Политика и политики «золотого века» Римской республики. - Трухина Н.Н.

Автор: Трухина Н.Н.

Теги: политика история рима древний и античный мир древний рим

Год: 1986

Похожие

Римская диктатура последнего века Республики

Кембриджская история древнего мира. Том IX. Последний век Римской республики, 146-43 гг. до н. э. Полутом 1

Кембриджская история Древнего мира. Том IX. Последний век Римской республики, 146-43 гг. до н. э. Полутом 2

Римская цивилизация

Текст

о I bi
Н.Н.Трухина
? Я 1
Г
«ИЗДАТЕЛЬСТВО
МОСКОВСКОГО
УНИВЕРСИТЕТА’
ПОЛИТИКА
И ПОЛИТИКИ
«ЗОЛОТОГО ВЕКА’
РИМСКОЙ
РЕСПУБЛИКИ
ЗАПАДНОЕ СРЕДИЗЕМНОМОРЬЕ ЭПОХИ 2-ой ПУНИЧЕСКОЙ ВОЙНЫ
Путь Ганнибала
Места сражений с указанием их даты
Владения Карфагена в Северной Африке
Римские владения к началу 2-ой Пунической войны
Территория Испании, контролируемая Карфагеном
к началу 2-ой Пунической войны
Путь Корнелия Сципиона
•И козий---—
ННТрухина
ПОЛИТИКА
И ПОЛИТИКИ
«ЗОЛОТОГО ВЕКА»
РИМСКОЙ
РЕСПУБЛИКИ
(II В. ДО Н.Э.)
Под редакцией
доктора
исторических наук
ИЛ. МАЯК
J®
\miv7
ИЗДАТЕЛЬСТВО
МОСКОВСКОГО
УНИВЕРСИТЕТА
1986
Печатается по постановлению
Редакционно-издательского совета
МосфвсКого университета
Рецензенты:
доктор исторических наук В. И. Кузищин,
кандидат исторических наук В. И. Исаева
Ответственный редактор —
доктор исторических наук И. Л. Маяк
В монографии дается характеристика римского общества и важней1-
ших общественных проблем II — начала I в. до н. э.» выявлены социаль-
ный состав и цели политических партий того времени.
Впервые в советской историографии дан анализ основных сословий;
римского гражданства (сенат, всадничество, плебс) и структуры сената.
Подвергнуты критике основные концепции по вопросам партийной борьбы
Поздней Республики, высказано мнение о наличии в Риме трех главных
политических течений: аристократии, средних слоев и мелкого плебса.
В книге рассматривается политическая деятельность трех крупных
исторических фигур II в. до н. э.: Сципиона Старшего, Катона Цензора
и Сципиона Эмилиана, охарактеризована их политическая позиция, вскры-
та подоплека длительной борьбы Сципиона Старшего и Катона, опреде-
лена общественная роль Сципиона Эмилиана. В монографии представле-
ны также портреты некоторых видных деятелей «золотого века». Даетсяь
перевод фрагментов речей Марка Порция Катона.
Для читателей, интересующихся историей античности.
0504010000—032 Qn
т ------------- уи—оо
077(02)—86
© Издательство Московского университета, 1986
Памяти отца
Николая Тимофеевича Трухина
ВСТУПЛЕНИЕ
Расцвет Римской республики, ее «золотые десятилетия», приходят-
ся на время интенсивного развития рабовладельческих отношений, на
эпоху расцвета Рима-полиса. Более ста лет назад в рукописи К. Мар-
кса, озаглавленной «Формы, предшествующие капиталистическому про-
изводству», на нескольких страницах были выделены и охарактеризо-
ваны основные структурообразующие элементы греко-римского мира:
античная форма собственности и сформировавшийся на ее основе по-
лис — гражданская община-государство, именуемая рядом исследо-
вателей городом — государством1 (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч.,
т. 46, ч. 1, с. 465—467). На Западе этот очерк получил второе рожде-
ние и широкое признание академических кругов сравнительно недав-
но, в конце 60-х годов, после перевода рукописи на английский язык.
В советской историографии «Формы» были переведены и пущены в
научный оборот в 1939—1940 гг. В послевоенный период началось все-
стороннее изучение феномена рабовладельческого полиса. В 60-х годах
С. Л. Утченко разработал концепцию, объясняющую падение Рим-
ской республики через кризис Рима-полиса.
В настоящее время перед историками Поздней республики откры-
та обширная область изучения конкретных форм и аспектов кризиса
римского полиса. В русле этих интересов и написана предлагаемая
читателю книга. Ее хронологические рамки охватывают большую часть
II в. до н. э. — эпоху, когда границы римских владений расширились
от Испании до Малой Азии, а само Римское государство устойчиво со-
храняло узкий полисный масштаб: пределы его охватывали в основном
районы средней Италии; численность гражданства не достигала по-
лумиллиона человек. Главная тема монографии — предыстория граж-
данских смут, политические течения Поздней республики в их малоизу-
ченном истоке — в период стабильной полисной структуры и в начале
первых ее колебаний.
Первая часть книги посвящена характеристике римского общест-
ва и государства II—I вв. до н. э., в ней обобщаются выводы многих
исследователей и предлагается новая интерпретация некоторых проб-
лем, прежде всего проблемы политических течений досулланской эпо-
хи. Широкие хронологические рамки этого раздела обусловлены каче-
ством наших источников, освещающих большей частью отношения I в.
до н. э.; общество предшествующего столетия часто приходится рекон-
струировать ретроспективно, на основе аналогий с позднейшими дан-
ными. По той же причине анализу неясных политических течений II в.
до н. э. мы предпосылаем раздел, посвященный более отчетливым
«партиям» 80-х годов I столетия. Во второй части монографии пред-
ставлены жизнеописания трех крупнейших политиков «золотой эпохи»,
перемежаемые исследованием их «партий».
Заветное желание вдохновляло наш кропотливый труд — мечта
•облечь, по мере возможности, в зримую чувственную плоть абстрактные
классы, сословия и партии древней эпохи, стремление представить рим-
ские институты и отношения в их живой реальности. С особым при-
3
страстней вглядывались мы в типичнейшую фигуру античного поли-
са — рядового рабовладельца средней руки, несправедливо забытого
современными летописцами политических бурь древнего Рима. Собст-
венно римский народ, ядро которого составляла масса сельского плеб-
са, т. е. мелких земельных собственников, в хронологических рамках
нашего исследования является силой еще безмолствующей, медленно
пробуждающейся к политической активности. Развитию «народной»
политики в конце «золотого века» посвящены страницы, характеризую-
щие демократию мелкого плебса.
«История — наставница жизни», — гласит латинская поговорка.
Сама история нередко посмеивается над этим изречением, поскольку
даже уроки ее великих бедствий вразумляют забывчивую человеческую'
породу в пределах одного-двух поколений. Но для активно мыслящей
части общества хрестоматийная истина остается в силе. Мода на исто-
рическую школу не исчезает безнаказанно, сугубо «современное» со-
знание теряет широту понимания своих собственных проблем. С ощу-
щением важности и нужности кабинетных трудов историка представ-
ляем мы любознательному читателю события и образы далеких, но не
чуждых нам времен.
Часть!
ОБЩЕСТВО,
ГОСУДАРСТВО,
ПАРТИИ
Глава 1
ГРАЖДАНЕ И ВЛАСТИ — 7
Глава 2
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ТЕЧЕНИЯ
ПОЗДНЕЙ РЕСПУБЛИКИ — 45
ГРАЖДАНКИ ВЛАСТИ
«ЗОЛОТОЙ ВЕК»
Самый блестящий период Афинского государства, промежуток вре-
мени между решающей победой над персами при Саламине (480 г. до
н. э.) и началом Пелопоннесской войны (431 г. до н. э.), погубившей
великую Афинскую державу, имел особое название: пентаконтаэтия —
золотое «пятидесятилетие». Римляне, любившие подмечать и даже
иногда сочинять аналогии между своей и греческой историей, вздыха-
ли о собственном «золотом веке». «Римский народ имел наилучшие
нравы и жил в величайшем согласии между второй и последней вой-
ной с Карфагеном», — писал Саллюстий, обозначая границы римского
счастливого пятидесятилетия между 200 и 146 годами до н. э. (Sall.
Hist. I, 11). Эта эпоха привлекала позднейших историков как остро-
вок относительного покоя между двумя долгими гражданскими буря-
ми— 200-летней борьбой между патрициями и плебеями (V—IV вв.
до н. э.) и 100-летним кризисом Республики (30-е годы II в. — 30-е го-
ды I в. до н. э.) — катаклизмами становления и разложения полисной
формы Римского государства. Современники гражданских войн, несо-
мненно, идеализировали «доброе мирное время», но их ностальгия име-
ла некоторое справедливое основание: во II в. до н. э. Рим, стабили-
зировав свои полисные институты и границы, переживал эпоху перво-
го расцвета рабовладельческих хозяйств, столетие наибольшей устойчи-
вости общества и государства, время крупнейших завоеваний и вели-
ких героев гражданской и военной истории. Для историка наших дней
«золотой век» интересен двумя своими особенностями: с одной сторо-
ны, его внутренние проблемы загадочно неуловимы вследствие утраты
важнейших древних источников информации, с другой стороны, в нем
затеряны истоки политических страстей последнего бурного столетия
Республики, так как именно в десятилетия благополучной эпохи вы-
зревали противоречия, разрешившиеся серией междоусобных крово-
пролитий.
Вторая Пуническая война, верхняя граница «золотого века», за-
нимала совершенно особое место в исторической памяти римского на-
рода. Во второй половине III в. два сильных хищника, Рим и Карфа-
ген, готовились к очередной решительной схватке за обладание за-
падным Средиземноморьем, но в 218 г. римляне первыми подверглись
нападению и в продолжение целых 15 лет с великим напряжением
сил защищали родную Италию от разноплеменных полчищ Ганниба-
ла. Оборонительный этап тяжелейшего в истории Рима военного испы-
тания имел неподдельный оттенок «справедливой войны», издревле вос-
хваляемой официальной римской пропагандой, и нравственное чувство
народа улавливало эту особенность Ганнибаловой войны. В течение
многих веков память о ней питала патриотическую гордость римлян,
снабжала их хрестоматийными примерами доблести, одушевляла их
литературу любимыми героическими образами. Но, кроме того, со II
и I столетия до н. э. Ганнибалова война воспринималась как рубеж
между старым и новым временем, между легендарно-архаической и
«современной» эпохой. Нам не чужды эти представления о древних и
7
молодых столетиях, мы употребляем выражение Ранняя и Поздняя рес-
публика и вместе с античными писателями открываем счет нового
времени с окончания длительных раздоров между патрициями и пле-
беями. Но издали нам представляется, что великая распря затихла с
прекращением массовых народных движений, где-то вскоре после тре-
тьего и последнего бунта плебейской армии в 287 г. Римляне, улавли-
вавшие оттенки отношений, связывали окончательное замирение древ-
них сословий с началом Ганнибаловой войны (Sall. Hist. I, И), как
бы выплавившей новый единый народ в огне общей беды. Эпоха вто-
рой Пунической войны представлялась им столь обновительной, что
иногда они приурочивали к ней и рождение своей литературы.
При второй войне с пунами Муза крылатой стопой
Сошла к суровому, воинственному народу Ромула, —
говорил поэт II в., игнорируя древнейшие литературные опыты (Cell.
XVII, 21, 45) < Очевидно, его неточность отражает живую истину: ес-
ли не литература, то литературная эра, время читающего и пишуще-
го общества, началась при поколении, сражавшемся с Ганнибалом.
Нижняя граница «лучшего времени» проведена Саллюстием при-
близительно. По общему представлению римских историков, уничто-
жение Карфагена (146 г.) было лишь причиной тех событий, которые
взорвали мир благополучной эпохи: когда исчез страх перед грозным
внешним врагом, объясняли они, начались внутренние гражданские
раздоры и порча нравов. Однако новое качество «порча» приобрела
при первом гражданском кровопролитии, через 12 лет после разруше-
ния Карфагена. Поэтому, не противореча логике древних авторов, мы
можем продлить благополучный период Республики немного далее ру-
бежа, установленного Саллюстием, и определить границы «золотого
века» периодом от второй Пунической войны (218—201 гг. до и. э.) де
трибуната Тиберия Гракха (133 г. до н. э.).
Кинем общий взгляд на перспективу столетия, открывающегося
второй победой римлян над Карфагеном. С внешней стороны бросает-
ся в глаза непрерывная серия войн (с Македонией, Сирией, греками,
галатами Малой Азии, галлами северной Италии и заальпийских об-
ластей, с испанцами, с теми же карфагенянами), триумфы, новые за-
морские провинции: Македония и Ахайя (Греция), Ближняя и Даль-
няя Испания, Африка, Азия. К середине II в. Рим приобрел размеры
и значение крупнейшей державы Средиземноморья.
В недрах римского общества совершалась бытовая революция,
происходило изживание форм и отношений простой, грубой старины.
Рассказы солдат, роскошная добыча триумфаторов, проникновение со-
стоятельных людей в новоприобретенные провинции расширяли круго-
зор Италии. Менялись представления о богатстве, возникали новые
материальные и духовные потребности, рождались новые нравы.
Во II в. понемногу начали благоустраиваться города Италии. Са-
мый Рим заботами эдилов, цензоров и триумфаторов украшался мону-
ментальными произведениями нового типа. В 193 г. курульные эдилы
Эмилии воздвигли на берегу Тибра огромный склад для зерна, вы-
возимого из провинций. В 80—70-е годы цензоры построили три пер-
вые базилики — общественные здания для суда, деловых операций и
встреч. В 144—143 гг. претор Кв. Марций Рекс закончил сооружение
мощнейшего республиканского водопровода, протяженностью в 91 км;
его 10-километровые аркады доставляли воду на самый высокий холм
Рима — Капитолий. По меньшей мере с 90-х годов началась мода на
8
архитектуру досуга — крытые галереи-портики, служившие местом
прогулок и выставок. Особым великолепием отличались портики ад-
мирала-триумфатора Гнея Октавия (167 г.) и консула Публия Сци-
пиона Назики Коркула (155 г.). «За общественным великолепием, —
замечает историк Веллей Патеркул, — последовала частная роскошь»
(II, 1,2).
Еще в III в. римляне познакомились с рафинированным бытом
эллинистических городов Сицилии; в 90-х годах II в., во время Маке-
донской войны, они повидали знаменитые, но обедневшие полисы бал-
канской Греции. Эти первые контакты повлияли на вкусы и привычки
сравнительно узкого круга. Древние писатели запомнили, что массовое
увлечение восточной роскошью началось после азиатских триумфов
Л. Корнелия Сципиона (188 г.) и Гн. Манлия Больсона (187 г.)2. Сол-
даты и офицеры, побывавшие в богатейших городах Малой Азии, за-
везли на родину невиданные дорогие безделушки, разбудившие аппе-
титы широкой публики. Быстро распространилась мода на атталиче-
ские (т. е. пергамские) одеяния, чеканное серебро, инкрустированные
ложа. В семьях, гордившихся единственной серебряной солонкой, по-
явилась коринфская бронза. Творения художников и скульпторов, ра-
нее помещавшиеся только в храмах, впервые украсили частные особ-
няки. «Статуи богов держат дома, словно утварь», — сетовал Катон
Цензор. Повальная страсть к произведениям искусства разгорелась
вскоре после смерти этого римлянина старого закала, во второй по-
ловине 40-х годов, после того, как Луций Муммий, разрушитель Ко-
ринфа (146 г.), украсил Рим и муниципии великолепной художествен-
ной добычей.
Уже в первой половине II в. началось интенсивное частное строи-
тельство, римляне занялись усовершенствованием простых и темных
дедовских жилищ. Тот же Катон неодобрительно поминал «жадно
строящихся». В 60-е годы Гн. Октавий, «новый человек», добивав-
шийся консулата, соорудил в Риме прекрасный особняк, «голосовав-
ший», по выражению Цицерона, за его избрание. По крайней мере с
середины столетия тяга к частному строительству охватила муници-
пии: древняя наследственная вилла Цицеронов под Арпином была
впервые расширена при отце знаменитого оратора. В то же время по-
явились дома нового, комфортабельного типа — особняки с колоннад-
ными дворами. Штукатурка их красилась под мрамор, так как кар-
тинная живопись и облицовка дорогим камнем еще не вошли в широ-
кий обиход; лишь немногие расточительные аристократы, к неудоволь-
ствию строгих цензоров, отделывали свои жилища высокосортным де-
ревом, слоновой костью и финикийской мозаикой. И все-таки, несмот-
ря на первые усовершенствования быта, спустя сто-двести лет, дома
«золотой поры» казались бедными и старомодными. В I в. н. э. фило-
соф Сенека удивлялся простой вилле Сципиона Африканского Стар-
шего (Epist. 86).
Новые нравы вторглись в Рим немного раньше, чем иноземная
роскошь. Судя по комедиям Плавта, молодежь, склонявшаяся перед
посохом суровых матерей, получила некоторые педагогические поблаж-
ки примерно в поколении Сципиона Старшего, т. е. накануне второй
Пунической войны. Соблазнительные пороки эллинистической цивили-
зации вошли в моду сразу после Ганнибаловой и второй Македонской
войн, в 90-е годы II в. (Vai. Max. IX, 1, 3). Начиная с этого времени»
темпераментный Катон громил новоявленное распутство и мотовство.
В молодые годы Сципиона Младшего (60-е годы II в.) римляне заме-
9
тили настоящее перерождение своего юношества. Подросло первое по-
коление, не видевшее войны в пределах Италии, героические нравы уш-
ли в прошлое. Сыновья аристократов и всадников выпрашивали осво-
бождения от армейской службы. В столице задавали тон «насмешливые
наследники» воинов-отцов, занятые любовью и пирушками; за курти-
занку платили цену имения, за редкую рыбу отдавали стоимость па-
хотного вола. Десятилетия, восхваляемые Саллюстием за нравствен-
ность, породили несколько законов против обжорства и мотовства: Ор-
хиев (182 г.), Фанниев (161 г.), Дидиев (143 г.). Наверное, современ-
ники Катона Цензора и Сципиона Эмилиана удивились бы положи-
тельному суждению потомков о нравах их времени; благоразумные
граждане с тревогой и возмущением наблюдали распад традиционной
морали. Правда, в «золотые» десятилетия новомодная испорченность
не проникла еще в толщу общества и не ладила с господствующим
общественным мнением, но «лучшими» нравы благополучного века мог-
ли казаться только в сравнении с сугубой распущенностью ближай-
шей эпохи.
Сложной и противоречивой предстает перед нами культурная си-
туация II столетия, и прежде всего русский читатель, знакомый с оте-
чественной историей XVIII — начала XIX в., может прочувствовать ее
особенности. С начала «золотого века» эллинистическая образован-
ность завоевывала «мужицкий Рим», как европейская культура — рус-
ское общество послепетровской поры. В 90—80-е годы римская знать
говорила по-гречески так же свободно и охотно, как наши вельможи
изъяснялись по-французски. Педагоги-иностранцы водворялись в ари-
стократические семьи и в дома среднего достатка; в середине 50-х го-
дов столичная молодежь слушала лекции трех приезжих философов-
греков без переводчика. В обществе и литературе появились два но-
вых комических типа: нелепые грекоманы — аналогия щеголям и же-
манницами XVIII в., и суровые гонители греческих наук, высмеянные
маской комедийного старика Зета.
Латинская литература, родившаяся за 20 лет до начала Ганниба-
ловой войны, пользовалась более или менее архаическим языком и до
середины столетия освоила только два поэтических жанра: эпос и дра-
матургию. Ранние римские прозаики, авторы первых литературных ан-
налов, писали для образованной публики по-гречески.
Во многих семьях иноземная образованность сочеталась со старо-
римскими традициями и патриотическим гонором так же своеобразно,
как причудливо соединялись европейский и отечественный дух в среде
дворянства екатерининской эпохи. Лучшая часть аристократии воспи-
тывала детей в правилах дедовской чести: несколько поколений Сци-
пионов, многодетная фамилия Метеллов, Семпронии Гракхи считались
образцом древней порядочности и светочами нового образования.
В просвещенных домах учили не только греческому языку, но и пра-
вильной, изящной латыни, которая переживала стадию становления ли-
тературного языка. Наиболее образованные филэллины (поклонники
греческой культуры) отдавали предпочтение родным корням своего
воспитания. Широкая публика проявляла еще больший культурный
патриотизм: даже на рубеже II—I вв. знаменитейшие ораторы Марк
Антоний и Луций Красс, угождая ее вкусам, скрывали иноземные исто-
ки своего искусства, всячески стараясь показать, что отечественный
здравый смысл они во всем ставят выше учености греков (Cic. de Or.
II, 1—5).
С середины II столетия латинское начало набирало силу. Прозаи-
10
ки перешли на родной язык. Под пером Луцилия родился новый, чи-
сто римский жанр — сатира. Столичный плебс говорил на прекрасном
языке Плавта — на латыни, не засоренной притоком иноземщины, как
выражался спустя сто лет Цицерон, угнетаемый грубым акцентом воль-
ноотпущенников и восточных эмигрантов, наводнявших улицы поздне-
республиканского Рима. Вспоминая речь знатных пожилых дам време-
ни своего детства, сохранявших разговорную традицию II в., горюя
об ушедшей поре чисто латинского юмора, этот образованнейший
филэллин и патриот римской культуры не раз поминал эпоху Сципио-
на и Лелия (60—30-е годы II в.) как «золотой век» латинского языка
и духа.
РИМСКОЕ ОБЩЕСТВО
В ЗЕРКАЛЕ КОМЕДИЙ
ПЛАВТА
В пределах одного поколения происходит смена маленьких эпох,
исчисляемых непохожими друг на друга десятилетиями; в разных вре-
менах живут отцы и дети; неповторим облик сменяющих друг друга
столетий. Но соотношение основных составляющих частей общества
меняется медленно, и поэтому, работая в крупном масштабе, историк
улавливает существенную однородность весьма длительных эпох. Так,
исследуя римское общество на уровне сословий и классов, мы предпо-
лагаем структурное единство большого исторического периода, охваты-
вающего, по крайней мере, вторую половину переходного III в. и два
столетия Поздней Республики (II—I вв. до н. э.). В этих хронологиче-
ских рамках определилась и сохранялась довольно устойчивая расста-
новка социальных фигур, сложившаяся после примирения патрициев и
плебеев. Когда мы обращаемся к сословно-классовой структуре «золо-
того века», перед нами, по существу, встают проблемы римского обще-
ства всего периода Поздней Республики.
С XIX в. до сравнительно недавнего времени в исторической ли-
тературе преобладала полярная схема античного гражданства: магна-
ты-богачи — простой народ. Историки Рима подразумевали под бога-
чами, во-первых, сенаторов, владельцев обширных поместий-латифун-
дий, обрабатываемых рабами или клиентами (зависимыми арендато-
рами), во-вторых, так называемую финансовую аристократию — бан-
киров, купцов и главным образом публиканов — откупщиков государ-
ственных податей, могущественные корпорации которых сложились и
набрали силу на поставках во время второй Пунической войны. Момм-
зен, апеллируя к современным ассоциациям своих читателей, называл
две фракции госнодствующего класса юнкерами и капиталистами. До
середины нашего столетия очень мало внимания уделялось средним
слоям античного общества. Если заходила речь о средней прослойке
римского гражданства, то историки ссылались на категорию зажиточ-
ного плебса. Например, в 1949 г. Л. Р. Тейлор, крупнейшая исследова-
тельница Поздней Республики, замечала, что между бедными и бога-
тыми римля.чами пролегала лишь тонкая прослойка среднего класса3.
Исследования римского сельского хозяйства внесли новый и
не сразу освоенный вклад в изучение социальной структуры римского'
общества. Историки аграрных отношений выделили и описали особый,
самый распространенный и передовой тип сельскохозяйственных ком-
плексов Поздней Республики — рабовладельческое поместье в 100—>
200 югеров (25—50 га). По сравнению с крестьянскими полями, изме-
11
рявшимися единицами югеров, и поместьями-латифундиями, занимав-
шими тысячи югеров, сотенная усадьба, вилла, определяется как хо-
зяйство средней величины. Поместья такого типа возделывались отря-
дами рабов в 15—20 человек. Как правило, площадь виллы разбива-
лась на хлебное поле, виноградник и масличный сад, размеры которых
определялись спросом местного рынка: продукты самой выгодной от-
расли производились в наибольшем количестве и давали денежный до-
ход, прочие участки обслуживали домашние потребности. В хлеву со-
держались 2—3 десятка голов мелкого скота, пахотные волы, ослы.
Некоторые виллы специализировались на стойловом скотоводстве4.
Эти средние «фермы» и «ранчо», как называют их в зарубежной
литературе, были характерны не только для Италии, но и для ареала
греческих полисов. В округе античного города располагалось несколь-
ко сотен поместий типа виллы: по данным Цицерона, на территории
средних и мелких сицилийских центров — от 250 до 80 поместий5; в
районе крупного крымского полиса Херсонеса археологи насчитывают
около 400 классических 26-гектарных усадеб конца IV—III в. до н. э.
Граница между зажиточным тружеником-крестьянином и нерабо-
тающим рабовладельцем-помещиком пролегала на уровне хозяйства в
40—50 югеров. Владелец виллы имел городской дом-особняк и по скла-
ду своей жизни и деятельности был не столько сельским жителем,
сколько активным горожанином; деревенским хозяйством заведовал
его управляющий — раб-вилик. В городах Италии, сохранявших ста-
ринные институты самоуправления, хозяева 40—50-югерных именьиц
составляли костяк общества: они принадлежали к цензовому разряду,
поставлявшему местных магистратов и декурионов (членов совета,
курии).
Распространенная фигура помещика средней руки, отнюдь не при-
надлежащего к кругу земельных магнатов, до 60-х годов нашего вре-
мени не находила подходящего места в моделях римского общества;
до сих пор она очень мало учитывается авторами политических исто-
рий Рима.
Во II в. до н. э. на Апеннинском полуострове виллы активно по-
глощали крестьянские поля. Но многочисленный класс крестьянства —
сельский плебс, сокращаясь в числе и по ряду причин беднея, пережи-
вал все неблагоприятные эпохи, как трава — засуху, и оставался основ-
ным наполнителем административных округов-триб. В 40-х годах II в.
молодой аристократ Сципион Назика Серапион провалился на эдиль-
ских выборах потому, что позволил себе шутку над заскорузлыми ру-
ками землепашца. В 133 г. толпы крестьян, подобные бушующим ре-
кам, стекались в Рим для голосования аграрного закона Тиберия Грак-
ха. В момент энтузиазма и объединения мощь этого класса была так
велика, что противники Гракха не осмелились отменить передел полей
даже после гибели инициатора реформы.
Некоторые мелкие землепашцы обрабатывали участки на «ши-
роких полях» (латифундиях) крупных земельных собственников. Бога-
чи-латифундисты использовали разные, старые и новые, методы орга-
низации хозяйства; в качестве рабочей силы они привлекали и рабов,
и крестьян-арендаторов — клиентов. Сила этих магнатов заключалась
не в доходности, но в масштабах их владений, а также в личностных
обязательствах большого числа зависимого и полузависимого люда,
связанного с крупным поместьем.
Наконец, в городах Италии жили и трудились бедняки и люди
скромного достатка, занятые в мелком ремесле и сферах обслужива-
12
ния. Рим, помимо плебеев-работников, наполняли паразитические
люмпены, привлеченные на берега Тибра дешевизной хлеба и удоволь-
ствиями столичной жизни. До 20-х годов II в. этот «праздный проле-
тариат» существовал за счет случайных заработков, после трибуната
Гая Гракха (123—122 гг.) он получал дополнительное ежемесячное
вспомоществование — почти даровой или даровой паек зерном из го-
сударственной казны. В годы продовольственных кризисов городской
плебс Рима грозно напоминал о своей численности и силе: в 138 и
75 годах до н. э. его «хлебные бунты» нагоняли большой страх на се-
нат и магистратов.
«Пассивный пьедестал» римского общества6 образовывали сотни
тысяч рабов. Как раз во II—I вв. до н. э. в западном Средиземноморье
рабовладельческая система античного мира достигла апогея. Виллы
Италии и римской Сицилии сформировались как централизованные
хозяйства, рассчитанные на отряды работников, лишенных средств про-
изводства. Домашний быт римлян обслуживался только невольниками,
входившими в состав фамилии (семьи) на правах как бы младших до-
мочадцев. Старый раб или рабыня-служанка встречались даже в бед-
ных домах. В 90—80-е годы II в. в Италии происходили отдельные
рабские волнения местного значения, во второй половине 30-х годов
(136—132 гг.) разразилось первое крупное восстание сицилийских ра-
бов. Тем не менее римляне рассматривали опасные возможности своих
«говорящих орудий» скорее на уровне полицейской, чем социальной
проблемы. Правда, в 133 г. в речах Тиберия Гракха ссылка на сици-
лийское восстание подкрепляла призыв к возрождению свободного
крестьянства Италии, но даже в этот год продолжающейся рабской
войны аргумент классовой угрозы играл далеко не первую роль. Мож-
но сказать, что политические страсти римлян кипели выше «безглас-
ного основания» их государства и общества.
Реконструируя строение римского общества II—I вв. до н. э. по
многим разнообразным источникам, исследователи обошли один про-
стой, но существенный вопрос: можем ли мы различить главную соци-
альную персону этого времени? Речь идет не о господствующем сосло-
вии или классе, а о самой выразительной фигуре гражданского обще-
ства, типичнейшем римлянине в представлении самих римлян, герое
пишущих римских идеологов. Кто это: магнат-латифундист, помещик
средней руки, крестьянин, горожанин-плебей? Не всякий древний текст
отвечает на этот вопрос. Нужен специфический источник, непроизволь-
но отражающий типы своего времени в соотношении их неписаных
жизненных авторитетов. В принципе такими зеркальными свойствами
обладает сцена.
Театр всегда с той или иной степенью точности воспроизводит оме-
ну общественных эпох, потому что герой сцены более или менее непо-
средственно соответствует герою жизни. В комедиях Л one де Вега лю-
бят и ревнуют испанские дворяне; венецианские купцы потеснили бла-
городных дам и господ на сцене Гольдони; европейские буржуа ли-
цезрели себя в бытовой драме XVIII — начала XIX в. В распоряже-
нии исследователя II в. Римской республики имеются комедии Плав-
та (конец III — начало II в.) и Теренция (60-е годы II в.) — совре-
менников Сципиона Старшего и Сципиона Младшего. Пьесы эти при-
надлежат к жанру паллиаты — «комедии греческого плаща», повто-
рявшей персонажи и конфликты новоаттической «семейной драмы»:
мы встречаем в них влюбленные пары, соединяющиеся после ряда
препятствий; отцов, отыскивающих потерянных во младенчестве детей;
13
юношей-гуляк, возвращающихся на стезю добродетели; одураченный
неверных мужей и тому подобные сюжеты. В этих искусственных, гре-
цизированных созданиях мы дерзаем искать героя римской жизни —
и не без основания. Во-первых, общеизвестно, что источник римской
паллиаты — средняя и новая аттическая комедия — создавала маски
сословных и профессиональных типажей, примерно соответствовавшие
реальным прообразам своего времени и места; зазор между жизнью и
сценой создавала романтическая интрига, а не герой. Во-вторых, ла-
тинская паллиата родилась накануне Ганнибаловой войны, в то вре-
мя, когда римская действительность во многом соответствовала среде
эллинистического мира. Несомненно, типы и отношения «комедии пла-
ща» были понятны римской публике, напоминали ей нечто свое или
похожее на свое: пролог к плавтовской «Казине» свидетельствует, что
детали незнакомого быта требовали специального разъяснения актера
(Cas. 67—74). Пьесы старшего комедиографа имеют явный, густой'
римский колорит; новые исследования обнаруживают значительную
самостоятельность Плавта по отношению к его греческим образцам.
Маски этого поэта, менее грецизированные, чем персонажи Теренция,
и являются предметом нашего внимания. Хотя мы заранее уверены,,
что Плавт не представлял на сцене отечественные сословия или цен-
зовые классы во всей их определенности, его манера обнажать домаш-
ний реалии свидетельствует, что он рассчитывал на конкретные, рим-
ские ассоциации своих зрителей, в том числе на узнавание жизненных
прототипов своих героев.
Присмотримся повнимательнее к обитателям комической сцены;
Главные маски Плавта: «старцы» (отцы), «юноши» (сыновья) и хит-
роумные рабы, ведущие интригу. Раб-интриган (servus callidus) — са-
мая яркая фигура комедии, авторское изобретение поэта, прообраз
ловкого слуги XVIII в., он — излюбленный персонаж своего создате-
ля, но не искомый доминирующий социальный тип. Драматурги разных
времен дают примеры несовпадения художественного и социального
героя. Например, «Виндзорские кумушки» написаны ради возобновле-
ния любимого шекспировского образа — Фальстафа, социальным же ге-
роем комедии является изящный дворянин Фентон, побеждающий ме-
нее благородных претендентов на руку Анны Педж — сквайра и бур-
жуа. У Гольдони самая яркая фигура «Слуги двух господ» — лакей
Труффальдино, но герои идиллической любовной интриги — молодые-
господа из купеческих семей и т. д.
Рабы Плавта всегда несут на себе печать моральной неполноцен-
ности. Обаятельный раб-интриган выступает как устроитель низкой
плутни, не подобающей его приличным хозяевам. Образ и речь его
постоянно пародируют традиционные формулы римской доблести-
(virtus), он — воплощенная антидоблесть. Маске добродетельного раба
(servus bonus) присущи черты крайнего эгоизма и расчетливости, вер-
ный раб — воплощенное антиблагородство7. Эти социальные харак-
теристики Плавта лишены налета заданности, но очень устойчивы. Че-
рез комедию мы знакомимся не с теорией рабства, но с непосредствен-
ной психологической установкой античного гражданина, видящего’
кровное, врожденное различие между свободной и рабской душой. Ко-
медийный раб предстает перед нами как социальный антигерой.
Интрига, движимая ловким рабом, развивается ради его господ —
отцов и сыновей почтенных фамилий. С ними связана моральная про-
блематика пьес, к ним отнесены все положительные характеристики,,
соответствующие традиционным нравственным нормам. Соотносимы лш
14
маски «старцев» и «юношей» с какой-либо реальной социальной сре-
дой? В исторических и филологических исследованиях вопрос этот ста-
вился неоднократно, но вскользь. Довольствуясь поверхностным впе-
чатлением, писали о героях-купцах, о богачах, зажиточных горожанах,
о высших социальных слоях; очень бегло отмечали землевладельческий
характер выведенных на сцене фамилий. Попробуем уточнить общест-
венный статус плавтовских отцов и сыновей, используя все намеки,
позволяющие конкретизировать их образ жизни.
В числе 20 дошедших до нас почти в полной сохранности коме-
дий Плавта можно выделить шесть пьес, являющихся переделками
греческих комедий из купеческой жизни: торговые поездки за море за-
вязывают действие «Трех монет», «Стиха» и «Привидения»; герои «Ме-
нехмов», «Купца» и «Эпидика» представлены зрителю как купцы. Тем
не менее по мере развития интриги комедиограф как бы забывает о
купеческом происхождении своих персонажей и сбивается на характе-
ристики иного рода. В первых трех пьесах путешественники совершают
явно единственное плавание в жизни. Лесбоник, молодой герой «Трех
монет», сын странствующего Хармида, промотал все имущество, кроме
пригородного поместья (508); при отце оно не было единственным. Зем-
левладельцами оказываются герои «Привидения» — Феоиропид него
сын Филолахет: комедия начинается с перебранки сельского и город-
ского раба; возвратившись из плавания и не застав сына дома, Фео-
пропид полагает, что юноша временно переселился в деревню (ruri —
929). Отсутствуют сведения о хозяйстве героев «Стиха», но можно за-
метить, что здесь купец Эпигном ждет к себе высоких гостей — госу-
дарственных послов из Амбракии (490); подобная деталь не соответ-
ствует римским представлениям об общественном авторитете торгов-
ца. Не случайно, очевидно, тесть Эпигнома Антифон выпрашивает у
зятя натуральный паек для рабыни-флейтистки — пшеницу (triti-
cum — Ibid., 558): сквозь купца мимоходом проступает хозяин своего
поля и своей кладовой.
Главный герой «Купца», старец Демифон, оказывается сыном зем-
левладельца: когда-то отец отпускал его в город лишь раз в пять лет
(65 и сл.). Сын Демифона Харин имеет возможность переждать до-
машние неприятности в деревне (ruri — 656). Друг Демифона старец
Лисимах имеет виллу и вилика, за городом живет его жена и фами-
лия8; тесть Лисимаха — тоже сельский житель (275; 802 и сл.). Зем-
левладельцем был и приемный отец одного из братьев-близнецов Ме-
нехмов: он погиб на пути в деревню (rus — 63). Жена усыновленного
Менехма претендует на определенный натуральный паек (penus —
571 и сл.), под которым подразумевается доход с полей. В конце
пьесы Менехм продает с аукциона рабов, имения и дома (servos, fun-
dos et aedes — 1158). К сожалению, ничего нельзя сказать об иму-
ществе героев «Эпидика». В комедии имеется, однако, намек на высо-
кое общественное положение ее старцев: они — опора сената, старец
Апекид — знаток прав и законов, занятый судебными делами своих
друзей (188; 292; 523; 422). По римским понятиям, профессиональный
делец, купец или банкир, не мог претендовать на политическую карь-
еру; в городских сенатах заседали представители местных, исконно
землевладельческих семей; именно они обладали наследственным зна-
нием законов и авторитетом в судах.
Таким образом, там, где в греческом подлиннике был, очевидно,
купец, у Плавта является богатый землевладелец, занимающийся тор-
говлей лишь по требованию интриги. К рассмотренным шести пьесам
15
примыкают семь явно некупеческих комедий, главные герои которых
неоднократно характеризуются как хозяева имений: «Ослы», «Груби-
ян», «Пуниец», «Вакхиды», «Псевдол», «Шкатулка», «Казина». Кос-
венные данные характеризуют как вероятных землевладельцев персо-
нажей еще четырех комедий: «Пленники», «Канат», «Куркулион»г
«Клад». Хозяин пленников старец Гегион имеет дом, полный рабов;
его богатая кладовая явно предназначена для хранения натуральных
доходов: в ней много шкафов и клетушек, имеются горшки и сосуды
мерой в модий (ок. 9 л.), стоят большие чаны (seriae), висят туши
(901 и сл.). Все эти припасы названы penus — так обозначалась при-
быль землевладельца. Сам Гегион постоянно произносит сентенции в
духе староримской морали, его почтенное положение не допускает та-
кого низкого промысла, как скупка пленных (97 и сл.).
В «Канате» перед нами предстает разорившийся богач и мнимый
бедняк Демонес. Его скромное хозяйство носит название виллы. Ри-
торическим жалобам на заржавевший от бездействия вертел противо-
речит тот факт, что у Демонеса имеются овцы и свиньи (1208). Са-
мое меньшее четыре раба обслуживают дом. Несомненно, Демонес —
бедный помещик, но не бедный крестьянин. По происхождению он при-
надлежит к почтенному сословию, и потому собирается просватать
дочь за юношу высокого рода (1197). В детстве дочь его носила зо-
лотую буллу. Родственником Демонеса и, следовательно, представите-
лем того же социального круга оказывается «первый любовник» ко-
медии, богатый молодой человек Плесидипп (1198; 1214).
В отличие от Демонеса, скряга и бедняк Эвклион, герой «Кла-
да» — настоящий маленький человек, крестьянин. Он имеет одну ра-
быню и небольшой участок (modum argi — 13); по бедности Эвклион
получает вспомоществование в курии (107 и сл. 179 и сл.) 9. Но ря-
дом с жадным Эвклионом мы встречаем положительного богатого со-
седа Мегадора и его племянника, героя-любовника Ликонида. В коме-
дии род их определяется как благородный и влиятельный (bonus, fac-
tiosus — 212; 226 и сл.). Соответственно у Мегадора множество рабов»
и клиентов (magna turba ас familia — 342). Плавт настолько осозна-
ет жизненность своих персонажей, что не забывает отметить принад-
лежность Эвклиона и Мегадора к разным сословиям (ordines — 230
и сл.). Почтенное положение богатой семьи свидетельствует, что в
«Кладе» крестьянину противопоставлен скорее состоятельный помещик,
чем процветающий купец.
Юноша Федром из комедии «Куркулион» имеет возможность до-
биваться должностей, положение его семьи обязывает заботиться о под-
держании престижа в глазах народа (22; 29; 178 и сл.). Такие забо-
ты и возможности характерны для тех плавтовских «сыновей», отцы
которых владеют виллами: для Лесбоника («Три монеты» — 642; 645
и сл.), Диниарха («Грубиян» — 91), Филолахета («Привидение» —
125 и сл.).
Три пьесы Плавта не поддаются анализу в аспекте интересующей
нас темы: это «Амфитрион», «Хвастливый воин» и «Перс». Главные
действующие лица «Амфитриона» и «Хвастливого воина» — самые
абстрактные маски паллиаты. В «Персе» отсутствуют персонажи «от-
цов» и «сыновей», в центре любовной интриги оказывается раб —
правда, не простой слуга, а управляющий господским домом; для нас
важно, что в действие вовлечена скорее всего челядь помещика: раб
Сагаристион отбывал наказание на деревенской мельнице; господин
поручал ему покупку волов под ярмо (21 и сл.; 258).
16
В нашем распоряжении имеется текст, показывающий, что подме-
ченные социальные характеристики плавтовских масок не случайны.
Можно утверждать, что роль «первого любовника» всегда отводилась,
состоятельному землевладельцу, но не богачу иного рода. В комедии
«Псевдол» имеется своеобразная классификация посетителей сводни-
ка Баллиона: его дорогостоящих гетер содержат юноши четырех ка-
тегорий: скупщики зерна, торговцы оливковым маслом, продавцы мя-
са и владельцы поместий, расплачивающиеся продуктами из имений
(penus ex fundis — 187—228). Юноша Калидор, возлюбленный глав-
ной героини, Феникии, конечно же, представляет четвертый разряд.
В «Персе» мы встречаем утверждение, что красивая и умная гетера
предназначена для лучших мужей, владельцев поместий (565).
Комедия не только сообщает нам о сельских имениях «старцев»
и «юношей», но и позволяет познакомиться с ними поближе. Поместья
героев именуются «поле», «имение», «вилла» (ager, fundus, villa). Яв-
но преобладает последнее обозначение, вилик — типичный плавтовский
персонаж. На «поле», т. е. в именьице Лесбоника («Три монеты»),
произрастают деревья и виноградная лоза, зреют хлебные злаки, ра-
ботают быки, пасутся овцы и свиньи (519 и сл.). Хозяйство Деменета
торгует вином и оливковым маслом («Ослы» — 432 и сл.). Доход мо-
лодого Диниарха («Грубиян») состоит из вина, оливкового масла и пше-
ницы — именно этими продуктами расплачивается он с гетерой (33).
Довольно часто упоминается деревенский скот, особенно пахотные бы-
ки. Встречается вилла со скотоводческим уклоном: породистые овцы
выращиваются в поместье Страбака, персонажа «Грубияна»; подруж-
ку он одаривает овцами и шерстью (947). Продажа ослов Деменета
движет интригу комедии «Ослы», его дворецкий Саврея (лже-Саврея)
взыскивает деньги за аренду гужевого скота (432). У Плавта есть на-
меки на тесную связь виллы с рынком. Судя по частым упоминаниям
деревенских мельниц, помол зерна нередко производился в имении
силами его рабов, но иногда урожай продавали на корню, и особые
дельцы-фрументарии скупали и городили горы зерна («Псевдол» —
185). Как показывает каталог поклонников гетер, существовали также
оптовые торговцы мясом и оливковым маслом {Ibid., 195 и сл.); свой
товар они получали от домоправителей и виликов: так управля-
ющий Деменета лже-Саврея сбывал крупным перекупщикам вино и
масло.
Трудились на виллах рабы: персонажи «Трех монет», рассуждая
о поле Лесбоника, рассматривают выносливость рабов из разных стран
(542 и сл.). На виллу, на тяжелые работы, отправляли закованных в
кандалы провинившихся рабов: крутить мельницу и таскать воду. По-
стоянный персонал сельской фамилии не знал цепей: свободно по
делам из деревни в город расхаживает сельский раб Грумион из «При-
видения».
В комедиях Плавта ни разу не упомянуты латифундии и харак-
терные для них фигуры арендаторов-клиентов. Многочисленные сцени-
ческие хозяева вилл не имеют в себе ничего вельможно-магнатского^
хотя некоторые «старцы» вхожи в сенат, а «юноши» способны доби-
ваться магистратур. Действие комедий развивается явно в типичных
семьях, в среде людей, встречающихся на каждом шагу. Дважды лишь
характеризует Плавт своих почтеннейших героев как людей знатных —
nobiles («Шкатулка» — 125; «Пленники» — 299); как правило, он
предпочитает более сдержанные определения: добрый, честный род,
отличная, крепкая семья. Мы уже знаем, что каждый город Италии
17
мог указать на несколько сот таких почтенных землевладельческих
фамилий. Несомненно, их отцы и дети узнавали себя в социальном
герое плавтовской паллиаты. Не только у Плавта, но и у Теренция,
более зависимого от греческих оригиналов, интересы, виллы, доброде-
тели и пороки этого класса заполняли собой почти всю сцену, вытес-
няя иные общественные типажи на самый край. Отражение этого со-
циального слоя в зеркале театра и является ответом на поставленный
нами вопрос. Мы можем назвать типичнейшего римлянина II в. до
н. э. — это потомственный помещик-рабовладелец средней руки 10, хо-
зяин виллы и городского дома, потенциальный участник городского
самоуправления. Как правило, он не обладал ни особой властью, ни
особыми богатствами, но писатель-современник воспринимал его как
главную фигуру общества. По воле случая мы имеем возможность не-
посредственно познакомиться с теми зрителями, которые отождествля-
ли себя с почтенными персонажами паллиаты.
Спустя сто лет после Плавта адвокат Цицерон в речи за Росция
Америйского использовал пример из комедии Цецилия, младшего со-
временника Плавта. В интересах защиты нужно было напомнить зри-
телям, что многие любящие отцы воспитывают своих сыновей в де-
ревне. Развивая эту мысль, Цицерон, ссылался и на опыт реальных
родителей — своих соседей по трибе, на отцов семей Умбрии, на ро-
дителей из старых муниципиев, — и на героев одной популярной пьесы
Цецилия. «Безразлично ...возьму ли я за образец этого молодого че-
ловека из комедии, — говорил он, — или кого-нибудь из округи Вейев
(т. е. из любого, первого пришедшего на ум города Италии.—Я. Г.).
Мне кажется, для того и создают поэты свои типы, чтобы в посторон-
них мы узнавали свой характер и живую картину обыденной жизни»
(Rose. Ат. 47). Несомненно, оратор рассуждал о методах воспитания
очень широкого, очень типичного и однородного социального круга,
внутри которого он и его слушатели узнавали «свои» характеры. Сам
Цицерон родился на дедовской вилле под Арпином; его подзащитный
Секст Росций был «пахарем» из умбрского города Америи, наслед-
ником 13 имений; прочие безымянные «соседи», к авторитету которых
апеллировал адвокат, имели дома и дела в городе, но растили детей
в поместьях, чтобы привить им любовь к земледелию и навыки в нем
(Ibid., 46—47). Следовательно, цвет италийских городов узнавал себя
в персонажах Цецилия; социальные маски паллиаты не устарели через
сто лет после ее рождения. Адвокат не только использовал пример
«старцев» и «юношей» старой комедии, он обращался к публике той
же социальной среды. В 80-х годах I в. до н. э. типичной фигурой рим-
ского общества, очевидно, оставался помещик-горожанин, который до-
минировал на сцене 80-х годов II в. Можно заметить, что из хозяев и
хозяйчиков такого рода состояла обычная клиентура римских базилик.
Частноправовые процессы, которые вел Цицерон, знакомят нас с
П. Квинкцием — арендатором полей и пастбищ Галльской провинции;
с. М. Туллием — владельцем отеческого имения близ Фурий (Tull. 14;
17); с осевшей на землю банкирской семьей А. Цецины; с богатым жи-
телем города Ларина А. Клуенцием, вилики которого защищали земли
хозяина от посягательства соседних пастухов (С1. 161).
В речах против Гая Верреса, хищного наместника Сицилии, Цице-
рон лишь дважды и мельком упомянул преступления подсудимого про-
тив римских плебеев и сицилийских крестьян (Verr. II, 1, 122; II, 3,
27). Основное внимание он уделил бедствиям крупных и мелких си-
18
цилийских помещиков, из усадеб и домов которых наместник выжи-
мал свои воровские миллионы.
Тот же состоятельный класс является перед нами в поздних пись-
мах Цицерона в качестве политического барометра. В 49 г., в начале
войны между Цезарем и Помпеем, писатель прощупывал настроения
муниципалов. Ни разу не заинтересовали его политические симпатии
сельского или городского плебса. Собеседниками Цицерона были лю-
ди, которые ни о чем не заботились, как отмечал он с горечью, кроме
своих усадебок и денежек (Att. VIII, 13). Настроение этих зажиточ-
ных обывателей-землевладельцев олицетворяло для Цицерона мнение
Италии.
Плавт и Цицерон — единственные авторы II—I вв., дающие массу
непредвзятого бытового материала, непосредственно отражающие пси-
хологическую атмосферу своего времени. Плебей и сенатор, они при-
надлежали к разным социальным сферам, но независимо от каких-ли-
бо идейных установок выдвигали в центр общества одну и ту же фи-
гуру — хорошо всем известного хозяина виллы и рабов. Между про-
чим, их социальный герой был читателем и сочинителем агрономиче-
ских трактатов Поздней Республики, которые рассматривали в каче-
стве оптимального хозяйства среднюю виллу в 100—200 югеров.
Очевидно, в начале II в. большие и маленькие помещики-рабо-
владельцы господствовали на римской сцене по тому же праву хозяев
жизни, по которому богатые и бедные дворяне играли главную роль
в комедии плаща и шпаги. В I в. реальные прототипы паллиаты по-
прежнему составляли почтеннейшую прослойку общества Италии и
провинций. Самые высокопоставленные театральные «старцы»-сенаторы
и «юноши»-соискатели магистратур напоминали зрителям не только
римских сенаторов и магистратов, но местную знать любого италий-
ского или греческого города.
Исследователи сельского хозяйства определяют III—II вв. до н. э.
как эпоху распространения виллы по Апеннинскому полуострову. Вряд
ли случайно эти даты совпадают со временем рождения и становле-
ния латинской литературы. Зажиточные помещики-горожане, имевшие
средства и досуг, стали главными потребителями и материальных, и ду-
ховных ценностей. С начала II в. в их среде быстро распространились
греческие «науки», бывшие сначала достоянием узкой аристократи-
ческой касты. Они образовали широкий круг читающей публики, без
которой невозможно существование полнокровного литературного твор-
чества. Почтенные муниципальные семьи дали обществу и своих зна-
менитых авторов; может быть, только утрата биографий большинства
литераторов II в. до н. э. не позволяет говорить о преобладающем зна-
чении этой среды в поэзии и драматургии «золотого века». В самом
деле, если в области серьезной прозы муниципалы всегда делили сла-
ву с римской аристократией, на поэтическом поприще II в. они имеют
численный перевес: два поэта II в., Плавт и Невий, представляют
плебс; два комедиографа, Цецилий и Теренций,— таланты вольноот-
пущенников; три литератора — богатые землевладельческие семьи
италийских городов: к местной аристократии южноиталийских Рудий
принадлежали крупнейший эпический поэт Энний (Державин своего
времени) и его племянник, трагик Пакувий; из лучшего общества ла-
тинской колонии Суэссы Аврунки (Кампания) вышел первый римский
сатирик Луцилий. Семья тускуланских помещиков-всадников подари-
ла римской литературе первого латинского прозаика — Марка Пор-
ция Катона.
19
СОСЛОВНАЯ СТРУКТУРА
РИМСКОГО ГРАЖДАНСТВА
На естественно слагающиеся классы (genera) гражданского обще-
ства государство налагает сетку своих искусственных подразделений.
В пределах Италии римское правительство создало (в IV—III вв. до
н. э.) и сохраняло (до 90—88 гг. до н. э.) политический барьер между
муниципиями — городами, обладавшими правом римского гражданст-
ва, и десятками италийских полисов, связанных с Римом тем или иным
неравноправным договором: это были просто союзники (socii) или об-
щины латинского права (nomine Latino) — привилегированные союз-
ники. В некоторых областях граница римского гражданства в какой-
то степени фиксировала этническую рознь племен и народов: своим
укладом жили греческие колонии на юге, западная Этрурия, говорив-
шая на варварском языке, северные племена белокурых галлов, насе-
лявших долину По. Но потомки древних италиков, т. е. большая часть
населения Апеннинского полуострова, ощущали кровное единство с
римлянами и с детства употребляли латинский язык наряду со свои-
ми, родственными латыни, диалектами. С III в. до н. э. деловые, куль-
турные и брачные узы, пересекавшие границу Рима-полиса, фактически
объединяли италийских союзников и римлян в единый народ Италии.
Активные контакты развивались преимущественно в среде предприим-
чивых и подвижных состоятельных граждан муниципиев и союзных
общин. По меньшей мере к середине «золотого века» высшие и сред-
ние слои италийских городов образовали однородный, всеиталийский
класс помещиков-рабовладельцев, спаянный общим бытом, общей куль-
турой, общей военной славой, но разделенный на римлян и не римлян
политической границей старого гражданства.
Внутри римского гражданства старинные сословия патрициев и
плебеев потеряли актуальное значение за несколько десятилетий до
Ганнибаловой войны. Почти весь римский народ — большинство се-
наторов, всадники и простолюдины — происходил от плебейских ро-
дов. Кучка патрициев — старинная родовая аристократия — сохрани-
ла от времен былого могущества лишь некоторые почетные привилегии
и статус знатности, не зависящий от реального положения патрициан-
ской семьи в обществе; кроме того, во II—I вв. до н. э. патриции вос-
принимались как наиболее чистокровные римляне, исконные обитате-
ли веми холмов. Напротив, даже самые высокопоставленные плебеи
имели две родины: Римское государство и внутри него — свой родной
муниципий, землю отцов или прадедов.
Гражданское общество Поздней Республики дробилось на множе-
ство разрядов — ordines. Понятие «ордо», переводимое обычно как
«сословие», употреблялось римлянами очень широко и небрежно: в
нашем значении сословия (ordines сенаторское и всадническое) и для
обозначения профессиональных групп, деловых сообществ и должно-
стных рангов. Они говорили об ordo писцов, центурионов (армейских
«сержантов»), военных трибунов (офицеров), публиканов (откупщи-
ков), вольноотпущенников, экс-магистратов одного ранга (консуляры,
претории, эдилиции...) и т. д. По преимуществу под ordines понимались
разряды, зафиксированные в цензорских списках. Проблемы римских
разрядов — ordines — многочисленны и запутанны, и мы не будем
касаться этого специального вопроса. Нас интересуют три основные
сословия II—I вв. до н. э.: сенат, всадничество и плебс в новом значе-
нии этого слова; примерно с III в. до н. э. плебеями стали называть
20
всю массу граждан, стоявших ниже всаднического ранга, преимуще-
ственно — простой народ.
Между новым плебсом и всадничеством проходила теперь пре-
стижная граница, разделявшая в старину патрициев и плебеев. Сенато-
ры и всадники представляли высшие сословия (amplissimi ordines) и
величались одними и теми же почетными наименованиями: «сиятель-
ные» (illustres), «блистательные» (splendidi), «почтенные» (honesti),
«достойнейшие» (dignissimi). Долгое время историки предполагали
классовую неоднородность «почтеннейших» сословий, противопостав-
ляя сенаторов и всадников как помещиков и дельцов. Исследование
Клода Николе11 навсегда похоронило это заблуждение. Ныне призна-
но, что оба высших сословия заключали в себе богатейшую верхушку
землевладельцев; по крайней мере в конце Республики ценз всадника
составлял 400 тыс. сестерциев или 400 югеров земли (4 классические
стоюгерные усадьбы).
С глубокой древности почтеннейшие «пахари» комплектовали для
армии 18 конных центурий (сотен), но постепенно всадничество консти-
туировалось как общественное сословие, переросшее рамки конной
службы. О его численности и отношении к привилегированным центу-
риям историки до сих пор спорят. Неизвестным остается и принцип
возведения во всаднический ранг граждан, обладавших всадническим
цензом. Во всяком случае, всадническое достоинство жаловалось всег-
да персонально и имело формальный знак отличия: золотое кольцо.
Высшие магистраты имели право дарить почетные кольца достойным
персонам своей свиты и отличившимся воинам; малоимущие герои по-
лучали вместе с этим знаком денежное приданое, соответствовавшее
цензу благородного сословия. Каков бы ни был способ распростране-
ния всаднического звания, италийский город, получив римское граж-
данство, быстро обрастал своими «римскими всадниками» (equites Ro-
mani) из среды богатейших и почтеннейших муниципалов. Некоторые
из них посвящали свою энергию откупам государственного имущест-
ва и податей, составляя «сословие в сословии» — «ордо» публиканов
внутри всаднического «ордо». Всадники-откупщики играли такую ак-
тивную роль в общественной жизни Рима, что сосредоточили на себе
внимание историков прошлого века, ошибочно отождествивших этих
«капиталистов» со всем «вторым сословием» Римской республики. Ли-
ца, заседавшие в государственном совете (сенат, курия), стали осо-
знаваться и именоваться сенаторским сословием (ordo senatorius) до-
вольно поздно, в конце II в. до н. э. Сначала сенаторы принадлежали
к всадническому сословию и в народном собрании голосовали в пер-
вых 6 центуриях всадников. В конце 130 или в начале 129 г. был при-
нят закон, по которому, вступающий в сенат был обязан сдать коня.
Во все времена сыновья сенаторов, в том числе дети бывших консу-
лов и преторов, числились всадниками и оставались ими пожизненно,
если не добивались места в курии. Так, в 70-х годах I в. молодой Пом-
пей Великий, сын консула Помпея Страбона, будучи частным лицом,
получил экстраординарные полномочия полководца и справил триумф
в звании всадника; лишь в 70 г. до н. э. 36-летний триумфатор од-
новременно был избран консулом, вступил в сенат и сдал коня.
Античные авторы отмечали тесную связь, как бы родство двух
высших сословий. «Всадники — рассадник сената (seminarium sena-
tus), — читаем мы у Тита Ливия, — из них выбирают сенаторов, из
сенаторов назначают консулов и полководцев» (Liv. XLII, 61, 5). Осо-
бая одежда всадников, выделявшая их из массы граждан, как бы на-
21
мекала на эти их потенциальные возможности. Родственные сословия
носили особые, почти одинаковые рубашки — туники-клавусы с кра-
сными продольными полосами; сенатская туника отличалась от всад-
нической лишь большей шириной полос. Золотое кольцо красовалось
на пальце и всадника, и сенатора. Эти мелкие детали говорят о мно-
гом. Народ античных полисов очень ревниво относился к соблюдению
внешнего гражданского равенства и допускал знаки отличия только
для лиц, причастных к публичной власти, и то в ограниченном раз-
мере. Например, когда на зрелищах 194 г. были впервые выделены
сенатские места, большинство римлян возмутилось новшеством как
«неслыханной прихотью надменности» (Liu. XXXIV, 54). Почти сенат-
ское одеяние всадников подводит нас к важнейшей проблеме римских
сословий.
В исторической литературе высказаны два мнения о демократиз-
ме римской государственной системы. Моммзен считал, что каждый
римский гражданин независимо от богатства и сословия в принципе-
мог претендовать на любую должность и место в сенате; реальные-
шансы какого-нибудь бедного крестьянина являются здесь вопросом
иного порядка. Гельцер первым оспорил этот оптимистический взгляд,,
утверждая, что политическая карьера была открыта только для всад-
ников. Мадвиг заметил особое иерархическое строение римской рес-
публиканской армии, в которой простой солдат из плебеев не мог под-
няться выше центуриона — «сержанта». Офицерские чины префектов:
и военных трибунов были доступны только для всадников. На поле-
боя тела погибших офицеров узнавали по золотым кольцам (Арр. Lib.
104). Вследствие появившегося сомнения были пересмотрены биогра-
фии знаменитых консулов-простолюдинов, Катона Старшего и Мария,
и обнаружилось их родство с виднейшими всадническими фамилиями1
Тускула. Нравоучительные рассказы римской традиции о скромных
древних консулах, призываемых к власти от сохи (классический Цин-
циннат, возделывающий капусту), приводят на память и виллу обни-
щавшего помещика Демонеса из плавтовской комедии «Канат», и ци-
цероновского подзащитного, деревенщину Секста Росция, наследника-
9-миллионного состояния (Cic. Ros. Am. 20—21; Plut. Cic. Ill), и бед-
ного консула 149 г. Мания Манилия, имевшего всего одну усадьбу в-
Лабиках и особнячок в Каринах, богатом квартале Рима (Cic. Parad.
VI, 50).
Свидетельства об исключительном праве всадников на соискание-
должностей немногочисленны (Гельцер ссылался лишь на один
текст) 12, но достаточно выразительны. «Курия распахнута для людей
из высших сословий», — читаем мы в речи Цицерона «За Сестия»
(97). В речи «За Планция», перечисляя обычных кандидатов, соперни-
чающих в избирательных собраниях, Цицерон называет сыновей быв-
ших магистратов (т. е. сенаторов) и прочих молодых людей, предста-
вителей всаднических фамилий (15). Варрон в одной из Мениппей
пояснял, что сенаторы низшего ранга, педарии, — это всадники, уже-
занимавшие магистратуру, но еще не внесенные цензорами в список се-
ната (Gell. Ill, 18). Таким же образом толкуются у Феста выражения
«добавленные» (adlecti) и «приписанные» (conscripti) сенаторы: это-
всадники, добавленные цензорами (по личному выбору) к недостаю-
щему числу сенаторов, или всадники-плебеи, вводившиеся в древний
сенат наряду с патрициями (Fest. р. 6). Просопографические данные-
подтверждают всаднический ранг соискателей должностей. Упоминае-
мые в источниках сенаторы низкого происхождения получили надежное-
22
разъяснение в исследовании Вайзмана 13, который представляет их как
ъсадников с «темным прошлым»: это или сыновья либертинов (воль-
ноотпущенников), или всадники, вышедшие из семьи, запятнанной низ-
кими коммерческими промыслами, или лица, занимавшие в прошлом
места платных государственных служащих (бывшие глашатаи, писцы,
ликторы и т. д.). Только два текста, упоминающие право цензора за-
носить в сенатские списки достойнейших граждан любого сословия
(ordo), не позволяют закрыть проблему окончательно и.
В настоящее время представление о всадническом сословии как
«рассаднике» сената и магистратов преобладает в научной литерату-
ре. Политические привилегии всадников существенно корректируют те-
зис о формальном демократизме государства-полиса, но не противо-
речат природной демократической психологии античного гражданина.
И римляне, и греки в принципе признавали, что право командования
должно принадлежать «лучшим» — сведущим, образованным и неза-
висимым вследствие состоятельности гражданам. Полисное равенство
заключалось в подчинении исполнительной власти высшему авторите-
ту народного собрания, который базировался на исключительном пра-
ве народа назначать носителей публичной власти и утверждать обще-
государственные законы, регулирующие ее деятельность. Хотя система
распределения авторитетов имела чисто формальный характер и на
практике народ пассивно принимал предлагаемые сверху решения (по-
ка не являлся, тоже сверху, какой-нибудь мятежный оппонент прави-
тельства), римский плебс гордился своим высшим суверенитетом и
раз в год требовал, чтобы будущие власти шли к нему на поклон. Са-
мые знатные соискатели должностей с древнейших, еще патрицианских,
времен должны были самолично выпрашивать голоса самодержавно-
го римского народа: пешком обходя Форум в ярко-белой кандидат-
ской тоге, потомки консулов и цензоров называли встречных просто-
людинов по именам (с помощью рабов-«подсказчиков»), пожимали
им руки и просили благосклонного внимания к своим заслугам. Неко-
торые аристократы II—I вв. воспринимали этот обычай как варвар-
ский пережиток, но редкий кандидат осмеливался пренебрегать им. На-
пример, знаменитый оратор Л. Красс, кандидат на консульское место
95 г. до н. э., соглашался расшаркиваться перед избирателями только
в то время, когда на площади не было его уважаемого тестя Кв. Му-
цин Сцеволы (Vai. Max. IV, 5, 4), но взбунтоваться против «обхажи-
вания» не смел.
Еще один важный вопрос возникает в связи со всадническим со-
словием. Всадники являли собой богатейшую верхушку однородного
всеиталийского класса помещиков-рабовладельцев. Спрашивается, в
каком отношении находились они к собратьям по классу, к хозяевам
мелких и средних вилл? Сколь важной казалась римлянам сословная
граница, разделявшая владельца 400-югерной усадьбы и какого-нибудь
помещика с виллой в 50 или 100 югеров? Источники не дают нам по-
чувствовать принципиальной разницы между землевладельцем с золо-
тым кольцом и его более скромным соседом. На римской сцене «юно-
ши»-всадники и «старцы»-сенаторы ничем не выделяются из ряда ти-
пичных зажиточных героев, обладающих виллами и городскими особ-
няками. Цицерон говорит о своих подзащитных и свидетелях всадниче-
ского ранга в том же тоне, что и о прочих товарищах по трибе — лю-
дях одного круга. Маленький помещик общался со всадником и сена-
тором в какой-то степени на равных — как мелкий дворянин с бога-
тым барином или знатным вельможей, но не как простолюдин с
23
благородной персоной; разбогатев тем или иным способом, он легко*
перешагивал границу всаднического сословия и с усилием — сенатор-
ского. В куриях муниципиев римские всадники из местной знати сиде-
ли рядом с обладателями средних и мелких имений. Большинство по-
мещиков в полосатых туниках не пользовались своим главным пре-
имуществом — правом на политическую карьеру: активные дельцы ж
сельские хозяева (у римлян эти качества часто сочетались в одном
лице), они оставались людьми частной жизни, обладая лишь одним
существенным отличием — богатством. Несмотря на престижные гра-
ницы сословий и разрядов, вся масса мелких и крупных обладателей
поместий и рабов имела, очевидно, сознание единства и родства своей
среды. Поэтому встречающееся в литературе сопоставление римских
всадников с дворянством остается натянутым даже на уровне образ-
ного сравнения: дворянское сословие включало в себя целый классг
всадническое — лишь верхушечную часть однородной среды.
Низшая часть класса помещиков-рабовладельцев входила в сосло-
вие плебса. Римляне очень редко употребляли выражение «ордо» (ог-
do plebeius) в отношении массы, стоявшей ниже всаднического сосло-
вия; плебс был слишком неоднороден и воспринимался не в монолит-
ном виде, но скорее как конгломерат цензовых, т. е. имущественных,
классов (classes) и сословных разрядов (ordines). Самый большой
интерес представляют для нас первый цензовый класс и «ордо» эрар-
ных трибунов, «трибунов казначейства». К первому разряду относи-
лись обладатели 100 или 125 тыс. ассов (40—50 тыс. сестерциев, 40—
50 югеров земли), именовавшиеся «классиками» (classic!) 15. В муни-
ципиях эти граждане имели право занимать местные должности и за-
седать в местных куриях; из них складывалось сословие декурионов
(ordo decurionum) — «сенаторское сословие» италийских городов. Впро-
чем, при вступлении в должность магистрат муниципия делал взнос на
общественные нужды в размере 10 тыс. сестерциев, т. е. 30 тыс. ассов;
так как столь большой подарок был по карману лишь самым состоя-
тельным представителям первого класса, можно предположить, что в
местное правительство устремлялись в основном люди побогаче, обла-
датели нескольких сотен югеров.
Сословие эрарных трибунов до сих пор не получило удовлетвори-
тельного объяснения. Некоторые историки считают, что «казначеи» бы-
ли богатейшей прослойкой первого класса, другие видят в них лиц
всаднического ценза, не имевших почетного государственного коня.
По закону 70 г. до н. э. (Аврелиевому) присяжные заседатели судеб-
ных комиссий набирались из сенаторов, всадников и эрарных трибу-
нов. Примечательно, что после 70 г. Цицерон иногда именовал всадни-
ками всех судей несенатского ранга (Flac. 4). Можно заподозрить, что*
эрарные трибуны наряду со всадниками имели доступ в сенат: в речи
за Сестия Цицерон дважды упоминал высшие сословия (во мн. числе),,
для которых распахнута курия, которые укрепляют ее своим блеском-
(97; 137); в число высших сословий оратор явно включал эрарных три-
бунов: в речи за Милона он называет цветом высших сословий судей
всех трех судебных декурий (4).
Как бы мы ни колебались относительно ценза первого класса или
статуса эрарных трибунов, несомненно одно: в этом имущественном'
классе (classis) и в этом разряде (ordo) плебса числились мелкие и
средние помещики-рабовладельцы, не обладавшие золотым всадниче-
ским кольцом.
24
ГОСУДАРСТВЕННОЕ
УСТРОЙСТВО РИМЛЯН
Перенесем взгляд от гражданского общества к государственному
аппарату Римского полиса. У нас есть редкая возможность узнать суж-
дение об этом предмете проницательнейшего современника «золотого
века». Греческий историк Полибий, проживший в Риме 17 лет (167—
150 гг.) в качестве заложника и воспитателя детей знаменитого пол-
ководца Л. Эмилия Павла, непосредственный наблюдатель римских ин-
ститутов, объяснял преимущества государственного устройства римлян
гармоническим сочетанием трех властей: монархической — воплощен-
ной в магистратуре, аристократической — представленной сенатом, и
демократической — осуществляемой народным собранием.
Римские магистраты (должностные лица) избирались в народном
собрании (комициях) сроком на один год. Комициальные магистрату-
ры (должности), дарованные народом, назывались почестями (hono-
res); они исполнялись бесплатно и даже предполагали траты удосто-
енного чести лица на общественные нужды. Почти все комициальные
должности имели отношение к древней царской власти, обладая ее
полномочиями или знаками отличия — инсигниями. Два консула и
шесть (во II в.) преторов являлись прямыми наследниками царского
империя — высшей военной и судебной власти. Они восседали на так
называемом курульном кресле из слоновой кости — бывшем царском
троне 16, их сопровождала свита служителей-ликторов, несущих символ
империя, — фасцы: связки палок с воткнутыми в них топорами, на-
поминавшие о власти этих магистратов над головой и телом граждан.
Хотя обязанности между консулами и преторами были поделены так,
что первые в основном воевали, а вторые — руководили судопроиз-
водством, но в провинциях — заморских владениях Рима — обе вла-
сти восстанавливались в полном царственном объеме: консулы и пре-
торы (или проконсулы, пропреторы) назначались наместниками вне-
италийских «поместий римского народа» как практически бесконт-
рольные военачальники и судьи.
Консулат представлял собой высшую исполнительную власть Рим-
ской республики. Все магистраты, кроме народных трибунов, подчи-
нялись авторитету двух «годовых царей». В VI книге своей «Всеобщей
истории» Полибий описывает следующие права консулов: высшая ад-
министративная власть в гражданской сфере; право вносить предло-
жения в сенат и народное собрание: консулы были авторами большин-
ства сенатских постановлений (consulta) и многих принятых народом
законов (leges); всевластие в делах, касающихся войны: они произво-
дили набор армии, налагали наказания в военном лагере, тратили по
своему усмотрению отпущенную им военную казну, распоряжались до-
бычей. Правда, средства, проходившие через руки консулов, контроли-
ровались их казначеями — квесторами, но, как правило, сенат не тре-
бовал от сложивших полномочия полководцев финансового отчета.
Всевластие консулов-полководцев римский народ особенно тяжело
ощущал во время наборов в армию. В руках консула находились спис-
ки римских граждан, расписанных по пяти имущественным разрядам.
От каждого цензового «класса» командующий призывал на службу оп-
ределенное число центурий (сотен), выбирая в списке имена по своему
усмотрению. Согласно закону пехотинец призывного возраста (17—
45 лет) привлекался на службу до 16 или 20 раз, но консулы могли
вызвать кого-то один раз, кого-то 5 раз, а иных персон со связями,
25
может быть, ни разу в жизни. Известно, что полководцы злоупотреб-
ляли правом неоднократной вербовки, желая иметь опытных ветера-
нов, а не зеленых новобранцев. Во II в. в связи с многочисленными*
войнами проблема рекрутчины стояла очень остро.
Чисто гражданский, но чрезвычайно почетный характер имела
должность цензора, тоже дававшая своим исполнителям право на ку-
рульное кресло. Как правило, на цензуру претендовали бывшие кон-
сулы: она считалась вершиной государственной карьеры и наряду с
претурой и консулатом входила в троицу высших магистратур. Два
цензора избирались через каждые пять лет сроком на полтора года.
Они составляли 5-летний бюджет государственной казны, заключали*
откупные договоры и подряды на ремонт общественных сооружений,
сдавали в аренду государственное имущество, составляли списки сос-
ловий и цензовых классов римского гражданства, производили реви-
зию сената и всадничества. Цензоры обладали правом нравственное
суда над римским народом: проступок гражданина, не преследуемый
законом, карался цензорским замечанием (nota); в случае крупного
прегрешения сенаторы вычеркивались из сенатского списка, всадники
теряли коня, лица высших разрядов перемещались в категорию непол-
ноправных граждан-эрариев. Ценз завершался люстром — сакральным
обрядом очищения римского народа.
Низшие магистраты ведали отдельными отраслями управления:
полицией, чеканкой монеты, очисткой улиц и т. д. Среди них выделя-
лись высоким авторитетом эдилы — правители, своего рода «мэры»
Рима-города (не государства). Две пары эдилов заведовали четырьмя
кварталами «вечного города», одна из них пользовалась курульным
креслом; эта привилегия сохранилась от тех давних времен, когда ку-
рульный эдилитет исполняли только патриции, а эдилитет без тро-
на — плебеи.
С 447 г. до н. э. римляне стали выбирать в комициях назначав-
шихся ранее квесторов — ближайших помощников консулов, заведую-
щих консульской казной. После 267 г. ежегодно вступали в должность
2 городских квестора — казначеи государственного эрария, 2 воен-
ных — помощники и казначеи при консулах и 4 италийских квестора,
собиравших казенные пошлины в разных районах Италии. Квестура
не имела царственных инсигний, но обладала высоким престижем: с
нее начиналась политическая карьера римлянина, завершавшаяся кон-
сулатом или цензурой.
Народный трибунат был второй ступенью на лестнице почестей.
Издревле 10 трибунов, магистратов старинного сословия плебеев, стоя-
ли на страже прав отдельного гражданина и всего римского граж-
данства. Произнеся слово «запрещаю» (veto), каждый из членов кол-
легии мог парализовать любой акт любого должностного лица, на-
правленный в ущерб частному человеку или римскому народу, в том
числе трибун имел право запретить доклад консула в сенате, т. е. го-
товящееся сенатское постановление, или обращение высшего магист-
рата с предложением к народу, т. е. голосование законопроекта. Ма-
гистрат, не повинующийся трибунскому «вето», подлежал аресту; в>
151 и 138 гг. это правило было использовано скандальным образом:
народные трибуны арестовали консулов, которые призывали в армик>
влиятельных молодых людей, огражденных от службы грозным три-
бунским запретом. Помимо «вето» плебейский трибунат был силен
правом законодательной инициативы. Полномочия народных трибунов,
осуществляемые в полную меру, имели такую силу, что только годо-
26
вой срок их деятельности и запрет вторичного исполнения трибуната
(до 20-х годов II в.) препятствовали появлению в Риме «царствующих»
народных вождей типа Перикла. На протяжении «золотого века» до
Тиберия Гракха народный трибунат имел довольно мирный характер.
На должность защитников маленьких людей шли в основном начинаю-
щие политики, искавшие расположения плебса в целях дальнейшей
карьеры.
Авторитет царственной магистратуры по букве права уравнове-
шивался демократической властью народного собрания. Полибий пи-
сал о высшем суверенитете комиций: «...ибо в государстве (римском)
только народ имеет власть награждать и наказывать, между тем толь-
ко наградами и наказаниями держатся царства и свободные государ-
ства, говоря вообще, — все человеческое существование. В самом де-
ле, там, где или не осознается разница между наградой и наказани-
ем, или, хотя осознается, но они распределяются неправильно, никакое
предприятие не может быть ведено правильно. Да и мыслимо ли это,
если люди порочные оцениваются наравне с честными? (VI, 14)...»17.
Конкретные полномочия народного собрания очерчены в VI книге та-
ким образом: выбор магистратов (награда почестью); голосование при-
говоров о крупном штрафе или смерти (право наказания); принятие
или отвержение законопроектов; утверждение международных актов
сената и магистратов и прежде всего право окончательного постанов-
ления о войне или мире. По существу, любой общественный вопрос по
инициативе магистрата-председателя мог предоставляться благоусмот-
рению народа.
Функционировали два вида собраний: центуриатные и трибутные
комиции, называвшиеся также большими и малыми18. Все римские
граждане были расписаны по 35 трибам — территориальным округам
Италии. В народном собрании каждая триба имела один голос, опре-
делявшийся предварительным голосованием внутри нее. При избрании
магистратов на Марсовом поле процедура подачи голосов в малых
комициях происходила следующим образом: в 35 закрытых помеще-
ний, именуемых «оградами» или «загонами», запускались граждане,
явившиеся в Рим на комиции — каждый в «загон» своей трибы (вхо-
дили, видимо, по пропускам-тессерам). Наполнение отдельных «заго-
нов» зависело от активности трибулов; было безразлично, сто человек
представляют трибу или тысяча: сколько явилось. Голос трибула фик-
сировался у выходной двери его «загона», на мостках, по которым го-
лосующий шел от выхода к урне. Когда помещение трибы пустело,
производился подсчет «за» и «против» и по большинству голосов объ-
являлось общее мнение трибы. При голосовании в Комиции 19, на Фо-
руме или на открытой площадке Капитолия (законодательные и су-
дебные комиции) трибы поочередно заходили в одно помещение. В три-
бутных собраниях ранг и богатство не имели значения, перевес тех
или иных социальных слоев зависел только от факта их присутствия.
Следует учесть, что независимый и активный плебс Рима распределял-
ся по четырем городским трибам и, следовательно, имел всего четыре
голоса.
Центуриатные комиции имели менее демократический характер.
В древности они были собранием вооруженного народа и большин-
ство голосов принадлежало в них всадникам и пехотинцам первого
цензового класса, т. е. мелким, средним и крупным помещикам. Но
ко II в. до н. э. укоренилась привычка являться в большие комиции
без оружия; по гипотезе Пантагата с середины III в. пять «классов»
27
каждой трибы выставляли одинаковое число «сотен» — центурию «мо-
лодых» (до 46 лет) и центурию «стариков» от каждого разряда. Го-
лосующие центурии, как и трибы, заполнялись произвольным числом
граждан данного «класса» и данной возрастной категории: например,
все граждане первого класса и призывного возраста Ромилиевой три-
бы подавали голоса в одной центурии «молодых». Голосование проте-
кало так же, как в трибутных комициях: в 35 «загонов» запускались
(по своим трибам) 35 «старых» центурий первого класса, потом 35 «мо-
лодых» центурий первого класса и т. д. Отдельно голосовали 18 всад-
нических центурий. При этой системе даже без учета всаднических
«сотен» 2/3 голосов принадлежало гражданам 1—3 классов (владель-
цам 50—30—20 югеров), т. е. помещикам и зажиточным крестьянам.
Между двумя видами комиций существовало некоторое разделе-
ние труда: в больших комициях народ выбирал высших магистратов
(консулов — преторов — цензоров) и голосовал законопроекты, вно-
симые консулами, в малых — давал власть низшим и плебейским дол-
жностным лицам (квесторам, курульным и плебейским эдилам, народ-
ным трибунам) и голосовал предложения народных трибунов (реже —
преторов). Судебные процессы о пене велись в малых комициях, о
жизни — в больших. Только военные «сотни» выносили решения о вой-
не. О времени народного собрания граждане извещались за 24 дня
(три нундины) до голосования. На выборы и на комиции с интересной
«повесткой дня» прибывали паломники из муниципиев, но многих граж-
дан удерживали дома проблемы питания, жилья и дорожных расхо-
дов. Судя по живому рассказу Цицерона (Plan. 19—21), состоятель-
ные лица, заинтересованные в исходе голосования, за свой счет сна-
ряжали в дорогу целые делегации «своего» плебса. Меньшее рвение,
как это ни парадоксально, проявляли старые знаменитые муниципии,
пресыщенные славой консулов-земляков. Местная элита маленьких
городков с энтузиазмом вела кампании даже на малых комициях и
гордилась каждым завоеванным курульным креслом.
Римский народ не принимал участия в обсуждении государствен-
ных дел — в больших и малых комициях он только кратко выражал
свое окончательное мнение. Но всенародное обсуждение законопроек-
тов и текущих дел все-таки имело место, оно происходило на сходках-
конциях (conciones), созываемых любым комициальным магистратом.
Без этих бурных собраний невозможно представить себе политическую
картину Рима. На сходках влиятельные политики громили предложе-
ния своих противников, спорили друг с другом перед лицом народа,
убеждали его в пользе какого-либо законопроекта. Слушатели выра-
жали свое участие шумом и криками. В кризисные годы народные три-
буны вызывали на конции консулов и сенаторов — к ответу и отчету
перед плебсом: так было, например, во время хлебного бунта 138 г.
и после убийства Тиберия Гракха. В начале Союзнической войны
(90 г.) видные политические ораторы дневали и ночевали на рострах
(Cic. Вг. 305).
При всем формальном могуществе народных собраний без помо-
щи вождя-организатора плебс не мог выразить своего мнения. Всегда
требовался председатель, созывающий сходку или собрание, возбуж-
дающий общее настроение, наконец, ставящий вопрос на голосова-
ние. В эпоху политической стабильности римские магистраты подчи-
нялись авторитету сената, а народ равнодушно принимал спускаемые
сверху предложения.
Затрагивая вопрос о правах и возможностях народа, нельзя не
28
коснуться двух явлений, чрезвычайно характерных для общественной
жизни Рима, — клиентелы и политической деловой «дружбы» (ami-
citia). С древних времен традиционная римская мораль освящала от-
ношения покровительства и службы, возникающие между влиятельным
и маленьким человеком. Могущественный патрон (скорее высоко-
поставленный, чем богатый) защищал слабосильного (но не всегда
бедного) клиента в суде, продвигал его по службе, давал возмож-
ность нажиться на откупах и поставках и т. д. Клиент голосовал
за патрона в комициях, вербовал ему сторонников, помогал во всех
праведных и неправедных делах, оставлял в его пользу подарки по
завещанию и проч. Всякая существенная благодарность или зависи-
мость влекла за собой установление исписанных личностных обяза-
тельств: оправданный в суде величал патроном своего адвоката, воль-
ноотпущенник — бывшего господина, мелкий арендатор — хозяина
крупного поместья, побежденный народ — того римского полководца,
который его завоевал и дал ему новые правила жизни. Почти нере-
гулируемые законом отношения патроната-клиентелы держались си-
лой общественного мнения. В комедии Плавта «Перс» выкупленная
рабыня одураченного сводника не решается обругать бывшего госпо-
дина— так свято имя даже презренного патрона («Перс», 830—835).
Взаимопомощь в кругу равных или почти равных лиц называлась
«дружбой» (amicitia). При некотором неравенстве «товарищей» эта
практическая «дружба», несомненно, имела признаки патроната-клиен-
телы и была как бы разновидностью клиентских отношений. В совре-
менной литературе очень большое значение придается клиентеле и
«дружбе» римской аристократии, так как через связи такого рода осу-
ществлялся контакт столпов общества с широкими массами избира-
телей. Клиентела по праву рассматривается как механизм подчине-
ния комиций авторитету магнатов. К сожалению, из этих справедли-
вых наблюдений делаются зачастую преувеличенные выводы. Истори-
ки просопографического направления выдвигают на передний план ис-
следования могущественные знатные роды с армиями италийских и
заморских клиентов, образующие «дружеские» или соперничающие
союзы. Борьба внутри римской аристократии за власть и влияние
рассматривается как суть политической жизни II в.
Крайности этой концепции уже подвергались справедливой крити-
ке в зарубежной историографии. В том числе было замечено, что кли-
ентские связи римских аристократов многократно перекрещивались
на одних и тех же «участках», так что мелкий люд имел возможность
выбора и перемены симпатий. Известно, что в кризисной ситуации
римский народ не раз выходил из повиновения властьимущим. Нако-
нец, следует заметить, что патронат и деловая дружба не являются
достоянием только римской истории: они знакомы каждому общест-
ву, в котором влияние перевешивает закон. В Риме эти отношения
процветали особенно пышно благодаря двум противоположным мо-
ментам — господству аристократической касты и зависимости каждо-
го отдельного магната от голосующего плебса. Клиентела и деловая
дружба определяли не существо, но неповторимые формы политиче-
ской жизни Рима. Прежде всего, помня о грядущих выборных коми-
циях, надменный римский аристократ усердно занимался на Форуме
делами своих «друзей» и не отказывал в помощи самым незначитель-
ным гражданам. Цицерон рассказывает характерную историю о том,
как в 138 г. два консуляра и лучших оратора своего времени, изящ-
ный Гай Лелий и патетический, «божественно красноречивый» Сер-
29
вий Сульпиций Гальба, усердно защищали мелких служителей откуп-
ной компании, обвиненных в убийстве. Гальба — в прошлом хищный
и жестокий наместник Лузитании — взялся за дело маленьких людей
за сутки до решающего заседания суда и после бессонной ночи под-
готовки произнес защитительную речь с таким подъемом, что каждый
ее раздел заканчивался под рукоплескания (Вг. 85—88). Слава тако-
го усердия широко расходилась среди простого народа, дарующего
«почести».
Аристократическая форма правления, власть «лучших», была пред-
ставлена в Риме сенатом. Полибий рассматривает основные рычаги
сенатского управления: во-первых, верховное распоряжение сената
средствами казначейства, в том числе право определять суммы, отпус-
каемые в военную казну консулов; сенат же давал разрешение на вер-
бовку армии и устанавливал ее размеры, так что от консулов зависе-
ли только выбор новобранцев и траты отпущенных средств. Во-вторых,
он отмечает контроль сената над военной сферой. Консулы зависят от
сената еще и потому, поясняет Полибий, что «легионы нуждаются в
непрерывной доставке припасов, между тем помимо сенатского поста-
новления не может быть доставлено легионам ни хлеба, ни одежды, ни
жалованья; вследствие этого, если бы сенат пожелал вредить и пре-
пятствовать, начинания вождей остались бы невыполненными. Кроме
того, от сената зависит, осуществятся или нет планы и расчеты коман-
диров потому еще, что сенат имеет власть послать нового консула по
истечении годичного срока или продлить службу действующего. Да-
лее, во власти сената превознести и возвеличить успехи вождей, равно
как отнять у них блеск и умалить их: ибо без согласия сената... воена-
чальники или совсем не могут устраивать так называемые у римлян
триумфы, или не могут устроить их с подобающей торжественностью»
(VI, 15).
Сенат был всевластен в сфере внешних сношений. «На обязанно-
сти сената лежит отправлять посольства к какому-нибудь народу вне
Италии — с целью ли замирения, или для призыва к помощи, или
для передачи приказания, или для принятия народа в подданство, или
для объявления войны. Равным образом от сената зависит во всех де-
талях и то, как принять явившееся в Рим посольство и что ответить
ему» (VI, 13). Статус завоеванной территории окончательно опреде-
ляла комиссия десяти сенатских легатов (послов), работавшая вме-
сте с победоносным полководцем.
Сенат ведал также уголовными делами, так как до 20-х годов
II в. (до Гая Гракха) присяжные заседатели уголовных комиссий на-
значались только из сенаторов. Кроме того, курия была первой ин-
станцией, в которой обсуждались проекты магистратских актов. По-
становлениями сената регулировались главные вопросы администра-
ции Италии.
В древней и современной историографии II столетие до н. э. Ьпре-
деляется как «сенатский век». «Римское государство представляется
совершенно аристократическим, если кто явится в Рим в отсутствие
консула, — писал свидетель римской жизни, — в этом убеждены мно-
гие эллины и цари, ибо почти все дела римлян решаются сенатом»
(Pol. VI, 13, 9). Характеристика власти римского сената как аристо-
кратической формы правления, которую мы находим у Полибия, тре-
бует серьезного уточнения. В VI книге историк пользовался понятия-
ми «монархия — аристократия — демократия» в их абстрактно-теоре-
тическом значении: единовластие — правление небольшого избранно-
го
го круга — власть широких народных масс. Мы вправе поэтому ска-
зать, что с точки зрения рассуждений Полибия сенат отождествим е
аристократией лишь настолько, насколько пара республиканских
консулов отождествима с царями. Римские историки и писатели, более
всего интересовавшиеся конкретными политическими отношениями,
тоже твердили о засильи своей аристократии, но можно заметить,
что сетования их не имеют прямой связи с оценкой сенатского правле-
ния. Определение римской аристократии, проблема соотношения сена-
та и знати выводят нас к политической истории Поздней Республики.
СТРУКТУРА СЕНАТА
Сенат представлял собой по идее совет трехсот достойнейших му-
жей римского гражданства. Еще на заре Республики признаком до-
стойного мужа стали считать «почесть» (т. е. магистратуру), дарован-
ную ему народом. Таким образом, сенат комплектовался из бывших
комициальных магистратов, которые заносились в сенатский список
(album senatorium) цензором. Так как обновление сенатского списка
происходило раз в пять лет, то ко времени ценза накапливалось неко-
торое число экс-магистратов — еще не сенаторов, но уже заседающих
и голосующих в курии (quibus in senatu sententiam dicere licet).
В древние времена в сенат вступали только бывшие курульные маги-
страты, т. е. курульные эдилы, а также преторы и консулы, если до
получения империя они не исполняли курульного эдилитета. В изучае-
мое нами время двери курии раскрылись также для народных три-
бунов и, может быть, для квесторов, но определить даты этих собы-
тий, к сожалению, невозможно. До диктатуры Суллы (80 годы I в.)
цензоры имели право добавить к недостающему числу сенаторов поч-
тенных граждан из всаднического сословия, т. е. произвести в сенато-
ры частное лицо в обход магистратуры. Число таких прибавленных
(adlecti) сенаторов было, очевидно, очень невелико. Возраст самых
младших сенаторов примерно соответствовал возрасту квесториев
(бывших квесторов) — 27—30 годам.
При нормальном течении дел сенатор сохранял свое место в ку-
рии пожизненно. Лишь крупный проступок или преступление (т. е.
осуждение в уголовном суде) сенатора позволяли цензорам обойти
(praeterire) то или иное имя сенатского списка. Низкое происхожде-
ние сенатора, будь на то воля цензора, тоже могло послужить пово-
дом для изгнания, но в таком случае, поскольку «выскочка» терял
высокое звание без вины и без цензорского замечания, блюститель по-
рядка оставлял ему внешние знаки сенатского достоинства (Cic. Cl.
132).
Цензорское замечание карало такие серьезные прегрешения, как
разврат, мотовство, трусость на поле боя и т. д. Но оценка мораль-
ного ущерба зависела всецело от свободного мнения цензора, и стро-
гий Катон Старший, например, удалил из курии некоего Манилия
(или Манлия) за то, что тот целовал жену в присутствии дочери
(Plat. Cat. Mai. XVII). Изгнанный сенатор мог вернуться в курию,,
исполнив (иногда вторично) должность претора (Plut. Cic. XVII).
Сенаторы носили обычные светлые тоги, но обладали и особыми
знаками отличия — почти теми же, что всадники. У них были туни-
ки-клавусы с широкими полосами, золотые кольца и высокие черные
сапожки-пероны (perones), состоявшие из башмака и ремней, обвязы-
вающих голень (Fest. р. 142).
31
Черные ремни до середины оплетают голень,
Ниспадает с груди широкий клавус —
так описывает внешние признаки сенатора Гораций (Sat. I, 6, 27—28).
Жены и сыновья сенаторов тоже имели право на золотое кольцо (сы-
новья — как юные всадники); кроме того, дети сенаторов и всадников
щеголяли в золотых медальонах-буллах, мальчики одевались в пре-
тексты — тоги, окаймленные по подолу пурпурной полосой.
Особые инсигнии выделяли экс-курульных магистратов. Во время
исполнения должности их отличали вышеупомянутые претексты и
красные сапоги-муллеи, похожие на котурны: в древности это была
обувь царей и патрициев (Fest. р. 142); эти одеяния они сохраняли в
звании сенаторов. Сбрую их лошадей украшали серебряные бляхи-фа-
леры (Liv. XXVI, 36).
Сенаторы пользовались рядом почетных и выгодных привилегий.
На Комиции они имели свое особое присутственное место сенакул
(senaculum), расположенный на склоне Капитолия; до 145 г. до н. э.
ораторы Форума произносили речи, повернувшись лицом к сенакулу.
В 90-х годах II в. были выделены почетные сенатские места на Мега-
лезийских и Римских играх, позже — в театре и цирке. Два раза в
год (13 сентября и 13 ноября) сенаторы торжественно обедали на
Капитолии за счет казны. Их поездки в провинции по частным делам
оформлялись как государственные командировки — легации (legatio
libera), и довольно часто наместники в знак уважения к почетным
гостям предоставляли в их распоряжение ликторов; так, например,
всегда поступал Цицерон в бытность его проконсулом Киликии (Cic.
Fam. XII, 21; Fam. XII, 30, 7). Сенаторы освобождались от обществен-
ных повинностей в своих родных муниципиях. До Гая Гракха (20-е го-
ды II в.) только из их числа формировались комиссии присяжных за-
седателей уголовного суда. Экс-курульные сенаторы обладали допол-
нительными правами. «Трон» избавлял сидевшего на нем человека
ют клиентских обязательств (Plat. Mar. V). Парадные залы-атрии ку-
рульных фамилий облагораживали деревянные киоты со старинными
восковыми бюстами — масками предков-эдилициев (бывших эдилов),
преториев, консуляров, цензориев. Ювенал несколько иронически по-
минает такие разрушенные временем портреты:
Куриев лишь половинки, бесплечного с ними Корвина,
Гальбу совсем без ушей и вовсе лишенного носа.
(Sat. VIII, 4—5)
В похоронных процессиях членов курульных семей эти маски выстав-
лялись на всенародное обозрение торжественным и необычным обра-
зом. Вот как описывает свои впечатления Полибий: «...изображения
эти выставляют в погребальном шествии, надевая их на людей, воз-
можно ближе напоминающих покойников ростом и всем сложением.
.Люди эти одеваются в одежды с пурпурной каймой, если умерший был
консулом или претором, в пурпурные — если цензором, наконец, в
.шитые золотом — если умерший был триумфатором или совершил по-
двиг, достойный триумфа. Сами они едут на колесницах, а впереди
несут пучки, прутьев, секиры и прочие знаки отличия, смотря по дол-
жности, какую умерший занимал в государстве при жизни. Подошед-
1пи к рострам, все они садятся по порядку на креслах из слоновой
кости. Трудно представить себе зрелище более внушительное для юно-
ши честолюбивого и благородного... Далее, мало того, что оратор го-
ворит о погребаемом покойнике; по окончании речи о нем он перехо-
32
дит к повествованию о счастливых подвигах всех прочих присутствую-
щих здесь покойников, начиная от старейшего из них. Таким образом,
непрерывно возобновляется память о заслугах доблестных мужей...
имена благодетелей отечества становятся известными народу и пере-
даются в потомство...» (VI, 53—54). Это «право масок» (jus ima ginum)
составляло главную привилегию курульных сенаторов и их потомков.
Кажется, курульные магистраты имели какие-то льготы и в поль-
зовании колесницей: по крайней мере, в старину они приезжали на
колеснице в сенат; в эпоху Поздней республики этот обычай вышел
из употребления. Во время сенатских прений магистраты-председатели
опрашивали мнения по рангам сенаторов: сначала обращались к цен-
зориям, затем — к консулярам, преториям, эдилициям. В 70 г. до н. э.
Цицерон, избранный курульным эдилом, дал следующую краткую
формулу своих новых привилегий: «почетнейшее место при подаче
мнений в сенате, тога-претекста, курульное кресло, «право масок»
У err. II, 5, 36).
Экс-курульные магистраты образовывали как бы верхнюю палату
курии, сенаторы низшего ранга именовались иногда «простыми», «ря-
довыми» (tenues, parvi — Caes. В. Afr. 57; Cic. Verr. I, 46). Расска-
зывая о потерях, понесенных в битве при Каннах (216 г.), Ливий на-
зывает сначала экс-курульных сенаторов, а потом — 80 прочих чле-
нов курии (Liu. XXII, 49, 16—17). Общественный престиж сенатора
определялся понятием «достоинство» (dignitas). Достоинство поддер-
живалось большими тратами на представительство. Каждый сенатор
обязательно имел дом в Риме, роскошно принимал гостей, заводил
достойную свиту и т. д. Цицерон считал нужным, в соответствии с по-
ложением семьи, содержать сына, учившегося в Греции, не только
прилично, но роскошно: видимо, молодой Цицерон, отпрыск сенатора-
консуляра, получал 100 тыс. сестерциев в год на карманные расходы
(Att. XV, 15, 5; XV, 17, 1). Гораций открещивался от тягостного бре-
мени квесториев: от гостей в деревне, от множества слуг, от повозки,
от свиты в дороге... (Ног. Sat. I, 6, 100—109; 130).
Почести сенаторов как бы уравновешивались их особой ответст-
венностью перед законом: только лица сенаторского сословия привле-
кались по делам о вымогательстве в провинциях; после появления
присяжных-всадников только сенаторы-судьи несли ответственность за
взяточничество.
В социальном отношении сенат представлял собой довольно од-
нородную массу: в курии заседали весьма богатые помещики-рабовла-
дельцы всаднического ценза (400 тыс. сест.). Особый сенатский ценз
(800 тыс. сест.) был введен, видимо, где-то в последние годы Респуб-
лики. В новейшей литературе справедливо подчеркивается классовое
единство сенаторского и всаднического сословий.
ЗНАТЬ (НОБИЛИТЕТ)
Латинские источники имеют одну интересную особенность: в них
нельзя найти словосочетания «знатный сенатор». При множестве ла-
тинских авторов не встречается ни одного исключения из этого прави-
ла. С другой стороны, римские писатели часто говорят о знатных лю-
дях-нобилях, о знати-нобилитете (nobiles, nobilitas). Понятие римской
знатности определили историки государственного права и Гельцер —
исследователь нобилитета20.
2 Н. Н. Трухина
33
Латинское слово «знатный» имеет тот же корень, что и русское;
оно происходит от глагола «знать». Римский народ хорошо знал не-
многих своих патрициев — скудный остаток древней родовой аристо-
кратии — и носителей тех славных имен, о заслугах которых напоми-
нали ему маски и погребальные речи: это были известные магистра-
ты, завоевывавшие города и племена Италии, побеждавшие карфаге-
нян, приобретавшие новые провинции. Потомки знаменитых полковод-
цев были известны (знаемы, знатны) благодаря своему имени и неза-
висимо от личных заслуг. Именно эту наследственную известность
римляне почитали как знатность (nobilitas). Нобилями считались
рожденные в высшем кругу, высокородные (sumnio loco nati). Знат-
ными величались молодые люди из знаменитых семей, еще не испол-
нявшие должностей (см., например, Cic. Sest. 136). Главным призна-
ком знатности служили маски курульных предков.
В устоявшийся веками круг знати доступ со стороны был чрезвы-
чайно труден. Личный успех, выражавшийся в достижении высшей
магистратуры, облагораживал только потомков нового курульного ма-
гистрата, но не его самого. Всю жизнь консуляр Цицерон чувствовал
себя чужаком в среде знати — он был сыном всадника. Вне нобили-
тета всегда оставались Катон Старший — консуляр и цензорий, се-
микратный консул Марий и другие самородные политики, не имевшие-
заветного киота с масками. Даже потомки новых консуляров не всегда,
добивались полного признания со стороны «высшего света»: так, Пом-
пеи завоевали первый консулат в 141 г. до н. э., но знаменитый Пом-
пей Великий, сын консула и 4-й консул в своем роду, встречал про-
хладный прием в кругу старой аристократии, знатные подростки-всад-
ники презирали его племянника за низкорожденность (Caes. В. Afr.
22; Plut. Cat. Min. III). Наряду co слишком свежей знатностью встре-
чалась потускневшая от забвения известность. Несколько «потертым»-
нобилем был, например, диктатор Сулла, патриций, политический
вождь нобилитета: его предок Руфин исполнял консулат за 200 лет до
диктатуры Суллы, в начале III в. до н. э. Поэтому брак Суллы с вы-
сокородной Цецилией Метеллой вызвал возмущение некоторых знат-
ных лиц (Plut. Sull. VI); мальчики-всадники выбрали пасынка Суллы
своим предводителем из уважения к знатности его матери, а не отчи-
ма (Plut. Cat. Min. III).
В научной литературе идет спор о нижней границе знатности и
знати (нобилитета). Начало ему положили Моммзен и Гельцер: пер-
вый определял нобилей как потомков курульных магистратов, вто-
рой — как потомков консулов21. В распоряжении историков имеется-
только один текст, позволяющий вынести твердое суждение об этом
вопросе; правда, он фиксирует рамки нобилитета в определенное вре-
мя — в I в. до н. э.; это — фрагмент из речи Цицерона «За Мурену»
(15—16).
В 63 г. до н. э. за консулат боролись патриций Сервий Сульпиций.
Руф и плебей Луций Лициний Мурена. Потерпевший поражение Суль-
пиций обвинил соперника в подкупе избирателей. На процессе, в ко-
тором Цицерон защищал Мурену, Сульпиций с пренебрежением ото-
звался о происхождении конкурента. Цицерон уделил этому вопросу
особое внимание. Он сравнивал фамильный престиж обоих соискате-
лей, отстаивая достоинство и честь семьи своего подзащитного, имев-
шей 4 поколения преторов, но ни разу, говоря о Мурене, не посягнул
оратор на определение «знатности» (nobilitas). Семьи того круга, из.
которого вышел его подзащитный, адвокат определяет как славные
34
(amplae), уважаемые (honestae), но не знатные (nobiles). И напро-
тив, Цицерон признавал знатность Сульпиция, хотя консулярных пред-
ков Руфа можно было отыскать лишь в древних летописях: дед Суль-
пиция был безвестным сенатором, отец — всадником.
Напрашивается несомненный вывод: во времена Цицерона от-
прыск преторов не мог претендовать на звание нобиля. Также в речи
за Фонтея (Font. 41), восхваляя род подзащитного, Цицерон не упот-
реблял определения «знатный», несмотря на длинный ряд претур этой
фамилии: continuae praeturae. Незнатностью попрекали Октавиана, бу-
дущего императора Августа, сына претора (Cic. Phil. Ill, 15). Только
потомок, хотя бы и отдаленный, консула мог ссылаться на свою знат-
ность.
Эти наблюдения подкрепляют высказывания римских писателей
I в. о консульской должности. Саллюстий рассказывает, как незнатный
Марий, пройдя ряд магистратур, не осмеливался добиваться консула-
та: «Хотя плебсу (у Саллюстия плебс — все слои ниже нобилитета. —
И. Т.) были уже доступны другие магистратуры, — пишет он, — кон-
сулат знать пока сохраняла за собой, передавая его из рук в руки»
(Jug. 63, 6). Следует заметить, что речь идет о событиях конца II в.
до н. э. В I в. Цицерон называл консулат твердыней знати: человек
со стороны берет эту крепость штурмом; она укреплена гарнизонами
и окопами нобилитета (Миг. 17; Agr. II, 3).
В историографии наших дней существует еще промежуточное
мнение о границе нобилитета. Афцелиус доказывает, что рубеж знат-
ности повышался; в III—II вв. он начинался с курульного эдилитета,
в I в. установился на уровне консулата. Брант принимает определение
Моммзена и для II, и для I в., но пишет о практическом преоблада-
нии консуляров в кругу курульной знати22. Аргументы обоих авторов
спорны, выводы их могут претендовать лишь на роль рабочей гипоте-
зы. Представление о специфике нобилитета мы невольно принуждены
черпать из истории I в., хорошо освещенной источниками.
Во времена Цицерона курульный эдилитет был сравнительно лег-
ко доступен незнатным соискателям: писатель замечает, что на выбор-
ных комициях курульных эдилов заслуги предков не играют роли
(Plan. 7). Так же отзывается он с высоты своего консулярного величия
о претуре: вульгарная, ничтожная, должность, доступная многим
(Fam, X, 26). На собственном опыте Цицерон испытал, что знать спо-
койно допускает продвижение новичка до претуры и ополчается на
него при посягательстве его на консулат (Fam. I, 7, 8).
Незнатные консулы появлялись на политическом горизонте редко.
После диктатуры Суллы, временно укрепившей власть нобилитета, це-
лое поколение не видело «нового» консула (Agr. II, 3). От консульст-
ва Катона Цензора (195 г.) до своего консульства (63 г.) Цицерон
насчитал всего шестерых сыновей всадников, взявших штурмом твер-
дыню нобилитета (Миг. 17; Verr. II, 5, 181). Правда, список этот
можно расширить, внеся в него имена «новичков» из преторских се-
мей, которые получали консульский империй мирным путем, благода-
ря дружбе с тем или иным могущественным знатным кланом, но и в
этом случае картина засилья нобилитета останется достаточно внуши-
тельной.
Особые права знати на консулат не были узаконены никоим об-
разом. Римляне, как и греки, добровольно признавали право потомст-
венных полководцев на первенство. С молоком матери впитывали они
уважение к блестящим фамилиям и на выборных комициях всегда от-
2*
35
давали предпочтение известным именам: auditae nobilitati (Cic. Pis.
2). «Народ чуждается «новых людей» в силу укоренившейся привыч-
ки», — писал брату Квинт Цицерон (Pet. Con. 14). Если аристократ
появлялся на Форуме, пожимал руки избирателям, то успех его в со-
стязании с кандидатами-«новичками» был обеспечен (Cic. Plan. 50).
Поэтому Цицерон говорил, что знать получает должности во сне и в
колыбели (Verr. II, 5, 180—181). Настолько трудно было «новичку»
соперничать со знатным кандидатом, что победа его возбуждала по-
дозрение в подкупе: ситуация такого рода отразилась в процессах Му-
рены и Планция, подзащитных Цицерона в 63 и 54 годах. Новичок дол-
жен был обратить на себя внимание избирателей сугубыми успехами
на поле брани или на Форуме в качестве судебного оратора; нобили
иногда пренебрегали судебной практикой: никогда не выступали в су-
дах, например, такие родовитейшие консулы, как Метелл Целер (кон-
сул 60 г.), Метелл Непот (консул 57 г.), Л. Лентул Крус (консул
49 г.). Знатность вождя придавала вес законопроектам и реформам —
вокруг безвестных политиков народ сплачивался не слишком густо. По-
этому громкое имя было опасным знаменем во времена общественной
нестабильности: в тревожном 43 г. Цицерон старался ладить в сенате
с неким «неистовым Сервилием», чтобы не дать падшим гражданам
(как именовал он рядовых цезарианцев) знатного человека, вокруг
которого они могли бы сплотиться (Cic. ad Br. II, 2, 3). Известнейшие
римские вожди-популяры выходили из рядов аристократии.
Представление о превосходстве старинных знатных фамилий глу-
бочайшим образом входило в плоть и кровь римского народа; оно пе-
режило республику и напоминало о себе даже в имперскую эпоху на
рубеже I—II вв. н. э. Общественное мнение воспринимало как долж-
ное блеск и роскошь, барский образ жизни патрициев и консулярных
плебеев: когда знатный Г. Юлий Цезарь, будущий диктатор, в молодо-
сти задавал блестящие пиры и обеды, это только способствовало ро-
сту его престижа. Даже недоброжелатели нобилитета несли в себе
врожденное почтение к знатному имени. Так, Ювенал, громивший бес-
путство и аристократическую спесь бездарных потомков знаменитых
родов, не обходил упреком и римский народ, с весельем взиравший на
добровольное унижение своей знати на театральных подмостках:
Ты извиняешь народ? Извинения нет меднолобым:
Смотрят, сидят, как патриции их скоморохами стали,
Фабиев смотрят босых, и звук оплеухи Мамеркам
В них вызывает лишь смех...
(Sat. VIII, 189—192)
iWothb поругания римской чести звучит в этом упреке.
Во II—I вв. до н. э. высшая каста состояла приблизительно из
20 патрицианских и 30 плебейских консулярных родов, которые закре-
пились в твердыни консулата после Лициниевых — Секстиевых зако-
нов 367 г., предписывавших, чтобы один из консулов обязательно про-
исходил из плебейского сословия. Круг избранных фамилий устоялся
в течение III столетия, так что в период «золотого века» нобилитет
переживал время своей зрелости. При малом числе ежегодных кон-
сульских мест (всего два в год) в течение 10—15 лет на «виду» на-
ходились десятка полтора консулярных фамилий: например, в послед-
ние годы Республики в сенате заседали 12—14 консуляров.
Нобилитет не только обладал высочайшим престижем, он власт-
вовал. Правление знати, опираясь на консулаты, не ограничивалось
36
полномочиями и возможностями высшей магистратуры. Оно имело не-
определенную, но действенную форму неузаконенного влияния.
Все римские сенаторы обладали широкорасходящимися связями
клиентелы и гостеприимства. Объем их и прочность зависели от авто-
ритета сенатора, от ранга его бывшей магистратуры. «Отцы» низшей
категории недаром назывались «слабыми» (tenues). Консуляры и
претории, т. е. военные командиры и наместники, были самыми могу-
щественными патронами: они завоевывали города и страны, они по-
кровительствовали народам и царям, а также друзьям и землякам из
муниципиев. Так, богатый умбрский помещик Секст Росций, обвинен-
ный в убийстве отца и лишенный наследства происками родственни-
ков, которым помогал один из временщиков диктатора Суллы, нашел
защитников в лице старых столичных гостеприимнее своей семьи —
знатнейших Сервилиев и Метеллов. Так, Сципионы покровительствова-
ли дому нумидийских царей, потомки Марцелла, завоевателя Сира-
куз, — сицилийцам, дети лучшего испанского наместника Тиберия
Гракха — иберам. С помощью знатных патронов провинциалы при-
влекали к суду хищных наместников.
В ответ высокородные патроны получали средства для престижно-
го блеска. Г. Веррес, богатый друг знати, снабжал дома и усадьбы
своих покровителей статуями и дорогой утварью; исполняя курульные
магистратуры, знатные друзья Верреса украшали его богатствами
Форум и Комиций (Verr. II, 3, 9). Дары и временные ссуды имущест-
ва «на представительство» поступали также от богатых заморских
клиентов. В 195 г. курульный эдил Г. Фламиний, сын первого сици-
лийского претора, кормил плебс Рима почти даровым хлебом, прислан-
ным ему в подарок из отцовской провинции. В 126 г. в провинцию
Сардинию пришло зерно от нумидийского царя Масиниссы, который
писал, что посылает хлеб консулу (Аврелию Оресту) в знак уважения
к его квестору Гаю Гракху, внуку Сципиона Старшего. В то же время
сардинские города добровольно выдали Гаю теплые плащи для ле-
гионеров, в которых отказали его командиру; этой чести Гракх удо-
стоился как сын бывшего наместника Сардинии. Таким образом, бла-
годаря связягл авторитет знатного офицера мог перевешивать престиж
консула.
В гораздо большей степени, чем частные лица, в патронате полко-
водцев и наместников нуждались люди, посвятившие себя политиче-
ской карьере. Десятки честолюбивых молодых всадников начинали
юсударственный путь при штабе знакомого полководца — родствен-
ника, патрона, земляка. Военный совет консула Помпея Страбона
(89 г.), отца Помпея Великого, состоял из 58 человек — 12 из них
определяются как молодые земляки Помпеев из Пицена. Уже упоми-
навшийся Гн. Планций, подзащитный Цицерона, сын всадника-откуп-
щика из городка Атинаты, служил под началом претора Ап. Сатурни-
на, своего земляка и родственника: сначала контуберналом (офице-
ром-добровольцем) на Крите, потом квестором в Македонии (58 г.);
капитал известности, заработанный при Сатурнине, позволил ему до-
биваться народного трибуната и курульного эдилитета.
Добравшись до сенатской скамьи, бывший независимый всадник
вступал в круг сплошных взаимных обязательств. Простой сенатор
нуждался во многих вещах, связанных с его новым званием: в сво-
бодных легациях (командировках), в официальных легациях, в местеч-
ке при штабе или в штате наместника богатой провинции, в добром
отношении наместников к нему и к его друзьям и в прочих житейских
37
благах, недоступных нашему взору. Некоторые члены «нижней па-
латы» курии стремились повысить свой ранг, добиваясь эдилитета или
претуры. В общем, маленькие сенаторы искали больших покровителей.
В пределах замкнутой корпорации, разделенной на неравные ранги,
неизбежно возникали отношения типа патроната-клиентелы. Влия-
тельный магнат раздавал милости, слабосильные члены курии состав-
ляли его политическую клаку. Свита сенаторов-легатов, как правило,
прислуживалась к полководцу (Plut. Mar. VII); сенаторы, сидевшие
на скамьях курии, голосовали за мнение своего патрона: «Знатные
люди вместе с немногими сенаторами, которых они вовлекли в свой
лагерь, одобряют, отвергают, постановляют все, что им угодно», — сви-
детельствует Саллюстий23. Не удивительно, что с начала II в. мы
встречаем в источниках жалобы на «царское» засилье нобилитета в
сенате. Преторские фамилии типа Фонтеев или Лициниев Мурен не
составляли конкуренции консулярному нобилитету: обладая империя-
ми, они не имели великого, устоявшегося авторитета знати.
Нам представляется необходимым задержать внимание на отно-
шении сената и нобилитета. Дело в том, что в исторической литерату-
ре наблюдается странное явление: историки права и исследователи
нобилитета четко разграничивают сенаторов и нобилей, авторы поли-
тических историй пишут о сенатской аристократии, фактически ставя
знак равенства между сенатом и знатью. На страницах римских исто-
рий и монографий сенат выступает как монолитная политическая сила,
лагерь аристократии. Очень выразительный пример «аристократиче-
ского сената» дает, например, прекрасная монография Кинаста «Ка-
тон Цензор»: историк справедливо, на наш взгляд, характеризует Ка-
тона как идеолога сената — и вследствие этого герой исследования
превращается в сторонника аристократии; Кинасту приходится игнори-
ровать прямые заявления источников об упорной вражде знаменито-
го «нового человека» со знатью.
Если мы обратимся к древним авторам, то увидим, что сенат весь-
ма часто соединяется с нобилитетом выразительным союзом «и». На-
пример, в письме к брату Квинту Цицерон так описывал положение
Помпея в 56 г.: «...завсегдатаи сходок от него отвернулись, знать враж-
дебна, сенат несправедлив» (Qu. fr. II, 3, 4). Плутарх рассказывает,
как молодой Цезарь, одержав победу на выборах верховного понти-
фика (главы римского культа), внушил опасения сенату и знати
(Caes. VII). Встречаются противопоставления политического характе-
ра. В «Истории» Саллюстия мы читаем, что сенат стеснял в средствах
испанскую армию Помпея, а знать негодовала по этому поводу (II, 98,
1). Здесь речь идет о различном отношении сената и знати к войне
Помпея с демократической армией марианца-эмигранта Сертория.
В другом месте Саллюстий поясняет, что в 70-е годы знать под видом
защиты интересов сената отстаивала собственное могущество (Cat.
38). Очень подробно развернуто отношение знати и нобилитета в
«Югуртинской войне» и во втором письме к Цезарю того же автора.
Сведения Саллюстия имеют тем большую ценность, что сам он был
свидетелем и засилья нобилитета, и его крушения.
На страницах «Югуртинской войны» мы имеем следующую кар-
тину: нобилитет — это не весь сенат, это небольшая группа, фракция
(factio — 31, 2; 42, 1 и т. д.). Немногие нобили распоряжаются каз-
ной, получают «дани» от свободных царей и народов; одни и те же
лица присваивают и высшую славу, и огромные богатства (31, 9).
Царства, провинции, законы, право, суд, война и мир в руках немно-
38
гих (penes paucos — 31, 20). Знать величается жречествами, консула-
тами, триумфами (31, 10). Нобилитет преобладает в сенате благода-
ря своим группировкам (клакам, фракциям: nobilitas factione polle-
bat — 41, 6). Постоянное определение нобилей — «клачники» (factio-
si; nobiles factiosi — 28, 4; pauci factiosi — 27, 2). На стороне Югурты
была знать (13, 7), и ее настроению подчинилось большинство сената
(13, 8; 15, 2). Заключив негласный союз с Югуртой, нобилитет пре-
дал авторитет сената (31, 25). Это обстоятельство вызывает особое
возмущение демократов, которые, таким образом, защищают автори-
тет сената от произвола знати.
Во втором письме к Цезарю довольно детально описана партия
старого порядка, с которой борется и которую призван сокрушить
Цезарь. Это — клика нобилитета (2, 4, 6, 8 и т. д.). Знатные люди,
вялые и ленивые, изощренные в интригах, правят всеми народами.
Сенаторы, чья мудрость раньше служила опорой отечеству, подчиняют-
ся их прихотям как воле своих повелителей (10, 9; 11, 1). Немногие
сенаторы (знать) распоряжаются казной и судами (3, 2—3). Почетные
должности они отдают своим людям, кого хотят —грабят; произвол
их таков, будто они захватили Рим силой (3, 3—4).
Все эти характеристики относятся к двум эпохам — 10-м годам
II в. и 50—40-м годам I в. до н. э. Мы видим, что структура господ-
ства малочисленной, но всемогущей знати в сенате мыслилась неиз-
менной; менялись (в худшую сторону) моральные качества нобилите-
та и степень его засилья. Историк резко противопоставляет сенат и
аристократию. Второе письмо содержит планы избавления сената от
господства знати.
Помимо сената нобилитет распоряжался в судах и комициях.
О преобладающем влиянии могущественных лиц в тех инстанциях,
где вопросы решались голосованием (как и в сенате), мы узнаем из
рассказов о табличках — бюллетенях, заменивших открытую подачу
голосов. В трактате Цицерона «О законах» есть большой экскурс в
историю введения тайного голосования (Leg. Ill, 33—39); к подроб-
ному рассмотрению его мы приступим позже, сейчас же заметим, что
голосование табличками было введено в то время, когда засилье зна-
ти стало невыносимым (Leg. Ill, 34; 36). Таблички применялись в
таких учреждениях, как избирательные и законодательные комиции;
центуриатные комиции, выполняющие роль уголовного суда; комиссии
присяжных заседателей по уголовным делам. Механизм воздействия
влиятельных людей (особенно высших магистратов) на голосующих
судей и плебс остается неизвестным; можно только догадываться об
использовании клиентских связей; есть также выразительные сведения
о подкупе и об особых возможностях стоящих у власти должностных
лиц (Cic. Verr. I, 18—20; I, 35—36). Известно также, что табличка
не смогла окончательно сокрушить контроль нобилитета над судом
и комициями.
Законы против засилья знати в голосующих инстанциях прини-
мались и повторялись несколько раз. Первые законы о табличках
прошли между 139 и 104 годами до н. э. В 119 г. знаменитый «новый
человек» Марий демократизировал процедуру подачи табличек в уже
реформированных судах. Тем не менее в 70 г. адвокат Цицерон обли-
чал «царское» правление клики нобилитета в судах, ее невыносимый
гнет и своеволие (Verr. I, 35—36; II, 5, 175). В последние годы Рес-
публики Цезарь наблюдал давление могущественных людей на государ-
ственные дела и суды (ВС I, 4). Управлять волей многолюдных ко-
39
миций было труднее; какой-нибудь большой общий интерес мог вы-
звать самостоятельное волеизъявление плебса; так было, например,
при голосовании закона Тиберия Гракха, внесенного против воли зна-
ти, или при подаче голосов за не вполне законные консулаты Сципио-
на Эмилиана.
Подводя итог, мы можем сказать, что в конечном счете нобилитет
предстает перед нами как могущественная политическая корпорация,
командующая в сенате, комициях (при обычном течении дел) и судах.
В таком качестве он и заслуживает внимания историков.
Эта каста, являющаяся фактическим правительством Рима, в ан-
тичных источниках никогда не именовалась сословием. Не только гос-
подство ее не имело юридических оснований, но и граница нобилитета
не определялась никаким законом. Единственным формальным при-
знаком знати было ее неписаное преимущественное право на консу-
лат, очень важным реальным определителем знатности — признание
той или иной персоны со стороны представителей элитарного круга.
Не сенат, но знать воспринималась современниками как римская оли-
гархия, «партия немногих» — lactio paucorum (Caes. BG VIII, 52; ВС
I, 22; I, 85).
По классовой принадлежности нобилитет представлял собой одно-
родную массу — верхушку землевладельческих и рабовладельческих
фамилий, но источники доходов различных групп аристократии варьи-
ровались. В среде знати были древние семьи, заседавшие в сенате в
эпоху царей и Ранней республики, имевшие огромные массивы земли
на «государственном поле» (ager publicus) во времена не развитого
еще рабовладения. Возможно, часть нобилитета II—I вв. наряду с
компактными рабовладельческими виллами распоряжалась старинны-
ми обширными пастбищами и «широкими полями» (латифундиями),
которые обрабатывались массой зависимых и полузависимых аренда-
торов. Великая свита клиентов и рабов была характерным признаком
знатного человека.
«НОВЫЕ ЛЮДИ»
И ПРОБЛЕМА ЗАМКНУТОСТИ
СЕНАТОРСКОГО СОСЛОВИЯ
С презрением взирая на неродовитых соискателей должностей,
аристократия награждала их прозвищем «новые люди», «новички»
(homines novi). Эти новички уже появлялись в наших рассуждениях,
но мы еще не обращали специального внимания на их устойчивое на-
звание. Между тем в научной литературе не раз обсуждалась сфера
его приложения.
«Новыми людьми» никогда не именовались «выскочки» граждан-
ского общества — разбогатевшие плебеи или вольноотпущенники.
Прозвище вращалось в кругу государственных мужей, т. е. сенаторов.
Как правило, наши источники противопоставляют «нового человека»
знатному человеку: homo novus — homo nobilis. Признак «нового че-
ловека» — незнатность (ignobilitas), цель — завоевание знатности.
Цицерон неоднократно упоминал «новичков», штурмующих консу-
лат — твердыню нобилитета. Знать — кровный враг «новых» консулов.
Этот мотив пронизывает всю жизнь Катона Цензора, семикратного
консула Мария и самого Цицерона. Первое, самое яркое впечатление
сводится к тому, что «новый человек» — это неродовитый соискатель
консулата.
40
Такому толкованию препятствуют единичные, но определенные сви-
детельства о «новичках», добивающихся низших магистратур: квесту-
ры, народного трибуната, эдилитета (Cic. Fain. V, 18, I; Plan. 60; 67).
Противоречивое значение прозвища наиболее убедительно объяснил
Вайзман. Он считает, что «новым человеком» назывался либо пре-
тендент на консулат из неконсулярной семьи, либо «новый» сенатор
из потомственных всадников24. Это определение как будто решает все
вопросы, однако базируется оно на традиционном представлении о зам-
кнутости сенатской корпорации. Едва ли не все исследователи уве-
рены в существовании сенатских династий, в труднодоступности курии
для всадников, но никто еще не доказал этих положений.
Обратимся к фактам. Просопографические данные об отдельных
сенаторах из всаднических семей не позволяют проникнуть в суть про-
блемы с числом. Но мы уже знаем, что Ливий называл всадничество
рассадником сената, что Цицерон говорил о дверях курии, распахну-
тых перед высшими сословиями. Тот же писатель свидетельствует, что
даже курульный эдилитет был открыт для бесчисленных (innumerabi-
les) соискателей-всадников, что в малых комициях народ не обращал
внимания на родословные (Plan. 7; 60; 67). У нас есть возможность
познакомиться с эдильскими комициями 54 г.: известны имена четы-
рех соискателей курульного эдилитета этого года, трое из них — сы-
новья всадников, один — нобиль (Plan. 17). У Цицерона встречается
одна выразительная терминологическая особенность: во всех своих со-
чинениях он ни разу не упомянул сенатскую семью. Цицерон, как и
его современники, оценивал общественный авторитет людей и фамилий
рангами магистратур. Так, например, мы узнаем, что муниципий Ари-
ция гордился своими курульными магистратами и всадниками — се-
наторы не упомянуты (Cic. Phil. 3, 16). Когда Цицерон дает обобщен-
ную картину выборов, то у него состязаются фамилии консульские,
преторские и всаднические (Plan. 15). Рассуждая о карьере Планция,
сына всадника-публикана, соискателя эдилитета, адвокат говорил, что
его подзащитный шел к почестям путем, который всегда был открыт
«для рожденных в нашем всадническом сословии» (Plan. 17). Можно
заметить, что знаменитые «новые люди» из всадников прекрасно ужи-
вались в сенаторском сословии и оставались чужаками только в гла-
зах нобилитета. Во II в. Катон Цензор, сын всадника, противник ари-
стократии, считался борцом за сенатское достоинство; благодарное
сословие поставило его статую в курии. В I в. Цицерон всегда говорил
«мы» и «наше» сословие о сенате и всадничестве и до конца жизни
оставался на «вы» с нобилитетом.
Наконец, мы берем на себя смелость утверждать, что в республи-
канских источниках нет данных о каких-либо отличительных знаках
сенатских сыновей: дети сенаторов и всадников имели одинаковые зо-
лотые кольца, буллы и претексты; представление о тунике-латиклаве
сенатских сыновей заимствовано из имперских времен. Сильно пре-
увеличено значение того факта, что Цезарь иногда особо выделял сы-
новей сенаторов (ВС I, 23; I, 51; III, 71): отпрыски сенаторов несом-
ненно имели некоторое превосходство авторитета перед прочими мо-
лодыми всадниками, но в текстах Цезаря нет и намека на какие-ли-
бо корпоративные различия.
В конечном счете мы приходим к выводу о текучести нижней па-
латы курии. Видимо, устойчивые сенатские фамилии не возникали да-
же на уровне курульного эдилитета: такое впечатление оставляют упо-
мянутые эдильские комиции Планция, и оно подтверждается просопо-
41
графией: во II—I вв. исследователи не обнаруживают эдильских ди-
настий. Сенатские семьи прослеживаются лишь на уровне претуры.
Мы уже отмечали, что на выборных комициях Цицерон различал кон-
сулярные, преторские и всаднические семьи. В списке «новых» консу-
лов 199—149 годов до н. э., составленном Брантом25, встречаются
только потомки преториев или консулы из несенатских семей. Некото-
рые сенатские династии насчитывали до 7 поколений преторов (Varro
Р. г. II, 4, 2) и ни одного консула.
Можно указать на одну из причин незамкнутости сенатского со-
словия. Очевидно, должности ниже претуры (с нее начинались наме-
стничества) не окупали огромных расходов магистратов. Эдилы разо-
рялись на играх, которые они устраивали в основном за свой счет.
Было принято, чтобы и квесторы давали празднества в муниципиях
(Plan. 63). О расходах на представительство речь шла выше. Из-за
общественных трат беднели даже некоторые семьи нобилитета. Для
низших магистратов убытки возмещались лишь честью и надеждой
«заработать» на последующих легациях. Вполне вероятно, что многие
сыновья сенаторов предпочитали приберечь наличные средства для не-
зависимой и роскошной частной жизни.
Таким образом, мы имеем право расширить определение «новиз-
ны», данное Вайзманом. Если престижная граница между «простым»
сенатором и всадником была невелика, то на эдильских выборах сын
квестория, очевидно, мог услышать презрительное обращение «нови-
чок», так же, как сын всадника. Когда же дело доходило до соиска-
ния консулата, то «новым человеком» становился сын, внук и пра-
внук преторов: так, во II в. «новичками» именовались консуляры из
преторских фамилий — Гн. Октавий и Л. Муммий (Cic. Phil. IX, 4;
Off. I, 138; Veil. Pat. I, 13, 2), а в I в.— известный нам Мурена.
Скорее всего в определенной ситуации «новичком» мог оказаться вся-
кий сенатор, не принадлежавший к избранной касте нобилитета. Ци-
церон называл «новыми людьми» партию марианцев, т. е. всех сенато-
ров — противников аристократии (Verr. II, 1, 35 — ср. Phil. 8, 7);
это выражение свидетельствует о широком, гибком употреблении про-
звища. По преимуществу понятие «новизны» связывалось, видимо, с
низшей, некурульной частью сената.
«Новые» сенаторы являлись завоевывать Рим из муниципиев. Об
этом свидетельствует и массовый просопографический материал, и от-
дельные выразительные факты. Все всадники — соискатели курульно-
го эдилитета 54 г. — были муниципалами. Когда на процессе 62 г.
Л. Торкват, молодой нобиль, укорил Цицерона муниципальным проис-
хождением, оскорбленный «чужеземец» (peregrinus) заметил обидчи-
ку, что будущие его соперники в малых комициях — цвет всей Ита-
лии (Cic. Sull. 24). Выходцы из италийских городов расширяли ста-
рое римское представление о родине. Узко римский патриотизм куль-
тивировался преимущественно в среде патрициев. Сенатор середины
I в. до н. э. называл отечеством не только Рим или родной муници-
пий, но всю Италию (Cic. Post red. 4). В поколении Цицерона дает
себя знать представление о единстве и превосходстве италийского
племени; может быть, оно существовало уже в культурном обществе
II столетия. Справедливо замечено, что всеиталийское единство нача-
ло складываться задолго до предоставления союзникам гражданских
прав, сразу после объединения Италии под властью Рима (сер. III в.),
в процессе культурной и бытовой интеграции родственных италийских
народов, которая опережала интеграцию политическую26.
42
Бытовые узы соединяли прежде всего состоятельные семьи, тот
слой помещиков-рабовладельцев, который образовывал костяк граж-
данского общества III—II вв. до н. э. Тесные контакты завязывались
между знатными, сенаторскими и всадническими фамилиями, разде-
ленными сословной, отчасти политической, но не классовой границей.
Нобили женились на богатых муниципалках из «порядочных» семей.
Дети муниципальных всадников часто воспитывались в столице, бы-
вали в домах знатных гостеприимцев, входили в число слушателей
знаменитых мужей. Так, во II в. муниципальный всадник и поэт Лу-
цилий вращался в лучшем столичном обществе. Юный арпинат Цице-
рон постоянно посещал дом верховного понтифика Муция Сцеволы
и т. д. Знатные патроны продвигали своих знакомцев и соседей по
имению на должности. Вайзман замечает, что количество поместий
столичной знати в районе того или иного муниципия имело значение
для представительства его граждан в сенате.
Вражда между «новичками» и нобилями начиналась с момента
посягательства «выскочки» на консулат. Новый консуляр чувствовал
себя в курии совсем не так, как в литературном кружке знатного го-
степриимна. Цицерон жаловался: «Нобили преследует талант и тру-
долюбие «новых людей»... стоит нам на минуту закрыть глаза — тот-
час нам грозит засада, стоит нам дать малейший повод к подозрению
или обвинению — тотчас нам наносят рану... страшнее открытой и
объявленной ненависти — молчаливая и тайная...» (Cic. Verr. II, 5,
181—182). «Моим ошибкам не будет прощения, мои дела удостоятся
лишь слабой и неохотной похвалы; не будет мне в минуту сомнения
честного совета, не будет в минуту опасности надежной помощи со
стороны знати...» (Cic. Agr. II, 5). Саллюстий вкладывал в уста Ма-
рию те же сетования (Jug. 85).
Карьера «новичков» требовала многих усилий. Труды их на обще-
ственном поприще отразились в идеологическом комплексе, который
обосновывал политические притязания «новых людей»; в то время как
знать ссылалась на привилегии, завоеванные доблестью предков, не-
знатный государственный муж настаивал на правах, вытекающих из
личных заслуг: таланта, доблести, честности, усердия. Еще в начале
II в. Катон Мудрый произносил речи о праве незнатной доблести на
высшую магистратуру (Plut. Cat. Mai. XI). Презрительная кличка
«новичок» была принята оппонентами нобилитета как почетное на-
именование. Лучшие «новые» политики не стыдились своего происхож-
дения. Неоднократно восхвалял Цицерон тот социальный слой, из ко-
торого выходили «новые люди»: в его устах, это была среда, украшен-
ная такими достоинствами, как трудолюбие, бережливость, чистые
нравы, скромный образ жизни. Мир знати описывался в противопо-
ложных понятиях: безделие, роскошь, разврат, своеволие. Несомненно,
идеологи «новых» приукрашивали портрет своего родного круга —
крепких землевладельческих семей, но, очевидно, старинные доброде-
тели соответствовали если не жизни, то нравственному идеалу массы
муниципальных помещиков. Во всяком случае, к ним апеллировали в
тех случаях, когда оратор рассчитывал на положительную реакцию
большинства слушателей.
Сочинения Цицерона позволяют заглянуть в сознание и самосозна-
ние «нового человека». Любопытно отметить, что встречаются отрица-
тельные высказывания писателя о «новых людях». Иногда это выпады
против отдельных «новых» политиков, причастных к «мятежам» плеб-
са: так, в черных красках описаны человеческие качества демократов
43
конца II в. — Главции и Аппулея Сатурнина, трибунов-популяров
70-х годов — М. Лоллия Паликана и Л. Квинкция, вождей плебса
50-х годов — Автрония и Ватиния; но иногда Цицерон язвит «нович-
ков» как социальный тип. В диалоге «Брут», посвященном проблемам
ораторского искусства, имеется выразительный отрывок о малых ора-
торах (241—244). Его герои не причастны или мало причастны к по-
литике популяров: это хлопотливые братья адвокаты Г. и Л. Цепазии,
с трудом добившиеся квестуры, «безвестные и явившиеся внезапно»;
это квесторий-взяточник Г. Элий Стайен, сам себя возводивший в знат-
ный род Элиев; это П. Антистий, пришедший в сенат и на Форум из
безвестности, достигший претуры при марианцах, покровительствовав-
ших «новым людям»; это второй преторий с противоположными свя-
зями — Кв. Аррий, низкорожденный подголосок аристократа Красса.
Несколько признаков объединяют этих лиц в одну категорию: небла-
городное происхождение, хлопотливый, упорный карьеризм, нравствен-
ные изъяны, презрительное отношение к ним Цицерона. Также Аттик,
ближайший друг автора, выведенный в качестве участника диалога,
кмсдует всю эту когорту подонками (faex), и хотя в диалоге идет об-
суждение ораторских талантов, в определении Аттика явно проступает
и социальная оценка. В отношении к этим людям слово «новичок» при-
обретало явный оттенок «выскочка».
К типу «выскочек» принадлежал и печально прославленный Гай
Беррес, преступнейший наместник Сицилии, обвиненный Цицероном
в 70 г. Социальное лицо Верреса Цицерон воссоздает по формуле «из
грязи в князи». Подчеркнуто низкое происхождение претора — сына
мелкого служителя-дивизора. Расписаны невоспитанность, грубость,
порочные наклонности и холопская служба аристократии, органически
вытекающие из неблагородных корней подсудимого.
Л. Квинкций, народный трибун 74 г., представлен как образец
тщеславного прислужника толпы (т. е. плебса). Цицерон осуждает
его по двум пунктам — как демагога и как типичного «выскочку».
Высмеиваются грубое высокомерие, бахвальство, дурной тон малень-
кого человека, завоевавшего курульную должность. Цицерон обобщает
описание Квинкция в иронический вывод о положении «новых людей»:
им-де не на что жаловаться в Риме; нравственные незнатные люди
(cum virtute) делают карьеру, насколько хватает у них трудолюбия
и честности; не имеющий за душой ничего, кроме незнатности, пойдет
дальше иного нобиля: наглость и кичливость прощаются скорее низ-
кому, чем знатному (С/. 111 —112).
В отношении Цицерона к маленьким «новым людям» можно вы-
делить два момента: малосимпатичную спесь маститого потомственного
всадника и справедливый протест политического деятеля против поли-
тических дельцов. Цицерона возмущала бесчестность «выскочек», ко-
торую он связывал с низким воспитанием в низкой среде. Лишенные
чести деятели расходились по двум направлениям: заискивали либо
перед народом, либо — перед знатью. В обоих случаях преследовались
личные цели, партийная ориентация менялась по обстановке: сын ди-
визора Беррес и бывший глашатай Невий легко покинули демократов-
марианцев и примкнули к аристократической партии сулланцев, вой-
дя в особо тесную дружбу со знатью. Благонамеренный взяточник
Стайен, получив квестуру, пытался увеличить свою популярность, воз-
мущая в провинции солдат. Л. Квинкций изменил делу демократов,
приняв взятку от знатного Лукулла.
Характеристики Цицерона позволяют уловить важный объектив-
44
ный момент — неоднородность категории «новых людей». Новички де-
лились по меньшей мере на два разряда: представителей старинных,
исконно-землевладельческих всаднических семей, тесно общавшихся с
нобилитетом, и маловлиятельных «новых», представленных типом се-
натора низкого происхождения (obscuro loco nati). Можно предполо-
жить, что в пристрастных морально-политических оценках Цицерона
была доля истины: социальный слой рвущихся к преуспеванию из ни-
зов во все времена отмечен печатью сугубой алчности и беспринцип-
ности.
* * *
Знакомством с категорией «новых людей» завершается наш обзор
римского гражданства и государства II—I вв. до н. э. Определив рас-
становку социальных фигур, мы можем приступить к исследованию от-
ношений между общественными группами и политическими деятелями.
Преддверием событийной истории II в. является теоретическая пробле-
ма республиканских политических партий. Только опираясь на общее
представление о составе и направлении основных политических тече-
ний Поздней республики, историк получает возможность судить о по-
литике и политиках «золотого века». Сразу следует оговорить: область
нашей партийной проблематики мы определяем как период между вто-
рой Пунической войной и диктатурой Суллы (200—82гг.дон.э.).Это
время представляется нам относительно целостной политической эпо-
хой, так как в течение «золотого века» формировались те обществен-
ные проблемы, которые разрешались в движении Гракхов (30—
20-е годы II в.), Союзнической войне (90—88 гг.) и гражданской вой-
не 87—82 гг. до н. э. Поднимая общетеоретический вопрос о партиях,
мы будем ориентироваться на самый информативный и драматический
эпизод партийной борьбы досулланской эпохи — столкновение между
сулланцами и марианцами 80-х годов I в. Послесулланское общество
принадлежит иной поре — оно переживало период кризиса республи-
канских институтов, имевший свои особые проблемы по сравнению с
политикой II — начала I в.
Глава 2
ПОЛИТИЧЕСКИЕ
ТЕЧЕНИЯ
ПОЗДНЕЙ РЕСПУБЛИКИ
РИМСКИЕ ПАРТИИ
В СОВРЕМЕННОЙ
ЛИТЕРАТУРЕ
Римляне, пережившие столетнюю эпоху гражданских распрей
(133—30 гг. до н. э.), хорошо знали понятие партии. Само слово «пар-
тия» (partes — во множ, числе) было у них в ходу для обозначения
крупных политических течений. Они говорили также «фракция» (fac-
tio), когда речь шла о более мелких группировках27. Партийная борь-
ба обозначалась как распри (studia), гражданские раздоры (studia
civilia); распри завершались гражданскими войнами (bella civilia).
45
По мнению римских историков, партии появились в Римском государ-
стве после разрушения Карфагена (146 г.).
Несмотря на сходство нашего и древнего слова «партия», нельзя
забывать о различии римских и современных партий. В Риме не было
оформленных организаций с четкими программами. Н. А. Машкин, под-
черкивавший этот момент, характеризовал римские партии как неорга-
низованные, но устойчивые политические течения, в основе которых ле-
жали существенные социально-политические разногласия28. С этим об-
щим определением мы можем целиком согласиться.
Конкретная характеристика римских партий до сего дня оставля-
ет желать лучшего, хотя именно от нее зависит понимание поли-
тической борьбы II—I вв. до н. э. Великий Моммзен рассматривал
кризис Республики как результат борьбы двух партий — оптиматов
(«лучших») и популяров («народников»); названия эти были заимст-
вованы у Цицерона (Sest. 96 и сл.), характеристика же партий дана,
расплывчато, в пределах общих понятий: олигархия — демократия29.
Под олигархией историк подразумевает знать или сенатскую знать:
как историк государственного права он различал сенат и нобилитет,
но как автор «Римской истории» нередко ставил между ними знак
равенства. Представление о «сенатской аристократии» до сих пор>
преобладает в западной и отечественной литературе.
Двухпартийная схема Моммзена сохраняет авторитет по сей день.
Но с 20-х годов нашего века с ней спорит так называемое просопогра-
фическое направление, ныне самое популярное в зарубежной историо-
графии. Название свое оно получило за исследование личностных свя-
зей внутри римского общества и за выводы, в которых этим связям и
особенно родственным отношениям отводится большая роль. В 1912 г.
вышла монография Гельцера «Римский нобилитет», положившая нача-
ло просопографическому изучению высших сословий Рима. Гельцер
исследовал республиканскую знать в целом: ее состав, наименования»
общественную роль, рычаги ее влияния. Продолжатели его дела —
Мюнцер, Шур, Скаллард детально изучали римские аристократические
роды и, что имело решающее значение, приняли их за основные поли-
тические единицы римского общества определенной эпохи30. В работах
историков этой школы политическая история III—II вв. представлена
как борьба родовых группировок нобилитета за высшую магистратуру
и первенство в государстве. Особенно укоренилось просопографическое
направление в Англии, где имеются соблазнительные возможности для
сравнения римских партий с английскими парламентскими партиями
XVIII в.
Третье значительное направление, оформившееся в русле просо-
пографических исследований, дали работы Сайма и Тейлор — истори-
ков, занимавшихся эпохой падения Республики (I в. до н. э.) 31. Эти
авторы говорят о «партиях вождей», пришедших на смену группиров-
кам знатных родов. Они считают, что до Гракхов знать соперничала
в пределах олигархического строя, после гракханского кризиса из сре-
ды аристократии выделились деятели, стремившиеся к установлению
режима личного господства; между ними поделились силы римского
общества. Сайм сосредоточил внимание на партиях Помпея и Цеза-
ря (так что у него получился вариант оптиматов и популяров), Тей-
лор умножила личные партии по числу видных политических фигур.
Как и в просопографической школе, внутриполитическая история Позд-
ней республики мыслится этими историками как борьба внутри но-
билитета, так как соперничество знатных родов сменилось соперниче-
46
ством личных честолюбий нобилей. Социально-классовые характери-
стики партий почти отсутствуют: только Сайм объясняет борьбу меж-
ду Цезарем и Помпеем как столкновение Италии и Рима.
В настоящее время в зарубежной литературе все три основных
направления — двухпартийная схема оптиматов-популяров, теория ро-
довых группировок и концепция лидерских партий — представлены
и в чистом виде, и в различных их комбинациях. Ощущается тупик ис-
следования позднереспубликанских партий, искусственно оторванных
от крупных общественных интересов. Преобладает просопографический
уклон, вырождающийся в бесперспективный анализ магистратских
списков — сухой и бескровный, как древнейшие римские анналы32.
Особо следует отметить взгляды Хр. Майера, который отрицает вся-
кую структурность политической борьбы в Риме33.
В отечественной историографии господствует схема Моммзена.
Н. А. Машкин поставил задачу заново исследовать социальный со-
став и цели римских партий, но не успел приступить к этой проблеме.
Лишь в работах С. Л. Утченко партиям снова было уделено специ-
альное внимание, здесь постепенно наметился отход от общепринятой
двухпартийной системы. Историк начал с ревизии понятия «оптима-
ты»34, он убедительно доказал, что у нашего главного источника —
Цицерона — оптиматы представлены не как партия знати, но как до-
вольно широкий социальный слой зажиточных, «почтенных» граждан;
к ним равно применялось имя «лучших мужей» (optimates) и «хоро-
ших мужей» (boni). К сожалению, вместе с термином незаметно ис-
парилась сама партия знати. С. Л. Утченко подверг сомнению и суще-
ствование единой партии народных интересов — группировки популя-
ров. Когда в ходе исследования стерлись границы больших полити-
ческих течений, историк пришел к теории лидерских партий, причем в
очень определенном виде: политик, не умещающийся в партию того
или иного вождя, трактуется как беспартийная и беспочвенная в со-
циальном плане фигура — так на страницах книги С. Л. Утченко по-
явился римский интеллигент Цицерон35.
Диссертация А. Б. Егорова, посвященная римским партиям конца
II—I вв. до н. э., имеет расплывчатые выводы; преобладает тезис о
множественности группировок пестрого состава. В кризисные эпохи
намечаются два основных лагеря: оптиматов — группировок правя-
щего нобилитета и популяров — «партий» нобилей-аутсайдеров (обед-
невшей, отстраненной от власти знати). Наличие течений, отражаю-
щих крупные социальные интересы, признано только для эпохи ак-
тивности мелкого плебса (конец II в.)36.
Попробуем приступить к старому вопросу заново. Поскольку скуд-
ные фрагменты римской традиции II в. не содержат нужных нам све-
дений, проводниками нашими будут писатели I столетия, современни-
ки республиканских партий. Первое место принадлежит Цицерону, пе-
режившему в юности гражданскую войну между сулланцами и мари-
анцами, общавшемуся со стариками из поколения «золотого века».
Второе место мы отводим Саллюстию, младшему современнику кризи-
са Республики. В начале гражданской войны между Цезарем и Пом-
пеем эти два «новых человека» оказались в разных лагерях: Саллю-
стий был цезарианцем, Цицерон — помпеянцем. Каждый имел опреде-
ленную политическую платформу и говорил о политических событиях
далеко не беспристрастно, но их сочинения содержат массу объектив-
ной, непринужденной информации, не зависящей от какой-либо тео-
рии или симпатии. В первую очередь это можно сказать о Цицероне,
47
поскольку в нашем распоряжении находятся адвокатские речи и пись-
ма великого оратора. Авторы имперской эпохи, писавшие о респуб-
ликанских партиях с чужих слов, имеют второстепенное значение для
нашей цели.
ГОСПОДСТВУЮЩАЯ ПАРТИЯ
(ОЛИГАРХИЯ ЗНАТИ)
В период Поздней республики политические партии впервые обра-
зовали два вооруженных лагеря во время гражданской войны 80-х го-
дов. Начнем анализ с простого, но существенного вопроса: как Цицерон,
участник бурных событий, именовал партии сулланцев и марианцев
в речах того времени? Наблюдение над политической терминологией
оратора мы продолжим до 63 г., когда впервые появилось знаменитое
словечко «оптиматы». Одновременно присмотримся к социальному со-
ставу сулланцев и марианцев.
Самая ранняя речь Цицерона в защиту П. Квинкция произнесена
в 81 г., на втором году диктатуры Суллы. Процесс имел частноправо-
вой характер, но получил политическую окраску, так как обвиняемый
и обвинитель во время гражданской войны принадлежали к разным
партиям. Позиция обвинителя, Секста Невия, вполне очевидна: Цице-
рон напоминает, что в доме Невия дети воспитывались в традиционной
ненависти к аристократии (нобилям — 69); во время господства ма-
рианцев Невий обладал большим влиянием (69—70); когда удача скло-
нилась на сторону Суллы, он примкнул к победителям (70). В суде
перебежчик Невий рассчитывает не столько на свою правоту, сколько
на давление, оказываемое на суд его влиятельными и знатными покро-
вителями; защитники Невия — нобили (9; 31; 47; 72).
О партийных симпатиях своего подзащитного П. Квинкция Цице-
рон прямо не говорит — он бы вообще охотно обошел этот вопрос,
если бы его не поднял обвинитель (68; 70). В конечном счете адвокат
ловко перевел внимание слушателей на другое лицо, заслонив Квинк-
ция фигурой его покойного доверенного, видного марианца Алфена
(68—70). Следует учесть, что Алфен, Квинкций и Невий — родствен-
ники, т. е. члены исконно враждебной аристократии семьи. Принад-
лежность Алфена и Невия к верхам марианской партии, партийная
окраска обвинения, само умолчание оратора о позиции его клиента
позволяют предположить, что в 87—83 гг. Квинкций сочувствовал ма-
рианскому правительству, хотя прямого участия в политике скорее
всего не принимал.
Можно нащупать некоторые социальные характеристики партии
победителей и побежденных. Сторонники обвинения — виднейшие в
государстве лица, красноречивейшие, могущественнейшие, почтенней-
шие (disertissimi, fortissimi, ornatissimi) нобили (9; 31; 47; 72). Во
главе этой компании стоит оратор Гортензий — любимый адвокат знати.
Опора Алфена, доверенного Квинкция, при начале тяжбы — добро-
порядочные мужи (viri boni — 67). Во время суда за Квинкция дружна
стояли состоятельные люди, имевшие с ним денежные дела (75). Алфен,
защитник и родственник Квинкция — богатый римский всадник (62;
87). Эта семья приняла в свои ряды разбогатевших выходцев из низ-
шего слоя: бывший глашатай Невий женился на двоюродной сестре
Квинкция (11—13; 16); дочь подсудимого вышла замуж за знаменитого
актера Росция — миллионера из низов. В товариществе с Невием
48
Квинкции арендовали поля и пастбища в Галлии (12; 28; 30; 38; 46;
79; 85; 90), а также имели частное поместье в той же провинции. В Ри-
ме Квинкцию принадлежал особняк, полный рабов (54; 85; 86; 89),
здесь жила его семья. Земельной собственности в Италии подзащитный
Цицерона, очевидно, не имел (89). Таким образом, в лице обвиняемого
мы имеем римского дельца всаднического (ср. Алфен) или около-
всаднического ранга; средства его были вложены в эксплуатацию про-
винциальных земель. Цицерон дает характеристику нравственных идеа-
лов той среды, к которой принадлежали его подопечный и болельщики
за дело защиты: простой и степенный образ жизни, целомудрие, серь-
езность, бережливость, услужливость в отношении к друзьям, старин-
ные понятия о гражданском долге (59; 93). В качестве антитезы пред-
ставлены «ценности» окружения Невия: связи, многоречие, роскошь,
разврат (93). Все семейное окружение Квинкция, как мы видим, со-
чувствовало марианцам.
В речи за Квинкция не обозначены политические партии. Можна
только понять, что после победы Суллы хозяевами положения чувство-
вали себя представители обвинения, т. е. нобили и примкнувшие к
ним перебежчики типа Невия. Марианцы остались безымянными: «то
время», «те господа», «та партия» (illud tempus, illi dominantes, illae
partes — 68; 69) — осторожно выражался оратор.
В уголовном процессе Секста Росция (80 г.) Цицерон защищал
представителя просулланской семьи, оказавшейся жертвой сулланского
режима. В обстановке террора и анархии богатейший муниципал и
сторонник Суллы, Росций-отец, пал от руки наемного убийцы. Имя его
было внесено задним числом в проскрипционный список — черный
список марианцев, объявленных вне закона; конфискованные вследст-
вие этого имения за бесценок отошли к устроителям убийства и Хри-
согону, влиятельному отпущеннику Суллы. Обвинение в убийстве отца
предъявили законному, обойденному наследнику — Росцию-сыну.
Прежде всего обратим внимание на общественное положение про-
сулланской семьи Росциев. Убитый был чрезвычайно крупным земле-
владельцем, обладателем 13 имений стоимостью примерно в 9 млн.
сестерциев (20; 99), или 250 талантов (Plat. Cic. III). Цицерон харак-
теризует его как человека первого по происхождению и богатству в
своем городе и своей округе (15). В Риме у Росция-отца было много
знатных покровителей и гостеприимцев: Метеллы, Сервилии, Сципионы,
Мессалы (15; 27; 77; 147; 149). Влияние римской аристократии обеспе-
чивало ему особый почет на р^,~гттте (16). Скорее всего он принадлежал
к числу самых влиятельных декурш г ов Америи: дело его сына защи-
щала перед Суллой депутация 10-ти декурионов-старшин (25).
Ввиду чрезвычайно высокого положения Росциев их просуллан-
ская партийная ориентация не может считаться характерной для ши-
рокого круга почтенных муниципальных помещиков. Она намекает на
политические симпатии того узкого слоя, который римляне называли
местной знатью (domi nobiles).
В речи за Росция Цицерон довольно часто упоминал партию по-
бедителей: Росций-отец сочувствовал Сулле, так как всегда был сто-
ронником нобилитета (fautor nobilitatis — 16). Во время гражданской
войны в критическом положении находились достоинство и жизнь ари-
стократии (omnium nobilium — 16). Победа и дело Суллы — это по-
беда и дело нобилитета (causa et victoria nobilitatis — 17; 135; 138;
142). После победы Суллы хозяева положения, призванные удержать
завоеванное — «эти самые наши аристократы» (nostri illi nobiles —
49
139). Знать (nobilitas) мечом и огнем вернула себе государство (141).
Сторонники Суллы сражались за реставрацию «хорошей» аристокра-
тии (pro hac nobilitate, ut nobiles restituerentur — 149). Таким обра-
зом, речь все время идет о деле, победе, восстановлении власти ноби-
литета. Никакого другого названия победителей оратор не знает.
Враждебная нобилитету партия названа лишь один раз: Цицерон
заметил вскользь, что аристократия не снесла блеска всадников (splen-
dor equestris — 140).
Порядки, установленные Суллой, были еще в силе, когда Цицерон
обвинял Г. Верреса (70 г.). И опять клика, царящая в силу этих по-
рядков, постоянно именуется нобилитетом (Verr. II 3, 8—9; I, 15—21;
26—31; II, 5, 175). Марианцы обозначены здесь как «новые люди»:
Веррес перешел на сторону аристократии, конечно, из ненависти к
«новым людям», иронизирует Цицерон, напоминая о низком происхож-
дении самого перебежчика (Verr. II, 1, 35). Заметим, что низкородный
«новичок» Веррес во время правления марианцев исполнял квестуру
при знаменитом марианском консуле Гн. Карбоне (Ibid.).
В речи за Фонтея, наместника Галлии, обвиненного в лихоимстве
(69 г.), Цицерон не затрагивал политические проблемы, но для нас
представляет интерес упоминание о квестуре Фонтея при марианцах
(Font. 5). Семья подсудимого занимала преторские места на протя-
жении ста с лишним лет, но она не принадлежала к избранному кругу
нобилитета, и молодой ее отпрыск благополучно начал карьеру в годы,
когда каждый уцелевший от резни аристократ предпочитал, чтобы о
нем забыли.
Речь за Авла Клуенция (66 г.) знакомит нас с рядом уголовных
историй, происшедших в богатых и влиятельных семьях из муниципия
Ларина. Задержим внимание на следующем эпизоде: во время граж-
данской войны 80-х годов один из действующих лиц, Альбий Оппианик,
обвиненный в убийстве члена семейства Авриев, бежал из Ларина в
лагерь аристократов и вернулся домой уже как сулланский командир.
Члены враждебной ему фамилии Авриев были немедленно проскриби-
рованы (25). Примечательно, что Цицерон ни словом не упомянул о
«безосновательности проскрипции, он лишь указал на личную месть,
руководившую Оппиаником. Так как в те годы в Италии не было
людей, безразличных к политике, можно предположить, что у Оппиа-
ника был предлог для проскрипции, т. е. можно заподозрить мариан-
ские настроения почтенных муниципалов Авриев.
Итог наших наблюдений будет краток: в течение первых 16 лет
после диктатуры Суллы Цицерон знал две партии: партию знати (но-
билитета) и партию всадников, или «новых людей».
Обратимся к Саллюстию. В «Югуртинской войне» историк делает
экскурс в политическую историю второй половины II в. По его мне-
нию, новый этап римской истории начался после разрушения Карфа-
гена: появились партии (partes) и группировки (factiones), начались
гражданские распри (41). Весь почти 50-летний отрезок времени исто-
рик видит в свете борьбы двух партий: знати и народа (плебса).
Он выделяет следующие этапы гражданских смут: до эпохи Гракхов
нарастал произвол знати (нобилитета) (41, 6—9). Гракхи требовали
свободы для простого народа, но их сокрушил нобилитет (31; 42).
После этой победы знать бесконтрольно господствовала 20 лет (31),
ее объединял страх перед народом. Политический кризис времени
Югуртинской войны (111 — 105 гг.) был вызван продажностью знати
<13). Огласка дела Югурты — первое выступление против нобилитета
50
vo времени Гракхов (5) и т. д. В целом Саллюстий писал историю*
установления и кризиса режима нобилитета. Знать историк представ-
ляет в виде монолитной политической группировки, господствующей
партии, его не смущает, что «среди знатных нашлись люди, способные
предпочесть истинную славу несправедливому могуществу» (41, 10), т. е.
что отдельные нобили выступили против своей касты.
В целом у Саллюстия получается двухпартийная система: ноби-
литет — плебс (простой народ). Вызывает удивление тот факт, что
средние слои, к которым принадлежал сам историк, выпали из повест-
вования. Пожалуй, эту странность можно отнести за счет исторической
концепции автора; скорее всего Саллюстий, известный как любитель
архаического стиля, излагал историю нового времени по старинной
двухпартийной схеме борьбы патрициев и плебеев; в наименовании
правящей партии он согласен с Цицероном.
Текст «Истории» слишком фрагментарен для анализа, но в нем
есть одно исключение: речь народного трибуна 73 г. Лициния Макра.
Этот демократ неоднократно характеризует существующий порядок
как господство знати (dominatio nobilitatis — 3; 6; 23; 28). Его уста-
новил Сулла, на смену которому пришли более жестокие наследники
(9). Владычествуют немногие, захватившие казну, войско, царства,
провинции (6). На их сторону перешли из корысти прочие магистраты,
которые вернутся к народу, если он покажет свою силу (5; 7). Таким
образом, опять наличествует противопоставление: нобилитет — плебс,
но в одном месте появляется мотив третьей силы; когда Макр вспо-
минает о недавних гражданских войнах, он называет два лагеря: «Каж-
дая сторона говорила свое, но обе сражались за господство над ва-
ми», — обращается он к простому народу (И). Обе эти безымянные
стороны мечтали об уничтожении власти народных трибунов (12). Сле-
довательно, по представлению Макра (т. е. Саллюстия), во время вой-
ны сулланцев и марианцев между собой сражались партии, не имею-
щие отношения к простому народу.
О втором письме к Цезарю речь шла выше. В нем содержатся се-
тования на засилье нобилитета и рекомендуются меры для его сокруше-
ния. Только в «Заговоре Каталины» главную роль играет не нобилитет,
но сенат (37;38). Сенаторам противостоят заговорщики и часть плебса.
Причина выдвижения на первый план сената очевидна: если верить
Цицерону и Саллюстию, деклассированные шайки Каталины плани-
ровали избиение сенаторов и уничтожение всякого государственного-
порядка, воплощением которого являлась курия. Но и в этом рассказе
Саллюстия знать выступает как самостоятельная сила: большая часть
нобилитета отстаивала дело сената, но под этим видом защищала
собственное могущество (38, 2).
Подводя итог, мы приходим к выводу, что до 63 г. до н. э. рим-
ляне I в. не имели никакого понятия о партии оптиматов. Зато они
прекрасно знали партию нобилитета. Совершенно очевидно, что в мир-
ные десятилетия «золотого века» знать представляла собой правящий
олигархический круг, после возникновения массовой оппозиции она
проявляла себя по отношению к противникам как «партия», отстаи-
вающая традиционную политическую систему, т. е. свои привилегии.
Сколько бы аристократов ни удалялось в ряды демократии, в среде
нобилитета преобладало большинство, отстаивающее общие кастовые
интересы. Олигархическая клика, конечно, не имела какой-либо спе-
циальной «партийной» организации, но ее границы были довольно чет-
ко очерчены, а состав однороден и компактен.
51
Но кто же такие оптиматы, и откуда появилось это знаменитое
искусственное слово? Необходимо различать два его применения. Древ-
нейшие латинские поэты II в., видимо, придумали его для перевода
греческого понятия «лучшие», «благородные» — aptarot. Энний, напри-
мер, писал о благородных (optimates) и богатых коринфских матронах.
В ученых трактатах Цицерона и в письме его брата 64 г. (Pet. con. 5)
«оптиматы», несомненно, фигурируют как книжный термин, близкий
к понятию «аристократия».
С иным смыслом этого слова встречаемся мы в речах и письмах
оратора. Усилиями многих ученых установлено, что здесь «оптиматы»
тождественны другому любимому цицероновскому выражению: «доб-
рые мужи» (viri boni), т. е. порядочные, почтенные (с оттенком — за-
житочные) люди. В эпистолярном и ораторском наследии Цицерона
«порядочные» и «благородные» представляют политический лагерь,
которому он сочувствует. В речи за Сестия общественная позиция оп-
тиматов определяется их лояльностью к существующим институтам
и стремлением к гражданскому миру; каждый благонамеренный граж-
данин — от аристократа до почтенного вольноотпущенника — оптимат
и порядочный человек (vir bonus).
Несомненно следующее: «оптиматы» как политический термин
появились около 63 г. Цицерон писал Лентулу: «...те, кого называли
оптиматами, когда я был у власти» (Fam. I, 9, 17). Через 8 лет сло-
вечко вышло из политического оборота: в 56 г. Цицерон растолковывал
его значение для молодежи (Sest. 96). Среди авторов I в. на оптима-
тов ссылаются только Цицерон и его корреспонденты. Напрашивается
вывод: в политику новое слово ввел сам Цицерон, консул 63 г. и глав-
ный противник мятежного Катилины: деклассированным шайкам, го-
товящим насилие, он противопоставлял всех благородных (optimates)
защитников порядка, прежде всего состоятельных граждан, боящихся
резни и пожаров. В 56 г. Цицерон воспользовался случаем напомнить
об оптиматах в обстановке усиливающейся анархии. Видимо, при жиз-
ни оратора новое слово не пошло в ход за пределами его круга: пример
тому — «Заговор Катилины» Саллюстия. Только имперские историки
(начиная с Ливия и Веллея Патеркула), щедро черпавшие из Цице-
рона, превратили оптиматов в партию аристократии.
ПАРТИЯ «ПОРЯДОЧНЫХ»
(BONI)
Уяснив сущность и название правящей партии, обратимся к оппо-
зиции. Опять наше внимание привлекает гражданская война 80-х го-
дов как апофеоз противоречий, вызревавших в десятилетия II в. до н. э.
Прежде всего присмотримся к тем людям, которые произвели в 87 г.
политический переворот, учинили резню знати, правили Римским го-
сударством в течение почти пяти лет (86—82 гг.). По речам Цицерона
80—60-х годов мы уже знакомились с некоторыми марианцами и имели
случай заметить их принадлежность к «порядочному», но не знатному
обществу. Обратимся еще раз к фигурам гражданской войны, исполь-
зуя подробный рассказ поздних, но добротных авторов — Плутарха,
Аппиана и Тита Ливия (в сокращении).
Бурные события начались вскоре после того, как в упорной двух-
летней войне с Римом (90—89 гг.) Италия завоевала право римского
гражданства. В 88 г. народный трибун П. Сульпиций Руф предложил
52
допустить «новых граждан» (т. е. италийцев) во все старые римские
трибы; кроме того, он выдвинул еще некоторые демократические тре-
бования и добился перемены командующего в предстоящей войне с
Митридатом Понтийским: на место аристократического консула Суллы
был назначен «новый человек» Гай Марий. Отстраненный Сулла взбун-
товал солдат, почти без кровопролития вступил в беззащитный Рим
(это был первый в римской истории поход армии на отечество), объя-
вил вне закона Сульпиция, Мария и виднейших их сторонников и уста-
новил новые порядки ради укрепления общественного спокойствия и
существующего строя: под давлением армии были вновь урезаны граж-
данские права италийцев; народным трибунам запретили обращаться
в комиции с предложениями, не утвержденными в сенате; число сена-
торов удваивалось за счет введения в курию представителей знатных
и «благонамеренных» семей; изменился порядок голосования в боль-
ших комициях: как в старину, большинство центурий получили пред-
ставители первого цензового класса, т. е. мелкие и средние помещики-
рабовладельцы.
Как реагировало общественное мнение на действия Суллы? В на-
чале его похода на Рим из армии бежали офицеры. Историки отмечают
враждебное отношение к нему римского плебса и, что еще интереснее,
облагодетельствованного Суллой сената (Арр. ВС I, 57—58; Plut. Sull.
IX—X). Захватив Рим, Сулла и его коллега Кв. Помпей Руф осме-
лились объявить вне закона только 12 человек, причем в защиту из-
гнанников выступали многие влиятельные лица (Арр. ВС I, 63). После
выхода из города армии настроение в Риме было таково, что Сулла и
Помпей боялись за свою жизнь (Ibid.). В комициях проваливались
кандидаты Суллы (Plut. Sull. X), благодаря голосам первого класса
одно из консульских мест на 87 г. получил его враг Цинна. Против
Суллы было даже возбуждено судебное преследование, от которого он
ускользнул, отправившись на войну. Вырисовывается широкий круг
оппозиции, включающий в себя многих сенаторов, офицеров-всадни-
ков и голосующих помещиков. Не следует думать, что вторжение в
город армии возмутило их больше, чем порядки, введенные Суллой;
вскоре недоброжелатели аристократического генерала выразили сочув-
ствие тем, кто повторил поход Суллы на Рим.
После отъезда Суллы на Восток начались новые волнения. Консул
Октавий, сторонник сулланских законов, вытеснил из Рима демокра-
тического коллегу Корнелия Цинну. Немного времени спустя эмигранты
Марий и Цинна двинули к Риму армию, набранную из италийцев. На
сторону изгнанников перешла южная римская армия, стоявшая под
Капуей во время Союзнической войны: на сей раз не только солдаты,
но и офицеры охотно принесли присягу «мятежникам» (Арр. ВС I, 66).
Аппиан отмечает, что к Цинне из Рима массами перебегали и простые
горожане, и многие влиятельные лица, причем бегство сенаторов на-
чалось с самого момента изгнания Цинны (ВС I, 65; 69). Историк
объясняет причину этого явления как недовольство порядками Суллы
(ВС I, 66). Солдаты и офицеры аристократического консула Октавия,
напротив, не желали сражаться и переходили на сторону демократов
(Liv. Per. 80).
По вступлении в Рим Мария и Цинны (конец 87 г.) начались мас-
совые репрессии. Жертвами их пали некоторые сенаторы и всадники,
но главным образом знатные люди (Арр. ВС I, 73; Liv. Per. 80). Вто-
рая волна убийств прокатилась в 82 г., когда претор Дамасипп перебил
в сенате уцелевших нобилей — «всю знать», как писал Ливий (Per. 86;
53
Veil. Pat. II, 26, 2). Многие аристократы эмигрировали на Восток, к:
Сулле. Заметим, что марианцы не производили крупного пополнения
сената, как это делал Сулла; очевидно, в их правление не было мас-
совых антисенатских репрессий.
В 83 г. победоносные солдаты Суллы возвратились домой. Почти;
два года генерал аристократии отвоевывал государство у демократов,
сражаясь с их армиями и осаждая города вреждебной ему Италии,
Рим подвергся третьей оккупации. В ноябре 82 г. Сулла принял дик-
таторские полномочия для восстановления власти нобилитета. После-
довала проскрипция — самая кровавая за время гражданской войны
бойня побежденной партии. Репрессии Суллы обрушились прежде
всего на всадников, он вырезал цвет всаднического сословия {Pet.
con. 9), но очень высока и цифра погибших сенаторов — 90 жертв^
{Арр. ВС I, 103). Следует еще учесть, что многие успели бежать ь
Испанию, где под знаменем Сертория скапливались силы демократи-
ческой эмиграции; из сенаторов-марианцев Серторий образовал как бы
второе правительство, претендующее на законные полномочия {Plut.
Sert. XXII). Даже после кровавой «чистки» сената и пополнения era
предполагаемыми приверженцами аристократии большинство кури»
оставалось враждебным реставрации. Многие влиятельные лица тай-
ными письмами призывали Сертория в Италию для свержения сул-
ланского режима {Plut. Sert. XXVII; Pomp. XX). В 78 г., сразу после*
смерти Суллы, М. Эмилий Лепид собрал новую демократическую ар-
мию при попустительстве сената; Кв. Катул, продолжатель дела Сул-
лы, имел за собой меньшинство курии {Plut. Pomp. XVI; Sall. Hist. I,
77, 6; 77, 19—20). Через 17 лет после диктатуры Суллы (65 г.) Цезарь
восстановил трофеи Мария, встретив поддержку и сочувствие сената
{Plut. Caes. VI).
Таким образом, у нас есть основание сказать, что дело Суллы
было делом аристократии, но не сената. Очевидно, в условиях мариан-
ского террора впервые распалась «клиентела» знати в курии и сенаторы
вкусили независимость от «царской» власти нобилитета.
Главную военную силу марианцев составляли армии «новых граж-
дан» (италийцев). После победы Суллы расправа над бывшими ма-
рианцами творилась по всем городам Италии. Ветераны Суллы рассе-
лялись на конфискованных землях италийских городов в качестве
гарнизонов диктатуры нобилитета. Преследования обрушились в основ-
ном на видных марианцев — бывших демократических офицеров, их:
друзей и знакомых, т. е. людей богатых, как прямо подытоживает свой
рассказ Аппиан {ВС I, 96). Некоторые сулланские колонисты получа-
ли значительные состояния {Cic. Cat. II, 20) — для них конфисковы-
вались виллы, а не крестьянские наделы. Хотя в муниципиях, как и в<
Риме, причиной гибели человека могло оказаться его богатство, а не
политические убеждения, массовый характер террора против состоя-
тельной прослойки италийских городов свидетельствует о промариан-
ском настроении большинства муниципальных помещиков-рабовладель-
цев. Не случайно, очевидно, в ранних речах Цицерона нам встретился
только один сулланец-муниципал — богатейший землевладелец Секст
Росций, друг римских нобилей.
Таким образом, мы имеем возможность прочувствовать масштабы
партии всадников и «новых людей». Она включала в себя массу ра-
бовладельцев Италии, большинство сената — широкий круг богачей,,
недовольных политическим засильем нескольких десятков знатных
римских фамилий. Марианцы в меньшей степени, чем нобилитет, от-
54
жечают нашему представлению о партии — это массовое неоформлен-
ное течение средних слоев Италии. Следуя словоупотреблению Цице-
рона, мы можем условно назвать демократический лагерь 80-х годов
партией «порядочных» (boni). Эта оппозиционная олигархии масса взя-
лась за оружие один раз: после страшной сулланской проскрипции
зажиточные сословия потеряли вкус к активной политике. В идеологии
«нового человека» Цицерона явственно отразился всепобеждаю-
щий страх «порядочных» граждан послесулланской эпохи перед новой
смутой, кровопролитием, конфискациями.
Во время краткого правления демократов проявилась одна из за-
кономерностей массовых движений античной эпохи: высшее руковод-
ство сосредоточилось в узком кругу всевластных вождей. Хотя при
марианском правительстве «новые люди» легко получали магистратуры
и почетные назначения, консулат приобрел подобие бессменной дикта-
туры. Сначала в Риме воцарились Марий и Цинна (86 г.); после ско-
ропостижной смерти Мария двухгодичный консулат присвоили Цинна
и Гн. Папирий Карбон (85—84 гг.); гибель Цинны открыла дорогу
новым претендентам — Л. Сципиону и Г. Норбану (83 г.), но уже на
следующий год Карбон стал консулом в третий раз в паре с Марием-
младшим. В целом Цинна, Карбон и Марий имели 8 консулатов из
10, приходящихся на пятилетие марианского правления. Эта честолю-
бивая клика господствовала через террор (86 и 82 гг.), осуждаемый
принципиальными демократами типа Сертория. Неудивительно, что
Цицерон, критик аристократии, родственник и поклонник Мария, ни-
когда не хвалил правление марианцев. Террористическая власть демо-
кратических вождей внушала ему такое же отвращение, как кровавая
диктатура Суллы: в обоих лагерях оплакивал он гибель «светочей го-
сударства» (Cat. Ill, 24).
Сторону демократов держали многие знатные люди: Л. Сципи-
он — единственный знатный консул при марианцах, М. Юний Брут —
наместник Цизальпийской Галлии, Корнелий Цетег — сторонник Суль-
пиция Руфа, Ливий Салинатор — соратник Сертория, молодой Г. Юлий
Цезарь — зять Цинны, М. Эмилий Лепид — консул 78 г. и т. д. Однако
на руководящих постах преобладали «новые люди» (консулы Марии и
Норбан, проконсул Испании Серторий) и «молодая» знать: оба про-
цветающие при марианцах Перперны (цензор 86 г. и претор 82 г.) и
трехкратный консул Папирий Карбон происходили из семей, завоевав-
ших консулат в 30—20-е годы II в.; четырехкратный консул Корнелий
Цинна был представителем захудалой, побочной ветви знаменитого
патрицианского рода. Роль аристократии в демократическом движении
не следует переоценивать. Выступление ряда нобилей против интересов
своей касты не меняет нашего представления о партии нобилитета: это
явление того же порядка, что участие дворянства и выходцев из бур-
жуазных семей в революционных организациях XIX в. Не социальный
состав руководства, а массовая опора и цель партии определяли ее
характер. Границы демократии 80-х годов очерчены двумя фактами:
во-первых, репрессии марианцев были направлены против олигархи-
ческого нобилитета, во-вторых, древние авторы (прежде всего Цицерон)
никогда не называли марианцев популярами. Более того, Цицерон оп-
ределял борьбу между сулланцами и марианцами как раздор в среде
оптиматов (De har. resp. 53—54). Это последнее обстоятельство чрез-
вычайно для нас важно: различие между популярами и «порядочными»
выдвигает вопрос о третьем политическом течении Поздней республики.
55
МЕЛКОПЛЕБЕИСКАЯ
ДЕМОКРАТИЯ (ПОПУЛЯРЫ)
Рассказывают, что мятежный трибун Аппулей Сатурнин встал в
оппозицию к нобилитету потому, что знать отобрала у него выгодную
остийскую квестуру. Молодой муниципал Серторий делал карьеру с
большим трудом: Сулла не допустил его до трибуната, аристократия
замалчивала его подвиги, в результате этот «новичок» оказался в ря-
дах марианцев. «Чистая» публика базилики возмущалась царским
засильем знати, слушая дело Берреса, друга нобилей, грабителя сици-
лийских поместий. Простой народ имел иные нужды и заботы, далекие
от интересов зажиточных и богатых владельцев вилл. В речах Лепида
и Макра, приведенных у Саллюстия, отразились проблемы мелкого
плебса, тружеников и люмпенов: хлебный пай из казны, телесная не-
прикосновенность, какие-то неизвестные требования свободы передви-
жения, тяготы воинской повинности, права народных трибунов... Ци-
церон подчеркивал заинтересованность народа в демократизации ко-
миций (через тайное голосование) и в аграрных законах, обеспечива-
ющих благополучие бедняков (Sest. 103); эти меры упомянуты в связи
с характеристикой политических деятелей, именуемых популярами
(«народниками»).
Описание политиков этого рода дано Цицероном в речи за Сестия,
рядом с определением оптиматов. Основные черты популяров сводятся
у Цицерона к следующему: это люди, говорящие и действующие в
угоду толпе (multitudo), мятежные и беспокойные люди, возбуждающие
плебс (104). Они возглавляют вооруженные силы, осаждающие госу-
дарство (т. е. существующий строй и самый общественный порядок —
100). Опора популяров — народные сходки-конции, на которых посу-
лами возбуждается толпа (multitudo — 105). Древние популяры имели
силу благодаря расположению народа: он знал их в лицо, аплодиро-
вал им на общественных зрелищах, отдавал им голоса в комициях
(105). Новые популяры подкупают сходки. Противники популяров
пользуются расположением честных людей (boni viri), но холодно при-
нимаются толпой (multitudo), народ редко встречает их рукоплеска-
ниями (105). Нетрудно заметить, что в этом тексте Цицерона народ,
плебс и толпа («чернь») являются синонимами, т. е. речь идет о низ-
ших слоях гражданства. Признаки популяров можно свести к двум
существенным моментам: во-первых, популяр — политик, имеющий дело
с массой простого народа, во-вторых, для тактики популяров характе-
рен элемент насилия, мятежа (seditio).
В исторических сочинениях Саллюстия нет ни оптиматов, ни по-
пуляров: друг другу противостоят нобилитет и плебс. Но именно этот
историк дает почувствовать роль простого народа в партийной борьбе
II — начала I в. У Саллюстия простой народ выступает как главный
герой демократического лагеря. К нему обращаются и народные три-
буны эпохи Югуртинской войны, и демократический консул Лепид в
78 г., и народный трибун Макр в 74 г. Призыв к отказу от военной
службы, ссылки этих ораторов на хлебные законы подчеркивают их
ориентацию на массовый и низший слой слушателей. Повествуя о борь-
бе Мария за консулат, Саллюстий выдвигает на передний план кре-
стьян и ремесленников, отдавших свои голоса «новому» консулу, и
беднейших граждан, записывавшихся в его армию (Jug. 73, 6; 86).
Мелкоплебейская демократия отчетливо очерчена в речи Цицерона
за Клуенция (66 г.); вспоминая о событиях 70-х годов, оратор нападал
56
на ее институты: конции, народный трибунат и народный суд в коми-
циях. Трибунская власть угрожала почетным людям (boni) даже в
лучшие времена государства (95); народный суд — расправа и вспыш-
ки мятежных страстей (3; 5; 92; 103); слепая ненависть бушует в кон-
циях и судебных комициях (79) — таковы основные, подробно разви-
ваемые положения. Эти резкие суждения обусловлены отчасти интере-
сами дела, требовавшими опротестования старого приговора,
вынесенного в народном суде, но они соответствуют многократно про-
являвшемуся отрицательному отношению Цицерона к «толпе» (multi-
tude) и крайней демократии. Между прочим, в 63 г. консул Цицерон
способствовал провалу закона о полной демократизации комиций по
афинскому образцу; союзниками его были «порядочные» и «почтенные»
люди из муниципиев (Миг. 47). Критические выпады в речи за Клуен-
ция интересны в двояком отношении как: мнение идеолога «порядоч-
ных» (boni) и как высказывания, объективно выявляющие определен-
ное общественное течение.
Если мы обратимся к термину «популяры», «политика популяров»
(populares; populare, populariter agere), то единственным нашим на-
дежным источником будет опять-таки Цицерон: имперские авторы,
несомненно, опирались на его терминологию. Современник популяров
относил к их политике следующие действия: голосование законов, вы-
ражающих насущные нужды мелкого плебса, прежде всего аграрных
законов (Off. II, 3; Вг. 136; Leg. II, 14; Agr. 10); расширение формаль-
ных прав комиций, например передачу народному собранию права
выбора членов жреческих коллегий (Ат. 96); освобождение комиций
от влияния знати через введение тайного голосования (Leg. 34—35;
37); акты, направленные на усиление трибунской власти, например
закон о праве народных трибунов на многократное переизбрание (Ат,
95—96). Иногда сам акт обращения к плебсу дает возможность упо-
требить слово «народный» (Agr. I, 22—23; II, 6) в формально-дема-
гогическом смысле: так Цицерон в 63 г., выступая на конции, называл
себя народным консулом (Agr. II, 6), ссылаясь, помимо прочего, на
факт своего появления перед плебсом.
Несомненно, сопротивление воинскому набору со стороны трибу-
нов, или вызов ими сенаторов и консулов для отчета на конции, или
запрет какого-либо грозящего неприятностями для маленьких людей
постановления тоже относились к сфере политики популяров. В целом
она обнимала довольно широкий круг действий: всякий публичный
акт в защиту мелкого плебса или в сторону усиления комиций и на-
родного трибуната — главных «народных» органов в государственной
системе Рима.
Гораздо уже оказывается круг политиков, называемых популяра-
ми. Можно заметить резко и неизменно отрицательное отношение Ци-
церона к ряду деятелей, которых он именует мятежниками (seditiosi
viri): это братья Гракхи, Г. Папирий Карбон и М. Фульвий Флакк —
«мятежники» 30—20-х годов II в., Аппулей Сатурнин и Главция — вож-
ди плебса в 101 —100 годы, Сульпиций Руф — мятежный народный
трибун 88 г., Катилина — главарь анархических шаек в 60-е годы,
Клодий — руководитель политических клубов столичного плебса в
50-е годы и ряд более мелких фигур. Гракхов, Флакка, Сатурнина,
Руфа Цицерон часто перечисляет вместе как древних популяров37
(Sest. 105; Verr. II, 151; Cat. I, 29; IV, 4; De har. resp. 41); с древними
популярами сопоставляются Катилина и Клодий. Кровь популяров, по
мнению Цицерона, не запятнала руки их убийц (Cat. I, 29); в разное
57
время оратор воздавал хвалу поименно: Сулле — за уничтожение Руфа
(Cat. Ill, 24), Назике — за убийство Тиберия Гракха (De domo sua 91;
Br. 212), Опимию — за голову Гая (Sest. 140).
Очень важно подчеркнуть, что не все деятели, причастные к «на-
родной» политике, заслужили у Цицерона имя популяров; он возражал
тем, кто причислял к этому кругу Л. Кассия и Сципиона Эмилиана —
инициаторов тайного голосования (Acad. pr. II, 13; 72), противопостав-
лял им Помпея, восстановившего в 70 г. права народных трибунов
(Leg. Ill, 26), и даже Цезаря (De prov. con. 41), которого в интересах,
дела сам назвал однажды популяром. Все эти знатные люди и консу-
ляры принадлежали к высшим политическим сферам и соприкасались
с народной политикой либо эпизодически и невольно (Кассий, Сципион,.
Помпей), либо через союзников, непосредственно руководивших плеб-
сом (Цезарь)38. Можно заметить, что настоящими популярами Цице-
рон считал только «мятежников» (seditiosi) и прямых вождей плебса,,
которые вооружали простой народ, организовывали его в отряды, по-
буждали к действию широкие массы. Популяр мог проводить полезное,,
с точки зрения Цицерона, мероприятие — по мнению оратора, оно не-
окупало революционной тактики народного вождя: так он назвал од-
нажды благом аграрный закон Сатурнина (Sest. 37), но поносил этого»
мятежного трибуна за вооруженные отряды, взламывание тюрем, рез-
ню (Rab. 35; Sest. 37 и т. д.). Он стоял за передачу судов от сенаторов,
к всадникам, но дурно отзывался о бурных сходках трибуна Л. Квинк-
ция, на которых обсуждалась та же мера (С1. 77 etc.) и т. д.
Насколько современники Цицерона разделяли его понимание по-
пуляров, мы узнать не можем. Во всяком случае, сами народные поли-
тики зачисляли в свои ряды тех «порядочных людей» (boni viri), ко-
торые так или иначе выступали против засилья аристократии (Cic Acad.
pr. II, 13). Скорее всего слово «популяр» не было определенным тер-
мином, но преобладало представление о популярах — вождях мелко-
плебейской демократии. Некоторые популяры носили темные тоги —
одежду простонародья (Cic. Vat. 30—31)зэ.
Когда появилось имя популяров — неизвестно, по крайней мере-
раньше эпохи Гракхов. Самый ранний популяр Цицерона — это Гай
Лициний Красс, народный трибун 145 г., оратор, развернувшийся ли-
цом к плебсу. Дата его трибуната — первый год по разрушении Кар-
фагена — символически соответствует представлению римлян о начале-
партийных раздоров после завершения третьей Пунической войны.
Возможно, и в самом деле в 40-е годы II в. римляне уже знали или-
даже впервые стали употреблять знаменитое слово «популяр». Посколь-
ку же основную массу простого народа составляли крестьяне-пахари,,
первые бурные выступления популяров, начиная с трибуната Тиберия
Гракха и до конца II в. до н. э., происходили преимущественно в за-
щиту интересов сельского плебса.
Вожди народа выходили из тех же социальных слоев, что и вожди-
«порядочных». В рядах популяров мы встречаем самых знатных ари-
стократов: Семпрониев Гракхов, Фульвия Флакка, Клавдия Пульхра
(т. е. Клодия)... Но преобладали, пожалуй, «новые люди». Можно на-
звать отдельные яркие имена: Г. Меммия, народного трибуна 110 г.,
разоблачавшего союз аристократии с Югуртой; много раз упоминав-
шегося Л. Квинкция, народного трибуна 74 г.; М. Лоллия Паликана,
народного трибуна 71 г., выторговавшего у Помпея права народных,
трибунов. Обращает на себя внимание концентрация «новых» популя-
ров в 101—100 гг., во время бурного трибуната Сатурнина. Сам Аппу-
58
лей Сатурнин был «новым человеком» из префектуры Атинаты (ср.
Plan. 19). Ближайший соратник Аппулея — Г. Сервий Главция, претор
низкого происхождения, «дерьмо сената» (по выражению Цицерона) —
может быть, сын вольноотпущенника. С Аппулеем и Главцией сотруд-
ничали несомненный отпрыск либертина народный трибун П. Фурий
(Арр. ВС I, 32 33) и некий Эквиций, по сплетням, бывший раб, выда-
вавший себя за сына Тиберия Гракха. В ту же компанию входил ничем
не знаменитый квестор Сауфей. Можно предположить, что такие же
политические группы из решительно настроенных «новых людей» скла-
дывались и в другие годы народной активности, но, к сожалению!, в
рассказе античных историков нам часто не хватает имен действую-
щих лиц.
* * *
Итак, мы проследили три существенных политических течения
Поздней республики, условно говоря, три «партии»: партию правящего
нобилитета, отстаивающую привилегии немногих, и два крыла антиоли-
гархической оппозиции — мелкоплебейскую демократию популяров и
фронду «почтенных людей» — состоятельных помещиков-рабовладель-
цев, недовольных существующим политическим строем. Хотя античные
писатели сосредоточивали свой интерес на формах правления, а не на
социальных структурах, у неисчерпаемого Цицерона можно найти сла-
бый след трехчленной социальной схемы, соответствующей трем основ-
ным политическим направлениям. В диалоге «О государстве» (II, 69)
помимо рассуждения об основных политических формах (монархия —
аристократия — демократия) есть замечание, стоящее несколько особ-
няком: писатель определяет, что государство состоит из высших, сред-
них и низших сословий: ex summis, mediis et infimis ordinibus.
ПРИМЕЧАНИЯ К ЧАСТИ I
1 Порций Лицин, поэт второй половины II в. до н. э. Рождение римской лите-
ратуры совпало с окончанием первой Пунической войны (240 г. до н. э.).
Прозаический перевод стихотворных фрагментов принадлежит автору данной
книги, прочие отрывки из произведений Невия, Луцилия, Горация, Ювенала даны в
переводах В. Модестова, М. Дмитриева, М. Гаспарова, М. Недовича и Ф. Петров-
ского.
2 Второй наплыв роскоши имели место в начале 20-х годов II в. после очеред-
ной азиатской войны с Аристоником.
3 Taylor L. R. Party politics in the age of Caesar. Los. Angel., 1961, p. 5, 55.
4 О вилле см.: Сергеенко М. Е. Помпеи. М.—Л., 1949; Она же. Очерки по
сельскому хозяйству древней Италии. М.—Л., 1958; Штаерман Е. М. Расцвет ра-
бовладельческих отношений в Римской республике. М., 1964; Кузищин В. И. Рим-
ское рабовладельческое поместье. М., 1973.
5 Очень выразительные данные содержатся в 3-й речи против сицилийского на-
местника Гая Верреса («О хлебном деле»). См. особенно: Ver г. II, 3, 120—121.
6 Маркс К. «Предисловие ко 2-му изданию 18 Брюмера Луи Бонапарта». Соч.,
т. 16, с. 375.
7 См.: Сергеенко М. Е. Servus bonus у Плавта. — Вести, древней истории,
1977, № 1; Трухина Н. Н. Герой и антигерой Плавта. — Там же, 1981, № 1.
8 «Фамилия» в узком смысле — челядь, рабы.
9 Здесь курия — не сенат, а архаический общественный институт — объедине-
ние 30 старинных римских родов.
10 В настоящее время слово «помещик» имеет двоякое значение: 1 — конкретно-
историческое, связанное с русской историей; 2 — более широкое, определяющее круп-
ного землевладельца в странах, где существует частная собственность на землю (Сло-
59
варь русского языка АН СССР в 4-х тт.» т. III. М., 1959). В отечественной литерату-
ре по древней истории широко применяется термин «поместье». Весьма желательным
представляется нам введение в активный оборот и понятия «помещик», поскольку
историк античности нуждается в слове, фиксирующем классовую границу между со-
стоятельным неработающим землевладельцем и крестьянином-тружеником.
11 Nicolet С. L’ordre equestre a 1’epoque republicaine (312—43 av. J—С.). P.r
1966.
12 Gelzer M. The Roman Nobility. Oxf., 1969, p. 4.
13 Wiseman T. P. New Men in the Roman Senate 139 В. C. — 14 A. D. Oxf.,
1971.
14 F e s t. p. 246; L i v. XXIII, 23, 5—6. Возможно, что в этих текстах у Феста
под «ordines» подразумеваются сословия патрициев и плебеев, а у Ливия — ранги
бывших магистратов.
15 В интересующую нас эпоху ценз первого класса составлял 125 тыс. ассов; эта
цифра засвидетельствована в речи Катона Цензора (Ge 11. VI, 13).
16 Перекрещенные ножки курульного, т. е. колесного, кресла скреплялись деко-
ративными колесиками. По объяснению Феста, курульный царский трон имитировал
колесницу, в пользовании которой цари имели особые привилегии.
17 Здесь и далее тексты Полибия даны в переводе Ф. Г. Мищенко.
18 Мы опускаем третий вид комиций — «сходки плебса» (concilia plebis). Это бы-
ли те же трибутные комиции, но без участия патрициев.
19 Комиций — прилегающая к Форуму площадка для народных собраний.
20 Gelzer М. Die Nobilitat der romischen Republik. Leip., 1912. Автору был
доступен перевод монографии: The Roman Nobility. Oxf., 1969.
21 Mommsen Th. Romisches Staatsrecht. Bd. Ill, 1887, S. 461—465; M. Gel-
zer Op. cit., p. 27—40.
22 A f z e 1 i u s A. Zur definition der romischen Nobilitat vor der Zeit Ciceros. —
Classica et Medievalia, 1945, vol. 7; Brunt P. A. Nobilitas et novitas. — Journal of
Roman Studies, 1982, vol. 72.
23 Epist. ad. Caes. II, 11, 6. Здесь идет речь о немногих подголосках знати, так
как большинство сенаторов в 50—40-е годы I в. вообще отлынивали от участия в го-
сударственных делах.
24 Wiseman Т. Р. Op. cit., р. 1.
25 Brunt Р. A. Op. cit. — Journal of Roman Studies, 1982, vol. 72.
26 Wiseman T. P. Op. cit., p. 50, 59, 63.
27 Иногда понятия «partes» и «factio» употреблялись однозначно.
28 См.: Машкин Н. А. Римские политические партии в конце II и в начале
I в. до н. э. — Вести, древней истории, 1947, № 3.
29 См.: Моммзен Т. История Рима. Т. II. М., 1937, с. 73 и сл.
30 Munzer F. Romische Adelsparteien und Adelsfamilien. Stutt., 1920; Schur W.
Scipio Africanus und die Begriindung der romischen Weltherrshaft. Leip., 1927; Scul-
lard H. Roman Politics 220—150 В. C. Oxf., 1951 и последующие работы.
31 Syme R. Roman Revolution. Oxf., 1939; Taylor L. R. Party Politics in the
age of Caesar. Los Angel., 1949.
32 Яркий образец «магистратских анналов» дает работа: Gruen Е. Roman po-
litics and criminal courts, 149—78 В. C. Cambr., 1968.
33 Meier Chr. Res publica amissa. Wiesb., 1966.
34 См.: Утченко С. Л. Кризис и падение Римской республики. М., 1965,
гл. V.
35 См.: Утченко С. Л. Цицерон и его время. М., 1972, с. 140—141, 256, 365—
366; О н ж е. Политические учения древнего Рима. М., 1977, с. 64.
36 См.: Егоров Б. А. Политические партии в Риме в период гражданских войн
II—I вв. до н. э. Автореф. канд. дис. Л., 1977.
37 «Древними популярами» Цицерон называл демократов досуллинской эпохи,
окончившейся в 82 г. до н. э. Этот факт подчеркивает глубокое перерождение рим-
ских партий после диктатуры Суллы.
38 Об отношении Цезаря и Клодия см. в кн.: Утченко С. Л. Юлий Цезарь.
М, 1976, с. 107, 110—112.
39 Популяры эпохи борьбы патрициев и плебеев являются скорее плодом ретро-
спективного употребления слова периода конца Республики. Характеристика популя-
ров как вождей мелкого плебса более или менее определенно высказана в некоторых
современных исследованиях (см., например: Утченко С. Л. Кризис и падение Рим-
ской республики, с. 169; Brunt Р. A. Social conflicts in the Roman Republic. L., 1971,
p. 93—94), но место их в партийной борьбе II—I вв. до н. э. не получило убедитель-
ного истолкования, так как из поля зрения историков выпала «партия порядочных»»
самостоятельная по отношению к нобилитету и простому народу.
Часть II
СОБЫТИЯ
И ЛЮДИ
Глава 1
СУДЬБА И ДЕЯНИЯ
СЦИПИОНА АФРИКАНСКОГО СТАРШЕГО
Глава 2
СЦИПИОН СТАРШИЙ
И КАТОН ЦЕНЗОР — 96
Глава 3
ПУТЬ ДОБЛЕСТИ, ИЛИ ЖИЗНЬ
СЦИПИОНА ЭМИЛИАНА — 115
Глава 4
ПОЛИТИКА
СЦИПИОНА МЛАДШЕГО — 149
Конкретное историческое исследование не терпит абстракции. Пре-
жде чем судить ту или иную эпоху, историк обязан соотнести общие
понятия (народ, рабовладельцы, олигархия, демократия и т. д.) с ре-
альными типами и отношениями определенного времени, должен ясна
представить себе, «как все это было на самом деле». Долгий окольный
путь вел нас к политике и политикам «золотого века» Римской рес-
публики. Только освоившись со структурой позднереспубликанскога
общества, с важнейшими частями государственной машины римского
полиса, с его политическими течениями в районе их бурного разлива,
мы можем направиться вспять, к малым истокам гражданских войн.
Теперь нам предстоит углубиться в отдаленную область нашего основ-
ного исследования — конкретную политическую историю II в. до н. э.
Не ставя перед собой задачу за один присест разрешить все проблемы
этого сложного периода, мы обращаемся к самым ярким его эпизо-
дам и лицам.
События и люди «золотого века» Республики предстают перед,
нами в туманной дымке полузабытого времени. Сравнительно отчет-
ливо обозначаются крупнейшие фигуры эпохи — два Сципиона и Катон
Цензор, влиятельные аристократы и «новый человек». За пределами
ученого круга эти имена были малоизвестны даже в прошлом веке,
во времена классических гимназий, когда образованная публика зна-
комилась с героями греческой и римской истории в основном по «Жиз-
неописаниям» Плутарха. Античные биографии обоих Сципионов утра-
чены; яркую личность Катона Старшего заслонял одноименный правнук
его, узкодобродетельный защитник республиканской свободы. Проблем-
но-биографические исследования современных историков не возмещают
потери событийного повествования, и поэтому мы беремся за необыч-
ное дело воссоздания утраченных рассказов. Целенаправленному ана-
лизу источников мы предпосылаем намеренно безыскусное соединение
десятков древних текстов, содержащих осколки великих судеб. Био-
графия Сципиона Старшего, обойденная вниманием Плутарха, рекон-
струируется на основе связного исторического повествования Ливия и
Аппиана, по крупным фрагментам Полибия и по множеству разрознен-
ных сведений из сочинений менее значительных авторов.
Глава 1
СУДЬБА И ДЕЯНИЯ
СЦИПИОНА
АФРИКАНСКОГО
СТАРШЕГО
Публий Корнелий Сципион, победитель Ганнибала, родился около»
235 г. до н. э. Со стороны матери он происходил из плебейского, сенат-
ского и всаднического, рода Помпониев, имевшего этрусские корни.
Первые Помпонии-консулы появились через несколько лет после рож-
дения знаменитого Сципиона — в 233 и 231 гг. до н. э.: Маний и Марк
Помпонии Мафоны, сыновья Мания. Может быть, один из них прихо-
дится дедом Сципиону Африканскому или оба — его дядья со стороны
матери. Мафоны-консулы воевали в Сардинии, отнятой у Карфагена в
238 г.: старший брат нанес сардам серьезное поражение и отпраздновал
триумф, младший выслеживал рассеившиеся отряды повстанцев с по-
мощью собак.
63
Предки Сципиона с отцовской стороны, патриции Корнелии, в те-
чение двух столетий обладали консулатами и цензурами. Во время
первой Пунической войны с карфагенянами сражались два брата:
Л. Корнелий Сципион, консул 259 г., дед Публия Африканского, и
Гн. Корнелий Сципион Азина («Ослица») — консул 260 и 254 гг.1
В перерыве между двумя Пуническими войнами их дети воевали с
галлами, исконными врагами Рима, населявшими североиталийскую
долину многоводного Падуса (По); в 222 г. консульский империй и
командование на севере имел Гн. Сципион Кальв («Лысый»), дядя
Сципиона Африканского, в 221 г. — двоюродный брат Кальва, П. Сци-
пион Азина. В 218 г. в звании консула начал вторую войну с Карфа-
геном П. Сципион, брат Кальва, отец великого Сципиона.
Азина и Кальв сотрудничали с полководцами Г. Фламинием,
М. Мануцием Руфом, М. Клавдием Марцеллом, активно (иногда про-
тив воли сената) расширявшими район римской агрессии между Апен-
нинами и Альпами. В 220 г. цензор Фламиний прокладывал дорогу
на север, Азина и Кальв выводили одну из первых колоний на берега
По — Плаценцию или Кремону. Возможно, Сципионы входили в круг
сторонников агрессивной внешней политики.
Среди инициативных магистратов того времени выделялись любим-
цы армии и плебса — Фламиний, Минуций и Гай Теренций Варрон,
«сын мясника». В начале второй Пунической войны эта троица пе-
чально прославилась поражениями, понесенными от Ганнибала; в 20-х
годах она выступала как своего рода демократический триумвират
противников авторитета знати. Сципионы поддерживали дружеские
сношения с этими богатыми и влиятельными «новыми людьми», осо-
бенно с Теренцием Барроном, виновником грандиозного поражения
римлян при Каннах; впоследствии историк Полибий, клиент их дома,
смягчил в своем повествовании вину Варрона. Может быть, «демокра-
тические» контакты Сципионов имели деловую подоплеку: братья, ка-
жется, нуждались в деньгах; по крайней мере, Гн. Сципион Кальв
не мог обеспечить свою дочь приличным приданым, и сенат выдал
знатной невесте скромное вспомоществование в 40 тыс. ассов.
Лучшим достоянием Сципионов было их благородное воспитание.
Эта фамилия одной из первых усваивала влияние греческой культуры.
Еще в начале III в. неизвестные мастера придали саркофагу Л. Сци-
пиона Барбата детали греческого храма. Сыновья П. Сципиона, кон-
сула 218 г., свободно владели греческим языком, щеголяли в греческих
плащах, любили ученые занятия и светские удовольствия рафинирован-
ной иноземной культуры. Одновременно им были привиты начала
строгой римской доблести, отличавшей несколько поколений Сципио-
нов: Назики, потомки Кальва, считались образцом древней чести и
добродетели и были за то любимы плебсом. В стоических и дедовских
правилах воспитывались дети и внуки Сципиона Африканского.
Существует несколько рассказов о рождении знаменитого Сци-
пиона. Все они были сочинены столетия спустя, в имперскую эпоху,
когда создавался поэтический образ «римского Александра».
Великому человеку полагается рождаться необычным образом, на-
пример от девственной или бесплодной женщины; настоящим его отцом
оказывается иногда не смертный муж, а бог, сочетавшийся с матерью
героя в том или ином образе, например в обличье змея, как это было
в истории Александра Македонского. Гай Оппий и Юлий Гигин, писа-
тели эпохи Цезаря и Августа, первые биографы Сципиона, рассказы-
вали именно такой сюжет: мать Сципиона долго оставалась бездетной
64
и совсем отчаялась иметь потомство. Однажды на ее ложе увидели
змея, который исчез при поднятой тревоге. П. Сципион-отец запросил
гадателей гаруспиков, и они истолковали происшествие в том смысле,
что бесплодная женщина родит. После посещения змея жена Публия
забеременела и на десятом месяце родила сына, которому была угото-
вана великая судьба.
Эту историю подтверждали молва о пророческом даре Сципиона
Африканского и необычные его отношения с Юпитером, проли-
вающие свет на тайну его происхождения: рассказывали, что в юно-
сти Сципион имел обыкновение подниматься до света на Капитолий
и уединяться в храме Юпитера, причем на него, к удивлению сторожей,
не лаяли свирепые собаки ((jell. VI, 1).
У Плиния Старшего (эпоха Флавиев) встречается рассказ не о
поздних, но о трудных родах Помпонии (NH VII, 47): младенец Пуб-
лий якобы был исторгнут (caesus) из чрева матери ножом и первым
получил прозвище Цезаря, т. е. «иссеченного». Поэт Силий Италик
(время Домициана) как будто соединил версию о кесаревом сечении
с легендой о змее: в поэме «Пуника» перед великим поворотом своей
судьбы молодой Сципион спускается в Аид и встречает здесь тень ма-
тери, умершей от родов; она открывает ему тайну его рождения от
змея (Pun. XIII, 634—645) 2. Любопытно, что предание о смерти ма-
тери-роженицы бытовало, несмотря на свидетельство Полибия, воспи-
тателя Сципиона Младшего, о том, что Помпония дожила до эдилитета
своих сыновей (Pol. X, 4—5). Первые упоминания о змее-отце появи-
лись, по крайней мере, позже Цицерона, который удивлялся тому, что
божественное знамение в виде змея-предвестника сопровождало рож-
дение знаменитого актера (Росция), а не великого Сципиона (De div. II,
66). Наконец, сюжет кесарева сечения, был очевидно, порожден фило-
логической ошибкой: Фест утверждает, что прозвище Цезарей надо
толковать как «пышноволосые» (от caesaries — грива), иссеченные же
младенцы прозываются Цезонами. В самом деле, Сципион Африкан-
ский носил необычно длинные кудри, и этой моде подражали впослед-
ствии некоторые отпрыски его семьи (Liv. XXVIII, 35; Dess. № 8).
Эпизод из ранней юности Публия запечатлен в четверостишии
Невия, первого поэта тех лет:
Того, кто много славных дел своей рукою совершил,
Чьи подвиги еще живут, кому дивятся все народы,
Того отец в одном плаще сам вывел от подруги.
Мы узнаем в этих строках героев Плавта: повеса-юноша, строгий
отец, подружка... Даже плащ Публия — тот самый паллий, в котором
.щеголяли персонажи грецизированной комедии его времени. Подобно
театральным сыновьям, возвращавшимся на стезю добродетели, моло-
дой Сципион простился с юными забавами, едва надев мужскую тогу.
Начались многозначительные предрассветные посещения Капитолия,
пленявшие воображение сограждан. В 17—18 лет Публий получил
первую почесть — сан жреца-салия, служителя Марса; следует заме-
тить, что в коллегию салиев избирались только сыновья обоих здрав-
ствующих родителей. Любовным шалостям положил конец ранний брак
с Эмилией, образованной и великодушной дочерью славного полковод-
ца Л. Эмилия Павла. Выбор оказался удачным: супруги мирно про-
жили около 30 лет, до смерти Сципиона, только одно позднее увлечение
Публия нарушило безупречность этого союза. 3
3 Н. Н. Трухина
65
НАЧАЛО СЛАВЫ
Боевое крещение молодого Сципиона относится к 218 г., к самому
первому столкновению римлян с Ганнибалом. Новая Пуническая война
начиналась с отважных замыслов: формируемая в Сицилии армия
консула Тиб. Семпрония Лонга готовилась плыть под стены самого
Карфагена; из римской гавани Остии в сторону Испании, «гнезда
Баркидов», вышел флот в 60 тяжелых кораблей во главе с консулом
П. Сципионом и его братом и помощником — легатом Гн. Сципионом
Кальвом. Встречный поход Ганнибала в Италию сорвал все планы.
Консул Сципион, захватив с собой часть десанта, с полпути вернулся
в долину По. В сентябре 218 г. Ганнибал перевалил через Альпы, и
вскоре противники столкнулись на берегу Тицина, одного из притоков
По, у городка Верцеллы. Произошел конный бой, во время которого
нумидийские всадники вышли римлянам в тыл. Жизнь консула ока-
залась в опасности. Тогда его семнадцатилетний сын Публий, коман-
довавший отдельным отрядом, устремился на помощь отцу, увлекая
своим порывом растерявшихся соратников. Не только оружием, но са-
мими телами своими эти сплоченные всадники прикрыли полководца
и прорвались с ним, раненым, за лагерный вал. Отец почтил сына
именем спасителя3.
После сражения при Тицине на некоторое время мы теряем из
вида молодого солдата. Во всяком случае, он не последовал за отцом,
в Испанию, когда тот, уже проконсул, возобновил прерванное путеше-
ствие. В начале 216 г. Сципион имел офицерский чин военного трибуна
2-го легиона. В этом звании он сражался при Каннах и, если верить
позднему поэту, во время боя спас жизнь консулу Варрону. Храбрый
трибун оказался в числе немногих счастливцев, уцелевших после по-
боища, в котором полегли две консульские армии и треть сената во
главе со вторым консулом Л. Эмилием Павлом, тестем Публия.
Когда ход битвы окончательно переломился в пользу Ганнибала,
в разгар резни жалкие остатки римских армий бежали в два свои
лагеря и за стены ближайших городов. Варрон, виновник поражения,
умчался с 70 всадниками в Венузию, 7 тыс. беглецов собралось в ма-
лом римском лагере, 10 тыс. — в большом. Среди последних находился
П. Сципион.
Лагерные укрепления давали римлянам лишь временную передыш-
ку до рассвета. Единственный путь спасения заключался в том, чтобы
прорваться через стан пунов в близлежащий Канузий. Всего 600 чело-
век во главе с П. Семпронием Тудитаном и Гн. Октавием решились
перейти из малого лагеря в большой; всего 4 тыс. пробились из боль-
шого лагеря к городу. В этом отряде старшими по званию оказались
4 военных трибуна, среди которых самым солидным был эдилиций
Аппий Клавдий Пульхр, самым молодым — Публий Сципион. С об-
щего согласия командование вверили Аппию и Публию.
Тит Ливий сравнивает битву при Каннах с древним поражением
римлян при реке Аллии, после которого галлы сожгли Рим (390 г.
до н. э.). Катастрофа 216 г. кажется историку более страшной: после
Аллии римляне потеряли город, но сберегли армию, способную отвое-
вать родное пепелище; после Канн лишенный защиты Рим казался
обреченной добычей Ганнибала. В первые дни после битвы ощущение
окончательной гибели отечества господствовало всюду — и среди уце-
левших участников трагедии, и среди почти поголовно облекшегося в
траур населения Рима.
66
В это страшное время знаменитая римская доблесть проявилась
во всем блеске. Носители общественного долга оправились первыми.
Сенат остановил панику в столице. Были рассеяны скорбные толпы,
поставлены гарнизоны, организована разведка. Отцы-сенаторы вызва-
ли объявившегося Баррона в Рим и всенародно благодарили его у
ворот города за то, что он не потерял веру в спасение отечества: так
мудро и гордо было истолковано его малодушное жизнелюбие.
В разбитых легионах вспышку анархии потушил П. Сципион —
самый молодой командир: когда некоторые знатные юноши задумали
покинуть Италию, Сципион арестовал преступное сборище и под стра-
хом смерти вынудил дезертиров клятвенно отказаться от их замысла.
Таким образом был предотвращен толчок к массовому бегству. Бла-
годаря Сципиону из отрядов Канузия и Венузии образовалось первое
подобие новой армии. Аппиан рассказывает, что консул Баррон, от-
правляясь по вызову сената в Рим, оставил Публия своим заместителем.
Через три года после описанных событий мы встречаем Сципиона
в качестве соискателя курульного эдилитета. Для магистратуры, на
которую претендовали зрелые мужи4, 22-летнему кандидату явно не-
хватало годов. Народные трибуны собрались воспрепятствовать его
заявке, но их смутил гордый ответ молодого человека: «Если все граж-
дане хотят избрать меня эдилом, то мне достаточно лет» (Liv. XXV, 2).
Полибий рассказывает следующую историю: эдилитета добивался
Луций Сципион, старший сын в семье; Публий хлопотал за брата, но
в ходе кампании обнаружилось, что младший Сципион популярнее
старшего. Почувствовав симпатию народа, Публий решился выйти на
Форум в белой тоге кандидата. Накануне решающего дня он рассказал
матери, охваченной честолюбивой тревогой, выдуманный им сон: будто
он получил должность вместе с братом, а мать встретила их в дверях
дома и поцеловала. Наяву все вышло как во сне: народ голосовал за
своего любимца и, довольный его смелостью, дал ему в товарищи бра-
та; счастливая мать обняла на пороге двух курульных эдилов. Вслед-
ствие такой удачи все окончательно уверились, что молодой Сципион
беседует с богами во сне и наяву (Pol. X, 4—5).
Правда, историки нашего времени подозревают, что Публий был
старше брата и что эдилитет он исполнял в паре с М. Корнелием Це-
тегом, но рассказ Полибия опирается на авторитет Лелия и не может
быть отвергнут безоговорочно.
В 212 — начале 211 г. произошли три важных события второй
Пунической войны. Римские армии осадили и взяли Капую, крупней-
ший город Италии, перешедший на сторону Ганнибала после битвы
при Каннах. Марк Марцелл, соратник Сципиона Кальва по галльским
войнам, победоносно окончил в Сицилии осаду Сиракуз, отложившихся
от Рима в то же время, что Капуя. В Испании погибли полководцы
Гней и Публий, дядя и отец молодого Сципиона; в течение шести лет
они сковывали три карфагенских армии и не без успеха перевербовы-
вали на свою сторону испанских союзников Баркидов.
На рубеже 212—211 гг. молодой Сципион воевал в Кампании, под
Капуей, осаждаемой тремя полководцами. После капитуляции города
Публий намеревался, видимо, плыть в Испанию вместе с армией пре-
тора Г. Клавдия Нерона, выделенной в подмогу братьям Сципионам.
В портовых Путеолах он получил известие о гибели отца и дяди (Sil.
Ital. Pun. XIII, 385).
Ко времени пребывания Сципиона в Кампании поэтическая тра-
диция относит два чудесных происшествия: сначала из Путеол Публий
3
67
отправляется в Кумы и, уподобляясь прародителю римлян Энею, про-
никает с помощью кумской Сивиллы в преисподнюю. В Аиде он встре-
чает родные тени и принимает от испанских Сципионов завет бранных
трудов и славы. Вскоре после этого Сципион, сын змея, подвергается
испытанию, через которое прошел другой сын Зевса — Юпитера —
великий Геракл: во время отдыха под лавровым деревом молодому
человеку являются белоснежная Доблесть и алое Наслаждение, и он,,
подобно Гераклу, избирает спутницей жизни путеводительницу героев
в светлых ризах (Sil. Ital. Pun. XV, 18 и сл.). Эти поэтические встречи
образно выражали одну непреложную истину: летом 211 г., через не-
сколько месяцев после падения Капуи, П. Сципион оказался на реша-
ющем повороте своей сказочной судьбы.
Древние историки излагают дальнейшие события не вполне отчет-
ливо. В Испании доблестный всадник Л. Марций Септим возглавил?
остатки двух армий и не пустил карфагенян за реку Ибер — границу
римской Иберии. Кажется, сенат собирался направить на запад две-
армии во главе с проконсулом М. Клавдием Марцеллом (Арр. Iber. 17)
и его личным другом пропретором Г. Клавдием Нероном5. По неизве-
стной причине этот план не осуществился: Марцелл из Сицилии вер-
нулся в Рим, а Нерон был отозван из Испании через несколько месяцев,,
после первой неудачной операции. Снова встал вопрос о командующем,
достойном заменить погибших полководцев.
Ко всеобщему удивлению кандидатов не нашлось. Никто не хотел
сражаться с тремя вражескими победоносными армиями на расстоянии
месячного морского пути от Италии. Наконец, настал великий момент.
«Опечаленные граждане, почти не находя решения делу, сошлись, од-
нако, в назначенный для комиций день на Марсовом поле. Обратив
свои взоры на магистратов, они искали глазами знатнейших граждан,
вопросительно посматривавших друг на друга, и громко сетовали: до-
того-де плохи обстоятельства и до того отчаянно положение дел в го-
сударстве, что никто не осмеливается принять на себя верховную власть
в Испании. В это время вдруг встал на возвышенном месте, откуда
его можно было видеть, П. Корнелий, сын погибшего в Испании П. Кор-
нелия, едва достигший 24 лет юноша, и заявил о своих притязаниях.
Когда все обратили на него свои взоры, тотчас полными одобрения
криками выразили ему предзнаменование счастливого и благополучного
служения. Затем, получивши приказание приступить к голосованию,
все без исключения, не только центурии, но и отдельные, лица постано-
вили, чтобы П. Сципион имел империй в Испании...» (Liv. XXVI, 18)6.
Речь Сципиона на комициях была краткой: он произнес заочную^
надгробную хвалу отцу и дяде и заявил, что является естественным
их мстителем. Затем, как бы в порыве божественного вдохновения,
обещал овладеть не только Иберией, но Ливией (Африкой) и Карфа-
геном (Арр. Iber. 18).
Когда на следующий день граждане остыли и усомнились в со-
деянном, Публий выступил на сходке, чтобы подробно и разумно обо-
сновать свои планы и надежды. Нейтрализуя тревогу или зависть
маститых сенаторов, он, с характерным для него тактом, заявил о
своей готовности уступить место любому более солидному авторитету.
Никто не откликнулся на это предложение.
Полибий объясняет, что смелый шаг Сципиона был результатом
трезвого расчета, а не самонадеянного порыва: Публий заранее разуз-
нал обстановку в Испании, взвесил причины поражения отца и дяди.
Ссылаясь на рассказы близких друзей Сципиона, Полибий предосте-
68
регает своего читателя против тех историков, которые изображали
Публия баловнем судьбы. Люди, наблюдавшие героя вблизи, восхи-
щались его проницательным умом, осторожностью и трудолюбием.
Подобно спартанцу Ликургу, Сципион сознательно использовал суевер-
ную молву, витавшую вокруг его имени, для воодушевления масс. «Он
никогда не издевался над верой в приписываемые ему чудеса ... не
отрицая подобных слухов и не уверяя прямо в их правоте». Слава
избранника богов подкреплялась большим личным обаянием, не ли-
шенным артистизма. Сципиону было присуще особое умение выставлять
на вид свои доблести, замечал Ливий. Кроме того, простой народ
любил Публия за приветливые манеры, щедрость и великодушие. Так
лучшие древние историки описывали характер человека, предназначен-
ного к великой миссии (Pol. X, 2—5; Liv. XXVI, 19).
На исходе того лета, когда была взята Капуя (Liv. XXVI, 20),
флот в 30 пентер встал на якоре у берега Испании, в гавани греческой
колонии Эмпории. Проконсул Сципион высадил 10 тыс. пехоты и ты-
сячный отряд конницы. Пропретор М. Юний Силан, соратник и друг
Публия, принял полномочия пропретора Г. Клавдия Нерона.
ИСПАНИЯ
Завоевание Испании (Иберии) — первое великое деяние Сципиона.
Оно имело необычный для Рима масштаб: прежде римские магистраты
брали города, теперь один полководец приобрел для отечества целую
державу. В течение 5-летней испанской войны самостоятельные опера-
ции вели три командира: сам Публий, пропретор Силан и Л. Марций
Септим — первый заместитель погибших Сципионов. Отдельные ответ-
ственные поручения выполняли легаты проконсула — брат его Луций
и ближайший друг Гай Лелий. Но головой и душой всей кампании
оставался Сципион. Его настроение заражало соратников и врагов. Он
установил главные правила долговременной войны: легионы держались
преимущественно северного берега Ибера (Эбро); значительный резерв
постоянно контролировал эту зону римских лагерей и баз. Рейды на
юг предпринимались ради крупных, но кратковременных операций.
При вербовке союзников главное внимание уделялось северным испан-
ским племенам, прельщаемым призраком свободного союза. Наконец,
пользуясь разъединением трех вражеских полководцев, Публий искал
встречи с каждым противником отдельно. Общий план кампании пол-
ностью себя оправдал. Четыре большие победы были одержаны под
личным предводительством Сципиона. Особую славу принесла ему пер-
вая авантюрно-дерзкая операция, осуществленная в начале командо-
вания.
Сразу по прибытии в Тарракон, главную базу римской Иберии,
Сципион провел инспекцию своих лагерей и разведал положение трех
карфагенских армий. Убедившись, что противник базируется в доста-
точно отдаленных местах, Публий переправил 25-тысячный корпус
через Ибер и спешно повел его к Новому Карфагену — крупнейшей
приморской твердыне, столице Баркидов в Испании. В том же направ-
лении из гавани Тарракона отбыл флот под командованием Г. Лелия.
Передвижение совершалось в глубокой тайне, только два человека
ведали цель похода — полководец и его адмирал; лишь один Сципион,
уделивший, по своему обыкновению, много внимания разведке, знал
слабое место города-крепости.
69
Новый Карфаген располагался на полуострове, в глубине залива.
Большая часть его стен была обращена к морю и неглубокой лагуне,
соединенной с бухтой искусственным каналом. С материком город свя-
зывал узкий перешеек. Расспрашивая местных рыбаков, Сципион узнал,
что каждый день, ближе к вечеру, лагуна мелеет, сбрасывая воды в
море, и превращается в огромный брод. Эти сведения и вдохновили его
на дерзкий замысел.
Сципион и Лелий прибыли к городу одновременно, как и было
задумано. Римский флот блокировал в гавани транспортные суда про-
тивника, лагерь был разбит против ворот, ведущих на перешеек. Про-
консул собрал взволнованных солдат на сходку и держал перед ними
воодушевляющую речь: храбрецам была обещана щедрая награда,
всей армии — покровительство богов и особенно помощь Нептуна,
предсказанная полководцу во сне.
Казалось, Сципион собирается штурмовать в лоб высокие стены
крепости. Большая часть карфагенского гарнизона и многие вооружен-
ные граждане заняли оборону на участке предполагаемого нападения,
почти полностью оголив стены, защищенные водой. Они даже сделали
вылазку против римского лагеря и дали противнику тяжелый бой на
перешейке. Отбив атаку, Сципион двинул на приступ первую штурмо-
вую колонну. После героической схватки она откатилась назад, измо-
тав силы защитников. За ней без передышки устремились на стены
свежие силы. Сам полководец появлялся в гуще боя, прикрытый со
стороны стены щитами трех телохранителей.
В разгар второго штурма, поглотившего все внимание горожан,
в лагуне начался отлив. Сципион, покинув фронтальный участок, вы-
вел к «болоту» небольшой резервный отряд. Вода уходила в море на
глазах изумленных солдат, ее торопил внезапно поднявшийся север-
ный ветер. В эти минуты воины вспомнили предсказание своего вещего
вождя и с особым пылом бросились на незащищенные стены. Ходила
молва, что первым приставил лестницу полководец, которого едва удер-
жали телохранители.
Город был взят с двух сторон. По римскому обычаю, начались
грабеж и поголовное избиение всего живого, предпринимаемые для
устрашения еще сражающегося противника. Побоище прекратилось по
сигналу трубы, возвестившему капитуляцию карфагенского гарнизона
в кремле. Сципиону достались великолепные трофеи: казна, склады
военного снаряжения и продовольствия, транспортные суда, испанские
заложники союзных Карфагену племен.
На другой день на главной площади творились суд и воля побе-
дителя. Сципион благосклонно отпустил большинство граждан Нового
Карфагена по домам; ремесленники были обложены трудовой повин-
ностью до окончания войны. Карфагенским офицерам предстояло пу-
тешествие в Рим в качестве почетных пленников, прочие африканцы
были отправлены на аукцион. Особое внимание Сципион уделил испан-
ским заложникам: он вызывал их по одному, ласкал детей, одаривал
женщин украшениями, а мужчин оружием. Всем была обещана свобода
без выкупа и предложен союз с Римом.
Самое выгодное впечатление произвела на испанцев забота Сци-
пиона об охране чести его пленниц. Женщины из знатных семей илер-
гетов и лацетанов, супруга князя Мандония, юные дочери его брата
Индибила, получили надежную стражу. Прекраснейшую девицу, дар
солдат полководцу, Публий возвратил отцу и жениху с богатыми по-
дарками. Эта милость Сципиона стала особенно знаменитой7; благо-
70
дарный жених, молодой князь кельтиберов, привел под начало Сципиона
400 всадников.
Взятие Нового Карфагена оказало огромное влияние на ход войны.
Помимо материальных результатов победа Сципиона переломила на-
строение кампании в пользу Рима. Сам молодой полководец доказал
обоснованность своих обещаний и несомненное покровительство Удачи.
Под иберийским Карфагеном впервые прославилось имя незнатного
молодого сенатора Гая Лелия. Этот человек «с юных лет и до самой
смерти участвовал во всех предприятиях Публия и знал все его пла-
ны» — так вспоминал о Лелии лично знавший его Полибий (X, 3).
При раздаче наград командир флота получил золотой венок, в речи
перед солдатами проконсул уравнял его заслугу со своей. Одновре-
менно Лелию было дано почетное и выгодное поручение доставить в
Рим трофеи, пленников и весть о победе. Счастливый гонец, несомненно,
должен был обратить на себя внимание столицы, очень полезное для
его дальнейшей карьеры. С начала войны Сципион буквально делил
славу с любимым другом, не предпринимая в его отсутствие никаких
важных дел (Liv. XXVII, 17). Впоследствии, с помощью Публия, Лелий
вошел в круг нобилитета: в 196 г. он получил претуру, в 190 г. испол-
нял консулат с Луцием Сципионом, братом Публия.
Характерно отношение проконсула к военному трибуну Луцию
Марцию Септиму, который после поражения старших Сципионов «воз-
вратил Испанию римлянам». В сенате нобили морщились при виде его
посланий, подписанных именем пропретора, но Сципион не занесся в
аристократической гордости и не побоялся соперника в славе: он пуб-
лично превознес заслуги Марция еще до того, как завоевал собствен-
ный авторитет; в штабе проконсула трибун занял место, равное поло-
жению Лелия и Силана. Если по окончании войны имя доблестного
всадника исчезло со страниц истории, то вряд ли неблагодарность Сци-
пиона была тому виной.
Еще до Ганнибаловой войны в комициях и на полях сражений
утверждались дружеские связи Корнелиев и Юниев. В Испании Марк
Юний Силан воевал как послушный и преданный офицер Сципиона,
хотя формально имел ранг самостоятельного командующего (Liv. XXVII,
22; XXVIII, 28).
Легат Луций Сципион, брат проконсула, не стяжал большой славы.
Может быть, первоначально ему предназначалась роль Гнея Сципиона
Кальва, чтобы в Испании вновь возродилась пара братьев-полководцев,
но слабость здоровья и отсутствие военных дарований отодвинули
Луция на второй план. На его счету была едва ли не единственная
самостоятельная кампания — захват богатого южного города Оронгиса.
Тем не менее милости полководца разделялись как бы поровну между
другом и братом: одинаково преувеличенно превозносились заслуги
Лелия за Новый Карфаген и Луция за Оронгис; оба они возглавляли
сципионовские посольства в Рим: Лелий возвестил о первом успехе
Сципиона, Луций доложил об окончательном завоевании Испании. Ода-
ренный и всеми любимый, Публий явно опекал ничем не выдающегося
Луция. В последующие годы братья были неразлучны во всех походах
и жизненных бурях. Родственные чувства двух поколений делали честь
семье Сципионов.
Со штурма Карфагена началась удивительная карьера Секста Ди-
гития, награжденного за доблесть стенным венком. Скорее всего этот
человек попал в Испанию как «союзный моряк», т. е. не римский граж-
данин. В год второго консульства Сципиона его имя появляется в пре-
71
торском списке (194 г.), четыре года спустя он в качестве легата
сопровождал Л. Сципиона на войну с Антиохом Сирийским. Путь от
союзника к римскому гражданину и сенатору высшего ранга мог быть
пройден только при активном покровительстве могущественных Сци-
пионов.
В испанской войне Сципион впервые показал умение пользоваться
талантами способных помощников и выдвигать дарования. По харак-
теру и положению он был слишком высок для зависти. Соратники
образовывали вокруг него дружеский заслон. В ближайшем кругу Пуб-
лия царил непринужденный дух: сам герой охотно расписывал друзьям
реальную подоплеку своих «боговдохновенных» мистификаций.
Вторая победа Сципиона приходится на сезон, следующий за взя-
тием Нового Карфагена. Неточная хронология кампании колеблется
между 209 и 208 гг.8 Долгое время Публий поджидал возвращения
Лелия и налаживал связи с иберами. На его сторону перешли некото-
рые бывшие союзники Карфагена, в том числе Индибил и Мандоний,
могущественные северные князья, чьи семьи вернулись домой по мило-
сти проконсула. Вместе с испанскими отрядами Публий выступил про-
тив Гасдрубала, брата Ганнибала, двигавшегося к Пиренеям, за кото-
рыми начинался уже проторенный путь в Италию. Римляне нагнали
пунов у города Бекулы.
Гасдрубал занял выгодную позицию на высотах, образующих две
ступенчатые террасы. Основные силы пунов расположились на верхнем
плато, легкие стрелки и всадники заняли нижнюю площадку. Два дня
Публий не решался атаковать. На третий, ободрив солдат речью, он
сам повел легковооруженный отряд против передовых постов против-
ника на нижней террасе. С трудом одолев подъем, римляне без особых
усилий прогнали застрельщиков наверх и затем, получив подкрепление,
атаковали центр карфагенской армии, стоящей на второй высоте. Пока
они выполняли этот отвлекающий маневр, Сципион и Лелий обошли
Гасдрубала с флангов. Началось избиение окруженных. Карфагенский
полководец покинул поле боя и бежал к Пиренейским ущельям с ча-
стью армии и со слонами. Битва при Бекуле упрочила славу Сципиона,
но пуны достигли главной своей цели: Гасдрубал прорвался в Италию.
С пленными проконсул поступил по своему обыкновению: афри-
канцев продал, испанцев отпустил по домам без выкупа. Случайно его
внимание привлек красивый темнокожий мальчик. Он называл себя
Массивой, пленником царевича Масиниссы. Последнее имя было хоро-
шо известно римлянам: оно принадлежало карфагенскому союзнику,
вождю грозной нумидийской конницы. Вынашивая далеко идущие пла-
ны, Сципион отпустил юношу с царскими дарами и почетным эскортом.
Самую трудную победу молодой полководец завоевал в последний
год испанской кампании. В это время ему противостояли два карфа-
генских командующих — Гасдрубал, сын Гисгона, и Магон, второй
брат Ганнибала. Они объединили все наличные силы пунов и союзных
иберов в огромную, 50- или 70-тысячную армию. В численности рим-
ляне уступали противнику почти вдвое.
Решающая встреча произошла на юге, у города Илипа \Pol, XI,
20). Первое конное сражение завязалось, когда римляне возводили ла-
герный вал. Атаку произвела конница Масиниссы и Магона, навстречу
им римских всадников повели Сципион и Лелий; проконсул сражался
против нумидийцев: так впервые встретились и познакомились в деле
будущие верные союзники Сципион и Масинисса.
После успешного отражения конной атаки потянулись дни томи-
72
тельного «стояния». Римляне и пуны регулярно и безрезультатно вы-
ходили из лагерей и выстраивались для битвы; порядок построения
был всегда одинаков: в центре друг против друга — римляне и афри-
канцы, на флангах — испанские союзники.
Если верить Аппиану, в худшем положении находилась римская
армия, в лагере ощущался недостаток продовольствия. Сципион мучи-
тельно колебался перед лицом явно сильнейшего противника. В конце
концов он прибегнул к хитрости, позволившей ему повторить тактику
Ганнибала при Каннах. Однажды Публий вывел солдат из лагеря на
рассвете и построил их в новом порядке: испанцы — в центре, римля-
не — на флангах. Он по собственному печальному опыту знал дейст-
вие сильных фланговых клещей, зажимающих центр противника.
Уже не в первый раз перед битвой полководец явился войску в
образе вдохновенного свыше вождя: была разыграна сцена бурного
экстатического пророчества, захватившая массу людей. Полная вооду-
шевления армия двинулась на передовые карфагенские костры. Застиг-
нутые врасплох, пуны строились как обычно, не успев разглядеть нового
порядка римлян.
Расчет Сципиона оправдался, он завоевал свои Канны. Полибий
со знанием дела описывает точные и успешные маневры римских флан-
гов. Аппиан риторически повествует о тяжелом и долгом деле: карфа-
генский центр отчаянно рубился с римской пехотой, весы победы
колебались, пока сам Сципион не кинулся в ряды врагов. Спасая его
жизнь, легионеры сделали решающее усилие и обратили противника
в бегство.
Битвой при Илипе закончился многолетний спор Рима и Карфа-
гена за Испанию. Преследуемые пуны бежали к проливу, понеся при
отступлении большие потери. Карфагенские полководцы переправились
в островной город Гадес. На этот раз они покидали Испанию навсегда:
вскоре основная часть гарнизона Гадеса была отозвана для десанта в
Италию и город сдался римлянам. Таким образом карфагеняне были
изгнаны из Испании на 14-м году войны, на 5-м году командования
Сципиона (Liv. XXVIII, 16). Полибий рассказывает: когда все поздрав-
ляли Публия с этим событием и желали ему спокойной жизни после
великих бранных трудов, Сципион поблагодарил соратников за доб-
рые слова, но выразил иные надежды: «До сих пор карфагеняне воевали
против римлян, — сказал он, — теперь судьба дозволяет римлянам
идти войною на карфагенян» (Pol. XI, 24а).
По удалении пунов в Испании остались иберы и римляне, закон-
ные хозяева страны и пришельцы. Несмотря на либеральную дипло-
матию Сципиона, испанцы рано разглядели в новом союзнике старого
господина. На них ложилась тяжесть содержания римских армий, к
последнему году войны многие иберийские племена платили «союзнику»
дани (Liv. XXVIII, 25). До битвы при Илипе римляне не имели или
почти не имели друзей на юге, когда же на их сторону перешел князь
Атенис, вождь турдетанов, Сципион подчинил его племя восстановлен-
ному из руин греческому городу Сагунту. Окончательно разделавшись
с пунами, проконсул счел возможным припомнить старые грехи южных
иберов. Город Илитургис, изменивший Риму после поражения старших
Сципионов, был взят штурмом и стерт с лица земли. Публий лично
руководил штурмом и получил рану в шею. На его глазах происходило
поголовное истребление женщин, детей, стариков. В огне и крови кон-
чила свое существование Астапа, захваченная Л. Марцием.
На севере за год до битвы при Илипе карфагенские полководцы
73
успешно завербовали 9 тыс. кельтиберов, цвет самого воинственного
и сурового народа Испании. Эта армия рассеялась благодаря своевре-
менной победе Силана. В последний год сципионовского наместничества
(206 г.) взбунтовались старые римские союзники — Индибил и Ман-
доний, князья лацетанов и илергетов. Их вдохновили слухи о болезни
командующего и о беспорядках в военном лагере под Сукроном. Рим-
ские анналисты приписывали им планы установления владычества над
всей Испанией. В краю седетанов, на правом берегу Ибера, в узкой
долине, римская пехота во главе со Сципионом и конница во главе с
Г. Лелием положили на поле боя большую часть соединенной армии
лацетанов, илергетов и кельтиберов. Римляне остались полными хо-
зяевами положения.
За пять лет командования Публий Сципион приобрел в глазах
врагов и сограждан репутацию великого полководца. В возрасте Алек-
сандра, с которым его любили впоследствии сравнивать, он блестяще
проявил себя во всех видах военного искусства: в полевых сражениях,
при осаде городов, как главный стратег войны, повелитель нескольких
армий. Оживленные толки возбуждали и крупные дипломатические по-
беды Сципиона, соответствовавшие романтическому облику баловня
Удачи. В римских салонах о них говорили как об авантюрных при-
ключениях; молодежь восхищалась, почтенные мужи осуждали. По
сути же опасные дипломатические предприятия Публия вдохновлялись
глубоким и трезвым интересом его к Ливии.
Среди нумидийских царьков северной Африки выделялись могу-
ществом Сифак — повелитель западных племен и Гала — царь восточ-
ных нумидийцев. Первый в 213 г. заключил союз с братьями Сципио-
нами, второй дружил с Карфагеном. Сын Галы по имени Масинисса,
замечательно одаренный юноша, воспитывался в Карфагене, был влюб-
лен в знатную карфагенскую девицу Софонисбу, дочь Гасдрубала, и
преданно защищал интересы пунов на поле боя: его знаменитая кон-
ница громила Сифака в Африке и римлян — в Испании; полководец
Гасдрубал, Сын Гисгона, прочил Масиниссу себе в зятья.
Но к 206 году ситуация изменилась. Гала умер, и царство его
ослабло вследствие междоусобиц, Масинисса превратился в принца-
изгнанника, Сифак богател и процветал. Теперь карфагеняне начали
обхаживать своего бывшего врага. При его дворе появлялся Гасдрубал,
затеявший новое сватовство дочери.
Едва закончив завоевание Испании, Сципион устремил взгляды
на Ливию. Верность старого африканского союзника внушала сомне-
ние. Сначала Лелий посетил колеблющегося нумидийского царька, а
потом сам проконсул рискнул переплыть море ради свидания с Сифа-
ком. Публий и его свита шли на двух пентерах, охраняемые только
Удачей Сципиона. В виду африканского берега римляне едва успели
увернуться от семи карфагенских кораблей. В нейтральной царской
гавани почти одновременно ступили на землю с одной стороны Гас-
друбал, с другой — Сципион и Лелий.
Нумидиец, чья благосклонность оспаривалась двумя великими дер-
жавами, принял гостей в самом радушном настроении. Он доставил
себе удовольствие свести исконных врагов за одним столом. Во время
трапезы, в присутствии соперника, Сципион уклонился от обсуждения
серьезных вопросов и придал разговору легкий характер. Полибий
вспоминает со слов Лелия: «В беседе с Сифаком Публий обнаружил
такую приветливость и ловкость — к этому он имел большую способ-
ность от природы — что несколько дней спустя Гасдрубал заметил
74
Сифаку, что Публий показался ему опаснее в дружеской беседе, чем
на поле брани» (Pol. XI, 24а).
Рискованное путешествие завершилось удачно, однако успех Пуб-
лия имел временный характер: Сифак утвердил старый союз с Римом,
но верности его хватило едва на год. Великие последствия имели дру-
гие переговоры, происходившие в более скромной обстановке.
Масинисса, человек пылкого сердца, был глубоко тронут спасением
своего юного племянника, в нем зародилась личная приязнь к рим-
скому полководцу. В течение нескольких лет африканец был непосред-
ственым свидетелем храбрости и успехов Публия. Как раз в эти годы
закатывалась звезда Карфагена в Испании и одновременно ухудша-
лись личные обстоятельства Масиниссы. Сам Гасдрубал перенес свою
благосклонность на его старого соперника — Сифака.
На предательство нумидиец ответил изменой. После битвы при
Илипе он вступил в переговоры с Юнием Силаном и объявил о своей
готовности заключить с римлянами союз, но с одним непременным
условием: договор должно скрепить рукопожатие Сципиона.
Встреча состоялась несколько месяцев спустя, перед самым отъез-
дом Публия из Испании. Ради нее проконсул предпринял специальное
далекое путешествие из Тарраконы на юг. Тайное свидание в уединен-
ном месте имело характер очередного опасного приключения.
Личное знакомство воинов-сверстников не обмануло их предвари-
тельных надежд. «Уже раньше слава о военных подвигах Сципиона
внушила нумидийцу почтение к этому мужу, и он представлял себе
также наружность его величественной и прекрасной. Но еще большим
благоговением проникся он при виде его. Действительно, помимо да-
рованной ему самой природой величавости в Сципионе поражали длин-
ные волосы и вся его осанка, не прикрашенная нарядами, но приличная
истинному мужу и воину, и возраст его в полном расцвете сил, кото-
рым как бы возродившаяся после болезни юность придавала блеск и
полноту...» Очарованный нумидиец благодарил Сципиона за освобож-
дение племянника и заверял в своем желании служить лично ему и
римскому народу. Он высказал излюбленную мечту Публия: выразил на-
дежду на перенесение войны в Африку и обещал помощь на родной
почве. «С удовольствием смотрел на него и слушал его Сципион, так
как знал, что Масинисса был душой всей неприятельской конницы,
и в самом юноше все говорило о его великом духе» (Liv. XXVIII, 35).
Дружеское рукопожатие закрепило новый союз и положило начало
пятидесятилетней дружбе Масиниссы с фамилией Сципионов.
Можно заметить, что нумидиец заключил соглашение не просто с
уполномоченным Римского государства: он вступил в союз по преиму-
ществу с П. Сципионом и уже через эту связь разделил интересы Рима.
Племена западного Средиземноморья были еще малознакомы с вла*
стью сената; в течение 14 лет на западе практически бесконтрольно
распоряжалась одна римская семья, в глазах варваров — царственная
или даже царская династия. Сам Сципион в сношениях с испанцами
подчеркивал наследственный характер своей миссии. После окончатель-
ной победы над пунами он первым делом почтил память отца и дяди:
в их честь были даны великолепные погребальные игры в Новом Кар-
фагене. Торжество устраивалось не только для римлян, но для всех
народов Испании: многие иберы явились для участия в своеобразном
рыцарском турнире, который, по римским понятиям, соответствовал
гладиаторским играм: знатные испанские пары бились перед зрителями
насмерть, решая в поединке старинные владельческие споры.
75
Еще в первые годы войны, после взятия Нового Карфагена и
победы при Бекуле, в претории Сципиона происходили выразительные
сцены: родственники освобожденных заложников и отпущенные плен-
ные испанцы падали полководцу в ноги и величали его царем. Римские
офицеры сразу обратили на это внимание. Публий сначала смутился,
но лишь при повторении эпизода решительно остановил испанцев:
отвергнув имя царя, он предложил именовать себя императором. Это
временное почетное наименование триумфаторов, принятое как постоян-
ное звание, подчеркивало экстраординарный авторитет завоевателя
Испании.
Военизированный титул намекал и на особую связь Сципиона с
армией. Для римлян наследственный характер испанского командова-
ния тоже имел определенное обаяние: республиканские солдаты не
питали симпатии к царским династиям, но с пеленок почитали династии
аристократические. Само имя Сципиона, его внешнее сходство с лю-
бимыми вождями подняли дух легионов с первых шагов Публия в
Испании. Для поддержания авторитета требовались победы, для со-
хранения популярности — покровительство материальным интересам
армии. Публий хорошо знал это неписаное правило и руководствовался
им столь последовательно, что в Рим вместе с победными реляциями
просочились слухи о сугубой распущенности его солдат. Римские исто-
рики почти полностью замолчали эту черту сципионовского командо-
вания, на страницы анналов попали лишь самые крупные скандалы.
Вскоре после памятных игр в Новом Карфагене полководец тя-
жело заболел. Сразу заволновались испанские союзники, и одновремен-
но начался бунт 8 тыс. солдат, стоявших лагерем под Сукроном, на
побережье между Ибером и Новым Карфагеном. Это были ветераны,
давно не использовавшиеся в деле. Воины роптали на невыплату жа-
лованья, требовали прибыльной службы или демобилизации. Начала
падать дисциплина, потом солдаты выгнали из лагеря офицеров и вы-
брали себе новых начальников, осмелившихся присвоить фасцы. Мятеж-
ники дожидались только известия о смерти полководца, чтобы в об-
становке всеобщей анархии разграбить соседние города.
Выздоровление Сципиона расстроило их планы. Солдаты смути-
лись и охладели, главари устрашились своих знаков отличия. Бунт
успокаивался сам собой, но вставал вопрос о назидательном возмездии.
В штабе Сципиона имелись сторонники и суровых, и мягких мер. Пол-
ководец принял промежуточное решение: наказать зачинщиков. Мятеж-
ные легионы были вызваны в Новый Карфаген под предлогом уплаты
жалованья; радушная встреча усыпила их настороженность, заранее
отмеченных главарей арестовали тайно.
Утром после похмелья бунтовщики услышали призыв на сходку.
Они ринулись на площадь с угрожающими криками, надеясь запугать
проконсула, но скоро испугались сами: вторая армия, будто бы вы-
ступавшая в поход на испанцев, остановилась у городских ворот и,
развернувшись, во всеоружии окружила собрание. Сципион взошел на
трибунал и обрушил на мятежных солдат поток упреков — скорее
горьких, чем гневных. В конце речи рядовым участникам бунта была
обещана амнистия. Тут же на месте последовала казнь 35 самовольных
офицеров, обставленная самыми мрачными ритуалами. Суд завершился
церемонией замирения: легионеры заново присягали военным трибунам
и тут же получали жалованье.
Через несколько дней бывшие мятежники составили половину той
армии, которая сражалась с отрядами Индибила и Мандония. Нака-
76
нуне выступления в поход проконсул держал перед ветеранами вторую
речь — патриотическую и агитационную. Он обещал старым соратни-
кам фамилии Сципионов демобилизацию и триумф, напоминал о за-
слугах своей семьи, просил содействия при будущем соискании кон-
сулата.
Несомненно, сравнительно гуманный суд Сципиона объясняется не
в последнюю очередь его предвыборными расчетами. Вскоре необычная
снисходительность была проявлена и к побежденным испанцам. Во-
преки римскому обычаю Сципион не взял заложников, не поставил в
мятежные области гарнизоны, не потребовал даже разоружения невер-
ных союзников. Все помыслы его были уже сосредоточены на консулате
и Африке. Ему был нужен отчет о полном умиротворении Иберии.
В результате преемники Публия получили незавидное наследство: сразу
после отбытия Сципиона началось новое восстание илергетов и ла-
цетанов.
Публий покинул Испанию на исходе 206 г. до н. э. Он отплыл с
небольшой свитой, не дождавшись смены, так как торопился на кон-
сульские выборы. Для части своих ветеранов, по той или иной причине
осевших в Иберии, он основал поселение Италику — прообраз буду-
щих провинциальных колоний; несколько столетий спустя этот город
прославился как родина императоров Траяна и Адриана. Прочие ве-
тераны, оставленные на Марция и Силана, отправились на родину по
пятам своего полководца после прибытия новых наместников — Кор-
нелия Лентула и Манлия Ацидина у.
ПЕРВОЕ КОНСУЛЬСТВО
Отчет завоевателя Испании сенату был дан, по обычаю, у стен
Рима, в пригородном храме Беллоны. Обе стороны, слушатели и до-
кладчик, держались взаимно почтительно, но сдержанно. Сципион не
требовал чрезвычайных наград: он лишь намекал на свое желание
иметь триумф, воспрещенный ему как экстраординарному магистрату.
Сенат игнорировал незаконные намеки, но постановил отметить вели-
кий успех редкой церемонией — гекатомбой, жертвоприношением ста
быков.
Воодушевление народа превосходило все триумфальные почести.
Каждое появление любимого героя собирало огромные восторженные
толпы. Римляне постоянно окружали его дом, обещали ему консулат
и Африку на предвыборных сходках, образовывали живую стену вокруг
Комиция в день голосования. Испанские ветераны направляли в сенат
рекомендательные письма.
Законные притязания Публия были удовлетворены легко и удачно:
тридцатилетний полководец получил консулат в паре со своим сверст-
ником и доброжелателем П. Лицинием Крассом. Коллега без жеребьев-
ки уступил Сципиону провинцию Сицилию — исходный пункт афри-
канского командования. Оставалось завоевать официальное разрешение
на вторжение в Ливию. Консул предвидел сопротивление в сенате:
некоторым почтенным отцам не нравился и сам замысел, и чрезвычайное
влияние его исполнителя. Для нейтрализации противников была пуще-
на в ход кулуарная угроза перенести вопрос в народное собрание.
Средство подействовало наполовину: в день распределения про-
винций многие недруги молчали, страшась за авторитет сената и соб-
ственную популярность, но старики, герои Ганнибаловой войны, мно-
77
гократные консулы Фабий и Фульвий, выступили против сомнительной
авантюры. Фабий указывал на недостаток средств, на присутствие в«
Италии Ганнибала и на трудности войны в чужой стране: подозревали,
что за этими доводами скрывалась зависть старого полководца к мо-
лодой, блестящей славе. Фульвий порицал в основном демагогическое
давление Сципиона на сенат, и это обвинение оказалось самым дей-
ственным: народные трибуны, угрожая «вето», потребовали от консула
предварительного выбора между сенатом и комициями. Сципион по-
просил отсрочки на день для совещания с коллегой. В следующем
заседании он предоставил дело на волю сената. Состоялось благоприят-
ное постановление о переправе сицилийской армии в Африку по усмо-
трению консула. В субсидиях и наборе отказали, но разрешили вер-
бовать добровольцев и собирать пожертвования, т. е. вести войну за
свой счет.
Сципион праздновал победу. Под предлогом выполнения обета,
данного в Испании, он порадовал столицу великолепными играми.
Послы М. Помпоний Мафон и Кв. Катий отправились в Дельфы с да-
рами из испанской добычи — золотой короной и серебряным макетом
карфагенских доспехов.
План переноса войны в Африку был чрезвычайно популярен в
Италии: все верили, что Сципион уведет за собой Ганнибала. Пожерт-
вования поступали от друзей и городов. Этруски поставили оружие,
снаряжение, хлеб, строевой лес; умбро-сабельские области дали много
солдат. Под наблюдением нетерпеливого консула 30 боевых кораблей
были спущены на воду через 45 дней после доставки леса. Семь тысяч
добровольцев переправились в Сицилию.
Несмотря на спешку, подготовка африканской экспедиции заняла
целый год. Пришлось досушивать корабли, построенные из сырого де-
рева, новобранцы нуждались в обучении и снаряжении. Рассказывают
историю о трехстах всадниках, экипированных сицилийцами благодаря
хитрости Сципиона: сначала консул призвал богатых изнеженных си-
цилийских юношей на службу, а потом разрешил им вооружить вместо’
себя отборных италийских добровольцев; так бедные солдаты получили
коней, а богатые обыватели избавились от необходимости идти в опас-
ный поход. Новоиспеченные всадники образовали подобие дружины
консула. Сципион говорил, что в этом отряде нет ни одного человека,
который по его слову не бросился бы вниз головой с высокой башни
в море (Plut. Apoph. 75, 4).
Как наместник Сицилии, консул занимался послевоенным устрой-
ством греческих городов. Сторонники Публия в Риме говорили о его
популярности у провинциалов, противники — о страхе союзников перед
распущенной армией, прошедшей в Испании школу своеволия. Ливий
замечает, что в этих обвинениях была доля истины (Liv. XXIX, 20).
Сам консул не вполне отвечал римскому представлению об испол-
нителе серьезного предприятия. Сципион, разносторонний человек новой
эпохи, на протяжении всей своей жизни умел совмещать светские и
деловые интересы. В роскошных Сиракузах между дел он публично
разгуливал в паллии и крепидах (сандалиях), посещал театры и па-
лестры, окружал себя книгами и литераторами. Свита разделяла удо-
вольствия вождя.
В Риме просципионовская группировка имела в это время твердую*
позицию. В конце 205 — начале 204 г? прошли два мероприятия, под-
рывавшие аргументы противников африканского похода: во-первых,,
незадолго до выборных комиций командующий на Балканах П. Сем-
78
ироний Тудитан, соратник Сципиона по Каннам, подписал в Фенике
мир, завершивший десятилетнюю римско-македонскую войну; замире-
ние на востоке уменьшало риск западного похода. Во-вторых, жрецы-
децемвиры, ведавшие пророческими Сивиллиными книгами, открыли
«верное» средство изгнать Ганнибала из Италии: этот подвиг могла
совершить фригийская Матерь богов, которую следовало переселить
из Малой Азии в Рим. В апреле 204 г. священный камень, воплощение
богини, принял на корабле «лучший муж в государстве» — доброде-
тельный П. Сципион Назика, сын Гнея, двоюродный брат знаменитого
Сципиона. Друзья Публия получили на выборах большинство высших
магистратских мест, очень важная для его замыслов сицилийская пре-
тура досталась М. Помпонию Мафону, одному из его кузенов или дя-
дюшек. Полномочия самого Сципиона были продлены без всяких споров.
Благополучное течение событий прервала скандальная история,
едва не погубившая африканскую кампанию, как процесс гермокопи-
дов — сицилийскую экспедицию Алкивиада. Осенью 205 г. римляне
отобрали у Ганнибала южный греческий город Локры. Его оккупиро-
вали два отряда, подчинявшиеся Сципиону; один возглавлял легат
Кв. Племиний, другой — военные трибуны Сергий и Матиен. Поведе-
ние гарнизона соответствовало слухам о распущенности сципионовских
солдат: граждане Локр испытали все виды насилия и грабежа; за го-
родом была расхищена сокровищница Прозерпины — неприкосновен-
ная святыня, пощаженная даже Ганнибалом. Особым зверством, пре-
ступающим пределы человеческой натуры, отличался Племиний. Нако-
нец, мародеры передрались между собой: солдаты Племиния высекли
трибунов, а их противники изувечили и до полусмерти избили легата.
Дело дошло до суда командующего. Греки тоже принесли Сципиону
свои слезные жалобы, но их посольство не получило аудиенции. Кон-
сул во всем взял сторону Племиния, по его приказу трибунов аресто-
вали для препровождения в Рим. Ободренный легат истолковал при-
говор по-своему: на жалобщиков обрушились пытки и казни, Сергий
и Матиен были истерзаны и обезглавлены.
Трагический скандал докатился до Рима в начале нового года.
Маститые старцы во главе с Фабием подняли шум. К ним присоеди*
нился молодой сципионовский квестор Катон, который покинул про-
винцию, чтобы донести о разложении экспедиционной армии и невоен-
ном, даже не римском облике и образе жизни своего начальника.
Фабий потребовал крайней меры — лишить проконсула власти.
Первые сенатские дебаты закончились ничем: партии яростно про-
спорили весь день. Во втором заседании победило коварное предло-
жение молодого консуляра Кв. Цецилия Метелла: он советовал создать
комиссию из 10 сенатских легатов для расследования обвинений на
месте — в Локрах и Сицилии; в качестве главы комиссии рекомендо-
вался сицилийский претор — Помпоний Мафон.
Как и следовало ожидать, в Локрах козлом отпущения стал Пле-
миний, арестованный и отправленный в римскую тюрьму. Обиженных
греков Помпоний пригласил на суд в Сицилию, но желающих судиться
лицом к лицу с могущественным Сципионом перед трибуналом его
родственника, естественно, не нашлось. Помпоний мог спокойно за-
крыть первое дело.
В Сиракузах члены комиссии познакомились и с досугом, и с тру-
дами командующего: в первый день проконсул демонстративно раз-
влекал их по своему вкусу как гостей, на второй — предъявил полные
.арсеналы и показал слаженные маневры морских и сухопутных сил.
79
Легаты были искренне восхищены размахом и качеством военных при-
готовлений. Вопрос о греческих удовольствиях отпал сам собой. Вскоре
сенат утвердил решение комиссии о скорейшей переправе Сципиона в.
Ливию. Проконсулу разрешили комплектовать легионы по своему ус-
мотрению из всех наличных в Сицилии сил.
Сама Африка призывала завоевателя. Еще летом 205 г. Лелий,
совершивший пиратский рейд в район Гиппона Царского, привез бо-
гатую добычу и вести от Масиниссы. За полтора протекших года
нумидиец успел пережить массу приключений: он вернул себе отцов-
ское царство и потерял его снова, трижды терпел поражение от Си-
фака, трижды вырывался из битвы всего с несколькими всадниками,
воскресал из мертвых, разбойничал в горах. В конце концов царь-ски-
талец возглавил небольшую преданную дружину и возложил все на-
дежды на Сципиона. Он торопил римское вторжение в Африку 10.
Вслед за сенатской комиссией в Сиракузы явились послы Сифака.
Царь извещал о своем браке с карфагенской гражданкой Софонисбой
и предупреждал о разрыве союзных отношений в случае, если Сципион
ступит на землю Ливии. Во избежание панических толков проконсул
огласил подложный текст послания и отдал приказ о выступлении.
В начале лета 204 г. все сицилийские пешие и конные силы, все
провинциальные корабли собрались в южном портовом городе Лили-
бее. 40 военных и 400 транспортных судов принимали снаряжение,
полуторамесячные запасы продовольствия и формируемые на месте
легионы. Греческие и римские историки сохранили противоречивые
сведения о численности сципионовской армии: источники Ливия назы-
вали цифры от 10 до 35 тыс. На проводы явились делегации из сици-
лийских городов во главе с претором Помпонием. Из какого-то источ-
ника Ливий извлек подробный рассказ о последних часах перед отплы-
тием, о береге, усыпанном несметными толпами, о принятых сигналах
и строе кораблей, о последних распоряжениях Сципиона и его всена-
родной прощальной молитве при поднятии якоря {Liv. XXIX, 25—27).
После двух дней благополучного плавания, проходившего при ту-
манно-солнечной погоде, флот Сципиона бросил якорь в Прекрасной
Гавани, название которой привлекло командующего как доброе пред-
знаменование н.
АФРИКА
Вскоре после того как римские солдаты вступили на землю Ливии,
военные действия сосредоточились вокруг Утики. Сципион осаждал
этот крупный город-порт в течение трех лет, до конца войны. На рим-
скую базу близ Утики приходили корабли с припасами из Испании,
Сицилии и Сардинии, отсюда выступали экспедиции для захвата и
грабежа ливийских городов, сюда свозили добычу. Здесь Сципион на-
чал кампанию с осуществления очередной «хитрости», напоминающей
захват Нового Карфагена.
После первых кавалерийских боев, проигранных пунами, осенью
204 г. к Утике подошли основные силы Карфагена — армии Гасдру-
бала и Сифака, тестя и зятя, насчитывавшие в общей сложности до
80 тыс. пехотинцев и 13 тыс. всадников. Между тем скиталец Масинис-
са привел римлянам всего 200 конников.
В этой критической ситуации Сципион сумел сохранить инициа-
тиву за собой. Зимой он нейтрализовал Сифака, заведя с ним пере-
80
говоры, и одновременно на глазах Гасдрубала продолжал нападения
на город. Нумидийский царь искренне пытался примирить обе стороны,
предлагая карфагенянам очистить Италию, а римлянам — Ливию.
Сципиона не устраивало столь бледное окончание многошумного пред-
приятия, он пытался перетянуть старого союзника на свою сторону.
Затем беседы с людьми, побывавшими у Сифака, изменили планы
Публия.
Послы рассказывали о беспорядках в нумидийском лагере, о хи-
жинах, сплетенных из тростника, о шалашах, расположенных вне вала.
Сципион удвоил дипломатическое рвение и количество посольств. Под
видом прислуги по лагерю Сифака свободно расхаживали опытные
центурионы. Весной, когда уже казалось, что стороны приходят к со-
глашению, когда римские легаты посетили даже Гасдрубала, Сципион
неожиданно отказался от уступок и объявил о прекращении перемирия.
В первую же ночь «законной войны» лагерь нумидийцев запылал.
Люди, вырывавшиеся из огня, падали под мечами римских солдат,
расставленных в самых подходящих местах. Карфагеняне приняли
сначала дальнее зарево за естественно возникший пожар. Безоружные,
с ведрами, они выскакивали из лагерных ворот и натыкались на рим-
ские отряды. Вскоре огонь охватил их собственные бараки. Два лагеря<
и две армии были почти полностью истреблены в одну ночь.
Так начался 203 год — переломный год второй Пунической войны.
Результат «хитрости» упрочила победа в правильном сражении: на
Великих Равнинах продвинувшиеся от Утики легионы встретились с
новой, наспех набранной армией Гасдрубала и Сифака. В открытом
поле закаленная конница Сципиона атаковала и легко опрокинула
всадников-новобранцев противной стороны. Затем победители обру-
шились на беззащитные фланги и положили на месте 4 тыс. испанских
наемников-кельтиберов — центр вражеской армии.
После победы Сципион направился в сторону Карфагена, занимая
встречные города и области. Из высоко расположенного Тинета он уже
видел вдали стены главного города Ливии. Одновременно Лелий в
Масинисса отделились от основных сил и без труда заняли наследст-
венный удел восточных нумидийских царей. Сифак, готовясь к встрече
со своим извечным противником, сформировал третью армию за год,
но был побежден самой судьбой: во время конного сражения он слу-
чайно попал в плен, войско его распалось, и Масинисса без боя во-
рвался в Цирту — столицу западных нумидийцев.
Карфаген оказался без сухопутной армии и без союзника. Правда,
у него оставался сильный флот. Со скалы Тинета Сципион наблюдал
выход боевой эскадры из карфагенской гавани Котона в направлении
к Утике. Он поспешил возвратиться к лагерю и принять меры. Вокруг
римских боевых кораблей была воздвигнута стена из транспортных
судов, но морская атака карфагенян увенчалась некоторым успехом:
им удалось растащить часть «стены» и увести несколько кораблей.
Эта маленькая удача не изменила общего тяжелого положения пунов.
Скоро Сципион вернулся в Тинет и здесь в виду Карфагена продик-
товал условия мира смиренному карфагенскому посольству. Побеж-
денные должны были возвратить пленных, выдать перебежчиков, от-
казаться от всех владений за пределами Африки и возместить Риму
военные издержки. Замирение Карфагена гарантировалось сокращени-
ем его военного флота до 20 судов. Через год римляне потребовали
большего, но в это время обе стороны оглядывались на последний
пунийский резерв — армию великого Ганнибала. Задолго до перегово-
81
ров, сразу после битвы на Великих Равнинах, тайные эмиссары отплы-
ли в Италию, чтобы призвать Ганнибала на помощь отечеству.
В этот богатый событиями год завершилась история любовного
и политического соперничества нумидийских царей. Изгнанник Маси-
нисса счастливо завладел обоими нумидийскими царствами и прекрас-
ной женой Сифака. Ненавистная римлянам карфагенянка ускользнула
ют позорного плена, вступив в поспешный брак со своим прежним
женихом. Лелий, прибывший в Цирту после Масиниссы, попал прямо
на свадебный пир и едва не стащил Софонисбу с брачного ложа. По-
следнее слово принадлежало Сципиону. В лагере под Утикой Маси-
нисса выслушал непререкаемое мнение своего друга и патрона: жен-
щина, отвратившая Сифака от союза с Римом, не может хозяйничать
в доме союзника римского народа. Масиниссе пришлось выбирать
между царством и сердцем. После мучительных колебаний он испол-
нил волю Сципиона, но неожиданным для римлян образом: чаша с
ядом, посланная и мужественно принятая как печальный брачный дар,
избавила Софонисбу от унижения и всех горестей плена.
Сципион, выполнив государственный долг, окружил нумидийца
горячим дружеским участием: в день смерти Софонисбы он не отпус-
кал от себя убитого горем вдовца; на другое утро Масинисса был
выведен перед строем и осыпан похвалами и подарками; помимо зо-
лотой чаши и золотого венка он получил курульное кресло и римское
триумфальное одеяние — знаки утверждения его царского сана. Вскоре
столичные друзья Сципиона обеспечили послам Масиниссы блестящий
прием в сенате.
Несчастный Сифак был встречен своим бывшим гостем и союз-
ником с приветливым сочувствием, впоследствии даже рассказывали,
что он подвизался при Сципионе, как Крез при Кире, в качестве
мудрого советчика. Как бы то ни было, знатного пленника надлежало
передать в распоряжение сената, и Лелий, вестник сципионовских по-
бед, вскоре увез царя в Италию в качестве почетнейшего трофея; слом-
ленный духом нумидиец умер в одной из римских тюрем незадолго
до триумфа Публия или вскоре после него.
На исходе 203 г. Италия почти одновременно принимала посоль-
ства из Африки и выпроваживала иноземные армии. В те дни, когда
в Риме по распоряжению претора Элия Пета во всех храмах шла бла-
годарственная служба в честь успехов Сципиона, а Лелий и Кв. Фуль-
вий, легаты проконсула, пожинали лавры в сенате и народном собра-
нии, войска Магона и Ганнибала грузились на корабли в Лигурии и
Бруттии. Поучительный курьез отметил долгожданное событие: на ра-
достях римляне едва не забыли поблагодарить богов за долгожданное
освобождение отечества, старейшие участники войны имели случай;
посетовать на легкомыслие человеческой натуры (Liv. XXX, 21).
Перед консульскими комициями в курии обсуждался проект мир-
ного договора, доставленного карфагенским посольством. Отцы-сена-
торы высказывались то за мир, то за продолжение войны. Позицию
•сципионовских легатов древние историки определяют по-разному, на-
строение Публия, видимо, колебалось: он желал полной победы над
Карфагеном и Ганнибалом, но боялся появления преемника. Как раз
в это время консул Гн. Сервилий Цепион, преследуя уходящего Ган-
нибала, переправился в Сицилию и намеревался следовать дальше, в
Ливию; по желанию сената коллега Цепиона, Г. Сервйлий Гемин, на-
значил диктатора (П. Сульпиция Гальбу) для отозвания не в меру
рьяного полководца. Когда же состоялось решение о войне, новые кон-
82
сулы Тиб. Клавдий Нерон и М. Сервилий Гемин возобновили претензии
на Африку. На этот раз сторонники Сципиона во главе с Кв. Метеллом
добились сенатского постановления (Liv. XXX, 27; 40) о том, чтобы
народные трибуны вынесли вопрос в комиции. Народ высказался за
продление полномочий Сципиона. Консулы, по разрешению сената,
все-таки бросили жребий об Африке, командование на равных правах
с Публием досталось Нерону.
Сципион получил известия из Рима еще до возвращения Лелия
и двинул отборную часть армии от Утики на Карфаген, не дожидаясь
ни сенатского декрета, ни тем более соперника-консула. Повод для
возобновления враждебных действий дали сами карфагеняне: невзирая
на перемирие, они разграбили римские грузовые суда, потрепанные-
бурей, и покушались на сципионовских послов, посетивших Карфаген
по этому поводу. Публий воспользовался лозунгом «справедливой
войны» (bellum justum); одновременно по его приказу карфагенские-
эмиссары, вернувшиеся из Рима, были доставлены домой с демонстра-
тивной заботливостью.
Весной 202 г. посольства из Италии встречал в лагере под Утикой
легат Л. Бебий. Сципион отдавал распоряжения издалека: он уже
штурмовал города на подступах к Карфагену и отдавал их на раз-
грабление, руководствуясь правом «законной» мести. Навстречу Сци-
пиону от Гадрумета шел Ганнибал. Остановившись у города Замы,
на расстоянии пятидневного пути от Карфагена, пуны выслали вперед
разведку, которая попалась в руки римлян. Сципион якобы поступил
как некогда Ксеркс, царь персидский: показал лазутчикам свою мощь
и отпустил их с миром. Вскоре в римский лагерь явился вестник от
Ганнибала с предложением переговоров между вождями. Кажется,
оба полководца желали не только обменяться мыслями, но и взгля-
нуть друг другу в лицо.
Знаменитые противники немного сблизили свои армии и сошлись
в чистом поле между стоянками — каждый в сопровождении лишь
одного переводчика. Вряд ли кто-нибудь мог знать истинное содержа-
ние этой беседы без свидетелей. Красноречивые речи, вложенные в уста
Сципиона и Ганнибала античными историками, отражают одну непре-
ложную суть: беседа шла о мире, и стороны не сошлись в условиях.
На рассвете следующего дня армии вышли из лагерей и выстроились
в боевом порядке.
Предстояла великая битва: карфагеняне сражались за свое су-
ществование, римляне — за мировое владычество, кроме того, спорили
из-за первенства два крупнейших полководца всех времен и народов.
Армия Ганнибала отличалась особенно искусным построением, ко-
торое хвалили впоследствии и сам Сципион, и все знатоки военного
дела. Его разноплеменные войска были разделены на три боевые
линии: передовую образовывали кельты, балеарцы, мавры и прочие
заморские наемники — они должны были принять первый удар и вы-
мотать свежие силы противника; за иноземцами стоял цвет армии —
карфагеняне и ливийцы, готовые встретить уже утомленного врага;
глубоко в тылу расположился строй малонадежных эмигрантов из
Италии, которые не влияли на решающий ход сражения, но могли
довершить разгром противника. Фланги, по обычаю, занимала конница:
нумидийцы, бывшие союзники Сифака, — против Масиниссы, карфа-
геняне — против всадников Лелия. Более 80 слонов размещались перед
карфагенским фронтом — они предназначались для разрушения спло-
ченного римского строя.
83
Диспозиция Сципиона была рассчитана главным образом на от-
ражение атаки слонов. Он расчленил когорты на далеко отстоящие
друг от друга манипулы; между манипулами, а также между тремя
линиями гастатов, принцепсов и триариев, были оставлены коридоры,
куда застрелыцики-велиты должны были заманить слонов с тем, чтобы
животные пробежали в тыл между рядами.
Перед решительным моментом полководцы, как всегда, произне-
сли краткое ободряющее слово. Ганнибал обращался к разноплеменной
армии через вождей и переводчиков, Сципион говорил на этот раз не
столько восторженно, сколько уверенно.
Сражение началось с неожиданности, благоприятной для римлян:
в самом начале движения боевая музыка испугала слонов, и некоторые
животные, бросившись в стороны, расстроили свою конницу на обоих
флангах. Лелий и Масинисса, воспользовавшись случаем, погнали про-
тивника. Остальные слоны, увлекаемые велитами, пробежали по ко-
ридорам римского строя, не причинив ему особого урона.
Битва тяжеловооруженных пехотинцев в центре также с самого
начала приняла неожиданный оборот: линия наемников, поддаваясь
натиску гастатов, отходила ко второму ряду, но карфагеняне не про-
пускали отступающих в тыл и не оказывали им помощи. В результате
там и тут первый и второй строй Ганнибаловой армии завязали меж-
доусобную сечу. Тем не менее после включения в дело карфагенян и
ливийцев продвижение римлян остановилось, и начался бой не на
жизнь, а на смерть. Исход его оставался неясным до тех пор, пока
всадники Лелия и Масиниссы, прекратив погоню, не ударили карфа-
генянам в тыл. Большая часть воинов Ганнибала полегла на месте,
сам он с немногими всадниками умчался в Гадрумет.
Так закончилось сражение, названное впоследствии битвой при
Заме. Судьба Карфагена была решена. Ганнибал собственной рукой
стащил с трибуны одного штатского патриота, призывавшего к про-
должению войны.
Армия победителей совершала неспешные передвижения, обещав-
шие блокаду города с суши и моря. Римский флот под командованием
самого Сципиона продефилировал мимо карфагенской гавани. Сухо-
путная армия рассеяла конницу Вермины, сына Сифака — последнего
врага, вышедшего в открытое поле. Наконец, расположившись, как и
год назад, у Тинета, Сципион вручил римские требования 30 почтен-
нейшим карфагенским послам. Это был более суровый вариант первого
соглашения. Теперь флот Карфагена должен был сократиться до 10
судов, предписывалась выдача слонов, видимо, удваивалась сумма
контрибуции — с 5 до 10 тыс. талантов при условии выплаты по 200
талантов в год в течение 50 лет. Кроме того, карфагеняне возвращали
Масиниссе его владения и брали обязательство не вести войн ни в
Африке, ни вне ее без согласия римского народа. Соблюдение договора
гарантировалось сотней заложников. Ливий очень определенно объяс-
няет сравнительно мягкий характер сципионовского проекта: все чле-
ны его военного совета хотели продолжения войны и разрушения Кар-
фагена, но, предвидя затяжную войну и смену командующего, предпочли
мириться на приемлемых условиях (Liv. XXX, 36).
Маневры и переговоры продолжались до конца года. Посольство
Л. Сципиона, Л. Ветурия Филона и М. Марция Раллы доставило про-
ект договора в Рим только во второй половине марта, после консуль-
ских комиций. За это время сменились соперники Сципиона. Тиб. Клав-
дий Нерон потерял время в пререканиях с сенатом и долгих сборах;
84
новый консул Гн. Корнелий Лентул бурно возобновил его претензии.
Друзья Публия, особенно народные трибуны Ман. Ацилий Глабрион
и Кв. Минуций Терм, спорили с ним на конциях и в курии и едва
склонили сенаторов к миру. Когда Лентул воспротивился голосованию
в сенате, трибуны отдали на усмотрение народа все спорные вопросы
дискуссии (Liv. XXX, 40; 43). Трибы постановили: заключить мир с
Карфагеном, поручить это дело проконсулу Сципиону, ему же вывести
победоносное войско из Африки. Таким образом, ближайшие желания
Сципиона были удовлетворены, не осуществилась лишь его величай-
шая мечта: впоследствии он не раз повторял, что Нерон и Лентул
помешали ему разрушить Карфаген (Liv. XXX, 44).
Через 40 лет после окончания первой Пунической войны, на 17-м
году второй войны с Карфагеном (201 г.), П. Корнелий Сципион в
присутствии прибывших из Рима жрецов-фециалов и десяти сенатских
.легатов подписал мирный договор, содержавший предложенные им
условия. Пятьсот боевых кораблей покинули Котон и запылали в от-
крытом море. 4 тыс. пленных обняли своих избавителей. Предатели-
перебежчики ложились под топоры и повисали на крестах. Верный
союзник получил щедрую награду: на последней лагерной сходке Сци-
пион, с согласия сенатской комиссии, преподнес Масиниссе бывшее
царство Сифака с его столицей Циртой. Этот прощальный дар таил
в себе будущие несчастья обезоруженного Карфагена.
По завершении всех дел в Африке римская армия благополучно
переправилась в Лилибей, из гавани которого три года назад она
отплывала навстречу неизвестной судьбе. Отсюда большинство солдат
были перевезены морем в Остию, а полководец не отказал себе в удо-
вольствии проследовать в Рим сухим путем, с юга на север, через
йсю Италию, по дороге, пролегающей между ликующими толпами.
В Рим Сципион вступил с блестящим триумфом, за которым последо-
вали многодневные великолепные празднества. Граждане не знали
меры в выражении любви к своему кумиру. В эти дни неизвестно от-
куда, из самых недр ликующих масс, явилось прозвище «Африкан-
ский» — почетнейший дар народа победителю Ганнибала12. После
.африканского триумфа его называли также — может быть, в подра-
жание Александру Македонскому — Сципионом Великим (Pol. XXXII,
12; 13).
В поколении внуков, когда время обобщило и укрупнило черты
великого полководца, римляне считали, что Сципион мог присвоить
себе царскую власть в любой части света (Pol. X, 40). Имперские
авторы (Ливий, Валерий Максим, Силий Италик) упоминают особое
проявление общего энтузиазма: народ якобы предлагал Сципиону
шечную диктатуру или вечный консулат и желал поместить его статуи
в курии, в Комиции и среди изображений богов на Капитолии, но ге-
рой отверг все чрезмерные почести. Эти сведения имеют один общий
и единственный источник — речь Тиб. Семпрония Гракха, народного
-трибуна 187 г. (Liv. XXXVIII, 56), которая читалась в эпоху Августа;
подлинность ее ставилась под сомнение даже в те легковерные времена.
Рассказ о вечной диктатуре несовместим ни с общественной атмосфе-
рой конца III в., ни с историей многотрудной борьбы Сципиона за
право закончить войну. Лучший латинский автор, Ливий, отверг эту
«версию.
Публий Сципион дал битву при Заме в классическом возрасте
великих людей — в 33 года. Испания была его юностью, его двадца-
тыми годами, Африка — зенитом жизни и славы. Кажется, уверовав-
85
ший в себя полководец все реже оглядывался на богов и людей: сны
и знамения исчезают из биографии зрелого Сципиона, армия его под-
чиняется более строгой дисциплине. Солдаты, перебившие население
сдавшегося города Лоха, были лишены добычи, три центуриона каз-
нены. Беспощадную форму африканская война приняла только один
раз — в начале 202 г., после нарушения Карфагеном перемирия: в это
время Сципион не принимал сдачу ливийских городов и поголовно*
обращал их население в рабство.
По условиям места африканская война имела более централизо-
ванный характер, чем испанская. Все крупные мероприятия, кроме
завоевания западной Нумидии, совершались под началом самого Сци-
пиона, но, как и прежде, полководец заботился о выдвижении верных
друзей. Посторонние не приживались в штабе Публия: слишком неза-
висимый квестор Катон был отослан в Рим не позднее конца 203 г.,
его заменил Лелий в чине экстраординарного квестора. По желанию-
проконсула полномочия префекта флота были закреплены за Гн. Ок-
тавием, соратником Публия по Каннской битве; сын Октавия коман-
довал впоследствии флотом Эмилия Павла, шурина Сципиона. М. Бе-
бий Дивес («Богач») был послом в Карфаген и начальником лагеря
под Утикой; много лет спустя молодые Бебии также служили при
штабе Павла. Кв. Минуций Терм отличился при Заме и скорее всего-
принимал участие в завоевании царства Сифака 13, в 201 г. в звании
народного трибуна он отстаивал полномочия своего командира от пре-
тензий Лентула, а в конце 194 г. получил консульский империй из рук
Сципиона.
Октавии и Бебии принадлежали к числу «новых людей», их фа-
милии завоевали консулат только в конце 80-х — середине 60-х годов
II в. Терм, ставший консулом через 8 лет после триумфа Сципиона,,
тоже не блистал знатностью. Очевидно, Публий по-прежнему выдвигал
и отличал «новых людей».
Луций Сципион выполнял поручения брата в Сицилии и получил
похвалу за храбрость в Африке, но еще больше отошел в тень по
сравнению с испанской кампанией. Ливий упомянул только одну мис-
сию Луция — посольство в Рим в 201 г.
ОТ ЗАМЫ ДО МАГНЕЗИИ
После триумфа настала пора пожинать лавры. В первый мирный
год столичный плебс насладился еще одними пышными играми своего
любимца, а сенат принял постановление о наделении землей солдат-
ветеранов Сципиона — по 2 югера за каждый год службы в Испании
и Африке. Для осуществления этого проекта была избрана комиссия
децемвиров (десяти мужей), укомплектованная сторонниками Публия.
В 199 г. проходили цензорские выборы, и Сципион, как и следовало
ожидать, без труда получил голоса избирателей; в напарники ему
дали П. Элия Пета, опекавшего его посольство в 203 г. Цензоры про-
извели перепись сословий, не вынеся ни одного порицания народу,
окончившему великую войну. Элий Пет поставил имя своего молодого
коллеги во главе списка сенаторов14. В ближайшие годы друзья и
союзники Сципиона имели успех на преторских и консульских выбо-
рах: очевидно, должности доставались в это время преимущественно
популярным участникам африканского похода. Испанией до 197 г. ко-
мандовали почти сплошь Корнелии.
86
Замысел обеспечения сципионовских ветеранов землей не получил
полного воплощения. По неизвестной причине комиссия децемвиров
прекратила существование, и Публий увлекся устройством приморских
военных поселений. Будучи цензором, он вывел на побережье Кампа-
нии гражданскую колонию Портовый Стан — род пограничного гар-
низона из 300 семей. В ближайшие годы аграрные триумвиры его
круга основали на юге Италии — в Кампании, Апулии и Бруттии —
еще 8 колоний такого типа, три из них — в год второго консульства
Публия (194 г.). При консуле Сципионе были выведены также две
«большие латинские колонии в Бруттий; наделы в них получили пехо-
тинцы и всадники. Так как с 200 г. римляне воевали с Македонией и
ждали войны с Антиохом Сирийским, военизированная колонизация
решала две задачи: устройство ветеранов и охрану южного побережья
от сирийского флота. Видимо, помыслы Сципиона по-прежнему тяго-
тели к военным проблемам.
В гражданской сфере во время борьбы с Карфагеном спала поли-
тическая активность народного собрания, упрочилось влияние сената
и полководцев-аристократов. Демократические герои Форума типа
Фламиния и Варрона исчезли с политического горизонта. Многие «но-
вые люди» молодого поколения делали карьеру в свите знатных пат*
ронов. В начале 90-х годов среди соперничающих группировок ноби-
литета, несомненно, преобладала «партия» знатных и «новых» союз-
ников победителя Ганнибала, оккупировавшая большинство магистрат-
ских мест. Люди, наблюдавшие вблизи сципионовскую манеру руковод-
ства, говорили о правлении в духе царском. Такие речи раздавались
и во время первого, военного консульства Сципиона (Liv. XXIX, 19),
и на закате его гражданского первенства (Liv. XXXVIII, 54). Непомер-
ная слава налагала отпечаток на все стороны жизни Публия Африкан-
ского. Лучшими государственными деятелями он называл сицилийских
тиранов-полководцев Дионисия и Агафокла, победителей карфагенян
(Pol. XV, 35).
Скромность и умеренность никогда не были присущи натуре тон-
кого и обходительного героя. С ранней юности он держал себя как
‘божественный избранник. Даже внешне «гений» отличался от прочих
смертных длинными кудрями. Как человек благородного воспитания
и вкуса, Сципион не любил помпу и лесть (Liv. XXXVII, 7), но рас-
считывал на признание своего величия. Хороший тон нарушали вспыш-
ки крутого высокомерия: он не терпел противодействия, и поэтому,
когда однажды квестор отказался отпереть казначейство, он сделал
это сам, заявив, что поступает по праву того, кто наполнил казну; он
считал себя персоной неподотчетной и при попытке ревизии разорвал
счетные книги на глазах сенаторов. Публий позволял себе такие жесты,
потому что величайший поэт эпохи Энний при жизни возводил его в
ранг небожителей, а плебс был готов носить своего кумира на руках.
Победы Сципиона Великого удовлетворяли патриотическую гор-
дость народа и армии, благодаря ему плебеи вкушали мир и дешевый
африканский хлеб, солдаты подсчитывали барыши от наград либераль-
ного и щедрого полководца. Простой народ любил победителя Ганни-
бала, хотя ни Публий, ни «новые люди» из его свиты не имели славы
демократов. Более того, 2 тыс. его ветеранов были оставлены в Сици-
лии и против воли отправлены на македонский фронт, поселенцы сци-
пионовских военных колоний разбегались.
После африканского похода Сципион позволил себе отдых от
великих дел. Он вернулся с войны богатейшим человеком и мог на-
87
сладиться досугом и комфортом. Под стенами Рима раскинулся его
сад, на Форуме, на месте будущей Семпрониевой базилики, был вы-
строен новый особняк (Liv. XLIV, 16). В процессиях благочестивых,
матрон жена его Эмилия шествовала с дорогой утварью, в сопровож-
дении свиты. Существовало мнение, что после войны воздержанный
Сципион изнежился, но суд этот кажется чересчур строгим. Свободное
время Публий посвящал интеллектуальным занятиям и не раз гово-
рил, что на досуге у него особенно много дел. В доме подрастали
дети: два мальчика и две девочки получили строгое воспитание и бле-
стящее образование. Внутренний быт семьи отличался традиционной
аристократической простотой: потомки удивлялись скромной вилле и
маленькой баньке великого Сципиона (Sen. epist. 86).
Первая половина 90-х годов протекала как время сравнительно
благополучного первенства Публия Африканского, но в середине деся-
тилетия он мог заметить, что прогуливает «капитал» своей славы.
В 195 г. одно из консульских мест занял М. Порций Катон, бывший
строптивый квестор Публия. По жребию ему досталась Испания, где
только что началась большая война. Сципион, кажется, намеревался
обновить славу в своей первой провинции и всячески интриговал про-
тив соперника. Несмотря на его происки, Катон успешно, в один год,
закончил кампанию, добился утверждения своих мероприятий в сена-
те, получил право на демобилизацию солдат и триумф.
В том же году Карфаген посетила сенатская комиссия в составе
Гн. Сервилия Цепиона, Кв. Теренция Куллеона и М. Клавдия Мар-
целла, враждебных или чуждых Сципиону лиц15. Легаты явились в
Африку, чтобы требовать выдачи Ганнибала, знаменитый полководец
был вынужден бежать к царю Антиоху. Сципион выступал в сенате
против травли Ганнибала, против вмешательства во внутренние дела^
Карфагена. Мнение его снова потерпело поражение.
Публий не мог не чувствовать увядания своей славы вне военного1
поприща. В Риме говорили о новых подвигах, называли новые имена:
Марцелла — триумфатора над галлами, Катона — покорителя испан-
цев, особенно Тита Квинкция Фламинина — победителя Македонии.
Сципион внимательно следил за событиями на эллинистическом вос-
токе. Потеряв возможность усмирять испанцев, он сосредоточил свои
надежды на Антиохе, войны с которым ожидали со дня на день.
После неудачного года сципионовская группировка добилась свое-
го рода юбилейного консульства. В 194 г. государство возглавили сы-
новья тех магистратов, при которых началась вторая Пуническая
война: П. Сципион Африканский (консул во второй раз) и Тиб. Сем-
проний Лонг. Несомненно, это была заявка на большую кампанию.
Сципион требовал жеребьевки провинции Македонии, т. е. восточного
командования. Сенат отверг его притязания и взял мирный курс: со-
стоялось постановление о выводе римских гарнизонов из Греции, оба
консула получили назначение в Италию.
Второе консульство Сципиона протекало бесцветно. Единственное
значительное мероприятие Публия только подорвало его популярность:
по инициативе Сципиона цензоры приказали эдилам отделить на зре-
лищах сенатские места. На Римских играх народ впервые лицезрел
новшество. Немногие хвалили честь, оказанную высшему сословию,
массы роптали: «Толковали, что всякое увеличение значения сенаторов,
делается за счет ущерба достоинства народного и что все отличия,
которые ведут к более резкому разграничению сословий, имеют послед-
ствием уменьшение свободы, равенства и взаимного согласия. Ведь в
88
продолжении пятисот пятидесяти восьми лет смотрели же зрелища
все граждане вместе!.. Неслыханная прихоть надменности, какой до-
ныне не оказывал и не желал сенат ни одного народа...» (Liv. XXXIV,
-54). Впоследствии Сципион жалел о содеянном. С этого времени он
почувствовал охлаждение симпатий плебса. Уже в следующем году
он потерпел поражение на выборных комициях: народ обошел внима-
нием его двоюродного брата Назику и любимого друга Гая Лелия;
предпочтение было отдано брату Тита Квинкция Фламинина. Ливий
поясняет: «Слава Сципиона была более, но чем она была значитель-
нее, тем и сильнее возбуждала зависть. Слава Квинкция была новее,
так как он в этом же году получил триумф (за Македонию). Присое-
дините сюда и то, что Сципион уже десятый год обращал на себя
общее внимание, а это обстоятельство самим пресыщением делает ве-
ликих людей менее интересными...» (Liv. XXXV, 10).
После неудачного консульства Сципион искал успеха на дипло-
матическом поприще. В 193 г. он взялся разрешить территориальный
спор между Масиниссой и Карфагеном. В Африке влияние его было
таково, что, как замечает Ливий, он мог бы кончить дело кивком
головы. Но комиссия в составе Сципиона и его друзей — Г. Корнелия
Цегета и М. Минуция Руфа — намеренно оставила дело нерешенным.
По своей ли воле или по распоряжению сената (Ливий не решается
ответить на этот вопрос) Сципион положил начало политике страв-
ливания Нумидии и Карфагена, которую продолжали все последующие
посольства в Африку.
В начале 192 г. Сципион отбыл на восток, к границам Сирии.
В это время переговоры с Антиохом должны были вести консуляры
Сульпиций Гальба и Виллий Таппул, командовавшие на Балканах до
Тита Фламинина. Сципион присоединился к их миссии. Больше всего
римлян интересовали планы Ганнибала — главного советчика Антиоха;
боялись, что пуниец вынашивает замысел нового вторжения в Италию
во главе сирийских войск. Оставив больного Сульпиция в Пергаме,
Виллий и Сципион посетили в Эфесе случайно оказавшегося там Ган-
нибала. Инициатива переговоров принадлежала Виллию; часто встре-
чаясь с пунийцем, он намеренно компрометировал его в глазах Антио-
ха. Сципион виделся со своим знаменитым противником, кажется,
только однажды. Сохранилось воспоминание о том, как римлянин и
карфагенянин разговаривали во время прогулки и Публий любезно
пропускал собеседника вперед. Тогда же Сципион попросил Ганнибала
указать трех лучших полководцев, тот назвал Александра, Пирра и
себя, опустив имя Публия. Это была настоящая пунийская хитрость:
обида Сципиона означала бы его поражение в легком застольном раз-
говоре. Но римлянин, мастер светской беседы, только засмеялся и
спросил, на какое место поставил бы себя Ганнибал, если бы одержал
победу над ним, Сципионом. Карфагенянин в свою очередь оказался
в ловушке, но также с честью вышел из неловкого положения: он по-
ставил себя выше всех названных раньше полководцев, показав тем
самым, что имя его гостя было обойдено, как не имеющее сравнения
(Plut. Tit. XXI; Liv. XXXV, 14; Арр. Syr. 10).
Бывшие враги встретились и разошлись по-рыцарски. Антиоху не
было предъявлено никаких официальных претензий по поводу опасного
изгнанника. Древние историки противопоставляют великодушие Сци-
пиона непримиримой ненависти Тита Фламинина, преследование ко-
торого довело Ганнибала до самоубийства.
Восточное путешествие Сципиона, было ли оно официальным или
89
частным, не оказало существенного влияния на ход событий. Сообра-
зуясь с докладом послов, сенат настроился на мир, а течение событий
независимо от чьей-либо воли увлекло государство к войне. Осенью
192 г. пришло неожиданное известие о высадке сирийского царя в
Греции; сразу после консульских комиций была официально объявле-
на война.
На выборах победила группировка, предвидевшая столкновение
с Антиохом: консулат получили Сципион Назика, «лучший муж в
государстве», и Маний Ацилий Глабрион — «новый человек» и филэл-
лин, защитник Сципиона Африканского в 201 г., возможно—ветеран
африканской кампании. Командование на Востоке по жребию доста-
лось Глабриону, но в начале года Корнелии сумели обратить на себя
всеобщее внимание: в апреле консул Назика на свой счет устроил ве-
ликолепные десятидневные игры в честь своей недавней испанской
претуры; одновременно совершилось освящение храма Идейской Ма-
тери богов, принятой им 13 лет назад, и в связи с этим впервые были,
даны сценические Мегализийские игры. В штаб Глабриона вошли два
Луция Сципиона — брат и сын великого полководца 16.
Кампания на Балканах совершилась легко и быстро. Греки не
поддержали авантюру своего сирийского «освободителя», только афа-
маны и этолийцы открыто отпали от Рима. Предприятие царя выгля-
дело настоящей авантюрой ввиду слабости его десятитысячного де-
санта. Появление консульской армии вызвало поспешное отступление
Антиоха до Фермопил. В узком проходе, овеянном славой трехсот
спартанцев, сирийцы попытались занять оборону, но, как и во времена
Ксеркса, обходный маневр вывел наступающих в тыл противника.
Армия Антиоха обратилась в паническое бегство, рассеялась по всем
направлениям и была перебита по частям. Лишь жалкий отряд во<
главе с царем добрался до Эвбеи и переправился в Эфес. Главная за-
слуга победы принадлежала легату М. Порцию Катону, который опро-
кинул заслон этолийцев на заветной боковой тропе Фермопильских
высот.
Два «новых человека», консул и легат, недолюбливали друг друга:
Ацилий был политиком сципионовского типа, он искал популярности,
щедро раздавая солдатам награды и отпуска; Катон боролся с подоб-
ными «царскими» замашками еще в бытность свою квестором. Тем не
менее в радостные дни победы Ацилий не мог лишить ее виновника
почетной миссии вестника в Рим. Он ограничился тем, что за два дня
до отъезда Катона отправил в Италию второго посла — Л. Сципиона.
Лишь из-за нерасторопности Луция Катон опередил его на считанные
доли часа, и первым начал доклад в сенате. К народу были выведены
оба легата, и граждане имели возможность связать имя одного из
Сципионов со счастливым известием. Почти одновременно столица
рукоплескала триумфатору Сципиону Назике, который окончательно
разбил галлов-боев, подчинив Риму правобережье По.
Успех Глабриона не обещал еще легкого окончания сирийской
войны. Главные силы Антиоха располагались в Азии, в Эфесской га-
вани стоял его мощный флот под командой искусного наварха Поли*
ксенида. При царе находился Ганнибал, одно имя которого наводило
страх на поколение, пережившее Пуническую войну. Перед началом
решающей схватки надежды римлян обратились на их величайшего
полководца — Публия Сципиона Африканского.
Правда, время экстраординарных командований кончилось. Дело
ограничилось тем, что консулат получили самые близкие Публию лю-
90
ди: брат Луций и друг Гай Лелий (190 г.). По соглашению с консу-
лами решено было распределять провинции без жребия, по усмотрению
сената. Симпатии отцов склонялись к талантливому и всеми любимому
Лелию, но Публий высказался в пользу брата, обещая сопровождать
его в качестве легата. Это обязательство решило дело: Публий, по
выражению древнего историка, стащил триумфальную одежду с друга.
Поход фактически возглавили два Сципиона, 5 тыс. ветеранов-добро-
вольцев присоединились к армии, которая собиралась в Брундизии к
15 июля 190 г.
Дорога до Сирийского царства оказалась долгой. На Балканах
Л. Сципион принял в наследство от Глабриона войну с этолийцами,
и Публий едва отвлек брата от затяжной осады этолийских городов.
Только в конце лета римская армия двинулась, наконец, к проливу
через Македонию и Фракию, по безопасным дорогам, хранимая по-
печением македонского царя, бывшего противника, а ныне — благо-
разумного союзника Рима. Филипп V, человек тонкий и хорошо осве-
домленный, выказал себя прекрасным гостеприимцем: при македон-
ском дворе братьям Сципионам был оказан прием достойный, но без
излишней роскоши, совершенно отвечавший вкусам Публия.
В то же лето 190 г. у берегов Малой Азии шла упорная морская
война. Римляне старались блокировать флот Поликсенида в гавани
Эфеса, их союзники родосцы стерегли Эгейское море от финикийской
эскадры Ганнибала, преданные Риму пергамцы отражали царя от
самых стен своего города и одновременно готовились переправить
войско Сципионов через Геллеспонт. Победа родосцев над Ганнибалом
и претора Л. Эмилия Регилла над эфесским флотом обеспечила пол-
ное превосходство римлян на море. Антиох в панике покинул берега
Геллеспонта, оттянув силы в глубь страны. В конце февраля, накануне
тех дней, когда в Риме выносились из храма священные щиты Марса,
армия Сципиона благополучно переправилась на азиатский берег.
Целый месяц римляне простояли у моря: походы, начатые во вре-
мя праздников Марса, считались несчастливыми. Публий Сципион,
жрец-салий, задержался для священнодействий на европейском берегу.
В лагере его дожидался царский посол Гераклид, который надеялся
купить легкие условия мира у авторитетного брата консула. Когда
встреча состоялась, Публию были обещаны неограниченно крупные
суммы из царской казны и освобождение сына, попавшего в плен во
время конной разведки. И в палатке Публия, и в совете консула посол
выслушал одинаково гордый и непреклонный ответ: римляне требовали
оплаты всех военных издержек и удаления сирийцев из Малой Азии
за хребет Тавра. Старший Сципион от себя дал совет вовремя согла-
шаться на римские условия, прибавив, что торговаться нужно было
раньше, а не теперь, когда уже наготове и седло, и узда (Plut. Apoph.
75, 8). Когда чуть позже Антиох безвозмездно отпустил молодого Лу-
ция Сципиона, отец отблагодарил царя лишь одним предостережением:
не вступать с римлянами в бой во время его отсутствия. Царь принял
эти многозначительные слова близко к сердцу, но судьба распорядилась
по-иному.
Осенью 189 г. противники сблизились и возвели укрепленные ла-
гери. Больной П. Сципион лежал в это время в приморской Элее. По
его желанию роль главного военного советника взял на себя консуляр
Гн. Домиций Агенобарб, он и командовал в решающий день битвы
при Магнезии.
Почти две недели Антиох добросовестно уклонялся от сражения,
91
поджидая Публия. Наконец, растратив собственное терпение и боевой
дух армии, выстроил свои разноплеменные полчища вдали от лагеря.
В центре, против римских и италийских легионов, встала тяжело-
вооруженная фаланга македонского образца: глубокий строй, ощети-
нившийся длинными копьями, в промежутках между его рядами воз-
вышались слоны. На флангах разместились пестрые разноплеменные-
вспомогательные отряды и конница, среди которой выделялись эскад-
роны панцирных всадников-катафрактов. Впереди кавалерии, против
правого фланга римлян, заняли место серпоносные колесницы.
Римляне особенно позаботились о защите справа. Там выстрои-
лись их греческие и азиатские союзники во главе с Эвменом Пергам-
ским и трехтысячный отряд римско-пергамской конницы. Левый фланг,
примыкавший к обрывистому берегу реки Фригия, прикрывали только
4 эскадрона всадников.
Сражение началось на стороне Эвмена. По приказу пергамского
царя лучники и пращники врассыпную набросились на смертоносные
колесницы, пугая лошадей метательными снарядами и криками. Обе-
зумевшие животные понеслись во все стороны, и скоро «эти бесполез-
ные игрушки» очистили поле боя. Паника захватила вспомогательные'
отряды, стоявшие за колесницами, и катафракты, оставшиеся без при-
крытия, не выдержали первого натиска римской конницы. Легионы об-
рушились на фалангу в центре и со стороны оголившегося фланга, тол-
пы беглецов расстраивали строй копейщиков не менее врага. Со сло-
нами римляне научились управляться еще в Африке; их издали коло-
ли копьями или, сближаясь, ловко подрезали им ножные жилы.
На берегу Фригия атаку начал сам Антиох. Небольшой отряд рим-
ских всадников откатился под ударом катафрактов, вслед за ним в
бегство обратились латинские когорты, стоявшие близ берега. Поло-
жение спас военный трибун М. Эмилий Лепид, начальник лагерного»
гарнизона. Его солдаты ринулись на поле боя, остановили беглецов и
оказали царю упорное сопротивление. Вовремя подоспели подкрепле-
ния с правого фланга. Антиох первым отчаялся в успехе и покинул сра-
жение. Вскоре битва приняла характер резни, римляне без труда за-
хватили и разграбили царский лагерь.
Латинские анналисты рассказывали, что сирийцы оставили на по-
ле боя 50 тыс. солдат и 3 тыс. всадников, римляне потеряли не более-
300 легионеров и 24 всадника, Эвмен — 25 человек. Как бы мы ни сом-
невались в точности этих впечатляющих цифр, ясно одно: они сохрани-
ли воспоминание о необычайно легкой победе.
Царское посольство выслушало ультиматум победителей в Сар-
дах — бывшей резиденции Антиоха. Римская армия размещалась в
это время на зимний постой, Публий прибыл в ставку брата из Элеи.
Первую роль на переговорах опять играл старший Сципион. В присут-
ствии проконсула он изрек окончательное решение римлян, которое ма-
ло отличалось от условий, поставленных до победы: удаление царя за
Тавр, уплата контрибуции (теперь была названа точная цифра в
15 тыс. талантов: 500 немедленно, 2500 — после утверждения мира,
12 тыс. — в течение 12 лет), возмещение Эвмену за разорение окрест-
ностей Пергама, выдача 20 заложников и нескольких эмигрантов, рья-
ных врагов Рима. Кажется, имя Ганнибала не было названо. Антиох
согласился со всеми требованиями. Победоносные солдаты немедленно
получили двойное жалованье из первого взноса контрибуции.
В 189 г. в Риме были плохо осведомлены о положении дел на Во-
стоке. В марте пришло известие о благополучной переправе черев
92
Геллеспонт, а затем, уже при новых консулах, распространились фан-
тастические слухи о тайных переговорах братьев с Антиохом, о их пле-
нении, о полном поражении римской армии. Лишь в ноябре или декаб-
ре 189 г. легат Л. Сципиона М. Аврелий Котта привез радостную но-
вость. Вслед за ним прибыли царские послы и многие азиатские деле-
гации.
При всеобщем ликовании чаша общественного мнения снова скло-
нилась на сторону Сципионов. Сенат ратифицировал их мир, внеся в<
договор лишь незначительные добавления. Консул Вольсон отбыл на
Восток для окончательного устроения Азии с комиссией из 10 сенат-
ских легатов, в которую вошли друзья и родственники победителей.
Луций и Публий возвращались домой, отягощенные добычей и
славой, жертвуя по пути золотые венки Аполлону Делосскому и Дель-
фийскому. Они были еще в дороге, когда 1 февраля Рим праздновал’
триумф их адмирала Л. Эмилия Регилла. В это же время всеобщий лю-
бимец Лелий давал отчет об успешной колонизации правобережья Пог
крупные наделы получили испанские и африканские ветераны Публия.
Лишь одна тучка маячила на горизонте сципионовских удач: в 190 г.
Ацилий Глабрион, первый победитель Антиоха, прошел через позорный
судебный процесс по поводу присвоения части военной добычи; свиде-
телем обвинения выступал Катон, соперник Ацилия по соисканию цен-
зуры. Дело закрылось после отказа обвиняемого от участия в цензор-
ских комициях.
Братья Сципионы прибыли к стенам Рима весной 188 г. В доба-
вочном месяце, который вставлялся иногда между февралем и мартом,.
Луций вступил в столицу с блестящим триумфов. Римляне впервые ли-
цезрели богатства эллинистического Востока — испанская и африкан-
ская добыча великого Сципиона меркла перед роскошью Азии. Воины
Луция еще раз получили двойное жалованье, сам он заявил претензию
на титул Азиатского; прозвища такого рода уже входили в моду и не
нуждались в народном признании. На первых порах величие его побе-
ды ставилось под сомнение только в кулуарных разговорах.
Вскоре Капитолий украсился памятниками азиатской войны: Лу-
ций Сципион заказал картины на сюжеты своего похода, Публий возд-
виг арку с позолоченными фигурами. Тут же граждане лицезрели ста-
тую Луция Азиатского в греческой хламиде и сандалиях. При дележе
славы впервые между братьями пробежала тень ссоры: Публия оскор-
била картина, на которой изображалась сцена пленения его сына.
ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ
Сципионы недолго наслаждались новым успехом. На их примере
Фортуна продемонстрировала бренность земного величия самым нагляд-
ным образом. Сплетни завистников, раздуваемые Катоном, принимали
серьезный характер. Азиатские триумфы ненадолго возбуждали энту-
зиазм народа, избалованного успехами римского оружия. Вокруг Като-
на сплачивались неродовитые сенаторы, увлекаемые публичными выпа-
дами своего лидера против «царского» засилья знати. Крупный скандал
вокруг имени Сципионов разразился в 187 г. Оба брата были привлече-
ны к суду по обвинению в хищении и государственной измене. За спи-
ной обвинителей стоял Катон.
Античные писатели рассказывали о сципионовских процессах очень
похожие истории, расходившиеся в деталях таким образом, что сло-
93
жить из их фрагментов единую картину по сей день невозможно. Срав-
нительно единодушны свидетельства о том, что Л. Сципион был обви-
нен в сенате по поводу присвоения доли контрибуции (скорее всего
3 тыс. талантов, внесенных Антиохом в Азии), а П. Сципиону перед на-
родом поставили в вину чересчур мягкие условия мира, продиктован-
ные якобы за взятку и безвозмездное освобождение сына. Приблизи-
тельно история падения Сципионов восстанавливается следующим об-
разом.
Дело Л. Сципиона было возбуждено, несомненно, в 187 г.: к нему
причастны по крайней мере два претора этого времени. При первом
запросе в сенате на защиту брата выступил Сципион Африканский: вме-
сто оправданий он приказал принести счетные книги и разорвал их на
глазах почтенного собрания. Многие «отцы» одобрили этот жест. В от-
вет народные трибуны Петилии провели закон о судебном расследова-
нии, исполнение которого возложили на преторов Сервия Сульпиция
Гальбу и Кв. Теренция Куллеона. Вместе с Луцием под следствием ока-
зались его легаты Л. и А. Гостилии Катионы и квестор Фурий Акулеон.
Только Л. Гостилий вышел сухим из воды, остальные подсудимые бы-
ли приговорены к крупным денежным штрафам. На Луция Сципиона,
отказавшегося внести залог и громогласно отрицавшего справедливость
приговора, наложили оковы и приготовились вести его в тюрьму. Пуб-
лий сначала пытался защитить брата самолично, потом воззвал к по-
мощи народных трибунов. Откликнулся один Тиб. Семпроний Гракх,
недруг Сципионов, но человек благородного характера: он наложил на
арест «вето», заявив, что не потерпит, чтобы в темницу, куда П. Сципи-
он отвел столько вражеских полководцев, был ввергнут его брат, побе-
дитель Антиоха. Согласно распространенному преданию в тот же день
сенаторы во время торжественного обеда на Капитолии просили Пуб-
лия обручить его младшую дочь с Гракхом.
Л. Спицион избежал позора и уплатил огромный штраф. Дом его
был опустошен. Родственники в складчину выкупили самые необходи-
мые вещи, более же щедрое вспомоществование потерпевший принять
-отказался. К стыду обвинителей при описи имущества не обнаружи-
лось никаких следов царских сокровищ. Грубая расправа вызвала со-
чувствие граждан к невинной жертве, и в 186 г. Луций праздновал
обетные игры на общественные средства, данные ему по постановлению
народа.
П. Сципиона вызвали в суд скорее всего почти одновременно с
братом. Может быть, его первыми обвинителями были те же самые
Петилии. Случайно дело слушалось в тот день, когда 15 лет назад
Сципион сражался при Заме. Обвиняемый явился к трибуналу не в
традиционном смиренном вретище просителя, но в праздничном одея-
нии. Вместо защиты он отчитался перед народом в своей жизни, пере-
числил длинный ряд сражений и побед, а затем призвал всех следовать
за собой на Капитолий для жертвоприношения в честь победы над Ган-
нибалом. Не только народ, но и судьи покинули обвинителей и вслед
за Публием отправились праздновать славную годовщину.
«Этот день засиял для Сципиона последним светлым днем», — го-
ворит древний историк. Опасаясь повторного возбуждения дела, Пуб-
лий удалился в свое кампанское поместье близ выведенной им колонии
Литерн. «Он был по природе слишком благородного образа мыслей и
привык к слишком высокому положению для того, чтобы уметь быть
подсудимым и снизойти к смирению тех, которым приходится защи-
щаться» (Liv. XXXVIII, 52). В декабре 185 г. вступил в должность на-
94
родный трибун Невий, возобновивший преследование добровольного*
изгнанника. Одни авторы рассказывали, что Публий не явился на вызов,,
так что брату пришлось оправдывать его отсутствие болезнью, другие
ссылались на речь Сципиона против Невия. Граждане разделились на
две партии: первая возмущалась травлей спасителя отечества, вторая
утверждала, что в государстве превыше всего равноправие и что никто
не должен занимать столь высокое положение, чтобы с него нельзя
было потребовать ответа. Скорее всего под давлением общественного'
мнения второй процесс не состоялся, и П. Сципиона оставили в покое.
В 184 г. цензор Катон записал нового принцепса сената и отнял госу-
дарственного коня у Л. Сципиона.
Забытый кумир тихо доживал свои дни на скромной вилле. Выклю-
ченный из общественной жизни, потерявший поддержку плебса, он ос-
тавался поэтическим героем народной легенды. Однажды к его усадь-
бе подошли отряды разбойников. Челядь бросилась закрывать окна и
двери, но непрошеные гости клялись в мирных намерениях и просили
только позволения взглянуть на победителя Ганнибала. Сципион велел
снять засовы и принял необычную делегацию. Разбойники, совершив»
торжественное поклонение, удалились в самом благоговейном наст-
роении.
Последние годы Публия были согреты любовью: он увлекся рабы-
ней, и жена терпеливо снесла измену, не желая терзать своего велико-
го супруга женской ревностью. Благородство Эмилии простиралось де-
того, что после смерти мужа она дала сопернице вольную и выдала ее
замуж (Vai. Max. VI, 7, 1).
Здоровье Публия, подводившее его еще в Испании и Азии, быстро
угасало. По свидетельству самых достоверных и древних авторов (По-
либия, Рутилия Руфа), он умер 52 лет от роду в 183 г. до н. э. в одно*
время с Ганнибалом и последним великим эллином Филопеменом 17.
По обычаю рода Корнелиев, тело Публия предали земле, а не ог-
ню. Он запретил хоронить себя в Риме; двести лет спустя Тит Ливий,
собственными глазами видел его гробницу в Литерне: памятник и оп-
рокинутую бурей статую. Надпись на могильной плите, начертанная
по желанию Сципиона, гласила: «Неблагодарное отечество, да оставит
тебя и прах мой» (Vai. Max. V, 3, 2).
В фамильной усыпальнице Сципионов, у Каленских ворот Рима,
водрузили все же три статуи: Публия, Луция и поэта Энния, друга и
певца Сципиона Африканского. Как это иногда бывает, после смерти
великого человека спохватились воздать запоздалые почести: П. Кор-
нелий Сципион Африканский Великий единственный из римлян «удо-
стоился капитолийского атрия»: его посмертная маска была помещена
в храме Юпитера и выносилась оттуда при похоронах членов рода Кор-
нелиев. Родственники с благоговением хранили и передавали перстень
с изображением головы Публия — может быть, это была его личная
печать. Младшая дочь Сципиона величала отца богом.
Сципион Африканский был счастлив и несчастлив в потомстве: де-
ти и внуки его, за одним исключением, блистали дарованиями, но слиш-
ком быстро уходили из жизни. Сын его Публий, образованностью и
красноречием превосходивший родителя, не мог занимать должности,
из-за наследственной слабости здоровья. Молодой человек удовольст-
вовался саном жреца-авгура (с 180 г.) и завоевал некоторую извест-
ность как автор написанной по-гречески истории 18. После смерти отца
бездетный Публий усыновил своего двоюродного брата по матери —
П. Корнелия Сципиона Эмилиана.
95
Луций, второй сын Сципиона, считался позором семьи. Это был
«бездарный оратор и плохой солдат: в Азии он попал в плен, свалив-
шись с коня, в 174 г. добивался претуры унизительным для аристокра-
та образом: писец Цицерей, соперник Луция, отказался от соискатель-
ства из сочувствия к бездарному сыну великого отца и обратил свое
красноречие на поддержку непопулярного кандидата. Возмущенные
родственники постарались, чтобы новоявленный претор поменьше по-
казывался на люди, и отобрали у него фамильный отцовский перстень.
О потомстве Луция ничего неизвестно 19.
Обе Корнелии, дочери Сципиона, обручились, видимо, при жизни
отца, но вышли замуж после его смерти: старшая — за «кузена» Сци-
пиона Назику Коркула, младшая — за Тиб. Семпрония Гракха, челове-
ка много старше себя20. Корнелия, жена Гракха, славилась как лучшая
супруга и мать и как образованнейшая женщина Рима. Следует заме-
тить, что матроны высшего круга вырастали с чувством ответственно-
сти за фамильную честь, и потому их добрые нравы имели в себе не-
которую долю гордости или даже высокомерия. Корнелия, дитя над-
менной крови, очень ревностно относилась к славе отца и детей. Для
позднего поэта она была воплощением безупречной, но тяжелой ари-
стократической добродетели:
...Пусть венусинку, но лучше ее, чем Корнелию Гракхов
Мать, если только она с добродетелью подлинной вносит
Высокомерную гордость, в приданом числит триумфы...
(luven. Sat. VI, 167—169)
Сын старшей Корнелии, Назнка Серапион, честный и непреклон-
ный аристократ, пользовался уважением народа. Сыновья младшей
сестры, знаменитые трибуны Тибрий и Гай, считались самыми одарен-
ными и благородными юношами своего времени. В 30-е годы II в. до
н. э. внуки Сципиона возглавили враждующие политические партии и
•буквально истребили друг друга в гражданской распре. Незадолго до
этого, в лучшие десятилетия «золотого века», Публий Эмилиан, внук
ют чужой крови, в последний раз возродил блеск великого имени Сци-
пиона.
Глава 2
СЦИПИОН СТАРШИЙ
И КАТОН ЦЕНЗОР
Блистательная и печальная судьба Сципиона Африканского Стар-
шего вводит нас в историю первой четверти «золотого века». Древняя
традиция, воспроизведенная на этих страницах, несомненно донесла до
нас идеализированный образ победителя Ганнибала и далеко не точ-
ный портрет его эпохи. Можно заметить, что собранные воедино фраг-
менты сципионовской биографии знакомят нас с великим полководцем,
дают некоторое представление о человеке и почти ничего не рассказы-
вают о Сципионе-сенаторе, о Сципионе — государственном муже. Та-
кими же безликими политиками выглядят и другие видные магистра-
ты того времени. На первый взгляд внутренняя история Рима 90—80-х
годов II в. кажется стабильной и беспроблемной.
Между тем наши интересы лежат в области гражданской истории.
Мы должны судить политиков, о деятельности которых почти ничего
96
не известно, и расследовать конфликты сенатских группировок, подоп-
лека которых основательно стерлась еще у древних авторов. Порази-
тельное низвержение могущественной фамилии Сципионов свидетельст-
вует о небесполезности таких усилий.
Историки не раз поднимали вопрос о гражданской роли великого
полководца. И каждый раз рядом с Публием Африканским неизбеж-
но возникала фигура его злого гения — Марка Порция Катона, вдох-
новителя сципионовских процессов. Сципион Старший и Катон Цензор,
аристократ и «новый человек», личные и политические враги, составля-
ют два полюса, между которыми улавливается скрытое напряжение
внутриполитической жизни их поколения. Суть и направление этих то-
ков мы и постараемся уловить.
Но прежде всего следует представить читателю второго героя на-
шего анализа. У нас нет нужды восстанавливать историю Катона Стар-
шего, так как среди биографий Плутарха сохранилось прекрасное жиз-
неописание Цензора. Оглядываясь на античного биографа, мы огра-
ничимся небольшим очерком жизни и характера самого знаменитого
«нового человека» Римской республики.
КАТОН ЦЕНЗОР —
КУЗНЕЦ СВОЕЙ СУДЬБЫ
«Каждый — сам кузнец своей судьбы»,— говорил великий сенатор
древности, предтеча римских писателей Аппий Клавдий Слепой. Марк
Порций Катон (234—149 гг. до н. э.) родился как будто для того, что-
бы доказать справедливость старинного афоризма. Сын муниципала,
он своим талантом «завоевал» Рим и 40 лет правил в нем в качестве
влиятельнейшего сенатора-цензория. Этот Катон, называемый в отли-
чие от правнука, Старшим, был личностью яркой и противоречивой.
Преодолевая препятствия, стоящие на пути «новичка», Порций не ис-
кал покровительства знати и не спускал ей обид. В кругу врагов он
не без основания слыл опасным, не всегда щепетильным сутягой.
За свою долгую жизнь Катон судился 44 раза и, подвергаясь обви-
нению, всегда выходил из боя победителем. Одна из эпиграмм гла-
сила:
Порций был злым, синеглазым и рыжим; ему Персефоной
После смерти его доступ в Аид запрещен21.
Репутация скандалиста соединялась в его лице со славой «доброго му-
жа» (vir bonus). Он был добросовестным и честным магистратом. Его
честолюбие искало заслуженных почестей на поприще полезных дел.
Горизонт «новичка» не ограничивался карьерой: у него были серьез-
ные представления о государственном и общественном благе, опреде-
лявшие выбор врагов и друзей. Широкий, любознательный ум этого че-
ловека занимали и практические, и высокие размышления. Римляне
прозвали Катона Мудрым. Грек писал о сократовской проникновенно-
сти его речей, вызывающих слезы на глазах слушателей (JPlutb Cat.
Mai. VII). Уже в глубокой старости, начиная свою последнюю защиту,
Катон покорил аудиторию с первых слов: «Трудно, граждане, — сказал
престарелый ветеран Ганнибаловой войны, — жить с одними людьми,
а отчитываться перед другими».
Главным свойством катоновской натуры была мощная творческая
потенция, заключенная в «железное», неутомимое тело. Ливий писал:
«Высших почестей одни достигают благодаря знанию законов, другие —
4 Н. Н. Трухина
97
благодаря красноречию, третьи — благодаря военной славе, гибкий же
ум этого мужа до такой степени одинаково применялся ко всему, что
можно было сказать, будто он создан исключительно для того дела, ко-
торым занимался» (XXXIX, 40).
Выдающийся оратор, победоносный полководец, искусный юрист,
отменный хозяин, Катон не только хорошо справлялся с разными де-
лами, но и обобщал свой опыт во многих сочинениях. Он первым на-
чал писать книги по практическим вопросам и первым из римлян, пос-
ле единичной попытки Аппия в начале III в., позаботился об издании
своих речей. Во всех сферах жизни он не признавал авторитета учи-
телей и действовал как талантливый самородок, проявляя все достоин-
ства и недостатки этого типа: ругал врачей и составлял доморощенный
лечебник, собственноручно писал для сына крупными буквами детскую
историю Рима, сам учил греческий язык, по своему разумению судил
ученость греков и, познакомившись с их историческими сочинениями,
создал не имевшие аналогии латинские «Начала» — рассказ о судь-
бах не только Рима, но также италийских городов, историческое пове-
ствование, лишенное имен полководцев и государственных мужей: доб-
лестный народ был героем этой оригинальной книги.
Частная жизнь деятельного Порция направлялась не столько мо-
ральными правилами, сколько глубокой, природной тягой его к нрав-
ственному началу. Он был прекрасный семьянин и никогда не отодви-
гал заботы о доме на второй план. «Тот, кто бьет жену или ребенка,—
говорил он,— поднимает руку на самую высокую святыню». Плутарх
рассказывает: «Он считал более почетной славу хорошего мужа, чем
великого сенатора... и не было дела настолько важного, которое бы он
не отложил, чтобы постоять рядом с женой, когда она мыла или пеле-
нала ребенка» (Plut. Cat. Mai. XX). Чувства сурового Цензора отли-
чались тонкостью. «Не одно и то же любовь и похоть, — замечал он, —
куда приходит одна, оттуда уходит другая». В его устах моральный
идеал приобретал краски эстетического образа: целомудренную матро-
ну старого времени Катон восхвалял как прекрасную женщину: «Когда
она краснела, молоко мешалось с пурпуром ...» Вместе с тем, будучи
натурой скорее нравственной, чем добродетельной, мудрый Катон имел
свои слабости: он не страдал излишней скромностью (Plut. Cat Mai.
XIX), с азартом преследовал личных врагов, ради успеха способен был
дать сомнительные показания в суде (Liv. XXXVII, 57—58), ради при-
были пускался в малопристижные деловые операции (Plut» Cat. Mai.
XXI), на старости лет, изменив суровому благоразумию, женился на
молоденькой девице (Plut. Cat. Mai. XXIV).
Римляне запомнили старого Катона в первую очередь как строгого
цензора, борца за добрые старые нравы. Почтенный консерватизм Ка-
тона Старшего, не сравнимый с ученой добродетелью его знаменитого
правнука, питался здоровыми соками «золотой эпохи». Староримскую
доблесть Порция приветствовала подавляющая масса граждан, голо-
совавших за цензуру «нового человека». Впоследствии сам образ дея-
тельного, полнокровного старца утверждал живую силу старинных
идеалов.
Взгляды и вкусы Катона формировались на его родной почве —
в кругу почтенных муниципальных фамилий, в ту эпоху, когда эта сре-
да, нагоняя аристократию, приобщалась к миру эллинистической куль-
туры. Греческий язык Катон выучил лет в тридцать, но только «в ста-
рости», после завоевания цензуры, он познакомился с греческой лите-
ратурой более основательно. К чистым наукам этот истинный латинянин
98
относился типично по-римски: считал, что они превращают деятельную
молодежь в вечных школьников. Полезные знания — история и крас-
норечие, Фукидид и Демосфен — находили в его лице ученика и рев-
нивого подражателя. Плутарх свидетельствует, что сочинения Катона
были украшены цветами греческой учености (Cat. Mai. II). Прозвище
Зета, сурового гонителя просвещения, никогда не прилагалось к лично-
сти многостороннего Порция.
Жизненный путь «нового человека» был долог, деятелен и удачен.
Катон родился в старом латинском муниципии Тускуле, во всаднической
семье; он был земляком двух знаменитых «новичков» — Мария и Ци-
церона. Полагают, что Порции Катоны состояли в родстве с Порциями
Лицинами и Леками, исполнявшими эдилитеты и претуры22; отец Марка
имел высокие знакомства в Риме (Vai. Max. VIII, 2, 1). По старинно-
му обычаю, глава семьи воспитывал сына в своих сабинских поместьях,
приучая его возделывать и любить землю.
Подобно Сципиону, Катон вступил на военную службу в 17 лет и
прошел через важнейшие события и битвы Ганнибаловой войны: сра-
жался при Каннах, служил военным трибуном при Марцелле под Ка-
пуей и в Сицилии, участвовал во взятии Сиракуз, под началом Фабия
Медлителя отвоевывал Тарент. Видимо, два великих полководца, «щит»
и «меч» Италии, играли особую роль в судьбе молодого муниципала:
по сведениям Цицерона и Плутарха, Катон подражал жизненным пра-
вилам консервативного Фабия; просопографические данные указывают
на связь его с кругом образованного и решительного Клавдия Марцел-
ла23. В 207 г. Катон служил при Гае Клавдии Нероне, друге и сорат-
нике Марцелла, и особенно отличился в битве при реке Метавре, на
берегах которой была разгромлена испанская армия Газдрубала, пе-
ревалившая через Альпы. К 204 г. относится его квестура и ссора с
проконсулом Сципионом, окончившаяся или полным разрывом (Plui.
Cat. Mai. Ill), или установлением неприязненных отношений. По сви-
детельству Ливия, Катон участвовал в африканском походе, но, несом-
ненно, покинул армию до битвы при Заме, уступив место проквестору
Лелию. На службе у Сципиона Катон наблюдал новую, «царскую» ма-
неру командования, представлявшуюся ему развалом воинской дис-
циплины.
Где-то в перерывах между битвами и в последние годы войны на-
чалась гражданская деятельность энергичного муниципала, вдохнов-
ляемая его честолюбием и поддержкой почтенного аристократа П. Ва-
лерия Флакка, друга Марцеллов24, соседа Порциев по имению. Вслед
за сыном своего патрона Луцием, а затем в паре с ним Катон начал
восхождение по лестнице курульных магистратур — очень успешное
для «новичка»: в 199 г. он был эдилом, в 198 г. — претором. Могучий
ораторский талант, вызывавший изумление современников, завоевывал
ему огромную популярность и делал его неуязвимым для обвинений
могущественных врагов и завистников.
Получив по жребию Сардинию, деятельный и неприхотливый пре-
тор освободил провинциалов от содержания наместнической свиты, вы-
гнал с острова всех ростовщиков и добросовестно погрузился в разби-
рательство тяжб, обходя города пешком, в сопровождении одного ра-
ба, который нес его вещи и чашу для жертвенных возлияний. Из про-
винции Катон вернулся с бесценным даром для отечества: он вывез с
собой в Рим поэта Энния, величайшего латинского певца первой поло-
вины II в.
Через три года «новичок» Порций получил консулат в комициях,
4»
99
возглавляемых Марцеллом-сыном. Магистратский год «нового» консу-
ла (195 г.) начался с забавной женской войны: на койциях должност-
ные лица спорили о судьбе военного Оппиева закона, запрещавшего
дамские украшения. Катон и народные трибуны Юнии, сторонники жен-
ской скромности, потерпели поражение от полчища возбужденных мат-
рон, «захвативших» улицы и площади Рима. Более серьезное дело —
крупное восстание северных испанских племен — потребовало форми-
рования консульской армии. Катон, получивший по жребию Ближнюю
(северную) Испанию, в один год снарядил войско и флот, закалил но-
вобранцев в мелких стычках и разбил иберов в крупном сражении.
Он еще успел оказать помощь претору П. Манлию за Ибером и завер-
шил умиротворение провинции остроумной хитростью: в один и тот
же день во все города по Иберу было доставлено грозное повеление
срыть крепостные стены в течение суток. Краткое наместничество за-
вершилось историческим мероприятием: практичный консул организо-
вал разработку железных и серебряных рудников Испании. После Эн-
ния это был второй великий дар Катона римскому народу.
Расторопность «новичка» сокрушила честолюбивые надежды двух
Сципионов — Публия Африканского и Публия Назики, консула и пре-
тора следующего года. В 194 г. на глазах соперника Катон справил
один из богатейших триумфов столетия. Попытка Сципиона раскрити-
ковать его мероприятия провалилась.
Едва сложив консульский империй, неутомимый Порций прико-
мандировался к проконсулу Тиб. Семпронию Лонгу и отправился вое-
вать в Цизальпийскую Галлию. В 191 г. он и Валерий Флакк получили
назначение в штаб Ацилия Глабриона. Эту легацию Катон начал в ка-
честве посла к ахейцам и афинянам. Лаконичные и содержательные ре-
чи его, произносившиеся кратко, а переводившиеся долго, предотврати-
ли отпадение нескольких крупных городов на сторону Антиоха. Удач-
ный маневр Катона при Фермопилах и стремительное путешествие его
в Рим нам уже известны.
Во время азиатского похода Сципионов Катон находился в Риме
и пребывал в гуще политической борьбы. В 190 г. в сенате звучали его
речи против Кв. Минуция Терма, наместника Лигурии; в них фигури-
ровали кровавые экзекуции и фальшивые победные реляции старого
сципионовского соратника. В результате катоновской атаки друг ноби-
лей лишился триумфа. Весной 189 г. происходила борьба за цензуру
и слушалось дело Глабриона. В атмосфере тех дней ощущались демо-
кратические веяния. Народный трибун Кв. Теренций Куллеон, будущий
судья Луция Сципиона, попирая волю знати, дал полные гражданские
права детям вольноотпущенников (Plut. Tit. XVIII). Кандидатские ре-
чи Катона сулили еще большее унижение нобилитета.
К удовольствию знати процесс Глабриона скомпрометировал обо-
их «новых» соискателей цензуры — обвиняемого и свидетеля обвине-
ния. Вскоре Катон отбыл на Балканский фронт помощником прокон-
сула М. Фульвия Нобилиора и принял участие в осаде и взятии круп-
ного этолийского города Амбракии. Легации беспокойного Порция
оканчивались всегда одинаково: он критиковал всех своих начальников
по очереди — Сципиона, Семпрония Лонга, Ацилия, Фульвия. По-ви-
димому, неуживчивость «новичка» имела и личные, и принципиальные
основания: в лице Глабриона и Терма Катон хулил пороки сципионов-
ского стиля командования — развал дисциплины и «царский» произ-
вол в отношении к подчиненным. Нобилиор раздавал солдатам неза-
служенные награды (Gell. V, 6, 24—26; MF 148); кроме того, многие
100
обвиняли его в намеренном провоцировании войны ради добычи и сла-
вы (Liv. XXXVIII, 43). Эта новая хищническая тенденция военачаль-
ников набрала силу к 70-м годам II в.25
Натиск на аристократию достиг апогея в 187 г.: как мы помним,
в течение 3 лет было сокрушено «царствование» Сципионов. Дерзость
незнатных обвинителей вдохновлялась наущениями Катона; сам он
произнес речь «О деньгах царя Антиоха» (Liv. XXXVIII, 54).
Блестящая карьера «нового человека» завершилась знаменитой
цензурой (184 г.). Уже предвыборная кампания обещала необычный
ценз. Восемь знатных соперников сопротивлялись второму соискатель-
ству Катона, улещивая избирателей обещанием снисходительной вла-
сти. Порций, напротив, кричал с ораторской трибуны о великом очище-
нии государства, советуя гражданам выбирать не осторожного, но ре-
шительного врача. И тут римский народ выказал себя достойным ве-
ликих вождей, замечает Плутарх: отвергнув льстецов, он не испугался
самонадеянной суровости Катона и голосовал за него и Валерия
Флакка.
Приступая к исполнению обещаний, «новый» цензор произвел стро-
гую ревизию сословий: его замечания карали нерадивых сельских хо-
зяев, толстых всадников, сидящих на тощих конях, развратников, мо-
тов. Жестокий и распутный консуляр Луций Фламинин, брат Тита, по-
кинул сенат, Л. Ветурий Филон, сын консуляра, и два Сципиона, Азиат-
ский и Назика (Cic. De Or. II, 260), при ревизии всадников потеряли
коней. Таким образом, цензор довершил унижение ведущих аристокра-
тических фамилий, уязвив одновременно своих личных врагов.
Будучи другом богатства и врагом мотовства, Катон повел серьез-
ную войну с роскошью как главным источником общественных и част-
ных пороков. Повозки, украшения, дорогие ткани и молодые рабы бы-
ли обложены столь высоким налогом, что многие представители сред-
них сословий, скрепя сердце, отказывались от подражания блестящему
быту расточительной знати. Наконец, защищая интересы казны, цен-
зор дал отпор произволу и аппетитам частных собственников: он при-
казал разрушить незаконные строения на общественной земле; пере-
крыл желоба, по которым вода из государственных водопроводов без
спросу отводилась в частные дома и усадьбы; ремонт зданий сдал в
аренду по самым низким ценам, стоимость откупов поднял до небыва-
лых размеров. В последнем случае Катон вступил в конфликте могуще-
ственной корпорацией публиканов, на которую с опаской оглядывался
сенат. Возмущенные и слезные жалобы дельцов, поддержанные Титом
Фламинином, нашли сочувствие в курии, но громкий скандал привел
лишь к тому, что упрямый Порций перезаключил сделки с минималь-
ными уступками, удалив от контрактов всех жалобщиков. Сэконом-
ленные средства пошли на украшение города: на облицовку фонтанов
камнем, на ремонт Большой Клоаки. На Форуме Катон снес два ста-
рых общественных строения и, преодолев немалое сопротивление, со-
орудил на их месте первую в Риме базилику, названную его именем.
Порциева базилика стала третьим историческим даром магистрата Ка-
тона Риму и римлянам.
«Это цензорство было знаменито, но возбудило вражду, которая
преследовала Марка Порция всю жизнь», — писал Ливий (XXXIX,
44). Недоброжелателям и врагам цензора противостояли многие граж-
дане, довольные решительным отпором новым порокам. На их средст-
ва в храме Благополучия была воздвигнута статуя Катона с благодар-
ственной надписью от лица римского народа (Plut. Cat. Mai. XIX). Не
101
от имени покоренной земли, а в честь популярного гражданского дея-
ния Марк Пордий Катон получил почетное прозвище, которое, мы
традиции, произносим не совсем правильно: римляне называли стар-
шего Катона не Цензором, а Цензорием — ради его строгого нравст-
венного суда, но также в память о высоком ранге «нового человека».
В пятьдесят лет Катон достиг вершины почестей. После цензуры
жизнь его шла менее напряженно, хотя все так же деятельно. В это
время авторитет «нового» цензория перевешивал влияние всей касты
нобилитета: в отсутствие Катона сенат, как правило, избегал обсуж-
дать серьезные дела (Plut. Cat. Mai. XIX). На шестом десятке лет пре-
успевающий политик использовал увеличившийся досуг для серьезно-
го самообразования и самонадеянного, но не бесплодного состязания
с греческим гением. Во второй половине жизни Марк Катон написал
или отредактировал большую часть своих книг и завоевал лавры ро-
доначальника римской прозы. В литературном наследии его насчиты-
ваются по меньшей мере три монографии (по сельскому хозяйству, во-
енному делу и праву), сочинения (или одна энциклопедия), написан-
ные для сына, сборник изречений, прозаическая «Песнь о нравах».
Его «Начала» — первая история Рима на латинском языке — открыли
эру отечественной историографии. Сто лет спустя Цицерон собрал око-
ло 150 изданных речей Катона. В настоящее время трактат Цензора
«О сельском хозяйстве» является важнейшим источником наших зна-
ний о типичной рабовладельческой вилле.
И в маститую пору жизни красноречивый Порций, прозванный еще
при жизни римским Демосфеном, оставался завсегдатаем судов. В ста-
рости он судился и ссорился с детьми своих бывших врагов: с Терма-
ми, с Кв. Нобилиором, сыном Марка. В сенате «злой Порций» по-преж-
нему боролся за подчинение магистратской власти закону и порядку:
в 181 г. он защищал закон Бебия, воспрещавший щедрые траты канди-
датов на общественные зрелища накануне выборов; в 171 г. выступал на
первом процессе о вымогательстве в провинции как обвинитель испан-
ского претора П. Фурия; на последнем году жизни произнес и записал
речь против хищного наместника Лузитании (совр. Португалия) Сер-
вия Сульпиция Гальбы. Кроме того, Катон ратовал за усиление госу-
дарственного контроля над военной добычей и около 151 г., после
третьего консульства Марцелла-внука, добился запрещения повторных
соисканий консульского империя. Долгая борьба «нового человека» за
торжество порядка завершилась обузданием высшей магистратуры и
усилением сенатского престижа. По желанию «отцов» статуя великого
сенатора была установлена в курии. По-видимому, в ту эпоху неуме-
ренного портретирования это было второе прижизненное изображение
хвастливого и скромного Цензора26.
В области внешней политики Катон был противником лишних про-
винций и ненужных войн, раздуваемых ради новых командований и гра-
бежей. Кажется, он неодобрительно относился и к мелкой травле Кар-
фагена, осуществляемой через Масиниссу (Liv. Per. 48), но, посетив
Африку в конце 50-х годов и воочию увидев процветание пунов, начал
свои знаменитые упорные призывы к разрушению Карфагена. В то
время он оставался чуть ли не единственным здравствующим предста-
вителем того поколения, «в крови и костях которого» запечатлелся
страх перед родиной Ганнибала.
В личной жизни Катона чередовались горе и радость. Единствен-
ный сын его от первого брака, Марк Порций Катон Лициниан, сын Ли-
цинии, отличился в битве при Пидне (168 г.) и получил в жены дочь
102
своего командира — славного полководца Эмилия Павла. Этот брак
ввел фамилию Катонов в круг высшей аристократии. Сам старый Цен-
зор после долгого вдовства, в возрасте 80 лет женился на юной дочери
незнатного сенатора Салония. Почти одновременно радовался он по-
явлению младшего наследника и оплакивал кончину любимого старше-
го сына, умершего накануне своей претуры (152 г.). Катон перенес ут-
рату, сохранив энергию и деятельный интерес к жизни.
В те же годы великий старец наблюдал возмужание Сципиона
Эмилиана, ученика и наследника своей доблести; ему довелось дожить
до начала желанной Пунической войны и до первых вестей о подвигах
Эмилиана под стенами Карфагена. Марк Порций Катон скончался в
конце 149 г. в возрасте 85 лет. Он умер на боевом посту: с обвинитель-
ной речью против Гальбы в руках и с хвалой новому Сципиону на
устах.
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ
90—80-Х ГОДОВ II В. ДО Н. Э.
В биографии Катона ясно обозначается период наибольшей актив-
ности этого «нового человека» — первая четверть II в. до н. э., эпоха
Сципиона Старшего. Как же представляют историки политический
курс каждого из наших героев и их взаимоотношения? Имел ли вообще
полководец Сципион какую-нибудь гражданскую идею?
Хейвуд обошел эти проблемы молчанием. Кинаст отрицал сущест-
вование внутриполитической линии великого полководца. Франк и
Скаллард аттестовали Сципиона как либерала: первый историк при-
писывал ему демократическую реформу магистратуры 198 г., второй —
обращал внимание на обилие плебейских имен в окружении Публия
Африканского. Напротив, Моммзен характеризовал Сципиона как вож-
дя аристократической партии27.
Не менее противоречивы оценки политического курса Катона Цен-
зора. Моммзен видел в нем идола италийских «пахарей» — крестьян
и среднего слоя зажиточных землевладельцев. Кинаст определил Като-
на как идеолога сената; так как историк представляет сенат как ари-
стократическую корпорацию, Катон у него превращается, в полном
противоречии с характеристикой источников, в сторонника нобилитета
и противника «новых людей», одновременно он — враг отдельных,
эмансипировавшихся от сената нобилей, прежде всего братьев Сципио-
нов. Кинаст полагает, что ни о какой идейной и постоянной борьбе
Катона и Сципионов не может быть и речи: имело место лишь сопер-
ничество честолюбий. Так же понимает отношения знаменитых оппонен-
тов Эстин28. Этот историк неизменно отвергает сведения древних ав-
торов о вражде Катона с аристократией, основной целью «новичка» он
считает внедрение в круг знати, понимаемой опять-таки как сенатская
знать; наряду с этим в единый ряд выделяются акции Цензора, связан-
ные с борьбой его против злоупотребления магистратской властью.
Франк, Хейвуд и Скаллард признают существование катоновской и
сципионовской партий, но обнаруживают их проявления только в куль-
турной и внешнеполитической сферах; в основе разногласий они усмат-
ривают эллинофобию и филэллинизм соперников.
Все это обилие и разнообразие мнений настраивает на критический
лад. Особое сомнение вызывают выводы, противоречащие прямым суж-
дениям античных историков. В поисках более убедительного решения
103
мы предпримем еще один штурм старой проблемы, с доверием вгляды-
ваясь в характеристики древних авторов, отыскивая убедительную
связь фактов. Просопографические данные мы будем анализировать
независимо от устоявшихся схем родовых группировок; отдаленным
ориентиром послужат для нас характеристики поздних политических
течений, рассмотренных в начале исследования.
Прежде всего обратим внимание на проблемы, волновавшие поко-
ление второй Пунической войны.
Великий военный кризис наложил отпечаток и на государство, и
на гражданское общество. Канули $ прошлое конфликты между пат-
рициями и плебеями. Сошла на нет активная предвоенная демократия.
Самые большие изменения претерпела высшая военная магистратура.
Во время Ганнибаловой войны и в 90-е годы II в. вошли в обычай дол-
госрочные командования полководцев. Яркий пример дает карьера
Марка Клавдия Марцелла, первого римского полководца, побеждав-
шего Ганнибала на поле боя: после битвы при Каннах этот «меч» Ита-
лии» имел консульские и проконсульские полномочия в течение 8 лет,
до дня своей гибели (215—208 гг.). Щедро продлевались империи и
других консулов, в обиход входила 2—3-годичная служба преторов.
Особенно характерно многолетнее правление провинциальных намест-
ников: в Испании Сципионы командовали 12 лет, в Африке Публий
Сципион — 4 года, Марцелл и Левин в Сицилии — по 3 года, Флами-
нин в Греции — 4 года, преемники Сципиона в Испании — от 2 до
6 лет. Первые послевоенные консулы Сульпиций Гальба и Виллий
Таппул (200—199 гг.) уже твердо рассчитывали на двухгодичную
власть: Плутарх поясняет что они хотели иметь один гражданский —
консульский год и один военный — проконсульский (Plut. Tit. III).
Во время войны начала разрушаться «лестница магистратур». При-
шла пора стремительных возвышений. В 212 г. молодой П. Лициний
Красс Дивес («Богач»), не занимавший еще курульных должностей,
был избран верховным понтификом, т. е. главой римского культа, в
210 г. он получил цензуру сразу после эдилитета. Смерть коллеги
Красса повлекла за собой перевыборы, и в 209 г. цензорами стали
М. Корнелий Цетег и П. Семпроний Тудитан — всего лишь претории.
В эти же годы избиратели голосовали за досрочный эдилитет Сципио-
на, а затем — за его чрезвычайный проконсульский империй (212—
211 гг.). В 206 г. Кв. Цецилий Метелл стал консулом, минуя претуру.
Сразу после войны, в 199—197 гг., четыре консула из шести были изб-
раны в обход обычного порядка: Л. Корнелий Лентул, Г. Корнелий
Цетег и Сек. Элий Пет — после эдилитета (Liv. XXIX, И; XXXI, 20;
50), Тит Квинкций Фламинин — после квестуры (Liv. XXXII, 7). На-
родные трибуны, протестовавшие против кандидатуры квестория, жало-
вались: «Должностью эдила и претора уже пренебрегают и знатные лю-
ди (nobiles homines), ничем не заявив о себе, стремятся к консульству
без соблюдения постепенности в должностях» (Ibid.).
Карьера Лентула и Цетега началась сразу с испанского прокон-
сульства. В начале Ганнибаловой войны чрезвычайный проконсуль-
ский империй жаловался редко, но после Сципиона и до 198 г. он ос-
тавался неизменным титулом испанских наместников. Все испанские
проконсулы 205—198 гг., за одним исключением, были молодыми людь-
ми, получившими высокий чин до эдилитета. Можно заметить, что пос-
ле отмены экстраординарного проконсула^а преторский империй Эми-
лия Павла, шурина Сципиона, был продлен в Испании опять-таки в
ранге проконсульского (190 г. — Plut. Ает. IV; Liv. XXXVII, 46).
104
Долгосрочных и экстраординйрЯЫх властителей окружали родст-
венники и друзья, которым перепадали йочетнЫе поручения*, командо-
вание флотом, Начальство над лагерем, ведение еамёстдятешьных оне*
раций; ’ в этбй связй’ к(ожйо Непомйить Деятельность Лёлия, МарцйЯ й
JT. СцгГпйона в Испании. Полномочия’ некоторых легатов официально
закреплялись сенатом. Так йойвиЛс^ Новый-по-тетпйй чин легатоН-прой1
рётбров. В Штабе СципиоНа^егТ? имел, например, пресловутый Племи-
йий, палач локрийцев {Ltv. XXIX, 6); во-врёмж Македонской воййы
(200—197 гг.) — все адмиралы, служившие прй трех консулах: Су ль-
ющий Гальбе, Виллии ТагГпуле й Крйнкции Фламинине29. Лёлйщ как
мы помним, удостоился" экстраординарной квестуры (Lt&. XXX, 33).
Помотйнйки влиятельный покровителей приходили на Марсово по-
ле с досрочными претензиями. Пророгации (продления полномочий) и
умножившиеся чрезвычайные звания разжигали Честолюбие соискате-
лей. Скороспелые вознесенйя без Достаточных заслуг, непотизм и про-
текция, чрезмерное влияние ‘знаменитых полководцев в курии осужда-
лись современниками как большое пойое зло. Усиление магиСтра+уры
происходило в ущерб авторитету сената, несомненно, оно отвечало ин-
тересам той касты, которая издавна распоряжалась империями и ар-
миями. Чтобы вполне уяснить этот факт, обратимся к именам и связям
удачливы! магистратов. Поскольку в э*гОм кругу уже нё раз Мелькало
имя нашего главного героя, познакомимся* Поближе с друбья^ги и союз-
никами Сципиона 'Африканского.
ГРУППИРОВКА
1 СЦИПИОНА ВЕЛИКОГО *
_ 1 ( Ы . • Г ’ •< . • > . . ; л ► ' *
В-- биогр-афии Сципиона мы обращали -внимав: е главйым Образом
на егб йезйаТн-ЫХ1 помощников. Три «Ц'бьых» К-ойсула выдвинулись йз
круга Публия Африканского: Кв. Минуй'ий'-Тер'м (193 ц), Ман. Ацилйй
Глабрнон (191 г.), Гай Лелий (ISO!.!. Большинство егомейовых»сорат-
ников принадлежали к * преториям или дослужились ДО npetypfei:
Сек. Дигитий (194 г.) — герой Испанской войны, М. Марций Ралла
(204 п) и Л. Бебйй Дивес (489 г.) Доверенные легатьР африканской
армии (Liv. XXX, 38; Pol. XV, 1, 4,), сципионовский адмирал Гн. Окта-
вий и йеразЛуИный друг Гнёя — Си. Лукреций-(преторы 205 П.) -- мо-
жет быть, участники ебейх Кампаний Публия30. В азиатской армии.
Л. Сцийионй, вйнбчавшей в себя много ветеранов его бра^а, бдлыпим'
доверием командующего- Пользовались претории А. и Л'. Гости л ии Йа-
тоны, преторы 207 г.31 (Liv. XXXVIII, 55), а таК1ке Г. Фабриций Лус-
цин и Л. Апудтий Фуллой (Liv. XXXVII, 4) — внук и сын «ИоВыХ» кон-
сулов, не удержавшиеся в кругу нобилитета; они исйолнялй претуру в
196—195'гг.
Помимо «ноВичков» Публия Африканского окружали «свежие» но*
били и Лица, которые могли- претендовать на родство с угасшими знйт-
нымй фамилиями древней Республики. В лучах сципионовской славь!
набиралб силу моЛодЬе поколение предвоенных демократических фа-
милий: РЙ1 Фламйнйй, еын консула-демократа, был квестором
пиона в Испании (Liv. XXVI, 49). Мйнуций Руфы, Марк'и КВиИт, рсА*
ня «мятежного» МинуЦйя, сципиоиовского соратника по галльским вой-
нам, ВЙдвйнулйсн скорёф всего в Африке: Марк в 193 г., был послом в
Ливию вместе •<($ СцИпибйфт (Li&> XXXIV,' Квинт начал -стреми-
тельную карьеру*-сразу йбеле биЛы ^прн Заме (эдил 201 'ri; претор
5 Н. Н. Трухина 1> .. |Qg
200 г., консул 197 г.); эдилитет Квинт Минуций Руф исполнял в паре
с Апустием Фуллоном. Г. Теренций Варрон, злосчастный консул 216 г.>
в 200 г. был аграрным триумвиром со Сципионом Назикой и посетил
Масиниссу с Октавием и Лукрецием. Сципион особенно радовался ос-
вобождению из карфагенского плена сенатора Луция Теренция Куллео-
на (Plut. Apoph. 75,6 —ср. Liv. XXX, 43; 45).
П. Лициний Красс Дивес («Богач») — коллега Сципиона по кон-
сульству 205 г. и Гн. Домиций Агенобарб — консул 192 г., командо-
вавший в битве при Магнезии, скорее всего претендовали на связь с
консулярными Лициниями и Домициями IV—III вв., но в своих фа-
мильных линиях они были первыми «основателями» знатности32. Красс
получил верховный понтификат в комициях, руководимых Корнелием,
консульский империй — от Цецилия Метелла, верного помощника
Сципиона. Метеллу же «новый» консул уступил начальство над вы-
борными комициями на 204 г., назначив его диктатором. Помощь
Красса африканской экспедиции описана выше.
Обратим внимание на одно обстоятельство, зафиксированное ма-
гистратскими списками: все незнатные или малознатные друзья Пуб-
лия Африканского, кроме Красса, на пути к консульству и претуре
проходили всю лестницу должностей.
Наряду с «новыми» друзьями, «и на войне, и в мире», как выра-
жались римляне, в окружение Сципиона входили многие носители бле-
стящих аристократических имен. В Африке мы встречаем доверен-
ных легатов-патрициев Сергия, Фабия и Ветурия (Liv. XXX, 25; 38) и
плебея-нобиля Кв. Фульвия Гиллона (Liv. XXX, 21; 23). в Испании —
знатного М. Семпрония Тудитана и двоюродных братьев П. и Л. Кор-
нелиев Лентулов (Liv. XXVI, 48) 33. Последние приходились близкой
родней проконсулу: в конце Республики именно Лентулы унаследова-
ли фамильную гробницу угасшей линии Сципионов. Правда, в 201 г.
Гней Лентул, брат Луция, претендовал на африканское командова-
ние34, но сам Луций заступил место родственника в Испании, а позже
руководил избранием Сципиона в цензоры и способствовал продвиже-
нию его друзей (Liv. XXXII, 7). Вообще следует учесть, что в Риме
эпизодические столкновения при дележе почестей случались даже меж-
ду ближайшими людьми и зачастую не нарушали традиционных дру-
жеских связей.
Марк Семпроний Тудитан был племянником Публия Тудитана, кото-
рый сражался со Сципионом при Каннах и заключил мир в Фенике.
Консулат Тудитан-старший получил сразу после замирения с Македо-
нией в комициях, руководимых Кв. Цецилием Метеллом.
Дипломатичный Метелл явно возглавлял сципионовскую группи-
ровку в сенате. Многократные заслуги его перед Публием нам извест-
ны. В то время как он защищал дело Сципиона в Риме, в Африке слу-
жил его неразлучный товарищ Л. Ветурий Филон (Liv. XXX, 38).
В последние годы войны сложилась особо тесная просципионовская
компания, состоявшая из ловкого Квинта Метелла, Гая Сервилия Ге-
мина (консула 203 г.) и Публия Элия Пета (консула 201 г.). Г. Сер-
вилий исполнял два эдилитета в паре с Метеллом, не пустил в Афри-
ку Гн. Сервилия Цепиона и добился консулата для П. Элия Пета (Liv.
XXX, 39—40). Брат его, Марк, прозванный Блохой (Пулекс), решитель-
ный, грубовато-остроумный воин, покушался на сципионовскую про-
винцию в 200 г., но впоследствии выказал себя как сторонник Эмилия
Павла, шурина Публия Африканского (Liv. XLV, 36—39).
Цензор П. Элий Пет дружно проводил ценз со Сципионом и запи-
106
сал своего прославленного коллегу принцепсом сената (199 г.)35. В том
же году не без помощи консула Л. Корнелия Лентула на консульских
выборных комициях одержал победу его брат Секст Элий, по возра-
сту — эдилиций, по уму — величайший юрист своего времени (Liv.
XXXII, 7). Через пять лет молодой цензор Сек. Элий принимал участие
в сципионовской реформе распределения мест на зрелищах (Liv,
XXXIV, 54; 44).
В компании Сервилиев и Элиев начал карьеру незнатный П. Вил-
лий Таппул — тот самый посол к Антиоху, в обществе которого Сципи-
он посетил Ганнибала. В 90-х годах Виллий, Гальба и Фламинин, кон-
сулы второй Македонской войны, возглавляли восточную дипломатию
Рима, и поэтому контакты их с Публием Африканским особенно весо-
мы. Знатный П. Сульпиций Гальба в звании диктатора усмирял сци-
пионовского соперника в 203 г., в 200 г. флотом его командовал легат-
пропретор Л. Апустий Фуллон — соратник Сципионов (Liv. XXXI, 27;
44; 47). Тит Квинкций Фламинин, победитель Македонии, на первых
порах карьеры явно тяготел к окружению великого Сципиона. В 205—
204 гг, в период расцвета сципионовского влияния, он имел чрезвычай-
ный преторский империй для судопроизводства в Таренте (Plut. Tit. I),
в 200 г. входил в сципионовскую аграрную комиссию децемвиров (Liv.
XXXI, 4), а затем пополнял число колонистов Венузии вместе со Спи
пионом Назикой и Г. Теренцием Барроном (Liv. XXXI, 49). Благодаря
голосам земледельцев (Plut. Tit. I—II) и опираясь на поддержку кон-
сула Л. Лентула, квесторий Тит заявил претензию на консулат. Во вре-
мя Македонской войны интересы его отстаивал в Риме один из Марци-
ев, «новых» союзников Сципиона (Liv. 33 25). Охлаждение между
победителями Ганнибала и Филиппа началось после триумфа Тита на
почве дележа славы: в конце 193 г. Сципионы и Фламинины соперни-
чали на выборных комициях (Liv. XXXV, 10). И все-таки в последние
годы сципионовского влияния Фламинин поддерживал своего великого
соперника (Plut. Tit. XVIII), а в 183 г. возглавлял травлю Ганнибала
в союзе с Л. Сципионом и П. Сципионом Назикой (Liv. XXXIX, 56).
Отношения взаимной поддержки царили в родственном кругу Пуб-
лия Африканского, среди Помпониев Мафонов (см. события 204 г.),
Сципионов Назик (Liv. XXXV, 10), Корнелиев Мерул (Ibid), Эмилиев.
Очевидно, не случайно Л. Эмилий Павел, испанский проконсул 190 г.,
после сципионовских процессов надолго потерял успех в комициях.
В начале 90-х годов самой влиятельной родней Сципионов, помимо
Лентулов, были Корнелии Цетеги. Марка Цетега поэт Энний называл
«сладкоречивым оратором», «несравненным цветом красноречия» (Cic.
Вг. 58). Римские анналисты считали, что именно он, а не Луций Сци-
пион, был коллегой Публия по эдилитету (212 г. — Liv. XXV, 2). В том
же году понтифик Марк руководил комициями, вручившими звание
верховного жреца молодому богачу Крассу (Liv. XXV, 5). Дальней-
шую карьеру Марк Цетег совершал в паре со своим верным товарищем
(Cic. В г. 58) П. Семпронием Тудитаном: в 209 г. друзья из преториев
шагнули в цензоры, в 204 г. вместе исполняли консулат; вспомним, что
в этом году полномочия Сципиона были продлены без хлопот и он по-
лучил разрешение вербовать солдат в Синилии.
Гай Цетег, молодой испанский проконсул 201—200 гг., племянник
Марка, был коллегой и единомышленником Кв. Минуция Руфа (кон-
сулат 197 г.) и Сек. Элия Пета (цензура 194 г.). Гай добивался не-
заслуженного триумфа для товарища по консульству (Liv. XXXIII,
22), а в 193 г. ездил послом в Африку вместе со Сципионом и Марком
5*
107
Минуцием Руфом. Возможно, карьера его началась под стенами Утики.
Обзор сципионовской группировки выявляет существенные законо-
мерности: во-первых, обнаруживается, что именно в ее границах про-
цветали отмеченные выше чрезвычайные империи и стремительные
карьеры, во-вторых, можно заметить, что экстраординарные возвыше-
ния, за одним исключением (Красс), были привилегией знатных дру-
зей и родственников Сципиона. Особенно примечательна передача ис-
панского командования не самым доблестным, но самым родовитым.
ПЕРВЕНСТВО СЦИПИОНА
Вглядимся в магистратские списки 90-х годов II в., выделяя в них
надежных и возможных союзников Публия Африканского36. Консуль-
ские фасты представляют следующие имена: 200 г. — 77. Сульпиций
Гальба — Г. Аврелий Котта37, 199 г. — Л. Корнелий Лентул — 77. Вил-
лий Таппул; 198 г. — Тит Квинкций Фламинин — Сек. Элий Пет;
197 г. — Г. Корнелий Цетег — Кв. Минуций Руф; 196 г. — Л. Фурий
Пурпуреон — М. Клавдий Марцелл; 195 г. — М. Порций Катон —
Л. Валерий Флакк; 194 г. — П. Корнелий Сципион Африканский II —
Тиб. Семпроний Лонг33-, 193 г. — Л. Корнелий Мерула — Кв. Минуций
Терм; 192 г. — Л. Квинкций Фламинин — Гн. Домиций Агенобарб;
191 г. — Ман. Ацилий Глабрион — П. Корнелий Сципион Назика;
190 г. — Л. Корнелий Сципион Азиатский — Г. Лелий.
Можно сказать, что в первое десятилетие после Ганнибаловой вой-
ны сципионовская группировка, преимущественно ее знатная часть, поч-
ти оккупировала консулат. Все четыре скороспелых консула 199—
197 гг. происходили из ближайшего окружения Публия.
Преторские списки имеют менее внушительный вид: 200 г. —
Кв. Минуций Руф, Л. Фурий Пурпуреон, Кв. Фульвий Гиллон, Г. Сер-
гий Плавт39; 199 г. — Л. Квинкций Фламинин, брат Тита, Л. Валерий
Флакк, Л. Виллий Таппул, брат Публия, Гн. Бебий Тамфил. Можно
предположить, что в 200 г. преторские места заняли участники афри-
канской кампании, но это только гипотеза. Дальше чередовались годы
провалов (198, 195 гг.) и успехов (196, 194 гг.) сципионовской группи-
ровки. Со 197 г. стали выбирать по 6 преторов в год, и в 196 г. мы
имеем 5 или 6 союзников Сципиона: Тиб. Семпроний Лонг, Кв. Мину-
ций Терм, Ман. Ацилий Глабрион, Л. Апустий Фуллон, Г. Лелий,
Кв. Фабий Бутеон (см. Фабия в Африке). В 194 г. было 5 преторов из
круга Публия Африканского: три Корнелия (Назика, Меренда и Бла-
зион), Гн. Домиций Агенобарб, Сек. Дигитий, Т. Ювенций Тальна.
В последующие годы в преторских списках встречаются два-три знако-
мых имени.
О причине «удачных» и «неудачных» годов можно только догады-
ваться. В конце 199 г. народные трибуны, как мы помним, протестова-
ли против стремительных возвышений молодых нобилей, в 198 г. было
отменено испанское проконсульство: для двух испанских провинций наз-
начили двух новых ординарных преторов — видимо, удар отразился на
сципионовской группировке, практиковавшей нарушения магистратских
норм. Второй провал можно связать с консульством Катона. Успех
196 г. напоминает о начале сципионовской колонизации в 197 г. В 194 г.
ждали войны с Антиохом и народ голосовал за консулат Сципиона и
претуры его военных соратников.
Обратимся к чрезвычайным постам. Прежде всего обратим внима-
ние на испанских проконсулов.
108
205—202 гг. — проконсулы Л. Манлий Ацидин и Л. Корнелий Лентул.
Последний заочно избран эдилом на 205 г. в паре с
братом Гнеем и заочно, через брата, давал эдильские
игры (Liv. XXIX, 11).
201—200 гг. — проконсул Г. Корнелий Цетег. Заочно избран эдилом
на 199 г. (Liv. XXXI, 50).
199—198 гг. — проконсулы Гн. Корнелий Блазион и Л. Стертиний,
богатый «новый человек»40.
Преторий-патриций Манлий Ацидин, знаток греческого языка (Liv.
XXVII, 35), сохранял империй 6 лет; он ужился с двумя Корнелиями,
возвратился в Рим с Цетегом (199 г.) и праздновал при консуле Лен-
туле необычную овацию в столице (Liv. XXXI, 50; XXXII, 7)41. Бла-
зион и Стертиний, подобно двум первым Корнелиям, вознеслись к про-
консулату, не будучи эдилициями. Знатный Корнелий Блазион полу-
чил вторую экстраординарную овацию, а богач Стертиний, не имея
надежды на такую привилегию, украсил город великолепными арка-
ми и позолоченными статуями (Liv, XXXIII, 27). По сложении полномо-
чий оба бывших проконсула вошли в комиссию десяти легатов Тита
Фламинина (Liv. XXXIII, 35; Рол. XVIII, 48; Plut. Tit. XII). Таким об-
разом, прослеживаются филэллинские и просципионовские связи Стер-
тиния. После Красса он был вторым «новым человеком» этого круга,
разделившим чрезвычайные привилегии нобилитета.
В конечном счете мы видим, что все молодые испанские проконсу-
лы выдвинулись из компании Публия Африканского. Корнелии распо-
ряжались на западе в общей сложности 21 год! (с 218 г.).
Еще одним источником чрезвычайной власти (см. выборы Тита
Фламинина) и раннего престижа были аграрные комиссии 90-х годов.
Рассмотрим их состав.
Комиссия для наделения землей ветеранов Сципиона была сфор-
мирована в следующем виде: Кв. Цецилий Метелл, П. Элий Пет,
Г. Сервилий Гемин, П. Виллий Таппул А. и Л. Гостилии Катоны,
Тит Квинкций Фламинин, М. Сервилий Гемин, П. Сервилий, М. Фуль-
вий Флакк (Liv. XXXI, 4). Совершенно очевидно, что все лица, кроме
трех последних сомнительных комиссионеров, — союзники Сципиона
Африканского.
Сохранились сведения о восьми комиссиях аграрных триумвиров
90-х годов: 1 — Г. Тренций Варрон, Тит Квинкций Фламинин, П. Кор-
нелий Сципион Назика (200 г. — Liv. XXXI, 49); II — П. Элий Пет,
Сек. Элий Пет, Гн. Корнелий Лентул (199 г. — Liv. XXXII, 2); III —
Кв. Минуций Терм, Тиб. Семпроний Лонг. М. Сервилий Гемин (197—
194 гг. — Liv. XXXII, 29); IV — Дец. Юний Брут, М. Гельвий, М. Бе-
бий Тамфил (194 г. — Liv. XXXIV, 45); V— Гн. Октавий, Л. Эмилий
Павел, Г. Леторий, легат Тудитана в 205 г. (194 г. — Liv. XXXIV, 45);
VI — Л. Корнелий Мерула, Кв. ...? Г. Салоний (194 г. — Liv. XXXIV,
45); VII — Кв. Невий, М. Минуций Руф, М. Фурий Красипп (194—
192 гг. — Liv. XXXIV, 53; XXXV, 40); VIII — Кв. Элий Туберон42,
Л. Апустий Фуллон, А. Манлий Больсон (194—193 гг. — Liv. XXXIV,
53; XXXV, 9).
Картина получается, как мы видим, выразительная. В каждой ко-
миссии обнаруживаются неоспоримые союзники Сципиона.
Очевидный вывод вытекает из наших просопографических рядов:
в 90-е годы сципионовская группировка преобладала на уровне ари-
стократических магистратур (консулат, проконсулат) и была внуши-
тельно представлена на преторских местах и в аграрных комиссиях.
109
С 205 по 198 г. она правила Испанией как наследница экстраординар-
ного проконсульского империя своего патрона.
В целом можно говорить о десятилетии сципионовского первенства,
ущемляемого лишь эпизодически. Ливий сохранил эпитет, передаю-
щий общее впечатление современников от правления Публия в армии и
сенате, «царские обычаи» (XXIX, 19), «царствование в сенате Сци-
пионов» (XXXVIII, 54). Нарушения порядка магистратуры, экстраор-
динарные и досрочные империи, процветавшие в кругу нашего героя,
отчасти поясняют это определение. Дурная репутация его испанских
солдат, скандал в Локрах, смутные слухи о жалобах сицилийских го-
родов приоткрывают стиль «нового» командования и облик «новой»
армии. Очевидно, со времени Сципиона Великого кончилась эпоха тех
римских воинов, которые разбивали лагерь вокруг яблони и покидали
стоянку, не тронув ни одного сладкого плода; устарели правила стро-
гих полководцев, завоевателей Италии, сражавшихся близ границ оте-
чества под надзором сената и народа; вышла из моды слава сравни-
тельно бедных, «деревенских» триумфов.
Примечательно, что в римской традиции конфликт Сципиона и его
противников отразился как столкновение старого и молодого поколе-
ния. Мы видим, что в окружении Публия действительно преобладали
молодые люди; к оппозиции стариков, Фабия и Фульвия, присоединил-
ся Катон, рыцарь дедовских порядков, но и он в свой срок щеголял бо-
гатством триумфальной добычи. Очевидно в «молодой» политике отра-
жались не только субъективные черты Сципиона, но и объективные
тенденции молодого поколения, связанные с концом италийской и на-
чалом средиземноморской истории Рима, со становлением Римской рес-
публики как мировой рабовладельческой державы.
Личные идеалы Сципиона, как мы знаем, обращались не к отече-
ственным Куриям и Атилиям, но к великим тираннам-полководцам эл-
линистического мира. Опасно видеть в этом факте прямые монархиче-
ские поползновения, не совместимые с обстановкой и духом своего вре-
мени, но симпатии Публия, несомненно, свидетельствуют о нетрадици-
онной широте его мысли и о зарождении «царских вожделений» в ка-
тоновском толковании слова — в смысле нового качества эгоизма и
тщеславия носителей верховной власти. После Сципиона Старшего, в
делах и личности которого еще уравновешивались честолюбие и долг, в
ближайшие десятилетия II в. до н. э. мы не раз встретим высших ма-
гистратов этого «нового» типа, решительно эмансипировавшихся от
традиций старинной доблести.
Вспомним теперь тезисы о либеральной политике Сципиона.
Мы уже можем утверждать, что группировка, насаждавшая чрезвы-
чайные почести, не могла быть инициатором демократического рефор-
мирования магистратуры. Вглядимся в предполагаемое либеральное
окружение Публия Африканского. Обратим внимание на политическую
линию его союзников, смутно намеченную в древней традиции. В по-
колении Сципиона Старшего носители знаменитых демократических
имен — Минуции Руфы, Фламиний, Варрон — высказывали полную
лояльность авторитету аристократии и сами пользовались приви-
легиями нобилитета. Цецилии Метеллы, Сервилии и Сципионы На-
зики считаются столпами аристократической касты II — начала I в.
до н. э. Тит Фламинин выступал против Катона и Теренция Куллеона,
нападавших на авторитет знати (Plut. Tit. XVIII). Ближайшие «но-
вые» соратники Сципиона — Бебии, Октавии, Лелйй-сын вошли впос-
ледствии в круг умеренно консервативного аристократа Эмилия Павла.
110
Лелий-отец так хорошо уживался с нобилями, что его миновала ненависть,
преследующая «новичков» (Liv. XXXVII, 1). Ацилий Глабрион и Ми-
нуций Терм, «новые» консулы 90-х годов, властвовали в духе своего
патрона: первый щедро раздавал солдатам отпуска и награды и под-
купал плебс подарками (Liv. XXXVII, 57; MF 66), второй — выпорол
и обезглавил десять недостаточно расторопных союзников-фуражиров,
представителей почтенных фамилий (MF 58—59). Обе манеры поведе-
ния связывались у римлян с представлением о «царском» произволе
знати. Единственный демократ из молодых Теренциев Кв. Куллеон,
народный трибун 189 г., претор 187 г., оказался на стороне Катона и
Петилиев. Ни один из «новых» союзников Публия не выражал специ-
фических, групповых интересов незнатных политиков. Кассола, изу-
чавший сенатские группировки III в., справедливо писал о «новых»
лояльных клиентах нобилей как о типичном атрибуте олигархической
системы43. Примечательно, что в компании Сципиона мы встречаем
по меньшей мере трех известных богачей: Красса Дивеса, Бебия Ди-
веса и Стертиния. Звероподобный Племиний и жестокий, «закаменев-
ший в пороках» (MF 60) Терм бросают подозрительную тень на кру-
жок сципионовских любимцев и самый образ поэтического героя.
Можно ли отыскать следы либеральной сципионовской политики
ниже уровня «новых людей»? Единственные известные гражданские
акты полководца Сципиона — южная колонизация и реформа зрелищ-
ных мест. Военные цели колонизации и популярность аграрных триум-
виров в избирательных комициях мы уже отмечали. Насколько Сци-
пион болел о нуждах ветеранов — сказать трудно, во всяком случае,
он не позаботился о своевременном роспуске 2 тыс. солдат (£ш.
XXXII, 3). Через некоторое время обнаружилась непопулярность ма-
леньких военных поселений: из Сипонта и Буксента колонисты разбе-
жались. Видимо, не случайно в 194 г. Домиций Агенобарб выбрал ко-
миссию для основания двух колоний нового типа: многолюдных вете-
ранских поселений с большими наделами, но с латинским правом граж-
данства (Liv. XXXIV, 53; XXXV, 9; 40). Большие гражданские коло-
нии стали выводиться только после устранения группировки Сципио-
нов44. Таким образом, сципионовская колонизация представляется ме-
роприятием не слишком демократическим. Что касается выделения се-
натских мест на зрелищах, то об элитарном характере этой меры вы-
сказались сами ее современники.
В заключение вспомним, что в 203—201 гг. союзники Публия очень
деликатно прибегали к помощи комиций: только по разрешению сена-
та или в случае, если магистрат-председатель не допускал прений в
курии.
В конечном счете мы возвращаемся к характеристике Моммзена
и определяем Сципиона Африканского как вождя самой влиятельной
аристократической группировки 90-х — начала 80-х годов II в. до н. э.
Эта оценка совпадает с мнением античной традиции: согласно
Ливию, в 187 г. трибуны жаловались «на аристократию и на царство-
вание в сенате Сципионов» (Liv. XXXVIII, 54).
ОППОЗИЦИЯ
В источниках мы находим отголоски двух политических кампа-
ний, тесно связанных между собой и враждебных духу сципионовской
политики. Во-первых, сразу после замирения с пунами началась борь-
111
ба за нррмдлизацию магцстдауур^: в 200—гг. Сульпицшо и Вил-
лию было ртказацо в цродленирщущомочий, в 109 Г. прозвучали лер*
выр протесать) против, стремительны^ карьер молодых ндбилей,* а в
следурще^ году новый закол уцичтожид испанские’проконсулаты. Ви-
димо, дргда же вообще запретили вручдть промагистрдтские полномо-
л^стньич дицац, а в 196 г. установили обязательное прохождение
Пре^уры перед, консулатом л годовой разрыв между претуроД и эдили-
тетом. Ro времени Сирийской войны (192—f88 гг.) адмиралы-пропре-
торы уступили место ординарным преторам. Эти правила создавали
стройнугр последовательность чинов — cursus honorum; отныце моло-
дые ноб^дд. не могли вне очереди перебегать дорогу незнатным канди-
датам, для которых было характерно трудное, постепенное восхожде-
ние наверх.
Во-вторых, древние историки имеют неоспоримое представление о
существовании противников злати и о едином фронте нобилитета про-
тив демрнратцческих критиков. Ливий свидетельствует, что в 199 г.
трибуны, протестовавшие против досрочного соискательства Фламини-
на, возмущались характерными амбициями всей знатщ Он же отме-
чает, ч,то в 1§9 г, нобилитет независимо от своих внутренних противо-
речив как ;спаднная кастд защищал цензуру от притязаний «новичка»
Глабрирра (Liv. XXXVII, 57), так же дружно интриговали аристокра-
ты е 1^4 г. против Катона. Незадолго до сципионовских процессов быв-
щие соперники .Фламинины и £ципионы сплотились перед лицом ак-
тивных «новичков»,, стремивщихся, по ^определению Плутарха, унизить
аристократию (Plut: Tit, XVIII )г Во вррдя суда н^д .Сщипионами произ-
носили^ речи цротив знати дак ^а^одой, Преследование рысокород-
цо$ фамдлри вы^ало^вф^уще^ преимущественно црпсулдров, е.
нрбилей (Цц. XXXVIII, 53) и
^Глар^ыц. рротиври^фм робилиъета дррвние авторы считали Кдто-
1^,.^’Л|Нцго^сДе^ые. щрлйрщ£др^цр£ги прррледовади.врб тдр же, как
и. трудно рказадь, брлее. да теснида его ?нать, цдц.дш не давал
цркоя т— пцеал^ивнй 40)., «С Кдтдняу... рррждодади
qe в& р^мые ^о^ шест^ецные и рцмр>, - чи-
ХзеМрМу, у. 1Ц^дрх|, -\aIaL Гречрркр^, ротору .рассказы-
вдет/ pg^Bpeng ^оещ Р° Сдопио-
д^ез^тирц., рол iiQpiepjrttw^ муже^ рспррувать
первенство «благородных» (Cat. Mai. XI). .
, В сдоре. р^ать^»брл^у1р рэдп. вдрддд судебные об-
шдаения, —^р^на^ьнщя1.Р9еДвдйй^/(прдаЧ1|К9м1. В д.че^тве соиска-
уелд дрцзурц,, «рявьцд ч<?дове^ дезд кар^ ндфдрит^та в це-
лом. Получив полномочия цензора? Катон наложил взыскания на двух
WXW?B ГП' ЛчСАвдЦОДа и, Л 6.p3jb£Pi <^^х влия-
|д/|ьных^ ^ррстогратод JgOjX грдов., /рвддаЧъ ка^ рбстрядд ^ло в пре.
ды^ущие/вдн^ в 19^.ггсенрт был gepggpppgH. бед замечаний ’ (цензо-
ры, ^Хципррц и П-'Эвд Пе?|, в 194 удалены ход вд^урудаых чле-
н^ QeK. Пет;о,м р^Г. ^рв^ли^м Цедегрц|, в, 19$ г. —
четыре нёкурульных сенатрра (pp)i цензорах Фдамишще ^Марнелле)
«Осуждение» нобилей являлось вопиющим нарушением неписанных при-
вилегий знати. Унижение аристократии было осуществлено.
В течение pqet &0Ж0Й жизни Катона его остро интересовали проб-
лемы упорядочения магистратуры. Во время сципионовских процес-
сор Д187 }ГЯ-^ 67,), прр исполнендц дензуры И?4 г,тг>МГ 98), на
’ х° - иж^ндци (171 jn - MF
Ми- Д1. И)г рродзцосид редц о контроле вад
112
добычей полководцев и казной наместников. О^одо 152 г. Катон
требовал, «чдобы никто не был консулом дважды» (М/7 185^—18G).
К серии наступлений» того же плана относится недатируе^ыц
фрагмент: «Пусть не будет империя у прежнего подководцд, когда
прибудет „новый» (MF 223). Мы уже упоминали, что при поддержке
Катона был принят закон Беб$я против окольного подкура избирате-
лей (MF 136—138; Liv. XL, 19). Фрагменты $ечер против Терма дапе-
^тлели протест против полного применения империя по отношению к
лицам, находящимся в. военном лагере, против свирецых расправ «по
царскому обычаю» (Liv. XXfX, 19).
В начале 90-х годов, когда проводилось первое реформирование
магистратуры, Катон исполнял первое курульные должности. Можно
заподозрить причастность его и к протесту трибунов против консуль-
ства квестория Фламинина, с которым он впоследствии враждовал, и
к упразднению испанских проконсулатов. «Он был недоволен, — рас-
сказывает Плутарх, — что граждане каждый год переизбирают одних
и тех же лиц на государственные должности: «По-вашему, стало
быть, — говорил он, — или власть немногого достойна, или немногие
достойны власти» (Apoph* §0, 20). В 199 г. против овации испанского
прокоцсула Манлия Ацидина цр9тестовал народный трибун Порций
Лека — родственник или союзник Катона (Liv. XXXII, 7). Оппозиция
Катона «царским» тенденциям магистратуры органически входит в русе-
ло конфликта его со знатью, обладательницей высших империев, и 9
группировкой Сципиона, захватывавшей посты и создававшей новы§
командования.
Таким образом, мы обнаруживаем стержень долгого спора между
«партиями» Катона Цензора и .Сципиона Африканского, утерянный в
современной литературе, и реабилитируем свидетельство источников о
пожизненной борьбе Катона со знатью и героем Замы. Причина рас-
хождения древних и современных историков заключается, очевидно, в
том? что исследователи нащих дней не имеют представления о «пар-
тии» нобилитета. Анализ поздних «партий» дает возможность понять
внелдчцое^ основание раннего политического конфликта и црирять ха-
рактеристику древних авторов Ливий и Плутарх писали о постоянном
злрслрвии Катана ?прот^в величия Сципиона Африканского (Liv.
XXXVIli. Й; Plut. Cat, Mai. ХХХ.Ц. «.. Они ссорились всю жизнь»,—
вторил Лщп.ю Ненрт (Са;. I, 3). ,п, , . «
> и ।
з. .„,, . -о,-. . ь («ПАРТИЯ»’ КАТОНА
. 1 • ! > : • о .. .. . / .| ' G' I Д
Античная традиция, дает Катоду ещеодну определенную характе-
ристику; герой с^наторскргр сословия. Й число великих деяндй Щнз,рт
ра Валерий Максим заносит увеличение достоинства (niajcslatis) сена-
та (III, 4, 6). Этот же автор сообщает, что благодарное! сенатское со-
словие поместило статую Катода в курии (УЩ, 15, 2). В связи с этим
возникает вопрос о составе катоновской ^партии».
Сторонники Катона трудно поддаются определению; и© можно на-
щупать некоторые связи. В царе с Катоном исполнял эдидцтет Г. Гельг
вцй; в следующем году оба «новичка» стали претораь?и. В 1^5 г. пб-
лучцл npejypy IL Манлий; назначенный помощником Катона в Ближ-
нюю Испанию; полководцы действовали ₽ согласии, друг с другом, как
некогда Сципион и, Сидаи. Родственником Катода мог бфт;ь П. Пор-
ций Лека, народцьщ трибун 199 года, выступивший против овации Ман-
лия Ацидина; на трцбунат ;Л«КИ предположительно ртносят закон иди
И!
113
законы Порция (leges Porciae) о телесной неприкосновенности граж-
дан, в поддержку которых произносил речи Катон {Fest. р. 266, 29).
Претором Лека стал в один год с П. Манлием, т. е. при консуле Ка-
тоне. Обнаруживается еще одна связь Манлия и Леки: в 196 г. были
впервые избраны жрецы-эпулоны, носящие тогу-претексту, — П. Ман-
лий, П. Порций Лека и Г. Лициний Лукулл {Liv. XXXIII, 42). Имя пос-
леднего напоминает о Лицинии — первой жене Катона.
Можно предположить союз Катона с Кв. Теренцием Куллеоном,
принципиальным противником знати и судьей Л. Сципиона {Plat. Tit.
XVIII; Liv. XXXVIII, 55). Непосредственными обвинителями Сципио-
нов выступали трибуны Петилии: то ли Актеи, вышедшие из декурии
писцов {Liv. XL, 29), то ли будущие «новые» претории и консуляры
Спурины. Атаку на Глабриона произвели Г. Семпроний Рутил и
П. Семпроний Гракх, не достигшие впоследствии претуры. Все упомя-
нутые союзники Катона никогда не были консулами.
Следовательно, связи Катона в интересующий нас период распро-
странялись среди преториев или более низких категорий сената. Кон-
такты этого «вождя по натуре» с преториями представляются особен-
но важными. Мы установили ранее, что претура создавала ядро ус-
тойчивых сенатских семей и увенчивала традиционную карьеру «нович-
ков». Потомственные претории, стоявшие в преддверии консулата на
протяжении многих поколений и зачастую напрасно, были первыми
естественными соперниками нобилей: они обладали империями, клиент-
скими связями, наместничествами и превосходили консуляров в числе.
Очевидно, именно с их помощью Катон проводил постановления, иду-
щие вразрез с желаниями могущественных аристократов, способствуя
некоторой эмансипации сенатского авторитета от влияния знати.
Друзья Катона в среде нобилитета — редкие лица: Валерии Флак-
ки, в начале карьеры, видимо, — Клавдии Марцеллы, в 60-х годах
II в. — круг Эмилия Павла. Через много лет после сципионовских про-
цессов, когда страсти улеглись, Катон начал вставлять в свои сочи-
нения высказывания Спициона Африканского, но этот период интере-
сует нас меньше, чем эпоха борьбы сципионовской и катоновской
«партий».
Фрагменты одной из цензорских речей Катона {MF 85—86) сви-
детельствуют об интересе «нового» цензора к его родной стихии — сос-
ловию почтенных «пахарей». Катон призывал умножить фонд всадни-
ческих денег, чтобы высшая категория «блистательного» сословия —
18 сотен обладателей почетного государственного коня — увеличилась
на 400 персон. Видимо, выступление преследовало цель поднять прес-
тиж той корпорации, которая поставляла едва ли не большинство «но-
вых» сенаторов. Поздний пример «новичка» Цицерона показывает, ка-
кие прочные духовные и политические связи со своим родным сосло-
вием сохранял консуляр из потомственной всаднической фамилии.
Подводя итог наших наблюдений, мы опять проверяем свои впе-
чатления по выразительному материалу начала I в. до н. э. Течение
«порядочных» оппонентов нобилитета — еще одна утерянная в литера-
туре «партия» — связывает воедино все нити древних характеристик
наших героев. Катон предстает перед нами в роли выразителя настрое-
ний политически активного слоя богатых землевладельческих фамилий,
недовольных засильем знатных группировок. В начале II в. до н. э.
противоречия между аристократией и массой всадников и «новых лю-
дей» находились в зародыше: отсюда скудная информация источников,
преуменьшенные и неверные оценки Сципиона и Катона в литературе.
114
По-видимому, два великих соперника не имели четких политических
программ, но последовательно проводили тенденции своей среды. Конф-
ликт их имел глубокие корни и долгую историю. Его унаследовало по-
коление середины «золотого века», героем которого стал Сципион Эми-
лиан, приемный внук великого Сципиона, ученик и родственник Като-
на Цензора.
* * *
Когда истекали последние годы Сципиона Африканского, рожда-
лось на свет «младое, незнакомое племя» римлян, которому предстоя-
ло воевать только за пределами Италии. В гражданской жизни вну-
кам железных ветеранов Ганнибаловой войны повезло меньше: пережив
лучшие десятилетия «золотого века», они застали начало больших по-
литических смут и на склоне лет стали свидетелями первой кровавой
междоусобицы. На поле брани, в курии и в народном собрании героем
этого поколения был второй Сципион Африканский, приемный внук по-
бедителя при Заме.
Сципиону Младшему повезло с древними биографами: о нем писа-
ли лучшие античные авторы — Полибий и Плутарх. Напротив, в новое
время Сципион Эмилиан отошел в тень: жизнеописание Плутарха про-
пало, от рассказа Полибия остались немногие страницы и строчки. Ны-
не в нашем распоряжении находятся связное повествование Аппиана
о военных кампаниях Сципиона Младшего, несколько интересных фраг-
ментов из Полибия, Диодора и Диона Кассия и масса мелких оскол-
ков разнообразной информации. Особого внимания заслуживают све-
дения Цицерона — знатока отечественной истории, поклонника Эмилиа-
на, собеседника его младших друзей. Из этого разнородного материа-
ла мы попытаемся воссоздать жизненный путь любимого героя римлян.
Глава 3
ПУТЬ ДОБЛЕСТИ,
ИЛИ жизнь
СЦИПИОНА ЭМИЛИАНА
В 216 г. в битве при Каннах доблестно пал консул Луций Эмилий
Павел, высокородный патриций и опытный полководец. Он участвовал
в сражении, данном против его воли, по желанию сената, армии и вто-
рого консула, вождя уличных и лагерных сходок, Г. Теренция Барро-
на. Не имея сил воспрепятствовать воинственному пылу сограждан, Па-
вел разделил участь полегшей на поле боя армии. Это был дед Сципио-
на Эмилиана.
В гражданской жизни мужественный герой выказывал робость и
мягкость характера: пройдя через народный суд за два года до Каннс-
кой битвы, до конца дней своих сохранил он страх перед плебсом. Семья
.Эмилиев отдавала дань новым веяниям: дочь Павла вышла замуж за
молодого филэллина Публия Сципиона, сын, тоже Луций Эмилий, полу-
чил как бы двойное воспитание: в староримском духе (Plut. Ает. VI)
и на новый, эллинский лад: он был прекрасно образован и свободно
говорил по-гречески.
Луций Эмилий Павел, отец Сципиона, избегал форума, судебных
115
заседаний и всех дешевых форм популярности. Подобно спартанскому
аристократу он знал и любил два деда — охоту и войну. При соиска-
нии должностей младший Павел осмеливался пренебрегать традицион-
ными рукопожатиями и приветствиями; командуя армиями, он подчи-
нял солдат суровой дисциплине Пдебеи-избирдтели не оставались в
долгу: карьера Павла, успешно развивавшаяся в 90-е годы, в период
преобладания сципионовской группировки, резко затормозилась после
краха его родственника и покровителя: первый консулат Эмилий полу-
чил лишь через 9 лет после блестяще исполненной претуры, утомив,
как говорили, своими исканиями Марсово поле (182 г,).
В звании претора и проконсула (191—190 гг.) Павел потушил
большое восстание лузитан в Испании, после первого консульства от-
праздновал триумф над лигурами. Когда третья и последняя война с
Македрнией затярудась неблагоприятным для Рима образом, граждане
вспомнили о строгом, искусном командире и вручили ему консульские
полномочия во второй раз (168 г.). Битва при Пидне и триумф над
Македонией обессмертили имя 60-летнего полководца.
Отец Сципиона был солдатом старинного римского образца и свет-
ским человеком нового типа. Организацией пира и праздника он за-
нимался не менее усердно, чем устройством боевой линии. Суровый при
исполнении дела, он был любезен, в частном общении и чрезвычайно
дорожил славой радушного хозяина и благосклонного патрона За бое-
вые труды он вознаградил себя путешествием к великим памятникам
Греции. Привычка к широкому и утонченному образу жизни сочеталась
у Павла с редким,.бескорыстием: рцмляне удивлялись его правилу ни-
чего не брать из военной добычи. В результате ко дню смерти Павла
семья его оказалась на грани разорения.
Матерью Сцидиона Эмилиана была патрицианка Папирия, дочь
Гця Папирия Маздна, консула 231 Второй дед Публия знаменит как
изобретатель неофициальной овации: когда сенат отказал ему в триум-
фе над корсами, он первым из римских полководцев устроил торжест-
венное шествие вне Рима на Альбанской горе, увенчав себя миртовым
венком вместо лаврового.
Брак Павла и Папйрии распался по неизвестной причине. От это-
го союза остались два сына, отданные в родственные семьи; они полу-
чили имена Кв. Фабия Максима Эмилиана и П. Корнелия Сципиона
Эмилиана. Вторая жена Павла (имя ее не сохранилось) родила ему
пятерых детей: двух мальчиков, которые заболели и умерли в дни ма-
кедонского триумфа отца, и дре? девочек» Известно судьба двух свод-
ных сестер Сципионд: одна Эмилия вышла замуж за М- Порция Като-
на «Дищщиана, сына Цензора, другая — за Кв. Элия Туберона, отпрьь
ска не слишком? знатной и бедной но многодетности семьи45. Выбор
Павла определили личные качества женихов — их благородное воспи-
тание, и урожденная доблесть. Эмилия, жена Туберонд, достойная дочь
своего отца, ела на глиняной посуде, не стыдясь бедности мужа, но
преклоняясь перед его нравственным совершенством-
моЙЬЯойь '
t, I । 1 ' 1 <1 I • । • - •
, •1 ill.. 1.11’’
Сципион Эмилцан, любимый сын Павла, по характеру онень похо-
жий на отца, родился в конце 185 или в начале 184 г, Как раз в это
время умер Сципион Африканский и Публий, болезненный, бездетный
наследник славного имени, усыновил двоюродного брата. Богатства)
i Н
116
приемной семьи й её высочайший престиж сулили блестящие перспек-
тивы «внуку» великого Сципиона.
Кажется, уступленные сыновья Павла оставались и воспитывались
в его доме. Фабия и СципиОна с детских лет окружали греческие учи-
теля риторики и философии, скульпторы,1 художники, псари. Павел ча-
сто присутствовал на уроках детей и слыл самым любвеобильным ро-
дителем в Риме. В семье своей бабушки-теТки Сципион встречал те
же интересы и привычки, что в отчем доме: Эмилии Павлы и Корнелии
Сципионы, при всей их любви к греческой культуре, йё похоДйли на
расплодившихся в то время грекоманов-космополитов. В их срёде рим-
ский уклад и прежде всего старинная нравственная дисциплина состав-
ляли основу воспитания детей. Это была аристократия, оправдывав-
шая свои привилегии служением долгу. По-латыни они говорили не
менее изящно, чем по-гречески.
Уже в 16 лет Сципион учился доблести ria практике. В 168 г. он
служил при штабе Павла в Македонии вместе со старшим братом Фа-
бием и прочими молодыми родственниками. Мальчик принял участие в
битве при Пидне и доставил отцу несколько часов мучительной трево-
ги: увлекшись преследованием, он вернулся в лагерь только поздно ве-
чером «весь в свежей крови врагов, словно породистый щенок, которо-
го упоение победой заводит иной раз слишком далёко» (Pint. Aetn.
XXII). >'
После победы Павел подарил детям библиотеку македонских ца-
рей и разрешил Им охотиться в царских парках. В туристическое Путе-
шествие по Элладе он взял с собой только младшего сына. Главной и
конечной цепью этой поездки была Олимпия. У статуй Фидиева Зевса
Публий слышал восторженный отзыв отца о греческом гёний, передан-
ный им впоследствии историку Полибию (Pol. XXX, 10).
В то же время юный Сципион наблюдал жестокие законы войны.
После победы Павел, заботившийся о неприкосновенности союзников,
приказал разорить несколько строптивых греческих городов. Предате-
линперебежчики* были брошены поД йоги слонов По воле сената рим-
ские солдаты в один день разорили 70 городов Эпира.
В следующем году Сципион и Фабий верхом следовали за триум-
фальной колесницей отца, разделяя его почет и славу. Немного време-
ни спустя в жизни 18-летнего Публия произошел важный перелом.
Младший сын Павла с ранних лет обнаруживал выдающиеся ка-
чества’ума и характера, ему была свойственна как бы природная тяга
к прекрасному (Plut. Ает. ХХ1Г, Pol. XXXII, 11). Тем не менее родст-
венники считали, что он не сумеет поддержать славу предков: юноша
был как будто лишен честолюбия и казался лёнивым. Не обременяя се-
бя общественными заботами, он занимался охотой и книгами.
Случилось так, что вскоре после окончания Македонской войны в
Рим прибыли знатные ахейские заложники, получившие приказ рассе-
литься по городам Италии. Полибий, сын ахейского стратега Ликорты,
случайно зашел в дом Павла по какому-то книжному делу. Оказавшие-
ся на месте Фабий и Сципион завязали с ним знакомство и вскоре, при-
вязавшись к благородному и мудрому греку, упросили городского прето-
ра оставить Полибия в Риме. Через нёкоторое время между Полибием
и Сципионом возникла великая дружба, преобразовавшая характер мо-
лодого человека. О начале ее исторйк вспоминал сЛёдуюгЦим образом:
«.^однажды несколько человек нас вышлб разом из дома Фабия, при-
чем Фабий направился к форуму, а Полибий со Сципионом пошли в
другую сторону. Дорогою Публий тихим, мягким голосом, с краской
117
на лице, спросил меня: «Почему, Полибий, когда мы, братья, сидим
за столом вместе, ты непрестанно разговариваешь только с братом, к
нему обращаешься со всеми расспросами, ему даешь объяснения, а
мною пренебрегаешь? Наверное, ты думаешь обо мне так же, как и
мои сограждане, о которых мне приходится слышать. Все считают ме-
ня человеком неподвижным и вялым — это их слова, а так как я не
занимаюсь ведением дел в судах, то и совсем лишенным свойств рим-
лянина с деятельным характером. Не такие свойства, но прямо проти-
воположные, говорят они, должны отличать представителя дома, к ко-
торому я принадлежу. Это огорчает меня сильнее всего». Полибий по-
старался смягчить обиду юноши, одобрил его недовольство собой и
обещал научить его говорить и действовать самым достойным обра-
зом... «Полибий еще не кончил, как Публий схватил обеими руками его
руку и, с чувством сжимая ее, сказал: «Если бы дожить мне до того
дня, когда ты оставишь в стороне все прочие дела, посвятишь твои си-
лы мне и станешь жить со мною вместе. Тогда, наверное, я и сам ско-
ро нашел бы себя достойным и нашего дома, и наших предков...» Во все
последующее время Сципион и Полибий непрерывно упражняли свои
взаимные чувства на деле, благодаря чему они развились в столь неж-
ную дружбу, как будто между ними существовали отношения отца к
сыну и кровные узы» (Pol. XXXII, 9—11).
В течение пяти лет, последовавших за этим разговором, Сципион
преобразился в деятельного и мужественного молодого человека. Прав-
да, он по-прежнему увлекался Охотой, тем более что нашел в Полибии
достойного партнера, и даже славился охотничьими подвигами, но те-
перь он часто посещал Форум и, по совету своего наставника, старался
не возвращаться домой, не заведя себе нового «друга». Особенно усерд-
но Публий вырабатывал в себе силу характера, упражняя свою волю
подобно дикому коню, как он говаривал впоследствии (Cic. Cons. 129).
В то время среди его сверстников преобладала мода на легкий образ
жизни: молодые люди были заняты любовью, пирушками, музыкой..
«Спицион усвоил себе противоположные правила... и вскоре стал из-
вестен в народе благопристойностью и самообладанием... Воздержани-
ем от многих и разнообразных наслаждений он приобрел себе здоровье
и телесную крепость; они сопутствовали ему всю жизнь и взамен низ-
менных удовольствий, от которых от отказался, доставили ему много-
численные земные радости» (Pol. XXXII, 11; 14). Позже, на войнег
крепкий телом и духом, он вступал в «рыцарские» поединки и был не-
победим в единоборстве.
Но больше всего популярности Сципиона Эмилиана способствова-
ла его благородная щедрость.
Он рано потерял приемного отца. В 162 г., после смерти бабушки-
тетки, Публий унаследовал все состояние Сципионов. Прежде всего он
отдал утварь и украшения Эмилии своей родной матери, которая после
развода с Павлом жила в стесненных обстоятельствах и уклонялась
от публичных процессий благородных матрон, не имея приличного ее
высокому происхождению убранства. Когда Папирия появилась вдруг
на колеснице, в сопровождении свиты, в роскошном одеянии, с дороги-
ми корзинами и кубками, все женщины до небес превознесли велико-
душие ее сына.
Затем Сципиону предстояло выплатить задержанную половину
приданого дочерям «деда», каждой по 25 талантов. Он имел право про-
извести расчет частями, в три приема. Тем не менее мужья обеих Кор-
нелий, Назика и Гракх, явившиеся за первым взносом, получили всю
118
сумму сполна и в ответ на свой вежливый протест со смущением услы-
шали, что их молодой родич не одобряет расчетливости в отношениях
между родственниками и друзьями.
Через два года, когда Фабий и Сципион потеряли родного отца.
(160 г.), младший брат отказался от своей доли наследства в пользу
старшего, чтобы состояния их сравнялись. Сципион оплатил также по-
ловину расходов на погребальные игры Павла, данные от имени Фа-
бия. Все эти подвиги бескорыстия произвели огромное впечатление в
Риме, где, как замечает Полибий, никто никому не дает ничего из свое-
го имущества добровольно (Pol. XXXII, 12).
Важную роль в самовоспитании Публия играли нравственные его
идеалы. Видимо, уже во время занятий с Полибием он увлекся стои-
цизмом, этика которого соответствовала духу традиционной римской
морали. Кроме того, домашняя школа вдохновляла его примерами, не-
заменимыми никакой теорией: первым наставником Сципиона в оте-
ческих правилах был отец его Павел, вторым — Катон Цензор, пород-
нившийся с Эмилиями вскоре после битвы при Пидне, в которой осо-
бенно отличился его сын. Если верить Цицерону, Публий, по решению
обоих своих отцов (родного и приемного), посвящал Катону весь свой
досуг, усваивая его жизнь и наставления (R.p. II, 1). Благодаря се-
мейной науке в зрелом возрасте он рассуждал о государстве с Поли-
бием не только учась, но и поучая (R.p. I, 34).
Образ жизни Сципиона служил примером для молодежи, чуждав-
шейся вульгарных развлечений. В 60-х годах вокруг юного поклонника
старинной доблести сложился прочный кружок единомышленников, со-
стоявший из друзей детства и двух старших товарищей: Луций Фурий
Фил, Спурий Муммий, Публий Рупилий и Квинт Помпей были сверст-
никами Публия46, Маний Манилий и Гай Лелий, сын знаменитого со-
ратника Сципиона Старшего, обгоняли товарищей лет на десять. У нас
есть возможность заглянуть в туманные лица этой знаменитой ком-
пании.
Сципион и Лелий составляли пару друзей до гроба. Между ними
всегда существовало своеобразное разделение первенства: в походах
Лелий почитал Сципиона как бога, дома Сципион Лелия — как отца.
От своего родителя лучший друг Публия унаследовал красоту и то
обаяние, благодаря которому старший Лелий слыл всеобщим любим-
цем. За особое сочетание ума и души Лелий-сын получил прозвище
Мудрого47. Это был мудрец римского типа: жрец-авгур, преданный
священным занятиям, человек непорочного сердца. Всю жизнь Лелий
хранил верность своей жене; как у Сократа, у него всегда было без-
мятежное выражение лица; он отличался очень веселым нравом; доб-
росовестно исполняя общественный долг, не гнался за почестями. Ря-
дом с другом Сципион казался более строгим и честолюбивым (Cic,
Off. I, 108). Убеждениям и натуре Лелия был присущ оттенок мягкого
консерватизма: он любил старинные учреждения, старомодный слог и
некоторую церемонность манер. Его ораторский стиль характеризовала
благородная сдержанность.
Луций Фурий Фил занимал в сердце Публия место, близкое к Ле-
лию. Этот потомок консуляров считался образцом древней чести и вер-
ности. Кроме того, он обладал сильным характером и глубокими на-
учными интересами, астрономические познания Фурия превышали обыч-
ный уровень просвещенных римлян. По общему мнению, он говорил
на великолепной латыни и образованностью превосходил современ-
ников.
119
Маний Манилий, небогатый «новый человек», славился как один
гЙ Трех знаменитейших юристов II в.418 Натура ка-бийётйая й сугубо
штатская, он по иронии судьбы вошел В историю как консул, при koj
тором началась последняя война1 с пунами. В 149 г. под стенами Кар-
фагена слабовольный и беспомощный Маний скорее подчинялся своим
офицерам, чеМ командовал ими. * -
Сйурий Муммий, отпрыск преторской фамилии, характером похо-
дил на Лелия. Он не искал высшит? Почестей и не завидовал брату
Луйию, «новому» консулу 146 г., прославившемуся разрушением Ко-
ринфа. Во время ахейской войны легат Спурий служил брату дельными
советами. Перед друзьями он отчитывался веселыми стихотворными
посланиями. Бескорыстие Обоих Муммиев напоминало семейные тра-
диции Эмилиана: коринфская добыча украсила многие города Италии,
нс/- ни одна вещь не попала к ним в дом, хотя дочь Луция не имела
приличного приданого.
Публий РуПилПй и Квинт Помпей вЪшлп в* аристократический кру-
жок из несен атских4 и даже из «нИзких» кругов. Рупилий родился в
ёёмве потбмственньгХ откупщиков, ПЬМпей поднялся из ничтожества и’
безвестности: его* называли* сыном флейтиста. Обоим былб свойственна
обостренное честолюбие.- По анекдотическому свидетельству, Рупилий
умер От оГОрчеийя, когда на^ выборных консульских Комицигтх йЬрод от-
верг кандидатуру его браТа. Помпей ради консулата предал друзей:
уЧаётвуя в избирательной кампании ЛёлйЯ, он собрал голоёа для себя.
По-видимому, в' молодости Помпёй казался будущим КатрнОм. он был
умен, ловок и смело хуйил пороки олигархического режима. Однако
в 40-е годы обнаружилось, чТо круйн'ый государственный деятель* из
него Не вышел: узкокМрьерЩке*интересы поглбтйки эйёргйю эТого неЗау*
ряднойо человека. Коварство зайяТнёЛо Не тоМйкд ^ачайо, nd и конёц
его консульств^: в трудных Обстоятельствах Помпей заключил не слиш-
ком почетный мир с испанцами; получив1 уже заложников и пдловнну
контрибуции,# он сдал дела преемнику и отрекся от договора. В 141 г.
СДПпион порвал Помпеем и^за обиды ЛёлйЯ.
Во второй половине 60*х годов йёем этим будущим сенаторам и
кбнсулярам было от 20 До 30 ле^. На первых порах кружок веселых
и порядочных Молодых людёй проявлял себя к&к законодатель хоро-
шего литературного вкусЩ Тонкие комедий нового1 автора/Теренция
Афра, с трудом усваиваемые грубоватой римской публикой, пользова-
лись его признанйем и покровительством. Сам поэт, бедный, но изящ-
но воспитанный' вольноотпущенник, был обласкан в домах Сцийиона и
ЛеЛия. Кажется, он Принимал участие в Дилетантском стихотворстве
друзей и даже вставлял в свои пьесы отдельные их1 опусы. Рассказыва-
ли, как однажды в день матроналий ЛеЛий Опоздал к праздничному
столу жены, дописывая стихи из «Самоистязателя»49. Злостная ^мол-
ва приписывала авторство Теренциевых комедий его знйтным патро-
нам.
Литературные упражнения друзей продолжались около пяти лет
(165—160 гг.). На погребальных играх Луция ЭмиЛия Павла шла ше-
стая и последняя^ пьеса гениального африканца (460 г.). Вскб^е 25-лет-
ний-поэт, отправившийся на «стажировку» В Грецию, умер иЙИ’поГйб
на чужбине. pk'
1 В том'жё возраст# СцийиОн Эмилиин простился с порой Первой
молодости? Почти одновременно йте’ркл ой обоих кровнйх ёвоЙ^’роДй1
тёлей: Папирйя перевила Павла ЛИШЬ, на Год? В 50-е гбДьР Пубйий
вступил в сенат и женился — точные даты этих событий неизвеётйй?
6П 120
Его двоюродная кузина Семпрония, дочь младшей Корнелии, сестра
Гракхов, стала хозяйкой в доме своего деда. Этот династический брак,
оставшийся бездетным, овеян равнодушным молчанием древних писа-
телей. Кажется, отношения взрослого Публия со всеми родственника-
ми-Корнелиями развивались в тоне холодной вежливости50.
К середине 50-х годов завершилось образование Эмилиана. Где-то
вскоре после смерти Папирии Сципион и Полибий совершили большое
познавательное путешествие по Италии и Заальпийской Галлии
(совр. Франции)51; интерес к географии Публий проявлял и позже, бу-
дучи консулом и полководцем. По возвращении из странствий в доме
его рядом с названным отцом Полибием поселился названный брат —
молодой стоик Панетий, сверстник Публия, спутник всей его последую-
щей жизни. Скорее всего новый дружеский союз возник в 155 г., когда
в составе делегации трех философов Рим посетил Диоген Вавилонский,
учитель Панетия. Сципион, Лелий и Фурий были постоянными слуша-
телями знаменитых гостей, заразивших римскую молодежь страстью к
философии. 30-летние члены сципионовского кружка, сменив стихи на
самую серьезную прозу, образовали штаб римских стоиков.
На рубеже и в расцвете зрелости друзья Публия имели достаточно
знаний и жизненного опыта, чтобы общаться с учеными греками на
равных. Во второй половине 50-х годов в их среде родилась оригиналь-
ная апология римской государственной системы, запечатленная в VI
книге Всеобщей истории Полибия. В основе ее лежало учение о спра-
ведливом равновесии авторитетов сената, магистратуры и народного
собрания, воплощающих принципы аристократического, монархическо-
го и демократического правления. Полибий излагал эту теорию от се-
бя, Цицерон приписывал ее авторство Сципиону. Так или иначе, пред-
ставления греческого историка о римских институтах складывались,
очевидно, под влиянием его молодых римских друзей, потомственных
магистратов и сенаторов. Как показало будущее, теория равновесия
властей не осталась в стороне от их политической практики.
Тридцатилетие Публия Эмилиана совпало с началом нового рим-
ского столетия — седьмого века от основания города52. В 151 г. «внук»
великого Сципиона впервые оказал существенное влияние на ход об-
щественных дел.
В начале 151 г. консулы Л. Лициний Лукулл и А. Постумий Аль-
бин проводили военный набор для подавления очередного крупного
восстания испанских племен. Это было очень непопулярное мероприя-
тие: война в Испании приняла необыкновенно затяжной и ожесточен-
ный характер, римские войска уже понесли большие потери. Сначала
рекрутированию воспротивились плебеи-солдаты; впервые пришлось
прибегнуть к жеребьевке вместо произвольного вызова по спискам во-
еннообязанных (Арр. Iber. 49). Потом взбунтовались отпрыски почтен-
ных семей, и дело дошло до временного ареста консулов народными
трибунами. Наконец, не нашлось добровольцев-офицеров: «Страх до-
ходил до того, что на должность военных трибунов не объявлялось до-
статочного числа кандидатов, и некоторые места остались незаняты-
ми, тогда как раньше желающих занять эту должность являлось в не-
сколько раз больше, чем требовалось. Равным образом выбираемые
консулами легаты, которые должны были сопровождать военачальни-
ка, отказывались следовать за ними. Самое худшее было, однако, то,
что молодежь уклонялась от военной службы под такими предлогами,
которые было бы стыдно назвать, непристойно проверять и невозмож-
но опровергать. Когда сенат и власти недоумевали, чем может кон-
$ Н. Н. Трухина
121
читься позорное поведение юношества ... Публий Корнелий, который,
как было известно, невзирая на молодость, подавал голос за войну,
которого единодушно превозносили за благородство характера и рас-
судительность и которому недоставало только славы храброго челове-
ка, выступил теперь при виде затруднительного положения сената с
просьбою отправить его в Иберию в звании или трибуна, или легата,
выражая одинаковую готовность принять на себя ту или другую обя-
занность... Всех изумило это предложение, исходившее от гражданина
юного и обыкновенно сдержанного; велико было восхищение Сципио-
ном и в то время, но с каждым днем оно становилось все больше.
И действительно, молодые люди, робевшие раньше, теперь из боязни
невыгодного сопоставления одни спешили предлагать свои услуги вое-
начальникам в звании легатов, другие целыми толпами и товарищест-
вами записывались на военную службу...» (Pol. XXXV, 4).
Так Сципион в звании легата или военного трибуна начал военную
службу при консуле Лукулле, который приходится дедом знаменитому
современнику Цицерона и Цезаря. Это был человек жестокий, алчный
и непорядочный. Сравнительно небогатый, он явился в Кельтиберию,
мечтая о золотых и серебряных сокровищах испанских племен. Здесь
возникло неожиданное препятствие: мудрый и опытный военачальник
М. Клавдий Марцелл вопреки рекомендации сената уже заключил
мир с ареваками, главными виновниками войны на севере, Лукулл не
растерялся и под предлогом защиты союзников от грабежей напал
на лояльных ваккеев. Эта беззаконная война состояла из осады трех
городов: Кавку Лукулл взял обманом и вопреки данному слову учи-
нил в ней страшное побоище и грабеж, Интеркация выдержала осаду,
а из-под Палланции он отступил, едва отбиваясь от наседавшего про-
тивника. Кельтиберия превратилась в голодную пустыню для армии
вероломного палача Кавки: при появлении Лукулла испанцы уходили
в горы или запирались в крепостях, никто не вступал в переговоры.
На другой год незадачливый полководец воевал на юге. Он унич-
тожил несколько грабительских отрядов лузитан и в свою очередь за-
нялся разорением внутренних областей этого племени. С другой сто-
роны Лузитанию грабил Сер. Сульпиций Гальба, по сложении полно-
мочий привлеченный за жестокое наместничество к суду. Лукулл из-
бежал подобной неприятности, может быть, его выручила дружба с
могущественными аристократами Метеллами.
Под началом Лукулла Сципион играл роль дисциплинированного,
нерассуждающего офицера. Он не любил людей и магистратов типа
своего командира, но уважал его консульский ранг. Оказавшись на ме-
сте Лукулла 17 лет спустя, Публий возвратил на старое место житель-
ства уцелевших жителей Кавки (Арр. /Ьег. 89). Самому Сципиону
кельтиберийская война принесла почет и уважение. Три славных дела
были совершены им под Интеркацией. В начале осады один из испан-
ских вождей в блестящем вооружении несколько раз выезжал на сере-
дину поля между войсками, вызывая желающих на единоборство.
По виду это был настоящий гигант. Римляне робели и несколько раз
молча сносили его насмешки. Наконец, Публий, одолев собственное
колебание, выступил против испанского Голиафа, будучи сам невысо-
кого роста. Произошел сначала конный, потом пеший поединок. Под-
робности его неизвестны, но победителем вышел Сципион, а римляне
воспрянули духом. На их глазах случилось редкое событие: за шесть
столетий своей истории они могли насчитать шестерых героев, сняв-
ших деспехи с собственноручно поверженных вражеских вождей53.
122
Некоторое время спустя, при неудачном штурме Интеркации, Сци-
пион первым проник в стенную брешь и сражался в отряде, почти пол-
ностью истребленном внутри города. Кажется, именно в этом бою Пуб-
лий спас некоего М. Алиенния Пелигна: прикрыв товарища щитом, он
поразил наседающего врага.
Обе стороны были измотаны долгой осадой, и в конце концов ис-
панцы согласились откупиться от Лукулла, рассчитывая на порядоч-
ность его офицера: под честное слово Сципиона они выдали голодным
и холодным римлянам 10 тыс, плащей и мелкий скот. Слово Эмилиа-
на было выполнено, Лукулл отступил от города.
Когда консул перешел на юг, чтобы сражаться с разбойничьими
шайками на берегу Гибралтара, Публий нанес визит в Африку. Он от-
правился просить у 88-летнего Массиниссы слонов для войны, и старый
соратник его «деда» принял нового Сципиона с распростертыми объ-
ятиями.
Римский гость ступил на почву Ливии в решающий момент: пос-
ле многолетних распрей и стычек только что разразилась настоящая
война между Нумидией и Карфагеном — та самая, которую Рим ис-
пользовал как предлог для уничтожения великого города финикийцев
(150 г.). Как раз в день приезда Сципиона происходила большая бит-
ва между нумидийцами и карфагенянами. Публий смотрел на сраже-
ние с высокого холма, как в театре. Позже он рассказывал о захваты-
вающем удовольствии, которое доставляет вид поля боя, наблюдаемо-
го издалека и баззаботно. Только двое до него, шутил Публий, наслаж-
дались подобным зрелищем: во время Троянской войны Зевс с Иды
и Посейдон с Самофракии (Арр. Lib. 71).
Знатное имя молодого офицера настолько перевешивало его чин,
что потерпевшие поражение карфагеняне пригласили его в посредники
для заключения мира. Сципиону почти удалось уладить конфликт,
только требование Масиниссы выдать перебежчиков сорвало пере-
говоры.
Вмешавшись в распрю между Нумидией и Карфагеном, Сципион взял
на себя большую ответственность. Римские посольства на протяжении
десятилетий намеренно обостряли обстановку в Ливии, официаль-
ные дипломаты, прибывшие вскоре после Публия, по инструкции сена-
та подстрекали Масиниссу к продолжению военных действий (Арр.
Lib. 72). В Риме в это время шел спор между престарелыми ветерана-
ми Ганнибаловой войны: Катон настаивал на разрушении процветаю-
щего и вновь вооружившегося города, Сципион Назика, «лучший муж
в государстве», полагал, что сохранение опасного соседа благотворно
влияет на политическую стабильность и нравы римского гражданст-
ва54. Существовала еще одна сторона дела: за 50 лет Карфаген ничем
не нарушил своих обязательств перед Римом, в то время как Масинис-
са, при попустительстве римского сената, отбирал у соседа одну об-
ласть за другой. Каково бы ни было мнение Публия Сципиона, чело-
века чести, относительно целесообразности уничтожения потенциально-
го врага, он должен был видеть несправедливость затяжной травли
Карфагена.
За всю историю послевоенной римско-карфагенской диплома-
тии Сципион Эмилиан оказался чуть ли не единственным посред-
ником, пытавшимся умиротворить противников. Когда через два года
умирающий Масинисса назначил его своим душеприказчиком, может
быть, выбор царя определило не только имя патрона, но и воспомина-
ние о честном арбитраже Публия.
6*
123
РАЗРУШЕНИЕ КАРФАГЕНА
В Риме преобладало воинственное настроение. Правы, по-видимо-
му, историки, полагающие, что споры о судьбе Карфагена не имели
принципиального характера. Миротворец Публий Сципион, убедив-
шись, что грозовые тучи сгущаются, баллотировался на должность
военного трибуна. Когда сенат вынес решение о десанте в Африку,
Корнелии Сципионы дружно устремились в свою как бы наследствен-
ную провинцию: Сципион Эмилиан, Сципион Испанский, младший Сци-
пион Назика (Арр. Lib. 80). Публий и Катон сохраняли прекрасные
отношения накануне войны. В то время как по всей Италии уже Шел
спешный набор, на одном из заседаний сената воинственный старец
действенно-остроумно поддержал просьбу Полибия и Сципиона о ре-
патриации ахейских заложников (Pol. XXXV, 6). Перед началом треть-
ей Пунической войны любимый наставник и друг Публия отбыл на ро-
дину после 17-летнего почетного плена. Почти по пятам его настигло
письмо консула Мания Манилия, желавшего видеть Полибия в своем
штабе, только ложные слухи о мире, распространившиеся в начале ле-
та, замедлили возвращение Полибия на два года (Pol. XXXVII, 3).
Весной 149 г., пытаясь искупить войну с Масиниссой, карфагеняне
осудили на смерть сторонников военной партии и передали свое госу-
дарство «в полную власть римского народа». Сенат должен был опре-
делить новые условия существования Карфагена. Он высказывал свои
требования постепенно, одно за другим, между тем как римская ар-
мия, несмотря на полную покорность пунов, продвигалась из Остии в
Лилибей, из Лилибея — в Утику. В Сицилии консулы Ман. Манилий
и Л. Марций Цензорин приняли 300 заложников — сыновей самых
знатных фамилий, в Утике они потребовали полного разоружения Кар-
фагена. Несчастные карфагеняне, надеясь, что консульская армия яви-
лась в Ливию ради осуществления этой акции, выдали все обществен-
ное и частное оружие. Тогда Цензорин от имени римского правитель-
ства объявил, что Карфаген должен быть разрушен. Его гражданам
разрешалось поселиться в любом месте их страны на расстоянии 80 ста-
дий (20 км) от моря. Это известие потрясло народ, имевший 700-лет-
нюю славную историю и живший преимущественно морскими промыс-
лами. Город наполнился стенаниями и воплями. Терзали сторонников
мирной партии, бросали камни в послов, хулили богов^. Самые трезвые
головы бросились запирать ворота, на оголенные стены начали сносить
камни. В скором времени все обширные помещения и площади были
превращены в оружейные мастерские; днем и ночью, посменно, в них
трудились мужчины и женщины. Изгананник Гаедрубал, главный ви-
новник войны с Масиниссой, получил амнистию, его 20-тысячная ар-
мия, шедшая против отечества, переменила фронт и стала основной*
опорой Карфагена.
Консулы медлили выступить против города, ожидая, пока утихнет
взрыв отчаяния. Когда же они, наконец, подошли к беспомощному, как
они полагали, Карфагену, то нашли его запертым, вооруженным и.
полным партиотической решимости. Манилий и Цензорин сделали не-
сколько неудачных попыток штурма и перешли к длительной осаде.
Был уже конец лета, и в скором времени Цензорин, командовавший
флотом, отбыл в Рим для проведения выборных комиций, а Манилий,
начальник сухопутных сил, занялся текущими делами осады: укрепле-
нием лагеря и причала, фуражировкой, отражением сухопутных и мор-
ских вылазок карфагенян. Особое беспокойство доставляла римлянам
124.
армия Гасдрубала, расположившаяся под городом Нефересом на юге
Тунисского залива. Рассчитывая на нее, почти все ливийские города
держали сторону Карфагена и снабжали его продовольствием. Римля-
не получали помощь только от пятерых союзников, среди которых са-
мое большое значение имела Утика, удобнейший порт вблизи Карфа-
гена.
Осенью 149 г. — весной 148 г. консул предпринял два неудачных
похода к Неферису — это были самые большие мероприятия первой
кампании. Манилий явно не подходил на роль командующего: он был
прекрасным юристом, но еще в Испании зарекомендовал себя плохим
полководцем. Снаряжаясь в поход, он призвал на помощь опытных в
военном деле друзей: Полибия, Сципиона Эмилиана и М. Клавдия
Марцелла — уважаемого в сципионовском кружке любителя астроно-
мии, трехкратного консула и знаменитого генерала. Впрочем, все ле-
гаты и военные трибуны Манилия имели свои особые стратегические
планы и бурно спорили в совете нерешительного командующего. Ча-
ще всего побеждало мнение Сципиона: как-то один из знатных военных
трибунов грозил бросить меч, если Сципион не перестанет командо-
вать (Арр. Lib. 102).
Сам Публий, славившийся скромностью, не добивался первенст-
ва: «Он держался на равных с низшими, не стремился к превосходству
над равными и уступал высшим» (Dio fr. 70). Честолюбие Сципиона с
первых шагов его карьеры имело форму ревностного исполнения дол-
га; он считал, что знатное происхождение налагает обязательство не
уступать в доблести тем, кого превосходишь именем (Vai Мах.
III, 2, 6).
До нас дошел портрет Эмилиана — военного трибуна, восходя-
щий к Полибию (Dio fr. 70). 35-летний офицер мало походил на мяг-
кого юношу, порицаемого некогда за вялость. Неутомимая энергия ха-
рактеризует Публия в расцвете лет. Он отличался железным здоровь-
ем, был силен и вынослив, умел строить обдуманные планы и прини-
мать мгновенные решения, сам участвовал в осуществлении своих за-
мыслов. Будучи расчетливым командиром, в острой ситуации он шел
на отчаянный риск, верно оценивая людей и вещи, брался за самые
невероятные предприятия. Неизменными оставались порядочность и
верное слово Сципиона. Благодаря выработанному самообладанию он
никогда не говорил и не действовал под влиянием гнева или слабости.
Одна привычка Публия представляется как бы внешним выражением
его самодисциплины: он, не терпевший излишнего внимания мужчин
к своей внешности, первым из римлян взял обыкновение бриться каж-
дый день. (NH, VII, 211). Солдаты и многие офицеры симпатизировали
храброму и сдержанному аристократу, чуждому спеси и всяких внеш-
них эффектов. Им нравилось, что его манеры напоминают скорее про-
стоту Павла, чем блеск Великого Сципиона.
Авторитет превосходного командира Публий завоевывал постепен-
но, по мере того, как его дела и советы раз за разом оказывались наи-
лучшими. В тактике Эмилиана сказывалась школа отца, он был трез-
во-осторожен и знал испытанные приемы для разных ситуаций. Напри-
мер, еще при Цензорине он удержал своих солдат от штурма бреши,
пробитой на слабом участке карфагенской стены, — видимо, опыт Ин-
теркации подсказал ему исход дела. Когда разбитые горожанами ко-
горты обратились в бегство, на выходе их прикрыли и спасли отряды
Сципиона, заблаговременно расставленные в подходящих местах. При-
мер Павла помогал его сыну без потерь добывать продовольствие для
125
армии. Все римские фуражиры терпели урон от внезапных нападений
Гасдрубала и засад его гиппарха Фамеи. Исключение составляли отря-
ды Эмилиана, передвигавшиеся всегда в боевом порядке; на поле ос-
новной строй распускался, но часть легионеров и всадников образовы-
вали вооруженное окружение фуражиров, которое постоянно объезжал
сам бдительный и неутомимый командир. Фамея никогда не нападал
на готового к отпору противника, и завистникам Публия приходилось
объяснять его неуязвимость наследственной дружбой Сципионов с на-
чальником карфагенской конницы.
Предусмотрительность Сципиона только оттенялась неопытностью
консула и опрометчивостью завистников. Например, Публий изучил
район Нефериса и заранее предсказал Манилию неудачу в этой мест-
ности с неблагоприятным рельефом, а во время похода, предпринятого
наперекор его мнению, он предрек поражение в случае, если римляне
перейдут глубокое русло реки. Командующий, уступая давлению шта-
ба, пренебрег обоими советами, и первое его выступление против Гасд-
рубала едва не закончилось полным крахом. Второй поход к Неферису
протекал удачнее благодаря тому, что Манилий, по рекомендации Сци-
пиона, соорудил лагерь перед злополучным потоком.
Стремительная реакция Публия дважды спасала римские укреп-
ления под Карфагеном. Во время ночных вылазок пунов против ла-
геря и сооружений римской пристани, в обстановке неразберихи и па-
ники, всадники Сципиона устремлялись во мрак с горящими факелами
и отпугивали или отбивали противника.
Только благодаря дерзким предприятиям Публия благополучно
завершились обе неудачные экспедиции Манилия. При первом отступ-
лении, вернее бегстве римлян от Нефериса, сципионовские всадники
прикрыли переход основных сил через обрывистое русло: совершая
беспрерывные круговые перемещения, они атаковывали противника и
отвлекали его на себя, так что пехота успела переправиться довольно
благополучно, а сами они перескочили на другой берег в последний мо-
мент, поражаемые копьями врагов.
Через некоторое время, когда Манилий отошел на безопасное рас-
стояние, обнаружилась нехватка нескольких когорт. Кое-кто предлагал
продолжать путь, бросив отставших на произвол судьбы, но Сципион
не согласился оставить без помощи столько людей и знамен. Взяв
съестных припасов на два дня, он повернул свою конницу назад, как
все считали, навстречу верной смерти. Всадники Публия подоспели в
критический момент, когда римляне, укрывшиеся на холме и осаждае-
мые Гасдрубалом, ожидали скорой гибели. Неожиданное нападение
обратило пунов в бегство, и Сципион с честью вывел злополучные ко-
горты к своим. Велики были всеобщее изумление и радость, среди сол-
дат пошли разговоры, что Сципиону служит тот же гений, который по-
могал его вдохновенному «деду».
Во время второй экспедиции к Неферису Публий бесстрашно отп-
равился на тайное свидание с Фамеей, большим мастером устраивать
засады. Рискованные переговоры подарили римлянам ценнейшего пе-
ребежчика и 12 сотен его всадников.
Фамея не случайно доверил свою судьбу именно П. Сципиону. Рим-
ские офицеры, как правило, не держали слова: сельские жители, за-
ключавшие с ними соглашения о свободном выходе из местных башен
и укреплений, чаще всего бывали обмануты. Один Публий неукосни-
тельно соблюдал обещания и даже провожал мирных крестьян до бли-
жайших городов. Было известно также его великодушное обращение
126
с пленными, поэтому ливийцы старались сдаваться только ему. Даже
карфагеняне уважали благородного противника: по личной просьбе
Спициона Гасдрубал похоронил военных трибунов, павших в битве под
Неферисом. Добрая слава сослужила Публию не одну службу, но осо-
бенно важную роль сыграла она в доме нумидийских царей.
Масинисса на 90-м году жизни разочаровался в римлянах, которые
явились в Африку, чтобы присвоить подстреленную им добычу. Тем не
менее он сознавал, что судьба его царства не может решиться помимо
воли всемогущего союзника. Весной 148 г., чуя смертный час, Масинис-
са поручил устройство Нумидии и сыновей П. Сципиону — своему есте-
ственному патрону и честному римлянину. Надо полагать, что испы-
танная репутация Публия была последним утешением нумидийского
царя.
Эмилиан отбыл в Цирту вместе с М. Клавдием Марцеллом, спра-
ведливым и опытным государственным мужем. Буря настигла их ко-
рабль и принесла беду: Марцелл утонул во время шторма, Публий
опоздал к смертному ложу Масиниссы на три дня. Как душеприказ-
чик, он поставил на царство трех законных наследников, разделив меж-
ду ними обязанности правления55. Миципса и Мастанабал, старший и
младший сыновья, установили лояльные, но прохладные отношения с
римлянами: следуя политике отца, они устранились от войны и не по-
могали союзнику ни оружием, ни продовольствием (Ар. Lib. 111).
Средний сын, Гулусса, мужественный и простой воин, присоединился к
Публию вместе со знаменитой нумидийской конницей56. Трудно ска-
зать, подчинился ли он веской просьбе римлянина или подарил свою
дружбу рыцарственному патрону добровольно, симпатизируя его зас-
лугам, характеру и чести. В свете поведения его братьев вторая воз-
можность кажется вполне вероятной.
Незадолго до смерти Масиниссы Ливию посетила сенатская ин-
спекция. В Риме были недовольны ходом осады, и послы удостовери-
лись в справедливости неблагоприятных слухов. Лишь заслуги Сци-
пиона сияли на фоне общих мелких и крупных неудач. К этому вре-
мени завистники умолкли и раздавались лишь хвалебные голоса. По-
сле доклада комиссии в сенате старый Катон, пользуясь словами Го-
мера, высказал одно из своих последних суждений:
Он лишь с умом,
Все другие безумными тенями реют.
(Hom. Od. X, 495)
Командование Манилия завершилось вторым неудачным походом
к Неферису, и лишь переход на римскую сторону Фамеи в какой-то
степени искупил усилия и потери 17-дневного предприятия. На ис-
ходе весны Сципион отбыл в Рим впереди консула вместе с новым
союзником Фамеей, который служил как бы наглядным оправданием
бесплодной в целом кампании. Манилий передал армию консулу
Л. Кальпурнию Пизону, флот перешел под начало легата Л. Гости-
лия Манцина.
В 148 г. в отсутствие Сципиона ситуация в Ливии ухудшилась.
Пизон занялся осадой ливийских городов, которые держали сторону
пунов тем упорнее, чем опаснее было договариваться с римским пол-
ководцем: обещаний он не выполнял. Армия Пизона предалась маро-
дерству и спекуляциям. Неудачная осада двух крупных городов осо-
бенно подорвала престиж Рима и вселила бодрость в карфагенскую
партию. Некий Битиас увел к карфагенянам 800 всадников Гулус-
127
сы. Гасдрубал добился командования внутри стен города и рассылал
дружественные письма во все стороны: к африканским племенам, сы-
новьям Масиниссы, македонянам.
Неутешительные новости из Африки возбудили общественное
мнение Рима. Народ испугался бремени затяжной и опасной войны.
У всех на устах было имя Сципиона, напоминавшее о поражении
пунов. Почтовые корабли доставили в Италию множество писем сол-
дат и офицеров, в которых превозносились подвиги и таланты храб-
рого трибуна. Поэтому, когда Публий выступил искателем куруль-
ного эдилитета, народ пожелал видеть его консулом. Сципиону в это
время было 36—37 лет, закон о возрастном цензе устранял его от кон-
сульских комиций, и председатель собрания (кажется, это был кон-
сул Сп. Постумий Альбин) указывал на это препятствие. Начались
бурные препирательства. Наконец, один из народных трибунов (имя
его неизвестно) пригрозил, что пустит в ход «вето» и остановит выбо-
ры, если не будет поставлена на голосование кандидатура Эмилиа-
на. Сенат, посовещавшись, отменил возрастной ценз на один год, и
Сципион был избран консулом согласно всеобщей надежде — для
победы над Карфагеном. Однако назначение в Африку досталось ему
тоже после некоторой борьбы: Г. Ливий Друз, коллега Публия и его
кровный двоюродный брат57, потребовал жеребьевки провинций. Эти
претензии пресек то ли вотум комиций, созванных народным трибу-
ном, то ли особое постановление сената — древние историки тут рас-
ходятся. Сципион получил Африку без жребия. Ему позволили про-
извести набор, взять на службу италийских добровольцев и принять
помощь союзных царей и городов. Можно заметить, что борьба вокруг
кандидатуры Публия протекала примерно так же, как в конце вто-
рой Пунической войны — кампании за продление полномочий его
деда.
Консул Сципион возвратился к театру военных действий весной
147 г. Вечером он высадился в Утике и сразу оказался в гуще бур-
ных событий. Как раз накануне его приезда адмирал Л. Гостилий
Манцин одолел отвесные морские скалы и стену карфагенского при-
города Мегары (или Мегалии). В отличие от опытного Сципиона, он
не знал, что прорыв в город без достаточного обеспечения дальнейше-
го наступления чреват катастрофой. К вечеру небольшой и плохо сна-
ряженный отряд Манцина занял какое-то укрепление у стены, герои
голодали и чувствовали, что утром карфагеняне выбьют их из укры-
тия и сбросят со скал в море. Манцин отправил вниз призывы о по-
мощи.
В полночь по приказу Сципиона уже трубили общий сбор. Кораб-
ли, полные воинов, устремились в сторону Карфагена. Они подоспели
вовремя: солдаты Манцина, загнанные на стену, отбивались из по-
следних сил. При виде подмоги, карфагеняне отступили и позволили
римлянам эвакуировать злополучный отряд. Впоследствии Луций
Манцин, «новый человек», оспаривал у Сципиона честь первого втор-
жения на территорию города.
Первые меры командующего напомнили солдатам, что Эмилиан в
большей степени был сыном сурового Павла, чем внуком снисходи-
тельного Сципиона: он выгнал из лагеря торговцев и прочий сброд,
заставил солдат распродать или сдать имущество квестору, запретил
дуэли, самовольные отлучки и походы мародерствующих «дружин»
(Арр. Lib. 116). Восстановив дисциплину, Сципион расположил свой
лагерь на перешейке, соединяющем Карфаген с материком. Против
128
римлян, в километре от городской стены, возвел укрепления Гас-
друбал.
При новом консуле осада Карфагена приняла интенсивный харак-
тер. Прежде всего Публий возобновил нападение на Мегару, но, в от-
личие от Манцина, атаковал предместье со стороны суши, где можно
было сосредоточить силы для поддержания прорыва. Атака удалась:
солдаты Сципиона ворвались в пригород, вызвав страшную панику в
Карфагене и лагере Гасдрубала. Со всех сторон люди побежали к
внутренним укреплениям Старого Города, карфагенская стоянка на
перешейке опустела. Римляне полностью овладели перешейком, но от
оккупации предместья консул сознательно отказался из опасения рас-
пылить силы в районе, покрытом садами и каналами.
Затем с удивительной энергией Сципион повел дело к установле-
нию полной блокады города с суши и моря. Солдаты в поте лица ко-
пали и строили, полководец с великим напряжением сил держал на
себе организацию интенсивных работ. Скоро новый, хорошо укреплен-
ный лагерь протянулся во всю ширину перекопанного перешейка. День
и ночь сооружалась мощная каменная насыпь против входа в карфа-
генскую гавань. Финикийцы, смеявшиеся со стен при начале гранди-
озного предприятия, убедились, что оно будет закончено в короткий
срок.
Пребывая в тяжелых военных трудах, Сципион не забывал о
своих духовных интересах и друзьях. Рядом с ним находились Гай
Лелий, Полибий, может быть, Панетий, 17-летний Тиб. Семпроний
Гракх — брат его жены и член сципионовского кружка стоиков; мо-
лодой сенатор Гай Фанний — преданный союзник Публия. Несомнен-
но, в штабе Сципиона служили и другие близкие ему лица, но Ап-
пиан, наш главный источник по третьей Пунической войне, редко на-
зывает имена офицеров. Полибий получил приглашение в Африку
скорее как свидетель великих событий, чем военный инструктор, его
тактические рекомендации Публий пропускал мимо ушей, зато учитель
получил от ученика несколько кораблей для исследования берегов Аф-
рики, возможно, в научной экспедиции участвовал и Панетий.
Пока продвигалось сооружение дамбы, пуны, употребив героиче-
ские усилия, прорыли второй выход в открытое море и втайне, за не-
сколько месяцев, соорудили из старого дерева 50 боевых судов. Сци-
пиону стоило большого труда и потерь загнать этот внезапно объ-
явившийся флот в военный порт Котон. В конце летнего сезона он за-
хватил насыпь у стен гавани, служившую внешним рейдом, и осуще-
ствил свой замысел: город лишился снабжения. Напустив на карфа-
генян голод, Сципион обратился против их внешних союзников.
Осенью его командиры двинулись по разным направлениям против
ливийских городов, сам консул вместе с Лелием и Гулуссой в третий
раз пошел на большой карфагенский лагерь под Неферисом. В тече-
ние месяца Публий постоянно курсировал между Карфагеном и Не-
ферисом, лично руководя обеими осадами. Когда стена карфагенско-
го лагеря рухнула на протяжении двух пролетов, Сципион организо*
вал и возглавил штурм, завершившийся полным уничтожением внеш-
ней карфагенской армии. Еще через 22 дня в трудных зимних усло-
виях был взят Неферис. Эта победа переломила настроение ливийских
городов, многие сочли за благо сдаться дисциплинированным офице-
рам безукоризненно честного полководца58.
Весть об успехе римлян под Неферисом еще не проникла в Кар-
фаген, когда Гасдрубал, через Гулуссу, завел переговоры о сдаче на
129
приемлемых условиях. Сципион, как все римские полководцы, боялся
появления преемника (Pol. XXXVIII, 2), но, в отличие от многих ис-
кателей славы, отверг какой-либо существенный компромисс: он дал
единственное обещание — сохранить жизнь Гасдрубалу и его близ-
ким. Велеречивый и пышный карфагенский вождь ответил, что пред-
почитает погибнуть вместе с отечеством.
Наступили последние месяцы Карфагена. Зимой многие горожане
погибли от голода или перебежали к противнику, последние запасы
продовольствия шли на бесстыдные пиры Гасдрубала. Ранней весной
римляне возобновили атаки на гавань; наконец, в течение одного дня
отряды Сципиона и Лелия прорвались в Котон, овладели стеной, раз-
делявшей город и порт, и заняли ближайшую городскую площадь.
Отсюда три узкие городские улицы, пролегающие между шестиэтаж-
ными домами, вели к Бирсе, внутренней крепости Карфагена. Начал-
ся последний, самый страшный акт трагедии.
Римляне с напряжением пробивались к Бирсе, сражаясь между
домами и на крышах. Люди падали вниз с огромной высоты, воздух
гудел воплями и стонами. Когда легионеры достигли крепости, Сци-
пион приказал поджечь пройденные улицы, чтобы расчистить путь
для подкреплений. Последовала серия новых ужасов, вызванных не
столько жестокостью, сколько спешкой. Солдаты поджигали и валили
целые дома, которые обрушивались вместе с обитателями квартир.
Впопыхах крючьями растаскивались обломки и тела, вместе с трупа-
ми в общих ямах погребались раненые. «Крики глашатаев, шум от
трубных сигналов, трибуны и центурионы с отрядами, сменявшие
друг друга и быстро проходившие мимо, — все это вследствие спеш-
ки делало всех безумными и равнодушными к тому, что они видели»
(Арр. Lib. 129).
Шесть дней и шесть ночей продолжалось страшное дело. Римские
отряды постоянно сменялись, чтобы солдаты не истощились от бессо-
ницы и ужасных зрелищ. Один Сципион постоянно находился в гуще
событий, не ведая сна и перекусывая только на ходу (Арр. Lib. 130).
В эти дни его умение отдаваться делу достигло степени самоотвержен-
ности, . превосходящей обычные физические и душевные возможности
человеческой натуры. На память невольно приходят герои Тацита,
талантливые и честные полководцы, державшие имперские границы с
таким напряжением сил, что один из них, Марк Осторий, умер от
бремени забот (Тас. Ann. XII, 39).
На седьмой день явилась депутация из Бирсы, которая просила
о сохранении жизни желающим выйти из крепости. Сципион гаранти-
ровал безопасность всем, кроме перебежчиков. 50 тыс. карфагенян
покинули убежище — скудные остатки почти миллионного населения
огромного города. Перебежчики и семья Гасдрубала заперлись в хра-
ме Эшмуна (Асклепия), расположенном на высокой скале. Сам мало-
душный вождь ускользнул от своих, чтобы вымолить пощаду у ног
победителя.
Когда запылало последнее убежище, подожженное отчаявши-
мися смертниками, и гордая супруга Гасдрубала, осыпая мужа
проклятиями, бросилась вместе с двумя детьми с кровли храма в
огонь, истек последний час войны, и римский полководец мог дать
волю своим чувствам. Глядя на пожар, Сципион плакал и открыто
жалел врагов. Затем мысль о бренности земного величия овладела
им, и он, воображая отдаленное будущее своей родины, невольно
произнес стих Гомера:
130
Будет некогда день, и погибнет священная Троя.
С нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама.
(II. VI, 448)
Эту сцену наблюдал и описал Полибий, стоявший рядом с Публием.
Он же рассказывает о необычно мягком отношении своего друга к
Гасдрубалу: на приеме римлянин ободрил униженного врага и раз-
решил ему удалиться в чужие края (Pol. XXXIX, 4). Такого смелого
великодушия не проявляли ни старший Сципион, ни Павел: Сифак и
Персей, цари Нумидии и Македонии, кончили жизнь в римских тюрь-
мах. Милость, дарованная Гасдрубалу, выглядит как жест искупле-
ния. Дважды Сципион Эмилиан, рыцарь долга, исполнительный слуга
Римского государства, выполнял миссию, противоречившую его убеж-
дениям: в качестве офицера — во время испанской кампании Лукул-
ла, в качестве консула и проконсула — при разгроме знаменитого
центра Западного Средиземноморья.
По окончании военных действий Сципион направил сенату лако-
ничный рапорт: «Карфаген взят, жду ваших приказаний» (Zon. 9, 30).
Корабль, везущий великое известие, вошел в Остию вечером. Рим, по-
трясенный новостью, не спал всю ночь: на улицах пылали факелы
и ликовали праздничные толпы. Как будто только сейчас римляне
поняли, от какого бремени избавилось их государство (Арр. Liv.
134).
Но великий город еще существовал. По обычаю, полководец дал
солдатам определенное число дней на грабеж; сицилийские греки по-
лучили приглашение отыскать и забрать статуи, картины и храмовые
сокровища, вывезенные некогда пунами из их городов. Требование
уничтожить Карфаген подтвердила комиссия 10-ти знатнейших сенат-
ских легатов. Ту же участь она определила для ливийских городов, до
конца державших сторону финикийцев. На территории Карфагенской
державы сенат постановил организовать провинцию, управляемую пре-
тором. Комиссия отбыла в Рим, возложив на Сципиона исполнение ее
решений.
17 дней пылал один из крупнейших городов мира (Oros. IV, 23,
5) 59. Развалины его были преданы проклятию, основание поселений
на сакральной территории запрещено. Эмилиан, подражая отцу, дал
на месте победные игры, наградил армию, наказал нарушителей дис-
циплины: солдаты, ограбившие храм Решефа (Аполлона), лишились
вознаграждения. Как всегда, жесточайшее возмездие обрушилось на
перебежчиков: по примеру Павла Публий отдал их на растерзание
зверям.
«Когда же у него все было закончено, он отплыл в Рим и спра-
вил самый блестящий из всех бывших триумф с большим количест-
вом золота, статуй и храмовых приношений, которые карфагеняне за
долгое время и при постоянных победах свезли со всего света в Ли-
вию» (Арр. Lib. 135). Из этих богатств сын Павла, в духе семейной
традиции, не взял себе ничего (Cic. off. II, 76). Более того, еще в Аф-
рике он не позволял касаться добычи ни рабам своим, ни вольноотпу-
щенникам, в то время как остальные брали и уносили, кто что мог
(Plut. Apoph. 81, 7). В качестве трофея Публий привез домой прозви-
ще, ранее принадлежавшее только его «деду»: Рим приветствовал
второго Сципиона Африканского.
131
ПРЕДГРАКХАНСКАЯ ЭПОХА
Младший Сципион, подобно старшему, надолго завоевал репута-
цию любимца плебейских масс, но он уже не был народным героем
в полном смысле слова, в блеске слава его уступала дедовской. Ни
современники, ни потомки не окружали его имя легендами, поздним
историкам не мерещилась вечная диктатура разрушителя Карфагена.
Самой натуре Публия Африканского Младшего была присуща сдер-
жанность, враждебная излишнему шуму, но главным образом дело
заключалось в том, что римляне привыкли к покорителям великих
держав: только в 147—146 гг. один за другим праздновались триум-
фы над македонянами, греками и Карфагеном.
На ближайших цензорских комициях Сципион одержал победу,
но он так и не стал впоследствии принцепсом сената, его группиров-
ка никогда не «царствовала» в курии и магистратуре. Правда, сразу
после триумфа Публия брат его Фабий получил консулат, а Лелий —
претуру (145 г.), но в течение пяти последующих лет друзья Сципио-
на имели всего три консульских, места из десяти60, на высших постах
преобладали противники Публия, среди которых выделялись влиянием
братья Цецилии Метеллы (Квинт и Луций), Сервилии Цепиоиы (Гней
и Квинт) и Аппий Клавдий Пульхр — глава антисципионовской груп-
пировки в сенате. В первый же мирный год вместе с Фабием Эмилиа-
ном на консульских комициях имел успех Л. Гостилий Манцин, выста-
вивший на Форуме чертеж Карфагена и самолично объяснявший из-
бирателям, когда и как «проник» он в город раньше Сципиона.
Отпраздновав триумф, Публий Африканский расстался с воен-
ным поприщем на 12 лет. После литературных и ученых занятий, пос-
ле ратных подвигов, на третьей ступени жизни настала пора граждан-
ской деятельности. Как раз в это время возмужавшие члены сципио-
новского кружка вновь обрели своего певца. Гай Луцилий61, поэт и
богатый всадник, уроженец Аврунки, родственник Помпеев, поселил-
ся в Риме и стал своим человеком в домах Сципиона и Лелия:
Так что когда Сципион или Лелий, мудрец безмятежный,
И от народной толпы, и от дел на покой удалялись,
Часто любил он с ними шутить и беседовать просто,
Между тем, как готовили им овощей на трапезу.
(Ног. Sat. II, 1, 71 etc.)
В лице Луцилия римская публика обрела язвительного певца те-
кущих общественных событий. Откровенный стих сатирика беспощад-
но судил и знатных магнатов, и самый римский народ по трибам,
«только щадил добродетель, щадил ее лишь любимцев». Как Энний
пел старшего Сципиона, так Луцилий прославлял его наследника Сци-
пиада — так называл он своего героя, но если древний служитель
муз открывал врата неба божественному гению, новый поэт воспевал
«справедливого и стойкого» (justum et fortem) гражданина (Ног. Sat.
II, 1, 16—17).
Последнее двенадцатилетие «золотого века» римской Республики
щедро питало публицистическую музу Луцилия. Это была эпоха на-
пряженной политической жизни. В сенате шли принципиальные (не
дошедшие до нас) споры о методах управления государством, на
уличных сходках кипела борьба вокруг многочисленных (неизвестных
нам) законопроектов. На авансцену жизни и театра вступали новые
социальные слои со своими интересами и претензиями. Смягчилась
132
цензура — и персонажи почтенных италийских помещиков, без ка-
муфляжа греческого плаща, явились на подмостках новорожденной
национальной комедии тогаты. Последняя новинка — «кабацкие
пьесы» — представляли жизнь мелкого плебса.
В 40-х годах II в. до н. э. все отчетливее проявлялась политиче-
ская активность состоятельных землевладельцев Италии. В сенате
среди покорных клиентов знати активизировались тайные и явные про-
тивники олигархического нобилитета. После смерти Катона их лиде-
ром стал Кв. Помпей Авлет, неверный друг Эмилиана. Перед лицом
противника ядро нобилитета все более проникалось сознанием касто-
вого единства. Многие аристократы, соперничавшие между собой в
избирательных комициях, дружно восставали против публичной кри-
тики любого знатного имени. Выдвинулись вожди аристократической
корпорации: Сципион Назика Серапион — внук «лучшего мужа», Ап-
пий Клавдий Пульхр — сверстник и завистник Сципиона, непреклон-
ные Цецилии Метеллы и Сервилии Цепионы — «партийные» враги
Помпея Авлета.
Наконец, пришла в брожение многотысячная масса простого на-
рода. С 50-х годов сопротивление плебеев военным наборам приняло
постоянный характер, так что в 140 г. поневоле запретили производить
более одного призыва в год. С начала 30-х годов беднейшее населе-
ние Рима волновалось из-за дороговизны хлеба. Появились политики
нового типа — популяры, вожди мелкого плебса. В 145 г. народный
трибун Г. Лициний Красс увел народное собрание с Комиция на Фо-
рум и первым из ораторов произнес речь, обернувшись лицом к на-
роду, а не к сен акулу62. В голодный 138 год трибун Гай Курнаций
на бурных сходках требовал от консулов распродажи дешевого госу-
дарственного хлеба, а затем, во время трудного набора в испанскую
армию, отдал приказ об их аресте; похороны скоропостижно скончав-
шегося трибуна сопровождались многолюдной демонстрацией плебса.
В кругах мелкоплебейской демократии не только оспаривались приви-
легии нобилитета, но культивировалась неприязнь к аристократии как
таковой. Сбывались предсказания Сципиона Назики, «лучшего мужа»
прошлого века: после разрушения Карфагена резко проявился кризис
старинных порядков и нравов, наступило новое время — седьмое сто-
летие от основания Рима.
Сципион Эмилиан, знатнейший из знатных, недоброжелатель-
но поминался в речах и памфлетах крайних противников нобилите-
та 63. Независимо от своих заслуг он принадлежал к числу первенст-
вующих с рождения. Но важнейшие личные и деловые связи Публия
выходили за пределы олигархического круга. Не только самые близ-
кие ему люди (Лелий, Манилий, Муммий, Рупилий, Фанний) были
«новыми» сенаторами или «свежими» нобилями, он имел много друзей
во всадническом сословии (Cic. Ат. 69) и даже в его низшей фрак-
ции — среди публиканов. В общении с незнатными товарищами Сци-
пион избегал роли высокородного патрона, утверждая необычные для
его касты отношения равенства (Cic. Ат. 69). Муниципальные поме-
щики запросто посещали его усадьбы и всегда получали приглаше-
ние к его столу. Он был далек от спеси своей родни, оскорбившейся
помощью писца Цицерея бездарному Луцию Сципиону: младший Пуб-
лий Африканский появлялся на Форуме в окружении богатых воль-
ноотпущенников, за него агитировали глашатай Эмилий, публикан
Филоник и подобные им лица; по понятиям его среды даже либераль-
ный Павел застонал бы при виде таких союзников (Plut. Ает,
133
XXXVIII). Помимо кровных родственников, рядом с Публием не было
ни одного равного ему по рангу аристократа. К Сципионам Наёикам
он относился по меньшей мере прохладно, с прочими вождями Ноби-
литета — Метеллами, Аппием, Цепионами — Публий расходился на
почве личного соперничества и политических разногласий. Сатириче-
ские выпады Луцилия против Корнелиев и Цецилиев не возмущали
его патрицианскую совесть (Ног. Sat. II, 1, 65—70).
Гражданская деятельность Сципиона и его друзей началась с
акции умеренно консервативной; в 145 г. претор Лелий, член жрече-
ской коллегии авгуров, провалил законопроект Г. Лициния Красса,
предлагавшего предоставить выбор жрецов народному собранию.
В блестящей речи «О жрецах» (впоследствии изданной) ближайший
друг Публия отстаивал старый порядок самовосполнения (кооптации)
аристократических по составу коллегий. Очевидно, сципионовский
кружок не одобрял демократический разворот популяров на Форуме.
Одновременно Сципион, любимец народа, с редким для аристо-
крата интересом присматривался к насущным нуждам маленьких лю-
дей. Еще на войне он не раз повторял, что для солдата служба тя-
желее, чем для полководца, потому что весь почет достается команди-
ру. Он видел, что после демобилизации многие легионеры оказыва-
лись без дома и без средств к существованию: их детей и родителей
вытеснял из дома более сильный сосед (Sall. lug. 41, 8). Фабий Эми-
лиан, нежно любимый брат Публия, во время своего консульского'
набора щадил ветеранов и призывал новобранцев (Арр. Iber. 65).
В середине II в. до н. э. ситуация в сельских районах Италии бы-
ла такова, что число обезземеленных крестьян росло, а умножившиеся
рабовладельческие виллы почти не нуждались в арендаторах и сво-
бодных работниках. Приступив к государственным делам в качестве
влиятельного консуляра, «справедливый и стойкий муж» взялся за кре-
стьянскую проблему — основную проблему оздоровления государства.
В 40-х годах в сципионовском кружке обсуждалось обнищание рим-
ского народа и вырабатывался проект аграрной реформы. На этих
разговорах воспитывался молодой шурин Публия — Тиб. Семпроний
Гракх, будущий вождь аграрной революции; скорее всего в той же
школе сложились взгляды Г. Порция Катона, племянника Сципиона,
впоследствии сторонника Тиберия. Законопроект о земле должен был
поставить на голосование Лелий — самый уважаемый и наименее
честолюбивый член содружества. Великое мероприятие приурочивалось
то ли к претуре Лелия (145 г.), то ли (более вероятно) ко времени
его консульства (140 г.). Но слухи о грандиозном замысле проникли
в общество и встретили столь резкую оппозицию в сенате и в массе
италийских помещиков, что стало ясно: оздоровительная мера вызо-
вет жестокие гражданские распри. Лелий Мудрый, руководитель Пуб-
лия на гражданском поприще, отказался от осуществления опасной
операции.
Не только бедственное положение сельского плебса, но и пороки
высших сословий привлекали критическое внимание политиков, ра-
деющих об интересах общественного блага. Прежде всего поколение
Сципиона остро осознало деградацию правящей аристократии. Глав-
ным образом богатства, вывозимые из провинций, меняли физиономию
нобилитета. Сыновья и внуки деятельных полководцев римского на-
рода вели себя как алчные завоеватели-авантюристы, сколачивание
миллионных состояний становилось основным содержанием политиче-
ской карьеры все большего числа нобилей. Идеология, оправдывав-
134
тая привилегии знати — мотивы служения, долга, пафос деяний, —<
медленно, но верно обесценивалась.
В 149 г. церед народом разбиралось громкое дело палача и гра-
бителя Лузитании Сервия Сульпиция Гальбы. В том же году под
давлением здоровой части нобилитета и сената была учреждена пер-
вая постоянная комиссия присяжных сенаторов, принимавшая жало-
бы на провинциальных наместников. В 40-е годы процессы о вымога-
тельствах происходили редко и считались большим позором: в 140 г.
Юний Силан, проворовавшийся наместник Македонии, не перенес
отцовского осуждения и покончил с собой. В следующем поколении
дела о лихоимстве стали буднями римского судопроизводства.
В послевоенные годы группировка сторонников чести имела боль-
шое влияние в сенате, и Сципион Эмилиан был ее авторитетнейшим
представителем. В 144 г., когда о провинции Испании спорили ново-
избранные консулы — вышеупомянутый Гальба, весьма богатый чело-
век, и опутанный долгами Л. Аврелий Котта, — все ждали слова
Сципиона. Неожиданно Публий высказался против обоих кандидатов:
«Одному есть нечего, другого ничто не насытит» — так мотивировал
он свое мнение, и сенат принял скандальный отвод. Через несколько
лет Эмилиан выступил обвинителем Котты в процессе о лихоимстве.
Загнивающая с головы система была поражена коррупцией и в сред-
них звеньях государственного аппарата: сатира Луцилия — глас сци-
пионовского кружка — публично бичевала продажных судей под их
собственными именами.
На третьем году мирной жизни Сципион Эмилиан добивался пра-
ва самолично судить весь римский народ: в 142 г. гражданам пред-
стояло пройти первый послевоенный ценз, а победитель Карфагена,
по примеру предков, должен был завоевать последнюю ступень поче-
стей — цензуру.
На цензорских комициях с Публием конкурировал консул 143 г.
Аппий Клавдий. Соперники собирали голоса по-разному: Аппий, сле-
дуя древнему обычаю, пожимал натруженные руки плебеев и пои-
менно приветствовал избирателей самого скромного ранга; Публий,
как и отец его Павел, решался пренебрегать обязательным «обхажи-
ванием» плебса: он рассчитывал на обаяние своих заслуг. «Я старал-
ся не о том, чтобы всех знать, — говорил он в споре с Аппием,
а о том, чтобы все знали меня». Но так как в Риме ни один, даже
самый популярный, герой не мог получить магистратуру без хлопот,
за Сципиона активно агитировали его друзья-всадники.
Народ вручил цензорские полномочия двум триумфаторам по-
следних лет — Публию Сципиону Африканскому и Луцию Муммию
Ахейскому. Получилась крайне неудачная пара. Сципион не любил
Луция, хотя с юных лет дружил с его братом. Правда, Муммий Ахей-
ский имел репутацию человека приятного, порядочного и бескорыст-
ного, легким характером он напоминал Спурия, но, в отличие от бра-
та-стоика, считался неженкой. Главный недостаток Луция заключал-
ся в отсутствии идейного стержня: будучи «новым человеком», он
мирно уживался с аристократией, был уступчив, шел на компромиссы
с врагами, жалел «грешников» — словом, старался поддерживать до-
брые отношения со всем светом64. В первой своей магистратской речи
Публий, предвидя слишком снисходительного помощника, поклялся
сообразовываться с интересами государства независимо от того, дали
ему граждане коллегу или нет.
Это была многозначительная заявка. Цензура не обладала полно-
135
мочиями, пригодными для серьезного исправления общества, но слу-
жила сильнейшим средством идеологического воздействия. По тради-
ции, цензору полагалось быть суровым воплощением отеческой добле-
сти, хотя лишь немногие энтузиасты типа Катона брали на себя столь
обременительную роль.
Приступая к ревизии сословий, Сципион произнес перед народом
большую речь о возвращении к нравам предков; в ней с одобрением
поминались образцы старинной цензорской строгости, которым он на-
меревался следовать. К сожалению, древние исторические анекдоты со-
хранили лишь несколько примеров нравственного суда Публия. Оде-
тый в простую старомодную тогу, цензор Сципион порицал изнежен-
ных юношей, увлеченных нарядами и косметикой, в том числе П. Суль-
пиция Галла, носившего женственные туники с длинными рукавами.
Молодой всадник, пригласивший друзей на «штурм» пирога-Карфаге-
на, потерял коня за пародирование доблести, а старый центурион, от-
сидевшийся во время битвы при Пидне за лагерным валом, получил
взыскание за отсутствие оной. Тиб. Клавдий Азелл, будущий трибун-
популяр, попал в низшую трибу эрариев как порочный мот, Г. Лици-
ний Сацердот едва не лишился коня за нарушение слова. Но в по-
следнем случае Сципион показал пример магистратской и человече-
ской добросовестности: так как свидетелей против Л ициния не нашлось^
цензор позволил ему благополучно увести (т. е. сохранить) коня,
не желая быть обвинителем и судьей в одном лице. Кроме этих взыс-
каний, было вынесено много неизвестных нам порицаний сенаторам^
всадникам и плебеям (Dio. fr. 76, 1).
В целом Публий обрушился на пороки, гонимые в свое время Ка-
тоном Цензором, и громил их почти теми же словами, что его учитель.
Как он и предполагал, коллега не только не помогал, но мешал вос-
питанию сограждан. Второй цензор аннулировал многие решения Пуб-
лия, в том числе извлек из эрариев печально известного Азелла. Об-
щественное мнение осудило этот несправедливый акт милосердия и
связало с ним гнев богов — стихийные бедствия, разразившиеся вско-
ре после люстра.
Сципион не пожелал опускаться до скандального спора с това-
рищем по должности, но, не стесняясь, выражал презрение к Мум-
мию. «О, если бы вы или дали мне товарища, или не дали», — го-
ворил он в сенате. Когда Публий освятил храм Геркулеса, построен-
ный по обету коллеги, Муммий не получил приглашения на пир, дан-
ный по этому случаю. Некоторые критики осудили столь демонстра-
тивную невежливость, и упрек этот остался одним из немногих до-
шедших до нас порицаний в адрес Сципиона.
В середине II в. до н. э. римское общество, несмотря на болезнен-
ные симптомы, сохраняло в себе еще много здорового элемента, от-
кликавшегося на голос добродетели. Цензура Сципиона выражала
настроение и части нобилитета, и сотен муниципальных фамилий, жи-
вущих в старинном непритязательном достатке, в среде порядочных
людей она оставила по себе долгую и добрую память. Но сам «спра-
ведливый и стойкий муж», может быть, сражался со злом по-рыцар-
ски, без уверенности в победе. В то время мировоззрение его не от-
личалось оптимизмом: завершая люстр, Публий выразительно изменил
стих традиционной молитвы: вместо того чтобы просить богов об уве-
личении достояния римского народа, он пожчелал, чтобы они сохрани-
ли то, что есть. Новая формула вошла в обиход последующих цензо-
ров, она содержала в себе пророческую неуверенность в будущем65.
136
Молитва Сципиона принадлежала не политику, а мыслителю. Лич-
ность Публия не умещалась в узкие масштабы практического деяте-
ля. Он глубоко интересовался философией, поэзией, географией и аст-
рономией, выслушивал сомнения Панетия в бессмертии души, поисти-
не «до слез» осознавал бренность всякого земного величия. Духовные
интересы, не находившие применения на общественном поприще, реа-
лизовывались в частном кругу Публия, в особом мире литературных
занятий и дружеских отношений, который всегда как бы конкуриро-
вал с его деловой сферой. Даже в лагерь под Карфагеном Сципион
привез частицу своего дома — близких людей и замысел научной
экспедиции.
Кружок Сципиона не походил на обычные товарищеские деловые
союзы. Потомки запомнили его как дружескую компанию в самом
простом значении этого слова. «Наша шайка» — называл его Лелий
(Cic. Ат. 69). Содружество состояло не просто из единомышленни-
ков, но из людей похожих, связанных общими духовными интереса-
ми и любивших друг друга с юности до старости; в нем не допуска-
лись отношения первенства и подчинения ни по рангу, ни по возра-
сту, ни по таланту (Cic. Ат. 69; 100—101). Сципион и Лелий, соеди-
ненные, как выражается древний автор, узами любви и добродетели,
селились всегда рядом; Панетий жил под кровом Публия, прочие
друзья-стоики постоянно посещали его виллы. На домашних сбори-
щах обменивались шутками и серьезными мыслями, но главную их
прелесть составляло само общение близких людей. Сципион и Лелий,
вырываясь из Рима в деревню, точно из тюрьмы, невероятно ребячи-
лись на воле (Cic. De Or. II, 22). Сохранилось воспоминание о том,
как часто, гуляя по берегу моря у Кайеты или Лаврента, друзья с
детским азартом собирали раковины и камушки (Vai. Max. VIII, 8, 1).
Дружба Сципиона с Полибием и Панетием вследствие могущества
римлянина и бесправия греков имела более практический характер.
Сципион поддерживал постоянную переписку с Полибием и, по прось-
бе учителя, не раз отстаивал в сенате интересы ахейцев. Точно так
же ради Панетия Публий покровительствовал родосцам.
Первое пятилетие государственной деятельности Сципиона Эми-
лиана завершилось величественной цензурой и шумным судебным про-
цессом. В 140 г., через полгода после окончания цензорских полномо-
чий Публия, в должность народного трибуна вступил обиженный им
Клавдий Азелл. Этот богатый всадник растратил в кутежах треть от-
цовского наследства и, не имея престижа в состоятельных кругах, де-
лал карьеру в качестве покровителя плебса. Исполняя какую-то низ-
шую должность, он «в общественных интересах» проводил дороги по
виноградникам и полям почтенных помещиков; будучи трибуном, про-
тивился военному набору консула Цепиона и вызвал на суд народа
Публия Африканского66. Обвинение, грозившее крупным штрафом,
каким-то образом затрагивало цензуру Публия:
Делал упрек непотребный Азелл Сципионов потомку,
Что в его цензорство люстр неудачно прошел и несчастно, —
вспоминал Луцилий (394—395) 67. Сципион, опираясь на общее мне-
ние о причине недавних стихийных бедствий, отвечал: «Чему удив-
ляться, если завершил люстр и принес в жертву быка тот, кто извлек
тебя из эрариев».
В судебных комициях римский народ, как аристофановский де-
мос, взирал на обвиняемых, важно и строго насупив брови. Самые
137
знатные подсудимые являлись перед ним не иначе как в образе жал-
ких просителей, нестриженные, в траурном грязном платье. «Стойкий
муж», как всегда оставался самим собой: он выступал на суде глад-
ко выбритым, в светлой тоге, не столько защищаясь, сколько нападая
на пороки обвинителя. Вследствие этого ему пришлось выдержать
тяжелую борьбу: несмотря на популярность Сципиона, не менее пяти
сессий спорил он с Азеллом, прежде чем народ проголосовал за
оправдание.
В начале 30-х годов 45-летний Сципион вторично (после аграр-
ного законопроекта) взялся за коренные общественные преобразова-
ния. Критика отдельных порочных лиц не могла удовлетворить трез-
вого и опытного политика, жаждавшего полезных и великих дел. Тре-
бование реформ пропитывало самый воздух Рима. На рубеже 40—
-30-х годов II в. самые широкие слои римского общества ощутили все-
властие знаменитых фамилий как невыносимое бремя. В Риме и од-
новременно в муниципиях Италии многие представители процветаю-
щих семей ратовали за введение тайного голосования как меры, под-
рывающей фактическое правление нобилитета и муниципальной зна-
ти в советах, судах и комициях; в городке Арпине, например, за таб-
лички, употреблявшиеся при закрытой подаче голосов, боролся брат
Гратидии — бабки Цицерона. В Риме первые законы о табличках
продвинули три единомышленника: А. Габининий — низкородный, но
влиятельный сенатор, потомственный друг Эмилианов, Г. Кассий Лон-
гин — сурово-честный аристократ и «справедливый муж» П. Сципи-
он. В 139 г. Габиниев закон ввел тайное голосование в избиратель-
ных комициях, в 137 г. Кассиев закон распространил таблички на
центуриатные собрания, выносившие приговоры по важнейшим уго-
ловным делам. Сципион, сам прошедший через суд народа, принял
самое деятельное участие и в составлении Кассиева закона, и в его
утверждении: когда народный трибун Антий Бризон наложил на про-
ект «вето», Публий, пользуясь своим влиянием в среде трибунициев
и квесториев, уговорил Антия снять протест (Cic. Leg. Ill, 37; Br. 97).
В практике Сципиона демократическая реформа голосования бы-
ла самой решительной, но не такой уж неожиданной мерой. Теория
лучшего государственного устройства, сложившаяся в его кружке в
50-е годы, требовала равновесия основных общественных авторитетов,
умаление чрезмерного влияния аристократии с помощью табличек яв-
лялось как бы осуществлением юношеских идей Публия.
Законы о тайном голосовании вызвали раскол в сенате и общест-
ве. Консерваторы, особенно идеологи нобилитета, негодовали, обви-
няя Эмилиана в развращении народа, «нижняя палата» курии и боль-
шинство голосующих в собрании граждан выразили действенное одоб-
рение: в 137—135 гг. влияние Сципиона в сенате достигло апогея; сра-
зу после принятия закона Кассия консулат получили друзья Публия —
Ок. Атилий Серран, его «адмирал» времени африканской кампании,
и неизменный товарищ Л. Фурий Фил (136 г.).
Таблички начали действовать в тревожное время. Фоном рефор-
мы служили волнения столичного плебса из-за дороговизны хлеба,
бурный трибунат Куриация, «забастовки» призывников. Испанские
армии почти ежегодно поглощали цвет молодежи. На юге и севере
Иберийского полуострова римские полководцы часто проигрывали
бои, и не раз, в ситуации поражения, заключали с испанцами позор-
ные соглашения. В Кельтиберии с 143 г. римляне безуспешно осажда-
ли Нуманцию — самую сильную крепость племени ареваков. Под ее
138
стенами в 141—140 гг. Кв. Помпей, неопытный полководец, довел се*
верную армию до состояния крайнего разложения и заключил с нуман*
тинцами упоминавшийся выше сомнительный договор. В 137 г. по-
павший в ловушку консул Г. Гостилий Манцин принял условия унизи-
тельного мира; соглашение состоялось при посредничестве Тиб. Грак*
ха, шурина Сципиона. Разжалованный полководец отбыл до срока в
Италию, а его преемник, толстый и ленивый М. Эмилий Лепид Пор-
цина68 (коллега Манцина по консулату, противник закона Кассия),
махнув рукой на ареваков, призвал с юга проконсула Децима Брута,,
своего родственника, и без причины пошел войной на более слабых
ваккеев — совсем как Лукулл, бывший командир Публия, и с тем же
плачевным результатом: в конечном счете Лепид и Брут отступили
из-под Палланции с огромными потерями.
В первые месяцы 136 г., при сципионовских консулах, разбира-
лось дело Лепида. Знатнейший аристократ отделался крупным штра-
фом, но это был первый случай осуждения испанского полководца ив
нобилей. Затем по инициативе Фурия Фила сенат обсуждал позорный
мир Манцина. Совет консула, состоявший из его друзей (Эмилиана,
Лелия и прочих), заново поднял вопрос и о договоре Помпея. Оба
полководца-неудачника имели личные трения со Сципионом: Помпей
предал Лелия как раз накануне испанского командования, Гай Ман-
цин приходился двоюродным братом Луцию Манцину, оспаривавше-
му славу Публия. Но принципиальная сторона дела, кажется, пре-
обладала: еще в 151 г. молодой Сципион выступал против соглашений
с воюющим противником (Pol. XXXV, 4).
По инициативе консульского совета сенат постановил, чтобы кон-
сулы предложили народу законы о наказании обоих виновников позор-
ных соглашений. Самые строгие ревнители римской чести требовали
привлечения к ответу офицеров, причастных к переговорам, но Пуб-
лий, пользуясь своим огромным (по выражению Плутарха) влиянием,
отвел эту претензию ради Тиберия, брата Семпроний.
На судебных комициях Манцин держался с благородством, заслу-
жившим одобрение сципионовских стоиков: он сам признал справедли-
вость обвинения и был осужден. Помпей, напротив, изворачивался,
умолял, унижался — и одержал победу: народ пощадил смиренного
подсудимого и популярного «нового человека». Фурий Фил увез в Ис-
панию одного Манцина; виновник римского позора был выдан, по
древнему обычаю, нумантинцам, но те не признали кассации догово-
ра и не приняли «козла отпущения».
Дело о нумантинском договоре имело большие последствия. С не-
го началось охлаждение между Публием и Тиб. Гракхом, родственни-
ками и друзьями. Многие считали, что Эмилиан должен был замять
всю историю ради близкого человека. После осуждения Манцина оби-
женный Гракх расстался с кружком Публия и пошел своей дорогой,
с новыми друзьями и советчиками.
Судебные разбирательства 136 г. показали силу инициаторов по-
пулярного Кассиева закона. После отъезда Фурия на Запад сенат вве-
рил Сципиону всю восточную дипломатию. Во второй половине 136
или в начале 135 г. в страны Восточного Средиземноморья направи-
лась широкополномочная комиссия в составе Сципиона, Л. Цецилия
Метелла Кальва, брата Метелла Македонского, и Сп. Муммия69.
Публий возглавлял посольство, Спурий составлял ему приятную ком-
панию, Метелл скорее всего представлял фракцию противников Эми-
лиана. Вместе с друзьями в качестве неофициального лица путешест-
139
вовал Панентий. Дипломатическая миссия Сципиона перечислялась в
ряду его великих дел, но, к сожалению, о ней сохранился лишь самый
общий рассказ (у Диодора).
Легаты объехали Египет, Кипр, Сирию, Родос, М. Азию, Грецию.
По пути следования они имели дело с царями и народами, мирили
партии и государства, одних уговаривали, других — обуздывали. Кто-
то из азиатских царей, то ли Аттал III пергамский, то ли Антиох VII
сирийский, считал себя впоследствии в долгу перед Сципионом.
В большей части обитаемого мира, как выражается Диодор, миссия
Сципиона обновила старые дружеские связи и упрочила гегемонию
Рима.
Иноземные народы отличили это посольство от прочих римских
делегаций. Прежде всего их поразила малая овита знаменитого рим-
лянина, состоявшая всего из пяти рабов, и простые манеры легатов.
В Египте Публий показал александрийцам, «как их царь пешком хо-
дит»: под аплодисменты горожан римские послы без всякой помпы
прошагали по улицам столицы, увлекая за собой изнеженного, зады-
хающегося Птолемея VII. На роскошном пиру, данном в их честь, они
с пренебрежением отнеслись к роскошным яствам. Зато Сципион про-
явил большой интерес к природе и достопримечательностям Египта:
римляне осмотрели Александрию, Фарос, Мемфис и другие города,
интересовались особенностями почвы и разливами Нила, вопросами
статистики и военным потенциалом страны. Диодор сообщает, что ле-
гаты вели себя везде так дружески, что многие государства отправи-
ли в Рим делегации, просившие, чтобы и впредь к ним присылали
таких людей.
НУМАНТИНСКАЯ ВОИНА
Пока Сципион объезжал страны Восточного Средиземноморья,
война в Испании застыла на мертвой точке. Ни Фурий, ни его пре-
емник Кв. Кальпурний Пизон не предпринимали ничего существенно-
го. Может быть, они не имели сил справиться с деморализованной,
распущенной армией, приученной к поражениям. Истек восьмой год
Нумантинской войны, когда возмущенный народ пожелал отправить в
Испанию единственного надежного полководца — Публия Африкан-
ского.
Сципион вернулся из путешествия в конце 135 г.—или накануне
консульских комиций, или вскоре после них: Цицерон считал, что его
кандидатура голосовалась заочно70. По единодушному желанию из-
бирателей в 50 лет Сципион снова стал консулом; как и в первом
случае, он получил высшую должность, не добиваясь ее и в нару-
шение закона: если в 148 г. сенату пришлось отменить правило о
возрастном цензе, то теперь преступили недавнее постановление (око-
ло 151 г.), запрещавшее вторичный консулат. Снова кандидатура Эми-
лиана была выдвинута по инициативе масс, и, хотя подробности дела
неизвестны, можно не сомневаться, что организовывали настроение
плебса опять-таки преданные Публию трибуны.
Сенат, покорившись объективным обстоятельствам, без жеребьев-
ки назначил Сципиону нумантинскую армию, но могущественные про-
тивники Публия, завистники и консерваторы, раздраженные законом
Кассия и, может быть, осуждением Лепида, постарались причинить
посильные неприятности: в наборе было отказано под благовидным
140
предлогом обезлюдения Италии, на расходы назначили еще не собран-
ные пошлины. Сципион обиделся и демонстративно отказался от по-
мощи государственной казны. Он заявил, что будет вести войну на
свои средства и на деньги друзей, как его любимый герой Кир и как
дед его, Сципион Старший. Кроме того, Публий снова воспользовался
разрешением принять на службу добровольцев из италийских союзни-
ков и отряды иноземных царей и государств. Самые близкие друзья
и клиенты Сципиона образовали пятисотенный отряд «друзей». Это
была гвардия, подобная гомотимам Ксенофонтова Кира. Три с поло-
виной тысячи италийцев добровольно явились под знамена Эмилиана.
Возможно, они пополнили своими взносами военную казну консула:
впоследствии Публий был особо благодарен италийским союзникам
за помощь в Нумантинской войне. Добровольцев, собравшихся в Ри-
ме, Сципион поручил заботам племянника Фабия, а сам поспешил в
Испанию, к старой армии, не менявшейся со времени командования
Кв. Помпея. Бразды правления Публий, волей случая, снова прини-
мал от Кальпурния Пизона — брата своего предшественника в Афри-
ке. И опять рядом с полководцем был Полибий — будущий историк
Нумантинской войны71.
Новый командующий застал армию в состоянии полного развала,
господствовало настроение пира во время чумы. Солдаты и офицеры
были поглощены наживой, банями, обедами и одновременно полны
страха и преданы суевериям. Лагерь наполняли перекупщики, марки-
танты, гадальщики, астрологи, солдатские «подружки». Сципион впер-
вые в жизни позволил себе эффектную демонстрацию: он облекся в
черный плащ, который называл трауром по римской чести; в этом
одеянии приступил он к беспощадному возрождению римской добле-
сти.
Как и при осаде Карфагена, весь вредный сброд, в том числе
2 тыс. женщин, был немедленно изгнан из расположения легионов.
Солдаты и офицеры получили приказ распродать лишнее имущество,
в каждой палатке разрешалось иметь лишь вертел, миску и медный
горшок, офицеры могли оставить серебряную посуду весом до 2 фун-
тов. Строго регламентировался быт: консул предписал сухой завтрак
на ногах, обед из установленных блюд, жесткие подстилки вместо
мягких постелей и омовения без помощи банщиков. Вскоре нумантин-
ские мародеры, как ранее африканские, убедились, что решительный
полководец не только отдает на редкость суровые приказания, но, что
гораздо удивительнее, умеет добиваться их исполнения.
Наведя внешний порядок, Сципион начал «перековывать» души.
Оставив в покое Нуманцию, в течение всего лета он постоянно пере-
мещал армию с одной равнины на другую, вынуждая ее чуть ли не
ежедневно возводить новый лагерь. «Те, которые не могут пачкаться
в крови врага, — говорил он, — должны мараться в грязи». Солдатам,
жаловавшимся на тяжесть работ, он советовал научиться сначала
ограждать себя не валом, а мечом. Передвижения совершались в
строгом порядке, испытанном в Африке: сторожевые отряды, постоян-
но инспектируемые полководцем, окружали марширующий центр.
В походе запрещалось пользоваться мулами: консул повторял, что не
видит пользы в солдатах, которые не умеют ходить пешком. С потом
из воинов выходила лень, и одновременно каждый человек привыкал
находиться на своем месте и делать свое дело.
Благотворные последствия возрожденной дисциплины впервые
сказались во время фуражировок. Опустошив реквизициями область
141
Нуманции, консул начал высылать отряды на поля ваккеев; пределы
этого племени служили как бы общей житницей для осаждавших й
осажденных. Публий лично возглавлял продовольственные похоДЫ и
всегда выбирал наименее опасный путь, невзирая на его длину. Всад-
ники, охранявшие фуражиров, отбивали нападения врага с тем же
успехом, с каким некогда отражались налеты ливийцев; в случае нуж-
ды по сигналу полководца к ним немедленно присоединялись рабо-
чие отряды. Кажется, во время этих экспедиций солдаты Сципиона
впервые удачно осаждали некоторые городки ваккеев. Благодаря по-
рядку и предусмотрительности Публий собрал урожай с полей Пал-
ланции, избежал трех засад и благополучно возвратился из области,
столь несчастливой для римского оружия.
К исходу лета Сципион окончательно возродил армию и подчинил
ее своей воле. В это время в ставку его начали прибывать вспомо-
гательные силы иноземных союзников и дары дружественных царей.
На виду всей армии Сципион принял роскошные подарки Анти-
оха VII (по другой версии, Аттала III) и, не следуя обычаю полковод-
цев присваивать подношения, сдал их в казну квестора. По приказу
Публия подошли отряды союзных испанских племен. Югурта, побочный
сын Мастанабала, умный и доблестный, как дед его Масинисса, при-
вел африканских всадников и легких стрелков. Впоследствии Сципион
высоко оценил послушание, храбрость и разумные советы молодого
нумидийца, но также имел случай заметить его чрезмерное често-
любие и податливость дурному влиянию.
Среди офицеров нумантинской армии было много начинающих
знаменитостей: рядом с Югуртой проходил боевое крещение его гряду-
щий противник Гай Марий, с ними служили будущие трибуны-демо-
краты Гай Мемм1ий и Гай Гракх, историки Рутилий Руф и Семпроний
Азеллион, племянник Сципиона Фабий Эмилиан — консул 121 г., Гай
Метелл — консул ИЗ г., поэт Луцилий... Всадники и офицеры состав-
ляли довольно пестрое общество. Наряду с дельными воинами, под-
ражавшими полководцу, встречались многие «новые люди» и нобили,
предпочитавшие, как выражается Саллюстий, богатство добру и че-
сти. Г. Меммий друг народа из «новых», вопреки запрету таскал в
своем обозе драгоценные чаши. Молодые аристократы, «не столько по-
читаемые сколько известные», подбивали Югурту к захвату нумидий-
ского престола и принимали от него подарки в счет будущей помощи.
На месте полководца Публий не разыгрывал из себя цензора.
В армии он налагал взыскания лишь за формальные нарушения дис-
циплины. На вершине зрелости Сципион прекрасно разбирался в чело-
веческой природе и не переоценивал ее. Жизненный опыт придавал
его речи заметную желчность. Нравоучения он читал только всему
гражданству или известным ему людям с добрыми задатками; так, в
доверительной беседе он предостерегал Югурту от советов его римских
«друзей». К светской и прочей «черни» Публий обращался с иронией:
резкость его языка отмечал историк Фанний, зять Лелия, она видна
в сохранившихся изречениях Сципиона. Во время цензуры с истинно
римской прямотой отзывался он о Л. Муммии; под Нуманцией, вы-
говаривая за глупость Гаю Цецилию, четвертому сыну Метелла Ма-
кедонского, Публий был способен заявить во всеуслышание: «Если
его мать родит в пятый раз, она родит осла». Г. Меммий, обладатель
роскошной посуды, вместо наставления услышал нелестное пророчест-
во: «Мне ты будешь в тягость недолго, — бросил консул, — себе и
отечеству — всю жизнь».
142
Солдаты и офицеры боялись язвительных порицаний командую-
щего. Для распущенных воинов Сципион был малодоступен (Арр.
Iber. 85), жалобы солдат на тяготы службы он высмеивал, за нару-
шение строя наказывал: италийцев — лозами, испанских и заморских
союзников — палками72. Только усердные и храбрые находили в нем
приветливого покровителя. Дары Антиоха Сципион предназначил для
наград лучшим воинам. Доблестный Югурта вошел в круг ближай-
ших друзей Сципиона. Отличившиеся всадники приглашались к тра-
пезе консула. Однажды за обедом, в присутствии знатных офицеров,
Публий полушутя-полусерьезно назвал возможным преемником своей
славы безвестного, но талантливого Гая Мария. «Новый человек» за-
помнил это поощрение на всю жизнь.
В начале десятого года войны (133 г.) Сципион приступил к оса-
де Нуманции. Город ареваков, так долго посрамлявший римское
оружие, насчитывал всего 8—10 тыс. мужчин-воинов, прекрасных на-
ездников и пехотинцев. О безопасности его позаботилась сама приро-
да. «Нуманция стояла на обрыве, — сообщает Аппиан, — между двух
рек и оврагов; ее окружали густые леса, и на равнину вела только
одна дорога, движение по которой было затруднено вследствие рвов
и острых камней». Консул расположил два лагеря (свой и брата Фа-
бия) в отдалении от города, выдвинув вперед сторожевые посты. От
сражений, на которые постоянно вызывал его противник, он уклонял-
ся, не видя надобности рисковать напрасно. Публий замыслил одо-
леть Нуманцию тем же способом, что и Карфаген: с помощью блока-
ды и голода. Приученные к трудам солдаты в последний раз взялись за
лопаты. Сначала вокруг города протянулись ров и вал окружностью
около 10 км, затем под их прикрытием римляне прокопали второй ров
и возвели мощную стену с башнями. На Дурисе (Дуэро), протекав-
шем у самых стен города, Сципион поставил два укрепления и про-
тянул между ними приспособления, перегородившие реку сверху и
под водой. После этого нумантинцы оказались в полной изоляции.
Нападения их на строительные отряды отбивались благодаря налажен-
ной сигнализации и всегдашней боевой готовности стоявших в тылу
легионов. Так же четко была организована охрана стены. Половина
армии несла службу на укреплениях, треть была готова в любую ми-
нуту идти из лагеря на участок, подававший боевой сигнал, 10 тыс.
солдат оставались в резерве. Как в экспедициях прошлого года, каж-
дый воин выполнял свои обязанности на своем месте. Полководец
трудился больше всех: днем и ночью Сципион объезжал укрепления,
не давая ослабнуть ни одному звену стройной системы.
Лишь однажды в темное ненастье шестеро отважных нумантин-
цев проскочили за римскую стену и принесли мольбы о помощи в го-
рода ареваков. Из страха перед римлянами все высылали несчастных
просителей прочь, только молодежь города Лутии откликнулась на
призыв соплеменников и организовала отряд в 400 мечей. Старейши-
ны, страшась последствий, уведомили Сципиона. За ночь легко во-
оруженные отряды консула прошли около 50 км и внезапно явились
под стенами Лутии. После некоторого колебания патриоты были вы-
даны на расправу. Сципион подарил заговорщикам жизнь, но ради
устрашения кельтиберов приказал отрубить юношам правые руки. По-
ставив в Лутии гарнизон, Публий так же быстро проделал обратный
путь и уже на следующее утро возвратился в свой лагерь.
Когда нумантинцы, истребив все свои запасы, испытали первые
муки голода, к Сципиону явилась делегация, предложившая сдачу на
143
приемлемых условиях. Публий не пытался обмануть противника по-
сулами или прибереженными под конец требованиями, как это делали
его предшественники. Он сразу заговорил о выдаче оружия, т. е. о
полной капитуляции. Осажденные имели еще силы возмутиться: они1
казнили посольство, принесшее позорное предложение, и продолжали
сопротивляться. Спустя немного времени иберы дошли до предела
страданий: съев всех животных, траву и кожу, они дошли до людоед-
ства. Многие мужчины совсем одичали, превратившись в грязных,
смрадных и косматых чудовищ. Вторая делегация, возвестившая сда-
чу города, имела самый ужасный вид, но просьба ее свидетельствова-
ла, что и теперь гордость испанцев не была сломлена окончательно:
нумантинцы выговорили несколько дней мира, чтобы люди, не поже-
лавшие пережить свободу, расстались с жизнью достойным образом.
Когда покончили с собой самые стойкие, осажденные покинули
город и собрались в назначенное им место. Тела их были грязны и
жалки, но гневные взоры, устремленные на врагов, все еще внушали
римлянам страх. Сципион отобрал 50 человек для триумфа, а про-
чих назначил на продажу. Когда пленных довели до границ их обла-
сти, разразился последний взрыв отчаяния: одни убивали друг друга,,
иные накладывали на себя руки, третьи падали на родную землю, це-
ловали ее, уносили с собой в узелках. Даже суровые римские солда-
ты были тронуты (Diod. XXXIV/XXXV, 4).
Сам город Сципион приказал сжечь и сравнять с землей. Он при-
нял это решение самостоятельно, без санкции сената. Хотя уничтоже-
ние сильнейшей природной крепости, десять лет воевавшей с огромной
державой, не требует дополнительных объяснений, древние историки
называли специальные причины разрушения Нуманции: одни писали
о мести, другие — о чрезмерном честолюбии полководца, который, по
им мнению, искал великой славы в великих несчастьях других людей;
самое здравое суждение указывало на соображения государственной
пользы73. Но в действиях Сципиона, помимо всех разумных причин,,
прослеживается еще один особый мотив, перекликающийся с жестоки-
ми актами его гуманного отца — Павла: в сознании римлян издрев-
ле существовала норма, классически сформулированная впоследствии
Вергилием: «покоренных щадить и силой смирять непокорных». Мо-
жет быть, требования суровой римской чести, иногда более непре-
клонные, чем благоразумные, играли не последнюю роль, когда Пуб-
лий Африканский, образец старинной доблести, восставал против со-
глашений с непобежденным врагом, требовал выдачи Помпея и Ман-
цина, рубил руки юношам Лутии и приказывал стереть с лица земли
Нуманцию.
Смирив непокорных, Публий в соответствии со своими личными-
склонностями осуществил первую часть древнего завета: не дожи-
даясь сенатской комиссии, он созвал собрания северных и южных ис-
панских городов и племен для первоначального мирного устройства
Иберии. Ненадежные союзники отделались порицаниями и штрафа-
ми. После представительных совещаний Сципиона в Испанских провин-
циях воцарился длительный мир.
ГРАКХАНСКИЙ КРИЗИС.
ГИБЕЛЬ ЭМИЛИАНА
Отбывая на родину, Сципион знал, что он движется навстречу но-
вой, на сей раз гражданской, «войне». Во время осады Нуманции в
144
лагерь Публия приходили известия о великих событиях, разыграв-
шихся в Риме. Тиберий Гракх, народный трибун 133 г., сделал то, на
что в свое время не решился Лелий — обнародовал проект аграрной
реформы: часть общественных земель, с незапамятных времен исполь-
зовавшихся крупными латифундистами и состоятельными помещиками
Рима и муниципиев, подлежала возврату в казну и разделу между
разорившимся сельским плебсом. Неоспоримо полезное мероприятие,
взращенное в сципионовском кружке, перехватили люди иного склада.
Сам 33-летний Тиберий, внук Сципиона Старшего, родственник и
бывший друг Сципиона Младшего, был безупречно честным, талант-
ливым молодым человеком, озабоченным главным образом пользой
отечества. Но после разрыва с Публием он находился под влиянием
родственников жены: реформу поддерживали Аппий Клавдий, тесть
Гракха, надменный и тщеславный соперник Эмилиана, и шурин Ап-
пия — П. Лициний Красс Муциан, еще один не обделенный честолю-
бием недоброжелатель Публия. Ходили слухи, что Аппию не дает
покоя второй консулат Сципиона; Муциан, несомненно, добивался выс-
шей магистратуры и военного командования. Когда все три родствен-
ника получили права аграрных триумвиров — руководителей и испол-
нителей реформы, новая семейная комиссия, сильная поддержкой ты-
сячных масс, стала чуть ли не вторым правительством Рима, и чле-
ны ее приобрели огромную популярность.
Не только родственная компания Гракха была враждебна Пуб-
лию; способ продвижения его проекта, приобретавший самодовлеющее
значение, противоречил духу сципионовской политики. В ходе борьбы
за реформу брат Семпронии попирал авторитет сената и нарушал кон-
ституцию, опираясь на суверенные права комиций. В Риме как будто
насаждались порядки древних демократических Афин: народ небы-
валым образом отрешил от должности трибуна, запретившего голосо-
вание аграрного закона, и народ был готов незаконно продолжить
трибунские полномочия Тиберия на второй год. На сходках, кипя-
щих, точно морские волны, впервые обсуждалась вся общественная
система Республики. Не довольствуясь поддержкой собрания, Тибе-
рий искал опоры в 3-тысячном отряде организованного столичного
плебса. С точки зрения сторонников порядка (к каковым принадлежа-
ли Сципион и его друзья), действия Тиберия независимо от их благой
цели заслуживали названия мятежа, а правление семейного триумви-
рата — тирании. Поэтому, когда в Испанию пришла весть о неслыхан-
ной драке в комициях, о внезапном нападении почтенных сенаторов и
всадников во главе со Сципионом Назикой (Серапионом) на сторон-
ников Гракха и о гибели Тиберия, Публий Сципион во всеуслышание
процитировал: «Так да погибнет любой, кто свершит подобное дело»
{Нот, Od, I, 47).
Эмилиан возвратился в Рим весной или летом 132 г., когда с
«мятежом» было покончено. Царила реакция. Консулат получили про-
тивники Гракха — аристократ П. Попиллий Ленат и публикан П. Ру-
пилий, продвинувшийся благодаря покровительству Сципиона. Совет
консулов судил и преследовал плебейскую «армию» Тиберия, на кото-
рую свалили ответственность за бунт в комициях. В число судей вхо-
дил Гай Лелий, первый инициатор реформы, но искренний враг под-
жигателей (как он выражался) государства. Все друзья Публия со-
чувствовали расправе. Никто не смел, однако, из страха перед возбуж-
денными массами отменить передел общественных полей. Сам Попил-
лий, вершивший дела в Италии, принимал ревностное участие в наде-
145
лении крестьян землей. К тому же обвинение в «мятеже» затрагивало’
не только сторонников Тиберия, но также их высокопоставленных
убийц. Сенатор-популяр М. Фульвий Флакк не преминул призвать к
ответу «отцов», дравшихся с гракханцами на Капитолии. Перед на-
родной сходкой все сенаторы клятвенно отрекались от вины, только
Назика Серапион взял на себя ответственность. Специальная комис-
сия сенаторов-судей, рассмотревшая его дело, вынесла оправдательный
приговор, но, предвидя суд комиций, внук Сципиона Старшего принял
дипломатическое поручение в Азию и покинул Рим навсегда 74.
В этой сложной ситуации праздновался триумф Публия Африкан-
ского, завоевавшего второе почетное прозвище Сципиона Нумантин-
ского. Так как победитель Нуманции, в отличие от Лукулла, Гальбы,
Лепида и других генералов, не искал серебряных сокровищ испанских
племен, его торжественное вступление в город было украшено доволь-
но скромными трофеями, а победоносные солдаты получили небывало
малое вознаграждение: по 7 денариев на душу, раза в четыре меньше,
чем обычно. Хотя воины и граждане приняли бедность сципионовской
казны как должное, триумф Публия не способствовал оживлению
мрачной обстановки.
Молодые влиятельные гракханцы — М. Фульвий Флакк, Гай
Папирий Карбон, Гай Гракх, младший брат Тиберия, знали, что в ли-
це Сципиона на арену борьбы вступил сильнейший противник их де-
ла: стих, произнесенный на смерть Гракха, достиг Италии раньше
Публия. Популяры поспешили вбить клин между народом и его лю-
бимым героем. На сходке, созванной почти тотчас после триумфа
(при самом въезде Публия в Рим, у ворот города — как гласит один
эмоциональный рассказ), Гай Карбон спросил мнение Сципиона Ну-
мантинского о гибели Тиберия. Публий видел возбужденное настрое-
ние плебса и ответил несколько уклончиво: «Если Гракх намеревал-
ся захватить власть, то он убит справедливо». Тогда впервые толпа
прервала речь своего любимца яростным воплем, а Публий, в порыве
досады, в первый раз оскорбил народ грубым словом: «Замолчите,
вы, для которых Италия не мать, а мачеха,— воскликнул он, наме-
кая на обилие вольноотпущенников среди столичного плебса, и доба-
вил:—Столько раз не боялся я крика вооруженных врагов, испугаюсь
ли вас, которых продавал с аукциона». Растерявшаяся сходка умолкла
и выслушала оратора, но расчет гракханцев оправдался: в среде про-
стого народа, горячо преданного памяти Тиберия, авторитет Публия
потускнел. Когда в начале следующего года между консулами воз-
ник спор о командовании в Азии и в качестве выхода была предло-
жена кандидатура Сципиона, за героя Африканского и НумантинсКо-
го проголосовали только две трибы. Народ не желал облекать импе-
рием частных лиц, объясняет Цицерон, и бывший любимец плебса уже
не мог, как раньше, рассчитывать на исключение (Cic. Phil. XI, 18).
В 131 г., после спада преследований, в Риме ощущалось новое
оживление демократических настроений. Красс Муциан получил же-
ланный консулат и назначение в Азию, отспоренное у коллеги, Гай
Папирий Карбон стал народным трибуном. От имени Карбона попу-
ляры выдвинули новые смелые реформы и сначала завоевали успех:
по закону Папирия демократические таблички были распространены
на законодательные комиции. После этого Карбон предложил, чтобы
народные трибуны получили право переизбираться на следующий
срок, таким образом в будущем предотвращалась ситуация, привед-
шая к гибели Тиберия.
146
Сенат не обладал конституционными; средствами сопротивления.
К тому же его антигракханская часть, численно преобладавшая, не
имела ни вождя, ни единства. Эмилиан, самый влиятельный против-
ник популяров, был по-прежнему окружен интригами недоброжелате-
лей. Фракционную грызню возглавляли убежденный олигарх Кв. Ме-
телл Македонский и полугракханец П. Муций Сцевола, консул 133 г.,
кровный брат Красса Муциана. Хотя Сцевола, как и Сципион, в ко-
нечном счете одобрил действия Назики, он имел личные претензии
к Эмилиану; по крайней мере впоследствии он боролся за восстанов-
ление прав Манцина, осужденного сципионовской группировкой.
Но, как показали события, когда дело доходило до споров с
гракханцами на Форуме, народ прислушивался главным образом к
Сципиону и Лелию. На сходке во время обсуждения рогации о пере-
избрании трибунов оба друга выступили оппонентами Карбона. Пуб-
лий говорил внушительно и строго, держась как вождь римского на-
рода, а не его спутник. Прежняя симпатия плебса к нему была так
велика, что остатков ее хватало по крайней мере на уважение. После
речи Сципиона «угодный народу закон, — восхищенно говорит Цице-
рон, — был отвергнут голосованием народа» (Cic. Ат. 96; Liv.
Per. 59).
После этой победы влияние Публия в сенате и в массе зажиточ-
ных собственников начало набирать силу. Оно возрастало пропор-
ционально активизации гракханцев. В 130 г. комиции избрали новых
аграрных триумвиров: к этому времени трехлетние полномочия ста-
рой комиссии истекли, члены ее ушли из жизни: умер Аппий Клав-
дий, тесть Тиберия, в Азии погиб Красс Муциан. Во вторую комис-
сию вошли Карбон, Флакк и Гай Гракх. Младший сын Корнелии об-
ладал всеми качествами покойного брата, но превосходил его силой
духа и дарованиями. Под руководством 23-летнего Гая триумвиры
приступили к самым решительным действиям: нарушая старые дого-
воры с союзными италийскими городами, они присуждали к разделу
усадьбы италийских помещиков, расположенные на поле римского на-
рода. В Рим хлынули делегации обиженных землевладельцев. Они
обращались к сенату и лично к Публию Сципиону, которому недав-
но отдавали свои сбережения и свою кровь. Благодаря италийцам
«партия порядка» обрела массовую опору и невольно сплотилась во-
круг патрона союзников. По городу пошли разговоры о готовящем-
ся вручении Сципиону чрезвычайных полномочий диктатора. На улич-
ных сходках приверженцы Гракха кричали: «Смерть тирану!»
В курии и на конциях два внука великого Сципиона яростно спо-
рили о правах сената и союзников. Публий добивался отмены судеб-
ного закона Тиберия, согласно которому юридический статус спорных
земель определяли сами аграрные триумвиры; его приверженцы гово-
рили, что он противится произволу немногих (Cic. Cons. 63). Сципио-
ну Младшему возражал достойный противник: в силе слова Гракх
превосходил Публия. Оба соперника славились идейным бескорысти-
ем и благородством души. Гая поддерживал простой народ, окон-
чательно отвернувшийся от Сципиона за его любовь к италийским
союзникам (Арр. ВС I, 19), Публия — зажиточная и политически
активная часть гражданства.
В конце 130 — начале 129 г. государство казалось расколотым на
два сената и два народа. Небесные знамения предвещали грозные со-
бытия. Аграрные триумвиры постоянно волновали плебс все новыми
проектами: под новый год они предложили разделить сенатское и
147
всадническое сословие. Но в главном пункте спора перевес оказался
на стороне Эмилиана: судебный закон Тиберия был отменен, полно-
мочия перекраивать поля перешли к консулам. Сторонники старого
строя повторяли слова Публия: «Риму не суждено пасть, пока стоит
Сципион» (Plut. Apoph. 81, 23).
Весной 129 г. одно из сенатских заседаний превратилось в чество-
вание будущего спасителя отечества. Это был лучший и последний
день в жизни «справедливого и стойкого мужа». По окончании собра-
ния его провожала домой огромная толпа сенаторов, граждан, союз-
ников и латинян. На другое утро Сципион Африканский и Нуман-
тинский, 56-летний безупречно здоровый человек, был найден мерт-
вым в своей постели.
По городу немедленно распространились толки о самоубийстве
или убийстве. Говорили о следах насилия на шее. Обвиняли всех глав-
ных недоброжелателей Публия (вместе и отдельно): Гая Гракха,
Фульвия Флакка, Папирия Карбона и даже его жену и тещу, мать и
сестру Гракхов. В обществе Лелий настаивал на естественной причи-
не смерти: может быть, друзья Публия не хотели запятнать его па-
мять семейным скандалом; никто не потребовал произвести рассле-
дование.
Славнейшего римлянина вынесли из дома с закрытой головой —
так хоронили обезображенные тела. Четыре сына Метелла Македон-
ского, по приказу отца, несли гроб Сципиона. «Поспешите, — напут-
ствовал их старый противник Публия, — никогда не придется вам
хоронить более великого гражданина». Так как Сципион Младший
не оставил сына, традиционную похвальную речь на Форуме произнес
его племянник Фабий: он благодарил богов за то, что именно в Рим-
ском государстве родился столь выдающийся муж (Cic. Миг. 75). По
какой-то причине прах Эмилиана не попал в семейную гробницу Сци-
пионов у Каленских ворот; может быть, Публий был захоронен рядом
с родным отцом и старшим братом, умершим вскоре после возвра-
щения из-под Нуманции.
От своего имени Фабий Эмилиан-младший угощал народ на об-
щественной тризне. Поминки Публия прошли неудачно: устройством
трапезы занимался второй племянник покойного — Кв. Элий Тубе-
рон, педантичный стоик-сухарь. Будучи поклонником древней просто-
ты, Элий поставил деревянные скамьи, покрытые козлиными шкура-
ми, и выставил на столах глиняную посуду. Народ оскорбился такой
неуместной воздержанностью и на ближайших выборах лишил черес-
чур усердного философа претуры. По-видимому, к Фабию Эмилиану
отошло и наследство дядюшки, состоявшее в основном из недвижи-
мого имущества — домов и поместий. Победы Сципиона не только не
обогатили, но разорили его семью: после Нумантинской войны в доме
осталось всего 33 фунта серебра и два фунта золота.
Внезапная смерть Эмилиана, как говорит древний историк, не об-
радовала даже его врагов: «Они видели, что он был полезен государ-
ству, и не боялись претерпеть от него серьезного ущерба; когда его
не стало, опять пошатнулась вся власть могущественных людей»
(Dio fr. 84, 1—2). «Рухнул оплот города!» — восклицал Метелл Ма-
кедонский (Vai. Max. IV, 1, 12). Публий Африканский ушел из жиз-
ни трагически, но своевременно: гражданские распри затронули толь-
ко конец его земного пути и не успели омрачить его памяти. Потом-
ки запомнили безупречного, любимого Сципиона; до нас доходят лишь
незначительные упреки в иронии, честолюбии, гордом третировании
148
Луция Муммия. Трудно сказать, насколько идеализирован образ «спра-
ведливого и стойкого мужа»: друзья Публия, в том числе опасно на-
блюдательный Луцилий, видели в нем идеал человека и гражданина;
Полибий сравнивал своего питомца с прекрасным произведением ис-
кусства (fr. 162). Плутарх писал биографию Сципиона в паре с жиз-
неописанием Эпаминонда — греческого рыцаря без страха и упрека.
В Риме память о последнем герое «золотой эпохи» увековечил храм
Доблести, сооруженный по обету и на средства Сципиона Эмилиана.
Глава 4
ПОЛИТИКА
СЦИПИОНА МЛАДШЕГО
Окончив повествование, мы вновь начинаем поиски скрытой сути
очевидных событий. Опять наше внимание привлекают политические
проблемы эпохи, отразившиеся в истории ее выдающегося представи-
теля, и общественная позиция нашего третьего героя — вопросы, на
которые не дают ясного ответа ни древние, ни новые историки. В со-
временной историографии Сципион Младший является то солдатом,
не имевшим вкуса к внутренней политике, то предтечей императоров-
принцепсов, то сторонником политической теории Полибия, то жесто-
ким честолюбцем, то пассивным фаталистом. В последней, фундамен-
тальной монографии Эстина «Сципион Эмилиан» 75 подчеркнуты два
аспекта сципионовской политики: во-первых, историк рассматривает
Эмилиана как лидера одной из сенатских группировок борющихся
за высокие посты и влияние; во-вторых, ссылаясь на два экстраорди-
нарных консулата Сципиона Младшего, Эстин характеризует его как
популяра особого типа — как политика, использовавшего народное
собрание против сената для завоевания личного первенства. По мне-
нию исследователя, тактика Эмилиана независимо от его субъектив-
ных намерений способствовала «развращению» комиций, характерному
для тех лет, и тем самым начальному разрушению старой политиче-
ской системы. Таким образом, конечное суждение о политической
роли знаменитого римлянина оказывается негативным: Сципион Млад-
ший остается без серьезного общественного интереса, без существен-
ной политической линии. Трудно примириться с таким итогом, тем
более что Цицерон, надежнейший проводник в дебри гражданской
истории II—I вв. до н. э., вольно и невольно свидетельствует, что имя
Сципиона Африканского Младшего служило козырем в партийных
спорах I в., в то время как авторитет его «деда», приобретя со вре-
менем величие национальной святыни, утратил политическую актуаль-
ность.
Попытаемся приложить к запертой двери еще один ключ: проана-
лизируем факты «золотого века», оглядываясь на более поздние по-
литические течения — на три описанные выше партии. Объектом на-
шего внимания являются самые разнообразные сведения, несущие
нужную информацию — теоретические воззрения, личные связи, пуб-
личные акты Сципиона Эмилиана, целью — общественные идеалы од-
ного из благороднейших персонажей римской истории.
149
РАЗМЫШЛЕНИЯ
О ГОСУДАРСТВЕ
Во второй половине 50-х годов I в. до н. э. Марк Туллий Цицерон
написал политический трактат, построенный в форме беседы сципи-
оновского кружка о государстве. Хотя обращение писателя-публици-
ста к общественным теориям старины предполагает скорее злободнев-
ный, чем археологический интерес его к предмету обсуждения, трудно
представить, что Цицерон использовал образ Сципиона Эмилиана как
полую форму для отливки собственных мыслей. Читатели того вре-
мени достаточно хорошо знали деятелей II в. до н. э. Сам писатель
'благоговел перед памятью Эмилиана и общался с младшими друзья-
ми своего кумира — П. Рутилием Руфом и Кв. Муцием Сцеволой Ав-
гуром — на закате их дней. Скорее всего в диалоге «О государстве»
мы имеем дело с подновленной реконструкцией подлинных старинных
теорий, вдохновленной сходством политических симпатий автора и его
героев. За неимением более надежного материала рассмотрим поли-
тические идеи сципионовского кружка в передаче того человека, ко-
торого называли — иронически, но без основания — «последним из
фамилии Эмилиана» (Sall. Inv. tn Cic. I, 1).
Итак, время диалога — конец января — начало февраля 129 г.
до н. э., каникулярные дни Латинских праздников, канун трагической
гибели Сципиона Эмилиана. Место действия — загородная вилла Сци-
пиона. Само действие — встреча и беседа Публия и восьми его бли-
жайших друзей. Общее число собеседников соответствует классиче-
скому канону девяти муз. Помимо хозяина в разговоре принимают
участие старые члены сципионовского кружка — Лелий, Фурий, Ма-
нилий, Муммий — и молодежь в возрасте квесториев: Кв. Муций
Сцевола Авгур и Гай Фанний — зятья Лелия, Кв. Элий Туберон —
племянник Сципиона со стороны сестры, П. Рутилий Руф — молодой
всадник, отличившийся под Нуманцией. Расположившись во дворике,
согретом весенним солнцем, друзья затевают теоретическую беседу о
государстве. За спиной маленького уютного общества — Рим в водо-
вороте политических страстей, народ и сенат, расколотые на две пар-
тии реформой Тиберия Гракха. В антигракханской части сената ари-
стократ Метелл и полугракханец П. Муций Сцевола интригуют про-
тив авторитета Сципиона. Назревают великие события. На небе яви-
лось грозное знамение — два солнца. Занимательный научный раз-
говор должен отвлечь хозяина и гостей от бедствий настоящего вре-
мени, но рассуждения их все время ориентируются на проблемы рим-
ской истории и возвращаются к текущим событиям. Если бы мы име-
ли в руках весь диалог полностью, политические воззрения сципио-
новского кружка предстали бы перед нами в достаточно отчетливом
виде. К сожалению, состояние текста таково, что мы знакомимся
лишь с обрывками мнений. Ушли в небытие речи самых молодых го-
стей. Утрачены высказывания почтенного Манилия. Лучше всего со-
хранились рассуждения Сципиона, дополняемые небольшими репли-
ками Лелия, Муммия и Фурия.
Два собеседника, Лелий и Муммий, высказываются за элитарную
«форму правления, Лелий — скорее всего (I, 61; III, 45), Муммий —
несомненно (III, 46—47): «Ни одно государство не может быть счаст-
ливее того, где делами распоряжаются порядочные люди» (boni).
Сципион подробно излагает точку зрения единомышленников Мум-
мия — сторонников власти оптиматов, «благородных» (optimates I,
150
50—53). Если народ заботится о своем благе, он должен выбрать
лучших людей (optimum quemquem), чтобы вверить им себя. Благо-
получие государства зиждется на решениях лучших граждан (con-
siliis optimorum). Признак лучшего гражданина — доблесть (virtus).
Правильная форма власти оптиматов искажается людьми, не ведающи-
ми доблести, которые провозглашают лучшими (optimos) могущест-
венных и богатых, происходящих из знатного рода (genere nobili na-
tos). Когда государством владеют не доблестные, а немногие сильные,,
то эти первенствующие (principes) мертвой хваткой вцепляются в имя
оптиматов, но не обладают его сущностью. Они беспечны и высокомер-
ны. Нет государств уродливее, чем те, где самыми лучшими счита-
ются самые могущественные. И что может быть прекраснее государ-
ства, которым повелевает доблесть?.. (I, 51—52). Фурий Фил под-
хватывает критическую часть этой характеристики: те, которые правят-
благодаря (знатному) роду или богатству — клика (factio), хотя они
и называются оптиматами (III, 23). Сципион полагает, что государст-
во, находящееся во власти такой клики, теряет свой естественный ха-
рактер «общего дела» (res publica).
Как мы видим, собеседники восхваляют первенство оптиматов
особого рода — почтенных (boni) мужей, превосходных в умственном
и нравственном отношении; можно вспомнить практический вариант
этой теории: от Катона до Цицерона почтенные (boni) римские
всадники отстаивали свое право на высшую магистратуру, ссылаясь
на естественную привилегию таланта и доблести. Самому единодуш-
ному осуждению друзей подвергались, видимо, «мнимые оптиматы»,
характеристика которых полностью приложима к римской олигархии
того времени — клике богатых и могущественных фамилий нобили-
тета, не признававших вне знатного имени ни человека, ни сословия.
Не менее дружную оценку получает в ходе дискуссии демократия.
Сначала Сципион в нейтральном тоне излагает аргументы сторонни-
ков народоправия, а затем все четыре оратора по очереди осуждают
государство, управляемое народом (I, 42; I, 65; III, 45—47). Приме-
ров положительной демократии нет — может быть, они присутствова-
ли в утраченных частях текста. Упреки обрушиваются на демократи-
ческое государство особого рода — народную гражданскую общину
или государство популяров (civitas popularis), которое рассматривает-
ся как извращенная форма господства народа, бесконтрольное наро-
довластие. Уничтожается понятие государства там, где толпа распо-
ряжается жизнью всякого, когда произвольно подвергают гонениям,
грабят и расточают... (III, 45). Если народ применит насилие к спра-
ведливому царю или отведает крови «лучших», то все государства
оказывается во власти его низких страстей, бушующих подобно морю-
или пламени (I, 65). Народные вожаки, популяры (homines popula-
tes) — негодяи и мятежники (IV, 11). «Всякий раз, как до них до-
ходят крики и одобрение народа... то какую напускают они темноту,
какой нагоняют страх, какие страсти разжигают!» (IV, 9). Господст-
во народа признано наихудшей формой правления даже в варианте
правильной демократии (I, 42; III, 46—47) — этой точки зрения при-
держиваются Сципион и Муммий.
Положительная программа Эмилиана трудно восстановима вслед-
ствие лакун дошедшего до нас диалога, и все-таки попытка приблизи-
тельной реставрации не безнадежна. Проследим ход его рассуждений.
хМюжно заметить, что сначала Сципион рассматривал три основные
формы государственного устройства — монархию, аристократию, де-
151
мократию — как в правильном, так и в извращенном вариантах. За-
тем собеседники спорили о преимуществах той или иной правильной
формы. Очевидно, друзья Публия превозносили первенство «лучших»
граждан (III, 47), Сципион отдавал предпочтение философу на тро-
не, доказывая, что благородный царь имеет преимущество перед бла-
городными оптиматами благодаря централизованному характеру его
власти (I, 61—63; III, 47). По всей видимости, идеал мудрого царя
был заимствован из Ксенофонтовой «Киропедии» — настольной книги
Эмилиана.
Третья стадия беседы содержала рассуждения о реальной поли-
тике. Как опытный государственный муж, Сципион отрицал совершен-
ство и устойчивость чистых государственных форм (I, 44). Обсудив
их с ученой точки зрения, он «возвратился с неба на землю» и при-
знал, что в его любимом доблестном Кире скрывается жестокий тиран
Фаларид (I, 44). Следовательно, концепция идеального правителя име-
ла в устах Сципиона преимущественно теоретический характер. По его
мнению, лучшее правление, осуществимое на практике, предполагает
сочетание нескольких властей, примером его служит древнее Римское
государство — строй предков (I, 34; 44; 69; 70; III, 41). Словом, Сци-
пион излагал знакомую нам теорию, запечатленную в VI книге «Все-
общей истории» Полибия — учение о гармоничном сотрудничестве
магистратов, сената и народа. Между учителем и учеником заметна од-
на существенная разница: грек объяснял взаимодействием трех обще-
ственных авторитетов современное величие Рима, цицероновский Эми-
лиан относил равновесие властей к прошлому.
В самом либеральном высказывании Сципиона одобряются поряд-
ки родосцев: насколько можно понять, он хвалил демократичный со-
став их сената и равенство прав совета и народа, являвшее пример
равновесия общественных авторитетов. Кроме того, Сципион выступал
защитником римской государственной машины — старинных учреж-
дений, оформлявших компетенции трех властей... Как удобно распре-
делены сословия, возрасты, разряды, всадничество, сенат! Безрассуд-
но желать изменения старых порядков (IV, 2). Видимо, каковы бы ни
были политические убеждения Эмилиана, его отношение к государст-
венно-правовым формам, к «порядку», оставалось консервативным.
В целом фрагменты теоретической беседы позволяют сделать сле-
дующие наблюдения: сципионовский кружок определенно отвергал
два политических полюса: крайнюю демократию и олигархию; в рим-
ской жизни 30-х годов II в. до н. э. эти пойятия соответствовали те-
чению популяров и касте нобилитета, в ученой дискуссии друзей ха-
рактеристики их проникнуты злободневной страстностью. Сципион,
очевидно, критиковал всякую самодовлеющую власть и развивал идею
взаимного ограничения нескольких общественных сил. Кроме того,
его друзья рассуждали о первенстве оптиматов по духу, т. е. отстаи-
вали принцип разомкнутой элитарности, соответствовавший требова-
ниям «незнатной доблести».
Посмотрим, как соотносились эти теории с жизнью и политикой
Сципиона Младшего.
ПРОСОПОГРАФИЯ:
ДРУЗЬЯ СЦИПИОНА
Одним из показателей общественной позиции государственного
деятеля служат его личные связи, изучаемые просопографией. Бли-
152
жайшая компания Сципиона Младшего хорошо известна, она состояла
из лиц нескольких социальных рангов. Прежде всего вокруг Публия
группировались знатные родственники: любимый старший брат Кв. Фа-
бий Эмилиан, племянники Элий Туберон и Фабий Эмилиан, до 136 г.—
Тиберий и Гай Гракхи, родня и по браку, и по крови. Среди друзей
обнаруживается только один аристократ — Фурий Фил. Лелий и оба
его зятя, Фанний и Сцевола, принадлежали к прослойке «свежих» но-
билей, Фаннии, получившие первый консулат в 161 г., выдвинулись,
видимо, благодаря дружбе с Павлом и его сыновьями76. Манилий,
Муммий, Рупилий и Помпей представляют разряд «новых людей»,
причем два последних лица — категорию новичков низкого происхож-
дения. Будущий «новый» консуляр Рутилий Руф и поэт Луцилий во-
шли в сципионовский кружок как всадники. Прослеживается порази-
тельное явление: один из знатнейших римлян стоит в стороне от влия-
тельных семей старого нобилитета. На взгляд современного наблюда-
теля, связи Сципиона в «высшем свете» обрываются там, где кончают-
ся самые тесные кровные узы. Историки отмечают отчужденность Эми-
лиана от Сципионов Назик — фиктивной родни и непрочный союз его
с отдаленными родственниками — Гракхами. Конечно, наша просопо-
графическая информация неполна, но любимые друзья Публия избе-
жали забвения, и поэтому можно сказать, что у Сципиона Эмилиана,
несомненно, имевшего неизвестные нам положительные связи в сре-
де нобилитета, кроме Фурия, не было близких друзей-аристократов.
Как мы видим, в кружке Публия, за исключением родственников,
явно преобладали «новые люди». Саллюстий упоминает, что многие
новички служили и в штабе его под Нуманцией (Sall, Jug. 8). По сви-
детельству Цицерона, Сципион имел друзей также из более низкого,
т. е. всаднического сословия (inferioris ordinis), с которыми он дер-
жался на равных (Ат. 69). Можно вспомнить, как во время Нуман-
тинской кампании Публий приглашал храбрых всадников к своему
столу и как однажды за трапезой он назвал безвестного Мария воз-
можным преемником своей славы; чтобы оценить это пророчество, на-
до учесть, что почти 30 лет спустя надменный аристократ Метелл
предсказывал 50-летнему «выскочке» Марию, что тот получит консу-
лат разве что в одно время с его, Метелла, юным, безбородым сы-
ном (Plut. Mar. VIII).
В своих италийских усадьбах Публий, как мы знаем, придержи-
вался такого же широкого гостеприимства: приглашение на обед по-
лучали все соседи-помещики, являвшиеся с приветствием; совершенно
своим человеком чувствовал себя в его доме простолюдин Понций —
прославленный центурион-храбрец (Lucil. 88—90; Cic. De fato fr. 2;
Sen. 33). Эта простая манера обращения с низшими, не характерная
для римского нобиля, наводит на определенные мысли: сама по се-
бе она не говорит о демократизме политической линии, но, являя от-
сутствие аристократической спеси, свидетельствует о предрасположен-
ности общительного аристократа к либеральному взгляду на соци-
альные ранги.
В пору избирательных комиций товарищеские контакты Публия
за пределами сенатского круга принимали деловой характер. По вы-
ражению Аппия Клавдия, сына Павла «вели» к цензуре низкие со-
юзники, судя по именам и занятиям — солидные либертины: глаша-
тай Эмилий, публикан Лициний Филоник и подобные им лица (Plut.
Лет. XXXVIII; Ргаес. 14 810 В). Известно, что Сципион удачно покро-
вительствовал П. Рупилию, первому консулу из публиканов, и не-
7 Н. Н. Трухина
153
удачно — его брату Луцию (Cic. Ат. 73). В 142 г. за консулат Лелия
должен был хлопотать низкородный сенатор Кв. Помпей.
Все эти факты показывают действие патроната-клиентелы в опре-
деленной среде: нет сведений, чтобы в практике Сципиона отношения
взаимной помощи опускались ниже уровня всадников и «новых лю-
дей». Еще раз на память приходит любимая Публием «Киропедия»,—
беллетризованный памфлет, прославляющий политическую систему, в
основе которой лежит «дружба» гомотимов — равных по чести — с
благородным правителем. По примеру Ксенофонтова Кира, с помощью
влиятельных италийских и заморских друзей Публий набирал нуман-
тинскую и отчасти африканскую армии; на средства богатых друзей-
клиентов вел он войну в Испании. В свою очередь Публий Африкан-
ский в 130 г. выступил как патрон широкого слоя италийских и рим-
ских помещиков и как таковой погиб в борьбе с популярами.
Наконец, следует обратить внимание на отношение Эмилиана к
политическим претензиям «новых людей». Чрезвычайно показательно
то обстоятельство, что из сципионовского кружка вышел Кв. Помпей —
знаменитый вождь «новичков»; по устойчивой версии наших источни-
ков разрыв его со старыми друзьями произошел на личной, а не поли-
тической почве. Лелий, руководитель Сципиона на гражданском по-
прище, фигурирует в цицероновской традиции как «друг порядочных
и усердных людей»; bonis viris et studiosis amicus (Cic. Her. IV, 19);
это выражение служило писателю формулой для обозначения «новых»
политиков. Видимо, не случайно популяры I в. называли Кв. Помпея
и Сципиона Эмилиана в ряду своих предшественников, а Цицерон
лишь исправлял эту характеристику, но не отрицал ее полностью
(Cic. Acad. pr. II, 13; 72). Таким образом, можно говорить о сущест-
венной разнице между «новыми» союзниками двух Сципионов: сорат-
ники деда поддерживали «царствование» аристократической клики
своего патрона, друзья внука числили влиятельного аристократа на
стороне незнатной доблести. Несомненно, Сципион Младший дружил
и с «новыми людьми», и с поборниками их прав, и с той социальной
средой, из которой выходили «новые» политики. Не без основания,
очевидно, воспроизвел Цицерон речи о естественном праве «добрых
мужей» (viri boni) в беседе сципионовского кружка.
ПРОСОПОГРАФИЯ:
СЦИПИОН ЭМИЛИАН
И НОБИЛИТЕТ
Мы уже заметили, что дружеская компания Публия не блистала
аристократическими фамилиями. Вообще связи Эмилиана в среде но-
билитета прослеживаются с трудом, но зато есть некоторые сведе-
ния об отношении его к самым знатным и влиятельным политикам
середины «золотого века».
Братья Клавдии Пульхры — Аппий, Публий и Гай — сыновья
консула 212 г., умершего под Капуей, имели три консулата в 80—
70-е годы II в. Гай Клавдий, консул 177 г., цензор 169 г., отличался
крутым характером, честолюбием и замашками популяра: он наме-
ренно раздувал нужную ему для славы войну, щедро оделял солдат
добычей и настойчиво добивался триумфа. Несмотря на демагогиче-
скую щедрость и на дружбу с Тиберием Гракхом-отцом, любимцем
народа и всадников, Гай не пользовался признанием за пределами
154
своего круга: армия выгнала его из провинции, со всадниками он на-
ходился в жестоком конфликте (Liv. XLI, 10—11, 13; XLIII, 16).
Сын его Аппий, сверстник Эмилиана, тесть младшего Тиберия
Гракха, консул 143 г., цензор 137 г., принцепс сената, всю жизнь за-
видовал успехам Сципиона и возглавлял партию его противников в
сенате (Cic. R. р. I, 31). Во всех отношениях Аппий напоминал ро-
дителя: его отличали бешеный нрав и безмерное тщеславие (Dio fr.
81). По примеру отца, он искусственно спровоцировал войну с салас-
сами, роздал воинам всю добычу и справил явно дутый триумф без
согласия сената и народа (Dio fr. 74, 1—2). Вспыльчивый и надмен-
ный аристократ не пользовался расположением столичного плебса: на-
род намеревался стащить его с триумфальной квадриги и отступил
лишь из почтения к весталке, взошедшей на колесницу отца (Cic.
Cael. 34).
Плутарх характеризует Аппия как потомственного сторонника
аристократии (Plut. Дет. XXXVIII), но в политике обоих Клавдиев
Пульхров прослеживается и низовая демократическая линия: отец
обещал плебеям раздел завоеванных на севере земель и заигрывал
с солдатами (Liv. XLI, 11; 16), сын провел около 140 г. в сенате де-
крет, запрещавший более одного набора в армию за год (Liv. Ох ер.
54), выдал дочь за реформатора Гракха и поддержал аграрную ре-
форму зятя. Во время соискания цензуры Аппий, как мы помним,
пожимал руки простым плебеям и одновременно с презрением отзы-
вался о низкородных всадниках, помощниках Эмилиана. Соперниче-
ство с равными, враждебное отношение к низшим, небескорыстное
покровительство самым низким составляли суть семейной политики
Пульхров. Злые языки утверждали, что во время аграрного кризиса
Аппий искал второго консульства в соправительстве с Гракхами-три-
бунами (Dio fr. 83, 8). Кажется, со времени древних децемвиров бур-
ная фамилия Клавдиев не переставала поставлять обществу такие
гибридные фигуры олигархов и «друзей народа», преисполненных ти-
ранической гордыни.
Вслед за Аппием в просопографии Сципиона выплывают имена
двух знаменитых нобилей того времени: Децима Юния Брута Галле-
цийского — завоевателя отдаленных областей Испании и Марка Эми-
лия Лепида Порцины — толстого отпрыска прекрасного и прослав-
ленного принцепса сената. Брут женился на сестре Аппия, вдовеграк-
ханца Красса Муциана; Лепид Порцина был родственником и другом
Брута (Арр. Iber. 80), а также учителем красноречия Тиберия Грак-
ха и Папирия Карбона (Cic. Вг. 96). Три факта выявляют отношение
Сципиона к Бруту и Лепиду: связь их с Аппием и всем гракханским
кругом, позорная испанская кампания 137 г., осужденная сципионов-
ским кружком, сопротивление Лепида Кассиеву закону, вдохновлен-
ному Эмилианом (Cic. Вг. 97). В свой черед цензор Кассий в 125 г.
не пропустил случая выгнать Порцину из сената 77.
Скорее всего Лепид и Брут принадлежали к той антисципионов-
ской группировке сената, которую возглавлял Аппий Клавдий Пульхр.
В их компанию мог входить и лучший оратор «золотого века» —
«божественно красноречивый» Сервий Сульпиций Гальба, отец грак-
ханца Гая Сульпиция. В 167 г. молодой офицер Сервий Гальба подби-
вал солдат голосовать против триумфа Павла (Liv. XLV, 35), в 144 г.
отзыв Эмилиана лишил его второго испанского командования (Vai.
Max. VI, 4, 2). Гальба был типичным образцом аристократа «нового
времени». Аппиан характеризует его как одного из самых богатых и
7*
155
алчных магистратов той эпохи. «Говорят, что и во время мира, — за-
мечает историк, — он не отказывался от лжи и клятвопреступлений
во имя наживы» (Iber. 60).
Преемник великого Сципиона унаследовал от «деда» связи с фа-
милией Кв. Цецилия Метелла, консула 206 г. В 40-е годы II в. до н. э.
процветали сыновья верного союзника старшего Сципиона: Квинт Це-
цилий Метелл Македонский — претор 148 г., консул 143 г., цензор
131 г., прославившийся усмирением Македонии и ахейцев, и его брат
Луций Метелл Кальв — консул 142 г. Квинт Метелл, отец большого*
семейства, оставил после себя четырех сыновей-консулов. Потомками
Луция были знаменитый Метелл Нумидийский (сын) — покровитель,
а затем враг Мария и Кв. Метелл Пий (внук) — противник Серто-
рия. Пресыщенная консулатами фамилия Метеллов неизменно от-
стаивала интересы нобилитета и в начале I в. до н. э. едва ли не ру-
ководила сулланской реакцией. В 40—30-е годы II в. до н. э. братья
Метеллы, Македонский и Кальв, враждовали с вождем «новых лю-
дей» — Кв. Помпеем; последний выступал как противник их партий-
ных притязаний: obtrectator studiorum eorum (Cic. Font. 27).
Известно, что Сципион, друг Помпея, разошелся (alienatus est—
Am. 77) с Метеллом Македонским на принципиальной основе — из-за.
разногласий по поводу метода управления государством (Cic. Ат. 77;
Off. I, 87). После смерти Аппия Клавдия Кв. Метелл возглавил ан-
тисципионовскую фракцию сената (Cic. R. р. I, 31). Оппоненты спо-
рили без ожесточения (sine acerbitate — Cic. Off. I, 87), но с при-
месью личной неприязни: Эмилиан аттестовал отпрысков многодетно-
го Квинта дураками, Луцилий издевался над цензорской речью Ме-
телла о преимуществах брака (Lucil. 678—679) ; в неприязненных от-
ношениях с Квинтом Метеллом находились по крайней мере двое
друзей Публия: бывший приятель Помпей и неизменный товарищ Фу-
рий Фил (Dio fr. 82; Vai. Max. Ill, 7, 5; Cic. Font. 23; 27).
Имеется только один намек на положительные контакты Публия
с Метеллами: Кальв был товарищем Сципиона по восточному по-
сольству. Следует, однако, заметить, что в том же году Фурий Фил,
отправляясь в Испанию, насильно прикомандировал к себе Метелла
Македонского как недоброжелательного и потому объективного свиде-
теля своей миссии (Dio fr. 82; Vai. Max. Ill, 7, 5).
Цецилии Метеллы, как и Клавдии Пульхры, имеют как бы об-
щую семейную физиономию, но представляют иной тип знати: огра-
ниченные, но неподкупно-честные, бескомпромиссно-гордые, они стоя-
ли за корпоративные интересы нобилитета, никогда не заигрывая с
плебсом или солдатами. Им были присущи все достоинства и поро-
ки аристократического гонора: Метелл Нумидийский до смешного
возмущался претензиями новичка Мария на консулат, но оставался не-
преклонным до геройства во дни кризиса Сатурнина: один из всего
сената отказался он присягнуть демократическим законам перед лицом
разъяренной толпы. Очевидно, приверженность началам чести сбли-
жала Метеллов со Сципионом, претензия на аристократическую ис-
ключительность — разъединяла.
В 141—140 гг. консульские места занимали братья Гн. и Кв. Сер-
вилии Цепионы, внуки Гн. Цепиона, консула 203 г. Третий брат,
как и сын Павла, вошел через усыновление в семью Фабиев; этот
Кв. Фабий Максим Сервилиан был консулом в 142 г. Братья Гней и
Квинт Сервилии выступали союзниками Метеллов в их партийной
борьбе с Кв. Помпеем (Cic. Font. 23; 27); этот факт и определяет
156-
главным образом их политическую ориентацию. В следующем поколе-
нии Кв. Цепион, сын Гнея, консул 106 г., был противником всадни-
ческого сословия и другом М. Эмилия Скавра, лидера знати. Яркий
эпизод из истории испанской войны 141—140 гг. дает нам еще один
портрет аристократа II столетия.
Кв. Цепион бездарно воевал с испанским вождем Вириатом и
свирепствовал против собственной армии. Солдаты и офицеры терпеть
не могли своего полководца. По вечерам, в палатках, всадники рас-
сказывали о нем «анекдоты». Консул знал об этом и молча копил в
себе злобу. Наконец, в один прекрасный день конница получила при-
каз форсировать реку и нарубить дрова на холме, занятом Вириа-
том. Распоряжение было явно неисполнимо. 600 человек обрекались
на верную гибель. Некоторое время шел спор: трибуны и префекты
пытались образумить полководца, всадники замерли в напряженном
ожидании. Цепион упорствовал, и терпение молодых людей внезапно
лопнуло: в яростном порыве римская конница бросилась в реку, за
ней без приказа последовали союзники и добровольцы. В пылу азар-
та немыслимый приказ был выполнен. Всадники пригнали дрова в
лагерь и потащили их к палатке командующего, чтобы устроить из
нее костер; консул едва спасся бегством (Dio fr. 78).
В лице Цепиона кастовые черты на почве бездарности приобре-
тали мелочно-угрюмый характер, на место суровости являлась мсти-
тельность. В конце концов Кв. Цепион одолел Вириата оружием, со-
ответствовавшим его натуре: нашел предателя и организовал подлое
убийство испанского вождя. Олигархическая необщительность унасле-
довалась и племянником «победителя Вириата»: Кв. Цепион-младший
был крайне непопулярен в народе (Cic. Вг. 135; De Or. II, 197 и сл.;
Dio fr. 91).
Прямых сведений об отношении Сципиона к братьям Сервилиям
нет. Эстин предполагает положительные контакты, ссылаясь на то,
что Фабий Сервилиан породнился с низкородным Рупилием другом
Публия Африканского78. Есть, однако, основание заподозрить, что
Сервилиан не слишком ладил с родными братьями: в 141 г. он за-
ключил с Вириатом мир, ратифицированный в Риме; в следующем го-
ду Кв. Цепион, его преемник, засыпал сенат обвинениями против бра-
та и добился отмены договора (Арр. Iber. 69—70). Скорее всего Фа-
бий Сервилиан был связан со Сципионом через Фабия Эмилиана и
независимо от Сервилиев. Братья Цепионы, худший вариант аристо-
кратии по характеру, союзники Метеллов по политическим убежде-
ниям, с большой долей вероятности могут быть причислены к недру-
гам Сципиона Эмилиана.
Источники не уточняют содержание политических разногласий
Сципиона с группировкой Метеллов — Сервилиев. Косвенные данные
подводят нас к следующему определению знатных оппонентов Пуб-
лия Африканского: сторонники существующей олигархической систе-
мы, противники «новых людей». В связи с этим выводом возникает
мысль о глубокой подоплеке отмеченной выше холодности Публия к
Сципионам Назикам — истинным аристократам по духу и убежде-
ниям.
В целом мы обнаруживаем отрицательное отношение Сципиона
Младшего к виднейшим нобилям его эпохи. Вокруг Публия, окру-
женного новичками, совершенно не прослеживается никакой группи-
ровки знати. Эстин толкует этот факт как неумение «стойкого мужа»
завязывать деловые союзы79. С нашей точки зрения, просопография
157
выявляет реальную связь сципионовской политики с прозрачными ан-
тиолигархическими выпадами, содержащимися в диалоге «О госу-
дарстве».
СЦИПИОН
И МЕЛКОПЛЕБЕЙСКАЯ
ДЕМОКРАТИЯ
Семье Эмилиев Павлов на протяжении по крайней мере двух
поколений была присуща уже упомянутая кастовая черта многих но-
билей — глубокая отчужденность от масс и на Форуме, и в военном
лагере. Дед Сципиона Младшего, герой Каннской битвы, во время
первого консульства оказался свидетелем пристрастного народного
суда над своим родственником и коллегой М. Ливием, который поссо-
рился с солдатами из-за раздела добычи. Ливий ушел в изгнание,
Павел «выскочил из огня народной ненависти полуобожженным» и до
конца своих дней боялся плебса более, чем вражеских копий (Liv.
XXII, 35; 40). Отец Сципиона, как мы помним, тоже сторонился про-
стого люда и не пользовался симпатией избирателей и солдат.
Сципион Эмилиан составлял исключение в роду малопопуляр-
ных Эмилиев, около двадцати лет он имел репутацию народного лю-
бимца. Энтузиазм комиций дал ему два не вполне законных консуль-
ства. Публий не оставался в долгу: в его кружке родилась идея аг-
рарной реформы, перехваченная Гракхами. При всем расположении
Сципиона к народу обращение его с простыми людьми напоминало
всегда манеру Павла: он избегал личных контактов с плебеями-из-
бирателями (Plut. Apoph. 81, 9), был малодоступен для солдат и не
давал им поблажек (Арр. Iber, 85; Lib. 116), не подчинялся настрое-
нию уличной сходки и не боялся осадить ее резким окриком. Луци-
лий, поклонник Эмилиана, утверждал свое нежелание угождать вку-
сам толпы: «Не хочу я нравиться народу, как иные пишущие...» (588).
Уклонение Сципиона от популярного панибратства предвещало невоз-
можность союза рафинированного поклонника порядка с толпами
крестьян и лавочников. В самом деле, во время гракханской смуты,
как мы помним, и сам Публий, и все его друзья оказались в стане
противников плебса. В это время простой народ отвернулся от Сци-
пиона как от патрона италийских и римских владельцев вилл (Арр.
ВС, I, 19). Знаменитые популяры II в. — Карбон, Флакк, Гай
Гракх — были столь глубоко враждебны Эмилиану, что молва при-
писывала его убийство всем им по очереди. Нет ни одного примера
дружеских связей Сципиона с представителями мелкоплебейской де-
мократии, даже будущий народный вождь Гай Меммий в молодости
получил от Публия выразительный выговор. Только популяры I в.
причисляли Эмилиана к своему стану. Цицерон по этому поводу заме-
чал: «Мятежники хотят уподобиться порядочным людям» (bonis —
Acad. pr. II, 72); как мы знаем, главный признак порядочных людей
заключался для Цицерона в непричастности их к активной политике
народных масс.
Мы уже упоминали, что в литературе существует тезис о Сци-
пионе-популяре, «развратителе» народного собрания. Эстин сравнива-
ет независимые волеизъявления народа на выборных консульских ко-
мициях Публия с бурными столкновениями сената и плебса в 151 и
138 г., когда массы призывников сопротивлялись несправедливым во-
158
енным наборам и беднота столицы бунтовала из-за дороговизны хле-
ба. Можно, однако, усомниться в справедливости этой чисто внешней
аналогии. Во время предвыборных кампаний Публия не выдвигались
никакие специфически народные требования. Голосование в пользу
лучшего полководца должно было вызывать скорее традиционно-пат-
риотические, чем «мятежные» ассоциации: оно напоминало вотум на-
рода, утвердивший права Сципиона Старшего. Когда сципионовский
кружок взялся за решение серьезной общественной проблемы — пе-
редела земель, помощь народного собрания была отвергнута им с
первого шага. История гракханского движения показывает, что Пуб-
лий покровительствовал интересам плебса как раз до тех пор, пока
существенный народный вопрос не поставил волю комиций выше ав-
торитета сената.
Таким образом, мы отрицаем и прямую, и косвенную причастность
Эмилиана к политике популяров и еще раз вспоминаем дружное осуж-
дение крайней демократии, прозвучавшее в беседе сципионовского
кружка. Остается выяснить, почему поздние демократы ссылались на
Публия Африканского Младшего как на своего предшественника.
УЧАСТИЕ ЭМИЛИАНА
В ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ
40—30-Х ГОДОВ II В. ДО Н. Э.
Борьба Сципиона с популярами в конце 30-х годов была самой
яркой его политической акцией. Сохранилось очень мало сведений
об иных государственных мероприятиях Публия, известны только три
выступления его в законодательных комициях, причем лишь однаж-
ды, при обсуждении тайного голосования, Сципион защищал новый за-
кон. Совершим вместе с Цицероном небольшой экскурс в историю
этого вопроса (Leg. Ill, 35—36).
Во II в. были приняты по меньшей мере 4 закона о тайном го-
лосовании: leges tabellariae. Первый проведен в 139 г. А. Габинием,
сенатором низкого происхождения; он ввел таблички в избирательные
народные собрания. Два года спустя последовал закон Кассия о тай-
ном голосовании в судебных центуриатных комициях, где рассматри-
вались важнейшие уголовные дела (de capite). Автор этого закона
Л. Кассий Лонгин Равилла, народный трибун 137 г., известен как не
слишком знатный аристократ, образец старинных нравов, неподкуп-
ный судья; по выражению Цицерона, он прислушивался к сплетням
популяров (Leg. Ill, 35); сын Кассия, тоже славившийся честностью,
в год своего трибуната (104 г.) предлагал какие-то законы, умень-
шавшие могущество нобилитета (Asc. Corn. р. 69). В 131 г. таблич-
ки заменили открытую подачу голосов в законодательных комициях
по инициативе гракханца Карбона. В 107 г. Целий Кальд, «новый»
политик типа Катона и Кв. Помпея, убежденный враг знати, буду-
щий марианец, ввел таблички в уголовные комиции по делам о го-
сударственной измене.
Как мы уже знаем, Сципион был вдохновителем и защитником
закона Кассия. Фрагмент плохо сохранившейся цицероновской речи
«За Корнелия» вызывает подозрение, что Кассий участвовал в рефор-
ме голосования неоднократно. Цицерон упоминает два его закона:
благодаря первому оздоровилась сила и власть (народного) голосова-
ния в избирательных собраниях (vis potestatesque suffragiorum —
159
Corn. 24), второй укрепил народный суд (populi judicia — ibid.).
Возникает предположение, что оба закона 139—137 гг. выдвинула
одна компания в составе Сципиона, Кассия и Габиния, тем более что
прослеживаются связи последнего с фамилией Павла80.
О демократическом значении тайного голосования свидетельству-
ют его современники. Саллюстий дает выразительные данные о дей-
ствии табличек в сенате. Во втором письме к Цезарю, жалуясь на за-
силье нобилитета в курии, он предлагает: «...будь свобода равной
для всех или голосование более тайным, государство было бы силь-
нее, а знать менее могущественна (И, 2). «...Сенат можно укрепить
двумя мерами: увеличением числа сенаторов и введением табличек
для голосования; табличка будет служить для сохранения тайны, да-
бы сенатор действовал более независимо» (11, 5). «...Знатные люди,
вместе с сенаторами, которых они вовлекли в свой лагерь, одобряют,
отвергают, постановляют все, что им угодно, действуют по своему
произволу. Но когда после увеличения числа сенаторов голосование
будет производиться путем подачи табличек, они, право, забудут
свою гордость...» (11, 6—7).
Таким образом, тайное голосование подрывало засилье знати в
собрании авторитетных государственных лиц. То же действие оно
должно было производить и в судебных комиссиях, где заседали при-
сяжные сенаторы, и в народном собрании, среди «маленьких» людей.
В самом деле, в речи «За Сестия» Цицерон замечает: «Народ пола-
гал, что закон Кассия дает ему свободу; по-иному думали первенст-
вующие лица (principes): радея о благе оптиматов, они страшились
опрометчивости толпы и вольности, которую давала табличка» (103).
В «Законах» кратко рассказана история введения тайного голосова-
ния (III, 34—36). По свидетельству Цицерона, плебс терпел откры-
тую подачу голосов (voce), пока не был угнетен владычеством и мо-
гуществом первенствующих. Тогда в одно время римские демократы
и муниципальные популяры стали предлагать законы о табличках:
в Арпине этим занимался брат Гратидии, бабки Цицерона, в то вре-
мя как его дед сопротивлялся проектам родственника, заслужив по-
двалу столичного оптимата М. Эмилия Скавра.
Помпоний Аттик и Кв. Цицерон, собеседники Марка Цицерона в
диалоге «О Законах», порицают таблички. Аттик называет их мерой
популяров, сам он желает видеть государство во власти оптиматов
(III, 37). Напротив, Марк Цицерон, противник и популяров, и знати,
дважды отзывался о тайном голосовании с симпатией: в 65 г. в речи
за Корнелия он назвал закон (или законы) Кассия основанием спра-
ведливейшей свободы (fr. 24); правда, сам ход его защиты требовал
оправдания демократических мер. В 50-е годы в «беседе» с братом
и Аттиком писатель защищал таблички вполне искренне: он призна-
вал право народа на свободное голосование, чтобы «порядочные лю-
ди» (boni) обладали и пользовались авторитетом (Leg. Ill, 38). Сци-
пион, оправдывавший свой закон в беседе о государстве, приводил,
очевидно, именно этот аргумент81.
Следовательно, в середине II в. простой народ и «почтенные» (bo-
ni) граждане имели общий интерес в демократизации голосования.
Им противостоял один и тот же естественный противник табличек —
нобилитет, господствующий при открытой подаче голосов. Широкий
фронт антиолигархической оппозиции позволяет понять, каким обра-
зом имя Сципиона Эмилиана появилось в перечне древних популя-
ров: очевидно, народные вожди I в. до н. э. ссылались на него в свя-
160
зи с законом 137 г.; примечательно, что рядом с Публием они назы-
вали только «почтенных» (boni) политиков II в. до и. э. — Кассия
и Помпея. Мы уже имели случай заметить, как Цицерон исправлял
характеристику популяров, указывая на принципиальное различие
между «порядочными» и «мятежными» демократами.
Обратим внимание на то, что, согласно рассказу Цицерона, зако-
ны о табличках были направлены против нового явления — сравни-
тельно недавнего усиления знати. За 8 лет до Кассиева закона Ле-
лий отстаивал старую привилегию нобилитета, сопротивляясь Лици-
ниеву предложению об избрании жрецов в комициях. Благодаря ста-
рому правилу кооптации жреческие коллегии, хранительницы отече-
ских преданий, пополнялись в основном самыми знатными и консер-
вативными сенаторами. По идее они были своего рода рыцарскими
орденами аристократии, союзами лучших из лучших. Сам Лелий Муд-
рый славился как образец доблестного мужа и непорочного авгура.
Нет никаких намеков на то, чтобы сципионовский кружок, ориентиро-
вавшийся на старинную систему ценностей, отвергал исконное превос-
ходство знати; недаром Дион Кассий свидетельствует, что могущест-
венные люди (oi Sovatoi — несомненная аналогия латинским nobiles
и principes) не боялись претерпеть от него серьезного ущерба (Dio fr.
84, 1—2). Поклонники отеческих порядков были обеспокоены «порчей»
аристократии, связанной с новым, неправомерным усилением ее авто-
ритета. В 145 г. в споре с Лицинием Лелий защищал традиционное
право нобилитета, способствовавшее консолидации лучшей его части.
Одновременно друг Публия противился демократическому нарушению
равновесия властей, вторжению народа в сферу, предназначенную ис-
стари для духовной элиты. Закон Лнциния был в глазах Лелия (или
Цицерона) мерой популяров: popularis lex de sacerdotiis (Am. 96).
Может быть, именно во время спора с Лелием трибун увел граждан с
Комиция на Форум и произнес речь, обернувшись лицом к народу.
Третье участие Сципиона и Лелия в законодательных спорах от-
носится ко времени гракханского движения. Вспомним, как в 130 г.
при их участии был провален законопроект Г. Папирия Карбона о
праве народных трибунов переизбираться на следующие сроки (Liv.
Per. 59; Am. 95—96; De or. II, 170). Это тоже был типичный закон
популяров, как он и назван Цицероном (Ат. 96). Выступление Эми-
лиана против предложения Папирия выходит за рамки его борьбы с
гракханцами, сиюминутными противниками. В Афинах демагоги пра-
вили государством через переизбираемую стратегию, в Риме не было
магистратур, обеспечивавших первенство народного политика в тече-
ние ряда лет. Переизбираемость трибунов создавала возможность де-
мократической диктатуры, или тирании, по определению противников
плебса. В борьбе с законом Папирия Сципион и Лелий являются пе-
ред нами врагами мелкоплебейской демократии, осуществляемой че-
рез правление вождей плебса.
Спор Публия Африканского с популярами завершился, как мы
помним, отменой судебного закона Тиберия, благодаря которому аг-
рарные триумвиры определяли границы государственного поля. Ре-
шительные конфискации частных вилл, проводившиеся гракханской
комиссией, волновали не только латифундистов, но многих средних
землевладельцев Италии (Арр. ВС I, 18—19); последняя политиче-
ская акция Эмилиана выражала общие интересы знати, сената и глав-
ным образом сотен состоятельных помещиков-рабовладельцев муни-
ципиев и союзных городов.
161
К сожалению, неизвестно содержание дебатов Сципиона с Метел-
лом по поводу методов управления государством. Достаточно отчет-
ливо прослеживается лишь один важный мотив: в частном письме Ци-
церон вспоминал, что Сципион не выпускал из рук «Киропедию», по-
тому что в этой книге подробно описан главный долг всякой власти —
забота о пользе и выгоде тех, над которыми она поставлена (Qu. fr.
I, 1, 23—24). Как раз вырождение этого здравого представления ста-
ло язвой римского общества с начала II в. до н. э. — со времени
окончательного становления провинциальной системы и связанного с
ней роста неправедного могущества и богатства нобилитета. Именно
в эпоху «золотого века» привилегированная каста приобретала свой-
ства и мораль паразитической своекорыстной клики, раскритикованной
в «беседе» сципионовского кружка. Катастрофически сокращалось
число идейных политиков и честных должностных лиц. Разложение
захватывало сенатское сословие и низшие звенья государственного
аппарата: от Катона до Цицерона в провинциях хозяйничали не толь-
ко легаты и друзья, но ликторы, служители и даже рабы всемогущих
губернаторов. Италия страдала от продажных судов, обличаемых са-
тирой Луцилия; в I в. была уже известна обычная «цена» присяжно-
го сенатора82. Коррупция властей предвещала мучительную деградацию
старой общественно-политической системы.
Хотя римляне II в. до н. э. вряд ли могли представить истинные
размеры грядущих бедствий, инстинкт самосохранения вдохновлял выс-
шие круги на противодействие «порче». В 171 г. при участии Катона
слушалось первое дело о вымогательстве в провинции. В 149 г. Пор-
ций атаковал знатного Гальбу — грабителя Лузитании. В том же го-
ду по закону Л. Кальпурния Пизона Фруги была учреждена постоян-
ная судебная комиссия для рассмотрения жалоб на провинциальных
наместников. Через 5 лет сенат, руководствуясь советом Эмилиана,
отказал тому же Гальбе и Л. Аврелию Котте в испанском командова-
нии: кандидатуры «голодного» и «хищного» наместников сулили из-
рядный грабеж провинции. Опасения Публия подтвердились: в 30-х го-
дах слушалось скандальное дело о лихоимстве Котты. На этот раз
обвинял сам Эмилиан, защитником выступал Метелл Македонский.
Последний, будучи лично честным человеком, отстаивал неправое де-
ло своей партии, т. е. защищал нобиля и безнаказанность высшей ма-
гистратуры (Cic. Вт. 81; Миг. 58, Font. 38; Div. in Саес. 69). Злоупот-
ребления Аврелия были столь выразительны, а оправдательный приго-
вор, вынесенный присяжными сенаторами, столь несправедлив, что лет
десять спустя Гай Гракх агитировал за учреждение всаднических су-
дов, ссылаясь на дело Котты.
В 136 г. сципионовский кружок под руководством консула Фурия
осудил не только малодушных (дело Манцина и Помпея), но и свое-
вольно-корыстных испанских командиров: знатный Лепид заплатил
штраф за незаконную войну с ваккеями; по-видимому, был поставлен
вопрос и об отозвании его помощника: сохранился заголовок речи Сци-
пиона «Об империи Децима Брута».
Как защитник общественной совести и ответственной власти, Сци-
пион располагается, хронологически и преемственно, между двумя
знаменитыми проповедниками государственного долга: Катоном Цен-
зором и Цицероном. Эта общность честного аристократа и «новых лю-
дей» кажется не случайной. В своем месте мы отметили положитель-
ный идеологический консерватизм той социальной стихии, которая по-
рождала «новых» политиков. В эпоху «золотого века» еще не слом-
162
ленный террором дух средних слоев Италии — массы зажиточных по-
мещиков, обитателей италийских городков и вилл — придавал силу
старинным идеалам, вокруг которых сосредоточилось, как это неред-
ко бывает, противостояние не столько «новизне», сколько злу текущих
времен.
СЦИПИОН МЛАДШИЙ
И КАТОН ЦЕНЗОР
Общее направление политики Сципиона Эмилиана вырисовывает-
ся достаточно отчетливо: деловые и дружеские связи этого аристокра-
та распространялись преимущественно в среде «новых людей» и во
всадническом сословии; из его кружка вышел Кв. Помпей — идеолог
незнатных соперников нобилитета; самый крупный гражданский акт
Публия, продвижение Кассиева закона, был осуществлен в интересах
тех, кого называли «почтенными» или «порядочными» мужами (boni),
ради умаления чрезмерного влияния знати; обширная социальная про-
слойка, средние слои римского гражданства и помещики-рабовладель-
цы Италии видели в нем своего героя и защитника. Наконец, завер-
шая исследование, мы можем вспомнить о том, что два «новых» кон-
сула одобряли поступки Эмилиана: во II в.— Катон Цензор, сто
лет спустя — М. Туллий Цицерон.
На страницах цицероновских сочинений постоянно мелькают име-
на трех политиков «золотого века»: Катона, Лелия и Сципиона Млад-
шего. Из-под пера Цицерона вышел рассказ об ученичестве Публия
у Катона. По его утверждению, в юности Эмилиан и Лелий проводили
все свободное время в обществе мудрого Цензора. В диалоге «О ста-
рости» изображена беседа Катона с обоими друзьями. И хотя пи-
сатель мог пристрастно преувеличить близость Эмилиана к его поч-
тенному родственнику, для нас важно, что версия о «школе» Като-
на, несомненно, могла родиться только из представления о сходстве
главных, в первую очередь общественных, принципов учителя и
ученика.
Цицероновской трактовке противоречат положения современной
историографии о враждующих партиях эллинофилов и эллинофобов,
сторонников и противников эллинистической культуры, возглавляемых
либеральными Сципионами и консервативным Катоном. Схема эта ни-
кем еще серьезно не проверялась, хотя Эстин привел убедительные
возражения против глубокой эллинофобии Цензора, отчасти воспроиз-
веденные нами в портрете великого старца. Попробуем подойти к про-
блеме с иной стороны: сопоставим точки зрения предполагаемых
«партий» в некоторых существенных пунктах эллинофильства и элли-
нофобии.
Известно, что возмущение Катона вызывали в первую очередь
вульгарные грекоманы, перенимавшие внешние формы и пороки ино-
земной культуры. Критика его не задевала людей типа Эмилия Пав-
ла и Сципиона Эмилиана — доблестных римлян и поклонников
серьезной греческой учености; из их дома взял он жену для единствен-
ного сына. В свою очередь знатные родственники Катона разделяли
его презрение к отечественным «грекам»: в сципионовском кружке По-
либий, заодно с Катоном, с пренебрежением отзывался о грекоязыч-
ном историке и грекомане А. Постумии Альбине (Pol. XXXIX, 12); Лу-
цилий издевался над неким Альбуцием, желавшим
163
слыть греком скорее, чем римлянином или сабином,
чем земляком достославных мужей и центурионов (88—89).
Много лет спустя Цицерон уже не спорил с любезным своим другом
и страстным грекофилом Помпонием Аттиком, но сам предпочитал
латинские шутки аттическим и Рим — всему Пелопоннесу и Афинам
(Fam. IX, 15, 2; VII, 28, 1; Att. XVI, 6, 2).
Далее, Эстин справедливо отмечает, что Катон не любил греков
как народ. Следует подчеркнуть, что римский патриот отдавал долж-
ное доблести древних эллинов (Plat. Cat. Mai. XII). Такое раздель-
ное отношение тоже находит аналогии в стане любителей греческой
словесности. В 59 г. Марк Цицерон писал Квинту Цицерону: «Что
же касается самих греков, то нужно тщательно остерегаться друже-
ских отношений с ними, за весьма малыми исключениями, если кто-
нибудь окажется достойным Древней Греции. Настолько очень мно-
гие из них лживы и легкомысленны, а вследствие продолжительного
рабства приучены к угодливости» (Qu fr. I, 1, 16). Презрение рим-
лян к современникам-грекам пережило и Катона, и Цицерона,
в III сатире Ювенала оно отразилось как исконный римский психо-
логический комплекс.
Мы уже упоминали неприязнь Цензора к греческой философии
и всякой прочей абстрактной учености, отвлекающей молодежь от об-
щественных дел. Сципион Эмилиан, поклонник академии и стоик, слу-
шатель Панетия и любитель естественнонаучных бесед, безусловно,
рассуждал по-иному. И все-таки нельзя сказать, чтобы он совершен-
но расходился с учителем. В сципионовском кружке точка зрения
Катона имела защитника в лице Лелия — здесь мы вполне можем
положиться на свидетельство Цицерона, который знал не только мне-
ния, но даже распорядок занятий своих героев (De Or. Ill, 87). В бе-
седе «О государстве» Лелий буквально охлаждает ученый пыл Публия
и Туберона длинной речью, суть которой сводится к тому, что отвле-
ченные знания («ваши науки», говорит он, обращаясь к дядюшке и
племяннику), «не могут сделать людей ни лучше, ни счастливее, и
вследствие этого годятся только на то, чтобы несколько обострить ум
молодежи» (Р. р. I, 30—32). Сципион, если не соглашается, то ми-
рится с мнением друга. На практике он осуществляет главную часть
катоновского завета: целиком посвящал себя государственной дея-
тельности, занимаясь философией как бы между прочим, вдали от
посторонних глаз (Cic De Or III, 87).
Пример Сципиона и Лелия показывает, как мирно уживались в
одной компании II в. разные отношения к серьезной науке. И в круж-
ке образованнейшего Сципиона Старшего был свой «Катон» — юрист
Секст Элий Пет, повторявший, что философствовать он согласен лишь
немного, потому что это занятие вообще-то ему не по душе (Cic. R. р.
I, 30).
Культурно-идеологическая война начиналась во время обсуждения
средств массового воздействия: школ, театров, норм поведения... Проб-
лемы практического воспитания граждан создавали своего рода пар-
тии старых и новых нравов. И здесь перед нами являются два едино-
душно строгих цензора — консерватор Катон и просвещенный Сци-
пион Эмилиан и два конфликтующих цензора-филэллина — тот же
Сципион и Л. Муммий: один выносит порицания за нарушение тра-
диционных моральных норм, другой — снимает взыскания, руковод-
ствуясь снисходительным духом нового времени. П. Сципион Назика
Коркул, представитель филэллинской семьи, в 154 г. выступает про-
164
тив постройки в Риме постоянного театра (Liv. Per. 48; Vai. Max. II,
4, 2). В одной из политических речей Эмилиана с чисто катоновским
отвращением осуждаются училища танцев как школы разврата (Масг.
Sat. 3, 14, 6—7). Фрагменты его высказываний содержат одобрение
театральной цензуры, отрицательный отзыв о риторах, порицание му-
зыкальных занятий (Cic. R. р. IV, 11, 14; V, 11) 83. Если бы не зияю-
щие лакуны текста, мы бы, пожалуй, натолкнулись на многие крайне
«катоновские» суждения, неожиданные в устах представителя новой
образованности.
Словом, когда Сципион Младший мысленно или на деле облачал-
ся в магистратскую тогу, нравственное состояние общества регулиро-
вал не просвещенный ученик греческих риторов и философов, а су-
ровый рыцарь старинной римской доблести. Если взгляды Сципиона
л Катона на философию не совпадали, то их культурно-воспитатель-
ная политика или суждения о таковой были, несомненно, консерва-
тивны и едва ли не тождественны.
Все эти и многие им подобные факты перекидывают мост между
консерваторами и эллинофилами. Противоположные воззрения сходят-
ся в области патриотических тенденций римского общества и римской
культуры II в. до н. э. О значении и новаторском пафосе литератур-
ной деятельности Катона сказано ранее. В кружке Сципиона во вре-
мена грекоязычной аристократии культивировался чистый родной
язык: Цицерон с восторгом вспоминал, как говорили дочери и внучки
Лелия (Cic. Вг. 211; De Or. Ill, 45). Теренций, своего рода клиент
Эмилиана, дал изящнейший образец литературной латыни. Друг и
поклонник Сципиона Луцилий вводил в латинский язык греческие
словечки и одновременно создавал произведения, римские по духу и
жанру. Историки сципионовского круга — Фанний, Рутилий Руф, Сем-
проний Азеллион, подражая Катону, перешли с греческого языка на
латынь. Прямых данных об отношении Сципиона к соперничеству ла-
тинского и греческого гения не имеется, но Цицерон наделял Эмилиа-
на своим и катоновским культурным патриотизмом. Приступая к из-
ложению теории государства, цицероновский Сципион следующим об-
разом определяет свое отношение к греческим учителям мужицкого
Рима: «...я не удовлетворен теми сочинениями по этому вопросу, ка-
кие нам оставили выдающиеся и мудрейшие люди Греции, и не ре-
шаюсь ставить свои взгляды выше их воззрений. Поэтому, прошу вас,
слушать меня как человека, и не совсем чуждого учения греков, и не
предпочитающего их нашим, — тем более в этом вопросе, — но как
на одного из носящих тогу, получившего благодаря заботам отца весь-
ма широкое образование и уже в отрочестве загоревшегося стремле-
нием к учению, однако изощрившему свой ум гораздо больше бла-
годаря своей деятельности и наставлениям, полученным дома, чем
•благодаря чтению книг» (R. р. I, 36).
Таким образом, ни одна сфера римской жизни не дает нам
примеров существенного расхождения между Катоном Цензором и
Сципионом Младшим.
итог
Жизненный путь Сципиона Эмилиана, последнего героя «счаст-
ливого пятидесятилетия», закономерно оборвался у границы «добро-
го старого времени». Остановимся, как после долгого и трудного подъ-
165
ема, и оглянемся назад. Теперь перед нами открывается панорама
политической жизни «золотого века», уже различимая в существенных
своих чертах. На фоне общего расцвета рабовладельческих отноше-
ний отчетливо обозначается молодой социальный слой средних и мел-
ких помещиков Италии — костяк класса рабовладельцев, пережива-
ющий золотые десятилетия хозяйственного, культурного и политиче-
ского подъема. Во II в. до н. э. в среде состоятельных муниципальных
землевладельцев складывалась своя система нравственных ценностей,
основанная на «пуританских» нравах старины, оформлялась сущест-
венная политическая тенденция — недовольство всевластием роскош-
ной и эгоистической знати. В «золотую» пору римского полиса мир-
ная оппозиция всадников и «новых людей» олигархическому нобили-
тету таила в себе зародыш марианского террора 80-х годов, а быто-
вая и культурная интеграция различных частей рабовладельческого
класса Италии уже предвещала то время, когда в границах нового
всеиталийского государства станет невозможным правление несколь-
ких десятков староримских семей. Необратимый «кризис верхов» на-
чался после восстания Италии против Рима (Союзническая война,
90—88 годы до н. э.), стершего узкие границы старого римского граж-
данства в пределах Апеннинского полуострова.
Таким образом, ранние трения между властвующей верхушкой
(нобилитет) и основной массой класса рабовладельцев мы расцени-
ваем как первое проявление нестабильности римского олигархическо-
го полиса. С 40-х годов до н. э., после разрушения Карфагена, наби-
рала силу мелкоплебейская, преимущественно крестьянская, демо-
кратия, но поскольку наши интересы сосредоточены на эпохе граж-
данского мира, мы ограничиваемся внешним знакомством с «мятеж-
ной» партией популяров. Первая волна массовых народных движений —
выступление сельского плебса в поддержку аграрной реформы Тибе-
рия Гракха — затрагивает конец рассматриваемого периода и обра-
зует его естественный предел. Три знаменитых мужа «золотого века»,
герои нашего исследования, представляют политические течения внут-
ри класса рабовладельцев: Сципион Старший олицетворяет первенст-
во нобилитета, Катон Цензор — фронду незнатных сенаторов и всад-
ников, вскормленную настроением широкой массы помещиков-рабо-
владельцев, Сципион Эмилиан являет тип аристократа, тяготеющего
к правому, катоновскому крылу демократической оппозиции.
Гордый победитель Ганнибала, полководец по преимуществу, не
имел оригинальной политической программы: его «партия» представ-
ляла собой типичную сенатскую группировку знатного магната, гос-
подствующую в традиции аристократической клаки; лишь отдельные
стороны сципионовской политики — «царские» замашки Публия Аф-
риканского в армии и сенате — предвосхищали тип римского олигар-
ха II в. и отчасти — образ полководца-диктатора I в. до н. э. Поли-
тика Катона Цензора больше всего напоминает программные дейст-
вия: она имела ясную практическую цель — борьбу с конкретными
привилегиями нобилитета — и состояла из ряда одноплановых акций,
проводившихся на всем протяжении долгой жизни неутомимого
Порция.
Сципион Эмилиан, окруженный неродовитыми друзьями, развивал
теорию справедливого равновесия нескольких властей и следовал ей
на практике, выступая против крайностей олигархии и мелкоплебей-
ской демократии. Политические и нравственные идеалы связывали его
с идеологами незнатной доблести; крупнейшая его мера — закон о
166
тайном голосовании — соответствовала требованиям «почтенных» зем-
левладельцев Рима и муниципиев. Фрагментарность источников не поз-
воляет судить о последовательности политики младшего Сципиона.
В конце жизненного пути Публий Эмилиан выступил как защитник
италийских помещиков, внуки которых много лет спустя сражались
против аристократического генерала Суллы за марианское прави-
тельство всадников и «новых людей».
От конечной оценки «партий» «золотого века» мы сознательно
воздерживаемся. С научной точки зрения для нее не настало еще
время: воссоздание более целостной картины общественной жизни
II в. до н. э. — дело будущего исследования. Наша сегодняшняя за-
дача состояла в определении основного направления политических те-
чений эпохи. С точки зрения адресата этой книги, мы рассчитывали
и на любителей римских древностей, и на паломников истории, кото-
рых волнуют общечеловеческие мотивы, пронизывающие проблемы и
образы античного мира. За пределами академических интересов мы
отдаем события и людей «золотой эпохи» на суд заинтересованного
читателя, предоставив в его распоряжение систематизированные фак-
ты и суждения древней традиции, не заглушаемые по мере сил автор-
ским голосом.
ПРИМЕЧАНИЯ К ЧАСТИ II
1 Scipio — посох, жезл; прозвище Сципионов пошло от добродетельного Корне-
лия IV в., чья рука заменяла слепому отцу посох. Asina — ослица; самое распрост-
раненное объяснение этого прозвища указывало на ослицу, нагруженную золотом, ко-
торая была приведена однажды Корнелием Сципионом на Форум в качестве залога.
2 Силий Италик — единственный автор, назвавший имя матери Сципиона.
3 Эта история ходила в народе. Кроме того, ее рассказывали все римские анна-
листы, кроме Целия Антипатра, выдвигавшего неблагоприятные для Сципиона вер-
сии; Полибий слышал ее от Лелия {Liv. XXI, 46; Pol. X, 3).
4 Нормальный возраст курульного эдила — 36—37 лет.
5 Сообщение Аппиана о предполагаемой командировке Марцелла в Испанию
можно было бы счесть характерной для этого историка путаницей, если бы просопо-
трафия не подтверждала прочные дружеские узы между Марцеллом и Нероном и ес-
ли бы пара проконсула Сципиона и пропретора Силана не скопировала первый про-
ект испанского командования. Неожиданное отозвание Нерона тоже согласуется с
версией Аппиана.
6 Тексты Ливия даны в переводе, осуществленном под редакцией П. Андриано-
ва (1897—1899 гг.).
7 С эпохи Возрождения «милость Сципиона» была популярным сюжетом в жи-
вописи.
8 Спорна, прежде всего, дата взятия Нового Карфагена — 210 или 209 г.
9 Полибий, очевидно, дает настоящий порядок передачи власти (XI, 33 — Си-
лан и Марций), Ливий — конечный результат (XXVIII, 38 —Лентул и Ацидин).
10 Красочные приключения Масиниссы см. Liv. XXIX, 29—33.
11 Рассказ о благополучной переправе Ливий взял «у многих греческих и рим-
ских историков». Один лишь Целий описывал бурю и крушение флота у берегов Аф-
рики {Liv. XXIX, 27).
12 Строго говоря, поздние историки не знали точно; армия, народ или амбиции
Корнелиев пустили в ход необычное для римлян того времени прозвище {Liv. XXX,
45).
13 Арр. Lib. 36; 44. Нет прямых данных об участии Терма в походе Лелия на
Цирту, но косвенным свидетельством может служить то обстоятельство, что в 193 г.
Масинисса прислал «новому» консулу вспомогательные нумидийские отряды (Front. 1,
5, 16).
14 Сенатор, именем которого цензор открывал список, назывался принцепсом се-
167
ната. Принцепс не имел никаких особых прав и привилегий, но первым высказывал
мнение при голосовании и пользовался большим авторитетом как «лучший» сенатор.
15 Гн. Цепион в 203 г. покушался на провинцию Публия, Куллеон в 187 г. воз-
главил судебное преследование братьев Сципионов, Марцелл, сын великого полковод-
ца, явно сторонился сципионовской группировки и, может быть, покровительствовал
Катону.
16 Л. Сципион, сын Публия, попал в плен к Антиоху, по одной версии, — в Азии»
по другой — во время войны на Балканах (Liv. XXXVII, 34). Второй вариант неза-
висимо от его достоверности отражает, на наш взгляд, воспоминание об участии Лу-
ция в походе Глабриона.
17 И древние, и новые историки, вопреки свидетельству авторов II в. (Полибия,
Рутилия Руфа), подтягивали смерть Сципиона к 185—184 гг. (Cic. Sen. 19; Liv. XXXIX,
52; Nissen H. Kritische Untersuchungen uber die Queilen der vierten und funften
Dekade des Livius. Berl., 1863, S. 51, 217—218). Основанием для передатировки слу-
жит тот факт, что цензор Катон в 184 г. записал нового принцепса сената. Моммзен
считал прижизненное смещение принцепса формально незаконным, но мнение это ос-
тается сомнительным. Нарушение же устоявшихся неписанных привилегий знати впол-
не соответствовало характеру и методам Катона.
18 Может быть, Публий Сципион-сын был также фламином (жрецом) Юпитера
(RE, НЬ. 7, col. 1437—1438).
19 Существование Гн. Сципиона, третьего сына Публия (Vai. Max, IV, 5, 3),
убедительно оспаривается (RE, НЬ. 7, col. 1432—1433).
20 По преданию, Сципион сам обручил младшую дочь с Гракхом-; кроме того,
он установил размеры приданого обеих Корнелий, но первую половину суммы, выда-
ваемую к свадьбе, выплачивала уже Эмилия (Pol. XXXII, 13).
21 Plut. Cat. Mai. I. Здесь и дальше цитаты из Плутарха даны в переводе
С. П. Маркиша
22 Astin А. Е. Cato the Censor. Oxf., 1978, p. 9.
23 Kienast D. Cato der Zensor. Heidelberg, 1954, S. 37.
24 Данные о связях Марцеллов и Флакков собраны у Кинаста. (Kinast D. Op.
с it, S. 37, 142—143).
25 Известно также, что Катон упрекал Фульвия за то, что тот, тщеславия ради
держал при себе в лагере поэтов, певцов своей славы (MF 149).
26 Vai. Max VIII, 15, 2. Следует различать посмертную маску Сципиона (ima-
go), помещенную в Капитолийском храме, и статую (effigies) Катона в Курии. По-
следняя была поставлена, очевидно, при жизни или сразу после смерти Цензора.
27 Н а у w о о d R. М. Studies on Scipio Africanus. Baltim., 1933; Kienast D.
Op. cit.; Scullard H. Roman politics. 220—150 В. C. Oxf., 1951; Он же. Scipio Af-
ricanus: soldier and politician. L., 1970; Frank T. in Cambridge Ancient History, 1928,
vol. II, chap. XXV; Моммзен T. История Рима. M., 1936, т. I.
28 Astin A. E. Cato the Censor. Oxf., 1978.
29 Thiel J. H. Studies on the history of Roman Sea—power in Republican times.
Amsterdam, 1946, p. 216—218, 278.
30 Гней Октавий вместе co Сципионом спасал остатки армии при Каннах и поль-
зовался великим доверием Публия в Африке. Он вполне мог служить в Испании до
своего эдилитета (206 г.), который он исполнял в паре со Спурием Лукрецием. При-
мечательно, что в исианской армии Сципиона был легат Марк Лукреций. Спурий имел
возможность присоединиться к африканской экспедиции в 202 г. В 200 г. он был
послом в Африке вместе с Октавием. Следует учесть, что в иноземные страны посы-
лались, как правило, лица, знакомые с местной ситуацией.
31 Ливий называл одного из преторов 207 г. то Гаем Гостилием, то Титом, Мом-
мзен полагал, что это был Луций Гостилий (RE, НЬ. 16, col. 2505).
32 Возможно, Красс был племянником Г. Лициния Вара, консула 236 г.
33 Несомненно, в испанском штабе Сципиона подвизались многие знатные род-
ственники и друзья командующего, но источники называют лишь несколько случай-
ных имен. Луций Лентул скорее всего сражался в Испании, но получил проконсуль-
ские полномочия в Риме (ср.: Pol. XI, 33 — Liv. XXVIII, 38).
34 По версии Аппиана (сомнительной), претензию Гнея поддерживал П. Лен-
тул — видимо, его дядюшка, консул 236 г. (Арр. Lib. 62).
35 О принцепсе сената см. прим. 14.
38 Жирно выделены несомненные союзники Сципиона, курсивом—предполагаемые.
168
37 Можно вспомнить М. Аврелия Котту, легата Л. Сципиона, возвестившего о
победе при Магнезии (Liv. XXXVII, 52).
38 Отец Лонга исполнял консулат вместе с отцом Сципиона (218 г.). Повторе-
ние одноименной пары в 194 г. кажется не случайным. Лонг выводил в 197—195 гг.
одну из южных колоний в комиссии с Термом (Liv. XXXII, 29).
39 Некоторые лица выделены только по родовому имени: Сергий, Бебий, Ман-
лий, Сервилий, Юний.
4® Ливий называет испанского проконсула 199—198 гг. то Лентулом (XXXI, 50),
то Блазионом (XXXIII, 27). Триумфальные фасты свидетельствуют, что это был Бла-
зион (RE, НЬ. 7, col. 1272). Стертинии в конце II в. вели обширную торговлю на Де-
лосе (RE, НЬ. 6, 2 Reihe, col. 2449).
41 Ацидин, в отличие от Луция Лентула, скорее всего не служил в Испании:
в 208 г. он был послом в Грецию, в 207 г. сражался при Метавре. Овация — малый
триумф, во время которого полководец въезжал в город не на колеснице, а верхом на
коне. Необычность овации Ацидина заключалась в том, что ее получил экстраорди-
нарный магистрат. Первый испанский проконсул Сципион не имел в свое время такой
незаконной части.
42 Шурин Сципиона, Эмилий Павел, отдал дочь в семью Элиев Туберонов.
43 С a s s о 1 a F. I gruppi politic! romani nel III seculo a C. Trieste, 1962,
p. 400—401. Кассола характеризует Сципиона как олигарха.
44 См.: Трухина Н. Н. Сенатские группировки и колонизация Италии в I чет-
верти II в. до н. э. Проблемы всеобщей истории. М., 1974.
45 Элии Тубероны не имели консулатов до 11 г. до н. э., но, видимо, числились
в родстве с консулярной фамилией Элиев Петов.
48 Цицерон выделяет этот союз товарищей-сверстников, исключив из него из-
менившего друзьям Кв. Помпея (Ат. 101).
47 Плутарх ошибочно связывает прозвище Лелия с его осторожной политикой
в деле аграрного законодательства (Tib. VIII).
48 Сек. Элий Пет (консул 198 г.), Ман. Манилий (консул 149 г.), П. Муций
Сцевола (консул 133 г.).
49 С в е т о н и й. Из книги о поэтах: Теренций, 3. — В кн.: Светоний Транк-
вилл Г. Жизнь 12 Цезарей. М., 1964.
50 Эту тему развивает А. Бернштейн. (Bernstein A. Tiberius Sempronius-
Grachus. Tradition and Apostasy. Ithaca—bond., 1978, p. 53—54).
51 Pel. XXXIV, 10, 7: Сципион расспрашивал жителей Массилии, Нарбона и
Корбилона (Шалон-на-Соне) о Британии.
52 В 154 г. сравнялось 600 лет от основания Рима (754 г. до н. э.).
53 Ромул (VIII в. до н. э.), Корнелий Косс (437 г. до н. э.) и Клавдий Мар-
целл (222 г. до н. э.) одержали подобную победу в звании военачальников и посвя-
тили доспехи поверженного противника Юпитеру. Манлий Торкват (360 г. до н. э.),
Валерий Корвин (349 г. до н. э.) и Сципион Эмилиан сражались под чужим нача-
лом и не имели права на посвящение «пышных доспехов» (Plut. Rom. XVI, Vai. Max.
Ill, 2, 6).
54 Принято считать, что с Катоном спорил Назика Коркул, консул 162 г., но
в периоде Ливия (49) противник Катона обозначен как «лучший муж», признанный'
таковым по суждению сената (см. выше о встрече Идейской Матери в 204 г.). Год
смерти Сципиона Назики, «лучшего мужа», отца Коркула, консула 191 г., неизве-
стен.
55 Некоторые историки обвиняют Сципиона в преднамеренном ослаблении цар-
ства Масиниссы, но Ливий свидетельствует, что раздел был предрешен самим царем
(Per. 50).
56 Характер Гулуссы раскрывается в сцене его переговоров с Гасдрубалом (Pol.
XXXVIII, 1).
57 Брат Эмилия Павла был усыновлен Ливием Друзом.
58 О том, как Сципион подбирал свою свиту, рассказывает Цицерон: «Сохранил-
ся следующий ответ Сципиона Африканского, человека крайне добродушного — ка-
чество похвальное, но тогда только, когда оно не грозит опасностью нашей доброй
славе, как это и было у него; один из его друзей, давно ухаживавший за ним, не
добился позволения сопровождать его в Африку в качестве префекта и был этим
недоволен... «Не удивляйся, — сказал ему Сципион, — если я отвечал тебе отказом;
я давно прошу лицо, дорожащее, как я уверен, моей репутацией, отправиться со мной
169
в качестве префекта, и до сих пор не могу получить согласия» (Cic. Verr. II, 2,
28—29). Перев. Ф. Зелинского.
59 Моммзен считал, что Карфаген был разрушен против воли Эмилиана (Исто-
рия Рима. Т. II. М., 1937, с. 41). Некоторые римские офицеры проливали слезы жало-
сти еще в 149 г., когда Цензорин объявил карфагенскому посольству последнюю волю
сената (Арр. dib. 81).
60 144—140 гг.: Кв. Фабий Сервилиан в 142 г., Кв. Помпей в 141 г., Г. Лелий
в 140 г.; Помпей рассорился с Публием накануне своего консульства.
61 Исследователи ставят под сомнение свидетельство Иеронима о рождении Лу*
цилия в 148 г. и прибавляют поэту два или три десятка лет.
62 Cic. De Am. 96; Varro R. r. I, 2, 9. О сенакуле см. с. 32.
63 Сохранилась явно клеветническая эпиграмма Порция Лицина, в которой чер-
нятся покровители Теренция:
Он, похвал развратной знати лживых домогавшийся,
Он, впивавший жадным слухом мненья Сципионовы,
Он, обедавший у Фила и красавца Лелия,
Он, чьей на Альбанской вилле наслаждались юностью, —
С высоты блаженства снова пав в пучину бедности,
С глаз долой скорее скрылся в Грецию далекую
И в Стимфале аркадийской умер, не дождавшися
Помощи от Сципиона, Лелия иль Фурия,
Между тем как эти трое жизнь вели привольную... (Светоний. Из книги о
поэтах: Теренций, 1).
64 См. характеристику Муммия — Dio fr. 76, 1—2.
65 Vai. Max. IV, 1, 10. Рассказ Валерия Максима ставится под сомнение, так
как обряд люстра по иным сведениям совершал Муммий. Скорее всего наш источник
неверно описывает обстоятельства изменения молитвы, но не самый факт вмешатель-
ства Сципиона, запечатленный в новом стихе. О люстре см. с. 26.
66 Gell. И, 20, 6; Liv. Ох. ер. 54.
67 Сноски на стихи Луцилия даны по изданию С. L u с i 1 i i. Carminum reliquiae,
rec. Fr. Marx, I—II. О счастливых и несчастливых люстрах см.: MF 135.
68 Характеристика Порцины — Diod. XXXIII, 27.
69 Наша датировка сципионовского посольства (136 — конец 135 г.) опирается
на свидетельство Цицерона о заочном голосовании кандидатуры Публия на консуль-
ских комициях конца 135 г. (R. р. VI, 11). Ход событий на Востоке, особенно по хро-
нологии Ливия (Per. 52, 55), хорошо согласуется с предложенными годами. Един-
ственное замечание, передвигающее путешествие на время до 137 г., принадлежит
позднему автору (Lucian, Macrob. 12) и вполне может быть ошибочным.
70 Cic. R. р. VI, 11. Валерий Максим рассказывает, что Публий получил второй
консулат в то время, когда просил у народа квестуру для племянника Фабия (VIII,
15, 4), но следует принять во внимание, что консульские комиции предшествовали
квесторским.
71 Полибий написал «Историю Нумантинской войны», не дошедшую до наших
дней.
72 Liv. Per. 57. Наказуемые палками обозначены как extranei.
73 Мнения древних историков перечисляет Аппиан (Iber. 98).
74 Назика Серапион умер в изгнании. Прозвище свое этот противник популяров
получил от язвительного трибуна Куриация, подметившего его внешнее сходство с
неким Серапионом, рабом известного свиноторговца (NH VII, 54; XXI, 10 — Vai.
Max. III, 7, 3).
75 As tin A. Scipio Aemilianus. Oxf., 1967.
76 Скорее всего карьера Г. Фанния, консула 161 г., началась в Иллирии (Pol.
XXXII, 18, 23) во время командования Эмилия Павла и Л. Аниция; в 50-х — начале
40-х годов прослеживается его сотрудничество с Аницием, Фабием Эмилианом и
А. Габинием, бывшим офицером Аниция (Liv. XLV, 26; Pol. XXXIII, 9; XXXVIII, 10).
В 40—20-е годы были известны два трудно различимых Гая Фанния; один сражался
о Публием под Карфагеном (Plut. Tib. IV) и помогал Сципиону-цензору как народ-
ный трибун (Cic. Вг. 100; Att. XVI, 13 с), другой — служил при Фабии Эмилиане в
Испании (Арр. Iber. 67).
77 Veil. Pat. II, 10, 1; по версии Валерия Максима, оштрафовал за роскошь
(Vai. Max. VIII, I, 7).
78 Сын Фабия Сервилиана женился на дочери Рупилия.
170
79 A s t i n A. Op. cit, p. 88—90.
80 Новая эпитома Ливия показывает, что А. Габиний был сыном вольноотпу-
щенника (RE, НЬ. 13, Col. 423). Отзыв о нем Цицерона: безвестный и подлый (по
происхождению) человек (ignotus ас sordidus — Leg. Ill, 35). О связи его с кругом
Фабия Эмилиана см. прим. 76.
81 Соответствующее место трактата утеряно, но есть ссылка на него в «Зако-
нах» (III, 38).
82 Cic. Cl. 74, 87: 40 тыс. сестерциев, т. е. 100 тыс. ассов (ценз 1-го класса!) сто-
ил голос продажного судьи.
83 Примечательно, что Квинтилиан различал мнение самого Цицерона и Эмилиа-
на о музыке (R. р. V, XII, 14). Очень выразителен большой фрагмент из речи Сципио-
на против танцевальных школ: «Среди занятий благородных сыновей и, стыдно ска-
зать, девушек-дочерей имелось упражнение в танцах — свидетелем тому Сципион Аф-
риканский Эмилиан, который в речи против судебного закона Тиберия Гракха говорил
так: «Обучают недостойным фантазиям; вместе с развратными плясунами, с гусля-
ми и арфами ходят в актерскую школу, учатся петь — хотя предки хотели, чтобы
такие занятия считались постыдными для свободных людей; ходят в школу танцев,—
говорю я, — вместе с развратными плясунами свободные мальчики и девочки. Когда
один человек рассказал мне об этом, я не мог представить, чтобы знатные люди учи-
ли своих детей таким вещам; но когда меня проводили в школу танцев, клянусь бо-
гом, я увидел там более пятисот мальчиков и девочек; среди них был один в золотой
булле (тут мне особенно горько за государство), сын истца, не менее 12 лет: он тан-
цевал в серьгах — и такой танец не мог бы исполнить откровенно даже бесстыдный
раб» (Macr. Sat. 3, 14, 6—7).
ФРАГМЕНТЫ РЕЧЕЙ
МАРКА ПОРЦИЯ КАТОНА
Перевод сделан по книге: Malcovati Henrica. Oratorum Romanorum Fragmeii-
ta. Turin, 1955.
В издании Мальковати фрагменты речей начинаются с № 17, под № 1—16 да-
ны высказывания античных авторов об ораторском таланте Катона. В нашем пере-
воде опущены плохо сохранившиеся отрывки. Практически полностью утрачены речи:
«О заговоре» — X, «О туземных богах» — XVI, «О масличном поместье» — XXV,
«О Летории» — XXVI, «О войне в Истрии» — XXXVI, «За К...» — LXI, «О деле
А. Атилия» — LXIV, «Об имуществе Пульхры» — LXV, «Речь, назначающая три-
буну день для суда» — LXXVI, «За отмену законов» — LXXVII, «Против закона» —
LXXIX. Некоторые фрагменты из Плутарха, Цицерона и Апулея даны в старых пере-
водах В. О. Горенштейна, Ф. А. Петровского, С. П. Маркиша.
I. Речь к всадникам под Нуманцией. 195 г.
17 Прикиньте в глубине души своей: если вы с трудом сделаете что-нибудь до-
стойное, труд для вас быстро кончится, а содеянное добро останется с вами на всю
жизнь; но если ради удовольствия вы сделаете что-нибудь дурное, удовольствие бы-
стро оставит вас, а дурное дело ваше всегда останется на вас.
18 Наши предки уготовили разные и сообразные награды честным и храбрым
(воинам): декурионаты, ооаионаты, наградные копья и другие почести.
II. Речь к народу о триумфе. 194 г.
19 ...крутым и трудным путем...
III. Речь к афинянам. 191 г.
20 Антиох ведет войну письмами, сражается пером и чернилами.
IV. О славных днях моего консульства. 191 или 190 г.
21 Я уже давно узнал, и понял, и думаю, что очень опасно со рвением заботить-
ся о государственных делах.
22 И хотя враги мои совершили много новых чудес, я не устаю изумляться их
отваге и самоуверенности.
23 Они употребляют все усилия, чтобы ложно опорочить меня.
25 Не так проводил я свою жизнь, как они.
26 Посмотрите, насколько иначе я поступил.
27 Все нужно было готовить с самого начала.
28 Хвалят меня великими хвалами, ибо невозможно представить, что кто-то
смог приготовить столько кораблей, такое войско, такой запас продовольствия; я при-
готовил все это в кратчайший срок.
29 Затем, когда мы прошли Массилию, легкий ветер австр подхватил весь флот;
казалось, море цветет парусами. За Галльским мысом нас отнесло к Иллиберису и
Русциону; оттуда ночью мы ушли по бризу.
30 Так ветер пригнал нас к первым отрогам Пиренеев, а оттуда увлек в откры-
тое море.
31 Явились навстречу мне и флоту...
32 Все было полно смятением, одновременно наседали на меня большие силы
врага, со всех сторон теснили нас.
33 Такое положение не могло бы продержаться, если бы туда не были посланы
большие подкрепления и хлеб. Как говорят, давать отпор надо в открытую.
34 Между тем я прилежно рассылал к нашим союзникам: к одним — хлеб, к
другим — посольства, к третьим — письма, к иным — помощь, и так все время.
35 Между тем я испытывал каждую турму, манипулу, когорту — на что они
способны; смотрел, кто и как проявлял себя в легких схватках; если кто-нибудь сра-
жался храбро, я награждал его с почетом, чтобы и другим захотелось подражать
ему, и на сходках превозносил его многими хвалами. Между тем я соорудил несколь-
ко малых лагерей, а когда подошел сезон — зимние лагеря...
38 После того как я совершил ауспиции и подтянул армию в тыл вражеского
лагеря...
37 Наши расположились позади врага с правой стороны.
38 И уже наши изрядно трудились у вала.
172
59 Я — юзабоченный, а войско — сытое, так было и будет дальше.
40 Затем я двинулся дальше в Турту, чтобы спасти их.
41 Отсюда я спешил продолжить путь в Турту.
42 И если бы они хотели стать врагами, то теперь опрометчиво могли бы стать
ими.
43 Командует (делом) смехотворный магистрат, ведут в поход кучку людей,
ничтожное, случайное войско.
44 Сначала я обратил на это мало внимания; они подступают во второй и тре-
тий раз все более бурно.
45 Эту дорогу я испытал шаг за шагом.
46 Возможно большими сменами и поочередно...
47 Если бы он умел следовать за другими правильным строем.
48 Захваченное я утвердил вечным памятником себе.
49 И то же было, когда я своевременнейше рассеял и успокоил великие беспо-
рядки, шедшие из Азии и от Фермопил.
50 Впредь избранные цензорами будут заботиться о государстве боязливее, и
ленивее, и трусливее.
51 Apul. Apol. 17, 9. Марк Катон, не дожидаясь чужих похвал, сам объявил в
своей речи, которую позже записал, что, отправляясь консулом в Испанию, он увез из
Рима только трех рабов. Уже добравшись до Виллы Публики, он решил, что для его
потребностей этого все же недостаточно, и приказал купить на рабском рынке двух
мальчиков; этих пятерых он и увез в Испанию.
52 ...моряки ...вино и масло...
53 Plin. NH XIV, 91. Так же Катон, когда он отплыл в Испанию, откуда возвра-
тился с триумфом, пил только то вино, что и гребцы.
54 Plut. Cat. Mai. V. Катон, точно бахвалясь, рассказывает, что даже коня, на
котором ездил, исполняя обязанности консула и полководца, он оставил в Испании,
не желая обременять государство расходами на перевозку его через море.
55 Plut. Cat. Mai. X. Сам Катон говорит, что взял в Испании больше городов,
нежели провел в ней дней.
V. Возражение закону Юния о ростовщичестве. 191 или 190 г.
58 Наши граждане камерийцы имели прекрасный городок, прекраснейшие и пло-
дороднейшие поля и полный достаток; когда они являлись в Рим, то запросто завора-
чивали к своим друзьям-гостеприимцам.
57 И вот при третьем натиске снова из-за процентов разгорелись беспорядки.
VI. Против Кв. Минуция Терма о ложных сражениях. 190 г.
58 Он заявил, что децемвиры плохо озаботились о его пропитании. Приказал сор-
вать с них одежды и бичевать. Многие смертные видели, как децемвиров полосовали
бруттийцы. Кто может снести такой позор, такую власть, такое рабство? Ни один
царь не осмелился на подобное дело; чтобы такое случилось с порядочными мужами,
отпрысками почтенных семей, благонамеренными людьми? Где союзные отношения?
Где отческая верность? И ты осмелился учинить столь явное беззаконие: удары, ло-
зы, рубцы — все эти муки и пытки, связанные с позором и величайшим бесчестьем, —
«а глазах их сограждан и прочих смертных? Мне рассказывали, какое было горе, ка-
кие стоны, сколько слез, какие рыдания! Даже рабы тяжело переносят несправедли-
вые обиды. Что же они, рожденные в почтенных родах, преисполненные высокой че-
сти? Как вы думаете, что у них в душе было и будет, пока они живы?
VII. Против Кв. Минуция Терма о десяти
59 Твое грязное дело ты хочешь покрыть еще худшим? Делаешь из людей свиные
туши? Устраиваешь такую бойню? Устраиваешь десять похорон? Губишь десять сво-
бодных душ? Отнимаешь десять человеческих жизней без обвинения, без суда, без
приговора?
60 Он ни во что не ставит разговоры и слухи, закаменев в тайных пороках, в
явных преступлениях.
Фрагменты из речей против Терма неясного происхождения.
84 Много несомненнейших и благотворнейших услуг государству.
65 Так как это происходит и дальше...
VIII. Против Ман. Ацилия Глабриона. 189 г.
88 После того как я ссадил моряков с кораблей, я не сделал из матросов и сол-
дат рыбаков и маркитантов, но дал им оружие.
173
IX. О деньгах царя Антиоха. 187 г.
67 Liv. XXXVIII, 54. Рогацию (Петилиев) поддержал Марк Катон: существует
его речь о деньгах царя Антиоха; и трибунов Муммиев он устрашил своим авторите-
том, чтобы они не противились рогации.
Цензорские речи (XI—XXXI). 184 г.
XI. Против Л. Квинкция Фламинина
69 Liv. XXXIX, 42. Цензоры М. Порций и Л. Валерий переписывали сенат при
всеобщем страхе, смешанном с ожиданием; они исключили семерых, среди которых
выдавался знатностью и рангом консуляр Л. Квинкций Фламинин. Обычаем отцов
было установлено, чтобы цензоры делали исключенным письменные замечания. Су-
ществуют суровые речи Катона против тех, кого он лишил или сенатского места, или
коня, но самая суровая речь — против Л. Квинкция; если бы ее произнес обвинитель
до замечания, а не цензор после замечания, то даже брат Луция Тит Квинкций, если
бы он был цензором, не смог бы удержать Луция в сенате. В ней, помимо прочего,
Катон расписывает, как тот взял с собой из Рима в провинцию Галлию Филиппа Пу-
нийца, известного и дорогостоящего развратника, прельстив его надеждой на большие
подарки. Этот мальчишка, вольно подшучивая, часто упрекал консула, что его увезли
из Рима перед самыми гладиаторскими играми; так он старался купить уступчивость
любовника. Однажды, когда они обедали и уже достаточно нагрузились вином, в
разгар пира им сообщили, что прибыл знатный бой-перебежчик вместе с детьми. Он
хотел получить доступ к консулу, чтобы самолично принять от него залог верности.
Гость вошел в палатку и через переводчика начал говорить с консулом. Среди его
речи Квинкций спросил мальчишку: «Ты лишился гладиаторских игр, не хочешь ли
видеть умирающим этого галла?» И когда тот не слишком всерьез кивнул, консул
по знаку развратника обнажил висевший в головах меч и ударил говорящего галла
сначала по голове, а затем, когда тот пытался бежать, взывая к верности римского
народа и к присутствующим, пронзил ему бок.
70 Liv. XXXIX, 43. В конце речи Катон предлагает Квинкцию, если он отрицает
это дело и все прочие обвинения, защищаться через спонсию; а если сознается, то
неужели он думает, что кто-нибудь пожалеет о бесчестья того, кто, обезумев от ви-
на и любви, пролил на пиру человеческую кровь?
71 Далеко не одно и то же, Филипп, любовь и похоть: откуда уходит одна, ту-
да приходит другая; одна — благо, другая — зло.
XII. Против Л. Ветурия о порученном жертвоприношении по случаю лишения
его коня
72 Потому что ты покинул то, что было вверено тебе: обряды календарные, еже-
годные, глубоко священные.
73 Когда мы совершаем ауспиции дома, то мне бы хотелось блюсти должное
уважение к богам. Что до рабов и рабынь, то если кто-нибудь из них издал звук под
своим тряпьем, а я не услышал, то это для меня — не дурной знак. И если в то же
время какому-нибудь рабу или рабыне приснилось то, что обычно препятствует ко-
мициям, то это тоже для меня не дурная примета.
74 Следовало внести в сакрарий анненскую воду; не менее как в 15 милях отсю-
да находится Анио.
75 Кто не знает его бесстыдство и черствость?
76 В октябре месяце мы это сделали, оставался ноябрь.
77 Сатурналии справлялись по греческому обряду.
78 Цензоры отнимали обычно коня у слишком жирного и ленивого всадника,
очевидно, считая, что такой тяжелый человек мало годится для конной службы. Не-
которые думают, что эта мера не была наказанием и что служба отнималась без по-
зора. Но Катон в речи, которую он написал «О порученном жертвоприношении», пе-
няет за эту вину более сурово, чтобы она скорее могла показаться сопряженной с бес-
честьем.
79 Какая польза может быть государству от тела, в котором все от ног до голо-
вы — сплошной живот?
80 Не может усидеть на рысящем коне...
81 Убил ли он хоть одного врага?
82 Из-за невлиятельности и плебейского происхождения...
XIII. О нравах Клавдия Нерона
83 Деньги мои помогли отечеству (больше), чем люди твоего склада.
84 Если кто-нибудь приведет гаруспика или гадателя по молнии...
174
XIV. Пусть будет больше всаднических денег
85 Я полагаю, что теперь следует постановить, чтобы всаднических денег было
не меньше чем на две тысячи двести.
86 О всаднических деньгах, о двух тысячах двустах.
XV. За постройку базилики
87 Прежде чем он начал вести хозяйство в деревне...
XVII. О выпасе сусловых ягнят
89 Катон Цензорий в речи «О выпасе сусловых ягнят»: «сусловые» ягнята, го-
ворил он, вместо юные.
90 Ближнее поле будет предназначено для святынь.
XVIII. Об одеяниях и повозках
93 Было бы несправедливо, если бы почесть мне оказали за те нравы, что я
имел прежде, а я, получив данное, переменил бы их и стал бы другим человеком.
XIX. О картинах и статуях
94 Почесть они купили, а дурные дела добрыми не искупили.
95 Plin. NH XXXIV, 31. Сохранились сетования Катона времен его цензуры по
поводу того, что в провинциях воздвигают статуи римским матронам.
XX. Против Лепида
96 Fronto, р. 212, 10. Также Катон в речи против Лепида упоминал словечко, быв-
шее у всех на устах, когда говорил, что поставлены статуи изнеженным Охе и Дио-
нисодору, мастерам «кулинарии».
XXI. Чтобы на стену прибивались только доспехи, снятые с врага
97 А когда их демобилизуют, пусть они возвращаются свободными от пошлин.
XXII. Чтобы добыча вносилась в казну
98 Я удивляюсь, что можно быть таким дерзким, иметь так мало благочестия,
держать дома статуи богов, изваяния и подобия таких ликов вместо мебели.
XXIII. Против Л. Фурия о воде
99 Он часто бывал в моем доме.
100 Это нужно было сделать непременно.
101 И вообще, он приказывал делать все, что угодно, и ни на кого не обращать
внимания.
102 Ах, какие дорогие поля он купил, собираясь провести на них воду!
юз это касается откупщиков соляных промыслов — на кого возложена забота
о пошлинах.
104 ...преторы решают споры о собственности в пользу народа.
XXIV. Против Оппия
106 Ты взял деньги на поставку вина, отдав казне в залог за 60 квадранталов
вина поместья, но вина не выдал.
X XVII. Против Анния
109 Никто меня раньше не доводил до того, чтобы такое дело я исследовал с
этим магистратом.
X XVIII. Против Кв. Сульпиция
110 Сколько раз я видел дырявые кастрюли и горшки без ручек.
X XIX. Если М. Целий, народный трибун, будет апеллировать
111 Никогда не умолкает одержимый болезнью говорливости, как ленивый бы-
вает одержим болезнью жажды и сонливости. Поэтому, если вы не придете, когда он
прикажет созвать вас, то, одержимый страстью произносить речи, он наймет тех, кто
станет внимать ему. Поэтому вы слушаете его, но не слушаетесь, как это бывает с
аптекарями: советы их выслушивают, но ни один больной не доверяется им.
112 Он продастся за кусок хлеба: и замолчит, и заговорит.
113 Если бы я был триумвиром, то, клянусь Геркулесом, не пожелал бы запи-
сать в колонию фланера и куплетиста.
175
114 Когда он кончает петь, то начинает выплясывать и кривляться.
115 Когда ему вздумается, он поет, и тут же читает греческий стих, отпускает
шутки, играет голосом, пританцовывает.
116 Зачем мне рассуждать еще с тем, кого повезут, наверно, в процессии вместо
балаганного чучела, отпускающего вдобавок шуточки зевакам.
117 Если я его поражал, а сам часто уходил невредимым, то, помимо прочего,
это было очень полезно для государства, ваших спин и государственной казны.
X XX. По поводу цензорских тяжб
122 Я знаю, что благополучию обычно сопутствует беспечность. Чтобы этого не
случилось со мной, я, насколько это было в моих силах, не переставал трудиться.
X XXI. Против Г. Пизона
123 Вижу, что при этой буре сбежались все мои враги.
Цензорские высказывания неизвестного происхождения
124 Gell, IV, 12. Если кто-нибудь позволял своему полю зарастать сорняками и
не заботился о нем, не пахал и не пропалывал, если кто-нибудь держал в запустении
свой сад и виноградник, то это дело не оставалось безнаказанным, оно касалось цен-
зоров, и цензоры записывали такого человека в эрарии. Также если оказывалось, что
римский всадник имел тощего и понурого коня, то он получал замечание «небреж-
ность»; это слово означало то же, что «нерадивость». Есть авторитеты, подтверждаю-
щие тот и другой обычай, и часто о них свидетельствует Катон.
125 Plin. NH VIII, 210. Спросом пользовались и дикие свиньи; в речах цензора
Катона порицается кабанье мясо.
126 Paul. Fest. р. 52, 14. Катон назвал сток всех нечистот клоачной рекой.
127 Чтобы отвести воду с дороги, провели подземный канал.
X XXII. О добродетелях моих против Терма после цензуры. 183 г.?
123 Всю свою раннюю юность провел я в воздержании и суровых трудах, возде-
лывая поле на сабинских камнях, разбивая и засеивая кремень.
129 Что бы было со мной, если бы я не совершал всегда все положенные похо-
ды как «очередник»?
130 Я был назначен к консулу М. Фульвию в Этолию, потому что из Этолии при-
были многие лица; этолийцы хотели мира; с этим делом явились в Рим их послы.
131 Одно дело успевать, другое — спешить: кто вовремя делает одно дело, тот
успевает, кто хватается за многое и ничего не кончает, тот спешит.
132 Когда я был в провинции легатом, многие давали в подарок консулам «по-
четное» вино; я никогда не принимал, даже будучи частным человеком.
133 Кто не ссорится со своим желудком, кто задает пиры на государственный»
а не на свой счет, кто вступает в глупые тяжбы, кто жадно строится...
135 Inc. grat. act. Constantino 13, 3. Говорят, что была прекрасная речь Катона
о его счастливом люстре: ибо тогда, в той древней Республике, в похвалу цензорам
было, если они совершали счастливый люстр, если амбары наполнялись зерном, если
изобиловало вино и щедро разливалось оливковое масло.
X XXIII. О домогательстве должностей. 181 г.
139 Но есть и такие, которые добиваются должности ради одной из двух ве-
щей...
X XXIV. Выступление против отмены Бебиева закона. 179 г.?
137 Я скорее сделаю то, о чем он просит (народ).
138 Я щедро дам тебе денег.
XX XV. Выступление против отмены Орхиева закона. Около 181 г.
139 Те, которые пировали раньше на асе, потом пировали на сотни ассов.
140 Fest. р. 280, 30. Катон в речи, которой он оспоривает (ошибка Феста. —
Н. Т.) Орхиев закон, говорит, что было санкционировано законом, чтобы никто из
рабов не называл имени главы фамилии, если его об этом спрашивали.
141 Schol. Bob. in Cic. Sest. p. 141, 15. ...он рассыпает призывы к образу жизни,
который способствует сохранению государства; так же Катон в той речи, которую он
произносил по поводу закона Орхия, указывая на то, что добродетель... так что пло-
ды добродетели преисполнены великой славы и напротив: сугубым позором и клей-
мом порока отмечено то, к чему побуждает нас наслаждение.
142 Macr. III, 17, 3. Таков закон Орхия, в защиту которого Катон распинался
176
потом в речах, потому что к столу приглашали большее число сотрапезников, чем те
^разрешалось его предписанием.
143 Macr. III, 17, 13. Ибо Катон называет законы против роскоши «столовыми».
144 Serv. ad. Aen. I, 726. Как говорит Катон, древние (римляне) ели в атрии и
пользовались двумя блюдами.
145 Plat. Cat. Mai. VIII. Обвиняя римлян в расточительности, он сказал, что
трудно уберечься от гибели городу, в котором за рыбу платят дороже, чем за вола.
148 Атт. Marc. XVI, 5, 2. Это мудро определил также тускуланец Катон, которо-
му за чистый образ жизни дали прозвище Цензория: «много заботы о яствах, — ска-
зал он, — мало заботы о добродетели».
XXXVH. Против М. Фульвия Нобилиора. Около 178 г.
148 Прежде всего кто видел, чтобы кто-нибудь получал стенной венок, если город
не был взят, или если не был сожжен лагерь врага?
149 Cic. Tusc. I, 3. Таким образом, мы поздно узнали и приняли поэтов. Хотя в
«Началах» рассказывается, как сотрапезники пели обычно под флейту на пирах о
доблести славных мужей, однако поэзия не была тогда в почете; свидетельствует об
этом речь Катона, в которой он упрекает, как за позорное дело, М. Фульвия Ноби-
лиора за то, что тот взял с собой в провинцию поэтов. Взял же этот консул с собой
в Этолию, насколько нам известно, Энния.
150 Fest. р. 356, 17. В речи, которую Катон написал, обсуждая цензуру Фульвия
Нобилиора, он упоминает каналы; этим названием он обозначает воды, протекающие
выше Ардейской дороги между 2-м и 3-м милевым камнем, которыми орошаются са-
ды от Ардейской и Ослиной дороги до Латинской.
151 Cic. De or. II, 256. Другой род смешного возникает в словах при изменении
в них одной лишь какой-нибудь буквы. Таково, например, у Катона его Нобилиор—
Мобилиор.
XXXVIII. О военных трибунах 171 г.
152 Освободите бедного плебея и пролетария...
153 Отвесные подъемы и покатые склоны.
XXXIX. Против П. Фурия в защиту испанцев. 171 г.
154 Pseudasc. in divin. р. 203, 24. Катон обвинял Серг(в)ия Гальбу за ограбле-
ние лузитан и П. Фурия за них же, так как тот крайне несправедливо оценивал
хлеб.
155 Где честное отношение (к хлебному делу) — там возмущаются тобой, где
бесчестное — там ты вербуешь себе сторонников.
XL. Защита Вокониева закона. 169 г.
158 Cic. Cato 14. Умер он (Энний) в год второго консулата Цепиона и Филиппа,
когда я, в возрасте 65 лет, громогласно и не жалея сил выступал за принятие Во-
кониева закона.
157 Liv. per. 41. Народный трибун Кв. Воконий Сакса предложил закон, чтобы
никто не назначал наследницей женщину. Закон этот поддержал М. Катон. Сущест-
вует его речь по этому поводу.
158 Сначала жена приносит вам большое приданое, потом получает деньги, не
переходящие во власть мужа; из этих средств она дает мужу взаймы, потом, рассо-
рившись с ним, велит своему собственному рабу докучать мужу и требовать с не-
го долг.
|И Поле, которое имеет муж, уничтожается.
160 Gelt. VI, 13, 3. В речи М. Катона, которой он поддержал Вокониев закон,
переспрашивается, что такое классик и что такое находящийся вне класса.
XLI. Об освобождении Македонии. 167 г.
182 SHA Hadr. 5, 3. Поэтому он (Адриан) оставил все земли за Евфратом и
Тигром по примеру, как он говорил, Катона, который провозгласил македонян сво-
бодными, потому что римляне не могли блюсти их.
XLII. За родосцев. 167 г.
163 Я знаю, что со многими людьми бывает так, что в благоприятных обстоятель-
ствах, при благополучном течении дел душа их начинает превозноситься, и возраста-
ют гордыня и необузданность. Что меня сейчас озабочивает, так это то, чтобы при
благоприятном течении наших дел не было принято какое-нибудь решение, против-
ное их духу, чтобы радость наша не вылилась чересчур безудержно. Несчастья укро-
щают и учат, как надо поступать, удача, балуя радостью, как правило, отклоняет
177
от правильных дел и решений. Поэтому всеми силами я уговариваю и убеждаю вас,,
чтобы это дело было отложено на несколько дней, пока от бурного ликования мы
не возвратимся к самообладанию.
164 Я думаю, что родосцы не желали, чтобы мы сразились так, как нам уда-
лось сразиться, и не желали поражения царя Персея. Но, полагаю, этого не хотели,
не одни родосцы, но многие народы и племена, и я не уверен, не было ли среди них
таких, которые не желали этого ради нашего посрамления. Они ведь боялись, что-
когда нам некого будет опасаться, то мы будем творить, что угодно, и не хотели под
нашей единственной властью оказаться в нашем рабстве. Полагаю, они держались та-
кого образа мыслей ради своей свободы. Но родосцы никогда не помогали Персею-
открыто. Подумайте, насколько благоразумнее поступаем мы между собой в частной
жизни: ведь если кто-нибудь из нас знает, что происходит что-то для него неблаго-
приятное, то он сопротивляется этому изо всех сил, а они стерпели.
165 И теперь мы вдруг расстанемся с такой дружбой, забудем о таких взаимных,
благодеяниях? Сами первыми и поспешно совершим то, в намерении чего их обви-
няем?
166 Тот, кто ожесточенно выступает против них, заявляет: они хотели стать на-
шими врагами. Есть ли такой человек, есть ли он среди вас, который решил бы о
себе, что ему справедливо нести наказание из-за обвинения в намерении совершить
дурное дело? Нет, я думаю. Что до меня, я бы так не рассудил.
167 Что же, разве есть такой суровый закон, который предписывал бы: если кто-
нибудь захочет то-то сделать, то пусть на него будет наложен штраф в тысячу сестер-
циев, если он не превышает половину семейного состояния? Пусть такое-то наказание
будет для того, кто захочет иметь более 500 югеров земли; или пусть так-то будет
осужден желающий иметь скота сверх положенного числа? Но мы всего хотим иметь
больше, и это сходит нам безнаказанно.
168 И если несправедливо награждать почестью того, кто заявляет, что он хотел
совершить благое дело, но не совершил, то поставим ли мы в вину родосцам не то,
что они плохо поступили, но то, что они, как говорят, хотели плохо поступить?
169 Родосцев обвиняют в том, что я меньше всего желал бы услышать в свой
адрес или в адрес моих детей: они, говорят, гордецы. А нам какое до этого дело?
Или вам обидно, что кто-то более горд, чем мы сами?
170 Арр. Lib. 65. ...Есть и такие, которые считают, что он (Сципион) ради под-
держания благоразумия у римлян желал навсегда оставить им соседа и соперника,,
чтобы они, достигнув огромного счастья и безопасности, не стали высокомерными.
И то, о чем Сципион тогда думал, об этом немного позднее громко сказал римлянам^
Катон, порицая их за крайнее раздражение против Родоса.
171 Liv. XLV, 25. Против родосцев особенно враждебно были настроены те, ко-
торые воевали в Македонии как консулы, преторы или легаты. Делу родосцев очень,
помог М. Катон, человек сурового темперамента, который на этот раз выступил как
сенатор кроткий и снисходительный. Я не буду создавать видимость правдоподобия,,
подробно пересказывая его слова; существует сама его речь, включенная в 5-ю книгу
«Начал».
XLIII. Против Сервия Гальбы к воинам. 167 г.
172 Gell. I, 23, 1—13. Рассказ о Папирии Претекстате поведан и записан М. Ка-
тоном в речи, которую он произнес перед солдатами против Гальбы; она полна изя-
щества, ясности и изобилия слов. Я бы обязательно приложил к этому объяснению
сами слова Катона, если бы копия книги была у меня в то время, когда я диктовал
эти строки. Но, если тебя интересует не блеск и достоинство слов, а суть дела, то вот
она в точном виде: некогда у римских сенаторов был обычай приходить в курию с
одетыми в претексту сыновьями; однажды в сенате обсуждалось какое-то важное де-
ло, и оно было отложено на следующий день, и было решено, чтобы тот вопрос, ко-
торый обсуждался, никто не разглашал до вынесения решения; и вот мать мальчика’
Папирия, который был с родителем своим в курии, стала расспрашивать сына, чем
«отцы» занимались в сенате; мальчик ответил, что он должен молчать и что об этом
нельзя говорить. Женщину разобрало еще большее желание услышать ответ; секрет-
ность дела и молчание мальчика привели в расстройство ее душу: стала она при-
ставать к нему все настойчивее и суровее. Тогда мальчик под натиском матери при-
думал веселый и прелестный обман. «В сенате обсуждалось, — сказал он, — что
больше пользы принесет государству: если один муж будет иметь двух жен или если
одна женщина выйдет замуж за двоих мужей». Услышав такое, матрона обмерла и,
дрожа, бросилась из дома к другим женщинам. И на другой день в сенат явилась
толпа матерей семейств. Плача и стеная, они молили, чтобы одна женщина выходи-
ла замуж за двух мужчин, а не один женился на двух. Сенаторы, явившиеся в ку-
рию, изумлялись, что значит это смятение матрон и что это у них за странная прось-
ба. Тогда мальчик Папирий вышел на середину курии и рассказал, как было дело:
178
как мать его расспрашивала и что он ей ответил. Сенаторы расхвалили твердость и
сообразительность мальчика и постановили, чтобы впредь сыновья не ходили с отцами
® курию, кроме одного Папирия, а мальчику впоследствии было дано почетное проз-
вище Претекстат за благоразумное молчание и благоразумные речи в возрасте пре-
тексты.
XLIV. О моих расходах. 164 г.
173 Я приказал принести книгу, где была записана моя речь о том деле, по по-
воду которого я заключил спонсию с М. Корнелием. Принесли таблички. Сначала чи-
тали о заслугах (моих) предков. Затем о том, что я сам сделал на пользу государ-
ству. Все это было прочтено, а дальше в речи было написано: «Никогда не тратил я
своих денег или средств союзников на домогательство должностей». — «Нет, нет, —
прервал я (чтеца), — это не записывай, этого они слышать не хотят». — Тот снова
начал: «Никогда не назначал я в города ваших союзников префектов, которые отни-
мали у них имущество и детей». — «Это тоже вычеркни, этого они не желают слы-
шать; читай дальше». — «Добычу, захваченную у врага или вырученную от продажи,
я никогда не делил между немногими друзьями, отнимая ее у тех, кто ее захватил».—
х<Это тоже сотри; меньше всего они хотят, чтобы заговаривали об этом, не нужно
зачитывать». — «Никогда я не выдавал подорожных, чтобы друзья мои получали с
их печатей большие деньги». — «И это вычеркни поскорее и тщательно». — «Никогда
•не выдавал я моей свите и друзьям серебра вместо винного пайка и не обогащал
их в ущерб государству». — «Это выскобли до самого дерева. Видишь, в каком со-
стоянии находится государство: то добро, что я для него делал, за которое получал
’благодарность, — теперь я не осмеливаюсь упоминать о нем, чтобы не вызвать раз-
дражения. Дело дошло до того, что зло можно творить без наказания, а добро — не-
безнаказанно».
174 Нет у меня ни постройки, ни вазы, ни одежды какой-нибудь дорогостоящей,
ни дорогого раба, ни рабыни. Если у меня что-нибудь есть, я этим пользуюсь, если
нет — обхожусь так; по-моему, каждый должен пользоваться и довольствоваться
своим. Меня упрекают, что я во многом нуждаюсь, а я их — что они не умеют
нуждаться.
175 Plut. Cat. Mai. IV. Катон сам говорит, что никогда не носил платья дороже
ста денариев, пил и во время своей претуры, и во время консульства такое же ви-
но, как его работники, припасов к обеду покупалось на рынке всего на 30 ассов, да
и то лишь ради государства, чтобы сохранить силы для службы в войске. Получив
однажды по наследству вавилонский узорчатый ковер, он тут же его продал; ни один
из его деревенских домов не был оштукатурен; ни разу не приобрел он раба дороже,
чем за тысячу пятьсот денариев, потому что, как он говорит, ему нужны были не
изнеженные красавчики, а люди работящие и крепкие — конюхи и волопасы. Да и
тех, когда они стареют, следует, по его мнению, продавать, чтобы даром не кор-
мить. Вообще он полагал, что лишнее всегда дорого и что если за вещь, которая не
нужна, просят хотя бы один асе, то и это слишком большая цена. Он предпочитал
покупать такие участки земли, на которых можно сеять хлеб или пасти скот, а не те,
которые придется подметать и поливать.
XLV. В защиту себя против Г. Кассия. Около 154 г.
176 Так получается, квириты, что в этой беде, которая угрожает мне из-за его
наглости, мне, квириты, клянусь богом, приходится жалеть также государство.
XLVI. О Птолемее младшем против (Л.) Терма или о расследовании дела Тер-
ма. 154 или 153 г.
177 Но если он сделал все обманом, совершил все ради алчности и денег, все
эти нечестивые преступления, о которых мы никогда не читали и не слыхали, то сле-
дует дать воздаяние за содеянное.
178 Уж они постараются, чтобы жизнь их была скорее длинной, роскошной, удач-
ной, чем честной.
180 При царе прекрасном и благодетельнейшем...
181 Ты, будучи при царе, гулял беззаботно, пока он не запретил твои преступ-
ления.
Фрагменты речей против Термов неизвестного происхождения.
182 От добрых дел, от благородных занятий он бежит прочь со всех ног, не-
изменно мчится, словно на колеснице.
183 Оковами, тюрьмой, мельницей...
184 Он умер, он похоронен.
XLVII. Чтобы никто не был консулом дважды. Около 151 г.
179
185 я могу назвать тех, чьи дома и виллы отстроены и с усердием изукрашены
дорогим деревом, слоновой костью и финикийской мозаикой.
188 Полководец завоевывает хвалу и делает армию лучше и усерднее.
XLVIII. Об ахейцах. 151 г.
187 Когда Ганнибал терзал и мучил землю Италии...
188 Plut. Cat. Mai. I. Он сам рассказывает, что первый свой поход проделал в
возрасте 17 лет, когда Ганнибал, сопровождаемый удачей, опустошал Италию огнем.
189 Plut. Cat. Mai. IX. Сципион по просьбе Полибия ходатайствовал перед ним
за ахейских заложников и после долгих прений в сенате, — одни соглашались вер-
нуть их на родину, другие решительно возражали, — Катон поднялся и заявил:
«Можно подумать, что нам нечего делать, целый день сидим и рассуждаем, кому
хоронить старикашек-греков — нам или ахейским могильщикам». Постановлено было
разрешить им вернуться, а через несколько дней Полибий и его единомышленники ре-
шили войти в сенат с новым предложением — возвратить изгнанникам почетные
должности, которые они прежде занимали в Ахайе, и попытались заранее узнать мне-
ние Катона. А тот с улыбкой ответил, что Полибий, точно Одиссей, который, забыв
в пещере Полифема шляпу и пояс, решил бы за ними вернуться.
XLIX. О царе Аттале и азиатских платежах. 151 или 150 г.
190 При преторе Лицинии римские граждане были зачислены в гребцы и сходи-
лись отовсюду, приписанные к плетям и свистку.
L. О войне с Карфагеном. Около 150 г.
191 Из-за голода выгоняли женщин и детей.
192 Наши уши оглохли для обид.
193 Закопали наполовину людей в землю и обложили огнем: так уничтожили их.
194 Solin. coll, г er. mem. 27, 10. Катон в своей сенатской речи утверждает, что
этот город выстроила финикийка Элисса в то время, когда в Ливии правил царь
Иапон, и назвала его Картадой, что по-финикийски означает «новый город».
195 Карфагеняне уже враги нам: ибо тот, кто все приготовил против меня, чтобы
начать войну в любой угодный ему момент, — тот мне уже враг, хотя бы он еще не
взялся за оружие.
LI. Против Сервия Гальбы в защиту ограбленных лузитан. 149 г.
196 Многое мешало мне прийти сюда: возраст, голос, силы, старость, но поисти-
не, когда я думал, что должно обсуждаться такое важное дело...
197 Однако говорят, что они хотели изменить. Вот я сейчас хочу прекрасно знать
понтификальное право: что же, примут меня за это в понтифики? Если я хочу пре-
красно разбираться в искусстве авгуров, то за это кто-нибудь назначит меня авгу-
ром?
198 Cic. Вг. 89—90. ...В бытность свою претором Гальба приказал... перебить лу-
зитан, а в ответ на это трибун Луций Либон, возбуждая народ, выступил с законо-
проектом, направленным против Гальбы. Сам М. Катон, глубокий старик, как я уже
говорил, произнес тогда против Гальбы, опираясь на этот законопроект, длинную
речь, которую потом включил в свои «Начала» за считанные месяцы и дни до своей
смерти. Гальба ничего не возражал на обвинения, только умолял римский народ о
снисхождении и со слезами на глазах вручал его заботе своих детей, а также сына
Гая Галла; присутствие этого сироты и его слезы вызвали необыкновенное сочувствие,
так как была еще свежа память о его знаменитом отце. И этим Гальба, по словам
Катона, прямо-таки спасся из огня, вызвав у народа сострадание к детям.
199 Fronto р. 52, 12. Ты лучше меня знаешь, что сказал Катон об оправдании
Гальбы; я помню, что его оправдали ради детей брата. Более точно смотри сам. Ка-
тон возражает, что нельзя выставлять на вид для возбуждения сострадания ни сво-
их, ни чужих детей, ни жен, ни родственниц, ни вообще каких-либо женщин.
Фрагменты речей неизвестного времени
LII. Против Лентула перед цензорами
200 ...что предки более священным считали защищать сирот, чем не обманывать
клиента. (Однако) против родственников в защиту клиента мы свидетельствуем, а
свидетельства против клиента никто не дает. У предков на первом месте стояло имя
отца, на втором — патрона.
LIII. Против Тиб. Семпрония Лонга
201 Если бы можно было устроить аукцион твоих талантов, как мебели.
180
LIV. Против Тиберия изгнанника
202 Что, если ты держал поручительство, закутав голову?
LV. Речь о том, как была заключена спонсия с М. Корнелием
203 Никогда не тратил я своих денег или средств союзников на домогательство
должностей. Никогда не назначал я в города ваших союзников префектов, которые от-
нимали у них имущество и детей. Добычу, захваченную у врага или вырученную от
продажи, я никогда не делил между немногими друзьями, отнимая ее у тех, кто
ее захватил. Никогда я не выдавал подорожных, чтобы друзья мои получали с их
печатей большие деньги. Никогда я не выдавал моей свите и друзьям серебра вместо
винного иайка и не обогащал их в ущерб государству.
LVI. Против Корнелия к народу
204 Есть ли человек более неряшливый, суеверный, пропащий, далекий от обще-
ственных дел?
LVII. Против Пансы
205 В школе ты воровал у мальчиков кошельки и карандаши.
LVIII. В защиту Л. Турия против Гн. Геллия
208 Вот что я почерпнул в традиции предков: если кто-нибудь что-нибудь у ко-
го-нибудь требовал и если оба были равны — дурные или хорошие, то если они ве-
ли дело вдвоем при отсутствии свидетелей, доверие оказывали той стороне, к кото-
рой предъявлялось требование. Ныне, если Геллий и Турий заключили спонсию на
условии «Если Геллий не лучше Турия», то нет такого безумца, я думаю, который
бы решил, что Геллий лучше Турия; а если Геллий не лучше Турия, то лучше верить
тому, с которого спрос.
LIX. За Л. Автрония
207 На следующий день после приготовления зелий ты приказал (мне) являться
изо дня в день. Я не осмелился отказаться.
LX. За Л. Цезетия
208 Согласитесь, если хотите, воины: если кто-нибудь из вас останется цел на
войне, но не раздобудет денег, то впадет в нищету.
LX1I. О внешности
211 Надо выпустить кровь.
LXIII. О делах Флоры
212 Они считали, что несправедливо применять насилие к свободному телу того,
кто пользовался дурной славой и репутацией, но не зарабатывал открыто своим те-
лом и не продавался своднику.
213 Там он был вместо девки: поднимался и с пира уходил в спальню, и неко-
торые из них часто вели себя в том же роде.
LXVI. О неправильно избранных эдилах
217 Теперь говорят, что нивы и колосья хорошо налились зерном. Не возлагайте
на это слишком большой надежды. Я часто слышал, что многое может встать меж-
ду куском и ртом, тем более — между куском и колосом, ибо поистине велико рас-
стояние от одного до другого.
LXVH. О санкросанктности плебейских эдилов
219 Fest. р. 422, 17. Санкросанктным называется то, что учреждено с принесени-
ем клятвы о наказании смертью осквернителей этого учреждения. К этому роду от-
носятся народные трибуны и эдилы того же разряда. Это утверждает М. Катон в
речи, написанной о санкросанктности плебейских эдилов.
LXVIII. Об авгурах
220 Fest. р. 227, 10. Позор девы-весталки наказывался смертью, а мужчина, ко-
торый ее осквернил, засекался досмерти; закон такого рода, вырезанный в атрии Сво-
боды вместе со многими другими законами, сгорел во время пожара; об этом гово-
рит Катон в той речи, которая озаглавлена «Об авгурах». И он прибавляет, что де-
вы-весталки согласно е авгурским саном...
181
LXIX. О приданом
221 Когда разводится муж, то он для своей жены — судья вместо цензора; и
если женщина совершила что-нибудь постыдное или дурное, то у него как бы име-
ется империй: она несет суровое наказание, если виновна в пьянстве, и осуждается,
если совершила что-либо позорное с чужим мужчиной.
222 Если ты застанешь свою жену в прелюбодеянии, то можешь убить ее без
суда, а она тебя, если ты развратничал с женщинами или мужчинами, не может тро-
нуть и пальцем: нет у нее права.
LXX. Пусть не будет империя у прежнего полководца, когда прибудет новый
223 Дуделыцики, сопельщики и гуделыцики.
LXXI. За раздел добычи между воинами
224 Частные воры влачат жизнь в колодках и узах, общественные — в золоте
и пурпуре.
LXXI1. В защиту закона Попилия
227 Как это неоднократно бывало и раньше, мы стоим на том, что во все време-
на превыше всего — государство.
LXXIII. В защиту закона Мевия
228 Царь Селевк вооружается нашим оружием.
LXXIV. Против... Серции
229 Взваливайте, если хотите, этот груз на ваши плечи.
LXXV. Предложение в сенате
230 Подходящей оказалась земля, которой на частных правах владели галл, сам-
нит, апулиец, бруттиец.
LXXVIII. Сходка
233 Начали мы Апиренсийскую войну...
Неопределимые фрагменты
235 Искази лукаво их законы...
236 Ладно, если бы вы были на этом месте, что иное вы бы сделали?
237 Подумайте о том, что делается общее дело и что вы к нему приставлены.
238 Cic. Off. Ill, 104. Как говорится в речи Катона, наши предки пожелали, что-
бы Верность была соседкой на Капитолии Юпитера Всеблагого Величайшего.
239 Quint. Ill, 6, 97. Незаконного ребенка греки называют нотхом. Латинского
названия, как свидетельствует Катон в одной из речей, мы не имеем и пользуемся
иноземным словом.
240 Quint. Nt И, 39. Если дело об отравлении защищает прелюбодейка, то, по
мнению М. Катона, ее не следует осуждать; он сказал: «разве всякая прелюбодейка—
не та же отравительница?»
241 Богатое бесстыдство.
244 Учти, если ты скрываешь правду, то тебя считают обманщиком, а если со-
чиняешь неправду — вруном.
245 Ты, Г. Цецилий, отсрочил день для воинов 3-го легиона, в то время как они
не имели отсрочки.
246 Жить, как взломщики: имея то много, то ничего.
248 Позорно закончил он жизнь.
249 Бокал он положил в греческое сено ради приятного запаха.
250 Давайте, я начну говорить мятежные слова.
251 Много раз наносил ты мне оскорбления.
252 Правом, законом, свободой, государством следует пользоваться сообща, сла-
вой и почетом — кто насколько заработает.
254 Plut. Cat. Mai. VIII. Однажды, когда римский народ несвоевременно домо-
гался раздачи хлеба, Катон, желая отвратить сограждан от их намерения, начал свою
речь так: «Тяжелая задача, квириты, говорить с желудком, у которого нет ушей».
ОГЛАВЛЕНИЕ
Вступление — 3
Часть I
ОБЩЕСТВО, ГОСУДАРСТВО, ПАРТИЯ — 5
Глава 1
ГРАЖДАНЕ И ВЛАСТИ —7
Золотой век — 7
Римское общество в зеркале комедий Плавта — 11
Сословная структура римского гражданства — 20
Государственное устройство римлян—25
Структура сената — 31
Знать (нобилитет) —33
«Новые люди и проблема замкнутости сенаторского сословия — 40
Глава 2
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ТЕЧЕНИЯ ПОЗДНЕЙ РЕСПУБЛИКИ — 45
Римские партии в современной литературе — 45
Господствующая партия /олигархия знати/ — 48
Партия «порядочных» (boni) — 52
Мелкоплебейская демократия /популяры/ — 56
Часть II
СОБЫТИЯ И ЛЮДИ —61
Глава 1
СУДЬБА И ДЕЯНИЯ СЦИПИОНА АФРИКАНСКОГО СТАРШЕГО — 63
Начало славы — 66
Испания — 69
Первое консульство — 77
Африка — 80
От Замы до Магнезии — 86
Последние годы — 93
Глава 2
СЦИПИОН СТАРШИЙ И КАТОН ЦЕНЗОР — 96
Катон Цензор — кузнец своей судьбы — 97
Политические проблемы 90—80-х годов II в. до н. э. — 103
Группировка Сципиона Великого—105
Первенство Сципиона — 108
Оппозиция — 111
«Партия» Катона—113
Глава 3
ПУТЬ ДОБЛЕСТИ, ИЛИ ЖИЗНЬ СЦИПИОНА ЭМИЛИАНА — 115
Молодость — 116
Разрушение Карфагена— 124
Предгракханская эпоха — 132
Нумантинская война — 140
Гракханский кризис. Гибель Эмилиана — 144
183
Глава 4
ПОЛИТИКА СЦИПИОНА МЛАДШЕГО — 149
Размышления о государстве— 150
Просопография: друзья Сципиона — 152
Просопография: Сципион Эмилиан и нобилитет — 154
Сципион и мелкоплебейская демократия— 158
Участие Эмилиана в политической жизни 40—30-х годов. II в. до н. э.— 159
Сципион Младший и Катон Цензор — 163
Итог — 165
Фрагменты речей Марка Порция Катона — 172
Наталья Николаевна Трухина
ПОЛИТИКА И ПОЛИТИКИ «ЗОЛОТОГО ВЕКА»
РИМСКОЙ РЕСПУБЛИКИ
(II в. до н. э.)
Зав. редакцией Н. М. СИДОРОВА
Редактор В. В. БЕЛУГИНА
Художник Е. К. САМОЙЛОВ
Художественный редактор Е. М. ДЕМИНА
Технический редактор К. С. ЧИСТЯКОВА
Корректоры В. П. КАДАДИНСКАЯ, Т. С. МИЛЯКОВА
ИБ № 2327
Сдано в набор 09.07.85. Подписано в печать 18.12.85
Л-114432. Формат 70x100/16. Бумага тип. № 1
Гарнитура литературная. Высокая печать. Усл. печ. л. 14,95
Уч.-изд. л. 16,08. Тираж 14 000 экз. Заказ 135
Цена 1 р. 10 к. Изд. № 4080
Ордена «Знак Почета» издательство Московского университета.
103009, Москва, ул. Герцена, 5/7.
Типография ордена «Знак Почета» изд-ва МГУ.
119899, Москва, Ленинские горы

Трухина Наталья
Николаевна, кандидат
исторических наук,
преподаватель кафедры
истории древнего мира
исторического ф-та МГУ.
В 1970 г. закончила
исторический ф-т МГУ,
в 1974 г. после
аспирантуры защитила
диссертацию,
посвященную борьбе
сенатских группировок
на рубеже III—II вв. до н.э.
Опубликовала ряд статей
по внутренней и внешней .
политике Рима II в. до
н.э. и перевод трактата
Плутарха "Об Исиде и
Осирисе”.
1 р. 10 к