона, вся поэзия в целом должна подчиняться этому закону — от частного к общему. (Не то чтобы этот Джонсон был прав. К тому же я вовсе не собираюсь претендовать на его наследство — мантию диктатора в области литературы. Мне нужно лишь звание Доктора, попросту говоря — учителя, который не перестает учить.) Я не оскорбляю академию, просто я подчеркнуто определил ее роль для меня лично, а в самом строгом смысле, слово «академия» обозначает ходячую рощицу деревьев. Однако я не могу и не стану решать какие-либо проблемы или отвечать на всякие разные вопросы.
Моя жизнь протекала среди героических ландшафтов. Они никогда не ошеломляли меня. И все же я живу в городе, занимая отдельную комнату. Моя комната словно линза, сфокусированная на листе бумаги. Это все равно, что жить внутри собственной головы. А как вы оцениваете свой мир? (1959)
ГЭРИ СНАЙДЕР:
Как раз недавно я начал осознавать, что ритмы моих стихов совпадают с ритмом физической работы, которую я выполняю, и ритмом каких-то отрезков моей жизни. Этот ритм и порождает музыку у меня в голове, это под его влиянием создаются строки. Я привязан к поэтической традиции, укоренившейся в английском языке, но каким бы ни было мое ощущение истинного звучания стихотворной формы, я все равно копаюсь в других языках. «Каменная наброска»— это целый цикл стихов, написанный мной под непосредственным влиянием геологических особенностей Сьерры-Невады и ежедневной работы в специальной экспедиции. Надо было собирать и размещать гранитные камни на твердой плите так, чтобы они образовывали определенные структуры, причем один камень должен был плотно прилегать к другому и т.д. «Чем занимаешься?»— я как-то поинтересовался у Роя Марчбенкса. «Каменной наброской»,— ответил он. Его подборка камней из коренной породы была великолепной. В результате складывалась такой рисунок, что вам казалось будто перед вашими глазами отшлифованные камни, подогнанные до последней трещинки. Ходьба, карабканье, работа руками. Я пытался писать стихи, используя рубленые, простые, короткие слова. Вся сложность была скрыта го раздо глубже поверхностной структуры. В частности, строки, которые я выбрал для себя, были навеяны пяти- и семистрочной китайской поэзией. Я читал ее когда-то и могу сказать, что ее эффект сродни резким ударам по мозгам.
«Мифы и тексты» оформились между 1952 и 1956 года ми. Несколько ритмов, которые там прослеживаются, выросли из долгих дней тишины, окружавшей меня, пока я сидел в кабинках на наблюдательных пунктах, а еще — прилаживал крепления, работая на компанию «Wann Springs Lumber» (обматывал кабели вокруг бревен и прикреплял их к тракторам Д8, чтобы бревна с грохотом прошли через щеточную машину). Наконец, повлияли на меня песни и танцы индейских племен из Большого бассейна. Болтаться там стало для меня обычным де-II звание связано с прекрасными собраниями Canupa, Боаса, (.Лонтона, которые изучали фольклор американских индейцев йачала XX века; название также указывает на два источника, из которых человек черпает знания,— символы и чувственные впечатления от мира. Я пытался сделать свою жизнь похожей на жизнь странствующего рабочего. В моей голове бродили вопросы по истории и философии, а перед глазами стремительным калейдоскопом мелькали картины, в кото
669
670
рых отражались истоки религии. Я видел их благодаря медитации, пейотлю и «секретным неистовым ритуалам». Все сливалось в одно целое. Про себя лично могу сказать, что я преуспел
С 1956 года я работаю над длинной поэмой, которую сам называю «Горы и реки без конца». Желание написать что-нибудь в таком духе появилось у меня после знакомства с китайской живописью, точнее, с рисунками, украшавшими свитки с текстом Поэма угрожает оказаться в точности такой же, как ее название. Путешествие, само ощущение перемещения в пространстве, которое современный человек утратил начисто (на то, чтобы добраться от Кедровой рощи до плато Большого рога в Сьеррах, уходит столько же, как при езде из одного конца Америки в другой на поезде). Прибавьте сюда контрастные чередования горных хребтов и водной глади. Оголенные и обожженные скалы Омана после тридцати дней проведенных на берегу моря. История и ее мстительные призраки. Драматическая структура повторяет определенный тип пьесы театра «но». (1959)
МАЙКЛ МАККЛЮР:
ИЗ ДНЕВНИКА.
Сентябрь 1957 г.
Идея «завещания» испарилась. На ее место пришла другая — идея создания книги. Вот это уже что-то новенькое. Так что сейчас меня больше всего занимает рассказ об активно действующей «половинке» меня самого, всех моих чувствах и настроениях, да и вообще о моей жизни. Никогда прежде мне не удавалось достигать такой уверенности, какую я ощущаю сейчас, в отношении того, что я делаю. «Гимны Святому Гериону» ближе мне, чем все, написанное ранее. В них делается скидка на абстракции, томительную скуку, отречения, противоречия. Когда я пытаюсь придать дополнительный импульс своему творчеству, я свободен и в этом состоянии свободы имею полное право на ошибки. Я проникаю в сущность языка, действия, объекта, морфологии и стараюсь раскрыть все свои чувства. На все моя воля, когда речь идет о действиях, направленных на то, чтобы заставить объекты — «свидетелей моей жизни»— превратиться в абстракции в виде длинных стихов Вот мои изобретения и формы, я выступаю в роли создающего и говорящего в большей степени, чем имитатора или портретиста, изображающего объективный мир. «Гимны» и есть реальность в том смысле, что они находятся внутри реального мира и одновре
менно являются частью его Когда я пишу их, то чувствую, как становлюсь все свободней и свободней в этом мире, продвигаясь в глубь него. В стихи может попасть нервное подрагивание моей ноги — но это и есть часть моей собственной жизни. Почти все время я ощущаю себя в движении, которое становится все более свободным, вот я попадаю на Смертное ложе, а вот иду рука об руку со свободой. Моему пониманию доступно все больше и больше.
В последнем своем стихотворении под названием «Стены не станут жемчугом» я обнаружил, что стал удачнее описывать секс. (Мои чувства обретают больше свободы.) Я затормозил работу над стихом, так что сейчас я могу либо закончить его, либо бросить недописанным. Здесь проявляется исключи тельно свобода воли, я не выстраиваю ситуацию так, чтобы намеренно избегать выбора — продолжать или нет. Я делаю паузу— тщательно разбираюсь, почему возникла остановка в работе над стихотворением, и прихожу к определенному выво ду. Оказывается, причиной того, что я прервался в самый решающий момент, послужила Гордость и даже чувство собственного достоинства. Так я открываю новую веру в себя. (Чувство гордости и собственного достоинства — эти слова в наименьшей степени звучат для меня как извинение.) Стихи из «Святого Гериона» могут вылиться в пьесы, которые мне хочется на- 671 писать. Я обрел себя и понял, что уже вовсе не так поддаюсь влиянию, как прежде. Выяснилось, что я способен критически судить о тех авторах, к которым питаю неподдельное уважение. Я чувствую, что отличаюсь от других, у меня есть своя неповторимая индивидуальность Мне близки Лоуренс и Мелвилл, но я понял, насколько презираю Уильямса и Паунда.
«В холодных залах, где вершится правосудие, глупые люди требуют клятв и ясных доказательств — чтобы не подко паться; но в теплых глубинах сердца одной-единственной, никем не засвидетельствованной искорки, вспыхнувшей в памя ти. будет достаточно, чтобы зажечь пламя такой доказательной силы, которое внезапно осветит все уголки обвинительного дела,— подобно зданию, загоревшемуся посреди спящего в ночи города, когда во все стороны, кружась, летят пылающие головешкй». (Герман Мелвилл «Пьер».)
В состоянии депрессии, начало 1958 г.
Если творчество Олсона можно определить как поэзию, в которой говорит интеллект и физиология, то я хочу писать
I--------------------------------е-г-йтьи и мани»с-сгы---------
под влиянием эмоций, интеллекта и физиологии. Это должно быть непосредственное эмоциональное изложение, исходящее от тела (от органов и от энергии движений). Интеллект играет роль рационального центра, организует дисциплину, в нем и есть истина, а также — прочная связь с Наукой, этой хорошо известной действительной частью литературного творчества. Могу сказать, что знаю — так оно и есть (и это тоже послание).
Передавая смысл, необходимо делать это со всей возможной ясностью — ради прозрачности текста, а не для достижения максимальной точности. Нужно быть прямым, без экивоков там, где у Олсона это не получается, а Дункану удается крайне редко. Мое творчество растворилось в абстракциях, потому что я потерял ощущение эмоций и незамысловатости. Осталась лишь моя озабоченность тем, как набросать «черновик» стихотворения. Черновая версия — вполне естественное для меня дело, но это уже другой, более низкий уровень, чем тот, где сам язык управляет мной, а не наоборот. Или можно сказать, что я ослабляю контроль над языком. (?)
Или еще конкретней: я утратил эмоциональную наполненность своего творчества.
Я повторяю себе: «Нет никакой логики, только последовательность чувств».
872 Моя точка зрения эгоистична. Придание драматичнос-
ти собственному «Я» становится одним из средств на пути к вере и Духу.
Эмоции со всей силой подталкиваются меня к совершению открытий. Позже я умом понимаю, что все открытия были правдой. Мимолетные проявления моей физиологии.
Сентябрь 1959 г.
Я пишу, не делая изменений или внося незначительное их количество. Главнейшая цель моего творчества заключается в достижении освобождения (в первую очередь — самоосвобождения, но, надеюсь, и освобождения читателя). Человеческое Большинство и его чувства должны быть освобождены! Каждое стихотворение — это такая же часть меня, как рука, и не надо доказывать, насколько эта часть существенна. Размер, строка и т.д. и т.п. по своему происхождению есть вещи внутреннего свойства, которые обретают внешнее проявление. Они не определяются заранее, и не поддаются влиянию логики. Они просто отливаются в конкретную форму, в один момент, раз — и навсегда. Меня больше не интересуют отдающие эстетизмом логические основания стихотворения. Пьесы Джона Вебстера,
проза Джона Милтона, романы Мелвилла, Блейка, Арто и Лоуренса. Гете и Данте. Вся литература, которая имеет для меня значение,— того же плана, что и перечисленная.
’ODEM NOT GEIST! Я пишу, высвобождая, я хочу освободить Животный Дух; интеллект (если брать его обособленно, если это возможно) — это средство, которое помогает пройти прочувствованному и пережитому через пишущую машинку. Подлинная красота открывается тогда, когда замечаешь ее впервые, она может существовать, лишь будучи вписанной в реальный мир. Я живу в окружении красоты, которую вижу как уродство. Красота — она закручена в спираль, выпытана, вы вернута, яркая, в неясной дымке, черная, белая, огромная, сиюминутная, простая, замысловатая, узорчатая, сплошная, неглубокая. Мое восприятие идет не через органы чувств, а осуществляется посредством форм и заранее составленных мнений, подверженных влиянию обычая. Я взломаю эти стены и разрушу все эти вещи.
Борьба с этим ТЕМНО-КОРИЧНЕВОГО ЦВЕТА; сама по себе борьба есть непрерывное движение прямиком в ад, победа становится поражением! АД! Лживость логики (нет никакой логики, только последовательность!) и пропорции необходимо уничтожить. Я так огромен, как звезда! Я ЕСМЬ СЕРАФИМ! Голод нужно прочувствовать, а любовь — изобрести. О знаниях и чувствах надо говорить открыто;
ТЕРПЕТЬ ВСЕ ЭТО -ЗНАЧИТ. ГОРЕТЬ В ОГНЕ. ТО, ЧТО РАНИ Г. ТО !ЖЕСТОКО, ТО.
ЧТО ПРИЧИНЯЕТ БОЛЬ, ТО АГОНИЯ!
1
ХАОС ИСТИНА ИЗМЕНЕНИЕ
ЛЕРОЙ ДЖОНС:
«КАК ТЫ ЗВУЧИШЬ??»
«КАК ТЫ ЗВУЧИШЬ??»— вот над чем мы, друзья-современники. должны задуматься. Как мы звучим; перечисляю то. что мы в особенности должны уловить: а. Меликанская речь. Ь. Поэтические школы мира. с. Мы сами (наши позиции, логика, теории, неразбериха, царящая в наших жизнях, и все такое), d. И, наконец... Наше Сознание Целиком: Духовный аспект... Господь Бог?? (или как вы это назовете) : Социальный (Zeitgeist): или umwelt Хайдеггера.
673
ОТАТЬИ-И ММ1И»С»ТЫ
МОЯ ПОЭЗИЯ это то, чем я себя считаю. (Могу ли я быть легким и невесомым, как парус?? Тяжелым и громыхающим, как черные ботинки восьмого размера.) Я МОГУ БЫТЬ ВСЕМ, ЧЕМ МОГУ. Я создаю поэзию из того, что нахожу полезным, и из того, что можно спасти из помойки, которую представляют собой наши жизни. Из того, что я вижу, что меня тро гает (ЧТО Я МОГУ УСЛЫШАТЬ)... жены, сады, занятия, цементные дворики, где писают кошки, все мои бесконечные артефакты...ВСЕ есть по своему поэзия, и ничто не движется (какова бы ни была грация движений) в отрыве от этого всего. Кабинетной поэзии не существует. Если только кабинет не достигает размеров Божьего ока.
Все вышесказанное означает, что я должен быть полностью свободен творить все, что захочу, когда пишу стихотворение. «Все дозволено»— вот главная идея Ивана [Карамазова — Прим, перев.). Не может быть ничего такого, подо что я должен подгонять стих. Необходимо сделать так, чтобы все подгонялось под стих. Не должно быть никакого заранее обдуманного представления или плана, указывающего на то, каким следует быть стихотворению. «Кто знает, как должно звучать стихотворение? Это нельзя установить, пока его нет». Так говорит Чарльз Олсон... И я действую весьма похожим образом. Я не 674 интересуюсь сонетами, стихотворениями из шести шестиший или чем-нибудь вроде этого... Меня волнуют просто стихи. Если стихотворение должно обрести форму сонета (что маловероятно) или какую-либо другую форму, оно, без всяких сомнений, даст мне знать. Единственная «признаваемая традиция», которой необходимо следовать поэту,— это он сам... и добавить сюда все те вещи, выходящие за рамки традиции, все, что поэт может использовать, адаптировать, переработать во что-нибудь для себя. Чтобы при помощи этого усилить звучание собственного голоса. (Ты должен начать и закончить так... твой собственный голос... так, как звучишь ты.)
Самое большое влияние я испытал со стороны Лорки, Уильямса, Паунда и Чарльза Олсона. Попадает сюда и Элиот, только ранний (риторика может быть такой милой — некоторое время... но потом ничего кроме нее, не остается). А сейчас вокруг столько молодых волшебников! Они делают поистине великие вещи, так что каждый, кто считает себя поэтом, может у них поучиться... Уэйлен, Снайдер, Макклур, О’Хара, Ловин-сон, Уинере, Крили, Гиизберг и проч., проч., проч.
Кроме того, все это означает, что мы хотим перейти к количественной поэзии... «неправильная стопа» Уильямса...
т-ЫСКмЗЫ-егА-Н-И-И - г,оЭ1ИК-Г
• Проекционная поэзия» Олсона. Тоническое стихосложение, правильный ритм громыхающих ямбов отдают такой же сухо-< гью, как полоски земли вдали от воды. В этой структуре боль ше ничего не происходит. Мы ничего не можем взять с Англии. Л выхолощенный формализм академии (официальная культура США) потерял силу и страдает от некомпетентности и оторванности от реальности. (1959)
ГЭРИ СНАЙДЕР:
«О РЕЛИГИОЗНЫХ ТЕНДЕНЦИЯХ»
Религиозность в большей степени проявляется в конкретных действиях и личном опыте, чем в теории. «Все религии ведут к одной и той же цели»— можно часто услышать в некоторых кругах. Подобное утверждение есть результат невероятно небрежного мышления и отсутствия связи с жизненной практикой. А хорошо бы помнить, что все религии на девять десятых состоят из лжи и повинны в многочисленных социальных злодеяниях.
В «поколении битников» вы обнаруживаете в настоящее время следующие явления;
1. Стремление погрузиться в видения и достичь озарения. Наиболее легкий путь для достижения этой цели — регулярные эксперименты с наркотиками. Марихуана стала повседневной надеждой и опорой, а пейотль — лучшим средством, которое по-настоящему открывает глаза. К употреблению наркотических средств иногда добавляются погружения в йогу, алкоголь и субуд. Хотя индивидуальное озарение в значительной степени может быть достигнуто при помощи разумного дозирования наркотиков, постоянное пребывание в наркотическом кайфе ни к чему не приведет, потому что этому состоянию недостает интеллекта, воли и сострадания; к тому же от наркотического забытья, в которое погружается отдельный человек, не будет пользы никому другому во всем мире.
2. Любовь, уважение по отношению к жизни, уход, Уитмен, пацифизм, анархизм и т.д. Все это проистекает из различных традиций, среди которых — квакеры, шиншу-буддизм, суфизм. Еще один источник — любовь и открытость. В лучших своих проявлениях такое умонастроение приводит людей к активному противостоянию войне, организации коммун и попытке научиться искренне любить друг друга. Кроме того, это состояние в какой-то степени повлияло на возникновение мистики «ангелов», прославление путешествий автостопом, а заодно пробудило своего рода бессмысленный энтузиазм. Если уважа-
675
И ЫДНИФСС-ЕЫ-
ешь жизнь, то не сможешь уважать холодную мудрость и смерть — такой вот есть здесь недостаток.
3. Дисциплина, эстетика и традиция. Об этом много писали задолго до «поколения битников». Это направление отличается от установки «Все — одно» тем, что его приверженцы выбирают одну аутентичную религию, пытаются прочувствовать и впитать ее искусство и историю, а потом воплотить все в жизнь, какой бы аскетизм при этом ни требовалось проявить. Если всерьез займешься, то рано или поздно станешь айнским танцором с медведями, шаманом из племени юрок или траппистским монахом. Чего не хватает этому направлению и что все-таки есть у первых двух, так это реального вклада в творческую лабораторию мира и подлинного проникновения в пространство бессознательного, наполненное причудливыми видениями.
Наше заключение не должно вызывать удивления. А вывод такой; если человек не может понять все три перечисленные аспекта, необходимых для жизни битника,— созерцание (причем без употребления наркотиков), мораль (для меня она обычно означает социальный протест) и мудрость — то он просто не сможет жить так, как битник. Но даже если и так, он все равно может далеко уйти, и это, может быть, лучше, чем ску-676 чать в учебных аудиториях или писать книги по буддизму и о счастье для масс, как делают обыватели (которые, надо ожидать, заставят нас всех вскоре замолкнуть).
БИТНИКИ САМИ О СЕБЕ
ГРЕГОРИ КОРСО
Мол родители были итальянцами. Когда я родился, отцу было семнадцать лет, матери — шестнадцать. Местом моего рождения стал Нью Йорк, Гринвич Виллидж, Бликер-стрит, 1*>0. Спустя год, как я появился на свет, мать оставила отца, мзхнув рукой на этого не подававшего никаких надежд человека, и вернулась в Италию. В общем, остался я сиротой и сменил четверых неродных родителей. Когда мне исполнилось один-|надцать, отец повторно женился и забрал меня к себе. Но все I было напрасно, потому что через два года я сбежал. Меня поймали и отправили в интернат для мальчиков. Я пробыл там два |года, затем меня отпустили и разрешили вернуться домой. Но я опять дал деру, после чего оказался под наблюдением в Белль-ню. В этой больнице я провел три ужасных месяца. Меня окру-жали сумасшедшие старики, которые мочились прямо в рот другим несчастным. Когда меня выпустили, я знал о человеческом страдании больше, чем мои отец и мачеха вместе взятые. Им не довелось испытать тех мучений, которые выпали на мою долю в тринадцать лет. Дома я не задержался и смылся оттуда в который раз. В возрасте семнадцати лет я загремел в тюрьму, потому что совершил серьезный проступок. Но до этого, с тринадцати до семнадцати лет, я сменил несколько квартир: сначала жил с ирландцами на девяносто девятой улице и Лексинг-тон-стрит, потом с итальянцами — на сто пятой и третьей улице; на сорок третьей улице я пристроился к двум беглым из Техаса и т.д. В семнадцать лет я совершил кражу и заработал три года в Клинтонской тюрьме. Там я познакомился с одним приятелем. Он подкинул мне «Братьев Карамазовых», «Отверженных», «Красное и черное». Так что я начал учиться. Неожиданно я понял, что могу свободно думать, чувствовать и писать. Стоило мне раньше заикнуться о своем желании заняться сочинительством (а желание это было огромным), как мой отец всякий раз говорил, что в этом мире нет места поэтам и всяким там писателям. Но в тюрьме все было по-другому. «Поэт» нашел здесь место, а за плечами у него было всего-то шесть классов. Я вышел из тюрьмы, сохранив любовь к моему доброму знакомому. Да и вообще, все люди, которых я повстречал, будучи за решеткой, были гордыми и несчастными, прекрасными и потерянными, очень потерянными. Должен сказать, что самое мучительное время за все детство я пережил, когда мне было двенадцать и жил я в интернате. Туда меня направили из-за
677
того, что я своровал радиоприемник и продал его скупщику. Скупщика привлекли к суду, и я проходил свидетелем по делу. Из интерната меня перевели в ТЮРЬМУ — и это меня, двепад цатилетнего ребенка! В тюрьме я оставался целых пять месяцев. Пять месяцев я не дышал свежим воздухом и нс пил молока. Большинство заключенных были чернокожими. Они люто ненавидели белых Так что притесняли меня по полной программе. Я был просто ангелом, когда на следующий день после того, как негры украли мою еду, избили меня, помочились прямо у меня в камере, я вышел к ним и рассказал свой красочный сон о блуждающей девочке. Во сне опа остановилась перед глубокой ямой и застывшим взглядом смотрела вниз.
Я делюсь всеми этими воспоминаниями, так как действительно верю, что впервые почувствовал необыкновенный страх в возрасте двенадцати лет. Сейчас я хочу одолеть этот ужас, но тогда я не мог ничего с ним поделать. Наверное, так или иначе, я должен был пройти свой путь. Но я потерял страх Мне исполнилось двадцать лет. Я вышел из тюрьмы хорошо начитанным, питая любовь к Чаттертону, Марло и Шелли. Домой я вернулся, чтобы пробыть там два дня и затем покинуть семью навсегда. По мое намерение не исполнилось — я возвратился той же ночью, чтобы вымолить у родных проще-678 ние и забрать свою коллекцию марок. Нашел дурную работу в Гармснт Дистрикт. Жил в Гринвич Виллидж. Как-то раз, одной ночью 1950 г., сидел я темном пустом баре. Со мной были мои тюремные стихи. И тут мне отчаянно повезло: рядом возник человек с бездонными глазами, в реальность которого было трудно поверить. Звали < чудное виденье» Аллен Гинзберг. От него я впервые узнал, что такое современная поэзия и как надо вести себя в обществе, где царит хаос. Последнее было для меня особенно важно, потому как себя я считал весьма организованным Мы вели восхитительные и радостные разговоры, из которых я узнавал все новые и новые подробности о поэзии. Но кроме этого, Гинзберг стал для меня первым знакомым из высших слоев и превратился в моего хорошего друга. Позже я бросил работу. Остался жить в Виллидж вместе с неплохой девушкой Так продолжалось де» 1952 г. В этом году я поехал в Лос-Анджелес, где, по счастливой случайности, получил отличную работу, устроившись в лос-анжелесскую газету «Examiner . Как новичку, мне доверяли одну статью в неделю. Остальное время я проводил в отделе хранения справочного материала в редакции газеты. Семь месяцев спустя я поднялся на борт норвежского парохода, направлявшегося в Южную Америку и Аф-
{иг-у. Из путешествия вернулся в родные пенаты, т.е. в Гринвич иллндж. Страдал от безделья, напивался и спал на крышах. Ним и занимался до 1954 г Тут меня подобрала великолепная, ынс, к сожалению, покойная. Виолетта Лэнг. Она привезла м< пя в Гарвард, где я начал безостановочно писать и где noli' । речал много неистовых парней. Обладавшие поразительными способностями, они свободно рассуждали о Гегеле и Кьерке-Kipe Благодаря бескорыстным взносам пятидесяти или даже Дольше студентов из Рэдклиффа и Гарварда я смог опублико-»агь свою «Весталку». Первым издательством, выпустившим мою книжку, стал «Harvard Advocate». Потом, в 1956 г., поехал в < ан-Франциско. Встретил там Аллена и с удовольствием к нему
I присоединился. Ферл заказал мне новую книгу под названием Бензин». В Сан-Франциско протусовался месяцев пять, читал
Lлихи вместе с Аланом. Затем мы рванули в Мехико. В Мексике н написал почти всю новую книжку. Теперь нахожусь в Париже. (1957 г.)
РОБЕРТ КРИЛИ
Родился я 21 мая 1926 г. в Массачусетсе, где и провел почти все детство. Поступил в Холдернесскую школу в Плимуте (штат Нью-Гемпшир), потом сдал экзамены в Гарвард. Бросил учиться в 1944 г. и пошел служить в хозяйственные подразделения американской армии. Служил до 1945 г., за это время успел побывать в Индии и Бирме. Вернулся в Гарвард. Окончательно расстался с колледжем в 1947 г., когда мне оставалось полгода до получения степени. Но сами понимаете — женитьба, семейная жизнь и прочее. Прожил три года в Литтлтоне (Нью-Гемпшир), после чего перебрался с семьей во Францию, в Прованс.
I Здесь мы задержались на полтора года, а потом переехали в Ба-пальбуфар, на Майорку (Испания). Я начал работать в нескольких газетах. Раньше я был помощником редактора в газете
| «Fragmente», принадлежавшей Райнеру Герхарду (Фрайберг-Брайсгау, Германия) а также сотрг'дничал с газетой «Vou», хозяйкой которой была Катю Китасоно (Токио. Япония). В 1954 г. я поехал в Блэк Маунтин (штат Северная Каролина). Чарльз Олсон и факгльтет колледжа этого города пригласили меня преподавать для студентов, обучавшихся писательскому ремеслу. Отработав в течение весеннего семестра, я ушел из колледжа, но возвратился туда летом 1955 г. и преподавал там до января 1956 г. После этого я жил в Таосе, набегами — в Сан-Франциско. Осенью 1956 г. съездил в Нью-Мексико поработать учителем в школе для мальчиков в Альбукерке. Получив в 1959 г.
679
-СТА?
степень магистра гуманитарных наук в Университете Нью-Мексико, я стал преподавать в Гватемале, на одной кофейной плантации, где, собственно, и проживаю в настоящее время.
680
ЛОУРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ
Скорее всего, родился он в Нью-Йорке в 1919 г. или вскоре после этого. Кажется, затем туго спеленатый малыш отправился во Францию. Там был дом с балконом, откуда дитя могло любоваться белыми вершинами эльзасских гор. Прошло несколько лет, и ребенок вернулся назад в Штаты. Среди детишек своего возраста он невероятно выделялся примечательной способностью пускать газы. Что было потом, не совсем ясно: история об этом умалчивает. Очень даже может быть, что во время второй мировой войны он опять поехал во Францию и установил тайные связи с французским Сопротивлением и норвежским подпольем. После войны он, вполне вероятно, написал два романа, оставшихся не опубликованными, и докторскую диссертацию для защиты в Сорбонне. Диссертация должна была называться «История писсуара в современной поэзии». Можно почти доподлинно утверждать, что он по суше добрался до Сан-Франциско где-то в 1951 г., приобрел книжный магазин и занялся публикацией книжечек стихов в карманном формате.
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
Родился 3 июня 1926 г. в Патерсоне, Нью-Джэрси. Мать — Наоми Гинзберг, эмигрировавшая из России. Отец — Луис Гинзберг, поэт-лирик и по совместительству школьный учитель. Средняя школа в Патерсоне до семнадцати лет, Колумбийский колледж, торговый флот, Техас и Денвер, работа курьером, Таймс Сквер в Нью-Йорке, дружки в тюрьме, посудомойщик, книжные обзоры, Мехико, изучение рынка, дзэнское «просветление» в Гарлеме, Юкатан и Чапас в 1954 г., Западное побережье, «Вопль», поездка в 1955 г., путешествие в Арктику, а потом — Танжер, Венеция, Амстердам, Париж. Лондон, публичные чтения в Оксфорде, Гарварде, Колумбии, Чикаго, Нью-Йорк «Каддиш» в 1959 г. Вернулся в Сан-Франциско, чтобы наговорить пластинку (надо ж^оставить что-нибудь после себя), и ненадолго исчез на Востоке.
ЛЕРОЙ ДЖОНС
Я родился 7 октября 1934 г. в Ньюарке, штат Нью-Джерси. Учился в университете Рутджерса, университете Говарда, Колумбийском университете, Новой школе социальных иссле-
Ь-И+Ж+М-И-&й М И V GE6E
дований (М.А. Герман). В 1953 г. побывал в Канаде и Мексике. (' октября 1954 по январь 1957 г. служил в воздушных силах США (занимался воздушной климатографией). Два с половиной года проживал в Пуэрто-Рико (1954-1957 гг.), совершая короткие поездки в Европу, Африку, на Ближний Восток. Работаю редактором журнала «Yugen», издательство «Totem».
ДЖЕК КЕРУАК (РОДИЛСЯ В 1922 Г.)
Мне было четыре года, когда я лишился брата. Впослед-< твии мне рассказывали, что я усаживался в гостиной и на долгое время замирал без движения, бледный и слабый. Несколько месяцев я не мог прийти в себя от горя. Потом стал включать старый проигрыватель «Виктрола» и смотреть под музыку фильмы. Некоторые из них превращались в нескончаемые многосерийные саги из разряда «продолжение смотрите на следующей неделе». Мне случалось доводить себя до крайности. Тогда я связывал себя веревкой и ложился на газоне перед домом. Возвращавшиеся из школы ребята считали меня безумцем. Брат научил меня рисовать. Так что в возрасте восьми лет я начал самостоятельно рисовать комиксы, например, на такую тему: «Путешествие Куку и Коко до ядра Земли» (понятное дело, что первые рисунки были сделаны довольно грубо). Сюжеты комиксовГразрастались до бесконечности (в пример приведу комиксы под названием «Восьмое море»). Скучающий мальчик из Нашуи (Нью-Гемпшир) прослышал о моих комиксах и попросил их на время. С тех пор я больше никогда не видел своих рисунков. В одиннадцать лет я уже вовсю сочинял небольшие, но законченные истории, записывая их в пятицентовые блокноты. Я пытался делать собственные журналы (в подражание «Liberty Magazine») и страшно интересовался бегами. Первое «серьезное» произведение я написал после того, как в семнадцать лет прочел Джека Лондона. Беря пример с Джека, я наклеивал «длинные слова» на стенах в своей спальне, чтобы покрепче их запомнить. В восемнадцать я познакомился с книгами Хемингуэя и Сарояна и начал писать короткие рассказы в свойственной им манере. Потом был Том Вулф и имитация его стиля. Прочел я и Джойса. Под его влиянием сочинил детский роман, похожий на «Улисса», который назвал «Тщеславие Дулу-за». Настал черед Достоевского. Наконец, я вступил в романтическую фазу и стал зачитываться Рембо и Блейком. Этот период я обозначил как «самостановление». Чтобы окончательно «самозавершиться», я сжег то, что написал раньше. В двадцать четыре года я проникся западноевропейской идеалистической
681
ci а ; ьи в МАниФЕ-е-гь»
литературой. Произошло это благодаря Гете «Dichtung und Wahrheit». Шагая в ногу с литературной модой, я вырабатывал собственный стиль. Этому также содействовало прочтение восхитительных и очень содержательных писем Нила Кэссиди, великого писателя, с которого списан образ Дина Мориарти в ро мане «На дороге». Много интересного об освобожденном из-под контроля разума словотворчестве я узнал от молодого Аллена Гинсберга и Уильяма С. Берроуза.
ФИЛИП ЛАМАНТИА
Родился в 1927 г. в Сан-Франциско. Жил в Нью-Йорке, Мексике, Европе и Северной Африке. Андре Бретон назвал меня настоящим поэтом-сюрреалистом. Впервые опубликовался в журнале «View» в 1943-45 гг. К 1946 г. порвал с сюрреализмом. С тех пор примкнул к андеграунду. Путешествую.
МАЙКЛ МАККЛУР
Родился в 1932 г. на Среднем Западе. Сменил несколько школ как на Среднем Западе, так и на юго-западе и в Сан-Франциско, где и осел с 1953 г. Женат, имеет дочь.
ДАВИД МЕЛЬЦЕР
682 Я родился в 1937 г. в Рочестере, штат Нью-Йорк. Пока
мне не исполнилось тринадцать, жил в Бруклине. Переехал в Лонг-Айленд, когда в семье начались серьезные проблемы. В возрасте четырнадцати лет уехал на запад и оставался в Лос-Анджелесе шесть лет. Тогда и произошло становление моей личности. За это время я встретился с Уоллесом Берманом и Робертом Александром. Встреча с ними стала для меня поворотной точкой. Передо мной открылась фантастическая возможность заняться искусством и самосовершенствованием. В 1957 г. я переехал в Сан-Франциско. Женился в 1958 г. Много месяцев читал стихи под джазовое сопровождение в клубе «Погреб». Окончательно разуверился в поэзии как общественной цели.
Я решил проложить собственный путь в поэзии, обрести свой голос и положение, которое поможет мне продолжить путешествие. Поэзия — это TIE вся моя жизнь. Она значимая ЧАСТЬ моей жизни
ПИТЕР ОРЛОВСКИ
Родился я в июле 1933 г. Все детство проходил с грязными ногами и постоянно хихикал. Не переношу пыльцу, так что в носу ковыряюсь регулярно. В школе были неприятности:
। лишком часто на уроках задумывался над тайнами бытия. В середине последнего семестра ушел из школы. Стал подрабатывать в больнице для душевнобольных, ухаживая за стариками. Обожаю соленые крендельки. Больше не могу припомнить никаких фантазий. Может, кто-нибудь купит мне гору с пещерой внутри? Все, молчу. Хотел быть фермером и ради этого пошел в среднюю школу. Я вкалывал, вкалывал до пота, честное слово, работал так, что никто не поверит. Переносил тяжести на автобусных остановках. «Наслаждался» подгоревшим беконом — все благодаря мамочке. Часто пялюсь на собственные ноги и голову мою все время затягивает облаками паранойи. Я не против того, чтобы вымыть полы или убрать за кошкой, когда ее вырвет. Люблю нырять. Я луну хочу — веселья ради. Испытываю блаженство, когда в голове становится по-настоящему пусто, особенно если удается достичь этого чудесного состояния, отмокая в ванне. Этим летом было удовольствие: мухи щекотали нос и все лицо. Я требую, чтобы на рынке была разрешена продажа некачественных алкогольных напитков. Это поможет людям получше узнать друг друга. Уровень интеллекта в школе достигал 90. Сейчас мой особенный I.Q. исчисляется тысячами единиц.
663
ПРИЛОЖЕНИЕ
I
вопль
Карлу Соломону
1
Я видел гениев моего поколения убитых безумием, дохнущих с голоду, истеричных и голых, волочащихся на рассвете по негритянским улицам в поисках яростной дозы, ангелоглавых хипстеров полыхающих ради древней небесной подключки к звездной динамо-машине в механике ночи — в нищете и лохмотьях с пустыми глазами обдолбанных сидящих куря в сверхъестественной тьме квартир без горячей воды плывущих над вершинами городов размышляя о джазе, обнажавших мозги перед небом под городом Эль и зрящих ангелов Мухаммедовых пляппщих на сияющих крышах доходных домов проходящих по университетам с лучезарными спокойными очами бредя
Арканзасом и трагичными прозреньями Блейка среди исследователей войны, изгнанных из академий за шизу & вывешивание бесстыдных од на окнах черепов, 667
корчившихся от холода в кальсонах и в комнатах небритых, сжигавших
деньги в мусорных корзинах и прислушивавшихся к Ужасу за стеной, схваченных полицией одетыми лишь в бороды лобковых волос на полпути в Нью-Йорк
через Ларедо с поясами набитыми анашой,
жравших пламя в пахнущих краской отелях или пивших терпентин в Пэрэдайз-Элли, смерть, или ночь за ночью подвергавших мукам чистилища свои торсы
сновиденьями, наркотой, кошмарами наяву алкоголем хуем и бесконечными яйцами, бесподобными слепошарыми улицами дрожащими тучами и молниями в голове
метущихся между' полюсами Канады & Патерсона, озаряя весь неподвижный мир Времени между ними.
пейотно-резкие очертанья парадных, рассветы на кладбищах на фоне зеленых деревьев, опьяненье вином над крышами города, витринные пригороды, езда по травяному кайфу на подмигивающие светофоры, луна и солнце и вибрации деревьев
в рычащих зимних сумерках Бруклина, треп над пепельницами окурков
и добрый царь свет разума,
приковавшие сами себя к сабвею во имя езды бесконечной от Бэттери
до святого Бронкса под бензедрином покуда грохот колес и крики детей
не швыряли их на землю дрожащих со ртом перекошенным и отмудоханных
с отмороженными мозгами потерявшими блеск в зловещее марево Зоо,
шедших всю ночь ко дну в субмариновом сумраке «Бикфорда» выплывавших
и сидевших день напролет над выдохшимся пивом в покинутом всеми «Фугаззи» слушая
треск с которым крякает Рок на термоядерном джукбоксе, болтавших без продыху часов семьдесят кряду от парка до пледа до бара
до Беллевю до музея до Бруклинского Моста, потерянный батальон платонических диалогистов сигавших с утесов
с лестниц пожарных и подоконников с «Эмпайр Стэйт Билдинг» с
688 луны,
белибердящих вопящих блюющих шепчущих факты и мемуары и анекдоты
и пинки в глазной шар и шоки больниц и тюрем и войн, интеллекты извергнутые целиком за семь дней и ночей чтобы вспомнить все
со сверкающими глазами, мясо для Синагоги отбитое об мостовую, что исчезали в Нигде в Дзен-буддизме в Нью-Джерси оставив цепочку
странных почтовых открыток с видом «Атлантик Сити Холл», страдая восточным потом танжерской ломотой китайской мигренью на ломках
в ньюаркских промозглых меблированных комнатах, что ходили ходили в полночь по кругу по железнодорожным дворам размышляя куда бы пойти и кудадо шли не разбив ни единого сердца,
что жгли сигареты в товарных вагонах вагонах летящих ракетой сквозь снег в одичалые фермы в дедовской ночи, чьими любимцами были Плотин и По и Сан-Хуан де ля Крус телепатия боп
каббала потому что у ног инстинктивно вибрировал космос в
I Канзасе,
, что одиноко плелись по проулкам Айдахо в поисках визионерских
I индейских
ангелов что были визионерскими индейскими ангелами,
I что полагали что просто свихнулись когда Балтимор тонул в зареве
I сверхъестественного экстаза,
что впрыгивали в лимузин к китайцу-оклахомцу по внезапному
I приказу зимней
полночи огней фонарных маленького города дождя,
что праздно шлялись в Хьюстоне нежрамши одиноко алча джаза или I секса или
I супа, и тащились за талантливым испанцем чтоб поговорить с ним про
Америку и Вечность — безнадежная задумка!— так что плыли в Африку, что уходили вглубь вулканов Мексики оставив по себе всего лишь тень
штанов бумажных лаву прах поэзии развеянный каминами Чикаго, что возникали вновь на пляжах Западного Побережья сыщиками целым ФБР
забородевшим в шортах болыпеглазо-пацифистстким сексуальным темнокожим раздающим всем непостижимые листовки,
что прожигали сигаретой дырки в собственных руках в протесте против
наркотических табачных облаков Капитализма, что распространяли сверхкоммунистические памфлеты на Юнион Сквер
рыдая и раздеваясь пока лос-аламосские сирены воем их не травили, и выли спасаясь вниз по Уолл-Стрит и выл паром Стэтн-Айленда тоже, чьи нервы срывались плача в белых спортзалах голыми и дрожащими перед
машиноподобием прочих скелетов, что детективов кусали за шею и в восторге визжали во всех коповозках ибо
не совершали никаких преступлений всего лишь варганили свою дикую всячину педерастию и интоксикацию,
что выли в сабвее упав на колени и были стащены с крыши за то что махали
гениталиями и манускриптами.
что позволяли ебать себя в жопу безгрешным мотоциклистам и визжали
от радости,
689
что сосали тем кто сосал у них — морякам серафимам в людском обличье, ласкам любви Атлантики и Карибов,
что дрочили утром и вечерами в розариях и на траве общественных парков
на кладбищах брызгая спермой бесплатно в кого бы ни принесло, что бесконечно икали пытаясь хихикать но в оконцовке рыдали за ширмой
в Турецкой Бане когда белокурый & голый ангел являлся пронзить их мечом,
что теряли своих сладких мальчиков из-за троицы сморщенных землероек
судьбы — кривой землеройки гетеросексуального доллара кривой землеройки что мигает из матки и кривой землеройки что просто сидит
на жопе перегрызая разумные золотые нити ткацкого станка Мастера,
что сношались в экстазе и ненасытно с бутылкою пива с любовницей
с сигаретною пачкой со свечкой и слетали с кровати и дальше сношались
ползком по полу до самого холла и кончали в обмороке на стену
690 узрев
виденье верховной пизды с малофьёй что всегда ускользает от слабого
gyzym сознания, что сахарили промежность миллиона девчонок дрожа на закате, и утро
встречали с налитыми кровью глазами но были готовы посахарить и промежность рассвета, сверкая задами на сеновале и в озере нагишом.
что выезжали на блядки по всему Колорадо в мириадах краденых тачек ночи,
ПК., секретный герой сих стихов, всехуй и Адонис из Денвера — радостна память о неисчислимых девицах поваленных им на пустых участках 8с задних дворах закусочных, меж рахитичных рядов киношек, щ.
на горных вершинах в пещерах а то и стройных официантках на знакомой
обочине одинокие юбочные задирания & особенно тайные бензозаправочные солипсизмы сортиров, & аллеи родного города тоже,
что выходили из фокуса в длинных порочных фильмах, смещались в
мечтах,
просыпались уставясь на внезапный Манхэттен вытаскивали себя из похмелья подвалов бессердечным «Токаем» и ужасами на Третьей железными снами & спотыкаясь брели в конторы для безработных, что шлялись всю ночь с ботинками полными крови по докам снежнобережным
ожидая когда дверь на Ист-Ривер откроется в комнату полную жара пара и опиума, что созидали крутые суицидальные драмы на квартирных утесобережьях
Гудзона облитые синим военным светопотопом лупы & их головы будут увенчаны лавром в забвении, что поедали ягнячье жаркое воображения иль переваривали краба желудком
на грязном днище рек Бауэри,
что обливались слезами над романтикой улиц с ручными тележками полными
луковиц и бобин дурной музыки,
что сидели в коробках дыша в темноте под мостом и вставали собрать клавесин
на своих чердаках,
что кашляли в Гарлеме на шестом этаже коронованы пламенем под чахоточным
небом окружены апельсинными корзинами теологии, что перьями скрипели ночи напролет качаясь и катаясь по надменным
заклинаниям которые оказывались желтым утром идиотскими куплетами,
что стряпали гнилых животных сердце лапы легкие хвосты & борщ с тор-
тильями в мечтах о чистом королевстве овощей.
что ласточкой пыряли под мясницкие фургоны в поисках яйца, что швыряли свои часы с крыши как бюллетени голосуя за Вечность вне Времени, & будильники попадали им в голову каждый день еще десять лет после этого, что взрезали себе запястья три раза подряд три раза провал, сдавались и от
отчаянья открывали антикварные лавки в которых думали о том что стареют и плакали,
что живьем сгорали в невинных костюмах фланелевых на Мэдисон Авеню
среди взрывов свинцовых стихов & бухого лязга железных рот моды & нитроглицериновых визгов волшебниц рекламы & горчичного
691
газа
зловещих интеллигентных издателей, или были задавлены пьяными в жопу такси Абсолютной Реальности,
что сигали с Бруклинского Моста это вправду случалось и шли восвояси
непризнанными и забытыми в призрачную слюду Чайнатаунских суповых переулков & пожарных машин, и ни разу бесплатного пива, что пели из окоп своих в отчаянье, выпадали из окон сабвея, прыгали
в грязный Тихий, набрасывались на негров, орали па улице благим матом, плясали на битых бокалах босиком и крушили фонографы с записями ностальгических европейских тридцатых немецкий джаз допивали виски и стеная блевали в унитаз полный крови, стоны в ушах и взрыв колоссальных свистков паровых, что катились как бочки хайвеями прошлого странствуя в гости друг к другу
в одиноко тюремное бденье Голгофы для лихачей а не то в инкарнацию
Бирмингемского джаза, что гнали на тачке из штата в штат по семьдесят два часа кряду чтоб выяснить
вижу ли я или ты или он какой-нибудь способ чтоб выяснить
692 Вечность,
что ехали в Дэнвер, что в Дэнвере гибли, что возвращались в Дэнвер & ждали
напрасно, хранили сон Дэпвера & размышляли 8с одиноко торчали в Дэнвере и не стерпев навсегда уходили чтоб выяснить Время, & Дэнвер сохнет теперь как баба по этим героям, что на колени валились в безнадежных соборах молясь о спасенье друг друга
спасенье и свете а также грудях молили покуда душа на секунду не зажигала свой хайр, что продирались сквозь собственный разум в тюрьме ожидая прихода
невозможных преступников с головами из золота и шармом реальности
в сердце что пели сладкие блюш тюрьме Алькатрас, что уезжали с концами в Мексику к вредным привычкам, а то в Роки-Маунт
к нежному Будде а то в Танжер к мальчикам а то на юг Тихого к черному
паровозу а то в Гарвард к 11арциссу в Вудлон к венку маргариток в гроб,
что заявляли в суде о своей невменяемости и обвиняли радиоточки в гипнозе Sc
так и жили потом со своей невменяемостью & своими руками & повешенными присяжными,
что кидались картофельным салатом в лекторов CCNY по Дадаизму и спустя какое-то время бритоголовыми кланялись на гранитных ступенях дурдома ведя арлекинские суицидные речи моля о немедленной лоботомии, а взамен получали бетонную пустоту состоявшую из инсулина «Метразола»
электрошока гидротерапии психотерапии трудотерапии настольного
тенниса & амнезии,
что в качестве жеста несмешного протеста валили всего лишь один символи-
ческий теннисный столик, на пару минут загнувшись в кататонии, и годы спустя возвращались воистину лысыми но в парике из кровищи пальцев
и слез — в воочию видимый чокнутый мрак больничных палат восточных
дургородов,
в утробные холлы Пилигримского Штата Грейстоуна Рокленда, дергаясь эхом
души, рок-н-ролля в полночных одинокоскамейных кромлехо! щрствах
любви, с мечтою жизни ставшей кошмаром, телами ставшими камнем
тяжелым словно луна,
мамашу в конце концов трахнув, и швырнув последнюю книгу фантастики
в форточку съемного флэта и стукнувшись лбом о последнюю дверь что
закрылась в 4 утра и шваркнув последним телефоном о стену в ответ и
опустошив последнюю меблирашку от самой последней умственной мебели, желтой бумажной розы скрученной вкруг пружины в сортире,
и даже роза — лишь выдумка, маленький добрый приступ галлюцинации...
ах, Карл, пока ты не в порядке я сам не в порядке, а нынче ты вправду по самые уши завяз во всеобщем животном вареве времени...
и поэтому гении вжарили вдаль сквозь замерзшие стрит одержимы алхимией
693
вспыхнувшей вдруг в пользе эллипса перечня метра стиха & вибрациях
плоскости,
гении, что мечтали и выгрызли сущие дыры в Пространстве-Времени
с помощью сопоставленных образов и поймали архангела душ капканом
из 2 визуальных образов и сочетали основные глаголы и стыковали тире сознания с его существительным прыгая от ощущенья что рядом
Pater Omnipotens Aeteina Deus —
чтобы вновь создать синтаксис и размер человеческой нищей прозы и встать
пред Тобой бессловесно разумно и трясясь от стыда, отверженным но
все равно исповедующим свою душу чтоб биться в такт с ритмом мысли
в Его бесконечной и голой главе,
безумным бродягой и ангельским битником Времени, не знающим
славы, но
невзирая на это пишущим свою посмертную речь —
и они восстали реинкарнировав в призрачных одеяниях джаза в
694 золоторогой
тени джаз-бэнда и выдули тоску по любви Американского голого Разума
в крик эли-эли ламма-ламма сабактани крик саксофона бросивший
в дрожь все приемники всех городов
абсолютным сердцем поэмы жизни жестоко выдранным из их собственных тел
и годным в пищу хоть тыщу лет.
II
Что за сфинкс из цемента и алюминия раздробил им череп и выжрал мозги их
и воображенье?
Молох! Уродство! Одиночество! Грязь! Жестянки с окурками и недоступные
доллары! Дети вопящие из-под лестниц! Мальчики слезы льющие в армиях! Старики навзрыд в общественных парках!
Молох! Молох! Кошмарный Молох! Молох Ьезлюбый! Ментальный Молох!
Молох свирепый судья человека!
Молох Непостижимая Клетка! Молох скрещенные кости бездушной
П Р и+ге Ж Е I 'и Е
тюрьмы
и Конгресс Всех Печалей! Молох чьи зданья — наказание Божье! Молох
огромный камень войны! Молох раззявленные правительства! Молох чей разум — сплошная механика! Молох чья кровь — циркуляция денег!
Молох чьи пальцы — десяток армий! Молох чья грудь — людоедская динамо-машина! Молох чье ухо — дымящаяся могила!
Молох чьи очи — тысячи тупиковых окон! Молох чьи небоскребы толпятся
на длинных улицах словно бесчисленные Иеговы! Молох чьи фабрики
спят и храпят средь тумана! Молох чьи дымовые трубы с антеннами города коронуют!
Молох любовь которого — сплошь скалы и нефть! Молох душа которого — банки
и электричество! Молох чья бедность — призрачность гения! Молох чей
Фатум — туча бесполого водорода! Молох чье имя — Разум!
Молох в котором я сижу в одиночке! Молох в котором мне снятся Ангелы!
Чокнутый в Молохе! Сосущий хуй в Молохе! Лишенный любви и мужества в Молохе!
Молох что рано вошел в мою душу! Молох в котором я сознанье вне тела! Молох
от страха перед которым я лишен естественного экстаза! Молох которого
я покидаю! Проснувшийся в Молохе! Свет струится с небес!
Молох! Молох! Квартиры-роботы! невидимки-пригороды! казпачейства-
скелеты! слепцы-столицы! технологии-демоны! нации-призраки! непобедимые дурки! хуи из гранита! чудовища-бомбы!
Они спины сломали подъемля Молоха в Небо! Его мостовые, деревья, радио, тонны! подъемля весь город в Небо которое вправду есть - везде вокруг нас!
Виденья! знаки' галлюцинации! чудеса и экстазы! были да сплыли по реке Америки!
Сны! восхваленья! озаренья! религии! полный паром изнеженного дерьма!
Прыжки! через реку! кувырки и распятия! сплыли с потопом! Приходы!
69S
I Гг И Г| О “ V1 V
Прозренья! Отчаянья! Десять лет животного визга и суицидов! Умы! Влюбленности! Поколение спятивших! Севших на мель на скалистый риф Времени!
Священный хохот в водах реки! Они видели все! одичавшие очи! святые вопли!
Они сказали прощай! Они спрыгнули с крыш! в одиночество! махая руками! сжимая цветы! разбиваясь о реку! ныряя в улицу!
III
Карл Соломон! Я с тобой в Рокленде где ты еще безумней чем я Я с тобой в Рокленде где тебе наверняка очень странно Я с тобой в Рокленде где ты корчишься как тень моей матери Я с тобой в Рокленде
где ты грохнул двенадцать своих секретарш Я с тобой в Рокленде где ты смеешься над этой невидимой шуткой Я с тобой в Рокленде
где мы оба крутые писатели с одной зловещей печатной машинкой Я с тобой в Рокленде
696 где здоровье твое серьезно ухудшилось о чем сообщают сводки по радио
Я с тобой в Рокленде где на кафедру черепа не принимают больше личинок чувства Я с тобой в Рокленде
где ты пьешь чай из грудей престарелых дев Утики* Я с тобой в Рокленде
где ты словами играешь «брошки медбратьев — гарпии Бронкса» Я с тобой в Рокленде
где ты в смирительной рубашке кричишь «я сейчас проиграю партию подлинного пинг-понга в Аду» Я с тобой в Рокленде
где ты лупишь по клавишам кататонического фоно «душа невинна душа
бессмертна она не должна умирать нелепо в вооруженной дурке» Я с тобой в Рокленде
где душа твоя от пятидесяти электрошоков не вернется в тело из паломничества к Кресту в пустоте Я с тобой в Рокленде
где ты докторов обвиняешь в безумье планируя социал-еврейскую революцию против национал-фашистской Голгофы
ПРИЛОЖЕНИЕ
Я с тобой в Рокленде
где ты расколешь небеса Лонг-Айленда и воскресишь своего Христа-человека из сверхчеловеческого саркофага
Я с тобой в Рокленде
где двадцать пять тысяч сумасшедших товарищей хором поют последние строки «Интернационала»
Я с тобой в Рокленде
где мы обнимаясь целуем Соединенные Штаты под покрывалом
Штаты
что кашляют всю ночь напролет не давая нам спать
Я с тобой в Рокленде
где из комы нас вырывает электроразряд наших собственных душ-самолетов ревущих над крышей они прилетели чтоб сбросить ангело-бомбы больница сверкает сама по себе мнимые стены падают вниз
О легион отощавших бегите наружу О звездно-полосатый шок милосердия вечная война настигла тебя О победа забудь о своем исподнем ведь мы свободны
Я с тобой в Рокленде
в моих сновидениях ты приходишь струясь из морского круиза вдоль по
хайвею через Америку плача навзрыд у дверей моей дачи западной 697 ночью
Сан-Франциско, 1955-1956
Перевод Дениса Борисова
----ння-леж-е+гиб----
вопль
698
Корлу Соломону
I
Я видел лучшие умы моего поколения сокрушенными безумием, подыхающими с голоду бьющимися в истериках нагими, влачащимися через негритянские улицы на заре в поисках гневного кайфа, ангелоголовые хипстеры смерть как жаждущие возобновить древнюю небесную связь с искрящейся звездами динамо-машиной среди механизмов ночи, те кто в нищете и лохмотьях те кто с ввалившимися глазами и обдолбанные не спал ночей курил в не от мира сего темноте квартир без горячей воды кто парил над крышами городов созерцая джаз,
кто обнажал свой мозг пред Небом под Эль и видел магометанских ангелов, видел, как они пошатываются на крышах доходных домов, озаренные,
кто проходил сквозь университеты с сияющими спокойными глазами галлюцинируя об Арканзасе и достойных Блейка трагедиях среди ученых, что готовят войну, кого изгоняли из академий за безумие и за вывешивание похабных од на окнах своего черепа,
кто трясся в одних трусах в небритых комнатах, сжигая последние деньги в мусорных корзинах и прислушиваясь к Ужасу за стеной,
кого арестовывали — одетых лишь в бороду лобковых волос — когда они возвращались через Ларедо с поясом марихуаны предназначенной для Нью-Йорка,
кто ел огонь в пахнущих краской отелях или пил скипидар в Пэрадайз-Элли, смерть, или подвергал мукам чистилища свой торс ночь за ночью
сновидениями, наркотиками, кошмарами наяву, алкоголем и хуем и бесконечными яйцами,
ни с чем не сравнимые слепые улицы из содрогающихся туч и молний в сознании что прыгают к полюсам Канады и Патерсона, освещая в<£Ь неподвижный мир Времени между ними
пейотные твердые очертания залов, рассветы на кладбищах с зелеными деревьями на задворках, опьянение вином над крышами города, городишки из магазинных витрин, городишки любящих задуть косяк и увеселительные поездки неоновых мигающих светофоров, солнце и луна и вибрации деревьев в ревущих зимних
сумерках Бруклина, разглагольствования над мусорными урнами и доброжелательный Король Свет сознания,
кто приковывал себя цепями к подземкам, чтобы бесконечно кататься от Бэттери до святого Бронкса под бензедрином, пока стук колес и шум детей не возвращал их на землю содрогающимися с пересохшим ртом и разбитыми без единой мысли в голове без следов обычного остроумия в угрюмом свете Зоопарка,
кто тонул всю ночь в подводно-лодочном свете «Бикфорда», выплывал наружу и просиживал целый день над выдохшимся пивом в покинутом всеми «Фугаззи», внимая трубному гласу апокалипсиса, несшемуся из водородного музыкального ящика.
кто болтал семьдесят часов без остановки от парка до флэта от бара до Белльвью от музея до Бруклинского моста,
потерянный батальон любителей платоновской болтовни спрыгивает с крылечек с пожарных лестниц с подоконников с крыши «Эмпайр Стейт Билдинг» с поверхности луны, неся всяческую чушь взвизгивая изрыгая блевотину шепотом излагая факты и воспоминания и случаи из жизни и яркие сцены и шокирующие инциденты больниц тюрем и войн, за семь дней и ночей с сияющими глазами исторгая из себя целые интеллекты с полной памятью обо всем происшедшем мясо для синагоги вышвырнуто на тротуар,
кто исчезал в никуда в дзэн в Нью-Джерси оставляя за собой след сомнительных открыток с видами ратуши Атлантик-Сити,
терзаемые жарой и потом Востока и танжерскими перемалываниями костей и мигренями Китая, когда их ломало в отсутствие джанка в угрюмой меблированной комнате в Ньюарке, кто бродил по сортировочной станции в полночь нарезая круг за кругом не зная куда деваться, и уезжал, и никто по ним не плакал,
кто закуривал сигареты в товарных вагонах товарных вагонах товарных вагонах грохочущих сквозь снежные просторы к одиноким фермам в дряхлой как Дед Мороз ночи,
кто изучал Плотина По Сан-Хуана де ля Крус телепатию и бибон-каббалу, ибо космос инстинктивно вибрировал у них под ногами в Канзасе
кто шлялся в одиночку по улицам Айдахо разыскивая зрящих видения индейских ангелов, кто сам и был зрящими видения индейскими ангелами,
кто думал, что всего лишь сошел с ума когда Балтимор блистал в сверхъестественном экстазе,
кто прыгал в лимузин к китайцу из Оклахомы, подчиняясь
699
мгновенному импульсу зимней полуночной улицы в маленьком городишке сквозь дождик пробивается свет уличного фонаря, кто шатался голодный и одинокий по всему Хьюстону в поисках джаза или секса или супа и брел не отставая за блестящим испанцем, пытаясь поговорить об Америке и Вечности, но куда там! и отчаявшись садился на корабль идущий в Африку,
кто исчезал в жерлах вулканов Мексики, оставляя за собой лишь тень рабочих штанов и лаву и пепел поэзии рассеянные в подобном камине Чикаго,
кто появлялся вновь на Западном побережье расследуя деятельность ФБР, бородатые и в шортах с большими пацифистскими глазами что сексуально сияли на их темных ликах, всучивая прохожим непонятные листовки,
кто прожигал сигаретами дыры у себя в руках в знак протеста против наркотического табачного тумана Капитализма,
кто раздавал сверкоммунистические брошюры на Юнион-Сквер рыдая и срывая с себя одежду, а вой сирен Лос-Аламоса сшибал их с ног и несся вниз по Уолл-стрит и паром Стейтен-Айленда выл тоже,
кто терял над собой контроль и разражался рыданиями в белых спортзалах обнаженные и трепещущие перед структурами других скелетов,
ТОО кто кусал детективов за шею и визжал от восторга в
полицейских машинах, не совершив никакого преступления кроме дикой еды, что готовили себе сами, кроме своей педерастии и опьянения,
кто выл на коленях в подземке кого стаскивали с крыши трясущих гениталиями и рукописями,
кто подставлял жопу праведным мотоциклистам и взвизгивал от восторга,
кто отсасывал и у кого отсасывали матросы, эти серафимы в обличье людей, ласки Атлантического океана и карибская любовь, кто ебался по утрам и вечерам в розовых садах и на траве муниципальных парков и на кладбищах разбрасывая семя повсюду для всех подходи налетай бери кто хочет,
кто икал без конца пытаясь изобразить хохот но заканчивал всхлипом за перегородкой в турецкой бане когда светловолосый и обнаженный ангел приходил пронзить их мечом,
чьи любимые парни гибли отданные в жертву трем старым ведьмам судьбы одноглазой ведьме гетеросексуального доллара одноглазой ведьме что подмигивает выглядывая из матки и одноглазой ведьме что не отрывая жопы от сту'ла разрезает интеллектуальные золотые нити выходящие из ткацкого станка
ремесленника.
кто совокуплялся в экстазе и ненасытный с бутылкой пива с возлюбленной с пачкой сигарет со свечой и падал с кровати и продолжал на полу и дальше вниз по коридору и в конце концов падал в обморок сползая по стене с видением тотальной пизды и кончал стремясь избегнуть последнего проблеска сознания,
кто лизал пизду миллиону трепещущих девушек на закате, а поутру вставал с красными глазами, но вполне готовый вылизать пизду рассвету, сверкая ягодицами под амбарами и обнаженный в озере,
кто уносился в мириадах угнанных в ночи машин на блядки вдоль и поперек Колорадо, Н. К., тайный герой этих стихов, ебарь-террорист и Адонис Денвера — радостна память о бесчисленных девушках, что отдавались ему на пустырях и задних дворах ресторанов, на дышащих на ладан задних рядах кинотеатров, на вершинах гор в пещерах и задирал он юбки сухопарым официанткам в сколько раз повторявшемся одиночестве на краю дороги и особенно в таинственном солипсизме туалетов при заправочных станциях и в проулках родного города тоже, кто вырубался в огромных омерзительных кинозалах уносился прочь во снах, пробуждался видя внезапный Манхэттен, выскребал себя из подвалов с похмелья после бессердечного токайского и ужаса железных сновидений о Третьей Авеню и плелся на биржи труда,
кто бродил всю ночь в полных крови ботинках по сугробам пристани, ожидая, что посреди Ист-Ривер откроется дверь, а за ней — комната полная опиума и жарко натопленная паровыми батареями, кто устраивал великие суицидальные драмы на усеянных утесами жилых домов берегах Гудзона под голубым по законам военного времени прожекторным светом луны, и головы их увенчают лавры в знак забвения,
кто ел баранье рагу воображения или переваривал крабов на грязном дне рек Бауэри,
кого доводила до слез романтика улиц когда их ручные тележки были полны луковиц и скверной музыки,
кто сидел в коробках и дышал в темноте под мостом а потом вставал и шел конструировать клавесин у себя на чердаке,
кто кашлял на шестом этаже в Гарлеме увенчанный пламенем под чахоточным небом окруженный ящиками для апельсинов теологии,
кто строчил всю ночь напролет раскачивась в экстазе над возвышенными песнопениями которые в свете желтого утра оказывались строфами абракадабры,
701
кто готовил еду из тухлых частей тел животных борщ и тортильи из легких сердца копыт и хвостов, мечтая о чистом вегетарианском царстве,
кто нырял под грузовики с мясом, проверяя не снесли ли те яичко,
кто срывал с руки часы и бросал их с крыши, голосуя за Вечность по ту сторону Времени, и потом десять лет подряд им каждый день падали на голову будильники,
кто резал себе вены три раза подряд безуспешно, бросал это дело и был вынужден открывать антикварные лавчонки, кто сидел в них, думая, что стареет, и плакал,
кого сжигали заживо в их невинных фланелевых костюмах на Мэдисон-Авеню под фанфары свинцовых стихов и разухабистый лязг железных батальонов моды и нитроглицериновые вскрики фей рекламы и среди иприта испускаемого злонамеренными умниками-редакторами, или кого переезжали пьяные такси Абсолютной Реальности,
кто спрыгивал с Бруклинского моста, это действительно было, и уходил прочь неведомый и позабытый в призрачное ошеломление Чайнатауна улочки из харчевен и пожарные машины — и ни одного бесплатного пива,
кто в отчаяньи пел высунувшись из окна, кто выпадал из 702 окон поездов подземки, прыгал в вонючий Пассейик, набрасывался на негров, оглашал криками улицу, танцевал босиком на осколках винных бокалов разбивал вдребезги граммофонные пластинки ностальгического европейского немецкого джаза тридцатых годов, допивал виски и блевал со стонами в окровавленный туалет, стоны в их ушах раздираемых колоссальными паровыми свистками, кто несся сломя голову по хайвеям прошлого чтобы навестить друг друга — бессонное тюремное одиночество на Голгофе скоростных машин или бирмингемское джазовое воплощение, кто ехал семьдесят два часа подряд по бездорожью чтобы узнать было ли мне видение было ли тебе видение было ли ему видение чтобы узнать что такое Вечность,
кто уезжал в Денвер, кто умирал в Денвере, кто возвращался в Денвер и ждал понапрасну, кто присматривал за Денвером и сидел задумчивый и одинокий в Денвере и в конце концов уходил, чтобы узнать что такое Время, и сейчас Денвер пуст и лишен своих героев, кто падал на колени в безнадежных соборах молясь за спасение друг друга и за свет и за груди, пока волосы души не озарялись внутренним светом на мгновение,
кто калечил себе мозги в тюрьме в ожидании невозможных преступников с золотыми головами и очарованием реальности в
сердцах, кто пел сладостные блюзы во славу Алькатраза,
кто удалялся в Мексику чтобы предаться дурной привычке, или в Роки-Маунт дабы чтить Будду, или в Танжер за мальчиками, или на «Сазерн Пасифик» к черному паровозу, или в Гарвард к 11арциссу или на кладбище Вудлон поиграть в ромашку или лечь в могилу,
кто требовал доказать по суду что они не душевнобольные обвинял радио в гипнотизме и оставался со своей душевной болезнью и с руками и с голосами присяжных, разделившимися поровну,
кто швырялся картофельным салатом в преподавателей дадаизма в Сити Колледж оф Нью-Йорк, а затем являлся на гранитных ступенях сумасшедшего дома с обритыми головами и арлекинскими речами о самоубийстве, требуя немедленной лоботомии,
но вместо того получал железобетонную пустоту инсулина метразола электрошоков гидротерапии психотерапии трудотерапии пинг-понга и амнезии,
кто в знак унылого протеста переворачивал всего-то один символический столик для пинг-понга, пребывая короткое время в кататонии,
возвращаясь через много лет теперь уже действительно лысыми, не считая кровавого парика, и слез и пальцев, к видимой невооруженным глазом судьбе сумасшедших, в палаты психиатрических городов Восточного побережья,
зловонные коридоры Пилгрим Стейт, Рокленда и Грейстоуна, перебранки с эхо звучащими в душе, раскачиваясь взад-вперед на полуночной скамье одиночества в дольменных пространствах любви, сон жизни — кошмар, тела обратились в камень тяжелый как луна,
и мать наконец *****, и последняя невероятная книга выброшена из окна наемной квартиры, и последняя дверь захлопнулась в четыре часа ночи, и последний телефон разбили об стенку вместо ответа, и из последней меблированной комнаты вынесли всё до последнего предмета умственной мебели, желтой бумажной розы прикрученной к вешалке в платяном шкафу, и даже она была воображаемой, лишь крошечной галлюцинацией, попыткой надежды —
ах, Карл, если с тобой не все в порядке то и со мной не все в порядке а ты поистине угодил в тотальный животный суп времени — и кто потому бежал по обледеневшим улицам не в силах избавиться от внезапной вспышки озарения об алхимии использования эллипса каталога метра и вибрирующей плоскости.
703
кто видел в мечтах и воплощал наяву пробелы во Времени и Пространстве через посредство образов сопоставленных друг с другом и захватывал архангела души между 2 зрительными образами и сочетал глаголы-первоэлементы и ставил рядом существительное и дефис сознания так чтобы они прыгали в восторге от ощущения Paler Omnipotens Aetema Deus,
дабы воссоздать синтаксис и размеренность бедной человеческой прозы и стоять пред вами безмолвным и все понимающим и трясущимся от стыда, отверженным но все же изливать душу в исповеди так чтобы она подчинялась ритму мысли в его нагой и беспредельной голове,
безумец бродяга и ангел разбитый во Времени, неведомый, но записывающий здесь то, что, может быть, останется сказать во времени что придет после смерти,
и восстал он рожденный вновь в призрачных одеяниях джаза в тени златых труб оркестра и излил жажду любви терзающую обнаженную душу Америки в саксофонном крике «или или лама савахфани» что снес с лица земли все города до последнего радиоприемника
абсолютным сердцем поэмы жизни вырубленной с мясом из их собственных тел что будет годна в пищу еще тысячу лет.
704 И
Какой же сфинкс из цемента и алюминия разворотил им черепа и сожрал их мозги и воображение?
Молох! Одиночество! Мерзость! Уродство! Урны для мусора и ненаходимые доллары! Дети что взвизгивают под лестницами! Парни что всхлипывают в армиях! Старики что рыдают в парках!
Молох! Молох! Кошмар Молоха! Молох безлюбый! Ментальный Молох! Молох что тяжко судит людей!
Молох непостижимая темница! Молох череп и кости бездушная тюрьма и Конгресс печалей! Молох чьи здания — приговор! Молох грандиозный монолит войны! Молох одичавшие правител ьства!
Молох чей разум — чистая машинерия! Молох по чьим жилам струятся деньги! Молох чьи пальцы — десять армий! Молох чья грудь — людоедское динама! Молох чье ухо — дымящаяся могила!
Молох чьи глаза — тысяча слепых окон! Молох чьи небоскребы торчат нескончаемыми Иеговами вдоль длинных улиц! Молох чьи фабрики видят сны и сдыхают в тумане! Молох чьи дымовые трубы и антенны венчают города!
Молох чья любовь — нескончаемые нефть и камень! Молох чья душа — электричество и банки! Молох чья нищета — это призрак
гения! Молох чья судьба — облако бесполого водорода! Молох чье имя — Сознание!
Молох в коем я сижу одинокий! Молох в коем я грежу об Ангелах! Безумен в Молохе! Хуесос в Молохе! Лишен любви и мужского достоинства в Молохе!
Молох что так рано вошел в мою душу! Молох в коем я лишь сознание без тела! Молох что устрашил меня и я бежал от моего природного экстаза! Молох от коего я отрекаюсь! Пробудитесь в Молохе! Свет струится прямо с небес!
Молох! Молох! Робото-жилища! незримые пригороды! скелеты-сокровищницы! ослепшие столицы! демонические индустрии! призрачные нации! непобедимые психушки! гранитные хуи! чудовищные бомбы!
Они переломали себе позвоночники вознося Молоха в Небеса! Мостовые, деревья, радиоприемники, тонны! вознося город в 11ебо которое существует на самом деле и повсюду вокруг нас!
Видения! предзнаменования! галлюцинации! чудеса! экстазы! все уплыло по американской реке!
Мечты! поклонения! озарения! религии! полный корабль чувствительной чепухи!
Прорывы! туда, за реку! прыжки через голову и распятия! унесены наводнением! Нарковские приходы! Богоявления! Отчаянья! Десять лет животных криков и самоубийств! Сознания! Новые любови! Безумное поколение! разбилось о скалы Времени!
Воистину святой смех в реке! Они видели все! и дикие глаза! и священные вопли! Они простились! Они спрыгнули с крыши! в одиночество! махнув рукой на прощанье! сжимая цветы! Вниз к реке! на улицу!
III
Карл Соломон! Я с тобою в Рокленде, где ты безумнее меня
Я с тобою в Рокленде, где ты, должно быть, чувствуешь себя очень странно
Я с тобою в Рокленде, где ты подражаешь тени моей матери
Я с тобою в Рокленде, где ты убил двенадцать своих секретарш
Я с тобою в Рокленде, где ты смеешься над незримым юмором ситуации
Я с тобою в Рокленде, где мы с тобой великие писатели и делим одну чудовищную пишущую машинку
Я с тобою в Рокленде,
705
706
где состояние твоего здоровья ухудшилось, и бюллетени передают
по радио
Я с тобою в Рокленде,
где факультеты черепа больше не принимают червей чувств
Я с тобою в Рокленде,
где ты пьешь чай из грудей старых дев Ютики
Я с тобою в Рокленде,
где ты каламбуришь по поводу тел твоих сиделок, гарпий Бронкса Я с тобою в Рокленде,
где ты орешь в смирительной рубашке, что проигрываешь игру в реальный пинг-понг пропасти
Я с тобою в Рокленде,
где ты колотишь по клавишам кататонического пианино душа невинна и бессмертна ей никогда не должно умирать лишенной Бога в бронированной психушке
Я с тобою в Рокленде,
где еще пятьдесят электрошоков не вернут твою душу назад в тело из ее паломничества к кресту в пустоте
Я с тобою в Рокленде,
где ты обвиняешь врачей в безумии и замышляешь древнееврейскую социалистическую революцию против фашистской национальной Голгофы
Я с тобою в Рокленде,
где ты еще расколешь небеса Лонг-Айленда и воскресишь своего живого Христа-человека из сверхчеловеческой могилы
Я с тобою в Рокленде,
где двадцать пять тысяч рехнувшихся товарищей хором поют последние куплеты «Интернационала»
Я с тобою в Рокленде,
где мы обнимаем и целуем под простынями Соединенные Штаты — Соединенные Штаты что кашляют всю ночь и не дают нам уснуть
Я с тобою в Рокленде,
где электрическим разрядом пробуждает нас из комы рев аэропланов наших душ над крышей они прилетели сбрасывать ангельские бомбы больница озаряется собственным светом рушатся воображаемые стены О тощие легионы, бегите наружу О усеянный звездами шок милосердия, вечная война уже здесь О победа, забудь о нижнем белье, мы свободны **’
Я с тобою в Рокленде,
в моих снах ты мокрый после путешествия вплавь идешь по шоссе через всю Америку в слезах прямо к двери моего коттеджа укрытого в западной ночи
Сан-Франциско, 1955-1956
ПРИМЕЧАНИЕ К «ВОПЛЮ'
Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят!
Мир свят! Душа свята! Кожа свята! Нос свят! Язык свят и хуй свят рука и очко святы!
Свято всё! Святы все! Свято везде! Каждый день — он во веки веков! Каждый, каждый — ангел!
Бомж свят не менее, чем серафимы! сумасшедший так же свят, как ты, душа моя, свята!
Пишущая машинка свята стихи святы голос свят слушатели святы свят экстаз!
Свят Питер свят Аллен свят Соломон свят Люсьен свят Керуак свят Ханке свят Бэрроуз свят Кэссади святы неведомые выебанные в жопу и терзаемые страданиями нищие святы омерзительные человеческие ангелы!
Свята моя мать в сумасшедшем доме! Святы хуи канзасских прадедов!
Свят стонущий саксофон! Свят бибоп-апокалипсис! Святы джаз-банды свята марихуана святы хипстеры мир между народами святы пейот волынки и барабаны!
Святы одиночества небоскребов и тротуаров! Святы забегаловки, заполненные миллионами! Святы таинственные реки слез, что глубоко, глубоко под улицами!
Свят одинокий Джаггернаут! Свят огромный Агнец среднего класса! Святы сумасшедшие пастыри восстания! Те кто врубается что Лос-Анджелес И ЕСТЬ Лос-Анджелес!
Свят Нью-Йорк Свят Сан-Франциско Святы Пеория и Сиэтл Свят Париж Свят Танжер Свята Москва Свят Стамбул!
Свято время в вечности свята вечность во времени святы часы запущенные и оставленные в космосе свято четвертое измерение свят Пятый Интернационал свят Ангел что в Молохе!
Свято море свята пустыня свята железная дорога свят паровоз святы видения святы галлюцинации святы чудеса свято глазное яблоко свята зияющая пропасть!
Святы всепрощение! милость! милосердие! вера! Святы! Наши! тела! страдание! великодушие!
Свята не от мира сего в высшей степени сияющая разумная доброта души!
Беркли, 1955
707
Перевод Дара Жутаева
Имаму Амири Барака (Лерой Джонс)
КТО ВЗОРВАЛ АМЕРИКУ
(все мыслящие люди против терроризма как домашнего так и международного... но не стоит одним прикрывать другой)
говорят это все террористы какие-то варвары арабы из
Афганистана а не американцы скинхеды или члены Ку-Клукс Клана не те, кто минируют ниггерские храмы или садят наших братьев в камеры смерти не Трент Лотт, не Дэйвид Дьюк и не Джулиани не Шандлер и не Хельме,
708 что скоро ноги протянет
Не какая-нибудь там гоноррея в штатском болезнь белого белья охотница за черным мясом лишающая нас рассудка и разума а порой и человеческого облика разом
говорят (кто говорит? да тот кому велено
Кому заплачено
Кто умеет врать много и часто
Кто нигде и никогда не снимает маски
Кто имел рабов а теперь имеет баксы по высшей таксе
Кто снял все сливки с наших плантаций Кто подверг геноциду индейцев Кто подсадил на порошок всю черную нацию
Чей дом на Уолл-стрит — самой главной плантации —
Кто хочет отрезать тебе твои яйца
Кто трахнул твою мать
И линчевал отца
Кто всегда с собой носит деготь и перья
Кто разводит костры чтобы горели деревья
Кто нас убивает и кто нас нанимает
Кто считает себя Богом, хотя имя ему — дьявол
Кто выше всех задирает нос
Кто всем праведникам праведник и всем боссам — босс
По чьему облику был сотворен Иисус Христос
Кто создал все на белом свете
Кто всех умнее
Кто всех сильнее
Кто всех богаче
Кто говорит что ты урод поскольку выглядишь иначе
Кто придумал искусство и придумал науки
Кто придумал пушки и бомбы
чтоб отрывать людям руки
Кто покупал рабов а потом продавал их
Кто грязными словами называл и обзывал их
Кто говорил что Джеффри Деймер — не псих
Кто/ Кто/ Кто/
Кто украл Пуэрто-Рико
Кто украл обе Индии, Филиппины Австралию и Гебриды
Кто навязал опиум китайцам
Кто владеет билдингами
Кто владеет деньгами
Кто считает нас всех дураками
Кто садит нас за решетку
Кто хозяин облигаций и акций
709
Кто владел невольничьими кораблями
А нынче командует армиями
Кто те президенты которых мы не выбирали Кто те кто правят банками и нами
Кто/ Кто/ Кто/
Кто владеет нефтяными вышками
Кто играет нашими умишками
Кто скупил весь хлеб
Кто всегда у нас за мир ну кому ж нужна война?
Кто имеют свои дивиденды
Кто никогда не платит ренты
Кто владеет всею землей
Кто не какой-то там ниггер
А нач<1льпик большой
Кто владеют i ородом этим
710 Воздухом и водою
И вообще всем на свете
Кто владеет твоей колыбелью
Кто грабит, ворует, убивает и врет выдавая за правду наглую ложь
Кто говорит что ты на него не похож
Кто живет в самых классных домах Кто замешан в самых грязных делах Кто ходит в отпуск когда захочет
Кто убил больше всех ниггеров
Кто убил больше всех евреев
Кто убил больше всех итальянцев
Кто убил больше всех ирландцев
Кто убил больше всех африканцев
Кто убил больше всех японцев
Кто убил больше всех латиноамерниканцев
Кто/ Кто/ Кто/
Кто владеет океанами
И самолетами
Кто владеет телеканалами
И радиочастотами
Кто владеет тем чем не владел еще никто
Кто хозяин тех хозяев кто на самом деле ничто
Кто владеет пригородами
И разоряет города
Кто пишет законы
Кто сделал Буша президентом
Кто мечтает когда вновь взовьется флаг конфедерации
Кто врет про демократию на глазах у всей нации
КТО/ КТО/ КТО/ КТО/
Кто Зверь Апокалипсиса
Число 666
Кто отправил
Иисуса на крест
711
Кто засунет даже черта в карман
Кто разбогател на геноциде армян
Кто круче всех террористов
Кто толкует Библию как ему угодно
Кто перебил целую ючу народа
Кому плевать на заветы и Писание Кому плевать даже на наше выживание
Кто владеет колониями
Кто грабит свое отечество
Кто правит миром
В интересах якобы всего человечества
У кого на счету всего больше казней
Кто/ Кто/ Кто/???
Кто владеет нефтью и газом
Кому их всегда не хватало
Кто говорит тебе во что верить а потом объясняет что тебе опять
соврали
Кто/ Кто/???
Кто финансировал Бен Ладена — неужто сам Сатана?
Кто подкупил ЦРУ
Кто знал что бомба взорвется
Кто ответит за то что террористы
Учились водить самолеты во Флориде и Сан-Диего
Кто знает почему пять израильских корреспондентов оказались на месте когда первый «Боинг» упал
И радовались так будто кто их щекотал
Кому нужны будут углеводороды когда в небе остановится солнце
Кто придумал кредитки
Кто продавил через конгресс снижение налогов
Кто покинул конференцию по борьбе с расизмом
Кто убил Малькольма Икс и братьев Кеннеди
712 Кто убил Мартина Лютера Кинга, кому это было нужно?
Не та же ли самая банда что убила Линкольна?
Кто вторгся в Гренаду
Кто заработал миллионы на апартеиде
Кто держал в рабстве ирландцев
Кто сверг правительства в Чили и Никарагуа
Тот кто убил Дэйвида Сайбеко, Криса Хани,
Тот же кто убил Бико и Кабраля, Неруду, Альенде, Че Гевару, Санднно
Тот кто убил Кабилу, тот же кто замучил Лумумбу, Мондлейна, Бетти Шаббаз, принцессу Маргарет, Ральфа Фезерстоуна, Литтл Бобби
Кто засадил за решетку Манделу, Дхорубу, Джеронимо, Ассату, Мумию, Гарви, Дэшиелла Хэммета, Альфеаса Хаттона
Кто убил Хьюи 11ьютона, Фреда Хэмптона,
Медгара Эверса, Майки Смита, Уолтера Родни, Не он же ли пытался отравить Фиделя
Не дать вьетнамцам свободы
Кто назначил цену за голову Ленина
Кто отправил евреев в газовые камеры
И кто надоумил их самих заняться тем же
Кто сказал «Америка — прежде всего» И благословил желтые звезды
К ГО/ кто/??
Кто убил Розу Люксембург и Либкнехта
Кто отправил на электрический стул Розенбергов Кто мучил всех этих людей холодом, Пытками, убивал их, похищал их
Кто обогатился на Алжире, Ливии, Гаити,
Иране, Ираке, Саудовской Аравии, Кувейте и Ливане, Сирии, Египте, Палестине, Иордании
Кто отрезал людям руки в Конго
Кто изобрел СПИД кто подсыпал заразу
В одеяла индейцам
Кто выдумал «Дорогу' Слез»
Кто взорвал «Мэйн»
& начал войну с испанцами
Кто вернул Шарона к власти
Кто стоял за Батистой, Гитлером, Бильбао, Чан Кайши кто КТО КТО???
Кто дал добро на Окончательное Решение Реконструкцию, Новый Kvpc, Новые Рубежи Великое Общество,
Кто сделал дело за сраного Тома Кларенса
Кто выскользнул изо рта у Колона
Кто знал что Кондолиза — мерзкая крыса
Кто платит Конолли за то чтобы тот был черным истуканом
Кто вручил премию «Джипис» «Ното Loco Subsidere»
Кто сверг Бишопа и Нкруму,
Кто отравил Робсона, Кто пытался упрятать Дюбуа за решетку
------------------------------------Ъ-Р И-АГУЖЕ1+ИТ-----
713
714
Кто подставил Джамиля аль-Амина, Кто подставил Розенбергов, Гарви,
«Парией из Скоттсборо», «Пэлливудскую Десятку»
Кто поджег Рейхстаг
Кто знал что WTC будут бомбить
Кто велел 4000 израильским служащим в башнях-близнецах остаться в этот день дома
Почему Шарон не поехал в Нью-Йорк
Кто. Кто, Кто/
взрыв Совы говорят газеты
лицо дьявола проступает на обложке cd Кто КТО Кто КТО
Кто делает деньги на войне
Кто замешивает тесто из страха и лжи
Кто командует тебе «Молчи и лежи!»
Кто хочет чтобы миром правил империализм, национальное угнетение и террор
насилие, голод и бедность
Кто повелитель Ада?
Кто у нас самый главный
Кто из твоих близких
Видел Бога?
Но дьявола
Видел каждый
словно взрыв Совы
в твоей жизни в твоем мозг}’ в твоем сознании
словно Сова которая знается с дьяволом
весь день весь ночь если ты слышишь, Словно Сова
Взрывающаяся в пламени. Мы слышим как громче и громче звучит вопрос
В жутком пламени словно свистов подзывающий безумного пса
Словно кислая рвота
Кто и Кто и КТО (+) кто кто л
Ктоооооо и Ктоооооооооооооооооооооооооооо!
Перевод Ильи Кормильцева
КОММЕНТАРИИ
поэзия
1. АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
Вопль
Поэма впервые опубликована в 1956 году в сборнике «Howl and Other Poems».
Это стихотворение обозначило переломный этап как в жизни самого Гинзберга, так и в истории «Разбитого поколения» в целом. Во второй половине пятидесятых годов Гинзберг переживал творческий и личный кризис: он сомневался и правильности выбора своего жизненного пути как поэта-отщепенца-гомосексуалиста, которому никогда не найдется места в «приличном обществе». Он даже начал посещать психологов и психоаналитиков, и в один из таких визитов в психиатрическую лечебницу познакомился с Карлом Соломоном. битником и очень колоритным персонажем. Это знакомство вывело Гинзберга из кризиса, он перестал сомневаться в правильности своего нонконформистского образа жизни. Символическим актом, подтверждающим это решение, стала поэма «Вопль». Она была прочитана в 1955 году в галерее «Шесть» на том самом поэтическом вечере, который прославил поэтов-битников. «Вопль» стал самым заметным событием этого мероприятия и навсегда остался самым известным стихотворением «Разбитого поколения».
стр. 11
Эл — сленговое название (от англ, elevated road — эстакада) эстакады нью-йоркской подземки над Третьей авеню; была снесена в конце 50-ых годов.
ангелов Магомета — воспоминание о видении, случившимся с поэтом Филиппом Ламантиа во время чтения Корана в 1953 г.
стр. 12
изгоняли из институтов за шизу — в 1945 г. во время обучения в Колумбийском колледже Гинзберг нарисовал на пыльном стекле неприличного содержания рисунок с антисемитской подписью, с целью привлечь к окну внимание уборщицы, которая систематически игнорировала его. Когда все вскрылось, Гинзберг был на год исключен из колледжа.
сжигая деньги — реальное происшествие, имевшее место с Карлом Соломоном.
Аллея Парадайз — прозвище многоквартирного дома без центрального отопления (см. стр. 11 «на квартирах без отопленья»), расположенного в Нижнем Ист-сайде Нью-Йорка, где происходит, в частности, действие романа Керуака «Подземные» (1958); там также были написаны «Письма Яхе» и «Гомосек» Уильяма Берроуза. Дом снесен после пожара в 1985 г.
хлестали скипидар — имеется в виду содержимое бензедриновых ингаляторов для больных астмой, напоминавшее запахом скипидар.
стр. 13
«Бикфорд» и «Фугацци» — нью-йоркские заведения, в которых Гинзберг работал уборщиком в годы учебы в колледже.
болтали без умолку семьдесят часов подряд — реальный случай с подругой Карла Соломона Руфь, которую в конце этого припадка пришлось поместить в психиатрическую лечебницу «Бельвью».
стр. 14
Нью-Джерси — воспоминание о двух годах, проведенных Гинзбергом в Паттерсоне после лечения в психиатрической клинике в попытках начать «нормальную» жизнь.
718 арабская потливость, танжерская ломота, китайская
мигрень — цитата из письма Уильяма Берроуза Гинзбергу.
Плотин — греческий философ 3 века н. э., основатель неоплатонизма.
Сан Хуан де ля Крус, он же Святой Иоанн креста (англ. St.John of the Cross, исп. Sanjuan de la Cruz, 1542-1591) — католический мистик и святой испанского происхождения, известный своей реформой ордена кармелитов, сделавший его одним из самых аскетичных монашеских орденов, а также аллегорическими стихами на мистические темы. Популярность его стихов до сих пор объясняется тем, что, нс имея богословского образования, он излагал мысли очень ярко и доступно.
индейские ангелы — основано на рассказах Гэри Спайдера о его попытках посвящения в традиционные индейские шаманские практики.
Балтимор основано на рассказе Филиппа Ламантиа о встрече с призраком Эдгара Алана По в Балтиморе.
стр. 15
оклахомский китаец — образ заимствован из романа Кафки «Америка».
блистательный испанец — осенью 1947 г. Гинзберг провел неделю без денег в Хьюстоне в ожидании места, на судне, отправляющемся в Дакар. Там он случайно повстречался с потрясающе красивым молодым латиноамериканцем-матросом.
в жерлах мексиканских вулканов — легендарная история о Джоне Хоффмане (1930-1950), приятеле Соломона, который якобы погиб в Мексике, упав в жерло вулкана (на самом деле умер от тропической инфекции).
как вновь возникали в Калифорнии — весь стих основан на колоритной личности анархиста Джоффра Стюарта, бывшего непременным участником всех антиправительственных демонстраций на Западном побережье США и в Чикаго с 50-ых по 80-ыс годы.
вой сирен ЛосАламоса — основано на событий, произошедшем в 1955 г., когда 27 радикальных активистов были оштрафованы судьей в Нью-Йорке за отказ направиться в бомбоубежище во время учебной тревоги; Лос-Аламос — лаборатория, где создавалось американское ядерное оружие.
стр 16
как кусали сыщиков .. — дальнейшие два стиха основаны на анекдотах об Уильяме Канастре (выведен под именем Фини-стры в романе Керуака -Видения Коди»), ярком персонаже богемного Нью-Йорка конца 40-ых — начала 50-ых гг.
как давали в жопу.. — далее переплетаются сексуальные фантазии самого Гинзберга с реальными эпизодами из жизни почитавшегося им поэта Харта Крейна (1899-1932).
стр. 17
как ненасытные — начиная с этого места, повествование строится па рассказах об эротических похождениях Нила Кэссиди (НК.) (1926-1968) — любовника Аллена Гинзберга и одной из самых ярких фигур «Разбитого поколения».
стр 18
как вырубались начиная с этого места — смесь событий происходивших с Гин.збсргом. Керуаком и Гербертом Ханке (1915-1996), уголовником, наркоманом и другом Ьерроуза.
стр. 19
ежи пись в ящиках - намек на оргоновые генераторы Вильгельма Райха, популярные в то время в богемной среде.
719
конструировать клавесины - Билл Кек, друг Гинзберга, действительно конструировал клавесины.
как варили борщ - воспоминание о кухне, которой потчевала поэта его мать, Наоми Гинзберг.
как швыряли с крыши свои часы — популярный анекдот времен учебы Гинзберга в Колумбийском университете о споре двух поэтов — Уолтера Адамса и Луиса Симпсона.
стр. 20
как трижды резали себе вены - вновь смесь событий, произошедших с Гинзбергом, Керуаком и Уильямом Канастрой, который погиб в пьяном виде, выпав из вагона подземки.
стр. 21
как мчались по хайвэям прошлого - действительное путешествие из Нью-Йорка в Сан-Фрапциско. предпринятое Нилом Кэссиди за семьдесят два часа, чтобы поведать Керуаку о бывшем у Кэссиди видении.
как падали на колени в безмятежных соборах — случай с Гинзбергом в 1948 г., когда он зашел помолится в собор Св. Патрика о безопасности Нила Кэссиди и друзей, пересекавших Америку на автомобиле, во время путешествия, ставшего
720 основой романа Керуака «На дороге».
как удалялись в Мексику — имеются в виду судьбы членов нью-йоркского битнического кружка после его распада: Гарвера (Мексика) Уильяма Берроуза (Танжер), Керуака (Скалистые горы), Кэссиди (железнодорожный рабочий на «Сазерн Паси-фик») и Джона Холландера (Гарвард).
стр. 22
гипноз радиоволн — далее описание некоторых проявлений безумия Наоми Гинзберг.
как швырялись картофельным салатом в преподавателей дадаизма - здесь излагается реальная история, произошедшая с Карлом Соломоном. На лекции по дадаизму тот решил продемонстрировать, что такое настоящий сюрреалистический акт, и стал кидать в»лектора овощами. Администрация не оценила дадаистскую эстетику и выгнала смутьяна с лекции. В дальнейших стихах рассказывается история скитаний Соломона по психиатрическим клиникам, где и произошло его знакомство с Гинзбергом, а также отдельные воспоминания о посещениях Наоми Гинзберг в различных
клиниках.
метразол — не используемое в настоящее время лекарство для лечения психических расстройств.
стр 23
алхимии эллипса — отголоски споров о современной авангардной живописи, которые велись в кругу битников; дальнейшие стихи содержат отдельные отрывки из «Писем и бесед» Поля Сезанна, великого французского художника постимпрессиониста.
Pater Omnipotent Aeterna Deus (лат.) — Отец Всемогущий Вечный Бог.
стр. 24
синтаксис и ритм убогой человеческой прозы - в дальнейших стихах присутствуют скрытые ссылки на теоретическую работу Керуака «Вера и технические приемы в современной прозе».
то, о чем не пристало говорить до смерти — перефразировка из Катулла.
элои элои лама савахфани - последние слова Христа на кресте в передаче Мк. 15:34.
Молох - божество хананеев. которому приносились в жертву дети.
мальчики, рыдающие в казармах — в 1948 г. в США впервые в мирное время была введена всеобщая воинская повинность.
стр. 29
коттедж в калифорнийской ночи - коттедж в Беркли, где Гинзберг работал над второй и третьей частями «Вопля».
Сноска к «Воплю»
Впервые опубликовано в 1956 году в сборнике «Howl and Other Poems».
Супермаркет в Калифорнии
Впервые опубликовано в 1956 году в сборнике «Howl and Other Poems».
Сутра Подсолнуха
Впервые опубликовано в 1956 году в сборнике «Howl and Other Poems».
721
KOMMf НТ-А-Р-ИИ
722
В первых строчках стихотворения Гинзберг дает неявную отсылку к стихотворению Федерико Гарсии Лорки «Ода Уолту Уитмену».
в огромной тени паровоза «Сазерн Пасифик» — железная дорога, связывающая Сан-Франциско с Новым Орлеаном через Аризону и Техас.
Америка
Впервые опубликовано в 1956 году в сборнике «Howl and Other Poems».
стр. 41
Берроуз в Танжере — в 1954 г. Уильям Берроуз вынужден был перебраться в марокканский порт Танжер (тогда бывший свободным городом под международным управлением), опасаясь дополнительного судебного преследования в США в связи с непреднамеренным убийством писателем своей жены Джоан Вольмер, произошедшим в Мехико-сити.
«уобблиз» — распространенная до первой мировой войны на Западном побережье США организация «Международное движение рабочих мира», предтеча более организованных и многочисленных профсоюзов.
стр. 42
что ты проделала с Дядюшкой Максом — см. примечания к «Каддиш».
стр. 44
Том Муни (1882-1942) — Один из лидеров рабочего движения в США, обвиненный в 1919 году во взрыве бомбы во время городского праздника в Сан-Франциско. Он был освобожден только в 1939 году.
спаси лоялистов Испании — лоялистами во время гражданской войны в Испании (1936-1939) именовались сторонники законного правительства республики.
Сакко и Ванцетти — американские анархисты итальянского происхождения, казневдые в 1927 году по обвинению в грабеже и убийстве, что вызвало возмущение левого движение по всему миру.
мальчики из Скотсборо — девять чернокожих юношей, арестованных и казненных по обвинению в изнасиловании двух белых девушек в 1931, несмотря на явный недостаток доказательств и всеобщую убежденность в их невиновности.
Это дело привлекло внимание всего мира к дискриминационной судебной системе на юге США.
Скот Пиринг (1883-1983) — профессор социологии, убежденный социалист, а в середине 20 века — получивший статус контркультурной иконы благодаря публикации книги «Живя правильной жизнью» (“Living the Good Life", 1954), где объяснялось, как прожить на полном самообеспечении на лоне природы.
мамаша Блур— Элла Рив Блур (1862-1951) писательница и один из лидеров американских коммунистов.
Ewig-Weibliche (нем.) — вечная женственность.
Израиль Амтер (1881-1954) — лидер еврейской части американских коммунистов, известный оратор.
На могиле Аполлинера
стр. 48
Американский Вопль поверх его немой Каллиграммы — «Каллиграммы» (Les Caligramme), название поэтического сборника Гийома Аполлинера, опубликованного в 1918 году.
Жи-ле-Кёр — улица в Париже, где стояла гостиница, получившая прозвище «Beat Hotel», в которой всегда селились битники во время своего пребывания в городе.
стр. 49 723
Жене вместе с нами ворует книги — Жан Жене (1910-1986), французский писатель и драматург, получил один из своих многочисленных тюремных сроков именно за кражу книг. Для его романов характерна героизация преступлений (значительную часть своей жизни он провел как бродяга и вор), решенная в приемах «черного» гротеска и апология гомосексуализма. Так же гротескны его драмы «Служанки» (1947) и «Балкон».
стр. 50
«Зона» — (Le Zone, 1909), поэма Аполлинера.
маниакальный пейотный кактус Арто — французский драматург и режиссер Антонин Арто, познакомился с пейотлем в Мексике в 1936 г. Опыт этот описан им впоследствии в книге «Танец пейотля».
Жакоб, Макс (1876 -1944) — поэт близкий к кругу сюрреалистов.
стр. 51
Тцара, Тристан (настоящее имя и фамилия Сами Розенш-ток, 1896—1963) — поэт — сюрреалист, основоположник дадаизма.
Бретон, Андре (1896—1966), — писатель, один из основоположников сюрреализма («Манифест сюрреализма», 1924).
Сандрар, Блез (настоящее имя и фамилия Фредерик Заузер, 1887—1961) — поэт и романист.
Руссо - имеется в виду художник Анри Руссо «Таможенник» (1844-1910).
Жак Ваше (1896-1919) — французский писатель, близкий друг лидера сюрреалистов Андре Бретона, во многом определивший его последующие взгляды.
бедный Кокто опечаленный великолепным некогда Радиге — Раймон Радиге (1903-1923), умерший молодым французский писатель был введен в литературные круги великим Жаном Кокто (1889-1963), французским поэтом, драматургом и киносценаристом.
стр. 52
Рига с рекомендательным письмом к Смерти (1898-1929) — французский писатель, близкий кругу парижских дадаистов. Покончил жизнь самоубийством.
Жид, Андре (1869—1951) — поэт-символист и прозаик (романы «Имморалист» (1902), «Фальшивомонетчики» (1925)
724 стр. 53
«Соеиг Renversee» (франц.) — «Перевернутое сердце», название каллиграммы Аполлинера.
другая «Habituez-vous сотте moi/ A ces prodiges que j’annonce»...
Et quelle voix sinistre ulule Guillaume qu’es-te devenu (франц.) — «А за спиною смех зловещий/ Что сделали с тобой Гийом» («В тюрьме Санте», пер. Э. Липецкой).
«Алкоголи» — поэтический сборник Аполлинера (1913).
Мое печальное я
небоскреб «Эр-Си-Эй» — первое здание из числа образующих Рокфеллер-центр, (архитекторы братья Кросс, завершено в 1931 г.). В настоящее времял нем располагается центральный офис компании «Дженерал Электрик».
Каддиш
Впервые опубликовано в 1961 году в сборнике «Kaddish and Other Poems».
Аллен Гинзберг посвятил это стихотворение своей умершей матери Наоми. Каддиш — это иудейская молитва за умерших. По неподтвержденной легенде, Гинзберг не смог собрать десять иудеев-мужчин (что требуется для чтения каддиша), поэтому почтил память матери приведенный здесь сгустком спонтанных эмоций.
Образ матери вызывал у Гинзберга двойственные чувства: с одной стороны, ее тяжелая психическая болезнь, постоянные истерики, приступы и попытки самоубийства его сильно травмировали в детстве и казались ему проклятьем, которое он в какой-то степени унаследовал, с другой стороны, он ее любил и восхищался ее независимым характером. По признанию Гинзберга, после того, как он излил на бумаге все болезненные воспоминания, связанные с образом матери, он избавился от душевной тяжести, которую они вызывали.
Кроме самого поэта и его матери Наоми (1894-1956), другие действующие лица поэмы — отец Луис Гинзберг (1895-1976), поэт и школьный учитель, тетка по матери Эланор Фроман, ее муж Макс Фроман (дядюшка Макс) и старший брат поэта Юджин Брукс (1921-2001), тоже поэт.
стр. 64
Чарльз, Рей (1930-2004) — выдающийся американский 725
музыкант, исполнитель блюза и соул.
стр. 68
Дресслер, Мэри (1869-1934) — звезда немого кино.
стр. 70
Дикинсон, Эмили (1830-1886) — великая американская поэтесса; под конями, скорее всего, имеется в виду кони из стихотворения 712.
Потом века прошли для нас
Как день один — и тут —
Я поняла, что кони те Нас к вечности несут.
Пер. Б. Львова
стр. 74
обочина Безумного Пути — перефразировка «Нового Пути», курса социально-экономических преобразований, объявленных президентом США Ф.Д. Рузвельтом (1882-1945) в 1932 г.
«Граф Цеппелин» — немецкий дирижабль, начал совершать регулярные рейсы в США в 1933 г.; Гинзберг путает его с дирижабль «Гинденбургом», который действительно потерпел 6 мая 1937 года в Лэйкхерст, штат Нью-Джерси. Среди прочего груза на борту находились брошюры с обращением Гитлера к американскому народу, отсюда упоминание о «горящих Гитлерах».
стр. 78
Дебс, Юджин (1855-1926) — профсоюзный деятель, баллотировавшийся в президенты.
Норман Томас (1884-1968) — американский политический деятель, лидер Социалистической партии после смерти Дебса.
Джон Алыпгелд (1847 — 1902) — губернатор Иллинойса, один из самых либеральных политических деятелей своего времени, добившийся помилования для многих анархистов и реформировавший систему найма женщин и детей.
Сандберг, Карл (1878-1967) — выдающийся американский поэт, последователь Уолта Уитмена.
серией синеньких книжечек — первые в США выпускаемые массовым тиражом книги в бумажной обложке. Их издавало в первой половине 20 века социалистское издательство, поставившее себе целью нести искусство в массы.
726 Буба (идиш) — бабушка
стр. 83
Бора, Уильям Эдгар (1904-1970) — американский сенатор от республиканской партии, в преддверии Второй мировой войны вождь изоляционистов, призывавших США сохранять нейтралитет в европейских делах.
стр. 91
Йисборах ...брих ху (иврит) — основная часть каддиша — иудейской молитвы за умерших. Перевод см. две первые строчки стихотворения «Гимн» (вторая часть «Каддиша»).
стр. 96
Шма Исраэль! (иврит^— Слушай, Израиль!
Саул Авраам — вариант имени Израэль Абрахам. Так был записан Аллен Гинзберг в свидетельстве о рождении.
стр. 100
«Нихт Гедайгет»(нем.), «Нит гедайге!» (идиш) — «Не отчаивайся!», еврейский социалистический лагерь-коммуна
под Нью-Йорком, который в частности, в 1925 г. посетил В.В. Маяковский.
«Гимн»— первые две строчки — перевод с иврита одной из частей каддиша — иудейской поминальной молитвы
стр. 105
Марл — демон смерти в индо-буддийской мифологии.
стр. 110
Шеол — название ада в иудейской мифологии.
Обеденный перерыв каменщиков
Ответ
Впервые опубликовано в 1961 году в сборнике «Kaddish and Other Poems».
Эта форма жизни нуждается в сексе
стр. 111
темное поле в Перу - намек на реальную историю, произошедшую с Гинзбергом в Перу во время приема отвара психоактивного растения аяхуаски (яхе); приняв слишком сильную дозу поэт 727
пережил ощущение умирания
стр. 113
бог мой клыкастый — имеется в виду Шива.
стр. 115
лингам — название фаллического символа, олицетворяющего бога Шиву в индуистской традиции.
29 февраля 1958
Впервые опубликовано в 1961 году в сборнике «Kaddish and Other Poems».
стр. 118
T. С. Элиот (1888-1965) - великий американо-английс-
кий поэт, лауреат Нобелевской премии(1948).
стр. 120
Ма Рэйни (1880-1939) - (наст, имя Гертруда Приджетт). популярная вокалистка эпохи классического джаза.
Линдсей, Рэйчел - американская писательница, автор любовных романов, писавшая также под псевдонимами Роберта Ли, Розелла Лейк и Румелла Лейн. Написала более 300 произведений.
Дни в Нагасаки
Впервые опубликовано в «Collected Poems — 1947-1980».
Златоцвет
Впервые опубликовано в 1956 году в сборнике «Howl and Other Poems».
как на берегу в Ардене — имеется в виду г. Арден, штат Миннесота.
Песня
Впервые опубликовано в 1956 году в сборнике «Howl and Other Poems».
Под миром много задниц и дырок
В Сиэтле в полдень
Впервые опубликовано в 1961 году в сборнике «Empty 728 Mirror: Early Poems».
стр. 1.31
Иесслер Уэй — одна из улиц старой части Сиэтла, на которой, в частности, расположен Уоббли-холл, резиденция профсоюза «Промышленные рабочие мира» (Один Большой Союз), символ которого — черный земной шар на фоне красного неба, несколько напоминающий символику «инь-ян» (Великая Мандала Труда).
Бремертон-Айленд — остров в бухте Холланд, на берегах которой стоит Сиэтл.
стр. 132
лягушка Басё, Мацуо (1644-1694) — великий японский поэт Имеется в виду знаменитое стихотворение:
«Старый пруд.
Прыгнула лягушка.
Всплеск воды»
Маленькая красная мумия из Айдахо — знаменитая мумия доколумбовых времен, найденная в окрестностях города Бойс, штат Айдахо
Фрэнк X. Литтл (1879-1917) — профсоюзный деятель, один из основателей и вождей «Промышленных рабочих мира», был убит в 1917 г. хулиганами, нанятыми компанией «Анаконда Копер».
Любовное стихотворение на тему Уитмена
Впервые опубликовано в 1961 году в сборнике «Empty Mirror: Early Poems».
Ракета
Впервые опубликовано в 1961 году в сборнике «Kaddish and Other Poems».
стр. 137
где Спиноза придумал давным-давно свои волшебные линзы -Спиноза, Бенедикт (Барух)(1632-1677), голландский философ, работал шлифовщиком линз.
Взаправдашний Лев
Впервые опубликовано в 1961 году в сборнике «Kaddish and Other Poems».
Стихотворение навеяно воспоминанием о видении летом 1948 г., когда к 26-летнему поэту в гарлемскую квартиру явился призрак Уильяма Блейка.
стр. 141
Soyez muette pour moi, Idole contemplative... (франц.) — Немотствуй обо мне. идол современности...
психоаналитику райховской школы - см. ссылку к стр. 614. Райховская школа отличалась повышенным вниманием к способности пациента переживать оргазм.
стр. 142
Тиглон, Гиппогриф — Тиглон — это реально существующий гибрид от скрещивания самца тигра с самкой льва. Гиппогриф же — мифологическое существо, конь с головой, крыльями и передними лапами хищной птицы.
из своего скита в тени Дымных Гор - часть Аппалачского хребта на границе между штатами Северная Каролина и Теннесси, национальный нарк.
стр. 144
Профессор Кандинский — скорее всего, имеется в виду Кандинский Виктор Хрисанфович (1849-1889), выдающийся
729
ItOMM СПТАРИ И
русский психиатр, впервые научно описавший симптомы шизофрении и сам страдавший этим заболеванием.
730
2. ЛОУРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ
Гремящей мрачной зимой в Париже
Впервые опубликовано в 1958 году в сборнике «Кони-Айленд Разума».
Рене Шар (1907 — 1988) французский поэт, начинавший как сюрреалист, в годы второй мировой войны, участвовавший в движении Сопротивления.
Воклюз — район на юге Франции, знаменитый своими фруктами и виноградниками, с центром в Авиньоне.
Лорелея — по немецкой легенде, девушка, утопившаяся в Рейне из-за неверности возлюбленного и ставшая сиреной, завлекавшей и топившей в речной пучине мужчин.
Фортуна каждому приготовит свое
Впервые опубликовано в 1958 году в сборнике «Кони-Айленд Разума».
Павлины ходили
Впервые опубликовано в 1958 году в сборнике «А Coney Island Of The Mind».
В лавчонке дешевых сластей около Эл
Впервые опубликовано в 1958 году в сборнике «А Coney Island Of The Mind».
Эл — см. примечания к «Воплю».
У Гойи на офортах гениальных
Впервые опубликовано в 1958 году в сборнике «А Coney Island Of The Mind».
Они ставили статую Святого Франциска
Впервые опубликовано в 1958 году в сборнике «А Coney Island Of The Mind».
Лицо из тех, что темнота
Впервые опубликовано в 1958 году в сборнике «А Coney Island Of The Mind».
Пес
Стихотворение впервые опубликовано в 1958 году в сборнике «А Coney Island Of The Mind».
Башня Койта - архитектурный памятник стиля арт-деко в Сан-Франциско, бывшая пожарная каланча, ныне — исторический музей.
конгрессмена Дойл из ПААД — Комитет по расследованию антиамериканской деятельности, существовал при Палате представителей Конгресса США в пятидесятые годы XX века, во времена так называемого «маккартизма», занималась поиском «коммунистических агентов» в армии, научной среде и Голливуде.
«Виктор Рекорде», «Голос Его Хозяина» — основана в 1901 году. Одна из первых американских компаний звукозаписи, начавшая производить граммофонные пластинки вместо валиков для фонографов. Эмблема компании — собака, вслушивающаяся в звуки, доносящиеся из раструба граммофона.
Нью-Йорк — Олбани
Впервые опубликовано в 1966 в сборнике «Starting From San-Francisco».
Олбани - столица штата Нью-Йорк (в среднем течении р. Гудзон).
Согертайз, Кокчакай - туристические городки в горах Кэтскилл на дороге из Нью-Йорка в Олбани.
Рага убийства
Впервые прочитана в Сан-Франциско в зале «Nourse Auditorium» 8 июня 1968 года (день убийства Роберта Кеннеди) под звуки громкой вечерней раги. Опубликована в 1968 году в сборнике «The Secret Meaning of Things».
Рага — жанр индийской классической инструментальной музыки, исполняется на ситаре.
ТВ Смерти — выражение позаимствовано из книги «So Who Owns Death TV» Уильяма Берроуза, Клода Пелье и Карла Вейсснера.
«Сила, что через взрыватель гонит цветок» и «Горе тому назад» — цитаты из английского поэта Дилана Томаса (1914-1953).
Ла иллахи иль Алла (араб.) — «нет бога кроме Бога», начало шахады, исламского исповедания веры.
731
732
торопливые яростные года — цитата из книги тюремных эссе «Душа на Льду» основателя и лидера партии «Черные пантеры» Элдриджа Кливера (1935-1998).
«Боевой гимн Республики» — популярная американская патриотическая песня, написана в 1862 г. во время Войны Севера и Юга Джулиеи Уорд Хоу.
В парке Золотых ворот
Впервые опубликовано в 1958 году в сборнике «А Coney Island Of Flie Mind».
Золотые ворота — парк в Сан Франциско недалеко от моста Золотые ворота.
Tyrannus Nix
Поэма впервые опубликована в 1969 году отдельной книгой.
стр. 185
сампан — лодка, типичная для Юго-Восточной Азии. Речь идет о расстрелах беженцев, спасавшихся во время вьетнамской войны, американскими ВВС.
Никсон, Ричард (1913-1994) — 37 ой президент США (1969-1974), республиканец. Политика его характеризовалась противоречивостью: с одной стороны, вывел войска из Вьетнама и установил дипломатические отношения с КНР, с другой — вел наступление па демократические свободы внутри страны. Покинул свой пост досрочно под угрозой импичмента вследствие Уотергейтского скандала.
стр. 186
Ричард, Бедный Ричард — альманах «Бедный Ричард» выпускался Бенджамином Франклином с 1733 по 1758 год, пропагандировал идеи американской независимости.
стр. 188
Уэст-Пойнт — высшая военная академия США, располагается в г Уэст Пойнт, штат Нью-Йорк
стр. 189
же iman субмарина — аллюзия на песню «The Beatles» «Yellow Submarine».
«Бее люди едины...» — цитата из песни «The Beatles» «Within You Without You».
H G M .4fc Н-ЬНЧ.'-И----------
стр. 190
на «Джефферсоновских Аэропланах» — аллюзия на пазва пне известной психоделической сан францисской рок-группы «Jefferson Airplane».
Повелитель Квакеров — квакеры, христианская протестан-ская община крайнего толка, возникшая в Англии в середине XVII в., откуда впоследствии большинство ее членов переселилось в Пенсильванию. Ричард Никсон происходил из квакерской семьи и окончил квакерскую школу
стр. 192
куба либре — коктейль на основе кубинского рома, ананасового сока и ликера «Куантро».
Иногда в бесконечности
Впервые опубликовано в 1958 году в сборнике «А Coney Island Of The Mind».
Автобиография
Впервые опубликовано в 1958 году в сборнике «А Coney Island Of The Mind»
стр 201
Уолденов пруд — пруд, возле которого жил герой автоби ографического произведения американского писателя и философа Генри Торо (1817-1862) «Уолден или Жизнь в лесу», в американской культуре — символ вольного, анархического существования.
Мелвилл Герман (1819-1891) — великий американский писатель, автор романа «Моби Дик».
Касба (араб ) — крепость, цитадель; в переносном смыс ле — свое жилище падежное убежище
стр 202
Моллои — городок на острове Лонг Айленд.
Бен Шан (1899-1969) - американский художник, работал в манере фотореализма, многие работы посвящены пейзажам Нью-Порка и окрестностей.
Вестчестер город в штате Нью Норк
Аллен Гинзберг умирает
Написано накануне смерти Гинзберга, наступившей 5 апреля 1997
Эмбаркадеро - набережная в Сан Франциско.
733
ItCM METH--*? ИЗ
3. ГРЕГОРИ КОРСО
Крушеньице на Севере
Впервые опубликовано в 1955 в сборнике «The Vestal Lady».
Самоубийство в Гринвич-Виллидж
Впервые опубликовано в 1955 в сборнике «The Vestal Lady».
думая о Бартоке — имеется в виду Бела Барток (1881— 1945) — выдающийся венгерский композитор, умер в эмиграции в Нью-Йорке.
В морге
Впервые опубликовано в 1958 в сборнике «The Vestal Lady».
Пума в зоопарке Чапультепек
Впервые опубликовано в 1958 в сборнике «The Vestal Lady».
734 ..например, на Скеррах*— в данном случае имеются в виду
горы Восточные Сьерры в Мексике, у подножия которых лежит Мехико-сити.
Уланова, Галина Сергеевна (1910- 1998)— выдающаяся советская балерина.
Чапультепек — холм в Мехико-сити, место отдыха жителей, с собственным парком и зоопарком.
«Весна» Боттичелли
Впервые опубликовано в 1955 в сборнике «Gasoline».
Лоренцо, Ариосто, Аретино — имеются в виду Лоренцо Медичи «Великолепный» (1449-1492), флорентийский герцог, покровитель искусств, Лудовико Ариосто (1474-1533), великий итальянский поэт, и драматург Пьетро Аретино (1492 — 1556).
«Весна» Боттичелли — Одна из самых известных картин художника итальянского Ренессанса Сандро Боттичелли (1445— 1510), аллегорически представляющая весну в образе прекрасной женщины..
Учелло
Впервые опубликовано в 1958 в сборнике «Gasoline».
Учелло, Паоло (1397-1475) — итальянский живописец раннего Ренессанса. В стихотворении имеется в виду серия его картин «Битва при Сан-Романо» (1435-1440), исполненная для украшения дворца рода Медичи во Флоренции.
Итальянские причуды
Впервые опубликовано в 1955 в сборнике «Gasoline».
Вернулся домой
Впервые опубликовано в 1958 в сборнике «The Vestal Lady».
Последний гангстер
Впервые опубликовано в 1958 в сборнике «The Vestal Lady».
Мне 25
Впервые опубликовано в 1955 в сборнике «The Vestal Lady».
735
Тяга на грани безумья к Шелли Чаттертону Рембо — перечисляются поэты, чья ранняя смерть (в случае Рембо — творческая, в остальных физическая) стала отражением романтического идеала «умершего юным поэта».
Чаттертон, Томас (1752-1770) - английский поэт, известный, среди прочего, попытками выдать свои стихи за произведении XV века, а также собственным стилем, имитирующим этот период. Корсо в нем привлекала именно архаизация словаря и стиля.
Безумный Як
Впервые опубликовано в 1955 в сборнике «The Vestal Lady».
Давеча ночью я гонял на тачке
Впервые опубликовано в 1958 в сборнике «The Vestal Lady».
Я тормознул лишь в Хеджвилле — пригород Сан-Франциско на «берклий ской» стороне бухты Золотой Рог.
Человек входит в море
Впервые опубликовано в 1962 в сборнике «Long Live Man».
..ползучие антроподы...- научное название брюхоногих моллюсков, улиток и слизней.
Я держал в руках рукопись Шелли
Стихотворение написано в 1953 году, когда поэт работал в библиотеке им. Хутона в Гарварде. Опубликовано впервые в том же году в журнале «Harvard Advocate».
Бог? Она — негритянка
Впервые опубликовано в 1960 в сборнике «The Happy Birthday of Death».
В стремительной руке времени
Впервые опубликовано в 1958 в сборнике «Gasoline».
.бледной миланскою титъкои — мать поэта, Микелина Колонна, была эмигранткой из Италии. Она родила Грегори, когда ей было шестнадцать, а уже через год бросила мужа и ребенка и вернулась обратно в Италию, в связи с чем отцу
736 Корсо пришлось отдать сына на воспитание в сиротский приют.
Женитьба
Написано в 1958 году после возвращения из Европы, впервые опубликовано в 1960 году в сборнике «The Happy Birthday of Death». Первые чтения стихотворения проходили скандально, критики называли «Женитьбу» «нападками на священные американские ценности».
стр 236
когда мне часто кажется, что все это - «Флэш Гордон» ?... — комикс Алекса Раймонда (первый выпуск — в 1934 году).
стр 238
Ну, просто Ниагара.'— намек на то, что город Ниагара-Фоллс около водопадов — одно из излюбленных мест паломни чества новобрачных в США
стр.240
оклею колыбель делла Франческой — делла Франческа. Пьеро (1420-1492), великий итальянский живописец.
Ингрид Бергман — шведская актриса, звезда Голливуда (1915-1982).
Танну Тува — название Тувинской народной республики до се включения в состав СССР в 1944 г.
Бомба
Поэма впервые опубликована отдельной книгой в 1958 году, она написана к десятилетней годовщине бомбежки Хиросимы и Нагасаки. Поэтому сборник, в который она была впоследствии включена, называется “The Happy Birthday of Death” «С днем рождения, смерть». В первом издании верстка поэмы графический воспроизводила «гриб» атомного взрыва.
стр. 243
Кошиз — легендарный вождь апачей, вместе со своим племенем в середине 19 века противостоявший попыткам белых переселить индейцев в резервации.
Санденс Кидд — один из известных американских бандитов 19 века.
Бэзил Рэтбоун (1892-1967) — американский актер, игравший Шерлока Холмса в голливудских экранизациях 1930-50х годов.
Далее перечисляются известные люди, в чьей жизни была сильна разрушительная стихия: Джон Диллинджер (1903-1934) американский гангстер и грабитель банков, убитый агентами ФБР при попытке его задержать, Хамфри Богарт — американский актер, игравший, в частности, роли «благородных сыщиков».
стр.244
Борис Карлофф — (1887-1969) британский актер, прославившийся ролями злодеев и инфернальных персонажей (особенно ролью чудовища Франкенштейна в соответствующем фильме 30 х годов).
Харпо Маркс - старший из «братьев Маркс» — знаменитой четверки американских комиков.
стр. 245
улыбка Шенли — имеется в виду реклама популярной марки виски «Шенли» компании Schenley Distillers.
Братья Риц - Эл, Гарри и Джимми Риц, известные американские комические актеры
737
стр.251
Ханселъ и Гретель — герои немецкой народной сказки, дети, брошенные в лесу их родителями.
Мидглрд — в германской мифологии — «срединная земля», место обитания человека, сделанное из убитого богами гиганта.
стр.252
Роберт Оппенгеймер (1904-1967) американский физик, один из «отцов» атомной бомбы.
Энрико Ферми (1901 — 1954) итальянский физик, получивший Нобелевскую премию за открытие реакции деления уранового ядра, работавший вместе с Оппенгеймером над атомной бомбой.
Мозамбик Смерти', здесь: метафора смертоносной жары.
Год в разлуке
Впервые опубликовано в 1970 в сборнике «Elegiac Feeling American».
Готэм-сити — одно из прозвищ Нью-Йорка.
738 Написано к собственному тридцатидвухлетию
Впервые опубликовано в 1962 в сборнике «Long Live Man».
Забег Звуков
Впервые опубликовано в 1970 в сборнике «Elegiac Feeling American».
Смерть является в период полового созревания
Впервые опубликовано в 1970 в сборнике «Elegiac Feeling American».
4. ГЭРИ СНАЙДЕР
После работы
Впервые опубликовано в 1967 в сборнике «The Back Country».
Каменная наброска
Впервые опубликовано в 1959 в сборнике «Riprap
Снайдер считал это стихотворение программным для своего творчества. Здесь отражены такие характерные для его творчества черты, как яркие визуальные природные образы, возникающие при прочтении стихов, скупость стиля и тщательность его проработки.
«каменная наброска» - (англ, riprap) «камни, положенные на крутом скользком склоне, чтобы сделать возможным подъем лошадей в горах» (прим, автора).
го - японская логическая игра высокой сложности на доске из 361 клетки.
Как ко мне приходят стихи
Впервые опубликовано в 1959 в сборнике «Riprap».
Сено для лошадей
Впервые опубликовано в 1959 в сборнике «Riprap».
Ручей Пайют
Впервые опубликовано в 1959 в сборнике «Riprap».
Стихотворение для медведя
Впервые опубликовано в 1960 в сборнике «Myths and Texts».
Стихотворение для оленя
Впервые опубликовано в 1960 в сборнике «Myths and Texts».
739
Исса, Кобаяси (1763-1827) — великий японский поэт.
Четыре стихотворения для Робин
Впервые опубликовано в 1967 в сборнике «The Back Country».
Стихотворения написаны в тот период, когда Снайдер несколько лет жил в Японии, получая наставления от буддийских учителей. Одновременно он чувствовал ностальгию по Америке и людям, которых он там оставил.
Шококу-дзи — дзен-буддистский храмовый комплекс в Японии.
Сутра Дымчатого Медведя
Впервые опубликовано в 1960 в сборнике «Myths and
Texts».
740
озеро Пирамиды, Уолден ский пруд, вершина Райнъер, Большой Сур, Эверглейды — природные достопримечательности США.
кали-юга (санскр. — «век железа») последний из пяти глобальный циклов, начавшийся около 5 тысяч лет назад и продолжающийся в настоящее время. Для этого цикла характерны постоянные войны и всеобщая вражда.
Лопата-ваджра — символ магической власти над миром в индуизме и тибетском буддизме.
Мудра — ритуальный жест в индуизме и буддизме.
Первозданная Сущность Дхармы — та часть мирового закона, которая не подвержена изменениям, вносимым в нее конкретными эпохами-югами.
БДРЖМ
Впервые опубликовано в 1960 в сборнике «Myths and Texts».
Я был в баре «Задира»
Впервые опубликовано в 1974 в сборнике «Turtle Island».
Что касается поэтов...
Впервые опубликовано в 1974 в сборнике «Turtle Island».
Детям
Впервые опубликовано в 1974 в сборнике «Turtle Island».
Наверх
Впервые опубликовано в 1959 в сборнике «Riprap».
5. ДЖЕК КЕРУАК
Западные хайку
Впервые опубликовано в «Книге Хайку» в 1968 г
Море
Часть романа «Биг Сур», впервые опубликованного в 1962 г. Поэма, написана поэтом в один прием за несколько часов на морском берегу, с идеей передать звукописью шум морского прибоя, и носит на себе отчетливый отпечаток
совместного воздействия марихуаны, алкоголя и амфетаминов.
стр. 311
«Дикси» — официальная песня южан во время Гражданской войны. Написана в 1859 г Дэниелом Эмметом.
стр. 313
Les poissons de la mer etc (ломан, франц.) — Рыбы морские говорят по-бретонски — мое имя есть Лебри де Керуак — говори, Рыба, любимая, говори.
стр. 315
La vengeace de la roche cossez Ah (ломан, франц.) — месть скалы — круши — ах.
стр. 321
пали андарва — собирательное название буддийского канопа на языке пали.
стр. 322
Naver fair, les bretons qui parlent la langue de la Mar sont espanol comme le cul de Kurd qui dit le maha piajna paramita du Sud? Ah oui! Ke Vlum! (ломан, франц.) — рыбы, говорящие на морском 741 языке — испанские, точно задница курда; кто сказал «маха праджпа парамита» па юге? Ах да! Ке Влум!
маха праджна парамита (пали) — «Достижение великой безмятежности», сутра, излагающая буддийское учение о реинкарнации.
стр. 324
merde (франц.) — дерьмо.
стр. 325
Не бывать ирландцу королем никогда - дальнейшие строфы содержат явные отсылки к романам Джеймса Джойса «Улисс» и -Поминки по Финнегану».
La vache ecriture (ломан, франц ) — корова надпись.
стр. 328
Павия — город в Северной Италии, на р. Тичино.
стр. 329
Эндимион — в данном случае — поэма Перси Биши Шелли.
------------------------------------НЪМ М гнтагии--------------------
стр. 330
Атлас, Геспериды — в греческой мифологии дочери Атланта (Атласа), хранительницы чудесного сада золотых яблок вечной молодости на западном краю Земли.
стр. 333
On est tous caches, mange le silence - disent les poissons de la mer (ломан, франц.) — Оно состоит из сплошных тайников, пожирает тишину» — говорят рыбы моря.
Je пе suis pas mauvaise quand j’suis tranquille - dans les tempetes j’cries! Сотте une folle! j'mange, j’arrache toutes! (ломан, франц.) — Я не зла пока спокойна — в бурях я кричу! Как безумная! я пожираю, я разрываю всех!
стр. 334
Квакиутль — индейское племя, населявшее, в частности район каньона Биг Сур в Калифорнии.
стр. 337
Теннисон, лорд Альфред (1809-1892) — английский поэт, автор выспренних исторических поэм.
742 стр. 339
Монтерейской рыбачьей лодчонке — Монтерей, город в Северной Калифорнии.
стр. 342
I’abas, Га haut, аи pied, Rolle test boulles - Manche d’la rache (ломан, франц.) — там, внизу, там, вверху, у подножья.
стр. 341
Сэр Дрейк, Эрик Рыжий, Магеллан, Коломбо — мореплаватели, внесшие свой вклад в открытие Америки.
стр. 342
Табу, поташ, койотлъ, потлач, кроватлъ — юмор заключается во включении в перечисление выдуманного слова, наряду с реальными словами индейского происхождения.
Веррацано, Джованни — итальянский мореплаватель, в 1524 году открывший остров Манхеттен.
стр. 343
Crota ta crotte (франц.) — скреби свои какашки
стр. 349
Модгалъяйана - один из трех любимых учеников Будды.
Американские хайку
Впервые опубликовано в «Книге Хайку» в 1968 г.
Нортпортские хайку
Джек Керуак написал эти хайку в Нортпорте в 1964 году в доме художника Стэнли Твардовица, который был его близким другом. Керуак жил в Нортпорте некоторое время, и большая удача, что эти замечательные хайку были записаны и сохранены. Это часть большого собрания, написанного в то время. Впервые они появились в небольшом американском журнале «Street» весной 1975 года.
Блюз растяпы
Впервые опубликовано в сборнике «Poems All Sizes» в 1992 г.
Летающая лошадъ Мъенг Мо — легендарное существо в мифологии народов Дальнего Востока, аналогичная европейскому гиппогрифу.
743
Коньячный блюз
Впервые опубликовано в сборнике «Poems All Sizes» в 1992 г.
Движение Сквозь — Китайская Поэма-Песнь
стр. 363
Чу Юань (точнее, Цюй Юань из княжества Чу) — известный древнекитайский поэт и вельможа княжества Чу, живший в III веке до н. э. Видя, как его родина подвергается натиску мощного княжества Цинь, давал правителям советы об укреплении военной мощи. По советы Цюй Юаня были отвергнуты, а сам он был изгнан из столицы. Будучи в ссылке, сочинил произведения, в которых он выразил печаль и душевную боль по своей родине В 278 г. до н.э. когда войска княжества Цинь захватили столицу княжества Чу, Цюй Юань, будучи не в силах пережить позор бросился в реку.
стр 366
Ли Бо (701-762) - величайший поэт китайского средне
вековья.
744
Дао (Tao) Юань Мин — китайский поэт, живший в IV-V веке нашей эры, прозван «певцом винных чар». И он и Ли Бо в своих произведениях воспевали вино и пьянство.
Стихотворение
Впервые опубликовано в сборнике «Poems All Sizes» в 1992 г.
Как медитировать
Впервые опубликовано в сборнике «Poems All Sizes» в 1992 г.
Из «Блюза Мехико-Сити»: «21-ый хор»
Впервые опубликовано в сборнике «Mexico City Blues» в 1959 г.
6. МАЙКЛ МАККЛУР
Поэма Пейотля
Впервые опубликована отдельной книгой в 1958 г.
Поэма создана под воздействием пейотля — кактуса, используемого индейцами Латинской Америки для религиозных обрядов и расширения сознания. Оно представляет собой прямую фиксацию всех ощущений и переживаний поэта в соответствующем состоянии, убедительно, в частности, демонстрируя присущую этому состоянию синэстезию — переход слуховых восприятий в зрительные и наоборот.
стр. 384
Милый мой Йейтс и его шмат гашиша — Иейтс, Уильям Батлер (1865-1939), ирландский поэт и мистик, много экспериментировал с психоактивными веществами.
Песнъ Кирки. Кирка, опа же Цирцея — в «Одиссее» Гомера волшебница, превращавшая мужчин, попавших на ее остров, в животных.
Брешь
Впервые опубликовано в сборнике «Hymn to St. Ceiyon & Other Poems» в 1959 г.
Песнь
Впервые опубликовано в сборнике «Hymn to St. Geiyon & Other Poems» в 1959 г.
Телониусу Монку
Впервые опубликовано в сборнике «Hymn to St. Ceryon & Other Poems» в 1959 г.
Телониус Монк (1917-1982) — знаменитый джазовый пианист, наряду с Чарли Паркером и Диззи Гиллеспи, был одним из самых известных джазовых музыкантов 40-х годов и одним из «джазовых героев» битников. Макклур, соединяя буддийские образы с джазовой тематикой, пытается показать, насколько для него священны и буддизм, и джаз, и что и то, и другое — способы достижения просветления.
Аволекитешвара (санскр.) - В буддизме школы махаяна — бодхисатва, олицетворяющий сострадание.
Кваннон — японское название Аволекитешвары.
7. ДИАНА ДИ ПРИМА
Глупость
Впервые опубликовано в сборнике «Dinners and Nightmares» в 1961 г.
Посетитель 745
Впервые опубликовано в сборнике «Dinners and Nightmares» в 1961 г.
Выйдя из медной печи: песнь после аборта
Опубликовано в дебютном сборнике ди Примы «This Kind of Bird Flies Backwaid».
Стихотворение написано на основе личных переживаний ди Примы, отцом нерожденного ребенка был Лерой Джонс. Интересно, что невозможно понять, одобряет автор аборты или осуждает их. Во всяком случае, это стихотворение в скором времени после написания стало манифестом, как сторонников абортов, так и их противников.
Айк — прозвище президента США Дуайта Эйзенхауэра (1890-1969, срок правления 1953-1961, то есть в расцвет “Разбитого поколения").
Посещение Катагири Роши
Катагири, Дайнин (1932-1990) — дзенский наставник, с 1963 г. руководитель дзенской миссии в Лос-Анджелесе.
Тринадцать ночных кошмаров
Впервые опубликовано в сборнике «Dinners and Nightmares» в 1961 г.
Как бы стихи о любви
Впервые опубликовано в сборнике «Dinners and Nightmares» в 1961 г.
Ссора
Впервые опубликовано в сборнике «Dinners and Nightmares» в 1961 г.
8. ПИТЕР ОРЛОВСКИ
Поэмы о чистой жопе
Впервые опубликовано в сборнике «Clean Asshole Poems & Smiling Vegetable Songs: Poems» в 1978 г.
Поэма улитки
Впервые опубликовано в сборнике «Clean Asshole Poems & Smiling Vegetable Songs: Poems» в 1978 г.
746
Стихи из подземки
Впервые опубликовано в сборнике «Lepers Cry» в 1972 г.
6 маленьких стихотворений
Моя кровать вся в желтом
Впервые опубликовано в сборнике «Clean Asshole Poems & Smiling Vegetable Songs: Poems» в 1978 г.
9. ФИЛИПП УЭЙЛЕН
Сторожка в горах Сауэрдау
Стихотворение отражает впечатление Уэйлена от пребывания летом 1955 г. в гостях у Снайдера, работавшего в то время пожарным смотрителем в горах Саэурдау. Эта работа была очень популярна среди битников, так как позволяла жить на государственные деньги на лоне природы в горах, причем единственными служебными обязанностями было следить за погодой и пожарной ситуацией. В оставшееся от
работы время можно было предаваться созерцанию и возвышенным мыслям.
стр. 462
Гераклит (конец 6 - начало 5 вв. до н. э.) - древнегреческий философ, политический и религиозно-этический. Главное в его философии — учение о первоэлементе всего сущего. Космос предстаёт у Г. как «вечноживущий огонь, мерно вспыхивающий, мерно угасающий», обладающий жизнью, сознанием, провиденциальной волей.
стр. 463
От Дунса Скота до этой страницы - блаженный Джон Дунс Скот (1270-1308), францисканский монах, католический философ.
стр. 464
Эмпедокл из Агригента (около 490 — около 430 до н. э.) — древнегреческий философ, поэт, врач, политический деятель. Особое внимание в его трудах уделяется философии природы и теории первовещества.
стр. 467
Саука, Скайджит, Пъюджит, плотина Росс — река, гора, пролив, плотина в окрестностях Сиэтла.
ficus religiosa — латинское название пипалы, растения, под сенью которого, по легенде, Сидхарттха Гаутама достиг просветления и стал Буддой, (отсюда ficus religiosa — «священное дерево»). В буддийской традиции оно также известно под названием «дерево Бодхи».
стр. 469
Дзенбо — дзенские монахи.
Парагате Парасамгате Сваа! — отрывок из сутры «Маха Праджна Парамита» или, как ее еще называют, «Сутры Сердца». Повторяется в качестве мантры для самососредоточения при дзенской медитации.
Обличение, или опять расстрижен
Во время написания этого стихотворения Уэйлен еще не стал буддийским монахом, и «расстрижен» он не в буквальном смысле. Здесь, скорее всего, имеется в виду особое отно
747
шение к реальности, которое ему необходимо выработать и с чем он не всегда справляется.
Сутра лотоса» — в натуральном виде
Сутра лотоса (сапскр.) - Саддхармапундарика-сутра, или «Сутра Лотоса благого Закона») - один из основных текстов буддийской школы махаяна, особенно значимый для китайской буддийской традиции.
Печальный напев
Богиня
10. ЛЬЮ УЭЛЧ
Зыбкий утес
Это стихотворение, как и следующее, «Буддийский бард становится убийцей крыс», написаны в то время, когда друзья Уэлча, чтобы облегчить его тяжелые периоды депрессии, нашли для него скромное жилище в горах. Жизнь в горах вдохновила Уэлча на несколько стихотворений, но не решила 748 проблем в личной жизни: вскоре он покончил жизнь самоубийством.
стр. 482
подобно скалам Реандзи - «Сад Миролюбивого Дракона», один из самых прославленных японских садов камней, находится в Киото.
стр. 485
Дихимейг Дихимейг (валл.) — присловие, употреблявшееся валлийскими бардами во время т. н. «турниров загадок».
Буддистский бард становится убийцей крыс
Сюита для такси ,.
Еще нет сорока, а борода уже успела побелеть
Картинка, как на гексаграмме
Я видел себя
11. ФИЛИПП ЛАМАНТИА
Проводимость ужаса
Впервые опубликовано в «Selected Poems» в 1967 г.
Засада
Впервые опубликовано в сборнике «Ekstasis» в 1955 г.
О beata solitude! [sola beatitudeJ(лат.) — Блаженное одино-
чество, единственное блаженство! (надпись часто помещалась над входом в францисканские монастыри.
Малъдорор — лирический герой поэмы «Песни Мальдоро-
ра» французского поэта Лотреамона (Изидора Дюкасса) (1846 — 1870).
Я же честно предупредил
Впервые опубликовано в сборнике «Ekstasis» в 1955 г.
книга любви, Башня Давидова, Престол премудрости... — эпитеты Девы Марии в католической литургии.
Между мной и тем что я вижу — дистанция
Впервые опубликовано в сборнике «Ekstasis» в 1955 г.
749
1975 г.
1975 г.
Человек в страдании
Впервые опубликовано в «Selected Poems» в 1967 г.
Русалки явились в пустыню
Впервые опубликовано в сборнике «Erotic Poems» в 1946 г.
12. РОБЕРТ КРИЛИ
Слова
Впервые опубликовано в сборнике «Words» в 1967 г.
Ритм
Впервые опубликовано в сборнике «Collected Poems» в
Эхо
Впервые опубликовано в сборнике «Collected Poems» в
Некая форма женщин
Впервые опубликовано в сборнике «А Form of Woman» в 1959 г.
Цветок
Впервые опубликовано в сборнике «Collected Poems» в 1975 г.
Язык
Впервые опубликовано в сборнике «Collected Poems» в 1975 г.
13. РОБЕРТ ДАНКЕН
Сова — единственная птица, что поэзии достойна
Впервые опубликовано в сборнике «Bending the Bow» в 1968 г.
Минерва - латинский вариант имени богини мудрости Афины, символом которой была сова, считавшаяся птицей, покровительствующей поэтам и поэзии.
750
Позвольте мне возвращаться на луг...
Впервые опубликовано в сборнике «The Opening of the Field » в1968 г.
Стихотворение — нечто естественное
Впервые опубликовано в сборнике «Bending the Bow» в 1968 г.
Стуббе, Лайза — современная американская детская художница и писательница.
14. ЛЕРОЙ ДЖОНС (АМИРИ БАРАКА)
Загеренный Запад ~
Впервые опубликовано в сборнике «Preface to a Twenty Volume Suicide Note» в1961 г.
стр. 551
площадь Шеридана — площадь в Нью-Йорке в районе Гринвич-Виллидж.
Наш Кинг Коул (1919-1965) — черный эстрадный певец, звезда поп-музыки 50-ых.
стр. 553
Тирезий — в греческой мифологии — предсказатель, увидевший нагой богиню Афину и за это лишенный ей зрения. В старости был прощен богиней, но превращен при этом в женщину. В дальнейшем Зевс превратил его обратно в мужчину, но, когда расстроенный Тирезий поведал богу, что наслаждение женщины в девять раз сильнее наслаждения мужчины, в компенсацию наделил его невиданным долголетием.
Посвящается Хетти
Впервые опубликовано в сборнике «Preface to a Twenty Volume Suicide Note» в1961 г.
Xemmu, Роберта Коэн — первая жена поэта.
Наброски
Впервые опубликовано в сборнике «It’s A Nation Time» в1970 г.
Чувства, которые описываются в этом стихотворении, как и в следующем, «Злой негр в ожидании молнии», волновали многих афро-американских националистов того времени: американское негритянское население настолько оторвалось от своих африканских корней, что кажется, что эти корни потеряны навсегда.
Предисловие к двадцатитомной записке самоубийцы
Впервые опубликовано в сборнике «Preface to a Twenty Volume Suicide Note» в1961 г.
Злой негр в ожидании молнии
Впервые опубликовано в сборнике «It's A Nation Time» в 1970 г.
15. БОБ КАУФМАН
Все стихотворения взяты из сборника «Solitudes Crowded with Loneliness» (1965 г.).
Джаз-цыпка
751
UcrM М f+iT-4+НТИ
Около полуночи
в
О-джаз-о
16. BEATITUDE
Все стихотворения взяты из сборника «The Beat Generation» составленного Лоуренсом Ферлингетти в 1959 г. по материалам первых 16 номеров «Beatitude».
Дэвид Мельцер
18-ая рага / Осень
Молитвенное колесо/2
Пьер Анри Делаттр
Женщина в богемном баре
Ленора Канделл
Первыми они прирезали ангелов
Хайку разных авторов
Рут Вайсс
Стихотворение
СТАТЬИ И МАНИФЕСТЫ
Джек Керуак. Истоки «Разбитого поколения»
Статья была написана в качестве ответа на многочисленные статьи в американских СМИ, изображавших битников не иначе как хулиганов и нигилистов, и представляет субъективный взгляд Керуака, но не мнение битников в целом. В статье отразилась религиозность автора, который большую часть жизни исповедовал буддизм и католицизм одновременно. Здесь Керуак настаивает на религиозных истоках «Разбитого поколения», то есть на идее духовного поиска. В других статьях он толкует слово "Beat” как связанное с понятием “beatitude” «блаженство» (в библейском смысле).
Стр 606
Бен Хехт, Дрю Пирсон — известные в 1950е годы американские журналисты.
Даитеро Т Судзуки — японский пропагандист буддизма на Западе Его книги и лекции способствовали обращению многих битников в буддизм.
стр. 607
когда играешь в Тень... - «Тень» - название популярных комиксов Уолтера Б. Гибсона, выходивших с 1931 по 1949 год.
стр. 608
У С. Филдс (1885-1942) — актер, известный ролями «симпатичных старичков».
Стэн Лорел и Оливер Харди — «неразлучная пара» актеров немого кино
Гейбл, Кларк (1901-1960) - звезда Голливуда, герой-любовник, более всего прославился как исполнитель роли Ретта Баттлера в «Унесенных ветром» (1939).
Крэнстон, Ламонт - настоящее имя главного героя-мстителя Тени в одноименном комиксе.
Кэптн Изи и Уош Таббс, Уимпи. Джиггс, Фэи Врэй — популярные герои комиксов.
стр. 609
Кэббот, Брюс - актер, игравший роли «хороших парней» в вестернах.
Бэиб Кэллэхэн, героиня голливудской комедии «Любовники в бегах»(1934).
Бартелмесс, Дик (1895 1963) - звезда немого кино
Рэтбоун, Бэзил (1892-1967) - английский актер, исполнитель роли Шерлока Холмса
Кроуфорд, Джоан (1908-1977) - (настоящее имя Люсиль Фэй Лесюэр) - звезда Голливуда.
стр 610
Паркер. Берд (1920-1955), Гиллеспи, Диззи (1917-1973) и Джексон, Беге (1923-1999) — джазовые саксофонист, трубач и виброфонист, звезды стиля би-боп.
Чу Берри(191О 1941) - один из самых известных джазовых саксофонистов эпохи свинга.
753
стр. 61 1
Клифт, Монтгомери (1920 -1966) - звезда Голливуда, любовник Элизабет Тейлор.
Гонзалес, «Бэбс» (1919-1980) - джазовый певец эпохи бибопа.
Джексон, Уиллис (1928-1987), Томпсон, «Лаки» (1926-1976) Джексон, Чабби — популярные джазовые тенор-саксофонист, сопрано-саксофонист и контрабасист.
стр. 612
Тристана, Ленни - джазовый пианист.
Дэйвис, Майлз (1926-1991) - великий джазовый трубач.
Дейн Кларк (1913 — 1998) — актер, игравший роль Раскольникова в американской экранизации «Преступления и наказания» (1935).
Питер Лорре (1904 — 1964) актер, игравший главную роль — психопата-убийцы — в фильме Фрица Ланга «М» (1931).
Джек Керуак «Основные принципы импровизационной прозы» стр.618
Райх, Вильгельм (1893 — 1959) исследователь психоана-754 лиза, вначале последователь Фрейда, затем — разработчик оригинальной теории. Наибольшее внимание в своих трудах уделял патологиям и неврозам, проявляющимся в массовых движениях. «Затуманивание сознания» — термин, часто применявшийся в его теории. Самой популярной книгой Райха является «Массовая психология фашизма». В конце жизни разработал так называемую «Теорию оргона» — всепроникающего космического излучения типа «жизненной силы» и построил прибор для ее концентрации. Был арестован агентами ФДА за «применение недозволенных методов лечения», осужден, помещен в тюрьму, где и скончался.
Джек Керуак «Вера и технические приемы в современной прозе»
**
Норман Подхорец «Богемные невежды»
Реакция американских левых старшего поколения на деятельность «Разбитого поколения» была достаточно необычной: известные журналы «левацкой» ориентации обрушились на битников с критикой, обвиняя их, главных образом в аполитичности и пассивности в отношении общественной деятельности, а
также в нигилизме и отсутствии каких бы то ни было идеалов. Действительно, у битников не было ярко выраженной политической позиции: на несколько стопроцентных анархистов или коммунистов приходилось большое количество людей, имеющих весьма размытые (но все же близкие к левым) взгляды. Это объяснялось, во-первых, тем. что общая атмосфера в 1950-е не располагала к активной политической деятельности (в отличие, например, от 1960-х), а во вторых, битники заняли эскапистскую позицию по отношению к американскому обществу, и их гораздо больше интересовал духовный, мистический и эстетический поиск и самовыражение, чем общественная деятельность.
Статья Н Подхореца, опубликованная в известном левом журнале «Partisan Review», суммирует собой претензии «классических левых» к «Разбитому поколению». Большая часть известных поэтов-битников, естественно, высказывала свое недовольство этой статьей, утверждая, что цель «Разбитого поколения» — поиск идеала, а не отречение от него.
стр. 621
До настоящего времени трудности с нахождением издателя для книги "Голый завтрак» - в связи с тем, что большинство американских издателей опасались преследований в связи с «аморальным» содержанием книги (и оказались правы в своих 755 предчувствиях) Уильяму Берроузу пришлось в 1959 году опубликовать роман в Париже. Доставленный в США тираж был арестован таможней как порнографический: полная реабилитация книги произошла лишь в 1962 г
стр. 622
«Марджори Морнингстар» - роман американского писателя Германа Воука (1915-). главная героиня которого сначала бунтует против буржуазной среды, а затем принимает ее ценности.
luftmenschen (идиш) — вертопрахи.
стр. 623
Алгрен, Нельсон (1909 1981) - американский писатель, прославившийся изображением дна общества. Один из наиболее известных его романов «Человек с золотой рукой» (1949).
стр. 630
бейсик инглиш - упрощенный вариант английского языка со словарем в 850 слов, изобретен английским лингвистом Чарльзом Огденом (1889-1970).
стр. 634
Мейлер, Норман (1923 ) - современный американский классик, симпатизировал битникам и выступал с публицистикой в их защиту
Герберт Голд «Загадка битников»
Герберт Голд был известен своими статьями о джазе и его поклонниках, в частности, самым полным в то время «Джазовым лексиконом». Конечно, Голд не мог пройти мимо битников, которые составляли довольно большую часть люби телеп джаза, но в своей статье он выражает недоумение, непонимание и неприятие стиля поведения битников, во многом утрируя и преувеличивая его.
стр. 640
Швейцер, Альберт (1875-1965) — немецкий философ, врач и религиозный деятель, создатель благотворительной больницы в Ламбарсне (Габон), борец за ядерное разоружение, лауреат Нобелевской премии мира (1953 г,).
Новак, Ким (1933-)— популярная голливудская актриса
стр.64 1
756 «Гы тащишься от Берда!» — Имеется в виду Чарльз
«Берд» Паркер
стр. 642
"Лига плюща» — восемь старейших и наиболее привилегированных частных колледжей и университетов СШ\
стр. 643
зазу (фр. zazou) — парижская богема 50х годов, обожавшая джаз.
Байдербеке, Леон «Бикс» (1903-1931) - известный белый исполнитель джаза.
стр. 644
сыграл в Вильгельма Телля — именно во время подобной ш ры Уильям Берроуз совершил непреднамеренное убийство своей жены Джоан Вольмер в Мехико-Сити в 1953 г
стр. 645
Святой Иоанн Креста - см. примечание к стихотворению Аллена Гинзберга «Вопль»
книжку про Свана — имеется в виду первая часть эпопеи «В поисках утраченного времени» Марселя Пруста «В направлении Свана»
Шляпа, полная дождя» - голливудская мелодрама 1957 года (реж Ф. Циммерман), повествует о судьбе героиниста
Уильямс. Теннеси (1911-1983) и Инге, Уильям (1913-1973)— выдающиеся американские драматурги
Джон Чиарди «Эпитафия мертвым битникам»
Эта статья написана в конце 1950 х когда суть битни-ческого движения стала постепенно выхолащиваться, и поэтому название статьи имеет двоякое значение: с одной стороны, здесь обсуждаются те культурные персонажи прошлого, которых можно назвать «битниками прошлого», с другой — это действительно эпитафия «Разбитому поколению», которое вскоре сойдет на нет.
стр. 654
Джимми (Джеймс) Дин (1931-1955) — американский актер, в фильме «Бунтарь без причины» (1955) воплотивший образ, близкий мироощущению битников в хаотичном неприя тип несоответствия действительности его внутреннему миру.
757
стр. 657
Гюисманс, Шарль Мари Жорж (1848—1907) - французский писатель. Его романы «Наоборот» (1884) и «Там, внизу» (1891) считаются ярким и интересным примером французского декаданса.
Рсксрот, Кеннет - поэт-анархист из Сан-Франциско, старший современник битников, давший многих из них «путевку в жизнь».
Хантер. Тэ?(1931-) - актер, кумир американских подростков 50-ых годов, обладавший мужественной внешностью и прославившийся ролями «решительных людей» (либо героев, чпбо преступников).
«ВЫСКАЗЫВАНИЯ О ПОЭТИКЕ»
Лоуренс Ферлингетти:
Джек Керуак:
Аллен Гинзберг: «‘Заметки на тему «Вопля» и других стихотворений».
за исключением Джефферса - Скорее всего, имеется в виду популярная в то время песня Рона Джефферса «Whitman Credo»).
Филипп Уэйлен
Гэри Снайдер:
Большой бассейн — пустынная долина, расположенная на территории штатов Невада и Юта.
Майкл Макклур:
стр. 670
«Гимны Святому Гериону» — поэтический сборник Макклура, вышедший в 1959 г.
стр.671
Мне близки Лоуренс и Мелвилл, но я понял, насколько я презираю Уильямса и Паунда. Имеются в виду Дэвид Герберт Лоуренс (английский романист) и Герман Мелвилл (американский романист), Уильям Карлос Уильямс и Эзра Паунд (американские поэты — модернисты). Возможно, Макклур хочет сказать, что он предпочитает безудержность мысли выверенно-сти формы, по его нелюбовь к Уильямсу и Паунду нетипична для битников, большинство из которых называет Уильямса и Паунда своими учителями.
«Пьер» - роман Германа Мелвилла, посвященный переживаниям молодого поэта.
заветы доктора Джонсона Сэмюэль Джонсон (1709 — 1784) английский эссеист, критик, поэт, составитель первого «Словаря английского языка». Здесь имеются в виду его литературоведческие воззрения, высказанные в критических трудах, а также в «Жизнеописаниях наиболее выдающихся английских поэтов» (1755).
стр. 672
пьесы Джона Вебстера - Джон. Вебстер - (1580-1625), английский драматург из поздних елизаветинцев. Его трагедии «Белый дьявол» (пост. 1612) и «Герцогиня Амальфи» (пост. 1623) исполнены сумрачных настроений и тяги к «ужасному».
ODEM NOT GEIST1 Как объяснял сам Макклур. «оба этих слова немецкие. Odein — это животная душа, a Geist — это «дух», то, что покидает тело после смерти».
Олсон, Чарльз (1910-1970) - американский поэт, создатель школы «проекционной поэзии», исследователь языка и культуры индейцев-майя
стр. 673
«Темно-коричневый» - « Dark Brown» — стихотворный сборник Майкла Макклура, опубликованный в 1961 году.
Лерой Джойс: «Как ты звучишь?»
umwelt (нем.) - «окружающий мир», у Хайдеггера влияющий на формирование сознание человека.
Уильямс, Уильям Карлос, О’Хара, Фрэнк, Левенсон, Рон, Уинере, Джон - поэты-современники битников (все, кроме Уильямса, принадлежащего к старшему поколению и Уэйлена, который сам является битником), близкие к ним по эстетическим воззрениям.
Гэри Снайдер: «О религиозных тенденциях»
Субуд — религиозное объединение, основанное в начале XX века индонезийским религиозным лидером Мухаммедом Субух Сумохудивиджоджо, известного своим последователям под именем «Бапак». Это синкретическое учение основано частично на буддийских понятиях, частично — на мистических переживаниях самого учителя. Название «Субуд» составлено из трех яванских слов санскритского происхождения «сусила», «будхи» и «дхарма» (т.е. «праведная жизнь», «просветление» и «божественная воля в нас»), Шиншу-буддизм — сотериологическое учение в японском буддизме, сосредоточенное на фигуре искупителя Будды Амита-бы, создано Шинраном Шонином (1173-1262).
айны — автохтонное население Японских островов и Сахалина, исповедовали шаманизм с центральным ритуалом «медвежьего танца».
юрок — индейское племя, обитающее в долине реки Кламат в северной части штата Калифорния.
траппистский монах — траппистский монашеский орден в католицизме практикует абсолютное молчание.
КРАТКИЕ БИОГРАФИИ И АВТОБИОГРАФИИ
стр. 682
••Dichtung und Wahrheit» (нем) - «Поэзия и истина», автобиография великого немецкого поэта Иоганна Вольфганга фон Гете (1749-1852).
759
СОДЕРЖАНИЕ
ALLEN GINSBERG АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
ВОПЛЬ Лер. Илья Кормильцев -----Ц—
HOWL
СНОСКА К ВОПЛЮ Пер. Дениса Борисова
FOOTNOTE ТО HOWL
СУПЕРМАРКЕТ В КАЛИФОРНИИ Пер. Андрея Сергеева
A SUPERMARKET IN CALIFORNIA
СУТРА ПОДСОЛНУХА Пер. Андрея Сергеева
35-
SUNFLOWER SUTRA
АМЕРИКА Пер. Дениса Борисова -40
AMERICA
НА МОГИЛЕ АПОЛЛИНЕРА Пер. Дениса Борисова 4^—
АТ APOLLINAIRE’S GRAVE
МОЕ ПЕЧАЛЬНОЕ Я Пер. Андрея Сергеева
56
MY SAD SELF
КАДДИШ Пер. Александра Касьяненко
-60
KADDISH
ОБЕДЕННЫЙ ПЕРЕРЫВ КАМЕНЩИКОВ Пер. Андрея Сергеева
-Ь&7-
THE BRICKLAYER'S LUNCH HOUR
ОТВЕТ Пер. Дениса Борисова ^.09 -THE REPLY
ДАННАЯ ФОРМА ЖИЗНИ НУЖДАЕТСЯ В СЕКСЕ Пер. Дениса Борисова
-113-
THIS FORM OF LIFE NEEDS SEX
29 ФЕВРАЛЯ 1958 Пер. Михаила Гунина
1,1В'
FEB. 29, 1958
ДНИ В НАГАСАКИ (ВСЕОБЩАЯ ФАНТАЗИЯ) Пер. Михаила Гунина
-121-
NAGASAKI DAYS (EVERYBODY'S FANTASY)
ЗЛАТОЦВЕТ Пер. Михаила Гунина -12 2-
AN ASPHODEL
ПЕСНЯ Пер. Михаила Гунина -12^-
SONG
ПОД МИРОМ МНОГО ЗАДНИЦ И ДЫРОК Пер. Михаила Гунина
-129 -
UNDER THE WORLD THERE'S A LOT OF ASS AND A LOT OF CUNT
В СИЭТЛЕ В ПОЛДЕНЬ Пер. Ил-ьи Кормильцева -4.31-AFTERNOON SEATTLE
ЛЮБОВНОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ НА ТЕМУ УИТМЕНА Пер. Ильи Кормильцева
^.3 4
LOVE РОЕМ ON THEME BY WHITMAN
ROCKET Пер. Ильи Кормильцева
РАКЕТА
ВЗАПРАВДАШНИЙ ЛЕВ Пер. Ильи Кормильцева
—141—
THE LION FOR REAL
LAWRENCE FERLINGHETTI ЛОУРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ
ГРЕМЯЩЕЙ МРАЧНОЙ ЗИМОЙ В ПАРИЖЕ Пер. Валерия Минушина -451-in PARIS IN A LOUD DARK WINTER
ФОРТУНА Пер. Валерия Минушина -152-
FORTUNE
ПАВЛИНЫ ХОДИЛИ Пер. Валерия Минушина 154 -PEACOCKS WALKED
ПО РОЩАМ ГДЕ РЕКИ БЕГУТ Пер. Валерия Минушина
155 -
IN WOODS WHERE MANY RIVERS RUN
В ЛАВЧОНКЕ ДЕШЕВЫХ СЛАСТЕЙ ОКОЛО ЭЛ Пер. Валерия Минушина —
THE PENNYCANDYSTORE BEYOND THE EL
У ГОЙИ НА ОФОРТАХ ГЕНИАЛЬНЫХ РОД ЛЮДСКОЙ Пер. Валерия Минушина -1&9-
IN GOYA’S GREATEST SCENES WE SEEM TO SEE
ОНИ СТАВИЛИ СТАТУЮ Пер. Валерия Минушина ~ 16 1 -
THEY WERE PUTTING UP THE STATUE
ЛИЦО ИЗ ТЕХ ЧТО ТЕМНОТА Пер. Антона Нестерова - Лг6 4-
IT WAS A FACE WHICH DARKNESS COULD KILL
ПЕС Пер. Ильи Кормильцева -165-
DOG
НЬЮ-ЙОРК — ОЛБАНИ Пер. Антона Нестерова - 17 0
NEW YORK — ALBANY
РАГА УБИЙСТВА Пер. Павла Вегина -±74-ASSASSINATION RAGA
В ПАРКЕ ЗОЛОТЫХ ВОРОТ В ЭТОТ ДЕНЬ Пер. Валерия Минушина 18 2-
IN GOLDEN GATE PARK THAT DAY
ТИРАНУС НИКС Пер. Валерия Минушина 185 TYRANNUS NIX
АВТОРСКИЕ ПРИМЕЧАНИЯ
-1S5-
ИНОГДА В БЕСКОНЕЧНОСТИ Пер. Михаила Гунина
SOMETIMES DURING ETERNITY
AUTOBIOGRAPHY Пер. Михаила Гунина -200-автобиография
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ УМИРАЕТ Пер. Михаила Гунина -204-ALLEN GINSBURG DYING
GREGORY CORSO ГРЕГОРИ КОРСО
КРУШЕНЬИЦЕ НА СЕВЕРЕ Пер. Юрия Сорокина
-213
THE WRECK OF THE NORDLING
САМОУБИЙСТВО В ГРИНВИЧ-ВИЛЛИДЖ Пер. Юрия Сорокина -24-4-GREENWICH VILLAGE SUICIDE
В МОРГЕ Пер. Дениса Борисова -215-in THE MORGUE
ПУМА В ЗООПАРКЕ ЧАПУЛЬТЕПЕК Пер. Михаила Тростникова
-2 4^7-
PUMA IN CHAPULTEPEC ZOO «ВЕСНА» БОТТИЧЕЛЛИ Пер. Михаила Тростникова - 218 -BOTTICELLI’S ’SPRING’
УЧЕЛЛО Пер. Валерия Минушина 2 20 -UCCELLO
ИТАЛЬЯНСКИЕ ПРИЧУДЫ Пер. Валерия Минушина - 222-ITALIAN EXTRAVAGANZA
ВЕРНУЛСЯ ДОМОЙ Пер. Юрия Сорокина --22-3-
BIRTHPLACE “REVISITED
ПОСЛЕДНИЙ ГАНГСТЕР Пер. Ильи Кормильцева -22 4-THE LAST GANGSTER
МНЕ 25 Пер. Ильи Кормильцева - 225 -
I АМ 25
БЕЗУМНЫЙ ЯК Пер. Дениса Борисова - 2 26 -THE MAD YAK
ДАВЕЧА НОЧЬЮ Я ГОНЯЛ НА ТАЧКЕ Пер. Дениса Борисова -227-LAST NIGHT I DROVE A CAR
ЧЕЛОВЕК ВХОДИТ В МОРЕ Пер. Дениса Борисова
MAN ABOUT ТО ENTER SEA
Я ДЕРЖАЛ В РУКАХ РУКОПИСЬ ШЕЛЛИ Пер. Дениса Борисова -230-
I HELD A SHELLEY MANUSCRIPT
БОГ? ОНА НЕГРИТЯНКА Пер. Дениса Борисова 231 GOD? SHE’S BLACK
В СТРЕМИТЕЛЬНОЙ РУКЕ ВРЕМЕНИ Пер. Дениса Борисова -233
IN THE FLEETING HAND OF TIME
ЖЕНИТЬБА Пер. Дениса Борисова
MARRIAGE
БОМБА Пер. Александра Нас ьянен ко
2 43 вом в
ГОД В РАЗЛУКЕ Пер. Ильи Кормильцева
2 5 4 -
AWAY ONE YEAR
НАПИСАНО К СОБСТВЕННОМУ 32-ЛЕТИЮ Пер. Павла Грушко
2 53-
WRIT ON THE EVE OF MY 32ND BIRTHDAY
ЗАБЕГ ЗВУКОВ Пер. Паяла Грушко
259 -
A RACE OF SOUND
СМЕРТЬ ЯВЛЯЕТСЯ В ПЕРИОД ПОЛОВОГО СОЗРЕВАНИЯ
Пер. Паала Грушко
-230-
DEATH COMES AT PUBERTY
GARY SNYDER ГЕРИ СНАЙДЕР
ПОСЛЕ РАБОТЫ Пер. Александра Касьяненко — оке; — Z О и
AFTER WORK
RIPRAP Пер. Андрея Голова - 266
КАМЕННАЯ НАБРОСКА
КАК КО МНЕ ПРИХОДЯТ СТИХИ Пер. Андрея Голова -268
HOW POETRY COMES ТО ME
СЕНО ДЛЯ ЛОШАДЕЙ Пер. Андрея Голова — ода _ Z О 3
HAY FOR THE HORSES
PIUTE CREEK Пер. Андрея Голова -271-ручей ПАЙЮТ
СТИХОТВОРЕНИЕ ДЛЯ МЕДВЕДЯ Пер. Галины Андреевой
-273-
THIS РОЕМ IS FOR BEAR
СТИХОТВОРЕНИЕ ДЛЯ ОЛЕНЯ Пер. Александра Касьяненко
277-
THIS РОЕМ IS FOR DEER
ЧЕТЫРЕ СТИХОТВОРЕНИЯ, ПОСВЯЩЕННЫХ РОБИН Пер. Андрея Голова FOUR POEMS FOR ROBIN
Воспоминания в лесу Суислоу
2 80
Out Once in Suislaw Forest Весенняя ночь в Шококу-дзи
281
A Spring Night in Shokoku-ji
Осеннее утро в Шококу-дзи
-2-8-1—
An Autumn Morning in Shokoku-ji
Декабрь в Йейсе
282 -
December at Yase
СУТРА ДЫМЧАТОГО МЕДВЕДЯ Пер. Андрея Голова
285 -
SMOKEY THE BEAR SUTRA
БДРЖМ Пер. Андрея Голова
291-
LMBFR
Я БЫЛ В БАРЕ «БРОДЯГА» Пер. Павла Грушко
292 -
I WENT INTO THE MAVERICK BAR
ЧТО КАСАЕТСЯ ПОЭТОВ Пер. Павла Грушко
AS FOR POETS
ДЕТЯМ
Пер. Михаила Гунина
-297-
FOR THE CHILDREN
НАВЕРХ Пер. Михаила Гунина -299 -
ON ТОР
**
JACK KEROUAC ДЖЕК КЕРУАК
ЗАПАДНЫЕ ХАЙКУ Пер. Михаила Гунина зоб ~ SOME WESTERN HAIKU
МОРЕ Пер. Дениса Борисова - ЗЦ-SEA
АМЕРИКАНСКИЕ ХАЙКУ (1959) Пер. Михаила Гунина
—3-5 2-
AMERICAN HAIKU
НОРТПОРТСКИЕ ХАЙКУ (1964) Пер. Михаила Гунина
THE NORTHPORT HAIKU
БЛЮЗ РАСТЯПЫ Пер. Михаила Гунина збо GOOFBALL BLUES
КОНЬЯЧНЫЙ БЛЮЗ Пер. Михаил Гунина 361 COGNAC BLUES
ДВИЖЕНИЕ СКВОЗЬ — КИТАЙСКАЯ ПОЭМА-ПЕСНЬ Пер. Михаила Гунина -36-3-RUNNING THROUGH — CHINESE РОЕМ SONG
СТИХОТВОРЕНИЕ Пер. Михаила Гунина - 368
РОЕМ
КАК МЕДИТИРОВАТЬ Пер. Михаила Гунина 370 HOW ТО MEDITATE
ИЗ «БЛЮЗА МЕХИКО-СИТИ»: 21-Й ХОР Пер. Ильи Кормильцева -372-
21ТН CHORUS, FROM MEXICO CITY BLUES
MICHAEL MCCLURE МАЙКЛ МАККЛУР
ПОЭМА ПЕЙОТЛЯ Пер. Дениса Борисова
379
PEYOTE РОЕМ
БРЕШЬ Пер. Дениса Борисова
397-
THE BREECH
ПЕСНЬ Пер. Дениса Борисова
CANTICLE
ТЕЛОНИУСУ МОНКУ Лер Дениса Борисова - 401-
FOR THELONIUS MONK
DIANA DI PRIMA ДИАНА ДИ ПРИМА
ГЛУПОСТЬ Пер. Андрея Голова - 407-SOME FOOL THING
ПОСЕТИТЕЛЬ Пер. Андрея Голова - 411 -THE VISITOR
ВЫЙДЯ ИЗ МЕДНОЙ ПЕЧИ: Песнь после аборта Пер. Андрея Голова
- 413 -
BRASS FURNACE GOING OUT: SONG, AFTER AN ABORTION
ПОСЕЩЕНИЕ КАТАГИРИ РОШИ Пер. Галины Андреевой
4 26
VISIT ТО KATAGIRI ROSHI
ИЗ ЦИКЛА «ТРИНАДЦАТЬ НОЧНЫХ КОШМАРОВ. Пер. Павла Грушко
4 29-
THIRTEEN NIGHTMARES
КАК БЫ СТИХИ О ЛЮБВИ Пер. Павла Грушко
-431
MORE OR LESS LOVE POEMS
ССОРА Пер. Галины Андреевой -4-35-
THE QUARREL
PETER ORLOVSKI ПИТЕР ОРЛОВСКИ
«ПОЭМЫ чистой жопы» Поэма Первая Пер. Дениса Борисова
-441-
First Poem
«поэмы чистой жопы
Поэма Вторая
Пер. Дениса Борисова
-444-
SECOND РОЕМ
ПОЭМА УЛИТКИ Пер. Дениса Борисова
-447-
SNAIL РОЕМ
СТИХИ ИЗ ПОДЗЕМКИ Пер. Михаила Гунина
— jd Л О —
POEMS FROM SUBWAY
ГДЕ В СЕРДЦЕ
45 4-
WHARE ON THE HEART
КОШАЧЬЕ ХАЙКУ ТАНЦЫ
Пер. Юрия Сорокина
-455-
САТ HAIKU DANCING
МОЯ КРОВАТЬ ВСЯ В ЖЕЛТОМ Пер. Дениса Борисова
Л с: (S_
Ч Э и
MY BED IS COVERED YELLOW
PHILIP WHALEN Филипп Уэйлен
СТОРОЖКА В ГОРАХ САУЭРДАУ Пер. Аркадия Застыреца
461-
SOURDOUGH MOUNTAIN LOOKOUT
ОБЛИЧЕНИЕ ИЛИ ОПЯТЬ РАССТРИЖЕН Пер. Аркадия Застыреца
DENUNCIATION: OR, UNFROCK'D AGAIN
«СУТРА ЛОТОСА», В НАТУРАЛЬНОМ ВИДЕ Пер. Павла Грушко
4 7 4-
THE LOTUS SUTRA, NATURALIZED
ПЕЧАЛЬНЫЙ НАПЕВ Пер. Павла Грушко -47-5-SAD SONG
БОГИНЯ Пер. Павла Грушко - 4-7-6— GODDESS
LEW WELCH ЛЬЮ УЭЛЧ
ЗЫБКИЙ УТЕС Пер. Аркадия Застыреца -484.-WOBBLY ROCK
БУДДИСТСКИЙ БАРД СТАНОВИТСЯ УБИЙЦЕЙ КРЫС Пер. Аркадия Застыреца
- /I О Ч- 17 U BUDDHIST BARD TURNS RAT SLAYER
СЮИТА ДЛЯ ТАКСИ (ОТРЫВОК: 1) Пер. Михаила Гунина
492 -
TAXI SUITE (EXCERPT: 1)
ЕЩЕ НЕТ СОРОКА, А БОРОДА УЖЕ УСПЕЛА ПОБЕЛЕТЬ Пер. Михаила Гунина
4 94
NOT YET 40, MY BEARD IS ALREADY WHITE
КАРТИНКА, КАК НА ГЕКСАГРАММЕ Пер. Михаила Гунина
496
THE IMAGE, AS IN A HEXAGRAM
Я ВИДЕЛ СЕБЯ Пер. Михаила Гунина 497
I SAW MYSELF
PHILIP LAMANTIA ФИЛИПП ЛАМАНТИА
ПРОВОДИМОСТЬ УЖАСА Пер. Ильи Кормильцева
TERROR CONDUCTION
ЗАСАДА Пер. Ильи Кормильцева
HIDE
Я ЖЕ ЧЕСТНО ПРЕДУПРЕДИЛ Пер. Ильи Кормильцева —5-0-7—
I HAVE GIVEN FAIR WARNING
МЕЖДУ МНОЙ И ТЕМ ЧТО Я ВИЖУ — ДИСТАНЦИЯ Пер. Ильи Кормильцева
- R Л Я -□ UO
THERE IS THIS DISTANCE BETWEEN ME AND WHAT I SEE
РУСАЛКИ ЯВИЛИСЬ В ПУСТЫНЮ Пер Ильи Кормильцева
. R 1 Л -Э 1 и
THE MERMAIDS HAVE СОМЕ ТО THE DESERT
ЧЕЛОВЕК В СТРАДАНИИ Пер. Ильи Кормильцева
MAN IS IN PAIN
ROBERT CREELEY РОБЕРТ КРИЛИ
СЛОВА Пер. Валерия Минушина -&49-WORDS
РИТМ
Пер Михаила Гунина
521
THE RHYTHM
ЭХО
Пер. Валерия Минушина
SOME ECHOES
НЕКАЯ ФОРМА ЖЕНЩИН Пер. Павла Грушко
- R О Л _ □ Z 4
A FORM OF WOMEN
ЦВЕТОК
Лер Павла Грушко
THE FLOVER
язык
Пер. Паала Грушко
_ спа__
Э Z О—
THE LANGUAGE
ROBERT DUNCAN РОБЕРТ ДАНКЕН
СОВА — ЕДИНСТВЕННАЯ ПТИЦА, ЧТО ПОЭЗИИ ДОСТОЙНА Пер. Дениса Борисова
AN OWL IS AN ONLY BIRD OF POETRY
ПОЗВОЛЬТЕ МНЕ ВОЗВРАЩАТЬСЯ НА ЛУГ Пер. Павла Грушко
OFTEN I AM PERMITTED ТО RETURN ТО A MEADOW
СТИХОТВОРЕНИЕ — НЕЧТО ЕСТЕСТВЕННОЕ Пер. Павла Грушко - 5 44 -
POETRY, A NATURAL THING
LEROI JONES ЛЕРОЙ ДЖОНС
УДОЛБАННЫЙ ЗАПАД
Пер. Ильи Кормильцева
WAY OUT WEST
ПОСВЯЩАЕТСЯ ХЕТТИ Пер. Андрея Сергеева
-555
FOR HETTIE
ПРЕДИСЛОВИЕ К ДВАДЦАТИТОМНОЙ ЗАПИСКЕ САМОУБИЙЦ Пер. Андрея Голова
-55 7-
PREFACE ТО A TWENTY VOLUME SUICIDE NOTE
НАБРОСКИ Пер. Андрея Голова -5-55-
NOTES FOR A SPEECH
ЗЛОЙ НЕГР В ОЖИДАНИИ МОЛНИИ Пер. Андрея Голова
561
EVIL NIGGER WAITS FOR LIGHTNIN’
BOB KAUFMAN БОБ КАУФМАН
ДЖАЗ-ЦЫПКА Пер. Андрея Голова
-569
JAZZ CHICK
ОКОЛО ПОЛУНОЧИ Пер. Андрея Голова
ROUND ABOUT MIDNIGHT
В Пер. Андрея Голоаа
ON
0-ДЖАЗ-0 Пер. Андрея Голова
-5 73
0-JAZZ-0
BEATITUDE
18-Я РАГА / ОСЕНЬ Пер. Ильи Кормильцева 577
18ТН RAGA/FALL
МОЛИТВЕННОЕ КОЛЕСО / 2 — ДЛЯ ДЖОНА ВИНЕРА Пер. Ильи Кормильцева
5 во
PRAYERWHEEL /2 — FOR JOHN WIENERS
ЖЕНЩИНА В БОГЕМНОМ БАРЕ Пер. Ильи Кормильцева
582
WOMAN IN A BOHEMIAN BAR
ПЕРВЫМИ ОНИ ПРИРЕЗАЛИ АНГЕЛОВ Пер. Ильи Кормильцева
FIRST THEY SLAUGHTERED THE ANGELS
ХАЙКУ Пер. Ильи Кормильцева
SOME HAIKU
СТИХОТВОРЕНИЕ Пер. Ильи Кормильцева 601
А РОЕМ
СТАТЬИ И МАНИФЕСТЫ
ДЖЕК КЕРУАК
Истоки «разбитого поколения»
Основные принципы импровизированной прозы -616-
Вера и технические приемы в современной прозе
619
НОРМАН ПОДХОРЕЦ Богемные невежды
ГЕРБЕРТ ГОЛД
Загадка битников
- Д О ~7 _ О О Г
ДЖОН ЧИАРДИ «Угасшим битникам посвящается» 651
ВЫСКАЗЫВАНИЯ О ПОЭТИКЕ
ЛОУРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ
663
ДЖЕК КЕРУАК
- 663 -
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ Заметки на тему «Вопля» и других стихотворений
-6-64-
ФИЛИПП УЭЙЛЕН
668
ГЭРИ СНАЙДЕР — ft ft Q _ О Оз
МАЙКЛ МАККЛЮР Из дневника
-6-7 0-
ЛЕРОЙ ДЖОНС «Как ты звучишь??»
6 73
ГЭРИ СНАЙДЕР
О религиозных тенденциях
БИТНИКИ САМИ О СЕБЕ
ГРЕГОРИ КОРСО
677 -
РОБЕРТ КРИЛИ
679
ЛОУРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ
АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ
680 -
ЛЕРОЙ ДЖОНС
680
ДЖЕК КЕРУАК
ФИЛИП ЛАМАНТИА
682 -
МАЙКЛ МАККЛУР
682
ДАВИД МЕЛЬЦЕР
6 8 2-
ПИТЕР ОРЛОВСКИ
68 2 -
ПРИЛОЖЕНИЕ
ВОПЛЬ
Пер. Дениса Борисова
вопль
Пер. Дара Жутаева
Примечание к «Воплю»
-7^?-
КТО ВЗОРВАЛ АМЕРИКУ Пер. Ильи Кормильцева
—7 08 -
КОММЕНТАРИИ
-717-
АНТОЛОГИЯ ПОЭЗИИ БИТНИКОВ
Ответственный редактор И. Кормильцев Художники К. Иванов, К. Прокофьев, А. Касьяненко Компьютерная верстка В Милин
Подписано в печать 30.06.2004.
Формат 60x90’/,6. Усл. пен. л. 49,0.
Бумага офсетная. Печать офсетная.
Гарнитура «Франклин Готик».
Тираж 3000 экз. Заказ № 449.
Издательство «Ультра.Культура»
www.ultraculture.ru
115184, Москва, ул. Новокузнецкая, 7/11, стр. 1
Отпечатано с готовых диапозитивов на ФГУИПП «Уральский рабочий»
620219, г. Екатеринбург, ул. Тургенева, 13.
http://www.uralprint.ru e-mail: book@uralprint.ru
АНТОЛОГИЯ ПОЭЗИИ БИТНИКОВ
Allen Ginsberg Lawrence Ferlinghetti Gregory Corso Gary Snyder Jack Keruak Michael McClure Diana di Prima Peter Orlovski Philip Whalen Lew Welch Philip Lamantia Robert Creeley Robert Duncan Leroy Jones Bob Kaufmann
Аллен Гинзберг Лоуренс Ферлингетти Гро <>ри Корсо Гари Снайдер Джек Керуак М'икл М >н-Клур Диана ди Прима Питер Орловски Филипп Уэйлен Лью Уэлч Филипп Ламантиа Роберт Крили Роберт Данкен Лерой Джонс Боб Кауфман
|MV< T '«Hui (If) «
УЛЬТРЯ.НУЛЬТУРЯ