Г.Я. Сокольников
ФИНАНСОВАЯ ПОЛИТИКА РЕВОЛЮЦИИ
Том первый
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ
^ИР)
ИСТОРИЯ РОССИИ
ОБЩЕСТВО КУПЦОВ И ПРОМЫШЛЕННИКОВ РОССИИ МОСКВА 2006


УДК 336.02 (47+57) (091)
ББК 65.261
С 59
Книга издана при содействии Издательского дома «Секрет фирмы»
Общество купцов и промышленников России благодарит Гелиану Григорьевну Тартыкову, дочь ГЯ. Сокольникова, за участие в подготовке книги и предоставление фотографий из семейного альбома.
С 59 Г.Я. Сокольников
Финансовая политика революции. Том первый — М.: Общество купцов и промышленников России, 2006. — 496 с. (Серия: Экономическая история России).
Григорий Яковлевич Сокольников (1888—1939) — ученый- экономист с мировым именем, реформатор, известный государственный и партийный деятель, дипломат и журналист.
Его трехтомник «Финансовая политика революции», вышедший в 1928 году, посвящен теме хозяйственного, финансового строительства, валютной и кредитной политики периода нэпа, а также денежной реформе 1922—1924 годов.
Настоящий труд переиздается в полном объеме в двух томах.
15ВМ 5-98889-013-Х
15ВМ 5-98889-015-6
© Общество купцов и промышленников России, 2006


Григорий Яковлевич Сокольников
(1888-1939)
Мой отец, Григорий Яковлевич Сокольников (Брилиант), прожил трагически короткую жизнь. 50 лет (с 1937 по 1988 гг.) его труды были под запретом. И вот сейчас, в XXI веке, наконец появляется двухтомник его работ, написанных в 1917—1928 гг.
Отец родился 28 августа 1888 года в городе Ромны Полтавской губернии в семье военного врача. В пятилетием возрасте вместе с семьей переехал в Москву, где у его отца была своя аптека на Трубной площади.
Учился мой отец в 5-й классической гимназии с такими известными людьми, как Борис Пастернак, Илья Эренбург, Николай Бухарин. Он рано увлекся марксизмом, а во время Первой русской революции 1905 года вступил в РСДРП.
В 1907 году он был арестован и по приговору суда в 1909 году сослан в Сибирь на вечное поселение в село Рыбное на Ангаре (Енисейская губерния). До этого он успел поступить на юридический факультет Московского университета, который не окончил.
Вскоре он бежал из ссылки за границу; всего провел в эмиграции 8 лет. В Париже он окончил юридический факультет Сорбонны, прослушал курс доктората политико-экономических наук, сдал экзамен на степень доктора по экономической истории.
В 1917 году вместе с Лениным он возвратился в Россию и участвовал в Октябрьской революции.
Уже тогда отец руководил национализацией и реорганизацией банков, возглавлял Комиссариат бывших частных банков, а также был со-
5


трудником газеты «Правда». В том же 1917 году — член делегации, направленной в Брест-Литовск для переговоров с Германией о перемирии, а в 1918 году в качестве председателя этой делегации подписал Брестский мир с Германией и ее союзниками.
В 1918 году отправлен на фронт, член Реввоенсовета 2-й, 8-й и 9-й Армий Южного фронта, командующий и одновременно политкомиссар 8-й Армии, что является единственным случаем за всю историю Гражданской войны. В 1920 году сменил М.В. Фрунзе на посту командующего Туркестанским фронтом; обладал полнотой военной, гражданской и судебной власти в Туркестане. Ослабление басмаческого движения было достигнуто не только военными, но и экономическими и другими мероприятиями: была проведена денежная реформа, отменена продразверстка, замененная налогом; разрешен свободный привоз на базары и торговля на них; выпущены на свободу муллы, заявившие о своей политической лояльности, и т.д. Во время Гражданской войны отец был одним из первых награжден орденом Красного Знамени, но не носил его — стеснялся.
Почти весь 1921 год тяжело болел и не мог принимать участия в работе. Но уже в январе 1922 года отец — первый заместитель наркома финансов, а в ноябре он назначен наркомом финансов РСФСР. С образованием Наркомата финансов СССР в 1923 году стал первым наркомом финансов СССР.
Он выдвинул на ответственные посты старую профессуру, крупнейших теоретиков и практиков (Н.Н. Кутлера, Л.Н. Юровского и др.). Собрав команду единомышленников, Сокольников провел денежную реформу, одним из результатов которой стала твердая конвертируемая валюта — червонец. Реформа была проведена всего за два с половиной года — и это в разоренной Гражданской войной стране и без иностранной помощи. В 1924 году соотношение червонца с долларом было 1:1,9, а с фунтом стерлингов — 1:8,68. Реформа вызвала изумление за рубежом, а в стране бытовала фраза: «Большевики должны поставить Сокольникову памятник при жизни за реформу».
Отец выступал за развитие негосударственных форм собственности в промышленности и торговле, добивался укрепления местных бюджетов, 6


был категорически против эмиссии как источника финансирования бюджета. Известен его лозунг: «Эмиссия — опиум для народного хозяйства!»
Однако в 1926 году Сокольников был снят с поста наркома финансов: в стране устанавливался командно-административный порядок. Отец недолго работал в Госплане, преподавал в I МГУ и в Институте народного хозяйства им. Плеханова. А в 1929 году был направлен полпредом в Великобританию. Три года пробыл он на дипломатической работе, за это время, по оценкам специалистов, Англия по товарообороту с СССР передвинулась с 21-го на 3-е место.
В 1933 году Сокольников стал заместителем наркома иностранных дел СССР, возглавлял Монгольскую комиссию Политбюро, а в 1936 году был назначен замом наркома лесной промышленности СССР. В стране после убийства Кирова начались показательные процессы. И для отца вскоре наступила развязка.
26 июля 1936 года он был арестован и в 1937 году приговорен к 10 годам лишения свободы. 21 мая 1939 года Сокольников был убит сокамерниками в Верхнеуральском политизоляторе. Это было сделано по приказу из Москвы, что подтверждается архивными документами (в том числе докладной об убийстве Сокольникова Г.Я.), опубликованными в недавно вышедшей книге «Первый председатель КГБ Иван Серов».
Все, о чем я написала выше, стало мне известно только после реабилитации отца. Это произошло ... 12 июня 1988 года. Мне, его дочери, было 53 года.
Я лишилась отца в два года. И то немногое, что знаю о нем как о человеке, рассказывали мне мама и бабушка. Это был образованный (знал 6 языков), интеллигентный человек, который отличался величайшей неподкупностью, редким бескорыстием и скромностью в быту. Щепетильность Сокольникова в обращении с деньгами была поразительна. Он терпеть не мог подарков от чужих людей, ничего не принимал от подчиненных, он экономил каждую копейку государства. После приезда из командировок он возвращал неистраченные деньги в Госбанк. Уже во второй половине 20-х годов отец вызывал недовольство среди аппаратчиков, так как считал, что лучше увеличить партмаксимум, но отменить льготы для ответственных работников — особые пайки, дачи, бесплатные закрытые 7


дома отдыха, санатории, ателье и пр. Если он нуждался в деньгах, то зарабатывал их, готовя учебник, статью, преподавая в университете.
У Сокольникова, кроме меня, было еще два сына от гражданских браков. К сожалению, их уже нет в живых.
Моя мать, писательница Галина Серебрякова, была его единственной законной женой. Они поженились в 1925 году. Как жена «врага народа» моя мать отсидела в тюрьмах, лагерях и ссылках с 1937 г. по 1956 г. Я провела в ссылке в Казахстане почти двадцать лет. Сейчас из близких родственников моего отца есть я, моя дочь и мой внук.
Вот как описывает Галина Серебрякова последние часы жизни моего отца на свободе: «...как всегда стройный, моложавый, красивый, в светлом легком костюме и шляпе с полями, долго стоял Гаря (так мама называла отца) подле автомобиля, держа на руках Лану.
— Папа, милый, дорогой, — ластилась девочка.
Было жарко, и упоительно светило солнце. Гаря обнял меня. Затем автомобиль двинулся, до самых ворот в конце аллеи я видела профиль Гари и его приветственно машущую руку... Гарю я больше никогда не видела и не знаю, где зарыты его останки».
Эти воспоминания написаны в 1971 году, а в 1980-м моя мама умерла, так и не узнав, где похоронен ее муж. Место захоронения моего отца мне и моей семье не известно до сих пор.
Гелиана Тартыкова, дочь Г.Я. Сокольникова
Использована следующая литература:
Г. Серебрякова. Из воспоминаний. М.,1989.
Г.Я. Сокольников. Новая финансовая политика. На пути к твердой валюте. М., 2003.
Все министры финансов России и СССР. 1802—2004. М., 2004.
Н. Петров. Первый председатель КГБ Иван Серов. М., 2005.


Предисловие
Финансовая политика революции чрезвычайно мало изучена. В особенности это верно в отношении финансов послеоктябрьского периода, а также периодов военного коммунизма и первых лет нэпа. Относящиеся сюда материалы крайне скудны. Объясняется это столь характерной для того времени недооценкой роли финансового рычага в нашем социалистическом строительстве.
Тем важнее теперь, когда осознано определяющее значение финансовой политики на все стороны народного хозяйства, собрать и систематизировать все, что относится к финансам этих первых лет, чтобы дать материал для научного исследования финансового строительства Пролетарской революции.
Автору этих строк пришлось принимать ближайшее участие в разрешении ряда вопросов, связанных с нашим финансовым и экономическим строительством. Этим вопросам был посвящен им ряд докладов, газетных и журнальных статей.
ГС.
9


Пять лет финансовой революции
Завоевание власти пролетариатом в октябре 1917 года было началом разрушения всего старого государственного аппарата и вместе с тем разрушения всего старого хозяйственного уклада в городе и деревне.
Однако в первый год революции старая финансовая система и денежное хозяйство продолжали по инерции существовать, хотя ряд революционных мероприятий уже открывал собой финансовую революцию и наносил жесточайшие удары прежде существовавшим отношениям. Аннулирование внутренних и внешних займов, национализация банков означали: первая мера — революционный акт в отношении иностранного капитала-заимодавца и в отношении «отечественного» капитала, накопленного под крылышком царизма помещиками и буржуазией; вторая мера — захват основного организационного узла капиталистической системы в России, что позволяло парализовать сопротивление буржуазных классов и давало возможность технически поставить банковский аппарат на службу хозяйственной работе пролетарских организаций, быстро переходивших от рабочего контроля к полному управлению целым рядом предприятий, которые, однако, вне поддержания существовавшей связи с банками не могли бы развиваться.
Первый год после Октября не означал собой, таким образом, принципиального разрыва пролетарской революции с денежным, государственным хозяйством, с методами денежного учета, денежного расчета, банковского кредита и т. п. Теоретически возможность социалистической организации хозяйства, исходящей из факта сохранения денежного хозяйства, существовала. Практически, т. е. в тех конкретных исторических условиях, в которых развивалась русская революция, такой ход развития оказался невозможным.
1 О


Финансовая политика революции
Прежде всего, для государства отпадала возможность рассчитывать на правильную работу налогового механизма, собиравшего денежные налоги, отчасти потому, что этот механизм сам участвовал в общем восстании против революционной диктатуры (бывшие царские чиновники министерства финансов скрещивали руки по приказу казацко-кадетской контрреволюции); с другой стороны, в условиях гражданской войны, когда чуть ли не ежемесячно громаднейшие территории то отпадали, то возвращались, то вновь захватывались иностранными оккупантами, то оказывались во власти белых генералов или просто бандитов, — в этих условиях, конечно, даже послушный налоговой механизм не мог бы выполнить своей работы, для успешности которой совершенно необходима возможность работать с точностью часового механизма, не встречающего на своем пути никаких непредвиденных препятствий.
Итак, Советская власть для обеспечения существования государственного аппарата, и в первую очередь промышленности, должна была начать обращаться не к финансовому агенту, вооруженному налоговым списком, а к импровизированным рабочим отрядам, вооруженным винтовкой и пулеметом, отправлявшимся в деревню проводить продразверстку. Но, в свою очередь, переход к системе натуральных повинностей должен был нанести жестокий удар бумажно-денежному обращению, на которое продолжала опираться Советская власть, поставившая печатный станок на службу революции. Естественно, что взимание налогов не деньгами, а натурой, сокращая платежное значение денег в весьма большом масштабе, должно было в таком же масштабе обусловливать их обесценение.
Но это обесценение денег одновременно происходило и с другого конца по мере того, как сокращалось значение товарного рынка, т. е. по мере того, как дальше и дальше шел процесс национализации промышленности и торговли. Этот процесс национализации разворачивался под влиянием двух факторов. Во-первых, непосредственный захват фабрик, заводов, складов, магазинов вынуждался необходимостью обеспечить победу в гражданской войне, ибо политическое одоление имущих классов было возможно только при условии максимального экономического ослабления их путем прямого разрушения их экономической мощи, хотя бы это и отражалось самым болезненным образом на хозяйственном состоянии стра1 1


Г.Я. Сокольников
ны. В этом смысле национализация была по сути своей красным экономическим террором. С другой стороны, национализация была формой именно непосредственного захвата, т. е. примитивного, недостаточно подготовленного, недостаточно организационно увязанного.
Естественно поэтому, что от этих непосредственных форм овладения производством и обменом пролетарская революция в дальнейшем должна была перейти и действительно перешла к формам более сложным, где сплошь и рядом вместо прямого неорганизованного экономического господства ставится организационное косвенное господство, которое только в сумме своей, только в итоговом результате сохраняет за пролетарским государством экономическую диктатуру.
В период примитивного хозяйствования революции денежные формы хозяйства в промышленности отпали, уступив место формам непосредственного маневрирования реальными ценностями, т. е. натуральному хозяйству. В этих условиях роль денег, роль кредита, роль банковской техники могла быть только совершенно ничтожной, и в эти именно годы революция, казалось, окончательно упраздняла и хоронила банк и денежную систему. В этом даже видели чуть ли не величайшее торжество победоносной революции.
На самом же деле, как только обнаружилось, что революция действительно победила, что она действительно восторжествовала, что в пределах одной шестой части света власть пролетарского государства более никем серьезно не оспаривается, немедленно же обнаружился временный и условный характер упразднения денежного расчета и учета. После победы над крупным капиталом стало возможно прекращение экономического террора по отношению к мелкому собственнику, частный товарооборот, частный рынок вступили вновь в свои права.
Государственные хозяйственные предприятия, вступившие через посредство рынка в отношения купли и продажи с мелкими товаропроизводителями (крестьянином, кустарем и т. д.), вернулись к деньгам, поскольку из товарооборота с неизбежностью, по законам товарного хозяйства, вырастают деньги. На основе денежных отношений стали складываться и складываются на наших глазах кредитные отношения и все большую роль в хозяйственной жизни начинают играть банки. В итоге революция формально воз1 2


Финансовая политика революции
вращается к тому типу хозяйственных отношений, которые существовали в первый год после Октября, с той разницей, что первые месяцы после Октября банки, промышленность, торговля в их связи с неорганизованным мелкобуржуазным хозяйством были захвачены как бы только извне, только механически, теперь, наоборот, они прочно завоеваны изнутри и при всем своем внешнем сходстве представляют собой совсем иную историческую категорию, совсем иную экономическую конструкцию.
В ведении своего государственного хозяйства Советская власть также постепенно возвращается к денежным налогам, к государственному кредиту и т. п., поскольку она, во-первых, обеспечила неприкосновенность своей территории, во-вторых, добилась юридического или морального признания своих прав на власть и, в-третьих, поскольку она добилась подчинения и правильной успешной работы своего налогового аппарата. Из этих трех условий первое осуществлено полностью, второе — в такой мере, что позволяет начать операции по восстановлению государственного кредита (займы), третье условие осуществлено полностью в отношении подчинения живых агентов финансового аппарата (времена саботажа и политических забастовок контрреволюционных чиновников отошли в область преданий!), а в отношении овладения налоговой техникой и построения налогового аппарата сделаны первые шаги, но, конечно, только первые, только очень небольшие, пока что очень скромные шаги.
«Натурализм» в годы Гражданской войны находил еще ту существенную поддержку, что блокада союзников отрезала Советскую Россию от экономических связей с мировым рынком. Падение этой блокады, включение Советской России в систему международного разделения труда означают включение ее в мировую денежную систему. Ллойд-Джордж, подписывая торговый договор между Лондоном и Москвой, полагал и надеялся, как он и формулировал это неоднократно в своих речах, что от соприкосновения с мировым рынком советский строй в России падет, на самом деле пал, пока что, Ллойд-Джордж, а Советская власть, хотя и с величайшими затруднениями, приспособляется к решению задачи, которую Ллойд- Джордж считал неразрешимой.
В самом деле, социализм и денежное хозяйство несовместимы друг с другом в том смысле, что в обществе, целиком и полностью построенном 1 3


Г.Я. Сокольников
на социалистических началах, нет надобности в деньгах, имеющих товарный характер. Однако в переходную эпоху (а под переходной эпохой мы понимаем целую полосу исторического развития), когда наряду с организованным социалистическим хозяйством продолжает существовать, как фактор крупнейшей экономической мощности, товарное неорганизованное хозяйство, деньги необходимы и неизбежны, и задача экономической и финансовой политики пролетариата состоит в том, чтобы в наибольшей степени быть хозяевами денежного рынка, т. е. подчинять себе денежное обращение, несмотря на товарный характер денег.
Бессмысленно отрицать этот товарный характер денег и защищать ту точку зрения, что государственная власть может творить деньги по своему усмотрению. Господствующее положение на денежном рынке может быть обеспечено Советскому государству не на пути мистического представления о чудесных свойствах бумажно-денежной эмиссии, а на пути фактического овладения основными регуляторами денежного рынка, т. е. банковой, биржевой, кредитной системами.
Но, конечно, эта задача вплотную сливается и переходит в общую задачу экономического преобладания общественно-организованного хозяйства на товарном рынке в целом. Не нужно закрывать глаза на то, что для выполнения этих задач нами сделано в действительности еще очень и очень мало. Наша крупная промышленность и торговля далеко еще не закончили своей реорганизации и представляют собой в настоящий момент ряд монопольных объединений, которые, если и организованы каждое в смысле некоторой внутренней организации, то по отношению друг к другу, в сущности, совершенно разобщены и в общем и целом менее связаны между собою, чем даже тресты и синдикаты капиталистических стран. Здесь предстоит еще большая работа, по мере осуществления которой будут значительно изживаться элементы производственного и финансового кризиса.
Годы «натурализма» создали привычку рассматривать хозяйственные проблемы без привлечения в поле внимания финансовой стороны хозяйственных проблем. Теперь теоретически возможно, конечно, отвлекаться при выяснении экономических соотношений от моментов финансового порядка, но практически никакой план, никакая задача не может быть решенной, если не достигнуто ее решение как задачи финансовой. Абстрактный 1 4


Финансовая политика революции
хозяйственный план может, конечно, оперировать гигантскими натуральными ценностями, неисчерпаемыми естественными богатствами, которыми обладает Советская Россия. Конкретный хозяйственный план может учитывать только те ресурсы, только те ценности, которые могут быть реализованы как ценности товарные, и только в той оценке, какую они могут получить на рынке. Иначе говоря, конкретный хозяйственный план должен исходить из учета ресурсов, которые действительно могут быть мобилизованы и реализованы. Этот учет в денежной форме будет тем более возможен и легок, чем в большей степени будет осуществляться задача обеспечения устойчивой расценки денег в советском хозяйстве. Отказ от «натурализма», как хозяйственного метода, неизбежно ведет, таким образом, к борьбе за стабильную денежную единицу в интересах именно хозяйственного развития, организованной па основе плана.
Теперь, в начале шестого года Революции, Советская Россия переживает финансовый кризис, который, перефразируя слова Маркса, можно определить, как проистекающий не только от развития денежного хозяйства, но и от его недоразвития. Огромную роль продолжают еще играть натуральные налоги, натуральный товарообмен, громадное отрицательное влияние оказывает крайняя слабость товарооборота с внешним миром. Выход из кризиса, однако, только в движении вперед, в сторону денежного хозяйства. Объективные условия говорят за то, что возможность преодоления финансового кризиса и избежания национального краха имеется налицо. Если сравнить судьбу Великой буржуазной революции во Франции с ходом Великой пролетарской революции в России, то бросается в глаза несравненно более выгодное, в смысле финансовых перспектив положение революции Российской. Правительство революционной буржуазии во Франции столкнулось с международной обстановкой гораздо более неблагоприятной (в значительной степени потому, что международная солидарность буржуазии была гораздо меньше, чем международная солидарность и степень активной международной взаимной поддержки пролетариата в наши дни); в течение многолетних войн армии Французской революции оторвались от правительства, не имевшего средств для их содержания, и превратились в самодовлеющую силу; финансовая же слабость правительства в значительной степени определялась тем, что в его распоряже-
1 5


нии не было крупной индустрии, равно как и не было крупных банков с их накопленными металлическими фондами и кредитным аппаратом. Наполеон Бонапарт задолго до того, как стал императором Франции, фактически не только самостоятельно содержал свои победоносные армии за счет экспроприированного им в Италии золотого фонда, накопленного торговыми городами в течение всего Средневековья, но даже содержал и само французское правительство за счет регулярных субсидий золотом. Когда Наполеон открыто взял в свои руки власть, его успех был обеспечен горячей поддержкой денежного и торгового капитала, уже ранее тысячами нитей связанного с Наполеоном по армейским поставкам.
Как мало похоже все это на действительную картину событий в России, как поистине тупоумны аналогии, которые проводят меньшевистские «теоретики» между этими двумя революциями, как мало по ходу развития финансового кризиса во Франции можно судить о финансовых перспективах России! Советская Россия имеет мирную передышку, Советская Россия сохранила от распада свой государственный аппарат, Советская Россия располагает в любой критический момент всеми ресурсами своих государственных, промышленных, торговых и кредитных предприятий. Мера экономического могущества революционного правительства во Франции и России совсем иная. Вместе с тем, иная и мера их финансовой мощи.
Начавшийся подъем крестьянского хозяйства, начавшееся оживление в целом ряде промышленных отраслей в легкой индустрии доказывает, что ближайшие годы будут годами хозяйственного и финансового укрепления Советской России. Вопреки всем предсказаниям своих буржуазных ненавистников, пролетарское государство сумело создать свою Красную армию. Оно сумеет теперь создать красные финансы, обратив на борьбу с капиталистической системой финансовую технику, созданную самим же капитализмом, и обеспечит в переходную эпоху сохранение и развитие Советской власти в России как ядра мировой организации социализма.
7 ноября 1922 г.


Финансы после Октября (1918 Г.)


1. Основные положения финансовой политики (Доклад на I Всероссийском съезде Советов Народного Хозяйства)
Для того чтобы уяснить себе основы финансовой политики, которая может и должна вестись в Советской России, надо прежде всего установить, что это должна быть политика переходного времени от капитализма к социализму. Это должна быть политика, которую возможно было бы осуществить при переходе к социалистическому режиму, к периоду, в который возможно было бы отказаться, напр., от денег, от банков и целого ряда учреждений капиталистического строя. Только стоя на этой точке зрения и можно рассматривать настоящую финансовую политику Советской России. В иной плоскости этого сделать нельзя. И вот, стоя на этой точке зрения, я считаю нужным установить следующие основные четыре цикла, анализ которых должен быть положен в основу дальнейшей финансово- экономической политики страны.
Первый кругооборот, это тот цикл, который создается между нашим хозяйством, хозяйством России, которое мы рассматриваем как одно целое, и капиталистическими хозяйствами, которые стоят вне нас. Второй — это те отношения, которые создаются внутри Советской республики между теми отраслями производства, которые являются социалистически организованными, и теми отраслями производства, которые не являются социалистически организованными. Третий цикл — намечается внутри организованного производства, кругооборот внутри национализированных предприятий. Наконец, четвертый цикл — сравнительно узкий цикл: те движения, которые совершаются через государственную казну, в узком смысле 1 9


Г.Я. Сокольников
этого слова, через государственную кассу. Это — доходы и расходы государства, это — бюджет. Это — четыре цикла, которые полезно расчленить, ибо если мы расчленим, то, исследуя их, мы исследуем капиталистические отношения, которые сохранились, и наметим те положения финансовой политики, которые должны будут создаться.
Ясно, что цикл отношений между Россией, как хозяйственным целым, и капиталистическими странами совершенно неизбежно приводит к результату, который является не чем иным, как внешним займом. Мы не можем при нынешней степени развития наших производительных сил совершенно отвергнуть, совершенно отбросить внешний заем, который был характерен для капиталистической страны. Если мы посмотрим на те отношения, которые складывались ранее в области сношений России с иностранными государствами, то увидим, что до войны наш торговый баланс неуклонно превращался из активного баланса в пассивный баланс. Активным он был потому, что страна недопотребляла. В течение войны наша задолженность по торговому балансу выразилась в сумме 2 миллиардов рублей, и если бы теперь мы могли возобновить сношения с иностранными капиталистическими государствами, то совершенно ясно, что мы не могли бы выдержать совершенно чистого типа товарообмена, т. е. не давали бы столько товаров, сколько могли бы получить извне. Мы давали бы сырье, а получали бы продукты большей ценности, и в результате оказались бы должниками капиталистических государств. Мы приходим к выводу о неизбежности внешнего займа, который должен быть заключен в той или иной форме. Заем должен быть дан либо в виде ссуды товарами, либо в виде займа, в счет которого производятся за границей заказы. В этом отношении мы наталкиваемся на грань, за которой сохранились капиталистические отношения. Иностранные государства являются кредиторами, и мы должны выплачивать проценты иностранному капиталу.
При этом нужно оговориться, что мы исходим из того, что капиталистические отношения в международном масштабе не согласованы с нашим общественным строем, так как, если бы социалистическая революция торжествовала всюду, мы могли бы говорить иначе.
Существует мнение, что золото перестает играть роль, которую оно играло ранее в смысле специфического товара, который исполняет функ2 О


Финансовая политика революции
ции денег. Я должен сказать, что во внутреннем обращении капиталистических государств оно не будет играть той роли, которую оно играло раньше, и, в частности, в нашем внутреннем денежном обращении приходится поставить крест над золотым обращением и над политикой, которая строила свою денежную систему, опираясь на служащий для размена золотой запас. Но на международном рынке оно играет ту же роль, которую играло ранее. Мы не должны повторять тех фраз, которые мы слышали у нас на съездах комиссаров финансов, что золото перестало играть прежнюю роль. Там делались ссылки на пример Швеции. Но нейтральные страны должны были остановить приемку золота потому, что золото предлагалось в обмен на товары, и по отношению к товарному голоду нейтральные страны старались сохранить за собой гораздо более реальные ценности в виде товаров, чем золото, которое лежало в банках. Если мы возьмем балансы государственных банков во время войны и посмотрим на ту роль, которую играло золото в международной финансовой политике, то роль его была огромная. Мы не видим пренебрежения к золоту. Во Франции золотой запас увеличился почти на Уз (правда, Уз перекочевала из Франции в Англию). Что касается Англии, то Англия увеличила свой золотой запас вдвое. В Америке совершилось неслыханное увеличение золотого запаса. Если проследить картину движения золота во время войны, то мы увидим, что колоссальное количество золота проходило через Англию и направлялось в Америку. В Германии тоже золотой запас увеличился вдвое. Золотой запас в Германии накануне войны составлял 1.357.000.000, а в настоящее время он составляет 2.345.000.000 марок. Эта цифра уже на ущербе, ибо золотой запас германского имперского банка достигал суммы, превышающей 2,5 миллиарда, и теперь количество золота там уменьшилось. Только в России золотой запас за время войны не увеличился, а, наоборот, уменьшился. Если она вступила в войну с запасом, который превышал 1.600.000.000, то в настоящее время у нас вряд ли наберется 1.300.000.000. Оно было вывезено за границу, и, таким образом, единственная страна, где золотой запас за войну не увеличился, а уменьшился, это — Россия. Я считаю, что золотой запас и расчеты золотом на международном рынке, несомненно, сохранят все свое значение и при той революции цен, которая теперь продолжается и которая еще обострится после 2 1


Г.Я. Сокольников
окончания войны. При этой революции цен значение золота, как устойчивого мерила, будет еще больше и, несомненно, роль его в расплате при расчетах будет огромна, и постольку и мы, конечно, сможем использовать золото для этих расчетов. Поэтому надо сказать, что наша политика должна в этом отношении идти к тому, чтобы увеличить золотой запас, развить добычу золота. Добыча золота в довоенное время достигла 3,5 тысячи пудов в год. За последнее время она составляла 2,5 тысячи, и на текущий 1918 год золотой комитет исчислил эту добычу в 2,5 тысячи пудов, но есть очень много оснований предполагать, что в действительности этот размер добычи вряд ли будет осуществлен, и вряд ли добыча золота превысит 2.000 пудов. Таким образом, признание за ним удобного для нас средства расплаты — поскольку для нас во внутреннем нашем хозяйственном обороте оно не может играть большого значения и предназначено для международной расплаты, — вот что определяет нашу политику по отношению к этому благородному металлу.
И вот, если к этому приводит нас рассмотрение этого первого цикла, то во втором цикле этот оборот происходит между организованным хозяйством и неорганизованным хозяйством. Внутри России мы натыкаемся на явление, которое несколько похоже на то, что мы наблюдаем в первом случае, а именно: поскольку здесь наша организованная социалистически промышленность — национализованные, регулируемые, контролируемые отрасли промышленности, поскольку они, главным образом, представляют из себя так называемую тяжелую индустрию — производство средств производства, говоря марксистским языком, — постольку неорганизованными остаются в значительной мере именно те отрасли производства, которые производят средства потребления. И здесь, если мы всмотримся в сущность отношений, мы увидим, что во всех тех новых заводах, которые мы предполагаем строить и на которые мы отпускаем средства, во всех этих случаях мы имеем производство, которое даст готовые продукты только через некоторое время, которое сейчас никаких товаров не поставляет. И в то же время в этих отраслях промышленности рабочие немедленно должны получать средства потребления, им нужен хлеб. И, таким образом, до того времени, когда можно выпустить готовые продукты, которые можно дать в обмен немедленно, нужно получать продукты 2 2


Финансовая политика революции
из неорганизованных отраслей и из деревни. Нужно получать продукты, нужно получать товары, ценности, которые нужно передать в эту организованную отрасль промышленности. Как это сделать? Естественно, что если мы не даем никакого эквивалента, это значит, что здесь происходит заем. Он происходит только в замаскированной форме, потому что здесь вместо заключения открытого займа происходит заключение в скрытой форме беспроцентного займа. В действительности, те кредитные билеты, те бумажки, которые выпускаются из экспедиции заготовления государственных бумаг, они по своему экономическому значению играют роль такого займа, который должен сейчас снабдить необходимыми товарами те национализированные отрасли индустрии, которые только со временем смогут этот заем оплатить. Здесь мы подходим в действительности к внутреннему займу. Такова экономическая сущность того, что происходит.
Этот заем до сих пор был — поскольку мы выпускали бумажки не для целей военной индустрии, поскольку мы выпускали бумажки в целях финансирования промышленности — этот заем был беспроцентный, и можно было бы предположить, что это явится некоторого рода плюсом, но в действительности он представляет огромное неудобство. Огромное неудобство заключается в том, что если, с одной стороны, выпускаемые бумажки изъемлются из оборота, откладываются в виде государственных обязательств, которые лежат в кубышках, в бутылках, закопанные в землю и представляют из себя, действительно, беспроцентный заем, то, с другой стороны, они в то же время не потеряли своей способности быть средством денежного обращения, они могут поступить на рынок, могут создать — и теперь уже создают — полную неустойчивость, полную революцию цен и дезорганизуют правильную форму хозяйства. Таким образом, задача состоит в том, чтобы из этого экономического анализа сделать правильный вывод и сказать, что дело идет о том, чтобы такого рода беспроцентный заем суметь превратить в процентный заем.
Если мы посмотрим на то, что происходит во всех капиталистических странах, то увидим, что там, именно, происходит непрерывный процесс такого же рода. Когда указывают на то, что у нас необычайно увеличилось количество бумажных денег, и когда нас здесь пугают катастрофическими 2 3


Г.Я. Сокольников
перспективами, то нужно указать, что все-таки не мы одни находимся в таком положении, что это явление общего характера. Я приведу некоторые данные относительно размера бумажного денежного обращения в России, которые мне были сообщены и которые являлись, насколько я знаю, наиболее поздними данными из тех, которые были оглашены. По этим сведениям, к 1 января 1917 г, как известно, было выпущено в обращение 9 миллиардов 97 миллионов рублей. Затем в течение всего 1917 г. было выпущено новых бумажек на 14 миллиардов 721 миллион руб., и, именно, за последнее полугодие 1917 г. выпуск шел таким образом: в июле было выпущено 1 миллиард 486 млн, в августе — 1 миллиард 350 млн, в сентябре — 2 миллиарда 46 млн, в октябре — 3 миллиарда 216 млн, в ноябре — 2 миллиарда 705 млн, в декабре — 2 миллиарда 800 млн. Таким образом, к 1 января 1918 г. всего было сдано из экспедиции заготовления государственных бумаг Государственному банку кредитных рублей на 25 миллиардов 818 млн, считая тут кредитки и казначейские знаки. В 1918 г. в январе было выпущено на 2 миллиарда 187 млн, в феврале — на 1 миллиард 818 млн, в марте — на 2 миллиарда 745 млн, в апреле — на 3 миллиарда 753 млн, и в мае — по 20-е число включительно — 1 миллиард 513 млн. Таким образом, мы видим, что наиболее высокие пункты были в октябре, когда было выпущено 3 миллиарда 216 млн, а затем выпуск понижался непрерывно и падал до февраля, затем он стал повышаться и достиг максимума в апреле и затем в мае, хотя данные за последние месяцы мы имеем только за две трети. Всего же за первые 5 месяцев 1918 г. было выпущено 12 миллиардов 13 млн руб.
Всего было выпущено по 20 мая 1918 г. на сумму в 37 миллиардов 831 млн — это общий итог. Сведений о местных бонах не имеется, но предположительно можно считать, что всего имеется в обращении денежных суррогатов — облигаций займа свободы, купонов, местных бонов и казначейских билетов — приблизительно на сумму от четырех до пяти миллиардов. Она вряд ли превышает 5 миллиардов, так что можно считать, что в круглых цифрах к первому июня общее количество денежных знаков, включая сюда и суррогаты, достигает приблизительно 43—44 миллиарда рублей. Но нужно сказать, что этот расчет по одному тому теряет действительное свое значение, если пробовать его соразмерить с золотым запа2 4


Финансовая политика революции
сом, что огромное количество этих денежных знаков находится за границей, так как значительное количество этих знаков скуплено и вывезено за пределы того, что называлось Россией до войны. За нынешней уже границей России, т. е. в Польше, Литве, Лифляндии, Западном крае, на Украине, на Кавказе и проч., находится чрезвычайно большое количество этих знаков. Конечно, точных, даже каких-либо приблизительных, данных дать нельзя. Это можно будет сделать только тогда и только в том случае, если бумажные денежные знаки будут скуплены, или заменены, или выменяны немецкими властями, как они сейчас это и делают, ибо они скупают и выменивают русские рубли и «керенки» на немецкие рубли, на рубли, которые выпускаются Ост-банком — Восточным банком — и которые являются, так сказать, бонами немецких банков. Таким образом, стягиваются в кассы немецких банков русские рубли, и только в том случае, если эти деньги будут предъявлены в какой-либо общей сумме, можно будет приблизительно узнать сумму тех денежных знаков, которые находились вне пределов России.
Я уже сказал, что не только в России это происходило. Выпуск огромного количества бумажных денег происходил, конечно, также и в других странах. У меня нет точных сведений о том, каково количество тех бумажно-денежных знаков, которые выпущены во Франции к настоящему моменту. До войны во Франции было в обращении билетов Французского банка приблизительно на 6 миллиардов франков, но уже в октябре 1917 г. эта сумма превысила 20 миллиардов франков.
Что же касается Германии, то как раз полученные газеты от 16 мая дают баланс немецкого Имперского банка на 15 мая. И вот из этого баланса мы узнаем, что к 15 мая в Германии было выпущено банкнот Имперского банка, т. е. приблизительно того, что соответствует кредитным билетам, на И миллиардов 18 млн марок, но это составляет только половину тех бумажных знаков, которые в действительности обращаются в Германии, ибо кроме этого имеются еще боны так называемых ссудных касс, которые обращаются наравне с кредитными билетами и которые в обиходе никакой разницы не представляют. Такого рода боны этих ссудных касс ходят наравне с кредитными билетами, и их всего имелось на 8 миллиардов 600 млн марок, и, наконец, были еще денежные знаки, 2 5


Г.Я. Сокольников
приблизительно соответствующие тому, что у нас называется билетами казначейства, а в Германии — КетсЬззсЬет. Их имелось на сумму 1 миллиард 555 млн марок.
Если мы возьмем общий итог этих бумажных знаков, то мы увидим, что это составит в круглых цифрах 22 миллиарда марок, т. е. сумму, которая является совершенно неслыханней, ибо до войны в Германии было в десять раз меньше бумажных знаков, там до войны бумажных знаков было на 2.091 миллион. Таким образом количество бумажных денег увеличилось в Германии в одиннадцать раз. Золотое покрытие может быть вычислено следующим образам: на 22 миллиарда бумажных денег имелось золотого обеспечения на 2.345 миллионов марок. Таким образом, оно составляло приблизительно 11—12 %. Если бумажное денежное обращение в Германии увеличилось всего в 10—11 раз, то это произошло потому, что все денежные бумажные знаки, которые выпускались, возвращались в кассы банков. При каждом займе часть бумажных денег возвращалась в банки, и взамен их держатели получали свидетельства государственного займа. Нечто подобное, хотя и в гораздо меньшей степени, совершалось и у нас до Октябрьской революции, Тогда хотя и очень слабая часть денежных знаков поступала в банки в виде взносов на текущий счет и вкладов в банки и сберегательные кассы, а часть превращалась в свидетельства государственного займа. Со времени Октябрьской революции процесс этот остановился совершенно, и в настоящее время он может быть проведен только принудительным путем. Только принудительным путем возможно сейчас конвертировать часть денежных знаков, которые не находятся в процессе обращения, которые не играют этой роли и которые превратились в беспроцентные свидетельства Государственного банка. Только принудительным путем их можно превратить в свидетельства государственного займа. Это можно сделать при обмене старых денежных знаков на новые таким образом, чтобы известные купюры, например, очень крупные купюры пли денежные знаки, в известной части своей превращались в свидетельства государственного займа — процентного, конечно, — и которые были бы, таким образом, в руках держателей заместителями нынешних кредитных билетов. Вы знаете, что существует предложение тов. Ленина о том, чтобы при обмене денежных старых знаков на новые часть 2 6


Финансовая политика революции
принудительно оставалась в банках. По сути дела мы имеем и в том и в другом случае тот же самый результат принудительного сбережения: если обладатель 50 тыс. руб. получит на руки только 10 тыс. рублей, а 40 тыс. рублей будут зачислены вкладами в Государственный банк, то он в действительности получит на руки чековую книжку или же квитанцию, которые будут служить документом, удостоверяющим, что у него есть 40 тыс. руб. в банке. В случае, если часть денег будет обмениваться на облигации «Красного займа», держатель будет получать на руки именную облигацию и проценты за полгода вперед, с тем что эта именная облигация будет иметь возможность реализоваться, т. е. переходить, в случае если владелец пожелает ее продать или уступить кому-нибудь другому. Таким путем возможно будет часть этого бумажного денежного завала разгрузить и, таким образом, сократить размеры бумажного денежного обращения. Если бы этого не удалось, то тогда в действительности неизбежно произошло бы полное обесценение бумажного рубля, по мере того как новые выпуски кредитных билетов наслаивались бы на старые. Поэтому единственным выходом является либо привлечение этих текущих билетов на текущий счет в банки принудительным или свободным образом, или конвертирование части этих денежных знаков в заем.
Вот, следовательно, та практическая мера, к которой мы приходим в области этого второго процесса, который мы рассматривали, процесса отношений между организованными и неорганизованными отраслями производства.
Я перехожу теперь к рассмотрению другой стороны того же самого процесса. Поскольку сохраняется неорганизованное производство, постольку сохраняются и капиталистические производственные отношения. У нас слишком часто говорят, что мы уже произвели полную экспроприацию капитала, у нас слишком часто льстят себя иллюзией, что мы сделали очень много в этом направлении, тогда как в действительности, если мы посмотрим, какие отрасли производства, транспорта и кредита национализированы, то мы увидим, что в сущности кроме транспорта, национализация которого у нас проведена уже и раньше, так как значительная часть железных дорог были казенные и, таким образом, перешли от старого государства в распоряжение пролетарского, — была произведена национализация 2 7


Г.Я. Сокольников
торгового флота. В области же банков у нас проведена национализация, но она далеко не завершена. Наконец, в области производства по сути дела до сих пор не национализирована ни одна крупная отрасль производства. Были попытки национализации угольной промышленности, но они не завершились в силу того, что самый угольный район оказался вне пределов социалистической досягаемости. Но ни нефть, ни руда, ни обработка металлов, эти главные командующие отрасли промышленности, — до сих пор не оказались национализированными. Я не говорю уже относительно всех остальных отраслей производства, относительно всех других производств, где в действительности национализация не проведена, где имеется в той или иной форме контроль на местах, где имеется регулировка сверху через Высший Совет Народного Хозяйства, но где но сути дела капиталистическая собственность на средства производства продолжает, как экономическая система, держаться, сделав целый ряд уступок, в целом ряде случаев формально капитулируя. Я говорю, что такого рода положение приводит к тому, что сохраняются старые отношения в области кредита. Банк — поскольку частная собственность на средства производства не устранена — сохраняет ту роль, которую он играл и раньше, именно, роль посредника, роль органа, снабжающего капиталистические предприятия средствами, финансирующего их. И, таким образом, мы приходим к выводу, что теперь, несмотря на национализацию банков, банки в действительности не могут быть превращены целиком в центральную общественную бухгалтерию, которая может ограничиться только урегулированием счетов между организованными производствами. Однако если бы мы теперь имели банки не национализированные, то тем самым мы бы лишились и тех отраслей национализированной промышленности, которые у нас имеются. Очень много говорилось о национализации банков и о том, что эта национализация была проведена непланомерно, что необходимо национализацию банков поставить иначе. Допустим. Но если мы теперь откажемся от национализации банков, то вот что может произойти.
Как известно, старые частные банки имели в своих руках большое количество акций разных промышленных предприятий, они часто обладали контрольным пакетом акций, т. е. они имели право решающего голоса. И вот когда, вследствие национализации, частные банки перешли в руки 2 8


Финансовая политика революции
Советской власти, то тем самым пролетариат получил решающий голос в целом ряде промышленных предприятий. В некоторых же предприятиях, если он и не получил решающего голоса, то во всяком случае — довольно сильное влияние. Я должен вам сказать, что одно время очень сильно говорили о денационализации частных банков. Теперь вопрос этот возбуждается реже.
Если же мы пожелаем отказаться от национализации банков, то этим самым мы нанесем страшный вред нашей национализированной промышленности. Если частные банки так пли иначе будут денационализированы, то они получат широкую возможность поддерживать ту отрасль промышленности, которая находится вне сферы национализации, и, таким образом, она будет конкурировать с национализированными предприятиями. Представьте себе, что Государственный банк пожелает создать какое-нибудь предприятие. Тогда денационализированный частный банк создаст в свою очередь такое же предприятие, которое будет обладать большими средствами и сможет конкурировать с национализированным предприятием. Это положение совершенно недопустимо. Это положение приведет к тому, что пролетариат потеряет власть над национализированными предприятиями, и вряд ли в наших интересах будет, если это случится. Я полагаю, что ни о какой денационализации не может быть и речи. Банк должен быть единым. Он должен направлять и регулировать кредитно-расчетную жизнь страны. Не должно быть того явления, которое наблюдается сейчас, когда Государственный банк и отделение народного банка — бывшие частные коммерческие банки — действуют в одной и той же отрасли совершенно несогласованно. Я стою на той точке зрения, что должна быть полная согласованность в действиях народного банка — бывшего Государственного и отделений народного банка — бывших частных банков. Спор мы разрешим сетью отделений Государственного банка и разрешим его еще более, если включим банковские операции в круг деятельности государственных сберегательных касс, которых насчитывается в России до 15 тысяч. Тогда мы получим такую сеть банковских учреждений, которая будет более или менее распределена по всей России и которая будет представлять из себя единый аппарат, который будет сноситься с центром и который будет аппаратом, распределяющим и собирающим денежные средства.
2 9


Г.Я. Сокольников
Нужно, необходимо решить и другой вопрос, который имеет чрезвычайно важное для нас значение: возможно ли сохранение и основание иностранных банков у нас в России? Вы знаете, что иностранных банков не разрешается открывать в России. Существует только Лионский кредит и затем в течение войны основан Американский национальный банк, которому разрешили открытие своих операций у нас в России. Таким образом, вот два банка из иностранных, которые у нас существуют в России. В декабре месяце, при национализации банков, операции этих банков в значительной мере были сокращены и отчасти совершенно прекращены. Эти предприятия сократили свою деятельность, но все же эти банки продолжают функционировать и сейчас. Поэтому необходимо поставить точку над 1, — необходимо разрешить вопрос о ликвидации иностранных банков и не допускать образования новых иностранных банков. Есть предположение, что нейтральные страны, с одной стороны — Швеция, насколько позволяют судить газетные сведения, с другой стороны — Германия, имеют намерение открыть здесь, в России, германские банки, и наше отношение к этому должно быть безусловно отрицательным. Если нам необходимы те или иные экономические отношения с капиталистическими странами, о которых я уже говорил, то они могут быть, но не в той форме, чтобы эти банки получили возможность здесь, в России, вести самостоятельные операции иностранного капитала. Если мы это допустим, если иностранный, капитал разовьет деятельность в форме банков, то мы стали бы перед двумя неизбежными фактами: с одной стороны, весь русский капитал, все русские денежные средства в этом случае немедленно перекрасились бы, загримировались бы в немецкие. И тогда какой бы то ни было приток денежных средств был бы только в эти иностранные банки. А с другой стороны, эти банки, опираясь на свою экономическую и политическую мощь, могли бы развить свою деятельность здесь в России и проводить независимую финансово-экономическую политику, могли бы здесь устроить целый ряд иностранных капиталистических предприятий, которые стояли бы вне всякого контроля и вне всякой зависимости от экономической политики Советской власти.
Перехожу к третьему моменту, к тем взаимоотношениям, которые складывались в самой национализированной промышленности.
3 О


Финансовая политика революции
Поскольку вопрос ставится о денежных знаках, то совершенно ясно, что он ставится иначе, чем ставился раньше в отношениях между капиталистическими странами. Внутри организованной промышленности мыслимо было бы образовать просто товарообмен, просто передвижение товара. Так, уголь мог бы быть передан, без всякой оплаты его деньгами, на чугунно-плавильный завод, а чугун мог бы идти без всякой оплаты денежными знаками на металлические заводы, где он будет перерабатываться на другие продукты.
Но опять таки и такого рода система возможна в двух случаях: во- первых, она возможна тогда, если осуществлен аппарат, точно и правильно работающий и производящий эти взаимные расчеты. Совершенно ясно, что сейчас, в наших нынешних условиях, это является еще далеким идеалом. Если теперь вы предложите какому-нибудь уральскому руднику выпустить руду на том основании, что в уплату за эту руду в Петрограде на его текущий счет будет занесена соответствующая сумма, то совершенно ясно, что вы не получите ни одного фунта этого чугуна. Даже в случае, когда нет такого большого пространственного отдаления, если в Московской области вы придете на национализированное или полунационализиро- ванное текстильное предприятие и предложите там отпустить готовый товар и пообещаете заводскому комитету и рабочим предприятия, что за этот товар будет занесена на текущий счет в Петрограде или Москве соответствующая сумма, то в действительности вы не получите ни одного аршина этой ткани, и не получите по той причине, что у нас нет гарантий того, что расчетный аппарат произведет это зачисление и что он занесет эту сумму, и что если даже он и занесет ее, то предприятие сможет эту сумму использовать.
Таким образом, мы должны сказать, что в нынешних условиях, поскольку у нас нет аппарата, который точно производил бы расчет между всеми этими предприятиями и отдельными отраслями, который списывал бы суммы с одного счета на другой в соответствии с совершающимися передвижениями продуктов — поскольку и сейчас необходимы средства для расчета внутри этих организованных предприятий. С другой стороны, такого рода расчеты предполагают такую степень централизации, которая еще не достигнута теперь для того, чтобы такого рода расчеты, такого рода общественная бухгалтерия были конкретно осуществлены. Для этого нужна
3 1


Г.Я. Сокольников
гораздо большая степень централизации. Для этого нужно, чтобы национализированные угольные предприятия имели свое центральное управление при Высшем Совете Народного Хозяйства, чтобы, с другой стороны, имели свое центральное управление при Высшем Совете Народного Хозяйства металлические предприятия — машинные заводы, вагонные заводы и прочие предприятия. И тогда, конечно, между финансовыми отделами этих центральных управлений, между комитетами финансирования, как можно было бы назвать эти финансовые отделы, расчеты были бы возможны. Но в действительности этой централизации, этих центральных управлений, этих финансовых отделов еще нет. Наш аппарат еще не построен. Мы видим уже тот путь, по которому нужно идти. Этот аппарат у нас строится. Он практически уже намечается, но в действительности его еще нет. Наоборот, нужно сказать, что те месяцы, которые прожиты, в смысле финансирования национализированных предприятий были наиболее тяжкими, и, конечно, вы, работники с мест, вы терпели от этого столько же или еще больше, чем те, которые работали здесь, в центре, и вы знаете, как трудно было получить денежные средства, которые необходимы были для национализированных предприятий, как возникала целая куча всевозможных рогаток, всевозможных формальных затруднений, бюрократической волокиты. Я не хочу сказать, что этого можно было бы избежать, оно, может быть, и было неизбежно, но в действительности мы видели рабочие делегации, которые целыми неделями, месяцами простаивали в передних, которые ходили из одного учреждения в другое и которые в конце концов не могли получить нужных средств, потому что те или иные формальные условия оказывались не соблюденными, и в силу этого те аппараты, которые распоряжались денежными средствами, оказывались парализованными. Такое положение сохранилось и сейчас, и нам нужно было бы предпринять шаги, наметить план, который позволял бы выйти из этого положения и облегчить финансирование национализированной промышленности в первую голову. И мне представляется, что здесь можно было бы идти таким путем: ввиду того, что, с одной стороны, нет нужной степени централизации, которая позволяла бы производить эти расчеты, а, с другой стороны — ввиду того, что аппарат действует у нас не в достаточной степени, нужно было бы ввести такого рода расчетные свидетельства, 3 2


Финансовая политика революции
которые представляют из себя в материальной форме денежный эквивалент того продукта, который выдается, или того кредита, который отпускается. Можно сказать, что для этого не нужно создавать никакого особого типа денежных знаков, но я именно думаю, что является целесообразным такого рода тип создать и отделить вот эти расчетные свидетельства от тех кредитных билетов, которые выпускаются Государственным банком. В действительности расчетные свидетельства, которые помогли бы сейчас производить расчет, и явились бы средством денежного обращения, эти расчетные свидетельства суть не что иное, как чеки на Государственный банк. В действительности нам нужны для этих расчетов между национализированными предприятиями не кредитные билеты в том виде, как они существовали, а нужны чеки на Государственный банк, но такие чеки, которые были бы Государственным банком заранее акцептированы, на которых был бы поставлен акцепт Государственного банка, т. е. такие чеки, относительно оплаты которых не могло бы возникнуть никакого сомнения и которые, с другой стороны, были бы более продолжительными, чем те чеки, которые имеют хождение в течение 10 дней. Мне представляется необходимым создать такого рода расчетные свидетельства, которые могли бы, пользуясь существующими терминами, называться банкнотами, которые имели бы хождение наравне с кредитными билетами, имели бы такую же силу, как и кредитные билеты, и которые отличались бы от кредитных билетов тем, что они выпускались бы главным образом в гораздо более крупных купюрах и должны были бы принудительно возвращаться к известному сроку в Народный банк, чтобы там быть зачисленными на текущий счет. Такого рода банкноты в определенном размере, я думаю, должен был бы получить в свое распоряжение Высший Совет Народного Хозяйства, для того чтобы выпутаться из той бесконечной волокиты и затруднений, которые возникают, поскольку мы натыкаемся на старые рамки, поскольку, с другой стороны, развален старый частно-кредитный аппарат. ВСНХ должен был бы получить в свое распоряжение особый фонд для финансирования национализированной промышленности, и в том случае, если бы он имел такого рода фонд финансирования (до конца 1918 г., по некоторым вычислениям, которые представляются более или менее основательными, можно считать, что этот фонд должен составлять прибли2-3191
3 3


Г.Я. Сокольников
зительно от 2,5 до 3 миллиардов рублей), такого рода фонд служил бы ему для финансирования предприятий и для расчета между ними, с их поставщиками и мелкими потребителями.
Я думаю, если бы мы пошли таким путем, если бы ВСНХ мог предоставлять эти оборотные денежные средства в распоряжение комитета финансирования при центральном органе управления национализированной промышленностью, то мы могли бы решительно сдвинуть все с места, могли бы в значительной степени упразднить все те совершенно ненужные затруднения, которые возникают в этом живом деле постройки и закрепления национализированной промышленности и тех предприятий, которые постепенно переходят в распоряжение ВСНХ. Затем нужно указать, что по отношению к национализированной промышленности банки, конечно, в значительной степени теряют свою прежнюю роль. Точно так же ее теряет и Народный банк. Если бы сохранить за Народным банком его старые командующие функции — ибо старый капиталистический банк командовал, ибо банк решал, кому дать средства, кому не давать, — если мы будем финансирование промышленности сохранять при банке, то мы будем действовать по капиталистическому трафарету там, где в действительности его надо разбить, ибо сейчас командующая роль должна перейти от банков к органам, организующим производство, этим центральным органам промышленности, к ВСНХ, который объединяет эту деятельность. Следовательно, в действительности нам не нужны те отдельные производственные банки, которые представляют из себя уродливое по замыслу явление, но нам нужны комитеты финансирования, которые тесно связаны с центральными органами управления, финансирующие промышленность, поступающую в их распоряжение по плану ВСНХ, и опирающиеся на областные и местные Советы Народного Хозяйства. Вот тот путь, по которому надо идти, и я должен сказать, что если я выделяю в виде особых знаков, в виде особых банкнот тот фонд финансирования, который должен поступить в распоряжение ВСНХ, то это имеет целью в значительной степени устранить все те недоразумения, которые возникли, которые наплодились вокруг четвертого цикла, к которому я сейчас подхожу, вокруг кругооборота, который проходит через государственную казну.
3 4


Финансовая политика революции
Вы знаете, что были сделаны совершенно фантастические расчеты. Первоначально можно было предположить, что эти расчеты устанавливают бюджет в 80—100 миллиардов на полгода, и таким образом буржуазная печать раззвонила не только в России, но и по всему Миру, что в России предстоит бюджет в 160—200 миллиардов рублей. Затем, по более точном выяснении этих предположений, оказалось, что предположения эти устанавливают бюджет только в 80 или 100 миллиардов на весь год. Но когда приступили к этой цифре в 100—80 миллиардов на весь год, то оказалось, что эта цифра представляется в значительной степени ошибочной, и теперь по тем приблизительным подсчетам, которые сделаны, оказывается, что наши расходы за первую половину 1918 года в сметном предположении были исчислены приблизительно в 20 миллиардов рублей, но комиссия смет при ВСНХ заявляет категорическим образом, что в действительности, чтобы приблизиться мало-мальски к действительности, нужно по меньшей мере на одну треть сократить эти расходы; тогда мы приходим к цифре в 14 миллиардов рублей, которые составят размеры государственного расхода за первое полугодие 1918 г. Но я должен сказать, что и эта цифра — 14 миллиардов рублей — является преувеличенной по той простой причине, что, как мы видели, денежных знаков выпущено на 12 миллиардов рублей, а всего их будет выпущено по 1 июля на 14,5 миллиарда, и так как у нас других источников дохода, кроме выпускаемых кредитных билетов, почти не было и так как из этих билетов значительная часть шла как раз на потребности, на бюджет, то окажется, что наши расходы за первую половину 1918 г. вряд ли превысят 12 миллиардов рублей, и мы приходим тогда к выводу, что расходный бюджет составит за 1918 год 25, максимум 30 миллиардов рублей, в то время как в прошлом году, при меньшем обесценении рубля, в действительности расходы на войну составили 35 миллиардов, плюс более 5 миллиардов обыкновенных расходов, итого 40 миллиардов. И вот из этого бюджета в 30 миллиардов — я беру максимальную цифру — нужно отбросить часть расходов, ибо нужно отбросить как раз те средства, которые должны пойти на финансирование промышленности, и нужно оставить в действительности только расходы по тому, что можно назвать в более или менее широком смысле государственным администрированием, отбросив отсюда финансирование промышленности, которое пред2*
3 5


Г.Я. Сокольников
ставляет выдачу средств, по самому характеру своему оборотных, которые должны вернуться и должны быть выделены в особый специальный фонд. Тогда мы приходим к бюджету, и этот бюджет может быть и должен быть покрыт налогами. Задача нашей финансовой политики, несомненно, должна сводиться к тому, чтобы добиться равновесия в поступлении и расходовании средств на нужды этого государственного администрирования, и когда нам говорят: это невозможно в силу того, что мы прямые налоги не можем получить, ибо, говорят, прямые налоги брались с буржуазии, а ее теперь не существует и уже нет источника, который питал прямое обложение, — это одна иллюзия. В действительности, достаточно раскрыть глаза, для того, чтобы увидеть все эти источники прямого обложения.
Говорят о том, что не может быть прямых налогов, так как буржуазия уже убита, буржуазии нет и с нее нечего взять. Это совсем не так. Надо раскрыть глаза на действительность. Вы можете прочесть в отчетах тех банков, которые еще не национализированы — хотя я уже говорил, что национализация была проведена во всеобъемлющем размере, — так вот вы можете прочесть в отчете одного общества взаимного кредита, что оно имело за 1917 г., за год социальной революции, чистой прибыли полмиллиона. Другое общество взаимного кредита за тот же год социальной революции имело 3/4 миллиона чистой прибыли. Общества взаимного кредита по сути своей — те же банки. Таким образом, вы видите, что буржуазия еще не убита, что еще можно взять прямые налоги. Кроме того, есть еще отрасль, которая за последнее время имеет такие доходы, которые не снились ни до войны, ни до революции. Торговля процветает, и в то же время мы говорим, что буржуазия убита и нам не с кого брать прямых налогов. Кроме того, у нас есть еще один элемент, с которого может быть взят налог: элемент этот — крестьянство. На съезде Советов Р. и Кр. Деп. должен быть совершенно определенно поставлен вопрос о том, что должны быть обложены прямым налоговым обложением крестьяне. Крестьянским депутатам нужно ясно сказать, что без этого не может существовать Россия, что без этого Советская власть не может вести хозяйство. Для меня ясно, что прямые налоги должны быть. Кроме прямых налогов, конечно, должны быть и косвенные налоги, но во всяком случае к 3 6


Финансовая политика революции
косвенным налогам мы можем перейти только тогда, когда будет решен вопрос о проведении в жизнь налогов прямых.
Те меры, которые я предложил сейчас, являются мерами переходного времени. Это не значит, что мы должны останавливаться на них и должны сказать, что этот переходный период будет длиться бесконечно. Нет, мы только должны сказать, что мы сделали только половину того, что нам нужно было сделать по пути к социальной революции.
Я прежде всего хотел бы сделать несколько замечаний по поводу тезисов, которые были изложены в содокладе т. Гуковского. Мне представляется, что часть положений этого доклада совершенно бесспорна. Я думаю, абсолютно ничего нельзя возразить против таких пожеланий, чтобы у нас было побольше доходов и поменьше расходов. Я думаю, что это абсолютно бесспорные тезисы доклада о государственных финансах. Но я думаю, что эти положения имели бы практический смысл, если бы в докладе содержались конкретные указания, каким образом можно меньше расходовать и больше получать. Совершенно естественно, что такой тезис, как тезис 6-й т. Гуковского о том, что должно стремиться к повышению производительности труда, это абсолютно бесспорный тезис, я думаю, против этого никоим образом возражать нельзя. Конечно, если производительность труда будет выше и если наш доход будет во много раз превышать то, что нам необходимо для потребления, для непосредственного потребления, — несомненно, останется избыток, который может пойти на различные затраты, и проч, и проч. Естественно, чем производительность труда выше, тем больше будет таких избытков. Но опять-таки, если это положение взять не в общей форме, а попытаться вывести из него конкретные указания, оно нам абсолютно ничего не дает. Взятое в общей форме, оно имеет как будто ценность, потому что общее повышение производительности труда, конечно, даст известный избыток, но финансовая политика должна указать, каким образом этот избыток получить, каким образом его извлечь из частного хозяйства, так как он остается в бесконечных миллионах крестьянских дворов, в тысячах и десятках тысяч мелких пред-
Заключительное слово по содокладу тов. Гуковского, выступлениям т.т. Вронского, Смирнова, Лозовского и др.
3 7


Г.Я. Сокольников
приятий. Как извлечь его оттуда — это задача финансовой политики. Она должна извлечь весь этот избыток и предоставить его в распоряжение организованного народного хозяйства и государства. Я говорю, что тезисы т. Гуковского, при всей правильности такого рода положений, не дают нам указаний на то, как мы будем строить финансовую политику. Затем по поводу некоторых других тезисов я должен указать, что я считаю неправильным указание, что прямые налоги должны отойти на задний план, что теперь можно сказать, что на первую очередь поставлены косвенные налоги. Это неправильно. Я думаю, нужно признать, что главную часть бюджета будут составлять прямые налоги. Конечно, поскольку у нас будет идти вперед процесс национализации, национализированные предприятия будут давать вклады в государственную казну. Бессмысленным является утверждение, будто доход от национализированного предприятия есть косвенный налог. Когда предприятие было частным предприятием, если оно от своей части дохода вносило 10% в казну, это был прямой налог. Когда предприятие национализировано, если такая-то доля чистого дохода поступит в казну — может ли это называться косвенным налогом? Просто казна будет получать часть цены, которая была поставлена. Это будет не прямой налог и не косвенный налог, а это будет доход с народного имущества, особая категория дохода, и я поражаюсь, что их смешивают с косвенными налогами. Я хотел бы возразить и относительно других положений, выставленных тов. Гуковским.
Он говорит, что нам нечего рассчитывать на займы. Меня удовлетворило заявление, сделанное т. Бронским, который указывал, что вопрос об аннулировании царских займов Советским правительством по существу дела не имеет отношения к тем займам, которые может заключить Советское правительство. Здесь вопрос чисто политический и заключается в том, будет ли смысл для буржуазных государств не давать новых займов с тем чтобы заставить Советское правительство уплатить по царским займам. Этот вопрос окончательно не решен, но в сегодняшних телеграммах сообщается, что в английских и американских финансовых кругах обсуждается вопрос о том, чтобы продолжать финансово-экономические отношения с Россией, оставив вопрос о царских займах до международной конференции. Вообще, Россия — не первая страна, которая аннулировала займы, 3 8


Финансовая политика революции
которая объявила государственное банкротство. До этого времени был длинный ряд обанкротившихся стран. Это можно видеть из длинного списка обществ защиты кредиторов Англии, Франции и проч. Создаются целые списки такого рода стран, начиная с Южно-Американских республик. Там государственное банкротство происходило по другой причине, потому что лопались различные дутые аферы, здесь же мы стоим перед политическим фактом. Если обстоятельства вынудят буржуазные государства продолжать экономические отношения с Россией, они будут идти с нами, будут давать деньги, чтобы таким образом, обеспечить себе заказы. Но если я согласен с этим мнением т. Вронского, то расхожусь с ним по вопросу о золоте. Тов. Вронский живописно говорил: на кой черт буржуазным государствам наше золото? Они скажут: давайте товары. Это возражение было бы в высокой степени убедительно, но, к сожалению, если попытаться взять это положение т. Вронского, то спрашивается, для чего же существуют деньги? Если я желаю приобрести почтовую бумагу, то т. Вронский полагает, что в этих случаях обязательно я должен принести в писчебумажный магазин пару ботинок.
И вот т. Вронский отнюдь не доказал, что та страна, которая может нам предоставить какой-нибудь товар, что она получит то, что ей нужно, а если она не получит, тогда, конечно, она передаст золото в другие руки; в этом-то и заключается функция и золота, и денег, и было странно слышать от т. Вронского выражения такого рода. Совершенно ясно, если бы Америка и Германия согласились ограничиться одним русским рынком, то тов. Вронский был бы прав, но если Германия ввозит сюда один продукт, а желает приобрести в Южной Америке другой, например, каучук, то очевидно, если мы дадим золото Америке или Германии, они приобретут те товары, которые им нужны. Но если не прав тов. Вронский, то не прав и тов. Гуковский, который говорил, что мы можем рассчитывать на возвращение золотого обращения. Я спрашиваю, каким образом возможно в стране, в которой происходит социалистическая революция, которая развивается, — каким образом в ней возможно выпустить золотые деньги в обращение? Ведь совершенно ясно, что теперь даже наши бумажные деньги уплывают за границу. Те, кто желает видеть это зрелище, могут пройти около здания биржи и увидеть, как продаются русские кредитки открыто 3 9


Г.Я. Сокольников
на улице за иностранную валюту, и совершенно ясно, если бы выпустили золото, то его немедленно же буржуазия, которая бы получила в свои руки малую толику золота, переправила за границу, чтобы там, в «порядочной» буржуазной стране сохранить эту собственность. И совершенно ясно, если бы наша буржуазия могла увезти за границу фабрики и заводы, она бы это сделала. Так что, если и выпустить в обращение золото, его будет всеми способами скупать буржуазия — держа свои средства в этой прочной форме, которая чрезвычайно удобна и в необычайной степени сохранна для буржуазной собственности. Она будет его немедленно покупать и класть на хранение в заграничные банки. Одно из двух: или нам нужно отказаться от социализма, или нужно отказаться выпустить золото в обращение. В связи с этим стоят те соображения, которые нам нужно положить в основу нашей финансовой политики: мы должны оставить бумажное обращение, и нам нечего бояться этого, потому что зло бумажного обращения состоит в том, что цены неустойчивы, что идет постоянная революция цен, которая нарушает всякую возможность правильного хозяйства. А наша задача именно в том и состоит, чтобы урегулировать цены и установить твердые цены, и это нужно сделать планомерно, не только по отношению к хлебу и продуктам сельского хозяйства, но нужно твердые цены устанавливать и периодически корректировать во всех областях промышленности. И тогда для нас не будет страшно, что у нас много бумажных денег, потому что, если цены будут установлены на таком уровне, при котором они будут высоки, но при котором они будут установлены более или менее единообразно, тогда большое количество бумажек никакого вреда собой не представит, никакого неудобства в этом не будет. Нам не нужно стремиться к понижению товарных цен, но нам нужно стремиться к тому, чтобы цены эти стали твердыми повсюду, и, конечно, тогда они, может быть, будут более или менее пропорционально отражать тот уровень цен, который был, скажем, до войны. Произойдет арифметическая революция, произойдет цифровая революция. Там, где раньше нужно было пустить рубль, там, может быть, придется пустить в ход 10 руб., но вся история последних пяти веков представляет собою цифровую революцию. В свое время доходы богатых людей измерялись несколькими десятками рублей, потом стали измеряться сотнями, потом — тысячами и т. д. В свое время 4 0


Финансовая политика революции
доходы и расходы государств измерялись десятками тысяч, потом стали измеряться сотнями, затем — миллионами, а теперь уже миллиардами. В этом ничего страшного нет. Это происходит цифровая революция, а масштаб остается тот же самый. Никакой опасности в этих высоких ценах нет, нужно лишь, чтобы они были равномерны. Поэтому никакой опасности в бумажных деньгах нет и никакой необходимости вернуться к золотому обращению у нас нет. Но я, конечно, не согласен с т. Смирновым, который подходит с убеждением, что при социализме деньги не нужны, и поэтому мы можем смотреть спокойно, как наш рубль обесценивается и, в конце концов, он сам себя обесценит, и тем лучше это, потому что деньги сами себя уничтожают. Конечно, это точка зрения, доведенная до абсурда, потому что мы вовсе не заинтересованы, чтобы происходило такое катастрофическое обесценивание рубля, потому что такое обесценение рубля постоянно сопровождается революцией цен. Нам нужно установить цены на определенном уровне, и нам нечего бояться, что этот уровень будет высок. Это чисто арифметическое соотношение. Но если этот уровень будет колебаться постоянно, то можем ли мы вместе с т. Смирновым поздравлять себя? Нет, это в высокой степени тормозит нашу работу. Это приводит к тому, что если какая-нибудь фабрика закупает сырье, а потом из этого сырья производит продукт, то к тому времени, когда она выпускает готовый продукт, сырье успевает возрасти настолько, что вся цена готового продукта недостаточна, чтобы закупить необходимое сырье. Вот к чему мы приходим. Если раньше, например, шерсти закуплено на 5 руб. и из этого сделан продукт, который стоит 10 руб., а когда нужно закупить вновь шерсть, приходится затрачивать не 5 руб., а 12 руб., — то, очевидно, при такого рода обесценивании рубля мы приходим к тому, что мы наблюдаем теперь. Нам необходим новый выпуск денег, потому что нам необходимо предприятия снабжать все новыми деньгами. Все спрашивают себя, почему это наши предприятия работают в убыток? Это в действительности не так. При правильной экономической оценке мы видим, что продукт имеет большую стоимость, чем то, что отдали за него. Но так как вновь приходится покупать продукты, то необходимы дополнительные средства. Это положение создает постоянную революцию цен, необходимость выпусков новых денег, недостаток в деньгах — фабрики не снабжаются денежными 4 1


Г.Я. Сокольников
средствами, задерживается покупка материалов, задерживается заработная плата рабочим, хлеб теряет свою ценность, крестьяне не продают своего хлеба и т. д., и тогда вместо социализма, с которым нас поздравлял т. Смирнов, мы просто будем иметь разруху, а в этом ничего хорошего нет, и с этим нужно бороться, именно установлением твердых цен, хотя бы они были и выше тех, которые были до войны.
Теперь я позволю себе остановиться на некоторых аргументах, которые были выставлены, надо сказать, с большим треском.
Прежде всего я остановлюсь на тех замечаниях, которыми нас подарил т. Лозовский. Он осведомил нас о том, что ценность нашего бумажного рубля чрезвычайно должна была бы, повидимому, повыситься, потому что издержки производства этого рубля растут, и, по его хитроумному расчету, оказалось, что теперь за производство одного бумажного рубля сама экспедиция заготовления кредитных билетов платит 1 р. 17 к. Я справился об этом, и оказывается, что 1 сторублевый билет, который является одним из самых дорогих по производству ввиду того, что там сложные водяные знаки, необычайная точность выработки и всякие другие штуки, обходится в 40 коп. Что касается стоимости изготовления одного рубля, то она опять-таки два-три месяца тому назад составляла от 5 до 6 коп. и никогда не составляла 1 руб. 17 к., как это утверждал тов. Лозовский.
Тов. Лозовский находил, что наше финансовое положение в высшей степени неудовлетворительно, причем он больше всего был неудовлетворен тем, что комиссариат финансов и Государственный банк не дают точных и полных отчетов. Тов. Лозовский ставил нам в пример буржуазные страны: «учитесь, люди, у него», — указывал он нам на буржуазных министров. Но, очевидно, тов. Лозовскому изменяет или память, или точность тех сведений, которые он приводит. Во Франции, в том буржуазном государстве, которое могло бы вполне удовлетворить т. Лозовского, никакого бюджета на 1918 г. нет. Там на один месяц задним числом составляют смету. Вот каково положение. И нужно было по крайней мере свалиться сюда откуда-нибудь с Марса — может быть, на Марсе существует такой приятный буржуазный строй, который удовлетворил бы т. Лозовского, — нужно было свалиться, по крайней мере, с такого буржуазного Марса в Россию, которая находится фактически в состоянии войны, гражданской 4 2


Финансовая политика революции
войны, которая является страной, где нельзя определить точно границ, страной, в которой целый ряд ведомств и старых аппаратов уничтожен, чтобы говорить это. Было бы хорошо, если бы мы жили в абстрактной обстановке, где было бы нужно оттачивать социалистический механизм, где никто нам бы не мешал и где мы с тов. Лозовским могли бы на досуге этим заниматься. Но обстоятельства не таковы. А пока — что предлагал тов. Лозовский? Он говорит: нужно упразднить половину учреждений. Это не выход. Несомненно, в тех учреждениях, которые мы основали, имеется куча ненужных элементов. Совершенно верно, что саботажники стараются пристроиться. Есть масса охотников пристроиться к казенному пирогу. Совершенно верно. Но мы должны сказать: дайте срок. Мы приведем эти учреждения в состояние полной боевой готовности, и все ненужные элементы, конечно, будут оттуда выброшены.
Но еще более странной, чем критика т. Лозовского, была та критика, которую преподнес т. Рязанов. Он, прежде всего, изобличил нас в том, что мы не знали, как получить деньги из Государственного банка. Он утверждал здесь: вместо того чтобы пойти в государственное казначейство и там получить ассигновку, вы с солдатами отправились, говорит он, в Государственный банк и требовали выдачи денег. Это относится несколько к истории, но тем не менее позвольте восстановить истину и указать, в чем здесь было дело. Конечно, Сов. Нар. Ком. мог по какой-нибудь ведомственной смете получить те 10 миллионов рублей, которые были первым взносом в фонд С.Н. Комиссаров. Т. Рязанов это и предлагал. Но вы представьте картину, когда Совет Нар. Комиссаров получает фуксом 10 миллионов рублей на канцелярские принадлежности. Как бы отнеслась история к такого рода пролетарскому государству, которое получает деньги фуксом по старой смете и которое не решается предъявить своих требований к Государственному банку, которое признает, что оно не имеет права быть хозяином, не есть действительный государственный распорядитель государственными средствами? С.Н. Комиссаров не поставил так вопроса. На этом вопросе был дан бой. Сов. Нар. Ком. сказал, что Государственный банк принадлежит пролетарскому государству, и совершенно верно, что мы пришли в Государственный банк со штыками и заставили чиновников Государственного банка выдать 10 миллионов рублей Совету Нар.
4 3


Г.Я. Сокольников
Комиссаров с текущего счета государственного казначейства авансом. Это было сделано в тех формах, которые вполне соответствовали технике Государственного банка, но это было сделано революционным путем. Мы имеем перед собою пример Парижской Коммуны, которая не сумела подчинить себе Французский банк. Мы не пошли путем Парижской Коммуны и взяли Государственный банк в свои руки. Мы взяли в свои руки и все частные банки, и по сути иным путем мы не могли идти. Если бы мы этого не сделали, мы бы давно погибли. К такого рода революционной политике подходит тов. Рязанов с какими-то чиновничьими аргументами. Над этим можно только посмеяться, когда он критикует наши мероприятия в области финансовой политики, когда он сообщает, что благодаря национализации банков такие-то и такие-то предприятия могли выкачивать такие-то средства из банков. Это является аргументом тов. Рязанова против национализации банков. Спрашивается, за кого нас принимает т. Рязанов? Совершенно ясно, что если бы мы оставили банки в руках прежних владельцев, то они целиком все средства выдали бы частным фирмам. А если, несмотря на национализацию, некоторые предприятия сумели, надувши своих рабочих, выкачать столько и столько-то миллионов, то я утверждаю, что это является пустяками по сравнению с тем, что они выкачали бы, если бы банки остались в их руках. Но мы поставили бы другой вопрос тов. Рязанову: знает ли он, сколько миллионов мы списали с текущих счетов частных предприятий непосредственно в распоряжение национализированных предприятий, в распоряжение фабрично-заводских комитетов? Знает ли т. Рязанов о том, что после октябрьского переворота состоялось соглашение между фабрикантами и банками о том, чтобы банки не давали денег тем заводам, на которых вводится рабочий контроль. Знает ли об этом Рязанов? А на это нужно обратить внимание: у банков было соглашение с капиталистами, по которому банки обязались не давать с текущих счетов фабрикам, где вводится рабочий контроль. Они хотели взять их измором, оставить фабрики без денег, остановить их. Но оборотные средства этим предприятиям были даны из национализированных банков, которые были захвачены революционным путем. Этот революционный путь не нравится т. Рязанову, но на вкус и на цвет товарища нет.
4 4


Финансовая политика революции
Я думаю, что в основном я ответил на те возражения, которые были сделаны, и полагаю, что в действительности выход из тех финансовых затруднений, в которых мы находимся, состоит главным образом в том, что мы должны работать в направлении обеспечения возможности заказов за границей, а с другой стороны — работать в том направлении, чтобы внутри России наладить порядок отношений между национализированными отраслями и теми, которые не организованы. Для этого необходимо развить кооперативную сеть, которая явится посредником и позволит организовать потребление. Вместе с тем нужно организовать правильный продуктооборот в национализированных отраслях и установить тот фонд финансирования национализированной промышленности, который позволит нашим национализированным предприятиям справляться с огромными трудностями, которые они встречают, но, тем не менее, преодолевают.
25 мая 1918 г.
2. К вопросу о национализации банков
Национализация банков и «выкачивание» денег
В журнальчике, издаваемом в Швеции и специально посвященном борьбе с русской революцией, немецкий социал-патриот Парвус с беспредельной развязностью писал несколько недель тому назад о крахе «большевистской национализации банков». Большевики, сообщал Парвус, надеялись найти в частных банках деньги; в действительности же, национализировав банки, тем самым нагрузили себя только банковскими долгами. Чисто призрачные активы и самые реальные пассивы — вот что принесли-де Государственному банку присоединенные к нему частные банки.
Эти парвусовские критические «аргументы» лежат в основе всех тех «научных» соображений, которые ныне на страницах буржуазной печати выдвигают мужи буржуазной науки. «Деньги в банки не притекают, а из банков деньги непрерывно утекают, следовательно, национализация бан4 5


Г.Я. Сокольников
ков провалилась» — вот основной мотив целой кучи статей, написанных по поводу измышленного на спекулянтских задворках, а в действительности не существующего проекта денационализации банков.
Задача национализации банков гораздо шире, чем простое участие в регулировании денежного обращения. Однако имеющиеся в нашем распоряжении цифры позволяют показать, что и в этом отношении национализация банков достигла преследовавшейся цели. В самом деле, прилив денег в частные банки совершенно прекратился немедленно с момента Октябрьской революции и начался, наоборот, усиленный отлив. Забастовка в Государственном банке в ноябре повела к временному закрытию частных банков, ибо, исчерпав всю свою наличность, они не могли продолжать денежных выдач без подкреплений из Государственного банка. С возобновлением деятельности Государственного банка, перешедшего в руки Советской власти, встал тотчас же вопрос о пополнении касс частных банков наличными средствами из кассы Государственного банка. По соглашению между комитетом акционерных банков и главным комиссаром Государственного банка союзу частных банков было предоставлено право получать 50 миллионов рублей в неделю с текущих счетов частных банков в Государственном банке, не включая сюда тех сумм, которые Государственный банк обязался уплачивать фабрично-заводским комитетам по предъявлении ими чеков частных банков на Государственный банк. Вместе с тем установлена была система контролирования всех выдач, производимых частными банками. В итоге такого рода регулирование давало возможность частным банкам «выкачивать» из Государственного банка не менее 300—350 миллионов рублей в месяц. Однако период контроля, неудовлетворительность которого с самого начала представлялась несомненной, но который был принят как переходная мера, продолжался всего десять дней.
С 16 декабря частные банки превратились в «бывшие частные банки». Вместе с тем резко упала сумма денежных выдач из Государственного банка но чекам бывших частных банков или для подкрепления их касс.
Так, было выдано из Государственного банка бывшим частным банкам, обществам взаимного кредита и иностранным банкам (эти сведения, как и все приводимые в этой главе ниже, касаются только Петрограда):
4 6


Финансовая политика революции
с 16 дек. по 30 дек. 11.278.012 руб.
со 2 янв. по 20 янв. 2.508.216 руб.
с 22 янв. по 31 янв. (только 6. части, банкам) — 11.230.726 руб. Таким образом, с 16 декабря по 31 января выдано наличными из Государственного банка с текущих счетов бывших частных банков, обществ взаимного кредита и иностранных банков около 50 миллионов рублей, т. е. за шесть недель «национализации» выдана сумма, которая в период «контроля» должна была выдаваться в одну неделю. Таковы цифровые итоги, которые дает нам сводка ежедневных ведомостей Государственного банка. Но мы располагаем, кроме того, сводкой данных о кассовых операциях бывших частных банков, которые дополняют приведенные данные.
Согласно этой сводке за время с 14 декабря по 22 января было выплачено наличными из бывших частных банков 31.535.941 рубль. Эти наличные средства составлялись из кассовой наличности, имевшейся в банках к моменту их национализации, из подкреплений, поступавших из Государственного банка (всего 2 миллиона рублей за первые шесть недель), из наличности, переносившейся из сейфов на текущие счета их съемщиков, из вкладов и поступлений по разным операциям. Кроме выплат наличными, выдано за тот же период чеков на Государственный банк на 99.260.266 рублей. Значительная часть этих чеков (около двух третей), как видно из сопоставления с приведенными выше сводными данными Государственного банка, не была оплачена в Государственном банке, т. е. в действительности здесь имела место либо чисто чековая операция перевода со счета на счет, либо переводная операция на иногородние отделения Государственного банка.
Таким образом, буржуазные уверения об успешном «выкачивании» денег из бывших частных банков — только плод раздраженного воображения. Общий итог выдач из бывших частных банков в Петрограде с 14 декабря по 22 января наличными и чеками на Государственный банк составляет 130.796.207 рублей. Общий итог выплат наличными из касс бывших частных банков и (по чекам бывших частных банков) из Петроградской конторы Государственного банка составляет за первые шесть недель 65.322.169 рублей (в эту сумму входят и выдачи обществам взаимного вредита и иностранным банкам, составляющие, однако, совершенно ничтожную долю).
4 7


Г.Я. Сокольников
Конечно, за все указанное время притока средств в банки или совсем не было, или он был незначителен. Но отсутствие такого притока объясняется отнюдь не национализацией банков, а гораздо более сложными причинами, что видно хотя бы из того факта, что и в обществах взаимного кредита, хотя и не национализированных, приток этот совершенно ничтожен.
В эпоху Гражданской войны и в первые месяцы экономической политики, осуществляющей меры перехода к социализму, смешно было бы рассчитывать на нормальное восстановление денежного обращения и на сохранение банками их функций — «резервуаров» денежных средств. В этих условиях практически можно было ставить только одну задачу: регулировать отлив денежных средств таким образом, чтобы он совершался с минимальной количественной и максимальной качественной интенсивностью. Но только посредством национализации банков можно было достигнуть отметения непроизводительных выдач и направления отлива денежных средств на производительные цели в интересах преобразовываемого народного хозяйства. Вплоть до 14 (1) февраля из петроградских бывших частных банков не выдавалось вкладчикам из буржуазных классов для личного их потребления ни копейки. Огромнейшая часть выданных сумм пошла на уплату заработной платы рабочим и служащим, сравнительно меньшая — на оборотные расходы производства. Часть, конечно, могла быть самыми разнообразными способами использована капиталистами по- своему. На этой почве между национализированными банками и капиталистами-вкладчиками возникла своеобразная дуэль.
Бесспорно одно: процент спекулянтской «утечки» при национализации был в десятки раз меньше, чем при «контроле».
Государственный банк и частные банки
Из этих предварительных замечаний ясно, что с момента перехода Государственного банка в руки революции по отношению к частным банкам могло быть два решения: либо предоставить их целиком своей собственной судьбе, либо присоединить их целиком к Государственному банку. Первый путь в действительности означал бы решение «взорвать» все 4 8


Финансовая политика революции
частные банки, ибо они не могли бы просуществовать без финансовой поддержки Государственного банка. Второй путь означал бы сохранение банковского аппарата и приспособление его для нужд социалистического хозяйства. Средний путь — путь контроля — в действительности позволял бы финансовому капиталу соединять все выгоды государственной опеки со всей прелестью обделывания частно-буржуазных делишек.
Почему отказ Государственного банка от поддержки частных банков и предоставление их своей собственной судьбе означали бы немедленное и полное их банкротство? Для этого достаточно ознакомиться с их финансовыми взаимоотношениями к моменту превращения бывших частных банков в отделения Государственного банка, т. е. к 22 января 1918 г.
По нашим данным, остаток свободного кредита бывших частных банков в петроградской конторе Государственного банка по специальным счетам под векселя составлял к 22 января 1918 г. 93.750.037 руб., а остаток свободного кредита по специальным счетам, обеспеченным процентными бумагами, к тому же сроку — 584.628.788 рублей. Таким образом, свободный кредит под векселя и процентные бумаги, открытый бывшим частным банкам в петроградской конторе Государственного банка, составлял к 22 января 1918 г. 678,4 миллиона рублей, а задолженность их там же к этому сроку по ссудам под векселя и процентные бумаги равнялась 1.076 млн руб.1).
Между тем, на текущем счету (т. е. внесенных своих средств) у бывших частных банков в петроградской конторе Государственного банка было к 22 января 1918 г. всего 88,2 млн руб. Этих восьмидесяти миллионов, если бы даже они были беспрепятственно выданы частным банкам, хватило бы им, исходя из ими же исчисленных размеров необходимых подкреплений их касс, всего на полторы недели.
Кредитование же их под векселя и процентные бумаги должно было бы немедленно прекратиться.
В самом деле, нельзя забывать про связь банковской политики с другими мерами экономической революционной политики. Национализация ряда областей производства в корне изменила условия вексельно-
По октябрьским отчетам Государственного банка задолженность бывших частных банков в петроградской и московской конторах Государственного банка составляла несколько выше 1.400 млн руб.
4 9


Г.Я. Сокольников
го кредита и аннулировала вексельные обеспечения, представленные в Государственный банк. То же еще в большей степени относится к ссудам под процентные бумаги. «Ценные» бумаги, под которые банки брали ссуды в Государственном банке, — это в огромной мере облигации государственных займов, и главным образом займа «Свободы». С аннулированием государственных займов аннулированы были и кредиты бывших частных банков, открытые им Государственным банком, и в то же время почти весь их полуторамиллиардный долг государству превратился в почти не обеспеченный долг.
Не имея кредитов в Государственном банке, исчерпав имеющиеся там свои незначительные средства, частные банки, даже если б они приоткрылись на несколько суток, должны были бы немедленно вновь и окончательно закрыть свои двери.
Могут возразить, что приток вкладов позволил бы банкам вывернуться из затруднения. Но на деле такое предположение является чисто фантастическим.
В этом отношении поучителен пример 1905 года. С ноября по 1 января 1906 года сумма вкладов в бывших частных банках сократилась тогда под влиянием революции на 160 миллионов руб., что составляло 15% суммы вкладов. Если предположить тот же процент отлива, то в два месяца теперь, при гигантски выросшей общей сумме вкладов в частных банках в 9,5 миллиарда руб. отлив мог бы составить несколько менее 1,5 миллиарда рублей! Перевод капиталов за границу, припрятывание их, чтобы избежать налогов или чтобы скрыть ради самых разнообразных соображений свое истинное материальное положение, извлечение вкладов для поддержки саботажников и для целей политической борьбы, наконец, просто панический «гип» — все эти обстоятельства неизбежно должны были исключить всякую возможность притока денег даже в банки, не «угрожаемые» никакой национализацией.
Но более того. Национализация производства, посягающая на промышленные бумажные ценности, и аннулирование займов вообще вели в корне к полному краху банков как организмов капиталистического общества. Достаточно указать, что соответственно данным сравнительного баланса частных кредитных учреждений по 1 октября 1917 г. принадле5 0


Финансовая политика революции
жало акционерным банкам обществам взаимного кредита и городским общественным банкам процентных бумаг на 1.134 миллиона руб. Что оставалось от этого миллиарда с лишним после аннулирования займов? Какую брешь пробивал декрет о займах в этой статье банковского актива? Мы не можем точно определить ее, но она, бесспорно, значительна.
С другой стороны, крупную и всё увеличивающуюся роль играли в банковском деле ссуды под %-ные бумаги. К 1 января 1917 г. эта статья актива составляла 1.487 млн руб. За истекший год она, несомненно, еще возросла. С обесценением значительного количества ценных бумаг и эта статья актива не могла не пострадать.
Далее — целый ряд крупнейших заводов, в которых были заинтересованы банки, либо закрывался вследствие демобилизации промышленности, либо национализировался, а вместе с тем соответствующие активы, значившиеся, напр., по корреспондентским счетам, превращались для частных банков в «безнадежные».
Запрещение сделок с процентными бумагами, реквизиции товаров довершили смертельные удары, сыпавшиеся на капиталистический банк. Смешно предполагать, что в этих условиях он мог бы выполнять свои прежние функции. Нет, он был бы только траншеей буржуазных классов, в которой они пытались бы так или иначе укрыть свое добро от революционного обстрела, он был бы организацией буржуазных классов, благодаря которой они спасли бы все, что можно, он был бы штабом финансового капитала, откуда руководили бы борьбой против революции.
Смешно думать, что национализация банков «сгубила» их, как уверяют буржуазные дрессированные «гелертеры». Нет, смертельной петлей на шее капиталистического банка была экономическая политика революционного социализма в целом, как она проводилась с первых дней Октябрьской революции. Задачей национализации банков было — предоставив дивидендной душе буржуазно-капиталистического банка улететь в небо, вдохнуть здесь на земле в его бренные останки новую жизнь и превратить его в один из механизмов социалистической организации хозяйства.
5 1


Г.Я. Сокольников
Государственный банк и «наследство» частных банков
Взяв в свои руки частные банки, Советская Республика, конечно, не имела в виду «получить там деньги» в материальной форме денежных знаков, как полагают «высокообразованные», а в революционном отношении глубоко заскорузлые и на деле бесконечно невежественные Парвусы и прочие Базаровы-Авиловы. В первом очерке мы показали, как, наоборот, частные банки надеялись «получать» денежные средства из Государственного банка под прикрытием призрачного «контроля» и как они обманулись в этих расчетах.
Но национализировав частно-банковский аппарат, Советская Республика получила в свои руки распоряжение над денежными средствами, над товарами и над процентными бумагами, которые раньше находились в распоряжении финансово-капиталистической олигархии. Нужно поистине обладать медным или новожизненским лбом, чтобы не понимать всей огромности значения такой перемены.
Несколько конкретных примеров наглядно выяснят суть дела.
На заседании синдиката платино- и золотопромышленников от 27 ноября 1917 года было оглашено постановление Совета Съездов горнопромышленников Урала, которым рекомендовалось всем правлениям заводов повести решительнейшую борьбу против введения рабочего контроля.Вслед за тем, гласит протокол собрания, председатель Ф.А. Иванов сообщил, что «банки заявили, что кредит тем предприятиям, которые в своих дей-
Вот выдержки из выработанного уральскими горнопромышленниками единообразного текста «ответа на предъявляемые требования»:
«Организованный на заводе временный революционный комитет, как учреждение, не основанное на законе, равно как и распоряжение означенного комитета, Правление не может признать законными и в какой-либо мере обязательными для Правления. Так как устав акционерного общества по сие время не отменен и всеми изданными по сей день законами ни в какой мере не поколеблен, то единственными правомочными хозяевами-распорядителями заводов акцион. общества являются: общие собрания акционеров и законно избранные правления. Требование рабочих о признании заводоуправлениями контрольных рабочих комиссий или комитетов является совершенно неприемлемым, потому что вмешательство в частные коммерческие и промышленные дела лиц, не участвующих в предприятии своими средствами, экономически недопустимо». Так задорно и так глубокомысленно рассуждали г.г. промышленники месяц спустя после Октябрьской революции!
5 2


Финансовая политика революции
ствиях связаны контролем, будет закрыт». Это ценное свидетельство позволяет заглянуть в планы капиталистов, организовавших классовое сопротивление напору рабочей революции. Если на заводе устанавливается рабочий контроль, банк закрывает ему кредит и, таким образом, либо заставляет рабочих остановить завод, либо заставляет их капитулировать и отказаться от контроля. Национализация банков, передавая распоряжение средствами предприятий, их банковскими текущими счетами в руки советских органов, являлась необходимым дополнением первых же мероприятий рабочих, направленных к замене прежних «единственно правомочных хозяев», новым порядком, как раз и устанавливавшим недопустимое, по мнению уральских промышленников, «вмешательство» в дела предприятия лиц, «не участвующих в нем своими средствами». Национализация банков позволила вопреки промышленникам, вопреки банкирам продолжать финансирование предприятий, которые переходили в заведование рабочих и которые, в противном случае, были бы немедленно «взорваны» финансовым капиталом. Конечно, в условиях Гражданской войны, особенно острой как раз в основных промышленных районах — в Донецком бассейне и на Урале, при недостатке денежных знаков, расстройстве транспорта и всех средств сообщения, при длительном сопротивлении отделений Государственных и частных банков в провинции, финансовая поддержка предприятий, в ней нуждающихся, не могла идти гладко и безболезненно. Но, несмотря на все временные трудности этого пути, как бы велики они ни были, это был и остается единственный путь, открывающий возможность осуществления экономической революции, революции в области организации производства.
Еще ярче это вскрывается во взаимоотношении между национализацией банков и национализацией промышленных предприятий, этим завершением переходной формы рабочего контроля. В этих случаях национализированные банки не только представляли финансовые средства, значившиеся на соответствующих текущих счетах, в распоряжение предприятий, но и непосредственно переводили находившиеся в банках средства предприятий со старых текущих счетов на новый текущий счет национализированного предприятия. Экономическое значение этой операции полностью раскрывается в тех случаях, когда дело идет не о нацио5 3


Г.Я. Сокольников
нализации одного предприятия, а о национализации целой производственной отрасли. В этих случаях национализированный банк производит централизацию целого ряда частных текущих (и корреспондентских) счетов, заменяя их одним счетом национализированного предприятия и производя таким образом централизацию счетоводств централизованной производственной организации.
Так выступают в функциональном отношении рабочий контроль и национализация производства — с одной стороны и национализация финансирования — с другой стороны, централизация производства и централизация счетоводства, как взаимно связанные элементы гигантской хозяйственной революции.
Однако, отношения кредита, в которых стоит промышленность по отношению к банкам, часто в действительности, и это особенно верно в новейшее время, являются только выражением отношений собственности. Русским банкам принадлежали «контрольные пакеты» акций (т. е. такое количество акций, которое дает решающую роль в ведении дел предприятия) значительного числа крупнейших акционерных предприятий, фактическими владельцами которых они и являлись таким образом. С национализацией банков произошла, так сказать, автоматически и фактически национализация этих предприятий, и на имевших место общих собраниях такого рода акционерных обществ присутствовали с правом «подавляющего голоса» делегированные национализированными банками, по указанию соответствующих профессиональных союзов, представители.
Все права и возможности, которые дает национализированным банкам обладание промышленными акциями, до сих пор, однако, не использованы и не оценены в достаточной мере. А между тем, например, во взаимоотношениях с иностранным капиталом эта сторона дела обеспечила нам значительные выгоды, ибо при помощи обладания «контрольными пакетами» акций тех предприятий, в которые вложен иностранный капитал, мы сможем иметь решающее влияние во всех интересующих нас вопросах, даже не проводя полной и особой национализации предприятия.
Условия Брестского мира, поскольку они уготовляют удобную позицию для работы германского капитала в России, смогут быть нами обезврежены именно на этом пути.
5 4


Финансовая политика революции
С другой стороны, национализация банков позволяет сохранить за предприятиями, фактически им принадлежащими, акционерную форму, т. е. позволяет осуществить выгодную переходную форму, на деле ничем не отличающуюся от национализации, но, в противоположность ей, не лишающую немедленно всякой ценности, в особенности же способности обращения и реализации, акции предприятия — обстоятельство, которое для переходного к социализму периода имеет крупное значение, ибо в этом периоде полное уничтожение фиктивного капитала не может быть практической целью политики.
Как определить размер стоимости того, что Советская республика «нашла в частных банках» в форме промышленного капитала? Учесть это сейчас невозможно, как практически невозможно выделить сейчас даже все нити, соединяющие банки и промышленные предприятия через вексельный кредит, ссуды под процентные бумаги и товары, кредитование по корреспондентским счетам, владение акциями. Одно бесспорно: заграничные и русские критики нашей банковской политики ухитрились самым невинным образом «проморгать» эту крупную статью банковского «актива».
Нам придется в дальнейшем остановиться на вопросах, связанных с товарами и процентными бумагами. Здесь же мы вплотную подошли к вопросу о том, что представляет собой перешедший к Государственному банку вексельный портфель частных банков. Поскольку векселя эти представляют собой обязательства торговцев и промышленников, не затронутых непосредственно экономическими революционными мерами, постольку они могут быть и должны быть немедленно предъявлены к уплате.
Дело осложняется, когда должником является национализированное или полунационализированное предприятие. В таких случаях может оказаться необходимой отсрочка или даже замена краткосрочного кредита формой кредита долгосрочного.
Характерным для нынешнего момента является, однако, следующее: остановка и даже сокращение вексельных операций в течение всего времени с начала войны. Явление это слишком общеизвестно, чтобы стоило долго на нем останавливаться. Но банковские отчеты в одной рубрике с учетом векселей помещали и учет краткосрочных обязательств государственного казначейства, этих государственных векселей, в интересах сокрытия прорех 5 5


Г.Я. Сокольников
финансового хозяйства царской и буржуазной России. В результате такой «бухгалтерии» графа учета и ссуд при сокращающейся вексельной операции представляет, тем не менее, картину «пышного расцвета».
Согласно ежемесячным сводным балансам акционерных банков, обществ взаимного кредита и городских общественных банков, учет и ссуды составляли к
1 июня 1914 г. — 4.251,5 млн руб.
1 янв. 1915 г. — 4.000,0 млн руб.
1 янв. 1916 г. — 4.036,0 млн руб.
1 янв. 1917 г. — 5.772,4 млн руб.
1 окт. 1917 г. — 7.483,4 млн руб.
С 1 января 1915 года по 1 января 1916 года учет и ссуды остаются почти без изменений. Между тем, под этой обманчивой неизменностью скрывается ряд процессов. Так, за это время ссуды под процентные бумаги возрастают на 80 млн руб., ссуды под товары на 140 млн руб., а обязательств государственного казначейства к 1 января 1916 г. в портфеле одних только петроградских акционерных банков оказывается на 280 миллионов руб. более, чем было к 1 января 1915 года. Всех этих плюсов, однако, с трудом хватает дабы покрыть сокращение вексельной операции, чтобы компенсировать «разрушение кредита», производимое войной, которое теперь промышленники и промышляющие экономисты с прекрасно выдержанным видом взваливают на «большевистские эксперименты».
С 1 января 1916 года по 1 января 1917 года учет и ссуды возрастают на 1.746,4 млн руб. Чтоб устранить влияние продолжающегося и в этом году роста ссуд под товары и процентные бумаги, возьмем цифры, приводимые в записке Комитета Съездов акционерных банков. Учет векселей и ссуды под векселя составили к
1 января 1916 г. — 1969,9 млн руб.
1 января 1917 г. — 3.542,8 млн руб.
Следовательно, налицо увеличение на 1.573,8 млн руб. Мы можем с безошибочностью предположить, что этот рост целиком есть не что иное, как рост суммы казначейских обязательств в портфеле частных банков, и что цифра, только что указанная, даже не выражает полностью этого роста. И в самом деле, из цитированной выше записки К-та банков явствует, что 5 6


Финансовая политика революции
сумма обязательств государственного казначейства, находившихся в портфеле петроградских акционерных банков, возросла за 1916 г. на 812,7 млн руб., а у прочих держателей в столице и провинции на 1.528,9 млн руб. «Прочие держатели», конечно, в огромнейшей мере суть московские и провинциальные банки.
На основании констатирования этой «особенности» учета и ссуд военного периода мы приходим к выводу, что увеличение статьи учета и ссуд банковского актива на три с половиной миллиарда руб. с 1 января 1916 г. по 1 октября 1917 г. всецело приходится на рост суммы казначейских обязательств. Приняв во внимание полумиллиард казначейских обязательств, принадлежавших банкам к 1 января 1916 г., можно исчислить минимум в 4 миллиарда руб. общую сумму обязательств Государственного казначейства, находившихся к октябрю 1917 года в руках частных банков.
Таким образом, если раньше мы видели частные банки в роли дебиторов Государственного банка, то теперь видим их в роли кредиторов Государственного казначейства. Но, взятые в той или другой позиции, частные банки в ходе войны и революции все более связывались и попадали в органическую зависимость от Государственного банка, все более оказывались неспособными играть роль независимого «частного» кредитного учреждения. Только что прослеженное развитие их операций с казначейством может быть здесь же пополнено картиной роста операций переучета и перезалога.
Переучет и перезалог в миллионах рублей равнялся к
1 января 1914 г. — 334,7 млн руб.
1 января 1915 г. — 363,3 млн руб.
1 января 1916 г. — 432,1 млн руб.
1 января 1917 г. — 323,3 млн руб.
1 октября 1917 г. — 1.000,4 млн руб. (!)
Еще весной 1917 г. записка банков гордо заявила, что «рост вкладов и текущих счетов совершенно эмансипировал русские коммерческие банки от заемных операций, которые, если не считать отдельных колебаний, обусловленных использованием кредита в Государственном банке, показали полное отсутствие прироста». Увы, цифры 1 октября «показывают» совсем другое, не оставляя места ни гордости, ни «эмансипации».
5 7


Г.Я. Сокольников
Резюмируя вышесказанное, мы говорим: «Беря на себя «долги» бывших частных банков, Государственный банк в то же время «получил» среди активов бывших частных банков свой собственный «долг» (точнее — казначейский, но при нынешних обстоятельствах существенной разницы тут нет) в виде казначейских обязательств на сумму приблизительно в 4 миллиарда руб. Даже Базаров — Авилов смекнули, что получить обратно свою долговую расписку означает «найти» как раз ту сумму, которая на ней «прописана».
Выделив из учетной операции бухгалтерски запрятанный банковский портфель краткосрочных обязательств Государственного казначейства, мы можем определить размер собственно вексельного портфеля (т. е. учет, ссуды и специальные счета под векселя) бывших частных банков к моменту их национализации. Исходя из тенденции вексельного портфеля к сокращению, которую мы проследили в 1915 г. и которая находит свое подтверждение и в цифровых данных последующих годов, мы полагаем, что если к 1 января 1915 г. векселей, учтенных в залоге, было у банков на сумму около 1.800 миллионов руб., то к 1 января 1918 г. их было на 1.300—1.400 млн руб. Иначе говоря: в общей сумме учета к концу 1917 г. казначейские обязательства составляли 75%, а собственно векселя — 25%.
Так вскрывается истинная роль частных банков за последние годы, и тот «кредит», орудиями которого они были, о «разрушении» которого столь плачутся бородатые новожизненские младенцы. Банки выступают как кредиторы ведущего войну государства, они добывают деньги для казначейства, затрачивающего их на военные расходы, они превращаются на три четверти в могущественных ростовщиков, подобных средневековым ростовщикам, ссужавшим королям и императорам миллионы, они делаются вместилищем паразитического ссудного капитала, которым государством обеспечен верный и регулярный доход, тяжелой податью взимаемый с угнетенных классов. Да, этой «кредитной» позиции банков национализация, к счастью для революции, нанесла тяжелый, потрясающий удар!
Мы уже касались вопроса о том, сможет ли Государственный банк реализовать доставшееся ему вексельное «наследство». Здесь достаточно будет добавить, что в определенных случаях банк сможет ликвидировать вексельные активы путем соответственного сокращения пассива, напр., по 5 8


Финансовая политика революции
вкладам и текущим счетам, если таковые имеются на имя векселедателя. Объединение всех банков и централизация текущих счетов позволят без особых трудностей производить, в случае надобности, такую «компенсацию».
Переходя к рассмотрению следующей статьи банковского актива — процентных бумаг, мы заметим, что и здесь по отношению к банковским должникам, получившим ссуды под процентные бумаги, возможно, в случаях обесценения залогов, произвести реализацию путем соответственного списывания с текущих счетов должников. «Онколист», т. е. клиент банка, получивший ссуду по специальному счету под залог процентных бумаг (онкольный счет), должен с превращением его долга частному банку в долг государству, отвечать за свой долг в более широком масштабе, чем это было ранее. Практически этот вопрос возникает тогда, когда обеспечением специального счета являются облигации государственных займов в сумме, превышающей минимум, не подлежащий аннулированию. Таким образом, принудительная «компенсация», задела бы только профессионалов биржевой спекуляции. Но и по отношению к «онколистам», заложившим в банках промышленные дивидендные бумаги, национализированные банки могли бы уже теперь предъявить требование дополнительного обеспечения, частичной уплаты наличными, в качестве меры, страхующей Государственный банк против возможного или наступившего уменьшения ценности залогов.
О значении и росте ссудной под процентные бумаги операции дают следующие цифры:
Ссуды под процентные бумаги
1 января 1914 г. — 998 млн руб.
1 января 1915 г. — 931 млн руб.
1 января 1916 г. — 1.011 млн руб.
1 января 1917 г. — 1.487 млн руб.
1 февраля 1917 г. — 1.573 млн руб.
К сожалению, мы не располагаем данными о дальнейшем движении за 1917 год. Однако возможно высказать предположение, что революция затормозила дальнейший рост этой операции. Подтверждением этого служит то обстоятельство, что поступательный ход революции радикально затормозил поступательный ход другой банковской операции, самыми ин5 9


Г.Я. Сокольников
тимными нитями переплетающейся с первой. Речь идет о процентных бумагах, принадлежащих банкам, т. е. составляющих их собственность, а не находящихся у них в залоге.
Процентные бумаги, принадлежащие банкам
1 января 1914 г. — 313 млн руб.
1 января 1915 г. — 513 млн руб.
1 января 1916 г. — 696 млн руб.
1 января 1917 г. — 931 млн руб.
1 февраля 1917 г. — 1.116 млн руб.
1 марта 1917 г. — 1.169 млн руб.
1 октября 1917 г. — 1.134 млн руб.
Таким образом, уже к 1 октября 1917 г. размеры этой статьи бан¬
ковского актива оказываются ниже того уровня, который достигнут был к 1 марта, т. е. к исходному моменту революции. Два диаметрально противоположных процесса обнаруживаются таким образом: война дает возможность банкам увеличить на 1 миллиард рублей (315 млн руб. к 1 января 1914 г. — 1.310 млн руб. к 1 августа 1917 г.) принадлежащую им долю «фиктивного капитала», т. е. титулов дохода, революция — останавливает этот процесс и вызывает обратное движение.
С другой стороны, картина изменений этой категории банковских активов в 1917 году представляет собой рассказанную в цифрах и изумительную по точности отражения историю революции и ее кризисов!
В самом деле, проследим параллелизм «работы» революции и «работы» банков.
Первый месяц революции — март; месяц «сердечного единения»; банки прикупают процентные бумаги; но тяжелые предчувствия гнетут душу финансового капитала — он замедляет приобретения. Баланс за март по графе собственных процентных бумаг показывает увеличение на 19 миллионов, тогда как в феврале увеличение равнялось 53,5 млн руб.
Второй месяц революции — апрель; первое выступление питерского пролетариата против буржуазной власти, падение Милюкова; банки начинают спускать свои бумаги. Баланс за апрель по той же графе показывает уменьшение на 58 млн руб., к 1 мая уровень ниже; чем был к 1 марта.
6 0


Финансовая политика революции
Третий месяц революции — май; Керенский завоевывает народное доверие буржуазной политике. Банкиры окрыляются. Они приобретают процентных бумаг на 132 млн руб. Баланс к 1 июня показывает 1.272 млн руб.
Четвертый месяц революции — июнь; питерский пролетариат массовой демонстрацией обнаруживает свой переход на сторону большевиков; но наступление 18 июня дает перевес Керенскому; военный провал наступления. Розовое настроение банков улетучивается, они умеренно продают бумаги. Баланс к 1 июля показывает уменьшение на 20 миллионов рублей.
Пятый месяц революции — июль. Восстание в Петрограде. Разгром питерского пролетариата. Контрреволюция торжествует. Банкиры торжествуют и... приобретают! Баланс к 1 августа показывает увеличение на 58 миллионов рублей. Это высший пункт.
Шестой месяц революции — август. План контрреволюции проваливается. Корниловщина разбита. Банкиры поджимают хвост, они спускают бумаги. Баланс по графе собственных процентных бумаг к 1 сентября показывает уменьшение на 14 млн руб.
Седьмой месяц революции — сентябрь. Меньшевики и эсеры стремительно теряют влияние в Советах. Петроградский Совет решительно за большевиков. Банки стремительно и решительно продают процентные бумаги, и к 1 октября баланс показывает уменьшение на 162 млн!
Таковы колебания стрелки банковского барометра. Неслучайно, что именно рассмотренная нами графа является «барометрической». Именно процентные бумаги представляют из себя наиболее подверженную колебаниям ценность, определяющуюся в самой прямой зависимости от изменений политической температуры. Принимая процентные бумаги в залог, т. е. выдавая ссуду в размере лишь части стоимости, банки, конечно, рискуют меньше, чем приобретая их в собственность; однако общий параллелизм движения неизбежен, тем более что часть бумаг, проводимых банковской бухгалтерией по балансам в качестве заложенных, в действительности принадлежит банкам — и обратно.
Однако анализом двух только что указанных операций с процентными бумагами еще не дается исчерпывающее представление о всех процентных бумагах, фактически находившихся в распоряжении частных бан6 1


Г.Я. Сокольников
ков. Для этого нужно обратиться к рассмотрению корреспондентских счетов, этого лабиринта, где так охотно пасутся на укромных лужайках невинные капиталистические барашки.
Суммируя данные сводного баланса акционерных банков на 1 февраля 1917 г., мы получаем следующий итог, дающий более или менее полное представление об общей ценности процентных бумаг, прямо или косвенно находящихся в распоряжении частных банков (не считая обществ взаимного кредита и городских банков):
Ценные бумаги, принадлежащие банкам — 952 млн руб.
Срочные ссуды под залог проц, бумаг — 53 млн руб.
Онкольные ссуды под процента, бумаги — 1.519 млн руб.
Корреспондентские счета «1ого», обеспеченные %-ными бумагами — 2.144 млн руб.
Итого — 4.668 млн руб.
Ввиду роста в течение всего 1917 г. активных корреспондентских счетов, объясняемого, в значительной мере, участием банков в размещении огромных дополнительных выпусков промышленных акций, произведенных с марта по октябрь, можно считать, что к концу 1917 г. только что вычисленный итог вырос и превратился в сумму, несколько превышающую 5 миллиардов (корреспондентские активные счета к 1 февраля 1917 г. — 3.232 млн руб., к 1 октября 1917 г. — 3.948 млн руб.).
Часть этих, перешедших в распоряжение Государственного банка, бумаг представляет собой аннулированные государственные бумаги и поэтому полезный эффект национализации скрещивается с эффектом аннуляции. Но в огромной мере перешел к Государственному банку и промышленный акционерный капитал, о чрезвычайной ценности обладания которым мы подробно говорили в предыдущем очерке.
Одной из особенностей русских коммерческих банков являлось широкое развитие подтоварного кредита, т. е. выдача срочных и бессрочных ссуд под залог товаров и товарных документов, а наряду с этим и развитие товарно-комиссионных операций. Эта функция банков определялась, с одной стороны, слабой организованностью рынка и слабой степенью накопления капиталов (фирмы местного значения) — условиями, в которых банковский капитал усиленно выступал как торговый капитал; с дру6 2


Финансовая политика революции
гой стороны — банковский капитал, теснейшим образом связанный с промышленностью, вмешивался не только в область производств, но и в сферу обращения товаров «патронируемого» предприятия. Сахар завода, финансируемого банком, поступал непосредственно на банковский склад, и подтоварная ссуда немедленно «высвобождала» оборотные средства завода из их конкретной «сахарной» оболочки. Так, развитие подтоварного кредита питалось одновременно и патриархальными соками купеческого капитализма, и революционными соками финансового капитализма. (Торговать товарами за свой счет банкам было запрещено, и потому их торговые сделки и принимали вид исключительно ссудных и комиссионных операций).
К 1 января 1912 г. общая сумма ссуд (срочных и бессрочных) под товары достигала крупной цифры в 338,4 млн руб. На 1 января 1914 г. она составила 319,0 млн руб. Война вызвала дальнейшее понижение в течение первых месяцев, сменившееся вслед за тем быстрым ростом. Ссуды под товары, товарные документы и материалы равнялись:
к 1 января 1915 г. — 297,6 миллиона руб.
к 1 января 1916 г. — 435,6 миллиона руб.
к 1 января 1917 г. — 627,2 миллиона руб.
Таким образом, мы констатируем в этой области стационарное состояние, даже при некотором регрессе в период до войны, и быстрое увеличение — более чем вдвое — в течение двух лет войны1).
Естественно, возникает вопрос: как согласовать сплошь усиленное расширение подтоварного кредита с резким сокращением вексельного кредита, которое установлено было выше? Ведь и тут и там дело идет в значительной мере о торговом кредите.
В действительности, однако, «кредитные» товарные операции банков — лишь замаскированные, согласно требованию закона, самостоятельные торговые операции. И если вексельный кредит имеет своим назначением облегчать обращение товара, служить его мобилизации, то здесь, наоборот, подтоварный кредит выступал как метод иммобилизации товара.
Нужно еще заметить, что эти данные, взятые из записки Комитета банков, несомненно, не дают полного представления о росте товарных операций банков, который в действительности был еще значительнее.
6 3


Г.Я. Сокольников
Вызванное войной расстройство производства и обмена, создавшее резкое движение товарных цен в сторону непрерывного возрастания, обесценение денежных знаков, действовавшее в том же направлении, диктовали банкам политику «выдерживания» товаров, дававшую верные и крупные барыши. Усиленный прилив вкладов, расширяя денежные средства банков, позволял им проявлять все больший и больший «интерес» к этой мародерской работе и спекулировать на товарах первой необходимости с тем большей безнаказанностью, чем больше была ставка и чем крупнее шла игра.
С национализацией банков все заложенные товары перешли в фактическое распоряжение Советской республики. По мере восстановления работы товарных отделов заложенные грузы постигала троякая судьба: продовольственные грузы передавались по нормированной цене реквизиционным комиссиям и продовольственным организациям; ненормированные продовольственные и производственные грузы разрешались к выкупу получателями; производительные грузы, поскольку возможно, передавались производственным организациям на основе бухгалтерского расчета, т. е. без выкупа, при помощи денежных знаков. Так, например, взамен выкупа заложенных в банках дубликатов накладных на хлопок, предназначенный хлопчатобумажным фабрикам, национализированные банки непосредственно предоставили хлопок в распоряжение фабрик через центральный распределительный орган «Центроткань», взяв на себя урегулирование расчетов между «Центротканью» и хлопкопроизводителями.
Огромные количества хлопка, сахара, дров и пр. перешли одновременно с национализацией банков в распоряжение распределительных и производительных советских организаций. Если в действительности использование их необычайно затормозилось, то причина этого не в банковской национализации, а в условиях саботажа и Гражданской войны против Советской власти, которую охотно поддерживали и всячески питали в расчете на политические последствия порождаемого таким путем развала как раз те самые новожизненцы Авалов и К°, которые с такой охотой твердят о восстановлении «разрушенных основ» финансового хозяйства. «Нет общественного строя, кроме капитализма, и Базаров его пророк» — так вещают каждый день с новожизненского минарета. Между тем, неумолимая и неутомимая диалектика пролетарской революции делает свое дело, ставя 6 4


Финансовая политика революции
бесповоротно крест над старым и закладывая творчески основы коммунистического хозяйства.
Мы закончили общее рассмотрение активов частных банков, перешедших к Государственному банку, и показали всю бессмысленность утверждения, будто национализация обусловила полное обесценение этих активов. Нам придется в дальнейшем коснуться еще другого вопроса — о возможных активных операциях единого Народного банка.
Национализация байков и вкладчики
С момента национализации банков выдача вкладов частным лицам на личные потребности была совершенно прекращена почти на два месяца, а затем открыта, но в весьма ограниченных размерах. Эта мера имела огромное положительное значение: только благодаря ей удалось сломить к началу февраля интеллигентский и чиновничий саботаж, только благодаря ей удалось остановить то субсидирование Гражданской войны, которое производилось буржуазными классами за счет извлекаемых из банков средств. В самый критический момент борьбы буржуазия и буржуазная интеллигенция, все политическое могущество которых опирается на накопленные ими экономические средства господства, оказались отрезанными от источников своей мощи — от банков. Финансовые резервы буржуазных классов не могли быть двинуты на поле битвы — национализация банков неделикатно, «по-красногвардейски» перерезала, казалось, крепко налаженную коммуникационную линию!
Никакой надзор, никакой контроль не мог бы помешать банковскому субсидированию саботажа и гражданской войны, не мог бы остановить перевода денежных сумм в провинциальные отделения, где нет контроля или он слаб и где банки могли бы определять расходование по своему усмотрению1). *) Характерен следующий случал: в конце декабря в Азовско-Донской банк в Петрограде явился французский офицер и передал привезенное им конспиративное письмо от Ростов- ского-на-Дону отделения Аз.-Донского банка, заключавшее просьбу переслать кружным путем в Ростов-на-Дону 18 млн руб. Письмо попало в руки советского комиссара при А.-Д. банке. Сколько миллионов получили бы Каледин и кале дин цы?
3-3191
6 5


Г.Я. Сокольников
С другой стороны, всеобщий банковский саботаж вообще делал практически невозможным обслуживание выдач но вкладам. Таким образом, в течение первых месяцев выдавались из банков с текущих счетов только суммы, предназначенные для нужд промышленного оборота, и в отдельных случаях удовлетворялись мелкие вкладчики.
Такого рода политика, уместная и вынужденная в известных обстоятельствах, не может быть, конечно, возведена в принцип. Свободное распоряжение вкладами должно быть восстановлено. Никакой конфискации вкладов и текущих счетов не должно быть. Такого рода конфискация бессмысленна. Она означала бы на деле ликвидацию не только банковского пассива, но и банковского актива. Представляя собой аннулирование книжного долга, она не принесла бы Государственному банку ни одного рубля. Такое аннулирование, при условии сохранения за денежными знаками их нынешней роли, означало бы в то же время отказ от всякой попытки направить в дальнейшем поток денежного обращения через банковский резервуар. Капиталы, имущества, доходы буржуазии должны облагаться, со включением в предмет обложения достояния, находящегося в банке. Но как раз уплата налогов очень часто заставит плательщика прибегнуть к тем средствам, которые лежат в банке и которые банк беспрепятственно должен выдать.
Совершенно бессмысленно заверение, что не будь национализации, приток вкладов в банк продолжался бы и отлив не происходил бы. В главе 1-й были приведены цифры, относящиеся к эпохе революции 1905 г., наглядно демонстрирующие размеры отлива в «смутные» для буржуазии времена. Надо сказать, наоборот, что задолго до 14 декабря в более или менее скрытых формах происходил уже отлив крупных капиталов. Самыми разнообразными путями наиболее предусмотрительные, «стреляные» генералы от финансов переводили и перевозили деньги, ценности, документы в Финляндию и за границу. Эта «превентивная» деятельность началась в усиленном масштабе по меньшей мере с сентября. Учесть ее размеры сейчас не представляется возможным. Однако детальный анализ изменений суммы вкладов в частных банках позволяет сделать ряд весьма показательных выводов.
6 6


Финансовая политика революции
Последнее пятилетие перед войной характеризовалось быстрым ростом вкладов и текущих счетов в акционерных коммерческих банках, который рельефно обрисовывается следующей таблицей:
Вклады и текущие счета акционерных банков
На 1 янв. 1909 г. — 976,8 млн руб.
На 1 янв. 1910 г. — 1.262,2 млн руб.
На 1 янв. 1911 г. — 1.675,0 млн руб.
На 1 янв. 1912 г. — 1.817,3 млн руб.
На 1 янв. 1913 г. — 2.293,3 млн руб.
На 1 янв. 1914 г. — 2.539,0 млн руб.
Война в течение первых месяцев остановила этот процесс. Уровень, который достигнут был к 1 июля 1914 года, первоначально падает и достигает прежней высоты только к февралю 1915 г. С этого момента начинается вновь неуклонное триумфальное возрастание отлагающегося в банковских кассах «общественного богатства».
Вклады и текущие счета в акционерных банках, обществах взаимного кредита и городских банках составляли:
на 1 янв. 1914 г. — 3.231,3 млн руб.
на 1 янв. 1915 г. — 3.518,6 млн руб.
на 1 янв. 1916 г. — 4.346,1 млн руб.
на 1 янв. 1917 г. — 7.566,4 млн руб.
на 1 сент. 1917 г. — 9.280,4 млн руб.
Однако нетрудно установить, что революция затормозила процесс «напластования» вкладов. Возьмем два полугодия: с 1 сентября 1916 г. по 1 марта 1917 г. (т. е. как раз до начала революционного периода) и полугодие с 1 марта 1917 год по 1 сентября 1917 г.
Вклады и текущие счета во всех частных кредитных учреждениях в миллионах рублей составляли:
к 1 сент. 1916 г. — 6.386,6
к 1 марта 1917 г. - 8.121,5 + 1.734,9
к 1 сент. 1917 г. - 9.280,4 + 1.158,9
Рассмотрим теперь картину движения внутри последнего полугодия, которое, как мы видим, в целом характеризуется решительным замедлением роста вкладов.
з*
6 7


Г.Я. Сокольников
Вклады и текущие счета в млн рублей
К1 марта 1917 г. - 8.121,5
К1 июня 1917 г. - 8.804,5 + 683,0
К1 сент. 1917 г. - 9.280,4 + 475,9
Постепенное замирание роста суммы вкладов несомненно. (Соответственные цифры для триместров 1916 г., т. е. предыдущего года, показывают за март — июнь увеличение на 651,7 млн рублей, за нюнь — сентябрь — увеличение на 938,2 млн рублей).
1 сентября 1917 г. является переломной датой: сравнительный баланс на 1 октября (по телеграфным данным) в графе вкладов и текущих счетов показывает 9.123 млн руб., т. е. уменьшение приблизительно на 150 млн руб., или в лучшем случае (учитывая обычную неточность телеграфного баланса) резкую остановку роста. Эта остановка роста суммы вкладов может иметь двоякое объяснение: сокращение прилива вкладов с одной стороны, усиление отлива — с другой стороны. По-видимому, в данном случае действовали обе причины, но определяющая роль принадлежала последней. Дата 1 сентября является, как мы видели выше, переломной для банков в их отношении к приобретению в «собственность» процентных бумаг. И тут и там мы имеем дело с продуманной политикой банковых магнатов, «рыцарей» индустрии и «королей» спекуляции, которые, начиная с этой сакраментальной даты, усиленно и спешно «реализуют» бумаги и реализуют вклады, вытягивая их из банков и давая им «более надежное» помещение в Финляндии, Англии, Японии и т. п.
Этот процесс усиленного отлива действует в том же направлении, что процесс замедления прилива. Однако тут и там экономическая база совершенно различна. Первый процесс обусловлен бегством капиталов, спасающихся от сентябрьского «наважденья». Второй процесс объясняется повышением товарных цен, обесценением денег, расстройством кредитного обращения — вообще коренится в том парадоксе буржуазного хозяйства, что чем несовершеннее исполняют деньги свою функцию мерила стоимости, тем интенсивнее вынуждены они выполнять функцию средства обращения.
Связь между «изобилием денег» в стране и ростом «сбережений», между интенсивностью выпуска кредитных билетов и интенсивностью уве6 8


Финансовая политика революции
личения вкладов, могла более или менее сохраняться только до тех пор, пока революционные потрясения не перевернули весь хозяйственный уклад России. С 1 января 1915 г. по 1 января 1917 г. было выпущено новых кредитных билетов на 6 миллиардов руб. За то же время вклады в частных кредитных учреждениях, в государственных кассах и в Государственном банке увеличились в общем итоге на 7 миллиардов рублей.
Между тем за девять месяцев 1917 г. (1 января — 1 октября) было вновь выпущено кредитных билетов на 8,2 млрд рублей, т. е. больше, чем за два предыдущих года, а вклады в частных банках, сберегательных кассах и Государственном банке за то же время увеличились на сумму, несколько не достигающую 3 миллиардов рублей.
Таким образом, если до 1917 г. значительная часть выпускаемых денежных кредитных знаков возвращалась в банки и сберегательные кассы и, таким образам, вновь поступала в обращение, чтобы затем снова вернуться в виде взноса на текущий счет или вклада в сберкассу, то в 1917 г. этот процесс обращения радикально расстраивается, денежные знаки перестают возвращаться в банки с необходимой быстротой, что наряду с прочими причинами дополнительно стимулирует новые выпуски кредитных билетов, в свою очередь все меньшей и меньшей долей вступающие в тот поток денежных знаков, который проходит через банки.
В итоге «революционные» месяцы, независимо от последовавшей в декабре национализации банков, характеризуются в интересующей нас здесь области, во-первых, отливом крупных вкладов; во-вторых, общим прогрессивным замедлением прилива вкладов; в третьих, прогрессивным сокращением процесса циркуляции денег через банковские каналы и растущим «рассасыванием» их вне банковских резервуаров; в четвертых, с момента определившегося нарастания второй революции, т. е. с сентября, абсолютной остановкой роста вкладов (и даже абсолютным сокращением, которое в течение октября, конечно, наметилось еще с большей определенностью, чем в сентябре).
Можно ли рассчитывать в той или другой степени на возобновление операций по вкладам и текущим счетам в национализированных банках, слитых с Государственным банком? Мы полагаем, что можно. Условиями 6 9


Г.Я. Сокольников
этого возобновления являются: 1) восстановление товарооборота1) и шире — продуктооборота; 2) окончательное укрепление Советской власти и полное поражение партий буржуазной реставрации; 3) категорическое решение Советской власти о не конфискации вкладов; 4) доведение до конца национализации банков, т. е. действительное слияние их с Государственным банком и рациональная реорганизация этого единого банка на началах разграничения его эмиссионной и кредитной функций. Первое условие касается оборотных средств, высвобождающихся на разных стадиях хозяйственного процесса, как в частных, так и в национализированных предприятиях, и в организациях регулятивных и распределительных, причем направление этих средств через банковские каналы может быть обеспечено отчасти в порядке регламентации, отчасти в порядке договорном. Второе и третье условия имеют более тесное отношение к вкладам типа «сбережений». Четвертое условие имеет в виду обеспечить правильную работу банковского механизма в новых условиях и, между прочим, беспрепятственную выплату по требованиям вкладчиков.
Хозяйственный развал, вызванный империалистической войной и выразившийся, с одной стороны, в расцвете гипертрофической военной промышленности, которую только в насмешку можно считать видом «производства», а с другой — в экспроприации крестьянских хозяйств, прозрачно прикрытой бумажным ворохом «военных» выпусков кредиток, этот хозяйственный развал ныне может быть радикально изжит и залечен на основе социалистической организации народного хозяйства. Если вначале национализация банков — овладение важнейшей стратегической позицией капитализма — была прологом национализации основных отраслей промышленности, то теперь, по мере прогрессирования организации процессов производства и обмена, единый банк должен превращаться в составную часть преобразованного хозяйственного аппарата.
Годы хозяйственного развала, годы войны, были отмечены пышным расцветом капиталистических банков. Революция безжалостной но-
Ср. Маркс. Капитал, I. «Хотя движение денег лишь выражает собой движение товаров, с внешней стороны обращение товаров кажется, наоборот, лишь результатом движения денег».
7 О


Финансовая политика революции
гой наступила на эти «махровые» цветы, вызывая ужас среди банковской олигархии, вызывая обморок у меньшевистских придворных менестрелей капитала и у новожизненских его шутов. Между тем, мы видели, к чему в общем и целом сводилась в годы войны «работа» банков: к привлечению в кассы банков «военных» заработков крупных и мелких мародеров — червей на разлагающемся теле народа в виде вкладов, и помещение этих средств, с одной стороны, в казначейские обязательства, т. е. в паразитические ростовщические ссуды государству, а с другой стороны, в приобретаемые в собственность банков процентные бумаги и в ссуды «онколистам», спекулирующим процентными бумагами. Мы не говорим уже о «запрятанных» в корреспондентских счетах и «прочих активах» нечистоплотнейших операциях по «финансированию» военной промышленности, которые на три четверти являют зрелище сплошного буржуазного надувательства и мошенничества за государственный счет.
Национализация банков ставит крест над капиталистическим банком. Это не значит, что она хоронит банк. Единый народный банк будет существовать как орган, производящий расплаты между отдельными организованными единицами хозяйственного целого, как их центральная бухгалтерия, как орган капитального финансирования и снабжения оборотными средствами, и наконец, поскольку дело полного социалистического преобразования есть длительный процесс, отнюдь не претендующий на немедленное исключение всякого частнопредпринимательского хозяйства, постольку единый банк будет и органом частного кредита, вексельного, подтоварного и под ценные бумаги неспекулятивного характера (особое и чрезвычайно важное значение могут приобрести отношения между банками и кооперативами). С другой стороны, хозяйственная политика Советской республики не направляется и ни в коем случае не может быть направлена в сторону «автаркии», т. е. хозяйственной независимости России. Но хозяйственные сношения с капиталистическими странами только в том случае не поведут (экономически) к разложению социалистических основ русского хозяйства, если они будут организованы на началах государственной монополии (по крайней мере, поскольку дело будет идти о важнейших «командующих» экономических отраслях), а вместе с тем вся огромная задача организованного регулирова7 1


Г.Я. Сокольников
ния международных расплат ляжет на единый банк, превращаясь в одну из важнейших и сложнейших отраслей его деятельности.
Конечно, новый банк получил в «наследство» от бывших частных банков не только активы, но и пассивы. Выше было доказано, как несообразно парвусовское представление о том, что активы оказались «одной дырой», а с другой стороны, как смехотворно авиловское утверждение, будто частные банки могли бы выплачивать по своим обязательствам из каких-то «своих» средств, а не из средств все того же Государственного банка. «Признав» крупнейшую статью пассивов — вклады и текущие счета — и отвергнув конфискацию, банк мог бы, однако, при соблюдении известных условий произвести конверсию текущих счетов в срочные вклады, т. е. преобразовать свои бессрочные обязательства в срочные. Главными условиями успеха такой конверсии текущих счетов были бы, с одной стороны, проведение ее в отношении лишь части текущих счетов и лишь части конвертируемого счета, а с другой стороны — удовлетворение клиентов соответствующим повышением процента.
Таким образом, была бы ликвидирована нынешняя острота этого вопроса, которая порождает усиленное «выкачивание» вкладов из банков, в значительной мере питающееся опасением, что если не «вытащить» вовремя, то погибнет «честно приобретенное» достояние. К сожалению, в нашем распоряжении нет цифр, которые позволили бы точно установить размеры вкладов к настоящему моменту. К 1 октября 1917 г. в частных банках, Государственном банке и сберегательных кассах всего было вкладов на сумму около 16 млрд (не считая вкладов процентными бумагами в сберегательных кассах), из них около 9 миллиардов в частных банках общества взаимного кредита и городских общественных банках. Исключив долю денационализированных кредитных учреждений и предположив максимальные размеры «выкачивания» (по всей России), мы приходим к выводу, что в национализированных банках осталось вкладов и текущих счетов на сумму около 6,5—7 миллиардов рублей.
С прекращением «дуэли» между национализированными банками и вкладчиками существенно изменятся задачи тех контрольных по выдаче вкладов учреждений, которые были созданы за последнее время. Их глав7 2


Финансовая политика революции
ной функцией станет учет, и в этом смысле весь приобретенный ими значительный запас статистических сведений окажется полезным и необходимым для правильной постановки финансирования и кредитования.
Дело полного осуществления банковской «национализации» далеко еще не закончено. Необходимо спешно двигать его вперед. И конечно, не может быть речи о том, чтобы этот стратегический «ключ» к буржуазным позициям был сдан обратно. Все обильные буржуазные проекты «денационализации», или «диффузии», доказывают только, что здесь дело идет о вопросе существенно важном для капитала. Но он также «капитально» важен для пролетарской революции.
1918 г.
3. Денежный кризис
Острый денежный голод налицо. И, вопреки всем тезисам пессимистической философии, чем изобильнее удовлетворяется потребность в денежных знаках, тем разнузданнее становится, далекая от пресыщения, потребность в них.
Щелкающие от голода челюсти хозяйственного аппарата лихорадочно хватают не только кредитные билеты, но любой суррогат финансового «питания»: казначейские знаки и билеты, местные боны, купоны, купюры «займа свободы», которые пестрым потоком несутся по каналам денежного обращения.
Сумма ныне обращающихся суррогатов (всех денежных знаков за исключением кредиток и «керенок», т. е. казначейских знаков) может быть определена приблизительно в 5 миллиардов рублей. Сумма кредитных билетов и «керенок», выпущенных к 1 апреля 1918 г. составляла около 30 миллиардов руб. История роста этой суммы дается следующими цифрами.
Кредитных билетов в обращении было к 1 января
1898 года — 901 млн руб.
1908 года — 1.155 млн руб.
7 3


Г.Я. Сокольников
1913 года — 1.495 млн руб.
1914 года — 1.065 млн руб.
1915 года — 3.030 млн руб.
1916 года — 5.622 млн руб.
1917 года — 9.097 млн руб.
1918 года — 24.0001) млн руб.
Иначе говоря, сумма бумажных денег за трехлетний период 1 января 1914 г. — 1 января 1917 г. возросла вдесятеро сильнее, чем за весь предшествовавший шестнадцатилетний период 1 января 1898 г. — 1 января 1914 г. А за один только 1917 г. она возросла (к 1 января 1918 г.) вдвое больше, чем за предшествовавшие три года, 1914, 1915 и 1916, вместе взятые.
Таков темп прогрессирующего увеличения количества денежных знаков. В итоге, если к 1 января 1914 г. было в обращении на 1.865 млн руб. кредиток, и на 492 млн руб. золота (сверх того разменное серебро и медь), то за четыре года сумма денежных знаков, находящихся в обращении, увеличилась в десять с лишним раз — составив, согласно предыдущему, 24 миллиарда к 1 января 1918 г.
Согласно «количественной» теории денег следовало бы сделать отсюда тот вывод, что обратно пропорционально этому увеличению изменилась ценность рубля, т. е. что она уменьшилась в десять раз к 1 января 1918 года. К апрелю 1918 г., согласно «количественной» доктрине, покупательная сила рубля должна была бы сократиться по сравнению с апрелем 1914 г. в пятнадцать раз. В действительности — во всероссийском масштабе такого обесценения рубля отнюдь не наблюдается. Тем не менее буржуазные публицисты с удовольствием воскрешают исторические примеры обесценения бумажных денег, как раз в том смысле, в каком их использовала «количественная» теория, и с большой дозой злорадства, хотя и с очень малой дозой критического смысла, предсказывают финансам русской революции участь французских революционных финансов.
Если бы и в самом деле между эпохой конвента и эпохой нынешней Советской республики не было, как это и думают политики и экономисты Включая казначейские знаки.
7 4


Финансовая политика революции
буржуазии, существенной разницы, то мы стояли бы очень близко к финансовому краху, подобному французскому, когда, по выпуске в обращение 48 миллиардов франков, платили за чашку кофе тысячефранковым билетом, а пара сапог стоила тридцать тысяч франков.
На самом деле эти франко-русские параллели только плоские и поверхностные аналогии, опирающиеся на внешнее сходство усиленных выпусков бумажных денег, которые, конечно, не могут не сопровождаться обесценением, но которые сами по себе не определяют ни общего масштаба обесценения, ни характера, ни пределов его. Наши времена в отличие от эпохи конвента в рассматриваемом здесь отношении характеризуются: 1) экономическими пертурбациями, вызванными войной, 2) экономической революцией, в которую разворачивается пролетарская диктатура в России.
Сокращение производительной промышленности, вытесненной военной индустрией, сокращение количества производительно занятых рабочих во всех отраслях хозяйства, затруднения транспорта — мирового и внутреннего — вызвали повсюду повышение товарных цен, т. е. понижение покупательной силы денег, имеющее место далее в странах, где продолжает функционировать система металлического обращения (Англия). В период послевоенный в связи с переходом на «мирное» положение предстоит, по-видимому, новый скачок цен вверх на мировом рынке, и в общем итоге начало XX века будет периодом универсального обесценения денежных единиц, сопровождающимся полной «революцией» прежних представлений о числах в финансовой области. Поскольку по окончании войны восстановится мировой обмен (мы отвлекаемся здесь от вопроса, будет ли он происходить на капиталистических или на социалистических основаниях), постольку трудности денежного обращения России будут иметь реальное значение, будучи взяты не в абсолютных размерах обесценения денежной единицы, а лишь в относительных размерах по сравнению с общим уровнем товарной дороговизны и денежной дешевизны.
В России война, а потом революция повели к расстройству работы кредитного механизма. Это обстоятельство, обусловив все более растущую роль расчетов за наличные, повело к усиленному спросу на денеж7 5


Г.Я. Сокольников
ные знаки. И чем выше подымались цены, тем больше становились количества знаков, необходимые для расплат. Так рос денежный голод. Между тем военные выпуски кредиток создавали платежеспособный спрос на реальные ценности, которые отнюдь не возвращались затем на рынок, в трансформированном виде пройдя производительный кругооборот, но попросту радикально из него извлекались для фронтового «изничтожения». Война обозначала экспроприацию крестьянских хозяйств, на основе «бумажной» компетенции. Растущий спрос при сокращающемся предложении вел к новым подъемам цен, а это в свою очередь обусловливало форсированные новые выпуски кредиток.
Октябрьская революция открывает новую полосу. С одной стороны, она не уничтожает немедленно полностью военных расходов, но останавливает их рост, и с начала 1918 года систематически и радикально сокращает их. Тем самым в огромной степени изменен характер дальнейших выпусков кредиток. С другой стороны, уже с конца ноября — до средины декабря определяется это новое назначение эмиссионной деятельности Государственного банка — финансирование промышленности. По мере того, как оно перестает быть субсидированием военной промышленности, по мере того как кредитки поступают в распоряжение производительных индустрий, перелом определяется все решительнее. С конца февраля — до середины марта выпускаемые денежные знаки идут не на субсидирование шрапнельно-гранатной индустрии, а на финансирование промышленности и сельского хозяйств.
Вместе с тем радикально меняется характер денежного кризиса. Он обусловливается необходимостью огромных денежных средств для капитальных затрат в производстве, приступающем к переоборудованию на «мирную» работу. До Октябрьской революции авансирование капитала производилось владельцами предприятий. Ныне средства, потребные для такого авансирования, либо оказываются извлеченными ими с помощью более или менее благовидных махинаций, и «отсутствуют»; либо являются недостаточными ввиду «революции цен» — дороговизны. Но тоже относится и к оборотным средствам для всей промышленности (как национализированной, так и частной): рост цен требует ог7 6


Финансовая политика революции
ромных дополнительных денежных затрат на закупку сырья, на оплату рабочей силы. В этом отношении недурной иллюстрацией могут служить расчеты, сделанные в обществе промышленников «Русская шерсть» (см. «Утро России», № 48). По этим расчетам общий расходный бюджет фабрик грубых сукон на ближайшие 4 месяца определяется в 185 млн рублей (120 млн руб. закупка шерсти, остаток — топливо, заработная плата, торговые расходы). Готового товара имеется на 60 млн руб., выработка за 4 месяца составит 75 млн руб., итого 135 млн руб., т. е. дефицит в 50 млн руб. К этому надо прибавить на 25 млн руб. неоплаченных фабрикантами векселей. Господа суконопромышленники, если им дать волю, конечно, не дадут себя в обиду и сумеют покрыть все свои «дефициты», если не в первые четыре, то во вторые четыре месяца. Но здесь правильным является то, что ввиду огромного повышения цен на сырье, свободные оборотные средства (включая сюда и выручку за могущий быть быстро реализованным товар), которые при сохранении прежнего масштаба цен были бы достаточными, оказываются теперь недостаточными. Необходимый дополнительный денежный капитал, ранее поставлявшийся частным капиталистом или капиталистическим банком, теперь поставляется Государственным банком, финансирующим промышленность, которая отнюдь не в виде исключения, а как раз напротив, в виде общего правила, находится в том же положении, в каком находится шерстяная индустрия.
Эта финансовая проблема не является исключительно революционной «русской» проблемой. Она будет поставлена во всех капиталистических странах на другой же день по окончании войны и ее грозное значение прекрасно сознается повсюду. Но в то время как буржуазное хозяйство еще только предвкушает это испытание и эту задачу, социалистическое хозяйство страны, вышедшей из войны, уже на практике разрешает ее.
Но в русских условиях задача эта имеет специфический характер. Ибо дело идет не только о том, чтобы перевести хозяйственную машину с одних рельс (военных) на другие (мирные), но также о том, чтобы вообще пустить ее в ход. Саботаж и Гражданская война буржуазии после октябрь7 7


Г.Я. Сокольников
ского переворота привели к тому, что нынешняя стадия хозяйственного процесса представляется не звеном совершающегося кругооборота, а изначальным периодом, в котором прежняя капиталистическая экономика проявляет себя не в своей динамической форме, а в разрезе статического существования. И если нужен был бы совершенно неслыханных размеров денежный капитал, для того чтобы разом пустить в ход существующий только в своих элементах, а не в своем движении капиталистический механизм, то и сейчас оказываются необходимыми колоссальные денежные средства для восстановления революционизированного товаре- и продук- тооборота.
Национализация кредита и национализация командующих (т. е. основных) индустрий, хотя в первый момент и повышают потребность в денежных знаках, в действительности единственно способны дать ключ к выходу из возникающих затруднений. Только на пути организации и расширения общественного счетоводства, впервые делающего возможным превращение частнохозяйственных процессов в общественно руководимый продуктооборот и в свою очередь на него опирающегося, возможно сокращение и постепенное извлечение из обращения денежных знаков.
Французские ассигнации обесценились вследствие того, что бумажный поток не мог прососаться в поры замкнутых натуральных хозяйств. Русские кредитки обесценятся только в том случае, если, брошенные в производственный процесс, они не начнут возвращаться к своему исходному пункту, иначе говоря, если производительное социализируемое хозяйство не окажется в состоянии вернуть выданных ему «авансов».
Тогда как во Франции обесценение ассигнаций означало только банкротство казначейской кассы, в России денежная катастрофа возможна только как банкротство социалистической революции. Тем самым угроза ее для нас опаснее, но вместе с тем и гораздо менее реальна. Ибо именно связь нашего денежного кризиса с социалистической производственной революцией представляется тем спасительным поясом, который держит революционные финансы на поверхности. Денежный голод — как и продовольственный и сырьевой голод — влечет с собой не труп, а живое тело экономического переворота, совершаемого пролета7 8


Финансовая политика революции
риатом. Завещанный нам буржуазным хозяйством денежный знак отнюдь не является идеальным инструментом для строительной работы социализма. Но самые его несовершенства только заставляют ускорять работу экономического пересоздания.
Необходимо добавить, что, поскольку денежные знаки идут по-прежнему в казначейскую кассу на государственные расходы, постольку они сохраняют в денежном кризисе его старые элементы, и постольку выступает на первый план налоговая проблема, рассмотрение которой не является нашей задачей. В связи с вышесказанным можно только отметить, что, по-видимому, при осуществлении социалистической хозяйственной реорганизации будет возможно приступить к частичной замене денежных налогов — натуральными повинностями.
Так, выхода из денежного кризиса, независимого от выхода из экономического кризиса, не оказывается. Этот выход в ликвидации денежнокапиталистических отношений, в поглощении их экономической революцией «четвертого сословия».
Апрель 1918 г.
4. Отмена системы ценных анонимных бумаг
Анонимная (безымянная, на предъявителя) форма процентных бумаг — акций, облигаций — является той специфической формой, в которую вылилось гигантское увеличение так называемого «фиктивного капитала», представляющего фиксацию капиталистической собственности в бумажном свидетельстве, приносящем твердый (облигация) или меняющийся (акции) доход. Предъявительская форма ценных бумаг обеспечивает возможность быстрого передвижения отдельных капиталов, быстрой смены одних собственников другими и, вместе с тем, является необходимым условием, как для беспрепятственной концентрации этих титулов собственности в руках магнатов биржи и банка, так и вообще для развертывания сложных «стратегических» спекулятивных комбинаций, через лабиринт 7 9


Г.Я. Сокольников
которых прокладывает себе дорогу накопление капитала. По вычислениям Неймарка, к концу 1912 г. в различных государствах мира находилось в обращении ценных бумаг на сумму в 850 миллиардов франков. Из этой
суммы приходилось:
на Англию
150 миллиардов франков
на Соед. Штаты
140 миллиардов франков
на Францию
115 миллиардов франков
на Германию
110 миллиардов франков
на Россию
35 миллиардов франков
на Австро-Венгрию
26 миллиардов франков
на Италию
18 миллиардов франков
на Японию
16 миллиардов франков
Для нынешнего времени эти цифры нужно, приблизительно, удвоить. В этой огромной сумме в 1.500—1.600 миллиардов франков ценных бумаг, находящихся в мировом обороте, огромную, можно сказать преобладающую, роль играют именно анонимные (предъявительские) ценные бумаги.
В России недавним декретом «О регистрации акций, облигаций и прочих процентных бумаг» система анонимата отменена. «Впредь, — гласит первый параграф декрета, — могут иметь силу лишь именные процентные бумаги». Декрет, таким образом, имеет очень большое принципиальное значение.
Необходимо, впрочем, отметить, что по дореволюционному праву акции, в виде общего правила, обязательно должны были быть именными. Десятый том Свода Законов (ст. 2160) провозглашал: «Во всех без изъятия компаниях, которые учреждены после издания положения 6 декабря 1836 года, дозволяется один только род акций, именно с точным означением в них лица получателя, званием или чином, именем, отчеством и фамилией. Акции безымянные запрещаются». Однако уставы акционерных обществ, основавшихся в новейшее время, выговаривали право на выпуск и анонимных акций, которые на деле и вытесняли акции именные. Следу - ющая таблица дает указания на ход этого процесса1^:
См. «Русский биржевой ежегодник» 1914—1915, стр. 13.
8 0


Финансовая политика революции
Число
Из
них:
новых
1) Комп, с
2) Комп, с именными
компаний
именными
предъявительскими
акциями
акциями по желанию
учредителей
1910 г.
181
53
123
1911 г.
222
75
147
1912 г.
322
78
242
Старый закон боролся с предъявительской системой для того, чтобы прикрепить капиталистическую собственность к определенным физическим собственникам, к определенному лицу, и он терпел в этом поражение, ибо капиталистический режим в его развитом виде есть режим обезличенной собственности, распределяющейся «пакетами» акций между капиталистическими пайщиками монопольных банковски-промышленных союзов. Старый закон прикреплял акцию к владельцу и тормозил ее передвижение в интересах того класса, собственность которого уплывала с развитием буржуазных отношений в новые руки, в интересах помещичьего класса, который в биржевых и грюндерских спекуляциях беспомощно и неизбежно экспроприировался нарождающейся капиталистической буржуазией, работа которой помещичьему государству представлялась сплошным шулерским объегориванием дворянского сословия. Против этого-то «вываривания» помещика в биржевом котле старый закон и стремился пустить в ход запрет анонимных акций.
Декрет Советской власти руководствуется, конечно, иными мотивами. Он идет не к утверждению за капиталистической собственностью ее личного характера, а исходит из революционного преобразования капитала в его реальной форме в максимально-обезличенную собственность, в общественные орудия и средства производства. Капиталистическое обобществление собственности, при котором коллективным собственником являлся организованный в тресты, синдикаты и концерны класс капиталистов — революция заменяет социалистическим обобществлением собственности на орудия и средства производства, передавая их в распоряжение органов коммунистического государства. Бумажные титулы собственное-
8 1


ти повисают, таким образом, в воздухе; чем дальше идет национализация промышленности, транспорта и банков, тем более эти свидетельства собственности перестают соответствовать реальным отношениям и превращаются из документов, имеющих денежную ценность, в документы, обладающие только исторической ценностью. На этом пути мыслимо полное аннулирование титулов фиктивного капитала, полная экспроприация ценнобумажной собственности. Но мыслимо также и ограниченное определенными условиями признание за ценными бумагами характера свидетельств, дающих право на получение дохода. Таким путем могла бы быть смягчена болезненность переворота. Но тот или иной доход может быть сохранен за обладателем ценных бумаг только как личный доход, только как лично для него сохраненные средства существования. Отсюда — постановление декрета об отмене системы безымянных акций и проч.
С другой стороны, именная форма процентных бумаг в большей степени позволяет вести строгий учет доходов от них, чем анонимная форма, при которой бумаги могут с неслыханной быстротой перебрасываться из рук в руки, победоносно ускользая и прячась от всех попыток подоходного налога настичь их. Уховимость рентных доходов (т. е. доходов от ценных бумаг) позволит развить по отношению к ним такую степень обложения, которая будет в достаточной мере обеспечивать общество от возобновления процесса капиталистического накопления.
Поэтому процентные бумаги в именной форме могут существовать в переходную к полному социализму эпоху без всякого противоречия с ее общественными основами. Более того, мы полагаем, что Советская власть может использовать эту форму ценных бумаг для тех мобилизаций денежных средств в виде займов государственных, городских или специальных, которые ей, весьма возможно, придется предпринять.
1918 г.


Финансовая система военного коммунизма (1919-1920 гг.)


Вопросы общей финансово-экономической программы
1. Чего не делать
Проект новой партийной программы в достаточной мере указывает, «что делать» коммунистической партии России. Но, соответственно новому характеру программы, характеру программы-инструкции, которую для себя создает партия, в руках которой государственная власть уже находится, эта инструкция должна так же с полной отчетливостью сказать, чего не делать. Такое «отрицательное» определение правильной партийной линии абсолютно необходимо в вопросе об отношении коммунистической партии к мелкой собственности.
Этот вопрос превращается и отчасти уже превратился в основную политическую проблему, от того или иного разрешения которой зависит все будущее коммунизма в России.
Коммунисты стремятся к отмене всякой частной собственности на средства производства и орудия труда. Но эта отмена не может быть осуществлена одними и теми же способами и в одно и то же время. Между тем, па практике у нас от насильственной экспроприации крупной буржуазной собственности незаметно перешли к экспроприации собственности вообще.
За иллюстрациями ходить недалеко: в городах, напр., мелкое ремесло «обобществлялось» таким способом, что в одном месте у портных, в другом месте у часовщиков не в меру предприимчивыми «организаторами» отбирались машины и инструменты в общественную мастерскую, куда и предлагалось являться в дальнейшем экспроприированным хозяйчикам. В деревнях (несмотря на все предостережения о необходимости считаться со средним
8 5


Г.Я. Сокольников
крестьянством) инвентарь и скот более зажиточных и лучше оборудованных крестьянских хозяйств «отбирались», т. е. экспроприировались в пользу коммун или просто в пользу др. обделенных деревенских элементов. Наконец, от экспроприации средств и орудий труда практика перешла к экспроприации вообще всего того, что «человеку на потребу». В обильном количестве приставшие к партии мещанские элементы не могли не извратить революционного коммунизма, превращавшегося ими в «революционный» идиотизм, не имеющий ничего общего с политикой сознательного пролетариата, а целиком выражающий собой идеологическую неразбериху сбившихся с панталыку мещан. В этом отношении рекорд побили некие уездные коммунисты (история сохранит название «балашовцев» наряду с не менее лестным титулом «пешехонцев»), прямо учредившие у себя «комиссию пролетаризации буржуазии», для раздела всего, что можно разделить.
Но, конечно, центр тяжести не в благоглупостях уездного коммунизма, а в вопросе об отношении к мелкой крестьянской и ремесленно-кустарной собственности. Коммунистическая партия должна совершенно недвусмысленно заявить и поставить на вид всем своим членам, что насильственной экспроприации подлежит только крупная собственность, которая уже фактически обобществлена процессом капиталистического развития и потому подготовлена для того, чтобы служить основой коммунистического общественного хозяйства. Национализация индустрии, транспорта, банков, с одной стороны, организация советских хозяйств в бывших помещичьих экономиях, с другой, дают совершенно достаточную экономическую базу для дальнейшего развития коммунизма. Не теоретически, а практически доказано теперь, что экспроприация мелких хозяйств не диктуется никакой экономической необходимостью. Ликвидация индивидуального хозяйства произойдет добровольно и постепенно; для своего окончательного завершения она потребует, быть может, несколько десятков лет, но и это не может встретить никаких возражений.
Марксистской теорией такая позиция была намечена издавна. Но и в этом вопросе, подобно тому, как это произошло с учением о государстве, необходимо покончить с извращением марксизма. Для того чтобы перегнуть палку в противоположную сторону, коммунистической партии, быть может, придется теперь выступить даже на защиту мелкой собственности и мелких собственников. Ибо, кроме экономической стороны дела, есть еще и поли8 6


Финансовая политика революции
тическая сторона его. Ухабы «коммунистической» практики разбудили мелкого собственника, внушили ему глубочайшее недоверие и страх по отношению к коммунизму. В этой обстановке процесс формирования политического сознания крестьянских и мещанских масс начинает идти с большой быстротой, и поскольку Советская армия на девяносто пять процентов рекрутируется именно из этих слоев, их настроение там не может не стать решающим.
Чем более приближается к концу наша победа над царистско-помещичьей контрреволюцией, чем ниже стоят шансы на царско-помещичью и банкирскую реставрацию, тем большее значение приобретает классовое различие между пролетарием и мелким собственником, которые одинаково заинтересованы в полной победе над «старым режимом», но совершенно неодинаково относятся к полной победе коммунизма. В конечном счете, история дала мелкому хозяйчику в деревне и в городе выбор только между империализмом и коммунизмом; это положение соединило теперь в одном лагере пролетария и «середняка». Нейтралитет (если даже не активная поддержка) этого середняка может быть вполне обеспечен рабочему классу при правильной коммунистической политике: тогда дальнейшее будущее коммунизма обеспечено. Но если правильная линия коммунизма не будет воплощена в жизнь, не заменит собой нынешней убийственной практики «уездного» коммунизма, то, месяцем раньше — месяцем позже или годом раньше — годом позже мелкий собственник возьмет свое.
Зло может быть теперь захвачено в самом начале. И, с сознанием того, что дело идет об основном вопросе пролетарской революции в России, съезд коммунистической партии должен указать всем членам партии, всем революционным работникам — чего не делать.
Март 1919 г.
2. Единство экономического руководства
Раздробленность экономической работы так называемых «экономических комиссариатов» породила проблему объединения их централизующим высшим органом. Этой проблеме «единства» посвящено уже изрядное множество статей и даже несколько изданных к VIII съезду брошюр (тт.
8 7


Г.Я. Сокольников
Троцкого, Милютина, Гусева). Казалось бы, что функция «единого хозяйственного центра» по праву должна принадлежать Высовнархозу, который в 1917 г. основан был именно как орган всеобъемлющего экономического руководства и включал в себя по первоначальной конституции не только промышленность, но и пути сообщения, и финансы, и пр. Однако, в действительности в разыгрывающемся полемическом турнире мы не видим рыцарей, которые на щитах своих начертали бы защиту попранных прав Высов- нархоза. Даже т. Гусев, предлагающий проект новой экономической «звездной палаты», командующий всеми хозяйственными комиссариатами и таким образом воскрешающий в мало удачной форме схему 1917 г., исходит из признания того факта, что нынешний ВСНХ есть только комиссариат промышленности, только один из «отделов» хозяйственного «ведомства».
Чем же была обусловлена неудача ВСНХ как единого экономического центра? Этот вопрос имеет не историческое, а практическое значение для решения вопроса о централизации хозяйственного руководства. Тов. Троцкий считает, что «неудача первоначального замысла сразу охватить одним центральным аппаратом всю экономику страны» была предопределена наступившим резким крушением равновесия капиталистической индустрии, которое повело к исчезновению ранее существовавшего относительного единства хозяйственного процесса. Поэтому «выработка единого хозяйственного плана пошла гораздо более медленными, сложными зигзагообразными путями, чем предполагалось вначале». Тов. Милютин примыкает к этому же объяснению, указывая, что «процесс овладевают непосредственным управлением средствами производства, процесс национализации и т. д. заставили провести дифференциацию органов экономического управления и проводить «политику равновесия» между ними, какую проводил Совнарком». Оба эти объяснения, описательно верные, не дают, однако, ключа к решению вопроса. Ключ не дается тем, что Высший Совет Народного Хозяйства по конструкции 1917 г. должен был быть «экономическим правительством», которое в программных речах прямо противопоставлялось Совету Народных Комиссаров как органу политической диктатуры. Высовнархоз выступал как грядущий наследник СНК, как идеальный орган «управления вещами» (по терминологии Энгельса), в противоположность Совнаркому, который складывался как орган классового пролетарского государства. Так называемые экономические 8 8


Финансовая политика революции
комиссариаты — Наркомпуть, Наркомфин, Наркомпрод — были «приписаны» к Высовнархозу, но на деле их оторвала от органа «управления вещами» железная логика классовой пролетарской борьбы, поставив перед ними в наступивший период Гражданской войны прежде всего задачи, связанные не с растворением классового государства в безгосударственном коммунизме, а с укреплением во что бы то ни стало, ценой любых жертв, классовой власти, завоеванной пролетариатом. Поэтому схема 1917 г., рассматривающая все экономические комиссариаты как «мирные», чисто хозяйственные учреждения и отвлекавшаяся от их функций как боевых органов государственной власти и насилия, была «утопической», понимая это слово в его лучшем смысле, т. е. была не более как замечательным просветом в будущем.
Этой стороны дела совершенно не оценил т. Гусев. Он поносит на протяжении многих страниц «междуведомственность», в которой усматривает «организационную» форму первоначального, «смольного» периода революции. «Теперь мы «смольный» период революции заканчиваем и переходим к планомерной работе по хозяйственному строительству», — так пишет он, и чтобы покончить с междуведомственностью в хозяйстве, рекомендует изъять из соответствующих ведомств тт. Троцкого, Рыкова и Цюрупу и посадить их, придав им председателя ВЦСПС, под общим председательством т. Ленина, в качестве коллегии вневедомственных и надведомственных диктаторов для управления всеми семью экономическими комиссариатами. И т. Гусев искренно убежден, что если одних наркомов заменить другими и подчинить новых наркомов каждого в отдельности бывшим наркомам, взятым всем вместе и освобожденным от ведомственных портфелей, то междуведо- мотвенность погибнет и хозяйственное единство процветет. На деле т. Гусев впадает в совершенно карикатурное бюрократическое «конструктирование».
Единство деятельности «экономических» комиссариатов возможно обеспечить только в той мере, в какой они действительно являются комиссариатами с чисто хозяйственными задачами, поскольку создается единство хозяйственных целей. Таким образом поскольку будет сокращаться компетенция усоснабарма, (т. е. будет сокращаться военная промышленность), поскольку транспорт будет меньше и меньше эшелонов уделять д ля переброски войск, поскольку в компроде будет расти группа целевого снабжения, поскольку комзем от перераспределения земли будет переходить к организа8 9


Г.Я. Сокольников
ции сельскохозяйственных производственных процессов и т. п. и т. п., — постольку будут сокращаться междуведомственные прения. Уже теперь при состоявшейся ликвидации фронтов единство экономического руководства может быть достигнуто в гораздо большей степени, чем это было до сих пор. Уже теперь авторитетный междуведомственный центр (в каковой, по-видимому, легко может быть превращен Совет обороны) может очень много сделать для устранения ведомственных трений, для согласования комиссариатской работы, для разработки точных хозяйственных, производственных планов. Это мало похоже на полевой штаб народного хозяйства, который товарищ Гусев строит наподобие армейских штабов, упрощенно перенося структуру военной организации в хозяйственную область. Но единство управления на хозяйственном фронте не может быть обеспечено копированием методов управления на боевом фронте (армия труда имеет иной социальный состав и организована на принципах разделения труда, не имеющих ничего общего с теми, которые присущи войску). Одних этих двух соображений достаточно, чтобы предостеречь против стратегических и тактических аналогий, которыми изобилует брошюра т. Гусева.
Создание единого хозяйственного плана, как и создание единого хозяйственного центра, может быть результатом лишь целого периода экономического строительства. Выработка основных производственных программ, а еще более их точное выполнение, постановка социалистической статистики, наконец, объединение руководства экономическими комиссариатами, (не над, а при Совнаркоме как органе классовой диктатуры) — вот ближайшие практические шаги к хозяйственному единству.
Декабрь 1920 г.
3. Капиталистическое подполье
Политическая сила буржуазных классов уничтожена революцией; система буржуазного хозяйства взорвана и заменена системой хозяйства общественного.
Отсюда легко можно сделать вывод, что буржуазия и связанные с ней политические и экономические отношения полностью стерты с лица земли.
9 О


Финансовая политика революции
Конечно, было бы великолепно, если бы это действительно было так. Но, к сожалению, в действительности это далеко не так. В действительности под покровом коммунистического хозяйства сплошь и рядом продолжают существовать феномены жизнерадостного капитализма, которые отнюдь не чувствуют себя под этим покровом, как под смертным саваном.
Буржуазные элементы, уцелевшие от террора и не эмигрировавшие за границу, теми или иными путями впитались в экономические советские органы. Они сохранили при этом те отношения знакомства, деловой связи и даже зависимости, которые существовали между ними раньше. Они сохранили старую психологию хозяйничанья, старые методы хозяйственной работы и тенденцию к отстаиванию во что бы то ни стало своего старого уровня жизни. Из этого, естественно, рождается широко распространенная деловая буржуазная практика, которая восстанавливает старый тип хозяйственных отношений на старой основе торгового и предпринимательского барыша. Раньше буржуазные дельцы были юридическими собственниками того металла, дров, кожи, мануфактуры и пр., которые фигурировали в их сделках. Теперь они потеряли прежние права юридической собственности, но сохранили в сильной мере права фактического распоряжения. При засилии буржуазного элемента, получается своеобразная «коммуна», где каждый отдельный капиталист собственности лишен, но где вся теплая компания, вместе взятая коллективно, на началах взаимности, распоряжается с не меньшим удобством и выгодой, чем это делали бы полные собственники. Однако вся эта практика организации разорванной революцией буржуазной экономической системы отношений сталкивается с регулирующей «декретной» политикой — с нормами и предписаниями, запрещениями и ограничениями. Формально стушевываясь перед «декретом», буржуазная деловая практика переходит на нелегальное положение, а где возможно — на полулегальное положение (используя временные лазейки, предоставляемые ей).
Таким образом, во многих отраслях создается двойная хозяйственная организация: одна — внешняя — коммунистическая, другая внутренняя — капиталистическая. Попытки действовать «по инстанциям», согласно формам или предписаниям, в этих условиях часто оказываются бесплодными. И одно советское учреждение сплошь и рядом может получить причитающееся ему по праву из другого учреждения только путем апелля9 1


Г.Я. Сокольников
ции к его подпольному капиталистическому аппарату, взимающему в той или иной форме соответствующую «мзду».
Это различие «аппаратов» нередко есть, естественным образом, и различие «цены» твердой и цены рыночной, спекулятивной. Источник наиболее крупных барышей подпольной буржуазии и состоит в том, что она покупает партии продуктов в одних советских учреждениях по твердой цене и продает их другим советским учреждениям по рыночной цене, причем вся «операция» получения заказа, получения платы за него проводится через «внутреннюю» систему «связи» буржуазных элементов (богатый фактический материал был представлен по этим вопросам в последней сессии ВЦИК и докладе комиссии по борьбе со спекуляцией).
Значит ли это, что нужно отказаться от привлечения буржуазных «специалистов» к производственной, распределительной и т. п. работе. Нет, ни в каком случае. Но это значит, во-первых, что коммунисты, работающие в хозяйственных отраслях, должны самым тщательным образом устанавливать различие между «буржуазным» тружеником-специалистом, рассматривающим нормы советского строительства как условия своей честной работы, и между буржуазным «специалистом», для которого советская система есть объект бесчестной «обработки». Во-вторых, это значит, что коммунисты совершают тяжелый грех в том случае, когда оставляют без достаточного присмотра и постоянного контроля деятельность элементов, перешедших в коммунистическое хозяйство из хозяйства буржуазного. В одном из свежих номеров «Эк. Жизни», в статье за подписью «Советский служащий», очень красочно изображен порядок работы некоторых учреждений, где «заведующие» не показывают носа из своих кабинетов и не знают, что делается в соседней комнате. Если картина, рисуемая «советским служащим», верна, то нет ничего удивительного в процветании капиталистического подполья.
Наконец, в-третьих, коммунисты должны ставить своей особой постоянной задачей раскрытие и уничтожение существующей рядом с ними и вокруг них нелегальной буржуазной экономической организации. Наиболее тонко эта последняя работает на фабриках и заводах, где она путем личного влияния или через бывших служащих пытается воздействовать в нужном направлении на фабрично-заводские комитеты. Наиболее грубо буржуазные «комбинации» выступают в сделках, относящихся к внешней торговле.
9 2


Финансовая политика революции
Конечно, капиталистическое подполье своим существованием обязано объективным факторам (незаконченность форм советской экономической организации, обстановка голода и разрухи, отсутствие опыта, прорехи учета ит. п.). Но борьба с ним возможна и теперь. Успешность ее немедленно отразится на успешности нашего хозяйственного строительства. Ибо внутренняя организация буржуазии есть внутренний тормоз советской работы. Надо добиться свободной чистой работы механизма коммунистического хозяйства.
Июнь 1920 г.
4. Европейские рабочие у русского станка
Полтора десятка шведских рабочих приступили к работе в жел.-дор. мастерских ст. Перово под Москвой. Эта полтора десятка европейских пролетариев — первая волна рабочей эмиграции, которая из стран Скандинавского полуострова и Германии начинает направляться в Россию (из Германии предполагается организуемый професс, союзами отъезд в Россию нескольких десятков тысяч рабочих).
Можно утверждать безошибочно, что мы имеем здесь дело с фактом гигантского исторического значения. Каким бы темпом ни пошло далее переселение европейских рабочих в Россию, начало ему положено шведскими пионерами, ставшими в перовских мастерских у станков бок о бок с русскими рабочими. Русская буржуазия бежит из коммунистической России в спасительную Европу. Европейские пролетарии бегут из буржуазной Европы в коммунистическую Россию. Могущественная пресса буржуазии, бесчисленные ораторы буржуазных парламентов, щедро оплачиваемые из касс банков и трестов, живописуют преимущества европейских стран, сохранивших режим капитализма, перед «безумной» Россией, которая разбила этот режим вдребезги. Европейские рабочие, предпочитая жизнь в коммунистической России жизни в «благоустроенных (!) капиталистических странах», дают исчерпывающий ответ и раз навсегда кладут конец попыткам воскурения фимиама мудрости какого-нибудь Эберта, с напряжением всех сил своего подленького соглашательского существа оберегающего 9 3


Г.Я. Сокольников
отечество немецкой буржуазии от «ужасов» коммунизма. Особенно замечательно, что пролетарские переселенцы имеют полную свободу выбора: они могли бы эмигрировать в Америку, как это делали безработные Европы в течение последнего столетия, но они предпочитают страну революции и пролетарской свободы стране Вильсона и капиталистического рабства.
В течение всего XIX в. Америка служила резервом, куда промышленность буржуазной Европы сплавляла излишние руки, и поэтому эмиграция в Америку не могла не уменьшить остроты и напряжения классовой борьбы; в конечном счете переселение рабочих в Америку спасало старые капиталистические страны от социалистической революции. Переселение европейских рабочих в Россию, где революция победила, будет иметь совершенно противоположные последствия: оно укрепит дело коммунистического строительства в России, оно восполнит количественно российский пролетариат, пострадавший в Гражданской войне, оно восполнит его качественно притоком квалифицированных рабочих.
Когда европейский пролетариат становится у русского, станка, он осуществляет в наиболее простой форме хозяйственный блок (союз) пролетариев Восточной и Западной Европы. Только этот хозяйственный блок в его развитых до конца формах полностью выведет из состояния разрухи разлагающееся хозяйство Европы. Хозяйственный блок русских и европейских пролетариев, их экономическое сотрудничество осуществлены приездом шведских металлистов, несмотря на сохранение границ между коммунистической Россией и буржуазными странами. Но пограничные перегородки, установленные в буржуазную эпоху, осуждены на смерть. Они превратились в препятствие хозяйственного возрождения, в экономический тормоз. Они будут уничтожены коммунистической революцией, которая, дав политическую власть пролетариату, позволит ему в пределах (в первую очередь) европейской советской федерации свободно маневрировать рабочими силами, машинами, хлебом и пр. Каждый день неминуемо и неотвратимо приближает нас к дню полной победы пролетариата. С каждым днем все более величественной и грандиозной становится борьба. И с каждым днем, принимая новые формы, становится теснее и прочнее боевое и трудовое сотрудничество пролетариев, в котором залог их торжества над эксплуатирующим буржуазным миром.
Июнь 1920 г.
9 4


Финансовая политика революции
Денежное обращение
Ликвидация туркестанского рубля
Долгое время путь из России в Туркестан был прегражден оренбургским соловьем-разбойником атаманом Дутовым. Полная изоляция Туркестана повела к необходимости создать свои собственные деньги; таким образом, контора Народного Банка в Ташкенте оборудовала самостоятельную «фабрику денежных знаков», выпускавшую в обращение «временные кредитные билеты Туркестанского края», обязательные к приему в пределах Туркестана. Этих денег, получивших кличку «туркбоны», к концу текущего 1920 года выпущено на сумму несколько менее ста миллиардов рублей. Дутовская «блокада» окончилась осенью 1919 г. Тем не менее трудность сообщения с Туркестаном не позволяла перейти к системе снабжения денежными знаками из центра. До лета 1920 г., т. е. до перелома в состоянии транспорта, нередки были случаи, что путешествия из Москвы в Ташкент по железной дороге продолжались десять и даже пятнадцать недель. Теперь скорый поезд регулярно и без труда пробегает это расстояние в 5 суток. Тем самым была поставлена на очередь дня ликвидация туркестанского денежного хозяйства и переход к общефедеральному денежному знаку.
Туркестанский рубль не принимался в России за пределами Туркрес- публики; естественно поэтому, что он не принимался совсем или принимался с большой скидкой во всех приграничных районах внутри Туркреспублики. Эта «неблагоприятная» для туркбон зона была тем шире, что значительная часть приграничного населения—кочевники. На китайских и персидских рынках туркбоны совершенно не имели хождения.
В Сибири, на Кавказе, на Дону Советская власть столкнулась с миллиардами денежных знаков, выпущенных Колчаком, Деникиным и т. п. Разгру-
9 5


зить денежное обращение от этих миллиардов можно было путем их аннулирования. В Туркестане же, в отличие от других окраин, местные деньги выпускались Советской властью, и только ею, ибо власть в руки белых не переходила. Здесь освобождение денежного обращения от стамиллиардной массы туркбон могло быть проведено только на основе обмена туркбон на «центральные», т.е. федеральные денежные знаки. Эта мера к проводится теперь в Туркестане.
Курс обмена, исходя из соотношения, ранее установленного на бухарском и хивинском рынках, был принят как один к десяти, т. е. сто миллиардов туркестанских рублей обменивается на десять миллиардов советских центральных рублей, или иначе говоря, за каждые десять рублей туркбонами выдается при обмене один рубль советский. Одновременно понижаются твердые цены и тарифные ставки, но понижение не является десятикратным автоматическим сокращением, а имеет главным образом в виду аннулировать раздутые туркестанские цены и ставки и привести их с соответственными изменениями к уровням, принятым в федерации. Таким образом, туркестанская денежная «реформа» позволяет установить следующее, не лишенное более общего значения, положение: сокращение массы денежных знаков в наличной хозяйственной обстановке может быть проведено безболезненно и в любом размере, если при этом сокращение твердых расценок проводится не строго автоматически, а с некоторым уменьшением коэффициента сокращения.
Операция обмена в Туркестане не сопровождается никакой конфискацией накопленных бумажных «сокровищ». Однако на руки выдается одному лицу не свыше 300 тыс. руб. советскими, остальное записывается на текущий счет.
Каковы непосредственно выгоды ликвидации «туркбон»?
Во-первых, установление единой денежно-расчетной единицы, что облегчает хозяйственные калькуляции (вычисления) и кладет конец валютным спекуляциям и просто жульническим проделкам, основанным на использовании курсовой разницы туркестанского и федерального рубля. Во-вторых, большое единообразие цен (также и вольного рынка) в Туркестане и остальной части РСФСР. В-третьих, разгрузка денежного обращения от накопленной бумажной массы, которая является одним из факторов постоянного и быстрого роста цен.
Декабрь 1920 г.


Финансы и новая экономическая политика (1921-1922 гг.)


Вопросы хозяйственного развития в условиях нэпа
1. Надо учиться у организаторов трестов
Открылась товарная биржа в Москве. Начинает развертывать свою деятельность Государственный банк. Растет торговля. Расширяется сфера денежного хозяйства. Число концессионных и арендных договоров растет. Сложная система государственного капитализма начинает складываться в плоть и кровь, но именно только начинает складываться: дальнейшее развитие приведет к гораздо более пышному развитию нынешних, в сущности скрытых зародышевых элементов.
«Не плакать, не смеяться, а понимать». Это изречение старика Спинозы полезно припомнить тем, которые готовы придти в уныние от биржи, банков, спекулянтских лавчонок и пр. В действительности, хотя «новый курс» всеми приемлется, каждый шаг дальше в сторону государственного капитализма совершается со значительным трудом, с болезненным преодолением идеологической «инерции», преодолением «старых» навыков мысли и действия.
«Не плакать, не смеяться (не смеяться — рекомендуем нашим врагам!), а понимать» — это значит отдать себе ясный отчет в том», что удержание в руках пролетариата руководства производством, финансами, торговлей в русле «нового курса» обязательно приводит к изменению и использованию организационных форм, организационной «техники», выработанных высокоразвитым капитализмом. Экономика переходного периода, правильно понятая, требует не разрушения их до основания, а завладения ими, опираясь на политическую диктатуру пролетариата, для сосре-
4*
9 9


Г.Я. Сокольников
доточения в руках пролетарской власти того экономического «контроля», который в странах трестированного капитала находится в лапах монополистских хищников — Морганов, Рокфеллеров, Стиннесов, Ротшильдов и прочих сих из «стаи славных».
Первоначальной, упрощенной формой пролетарского захвата экономического господства было у нас до весны этого года, соответственно потребностям кровопролитного боя с буржуазией, непосредственное завладение всей промышленностью, всей торговлей, всей буржуазной собственностью. Теперь происходит переход к более экономной (в очень широком значении этого слова) организации пролетарского господства в хозяйстве. Морган и Стиннес фактически являются, один в Америке, другой в Германии, экономическими диктаторами. Им подчинены, прямо или косвенно, все банки, железные дороги, заводы и копи. Но это нисколько не значит, что они непосредственно и целиком владеют всем этим добром. Ничуть не бывало! Они действительно владеют лишь небольшой частью работающего в этих областях капитала; они владеют, выражаясь стратегическим языком, не всей территорией, а только «ключами» к ней, они занимают «командующие высоты» и обеспечивают себе путем хитроумной организации финансирования и пр. полный «контроль» (в американском значении этого термина), фактическое всевластие при строго минимальной затрате собственного капитала.
Эта техника завоевания экономической власти выработана магнатами монополистического капитализма в ожесточенной групповой борьбе. В руках рабочей государственной власти организационные изобретения хитроумных Одиссеев капитализма превращаются в орудия борьбы за сохранение экономической гегемонии за пролетариатом. Захват позиций, обеспечивающих фактическую монополию (хотя бы даже официально не провозглашенную), фактическую руководящую роль — решает дело. Нагрузка пролетарского государства всей буржуазной собственностью — есть нагрузка балластом, которая мешает правильной работе руля.
Наш государственный капитализм означает, что часть собственности на средства производства находится в руках Советского государства, а часть в руках капиталистических предпринимателей. Вся задача в том, что100


Финансовая политика революции
бы эта последняя группа была в положении подчиненном, а не в том, чтобы она теперь не существовала вовсе.
Через банк, через биржу организовать пролетарский «контроль» (в моргановском смысле, т. е. командование) гораздо более сложно и трудно. Но это абсолютно необходимо и абсолютно неизбежно, раз в переходную эпоху товарное хозяйство продолжает существовать, нарождая вновь и вновь капиталистические отношения; неизбежно и необходимо, раз в переходную эпоху включение Сов. России, страны победившего пролетариата, в мировую капиталистическую систему заставляет экономически бороться с капитализмом на его почве, его методами.
Опыт покажет, в какой мере практика пролетарского использования видоизменит достающееся ей наследство. Но организационную технику капитализма нужно твердо взять за исходную точку, с ясным пониманием полной возможности этим путем сохранить и многократно увеличить экономическое могущество пролетарской власти.
2. Внешняя торговля и «смешанные общества»
Система государственного капитализма в применении к внешней торговле означает, что пролетарское государство не ведет всех торговых сношений с капиталистическими рынками непосредственно своим аппаратом, а стремится значительную часть торговых операций переложить на «смешанные торговые общества», где наряду с представителями капиталистов стояли бы представители рабочей власти. Примерами таких обществ (уже существующих) является «Русско-германское общество торговли металлом».
В правлении обоих обществ представлены в равной мере (и даже с уклоном в сторону перевеса Советской России) и немецкие капиталистические фирмы, и советские хозяйственные организации. Но есть ли действительная необходимость в организации таких обществ, не может ли Советская Россия своими собственными силами организовать ввоз и вывоз товаров и сырья, не прибегая к услугам и посредничеству мастеров от капитализ101


Г.Я. Сокольников
ма? Ответ дается самой сущностью внешней торговли, которая приводит в соприкосновение два мира, две власти, две различных хозяйственных системы и требует необычайной гибкости в приемах, способности приспособления к конъюнктуре политической и экономической, профессиональных навыков, которые усваиваются нелегко. Использование колебаний валюты (цены денег) и колебаний товарных цен, умение получить кредит и использовать его — все это такие «добродетели», в которых герои капиталистической наживы шутя перещеголяют коммунистов. Внешняя торговля, в самом деле, не сводится же к простому обмену такого-то российского добра на такие-то заграничные блага, она связана с целым рядом иных коммерческих, валютных, кредитных, транспортных, страховых и т. д. операций. Доверить всю эту работу слабо налаженному и плохо проверенному советскому аппарату — значит, с одной стороны, сделать невозможным быстрый рост торговых оборотов Советской России с внешним миром, с другой стороны — потопить в море злоупотреблений, обмана, хищений возможность превращения внешней торговли в доходную статью пролетарского государственного хозяйства.
По отношению к «смешанным обществам» нашему Внешторгу должна принадлежать регулирующая роль. В правлении этих обществ на паритетных (если невозможно наше преобладание) началах должны быть представлены обе стороны, чтобы внутри этих обществ в организованных, поддающихся точному наблюдению и проверке и поэтому наиболее выгодных формах происходила встреча двух «миров», двух «систем».
Такая организация торговли была бы утопией, если бы страны капиталистического хозяйства не нуждались остро и настойчиво в хозяйственной связи с Советской Россией. Но они в ней нуждаются, нуждаются во что бы то ни стало. В Германии общий клич буржуазной прессы, общий вопль буржуазных политиков: «Наше спасение в России». От интервенции отказались даже наиболее ярые ее приверженцы, вроде Георга Эбер- гарда из «Фоссовой газеты». В брошюрах и книгах доказывается на все лады эта же мысль. Эдлер фон Браун, председатель немецкого ВСНХ, в брошюре об участии Европы, предсказывает гибель Германии, гибель Европы — если... если они не будут спасены русским сырьем.
Гигант на глиняных ногах — капитализм не может терять времени и предъявлять пролетарской России ультиматумы, в частности меньше все102


Финансовая политика революции
го могут мечтать о такой тактике страны, побитые и разбитые Антантой в мировой драке по отношению к Советской России, которую Антанта победить не могла. Отсюда реальная возможность развития системы смешанных торговых компаний, через посредство которых под действительным «контролем» Советской власти пойдет движение сырья из России, движение заграничных товаров в Россию, принося при этом пролетарскому государству крупный пошлинный доход, необходимый для восстановления финансов, для уничтожения бюджетного дефицита.
4 декабря 1921 г.
3. «Купеческие» задачи пролетарского государства
Внимание нашей партии, внимание рабочих организаций почти исключительно занято вопросами организационного производства, расширения производства; гораздо меньше места отводится вопросам организации сбыта, расширения сбыта, т. е. организации торгового аппарата, который дал бы возможность быстро и экономно распределить произведенный товар по рынку, перебросил бы его к потребителю. Однако рост производства без соответственной подготовки и укрепления торгового аппарата таит в себе опасность кризиса сбыта. Уже сейчас первые признаки такого «затора» намечаются кое-где; даже, напр., мануфактура накопляется в фабричных складах, потому что нет достаточно мощного посреднического аппарата, который подхватил бы товар своими зубцами и передал бы его дальше. «Некому продавать» — так характеризуют нередко уже теперь положение крупные держатели товарных ресурсов, вынужденные в ожидании «покупателя» закладывать свой товар в банке. А между тем, товарный голод налицо, и он обостряется, потому что даже скромные товарные запасы «пребывают» в неподвижности.
Первостепенная важность (для теперешнего момента) именно торговли со всей силой была отмечена т. Лениным, поставившим теперь в порядок дня не товарообмен («проваливается») а торговлю через посред103


Г.Я. Сокольников
ство денег. Но поистине — «мертвый хватает живого». «Вместо перехода, соответственно этим директивам, к новым методам, к организации торговли, Советская практика на деле сохраняет политику, проникнутую насквозь принципами «вчерашнего дня». Например, товарообмен, естественно, предполагал монополию государственных органов не только в производстве, но и в распределении таких основных продуктов, как соль и керосин. Но с отпадением «провалившегося» товарообмена какой смысл имеет сохранение государственной торговой монополии на керосин и соль? Производственным (монопольным) органам государства (задачей которых является наиболее широкий и выгодный сбыт керосина и соли) уничтожение торговой монополии государства дает прямой плюс — они приобретают в лице кооперативов и частных лиц лишних покупщиков, которые дают возможность бросить на рынок маринуемые запасы, с которыми не может справиться государственный аппарат распределения исключительно своими, только своими, силами. Интересы государственной «кассы» в достаточной мере могут быть обеспечены косвенным обложением, в виде твердой акцизной ставки, которая дает Советскому государству «синицу в руки» с проданного пуда керосина или соли, вместо «журавля в небе» с непроданного или украденного пуда, монопольно «распределяемого». Выход на рынок (в огромной мере—крестьянский рынок) миллионов и десятков миллионов пудов керосина и соли увеличит спрос на денежные знаки, поддержит их покупательную способность, обеспечит (уплатой косвенного налога) обратный приток денег в государственную кассу, сократит выпуск новых денег для уплаты рабочим и служащим нефтяных и соляных промыслов, которые теперь за закупоркой сбыта не получают обратно раз израсходованных средств.
В более общей форме: государственная монополия внутренней торговли не стоит в порядке дня; она может быть лишь исключением, применимым в очень немногих отраслях. Общей директивой является: государственное регулирование внутренней торговли. Но это не может быть осуществлено через «соответственный» наркомат, для сей цели учреждаемый. Руководство частной торговлей может вестись через кредитование (Государственным банком) торговли, оно может еще более непосредственно ве104


Финансовая политика революции
стись через участие государства в частной торговле, организуемой по типу государственно-капиталистических (смешанных) обществ. Пролетарское государство вынуждено отводить известное поле действия частному предпринимателю, а в торговле — купеческому организатору. Это не значит, что оно предоставляет ему свободное поле действия, В интересах Советской власти сохранить контроль над действиями купеческих организаторов торговли через свое участие в торговых операциях. Но и интересам частных предпринимателей такой тип организации не противоречит, поскольку за свой риск и страх они вряд ли решатся одни на плавание по «бурному советскому морю». Политическая и экономическая сила Советского государства толкает буржуазных дельцов на компромисс, на соглашение. Организационная слабость и «неумение торговать» заставляют, с другой стороны, Сов. государство идти на это соглашение и платить мастерам торговых дел «за науку».
Из двух зол — допустить частную торговлю или довести до кризиса сбыта — надо со всей решительностью выбирать первое, стремясь организовать эту торговлю так, чтобы руководство изнутри не утрачивать.
Развитие подобной организации предполагает распространение акционерной системы. Правда, даже по действующему праву, образование обществ с именными акциями не воспрещено. На практике предпринимательские «товарищества» обычно скрываются под фиговым листком кооперативов. Потребность в этой фикции отпадает, когда подготовляющийся проект «легализации» акционерной системы увидит (по-видимому, в близком будущем) свет.
Но «пристало ли», к лицу ли пролетарскому государству «торговать», да еще совместно с «купцами» на купеческих началах?.. Этот вопрос может родиться у многих, не сомневающихся, впрочем, в том, что пролетарскому государству вполне «к лицу» брать на себя задачу распределения продукта. Но это распределение может идти теперь главным образом методами товарного рынка, т. е. через торговлю. И здесь задача пролетарского государства: выйти победителем из борьбы на рынке, из торговой борьбы, овладев техникой приемов экономического состязания.
5 января 1922 г.
105


Г.Я. Сокольников
4. Конфискация и налог
(Старые и новые методы)
В середине ноября текущего года центральная комиссия немецких профессиональных союзов, в качестве средства уплаты взносов по версальской контрибуции из карманов буржуазии, выставила требования о конфискации в пользу государства 25% всей капиталистической собственности в Германии. Требование революционное. Но, так как центральная комиссия профсоюзов состоит из шейдемановцев и независимцев, которые революции боятся, как черт ладана, то она, выставляя это требование, желает оставаться на строго законной «конституционной» почве и передачу «золотых ценностей» государству проектирует произвести при посредстве соответствующих налогов, а не каким-нибудь «неделикатным» способом. Проект утопический, так как «законная почва» Немецкой республики есть почва владычества капиталистической олигархии, а система налогов этой буржуазной республики есть система конфискации доходов и собственности рабочих классов в пользу государства немецких банкиров, син- дикатчиков и помещиков. Прежде чем изменить систему налогового обложения и передвинуть его с рабочих на капиталистов, нужно, следовательно, перевернуть «законную почву», т. е. сначала решить общий и основной вопрос о власти (власть Стиннеса или власть рабочая), а потом уже решать частные вопросы о налогах на буржуазных собственников.
Этим вторым методом действовали в российской революции большевики. Наша партия начала с решения вопроса о власти. Беспощадная конфискация буржуазной собственности была при этом одним из могущественных средств борьбы. То овладение «золотыми ценностями» (в широком смысле слова, т. е. противоположность бумажным ценностям), которое «не удается» немецкому буржуазному государству, было широко осуществлено русским пролетариатом в пользу общегосударственной казны Рабоче-Крестьянской республики. Ни о какой правильной функционирующей системе налогов в то время не могло быть и речи, старый аппарат выкинул знамя всеобщего саботажа, новый нужно было еще только создать (он не создан полностью и по сей день) — в этой обстановке теорети106


Финансовая политика революции
ческая разница между конфискацией и налогом практически исчезла: конфискация сама превратилась в универсальную налоговую систему, которая особенно пышно расцвела в период строительства власти на местах под названием «контрибуции». Злоупотребления, возникавшие на почве взыскания контрибуции, были, однако, настолько велики, что повсюду на местах органы власти при первом же укреплении своем и оформлении административного аппарата отказывались от контрибуции и начинали переходить к налогам. Но если контрибуции сравнительно давно сошли со сцены (в «замиренных» районах), то конфискации и реквизиции сохраняли широчайшие применения и как меры д ля выхода органов власти из представляющихся конкретных затруднений («реквизнуть» сено д ля обоза, квартиру под райсовнар- хоз и т. п. было естественным движением по линии наименьшего сопротивления), и как фирмы экономического террора, направленного против богатства, и как проявление уклона массовой идеологии в сторону «поравнения», без откладывания дела в долгий ящик (в чем была своя здоровая революционная сторона, наравне с иллюзией слишком «просто» понятого коммунизма).
Окончание гражданской войны, окончание, вместе с тем, в общем и целом также эпохи террора, означает и конец практики конфискаций и реквизиций1). Восторжествовавшее государство пролетариата создало новую «законную почву», новое право, которое является продуктом революции и поэтому не стоит в противоречии к ней, а представляет, напротив, ее воплощение. «Закон, — говорил Маркс перед судом кельнских присяжных 9 февраля 1849 г. в своей знаменитой защитной речи, — должен основываться на обществе, он должен служить выражением и обеспечением против произвола отдельных личностей тех общественных интересов, которые вытекают из материальных способов производства данного времени». Новый правовой порядок пролетарского государства приходит на смену низвергнутому правовому порядку царской России — закон пролетариата, но закон, оберегающий общественные интересы, носителем которых, соответ1) Это и нашло свое выражение в декрете СНК от 17 октября 1921 г., первый пункт которого гласит: «Никакое имущество не может быть реквизировано или конфисковано иначе, как в порядке, предусмотренном настоящим декретом». В дальнейших пунктах право строго возмездной реквизиции предоставляется лишь в исключительных случаях небольшому числу государственных учреждений, а конфискация предусмотрена, как карательная мера по судебным приговорам.
107


Г.Я. Сокольников
ственно новым материальным способам производства, является рабочий класс. Тем самым изменяется положение буржуазной собственности и буржуазных собственников в Советском государстве. Поскольку они его признали как законную власть, поскольку они отказались от безнадежной борьбы с «большевиками-захватчиками», постольку и отношение Советской власти к ним должно быть урегулировано постановлением законов. Советская власть не станет выезжать «на охоту» с дробовиком за той или иной буржуазной лисицей. Но при помощи тяжелой артиллерии налогового обложения она будет регулировать размеры буржуазных прибылей и пределы буржуазного накопления; будет определять ту долю налогового взноса, который со своей собственности должен будет вносить капитал для удовлетворения общественных потребностей трудящихся масс.
Представление о том, что при помощи налогового пресса можно экспроприировать буржуазию, не совершая революции, — есть чистейший реформизм, каутскианская утопия худшего сорта. Но не оценить гигантской роли применения налогов пролетарским государством после того, как власть из рук капитала вырвана, после того, как основная, решающая масса средств производства обращения экспроприирована у буржуазии, — значит, впасть в противоположную крайность, в мелкобуржуазную анархическую недооценку государства и его методов действия.
Пережитки «старых» методов, однако, уцелели и при «новом» курсе. Так, архаизмом (устаревшим пережитком) является теперь преследование держания золотой монеты и т. п. частными лицами. Прежде — имело смысл извлекать скрытые ценности в «чекистском» порядке. Теперь, с легализацией товарного оборота, нет резона мистически выделять золото среди другого «добра», которое вполне беспрепятственно может держать самый злостный спекулянт. Привлечение золота в государственные кассы должно и может в новых условиях идти в порядке, вытекающем из законов движения товаров на рынке, т. е. либо в порядке покупки через Государственный банк, либо в порядке приема в уплату в советских кассах за отпущенный товар. По приблизительным подсчетам в Советской России на руках у населения имеется около 200 миллионов в золотой монете. Для Советского государства было бы большим подспорьем получить более или менее значительную часть этого скрытого золотого «резерва». Но этого 108


Финансовая политика революции
нельзя достигнуть и незачем стремиться достигнуть конфискациями. Достигнуть этого можно, «заняв» необходимые экономические позиции на пути золотой циркуляции. Этого отчасти можно достигнуть, устанавливая при налоговых ставках льготы для уплачивающих налог золотом.
Конечно, налоговая политика есть скучнейшая проза юридического буквоедства, и ей никогда не пробудить того революционного энтузиазма, бурные гребни которого высоко вознесли политику конфискаций. Но если по сравнению, употребленному тов. Лениным, мы перешли от штурма к осаде, нужно эту осаду правильно организовать и научиться действовать параграфом там, где нужно отложить в сторону «более смертоносное» оружие.
27 декабря 1921 г.
5. Тресты и Советское государство
Процесс Орехово-Зуевского треста, приковывающий теперь к себе сосредоточенный интерес многих тысяч орехово-зуевских рабочих, должен стать в центре внимания и всего российского пролетариата, а также нашей партии. Этот процесс замечателен не только необузданным размахом преступлений, которые совершали «деляги» трестовской верхушки, он знаменателен тем, что дает категорический, бесспорный ответ на вопрос о том, кто был действительным хозяином в орехово-зуевском тресте и вместе с тем, кто остается действительными хозяевами во многих и многих трестах, подобных Орехово-Зуевскому.
В теории — хозяином треста является Советское государство. На практике — полным хозяином Орехово-Зуевского треста оказалась группа «коммерсантов». В теории — рабочие члены Правления должны были представлять собой рабочую власть. На практике — они оказались беспомощными свидетелями и фактическими соучастниками в вакханалии беспардонного грабежа, организованного их буржуазными «коллегами» по Правлению.
Неизбежен ли такой оборот дела? Проистекает ли он из совершенно неустранимых недостатков трестовского механизма? Конечно, нет.
109


Г.Я. Сокольников
Внутренняя организация треста и организация его отношений с Советским государством могут быть построены так, что в значительной мере будут гарантировать от повторения потрясающих катастроф, подобных орехово-зуевской.
Наши тресты, по замыслу, представляют собой точную копию американских трестов в их первоначальном виде. В самом деле, первоначально в Америке тресты возникали таким образом, что несколько частных предприятий передавались по соглашению владельцев в заведование группы доверенных лиц (по-английски «трест» значит именно «доверенный»), которая уполномочивалась управлять чужими предприятиями так, как будто эти предприятия принадлежат ей (эта форма организации монопольных производственных объединений была избрана для обхода закона, воспрещавшего монопольные союзы). И в советских трестах Правление представляет также группу доверенных лиц, уполномоченных государством на управление его имуществом вместо него, в интересах наиболее целесообразного хозяйствования, так, как будто бы это было собственным имуществом треста. Но тут, сейчас же, естественно, начинается расхождение с американским прообразом. Там юридической фикцией была именно передача имущества «доверенным лицам», а на самом деле оно оставалось в руках старых собственников. Здесь, на российской почве, старые собственники, забирающиеся в Правление или рассаживающиеся вокруг него, склонны рассматривать как фикцию, как простую «словесность», обозначение конфискованной у них революцией собственности государственной и полагают, что если их старое достояние через «трест, по «доверенности» пролетарского государства, вернулось в их, хотя бы неполное, распоряжение и управление, то их главной задачей является доверенность ненавистного революционного государства использовать не так, чтобы доверие оправдать, а так, чтобы государственную власть надуть, а капитал с процентами полностью назад получить. Над этой задачей неутомимо работают бывшие собственники и их агентура.
Эта темная работа в огромной степени облегчается полнейшей неопределенностью отношений, существующих между трестами и государ110


Финансовая политика революции
ством. Тресты получают в свое распоряжение заводы, склады, сырье, строения и т. д., но что именно они получили, сколько они получили, что стоит переданное им имущество — этого не знает никто; какие обязательства принимают на себя тресты по отношению к государству — это не указано нигде. Какие гарантии дает трест государству в добросовестном ведении дел и охране государственных интересов? Никаких! В каких отношениях должен стоять трест к другим государственным предприятиям — на это нет никаких указаний. В результате — полный фактический отрыв треста от государства, фактическая его своеобразная «денационализация», превращение его в частное предприятие, где под флагом интересов «своего» треста буржуазные дельцы подчиняют себе рабочих членов Правления, прививают им спекулянтскую психологию и практику (см. в орехово-зуевском деле показания о даче Правлением взяток) и успешно набивают свои карманы.
Еще раз: формально орехово-зуевский трест принадлежит Советскому государству, на деле — он был целиком в лапах теплой спекулянтской компании скупщиков и перекупщиков, члены которой были одновременно членами Правления. Старый купец в царское время вовсе не всегда организовывал свою фабрику — он скупал товар у мужика, у кустаря, у темного киргиза, у безответного якута. Новый купец тоже не обязательно должен формально владеть фабрикой. Ему достаточно для получения грандиозных барышей поставить дело так, чтобы обеспечить себе по льготной цене перехват товара, идущего с фабрик треста. Это проделывалось в Орехово-Зуеве; это же проделывается, как правило, вокруг большинства наших трестов, и это будет проделываться до тех пор, пока мы не организуем правильных отношений между трестами различных отраслей с исключением посредника, пока не организуем правильных отношений между трестами и государством.
Гром грянул в Орехово-Зуеве. Нужно поставить и разрешить вопрос об организации государственного производства на началах, которые обеспечивали бы действительное сохранение трестированной промышленности в руках Советского государства.
3 ноября 1922 г.
111


Г.Я. Сокольников
6. Заработная плата рабочим и служащим
В феврале месяце на железных дорогах расплачивались с рабочими за ноябрь, и этот пример необычайного запоздания не исключение, а скорее грустное правило. По целым месяцам рабочие и служащие государственных предприятий не получают причитающегося им жалования или вместо полагающегося денежного заработка получают мизерную его часть (напр., учителям в Калужской губернии выдавали в феврале по 65 тыс. руб.). Конечно, денежные оклады, даже если они будут выдаваться своевременно и полностью, не могут дать полного удовлетворения рабочему, если одновременно продовольственный и транспортный кризис приводит к значительному сокращению его пайка. Конечно, вера в то, что можно бумажными деньгами в любом размере возместить недостачу продовольствия, — наивная вера, потому что предложение хлеба и др. продуктов на вольном рынке ограничено, и выпуск добавочных денежных знаков возможен только в очень узких пределах. Но, вместе с тем, необходимо усилиями профессиональных и партийных организаций добиться того, чтобы те денежные средства, которые назначены на выплату жалования рабочим, действительно им выплачивались, а не обращались на совершенно посторонние назначения.
«Отдайте кесарево кесарю». Отдайте рабочим и служащим заработную плату, не «маневрируя» ею, не выплачивая в первую голову самых высоких окладов, тантьем и т. д. Эти простые и бесспорные истины надо напомнить тем, кто под давлением «хозяйственного расчета» готов забыть, по какому «параграфу» отпущены те или иные суммы.
Если это будет проведено в жизнь, если денежный заработок будет выдаваться в назначенных 100 проц, и без откладывания до неизвестного будущего, мы сможем обойтись без новых раздуваний эмиссии, которые имеют своим неминуемым следствием скачки цен все выше и выше, бьющие больнее и больнее по денежному бюджету рабочего и его семьи.
В январе денежный фонд заработной платы (для учреждений и предприятий, состоящих на государственном снабжении) составлял 1.500 миллиардов рублей. В феврале он был, учитывая рост цен, повышен до 5.000 милли112


Финансовая политика революции
ардов. В марте он будет определен с таким расчетом, чтобы был равен январскому фонду (его действительной покупательной силе рубля в середине марта). Это составляет повышение почти вдвое.
Прекращение заносов, в связи с этим облегчение подвоза сибирского хлеба, доставка купленного из-за границы хлеба, который сотнями тысяч пудов начинает прибывать в порты, обещают через несколько недель значительное облегчение продовольственного кризиса. А в ожидании этого необходимо обеспечить, чтобы отпущенные рабочим на денежную плату средства действительно до них дошли.
10 март 1922 г.
7. «Всегда в хвосте»
«Сейчас говорят: очередная историческая задача, признанная даже коммунистами (//. Г. С.), заключается в расчистке дороги для капитализма; стало быть, государственная власть должна перейти к буржуазии. Это рассуждение неправильно. Маркс назвал в «Манифесте» буржуазные правительства «комитетами для заведования делами капиталистов». Из этого, однако, не следует, что капиталистически организованное народное хозяйство может успешно развиваться только при условии, что ей государственную власть удалось превратить в такой комитет. В австралийских колониях мы имели годами «рабочие» (вернее, трудовые) правительства, выдвинутые классовой борьбой Союза рабочих и мелких фермеров против капиталистической буржуазии». Это из Мартова.
«Сейчас говорят»... Но кто говорит эти благоглупости Л. Мартову (цит. по его статье в № 19 «Соц. В.»), ухитрившемуся в опровержение их напутать еще больше в обычном жанре меньшевистско-заячьей логики?
«Говорят» собственные собратья по партии. Расчистка дороги для капитализма, неизбежность перехода власти к буржуазии — все это бессменные мотивы российского меньшевизма. Не меньшевики ли, захлебываясь, пророчили, к восторгу «бывших людей» романовской России, что большевики отказались от коммунизма и собственными руками готовят ИЗ


Г.Я. Сокольников
себе капиталистическую петлю? Не они ли утверждали, что «новый курс нашей партии» означает капитуляцию экономическую и политическую и неизбежный переход власти к буржуазии?... «Это рассуждение неправильно», — наставляет теперь своих компаньонов Мартов, обдумав за границей дело на досуге и видя, что Советская республика от нового курса не только не «крахнула» а, наоборот, гигантски окрепла. «Развитие капитализма, — поучает он меньшевистских Митрофанов (ссылаясь на Австралию, но недвусмысленно кивая на Москву),— может успешно происходить, а власть годами может оставаться в руках рабочих правительств, при условии союза рабочих и мелких фермеров».
Хотя и с опозданием (всегда в хвосте!), Мартов понял значение союза рабочих и «мелких фермеров». Но этот минутный проблеск тонет в неслыханной путанице «австралийского примера». «Успешное» развитие капитализма повело к полному «неуспеху» «рабочих» министерств в Австралии, а Мартов австралийскую тактику «предоставления капитализму свободного поля действий» восхваляет. Ему мерещится при этом «государственный капитализм» большевиков, но он не понимает, что «государственный капитализм» в нашей программе означает экономическое подчинение капитала государству, а вовсе не возвращение к режиму свободно разгуливающего капитала, ничем не стесненной конкуренции и ничем не ограниченных прибылей. При режиме «свободного капитализма» хозяин имел полную власть на фабрике. Этой экономической власти хозяина над рабочим на фабрике соответствовало политическое господство буржуазии над пролетариатом. При режиме «государственного капитализма» предприниматель не «полновластен» на фабрике, ибо над ним стоит монопольный союз — государственный трест, где закреплено влияние и сила пролетарского государства. В этих условиях политическое господство пролетариата реализуется в его экономическом давлении на буржуазию. Эта последняя связывается политически и экономически, хотя бы на самое существование ее покушений не производилось. «Свободный капитализм» вообще больше не существует, он убит капиталистическими монополиями. Не анализировать «разницы между государственным капитализмом и капитализмом вообще», как делает Мартов в своей «австралийской» экскурсии, значит водить доверчивых людей за нос.
114


Финансовая политика революции
Теперь посмотрим, как Мартов, оставив Австралию в покое, разбирается в русских делах. «Мы говорим о пролетариате и крестьянстве, исходя из убеждения, что в данных реальных условиях имеется еще возможность продлить линию развития, начатую в 1917 г, и ведущую к совместной защите обоими этими классами завоеваний революции. Сближение интересов пролетариата и крестьянства не является вечным... При известных условиях интересы крестьянина, как продавца сельскохозяйственных продуктов, как получателя земельной ренты и как нанимателя рабочей силы, так остро сталкиваются с интересами пролетариата, что комбинация «крестьянство и буржуазия против пролетариата» становится гораздо более реальной, чем комбинация: «крестьянство и пролетариат против буржуазии». «Но сейчас в России такого положения нет». И далее: «Национализация тех или иных отраслей крупной промышленности интересов некапиталистических мелких собственников вообще и крестьян — в частности, — не затрагивает; и в увеличении социальной мощи капиталистической буржуазии крестьянство отнюдь не заинтересовано. Консервативный профессор Билимович во второй книжке «Русской Мысли» вынужден констатировать, что русское крестьянство едва ли будет иметь что-либо против сохранения в руках государства крупной промышленности». Если уже Билимович «констатирует», то как же Мартову не «констатировать», что, по сути дела, «новая экономическая политика» большевиков имеет за собой поддержку рабочих и крестьян! Этот успех Мартов в другой статье (№ 18 «С. В.») объясняет тем, что большевики прошли школу «пролетарского марксизма». (Обращаем внимание меньшевиков на то, что, по признанию Мартова, есть, стало быть, и «буржуазный», т. е. псевдомарксизм; не проходили ли они «часом» этой школы?) В свою очередь, мы «констатируем», что Мартов записывается в сторонники союза пролетариата с крестьянством и хочет «продлить» линию развития, начатую в 1917 г. «Всегда в меньшинстве», — гордо восклицал Мартов еще в заграничной «Заре». А на деле—всегда в хвосте, и всегда с новой путаницей! Когда «линия» союза пролетариата и крестьянства была «начата в 1917 г.», где был Мартов? Кажется, не в Австралии. Тем не менее, до сих пор не было известно, что в 1917 г. Мартов был за «комбинацию» крестьянства и пролетариата против буржуазии. Тогда он и его партия были за «комбина115


Г.Я. Сокольников
цию» — вместе с буржуазией против пролетариата и крестьянства. Тетерь он за продление (меньшевиками) «линии», начатой в 17-м г. (большевиками!). Может быть, кто-нибудь по наивности подумает, что это обозначает совпадение в 1921 г. «линии» Мартова и большевиков? Конечно, нет. Повторив большевистские зады и «оправдав» мимоходом для известных «моментов» во время революции тактику «непосредственной диктатуры в узком смысле этого слова» (дело прошлое, задним числом можно штемпель поставить!), Мартов для настоящего рекомендует, в целях «успешной конкуренции с буржуазией в деле политического влияния на крестьянство», соглашение «на основе раздела власти». Такое соглашение возможно, однако, только между политическими партиями, и предложение Мартова есть не что иное, как приглашение к участию во власти старой, зарекомендовавшей себя при Колчаке «крестьянской» партии Чернова и, может быть, молодой «крестьянской» партии «подающего надежды» омоложенного Милюкова. Под видом освобождения крестьянства от влияния буржуазии Мартов преследует цель «освободить» власть от «влияния» пролетариата. То, что коммунистическая партия есть партия рабочих и беднейшего крестьянства, пользующаяся прочным доверием и поддержкой середнячества, что она является выкованным историей носителем «союза», победившего в 1917 г., — этого Мартов еще не понял; он поймет это попозже, если не целиком, то наполовину. Всегда в хвосте, но и всегда во главе оппортунистической банды, тянущей назад революционное движение пролетариата.
Сохранить союз пролетариата со всем крестьянством после окончательного разгрома белых и закрепления помещичьей земли за крестьянами невозможно, и его нельзя купить призванием эсеровских варягов. Сохранить союз пролетариата с той подавляющей массой среднего и мелкого крестьянства, для которой капитализм — ростовщическая кабала и купеческое обирательство, а государство пролетариата — гарантия частной помощи, — вполне возможно. Движение австралийских фермеров, а теперь усиливающееся в Сев. Америке движение американских «трудовых фермерских лиг» доказывает, что даже в развитых капиталистических странах мелкий «землероб» подымается против разнузданной олигархии капитала и ищет союзников в рабочем классе. Сделать отсюда тот вывод, что власть 116


Финансовая политика революции
в руках классов, враждебных капиталу, должна сохраняться предоставлением капитализму «свободного» развития, — есть программа меньшевистской капитуляции и постепенной, или сразу, передачи власти буржуазии. Программа завладения основными «позициями» частного капитала, огосударствления монопольных капиталистических организаций, обеспечения экономическою могущества рабочего государства — есть другая перспектива, при которой капитализм не уничтожается, но «помещается в клетку»; политическая его сила ликвидируется, а экономическая мощь подрывается настолько, что политическая реставрация делается невозможной. Эта последняя программа не была осуществлена в Австралии; поэтому Мартов Австралию хвалит, но поэтому же Австралия империализмом затоплена. Но эта программа осуществляется в Советской России, и поэтому защитник свободного капитализма — Мартов — из Берлина уныло поругивает «бонапартистов»- большевиков.
17 декабря 1921 г.
8. Колониальные «соблазны»
Борьба за землю в центральной России имела ничем не затушеванный смысл революционной борьбы: здесь крестьянин—здесь помещик; здесь угнетенные полурабы — здесь торжествующие полукрепостники. Иначе разыгрывается борьба за землю на окраинах бывшей царской России, где земельные отношения гораздо более запутаны, где они осложнены крестьянской земледельческой колонизацией, потеснившей исконное население (на Кавказе, в Туркестане и т. п.), и где из хаоса борьбы за землю подчас грозит вырасти ожесточенная борьба — нация против нации. Крестьянская колонизация окраины выросла из земельной внутри нужды России. Царизм, в особенности царистские администраторы поумнее, всячески поддерживали ее. В самом деле, колонизационное движение крестьянства к азиатским границам России представляло отводный канал для крестьянского революционного движения. Крестьянин подымался, чтобы захватить помещичью землю. Царизм, вместо отдачи ему помещичьей земли, на117


Г.Я. Сокольников
правлял его на окраину и давал ему там отнятую у киргиза или горца землю. Тем самым империалистские политики царизма «убивали» сразу даже не двух, а трех «зайцев»: спасали помещика от разгрома, давали земельный фонд в распоряжение крестьянина, приковывали мужика к империалистской колеснице, к колониальной экспансии буржуазно-помещичьей России (до сих пор еще не оценено в достаточной степени, насколько именно этот подкуп крестьянина помощью раздачи земель, награбленных царизмом в Азии, спасал самодержавную Россию от внутреннего крушения). Переход крестьянского революционного движения против помещиков в колонизационное утеснение «инородческого» населения наиболее ярко выявлен в Семиречьи (Туркестан), куда, после неудачи грозных крестьянских бунтов 1903 г. в Харьковской и Полтавской губ., массами потянулись, как в край сказочного богатства, именно выходцы этих украинских губерний. Грабеж и расхищение «инородческой» (в особенности киргизской) земли были положены в основу «российской» колонизации, которая шла вслед за полувоенной (казачьей) колонизацией и навстречу которой в Азии шла волна китайской колонизации, пользовавшейся приблизительно теми же методами. Пядь за пядью продвигался вперед царский империализм, нацеливаясь на Кульджу, негласно занимая Урянхайский край, объявляя протекторат над Монголией, оккупируя Маньчжурию и т. д. Эта система и эти планы крахнули вместе с крахом романовской России. Но факт оседания миллионов русских земледельцев в Азии, на «чужих» землях остался историческим фактом, с которым должна была считаться революция. Более того, втянутые в «неинтересную» для них европейскую войну, мобилизованные крестьяне были настроены решительно в пользу мира, и с октября 1917 г. оказались «оплотом» Советской власти, решительными союзниками ее (напр., в Туркестане) против казаков, как против привилегированной и более богатой группы.
Но революция принесла освобождение угнетенным ранее «инородческим» племенам, которые недвусмысленно потребовали и своего экономического раскрепощения, т. е. соответственной земельной перестройки. В Туркестане киргизы апеллировали к Советской власти, опираясь на принципы, провозглашенные советской революцией, требуя возвращения земель, беспорядочно захваченных русскими переселенцами явочным по118


Финансовая политика революции
рядком, в самые последние годы (с 1916 г.), и урегулирования пользования колодцами, источниками и скотопрогонными дорогами. Однако, и эта скромная программа отвергалась до последнего года местными «советскими» органами, представлявшими власть российских переселенцев. Вместо того чтобы идти по линии классового обособления (сокращение площади владения и российских кулаков—«фермеров», и киргизских богачей в пользу киргизской бедноты), борьба шла по линии обособления национального. Только в текущем году произошел сдвиг, приступлено было к земельной реформе, к ликвидации наиболее безобразного «самовольческого» захвата киргизских земель, к ликвидации продажи киргизов в рабство на долгие годы по кабальным контрактом «российским» фермерам-кулакам, к ликвидации невыносимого бесправия «инородцев» и т. п.
Но как же коммунистическая партия могла так долго терпеть сохранение режима царистских безобразий в Туркестане — вот вопрос, который всякого может привести в раздумье. Но в еще большее раздумье впадает каждый, кто узнает, что в среде коммунистической партии в Туркестане земельная реформа, направленная против интересов российских переселенцев, встречала (со стороны определенных элементов) даже противодействие, под которое были проведены самые что ни на есть «марксистские» (прости, господи!) аргументы.
Откуда шло это противодействие? Надо сказать прямо: оно просачивалось в партию из пролетариата, из русского пролетариата в Туркестане, связь которого с мелкобуржуазной средой, подчинение мелкобуржуазному влиянию, в силу своеобразных туркестанских условий, выражались в непосредственной тесной связи его с крестьянской переселенческой массой. Сплошь и рядом сами выходцы из семей российских земледельцев-колонистов, рабочие (глав, обр., железнодорожники), взявшие на себя героически тяжесть революционной борьбы против самодержавия, против царского чиновничества, против приказчиков капитала, — рабочие после победы революции, после того, как началось пробуждение угнетенных местных народностей, — роковым образом стали превращаться в политический рупор крестьянской колонизации. Не отдавая себе отчета в своеобразности положения пролетариата «господствующей» нации в бывшей «колонии», коммунисты в Туркестане долгое время требовали проведения 119


Г.Я. Сокольников
«пролетарской диктатуры», с оттеснением от власти всех не чисто пролетарских элементов, т. е. полупролетарских мелкобуржуазных трудящихся «инородческих» масс. Вслед за рабочими и партия становилась жертвой колониального соблазна. Лишь постепенно и медленно наиболее сознательные и устойчивые элементы в рабочем классе в Туркестане брали верх. Лишь постепенно интернационализм начал облекаться в плоть и кровь братского сотрудничества с угнетенными «инородцами», лишь медленно коммунистическая партия изжила «колониальный соблазн». Вместе с тем, шло и созревание последовательно революционных элементов в полупролетарском местном, «туземном» движении, создавалась спайка последовательных революционных элементов местной интеллигенции с коммунистической партией пролетариата.
Но нельзя утверждать, что кулацкий шовинизм совершенно устранен с политической сцены в Туркестане, что влияние его в рабочей среде совершенно парализовано. Наоборот, ослабевший было колониальный уклон пытается вновь поднять голову и взять реванш за свое семиреченское поражение. Именно поэтому полезно проанализировать трудности политики нашей партии на окраинах, уточнить ее и не допустить движения вспять.
29 декабря 1921 г.


Финансовая политика революции
Новая финансовая политика
1. Борьба с финансовой разрухой
Чем определяется сила любого государства, в том числе и пролетарского (которое имеет, правда, и свои особые резервуары силы в неисчерпаемой энергии трудящихся масс)? Достаточно напомнить, что во время великой империалистической драки для определения степени силы и крепости борющихся сторон исследователи изучали не только число солдат, пулеметов, пушек, танков, дредноутов, подводных лодок и т. п., но и обращали сугубое и сугубое внимание (часто придавая решающее значение именно этим показателям) на величину золотого фонда, на курс денег, на размеры государственного долга, на состояние государственного бюджета.
Если бы исследователь под этим углом зрения подошел к Советской России, то он констатировал бы, что она имеет выкованную в бою Красную армию, проникнутую уверенностью в своих силах, пропитанную тем же духом стремительного революционного наступления, добровольного героизма, который составлял секрет побед великих армий великой буржуазной революции. Если бы этот исследователь стал бы далее изучать степень усовершенствованное™ вооружения Красной армии, стал бы знакомиться с состоянием ее обозов (тех самых, которые «отстали» во время варшавского похода, этого «партизанского налета» на Европу), словом, вник бы в хозяйственные дела Красной армии, то он уже по результатам этого обследования мог бы легко заключить, что финансовые ресурсы Советской власти весьма, мягко выражаясь, ограничены, ибо их не хватает на содержание армии в должном виде. Если бы он после этого ознакомился бы непосредственно с финансами советского государства, то мог бы, не без оснований, сделать Ллойд Джорджу и Бриану самые успокоительные заверения.
121


Г.Я. Сокольников
Советская Россия имеет крепкую армию, теперь очередь за крепкими финансами — без второго не удержится долго и первое.
Но положение финансов определяется, конечно, общим экономическим положением страны и в особенности тесна эта связь в Сов. России, где почти вся крупная промышленность, весь транспорт и кредит огосударствлены, т. е. входят в государственное хозяйство и предъявляют свои требования к государственной кассе, между тем как в буржуазных странах расходы государственной кассы суть расходы администрирования (содержание армии, полиции, чиновников, учителей и т. п.), и лишь во второй линии и в скромной пропорции идут расходы хозяйственные (жел. дороги, госуд. промышленные предприятия и т. д.). Без подъема сельского хозяйства, т. е. без увеличения того количества хлеба и сырья, которое добывается в крестьянском хозяйстве и которое (в той или иной форме) составляет фонд внутреннего снабжения (личного и на нужды производства) и фонд экспортный (справка: в последние годы перед войной Россия вывозила свыше 600 миллионов пудов хлеба); без подъема промышленности и превращения ее из статьи убыточной в статью доходную; без установления тесной экономической связи между Сов. Россией и капиталистическими рынками (ввоз товаров и капиталов в Россию, вывоз сырья из России) — без всего этого невозможен и выход из финансового кризиса1).
Однако если в конечном счете выход из финансового тупика возможен лишь как выход из экономического тупика, то это нисколько не значит, что решение вопросов финансового порядка (стабилизация рубля, расширение кредитного аппарата) не имеет самостоятельного, подчас решающего значения. Мыслимо ли крупное расширение товарооборота, крупное увеличение емкости товарного рынка без «устойчивых денег»? Нет, немыслимо. Мыслимо ли развитие экономических сношений с заграницей без создания соответствующих кредитных учреждений? Нет, немыслимо
Перечисленные проблемы входят непосредственно в сферу компетенции экономической политики. Но даже благополучное разрешение их само по себе не означает разрешения финансовых трудностей. Над последним должна ломать себе голову финансовая политика, в известном смысле составляющая часть эконом, политики, в сферу собственной компетенции которой в наших условиях входят вопросы наиболее выгодной для пролетарского государства организации денежной и кредитной системы, организации сбора доходов и распределения ресурсов.
122


Финансовая политика революции
и т. д. Это значит, что финансовое упорядочение нельзя откладывать на «послезавтра», «на другой день после экономического подъема». Как ни элементарна такая истина, ее приходится «доказывать, так как многие на деле неизменно ее забывают, рекомендуя отложить планы финансовых реформ до «более благоприятного момента», например, денежную реформу отложить до тех пор, пока не будут налицо «необходимые данные».
Но что такое эти «необходимые данные»? Разберемся. Наши денежные знаки обесцениваются вследствие непрекращающихся новых выпусков их (роста эмиссии) для покрытия государственных расходов. Следовательно, пока бюджет наш будет дефицитным, стабилизация курса рубля (хотя бы на внутреннем рынке) недостижима. Итак, надо начинать денежную реформу с ликвидации бюджетного дефицита. Первый шаг в этом направлении и делается бюджетом на 1922 г. Но борьба с дефицитом должна идти в двух плоскостях: во-первых, в плоскости сокращения расходов, во-вторых — увеличения доходов. На первом мы здесь останавливаться не будем, так как «сокращение» уже теперь в большой мере проведено: по сравнению с бюджетом царской России бюджет Советской России сокращен вдвое, что отражает степень действительного обеднения (борьба с бесхозяйственностью и бескредитностью, конечно, должна продолжаться, но сокращение бесцельных расходов будет, вероятно, целиком покрываться ростом целесообразных расходов). Совсем иначе обстоит дело по второму пункту — увеличение доходов. Здесь центр тяжести. Если план денежной реформы должен начинаться с плана бюджетного равновесия, то план бюджетного равновесия должен опираться на план развертывания доходных поступлений. Какие основные доходы показывает роспись на 1922 г.?
1) Прямые денежные налоги на мелкую и частную промышленность и торговлю (промысловый сбор в размере 38 млн рублей, гербовый сбор в размере 22 млн руб., прочие прямые налоги — 21 млн руб.1).
2) Косвенные налоги на потребление (поступление от введенных налогов определено в 35 млн руб., предполагается ввести в 1922 г. дополнительно новые косвен., налоги на 45 млн руб.). В общей сумме эти налоги должны дать 161 млн руб. Кроме того, предполагается, что местные нало-
Исчисление сделано в бюджете везде в довоенных рублях, перевод на нынешние дензнаки будет производиться по курсу, устанавливаемому и публикуемому Наркомфином.
123


Г.Я. Сокольников
ги (идущие в кассы местных Советов на местные нужды), прямые и косвенные дадут 74 млн рублей. В итоге перечисленные только что общегосударственные и местные налоги составляют 235 млн довоенных рублей, или в переводе на советские дензнаки по январскому курсу — около 25 триллионов рублей, а в действительности больше, так как январский курс вряд ли «удержится» до конца бюджетного года (т. е. до 1 октября). Рассчитывать на увеличение государственных доходов по денежным налогам сверх этой суммы в 1922 г. не приходится; если она будет действительно получена, это будет само по себе крупным успехом. Поступление от натурального налога, падающего на крестьянство, — продналога, — оценено в бюджете (в довоенных рублях) в 180 миллионов. И эту цифру надо также признать предельной, не подлежащей пересмотру в сторону увеличения. Таким образом, продналог и денежные налоги (государственные) должны дать в сумме 341 миллион рублей.
Бюджет показывает далее исчисление прямых доходов, предполагаемых от государственных имуществ национализированной промышленности и транспорта в сумме около 100 миллионов руб. Но прямые расходы по соответствующим комиссариатам (ВСНХ, Комиссариат путей сообщения и т. д.) составляют около 150 миллионов руб. Отрицательный итог (дефицит — 50 миллионов) должен, по предположению, покрыться плюсом в области натуральных расчетов, т. е. предоставлением «продукции» и «услуг» государственных хозяйственных предприятий в распоряжение государственных административных органов (в том числе и армии). Натуральные передвижки и оборотные перечисления представляют собой, однако, область, где, по истине, «темна вода во облацех». Активный баланс национализированной промышленности и транспорта сведен, по-видимо- му, без учета снашивания «основного капитала» и без учета дополнительных затрат, необходимых для восстановления и усовершенствования оборудования; с другой стороны, не учтена в действительной мере необходимость выделения из продукции национализированной промышленности некоего значительного фонда оборотных средств, «оборотного капитала», который не может быть перенесен в актив, ибо, безусловно, нужен национализированным хозяйствам при сношениях с товарным рынком и даже для облегчения сношений между государственными предприятиями. По 124


Финансовая политика революции
этим соображениям более резонно предполагать, что доходы от государственных имуществ и предприятий дадут ни в коем случае не больше, а скорее значительно меньше, чем предположено в бюджете.
Вывод: возможности крупного увеличения поступлений по установленным в бюджете доходным статьям при нынешнем темпе и размерах товарооборота, а также нынешнем уровне промышленной и сельскохозяйственной продукции налицо нет.
Мы находимся как будто в «порочном кругу». Нынешнее экономическое положение диктует необходимость денежной реформы; денежная реформа требует бездефицитного бюджета, а бездефицитный бюджет при нынешнем экономическом положении невозможен и действительно сведен за 9 месяцев 1922 года с дефицитом в 230 миллионов довоенных рублей. Но этот заколдованный круг — только одна видимость; в действительности он означает лишь, что если денежная реформа — создание устойчивой валюты — признается безусловно необходимой, то эта финансовая задача может быть осуществлена лишь через посредство внесения корректив в нынешнюю экономическую политику и соответственное изменение экономической обстановки. В ряду таких корректив основным является изменение системы внешней торговли. Нынешняя организация внешней торговли приводит к тому, что все затраты за границей производятся за государственный счет, т. е. за счет государственного золотого запаса, который, таким образом, быстро и безвозвратно расходуется. Но государство все же не в состоянии авансировать золото на удовлетворение всех потребностей, которые заявляет внутренний рынок. Оно в то же время, вследствие слабости, неопытности, вялости закупочного аппарата, не в состоянии использовать всех экспортных ресурсов страны. Но если оно даже в состоянии частично их использовать, то основной решающий недостаток нынешней системы внешней торговли не устраняется, и вот почему: она не создает для мелкого производства импульса к производству на мировой рынок, импульса к созданию продуктов экспортного фонда, ибо за свой экспортный продукт крестьянин, кустарь получает не заграничный товар и не валюту заграничного рынка, а советские дензнаки. Между заграничным товаром и советским дензнаком — экономическая дистанция огромного размера, это понимает самый темный крестьянин, хотя бы он был самым «се- 125


Г.Я. Сокольников
редняческим» образом настроен. Но нельзя ли сохранить монополию внешней торговли именно на пути организации товарообмена, закупая за границей товар и выгодно обменивая его у крестьянина и кустаря на сырье? Рекомендуем возможным сторонникам такого рецепта, во-первых, высчитать, сколько золотых миллиардов должно заплатить Советское государство для подобных закупок, во-вторых, вспомнить, что товарообмен «провалился» даже во внутренней торговле, в-третьих, объяснить, для чего сие требуется — для того, чтобы положить в карман государства всю до последней копейки прибыль от импортно-экспортных операций? Но не получится ли вместо грандиозной прибыли — грандиозный убыток? Где гарантии, что заграничные товары будут закуплены на выгодных условиях, куплены именно те, которые крестьянину нужны, в сохранности крестьянину доставлены и выгодно и своевременно реализованы. Где гарантии, что обратная операция вывоза будет совершена на таких же условиях и что реализация этого колоссального числа продаж в России и во всех странах мира с разнообразнейшей валютой (притом во многих странах совершенно неустойчивой) даст реально ощутимую выгоду государственному хозяйству Советской России? Таких гарантий нет, но есть гарантированная перспектива — при попытке всерьез подобный план осуществить — увязить все золотые ресурсы Советской России, израсходовать их наименее целесообразным образом.
Правда, лишь немногие ультра-монополисты мечтают о превращении Внешторга (в условиях денежного хозяйства и сохранения капиталистических отношений вне России) в универсальную торговую палату. Большинство защитников нынешней системы исходят из весьма «эмпирических» соображений: не имея конкурентов, можно-де легче и дешевле (?!) закупить необходимые заграничные товары и выгоднее продать российский экспортный товар. Защитники этой «платформы» не имеют никакой перспективы, не задаются вопросом о завтрашнем дне, удовлетворяясь ростом «экспорта» золотого запаса, они не ставят коренного вопроса об обеспечении роста действительного экспорта, т. е. экспорта товарного.
А между тем, здесь-то и зарыта собака. Увеличение экспорта позволит расшириться и импорту, величина товарного потока, переливающегося через границу в обоих направлениях, будет расти, и соответственно 126


Финансовая политика революции
сможет расти пошлинный доход Советского государства, который частично может взиматься в золоте (и иностранных валютах). Этот пошлинный доход с каждой товарной единицы будет меньше, чем тот, который собираются получить монополисты внешней торговли, но он будет вернее, легче будет поддаваться учету и будет в итоге давать гораздо более «прибыли», так как будет взиматься с несравненно более интенсивного товарного движения через границу. А интенсивность его будет достигнута уничтожением барьера абсолютной монополии, предоставлением мелкому производителю возможности реализовать сырье и полупродукт на необходимый фабрикат. Отмена разверстки повела к расширению посевной площади, к интенсификации сельскохозяйственного труда. Почему? Да потому, что для крестьянина и кустаря открылась возможность от потребительского хозяйства перейти к производству на товарный рынок, к производству для обмена. Но товарные ресурсы нашего внутреннего рынка весьма ограничены, промышленность растет медленно. Возможно обострение товарного голода, новое ослабление товарооборота со всеми политическими и экономическими его последствиями. Реорганизация внешней торговли открывает, наоборот, перед мелким производством ничем не ограниченные перспективы. Сырьевой голод в Европе обеспечивает сбыт сырья и полупродукта. Возможность сбыта на заграничный рынок заставит крестьянина налечь на плуг по иному, не оставив необработанным ни клочка земли, без всяких понуждений со стороны посевкома, ибо его экономический интерес окажется куда действеннее самого напористого посевкома. Но не говоря уже о росте производства, увеличение размеров внешней торговли произойдет по одному тому, что часть того, что теперь в крестьянском хозяйстве (позажиточнее) съедается, получит производительное назначение вместо потребительного и поступит на рынок.
Все сказанное ни в какой мере не означает, само собой разумеется, что было бы целесообразно уничтожить государственную внешнюю торговлю. Ее нужно сохранить и поставить твердо на ноги, ограничив ее задачи и размеры деятельности, подобно тому, как национализация промышленности ограничена и тем самым усилена после разгрузки ее от балласта. Монополия внешней торговли по целому ряду ввозных статей, не имеющих решающего экономического значения, может быть без всякого ущерба сня-
127


Г.Я. Сокольников
та (с указанием срока, по истечении которого Советская власть оставляет за собой право свое решение пересмотреть). С другой стороны, могут быть выделены в самом небольшом числе такие отрасли ввоза или вывоза, которые целиком остаются в руках государства. Основной же функцией государственных органов внешней торговли должно быть не ведение торговых операций, а лишь регулирование их ведения смешанными обществами, кооперативными организациями, концессионными обществами. В руках государства полностью остается право общего или местного запрета ввоза или вывоза определенных категорий товаров, всяческая регламентация и т. п.
Подобное изменение системы внешней торговли остановило бы таяние золотого запаса и дало бы в виде таможенных пошлин новый доход государству. Но оно, главным образом, дало бы толчок к значительному усилению товарооборота, значительно увеличило бы емкость товарного рынка и тем самым подвело бы совсем иной фундамент под налоговую денежную систему; эта последняя, имея объектом быстро растущую торговлю и промышленную деятельность в связи с привлечением рынка, обеспечила бы государству денежные доходы в ином, чем ныне, масштабе. Но оживление товарооборота означает и увеличение спроса на денежные знаки (это проявилось уже в 1921 году), стабилизацию и даже повышение их расценки рынком (также наблюдалось в 1921 г.). Это означает возможность уменьшения эмиссии иди даже прекращение ее при усиленном поступлении налогов, пошлин и при условии правильной организации национализированной промышленности, превращения ее также в источник доходов для Советского государства.
Но усиленный рост частной и кооперативной торговли и промышленности не захлестнет ли пролетарскую диктатуру, политическую власть рабочего класса? Конечно, захлестнет, если пролетарское государство теперь же не начнет организационно закреплять за собой необходимые экономические позиции в банках, торговых обществах, кооперативах. Потенциальное экономическое могущество Советского государства — колоссально. Оно владеет достоянием, какое никогда не мерещилось Морганам и Стиннесам. Мы должны научиться пользоваться этой экономической мощью на том театре действий, который нам историей дан, — на «театре действий» развивающегося товарного хозяйства. Это дело трудное, но 128


Финансовая политика революции
нисколько не безнадежное. Наша активная экономическая политика, т. е. оживление внутренней торговли при участии Советского государства через капиталистически организованные аппараты (банки, акционерные компании) будет подталкивать процессы стабилизации цен, роста денежного хозяйства, роста поступлений от денежных налогов.
В этой обстановке и возможность займов станет вполне реальной.
Вопрос о введении денежной системы с металлическим обеспечением может быть поставлен лишь после прекращения выпуска новых дензнаков и достижения большей иди меньшей устойчивости курса бумажек. Однако уже теперь в этих видах необходимо обеспечить сохранение достаточного металлического фонда. Металлическое обеспечение необходимо потому, что в противном случае неизбежен низкий курс на советские бумажные знаки на мировом рынке (мировые деньги — золото). Пока будет существовать этот низкий курс, он будет облегчать заграничным капиталам вывоз из России, так как, покупая дешево русские бумажки, они тем самым смогут назначить более высокие цены за российское сырье и приобретать его предпочтительно перед русскими покупщиками. Это вполне справедливое соображение, которое говорит в пользу необходимости уберечь золотой фонд, совершенно непонятным образом высказывается в пользу сохранения монополии внешней торговли, которая, между тем, как раз приводит к исчерпыванию золотого фонда. (С другой стороны, не надо упускать из виду, что чем дешевле заграничный капиталист заплатит крестьянину или кустарю, тем дороже может быть та пошлина, которую ему назначит Советское государство, которое нежелательный вывоз может парализовать этим путем).
Только кратко и неполно намечен выше тот длинный путь, который лежит между — увы, существующей — финансовой разрухой и — только в перспективе — финансовой устойчивостью. Этот путь лежит через денежное хозяйство со всеми его грозными сторонами. И все-таки, по-видимо- му, только на этом пути возможно укрепление Советского государства, упрочение его государственного аппарата, усиление и развитие его боевой мощи, расцвет его национализированных индустрий. Этот путь не ведет к быстрому созданию вполне законченного коммунистического общества в России, но он ведет к сохранению Советской пролетарской власти в Вос5-3191
129


Г.Я. Сокольников
точной Европе в то время, как Центральная и Западная Европа раздроблены и дезорганизованы экономически и политически всепожирающей борьбой капиталистических клик.
«Будет некогда день, и падет великая Троя...»
Курс на укрепление финансовой и экономической силы пролетарского государства — есть курс на ускорение падения буржуазной «Трои».
2. Перемена «курса» в финансовой политике
Финансовая политика переживает в связи с переменой «курса» резкий перелом. Если в предыдущий период направление бралось на отмирание денег, на натуральный (материальный) бюджет, на продуктообмен и т. д., то теперь в основу твердо кладется положение, что деньги неизбежно будут существовать пока существует товарный рынок и товарное хозяйство, и задачей финансовой политики ставится создание устойчивой денежной системы, перестройка бюджета применительно к денежному хозяйству (денежные налоги), восстановление кредитного аппарата (банки). Перелом, который многим кажется головокружительным. Но в действительности подобно тому, как в вопросе об организации промышленности (государственно-капиталистические тресты, концессии), так и в вопросах финансовой политики, наша партия при «новом курсе» в значительной мере лишь возвращается к «старому курсу» 1918 года, когда ни ликвидация банковского аппарата, ни уничтожение денег, ни отказ от денежных налогов и т. п. ни в какой мере не стояли в порядке дня. И практика «безденежного» хозяйства, и соответствующая ей «идеологическая надстройка» выросли из объективных условий трехлетия Гражданской войны, в течение которого нужно было отстоять право на существование Советского государства и в жестоком бою создать правильно работающий механизм государства — с одной стороны, его моральный авторитет — с другой. Пока всероссийский «авторитет», всероссийское признание не были завоеваны, т.е. пока окончательная победа над классами, стоявшими на стороне буржуазно-монар130


Финансовая политика революции
хической реставрации, не была одержана, советская финансовая политика вращалась в заколдованном кругу. Налоговые поступления были ничтожны, как вследствие сокращения территории (достаточно припомнить весьма «узкие» пределы РСФСР, напр., осенью 1919 г.), так и вследствие рискованности налогового нажима в районах, лояльных по отношению к Советской власти, обложенных и сверхобложенных в форме разверстки. И именно разверстка, как форма обложения, наиболее непосредственно, точно и быстро обеспечивавшая Советскому государству в боевой обстановке продовольственные и сырьевые ресурсы для армии, военных заводов и населения городов, форма, радикально устранявшая опасность колебаний реальных налоговых поступлений от пляски цен и обесценения денежных знаков, — разверстка «забивала» денежные налоги, оттесняла их далеко на задний план и сводила поступления от них к минимуму, ради которого невыгодно было даже содержать аппарат сборщиков.
Но если разверстка была системой «налога Гражданской войны» с предъявлением плательщику «вооруженных аргументов», побуждавших к немедленной уплате, то она, в качестве системы изъятия всех излишков в натуральной форме, приводила к сокращению оборота денежных знаков, сжимая последний до ничтожных размеров. Таким образом, «разверстка», укрепившись как система на почве обесценения денег, сама превратилась в могущественный фактор их дальнейшего обесценения, которое чем дальше, тем больше затрудняло переход к денежным налогам. Отмена разверстки, замена ее продналогом (также натуральным, но оставляющим значительную часть излишков в руках мелких производителей и санкционирующим товарный оборот) повлекла за собой изменение оценки денег товарным рынкам и открыла некоторую возможность для перестройки советского финансового хозяйства на основе денежно-налоговой системы.
Аналогична была и судьба Государственного банка, слитого с национализированными частными банками в единый Народный банк. Для этого детища Октябрьской революции обстановка 1918—1921 годов отнюдь не была теплицей, в которой он мог бы безмятежно созревать и развиваться. Осуществлять функции капиталистических кредитных учреждений по отношению к частным капиталистам и мелкой собственности, экономически поддерживая и укрепляя их, он не мог, так как это означало бы, 5*
131


Г.Я. Сокольников
что пролетарская диктатура стала бы через банк проводить задачу, диаметрально противоположную той, которую она ставила себе всей остальной своей деятельностью, — задаче полного экономического раздробления частного капитала (и всего, что к нему тянется), как естественного союзника белых армий, как смертельно опасного, действовавшего в тылу врагов, в то время, как Колчаки наступали с фронта. Но единый Народный банк не стал и «центральной бухгалтерией» социалистического хозяйства, организованной промышленности, т. е. не отстоял своей роли «центрального счетовода», каковая приличествовала бы социалистическому банку. Счетоводство, какое велось и ежели велось, сосредоточилось в отделах хозяйственных центров (ВСНХ, Главки), и как бухгалтерия «распределения» приняло вместо денежных, в значительной мере, «натуральные формы». Колоссальный упадок производства, разрыв связи между производственными циклами (на почве организационных перетасовок, а также и вследствие разобщения центра от окраин линиями фронтов), изоляция от мирового рынка (мировое разделение труда не перестало быть реальнейшим фактом, несмотря на переход власти в руки нового класса в России) — все это делало «центральную бухгалтерию», основной задачей которой должен был бы быть учет производства, беспредметной и невозможной. Крах денежных оценок ставил вопрос о выработке новых форм учетных единиц, но их еще не существовало. «Натуральная» бухгалтерия при хозяйственных центрах записывала, сколько и кому назначено и роздано, она кое как учитывала распределение тканей, сапог, галош (воровство «натурально» процветало несмотря на эту натуральную запись!). Но она совершенно не могла бухгалтерски проследить за превращением, даже в весьма скромных размерах, сырья в полупродукт и последнего — в продукт. Отсюда — крайняя бесхозяйственность главкистской системы, с одной стороны, полное отсутствие счетоводнического базиса для банковского учета — с другой. Финансирование промышленности через банк стало бессмыслицей, ибо оно свелось к выдаче денежных знаков из казначейства по сметам. Банк умирал. Его похоронили, и — сознание определяется бытием — соответствующая теория вбила в крышку его гроба потребный идеологический гвоздь. Теперь в новых условиях и этот Лазарь воскресает из мертвых.
132


Финансовая политика революции
Торжество натуральной разверстки (паралич денежных налогов) и натурального распределения (связанного в значительной мере с параличом производства) не означали, однако, паралича эмиссионного аппарата: наоборот, они подхлестывали его работу выпуска бумажных денежных знаков. Но чем больше росло количество выпущенных миллиардов и т. п., тем больше распространялась точка зрения, согласно которой бумажноденежный потоп должен иметь своим благополучным концом смерть денежной системы (для такой благой цели, естественно, стоило потрудиться и выпустить как можно больше бумажек). Но в особенности теперь не может быть сомнения в том, что эта теория была только своего рода «дитя нужды», ошибочно стремившаяся «нужду» превратить в «коммунистическую добродетель». Покоилась она в действительности на двух ошибочных положениях, анализ которых не потерял еще интереса «современности». Первое положение гласило, что новые и новые выпуски бумажных денег ведут к их обесценению, т. е. в пределе — к нулевой цене, т. е. к аннулированию. Это положение неверно потому, что, при прочих равных условиях, покупательная способность всей суммы выпущенных денежных знаков остается неизменной, т. е. каждый отдельный знак обесценивается в обратном отношении к количественным размерам выпуска, но помноже- ние этого отдельного знака на численно выросший выпуск дает прежнюю величину покупательной способности (в золоте или, точнее, в продуктах). (Декрет об обмене ранее выпущенных дензнаков на знаки 1922 года в пропорции: десять тысяч старых рублей равны одному новому рублю, — пытается втолковать всем и каждому, что число нулей, приставленных на дензнаке к единице, не влияет на ее «ценностное» значение. Раньше сторонники теории «самоотрицания» денег приписывали этим приписным нулям магическую «аннулирующую» силу).
Второе положение гласило, что «смерть» денег происходит постольку, поскольку, в силу быстро падающей их покупательной способности, товарный рынок начинает их бойкотировать и переходить к натуральному обмену. Ошибка этого «рассуждения» в том, что здесь ставился логический знак равенства между деньгами и советскими денежными знаками. Вытеснение советских знаков из товарооборота не означало уничтожения денег, а означало лишь «оденьжение» товаров. Денежный характер рас133


Г.Я. Сокольников
пре деления определяется характером производства; раз товарное хозяйство сохраняется, оно приспособляет для роли денег наиболее подходящий товар — муку, овес, масло, соль (в спекулянтских кругах — золото), иногда несколько товаров, пока не выработается общий эквивалент (см. первоначальные пособия по марксистской политической экономии!). Превращение подсолнечного масла в деньги («оденьжение») и превращение советского рубля в бумажный лоскуток — были двумя сторонами одного и того же процесса, который означал начало финансовой катастрофы (при старом курсе) для Советской власти и экономическое «самоопределение» товарного рынка, но никак не означал «смерти» денежной системы. Однако пережитки теории «самоаннулирования» денег сохранились до сих пор и отрицательно влияют на направление нашей денежной политики. Правильно замечает тов. Преображенский (см. его брошюру «Финансы в эпоху диктатуры пролетариата», стр. 44): «Преждевременные похороны денежного обращения заставляют довольно легкомысленно обращаться с бумажными деньгами сегодняшнего дня, ведут к ряду ошибок... Российские коммунисты страдали этой болезнью и от нее излечились, заплатив кое- что за право обучения». Но полностью ли излечились? Пожалуй, что нет. Новым видом «болезни» является так называемая «номиналистская» точка зрения на денежную систему, сторонники которой у нас уверяют, что бумажные деньги являются идеальными деньгами, что «металлическая» теория, считающая, что за денежным бумажным знаком для обеспечения его устойчивости должен стоять металл — есть устаревший буржуазный пережиток. Нет никакого сомнения в том, что в данный момент ввести обеспечение советских денежных знаков металлом — немыслимо. Но это нисколько не исключает возможности теперь же поставить заданием финансовой политики Сов. России восстановление системы металлического обеспечения, теперь же наметить финансовый план, рассчитанный на ряд лет, теперь же приступить к осуществлению первых подготовительных мероприятий этого плана, каким бы отдаленным ни казалось его окончательное завершение. Построить денежную систему на основе «нулевого обеспечения» — увеличивая число нулей на знаке (последовательно 100, 1.000, 10.000 и т. д.) и затем от времени до времени скидывая столпившиеся нули при помощи «деноминаций», является чис134


Финансовая политика революции
тейшей утопией, вытекающей из переоценки возможности для Советского государства «насиловать» товарный рынок.
«Новый» курс, между тем, в основу политики кладет совершенно трезвый учет силы наличных элементов товарного (внутри России) и капиталистического (главным образом, вне России) хозяйства; экономический и финансовый подъем Сов. России возможен в короткий срок, только если она сумеет хозяйственно примкнуть к мировому рынку и опереться на широкую базу сравнительно примитивного товарного хозяйства в России. «С волками жить — по-волчьи выть». Пролетарское государство не может с пренебрежением оттолкнуть от себя капиталистическую экономику; переходная эпоха, т. е. такая эпоха, когда политическая власть у капиталистов отнята, а часть своего экономического значения они сохранили, вынуждает пролетарское хозяйство организовываться частично также в формах капиталистических хозяйств, чтобы достичь только что упомянутой экономической смычки.
Но такой режим «государственного капитализма», конечно, совершенно не означает «мирного сотрудничества» с капиталом. Он дает только формальные организационные рамки, в которых эта борьба будет развертываться, пока будет длиться передышка, главным образом, в формах экономического состязания. В этой борьбе громадное значение приобретут методы экономического финансового давления, что уже и обнаружилось, когда в связи с вопросом о «помощи голодающим» Антанта именно методами финансового давления вынудила Сов. правительство к принципиальному призванию старых государственных долгов. Размах промышленного оживления, подъем сельского хозяйства, бездефицитность бюджета, сохранение золотого фонда — вот что сплошь и рядом будет вместо «штыка» (остающегося крайним средством) ставиться в порядок дня. Раньше капиталистический мир пытался бить Советскую Россию «дубьем», теперь будет стараться бить «рублем». Поэтому раньше финансовая политика не играла никакого решающего значения, а теперь приобретает его. Без приведения в порядок советских финансов пролетарское государство не сможет устоять в финансово-экономическом состязании с богатыми странами, не сможет и поддерживать на должном уровне свой государственный аппарат, не сможет укрепить Красную армию и т. д.
135


Г.Я. Сокольников
Начало упорядочения положено составлением бюджета, который объявляет войну бессознательно укоренившемуся соображению, что «денег жалеть нечего», ибо «не все ли равно, сколько напечатать», сокращением эмиссии и заключением ее в железные рамки; введением денежных налогов; организацией Гос. банка, который, развиваясь как кредитное учреждение сможет сокращать потребность в наличных денежных знаках; переходом части государственных предприятий на хозяйственный расчет; разгрузкой государства от массы мелких, ненужных убыточных предприятий; сокращением ненормальных паразитических орд, заполонивших советские учреждения и т. п. Но до финансового «благополучия» еще далеко; смешно бить в большой барабан и восторгаться достигнутыми успехами. Например, наш бюджет, несомненно, страдает крупнейшими недостатками. В первую очередь, он не является единым по конструкции, а распадается фактически на натуральную и денежную часть; хотя натуральные доходы и «натуральные» передвижки продуктов между ведомствами также исчислены в деньгах, но исчисление этих денежных величин очень условное и неточное; с другой же стороны, система натуральных передвижек, в условиях господства денежных отношений на рынке, может оказаться неосуществимой полностью. Уже теперь, сплошь и рядом, одно государственное учреждение «ведет дела» с другим государственным же учреждением только за наличные деньги, которые обоим до зарезу нужны, и такой порядок объясняется не злой волей трестовиков, а теми отношениями, в которых они стоят к товарнохозяйственной периферии, облекающей их и развивающей давление на них, согласно законам логики товарных отношений. Смягчить это противоречие, по-видимому, в некоторой степени возможно введением системы чековых расчетов, поскольку чек, не являясь деньгами, все же будет функционировать как денежный документ. Но этим противоречие не будет устранено и будет давать себя чувствовать при выполнении бюджета. Другим недостатком бюджета является лишь приблизительный характер определения доходов от денежных налогов. Эго объясняется тем, что нет прочной базы для вычислений. Нет опыта, который можно было бы учесть. Доход может оказаться в действительности больше, может оказаться и меньше.
136


Финансовая политика революции
Таким образом, бюджет в своих незаконченностях отражает переломный момент перемены курса в финансовой политике. Но он берет в общем и целом направление, соответственное направлению экономической политики, в сторону денежного хозяйства, на почву которого становится в своей борьбе и в своем строительстве Советское государство.
3. Задачи финансовой политики
(Доклад на Московской партийной конференции в марте 1922 г.)
В 1918 г. на 1-м Всероссийском съезде Совнархозов выступал тогдашний наркомфин и начал свой доклад с того, что извинился за свое выступление. «Финансам, — говорил он, — в социалистическом обществе существовать не полагается, а потому прошу извинить и за существование финансов и за свое собственное выступление». Такая оценка финансов — оценка значения денег, кредита и проч. — преобладала у нас в течение ряда лет. В течение ряда лет мы развивали политику, направленную к полному аннулированию денежного хозяйства. В связи с этим уничтожена была система денежных налогов, далее те налоги, которые взимались, было решено прекратить взимать. Введена была система бесплатности всех государственных услуг — на железных дорогах не брали платы за билеты, в городах городское хозяйство велось на началах бесплатности и т. д. Государственный банк был закрыт.
И казалось, что это безденежное натуральное хозяйство в самом деле осуществлено полностью и что оно представляет собой совершенно необходимый элемент в системе нашего экономического строительства. Оно было даже превращено некоторыми товарищами в опорный пункт и в основное положение коммунистической хозяйственной политики.
Мы можем теперь видеть, что это не так. Мы можем теперь видеть, что государственное хозяйство становится хозяйством, в котором финансовая (денежная) сторона не играет никакой роли только тогда, когда уже совершенно закончен процесс обобществления форм всего общественного («народного») хозяйства, когда, выражаясь словами Маркса, рас137


Г.Я. Сокольников
пределение различных масс общественного труда пропорционально различным массам потребностей полностью перестает совершаться стихийно.
Быть может, мне будут возражать и говорить, что общественная организация производства и общественная организация распределения были нами на 100% выполнены и что теперешнее наше движение в сторону восстановления денежного хозяйства есть движение попятное — движение, которое далеко уводит нас назад от всех движений предшествующих 4-х лет. Но это не совсем так. Если формально полное обобществление производства и полное обобществление распределения были действительно нами провозглашены, то реальное содержание производства и распределения не было нами в течение истекшего периода, так называемого военного коммунизма, действительно обобществлено в 100%. Та организация, которую мы создавали в течение предшествующих 4-х лет, была организацией классовой борьбы, а именно — организацией, позволявшей нам полностью развивать экономический террор против мелких собственников, примыкавших к крупному капиталу, против всяких промежуточных слоев — экономический террор, направленный против всего частного капитала. Эта система производства и распределения, соответствовавшая эпохе военного коммунизма, не осуществляла действительно полного захвата нашим государственным аппаратом всего производства и всего распределения. Наш государственный аппарат, который ставил своей задачей осуществление полностью общественной организации всего производства, не мог справиться с этой задачей. Он мог только в течение целого ряда лет, временно, кое-как, с грехом пополам, брать на себя все хозяйственные задачи. Мы видели, что производство замирало. Мы видели, как падала производительность труда, как сокращалась продукция предприятий. Мы видели, как задача организовать этот огромный процесс распределения исключительно только как общественный процесс распределения, как эта задача тоже выполнялась нами с огромным трудом и как падала постепенно возможность распределения продуктов. Мы видели, как сокращались нормы потребления, сокращались размеры тех действительных реальных благ, которые могли поступать в человеческий желудок при помощи этого обобществленного аппарата распределения. Но эта система держалась до тех пор, пока она была необходимой во что бы то ни стало, 138


Финансовая политика революции
пока она дополняла собою нашу военную борьбу против попыток помещичьей и буржуазной реставрации.
Но с того момента, когда эти попытки помещичьей и буржуазной реставрации были разбиты, пришлось перестроить эту систему экономической организации и пойти на соглашение с мелкими собственниками, признать по существу дела (не политически, а экономически) экономическую роль мелкого собственника, точнее мелкого хозяина, мелкого производителя в деревне, а также и в городе. И это признание роли мелкого хозяина — мелкого производителя в деревне, мелкого ремесленника и мелкого купца в городе — мы делали очень осторожно. Это признание обозначало в корне своем, что наряду с обобществленным производством, наряду с той частью распределения, которая организуется общественно, у нас в стране существует, должно существовать и не может быть нами уничтожено мелкое хозяйство, которое будет, поскольку оно сохранится, еще выделять из себя, кристаллизировать более крупную собственность — выделять более крупного торговца, более крупного предпринимателя и т. д. Такая экономическая система обозначала признание рынка, признание того, что производство и распределение совершаются не только через государственный аппарат, который командует людьми, командует вещами, там приказывает произвести столько-то угля, тут — столько-то металла, затем приказывает из главков и центров передать из одного рудника на завод столько-то и с заводов передать в аппарат распределения столько-то. Она обозначала признание того, что наряду с государственным аппаратом будет и другой аппарат стихийного распределения и стихийного производства. Но этот аппарат — стихийного распределения и производства нуждается для своего функционирования в деньгах, он нуждается в товарообмене, он предполагает интенсивный товарооборот. И этот товарооборот, таким образом, был нами санкционирован и стал развиваться рядом с нашим государственным хозяйством.
Наше государственное хозяйство начало становиться в определенные отношения к этому развивающемуся рынку. Наши нынешние тресты, первоначально бывшие только фабриками при административных учреждениях (главках), превратились в хозяйственные предприятия, которые все больше и больше обоими ногами должны были становиться на почву этого 139


Г.Я. Сокольников
рынка — рассчитывать на сбыт своей продукции на рынке и на закупку на нем нужного им сырья, потому что государственные ресурсы не могли им дать всего того, что необходимо для развития производства. Что рынок и необходимый его элемент — деньги стали играть все большую и большую роль в производстве трестов, которые являются организациями, где проводятся государственное влияние, государственное плановое начало и т. д. — это обстоятельство вызвало в нашей партийной литературе поход против так называемого разбазаривания. Группа товарищей, которые называли себя группой коммунистической реакции (название, мне кажется, слишком громкое, ибо если говорить о какой-нибудь реакции, то никак не о коммунистической, а скорее о главкистской реакции), выступила против разбазаривания. Борьба против разбазаривания совершенно целесообразна и правильна постольку, поскольку она имеет своим содержанием задачу отстоять интересы пролетарского государства, в том смысле, чтобы пролетарское государство в своих индустриях, в этих государственных трестах получило реальные ресурсы, чтобы то производство, которое ведется этими трестами, шло не только впустую, но чтобы для пролетарского государства от него был толк, т. е. чтобы оно получало, положим, с треста металлического, с треста угольного и т. д. определенную долю продукции в свое распоряжение. Но точка зрения товарищей, которые называли себя группой коммунистической реакции, становится совершенно неправильной тогда, когда они хотят в новых условиях сохранить полностью прежние взаимоотношения между пролетарским государством с одной стороны и государственными предприятиями — с другой. Прежнее наше государственное хозяйство предполагало, что все, что производится на государственных фабриках и заводах, все это принадлежит государству, идет в общий котел. При этом государство, поскольку возможно, снабжает рабочих, работающих на этих фабриках. Система эта вполне соответствовала системе продразверстки в деревне: как с крестьянина во время продразверстки брались все излишки, и политика продразверстки сводилась к тому, чтобы оставить минимум необходимого для существования его самого и его хозяйства, точно так же и политика главкизма сводилась к тому, что бы государственные предприятия — без всякого хозяйственного или экономического расчета — давали бы государству все решительно, за исключением 140


Финансовая политика революции
только той части, которая возмещалась занятым в них рабочим и служащим для их непосредственного личного потребления. Но совершенно очевидно, что в таких условиях смешно было бы говорить о промышленном подъеме, смешно было бы говорить о развитии нашей индустрии. Очевидно, что при таком систематическом и неуклонном разорении нашей государственной крупной индустрии она ни в коем случае на ноги встать не могла бы. Очевидно, что для того чтобы прекратился процесс разрушения нашей индустрии, чтобы начался ее подъем, мы должны подсчитать, что можно с нее взять и чего от нее взять нельзя, и в эту меру только требовать от промышленности, давая ей возможность использовать свои силы для производства на рынок. Таким образом, мы должны будем перевернуть прежнее отношение и сказать: не все то, что вырабатывает предприятие, должно отдаваться государству; предприятие должно сдать из своей продукции государству то, что оно должно ему отдать по аналогии с продналогом в деревне, т. е. известную часть своего валового дохода; все остальное, что берет у предприятия государство, им оплачивается. Во всем остальном государственная промышленность должна становиться на принцип платности, должна искать опоры на рынке, должна работать главным образом на крестьянский рынок и из этого рынка извлекать в свою очередь сырье и те необходимые ресурсы, которые потребны для дальнейшего функционирования нашей промышленности. Те перспективы, которые я сейчас кратко набросал, мне кажется, демонстрируют то, что если мы будем иметь в виду дальнейшее развитие нашей промышленности, нам нужно иметь в виду все более и более растущую роль рынка, все более и более растущую роль денег, которые будут становиться посредником и без которого нельзя обойтись.
Итак, мы не можем сейчас отмахиваться от вопроса о денежной политике. Мы не можем сейчас стоять на той точке зрения, которая была принята у нас раньше.
Я в двух словах хотел бы напомнить, как мы формулировали прежде свое отношение к деньгам. Мы говорили: деньги должны аннулироваться в социалистическом обществе, а потому нечего нам беспокоиться о том, что они обесцениваются, ибо обесценение денег есть именно то, к чему мы стремимся, — есть их аннулирование. Эта точка зрения была совер141


Г.Я. Сокольников
шенно неправильна. Что наш денежный знак обесценивался, что он приближался к нулю, это не значило, что вся та денежная масса, которую мы выпускали, аннулировалась, превращалась в нуль. Если рубль становился равен 10 копейкам, то это означало, что на печатном станке нужно отпечатать в 10 раз больше: вместо одного рубля выпустить 10 рублей. Аннулирование денег вовсе не вытекало из того факта, что покупательная сила денежного знака становилась меньше. Обесценение денежного знака приводило только к большему и большему увеличению количества денежных знаков, которое вначале измерялось миллионами, потом миллиардами, теперь измеряется триллионами. Аннулирование денег могло произойти только в том случае, если бы их экономическая роль аннулировалась, если бы они перестали играть роль посредников в товарообороте, роль платежного средства и т. д. Этого не происходило даже в эпоху наиболее полного осуществления принципа военного коммунизма. Даже в те времена все-таки рынок сохранился в той или иной мере и деньги выпускались все время. Нет такого дня в истории нашей революции, когда бы наш печатный станок прекратил печатание денег. Наоборот, с величайшим усердием их все время штамповали. Таким образом, экономическое значение денег не было аннулировано. Правда, указывалось на то, что деньги все меньше и меньше принимались, что они вытеснялись из оборота. Но и тут надо указать на одно чрезвычайно важное обстоятельство, которое имеет и может иметь значение для нас и теперь: деньги вытеснялись из оборота, но вытеснялись как наш советский бумажный знак, в то время как целый ряд товаров начал играть роль этих денег; все помнят времена, когда соль, подсолнечное масло, хлеб и т. д. играли роль денег. Следовательно, из того, что наши бумажные знаки плохо выполняли роль денег, вовсе не вытекало, что денежное хозяйство прекратилось; это означало только то, что целый ряд товаров начал играть роль денег.
Вы сейчас же скажете: то же самое наблюдаем и теперь. Совершенно верно, и теперь, в последние месяцы, вследствие катастрофического роста обесценения нашего рубля, наряду с нашими советскими деньгами стали играть роль денег определенные группы товаров и, соответственно тому, что рынок сейчас более развит, роль денег стали играть отчасти золото, отчасти иностранная валюта. В этом коренится для нас чрезвычайно серь142


Финансовая политика революции
езная опасность, на которую надо указать, — опасность, которая должна нас толкать на упорядочение денежного обращения и заставлять вести в этом направлении определенную финансовую политику. Эта опасность состоит в том, что если наш советский денежный знак перестает играть свою монопольную роль денег, и наряду с ним металлы и иностранная валюта начинают играть эту роль, то здесь есть прямая угроза нашему экономическому и политическому могуществу и влиянию. До тех пор, пока советский денежный знак играет свою роль посредника на рынке, все принуждены обращаться к этому посреднику. В выпуске бумажных денег пролетарское государство имеет крупнейшую монополию, которую нарушают только ловкие фальшивомонетчики. Но когда другие товары, металлы или иностранная валюта начинают выполнять роль денег, тогда государство теряет эту монополию, тогда его денежный знак начинает бойкотироваться на рынке, и тогда оно не может уплачивать заработной платы рабочим, служащим, красноармейцам в своих денежных знаках, потому что они не будут приниматься на рынке. Тогда, следовательно, государство должно было бы искать денежные ресурсы у тех, кто их имеет: например, у иностранных групп капиталистов, у тех, кто держит за границей в своих руках золото.
Это (т. е. бойкот нашего советского денежного знака, потеря его роли в обороте) обозначало бы наше финансовое банкротство, банкротство пролетарского государства, которое осталось бы без денег, которое должно было бы искать новых финансовых источников и которое, таким образом, оказалось бы в плену у тех, кто мог бы ему эти средства дать. И вот почему нам надо с величайшей осторожностью относиться к разговорам и предположениям о том, что эту скверную нашу бумажную валюту нужно бросить и вместо нее ввести хорошую, твердую, устойчивую золотую валюту. Если это понимать так, что в перспективе мы должны поставить своей задачей после ряда лет вернуться к устойчивой, скажем, золотой или обеспеченной в той или иной части золотом валюте, то это правильно. Но те, которые толкуют о том, чтобы мы перешли на золотую валюту немедленно в условиях нашей нищеты — голодной катастрофы, развала нашей промышленности и сельского хозяйства, — те толкают нас в яму и больше никуда. Представим себе, что мы сейчас переходим на твердую золотую валюту. Наш неприкосновенный золотой фонд, который нам удалось вы143


Г.Я. Сокольников
делить сверх золота, назначенного к израсходованию, на текущие нужды за границей, быть может, позволит нам в течение 6—7 месяцев существовать на основе золотой валюты, т. е. в течение этих 6—7 месяцев мы могли бы производить все платежи золотом из государственной казны. Но, спрашивается, что было бы дальше, после этих 6 месяцев? После 6 месяцев у нас не осталось бы ни одного рубля в кассе. Это результат чрезвычайно мало соблазнительный. Могут сказать: позвольте, если вы будете производить платежи золотом, то, ведь это золото будет к вам возвращаться. Я вам на это скажу, что к нам сейчас даже наши бумажки не возвращаются; и нет сомнения, что если бы мы начали выбрасывать золото, то оно не возвратилось бы к нам, ибо у нас нет того основного, что нужно в финансовом хозяйстве, — нет таких каналов государственных доходов (налогов и доходов от государственных имуществ и предприятий), которые бы полностью возвращали государству те денежные расходы, которые оно делает. Выбрасывать же в обращение золото, с тем чтобы не получить его обратно, является проектом, совершенно никакого сочувствия не возбуждающим. К такого рода системе можно перейти тогда, когда нам уже будет обеспечено полное возвращение наших расходов.
Полное возвращение государству всех его расходов означает не что иное, как полное отсутствие нужды в том, чем мы сейчас принуждены усиленно пользоваться, т. е. отсутствие нужды в новых выпусках бумажных денег для целей покрытия государственных расходов. В самом деле: если бы мы обеспечили восстановление своих расходов через сборы налогов и государственных доходов в бумажной форме, т. е. если бы бумажки, которые мы выпускаем, возвращались к нам назад, это означало бы, что мы прекратили бы деятельность государственного печатного станка.
Но если бы мы могли осуществить прекращение эмиссии, если бы мы перестали выбрасывать в обращение новые деньги, тогда эти самые бумажные деньги стабилизировались бы, они перестали бы обесцениваться, и для потребностей нашего внутреннего рынка нам вовсе не пришлось бы бросать в обращение золото. Таким образом, если наше золото нужно для регулирования внешней торговли, для расплаты по нашим обязательствам на мировом рынке, где только золото является деньгами, ибо золото есть мировые деньги, как говорил еще Маркс, — если для внешнего рынка 144


Финансовая политика революции
нам нужно это золото, то для внутреннего рынка оно вовсе не является необходимым. И нашей задачей сейчас не может быть проведение политики золотого обращения внутри страны. Этого золотого обращения не существует ни в Англии, ни в Германии, ни в Италии. Остатки золота во всех этих странах, которые не ушли еще в богатую, ростовщическую Америку, скромнехонько лежат в национальных банках Германии и Франции. В Германии золотой запас составляет менее миллиарда марок, а количество бумажных денег, выброшенных в обращение, достигает, примерно, 115 миллиардов марок. Таким образом, и там обеспечение золотом бумажных денег составляет несколько меньше одного процента. И там эта немецкая бумажная система дает немецкой промышленности возможность работать — не без прибыли даже — и немецкому буржуазному государству сводить концы с концами, и выплачивать версальскую контрибуцию. Наша задача заключается не в том, чтобы плакать по золотой валюте и мечтать выпустить в обращение золото, которого у нас чрезвычайно мало. Наша задача заключается в том, чтобы этот бумажный денежный знак Советского государства, нашу валюту, привести в порядок, добиться того, чтобы этот бумажный денежный знак стал валютой Советского государства. Мы построили армию, но нам остается после армии построить финансы. Нет ни одного государства, которое могло бы считаться в полном смысле слова организованным, могущественным, сильным государством, и которое не имело бы в своем распоряжении, по крайней мере этих двух вещей: с одной стороны — армии, т. е. вооруженной силы, которая стоит на защите организованного государства, и с другой стороны — финансов, денежных ресурсов, которые позволили бы всему государственному аппарату функционировать, которые позволили бы государству содержать свой аппарат, армию и т. д.
Кроме перспектив немедленного перехода на золотое обращение, для того чтобы избавиться от всех несчастий бумажно-денежного обращения, предлагаются еще другие рецепты. Предлагают, например, допустить у нас внутри страны бумажные деньги, которые имели бы за собой поддержку, скажем, крупных иностранных банков и которые в своей ценности поэтому не колебались бы. Иначе говоря, был выдвинут проект открытия в России иностранного эмиссионного банка, который здесь мог бы выпус145


Г.Я. Сокольников
кать бумажные деньги, имеющие такое же хождение, как государственные деньги, с тем чтобы эти бумажные деньги были обеспечены золотом, которое лежало бы во Франции или в Англии в кассе иностранных банков. Проект такого эмиссионного банка, который в связи с Генуэзской конференцией имеет для нас практическое значение угрозы, могущей перед нами встать, должен быть решительно отвергнут. Если бы у нас появились бумажные деньги, выпущенные иностранным банком, — бумажные деньги лучшего качества (лучшего не в смысле той бумаги, на которой они напечатаны, а в смысле своей устойчивости), — то это означало бы, конечно, что всякий предпочел бы взять деньги этого банка, а не деньги Советского правительства. Таким образом, наши знаки не могли бы иметь хождения, а знаки этого эмиссионного банка имели бы хождение. Правда, в проектах этих эмиссионных банков значится, что некоторое количество своих банкнот они передали бы Советскому правительству для его нужд. Но что это означает? Что Советское правительство могло бы еще существовать, могло бы иметь ресурсы и средства ровно в той мере, в какой оно получало бы их от такого иностранного эмиссионного банка. Это означало бы пленение Советского правительства, означало бы его экономическое и финансовое поражение. Или другой пример. Одна иностранная группа сделала такое предложение: проектируется железнодорожный заем, примерно в два миллиарда золотых рублей. Но на каких условиях? Чтобы при этом железные дороги получали право выпуска самостоятельных железнодорожных денег, и этот выпуск самостоятельных железнодорожных денег находился бы в руках иностранной группы. Такое предложение на вид чрезвычайно приятно: все время все ломают головы, как бы получить заем, а предложение дает 2 миллиарда золотых рублей. Но это представляет собою самую простую западню. Под видом железнодорожного займа железные дороги в действительности передавались бы полностью в руки той группы, которая выпускала бы железнодорожные рубли, т. е. финансировала эти железные дороги; и, таким образом, распоряжение денежными ресурсами железных дорог было бы изъято из рук Советского государства и перешло бы в руки иностранной группы; эта группа финансировала бы железные дороги и была бы фактически их хозяином. Выпуская железнодорожные деньги, она сверх того взорвала бы наши бумажные деньги и постави146


Финансовая политика революции
ла бы весь наш правительственный аппарат в зависимость от себя. Конечно, этот план не встретил поддержки, так как он тотчас же был разгадан1).
Однако можем ли мы оздоровить свою бумажную валюту можно ли ее спасти или она безнадежно больна и нам ее никакими способами излечить не удастся? Я думаю, что этот пациент не безнадежно больной, и что нам нужно попытаться поставить его на ноги.
Для того чтобы отдать себе отчет в том, возможно это или нет, каждому из нас надо припомнить то положение, которое было осенью 1921 г., в момент реализации урожая. В тот момент значительное количество крестьянского хлеба поступило на рынок. Новая экономическая политика открыла возможность товарного оборота. И что же произошло? Несмотря на то что в эти осенние месяцы мы продолжали свою эмиссию, цены перестали расти и даже несколько пошли назад. Средняя итоговая условная цифра, которой определяется изменение общего уровня цен, составляла в июле месяце 1922, в августе она дала небольшое повышение и составляла 2029, а в сентябре она опять понизилась до 1955. Эта стабилизация произошла потому, что в эти 3 месяца выпуск крестьянского хлеба на рынок был чрезвычайно значителен; реализация урожая создала такую обстановку, что цены на хлеб не росли. Это создало чрезвычайно благоприятную конъюнктуру. Стабилизация курса бумажного рубля имеет огромное значение не только для рабочего класса с точки зрения той заработной платы, которую он получает в устойчивых деньгах, но и с точки зрения того, что промышленность, которую организовал рабочий класс, получает возможность работать с твердой валютой более или менее нормально. В течение 3 месяцев такое положение было фактом. Но мы не сумели извлечь из этого положения всех выгод, которые из него проистекали. Мы
Между прочим, по этому примеру можно судить о том, как сейчас борется с нами международный капитал. Эта борьба не ведется с оружием в руках, не две армии сталкиваются, но развертывается таким образом, что заграничный капитал хочет использовать против нас свое финансовое могущество, свою коммерческую технику, хочет использовать нашу неопытность, неосведомленность в некоторых случаях, доверчивость, и мы должны быть начеку, чтобы не попасть в западню и, в свою очередь, стремиться использовать этот заграничный капитал для того, чтобы выполнить ту задачу, которую мы сами выполнить не можем, в наиболее короткий срок — поднять экономическую жизнь страны, усилить, оживить товарооборот.
147


Г.Я. Сокольников
не сумели его использовать. Когда обнаружилось, что цены перестали расти и началась некоторая устойчивость, тогда была сделана некоторая тактическая ошибка. Здесь играла роль известная иллюзия, известный соблазн: давайте выпустим больше денег, чтобы использовать это обстоятельство. И вот после того, как в течение трех месяцев цены стабилизировались, было выпущено на рынок в добавление к выпущенным ранее «ничтожным» 2—3 триллионам, еще 14 триллионов, т. е. в 7 раз больше, чем было выпущено не только за все время существования РСФСР, но и за все предыдущее время войны и революции (1914—1921).
Таким образом, до осени 21-го года выпущено в обращение менее 3 триллионов. После этого рынок стабилизируется. И мы отвечаем на это выпуском 14 триллионов, сбиваем рыночные цены, получаем рост кривой обесценения рубля, которое идет колоссальным темпом и только по временам замедляется, как это было в течение двух недель марта.
Итак, стабилизация бумажной валюты не есть нечто неосуществимое, ибо она осуществилась сюрпризом у нас осенью прошлого года. И нужно теперь поставить себе задачей нашей политики, если не вполне осуществить эту стабилизацию, но значительно понизить темп падения нашей валюты к осени 1922 г.
Что мы для этого должны сделать? Мы должны прежде всего ликвидировать нынешний колоссальный бюджетный дефицит. Мы должны ликвидировать покрытие его выпусками бумажных денег.
Каковы же размеры этого дефицита? Наверное, многие из вас имели в руках бюджет на 1922 год, который был утвержден Всерос. съездом Советов. По этому бюджету наш дефицит был определен в 300 миллионов золотых довоенных рублей. Казалось бы, что это чрезвычайно благоприятная перспектива: всего 300 миллионов рублей на 9 месяцев, что составляет 35 миллионов на один месяц. Но так как этот бюджет составлен был чрезвычайно наспех и точных материалов для его составления не было, то когда стали проверять этот бюджет, в нем обнаружился целый ряд ошибок. Наиболее крупная ошибка заключалась в том, что неправильно был вычислен чистый доход, который государство может получить от национализированной промышленности. В бюджете был показан расход по содержанию национализированной промышленности в 150 миллионов, 148


Финансовая политика революции
а доход был показан в 900 миллионов рублей. Таким образом, бюджет показывал чистую прибыль от промышленности, примерно в 750 миллионов золотых руб. На самом деле, эти 750 млн руб. чистой прибыли от национализированной промышленности в значительной степени не получаются. Эта прибыль преувеличена по крайней мере в 4 раза. Если действительный доход от промышленности признать в 200 млн, то и это будет чрезвычайно много, и эти 200 млн дохода из промышленности надо выколачивать чуть ли не такими же способами, как выколачивалась продразверстка. Итак, не 300 млн, а по меньшей мере 800—900 млн — вот дефицит, как его следовало бы исчислять, если бы сохранить цифры, предположенные в бюджете... Такой колоссальный дефицит 800—900 млн, т. е. примерно 100 миллионов дефицита в месяц, конечно, не может быть покрыт выпуском бумажных денег, ибо в самые благоприятные месяцы эмиссия давала не свыше 45 миллионов дохода1).
Чтобы достигнуть при таком состоянии нашего бюджета стабилизации курса советского рубля к осени 1922 г., нужно, с одной стороны, сократить наши расходы до минимума, а с другой — увеличить наши доходы от налогов и государственных предприятий. Наша задача — стремиться также к наибольшему увеличению товарооборота, потому что чем больше будет товарооборот, чем более интенсивным будет движение на рынке, тем больше будет потребность в деньгах, тем более устойчивыми они будут и тем более рыночный оборот будет их поддерживать. Присмотримся к каждой из этих задач.
Задача сокращения наших государственных расходов является задачей чрезвычайно трудной. Если начать проводить сокращение этих расходов, в результате будем иметь то, что кости у всех будут трещать. При этом неизбежно сокращение нашего военного бюджета. Наркомвоену было по бюджету, составленному осенью прошлого года, определено на первые 9 месяцев 1922 г. 560 миллионов золотых рублей. Чтобы нам составить мало-мальски посильный для нас бюджет, этот расход должен быть вдвое меньше. Это значит, что снабжение армии, обеспечение ее обмундированием, довольствием, снабжение ее вооружением и т. д. — все это нужно сократить. Это нас ставит перед лицом величайшей опасности, так как такого Е.
Е. Преображенский, «Причины падения курса нашего рубля». Москва, 1922. Стр. 50-52.
149


Г.Я. Сокольников
рода сокращение нашей армии дает ее ослабление, и, конечно, тут нужно чрезвычайно взвешивать всякое сокращение, которое предлагается. Но перед нами нет выбора. И на некоторое сокращение даже военного бюджета нужно идти. Вместе с тем мы должны жестоко сократить и целый ряд наших других расходов, например, расходы по народному образованию, по народному здравию, по Наркомсобесу, по Наркомюсту. Все эти расходы абсолютно необходимы, но они не являются такими, от которых непосредственно зависит существование пролетарского государства. Все эти расходы должны быть подвергнуты жестокому сокращению. Мы должны найти в себе силы для того, чтобы пойти на такую чрезвычайную жестокую операцию, ибо если мы в себе не найдем этих сил и решимости, наша эмиссия будет расти бесконечно, потому что никаких других ресурсов, кроме бумажных денег, у нас нет для того, чтобы затыкать дыры.
В целях сокращения общегосударственного бюджета, в целях наиболее рационального сокращения государственных расходов вообще, а также и в целях наиболее полного использования доходных источников, мы переносим целый ряд расходов на местные бюджеты.
Если мы сравним бюджеты РСФСР, Москвы, Петрограда или окраин, автономных республик (например, Грузии), то увидим, что все местные бюджеты гораздо прочнее, чем наш государственный бюджет. В настоящем бюджете РСФСР по крайней мере 40—60% дефицита. Петроград свой бюджет сводит с 10—15% дефицита. Москва точно так же может изворачиваться гораздо легче. Если посмотрим отдельные бюджеты Грузии, Карелии и других областей, то увидим, что они приближаются даже к бездефицитности. Для оздоровления нашего государственного бюджета нужно на местные органы, на которых не лежит больших тягот, переложить больше обязанностей и больше расходов.
Но, конечно, если переносить расходы на местные бюджеты, то нужно передать в фонды этих бюджетов и целый ряд доходов. И сейчас мы предлагаем такого рода систему: государственные прямые денежные налоги (промысловый, уравнительный и пр.) передать в распоряжение местных Советов. Кроме этих налогов места, конечно, должны развивать систему своих местных налогов. Такая практика имеет место на Севере и на Западе, в Петрограде, в Харьковской губернии и др. Там вы уви150


Финансовая политика революции
дите, что повсюду местные органы начали вводить прямые денежные налоги на крестьянство.
Итак, наш проект разделения доходных источников между общегосударственным и местными бюджетами, который в последнее время мы выдвигаем, таков: натурналог и косвенные налоги — в общегосударственную кассу, государственные и местные прямые денежные налоги — в местную кассу на поддержание и укрепление местных бюджетов.
Что могут дать наши налоги и доходы от государственных имуществ?
Некоторое представление об этом могут дать сведения о том, как сейчас развивается поступление наших доходов. Многие из них только что введены — всего несколько недель тому назад. За весь 1921 г. поступило всех прямых и косвенных налогов, местных сборов и доходов по Наркоматам на 214,6 миллионов рублей (образца 1922 г.). За первые четыре месяца 1922 г. — январь, февраль, март и апрель — по тем же статьям поступило 1.117,5 миллионов рублей (образца 1922 г.). Это сведения не полные, так как из многих губерний еще отчетов не поступило. Но в общем, за первые четыре месяца 1922 г. поступило сборов в шесть раз больше, чем в 1921 г. Конечно, цифра поступлений чрезвычайно скромна и, можно даже сказать, ничтожна, тем более что бумажно-денежная масса увеличена и деньги обесценены. Однако цифры поступлений все же показывают некоторую определенно положительную картину. Например: выручка НКПС по железным дорогам в первую четверть 1922 г. составила (в рублях образца 1922 г.): в январе — 31.125.100 руб., в феврале — 31.065.200 руб., в марте — 312.700.000 руб., за все эти три месяца — 374.830.000 руб. Таким образом, выручка НКПС в марте месяце была в 10 раз больше, чем в феврале, и в 5 раз больше, чем в январе и феврале вместе. Правда, рыночные цены росли в эти месяцы тоже весьма интенсивно. Но, чтобы судить о том, улучшаются или ухудшаются финансы транспорта, нужно сравнивать не с ростом цен, а с тем, каковы были расходы НКПС. В феврале месяце НК ПС уже примерно Узсвоих расходов покрывал собственной выручкой. Конечно, цифры доходов транспорта пока еще совершенно нищенские; мы, конечно, находимся только в самом начале процесса созидания системы доходов государственного хозяйства. Но другого пути у нас нет. Этим именно путем необходимо идти и развивать эту систему.
151


Г.Я. Сокольников
Мы уже вступили на путь увеличения государственных доходов: установили ряд налогов, установили платность главнейших услуг государства (транспортных, почтово-телеграфных, коммунальных). Не представляет ли это развитие государственных доходов, и в частности введение системы всеобщей платности государственных услуг, противоречие с принципами коммунистического строительства, которые мы провозглашали раньше? Нет! И вот почему.
Бесплатных услуг вообще не может быть. Всякому ясно, что если трамвай ходит, электричество горит, бани и водопровод действуют, то кто- то за это должен платить. Спрашивается: кто? При системе бесплатности услуг выходит, что все расходы по оказанию услуг ложатся на бюджет государства и местных Советов и перекладываются на эмиссию, а эмиссия перекладывает это на цены, а через цены — на бюджет рабочих. И в конце концов так называемые бесплатные услуги (в том числе и коммунальные) сводятся к тому, что главнейшими плательщиками услуг государства оказываются трудящиеся массы.
Вот что такое система бесплатности при нынешней экономической обстановке. Нужно это перевернуть и сказать, что всеобщая платность должна быть, но что расходы рабочих на государственные и коммунальные услуги должны быть учтены в заработной плате. И если до самых последних дней не было введено платности коммунальных услуг — это наша ошибка; если буржуазия все еще имеет бесплатные квартиры, бесплатное электричество и т. д., то это доказывает и показывает нашу беспомощность, показывает то, насколько сохранившаяся буржуазия умеет использовать наш собственный режим и дурачить нас. Другой, кроме коммунальных услуг, пример бесплатности — это бесплатное высшее образование. В высших школах Советской России учатся студенты, которые имеют от Советского правительства натуральный паек и денежное содержание. А кто эти студенты? Разве там получают бесплатное воспитание и обучение исключительно только рабочие и крестьяне? Ничего подобного. Получает там воспитание и обучение, в значительной мере, буржуазная молодежь, родители которой получают крупное жалованье в трестах или имеют частные доходы. Нужно с этим покончить и сказать, что мы вводим всеобщую платность и освобождаем от нее и даем стипендии только 152


Финансовая политика революции
студентам из рабочей и крестьянской среды. Этот принцип распространения платности должен найти чрезвычайно широкое применение в целом ряде отраслей. Все услуги, оказываемые пролетарским государством, должны оплачиваться, потому что огромное большинство населения России — не рабочие, и только меньшинство рабочие, которым расходы эти могут быть компенсированы в другой форме.
Вводя всеобщую платность государственных услуг, мы одновременно должны, как я указал уже выше, вести определенную политику в области заработной платы. Поскольку установление заработной платы зависит от нас, т. е. зависит от государства, постольку мы должны в этой заработной плате учитывать рост дороговизны для рабочих, рост расходов рабочих и компенсировать им это. В какой степени это может нам удаваться? Это может удаваться, конечно, в той мере, в какой мы не будем стоять перед перспективой государственного банкротства. Если финансовый кризис будет развиваться и дальше, то мы можем придти, конечно, к такому положению, когда «на нет и суда нет». Мы можем сказать, что при всем желании мы не можем не только возмещать налоги увеличением заработной платы, но не можем выплачивать даже самую заработную плату вообще. А к такому положению мы можем прийти, если своевременно не примем мер предотвращения финансового краха.
Как мы ведем политику определения заработной платы? Я приведу три цифры. В январе 1922 г. денежный фонд заработной платы был в полтора триллиона. В феврале этого же года та доля денежных знаков, та доля эмиссии, которая пошла непосредственно на заработную плату, составляла 5 триллионов. В следующем месяце (марте) этот денежный фонд заработной платы составлял уже 10,5 триллиона. Если вы возьмете цифры, которые опубликованы в «Экономической Жизни», то увидите, что цены с середины февраля до середины марта увеличились вдвое. Наш денежный фонд заработной платы был поднят также вдвое. Таким образом в общем можно сказать, что до сих пор мы ухитрялись проводить систему компенсаций рабочих в заработной плате за рост дороговизны.
Теперь я ставлю вопрос: можем ли мы эту политику гарантировать в дальнейшем, можем ли мы дать гарантию того, что удастся продолжать это и впредь? Я не думаю, что мы можем это сделать. Я должен прямо 153


Г.Я. Сокольников
сказать: после осеннего расцвета у нас весной наступает жесточайший кризис. По-видимому, мы сейчас уже вошли именно в такой жесточайший кризис, который в прошлом году был еще более острым, только политически; наш бюджет не выдерживает всей нагрузки, которая находится на нем сейчас.
В эпоху «военного коммунизма» мы все нагрузили на себя. В противоположность этому теперь мы ставим своей задачей сохранить в руках пролетарского государства только то, что необходимо для обеспечения его экономического господства и, следовательно, положения пролетариата, как господствующего класса. Политическая власть — в наших руках, и перед нами стоит сейчас вопрос, который ставится перед всяким победителем на другой день после его победы: что он должен удержать в своих руках, чтобы его победа не прошла бесследно и чтобы он не сломился под бременем, под тяжестью своей победы? Перед нами задача выбирать то, что для нас необходимо сохранить, чтобы экономическое господство осталось в руках пролетариата. Эта задача встала перед нами в совершенно новой экономической обстановке: свое экономическое господство нашему пролетарскому государству нужно осуществить через рынок, через сложную разветвленную систему различных промышленных, торговых и банковских аппаратов; его нужно осуществить, не имея во многих случаях совершенно обеспеченного и прямого преобладания; комбинированными усилиями, определенной политикой приходится пролетарскому государству теперь обеспечивать проведение своего хозяйственного плана, противопоставляя его рынку, на котором торжествует стихия свободной конкуренции, борьба мелких хищников с более крупными. Чтобы пояснить свою мысль, я сделаю сравнение: Наполеон в 1812 году завоевал Москву; но армия его, взяв Москву, сломилась под тяжестью экспроприированного добра; вследствие чрезмерной «нагрузки» она потеряла способность к маневрированию и шутя была разбита отечественными российскими полководцами. В таком же положении рискуем оказаться и мы. Теперь, после лозунга «грабь награбленное», нашим основным лозунгом должно стать: оставь из «награбленного» только то, что безусловно необходимо, строго полезно для дальнейшей борьбы и дальнейшего строительства.
154


Финансовая политика революции
Поэтому нет резона впадать в панику при виде той или иной частной лавчонки и представлять себе, что дело идет о потере наших завоеваний. Дело идет только о новой организации, которую надо провести во что бы ни стало под угрозой, что в противном случае мы действительно окажемся застигнутыми врасплох, сломленными стихией.
У нас имеется масса трестов, которые перешли на хозяйственный расчет, но которые в то же время все еще являются государственными пенсионерами; их содержание в значительной мере все еще ложится бременем на наш государственный бюджет. Перед нами задача — не держать всего этого бремени на государственном бюджете, а возлагать на него только то, что, безусловно, нуждается в поддержке со стороны государства и что необходимо сохранить для удержания государством его экономического господства.
Какие конкретно отрасли народного хозяйства мы должны удержать в своих руках? Я думаю, что при всех обстоятельствах нужно удержать нефть, уголь, транспорт, металл, банки, ибо именно эти отрасли являются господствующими экономически позициями.
Возможно ли для того, чтобы во всех этих отраслях оставить в руках государства наиболее мощные предприятия, пойти в остальных отраслях промышленности на другую систему? Можем ли мы там развивать аренду, концессии, партиципации (в дальнейшем я поясню, что это слово значит)? Речь идет о возможности допустить в эти не господствующие экономически отрасли частного предпринимателя, частного промышленника, поскольку само государство не может справиться с этим делом за отсутствием у него необходимых средств, и, допустив частного предпринимателя, облагать его налогом в пользу пролетарского государства. В частности, в вопросе о допустимости так называемых партиципаций дело обстоит так. Партиципация означает превращение наших государственных предприятий в предприятия смешанные, где дольщиком является и участвует в деле — партиципирует — частный (по преимуществу иностранный) капитал, который таким образом получает возможность развертывать свои операции. Возьму в качестве примера «Северолес». «Северо- лес» вывозит за границу лес. Он — государственное предприятие, часть акций которого свободно может быть передана английскому банку за соот155


Г.Я. Сокольников
ветствующее количество английских фунтов, чрезвычайно полезных для нас. Мы при этом выигрываем: во-первых, фунты, во-вторых, участие реального английского капитала в деле разработки леса и вывоза его за границу, т. е. участие такого английского капитала, который со своими организаторами, коммерческими дельцами, пароходами, орудиями труда — словом, со своими вещественными и квалифицированными личными элементами производства приступает к разработке наших северных лесных богатств и вывозу лесных материалов за границу. Конечно, было бы лучше, если бы мы целиком сами могли поставить это дело. Но мы не можем этого сделать. После некоторого времени своей работы «Северолес» принужден будет, если в нем не будет участия иностранного капитала, придти в Государственный банк и сказать: у меня не хватает капитала, одолжите мне средств. Что же может ему одолжить Государственный банк? Он может одолжить бумажные деньги, полученные за счет эмиссии. Но этого мало. Те бумажные знаки, которые может дать Государственный банк «Северо- лесу», за пределами РСФСР не являются денежными знаками; следовательно, для закупок за границей «Северолес» не может получить средств у себя, у своего государства, — так или иначе он должен прибегать к заграничным кредитам. Таким образом, мы стоим перед признанием того, что нужно очертить для своей работы известные границы деятельности и в них сосредоточить все свои силы, а в остальном считаться с необходимостью допустить частный капитал, чтобы он поднял наш вывоз леса и доходы пролетарского государства от этого вывоза леса, в организации которого будет принимать участие английский капитал. Будет ли это плюсом или минусом в сравнении с тем, как если бы мы одни вели все предприятие? Все говорит за то, что это будет плюсом.
Однако в отношении железных дорог было бы ошибкой согласиться на акционирование и на введение в аппарат управления представителей иностранного капитала. Несмотря на то, что мы постоянно проводим резкую черту между теперешней политикой и политикой «военного коммунизма», ни на минуту нельзя забывать, что мы живем все-таки в военную эпоху, когда в любой момент нам понадобится опять новая борьба, и железные дороги, которые представляют собой обязательную составную часть государственного административного и военного аппарата, не могут быть 156


Финансовая политика революции
выпущены из наших рук ни на один сантиметр. Кто владеет железной дорогой, тот владеет территорией, по которой она проходит. Если наряду с нами в правлениях железных дорог будут сидеть представители иностранного консорциума, то грозит опасность, что в решительный момент железные дорога могут отказаться работать в наших руках. Каковы опасности участия иностранного капитала в наших трестах? Эти опасности совершенно реальны, им нужно прямо смотреть в глаза. Конечно, поскольку наш государственный трест уже не является чистым государственным трестом, поскольку там участвует частный капитал, постольку там будет идти борьба за влияние, постольку правление треста будет, если хотите, полем гражданской войны, борьбы, с одной стороны — представителей пролетарского государства, с другой — представителей иностранного (и может быть, даже русского) капитала, который входит в эти правления трестов. Там развертывается борьба, и как она будет складываться — это будет зависеть от ряда политических и экономических условий. Как оценивает иностранная печать те условия, на которых мы допускаем иностранный капитал к участию в смешанных обществах? Французский официоз «Тан» напечатал статью, в которой он говорит, что для него неприемлемы смешанные общества. Это, говорит «Тан», для нас невыгодно, потому что в правлениях смешанных обществ будет идти борьба, и чтобы иметь перевес в этой борьбе, очевидно, иностранному капиталу нужно иметь чрезвычайно солидные гарантии. Я не буду сейчас подробно останавливаться на этих вопросах. Всякий из вас согласится с тем, что постановка вопросов о сфере и условиях этой (смешанной) формы участия частного капитала — та же самая, как и в вопросах об арендах и концессиях. Никакой крупной разницы между тем, сданы ли предприятия в концессию или они являются смешанными обществами, в которых участвует иностранный капитал, — нет.
При условии смешанного общества, где частный капитал в меньшинстве, конечно, для нас положение является более выгодным, чем в случае концессии, когда все права передаются концессионеру. Развитие системы смешанных обществ позволит нам, поскольку она будет осуществляться, снимать с нашего государственного бюджета, с нашего Государственного банка ту тяжесть, которой сейчас при наших наличных ресурсах мы вынести не можем. Возражение против системы смешанных 157


Г.Я. Сокольников
обществ могло бы состоять только в том, что мы сами имеем достаточно средств. Однако средства эти заключаются, главным образом, в бумажном капитале. А вопрос состоит сейчас в привлечении реального капитала, а не бумажного.
Как организовать торговлю, как добиться того, чтобы в кратчайший срок торговый оборот стал наиболее интенсивным? Здесь есть две точки зрения. Одна была выражена в моих тезисах, другая точка зрения, несколько отличная, нашла свое выражение в тех тезисах, которые опубликовал тов. Преображенский. Тов. Преображенский в большей степени, чем я, возлагает надежду на развитие государственной торговли, считает, что необходимо дать чрезвычайно крупные средства на эту государственную торговлю, для того чтобы путем выбрасывания денежных знаков через наш торговый аппарат и Государственный банк привлечь в распоряжение государства возможно больше реальных ресурсов. Я считаю, что, конечно, некоторую часть этой работы мы можем сделать. Но если бы мы поставили своей задачей взять всю торговлю в руки государства, то мы на этом сломали бы себе шею. Ибо для того чтобы государственную торговлю широко развить, как раз нужно было бы выпустить огромное количество новых денежных знаков, а тов. Преображенский и все мы признаем, что нужно прекратить рост эмиссий, что нужно отказаться от новых и новых выпусков бумажных денег; во всяком случае необходимо остановить рост этих выпусков. Если мы поставим себе задачу путем выпуска бумажных денег скупить в распоряжение государства те товарные запасы, которые есть на рынке, то тогда мы вернемся, собственно говоря, к политике «военного коммунизма», а именно, стремясь сосредоточить все в своих руках, придем к тому, что наши руки этого не смогут удержать. Такая политика развития государственной торговли путем выпуска большого количества денежных знаков привела бы к их обесценению. Но хозяевами рынка мы, благодаря этому выпуску денежных знаков, не стали бы. Поэтому надо принять следующее: нам необходимо в области торговли наряду с торговлей государственной развивать главным образом торговлю кооперативную, а кроме того, необходимо прямо признать, что значительная часть торговли должна быть взята и будет взята в свои руки частными торговцами, которые фактически имеют денежные средства.
158


Финансовая политика революции
Чтобы не развивать выпусков бумажных денег, нам приходится допускать торговую работу частных лиц. Мы должны видеть свою задачу не в том, чтобы занять их место, а в том, чтобы занять позицию над ними. Такой позицией является банковский аппарат — Государственный банк. Торговля повсюду связана с кредитным аппаратом, и развитие нашего Государственного банка, как делового регулятора, дает в руки Советского государства необычайно мощное орудие, которое повсюду в капиталистических странах находится в руках финансовых магнатов. Если мы держим кредит в своих руках, то являемся господами положения, несмотря на то что под ногами гиганта — Государственного банка — копошатся частные торговцы. Вот задача: использовать могущественнейшее орудие, каким является банковская техника, банковский кредит, для того, чтобы, взяв его в свои руки, быть фактически господами положения на рынке, оперируя только по отношению к наиболее крупным, деловым предприятиям и только теми товарами, которые являются товарами командующими. Дело решается не тем, что Толстопузов открыл лавочку, а тем, что тот, кто сохраняет в своих руках основные позиции на рынке, и является господином положения. Следовательно, мы не должны давать бесконечное количество торговых заданий нашему банку, а направлять его внимание и силы на наиболее «ударные» участки. Те, которые были на фронте, те, которые могут применить военные уроки к теперешнему положению, очень легко могут схватить смысл того, что я говорю. Был бы слепым и безумным тот военный командир, который, желая закрепить какую-нибудь территорию, взял бы и всех солдат, находящихся в его распоряжении, расставил по всей этой территории, чтобы каждый аршин, каждая сажень непосредственно были заняты его солдатами. И прав был бы тот командир, который занял бы только переправу через речку, который занял бы только решающие стратегические пункты, ибо с минимальным количеством сил он обеспечил бы себе возможность овладения данной позицией. Такой должна быть тактика Государственного банка. И эта тактика должна распространяться на всю нашу экономическую и финансовую политику.
Возвращаясь с этой точки зрения к вопросам торговли, я скажу, что мы должны стремиться к тому, чтобы, сохраняя монополию внешней торговли, как подчеркнул это ВЦИК Советов, в то же время не производить
159


Г.Я. Сокольников
этой внешней торговли только за счет своих государственных ресурсов. Мы должны сказать: пусть наряду с нами торгуют те, у кого есть капиталы; пусть они торгуют, а мы должны стремиться направлять эту работу в ту сторону, которая нужна, и должны заставлять платить за разрешение торговать; их торговую деятельность мы должны облагать в пользу государства, взимать пошлины и т. д. Поэтому в области внешней торговли надо широко развить систему смешанных обществ. Мы должны договариваться с крупными иностранными торгово-промышленными фирмами, основывать с ними общества для торговли с Россией, входить в эти общества для того, чтобы изнутри контролировать их работу, направлять ее; в некоторых случаях даже ввиду скудности наших капиталов разрешать торговые предприятия без нашего участия и регулировать внешнюю торговлю путем таможенных пошлин, путем запрещений ввоза или вывоза, не стремясь всю решительно торговлю вести через наш небольшой, не обладающий достаточными средствами Внешторг. В то же время, сохраняя систему монополии внешней торговли, мы должны внутри ее дать гораздо больше возможностей самостоятельной работы нашим хозяйственным организациям — государственным трестам. Опыт показал, что одна небольшая централизованная организация, какой является Внешторг, не может целиком удовлетворить все бесконечные потребности, которые имеют тресты и другие государственные торговые предприятия Советской России. Им должна быть предоставлена большая самостоятельность, они должны иметь возможность под контролем Внешторга, под его тесным руководством, без того, чтобы создавалась конкуренция, обслуживать нужды своих организаций.
Какое же значение будет иметь эта внешняя торговля для нашего внутреннего денежного обращения? На первый взгляд кажется, что она большого значения не будет иметь, однако это не так. Если разовьется наша внешняя торговля, если добавочные заграничные товары окажутся на нашем рынке, это будет тем моментом, который заставит крестьянина приналечь на плуг, поднять интенсивность своего труда, который заставит его вывозить на городской рынок большее количество товаров, и вместе с оживлением этого товарооборота будет укрепляться наш бумажный рубль, денежный знак Советского государства.
160


Финансовая политика революции
По тем же самым соображениям, по которым нельзя рассчитывать на возможность широкого развития государственной торговли, мы не можем считать, что государство сможет сейчас развить широкий кредит для крестьян. В течение многих лет мы требовали от крестьян ссуды в пользу рабочего класса. Сейчас некоторые товарищи вдаются в такую иллюзию, будто через наш Государственный банк можно оказать широкий кредит для крестьянства. Спрашивается, чем мы окажем этот кредит крестьянству? Если за счет бумажных денег, то мы возвращаемся к тому же самому вопросу об увеличении эмиссии. Если мы будем оказывать этот кредит крестьянству товарами, то это операция по меньшей мере рискованная. Отдать продукты наших трестов крестьянству и сказать ему, что оно расплатится с нами новым урожаем, этого осторожный купец никогда не сделал бы. Если нам, по совету товарища Ленина, нужно учиться торговать, то нужно учиться торговать осторожно: подождать нового урожая, тогда идти в деревню со своими товарами. Мы не имеем сейчас возможности при наших собственных пустых карманах давать крестьянству крупные ссуды, кредиты и т. п.
Мне остается подвести итоги тому, что я наметил. Сокращение нашего государственного бюджета, организация и развитие налоговой системы, сокращение государственных расходов по нашим государственным предприятиям, организация поступления доходов от этих предприятий — вот те пути, по которым нам надо будет идти в области нашей финансовой политики.
Проведение в жизнь этой программы дает нам основание считать, что к осени 1922 г. мы сможем упорядочить наш бюджет, сократив потребность в выпуске новых денежных знаков и, во вторую очередь, приступить непосредственно к денежной реформе.
Я хочу в заключение остановиться на одном моменте, который, мне кажется, имеет огромное значение. Это связь новой экономической и финансовой политики с международным положением и нашими задачами в области международной политики. Сплошь и рядом мы слышим то мнение, что наша теперешняя позиция вытекает из того, что международная революция не оправдала наших ожиданий. Я должен сказать, что это не только не совсем верно, но совсем неверно. В действительности если каж6-3191
161


Г.Я. Сокольников
дый спросит себя, что если бы в настоящее время в Европе уже восторжествовала пролетарская революция, какова была бы наша политика здесь, внутри России, — каждый должен был бы сказать: если бы не было угрозы новой политической интервенцией со стороны иностранного капитала, если бы мы были гарантированы от восстановления буржуазного режима силами иностранного капитала, тогда здесь, внутри Советской России, нам были бы в гораздо большей степени развязаны руки в смысле больших уступок крестьянству, мелким собственникам, частным предпринимателям. С точки зрения Европы, в которой уже победила бы пролетарская революция, было бы совершенно несущественным вопросом, в какой мере сохранились в России остатки частной собственности. Для Европы, в которой победила бы пролетарская революция, основным вопросом было бы то, в какой степени Советская Россия может обеспечить победившую пролетарскую революцию в Европе за счет своих ресурсов, за счет своего хлеба, которого не хватает и который должен быть взят из Америки, из страны, в которой пролетарское движение развивается слабее, чем в Европе. Если бы европейская революция уже победила, это означало бы возможность больших уступок, чем те, которые мы делаем сейчас. И именно с точки зрения интересов международной революции мы должны идти на все необходимые уступки, которые дают возможность Советской России в кратчайший срок подняться с новой силой. Европа представляет собой не систему установившихся государственных отношений, где буржуазия прочно держится на неприступных позициях, Европа представляет собой хаос: империалистическая война продолжается новыми методами, как ожесточенная экономическая война. Европа представляет собой, по крайне мере, два лагеря, две капиталистические группировки, которые друг с другом будут драться насмерть. Европа стоит перед новыми войнами и революциями. И для европейского рабочего класса основной вопрос заключается в следующем: может ли он во время своего выступления рассчитывать на рабочий класс России или нужно его сбросить со счетов, ибо, одержав у себя победу, он обессилел в тяжкой борьбе.
Поэтому именно с точки зрения международной революции надо стремиться в кратчайший срок создать более сильную и более сытую Советскую Россию.
162


Финансовая политика революции
4. Основные положения финансовой программы
(Тезисы к XI съезду РКП по вопросам финансовой политики, с изменениями, внесенными съездом)
1. В условиях старой экономической политики экономические ресурсы Советского государства были в то же время непосредственно и его финансовыми ресурсами; как снабжение рабочих, служащих и армии, так и обеспечение государственной промышленности сырьем, полуфабрикатами и пр. материалами происходили в натуральной форме; соответственно этому финансовая политика исчерпывалась вопросами распределения денежных знаков, совершенно второстепенное значение которых определялось крайне узкими пределами рыночного оборота.
2. В новых условиях обеспечение Советским государством потребностей как государственного администрирования, так и государственного хозяйствования лишь частично и во все более суживающемся масштабе происходит в форме непосредственного натурального снабжения (или непосредственной передвижки материальных ценностей), и все более происходит через посредство рынка, т. е. через посредство денег.
3. Полная ликвидация натурального государственного хозяйства возможна только при таком урегулировании отношений государства и рынка (мелкобуржуазного и частнокапиталистического), которое обеспечивало бы устойчивое и надежное функционирование снабжения (сырьем, материалами и продовольствием) государственной промышленности, армии и администрации через механизм денежного обращения. Для этого необходимы стабилизация цен и прекращение обесценения денежных знаков. Прекращение обесценения денежных знаков и стабилизация цен возможны лишь на основе упорядочения всей финансовой системы государства, в частности установления реального бюджета, сведения последнего без дефицита и увеличения товарообмена в стране.
Увеличение товарообмена в стране должно происходить как путем поднятия производства и усиления работы транспорта, так и путем расширения сферы денежного обращения, за счет сокращения натуральной части 6*
163


Г.Я. Сокольников
государственного хозяйства и усиления товарного характера крестьянского хозяйства.
4. Некоторое расширение сферы обращения денег имело место, и отчасти имеет до сих пор, вследствие перехода к новой экономической политике; оно повело осенью 1921 г. (к моменту реализации урожая) к кратковременной стабилизации курса рубля. Отсутствие равновесия в денежных доходах и расходах Советского государства сорвало эту стабилизацию. Нынешний бюджетный дефицит исключает возможность немедленной денежной реформы, направленной к созданию устойчивой валюты. С другой стороны, невозможность немедленной денежной реформы обусловливается голодом, влияние которого особо сказывается в росте цен и в обесценении денег.
5. Для данного момента необходимо, нисколько не ставя задачи немедленного возвращения к золотому обращению, твердо установить, что наша экономическая и финансовая политика решительно ориентируется на восстановление золотого обеспечения денег, необходимого, поскольку золото твердо остается мировыми деньгами и поскольку это значение золота на мировом рынке находит свое неизбежное выражение и в отношениях на внутреннем рынке даже в стране, где на основе национализации основных отраслей промышленности и транспорта часть хозяйства ведется в плановом порядке. Такая ориентировка должна на практике выражаться в политике сохранения неприкосновенного золотого фонда и развития добычи драгоценных металлов.
6. Основными мерами финансовой политики (и денежной реформы в том числе) являются теперь, во-первых, увеличение размеров товарообмена, прежде всего через развитие торговли внутренней и внешней, государственной, кооперативной и частной, и, во-вторых, сокращение и затем уничтожение бюджетного дефицита, сбалансирование бюджета путем сокращения государственных расходов и увеличения поступлений государственных доходов денежных и натуральных (при этом необходимо иметь в виду объединение сбора всех налогов в едином аппарате и постепенное перенесение центра тяжести на денежные налоги). С другой стороны, необходимы устранение случайностей в разассигновании денежных средств и выработка твердой финансовой практики.
164


Финансовая политика революции
7. Развитие товарообмена не может быть достигнуто только, или главным образом, через развитие государственной торговли. Государственная торговля должна, главным образом, развиваться за счет средств, предоставляемых ей кредитом, причем получение такого кредита может и должно быть организовано через Госбанк. Поддержка кооперативной торговли на безубыточных для государства основаниях должна быть широко осуществляема. При сделках и договорах между государственными учреждениями и предприятиями необходимо проведение в жизнь начал чекового расчета (чеки, списывание с текущих счетов, оборотные казначейские ассигновки).
8. Необходимость допустить к торговле частный капитал в области внутренней торговли означает допущение внутренних торговых монополий лишь в фискальных целях, а в области внешней торговли — разрешение смешанных обществ, предоставление торговых концессий и т. п., при сохранении государственной монополии.
При этом основной задачей торговой политики должно быть стимулирование перехода крестьянства от потребительского к товарному хозяйству, ибо только в таком переходе заключается гарантия подъема производительных сил в сельском хозяйстве, который, в свою очередь, является единственной гарантией скорейшего выхода из экономического и финансового кризиса.
9. В борьбе с бюджетным дефицитом необходимо, прежде всего, исходить из ясного сознания, что у Советского государства нет достаточных экономических и, в частности, финансовых ресурсов для содержания всего того громадного административного и хозяйственного аппарата, с которым оно вышло из предшествующего периода и содержание которого в эту эпоху обеспечивалось методами, не применимыми в условиях нового периода, когда отвергнута экспроприация мелкой собственности, а процесс экспроприации крупной собственности закончен. Советское государство должно радикально и в кратчайший срок «разгрузиться» и сохранить в руках пролетариата основные командующие отрасли народного хозяйства (транспорт, банк, уголь, нефть, металл, ткань), либо целиком удерживая за государством наиболее мощные предприятия в этих отраслях, либо обеспечивая свое фактическое неоспоримое господство соответственными ме165


Г.Я. Сокольников
тодами в случае долевого участия частного капитала в государственных предприятиях и их объединениях.
10. Учитывая громадную важность в общей системе хозяйства РСФСР промышленности вообще и государственной промышленности в особенности, без развития которой невозможно никакое серьезное оздоровление финансов, необходимо принять ряд мер, обеспечивающих существование и развитие промышленности.
И. Одновременно с упорядочением государственного финансирования промышленности и торговли необходимы жестокая урезка административного аппарата, сокращение числа правительственных учреждений в центре и на местах, отнесение ряда расходов на местный бюджет, изгнание из государственного бюджета всех расходов, которые не связаны с непосредственным поддержанием существования пролетарского государства. Повсюду необходимо сокращение количественное, с заменой повышением качественным, не допуская отрыва выплаты заработной платы от управления производством.
12. Вместе с тем по отношению к рабочим и служащим государственных предприятий (фабрик, заводов, транспорта и т. д.) и учреждений, оставленных на государственном снабжении, Советское государство должно проводить политику предохранения всеми мерами реальной заработной платы от понижения. Задачей партии и профсоюзов является борьба за то, чтобы отпускаемые рабочим и служащим на заработную плату средства не задерживались выплатой и не обращались хозяйственными и административными органами на другие нужды. В то же время необходима решительная борьба с нерациональным распределением ресурсов государственными учреждениями в смысле слишком больших затрат на центральные аппараты управления за счет предприятий и низших учреждений.
13. Особой задачей финансовой политики является сначала сокращение, а затем прекращение бумажно-денежной эмиссии. Эта важнейшая задача, проведение которой в жизнь должно быть начато немедленно, может быть полностью разрешена только на основе роста производительности труда, увеличения государственных доходов от национализированной промышленности и особенно успешного проведения налоговой политики.
166


Финансовая политика революции
14. Налоговая политика должна иметь задачей регулирование процессов накопления путем прямого обложения имущества, доходов и т. п.
В этом отношении налоговая политика является главным орудием революционной политики, политики пролетариата в переходную эпоху.
15. В то же время налоговая политика ставит себе непосредственные чисто фискальные задачи — обеспечение наибольшего поступления от налогов. Проведение налоговой системы не должно, однако, вести к понижению реальной заработной платы рабочим, т. е. должно сопровождаться соответственными компенсациями в заработной плате. При данном состоянии налогового аппарата, ликвидированного в предшествующий период и с трудом налаживаемого теперь, система прямого налогового обложения крайне затруднена. Вместе с тем партия ставит задачей по мере построения налогового аппарата развитие системы прямого обложения и постепенный отказ от косвенных налогов. Центр тяжести налоговой (денежной) системы может быть, однако, теперь только в косвенном обложении, как более легко осуществимом (акцизы на предметы массового потребления), дополняемом реальными прямыми налогами на промыслы и торговлю и целевым подушным обложением (борьба с голодом, эпидемиями); обложение производства и потребления предметов роскоши должно быть особенно суровым. Для обеспечения успеха сбора денежных налогов необходимо ударное сосредоточение внимания партии и советских органов на этой задаче и широкое привлечение партийных сил.
16. По мере развития внешней торговли более и более значительную роль должны играть таможенные ввозные и вывозные пошлины. Построение правильной системы ввозных и вывозных пошлин, однако, отнюдь не должно исходить только из соображений фискальных, имея своей задачей обеспечение возможности развития государственной промышленности. Ввозной тариф, не теряя из вида фискальных интересов, должен давать льготы по ввозу до нового урожая продовольствия и выражаться в меньших ставках для ввоза сельскохозяйственного и промышленного инвентаря и оборудования.
17. Развитие доходов от государственной промышленности, транспорта и торговли, сельскохозяйственных и лесных владений, от эксплуатации недр, развитие концессионных доходов и арендных поступлений мо167


Г.Я. Сокольников
жет и должно стать одним из путей оздоровления бюджета и ликвидации дефицита; при этом надо иметь в виду, что превращение государственных предприятий из убыточных в доходные требует беспощадной борьбы с бесхозяйственностью, безотчетностью и коммерческой безграмотностью, что члены партии должны учиться экономному и доходному ведению хозяйства и неуклонно выдвигать и создавать кадры промышленных и торговых руководителей из среды рабочих.
18. Развитие товарообмена между городом и деревней, а также товарное обращение в пределах городских рынков и деревенских рынков, и еще в большей степени развитие товарооборота с внешними рынками не могут успешно и быстро происходить без могущественного содействия кредита, регулирование которого должно быть в руках Госбанка. Создание подсобных кредитных институтов, контролируемых Госбанком и содействующих сосредоточению свободных денежных средств для производительного использования, равно как создание сети учреждений мелкого (кредитная кооперация) и локального кредита должно происходить в пределах, не нарушающих доминирующей роли Госбанка. Завоевание Госбанком прочной позиции во внешней торговле должно рассматриваться как один из существенных моментов подготовки денежной реформы. Эмиссионное право не может быть ни при каких условиях предоставлено иностранным банкам.
19. Все мероприятия финансовой политики, направленные к упорядочению бюджета, увеличению доходов, корректированию денежного обращения, организации кредита, сами по себе являются лишь паллиативами, поскольку они не в состоянии преодолеть экономического кризиса, составляющего основу кризиса финансов. Выход лежит только в плоскости поднятия производительности труда в сельском хозяйстве и промышленности, и только в увеличении емкости рынка как за счет крупного производства, так и за счет увеличения товарного предложения со стороны крестьянских и кустарных хозяйств.
20. К этой цели и должна быть направлена как общая экономическая политика, так и финансовая политика. После периода военного коммунизма перед партией рабочего класса стоит задача — в кратчайший срок укрепить завоеванную политическую власть, подведя под созданный в процессе борьбы государственный аппарат прочную финансовую базу.
168


Финансовая политика революции
21. Капиталистический мир, и прежде всего и непосредственнее всего европейский капиталистический мир, стоит перед новыми кризисами, войнами и революциями. Переходная эпоха от капитализма к социализму развертывается с неотвратимой непреложностью. Историческая роль первого пролетарского государства — Советской России — будет выполнена тем полнее, чем быстрее она сбросит с себя обессиливающие ее нищету, голод и разорение и осуществит свою экономическую и финансовую политику для дальнейшей борьбы за социализм.
5. О нашей финансовой программе
(Доклад на XI съезде
Российской Коммунистической партии (большевиков)
Вопрос о финансовой политике на наших партийных съездах ставится впервые. И если он до сих пор поднимался в связи с другими проблемами нашей экономической политики, то, главным образом, в плоскости решения вопроса о том, скоро ли можно будет прекратить всякую финансовую политику. Мы вовсе не думали о том, чтобы ее развивать, не думали о том, как использовать финансовую систему в народном хозяйстве в интересах организации общественного производства и распределения. В течение ряда лет мы шли на уничтожение денег как орудия обмена и поэтому относились без всяких треволнений ко всем тем расстройствам, которые происходили в области финансов. Мы наблюдали в течение всей революции обесценение денежных знаков, колебание всех цен, но от этого мы спасались особыми методами организации хозяйства. У нас очень широко была распространена та точка зрения (которую я, между прочим, никогда не разделял), что обесценение денежных знаков есть именно то, что нам требуется. Мы говорили: «Если деньги аннулируются, то это великолепно, потому что мы стоим за аннулирование денег».
До тех пор, пока экономическое значение денег было невелико, такая точка зрения на финансовые вопросы не приносила вреда. Но это коренным образом изменилось с того момента, как наша новая экономическая политика вступила в силу и начала получать свое логическое развитие.
169


Г.Я. Сокольников
С того момента, как мы ограничили свои задачи в области организации производства и распределения, с того момента, как мы не ставим своей задачей организацию всего производства и всего распределения исключительно как обобществленного процесса, с того момента, как мы не ставим задачи своему пролетарскому государству вертеть всю машину производства и организовывать все распределение только через наши государственные аппараты, — с этого самого момента рядом с государственными аппаратами стал рынок, на котором работает мелкий хозяйчик, крестьянин и кустарь.
Распределение, которое раньше почти целиком было сосредоточено в наших руках, теперь проходит точно так же через рынок. Но для того чтобы эти процессы производства и распределения могли совершаться через рынок, необходим инструмент обмена — денежная система, причем, конечно, нельзя представлять, что рядом с нами мог бы существовать рынок, на котором будет своя денежная система, что наше обобществленное хозяйство будет независимо от этого рынка.
Нет, опыт последнего полугодия убеждает нас, что наше обобществленное хозяйство, государственная индустрия попадают во все большую и большую зависимость от рынка, все больше и больше связываются с ним.
Продовольствие для рабочих в государственных предприятиях берется не только из запасов Наркомпрода, но и с вольного рынка, и притом во все большей и большей мере. Снабжение наших предприятий сырьем точно так же происходит в большой степени за счет этого вольного рынка. И это не может быть иначе.
Наши государственные предприятия могли снабжаться сырьем, собираемым в порядке разверстки с крестьян, пока Компрод таким же путем, как хлеб, собирал сырье для индустрии; тогда для наших государственных предприятий не стоял вопрос о том, как они могут восстановить свои запасы сырья, потому что это делал за них государственный принудительный аппарат.
Но мы отказались от этой системы, и предприятия теперь должны сами искать это сырье на рынке. Они должны покупать кожу. Они должны покупать лен. Все то, что раньше шло в индустрию в порядке принуди170


Финансовая политика революции
тельного вычерпывания из крестьянства (иначе говоря, из мелкой товарной базы), все это возможно теперь получить только в порядке установления экономических взаимоотношений с рынком, только в порядке того, что тов. Ленин назвал установлением правильных отношений между крупным хозяйством пролетариата и крестьянским хозяйством.
С другой стороны, если сырье берется с рынка, то наша государственная индустрия, наши обобществленные предприятия должны возвращать рынку в какой-то форме эквивалент, иначе они не смогут восстановить своих запасов сырья. Таким образом, не только в снабжении продовольствием и сырьем, но также и в сбыте своей продукции наша государственная индустрия должна все в большей и большей степени опираться именно на крестьянский, на вольный рынок. Она все больше и больше становится в зависимость от него, продавая ему свою продукцию и покупая на нем свое сырье.
Величайшей наивностью является разделявшаяся многими еще до последнего времени точка зрения, будто бы можно порядком закупки получать с крестьянского рынка все то, что нужно для государственной индустрии, используя ее продукцию исключительно на нужды самого же пролетарского государства, не давая ничего на рынок, не «разбазаривая». Такая точка зрения была недомыслием. И нашей промышленности необходимо открыть возможность работать, между прочим, и на вольный рынок, сдавая часть своей продукции государству, для того чтобы машина нашего пролетарского, Советского государства могла продолжать действовать, а другую часть — вольному рынку.
Итак, увертываться от вопроса о необходимости отпуска продукции госпромышленности на вольный рынок — совершенно бесполезно. Нужно трезво смотреть правде в глаза и строить экономическую организацию, соответствующую нашей эпохе, характеризующейся тем, что наше государственное хозяйство становится во все большую и большую зависимость от рынка. Для нас становится все больше и больше необходимым всю хозяйственную работу проводить через рынок и, следовательно, через деньги, как инструмент обмена на этом рынке.
В то же время мы как раз теперь стоим перед лицом финансового кризиса, небывалого по своим размерам, по сравнению с тем, что мы пере171


Г.Я. Сокольников
живали раньше. Если посмотреть на цифры роста эмиссии, на кривую роста цен, как она шла до осени последнего года, то может возникнуть представление, что раньше были какие-то счастливые аркадские времена, настолько теперешнее наше положение отличается от старого бурным подъемом цен, бурным обесценением рубля.
Для рабочего класса и, следовательно, для партии рабочего класса, когда она управляет государством, вопросы обесценения рубля, вопросы плохой валюты должны неизбежно являться одними из основных вопросов, потому что рабочий класс получает свое жалование от государства и все в большей степени живет именно за счет валюты, за счет денежных знаков. И для партии рабочего класса не может быть безразличным то, что денежные знаки, которыми выплачивается заработная плата рабочего класса, на протяжении одного месяца, вдвое падают в своей стоимости. Именно с этой точки зрения мы и должны разрешить стоящие перед нами финансовые трудности.
Кроме того, наша государственная индустрия, наше обобществленное хозяйство, для того чтобы существовать, развиваться, должны точно так же иметь в своем распоряжении твердую валюту, а не ту падающую, или даже кувырком скатывающуюся вниз валюту, которой сейчас располагает наше хозяйство. Нужна денежная реформа, нужен выход из финансового кризиса.
Прежде всего надо отчетливо признать, что найти выход из этого финансового кризиса силами финансовой техники, посредством изобретательности финансистов, конечно, никак невозможно. Выход из финансового кризиса лежит только в выходе из кризиса экономического, который возможен только на основе подъема нашей индустрии и сельского хозяйства, а также развития нашей внутренней и внешней торговли. Только на этой основе возможен выход из финансового кризиса.
Голод который разразился у нас в 1921 г., дает себя чувствовать не только в голодающих районах. На московском рынке костлявая рука голода дает себя чувствовать московскому рабочему даже тогда, когда он готов забыть про голодающих крестьян Поволжья. Повышение цен на продовольственные припасы в центральном районе и в неголодающих районах есть прямой ответ на голодную катастрофу на Волге.
172


Финансовая политика революции
Количество съестных припасов в самом узком смысле слова, количество того продовольствия, которое может поступить в рабочие желудки, самым тесным образом определяет все возможности нашего экономического развития и урегулирования финансовых трудностей.
Наше обобществленное хозяйство держится на продовольственной базе, до такой степени узкой, что сокращение ее между осенью и весной вызывает ожесточеннейшие кризисы. Мы второй раз на этом самом месте спотыкаемся — после некоторого осеннего подъема, вызванного отчасти тем, что в наше распоряжение поступило несколько большее количество хлеба, отчасти через Наркомпрод, а отчасти через рынок. Эта осенняя, более благополучная полоса вот уже второй раз очень быстро кончается. И тогда сжимается вся та подпочва, на которой держится наше хозяйство, а верхушки, которые пристроились по осеннему масштабу, должны тоже сокращаться и ломаться.
Естественно, что пока наша продовольственная база не расширится, до тех пор мы будем переживать сезонные — весенние — экономические кризисы, которые будут находить свое выражение и в кризисе финансовом. Однако из этого вовсе не следует, что в силу одного лишь улучшения продовольственных ресурсов мы выберемся из всех экономических затруднений. Промышленность в данном случае тоже играет крупнейшую роль: только тогда, когда наша промышленность твердо станет на ноги, когда издержки производства будут точно подсчитаны, когда работа промышленности будет экономически упорядочена, только тогда она сойдет с бюджетного иждивения; перестанет быть калекой, живущей на средства государства и являющейся причиной, обостряющей наш финансовый кризис. Только тогда прекратится давление этого пенсионера на государственный бюджет.
Но кроме этих основных условий, вызывающих финансовый кризис, есть и специальные причины его, которые нужно отнести за счет финансового хозяйства, имеющего свои собственные язвы, свои собственные пороки. Они нажиты в некоторой степени в эпоху военного коммунизма, явившегося эпохой ликвидации финансов, отказа от системы взимания денежных налогов и платности государственных услуг.
Таким образом, мы страдаем сейчас и оттого, что уже вступили в новую хозяйственную полосу, и оттого, что в финансовой области у нас 173


Г.Я. Сокольников
еще в значительной степени сохранились все особенности прежней эпохи: полная слабость финансового хозяйства.
Сейчас партией и советскими органами этому вопросу не уделяется еще достаточного внимания. А в случаях, когда к нему проявляется внимание, оно часто сопровождается непониманием. Надо надеяться, что XI съезд Советов исправит ошибку невнимания по отношению к финансовому хозяйству и поставит работу в финансовой области на должную ногу, точно так же, как в свое время была поставлена работа Комиссариата продовольствия. На работу Комиссариата финансов сейчас должен быть перенесен центр нашей активности. Мобилизацией партийных и беспартийных сил мы должны добиться того, чтобы аппарат денежного государственного хозяйства заработал, чтобы было покончено с развалом, который дает себя чувствовать еще до сих пор.
Но в области уяснения широким кругам партийной и советской общественности тех проблем, которые стоят перед нами, нам еще предстоит чрезвычайно много работы. Теперь со всех сторон предлагаются самые смелые проекты денежных реформ, они появляются и на страницах наших газет. Одни требуют перехода на золотую валюту, пустив в обращение серебро и золото, другие предлагают перейти к размену бумажных денег на золотые слитки. Подобных проектов чрезвычайно много. Будучи зачастую самого фантастического свойства, они исходят из самых разнообразных кругов — из крестьянской, рабочей среды, от бухгалтеров, чиновников и т. д. Все изобретают, все думают, что можно найти какой-то магический секрет, который дал бы возможность от плохих денег перейти к хорошим немедленно, сразу, на основании имеющихся в наличности ресурсов.
Это глубочайшая иллюзия; подобное прожектерство надо отбросить самым решительным образом и сказать, что теперь, при нынешнем состоянии нашего народного и финансового хозяйства, хороших устойчивых денег государство дать не может.
Это вытекает из целого ряда причин, на которых следует остановиться.
Конечно, самый простой способ дать хорошие деньги заключается в переходе на золотую валюту. Но для этого необходим целый ряд условий, например, восстановление частного владения на земли, на капитал, капитуля174


Финансовая политика революции
ция в Генуе, готовность признать международные займы на любых условиях. Если бы мы капитулировали, если бы сдали все свои позиции, то тогда, пожалуй, нам было бы легче получить при посредстве, скажем, французского банкира или американского дядюшки возможность исправить нашу денежную систему. Но эта хорошая валюта была бы чрезвычайно хорошей валютой для капиталистической индустрии, это была бы хотя и устойчивая валюта, но по отношению к трудящимся массам, к рабочим массам, по отношению к крестьянству это была бы чрезвычайно твердая петля, твердый зажим: хорошая валюта для капиталистов — скверная валюта для трудящихся масс.
Вот что означал бы переход в настоящий момент к золотой валюте. Мы могли бы к ней перейти, если бы она у нас была, но, к сожалению, ее у нас нет. У нас сохранилась лишь часть золотого запаса, и недавно было проведено постановление о выделении из этой части золотого запаса неприкосновенного фонда, который не должен идти на текущие нужды и экспортироваться за границу. С этим запасом золота мы могли бы прожить некоторое время, если бы перешли с бумажного фонда на золотое обращение. Но перед всяким станет вопрос: что было бы после того, как этот золотой запас был бы исчерпан?
Мы остались бы у разбитого корыта. Мы не получили бы назад этих золотых денег, не получили бы по той же самой причине, по какой мы не получаем назад даже наших бумажных денег. И, раз выброшенные из нашего казначейства, они более никогда не попали бы в нашу кассу.
Это сразу выясняет, в чем дело. Суть, оказывается, совершенно не в том, что у нас не золотые деньги, а бумажные. Ведь если бы эти бумажные деньги возвращались к нам, мы могли бы прекратить эмиссию.
Если мы наладим свое финансовое хозяйство так, что выброшенные нами бумажные деньги будут возвращаться к нам назад, тогда нам не надо будет пускать в обращение золото, потому что раз эмиссия будет прекращена, раз количество бумажных денег не будет возрастать с каждым месяцем, то мы достигнем стабилизации нашего рубля.
Поэтому нам нужно, не ломая себе головы над дикими проектами, сознать, что наша задача состоит в том, чтобы прекратить новые выпуски бумажных денег. И тогда мы получим и стабилизацию цен, и прекращение эмиссии, и прекращение обесценения рубля.
175


Г.Я. Сокольников
Но добиться этой простой вещи мы пока не могли, и мы сейчас делаем только первые шаги в этом направлении. Совсем недавно разработаны и частью приняты декреты, которые устанавливают налоговую программу. Мы только сейчас начинаем подходить к созданию налогового аппарата. И только в том случае, если мы эту меру проведем, мы приблизимся к выходу из финансового кризиса в той мере, в какой это возможно именно финансовыми методами.
Следовательно, подходить к денежной реформе нам приходится не непосредственно со стороны техники денежной реформы, а прежде всего со стороны бюджетной, со стороны правильной организации системы наших доходов и расходов.
Наши расходы на 1922 год по тому бюджету, который был принят в конце 1921 г. Всероссийским съездом Советов, были определены 1,8 млрд довоенных рублей. Но этот бюджет, который представлял из себя, конечно, громадный шаг вперед, имел целый ряд недостатков, прежде всего потому, что он был необычайно спешно составлен, и благодаря этой спешности и отсутствию статистических материалов в него вкрались весьма существенные ошибки.
Одна из самых существенных ошибок состоит в том, что в этом бюджете, в графе доходов, был показан чистый доход от государственной промышленности в 750 миллионов довоенных рублей, с преувеличением против действительности, по крайней мере на полмиллиарда. Таким образом, дефицит, который в этом бюджете был исчислен в 300 млн руб., на самом деле, нужно считать равным, по крайней мере, 800 млн руб. Округляя цифры, можно сказать, что дефицит в этом бюджете равен, по крайней мере, миллиарду.
Таким образом, на 1,8 млрд р. нашего бюджета мы в действительности имели около 1 млрд руб. дефицита, т. е. больше 50%.
С таким бюджетом, конечно, жить нельзя. Выпустить в течение 9 месяцев на 1 млрд золотом бумажных денег, реальная покупательная способность которых ничтожна — это задача, которую, конечно, никакому титану, никакому Гознаку при всех усовершенствованиях его техники выполнить не под силу.
176


Финансовая политика революции
При пересмотре этого бюджета, при устранении из него всех ошибок мы пришли к тому выводу, что для того, чтобы дойти в нашем бюджете до такого дефицита, который можно было бы действительно покрывать за счет выпуска денежных знаков, необходимо произвести самое жесточайшее сокращение смет решительно всех Наркоматов, вплоть до военного. Ряд учреждений надо вообще снять с государственного бюджета.
Если мы не выполним этой задачи, если мы не сократим до минимума всех расходов, не пойдем на жесточайшую урезку, мы никогда не сможем справиться с нашей задачей, не сможем выйти из финансового кризиса. Перед нами стоит абсолютная необходимость величайшей урезки, если мы хотим перестать выкидывать каждый месяц десятки триллионов на рынок.
Все это признают, со всем этим соглашаются. Но дело не в согласии, а в том, чтобы действительно эту линию провести в жизнь. Здесь встречаются величайшие трудности.
Для того чтобы ее провести, нужны величайшая воля, решительность, абсолютная твердость, нужна полная готовность всей партии идти на сокращение, на сужение государственного хозяйства в полном сознании, что иначе никакого выхода из нашего финансового кризиса не может быть.
Теперь, при пересмотре бюджета, мы вынуждены проводить как раз такого рода политику. Мы вынуждены идти на самое решительное сокращение всех наших расходов и перенесение значительной части расходов с государственного бюджета на местный бюджет.
Это перенесение с государственного бюджета на местный имеет то оправдание, что сейчас местный бюджет является в гораздо большей степени прочным, чем наш государственный бюджет. Теперь бюджеты Москвы, Петрограда, бюджеты Грузии и Карелии являются в гораздо большей степени бездефицитными, чем наш государственный бюджет, который за предыдущие годы все в себя впитал, вобрал и всю тяжесть финансовой работы возложил на печатный центральный станок. Сейчас надо во что бы то ни стало провести работу децентрализации бюджета.
Кто легче может выполнить работу взимания налогов, организацию обратного притока денежных средств — наш центральный аппарат или местный аппарат? Несомненно, легче справится с этим местный. Поэтому надо выдвинуть следующую программу оздоровления нашего бюджета.
177


Г.Я. Сокольников
С одной стороны, необходимо сокращение государственного бюджета, перенесение целого ряда расходов па местный бюджет. Расходы, которые наиболее близки к населению, наиболее понятны ему, как, например, расходы по здравоохранению, просвещению, социальному обеспечению, отчасти юстиции и т. д., необходимо перенести на местный бюджет. В то же время необходимо укрепить местный бюджет. Поступления по некоторым из налогов, которые по нынешнему нашему положению являются государственными, должны быть переданы местным исполкомам для организации местного хозяйства.
Разделение может быть произведено на следующих началах: натур- налог и денежные косвенные налоги идут в общегосударственную кассу, на расходы государственного хозяйства, а все прямые денежные налоги передаются местам, которые, с другой стороны, развивают свою систему денежных налогов. В отношении взимания местных налогов на местах проявлена инициатива, и имеется опыт, который только нужно изучить и распространить его во всероссийском масштабе. Эти налога, главным образом, упадут на крестьянское хозяйство, но точно так же они должны упасть и на мелкие хозяйства, на мелких собственников, на мелких торговцев в городах.
Местные налоги не могут быть натуральными налогами, потому что натуральный налог взимает государство: они должны быть денежными налогами и, не падая непосредственно на землю, облагаемую натурнало- гом, должны быть поимущественным обложением, падающим на двор, на хозяйство. В качестве основного типа местного налога мы, на основании опыта Ярославской и других губ., предлагаем подворный налог для деревни и, соответственно этому, налог, построенный по тому же принципу, для города. Наряду с развитием местного денежного обложения мы предполагаем передать местам поступления от промыслового налога, который является сейчас основным государственным прямым налогом и который должен дать по примерному подсчету около 40 или в лучшем случае до 50 миллионов довоенных рублей. Что же мы получим от этого? Мы выиграем прежде всего то, что прямой государственный налог, если он будет отдаваться в местные кассы, будет действительно собираться. Сейчас, поскольку на местах не заинтересованы в этом сборе, они его и не стремятся 178


Финансовая политика революции
взимать. С другой стороны, к таким решениям этих вопросов вынуждает нас момент экономической политики, который состоит в том, что товарищи на местах иногда не отдают себе отчета, что местам жить за счет центрального печатного станка — жить за счет государственной кассы — больше нельзя. Сама эта касса в значительной степени пуста. Нужно жить за счет собственных ресурсов. Нужно их находить и извлекать.
Некоторые из местных людей в каком-нибудь уездном городке теперь не сочувствуют новой экономической политике и не стремятся особенно к тому, чтобы у них была торговля, промышленность, развивалось бы кустарное хозяйство и т. д. Но при такой системе, когда обложение будет приносить доход в кассу местного исполкома, они поймут на местном узком опыте необходимость той политики, которая проводится в общегосударственном масштабе.
Конечно, очень плохо, что мы не можем только через свой аппарат Наркомпрода производить распределение, что мы вынуждены допускать частных торговцев. Но раз это так, то наша задача не в том, чтобы мешать торговцам производить работу, которую мы признали экономически необходимой, а в том, чтобы этого частного торговца обложить, чтобы, допуская его экономическую работу, в то же время взимать с него, в порядке использования налоговой системы, как одного из могущественных орудий революционной политики пролетариата, налог в пользу рабоче-крестьянского государства и при помощи налогов укреплять это государство и регулировать процесс накопления капитала, которое теперь при новой экономической политике возможно.
В путях развития налового обложения и для государственного бюджета намечается известный выход. Система денежных налогов позволит нам возвращать обратно бумажные знаки и сокращать эмиссию. Но, конечно, одной системы налогов недостаточно. Наряду с ней чрезвычайно значительную роль будут играть доходы, получаемые от государственного хозяйства. Вот небольшой пример. На ж. д. введена платность, против которой боролись еще полгода назад. И можно сейчас сказать, что только благодаря этой системе платности у нас работают ж. д. Выручка НКПС в январе 1922 г. составляла около 300 миллиардов (по официальному отчету НКПС), в феврале около 800 миллиардов, а в марте должна составить 179


Г.Я. Сокольников
не менее 2 с половиной триллионов, в апреле же, по предположительному исчислению НКПС, 4 триллиона. Таким образом, НКПС начинает успешно орудовать триллионами. Организация сбора этой выручки — дело величайшей трудности. Эти триллионы при нынешнем положении вещей, по-видимому, до НКПС не дойдут. Они уйдут на штопанье дыр по местам.
И это типично для всего нашего хозяйства. У нас в действительности ресурсов больше, чем нам кажется. Но только мы не можем их централизовать, собрать, рационально использовать, вследствие отсутствия у нас какого бы то ни было центрального аппарата. Так НКПиТ имеет свои доходы от продажи марок, и за счет продажи марок он выплачивает заработную плату служащим. НКЗ имеет попенный сбор. НКПС имеет свои доходы, городское хозяйство имеет свои доходы. Для успешного сбора этих доходов нужна некоторая децентрализация, но, с другой стороны, необходимо также построить аппарат, который мог бы рационально использовать эти денежные средства, высвобождающиеся в процессе оборота. При этом основным правилом должно быть стремление покончить с системой бесплатности. Какая же может быть бесплатность при новой экономической политике? Очевидно, кто-то должен платить, если работают ж. д., кто-то должен платить, если в этой зале горит и освещает электричество. А у нас до сих пор не изжита бесплатность коммунальных услуг, которая является величайшей нелепостью. Если вы пройдетесь вечером по улицам Москвы и заглянете в окна, то увидите, что везде горят люстры, дома освещены великолепно. За чей же счет получает освещение московская буржуазия? За счет московского пролетариата, за счет всероссийского рабочего класса. Вот что означает система бесплатности услуг! С ней надо покончить.
При системе абсолютной платности государство не оказывает никаких услуг бесплатно, кроме тех, которые оказываются только и непосредственно рабочим или беднейшей части крестьянства. Только эти услуги могут быть бесплатными. Теперь, напр., в университетах выдаются бесплатные пайки, стипендии, и в конце концов оказывается, что буржуазная молодежь получает образование за счет рабочего класса и крестьянских масс. С этой системой придется покончить. Государство должно извлекать все возможные доходы для укрепления своего экономического господ180


Финансовая политика революции
ства, а не быть в положении доброго папаши, который все, что у него есть, раздает для того, чтобы самому оказаться у разбитого корыта.
Вопрос о платности и бесплатности имеет для нас принципиальное значение по следующим причинам. В течение пережитого нами периода, который т. Бухарин назвал переходным периодом, а который в действительности был только коротеньким прологом, вступлением в действительно переходную эпоху, — в течение этого коротенького пролога к нынешней переходной эпохе мы сплошь и рядом готовы были признать, что мы уже уничтожили у себя все классовые различия, стерли экономические грани между классами. В настоящее же время мы от этой точки зрения должны отказаться и для нас основным исходным положением должно быть то, что переход политической власти в руки рабочего класса еще не означает уничтожения остальных классов. Они экономически продолжают существовать. Мы живем в классовом обществе. Пролетариат осуществляет свое господство как господствующий класс, а вокруг него стоят другие классы, враждебные ему или нейтральные. С одними он соглашается, против других борется, и будет продолжать бороться, но не теми методами, которыми мы боролись в эпоху военного коммунизма, а другими. А когда, под видом бесплатности коммунальных услуг, предоставляемых рабочим государством, мы предоставляем эту услугу буржуазии, то мы должны признать, что буржуазия в данном случае побеждает, используя экономически наш режим. А наши интересы состоят как раз именно в том, чтобы, трезво учтя положение, оборачивать свое политическое и экономическое могущество против буржуазии.
По отношению к государственной промышленности нам надо встать на ту же самую точку зрения, на какой мы сейчас стоим по отношению к железным дорогам. Наши фабрики и заводы должны стать источникам^ укрепления экономического и политического могущества Советского государства. Сейчас же происходит обратное. Государство поддерживает их, они являются тяжелым бременем для государственного бюджета. Многие скажут: «Да, это совершенно правильно, так оно и должно быть, государство должно поддерживать национализированную промышленность». Это верно, но оно должно поддерживать ее лишь до поры до времени, поддерживать с разбором, поддерживать только в меру наличных ресурсов. А 181


Г.Я. Сокольников
ресурсов этих у нас теперь значительно меньше, чем в эпоху военного коммунизма. Процесс экспроприации крупной собственности закончен. Использование всех ресурсов мелкого хозяйства было возможно для нужд военной защиты, а теперь экспроприация мелкой собственности для нас невозможна. К чему привел выпуск бумажных денег — мы видим. Таким образом, только в меру наличных реальных ресурсов мы сможем поддерживать нашу промышленность. А между тем, сейчас на иждивении государства продолжает оставаться значительная часть нашей государственной промышленности, которая организовалась в тресты на хозяйственном расчете, но продолжает жить одновременно и за счет ресурсов государства.
Тов. Ленин указывал, что мы стоим перед финансовым кризисом, который чрезвычайно жестоко может отозваться на многих трестах, и это совершенно правильно. Выдержать полностью нагрузку государственных трестов, конечно, государство не может и не должно к этому стремиться, прежде всего потому, что наши государственные тресты сплошь и рядом организованы на живую нитку. Что они из себя представляют, разобраться очень трудно. Выделились среди трестов такие, которые являются, безусловно, здоровыми предприятиями. Выявились, например, такие предприятия, во главе которых стоят наши тов., которые показали себя, как крупнейшие организаторы и хозяйственники. Вот, например, тов. Межлаук, руководящий Югосталью, или т. Кассиор, ведающий Грозненской нефтяной промышленностью. Эти тов. сумели дело поставить так, что в трестах, которыми они руководят, не приходится сомневаться. Но есть целый ряд других трестов, вся работа которых сводится к тому, что они проедают те запасы, которые у них имеются, и оборот их сокращается и сокращается. Сплошь и рядом дело идет к тому, что привилегированная верхушка в форме больших жалований реализует в свою пользу то, что непосредственно владельцы реализовали бы как прибавочную стоимость. На это нужно смотреть прямо, не закрывая глаза. Если написано «государственный трест», то не следует воображать, что это идеальный трест пролетарского государства, а надо понимать, что часто этот трест используется группой буржуазии. Нужна величайшая проверка, величайший экзамен государственным трестам. И я думаю, что тов. Ленин был безусловно прав, утверждая, что эту поверку в состоянии сделать не Рабкрин и контрольная комиссия, а что 182


Финансовая политика революции
эта проверка будет дана на рынке. Рынок — вот жестокий экзаменатор. И только там выяснится, в какой мере государственные тресты имеют основания рассчитывать на поддержку государства. Этот вопрос непосредственно подводит нас к вопросу об отношениях нашего государственного хозяйства и частного хозяйства в области промышленности.
Прежде чем перейти к этому вопросу, следует остановиться на вопросе о росте нашей эмиссии за последние месяцы. В 1920 г. увеличение происходило равномерно по месяцам, в 1921 году, с осени, начинается резкий подъем. Еще в августе 1921 г. выпуск составлял 703 млрд, а в сентябре эмиссия достигла одного триллиона, в октябре — 2 триллионов, к ноябрю она составила 3,365 млрд, т. е. почти удвоилась, затем к декабрю она составила 7,700 млрд, т. е. вновь удвоение. Всего в течение четырех последних месяцев 1921 г. было выпущено 14 триллионов, тогда как до сентября 1921 года всего-навсего было выпущено 3 триллиона, считая тут и выпуски царского правительства. И в 1922 году мы продолжаем в том же духе: в январе 1922 г. выпуск составлял 12,300 млрд, т. е. увеличился несколько меньше, чем наполовину против декабря, причем часть январской эмиссии падает на ликвидацию задолженности 1921 г. (2 триллиона с лишним), в феврале выпущено 18,800 млрд; это мы считаем уже величайшим успехом, потому что увеличение составляет не 100% с месяца на месяц, как в последние месяцы 1921 г., а 50%; в марте эмиссия должна составить 23 или 24 триллиона, т. е. увеличиться несколько меньше, чем на 50%, — около 40%.
Итак, наша эмиссия устремляется непосредственно вверх, и с точки зрения тех, которые одобряют подобную политику, не следует смущаться этим ростом эмиссии.
Это совершенно неверно: дальнейший рост эмиссии в таком темпе приведет к бойкоту нашего денежного знака, к полному обесценению нашего денежного знака на рынке, к финансовому краху, к тому, что жалованье красноармейцам нельзя будет заплатить этим денежным знаком, ввиду его бойкота на рынке.
А так как значительнейшая доля увеличения эмиссии идет на поддержку нашей государственной промышленности, то мы должны сказать: на государственных плечах, на государственном бюджете держать эту про183


Г.Я. Сокольников
мышленность мы не можем, мы должны ей предложить опереться на рынок и поддержать пролетарское государство, а не сосать его.
Вопрос о нормальных отношениях с промышленностью является одним из основных вопросов и политически и экономически. И мне кажется, что здесь нужно подойти с такой точки зрения. У нас по отношению к промышленности проводится та же самая система, какую проводили к крестьянству. Как по отношению к крестьянству мы проводили систему продразверстки, т. е. брали решительно все излишки, оставляя крестьянину только то, что ему необходимо непосредственно для прокормления, чтобы люди и скот не дохли, так и здесь мы вели такую же политику по отношению к государственной индустрии, до последнего времени беря с нее все решительно. Вся продукция промышленности должна была поступать в государственный котел. Нужно перевернуть эти отношения. Нужно сказать, что и по отношению к промышленности надо поставить задачу так, как ее поставили: по отношению к крестьянству там на место продразверстки — продналог, и здесь, следовательно, нужно, чтобы была не промраз- верстка, а промналог, промышленный налог. Если мы действительно стремимся к подъему нашего государственного хозяйства, то должны обеспечить для него такие условия, при которых оно могло бы существовать. Если мы все решительно забираем, если мы требуем всю продукцию в государственный котел, а в то же время поддерживать эту промышленность целиком не можем, то мы сами подрезаем тот сук, на котором сидим.
Надо сказать, что наша государственная промышленность в первую очередь должна работать на государство. Но она должна на него работать ровно в такой степени, в какой государство может платить за это. Иначе промышленность не может существовать. Но спрашивается: а что получит государство от промышленности, если оно должно платить за свои заказы? Не получило ли бы оно больше, если бы сдало свое предприятие арендатору или в концессию? Ведь если мы сдаем ту или иную фабрику арендатору, то он оплачивает государству 10% с валового производства. И всякому ясно, что если бы государство потребовало не 10, а 50%, то он не взял бы этого предприятия, потому что это было бы экономически невыгодно. А мы свою государственную промышленность ставим в гораздо худшие условия, чем арендатора, арендатор делает отчисления в размере 184


Финансовая политика революции
10%, а наши предприятия отдают государству все и при таком порядке будут всегда прогорать. Поэтому государственная индустрия должна впредь облагаться налогом со своей валовой продукции. Возьмем нефтяные промыслы. Многие утверждают, что нефтяные промыслы необходимо сдать в концессию: пусть придет иностранный капитал и наладит нашу нефтяную промышленность. Я не против концессий. Но я считаю, что основные базисы нашего экономического имущества, то, на чем мы держимся, — мы не должны выпускать из своих рук. И вместо того чтобы звать концессионеров, давайте сами поставим нашу нефтяную промышленность в такие условия, чтобы она могла работать не хуже, чем мог бы работать концессионер. Скажем, такая-то часть продукции нефтяных промыслов идет в казну в порядке налогов, в порядке той доли, которую промышленность отдает государству, а за все остальное мы нефтяному тресту должны платить. Мне кажется, что на этих началах мы должны будем построить организацию всей промышленности.
Но тогда становится ясным, что за все платить мы не сможем, а будем действительно платить только за то, без чего не в состоянии обойтись. Следовательно, нам придется отказаться от задачи финансирования и поддержки таких отраслей хозяйства, которые не имеют решающего значения. Мы должны будем допустить в них частный капитал, который будет работать рядом с нашим государственным хозяйством.
Вопрос о концессиях, мне кажется, достаточно освещен. Поэтому я думаю на нем особенно подробно не останавливаться. Тезисы, которые были опубликованы тов. Лариным, в противовес тем, которые составляют основу моего доклада, возражают против «партиципации». Тов. Ларин требует разъяснения этого мудреного слова. Это не мудреная, а простая вещь. Это есть участие иностранного капитала в государственных предприятиях. Это есть та система смешанных обществ, о которых говорил тов. Ленин. Система смешанных обществ, которую мы развиваем и которая не встречает возражений, состоит в том, что мы не собираемся решительно все предприятия вести целиком за государственный счет. Мы можем часть вложенного в эти предприятия капитала передавать частному иностранному капиталу. Я приведу пример Северолеса. Этот государственный трест работает только за счет государственных средств. Но если мы 185


Г.Я. Сокольников
превратим его в акционерное общество, используя здесь организационную технику капитализма, то мы могли бы часть акций этого общества продать иностранному капиталу. Таким образом, мы сложили бы с себя в некоторой доле задачу финансирования Северолеса. Я считаю, что во всех случаях, когда деле не идет об основных экономических позициях, как транспорт, нефть, уголь, металл, ткань, мы можем идти широко на развитие такой системы смешанных обществ, не менее широко, чем идем на допущение концессий, аренд и т. д.
Я резюмирую кратко те пути оздоровления нашего финансового хозяйства, которые сейчас наметились: сокращение государственного бюджета, развитие местного бюджета, развитие системы денежных налогов, развитие системы государственных доходов, снятие всего того, что можно, в области промышленности с государственного бюджета, обложение промышленности, которая должна давать определенные ресурсы государству, развитие системы аренд, концессий, смешанных обществ, которые обеспечивают развитие производительных сил и дают нам возможность использовать иностранный капитал.
Но этим дело не ограничивается. В области финансовой перед нами, кроме урегулирования бюджетного хозяйства, стоит еще задача укрепления товарооборота, увеличения емкости товарного рынка. Я уже говорил, как росла наша эмиссия осенью 1921 г. Самое замечательное в том, что этот рост эмиссии последовал вслед за теми тремя месяцами — июль, август, сентябрь, — в течение которых имела место стабилизация рубля. В течение этих 3 месяцев цены не только не поднимались, но, наоборот, падали. Вместо того чтобы использовать это благоприятное положение, мы ответили выпуском 14 триллионов. Это произошло, главным образом, потому, что никакого равновесия между нашими государственными доходами и расходами не было. Надо проанализировать это положение и сказать себе, что та стабилизация рубля, к которой мы стремимся, является вполне возможной и что отмеченное выше снижение цен явилось результатом увеличения товарооборота, возрастания емкости рынка, которая была обоснована, с одной стороны, сезонным вывозом крестьянского хлеба на рынок, а с другой — новой экономической политикой, давшей возможность этому рынку существовать и развиваться. Последовавшее затем осенью 1921 г. повышение цен яви186


Финансовая политика революции
лось сюрпризом, но сейчас мы эту перспективу должны иметь в виду. К осени 1922 г. мы должны построить свое хозяйство таким образом, чтобы не быть вынужденными выступить с новой, увеличенной, удесятеренной эмиссией, а, наоборот, сократить или совершенно прекратить эмиссию, если это окажется возможным. Кроме того, если в 1921 г. увеличение емкости рынка было достигнуто раскрепощением внутреннего товарооборота, то в этом году надо стремиться увеличить количество товаров на рынке за счет притока их с внешнего рынка. Нашей задачей является, во что бы то ни стало, наряду с поднятием внутренней торговли развить и внешнюю торговлю. Никакого выхода — ни экономического, ни финансового — вне развития внешней торговли для нас нет. Существовать отрезанными от внешнего мира мы не можем. Наша внешняя торговля до сих пор велась таким образом, что мы выбрасывали на внешний рынок золото, экспортировали золотой фонд. До сих пор мы, конечно, могли кое-что таким образом ввозить. Но теперь либо мы должны будем вывозить на внешний рынок последние остатки золотого фонда, либо сохраним эти остатки для того, чтобы в дальнейшем быть в состоянии (и в этом значение золотого фонда) выравнивать при помощи его свои международные платежи и приступить к развитию экспорта. Лозунг развития вывоза может показаться чрезвычайно странным: страна — нищая, голодающая, а мы ставим задачу вывоза на внешний рынок. Да, а между тем ее необходимо поставить со всей силой. Нам нужен ввоз, но тот, кто хочет ввоза, тот должен и вывозить. Таким образом, наша система внешней торговли на основе сохранения государственной монополии и в тех ее формах, какие устанавливает сейчас ВЦИК, должна быть приспособлена к тому, чтобы дать возможность нашему крестьянскому хозяйству выбрасывать свои продукты на внешний рынок. Мы добьемся действительного увеличения интенсивности крестьянского хозяйства только лишь тогда, когда откроем перед ним эту перспективу. Сейчас наша внутренняя промышленность не настолько развилась, чтобы она могла удовлетворять крестьянский спрос. Это угнетенное состояние нашей промышленности подавляет у крестьянина стремление к увеличению своей продукции. Увеличение же продукции крестьянского хозяйства, открытие возможности для крестьянского хозяйства продавать и покупать на внешнем рынке через посредство достаточно гибкого аппарата внешней торговли (каким он стремится теперь стать), 187


Г.Я. Сокольников
эта возможность создаст для нас совершенно другую экономическую ситуацию. Она оживит наш внутренний рынок, она поднимет значение наших бумажных денежных знаков и облегчит нам возможность выхода из денежного кризиса.
Чтобы закончить, я должен теперь коснуться следующего общего вопроса. Идя на включение Советской России в систему мирового хозяйства, идя на участие иностранного капитала в экономической жизни у нас, не становимся ли мы пленниками этого иностранного капитала? При другой исторической ситуации такой исход был бы очень вероятен. Но при нынешнем положении к решению этого вопроса нельзя подходить с общей точки зрения. Надо подходить к нему с учетом современной обстановки, характеризующейся тем, что капитализм до сих пор после мировой войны не может справиться с теми силами, которое он сам разнуздал, не может выйти из экономического кризиса. Высшая точка этого кризиса до сих пор не превзойдена. Политические противоречия в лагере капитализма все обостряются: борьба, которая велась с оружием в руках, продолжается на почве экономической. В Европе две группировки стоят друг против друга. Чистейшая иллюзия утверждать, что капитализм изжил свои внутренние противоречия. Как вы объясните иначе созыв Генуэзской конференции? Как вы объясните политику Ллойд — Джорджа, иначе как не необходимостью для английского капитализма противопоставить себя на европейском континенте французскому капитализму, который стремится сейчас стать гегемоном в Европе в большей степени, чем когда бы то ни было, чем даже во времена Наполеона Бонапарта.
Эти внутренние противоречия капитализма, его слабость являются порукой того, что европейская революция не закончилась. Многие считают, что европейская революция не оправдала наших надежд, что она перестала развиваться и т. д. Надо сказать, что как раз именно теперь все с большей остротой развивается политический и экономический кризис, который дает нам шансы выйти победителями из борьбы. Увернуться от борьбы с капитализмом на экономической почве мы, конечно, не сможем: это смешно было бы думать. Можно ли было увернуться от борьбы с капитализмом на почве военной интервенции? Нет, мы приняли эту борьбу и выиграли. Борьба на почве экономической будет гораздо трудней. Тем не менее, мы должны ее 188


Финансовая политика революции
принять с ясным сознанием, что эта борьба будет труднее, чем прежняя. Ларин в тезисах, которые он опубликовал, писал таким, примерно, способом: «Зачем нам стремиться к ускорению хозяйственного подъема при участии иностранного капитала; зачем нам поезда, которые ходят по 60 верст в час, достаточно, если они будут делать по 20 верст в час, коммунизм мы завоевали, власть в наших руках, давайте — отсидимся. Пока что, пусть в Европе идет революция. Когда она там победит — и наше положение улучшится». Эта политика «моя хата с края, ничего не знаю» — политика, которая ликвидирует международную революцию.
Нет, теперь, когда во всяком политическом конфликте все интересуются тем, что может сказать Советская Россия, — для нас является основным моментом в кратчайший срок добиться экономического и финансового возрождения Советской России, для того чтобы она могла явиться хозяйственной базой для дальнейшего развития европейской революции. В это упирается сейчас все. Европейская революция упирается в нашу слабость. Ни одна группа пролетариата ни в одной стране Европы не может выступить, пока мы будем парализованы и слабы. Наша основная задача состоит в том, чтобы в нашей голодной, обнищавшей стране, в которой рабочий класс стоит у власти, развить в кратчайший срок возможно больше сил, сделать ее экономически сильной, ибо этого требуют интересы международной революции. И под этим углом нам и надо строить свою финансовую политику.
30 марта 1922 г.
6. Борьба с финансовым развалом
(Доклад на IV сессии ВЦИК в октябре 1922 г.)
Позвольте мне вначале напомнить, что на предыдущей сессии ВЦИК, когда мы обсуждали доклад Наркомфина, представлялся чрезвычайно еще спорным вопрос о том, возможно ли хотя бы частично достижение той задачи, которую ставит себе наша финансовая политика в первую очередь, — задачи стабилизации рубля. Все выступавшие ораторы утверждали категорически, что никакая стабилизация рубля в России не189


Г.Я. Сокольников
возможна. Я высказал противоположное предположение, что именно в тот момент, когда мы обсуждаем этот вопрос, происходит перелом и мы вступаем во временную полосу стабилизации наших бумажных денег. Ход событий за последние месяцы, между этими двумя сессиями, подтвердил мои предположения. Мы действительно имели в течение нескольких месяцев период относительной стабилизации цен, период некоторой стабилизации рубля. И в настоящее время мы далеко не полностью вышли из этого периода, как я это постараюсь подтвердить цифрами.
Позвольте прежде коротко остановиться на вопросе о том, почему Советская власть, почему Народный Комиссариат Финансов борются за стабилизацию рубля, действительно ли она необходима в общих интересах нашего народного хозяйства или же она представляет собой какую-то специфическую, ведомственную, узкофинансовую задачу, до которой много дела Наркомфину, но до которой стране, пролетариату Советской республики никакого дела нет. Я ставлю этот вопрос ребром потому, что в последнее время мы часто слышали из рядов товарищей, именующих себя хозяйственниками, лозунг: «К черту стабилизацию, она нам не нужна, она нам только вредна». И теперь, когда курс рубля вновь дрогнул, когда отрицательные последствия этого колебания сказались чрезвычайно болезненно, внеся вновь в нашу хозяйственную жизнь элементы разложения, о которых мы готовы были начать забывать, — в этот момент необходимо поставить во весь рост вопрос о значении борьбы за стабилизацию нашего рубля и дать совершенно точный ответ на то, нужна она в общих интересах нашего хозяйства или не нужна.
Приступая к решению этого вопроса, мы должны иметь в виду, что с того момента, как натуральные элементы в нашем государственном хозяйстве все больше и больше уступают место денежному хозяйству, когда промышленность уже не может развиваться без того, чтобы не обращаться к рынку, продавая свои продукты и закупая вновь сырье, — с этого момента вопрос о правильном функционировании инструмента обмена, каким являются деньги, приобретает совершенно исключительное значение. Если на рынке, где обмен происходит в денежном выражении, покупательная сила денег быстро сокращается, то это означает постоянный паралич всех хозяйственных процессов. Крестьянин не повезет на рынок свои про190


Финансовая политика революции
дукты, если он в обмен на них получит в городе бумажные деньги, которые обесцениваются в течение месяца на 100%. Суживается предложение хлеба, предложение сырья, которое идет из распыленных крестьянских хозяйств.
Наша промышленность также повисает в воздухе. Она не может выпутаться из целого ряда кризисов, потому что, продавая свою продукцию за обесценивающиеся деньги, она не может восстановить запасы сырья, иначе как за счет притока в нее дополнительного капитала со стороны. А если она не выбрасывает своей продукции на рынок, а задерживает ее на складах, тогда наступает кризис оборотных средств, потому что товары не реализуются, а между тем, заработную плату рабочим и целый ряд других платежей нужно производить.
Таким образом, если наша бумажная денежная валюта бессильна выполнять свои функции обмена, то, поскольку денежный обмен приобретает все более решающее значение в нашей жизни, все наше хозяйство расстраивается целиком и все наилучшие производственные программы оказываются клочками бумажек.
Эти соображения показывают, что, когда мы выдвигаем программу стабилизации бумажного рубля, мы в области экономической выполняем ту же задачу, которая была выставлена коммунистической партией в области политической — задачу смычки рабочего класса и крестьянства, задачу нового способа хозяйственного соединения города и деревни.
Вопрос об эмиссии, который имеет ближайшее отношение к вопросу об обесценении бумажных денег (несомненно, что новые массовые выпуски бумажных денег являются основным моментом, который определяет обесценение рубля), в условиях нынешнего хозяйства получил совершенно новое значение. Рассматривать эмиссию только так, как мы ее рассматривали до 1921 года, — т. е. что эмиссия — это вид налога, очень плохого, неорганизованного, но все же налога, падающего на рабочих и частный оборот, но оставляющего вне сферы своего влияния советский экономический аппарат, — теперь нельзя. Так было в 1919—1920 г. В то время не существовало широкого рынка, на который бы выносила свою продукцию государственная промышленность. И когда мы выпускали бумажные деньги, то рабочие и служащие с этими деньгами обращались только на кресть-
191


Г.Я. Сокольников
янский рынок, и убыток от обесценения денег терпели, следовательно, только, с одной стороны, рабочие и служащие, с другой — крестьяне.
Но теперь вся наша госпромышленность, вся наша госторговля выносит свой товар на вольный рынок. И когда мы выпускаем в обращение триллионы бумажных денег, то любой их держатель может прийти в государственный магазин, на любой госсклад, в трест и потребовать определенное количество товара, заплатив за него обесценивающимися бумажками. В этом случае убыток от падения наших бумажных денег ложится не только на вольный рынок, где есть предложение крестьянской продукции, но и на госпромышленность. От обесценения денег страдает не только их держатель, а и трест, и промышленность, госторговля в целом.
Таким образом, когда мы печатаем денежные знаки, мы печатаем, в сущности, талоны, дающие право на получение определенной доли продукции нашей промышленности. Поэтому, если мы шутим с эмиссией, если мы не боремся за стабилизацию рубля, то это означает, что мы идем к тому, что наша госпромышленность вместо реального капитала загружается обесценивающимися бумажными деньгами, т. е., к постепенной ликвидации государственного капитала, находящегося в промышленности. Совершенно иным будет положение, если промышленность получит возможность оперировать с рублем, более или менее стабилизованным, потому что тогда она, получая в обмен на свою продукцию деньги, которые не обесцениваются так быстро, может выйти с ними на рынок и восстановить запасы сырья без необходимости дополнительных затрат.
Таким образом, основным вопросом возможности продолжения производства и является стабилизация рубля. Она представляет возможность производить обмен на рынке в условиях, которые не означали бы ликвидацию, проедание государственных фондов.
Став самым решительным образом на точку зрения необходимости борьбы за стабилизацию рубля, мы все же не в состоянии выдвинуть программу немедленного прекращения выпуска бумажных денег. Наша задача сводится к тому, чтобы стремиться к сокращению роли эмиссии в нашем бюджете. Надо сказать, что эта задача частично удалась, как показывают цифры эмиссии за 1922 год. К первому января 1922 года было выпущено в обращение в круглых цифрах 17 триллионов, в январе — 12 триллионов, в 192


Финансовая политика революции
феврале — 18, в марте — 32, в апреле — 46, в мае — 85, в июне — 106, в июле — 154, в августе — 221, в сентябре — 230 и в октябре — 260 триллионов. Эти цифры дают картину роста денежной эмиссии даже в период стабилизации рубля. Это и понятно; когда стабилизация рубля наступила в мае, когда явилась возможность использовать дензнаки, как знаки, более или менее обладающие реальной покупательной силой, то нажим на Наркомфин был настолько силен, что эмиссия в абсолютных цифрах продолжала увеличиваться.
Характеризуя состояние денежного обращения за последние месяцы этого года, мы можем сказать, что положение начинает приобретать несколько более благоприятный характер. О более благоприятном характере нужно, конечно, говорить очень осторожно, потому что все относительное благополучие денежного обращения в полном смысле слова висит на волоске, но тем не менее некоторые более или менее благоприятные признаки есть.
Они заключаются в следующем. Во-первых, во втором полугодии 1922 года рост эмиссии и в абсолютных цифрах замедляется. Если мы сравним прошлый 1921-й и этот 1922 г., то увидим следующее: в прошлом году в июле было выпущено денег на 460 миллиардов, в октябре — около 2 триллионов. Таким образом, с июля по октябрь эмиссия более чем учетверилась. Если же мы возьмем цифры нынешнего года, то увидим, что в июле было выпущено 154 триллиона, а в октябре 260 триллионов. Таким образом, эмиссия даже не удвоилась и, следовательно, она растет во втором полугодии этого года медленнее, чем в прошлом году.
Затем, октябрь, ноябрь и декабрь прошлого года были месяцами колоссального увеличения эмиссии, когда она с месяца на месяц удваивалась и даже более. В этом году, наоборот, начиная с августа, мы вертимся около цифры 200 с чем-то триллионов, и по тем предположениям, которые у нас есть, вряд ли ноябрьская эмиссия окажется значительно больше октябрьской.
Таким образом, с месяца на месяц за последнее время эмиссия перестает резко возрастать, и это дает основание предполагать, что, может быть, при твердой политике нам удастся избежать такого финансового краха, который был в декабре прошлого года и в январе — марте текущего.
7-3191
193


Г.Я. Сокольников
Каким же образом оказалось возможным, что эмиссия в этом году не возрастает в абсолютных цифрах последние месяцы так, как она возрастала в прошлом году? Это оказалось возможным благодаря росту налоговых и прочих доходных поступлений республики. Здесь опять я должен с самого начала оговорить, что хотя цифры дают представление об очень значительном росте, но все-таки не нужно упускать из вида, что все поступления чрезвычайно невелики по своему реальному значению, в особенности если их сравнить с довоенными.
Данные о движении государственных налогов за 1922 г. представляются в следующем виде. Если принять поступление налогов в январе за 100, то в феврале было собрано 258, т. е. больше на 158%, в марте по сравнению с февралем поступление налогов дало 382, т. е. возрастание на 282%, в апреле по сравнению с мартом возрастание на 214%, в мае по сравнению с апрелем на 238%, в июне на 198%, в июле на 129%, в августе на 135%. Таким образом, из месяца в месяц идет увеличение количества денежных знаков, поступающих в уплату налогов. Посмотрим, что это дает в индексных и золотых рублях. В январе, если считать в золотых рублях, государственных налогов поступило на 835.000 рублей, в августе — на 11.500.000 рублей. Таким образом, поступления увеличились, примерно, в 11—12 раз. Такое же соотношение получается, если мы исчисляем номинальные суммы поступления по товарному индексу. В августе поступление было исчислено в золотых рублях в 11.578.000, а по товарному индексу в 4.803.000. Как видите, цифра чрезвычайно незначительна сама по себе.
Кроме налогов росли и другие государственные доходы. Если мы сравним денежную выручку НКПС в январе и выручку его же в сентябре, то картина получится следующая: в январе НКПС выручил 360 миллиардов руб., в сентябре, — 83 триллиона, т. е. более в 200 с лишним раз. Цены же за это время возросли в среднем в 18 раз. Реальная выручка НКПС (в золоте и по индексу) с января но сентябрь возросла, таким образом, примерно, в 10 с лишним раз, т. е. процент роста таков же, как процент роста налогов. Выручка Наркомпочтеля растет медленнее, тем не менее и она характеризуется возрастанием.
Если возьмем цифры последних двух месяцев, то получится такая картина: в августе государственные налоги и таможенные пошлины дали 194


Финансовая политика революции
24 триллиона руб.; местные налоги и коммунальные доходы дали 18 триллионов руб.; выручка НКПС — 66 триллионов и Наркомпочтеля — 3,9 триллиона. Итого налоги и прочие государственные и местные доходы в августе дали 112 триллионов. Сентябрь дал такую картину: государственные налоги — 41 триллион, местные налоги и коммунальные сборы — 26 триллионов, всего налогов более 68 триллионов. Выручка НКПС — 83 триллиона, Наркомпочтеля — 5,4 триллиона, итого, налоги и доходы дали в сентябре 157 триллионов против 112 в августе. Окончательного подсчета поступления еще нет, но ввиду того, что в октябре тарифы и ставки не пересматривались, возможно, что результат октябрьских поступлений не очень значительно будет отличаться от сентябрьских и что он составит 160—170 триллионов руб.
Эти цифры дают разгадку того, как удалось затормозить рост эмиссии. Так как денежные ресурсы составляются, с одной стороны, из эмиссии, а с другой — из поступлений от налогов и денежных доходов, то чем больше растут поступления от налогов и доходов, тем меньше приходится прибегать к эмиссиям. Соотношение между этими налогами и доходными поступлениями, с одной стороны, и эмиссией — с другой в течение первого полугодия этого года развивалось следующим образом.
Отношение общей суммы денежных доходов к эмиссии составляло в январе 10%, т. е. эмиссия дала в 10 раз больше, чем все поступления от налогов и доходов денежного характера. В феврале это процентное отношение было 19,3, в марте — 21,4, в апреле — 29,4, в мае — 35,5; В июне — 38,5. Последняя цифра означает, что в общем количестве денежных ресурсов, которыми мы располагали, эмиссия составляла около % а налоги и доходы 2/5. На этом уровне, примерно, держалось это соотношение и в августе, сентябре и октябре. Что касается ноября, то это, по-видимому, будет первый месяц, в течение которого впервые поступления от налогов и доходов сравняются с нашей эмиссией и, быть может, ее превзойдут. Таким образом, в общем количестве денежных ресурсов эмиссия, возможно, будет с ноября занимать уже менее 50%.
Не так давно, если не ошибаюсь, проф. Яснопольский, напечатал в «Торгово-Промышленной Газете» статью, в которой высмеивал политику стабилизации рубля и говорил: «Какой смысл имеет эта политика, когда 7*
195


Г.Я. Сокольников
эмиссия все равно растет». Наша задача состояла не в том, как понимал ее этот профессор. Она заключалась не в том, чтобы абсолютно приостановить всякий рост эмиссии, а в том, чтобы рост налогов и доходов шел более быстрым темпом, чем идет возрастание эмиссии, и этого нам действительно удалось добиться.
В 1921 г. выпуск денежных знаков составлял в сентябре один триллион, в октябре — 2 триллиона, в ноябре — 3 триллиона 365 миллиардов, в декабре — 7 триллионов 694 миллиарда, т. е. из месяца в месяц эмиссия удваивалась и даже больше, чем удваивалась. Это необычайное усиление эмиссии в осенние месяцы прошлого года повело затем к кризису, и задача наша теперь заключается в том, чтобы не допустить повторения этой картины, избежать денежного кризиса осенью и зимой текущего года. Это может удаться в той мере, в какой будет выполняться программа собирания налогов и правильной организации нашего государственного хозяйства, по крайней мере в отношении транспорта и почты, состоящих на государственном бюджете.
Я сейчас покажу, как обстоит дело с транспортом и почтой.
Наши железнодорожные тарифы не пересматривались с июля месяца. В июле железнодорожные тарифы были увеличены против довоенных в 2 миллиона раз; в то же самое время общий товарный индекс был, примерно, 4 миллиона. Таким образом, по железным дорогам в действительности мы провозили пассажиров и груз за полцены. Тариф был установлен на уровне довоенном, но в действительности вместо рубля получали только полтинник, потому что перевод на советские рубли производился не по коэффициенту товарного индекса, 4 млн, а по коэффициенту в 2 млн. Эти тарифы оставались без изменения до самого последнего времени, и только 15 октября мы пересмотрели эти цифры в сторону некоторого повышения, а с первого ноября еще повысили. И несмотря на это повышение коэффициент перевода тарифного железнодорожного рубля на советские знаки отстает от среднего товарного и от золотого индекса.
Что касается товарного тарифа, то мы продолжаем, по соглашению с НКПС и Госпланом, щадить товарные грузы, поэтому грузы перевозятся и будут некоторое время перевозиться по сравнению с довоенным временем, в 3 и 4 раза дешевле. Эта мера обрекает транспорт на дефицит, и этот 196


Финансовая политика революции
дефицит будет тем меньше, чем больше нам удастся тарифы транспорта держать на уровне товарного индекса. В противном случае мы приходим к безвыходному положению для транспорта.
Мы берем с пассажиров и грузов по коэффициенту 2—6 миллиона, но когда транспорт сам покупает уголь, то он обязан платить по полному товарному индексу, так как в противном случае это грозит разрушением Донбассу. Когда транспорт платит за металл, то он должен платить также по полному рыночному индексу, ибо иначе начинает гибнуть наша металлургия. Ясно, что транспорт должен брать столько же, сколько он платит сам за металл и за уголь — и на это нужно держать курс.
Еще более разительным является положение Наркомпочтеля. Довоенная такса Наркомпочтеля пересчитана на советские дензнаки по коэффициенту в полтора миллиона; больше того, некоторые почтовые услуги оказываются по коэффициенту в восемьсот тысяч. Все это пережитки системы бесплатности в почтово-телеграфных и ж.-д. тарифах, которые очень и очень больно бьют нас, вызывая необходимость увеличения эмиссии, и сказываются на всем решительно хозяйстве.
Одновременно с повышениями железнодорожных и почтово-телеграфных тарифов, которые предпринимаются нами в согласии с НКПС и НКПочтелем, мы вынуждены пересмотреть и ставки налогового обложения, в первую очередь ставки обложения косвенного. Надо сказать, что наши ставки налогового обложения не изменились с мая месяца, между тем как общетоварный индекс с того времени вырос в два раза. Следовательно, налоговые доходы, поступая в гос. кассы в прежнем, майском, размере — в своем реальном значении упали в два раза. Поэтому мы вошли в Совнарком с предложением восстановить реальное значение акцизных ставок, как они были установлены в мае месяце. Конечно, пересмотр этих ставок в сторону повышения, равно как и других ставок и некоторых пошлин, будет очень неудобной и тяжелой мерой, но пока мы живем с падающей и колеблющейся валютой, нет другого выхода, кроме периодического пересмотра налоговых ставок в сторону их повышения, для того чтобы наши реальные поступления не падали, для того чтобы обесценение рубля не било наши государственные доходы и поступления от налогов.
197


Г.Я. Сокольников
В вопросе о повышении налоговых ставок и вообще в вопросе о взимании налогов с промышленности нам пришлось встретиться с чрезвычайно ожесточенным сопротивлением нашей государственной промышленности. Здесь возникает вопрос, который нельзя решить в порядке дискуссии в печати или в порядке борьбы в межведомственных комиссиях. Это вопрос, который действительно должен быть решен и в советском порядке и в порядке партийном. Должна ли государственная промышленность уплачивать налоги или нет?
Вопрос, в конце концов, приходится ставить именно таким образом, ибо наши промышленники полагают, что так как они — государственные промышленники, то они сами представляют собой государство, и что поэтому нет никакого смысла в том, чтобы государственная промышленность платила налоги государству же. На самом деле эта точка зрения не выдерживает никакой критики. Наша промышленность, хотя она и государственная, хотя руководители трестов — только управляющие порученным им государственным имуществом, тем не менее она не есть государство. Промышленность должна передавать те ресурсы, которые в ней высвобождаются, в государственные кассы для их перераспределения. Промышленность не может претендовать на то, чтобы быть государством в государстве, на то, чтобы все свои ресурсы целиком использовать только для себя. На то она и есть советская промышленность, чтобы поддерживать своими ресурсами Советское государство. И если мы откажемся от того, чтобы промышленность часть своей продукции вносила государству, — спрашивается, каким же образом будет содержаться Красная армия, каким образом будет покрываться дефицит от транспорта, каким образом будет содержаться весь советский аппарат? Тогда единственным источником доходов может остаться только крестьянство. Но совершенно ясно, что политический строй, который попытался бы так построить свою налоговую систему, чтобы налоговое обложение падало только на крестьян, такой политический строй не мог бы долго существовать и такая тенденция противоречит всей нашей теперешней партийной и советской линии. Промышленность должна производить отчисления в пользу государства. Государство перераспределяет эти отчисления и, конечно, часть их вновь направляет в промышленность. И именно таким образом Советское госу198


Финансовая политика революции
дарство получает возможность проводить свой хозяйственный план. Ибо, как же поддержать тяжелую промышленность, как поддержать нефть, как поддержать металлургию, как поддержать уголь, если мы не будем иметь возможность из так называемой легкой индустрии, которая начинает уже несколько обрастать жирком, перебрасывать определенную часть ресурсов в тяжелую индустрию?
Нужно сказать определенно, что и гос. промышленность, и государственная торговля должны уплачивать налоги и не имеют права уклоняться от этой обязанности. Крупнейшими недоимщиками по налогам являются наши государственные тресты. Нужно поставить вопрос таким образом: для нашей советской промышленности должно являться политическим долгом, долгом чести — выплачивать налоги честно и своевременно, не давая частным промышленникам уклоняться, плутовать и т. д.
К тому же и налоги, которые должна уплачивать гос. промышленность, совсем для нее необременительны. Все налоги, вместе взятые, которые были взысканы с начала года с промышленности, представляют по своей сумме 4 с чем-то миллиона рублей. Я утверждаю, что собиранием налогов в сумме 4 миллионов рублей никак промышленность нельзя разорить. Наше налоговое обложение является при всех цифрах, которые я приводил, смешным, ничтожным, и если мы хотим, чтобы Советская республика дальше существовала, то мы должны в 1922—1923 гг. применить совершенно иной масштаб взимания налогов. Нужно налаживать денежно-налоговую систему, без которой государство не является государством; пока оно не имеет достаточно обеспеченных источников дохода, до тех пор все висит в воздухе — и Красная армия, и весь советский аппарат.
Неся такое ничтожное налоговое обложение, промышленность получила взамен от Наркомфина, который будто бы проводил точку зрения ее удушения, в одном только порядке долгосрочных ссуд с мая до начала сентября — 125 триллионов деньгами и хлебом. Кроме того через Госбанк она получила за этот же период, примерно, около 100 триллионов краткосрочными кредитами.
Но величайшая иллюзия думать, что один Наркомфин может путем цветных бумажек спасти нашу промышленность. Ее можно спасти лишь путем улучшения организации производства, путем введения учета, путем 199


Г.Я. Сокольников
правильной калькуляции себестоимости продуктов — этим путем нужно бороться с дефицитностью промышленности.
Если положение в области финансов стало менее катастрофическим за последнее время, то это в значительной степени зависит от того, что в советском аппарате удалось произвести значительное сокращение. Количество лиц, которое состояло на государственном бюджете в начале 1922 года, превышало вместе с армией 6 миллионов. В настоящее время оно лишь несколько превышает 3 миллиона. Таким образом, число состоящих на государственном иждивении сократилось вдвое.
Я перехожу теперь к сокращению государственных расходов. Сокращение расходов оказалось возможным потому, что был выдвинут целевой принцип. Удовлетворяются все больше и больше только такие потребности, которые признаются абсолютно заслуживающими полного своего покрытия, и этим избегается распыление средств.
И, наконец, третья мера, которая в значительной степени позволила сократить общегосударственный дефицит, состояла в разделении местного и государственного бюджетов. Эта мера, проведенная весной текущего года, в момент чрезвычайного обострения финансового кризиса, вызвала жестокие протесты как с мест, так и в центре — со стороны ряда Наркоматов, по которым расходы были отнесены на местные средства. Они выставляли то соображение, что эта передача различных гос. потребностей на местные средства на самом деле представляет собой просто выкидывание их за борт, что те отрасли государственной работы, которые передаются на местные средства, осуждаются на гибель. В действительности этого не произошло, и, наоборот, передача части расходов на местные средства и передача целого ряда доходных источников местам привела к развитию местных доходов, местных налогов, привела к организации местного бюджета, и теперь мы являемся свидетелями того факта, что местные доходы и налоги растут быстрее, чем государственные.
В общем, в сумме налоговых поступлений, которые я перечислил, за август и сентябрь местные поступления составляют около 40%. Несомненно, что положение на местах остается чрезвычайно затруднительным, несомненно, что местам придется проявить огромную долю творчества, изобретательности, напряжения всех своих сил для того, чтобы выйти из 200


Финансовая политика революции
создавшегося положения, но не подлежит также никакому сомнению, что местные налоги взыскиваются легче, чем государственные, что в этом отношении местные исполкомы могут добиться хороших результатов, так как налоги приобретают в большей степени целевой характер. Трудно было бы обложить крестьян общегосударственным подворным денежным налогом, поступления от которого, по представлению местного населения, пойдут в Москву, неизвестно на что. Но когда взимается местный налог и деньги расходуются в пределах губернии на удовлетворение всем понятных местных нужд, то эта система оправдывает себя финансовыми результатами.
По квартальному бюджету на октябрь — декабрь, на местные нужды относится, дополнительно к тому, что раньше было передано, содержание милиции и содержание учительского персонала в школах первой ступени. Вместе с тем местам передаются и новые доходные источники от вводимых новых налогов. Об этих новых источниках я буду еще говорить потом, здесь же я бы хотел отметить один вопрос, который приобретает политическое значение. А именно: толкаемые потребностью в деньгах, местные исполкомы, сплошь и рядом, вводят самочинно налоги и сборы, которые никем не утверждены и не разрешены. Это положение таит в себе величайшие опасности, так как связано с величайшей налоговой анархией на местах. В одной из северных губерний исполком ввел 22 непредусмотренных никем местных налога. На Украине, в правобережных губерниях, как сообщают, самочинные местные налоги сделали жизнь совершенно невозможной. Мы рискуем вызвать чрезвычайное недовольство широчайших трудящихся масс, если будет развиваться налоговый произвол. Налоги на местах могут вводиться только те, которые утверждены специальным списком, принятым ВЦИК. Если места предполагают вводить новые налоги, то для этого нужно предварительно получить разрешение центра. Это дает известные гарантии против того, что на почве развития местных налогов мы не натолкнемся на крупнейшие политические осложнения.
Каковы перспективы нашего государственного бюджета на предстоящий год? В настоящее время мы можем их определить более точно, чем это было по отношению к 1922 году. Первый бюджет, утвержденный съездом Советов, предусматривал годовой бюджет в 1.800.000.000 довоенных золотых руб. Второй, ориентировочный, бюджет предусматривал все201


Г.Я. Сокольников
го 1.200.000.000 рублей. Эти цифры являются преувеличенными. Надо совершенно трезво смотреть в лицо действительности и сказать, что реально больше одного миллиарда золотых рублей или одного миллиарда индексных рублей, как угодно, мы в своем распоряжении иметь не будем. И нужно по этой одежке протягивать ножки, так как абсолютно ничего сделать нельзя, раз реальные поступления, включая и доход от эмиссий, не могут дать ни в коем случае свыше одного миллиарда точнее — 900 миллионов рублей. Бюджет первого квартала периода 1922—1923 гг., который проходит теперь через Совнарком, предусматривает общий итог доходов и расходов в 180 миллиардов рублей в денежных знаках 1922 года, или, если считать все нули, это составит один квадриллион восемьсот триллионов рублей. Этот квадриллион 800 триллионов рублей приходится на три месяца. Если их перевести по нынешнему реальному курсу золота или по индексному коэффициенту, то это составит 250 миллионов рублей на золото. Таким образом, первый квартал подтверждает сказанное мною выше: двести пятьдесят миллионов на квартал как раз дадут один миллиард в течение целого года.
При составлении квартальных бюджетов и при исполнении наших месячных бюджетов для нас каждый раз основным вопросом является вопрос о фонде заработной платы, ибо прежде всего приходится учитывать повышение цен продуктов, потребляемых рабочими. Нужно сказать, что, по сравнению с маем месяцем, реальное значение фонда заработной платы в нашем бюджете возросло более чем вдвое. Заработная плата рабочих, которые состояли на госбюджете, если взять денежное и продовольственное ассигнование, составляла в мае около 30 триллионов рублей. На октябрь месяц фонд заработной платы составлял около 120 триллионов, т. е. увеличился в 4 раза; между тем индекс за это время поднялся всего в 2 раза. Таким образом, реальная ценность средств, которые государство отпускает служащим и рабочим, состоящим на государственном бюджете, увеличилась вдвое. Она в действительности увеличилась более чем вдвое, благодаря тому, что одновременно шло сокращение и числа служащих и рабочих, которые оставлены на государственном бюджете.
Позвольте тут же вам сообщить о мерах, которые мы предполагаем предпринять, вернее о попытках, которые мы думаем сделать для того, 202


Финансовая политика революции
чтобы застраховать рабочих от обесценения бумажных денег, получаемых ими в виде заработной платы.
Мы предполагаем организовать — вначале в небольших размерах, в крупнейших пролетарских центрах — сберегательные кассы, которые бы давали рабочему возможность вносить туда заработок, чтобы, в случае обесценения советского рубля по отношению к бюджетному индексу рабочего, он получал из этой сберегательной кассы внесенные деньги в увеличенном размере, т. е. получал бы денежные знаки в соответствии с реальной стоимостью предметов продовольствия и вообще потребления, входящих в бюджетный индекс рабочего. Конечно, можно сказать, что заработок рабочего не настолько велик, чтобы он мог откладывать его в эти сберегательные кассы. Но тут дело идет не о том, чтобы действительно сберегать, а о том, чтобы рабочий мог полученную заработную плату не выбрасывать сразу на рынок, не рискуя в то же время обесценить откладываемую часть денег. Таким образом, в смысле политики, направленной к удержанию реальной заработной платы рабочих, эта мера может дать свои полезные результаты. Бюджет на 1922—1923 гг., как я говорил, может составить, примерно, 900.000.000, максимум — миллиард золотых рублей. Как же можно рассчитывать покрыть эти расходы? В первую очередь, надо указать на продналог, во вторую очередь — на денежные налоги, затем на денежные поступления от транспорта, почты и телеграфа, от лесных доходов и, наконец, от кредитных операций.
Позвольте прежде всего остановиться на значении продналога в нашем государственном бюджете. Благодаря урожаю, в этом году продналог выполнен крестьянством в большей мере, чем в прошлом году. Но для нашего государственного бюджета от этого не проистечет никаких облегчений, потому что урожай одновременно повел к падению хлебных цен, так что, если брать стоимость продналога в бюджете, выраженную в денежных знаках, то, несмотря на урожай и на увеличение поступлений от продналога, возможно по сравнению с прошлым годом уменьшение значения продналога по его денежной стоимости, ввиду понижения хлебных цен. Мы имеем здесь пример падения не только бумажно-денежной валюты, но и пример обесценения хлебной валюты. Хлеб тоже может обесцениться, и поскольку продналог внесен обесцененным, по сравнению с прошлым го203


Г.Я. Сокольников
дом, хлебом, наш государственный бюджет от этого потерял. Тем большая необходимость у нас увеличить долю денежных налогов, и НКФин внес в СНК представление о введении новых прямых налогов, ибо в этом году, наравне с косвенными налогами, необходимо ввести и прямые налоги, перенося постепенно на них центр тяжести. В числе этих прямых налогов, мы повторяем, общегражданский налог, который в этом году будет иметь своим главнейшим назначением не борьбу с голодом, а поднятие сельского хозяйства, причем распределить поступления от него предполагается таким образом, что часть пойдет в распоряжение Последго- ла, в распоряжение НКЗема, значительная часть пойдет на организацию с.-х. кредита и, наконец, некоторая часть будет отчислена на местные нужды.
Кроме общегражданского налога, предположен к введению подоходно-поимущественный налог. Этот подоходно-поимущественный налог должен упасть на доходы, которые до сих пор, в особенности в городах, ускользали от обложения, на доходы лиц свободных профессий — врачей, адвокатов, литераторов и т. д., вообще на буржуазную городскую интеллигенцию, которая до сих пор никаких налогов не платила, далее на комиссионеров-посредников, наконец, на служащих, которые получают оклады сверх известной нормы.
Этот подоходно-поимущественный налог не распространится на деревню, так как в деревне введен и действует подоходно-денежный налог, который представляет из себя вариацию подоходно-поимущественного налога. Ставки подоходно-поимущественного налога предположены небольшие. Это сделано вполне сознательно по следующим соображениям: введение этого налога, его осуществление — вещь необычайно трудная, и никоим образом нельзя рассчитывать, что в течение первого же года нам удастся полностью получить от этого налога все, что он может дать. Надо составить списки плательщиков, нужно учитывать доходы, имущество, все это — работа чрезвычайно трудная, которая требует много времени. Если бы ставки были высоки, то мы встретили бы чрезвычайно большое сопротивление. Поэтому мы считаем необходимым пока ввести небольшие ставки, тем более что первое время технические приемы взимания будут несовершенны — возможны массовые ошибки, злоупотребления.
204


Финансовая политика революции
Но есть другой — более спорный вопрос, связанный с подоходнопоимущественным налогом. Он состоит в том: нужно ли вводить подоходно-поимущественный налог или только подоходный? На происходящем сейчас Всероссийском съезде финансовых работников раздавались голоса за то, чтобы ввести этот налог только как подоходный, чтобы имущество, не приносящее дохода, не облагать. Я считаю это неправильным, да и Съезд отверг такого рода точку зрения. Доходы старой буржуазии как раз выражаются в том, что она постепенно ликвидирует имущество, но и новая буржуазия все свое накопление и доходы обращает в имущество, и, таким образом, изъятие не приносящего дохода имущества от этого вида обложения было бы мерой, которая дала бы возможность и новой и старой буржуазии укрыться от всякого обложения. Конечно, подоходно-поимущественный налог никоим образом не должен вылиться в контрибуцию. Он не должен повести в своем применении к массовым облавам, обыскам и т. д. Если таковые будут иметь место при взимании этого налога — он сорвется и результата не даст. Нужно вводить его организованным путем, привлекая к участию советские и партийные силы, но во что бы то ни стало сохраняя за ним характер организационно и планомерно проводимой меры.
Переходя к кредитным операциям как бюджетному ресурсу, я отмечу, прежде всего, что попытку первого хлебного займа в общем и целом нужно считать удавшейся. Те сведения, которые у нас есть, показывают следующее. Во-первых, все облигации этого займа разошлись. Из них 85% разошлось до того, как взимание продналога приняло широкий характер, и, таким образом, заем сохранил характер кредитной операции. Когда началось взимание продналога, курс облигаций быстро поднялся, и в последнее время они, вместо выпускного курса в 3.800.000, продавались по курсу 5.800.000 и выше. Крестьянство, которое вначале не вполне доверяло этим облигациям хлебного займа, ознакомившись, проявило тяготение к ним, и в 1923 году можно будет повторить хлебный заем раньше по сроку и в больших размерах, чем это было сделано в этом году.
Перспектива займов, которую мы имеем на 1922/23 год, чрезвычайно скромна. Ни о каких крупных заграничных займах не приходится говорить. Их нужно снять совершенно со счета. Может быть, что-нибудь в этой области удастся сделать, но это не может заранее входить в наши 205


Г.Я. Сокольников
расчеты. Мы предполагаем попытаться произвести в ближайшее время в небольших размерах внутренние кредитные операции. Предположен выпуск выигрышного займа в 100 млн руб. золотом, из 6% годовых, с выделением, кроме того, выигрышного фонда в 10 миллионов золотом. Проценты и выигрыши по этому займу за границей выплачиваются в золоте или в соответствующей иностранной валюте по золотому паритету, а внутри России — в советских знаках по текущему курсу золотого рубля. Погашение займа начнется по истечении 5 лет. Тиражи выигрышей начнутся с 1923 года, и, если не ошибаюсь, первый тираж предложено назначить на 1 мая. Как удастся реализация этого займа, сейчас, конечно, сказать трудно, но надо думать, что и внутри России, а может быть, частично и вне России — за границей — размещение его окажется возможным, и тогда эта операция себя оправдает. Как бы то ни было, она нам необходима, потому что рано или поздно государственный кредит должен быть у нас восстановлен, и нужно приступить к этому делу сейчас, хотя бы в виде первых небольших опытов.
Я хотел бы в заключение указать на связь между состоянием наших финансов и нашей внешней торговли. Эта связь становится все более чувствительной. Мы не можем теперь, как в 1919 году, представлять себе, что наше хозяйство будет целиком автономным хозяйством хозяйственно замкнутой и хозяйственно изолированной страны. В 1919 г., при политическо- экономической блокаде, было естественно думать, что все, что нам нужно, мы будем производить сами и что мы будем все решительно отрасли промышленности, какие только возможны, развивать у себя внутри страны. В настоящее время, конечно, совершенно бесспорным является то, что мы вступаем в систему международного разделения труда, и что не имеет смысла производить у себя то, что нам выгоднее ввозить из-за границы. Мы идем навстречу все большей и большей связи, навстречу все большей зависимости от международного рынка. На это не нужно ни в коем случае закрывать глаза.
Но наша зависимость от международного рынка отягощается тем обстоятельством, что некоторые основные отрасли нашей промышленности начинают нуждаться в сырье, которое они могут получить только из-за границы. Так обстоит дело в особенности с нашей текстильной промышленностью, которая работала раньше на туркестанском хлопке, а теперь, 206


Финансовая политика революции
ввиду того, что посевы хлопка в Туркестане резко сократились, должна будет работать на привозном хлопке, который придется оплачивать либо золотом, либо соответствующим вывозом из Советской России.
Я не думаю, чтобы среди нас нашлись сторонники решения задачи обеспечения текстильной промышленности хлопком путем вывоза нашего золотого фонда. Мы, конечно, могли бы его употребить на это дело, но потом мы остались бы без всякого золотого фонда, т. е. без всякой возможности какие бы то ни было другие наши потребности удовлетворять путем заграничных закупок, и без всякой возможности и перспективы урегулировать наше денежное хозяйство внутри страны.
Конечно, никто не может с особенной симпатией относиться к необходимости вывоза, но если хочешь ввозить, то нужно обязательно что-нибудь и вывозить. Поэтому задача организации нашего экспорта ставится на очередь дня как основная хозяйственная задача. Чтобы мы могли быть уверенными, что наша текстильная промышленность через несколько месяцев не остановится и что центрально-промышленный район, который является основной базой Советской России, не умрет, нам нужно организовать экспорт. У нас пропадает бесконечное количество сырья. У нас не утилизируется целый ряд продуктов сельского хозяйства. Спасение для нашей промышленности заключается в восстановлении сырьевого экспорта.
С другой стороны, и для нашего крестьянского хозяйства развитие этого товарного экспорта является вопросом жизни и смерти, ибо наша промышленность в противном случае не будет в состоянии удовлетворить полностью все запросы крестьянского хозяйства.
Если наш экспорт не будет развиваться в соответствующей степени, если мы не сможем организовать в крупных размерах нашу внешнюю торговлю, если мы не сумеем обеспечить в короткий срок ее быстрого развития, то нас начнет бить и финансовый кризис, ибо потребность в мировой валюте будет вести к тому, что советские деньги будут отдаваться за любую цену нашими трестами и нашими торговыми предприятиями, лишь бы получить некоторое количество долларов и стерлингов. Результатом этого может быть падение нашей валюты. Эту перспективу мы должны иметь в виду. Чтобы избегнуть ее — нужно организовать внешнюю торговлю так, чтобы она справлялась с растущими потребностями страны.
207


Г.Я. Сокольников
Итак, если мы разрешим намеченные мной основные задачи, т. е. будем вести твердую линию по отношению к эмиссии и непроизводительным государственным расходам; если мы будем неуклонно добиваться рациональной организации государственной промышленности и торговли; если осуществим максимальный нажим на денежные налоги; если сумеем удачно организовать нашу систему внешней торговли — тогда в течение этого года мы добьемся существенных успехов в нашем финансовом положении. И несмотря на то, что нам отказано за границей в займах, наше финансовое положение будет неизмеримо лучше, чем год тому назад, и мы сможем с уверенностью сказать, что нами подведена финансовая база под Советское государство, без чего это государство не может считаться созданным и укрепленным.
Заключительное слово
Тов. Богданов прежде всего несколько неправильно цитировал слова, отнеся их ко всей промышленности, тогда как я говорил, что легкая промышленность начинает обрастать некоторым «жирком», что в некоторых отраслях легкой промышленности положение становится значительно более благоприятным, и это тов. Богданов не опроверг, а подтвердил, потому что он сказал, что действительно, легкая промышленность находится в лучшем положении. Это — первое. Второе — относительно тех отраслей промышленности, которые находятся в тяжелом положении. Я считаю необходимым отстаивать ту точку зрения, что то, что они должны уплатить в качестве налога, они должны уплатить. То, что им должно быть дано для их поддержки, им дано быть должно, но расчет должен быть ясен: столько- то предприятие уплатит как государственный налог, а столько-то с другого конца получит. В противном случае мы никогда не придем к состоянию правильного отсчета ни по предприятиям, ни по государственному бюджету.
Я привел тут факты — и мог привести их чрезвычайно много — о том, что в целом ряде правлений трестов встречает чрезвычайное сопротивление уплата падающих на них налогов. Я сказал, что советская промышленность в Советском государстве такой линии вести не должна. И тов. Богданов, и поддержавший его тов. Шаров вместо того, чтобы ясно сказать: мы осуждаем эту практику, мы предлагаем правлениям трестов, 208


Финансовая политика революции
уплатить полностью налоги, которые с них причитаются, вместо того, чтобы подчеркнуть, что долг чести со стороны государственной промышленности выполнить свои обязанности по отношению к Советскому государству, — сказали другое. Если налоговая практика и налоговая система несовершенны, — а это верно, я не отрицаю, ибо мы находимся при начале налогового строительства, — то эту налоговую практику и эту налоговую систему может исправлять только Советская власть, а не правления отдельных трестов. Правления отдельных трестов должны выполнить все обязательства, которые законом Советской республики на них возложены. И в самом деле: для комиссионеров, для посредников у трестов, к сожалению находится достаточно средств, и всем известно, какие колоссальные суммы из ресурсов, которые имеются в наших трестах, попадают в карманы новой буржуазии, которая из нашей промышленности умеет извлекать колоссальнейшие доходы именно при помощи организации посредничества, комиссионерства и т. д., действующей через свою агентуру. Не будьте слепы, в правлениях трестов, вокруг трестов сидят старые фабриканты, старые заводчики, и нужно отдавать себе ясный отчет в тех опасностях и в тех последствиях, которые вытекают из этого для нас. Это цепь, которая обволакивает нашу государственную промышленность. Посмотрите, что делается в Москве и других крупных центрах. И вот, мы говорим правлениям трестов: «Боритесь за то, чтобы управляемые вами предприятия прежде всего выполняли свои обязанности по отношению к государству. Может быть, меньше останется для комиссионеров и для посредников, если вы будете больше смотреть за тем, что делается в ваших кассах, и выполнять ваши обязанности по отношению к своему государству. Может быть, вы сумеете внести больше порядка и больше жесткости в свои отношения к облипающим вас паразитам».
Тов. Богданов говорил о том, что нужно помочь государственной промышленности, а не отделываться фразами. Совершенно верно, но мы считаем, что отделываться фразами, это значит сказать: давайте наладим наше хозяйство, и больше ничего. Тов. Богданов смысл своей речи свел к требованию тех же самых госзнаков. Это-то и есть фраза, это-то и есть обман. Вам нужен обман фонтана цветных бумаг или вам нужно реальное дело? В чем заключается это реальное дело? В том, что с величайшим 209


Г.Я. Сокольников
трудом нам, и вам, и Советской России приходится чинить свое хозяйство, как Тришкин кафтан, в котором дыры решительно повсюду. И когда т. Богданов говорит, что нужно дело, а не фраза, мы можем спросить: например, с транспортом есть какое-нибудь дело или нет? Если вы оцените в общем положение транспорта, вы признаете, что оно сейчас стало легче, чем несколько месяцев тому назад. Я не буду говорить, что тут чудеса Наркомфина и прочее. Возражая т. Ларину, я остановлюсь на этом.
Позвольте сказать относительно Донбасса пару слов. В Донбассе имеет место сезонный уход забойщиков частью в свои, частью в крестьянские хозяйства с целью обеспечить себя хлебом на весь год. Конечно, с точки зрения продукции Донбасса в течение одного месяца, шести недель — это явление чрезвычайно вредное, чрезвычайно плохо отражающееся на производительности Донбасса. Но нужно с этим считаться. Вы думаете, что сейчас мы действительно можем и должны запретить забойщику уходить на шесть недель из Донбасса, чтобы обеспечить себя хлебом на целый год? Я считаю, что если забойщик в течение нескольких недель обеспечит себя и свою семью хлебом, то в дальнейшем он будет только лучше работать. И последние цифры действительно показывают, что забойщики уже частью вернулись. Можно ли говорить, что наша финансовая политика привела к кризису Донбасса? Я утверждаю, что это совершенно неверно, и утверждаю это с тем большей категоричностью, что те долгосрочные ссуды, которые мы в размере 125 триллионов рублей передавали в ВСНХ, их распределял сам ВСНХ, а не Наркомфин. Как же можно упрекать Наркомфин, что ВСНХ из этих 125 триллионов дал чрезвычайно крупную сумму, например, на сахарное производство и не дал больше на Донбасс? Нельзя требовать от Наркомфина, чтобы в его руках находилось распределение этих сумм — против этого протестует сам Богданов, указывающий, что нами зарезан Донбасс. Я утверждаю, что летом мы дали достаточно средств, в виде этих 125 триллионов рублей, которые были Выс- совнархозом распределены по пятнадцати отраслям промышленности, в том числе и легкой промышленности, вместо того чтобы быть сконцентрированными на тяжелой индустрии. Теперь, на днях, мы пришли к специальному соглашению с Донбассом, который нами обеспечен, и до конца года нам не придется думать о том, что Донбасс может переживать финан210


Финансовая политика революции
совые затруднения. Его дефициты будут целиком покрыты. Я спрашиваю: это фраза или дело?
Я считаю, что это дело. Но если вы скажете: почему Донбасс, а не вся промышленность, то я спрошу: а где же средства? Если удалось в пределах неотложной необходимости финансировать транспорт, если удалось несколько гарантировать Донбасс, если удастся предотвратить свертывание металлургической промышленности (конечно, не методами Ларина), то это и есть настоящее дело, а не фраза.
Теперь я перехожу к возражениям тов. Сосновского. Я коснусь прежде всего вопроса о спичках. Спички у нас обложены в 8 раз меньше, чем в довоенное время. Кризис в спичечной промышленности весной объясняется тем, что спичечный синдикат неправильно повел свои дела. Он выбросил сразу на рынок большое количество своей продукции и этим понизил на нее цены. Сказать, что в этом виновата политика Наркомфина, ни в коем случае нельзя.
Теперь вопрос об армии. Тов. Сосновский просил без всяких запугиваний сообщить здесь действительное положение бюджета армии. Я отвечаю. Было время, когда мы выдерживали армию в 5,5 миллиона человек, но это была армия на фронтах, которая жила за счет крестьянства, за счет старых запасов, имевшихся на складах. Если бы мы попробовали сейчас армию расквартировать по деревням и сказать, что пусть она питается за счет крестьян, то мы имели бы то, что имели в 1920 году. Это была бы система военного коммунизма. Но это невозможно. Армия сейчас сокращена, содержать ее стало как будто бы гораздо легче, но на самом деле облегчения не получилось, потому что, прежде всего, армия раньше не платила ни текстильной, ни орудийной, ни кожевенной промышленности за получаемые ею продукты, а сейчас она платит полным рублем. И она должна платить, потому что раньше текстильные фабрики жили старым запасом хлопка, а сейчас этого старого запаса нет, и чтобы текстильной фабрике существовать, она должна получать деньги с военного ведомства, а военное ведомство должно иметь для этого средства.
Поэтому материальный бюджет армии, с переходом от натурального хозяйства к денежному, возрос в огромной степени. Мы возьмем далее содержание личного состава армии. Я спрашиваю: можно ли в нашей ар211


Г.Я. Сокольников
мии оставить командный состав на положении, на котором он был раньше? Конечно, нет. В демократической стране, в хорошем смысле этого слова, — в стране, где власть принадлежит трудящимся массам, невозможно, чтобы командный состав армии, вышедший из этой массы, зарабатывал меньше, чем зарабатывает рабочий. Поэтому мы вынуждены при сокращении армии увеличить значительно то содержание, которое получает командный состав, прежде всего — низший командный состав. Поэтому расходы по армии растут.
Теперь я возвращаюсь к одному интересному вопросу, который был поднят т. Сосновским, — и тут у нас есть формальное совпадение мысли. На последнем докладе, который я делал на собрании ответственных работников в Москве и на Съезде финансовых работников, я точно так же противопоставлял перспективу восстановления промышленности, которую считал бы правильной выдвинуть теперь, той перспективе, которую в 1919 г. выдвигал т. Гусев. По его «плану» вначале идет производство средств производства, затем производство средств для выработки предметов потребления и лишь потом начинается производство предметов потребления и т. д. Иначе говоря, расположение такое: сначала развитие тяжелой индустрии, потом развитие легкой индустрии, которая получит свое оборудование от тяжелой индустрии, а потом, когда разовьется легкая индустрия, она будет вырабатывать предметы потребления и бросит их на крестьянский рынок. А нам нужно поставить всю эту систему на голову, но не так, как т. Со- сновский ее понимал. Мы говорим прежде всего: возможности развития финансовой политики определяются возможностями развития крестьянского хозяйства.
И в этом смысле развитие идет в обратном порядке, чем это предусматривалось в 1919 году. Именно, как показывает опыт, раньше поднимается крестьянское хозяйство, и на базе, на основе крестьянского спроса на предметы легкой и отчасти тяжелой промышленности развивается, главным образом, легкая промышленность. Эта легкая промышленность, развивая свою продукцию, укрепляясь, начинает предъявлять спрос на предметы тяжелой индустрии, и тогда развивается тяжелая индустрия. Это тот порядок, по которому мы действительно пойдем, тот порядок, на котором мы строим свою финансовую политику, как политику, соответствующую 212


Финансовая политика революции
определенному хозяйственному плану. Но, конечно, мы не представляем этот процесс и наши обязанности таким образом, что только после того, как легкая индустрия настолько разовьется, что сможет оплачивать полностью всю продукцию тяжелой индустрии, только после этого мы, государство, придем на помощь тяжелой индустрии. Нет, мы говорим: сейчас, пока такое положение не наступило, мы, рабочее государство, мы — правительство рабочего класса, должны поддерживать в первую очередь, но совершенно понятным основаниям тяжелую, индустрию за счет тех действительных ресурсов, которые мы имеем. И мы требуем максимального планового сосредоточения этих ресурсов. Мы говорим: нельзя разбрасывать фонтанами бумажные деньги, которые растекаются по всему решительно рынку. Если мы держим в своих руках учет и действительно работаем по плану, то мы сможем сказать, что Донбассу столько-то средств мы даем, а на второстепенные статьи средств у нас нет. И тогда эти средства, которые даны Донбассу и на транспорт, не обесценятся, и рубль не потеряет своей ценности. Это и есть политика стабилизации рубля.
Но мы должны помнить, что те реальные ресурсы, которые мы имеем, в значительной степени определяются размерами налоговых поступлений. Я позволю себе напомнить товарищам телеграмму, которую тов. Ленин послал не так давно Всероссийскому съезду профсоюзов. Телеграмма, как всегда у тов. Ленина, в двух-трех словах вносит полную ясность в вопрос. Тов. Ленин говорит: «На заграничные займы рассчитывать особенно не приходится. Мы сможем поддержать нашу промышленность и улучшить положение рабочего класса в меру того, как будут собираться у нас налоги». Вот, следовательно, ответ тов. Сосновскому. Нам нужно понять и проводить политику, соответствующую именно такой очевидности: подъем крестьянского хозяйства — первый этап к тому, чтобы развить товарный характер крестьянского хозяйства, предложение товаров со стороны крестьянства в городе, усиление процессов обмена между городом и деревней. На этом пути мы упираемся в проблему стабилизации курса рубля.
Теперь я позволю себе перейти к речи тов. Ларина. Тов. Ларин сравнивал меня со всевозможными персонажами. Я в течение его речи был и Людовиком XVIII, был Иваном VII, потом фигурировал в роли крылатого существа и т. д. Я должен сказать, если уже позволить себе сравне213


Г.Я. Сокольников
ние, что когда я слышал начало речи тов. Ларина, я думал, что имею дело со страшным крокодилом, который острыми зубами меня съест. Потом я успокоился и увидел, что это тот самый юмористический «Крокодил», который продается во всех киосках. Ничего убедительного, ничего серьезного в том, что сказал тов. Ларин, не было. Я не буду обсуждать вопрос о том, что, скажем, в январе этого года я написал статью, в которой выдвигал введение гарантированного рубля, т. е. бумажных денег с фиксированным курсом на золото и с курсом, меняющимся на советские деньги, и что только теперь мы к этому пришли. Ларин говорит, что это нужно было сделать в декабре же; но дело это так скоро не делается. Целый ряд огромнейших трудностей мы встретили на этом пути, и только теперь, в ноябре месяце, Государственный банк мог начать выпуск своих билетов с курсом, фиксированным на золото. При этом я должен указать на то, что пройдет еще, быть может, полгода до того, как эти банковые билеты привьются в обороте.
Но я не буду останавливаться на этом вопросе, потому что тов. Ларин на нем своего внимания не сосредоточивал, а главным образом, доказывал, что хотя Наркомфин утверждал, что он сократит эмиссию, но на самом деле он ее не сократил.
Тут приходится спросить т. Ларина: какое же вы выдвигаете по отношению к нам конкретное обвинение? В том, что мы выпустили слишком много или слишком мало денег? Тов. Ларин рассуждает так: с одной стороны, Наркомфин предполагал сокращение эмиссии, и это было плохо, а с другой стороны, он выпустил много дензнаков, и это было хорошо. Позвольте внести совершеннейшую ясность в этот вопрос, в который тов. Ларин хотел внести туман. С увеличением эмиссии на протяжении периода стабилизации мы можем вполне помириться. Суть в том, что, когда наш рубль начинает колебаться — в такие моменты, конечно, мы должны всемерно стремиться задержать эмиссию. Когда же мы видим, что она приобрела на рынке более благоприятное положение, мы сейчас же стремимся советский рубль в возможных пределах шире поставить на службу Советскому государству, советской промышленности, транспорту и т. д. — т. е. когда у нас наступает стабилизация, хотя бы и не абсолютная, то это дает нам некоторую свободу действий. Когда же положение ухудшается, тогда мы должны сокращать свою эмиссию особенно тщательно.
214


Финансовая политика революции
Тов. Ларин говорит: вы нам предложили бюджет, по которому дефицит предполагался в 135 миллионов, а на самом деле дефицит получился гораздо больше. Это т. Ларин ставит в вину Наркомфину. Но ведь нар- комфинский проект бюджета не был окончательным. Наркомфинский проект бюджета проходил через Совнарком, он выдержал ряд натисков со стороны мест и центра, со стороны Наркоматов, и в результате мы пришли к определенной цифре, предполагающей больший дефицит. Мы, конечно, знали, что это будет так. Сначала мы предложили меньше, а потом, после длительной борьбы с Совнаркомом, итог оказался больше, так что в этом возражении ничего серьезного со стороны тов. Ларина нет. Но нужно иметь в виду, что эмиссия в общем и целом дает определенно-ограниченный доход, в один месяц несколько меньше, в другой — несколько больше. Допустим, например, что эмиссия дала нам в один месяц 40 миллионов в реальных рублях; если в следующий месяц она снизится и начинается резкое понижение рубля, то это показывает, что нам нужно сократить нашу эмиссию, нужно сделать так, чтобы выпуск бумажных денег не превращался в пустую бессмыслицу: в минувшем сентябре мы и получили такое предостережение.
Тов. Ларин, приводя нам в пример Германию, утверждает, что в Германии, именно благодаря бумажной эмиссии, удалось продолжать работу немецкой промышленности. Здесь мы имеем дело с одним из самых недопустимых заблуждений, основанных на смешении интересов германского народного хозяйства в целом с интересами отдельных групп немецких промышленников, работающих на вывоз. Политика немецкой эмиссии основана на том, что Германия должна выплачивать контрибуцию в заграничной валюте, и поэтому она вынуждена выпускать огромное количество своих бумажных денег, для того чтобы на эти бумажные деньги закупать заграничную валюту. Но к чему это привело? Это привело к крушению германской валюты. Сейчас немецкая марка стоит ниже нашего советского рубля 1922 года, и положение немецкой валюты является все более и более катастрофическим.
Таким образом, политика эмиссии, разоряющая всю страну, является политикой печальной необходимости, но одновременно она создает льготы для отдельных отраслей немецкой промышленности.
215


Г.Я. Сокольников
Стиннес и те, кто с ним, требуют усиления эмиссии, потому что немецкие промышленники продают свою продукцию за границей за товары, и когда курс марки падает, тогда они за товары получают в Германии в марках вдвое больше. В накладе остаются рабочие, реальная заработная плата которых, благодаря падению марки, сокращается, и мы видим, что на почве эмиссионной программы Стиннеса и правительства рабочие массы идут к нам, коммунистам.
Увеличение эмиссии и у нас в России поведет к падению заработной платы рабочих, за сохранение которой мы боремся с таким трудом. Я говорил, что в последнее полугодие нам удалось в государственном бюджете вдвое увеличить реально фонд заработной платы — с величайшим трудом, на основе политики сокращения эмиссии, на основе политики стабилизации рубля. Первой жертвой отказа от этой политики будет рабочий класс, как это имеет место в Германии, где рабочий класс несет на себе всю тяжесть эмиссии.
Но и с точки зрения отражения интересов крестьянских низов, мы также на этот путь никак не можем становиться. Крестьянин, который продает хлеб и прочие излишки своего производства на бумажные деньги, в результате обесценения этих денег останется ни с чем. В результате паша финансовая система будет построена на ограблении рабочих и крестьян, тогда как наша задача — строить свою политику таким образом, чтобы Советское государство имело в руках некоторую возможность планирования и правильного распределения ресурсов, имело возможность вести правильную финансовую политику, чтобы вся тяжесть падала на имущие группы, и к этому мы идем. Вчера мы в Совнаркоме обсуждали проект о подоходно-поимущественном налоге, который должен падать на нарастающую вокруг нас группу новой своеобразной буржуазии, на советскую административную и на трестовскую верхушку, на торговцев и проч., вот на что надо переносить тяжесть обложения. Мы, конечно, в дальнейшем должны идти от косвенного обложения к прямому. Это наша ясная дорога, по этому пути мы и пойдем: пока же мы вынуждены сохранить и косвенные налоги.
Позвольте теперь сделать еще несколько замечаний по поводу возражений тов. Ларина. Тов. Ларин сказал, что мы не выдвигаем никакой положительной программы. Это абсолютно неверно: мы выдвигаем со216


Финансовая политика революции
вершенно точную программу: во-первых, сокращение расходов государства на основании сокращении излишнего бюрократического персонала и исключения излишних или третьестепенных расходов. Во-вторых, увеличение доходов от государственных предприятий и лесов. В третьих, увеличение налоговых поступлений и, в-четвертых, развитие кредитных операций, которые, однако, в ближайшее время многого не дадут. И это все должно проводиться под углом зрения стабилизации рубля. Но, конечно, мы были бы смешными педантами, если бы хотели эту стабилизацию рубля осуществить полностью. Однако факт налицо, если мы имели в начале года каждый месяц колебания курса рубля в пределах 115— 80%, то в последние месяцы мы имеем это колебание в пределах 5—25%.
Тов. Ларин говорил здесь, что Наркомфин при стабилизации рубля совершенно ни при чем. Это, мол, зависит от погоды. Это веселая точка зрения, но в ней нет никакой правды. Весной этого года мы говорили: опыт 1921 г. показывает, что в течение трех месяцев в 1921 г., без наших усилий, наступила стабилизация. А наша задача в этом году заключается в том, чтобы эти три месяца развернуть в шесть месяцев. Из этого факта мы исходили. В прошлом году весь август, сентябрь и октябрь характеризовался стабилизацией рубля. Мы же к этому заявили: попробуем эту стабилизацию — трехмесячную — развернуть в шестимесячную. И что же мы видим из текущего года: май, июнь, июль, август, сентябрь и далее октябрь характеризуются колебанием курса рубля в пределах 5—25%, тогда как в январе, феврале и марте это колебание равно было от 115 до 180%.
Наша дальнейшая задача — в течение зимы не допускать, чтобы рубль обесценивался в таких размерах, как в прошлом году, и далее работать в таком направлении, чтобы шестимесячную стабилизацию нынешнего года превратить в восьмимесячную в будущем году. Это будет огромным пособием для нашего хозяйства.
Я хотел бы отметить в заключение еще некоторые соображения тов. Ларина. Тов. Ларин сказал, что Наркомфин хочет жизнь приспособить к себе, но хотя в НКФине, как полагает т. Ларин, сидят очень жестокие люди, но все же легкомысленными их назвать нельзя. Мы говорим, что раз начинают играть роль деньги, то это значит, что огромную роль играет рынок. Кто расценивал наши деньги? Не мы, не Наркомфин, мы печатаем 217


Г.Я. Сокольников
бумажки, а цену им дает рынок. И если я напечатаю на бумаге «один миллиард» , дам тресту — вот тебе один миллиард рублей, ты спасен, отстань от меня, то в действительности только рынок скажет, сколько стоит эта миллиардная бумажка. Мы строим свою политику на точнейшем изучении состояния рынка, на точнейшем изучении колебания курса золота, товарных цен. Для этого пришлось построить аппарат, который напоминает собой аппарат какого-нибудь штаба армии, ведающий оперативными сводками с донесениями и т. д. Мы точнейшим образом изучаем рынок и говорим: рынок — это диктатор, а мы — представители социалистического организованного хозяйства, которое должно терпеть рядом с собой этот рынок, пока мы еще не можем его уничтожить. В том и заключается сущность нэпа, что рядом существуют организованное хозяйство и рынок, экономически, может быть, более мощный, чем мы, и наша задача — отстоять организованное хозяйство по отношению к этому рынку.
Позвольте теперь сказать несколько слов по поводу того, что говорил т. Новиков. Он сказал: сначала хозяйственный план, потом программа эмиссии. Я с этим в корне не согласен. Что значит формула — сначала хозяйственный план? Это значит, что мы сначала говорим, что нам нужно такое-то количество стали, меди и т. д. И вот, когда мы выработаем такой хозяйственный план, тогда для его выполнения, для получения необходимых материалов мы напечатаем столько-то денег. Мы можем, конечно, напечатать эти деньги, но получим ли мы действительно за эти деньги все то, что нам нужно? Никоим образом. Волей-неволей нам надо перевернуть положение и сказать: «Давайте сначала подсчитаем точно те ресурсы, которые мы можем получить в текущем году в распоряжение государства».
Я утверждаю, что этот подсчет дает, примерно, такую картину: продналог дает около 300 миллионов рублей, денежные налоги, в лучшем случае, 200 млн руб. Это чрезвычайно крупная цифра, если сравнить ее с прошлогодней программой; неизвестно, соберем ли мы ее. Доход от государственного транспорта, выручка почты и телеграфа, лесного хозяйства и т. д. могут дать около 200 миллионов рублей. Итого мы реально будем иметь около 700 млн рублей. Встает вопрос о дефиците. Мы были бы большими чудаками, если бы рассчитывали иметь бездефицитный бюджет в государстве, где повсюду дыры. Поэтому нам и пришлось в число наших 218


Финансовая политика революции
доходов включить доход от эмиссий. И поэтому, когда мы говорим, что бюджет составит максимум миллиард, мы включаем сверх 700 млн, которые дадут налоги и прочие гос. доходы, еще 200—300 млн поступлений от выпуска бумажных денег. Это и есть наш дефицит. Никакого другого у нас быть не может. В самом деле, ведь в буржуазном государстве дефицитом называется та часть бюджета, которая покрывается за счет займов, но в данный момент таких крупных займов за границей мы заключать не можем.
Таким образом, здесь игра слов со стороны наших противников. От выпуска бумажных денег можно получить не более 300 млн руб. Общий бюджет может быть сведен в один миллиард максимум. Вот я и говорю тов. Новикову — с этого надо начинать. Наш бюджет есть первый стержень, на котором мы действительно можем строить хозяйственный план, потому что мы можем довольно точно сказать, сколько мы можем из этого миллиарда уделить промышленности и в какой степени мы можем удовлетворить нужды транспорта и оплатить другие расходы размерами тех ресурсов, которыми обладает государство, чтобы оплатить промышленность, определится и программа нашей государственной промышленности.
Итак, надо исходить не из учета наших потребностей, возможностей и т. д., а надо исходить, прежде всего, из учета тех ресурсов, которые мы действительно имеем. Это очень неприятная точка зрения, очень жесткая точка зрения, но это есть единственно трезвая точка зрения, потому что более одного миллиарда мы не получим ни в коем случае. Мы смогли бы иметь больший бюджет только в том случае, если бы получили какой- нибудь подарок от американского дядюшки. На это мы рассчитывать не можем, мы строим свой бюджет без этого. Таким образом, сначала учет ресурсов, а потом хозяйственный план.
Тов. Куликов говорил, что налоги на крестьянство падают чрезмерно, что в его губернии крестьяне уплачивают 69 руб. натурналога и 2 р. 60 к. денежного налога. Натурналог проводится Комиссариатом продовольствия. Обсуждать этот вопрос я не берусь. Я сам сторонник того, что нам нужно переходить, конечно, очень постепенно и осторожно, от натурального обложения к денежному. Что же касается денежных налогов, то цифры, приведенные т. Куликовым, как раз не подтверждают того, что крестьянство обложено ими чрезмерно. Данные, которые приводил тов. Левин, убеди219


Г.Я. Сокольников
тельно показывают, что промышленность тоже ни в коем случае не могла быть удушена нашими налогами. Не забывайте, что за первые 8 месяцев этого года всех налогов — и косвенных, и прямых, и с государственной промышленности, и с частной промышленности — было взыскано на 17 миллионов рублей! Тут об удушении говорить невозможно.
Позволю себе остановиться теперь на вопросе о внешней торговле. Тов. Ларин в качестве очень маленького, совершенно крохотного вывода из своей очень грозной и грандиозной речи пришел к следующему: поправить наше финансовое положение мы можем лишь в том случае, если мы не будем разрешать чтобы к нам приезжали люди, у которых на пальцах есть кольца, которые в жилетном кармане имеют золотые часы. Тов. Ларин утверждает, что таким образом идет ввоз в больших размерах золота и драгоценностей в Россию. Никто этого подтвердить не может. Наоборот, из России вывозят золото и драгоценности, а отнюдь не ввозят.
Что касается предложения Ларина о сокращении поездок за границу, то в этом вопросе нужно еще разобраться. Мы знаем, что, действительно, представительство Наркомвнешторга в Берлине очень недоброжелательно относится к появлению там представителей отдельных трестов, отдельных торговых организаций и т. д. Но позвольте мне высказать такое мнение. Если мы разрешили теперь постановлением Совета Труда и Обороны представителям отдельных трестов, отельных торговых организаций ездить за границу, для того чтобы там развивать торговые дела, для того чтобы Азнефть действительно могла бы продавать свою нефть, а не копить ее до второго пришествия, если можно туда выехать представителю льноправления, чтобы ускорить продажу льна, то этим мы только облегчаем положение нашей промышленности. Мы должны сказать только, чтобы они поменьше тратили денег и делали дело, а не ездили зря, решение же, что за границей может проживать только один представитель НКВТ, будет мерой, которая никаких реальных результатов не даст.
Позвольте мне в заключение сказать следующее. Я ни в какой степени не берусь утверждать, что в политике Наркомфина нет ошибок. Наоборот, возможно, что мы делаем грубейшие ошибки и будем их делать, потому что наш аппарат еще не силен и поддержка, которую мы имеем и от советских, и от партийных организаций, пока что очень слаба. Мы готовы 220


Финансовая политика революции
в течение известного времени подставлять свои спины под град упреков и обвинений, но, с другой стороны, позвольте откровенно, по-дружески сказать, что то, что происходит в нашей финансовой области, есть отражение в зеркале состояния всего нашего хозяйства, всего нашего советского аппарата. Говорят, что крестьянин разорен, что с него нельзя брать налогов, что промышленность разорена, с промышленности нельзя брать налогов. Что касается эмиссии, то даже тов. Ларин признал, что нельзя до бесконечности пользоваться эмиссией. Как же мы будем существовать? Без денег? Без денег мы существовали довольно долго, с 1913 по 1920 год. Но те, которые высказываются против политики налогов, против политики сокращения эмиссии, живут еще пережитками эпохи, которая осталась позади нас; мы теперь вошли в другую полосу, и без денег мы жить не можем. Так вы скажите — с кого брать налоги? С крестьян — брать или не брать? С промышленности — брать или не брать? Печатать деньги или нет?
Нужно применять все эти способы, а не один из них; мы и делаем и то, и другое, и третье. Мы берем налоги с крестьян, не допуская их чрезмерной тяжести; мы говорим, что и промышленность должна платить кое- что, но в виду того, что ни крестьяне, ни промышленность не могут оплатить все расходы государства полностью, мы пользуемся аппаратом эмиссии, стремясь не выпускать бумажных денег так много, чтобы происходило их обесценение.
Мы жили до сих пор слишком широко, не учитывая наших ресурсов. Но почему мы могли так жить до сих пор? Потому что у нас были старые запасы. Теперь их почти нет. Мы, вопреки всему, говорим: «Товарищи, мы обращаем внимание на то, что мы не можем продолжать так жить, как жили до сих пор».
Можно сравнить положение Наркомфина с положением шофера, который ведет автомобиль через совершенно дырявый мост. В этот автомобиль влезло 10 человек. Но для того чтобы проехать по этому мосту и чтобы он не провалился, а остался целым, нужно, чтобы вылезло 6 человек, а 4 могут остаться; когда же мы переедем мост, мы можем опять ехать вместе. «Не угодно ли кое-кому вылезать? Конечно, все отвечают: не хотим. Тогда все полетите в пропасть, автомобиль наверняка погибнет, дальнейшее путешествие невозможно».
221


Г.Я. Сокольников
Итак, нам нужна воля, решимость и твердость. Проверьте наши расчеты; если они неверны, то уточните их, но подтвердите, что мы должны твердо держаться того направления нашей политики, которое усвоили теперь.
Октябрь 1922 г.
7. Перед новыми задачами
(Доклад на X Всероссийском съезде Советов)
1922 год был первым годом работы Народного Комиссариата Финансов в условиях новой финансовой политики. Особенность положения Народного Комиссариата Финансов заключалась в том, что, тогда как все остальные наркоматы в течение эпохи гражданской войны и блокады сохраняли свое существование, тогда как промышленность и транспорт в эти годы, хотя и в специфических условиях, все же продолжали свою работу, Наркомфин, наоборот, был ликвидирован почти на 90%.
К началу истекающего года Советская Россия обладала хозяйством, которое переходило на новые рельсы, — хозяйством, которое усваивало новые принципы организации и работы. Основным в этих принципах было то, что государственное организованное хозяйство связывалось с неорганизованным вольным рынком, что оно становилось на почву этого рынка, на почву рыночных отношений и что оно также и внутрь себя, внутрь государственной промышленности, внутрь всего организованного государственного хозяйства переносило методы рыночной оценки и рыночной мобилизации ценностей. Иначе говоря, все хозяйство переходило уже от натуральных форм к формам денежного хозяйства, которое и в области заработной платы, и в области сбыта продукции, и в области закупки сырья, и в области обмена между различными отраслями и единицами социалистической промышленности получало полное признание. И в то же самое время, когда наше государственное и промышленное хозяйство переходило к формам денежного хозяйства, в это самое время эта денежная форма, в самом государственном хозяйстве, еще была со222


Финансовая политика революции
вершенно разрушена, еще только должна была начать восстанавливать-* ся. Получилось — и до сих пор еще сохраняется — громадное противоречие, громадная дистанция между практикой хозяйственного оборота, которая заставила перейти к денежным формам, и практикой нашего государственного хозяйства, которое целиком еще находилось в плену тех способов ведения нашего государственного хозяйства, которые мы практиковали в течение эпохи гражданской войны и блокады.
У нас только год тому назад начал строиться Государственный банк, раньше ликвидированный начисто. У нас только год тому назад начали восстанавливаться денежные налоги, которые были к осени 1921 г. ликвидированы начисто. У нас только с осени прошлого года начал восстанавливаться в целостном виде государственный бюджет, пытающийся охватить в бюджетном плане целиком все государственное хозяйство. И так во всех отраслях. Мы в финансовом отношении вышли на арену новой экономической политики совершенно разоруженными и беспомощными и потому осужденными на величайшие кризисы и невиданные по размерам катастрофы.
Кроме этого обстоятельства, не изжитого и до сих пор, еще один фактор имел решающее значение для хода нашей финансовой работы в истекшем году. Это — голод. Подводя итоги первым месяцам новой экономической политики, мы вообще недостаточно обращаем внимание на то, что этот период совпал с годом величайшей голодной катастрофы, и если новая экономическая политика давала возможность производительным силам развиваться в более выгодном для Советской России темпе, то совпадение применения новой экономической политики с годом голода должно было отгибать линию развития в противоположную сторону. В особенности рука голода давила чувствительно в области финансовой политики, и наша борьба, например за стабилизацию советской валюты, носила на себе отражение ужасов голода, который развертывался в Поволжье. Правда, Москва и центральные губернии не голодали, но цена хлеба, цена продовольственных продуктов, а, следовательно, и покупательная сила рубля определялась тем, что существовали в России очаги голода и людоедства. Если в Самарской и Саратовской губерниях доходили до того, что питались человеческим мясом, то, при такой
223


Г.Я. Сокольников
ценности на Волге человеческого мяса ясно, какова могла быть ценность советского рубля в Москве и центральных губерниях.
В старой царской России была ходячая поговорка, что действительным министром финансов является в России господин урожай. С тех пор произошла революция, но она, конечно, не могла немедленно изменить основ экономической структуры России, не могла изменить соотношения между промышленностью и сельским хозяйством. Наоборот, распад в промышленности в годы революционной борьбы оказался более значительным, чем в сельском хозяйстве, вследствие гораздо более сложной организации промышленности. И теперь с еще большим правом мы можем сказать, перефразируя старую поговорку, что действительным народным комиссаром финансов в России является товарищ урожай.
И то обстоятельство, что «товарищ урожай» со второй половины 1922 г. активно вмешался в нашу финансовую политику, конечно, должно было оказать свое решающее и благотворное влияние.
Если мы перейдем теперь к рассмотрению того, как складывалась наша финансовая работа в области бюджета, то мы должны будем, прежде всего, констатировать неудачу попытки теперь же создать годовой бюджет республики. На прошлом съезде Советов был принят твердый бюджет, и в дальнейших сессиях ВЦИК было разрешено применять его к потребностям жизни. Но оказалось, что применить этот бюджет невозможно, что слишком мало твердых элементов расчета было налицо для построения твердого бюджета. И нам пришлось отказаться от него и в мае 1922 г. построить вместо него ориентировочный бюджет, играющий роль бюджетного плана, на основе которого строятся по четвертям года квартальные бюджеты, которые, в свою очередь, приходится ежемесячно корректировать и исправлять. Вот почему на настоящем съезде Советов мы не представляем бюджета на 1922/23 г. Мы не можем его представить, во-первых, потому, что основной элемент учета — наши деньги — еще не достиг такой степени устойчивости, чтобы мы могли построить свои расчеты на год вперед; с другой стороны, потому, что целый ряд других моментов (отвлекаясь от денежной оболочки), самые реальные размеры расходов, размеры нашего государственного аппарата, реальные нужды наши, которые должны быть во что бы то ни стало 224


Финансовая политика революции
удовлетворены за счет других, которыми можно жертвовать, — всего этого мы не можем представить в настолько отчеканенном цифровом виде, чтобы съезд Советов мог дать под этим свою подпись. Еще в течение ближайшего года нам придется маневрировать по четвертям года, по месяцам, считаясь с курсом рубля, считаясь с состоянием наших хлебных ресурсов, считаясь с экстренными сезонными и непредвиденными потребностями. Остается только примиряться с этим, установив, что работы по составлению таких краткосрочных бюджетных планов будут производить сессии ВЦИК и Совнарком. Задачей же Наркомфина должно быть — попытаться, по крайней мере к следующему съезду Советов, представить более или менее твердый бюджет, исходя из опыта 1922/23 г., который может рассматриваться, как год, протекающий в хотя бы до некоторой степени нормальных условиях.
Несмотря, однако, на упомянутые неблагоприятные условия, в течение данного года в области бюджета нами была проделана кое-какая работа, дающая теперь свои предварительные результаты. Было произведено чрезвычайно сильное сокращение государственных расходов, прежде всего, за счет сокращения государственного аппарата. Неоднократно, в особенности в последнее время, т. Ленин подчеркивал то обстоятельство, что мы не должны превращаться в бюрократическое государство, разрастающейся бюрократической верхушкой, содержание которой дорого обходится народу. Нашим лозунгом должно быть дешевое правительство; мы должны доказать, что в рабоче-крестьянской стране содержание аппарата власти стоит меньше, чем оно стоит в странах помещичьего самодержавия или буржуазной автократии. За счет сокращения расходов по этому аппарату, путем отказа, напр., от тех бешеных окладов, которые получало в свое время привилегированное чиновничество, за счет сокращения центрального аппарата мы должны развивать местный аппарат, непосредственно связанный с низами. Таким путем мы должны идти.
В годы Гражданской войны на продовольственном бюджете у нас состояли около 35 миллионов человек, и государством выдавались 35 миллионов пайков. Конечно, это возможно было только в эпоху полнейшего расстройства хозяйства, вызванного чрезвычайными условиями гражданской войны и блокады.
8-3191
225


Г.Я. Сокольников
Но еще и к началу 1922 г., год тому назад, непосредственно на нашем центральном бюджете содержалось 6 миллионов человек государственных служащих, армии, рабочих государственных заводов непромышленных предприятий, не переведенных на хозяйственный расчет. В настоящее же время вместо этих 6 млн мы имеем на содержании государства около 2.800 тыс. чел., и предположено в течение ближайших 6 недель дойти, примерно, до 2.500 тыс., включая и армию, и государственных служащих, и работников транспорта и связи, равно как и промышленных предприятий, оставленных на государственном бюджете. Такое сокращение означает, что паши ресурсы, ничтожность которых известна всякому, смогут быть распределены более целесообразно и что меньшее количество людей будет получать более нормальное содержание, обеспечивающее возможность более продуктивной их работы.
Это сокращение бюджета произошло, с одной стороны, путем перевода почти всей промышленности на хозяйственный расчет. Только транспорт, небольшое количество строительств, (главным образом, по электрификации) и некоторое количество горных предприятий (по преимуществу находящихся в состоянии консервации) остались па государственном бюджете. Как правило, промышленные предприятия сняты с бюджета, и государство непосредственно не платит заработной платы и не выдает пайков рабочим, работающим в нашей промышленности. Взамен этого проведен принцип, который мы приняли с весны и постепенно осуществляли в течение года, — принцип, заключающийся в том, что государство по отношению к государственной промышленности является только заказчиком, который оплачивает промышленности полную стоимость той продукции, какую промышленность сдает государству. Таким образом, мы как бы провели отделение государственной промышленности от самого государства, как органа собирающего и расходующего бюджетные ресурсы. Промышленность, продает ли она на рынок или государству, должна продавать на таких условиях, которые позволяли бы ей не только производить, но и воспроизводить, т. е. восстанавливать элементы своего производства, а не разрушать его, доводя до истощения. Между тем, это истощение было совершенно неминуемым, пока никакого расчета между государством и государственной промышленностью не было, пока принцип «все, что мое, 226


Финансовая политика революции
то твое» клался в основу отношений, как между государством и промышленностью, так и обратно, и пока государство запускало руку в ресурсы промышленности, и промышленность могла запускать руку в ресурсы государства, вне всякого учета их коммерческого соотношения. Мы признали, что взаимоотношения на коммерческой основе являются единственно обеспечивающими государству возможность планового распоряжения своими ресурсами, а промышленности — возможность нормально вести развертывание или, по крайней мере, возможность сохранения своего производства. Но этим я не хочу сказать, что уже в течение этого года мы смогли провести этот принцип полностью. Нет, в особенности в течение первых месяцев, в течение трех-четырех месяцев до введения ориентировочного бюджета (тоже очень несовершенного, но представляющего собою шаг вперед), — работа промышленности в значительной степени была поставлена в распоряжение государства; и это не могло быть иначе ввиду того, что в эти месяцы мы переживали особенно острый финансовый кризис, и эти месяцы потрясения, вызванные результатами голода, были особенно страшными и угрожающими для всего нашего финансового хозяйства.
Дальнейший шаг вперед к построению бюджета состоял в том, что мы окончательно провели разделение между бюджетом государства и местным бюджетом, мы выделили из госбюджета доходные источники, которые передали в руки местных органов и, с другой стороны, мы сняли с государственного бюджета целый ряд расходов, которые возложили на местный бюджет. Эта мера прошла, конечно, далеко не гладко, в особенности потому, что она встретила очень значительное сопротивление мест, опасавшихся, что при этой реформе они жестоко пострадают. Поэтому намеченные мероприятия затянулись на 2—3 месяца, и только к концу лета удалось составить окончательный перечень доходов и расходов, отнесенных на местные средства.
Поскольку здесь мне приходится выступать, как представителю интересов государственного бюджета, и поскольку вы, несомненно, сплошь и рядом очень тесно связаны с интересами местных бюджетов, я думаю, что нам теперь возможно произвести своего рода сердечное объяснение по этому вопросу. Оно будет состоять в том, что мы взаимно признаем, что это разделение бюджетов оказалось в общем и целом целесообразным.
8*
227


Г.Я. Сокольников
Оно создало громадное облегчение для государственного бюджета, позволило более целесообразно сосредоточить государственные ресурсы на основных потребностях, которые должны быть обеспечены государством. С другой стороны, этот метод действия развязал руки местным органам Советской власти, дал им возможность широко проявить свою творческую инициативу, самим изыскать ряд источников для удовлетворения местных потребностей, самим организовать удовлетворение этих местных потребностей и апеллировать к населению с большим успехом для сбора этих местных ресурсов, чем если бы эти собираемые с населения средства шли в центральную государственную кассу.
В общем и целом, разделение между государственным и местным бюджетом сейчас можно считать законченным, но, конечно, никак нельзя считать законченной ни работу по построению государственного бюджета, ни работу по построению местного бюджета. Наоборот, мы теперь только подошли к строительству местного бюджета. Правда, есть целый ряд губерний, которые построили не только губернский, но и уездные бюджеты. Я укажу, в частности, на Томскую губернию, которая составила чрезвычайно тщательно, чрезвычайно добросовестно проверенный губернский и уездный бюджеты, и целый ряд губерний идет по этому же пути. Надо будет идти по нему и дальше, спускаясь от уездов к волости, организуя губернский бюджет так, чтобы он действительно охватывал все финансовое хозяйство губернии. Это будет залогом как целесообразности ведения губернского хозяйства, так и введения учета и ограничений в те местные налоги и сборы, которые устанавливаются на местах и которые в том случае, если местный бюджет не будет построен, грозят внести слишком большую множественность налогового обложения и лечь слишком тяжелым бременем на трудящиеся низы.
Наряду с этими мерами, направленными к упорядочению нашего расходного бюджета, мы проводили и меры, направленные к тому, чтобы создать наш доходный бюджет, с которым у нас дело обстояло более чем плохо. Кроме продналога, который давал государству натуральные ресурсы, необходимо было обеспечить и ресурсы денежные. Для этого в руках Советского государства в январе 1922 г. фактически не было ничего, кроме бумажно-денежной эмиссии. Ни налоги, ни прочие государ228


Финансовая политика революции
ственные доходы в денежной форме не представляли сколько-нибудь значительной величины. Вот цифры для иллюстрации: в январе 1922 г. мы выпустили бумажных денег на сумму 39,5 млн зол. руб., если считать по всероссийскому индексу. В этом же самом месяце мы получили в виде налогов и гос. доходов около 800 тыс. руб. (не считая бухгалтерских перечислений по Наркомпочтелю). Иначе говоря, поступление от налогов и госдоходов в январе этого года составило почти в 50 раз меньше, чем доход от эмиссии: 2% госдоходов и налогов и 98% — от эмиссии. Вот каково было положение доходной части нашего бюджета к началу 1922 года. Конечно, так существовать было невозможно, и мы должны были спешно строить наш налоговый аппарат.
Ни в какой мере нельзя скрывать того, что наша налоговая система строилась как чрезвычайно несовершенная система, и остается несовершенной и по сей день, хотя мы в последнее время и внесли туда целый ряд улучшений. По дело шло о том, чтобы тушить пожар, нужно было в кратчайший срок построить какую бы то ни было налоговую систему, какой бы то ни было налоговый аппарат, чтобы избежать полного краха денежной системы, к которому мы вплотную подошли в марте 1922 года и который, как можно думать теперь, безвозвратно остался позади. Налоговые поступления, тем не менее, за первые 9 месяцев 1922 г. дали в общем чрезвычайно скромную, чтобы не выразиться резче, цифру. Всего собрано государственных налогов за январь — сентябрь 1922 г. в золотых рублях по всероссийскому индексу 26.300 тыс. руб. Если к этим госналогам прибавить еще налоги местные, то общая сумма поступлений денежных налогов составит 35 (точно 34,9) млн зол. руб. Эта цифра сама по себе совершенно ничтожна, она дает в среднем на душу населения всего 28 коп., т. е. примерно в 20 раз меньше, чем подушная норма чисто налоговых платежей до войны и до революции.
В числе этих 26 млн р. государственных налогов прямые налоги дали около Уз и косвенные около 2/3. Эти цифры не отражают, конечно, действительного соотношения элементов прямого и косвенного обложения в нашем бюджете, так как все натуральное обложение является у нас прямым, в связи с чем в общем итоге у нас преобладает прямое обложение.
Среди денежных прямых налогов, которые дали, примерно, 9,5 млн руб., находится и общегражданский налог. Сюда же относятся и налоги с 229


Г.Я. Сокольников
государственной и частной промышленности. По нашим подсчетам, государственной промышленностью была внесена, в лучшем случае, одна половина всего промыслового налога, и таким образом, если откинуть общегражданский налог, то надо считать, что в первые 9 месяцев 1922 г. вся наша государственная торговля и промышленность уплатили государственных налогов от 2,5 до 3 млн зол. руб. Я оглашаю эту цифру для того, чтобы не могло быть никакого сомнения в неправильности утверждений, будто наша налоговая система в этом году разоряла государственную промышленность и торговлю. В действительности, вследствие несовершенства, точнее полнейшего отсутствия почти в течение первой половины года нашего налогового аппарата, налоги либо вообще не взимались, либо они взимались с промышленности в обесценивающихся деньгах, реальная стоимость которых была очень незначительна.
Как бы то ни было, при продукции промышленности в 665 или 650 млн зол. руб. — итог обложения с нее составил от 2,5 до 3 млн руб., т. е. совершенно ничтожную цифру. Вопрос о движении налоговых поступлений на протяжении 1922 г. может быть освещен следующими данными: в январе налоговые поступления составили 475.000 золотых индексных р., в феврале — 571.000 р., в марте — 1.162.000 р., в апреле — 1.102.000 р., в мае — 1.907.000 р., в июне — 3.343.000 р., в июле — 3.824.000 р., в августе — 4.913.000 р., наконец в сентябре — 9.000.000 р. Мы, таким образом, имеем рост поступлений, правда — чрезвычайно медленный, совершенно неудовлетворительный, но, тем не менее, рост. В течение октября, ноября и декабря 1922 г. мы имеем дальнейший рост налоговых поступлений. Примерно, каждый месяц налоговые поступления давали от 10 до 12 млн зол. руб. В частности, в декабре ожидается, что полностью будут собраны 12 млн зол. руб. Если сравнить эти 12 млн с первоначальной исходной цифрой, т» е. цифрой января, то мы имеем увеличение в 30 раз, и, конечно, такое увеличение оказалось возможным лишь в силу того, что январская цифра была совершенно ничтожна. Рассчитывать на то, что в предстоящем году налоговые поступления будут расти таким же темпом, нет никаких оснований. Тем не менее надо признать, что в предстоящем году масштаб налогового обложения должен быть совершенно иной, гораздо более значительный, чем масштаб 230


Финансовая политика революции
1922 г. Препятствия для организации нашего налогового дела состояли не только в отсутствии у нас налогового аппарата и незаконченности налоговой системы, но еще и в том, что в годы, когда было упразднено денежное хозяйство, население отвыкло от денежных налогов. В этот период создалось и укрепилось убеждение, что мы можем построить свое государственное хозяйство без денежных налогов, что мы найдем для оплаты транспорта, государственных заказов промышленности, для содержания армии, для дела просвещения, для подъема сельского хозяйства и пр. и пр. какие-то средства у себя самих, в своей государственной кассе, не прибегая к извлечению их от населения. Стало казаться странным бесспорное положение, что все то, что может сделать государство, его финансовая организация — это взять средства, которые есть у одних, и передать их другим. Мы отвыкли от мысли о том, что должен быть какой-то членский взнос каждого гражданина Советской республики в советскую кассу, что этот членский взнос должен соразмеряться с его платежеспособностью, и думаем, что государство обладает таким магическим секретом, что оно может творить из ничего, и достаточно организовать НКФ для того, чтобы сейчас же потекли рекой финансовые ресурсы на все те цели, которые вопиют об их удовлетворении.
Увы! Приступая сейчас к проведению в жизнь программы, которую мы декларировали в Октябре, мы должны совершенно трезво учитывать обстановку, в которой мы находимся, и средства, которыми мы располагаем. Чем больше мы желаем осуществлять на деле то, что мы прокламируем, тем больше нам нужна эта трезвость, чтобы идти правильным путем. К сожалению, эти чрезвычайно простые истины — мы не то что головой, но, так сказать, нутром, позабыли. И на помощь этому позабывшему нутру приходила и соответствующая теория о том, что можно в самом деле помочь беде, творя финансовые ресурсы на пустом месте, при помощи выпуска бумажных денег.
В противоположность этим настроениям вся борьба Наркомфина за развитие доходности государственного хозяйства шла под тем уклоном, что мы должны построить наше хозяйство, наш государственный аппарат на реальных ресурсах, извлекаемых механизмом финансовой системы, а не на бумажных ресурсах, на которые ничего опереть нельзя. И 231


Г.Я. Сокольников
в этом отношении мы достигли некоторых реальных результатов. Помимо только что приведенных цифр роста налоговых поступлений можно для иллюстрации этого привести еще цифры, касающиеся роста поступлений наших госдоходов. Например, выручка Наркомпути, которая составляла в январе этого года в золотых рублях по всероссийскому индексу около 1 млн руб., в настоящее время, в декабре, составит около 16 млн, а может быть, и свыше. Таким образом, реальная выручка транспорта возросла в 16 раз, и мы можем рассчитывать, что она в ближайшее время возрастет еще больше, если мы на транспорте начнем проводить правильную тарифную политику, прекратив предоставление транспортных услуг за полуплату, как в отношении движения грузов, так и движения пассажиров. Это поднимет транспорт и улучшит положение транспортного пролетариата.
Если в январе текущего года соотношение между нашей эмиссией и нашими налогами и доходами было таково, что эмиссия составляла 98%, а налоги и доходы около 2%, то в декабре мы имеем следующую картину: эмиссия в декабре составит около 450 триллионов, и наши налоги и доходы составляют также около 450 триллионов. Иначе говоря, налоги и доходы в нашем бюджете играют уже сейчас роль, равную той, которую играет эмиссия, и прежнее, январское соотношение совершенно перевернуто даже в области чисто денежной. Если же мы привлечем к рассмотрению еще натуральные ресурсы и натуральные налоги, то увидим, что в общем в нашем бюджете бумажно-денежная эмиссия составляет теперь от 25 до 30% максимум, т. е. программа сокращения бумажной денежной эмиссии, которая была поставлена перед Наркомфином, в значительной степени может считаться выполненной. Конечно, и в дальнейшем придется идти в том же направлении, стремиться к снижению выпусков денег, все более и более ограничивая эмиссию.
Спрашивается, нужно ли это было нам и не целесообразно ли нам сейчас еще раз проверить себя в этом отношении, посмотреть, не ошибочны ли наши взгляды на эмиссию, не дает ли нам выпуск бумажных денег таких ресурсов, от которых мы вовсе не должны отказываться, а, наоборот, стремиться использовать возможно шире. Вот цифры: в январе 1922 г. вся наша бумажно-денежная масса равнялась 17 триллионам 232


Финансовая политика революции
советских рублей, а если пересчитать на золотые рубли по всероссийскому индексу, то это составляло всего-навсего 100 млн руб. Год прошел. За это время, хотя мы и чрезвычайно сокращали эмиссию, количество денежных знаков в советских рублях возросло у нас в 120 раз и составляет уже не 17 триллионов, а превысило 1 квадриллион 800 триллионов. Но если мы в январе выпускали 12 трилл., то в декабре выпускаем 450 трилл. Таким образом, мы никак не можем сказать, что вообще сократили эмиссию, сократили в том грубом смысле, что мы выпускаем меньше денег, наоборот, мы никогда столько их не выпускали.
За этот год мы выпустили в обращение в 120 раз больше денег, чем было к началу года, а в предыдущем 1921 г., — всего в 16—17 раз больше. Таким образом, цифра выпусков возросла. Но каковы реальные результаты этого выпуска? Посмотрим, что стоит этот квадриллион 800 триллионов теперь. Мы получим поразительные результаты. Этот квадриллион 800 триллионов по своей стоимости на золото стоит на 1 января 1923 г. все те же 100 миллионов. Таким образом, в начале года было 17 триллионов советскими знаками и они стоили 100 млн руб. Кончился год: мы имеем 1 квадриллион 800 триллионов совзнаками, а стоимость их все та же — 100 миллионов. Куда же деваются выпущенные деньги? Ведь, если мы подсчитаем по месяцам, что составляет ежемесячная стоимость выпуска в золотых рублях, то увидим, что за эти 12 месяцев, с января по декабрь, мы получили от эмиссии 365 млн р. дохода, считая в золотых рублях. И, тем не менее, к 1 января этих 360 млн р. не оказывается. Они обесценились. Иначе говоря, мы, выпуская все новые и новые деньги, уменьшаем стоимость тех, которые были уже раньше в обороте. С кого же мы получаем этот эмиссионный доход? Мы получаем его с держателей бумажных денег. А кто эти держатели бумажных денег? Это рабочие, служащие, крестьяне. Это налог на них. Выпуск новых денег не дает новых ресурсов, это абсолютно бесспорно. Он представляет только способ извлечения некоторых ресурсов, путем уменьшения средств, которые уже даны государством на руки. Но кроме этого, кроме обложения рабочих, крестьян, служащих, всех держателей бумажных денег, мы, выпуская новые и новые деньги, разоряем нашу промышленность, потому что промышленность, которая со своих складов и 233


Г.Я. Сокольников
лавок отпускает продукцию, получает в обмен за нее лишь бумажные деньги, которые за неделю обесцениваются по своей стоимости.
Эта четверть стоимости полученных денег и составляет эмиссионный налог. За что его платит промышленность? За нашу финансовую слабость, за разрушенность нашего финансового хозяйства.
И, наконец, третий, кто платит этот налог, это само государство. Мы собираем налоги. Мы делаем величайшие усилия для того, чтобы извлекать деньги, сосредоточивать их в государственной кассе, а потом мы, выпуская новые бумажные деньги, обесцениваем и те средства, которые изъяли из оборота путем налога.
Эмиссия представляет из себя худший вид налога, потому что нельзя заранее предсказать, кто заплатит этот налог.
По всем этим соображениям не может быть никакого колебания в вопросе о том, что нам нужно — налоги или эмиссия? И когда говорят, что надо не увеличивать налоги, а стремиться заменить налоги эмиссией, когда наркоматы, промышленность, местные органы власти и т. д. приходят к нам в Наркомфин и требуют, чтобы печатный станок работал быстрее, то мы уступаем и вынуждены уступать этим требованиям лишь потому, что если мы в течение 4 лет занимались, приспособляя финансы к нашей организации хозяйства, разрушением финансового аппарата и финансового хозяйства, то теперь его не построишь в два счета. Но мы боремся с развитием эмиссии, исходя из ясного сознания, что это зло подтачивает самые основы нашей промышленности, крестьянского хозяйства, государственного хозяйства, что оно срывает всякую возможность товарооборота между городом и деревней, потому что если деньги не функционируют как твердые деньги, то они снижают предложение крестьянской продукции на рынке, срывают обеспечение городов продовольствием и промышленности сырьем.
На протяжении 1922 года борьба за сокращение эмиссии прошла несколько стадий. Особенно трудна была задача бороться против чрезмерного расширения эмиссии в первые голодные месяцы года, когда цены непомерно росли и когда печатный станок должен был гнаться за этими ценами. Более благоприятная полоса наступила во второй период, когда началась летняя стабилизация цен, вызванная перспективой благоприят234


Финансовая политика революции
ного урожая и нашей политикой, которая сокращала количество денежных знаков и тем поднимала их покупательную силу. Во втором полугодии положение было более благоприятным. Сравнение роста цен в течение первого и второго полугодия дает следующую картину: с января по июнь общий уровень цен поднялся в 25 раз, иначе говоря, покупательная способность нашего рубля упала в 25 раз. С 1 июля по конец декабря общий уровень цен возрос и покупательная способность рубля упала всего в 4 раза. Таким образом, в течение второй половины 1922 г. рубль наш обесценился в 6 с лишним раз меньше, чем в течение первой половины. Это показывает, что если не абсолютная стабилизация нашего бумажного рубля, то, во всяком случае, значительное сокращение темпа его обесценения является задачей осуществимой, которую мы должны себе ставить и сможем разрешить по мере того, как будет улучшаться общее экономическое положение страны, расти финансовый аппарат и совершенствоваться финансовая система. Положение нашего советского рубля небезнадежно. Если заграничные врачи говорят, что этот пациент должен будет скоро умереть бесславной смертью, то мы, советские деятели и вея Советская Россия, должны сказать, что этого не будет, что советская денежная система не потерпит краха, что советское государственное хозяйство не лопнет в этом крахе, и что мы сумеем, подобно тому, как мы осуществляли труднейшие задачи в других отраслях, осуществить и эту весьма трудную задачу, которую, конечно, нельзя разрешить полностью в несколько месяцев.
Мне хочется в особенности оттенить результаты последнего полугодия, в смысле приобретения нашей валютой большей устойчивости, в противовес появлению в нашей прессе целого ряда статей, утверждающих, что летняя стабилизация рубля безвозвратно отошла в вечность, что мы вновь вступили в полосу таких же катастрофических колебаний курса рубля, которые были в январе, феврале и марте этого года, когда они составляли 100% в месяц. В противоположность этой оценке, совершенно некритической, которая переносит на текущий год опыт предшествующих лет, протекавший в совершенно иных экономических и финансовых условиях, я питаю надежду, что это катастрофическое колебание курса рубля до 200% в месяц и т. д., окажется исключенным в предсто235


Г.Я. Сокольников
ящем году, и чем правильнее будет вестись наша финансовая политика, чем больше мы будем искать реальных, а не бумажных ресурсов, тем больше шансов на то, что колебания рубля будут исключены.
Необходимо остановиться еще на одном источнике государственных доходов, который должен для нас приобретать все большее и большее значение, — я говорю о государственном кредите. Когда мы летом 1922 г. сделали попытку выпустить первый государственный заем в виде хлебного займа, то это встретило со стороны наших противников град насмешек и издевательств. И тем не менее хлебный заем в общем и целом удался, и мы предполагаем этот опыт повторить в 1923 г., выпустив облигации хлебного займа на пару месяцев раньше, чем они были выпущены в этом году, и следующий хлебный заем можно будет выпустить в более значительном размере, опираясь на то, что крестьянство, после первого опыта с хлебным займом, получило доверие к этой операции и возьмет все облигации займа, которые оно в конце лета и начале осени текущего года еще боялось брать в руки.
От выпуска хлебного займа мы перешли к развитию кредитных операций в несколько более широком масштабе, выпустив недавно выигрышный золотой заем на сумму в сто миллионов рублей, который, судя по опыту первых дней, будет иметь достаточный успех.
Путь кредитных операций будет иметь для нас огромное принципиальное значение. Если страна поддерживает наши кредитные операции, это означает, что моральное признание Советского правительства огромными массами трудящихся Советской России стало фактом. Конечно, внутри страны у нас не может быть и речи о юридическом признании Советской власти: юридически Советская власть существует, но, разумеется, крестьяне, рабочие, служащие, вообще граждане, стоящие на точке зрения поддержки Советской власти, только в том случае примут участие в этой кредитной операции, если они Советское правительство признали и ему доверяют.
Мы не можем организовать внешнего займа, мы в Гааге и в Генуе встретились с сопротивлением банкирских синдикатов капиталистического мира, которые заявляли, что они нам не дадут кредита, ибо они нас не признают. Мы сделали из этого соответствующие выводы, и если в мо236


Финансовая политика революции
менты величайшего напряжения, моменты величайшей голодной катастрофы считали возможным в Генуе и в Гааге обратиться с просьбой о займе и сказать: «Наша страна погибает от мук голода, наша страна истощена в такой мере, что она не может своими ресурсами подняться на ноги, и мы, исходя из этого положения, предлагаем вам начать переговоры о займе», — то теперь это время прошло. Голодная катастрофа миновала, мы стоим гораздо тверже на своих ногах, урожай дал нам внутренние ресурсы и мы, Советское правительство, обращаемся теперь к рабочим и крестьянам, к трудящимся, ко всем честным гражданам внутри своей страны и говорим: «Нас не признали международные банкиры и не пожелали дать заем, но мы апеллируем к вам, трудящимся массам нашей страны, предлагаем вам оказать кредитную поддержку Советскому правительству для того, чтобы оно не должно было лезть в ту петлю, которую хотели накинуть на ее шею банкиры Лондона и Нью-Йорка».
Я думаю, что наш призыв встретит отклик и что мы в этом вопросе получим полную поддержку трудящихся масс Советской России.
Опираясь на предварительную работу, которая была проделана в 1922 г., мы можем в начавшийся новый бюджетный год войти с расчетом на то, что финансовый кризис будет менее острым, чем в истекшем году, но, конечно, он будет еще и в нынешнем году чрезвычайно тяжким, и наше финансовое положение будет таково, что на одну заштопанную дыру будет приходиться две дыры незаштопанные.
Сравнение бюджетов царской и Советской России показывает, что наш бюджет почти в 3,5 раза меньше царского бюджета. Последний довоенный царский бюджет составлял 3 миллиарда 600 млн р., а мы думаем, что наш бюджет в этом году составит около одного миллиарда, может быть, в самом лучшем случае около одного миллиарда 100 млн. Правда, по сравнению с царским бюджетом, мы имеем сокращение расходов по некоторым статьям: мы не платим процентов по заграничным займам, по которым царское правительство должно было платить около 400 млн р. в год; наш расход на армию составляет примерно на 600 млн меньше, чем расход на армию царского правительства. Если прибавить сюда экономию по содержанию поповского ведомства и романовской семейки, что составляет тоже около 100 млн р., то мы получаем экономию, 237


Г.Я. Сокольников
по сравнению с прежним временем, в 1 млрд. 100 млн р. Но при всем том, если бы мы хотели в остальном вести свое хозяйство, примерно, в том масштабе, который был в довоенной России, то нам все-таки нужны были бы 2 млрд 400 млн р., между тем, мы насчитываем всего, включая возможную выручку от эмиссии, 1 млрд. 100 млн рублей.
Это вполне естественно, если вы примете во внимание, что в свое время транспорт являлся одним из крупнейших источников дохода: дороги давали около 400 млн р. чистой прибыли, тогда как в настоящее время транспорт является дефицитным. Вы вспомните также, что царское правительство получало около 800 млн, р. чистого дохода от винной монополии, путь, на который Советское правительство не встанет, хотя белогвардейская пресса и утверждает, что Советская власть должна будет ввести винную монополию. Для нас ясно, конечно, что если даже нам не удастся осуществить режим абсолютной трезвости, то во всяком случае не на основе спаивания народа сможем мы построить свой бюджет, а за счет подъема и развития крестьянского хозяйства. Но это означает, что только постепенно смогут расти наши ресурсы, что нам придется построить иную налоговую систему, которая в корне должна отличаться от царской. Все же при установлении бюджетного плана на предстоящий год мы можем наметить перспективы по некоторым основным вопросам нашего бюджета, в частности, но вопросу о взаимоотношении между нашим государственным бюджетом и промышленностью.
Если в течение 1922 г. государство использовало старые запасы промышленности, которые шли на удовлетворение государственных нужд (скажем, транспорт не оплатил полностью угля, который дал ему Донбасс и т. д.), то в этом году должно быть твердо установлено, что государство должно провести оплату промышленной продукции по полной стоимости и выделить из бюджетных ресурсов некоторый фонд на восстановление основного капитала промышленности, на затраты по тяжелой индустрии и транспорту. Это нам удастся сделать только в том случае, если мы точно и жестко ограничим свою задачу поддержки промышленности только тяжелой индустрией и вообще основными главными отраслями. У нас нет средств, чтобы поддерживать и легкую промышленность. Мы вынуждены сказать, что легкая промышленность, 238


Финансовая политика революции
которая находится в более благоприятном положении, имея почву на рынке, должна в течение этого года окончательно изжить свою дефицитность, которую значительное количество ее отраслей уже изжило в истекшем году. Что это не слова, что здесь нет спора, а что это признается и в промышленных кругах, подтверждает годовой ориентировочный бюджет легкой промышленности, который был разработан ВСНХ и в котором все предприятия разделены на три категории: первая категория предприятий — это безусловно прибыльная, прибыль которой идет в доход казны; вторая категория — условно прибыльная, часть прибылей которой также идет в казну, и, наконец, третья категория — дефицитная.
Я констатирую с удовлетворением, что мы сходимся в оценке положения с товарищами, руководящими промышленностью, а еще недавно на сессии ВЦИК этого согласия не было, и когда мы доказывали представителям ВСНХ, что часть промышленности становится на ноги, это вызывало чрезвычайно решительный отпор с их стороны. Но теперь мы видим, что, по их собственному подсчету, к безусловно доходным относятся отрасли: шелковая, хлопчатобумажная, соляная, полиграфическая, швейная. К бездефицитным: нефтяная, торфяная, золотопромышленная, шерстяная, сахарная, льняная, льно-пеньковая, по обработке сел.-хоз. продуктов, химическая, за исключением резиновой. К дефицитным: металлическая, топливная, лесная и военная промышленности. Я сомневаюсь в том, что лесная промышленность должна быть отнесена к области дефицитных. В отношении топливной, металлической, военной промышленности (я прибавлю сюда еще электротехническую и некоторые основные виды химической промышленности) у нас нет спора, и мы считаем, что из всех бюджетных ресурсов государства, т. е. хлебом, золотом и бумажными деньгами должно быть назначено 100 млн руб. для восстановления основных капиталов, для расширения капитальных затрат и для увеличения оборотных капиталов этих основных отраслей промышленности, от расцвета и подъема которых будет зависеть судьба всей экономики нашей страны. И окончательные цифры, которые получаются в этом ориентировочном бюджете промышленности, чрезвычайно близки к тем же цифрам, которые называем и мы.
В основной капитал сельского хозяйства тоже потребуется некоторый вклад со стороны государства, но в меньшей мере, чем в промыш239


Г.Я. Сокольников
ленности, потому что положение сельского хозяйства в данный момент более благоприятно, чем положение тяжелой индустрии.
Учитывая те денежные ресурсы, которые государство должно будет дать для организации сельскохозяйственного кредита, и средства, которые государство дает крестьянину в виде семенной ссуды, мы приходим к итогу, примерно, в 50 млн руб. золотом, которые в этом году смогут быть дополнительно назначены в качестве оборотного капитала сельского хозяйства. Подъем сельского хозяйства имеет для всей нашей экономики чрезвычайное значение. Для нас всех должно быть ясно, что если мы хотим развить нашу индустрию, то мы должны стремиться к тому, чтобы у этой индустрии был заказчик, покупатель, который оплачивал бы ее продукцию. Нельзя строить промышленность, не считаясь с тем, что ее продукция должна быть реализована и оплачена. Только в чрезвычайно незначительных пределах возможно строить программу промышленности так, чтобы промышленность работала на склад. Это мы предлагаем сделать в некоторой степени для металлургической промышленности, для которой сейчас еще нет заказчика; но этот заказчик через несколько месяцев, по всей вероятности, придет, в особенности если металлургия сумеет комбинировать свою работу для государства с работой на крестьянский рынок, вырабатывая ходовые продукты, необходимые крестьянскому рынку. Представим себе, однако, что промышленность будет производить чрезвычайно хорошие вещи — орудия, машины, которые имеют величайшее техническое значение. Можно ли построить программу промышленности только на полезности этой продукции, не обеспечив возможности ее сбыта? Разумеется, нет. Если мы будем развивать производство паровозов, которые, однако, не берут, если мы будем строить промышленность так, что ее продукция будет лежать мертвым грузом на заводах, то мы упремся в экономический и финансовый кризис. Промышленность работает на рынок. Государственные заказы составляют только часть рынка, и количество этих государственных заказов, их сумма очень ограничены. Это значит, что промышленность должна строиться так, чтобы работать на внутренний рынок. Это совершенно элементарное положение, но мы склонны иногда его забывать. Я напомню резолюцию, принятую единогласно на IX съезде Сове240


Финансовая политика революции
тов, которая была написана т. Лениным. В ней указывалось, что только в меру развития сельского хозяйства может развиваться наша промышленность, а вместе с тем может улучшаться и положение рабочего класса. Для того, чтобы продукция промышленности могла быть реализована, надо, чтобы навстречу ей в промышленность шли из крестьянского хозяйства хлеб и сырьевые материалы. При отсутствии такого кругооборота возникает экономический и финансовый кризис, и поэтому в политике советского правительства поддержка сельского хозяйства должна быть выдвинута на надлежащее место.
Мы идем к осуществлению этой задачи, правда, пока в скромных размерах, выдвигая теперь задачу организации сельскохозяйственного кредита при Государственном банке. Сельскохозяйственный отдел ГБ получает 20 млн р. золотом, которые составят вклад советского правительства в капиталы местных уездных и губернских обществ с.-х. кредита. При этом ясно, что внесение крестьянством своих средств в такого рода кредитную организацию возможно только в том случае, если те средства, которые вносятся, не будут обесцениваться, если вклад, который вносится сегодня, может быть получен в свое время назад в его реальной стоимости, независимо от колебания курса бумажных денег. Это значит, что мы должны застраховать крестьянские вклады от возможного обесценения, вследствие падения курса рубля. И советское правительство берет на себя эту тяжелую обязанность гарантировать крестьянские вклады от обесценения и возлагает на наш государственный бюджет это бремя наряду с ассигнованием денежных средств и средств в форме семенной ссуды для подъема сельского хозяйства.
Но здесь можно возразить, что наша политика, поскольку она идет по линии поддержки крестьянского хозяйства, приобретает неправильный уклон, что мы строим таким путем какую-то специфически крестьянскую политику и что линия поддержки промышленности требовала бы другой политики.
Я думаю, что после того, что я сказал, останавливаться долго на этом возражении не придется. Ибо, повторяю, для всякого ясно, что пока не будет подъема крестьянского хозяйства, пока продовольствие и сырье из крестьянского хозяйства не пойдут на городские рынки, до тех 241


Г.Я. Сокольников
пор не сможет встать на ноги и наша городская промышленность. Но есть другой вопрос. Он состоит в том, заинтересовано ли наше сельское хозяйство, заинтересовано ли наше крестьянство в том, чтобы советское правительство большую часть средств уделяло на поддержку тяжелой индустрии; не будет ли здесь выдвинуто другого обвинения, именно обвинения, что мы игнорируем интересы трудящихся крестьянских масс. Я думаю, что это возражение, если бы оно было выдвинуто, тоже не имеет под собой почвы. Это может быть подтверждено тем, что в первый же урожайный год цена хлеба, по сравнению с ценами товаров, упала вдвое: стоимость пуда хлеба составляет во многих местах 30, 40, 50 к. для пшеницы. Достаточно было, чтобы угроза продовольственного голода отошла, чтобы сейчас же у нас возник новый голод, имя ему товарный голод, и хлеб обесценился, потому что этому сравнительно большому количеству хлеба противостоит очень незначительная масса товаров. Итак, мы имеем крушение хлебных цен в этом году и относительно очень значительный рост промышленных цен. Повторяю, по сравнению с довоенным временем, ситец вздорожал вдвое, иначе говоря, хлеб упал вдвое. То же самое по отношению к золоту. Из этого положения мы можем выйти только путем развития городской промышленности, так как только в том случае хлеб не будет обесцениваться, если в городах ему будет соответствовать большее предложение товаров.
Но еще и с другой стороны наше сельское хозяйство кровным образом заинтересовано в поднятии промышленности. Оно заинтересовано в нем потому, что нашему сельскому хозяйству нужен прежде всего подъем транспорта. Слабое состояние транспорта приводит к тому, что Советская Россия разделена на целый ряд изолированных районов. Это создает положение, что в Череповецкой губернии пуд ржи стоит 17 млн р., а на юге пуд пшеницы во многих местах стоит в 3 раза дешевле. За развалом транспорта хлебные цены не могут выравниться, и на севере крестьянин, который должен прикупать хлеб, платит за него бешеные деньги, а на юге крестьянин, который должен продавать хлеб, продает его за бесценок. Не может быть подъема сельского хозяйства до тех пор, пока наш транспорт не поднимется настолько, чтобы он мог совершать работу выравнивания хлебных цен, чтобы он мог обеспечить более 242


Финансовая политика революции
дешевый хлеб череповецкому крестьянину и более справедливую цену на хлеб крестьянину южному. Но ведь транспорт не может подняться, пока нет подъема промышленности, пока нет подъема металлургии, и, следовательно, основной интерес наших производителей в деревне требует, чтобы государство уделяло необходимые средства на подъем промышленности.
Я останавливаюсь на этом вопросе потому, что если бы здесь была действительная противоположность интересов между городской промышленностью и сельским хозяйством, то эта экономическая противоположность оказывалась бы и политической противоположностью между пролетарием города и крестьянином деревни.
Но этой экономической противоположности, а следовательно, и политической противоположности в деревне нет и поэтому рабоче-крестьянской Советской России будет по силам осуществить задачу хозяйственного подъема, в котором оказываются равно заинтересованы сейчас и городские рабочие и крестьяне.
Что будет потом — это другой вопрос. Когда мелкое крестьянское хозяйство поднимется, то не начнет ли подниматься на волне пенным гребнем крестьянская буржуазия, которая пытается забрать в свои руки деревенскую бедноту, эксплуатировать наемный труд в деревне? Это вопрос, к решению которого советское правительство подойдет опять-таки, опираясь на союз рабочих масс с крестьянской беднотой, против крестьянской буржуазии, против кулака, против скупщика, против ростовщика, против всякого эксплуататора-крестьянина. И эта задача является, в конце концов, разрешимой всеми видами воздействия, и в частности налогового воздействия, которое может применять Советская власть.
Если часть наших ресурсов мы должны будем отвлечь на усиление, укрепление производительности крестьянского хозяйства, то, при условии оплаты полностью сдаваемой государству продукции промышленности, сможем ли мы широко развернуть снабжение ресурсами наших административных и культурных Наркоматов? К сожалению, надо констатировать, что это вряд ли удастся. Но здесь Совет Съездов должен решить: либо мы переносим центр тяжести на поддержку промышленности и транспорта, либо мы раздробляем свое внимание, рассеиваем свои средства и никого не удовлетворяем в достаточной мере. Я думаю, 243


Г.Я. Сокольников
нам нужно выбрать первое. Для работы по просвещению, народному здравию и т. п. добавочные средства должны будут быть взяты, главным образом, на местах путем местных усилий, путем местного творчества, путем местной организации.
Перед государственным бюджетом будет стоять в текущем году еще одна весьма важная задача, именно, поднятие реальной заработной платы служащих и рабочих, состоящих на государственном бюджете. Сюда входит почти миллион рабочих транспорта и почтово-телеграфных служащих. Конечно, этот подъем заработной платы может быть только очень медленным. Я не буду на этот счет создавать никаких иллюзий; пока мы не имеем никаких оснований думать, что в короткий срок мы очень значительно сможем поднять реальную заработную плату. Но мы начнем ее поднимать и будем проводить ее повышение. Для того чтобы облегчить рабочему классу несение того бремени, которое возлагает на него эмиссия, мы в ближайшие дни начнем организацию трудовых сберегательных касс, которые дадут возможность рабочим и служащим вносить свои средства в кассу, страхуя их там в твердой единице. Конечно, теперь еще не может идти речи о том, чтобы рабочий класс накоплял какие-нибудь средства, о том, чтобы он действительно сберегал какие-то значительные ресурсы: новым сберкассам мы ставим задачи страхования от обесценивания заработной платы рабочих и служащих, сначала в городах, потом уже, возможно, будет эту операцию распространить и дальше, на деревню. Рабочий, получая сейчас жалование, вынужден теперь его скорее целиком израсходовать, так как деньги обесцениваются в его руках. Но, внося жалование в сберегательную кассу, он сможет истратить в первую неделю всего У4 своего заработка, не теряя на обесценении остальных 3/4 зарплаты. Эта мера будет благотворна и в том смысле, что на рынок не будет выбрасываться сразу огромное количество бумажных денег, что поможет бороться с падением курса рубля.
Такова в основе та программа, которую намечает Народный Комиссариат Финансов на предстоящий год, такова та работа, которая была им проделана в 1921/22 бюджетном году.
Мне остается в заключение сказать несколько слов об общих перспективах нашей финансовой работы. Мы должны избавиться от широ244


Финансовая политика революции
ко распространенного представления, будто мы осуждены на огромный дефицит, будто мы осуждены на перманентный финансовый кризис и у нас нет выхода. Такая оценка положения совершенно неверна. Выход есть. Есть возможность значительного улучшения нашего финансового хозяйства. Она дается тем общим экономическим подъемом, который происходит на наших глазах, началом подъема сельского хозяйства, началом подъема в легкой промышленности.
Я беру на себя смелость утверждать, что уже сейчас наше экономическое положение обеспечивает нам возможность благополучия в финансовом хозяйстве, и если этого до сих пор нет, то именно потому, что мы работаем всего несколько месяцев над созданием нашей финансовой системы и над построением нашего финансового аппарата. Мы должны быстрее перестраивать свою финансовую политику. Мы имеем разнобой в области налогов, который больше не должен быть терпим. У нас есть два налоговых аппарата. С одной стороны, аппарат Наркомпрода, который приходит к крестьянину и берет с него продналог; с другой стороны, финансовый аппарат, который вырос за последние несколько месяцев и начинает заявлять свои права и предъявлять свои счета для уплаты. Эти два аппарата действуют независимо один от другого. Число налогов натуральных и денежных растет, и нам необходимо прийти к рациональному объединению этих двух типов нашей налоговой работы, ибо без этого невозможен дальнейший прогресс в нашем финансовом хозяйстве. Мы имеем целый ряд писем с мест, в которых крестьяне, казаки и рабочие пишут: «Мы согласны платить налог, но нельзя же все-таки делать так, что каждый день приходит новый сборщик налогов и взимает новые налоги. И когда налоговый агент Наркомпрода, собравши налог, отдыхает, тогда выступает на сцену другой агент другого комиссариата и начинает взимать другой налог». Такое положение ни экономически, ни политически не может быть терпимо. Съезд Советов должен дать в этом отношении твердую гарантию плательщикам налогов и крестьянству, что Советская власть примет неотложные меры к урегулированию этой налоговой неурядицы.
Другой вопрос, связанный с вопросом об объединении налогового дела, — это вопрос о том, что, поскольку мы переходим все больше и больше к денежному хозяйству, постольку нас начинает бить то проти245


Г.Я. Сокольников
воречие в самых основах нашей финансовой организации, согласно которому основные наши ресурсы получаются от продналога в натуральной форме, а основные наши расходы производятся в денежной форме. Это противоречие должно быть устранено. Оно должно быть разрешено в том направлении, что денежное обложение должно выдвигаться на первый план. Первые шаги в этом отношении уже сделаны: отмена труд- гужналога, который во многих местах уже переведен на денежный налог. Нам придется обдумать вопрос о том, чтобы наметить сроки и способы, посредством которых можно будет наиболее рационально сочетать взимание налогов натуральных и денежных так, чтобы связать эти налоги и начать с величайшей осторожностью осуществлять частичную замену натуральных налогов в тех районах, где это представляется в особенности возможным (скажем, в северных потребляющих губерниях), налогами денежными. Поскольку наша работа начнет развиваться в этом направлении, постольку будет обеспечена в значительной степени и основная наша задача — стабилизация валюты, потому что, пока деньги не нужны крестьянству для уплаты основных налогов, до тех пор, конечно, о стабилизации и прочности курса этих денег не может быть и речи. И в той мере как роль денежных налогов будет увеличиваться, под наши финансовые отношения будет подведен гораздо более прочный базис. А если мы разрешим кризис валюты, о который весьма больно споткнулась Великая французская революция, если мы разрешим этот основной момент, мы создадим базис для работы не только всего государственного аппарата, но и для работы промышленности, которая сможет поставить правильный учет и перестанет нести убытки от обесценения бумажных денег. Эта задача осуществима, если съезд Советов подтвердит, что мы должны идти на ее осуществление, к упрочению советской валюты, которая составляет ключ к нашей финансовой организации.
Я прошу вас дать нам это задание: построить советскую валюту и советские финансы так, как мы в свое время сумели построить Красную армию. Сейчас и в международном отношении всякое дальнейшее движение вперед по пути финансового укрепления, по пути улучшения нашей валюты, имеет для нас такое же значение, как в свое время имели значение победы Красной армии. Мы жили несколько лет в обстановке 246


Финансовая политика революции
безденежного хозяйства. Мы, может быть, сплошь и рядом еще не придаем должного значения вопросам денежного хозяйства, но там, по ту сторону границы, в капиталистической Европе, банкиры, биржевики, капиталисты измеряют сейчас степень нашей политической и экономической устойчивости курсом советского рубля. Поэтому мы данному вопросу должны уделить особое внимание. Каждый наш шаг в направлении стабилизации денег, сокращения дефицита, правильной организации хозяйства — есть шаг вперед, и этот шаг вперед в наших внутренних делах в то же время обеспечивает нам возможность заграничной кредитной поддержки, которая к нам придет лишь тогда, когда заграничный капитал уверится в том, что мы сильны, что ему будет выгодно оказывать нам поддержку.
Поэтому все силы должны быть сосредоточены на том, чтобы построить нашу финансовую организацию и создать тот фундамент всего нашего государственного хозяйства и промышленности, без которого вся наша строительская работа была бы строительством на песке.
25 декабря 1922 г.
8. Финансовые перспективы на новый хозяйственный год
В сравнении с истекшим 1921/22 хозяйственным годом предстоящий год позволяет рассчитывать на менее тяжелую конъюнктуру. За это говорит общее экономическое состояние страны — ликвидация голодной угрозы, частичный сдвиг в области «легкой» индустрии, некоторые успехи организации торговли; за это говорит также то обстоятельство, что в области непосредственно финансовой обстановка также значительно отличается от прошлогодней. Значительно сократилось число лиц, содержание которых оплачивается за счет государственного бюджета: к началу прошлого года их состояло свыше 6 миллионов человек, к началу нынешнего года всего 3 миллиона с небольшим (включая в обоих случаях армию). Значительно сократился объем расходов за счет разграничения бюджета 247


Г.Я. Сокольников
центрального и бюджетов местных. Суммарная сводка местных бюджетов на предстоящий год дает расходный итог в 60 миллиардов рублей (в знаках 1922 года), которые смогут быть в значительной мере покрыты путем местных ресурсов (опыт истекшего года неопровержимо доказал, что поступления местных налогов и доходов растут не хуже, а лучше, чем поступления по общегосударственным налогам). Эти и другие сокращения расходов будут компенсированы ростом заработной платы в государственных предприятиях и учреждениях, увеличением расходов по армии, связанных с необходимостью качественного ее улучшения за счет количественного сокращения, расходами по более полной и своевременной оплате государственных заказов промышленности и т. п. Доходы Совреспублики также будут иметь в новом году новый вид. Переход от натурального государственного хозяйства к государственному денежному хозяйству, который составлял основу многих «кризисных» явлений прошлого года, теперь зашел далеко вперед. Рост денежных поступлений от налогов, рост денежной выручки желдорог, почты и телеграфа не только позволяет сокращать относительные размеры эмиссии дензнаков — расширение сферы денежного хозяйства, т. е. расширение сферы хождения денег, обеспечивает спрос на них, создает элементы стабилизации бумажного рубля. Из числа новых налогов особое значение имеет введение подоходно-поимущественного налога в городах и денежного подворно-поимущественного налога в деревне; в предстоящем году будет, таким образом, в большей степени, чем в истекшем году, играть роль прямое обложение, которое, вследствие слабости налогового аппарата, до сих пор не могло широко применяться. Рост денежных налогов и доходов, однако, не достигнет таких размеров, которые обеспечили бы бездефицитность бюджета. Прекратить полностью эмиссию не будет возможности, но она не будет более ни в коем случае занимать в бюджете место, занимавшееся ею в начале 1922 года, когда выпусками дензнаков покрывалось 95 проц, всех денежных расходов.
Однако вся проблема эмиссии получит совершенно иной характер с того момента, когда эмиссия частично начнет переходить к Госбанку, который с ноября начнет выпускать в обращение банковые билеты, полностью обеспеченные (в том числе в размере 25 проц, обеспеченные золотом). Наше хозяйство, все более принимающее характер денежного, остро нуж248


Финансовая политика революции
дается в деньгах, без которых не может развиваться рыночный товарооборот. Исчисленная в золоте стоимость бумажно-денежной массы, находящейся в обращении в Советской России, составляет около 160 млн руб. (по вольному курсу), т. е. около У15 золотой стоимости денежной массы, имевшейся в дореволюционной России. Поскольку сокращение сельского хозяйства, промышленности и торговли дает в среднем сокращение гораздо менее значительное, очевидно, что имеется объективная возможность возрастания стоимости денежной массы. Эта объективная возможность может быть использована путем выпуска банковых билетов по курсу золота для производительных целей, т. е. для финансирования промышленности, сельского хозяйства и торговли. В гораздо меньшей степени может быть это достигнуто при выпуске только дензнаков нынешнего типа, идущих как на нужды кредитные, так и на покрытие административного дефицита. Вместе с тем, переход в значительной мере задачи производительного финансирования к Госбанку и его эмиссии позволит сократить выпуск непокрытых дензнаков, сократить размеры бюджетного дефицита. Выпуск банковых билетов означает, с другой стороны, что золотой запас, который до сих пор расходовался за границей, теперь сможет быть использован внутри страны, получив назначение служить обеспечением банковской эмиссии.
На первом месте наша финансовая политика в новом году должна, конечно, ставить финансовое обслуживание основных органов Советского государства: армии, транспорта, основных наркоматов. При этом, тем самым решается вопрос о тех отраслях индустрии, которые работают главным образом на государство. Государственное потребление есть в данное время основной рынок для тяжелой индустрии. Ее отношения с государством, как потребителем, должны быть организованы возможно более последовательно, на началах нормальных коммерческих отношений. Во вторую очередь рынком для тяжелой индустрии является индустрия легкая. Этого не следует забывать тем, кто склонен в интересах «перераспределения производительных сил» высказываться за «придушение» легкой индустрии. Такая политика была бы самоубийством. В свою очередь, развитие легкой индустрии определяется емкостью потребительского, главным образом крестьянского рынка. Если не забывать, что и средства государ249


Г.Я. Сокольников
ственного бюджета в основной массе в любых формах поступают от плательщика-крестьянина, то станет ясно, что реальный бюджет промышленности (играющий решающую роль в дефиците государственного бюджета) должен строиться не сверху, а снизу, исходя из расчета наличного рынка, исходя из наличных реальных ресурсов крестьянского хозяйства. При таком подходе для промышленности, во-первых, станет ясно, что, поелику «из ничего — ничего не бывает», нет смысла предъявлять непомерные требования к казенному сундуку; во-вторых, что в подъеме крестьянского хозяйства кровно заинтересована сама же промышленность, ибо она в 99 проц, должна рассчитывать на внутренний, а не на внешний рынок сбыта. Эта задача содействия подъему крестьянского хозяйства должна государством ставиться непосредственно вслед за задачей поддержания тяжелой индустрии.
Но и выполнение этих задач финансовыми органами, и само функционирование механизма обмена между городом и деревней, а следовательно, и возможность производственной работы, которая немыслима при параличе сбыта, в огромной степени зависят от того, в какой мере наш весьма несовершенный рубль будет способен играть роль орудия обращения, насколько он будет сохранять хотя бы относительную стабильность. Стабильность рубля гигантски облегчает задачу нашего экономического разворачивания. Легкомысленное отношение, которое проявляют к проблеме стабилизации рубля некоторые, с позволения сказать, «хозяйственники», основано только на непонимании того, что советская экономика целиком повернула на рельсы денежного хозяйства и что отныне ни одна хозяйственная задача не сможет быть решена иначе, как при одновременном решении ее, как задачи финансовой.
3 октября 1922 г.


Финансовая политика революции
Организация денежной системы
1. Денежное хозяйство
В период блокады и войны революционная Россия чувствовала себя в «капиталистическом окружении». Политически оно так и есть; экономически оно совсем не так, в особенности после разгрома белых армий буржуазно-черносотенной реставрации. Фронтом Советская Россия действительно обращена к капиталистическому миру, но в тылу ее не капитализм, а примитивный уклад товарного хозяйства, принимающий, чем дальше на восток, тем более неразвитые первобытные формы. Пролетарское государство является экономической чертой, отделяющей мелкого товарного производителя в глубине России от мирового рынка, оно стоит между ним и мировым рынком товаров и капиталов. Неправильная политика состояла в том, чтобы эту «черту» превратить в китайскую стену, в непроходимый рубеж, для препятствования «переливанию» капиталистических отношений с берегов Атлантики и Тихого океана в крестьянский океан российских полей. Правильная политика требует, чтобы пролетарское государство взяло на себя рационально организованные функции торгового посредничества между мелким крестьянским производителем, заграничным банком или синдикатом, на началах защиты мелких товарных производителей от зубастых скупщиков, тренированных на эксплуатации «отсталой» деревенщины, с другой стороны — на основах приведения в порядок финансовой системы Советской России.
Вне этого упорядочения финансового хозяйства установление выгодных для пролетариата и для мелкого крестьянства экономических взаимоотношений между капиталистическими странами и Советской Россией невозможно, и эта невозможность, определяемая экономическим суще251


Г.Я. Сокольников
ством, не может быть преодолена никакими формальными организационными построениями. Товарообмен с Европой и Америкой в натуральных формах неприемлем для мирового рынка. Товарообмен через посредство денег требует устойчивой денежной единицы, т. е. устойчивой упорядоченной финансовой системы. Но если выход крестьянского сырья на мировые рынки и приток товаров в Советскую Россию нуждаются в «хорошей деньге», то именно это движение отлива сырья и прилива товаров может и должно стать одним из важнейших рычагов подъема советских финансов на должную высоту. (Развитие системы пошлин и налогов, направленных к ликвидации дефицита и восстановлению золотого фонда).
Значение устойчивой валюты особенно велико для привоза заграничных товаров в Россию. Невыгодность продажи заграничного товара на нынешние денежные знаки имеет результатом ничтожность импорта, который должен связываться, главным образом, с натуральным обменом, что капиталистическим миром расценивается, как невыносимое стеснение. Ввоз из-за границы в значительной мере превращается в этих условиях в продажу на золото, к исчерпыванию золотого фонда, что в перспективе сулит только длительное финансовое бессилие, финансовую разруху, а следовательно, нарушение внешней торговли и экономическую изоляцию.
Если проблема восстановления промышленности в Советской России упирается в проблему правильной организации экономических взаимоотношений с капиталистическими странами, то это последнее, в свою очередь, в конечном счете упирается в финансовую проблему. С ней же связываются теперь и вопросы урегулирования внутренней торговли, финансирование промышленности и т. д.
Государственный капитализм, как хозяйственная система, требует развитого денежного хозяйства. С натуральным хозяйством он по существу непримирим (вопрос о тех или иных отсрочках — вопрос особый). На почве денежного хозяйства неизбежно ставится вся экономическая советская практика. Вместе с тем стабилизация рубля должна быть поставлена, как задача стабилизации денег в товарном хозяйстве, т. е. на основе металлического обеспечения.
7 декабря 1921 г.
252


Финансовая политика революции
2. «Гарантированный» рубль
С первых слов необходимо устранить возможное недоразумение: дело не идет о «гарантии» размена бумажных рублей на металл, что для данного момента является экономической невозможностью. «Гарантированный» рубль, о котором будет идти речь, есть бумажный денежный знак, частично стабилизованный в пределах бумажного же обращения. Но возможно и другое недоразумение, противоположное первому: можно предположить, что «гарантированный» рубль должен явиться основой устойчивой чистобумажной денежной системы, которая не нуждается в металлическом базисе. Такая конструкция бумажной стабилизации при наличной российской и мировой обстановке, т. е. при сохранении за мировым рынком капиталистического характера, была бы утопией (вроде утопии международных бумажных денег со стабилизованным курсом, которая находила приверженцев среди буржуазных экономистов мелких нейтральных стран, как Швейцария, Голландия, Швеция, страдающих от экономической войны между крупными хищниками, влекущей тяжелые валютные потрясения для маленьких посредничающих буржуазных стран, которые по этому «пацифистски» настроены по отношению к войне валют, подобно тому, как они были оплотом утопического пацифизма и антимилитаризма).
Стабилизация рубля на основе металлического обеспечения — этот курс должен быть взят теперь же, и вся денежная политика должна иметь своей целью осуществление этой задачи. Но это не исключает возможности паллиативов, т. е. таких мер, которые теперь же стремились бы до известной степени и в ограниченных областях парализовать кричащие отрицательные последствия неустойчивости бумажной валюты. Именно такой смысл имеет попытка создать бумажный рубль, «гарантированный» (более или менее) от прогрессирующего обесценения.
«Создание» такого гарантированного рубля возможно посредством «материализации», воплощения в бумажном денежном знаке того условногодовоенного (золотого) рубля, в котором вычислен бюджет 1922 года, в котором определяются ставки налогов, в котором исчисляются цены 253


Г.Я. Сокольников
продукции государственных трестов, в котором предположено установить ставки железнодор. тарифов и т. д. Что представляет собой этот условный «довоенный рубль»? Он вычисляется посредством деления денежной суммы, взятой в советских знаках (в определенный момент), на коэффициент обесценения советских дензнаков (по отношению к старому рублю) к этому же моменту. Если пуд белой муки стоит на рынке 200.000 руб., а «рубль» обесценился, как показывают специальные вычисления, в сто тысяч раз, то, след., цену пуда муки можно условно определить в два довоен. рубля. Какими методами производится вычисление степени обесценения рубля, здесь нет возможности рассматривать. Эти методы не дают математически точных результатов, но при тщательной строго научной постановке наблюдения колебаний цен на рынке они дают практически приложимые данные о росте и падении средних уровней цен, так наз. «индекс-нумберс», которые являются вместе с тем данными об изменениях покупательной способности, «ценности» денег.
Довоенный рубль, как условная единица (символ) денежного счета и расчета, получил уже полное право гражданства в нашей финансовой системе. Курс перевода этого довоенного рубля на советские денежные знаки на каждый месяц будет опубликовываться Наркомфином, на основании статистических исследований, порученных с этой целью особому учреждению при нем. Если, напр., Совнархоз какой-либо автономной республики должен получить по смете 1922 г. по ста тысяч довоенных рублей в январе, феврале и марте, то он получит при переводе на советские знаки в январе, принимая курс перевода — сто тысяч советских за один довоенный рубль, — 10 миллиардов рублей; в феврале — принимая (примерно) курс перевода в сто двадцать тысяч за один — 12 миллиардов рублей; в марте, при курсе сто десять тысяч за один — И миллиардов рублей и т. п.
Колебания цен не отражаются на довоенном рубле, «поскольку он сам определен именно через учет этих колебаний».
Чем точнее учет, тем более «довоенный рубль» устойчив, т. е. соответствует рыночной конъюнктуре, рыночным ценам при переводе его на советские денежные знаки.
254


Финансовая политика революции
Воплощение этого — «символического» золотого довоенного рубля в банковом билете (Госбанка), беспрепятственно обмениваемого в государственных кассах на советские дензнаки по последнему курсу, установленному Наркомфином, приводит к созданию рубля, гарантированного (более или менее) от резких колебаний его «ценности». Государственный трест, получивший от Госбанка ссуду в десять тысяч «гарантированных» рублей, не будет «терять» на курсе рубля, как он «теряет» теперь, если использует свою ссуду не немедленно, а, например, в течение трех-четырех месяцев. Теперь, получив ссуду в сто тысяч миллиардов в советских знаках, он с сокрушением сердца видит, как эта ссуда тает автоматически вследствие обесценения рубля. Тогда каждый рубль ссуды будет им использован полностью. Финансирование государственной промышленности будет поставлено таким образом гораздо более рационально. Другой пример: заграничная фирма, желающая продать свой товар в России, при реализации его за гарантированные рубли получает гораздо большую возможность вступить в торговые сношения с Советской Россией, поскольку становится гораздо меньше ее риск потерять на курсе советских бумажек. Развитие экспортно-импортных операций будет таким образом значительно облегчено.
Чем, однако, будет «обеспечен» подобный банковский билет? Он «обеспечивается» только размерами товарооборота и максимально точным учетом изменения цен (при этом учреждение, определяющее эти изменения, приобретает, естественно, совершенно исключительное по важности значение и должно быть соответственно этому своему значению реорганизовано). Но так как такой банковский билет предполагает возможность размена на советские денежные знаки, то ясно, что он не может полностью заменить их, а может и должен лишь замещать их; лишь существовать наряду и вместе с ними, лишь частично «корректируя» существующую бумажную систему, являясь в ней только островом устойчивости. Тем не менее даже в этих пределах «гарантированный» (банковый) рубль имел бы крупное значение. Возможность дальнейшего роста этого значения не исключена, но без практической проверки, сейчас эта возможность является величиной неопределенной.
6 января 1922 г.
255


Г.Я. Сокольников
3. Перелом цен
То, что многим еще недавно казалось несбыточной мечтой нескольких «теоретиков» — перелом цен, — наступило на практике. В мае рост цен на основные продовольственные продукты не только остановился, но цены эти даже пошли назад. Цены на промышленные продукты хотя и продолжают расти, но пока лишь в пределах, в которых восстанавливается нарушенное ранее соотношение эквивалентности между продуктами города и деревни, как бы наверстывают расстояние, на которое они отстали. Цена золота на вольном рынке — весьма существенный коммерческий «индекс» цен — показывает в течение всего мая незначительные колебания с некоторым уклоном в сторону понижения. (В конце апреля на московской черной бирже за золотую десятирублевку платили 2.300 руб., в знаках 22-го г., в конце мая — 2.150). Курс бумажного рубля на золото на вольном рынке в течение конца апреля и всего мая дает, таким образом, картину полной стабилизации (устойчивости) — картина, какой уже не бывало давно.
В чем разгадка перелома? Дело очень простое: предвидеть перелом было очень нетрудно. Труднее было подготовиться к нему и ускорить его наступление. Разгадка перелома состоит в выявлении двух факторов: во-первых, в ослаблении угрозы голода, во-вторых, в провале спекуляции на понижение курса (обесценение) советского рубля.
Прекращение роста хлебных цен (определяющих рост других цен) неминуемо должно было произойти в апреле — мае по следующим причинам: обострение недостатка продовольствия в крупных центрах в январе — марте наступило вследствие запоздания прибытия закупленных за границей крупных партий продовольствия. Вместо того чтобы попасть в распределение в январе — феврале, это продовольствие начало поступать в распределение только в середине апреля, и, таким образом, самые «голодные» месяцы в этом году будут наиболее «сытными», т. е. нормы государственного продовольственного снабжения летом будут, в противоположность печальной практике всех прежних лет, выше, чем зимой.
256


Финансовая политика революции
Это обстоятельство само по себе должно было сильно отразиться на хлебных ценах. Но значение его усугубляется тем, что, предвидя, по прежнему опыту, «голодные» летние месяцы, очень широкие круги потребителей (в том числе частью рабочие и служащие), насколько только могли, запаслись хлебом и покрывали наперед свою потребность. Это «хлебное накопление» (или «накопление хлеба») сильно гнало цены на хлеб вверх зимой и в начале весны. Теперь его влияние сказывается в обратном направлении — в сокращении спроса на хлеб.
Наоборот, предложение хлеба возросло под влиянием приближающегося урожая — деревня выпускает на рынок свой «страховой» фонд зерна. Этот выпуск должен был увеличиться с окончанием перевозок семенных грузов. «Покрывшись» распределенными семенами, деревня может продать свои запасы, приберегавшиеся для посева; голодающие губернии сократили закупки хлеба. Совпадение в апреле — начале мая прибытия заграничного продовольствия, окончания семенных перевозок, открытия морской и речной навигаций должно было обусловить перемену рыночной конъюнктуры. Эта перемена наступила. Она больно ударила кое-каких спекулянтов, гнавших хлебные цены вверх. Теперь они спешат продавать свои запасы.
Вторым решающим фактором было положение на денежном рынке. Здесь можно наметить три различных периода; первый период — три последних месяца 1921 г. — период безудержной эмиссии при отстающем росте цен; второй период — три первых месяца 1922 г. — период «жесткой», ограниченной эмиссии при обгоняющем ее росте цен; наконец, третий период — рост цен и рост эмиссии в общем и целом согласуются. В течение второго периода рынок «переваривает» выпущенное в первый период гигантское количество денег, и переваривает его в условиях сезонного замирания товарооборота: деньги обесцениваются со сказочной быстротой. Финансовая катастрофа кажется неминуемой. Сторонники безудержной эмиссии требуют немедленного выбрасывания на рынок новых десятков и сотен триллионов. Этот выход, однако, отвергается. Финансовая политика берет курс на стабилизацию цен и стабилизацию рубля, эмиссия ограничивается, налоги и доходы начинают выка9-3191
257


Г.Я. Сокольников
чивать деньги с рынка. Положение изменяется. Денежный «голод» начинает сказываться к апрелю. Деревня, ранее бойкотировавшая бумажки, теперь ищет денег. При первой возможности она спешит продать хлеб и пр., чтобы получить деньги. Деньги приобретают ценность. Курс рубля (на хлеб) повышается. В городах также нет «лишних» денег — спрос ограничен. Цена на хлеб не может расти. Первые признаки остановки роста хлебных цен проявляются в конце марта. Через месяц она наступает полностью. Реальная заработная плата рабочих перестает падать и, наоборот, начинает повышаться. Таким образом, политика ограничения эмиссии, максимального зажима выпуска новых бумажных денег значительно ускорила и опередила перелом, который для городской промышленности означает возможность планомерного развертывания производства и сбыта товаров (трудности сбыта при «кувыркающейся» валюте все видели только что, а остановка сбыта означает остановку производства), а для рабочего класса непосредственно означает «стабилизацию» реальной заработной платы, которая достигнута с «другого конца», не со стороны фиктивного повышения ставок, а со стороны реального падения цен.
Прочен ли достигнутый перелом, прочна ли «стабилизация» рубля? На свете нет ничего прочного, а уж о прочности курса денег и говорить не приходится. Правильно поставленный вопрос может быть таков: при каких условиях может сохраниться теперешнее благоприятное для валюты Советской Республики положение? Это зависит на ближайшее время от трех моментов, из которых один вне нашей воли, а два других определяются нами самими. Первый момент — урожай; второй момент — развитие в ближайшие месяцы торгового аппарата для организации осеннего товарооборота между городом и деревней; третий момент — продолжение жесткой политики в деле выпуска новых бумажных денег.
С величайшими трудностями и жертвами пролетарская республика вышла из тисков голодной катастрофы. Перелом цен на рынке — показатель перелома во всей экономической обстановке. Наступают лучшие дни, худшие дни остались позади.
7 июня 1922 г.
258


Финансовая политика революции
4. Устойчивый рубль и неустойчивый Струмилин
С. Струмилин выступил в «Экономия. Жизни» (№ 120 и № 121) с двумя статьями о финансовой реформе, которые должны изображать собой чуть ли не целую финансовую программу и доверчивыми людьми действительно за таковую принимаются. На самом деле они не заключают в себе ничего, кроме беспомощной путаницы и довольно нескладного маневрирования цифрами (к тому же подчас неверными). Экономика и статистика тов. Ларина приобрели, как всем известно, весьма условную репутацию; тов. Струмилину, видимо, не дают спать лавры тов. Ларина. Увы, он не обладает тем широким романтическим полетом мысли, которым так пленительно действует тов. Ларин. Он остается неуклюжим прозаиком, наивно воображающим, что рублевая проза его мещанских утопий — подлинная поэзия.
1. Поход тов. Струмилина против золота.
Струмилин начинает так: «Золотое обращение, конечно, самое испытанное и надежное средство для столь нам необходимой ныне стабилизации рубля». Такое начало не обещает ничего хорошего, ибо путаница начинается с первых же слов. «Ныне» — у нас бумажный рубль, «нам необходима» — стабилизация именно этого рубля. Переход к золотому обращению повел бы к полному обесценению бумажного рубля. У Струмилина выходит наоборот: что он повел бы к его стабилизации. Очевидно, Струмилин хочет сказать, что если бы наш нынешний рубль был не бумажным, а золотым, или свободно размениваемым на золото, то он не обесценивался бы. Это тоже не безусловно верно, но зато вполне бесполезно: все знают, что наш рубль не золотой, а бумажный, и что золота у нас настолько мало, что перейти к золотому обращению или бумажному со свободным разменом на золото мы не можем. Но замечательный тезис тов. Струмилина имеет еще вполне своеобразный привкус: Струмилин ищет «средств» стабилизации рубля, вместо того, чтобы исследовать экономические и финансовые условия, при которых ценность денег подвергалась бы наименьшим колебаниям. Он хвалит одно «средство стабилизации», но 9*
259


Г.Я. Сокольников
лишь затем, чтобы лучше рекламировать другое «средство стабилизации», изобретенное в его собственной лаборатории и с успехом могущее заменить первое, как будто бы нет большой разницы между «средством стабилизации» и средством для ращения волос. «Золотое обращение, — говорит тов. Струмилин, — есть «средство» весьма комфортабельное, но нам этот комфорт не но карману». С другой стороны, тов. Струмилин глубокомысленно замечает: «Большого напряжения ума для регулирования обращения, построенного на золотом балансе, вовсе не требуется... в этом несомненное его достоинство для косных административных умов стран старой культуры». Понятие, идея, как будто бы вылившаяся из-под пера Козьмы Пруткова. Подумайте только: по косности ума, по неспособности к напряжению ума несчастные страны старой культуры пробиваются золотом, не умея придумать ничего лучшего. Ясное дело, что страны новой культуры, напрягши ум, заткнут за пояс косных американских тупиц, известных своей неспособностью к напряжению ума. Какой затхлый вздор! Но мы констатируем, что в этой тираде Козьмы Струмилина «золотое обращение» успело незаметно превратиться в «обращение, построенное на золотом базисе». Таким образом, из-под денежного обращения тов. Струмилин решительно вырывает всякий золотой базис. Отныне он планирует «иные виды денежного обращения, требующие для своего проведения в жизнь гораздо больше активности, ума и искусства, чем инертной материи ценных материалов». Дух торжествует над материей, Козьма Струмилин низвергает власть золота. Не лучше ли было бы, однако, вспомнить некоторые азы марксистской теории денег, признать, что мы, Советская Россия (несмотря на то, что мы — страна «новой культуры»), поскольку встали на почву товарного хозяйства, не можем отринуть законов свойственного товарному хозяйству денежного обращения; исследовать, в какой степени бумажные деньги могут замещать золотые, исследовать, какая связь возможна между мировыми деньгами — золотом и бумажноденежным обращением внутри страны. Не лучше ли было бы, вместо того чтобы вздорно утверждать, что «Наркомфин планирует свои подготовительные меры на золотое обращение», перечитать резолюцию XI съезда РКП, так определяющую финансовую политику в отношении золота: «Для данного момента необходимо, нисколько не ставя задачи немедленного воз260


Финансовая политика революции
вращения к золотому обращению, твердо установить, что наша экономическая и финансовая политика решительно ориентируется на восстановление золотого обеспечения денег, необходимого, поскольку золото остается мировыми деньгами и поскольку это значение золота на мировом рынке, находит свое, неизбежное, выражение и в отношениях на внутреннем рынке даже в стране, где на основе национализации основных отраслей промышленности и транспорта часть хозяйства ведется в плановом порядке». Но тов. Струмилин и слушать этого не хочет: в состоянии полной принципиальной невменяемости он требует, чтобы наши финансисты недохватку «косного металла» возместили «гибкостью ума». Мы готовы признать, что тов. Струмилин превосходит «гибкостью ума» всех наших финансистов, взятых вместе или даже помноженных друг на дружку. Но мы считаем, что тов. Струмилину не повредило бы проявить поменьше гибкости и побольше... принципиальной устойчивости.
2. «Девизы» Струмилина и «девизы» Австрийского банка.
«Все гениальное — просто». Это говорит Струмилин. «Но не всякая простота — гениальна» — это скромно замечаем мы. Струмилин противополагает систему девизной политики Австрийского банка, как систему регулирования курса бумажных денег, системе золотого обращения. «В чем же состоял секрет девизной политики Австрийского банка? Секрет состоял в том, что банк сам активно участвовал в биржевой игре с бумажной кроной. И когда она падала в цене ниже а! рап, то банк играл на повышение, скупая дешевый товар, а когда она росла в цене выше, чем нужно, то банк, наоборот, реализовал свой товар с прибылью». Признаемся, что «гениальность» мы здесь видим только в весьма, как бы это мягче сказать, «вольном» изложении тов. Струмилина. Биржевую игру с рублем практиковал даже... Витте, тот самый Витте, который внушает священный ужас Струмилину и который, будто бы, до сих пор вдохновляет нашу финансовую политику. Не пояснит ли нам пообстоятельнее тов. Струмилин, в чем заключалась в действительности австрийская система. Например, тов. Струмилин с ангельской невинностью сообщает, что когда бумажная: крона падала в цене ниже а! рап, банк начинал ее скупать. Два вопроса: 1) Что значит падение ниже а! рап? Насколько нам известно, это означает падение ниже золотого паритета. 2) При помощи его банк скупал бумажные 261


Г.Я. Сокольников
кроны. Очевидно, ведь, не на бумажные кроны. Не на золото ли, тов. Струмилин? Увы, именно на золото. Почему же об этом умалчивает тов. Струмилин? В действительности Австрийский банк имел золотой запас, который он пускал в ход, когда платежные отношения с заграницей складывались невыгодно для австрийской валюты. Когда же платежный баланс был в пользу Австрии, золотой запас банка восстанавливался. Таким образом, не приступая к размену бумажных денег внутри страны, австрийский банк поддерживал и курс на мировом рынке, и это удавалось ему, пока это позволял в общем и целом благоприятный платежный баланс Австрии. Система — для нас весьма поучительная, но Струмилиным извращенная до неузнаваемости, в интересах полемики против роли золота. Что показывает австрийская система? Что курс бумажных денег может быть стабилизован при помощи золотого фонда, хотя бы свободный размен внутри страны не был допущен. На чем, следовательно, основана австрийская система? На обеспечении курса бумажных денег золотом, используемым на мировом рынке. Что такое «девизы», которыми маневрировал Австрийский банк? Это векселя, писанные в золоте (или устойчивых мировых валютах). Что такое «девизы» Струмилина? Обойтись «гибким умом» и «творческим духом», вместо золота. Из этого видно, как «просто» тов. Струмилин изложил австрийскую систему. Еще раз заметим, что не всякая простота гениальна.
3. Струмилин приступает к стабилизации.
«Мы можем и должны остаться при бумажно-денежной валюте. Но ее необходимо стабилизировать». Святые истины. Но Струмилин и тут ухитряется напутать. В действительности мы должны остаться при бумажно-денежной валюте потому, что не можем перейти к лучшей. Но тов. Струмилин из нужды делает добродетель. Конечно, зелен виноград... — это старая история. Каковы же предпосылки стабилизации? «Таких предпосылок две: 1) эмиссия не должна ставить своей задачей покрытие дефицитов государственного бюджета; 2) для обеспечения устойчивого курса бумажного рубля при всех колебаниях рыночной конъюнктуры необходимо располагать достаточным оборотным фондом реальных ценностей». О первой предпосылке мы будем говорить ниже. Вторая «предпосылка» не представляет собой в действительности никакой предпосылки, ибо «реаль262


Финансовая политика революции
ные ценности», принадлежащие государству в числе его ресурсов, должны рассматриваться как его бюджетные ресурсы, которые могут быть обращены на сокращение дефицита, и чем меньше, таким образом, дефицит, тем возможнее выполнение требования, чтобы эмиссия не обращалась на покрытие дефицита. Следовательно, мы благополучно возвращаемся к первой предпосылке. Тов. Струмилин делает здесь одну из обычных своих логических ошибок. В следующем столбце он сам же пишет, что реальные ценности (стоящие свыше 23 млн рублей по довоенным ценам), лежащие на государственных складах, «нужно передать ВСНХ и НКВнешторгу для реализации в счет бюджетных назначений». Товарообменный фонд, имеющийся у Наркомпрода, также «необходимо еще в текущем бюджетном году обратить на покрытие дефицита». Дело, как будто бы, совершенно ясное: если государство имеет на 200 млн руб. (в знаках 1922 г.) сельскохозяйственных машин, то оно, продав их, на ту же сумму, очевидно, уменьшает необходимость в выпуске новых денежных знаков, т. е. сокращает эмиссию. Предположим теперь, что государство продает на ту же сумму не машины, а хлеб; оно получит те же дензнаки, но как в первом случае лишилось машин, так и во втором случае лишается хлеба. Мы так подробно останавливаемся на этих азбучных истинах только потому, что бедный тов. Струмилин в этих азбучных истинах заблудился безнадежнее, чем пошехонец в трех соснах. Он вообразил, что государство может, не увеличивая своего дефицита, превратить в «валюту займов» реальные ценности, имеющие поступить по натурналогам, и что этот и путь и есть кратчайший и надежнейший путь стабилизации рубля.
Заблуждение настолько ребяческое, что его даже объяснять неловко: если государство продает хлеб и пр., имеющее поступить по натурналогам путем реализации свидетельств займа, писанных в единице натур- налога, то оно, получая деньги за облигацию, вместе с тем лишается количества хлеба, равного тому, который обозначен на облигации. Струмилин же считает, что государство получит и деньги за свидетельство займа, и хлеб по натурналогу. Можно только посмеяться над уверениями Струмилина, что валюта займов «завязнет в обороте». В качестве денежной формы выполнения натурналога, «валюта займов» наиболее привлекательна была бы для населения именно как форма освобождения от натурналога — замены 263


Г.Я. Сокольников
его денежным налогом. Валюта займов в том случае не поступила бы в оборот, если бы в нее были вложены свободные сбережения населения, если бы в них отлагались накапливаемые ценности. Эти сбережения могли бы быть переданы государству в ссуду за соответствующее вознаграждение. Но это совсем не то, что предлагает Струмилин, ибо по сути дела он предлагает в форме свидетельств займов антиципировать все налоговые поступления, т. е. получить их до срока. Что же получит государство путем таких займов? Оно получит сумму следуемых ему налоговых платежей, но не больше. Такая операция выгодна, например., в конце голодного года, если она «антиципирует» некоторую часть хлебных поступлений предстоящего урожайного года. Возведенная в универсальное средство, она теряет всякий смысл, всякий характер кредитной операции (об этом особо дальше). В неверном представлении Струмилина налоговые поступления представляют собой «разменный» фонд займов, являющийся суррогатом золотого разменного фонда. Наш алхимик не замечает того, что его «валюта займов» не разменивается на налоги, а обменивается на налоги. Он не замечает того, что государство, выпуская заем под налог, занимает в конце концов у самого же себя. Он не замечает, что все те выгоды, которые, как ему кажется, даст его «валюта займов», суть всего- навсего выгода (и невыгода при известных условиях) перехода от натуральных налогов к денежным. Если отменить натурналог и потребовать от крестьян выплаты его деньгами, то ценность денег немедленно возросла бы в несколько раз. Однако такой переход требует известной подготовки и гарантий того, чтобы ценность денег удержалась на достигнутом уровне. Всех этих реальных проблем наш знахарь совершенно не понимает. Между тем нынешняя финансовая политика Советской России строит свои расчеты именно на том, что развитие денежного государственного хозяйства (денежные налоги, государственные и местные, отмена режима бесплатности государственных услуг, т. е. введение денежной оплаты на жел. дорогах, почте, телеграфе, муницип. хоз.) придаст совсем иное значение деньгам, которые начнут циркулировать не только из государственных касс в обращение, но и обратно — из обращения в государственные кассы. Но, однако, из всего этого не проистекает никакого «удвоения» государственных ресурсов, которые мерещатся Струмилину. Проистекает же только 264


Финансовая политика революции
то, что правильна ориентация Наркомфина на переход от натурального к денежному хозяйству. Проистекает то, что сумма налоговых поступлений не есть «разменный фонд», а есть бюджетная величина, и вопрос в том, как государству ее выгоднее получить. И вот тут Струмилин свою «систему» сам рисует так: «При падении курса бумажного рубля ниже известной нормы рынок автоматически выталкивал бы его в налоговые каналы, при повышении же курса, наоборот, рынок тормозил бы сдачу налогов деньгами, предпочитая в этих условиях уплату и более дешевой натурой». Предлагаем вдуматься в эту «механику»: при обесценении рубля государство будет получать в уплату налогов этот обесцененный рубль; если же рубль будет идти в гору, то рынок будет давать дешевеющий продукт. В обоих случаях государство остается в накладе, а «рынок» с прибылью. Замечательная система! Нет сомнения, что она обогатит Советскую республику и обеспечит устойчивость ее финансов.
4. Еще один «заем» тов. Струмилина.
Не довольствуясь проектами будущих займов, тов. Струмилин, как и подобает гибкому финансисту, немедленно производит заем хлебного займа Наркомфина. Наркомфин, как известно, выпустил хлебный заем. Тов. Струмилин осенью прошлого года написал статью о хлебном займе. Неудивительно, что Струмилин считает нужным напомнить о своей прошлогодней статье. Удивительно, что он не считает нужным указать (ибо его статью все позабыли), что между его проектом и декретом НКФ сходство только в названии, а по существу замысла, равно как по всем основным моментам его проведения в жизнь — полнейшее расхождение. Об этом не стоило бы писать, если бы извращенное толкование существа и смысла хлебного займа на старый струмилинский манер не грозило скомпрометировать эту операцию и сделать ее источником величайшей практической и теоретической путаницы. Именно поэтому мы были бы очень благодарны тов. Струмилину, если бы он перестал хвалить хлебный заем или, вернее, под видом одобрения хлебного займа, хвалить свой старый проект хлебного займа, не заслуживающий никакой похвалы, а только того критического осуждения и бесповоротного отвержения, которым выше были подвергнуты планы стабилизации посредством «займов». Коренное различие двух проектов хлебного займа заключается в том, что, тогда как 265


Г.Я. Сокольников
проект Струмилина вырос из замысла найти стабилизованную денежную единицу и имел целью создать хлебную валюту, хлебные деньги, и соответственно планировался на несколько лет и на крупные суммы, — проект Наркомфина вырос, совершенно вне связи с струмилинскими рецептами, из обсуждения возможности кредитной операции, действительного займа, и выпуск его в хлебе рассматривается как неизбежное зло, как вызванный обстоятельствами минус. Проект Струмилина был им предложен как способ использования уже собранного урожая. Проект Наркомфина представляет собой заем под еще не наступивший урожай, он стремится взять ценности до урожая и отдать их после урожая, из этого урожая. Проект Наркомфина не имел бы смысла, если бы был предложен осенью после урожая. Проект хлебных денег Струмилина был предложен именно осенью; история иронически захотела, чтобы этот проект «стабилизации» на хлеб был предложен как раз в годину тягчайшего неурожая, когда колебания хлебных цен достигли чудовищных размеров. Тов. Струмилин не устоял (ах уж эта неустойчивость! Нет ли средства стабилизовать Струмилина?) перед соблазном заявить, что его маленькая утопия о «подлинной хлебной валюте» получила осуществление. Успокойтесь, тов. Струмилин: из хлебного займа Наркомфина никакой хлебной валюты не получится. Рынок уже сейчас настолько разнообразен, товарооборот настолько интенсивен, цена хлеба настолько колеблется, заем настолько краткосрочен, что хлебный заем сохранит характер первой попытки внутренней кредитной операции, какой он должен быть по замыслу. Но, стало быть, займы, в той или иной форме, возможны? Конечно, возможны. Более того — необходимы. Но выпуск займа, а не денег! В этом весь центр тяжести. Нельзя все валить в одну кучу: заем и деньги, вопросы кредита и вопросы валюты, прикрывая свои финансовые ошибки общими экономическими и статистическими рассуждениями. Займы возможны в пределах реально возможного накопления. Эти пределы внутри России в ближайшее время будут сравнительно узкими, поэтому и возможности внутреннего кредита будут ограничены. Использование возможностей внутреннего кредита и использование особенностей денежного обращения в Советской России — две разные проблемы. Струмилин их не сумел расчленить. Перспективы нашего бумажно-денежного обращения отнюдь не так мрачны, как неко266


Финансовая политика революции.
торые думают. Струмилин пишет заведомые пустяки, когда утверждает, что Наркомфин планирует переход на золотое обращение, а до тех пор не хочет думать о денежной реформе. Наркомфин стоит на той точке зрения, что для денежной реформы должна быть создана почва бюджетной реформой. Эту необходимость, как мы выше видели, признает тов. Струмилин. Но, признавая ее на словах, он на деле потратил немало сил для войны против Наркомфина и для срыва бюджетных реформ. Принятие же «в сурьез» предложения Струмилина о выпуске займов под «разменный налоговой фонд» означало бы готовность разрушить всякие возможности выхода из финансовой катастрофы. Наркомфин, вопреки всем поощрительным наставлениям т. Струмилина, пойдет от «хлебного» займа к «золотым» займам, а не по пути хлебной валюты, но пути развития внутреннего кредита, а не прудонистской игры в стабилизацию.
9 июня 1922 г.
5. Что случилось с золотым рублем?
Расценка золота на московской черной бирже за последний месяц поднялась более чем вдвое. В течение последней недели августа за золотую десятку платили около 2,400 руб. (дензн. 1922 года), в конце сентября золотая десятка дошла до 5,200 руб. Этот резкий скачок достоин самого тщательного внимания, и прежде всего он нуждается в общей правильной оценке. Такую общую оценку, со своей точки зрения, дает тов. Преображенский в статье «Движение цен на товары и золото» (см. «Правду» от 29 сентября). Тов. Преображенский приводит в своей статье ряд совершенно верных цифр; однако он делает из них совершенно неверные выводы. Его заключение: «Подъем цен на золото на вольном рынке не имеет никаких серьезных оснований в динамике общетоварных цен».
Что же случилось с золотом? Каприз «небольшой группы спекулянтов» — так думает тов. Преображенский. Демьян Бедный в новейшей «финэпиграмме» дает другое обоснование: «Рубль очень нервенный у нас». Одно объяснение стоит другого. Но так как у Демьяна Бедного изложено в стихах, то пальму первенства надо признать за ним.
267


Г.Я. Сокольников
В действительности, ссылка на спекулянтов в данном случае не объясняет ничего. Если спекулянты, продающие золото, сочли выгодным поднять продажную цену десятки, то почему же другие спекулянты сочли выгодным действительно уплачивать более высокую цену? Если спекулянты, продающие золото, сочли выгодным поднять цену, то какие объективные условия позволили им привести в исполнение этот злой умысел? Этих и подобных весьма элементарных вопросов тов. Преображенский не затрагивает. Из его изложения вытекает, или что спекулянт может спекулировать в нынешних условиях только золотом, но не товарами; или же что спекулянты золотом более спекулятивны, чем спекулянты товарами (более «первенцы!»); или же что «природа» золота совсем иная, чем природа товара. Все эти три варианта одинаково незащитимы.
Но из своего утверждения, что «подъем цен на золото на вольном рынке не имеет никаких серьезных оснований в динамике общетоварных цен», тов. Преображенский немедленно делает и ряд практических выводов о непригодности золота как базы для расчетов.
Нет, надо категорически установить, что подъем цен на золото на вольном рынка имеет за собой самые серьезные основания в динамике общетоварных цен. Задача коммунистов теперь не в том, чтобы кивать головой на спекулянтов, теряя понимание происходящего вокруг них; их задача в том, чтобы, пользуясь своим теоретическим оружием, бороться с рынком на почве рынка, на почве рыночных отношений.
Марксистская теория говорит нам, что золото — товар; но так как это особый товар, то расхождение его цены с ценами других товаров (когда оно есть) должно иметь свое разумное объяснение, вытекающее из его особых свойств. Все это — азбука. Возьмем теперь цифры, приведенные тов. Преображенским. Эти цифры гласят: общероссийский товарный индекс к 1 сентября — 5,4 млн: цена золотого рубля в конце сентября «поднималась до 5 миллионов» (и даже несколько выше). Итак, по товарному индексу и по золотому индексу — почти полное совпадение. Этого слона тов. Преображенский не приметил. Но, ведь, цены на золото в сентябре вскочили, а на товары изменились только слегка. Совершенно верно; цена золота поднялась до общего уровня, цены промышленные несколько повысились, цены хлебные кое-где продолжали понижаться. Вопрос в дей268


Финансовая политика революции
ствительности вовсе не в том, почему золото вздорожало, а в том, почему раньше задерживался рост его цены, почем; золото так долю было наиболее дешевым из всех товаров. Факт сравнительного обесценения золота в Советской России до самого последнего времени является фактом совершенно бесспорным. На 1 мая текущего года (взята эта дата, как непосредственно предшествующая периоду стабилизации цены золотого рубля) общероссийский товарный индекс равнялся 3,6 миллиона, а золотой рубль стоил 2,3 миллиона. Эта разница между товарным и золотым индексом теперь сгладилась.
Почему? Потому, что хлеб подешевел, товарный рынок внутри страны несколько окреп, связи с внешним рынком завязываются. В самом деле: представим себе осажденный со всех сторон, невыразимо голодающий город с остановившимися фабриками. Что будет стоить в нем дороже всего? Хлеб. А дешевле всего? Золото. Но представим себе, что осада снята, хлеб стал изобильнее, появились товары, начались торговые сношения с заморскими городами. Что произойдет тогда? Хлеб относительно подешевеет, золото подорожает. Приблизительно это мы и наблюдаем теперь на нашем рынке: цена хлеба (выраженная в золоте) упала почти на уровень довоенной золотой цены хлеба, вслед за этим совершенно законна (по законам рынка) переоценка золота. Если золото в условиях не парализованного, а работающего рыночного механизма, стоило бы относительно дешевле, чем другие товары, то оно неизбежно было бы очень быстро скуплено и ушло бы за границу. (Поэтому и намек тов. Преображенского на то, что спекулянты суть заграничные агенты, получает смысл, хотя и не тот, который вкладывал в него автор). Заинтересована ли Советская Россия в том, чтобы золото, находящееся в стране, ушло за границу по цене ниже его стоимости? Нисколько, ибо взамен золота в страну могут быть ввезены другие реальные ценности, и задача Советской России в том, чтобы правильно организовать внешнюю торговлю с привлечением в нее частного торгового капитала.
Но приемлемо ли золото как «база для расчетов?» Тот, кто отдает себе ясный отчет в том, что Советская Россия не может существовать, как хозяйственно-изолированная страна, не может сомневаться в том, что золото, господствующее на мировом рынке, неизбежно должно быть «базой 269


Г.Я. Сокольников
для расчетов и на нашем внутреннем рынке. Дело здесь вовсе не в «приемлемости» или «удобстве». Может быть, это база и не очень удобная, может быть, вовсе «неудобная», но она пока что неизбежная (тут имеется в виду, конечно, хозяйственная калькуляция цен, а не научные расчеты «на счет хозяйства»). Происходящее теперь выравнивание цены золота и прочих товаров есть шаг вперед как раз в сторону большего значения золота как базы расчетов на нашем внутреннем рынке, а никак не аргумент против базирования расчетов на золоте. Надо широко разъяснить, что повышение расценки золотого рубля в пределах товарного индекса означает уравнение цены золота с ценой товаров, а не падение покупательной силы рубля; что выявление нормальной, «справедливой» цены золота само по себе является фактом не отрицательным, а положительным; наконец, что это повышение расценки золота не дает никаких оснований к пересмотру цен товаров.
3 октября 1922 г.
6. Проверка на цифрах
(Еще раз о золотом рубле)
В своей статье в «Правде» (см. № 222) я отмечал, что резкое вздорожание золотого рубля вызвано выравниванием цены золота и цены товаров. Это объяснение не удовлетворяет тов. Преображенского. Он оспаривает тот факт, что золотой рубль догоняет товарные цены. Очевидно, что для решения спора нужно обратиться к цифрам. Цифры же показывают следующее.
Общий товарный индекс составлял в текущем году на первую неделю месяца (принимая январь за 100): в феврале — 275, марте — 519, апреле — 1.011, мае — 1.724, июне — 2.165, июле — 2.256.
Цена золотого рубля, принимая январскую цену за 100, изменялась следующим образом: февраль — 211, март — 564, апрель — 786, май — 1.779, июнь — 1.429, июль — 1.375.
Смысл этих цифр совершенно ясен. До начала июня индекс золотой и индекс товарный двигаются параллельно. Июнь и июль показывают рас270


Финансовая политика революции
хождение. Индекс золотой чрезвычайно значительно отстает от индекса товарного, т. е. золото превращается относительно в весьма дешевый товар. Перелом наступает в течение первой недели сентября, и вторая неделя сентября дает картину вновь достигнутого за счет резкого вздорожания золота, восстановления параллелизма товарного и золотого индексов. На этой второй неделе сентября: товарный индекс — 2.642, золотой индекс — 2.786.
Но означает ли это, что золото не выйдет за пределы товарного индекса? Конечно, нисколько не означает. Раз переоценка золота началась, то вполне возможно, что, сделавшись объектом биржевой игры, золото «зарвется» дальше, чем это диктуется состоянием сейчас товарного рынка. Замечание тов. Преображенского о том, что торговые круги (в том числе, однако, и наши же советские тресты!) рассматривают золото, как средство накопления, совершенно правильны. Но это соображение не решает вопроса о том, почему накопление, точнее страхование от неустойчивости нашей бумажной валюты, происходит в золоте, а не в других товарах. Когда цена золота зайдет дальше, чем это оправдывалось бы состоянием рынка, свободные денежные средства начнут вкладываться не в золото, а в товары. Тогда цена золота может пасть, и кое-кто из спекулянтов (в том числе наши же советские аресты!) могут жестоко обжечься на золотом ажиотаже. Таким образом, и правильное соображение тов. Преображенского о том, что держатели бумажных денег спешат страховать себя в золоте, нисколько не доказывает, что движение цены золота идет независимо от движения товарных цен. Но тов. Преображенский считает, что золото должно быть у нас вдвое, или, по крайней мере, на 80 проц, дешевле товаров, ввиду того, что оно на мировом рынке будто бы вдвое обесценилось. По-видимому, хотя тов. Преображенский и советует «почаще заглядывать в товарный индекс» (совершенно правильный совет), сам он, очевидно, давненько не заглядывал в мировой товарный индекс, ибо, заглянув в него, увидел бы, что обесценение золота составляет в настоящее время никак не более 30—40 процентов по сравнению с довоенным временем.
Однако курс рубля золотого определяется не только внутренними ценами, но и соотношением уровня цен на внутреннем рынке и уровня цен на внешнем рынке. Так как цены на внешнем рынке на целый ряд продук271


Г.Я. Сокольников
тов ниже (в золоте), чем в России, то это обстоятельство, определяя более высокую покупательную способность золотого рубля, может толкать вверх его курс.
Из всего этого, точно так же, как из моей первой статьи, никак не вытекает, будто я считаю, что золото уже стало в России мерилом ценностей. Когда тов. Преображенский утверждает это, он заблуждается. Но он не замечает в пылу дискуссии, что довоенный рубль, который он противопоставляет золотому рублю, есть, ведь, тоже золотой рубль, с той лишь разницей, что это — золотой рубль, потерявший всякую «материальность» и превратившийся в логическую категорию, тогда как его конкурент, нынешний золотой рубль, реально продается и покупается. В товарном же хозяйстве — тов. Преображенский не станет отрицать этого — это большое преимущество!
6 октября 1922 г.
7. О котировке золотого рубля
Публикуемый ежедневно бюллетень котировальной комиссии должен, по замыслу, давать реальную оценку золота и иностранной валюты; однако, как и при прежнем порядке, публикации курсов Госбанка, валютная оценка бюллетеня значительно отличается от цен вольной биржи. Это различие имеет под собой два основания. Во-первых, котировальная комиссия, по-видимому, опасается, что если она поднимет свою расценку, чтобы приблизиться к биржевой, то биржа немедленно поднимет, в свою очередь, расценку, спекулятивно используя изменение официальной расценки. Эти опасения опираются на опыт публикации «реального» курса золота, проделанный комиссией при появлении ее на свет божий в начале сентября, когда внешняя картина явлений была именно такова, т. е. резкое повышение официальной расцепки и золотая «лихорадка» совпали. Так как, действительно, достаточного широкого оповещения об изменении системы котировки при начале действий котировальной комиссии произведено не было, то возможно, что, в особенности на провинциальных и окраин272


Финансовая политика революции
ных биржах, повышение официального курса золота было своеобразно понято и подтолкнуло повышательную тенденцию. Но, конечно, решающим моментом это обстоятельство не было. Переоценка золота вытекла целиком из общей динамики товарных цен, сравнительно благоприятного урожая и усиленного спроса на фабрикаты. При общей «передвижке» цен одних продуктов в отношении к другим оказалась передвинутой и цена золота, которая является своеобразным «индексом», нащупываемым рыночными методами. За истекший месяц цена золотого рубля проделала маятничное колебание: со слишком «дешевого» уровня золота (которое в противоположность всем товарам сохраняло до октября апрельскую цену), цена его зарвалась до слишком «дорогого» предела и пустилась в обратный путь, понизившись в последнюю неделю на 25 проц. Бюллетень котировальной комиссии, конечно, не обязан проделывать вместе с золотым рублем каждое его быстро проходящее маятничное увлечение; но он должен стремиться улавливать и отражать «справедливую» цену золота, тщательно учитывая происходящие на вольном рынке движения. Опубликование в бюллетене реальных курсов валюты и металлов по сути дела не должно влиять на вольную биржу больше, чем влияло бы опубликование курсов вольной биржи как таковых.
Но есть и еще одна весьма существенная причина расхождения официального и рыночного курса золотого рубля. Эта причина в том, что тогда как вольная биржа котирует различно золото весовое и золото в монете, официальный курс ценит золотую монету по весу металла, не считаясь с лажем на монету. В чем состоит этот лаж? В том, что рынок расценивает, скажем, золотую десятирублевку дороже, чем он расценивает содержащееся в ней золото. Этот лаж, который составляет от 25 до 30 проц., представляет собой необычайно характерное явление и, несомненно, войдет в историю денежного обращения. Пока что он, однако, не удостаивается чести войти в курсовой бюллетень, несмотря на то, что он носит вполне устойчивый характер и, несомненно, исчезнет не скоро. Почему же монета расценивается рынком дороже, чем весовое золото? Потому что чеканка золотой монеты в России прекращена. Свои функции денег золото гораздо более совершенно исполняет, когда оно из куска металла превращено в чеканную монету, вес и проба которой точно определены. Рынок ищет 273


Г.Я. Сокольников
поэтому монету и расценивает ее выше нечеканного металла. Но количество золотых монет не возрастает, так как чеканка их остановлена, в то время как предложение золотого металла в слитках расширяется за счет переплавки изделий, лома и поступления вновь добытого золота. То обстоятельство, что почти во всех странах Европы свободная чеканка (т. е. право сдать на монетный двор слиток и получить за него монету) прекращена, должно, в свою очередь, поддержать лаж русской золотой монеты, поскольку ее скупают на вывоз в страны, где она (в особенности в Польше. Латвии, Эстонии) может быть непосредственно использована как монета.
Правильно ли котировать золотой рубль по рыночной стоимости металла, игнорируя монетный лаж в 25—30 процентов? Неправильно, ибо в таком случае между золотым рублем и иностранной монетой создается неверное соотношение, притом к невыгоде рубля. На рынке золотая «десятка» приравнивается (по золотому паритету) приблизительно к пяти долларам. В соответствии с предпосылками нынешнего котировального исчисления нужно было бы ценить золотой десятирублевик всего в 3,5 доллара! Иначе говоря, сторонники «весового» курса не замечают, что золотая монета в России имеет положительный лаж, поскольку ее цена определяется на внутреннем рынке в советских рублях, но что по отношению к мировым деньгам (доллар) существует не положительный лаж русской золотой монеты, а скорее отрицательный лаж весового металла. В самом деле, на доллар можно купить в России больше золота на вес, чем весит золотой доллар.
Поскольку Сов. Россия, и с точки зрения внешней торговли, и с точки зрения положения на внутреннем рынке, заинтересована в выявлении правильного курса золотой монеты, необходимо в официальной котировке перейти от «весового» курса, к «монетному» курсу.
Но один только переход к котировке по монетному курсу уже значительно сгладит расхождение между вольными расценками и расценками котировочного бюллетеня. Если рыночный курс около 750 руб. (в зн. 1922 г.), а официальный — 480 руб., то официальный курс с учетом монетного лажа составит около 650 руб., т. е. существенно сблизится с первым.
Вопросы, связанные с золотом, не имеют в данное время решающего значения для нашего внутреннего товарооборота. Но чем более развивается наша внешняя торговля (а она должна развиваться во что бы то ни 274


Финансовая политика революции
стало!), тем большее практическое значение приобретает правильное разрешение проблемы расценки золота и иностранной валюты, — проблемы, чрезвычайно затрудненной суженностью валютного рынка. С другой стороны, и для внутреннего оборота, с момента выпуска Государственным банком банкнот, выраженных в золоте (а этот выпуск произойдет в ближайшие недели), проблемы котировки золота получат совершенно иное, гораздо более крупное значение. К разрешению предстоящих трудностей необходимо готовиться теперь же, чтобы перед их лицом не оказаться в полной растерянности.
15 октября 1922 г.
8. Товарный индекс или «товарный рубль»?
Дискуссия, поднятая в последнее время в нашей экономической прессе на тему о золотом и «товарном» рубле, приходит к концу. Пора подвести основные ее итоги. Прежде всего приходится констатировать, что этот новый спор при ближайшем рассмотрении оказывается старым спором, уже решенным весной этого года спором о «довоенном рубле», который, будучи похоронен весной, пытается воскреснуть осенью загримированным под несосветимый «товарный рубль».
Действительно не может быть сомнения в том, что «товарный» и «довоенный» рубль суть ровнехонько одно и то же. Разница в их наименовании проистекает из того, что «довоенный» рубль был задуман инициаторами его, как временное вспомогательное средство исчислений и расчетов при полной неразвитости товарного и денежного рынка в первые месяцы при переходе к новому экономическому режиму; в идее довоенного рубля, который, как известно, был золотым рублем, нет никакого принципиального противопоставления его современному золотому рублю, нет никакой денежной теории, порывающей с марксистской теорией денег; наоборот, изготовители «товарного» рубля противополагают этот фабрикат своей кухни золотому рублю и с самого начала протаскивают идейки мел275


Г.Я. Сокольников
кобуржуазного утопизма насчет возможности создать при товарном хозяйстве деньги, которые представляли бы цены товаров, непосредственно минуя выражение товарных цен в золоте.
Мы не знаем, в каких отношениях к марксизму стоят кулинары «товарного рубля»: возможно, что они не имеют ничего общего с экономической доктриной Маркса; те же, которые не хотят с ней порвать, поступят благоразумно, если проверят свои отправные точки зрения и продумают свои выводы. Мысль, что деньги (в товарном хозяйстве) не должны стоять в обязательной связи с золотом; мысль, что деньги (в товарном хозяйстве) могут быть абстрактной счетной единицей; мысль, что цены товаров могут непосредственно определяться в абстрактной счетной единице, что, таким образом, товары получают соизмеримость через эту счетную единицу и могут обмениваться один на другой без какого-либо участия золота — все эти мысли, конечно, не новы; ими изобилует буржуазная и мелкобуржуазная литература прошлого и текущего века, их давно опровергла политическая экономия марксизма. Маркс очень метко заметил о подобных денежных теориях, что авторы их исходили из обращения бумажных денег и пытались законы золотых денег объяснить из открытых ими «законов» бумажно-денежного обращения, тогда как в действительности законы денежного обращения суть законы обращения золотых денег, а бумажно-денежное обращение может быть понято, только исходя из законов обращения золотых денег. Иначе говоря, в развитом товарном хозяйстве деньгами является золото; всякие другие деньги лишь в той мере выполняют свою функцию денег, в какой они представляют (заменяют) золото. Чем более «абстрактной» становится денежная система, т. е. чем в меньшей степени бумажно-денежная масса обладает определенной золотой стоимостью, тем менее совершенной и тем более близкой к гибели является эта денежная система.
Нынешний «рубль» имеет очень отдаленную связь с золотым рублем, но чем более отдаленной становится эта связь, тем более угрожает катастрофа «абстрагирующемуся» рублю. Не так давно некоторые из наших экономистов (Ларин и др.) утверждали, что чем рубль ближе к нулю, тем лучше; теперь находятся охотники доказывать в том же духе, что чем меньше осталось в рубле золотого остатка, тем лучше, так как это дает 276


Финансовая политика революции
возможность рублю, очищенному от золотого греха, превратиться в совершеннейший «товарный» рубль.
Сторонники этой не особенно умной затеи не замечают, однако, весьма веселых недоразумений, которые происходят с ними, когда они начинают на практике исчислять цены товаров без участия золота.
Предположим, например, что цена пуда хлеба в советских рублях 15 миллионов, а общетоварный индекс 10 миллионов; следовательно, цена пуда хлеба в «товарных рублях» — полтора рубля. Как видим, здесь золотом и не пахнет. Но откуда взялся общетоварный индекс? Он построен на сравнении цен 1913 г. и цен 1922 г. А что представляют собой товарные цены 1913 г.? Они представляют собой выражение цен товаров в золоте, т. е. отношение между товарами и золотом в 1913 г. Но в таком случае, что же показывает товарный индекс? Он показывает сравнительное отношение товарных цен к золоту в 1913 г. и в 1922 г. Итак, товарный рубль оказывается по уши сидящим в золоте. Это, как мы и сказали выше, довоенный золотой рубль.
В чем, однако, особенность этого исчисления, почему довоенный и современный золотой рубль не совпадают? Особенность исчисления в том, что при нем предполагается, что цена самого золота с 1913 г. по 1922 г. не изменяется, а изменяются только цены товаров, т. е. золото принимается по расценке 1913 г. Очевидно, что чем больше цена золота в 1913 г. и цена золота в 1922 или другом году будет совпадать, тем более будет совпадать «довоенный» и «современный» золотой рубль (и обратно). Но в каком же смысле можно сравнивать цены 1922 г. с ценами 1913 г.? Если с тех пор изменилась товарная цена золота (а это доказывается золотыми ценами товаров на мировом рынке), то могли измениться и российские золотые цены товаров, т. е. помимо изменения денежных оценок товаров, вследствие обесценения рубля, могли произойти глубокие изменения цен под влиянием ряда экономических факторов (сужение спроса, рост издержек производства и т. п.). Эта сторона вопроса имеет крупнейшее значение, но, к сожалению, на нее в дискуссии не было обращено никакого внимания. А между тем отсюда следует тот вывод, что пора перестать рассматривать цены 1913 г., как нормальные цены, с которыми должны сравниваться и на основе которых должны калькулироваться нынешние цены. Цены 1913 г.
277


Г.Я. Сокольников
отошли в вечность вместе с экономикой и политикой 1913 г. Вернуться к ним реально — реакционная утопия, возвращаться к ним «идеально», т. е. кладя их в основу современной калькуляции цен, — имеет все менее и менее смысла, по мере того как складывается, ширится, упрочивается новый рынок с новыми ценами.
Неустойчивость нынешних товарных цен, равно как колебания цены золота, отражает процесс складывания этого нового рынка, и напрасно думать, что можно при помощи удачно придуманного «рецепта» выскочить из неустойчивости рынка и обрести патентованный «твердый» измеритель цен. Такого измерителя у нас в данный момент еще нет, и если иные сторонники золотого рубля доказывают, что золотой рубль (современный) уже стал твердым измерителем, то они, конечно, ошибаются. Именно теперь, именно осенью 1922 г. невозможно говорить о наличности уже существующего твердого меркла цен какого бы то ни было «фасона». Осень 1922 г. — переломный период революции цен, вследствие перехода от года голодной катастрофы к году, сравнительно гораздо более благоприятному по продовольственным перспективам, более благоприятному по производственным и торговым (внутренним и внешним) перспективам.
В течение ряда последних лет в значительной мере хлеб играл роль валюты, он был надежнейшей ценностью, он был измерителем цен (в особенности в крестьянском хозяйстве). Но если выразить в хлебе цены городских товаров майские и октябрьские в текущем году, то окажется, что эти цены в октябре возросли вдвое, т. е. хлеб сравнительно обесценился. Расценка золота изменилась в направлении, обратном расцепке хлеба, и, таким образом, и золото и хлеб проявили в последние месяцы неустойчивость, парализовавшую их функции измерителей цен. Новая расценка золота и хлеба утвердится ли, как устойчивая, т. е. осенний кризис окажется ли кризисом окончательной «зрелости» новых рыночных отношении? Это очень вероятно и нет сомнения, что мы после осеннего перелома будем иметь более твердые соотношения цен, но необходимо иметь в виду, что, во всяком случае, колебания цены золота (валюты мирового рынка) будут продолжаться (напр., под влиянием внешнего торгового баланса), и точно также будет колебаться цена хлеба (этого, так сказать, внутреннего валютного товара) под влиянием сезонных условий.
278


Финансовая политика революции
Резюмируем: «товарный рубль», якобы отбрасывающий золото, на деле есть единица, определенная по общетоварному индексу, который сравнивает цену товаров в золотых рублях в 1913 г. с ценами товаров в бумажных рублях в 1922 году, предполагая цену золота неизменной. Это сравнение для правильного определения изменяющейся покупательной силы бумажного рубля непригодно, ввиду реально происшедших с 1922 года резких изменений товарной цены золота и золотых цен товаров. Необходимо построить индекс, берущий за единицу послереволюционные конкретные цены, выраженные не в довоенном, а в послевоенном золоте. До создания более совершенного индекса возможно пользование нынешними товарными индексами (конъюнктурного института, Госплана и др.), проверяя одни индексы другими, для целей, главным образом, теоретических расчетов и подсчетов, с поправками, учитывающими указанные моменты.
Предположим, однако, что такой более удовлетворительный товарный индекс создан и что он берет за твердую основу современные товарные цены, выраженные в современном золоте (заметим, что только в этом случае мы получим действительно единицы, соизмеримые с единицами 1913 г.). Будет ли такой товарный индекс правильно отражать колебание курса бумажного рубля, т. е. колебание бумажных цен по отношению к золотым? Несомненно, он будет выражать это колебание гораздо более точно, чем нынешний индекс, и несомненно, что разница между курсом золотого рубля, определенным статистически, и курсом золотого рубля на рынке будет при таком исчислении значительно меньше, чем теперь.
Однако поскольку рыночная оценка самого золотого рубля будет колебаться, а в новом индексе бумажные цены товаров будут сравниваться с неизменными золотыми ценами товаров, постольку между рыночным и статистическим курсом золотого рубля разница будет существовать.
Каким же из этих двух курсов было бы правильнее пользоваться при счете и расчетах в бумажных рублях по золотому курсу? Каждый из этих курсов имел бы (подчеркиваем, что мы имеем в виду индекс не в довоенном, а в послевоенном рубле) свои минусы. Курс рыночный отражал бы даже преходящие изменения цены золота, курс статистический отставал бы во времени, не был бы ежедневным (но сути дела он и не может и не должен быть ежедневным), отражал бы ошибки подсчета и 279


Г.Я. Сокольников
несовершенство методов исчисления (как известно, ни один серьезный статистик не станет утверждать, что хотя бы один из существующих методов исчисления индексов дает вполне точные результаты — это не мешало бы помнить людям, стремящимся злоупотреблять индексами).
Но так как рыночный курс золота есть конкретная величина, имеющая реальное существование, данная рынком, то в условиях связи всего хозяйства с рынком нужно исходить из этого курса1). Государство может реально влиять на рыночный курс золота, бороться против капризов золотого курса мерами валютной политики (организация фондовых бирж, регулирование валютных операций, кредит) и прямой валютной интервенцией. При этом государство должно опираться на материалы, данные ему статистическим исследованием рыночной конъюнктуры, и чем полнее, точнее и своевременнее будут эти статистические материалы, тем более успешно сможет выполняться задача корректирования золотого курса на рынке, опираясь на статистически вычисленный курс. Навязать рынку декретным путем официальный курс расценки бумажных денег — вещь невозможная; тот, кто это предлагает, показывает, что не понял разницы между эпохой красного экономического террора по отношению к рынку («военный коммунизм») и эпохой государственного капитализма, исходящего из факта товарного рынка, к которому должно приспособиться организованное хозяйство трестов и т. п. Установить внутри организованного хозяйства иную расценку бумажных денег, чем ту, которая существует на рынке, — значит,, сделать невозможным правильный ценностный оборот между рынком и государственной и кооперативной промышленностью и торговлей — в ущерб этим последним.
Итак, для практических деловых расчетов неизбежно применение золотого рыночного, точнее биржевого (с момента открытия фондовой биржи), курса. Для расчетов более академического свойства, рассчитанных на сравнительно длительный период, необходимых для получения ори-
Примечание к данному изданию. «Под золотом везде подразумевается золото, как мировые деньги, т. е. не только десятирублевка царской чеканки (которая постольку уклоняется от мирового золота, поскольку имеет специфический монетный лаж), но и твердая иностранная валюта (доллары, фунты стерлингов и т. п.), являющаяся золотой международной валютой». Автор.
280


Финансовая политика революции
ентировочных данных, безусловно, ценны статистически вычисленные курсы бумажного рубля. Но статистический «рубль», индексный рубль должен остаться, и, несомненно, остается статистической единицей, а не «товарным рублем».
Мы показали, что не может быть речи о «товарном рубле», как счетной единице, т. е. как об «идеальных» деньгах. Еще менее возможен «товарный рубль» как платежная единица, т. е. как реальный денежный знак. Нетрудно убедиться, что товарный рубль, если бы таковой выпустить, как государственный денежный знак, ходящий по устанавливаемому принудительному курсу, имел бы в действительности золотую стоимость по курсу золота. Для этого достаточно поставить вопрос: какова была бы расценка товарного рубля на мировом рынке? Она определилась бы тем, какому количеству золота соответствует в России сумма советских рублей, эквивалентная товарному рублю по официальному курсу. Если «товарный рубль» был бы равен 10 миллионам соврублей, а «золотой рубль» был бы равен 20 миллионам соврублей, то цена товарному «рублю» была бы не рубль, а полтинник. Очевидно, что выпуск золотой неразменной банкноты решает ту же задачу (страховку от обесценения совзнаков) гораздо проще и правильнее, поскольку он исходит уже сейчас из предстоящего в ближайшем будущем усиления роли золота, как базы для расчетов внутри страны и как платежного средства в отношениях Совреспублики с мировым рынком. Выпуск банкнот в золоте в обращение, состоявшийся как раз в последние дни, решает по сути дела вопрос о товарном рубле, как платежном знаке, а вместе с тем, следовательно, и вопрос о товарном рубле, как счетной единице (последнее имело бы смысл только как первый шаг к «товарной» банкноте).
Нам предстоит преодолеть для введения золотой банкноты во внутренний и международный оборот огромные трудности; в этом не может быть сомнения. Но этот путь избран Советской властью и нашей партией, и этот путь правилен. Элементарные экономические истины, относящиеся к денежному обращению, настолько позабыты за время «безденежного» хозяйства 1918—1921 годов, что приходится вновь и вновь доказывать правильность этого пути, как будто на почве нашей (т. е. марксистской) теории возможны какие-либо сомнения, что «товарным» рублем являет281


Г.Я. Сокольников
ся, в смысле Маркса, только золотой рубль, так как он является деньгами и, вместе с тем, товаром; что «товарный рубль» наших кулинаров — на деле «бестоварный» рубль, так как он не связан ни с каким определенным товаром и абстрагирован от всех; что цены товаров в развитом товарном хозяйстве выражаются в одном товаре — золоте, и что это не каприз товарного хозяйства, а закон его; что связь бумажных денег с товарами идет через золотую стоимость этих денег и что чем слабее выступает в бумажных деньгах их золотая стоимость, тем хуже для этой бумажной денежной системы.
Но как быть с калькуляцией цен до того, как «устоится» цена золота, до того, как устоятся новые товарные цены, вытекающие из изменения соотношения между сельхоз. продукцией и промышленной продукцией, наконец, до того, как произойдет оздоровление денежной системы? Тут, прежде всего, необходимо еще раз отметить, что нынешние изменения цен представляют не только счетные изменения (вследствие обесценения рубля), но и реальные изменения. Цена ситца возросла не только в совруб- лях, но и реально в золоте. Цена хлеба возросла в соврублях, но упада в золоте. Калькуляция цен, если она хочет быть деловой, а не потолочной, должна исходить из конкретных, существующих на рынке цен в соврублях. В каждой отрасли производства должны быть выделены в возможно меньшем числе основные, определяющие стоимость продукции ингредиенты (составные части). В зависимости от вздорожания или удешевления на рынке этих ингредиентов делается процентная надбавка или скидка с цены. Иначе говоря, каждая отрасль производства должна иметь свой индекс, устанавливаемый на основании учета действительных рыночных цен. Любой «твердый измеритель» — нужно это ясно понять — выводится из существующих рыночных цен в соврублях.
Но калькуляция «твердого измерителя» не может заменить конкретной калькуляции цен, которую нужно проделать особо в каждой организованной отрасли производства. Эта калькуляция сама по себе будет огромным шагом вперед в деле оздоровления процесса складывания рыночных цен. Конечно, нет ничего легче, чем взять прейскурант 1913 года, помножить цену 1913 года на курс «товарного рубля» — и цена готова. Именно такие методы «хозяйствования» и исключают возможность ус282


Финансовая политика революции
тойчивых цен и устойчивых масштабов цен. Наоборот, если, например, текстильный трест будет точно знать на 1 января 1923 года, какова действительная себестоимость аршина ситца и скалькулированная на основе этих действительных издержек производства продажная цена аршина ситца, то он будет знать, почем ему продавать ситец первого февраля, или при продаже на срок он сумеет составить договор, обеспечивающий ему уплату или просто по золотому курсу, или с учетом специфического текстильного индекса (процентное соответствие с возрастанием цены хлопка и т. п.). Последние резолюции совещаний трестов и торговых организаций по вопросу о «твердой единице» показывают, что они выбирают именно эти, совершенно правильные методы. Необходимо только, чтобы деловая калькуляция цен была осуществлена, а не осталась на бумаге.
После сказанного не представляет трудности вопрос о твердой единице для определения заработной платы. И здесь нужен специфический индекс, складывающийся на основе учета основных издержек воспроизводства рабочей энергии. В основу исчисления заработной платы должен лечь взвешенный бюджетный индекс (тов. Струмилин не прав, когда предлагает этот индекс сделать универсальным индексом, но он правильно отвергает «товарный рубль»). Если точно определеннее количество средств потребления рабочего и его семьи принять за единицу, то заработная плата, может определяться так, чтобы сумма соврублей всегда гарантировала рабочему приобретение одного и того же количества реальных ценностей. Если угодно, можно условно назвать единицу измерения реальной заработной платы — трудовым рублем. Такое обозначение было бы более предпочтительным, чем прочие, менее ясные (бюджетный рубль); необходимо иметь в виду, что этот «трудовой рубль» сохранял бы свою пригодность быть единицей исчисления только для заработной платы. Превратить трудовой индекс в универсальный индекс, как предлагает тов. Струмилин, нельзя, во-первых, потому, что предположение, что все цены без остатка разлагаются на атомы цены рабочей силы — теоретически неверно; во-вторых, потому, что различие цен предметов личного потребления по разным районам и непрерывные колебания настолько велики, что практически необходимо иметь не один всероссийский, а несколько поясных (районных) трудовых индексов. Если же пытаться преодолеть это последнее 283


Г.Я. Сокольников
затруднение таким образом, чтобы с самого начала фиксировать заработную плату в различных районах в различной сумме твердых «трудовых» рублей (например, в Москве 10 руб., в Вятке — 6 руб. и т. д.), то при этом либо будут взяты довоенные соотношения продовольственных цен в этих районах, что не соответствует нынешним соотношениям, либо, если будут взяты нынешние соотношения, не будет никакой уверенности в том, что они удержатся, и, таким образом, ставки в «твердых рублях» придется ежемесячно пересматривать, что, конечно, лишит их всякой «твердости».
Разобщенность местных рынков, пестрота цен по различным районам составляют один из характернейших моментов нынешней экономической обстановки. Неудовлетворительность транспорта, но еще в большей мере разрыв прежних экономических связей за время революции между хозяйственными районами России обусловливают слабость всероссийского рынка, который только постепенно складывается. По мере создания этого единого рынка будут нивелироваться (уравниваться) цены товаров. Теперь хлебные цены, например, колеблются (на 20 ноября) между 18 млн руб. за пуд ржаной муки в Череповце и 8 млн в Ставрополе. Как на основании этого определить всероссийскую покупательную силу бумажного рубля? Здесь безграничный простор для произвола и для ошибок.
Но уже теперь можно с безошибочностью утверждать, что первым товаром, который получит наиболее единообразную всероссийскую расценку, — явится золото. Нивелировка золотых цен в последние месяцы идет с чрезвычайной быстротой. Золото наиболее легко поддается переброске из района в район благодаря легкости перевозки; хранение золота требует наименьших издержек, а риск порчи равен нулю; покупка и продажа «за глаза», т. е. на расстоянии, облегчается единообразием качества золотой массы — все эта моменты реально способствуют быстрому формированию всероссийского золотого рынка и единой цены золота. Воочию развертывается перед нами процесс, который теоретики должны были восстанавливать задним числом по древним фрагментам. Этот процесс не означает, конечно, что золото вот-вот непосредственно вступит в денежный оборот как монета. Золото тем меньше имеет шансов выступить как деньги во внутреннем нашем обороте, чем полнее и скорее удастся разрешить задачу стабилизации курса бумажного рубля. Наоборот, чем хуже будет 284


Финансовая политика революции
организовано наше бумажное обращение, тем легче золотое обращение «ш паШга» взорвет нашу денежную систему. Бумажный советский рубль по отношению к золоту слабее, чем банковый билет Госбанка. Но этот банковый билет, фиксированный в золоте, не ослабляется в своей функции, а, наоборот, поддерживается существованием в стране золотого рынка с максимальной единой и устойчивой ценой золота.
Итак, будем продолжать работу по оздоровлению нашего денежного обращения; будем применять для ориентировочных расчетов общетоварные индексы; будем пользоваться для деловых расчетов золотым курсом бумажных денег и специфическими индексами, учитывающими по отдельным отраслям колебания конкретных цен; наконец — прекратим путанные разглагольствования о маленькой утопии «товарного рубля» и понесем в хозяйственный оборот банкноту в золоте.
8 декабря 1922 г.
9. Денежное обращение и экономика Советской России (Инструктивный доклад в октябре 1922 г, на собрании ответственных работников г, Москвы)
I
Мне приходилось делать доклад в этом самом зале, примерно полгода назад, в начале марта, по вопросам финансовой политики. Тогда приходилось выяснять вещи, совершенно бесспорные теперь. Но тогда, в обстановке мартовской, нужно было выяснить и доказать, что мы должны будем и сможем выбраться из наших финансовых неурядиц при помощи нашего советского рубля. В марте кризис финансовый был значительно острее, чем теперь; могло казаться, что наш бумажный рубль доживает свои последние недели, что ему грозит полный бойкот, что он становится совершенно непригодным для того, чтобы служить целям товарного обращения, для того, чтобы выполнить функции денег. В противоположность настроению, которое тогда господствовало, мне приходилось защищать 285


Г.Я. Сокольников
другую точку зрения и доказывать, что стабилизация бумажного рубля не есть вещь безденежная и что она при известных условиях может достигаться на время, а при известных условиях может достигаться и в гораздо более прочной степени. Истекшие месяцы подтвердили целиком эту точку зрения. В течение примерно 4—5 месяцев мы наблюдали картину стабилизации цен и относительной стабилизации рубля. В настоящее время (октябрь) нужно сказать, мы еще далеко не в такой степени уже вышли из этой полосы, как многим кажется. Но, конечно, очень возможно, что мы будем иметь зимой худшее положение, чем то, которое имеем сейчас. Эта достигнутая на несколько месяцев стабилизация, значение которой, конечно, для всех ясно, породила, однако, противоположную реакцию в некоторой части наших партийных и советских кругов, среди которых создалось такое настроение, что будто бы эта стабилизация лучше всего может быть нами использована в том случае, если мы возможно скорее с ней разделаемся. Вот почему теперь, когда отрицательные последствия колебания рубля и цен вновь начинают сказываться и начинают весьма больно бить и по рабочему классу, как потребителю, и по рабочему классу, как производителю, надо вновь вернуться к этой основной проблеме наших финансов.
Для чего нужна была стабилизация рубля? Почему за нее должны были бороться финансовые работники и почему наш партийный съезд подчеркнул ее необходимость? Суть в том, что деньги являются необходимым инструментом обмена. И если этот инструмент отказывается работать, если он не действует, то это значит, что в цепи процессов обмена разрывается звено и наступает кризис, наступает хозяйственная заминка. В наших условиях это означает, прежде всего, сокращение предложения крестьянского продукта — хлеба и др. видов сырья, которые, не будем забывать, в нашу промышленность идут из крестьянского хозяйства, и, с другой стороны, городская промышленность должна задерживать свой сбыт, не может выбрасывать своих продуктов на рынок на выгодных для себя условиях. Если наш партийный съезд в этом году весной признал, что нашей основной политической задачей является смычка с крестьянством, в том смысле, чтобы рабочая партия укрепила свое политическое влияние в крестьянстве, миллионами «мужиков» подкрепила рабочую диктатуру, то экономически задача эта сводится к тому, чтобы наладить новыми спосо286


Финансовая политика революции
бами обмен между городом и деревней. Тут мы упираемся в проблему стабилизации бумажного рубля, проблему денег, которые так функционировали бы, чтобы крестьяне имели стимул, интерес к тому, чтобы свое крестьянское сырье вывозить на городской рынок, предлагать его городской индустрии. Если этого интереса у крестьянина нет, если он получает на городском рынке такие деньги, которые, обесцениваясь, заставляют его нести при обмене громадные убытки, тогда тормозится развитие товарного характера крестьянского хозяйства, тогда крестьянское хозяйство замыкается в свои потребительские рамки, тогда город изолируется от деревни, тогда наша промышленность повисает в воздухе. Поэтому совершенно естественно, что мы должны были бороться за стабилизацию рубля, за то, чтобы обеспечить для нашей промышленности сбыт в деревне, и, таким образом, обеспечить возможность притока крестьянского сырья — хлеба в город. Но как ни проста, как ни убедительна эта точка зрения, против нее, якобы против «финансовой» точки зрения, выдвигают «производственную» точку зрения. В чем же состоит эта производственная точка зрения. Она состоит в том, что, дескать, для нас не важно, выпускаем ли мы бездонное количество триллионов или квадриллионов, это для нас никакого интереса не имеет, чего жалеть бумагу и краски? Раз машина работает, можно напечатать столько, сколько влезет, потому что самое важное — это производственный интерес, И если цветная бумага нужна для того, чтобы завертеть производство, то надо выкинуть бумажки и дать возможность работать фабрикам. В этой производственной точке зрения нет только одного — нет понимания того, что «производство» само но себе не является самоцелью.
«Производство», будучи взято отрезанным от остального, имеет ценность только для старающегося директора, для человека, который непременно хочет выполнить обязательную программу, данную ему трестом, и т. д., и т. д. Но ведь смысл-то не в производстве, смысл в том, чтобы это производство могло реализоваться в сбыте. В действительности точку зрения, которая выделяет производство, нужно отнести ко временам военного коммунизма. В то время, когда не было рыночного механизма обмена, когда все элементы производства и все элементы обмена были в руках государства, когда произведенное не шло на рынок, а передавалось в соот-
287


Г.Я. Сокольников
ветствующий другой государственный аппарат, который должен был его проталкивать дальше, только тогда можно было так ставить задачу.
Но теперь мало произвести, нужно сбыть, нужно, чтобы произведенный товар был куплен. Это основная задача, и это нам т. Ленин доказал с лета прошлого года, говоря, что нужно научиться торговать. Почему же нужно научиться торговать при переходе от военного коммунизма к нынешней системе хозяйства, когда у нас организованное плановое производство комбинируется с производством на рынок? Потому что раньше задача реализации продукции не стояла как особая задача, а теперь — производи, сколько хочешь, но если рынок не возьмет у тебя продукции, то тогда, сколько бы ты ни изготовил товара, это тебе не поможет. Первым условием сбыта и возможности существования рынка в наших условиях является наличие таких денег, которые хоть сколько-нибудь давали бы возможность обмену развиваться. Поэтому, когда нам говорят, что в интересах производства нужно печатать столько денег, сколько только можно, что это нисколько не повредит, что тут убыток только в бумаге, мы должны ответить, что эта точка зрения совершенно бессмысленная, что те, которые ее проповедуют, предлагают нам отказ от какой бы то ни было попытки руководить хозяйственной жизнью. А это основное для нас. Мы можем иметь политическую власть, но если мы выпускаем из своих рук экономическое регулирование, то эта политическая власть не имеет никакой цены. Если мы выбросим на рынок бесконечное количество триллионов, это будет обозначать, что мы потеряем возможность направлять свое внимание, сосредоточивать свои силы на определенных участках нашего хозяйственного фронта. Мы можем ставить своей задачей поддержать уголь, нефть и металлургию, но это значит, что мы должны остальное предоставить своим собственным усилиям, ибо если мы захотим все решительно поддержать, все решительно при помощи бумажно-денежных чудес пустить в ход, то мы только получим денежную катастрофу, невозможность сбыта: то, что мы видели весной — полную заминку, крах, из которого промышленность может выйти только с величайшим трудом.
Но когда некоторые наши хозяйственники развивают эту совершенно не продуманную и близорукую точку зрения о том, что есть какая-то производственная позиция, противоположная финансовой позиции, то они 288


Финансовая политика революции
при этом упускают из виду еще одно: они упускают из виду, что при нынешнем нашем хозяйственном строе весь вопрос об эмиссии ставится совершенно иначе, чем раньше. Тов. Преображенский популяризировал мысль о том, что эмиссия есть вид налога. Это совершенно верно, конечно, но суть в том, что когда это положение фиксировалось у нас в головах, тогда еще не было налицо новой хозяйственной организации, при которой продукция промышленности выносится на рынок. А с того момента, как это есть, вся проблема эмиссии получает еще другое освещение, которое не нужно упускать из виду. Дело в том, что, когда наша промышленность не работала на рынок, наши госуд. заводы работали в порядке передачи в виде натуральных благ по звеньям движущейся цепи; когда чугун переходил на металлургический завод, полуфабрикат переходил дальше и т. д., то мы, выпуская бумажные деньги, нисколько не бросали их внутрь этого производства. Мы их бросали вне себя, на крестьянский рынок, и они играли чисто подсобную роль. Тот служащий, тот рабочий, который их получал, направлял их на вольный рынок. Если они обесценивались, то терпели убыток от обесценивания частью держатели денег, частью вольный рынок, Но с того времени, как наша госпромышленность работает на рынок, с того момента, как в любом государственном магазине, в любом госуд. складе, в любом госуд. тресте можно купить что угодно за выпущенные государством бумажные деньги — с этого момента проблема эмиссии меняется. А наши тов., из числа любителей производственной точки зрения, не понимают той простой истины, что если государство выбрасывает бумажные деньги, а одновременно государственный трест продает товар, то стало быть государство выбрасывает в действительности талоны на получение товара из своих складов, или иначе говоря — эмиссия есть в этих условиях не что иное, как способ ликвидации того, что имеет наша промышленность. И когда наши промышленники говорят, не все, конечно, но когда те, кто пытается так исказить этот вопрос об эмиссии, говорят: «Не все ли равно, если напечатать еще несколько возов бумаги» — они забывают, что эти несколько возов бумаги они получат в обмен за свои товары; что они понесут весь риск, все потери по обесценению этих государственных бумажных денег. Надо себе отдать отчет, что эмиссия обесценивающихся денег есть не что иное, как форма ликвидации госуд. капиталов, как выбрасывание на 10 - 3191
289


Г.Я. Сокольников
рынок не бумаги, а выбрасывание за бесценок сырья и фабрикатов нашей государственной промышленности.
Надо выбирать: либо мы хотим дальше вести совершенно беспрепятственно этот процесс ликвидации нашей государственной промышленности, и тогда мы можем сколько угодно пошаливать по эмиссионной части, либо мы должны, ясно отдавая себе отчет, к каким последствиям это ведет, бороться за максимально возможную стабилизацию рубля, потому что это есть тот рубль, который промышленность получает за свой товар, тот рубль, с которым наши тресты идут на рынок, чтобы купить сырье. Только что я разговаривал с одним из руководителей московской промышленности, который сказал: положение таково, что приходится давать распоряжения трестам, чтобы они осторожнее выпускали товар, потому что неизвестно, можно ли будет на выручку от продажи купить сырье. Но если тресты задерживают выпуск товаров, то это означает, что цена этого товара возрастает, а вместе с ростом цен товаров падает реальная заработная плата рабочих. Это значит, что мы полным ходом должны будем идти к кризису, если такое положение дел будет продолжаться и обостряться. Из этих соображений нам нужно вывести определенные выводы и не отказываться от всей основной партийной линии по финансовому вопросу.
II
Теперь позвольте дать некоторые цифровые данные о том, как развивалась эмиссия. Всего было до начала октября прошлого года выпущено около четырех с половиной триллионов. Затем в течение трех месяцев прошлого года — октября, ноября и декабря — было выпущено в обращение тринадцать триллионов, и таким образом общий итог к 1 января получился в 17,5 триллиона бумажных денег. За этот выпуск в течение трех месяцев 13 триллионов, что превышает чуть ли не в 3 раза все количество бумажных денег, выпущенных в течение ряда лет, за это мы поплатились тягчайшим кризисом января, февраля и марта, который нас вплотную подвел к банкротству. Мы можем теперь вполне точно сказать, что были на волоске от полного банкротства, и это несмотря на то, что в течение января, февраля и марта мы выпускали бумажные деньги в пропорции, несколько замедленной по сравнению с ростом эмиссии в последние месяцы
290


Финансовая политика революции
1921 года. В январе было выпущено 12,5 триллионов, в феврале —18, в марте — 33 и в апреле — 46 триллионов. Но цены в эти месяцы росли гораздо быстрее, чем наша эмиссия, мы выдерживали угрожающий напор рынка.
В конце апреля произошел перелом, который имел ряд причин, в том числе и ту причину, что создался острый голод в денежных знаках. Денег стали искать, деньги получили совсем другую ценность, и наступило относительное успокоение. Но после этого действительно ли мы стали сокращать выпуск бумажных денег? Нет. В мае, когда была достигнута эта сравнительная стабилизация, выпуск бумажных денег удвоился, и если он в апреле составлял 46 триллионов, то в мае — 86, в июне — 106 и в июле — 154, в августе — 220, в сентябре — около 230 и в октябре он составит около 260 триллионов.
Такова действительная картина. Когда была достигнута стабилизация бумажного рубля, то этот бумажный рубль сейчас же был поставлен на службу промышленности, на службу укрепления армии, на поднятие фонда заработной платы. Но все это, конечно, должно было роковым образом сломить стабилизацию, и теперь, когда обесценение бумажного рубля происходит в более острой степени, чем в летние месяцы, перед нами стоит практический вопрос: что делать теперь? Если бы мы сейчас пошли на быстрое увеличение эмиссии, то повторили бы картину прошлого года, т. е. октябрь, ноябрь и декабрь стали бы месяцами быстрого роста выпуска денежных знаков, а январь, февраль, март, апрель были бы месяцами потрясающего кризиса. Против этой перспективы, мне кажется, мы должны решительно бороться, и в этом отношении партийная линия должна быть выполнена; так как ценность бумажных денег начинает колебаться, то именно теперь нужно максимум усилий употребить на то, чтобы не дать кризису развиваться и достигнуть прошлогодних размеров.
Я привел эту справку, чтобы ни у кого из вас не было подозрения в том, что в области финансовой политики у нас применялась точка зрения обособленных «финансовых» интересов. В течение летних месяцев наша промышленность получила крупнейшие ссуды дензнаками и хлебом. Всего, по той справке, которая у меня есть, промышленность получила, в качестве только долгосрочной ссуды, с мая по август, 125 триллионов. К этому нужно прибавить те ссуды, которые промышленность получала че10*
291


Г.Я. Сокольников
рез Госбанк в порядке краткосрочных кредитов, что составляет тоже около 100 триллионов. Действительное положение дел таково, что если бы у нас в промышленности было бы несколько более благополучно, если бы там было больше подлинного хозяйственного расчета, если бы наша промышленность не была во власти обирающих ее частных комиссионеров и посредников, то тогда и положение государственного бюджета было бы другое, и дефицит был бы значительно меньше.
В отношении транспорта дело обстоит так: в январе выручка составляла около 360 миллиардов. В сентябре она достигла 63 триллионов. Таким образом, мы имеем крупное увеличение выручки транспорта в 175 раз. Так как за этот же период времени деньги обесценились в 18 раз, то в результате выручка транспорта возросла, примерно, в 10 раз, что свидетельствует о росте денежных доходов по транспорту. Тем не менее дефицит транспорта чрезвычайно значителен.
Крупные ассигнования на поддержку промышленности, увеличение заработной платы (фонд заработной платы в бюджете с мая по октябрь в своем реальном значении удвоен), увеличение военного бюджета, сохраняющийся дефицит по транспорту, целый ряд сезонных ассигнований имели результатом увеличение денежной эмиссии в абсолютных цифрах. Но в чем же выразилось осуществление программы сокращения эмиссии, к чему привели все разговоры о том, что нужно сократить эмиссию? Может быть, об этом дальше н разговаривать не стоит? Если возьмем цифры, то увидим, что программа сокращения эмиссии в действительности удалась, но не в той форме, что удалось сократить абсолютное количество выпускаемых денежных знаков, а в том смысле, что в числе тех ресурсов, на которые опирается Сов. государство, эмиссия относительно играет все меньшую и меньшую роль, т. е. относительно сокращается. Если взять общую сумму денежных доходов в эмиссии, то мы получим следующее соотношение: в январе налоги и доходы по сравнению с эмиссией составляли всего 10%, иначе говоря — эмиссия была в 10 раз больше, чем все наши остальные доходы от налогов, железных дорог, почты и телеграфа и т. д. Теперь посмотрим, как изменялось это соотношение по месяцам: в январе 10%, в феврале 24%, в марте 25%, в апреле 42,6%, в мае 55%, в июне 63%. Если бы налоги и доходы достигли 100% эмиссии, то это означало 292


Финансовая политика революции
бы уравнение в нашем бюджете роли денежных налогов и доходов с ролью эмиссии. Мы теперь более, чем прежде, опираемся на денежные налоги и доходы и менее, чем прежде, на эмиссию. Таким образом, задачу можно считать частично выполненной, и наша линия должна и дальше так идти: доля денежных налогов и доходов должна все больше возрастать, а доля бумажной эмиссии должна становиться меньше. Это значит, что в каждый месяц будет выбрасываться меньшее количество бумажных денег и, следовательно, меньше будут обесцениваться старые, раньше выпущенные денежные знаки.
III
Теперь перехожу к картине обесценивания денежных знаков за истекшее время. За январь средний уровень цены в Москве повысился на 125%, за февраль он поднялся на 94%, а в марте цены возросли на 132%, в апреле на 71%, за май цены возросли на 15%. Вот начало относительной стабилизации. За июнь цены возросли на 9%, за июль на 6%, за август на 11% и, наконец, за сентябрь они возросли на 16%. Что касается октября, то здесь мы имеем следующую картину. За первые две недели октября цены возросли в первую неделю на 4% и во вторую неделю на 4%, Эти цифры интересны в том отношении, что дают возможность определить, в какой степени наступил кризис и в какой степени мы приближаемся к кризису. Максимум повышения падает на март — 132%, затем замечаем падение, в июне и июле благополучно, затем начинается постепенный рост этого индекса цифр — барометра, который дает возможность следить за приближением бури: возрастание цен на 6%, 11% и 16%. Октябрь, по всей вероятности, даст не меньше 20—24%. Мы видим, как эти колебания растут и приближаются к моменту большого кризиса, но если сравнить эти 16% возрастания за сентябрь с январем, февралем, мартом, то это чистейший пустяк, потому что в то время было возрастание цен на 125, 94 и 132%.
Итак, мы еще не вступили в момент жесткого кризиса, но наш барометр показывает нам возможность приближения его. Если взять цифры не московского, а всероссийского индекса, то они будут несколько иными, но общая картина та же. Теперь надо заглянуть внутрь этих цифр, потому что одна только общая цифра не дает полной возможности судить о том, 293


Г.Я. Сокольников
что происходит кругом. Мы видим, что цены в среднем росли медленно в течение июня, июля, августа и сентября, а между тем каждый из нас назовет цены некоторых товаров, которые выросли значительно. В чем тут секрет? Секрет тут заключается в том, что за эти месяцы стабилизация не была полной, и было, по крайней, мере два процесса, которые шли в разных направлениях и в результате уравновешивали друг друга. Один процесс по группе, которую можно назвать группой продовольственной, и другой — по группе фабрикатов. По группе продовольственных товаров происходило либо падение цен, либо их сохранение на одном уровне. Наоборот, по группе фабрикатов происходило резкое повышение цен, которое, однако, скрадывалось тем обстоятельством, что по продовольственным товарам не было резкого повышения. Заметьте еще одно обстоятельство, важное для тех, кто этим вопросом особенно тщательно интересуется: именно, что наши индексы не являются вполне совершенными индексами. В них главным образом введены в расчет продовольственные товары, и поэтому слабо учитывается рост цен фабрикатов и в большей степени влияют цены товаров продовольственных. Поэтому наши индексы, в которых преобладают продовольственные товары, не дают точной картины. На самом деле, по целому ряду товаров, в особенности фабрикатов, цены необычно возросли, и если мы возьмем индекс цен на московском рынке в начале октября, то увидим необычайную пестроту и совершенно различный уровень вздорожания всевозможных товаров. Вот таблица на первую неделю октября по Москве. Цифры, которые приведены ниже, показывают вздорожание товаров по сравнению с довоенным временем. Хлебные продукты вздорожали в 7.681 тысячу раз, овощи и сухие грибы в 4.254 тысячи раз, мясо и рыба в 7.159 тысяч раз, жиры в 9.602 тысячи раз, молочные продукты и яйца в 5 миллионов с небольшим, бакалейные продовольственные товары — в 22.532.000 раз, сюда входит главным образом цена сахара, который по сравнению с довоенным временем вздорожал в 28.846.000 раз. Наконец, бакалейные непродовольственные товары вздорожали в 9.354.000 раз. Сюда входит мыло. Осветительные товары вздорожали в 3.425.000 раз, одежда и обувь в 13.173.000 раз. Итак, картина чрезвычайно пестрая. Хлеб стоит на уровне 7,5 миллиона вздорожания. Дешевле этого стоят молочные продукты и овощи, дороже стоят бакалейные продовольствен294


Финансовая политика революции
ные товары, самыми дорогими являются бакалейные продовольственные товары и самыми дешевыми — осветительные. В общем и среднем вздорожание составляет 8,5 миллиона раз. Вы видите, что эта средняя является арифметическим средним между индексами от 3,5 миллиона — осветительные товары до 22 миллионов по продовольственной бакалее.
Чему это нас учит? Эго нас учит тому, что цены товаров не растут в одной и той же пропорции. Дополнительные денежные средства, которые мы выбрасываем, больше сосредоточиваются на одной группе товаров и менее — на другой. На одних группах сосредоточивается спрос, и эти цены подымаются, тогда как другие цены не могут вырасти — на них нет большого спроса, и продавец или производитель должен их продавать по более дешевым ценам. В связи с этими данными мы получаем очень простую разгадку движения цен на золото, по поводу которого мне приходилось в «Правде» дискутировать с тов. Преображенским. Если посмотрим в свете этих цифр на цену золотой десятки, то увидим, что цена золотой десятки помещается между хлебом и сахаром, ближе к уровню пшеничной муки и некоторых продовольственных товаров. Что, однако, представляет собой цена золотой десятки? Это тоже есть своего рода индекс, но только разница та, что товарный индекс составляют в кабинете: сидят люди, изучают всевозможные цены по всей России или в Москве, потом берут карандаши, складывают цены хлеба, мяса, жиров, сапог, спичек, потом делят на то количество категорий товаров, которые приняты в расчет, и получается средний товарный индекс. Торговец на рынке оперирует не с этим индексом, а с другим, который он определяет не при помощи карандаша и арифметики, а при помощи своего карманного интереса, и в результате большого количества спекулянтских предложений и торговых рыночных расчетов складывается оценка золотого рубля, которая исходит из того, сколько можно на золотой рубль купить товара. Так, изменения цен товаров отражаются в зеркале золотого рубля, в зеркале рыночного индекса. Но можно возразить, что в последнее время цены товарные как будто резко не изменились, а между тем на золотом рынке началась скачка. Что же произошло?
Мне уже приходилось в «Правде» отвечать на этот вопрос, поэтому я здесь буду краток. Дело в том, что золото в течение всех летних месяцев было необычайно дешевым товаром. В то время, как цены на промышленные товары — на одежду, на обувь, на сахар — начиная с мая, 295


Г.Я. Сокольников
возросли в два-три раза, цена золота держалась все на том же самом уровне, на каком она была в конце апреля. Таким образом, оказалось, что золотая десятка, если выразить ее в товарах, не стоит десяти рублей. Когда опять по тому же способу вычисления средних цен стали смотреть, что стоила десятка, то оказалось, что, например, в первую неделю августа золотая десятка имела покупательную способность всего в 3 рубля 20 коп. довоенных. Иначе говоря, за 3 рубля 20 коп. довоенных можно было купить золотую десятку. Иначе говоря, стоимость десятки пала втрое по отношению к товару. Таким образом, «десятка» одно время была чрезмерно дешева, а затем золотой рубль наверстал то, в чем он отстал, и очень близко подошел опять к товарному индексу.
Ну, а наш советский рубль, что с ним? Оттого ли он «колебнулся», что переменилась оценка золота? Нет. Он был обесценен к осени общей передвижкой, которая произошла в ценах.
Однако можно надеяться, что в течение этой осени у нас не повторится картина, которая была в прошлом году, когда эмиссия с месяца на месяц удваивалась. Теперь в обращении около ста миллиардов в дензнаках 22-го г., причем эмиссия в последние месяцы составила в августе — 22 миллиарда, в сентябре — 23 миллиарда, в октябре составит около 26 миллиардов; вполне возможно удержать ее в этих же пределах и в течение ноября и декабря. Если это произойдет, тогда не будет катастрофического повышения цен, тогда не будет катастрофического падения реальной заработной платы рабочих.
IV
Теперь позвольте перейти к другим вопросам, которые имеют не меньшее значения. Если роль эмиссии в течение последнего полугода была сокращена, то это произошло отчасти потому, что мы перешли на платность в государственных предприятиях, на платность коммунальных услуг, транспорта, почты и телеграфа, с другой стороны, потому, что мы перешли к развитию системы денежных налогов.
Этот последний вопрос, вопрос о налогах, вызвал в последнее время оживленную полемику в печати. В самом, деле, все признавали, что, если мы обопремся на правильно построенную систему налогов, мы дадим в руки нашего Советского государства подлинные финансовые ресурсы, нач296


Финансовая политика революции
нем создавать его финансовую мощь, как в свое время строили его боевую мощь, и на базе этого финансового укрепления Советской власти сможем построить и развить советский аппарат, поддержать и развить промышленность и выполнить задачи социальной политики. Но как только было приступлено на деле к взиманию этих налогов, к развитию на деле налоговой системы, так сейчас же поднялся отчаянный вопль. В прессе можно найти огромное количество статей на ту тему, что нашу промышленность губят налоги. Налоги ее разорили, налоги не дают ей жить. Нужно, по- видимому, снять с промышленности это налоговое бремя. Однако если и в печати происходит борьба против того, чтобы платить налоги, то в жизни это происходит гораздо проще и без особенных, даже риторических украшений. У нас существует такая психология, что государственное предприятие, трест, торговая государственная контора не должны платить налогов потому, что какой же это смысл: ведь это же государственное предприятие, для чего же оно будет платить налог? Эти налоги пойдут опять же в государственную кассу, зачем же из одного кармана перекладывать в другой? На местах это представляется еще проще и наивнее. Скажем, т. Петров, который заведует фабрикой, думает: зачем я буду платить деньги т. Иванову, который сидит в губфинотделе, ну, скажите, для чего ломать эту комедию? На самом деле, наши т.т., которые из рядов промышленности ведут атаку на налоги, упускают из виду то обстоятельство, что промышленность наша, хотя бы и государственная, не есть само государство. Это совершенно различные вещи. Промышленность есть собственность государства, предприятие поручено группе уполномоченных, которые руководят этим предприятием, но ведь в том-то и выражается принадлежность промышленности государству, что доходы от этой промышленности должны идти в распоряжение государства. Эго наши т.т. упускают из виду. Они упускают из виду то, что государство, рабоче-крестьянская власть по отношению к промышленности не есть то, чем было старое государство по отношению к частному предпринимателю. Тут складываются отношения другого типа. Там частный капитал представлял себе дело так: эта фабрика принадлежит мне, но государство меня обложило в свою пользу, и я должен платить, потому что государственная власть мне это приказала. Теперь надо выдвинуть другое понятие — планомерного перераспределения 297


Г.Я. Сокольников
государственных ресурсов. Если госуд. промышленность высвобождает известные ресурсы, то и эти ресурсы в определенной доле должны перейти в распоряжение центральных государственных органов или местных органов, для того чтобы быть назначенными на те или другие цели. Это вещь настолько бесспорная, что о ней было бы смешно говорить. Наша государственная промышленность может разве хотя бы на одну минуту забыть о том, что мы должны содержать армию? Но тем не менее, наши тов., сидящие на фабриках и на предприятиях, настолько непосредственно захвачены своей работой, настолько по этой только линии идут, что требование уплатить налог они воспринимают как бессмыслицу, от которой можно отделаться или путем выступления в печати, или тем, чтобы дать взятку налоговому инспектору, или тем, чтобы его по партийной линии «прижучить». Вот какие отношения существуют до сих пор. Если вы вспомните, что было год тому назад в отношениях между Советской властью и промышленностью и посмотрите на нынешнее положение, вы увидите, с какой скоростью мы движемся и как склонны забывать то, что вчера еще существовало и казалось нормальным. Год назад, в октябре промышленность сдавала всю свою продукцию государству. Все то, что производилось в предприятии, должно было идти в общегосударственный котел. Так было всего год назад. А теперь считают, что все то, что производится промышленностью, принадлежит ей, а государству — ни копейки. Однако в подобном представлении нет ни тени «советской» позиции. Спрашивается, зачем же такая промышленность государству, если она не участвует в том, чтобы поддержать существующее Советское государство, диктатуру рабочего класса? Вспомните, каким путем шло развитие: сначала промышленность сдавала всю продукцию государству. Потом она получила разрешение 12% обращать на свободный рынок. Затем ограничение 12% было снято и промышленности было разрешено реализовывать на свободном рынке все то, что она не передает на потребу государственных органов — по транспорту, по Кр. армии, и т. д. Потом стали за все то, что промышленность сдает Кр. армии, транспорту и т. д., доплачивать ей. Но еще весной фабрики, которые работали на армию, получили не полную стоимость продукции, которую они сдавали. Затем пересмотрели и это. Теперь государство оплачивает свои заказы государственным фабрикам по полной цене, 298


Финансовая политика революции
и таким образом государство по отношению к своему же заводу ничем не отличается от частного клиента. Оно, как и всякий другой, за то, что берет у фабрики, платит ей чистоганом 100%. А в чем выражается теперь то, что промышленность поддерживает Советское государство? Это может выражаться только в том, что промышленность уплачивает налог в пользу государства. При этом не надо забывать, что с другого конца промышленность получает от Советского государства десятки и сотни триллионов субсидий. Нам в принципе надо бороться против наблюдающегося уклона и сказать, что мы не можем так построить свое Советское государство, чтобы продукция промышленности не шла на поддержку существования Советской России.
Если выпадает городская промышленность, тогда остается в качестве налогоплательщика только крестьянство. И тут должно поставить себе этот вопрос не только как экономическую, но и как политическую проблему. Может ли действительно удержаться такой строй в России, при котором целиком вся тяжесть платежей налогов падала бы только на крестьянство?
Такая политика может длиться полгода, но долго при наших соотношениях классов такого режима выдержать нельзя. Это шло бы не по той линии, по которой партия намечает свою политику. Партия намечает свою политику так, что она стремится связать и рабочий класс, и крестьянство в общей борьбе за сохранение Советской власти, за осуществление начал коммунистического строительства; естественно, что мы должны вести такую налоговую политику, которая отражала бы партийную линию. Полезно, однако, дать фактическую справку относительно того, сколько же в течение первых 8 месяцев текущего года было взято налогов и насколько может быть промышленность разорена денежными налогами. В январе месяце (в рублях по товарному индексу) поступило всех государственных налогов 468.000, в феврале 571.000, в марте 1.057.000, апреле 1.102.000, в мае 1.884.000, в июне 3.319.000, в июле 3.909.000, в августе 4.803.000. Таким образом, собрано за первые 8 месяцев около 17 миллионов рублей. Очевидно, что этим никак нельзя было разорить промышленность. Если припомните, когда начинался 1922 г., Наркомфин выдвинул такую формулу: в течение первых трех месяцев налоги будут декларироваться, но почти 299


Г.Я. Сокольников
не будут взиматься (за отсутствием организованного аппарата взимания). В течение вторых трех месяцев начинается сбор налогов, но вряд ли в широких размерах, и учет результатов еще не будет возможен. И только в течение последнего квартала налоги начнут поступать более или менее полностью. Действительно, в течение последних месяцев мы имеем в золотых рублях, в июле — 10 миллионов, в августе — И миллионов. И, таким образом, подошли довольно близко к выполнению налоговой программы, но, конечно, абсолютные цифры являются совершенно ничтожными, даже смешными. Можно было только в течение первого года ставить себе такое скромное задание, но в течение второго тогда, когда придется в гораздо большей степени жить на денежные налоги, нужно будет подойти с совершенно другим масштабом. Нужен другой темп взимания налогов, и только в этом случае у Сов. России будут ресурсы, чтобы содержать армию, платить заработную плату рабочим и служащим и поддерживать промышленность. Тов. Ленин в телеграмме, которую он прислал последнему съезду профсоюзов, ставит вопрос, как и всегда с отчетливостью, которая не заставляет ожидать большего. Он говорит: «Нам нечего надеяться на заграничные займы, на кредиты и прочее. Мы должны рассчитывать только на свои ресурсы, а они могут проистекать только из одного источника — из тех налогов, которые мы соберем». Налоги у нас существуют натуральные и денежные. Что касается натуральных, то продналог должен дать около 300 миллионов пудов хлеба. Но тут каждый должен отдать себе отчет в том, что в голодные годы хлеб имел очень высокую цену, а в нынешний сравнительно урожайный год хлеб потерял свою цену и он имеет сейчас цену на 30—40% дешевле прошлогодней. Необходимо налечь на денежные налоги. И поэтому, если наши товарищи, работающие в хозяйственных органах, становятся на такую позицию, что они будут бороться за то, чтобы промышленность платила возможно меньше налогов государству, то они этим политически и экономически совершают грандиозную ошибку, против которой нужно бороться. Нужно, чтобы промышленность платила в полной мере все, что она может платить. Наша легкая промышленность дает грандиозные доходы посредникам и комиссионерам, а государству ничего не дает. Это показывает в сущности, что легкая промышленность выхвачена у нас из рук буржуазией, потому что посредник кладет себе в карман прибыль, а го300


Финансовая политика революции
сударство остается ни с чем, и задача для легкой промышленности — урезать посредников, суметь прижать комиссионеров и суметь дать в государственный котел свои средства, чтобы государство передало их для тяжелой индустрии, для транспорта, для армии.
В заключение кратко остановлюсь на следующем. Недавно в «Торгово-промышленной газете» была помещена чрезвычайно знаменательная передовая статья. Она посвящена вопросу о том, что не нужно допускать в Россию широкого ввоза из-за границы, с одной стороны, и с другой стороны, что и вывоз является тоже злом. Эта точка зрения прямо противоположна той, которую я бы охотно здесь подробно развил и которая состоит в том, что все наше хозяйственное будущее целиком должно быть построено на развитии нашего экспорта на внешний рынок.
В настоящее время вполне возможно, напр., вывезти некоторое количество ячменя, жмыхов, предметов побочной продукции крестьянского хозяйства, вывезти меха, которые составляли громаднейшую статью в прежнее время. Один вывоз яиц в дореволюционное время равнялся всему нашему теперешнему экспорту. Но противники развития экспорта говорят: «Позвольте, если из России будет вывезено все сырье, Россия погибнет». Нет, этого, конечно, не будет. Вполне возможно разграничить: то, что нужно нам самим, на это наложить запрет для вывоза, а то, что не нужно, можно позволить вывозить. Нужно покончить с нынешним положением, когда у нас гниют запасы сырья и одновременно нет средств, чтобы ввезти хлопок для текстильной индустрии. С решением проблемы экспорта и импорта тесно связана проблема хозяйственного возрождения России. Тут возможны два основных ответа, два угла зрения. Первый ответ, который был дан IX съездом партии в 1919 г., гласил: хозяйственное возрождение произойдет так, что сначала произойдет восстановление производства средств производства, т. е. тяжелой индустрии. Когда она восстановлена, заводы тяжелой индустрии начинают вырабатывать машины и оборудования для фабрик, которые вырабатывают средства потребления. Затем, когда это сделано, начинают работать те фабрики и заводы, которые вырабатывают предметы широкого потребления, выбрасываемые на рынок. В общем и целом эту перспективу сейчас нужно поставить с ног на голову и сказать: развитие в нынешних условиях будет происходить в об301


Г.Я. Сокольников
ратном порядке. Для того чтобы наша промышленность вообще могла существовать, для этого нужен рынок, который покупал бы ее предметы, а это есть рынок крестьянского хозяйства, и условием возрождения промышленности является подъем крестьянского хозяйства. Этот подъем крестьянского хозяйства обеспечивает в первую голову возможность воссоздания легкой индустрии, которая работает на широкое потребление, в свою очередь, часть средств легкой индустрии пойдет в тяжелую индустрию, ибо легкая индустрия является рынком для тяжелой. Например, текстильные предприятия будут давать заказы машиностроительным заводам, городские трамваи будут давать заказы вагоностроительным заводам и т. д.
Итак, развитие происходит совершенно обратным порядком. Однако на наше пролетарское государство уже теперь ложится тяжелая задача во что бы то ни стало поддерживать свою тяжелую индустрию. Но откуда может оно взять нужные средства? Отчасти, конечно, их должна дать легкая промышленность, но в огромной степени эти средства в распоряжение государства путем налогов идут из крестьянского хозяйства, и этим путем состояние крестьянского хозяйства и определяет ту меру, в которой возможно поддерживать и развивать нашу тяжелую промышленность. Таковы перспективы, которые вырисовываются перед нами с достаточной определенностью. Нашей задачей не может быть — убить легкую индустрию. Нашей задачей не может быть — навалить все налоги на крестьянство. Эта политика была бы неправильной. Наша задача в том, чтобы ускорить подъем крестьянского хозяйства, облегчить развитие легкой индустрии и в то же время максимум государственных средств, которые поступают от налогов, перебросить в тяжелую индустрию, чтобы дать ей возможность существовать. Но это возможно только тогда, когда мы разовьем свою систему денежных налогов, сократим эмиссию, добьемся максимальной устойчивости рубля и, кроме того, сумеем выйти из замкнутого круга своего хозяйства, сцепиться с внешним рынком и использовать свои ресурсы, реализовать сырье и получить необходимое для нас количество предметов потребления из-за границы.
В то же время, при развитии внешней торговли, доходы от таможенных пошлин значительно увеличат наши финансовые ресурсы. Если 302


Финансовая политика революции
мы эти проблемы сумеем разрешить, тогда мы обеспечим финансовую устойчивость Советской власти.
В широком масштабе об использовании заграничного кредита в текущем году не может быть речи. Поэтому в текущем году нужно целиком сосредоточить свои силы только на внутренней работе, и в первую очередь нужно во что бы то ни стало двинуть вперед построение налоговой системы и организацию налогового аппарата. Наша революция создала Красную армию. Теперь на очереди создать красные финансы и подвести тем самым прочный фундамент под воздвигаемое освобожденным от кабалы рабочим классом здание социалистической России.
Октябрь 1922 года.
10. Хозяйство и деньги (Доклад на II Всероссийском съезде финработников в октябре 1922 г.)
I
Финансовая работа и финансовые задачи, как еще недавно казалось, были похоронены под развивающимся процессом революции. Казалось, что от них остаются только жалкие обломки. Теперь всем ясно, что точка зрения, согласно которой финансам нет места в хозяйственной жизни Советской республики, развивающей коммунистическое хозяйство, не верна. Я считаю важным отметить, однако, один принципиальный вопрос, состоящий в следующем: мы становимся на почву денежного хозяйства, мы возвращаемся к хозяйственным условиям, в которых огромное значение приобретает свободный рынок, свободный товарооборот, в котором начинает играть свою роль конкуренция. Нет ли в этом принципиальной капитуляции для коммунистической политики, в том смысле, что эта политика начинает оперировать категориями товарного хозяйства, что она основывает свою работу на факте существования денег, мирится с этим фактом, из него исходит? Как будто получается противоречие между двумя формулами. Наша формула гласила, что социализм есть учет. С другой стороны, 303


Г.Я. Сокольников
приступая к социалистической работе, мы отказывались от форм денежного учета и стремились проводить учет непосредственно в его натуральной форме. Теперь мы возвращаемся к учету в его денежной форме, мы оперируем не непосредственно с учетом продуктов, мы стремимся по возможности больше оперировать с учетом в денежных единицах и убеждаемся, что такой учет легче, чем учет непосредственно в натуральных единицах, при нынешнем состоянии нашего организационного аппарата. Но нет ли здесь противоречия? Не означает ли попытка построить социалистическое хозяйство на основе денежного учета — порочного круга? Положение таково: если есть деньги, есть и товар, а кто говорит о социализме, тот говорит не о товаре, а о продуктах. Да, конечно, здесь есть противоречие. Но это противоречие не формально логическое, это противоречие действенное, которое должно быть разрешено в процессе борьбы, борьбы более трудной, чем борьба с оружием в руках, борьбы за отстаивание социалистической хозяйственной политики, за отстаивание начал организованного хозяйства против хозяйства неорганизованного. Но что эти два хозяйства должны существовать рядом, хотя они противоречат друг другу, — это основной факт, из которого мы должны исходить в нашей новой экономической и финансовой политике. Нет хозяйства только организованного, только планового, коммунистического, а есть две хозяйственные системы: одна система — хозяйства организованного, другая система — хозяйства неорганизованного, рыночного.
Мы вокруг себя в России видим огромное значение в нашей экономии крестьянского хозяйства, которое в первую очередь — хозяйство товарное, мелкокустарное, это хозяйство неорганизованное, и рядом с ним мы боремся за преобладание организованного хозяйства. Эти две системы построены на совершенно различных методах. Они противоречивы также потому, что различные классы являются носителями этих хозяйственных систем. Но это противоречие разрешается дальнейшим ходом истории, дальнейшим поступательным ходом борьбы классов. Наша задача не в том, чтобы отвергнуть денежное хозяйство и провозгласить, что оно несовместимо с социализмом, а в том, чтобы, добиваясь максимального экономического значения организованного государственного хозяйства, тем самым изменять и экономическое значение денег, которое в обороте этого 304


Финансовая политика революции
хозяйства, поскольку оно регулируется из руководящих производственных центров, также начинает играть совершенно другую роль. Мы не можем, ставить задачу таким образом, чтобы начать социализм с уничтожения денег. Мы можем ставить себе задачей только изменить характер денежного расчета, характер денег по мере того, как социализм воплощается в хозяйственную жизнь страны. Эти предварительные замечания были необходимы, потому что против финансовой политики Советской власти в первую очередь выдвигаются «принципиальные» соображения со стороны всех наших противников, которые торжествуют по поводу того, что мы переходим к финансовой технике, формально переходим к тому характеру отношений, который мы видим в капиталистических государствах. Если бы вы ознакомились с буржуазной прессой Запада, то вы увидели бы там большое торжество: ага, и у большевиков банк, ага, и у большевиков денежные налоги, ага, и у большевиков бюджет в денежной форме и т. д. и т. д. Что это означает? Провал большевизма, провал коммунизма!! Это твердит любая статья финансового или экономического обозревателя буржуазной прессы на Западе. Мы говорим им: да, совершенно верно, мы становимся на почву денежного хозяйства, хотим использовать всю финансовую технику капитализма, но мы хотим обратить эту технику против капитализма, использовать ее точно таким же образом, как мы использовали пушки Деникина и Юденича, обратив их против наших врагов. Такая политика является совершенно правильной.
Под этим углом зрения нам и нужно рассматривать то, что и происходило в последний год, и тот же угол зрения дает нам возможность правильно ориентироваться в том, что еще предстоит нам сделать.
II
От натурального государственного хозяйства мы идем в большей и большей степени к денежному государственному хозяйству. От натурального товарооборота мы идем к денежному товарообмену. По этой линии развивалась наша работа в области бюджета за истекший год. Тот, кто сравнит первый бюджет на 1921/22 год с нашим вторым бюджетом и с последним квартальным бюджетом, тот увидит, что бюджет превращается в бюджет денежный, который становится на почву денежного хозяйства.
305


Г.Я. Сокольников
В бюджете 1921/22 г., проект которого был принят на съезде Советов, еще в огромной степени фигурировали так называемые оборотные ассигнования, которые должны были соответствовать непосредственным передвижкам материальных, натуральных ценностей, которые должны были происходить между различными отраслями государственного хозяйства, и эти материальные передвижки должны были отражаться в бюджете только бухгалтерски, в виде денежных ассигнований. В этом отношении мы сделали шаг вперед.
Отрасли государственного хозяйства теперь не обмениваются друг с другом непосредственно материальными ценностями. Государство становится на почву рынка, вводит у себя отношения, строя их по типу рыночных. Если раньше главное управление по топливу должно было предоставить уголь железным дорогам, то это делалось бесплатно. Железные дороги также в свою очередь перевозили уголь бесплатно, и эти процессы должны были только фиксироваться нашей бухгалтерией, когда нужно было суммировать все передвижки. Теперь мы перешли к другому методу. Практика показала, что эти передвижки происходили абсолютно независимо от бухгалтерских записей, которые никогда и не совершались, ибо никакой централизованный учет в последней инстанции невозможен, как не связанный непосредственно с материальными передвижками ценностей. Мы перешли к денежному учету, как к учету непосредственному, и потому гораздо более точному, и теперь, если главное управление по топливу передает свой уголь железным дорогам, то железные дороги расплачиваются за уголь непосредственно денежными знаками, а если железные дороги перевозят уголь, то они должны получать за это реальную плату денежными знаками.
Почему был необходим этот переход на пользование рыночными методами отношений, для чего это нужно было проделывать? Нам могут сказать: не все ли равно, взять ли уголь для железной дороги бесплатно и записать в центральной бухгалтерии, что, скажем, Донбассу следует столько-то за его уголь, или же напечатать некоторое количество денежных знаков, дать их железным дорогам, и они должны будут уплатить за уголь. Здесь как будто бы никакой принципиальной разницы нет. На самом деле разница заключается в том, что наше государственное хозяйство тысячами нитей связано с хозяйством частным. Наше организованное хо306


Финансовая политика революции
зяйство связано с хозяйством неорганизованным, и если угольные копи сдают уголь и за это получают бухгалтерскую запись в Москве, то на эту запись, полученную в Москве, конечно, угольные копи не могут купить у крестьян хлеба, чтобы накормить им рабочих, работающих в копях. Таким образом, значение наших расчетов совершенно иное, в том случае, если оно происходит в абсолютно организованном хозяйстве или в том случае, когда денежный расчет производится денежными знаками, которые имеют определенную ценность на товарном рынке.
Мы должны были подойти к этому новому типу отношений денежного хозяйства и то, что мы делали, соответствовало тем изменениям в хозяйственной структуре Советской России, которые происходили по мере развития новой экономической политики, ликвидирующей «главкизм» и «натурализм». В 1919 году, по тогдашней структуре, каждый хозяйственный орган должен был по заданиям, которые он получал от соответствующего центра, выработать известное количество продуктов и сдать их в общий котел. Но при этом для хозяйственной единицы, допустим угольных копей или текстильной фабрики, не стоял вопрос о том, что она сама должна обеспечить процесс воспроизводства, сама должна получить необходимое для нее сырье, необходимое продовольствие для рабочих, необходимые вспомогательные материалы и т. д. Любая хозяйственная единица сдавала государству в общий котел свою продукцию и должна была получать от государства необходимое для нее сырье, сама же не могла и не должна была заботиться об этом, и процесс воспроизводства совершенно ускользал из круга хозяйственной компетенции каждой хозяйственной единицы.
Теперь дело обстоит иначе. Каждая хозяйственная единица должна обеспечить возможность дальнейшего воспроизводства. Теперь угольные копи, сдавшие уголь, не получат от государства, в порядке центрального попечительного снабжения, необходимый для них крепежный лес, хлеб для рабочих, вспомогательные материалы и т. д., и т. д. Они должны сами добывать все, что им нужно, частью на крестьянском рынке, частью на рынке государственной индустрии, ибо и государственная индустрия все в большей мере реализует свою продукцию на рынке.
Я останавливаюсь на этих вопросах, которые имеют к нам как будто отдаленное отношение, потому что они на самом деле имеют для нас бли307


Г.Я. Сокольников
жайшее и решающее значение. Было бы в корне неправильно, если бы мы пытались построить нашу финансовую политику вне связи с нашей хозяйственной политикой. Наоборот, в общем и целом, мы можем решить финансовую задачу только в той мере, в какой будут решены общие экономические задачи. Согласование нашей финансовой политики с нашей хозяйственной политикой совершенно неизбежно. С другой стороны, наша финансовая политика играет сплошь да рядом решающую роль для хозяйственного развития республики, и мы должны отстаивать свою финансовую точку зрения в противоположность тем, которые выдвигаются против нас, как якобы хозяйственные точки зрения.
В нашей практике в особенности приходится сталкиваться с так называемой «производственной» точкой зрения. Эта точка зрения утверждает, что именно она отражает наиболее полно интересы нашего народного хозяйства в целом. Что же касается точки зрения финансовой, той, которую защищают работники финансов, то это будто бы есть точка зрения только одного угла — точка зрения узкая и она поэтому должна быть отвергнута. В чем же состоит «производственная точка зрения»? Она состоит в том, что, по мнению производственников, финансовая политика должна быть целиком и полностью подчинена интересам максимального развития производства и что если даже, с точки зрения финансовой политики, те или другие системы мер, то или другое решение в области кредитов, эмиссии и т. д. противоречат так называемой производственной политике, то финансовая точка зрения должна сниматься и на первый план должна выступать производственная точка зрения. В действительности никакой особой производственной точки зрения не может существовать. Мы все производственники, и коммунистическая партия целиком стоит на той точке зрения, что она защищает максимальное развитие производительных сил в форме организованного общественного хозяйства и на первый план выдвигает развитие этих сил, максимальное увеличение того общественного продукта, который поступает в распоряжение страны. Тов. Ленин дал прекрасную формулу, сказав, «что коммунизм — это Советская власть плюс электрификация». Советская власть обеспечивает наиболее полное развитие производительных сил, не стесняемое частной собственностью, электрификация — технический прогресс, ради которого надо идти на ве- 308


Финансовая политика революции
дичайшие жертвы в общих интересах всего трудового народа. Вот эта точка зрения на развитие производительных сил, увеличение количества тех благ, которые поступают в распоряжение общества, и есть правильная точка зрения. Но из нее должно вытекать то, что, для того чтобы это развитие производительных сил осуществилось, нужно чтобы оно пошло по плану и чтобы этот план был не фантастический, а реальный, то есть план, который можно осуществить и проверить с цифрами в руках. Финансовая точка зрения как раз и является отстаиванием проверки с цифрами в руках Она говорит: нечего зря болтать о любой политике, нечего обещать любые завоевания теперь, когда мы вступили в полосу осуществления совершенно конкретных заданий, необходимо доказать, что есть средства для осуществления такой политики, вести только такую политику, за которую мы в самом деле можем заплатить. Вести же политику, за которую мы не сможем заплатить, то есть на которую у нас в действительности нет реальных средств, это значит плодить величайшие иллюзии, толкать на обман или на самообман.
На что претендует так называемая производственная точка зрения? Она говорит: «Производство прежде всего». Я утверждаю, что такая постановка вопроса целиком возвращает нас к временам 1919 года, к тем временам, которые я только что напомнил, когда для каждого предприятия задача заключалась в том, что оно должно «производить». Предприятию ставилась производственная задача, а задача воспроизводства, т. е. дальнейшей возможности производства, т. е., прежде всего, задача сбыта, задача снабжения сырьем — эта задача возлагалась на государство. А в 22-м году она лежит на самом предприятии, на хозяйственной единице! Какой же смысл в настоящее время говорить: «Прежде всего производство»? Никакого. Производство не имеет никакой цены, если за ним не идет сбыт. Сбыт имеет цену только в том смысле и только в такой степени, в какой этот сбыт позволяет возобновить сырьевой запас и запас материалов. Таким образом, задача стоит гораздо шире: не только производство, но и сбыт, не только сбыт, но и закупка сырья и материалов, — целый процесс воспроизводства, который разворачивается на рынке и через рынок. А что это значит — на рынке и через рынок? Это значит, прежде всего, через деньги. Производство противопоставлять сейчас деньгам — полная бес309


Г.Я. Сокольников
смыслица. Такое противопоставление показывает, что люди имеют слишком узкую точку зрения, что они не понимают разницы между Положением в 1922 г. и положением в 1919 г. Тогда действительно задача состояла в том только, чтобы производить, тогда деньги не имели для производства, значения, а в настоящее время вопрос денег вклинивается в производство и поэтому точка зрения «производственников», которые говорят: «Нам наплевать на финансы, к черту стабилизацию, да здравствует производство» — есть бессмыслица, в которой нет ничего, кроме величайшей путаницы и переживаний 1919 г.
Товар, произведенный на фабрике, должен быть продан на рынке. Если за товар получены деньги, которые быстро обесцениваются, то это приводит либо к тому, что фабрика прекращает продажу товара, задерживает его на своих складах, для того чтобы не терпеть убытка от продажи, или, наоборот, если фабрика уже продала товары, а деньги обесцениваются, то на эти обесцененные деньги невозможно восстановить сырье, и тогда останавливается производство во второй его стадии, воспроизводство невозможно, возникает кризис, сокращение производства. Наша промышленность в действительности мечется между двумя кризисами, или точнее говоря, она по очереди попадает то в один кризис, то в другой. Или она не может реализовать свой товар потому, что деньги обесцениваются, тогда товар задерживается на складах и наши тресты говорят, что у них нет оборотных средств. Но что значит это отсутствие оборотных средств? Это значит, что товар задерживается, не реализуется, не возвращается обратно в виде денег и тогда начинается кризис, который называется кризисом оборотных средств. Или наши тресты производят реализацию своих товаров, но после реализации они не могут продолжать производства в прежнем масштабе, потому что сырье вздорожало. Тогда начинается кризис основного капитала. Промышленность мечется между двумя этими кризисами, попадая то в один, то в другой, и тогда наши так называемые «производственники» поворачиваются спиной к деньгам, к финансовой политике и говорят: «Нам в высокой степени наплевать на стабилизацию денег, нам валено только производство». Стать на эту точку зрения значило бы обречь в дальнейшем всю страну на постоянную лихорадку кризисов, на постоянные периодические параличи. Эту точку зрения следует отвергнуть и 310


Финансовая политика революции
сделать вывод для хозяйства в целом, что вопросы, связанные с деньгами, должны быть решены с величайшим напряжением сил.
Именно в нашу эпоху, когда происходит этот обратный переход от натурального хозяйства к хозяйству денежному, нельзя отвернуться от разрешения этого вопроса. Огромная доля наших бед проистекала от того, что крестьянское хозяйство приняло в течение 1918—1920 гг., в эпоху «натурализма», потребительский характер. Приняв этот характер, крестьянское хозяйство поставило не только под непосредственный продовольственный бойкот наши города, которые страдали от голода (теперь это как будто начинает забываться, но оно бойкотировало городское хозяйство и в том смысле, что выработка всякого сырья и предложение его на городские рынки также постепенно прекращалось. Таким образом, основной хозяйственный вопрос для нас, вопрос совершенно бесспорный, это вопрос о смычке между городом и деревней, вопрос об связке между нашей промышленностью, с одной стороны, и крестьянским хозяйством, которое дает хлеб и сырьевые материалы, с другой стороны. Этот вопрос решается только в том случае, если крестьянство действительно имеет возможность развивать свое товарное предложение. Но, очевидно, чем хуже наша денежная система, чем больше наша бумажная валюта подвержена колебаниям, тем менее прочно будет предложение крестьянства на рынке, тем менее будет мужик вывозить свой хлеб и всякие виды сырья, без которых наша промышленность не может существовать. Только в том случае мы можем стимулировать развитие товарного хозяйства и прилив из миллионов мелких хозяйств реальных хозяйственных ценностей в нашу индустрию, если наша валюта, которая является орудием обмена между одним строем хозяйства (городское организованное) и другим строем хозяйства (крестьянское неорганизованное), если эта валюта будет проделывать свои функции обмена точно и правильно. Если наш рубль обесценивается, это значит, что между двадцатью миллионами дворов крестьянских и нашей промышленностью усиливается разрыв. Поэтому основным вопросом для нашего хозяйственного развития является стабилизация денежной валюты в возможных пределах, такая стабилизация, которая давала бы возможность удержаться этому мосту между нашей промышленностью и крестьянским хозяйством.
311


Г.Я. Сокольников
III
Еще несколько месяцев назад, когда мы говорили о возможности стабилизации бумажного рубля, это не встречало ничего, кроме весьма веселого к себе отношения. Для нас важно было, когда мы весной боролись за стабилизацию, доказать, что при известных условиях стабилизация рубля может произойти и что мы можем жить с бумажной валютой. Теперь наша задача заключается в том, чтобы остановиться на почве этой бумажно-денежной валюты (казначейской), или более усовершенствованной бумажной валюты (банковой), которая лишь частично будет дополняться, главным образом, поскольку мы будем соприкасаться с внешним капиталистическим миром, введением в действие непосредственно золота. Скептическое отношение к нашей бумажно-денежной валюте, главным образом, происходило под гипнозом наших больших цифр. На самом деле, во сколько бы раз ни обесценивался бумажный рубль, по существу это не имеет решающего значения. Наш учитель в области теории денежного обращения, Карл Маркс, выставил положение, которое в свое время казалось странным, но которое теперь, после изучения опыта функционирования «падающих» валют, блестяще подтверждается. Маркс утверждал, что для обесценения бумажных денег нет никаких пределов, т. е., что они могут функционировать при любом обесценении. Это положение Маркса могло казаться неправильным, потому что оно как будто противоречило опыту Французской революции с ее крахом бумажных денег. В действительности, совершенно неправильным было представление о крахе французских бумажных денег — будто французские ассигнаты перестали выполнять свои денежные функции, потому что их было выпущено так много, что они обесценились и их дальнейшее существование стало невозможным. По мнению Маркса, бумажные деньги заменяют определеннее количество золотых денег, и сколько бы бумажных денег ни выпускалось, они всегда будут представлять некоторое количество золотых денег в соответствии с потребностями оборота и в целом будут выполнять свои экономические функции. Это для нас имеет значение, так как объясняет то, что происходит вокруг нас.
Золотая стоимость наших бумажных денег достигала 250 миллионов рублей, иногда она падала до 70 миллионов рублей. Но чрезвычайно 312


Финансовая политика революции
знаменательно, что в последние месяцы золотая стоимость нашей бумажно-денежной массы проявляет тенденцию не к падению, а к росту.
Итак, теоретическое положение, по которому бумажные деньги в известный момент должны потерять всякую платежную силу только от того, что их выпущено слишком много, — неверно. Детальное изучение того, что происходило во времена Французской революции с ассигнатами (а это сравнение для нас чрезвычайно интересно), показывает, что между условиями, в которых развивалось бумажно-денежное хозяйство Французской революции, и нашими — громадная разница. Прежде всего, ко времени Французской революции не существовало еще центральных банков, которые стягивали бы в свои подвалы огромное количество металлических монет и вообще ценных металлов. Банковское дело во Франции к концу XVIII века не получило такого развития, как у нас в начале XX века. Во времена Французской революции золотые монеты были на руках, и количество золота, которое было в обращении, было чрезвычайно значительно. Поэтому бумажные деньги, которые выпускало правительство Французской революции, не были деньгами, которые имели почти исключительное хождение. Рядом с ними существовал мощный конкурент, существовали металлические деньги, и это решило судьбу бумажных денег. Не то у нас. Если бы у нас могло появиться в обращении такое количество золотых денег, что наши бумажные деньги стали бы излишни для оборота, тогда они стали бы вытесняться этой золотой монетой. Но у нас в стране чрезвычайно незначительное количество золотой монеты и золотых слитков. В огромной степени золотые запасы находились в подвалах Государственного банка, в обращении их было немного, и даже то количество золота, которое было в обращении, большей частью ушло за границу. Таким образом, наши бумажные деньги имеют в огромной степени монопольное положение. Государство имеет монополию выпуска денежных знаков, и поскольку эта монополия действует, постольку денежные знаки государство может удержать в обращении. Мы сейчас наблюдаем парадоксальное положение: с одной стороны, бумажные деньги, которые находятся у нас в обращении, обесцениваются при дальнейшем их выпуске, а с другой стороны, если оценить золотую стоимость всей массы бумажных денег, находящихся у нас в стране, то стоимость всей этой бумажной денежной массы 313


Г.Я. Сокольников
окажется чрезвычайно незначительной, во много раз меньше, чем она была. Прежде, до войны, золота в России обращалось на сумму около 2,5 миллиарда рублей, а в последнее время, в октябре 1922 г., если перевести на золотой счет стоимость всей бумажной денежной массы, мы получим сумму в 150 миллионов рублей: примерно в 16 меньше, чем было в дореволюционное время. Это показывает, что при известных условиях, т. е. при развитии нашего денежного хозяйства, при большем развитии товарооборота и большем предложении крестьянской продукции на рынке, мы можем прийти к такому положению, когда потребуется для обращения большее количество денег, чем то, которым страна удовлетворяется сейчас. Денег потребуется больше, если увеличится товарооборот, если государственное денежное хозяйство наше будет развиваться. Замена натурального налога денежным налогом оказала бы то влияние, что деньги получили бы сразу гораздо большую роль, чем сейчас, и тогда потребность в деньгах увеличилась бы. Количество денег в счете на золото может возрасти, и было бы неправильно в отношении эмиссии формулировать нашу политику только таким образом, что мы вообще раз и навсегда против эмиссии денежных знаков, в какой бы форме она ни производилась.
Мы боролись все время против расширения эмиссии. Это наш основной лозунг, ибо система неограниченной эмиссии приводит к обесценению наших бумажных денег. И, тем не менее, в известных условиях, при известных обстоятельствах мы можем быть за эмиссию определенного рода. Но, конечно, тут необходимо установить различие: против какой эмиссии нужно абсолютно бороться, какая эмиссия допустима? Абсолютно вредной является та эмиссия, которая идет на покрытие бюджетного дефицита и на покрытие хозяйственных дефицитов. В том случае, если мы не имеем средств для содержания нашего государственного аппарата и хозяйства и не извлекаем этих средств ни путем денежных налогов, ни путем натуральных налогов, имеется чистый дефицит, и если мы на покрытие этого дефицита выбрасываем новые миллиарды денег, то это означает политику обесценения бумажных денег, со всеми ее результатами для всего хозяйства. Мы все знаем, что эмиссия является самым худшим видом налога, но нужно обратить особое внимание на то, что эмиссия при старой экономической политике и при новой экономической политике имеет со314


Финансовая политика революции
вершенно различный характер. При старой экономической политике деньги, выпускавшиеся в обращение, шли на вольный рынок. Этими деньгами рабочие, красноармейцы, государственные служащие расплачивались с крестьянским рынком. И только. В настоящее время, поскольку сама государственная промышленность и торговля тоже реализуют свою продукцию методами вольного рынка, постольку выпуск обесценивающихся, не- стабилизованных бумажных денег означает, что тот, кто получил из государственной кассы этот бумажный денежный знак, может пойти в трест, в государственный магазин и отдать там эту бумажку государству, а в обмен за нее получить товар.
Это значит, что он уже не будет нести на себе последствия обесценения денег. Эти последствия будет нести государственная промышленность. Это будет обозначать, что промышленности достанутся бумажные деньги, что она отдаст свои товары за обесценивающиеся деньги. И поскольку деньги обесцениваются, промышленность становится жертвой эмиссии, несет все отрицательные последствия обесценения бумажных денег. Когда я полемизировал против так называемой производственной точки зрения, которая утверждает: к черту стабилизацию, нам нужно производство, то я говорил, что тот, кто преподносит такие формулы, не понимает, что при выходе государственной промышленности на вольный рынок и при обесценении денег сама промышленность попадает под этот удар.
Но может быть другой вид эмиссии, кроме той, о которой мы говорили, — это эмиссия, задачей которой является коммерчески поставленный кредит на производственные цели. Такой кредит может иметь положительное значение, если используется надлежащим образом, увеличивает количество благ и усиливает товарооборот, дает рынку дополнительное количество реальной продукции. Но поскольку существовал до последнего времени только один и тот же вид казначейской эмиссии (выпуск необеспеченных бумажных денег), такая возможность уничтожалась. Таким образом, коммерчески поставленная, или, точнее, банковская эмиссия на производственные кредитные цели — это нечто иное, чем эмиссия на покрытие государственного и промышленного дефицита. Эти два вида эмиссии нужно расчленить, и это возможно путем создания двух эмиссий: эмиссии казначейской и эмиссии государственного банка. Мы получим, при315


Г.Я. Сокольников
мерно, такое разделение: казначейская эмиссия продолжается по прежнему типу, а государственный банк выпускает особые банковые билеты, стоимость которых зафиксирована в золоте и которые имеют меняющийся курс на советскую валюту. Эти банковые билеты направляются, главным образом и прежде всего, для облегчения оборота и расчета по внешней торговле и крупной промышленности.
Но возникает вопрос такого рода: если мы выпустим в обращение эти банковые билеты, не нанесем ли мы этим удара нашей советской валюте? Не произойдет ли того, что эти банковые билеты встретят предпочтение, что советская валюта будет отступать на задний план, отнюдь не в порядке, а при большом беспорядке? Такая опасность была бы вполне возможна и такие перспективы были бы вполне реальны, если бы мы пытались использовать банковые билеты Госбанка не только для тех целей, для которых они предназначены. Если мы, например, скажем: «Давайте будем покрывать этими билетами текущие финансовые нужды, финансовый дефицит» — тогда произошло бы следующее. В первое время их предпочитали бы, потому что они имели бы курс, изменяющийся на советские знаки, и, таким образом, страховали бы держателя от обесценения советских знаков, но затем они стали бы быстро обесцениваться и очень скоро ничем не отличались бы от советских знаков, в основе которых также был когда-то золотой рубль. Но чтобы предупредить такой оборот дела, количество этих билетов будет ограниченным. Если они обеспечены в 25% ценным металлом, то в остальных 75% они должны быть полностью обеспечены товаром и краткосрочными, легко реализуемыми обязательствами. Если бы правительство пыталось получить ссуду этими билетами, оно должно было бы депонировать в Государственном банке 50% стоимости ссуды непосредственно в золоте и 50% в виде краткосрочных обязательств. Таким образом, в какой мере правительство будет иметь возможность депонировать золото, в той мере оно и могло бы пользоваться банковыми билетами.
Государственный банк, теоретически говоря, мог бы выпустить этих банковых билетов сейчас на сумму примерно 80 миллионов золотых рублей, если исчислять его металлическую наличность в 20 миллионов рублей. Но, в действительности, выпуск банковых билетов должен будет производиться в еще более скромных размерах, еще с большей осторожное- 316


Финансовая политика революции
тью и нужно считать, что только постепенно эти банковые билеты смогут входить в торговый оборот и только постепенно будут завоевывать себе место. Выпустить банкноты — не значит выпустить их из-под печатного станка, а это значит ввести их в обращение, и это потребует определенной политики банка и Комиссариата Финансов и, несомненно, потребует и времени.
Другой вопрос может состоять в том, что, может быть, не найдется и любителя на эти банкноты, может быть, на них не будет спроса, им не будет места в денежном обороте? На это отвечают цифры, которые я привел. Вспомните противопоставление цифр в 2,5 миллиарда, которые нужны были для денежного обращения, и те 150 миллионов, которые мы имеем сейчас. Если учесть то обстоятельство, что у нас сельское хозяйство, торговля, промышленность сократились по сравнению с довоенным масштабом, то все-таки ни сельское хозяйство, ни промышленность не сократились но сравнению с довоенным временем в 16 раз и, таким образом, для роста той массы денег, которая нужна стране, есть свободное место. То количество денег, которое необходимо для страны, несомненно, по крайней мере, вдвое больше, чем 150 миллионов, но именно сам характер наших бумажных знаков не дает возможности этой бумажной денежной массе значительно и прочно возрасти. Каким образом наше хозяйство обходится с нынешним минимальным количеством денег? На это в свое время дал ответ тов. Преображенский, указывавший, что наши бумажные деньги имеют чрезвычайно большую скорость обращения, и там, где при более устойчивых деньгах нужно было бы иметь, скажем, 3 десятирублевки, при бумажных деньгах обходятся одной, потому что скорость ее обращения, движения из одного кармана в другой, из одной кассы в другую, гораздо больше, чем скорость обращения золотого рубля, ввиду того, что никто не стремится удерживать у себя эти бумажные деньги и их накапливать. Я бы внес небольшую поправку в формулировку этого положения, которое в основе является правильным. Если мы припомним соображения, которые были высказаны Марксом, то увидим, что у него речь шла о следующем: при золотом обращении образуются повсюду небольшие кассовые запасы, между тем, при падающей валюте эти небольшие запасы, мелкие накопления для текущих нужд, не имеют места или сокращаются до минимума, и поэтому сумма денег, которая нужна для обращения, сокращается. Пред317


Г.Я. Сокольников
положим, что мы имеем в обращении не только бумажные деньги, быстро обесценивающиеся, но и деньги с более устойчивым курсом. Что произойдет тогда? Произойдет следующее: эти деньги будут отлагаться в виде кассовой наличности, в виде небольших, а иногда и более крупных резервов, которые необходимы для индивидуального потребителя и для любого хозяйства. Таким образом, для увеличения стоимости денег возможность есть, накопление возможно, как возможно и образование кассовых наличностей, возможен некоторый дополнительный выпуск некоторого количеств денег, если эти деньги лучше и более устойчивы, чем те, которые мы имеем сейчас в обороте. К этому мы стремимся. Мы хотим подойти к выпуску банковых билетов, создать систему двух параллельных валют, при которой, с одной страны, есть деньги неустойчивые, с другой — более устойчивые. Это положение ничем не будет отличаться от того, когда в страну с обесценивающимися бумажными деньгами начинает широко проникать иностранная твердая валюта. Для сравнения возьмите то, что происходит в Германии. Там обесценение бумажных марок идет совершенно «советским» темпом. Русская буржуазия объясняла падение нашей валюты тем, что, мол, большевики у власти, и в этом виноваты они, а в Германии и без большевиков деньги обесцениваются, и печатание денег приобретает астрономические размеры. Председатель правления Госбанка тов. Шейнман, который был недавно в Германии, в беседе с одним из виднейших руководителей немецкого Рейхсбанка на вопрос о том: «Сколько вы печатаете в день?» — получил ответ: «Миллиардов 8 в неделю печатаем, и это оказывается недостаточным». Обесценение немецкой марки имело результатом вытеснение ее внутри страны американским долларом и английским фунтом стерлингов. Трудно найти в Германии мелкого лавочника или даже зажиточного рабочего, не говоря уже о крупной буржуазии, о промышленности, которые бы целиком не стремились держать все свои средства в долларах и английских фунтах, трудно найти такого человека, у которого мы не нашли бы в кармане несколько долларов или английских денег. Иностранная твердая валюта вытесняет немецкую. Таким образом, создается две параллельные валюты: одна — иностранная, твердая, другая — своя, обесцененная. Если мы произведем разделение между нашим государственным золотым фондом и фондом Государственного банка, если 318


Финансовая политика революции
мы обеспечим для банкового билета привилегированное значение, то мы создадим более устойчивую валюту, которая предпочтительнее иностранной, ибо выпуск банкбилетов будет в руках советского банка. Я не утверждаю категорически, что Госбанку удастся удержать с самого начала эти банковые билеты на таком же соотношении и на такой же высоте, на какой держится американский доллар, но, тем не менее, я убежден, что эти банковые билеты будут иметь гораздо большую устойчивую ценность, чем нынешние советские знаки, и окажутся более приспособленными для расчетов нашей промышленности, торговли и для расчетов во внешнем обороте. Таким образом, заграничный импортер, который ввозит в Россию товар, вместо того чтобы получать за товар советской валютой, может взять банковые билеты и не будет рисковать потерями, которые он может понести на советских рублях.
Обеспечение банкового билета будет заключаться в следующем: во- первых, Госбанк будет иметь право требовать возврата ссуды, которую он выдал банковыми билетами, банковыми же билетами. И таким образом спрос на эти билеты будет поддерживаться теми, которые должны будут возвращать Банку полученные ссуды, и в той мере, в какой будут возвращаться ссуды, будет поддерживаться и хождение банковых билетов. С другой стороны — банковые билеты будут иметь некоторые государственные платежные функции. Мы предполагаем в ближайшем будущем принимать в уплату за таможенную пошлину только золото, иностранную твердую валюту и билеты Госбанка. По декрету, таможенная пошлина должна оплачиваться золотом, и поскольку дело идет о пункте, где мы соприкасаемся с внешним рынком, с ввозом или вывозом товаров, которые оценены в золоте, постольку пошлину мы можем брать в золоте или банковыми билетами.
В дальнейшем возможно распространение приема в уплату этих банковых билетов и на другие отрасли, например, на уплату тех или других акцизов, но это относится к дальнейшим перспективам.
Платежные функции банковых билетов постепенно будут становиться все больше, и если одновременно нам удастся преодолеть наш административный дефицит, если начнет удовлетворительно работать наш налоговой аппарат, тогда одновременно может быть прекращен выпуск бумажных
319


Г.Я. Сокольников
денег и мы сможем перейти целиком на бумажную денежную валюту Государственного банка.
Переход на банковую эмиссию означает одновременно сокращение нашей нынешней эмиссии, потому что за ее счет происходило финансирование промышленности, и поэтому переход к правильной организации кредита, к кредиту банковскому при помощи банковой валюты, одновременно будет обозначать решительный разрыв с нашей нынешней политикой. Советский знак выигрывает в той мере, в какой сократится казначейская эмиссия. Но не представляется ли этот переход на банковые билеты только своего рода деноминацией, произведенной лишь в другом порядке? Нет, это не имеет ничего общего с деноминацией, которая является мерой чисто технической, а не финансовой. Кто думает, что если несколько нулей будет выброшено, то от этого что-то изменится по существу, тот заблуждается. Выкидывание нулей есть мера, которая никакого значения не имеет для оздоровления денежного обращения, а представляет собой только счетную реформу. В конце пришлого года была произведена деноминация с выкидыванием 4 нулей, в этом году мы вынуждены будем откинуть еще два нуля, чтобы облегчить пересчет сокращением в один миллион, что удобнее, чем пересчет с сокращением в десять тысяч раз. Т. о. дензнаки 23-го года будут выпущены с таким расчетом, что один рубль будет равен млн рублей. Но выпуск банковых билетов отнюдь не будет означать деноминации, т. к. эти банковые билеты будут иметь курю пенящийся, т. е. банковые билеты не будут иметь никакого постоянного коэффициента пересчета.
Если золотой в 10 рублей стоит 80 млн, то банковый червонец будет стоить 80 млн. Если курю золота растет и золото стоит вместо 80 млн — 100 млн, тогда и банковый билет будет стоить 100 млн, и наоборот, если золотой падает в цене, то точно так же падает в цене и банковый билет. Значит, курю банкового билета фиксируется в золоте и меняется на советские дензнаки. Переход на банковые билеты внешне означает изменение наименования, но сущность вся в том, что мы стремимся связать эти банковые билеты с золотом и фиксировать их курю в золоте.
Возможен ли, и когда именно, переход к разменной валюте? Банкноты, которые мы выпускаем, являются в принципе разменными на золото, но размен может быть начат лишь по особому правительственному 320


Финансовая политика революции
акту. Это условие введено нами не только потому, что мы при нашей хозяйственной обстановке не можем разменивать банкноты на золото, не только потому, что при нашем неразвитом токарном экспорте золото ушло бы быстро за границу, но еще и потому, что ни в одной стране в Европе в настоящее время, за исключением Швейцарии, насколько я знаю, размена на золото нет. И таким образом, если бы мы пытались сейчас приступить к размену на золото, то претендовали бы на то, что у нас условия валюты более благоприятны, чем, скажем, во Франции, где размен точно так же приостановлен. Мы не можем начать размен на золото до тех пор, пока, хотя бы в главнейших странах Европы, не восстановлен размен. В противном случае, иностранные банки скупили бы наше золото, и избежать этого мы сможем лишь тогда, когда наш торговый баланс сложится более благоприятно. Это два основных условия. Если эти два условия будут выполнены, тогда встанет перед нами и практический вопрос о размене на золото банковских билетов, поскольку операция с выпуском банковой валюты будет проходить так, как она задумана, как чисто коммерческая операция банковского кредита. Для того чтобы этот банковый кредит в банкнотах возвращался обратно в кассу Госбанка банковыми же билетами, нужно, чтобы хозяйства, получившие эти ссуды в банковых билетах, не были хозяйствами разоряющимися, т. е. чтобы они имели возможность возвратить ссуду. "Таким образом, судьба нашей валюты связывается с общим состоянием нашей промышленности и сельского хозяйства, поскольку банковский кредит будет играть роль и в сельском хозяйстве. Несомненно, что выпуск банковых билетов и их сохранение возможны только в том случае, если банковые билеты, имеющие золотой курс, будут держаться близко к курсу золота на вольном рынке. Как это осуществить? Для этого прежде всего нужно легализовать валютную биржу, создать фондовую биржу. Этот вопрос был принципиально решен в СТО, и в последнее время был принят декрет об образовании фондовой биржи. Таким образом, фондовая биржа в ближайшее время в Москве будет организована. Валютный рынок организуется. Мы будем иметь более здоровый курс золота, чем он был до сих пор, т. е. спрос и предложение золота и иностранной валюты на этой легализованной бирже будет более широким и будет организован на более нормальных началах. Уже в ближайшие дни мы переходим к котировке золота 11 - 3191
321


Г.Я. Сокольников
по полному рыночному курсу, может быть, держа его лишь процентов на 10—8 ниже, для того чтобы избегать отражения случайных повышений рыночного курса на нашей официальной котировке, чтобы эта официальная котировка имела более или менее ровный уровень. В настоящее время официальная котировка составляет 600 руб., т. е. 6 млн в старых дензнаках за золотой рубль. Котировка рыночная — 9 млн. Разница происходит отчасти оттого, что котировальная комиссия не решилась взять полный рыночный курс, отчасти же оттого, что была неправильная политика, от которой теперь, при нашем воздействии, котировальная комиссия отказывается и которая состояла в том, что котировалось не золото в монете, а золото по стоимости металла, что и создавало разницу в 20—25%.
В самом деле, налицо имеется то характерное явление, что золотая десятирублевка на московском рынке и других рынках расценивается дороже, чем стоит золото, которое в ней заключается. Это явление объясняется тем, что в России остановлена чеканка золотой монеты и тут наблюдается феномен, который наблюдается при закрытой валюте. Золото в чеканном виде является более удобным для денежного оборота, так как там его проба, вес и т. д., его покупательная сила зафиксирована чеканом. И поскольку предложение чеканной монеты, не может расшириться, чеканная монета получает лаж над золотом в слитках, предложение которого может увеличиваться, так как на рынок поступает переплавленный лом золотых изделий, а также вновь добываемое золото. Итак, мы решили перейти к котированию золотой монеты, а не к котированию золота по весу, который заключается в этой монете. При нынешней системе котировки получается, что при размене нашей золотой монеты (а если брать банковый билет, то и при размене этого банкового билета, который ходит по золотому курсу) на иностранную валюту, мы потеряли бы от 20 до 30%, так как иностранная валюта имеет рыночный паритет с нашей золотой монетой, т. е.. при котировке золота по весу монеты мы потеряли бы разницу, лаж, и золотая монета, которая равняется по курсу 10 долларам, равнялась бы семи долларам. Поэтому мы и переходим к котированию золотой монеты. Это должно поднять курс нашей котировальной комиссии с 6 миллионов до 8 миллионов старых дензнаков за 1 золотой рубль. Таким образом, разница между официальным курсом и частным курсом для бли322


Финансовая политика революции
жайших дней почти стирается. Правда, здесь есть опасность, что поднятие официального курса может послужить основанием для повышения рыночного курса. Но мы думаем, что, так как золото в настоящее время нащупало более или менее свою реальную ценность и за последнее время не повышалось в цене, то такой опасности в данное время не существует.
Эти вопросы непосредственно связываются с проблемой роли золота в нашем денежном обращении, его отношения к бумажным деньгам, к вопросу о курсах золота, о его значении в нашей экономической и финансовой жизни.
IV
Съезд коммунистической партии в той резолюции, которую он принял но финансовому вопросу, зафиксировал, что поскольку на мировом рынке золото является мировыми деньгами, постольку и внутри страны, даже такой, где хозяйство частично ведется в плановом организованном порядке, это значение золота как мировых денег находит себе отражение. Чем теснее хозяйственная связь между внутренним и внешним рынком, тем более сказывается значение мировых денег на ценах товаров, через цены золота и иностранной валюты, через цены ввозимых и вывозимых товаров.
Исходя из того, что нашей стране предстоит в ближайшем будущем вступить в гораздо более тесную связь с мировым рынком, чем та, которая есть сейчас и которая была 2—3 года назад во время блокады, надо определенно предвидеть, что значение мирового рынка, а вместе с тем значение мировых денег, будет становиться для Советской России все большим и большим. Поскольку мы связались с мировым рынком, мы попадаем в зависимость от мировой валюты. Не нужно делать себе на этот счет никаких иллюзий, не нужно закрывать глаз на огромную опасность, которая стоит перед нами: поскольку мы будем вступать в тесную связь с мировым рынком, поскольку эта связь будет влиять на ход хозяйственных отношений, постольку мы будем больше чувствовать ее зависимость и она будет нас подчас весьма больно бить. Мы будем иметь целый ряд валютных, денежных кризисов, в роде тех, которые сейчас переживает Германия. Но у нас другого выхода, кроме связи с мировым рынком, нет. Кто п*
323


Г.Я. Сокольников
считает возможным другой выход, должен сказать: мы хотим построить свое хозяйство, как хозяйство замкнутой страны. Мы создадим у себя, в Советской России, все отрасли промышленности, мы будем внутри страны добывать все сырье, которое нужно, и не будем стоять ни в какой зависимости от мирового рынка. Конечно, такая точка зрения была бы полной утопией. Можно было сбиваться на эту точку зрения в годы блокады; когда, хочешь — не хочешь, никакой связи с мировым рынком не было. Теперь нам надо совершенно ясно отдать себе отчет, что мы не можем встать на иную точку зрения, как на точку зрения мирового разделения труда. Всякая другая точка зрения была бы реакционной. Мы не должны стремиться производить у себя все решительно, а, наоборот, должны сосредоточить у себя только производство того, что, по нашим условиям, является для нас наиболее выгодным производить у себя и получать из-за границы то, что выгоднее получать, чем производить у себя. Мы должны встать на эту точку зрения, и из нее вытечет некоторое изменение системы внешней торговли, которая сейчас у нас есть, в сторону большей гибкости ее, в сторону уничтожения абсолютного характера монополии внешней торговли. Но кик бы ни строились организационно наши отношения с внешним рынком, они будут расти, и в такой же мере будет расти и значение для нас мировых денег. Как построить нашу валюту? Надо ее строить, ориентируясь на эту перспективу, которая является решающей. Были проекты создать хлебную валюту, построить валюту на хлебе, но какой это имеет смысл? Это имело смысл в стране осажденной, которая с внешним рынком не сообщается, в которой хлеб является основной валютой. В стране, которая вступила в систему мирового разделения труда, хлеб не может быть валютой. Таким образом, нам надо строить свои расчеты на том, чтобы стремиться связать свою валюту с золотом. Мы делаем это, выпуская банковские билеты по золотому курсу. Я думаю, что тем самым в основе решается спор о том, какая у нас должна быть валюта.
Но вопрос о золоте получил еще другое значение в связи с последними явлениями па золотом рынке и на рынке товарном. В печати по этому вопросу происходила дискуссия, все значение которой, в конце концов, в том, что раньше никому не пришло бы в голову на страницах центрального органа компартии дискуссировать о золоте, а в настоящее время 324


Финансовая политика революции
этот вопрос выплывает на поверхность: Конкретно дискуссия о значении золотого рубля была поставлена тов. Преображенским на несколько неправильную почву, поскольку он пытался противопоставить исчисление в золоте товарному индексу. Я, прежде всего, хочу коснуться этой стороны вопроса, чтобы затем перейти к другой, более существенной.
Тов. Преображенский поднял вопрос о том, вести ли исчисление в золоте или в товарном индексе? Это вопрос, на который нужно ответить так: исчисление можно вести в чем угодно — и в золотых рублях, и в товарном индексе, но противопоставлять один другому нет никакого резона. Если мы возьмем страну золотого обращения — Америку, то хотя там фигурируют в качестве средства обмена не советские рубли, а золотые доллары, тем не менее товарный индекс там существует и со стороны изменения цены товара ценность золотого доллара претерпевает целый ряд существенных изменений, которые можно уловить только при помощи товарного индекса, правда, очень несовершенно, поскольку индекс — вещь весьма несовершенная вообще. Но если вы предложите в Америке валютное исчисление вести в товарном индексе, то, конечно, над этим только можно будет посмеяться. Исчисление индекса есть метод корректирования, который позволяет точнее ориентироваться в изменении цен, точнее определять значение заработной платы и т. д., но валюта, построенная на товарном индексе, немыслима, потому что за индекс на рынке никто ничего не даст. Это только бумажка, на которой ученый в своем кабинете делает выводы об изменении среднего курса цен.
Товарный рынок противопоставляет деньги, как один товар другому, и с ними оперирует. Если бы тов. Преображенский хотел остаться последовательным, то он должен был бы предложить выпускать банковые билеты не в золоте, а по индексу Госплана. Но я спрашиваю, а как бы немецкий банк принимал эти билеты — тоже по индексу Госплана? Конечно, нет, он бы считался с ними только в той мере, в какой они могли заключать в себе то или иное количество золота. В дискуссии с тов. Преображенским у нас был поднят вопрос: что случилось с золотым рублем, почему так резко изменилась его расценка? По мнению тов. Преображенского, повышение цены золота не стоит в связи с динамикой товарных цен, а отражает предположения известных кругов о том, что советский рубль 325


Г.Я. Сокольников
обесценится, и стремление этих кругов — выбросить советский рубль и вместо него получить золото. Если считать вполне правильным положение тов. Преображенского, то оно должно иметь такой смысл: золотой рубль поднялся потому, что, хотя не произошло еще обесценения советского рубля, но оно должно произойти в ближайшем будущем. Падение советского рубля должно произойти, и чуткий нюх золотого спекулянта уже учуял это. Другая точка зрения, которую защищал я, состоит в том, что высокая расценка золота произошла оттого, что на рынке, вследствие происшедшей переоценки товаров, началась переоценка золота. Естественно, что раз эта переоценка началась, то она может зайти далеко, и лишь постепенно установится нормальная котировка золота. Ход событий за последние три недели дал окончательный ответ по дискутировавшемуся вопросу. Цена на золото поднималась, дошла в Москве до уровня 105, затем пошла назад, сейчас уже установилась, примерно, на уровне 88—90. Спрашивается, почему она остановилась на этом уровне и почему вообще остановилась? Почему цена золота не идет дальше, ведь она могла подниматься до бесконечности? Как будто никаких объяснений этому мы не имеем. Почему спекулянты не покупают золото по более высокой оценке? Почему вообще цена золота стабилизовалась? Ответа на это мы не получим, если будем стоять на точке зрения тов. Преображенского. Если мы скажем, что цена на золото не стоит в связи с динамикой товарных цен, то окажется, что она стоит в связи с тем, что когда спекулянты, по поручению Антанты скупают золото, то цена его возрастает, а когда МУР ловит спекулянтов, цена на золото падает. Но это, конечно, не объяснение. Объяснение, в действительности, лежит в следующем.
Мы наблюдали в течение 5 месяцев стабилизацию цены золотого рубля в советских знаках. В это время наблюдалось сравнительно очень медленное нарастание товарного индекса. Если поверхностно отнестись к тому, что происходило тогда, явится непонятным и сентябрьский подъем цен на золото. Но если присмотреться попристальнее, то мы получим совершенно ясную разгадку. Восстановим историю бумажного рубля с самого начала года. По всероссийскому индексу товарный индекс за январь поднялся на 145%, за февраль повышение общероссийского товарного индекса достигло 100% и, наконец, за апрель 88%. Это эпоха наиболее 326


Финансовая политика революции
острого нашего финансового кризиса, в течение которого средний уровень цен повышается почти каждый месяц больше чем на 100%, затем за май индекс повышается на 14%, за июнь на 11%, за июль на 9%, за август на 8% и, наконец, за сентябрь повышение составило по всероссийскому индексу 17%, а по московскому 16%. Итак, за четыре месяца кризиса мы имеем наибольший процент колебаний, в течение следующих четырех месяцев очень небольшое колебание и, наконец, за сентябрь некоторое увеличение колебаний — 16% . За это же время с конца апреля по начало сентября золото не только не поднялось, а, наоборот, подешевело. Хлеб, а также ряд других продовольственных продуктов падали в цене или относительно слабо дорожали. Что касается продуктов промышленности, то они за эти месяцы дали резкое вздорожание, которое составило в среднем не меньше 250%, но так как это вздорожание продуктов промышленности компенсировалось удешевлением продуктов продовольствия, то средний индекс по каждому месяцу дает результаты этих двух взаимно противоположных тенденций и показывает в мае, июне, июле и августе сравнительно небольшое повышение. На самом деле цены на промышленные продукты за это время значительно повысились, между ценами промышленных продуктов и ценой на золото получился громадный разрыв. Золото оказалось к началу сентября необычайно дешевым товаром. Если пытаться вычислить стоимость золотой десятки и сравнить покупательную способность золотой десятки в довоенное время, скажем, в июле — августе текущего года, то получим любопытные цифры. Покупательная способность десятирублевки равнялась в среднем за июль 3 руб. 27 коп., иначе говоря, в товарах за золото платили 3 руб. 27 коп. Итак, золото оказалось товаром, стоящим чуть ли не втрое дешевле, в сравнении с довоенным временем, чем все остальные товары. Что же из этого могло произойти? Только одно: когда это противоречие стало слишком резким, золото пустилось догонять товар. Иначе говоря, когда наши городские товары — ситец, сапоги, сахар, соль и т. д. — резко вздорожали, ясно, что они потянули за собой золото, и неправильно представлять себе дело таким образом, что поднятие цены золотого рубля было первопричиной обесценения советского рубля. Поднятие цены золота только выразило ряд изменений цены на рынке. Та же степень, в которой обесценивался советский рубль, определялась вовсе не 327


Г.Я. Сокольников
произвольным поднятием цены золота, а поднятием цены на все промышленные продукты. Неправильно представлять себе дело так, как будто бы все промышленные продукты стоят дешево и только золото резко обогнало все товары и необычайно вздорожало. Если мы посмотрим на московский индекс, то увидим картину совершенно обратную.
Данные за 3-ю неделю октября говорят следующее: хлебные продукты вздорожали по сравнению с довоенным временем в 9 миллионов раз. Овощи, сухие грибы и проч. — в 5 миллионов раз. Мясо, рыба — в 8 миллионов 416 тысяч раз. Жиры — в 10 млн 400 тысяч. Молочные продукты — в 6 млн 200 тысяч раз. Бакалейные продовольственные товары — сахар, соль и проч. — вздорожали в среднем в 30 миллионов раз, в том числе сахар-рафинад в 46 миллионов раз. Бакалейные непродовольственные товары вздорожали в 10 миллионов раз. Осветительные товары — в 6 миллионов раз и, наконец, одежда и обувь — в 14 миллионов раз. Что касается золота, то оно вздорожало в 9 млн раз. Таким образом, ознакомление с московским индексом показывает, что золото и хлеб вздорожали примерно в одинаковой степени по сравнению с довоенным временем. Дешевле стоят овощи, осветительные материалы и молочные продукты. Дороже стоят одежда, обувь и продовольственные бакалеи. Таким образом, эти цифры подтверждают полностью то, что мне приходилось высказывать в печати, а именно, что переоценка золота вытекла из повышения товарных цен, и, кроме того, вытекла из изменения роли золота у нас в связи с благоприятным урожаем, в связи с оживлением товарооборота. Пока Сов. Россия была на положении осажденного города, внутри которого нет товарооборота, который не связан с внешним рынком и который испытывает страшный голод, то естественно внутри этого осажденного города золото имело минимальную цену, зато хлеб имел цену максимальную. Но когда блокада прекращается, торговля возобновляется, когда восстанавливаются внешние связи, когда голод прекращается, тогда хлеб начинает дешеветь, а золото дорожать и восстанавливается, примерно, довоенная цена хлеба и довоенная цена золота. Расценка того и другого становится более нормальной. Из этого вытекают следующие выводы: во- первых, золото не есть товар, цена которого изменяется вне всякой связи с динамикой товарных цен. Наоборот, все показывает, что золото есть 328


Финансовая политика революции
товар, изменение цен которого происходит в точном соответствии с изменением цены на другие товары. Если и есть отклонения, их можно всегда объяснить и мотивировать, даже несмотря на узость нашего золотого рынка. Изменение цены золота является совершенно закономерным. Что же касается резкости скачка, который имел место в сентябре, то эта резкость объясняется еще отчасти тем, что Государственный банк и Наркомфин стремились в течение августа поддерживать более или менее стабильную оценку золотого рубя, а в сентябре проводили более пассивную валютную политику. Спекуляция вкладывает бумажные деньги не только в золото, но в разные товары: в ситец, сахар и проч. Она предпочтительно выбирает золото до тех пор, пока выгоднее его покупать, чем другие товары. Из этого вытекает то, что кризис нашего советского рубля вовсе не приходится, как думают некоторые, на сентябрь. Здесь мы имеем только итог 2 или 5 месяцев роста цен, который сказался сразу в ощутимой форме.
Эта оценка важна для нашей политики в дальнейшем, потому что в торговых и промышленных кругах склонны рассматривать измененные цены золота, как оправдание или основание для того, чтобы вновь поднять цены на товары. Говорят: ах, золото обесценилось, советский рубль пал, следовательно, нужно пересмотреть товарные цены. Вот здесь «следовательно» совсем неуместно, потому что ход событий как раз обратный: цены на промышленные продукты повышаются, золото обесценивается, но это не дает основания, чтобы произвести новый пересмотр товарных цен. Здесь нужно прямо сказать, что когда мы сталкиваемся с теперешней политикой цен государственных трестов и государственных торговых предприятий, которые, потому что золото вздорожало, повышают цены на продукты или не выпускают их на рынок, то мы сталкиваемся, к сожалению очень нередко, с политикой крайней близорукости. Иначе назвать ее нельзя. Если есть какие-нибудь основательные данные для того, чтобы в течение ближайших месяцев обострился товарный и финансовый кризис, то основные решающие данные лежат в головах наших товарищей, которые руководят трестами и которые, составляя себе совершенно ложное представление о происходящем, фактически предопределяют обострение товарного и финансового кризиса. В московских газетах были напечатаны интервью с руководителями некоторых крупнейших трестов. Они открыто говорят, 329


Г.Я. Сокольников
что тресты дали директиву прекратить но возможности продажу, все свободные денежные средства вложить в сырье и товары, закупать на рынке и выждать повышения цен или прямо продиктовать это повышение и не выпускать товары на рынок. Конечно, при такой политике мы будем иметь в ближайшее время чрезвычайно обостренный кризис. Если тресты запрут товары на складах, то цены будут повышаться вне всякого сомнения, и обесценение советского рубля пойдет очень быстрым темпом.
На чем покоится весь расчет руководителей трестов? На том, что когда запретят продажу товаров и вызовут повышение цен, они одновременно откуда-то извлекут свободные денежные средства для того, чтобы продолжать производство. Но откуда они их извлекут? В одном из интервью, которое напечатано в «Эк. Жизни», указано, что тресты предполагают получить дополнительные денежные средства из Государственного банка, т. е. за счет нового напряжения нашей эмиссии. Вот на эти ожидания мы должны ответить самым решительным предостережением и сказать, что они не оправдаются. Мы должны ответить на них с точки зрения правильной финансовой и правильной экономической политики решительным сокращением кредитов по всей линии, решительным нажимом на наш торговый аппарат, с целью заставить его прекратить эту трестовскую «забастовку», которая может иметь последствием только кризис. Необходимость во что бы то ни стало выпустить товары, которые сейчас собираются на складах, может заставить через несколько времени продать их по более душевой цене, потому что деньги понадобятся трестам во что бы то ни стало для того, чтобы уплатить заработную плату рабочим, а если этого не сделают, тогда предприятие остановится и тысячи рабочих останутся на улице. Предотвратить это, быть может, удастся через регулирование кредита, и это докажет, что плановое хозяйство может у нас поддерживаться при помощи регулирования кредитного. Отказываться от этого оружия никоим образом нельзя. Это оружие должно входить в нашу финансовую и в банковую политику в центре и на местах. Всякие попытки добиться стабилизации цен только со стороны ограничения эмиссии, конечно, ни в коем случае не могли бы привести к необходимому результату. Сколько бы мы ни ограничивали нашу эмиссию, но если на рынке наши государственные промышленные и торговые организации ничем не ограничивают роста сво330


Финансовая политика революции
их цен, то очевидно, что никакой стабилизации цен и рубля получиться не может. Необходимо регулирование цен со стороны кредита и необходимо его производить в плановом порядке. К этому должны быть привлечены соответствующие органы — Госплан, Комиссариаты, которые в этом заинтересованы. Они должны внести в промышленную анархию некоторые регулирующие начала. Да, мы можем говорить о промышленной анархии, несмотря на то, что внутренняя организация каждого треста основана на монополии. Наши тресты и синдикаты сосредоточивают в своих руках огромные количества товаров, каждый в своей отрасли. Но значит ли это, что каждый трест и каждый синдикат может установить любую монопольную цену? Ничего подобного. Практика капиталистических монополистов должна была бы научить наши тресты, что даже монопольная цена определяется вовсе не только желанием и волей монополиста. Она определяется в связи с целым рядом рыночных условий, и только при учете этих условий возможно установление цен, обеспечивающих развитие производства. Наши товарищи в области хозяйства слишком часто устанавливают такие цены, которые им рисуются как выгодные и правильные, но которые в действительности не обеспечивают возможности нормального развития производства и сбыта, и это приводит к полной пертурбации, к анархии на рынке, к полной дезорганизации всего хозяйства в целом.
V
В такой же мере, в какой нам приходится выдерживать нажим со стороны промышленности, требующей финансирования за счет бумажных денег, в такой же мере, в особенности в последнее время, мы встречаем сопротивление со стороны государственной промышленности и торговли, когда дело идет об обложении налогами. Тут нам нужно занять совершенно определенную точку зрения общего хозяйственного и политического интереса, который диктует необходимость налогового обложения не только крестьянина, но также и промышленности. Если бы мы построили свою налоговую систему только на обложении крестьянина, то, несомненно, такая налоговая система и такой политический строй не имели бы шансов на то, чтобы длительно существовать.
331


Г.Я. Сокольников
Промышленность неизбежно должна быть привлечена к обложению. Но здесь мы встречаемся с совершенно ложной идеологией нашей промышленности, которая рассматривает себя как государство в государстве. Каждый государственный трест считает, что он представляет собой государство, и какая же нужда в таком случае брать продукцию из ресурсов треста и перекладывать ее в губфинотдел? В особенности на местах, где это наиболее непосредственно сказывается, создаются наиболее ненормальные отношения: на местах правления трестов и синдикатов отказываются уплачивать налоги, которые они должны платить, они стремятся ускользнуть от этих обложений, применяя любые меры партийного или административного давления, террора, подкупа. Этой узкой точки зрения мы должны противопоставить ту точку зрения, что налоговое обложение должно извлекать из государственной промышленности определенные ресурсы, передавать их в государственное казначейство, чтобы перераспределить эти ресурсы согласно государственному плану. Политика трестов и отдельных хозяйств, которая сводится к тому, что, мол, то, что я получил в своем тресте, это я для своего треста использую, это есть политика своей колокольни, политика «моя хата с краю», политика государства в государстве. Надо прямо сказать: если промышленность — советская, в советском государстве, то она должна более аккуратно, чем частная промышленность, уплачивать свои налоги, иначе откуда же возьмутся у Советского государства средства для содержания Красной армии, железных дорог и всего советского аппарата? Советская промышленность долгом чести должна считать абсолютно точную и честную уплату налогов. Против той психологии и настроений, которые сейчас существуют, нужно самым решительным образом бороться, нужно разоблачать их до конца.
Промышленность доказывала, что она слишком тяжело обложена. Но те подсчеты, которые произведены, дали цифры, свидетельствующие совершенно точно, что это обложение не тяжело. Прежде всего, когда мы подсчитали, что составляет в реальных довоенных рублях выручка по государственным налогам, прямым и косвенным, за первые 8 месяцев текущего года, то мы получили цифру, примерно, в 17 миллионов рублей, т. е. цифру, которая не идет ни в какое сравнение с масштабом работы нашей государственной промышленности. В эту цифру входят не только косвен332


Финансовая политика революции
ные, но и прямые налоги. Когда же мы подсчитали, что дал в частности промысловый налог не только с государственной промышленности, но и с частной промышленности и торговли, то мы получили цифру, которая является ничтожной до смешного. Нужно принять во внимание, что промышленность уплачивала налоги с оборота много месяцев спустя, обесцененными деньгами. Но, конечно, нельзя отрицать, что наша налоговая система и политика в этом году строилась наспех, чтобы хотя какое-нибудь собирание налогов начать. Наш налоговой аппарат был очень несовершенен, и вопрос шел лишь о том, чтобы ему дать для начала хоть какую- нибудь работу. Теперь эту систему необходимо рационализировать, необходимо пересмотреть налоги под углом наибольшей их рациональности, но не под тем углом, чтобы снять с промышленности обязанность участвовать в должной мере в несении государственных расходов.
В первые годы мы не могли в области денежных налогов применить другую систему, кроме косвенного обложения, но чем дальше, тем больше мы должны выдвигать на первый план прямое обложение, которое непосредственно настигает плательщика и которое может быть проводником определенной социальной политики. Необходимо указать на те трудности, на которые мы наталкиваемся при собирании налогов и вообще при финансовом оперировании в условиях падающей валюты. Налоговые ставки обесцениваются. Необходимо их постоянно пересматривать. Мы, например, не пересматривали акцизных ставок с мая этого года, и когда недавно произвели исчисление и сравнили, каково обложение было в мае и каково оно в сентябре, то увидели, что эффективность обложения упала на 100%. Эти трудности приходится преодолевать изменением налоговых ставок, и нам придется в дальнейшем, при колебании курса рубля, как бы технически это ни было трудно, пересматривать налоговые ставки. То же самое мы применили в отношении к нашему бюджету. С одной стороны, мы составляем ориентировочный бюджет в твердых валютных единицах, с другой — составляем квартальный бюджет, который выполняется в советских рублях. Над этой системой квартального бюджета кое-кто иронизировал, но практика показала, что это есть единственно возможный способ, а теперь нам сообщают, что Германия благополучно пришла к тому же самому квартальному бюджету.
333


Г.Я. Сокольников
Я уже упоминал о тех изменениях, которые потерпел наш бюджет в связи с тем, что мы переходим от натурального к денежному хозяйству. Другие существеннейшие изменения состояли в том, что мы разделили государственный и местный бюджеты, ибо удовлетворение всех потребностей местных органов из государственного центра представляется вещью совершенно невозможной. Практика покрытия местных бюджетов самостоятельными местными доходами уже показала себя, как практика наиболее целесообразная. Местные налоги, имеющие целевой характер, проводимые на ограниченной площади, являются более приемлемыми и легче собираются. С другой стороны, тот, кто собирает налоги, имеет более побуждений, чтобы собирать именно эти местные налоги.
Таким образом, разделение государственного и местного бюджетов фактически произошло. Оно становится более четким, формально более ясным, правильность его показана истекшими месяцами. Но, конечно, в первый момент это разделение не могло не быть крайне болезненным. Могло казаться, что те расходы, которые исключаются из государственного бюджета, вообще совершенно выкидываются за борт. Мы как бы бросили местный бюджет который не умеет плавать, в холодную воду и заставили его учиться плавать. Конечно, это неделикатное обращение. По этому поводу нам приходилось выслушивать очень много горьких сетований, и, если бы был другой более деликатный способ, конечно, нужно было бы его применить. Но этого способа не было. Финансовый крах, который развивался во время весны, заставил действовать именно таким методом, в надежде, что на местах найдется достаточно творческих сил, чтобы выйти из этого положения с честью. Мы можем сказать теперь, что действительно местный бюджет вышел из положения с честью и что он находится в лучшем состоянии, чем государственный бюджет.
VI
Я перехожу теперь к вопросам, связанным с общими перспективами нашего хозяйственного и финансового развития. До последнего времени существовала надежда на то, что путем заграничных займов, путем привлечения иностранных концессионеров возможно получить в распо334


Финансовая политика революции
ряжение Советского государства значительные ресурсы. В настоящее время и на неопределенный срок нужно считать, что эта возможность отпала, и нам не приходится ориентироваться на крупные заграничные кредиты и на привлечение концессионеров, которые сразу вывели бы нас из тупика. Я думаю, что мы не столько проиграем при этом, как, может быть, некоторым кажется. Дело в том, что хотя иностранные кредиты — вещь привлекательная, но эта привлекательная вещь имеет и оборотную сторону медали. Если тот, кто занимает, является сам еще хозяйственно и финансово слабым, то это значит, что он подвергается чрезвычайно большому риску. Эта слабость обусловит его финансовое и экономическое закабаление. Поэтому если эти займы и концессии придут позже, то тем лучше, и если мы можем ждать, то лучше подождать. Мы можем использовать этот срок, чтобы самим хозяйственно окрепнуть и развиться. Нам нужно использовать этот срок в ясном сознании, что наше хозяйственно-финансовое укрепление облегчить нам получение займов и даст возможность брать их с меньшим риском. Мы можем рассчитывать со стороны заграницы на очень незначительное финансовое участие. Например, мы предполагаем в ближайшее время выпустить заем, который будет внутренним и внешним, на сумму 100 миллионов рублей, сроком на 10 лет, 6% с выигрышами, и мы считаем, что, быть может, некоторую часть его удастся разместить за границей. Но, конечно, частичное размещение этого займа за границей, если бы это удалось, ни в какой мере не решает вопроса в целом.
Нам остается искать ту плоскость, в которой наиболее быстро может происходить подъем всего нашего хозяйства. Нам нужно определить для самих себя, каким путем пойдет этот подъем. В 1919 году мы намечали и представляли себе этот хозяйственный подъем таким образом, что в первую очередь возрождается тяжелая индустрия, которая производит средства производства. Потом, когда эта тяжелая индустрия произведет достаточное количество машин, необходимых для оборудования фабрик легкой индустрии, мы перейдем к оборудованию фабрик легкой индустрии, и когда они будут оборудованы, то начнется массовое производство на потребительский рынок и, таким образом, от тяжелой индустрии, через легкую индустрию к потребительскому рынку должно 335


Г.Я. Сокольников
будет происходить развертывание хозяйственного плана. Все это теперь нужно опрокинуть и поставить на голову. Теперь совершенно ясно, что дело пойдет иным порядком и, исходя из него мы должны будем развивать свою хозяйственную и финансовую работу. В первую очередь идет развитие крестьянского хозяйства. Они уже начинают выходить из состояния летаргии, эти сотни мелких товарных производителей и потребителей. По мере того как укрепляется этот рынок, может развиваться и легкая индустрия, опирающаяся на потребительский спрос. Это мы видим в течение года, когда более всего преуспевала индустрия легкого типа: махорочные, текстильные тресты и т. п. Но развитие легкой индустрии создает рынок для тяжелой индустрии. Если московский трамвай начинает работать, то получает работу и тот завод, который ремонтирует трамваи или строит их. Таким образом, развитие идет обратным порядком. На основании усиления рынка идет развитие легкой индустрии. По мере подъема легкой индустрии поднимается и тяжелая индустрия. Государство может поддерживать тяжелую индустрию, помимо той поддержки, которую она имеет на рынке, только в той степени, в которой оно располагает денежными средствами, которые оно получает в первую очередь от налогов, т. е., главным образом, из ресурсов крестьянского хозяйства, состояние которого и этим косвенным путем определяет состояние тяжелой индустрии.
Итак, в тумане хаоса, среди остатков натурального хозяйства и развивающегося денежного хозяйства мы можем уже нащупать теперь контуры хозяйственного плана, по которому нам предстоит действовать.
Осуществление этого хозяйственного плана в значительной степени зависит от финансовых работников, в частности поддержка тяжелой индустрии, сохранение транспорта и угольной промышленности, сохранение металлургической и нефтяной промышленности — все это зависит, пока не разовьется спрос легкой индустрии, от того, в какой степени мы будем выполнять финансовый план, в какой мере мы соберем путем налогов ресурсы, необходимые для развития хозяйства страны. Вопрос о сохранении крупной промышленности стоит в зависимости от того, сколько налогов сумеет собрать наш налоговый аппарат и сколько средств мы сможем сосредоточить для этого в своих руках. При этом судьба наше336


Финансовая политика революции
го хозяйства находится в теснейшей связи с внешним рынком. Например, наша текстильная промышленность является промышленностью, господствующей в центральном районе. Ввиду того, что в Туркестане культура хлопка пала до совершенно ничтожных пределов, наша текстильная промышленность в ближайшее время должна начать работать на привозном сырье. Мы должны привозить хлопок, чтобы перерабатывать его в ткани. Если мы этого не будем делать, то через полтора года наши текстильные фабрики должны остановиться, и тем самым мы упремся в вопрос жизни и смерти для Сов. России, так как она живет в огромной мере постольку, поскольку живет ее центральный промышленный район. Вопрос о ввозе хлопка не решается тем, что на это нужно израсходовать золотой фонд. Правда, у нас имеется неприкосновенный металлический фонд, но этого фонда хватило бы ненадолго, если бы мы вздумали за счет его обеспечить ввоз хлопка. Итак, мы упираемся в вопрос о вывозе из России, об организации русского экспорта. Без организации этого экспорта невозможно существование в течение ближайших лет таких отраслей, как текстильная промышленность, невозможно и дальнейшее укрепление тяжелой индустрии и развитие электрификации, которые нуждаются во ввозе из-за границы машинного оборудования и некоторых видов сырья. За счет имеющегося у нас золотого запаса мы этого не можем сделать, потому что мы должны удержать наш неприкосновенный золотой фонд, который, правда, хотя в небольших размерах, но должен послужить базой для упорядочения денежного обращения внутри страны. Но против развития экспорта возникает целый ряд возражений. Так, «Торгово-Промышленная газета» на днях писала: «Что вы делаете, вы хотите начать ввозить в Россию продукты промышленности, которые будут конкурировать с нашей государственной промышленностью? Таким образом вы ее убьете. А когда встает вопрос о вывозе нашего сырья за границу, то опять мы встречаем заявления того же характера: если вы вывезете сырье, то тем самым отнимете его у русской промышленности, и она погибнет. Действительно это был бы дьявольский план, но не так страшен черт, как его малюют».
Для нас совершенно очевидно такое положение: если наша текстильная промышленность перестанет работать, то и крестьянский хлеб 337


Г.Я. Сокольников
перестанет идти в города, а это означает голод. Если мы ставим перед собою задачу развития народного хозяйства и промышленности, то мы должны преодолеть точку близоруких хозяйственных органов. Есть целый ряд таких видов сырья, которые можно и должно начать вывозить за границу. Я не говорю о таких видах сырья, как пушнина, на которой не базируется русская промышленность. Целый ряд продуктов крестьянского хозяйства, которые служили предметом экспорта, как, например, яичный экспорт, который составлял свыше 50 млн руб. в довоенное время, мог бы и в настоящее время составить предмет экспорта. Между тем эти продукты крестьянского хозяйства либо гибнут без всякого производительного употребления, либо вообще крестьянами не вырабатываются. Развитие товарного характера крестьянского хозяйства уже принесло известное облегчение, поскольку крестьянский производитель выступил на внутреннем рынке. Таким же благотворным должно явиться и выступление его на внешнем рынке, организованным порядком через кооперативы, государственные и смешанные организации. Есть целый ряд видов сырья, которые у нас не утилизируются, пропадают. Если мы примем во внимание теперешнее положение, наличие более или менее удовлетворительного урожая, то можем сказать, что у нас есть возможность начать, конечно, в очень скромных размерах и очень осторожно, вывоз некоторых видов злаков, как, например, ячменя, вывоз жмыхов и, может быть, других продуктов крестьянского хозяйства, которые могут быть производительно использованы на внешнем рынке. Что касается ввоза, то нужно путем таможенной политики стремиться охранить нашу промышленность, а поскольку наша промышленность не может полностью покрыть внутреннего спроса, постольку нужно, чтобы добавочный ввоз товаров из-за границы не встречал препятствий. Мы видим к чему, например, ведет запрещение ввоза сахара. Норма потребления сахара равняется 70 миллионам пудов, а продукция этого года дала всего 12 миллионов пудов. Запрещение ввоза ведет к тому, что цена на сахар повышается и по сравнению с довоенным временем она увеличилась в 46 миллионов раз, т. е. по отношению к хлебу сахар вздорожал в 5 раз. Наша задача во всяком случае — дать возможность рабочему потреб338


Финансовая политика революции
лять сахар. Но если мы запретим его ввоз, тем самым мы удорожим сахар, а вместе с тем понизим заработную плату рабочего.
Но если текстильная индустрия должна оплачивать дорогой сахар, который потребляет рабочий, она будет повышать цены на свой ситец, и, в свою очередь, повышение цены ситца отразится на ценах других товаров. Таким образом, борьба с анархией на рынках, с анархией цен должна идти также путем конкретного регулирования ввоза. Если слишком поднимается цена на сахар, нужно ее регулировать путем предоставления возможности приобретения его на заграничном рынке. Во имя интересов сахарной промышленности мы не можем в самом деле задушить всю промышленность в целом, а между тем слишком часто интересы отдельных трестов и отдельных предприятий выдаются за общегосударственные интересы. Это необходимо разоблачать путем финансовой проверки и учета всех последствий, которые наша политика в области промышленности имеет для всего народного хозяйства. Несомненно, что развитие нашей связи с внешним рынком поведет к увеличению товарооборота, поведет к тому, что заграничный товар пойдет в Россию, а часть нашего сырья пойдет из России. Состояние товарного рынка улучшится, улучшится и состояние нашей валюты.
Только на пути развития нашего экспорта возможен подъем нашего хозяйства. Конечно, все эти задачи являются необычайно трудными и решение их возможно только в будущем. В частности финансовым работникам предстоит здесь проделать большую работу, преодолеть большие сопротивления, прежде всего потому, что хотя и говорят, что Комиссариат Финансов воскресает, но его разрозненные члены все еще болтаются по разнообразным наркоматам. Даже налоговое дело разбросано по наркоматам, например, трудгужналог собирается Комиссариатом Труда, продналог собирается Комиссариатом Продовольствия, денежные налоги — Наркомфином. Таможенные пошлины все еще, вопреки рассудку, взимаются Комиссариатом Внешней Торговли. Мы еще чрезвычайно раздроблены, чрезвычайно разбросаны, нам необходимо отвоевать и таможенную пошлину, необходимо произвести реорганизацию собирания продналога и сосредоточить в Комиссариате Финансов всю 339


Г.Я. Сокольников
финансовую работу страны. Когда мы ее сосредоточим, к нашему финансовому аппарату можно будет предъявить требования, которые должны быть ему предъявлены, и только тогда мы выполним задания, которые ставит перед нами Республика. Значение этих заданий ясно для всех.
Было время, когда вопросы решались штыком — это было время военного коммунизма, но оно прошло. Теперь вопросы решаются не штыком, а рублем. Рублем решаются эти вопросы как в области внешних отношений, так и в области внутренних, все в конце концов упирается в наш тоненький, колеблющийся, падающий, кувыркающийся советский рубль. В него упирается сейчас все, ибо советский рубль является тем горючим материалом, который питает работу всего советского аппарата. Если на транспорте, для того чтобы паровоз работал, необходимо, чтобы в топке был подходящий уголь, то, по отношению всего советского аппарата, для того чтобы он работал, необходимо, чтобы у нас в машинном отделении Республики, в Народном Комиссариате Финансов, работа шла правильно, чтобы мы могли питать подходящей валютой, кристаллизованной финансовой энергией напряженную работу всего советского механизма. Задача, которая на нас лежит, необычайно велика. Я думаю, что мы справимся с ней в том случае, если в этом машинном отделении нашей Советской республики мы будем с железной энергией работать над тем, чтобы превратить финансовый хаос, который видим сейчас вокруг себя, в несокрушимую финансовую организацию Рабоче-крестьянского государства.
Октябрь 1922 г.
340


Финансовая политика революции
Кредит государственный и банковый
1. Пролетарская власть и банки
I
В ноябре 1917 года Государственный банк был взят штурмом. Вслед за тем, после долгой борьбы с отчаянно сопротивлявшимся чиновничеством, новый административный аппарат был в конце концов создан. Национализированные частные банки были объединены с Государственным в Единый Народный Банк, ^ар, нанесенный буржуазии, был сокрушительным: отрезанный от центров кредитной системы и регуляторов денежного обращения, капитал оказался экономически парализованным, политически обессиленным. Однако «пострадавшие» банкиры (как и прочие их классовые собратья) не признали своего поражения и вообще не оказались в состоянии осмыслить происшедшее, подчас вполне искренне полагая, что сделались кратковременной жертвой небывалого по грандиозности «уголовного» налета. Ошеломленные в первый момент, силы российского капитала, поддержанные заграничной интервенцией, отвергли «компромиссные» предложения (государственный капитализм), сделанные им советской властью; они, в свою очередь, попытались пойти в штыки на штурм советской диктатуры. Результат — после трех лет войны фактическое (а отчасти и формальное) признание буржуазией (в России и за границей) пролетарскою государство, Советской власти.
Что же сталось с банками в течение этих трех лет борьбы? Непосредственно после создания Единого Народного Банка встал вопрос: какой характер должна носить его деятельность, должен ли он быть банком на совер341


Г.Я. Сокольников
шенно новый социалистический лад или может сохранить в методах работы преемственность от старых капиталистических банков? При первом решении банк превращался в счетную организацию, которая бухгалтерски должна была улавливать и учитывать организованно совершающиеся материальные процессы производства1). При втором решении банку следовало бы, кредитуя и финансируя социалистически организованную промышленность, делать это методами капиталистических банков (сохранение процента и т. д.), в то же время неся разнообразные банковые функции по отношению к кооперации и сохранившемуся частному капиталу, стремясь отстоять и расширить свою руководящую роль. Обе эти точки зрения нашли свое выражение в печати, но практического осуществления не получила ни та, ни другая. Второй путь был исключен напряжением смертельной войны классов, необходимостью доводить до максимума экономический разгром буржуазии, чтобы исключить возможность ее политической победы. Для первого пути — организация счета и расчетов — только что народившийся банк оказался слишком слабым и неподготовленным, распад ранее существовавших нитей экономической связи в промышленности слишком резким: бухгалтерия замиравшего по мере бойни и блокады производства в весьма скромных размерах сохранилась как подсобный отдел при производственных центрах, занимавшихся, впрочем, главным образом, распределением сократившихся ресурсов и удовлетворившихся, соответственно этому, материальным учетом в «натуральных» формах. Задача верховного учета и согласования производственных циклов через центральный банковый аппарат отпадала. Банковский аппарат мог быть, правда, в неприкосновенности сохранен в запасе — в ожидании «лучших времен». Но это было бы роскошью, и его немедленно «использовали» для более срочных целей.
II
Пока шла Гражданская война и продолжался «танец» фронта, отсекавший от Советской России то Урал, то Донбасс, то Баку и т. д., пока индустриальные районы не были отвоеваны, установление «нормальных»
В социалистическом общество банк — центральная бухгалтерия. См. у Маркса «Капитал», т. III, стр. 144 — «Банковое дело создает, несомненно, форму общего счетоводства и распределения средств производства в общественном масштабе, но только форму».
342


Финансовая политика революции
отношений обмена между городской промышленностью и деревенским резервуаром средств потребления (хлеба) и сырья было делом почти невозможным. Извлечение минимума, необходимого для питания рабочего класса и поддержки военных заводов, обеспечивалось поэтому системой реквизиций (разверстка, которая экономически означала отмену «закона трудовой стоимости» и осуществление экспроприации мелких производителей). Такая практика могла держаться, пока шла гражданская война, держаться, между прочим, страхом крестьянства потерять землю в случае поражения Советской власти. Она не могла удержаться после разгрома белых и мира с Польшей, так как возведение в систему насильственной экспроприации мелких производителей в пользу фонда коммунистического строительства противоречило бы основным положениям революционного марксизма об отношении между пролетариатом и крестьянством, противоречило бы и решениям нашей партии, отклонившей насильственное насаждение капитализма в деревне. Новый экономический курс, естественно, вставал на почву «закона трудовой стоимости», т. е. на почву товарного хозяйства, как реальной экономической базы социалистической организации хозяйства. Переходный характер эпохи, необходимость пройти через стадию государственного капитализма — истина, на защиту которой тов. Ленин выступил уже в 1918 г., — стали ориентирующими принципами при развертывании хозяйственной политики в истекающем году. Движение по пути государственного капитализма неизбежно привело, однако, к постановке вопросов регулирования кредита и денежного обращения, к постановке задачи коммерчески рационального финансирования государственной промышленности, т. е. привело к необходимости восстановления Государственного банка. Признать «законным» существование товарного хозяйства — значит признать товарный рынок и товарный оборот; но эти последние означают и появление денежного оборота и денежного рынка, неминуемо означают также и появление, и рост капитала в товарной и денежной форме. В капиталистическом хозяйстве диктатором рынка, денежного обращения и процесса производства является банк1). Государственный капитализм, в свою
«Банковская система со стороны ее организационных форм и централизации представляет самое искусное и совершенное произведение, к какому, вообще, способен капиталистический способ производства». Маркс. «Капитал», т. III.
343


Г.Я. Сокольников
очередь, может использовать и обязан использовать банковскую систему, как один из могущественных хозяйственных рычагов. Вот почему в середине ноября, к удивлению, конфузу и возмущению прославленных банкиров Сити, Уолл-Стрита и Парижских бульваров, в Советской России открылся советский банк, который капиталистическую технику кредитования и финансирования направляет не для взрыва и посрамления пролетарского государства, а для его экономического и финансового укрепления и торжества.
Однако было бы неправильным считать, что тем и исчерпывается вопрос о применении банка в переходную эпоху, что достаточно воздвигнуть исполинский Государственный банк над хаосом организующихся трестов и неорганизованного товарного рынка. В действительности Государственный банк должен стремиться стать центральным банком, «банком банков», как принято выражаться, т. е. должен стремиться к тому, чтобы организационно стать «головкой» целой системы банков, которая играла бы роль «передаточного механизма» между Государственным банком и рынком товаров и капитала. Это не означает, что нужно разрешить свободное образование частных банков. Нужны, полезны и возможны не частные, а смешанные банки, т. е. такие, которые были бы образованы при непременном участии Государственного банка, участии капиталом и участии в управлении, обеспечивающими Госбанку регулирующую роль. Образование первого банка такого рода уже санкционировано: создан «Банк Потребительской Кооперации», который, имея самостоятельную задачу и сферу деятельности «обслуживание кооперации», в то же время организационно тесно примыкает к Государственному банку.
Смешанные банки, «контролируемые» советским «банком банков», значительно облегчат последнему его работу; более того, только через них она примет достаточный размах, только при их содействии наличные на рынке денежные ресурсы смогут быть привлечены и использованы, и только участие рынка снимет с Государственного банка непомерную тяжесть кредитования и финансирования исключительно за счет государственных ресурсов, т. е. за счет все новых и новых бумажно-денежных эмиссий.
344


Финансовая политика революции
III
«Не подлежит никакому сомнению, что кредитная система послужит мощным рычагом во время перехода от капиталистического способа производства к производству ассоциированного труда, — однако лишь как один из элементов в связи с другими органическими переворотами в самом способе производства» (Маркс, «Капитал», т. III). Прудоновс- кую «чудовищную» фантазию дарового кредита Маркс осмеивает и отвергает, как «благопожелание мелкобуржуазной точки зрения». Иллюзии насчет чудес «дарового кредита», хотя и иного типа, чем те, которым предавался Прудон (предполагавший, что в организации дарового кредита для мелких хозяйчиков нашел средство для преодоления капитализма), могут возникнуть и теперь. Для промышленности, изнуренной и разоренной войной и блокадой, с изношенным капиталом, лишь начинающей организовываться на новых началах, сталкивающейся с огромными затруднениями, вытекающими из неустойчивости советских дензнаков, чрезвычайно соблазнительно и естественно увидеть в Госбанке неисчерпаемый денежный резервуар, безграничная финансовая поддержка которого должна совершить чудесное воплощение социалистической организации промышленности во плоти и крови. Такой подход к Государственному банку на деле мало чем отличался бы от утопических «благо- пожеланий» Прудона. Банковая техника есть капиталистическая техника («базисом кредитной системы» является «капитал, приносящий проценты». — Маркс). Кредит, оказываемый Государственным банком, взятый сам по себе (т. е. не «лишь как один из элементов», по выражению Маркса), избавления от капитализма не дает и из пределов буржуазной экономики не выходит. Банк не создает «из ничего» ценностей, которые давали бы возможность покрывать любые дефициты любого «на живую нитку» организованного «треста». Он не может ставить своей целью «презреть» и «попрать» законы товарного хозяйства, а вынужден исходить из них, для того, чтобы на почве этих законов, на почве принципов политической экономии капитализма вступить в экономическое состязание с мелким производителем, с частным капиталистом, противопоставляя им могущественную силу государственных 345


Г.Я. Сокольников
хозяйственных ресурсов и стремясь включить их в сферу своею влияния. Поэтому Государственный банк, поддерживая и укрепляя разумно организованные и жизнеспособные «тресты», должен разоблачать и отталкивать предприятия паразитарные и никчемные, давая средства для роста частной промышленности, для оживления товарооборота, он должен подчинять их своему контролю, поддерживая кооперацию, должен обусловливать свое участие в руководящей работе. Развивая внешнюю торговлю с мировым рынком, банк должен закреплять за собой организацию наивыгоднейших («командующих») позиций.
Теоретический спор о «государственном капитализме» не получил в нашей партийной литературе большого развития, но сомнения в том, что нынешняя экономическая структура Советской России может быть определена как «государственный капитализм», были заявлены. Восстановление Государственного банка и основы его деятельности (проценты, безубыточность и т. п.) в значительной мере решают судьбу «дискуссий». Выступление банка Советского государства, как банка, действующего по образцу капиталистического предприятия, применение банком для развертывания своей деятельности организационной техники капитализма, превращение его нередко в пайщика, связанного с частным капиталом, словом, осуществление экономической гегемонии (верховенства ) пролетарского государства методами монополистическою капитализма — разве это не «государственный капитализм»?
Декабрь 1921 г.
2. Внутренний заем
В ближайшие дни Советское правительство приступает к размещению внутреннего займа в 100 миллионов рублей золотом. Еще летом оно решило встать на путь развертывания кредитных операций, и в первую очередь прибегло к краткосрочному хлебному займу, безусловный успех которого, что бы там ни говорили белогвардейские клеветники, показал, что для Советской власти этот путь не закрыт. Выпускаемый 346


Финансовая политика революции
теперь сроком на 10 лет золотой с выигрышами заем имеет значительно более крупный масштаб, чем летний опыт хлебного займа; он дает в то же время гораздо более крупные выгоды держателям займа, которые, при помещении денег в заем, достигают, с одной стороны, страхования их в золотой валюте, а с другой — получают право на процентный доход и выигрыши (общая сумма которых установлена в 10 миллионов рублей золотом).
Допустимо ли, однако, для рабоче-крестьянского правительства выпускать займы? Не изобличала ли всегда коммунистическая партия политику займов старого царского правительства, не она ли аннулировала эти долги немедленно после победы Октябрьского восстания? Конечно, правительство, вышедшее из революции, могло и должно было воспользоваться правом аннулирования царских долгов, отказ от признания которых был задолго до победы революции неизменным пунктом программы коммунистической (тогда социал-демократической большевистской) партии. То обстоятельство, что в случае свержения царского правительства его долговые обязательства будут аннулированы, было хорошо известно всем кредиторам царизма, которые в 1905 году вполне реально ощутили опасность лишиться, в случае низвержения царизма, своих прав, основанных на подписи Романовых. Но вместо того чтобы воздержаться, по крайне мере, от дальнейшего финансирования царизма, его кредиторы наоборот, с усердием, поистине заслуживающим лучшего применения, снабжали царя и его преступных приспешников золотыми миллиардами, которые правительство Николая последнего обращало на беспощадное усмирение рабочих и крестьян, на «развертывание» гигантской военной и морской программы, которая «развернулась», в свою очередь, в империалистическую бойню, в море крови, в миллионы смертей, в неисчислимые и долго неизгладимые хозяйственные разрушения. Отвергнув преступные обязательства коронованных самозванцев, Советское правительство с тем большей безусловностью, с тем большей нерушимостью готово выполнять и будет выполнять те обязательства, за которые оно принимает ответственность на себя, те обязательства, под которыми оно ставит свою подпись. В чем, однако, гарантии 347


Г.Я. Сокольников
того, что получаемые им в кредит средства смогут быть возвращены и что обязательства по займу будут выполнены? Эти гарантии заключаются в том, что заем предназначается исключительно на мирные производительные цели, достижение которых позволит Советской России с легкостью рассчитаться по своим долгам. Восстановление сельского хозяйства, усиление средств транспорта, поддержка тяжелой промышленности, поддержка хозяйства крупнейших городов — таковы цели, для которых внутренний заем даст дополнительные средства. Эти средства не будут, правда, решающими, ибо общий размер займа остается более чем скромным. Поскольку эти средства будут получены путем займа, а не путем бумажно-денежной эмиссии, постольку облегчено будет не только достижение намеченных целей, но вместе с тем и оздоровление финансового хозяйства Советской республики. Это финансовое оздоровление началось, оно находится еще на первых своих стадиях, но в том, что оно началось, не может быть сомнения, а следовательно, не может быть сомнения и в том, что для крепнущих финансов Советской республики выполнение обязательств по займу никак не будет непосильной ношей.
Царизму нужны были займы для вооружений. Советская Россия выпускает свой заем в те самые дни, когда в Москве работает конференция по разоружению, созванная по инициативе Советского правительства. Это совпадение счастливо подчеркивает разницу между старой и новой политикой займов.
Но каков бы ни был исход конференции по разоружению (т. е. даже в том худшем случае, если бы конференция отвергла чрезвычайно далеко идущие русские предложения о сокращении военных бюджетов и низведении вооруженных сил до минимума), Советская Россия уже теперь, оставаясь верной своей программе мира, значительно сократила свою армию и урезала свой военный бюджет. В 1913 году военно-морские расходы буржуазно-помещичьей России составляли 800 миллионов рублей. На предстоящий бюджетный год эти расходы рабоче-крестьянской России определяются цифрой, вчетверо меньшей — около 200 миллионов золотых рублей. Эти цифры более чем красноречивы. Первая из них несла старой России поражение и гибель, вторая несет новой России 348


Финансовая политика революции
силы и расцвет, ибо подтверждает, что ее программа — мир и трудовое строительство.
Не так давно иностранные правительства, иностранные банкиры и промышленники отказали Советскому правительству в кредитах в Генуе и подтвердили свой отказ в Гааге. Они тешили себя при этом ребяческой надеждой, что этим отказом в кредитах свалят с ног Советское правительство. Наивно и бессмысленно доверяли они белогвардейской информации, утверждавшей, что Советская власть находится на краю полнейшего банкротства, а страна — на краю второй голодной катастрофы. Протекшие с тех пор месяцы показали, на чьей стороне была правда. Благоприятный урожай решительно отвел от России «костлявую руку голода»; безусловный подъем в целом ряде отраслей промышленности, для всех очевидное оживление торговли свидетельствуют о том, что Советская Россия не погибнет без заграничного кредита и никогда не капитулирует ради него. И если в начале 1922 г., в момент, когда ужасы голода достигли максимума напряжения, Советское правительство, не имея возможности искать свободных финансовых средств в голодающей стране, обратилось к Генуэзскому синклиту с предложением об организации кредитной помощи России, то теперь, когда голодный год прошел, Советское правительство апеллирует к ресурсам своей страны, обращаясь со своим внутренним займом в первую очередь к трудящимся массам Советской России. Нет сомнения, что крестьянские и рабочие массы поддержат этот внутренний заем. В годы гражданской войны они отдавали свою жизнь, они нередко жертвовали всем своим достоянием, чтобы отстоять Советскую Россию от вооруженного империалистического удава. Теперь, когда империалистический удав хочет одолеть ненавистную ему республику труда финансовой блокадой, крестьяне, рабочие, все стоящие на стороне Советского правительства граждане поймут необходимость поддержкой займа поддержать борьбу Советской России с международным банкирским капиталом и его правительствами.
Деньги, которые будут собраны путем внутреннего займа, не уйдут из страны, а будут израсходованы в ней же: средства, которые пойдут на организацию сельскохозяйственного кредита, вернутся в дерев-
349


ню, но не в распыленном, а в целесообразно организованном виде, средства эти пойдут на поддержку хозяйства городов, оживят ряд торговых и промышленных предприятий, которые до сих пор еще не поднялись на ноги (строительное дело и т. п.). Реализация займа вернет в государственные кассы значительное количество денег, выпущенных в обращение, и, позволив таким образом значительно сократить выпуск новых бумажных денег, поведет к ускорению стабилизации рубля, в которой кровно заинтересованы как крестьяне и рабочие, так и кустари и ремесленники и круги частной торговли и промышленности.
Велико будет значение успеха займа, велики должны быть и усилия, направленные к тому, чтобы обеспечить этот успех. Если партийные, советские, все государственные и кооперативные организации уделят делу пропаганды и распространения займа достаточно внимания и достаточно сил — Советская республика сможет записать в свой актив еще одну знаменательную, открывающую широчайшие перспективы победу.
12 декабря 1922 г.


Мировое хозяйство и финансы (1919-1922 ГГ.)


г?
1. Петроград — Нью-Йорк
Одна из буржуазных газет Европы заметила не так давно, что теперь силы буржуазного мира находят себе олицетворение в Вильсоне, в то время как революция олицетворяется Лениным. «Вильсон и Ленин — вот два полюса», — писала газета. Но это противопоставление двух вождей в сущности следует видоизменить и поставить на противоположных полюсах — на одном Америку, на другом Россию, т. е. на одном — страну, которая не знает пережитков феодализма, а на другом — страну, которая только теперь, в революции, приходит к их уничтожению; на одном — страну капитализма, достигшего максимума концентрации и централизации, на другом — страну, в которой наряду с развитым капитализмом не менее развиты чисто примитивные формы мелкого товарного хозяйства; наконец, на одном — страну, которая не только не находится в руках западноевропейского капитала, но, наоборот, сама с каждым днем все больше его прибирает к рукам, и на другом — страну, которая была в огромной мере колонией, экономической данницей западноевропейского капитализма: английского, французского, бельгийского, немецкого и т. д.
Уже из этого сравнения видно, что Америка экономически к социализму подошла ближе, чем Россия. А между тем, рабочая революция вспыхнула именно здесь. Этот факт политической победы коммунистической партии в отсталой стране чрезвычайно коробит многих псевдомарксистов, сбивающихся на своего рода «экономизм» в представлениях о социалистической революции, которая должна «вырасти» из капитализма, наподобие того, как роза вырастает из бутона. В действительности именно возможное только в отсталой стране восстание крестьян против помещиков облегчило победу рабочих над буржуазией, которая целым рядом корней уходила в помещичий класс. А с другой стороны, то обстоятельство,
12 - 3191
353


Г.Я. Сокольников
что капитал в России был в значительной степени иностранным капиталом, превратило борьбу рабочего класса против капитала в борьбу за экономическое освобождение всей нации и обеспечило рабочим нейтралитет и даже поддержку широких мелкобуржуазных масс, которые гораздо более ревниво отнеслись бы к покушению на чисто национальный капитализм, с которым они были бы спаяны гораздо большей общностью интересов. Таким образом, именно благодаря экономический отсталости России, именно благодаря ее положению колониальной страны пролетариат мог выступить как борец за всенародные интересы, сплотить вокруг себя большинство народа и победить.
Приблизительно те же моменты определили победу пролетариата в Венгрии. И там наличность крупного помещичьего землевладения и существование наряду с ним малоземельного крестьянства создавали пролетариям надежных союзников в деревне. И там империалистическое насилие, обращенное против всего народа, нашло отпор в сознательном пролетариате, который выступил на борьбу с парижской коалицией от лица широких народных масс. Революция пошла с востока на запад, это исторический факт. Конечно, нет никакой нужды в том, чтобы и дальше соблюдалась эта последовательность: теперь очаг восстания создан, и революционная эпидемия распространяется по всем направлениям, несмотря на все измышленные и измышляемые карантины. Но остается фактом, что революция пошла из восточных, менее капиталистически развитых стран в западные, капиталистически более развитые.
В этих странах, где революция еще не победила, революционные классы обращают свои взоры на Россию, а консервативные воздымают очи к Америке. В глазах буржуазных классов страна заокеанских миллиардеров — единственное надежное убежище, своего рода буржуазный Арарат. В самом деле, непрочность капиталистического порядка в стране Пуанкаре и Фоша очевидна для всех. Никто не сомневается в том, что душа Парижской коммуны до сих пор жива в рабочем классе Франции. Никто не может сомневаться также в том, что более медленное, но тем более организованное, тем более опирающееся на сознательность масс движение английского пролетариата уже произнесло в последние месяцы смертный приговор капиталистическому режиму Великобритании. В этих странах, несмотря на их реклам354


Финансовая политика революции
ную «победу», война вызвала те же последствия, которые с математической неизбежностью толкают к восстанию по всей Европе пролетарские, полупролетарские и даже мелкобуржуазные массы.
Но Америка вместо четырех лет воевала только полтора года, а активное участие в военных операциях ее армии принимали всего в течение нескольких месяцев. Америка вела войну исключительно на чужой территории. Она менее других стран пострадала от войны. И эти обстоятельства учитываются всеми теми, которые ждут, что с этого «крайнего запада» придет сила, которая поставит плотину распространению мирового большевизма, и тем или другим путем восстановит универсальное значение буржуазной собственности и «планетарные» (всемирные) права буржуазной эксплуатации.
О путях этой американской победы над русским «исчадием», победы Вильсона над Лениным, на парижском дипломатическом турнире еще не договорились. Военная партия хотела бы разгромить коммунистическую революцию главным образом при помощи танков, аэропланов, автомобилей и др. усовершенствованных военно-технических средств «шас!е т ША», которые уже сыграли решающую роль в победе над Германией. Мирная (коммерческая) партия предпочитает дать большевизму экономический бой, и весьма самонадеянно полагает, что американская банка консервов не хуже динамитного снаряда сумеет взорвать экономическую организацию коммунизма.
Коммунисты спокойно встретят американских чемпионов на любом пути борьбы, который им угодно будет избрать. Но не мешает присмотреться, действительно ли республика Вильсона так надежно ограждена от европейской заразы.
Не будем говорить о массовой безработице, вызванной сокращением военной индустрии. Не будем говорить о сотнях тысяч демобилизованных солдат, которые в этот момент, когда двери закрываются, присоединяются к сотням тысяч безработных. Не будем говорить о новых налогах, предназначенных на покрытие нового колоссального военного бюджета. Не будем говорить и о растущей дороговизне жизни. Не будем говорить об этом, ибо все эти факторы революции уже налицо и результаты их действия (массовые стачки, даже восстания) тоже уже налицо.
12*
355


Г.Я. Сокольников
Поставим другой решающий вопрос: мыслимо ли сохранение буржуазного господства в Америке при победе рабочих в Европе? Нет, немыслимо. Немыслимо потому, что нити, которые связывают оба эти континента, гораздо крепче и теснее, чем это может показаться на первый взгляд. В Америке только теперь, в процессе и в результате мировой войны, окончательно сложилась национальная буржуазия, как целостная группа, преследующая свои, отличные от других национально-буржуазных групп, цели и переварившая внутри себя национальные различия составляющих ее европейских выходцев. Но, в противоположность этому, и посейчас рабочий класс Америки не является американским рабочим классом. Это, в огромной степени, наемная рабочая армия, составленная из европейских эмигрантов. Ирландцы и венгры, итальянцы и сербы, русские, евреи, поляки, галичане, немцы — вот кто эти американские рабочие. Европейская капиталистическая система изгнала этих порожденных ею пауперов в Америку. И теперь, когда господа-буржуа протягивают свои руки к Америке в надежде на спасение, они увидят там изгнанников, ими же посланных за океан, которые там окажутся несущей им погибель армией «европейского коммунизма». В самом деле, когда венгерский пролетариат на родине держит в руках всю власть, венгерский рабочий класс в Америке не останется рабом. Немецкие и русские рабочие не будут беспрекословно погибать в Америке под утонченным прессом капиталистической эксплуатации, когда на их родине рабочие являются господствующим классом. Поэтому, по мере распространения революции в Европе и по мере создания в ней союза Советских республик — «Соединенных Штатов» коммунистической мировой республики, в Америке будет автоматически происходить распадение американской «нации», разложение ее на составившие ее «европейские» элементы, и в то же время революционное объединение этих элементов для завоевания на почве нового материка всех тех прав, которые уже завоеваны на старом континенте. Американский капитализм развился за счет эксплуатации резервной армии, не находившей себе места в буржуазной Европе. В свою очередь, без этого «резервуара», куда стекали рабочие «излишки», европейский капитал не мог бы мирно существовать. Существование американского резервуара отсрочивало европейскую революцию. Английские же, французские, немецкие 356


Финансовая политика революции
и прочие буржуа уже были в прошлом спасены Америкой. Но они напрасно предъявляют теперь Вильсонам требование повторить эту услугу.
Противоположность между Европой и Америкой оказывается пуфом. Исторический барометр отмечает тут и там одинаковое давление. Тут и там он показывает «грозу». И коммунистическая революция, вышедшая с востока по направлению стран «абсолютного», «чистого» капитализма, не встретит на своем пути преград, которые остановили бы ее торжествующее шествие.
29 апреля 1919 г.
2. Поход мешочников
Переговоры о товарообмене с Советской Россией мало удовлетворили капиталистические круги Антанты. Они предполагали продиктовать Советской власти условия обмена, которые позволили бы в достаточной степени извлечь из России хлеб и сырье, необходимые буржуазной промышленности для преодоления кризиса, из которого ей до сих пор не удается выбраться. Но Советская власть отказывается выкачивать из страны для нужд антантовских синдикатчиков сырье и хлеб и предлагает Антанте получать за ввозимые продукты уплату золотом — металлом, который до последних пор составлял предмет величайшего вожделения буржуазно- предпринимательского режима. Но угасающий буржуазный режим сохраняет к золоту только платоническую любовь и даже склонен иногда видеть в своем прежнем увлечении золотом лишь простительное заблуждение юности. Он требует теперь хлеба и мяса, кожи и сала — предметов менее благородных, но более способных продлить его бренные дни.
С русским сырьем и хлебом связаны в странах Антанты большие надежды и большие аппетиты. В английской «Белой книге» о большевиках имеется характерное донесение одного из английских агентов лорду Бальфуру: «Европа будет ощущать серьезный недостаток в продуктах питания до тех пор, пока поля России не будут использованы настолько, что Россия — эта главная житница Европы — своим экспортом зернового хлеба сможет снабжать все европейские государства».
357


Г.Я. Сокольников
Монополия внешней торговли, установленная Советской властью, мешает, однако, «Европе» получить русский хлеб и «использовать поля России» в мере, желательной банковским и синдикатским королям. Баль- фуровская «Европа» до последнего времени могла рассчитывать на свободное получение русского хлеба из портов Черного и Азовского морей, где миллионы пудов пшеницы украинской, донской и кубанской были приготовлены для экспорта за границу. Свобода торговли, установленная в Деникинском царстве, означала для капиталистов Антанты свободу вывоза хлеба и сырья из России. «Высокопатриотический» генерал Деникин послушно и усердно платил за военную поддержку жирной данью, в виде русской нефти, зерна и пр. С уничтожением деникинщины рухнули подписанные «доблестными» генералами контракты, рухнули расчеты Антанты на южный хлеб и закрылась брешь, зиявшая в системе монополии внешней торговли. Падение деникинских вывозных контрактов поставило для Антанты ребром вопрос о получении сырья из России, ибо «сырьевой голод» все острее дает себя чувствовать запутавшемуся капитализму, и «голодание» останавливающихся машин «питает» крепнущую рабочую революцию.
Агенты Пилсудского и Петлюры правильно учли этот момент, усиленно соблазняя буржуазию Антанты возможностью получения сырья и хлеба из Украины, хотя, конечно, трудно судить, кто действительно выступает в роли соблазнителя: искушает ли Антанта, подобно библейской «жене Пентефрия», польского «Иосифа», или «прекрасный Иосиф» Пилсудский соблазнил Антанту на новую авантюру украинской приманкой. Но как бы ни обстояло дело, несомненно, что украинский хлеб и украинский сахар приобретают в польской войне значение ставки для Антанты, обусловливающей и обеспечивающей ее поддержку белополякам. Куль муки и мешок рафинада — вот реальная почва, на которой сформировался блок Пилсудского и Петлюры, в угоду и по требованию антантовского капитала. За польскими войсками на Украину идет антантовский «мешочник», стремящийся через польские ворота вытащить из Украины сырье, которое он не может получить на московской границе, где организованное коммунистическое хозяйство встречает его суровым режимом пролетарской государственной монополии.
358


Финансовая политика революции
Украинская политика «союзного» империализма намеревается в точности повторить украинскую политику германского империализма, как бы для того, чтобы лишний раз подтвердить, что оба эти империализма не что иное, как своего рода сиамские близнецы. Петлюра в 1918 г., тащившийся за обозом генерала Эйхгорна и отдавший Украину в руки немецких экспортеров, теперь влачится за каретой маршала Пилсудского и продает Украину экспортерам Антанты.
Нет сомнения, что Польша не сумеет сдержать своих обещаний и что Антанта с Украины получит не больше, чем обжегшаяся на Украине дореволюционная Германия. Но, тем не менее, нет сомнения в том, что поход польской шляхты на Украину есть в то же время поход антантовских мешочников, идущий под священным империалистическим знаменем грабежа и спекуляции. Однако когда «мировые победители» в своей международной политике вынуждены обращаться к методам Сухаревского торга, можно сказать с уверенностью, что они уже начинают скатываться вниз по ступенькам к своему полному и бесславному поражению.
12 мая 1920 г.
3. Германский кризис
Разгромы продовольственных лавок и больших магазинов в Берлине, разгромы, в которых выливается озлобление и возмущение рабочего и мелкообывательского населения, вызваны разразившейся революцией цен, стремительным ростом дороговизны, катастрофическим обесценением бумажных германских денег. Рушится финансовое хозяйство Германии, и процесс его разрушения подвигается вперед со все возрастающей быстротой. Период относительной устойчивости, наступившей было в 1921 г., уступил место новому периоду денежной разрухи, которая колеблет всю экономику Германии и срывает маску поверхностного благополучия. Летом немецкий дефицит на 1921/22 г. определялся в 50 миллиардов марок, в начале осени этот дефицит высчитывался уже в 117 миллиардов (т. е. в % всего бюджета, равного 172 миллиардам), теперь этот дефицит высчитывается уже в 160 миллиардов с лишком; к концу бюджетного года 359


Г.Я. Сокольников
этот дефицит вырастает и до еще более исполинских цифр. Призрак государственного банкротства вырастает перед буржуазной Германией. Но в то время как профессора политической экономии пишут ученые трактаты о государственном банкротстве, развивают теорию банкротства, изучают «историю» банкротов (в этом числе корпят и над «русским примером»), в это время чуткие нюхом биржевые дельцы, банкиры, торговцы, промышленники, в предчувствии этого банкротства, спешат разделаться со своими бумажными богатствами, по все более и более дешевой цене продавая «ненадежные» германские марки, закупая незыблемые доллары, фунты стерлингов. Биржевая спекуляция в несколько дней, иногда в несколько часов, впятеро, вдесятеро обесценивает немецкую валюту, оставив за маркой теперь У60 — У70 ее довоенной стоимости. Не надо забывать, что этот развал происходит без «Октября», т. е. в буржуазной стране, где банки и компенсационные палаты работают вовсю, где кредитный аппарат функционирует, где, следовательно, потребность в наличных денежных знаках сравнительно невелика, а между тем с весны этого года новый и новый выпуски бумажных марок непрерывно бросаются правительством в обращение, и теперь общая сумма выпуска перевалила за 100 миллиардов! По сравнению с российскими цифрами — это цифры скромные, но для капиталистической страны они убийственны. Решающее значение имеет тот факт, что никакого выхода в близком будущем из денежной разрухи для буржуазной Германии нет. Версальская контрибуция стала для нее реальнейшим фактом. «Плати золотую дань!» — ежечасно звучит в ушах побежденных. Полтора миллиарда золотом с весны уплачено союзникам, но 15 января предстоит новый платеж в полмиллиарда, а через два месяца после этого — новый платеж золотом. Между тем правительственная касса пуста, буржуазия саботирует платеж налогов и стремится переложить уплату контрибуции на рабочий класс. Новые выпуски бумажек остаются единственным средством, и в результате — новое обесценение марки, новая биржевая паника, новый рост цен.
Прежде всего подымаются цены производств, работающих на заграничном сырье, которое немецкому промышленнику обходится автоматически дороже по мере падения биржевого курса, т. е. крушения марки на мировом рынке. Но вслед за тем начинают расти цены и во всех дру360


Финансовая политика революции
гих отраслях промышленности и в сельском хозяйстве. Германия ввозит в большом количестве хлеб и продукты питания — своего урожая не хватает; но повышение цены ввезенного из-за границы маиса, пшеницы и т. п. вызывает повышение цен и на немецкий хлеб, масло и т. д. Раз утратив равновесие, цены начинают бешено колебаться. Торговцы начинают их определять, непосредственно ориентируясь на биржевой бюллетень. Игра на бирже превращается, таким образом, в грандиозную бесплатную игру насущными кровными интересами рабочих масс и вообще мелких потребителей. Чем ниже курс марки на международном денежном рынке, тем выше лезет кривая повышения цен. Чем ниже курс марки, тем ниже, следовательно, реальная заработная плата пролетариев. Одним росчерком пера биржевого маклера скашивается четверть, треть, половина заработка рабочих. И буржуазия, лихорадочно используя «ситуацию», играет одновременно на понижение немецкой валюты и на понижение заработков рабочих.
Поэтому волны рабочего движения с начала осени идут в Германии непрерывно, волна за волной. Берлин на протяжении нескольких недель пережил всеобщие стачки рабочих электрических предприятий, типографов, ресторанных служащих. Всеобщая забастовка немецких машинистов была предотвращена лишь значительными уступками правительства. Тарифы пересматриваются, но пересмотр ставок не поспевает за ростом цен. Вслед за исключением тарифных договоров вспыхивают «дикие» стачки (т. е. стачки вне руководства проф. органов), на которые предприниматели отвечают локаутами. Могущественно организованный капитал неуклонно ведет свою линию: понижение во что бы то ни стало уровня существования рабочего класса; биржевой спекуляцией, локаутами, косвенными налогами он все ниже пригибает рабочих к земле. Но тогда подымается революционный дух пролетариата, начинается сплачивание его для борьбы. Однако к борьбе готовятся и противники — индустриальные магнаты, банковские короли, монархическая челядь. Партия мелкобуржуазного «соглашения», социального мира сдавливается с двух сторон. Политический кризис наступает, как развитие финансового краха.
27 ноября 1921 г.
361


Г.Я. Сокольников
4. Приключения немецкой марки
Пока шли заседания союзнических комиссий, определивших размер денежной контрибуции с Германии, оптимистическое отношение к судьбам марки держалось твердо, «заграница» брала бумажную германскую марку в платеж (в руках заграничных держателей к концу весны 1921 г. скопилось 30 миллиардов марок), курс марки значительно поднялся по сравнению с 1919 г., и Рейхсбанк приступил к сокращению количества бумажноденежных знаков, извлекая их из оборота.
Эта «передышка» кончилась, когда платежи золотых миллиардов по версальским векселям материально начались. Стоимость марки в переводе на устойчивые валюты (доллар, английский фунт) понизилась до размеров, которые раньше показались бы фантастическими (обесценение в 75—100 раз). Соответственно этому обесценению, хотя и отставая от него, начали вздуваться цены на внутреннем рынке. Бумажно-денежная инфляция повела к повышению курсов акций, размеров капитала акционерных обществ, к распуханию бюджета, в особенности дефицитных статей бюджета (дефицит летом определялся в 50 миллиардов, а теперь в 164 миллиарда).
Эдлер фон Браун, председатель имперского хозяйственного совета, осенью текущего года определял размер немецкого внутреннего долга в 656 миллиардов бумажных марок, а общую сумму версальской контрибуции в 4 триллиона марок. Этот последний расчет сделан исходя из 20-крат- ного обесценения бумажной марки, при нынешнем же уровне курса марки версальская контрибуция определяется в 15 триллионов бумажных марок.
«Триллионные» перспективы не сулят ничего доброго обладателям немецкой бумажной валюты. Иностранные держатели стали спешно сбывать ее по дешевой цене, стремясь выручить хоть что-нибудь за неоправдавшие доверие бумажки. Патриотические немецкие капиталисты также без колебаний стали отдавать свои симпатии «вражескому» доллару и английскому фунту предпочтительно перед «родной» маркой. В результате иностранные валюты вторглись внутрь Германии и начали функционировать на германском рынке, заменяя национальную валюту. Вот характерный пример: в коммерческой хронике «Франкфуртской Газеты» сообща362


Финансовая политика революции
ется, что некая мангеймская фабрика назначила за продававшуюся ею подержанную машину цену в 6.000 фунт, стерлингов. На предложение одного из покупателей указать цену в немецких марках, фирма ответила, что «в виду теперешнего невыясненного положения она согласна продать машину только за английские фунты». Отмечая этот факт, «Франкфуртская Газета» прибавляет с эпическим спокойствием, как говорят о хорошо известных вещах, что это далеко не единичный случай. Швейцарские банковские круги рекомендуют немцам заключать международные сделки в золотых франках. Немецкая торговля и промышленность, работающие на вывоз, фактически все более и более переходят к системе заключения договоров в иностранной валюте, назначая за свои товары цены в долларах, гульденах ит. п., или же вносят в контракты оговорки, страхующие их от обесценения марки соответствующим повышением цен.
Но паралич марки выражается не только в том, что доллар и английский фунт начинают вытеснять ее в Германии в роли второй валюты, более устойчивой и заслуживающей доверия, — разложение немецких финансов выражается и в появлении натуральных платежей вместо денежных. Так, в районе Магдебурга три имения, сдававшиеся в аренду (вследствие истечения срока старых договоров), были сданы не за денежную плату, а за плату продуктами. Арендаторы обязались вносить платежи не бумажными марками, а пшеницей, овсом, картофелем и т. п. Тогда как прежняя годовая арендная плата колебалась между 5—10 тыс. марок, денежная оценка продуктовых годовых взносов составляет от 400 до 700 тыс. марок. Появление таких «натуральных» расчетов в хозяйстве, целиком построенном на принципах высокоразвитого капитализма, в хозяйстве, где мощь банков, кредита, интенсивность промышленной деятельности и товарно-денежного оборота достигает, казалось бы, апогея, появление их неопровержимо доказывает, что «в царстве датском что-то гнило», что гибельная язва смертельно подтачивает устои «цветущей» Германии. Недаром с «юмором висельника» решился недавно напечатать один из распространеннейших немецких сатиристических журналов следующий «разговор двух финансистов».
Первый финансист: «Не знаю, что делать с австрийскими бумажными деньгами. Я обклеиваю ими стены вместо обоев».
363


Г.Я. Сокольников
Второй финансист: «Нет, у меня австрийские бумажки идут только на подклейку, а в качестве обоев я употребляю немецкие банкноты».
Этот «веселый» анекдот бросает грустный, но верный свет на участь бумажных денег Германии и Австрии. Не так давно они с высокомерным презрением взирали на «падение» рубля. Теперь и марка, и крона — «падшие» красавицы, изгнанные из «порядочного» общества полновесных денег.
11 декабря 1921 г.
5. Русский рубль и немецкая марка
Бумажно-денежное обращение сменило золотое обращение не только в России, но и почти во всей Европе, которая дает теперь чуть ли не сплошную картину бумажных валют с падающим курсом. Даже банковый билет Английского банка в послевоенный период неизменно стоит на девять, примерно, процентов ниже своего золотого паритета с колебаниями то в одну, то в другую сторону. Голландский бумажный гульден, несмотря на то что нейтральная Голландия не принимала участия в войне, также обесценился в сравнении с золотым гульденом в пропорции, совпадающей с обесценением английской банкноты. Еще хуже обстоит дело во Франции: бумажный франк неуклонно из года в год сползает все ниже и ниже, и попытки французского правительства улучшить финансовое положение Франции за счет нажима на немецкую контрибуцию приводят лишь к дальнейшему падению курса билетов французского банка, которые увлекает за собою в бездну немецкая бумажная валюта, переживающая стремительную катастрофу и обесценивающаяся все более и более лихорадочным темпом. Падение ценности бумажных денег влечет за собой во всей Европе крупнейшие экономические и политические последствия. Во Франции мелкое крестьянство, державшее свои сбережения в бумажных деньгах, теперь, вследствие обесценения этих денег, теряет более половины накопленного. В Германии и Австрии обесценение больнее всего бьет по рабочим, служащим, интеллигенции. Везде в этих странах неустойчивость курса денег вызывает спекулятивную горячку цен, хищническую погоню за наживой, полную неуверенность в завтрашнем дне, 364


Финансовая политика революции
словом полную расшатанность всех экономических отношений, которая и политически находит свое отражение в постоянных правительственных кризисах. Конечно, при этом само расстройство денежного обращения в свою очередь является только результатом глубочайшего экономического и политического кризиса, в когтях которого барахтается буржуазная Европа после империалистской войны.
Однако падающие бумажные валюты Европы некоторое время могли «утешаться» тем, что их постоянный сосед — русский бумажный рубль — проделывает эволюцию еще более стремительного падения, чем они; в сознании своего превосходства страны бумажноденежного обращения не соглашались принять русскую бумажную валюту в свою семью, отказывались признавать ее вообще за валюту, подобно тому, как европейские правительства отказывались «признавать» Советское правительство. Теперь положение начинает изменяться: темп крушения немецкой валюты не только перегнал темп обесценения бумажных денег задушенной версальскими диктаторами Австрии, но обогнал даже темп обесценения дензнаков Советской России, которая после долгих лет войны, блокады и голода начинает обретать под собою твердую почву. Если сравнить стоимость доллара (т. е. единственных мировых полноценных денег) в марках на берлинской бирже и стоимость доллара в сов. рублях на московской вольной бирже, начиная с января с. г., то получится следующая картина сравнительного обесценения марки и рубля за указанный период. В январе доллар стоил в Берлине 192 марки, и в Москве — 43,5 рубля ( в дензнаках 1922 г.). В июле доллар стоил в Берлине 493 марки, а в России — 411 руб. Таким образом, за первое полугодие марка по отношению к доллару обесценилась в 2,5 раза, а рубль по отношению к доллару упал в 9,5 раза, т. е. в течение первого полугодия 1922 г. рубль обесценился в 4 раза более марки. Другую картину дает второе полугодие. К концу первой недели декабря за доллар платили в Берлине 8.390 марок (после того как в ноябре он доходил даже до 9.000!). В Москве доллар расценивался к концу первой недели 2.750 руб. (на вольной бирже). Таким образом, с июля по декабрь марка по отношению к доллару упала в 17 раз, а рубль по отношению к доллару за то же время обесценился в 6,7 раза, т. е. в течение последнего полугодия марка обесценилась более чем рубль в 2,5 раза.
365


Естественно, что этому более быстрому темпу обесценения марки соответствует в Германии рост эмиссии еще более значительный, чем в России. Если принять сумму выпуска бумажных денег в январе 1922 года за 100, то дальнейшие ежемесячные выпуски относительно будут составлять:
В России
В Германии
Январь
100
100
Февраль
145
222
Март
261
633
Апрель
870
583
Май
681
650
Июнь
848
1011
Июль
1224
1283
Август
1755
3244
Сентябрь
1726
3778
Октябрь
2413
8500
В абсолютных цифрах германская эмиссия в первые месяцы была невелика, но уже дополнительный выпуск в мае составил 12 миллиардов, в июне — 18, в июле — 23, в августе — 59, в сентябре — 68, в октябре — 153 миллиарда (что равнялось половине всей денежной массы, бывшей в обращении до октября).
Конечно, Советской России мало радости от того, что дела немецкой валюты обстоят еще хуже, чем ее собственные. Но поскольку состояние денежного обращения дает своеобразное концентрированное выражение общего экономического и политического положения любой страны, постольку то обстоятельство, что пальма первенства в состязании на быстроту падения валют может быть теперь (охотно!!) передана из рук Советской России в руки капиталистической Германии, показывает, что на востоке Европы начинает складываться большая экономическая и политическая устойчивость, чем в центральной Европе. Страна величайшей в мире революции может с уверенностью сказать, что она не «крахнет» от бумажноденежного краха, и может посоветовать своим врагам в первую очередь самим излечиться от бумажноденежной «болезни».
4 декабря 1922 г.


На пути к устойчивой валюте


О некоторых теоретических предпосылках денежной реформы
(Доклад в Социалистической Академии)
Мой доклад посвящен некоторым общим теоретическим предпосылкам, которые должны лежать и основе советской политики в области денежного обращения. Вопросы, которые подлежат решению в этой области, являются вопросами необычайной сложности и спорности. Установить, какая точка зрения в области политики денежного обращения верна, можно будет, в конце концов, только на основании практических результатов. Это не исключает, конечно, того, что подойти к проблемам денежного обращения должно, прежде всего, по-марксистски, с тем, чтобы попытаться, пожалуй впервые в истории, применить на практике для решения вопросов денежного обращения теорию Маркса.
В московских буржуазных кругах несколько месяцев тому назад был пущен такой афоризм: советский червонец-де обеспечен вдвойне: капиталом, который лежит в Госбанке, и, кроме того, «Капиталом» Карла Маркса. Это не без остроумия придумано; действительно, в основе — не обеспечения червонца, конечно, а обеспечения правильного курса финансовой политики — должен лежать «Капитал» Карла Маркса. Между тем как раз в нашей же марксистской среде существует разногласие при подходе к самым первоначальным моментам в этой политике денежного обращения. Поэтому, прежде всего, нужно попытаться ликвидировать или выяснить те разногласия, которые в этой области были. Может быть, эти разногласия при их более тщательном рассмотрении окажутся и не такими существенными. В виде вступления приходится вернуться к дискуссии о роли золота, которая была в прошлом году, и отчасти к докладу тов. Преображенского «О золотом и товарном рубле», который был сделан в Соц.
369


Г.Я. Сокольников
Академии. Правда, этот вопрос потерял теперь часть того значения, которое он имел в прошлом году, потому что часть вопросов решена на практике за этот год, но в известной мере эта дискуссия и разногласия сохранили свое значение и по сей день.
Когда делаются попытки найти выход из дебрей финансового кризиса и создать на месте разрушенной валюты новую, устойчивую валюту, то первым вопросом является: что будет выражать собой эта новая валюта, каким образом эта новая валюта установит свое отношение к иностранной валюте, как установится ее отношение к золоту; наконец, каким образом товарные цены будут выражаться в новой валюте, или иначе, как эта новая, валюта будет выражать товарные цены? Естественно, что вопросу о введении новой валюты предшествовала дискуссия по вопросу о том, что является мерилом стоимости в условиях падающей валюты, в условиях, которые были налицо в полной мере еще в прошлом году. Но не нужно упускать из виду, что этот вопрос о том, что является мерилом стоимости, являлся только первым шагом для второго шага, а именно, если решен вопрос о том, что такое мерило стоимости, то этим самым решен вопрос о том, что такое есть единица новой валюты. В прошлом году дискуссия о товарном и золотом рубле должна была отвечать на эти вопросы. Итак, прежде всего, что есть мерило стоимости, которое должно быть противопоставлено падающей валюте, которая перестала быть мерилом стоимости? На это одни отвечали: мерило стоимости есть товарный рубль; другие отвечали — мерило стоимости есть золотой рубль. По сути дела сторонники «товарной» точки зрения противопоставили мысли марксистской мысль ревизионистскую, примыкая к взглядам, широко распространившимся в последнее время в буржуазной экономической науке и выдвинутым с особенной силой и последовательностью американским ученым Ирвингом Фишером. Всем, конечно, известны разногласия, которые возникли по вопросам теории денег и в марксистской среде. Точка зрения Гильфердин- га, который пытался выводить ценность денег непосредственно из товарных цен, — это в общем как раз есть точка зрения, примыкающая к только что указанному направлению в буржуазной политической экономии.
В самом деле, гильфердингская точка зрения также приводит к тому, что ценность денег может быть выведена, минуя определение ценности 370


Финансовая политика революции
денег золотом, непосредственно из общественной стоимости обращения, т. е. по существу из товарных цен. По мнению Гидьфердинга, Маркс делал ненужный обходный путь, когда он сначала указывал, что бумажные деньги получают свою ценность как представители золота, а потом уже связывал необходимое количество золота с тем количеством денег, которое вынуждается потребностями обращения. В свое время Каутский выступал против Гильфердинга, выступал совершенно правильно и указал на основные погрешности его «теории», которая в конечном счете противоречит теории трудовой стоимости. В свое время тов. Преображенский выступал тоже против Гильфердинга в брошюре, которую он издал в 1920 году. Вполне объяснимо, почему в Сов. России в 1921/22 году могла находить известное сочувствие теория «товарного рубля». Это есть точка зрения, сводящаяся на деле к тому, что так как золото из обращения в значительной степени ушло и так как прежние золотые довоенные цены чрезвычайно дезорганизованы, то нужно все цены рассматривать в плоскости индексных измерений, т. е. в плоскости известных соотношений, пропорций между различными товарами. По сути дела, теория товарного рубля есть продолжение той точки зрения на денежное обращение, которое господствовало у нас во время военного коммунизма (я должен оговорить относительно себя, что я этой господствовавшей точки зрения не разделял). У нас во время военного коммунизма действительно деньги в значительной мере были исключены из товарооборота. Точка зрения товарного рубля именно так и рассматривает дело и доныне: товары обмениваются один на другой; нет надобности, собственно говоря, в особом товаре — посреднике между этими товарами, а уже тем более в золоте, достаточно только, если в соответствующем учреждении, достаточно хорошо организованном, ведется точный учет колебаний конъюнктуры, которые учитывают изменяющиеся соотношения между товарами и товарными группами, с тем чтобы товары обменивались друг на друга в определенной счетной пропорции, которая фиксируется индексом. Обмен одного товара на другой происходил бы практически при помощи расчетных свидетельств, выписанных в индексных единицах и выражающих счетные пропорции. Такова теория товарного рубля, товарной валюты, которая опирается на индекс, то есть исходит, по сути дела, из безденежного товарного оборота. Если отвлечься 371


Г.Я. Сокольников
от современной политической экономии, то можно найти в ранних эпохах классические формулировки такой же самой точки зрения. Того, кто понимает, что у нас имеет место целый ряд феноменов примитивного товарнокапиталистического развития, кто понимает, что у нас в антагонистических формах, но имеет место в известной мере пышный расцвет первоначальных товарно-капиталистических отношений, того, конечно, не удивит, что эта теория, которая у нас возникает, очень похожа на теории первых стадий развития капитализма. Стоит, например, посмотреть, что говорил Маркс о теории счетных денег Стюарта, чтобы увидеть, что это почти полностью относится и к тем товарным деньгам, которые предлагались некоторыми нашими экономистами. Счетные деньги Стюарта выражают собой только пропорцию между товарами, причем в единице измерения можно совершенно выкинуть монетное название, и вместо одного шиллинга считать просто один; и если цена одного товара относится к цене другого товара, как 5 к одному, то этого совершенно достаточно: деньги циркулируют, как счетные деньги, монетных денег нет. Теория товарного рубля опирается, с одной стороны, на дезорганизацию рынка и примитивность товарно-капиталистических отношений, окружающих нас, а с другой — она находит для себя теоретические подкрепления в экономической литературе последних лет, отражающей валютный и экономический хаос капиталистического декаданса.
Эта теория товарного рубля столкнулась с точкой зрения золотого рубля. Существенное в этой второй точке зрения сводится в следующему: в условиях развивающегося товарного хозяйства золото неизбежно выполняет функции денег, с другой стороны, — бумажные деньги в известной степени могут заменять золотые деньги, но эти бумажные деньги представляют собой только некоторый символ, некоторую замену золотого обращения. Я в дальнейшем подробно остановлюсь на этих вопросах, но прежде всего нужно установить как нечто совершенно бесспорное, что с марксистской точки зрения даже нашу падающую валюту нужно рассматривать как заместительницу золотых денег и поэтому, следовательно, безусловно верной является формула, по которой в основе правильной советской политики денежного обращения в эпоху, переходную к социализму, должна лежать именно ориентировка на золото. Конечно, дело обстояло бы иначе в системе организованного хозяйства, в системе, где то372


Финансовая политика революции
варный характер оборота был бы устранен и где деньги получили бы действительно характер расчетных свидетельств, которые выпускаются из центральных пунктов этого совершенного, вполне организованного хозяйства. Но в том-то и дело, что это у нас не так. И если брать проблему товарного или золотого рубля с этой стороны, то можно сказать, что сторонники товарного рубля были бы правы, если бы в самом деле наше хозяйство было уже в такой степени обобществленным хозяйством и если бы общественная организация хозяйства у нас настолько бы преобладала, что мы на самом деле могли бы отвлечься от товарного характера денег, но товарный характер денег именно и означает золотые деньги. Подходя к вопросу с этой стороны, мы видим, что точка зрения «товарного», т. е. не золотого, рубля представляет собой своеобразное эпигонство эпохи военного коммунизма, когда, товарооборот отчасти превращался в продукто-оборот, не связанный законами рынка.
Между этими двумя точками зрения тов. Преображенский пытался поместить свою точку зрения, но я думаю, что он пытался ее поместить неудачно. Ничего, кроме эклектизма в постановке вопроса, у тов. Преображенского не получилось. Он поставил вопрос таким образом, что золотой рубль это-де золотой довоенный рубль, но практически абстрактный, золотой довоенный рубль это и есть условный товарный рубль. Ошибка заключается тут в следующем. Тов. Преображенский, конечно, не может отрицать того, что даже падающие деньги все же выражают собой некоторую золотую стоимость, но под этой золотой стоимостью он понимает довоенные деньги. Для того чтобы такая точка зрения была правильной, нужно было бы доказать, что действительно соотношения реальных цен в общем остались такими же самыми, какими они были в довоенное время, т. е. остались довоенные цены. Если бы это было так, то тогда действительно наши падающие бумажные деньги выражали бы в ценах любого товара, конечно, эту довоенную цену. Но так как все пропорции изменились, так как довоенные цены больше не существуют, то спрашивается, как же можно представить себе, что падающие бумажные деньги представляют собой довоенное золото, т. е. то, которое циркулировало в 1913 г. Понять это довольно трудно. Тов. Преображенский отвечает таким образом, что, собственно говоря, здесь вступают в силу «воспоминания о довоенных ценах» 373


Г.Я. Сокольников
и что вот эти воспоминания о довоенных соотношениях цен приводят к тому, что довоенное золото отражается в нынешней падающей валюте. Но введение такого фактора, как воспоминание о довоенных соотношениях цен, в процессе того, как золотая стоимость обращения выражается в падающей валюте, представляет своеобразную мистику, на манер египетской веры в переселение душ. Тов. Преображенский должен доказать, что ориентировка на довоенные цены приводит к реальному их восстановлению на рынке. Но это неверно. Конечно, покупатели и продавцы сравнивают теперешние цены с довоенными; но в процессе купли-продажи на рынке разве продавец продает свой товар действительно по довоенным ценам? Наоборот, мы видели колоссальное колебание цен. Хлеб стоил 2—2,5 руб., потом рубль, потом 50 копеек. Довоенный масштаб цен исчез навеки, и поэтому неправильно представление тов. Преображенского о том, что нынешние бумажные деньги циркулируют как продолжательницы старого довоенного золота и что нынешние цены выражают собой только выраженные в других единицах цены 1913 г. Конечно, для статистического исследования, для научного исследования можно, и в некоторых случаях должно пользоваться не нынешними ценами, которые выражают собой переходящие, кризисные конъюнктуры, но ценами 1913 г. Недавно, вычислялся заработок донецкого шахтера, и исчислявший, очень крупный специалист, пришел к тому выводу, что донецкий шахтер получал в 1918—19 гг. заработка больше, чем теперь. Всем это показалось совершенно невозможным, и когда проверили, то выяснили в чем дело. Дело в том, что ученый этот исчислял стоимость пуда хлеба, натурального пайка, который получали рабочие, по тогдашним ценам хлеба. Таким образом, он получил очень высокую номинальную заработную плату рабочего, при очень низкой реальной. Это показывает, что исчисление статистическое в довоенном рубле имеет огромное значение. Для ряда исчислений, взятых на большой период, там, где мы хотим отвлечься от целого ряда меняющихся конъюнктур, — тоже окажется полезным прибегнуть к сравнению с довоенным масштабом цен. Но это все вопросы другого порядка, это вопросы о том, как вести научно-статистическое исследование. Тогда полезно сравнить и с довоенными ценами, и с ценами на мировом рынке — но это не имеет никакого касательства к вопросу о том, что действительно происходит в торговом 374


Финансовая политика революции
обороте на внутреннем рынке и что здесь является мерилом стоимости и лежит в основе рыночных колебаний.
Основной аргумент, который выдвигает тов. Преображенский против той точки зрения, которую я защищал еще в прошлом году, состоит в следующем. Тов. Преображенский говорит: «Сокольников считает, что золото сейчас у нас является некоторым идеальным мерилом стоимости, хотя оно реально и не фигурирует в обращении». Тов. Преображенский доказывал, что это невозможно. Я прежде всего должен внести поправку, я считаю, что даже в прошлом году золото у нас циркулировало, я считаю, что роль его была гораздо больше, чем многим кажется.
Я думаю, что в этих вопросах нужно быть очень осторожным. Уже в прошлом году в целом ряде районов золото циркулировало очень широко, особенно на окраинах, и точно так же в Москве. Роль его была в розничном обороте сплошь и рядом решающей. Конечно, цена золота чрезвычайно колебалась, потому что рынок золота был совершенно не организован. Однако в общем и целом, если взять по крупным периодам, то эти колебания цены золота были чрезвычайно интересны по своей закономерности и обоснованности. Тов. Преображенский ставит вопрос, как золото может быть идеальным мерилом стоимости, когда оно «отсутствует» в обороте. Но здесь просто некоторое логическое заблуждение. В самом деле, когда Маркс выставлял свое положение, что бумажные деньги могут заменять в обороте золото и являться его символами, т. е. это именно и обозначает, что золото в значительной мере уходит из оборота, что частично, или если даже угодно, полностью, оно вытесняется бумажной валютой. Следовательно, тов. Преображенский должен был доказать, что теория Маркса верна только в том случае, если золото в определенной пропорции остается в обороте. Такое ограничение теории Маркса, однако, ничем не обосновано. Теоретически мыслима абсолютная замена реальных золотых денег во внутреннем обращении устойчивыми бумажными деньгами; практически колебания бумажной валюты обусловливают неизбежно некоторую степень «реставрации» реального золота. Если бумажные деньги не представляют собой символов золота, то, очевидно, они представляют собой непосредственное, прямое выражение соотношений товарных цен. Однако если в условиях товарного хозяйства товары обменива375


Г.Я. Сокольников
ются непосредственно один на другой, то это означает вовсе не организацию товарно-денежного оборота без посредства золота, а только определенную стадию его дезорганизации. Достаточно некоторой организации золотого (валютного) рынка, упорядочения его, для того чтобы контуры соотношения между золотыми я бумажными деньгами приобрели гораздо более отчетливый характер. Я должен сказать, что постановка этого вопроса в прошлом году была неясной, поскольку практически весь наш денежный оборот был еще чрезвычайно дезорганизован. Поэтому проверка той или другой точки зрения дается тем, какая из этих двух перспектив получит большее оправдание и подкрепление по мере развития денежного оборота, по мере преодоления валютного хаоса. Я думаю, что теперь уже не может быть никаких сомнений в том, что большее оправдание получила именно та точка, зрения, которую я пытался защищать, что мерилом стоимости является золотой рубль, что этот золотой рубль, современное золото должно быть принято за основу как мерило стоимости и что оно точно так же должно стать той единицей, в которой должна быть выражена новая устойчивая валюта.
Конечно, дело не обстоят так, что под золотом у нас следует подразумевать золотую монету царской чеканки. По отношению к золотой «десятке» нужно учесть наличность монетного лажа, т. е. то обстоятельство, что она стоит дороже заключенного в ней металла. Этот лаж является феноменом «закрытой чеканки» и находит свое чрезвычайно точное объяснение. Раз чеканка золотой монеты прекращена, то вполне возможна расценка ее, как монеты, больше ее металлического содержания. Этот специфический монетный лаж объясняется целым рядом условий, и прежде всего тем, что золотая монета идет в мелкобуржуазное и в особенности в крестьянское накопление, а наша золотая десятка идет не только в крестьянское накопление внутри страны, но и идет в крестьянское накопление в Польшу, в Латвию, в страны, которые принадлежали бывшей Российской империи.
Таким образом, оказалось нетрудно при практической попытке организовать золотой рынок исходить из расчета монетного лажа, и тогда мерилом стоимости оказалось не золото в его чеканной форме, пока чеканка закрыта, а золото в металле, или мировые золотые деньги, т. е. американские доллары. Таким образом, возможно переводить русские цены в пада376


Финансовая политика революции
ющей валюте, пользуясь не товарным индексом, а мировым золотом, выражая цены наших товаров в мировом золоте. Червонец, на который ведет сейчас расчеты промышленность, червонец, в котором сейчас происходят платежи, не есть довоенная десятирублевка. Таким образом, после этих «воспоминаний» (не о довоенном рубле, а о прошлогоднем докладе тов. Преображенского) мы подходим к вопросам, которые сейчас имеют большое значение и спорность. Например, есть целый ряд лиц, которые считают, что так как наш червонец стоит ниже товарного индекса, то это показывает его обесценение. Между тем, червонец должен стоять на паритете с иностранной валютой, то есть мировым золотом, и поскольку произошло обесценение золота в мировом масштабе, постольку неизбежно и червонец будет стоять ниже товарного индекса, отнесенного к ценам 1913 г. Таким образом, прошлогодняя дискуссия получает интерес и в этом году. Тут нелишне вспомнить замечание Маркса, когда он говорит, что банковые билеты могут обесцениваться, — он говорит это по поводу Рикардо, — не только оттого, что они будут выпущены в чрезмерно большом количестве, но они могут обесцениваться вдвойне вследствие падения цен золота. В европейскую войну именно и имело место падение цены золота. Когда предполагают ориентироваться на довоенное золото, то предполагают в сущности отрыв от мирового рынка, пред лагают исходить из изолированного внутреннего рынка. Тут, действительно, налицо интересный пример, как бытие определяет сознание. Ясно, что эпоха блокады должна была оставить такое наследие, что золото это есть прежнее довоенное золото. А его уже нет. Когда тов. Преображенский выдвигал довоенный золотой рубль как мерило цен, он отражал то обстоятельство, что у него были еще слишком сильны «воспоминания» о довоенном времени и слишком мал учет падения цены золота на мировом рынке, и той связи, которая между нашим рынком и мировым рынком существует.
Теперь я перехожу от вопроса о мериле стоимости к вопросу о новой валюте и банкнотах. Совершенно естественно, что, исходя из того, что мерилом стоимости является золото, нужно было и банкноту построить как банковый билет, соответствующий определенному количеству золота.
Связь между этими моментами совершенно ясна. Поэтому нельзя в качестве мерила стоимости предлагать довоенный рубль, а потом валюту исчислять в нынешнем золоте и паритет нашего червонца на иностранную 377


Г.Я. Сокольников
валюту на доллар и фунт стерлингов устанавливать в нынешних отношениях, а не в довоенных (по тов. Преображенскому, наш червонец должен был бы, пожалуй, стоить не пять долларов, а семь, так как довоенные пять долларов по покупательной силе равняются на мировом рынке нынешним семи!). Нередко высказывается мнение, что, собственно говоря, в ценности банкноты золото совершенно не играет роли. На чем же в таком случае основывается ценность банкноты? Она основывается-де на том, что червонец выполняет известные функции в денежном обращении и его функциональная ценность выражается тем, что он имеет такой-то и такой-то курс, а дальше все сводится к искусственной политике поддержки курса банкноты за счет совзнаков, и т. д. Я должен сказать, что эта точка зрения вытекает опять-таки из теоретических предпосылок товарного рубля, именно из того, что в действительности бумажная валюта не отражает собой золота, не заменяет его и пр. Но я думаю, что это «понимание» искажает все перспективы нашей денежной политики. На самом деле обеспечение золотого или валютного паритета червонца покоится на чем-то совершенно ином. Если бы Госбанк прямо за каждый червонец, приносимый в банк, выдавал в обмен золотую десятку, то тогда ни у кого не было бы сомнения в том, что стоимость червонца определяется стоимостью золотой монеты, которую можно за него получить. Но есть и другая система поддержания устойчивости валютного паритета, и эту вторую систему мы для данного времени избрали. Червонец опирается на то, что Государственный банк устанавливает твердый паритет между банкнотой и твердой иностранной валютой и фактически поддерживает этот паритет с минимальными колебаниями. Объясню, что это значит. В течение последнего года происходит чрезвычайно интенсивное развитие наших торговых сношений с заграницей. Банкноты Государственного банка в значительной степени эмитировались по экспортным операциям, т. е. банк давал кредит экспортеру, экспортер, вывозя за границу товар, выплачивал выданную ему ссуду иностранной валютой. Таким образом, происходило значительное накопление золотого резерва в Госбанке и устойчивость банкноты, прежде всего, опирается, по самому существу, именно на то, что в пределах нашего торгового оборота с заграницей, действительно, Госбанк теперь в состоянии за каждый предъявленный ему червонец выдавать иностранную валюту. Ос378


Финансовая политика революции
нова обеспечения устойчивого золотого паритета червонца лежит в том, что Госбанк в состоянии это делать без отказа. Нетрудно понять почему. Прежде всего потому, что наша система внешней торговли есть система организованной государственной внешней торговли, где ввоз и вывоз сбалансированы. Червонец стал денежным посредником в товарном обороте между нашим внешним и внутренним рынком, и это была одна из основных задач, для которой эмитировался червонец. Как же может обеспечиваться устойчивость червонца при такой торговой политике? Безотказным обменом червонца на иностранную валюту в той мере, в какой она нужна в таком организованном торговом обороте. Для этого нужен, конечно, золотой (валютный) запас. Если у Госбанка накопляется золотой запас, то, следовательно, он может обменивать червонцы на иностранную валюту по твердому паритету и курс иностранной валюты не будет расти. С другой стороны, и золото, и валюта идут в накопление внутри страны. Поэтому золотой и валютный запас Госбанка, обеспечивающий поддержание твердого паритета, нужен не только для того, чтобы во внешней торговле поддерживать курс червонца на золото, но я для того, чтобы сохранять твердое соотношение между червонцем и золотом на вольном рынке.
Вольная биржа могла бы котировать иностранную валюту выше советского червонца. На самом деле мы имели в течение года процесс обратный, то есть процесс повышения стоимости советской валюты — червонца на вольной бирже по отношению к иностранной валюте. Благодаря чему это удалось? Благодаря тому, что мы сохранили, накопили сконцентрированные денежные ресурсы, которые противостоят раздробленным мелким держателям денег. Крупного частного накопления еще нет. Однако оно уже началось — это нужно помнить.
Накопление денежных капиталов началось, и положение наше впоследствии будет более трудным, чем теперь, пока накопления частного в крупных размерах нет и мы владеем сконцентрированной массой денежного капитала, которая подавляет сопротивление и господствует на вольном рынке денег. Поэтому совсем не шутка то обстоятельство, что мы поставили задачей накопление золота и валюты в Государственном банке. Это весьма реальная вещь, обеспечивающая «контроль» (в американском смысле слова) над денежным оборотом, а через это в существенной мере и над 379


Г.Я. Сокольников
товарным оборотом. Правда, зарубежная печать трактовала это так, что вот-де «дурака валяют» большевики, помещают золото в подвалы Госбанка и печатают бумажки, якобы обеспеченные золотом. В действительности золотое обеспечение, находящееся в Госбанке, через посредство банковского механизма выполняет на рынке денег совершенно определенные решающие функции. Почему же избрана и правильно ли избрана система золотого обеспечения (обращение золотых монет)? Два момента играют тут большую роль. Во-первых, система золотого обращения обозначала бы, что накопление денежного капитала в золоте происходило бы в частном обороте, между тем система золотого обращения накопляется в форме банкнот, а золото накопляется в Госбанке. Поэтому выбор должен быть целиком за вторую систему, потому что при этих условиях достигается концентрация в руках Советского государства наибольшей контрольной силы на денежном рынке. С другой стороны, тут явная экономия. Если бы избрать систему золотого обращения, то Советский Союз должен был бы закупать для своего хозяйства необходимый фонд золота на сто процентов и затем ввести его в каналы обращения, между тем, если избрать систему золотого обеспечения, то тогда возможно обходиться гораздо меньшим количеством золота, вводимого в циркуляцию, и затрачивая освобождающиеся средства на закупку за границей не золотого металла, а товаров (сырья, машин, готовых изделий). Здесь же необходимо затронуть основной вопрос для направления нашей политики в денежном обращении. При падающей валюте происходила перманентная экспроприация денежного капитала. Все накопленные до и особенно за время мировой войны миллиарды были аннулированы при посредстве эмиссии; одна из величайших экспроприаций, произведенных революцией, по сути дела — это экспроприация денежного капитала. Революция экспроприировала путем эмиссии сумму не меньшую в денежных капиталах, чем в фабриках, заводах, землях и т. д. Когда мы переходим к устойчивой валюте, то это имеет огромные удобства для нашего организованного хозяйства, но не только оно выиграет при этом. Нашему государственному хозяйству, нашей промышленности и торговле нужна устойчивая валюта, от падающей валюты они чрезвычайно страдают. Но если мы перейдем к устойчивой валюте, то выиграют также все мелкобуржуазные слои, потому что вместе с этим 380


Финансовая политика революции
станет возможным накопление частного денежного капитала. Поэтому надо отдавать себе ясный отчет, что в этом отношении означает курс на устойчивость валюты.
Это не нужно рассматривать только так, что раньше мы очень плохо хозяйничали, у нас были падающие деньги, а теперь мы поумнели и будем стараться выпускать устойчивые деньги. Это неверно. Тут политика двух эпох — политика эпохи военного коммунизма, которая брала курс на экспроприацию денежного капитала начисто, и новая экономическая политика, которая признает, что от восстановления товарных форм хозяйственного оборота выиграет в известной степени и мелкое частное хозяйство. Уже теперь банкноты. Госбанка накопляются частными лицами. Кто больше выиграет — частный торговец, мелкий ростовщик, который хочет превратиться в банкира, или организованное государственное хозяйство, которое должно научиться маневрировать денежными капиталами, чтобы жить и развиваться больше и скорее, чем частный капиталист? Новая экономическая политика ставит ставку на эту конкуренцию между государственным и частным, мелкокапиталистическим хозяйством, которое получает опять устойчивую валюту, тогда как при военном коммунизме мелкое частное хозяйство не могло накоплять в деньгах или накопляло только контрабандой. Тут надо выбирать и принимать решение не только по линии хозяйственной политики, но и исходя из нашей партийной линии. Мы идем на создание устойчивой валюты, на то, что в известной мере будет происходить накопление частного капитала. Конечно, при этом не нужно забывать, что мы обладаем средством регулирования накопления, и не плохим — это подоходно-поимущественный налог, который в новых условиях по- новому устанавливает контроль Советского государства над процессами накопления. Поскольку в течение ближайших месяцев осуществится, по всей вероятности, полный отказ от режима падающей валюты, поскольку мы попытаемся полностью переходить к режиму устойчивой валюты, постольку сказанное будет получать все большее и большее значение.
Проблема накопления денежных капиталов, однако, не есть главным образом проблема восстановления торгового и денежного частного капитала. Такое понимание было бы совершенно ошибочно. Для нашего организованного хозяйства это также вопрос жизни или смерти. Пока наше 381


Г.Я. Сокольников
хозяйство было натуральным, для него этот вопрос не имел большого значения. В 1920 году совсем не ставился вопрос о том, что наше государственное хозяйство, наша государственная промышленность должны обладать некоторой частью средств в наиболее ликвидной, т. е. денежной форме, потому что в то время предполагалось, что все сырье и проч. Компрод будет принудительным порядком брать у крестьянства. Теперь дело обстоит совсем не так. Наша промышленность не только имеет целый ряд расчетов внутри себя: одно предприятие с другим, один трест с другим, но наша промышленность в значительной мере опирается на мелкое крестьянское сырье (за исключением тех отраслей, где добыча сырья находится у нас на руках — напр. уголь, металл, нефть) и должна снабжаться непосредственно на крестьянском рынке. Поскольку мы отказывались от натурального налога и будем иметь в этом году не больше чем 100 млн пудов натуры (т. е. в действительности меньше всего налога), то очевидно, что закупка хлеба для промышленности и т. д., все в большей степени приобретает характер закупки на рынке.
Итак, не только наша промышленность и торговля денатурализуются, но мы присутствуем при последней стадии денатурализации нашего государственного хозяйства (денежные налоги, чисто денежный бюджет). Нынешние кризисы, о которых так много говорят теперь, в значительной степени представляют собой феномены, связанные с быстрым темпом денатурализации нашего государственного хозяйства за последние месяцы. Чем больше эта денатурализация происходит, тем больше всякое государственное предприятие должно быть обеспечено некоторой частью средств в денежной форме. Совершенно очевидно, что каждое предприятие должно иметь у себя в кассе или в банке некоторую сумму денег для обеспечения своих платежей. Оно не может иметь в своем распоряжении только товарные резервы. Это ставило бы его в невыносимое положение потому, что прежде, чем купить что-нибудь, оно должно было бы непосредственно перед самой покупкой продавать. Поэтому вместе с товарными резервами и наряду с ними все наши предприятия должны перейти к образованию денежных резервов, потому что только это обеспечивает ликвидность их баланса, или, если отбросить иностранные слова, обеспечивает их оборотоспособность. Поэтому в каждом предприятии промышленном, торго382


Финансовая политика революции
вом и т. д. происходит теперь отложение кассовых резервов. Таким образом, центр тяжести для нас лежит не в том процессе, на опасность которого я считал необходимым указать открыто, а во втором процессе. Наше собственное хозяйство получит гораздо большую гибкость, маневренную способность; оно сможет наиболее выгодно покупать и продавать только в том случае, если у него есть кассовые резервы в денежной форме. Если мы теперь посмотрим, как отражаются эти процессы денатурализации, накопление кассовых резервов, денежных капиталов, как они отражаются на золотой стоимости нашего обращения, тогда мы получим цифры, которые находят свое точное объяснение в том, о чем я только что говорил. Золотая стоимость нашего денежного обращения, на первое января 1922 г., составляла около 60 млн р. Затем, в апреле — это месяц наибольшего падения — она составляла около 37 млн р. Затем дело пошло на повышение, и к ноябрю 1922 г. золотая стоимость нашего денежного обращения дошла до 100 млн р. с небольшим. Это я перевожу на довоенные рубли, перевожу на розничный товарный индекс для того, чтобы можно было сравнивать с довоенными цифрами, когда стоимость денежного обращения составляла около 2,5 млрд р. В настоящее время стоимость нашего денежного обращения выражается в червонных рублях, то есть в современных золотых рублях, в сумме около 400 млн зол. руб. Я включаю в эту цифру полностью платежные обязательства Наркомфина, но если их даже выключить, то остается цифра около 350 млн руб., что в переводе на довоенный рубль, по всероссийскому розничному индексу, составляет около 240 млн золотых рублей. Итак, в ноябре этого года, по сравнению с ноябрем прошлого года, мы имеем увеличение, примерно, в 2,5 раза. Это есть процесс «оденьжения» всего нашего оборота. Интересно, между прочим, что за границей Прокопович посвятил ряд статей исследованию этого процесса о росте золотой стоимости нашего денежного обращения, причем избрал этот момент в качестве термометра, показывающего состояние всего хозяйственного процесса в целом. И это довольно правильно. Цифра золотой стоимости всей массы нашего денежного обращения действительно показывает рост или сокращение в самом общем масштабе процессов производства и обмена. Прокопович чрезвычайно торжествовал, когда после того, как эта золотая стоимость обращения шла одно время вверх, она
383


Г.Я. Сокольников
потом в течение прошлой зимы стала несколько ниже. Теперь не может быть сомнений, что произошел чрезвычайно крупный рост этой золотой стоимости обращения и что действительно наше хозяйство находит в себе силы для того, чтобы этот совершенно необходимый ему денежный маневренный фонд выделять из своих собственных ресурсов. Это есть определенное завоевание. Однако надо совершенно отчетливо поставить перед собой дальнейшие перспективы. Наша задача заключается в том, чтобы добиться роста этой золотой стоимости нашего обращения. Но каким же образом сделать, чтобы у нас оказалось больше денег, чем у нас есть сейчас? Ответ на этот вопрос дается историей денежного обращения за истекший год. Выпуск банкнот дал возможность поднять золотую стоимость денежной массы чрезвычайно значительно. Дальнейшее развертывание банкнотной эмиссии в соответствии с ростом внутреннего и внешнего товарооборота будет насыщать прогрессивно растущую потребность в деньгах.
Наряду с банкнотной в предстоящем году в обращение войдет и твердая казначейская валюта, выполняя разменные функции по отношению к банкноте и отвечая, в свою очередь, той усиленной потребности платежного оборота в деньгах, которая неминуемо вырастет из значительного увеличения роли денег в государственном хозяйстве после полного отказа от натуральных налогов в деревне.
Денежная реформа даст всему хозяйству Советской страны возможность «обзавестись деньгами» и избавиться от сохраняющегося до сих пор вопиющего несоответствия между степенью восстановления сельского хозяйства, промышленности, торговли и степенью восстановления денежного хозяйства. Ряд «экономистов» до сих пор рассматривает происходящий в советском хозяйстве товарооборот, как обмен одних товаров непосредственно на другие, напр., крестьянской продукции на продукцию городской промышленности. (Маркс высмеивал подобную же ошибку мелкобуржуазных политико-экономов.) В действительности оборот становится почти исключительно денежным товарооборотом, и решение валютной проблемы становится все больше предпосылкой дальнейшего хозяйственного развития. Мы здесь подходим к чрезвычайно интересному вопросу: выходит, что нужна эмиссия, а между тем нам все уши прожужжали разговорами о вреде эмиссии. Я должен признаться, что мне наиболее комич384


Финансовая политика революции
ным всегда казалось при всех дискуссиях об эмиссии именно то обстоятельство, что никто из оппонентов, когда мы доказывали необходимость сокращения эмиссии, не пытался поставить хотя бы такой вопрос: «Позвольте, вы стоите за сокращение эмиссии, как же вы производите эмиссию банковых билетов?» Однако этот совершенно естественный вопрос я сформулировал и дал тогда же на него ответ еще осенью 1922 года на Всероссийском съезде финработников. Там я отчетливо противопоставлял два вида эмиссий. Когда мы высказываемся за эмиссию банковых билетов, мы высказываемся за кредитную эмиссию твердых денег. Совсем другое дело — налоговая эмиссия падающей валюты. Я должен сказать, что вопрос об эмиссии, по которому у нас шли всегда споры, вопрос об эмиссии падающих денег в интересах покрытия бюджетного дефицита имеет свое огромное принципиальное значение, которое состоит в следующем.
Когда мы взяли власть, то бумажный станок был поставлен на службу нашей революции. Неизбежный хаос первых лет грандиозного переворота не позволял разбираться в том, что, именно возможно осуществить. Бумажный станок давал средства осуществлять все — предел был только в пропускной способности станка. Это совершенно правильно в определенный период революции, но опять-таки каждая эпоха имеет свою финансовую политику. Главной задачей финансовой политики в настоящее время является разоблачение того, что бессмысленно укрываться в бумажные вороха; доказательство того, что является иллюзией полагать, что ресурсы для бюджета создаются выпуском бумажек. Мы должны были бороться против этого самообмана и должны были поставить эту борьбу с миражем бумажных денег на первый план, потому что никакой политики, рассчитанной на собирание реальных ресурсов, которые действительно могли бы быть направлены на точно определенные сов. государством цели, при условии сохранения веры в силу бумаги, вести было нельзя. Поэтому теперь, когда эмиссия для покрытия бюджетного дефицита ограничена очень узкими рамками — 15 млн зол. рублей в месяц, — можно с полной объективностью установить, что линия финансовой политики, взятая на борьбу с бюджетным дефицитом и на ограничение налоговой эмиссии, была верной, оправдала себя, и необходимо довести дело до полного отказа от этого рода эмиссии путем полного сба13-3191
385


Г.Я. Сокольников
лансирования бюджета. Но эта борьба против покрывающей дефицит эмиссии должна быть отделена от проблемы, как восстановить денежное обращение при помощи устойчивой валюты. Это две разные вещи, и поэтому необходим отказ от налоговой падающей эмиссии и нужно развитие и поддержание эмиссии банковых билетов Государственного банка, с тем чтобы сохранить их устойчивый характер путем использования для нужд развивающегося денежного и товарного оборота, а не для штопанья дефицитов. Это должно быть отмечено в связи с этими вопросами об эмиссии.
Каковы же дальнейшие судьбы нашего денежного обращения? Казалось бы, самый простой способ, идя по пути ликвидации финансового кризиса, перейти целиком только на банкнотную эмиссию. Многие так и понимали нашу политику, ожидая, что когда выпуск советских знаков будет прекращен, будет происходить имитирование только через Госбанк вслед за червонцами получервонцев, четверть червонцев и т. д. Это вопрос не теории, а практической политики, и я думаю, что нам придется иначе решать эту задачу, т. е. банкнота остается так, как она есть; это сравнительно крупные деньги для крупного внутреннего и внешнего оборота, хотя совершенно неизбежно, что для того чтобы выполнить эти функции, они должны иметь известное рассеивание и в мелком обороте.
Ниже одного червонца мы выпускать банкнот не будем. С другой стороны, Наркомфин, т. е. наше Казначейство, должен будет выпустить вместо нынешних советских знаков некоторое количество устойчивой разменной валюты. В самом деле, наша денежная реформа подготовлена в том смысле, что из тех 350—400 млн черв, р., которые представляют золотую стоимость нашего обращения, советские знаки занимают только 75 миллионов. Если сравнить это количество только с червонцами, которых имеется на сумму около 260 млн р., то это составляет, примерно У^ Задача стабилизации нашей валюты была решена нами до некоторой степени «обходным движением». Мы поставили весной 1922 г. задачу всемерной стабилизации советского рубля, потом, добившись в этом направлении ряда успехов, начали в конце 1922 г. эмиссию банкнот, и когда банкнот оказалось в обороте больше чем наполовину, открыто поставили задачей стабилизацию валюты на основе червонца.
386


Финансовая политика революции
Этот план был мной указан уже в докладе на съезде финансовых работников, который я делал в текущем 1923 году в конце июня. В то время у нас было в обращении около У2 банкнот. И поскольку мы наполовину заменили в обращении совзнаки банкнотами, поскольку наполовину денежное обращение заполнено устойчивой валютой — постольку наполовину задача создания устойчивой валюты была решена. Теперь червонцы, транспортные сертификаты и платежные золотые обязательства Наркомфина составляют 4/5 обращения. Поэтому мы можем сказать, что на 4/5 задача создания устойчивой валюты решена. Остается решить проблему о последней пятой части. Эта часть последняя, но и самая трудная. Тем не менее, определился путь, по которому надо идти. Если удастся осуществить замену этих 75 миллионов совзнаков устойчивой казначейской валютой, то не произойдет больших пертурбаций. Мы сможем ликвидировать дальнейший выпуск падающих денег. Конечно, при этом эмиссионные возможности в первое время даже несколько увеличиваются, ибо при выпуске мелких устойчивых денег потребность в них оборота будет значительно больше. Условием доведения до конца денежной реформы является, прежде всего, полная денатурализация государственного хозяйства и отказ весной этого года полностью от натурналога. Главным фактором, срывающим у нас возможность создания устойчивой валюты, является теперь именно существование натурналога. Поскольку весной этого года он сможет быть ликвидированным, будет обеспечена возможность большого дополнительного спроса деревни на деньги. Натурналог закрывал дорогу в деревню деньгам. Поскольку натурналог отпадает, деньги получат непосредственное направление в деревню, и надобность в деньгах не только торгового оборота, но и платежного оборота чрезвычайно возрастет. Выпуск устойчивых денег весной может оказаться вполне возможным. Конечно, на пути дальнейшего сохранения устойчивости всей валюты будут стоять гигантские трудности. Это вне всякого сомнения, но обыкновенно эти трудности видят не там, где они в действительности лежат. Принято думать, что главные трудности даже теперь будут лежать в плоскости покрытия бюджетного дефицита. Это не совсем верно. В настоящее время у нас бюджетный дефицит, который покрывается эмиссией совзнаков, составляет около 15 млн в месяц. Я исхожу из пред13*
387


Г.Я. Сокольников
положения, что этот дефицит будет сохраняться и дальше в таких же пределах. В таком случае выпуск устойчивых денег в таком размере в текущем году не поведет к их обязательному обесценению.
Гораздо большая трудность заключается в дезорганизованности нашего товарного хозяйства, в дезорганизованности нашего рынка и колебаниях рыночных цен. Но, а другой стороны, выпуск устойчивой валюты имел бы огромное оздоровляющее значение именно на рыночные цены и конъюнктуры. Резкие колебания реальных цен: то падение цены хлеба, то его повышение, повышение и потом снижение промышленных цен и т. д. — вот что наиболее дезорганизует возможность создания устойчивой валюты в смысле валюты, обладающей неизменной покупательной способностью. Осенью прошлого года, когда произошло резкое изменение в соотношении реальных цен, имел место и резкий «скачок» золота. Но такого рода колебания цен возможны и в дальнейшем, и это представляет свою угрозу для денежного обращения, потому что поскольку вследствие неналаженности и дезорганизованности товарного оборота будут изменяться реальные цены товаров, постольку будут и большие колебания золота на нашем внутреннем рынке. Поэтому вопрос устойчивой валюты упирается теперь больше и больше в проблему регулирования товарного рынка. Положительным обстоятельством является, однако, то, что в настоящее время, пожалуй, ножницы достигают наибольшего расхождения, и если бы мы теперь, в этот момент выпустили устойчивую мелкую валюту, то так как более вероятно, что промышленные цены будут в дальнейшем снижаться, то покупательная сила устойчивой валюты по отношению к промышленным товарам будет скорее повышаться, чем понижаться. Повышение же цены хлеба при удовлетворительном урожае вряд ли перешагнет мировую цену, скорее хлебные цены будут стоять ниже мировых. Конечно, не нужно закрывать глаза на те громадные трудности, которые у нас будут. Мы не можем поручиться за то, что эта первая попытка отделаться от падающей валюты весной этого года полностью и сразу удастся. Однако, на 7-м году существования Советской власти пора попытаться прекратить перманентный финансовый кризис, попытаться дать нашему хозяйству передохнуть в условиях более устойчивой валюты.
388


Финансовая политика революции
Особо надо отметить, что чем дальше, тем все большее значение будет получать для нас организация связи между внутренним и внешним рынком. Чем дальше, тем большую капитальную важность имеет для нас развитие нашего экспорта, форсирование вывоза нашего сельскохозяйственного сырья — в первую очередь. На этом пути мы сможем получать те виды промышленного сырья, которых не хватает у нас, а с другой стороны, начать обновлять наш основной промышленный капитал. В вопросах внешней торговли наличность устойчивой валюты будет играть чрезвычайно крупную роль.
Только при существовании устойчивой валюты возможно будет очень большое оживление в сношениях между внутренним я внешним рынком. Мы гораздо быстрее приблизимся тогда к мировым товарным ценам, так как форсирование экспорта, как всякому понятно, вызовет повышение сельскохозяйственных цен, а товарный импорт из-за границы понизит наши промышленные цены. В значительной степени тогда борьба с ножницами будет решена, будет происходить все большее включение наше в мировой оборот, а это означает, что и деньги наши, наша валюта будет входить в мировой оборот. Она сможет в него войти, как золотая валюта, т. е. установленная в тех единицах, в каких выражены деньги мирового рынка. Вот почему, имея в виду эту большую перспективу на включение нас в мировое хозяйство и на возможность выхода нашей валюты на мировой рынок, нужно было с самого начала идти на то, чтобы выпускать не товарные, а золотые банкноты, и стремиться к тому, чтобы установить в качестве мерила стоимости золотой рубль; или, по-нашему выражаясь, червонец. Для того чтобы это стало практически возможным, понадобилась за весь истекший год чрезвычайно сложная работа. Нужно было добиваться того, чтобы курс золота не был хаотическим. Нужно было научиться достигать того, чтобы, напр., в летние месяцы, когда цена золота и иностранной валюты падает, поддержать ее для того, чтобы не допустить резких колебаний, а в момент осенний, когда золотая валюта имеет темп к повышению, снижать ее, организованно воздействуя на денежный рынок. Таким образом, вопрос о золотом рубле, который имеет очень большое теоретическое значение, должен был решаться и практически.
389


Я хочу в заключение сказать следующее. У нас был целый ряд споров о том, обесценились и банкноты или нет. Эти разговоры об обесценении основывались на том, что банкнота, которая вначале была выпущена по высокому курсу по отношению к товарному индексу, понизилась впоследствии по отношению к товарному индексу вместе с иностранной валютой. Между тем, наша политика сознательно сводилась к тому, чтобы держать банкноту на валютном паритете, не гоняясь за тем, чтобы держать его на паритете товарного индекса. В самом деле, в тот момент, когда выпускались банкноты, был колоссальный голод на устойчивую валюту. Очень небольшое количество золотой монеты и иностранной валюты давало людям спасение от падающих советских денег. Твердая валюта стояла необычайно высоко. В этот момент мы начали выпускать банкноты. Но по мере того, как мы их выпускали, — мы начали с десятков и дошли до миллионов, — очевидно, что валютный голод исчезал, расценка золота стала получать более нормальный характер.
И очевидно, что нет никакого обесценения банкнот, если отношение червонца к среднему уровню цен равно тому отношению золота к товарным деньгам, которое достигнуто на мировом рынке. Этот уровень составляет теперь около 60—70%. На этом уровне примерно с теми или иными колебаниями должна держаться банкнота, потому, что она представляет собой не довоенное золото, а нынешнее обесцененное золото. Она должна войти в нынешний мировой оборот по расценке, равной твердой иностранной валюте, и если это удастся, то это есть наибольшее, о чем мы можем мечтать.
22 ноября 1923 г.


Общие вопросы финансовой политики


1. Бюджет и валюта
(Доклад на II районном совещании налоговых работников)
Я начну свой доклад с характеристики задач, которые стоят перед нами в области бюджета. Вероятно, все еще помнят историю наших бюджетов при нэпе, начиная с первого, так называемого твердого бюджета, который был принят съездом Советов в конце 1921 г. Этот бюджет нам не пришлось проводить в жизнь полностью, так как он оказался неприспособленным к условиям быстро развивающегося хозяйства и обстановке новой экономической политики. Он был заменен бюджетом, ориентировочным, который в конце лета прошлого года был внесен Наркомфином в Совнарком и в Госплан. История этого второго бюджета чрезвычайно поучительна. Составленный в размерах примерно 1 млрд 100 млн руб. в золотом исчислении, этот бюджет был в результате длительного ведомственного состязания в Госплане и Совнаркоме доведен до 1 млрд 700 млн рублей в своей расходной части. При этом доходная часть ни в Совнаркоме, ни в Госплане не была увеличена в соответствии с произведенным увеличением расходов. Мне рассказывали, что в одном из наших Губисполкомов или Совнаркомов одной из республик, когда таким же образом был увеличен в своей расходной части местный бюджет, то на вопрос нашего товарища, руководившего там финансовой работой, за счет чего происходит увеличение этого бюджета, ему отвечали: это происходит за счет увеличения дефицита. Увеличение бюджета за счет увеличения дефицита и было тем методом, который ведомства попытались применить в прошлом году. В текущем году прохождение бюджета через Совнарком дало, примерно, те же самые результаты, что и в прошлом году, т. е. чрезвычайное увеличение бюджета «за счет увеличения дефицита», т. е. за счет невозможности выполнения расходных смет. И это вполне понятно, потому что масштаб расходов, предполагавшийся
393


Г.Я. Сокольников
Наркомфином, является до такой степени скудным, до такой степени нищенским, что согласиться на такое чрезвычайное снижение расходов не хочет ни одно из ведомств, не хочет ни одна из отраслей промышленности. И поскольку каждое из этих ведомств и каждая из отраслей промышленности стремится выскочить из этих железных рамок нищеты, постольку она вотирует за увеличение своего расходного бюджета, а увеличение расходных бюджетов по отдельным отраслям государственного хозяйства и промышленности приводит к раздуванию общей суммы бюджета.
Все финансовые работники на практике местных бюджетов и бюджетов отдельных республик прекрасно знакомы с этой картиной. В этом году нами в Совнарком был внесен бюджет в сумме 1 млрд 334 млн руб., что предполагало для 2-го полугодия расходный предел примерно в 700 млн руб. золотом, считая по товарному индексу. Этот бюджет был увеличен Совнаркомом на сумму свыше 278 млн руб и таким образом, расходный предел 2-го полугодия достиг примерно суммы в 980 млн руб. Но при увеличении расходной части бюджета на 278 млн руб. осталась почти неизменной доходная его часть, в которую включается, надо указать, и доход от эмиссий, рамки которого совершенно точно могут быть учтены, если не в пределах одного месяца, то в пределах во всяком случае трех месяцев, а полугодия и подавно.
Перед СНК встал вопрос о том, удовлетвориться ли этим результатом, достигнутым при первом чтении бюджета. Он решил его, став на путь пересмотра результатов работы над бюджетом в первом чтении. Была создана для этого комиссия под председательством тов. Цюрупы, заместителя председателя Совнаркома. Результат ее работы таков, что она сократила бюджетные цифры, принятые в Совнаркоме, примерно на 85 млн руб. и, таким образом, свела бюджет 2-го полугодия примерно к 855 млн руб. Но так как и при этом остается не покрытым дефицит в 150 млн руб. и так как никаких доходных источников, в том числе и за счет увеличения эмиссии, не предложено и не могло быть предложено, то перед сократительной комиссией и перед Совнаркомом встала задача дальнейшего сокращения бюджета еще на 150 млн руб.1), хотя бы путем механического
Впоследствии Комиссия СНК нашла возможным увеличить цифру доходных поступлений против проекта, внесенного НКФ, на 40 млн. р., и таким образом непокрытый дефицит составляет всего 110 млн. р.
394


Финансовая политика революции
снижения всех ассигнований на определенную долю, для того чтобы получить бюджетную канву, по которой выполнение действительно могло бы идти в пределах 100%. Всякое увеличение бюджета будет обозначать выплату вместо одного рубля 90 к., 80 к. и т. д., теперь это совершенно ясно всякому. В прошлом году, поскольку мы стояли ближе к этим вопросам финансовой политики, нам была также ясна недопустимость раздувания бюджета без нахождения доходных источников для его выполнения, другим же ведомствам стать на эту позицию было труднее. Но в этом году Совнарком в своем подавляющем большинстве занял ту точку зрения, что государственный бюджет должен быть бюджетом сбалансированным, т. е. предусмотренный в нем дефицит должен быть полностью покрыт за счет кредитных операций, и за счет эмиссии в тех пределах, в которых эмиссия может покрывать дефицит. Не только мы, финансовые работники Советской России, но, думаю, вся Советская республика чрезвычайно много выиграла в результате отчетливой постановки этого вопроса. Нам нужен не только «твердый» бюджет, нам нужен реальный бюджет. Если он будет реальным, он будет твердым, но если сочинять бюджет, для исполнения которого нет средств, то как бы мы его ни стали называть — твердым, отвердевшим, окаменевшим, — поскольку он нереален, он не может быть выполнен. Борьба за реальный бюджет становится в центре бюджетной деятельности НКФ. И на местах — по отношению к республиканским бюджетам, по отношению к местным бюджетам — во главе должна быть поставлена работа за реальный бюджет. Это часть общей проблемы огромнейшей политической важности, в вопросе о реальном бюджете получающей только свое — если хотите математическое, цифровое выражение, ибо что означает реальный бюджет? Он означает такую политику, которая действительно может выполняться. Это означает такую практическую политическую программу, которая осуществляется в жизни, хотя бы ее непосредственное осуществление было бы чрезвычайно минимальным и медленным. Борьба за реальный бюджет означает проведение реальной политики. Эпоха, когда мы декларировали целый ряд программных положений и формул, окончилась, и в настоящее время перед всей Советской Россией, а следовательно, и перед нами, стоит задача проведения полностью в жизнь конкретных мероприятий, постепенных, медленных, скромнейших, ничтож395


Г.Я. Сокольников
нейших, не имеющих каждое в отдельности, может быть, ничего революционного, но долженствующих в общей своей совокупности в течение целого ряда лет, может быть десятков лет, дать осуществление полной программы перехода к социализму.
Товарищ Ленин в одной из последних своих статей выставляет лозунг «Лучше меньше, да лучше» — это формулирует ту политику Советского правительства, которая в области финансов должна осуществляться как политика борьбы за реальный государственный бюджет, т. е. постановки непосредственно перед собой только таких задач, которые действительно могут быть выполнены, и полного отказа от попыток решать такие задачи, для . которых сейчас не может быть средств разоблачения ненужного прожектерства, отвлекающего от действительного дела и, может быть, скромных, но по сути важных и практических задач.
Мы должны учиться хозяйствовать у крестьянина, который бьется как рыба об лед, восстанавливая в условиях оскудения и нищеты свое хозяйство, ибо мы поставлены в такие же условиях, и тов. Ленин в одной из своих статей говорит: «Много лет пройдет прежде чем мы с крестьянской лошадки пересядем на лошадь индустриализма». Пройдет много лет упорной борьбы над собиранием финансовых средств хозяйствующей России и лишь когда будут у нас эти средства, тогда только мы сможем позволить себе другой масштаб хозяйственной работы и хозяйственного строительства, но для нынешнего момента нашим лозунгом должна быть борьба за реальный бюджет, за реальную финансовую политику, борьба изо дня в день с прожектерством, с распылением народных и государственных средств, с нецелесообразным расходованием совершенно нищенских ресурсов страны. В этом отношении мы не стоим на мертвой точке. Несомненно, что трудности здесь громадные. Построить государственный бюджет более или менее правильно, с действительным учетом всех возможностей, есть задача величайшей трудности. Мы над ней сидим скоро два года, может быть, еще будем сидеть год-два, тем не менее эту задачу нужно решить и к этому должны быть направлены все наши силы. Если эта задача будет решена — значительная часть трудностей, непосредственно финансовых, отпадает, потому что, например, осложнения, которые происходят с нашей валютой, в значительной степени объясняются тем, что мы 396


Финансовая политика революции
перепрыгиваем масштаб своих расходов, что мы ищем спасения в бумажном мираже, ищем укрытия от нищеты цветными бумажками.
Однако построение реального бюджета сводится не только к организационной задаче — организовать правильно расходование государственных средств, но и к изысканию и использованию всех возможных средств для покрытия государственных расходов. Здесь за последний год произошел чрезвычайно большой перелом, и этим переломом Советская республика обязана прежде всего налоговым работникам. Этот перелом в налоговой работе еще не совсем осознан, ввиду того, что цифры достижений последних месяцев еще недостаточно популяризованы, недостаточно широко вошли в общее сознание. Но если сравнить прошлый год с нынешним годом, то мы видим, что как бы чудом за этот истекший год республика смогла создать налоговый аппарат, смогла обеспечить для себя налоговые ресурсы, которые должны быть признаны чрезвычайно значительными. Мы в Народном Ком. Финансов считаем, что в общем и целом наш налоговый аппарат с той задачей, которая перед ним стоит, справился выше всякой похвалы, мы считаем, что требовать от налогового аппарата больших достижений мы не имели бы никакого основания. Я напомню только, что в январе прошлого года налоговые поступления составляли в денежном бюджете всего около 2%, основную же массу поступлений — свыше 90% — доставляла денежная эмиссия. Чрезвычайно значительную роль в нашем доходном бюджете в прошлом году играли натуральные налоги — продналог и трудгужналог, которые по условиям войны и революции были необходимы, но которые в нынешних условиях являются чрезвычайно невыгодными, нерациональными, почему в нынешнем году и производится частичная ликвидация этих налогов, в ближайшие же годы они должны быть совершенно ликвидированы. В нынешнем году анализ майского бюджетного плана дает совершенно иную картину. По этому плану, исчисленному по товарному индексу Госплана в цифре 122,6 зол. руб., налоги дают 35—36 млн зол. руб., в том числе продналог около 12 млн, денежные налоги, включая сюда и пошлины, — 24 млн зол. руб. Таким образом, в мае наши денежные налоги плюс пошлины дают в два раза больше, чем дает, натуральный налог. В то же время в отношении ко всему бюджету налоги составляют около У4 и даже, свыше того, между Уз и У4.
397


Г.Я. Сокольников
Каковы же дальнейшие перспективы в области налоговой работы? Здесь надо, прежде всего, с совершенной категоричностью сказать, что мы пришли уже к концу, если можно так выразиться, экстенсивного расширения нашей налоговой системы, и мы не предполагаем больше вводить ни одного нового налога.
Мы считаем, что тех налогов, которые были введены, вполне достаточно, что и так они чрезвычайно тяжело ложатся на народное хозяйство, и если, тем не менее, приходилось идти на установление столь значительного налогового обложения, то мы были вынуждены на это необычайно сильным давлением расходного бюджета. Таким образом, построение налоговой системы в смысле исчерпания всевозможных видов обложения закончено, и мы должны сказать, что больше ни одного нового налога мы вводить не будем. Отныне наша задача заключается в том, чтобы сократить число действующих налогов, т. е. облегчить гражданам Советской России выполнение их налоговых обязанностей. Нам нужно отказаться от мелких налогов, не имеющих решающего финансового значения, но все-таки затрудняющих население страны. С другой стороны, подобно тому, как мы проводили унификацию прямого обложения деревни, которая была поставлена нами на очередь дня еще на последнем съезде Советов, подобно этому и в городе мы должны стремиться к максимальной унификации обложения, к слиянию целого ряда существующих налогов во всех случаях, когда только это возможно, в один налог. В городах необходимо начать эту работу в области прямого обложения, прежде всего с уничтожения трудгужналога, который подлежит включению в подоходно-поимущественный налог. С другой стороны, те из существующих налогов, которые будут сохранены, должны быть нами улучшены. Мы никоим образом не можем считать, что наша налоговая система по своей внутренней конструкции безупречна. Мы должны осознать все величайшие внутренние недостатки нашей налоговой системы, которые отчасти проистекают от спешности, от грубости самой налоговой работы, отчасти вызываются не столько недостатками самой нашей налоговой системы, сколько нашей валютой. Наша налоговая система чрезвычайно груба, упрощена, она во многих случаях излишне давит на плательщика. И вот задачу приспособления нашей налоговой системы к совершенно законным требованиям трудового населения страны нам нужно будет выполнить 398


Финансовая политика революции
так, чтобы от этого не пострадали финансовые интересы, не уменьшались доходы республики; это возможно, ибо наша налоговая работа и работа по собиранию других госдоходов, которые приобретают все большее значение, опирается на процесс органичного, медленного, но совершенно бесспорного хозяйственного оздоровления страны. Процесс оздоровления сначала сказывается в самых мелких хозяйствах (это так и должно быть, ибо мелкому хозяйству легче всего оправиться после бедствий и катастроф), но на базе окрепшего мелкого хозяйства сможет подняться и наша крупная госпро- мышленность. Основное зло и препятствие к тому, чтобы она изжила дефицит, заключается не в том, что промышленность слишком централизована, что в ней работники — неопытны и т. д., а в чрезвычайном сокращении внутреннего рынка. Это сокращение внутреннего рынка неизбежно вызывает недогруз наших предприятий, и наши заводы, рассчитанные на совершенно другую продукцию, совершенно другой рынок, сидят на нашем ничтожном спросе подобно тому, как большая отцовская шапка сидит на голове 6-летне- го карапуза. Но по мере восстановления платежеспособности населения начнет изживаться и дефицит нашей промышленности. Процесс органичного оздоровления сам по себе составляет ту почву, на которой будут расти финансовые поступления, и это позволит государству за счет финансовых ресурсов помочь нашей промышленности, чем вполне восстановится рыночный спрос.
Теперь два слова о наших госдоходах. Значение госдоходов — чрезвычайно. Достаточно указать, хотя бы на то, что, например, лесной доход мог бы составить крупную статью в нашем бюджете, а между тем этот лесной доход даст всего 2—2,5 млн руб. в золотом исчислении, и это как раз в те месяцы, когда поступления лесных доходов должны быть максимальными.
Точно так же обстоит дело с другими отраслями народного хозяйства. Различные источники доходов, которые должны быть слиты в госбюджете, в него не попадают, прилипая к рукам отдельных предприятий. В этом отношении мы имеем картину полной партизанщины, и если в области построения расходного бюджета нами ведется борьба с партизанскими стремлениями ведомств, то и в области собирания доходов мы имеем ту же картину партизанщины, где каждое ведомство стремится скрыть свои доходы.
399


Г.Я. Сокольников
Неоднократно руководители нашей внешней торговли указывали на чрезвычайно крупные поступления. Где же они? Их нет. При настоящих условиях государственная организация внешней торговли НКВТ не может подкрепить более или менее значительно государственные финансы; не может не потому, что доходных поступлений совсем нет, — они есть, но потому, что при полной безотчетности, бесхозяйственном ведении дела и при отсутствии сознания необходимости поступаться партизанскими интересами ведомства в пользу общих интересов государства, доходы от внешней торговли не поступают в кассы государства. Если так обстоит в центре по отношению к ответственнейшим Наркоматам, то каково должно быть дело на местах! И действительно, мы знаем, что в области местного бюджета дело обстоит еще хуже. И здесь наши работники должны бороться за собирание ресурсов, отдавая себе отчет в том, что растекание средств по разным кассам приводит к тому, что источники иссякнут раньше, чем их вода дойдет до государственного или местного бюджета.
Рост наших доходов за истекший год, включая налоговые и неналоговые поступления и поступления от кредитных операций, может быть оценен так: в 1921/22 г. наш фактический государственный бюджет составлял не свыше 1 млрд — 1 млрд 100 млн рублей. В текущем году этот бюджет составит около 1 млрд 400 млн, мы имеем, таким образом, фактическое увеличение бюджета на. 300 — 400 млн. Таковое увеличение можно считать для одного года чрезвычайно крупным и оно показывает нам, что в области государственных финансов дело обстоит не безнадежно, что мы имеем здесь налицо процесс оздоровления, укрепления. Увеличение размеров госуд. бюджета, конечно, может идти только в соответствии с темпом развития народного хозяйства; оно не может подчиняться непосредственно никаким директивам, данным в административном порядке относительно увеличения бюджета. Каковы перспективы на будущий год? В том случае, если основной хозяйственный фактор — благоприятный урожай, — не выпадет из предусмотренной конъюнктуры, мы можем надеяться, что госуд. бюджет на 1923/24 год составит около 1 млрд 600 млн, а может быть до 1 млрд 650 млн рублей, т. е. мы можем ожидать, что действительные размеры реального увеличения доходных ресурсов государства в будущем году возрастут на 200—250 млн руб. Нужно указать, что 400


Финансовая политика революции
в значительной степени это возрастание, несомненно, произойдет за счет увеличения дохода от транспорта, но увеличение доходов транспорта будет обозначать собой сокращение той дотации, которую выплачивает государство транспорту. Выпадение этого транспортного дефицита, превращение транспорта в бездефицитный почти возможно в будущем году. Я говорю для осторожности «почти», потому что у меня нет уверенности в том, что полная бездефицитность транспорта возможна, но, принимая во внимание, что могут быть некоторые кредитные операции для подкрепления транспорта, можно считать, что дефицитность транспорта в будущем году не будет значительна. Итак, 1 млрд — 1 млрд 100 млн руб. золотом в 1921 / 22 г., 1 млрд 300 млн — 1 млрд 400 млн в 1922/23 г., 1 млрд 500 — 650 млн — в 1923/24 г. — вот примерный путь, который будет пройден нами в течение трех лет.
Мне остается теперь упомянуть об основных мероприятиях нашей валютной политики. В области валютной политики мы вели в этом году борьбу за стабилизацию советской валюты. Задача стабилизации советской валюты решается в этом году не так или не совсем так, как она решалась в прошлом году. Мы расчленили единую советскую валюту на 2 валюты и пришли к системе параллельных валют. По отношению к этим параллельным валютам — казначейской и банковской, задача валютной политики может быть формулирована как стремление к обеспечению наименьших колебаний курса советского рубля и наибольшей устойчивости золотого курса банкноты.
Наша валютная политика была бы совершенно ошибочной, если бы она сейчас построила свою задачу санирования денежного обращения на одной из этих валют. Это был бы отказ от системы параллельных валют. Между тем необходимо сохранить эти две валюты. Государство и НКФ заинтересованы в успешной работе обеих валют, потому что если советская эмиссия является валютной сегодняшнего дня, то и интересы завтрашнего дня для нас не менее дороги, чем интересы сегодняшнего дня. И мы стремились к тому, чтобы, с одной стороны, борясь за наименьшее колебание курса советской валюты, вести в то же время эту политику так, чтобы при этом достигалась обеспеченность наибольшей устойчивости золотого курса банкноты.
401


Г.Я. Сокольников
Каким способом ведется борьба за обеспечение минимального колебания курса советского рубля? В строении курсов рубля всегда играют решающую роль две группы факторов. Одна серия факторов лежит на стороне товарооборота. Если товарооборот расширяется, он требует больше денег для себя и, следовательно, обесценение рубля идет более медленным темпом. Если товарооборот суживается, то и при неизменном количестве денег возможно обесценение бумажной валюты. Другой фактор строения курсов лежит на стороне денег. В том случае, если при неизменной ситуации товарного рынка количество бумажных денег увеличивается, эти деньги обесцениваются, и наоборот, поскольку вся денежная эмиссия по отношению к размерам бюджета в течение всего этого года сокращалась, поскольку, следовательно, уменьшалась роль эмиссии в нашем бюджете (цифры, достаточно общеизвестные, утверждают это с несомненностью) — постольку мы можем считать выполненными поставленные нам задачи.
На протяжении периода с конца осени 1922 г. и до начала весны 1923 г., т. е. в течение того полугодия, которое является неблагоприятным для расценки соврубля вследствие снижения товарооборота, мы ставили своей задачей добиться уменьшения колебания курса рубля против соответствующего периода 1921/22 г. Это удалось сделать в огромной мере. Если сравнить темп обесценения денег за октябрь — май 1921/22 г. и за тот же период в 1922/23 г., то мы имеем две кривые, из которых одна кривая, относящаяся к 1921/22 г., резко идет вверх, а кривая 1922/23 г. идет слегка поднимаясь над уровнем и только в мае месяце делает примерно тот же уклон, который был в мае месяце прошлого года. Я напоминаю притом, что май месяц прошлого года относился к месяцам стабилизации рубля.
За период январь — май мы имеем в грубых цифрах такое соотношение. За первые пять месяцев прошлого года покупательная сила рубля уменьшилась более чем в 20 раз, а в этом году лишь в 4 раза. В прошлом году в такие месяцы, как январь — март, цены росли на 100 — 120%, в этом году мы имеем рост цен в размере от 25 до 30% в месяц. Май месяц в этом году дал значительное увеличение среднего месячного индекса в сравнении с 1922 г. (в этом году цены росли примерно вдвое 402


Финансовая политика революции
быстрее). Но тогда как в прошлом году майский прирост цен на 20% шел после месяцев необычайного падения и был воспринят как стабилизация, в этом году майский рост индекса идет после месяцев меньшего падения, и мы его воспринимаем как ухудшение курса советского рубля. Таким образом, и это нужно зафиксировать, — в смысле темпа обеспечения советского рубля за 8 месяцев этого года мы достигли крупных результатов по сравнению с предшествующим годом. Как обстоит дело на ближайшие месяцы? Я не берусь пророчествовать, но цифры говорят следующее: в значительной степени ухудшение положения советского рубля в самое последнее время объясняется чрезвычайным напряжением эмиссии в марте и апреле. В то время, как за предшествующие месяцы золотая стоимость выпускаемых денег составляла 25 — 28 млн1), в марте — апреле попытались выпустить на 40 млн, и в результате в мае и начале июня мы имеем кризис. Возможно, однако, что уже в течение июня наступит некоторый перелом. Это предположение опирается на тот факт, что мы в последнее время сократили нашу бумажно-денежную эмиссию и рассасывание бумажно-денежной массы должно закончиться. В апреле мы выпустили 1594 млн руб. (1923 г.) в обращение; в мае было выпущено несколько меньше миллиарда — 973 млн. До сих пор являлось неслыханной вещью, чтобы эмиссия следующего месяца была меньше эмиссии предыдущего, а тут она приблизительно на меньше. В июне эмиссия наша составит около одного миллиарда, т. е. удержится на уровне майской эмиссии. Это сокращение эмиссии объясняется возрастанием поступлений от налогов и доходов, постепенным развитием кредитных операций и отчасти тем, что задача кредитования промышленности снята с государственной эмиссии в значительной степени и передана эмиссии банковской. В последнюю неделю отмечается, что курс золотой монеты, который сделал в марте чрезвычайный скачек и оторвался от товаров, вновь сблизился с московским товарным индексом, т. е. товарные цены подтянулись на уровень обесценения, который был указан движением золотой монеты. В настоящее время положение на валютном рынке благоприятно. Курс золотой монеты и иностранной валюты не повышается, даже несколько колеблется в обратную сторону, и если это
Декабрь 1922 г. — 30.5 м. р., январь 1923 г. — 28.5 м. р., февраль — 220 м. р.
403


Г.Я. Сокольников
состояние продержится, то оно будет служить симптомом того, что излишка бумажных денег на рынке нет.
Начинает происходить известный перелом, и по мере того, как начнется расширение товарного оборота, характерное дли второго полугодия, облегчится и положение нашего советского знака. Одно я хотел бы здесь подчеркнуть: положение советского знака ни в какой степени не является в настоящее время таким, чтобы можно было говорить о крахе нашей денежной эмиссии. Мы знаем, что, наоборот, как раз именно в последнее время потребность в советском знаке была такова, что банкноты, инвалюты и золото предъявлялись в обмен на советские знаки. Реальная стоимость нашей бумажной денежной массы в переводе на золотой счет составляет теперь около 90 млн р., т. е. на 10 млн выше, чем она стояла в ноябре 1922 г. — в момент тоже усиленного колебания рубля.
Положение банкноты, развитие банковской эмиссии характеризуются примерно такими цифрами: в обороте находится банковых билетов, примерно, на 45 — 50 млн руб. Таким образом, около У3 нашего бумажного обращения занимают банкноты. Что это обозначает? Поскольку банкноты, составляющие У3 нашего денежного обращения, имеют устойчивый курс, постольку они представляют собою решение на У3 задачи стабилизации советской валюты. Таким образом, мы подходим к решению задачи с двух сторон — и путем придания большой устойчивости нашей совзначной валюты, и путем внедрения в оборот устойчивой банковой валюты.
Чем гарантируется устойчивость этой последней? Белогвардейская пресса чрезвычайно много острила над тем, что у нас «золотое обеспечение», не понимая, какое имеет значение обеспечительный фонд при отсутствии размена на золото. Мы не ставим своей задачей возвращение к системе золотого обращения, а хотим провести систему золотого обеспечения денег, что не одно и то же. Это зафиксировано и в резолюции, которая была принята по моему предложению XI съездом партии. Но система золотого обеспечения имеет значение только в том случае, если банк располагает такими резервами валюты и золота, которые позволяют ему, активно выступая на рынке, поддерживать курс своих банкнот на иностранную валюту. Таким образом, наш обеспечительный фонд не дол404


Финансовая политика революции
жен быть мертвым запасом, который лежит в банке, чтобы его демонстрировать заезжим иностранцам, а должен представлять собой, за исключением легального минимума, который не может быть взят из банка, активный фонд регулирования валюты. Если, например, банком выпущено банковых билетов на сумму 50 млн руб., то по закону у банка должно быть обеспечение на %, т. е. на 12,5 млн руб., а если банк на деле имеет обеспечение на 50%, т. е. на 25 млн руб., то эти дополнительные 12,5 млн являются активным резервом, который может в любой нужный момент действовать па рынке для поддержки паритета между инвалютой и банкнотой.
С другой стороны, банку нужны советские знаки, для того чтобы при помощи их использования поддерживать курс банкового билета. Здесь в последнее время возник целый ряд отношений между Государственным банком и Наркомфином, которые суть отношения между банковым билетом и советским знаком. Это значит, что один помогает другому. Если плохо у советского знака, ему помогает банкнота, а если плохо у банкноты, ей помогает советский знак. Такое маневрирование советским знаком на фондовом рынке будет иметь в будущем все большее и большее значение по мере того, как будет уменьшаться значение советской эмиссии, как средства покрытия бюджетного дефицита.
Мне остается только упомянуть о кредитных операциях, развитием которых мы усиленно заняты. Операции по реализации выигрышного займа после первого тиража должны вновь возобновиться и их надо вести вовсю. Поскольку мы выпускаем теперь еще и хлебный заем, между ними должно быть такое разграничение: выигрышный заем — для города, хлебный — заем для деревенского населения. Хлебный заем, выпущенный сначала в размере 30 млн руб., теперь доводится до суммы 60 млн. Совнаркомом разрешен выпуск дополнительных 3-х серий и, по всей вероятности, общая сумма займа превысит и эти 60 млн, так как облигации хлебного займа явятся местом между денежным хозяйством и натуральным хозяйством, между денежной и натуральной частью сель- хоз. обложения, который позволит нам отбиться от ряда трудностей переходного периода. На места разослано около 20 млн облигаций хлебного займа, причем во многих местах они уже полностью распределены.
405


Г.Я. Сокольников
Кроме того, Наркомфину были предложены твердые договоры на сумму 30 млн пудов хлебного займа. В виду того, что такого количества облигаций у нас не имеется, мы вынуждены были удовлетворить организации, желавшие получить хлебный заем, как Сельсоюз, Центросоюз и др., лишь в размере 50% их запроса. Это, конечно, очень благоприятные симптомы, которые указывают на то, что развитие операций по хлебному займу, вероятно, примет большой масштаб и позволит облегчить положение государственного бюджета в дальнейшие месяцы. Нормально развивается и выпуск платежных обязательств Центрокассы Наркомфина. Эти обязательства в течение 3 месяцев фигурируют как векселя Центрокассы и по истечении срока беспрепятственно размениваются на советские знаки по курсу котировальной комиссии.
Выпуск обязательств является одним из моментов, который в особенности помог сократить эмиссию.
Наши перспективы в отношении эмиссии таковы. По принятому декрету об ограничении эмиссионного права выпуск дензнаков ограничивается суммой в 15 млн в месяц по зол. курсу на 1-е число. Если взимание единого сельхоз. налога в денежной форме будет протекать благоприятно, мы можем рассчитывать, что с 1 января 1924 г. регулярный выпуск дензнаков будет прекращен. Если в течение ряда месяцев 1924 г. в результате практики проведения реального бюджета выяснится, что в казначейской эмиссии в форме выпуска дензнаков в самом деле не будет необходимости, то после опыта нескольких месяцев можно будет уже декларировать полнейшее прекращение этой эмиссии денежных знаков. Дополнительным условием этого является окончательная отмена натурального налога в 1924 году. Таким образом, в нашей валютной политике мы не стоим перед безбрежными и неуловимыми перспективами, 1 января 1924 г. намечается как первый срок, после которого новые денежные знаки будут выпускаться не каждый месяц. После урегулирования пределов расходного бюджета и полного отказа от натурального налога становится вполне возможным полнейшее прекращение эмиссии и отнюдь не исключена возможность, что это произойдет в течение 1924 г. или к 1 января 1925 г. Развивается чрезвычайно важная для наших финансов операция по расширению сети сберегательных касс. Кассы эти 406


Финансовая политика революции
пока открыты в очень небольшом количестве пунктов. Их имеется всего 1,5 десятка. В настоящее время мы приняли решение, по которому вокруг этих касс и тех, которые будут открыты в губернских и, отчасти, в уездных городах, будут начаты также сберегательные операции в почтово-телеграфных учреждениях и в некоторых других. Это даст нам возможность иметь к октябрю около тысячи сберегательных касс. Они будут, с одной стороны, выкачивать из обращения довольно значительное количество бумажных денег, облегчая положение на рынке, с другой стороны — развитие сберегательных касс поможет государству развивать свои кредитные операции. Эти мероприятия будут иметь большое значение в нашей валютной политике. В заключение еще надо указать на определенное значение, которое получат операции выходящего теперь из предварительного периода своей деятельности Госстраха, работа которого начинает принимать более значительный характер.
Этим я заканчиваю обозрение основных вопросов текущей финансовой политики. Мне хочется еще напомнить, что если мы в 1918 г. говорили, что при хорошей революции совершенно неизбежны плохие финансы, то это положение было совершенно правильным, так как в эпоху революции, в эпоху войны, в эпоху блокады, в эпоху величайшей перестройки всех отношений в государственном хозяйстве и между классами все это неизбежно совершается в известной мере за счет дезорганизации народного хозяйства. Но теперь, после того как первая глава революции кончилась, вопрос ставится совершенно иначе. Надо сказать так, что плохо было бы Советское государство, если бы оно не создало теперь хороших финансов. Вне хороших финансов оно не может существовать. Задачи нашего государства настолько велики, что все возможности развития в других отраслях в значительной степени упираются в состояние именно государственных финансов. Если мы сумеем государственное финансовое хозяйство сорганизовать, построить, дать стране хорошие финансы, то этим мы укрепим в России не на несколько месяцев, не на, год, а на десятилетия советский строй и создадим ту основу, на которой будет происходить все дальнейшее социалистическое развитие.
Июнь 1923 г.
407


Г.Я. Сокольников
2. О контингентировании казначейской эмиссии (Доклад на II сессии Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета X созыва)
Вопросы об ограничении эмиссионного права и о финансировании промышленности теснейшим образом связаны между собой. Для того чтобы эту связь представить наиболее отчетливо, можно расчленить наш ориентировочный бюджет 1922/23 г. на две части. Одна часть — бюджет обыкновенный — охватывает все наши текущие расходы и доходы. Вторая часть — бюджет чрезвычайный, в который возможно выделить чрезвычайные расходы по восстановлению нашего хозяйства, — составляет другую часть этого годового бюджета. Тогда при общем размере бюджета приблизительно в 1.400 млн зол. руб. (по индексу Госплана) получается, примерно, такое соотношение: 1.050 млн р. приходятся на обыкновенные расходы, на текущее содержание госуд. аппарата, на обеспечение госуд. обороны, культурные надобности и т. д., а 320—350 млн зол. р., которые могут быть выделены в чрезвычайный бюджет, служат для покрытия дефицита транспорта и промышленности и для поддержки сельского хозяйства.
Если таким же образом расчленить наш доходный бюджет, то 1.050 млн зол. р. составляют поступления от налогов денежных и натуральных, от выручки госуд. предприятий и доходов от кредитных операций. Около 350 млн р. в золоте представляют наш дефицит, не покрываемый кредитными операциями и могущий быть покрытым только за счет выпуска денежных знаков.
Таким образом, цифре в 350 млн р. расходов по чрезвычайному бюджету — именно расходов по восстановлению нашего хозяйства (в числе которых, конечно, доминируют расходы по восстановлению промышленности и транспорта) — соответствуют 350 млн р. дохода по чрезвычайному бюджету, получаемого от эмиссии денежных знаков. Эта эмиссия в течение первого полугодия дала около 200 млн р. зол. и в течение второго полугодия, по нашим предположениям, должна дать около 150 млн р. золотом.
408


Финансовая политика революции
Таким образом наше Советское государство в текущем году становится на более или менее прочную финансовую базу, поскольку вопрос касается его обычных нормальных расходов. Правда, это относительное финансовое благополучие достигнуто только благодаря чрезвычайной урезке всех госуд. расходов; на этом фоне общий уровень госуд. существования остается совершенно нищенским. Но и на этом уровне мы имеем некоторое обеспечение существования Советского государства в противоположность тому, что было примерно еще год тому назад, когда и этой степени обеспеченности не было, хотя масштаб госуд. хозяйства был еще скромнее, чем сейчас.
Для Советской России, при сопоставлении обыкновенных и чрезвычайных доходов и обыкновенных и чрезвычайных расходов, намечается задача изжить, с одной стороны, дефицит промышленности и транспорта, а с другой — найти такие источники налогов и доходов, которые позволяли бы покрыть этот сокращающийся дефицит не за счет ненормального и, с точки зрения народного хозяйства, недопустимого способа — выпуска новых и новых обесценивающихся дензнаков, а путем нормальных налоговых и доходных источников.
Как складывались отношения между Советским государством и государственной промышленностью в течение этого года?
В течение этого года промышленность, транспорт и сельское хозяйство получили поддержку со стороны госбюджета в общем размере около 320—350 млн р. золотом, в том числе около 120 млн руб. зол. на усиление основных капиталов и оборотных средств промышленности. Правда, цифра эта не вполне установившаяся ввиду того, что окончательное постановление о бюджете еще не принято в Совнаркоме. Таким образом, в этом году наметился перелом в отношениях между промышленностью и Советским государством — перелом, значение которого будет более понятно, если принять во внимание, что наши бюджетные отношения с промышленностью не исчерпываются только тем, что государство дает из своих средств вклады на усиление основных и оборотных капиталов промышленности, но еще и тем, что в огромной степени отношения между промышленностью и Советским государством складываются по линии госзаказов, которые Советское государство оплачивает теперь все более и более полным рублем, во многих случаях даже по рыночной цене.
409


Г.Я. Сокольников
Сумма госзаказов, которая дана промышленности в этом году (есть некоторое колебание в подсчете, тем более что и год еще не кончился), составляет около 300 млн зол. р. Итак, в этой мере промышленность обеспечивается государством не в форме субсидии, не в форме увеличения основного и оборотного капиталов, но в форме покупки продукции промышленности.
Транспорт находится, примерно, в таком же самом положении — и он получает от госуд. бюджета чрезвычайно крупную поддержку. Дефицит транспорта в текущем году, покрываемый государством, превысит 140 млн руб. зол. Из этих 140 млн руб. зол., которые идут на покрытие дефицита транспорта, значительная часть идет именно на оплату тех заказов, которые транспорт дает госпромышленности.
Как бы то ни было, в этом году мы присутствуем при решительном переломе. Наше советское строительство не живет уже больше за счет своей промышленности. Поскольку удается уловить отношения между промышленностью и государством в бюджете (потому что есть еще другое отношение, которое состоит в том, что промышленность и транспорт терпят некоторый убыток от эмиссии, обесценивающей денежные знаки), постольку мы имеем в этом году вливание из госуд. средств свежей крови в промышленность и транспорт, которое дает возможность промышленности и транспорту восстанавливаться и оживать.
Как строились отношения раньше? Они строились таким образом, что между государством и государственной промышленностью не было проведено никакой разделяющей черты. При системе общего котла все то, что было у промышленности, считалось принадлежащим государству, а все то, что было у государства, считалось принадлежащим промышленности. Таким образом, если, с одной стороны, армия получала от промышленности всевозможные материалы — вооружение, обмундирование и т. д. и фактически за это не платила, то, с другой стороны, государство поддерживало госуд. промышленность в размере своих ресурсов и, считаясь с заявками промышленности, давало хлеб и деньги, но никогда не приводило в ясность своих расчетов с промышленностью.
Эта система на деле привела к тому, что промышленность, имея старые запасы, проедала свой основной и оборотный капитал, а государство, 410


Финансовая политика революции
имея более чем скудные средства в своей кассе, жило за счет проедания основного и оборотного капитала промышленности. Только на этом могла держаться система главкизма, которая представляла из себя не приведенный в отчетливое состояние взаимный расчет между государством и промышленностью. Предполагалось, что это взаимоотношение будет когда- либо приведено в известность, но в действительности оно было запутано до невозможности.
Такие взаимоотношения продолжались до начала 1922 г. В начале 1922 г. был принят переход от так называемого твердого бюджета (последний был принят на съезде Советов в конце 1921 г. и действовал всего пару месяцев) к ориентировочному бюджету с принятием в основу принципа, что все, что промышленность выдает государству, все это оплачивается государством. Произошло юридическое разделение между госуд. властью и госуд. промышленностью. Все взаимоотношение было построено так, как если бы дело шло о взаимоотношении двух сторон, вступающих между собой в договор и кассы которых ведут раздельное существование. Конечно, провозглашение этого принципа еще не означало возможности его полного и последовательного проведения в жизнь. Наоборот, в течение первых месяцев действия ориентировочного бюджета продолжалась фактически недоплата со стороны государства промышленности. Укажу пример: текстильные фабрики поставляли армии ткани; так как касса государства не была в состоянии платить полностью по заказам армии, то фактически она платила только половину или около этого.
К концу лета благодаря улучшению положения советских финансов, которое явилось вследствие развертывания налогового аппарата, и в результате реализации хлебного займа, оказалось возможным компенсировать в известной степени эту недодачу путем ссуд, которые через ВСНХ в широком размере были предоставлены промышленности. Осенью 1922 г. размеры налоговых поступлений и рационализация доходов нашего хозяйства начали мало помалу принимать серьезный характер, и оказалось возможным перейти на систему оплаты по действительной себестоимости. Но и это удавалось проводить только с величайшим трудом. Вначале такая система была принята по отношению к оплате угля, затем по отношению к оплате нефти, потом металлических заказов, а в настоящее время 411


Г.Я, Сокольников
эта система действует по всей линии. Только постепенно оказалось возможным произвести этот пересмотр взаимоотношений между советской промышленностью и Советским государством. И сейчас есть еще, может быть, целый ряд недочетов, еще бывают иногда споры относительно правильности исчисления той или иной цены, но в общем этот переход на иные рельсы произошел, и Советское государство более не живет за счет проедания капиталов и запасов своей промышленности.
Но нормально ли такое отношение, что промышленность и транспорт питаются за счет бюджета, т. е. питаются в значительной мере за счет налоговых поступлений, которые идут, главным образом, от крестьянства? Мы можем совершенно открыто сказать перед всей Советской страной и перед крестьянской массой, что было бы величайшей утопией, величайшей бессмыслицей рассчитывать, что транспорт, который был разрушен во время гражданской войны, и промышленность, которая претерпела большие разрушения и которая работает в настоящее время в лучшем случае с нагрузкой в 30%, — что они могут в данное время существовать без всякой поддержки из средств госуд. бюджета. Это было бы величайшим абсурдом. Нет никакого сомнения в том, что, может быть, еще для ближайших годов, чтобы поднять промышленность и транспорт, придется из средств государственного бюджета оказывать им поддержку. Мы должны разъяснить крестьянским массам, что эта политика в интересах не только промышленности, но в интересах всего народного хозяйства, ибо без поднятия промышленности и транспорта немыслимо и серьезное поднятие крестьянского хозяйства, так как последнее теснейшим образом связано с развитием транспорта и промышленности.
Но есть другой вопрос. Если признается закономерным, что, пока внутренний рынок необычайно слаб и не может обеспечить полной загрузки промышленности и транспорта, они могут рассчитывать на поддержку государства, то другой вопрос заключается в том, как используются средства, которые госуд. бюджет дает промышленности и транспорту. В какой степени рационально они расходуются? В какой степени эта поддержка, которая оказывается промышленности и транспорту, в действительности достигает своего назначения? В какой степени она препятствует тому, чтобы плодить паразитизм, расхищение народного достояния? В какой степе412


Финансовая политика революции
ни она ведет к тому, что эти средства, которые собраны в значительной доле путем налогов, в какой степени эти средства действительно целесообразно, правильно расходуются промышленностью и транспортом? Этот вопрос, конечно, совершенно законен и требует того, чтобы промышленность, которая претендует на поддержку государства, могла дать достаточные гарантии того, что эта поддержка не пропадет зря.
Нужно прямо сказать, что в этом, отношении далеко не все обстоит благополучно. Вы знаете, например, что пару месяцев тому назад всплыл новый кризис Донбасса. Когда стали изучать положение его, то оказалось, что, несмотря на гораздо более обильное финансирование Донбасса в текущем году сравнительно с прошлым годом, несмотря на то что у Донбасса могли даже остаться некоторые свободные средства, несмотря на то что он получал средства на увеличение своего оборотного капитала, на восстановление своих крупнейших предприятий и оплату угля по себестоимости, — несмотря на все это целый ряд основных коэффициентов, показателей хозяйственного благополучия, дают картину хуже, чем в прошлом году: при увеличивающемся финансировании наблюдалось абсолютное снижение добычи и падение производительности труда.
И это имело место не только в Донбассе. Если взять данные о положении всей тяжелой промышленности, то наряду с ростом продукции, которая вызывается усиленным финансированием, мы имеем, в известной части, недостаточное повышение производительности труда, а в некоторых случаях даже снижение. Правда, по Донбассу за последнюю пару месяцев положение улучшилось, и можно предполагать, что пессимистические ожидания руководителей Донбасса не оправдаются. Кризис Донбасса не принял тех размеров, которые ожидались в конце весны, в начале лета положение улучшилось, и не будет надобности в пересмотре цены на уголь, которую одно время чуть ли не предполагали повысить с 17 к. до 30 к., за пуд. Но, повторяю, улучшение положения в Донбассе не стоит в соответствии с теми гигантскими жертвами, которые сделало государство, чтобы его поднять.
В области нефтяной промышленности точно так же были произведены чрезвычайно крупные затраты в этом году.
Чтобы не допустить сокращения производства нефти, обеспечить работу по бурению новых скважин, нефтяной промышленности, из госуд. 413


Г.Я. Сокольников
бюджета дана ссуда в сумме около 20 млн р. золотом. Так как эти средства пошли, главным образом, на капитальные затраты, то мы не можем еще судить о результатах этой финансовой операции; будем рассчитывать, что эти средства будут расходовали производительно и что те обещания, которые дает нефтяная промышленность, будут выполнены в следующем году.
Металлургическая промышленность, в виде прямой поддержки со стороны государства, не говоря о заказах, получает в этом году около 35 млн р. золотом, при чем это, действительно, дало возможность нашей металлургической промышленности сдвинуться с мертвой точки.
По-видимому, в будущем году затраты из средств госуд. бюджета на восстановление оборотных и основных капиталов промышленности смогут быть менее значительны, чем те, которые были сделаны в этом году. Может быть, по Донбассу еще не придется уменьшить ассигнований. Но что касается нефти, то можно рассчитывать, что в будущем году не придется расходовать 30. млн р., поскольку руководители нефтяной промышленности заявляют, что в этом году дело шло о покрытии некоторых кассовых расходов и капитальных восстановлений, которые в будущем году не повторятся.
Что касается металлургической промышленности, то ей в будущем году не понадобится столь крупных средств, в виде помощи государства, и дело, по-видимому, ограничится предоставлением металлургической промышленности заказов.
Итак, перспективы для будущего года в этом отношении более или менее оптимистические. Я указываю здесь на них, потому что у нас есть много шансов на то, что они оправдаются. Действительно, нынешний 1922/23 г. будет годом совершенно исключительным в смысле жертв, которые государство должно будет сделать для поддержания промышленности, отодвигая при этом на второй план другие неотложные госуд. нужды, в расчете, что укрепление и расширение внутреннего рынка, связанные с оживлением крестьянского хозяйства, через год сыграют свою роль.
Итак, мы в этом году отвлекли чрезвычайно значительные средства из своих текущих ресурсов на капиталообразование промышленности. Я должен здесь обратить внимание на то, что для этого отвлечения средств на капиталообразование вообще есть довольно тесные пределы. История 414


Финансовая политика революции
Волховского строительства в этом отношении может служить примером. Мы знаем, что программа электрификации, программа технической революции в России должна быть нами поставлена и выполняться. С другой стороны, совершенно ясно, что мы эту программу можем выполнить только в известном масштабе. Мы не можем ее выполнить в любом, желательном нам масштабе. Если мы отпускаем крупные средства на электрификацию в этом году (расходы па электрификацию превысят 20 млн зол. р.), то мы должны отдать себе совершенно ясный отчет, что эти средства мы отвлекаем из наших текущих доходов, которые должны были бы идти на покрытие текущих надобностей. Конечно, нам нужен Волховстрой, он даст экономию в будущем, он даст в дальнейшем возможность развить наши производительные силы, но все это нисколько не решает вопроса о практическом выполнении Волховского строительства. Можем ли мы в действительности сейчас ставить пред собою такие задачи и решать их в таких размерах? Теперь, когда мы приблизились более пли менее к учету наших доходов и расходов, создается такое положение, когда ни одного свободного рубля у нас нет. Наша экономическая политика, поскольку она ставит себе задачи, не разрешимые и непосильные в данный момент, приводит к тому, что мы создаем чрезвычайно жесткое трудное положение в некоторых отраслях, где надо было бы немедленно удовлетворить определенные потребности. Конечно, если вы скажете пешеходу, что он тратит много времени, ходя пешком, и посоветуете ему купить мотоцикл или автомобиль, он, конечно, согласится, что это сэкономит ему много временя. Но, спрашивается, может ли он из своей заработной платы выделить средства, которые ему нужны для такой покупки?
Мы находимся в таком же положении: как бы соблазнительны ни были перспективы быстрой постройки Волховстроя и целого ряда других предприятий или работ по капитальному переоборудованию, тем не менее нельзя их выполнить, потому что текущие доходы не позволяют нам выделить эти средства. Пока мы не подсчитывали своих ресурсов, могла быть такая иллюзия, что любое выгодное предприятие, которое окупит себя через 5 лет, может быть начато немедленно; когда же мы подсчитали наши ресурсы, то видим, что Волховстрой строится за счет недоплаты учительскому составу, за счет недоплаты рабочим и служащим в госучреж-
415


Г.Я. Сокольников
дениях и т. д. Мы накопляем целый ряд элементов кризиса, невероятно обостряем свое хозяйственное и финансовое положение, поскольку мы ставим перед собой чрезмерную задачу, непосильную для нас в данный момент. Я беру Волховстрой, как пример, и беру потому, что недавно выяснилось, что те средства, которые ему отпускаются, недостаточны, и для того, чтобы достроить начатое, нужно сверх сметы ассигновать 10 млн р. зол., увеличив предположенные расходы его на 30%.
Я должен сказать, что с точки зрения Наркомфина и охраны интересов всего госуд. бюджета и равновесия этого госуд. бюджета, мы будем возражать против увеличения отпуска по Волховстрою, рассматривая данный случай, как принципиальный в том отношении, что мы вообще должны вести свою бюджетную политику так, чтобы обеспечивать прежде всего абсолютно насущные потребности и уделять только безусловно свободные ресурсы на предприятия, которые много обещают в будущем, но которые для данного момента являются непосильными, откладывая производство этих работ на год или на два.
Позвольте мне закончить эту часть доклада, которая касалась финансирования промышленности, и заметить только, что на будущий год, т. е. 1923/24 г., мы не предполагаем в чем-либо существенном изменить методы взаимоотношений между госуд. промышленностью и бюджетом. Полная оплата заказов по себестоимости, поддержка в строго необходимых размерах, принимая во внимание указания Госплана и решения в области хозяйственного планирования и исходя из реальных возможностей финансового порядка, — эти методы останутся на будущий год, это завоевание нынешнего года, которое в будущем году нужно расширить и закрепить.
Но программа финансирования промышленности охватывает не только поддержку ее из госуд. средств; есть еще одна область финансирования, имеющая для промышленности чрезвычайно крупное значение, — это организация банковского кредита. И в этом отношении в текущем году происходили чрезвычайно крупные изменения. Промышленного кредита год тому назад в сколько-нибудь значительных размерах не существовало. Положение изменилось с того момента, как была осуществлена та частичная денежная реформа, которая связана с предоставлением Госуд. банку эмис416


Финансовая политика революции
сионного права. Банкнотная эмиссия в своей подавляющей доле имеет назначение кредитования госуд. промышленности и торговли. Для характеристики того масштаба, который получила операция кредитования в Госуд. банке, я укажу, что с 1 мая до середины июня Госбанком было открыто кредитов нашей промышленности и торговле на сумму около 60 млн р. зол. Это составляет, примерно, 1,5 млн р. в день. Это значит, что если бы мы допустили такой темп кредитования в течение года, то имели годовой масштаб кредитования в полмиллиарда рублей золотом. Конечно, в предшествующие месяцы кредитование не достигло такого масштаба, и в данном месяце, скажем, в июле, оно не будет достигать его, так как общее положение на рынке требует сейчас значительного сокращения кредитов в Госбанке; но из этих данных уже явствует уровень, до которого уже теперь способна подниматься эта операция банковского кредитования нашей промышленности. Если госпромышленность находит в себе силы для того, чтобы развиваться (а в общем и целом мы все же имеем, несомненно, картину развертывания нашей промышленности), то в значительной мере это произошло потому, что она находит поддержку в Госбанке. И если заглянуть в цифры задолженности Госбанку, то вы увидите, что задолженность Гос. Банку промышленности достигает суммы, несколько менее, чем 100 млн руб. золотом. Одновременно задолженность в другом банке, Промбанке, составляет несколько более 10 млн руб. золотом. Эти цифры сами по себе, конечно, ничтожны. Если сравнивать их с размерами довоенными, то эти кредиты чрезвычайно невелики; но, повторяю, по сравнению с тем, что было несколько месяцев тому назад, что было год тому назад, это представляет собой величайшее изменение в сторону облегчения кредита для промышленности. Поскольку банкнотная операция будет развиваться, постольку сможет расширяться и масштаб кредитования промышленности в Госбанке. Но здесь тоже есть «но», так же как и тогда, когда возникает речь о финансировании промышленности из средств госбюджета. Если там ставится императивно вопрос о том, что промышленность должна рационально использовать средства, которые ей даются из госуд. кассы, то здесь, когда речь идет относительно кредитной поддержки, также встает вопрос о правильном использовании этой кредитной поддержки. И если этот кредит используется вовсе не на то, чтобы расширять опера14-3191
417


Г.Я. Сокольников
ции промышленности, а на то, чтобы сокращать реализацию и добиваться повышения товарных цен, то, конечно, это будет вовсе не целесообразное использование банковского кредита промышленностью, а злоупотребление банковским кредитом. Действительно, если промышленность, пользуясь поддержкой банка, перестает реализовать свои товары, выдерживает их на складах, выжидая повышения цен, то такая политика вызывает повышение цен (отчасти это наблюдается как раз в данный момент), приводит к полнейшей дезорганизации нашего рынка и в то же время к полнейшей дезорганизации банковского кредитования, которое не может в этих условиях нормально развиваться.
Мне остается еще сказать пару слов о методах организации банковского кредита для промышленности. Когда в прошлом году в конце лета встал вопрос об образовании специального промышленного банка, то, как, может быть, некоторые из вас помнят, Наркомфин и в частности я высказывались резко отрицательно против того, чтобы ставить задачу финансирования промышленности через специальный промышленный банк, указывая, что, поскольку промышленность является дефицитной, постольку она сама не может внутри себя собрать значительные средства для своего собственного кредитования и что отвлечение средств внутри промышленности для ее кредитования рискует только обострить тяжелое положение отдельных отраслей промышленности; что, с другой стороны, поскольку не развилась еще банкнотная операция Госбанка (банкнота тогда еще не существовала), т. е. поскольку Госбанк не может начать выполнение функций центрального банка банков, постольку нет и здоровой почвы для создания специального банка. И мы указывали, что только тогда, когда разовьются банкнотные операции Госбанка, тогда встанет, как здоровая проблема, проблема организации промышленного банка, который взял бы на себя непосредственное выполнение части операций по кредитованию промышленности.
Такой момент сейчас наступил. В данный момент наше отношение к проблеме специального банка для промышленного кредита радикально меняется. Банкнотная эмиссия приняла достаточно значительные размеры, и теперь в известной части кредитование промышленности должно идти через специальный промышленный банк, который в свою очередь должен 418


Финансовая политика революции
быть укреплен, с тем чтобы этот промышленный банк для кредитования промышленности в формах, наиболее рациональных, коммерчески наиболее правильных, мог бы опираться на ресурсы Госбанка. Конечно, это не будет обозначать, что Госбанк совершенно прекратит всякое непосредственное кредитование промышленности. Совершенно неверно представлять себе дело так, что на Западе будто бы центральные банки не кредитуют непосредственно промышленности и торговли. Конечно, ничего подобного нет, и, например, английский банк и немецкий Рейхсбанк наряду с акц. банками сами непосредственно ведут чрезвычайно широкие операции по кредитованию промышленности и торговли. Тем более естественно, что это сохранится и у нас, ввиду того, что у нас промышленные и торговые операции в виде синдицированных и трестированных организаций на самом деле сплошь и рядом оказываются крупнее, чем, скажем, промышленный банк, который лишь постепенно может расти и капитал которого должен увеличиться при содействии государства.
Таким образом, благодаря некоторому улучшению нашего финансового положения в смысле обеспечения налоговых доходных поступлений, а также благодаря тому, что в области кредита удалось кое-что сделать, отношения между нашим Советским государством и советской промышленностью в настоящее время принимают такой характер, который действительно обеспечивает возможность подъема промышленности. И сейчас уже все будет зависеть от самой промышленности, от того, в какой степени ею будет проявлена творческая сила, и от организаторов нашей промышленности, в какой степени они сумеют вовлечь рабочий класс в эту задачу подъема промышленности в кратчайший срок.
Что же касается государственный и кредитной поддержки, то тут достигнут максимум того, чего можно было достигнуть.
Я уже говорил, какое отношение имеет проблема финансирования промышленности к ограничению эмиссионного права.
Так как вся деятельность по финансированию и поддержке промышленности и транспорта из бюджетных средств фактически идет за счет тех ресурсов, которые предоставляет нам эмиссия, и чрезвычайный расходный бюджет покрывается за счет чрезвычайного доходного эмиссионного бюджета, ясно, что сокращение дефицита промышленности и транспорта 14*
419


Г.Я. Сокольников
будет составлять огромное облегчение для госуд. бюджета. В отношении транспорта в наших бюджетных предположениях на будущий год мы исходим из того, что придется покрыть дефицит транспорта уже в сумме не 140 млн руб., а, всего 50 млн руб., предоставив при этом транспорту возможность привлечения некоторых ресурсов за счет кредитных операций. Этим кредитным операциям, предназначенным для поддержки транспорта, мы думаем положить начало в конце августа или в начале сентября т. г., путем выпуска на небольшую сумму специальных беспроцентных краткосрочных обязательств НКПС, гарантированных Наркомфином, с тем чтобы эти беспроцентные обязательства, выписанные в золотом счете, принимались в уплату в кассах НКПС в течение полугода.
Я не буду здесь останавливаться на деталях этой операции. Укажу только, что она имеет некоторое сходство с той кредитной операцией, которая нами производится в форме хлебного займа в области собирания единого сельскохозяйственного налога. Подобно тому, как облигации хлебного займа являются способом реализации налогов, которые должны получиться через несколько месяцев (в данном случае кредит выражается в том, что крестьянство уплачивает нам часть этого единого сельхозналога уже теперь в мае, вместо того чтобы уплачивать его в декабре), так и транспортные сертификаты, выписанные в золотой валюте, будут представлять собою антиципацию, т. е. предвосхищение, досрочное поступление доходов, которые поступили бы по транспорту на несколько месяцев позднее. В этом смысле, на период наиболее оживленной работы транспорта на осень, эта кредитная операция, если она будет успешной, сможет улучшить положение транспорта.
Я перехожу теперь непосредственно к вопросу об ограничении эмиссионного права.
Ограничение эмиссионного права нам представляется совершенно необходимым, прежде всего для того, чтобы рассеять совершенно ложное и ошибочное представление о так называемой диктатуре Наркомфина. Как известно, у нас диктатура Наркомфина понимается в том смысле, что Наркомфин может дать денег столько, сколько хочет каждый, кто к нему приходит за деньгами. Если же Наркомфин денег не дает, то это происходят от его скверного нрава. Это представление о диктатуре 420


Финансовая политика революции
Наркомфина вытекает из того, что мы взяли сначала курс на аннулирование денежной системы и замену ее натуральной, а потом, перейдя к системе денежного хозяйства, сохранили ничем не ограниченное эмиссионное право и действительно создали такое положение, что Наркомфин может напечатать денег столько, сколько захочет, или, по крайней мере, сколько успеет напечатать типография Гознака. Но если только попытаться внести порядок в это дело и сказать, что эмиссионное право Наркомфина должно быть ограничено, то тем самым ограничивается и даже совершенно исчезает представление о диктатуре Наркомфина. При этих условиях Наркомфин уже не может выпускать денег столько, сколько хотел бы или сколько хотели бы все недовольные неполучением денежных знаков.
В самом деле, разумный предел эмиссии может быть нащупан и может быть определен довольно точно. На этот счет существуют разногласия, но разногласия в известных пределах. Бесспорно, что за известными пределами расширение эмиссии вообще ничего не дает, а только представляет собою чистый убыток, как для самого государства, так и для промышленности и транспорта.
Если заглянуть в историю эмиссии всего только с 1921 г., то мы увидим, что в течение первых месяцев 1921 г. эмиссия давала дохода максимум 7—8 млн зол. р. в месяц. В настоящее время эмиссия дает нам от 25 до 30 млн руб. Если мы поднимаем эмиссию до 40 млн р., то это уже обозначает перегрузку рынка бумажными деньгами и через 5 — 6 недель это отражается резким обесцениванием советского рубля, которое ударяет решительно по всему.
В чем же дело? Почему раньше эмиссия давала настолько меньше? И как возможно, что теперь, в эти месяцы, эмиссия давала нам как будто бы больше дохода? Это возможно благодари тому, что фактически размер денежного хозяйства расширился, но это происходит и потому, что мы теперь все в большей и большей степени накладываем эмиссионный налог сами на себя. В самом деле, так как наш транспорт перешел целиком на денежное хозяйство, то как только советские знаки обесцениваются, государственный транспорт несет убытки от этого обесценения и в той мере, в какой ему платят советскими дензнаками.
421


Г.Я. Сокольников
Равным образом, когда наша промышленность реализует свои товары, она получает некоторое количество дензнаков, которые в кассах предприятия в значительной степени обесцениваются. Пусть не все в этом разбираются, пусть не всем это ясно, но поскольку мы это установили, постольку само Советское правительство должно принять определенное решение. Если мы хотим продолжать жить за счет экономического разрушения транспорта и промышленности — это одна дорога. Если же мы хотим прекратить это — тогда другая дорога. Я думаю, что нужно стать на вторую дорогу.
Но есть и другая сторона дела. Поскольку мы перешли на взимание денежных налогов и поскольку мы, с одной стороны, собираем денежные налоги дензнаками, а с другой — выпускаем дензнаки, которые обесцениваются, постольку мы сами обесцениваем наши поступления от налогов. С момента, когда наша налоговая система достигла широкого размера, с момента, когда мы от продналога перешли в значительной степени к налогу денежному, а в будущем перейдем к нему полностью, — наша эмиссия представляет собою вычет из того, что Советская республика получает путем налогов. Если мы собрали налогами три миллиарда дензнаков и одновременно выпустили один миллиард новых дензнаков, если этот выпуск одного миллиарда привел к обесценению денег на одну треть, то в результате мы реально получим ту же самую сумму. Отсюда ясно, что чем больше мы от системы натуральных налогов переходим к системе налогов денежных, тем более несовместимой становится с этой системой наша эмиссионная политика. В этом отношении необходим решительный перелом. Чтобы произвести этот перелом, СНК принял постановление о том, что эмиссионное право Наркомфина должно быть ограничено 30-ю млн зол. руб. в месяц, считая по курсу золота на 1-е число. СНК поручил нам представить предложение о дальнейшем сокращении этого эмиссионного права.
Мы предлагаем это дальнейшее сокращение с тем, чтобы, начиная с 1 августа, эмиссия денежных знаков была ограничена суммой в 15 млн р. в месяц, считая эти 15 млн по курсу золота на 1-е число. Это будет означать решение наше действительно всерьез покончить с развалом нашей денежной системы, покончить с перманентным, постоянным финансовым кризи422


Финансовая политика революции
сом. Конечно, вся заграничная буржуазия и бывшие люди из белогвардейской эмиграции считают, что мы этой задачи выполнить не можем, что то финансовое положение, которое мы имеем в последние годы, т. е. существование за счет эмиссии, постоянное обесценивание денег, пляска цен, отсутствие стабилизации как валютной, так и в области товарных цен, что все это суть элементы, которых нам не побороть. Если бы это было так, если бы нам нельзя было преодолеть все это, то это значило бы, вне всякого сомнения, что мы могли бы рассчитывать только на то, чтобы продержаться еще пару лет, что означало бы, что мы не сумели построить свое Советское государство. Можно на это сказать, что существуют другие государства с падающей валютой. Да, они существуют, но не как независимые, самостоятельные государства. Германия, обезличенная, униженная и разоренная Антантой, обогнала нас в смысле темпа падения валюты. Немецкая марка упала с прошлого года гораздо более значительно, чем наш рубль. Первого июля прошлого года один доллар стоил 400 марок; в настоящее время 1 доллар стоит свыше 150 мыс. марок. Таким образом, произошло обесценение марки примерно в 400 раз, тогда как у нас это обесценение за это время произошло максимум в 25 раз. Вы знаете, что и Польша имеет падающую валюту, худшую, чем наша, но и Польша находится в финансовой зависимости от Франции. И Австрия имеет худшую валюту сравнительно с нашей валютой, но Австрия превратилась в страну, которая управляется уполномоченным Антанты. Это все страны, которые потеряли свою политическую самостоятельность и ведут призрачное существование за счет миража бумажных денег. Та финансовая система, которая существовала у нас, мыслима в течение недолгого периода, периода революционной борьбы. Но если бы финансовый развал был длительным, то это исключало бы возможность хозяйственного развития и политического укрепления Советской России. Поэтому с таким финансовым хозяйством нужно покончить. Мы отдаем себе отчет в величайших трудностях, которые стоят на пути нашего финансового восстановления. Однако вполне возможно что при наличии мало-мальски нормальной обстановки, в течение ближайшего года или полутора лет, если не будет войны и голодной катастрофы (т. е. предполагая те условия, в которых мы сейчас живем), мы сможем выйти из нынешнего положения полнейшей фи423


Г.Я. Сокольников
нансовой расшатанности. Конечно, по истечении этого срока мы не будем иметь идеальной стабилизации денег, и это не будет возможно до тех пор, пока у нас не произойдет стабилизации хозяйственных отношений, стабилизации реальных цен. Но во всяком случае через год, если мы этого захотим, мы сможем иметь положение финансов, абсолютно не похожее на то, которое мы имеем теперь, ибо и то положение, которое мы имеем сейчас, не может быть приравнено к тому, которое существовало год тому назад.
Какие пути для этого? Первый путь заключается в упорядочении нашего госбюджета. Нужно сказать, что мы жили долгое время без всякого бюджета. Если бы попытаться подсчитать бюджет за 1918 г., то это было бы величайшей трудностью. Мы пробовали наметить первый бюджет в конце 1921 г. Эта попытка не удалась. Тогда сделать это было очень трудно; но сама эта попытка была уже большим шагом вперед. Ориентировочный бюджет на 1921 и 1922 гг. представлял дальнейший шаг вперед. Наш бюджет 1922/23 г., который официально не принят, но на основании которого мы живем, этот бюджет представляет еще несколько шагов вперед. В общем и целом теперь происходит нащупывание предельных размеров как доходных поступлений, так и расходов, нащупывание предельного масштаба нашего госуд. финансового хозяйства. И если мы со здравым смыслом будем использовать те средства, которые есть, то это и будет путь для того, чтобы нам излечиться от финансового кризиса. Конечно, если мы нащупали общий масштаб доходных поступлений, то другая труднейшая задача — это распределение этих наличных средств. У нас, напр., имеется 1.400.000 р. Возникает вопрос: кому сколько дать? Сколько, например, дать НКВоен, НКПути, НКЮсту, сколько дать на школы и т. д. Это распределение и есть одна из труднейших задач. Это действительная трудность бюджетной политики. Но если видеть задачу только в том, что когда в кармане имеется 1.400.000 р. (считая в том числе и все поступления от эмиссии), желать расходовать 1.800.000 р., то здесь — квадратура круга, решить которую совершенно невозможно. На этом можно, действительно, сломать голову. Поэтому мы настаиваем, чтобы в бюджетном деле было проведено определенное решение: поскольку зафиксирован в точном соответствии с доходами размер расходного бюджета, постольку 424


Финансовая политика революции
дальше ставится задача распределения средств. Это основная задача. НКФин не может высосать из пальца ни одного рубля. НКФин может собрать только те ресурсы, которые потенциально есть в стране; и может дать план распределения этих ресурсов; дальше — СНК, сессия ВЦИК, съезд Советов смогут внести те или иные коррективы в масштаб доходных поступлений и расходов.
Но какой бы ни был масштаб этого распределения, бюджет должен быть составлен как сбалансированный бюджет, т. е. так, чтобы расходная и доходная части сходились, иначе мы будем иметь бюджет, значение которого сведется к нулю и выполняться не будет.
То, что я вам излагаю, теснейшим образом связано с нашей действительной практикой, а отнюдь не представляет собой какого то теоретического положения. В прошлом году НКФин внес в СНК девятимесячный бюджет, который был сведен к цифре 1.100 млн р., при чем дефицит был определен в 135 млн р. СНК не принял этого бюджета, СНК утвердил другой бюджет в 1.700 млн зол. р., считая, что дефицит в новом бюджете будет 700 с чем-то миллионов. Конечно, можно было доказывать, что НКФин предположил слишком малый дефицит в 135 млн р., что его надо было увеличить, доведя до 250 млн р., но, во всяком случае, не имело смысла устанавливать дефицит в 750 млн р., т. е. такой, о котором не было другого мнения в Совнаркоме, как того, что этот дефицит никаким образом, никакими средствами не может быть покрыт. Что же вышло из этого бюджета? Для того чтобы жить на этот бюджет, приходилось вместо одного рубля платить полтинник. В этом году повторилась или начала было повторяться картина, очень похожая на то же самое. НКФин внес бюджет, исчисленный на год в сумме несколько больше 1.300 млн р. Этот бюджет представляет собою значительное сокращение против того, что потребовали ведомства. Ведомства исчислили свои потребности на год в 2.200 млн. Может быть, эти претензии совершенно законные, но только, к сожалению, никто никак эти 2.200 млн р. дать не может. НКФин предложил 1.300 млн р., Госплан увеличил до 1.609 млн р. Когда НКФин и Госплан пришли в Совнарком, Совнарком установил бюджет в 1.610 млн р. Но так как СНК, исчислив все доходы, в том числе и от эмиссии, не мог никак найти доходов на эту сумму, то он должен был признать, что таких 425


Г.Я. Сокольников
средств нет, и нужно вновь пересмотреть только что принятое расходное бюджетное расписание. СНК выбрал комиссию под председательством тов. Цюрупы, которой поручил свести бюджет, поставив задачей представить Совнаркому бюджет сбалансированный, т. е. такой, в котором доходы и расходы были бы сведены, в котором дефицит был бы исчислен в таком размере, чтобы были шансы покрыть его. Комиссия тов. Цюрупы работала очень долго, резала и сокращала. Вокруг комиссии тов. Цюрупы стоял стон от зарезанных наркоматов. Вы думаете, что комиссия тов. Цюрупы действительно смогла довести свою работу до конца? Ничуть не бывало. На своем последнем заседании комиссия тов. Цюрупы должна была констатировать, что ей не удалось свести бюджет. В бюджете остается такой дефицит, который, по мнению большинства комиссии, выражается в сумме 40 млн р., а по мнению других больше, чем 40 млн р., который никакими средствами покрыть нельзя. Таким образом, комиссия тов. Цюрупы признала, что бюджет, который уже прошел столько инстанций, должен поступать в финкомитет, для того чтобы в финансовом комитете, при составлении месячных бюджетных планов, подвергнуться уже окончательной урезке, или зарезке, чтобы этот бюджетный костюм уже полностью подходил на нашу советскую фигуру. Но наше расхождение, расхождение Наркомфина с комиссией Цюрупы остается все еще значительным. Мы считаем, что бюджет может быть сведен только в цифре 1.400 млн р., т. е. проект комиссии Цюрупы надлежит будет сократить на 165 млн р. Чтобы из было недоразумений, может быть, некоторые подумают, что действительно в ходе бюджетных дебатов Наркомфин сам увеличил свою цифру; но скажу, что 1.300 млн р. были исчислены по индексу конъюнктурного института, тогда как в дальнейшем был принят общетоварный индекс Госплана; цифра 1.400 млн р., исчисленных по оптовому индексу Госплана, является даже несколько меньше, чем 1.300 млн р., которые в ноябре были намечены Наркомфином в исчислении на розничный индекс конъюнктурного института.
Какой же все-таки вывод для будущего из этой бюджетной истории? Мне кажется, что вывод заключается в том, что в общем и целом те предположения, которые были сделаны Наркомфином, оказались правильными. Бюджет должен был быть составлен в цифре 1.400 млн р.
426


Финансовая политика революции
Этот бюджет, как вы знаете, теперь, еще в июле, не санкционирован как окончательный бюджет, принятый соответствующими инстанциями. В течение года мы имели борьбу различных ведомств и предприятий против реальных фактов, против реальных размеров, в которых возможно вести наше государственное хозяйство. Мне кажется, сессия ВЦИК вполне правильно поступила бы, если бы подтвердила то принципиальное предположение, которое принял уже Совнарком, именно — что должен представляться СНК и ЦИК только такой бюджет, в котором расходы и доходы были бы сведены; только такой бюджет имеет смысл класть в основу нашей бюджетной политики. Если в текущем году бюджет должен быть сведен, по нашему мнению, цифре 1.400 млн р., то это составляет, несмотря на «голодную норму» наших расходов, увеличение против прошлого года. В прошлом году, по приблизительным предположениям, фактический бюджет не составил больше, чем 1.100 млн р. Таким образом, в этом году мы имеем против прошлого года прибавку в 300 или 250 млн зол. руб.
На будущий год мы проектируем такую же самую прибавку. Мы думаем, что бюджет 1923/24 г. сможет быть сведен в цифре 1.650 млн р. Эта цифра дается не нашей волей, и наша главная задача заключается в том, чтобы наиболее целесообразно произвести распределение ресурсов между различными целевыми назначениями и правильно определить удельный вес каждой отрасли госуд. работы Советской республики.
Как же обстоит дело с целесообразностью распределения средств между различными наркоматами и, вообще, между различными целевыми назначениями в нашем бюджете? Я должен признаться: в этой области дело обстоит чрезвычайно плачевно именно потому, что у нас нет заранее принятых решений, на основе которых можно было бы маневрировать, именно потому, что в течение года продолжается борьба отдельных ведомств против общей увязки интересов. Поэтому мы обречены на совершенно случайные постановления, вследствие этого весьма крупные средства расходуются совершенно нецелесообразно.
Я думаю, что сессия ЦИК должна дать Наркомфину твердое задание и указание, что максимум целесообразности в расходовании средств должен достигаться во что бы то ни стало.
427


Г.Я. Сокольников
Между тем, наш порядок бюджетных расходов в общем и целом таков: появляется какой-нибудь чрезвычайно интересный и заманчивый проект. Представители этого заманчивого проекта с величайшим красноречием защищают его в комиссиях, потом в соответствующих учреждениях, с неменьшим красноречием рекламируют этот самый проект в прессе. Когда достаточно подготовлено соответствующее настроение умов, тогда протаскивается в более или менее молниеносном порядке решение, которое должно в кратчайший срок дать миллионные выгоды, но пока что предрешает крупнейшие расходы. После того как это решение принято и санкционировано всеми соответствующими органами, Наркомфину предписывается отпустить деньги, и Наркомфин отпускает соответствующие миллионы или триллионы. Но время идет. Проходит месяц, новый замечательный проект начинает блестеть на горизонте и находит вновь чрезвычайно восторженный прием, вновь принимаются соответствующие решения и т. д. и т. д. Наркомфин должен вновь отпускать соответствующие триллионы. Так продолжается из месяца в месяц. Но так как количество наших даже бумажных денег более ограничено, чем количество тех чрезвычайно выгодных проектов, которые у нас возникают, то получается следующее: количество проектов растет, на каждый проект из месяца в месяц приходится гораздо меньше денег. Поэтому в результате предприятие, начатое в одном масштабе, через месяц, когда появился конкурент, вынужденно поделить с ним средства. Оно протестует, воет, конкурент тоже воет, происходит столкновение, которое в конце концов решается в пользу третьего конкурента, который имеет все преимущества свежести. Такова действительная картина. Сначала мы постановляем немедленно обеспечить Донбасс. Но не успели мы еще собрать средства для того, чтобы обеспечить Донбасс, как Наркомпрос заявляет о том, что школьная сеть должна быть увеличена. Мы постановляем увеличить школьную сеть Наркомпроса. Только мы увеличили школьную сеть Наркомпроса, как оказываемся перед кризисом нефтяной промышленности. Мы должны давать средства нефтяной промышленности.
После этого происходит рурский инцидент, и мы стоим перед необходимостью усилить нашу обороноспособность. Еще не выяснился ход осложнений в Руре, как наступает финансовая «страда» в отношении сель- хоз выставки.
428


Финансовая политика революции
Затем на сцену появляется вновь кризис Донбасса, вновь планы Наркомпроса, тут же начинаются хлебные заготовки и т. д. В конце концов, все эти проекты, одни полезные н необходимые, другие никчемные и даже вредные, приходят в финкомитет, и там происходит урезка всех этих проектов. Каждый недополучает, и затеянное дело сокращается, страдает и т. д. Такую бюджетную политику вести в будущем году во всяком случае нельзя. Можно было еще более или менее легко принимать решения, пока наше хозяйство опиралось в огромной степени на бумажную эмиссию, которая, давая проблематические доходы, сама по себе поощряет и проблематические расходы. Но поскольку мы сейчас перешли в подавляющей степени на обеспечение бюджета из твердых налоговых и доходных источников, поскольку в последние месяцы эмиссией у нас покрывается в бюджете около 16—17%, постольку, если бы мы продолжали распоряжаться так деньгами, уплачиваемыми нам налогоплательщиками, как мы до сих пор распоряжались бумажными деньгами, которые печатали в Гознаке, то мы обнаружили бы величайшую политическую непредусмотрительность.
Налогоплательщик, который платит теперь, несомненно, весьма значительные (по нынешнему хозяйственному положению) налоги, не может не интересоваться тем, как Советская власть расходует его кровный рубль, который он платит в советскую кассу. Если мы сейчас всю свою работу ставим в тех рамках и в том направлении, как ее определяет тов. Ленин в своих письмах о Рабкрине, то мы должны считаться с установкой ситуации на длительный период. Нам статьями тов. Ленина дается директива величайшей экономии для того, чтобы по грошам из госуд. средств давать промышленности. Поскольку налоговая система, повторяю, начинает составлять основу нашего бюджета, мы должны в расходовании средств начать применять иные методы: гораздо большую продуманность, осторожность, отказ от политики случайных решений. Я рассчитываю, что в предстоящем бюджетном году нам в значительной мере удастся это осуществить.
Я перехожу к вопросу о налогах. Я позволю себе не загружать своего доклада цифрами и не входить здесь в рассмотрение подробностей, которые будут более детально и специально выяснены в докладе тов. Владимирова по вопросу об ориентировочном бюджете этого года.
429


Г.Я. Сокольников
Я хочу по вопросу о налогах сказать только следующее: в течение 1922/23 г., начиная с января, мы строили налоговую систему. У нас почти не было до этого периода никаких денежных налогов, а после этого почти каждый месяц появлялся тот или иной новый налог.
И вот, у многих начинало создаваться такое впечатление, особенно в крестьянской массе, что этому не будет конца, что каждый месяц будут возникать все новые и новые налоги. Мы должны категорически сказать, что этот период окончился, что мы считаем свою налоговую систему законченной, не в смысле ее внутренних совершенств — об этом я сейчас скажу, — но в том смысле, что сеть налогов, которая построена, является предельной. В течение всего предстоящего 1923/24 г. не должно быть больше введено ни одного нового налога. Может быть, в виде исключения может появиться какой-нибудь мелкий налог или сбор, но, как правило, как линию нашей политики, необходимо принять следующее: ни одного нового налога. Предел налогового обложения, который сейчас достигнут, является максимальным. Больше ни одного шага вперед, в смысле увеличения налогов, не может быть. Вся задача переноситься теперь на внутреннее улучшение, на наибольшую рационализацию той налоговой системы, которая была построена наскоро, наспех; вся задача состоит в улучшении налоговой системы, для того, чтобы, с одной стороны, обеспечить наибольшую ее приемлемость и удобство для трудящихся масс, с другой стороны — обеспечить наибольшую выгодность и экономичность ее с точки зрения интересов государства. В этом направлении уже сделаны шаги в области обложения деревни, где целый ряд налогов слит в единый сельскохозяйственный налог. Осуществление единого сельскохозяйственного налога, даже в нынешней промежуточной форме, т. е. в форме полуденеж- ной, полунатуральной, дает чрезвычайно большие преимущества крестьянству; при этом, конечно, в нынешнем году частичное сохранение натурального обложения было совершенно неизбежно и необходимо.
Примерно, такую же реформу, правда несколько меньшую по своему значению, нам придется провести и в области городского прямого обложения. В городе у нас до сих пор сохранился трудгужналог, который упразднен в деревне. С другой стороны, в течение этого года взимался общегражданский налог. У нас есть налог на высокие ставки зарплаты и, 430


Финансовая политика революции
наконец, подоходно-поимущественный налог. Эти налоги должны быть унифицированы, слиты в единый подоходно-поимущественный налог, который на своей низшей ступени в известной мере будет воспроизводить гражданский налог, т. е. будет просто взносом с доходов, начиная с. некоторого минимума, а дальше, начиная с более высоких доходов, будет носить уже характер действительно подоходно-поимущественного обложения. Таким образом, будет проведена унификация четырех городских прямых налогов в один прямой налог, который точно так же фиксируется на год вперед и уплачивается в определенные сроки.
Вообще нужно сказать, что наряду с рационализацией бюджета, о которой я говорил, точно так же придется установить правила, регулирующие установление налогов; новые налоги не могут быть введены неожиданно, без предупреждения. Если предполагается к введению новый налог, то об этом вся страна, все трудящееся население должны быть заблаговременно предупреждены. Ставки должны быть точно так же твердыми. Мы не питаем никаких иллюзий насчет особых достоинств нашего нынешнего налогового хозяйства. Мы считаем, что должна быть постоянная работа над улучшением и исправлением тех недостатков, которые возникли в силу чрезвычайной спешности налоговой работы, когда путем введения того или другого налога надо было затыкать ту или иную дыру в бюджете.
Я не буду останавливаться на цифрах нашего налогового обложения по сравнению с обложением довоенным, рассчитывая, что это будет сделано в докладе тов. Владимирова. Позвольте перейти к вопросам нашей валютной политики, которые связаны с вопросом об ограничении эмиссионного права, поскольку, с его ограничением, мы должны обеспечить другие кредитные и валютные источники как для нашего госуд. бюджета, так и для нашей промышленности.
Основной мерой по оздоровлению валюты, которая была предпринята в этом году, было предоставление Госуд. банку права эмиссии банковских билетов — червонцев. Поскольку банк получил это право и выпустил свои червонцы, постольку он снял с госуд. бюджета задачу краткосрочного кредитования промышленности. Этой задачи наше казначейство теперь не выполняет. С другой стороны, банк в 1921/22 г. получил из средств госуд. бюджета советскими дензнаками около 100 млн р. в золотом счете.
431


Г.Я. Сокольников
В нынешнем году, благодаря собственной эмиссии, он не будет вынужден прибегать к поддержке со стороны госуд. казначейства. Выпустив в обращение банковские билеты, мы приняли систему так называемой параллельной валюты. Эта система вызывает целый ряд практических трудностей, которые, однако, совершенно неизбежны. Эта система параллельных валют должна у нас существовать известное время. Поскольку, с одной стороны, у нас идет процесс оздоровления хозяйства, он может находить свое частичное выражение и подкрепление в некотором оздоровлении денежной системы. Поскольку, с другой стороны, целый ряд гнилостных процессов продолжает еще существовать, для устранения их необходимо выждать разрешения некоторых хозяйственных противоречий, и до поры до времени неизбежна, в той или другой форме, казначейская эмиссия. Отличие казначейской эмиссии от банковской заключается в том, что банк выпускает банкноты только через механизм кредитной операции, т. е. банкноты, выпущенные банком, обязательно должны к нему вернуться. Если, например, Иванов получил от банка банкноту и пустил ее в оборот, то он через несколько месяцев должен будет найти ее на рынке, чтобы принести в банк. Для банкноты обеспечены спрос и предложение. Банкноты не выпускаются как дотация. В обращении они сохраняют свое, так сказать, вращательное движение и тем самым свою стоимость. Но этого недостаточно, потому что таким путем обеспечивается только известное поддержание курса банкноты на внутреннем рынке. Чтобы создать из банкноты устойчивую валюту, которая получает свое признание и в международном обороте, для этого необходимо, чтобы эмиссия банкнот была обеспечена известным золотым фондом. Эту задачу мы с самого начала поставили: банкнотная эмиссия мыслится нами, как эмиссия, которая должна восстановить для нас валюту, которая имела бы международное признание, которая имела бы хождение не только на внутреннем советском рынке, но и за пределами его.
Это возможно в том случае, если эта банкнота будет иметь устойчивую ценность по сравнению с мировыми золотыми валютами. Поэтому задачей нашей валютной политики в этой области является поддержание золотого курса, поддержание золотого паритета банкноты в отношении к иностранной валюте. В белогвардейской прессе много упражнялись в ост432


Финансовая политика революции
роумии по поводу нашей банкнотской эмиссии, в особенности тогда, когда эта эмиссия еще не завоевала себе того места, которое она начинает завоевывать уже теперь. Белогвардейские публицисты доказывали, что банкнота ничем не отличается от советского знака, что если даже в Госбанк положено некоторое количество валюты, то она там лежит и в действительности никакого обеспечения банкноты собой не представляет.
Так ли это? Какой смысл имеет золотое обеспечение банкноты, которое требуется по уставу в 25%, а осуществляется за последнее время банком в размере до 50%? Это имеет два смысла, два значения. Во-первых, суммой золота ограничивается и масштаб банкнотской эмиссии. Если банк не имеет достаточно золота, то он не может выпускать большее количество банкнот, чем то, которое соответствует золотому запасу, требуемому по уставу. Но валютный запас золота в Госбанке имеет и другое значение. Золотой запас, который обеспечивает наши банкноты, не является мертвым обеспечением, которое лежит в подвалах Госбанка; в известной части это обеспечение является активно действующим на рынке. Это значит, что если у банка есть необходимый валютный резерв, то в том случае, если золотая валюта поднимается выше червонца, если червонец обесценивается по отношению к иностранной валюте, Госбанк может выступить с предложением иностранной валюты и реализовать иностранную валюту, осуществляя поддержание паритета между твердой иностранной валютой и червонцем. Таким образом, имея валютный резерв, банк может выступать на рынке и поддерживать паритет между червонцем и иностранной валютой. Этот паритет можно, вообще говоря, поддержать двумя способами. Во-первых, тем, чтоб наш червонец разменивать на золото, что было бы наиболее автоматическим способом обеспечения стоимости. Но этот способ теперь не практикуется даже в отношении валют других стран, ибо ни английская, ни французская валюты не размениваются сейчас на золото. Второй способ — это обеспечение твердого паритета между банковским червонцем и иностранной валютой. Поскольку Госбанку будет удаваться поддерживать паритет, поскольку доллары и фунты стерлингов будут иметь твердое соотношение с червонцем, постольку червонец начнет, и он уже начинает, понемногу завоевывать должное место вне Советской России. Практика показывает, что задача поддержания паритета между червонцем 15-3191
433


Г.Я. Сокольников
и фунтом стерлингов и долларом была осуществлена, и что за истекшее первое полугодие червонной эмиссии, в общем и целом, несмотря на некоторые колебания, мы имеем совпадение курса червонца и иностранной валюты, и в настоящее время мы имеем, как и в начале операции — в январе — приблизительно паритет между червонцем и фунтом стерлингов, и даже соотношение несколько большее в пользу червонца, чем было в начале операции, в январе.
Банкноты представляют собой наше будущее. Наша денежная реформа начата с предоставления эмиссионного права Госбанку, но это не означает, что мы предполагаем немедленно же ликвидировать советские знаки; это не означает, что мы предполагаем немедленно же перейти в нашем бюджете на использование банковской эмиссии. Пока в нашем бюджете еще крупный дефицит, нам это сделать невозможно; это обозначало бы разрушение устойчивости банкноты, так что на это пойти нельзя. Банковская эмиссия должна сохранить в подавляющей мере свой нынешний характер кредитной эмиссии, направляемой в торгово-промышленный оборот. Нашей задачей является ограничение бюджетного дефицита, сведение его к ничтожному минимуму путем усовершенствования нашей налоговой системы, чтобы расходный бюджет покрывался нормальными налогами и доходами. В тот момент, когда дефицит будет сжат до минимума, наступит время прекратить, эмиссию советских знаков и перейти к другим мероприятиям по оздоровлению нашей денежной системы. Но, с другой стороны, не нужно упускать из виду, что покрытие дефицита возможно наиболее безболезненно на пути развития госуд. кредита, на пути привлечения ресурсов путем займов на внутреннем рынке (пока внешний кредит еще невозможен).
Сейчас мы приступили к выпуску золотого выигрышного займа. Мы имеем на этом пути величайшие трудности. Тем не менее мы уверены, что выигрышный заем завоюет такое же доверие и будет пользоваться таким же приемом, как и хлебный заем. Все помнят, какие затруднения встречал на своем пути в прошлом году хлебный заем. В этом году этих затруднений уже нет. Хлебный заем, выпуск которого разрешен в количестве 60 млн пудов, полностью уже размещен и с мест продолжают поступать запросы на облигации хлебного займа; нынешние тяжелые месяцы, июнь 434


Финансовая политика революции
и июль, когда налоговые поступления обыкновенно сокращаются, мы переживаем без особенного кризиса только потому, что имеем хлебный заем. Развитие этих кредитных операций, краткосрочных и долгосрочных, позволит нам разгрузить госбюджет и в будущем году обойтись значительно сокращенной, по сравнению с нынешним годом, дополнительной эмиссией советских знаков.
Вот почему Наркомфин предлагает сессии ВЦИК утвердить проект о дальнейшем ограничении эмиссионного права с 1 августа этого года — 15 млн р. в золотом счете по курсу 1 дня месяца, рассчитывая, что затем можно будет произвести и дальнейшее ограничение эмиссионного права. Излишне повторять, что нельзя изжить, финансовый кризис, прикрываясь цветной бумажкой: финансовый кризис можно преодолеть только целесообразными финансовыми операциями, и в числе таких целесообразных финансовых мер, которые могут выявить решительный перелом в области нашей финансовой политики, является ограничение эмиссионного нрава. Это решение засвидетельствует и здесь у нас, и за границей, что Советская республика находит в себе силы для борьбы с финансовым кризисом и что она найдет достаточно сил, чтобы реорганизовать финансовое хозяйство и обеспечить устойчивое существование и прочное развитие первого рабоче-крестьянского государства во всем мире.
3 июля 1923 г.
3. Программа финансового оздоровления
а) Доклад на III сессии ЦИК СССР
Я начну свой доклад с принципиальной характеристики одного из внесенных в настоящую сессию ЦИК законопроектов — именно «Временного положения о местных финансах».
«Временное положение о местных финансах» и другие законопроекты, касающиеся местных финансов, — вводный закон, «Положение об имуществах местного значения», постановление о введении в действие положения о волостных бюджетах — эти декреты представляют собой, соб15*
435


Г.Я. Сокольников
ственно говоря, целый кодекс. «Временное положение о местных финансах» кодифицирует наше законодательство о местных финансах, вводя при этом ряд существенных изменений. Я думаю, что не ошибусь, если скажу, что в нашем финансовом законодательстве, а может быть, и не только в финансовом, этот кодекс — «Положение о местных финансах» — представляет собой документ крупнейшего исторического значения.
В течение революции вопросы местных финансов проделали довольно сложную историю. Когда, после октября, лозунг «власти на местах» получил свое очень распространительное толкование, можно было думать, что права местных органов в области финансов станут чрезвычайно широки. На самом деле местное финансовое управление в первые месяцы после революции сводилось, главным образом, к практике налогов и других мер, носивших характер конфискационный. В условиях финансового развала, в условиях общей хозяйственной разрухи организация местных финансов не могла твердо стать на ноги. Местные органы не имели возможности организации правильного финансового хозяйства, которое предполагает систему налогов и систему доходов, что возможно только в условиях более или менее упорядоченного денежного хозяйства. Этой объективной предпосылки в течение первого года революции в действительности не могло быть. С другой стороны, вея обстановка первых лет революции, с момента Гражданской войны, делала невозможным расцвет местного самоуправления вообще.
Лозунг «власти на местах» был скоро сменен очень жесткой централизацией, которая вынуждалась борьбой на всех фронтах, — борьбой, которая требовала величайшего сосредоточения всех сил под одним беспрекословным подчинением центральному командованию центральной Советской власти. Политика общего котла — политика, совершенно вынужденная, диктовавшаяся необходимостью распределять скудные ресурсы наиболее целесообразно в интересах военной борьбы, — эта политика по сути дела исключала возможность хозяйственной автономии на местах.
Когда эта эпоха прошла, в наследство периоду новой экономической политики осталась система чрезвычайно централизованных хозяйства, финансов и администрирования. Конечно, в условиях нэпа, когда целый ряд моментов, обусловливающих объективную необходимость прежней системы, отпал, было совершенно естественно наступление поры децентрализации.
436


Финансовая политика революции
В области финансовой это изменение политики началось довольно широким фронтом осенью 1921 года. Очень скоро, при первых же шагах по упорядочению государственного финансового хозяйства, мы в Наркомфине пришли к глубокому убеждению, что дальнейшее строительство в области советских финансов возможно только при условии политики децентрализации, потому что мы совершенно ясно видели невозможность ресурсами государственного бюджета и усилиями централизованного государственного попечения обеспечить все местные расходы наиболее соответственно местным потребностям. С другой стороны, для нас не было никакого сомнения в том, что использование всех налоговых возможностей немыслимо при помощи действия одного только централизованного аппарата.
Переход от системы крайней централизации к системе финансовой децентрализации был, однако, в достаточной степени болезненным. В начале лета 1922 года дальнейшая децентрализация, перенесшая целый ряд расходов на местный бюджет и давшая право самостоятельного администрирования финансов и собирания налогов и доходов, встретила значительное сопротивление со стороны некоторых местных органов, и, действительно, этот переход ставил часто довольно трудные задачи перед органами местной Советской власти. Однако, в общем и целом, надо сказать, что органы местной власти поддержали этот курс и, поддержавши его, действительно сумели при помощи развития местной инициативы, при помощи использования всех местных средств и энергии начать налаживать местное хозяйство, так что в целом ряде случаев оно идет не позади, а впереди нашего государственного бюджета, хотя, надо заметить, трудности, которые приходится преодолевать нам в центре, больше, чем трудности, которые приходится преодолевать на местах.
Нынешний проект «Положения о местных финансах» подводит, таким образом, в известной степени заключение этой политике финансовой децентрализации, и в то же время это «Положение», поскольку в него включено «Положение о волостном бюджете», идет дальше, чем мы шли до сих пор.
Именно включение в «Положение о местных финансах» и «Положения о волостном бюджете» имеет огромное принципиальное значение.
437


Г.Я. Сокольников
Если мы и до сих пор страдаем от чрезмерного бюрократизма в нашей советской жизни и если этот бюрократизм имеет целый ряд корней, то в их числе одну из самых существенных причин составляет то, что наша низовая советская жизнь до последнего времени была совершенно не организована.
Борьба с бюрократизмом, которая стоит в порядке дня нашего законодательства и нашей практики, была бы по существу дела донкихотством, если бы мы не остановили своего внимания на том, что пока десятки и десятки миллионов будут жить в условиях, не реализующих в достаточной мере возможность известной административной и финансовой автономии на местах, до тех пор борьба с бюрократизмом не будет иметь успеха, до тех пор наша система будет представлять собою организованную верхушку, которая является весьма точным и весьма сложным механизмом, но которая не имеет соответствующих организованно действующих точек опоры внизу.
Волостной бюджет обозначает, что волость превращается в организм, имеющий право решать по-своему целый ряд основных вопросов своей жизни. Она приобретает, на основании декрета о волостном бюджете, те права и полномочия, которые ей передает центральная Советская власть. Речь здесь идет не о раздроблении власти, а о разделении задач управления, и это разделение должно быть проведено. Волость получает круг общественных дел, над которыми ей придется трудиться, и в то же время она получает известную финансовую автономию, приобретает налоговую и доходную компетенцию, становится клеточкой, ячейкой нашего общественного советского организма. Нашей задачей является от нынешнего, очень уродливого, во многих отношениях очень бюрократического Советского государства перейти, по мере дальнейшего движения, сквозь переходную эпоху к социализму, перейти к государству-коммуне.
Но, несомненно, одним из условий этого осуществления государства-коммуны является для данного времени начало работ над созданием волости-коммуны, над организацией общественной жизни в низах, в деревне, над организацией общественной жизни крестьянства. Перед Советской властью и перед рабочим классом стоит задача гигантской трудности. Она будет состоять в том, чтобы в этих низовых ячейках советской жиз438


Финансовая политика революции
ни, в волости-коммуне, сохранить преобладание политики рабочего класса, сохранить руководство рабочего класса по отношению к крестьянству и их тесный союз против кулацкой буржуазии в деревне. Это преобладание политики рабочего класса может быть обеспечено путем использования организационных возможностей, даваемых формами Советской власти в волости-коммуне. Здесь есть возможности просветительного влияния, влияния через кооперацию, влияния политической партии. Все эти моменты могут получить свое полное значение. Ясно одно: здесь будет полный разрыв с практикой старой, дореволюционной России. По этой линии пройдет водораздел между дореволюционной Россией и новой Советской Россией; между дореволюционной Россией, в которой крестьянство общественной жизни не знало и к общественной жизни дорваться не могло, и между новой Советской Россией, в которой организуется крестьянская жизнь на условиях идейного союза с рабочим классом и его партией.
Повторяю, здесь стоит огромная задача. Несомненно, что на том пути встретится целый ряд опасностей. Несомненно, что мелкобуржуазные и контрреволюционные партии могут попытаться использовать эту форму низовой советской общественности — волости-коммуны. Они могут попытаться завоевать ее, чтобы получить там опорные пункты против рабочего класса. На эти опасности надо смотреть открытыми глазами. Повторяю, нет сомнения, что путь государства-коммуны в нашем понимании лежит через вол-коммуну. И эта финансовая административная децентрализация является теперь условием нашего дальнейшего государственного и финансового развития. Таково принципиальное значение «положений», которые мы вносим.
Но, конечно, тут же надо предостеречь самым решительным образом против того, чтобы эту линию финансово-административной децентрализации не превратить в линию, которая привела бы к расслаблению центральной власти, которая привела бы к тому, что центральная власть потеряла бы возможность активного, в каждый нужный момент, вмешательства в местную жизнь. Нужно решительно отвести попытки забронировать местную жизнь таким образом, чтобы укрыть ее от возможности регулирования со стороны центральной власти. Административная децентрализация не может быть нами доведена до таких пределов, чтобы потеря439


Г.Я. Сокольников
лась возможность общегосударственного законодательства и общегосударственной и общесоюзной регламентации. В условиях новой экономической политики мы можем провести эту децентрализацию управления, провести разделение труда между целым рядом органов и дать возможность местным и низовым органам проявить полную свою силу, энергию и инициативу.
Но, конечно, мы, Советская Россия, остаемся еще на положении военного лагеря, и мы еще должны сохранить походный порядок нашей жизни. Мы не знаем, перед какими задачами мы можем быть поставлены в любой момент международной обстановкой. Это значит, что мы должны сохранить полностью свою маневренную способность, и если бы потребовалось перестроиться в боевой порядок, то наша организация должна быть еще настолько гибкой, чтобы это могло быть сделано. Поэтому против сепаратизма, раздробленничества, против российского жирондизма, к которому отчасти имеются некоторые тенденции, надо выступать решительно. Может быть, в дальнейшем, когда неоспоримой станет Советская власть не только в Союзе ССР, но и во всей Европе, может быть, тогда возможно будет идти еще дальше в разделении труда. Сейчас нам надо сохранить маневренную способность. Сейчас, децентрализуя управление, надо в руках центральной власти Советов оставить полную возможность перестроиться в любой момент, ибо в любой момент ресурсы, предоставленные в распоряжение местных органов, могут оказаться нужными для другой цели, для другого порядка. Общее понимание интересов основных, первоочередных должно стоять выше интересов второстепенных и местных, как бы они существенны ни казались на местах. Повторяю, надо решительно выступить против известного уклона к сепаратизму, против раздробленничества, сохраняя курс, взятый на административную и финансовую децентрализацию.
Вопросы строительства местного бюджета получают чрезвычайно большое значение, поскольку дальнейшее наше финансовое строительство идет по пути упорядочения отношений между государственным бюджетом и бюджетом местным. Выделение из государственного бюджета в местный бюджет целого ряда расходов, с одной стороны, целого ряда доходных источников — с другой, конечно, составило значительное облегчение 440


Финансовая политика революции
для государственного бюджета; оно же было плюсом и для местного бюджета — об этом теперь нет никаких споров.
В каком же положении теперь находится наш государственный бюджет? Я прежде всего должен сказать, что самая возможность государственного бюджета дается ровно в той степени, в какой упорядочивается наше денежное обращение. Бюджет есть план, который должен составляться на год вперед, но составление плана на год вперед возможно в действительности только в том случае, если более или менее реальна та валюта, в которой должен исполняться этот план. И когда в 1921 году, осенью, была сделана попытка составить первый бюджет, она разбилась о полнейшую неупорядоченность нашего денежного обращения. Ни одной сметы не могли сделать, ни один расход не мог быть высчитан, потому что ни одна цена не могла быть установлена. Мы находились в состоянии полнейшего финансового хаоса.
Мы боролись с ним в течение двух лет, и теперь, несмотря на то что целый ряд трудностей еще не разрешен и до сих пор, еще финансовый хаос нас обступает со всех сторон, тем не менее, некоторые материковые контуры выступают из этого океана финансового хаоса. Мы имеем теперь червонную валюту, мы имеем возможность исчислять расходы — даже в тех случаях, если они не выполняются в реальных червонцах, в червонном исчислении. Совзнак по отношению к банкноте в нашем хозяйстве отошел на роль вспомогательной валюты, и в этих условиях, конечно, создание финансовых планов и действительное осуществление этих финансовых планов становится возможным. Как бы ни был велик хаос, продолжающийся теперь, у нас может и должно быть ясное сознание того, что мы его преодолеваем из месяца в месяц.
Мы жили в прошлом году почти исключительно по режиму месячных бюджетных планов. Эти месячные бюджетные планы сохранятся у нас и в этом году, но, наряду с ними, впервые в первом квартале 1923/24 года мы действительно создали (в начале квартала, а не к концу его) наш твердый квартальный бюджет на 3 месяца, причем квартальный бюджет составлен в червонцах. Выполнение этого квартального бюджета производится по ежедневному курсу для червонца. Таким образом, в государственном бюджете все расходные ассигнования получают вполне реальный характер. Та 441


Г.Я. Сокольников
сумма денег, которую получает каждый государственный потребитель по государственному бюджету, представляет собой в точности ту величину, которая в государственный бюджет внесена. Это является большим достижением для государственного бюджета, но, конечно, не концом всех достижений. Дальнейшей нашей задачей будет окончательно изжить обесценение денег, окончательно прийти к системе устойчивых денег. Мы начали с создания на первый квартал 1923/24 года твердого квартального бюджета, который теперь выполняется и который позволяет — как, например, это было в ноябре — ноябрьский месячный бюджет рассмотреть и утвердить в СТО в течение двух часов, тогда как раньше на это требовались дни и дни. Вместе с тем, мы думаем, что в этом году мы впервые сможем выполнить то поручение, которое дала нам летняя сессия ЦИК, а именно представить к 1 декабря твердый годовой бюджет. Правда, ввиду того, что, по всей вероятности, съезд Советов состоится несколько позднее, годовой бюджет будет утвержден несколько позднее. Но мы полагаем, что не позднее 1 декабря государственный годовой бюджет, уже после его пересмотра в Госплане, сможет быть представлен нами в Совнарком Союза. И мы попытаемся в этом дальнейшем году жить и устанавливать квартальные сметы в соответствии с этим годовым планом.
Составление этого годового плана возможно лишь благодаря тому, что сессия приняла летом твердое решение составлять только такие финансовые планы, для осуществления которых на самом деле есть возможность. Бюджет должен быть реальным. Реальной должна быть и наша финансовая политика. Это значит, что мы не должны обещать того, чего не можем исполнить; это значит, что мы не должны браться за такие дела, выполнить которые мы не можем; это значит, что мы должны отказаться от неправильного подхода к решению хозяйственных и финансовых вопросов, который, к сожалению, еще слишком часто имеет место. Только потому, что такое-то предприятие хорошо, симпатично, только по одному этому браться за него нельзя: надо раньше подсчитать, имеем ли мы для этого ресурсы или нет. Это общепризнанные простые истины. Тем не менее, надо сказать, что от признания их до готовности действительно провести их в жизнь — дистанция большого размера. И нужно добиться, чтобы и сессия ЦИК, и Совнарком, и местные органы измеряли работу любого 442


Финансовая политика революции
Наркомата, работу любого нашего хозяйственного предприятия проверкой того, насколько реально оно ставит себе задачи и насколько в точности оно затем выполняет те обязательства, которые на себя налагает. Я думаю, что если мы не выйдем из пределов того годового бюджета, который намечен Наркомфином, то в этих пределах мы бюджет действительно сможем выполнить. И эти пределы не так малы.
Если в 1921/22 году наш годовой бюджет, при окончательном пересчете, составлял от 800 до (максимум) 900 миллионов рублей золотом, то уже бюджет прошлого года, т. е. 1922/23 г., составлял не менее чем 1 миллиард 250 млн червонных рублей. Что же касается бюджета нынешнего 1923/24 года, то он, по предположениям Наркомфина, должен составить не менее 1 миллиарда 750 млн рублей, включая оборотные расходы Наркомпути, Наркомпочтеля и некоторые оборотные казначейские расходы, например, погашение займов и т. д. Это цифра чрезвычайно крупная, и основная задача, которая стоит теперь перед нами, вовсе не сводится к тому, чтобы расширить рамки этого бюджета, потому что это означало бы наложить тяжесть, невыносимую для народного хозяйства, для рабочих и, в особенности, для крестьянства. Основная задача сейчас сводится к тому, чтобы наиболее правильно распределить эти средства, наиболее экономно их расходовать.
Можно постановлять увеличивать государственный бюджет до бесконечности. Если в этом отношении не будет никакой сдержки, можно, пожалуй, пойти очень далеко, но только какой будет конец? Конец будет тот, что корректирование этого бюджета будет произведено не методами финансовыми и не методами экономическими; оно будет произведено методами политическими. Поистине, лучше предварительно корректировать бюджет со стороны финансовой, лучше предварительно правильно рассчитать ту тяжесть, которая может быть вынесена страной; лучше ограничить расходы государства, чем так переобременять государственный бюджет, чтобы потом вызывать политические ухудшения. Мы должны сказать, что дальше этих пределов мы пойти не можем, и мы должны будем жить с этим бюджетом. Если в этих пределах мы будем жить, тогда бюджет будет твердым, и тогда те обязательства, которые берет на себя Наркомфин по части выполнения этого бюджета, будут действительно выполнены в размере 100 процентов.
443


Г.Я. Сокольников
Я не буду здесь входить в подробное рассмотрение нашего ноябрьского бюджетного плана, как основного бюджетного плана, и контрольных цифр, а дам только некоторые общие объяснения к ним. Наш ноябрьский бюджет характеризуется, прежде всего, тем, что сведен в размере (с округлением) в 190 млн червонных рублей. Это больше чем вдвое превосходит цифру ноябрьского, бюджета прошлого года. Внутри этого бюджета картина примерно такова: две трети бюджета покрываются налогами и доходами. Около одной трети представляет собой дефицит. Мы покрываем его, главным образом, кредитными операциями. Здесь фигурирует золотой заем, выпуск транспортных сертификатов, выпуск сахарного займа, наконец, окончание реализации хлебного займа. Размещение золотого займа вместе с ноябрьской реализацией даст несколько более 75 миллионов рублей золотом; от золотого займа осталось, таким образом, разместить очень немного. Дальше мы прибегаем к выпуску краткосрочных платежных обязательств НКФина, выписанных в золотой валюте. Наконец, мы реализуем некоторое количество экспортной валюты. И в качестве последнего ресурса мы имеем эмиссию, которая покрывает остаток дефицита в 15 миллионов рублей золотом. Из 60 с небольшим миллионов рублей дефицита эмиссия покрывает одну четверть.
По сравнению с тем, что было раньше, можно сказать, что мы имеем сейчас некоторое движение вперед. Но все-таки, по существу дела, этот дефицит необычайно большой, и нам никак нельзя признать, что наш государственный бюджет есть бюджет здоровый. Мы существуем в значительной мере за счет кредитных операций, а эти кредитные операции сплошь и рядом краткосрочные. Сахарный заем, например, который должен дать около десятка миллионов рублей, — есть заем на 3 месяца. Платежные обязательства центральной кассы НКФина — это векселя на 3 месяца. Таким образом, мы бьемся в пределах очень краткосрочных кредитов. А если мы прибегаем к кредитам долгосрочным, каким является золотой выигрышный заем, то вы все знаете, какие величайшие трудности мы встречаем на пути реализации этого займа. Вы знаете, что в значительной степени этот заем реализуется благодаря тому, что он идет в счет заработной платы и таким образом представляет наши обязательства перед рабочим классом за счет его заработной платы. Вот почему, если мы 444


Финансовая политика революции
говорим, что намеченный государственный бюджет в пределах примерно 1 млрд 750 миллионов рублей может быть выполнен, то все-таки, должно помнить, с каким огромным трудом, с каким величайшим напряжением удастся выполнение такого грандиозного бюджета.
Каковы же наши расходные статьи? В ноябре месяце мы имеем, примерно, такое соотношение. Наши так называемые обыкновенные расходы, т. е. те, которые покрывают регулярные нужды нашего Советского государства, составляют 134 миллиона рублей. Остаток около 55 миллионов рублей составляют чрезвычайные расходы. Эти чрезвычайные расходы суть расходы по финансированию промышленности, по поддержке сельского хозяйства, по финансированию кооперации, по электрификации, по строительству, затем расходы по кредитным операциям. В эти чрезвычайные расходы не включены еще расходы по покрытию дефицита транспорта, а также почт и телеграфов, хотя с известным основанием можно покрытие этого дефицита перенести точно так же сюда. Итак, тяжесть нашего финансового положения усугубляется тем, что на государственном бюджете лежит необходимость поддерживать и обеспечивать нашу тяжелую промышленность и транспорт.
Тяжелая промышленность сейчас развивается только благодаря государственному бюджету и только в меру того, какую поддержку она получает от него. Мы имеем сейчас улучшение положения на транспорте: мы можем сказать, что транспорт, по сравнению с прошлым годом, сделал значительные успехи. В ноябре месяце выручка транспорта составит не менее 45.000.000 р., вероятно, даже миллиона на два, больше, тогда как государственная дотация транспорту составит всего шесть миллионов рублей. Таким образом, по сравнению с прошлым годом — достижение огромное. В начале прошлого года транспорт получал две трети от государства, одну треть добывал сам. К осени прошлого года соотношение переменилось: транспорт добывал две трети сам, а одну треть получал от государства. Теперь он получает от государства менее У8 части.
Далее я должен указать на некоторое увеличение наших военных расходов. Конечно, наше Советское правительство ни в какой мере не склонно к каким бы то ни было военным авантюрам. Я не скажу, чтобы в частности у Наркомфина была особенная готовность идти на увеличение воен445


Г.Я. Сокольников
ных расходов. И, конечно, если это не будет диктоваться абсолютной необходимостью, — а тут играет роль не наша воля, а воля наших противников, — то для нас будет возможно отстаивать линию сокращения военных расходов. Но за последние месяцы пришлось позаботиться о том, чтобы поднять обороноспособность армии. Армия, несомненно, находилась в течение последних лет в тяжелом положении. Командный состав получал недостаточное содержание. Состояние военной промышленности было таким, что могло внушать опасения в случае, если бы Советская Россия оказалась под ударом врага, и понятно поэтому, что необходимо было принять кое-какие меры в смысле увеличения окладов, в смысле улучшения снабжения армии и т. д.
Я должен здесь оговориться. Мне придется указать потом, что до некоторой степени увеличение наших ассигнований по армии, равно как и другие наши государственные расходы, могут быть весьма значительно сокращены без всякого ущерба для дела, при одном условии: если мы будем вести политику цен, более или менее соответствующую общим интересам Советского государства. Если мы действительно придем к тому, что начнем проверять и точно устанавливать себестоимость продукции нашей промышленности, если мы успеем побороть волну калькуляционного легкомыслия, если можно так выразиться, то мы чрезвычайно выиграем. Мы получим возможность расходовать государственные средства гораздо более целесообразно. Удивляться ли, что растет наш военный бюджет, если мы имеем, например, несоразмерные ни с чем заявки со стороны промышленности: шинель, например, солдатская, пехотная, в довоенное время стоила 5 р. 91 коп.; в настоящее время, при обсуждении бюджета, предприятия, заготовляющие шинели, предъявили расценку на одну шинель в 25 руб. 75 коп. Таким образом, цена на шинель, по сравнению с довоенным временем, поднята почти в 5 раз. Дальше — фуражка зимняя в довоенное время обходилась в 63,2 коп.; в настоящее время предложена расценка в 6 р. 15 к., т. е. почти в 10 раз дороже. Сапоги стоили 6 руб. 35 коп.; в настоящее время пожелания кожсиндиката за пару сапог определяются в 23 руб. 75 коп. Шерстяные одеяла стоили в свое время царскому правительству 8 руб. 40 коп., Советское же правительство должно платить за них по 16 руб.
446


Финансовая политика революции
Тут речь не может идти ни о накладных расходах, ни о розничных ценах. Тут лицом к лицу стоят органы нашей государственной промышленности, с одной стороны, а с другой стороны — органы государственного казначейства. И когда дело доходит до получения военных заказов, то выступает налицо самое худшее отношение к интересам государственных финансов. Выходит так, что можно с этого Советского государства драть так, как будто оно является совершенно чужим. Этой нездоровой психологии надо безусловно и решительно положить конец.
На сессии в прошлом году дискутировался вопрос о налогах, и я докладывал, что наша промышленность, которая, правда, находилась в тяжелом положении, не отдает себе отчета в необходимости платить государству налоги. Для промышленности это казалось совершенно излишним. Благодаря поддержке сессии, в прошлом году был достигнут в этом отношении решительный перелом. Сессия своей резолюцией по этому поводу достигла огромного морального эффекта, и сейчас мы не можем жаловаться, чтобы органы нашей промышленности не выполняли этого долга перед государством, т. е. не подчиняли бы свои частные интересы интересам общим. И в отношении цен теперь нужен такой же самый решительный перелом. Надо сказать, что наша промышленность должна отказаться от указанного мною отношения к Советскому государству, и надо сделать так, чтобы руководители промышленности добивались того, чтобы их аппарат пересмотрел свою политику, чтобы они вместе с нами приняли участие в борьбе за сокращение государственных расходов и чтобы вакханалия запросов была прекращена.
Положение — нетерпимое и немыслимое, ему должен быть категорически положен конец. Я надеюсь, что сессия в этом отношении решительно поддержит Наркомфин.
Отмеченное повышение цен не может быть объяснено влиянием налогов.
Если, например, в цену шинели и входит текстильный акциз, то он берется бухгалтерским перечислением и составляет самую ничтожную долю в цене. Я могу привести справку в отношении сапог. Если теперь за пару сапог потребовали 23 руб. 75 коп., то в августе еще требовали 12 руб. 50 коп., а между тем цены на кожевенное сырье, как всем известно, за последнее время упали.
447


Г.Я. Сокольников
Позвольте теперь сказать несколько слов о контрольных цифрах нашего квартального бюджета. В соответствии с годовыми предположениями, ориентировочный квартальный бюджет сбалансирован в цифре 471 миллион рублей. По поводу нашего ноябрьского бюджета я уже указывал на основные линии, по которым проходит у нас распределение по расходным назначениям. Мне остается теперь добавить только следующее. Давление наших расходов по обороне, по поддержке промышленности, по поддержке транспорта, по поддержке почт и телеграфов в общем и целом так велико, что из этого бюджета в 471 миллион червонных рублей, в конце концов, на все нужды по административным наркоматам и на все культурные расходы по государственному бюджету приходится на квартал 66 миллионов черв, рублей. У нас еще остается, правда, при этом 7 миллионов в резервном фонде Совнаркома Союза ССР и в резервном фонде союзных республик. Неизвестно, на какие именно нужды это пойдет. Но если предположить, что половина из этих 17 миллионов на квартал пойдет на административные и культурные нужды и на поддержку отдельных республик ит. д., то мы получим примерно 66 миллионов рублей по бюджету плюс 8 миллионов, взятых из резерва, т. е. с округлением около 75 миллионов рублей червонных из 471 миллиона рублей. Если на местах ощущается чрезвычайная скудость снабжения ресурсами административных наркоматов или обеспечения культурных расходов и т. д., то должно отдавать отчет, почему это. Потому, что всего мы имеем на квартал 75 миллионов рублей для удовлетворения всех нужд за вычетом обороны, промышленности и транспорта, т. е. 25 миллионов рублей в месяц всего. Это, вне всякого сомнения, совершенно ничтожный размер удовлетворения всех потребностей, но он объясняется сейчас чрезвычайно тяжелым положением основных отраслей нашей промышленности, он объясняется сейчас потребностями обороны.
Не вина НКФина, что этот размер так низок. Мы имеем здесь концентрированное выражение всей нынешней экономической, финансовой, вплоть до международной, обстановки. Коррективы к этому положению должен дать местный бюджет.
Я резюмирую свою характеристику положения государственного бюджета. Бюджет чрезвычайно напряжен по своему внутреннему, обеспече448


Финансовая политика революции
нию. Крупнейший плюс его заключается в том, что он, по крайней мере, бюджет твердый, что мы имеем квартальные планы и что мы будем иметь годовой план и сможем в пределах этого плана выполнять его, рассчитывая, что в течение этого года мы сможем продвинуться вперед и, быть может, к концу второй половины этого года иметь некоторое улучшение.
Позвольте теперь несколько остановиться на вопросах нашей налоговой политики, обеспечивающей в значительной степени возможности выполнения бюджетного плана. В нынешнем году впервые налог с сельского хозяйства берется не натурой, а в подавляющей степени деньгами. Вы знаете, что НКФин осенью прошлого года и весной этого года выступал за то, чтобы перевести налог в возможно большей степени на деньги, считаясь с тем, что это даст большое облегчение крестьянству, а с другой стороны, позволит дальше двинуть переход нашего хозяйства к формам денежного оборота, которые обеспечивают большую гибкость хозяйствования, дают возможность улучшаться денежному обращению и ведут к выгоде государственных финансов и государственного хозяйства. В наших предположениях мы исходили из того, что нужно половину налогов перевести на деньги, а половину оставить натурой. Нужно сказать, однако, что жизнь опередила нас, мы отстали от процесса превращения нашего товарного оборота в товарно-денежный. Крестьянство, вопреки предположениям, которые были в НКПроде, о том, что оно будет предпочитать вносить налог натурой, определенно предпочитает вносить налог деньгами. И я не скажу, чтобы это давало нам непосредственно сейчас большое облегчение. Наоборот, из этого вытекает целый ряд трудных проблем. Сейчас около 20% налога поступает натурой, немного менее четверти — облигациями хлебного займа и 58% налога — деньгами. Если взять цифру в 244 млн пудов, которая дается в сводке на 1/XI, то она распределяется так: 141 млн пудов внесено деньгами, 48 млн пудов внесено хлебом, 54 млн пудов внесено облигациями хлебного займа. Я возьму последнюю цифру. Что обозначают 54 млн пуд., внесенных облигациями хлебного займа? Мы получаем в облигациях ту часть налога, которую авансом потратили еще летом. Мы выпустили всего хлебного займа на сумму около 100 млн пуд., из них 70 млн было размещено до 1 сентября, до начала сбора единого сельскохозяйственного налога.
449


Г.Я. Сокольников
Если мы могли в этом году просуществовать без большого кризиса, без снижения уровня всего государственного финансового хозяйства в течение летних месяцев — мая, июня, июля, августа, — когда у нас поступлений прямых налогов почт не было, то это произошло благодаря хлебному займу. В этом отношении роль хлебного займа в этом году, вопреки всем пессимистическим предсказаниям, была громадной. Итак, мы получаем те облигации хлебного займа, которые были куплены крестьянами летом. Что касается взноса крестьянством денег в уплату налога осенью, то здесь мы получили совершенно своеобразное положение. Оно сводится к тому, что наш торговый аппарат, возможности нашего морского транспорта — довольно ограничены. До второй половины сентября был ряд задержек, главным образом, по финансированию хлебозаготовок. После того как эти затруднения были устранены, со второй половины сентября финансирование хлебных заготовок пошло без отказа. Но сейчас на практике встретились другие затруднения: недостаток вагонов, загрузка складов, невозможность экспедировать немедленно за границу хлеб. Такая неналаженность вполне понятна. Самобичевания здесь не должно быть. Ясно, что в течение первого года крупных заготовок хлеба для экспорта нельзя было рассчитывать на абсолютную точность выполнения. В общем и целом можно сказать, что дело идет лучше, чем можно было ожидать. Из этой ограниченности наших ресурсов и неподготовленности вытекало то, что предложение хлеба в известной степени превышало спрос на него. Хлебные цены падали. Таким образам падали и денежные поступления от единого сельхозналога, потому что механика взимания налога такова, что крестьянин вносит налог не в золотых рублях, а деньгами по цене пуда хлеба. Поэтому, надо сказать, что пока крестьянин реализует хлеб для уплаты единого сельхозналога, его потеря от падения цен на хлеб незначительна. Его бьет, главным образом, потеря тогда, когда он реализует хлеб не для уплаты налога, а для покупки различных товаров. Однако до сих пор крестьянство реализует хлеб, главным образом, для уплаты единого сельскохозяйственного налога, и если хлеб стоит дешевле, то крестьянин вносит меньше денег по налогу. Это надо учесть, чтобы в будущем году принять меры для избежания всех недочетов, получивших теперь очень существенное значение для нашей экономики и финансов.
450


Финансовая политика революции
Несмотря на это, можно с уверенностью сказать, что единый сельскохозяйственный налог дал чрезвычайное облегчение крестьянству. Он дал возможность крестьянству вносить налог за счет реализации того продукта, который ему наиболее выгодно реализовать. Мы знаем, что в целом ряде областей крестьянство вносит налоги, вовсе не отчуждая своего хлеба, а за счет заработка или других доходов от хозяйства, напр., за счет реализации более высокостоящих в цене продуктов. Мы дали возможность крестьянству маневрировать и применяться лучше к обстановке товарного рынка, дали возможность оставить хлеб там, где это нужно крестьянину. Мы направляем крестьянство к развитию таких отраслей, которые являются наиболее выгодными с точки зрения рынка, т. е. тех, на которые город или промышленность предъявляют большой спрос. В этом смысле перевод на деньги оправдался, и мы должны сказать: в будущем году еще более решительный переход на деньги при взимании единого сельхозналога! Нужно еще больше сократить натуральную часть единого сельскохозяйственного налога и обеспечить возможность наиболее выгодной реализации для крестьян, с одной стороны, и, с другой стороны, принимать дальнейшие меры для страховки государственной казны от обесценения бумажных денег. Такой мерой будет являться дальнейшее завершение денежной реформы.
В связи с переходом единого с.-х. налога на деньги встает и возможность окончания денежной реформы, которая начата в этом году созданием червонной валюты и которая в будущем году может быть доведена до конца, если мы основной налог начнем взимать в деньгах.
Если единый с.-х. налог означал унификацию налога в деревне, то подоходно-поимущественный налог, который предлагается нынешней сессии Наркомфином, обозначает унификацию ряда прямых налогов в городах. В подоходно-поимущественном налоге унифицированы трудгужна- лог, общегражданский налог и налог с высоких ставок заработной платы. Подоходно-поимущественный налог может дать в ближайший год дохода около 40 млн руб. золотом. Подоходно-поимущественный налог будет обозначать значительное улучшение постановки взимания налогов в городах. Он будет налогом прогрессивным. Этот налог в большей степени падает на более зажиточные, более состоятельные круги. Учитывая извест451


Г.Я. Сокольников
ное возрождение буржуазных элементов, он облагает их в той мере, в какой возможно их привлечь к государственному обложению. Но в то же время подоходно-поимущественный налог — исходит из предположения, что в рабоче-крестьянском государстве, где в основном буржуазия экспроприирована — основными его плательщиками являются рабочие, крестьяне, служащие, отчасти самостоятельные мелкие хозяева и, наконец, в той мере, в которой она существует, конечно, и новая буржуазия, накопление которой должно регулироваться этим подоходно-поимущественным налогом. Если же мы хотим, чтобы основное обложение несла буржуазия, то тогда мы должны были бы держать курс на увеличение экономической роли буржуазии и на увеличение ее капиталов. Конечно, это не вязалось бы совершенно со всей нашей политикой, и поэтому мы в подоходно-поимущественном обложении выставили — и Совнарком Союза принял — то положение, что плательщиками налога являются не только лица, владеющие предприятиями, капиталом и т. д., но точно так же и лица, имеющие источником существования наемный труд, и, с другой стороны, лица, добывающие средства к существованию от самостоятельного хозяйства или от самостоятельного труда.
В этом отношении наш проект декрета о подоходно-поимущественном налоге дает совершенно четкую классовую структуру. Он делит обложение на три больших раздела: обложение лиц, существующих наемным трудом; обложение самостоятельных хозяев и лиц, существующих без отчуждения своего труда, и, наконец, третье — обложение лиц, имеющих самостоятельные предприятия и капиталы. Но, конечно, этот проект не принимает такого обложения рабочих, которое было бы для них обременительно. И потому обложение начинается на высоте заработка в 75 червонных рублей в месяц. Устанавливая высоту этой ставки, которая, таким образом, фактически обозначает применение налога только к очень квалифицированным и хорошо зарабатывающим рабочим, а с другой стороны, к служащим, Совнарком Союза учитывал, что в течение ряда лет заработная плата рабочего класса была совершенно ничтожна, что в настоящее время, по целому ряду отраслей, эта заработная плата еще не достигла довоенного уровня и что, таким образом, еще нет возможности в настоящее время, при нынешнем материальном положении, устанавливать для него обложение на уровне ниже 452


Финансовая политика революции
заработка в 75 черв. рубл. в месяц. Принципиальное значение этого законопроекта, конечно, остается в полной силе. У нас крестьянство платит налоги, и если бы рабочий класс был освобожден от налога, это могло бы вызвать только обоснованные нарекания со стороны крестьянства.
Мы должны сказать, что в государстве, в котором не может быть допущено, в какой бы то ни было мере руководящей или значительной экономической роли буржуазии, основная поддержка рабоче-крестьянского государства должна будет идти и может идти только от рабочих и крестьян.
Я перехожу теперь к вопросам нашей валютной политики, т. е. к политике, связанной с вопросами денежного обращения. Я говорил уже о том, что для нашего бюджета эти вопросы имеют громаднейшее значение и что существование государственного бюджета вне некоторого упорядочения в области денежного обращения было невозможно, потому что хаос падения денег не давал нам возможности выполнять какой бы то ни было финансовый план. То же самое и в области местного бюджета.
Совершенно ясно, что, например, в падающей советской валюте составление волостного бюджета было совершенно немыслимо. Тут можно было, с большим успехом, сломать себе голову на исчислениях курсовой разницы, на невозможности предвидеть падение курса рубля, на полной недостаточности собираемых налогов н доходов, по сравнению с выросшими расходами и т. д. Только с того момента, когда в нашем валютном обращении появились некоторые элементы устойчивости, которые позволяют фигурировать этим устойчивым деньгам не только в качестве реальных денег, но и в качестве идеальных, т. е. счетных денег, только после этого возможно стало серьезно подходить к решению проблемы местного бюджета и волостного бюджета, и только после этого какая бы то ни была бухгалтерия, счетоводство и финансовый план стали возможны в пределах волости, которая в противном случае не могла бы выкарабкаться из канканов падающей валюты.
Но, конечно, вопрос урегулирования денежного обращения, вопрос стабилизации валюты имеет гораздо более широкое значение.
Если проанализировать связь вопросов валютных с вопросами хозяйственными, то становится совершенно ясно, что в вопросах валютных 453


Г.Я. Сокольников
мы имеем концентрированное выражение целого рада хозяйственных проблем, что тут две стороны одного и того же процесса, что нельзя рассматривать деньги, как нечто совершенно чуждое промышленности и производству, только привносимое туда Наркомфином. Вопросы денежного оборота насквозь проникают все вопросы хозяйственного оборота, равно как и сами деньги все больше и больше циркулируют в общественном хозяйстве как универсальный товар. Чем больше наше хозяйство теряло тот характер, который оно имело в годы Гражданской войны и блокады, т. е. характер непосредственного натурального товарообмена, тем большей становилась роль денег, тем большим становилось и значение проблемы создания устойчивой валюты.
У нас очень много говорят о необходимости хозяйственного плана. Но всякому должно быть понятно, что создать устойчивый хозяйственный план, не имея валютного мерила, которое могло бы выразить этот план, вообще невозможно. Проблема создания устойчивой валюты есть именно та проблема, при которой финансовая политика выходит далеко за пределы непосредственных своих задач, когда она начинает целиком смыкаться, связываться с проблемами хозяйственного строительства и хозяйственного плана, с проблемами учета, отчетности и калькуляции. Только в зависимости от изживания падающей валюты возможно решение этих хозяйственных проблем.
Вы знаете, что против такой постановки вопроса были чрезвычайно энергичные возражения. И мы можем, кстати, посмотреть, какой эффект получился в стране, на пример которой очень часто ссылались и которая вела валютную политику совершенно в обратном направлении, чем мы. Страна эта — Германия. Вы помните, как на сессиях ВЦИК аргументировали примером Германии? Указывалось на то, что Германия ни в какой степени не стесняется выпуском бумажных денег, что германская финансовая политика не ставит своей задачей борьбу за стабилизацию бумажной валюты; что политика, отметающая интересы стабилизации валюты, есть политика правильная, действующая в интересах всего хозяйства. Мы видим теперь, чем кончилась эта политика Германии. Конечно, я ни в какой мере не буду утверждать, что нынешний крах в Германии есть только финансовый крах или что финансовый крах обусловлен исключительно лишь 454


Финансовая политика революции
направлением финансовой политики Германии. Но не может быть никакого сомнения в том, что перед лицом финансового краха немецкое правительство оказалось совершенно бессильным и что этот крах был ускорен финансовой политикой германского правительства. Германия лишилась какой бы то ни было государственной валюты. Она не может больше существовать при помощи бумажной марки. В последний момент она пытается проводить валютную реформу, но она встречает тем большие трудности, чем больше наспех она проводится. Не знаю, насколько верны первые сведения, но, по первым сведениям, эта реформа встречает затруднения, грозящие ее успехам. Как бы то ни было, крах бумажной марки явился следствием политики безудержной инфляции.
И мы были бы в таком же положении, и мы лишились бы возможности иметь государственную валюту, и мы были бы разрушающимся государством с пустой кассой, и нам предстоял бы финансовый крах, если бы мы шли немецким путем, который нам рекомендовали. Для нас должно быть ясно, что после того, как мы победили в Гражданской войне и все коалиции империалистов нами были разбиты, наиболее серьезная угроза для Советской власти заключалась в финансовом крахе. На это рассчитывают все капиталистические страны. Мы шли очень быстрыми шагами по направлению к этому финансовому краху и дошли бы до него, если бы вовремя не повернули. Я думаю, что у нас теперь нет никакого сомнения в том, что мы сделали правильно, начав борьбу за стабилизацию валюты. Для капиталистического мира является, конечно, совершенно непонятным такое явление, что Советская Россия — первая в Европе — начинает выходить из валютного хаоса. Когда первое доказательство начала финансового оздоровления советского хозяйства появилось за границей, это считали проявлением большевистской рекламы или обмана. В частности, в отношении червонца вся буржуазная пресса и финансовые круги очень долгое время были убеждены, что все это — обман. Что касается белогвардейской прессы, то она так и печатала: «Новый трюк большевиков, новый обман большевиков: вот придумали обман с червонцами, который очень легко опровергнуть». А теперь ни для кого из представителей капиталистического мира, способных думать, не является сомнением, что наше улучшение в области валютной является доказательствам известной органичес455


Г.Я. Сокольников
кой хозяйственной силы, что эти результаты нашей валютной политики знаменуют собой возможность хозяйственного возрождения Советской России в тех формах, которые нащупал нэп. Но, с другой стороны, политика, делавшая ставку на стабилизацию валюты, облегчила задачу и хозяйственного возрождения.
На чем основывается вообще возможность восстановления более или менее устойчивой валюты в Советской России? Она основывается именно на том, что страна, которая за время Гражданской войны и блокады почти что лишилась денег, находится теперь в условиях развивающегося хозяйства, которое во что бы то ни стало нуждается в деньгах. Таким образом, денежное обращение у нас должно восстановиться; это требует механика нашего товарного хозяйства.
Показателем восстановления товарного оборота через деньги, показателем восстановления оборотных капиталов, накопляемых в форме денег, является увеличение стоимости нашей денежной массы в золоте. И в этом отношении за последний год произошло значительное изменение. Мы уже далеки от того времени, когда вся стоимость денег составляла 60 млн зол. рублей, а в апреле 1922 г. упала даже до 37 млн довоен. руб. Это было самое низкое падение. В настоящее время мы имеем в обращении, примерно, на 225 миллионов червонных рублей (выпущено их несколько больше, но 10% находится в кассах), на 75 млн — советских знаков, на сумму около 40 млн — платежных обязательств Центрокассы НКФ, которые в значительной степени функционируют как деньги, и, наконец, на 10 млн золотых сертификатов Наркомпути. Итого у нас есть, примерно, 350 миллионов червонных рублей.
Если внести поправку для возможности соизмерить с довоенным рублем по розничному всероссийскому индексу конъюнктурного института, то нужно скинуть, примерно, У3, так как наш червонный рубль стоит ниже, примерно, на У3 по сравнению с довоенным золотым рублем, так же как во всем мире золото обесценилось на одну треть. В скобках сказать, мы стремимся обеспечить мировой паритет червонца на золото и не думаем, что наш червонец должен иметь большую паритетную ценность, чем доллар. При таком пересчете вся стоимость денежной массы в довоенных рублях составит около 225 миллионов. Это обозначает против 456


Финансовая политика революции
апреля 1922 гада увеличение в шесть раз и против ноября прошлого года больше чем в 2 раза, ибо к этому времени вся золотая стоимость нашей денежной массы (по индексу конъюнктурного института) составляла около 100 млн довоенных руб. Итак, в стране, где развивается товарный оборот, нужно восстановить возможность этого торгового оборота за счет денег. Понятно, как это происходит. Каждое предприятие, если его взять в отдельности, нуждается до некоторой степени в том, чтобы в его кассе был некоторый запас денег. В этих деньгах выражается некоторая часть его оборотных капиталов. Если же перенести это на все наше народное хозяйство, то мы должны сказать, что в народном хозяйстве все хозяйствующие организмы должны иметь некоторую часть оборотных средств в деньгах, и только в том случае, если она находится в деньгах, она действительно обеспечит оборотные капиталы. То же относится и к частному хозяйству. И вот, по мере того как развивается действующий аппарат хозяйства, некоторая часть должна отлагаться в виде денег, должна накопляться в виде оборотных капиталов в денежной форме.
Если мы видим увеличение золотой стоимости нашего денежного обращения, то в этом выражается процесс приспособления наших хозяйственных организаций к рынку, обеспеченность ликвидности капиталов в денежной ферме. Не нужно забывать, что до войны денежное обращение в России требовало 2,5 миллиарда рублей. Видя перед собой задачу возрождения нашего денежного обращения, нужно было решать, каким путем идти: идти ли по пути все увеличивающегося выпуска советских денежных знаков или попытаться создать твердую валюту. Мы отвергли путь увеличения выпуска совзнаков, ибо совзнак, как падающая валюта, непригоден для восстановления кассовых запасов денег.
Мы попытались частично перейти к твердой валюте и начали выпуск червонца, т. е. устойчивого банковского билета, который обеспечен, с одной стороны, золотом, а с другой стороны — тем, что червонцы выпускаются в виде ссуды и должны обратно возвратиться в банк. Таким образом, они должны циркулировать и в этой циркуляции начерпать свою постоянную платежную силу. Конечно, задача создания двух параллельных валют, которые мы имеем, с одной стороны, в виде червонца, выпускаемого Госбанком, и с другой стороны, совзнаков, выпускаемых Наркомфином, — необычайно 457


Г.Я. Сокольников
трудна. Она, в свою очередь, создает такие трудности, над решением которых до нас никто еще не думал. Опыт, который проделывается в истории впервые, конечно, имел целый ряд дефектов. Однако сейчас нужно считать бесспорным, что путь нами намечен правильно, и мы должны дальше использовать те выходы, которые дает советским финансам и советской экономике этот путь.
В Германии внедрилась, в качестве твердой валюты, иностранная валюта. Если мы видим, что в Германии с августа по ноябрь месяц марка обесценилась в 1 миллион раз, в то время как советский рубль обесценился меньше, чем в 7 раз, то это происходит оттого, что немецкая валюта вытесняется иностранной валютой, что Германия, потеряв свою армию, теряет свою валюту, и, теряя валюту, власть распадается. В Германии государственная власть распадается функционально, и наряду с этим происходит территориальный раздел ее со стороны империалистов.
Мы, наоборот, вместо доллара, вместо денег иностранного банка создали деньги своего собственного банка. Мы имели отчасти те же трудности, какие возникают в отношениях между твердой иностранной и падающей национальной валютой. Но у нас в Советском Союзе это были две валюты, обе подчиненные Советскому государству. Мы сохраняем валюту в советских знаках, в качестве вспомогательной валюты, вплоть до того момента, когда завершение денежной реформы станет возможно. Я думаю, мы сможем явить капиталистическому миру зрелище, когда, вопреки всем предсказаниям, Советская Республика выходит из этого финансового развала и создает валюту, более или менее устойчивую, дающую достаточную возможность обслуживать государственный и хозяйственный оборот.
В самом деле, на 7-м году Советской власти пора кончать с финансовым кризисом. Государство, которое постоянно находится в тисках финансового кризиса, которое стоит перед перспективой финансовой катастрофы, перестает быть вообще государством, которое чувствует себя утвердившимся и на долгие годы и десятилетия намечает свою политику. Таким утвердившимся государством должны сейчас чувствовать себя мы. Я дум ю, что на 7-м году мы должны поставить себе задачу: после того, как Красная армия создана, оборона страны обеспечена, нужно обеспечить функционирование финансового организма, который является системой, 458


Финансовая политика революции
питающей все Советское государство. А если не питать правильно государство, оно рискует захиреть и погибнуть.
Теперь остановимся на трудностях, которые мы встретили на этом пути. Нам доказывали, что выпуск банковых билетов Госбанка должен быть произведен вне связи с золотом, что эти деньги должны идти по среднему курсу товаров, по товарному индексу. Мы это отвергли, потому что те, которые нам это предлагали, по-видимому, не поняли до сих пор того, что в условиях товарного хозяйства деньгами является золото. Это истина, которой мы все учились у Маркса, а теперь некоторые начинают ее забывать. Поскольку восстанавливается товарное хозяйство, постольку деньги должны быть золотыми или твердо заменяющими золото. Поскольку мы имели в виду наше включение в мировой хозяйственный оборот — а мы это имели в виду, — постольку мы должны были в нашей стране иметь такие деньги, которые являлись бы равнозначащими деньгам мирового рынка, были бы с ними соизмеримы, т. е. были бы деньгами в золоте. Деньгами мирового рынка является золото. Наша задача была добиваться устойчивого паритета, устойчивого соотношения между нашими деньгами — червонцами, с одной стороны, и между деньгами мирового рынка — долларами, фунтами стерлингов, золотом в слитках, с другой стороны. В течение года, который прошел со времени выпуска банкнот, эта задача удовлетворительно разрешена. Когда мы начинали выпускать червонец, он стоял несколько ниже английского фунта стерлингов. Теперь он, как правило, стоит выше его. В прошлом году, многим казалось недостижимым поддерживать золотой паритет червонца по отношению к доллару. В настоящее время мы, как правило, эту возможность имеем. К неудовольствию лондонского рынка, наш червонец стоит выше английского фунта стерлингов и имеет курс, соответствующий мировому курсу доллара.
Нам говорили, что внутри страны мы не справимся с конкуренцией золотой монеты; нам предсказывали, что мы, по образцу Французской революции, обязательно придем к такому режиму, когда внутри страны будет господствовать денежное обращение в золотой монете. Товарищи, которые аргументировали примером Французской буржуазной революции, не замечали, что они сбивались на буржуазную политику в денежном обращении. Золотая монета, циркулировавшая внутри страны, в настоя459


Г.Я. Сокольников
щее время циркулирует в меньшей степени, чем год тому назад. Тогда золотая монета была опасным соперником нашему советскому рублю, а в настоящее время золотой рынок доминируется нами, червонец вытеснил золотую монету из обращения. Она играет еще некоторую роль, как средство накопления для мелкого частного промышленника, крестьянина, мелкого частного торговца. Он до известной степени еще страхует себя в золотой монете. Но наша устойчивая червонная валюта выбила золотую монету из обращения. Мы сохраняем организованное денежное хозяйство через банк, который является организатором в денежном обороте и выпускает устойчивую валюту, обеспеченную золотом. Эта устойчивость существует благодаря тому, что банк есть элемент организованного хозяйства, и во всем нашем хозяйстве есть такие элементы организации, которые отсутствуют в частном капиталистическом хозяйстве и которые, конечно, не существовали в почтенные времена Французской буржуазной революции. Червонец есть, поэтому, феномен организованного хозяйства, он опирается на банк, на элементы организации на валютном рынке, на элементы организации в промышленности, на элементы нашей организации внешней торговли. Он поэтому представляет собой явление, которое вызывает сначала непонимание, а теперь, в капиталистическом мире, во многих случаях — готовность к подражанию.
Курс червонца в долларах вырос, и еще больше он вырос во франках. Если в прошлом году за червонец надо было заплатить 6,67 доллара, то в октябре этого года нужно платить 4,82; иначе говоря, за эти 10—11 месяцев червонец на нашем внутреннем рынке по отношению к долларам поднялся, доллар же по отношению к червонцу упал.
Еще более это видно на примере французского франка. В январе надо было за червонец платить 80 франков, в октябре — 89,80. Франк — валюта Пуанкаре — обесценивается по отношению к червонцу, который является валютой Советской России. Конечно, это сравнение имеет ограниченное значение, потому что дело идет не о перевесе нашего червонца на мировом рынке над иностранной валютой, а только о нашем внутреннем валютном рынке.
Объяснение победы червонца над иностранной валютой в нашем внутреннем обороте заключается в том, что разруха в нашем денежном 460


Финансовая политика революции
обращении, непригодность нашего советского знака быть деньгами приводили раньше к тому, что оборот — и не только частный, но и государственный — набрасывался на иностранную валюту, и поэтому существовал, так сказать, голод на устойчивую валюту, а этот голод вызвал повышение цен иностранной валюты — франков, долларов и т. д. Что же произошло в течение года? Червонец поднимался по отношению к доллару и франку, вытеснял их из обращения, снижал их чрезмерную расценку, оздоровлял денежное обращение. Вывод, что внутри нашего хозяйства червонец побивает французский франк и американский доллар, является абсолютно правильным и точным.
Наряду с этим нас должен интересовать вопрос о внутренней покупательной силе нашего червонца. Какова внутренняя покупательная сила червонца на русском рынке? Это решающий вопрос, и здесь мы имеем следующую картину. Нам говорили, что червонец на внутреннем рынке должен идти на уровне довоенного повышения товарных цен, т. е. если, скажем, индекс Госплана на первое число ноября показывает 873, то червонец должен подняться в этой же самой пропорции; иначе говоря, существует точка зрения, которая утверждает, что у нас в России золото и червонец должны вздорожать во столько же раз, во сколько вздорожал и товар. Мы эту точку зрения отвергаем. Мы говорим: червонец должен идти по отношению к товарам на таком же уровне, как золото на мировом рынке, и если в Америке уровень товарных цен возрос в 1,5 раза, т. е., если в Америке золото на У3 потеряло свою покупательную силу, то у нас, по мере того, как прекращается голод на иностранную валюту и золото, нужно стремиться к установлению такого же отношения и расценивать золото в России не дороже, чем в Америке. Вот почему мы и считали, что нужно будет идти, примерно, к такому положению, когда червонец стоит ниже товарного индекса на 30—35 процентов (может быть, несколько выше, считаясь с особенностями нашего строения цен).
Вот то изменение, которое произошло в течение года. Вначале Госбанк выпустил червонец на уровне фунта стерлингов. Затем в течение года иностранная валюта — в том числе английский фунт стерлингов, американский доллар и т. д. — дешевела, и мы имели такое положение, что летом, в июне — июле, мы даже должны были принять в интересах нашего экспор461


Г.Я. Сокольников
та меры к повышению иностранной валюты, так как она чрезмерно обесценивалась. По мере того, как золото и иностранная валюта снижались, по мере того, как голод на устойчивую валюту пропадал, по мере того, как червонец появлялся все больше и больше в обращении, естественно, что мы получали более нормальное соотношение между ценами золота, устойчивой валютой и товарами, чем это бы до выпуска червонца. Поэтому то снижение покупательной способности червонца по отношению к товарам, которое имело место до осени этого года, не внушало нам никаких опасений. Мы считали, что выравнивание цены золота по мировой, является правильным, но резкий подъем цен в июле месяце привел к тому, что соотношение в конце июля — начале августа несколько изменилось к невыгоде червонца, и тогда мы приняли необходимые меры для того, чтобы обеспечить тот покупательный паритет червонца на внутреннем рынке, который мы считаем необходимым.
Вот движение курса червонца по отношению к всероссийскому индексу розничных цен конъюнктурного института: на 1 августа это отношение составляло в %% — 55,7, на 10 августа — 54, на 20 августа — 56, на 1 сентября — 61,2, на 10 сентября — 62, на 20 сентября — 61, на 1 октября — 61,7, на И октября — 62, на 21 октября — 64. Такова покупательная сила червонца, по отношению ко всероссийскому индексу розничных цен. Она составляет около двух третей, иначе говоря, червонец стоит на одну треть ниже всероссийского индекса розничных цен, на ту самую треть, на которую доллар в Америке стоит ниже уровня товарных цен. Таким образом, я считаю положение с червонцем на внутреннем рынке в настоящее время абсолютно удовлетворительным.
За это время, к сожалению, не обошлось без того, чтобы люди, повторяющие зады буржуазной вульгарной политической экономии, не выступили в поход против червонца. Этот поход против червонца объективно выражал только уверенность в том, что на смену советской валюте не может прийти ничего, кроме золотой монеты, и что организовать устойчивую валюту Советское правительство не может. На самом деле, эти панические настроения опровергнуты как раз историей последних трех месяцев, в течение которых в условиях, наиболее трудных, покупательная способность червонца не только осталась неприкосновенной, но даже повысилась. Если 462


Финансовая политика революции
брать не всероссийские розничные цены, а оптовый индекс (я должен сказать, что американский индекс — это оптовый индекс), то мы имеем даже такую картину: на первое ноября наш червонец стоит ниже оптовых цен Госплана — всего на 20%. Таким образом, я утверждаю с полной ответственностью: покупательный паритет червонца сохранен на должном уровне, и у нас даже есть некоторый «запас» на случай, если повышение хлебных цен поведет к некоторому изменению общего всероссийского индекса товарных цен. Конечно, за устойчивость нашего червонца нам приходится очень и очень стоять. Иностранная пресса, иностранная биржа и иностранные круги начинают интересоваться червонцем, а это обозначает начало выхода в мировой оборот, что является одной из форм выхода нашего хозяйства на мировой рынок.
Я остановлюсь в отношении червонца еще только на двух моментах. Первый момент — это червонец и интересы рабочих и крестьян. Мы имеем белогвардейскую клевету за границей: что, дескать, Советская власть выпускает червонец в сравнительно крупной купюре, т. е. в такой, которая недоступна рабочим и крестьянам, и, таким образом, Советская власть проводит принцип классовой валюты, т. е. для более богатых дает хорошие деньги, а для низов — плохие деньги. Этот белогвардейский поход имел бы под собою некоторое основание, если бы мы не стремились корректировать весьма значительно эту систему параллельных валют. Мы ее корректируем, прежде всего тем, что, вопреки возражениям некоторых товарищей, которые летом очень протестовали против этого, мы начали пропагандировать выплату заработной платы рабочим червонцами. Это, правда, имеет и свои неудобства (трудности размена), однако легко преодолимые и теперь почти преодоленные. Теперь дело хозяйственных органов озаботиться тем, чтобы выплата заработной платы производилась в тех купюрах, которые удобны для рабочих. С другой стороны, по отношению к крестьянству мы стремились вести хлебозаготовки в возможно большем размере на червонцы, т. е. перебросить червонец в деревню. И белогвардейские намеки на этот счет в заграничной прессе оказываются смехотворными, ибо мы всячески стремились и ставили своей задачей насаждать червонцы в деревне.
Наконец, имея в виду, что рабочий, получая заработную плату в дензнаках, может терять на курсе, мы чрезвычайно энергично начали дело 463


Г.Я. Сокольников
создания сети сберегательных касс. В настоящее время сберегательных учреждений около 440. Постоянный остаток вкладов в этих сберегательных кассах составляет около 2,5 млн рублей. Мы стараемся в настоящее время еще шире развернуть сеть сберегательных касс и поставить дело так, чтобы при каждой крупной фабрике и при каждом крупном заводе была возможность для рабочих помещать свой заработок в сберегательные кассы. Вот почему нужно полностью отвергнуть все те выпады, которые делались против нашей системы параллельных валют. С другой стороны, необходимо указать, что система параллельных валют является лишь переходной. Мы ставим своей задачей переход к устойчивой мелкой валюте, но мы не можем решить эту задачу сразу. В заключение я должен сказать следующее. Мы начали борьбу за стабилизацию советской валюты, как борьбу за стабилизацию советского рубля. В этой борьбе, с начала банкнотной эмиссии, мы, конечно, сделали большой поворот. О значении этого поворота до самого последнего времени невозможно было широко говорить, но теперь я позволю себе совершенно открыто сказать: конечно, банкнотная эмиссия обозначала некоторое обходное движение, которое решило задачу стабилизации валюты несколько иначе, чем это было в начале формулировано. Совершенно понятно, что когда мы перешли на выпуск устойчивых банковых билетов, мы этим предрешали, что задача стабилизации советского дензнака не может одновременно вестись в том же темпе, с тем же напряжением, как это было, скажем, в 1922 г. Поэтому задача стабилизации валюты в 1923 г. была задачей насыщения денежного оборота в возможно большей мере устойчивыми деньгами. Нынешнее соотношение примерно таково: если оставить в стороне сертификаты НКПС и платежные обязательства Наркомфина — мы имеем 225 миллионов рублей в червонцах и 75 миллионов рублей в совзнаках. Иначе говоря, 3/4— в устойчивой валюте, У4 — в неустойчивой. Еще иначе говоря: на 3/4 задача создания устойчивой валюты нами для данного момента решена. Она не решена только в отношении одной четверти. Совзнак получил значение вспомогательной, подсобной валюты, служащей для размена. Он потерял свое значение основной валюты. Вместе с тем имеется подготовленная почва для замены в дальнейшем совзнаков твердыми устойчивыми деньгами, отчасти мелкокупюрными казначейскими билетами в устойчивом ис464


Финансовая политика революции
числении, отчасти серебряной монетой, которая будет играть ту роль разменных денег, какую сейчас играет совзнак. Эти планы окончания денежной реформы в настоящее время разрабатываются Наркомфином. Если не будет существенных изменений в общем положении, то, я думаю, осуществление этого плана в предстоящем году станет возможным. Конечно, переход на устойчивую мелкую валюту произойдет без всякой насильственной аннуляции совзнака, исключительно на основе выкупа совзнаков по их действительной стоимости.
Я перехожу теперь к заключительной части своего доклада, к той части, которая затрагивает увязку нашей валютной политики с политикой кредитной и, следовательно, с общехозяйственными вопросами. Банкнотная эмиссия нами совершенно не была использована для бюджетных целей. Я хочу это здесь констатировать, как незыблемый факт. За исключением очень незначительных и очень краткосрочных позаимствований из банкнотной эмиссии (они составляли, может быть, от 4 до 5 миллионов рублей), государственный бюджет совершенно не использовал банкнот, и я опровергаю категорически здесь, таким образом, те заявления, которые делались в нашей прессе, а еще больше за границей, будто банкнотная эмиссия идет на покрытие бюджетного дефицита. Это ни в какой степени не соответствует действительности. Банкнотная эмиссия шла на финансирование промышленности и сельского хозяйства. Банкнотная эмиссия была у нас орудием развития кредита, причем наибольшее свое развитие промышленный кредит, опирающийся на банкноты, получил, начиная с мая месяца. Затем, начиная с августа месяца, развитие кредитов стало переноситься с промышленности главным образом на операции, связанные с сельским хозяйством, на закупку хлеба и других видов сырья.
Этот план кредитной политики был рассчитан на то, что в течение весны и лета нам нужно было поддерживать нашу промышленность, дать ей возможность развернуться, не испытать весеннего и летнего кризисов и подойти к моменту реализации товаров осенью с расширенной продукцией, без остановки и сокращения своего производства весной и летом. Надо сказать, что задача эта была, правда с целым рядом дефектов и ошибок, но все же решена и, таким образом, у нас не было в этом году весенней депрессии и летней заминки. Наша промышленность работала, развиваясь, вплоть до 16-3191
465


Г.Я. Сокольников
осени. Осенью банкноты были пущены в хлебозаготовки, на закупку сырья и т. д., и возможность кредитования промышленности сильно сократилась. Но когда мы предусматривали эти осенние перспективы, мы считали, что промышленность, опираясь на банковский кредит, сможет работать весной и летом, когда крестьянство не покупает, а осенью, когда крестьянство начнет покупать, то наша промышленность начнет продавать и, таким образом, вернет назад те средства, которые она весной и летом получила в счет ссуды от Государственного банка. Этот план был совершенно правилен. Нам говорят теперь некоторые лица, я думаю, что это совершенно смехотворное заявление, что слишком много кредитов дали нашей промышленности весной и летом и что эти кредиты погубили промышленность, потому что это именно толкнуло промышленность на установление более высоких цен. Я думаю, что в такой аргументации не сведены концы с концами. В самом деле, кредиты, открытые промышленности, если их выразить в червонных рублях, были уж не так значительны: они составили около 50.000.000 руб. за летние месяцы. Но нельзя отрицать того факта, что промышленность, получив эти кредиты, в известной степени ими злоупотребила; причина — не в кредите, а в недостатке организации нашей промышленности и торговли; сама по себе кредитная помощь, оказанная промышленности, была совершенно необходима. Выпуск банкнот Госбанка почти в половине общей суммы всего выпуска был произведен, начиная с августа, главным образом, на хлебозаготовки и сырьевые заготовки или на предоставление средств нашим экспортерам, т. е. опять-таки на сырьевые заготовки.
Я только что сказал: бесспорно, что промышленность в известной мере злоупотребила кредитом, т. е. что та волна гигантского повышения цен, которая началась с весны, в известной степени опиралась на финансовые возможности, которые промышленность получала в Госбанке. Это по сути дела — глубоко ненормальная картина. Неужели, в самом деле, нашу промышленность надо всегда держать под финансовым прессом? Неужели мы не можем иначе наладить правильную работу нашей промышленности, как только отказывая ей в кредите? Нет, кредит должен быть организован, промышленность наша вне этого кредита развиваться не может, ибо она имеет слишком мало оборотных средств. Но перед нами встает вопрос об оздоровлении организации промышленности и, в особенности, 466


Финансовая политика революции
государственного регулирования внутренней торговли и цен. Только при этих условиях можно будет, с одной стороны, поддерживать нашу промышленность, а с другой стороны, не приходить к такому кризису, в котором мы находимся сейчас, когда необычайное вздутие цен привело — в особенности несколько недель тому назад — к полному прекращению оборота нашей торговли.
Здесь я позволю себе вернуться к тому, на что я указывал вначале, говоря о государственном бюджете. Я приводил цифры, которые характеризуют требования, предъявленные по военным заказам. Я спрашиваю: неужели найдется хотя бы один разумный человек, который стал бы утверждать, что это повышение цен стоит в связи с банковским кредитом? Нет, оно стоит в связи с недостатками в организации нашей промышленности и торговли, которые мы должны видеть совершенно ясно. Весной был дан лозунг: государственная промышленность и торговля должны стать доходными, они должны начать изживать свой дефицит. Но теперь, когда наша государственная промышленная и торговая организация взялись за то, чтобы быть доходными и прибыльными, они решают эту задачу так, что чуть ли не приходится умолять их: будьте вы, пожалуйста, убыточными, только не будьте такими прибыльными, как сейчас.
Наша промышленность и торговля организованы монопольно. Наша организация внешней торговли обеспечивает за нами монополию. Но имен- до поэтому необходимо государственное регулирование цен, как метод борьбы против злоупотребления монополией. Да, промышленность создала такие цены, которые являются прибыльными, и промышленности обеспечена возможность амортизации и накопления капитала, но масштаб накопления хозяйственно неправилен: он таков, что его не могут выдержать потребители, крестьяне и, как видите, даже Наркомфин — даже он, защищая интересы государственной казны, начинает стонать, когда ему предъявляют нынешние цены на шинели и сапоги. Что же сказать о рабочих, заработная плата которых реально снижается, благодаря слишком высоким ценам на промышленные продукты? Что же сказать о крестьянах, которые лишаются всякой возможности покупать городские товары и поэтому начинают идти на развитие мелкой промышленности — кустарной, которая приобретает такое значение, которое еще далеко не учтено статистикой?
16*
467


Г.Я. Сокольников
Это положение должно быть корректировано, накопление капитала и реализация прибылей в нашей промышленности должны быть приведены в соответствии с тем масштабом, который будет допущен государством, исходящим из увязки общих интересов всего хозяйства, из увязки экономики и политики. Нельзя в один год амортизировать слишком большую часть капитала, нельзя стремиться в один год накопить слишком большие оборотные средства. Мы должны отказаться от манчестерства и поддержать план в государстве; в противном случае политика монопольных цен, которая обозначает собой иногда в понимании наших хозяйственных органов любые цены, может привести Советский Союз только к дальнейшему углублению торгового кризиса. Мы должны сказать, что над частными интересами отдельных трестов и предприятий, путем регулирования цен, должен быть поставлен контроль, учитывающий общегосударственные интересы и подходящий к этому не только с точки зрения экономики, но также с точки зрения политики, с точки зрения существующих в стране взаимоотношений между рабочим классом и крестьянством.
Я говорю здесь не только как представитель интересов государственного бюджета, но стремлюсь указать на интересы нашего хозяйства в целом. При правильной политике в области цен мы получим облегчение и в общем политическом положении страны, и в общем нашем экономическом положении. Несомненно, что при улучшении в области цен перед нами будут стоять большие возможности новой эмиссии червонца. Если мы политику цен сможем повести организованно и добьемся значительного снижения ряда вздутых цен, то дальнейшее использование червонца для организации кредита промышленности, торговли и особенно для организации сельскохозяйственного кредита станет более значительным. Я думаю, что мы сможем решить эту задачу и дальше подвинуться по этому пути.
Всуе думать, что мы спасемся концессиями; напрасно думать, что выход для нас в заграничном займе. Придут и концессии, придут и займы, но это придет в приемлемом виде лишь по мере того, как мы твердо будем становиться на ноги. Недавно мы получили серьезное предложение о заграничном займе, и в настоящее время о нем ведутся переговоры, хотя, конечно, трудно сейчас сказать, будут ли достигнуты положительные результаты. Мы имеем и другое предложение, по которому переговоры на468


Финансовая политика революции
чинаются и которые, быть может, тоже дадут результаты. Эти предложения нам делают теперь совершенно иначе, чем полтора года тому назад в Гааге. Я повторяю, что и концессии, и кредит суть такие возможности, которые будут облегчать наше положение, но главное сейчас заключается в том, чтобы мы привели в порядок свои финансы, чтобы мы упорядочили свой бюджет, чтобы мы обеспечили ресурсы для административных и культурных надобностей, для поддержания обороны, для поддержания развития нашей промышленности. Трудная это работа, но если мы будем ее продолжать, мы выйдем на широкий путь развития и сможем двигаться дальше с быстротой, несомненно, большей, чем та, с которой мы двигаемся теперь.
9 ноября 1923 г,
б) Заключительное слово
Я прежде всего хочу рассеять одно возможное недоразумение. Может показаться, что я и тов. Кржижановский — по вопросу о «ножницах» — выражаем две разные точки зрения. Но это не так Доклад о «ножницах», который сделал тов. Кржижановский, выражает в значительной степени точку зрения работы комиссии ЦК партии, в которой принимает участие Наркомфин, а следовательно и я; предложения тов. Кржижановского, в свою очередь, часто вполне отражают и мою точку зрения, а целый ряд основных положений, оглашенных тов. Кржижановским, исходил от тов. Владимирова и меня. Разногласий между нами нет ни но вопросу понижения цен, ни по вопросу о регулировании деятельности наших торговых органов, в целях лишения их возможности производить безграничные надбавки, ни по вопросам товарной интервенции, ни по вопросу о слиянии некоторых наркоматов и комиссий в особый комиссариат торговли. Итак, по всем этим вопросам не только нет разногласий, но даже соответствующие предложения были внесены как раз Наркомфином.
Теперь для всех ясно, что разделение налоговых функций между Наркомфином и Наркомпродом — вещь невозможная и вредная. Поэтому я вносил в комиссию по «ножницам» предложение, согласно которому Наркомпрод, ввиду отпадения от него в ближайшем будущем налоговых функций, должен являться органом, регулирующим деятельность целого ряда крупнейших торговых операций. Хотя мне и говорят, что мое пред469


Г.Я. Сокольников
ложение безнадежно, тем не менее я не теряю надежды и считаю, что принципиально нам такой орган нужен. Хлебопродукт и другие организации, которые ведают предметами массового потребления, должны регулироваться Комиссариатом торговли, а отсюда естественно должно произойти слияние Наркомпрода, с одной стороны, с комиссией по регулированию внутренней торговли, а с другой — с Комиссариатом внешней торговли. Торговая политика должна быть единой, поэтому и не может быть никакого раздробления ее между двумя наркоматами. Могут быть разные организации: одни, торгующие на внутренний рынок, другие — на внешний. Каждая торговая организация выходит за пределы рынка — внутреннего или внешнего: Хлебопродукт торгует не только внутри России, но за границей; Госторг выходит на внутренний и внешний рынок, но состоит в НКВнешторге. Пора создать орган, ведущий политику в области внутренней торговли и выражающий как общие интересы государства, так и интересы рабочей и крестьянской массы, корректирующий и направляющий деятельность наших торговых и промышленных организаций. В конце моего заключительного слова мне придется еще вернуться к этому вопросу.
Я хочу ответить также на те возражения (или недоразумения), которые были высказаны тов. Кржижановским, во-первых, относительно того, как червонец мог побороть доллар. Я в своем докладе указывал, что речь идет не о том, что червонец сражался с долларом на мировом рынке. Речь идет о нашем внутреннем рынке. А на внутреннем рынке червонец вытеснил доллар. Может быть, вам покажется, что это — неважно. Но это важно, поскольку мы видим, что в Германии, Польше и в других государствах иностранная валюта, валюта чужой страны, приводит к краху собственную валюту. А червонец дал нам возможность сохранить советскую валюту, организованную через Госбанк, и сохранить в своих руках валютное руководство нашим хозяйством. Если в государстве валюта «чужая», то все хозяйство государства зависит от каких-нибудь иностранных банков, напр., от банкиров и капиталистов Америки, а не от собственных ресурсов, организованных в Госбанке. Что червонец побил во внутреннем обращении доллар, это факт совершенно бесспорный. Далее, тов. Кржижановский недоумевает по поводу сделанного мною противопоставления червонца и франка. Не думайте, что такие вопросы имеют характер техни- 470


Финансовая политика революции
веский, второстепенный. Нет, это вопросы большого значения. Для нас важно сопоставить червонец и франк. Конечно, и франк, и червонец — бумажная валюта; однако червонец в этом году не обесценился, наоборот, по отношению к доллару возрос, тогда как франк обесценился. Имеет это значение или нет? Конечно, имеет. Мы видим падение франка внутри Франции, мы присутствуем при крахе немецкой и польской марки. Я докладывал уже, что французский франк падает по отношению к доллару на внутреннем рынке страны, и я говорил это не для того, чтобы похвалиться нашим необычайным успехом. Мой доклад меньше всего мог навеять оптимизм, но нам нет оснований вдаваться в чрезмерный, ненужный пессимизм, воображать, что мы не выйдем из величайших трудностей, которые перед нами стоят. Мы должны признать, что из болота-то мы начинаем выкарабкиваться.
Я не могу подробно останавливаться на замечаниях тов. Кржижановского о том, что в росте цен, начиная с весны этого года, виноват кредит Госбанка. Я буду подробно отвечать по этому вопросу тов. Преображенскому. Сейчас скажу следующее: если Госбанк дал около 5—6 миллионов рублей с мая по август на то, чтобы товар со складов текстильного и других синдикатов продвинуть из Москвы в провинцию, то это было, может быть, одним из лучших дел, которые сделал Госбанк. Никаких ошибок здесь не было. Когда мы ищем причины инфляции, то надо спросить: а по госбюджету мы разве даем меньше, чем из Госбанка? Увы, это так. За одну весну было уплачено нефтяной промышленности около 20 миллионов на капитальные затраты. А какие суммы мы выплатили по военной промышленности! А какие суммы мы выплатили нашей промышленности по заказам на паровозы и на снабжение армии! Вот откуда шла и в гораздо большей степени инфляция, и если взять таблицу повышения цен, то можно увидеть, что наибольшее повышение дает металлопромышленность, которая вовсе не финансировалась в Госбанке.
Затем тов. Кржижановский ссылался на Фалькнера. Теория Фаль- кнера, на которую ссылается тов. Кржижановский, признает, что никакого повышения цен нет, а есть обесценение банкнот. Фалькнер говорит: так как было выпущено много банкнот, то ценность их упала, товары в банкнотах поднялись, но вздорожания товаров нет. На вопрос: «Есть у нас 471


Г.Я. Сокольников
вздорожание товаров или нет?» я отвечаю: есть. Решающий ответ на это дают «ножницы», которые показывал тов. Кржижановский, — громадное расхождение между товарами промышленными и хлебом. Я не понимаю, как может тов. Кржижановский одновременно демонстрировать эту диаграмму и ссылаться на Фалькнера, который считает, что повышения цен не было, а было обесценение банкнот. Перед какими же задачами мы стоим? По мнению Фалькнера, надо было идти дальше на обесценение банкнот. Мы поставили вопрос о снижении цен в интересах достижения смычки между государственной торговлей и промышленностью — с одной стороны, и сельским хозяйством — с другой, смычки, которая оказалась невозможной, ибо повышение промышленных цен достигло такого уровня, что началась всеобщая крестьянская забастовка против трестов и кооперации.
Всеобщая крестьянская забастовка против трестов и кооперации, отказ крестьян покупать по их ценам — вот перед чем мы стоим. Кто же прав: крестьянство или мы — Советское государство? Я считаю, что право крестьянство. Мы должны признаться, что мы запутались. Я беру на себя какую угодно долю вины за это, но я должен сказать, что мы довели дело до того, что создалось положение, совершенно противоречащее политике нашей партии.
Тов. Кржижановский считает, что это — вина кредита, потому что государственный капитал, при помощи промышленности, передвинул свои товары ближе к деревне. Я сейчас на этом остановлюсь. Я думаю, что мы с тов. Кржижановским будем еще долго дискутировать, но я хотел бы спросить: почему его критика дается задним числом? Почему Госплан заметил неправильности только осенью? А где вы были летом? Если мы неправильно поступали, пожалуйста, укажите.
Что касается утверждения тов. Ларина, что ставки подоходно-поимущественного налога неправильно установлены, то я заявляю, что готов немедленно заняться этим, потому, что считаю, что это — крупнейший вопрос и специальная комиссия должна была рассмотреть это. Если имеется указание хотя бы одного члена сессии, что есть неправильная ставка, то эту возможную ошибку нужно исправить.
Теперь, касаясь того утверждения, что НКФ не должен быть распорядителем, а только исполнителем, я повторяю перед вами аргументы 472


Финансовая политика революции
Сосновского: «Наркомфин — диктатор, диктатура Наркомфина». Я удивляюсь, между прочим, что тов. Сосновский чрезвычайно легко обращается с такими словами, как «диктатура». Кто говорит о диктатуре НКФ, должен был бы доказать, что НКФ в чем-то нарушил постановление ЦК партии или что НКФ действует против советских органов. Но ведь здесь не то тов. Сосновский, не то тов. Смирнов должны были признать, что все, что НК делает, все это проходило через СТО, через СНК, через Госплан, через все эти органы. И те обвинения, с которыми выступают против НКФ, идут гораздо дальше, потому что политика НКФ была принята СТО, утверждена СНК, в частности по вопросу регулирования эмиссии. Нет никаких шагов, которые НКФ сделал бы в нарушение постановлений ЦК партии и постановлений советских органов.
Я принимаю на себя ответственность за всю политику НКФ и никогда от нее не уклоняюсь. Я думаю, что тов. Сосновский великолепно опроверг сам эти обвинения. Он провел параллель и указал на диктатуру Компрода. Было время, говорит он, когда Компрод решал, должен ли идти Путиловский завод или нет. Но ведь ясно, что дело обстояло таким образом: если у Компрода был хлеб и рабочие завода могли получить его, то завод мог идти. Это была диктатура хлеба, а не диктатура Компрода. А теперь время не диктатуры хлеба, который играет сравнительно небольшую роль в нашем хозяйстве, а диктатуры денег.
Далее Ларин говорит, что НКФ должен быть не распорядителем, а исполнителем.
Я утверждаю, что весь смысл нашей финансовой политики заключался как раз в том, чтобы НКФ вел политику реальную, чтобы НКФ не давал обещаний, которых он не может выполнить, чтобы он действительно оплачивал намечаемые расходы и т. д.
Мы все это понимаем и согласны, но это не мешает, напр., тов. Со- сновскому выдвигать против НКФ обвинения, что мы-де урезали нефть. Тов. Сосновский не говорил на этот раз, к сожалению, о Волховстрое. Да, мы урезали. Почему мы это делаем? Почему вы выдвигаете обвинения против НКФ в том, что он денег не дает. Тут урезал, тут недодал, не отпустил средств на промышленность, на сельское хозяйство и т. д. Я спрашиваю вас: чего вы хотите? Каждый должен ответить себе на этот вопрос: 473


Г.Я. Сокольников
хотим ли мы выполнения финансового плана? Этот финансовый план воплощается в бюджете, о котором говорил тов. Кржижановский, указывая, что мы подвигаемся к тому, что имеем некоторый план в области, составляющей большую часть нашего хозяйства.
И мы выполняем этот план в то время, как у нас происходит столкновение и от нас требуют нарушения этого плана. Я сейчас приведу пример. Волховстрою было выплачено по годовой смете на 1923/24 г. 12 миллионов р.; это было сделано по соглашению с Госпланом. А теперь это пересмотрено, и требуется 28 миллионов на тот же Волховстрой. И когда, таким образом, происходит дергание, тогда Наркомфин протестует и говорит: «Соблюдайте план». Мы боремся за соблюдение плана. Ведь мы не предусматривали, что на Волховстрой нужно будет истратить лишних 16 млн рублей. С кого мы их возьмем? С дополнительного обложения крестьянства? Мы составляем план, который согласован с Госпланом и но которому, например, на Донбасс, на 1-й квартал, потребуется 5 млн руб. Но уже при наступлении декабря мы должны отпустить Донбассу 8 или 9 млн .рублей. Кто считает нужным доводить выполнение финансового плана до максимальной степени, тот всегда будет разделять линию Наркомфина.
Мы боремся против случайных и ненужных расходов и хотим добиться того, чтобы наши хозяйственные учреждения, получив от государства известные задания, считали для себя преступлением идти в Совнарком и требовать новых и дальнейших сверхсметных ассигнований. А это происходит каждый день: учреждения, получившие определенные ассигнования, не могут справиться со своей задачей. У них свои собственные планы, не согласованные с тем, что предполагается, и вот начинается штопанье сверхсметными ассигнованиями, разрушение нашего единого плана, увеличение тяжести налогов н заключение займов, которые чрезвычайно обременяют наше финансовое положение. Поэтому указание тов. Ларина, что НКФ является будто бы распределителем, — неправильно, потому что НКФ действует только по реализации всех поручений, которые ему дают центральные советские органы. Мы слишком много тратим денег, но поскольку центральные органы постановляют, мы подчиняемся.
Тов. Ларин говорит, что мы хотели вести политику богатых людей в бедной стране, хотели иметь бездефицитный бюджет. Я удивляюсь, как 474


Финансовая политика революции
можно выставлять такие обвинения. Я докладывал, что в ноябрьском бюджете имеется 60 миллионов дефицита, какая же это богатая политика? Наоборот, мы довели напряжение до такой степени, что дальше идти нельзя.
После Ларина выступает тов. Смирнов и упрекает НКФ в том, что он не произвел значительного увеличения бюджета. А изучал ли тов. Смирнов тот ряд цифр, который был прочитан, но который на слух очень трудно было уловить? Попробуйте прочитать документ, который у вас есть, — «Рост бюджета по кварталам», и вы увидите, что по сравнению с прошлым годом в этом году мы сделали настолько значительный шаг вперед, что в течение 1-го и 2-го кварталов этого хозяйственного года у нас шло значительное повышение. А когда кончилось летом взимание прямых налогов, у нас наступило летнее снижение. И тем не менее, в общем, сумма бюджета 1922/23 г. в полтора раза больше предыдущего, а бюджет предстоящего года будет в полтора раза больше настоящего. Как же вы хотите идти дальше: в смысле увеличения бюджета или уменьшения? И я говорю моим оппонентам: «Выбирайте одно из двух направлений!». Тов. Сосновский, произнося самые сногсшибательные речи (так как он красноречивый человек, лучший полемист), то выступает защитником Волховстроя и требует 36 млн, то, как, например, сейчас, выступает за сложение соляного акциза. Но, ведь, всего соляного акциза не хватит на то, чтобы строить Волховстрой. Если хотите сиять соляной акциз, помогите спланировать расходы по капитальному ремонту. Когда мы говорили, что колоссальное ассигнование на с.-х выставку 15 млн можно было бы использовать лучше, то тов. Сосновский, выступавший за эту с.-х;, выставку и боровшийся за нее, говорил: а где средства на с.-х. кредит? Все дело заключается в том, что нужно выбирать. Можно было дать 15 млн на с.-х. кредит, но тогда не нужно было их тратить на с.-х. выставку. Эти 15 млн можно было дать крестьянскому хозяйству в другой форме.
В этих случаях мы боремся со всем ожесточением, потому что тов. Сосновскому и многим другим товарищам над вопросом об ассигновании думать не приходится, а мы-то знаем, что эти деньги мы берем с крестьянства. Если мы прибегнем к эмиссии, то эмиссионный налог ляжет на 475


Г.Я. Сокольников
рабочих, служащих, и в огромной степени на крестьян. Эти ресурсы не творятся из воздуха, они берутся оттуда же, из крестьянского хозяйства. Когда мы пытаемся бороться за каждую копейку, когда урезываем ассигнования, нам говорят: «Это диктатура Наркомфина!»
Нет, дело обстоит не так. Тов. Ленин (тут можно на него сослаться) писал в своей статье «Лучше меньше, да лучше». Подумайте над самым смыслом этой формулировки: «лучше меньше, да лучше». Тов. Ленин говорит: «Равняйтесь по крестьянской силе», по грошам экономьте, по грошам берите и с крестьянского хозяйства. А это не гроши — эти 86 миллионов на Волховстрой, 15 млн на с.-х. выставку и другие громадные ассигнования, на которые у нас идут десятки миллионов. Это не грош. Это хищническое отношение к крестьянскому хозяйству, которое получается в результате огромного напора со всех сторон. Нам надо сдерживать необходимые потребности. Наши нужды, несомненно, законны, но нужно их рассчитывать во времени и пространстве. Мы существуем не последний год. Отложите то или другое на два — три года. Не рвите союза с крестьянством. Не доводите дело до того, чтобы крестьянство смотрело на власть и на партию, как на такую власть и партию, которые не выполняют того, что обещают.
Мне теперь хочется ответить на некоторые замечания, которые были сделаны тов. Преображенским и тов. Смирновым. Тов. Смирнов сообщил, что по облигациям хлебного займа Наркомфин получал И коп. золотом, и поэтому НКФ понес при этом величайшие убытки. Это совершенно неверно. Больше половины облигаций хлебного займа — около 60 млн руб. — мы распространили еще до начала собирания с.-х налога, и средняя цена облигаций хлебного займа установлена нами 65 коп. зол. по всем районам.
Более половины указанного займа было реализовано, по цене 60 или, сбрасывая обесценение, которое произошло в течение некоторого числа суток, по цене 50 или 55 коп. Единственно, что можно было возразить, это то, что государство продавало облигации хлебного займа летом, до реализации урожая, когда цена хлеба падала. А тов. Смирнов приводил аргументы обратные, которые не выдерживают критики. Почему получается средняя сравнительно высокая цена 50—55 коп.? Потому что об476


Финансовая политика революции
лигации хлебного займа были размещены в разных районах — южная цена была, конечно, дешевле. Зато облигации северного района стоили дороже, потому, что цена на хлеб там была выше. В общем же никакого убытка от операций мы не понесли. Я заверяю, что, наоборот, эта операция помогла прожить те месяцы, когда мы уже все собрали с крестьянства, а продналог нужно было ждать еще месяца 2. Нас спас этот хлебный заем. Тов. Смирнов выдвигает еще другое предложение, и с таким видом, как будто до сих пор ничего подобного не предлагалось. Все предложения тов. Смирнова вносились в Финансовый Комитет Совнаркома. Мы обсуждали их, начиная с мая. Тов. Смирнов неоднократно подавал записки в Политбюро. Эти вопросы мы жевали несколько месяцев. Что предлагал тов. Смирнов? Он предлагал, если не ошибаюсь, в конце нюня изъять из обращения все мелкие банкноты и оставить банкноты только не ниже 10 червонцев. Иначе говоря, он предлагал поставить крест над червонцем и превратить его в ребяческую бессмыслицу. К счастью, мы этих рецептов не послушались. Тов. Смирнов доказывал, что червонец полетит, и потому нужно изымать червонные купюры. Некоторые товарищи указывали, что нынешняя крупная купюра для рабочих и крестьян не подойдет, а 100 руб. червонных пошли бы в крестьянский оборот. С тов. Смирновым мы спорим, начиная с 1-го съезда Совнархозов 17-го года.
Тов. Смирнов предсказывал, что червонец через 3 месяца погибнет (я прошу это запомнить: червонец, по мнению Смирнова, погибнет). Тов. Смирнов — председатель Финансовой секции Госплана — учреждения, в руках которого в известной степени судьбы червонца. Меня очень беспокоит, если тов. Смирнов будет доказывать в Финансовой секции Госплана, что червонец лопнет. При таких условиях, действительно, приходится спрашивать, какова же позиция Госплана по отношению к червонцу. Дело дошло до того, что два раза ЦК должен был вмешиваться в эту историю, потому что когда мы выпускали червонец, то некоторые из сотрудников Госплана попытались опубликовывать ежедневный курс товарного рубля, дабы не допустить червонный рубль и содействовать, товарному рублю. Летом ЦК должен был запретить печатание статей, направленных самым легкомысленным образом против червонца. Пред477


Г.Я. Сокольников
ставьте себе, что у нас появились бы статьи против Красной армии. А значение червонца в нашей экономической политике не меньше, чем значение Красной армян в вопросах обороны.
Теперь я перехожу к возражениям тов. Преображенского. Прежде всего он неправильно понял мое замечание по его адресу. Я напомнил ему, что Государственный Банк подчинен коллегии НКФ. Тов. Преображенский — член Коллегии НКФ. Я не говорю, что он должен быть казенным защитником НКФ. Но пусть он не слишком сам себя защищает. Он мог бы летом поставить вопрос и указать ошибки, которые можно было своевременно исправить. Но ошибок тут не было. Весной представители нашей легкой промышленности, особенно текстильной, пришли ко мне; и мы имели ряд совещаний в связи с начинавшимся кризисом. Вопрос шел о том, как помочь промышленности протянуть весну и лето. И тогда, на совещаниях, мы установили такую политику, что в течение весны и лета, в продолжение нескольких месяцев, мы окажем промышленности за счет развития банкнотной эмиссии кредит в форме учета векселей, весной и летом промышленность должна работать для реализации товаров осенью; основная мысль заключалась в том, чтобы дать промышленности деньги в форме учета векселей, для того чтобы она перекинула эти товары со складов из города ближе к деревне, чтобы товар к моменту его реализации был на месте. А тогда, говорили мы, наше положение станет легче. Этот план был принят. И совершенно неверно говорить сейчас, что из-за того, что товар был приближен к крестьянству, крестьяне сейчас этот товар не покупают. Дело в том, что товары оказались продвинутыми в деревню, но предложены по ценам, по которым потребитель не может их купить. Тут мы упираемся в политику цен. Как иллюстрацию, приведу пример Нижегородской ярмарки. Твердая цена Комвнуторга на ситец была 33 коп. на аршин. А Центросоюз платил на Нижегородской ярмарке по 40 коп. Как мог Центросоюз платить выше цен Комвнуторга? Как могли тресты требовать такую цену? О чем думали те и другие, когда подписывали эти сделки? Разве можно ожидать, что крестьянин будет платить 40 коп. за аршин ситца, когда правительство установило 33 коп. Сейчас, кажется, цена эта снижена до 27 коп. Вот о чем надо было думать! Торговать надо уметь. Я напомню 478


Финансовая политика революции
речь тов. Ленина на XI съезде и, в частности, то место, где он касается вопроса о финансовом кризисе. Он говорил, что этот момент будет для нас величайшей проверкой.
«Второе условие, — говорил тов. Ленин, — если финансовый кризис не будет слишком силен. Он надвигается. О нем вы услышите по вопросу о финансовой политике. Если он будет слишком силен и тяжел, нам придется многое опять перестраивать и все силы бросить на это. Если он будет не слишком тяжел, он может быть даже полезным. Он почистит коммунистов из всяких гострестов. Только тогда надо будет не забыть это сделать. Финансовый кризис перетряхивает учреждения и предприятия, и негодные из них лопаются прежде всего. Надо будет только не забыть, чтобы не свалили все на то, что виноваты спецы, а что ответственные коммунисты очень хороши, боролись на фронтах и всегда хорошо работали. Если финансовый кризис не будет непомерно тяжел, то из него можно будет извлечь пользу и прочистить не так, как чистит ЦКК пли Центропроверком, а почистить как следует всех ответственных коммунистов в хоз. учреждениях».
«Финансовый кризис может быть даже полезным, — говорил тов. Ленин, — если он почистит коммунистов из всех гострестов», «только тогда надо будет не забыть это сделать». «Финансовый кризис перетряхнет учреждения и предприятия, и негодные из них лопнут прежде всего».
Тов. Ленин говорил, что крестьянство дало нам кредит, за который надо будет платить по векселям. А я говорю, что срок уплаты подошел. Мы векселей выдали сколько угодно: крестьянство ждало, и я думаю, что мы должны платить. Мне кажется, что тов. Ленин заострил вопрос об ответственных коммунистах. Они учатся, может быть, нужно время, чтобы научиться. Мы знаем великолепнейших работников, которые имеют огромные достижения в области производства.
Но возьмем нашу политику, которая велась в области производства. Когда наступила пора реализации, крестьянин не стал покупать товары. Тогда осенью тресты пришли в НКФ (например, Текстильный Синдикат) и говорят: «Деньги из оборота не поступают, никто не покупает. Давайте вы нам деньги». Но как же так? Чтобы государство у вас
479


Г.Я. Сокольников
покупало что ли? Мы ответили, что мы готовы помочь, и мы помогали: ни одна фабрика не остановилась, заработная плата выплачивалась. Но мы поставили условием предоставления кредита понижение цен. Тов. Преображенский, который выступает за то, что надо ассигновать деньги на хлеб, запутывается тут окончательно. Разве можно нам в качестве мер практической политики предлагать то, что предлагает тов. Преображенский? По тов. Преображенскому выходит, что наша вина заключается в том, что мы открыли весной кредит промышленности, а теперь тов. Преображенский обвиняет нас за то, что мы не открыли ей кредита осенью.
Наша промышленность и наша торговля, которые слишком много понадеялись на себя, — просчитались, позабыв о том, что и крестьянину кое-что нужно, что его нельзя раздеть донага политикой цен. У нас были некоторые средства на поддержку промышленности и осенью, но основные свободные средства мы должны были бросить осенью на хлеб.
В общей сложности непосредственных ассигнований мы дали на заготовительный период 100 миллионов рублей, что при наших ресурсах является чрезвычайно крупным фактом.
Осенью нужно было во что бы то ни стало приблизить товары к потребителю, необходимо было добиться, чтобы промышленность начала снижать цены и поддерживать хлебные заготовки. Мы этого достигли. Как происходило дело с понижением цен? Когда представители текстильных синдикатов пришли к нам и сказали: «Мы находимся в чрезвычайно трудном положении, дайте денег», я им сказал: «Снизьте цены, тогда будем с вами разговаривать». Через два дня они приходят опять и говорят, что цены снизили на 10 процентов: «Давайте денег». Мы на это отвечаем: «Мало сбавили; денег не дадим». Через два дня они пришли опять и говорят: «Сбросили еще 10%». Тогда мы отвечаем: «Идем в Комвнуторг, утвердим новые цены и тогда деньги получите». Выяснилось, таким образом, что в начале калькуляция была фальшивая, что были поставлены дутые статьи и что даже при сокращении там были излишки.
А теперь давайте говорить, в чем мы виноваты. В том, что весной мы повышали производство продуктов, летом продвигали товары к крестьянину, а осенью старались понизить цены и сделать их доступными по480


Финансовая политика революции
требителю! Да, действительно, каюсь. Наркомфин вместе с рабочими и крестьянами стремился понизить цены. Конечно, цены нужно было понизить гораздо больше. Это основной вопрос и его не нужно запутывать.
Здесь один из выступающих ораторов, тов. Кагдин, напоминал относительно того, что говорилось при начале нэпа. Крестьянство чувствует себя на поле нэпа обойденным. Надо прислушиваться к тому, что сказал тов. Кагдин. И прислушиваться надо не только НКФ, но и всем. Этот тезис дальше может развернуться в политическое расхождение с крестьянством. Сейчас мы видим, что «ножницы» расходятся, что есть две линии цен — промышленных и сельскохозяйственных. Если эти линии будут линиями политического направления крестьянства и рабочего класса, то это будет смертным приговором для Советской Республики. Это надо совершенно ясно видеть. Нужно, чтобы Сессия прямо сказала, чего она требует от Наркомфина.
В Госплане тов. Смирнов бросает нам упреки в том, что у нас крестьянская ориентация. А я сказал: мы стремимся находить равнодействующую, которая позволяла бы сохранить существующую форму Советского государства, чтобы его механизм не распадался, чтобы он мог работать, чтобы не было такого обострения борьбы, которое оказалось бы чрезмерным. Если нам необходимы в известные моменты перегибы в сторону крестьянства, их нужно делать. Мне кажется, что нам нужно идти сейчас против того перегиба, который был весной и летом, и сделать перегиб в другую сторону. Тогда речь будет идти не о том, выпускать ли червонцы в крупных купюрах или нет, почем продавать, когда давать кредит и т. д. Нам нужно сделать перегиб в другую сторону в нашей политике; нужно добиваться дальнейшего снижения цен на промышленную продукцию и повышения цен на хлеб. Тов. Кржижановский докладывал относительно мероприятий Комиссии по «ножницам». Не входя в обсуждение деталей, я хочу отчетливо, на чистоту выяснить один принципиальный момент. Я говорю сейчас лично от себя, не как Наркомфин, а как член сессии. Я считаю, что наша практика в государственной промышленности, в государственных торговых органах и кооперации получила совершенно капиталистическое извращение.
481


Г.Я. Сокольников
Одни говорят: если кооперация будет снижать цены, если она будет продавать ниже цен частной розничной торговли, то частная розничная торговля будет у нее перекупать, выходит, что мы будем работать на частную торговлю. Какая разница между кооперацией, частной розничной торговлей, государственными торговыми органами и частными торговыми органами? Говорят, разница та, что в частной лавке можно купить дешевле, чем в кооперативе. Это действительно полнейшее столпотворение! Тогда какая же это кооперация? Что это за государственная торговля? Она должна охранять интересы потребителя — рабочих и крестьян против частного капитала, а она выступает вместе с этими торговцами одним фронтом во имя интересов повышения торговой прибыли, барыша! Здесь что-то неладное. С одной стороны, мы, рабоче-крестьянское государство, защищаем интересы рабочих и крестьян, в наших руках производство и т. д., а с другой стороны — наша государственная и кооперативная торговля стремится получить с рабочих и крестьян наибольшую прибыль. В «цену» продаваемых ими товаров входит прибыль, накопление, составление оборотного капитала и т. д., и тогда получаются такие цены, что, действительно, нет разницы между кооперативной, государственной и частной торговлей. Все одно и то же. Только частная торгует лучше, а государственная хуже; частная берет высокую цену и получает большую прибыль, а государственная берет цену еще большую, а хватает-де ее только на покрытие убытков. Я думаю, что, несмотря на вопли об убытках, прибыль все-таки есты Если мы посмотрим на Центросоюз, то увидим, что он начал два года тому назад с капитала, если не ошибаюсь, около 3 миллионов, а теперь он имеет до 30 миллионов. Вы можете найти очень много других наших торговых организаций, которые составили себе весьма значительный капитал за это время, и те цифры, которые приводил тов. Преображенский, этого не опровергают, а наоборот, подтверждают. Это интересные цифры: промышленность получила за этот год прибыли около 300 миллионов, т. е. на 300 миллионов она увеличила оборотные средства, а в торговле получено около 550 миллионов. Это вовсе не одна частная торговля, это неверно, это сплошь и рядом государственная и кооперативная торговля. Конечно, выходит так, что будто бы эта прибыль — не в производстве. Да, произ482


Финансовая политика революции
водит трест, а продает синдикат, это не в производстве, это — разделение труда между двумя государственными организациями. На самом деле, когда отпускная цена Комвнуторга 33 коп. за один аршин, а на Нижегородской ярмарке продают арш. ситца по 43 коп., то сколько этих копеек в тех миллионах, о которых говорит тов. Преображенский. Мы знаем, что прейскуранты трестов не вполне действительны; при хорошей конъюнктуре они продают выше прейскуранта. Я не знаю, верно ли это или нет, я оставляю это сообщение на ответственности тов. Лежавы. Я лично проверить его не мог, но он мне сказал, что в Москве сейчас, после понижения цен, есть целый ряд трестов, которые в действительности продают по ценам выше тех, которые были назначены Комвнуторгом. Главная основа кризиса, политического и экономического, основа всеобщей забастовки крестьянства, и вообще мелкого покупателя против трестов и кооперации — неправильная политика цен, увлечение получением капиталистических прибылей. Это нужно прекратить. Нужно вмешаться в регулирование цен со стороны государственных органов. Говорят, что это будет нарушение нэпа, что будто бы мы, пойдя на нэп, сказали, что наши государственные органы не могут регулировать цены синдикатов и «трестов нашей государственной промышленности. Но если бы это был нэп, нас нужно было бы за него выгнать: так как это значит получить ту картину, которая имеется в капиталистической Америке. Там мелкий крестьянин и рабочий беззащитен против трестов, беззащитен против Рокфеллера, Моргана и других; там они душат широкие массы. Но поэтому там и организуется рабочая партия, и коммунисты ведут борьбу против синдикатов и трестов. Наши синдикаты могут извлекать прибыль. Мы можем сказать, что допускается такое-то покрытие расходов, но государственные органы должны определять предельные цены. Я думаю, что если у нас есть расхождения с тов. Кржижановским, то, может быть, разве только в том, что мы жестко стоим за государственное регулирование цен, и первоначальная комиссия по внутренней торговле была создана в прошлом году по инициативе тов. Владимирова, которому принадлежит заслуга выдвижения впервые этой проблемы регулирования цен со стороны государства. И в прошлом году тов. Ленин целиком высказался за эту точку зрения. Вы до сих пор, к сожалению, ее не провели 483


Г.Я. Сокольников
а, вместе с тем, наш Комвнуторг не достаточно силен. Нужен комиссариат торговли и нужен орган, которого кооперация слушалась бы, и над ценами, устанавливаемыми этим органом, не смеялась бы — в этом гвоздь вопроса, одни административные меры, однако, недостаточны. Дайте разрешение НКФину помогать делу снижения цен, помогать делу приведения наших отношений на рынке к несколько более разумному виду. Мы боремся за снижение цен. Вчера на одном заседании стоял вопрос, внесенный представителями нефтяной промышленности относительно необходимости чрезвычайного повышения цен на нефтетопливо. Их предложение, которое они аргументировали интересами развития нефтяной промышленности, было отвергнуто, исходя из учета возможностей всего хозяйства, ибо нельзя было идти на повышение цен. Ту же картину имеем повсюду.
Конечно, с точки зрения отдельных кооперативов и трестов, чем больше прибыли они получат, тем лучше. Но, по-моему, это опрокидывается на хребет Советской власти, и даже уже опрокинулось. Дальше так идти нельзя; вот основное, что нужно сказать по вопросу о политике цен.
Теперь скажу о практических мероприятиях. Нужно опять-таки внести полную ясность в вопрос относительно «ножниц». Повторяю, что я выражаю исключительно свое личное мнение. Я не знаю, будет ли принята эта точка зрения ЦК партии, будет ли она проведена в советских органах и т. д., но я обращаю внимание на следующее. Что такое «ножницы»? Это не только расхождение промышленных цен с сельскохозяйственными, но это два расхождения: расхождение наших внутренних хлебных цен с ценами хлебными на мировом рынке, и расхождение наших промышленных цен с ценами промышленными на мировом рынке. Хлеб внутри России мы покупаем у крестьян. Наши торговые, органы говорят, что платят за пуд 30 коп., а я слышал, что платят по 25 коп., платят и по 18 коп. В интересах получения прибыли хлебозаготовляющих организаций, они купят великолепно у полтавского мужика хлеб по низкой цене, а потом поедут в Гамбург и продадут его по 1 р. 10 коп.
Можно ли их поздравить с таким успехом? Нет, не поздравить их нужно, а сказать им: это — величайшее бедствие не только для крестьянства, но для всего нашего хозяйства и для нашей партии.
484


Финансовая политика революции
Теперь о промышленных ценах. Сколько стоит за границей пара ботинок? Она стоит 4—5 руб. Сколько надо заплатить за них здесь, в Москве? Сколько платит рабочий? В три — четыре раза дороже. Мы имеем, следовательно, расхождение промышленных цен с ценами мировыми. Хорошо же торгуют наши органы: рабочий платит им в четыре раза дороже, чем за границей! Можно ли поздравить их с этим успехом? Нет, им нужно, напротив сказать, что такой ценой прибыль получать нельзя. Мы должны будем довести цены нашей промышленности до справедливого, до приемлемого уровня. Для того чтобы снизить их, нужно будет опереться хотя бы даже на ввоз товаров из-за границы, чтобы получить те цены, которые Советская власть считает необходимыми и приемлемыми. С другой стороны, чего же удивляться, что у нас стоят низко хлебные цены, когда мы имеем совершенно монопольную организацию хлебных закупок, когда все наши закупающие органы сговорились друг с дружкой, чтобы выше определенной цены крестьянину не давать! Не знаю, как обстоит дело теперь, но летом была еще такая калькуляция, что если крестьянству на юге России платили за хлеб дороже 35 копеек, то наши заготовительные органы считали это убыточным для нашего экспорта, и цены должны были идти вниз от этой цены.
Вопрос этот — гораздо больнее и гораздо шире, чем пытались его поставить. Мы, конечно, со своей стороны, из наркомфиновского уголка говорим: «Сделаем, что можно, мы дали 100 миллионов, но, конечно, этого мало». Совершенно верно. Знаете ли вы, сколько в царские времена расходовалось на закупку сырья и хлеба? По имеющимся у меня данным, Государственный Банк ассигновывал 400 миллионов рублей на период осенних месяцев, а частные 700 миллионов рублей — т. е. всего не меньше миллиарда. Нам такие цифры и не снятся, потому что мы еще в этом отношении слишком слабы и не можем поднять на себя такого рода операцию. Правда, и вывоз наш меньше. Мы в финансовом отношении слабее, чем то предложение хлеба, которое предъявляет крестьянское хозяйство.
Я заканчиваю. Я думаю, что сессия ЦИК должна потребовать от Наркомфина в нынешних трудных обстоятельствах, во-первых, ориентации в сторону осуществления политики советского государства, направ-
485


ленной к сближению с крестьянством, к укреплению связи с крестьянством. В частности, я скажу, что необходимо проведение мер по организации сельскохозяйственного кредита. Мое конкретное предложение сводится к следующему (мы разрабатываем это с осени, но я считаю необходимым сказать это на сессии ЦИК); все сельскохозяйственные машины и орудия, которые имеются у нас на складах, должны быть даны крестьянству по ценам, ни в каком случае не выше довоенных, с рассрочкой на 3—5 лет. Вот та мера, которую мы должны провести в области сельскохозяйственного кредита. Нужно прекратить это лежание машин на складах; возьмем на себя эту тяготу. Несомненно, это будет для нас вещь тяжелая, но мы пойдем на это, используем те аппараты областных обществ с.-х. кредита, которые кое-где имеются; они созданы и начали работать. Через них двинем эти с.-х. орудия и машины в деревню. Целым рядом и других мер нам нужно будет пойти навстречу крестьянству. Мы делаем решительный перегиб в нашей политике и должны будем провести в ближайшее же время ряд конкретных мероприятий, не останавливаясь перед снижением цен на промышленные продукты.
В этом смысле я просил бы сессию высказаться, дать Наркомфину директивы: «За каждой копейкой следить, зря денег не расходовать; соблюдать государственный финансовый план; не допускать полного развала. Не идти назад, а идти вперед».
10 ноября 1923 г.


ОГЛАВЛЕНИЕ
Г.Я. Сокольников 5
ФИНАНСОВАЯ ПОЛИТИКА РЕВОЛЮЦИИ Том первый
Предисловие 9
Пять лет финансовой революции 10
Финансы после Октября (1918 г.) 17
1. Основные положения финансовой политики 19
2. К вопросу о национализации банков 45
3. Денежный кризис 73
4. Отмена системы ценных анонимных бумаг 79
Финансовая система военного коммунизма (1919—1920 гг.) 83
Вопросы общей финансово-экономической программы 85
1. Чего не делать 85
2. Единство экономического руководства 87
3. Капиталистическое подполье 90
4. Европейские рабочие у русского станка 93
Денежное обращение 95
Ликвидация туркестанского рубля 95


Финансы и новая
экономическая политика (1921—1922 гг.) 97
Вопросы хозяйственного развития в условиях нэпа 99
1. Надо учиться у организаторов трестов 99
2. Внешняя торговля и смешанные общества 101
3. «Купеческие» задачи пролетарского государства 103
4. Конфискация и налог 106
5. Тресты и Советское государство 109
6. Заработная плата рабочим и служащим 112
7. «Всегда в хвосте» ИЗ
8. Колониальные «соблазны» 117
Новая финансовая политика 121
1. Борьба с финансовой разрухой 121
2. Перемена «курса» в финансовой политике 130
3. Задачи финансовой политики 137
4. Основные положения финансовой программы 163
5. О нашей финансовой программе 169
6. Борьба с финансовым развалом 189
7. Перед новыми задачами 222
8. Финансовые перспективы на новый хозяйственный год 247
Организация денежной системы 251
1. Денежное хозяйство 251
2. «Гарантированный» рубль 253
3. Перелом цен 256
4. Устойчивый рубль и неустойчивый Струмилин 259
5. Что случилось с золотым рублем? 267
6. Проверка на цифрах 270
7. О котировке золотого рубля 272
8. Товарный индекс или «товарный рубль»? 275


9. Денежное обращение и экономика Советской России 285
10. Хозяйство и деньги 303
Кредит государственный и банковый 341
1. Пролетарская власть и банки 341
2. Внутренний заем 346
Мировое хозяйство и финансы (1919—1922 гг.) 351
1. Петроград — Нью-Йорк 353
2. Поход мешочников 357
3. Германский кризис 359
4. Приключения немецкой марки 362
5. Русский рубль и немецкая марка 364
На пути к устойчивой валюте 367
О некоторых теоретических предпосылках денежной реформы 369
Общие вопросы финансовой политики 391
1. Бюджет и валюта 393
2.0 контингентировании казначейской эмиссии 408
3. Программа финансового оздоровления 435