М. В. Фомин

ПОГРЕБАЛЬНАЯ ТРАДИЦИЯ И ОБРЯД
В ВИЗАНТИЙСКОМ ХЕРСОНЕ
(IV–X вв.)

Харьков
«Коллегиум»
2011

УДК 904:726 (477.7) «653»
ББК 63.444–7
Ф 76
Рекомендовано к изданию:
Ученым советом исторического факультета Харьковского национального
университета имени В. Н. Каразина;
Ученым советом Харьковского торгово — экономического института
Киевского национального торгово — экономического университета.
Рецензенты:
Могаричев Юрий Миронович, доктор исторических наук, профессор, проффессор Крымского
республиканского института последипломного педагогического образования;
Фарбей Александр Михайлович, кандидат историчесских наук, директор музея «Судакская
крепость» Национального заповедника «София Киевская».
Фомин М. В.
Ф 76
Погребальная традиция и обряд в византийском Херсоне (IV–X вв.). Монография.
Харьков : Коллегиум, 2011. — 290 с.
ISBN 978-966-8604-62-1
В работе впервые было проведено комплексное исследование истории формирования и развития христианского погребального обряда и традиции позднеантичного
— ранневизантийского Херсонеса — Херсона. Для раскрытия темы была проведена
систематизация и анализ открытых на данный момент позднеантичных и раннесредневековых захоронений в окрестностях города и на его территории, привлечен широкий
круг источников и специальной литературы. В работе приводиться морфология и
типология погребальных сооружений Херсонеса — Херсона IV — X вв. На основание
анализа гробничных комплексов загородных и внутригородских кладбищ, археологических находок, а также письменных источников реконструируется раннехристианский погребальный обряд и связанные с ним традиции.
Фомін М. В.
Ф 76
Похоронна традиція й обряд у візантійському Херсоні (IV–X вв.). Монографія.
Харків : Колегіум, 2011. — 290 с.
ISBN 978-966-8604-62-1
У роботі вперше було проведено комплексне дослідження історії формування й
розвитку християнського похоронного обряду й традиції пізнєантичного — ранєвізантійського Херсонеса — Херсона. Для розкриття теми була проведена систематизація
й аналіз відкритих на сьогоднішній час пізнєантичних і ранєсередньовічних поховань
за межами міста та на його території, використане широке коло джерел і спеціальної
літератури. У роботі приводитися морфологія та типологія поховальних споруджень
Херсонеса — Херсона IV — X ст. На підставі аналізу трунних комплексів заміських
та внутріміських цвинтарів, археологічних знахідок, а також письмових джерел реконструюється ранньохристиянський поховальний обряд і пов’язані з ним традиції.
УДК 904:726 (477.7) «653»
ББК 63.444–7
For the first time in the work were conducted a complex research a history of
forming and development of Christian funeral ceremony and tradition of lateantique —
earlybyzantine Chersonesos — Cherson. There were carrying a systematization and an
analysis of the discovered at this time lateantique and earlymiddleages burial places in
the environs of the city and on its territory were used a wide area of sources and special
literature for developing of the theme. This work gives an a morphology and a typology
of the burial places of Chersonesos — Cherson IV — X cen. On the base of analysis of
tomb complexes country and city cemeteries, archeological finds and written sources were
reconstructed earlychristian funeral ceremony and the traditions which were connected
with it.
ISBN 978-966-8604-62-1

© Фомин М. В., 2011.

Содержание
Список сокращений.....................................................4
Введение.....................................................................5
1. История изучения, источники и историография
раннехристианского погребального обряда
и традиции Херсонеса — Херсона................................ 10
1.1. Исторография вопроса..................................... 11
1.2. Источники по истории погребальной традиции
и обряда Херсонеса — Херсона......................... 29
2. Погребальная традиция и погребения
раннехристианского Херсонеса IV — V вв. ................... 38
2.1. Возникновение раннехристианского кладбища
в Херсонесе.................................................... 39
2.2. Формирование раннехристианского
погребального обряда и традиции в Херсонесе.... 54
2.3. Формирование христианских представлений
о смерти среди жителей Херсонеса................... 82
2.4. Формирование сакрального пространства
раннехристианского некрополя Херсонеса......... 87
2.5. Реконструкция раннехристианского
погребального обряда.................................... 113
3. Погребальная традиция и погребения
византийского Херсона в VI — X вв........................... 121
3.1. Организация раннесредневекового кладбища
Херсона....................................................... 122
3.2. Погребение и погребальные сооружения
византийского Херсона.................................. 171
Заключение............................................................. 203
Список источников и литературы.............................. 212
Приложения............................................................ 255


Список сокращений
АДСВ
АДУ
АО
БИАС

Античная древность и средние века
Археологічні дослідження в Україні
Археологические открытия
Бахчисарайский историко-археологический
сборник
ВВ
—
Византийский временник
ВДИ
—
Вестник древней истории
ЗООИД —
Записки Одесского общества истории и древностей
ИАК —
Известия имп. Археологической комиссии
ИТУАК — Известия Таврической ученой архивной комиссии
КСИИМК — Краткие сообщения Института истории материальной культуры
МАИЭТ — Материалы по археологии, истории и этнографии Таври
МАР —
Материалы по археологии России
МИА —
Материалы и исследования по археологии
СССР
НА НЗХТ — Научный архив Национального заповедника
«Херсонес Таврический»
НАНУ —
Национальная академия наук Украины
ОАК
—
Отчет Археологической комиссии
ПС
—
Палестинский сборник
ПХХ —
Памятники христианского Херсонеса
СА
—
Советская археология
СХМ —
Сообщения Херсонесского музея
ХСб
—
Херсонесский сборник



—
—
—
—

Введение
Херсонес — Херсон, просуществовавший около двух тысяч лет, является уникальным историческим памятником.
Отдельное внимание привлекает его средневековая история,
в том числе по причине слабой изученностью византийских
провинциальных городов в целом. Находящийся вне современной городской застройки, раннесредневековый Херсон
сохранил свою доступность для археологических изысканий, что является редкостью. На этот факт неоднократно
обращали внимание исследователи подчеркивая, что прогресс в византиистике не может быть достигнут без системного изучения археологических памятников, о чем можно
говорить лишь в немногих случаях [488, р. 469 — 486].
Фактически византийские памятники системно исследовались лишь в Северной Сирии и Херсонесе [474, р. 617;
314, с. 133 — 145]. В этой связи византийский Херсон уникален, поскольку на его территории ведутся планомерные
археологические исследования на протяжении более 100
лет и накоплено огромное количество материалов, нуждающихся в обработке, анализе, интерпретации.
Изучение погребальных обрядов и традиций, их развития, структуры, трансформации, пространственного воплощения дает возможность проследить принципиально
важные изменения в жизни города в период перехода от
поздней античности к средневековью. Анализ погребений
и разных видов других источников позволяет реконструировать становление и развитие религиозных, социальных,
политических, экономических, этнических процессов, протекавших в рамках конкретного ромейского центра. Погребения и связанные с ним традиции наиболее ярко отражают
жизнь и ментальность горожан новой христианской эпохи.
Особенно важно это становится в свете слабой изученности


формирования и начальных этапов развития христианского
погребального обряда и традиции в целом.
На сегодняшний день накоплен обширный материал,
полученный в результате раскопок некрополя Херсонеса — Херсона, проводившихся с XIX в. Открыто более
3500 погребальных комплексов за пределами городских
стен. Кроме того, на территории городища раскопано значительное количество разновременных христианских культовых сооружений, которые использовались, в том числе,
и в мартириальных, мемориальных, кладбищенских целях.
Но в результате различных причин (скудности письменных источников, сложности интерпретации и датировки,
не точной фиксации памятников, нередко депаспортизации
находок и т.д.) основное внимание уделялось античному
некрополю, в то время как средневековые кладбища оставались без должного внимания. Такой подход привел к
целому ряду выводов либо неверных, либо нуждающихся
в корректировке. Все это делает данную работу особенно
актуальной.
Объектом исследования является погребальный обряд,
традиции и погребения кладбищ Херсонеса — Херсона
IV — X вв. Предметом исследования служит организация
погребального обряда и кладбищ позднеантичного — раннесредневекового Херсонеса — Херсона. Территориальные
рамки исследования ограничиваются собственно Херсонесом — Херсоном и его самыми ближайшими окрестностями.
Нижняя хронологическая граница исследования определяется временем появления христианской общины в городе, что совпадает с концом III — IV вв. Верхняя грань
работы обусловлена трансформациями в погребальном обряде и традиции, которые привели к перемещению кладбища
в черту города. Конечным хронологическим рубежом при
этом можно считать изменения, происшедшие к х в. Таким


образом, работа охватывает период от конца III — IV вв.
до х в. включительно.
Источниковую базу исследования главным образом составляют погребальные комплексы, открытые в процессе
раскопок херсонесского некрополя и территории городища. Их описания зафиксированы в полевых археологических отчетах исследователей. Материалы, найденные в
результате раскопок, содержатся в фондах Национального
заповедника «Херсонес Таврический». Помимо этого, интересующая нас информация скрыта в текстах эпитафий,
сохранившихся на надгробных памятниках и стенах некоторых погребальных сооружений. Значительную роль в
приведенном исследовании играли также агиографические
тексты, содержащие упоминание о Херсонесе — Херсоне и
о происходивших в городе событиях церковного характера.
Кроме того, в работе использованы письменные источники
по раннему христианству, истории Церкви, труды раннехристианских философов — богословов.
Целью исследования является изучение раннехристианского погребального обряда и традиции позднеантичного —
ранневизантийского Херсонеса — Херсона в IV — X вв. В
связи с поставленной целью необходимо выделить основные задачи исследования: рассмотреть процесс формирования и функционирования христианских кладбищ Херсонеса — Херсона; исследовать возникновение и развитие
погребального обряда и традиции в ранневизантийском
Херсоне; раскрыть процесс трансформации мировоззрения
и восприятия смерти жителями Херсонеса — Херсона на
протяжении позднеантичного и ранневизантийского времени; проследить развитие сакрального пространства и организацию христианских кладбищ византийского города;
реконструировать на основании херсонских памятников
раннехристианский погребальный обряд и связанные с ним
традиции.


Фактичесски данная монография является первым специальным комплексным исследованием раннесредневековых погребений византийского Херсона. В работе приведена максимально полная систематизация и анализ открытых
на данный момент позднеантичных и раннесредневековых
захоронений в окрестностях городища и на его территории;
в научный оборот вводится разработанная автором морфология и типология погребальных сооружений Херсонеса — Херсона IV — X вв., имеющая универсальный характер и применимая не только к херсонесскому некрополю;
предложены критерии для выделения могил клириков из
общей массы погребений; проведен статистический анализ
херсонских захоронений IV — X вв.; уточняется время создания херсонесских расписных склепов, которые на основании анализа археологических находок, нумизматического
материала, системы росписи отнесены к концу IV — V вв.;
раскрывается проблема гробничного назначения ряда помещений херсонских храмовых комплексов, а в случае Западной базилики вводятся соответствующие коррективы ее
плана; приводится уточненный план города и загородного
некрополя, созданный при помощи геоинформационных
систем и космической съемки, что в свою очередь позволяет вычислить возможную площадь средневековых кладбищ; внесены уточнения в датировку начала формирования
христианской общины, а, следовательно, и христианского
кладбища позднеантичного Херсонеса; впервые реконструируется раннехристианский обряд и традиции применительно к раннесредневековому Херсону; работа может служить
своеобразным справочником по херсонесскому кладбищу
того периода, который прежде не был предметом специального внимания исследователей.
Положения и выводы работы могут быть использованы
при подготовке общих и специальных курсов лекций по
истории Средних веков, обобщающих научных работ по


истории Византии, учебников и пособий, сайтов по средневековой истории, археологии в сети Интернет. Полученные
результаты могут быть также использованы в научных,
учебных и Интернет изданиях по истории христианства,
а так же при подготовке соответствующих разделов экспозиции музеев. Они также представляют интерес для различных научных центров по изучению религии.



1. История изучения, источники
и историография раннехристианского
погребального обряда
и традиции Херсонеса — Херсона
Херсонес — Херсон был основан в V в. до н.э. и существовал около двух тысяч лет, пережив немало изменений
в политической и культурной сфере. Но неизменным оставалось то, что люди более тысячи лет хоронили своих
близких практически на одной и той же территории, нередко используя одни и те же погребальные сооружения.
Все это в значительной мере затрудняет работу исследователя, в первую очередь, процесс атрибутации погребений,
не говоря уже о возможности проследить погребальный
обряд, в некоторых случаях отнесение захоронений к определенной исторической эпохе невозможно или может
иметь вероятностный характер. Это объясняется, главным
образом, тем, что значительное количество погребальных
сооружений было открыто и исследовано в период конца
XIX — начала XX вв. без должной научной фиксации,
обработки и атрибутации материалов. Ни в коей мере не
умаляя труды исследователей прошлого, необходимо учесть
множество неточностей, содержащихся в отчетах, что зачастую не позволяет с уверенностью отнести принадлежность погребального комплекса или сооружения к тому или
иному периоду истории города.
Данное обстоятельство во многом обусловило направления исследования памятников кладбищ Херсонеса —
Херсона. Большинство ученых сосредоточили свое внимание на некрополе античного времени, в то время как
средневековое кладбище оставалось вне поля зрения ис10

следователей, что привело к формированию устойчивого
представления о значительном сокращении количества
погребений, уменьшении территории кладбищ и, соответственно, к предположению о запустении в самом городе в
«темные века». Вопрос, связанный с погребальным обрядом и традицией вообще оказался за приделами интересов
ученых. В этой связи история исследования погребальных
памятников, относящихся к позднеантичному и средневековому периодам, неотделима от процесса исследования
всего некрополя.

1.1. Исторография вопроса
К истории и методикам археологических исследований
городского некрополя обращались многие ученые. Так,
значительный интерес представляет труд К. Э. Гриневича
«Сто лет Херсонесских раскопок (1827 — 1927 гг.)», увидевший свет в 1927 г. Это была своего рода первая попытка рассмотреть историю раскопок и подвести некоторый
итог к 100-летию начала работ. Большое внимание автор
уделил раскопкам некрополя [76, с. 15 — 21]. К вопросу
истории изучения Херсонесского кладбища несколько раз
обращался В. М. Зубарь, в течение длительного времени
проводивший планомерные исследования загородных погребальных комплексов [130; 140, с. 4 — 6, 137]. Итогом
стала монография «Летопись археологических исследований Херсонеса — Херсона и его округи (1914 — 2005 гг.)» в
которой автор представил подробную историю исследования
загородных кладбищ [547]. Возможные перспективные направления исследования некрополя сформулировал в своей
статье С. В. Ушаков [406, с. 97 — 100]. В 2005 г. вышла
монография И. В. Тункиной, которая рассматривает историю изучения древностей юга Российской империи в конце
11

XVIII — первой половине XIX вв. Отдельно в работе упоминается и об археологических изысканиях на территории
некрополя Херсонеса [397, с. 479 — 490]. История таких
изысканий также рассматривается в работах С. Б. Сорочана
[354, с. 15 – 59; 350, с. 1031 — 1096], при этом необходимо отметить, что впервые сосредотачивается внимание
именно на средневековом кладбище [350, с. 1031 — 1096].
А. И. Романчук уделила внимание личности К. К. Косцюшко– Валюжинича, положившего начало системным археологическим исследованием городища и его окрестностей,
в период его руководства раскопками проводились самые
масштабные работы за всю историю исследований в Херсонесе [315, с. 111 — 121].
Археологические раскопки некрополя Херсонеса — Херсона можно условно разделить на четыре основных периода: первый — с конца XVIII в. до 1888 г. — время эпизодических исследований городища и прилегающей территории;
второй период охватывает 1888 — 1914 гг., на протяжении
которых велись широкомасштабные систематические раскопки под непосредственным руководством представителей Императорской Археологической Комиссии; третий
период относится к советскому времени — с 1920-х гг. по
1991 г. В это время были исследованы отдельные участки
некрополя экспедициями ряда научно-исследовательских
и учебных центров. К четвертому периоду условно можно
отнести современные исследования херсонесских кладбищ,
которые продолжаются с 1991 г. и до настоящего времени
и отличаются в своем роде «точечностью» усилий.
1.1.1. Первый период исследований (конец XVIII —
1888 г.). Херсонес и его окрестности издавна привлекали
внимание путешественников, любителей древности, среди
которых зачастую были не столько профессиональные исследователи, сколько общественные деятели, должностные
лица инженерной службы Севастопольского гарнизона кон12

ца XVIII — первой половины XIX вв. Именно они стали
первооткрывателями «Русских Помпей». Их перу принадлежат и первые упоминания о могилах в окрестностях
Херсонеса — Херсона.
Наиболее ранняя попытка документальной фиксации
городища и его памятников может быть отнесена к 1772 г.,
когда был составлен «Аккуратный план положения Алхиярской гавани с лежащими при оной древними городами
Алхиярм и Херсоном».
Попытка исследования руин была предпринята по указанию князя Г. А. Потемкина, направившего подполковника Бальдани «на место к 1783 году для исследования
истины летописи Нестора» [354, с.16].
Несколько позднее, в конце XVIII в., упоминание о Херсонесе и его памятниках появляется у российских академиков П. С. Палласа [522, s. 4 — 93; 548, с. 62 — 208; 549,
с. 167 — 242] и П. И. Кеппена [187; 550, с. 223 — 240; 551,
с. 119 — 125]. В трудах и дневниковых записях путешественников и ученых упоминаются увиденные ими могилы и
склепы, многие из которых уже в то время были ограблены и стояли открытыми. В частности, имеются описания
вырубленных в скале погребальных сооружений у Южного
Загородного храма монастыря Богородицы Влахернской
[187, с. 180].
Описание некрополя Херсонеса встречается и у К. И. Габлица [65; 64, с. 158 — 163; 44, с. 155 — 156], П. И. Сумарокова [377; 376, с. 205 — 206], З. А. Аркаса [16, с. 15; 17,
с. 245 — 271; 18, с. 426 — 430] и др. Нередко они носили
полулегендарный характер. Так, П. П. Свиньин, посетивший Севастополь в 1825 г., упоминал о том, что ему рассказывали, как задолго до его визита из одного склепа,
вырубленного в скале и располагавшегося на территории
некрополя Херсонеса, вытащили мраморный саркофаг [397,
с. 508; 137, с. 672].
13

Вышеуказанные авторы оставили работы неопределенного, описательного характера. Подлинные исследования
памятников некрополя начались значительно позже. Непосредственно археологические раскопки впервые планировались под руководством М. И. Бларамберга летом 1845 г.,
но он был переведен на Кавказ для дальнейшего прохождения государственной службы, раскопки так и не состоялись [397, с. 521; 137, с. 672]. В том же году министерство императорского двора и морское министерство выдали
разрешение на проведение археологических изысканий в
Херсонесе Д. В. Карейше. В 1846 г. на участке кладбища в
районе западного берега Карантинной бухты были открыты и исследованы первые склепы и могилы. Ввиду крайней бедности находок интерес к памятникам некрополя
существенно сократился и уже в следующем году раскопки
были прекращены [184, с. 309; 76, с. 13; 397, с. 522; 130,
с. 50 — 59; 137, с. 670 — 707].
Исследования херсонесского кладбища были продолжены только в 1853 г. лейтенантом Черноморского флота
Шемякиным под наблюдением археолога и мецената графа А. С. Уварова, откомандированного в Херсонес. Работы
начались у Южного загородного храма Богородицы Влахернской. В результате раскопок было открыто около 40
погребальных сооружений [401, с. 525 — 532; 76, с. 16;
397, с. 527 — 528]. Данные исследования представляют
собой особый интерес с методологической точки зрения,
поскольку описи вещей, обнаруженных в ходе этих работ,
были составлены не по материалу, из которого они были
сделаны, как это практиковалось в полевой практике того
времени, а по погребальным комплексам, что увеличивает
их ценность [397, с. 519].
Среди открытых памятников был и так называемый
«склеп 1853 г.», содержавший на стенах раннехристианские
росписи [319, с. 452 — 458, рис. 86, табл. CIV, 2; CV, 3; CVI].
14

Граф А.С. Уваров впервые опубликовал рисунки из этой гробницы [401, с. 525 — 532]. В 1872 г. он продолжил работы на
том же участке некрополя, однако не оставил никакой информации о результатах своей работы [210, с. 17].
Итоги этого периода были более чем скромные, скорее
они явились лишь прикосновением к гигантскому памятнику, покоившемуся под землей.
1.1.2. Второй период исследований (1888 — 1914 гг.). В
1888 г. ведение раскопок Херсонеса было передано под контроль Императорской Археологической комиссии. Ее представителем на месте стал К. К. Косцюшко — Валюжинич.
С В 1889 г. были начаты систематические работы, как на
территории древнего города, так и на территории некрополя, которые велись по определенному плану. В результате
был получен обильный фактический материал. На протяжении 1889 — 1907 гг. под руководством К. К. Косцюшко — Валюжинича были исследованы участки некрополя,
расположенные по периметру южных оборонительных стен,
на западном и восточном берегах Карантинной бухты, на
склонах Девичьей горы и у Южного загородного храма монастыря Богородицы Влахернской. Было раскопано около
2,5 тыс. погребальных сооружений античной и раннесредневековой эпох [130, с. 50 — 52; 369, с. 132 — 135; см.:
Прил. Б].
Помимо этого, велись впечатляющие по объемам работы
на территории городища. Было открыты и исследованы
христианские культовые комплексы, которые включали и
усыпальницы [cм.: Прил. Б, рис. 1, 2]. Исследования принесли огромный объем археологических материалов, без
которых сегодня немыслимо изучение всех без исключения
сторон жизни населения Херсонеса — Херсона, в том числе
и погребального обряда города в разные эпохи.
В течение своей археологической деятельности К. К. Косцюшко — Валюжинич публиковал краткие и полные отче15

ты о раскопках в «Отчетах» и «Известиях» Императорской
археологической комиссии за 1890 — 1907 гг. Таким образом вводился археологический материал в научный оборот
[223, 91 — 132; 208, с. 51 — 119; 210, с. 1 — 62; 226, с. 3 —
79; 225, с. 11 — 113; 224, с. 3 — 54; 203, с. 1 — 89; 209,
с. 19 — 85; 552, с. 13 — 15; 553, с. 103 — 104; 554, с. 1 —
55; 555, с. 1 — 62; 556, с. 37 — 110; 557, с. 111 — 113;
558, с. 124 — 134; 559, с. 231 — 233]. Помимо этого, были
составлены подробные археологические отчеты, которые сегодня находятся в НА НЗХТ. Однако необходимо заметить,
что часть материала, добытого при раскопках некрополя,
осталась необработанной вследствие смерти исследователя.
Публикации и отчеты К.К. Косцюшко — Валюжинича несут отпечаток того, что он не был профессиональным ученым, а являлся, скорее, археологом — самоучкой. Этим во
многом объясняется относительно несовершенная методика
его полевых работ, и, что особенно важно, принципы обработки, фиксации и сохранения материала, полученного
в ходе раскопок. Несомненным оправданием ему служит
тот факт, что он был первым и во многом прокладывал
дорогу последователям. Разумеется, «трудно нам судить
людей того века, так как наука живет, развивается, а с
нею вместе совершенствуется и точка зрения на предметы
и метод разыскания предметов древности» [76, с. 11].
Несмотря на то, что со временем уровень фиксации
результатов раскопок рос, отчеты К. К. Косцюшко — Валюжинича не содержится достаточно материала для реконструкции особенностей обряда захоронения, не всегда
приведены датировки или они носят условный характер.
Все это часто не позволяет говорить даже о религиозной
принадлежности покойного, об эпохе к которой он относится. Последующие исследователи методично пеняли на
то, что в записях дневников и отчетов, как правило, не
содержались надлежащие планы, схемы и чертежи погре16

бальных сооружений [98, с. 307], при описании погребальных комплексов не отмечалось расположение костяков и
не приведено детального описания погребального инвентаря
[141, с. 38, рис 22]. Одним из справедливых замечаний,
которые были высказаны в адрес К. К. Косцюшко — Валюжинича уже его современниками, было то, что вещи
из захоронений он хранил не по комплексам, а по видам.
Р. Х. Лепер, сменивший К. К. Косцюшко -Валюжинича на
посту заведующего раскопками в Херсонесе, в ряде случаев не мог идентифицировать происхождение той или иной
находки. Такие находки он помечал буквой «К» (раскопки
Косцюшко).
При этом нельзя не отметить, что К. К. Косцюшко —
Валюжиничем «были проведены огромные по масштабам,
объемам работы, и без его самоотверженного, многолетнего труда мы сегодня не знали бы так много об истории и
культуре Херсонеса, и о его некрополе» [315, с. 120 — 121].
Именно К. К. Косцюшко — Валюжинич заложил основы
научно — исследовательского комплекса, которым сегодня
является Национальный заповедник «Херсонес Таврический».
Далее работы были продолжены чертежником М. И. Скубетовым. К сожалению, отчет о раскопках конца 1907
и 1908 гг. так и не был представлен в Археологическую
комиссию, хотя автор и опубликовал краткое описание
нескольких десятков могил (мог. № 2445 — 2465), но
без иллюстраций и чертежей [337, с. 289 — 296]. Судя
по дневниковым записям, в конце 1907 — начале 1908 г.
М. И. Скубетов вел небольшие по объемам работы на восточном берегу Карантинной бухты, на склоне Карантинной балки, к юго-востоку от башни XVII (Зинона) [337,
с. 295 — 296]. Раскопки также велись у западных оборонительных стен Херсонеса, где во рву были обнаружены
склепы, вырубленные в скале, и группа грунтовых захо17

ронений. В частности, здесь в 1911 — 1912 гг. М. И. Скубетовым был исследован склеп, стены которого содержали
раннехристианские росписи [319, с. 465 — 466].
В марте 1908 г. раскопки некрополя возглавил Н. И. Репников. Им были продолжены раскопки участка кладбища к
юго-востоку от башни XVII, на территории бывшего монастырского «верхнего скотного двора», а также у 20-й куртины [308, с. 149]. Но, к сожалению, археолог не приводил в
дневнике чертежей всех захоронений, ограничиваясь лишь
отдельными, наиболее интересными, с его точки зрения,
погребальными сооружениями и общим планом раскопанного участка [308, Табл. 4]. Позже при публикации дневников, осуществленной под руководством К. Э. Гриневича,
в печать не вошли некоторые составляющие, как, например, таблицы с фотографиями погребального инвентаря
исследованных комплексов. [130, с. 53].
С 4 июля 1908 г. Императорской археологической комиссией руководителем работ в Херсонесе был назначен
Р. Х. Лепер. До своего назначения он занимал пост ученого
секретаря Русского археологического института в Константинополе [354, с. 38 — 39]. Под его руководством раскопки
некрополя на разных участках велись вплоть до начала
Первой мировой войны [130, с. 53].
Р. Х. Лепер продолжил раскопки на участке, который
исследовал Н. И. Репников. Кроме того, он вел работы на
западном берегу Карантинной бухты, по обеим сторонам
шоссе, которое шло вдоль Карантинной бухты в Херсонес,
на склонах Девичьей горы, между передовой и основной
оборонительными стенами западной линии обороны, у 4 —
6-й куртин, на северном берегу, в районе монастырской
купальни и на территории оранжереи монастыря св. Владимира [560, с.241 — 259; 76, с. 38 — 39; 130, с. 50 — 59].
Свое назначение Р. Х. Лепер воспринял как понижение по
должности, и это сказывалось на отношении и интересе
18

к работе. Занятый службой в городской гимназии Севастополя, он не всегда лично присутствовал на раскопках,
таким образом, наблюдение за работой велось помощниками и квалифицированными рабочими. В ряде случаев
они даже вели самостоятельные дневники и записи о раскопках, в частности сохранились дневники В. Логачева и
Н. З. Федорова. Авторские дневники последнего о раскопках некрополя за 1913 — 1914 гг. сохранились в архиве
Национального заповедника «Херсонес Таврический» [411;
412].
Дневники раскопок некрополя под руководством
Р. Х. Лепера за 1908 — 1910 гг. в свое время были опубликованы К. Э. Гриневичем [243, с. 189 — 256]. Но в публикацию вошел далеко не весь материал. Результаты раскопок 1911 — 1914 остались не опубликованы [241; 242;
244; 245; 246; 247; 248; 249; 250; 251; 252].
В условиях осложнения международной обстановки с
началом Первой мировой войны, в августе 1914 г. Р. Х. Лепер был отстранен от руководства раскопками [78, с. 188 —
189; 354, с. 40]. Война и последовавшие за ней социальные потрясения почти на десять лет прервали раскопки
некрополя.
Суммируя результаты археологических исследований
кладбищ Херсонеса — Херсона, проводившихся с 1888 до
1914 гг., следует отметить, что за этот период было открыто и изучено значительное количество памятников (более
2500 погребальных сооружений), накоплен обширный археологический материал. Но погоня за эффектными находками, важная для финансирования раскопок [76, с. 27],
несовершенная методика исследования и фиксации материала привели к низкой информативности памятников некрополя. Однако нельзя не отметить, что именно на это время
пришлись самые масштабные раскопки херсонесского некрополя за все время его изучения. Кроме того, методики
19

раскопок, фиксации материала и его последующей атрибутации формировались именно в это время и не без влияния
богатого опыта исследования кладбищ Херсонеса.
1.1.3. Третий период исследований (1920-е гг. — 1991 г.).
После окончания политических бурь и потрясений, связанных с Первой мировой войной, революциями и гражданской войной, на основе «Склада местных древностей»,
основанного К. К. Косцюшко — Валюжиничем в 1892 г., в
августе 1925 г. был открыт Херсонесский музей. Его первым директором стал К. Э. Гриневич. Именно этому человеку удалось создать научно — исследовательское и культурно — просветительское учреждение, ставшее центром,
на основе которого велась дальнейшая работа по изучению
истории и культуры Херсонеса — Херсона [354, с. 42 —
45]. Но в прежних масштабах раскопки городища и его
окрестностей уже не были возобновлены. Лишь в 1930 г.
на восточном берегу Карантинной бухты было зачищено
и обмеряно два ограбленных склепа первых веков н. э.,
вырубленных в скале, где захоронения совершались и в
средневековый период [130, с. 54].
В 1931 г. в связи со стремительным разрушением береговой линии в северной части херсонесского городища, по
инициативе директора музея проф. В. Ф. Смолина и под непосредственным руководством сотрудника музея Г. Д. Белова
было начато планомерное исследование приморских кварталов в этом районе. Во время работ было открыто множество
памятников, относящихся к античной и средневековой эпохам. Так, были раскрыты христианские храмы, получившие
условное обозначение базилик 1932 и 1935 гг. В поздний
период своего существования они содержали погребения, то
есть имели, в том числе и гробничные функции.
В 1937 и в 1940 гг. были зафиксированы погребения,
относящиеся к наиболее раннему периоду существования
Херсонеса Таврического, под XI и XVI кварталами, а также
20

вблизи X поперечной улицы [254, с. 135 — 136; 23, с. 33].
Помимо древнейшего могильника на северном берегу, в
1937 г. сотрудник Херсонесского музея А. К. Тахтай исследовал небольшой участок античного и раннесредневекового
некрополя к северо-востоку от башни XVII [254, с. 135;
389, с. 19 — 43]. В 1942 г., во время обороны г. Севастополя, к западу от участка раскопок 1937 г., у подошвы
южного склона Херсонесской балки археологом был обследован случайно обнаруженный склеп, вырубленный в
скале [389, с. 123 — 125].
После окончания Второй мировой войны работы в Херсонесе и его окрестностях возобновились, однако находки
этого времени единичны. В 1948 г. у западных оборонительных стен, в северо-восточной стене рва Г. Д. Белов открыл два раннесредневековых склепа, вырубленных в скале [21, с. 245 — 254]. В 1968-1969 гг. работы в этом районе
были продолжены И. А. Антоновой и С. Г. Рыжовым. Было
расчищено еще два склепа, один из которых был заперт
закладной плитой с надписью VII в. [15, с. 262 — 264].
В 1953 г. О. И. Домбровский при исследовании Южного загородного храма монастыря Богородицы Влахернской
раскопал две могилы, которые в свое время не попали в
поле зрения К. К. Косцюшко — Валюжинича [98, с. 313 —
316]. В 1955 г. в юго-восточной части некрополя, в 60 м от
башни XVII был открыт еще один склеп [47, с. 6 — 8].
В конце 1950-х гг. в ходе реставрационных работ, развернувшихся в юго-восточной части Херсонеса, под протохеизмой 19 куртины был открыт небольшой участок захоронений позднеантичного периода [47, с. 1 — 25; 368,
с. 240 — 246; 48, с. 286 — 288], а к юго-востоку от башни
XVII были исследованы две подбойные могилы [71, с. 57 —
62]. В 1960 г. в южной части некрополя также были открыты склепы, а в 1961 — 1962 гг. подбойная могила на
склонах Девичьей горы и склеп, обнаруженный во время
21

строительства стадиона в Карантинной балке на территории
воинской части [195, с. 1 — 25].
В 1959 — 1961 гг. Е. г. Суровым во время работ в северо-западной части Херсонесского городища было раскопано
два склепа, а также участок грунтовых захоронений [381;
382, л. 74 — 83, 90 — 94, 96, 102, рис 13, 17, 18; 380,;
383, с. 152 — 182; 378, с. 126 — 127, 131 — 132].
В 1963 г. еще один участок захоронений был открыт
Л. г. Колесниковой и А. Н. Щегловым за северо-западной
оборонительной линией Херсонеса, на восточном склоне
Песочной балки, где планировалось строительство пограничной заставы [447, с. 109 — 116]. В 1966 — 1967 гг. Ю.
А. Бабиновым и Л. г. Колесниковой были исследованы
склепы, обнаруженные во время строительства в южной
части некрополя, на улице Древней [196, л. 1-3; 130, с. 55].
В 1972 — 1973 гг. были раскопаны склепы к юго-западу
от башни XVII и могила на участке некрополя у Южного загородного храма монастыря Богородицы Влахернской
[130, с. 55].
Существенный сдвиг в исследовании загородного некрополя произошел в 1975 г., когда за западными оборонительными стенами Херсонеса, на восточном склоне Песочной балки под руководством В. М. Зубаря совместно с
Херсонесским музеем начал работу Античный отряд Института археологии АН УССР, целью работы которого было
исследование некрополя. В том же были раскопаны четыре склепа, а также проведены обмеры склепов и могил на
участке некрополя у Южного загородного храма монастыря
Богородицы Влахернской [164, с. 327 — 328].
В 1981 г. в ходе строительных работ на участке некрополя у Карантинной бухты был обнаружен ограбленный,
вероятно, еще в древности, склеп [326, с. 92 — 96]. В том
же году, Античный отряд Института археологии АН УССР
возобновил работы на западном некрополе, которые без пе22

рерывов продолжались вплоть до 1988 г. и имели систематический, планомерный характер. В 1981 — 1983 гг. на
склоне Песочной балки продолжалось исследование склепов
и велась проверка данных геофизической разведки, зафиксировавшей пустоты в скале. Она осуществлялась в 1979 г.
группой геофизиков под руководством И. А. Антоновой и
В. В. Глазунова. Итогом этой проверки стало открытие ряда
новых памятников [169, с. 261 — 262; 160, с. 262 — 263;
161, с. 278 — 279; 168, с. 101 — 130].
Помимо раскопок склепов, в 1983 — 1989 гг. за западными оборонительными стенами продолжались исследования участка грунтового некрополя. Здесь были открыты
не только склепы, но и могилы, вырубленные в скале,
а также захоронения, совершенные по способу кремации
и ингумации в наскальном грунте [159, с. 236 — 237; 162,
с. 332 — 333; 163, с. 279]. Кроме того, был зафиксирован
позднеантичный участок детских захоронений, которые совершались в амфорах и могилах, сложенных из черепицы
и плинфы [49, с. 228 — 239].
Археологические раскопки в рассматриваемый период
существенно расширили число исследованных погребальных комплексов, среди которых были погребения как античного, так и раннесредневекового времени.
1.1.4. Исследование некрополя в конце ХХ — начале
XXI вв. В 1995 — 1998 и 2001 гг. были продолжены раскопки к югу от участка грунтового некрополя 1983 — 1989 гг.
за западными оборонительными стенами экспедицией ХНУ
имени В. Н. Каразина, Харьковской государственной академии культуры и Херсонесского заповедника под руководством А. В. Магды и В. А. Дмитриева. Здесь было исследовано и доследовано 28 грунтовых могил и один ограбленный
склеп, вырубленный в скале, а также было раскопано до
сих пор не атрибутированное сооружение, получившее условное название «основание стены» длиной 34 м, состояв23

шее из двулицевой трехслойной кладки с забутовкой [260,
с. 159 — 161].
В 1998 г. совместной украинско-австрийской экспедицией под руководством В. М. Зубаря и Р. Пиллингер
проводились раскопки двух склепов, открытых грабителями на западном берегу Карантинной бухты, в непосредственной близости от участка некрополя у Южного
загородного храма монастыря Богородицы Влахернской.
Склепы содержали раннехристианские полихромные росписи. В 2000 г. опубликован подробный отчет об этих исследованиях [146].
В 2002 г. грабителями был вскрыт квадратный в плане склеп, вырубленный в скале, который располагался
приблизительно в 20 м к северо-востоку от Южного загородного храма монастыря Богородицы Влахернской.
Сотрудники Национального заповедника «Херсонес Таврический» под руководством Е. Я. Туровского провели
предварительный осмотр памятника, его фотофиксацию
и осуществили консервацию погребального сооружения.
В 2006 г. работы по исследованию памятников были продолжены. В результате был сделан ряд интереснейших
находок. В частности, стены и потолок одного из склепов содержали раннехристианские росписи и эпитафии.
В другом склепе по свежей штукатурке были нанесены
изображения (граффити) кораблей. Находки, из этих склепов, позволяют уточнить датировку расписных склепов
херсонесского некрополя [398].
Экспедиция под руководством Е. Я. Туровского продолжает раскопки данного участка кладбища, особенно перспективного для исследования раннехристианских гробниц.
Подводя итог более чем 150 летней истории исследований территории Херсонесского некрополя необходимо
отметить, что на сегодняшний день исследовано более 3500
одиночных и коллективных погребальных сооружений за
24

приделами городских стен, значительная часть которых
относится к эпохе поздней античности и раннего средневековья.
Исследование памятников средневековых кладбищ Херсона практически осталось вне поля зрения специалистов.
На сегодняшний день существует незначительное количество упоминаний о средневековых погребальных комплексах, при этом всего в нескольких работах делается попытка
анализа погребений византийского времени.
Первой попыткой обращения непосредственно к христианским погребениям можно считать фундаментальную
монографию М. И. Ростовцева «Декоративная живопись юга
России» [319]. Но при этом необходимо отметить, что данный труд охватывает лишь один вопрос, посвященный исключительно расписным христианским склепам, оставляя
без внимания основную массу памятников.
Другим обращением к христианским кладбищам Херсона стала работа А. Л. Якобсона [455]. Фактически, этот
труд является первой попыткой обобщения и анализа соответствующего накопленного материала. Однако, необходимо
учитывать, что на сегодняшний день выводы исследователя устарели и требуют пересмотра, особенно в отношении
херсонесского кладбища периода VII — IX вв.
Среди новейших исследований необходимо отметить работу В. М. Зубаря «От язычества к христианству» [146,
с. 44 — 103]. Автор, прежде всего на основе анализа погребений пытался определить время массового распространения христианства среди жителей города, приводя краткий обзор раннехритианских памятников среди погребений
херсонского некрополя IV — VI вв.
Необходимо также отметить работу коллектива авторов
«Херсонес Таврический в середине I в. до н. э. — VI в.
н.э. Очерки истории и культуры», в которой поднимается
вопрос распространения христианства среди жителей горо25

да, во многом на основании памятников позднеантичного
некрополя. [146, с. 556 — 628]
Попытка непосредственного анализа совокупности раннесредневековых погребений была сделана в рамках комплексного исследования византийского Херсона, опубликованного С. Б. Сорочаном [350, с. 1031 — 1095]. Фактически
эта работа стала началом системного рассмотрения накопленного материала христианских погребений в Херсонесе — Херсоне. Но при этом необходимо отметить тот факт,
что в рамках исследования, поставившего перед собой цель
подвести итог изучению всей раннесредневековой истории
города, раздел, посвященный кладбищам, лишь один из
многих и является, скорее, актуализацией темы, во многом
указывающей направление будущим исследователям.
Учитывая специфику проблемы, в ходе работы возникла
необходимость в привлечении более широкого круга специальной литературы. В первую очередь это касается работ,
посвященных позднеантичному некрополю, поскольку процесс возникновения и развития херсонесской христианской
общины начинается в этот период истории города. Среди
работ по этой теме выделяется монография В. М. Зубаря
«Некрополь Херсонеса Таврического I — IV вв. н. э.» [140].
В работе выделяются основные типы погребальных сооружений, приводится попытка их систематизации, намечаются некоторые выводы относительно пространственной
организации кладбищ.
Значительный интерес представляет работа А. В. Буйских «Пространственное развитие Херсонеса Таврического в античную эпоху». Автор систематизирует накопленный материал, относящийся к античной истории города
[48]. Хронологические рамки работы охватывают период
формирования христианской общины IV — VI вв. Особое
внимание уделено погребальным сооружениям, их типам,
предпринимается попытка внести коррективы в система26

тизацию погребальных сооружений в разные периоды существования города.
Кроме того, исследование памятников городища и прилегающей территории, их анализ и попытки интерпретации вызвали ряд полемических вопросов, потребовавших
привлечения материалов херсонесского некрополя. В первую очередь необходимо отметить дискуссию о возникновении и роли раннехристианской общины. Она породила
два основных предположения. Большинство специалистов
(В. Ф. Мещеряков [271, с. 100 — 108; 270, с. 121 — 144.],
В. М. Зубарь [155, с. 4 — 14; 167; 157, с. 8 — 29; 140],
М. И. Золотарев [127, с. 15 — 21], И. А. Завадская [110,
с. 410 — 411], К. Цукерман [438, с. 545 — 561], С. Б. Сорочан [354, с. 157]) придерживаются поздней даты христианизации города и определяют ее концом IV — V вв.
Другая точка зрения, относит этот процесс к III — IV вв.
В основном ее придерживались ученые XIX — начала XX
ст. Среди них следует назвать М. И. Ростовцева [319], Ю.
А. Кулаковского [230, с. 51 — 52], А. И. Маркевича [268,
с. 106], А. Л. Бертье — Делагарда [39, с. 60 — 64]. В числе
современных сторонников ранней даты можно выделить
А. С. Беляева [38, с. 256 — 258], П. Д. Диатроптова [87,
с. 127 — 151], Л. г. Хрушкову [435, с. 393 — 420].
Эта проблема важна и для данного исследования, хотя
она является лишь одной из многих, которые необходимо
рассмотреть в работе для полноты картины
Другим спорным вопросом стала датировка возникновения такой группы памятников как херсонесские расписные
склепы. Исследователи и здесь разделились на две группы.
Первая из них связывает такие погребальные сооружения с
периодом утверждения христианства и датирует временем
не ранее V — VI вв. (наиболее последовательным сторонником поздней даты является В. М. Зубарь, посвятивший
данному вопросу не одну публикацию) [155, с. 4 — 14; 157,
27

с. 18; 170; 146, с. 74 — 88; 166, с. 131 — 136]. Другая группа ученых выдвигает предположение, что склепы могут
быть датированы временем не позднее второй половины
IV — начала V вв. Первым такую дату обосновал М. И. Ростовцев [319, с. 449 — 506]. Сегодня его предположения
разделяют П. Д. Диатроптов [85, с. 34 — 37], И. А. Завадская [110, с. 407 — 413; 111, с. 258 — 288], Л. Г. Хрушкова [435, с. 416 — 419; 561, с. 54], Е. Я. Туровский [398,
с. 189 — 192]. Исследования таких памятников продолжаются и в ближайшее время можно ожидать появления
новых артефактов.
Еще одной проблемой вызвавшей дискуссию, стали
границы средневекового кладбища. Так, Е. Я. Туровский
поддержал тезис А. Л. Якобсона [455] о сокращении территории кладбищ Херсона в средние века [375, с. 11]. В свою
очередь С. Б. Сорочан не согласился с этим взглядом и попытался доказать, что территория средневекового некрополя не сокращалась, причем в средние века не только
использовались позднеантичные погребальные сооружения,
но и создавались новые [350, с. 1031 — 1095].
Таким образом, становится очевидным, что вопрос о
раннехристианской погребальной традиции и обряде оставался без должного научного внимания на протяжении
всей истории археологических исследований херсонесского
некрополя. В тех же редких случаях, когда затрагивали
раннехристианские памятники, внимание сосредотачивалось лишь на нескольких частных вопросах. При этом цели
воссоздать общую картину развития погребального обряда
и пространственной организации кладбищ Херсона на протяжение IV — X вв. не ставилось.
Фактически, есть все основания утверждать, что указанный выше список основных трудов, посвященных христианским погребениям Херсонеса — Херсона исчерпывается.
Этот факт в определенной мере подтверждает актуальность
28

избранной темы работы. При всем объеме накопленного
материала его анализ, систематизация и интерпретация
фактически оставались и остаются за пределами интересов
исследователей. Даже те немногие работы, которые на сегодняшний день существуют, не ставили перед собой цель
обобщенного, полного анализа всего материала и, скорее,
являются указанием возможного направления исследования, при чем приведенные выводы иногда требуют уточнения, переосмысления или полного пересмотра.
В целом, характеризуя источники по рассматриваемой
теме и историографию исследований, необходимо подчеркнуть, что, несмотря на значительное количество памятников (только погребальных сооружений вне города открыто более 3500, не считая комплексов при городских
храмах), их обобщенному анализу и интерпретации в рамках IV — X вв. внимание почти не уделялось. Не смотря на
возросший в последнее время интерес к раннехристианским
погребальным памятникам, в том числе и на территории
Украины [267; 179], материалы херсонесских раннесредневековых кладбищ, при всем богатстве, остаются вне поля
зрения исследователей, и такое положение требует исправления.

1.2. Источники по истории погребальной
традиции и обряда Херсонеса — Херсона
Совокупность источников по истории погребального обряда и традиций раннесредневекового Херсонеса — Херсона
может быть разделена на несколько основных групп.
1.2.1. Археологические источники. Несомненно, основной группой источников являются археологические материалы, полученные при исследованиях погребальных
сооружений. Именно они позволяют интерпретировать
29

религиозную и временную принадлежность комплекса, а
в некоторых случаях и указать на роль покойного в церковной иерархии. Помимо этого, находки из погребений
позволяют, реконструировать элементы погребальной традиции и обряда в ранневизантийском городе, их развитие
и трансформацию.
К сожалению, обработка и публикация материалов некрополя фактически не проводится. Исключение составляют лишь несколько направлений. Так, одним из них
является анализ стеклянных сосудов из гробничных комплексов [73, с. 97 — 261], другой группой источников стали
светильники, встречающиеся в погребальных комплексах
[165, с. 147 — 156].
Некоторые систематизированные обобщенные аналитические данные о христианских погребениях были опубликованы М. И. Ростовцевым [319, с. 439-507], А. Л. Якобсоном
[455, с. 250 — 260], В. Ф. Мещеряковым [270, с. 121 — 144;
271, с. 104 — 105], П. Д. Диатроптовым [87, с. 136,142],
В. М. Зубарем [140; 157, с. 9-18; 146, с. 48 — 98] и С. Б. Сорочаном [350, с. 1031 — 1096].
Во время раскопок христианских храмов в черте города
было открыто множество погребений. Но их обобщающий
анализ пока остается вне поля зрения исследователей. За
исключением ряда упоминаний описательного характера, в
работах, посвященных архитектуре, специальная информация о могилах внутри сооружений и рядом с ними отсутствует. Подобные погребения исследовались поверхностно.
В целом, характеризуя данную группу источников необходимо отметить, что, не смотря на значительный объем
накопленного материала, его системное изучение почти не
проводилось. В связи с этим они не могут иметь решающее
значение для исследуемой темы, поскольку не позволяют восстановить полную картину погребальных традиций
и обрядов жителей ранневизантийского Херсона. В соот30

ветствии с поставленной задачей существует необходимость
привлечения более широкого круга источников, которые
помогли бы раскрыться богатым археологическим материалам
1.2.2. Нумизматические источники. Отдельной группой
могут выступать нумизматические источники, играющие
значительную роль при датировании памятников. Монеты,
имевшие хождение в позднеантичном — раннесредневековом Херсонесе — Херсоне относятся к наиболее изученной группе источников. Среди исследователей посвятивших труды систематизации и анализу нумизматических
материалов необходимо отметить В. А. Анохина [11; 10],
И. В. Соколову [342, с. 86 — 98; 343] В. В. Гурулеву [80
с. 86 — 101], М. И. Золотарева [124].
1.2.3. Письменные источники. Даже для столь значительного периода времени как IV — X вв., количество
письменных источников, рассказывающих об истории города незначительно. При этом тексты, имеющие непосредственное отношение к теме исследования, и вовсе единичны. Главным образом это агиографическая литература.
Характер данного жанра породил немало споров и точек
зрения, от полного принятия и поиска соответствующих
памятников в топографии города до абсолютного отрицания
достоверности.
В числе письменных источников, имеющих немаловажное значение для исследования, необходимо назвать
тексты, посвященные Херсонским епископам. Жития
свв. епископов Херсонских сохранились в семи вариантах: 4 житийных и 3 синаксарных. Их тексты известны
на греческом, грузинском и церковнославянском языках.
Они неоднократно издавались во второй половине XIX —
начале XX вв. [431, с. 134 — 161; 432, с. 141 — 174; 233,
с. 1 — 81; 234; 235; 236, с. 108 — 132; 232; 186, с. 75 —
88]. Необходимо особо отметить собрание греческих и
31

славянских текстов Житий, опубликованное профессором
П. Лавровым [232]. Значительный вклад в их перевод,
комментирование и изучение внес академик В. В. Латышев [233, с. 1 — 81; 234; 235; 236, с. 108 — 132; 186,
с. 75 — 88]. Основное внимание в исследовании он уделил
критическому анализу, сопоставлению и датировке источника [428, с. 248]. Два варианта текста с новыми подробными комментариями были опубликованы в качестве
приложения к монографии С. Б. Сорочана «Византийский
Херсон» [350, с. 1255 — 1281]. Пользуясь историко-топографическим и археологическим ключом, исследователь
убедительно обосновал время создания источника третьей
четвертью VI в. Тексты Житий свв. епископов Херсонских содержат целый ряд важных данных, позволяющих
с некоторой долей вероятности восстановить религиозную
и политическую ситуацию в городе в период возникновения и становления христианской общины. Помимо этого,
они содержат указания на ряд ориентиров, при помощи
которых можно восстановить некоторые топографические
подробности херсонесских кладбищ, по крайней мере, позднеантичного — ранневизантийского периодов.
Не меньший интерес представляет текст «Мартирия св.
Мартина». Он был составлен, вероятно, одним из людей,
близко знавших Папу Мартина I. В источнике сообщаются
подробности, позволяющие определить место погребения
святого: «при храме Девы Марии, именуемом Влахернским», кроме того, упоминается о «святых могилах», расположенных в его окрестностях [350, с. 1302 — 1307].
Немаловажными источниками являются тексты, посвященные миссии Константина Философа и обретению мощей св. епископа Климента Римского. К ним относятся
Μαρτυριον του ‘αγιον Κλήμεντος неоднократно переводившийся
на старославянский язык [232, с. 13-19, 19-24, 109-114,
115-121, 121-125], Слово св. Ефрема, епископа Херсонско32

го, о чуде св. Климента над отроком [232, с. 25-30, 36-46;
431, с. 134-148], Vita cum translatione S. Clementis [232,
с. 142-147], Житие и перенесение (мощей) св. Климента
(так называемая «Италийская легенда») [106, 327-342;
107, 215-225], Слово на перенесение мощей св. Климента,
включенное в состав Четьи Минеи митрополита Макария
[338, с. 319-326; 232, с.127-139; 427, с. 246-256], а также
документа первой половины XVI в., находившегося в числе рукописей библиотеки Московской Духовной Академии
[427, с. 246-256]. Указанные сочинения содержат редкие
сведения о традициях, связанных с местным почитанием
святых, об особенностях богослужения, позволяют с долей
вероятности идентифицировать некоторые храмы Херсона,
их мемории и мартирии.
Интересные факты, связанные почитанием мест погребения святых, сохранило свидетельство Феодосия Африканского (около 530 г.), в котором говорится о традиционном
ежегодном паломничестве на место гибели св. Климента в
день его памяти [413, с. 5, 17-18]. Хотя текст неоднократно
дополнялся вплоть до VIII в., детали описания паломнического шествия херсонитов к святым мощам позволяют
предположить, что эта давняя христианская традиция являлась неотъемлемым элементом почитания св. Климента
в Херсоне.
Несмотря на малочисленность и специфический характер, письменные источники содержат важную информацию
о религиозной жизни жителей города, некоторые факты,
связанные с организацией и функционированием городских
кладбищ, в том числе и о сакральных, и привилегированных погребениях при культовых сооружениях. Недостаточная информативность письменных свидетельств отчасти
восполнима привлечением других видов источников.
1.2.4. Эпиграфические источники. Особой группой являются памятники христианской эпиграфики. В своем
33

большинстве они сосредоточены в фондах и экспозиции
средневекового отдела музея Национального заповедника
«Херсонес Таврический». В первую очередь, это надгробия, содержащие эпитафии. В результате археологических
раскопок на территории херсонских кладбищ была собрана
коллекция, включающая около 30 средневековых надгробий или памятников, которые могут быть к ним отнесены
[см.: Прил. В]. Но в отличие от античных предшественников, средневековые памятники не часто содержат даже
лаконичные эпитафии. В большинстве случаев это лишь
упоминания имени покойного, иногда христианская формула «Свет. Жизнь».
Вместе с тем на территории некрополя сохранился,
целый ряд артефактов, относящихся к данной группе источников. К ним относят раннехристианские росписи и
граффити из погребальных сооружений. Среди них следует особо отметить эпитафию семи женщин, которая начертана внутри склепа № 1431, открытого в 1902 г. [221,
л. 82 — 83, рис. 88, 89]. Отдельно необходимо остановиться
на расписных раннехристианских склепах. На сегодняшний день известно более десяти таких памятников, относящихся к ранневизантийской эпохе. Значительная их часть
была описана в работе М. И. Ростовцева [319], сведения о
двух склепах, открытых международной экспедицией под
руководством В. М. Зубаря, были опубликованы в монографии «От язычества к христианству» [146]. В 2006 г. во
время охранных раскопок на территории некрополя были
исследованы два склепа, содержащие раннехристианские
росписи и надписи — эпитафии в честь Аристона и Димитрия [398]. А. Ю. Виноградов опубликовал эти тексты в
рамках исследования посвященного надписям, открытым
в районе загородного монастыря Богородицы Влахернской
[568, с. 226 — 249]. Исследования на данном участке некрополя продолжаются.
34

1.2.5. Антропологические источники. К отдельной группе памятников может быть отнесен антропологический
материал, полученный в результате раскопок херсонских
кладбищ. Исследование этих материалов помогло бы проследить многие процессы, происходившие в херсонском обществе на протяжении средних веков. Так, изучение костных останков позволяет получить обширную информацию о
жизни покойного, его этнической, имущественной, а в некоторых случаях даже профессиональной принадлежности,
о рационе питания, наследственных заболеваниях. Однако,
человеческим останкам долгое время не уделялось должного внимания. Об этом в 1886 г. писал А. П. Богданов:
«В сущности, дело святотатственное, преступление против
священных обязанностей науки — относиться к древним
остаткам Крыма и прилегающих к нему местностей так,
как это делается еще теперь, и на что ученый мир смотрит
чересчур снисходительно» [цит. по: 68, с. 10]. Несомненная заслуга А. П. Богданова заключается в том, что он
первый обратил внимание на важность сбора и изучения
антропологического материала будущими исследователями,
ему принадлежит и первое описание черепов из Херсонеса. К сожалению, принципиально ситуация с тех пор мало
изменилась.
В 1940 г. вышла статья Е. В. Жирова, посвященная
изучению искусственно деформированных черепов, среди
которых упомянуты и херсонесские. Эта работа является
практическим пособием для выделения типов деформаций,
хотя и не имеет прямого отношения к исследованию населения собственно Херсонеса [104, с. 81 — 88].
В 1948 г. была опубликована монография г. Ф. Дебеца
«Палеоантропология СССР». Один из разделов этой книги
посвящен изучению антропологического состава населения
средневековых городов Крыма, в том числе и Херсонеса.
Автор представил предварительную характеристику хер35

сонесских краниологических материалов, которая представляется лишь небольшой справкой в общем объемном
труде [84].
В 1973 г. появилась монографияГ. П. Зиневич «Антропологические материалы средневековых могильников Юго —
Западного Крыма». Данная работа стала первой попыткой
обобщения всех данных по антропологии юго — западного Крыма, в том числе и Херсонеса — Херсона. Впервые
материалы херсонесского некрополя с конца античной
эпохи вплоть до позднесредневекового времени включительно стали предметом исследования. Наиболее ранняя
из изученных Г. П. Зиневич серий Херсонеса происходит
из склепов и относятся к IV в. [121, с. 143], но, учитывая специфику коллективных погребальных сооружений,
верхняя хронологическая граница включила IX в. Автор
подчеркнула относительную однородность изученных остовов. Погребеные принадлежали большой европеоидной
расе, хотя отмечалось присутствие и монголоидов. Сравнительный анализ привел к выводу о этническом сходстве
жителей византийского Херсона и соседних территорий
(по материалам могильников у с. Скалистое, с. Заветное).
Не исключалось и участие тавров в этногенезе населения
эпохи раннего средневековья [121, с. 154, 155].
В 80 — 90-х гг. ХХ в. были опубликованы новые антропологические материалы, относящиеся к средневековому периоду истории города [277, с. 182 — 183; 278,
с. 141 — 153; 279, с. 113; 280, с. 86 — 87; 281, с. 70 -75;
172, с 132 — 134]. Однако отсутствие должного внимания
к данному вопросу со стороны исследователей привело к
безвозвратной утрате значительного количества останков
из погребений Херсона. В настоящее время исследование
антропологического материала в НЗХТ начинает принимать
системный характер под руководством А. В. Иванова [174,
с. 75 — 87; 173, с. 1627 — 1639].
36

В целом, необходимо отметить, что процесс формирования и развития христианского погребального обряда в
позднеантичном — раннесредневековом Херсонесе — Херсоне остается слабо изученным. Письменные источники единичны и в большинстве своем носят косвенный характер,
позволяя лишь уточнить некоторые отдельные подробности. Основную массу составляют археологические материалы, полученные при раскопках более 3500 погребальных
сооружений. Средневековые памятники по ряду причин
оставались вне поля зрения исследователей, даже те редкие
работы, которые посвящены христианским погребениям,
зачастую носят обзорный или констатирующий характер,
не отличаются глубиной. Что касается антропологического материала, то его исследования в большинстве случаев
и вовсе не производились, а отдельные публикации лишь
подчеркивают необходимость системного изучения вопроса. Лишь использование различных групп источников, их
совместный анализ может позволить восстановить картину
становления и развития погребальной традиции и обрядов
ранневизантийского провинциального города, каким являлся Херсон.

37

2. Погребальная традиция и погребения
раннехристианского Херсонеса IV — V вв.
Распространение христианства стало мировоззренческой
революцией, которая привела к изменению отношения не
только к жизни, но и к смерти. Такая трансформация восприятия окружающего мира не могла не повлиять на весь
уклад жизни горожан. Переворот в сознании нашел свое
отражение и в наиболее консервативной сфере — в погребении, погребальной традиции и обряде.
Период распространения христианства и возникновение
общины, постепенное укрепление ее роли среди горожан и
окончательная победа новой религии в Херсонесе — Херсоне совпадают со временем формирования христианской
погребальной традиции и обряда в целом. В этой связи
город представляет особый интерес, поскольку внедрение
нового мировоззрения можно проследить в погребениях на
городских кладбищах. Вместе с тем необходимо отметить,
что выделение раннехристианских погребений из общей
массы является крайне сложной задачей, зачастую не имеющей однозначного решения.
Возникает необходимость рассмотреть процесс формирования раннехристианского кладбища как религиозного,
мировоззренческого, социального, экономического явления
в Херсонесе — Херсоне на переломе эпох, проследить его
топографию, а также возникновение и развитие христианского погребального обряда и традиций, связанных с
похоронами, раскрыть суть происшедшей трансформации
восприятия смерти, отношение к ней херсонеситов в период
перехода от античности к средневековью.
Для этого необходимо рассмотреть ряд частных вопросов. Во-первых, уточнить время появления христианской
38

общины, а, следовательно, и первых христианских погребений. Во-вторых, раскрыть процесс формирования христианского кладбища в позднеантичном — ранневизантийском
Херсонесе, его пространственную и сакральную географию
и организацию. В-третьих, проследить развитие погребального обряда и традиции, связанной с похоронами в IV —
V вв. и, как итог, попытаться выявить новое восприятие
смерти жителями города.
Хронологические рамки раздела определяются кругом
рассматриваемых вопросов. В конце III — IV вв. появляются первые христианские памятники на территории
некрополя, а уже в VI в. Херсонес — Херсон становится
христианским центром, через который происходит распространение новой веры на территории Юго — Западного
Крыма, центром малого паломничества и церковной инфраструктуры. Именно к этому времени можно отнести
формирование херсонсесского христианского кладбища как
целостного комплекса.

2.1. Возникновение раннехристианского
кладбища в Херсонесе
Начало формирования христианского кладбища в позднеантичном Херсонесе напрямую связано с распространением христианства и возникновением новой религиозной
общины. При всей аксиоматичности приведенного утверждения, оно нуждается в углубленном исследовании.
2.1.1. Формирование христианской общины. Вопрос
проникновения, распространения и утверждения христианства в Херсонесе — Херсоне, несмотря на более чем столетнее изучение, остается спорным. Историография данной
проблемы отражает общую противоречивость этой темы
[427, с. 140 — 180; 233, с. 1 — 81; 236, с. 108 — 112, 442,
39

с. 13 — 29; 186, с. 75 — 88; 319; 455; 452, с. 96 — 104;
197, с. 55 — 64; 271, с. 100 — 108; 270, с. 121 — 144; 35,
с. 114 — 126; 87, с. 127 — 151; 155, с. 3 — 14; 167; 157,
с. 8 — 29; 438, с. 545 — 561; 146; 430, с. 556 — 628; 166].
Наиболее спорным моментом остается вопрос о времени
распространения нового учения в городе и о времени создания христианской общины.
Мнение специалистов разделилось между концом IV —
V вв. (В. Ф. Мещеряков [271, с. 100 — 108; 270, с. 121 —
144], В. М. Зубарь [155, с. 4 — 14; Зубарь, 167; 157,
с. 8 — 29], М. И. Золотарев [127, с. 15 — 21], И. А. Завадская [110, с. 410 — 411], К. Цукерман [438, с. 545 — 561],
С. Б. Сорочан [354, с. 157]) и концом III — IV вв. (М. И. Ростовцев [319, 1914], Ю. А. Кулаковский [230, с. 51 — 52],
А. И. Маркевич [268, с. 106], А. Л. Бертье — Делагард [39,
с. 60 — 64], С. А. Беляев [38, с. 256 — 258], П. Д. Диатроптов [87, с. 127 — 151], Л. Г. Хрушкова [437, с. 169]).
Причин столь существенных расхождений во мнениях
достаточно много. Среди них следует выделить наиболее
значимые.
1. Во всем мире не так много памятников христианства
I — IV вв., причем даже в центрах, где ранняя дата христианизации не вызывает сомнений. Примером может служить
ряд памятников Восточного Причерноморья. В районе позднеантичного Питиуса (Пицунда), рядом с кафедрой епископа Стратофила (его подписи стоят под всеми решениями
Никейского собора 325 г.), открыт позднеримский некрополь, где христианские находки также единичны. Однако
широкое распространение христианства в этом районе не
вызывает сомнений [455, с. 38 — 45; 437, с. 170].
2. Необходимую информацию мог бы дать херсонесский
некрополь, но, к сожалению, значительная его часть раскапывалась с использованием несовершенных методик. Тому
есть множество оправданий, но непреложным следствием
40

является факт, что не всегда и не везде происходила точная фиксация находок, многое из материалов оказалось утрачено, самое главное, недостаточно аккуратно задокументировано. Нередко в отчетах конца XIX — начала XX вв.
встречается условное деление материала на античный и
средневековый, без привязок к более точным датам. Как
следствие, возникла сложность датирования погребений и
их обрядовой атрибутации.
3. Существенной проблемой является также тот очевидный факт, что большинство погребальных сооружений использовались многократно. Античные и римские могилы и
склепы продолжали служить для христианских погребений.
Это приводит к сложностям в датировке и интерпретации таких комплексов. К тому же многие гробничные сооружения
использовались вплоть до х в. и даже позже. Многократные
дозахоронения (иногда число погребенных могло исчисляться
несколькими сотнями [386, с. 98 — 99, рис. 92 — 93; 308,
с. 168 — 169]) и вмешательство искателей кладов существенно усложнили задачу интерпретации материала, а в некоторых случаях сделали ее просто не решаемой.
4. Анализ материалов некрополя показал, что из 3500
погребальных сооружений 2954 (около 85%) составляют
могилы, которые по времени распределяются следующим
образом: к классическому и эллинистическому времени относится 475 (13,5 %); к первым векам нашей эры — 1310
(37,5 %); к периоду раннего средневековья — 12 (0,34 %);
время сооружения 1157 (34 %) могил, ввиду отсутствия
сопровождающего инвентаря, точной датировке не поддается [см.: Прил. А, табл. 1]. Таким образом, в более чем
45 % погребальных сооружений определить религиозную
принадлежность похороненных нет возможности.
5. Раннехристианские погребения нередко содержали
погребальный инвентарь. Следует учесть, что среди явно
христианских могил первых веков такое явление встре41

чается довольно часто [484, р. 158; 402, с. 7 — 30; 292,
с. 17 — 18; 34, с. 75; 74, с. 402 — 406]. Христианская погребальная традиция и обряд в рассматриваемый период
времени только формировались [34, с. 75], поэтому строить
заключение только на основании или отсутствии погребального инвентаря некорректно.
6. На сегодняшний день ничего неизвестно о херсонесских христианских культовых сооружениях, которые относились бы к III — IV вв., Это не противоречит гипотезе
о существовании христианской общины в этот период, т.к.
исследователями нередко отмечалось, что до IV в. в качестве мест богослужения могли выступать комнаты в частных домах [83, 118]. Ярким примером служат памятники
Дура — Европос [525; 496]. Кроме того, следует учитывать,
что в VI — VII вв. на территории Херсонеса проводились
масштабные строительные работы [подр. см.: 350, с. 711 —
716], результатом которых стало бесследное исчезновение
значительного количества построек более раннего времени,
или они претерпели существенную перестройку, полностью
изменившую их облик. Поэтому говорить о строительстве
или отсутствии церквей в IV в. можно только предположительно.
Приведенные выше соображения наглядно демонстрируют тонкость и противоречивость затронутой проблемы. Решающую роль могли бы сыграть письменные источники, но
они специфичны и их количество ограничено. В основном
это тексты Житий святых, посвященные жизнеописанию
св. апостола Андрея Первозванного, св. Климента Римского, свв. епископов Херсонских. Эти источники требуют
критического рассмотрения, уточнений, в том числе и в
датировках. Они не создавались как исторические трактаты, их нельзя воспринимать однозначно, и каждый из
них нуждается в глубоком, сравнительном исследовании
[подр. см.: 83, с. 24].
42

Тем не менее, несмотря на сложности, анализ совокупности имеющихся памятников все же позволяет с достаточной вероятностью установить время возникновения
христианской общины в Херсонесе — Херсоне [подр. см.:
419, с. 83 — 89].
Согласно церковной традиции и агиографическим источникам, первыми проповедниками христианства в Херсонесе
были св. апостол Андрей Первозванный и св. епископ Климент. Не позднее 20-30-х гг. IX в. константинопольским
монахом Епифанием были написаны «Деяния и хождения
святого и всехвального апостола Андрея, соединенные с
похвалой». Автор текста повторил в конце VIII или в первой четверти IX вв. легендарный путь апостола в Крыму и
побывал в Херсонесе, где в 60-х гг. I в. Андрей, по словам
агиографа, передавшего предание, «… оставался долгое время» [53, с. 215 — 295; 59, с. 24 — 26; 175, с. 47 — 48; 350,
с. 1379 — 1380]. Существуют и более ранние упоминания о
проповеди св. апостола Андрея в Скифии (труды Арнобия
и Тертуллиана), но в них отсутствуют упоминания о Херсонесе [437, с. 169; 60, с. 348 — 368]. В 94 г. н.э., согласно
преданию, в Херсонес в изгнание прибывает епископ Римский Климент. Он был видной фигурой среди сторонников
нового учения, составленные им послания в Церкви первых
веков почитались наряду с апостольскими.
Впервые упоминания о мученической гибели св. епископа Климента присутствует в «Церковной истории» Руфина,
писателя начала V в. [238, с. 80]. Подробности деятельности епископа в городе (создание 75 церквей, обращение
в новую веру по 500 человек ежедневно) появляются в более поздних версиях Житий [442, с. 83, 125 — 137]. Подобные преувеличения, несомненно, являются попыткой
подчеркнуть достоинства святого и типичны для агиографии. Сам текст Жития — это не только и даже не столько
биография, сколько нравоучительное повествование. Писа43

лось оно, разумеется, не для историков, но в определенной
мере представляет несомненный интерес. Так, рассказывая
о 75 церквах, автор Жития имел в виду не сооружения,
а скорее, церкви как собрания, общины верующих или,
возможно, о семьях христиан. Собственно христианская
община могла включать в себя лишь нескольких человек:
«Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» [Мф 18:20]. Нет оснований отказывать в существовании подобной гипотезе.
Между тем отсутствие христианских артефактов первых
веков зачастую трактуется как полное отсутствие христиан в Херсонесе. Не следует забывать, что христианство
только начало свой путь, поэтому о значительном, легко
улавливаемом следе не может быть и речи, в мире не так
много памятников христианства I — II вв. Вместе с тем в
пользу возникновения общины адептов новой веры может
косвенно говорить факт наличия тесных экономических
связей Херсонеса с провинциями Римской империи и, особенно с Малой Азией [181, с. 57 — 59], где христианство
распространялось достаточно быстро и ко II в. уже имело
широкое влияние [43, с. 253 — 258; 83, с. 122 — 124; 293,
с. 79 — 81; 525; 45, с. 58 — 73]. Таким образом, гипотеза о
том, что в конце I — начале II вв. херсонеситы имели возможность познакомиться с учением Христа, допустима.
Согласно сохранившимся письменным свидетельствам в
«300 году Иерусалимский Патриарх Ермон (303 — 313 гг.)
для Евангельской проповеди разослал в разные страны многих епископов. Двое из них, Ефрем и Василей, прибыли в
Херсонес и насаждали там Слово Божие». Так начинается
легендарный рассказ о миссионерской деятельности свв.
епископов Херсонских [350, с. 1256]. Проповедь епископа Василея натолкнулась на противодействие. Более того,
ему приходилось скрываться. В данном случае источник
середины — третьей четверти VI в. дает веские основания
44

предполагать, что христиане в городе в IV в. уже были.
В пользу данной точки зрения косвенно свидетельствует тот
факт, что сам епископ Василей вряд ли мог укрыться от
преследователей, по всей видимости, ему кто-то помогал,
возможно, это могли быть представители местной общины.
Кроме того, когда в Житии рассматривался легендарный
вопрос о воскрешении мальчика, в тексте источника упоминалось присутствие с епископом двух священников [350,
с. 1259]. Не исключено, что они были из числа местной
церковной общины, поскольку агиограф не упоминает о
прибытии с Василеем других иереев.
Чудо, совершенное Богом по молитвам св. Василея, привело к обращению в христианство некоторых представителей городской знати и их родственников. Но, по утверждению составителя Жития, христианским Херсонес, тем не
менее, не становится, а сам епископ Василей принимает
мученическую смерть.
Важен вопрос о датировке указанных агиографом событий. Текст памятника сообщает, что они происходят в период правления императора Диоклетиана (284 — 305 гг.),
более того, называется 16 — й год правления, что соответствует 300 г. [350, с. 1256, 1275]. Но епископ Иерусалимский Ермон (Гермон, Гермоген) возглавлял кафедру с
18–го г. правления Диоклетиана (302 г.) [442, с. 20; 350,
с. 1256], к этому же времени относится волна гонений на
христиан. Несмотря на столь очевидные хронологические
привязки, указанные даты вызывают обоснованную критику со стороны специалистов [270, с. 121 — 144; 157,
с. 8 — 29; 438, с. 545 — 561; 166, с.68]. На сегодняшний
день нет фактов, позволяющих однозначно датировать эти
события. Бесспорно лишь одно, что они произошли задолго
до 80 — х гг. IV в. Во II Вселенском соборе (381 г.) принимал участие Херсонесский епископ Евферий (Эферий), что
говорит о существовании к этому времени Херсонесского
45

епископства [110, с. 418]. Существует упоминание о Херсонесском епископе Филиппе на I Вселенском соборе, однако его имя фиксируется лишь в некоторых поздних списках, что вызвало у специалистов недоверие к подлинности
этих упоминаний [51, с. 14, 22; 270, с. 131; 157, с. 21; 438,
с. 546; 166, с. 64 — 67].
Присутствие христиан на территории Северного Причерноморья в III — IV вв. имеет археологическое подтверждение. Наиболее ранний материальный след такого рода был
открыт в Пантикапее — Боспоре, где найдено прочерченное
по обмазке цистерны изображение креста, датированное
II в. н.э. [394, с. 51 — 56]. Разумеется, это изображение
не может трактоваться однозначно и само по себе не говорит о значительном распространение христианства. Но
есть основания полагать, что община на Боспоре тогда уже
могла существовать [448, с. 46 — 51]. Тем более, что среди участников I Вселенского собора (325 г.) упоминается
епископ Боспорский Кадм. Помимо этого, в апостольских
списках (IV в.) упоминается о проповеди на Боспоре апостола Симеона Зилота. Данный тезис убедительно обосновал
А. Ю. Виноградов [61, с. 55 — 57].
Что касается позднеантичного Херсонеса, то здесь с середины III в. обряд кремации в погребениях постепенно
вытесняется трупоположением. Традиционно такие изменения связывают в первую очередь с распространением
среди горожан синкретических, восточных религиозных
культов, требовавших сохранения тела для будущей жизни
[146, с. 54; 440, с. 10; 48, с. 250 — 251]. Но с не меньшим
основанием этот факт может свидетельствовать и о появлении христиан. Кризис полисного устройства общества и
вместе с тем идеологии мог стать плодородной почвой для
распространения нового учения. Потеря старых идеалов
вела к активному поиску новых. Так происходило по всей
Римской империи и, соответственно, могло происходить и
46

в Херсонесе. Несомненно, горячая проповедь христианства, сам образ жизни и верность, вплоть до мученической
смерти столь почитаемых святых, не могли не привести к
появлению, пусть небольшого числа, сторонников нового
учения среди горожан.
Среди погребений херсонесского некрополя более 45 %
(от числа всех открытых) безинвентарные [см.: Прил. А,
табл. 1], что не позволяет определить религиозную принадлежность погребенных. Наличие в могиле христианской
символики или крайне редких христианских атрибутов
явно носило случайный, а не систематический характер
[437, с. 169].
Во время исследования погребальных комплексов первых веков был сделан ряд интересных находок. К их числу
относятся известные кубки с надписями «пей, радуйся».
Рассматривая надпись, Э. И. Соломоник высказала предположение, что она могла быть раннехристианской: кубки с аналогичными текстами использовались для Святого
Причастия [345, с. 73 — 74]. Исследовательница приводит
также краснолаковое блюдо III — IV вв. с изображением
павлина, клюющего виноград, и надписю, которую она
восстановила как «да будет милостив ко мне Бог» [345,
с. 73 — 74]. В. М. Зубарь, выступил против такой интерпретации, указывая, что надпись могла быть частью языческого монотеистического культа, распространенного в этот период в Херсонесе [146, с. 49 — 50;]. Т. Н. Шевченко видит
в них указание на местериальные культы [440, с. 10].
В христианстве первых веков изображения изобилуют
символами, к примеру, павлин, клюющий виноград, вполне резонно может трактоваться как аллегорическое изображение вкушения учения Христа. В текстах Нового Завета
часто встречается упоминание виноградника, винограда
как аллегорических образов («Я есмь истинная виноградная лоза, а Отец Мой — виноградарь» [Ин 15:1]). В свою
47

очередь, павлин не редко выступал как символ бессмертия
[402, с. 52].
Среди находок, сделанных в погребениях, относящихся к III — IV вв., встречается значительное количество
светильников. Разумеется, сами светильники нельзя считать исключительно христианским атрибутом погребения,
они были заимствованы в языческой традиции, однако
их значение в первые века н.э. трансформировалось [402,
с. 191; 480, р. 261; 165, с. 147 — 156]. Некоторые из них
содержат на щитке изображение рыбы [фонды НЗХТ. инв.
№ 8842/2; 49/36898]. Такие находки в погребениях следует рассматривать как указание на христианское вероисповедание погребенных [402, с. 56; 545, с. 430]. С христианским символом можно отождествлять и изображение
четырехлепестковой розетки на щитке [545, с. 430]. Такой
светильник был обнаружен в погребении на ул. Островского, в 500 м от Западной оборонительной стены Херсонеса
[142, с. 118, рис. 6.2.]. Подобные находки не единичны.
Кроме того, необходимо учитывать особенности погребальной традиции. Многие склепы, как форма коллективного погребения, использовались на протяжении столетий.
В позднеантичное время они представляли собой семейные
гробницы. Смена же религиозных представлений семьи не
приводила к смене погребальных сооружений.
Современные исследователи фиксируют в Херсонесе
наличие адептов иудаизма. Свидетельством такого присутствия считается известняковая прямоугольная плита с вырезанным в центре семисвечником на подставке,
пальмовой ветвью слева и изогнутым рогом справа [347,
с. 119 — 125]. Плита была обнаружена в фундаменте кладки апсиды базилики 1935 г. [347, с. 119 — 125]. На отдельных обломках штукатурки из раскопок 1950 г. были
прочерчены надписи-граффити на древнегреческом языке
и иврите, их список был дополнен при дальнейших ис48

следованиях. Из греческих надписей удалось прочитать
еврейские имена — Енох, Иуда, Исайя [347, с. 119 — 125],
в одной из надписей на иврите содержится слово «Иерусалим» [284, с. 57 — 62]. Это послужило основанием для
предположения о существовании на месте базилики 1935
года синагоги.
А. И. Романчук подвергла такое предположение резкой
критике, указывая на спорность приведенных аргументов и
на недостаточную обоснованность выводов [314, 393 — 407].
Учитывая, что в Херсонесе христианство, согласно Житиям
епископов Херсонских, проповедовали иерусалимские миссионеры, можно говорить о том, что первыми христианами
были выходцы из Малой Азии, и это легко объясняет наличие надписей на иврите. В любом случае сложно делать
сколько-нибудь определенные выводы на основании столь
неоднозначных фактов.
Приведенные выше факты позволяют утверждать, что
первое знакомство с новым учением могло произойти еще в
первые века н.э., но христианская община сформировалась
лишь к концу III — началу IV вв. и была немногочисленной и маловлиятельной.
2.1.2. Крещение херсонеситов и возникновение епархии.
К 80-м гг. IV в. город стал центром епископской кафедры, что свидетельствует об определенном месте Херсонесской христианской общины в системе церковной иерархии. Влияние ее росло, хотя его еще было недостаточно
для окончательной победы [374, с. 23; 350, с. 1255 — 1274,
1274 — 1281]. Остается неразрешенным вопрос, когда это
произошло. Ключевым событием, согласно письменному
источнику, стало прибытие в город св. епископа Капитона.
Дискуссия вокруг определения времени приезда продолжается уже долгое время. В пользу более ранней даты, 325 г.,
говорят Жития свв. епископов Херсонских [374, с. 28; 350,
с. 1255 — 1274, 1274 — 1281]. Более позднюю дату обосно49

вывают в своих работах К. Цукерман [438, с. 548 — 549]
и В. М. Зубарь [122, с. 68 — 74]. Одним из непреложных
аргументов является надежно документированное упоминание епископа Евферия (Эферия), предшественника епископа Капитона, среди участников ІІ Вселенского собора,
который происходил в 381 г. Впрочем, нельзя полностью
исключать вероятность, что речь могла идти о двух разных людях, носивших одинаковое имя и возглавлявших
херсонесскую общину в разное время.
Согласно текстам всех списков Жития, епископ Капитон
прибыл в Херсонес из Константинополя в 325 г. Агиограф
упоминал, что он приплыл на корабле с 500 стратиотами
под началом Феоны [350, с. 1270], вероятно, направленных
для усиления местного гарнизона. Епископ Капитон, сменивший на Херсонесской кафедре Евферия, начал активно
проповедовать христианство среди горожан. Источник однозначно говорит о наличии христиан, которые встречали
епископа.
Между архиереем и язычниками произошел спор, закончившийся испытанием, которому подвергся Капитон.
Победа в диспуте св. епископа, и чудо, явленное в печи
привели к обращению в христианство большой части горожан. Согласно источнику херсонеситы разобрали свою
главную святыню, храм Девы в Парфеноне, и построили
на его месте базилику св. апостола Петра [350, с. 1255 —
1274, 1274 — 1281].
Рассмотрев все вышесказанное, можно утверждать, что
процесс распространения христианства среди жителей позднеантичного Херсонеса был сложным и длительным. Теоретически, первое знакомство херсонеситов с христианством могло произойти уже в первые века. Существование
незначительной общины подтверждается археологически с
конца III в. Но большинство горожан приняло новую религию только в 80 — 90 гг. IV в.
50

2.1.3. Формирование христианского кладбища. С конца IV в., среди памятников некрополя происходит заметный рост количества находок, связанных с присутствием
христиан. Если такие артефакты ІІІ — IV в. единичны,
то с конца IV — начала V вв. в этом плане, несомненно,
происходят резкие изменения. Так, следует указать ряд
светильников конца IV — V вв. с изображениями крестов
или с ручками в виде креста [353, с. 159 — 211].
В это же время строятся и первые церкви. По крайней
мере, можно предположить существование раннего храма
на месте базилики 1935 г. [114, с. 94 — 105; 350, с. 1012,
прим. 1247]. В Житии упоминается о строительстве храма
св. апостола Петра, который, видимо, начал действовать в
городе одним из первых в конце IV в. Впрочем, нивелировка местности под строительство Восточной базилики в
конце VI в. не оставила от него и следа. Есть основания
предполагать, что церковь на месте Восточной базилики и
была житийным храмом во имя апостола Петра, таким образом, став своеобразным памятником раннего этапа христианизации Херсонеса [352, с. 3 — 6; 350, с. 875 — 886].
Археологические раскопки на территории Херсонеса
открыли ряд памятников скульптуры IV — V вв., которые могли принадлежать убранству ранних христианских
храмов. В их числе фрагмент скульптуры IV в. «Чудовище, пожирающее рыбу» [фонды НЗХТ, инв. № 3415; 197,
с. 57 — 58; 56, с. 21]. В экспозиции средневекового отдела
Херсонесского музея находится фрагмент статуи IV — V вв.
«Добрый Пастырь» [фонды НЗХТ, инв. № 3395; 395, с. 23;
Колесникова, 1974, с. 58 — 59; 56, с. 22] и фрагменты
цветных рельефов с изображением фруктовых деревьев
(символы райского сада) [фонды НЗХТ, инв. № 4206; 56,
с. 23.], рыб (символ Христа) [фонды НЗХТ, инв. № 4231;
56, с. 24.], виноградного куста (символ вечной жизни) [фонды НЗХТ, инв. № 275/37151; 56, с. 25].
51

Возросшая и укоренившаяся в городе христианская община нуждалась в храмах. Культовое строительство было важно
для укрепления позиции христианства не только в Херсонесе, но и на Крымском полуострове в целом. Подтверждение
тому можно найти в крещении сарматской или аланской
знати. Во время исследования западного и восточного участков херсонесского некрополя был открыт ряд раннехристианских захоронений представителей алано — сармат, на что
указывают черепа с характерной деформацией, с вытянутым
назад затылком, со сплющенным затылком, со скошенным
лбом, с желобками на темени и лбу [21, с. 237 — 254; 138,
л. 3 — 13]. Известно, что представители этих народов населяли ближайшую округу Херсона, проникали и в сам город [174, с. 75 — 87]. Кроме того, среди находок некрополя
фиксируются «готские» пряжки с изображением креста. Это
свидетельствует о том, что среди христиан ранневизантийского Херсона были и окрестные готы, союзники Империи
[21, с. 237 — 254]. Важную роль в процессе христианизации
играла романизированная городская верхушка.
V в. стал периодом победного шествия христианства
по всей Империи. Государство переживало подъем. Перед
властью стояло множество задач, среди важнейших — укрепление границ от нашествия «варваров». Немалое значение в этом играло распространение христианства среди
соседних народов [52, с. 80 — 85; 229, с. 268 — 271; 404,
с. 39 — 41]. В данной ситуации особое значение имел приморский Херсонес — Херсон. Город, расположенный на окраинной границе Империи, играл особую стратегическую
роль в проведении византийской политики не только в
Таврике, но и во всем причерноморском регионе. Усиление роли Церкви должно было повысить здесь авторитет
и влияние христианской Империи.
К концу этого периода в городе возводились величественные базилики. Есть веские основания утверждать, что
52

основную массу их построили во второй половине VI — первой половине VII вв. [318, с. 60 — 86; 350, с. 680 — 1031;
114, с. 94 — 105; 113, с. 304 — 311; 115, с. 327 — 343]. По
всему городищу сносились старые постройки, нивелировалась местность под новое строительство. Город переживал
подлинный «строительный бум».[подр. см.: 350, с. 690].
Столь масштабные общественные работы требовали существенных капитальных вложений. Вероятно, большую
роль в финансировании играли местные жертвователи,
ктиторы, а часть средств могла выделяться Константинополем (видимо, за счет отчислений из взимаемых в городе
налогов), на строительство шли и доходы от имущества
Херсонесской Церкви. Так или иначе, такое строительство
не могло не свидетельствовать о возрастание роли Церкви
в жизни херсонеситов.
К этому времени херсонесское христианское кладбище
окончательно сформировалось как социально — религиозный институт, игравший значительную роль в жизни горожан ранневизантийского провинциального города, каким
ко второй половине V в. стал Херсонес, все чаще именуемый в источниках как Херсон [430, с. 520 — 545; 350,
с. 588 — 595].
В целом есть все основания утверждать, что начало
формирования христианского кладбища в позднеантичном
Херсонесе может быть отнесено к концу III — началу IV вв.
Однако, христианское кладбище как целостная организация, включавшая в себя помимо погребальных сооружений,
кладбищенские церкви, часовни, в которых совершались
погребальные службы, сложилось лишь к концу V в. Оно
наследовало территорию античного некрополя, сохранив
его очертания и планировку. К этому же времени может
быть отнесено и становление раннехристианского погребального обряда и традиции.
53

2.2. Формирование раннехристианского
погребального обряда и традиции
в Херсонесе
Вопрос формирования раннехристианского погребения
как целостной, религиозной и символической системы весьма сложен не только в отношении памятников Херсонеса — Херсона. Этот вопрос требует глубокого, подробного
рассмотрения, поскольку ни специалисты в области истории Церкви и богословия, ни археологи не уделяли ему
должного внимания, в лучшем случае косвенно затрагивая его в рамках иных проблем. Для решения этой задачи
необходимо остановиться на рассмотрении формирования
христианского погребения в течение первых веков существования нового учения.
2.2.1. Особенности первых христианских погребений.
Перед тем, как ставить вопрос о раннехристианских погребениях на территории некрополя Херсонеса, необходимо
рассмотреть для сравнения христианские погребения первых веков, открытые в других греко — римских городах.
Процесс формирования погребальной традиции в I —
III вв. прошел долгий путь, его развитие продолжалось и
в более позднее время. Похороны, как одно из важнейших
религиозных событий, имело свое проявление и в виде традиций, не всегда сохранивших религиозную смысловую
нагрузку и являвшихся, скорее, элементом этнографическим, что, несомненно, нашло свое отражение и в погребениях первых христиан. На ранних этапах своего развития
христианство заимствовало многое, в том числе и внешние
формы погребальных традиций, в связи с тем, что свои
обычаи только начинали формироваться.
В текстах Евангелий сохранилось описание погребения
Христа. После снятия с креста, Иисус был погребен «по
обычаю иудейскому». Тело умастили благовониями, ук54

рыли плащаницей и положили «во гроб» (склеп). Евангелисты передают этот факт следующим образом: «И, взяв
тело, Иосиф обвил его чистою плащаницею и положил его
в новом своем гробе, который высек он в скале; и, привалив большой камень к двери гроба, удалился» [Мф 27:
59 — 60]; «он, купив плащаницу и сняв Его, обвил плащаницею и положил Его во гробе, который был высечен
в скале, и привалил камень к двери гроба» [Мк 15:46];
«и, сняв его, обвил плащаницею и положил его в гробе,
высеченном в скале, где еще никто не был положен» [Лк
23:53]; «пришел также и Никодим, — приходивший прежде к Иисусу ночью, — и принес состав из смирны и алое,
литров около ста. Итак, они взяли тело Иисуса и обвили
его пеленами с благовониями, как обыкновенно погребают
иудеи» [Ин 19 : 39 — 40].
Еврейская традиция погребения первых веков нашла
свое отражение в археологических памятниках, изучение
которых позволило восстановить особенности погребального
обряда [486, р. 41 — 57; 34, с. 26 — 28; 333, с. 187 — 200;
74, с. 368 — 44]. Некоторые исследователи указывают на
наличие в Иерусалиме христианских погребений и даже
кладбищ I — II вв., но эта точка зрения подвергается критике [50, с. 326 — 330, 410 — 411; ср.: 34, с. 26 — 28].
У иудеев в I — II вв. было распространено вторичное
перезахоронение: после погребения, спустя некоторое время
могила вскрывалась и останки помещались в специальную емкость. На сегодняшний день собрана значительная
коллекция таких оссуариев [34, с. 27; 50, с. 326 — 328].
Н.Василиадис приводит описание одного из саркофагов,
который мог принадлежать апостолу Иакову (текст, вырезанный на стенке, гласит «Иаков, сын Иосифа, брат Иисуса»). Такое предположение вызвало дискуссию (противники
резонно утверждают, что имена Иаков, Иосиф, Иисус были
широко распространены в первом веке; сторонники в свою
55

очередь настаивают на невысокой вероятности совпадения:
не могло быть много Иаковов, сыновей Иосифа, имевших
брата Иисуса) [50, с. 410 — 411]. Но, даже в случае правильной интерпретации надписи, лишний раз подтверждается факт, что в это время христиане не имели, да и не
могли иметь ярко выраженного погребального обряда и
традиции. Нужно было время, чтобы он сформировался,
превратился в чин церковного погребения.
То же можно говорить и о погребениях на территории
Рима — одного из центров раннего христианства. Исследователь катакомб Пауль Штайгер утверждал, что до II в. у
христиан вообще не было своих кладбищ [536, р. 49 — 54].
Для погребений они пользовались языческими некрополями, ничем наглядно не отражая вероисповедания. Предание, связанное с могилой апостола Петра, указывает на
то, что он был похоронен на языческом кладбище, которое продолжало функционировать и во времена императора
Константина I. Как известно, Петр претерпел мученическую смерть в Риме в 67 г. во время преследования христиан при императоре Нероне [105; 108] и был погребен
на ближайшем кладбище [306]. Лишь в IV в. над могилой апостола был сооружен храм — мартирий. Поскольку
кладбища, по римским законам, были неприкасаемыми,
особое почитание могилы стало поводом для издания указа
о «congestio terrarum» [306].
С 1940 по 1949 гг. проводились уникальные археологические исследования под базиликой апостола Петра в
Риме [подр. см.: 466]. Несмотря на дискуссионность многих приведенных выводов, важен факт присутствия среди
языческого кладбища христианских погребений, и даже
наличие христианского «святилища» [34, с. 166]. Это обстоятельство лишний раз подчеркивает, что христиане в
I — II вв. не выделяли свои погребения в отдельные кладбища [34, с. 165 — 167].
56

Первыми истинно христианскими кладбищами становятся знаменитые катакомбы Рима. Обычай хоронить в
катакомбах был распространен как на Востоке, так и на
Западе. Такие катакомбы найдены во многих местах. В окрестностях Рима обнаружено более 60 подобных кладбищ.
Кроме того, они известны в Отриколи, Реньяно, Сполетто,
Кьюзи, Лукке, Падуе, Брешии, Милане, Кастеллямаре,
Неаполе, Клермоне, Лионе, Кельне, Эфесе, центральной
Азии, Африке, на Кипре, в Сирии, Фригии, Палестине,
Египте и многих других местах [292, с. 23]. Наибольшей
известностью пользуются римские катакомбы Каллиста
и Севастиана на Апиевой дороге, св. Агнии и Острианские на via Nomentana, Прискилы на via Salaria nova,
катакомбы Домитилы неподалеку от катакомбы Каллиста
[292, с. 26].
До наших дней сохранились Сусские катакомбы конца
II — начала III в. н. э.– эпохи становления христианства
в римской Африке. Во время раскопок в них были найдены саркофаги, фрагменты мозаик, керамиды и т. д. Захоронения располагались в стенах, в локулах, тремя ярусами в каждой нише. Ориентировочно здесь было свыше
15 тыс. погребений. Более чем 240 галерей насчитывают
суммарную длину около 15 км. [433, с. 28 — 30]. Даже по
современным масштабам это очень большая система подземных выработок.
Одним из ярчайших раннехристианских погребальных
памятников остаются именно Римские катакомбы, изучение которых ведется с конца XVIII в. [34, с. 71 — 110].
Они несут информацию не только о раннехристианских
погребениях, но и об иконописи, о становлении Божественной литургии, храмовой архитектуры. Необходимо отметить, что хотя катакомбы Рима считаются одними из
самых ранних христианских погребальных комплексов, их
датируют временем не ранее III в. [34, с. 165 — 167].
57

Согласно римским законам, место погребений считалось
неприкосновенным. Допускалось свободное существование
погребальных ассоциаций, какого бы вероисповедания они
не придерживались. Такие объединения пользовались правом собраний в местах погребения своих сочленов и даже
могли иметь свои алтари для отправления культов. Пользуясь таким правом, христиане собирались в катакомбах —
местах погребений своих товарищей [238, с. 37 — 38].
Гробницы, как правило, «в виде ниш несколько футов
длины» были устроены в стенах, в углублениях — локулах.
Примечательно, что вместе с телом умершего в гробницу
помещались предметы семейной или общественной жизни,
богослужебная и домашняя утварь. Отверстие снаружи закладывалось каменной плитой, края смазывались цементом, чтобы предохранить покойного от соприкосновения
с внешним воздухом, и в этот цемент вставлялись иногда
монеты, иногда фиалы — сосуды с красным веществом,
назначение которого до сих пор остается предметом научных споров. Одни видят в них сосуды с кровью мучеников,
другие — с вином или бальзамом. На плите полагалась надпись, в которой указывалось имя умершего, редко — время
погребения, количество прожитых лет. Здесь же высекались символы как особые условные знаки отличия могилы
умершего и его вероисповедания, чаще всего, монограмма
имени Иисуса Христа, рыба, пальмовая ветвь, птица с масличной веткой в клюве [292, с. 28].
Помещения в катакомбах принято классифицировать по
следующим признакам: малые (кубикулы), средние (крипты), большие (капеллы). Кубикулы были своеобразными семейными склепами, форма которых могла быть и квадратной, и многоугольной, и круглой. По стенам в несколько
рядов располагались локулы. Передняя сторона кубикулы
могла иметь форму полукруглой ниши, подобно алтарной
апсиды, где иногда располагалась могила мученика.
58

Крипты представляли собой небольшие подземные церкви. Передняя часть была предназначена для духовенства.
Алтаря в современном понимании не было, его заменяла
небольшая, полукруглая апсида или ниша, отделенная
низкой преградой, следы которой сохранились в некоторых катакомбах до сегодняшнего дня [292, с. 28]. Здесь
устанавливалась гробница мученика, которая и служила престолом для совершения Евхаристии. От этого идет
обычай и в современной церкви полагать на престол мощи
в антиминсе.
Подземные капеллы или церкви отличались размерами и
отделкой. В них могло быть несколько помещений, размер
которых бывал довольно внушительным, на службе здесь
могло собираться по 80 и более человек [292, с. 28].
Все это позволяет сделать вывод, что первые христианские кладбища начали возникать лишь к III в. До этого
для своих погребений христиане использовали те же некрополи, что и язычники. К этому же времени относится и
начало формирования погребального обряда и традиции.
2.2.2. Формирование раннехристианского некрополя в
Херсонесе. Появление первых христианских могил херсонесского кладбища относится к концу III — IV вв. Ограниченное пространство некрополя и наличие значительного
количества старых могил привело к возникновению некоторых особенностей его развития. Одной из таких особенностей стало многократное использование погребальных
сооружений на протяжении значительного отрезка времени — от античности и до х в., а в некоторых случаях и
позднее указанного времени. Появившиеся христианские
погребения поневоле соседствовали с языческими захоронениями на одной территории. В силу подобных обстоятельств можно говорить о преемственности погребальных
сооружений. Семейные склепы продолжали использоваться
после смены вероисповедания семьей. Разумеется, строи59

лись и новые погребальные сооружения, однако основную
массу сооружений составляли склепы и могилы унаследованные от прошлой эпохи.
2.2.2.1. Топография и территория кладбища Херсона в
IV — V вв. Христианское кладбище начало формироваться
на той же территории, где располагался позднеантичный
языческий некрополь. Аналогичная ситуация прослеживается во многих городах Римской империи как на Западе
[481, 1997, р. 79 — 85], так и на Востоке [490, р. 102 —
119], и в самом Риме [539, р. 170; 528, p. 141 — 146].
В античное время сформировалась традиция расположения гробниц вдоль дорог, ведущих в город. Таким образом,
возникали погребальные улицы с индивидуальными и семейными усыпальницами. Они стали обычной схемой пространственной организации городских некрополей Рима,
Остии и Помпеев, севера Италии [475, р. 37; 506, s. 106;
493, s. 45.; 473, s. 111 — 124; 520, р. 155 — 182; 467, p.
127, plan 2; 491, s. 26]. С I в. н.э. прослеживается начало
формирования таких улиц городских некрополей в западных провинциях Империи [489, s. 291 — 308], в Малой
Азии [468, s. 64-65; 535, s. 1 — 26, Abb. 1,2]. Подобная
организация некрополя известна на примере некрополя Ассоса. Там такие улицы продолжали функционировать и в
средневековое время [534, s. 1-6].
Подобные улицы просматриваются и на загородных
кладбищах Херсонеса — Херсона [48, с 146 — 150]. Есть
основания полагать, что подобное пространственное ориентирование могил частично сохранилось и в период раннего
средневековья.
В специальной литературе укрепилось мнение о значительном сокращении площади, использовавшейся на
херсонесском некрополе под погребения в IV — VII вв.
Данная точка зрения надолго установилась во многом благодаря авторитетным выводом А. Л. Якобсона относитель60

но кризисного состояния ранневизантийского города [455,
с. 248 — 281]. При изучении некрополя, особенно во второй
половине 1970 — х — первой половине 1990 — х гг., основное внимание уделялось античным захоронениям, даже
тогда, когда исследователи соприкасались с ранневизантийскими материалами [389, с. 19 — 43; 164, с. 327 — 328;
156, с. 69 — 82; 132, с. 68 — 73; 135, с. 36 — 45; 131,
71 — 77; 142, с. 118; 158, с. 261; 140; 161, с. 278 — 279;
159, с. 236 — 237; 139, с. 348 — 353; 168, с. 101 — 130;
129, с. 58 — 70; 144, с. 150 — 154; 141, с. 148 — 165; 341,
с. 17; 410, с. 122 — 129]. Таким образом, вопросы топографии кладбищ Херсона в IV — V вв. оставались открытыми,
а ряд укоренившихся суждений требует уточнения.
Многократное использование погребальных сооружений
со времен античности и в течение всего средневековья значительно усложняет процесс атрибутации раннесредневековых погребений. Тем не менее, с уверенностью можно
утверждать, что явного сокращения площади некрополя с
IV в. не наблюдалось. Кладбище функционировало практически на той же территории, на которой хоронили и
в первые века н.э.
Так, в ранневизантийское время продолжали использовать кладбище за пределами Западной оборонительной
стены. Первые масштабные раскопки здесь произвел в
1913 — 1914 гг. Р. Х. Лепер. Здесь среди многочисленных античных погребений встретились и редкие ранневизантийские, в которых находили позднеримские монеты,
бронзовое кадило и «бронзовая пряжка с крестиком» [299,
с. 64 — 65; 56, с. 25]. С 1975 до 1997 гг. на территории западного некрополя, на вскрытой площади в 1110 кв. м оказался ряд склепов. В них были найдены ранневизантийские
вещи, в частности монеты IV — VI вв., и более позднего
времени [21, с. 254; 378, с. 128; 157, с. 13 — 14; 264; 410,
с. 122 — 129; 354, с. 650 — 652]. Некоторые из типичных
61

по конструкции позднеримских склепов с нишами-лежанками содержали не менее чем по 100 покойников. Наиболее ранние, лежавшие в нижней части склепов, исходя из
находок (обломки поздней краснолаковой керамики, Т-образные фибулы, бронзовые монеты Аркадия (395 — 408),
Анастасия (491 — 518), искусственно деформированные черепа) могут быть отнесены к последней трети IV — VI вв.
[21, с. 245 — 254; 151, л. 6 — 8, рис. 4, 5; 147, л. 36 — 04;
138, л. 3 — 13]. В качестве своеобразного центра Западного
кладбища мог выступать храм, построенный над склепом
«св. Василея» и позднее, в конце VI в. включенный в состав монастырского комплекса Западной базилики, а также
почитаемый склеп «на земле Н.И.Тура», позднее перестроенный в мемориальную молельню (см. ниже).
Некрополь продолжал функционировать в IV — V вв. и за
Южной оборонительной стеной, где на косогоре совершали
погребения в склепах или в обложенных мелкими камнями
могилах [297, с. 14, 20; 79, с. 145, 150; 298, с. 34 — 35].
В 15 м к северо-востоку от средневекового храма, открытого К. К. Косцюшко — Валюжиничем в 1902 г., на склоне
Девичьей горы в 2004 г С. Б. Сорочаном и А. В. Ивановым
были обнаружены остатки сооружения на месте грабительского шурфа. Прослеживалась кладка из подтесанных камней на глине, рядом с которой в ходе разведки удалось
зафиксировать куски штукатурки со следами фрески серовато-голубых тонов. Собранный подъемный керамический
материал демонстрировал крупные фрагменты римской черепицы, в том числе форм tegula laconica, а также более
поздний керамический материал, не выходящий за пределы VI — VII вв. [350, с. 819; 364, с. 283 — 286, рис. 5].
В 2006 г. Т. Ю. Яшаева предприняла планомерные раскопки
культовых комплексов на Девичьей горе. Во время работ
был открыт подземный храм, вероятно, перестроенный из
склепа и существовавший в IV — V вв. [459]. Работы по ис62

следованию открытой группы памятников продолжаются и,
возможно, в ближайшем будущем результаты раскопок будут опубликованы. На данный момент очевидно, что здесь
находился кладбищенский мартирий или меморий.
Также выделяется обширное кладбище, плотно застроенное гробницами, за башней Зинона и 20-ой куртиной,
расположившееся вдоль Карантинной бухты. По словам
К. К. Косцюшко — Валюжинича, вся окрестность здесь
была «… источена, как муравейник, семейными склепами и
одиночными гробницами, вырубленными по всем направлениям и часто в два яруса» [225, с. 113]. Судя по находкам,
сделанным при исследовании погребений, кладбище функционировало с IV — III вв. до н.э. вплоть до XI — XII вв.
включительно. Склепы, сооруженные во II — III вв., продолжали использоваться и в IV — V вв. и позднее. Так, в
склепе № 1568 близ Южного загородного храма Богородицы Влахернской, наряду с позднеримскими монетами и монетами Юстиниана I (527 — 565), были найдены номисмы
Никифора Фоки (963 — 969) [226, с. 78 — 79].
Существовали погребальные сооружения, использовавшиеся более краткий промежуток времени. Во время раскопок 2006 г. был открыт участок некрополя, погребения
которого датируются IV в. [398, л. 15] К концу IV — V вв.
относятся и расписные херсонесские склепы, отрытые на
этом же участке некрополя (подр. см.: 2.4.2.1).
В начале V в. на территории кладбища Карантинной
балки возводится небольшой однонефный храм, ставший
основой формирования будущего комплекса монастыря Богородицы Влахернской. Эта небольшая церковь, очевидно,
стала также местом совершения погребальных служб.
Таким образом, топографическая карта позднеантичного
кладбища представляется очевидной. Можно выделить три
основных района — Западный, Южный и Юго — Восточный
некрополи. Они отличались друг от друга по планировке, но
63

нет оснований говорить о сокращении площади, на которой
хоронили, ни в IV — V вв., ни в более позднее время. Позднеантичный некрополь простирался вдоль всей линии городских стен, от Западных ворот и башни 1 до Карантинной
бухты. Извилистая линия из полосы загородных погребений
с небольшими перерывами охватывала свыше 10 га по периметру города и тянулась на три километра вплоть до крайней
оконечности Карантинной бухты. Фактически, есть все основания утверждать о сохранение позднеантичного загородного
кладбища в границах некрополя первых веков.
Эти кладбища могли быть объединены вокруг церквей
или часовен, небольших по размерам, но игравших значительную роль в погребальной традиции. Для Западного
некрополя, таковым был поминальный храм над «склепом
св. Василея» и склеп с фресками «на земле Н. И. Тура».
Для Южного кладбища аналогичное значение имел склеп,
перестроенный в церковь на восточном склоне Девичьей
горы. Для некрополя в Карантинной балке центром являлся ранний однонефный храм Богородицы Влахернской.
2.2.2.2. Критерии интерпретация христианских погребений. При анализе позднеантичных — раннесредневековых
погребальных сооружений возникает вопрос о необходимости формулирования критериев выделения христианских погребений конца III — V вв. Сложности атрибутации
свойственны не только некрополю Херсонеса — Херсона,
но и в целом раннехристианским погребальным памятника
[485, р. 233]. А. Диркенс и П. Перм, рассматривая раннехристианские погребения Галии, указывают на три основные
признака — ингумация, ориентация могилы по линии «восток — запад» и минимальный набор погребального инвентаря [481, р. 79 — 85], при этом, они же подчеркивают,
что названные признаки весьма условны.
Христианские погребения на Черной речке, Эски-Кермен, Мангупе, у подножья Баклы, в Скалистом, Лучистом,
64

Сугдее и других местах ранневизантийской Таврики богаты находками. Среди погребального инвентаря встречаются поясные пряжки с крестами, краснолаковая посуда со
штампами на дне в виде креста. Захоронения содержали
как инвентарь, так и погребальную пищу (птица, яйца)
[8, с. 40 — 41; 3, с. 127 — 130; 2, с. 200, рис. 82,4; 407,
с. 20 — 24; 145, с. 292 — 293]. Существует вероятность
того, что часть находок составила останки поминальных
трапез — агап. Рядом с могилами были установлены небольшие каменные столбообразные и стелообразные надгробные плиты с изображением креста, а также крестовидные надгробия такого же типа, который в IV — IX вв.
делали херсониты, боспоряне и вообще ромеи [309, с. 60,
72, рис. 51; 46, с. 190; 55, с. 195 — 196, рис. 11].
Исходя из анализа раннехристианских погребений,
можно сформулировать некоторые критерии, которые позволили бы отделить христианские могилы от языческих
захоронений. Христианская традиция погребения и отношения к смерти предполагает периодические посещения
погребальных сооружений и совершение поминальных
служб, молебнов, панихид. Для этого необходимо сохранение доступа к могиле. Так, в целом ряде херсонесских
склепов локулы с телами усопших закрывались, заделывались при помощи каменных или черепичных, плинфовых
стенок [135, с. 40]. Подобная практика хорошо известна
благодаря раннехристианским погребениям римских катакомб, где ниши с телами также отделяли от посетителей при помощи стены. То же можно наблюдать и среди
памятников Боспора. В христианских склепах локулы с
погребениями отделялись при помощи завес, «ковриков»
из кожи или плотной ткани [66, с. 228].
Упрощается и само трупоположение. Из 15 известных
вариантов трупоположений античного времени, приведенных С. Б. Сорочаном [140, с. 39], все свелось к двум —
65

трем: тело, вытянутое на спине, с руками скрещенными
на груди, сложенными на поясе или вытянутыми вдоль
туловища и с головой, повернутой преимущественно на
запад. Традиционно считается, что христианские могилы
ориентированны головой на запад, но на кладбищах Херсона ориентация по сторонам света выдерживалась далеко не
всегда. Возможно, это связанно с тем, что при захоронении
покойных использовались уже готовые, унаследованные от
античной поры погребальные сооружения. Заведенный у
ромеев обычай складывать руки умерших на груди крестом в Херсоне встречался достаточно редко и, возможно,
получил широкое распространение лишь к концу раннего
средневековья IX — X вв. [385, с. 51; ср. 479, р. 3].
В целом, все приведенные особенности являются, скорее, уточняющими деталями. В большинстве случаев при
отсутствии явных признаков (наличия среди инвентаря
предметов с христианской символикой, изображения крестов) о религиозной принадлежности покойного можно говорить лишь на уровне большей или меньшей вероятности.
Иных критериев для интерпретации, выделения христианских погребений Херсонеса — Херсона на сегодняшний
день нет возможности сформулировать.
2.2.2.3. Типология христианских погребальных сооружений. Анализируя общий массив погребальных сооружений
херсонесского некрополя, можно предложить некоторую
формализацию, позволяющую систематизировать погребальные сооружения по типам [см.: Прил. А, табл. 1].
Опуская обряд кремации как совершенно неприемлемый
для христианских погребений, стоит подробнее остановиться на типологии всех остальных погребальных сооружений
с использованием обряда ингумации (82 % от общего числа
погребальных сооружений содержали ингумации).
Среди погребальных сооружений, использовавшихся
христианами, встречаются как коллективные погребения,
66

так и одиночные. Можно выделить два основных типа —
склепы и могилы. При этом необходимо еще раз подчеркнуть — погребальные сооружения в своем большинстве
использовались многократно.
Могилы являлись одним из основных типов погребальных сооружений и использовались в Херсонесе на протяжении всей истории города и составляют около 85 % от
общего числа погребальных сооружений [см.: Прил. А,
табл. 1]. К этому типу относятся ямы, выкопанные в земле
или вырезанные в глинистом грунте, могилы, вырубленные в скале, а также сложенные из черепицы или камня. Отдельным типом погребальных сооружений можно
считать подбойные могилы. Остановимся на каждом типе
отдельно.
Грунтовые могилы являются наиболее многочисленным
видом погребальных сооружений и составляют 82 % от общего числа захоронений. К ним относят могилы, выкопанные в земле, вырубленные в скале, сложенные из черепицы
или камня. Они зафиксированы на всех без исключения
участках некрополя. У Южных оборонительных стен и
у фланговой башни XVII преобладают земляные могилы,
тогда как в некрополе у Карантинной бухты, у Южного
загородного храма и на Западном некрополе в основном
открыты могилы, вырубленные в скале [140, с. 12, рис. 2;
см.: Прил. А. табл.1, рис. 7.]. Выбор способа изготовления
могилы явно объясняется спецификой грунта на месте захоронения.
Грунтовые могилы, как правило, предназначались для
захоронения одного умершего, но иногда они использовались многократно, причем останки предшественника сдвигались к стене ямы (например, могилы №№ 2502, 2507 и
др.) или просто выбрасывались.
Подбойные могилы в Херсонесе открыты в количестве
более 90, что составляет порядка 2,5 % от общего числа
67

погребальных сооружений. Они в основном концентрировались на участке у Южного загородного храма. Значительно
меньше таких могил открыто у Западных и Южных оборонительных стен, на склонах Девичьей горы [140, с. 17,
рис 1; см.: Прил. А. табл. 1, рис. 8].
Почти все могилы, вырубленные в скале и по своему устройству одинаковы [133, с. 39 — 40; 132, с. 68; см.: Прил.
А, рис. 8]. Они имеют неширокую входную яму, в боковых
стенах которой во всю длину могилы вырубались ниши —
подбои, обычно одна или две [71, с. 51]. Только в могиле
№ 1417 зафиксированы четыре подбоя, вырубленные в два
яруса. Подбойные могилы традиционно относят к сарматскому этносу. Наличие таких захоронений на территории
позднеантичного некрополя косвенно намекает о присутствии представителей этого народа этноса среди населения
города.
В средневековый период использовали не только погребальные сооружения предшествовавшей эпохи, но и
«производили» новые. Вырубали могилы обычной прямоугольной формы, длиной около 1,6 — 2,2 м, шириной и
глубиной около 0,4 — 0,6 м. Они покрывались известняковыми плитами, досками или засыпались землей. В них
совершали одиночные или многократные ингумации [222,
л. 84; 225, с. 87, 100, 109]. Существовали и детские гробницы, при этом они отличались только длиной, колебавшейся в пределах 1,2 — 1,5 м [224, с. 53 — 54]. К типичным сооружениям подобного рода относится прямоугольная
в плане вырубная могила №2385 (2,08 х 0,97 м и 1,06 м
глубины), в одной из стен которой была сделана ниша в
виде аркосолии 0,75 м ширины, 0,53 м высоты и 0,44 м
глубины. В могиле лежали кости многочисленных остовов
[224, с. 53 — 54].
Склепы (в археологических отчетах нередко называемые катакомбами) являлись типом коллективного погре68

бального сооружения, в котором совершались захоронения
и составляют порядка 15 % от общего числа погребений.
В основном они были так называемого «римского типа».
Известны склепы с нишами — лежанками (13 %) (локулами) и без них (1 %) [см.: Прил. А, табл. 1, рис. 1 — 6].
Широкое распространение погребения в склепах получили во II — III вв. Во многом это объяснимо идеологическими и социальными переменами, привнесенными римскими
войсками. Эта форма погребальных сооружений связана
с семейными усыпальницами и была широко распространена на огромных пространствах Империи, от Ближнего
Востока до Испании. Разрушение идеологической целостности херсонесской общины, изменения в религиозной
жизни горожан привели к индивидуализации мировоззрения. Погребение перестает быть делом всей городской общины и все больше становиться заботой отдельно взятой
семьи [140, с. 116 — 126; 440, с. 10 — 11]. В христианской общине погребение становится делом не просто семьи,
а Церкви, членом прихода которой являлся покойный [128,
с. 95 — 114]. Соответственно, склепы могли становиться
местом погребения не только семьи, но и представителей
отдельной церковной общины, конкретного прихода, которому могло принадлежать, то или иное коллективное
погребальное сооружение.
Рассматривая погребальные сооружения Горного Крыма,
бросается в глаза факт, что среди могильников IV — VI вв.
распространены те же типы погребальных сооружений,
что и в ранневизантийском Херсоне: склепы, подбойные,
вырубные, плитовые могилы, ямные со стенками, выложенными камнями, грунтовые могилы. Вместе с тем необходимо отметить, что количество типичных плитовых и
подбойных вырубных могил на херсонском средневековом
некрополе этого времени незначительно [ср.: 2, с. 187 —
200, рис. 82]. Кроме того, среди погребальных сооружений
69

херсонских кладбищ нет подбойных земляных гробниц и
земляных склепов, характерных для позднеантичного Боспора [119, с. 97 — 106]. Доминировали вырубные каменные
усыпальницы, преимущественно крупные, использовавшиеся под многоярусные захоронения, и грунтовые могилы с
одиночными захоронениями. Это может свидетельствовать
о конфессиональной упорядоченности и устойчивости традиций в херсонской общине.
Погребаемых обычно размещали в склепе от входа, на
полу и на лежанках, насколько возможно, стремились поместить их ногами к входу, что может свидетельствовать
о том, что тела заносили в усыпальницы головой вперед.
Впрочем, иногда их располагали головами к входу, сохраняя
ориентацию головой на запад, но бывало, что в одном склепе они лежали и на север, и на запад, и на юг [21, с. 246;
308, с. 151 — 152, 155 — 156, 176 — 177; 243, с. 195].
Как видно, лишь в некоторых случаях можно говорить
о соблюдении ориентации при погребении. Большинство
могил на кладбище около Карантинной бухты, которые могут быть отнесены к позднеантичной — раннесредневековой
поре, сооружены по оси «северо-запад — юго-восток», что
особенно бросается в глаза на участке около 40-метровой
линии засыпанной ранневизантийской каменоломни близ
башни XVII [225, с. 112 — 113, табл. 1].
2.2.2.4. Гробы. Почти ничего не известно об использование христианами в Херсонесе каменных гробов — саркофагов, хотя таковые существовали. Единственное упоминание
о подобном саркофаге можно найти в сочинениях Ефрема,
епископа Херсона (по рукописям XII в.), где содержится
сообщение о храме во имя Климента Римского в окрестностях Херсонеса и о мощах, лежавших в этом храме в
«каменном гробу» [431, с. 137]. Существует предположение, что именно он (саркофаг константинопольского типа,
украшенный резными изображениями побегов растений,
70

крестами, хрисмами, известен как гроб Ярослава Мудрого)
вместе с мощами св. Климента был вывезен князем Владимиром из Херсона в Киев и находился в Киевском соборе
св. Софии [302, с. 301 — 307; 498, s. 129 — 135; 499, р.
136 — 137, fig. 16]. В некоторых склепах были саркофагообразные ниши с углублениями, что стало своеобразным
подражанием дорогостоящим каменным гробам.
Гораздо чаще в погребениях встречаются фрагменты досок, гвоздей, что указывает на использование деревянных
гробов. Оценить, насколько широко они применялись, тяжело, поскольку агрессивная среда склепов не всегда позволяет даже подсчитать количество покойных. Разрушению
подвергаются деревянные изделия, предметы из металла
и сами костяки. Часто о наличии гробов свидетельствует
лишь след оставленный от их разложения.
Для изготовления гробов использовались главным образом сосновые, буковые, дубовые, тисовые, даже кипарисовые доски, которые могли скрепляться железными гвоздями, костылями или деревянными шипами. Сами гвозди
или следы от их присутствия в виде оксидного пятна нередкая находка в херсонесском некрополе. Гвозди могли
быть железные, медные или бронзовые.
Во время раскопок были найдены и гробы, сохранившиеся в достаточной мере, чтобы судить об их конструкции.
Чаще всего они представляли собой ящик прямоугольной
формы с прямой или двухскатной крышкой (гроб из сосновых досок толщиной 3 мм, на шипах, из склепа №2686
(склеп содержал материал III — IX вв.); многочисленные
обломки досок и гроб, сколоченный из трех продольных
досок из склепов №31 — 32, открытых в 1909 г.; остатки
шести гробов на полу и на лежанках в ранневизантийском склепе №31(27)/1910 г., причем один с хорошо сохранившейся двухскатной крышкой и прямыми бортами
[308, с. 168; 243, с. 195, 215, рис. 7; 378, с. 128 — 134;
71

455, с. 255, 261]). Изредка встречаются соответствующие
изделия в форме корыта или долбленые из куска бревна.
Сложно говорить об использовании таких гробов — колод
как указание на иной, не греческий этнический элемент
[441, с. 234 — 235; 62, с. 93], поскольку они встречались
в типичных склепах — усыпальницах, в том числе в подземном мартирии под Южным загородным храмом Богородицы Влахернской (речь идет о склепах №№ 1409 — 1411,
1494, 1607, 1609). В средние века склепы, скорее, являлись принадлежностью христианской общины, чем семьи,
и погребение становилось делом всей церковной общности.
Вполне закономерно можно полагать, что среди херсонесских христиан были не только греки, но и представителей
других этносов. Они могли привнести свои традиции, в том
числе и специфическую форму гробов — колод.
Далеко не все погребения совершались в гробах. Существовала традиция, восходящая еще к ранней античности, —
хоронить покойного в саване — отрезе ткани, в который
заворачивали тело перед погребением.
Такие саваны или покрывала — прандии не могли сохраниться до наших дней (фрагменты тканей, открытые в
Херсонесе, единичны). Но в целом можно говорить о том,
что подобных погребений было значительно больше. Вероятно, не могла не сказаться дороговизна самого гроба.
Традиция использования саванов частично сохранилась
в православной Церкви и по сей день. Так, при погребении
покойного используется «плат», которым выстилают гроб и
частично оборачивают покойника. Современный «Плат» содержит тексты молитв, изображения крестов, это позволяет
предположить, что ромейские плащаницы — прандии или
саваны также могли содержать и тексты, и изображения,
до нас не дошедшие.
2.2.2.5. Надгробия и эпитафии. Более чем столетнее исследование некрополя позволило накопить немалое количес72

тво надгробий, значительная часть которых принадлежит
античной эпохе. В первые века н.э. происходит резкое сокращение количества памятников. Вероятно, это связанно
с распространением коллективных форм погребения [48,
с. 280 — 282]. Однако, надгробия сохраняются как атрибут
погребения, хотя и не обязательный. В фондах НЗХТ хранится некоторое количество памятников, принадлежавших
христианским захоронениям. А. Л. Якобсон указывал 15
надгробий [455, с. 258 — 259]. Но эти сведения не полны.
В лапидарии музея Национального заповедника «Херсонес
Таврический» 27 христианских надгробий или предметов,
предположительно принадлежащих к ним. А. Ю. Виноградов
к этой группе относит и эпитафии, нанесенные непосредственно на стены склепов и находящиеся in situ [см.: Прил.
В]. Таким образом, общее число рассматриваемых памятнико 30. Из их числа пять отнесено к периоду IV — VI вв.,
7 надгробий датировано приблизительно как «раннесредневековые» или «ранневизантийские», 11 — не имеют датировки, эпитафии в склепах были нанесены в IV — V вв.
[фонды НЗХТ, инв. № 8, 9, 10, 11; 56, с. 26 — 30; 234, с. 31;
235, с. 123 — 124; 455, с. 259; 449, с. 168; 349, с. 212; 350,
с. 1080 — 1085, рис. 428 — 430, 433, 434; см.: Прил. В].
Помимо этого, о позднеантичной — раннесредневековой
традиции, связанной с надгробиями, можно судить по памятникам, открытым на полуострове в целом. Христианские погребения на Черной речке, Эски-Кермене, Мангупе,
у подножья Баклы, в Скалистом, Лучистом, Сугдее и других местах византийской Таврики в раннее средневековье
демонстрировали каменные столбообразные и стелообразные надгробные плиты с изображением креста, что позволяет говорить о некоторых общих тенденциях в развитии
таких памятников [309, с. 60, 72, рис. 51; 46, с. 190; 55,
с. 195 — 196, рис. 11; 8, с. 40 — 41; 3, с. 127 — 130; 2,
с. 200, рис. 82,4].
73

Опираясь на анологии при рассматрение 11 памятников, не имеющих датировки, херсонесские средневековые
надгробия могут быть распределены следующим образом: к
IV — V вв. отнесены — 10 (из них три — настенные эпитафии) шт.; к VI — VIII вв. — 10 шт.; к IХ — Х вв. — 6 шт.;
к ХI — ХIII вв. — 4 шт. [см.: Прил. В].
Даже столь незначительное количество памятников позволяет прийти к некоторым заключениям. В IV — V вв.
херсонеситы устанавливали надгробия из известняка или
песчаника. Чаще всего они несли изображения крестов,
обычно с расширяющимися концами, так называемого греческого типа, реже — в виде простых прямоугольных стел,
лишь в одном случае — яйцевидной формы, опять-таки
с изображением креста [297, с. 35; 298, с. 20; 213, л. 32,
рис. 559, с. 191; 225, с. 75, 94; 224, с. 51, 66; 203, с. 52, 74,
80, 89; 235, с. 43 — 47; 386, с. 107, рис. 138; 243, с. 228;
131, с. 71 — 77; 56, с. 26 — 29].
От античных надгробий I — III вв. н.э. их отличает грубость, примитивность работы, схематизм, явное нежелание
стремиться к тщательной отделке и предельный лаконизм.
Столь же небрежно вырезаны эпитафии, сводившиеся к
упоминанию имен тех, кто оказался удостоен такой индивидуальной памяти в упокоении («Петру моряку Памятник Христофору. Свет. Жизнь», «Господи, упокой души
здесь лежащие, аминь. Дамиана и Маргариты и детей их.
Свет. Жизнь», «Здесь лежит раб божий Теодоракис умер
в феврале…») [фонды НЗХТ, инв. № 10, 11; см.: Прил. В].
Следует подчеркнуть, что в ранних христианских надгробиях особенно часто встречается сакральная формула «Свет.
Жизнь» [фонды НЗХТ, инв. № 10, 11; см.: Прил. В].
Среди открытых памятников один вызывает особый
интерес — крест с надписью «памятник святой мученице
Анастасии» [421, с. 161 — 165; см.: Прил. В]. Возможно,
речь идет об упоминании одной из почитаемых церковью
74

святых — Анастасии Узоразрешительницы. Как известно,
Херсонес был местом ссылки и заключения. Св. Анастасия
же почиталась как покровительница осужденных, ей молились в надежде на спасение. В таком случае это, скорее,
посвятительная надпись Святой за освобождение. Но не
исключено, что речь идет о памятнике местночтимой св.
Анастасии, установленном на месте ее погребения.
Надгробия могли располагаться на надмогильной насыпи, перед продолжавшими использоваться подземными
позднеримскими склепами, у самого входа, чтобы таким
образом пометить дромос, иногда над усыпальницами, но
не обязательно по центру. К примеру, прямоугольное углубление (0,42 х 0,37 х 0,06 м) для установки надгробной
плиты было вырублено над ранневизантийским склепом
№2129 с нишами — аркосолиями «… справа в верхней части скалы» [224, с. 51].
Сохранились надгробные надписи и в некоторых склепах, содержащих раннехристианские погребения. Так, на
стене «катакомбы» №1431, расположенной под Южным
загородным храмом Богородицы Влахернской, над правой
нишей по свежей штукатурке было процарапано: «Зузия,
Мидилабада, Камиарка», позже, уже по высохшей штукатурке начертано «Ка…ия, …осия, ...осм…ния, Таниия»
[387, с. 82 — 83, рис. 88, 89; 568, с. 226 — 249; см.: Прил.
В]. Скорее всего, это имена погребенных в склепе женщин,
не исключено, монахинь, это объясняет исключительно
женский подбор имен умерших.
В качестве примера эпитафии можно привести текст
из склепа, открытого в 2002 г. и исследованного в 2006 г.
(склеп 2/2006). В правой локуле, на задней стене была
надпись, гласившая «Аристон, будь незабвен, и душа твоя
с праведными» [398, л. 9 — 10; 568, с. 226 — 249; см.:
Прил. В]. Рядом в открытом склепе 1/2006, датируемом IV
в., на стенах также присутствовали эпитафии с именами
75

погребенных: «Димитрий, сын Саторна, из Гераклеи, скончавшийся 28... , в воскресенье»; «Ахиллид сын Николая».
Особый интерес представляет надпись «Телехий Гераклеот
ради памяти написал» [398, л. 6 — 9; 568, с. 226 — 249;
см.: Прил. В]. Возможно, последняя надпись принадлежит
посетителю склепа, родственнику или знакомому Димитрия, сына Саторна, из Гераклеи.
Сравнительный анализ текстов античных и раннехристианских херсонесских надгробий говорит о существенных
отличиях в их содержании. В них отсутствуют рассказы о
покойных, их профессиональной принадлежности, биографии, даже информация о принадлежности к той или иной
семье, обычные для античных памятников. Большинство из
текстов эпитафий прибывают вне времени, не отражая дат.
Надгробия содержат имена (полученные упокоенными при
крещении) представителей христианской общины, могут
содержать просьбу помолиться о них.
Такое упрощение стиля, характерное для всего позднеримского искусства, получило продолжение и в эпоху
раннего средневековья. Важно отметить, что такое явление свойственны не только надгробиям, но и официальным
надписям, исходившим от имперских властей, и произведениям художественного ремесла [176, с. 139, рис. 49; 12,
№ 223, 248, 255, 271, 273, 284, 286, 289, 342, 371 — 372,
377, 378, 380, 385, 405, 408, 410, 415, 513 — 515; 235,
с. 44, № 5; ср.: 445, с. 30 — 31, № 14; 233, с. 121 — 123,
№ 37; 349, № 4; 283, с. 83; 301, с. 32 — 35, рис. 1 — 2].
Однако, это не исключало формирования ранневизантийского высокого стиля в скульптуре, живописи, мозаике
[ср.: 198, с. 102 — 18], памятники которого присутствуют
и в Херсонесе — Херсоне.
На территории Римскиой империи были известны и более обширные раннехристианские эпитафии, несшие в себе
основные составляющие «погребальной поэзии», традиции
76

которой сложились в предшествующую эпоху. Как правило, они включали «погребальный плач, аутентифицирующие сведения об усопшем, хваления усопшего, вотивность
(прошение, моление о спасение…)» [567, с. 210]. В то же
время прослежуется явная тендеция развития в сторону
локоничности. Римские катакомбы сохранили до нашего
времени значительное количество эпитафий, которые столь
же кратки как и раннехристианские памятники Херсонеса
(как становится очевидно из текстов Херсонесских эпитафий, из перечисленных составляющих в них иногда присутствовали упоминания о профессиональной деятельности
почившего, крайне редко — дата смерти, всречались молитвенные формы). Метафоры о покойном не выписаные на
надгробии могли произноситься вслух во время панихиды
[305, с. 168].
Все выше сказанное справедливо и в отношении христианского Боспора. Один из здешних грунтовых склепов
1890 г. содержал интереснейшие тексты. Вход в «катакомбу» был закрыт каменной плитой с изображением креста. В трех стенах были вырезаны ниши — лежанки. На
стенах погребальной камеры были открыты изображения
15 крестов [227, с. 2 — 4]. Кроме того, стены склепа содержали текст 90-го, начало 101-го, два последних стиха
120-го, начало 26-го псалмов. Здесь же был открыт текст,
отсутствующий в современном каноне. Ю. А. Кулаковскии
перевел его следующим образом: «Радость великая бысть
дому сему днесь, прибывшим святым, соликующим праведным и всем воспоющим Тя, помилуй» [227, с. 5]. Среди
надписей на стенах склепа не менее интересна формула,
содержащая Трисвятие: «Святый Боже, Святый Крепкий,
Святый Безсмертный, спаси раба твоего Савага и Фиаспарту». Возможно, этот склеп принадлежал богатой боспорской христианской семье. Надпись в единственном числе:
видимо, с начала был похоронен Саваг, а через некоторое
77

время Фиаспарта [86, с. 18]. Данный склеп не единственный, содержащий на стенах тексты псалмов.
В первые века пение псалмов и духовных песен было
широко распространено. Как замечает А. А. Чекалова,
«жизнь и смерть христианина того времени сопровождалась пением» [439, с. 656]. 90 псалом, встречающийся на
стенах боспорских склепов, входит в состав православных
богослужебных текстов и сегодня, как при погребении
христиан, так и при отпевании и во время панихиды [331,
с. 74 — 80]. Таким образом, тексты псалмов на стенах отражают не только религиозную принадлежность, но и процесс становления погребального обряда и традиции.
Что касается херсонесского некрополя ранневизантийского времени, то здесь крайне редки склепы с тексами на
стенах. Впрочем, возможно, тексты содержали погребальные покровы или саваны.
В целом, анализ надгробий и эпитафий погребений
IV — VI вв. наталкивает на мысль об утрате ими своего
значения. Сложно представить памятник, включавший
бы имена десятков и сотен упокоенных в склепе. Скорее
всего, их роль начинают выполнять поминальные списки, хранившиеся в церквах, прихожанами которых были
покойные. Такие списки могли зачитываться во время
богослужений, поминаться на Литургии, во время панихид, молебнов.
2.2.2.6. Погребальный инвентарь. Существенную сложность в интерпретации и атрибутации раннехристианских
погребений херсонесского некрополя составляет погребальный инвентарь. Он не является феноменом Херсонеса и
присущ другим местам, где сосредоточены раннехристианские погребения [292, с. 28]. Так, в христианских подземных кладбищах Рима встречаются монеты, сосуды, куклы,
бытовые предметы наряду с предметами явно религиозного
характера [292, с. 35; 34, с. 80]. Подобные находки извес78

тны и в отдельных херсонесских погребениях, которые
можно трактовать как христианские.
Как уже указывалось, среди бытовых предметов, найденных в погребениях, присутствуют кубки с надписями «пей,
радуйся», «да будет милостив ко мне Бог», которые могли
использоваться и для Святого Причастия [345, с. 73 — 74].
Более того, подобные находки позволяют предположить,
что покойный имел отношение к местному клиру.
Также сохраняется античная традиция класть в погребения монеты. Таких монет найдено значительное количество
(около 25 % погребальных сооружений их содержали) и зачастую они становятся важным основанием для датировки.
В качестве примера можно привести новейший материал из
склепов, открытых на кладбище около Карантинной бухты
в 2006 г., где были найдены: в склепе 1/2006 — 29 монет,
в склепе 2/2006 — 18 монет, в склепе 5/2006 — 33 монеты,
почти все — IV — V вв. [398, л. 16 — 22]. Такая традиция
сохранялась и на территории Греции, Болгарии, Сербии,
Румынии, в том числе она прослеживается и на кладбищах
вблизи церквей [529, р. 229].
Отдельного внимания заслуживают осветительные приборы, встречающиеся на территории некрополя. Среди находок, сделанных в погребениях, относящихся к III — IV вв.,
таких значительное количество. Разумеется, светильники
использовали и в языческих погребениях, чему есть немало подтверждений. Поэтому сами по себе они не являются индикаторами религиозной принадлежности покойного.
Однако, лампы и свечи использовались и в христианском
обряде, они были заимствованы из языческой традиции, а
их смысловое значение трансформировалось [402, с. 191;
480, р. 261]. Среди таких предметов, открытых на территории кладбища, встречаются лампы с явно христианской символикой. Например, светильники, содержащие на
щитке изображения рыб [фонды НЗХТ, инв. № 8842/2;
79

49/36898], четырехлепестковые розетки, воспринимаемые
как кресты (такой светильник был обнаружен в погребении
на ул. Островского в окрестностях Херсонеса [142, с. 118,
рис. 6.2]). Помимо этого, был открыт ряд светильников с
изображениями крестов, которые не выходят за приделы
IV — V вв. [56, с. 44, 46, 49; 166, с. 74].
В IV — V вв. начинают распространяться восковые свечи, подсвечники и стеклянные лампады [165, с. 147 — 156;
143, с. 71 — 72; 530, р. 111 — 119]. Насколько широко их
использовали при совершении погребений, установить достаточно трудно, но на то, что они присутствовали при обряде
предания земле, указывают изображения горящих свечей
в росписи некоторых херсонесских склепов, датируюемых
IV — V вв. (склеп 1904 (1853) г. у Южного загородного храма Богоматери Влахернской, склеп 1905 г. к югу от храма
Богоматери Влахернской, склеп 1909 г. на Западном некрополе) [319, с. 455, 467 — 469; 220, л. 40 — 41, 44 — 45;
209, с. 54; 155, с. 4 — 12; 146, с. 58 — 98; 85, с. 34 — 36;
см.: Прил. Г]. Об использование осветительных приборов в
погребальной традиции говорят находки ранневизантийских глиняных светильников — подсвечников характерной
формы в виде вертикальной трубки на плошке с ручкой, а
также стеклянных лампад и бронзовых подсвечников, которые встречались при раскопках некрополя у Карантинной
бухты [225, с. 96, 115; 203, с. 55; 308, с. 153; 243, с.195,
212; 297, с. 34; 217, л. 21; ср.: 530, р. 114, fig. 1, 1 — 3].
Подобные свечники могли ставить и в небольших нишах
некоторых раннесредневековых усыпальниц.
Особого внимания заслуживают стеклянные сосуды,
которые помещались в могилу. Они встречаются как в
погребениях Херсонеса, так и других христианских центров, например, Рима. О содержимом и назначении таких
сосудов судить сложно, но можно высказать некоторые
предположения. Известный исследователь христианских
80

кладбищ Рима Н. В. Покровский указывал, что фиалы с
красным веществом могли быть сосудами с кровью мучеников, с освященным вином или ароматическим бальзамом
[292, с. 28] Не отрицая этого, кажется, куда вероятнее,
что в таких сосудах помещали освященное масло, елей,
который использовали при требе соборования умирающего. Традиция освящения масла и использования его в
лечебных целях известна с первых веков христианства.
Таинство маслособорования и сегодня является одним из
этапов подготовки верующего человека к смерти. Согласно церковной традиции, оно совершается над тем, кому
угрожает смерть в результате болезни или ранения. В случае смерти соборованного и ныне масло помещается в его
гроб. Поэтому не исключено, что такие стеклянные сосуды
могли содержать освященный елей, использовавшийся при
маслособоровании, и, в свою очередь, являлись предметом
христианского культа.
Среди погребений крайне редко попадаются нательные
кресты. Фактически такие находки единичны, хотя во время раскопок городища они встречаются куда чаще. Тому
может быть несколько причин. Традиция ношения креста
получила широкое распространение сравнительно поздно.
Так, среди 300 явно христианских погребений некрополя
Питиуса (Пицунда), относящихся к IV — V вв., был найден
лишь один нательный крестик [436, с. 111 — 113]. Но и
в случаях, если такие кресты были на теле, они могли не
сохраниться ввиду агрессивной среды в самих погребальных сооружениях, которая нередко приводила к разрушению не только предметов из дерева и метала, но и костей.
Кресты, изготовленные из меди, бронзы, железа и особенно
дерева просто не могли сохраниться в больших количествах, изготовленные же из драгоценных металлов, скорее
всего, передавались по наследству как семейная реликвия.
Изображения креста могли содержать и погребальные са81

ваны — плащаницы, в которые были обернуты тела, тогда
они заменяли нательный крест.
Таким образом, можно констатировать, что раннехристиаская погребальная традиция и обряд формировались в
течение длительного времени. Вплоть до III в. христианские
погребения совершались на языческих кладбищах и не выделялись из общей массы. Что касается позднеантичного Херсонеса, то здесь первые могилы христиан относиться ко времени не ранее III — IV вв., при этом они устраивались не редко
в погребальных сооружениях предшествующей эпохи.
В IV — V вв. территория некрополя не сокращается по
сравнению с позднеантичной, используются те же погребальные сооружения, как коллективные, так и индивидуальные. При этом можно говорить о постепенном формировании трех основных кладбищ, связанных с присутствием
кладбищенских церквей
Практика многократных ингумаций приводит к значительному усложнению процесса атрибутации погребений,
определения религиозной принадлежности упокоенных,
кроме случаев, когда тело сопровождает инвентарь с христианской символикой.

2.3. Формирование христианских представлений
о смерти среди жителей Херсонеса
Вопрос смерти и отношения к ней является во многом
краеугольным в человеческом восприятии окружающего
мира. Страх перед неминуемой встречей с неизвестностью
заставлял искать ответ на вопрос о смысле жизни и смысле смерти. Отношение к смерти в греко — римском мире
сформулировано в трудах множества философов. «Мысль
о безысходной участи всех умерших омрачает греческую
литературу и делает жизнь менее яркой и радостной, чем
82

она могла бы быть под таким солнцем», — отметил Вил
Дюрант [100, с. 317 — 318]. Представления, пропитанные
безысходностью или неверием, видимо, были характерны и
для жителей античного Херсонеса, во всяком случае, для
некоторых из них. Эпитафии с надгробий, коллекция которых собрана в Херсонесском музее [563], являются прекрасной иллюстрацией вышесказанного [подр. см.: 182,
с. 86 — 87; 354, с. 708 — 709].
Возникающее в первом веке христианство предлагает
новую интерпретацию происходящего с человеком. Отношение к смерти теперь может быть сведено к двум основным постулатам: «смерть пришла в мир как наказание за
грех Адама; после Воскресения Христа она только носит
название смерти, а лучше сказать и само название ее уничтожено: мы уже не называем ее смертью, но упокоением
и сном» [178].
Фактически это означало революцию в мировоззрении:
«Бояться смерти может только тот, кто не хочет идти к
Христу, а не хотеть идти к Христу свойственно только
тому, кто не верит, что он начнет царствовать с Христом»
[189, с. 292 — 306]. «Для нас, рабов Божьих, только тогда настанет мир, безмятежный и тихий покой, — писал
Киприан Карфагенский — когда, избавившись от волнений сего мира, мы входим в пристань вечного жилища и
безопасности, — когда, прошедши чрез смерть, достигаем
бессмертия. Вот где истинный мир, верный покой, постоянная, прочная и всегдашняя безопасность» [189, с. 292 —
306]. Таким образом, смерть начинает восприниматься как
рождение в вечность. Более того, вера в Воскресение после
смерти совершает переворот в самом осознании явления, а
именно, впервые появляется положительная оценка смерти, бесстрастное, бестрепетное к ней отношение. Смерть,
по выражению Ф. Арьеса, становится «прирученной» [19;
189, с. 292 — 306].
83

Уже апостолы указывали на тот факт, что тела христиан подобны семенам, которые должны быть «посеяны»
в землю, чтобы взойти ростками новых тел: «сеется тело
душевное, встает тело духовное» [1 Кор. 15,44.], «подобае
бо тленному сему облещися в нетление и мертвенному сему
облещися в безсмертие» [1 Кор. 15,53]. Само тело, истлевшее
в земле и в прах превратившееся, должно будет воскреснуть [295, с. 363 — 374]. Макарий Египетский наставлял в
своих беседах: «Истинная смерть внутри — в сердце, и она
сокровенна; ею умирает внутренний человек. Посему, если
кто перешел от смерти к жизни сокровенной, то он истинно вовеки живет и не умирает. Даже, если тела таковых и
разрушаются на время, то снова будут воскрешены во славе,
потому что освящены» [296, с. 38 — 39].
Первые поколения христиан, постоянно сталкиваясь со
смертью в своей повседневной жизни, полной гонений, преследования властей, привыкли к ней. Отношение верующих
к смерти и тому, что ждет после, спокойная уверенность в
Воскресении вызывали глубокое потрясение среди языческого окружения, привыкшего горько печалиться о своем
безвозвратном конце. Теперь повседневная встреча со смертью вызывала надежду вместо страха [7, с. 241 — 275].
Само слово «мученик» в греческом языке звучит как
«свидетель». Оно передает лишь второстепенную черту факта, и явилось как отзыв непосредственного человеческого
чувства на повествование о тех ужасных страданиях, которые переносили martures. Мученики — это борцы веры;
их мучение — это «подвиг» с оттенком торжественности.
Martus, следовательно, не пассивный страдалец (мученик
a participio passivi), а вечно живой герой — деятель [43,
т. 2, с. 6 — 7].
Отношение к смерти нашло свое отражение и в Никейском Символе Веры: «Чаю воскресение мертвых и жизни
будущего века».
84

Такая фундаментальная мировоззренческая трансформация не могла не отразиться и на текстах эпитафий раннехристианского кладбища Херсонеса. Не случайно ранние
христианские надгробия зачастую содержат лишь имена
покойных. Кроме того, встречающиеся краткие молитвы
о покойных только подчеркивают отношение христиан к
«жизни после смерти». Молитвы обращены к Богу как Судье с надеждой о прощении, милости по отношению к почившему [фонды НЗХТ, инв. №№ 10, 11; 398, л. 10 — 15].
Прямые аналогии демонстрируют погребальные сооружения
Пантикопея, где стены некоторых склепов V в. сохранили
тексты псалмов и молитв о покойных.
Раннехристианская символическая погребальная живопись также является отражением нового мировоззрения.
В условиях гонений вырабатывается символический язык,
скрытый от посторонних. Стены погребальных сооружений расписываются «текстами» на этом условном языке
[подр. см. 402]. Так, изображения лавровых венков явно
символизируют победу над смертью; павлин — бессмертие;
голубь — отображение души; цветы и деревья — образы
рая; четырехлепестковая розетка или крест, хрисма в круге. Такими изображениями изобилуют Римские катакомбы, аналогичные символы запечатлены на стенах раннехристианских расписных склепов и некоторых надгробий
Херсонесского некрополя [подр. см.: 319; 166, с. 74 — 75,
80 — 81].
В христианстве смерть нередко ассоциируется со сном,
успением, покоем, упокоением. После бурь земной жизни
человек переходит к состоянию покоя. Засыпает, чтобы
проснуться в «Жизнь Вечную». Иоанн Златоуст разъяснял
это следующим образом: «Здесь наперед надобно обратить
внимание на то, почему апостол, когда говорит о Христе,
называет смерть Его смертью, а когда говорит о нашей кончине, то называет ее не смертью, а успением… Почему же
85

смерть Христову апостол назвал смертию, а нашу успением?
… Говоря о Христе, он употребил слово: «смерть», чтобы
показать действительность Его страданий, а о нас — «успение», чтобы умерить нашу скорбь. Там, где уже совершилось воскресение, он смело употребляет слово: «смерть», а
там, где воскресение есть предмет надежды, употребляет
слово «успение», самым названием и утешая нас, и укрепляя благия надежды. Спящий, конечно, встанет, а смерть
есть не что иное, как продолжительный сон» [178].
В то же время к смерти относились и как к новому
рождению. Наиболее наглядно это подчеркивает традиция
погребения в крещальнях — мемориях. Такие погребения
были открыты в помещениях для крещения, сооруженных
к концу VI в. при Южном загородном храме, при Уваровской базилике, при Западной базилике, при «храме с ковчегом» (№ 19) [350, с. 778 — 780, 835 — 836, 870 — 871].
Крещение в христианстве рассматривалось как второе рождение, тем самым смерть — как третье.
Косвенный, намек на это может быть найден в агиографическом источнике — Житии епископов Херсонских.
Когда речь идет о воскресении мальчика св. епископом
Василем, автор упоминает, что тело усопшего было омыто
святой водой как бы по типу крещения, когда мальчик
после этого воскрес, он уже был полностью окрещен [350,
с. 1428]. Тем самым проводится прямая параллель, что до
крещения мальчик был «мертв», а, воскреснув, обрел новое рождение.
Такое восприятие смерти привело к кардинальному переосмыслению погребальной традиции, и, как следствие, —
отношения к погребению, к могилам и некрополю в целом.
Кладбища и погребения уже призывали не к скорби, а к
подготовке встречи с «Отцом Небесным», становились местом «сна» умерших, после которого должно было последовать Воскрешение в жизнь вечную.
86

Необходимо обратить внимание на тот очевидный факт,
что отношение к смерти, ее восприятию Церковью, претерпевало некоторую трансформацию в народном мировоззрении. Это то же нашло проявление среди погребений на
территории Херсонских кладбищ. В первую очередь оно
выражалось в погребальном инвентаре, нередко включавшем обычные бытовые предметы.
Особый интерес в этой связи представляет такой неканонический элемент погребения, как монеты, встречающийся
в однозначно христианских могилах. Так, во время исследования одного из погребальных сооружений, содержащих
раннехристианские росписи, были найдены несколько
столбиков с монетами, которые лежали у входа в склеп
[398, л. 12 — 18]. Возможно, они были оставлены одним
из участников погребальной процессии, либо человеком,
навещавшим могилу. Разумеется, установить смысл такого приношения сложно. Оно могло быть оставлено и как
подаяние нищим, и как иная форма «бескровной жертвы».
Интересно, что гробничные памятники христианского Херсонеса демонстрируют новое представление о смерти уже с
IV в., вероятно, еще до начала массового обращения херсонеситов в новую веру при участии епископа Капитона.

2.4. Формирование сакрального пространства
раннехристианского некрополя Херсонеса
Христианство формирует особое отношение к местам
погребений. Они должны напоминать о преходящей жизни
и скором ответе перед Судьей за содеянное. Тем самым само
посещение кладбищ становится некоторым морально —
нравственным уроком, призванным напомнить о Вечном.
Помимо этого, христианство формирует новое отношение и
к самим могилам. Возникает особое, сакральное восприятие
87

места погребения уважаемых и почитаемых людей в Церкви — мучеников, праведников, учителей, подвижников.
Формируется понятие культа святых. Именно кладбища
стали первым местом, где христиане могли совершать богослужения, а могилы святых превратились в первые алтари.
Память об этом сохранилась и в сегодняшней православной
Церкви. Все это в полной мере справедливо и для ранневизантийского Херсона, где находит свое подтверждение
среди памятников городских кладбищ.
2.4.1. Культ святых могил. Традиция почитания святых и мест их погребения возникает уже в первые века существования христианства. Древнейшее из таких известий
сохранились в мученических актах св. Игнатия (107 или
115 г.): «…проведя несколько дней над его гробом в пении
гимнов, христиане положили и впредь воспевать жизнь
и страдания его, и при воспоминании о нем прославлять
Господа Иисуса» [334, с. 68]. Евсевий Памфил приводит
послание Смирнской Церкви к Филонейской Церкви (в Малой Азии) по поводу мученической кончины св. Поликарпа
(167 г.). В нем говорится, что проконсул, по совету иудеев, сжег тело Поликарпа, чтобы оно не стало пред­метом
поклонения христиан; но верные «… собрали кости его...
и положили их, где следовало»; «туда, как только можно
будет, мы станем собираться с веселеем и радостью, — и
Господь соизволит нам праздновать день его мученического рождения» [101, с. 345 — 346; ср.: 238, с. 309 — 329].
Уже во II в. существовала традиция почитания святых и
мест их погребения. Возник обычай собираться «с веселеем
и радостью» и торжественно праздновать день кончины
мученика. Упоминают о чествовании мучеников и Апостольские постановления: «… касательно мучеников говорим
вам, чтобы они были у вас во всякой чести, как и нами
(апостолами) чествуется блаженный Иаков епископ и св.
сослужитель наш Стефан» [334, с. 130].
88

Уже в 269 г. на римском Западе было постановлено, что
Божественная литургия должна совершаться над мощами
святых. Частицы мощей полагались в основание алтаря
[294, с. 559].
В позднеантичном Херсонесе — Херсоне сложный и
длительный процесс христианизации тоже не мог не отразиться в почитании первых херсонесских христиан и тех,
кто крестил город [подр. см.: 419, с. 83 — 89]. Сложность
распространения нового учения и идеологическая борьба,
развернувшаяся здесь, стали основой для формирования
почитания мест, связанных с жизнью и смертью Просветителей Херсонеса.
2.4.2. Ранние храмы — мемории. Без сомнения, самым
почитаемым храмом, построенным над могилой, был и остается знаменитый Храм гроба Господня в Иерусалиме,
возведенный императрицей Еленой в IV в. История его
строительства и многочисленных перестроек, а также, и
исследований подробно освящена в работах Мартина Бидла
[см.: 470, p. 73 — 148]. В IV в., начинается строительство
мемориальных комплексов на территории всего христианского мира.
Что касается Херсонеса — Херсона, одним из немногих источников, который описывает город в это время, являются Жития свв. епископов Херсонских. Согласно им,
первая попытка проповеди нового учения натолкнулась на
сопротивление со стороны «эллинов». Более того, св. епископ Василей принял мученическую смерть. На месте его
гибели после окончательной победы христианства в Херсонесе — Херсоне был установлен памятный «каменный
столб» с крестом [350, с. 1263]. Возможно, с именем этого
святого был связан известный из летописных источников
крестообразный храм св. Василия (Василея), построенный
в раннем средневековье на агоре (храм № 27) [350, с. 886 —
888]. Если это действительно так, то можно предполагать
89

что храм был построен на месте мемориального столба или
рядом с ним и являлся меморием в честь места кончины
высокопочитаемого святого.
С памятью св. епископа Василея связывают и гробничный храм «Г», в более позднее время входивший в комплекс Западной базилики Херсона, а также склеп, находившийся под этим храмом — мартирием (подр. см.: раздел
3.1.2.2). Как сказано в списках Жития св. епископа Василея, христиане «погребли его вне города», «вне стен на
запад от города», «похоронили его на западе, близ стен»
[350, с. 1265, 1275]. В более позднее время в результате
постройки новой линии укреплений (куртины 1-2) участок
со склепом оказался в черте города.
Над местом упокоения святого, возможно, уже в V в.
была построена молельня или часовня, которую в конце
VI в. перестроили в небольшую церковь — мартирий, где
могли совершаться не только поминальные службы, но и
отправляться Божественная литургия, на что указывает
наличие алтаря и алтарной преграды [350, 842 — 843; 418,
с. 132 — 152; 420, с. 144 — 153; см.: Прил. Д, рис. 1]. Несколько позже, к концу VI в., рядом с местом погребения
св. Василея возник комплекс Западной базилики, известный из агиографии как «дом св. Леонтия» [318, с. 73; 367,
с. 146 — 173; 350, с. 827].
Среди памятников, относящихся к почитанию св. епископа Василея, особо следует выделить прямоугольную в плане одноапсидную гробничную церковь или молельню. Это
сооружение было расположено вблизи от главной городской
площади и, без сомнений, имело мемориальные функции.
Храм был построен в III квартале, рядом с пересечением
главной и 3-й поперечной улиц над уникальным «пещерным» сооружением, вырубленном в скале. Крипта (глубиной
5,86 м, длиной 8,34 м и максимальной шириной 4,65 м)
имела небольшую трехконхиниальную апсиду и частично
90

заложенную камнем нишу (длиной 2,80 м, глубиной 1,80 м
и высотой 3,60 м), расположенную в правой, юго-восточной
стене. В ней было высечено углубление (длиной 1,40 — 1,80
м, ширенной 0,8 м и глубиной 1,00 — 1,20 м) которое, скорее всего, было гробницей. Кроме того, в стенах имелись небольшие ниши для установки светильников или свечников
[37, с. 34 — 35; 274, с. 95 — 96; 350, с. 739 — 740].
Датировка сооружения этого двухярусного храма с гробницей либо ракой остается открытой. Опираясь на найденные монеты, первые исследователи подземного сооружения
предположили, что оно «принадлежит древнейшему Херсонесу» [287, с. 20]. Сегодня же большинство специалистов
сходится на том, что этот уникальный памятник построен
не позднее V — VI вв. [ср.: 77, с. 47; 455, с. 191; 453, с. 20;
37, с. 34 — 35; 350, с. 739 — 753].
Вопрос о том, являлось ли «пещерное» сооружение церковью (имело престол или даже два престола — в верхней
церкви и в крипте и, значит, было предназначено для совершения литургии), остается без ответа. Можно лишь утверждать, что ниша, а также, вероятно, и конхи служили
для погребения. Отчет ООИД сообщает о находке «шести
человеческих черепов и костей» [287, с. 20]. Особенности
расположения гробницы и строительство над ней наземной
часовни или церкви делают вполне возможным вывод, что
памятник являлся мартирием [77, с. 47; 37, с. 34 — 35;
544, р. 20 — 37].
В своде крипты было прорублено большое, удлиненное отверстие, в котором подозревают остатки горловины
прежде находившейся здесь рыбозасолочной цистерны.
Императорская Археологическая комиссия включила это
сооружение в перечень цистерн под № 35. В дальнейшем
эту идею поддержал К. Э. Гриневич, высказавшись в пользу сооружения подземелья «путем переделки из огромной
цистерны» [77, с. 47]. С этим утверждением был согласен и
91

А. Л. Якобсон [455, с. 74, 191]. На сегодняшний день этот
тезис не вызывает сомнений, и многими исследователями
воспринимается как аксиома [524, s. 67; 318, с. 126; 526,
с. 32]. Но, если обратить внимание на то, что вытянутая и
трапецивидная форма отверстия (длина — 4,10 м (северная
сторона) — 4 м (южная сторона, без верхней подрубки —
3,70 м), ширина — 2,05 м (западная сторона), 1,65 м (восточная сторона) [350, с. 742]) отличается от стандартных
прямоугольных или квадратных горловин херсонеесских
рыбозасолочных цистерн, то возникает сомнение в истинности такого заключения [365, с. 105 — 109].
На связь подземного сооружения с памятью св. Василея наталкивает упоминание в тексте Жития о том, что
епископ «укрывался в некой пещере, именуемой Парфеноном». Там же упоминается, что «в городе», «в пещере» нашли его родственники умершего ребенка одного из
«первых» или архонтов города. Поэтому есть основания
утверждать, что упомянутая «пещера» находилась именно
внутри города. В ней же нашли епископа преследователи:
«… явившись в пещеру…, влекли его по площади» [350,
с. 1258, 1262 — 1263]. Последнее согласуется с тем, что
пещера находилась рядом с главной продольной улицей и
площадью — платеей. Описанное выше сооружение вполне
подходит как возможное легендарное укрытие св. Василея,
на месте которого позднее возвели мартирий.
Название «Парфенон» или «Парфенос» — дословно «храм девы», возможно, происходит от заброшенного
древнего подземного храма. Так, некую «пещеру нимф»
на акрополе Херсонеса (или рядом с ним) упоминал около
44 г. н.э. римский географ Помпоний Мела [350, с. 746;
365, с. 106 — 107]. Не исключено, что под нимфой подразумевалось божество Херсонас [322, с. 132; 350, с. 746].
Алтарь ее, судя по декрету в честь Диофанта, находился
на акрополе рядом с алтарем еще одной Девы — верховной
92

богини Партенос [430, с. 340 — 342]. Святилище, существовавшее в I в. н.э., было в IV в. заброшено. Это могло быть
связанно с идеологическими изменениями в жизни херсонеситов, с размещением в городе римской администрации
и распространением новых культов, и последовавшим за
этим идеологическим кризисом в жизни городской общины
[146, с. 44 — 60; 440].
Исходя из приведенных выше соображений, можно
предположить, что в период становления культа местночтимых святых и, в частности, епископов Херсонских, на
месте «пещеры», с которой херсонеситы отождествляли
легендарное место убежища епископа Василея, был сооружен подземный храм — меморий, связанный с памятью
святого. Произошло это не ранее второй половины VI в.,
поскольку до этого на данном месте находилась жилая
усадьба. Над криптой соорудили небольшую церковь или
часовню, остатки апсиды которой сохранились и сегодня.
Таким образом, храм был перекрыт и мог использоваться
как место погребения, «крытое кладбище».
Еще одним комплексом, связанным с почитанием первых херсонских святых, является некрополь в Карантинной балке. Традиционно именно эта часть кладбища считается местом погребения первых христиан Херонеса. Можно
предполагать, что именно здесь были погребены трое из
семи свв. епископов Херсонских — Евгений, Агафодор и
Елпидий [350, с. 1267]. Грузинский список Жития указывает, что их «выбросили безжалостно из города» и бросили
именно на восточной стороне [350, с. 1276], то есть речь
идет о городских воротах, ведших через перибол именно в
район некрополя в Карантинной балке. В V в., вероятно,
во второй половине столетия, на территории расположенного здесь кладбища начинает формироваться раннехристианский мемориальный комплекс [355, с. 211 — 232; 435,
с. 393 — 420; 424, с. 74].
93

Начало исследования этого памятника было положено в
1902 г. К. К. Косцюшко — Валюжиничем [210, с. 1 — 62] и
уже сразу вызвало дискуссию. Помимо архитектурных вопросов была поднята проблема датировки сооружений. Полемика на эту тему продолжается и сегодня [318, с. 222 —
243; 117, с. 77 — 90; 110, с. 402 — 426; 500, р. 399 — 418;
435, с. 293 — 420; 350, с. 787 — 816].
Доследование комплекса, проводившееся в 1953 г. под
руководством О. И. Домбровского, позволило обнаружить
следы небольшого однонефного храма, который можно считать одним из ранних христианских сооружений Херсонеса [98, с. 293; 110, с. 402 — 426]. Л. Г. Хрушкова относит
строительство мемориального храма ко второй половине
IV в. [435, с. 293 — 420]. В свою очередь И. А. Завадская
уточняет дату строительства памятника рубежом IV — V вв.
[117, с. 79; 112, с. 14 — 15]. Но подобные предположения
противоречат результатам раскопок. Малый храм, располагавшийся на месте крестообразного, более позднего храма,
перекрывал собой могилу «Д». Находки в её засыпи позволили сделать важное уточнение о времени постройки [98,
с. 314 — 315]. Так, могила содержала в основном материал IV в., исключение составила монета начала V в. и ряд
фрагментов керамики, стекла середины V — начала VI вв.
[98, с. 314 — 315]. Все это является весомым основанием
для утверждения, что церковь была построена не ранее
второй половины V — начала VI вв.
Для строительства крестообразного храма была создана
нивелировочная земляная насыпь толщиной до 1 м [98,
с. 312]. Большое количество фрагментов штукатурки с росписью, вымощенный мрамором пол, другие мраморные архитектурные детали интерьера говорят о богатом убранстве
храма и о его большом значении в религиозной жизни херсонеситов [98, с. 305; 424, с. 74]. Спустя некоторое время,
малый храм был разрушен (или разобран), а на его месте
94

был построен новый, больший, крестообразный храм. Причем, все остатки раннего сооружения были собраны под
центральной частью большего храма. Очевидно, здесь, как
над святыней, совершалось богослужение [98, с. 306].
Ранний храм, построенный предположительно на кладбище, где, согласно агиографии, были погребены святые
(in tumulis sanctorum), представлял собой небольшой мавзолей — мартирий. Вероятно, первоначально он предназначался, прежде всего, для совершения поминальных служб
и молебнов. В последующем именно этот кладбищенский
мартирий послужил отправной точкой в развитии монастырского комплекса на Южном участке загородного херсонесского некрополя.
Еще один здешний мемориальный памятник заслуживает особого внимания. Склепы №№ 1409, 1410, 1411, 1452,
1432, расположенные под ранним храмом и более поздним
крестообразным мартирием, были соединены между собой
в своеобразную «катакомбу». Найденные в склепах монеты датируются IV — V вв. — временем распространения и
утверждения христианства в Херсонесе — Херсоне [222,
л. 10 — 14]. Это были погребальные сооружения римского
времени, освоенные и переоборудованные христианами под
свои захоронения [424, с. 74]. Тот факт, что над ними был
возведен храм, а камеры соединены между собой, может
говорить о значительной роли этих погребений в истории
Церкви Херсонеса. Вероятно, именно здесь производились
захоронения первых христиан, они были особо почитаемы,
т.к. «катакомба» использовалась для периодического совершения поминальных служб и молебнов [424, с. 74; подр.
см.: раздел 3. 1.1.4.].
2.4.3. Херсонесские склепы с раннехристианскими росписями. Отдельной группой памятников, связанных с ранним христианством и с культом святых, являются херсонесские расписные склепы, споры о которых не утихают до
95

сих пор. На сегодняшний день открыто 13 погребальных
сооружений, сохранивших раннехристианские фрески и рисунки. Созданные на рубеже поздней античности и раннего
средневековья, они являются единственными в своем роде
в Таврике. Помимо художественной ценности, херсонесские
расписные склепы могут служить важным источником в
исследовании позднеантичной и раннесредневековой истории города, его гробничного дела.
Об этих склепах неоднократно говорилось в трудах ученых. Тем не менее, в их изучении остается ряд до конца
не решенных вопросов. Наиболее полное описание восьми
таких погребальных сооружений вошло в фундаментальный труд М. И. Ростовцева [320]. Материал о двух склепах
(№№ 1 и 2), открытых в 1998-1999 гг., был опубликован в
приложении к работе В. М. Зубаря и А. И. Хворостяного
[146, с. 144 — 154]. В 2002 г. грабители натолкнулись на
еще один склеп [517, р. 19 — 20]. В 2006 г. он был исследован сотрудниками НЗХТ [398]. Помимо расписных
памятников с использованием полихромной техники, здесь
же был открыт уникальный склеп с граффити, нанесенными по штукатурке. Таким образом, источниковая база
существенно пополнилась этими новейшими открытиями.
Вопрос датировки херсонесских расписных склепов остается одним из самых сложных и дискуссионных. М. И. Ростовцев, опираясь на нумизматический материал, датировал их второй половиной IV — началом V вв. [319, с. 451,
457, 462, 469, 503 — 507]. Позже раннюю дату поддержали
П. Д. Диатроптов, [85, с. 34 — 36], Л. Г. Хрушкова [437,
с. 168 — 194], И. А. Завадская [111, с. 258 — 288]. Точку
зрения о более позднем создании расписных склепов — не
ранее второй половины V — VI вв. — отстаивает В. М. Зубарь [155, с. 12; 146, с. 158 — 163; 170, с. 300 — 311].
Исследуя памятники раннехристианской живописи
Херсонеса, М. И. Ростовцев пришел к выводу о том, что
96

группа христианских склепов с росписью представляет
собой результат заимствования, перенесения уже готовых,
полностью сформировавшихся художественных форм. Сюжеты декоративной росписи херсонесских склепов свидетельствуют о том, что они были созданы в один период и
находятся в хронологической близости к аналогичным по
стилю памятникам. По его мнению, херсонесские склепы, скорее всего, были расписаны приезжими мастерами,
которые хорошо знали основы современной им системы
погребальной живописи и следовали ей [подр. см.: 319,
с. 148 — 152].
Действительно, Херсонес имел постоянные связи с различными районами Империи, в том числе и с Малой Азией, что зафиксировано неоднократно исследователями в области экономики города [подр. см.: 181; 430, с. 348 — 360;
350, 231 — 322]. Такой тесный обмен вполне мог привести
и к заимствованию сюжетов или к привлечению к работе
приезжих мастеров. Аналогичные херсонесским росписи
открыты и в Болгарии. Три из девяти описанных гробниц
Софийского некрополя (№№ 7, 8, 9), роспись которых имеет так называемую «мраморную инкрустацию», относятся
к самой ранней группе и датируются временем в пределах
второй половины IV — конца V вв. [272, с. 67, 110; ср.:
85, с. 34 — 36]. Позже V в. погребальные памятники, в
декоре которых присутствовала бы имитация мрамора, не
известны и в других областях христианского мира. Таким
образом, присутствие техники «мраморировки» в христианской погребальной живописи является признаком ее
относительно ранней датировки, что важно и для вывода
относительно времени создания расписных херсонесских
склепов [см.: Прил. Г, табл.1, 2].
Особое место в их ряду занимает склеп «на земле
Н. И. Тура» к юго-западу от Западных ворот города [319,
с. 472 — 480; см.: Прил. Д, рис. 2]. Главным его отличием
97

от остальных расписных склепов Херсонеса является представленная на правой боковой стене пространная сюжетная композиция с тремя человеческими фигурами. Росписи
же на левой и задней стенах склепа по своему характеру,
символике, стилю вполне согласуются с другими расписными склепами. М. И. Ростовцев на основании технического и стилистического сходства росписей данного склепа
с живописью остальных херсонесских склепов считал их
единой хронологической группой. Тем не менее, он допускал, что композиция росписи правой стены склепа «на
земле Н. И. Тура» могла быть закончена немного позднее,
в любом случае, не позже V — VI вв. [319, с. 479]. Признаками более позднего времени ученый называл большое
количество изображенных здесь фигур, а также «изображение развернутых и стилизованных цветов розы». Аналогичные по своей форме цветы можно видеть в росписи
боковой стены верхней правой лежанки склепа 1905 г. [см.:
Прил. Г, табл.1, 2]. Отличие лишь в том, что здесь они
принадлежат небольшому деревцу или ветке. Цветы-розетки, очень близкие по форме и по своему расположению
в композиции, присутствуют в гробнице первой половины
IV в. в Старом Костолаке (римский Viminatium), в Сербии
[111, с. 258 — 288].
К числу очень популярных сюжетов в позднеантичной
погребальной живописи принадлежит композиция с двумя
павлинами на задней стене склепа «на земле Н. И.Тура».
Аналогичная роспись известна в римской катакомбе первой половины IV в. [484, р. 78]. Помимо этого, стоит упомянуть близкую по сюжету и характеру прорисовки птиц
в росписи люнета задней стены силистринской гробницы
последней четверти IV в. [89, с. 14 — 26, рис.1; 9, с. 268 —
274, рис. 2]. В ней, как и в римской росписи, павлины
расположены по обеим сторонам вазы, в отличие от херсонесской композиции, где место вазы занимает гирлянда.
98

Изображения же самих павлинов, их позы, очертания тел,
лап, голов, рисунок оперенья хвостов очень близки павлинам из херсонесского склепа.
Фигуры людей тоже встречаются в христианской росписи. Сцены со слугами, распространенные в языческом
искусстве, перешли и в раннехристианскую живопись, что
также подтверждают херсонесские памятники. Но использование данного сюжета в раннехристианском искусстве
продолжалось недолго. В обоих херсонесских «склепах со
слугами» нижняя часть стен оформлена вполне традиционно для вышеописанной декоративной схемы. В склепе 1904
(1853) г. присутствует «мраморировка», в склепе 1909 г.
стены, возможно, тоже были украшены под мрамор. Оба
мотива — и слуги, и мрамор — демонстрировали знатность
и богатство погребенных в земной жизни. Однако стоит
учесть, что развитие христианской традиции предусматривало упрощения и аскетизм погребальной живописи. Возможно, эти украшения исчезли со стен склепов раньше
других, более значимых в христианской символике изображений. Таким образом, присутствие изображений слуг и
мрамора в херсонесских росписях является свидетельством
их относительно раннего происхождения.
Одним из аргументов, подтверждающих позднюю датировку херсонесских склепов, (не ранее второй половины V — VI вв.) В. М. Зубарь считал изображение рюмкообразного сосуда на входной стене склепа № 1 1998 г. [136,
с. 158 — 163]. В Херсонесе подобные «рюмки на высокой
ножке» встречаются в археологических комплексах, начиная с V в. В центрах Ближнего Востока, Северной Африки
и Западного Причерноморья такие сосуды были известны
на протяжении второй половины V в. [73, с. 154 — 155].
Но возникает закономерный вопрос, можно ли условное
изображение чашевидного сосуда на стене склепа однозначно отождествлять с типологическим рядом именно стеклян99

ных «рюмок»? Такое предположение, учитывая схематизм
рисунка, представляется натянутым.
Ранняя дата росписи херсонесских склепов подтверждается, прежде всего, декоративной системой в целом, практически полностью еще подчиненной античным традициям.
Единственным исключительно христианским изображением является монограмма имени Христа в венке на сводах
некоторых склепов. Полное изображение хрисмы сохранилось только в склепе 1904 (1853) г. В росписи плафона
склепа 1909 г. также наблюдаются диагональные гирлянды,
сходящиеся к расположенному в центре венку, но изображение внутри венка не сохранилось [320, табл. CV.1]. М.
И.Ростовцев предполагал вероятность монограммы также в
склепах 1907 г. и «на земле Н. И.Тура», на сводах которых
зафиксированы следы изображений венков [319, с. 453 —
454, 460, 465 — 466, 478]. Следы двойного круга, в котором
могло быть изображение венка и от которого, вероятно, шли
прямые гирлянды, отмечены также в склепе 1905 г. [203,
с. 53; 319, с. 460]. Наличие здесь монограммы М. И. Ростовцевым не предполагалось, хотя, по логике его рассуждений,
она вполне могла присутствовать [см.: Прил. Г, табл. 1].
Известно значительное количество погребальных памятников IV-V вв., живопись которых имеет христианскую символику в виде хрисм и крестов [111, с. 258 — 288].
В некоторых из них, как правило, из числа наиболее ранних, так же как в херсонесских склепах, христианские
символы сочетаются с традиционными античными мотивами (гирляндами, венками, цветами, птицами), безусловно,
наделенными новым содержанием, но исполненными все
еще достаточно живописно. Подобное сочетание старых
форм и новых символов демонстрируют, например, погребальные памятники Сердики, Фессалоники, Никеи, Филипп (гробница в базилике extra muros IV в.) [272, с. 25,
рис. 9; 111, с. 258 — 288].
100

Согласно преданию, записанному Евсевием Кесарийским, впервые хрисму увидел в небе император Константин
перед битвой на Мельвийском мосту 28 октября 312 г., —
отсюда происходит другое её название — Константиновский
крест [101, с. 361]. Само по себе изображение хрисмы (совмещенные буквы х и Ро греческого алфавита) неоднократно
трансформировалось и было широко распространено. Но
именно Константиновская хрисма, обрамленная в лавровый
венок, стала символом триумфа, победы, небесного креста.
На этом моменте стоит остановиться подробнее, поскольку
само такое изображение хрисмы имело ограниченный по
времени характер, что принципиально важно для датировки росписей.
Наиболее ранние изображения такой хрисмы относятся
к концу III в. [74, с. 417 — 441; 402, с. 76; 448, с. 36 — 37].
После Миланского эдикта (313 г.) она получила широкое
распространение. Встречается её изображение, дополненное греческими буквами альфа и омега («я есмь Альфа и
Омега, начало и конец» [Откр: 1:8; 21:13]). Со временем
Констнтиновская монограмма вытесняется изображением
монограмматического креста (вертикальной ветвью такого
креста является греческая буква Ро с удлиненной ножкой),
и, что важно подчеркнуть, к середине V в. Константиновская хрисма постепенно исчезает [512, р. 243 — 244; 258,
с. 38 — 40; 435, с. 415].
Монограмма имени Христа в венке встречается в погребальных памятниках IV — начала V вв. в Риме, Испании,
Галлии, Равенне [527, р. 340; 435, с. 415]. Такое же время
дают надгробные мозаики Северной Африки, где тексты позволяют довольно точно датировать погребения [464, р. 10;
435, с. 416]). Изображения Константиновской хрисмы сохранились и в склепах Софии (Сердика), Фессалониках, Сиракузах, Нише, Сардах, при этом датировка этих памятников
IV — V вв. тоже не вызывает сомнений [541, р. 761 — 786].
101

Еще одним важным аргументом в споре о херсонесских
расписных склепах могут выступать нумизматические материалы, несмотря на то, что некоторые исследователи справедливо отвергают их решающую роль в датировке [85,
с. 34 — 36; 146, с. 81 — 84]. В склепах 1903, 1905 и 1912 гг.
действительно обнаружены монеты второй половины IV в.
По одной монете Льва I (457-474) найдено в склепах 1912 г.
и 1907 г. Именно на основании этих находок М. И. Ростовцев считал временем росписи большинства склепов вторую
половину IV в., допуская возможность более поздней датировки лишь для росписи склепов 1912 г. и склепа «на земле
Н. И. Тура» [319, с. 451, 457, 462, 469, 471, 479]. Однако
В. М. Зубарь неоднократно отмечал тот очевидный факт, что
монеты IV—V вв. находились в денежном обращении Херсонеса — Херсона вплоть до VII в. [155, с. 4]. Все же можно
предполагать, что, независимо от длительности хождения,
монеты, выпущенные в IV—V вв., могли попасть в склепы в
начальный период своего использования, и, следовательно,
указывать раннюю дату для этих памятников. К тому же
отсутствие в склепах монет конца V-VII вв. служит косвенным подтверждением сравнительно ранней даты погребений
с росписью. Этот факт трудно оспорить.
Теоретически точку в затянувшейся дискуссии может
поставить исследование монет, найденных в склепах 2006 г.
Так, из камеры склепа 1/2006, его дромоса и приделов
каменной оградки происходит 29 монет (монеты времени
явно предшествовавшему склепу — 4 экз., Констанций II
(336 — 371) — 3 экз., Константин II (337 — 340) — 1 экз.,
Валент (364 — 368) — 3 экз., Прокопий (365 — 366) —
1 экз., Грациан (367 — 395) — 2 экз., Валентиниан II
(375 — 383) — 5 экз., Феодосий I (378 — 395) — 3 экз.,
Аркадий (383 — 408) — 3 экз., неопределяемые — 4 экз.)
[398, л. 8 — 9]. Среди находок в склепе 2/2006 было 18
монет (Констанция II (337 — 361) — 7 экз., Константина I
102

(337 — 350) — 1 экз., Констанция Галла (351 — 354) — 1
экз., Юлиана II (361 — 363) — 1 экз., Феодосия I (379 —
395) — 1 экз. Аркадий (395 — 408) — 3 экз., не определенных — 4 экз.) [398, л. 11 — 12]. Помимо монет, во время раскопок были найдены другие находки, в частности,
бронзовые пряжки и светильники, также не выходящие за
пределы второй половиной IV — первой половиной V вв.
[398, л. 11 — 12].
Опираясь на вышесказанное, есть все основания полагать, что создание херсонесских расписных склепов и
их функционирование не выходит за рамки сравнительно
узкого промежутка времени — конец IV — V вв., причем
часть из них (те, в декоре которых присутствует Константиновская хрисма) не выходит за пределы середины V в.
Исследование этой группы памятников позволяет проследить динамику развития погребальной живописи. Развитие декоративного убранства погребальных сооружений
направленно в сторону упрощения художественных композиций. Постепенно полихромная роспись исчезает. Как
своеобразная переходная ступень в таком движении может
быть склеп 1/2006 с граффити, в виде кораблей — символов
плавания в Вечность, нанесенными по сырой штукатурке
[398, л. 6 — 9]. Но в конечном итоге именно изображения
крестов становится не только доминирующим в декоративной схеме погребальной росписи, но и практически ее
единственным элементом. Примером может служить склеп
№ 2510, в котором кресты вырезаны на стенах и на потолке (крест с расходящимися концами, вписанный в круг)
[308, с. 168 — 169].
С конца V в. отмечается упадок античных традиций в
погребальном декоре [111, с. 258 — 288]. Новая декоративная система, пришедшая на смену старой, окончательно лишается живописности и полихромии. Примером подобного
декоративного убранства погребальных сооружений могут
103

служить два склепа, открытые в Керчи в 1890 и 1895 гг.
и детально описанные Ю. А. Кулаковским [227, с. 1 — 30;
228, с. 61 — 67]. Их стены были покрыты крестами и текстами молитв и псалмов. Других декоративных элементов в
их оформлении нет. Причем в склепе 1890 г., где, судя по
надписи, были похоронены Саваг и Фиаспарта, обозначена
точная дата, которая фиксируется как 491 г.
Таким образом, вторая половина — конец V в. представляется по существу рубежным периодом в декоративном
оформлении раннехристианских погребальных сооружений.
Строгая христианская символика окончательно вытеснила
с гробничных стен античную по своему происхождению
роспись. Памятники с подобной росписью более позднего
времени не известны. Данный процесс явился результатом
новых требований, предъявляемых к оформлению мест погребения христиан.
Украшение погребений полихромной росписью вошло в
обычай лишь в среде достаточно состоятельных членов раннехристианских общин, так как подобное оформление мест
захоронения было хлопотным, стоило сравнительно дорого,
тем более с учетом стоимости самих склепов. Позволить
себе такую роскошь могли далеко не все, чем и объясняется невысокий процент расписных склепов от общего количества погребений этого периода, что прослеживается не
только в ранневизантийском Херсоне, но и в других центрах. Так, например, в ромейской Фессалонике 65 гробниц
с росписью составляют 15% от общего числа захоронений
раннехристианского времени [111, с. 258 — 288]. В Херсоне
их число ничтожно — 0,37 % от числа открытых погребений. Тем не менее, количество расписных христианских
погребальных памятников позволяет делать предположения
о функционировании специализированных мастерских в
некоторых центрах, в частности, в Сардах, в период после
правления Константина I [111, с. 258 — 288]. Такая мас104

терская, скорее всего, была и в Фессалонике. В Херсонесе
же работали мастера, приглашенные заказчиком.
Интересно отметить, что наиболее богато украшенные
херсонесские расписные склепы, а именно, 1903, 1904
(1853) и 1905 гг., расположены близко друг от друга, на
территории к югу от загородного крестообразного храма Богородицы Влахернской [320, табл. СV]. Их роспись отличается наиболее разнообразным набором живописных элементов, изящным и скрупулезным исполнением «мраморной
инкрустации», причем единообразно для всех, утонченной
прорисовкой птиц и растительного декора [см.: Прил. Г,
табл. 1, 2]. Уровень мастерства исполнения этих росписей представляется наиболее высоким из всей группы раннехристианских склепов Херсонеса. Скорее всего, данный
участок некрополя принадлежал в позднеантичный период наиболее состоятельным христианским семьям города,
что подтверждается и находками золотых вещей [54, с. 8].
Здесь же поблизости хоронили клириков, на что указывает
известняковое крестообразное надгробие с упоминанием
имен трех пресвитеров, двух Стефанов и Христофора [56,
с. 28, № 13; см.: Прил. В].
Склепы 2006 г., вероятно, стояли в конце хронологической цепочки таких сооружений. Так, склеп 1/2006 содержал граффити, и, судя по многочисленным рисункам
кораблей, мог вообще принадлежать семье, связанной с
морским делом. Склеп 2/2006 имел, помимо полихромной
росписи, надгробные эпитафии. Таким образом, он может
являть своеобразную переходную ступень от расписных
склепов к более поздним, где росписи вытеснены текстами
(например, «катакомба» под Южным загородным крестообразным храмом, на стене содержит имена семи женщин
[387, с. 82 — 83, рис. 88 — 89]). Поскольку этот склеп был
перекрыт крестообразным храмом, он не мог достраиваться
позднее второй половины VI в.
105

Отдельно необходимо остановиться на склепе «на земле
Н. И. Тура». Он был открыт в 1894 г., но раскопан лишь
в 1912 г. [319, с. 470]. В плане склеп изначально являлся
типичным для подобных сооружений, но позднее был перестроен, саркофагообразная лежанка, расположенная напротив входа, была углубленна до уровня пола, а образованное
таким образом «помещение», площадью около 5 кв. м, было
соединено проходом, прорубленным в перемычке.
Помимо росписи задней стены, остатки фресок зафиксированы под левой нишей, где, по мнению М. И.Скубетова,
находи­лось изображение пальмового венка [319, с. 476].
Плафон был оформлен, как и в большинстве других херсонесских расписных склепов, в виде диагональных гирлянд
и, вероятно, венка с хрисмой в центре [319, с. 478]. Таким
образом, вся роспись, за исключением правой стены, как
по стилю, так и по набору декоративных элементов, находится в полном созвучии с живописью остальных расписных херсонесских склепов. Ее погребальный характер не
вызывает сомнений. Скорее всего, она связана с захоронениями, совершенными в тот же период, что и в остальных
расписных склепах Херсонеса, то есть датируется концом
IV — первой половиной V вв.
Зато совсем иной характер имеет роспись правой стены,
где представлена сюжетная композиция с двумя фигурами, мужской и женской, направляющимися к схематично
изображенному вдалеке городу [319, рис. 89 — 90]. Еще
одна фигура, от которой сохранились изображения ног в
ремешковых сандалиях, показана идущей от города. Эта
роспись относится, скорее всего, ко времени перестройки
склепа (возможно, связанной с чествованием памяти о неком событии местной церковной истории) в своего рода
мемориальную церквушку-молельню [319, с. 473 — 474;
157, с. 22; 146, с. 93; 350, 1069 — 1070; 366, с. 141; 421,
с. 164 — 165]. Не исключено, что на момент перестройки
106

этот склеп принадлежал всей христианской общине ранневизантийского Херсона и был местом для общественных
молений в дни памяти почитаемых событий или погребенных. Именно принадлежностью росписи правой стены к
уже перестроенному склепу и объясняется особый характер ее композиции. К настоящему времени она получила
несколько интерпретаций. Н. М. Печенкин видел в этой
картине сюжет из жизни мученика Феодора Стратилата
[291, с. 145]. М. И. Ростовцев допускал, что здесь мог быть
представлен некий святой или мученик, или вообще обыкновенный христианин в райском саду [319, с. 479]. В последнее время предложена новая версия, согласно которой
в этой росписи изображены Мария с Иосифом, идущие в
Вифлеем [170, с. 300 — 301; 146, с. 80]. Возможна и иная
трактовка — изображение умерших, идущих к Небесному
Граду, к которому протянуты руки мужчины и женщины
[350, с. 845]. Учитывая особое отношение херсонитов к
склепу, перестройку его в подземную церковь, имевшую,
вероятно, мемориальные и кладбищенские функции, более
вероятна связь с житийным чудом воскрешения мальчика
по молитве св. Василея [350, с. 1259].
Ю. М. Могаричев подверг критике предположение о
культовых функциях склепа [275, с. 82 — 87]. Во многом
его аргументация построена на учете незначительных размерах сооружения (площадь около 5 кв. м и высоте менее
1,7 м) и анализе изображений, которые двигаются от алтаря, а не к нему, как это положено по церковным канонам
[319, с. 478; 194, с. 148; 275, с. 82 — 87]. «Церквеобразная» архитектура склепа имеет свои аналоги, примером
которых могут служить склепы Мангупа [69, с. 10; 546,
с. 99 — 100]. Тот факт, что они не выполняли функции
культовых сооружений, не опровергает возможности такого использования склепа «на земле Н. И. Тура». Он имел
как минимум два строительных периода [319, с. 478; ср.:
107

275, с. 82 — 87], и был переделан на последнем этапе, и,
скорее всего, одновременно с созданием композиции росписи на заново оштукатуренной правой стене. Если сюжет
фрески является иллюстрацией к агиографическому тексту, то его построение вполне закономерно. Таким образом,
приведенные материалы и аналогии не исключают возможности функционирования склепа «на земле Н. И. Тура» как
культового сооружения — малельни или мемориальной
церквушки, периодические службы, проводимые в которой
имели специфический (поминальный или мемориальный)
характер.
Закономерен также вопрос возникновение системы росписи херсонских склепов. Выдвигая идею ближневосточного происхождения декоративной системы, объединившей
два художественных стиля — цветочный и инкрустационный, М. И. Ростовцев отмечал проникновение данной ее и
на Запад [319, с. 501]. Окончательный вывод он сделал в
пользу сирийско-палестинского Востока, что, по его мнению, указывало на «тесную связь первых христиан Херсонеса не с Византией или Балканским полуостровом», а
с сирийско — палестинской Церковью [319, с. 503]. Такая
связь нашла свое отражение и в текстах Житий свв. епископов Херсонских. Из семи первых епископов шесть были
присланы из Иерусалима и только последний — Капитон —
из Константинополя [подр. см.: 350, с. 1274 — 1281].
В пользу сирийского происхождения росписей может
говорить тот факт, что одна из наиболее ранних церквей
Херсона конца IV — V вв. была возведена из саманного
кирпича, такой строительный материал характерен именно
для Ближнего Востока [114, с. 94 — 105]. Кроме того, и в
дальнейшем развитии декоративного убранства херсонских
храмов происходило под влиянием сирийского искусства.
Это подтверждает даже беглый взгляд на мозаики и росписи сирийских и херсонесских храмов.
108

И все же И. А. Завадская не исключает балканского происхождения системы росписей, указывая на то, что именно
на территории Балкан и западных малоазийских провинций находятся аналогии, наиболее близкие к херсонесским
и территориально, и хронологически, и стилистически.
Тем самым исследовательница подчеркивает возможность
заимствования данной традиции из этих регионов [111,
с. 258 — 288].
Изучение сюжетов росписи и архитектуры самих погребальных сооружений позволяет сделать выводы о принадлежности данных сооружений и их месте в религиозной
жизни херсонеситов. Опираясь на некоторые топографические указания Житий о местах захоронения замученных
в Херсонесе свв. епископов Василея, Евгения, Агафадора
и Елпидия, можно попытаться сделать следующие предположения. Большая часть открытых расписных склепов
располагается на территории позднеантичного некрополя
около Карантинной бухты. Традиционно именно эта часть
кладбища считалась среди херсонеситов местом погребения
первых христиан и первых святых мучеников, что отразила их агиография. Это объясняет, почему именно здесь во
второй половине V в. возникла богато украшенная гробничная церковь — мартирий. Есть все основания думать,
что именно с этой частью кладбища был связан рассказ
о погребении троих из семи свв. епископов Херсонских
[350, с. 1267].
Особо стоит остановиться на склепе № 2114 (склеп
1853 г.). По своей конструкции он являлся типичным для
херсонесского некрополя — четыре ниши в левой и задней
стене, расположенные одна над другой, и одна в правой
стене. Причем фактически весь склеп переориентировали
под погребение именно в этой локуле, которая была углублена по типу саркофага, а захоронение в ней закрыто
плитами. Стены склепа были отштукатурены и расписа109

ны, на задней стенке ниши изображен лавровый венок с
вплетением цветов. Вся роспись обращена не к зрителю, а
скорее, к умершему. Изображение венка могло символизировать «венец мученика», подчеркивать мученическую
смерть погребенного, его триумф в вечной жизни. На плитах, закрывавших нишу, были изображены деревья с плодами, которые в христианской символике обычно говорили
о райских садах [319, с. 452 — 457]. К сожалению, склеп
был ограблен еще в древности. Первым его исследовал
граф А. С. Уваров в 1853 г., но среди находок упоминаются
только несколько серебряных пряжек и обломок гипсового
кружка с изображением креста [319, с. 456].
Склеп был приспособлен для усыпальницы почитаемого
человека, все прежние захоронения из склепа удалили, что
указывает на его роль мартирия. По мнению К. К. Косцюшко — Волюжинича и М. И. Ростовцева, исследовавших
памятник, здесь был погребен человек, особо чтимый в
среде христианской общины Херсонеса. Склеп мог быть
местом поклонения первых христиан [319, с. 452 — 457].
Вполне вероятно, погребенный мог быть местночтимым
святым или одним из первых Херсонесских епископов.
Другой склеп №2086 имеет четыре лежанки (по две —
одна над другой) с обеих сторон от входа и «аркосолий»
в стене против входа. Стены склепа были богато украшены
росписями, но особо надо отметить росписи «аркосолии».
В центре ее изображена виноградная лоза, обрамленная гирляндой. При исследовании склепа было найдено несколько
монет, датирующихся серединой — концом IV в., и нательный крестик. По-видимому, гробничное сооружение также
могло принадлежать одному из почитаемых херсонеситов,
возможно, главе местной христианской общины, который
был погребен в особенном «аркосолии».
Остальные расписные склепы, вероятно, принадлежали
зажиточным херснесским семьям, представителям позд110

неантичной городской знати или отдельным церковным
приходам.
Таким образом, росписи херсонесских склепов относятся
к числу памятников, обнаруживающих сюжетную и хронологическую общность. Составляя единую в техническом и
стилистическом отношении группу, росписи являются произведениями одного, сравнительного небольшого периода,
протяженностью около столетия. В настоящее время можно
наметить лишь самые крайние его пределы. Учитывая закономерности в смене определенных этапов развития погребальной христианской живописи, роспись херсонесских
склепов следует датировать временем никак не позднее конца V в. Нижнюю хронологическую границу их появления,
вероятно, следует связывать с местными событиями последней четверти IV в., когда в Херсонесе оформилась своя епархия. Оба этих «хронологических репера» не противоречат
археологическим материалам из указанных склепов.
Херсонесская живопись демонстрирует полностью сложившуюся декоративно — символическую систему. Она
была привнесена на херсонесскую почву в уже готовом,
сформировавшемся виде. Ближайшие ее аналогии находятся в позднеантичных центрах, расположенных на территории Балканского полуострова и западной части Малой
Азии, с которыми Херсонес имел давние разносторонние
связи. Особо необходимо отметить сирийско — палестинское влияние на становление христианства в Херсонесе —
Херсоне. Все это дает основание предполагать, что традиция росписи погребальных сооружений пришла в Херсонес
из христианского Востока, однако продержалась недолго.
Не имея предшественников на местной почве, традиция
росписи склепов не нашла последователей на территории
Херсонеса, так и оставшись чрезвычайно ярким, но относительно коротким эпизодом в истории художественной
культуры города.
111

Что касается упокоенных в таких склепах, в большинстве случаев это были представители местной аристократии
или наиболее богатые горожане, родственники которых
смогли оплатить дорогостоящую работу мастеров, возможно, приезжих. Три склепа с раннехристианской росписью
могут быть связаны с погребениями местного духовенства,
не исключено, пресвитеров или архиереев, возглавлявших местную общину. В одном случае (склеп «на земле
Н. И. Тура») можно говорить о почитании погребенного
как святого или о месте, где по представлениям херсонеситов, проявилось могущество Бога, было явлено чудо,
то есть о теофаничесском мартириии с литургическими
функциями.
Подводя итог можно отметить, что сложный и длительный процесс христианизации, нередко приводивший
к конфликтам, стал основой для почитания первых херсонесских христиан и тех, кто крестил город. Возникает
традиция почитания мест связанных с жизнью и смертью
Просветителей Херсонеса, где возводят памятные знаки,
часовни, а в особых случаях церкви.
Среди таких памятников выделяется группа, связанная
с именем св. Василея, первого из семи епископов херсонских. На месте его гибели после окончательного становления христианства в Херсонесе — Херсоне был установлен
памятный каменный столб с крестом. С его памятью связывают гробничный храм «Г», в более позднее время вошедший в комплекс Западной базилики Херсона, склеп с
плинфовым сводом, находившийся под этим храмом — мартирием, а так же подземный храм — мартирий на главной
улице, сооруженный на месте пещеры, в которой укрывался от преследователей святой.
Еще одним комплексом, связанным с почитанием первых херсонских святых, являлся некрополь в Карантинной балке. Вероятно, именно здесь были погребены трое
112

из семи свв. епископов Херсонских — Евгений, Агафодор
и Елпидий. Во второй половине V в., на территории расположенного здесь кладбища начинает формироваться раннехристианский мемориальный комплекс, включавший в
себя небольшую церковь и ряд соединенных между собой
склепов, превращенных в часовню.
Отдельной группой памятников являются херсонесские
расписные склепы, споры о которых не утихают до сих
пор. На сегодняшний день открыто 13 погребальных сооружений, сохранивших раннехристианские фрески и рисунки. Исходя из комплексного исследования росписей и
материалов этих погребальных сооружений, есть все основания утверждать о том, они могут быть датированы второй половиной IV — концом V вв.

2.5. Реконструкция раннехристианского
погребального обряда
Описанные выше христианские погребения Херсонеса — Херсона вместе с данными иных источников содержат
достаточное количество информации для восстановления
чина раннехристианского погребения, сформировавшегося
в этом ранневизантийском центре.
Вначале тело покойного по обычаю обмывалось и умащивалось маслами и благовониями, после чего умершего
обворачивали в ткань — «плащаницу», саван, прандий. Тем
самым тело покойного готовилось к погребению. Апостол
Иоанн, описывая погребение Христа, указывает на состав
масел — смирна и алое [Иоанн 19: 39 — 40]. Что касается ткани, то, по-видимому, для погребения предпочитался
лен. К примеру, известная Туринская плащаница, в которую, по преданию, было завернуто тело Христа, была
изготовлена из льна [332, с. 54; 333, с. 67].
113

Процессу погребения предшествовали погребальные
службы. В первые века отпевание покойного предварялось заупокойной литургией [188, с. 7; 340, с. 73 — 85].
Ее могли служить в небольших кладбищенских церквях.
В Херсонесе таковыми могли быть ранние церкви на Девичьей горе [459; 460] и в Карантинной балке. На западном
некрополе аналогичные функции мог выполнять мартирий
над склепом св. епископа Василея. Возможно, для совершения погребальных служб использовался и склеп «на земле
Н. И. Тура». В кладбищенских храмах происходило отпевание и последующие поминовения покойных.
Для погребения использовались грунтовые, вырубные
могилы и склепы. Захоронение могло совершаться как в
деревянном гробу, так и просто в ткани, причем последние
составляли подавляющее большинство. Ниши — лежанки
в склепах нередко замуровывались кирпичом или камнем,
положенным на известковый раствор [134, с. 36 — 45], или
завешивалась тканью [66, с. 223 — 238]. Традиция закрывать локулу оказалась очень устойчивой и сохранилась в
более позднее время.
Помещения склепов могли использоваться для поминальных служб, панихид, молебнов и даже для агап, которые совершались вплоть до VII в., а в редких случаях
служили для совершения Божественной литургии [416,
с. 55; 421, с. 165.]. Примером таких херсонесских погребальных сооружений, приспособленных для совершения
службы, могли быть склеп с сидениями в «катакомбе» под
Южным загородным храмом Богородицы Влахернской и
склеп — мартирий «на земле Н. И.Тура».
Отнюдь не специфическим явлением в раннехристианском погребении Херсонеса — Херсона было то, что зачастую в могилу, по крайней мере, до VI — VII вв., еще помещался погребальный инвентарь [423, с. 155 — 159]. Такая
практика была характерна для кладбищ многих христиан114

ских центров [485, р. 233; 481, р. 79 — 85]. Среди вещей,
найденных в могилах и склепах, присутствует посуда с
христианской символикой, которая могла использоваться
при совершении богослужений, поминаний. Особый интерес
представляют стеклянные сосуды. Исследователи Римских
катакомб указывали на то, что в них могла находиться
кровь мучеников, масло или вино. Остатки подобных сосудов — «слезниц», небольших бальзамариев найдены и в
раннехристианских херсонесских склепах [426, с. 41 — 42].
Наиболее вероятно, что в них находилось освященное масло, которое использовалось при соборовании умирающего.
Сама традиция маслособорования возникает в первые века,
а масло в случае смерти соборуемого и сегодня помещают
в гроб [329, с. 24; 544, р. 20 — 37].
В конце IV — V вв. стены погребальных сооружений в
редких случаях могли быть расписаны раннехристианскими
символами, декоративными узорами, венками, гирляндами,
хрисмами. Есть основания полагать, что такие росписи отражают развитие христианской символической живописи и
иконографии. Херсонесские расписные склепы могут быть
примером развития не только погребальной традиции, но
и христианской декоративной росписи. В некоторых случаях стены христианских усыпальниц содержали надгробные эпитафии с именами покойных и текстами молитв. Во
всяком случае, боспорские склепы содержат такие тексты.
Так, боспорский грунтовый склеп 1890 г. имел изображения крестов, тексты псалмов и молитв. В частности, 90
псалма, который входит в состав богослужебных текстов и
сегодня, как при погребении православных христиан, так
и при отпевании и во время панихиды. Подобные тексты,
как и изображения крестов, к концу V в. заменили собой
росписи в христианской погребальной традиции. В Херсонесе так же известно несколько склепов с христианскими
эпитафиями на стенах.
115

В отличие от погребальной поэзии периода античности, христианские тексты кратки и лаконичны. Зачастую
в них упоминается только имя, полученное при крещении
и краткая молитва об умершем. Тем самым они отражают
представления первых христиан о смерти и «жизни после
смерти». Погребения святых окружали особым почетом,
иногда над ними ставили молельни, часовни или небольшие храмы, а в редких случаях и само погребальное сооружение превращалось в место совершения службы.
Процесс погребения христианина сопровождался церковной службой. Покойника отпевали, при этом могла совершаться Божественная литургия с Евхаристией [188, с. 7;
426, с. 41 — 42].
Сами места погребения, особенно склепы, подразумевали периодическое посещение и совершение поминальных
служб. Но особым почетом пользовались места погребений
святых. Более того, сама Божественная литургия должна
была совершаться над могилой святого (или хотя бы над
частицей его мощей). Наиболее почитаемые херсонесские
гробницы становятся местами паломничества. Традиция
почитания святых могил восходит еще к апостольским
временам. Так, в Риме почитание могилы апостола Петра привело к тому, что император Константин Великий,
вопреки римскому закону о неприкосновенности кладбищ,
издал особый указ о строительстве церкви над «гробом»
первоверховного апостола. Примером такого почитания в
Херсонесе — Херсоне может быть склеп «на земле Н. И. Тура», мартириальный храм «Г» над погребением св. епископа Василея, церковь — мартирий над «катакомбой» на
месте будущего Южного загородного крестообразного храма
у Карантинной бухты, возможно, церковь со склепом на
Девичьей горе.
Распространение христианства создало условия для коренных изменений мировоззрения херсонеситов, перемены
116

отразились на отношении к жизни и смерти. Эта трансформация привела к формированию нового погребального
обряда и традиции.
Исследование некрополя Херсонеса — Херсона IV —
V вв. демонстрирует, что распространение христианства
на территории позднеантичного города имело длительный,
затяжной характер. Не исключено, что первое знакомство
с новой религией могло произойти уже в конце I в., но
как таковая христианская община сформировалась только
к концу III — началу IV вв. и была малочисленной и маловлиятельной. Проповедь среди горожан вызвала активное сопротивление, повлекшее гонения на представителей
христианской общины, впоследствии сформировав культ
местночтимых святых. Это нашло свое отражение и среди
памятников херсонесского кладбища.
Среди бесспорно христианских могил ранневизантийского времени встречается погребальный инвентарь, а в
отдельных случаях и остатки пищи. Это явление свойственно не только Херсонесскому кладбищу, но погребениям
Горного Крыма, Боспора, подобные находки имели место
и в Римских катакомбах. Что касается остатков пищи, то
в данном случае можно говорить о следах агап — «трапез
любви», широко распространенных среди христиан с первых веков вплоть до VII в. Такие агапы совершались и в
память о покойных. И сегодня можно наблюдать элементы
этой древней традиции, сохранившейся в виде христианских поминок.
Памятники херсонесского некрополя IV — V вв. позволяют проследить формирование и развитие раннехристианской
погребальной традиции и обряда. Можно предполагать заимствование некоторых элементов из античной обрядовой,
культовой практики (погребальный инвентарь, светильники
и свечи, поминальная трапеза, монеты), но при этом эти
элементы приобретали новые смысловые нагрузки.
117

В ранневизантийское время происходит формирование
христианского кладбища в окрестностях города. Христиане
приспосабливают под свои захоронения старые погребальные сооружения. Это было вызвано множеством причин.
В частности, ограниченностью территории кладбища, зажатого между Песчаной и Карантинной бухтами, дороговизной изготовления новых погребальных сооружений,
преемственностью таких комплексов (склепы, принадлежавшие семье, продолжали использоваться и после смены
вероисповедания).
Этим же временем датируется и строительство первых
кладбищенских храмов. К ним относятся ранний храм на
Девичьей горке, церковь — мартирий, предшествовавший
Южному загородному крестообразному храму, склеп «на
земле Н. И. Тура», перестроенный в церковь — меморий,
храм — мартирий на месте погребения св. Василея. Кроме того, существовало несколько гробничных подземных
часовен. К ним может быть отнесен склеп, открытый графом А. И. Уваровым в 1853 г. около Карантинной бухты,
«катакомба» под Южным загородным крестообразным храмом и склеп «в форме базилики», располагавшийся около
фланговой башни XVII. Такие культовые сооружения стали своеобразными сакральными центрами херсонесского
христианского кладбища. В помещениях церквей отпевали
почивших, в часовнях, молельнях совершались поминальные службы, молебны об умерших. Иереи и диаконы таких
храмов участвовали в процессе погребения, более того, в
их ведении могли находиться и сами кладбища.
В это же время строят первые храмы в черте города.
Через век — полтора они были разобраны, перестроены, их
сменили крупные храмы, базилики, построенные в VI —
VII вв. Об убранстве не сохранившихся ранних церквей
могут свидетельствовать лишь немногочисленные находки,
в частности, фрагментов раннехристианской скульптуры.
118

Существовали ли при них могилы, сказать трудно. Скорее
всего, в этот период времени погребения в черте города
были единичны, такие похороны могли совершаться в исключительных случаях, с разрешения епископа, и о внутригородских кладбищах говорить не приходится.
Существенной проблемой при исследовании некрополя
является выделение христианских погребений из общего
числа могил. К сожалению, сегодня нет возможности сформулировать для этого однозначные критерии, за исключением тех случаев, когда в погребении присутствует в том или
ином виде христианская символика. Наличие погребального
инвентаря, использование длительное время одних и тех же
погребальных сооружений, многократные дозахоронения не
позволяют провести четкую грань между могилами христиан и представителей других религий. Зачастую можно
лишь предполагать религиозную принадлежность покойного к языческому или христианскому социуму (около 45 %
погребений безинвентарные и религиозная принадлежность
упокоенных не может быть установлена).
Христиане продолжали использовать типы погребальных
сооружений, которые существовали в предшествующую эпоху. Хоронили как в коллективных усыпальницах — склепах, так и в одиночных могилах разных типов [см.: Прил.
А, табл. 1]. Каменные саркофаги были в Херсонесе большой
редкостью. Видимо, чаще в таком качестве использовали
саркофагообразные ниши в склепах. Кроме того, ничего не
известно о свинцовых гробах. Куда привычней использовались гробы из досок, но и их количество не могло конкурировать с погребениями в саванах, прандиях или просто
погребениями в одежде. Выбор формы и типа погребального
сооружения не был связан с религиозной принадлежностью,
а скорее, относился к сфере традиции и имущественной
принадлежности, но и такое разделение носит весьма условный характер. Заметно упрощается трупоположение, ко119

торое сводится к положению покойника на спине с руками
вытянутыми вдоль туловища или сложенными на животе.
Само кладбище раннехристианского города отражает изменение отношения к смерти. Античные эпитафии, полные
тоски и чувства безысходности, сменяются лаконичными
раннехристианскими надписями, содержащими надежду
на мистическое Спасение и оптимизм новой веры. Вместо
сокрушений родственников об утрате близкого человека
появляется молитва за него и новая сакральная формула — «Свет. Жизнь». Смерть восприниматься как сон,
упокоение, третье рождение человека (первое от матери,
второе, во время крещения, от Бога, и третье, во время
смерти — «в Жизнь Вечную»).
Особо необходимо отметить херсонесские раннехристианские расписные склепы, которые существовали относительно короткий промежуток времени с конца IV в. до
конца V в., но, несмотря на это, оставили существенный
след в раннехристианской художественной культуре города.
В это же время возникают и первые мартирии, мемории,
связанные с почитанием местных святых и событиями из
истории Церкви в городе.
К VI в. Херсонес — Херсон становится влиятельным
христианским центром не только на полуострове, но и в
целом в Причерноморье. Это был крупный церковный, торговый, ремесленный, административный город, о размерах
которого можно судить и по размерам его кладбища, простиравшегося шириной до полукилометра вдоль всей линии
стен от Песочной до Карантинной бухт. Черты прежнего,
античного некрополя еще довлели над его пространственной организацией, но сквозь них проступали очертания
нового, христианского кладбища с его не многочисленными
«молчаливыми» надгробиями и гробницами христиан, концентрирующихся главным образом вокруг кладбищенских
молелен, церквей и мартириев.
120

3. Погребальная традиция и погребения
византийского Херсона в VI — X вв.
В период с VI по X вв. Херсон стал значительным византийским и христианским центром не только на территории Таврики, но и в Причерноморье в целом. Через него
происходит распространение христианства среди окрестных
народов, союзников Империи. В самом городе развернулось
значительное строительство, коренным образом изменившее
облик позднеантичного Херсонеса. Именно в этот период
возводились многие величественные базилики, некоторые
из которых трансформировались в культовые комплексы,
включавшие крещальни, молельни и, в том числе, «крытые
кладбища» — гробничные часовни — кимитирии, носившие
кладбищенские функции, в которых зачастую совершались
привилегированные погребения.
Землетрясение первой половины ХI в., привело к разрушению прежних крупных христианских культовых
сооружений [312, с. 182 — 188; 314, с. 494 — 497; 429,
с. 143 — 160], спустя некоторое время их место заняли
небольшие по размерам квартальные церкви. Несмотря на
то, что кладбища за городской стеной продолжали существовать еще некоторое время, основная масса погребений
к этому времени совершалась в черте города. Загородному
некрополю на смену окончательно пришли внутригородские усыпальницы.
Топография, организация и функционирование византийских кладбищ Херсона в VI — Х вв., а также развитие
погребальной традиции этого времени остаются до конца не
изученными. За редким исключением [455, с. 248 — 281; 350,
с. 1031 — 1095], в исследованиях средневековая часть некрополя оставалась лишенной должного внимания вниманием,
121

это можно сказать и о других византийских центрах. Вопросы, связанные с развитием погребальной традиции, обряда,
функционированием кладбищ, остаются за рамками традиционных исследований византийского города в целом.
Для восполнения этого пробела необходимо рассмотреть ряд вопросов. Во-первых, исследовать организацию
раннесредневековых загородных и городских кладбищ.
Во-вторых, проследить развитие и изменения погребальной традиции и обряде на примере раннесреднвекового византийского города, каким являлся Херсон в VI — X вв.
В-третьих, на основании археологических и письменных
источников, а также при помощи аналогий попытаться
восстановить восприятие смерти и отношение к ней херсонитов VI — X вв. Следует отметить, что к концу исследуемого периода традиция и обряд сформировались и приняли
законченный вид, сохранившийся с некоторыми несущественными изменениями и дополнениями в православной
Церкви до сегодняшнего дня.

3.1. Организация раннесредневекового кладбища
Херсона
К VI в. завершается процесс формирования ранневизантийского кладбища, которое выступает как социальный и
культовый институт, играющий значительную роль в жизни города, включавший территорию, на которой хоронили, церковь, где происходило отпевание и последующее
поминовение усопших, а также иереев, дьяконов, служек,
которые совершали богослужения, принимали участие в
погребениях, и, возможно, изготавливали погребальные
сооружения.
Уже VI — VII вв. формируется традиция погребения
в черте города. При базиликах — кафоликонах строили
122

мартирии и кимитирии, которые, кроме прочего, носили
кладбищенские функции. Таким образом, можно выделить
кладбища загородные и внутригородские.
3.1.1. Загородные кладбища византийского Херсона.
Анализ результатов исследований показывает, что херсонесское средневековое кладбище фактически продолжало
функционировать на той же территории, что и предшествовавшее ему позднеантичное (см. выше: 2.2.2.1). Более
того, в средние века часто хоронили в тех же погребальных
сооружениях, что и в позднеантичное время [424, с. 74 —
75; 425, с. 52 — 53; ср.: 472, р. 652]. Изготавливали и новые, нередко аналогичные по конструкции позднеантичным
гробницам. Все эти детали в значительной мере затрудняют
процесс интерпретации открытых памятников, однако не
оставляют его безнадежным.
3.1.1.1. Топография и территория загородных кладбищ
Херсона в VI — Х вв. Топографическая карта раннесредневекового некрополя может быть предположительно очерчена,
что является редкостью для античных и византийских центров, обычно скрытых под современными зданиями, улицами и площадями городов нового времени [488, р. 469 — 486;
474, р. 617; 314, с. 133 — 145]. Простирание сакрального
поля кладбищ в относительно четких пространственных
рамках указывают на действие не только обычая, но и на
соответствующий административный контроль со стороны
городских властей [350, с. 1032 — 1034; 425, с. 52 — 53].
Нет оснований говорить об определенном сокращении
общей площади херсонеского некрополя в раннесредневековый период. Собственный вывод об этом А.Л. Якобсон
назвал предположительным, поскольку сам же констатировал, что в районе Южного загородного монастыря Богородицы Влахернской «…имело место расширение территории
некрополя римского времени вдоль Карантинной бухты»
[455, с. 251].
123

Примечательно, что все склепы римского времени (содержавшие погребения, совершенные по обряду кремации,
с нишами для установки урн) были сконцентрированы на
юго — восточном участке некрополя недалеко от стен цитадели, тогда как около храма Богоматери Влахернской
известен только один такой склеп (№1486). Этот район
кладбища в позднеантичное время был окраинным [140,
с. 31 — 32]. В последующее время он, напротив, стал основным местом захоронений херсонитов, здесь появляются
почитаемые погребения и склепы с раннехристианскими
росписями, что указывает направление расширения загородного некрополя [ср.: 130, с. 50 — 59].
В целом, практика устройства захоронений вне черты
городских стен, на разных участках кладбища сохранялась в Херсоне на протяжении всего раннего средневековья. В IX в. традиция устройства погребальных комплексов
при храмах, внутри города постепенно вытеснила обычай
хоронить покойных за его пределами. Это привело к сокращению, а после к почти полному прекращению функционирования загородных комплексов.
В соответствии с линией оборонительных стен Херсона
можно условно разделить некрополь на ряд составляющих.
Во-первых, это кладбище за Западной оборонительной стеной, во-вторых, — за Южной стеной, и, в-третьих, — в Карантинной балке. Но при этом следует обратить внимание,
что некрополь фактически непрерывной линией опоясывал
город по всей протяженности от Песочной до Карантинной
бухт [см.: Прил. Б, рис.1]. Стоит подробнее остановиться
на каждом из указанных участков кладбища.
3.1.1.2. Кладбище за Западной оборонительной стеной.
Раскопки Р. Х. Лепера, предпринятые в 1913 — 1914 гг.,
наглядно продемонстрировали, что среди значительного
количества античных могил и склепов были и раннесредневековые захоронения [248]. Наиболее поздние ингума124

ции, как показали дальнейшие исследования, совершались
здесь в IX — X вв., совсем рядом со стенами и захоронениям сопутствовали монеты Льва V (813 — 820) и Романа I
(920 — 944) [21, с. 245 — 254, рис. 11 — 26].
Обычной практикой для Западного херсонского некрополя являлось многократное использование погребальных
сооружений. Так, раскопки в 1975 г. около Песочной бухты,
на территории пляжа санатория треста «Севастопольстрой»
обнаружили римский склеп №2/1975 г., где была найдена
бронзовая литая пряжка с сердцевидным щитком и массивная литая серебряная пряжка, датируемая VII в. [164, л.
7 — 13, табл. XXIII, 1 — 2]. То же можно сказать и о склепе
№3/1975 г. с типичной квадратной камерой и тремя локулами, на которых, как и на полу, в полном беспорядке лежала масса костей и черепов. В сооружении насчитывалось
до четырех слоев погребений. В третьем сверху находилась
бронзовая пряжка VII в. с характерным щитком в форме
креста, а при расчистке склепа было обнаружено известняковое крестовидное надгробие, типичное для VII — IX вв.
[152, л. 13 — 17, табл. ХХХ, 1; XXXII, 1 — 3, 5, 6.]. В V —
VII вв. были вновь приспособлены для захоронений склепы
№ 1 — 2 / 1985 г., сооруженные в римскую эпоху. В них
отсутствуют какие — либо вещи, причем в склепе №1 одна
из локул оказалась в соответствии с христианской традицией заложена стенкой из камней и плинфы [147, л. 36 — 40].
Судя по находкам бронзового браслета, круглого в сечении,
с заходящими друг на друга слегка расширяющимися концами, и фрагментам других проволочных браслетов, в это
же время продолжал функционировать склеп №2 / 1981 г.,
тоже с тремя лежанками [151, л. 6 — 8, рис. 4, 5].
В склепе № 6/1981 г. были найдены материалы ранневизантийского времени, в частности, бронзовые браслеты с
несомкнутыми утолщенными концами, а среди монет одна,
предположительно VII в. [151, л. 28 -39, 53].
125

Множество погребенных находилось в склепе № 75/
1987 г. с двумя нишами-лежанками в прямоугольной камере (4,7 × 3,8 × 2 м), свод которой поддерживали три
опорных прямоугольных в основании столба, устроенные
по осевой линии (юго-запад — северо-восток). На лежанках
костяки залегали слоями (не менее 7 — 8 ингумаций). По
словам авторов отчета, западная часть северной половины камеры с уровня лежанок буквально была завалена на
0,5 м человеческими костяками. Очевидно, их сдвигали
сюда, когда связки покойников еще не полностью истлели, поскольку некоторые части скелетов лежали в анатомическом порядке (судя по черепам, не менее 10). Всего
в северной половине камеры покоились останки не менее
30 человек. В основной части камеры находилось примерно столько же погребенных, которые были уложены в
два слоя. В инвентаре присутствовали монеты IV — V вв.,
фрагменты амфоры V — VII вв. с коническим корпусом,
покрытой зеленоватым ангобом, обломок позднекраснолаковой тарелки со штампами VI — первой половины VII вв.,
бронзовые проволочные браслеты, серьги, бронзовые и серебряные пряжки, двухлопастные фибулы V — VII вв. [138,
л. 3 — 13]. Аналогичная ситуация наблюдается по всему
Западному некрополю.
Своеобразным культовым и гробничным «центром» этого
кладбища стал открытый в 1982 г. небольшой крестообразный храм [153, л. 7 — 12]. В 1985 г. экспедиция Уральского государственного университета исследовала остатки этой
гробничной церкви [316; см.: Прил. Д, рис. 3]. Сооружение
состояло из центрального помещения с апсидой и, скорее
всего, имело еще две лопасти, южную и северную (южная
при этом не сохранилась). Храм имел выступы стен, расстояние между которыми было шире проема апсиды [256,
с. 172]. Данный факт наталкивает на мысль о том, что апсида была пристроена в результате поздней перестройки.
126

Ширина наоса составляла 4,25 м, восстанавливаемая длинна сооружения около 10 м. Апсида с внутренним радиусом
2,5 м была выложена плотно прилегавшими друг к другу
мраморными плитами и обломками плинфы, положенными
на цемянковом растворе. Центральная часть наоса была
также вымощена мраморными плитами [313, с. 165 — 166].
Восточная лопасть имела под полом четыре могилы, устроенные после возведения церкви. Они были вырублены в
скале и содержали многослойные погребения, — в них было
открыто 54 костяка. Фрагменты керамики, обнаруженные
в погребениях, позволяют датировать их IХ — Х вв. [313,
с. 166 — 167].
К восточной ветви храма было пристроено небольшое
помещение (3,6 х 3,7 м), соединявшееся с храмом дверью
шириной 0,9 м. Еще две небольшие пристройки, сложенные
на грязевом растворе, располагались к югу от восточной
ветви. Керамический материал, а также монета Василия
1 (867 — 886) указывают на то, что время существования
комплекса не выходило за пределы IХ — Х вв. [316, л.
21 — 27].
Можно предположить, что западный загородный храм
и хозяйственные помещения составляли небольшой монастырь. Церковь св. Сазонта, как она интерпретируется
современными исследователями [313, с. 165 — 171; 318,
с. 72 — 73; 367, с. 147; 350, 821 — 823], упоминается в
«Слове на перенесение мощей преславного Климента» [350,
с. 1457 — 1477]. Вполне вероятно, это могла быть часовня — кимитирий крестообразной формы, со временем перестроенная в церковь.
На территории комплекса не было зафиксировано следов
горения, что дало основание выдвинуть версию о разборке
церкви. Во время раскопок не было открыто следов деревянных конструкций, которые, видимо, тоже были изъяты
в результате разборки здания. Скорее всего, это событие
127

связано с походом князя Владимира [316, л. 6 — 31; 350,
с. 822]. Можно предположить, что все ценное заранее было
унесено в город херсонитами, а само здание, разобрав, могли использовать при осадных и лагерных работах, когда
потребность в древесине особенно велика.
Не ранее конца ХІ в. на старом месте был возведен новый одноапсидный, однонефный храм (7,25 × 4,5 м), существовавший до окончательной гибели города.
Таким образом, можно говорить о том, что кладбище
на данном участке продолжало функционировать в течение
всего раннего средневековья. В конце VIII — начале IX вв.
его культовым центром стал небольшой монастырский комплекс с церковью св. Созонта.
3.1.1.3. Некрополь за Южной оборонительной стеной. К
настоящему времени фактически все пространство некрополя за Южной стеной скрыто под территорией автобазы,
воинской частью, современной застройкой. По этой причине информация, полученная в результате исследования
этого региона в конце ХIХ — начале ХХ вв., не может быть
проверена или уточнена. На сводном плане херсонесского некрополя, составленном Н. М. Янышевым, на данном
участке указанно около 50 гробниц [см.: Прил. Б, рис. 1].
Продолжение исследований на этой территории пока невозможно, но имеющиеся материалы позволяют прийти к
определенным выводам.
Прежде всего, ясно, что в средние века за Южной оборонительной стеной продолжали хоронить [298, с. 14, 20;
79, с. 145, 150]. Описывая, высеченный в скале ряд тесно
прилегавших друг к другу гробниц, покрытых большей
частью толстыми плитами, К. К. Косцюшко — Валюжинич
посчитал, что они могут быть отнесены к римской эпохе
истории Херсонеса. Однако, в пяти из 24 открытых гробниц покойники находились без какого-либо инвентаря, что
не свойственно языческому погребальному обряду первых
128

веков н.э. Находка в одной из таких гробниц подсвечника
тем более входит в противоречие со сделанным К. К. Косцюшко — Валюжиничем выводом [298, с. 34 — 35].
Кроме того, среди погребений встречаются явно христианские захоронения. Так, в одной из гробниц «… кроме
бус и разных мелких бронзовых вещей, найдено два носильных крестика» [204, л. 15]. В погребальном инвентаре
этой части некрополя встречается значительное количество
стеклянных сосудов («стеклянная посуда была во многих
гробницах, но осыпавшейся землей она разбита на мелкие
кусочки, и лишь в гробнице № 9 удалось извлечь превосходно сохранившийся большой флакон хорошей работы»
[206, л. 21]), что характерно и для раннехристианских
погребений.
Южное кладбище плавно перетекало в пространство,
занятое погребениями и простиравшееся от 20-й куртины
и башни Зинона (XVII) вдоль Карантинной бухты. В первые века н.э. и в раннее средневековье внешние городские
ворота выводили к Девичьей горке и окрестностям Карантинной бухты [225, с. 113].
В 1902 г. в 200 м к югу от башни Зинона, на восточной
оконечности Девичьей горки были открыты и исследованы
остатки одноапсидного, однонефного храма с притвором
(12,25 × 5,75 м) [217, л. 27]. Церковь, получившая в литературе название «храм 1902 года» (по дате открытия),
относится к раннесредневековому времени [см.: Прил. Д,
рис. 4]. В ХІІ — ХІІІ вв. она была перестроена в малую одноапсидную церковь, по форме и архитектуре напоминающую квартальные церкви — усыпальницы позднего периода
Херсона. К. К. Косцюшко — Валюжинич относил полную
перестройку к «очень поздней эпохе» [217, л. 37 — 38;
210, с. 15 — 17]. Материалы, найденные при исследовании
памятника, отражают два строительных периода. Ранняя
постройка датируется монетами IV — VI вв. (Констанция
129

(337 — 361), Льва I (457 — 474), Анастасия (491 — 518),
Юстиниана (527 — 565)). К позднему храму — Михаила
III (856 — 867) и Василия I (867 — 886), Льва VI (886 —
912), Романа I (919 — 945) и более поздние монеты [318,
с. 242].
В стене позднего, малого храма был обнаружен закладной камень с изображением восьмиконечного креста позднего типа [335, с. 47, рис. 5]. В кладке одной из гробниц
этого сооружения находилось известняковое надгробие,
употребленное в качестве строительного материала, с надписью «(Здесь лежит иже во) блаженной памяти раб Божий Кануполий (?). Почил месяца июля числа 29 –го, года
6423» (915 г.) [235, с. 29 — 30, № 23].
Ранняя церковь перекрывала собой два больших склепа — кимитирия, вход в которые вел с юга и северо — востока. Внутри обеих усыпальниц были открыты лишь разрозненные костяки [210, с. 1 — 31]. Сам храм имел вход с
западной стороны. Небольшой притвор тоже содержал под
полом выложенные из каменных плит гробницы. С южной стороны располагалась галерея, в которую вела дверь
с каменным порогом.
В 2006 — 2007 гг. исследования памятника были продолжены экспедицией под руководством Т. Ю. Яшаевой
[459; 560]. В ходе работ был сделан ряд находок, позволивших предположить существование здесь монастырского комплекса, включавшего в себя два храма и несколько
построек вспомогательного назначения [460, л. 40]. Разведки, проведенные экспедицией Харьковского национального
университета имени В. Н. Каразина в 2004 году, указывают
на то, что формирование комплекса относится к VI в [364,
с. 283 — 286]. В ХІ в. церковь перенесла существенную
перепланировку, старый, больший храм был разрушен (возможно, в результате землетрясения, как и многие другие
херсонские храмы), его развалины разобраны, а из остат130

ков была сложена меньшая по размерам церковь, просуществовавшая вплоть до гибели города [460, л. 46].
Таким образом, комплекс на Девичьей горке являлся
центром южной составляющей загородного некрополя,
который на протяжении всей своей истории нес кладбищенские и мемориальные функции и, вероятно, окормлял
кладбище за Южной оборонительной стеной.
3.1.1.4. Некрополь в районе Карантинной балки. На
этом участке в средние века также продолжали использовать позднеантичные погребальные сооружения. Это касается как вырубных могил, так и склепов. Именно таким
является склеп римского времени № 2052 традиционной кубовидной формы с тремя нишами-лежанками (2,04 × 2,04 ×
1,68 м). Среди четырех найденных здесь монет одна императора Маврикия (582 — 602) с шестью просверленными
дырочками, литая херсонская монета Романа I (920 — 944)
и две «восточные». Помимо этого, — пастовые и янтарные
пронизи, четыре раннесредневековых медных браслета с
заостренными или расширенными тупыми концами, четыре
бронзовые серьги в виде колец, одна из которых с подвеской в виде пирамидки из шариков, два бронзовых колокольчика, подвеска в виде бронзового крестика с закругленными концами, образующими кружки с дырочками. Склеп
был связан с соседним (5,05 — 5,14 × 7,82 × 1,51 — 1,77 м),
с двумя большими ящиками по обеим сторонам от входа
(№ 2053), вырубленными на месте локул в средневековую
эпоху. Кроме «невероятно большого количества человеческих костей», в склепе почти ничего не оказалось (кроме
нижней части большой красноглинянной остродонной амфоры и бронзового браслета с расширенными концами),
что предполагает его использование после VI в. [220, л.
35; 225, с. 105 — 106].
Соединенными между собой общим ходом оказались и
два склепа (№1390), обнаруженные в 1902 г., причем «оба
131

с множеством костей» [210, с. 14]. Вход в склеп № 2789 с
массой костяков на трех лежанках был закрыт закладной
плитой, замазанной мелкозернистой красной цемянкой.
Усыпальница действовала с III — IV вв., судя по находкам
золотых индикаций, золотых листиков от погребального
венка, двух херсонесских монет II — III вв., рубчатых и
познегреческих светильников. Среди погребального инвентаря на полу оказалась типичная для VIII в. византийская
бронзовая поясная пряжка [308, с. 176 — 177, рис. 34; ср.:
1, с. 43, рис. 42, 22].
В соседнем склепе № 2113 к югу от загородного храма
Богоматери Влахернской было найдено десять монет, датировки которых не выходили за пределы IV — V вв., но зато
им сопутствовал гораздо более поздний бронзовый нательный крестик с сильно расширенными концами [220, л. 123].
В склепе «А» (раскопки 1909 г. в юго-восточном углу монастырского скотного двора) при костяках оказались медные,
серебряные, железные пряжки, в том числе с крестообразным гнездом для вставки, с учетом чего комплекс можно
отнести к VI — VII вв. [455, с. 270 — 271, рис. 136].
В склеп № 2514 с тремя лежанками, на которых истлевшие кости вперемешку с кусками дерева, гвоздями от
гробов лежали пластами от 0,45 до 0,72 м, была найдена
бронзовая шарнирная пряжка VII в. [308, с. 153, рис. 8].
C II по VII вв. датируется использование склепа № 14 (21),
открытого в 1909 г., в котором наиболее поздней находкой оказалась «бронзовая узорная пряжка с изображением креста» [243, с. 192 — 193]. Еще дольше, возможно, и
после X в. использовали склеп № 8 (3), открытый в 1910 г.:
кроме позднеримских монет и монеты Феодосия I (379 —
395), он включал обломки поливной посуды и две монеты
Василия I (867 — 886) в верхнем слое [243, с. 212].
Склеп № 2293, с подпорным столбом и с тремя нишами — лежанками, содержал метровый слой костей, среди
132

которых оказалось 300 черепов. Им сопутствовали вещи
VII — IX вв. (часть поясной бронзовой пряжки в форме
креста, бронзовая серьга в виде кольца с шариком, шесть
простейших серег в виде колечек, проволочный детский
браслет с концами в виде крючков), а также две монеты Василия I (867 — 886), одна — Льва VI (886 — 912),
одна — Романа I (919 — 945) и три — Романа II (959 —
963). Сходная картина наблюдалась в склепе № 2371 и в
склепе № 1662, где был слой костей толщиной метр (сверху
лежало известняковое надгробие IX — X вв. в виде креста в круге на постаменте с упоминанием имени Георгия
Мамсиа, а среди материала — украшения, бижутерия, светильники II — III, III — IV вв., бальзамарии, монеты II —
III вв., одна позднебоспорская монета, пять монет римских
императоров IV в.) [225, с. 75 — 77].
Продолжали использоваться и могилы. Так, в гробнице № 1339, вырубленной в скале и оштукатуренной, при
остовах находилась ойнохоя, шесть бронзовых массивных
бубенчиковидных пуговок, типичных для раннесредневековой поры, три бронзовые монеты Василия I (867 — 886) и
две — Льва VI (886 — 912). На дне овальной в плане гробницы № 2407 (2,04 х 0,53 м, глубина 0,57 м), вырезанной
в глинистом пласте на глубине 0,75 м и засыпанной землей, в 1907 г. был открыт костяк, в ногах которого стоял
одноручный глиняный кувшинчик «очень грубой работы»,
а в районе таза лежали монеты Константина VII (945 — 959)
и Романа II (959 — 963) [222, л. 16, 18, 104 — 105; 203,
с. 19 — 85].
На основании приведенных материалов можно утверждать, что данный участок некрополя продолжал функционировать на протяжении длительного времени, вплоть
до х в., а отдельные погребальные сооружения и значительно позже. Это подтверждает находка в 1906 г. у входа в
разграбленный склеп № 2131 недалеко от берега Карантин133

ной бухты верхней части известнякового надгробия с рельефной аркой в виде рамки, внутри которой на поверхности
камня сохранились следы коричневато — красной краски
и небрежной, начинающееся с крестика, вырезанной полукругом двухстрочной греческой надписи, позволяющей его
датировать 1203 г.: «Христос благослови Николая, Никандра и Никона… лета 6711». [221, л. 19; 235, с. 38 — 39,
№ 21].
Во время исследований этого участка некрополя был
сделан ряд уникальных находок. Так, склеп № 42 у Карантинной бухты, недалеко от цитадели был переоборудован
в XI в. под жилье. Об этом красноречиво свидетельствует
устройство в его восточной части печи, находки множества
обломков красноглиняной посуды, верхней части поливной
чаши на ножке, монет Романа II (959 — 963) и Василия II
(976 — 1025) [243, с. 217].
Центром кладбища в Карантинной балке, несомненно,
был монастырь Богородицы Влахернской. Комплекс включал в себя крестообразный храм с баптистерием, «часовню»
с сидениями, устроенными в стенах, ряд помещений и пристроек, обнесенных высокой, мощной оградой, с кладкой,
выполненной в технике opus mixtum [см.: Прил. Д, рис. 5].
Он был связан с почитанием памяти первых херсонесских
христиан, возможно, с памятью трех из семи первых епископов Херсонских [319, с. 505], а с 655 г., после смерти в
Херсоне св. Папы Мартина, и с его памятью [5, с. 82].
Археологическое изучение церковного и гробничного
комплекса было начато в 1902 г. К. К. Косцюшко — Валюжиничем [217, л. 2 — 3]. В 1953 г. здесь проводилось
доследование под руководством О. И. Домбровского [98,
с. 289 — 317]. Но до сих пор не поставлена точка в вопросе о дате возникновения сооружения [318, с. 222 — 243;
117, с. 77 — 90; 110, с. 402 — 426; 500, р. 399 — 418; 435,
с. 293 — 420; 355, с. 214; 424, с. 74 — 75; 504, p. 1012].
134

Сама традиция крестообразных храмов — мартириев
и мемориев в Византии имеет ранние корни. Достаточно
указать широко освещенные в литературе мартириальные,
гробничные церкви св. Апостолов в Константинополе [516,
p. 51 — 62; 528, p. 141 — 146; 63, с. 65 — 82], Симеона
Столпника в северной Сирии [57, с. 165 — 175], мартирий
в Ниссе и т.п. [57, с. 165 — 175].
Приводя значительное количество аналогий крестообразных мемориев, Л. Г. Хрушкова обосновывает дату строительства херсонесского комплекса не позднее конца IV —
начала V вв. [434, с. 231 — 236; 435, с. 293 — 420; 504,
p.1012]. Действительно, данный памятник имеет значительное количество аналогов. Ранней даты строительства первого храма придерживается и И. А. Завадская [117, с. 79;
112, с. 14 — 15]. Тем не менее, такая датировка противоречит ряду находок, сделанных во время раскопок (подр.
см.: 2.4.2.1). Поэтому большинство исследователей все же
склонны датировать возведение крестообразного храма не
ранее середины VI в [318, с. 222 — 243; 355, с. 214; 424,
с. 74 — 75]. Несомненно, уже в конце VI — начале VII вв.
церковь Богородицы Влахернской становится центром монастырского комплекса.
Вначале новый «большой» храм этого монастыря имел
четыре входа. Литургические службы в нем, по всей видимости, носили специфический характер и совершались в
центре. Не позже VII в. восточная часть храма была переоборудована, в ней устроили алтарь. Был оставлен действующим только западный вход. Между восточной и южной
ветвью креста пристроили крещальню, при этом на месте
окна в южной ветви креста прорубили дверь. С северной
стороны, на некотором расстоянии был выстроен ряд помещений, вероятно, жилого или хозяйственного назначения.
Эти постройки возникли предположительно не ранее конца
VI в.: под полом одного из помещений с северной стороны
135

находился склеп с материалом V — VII вв. и монетой Юстиниана 1 (527 — 565) [424, с. 74 — 75].
Храм после перестройки также претерпел ряд изменений. Пол был почти целиком покрыт мозаикой с христианской символикой. При этом центральная его часть,
накрывавшая собой остатки предшествовавшего малого
храма, как некая святыня, была закрыта для хождения
прихожан, о чем свидетельствует анализ состояния кубиков, из которых составлена мозаика: в центре они не
имели потертостей [98, с. 289 — 317]. Стены храма были
оштукатурены и расписаны фресками, причем штукатурка обновлялась как минимум три раза [98, с. 289 — 317].
В ХI в. храм пострадал, очевидно, при землетрясении и
был еще раз перестроен. Ранний коробовый, кирпичный
свод, целиком разрушенный, вероятно, был заменен конической крышей со стропильным перекрытием [355, с. 214].
В таком виде он просуществовал длительное время.
Построенный на месте «святых могил» (in tumulis
sanctorum), храм изначально нес мемориальные и гробничные функции. Это следует из расположенных под ним
нескольких склепов с христианскими захоронениями IV —
V вв., видимо, почитаемых в течение длительного времени.
Примечательно, что хоронить под его сводами продолжали
и в более позднее время. Так, гробница № 1405 располагалась в центре пристроенного к храму баптистерия. Она
имела две боковые локулы с сильно истлевшими костяками. При зачистке здесь была найдена монета Феодосия I
(378 — 395). Сам факт расположения баптистерия над
погребениями говорит о том, что изначально захороненные удостоились после смерти особой чести. В отличие от
могил дохристианского времени гробница № 1405 строго
ориентирована в соответствии с храмом. Крещальня была
пристроена таким образом, что могила оказалась строго
по центру ее помещения. Такое взаимное расположение
136

лишний раз подчеркивало, что крещение, то есть второе
рождение человека от Бога, есть подготовка человека к
третьему рождению, в «жизнь вечную» — к смерти, встрече с Богом.
Под южной частью храма располагался склеп № 1406.
В нем находилось множество сильно истлевших костяков.
Склеп тоже был строго ориентирован в соответствии с храмом.
Особый интерес представляют склепы №№ 1409, 1410,
1411, 1452, 1432, которые были соединены между собой в
особую «катакомбу» [424, с. 74 — 75]. При строительстве
храма вход в склепы № 1409 и № 1410 был закрыт плитой, а над ним был положен мозаичный пол. Для входа
в склеп был прорублен другой ход с южной стороны, при
этом был засыпан вырубной колодец «а». В склепе № 1409
на нишах — лежанках были обнаружены остатки деревянных гробов «в виде корыт». Костяки сильно истлели, а
среди находок оказались монеты IV — V вв. Соседний склеп
№ 1410 был также наполнен истлевшими костяками и, в
свою очередь, соединялся со склепом № 1411. При строительстве церкви вход в этот склеп тоже заложили. Для проникновения внутрь был прорублен ход из склепа № 1452,
имевший ниши, которые могли использоваться только для
сидения. Пол был завален истлевшими костяками. В склеп
вел ход, прорубленный из могилы № 1432. Внутри этого
подземного монастырского кимитирия, кроме светильников
IV в., была обнаружена «малая глиняная лампочка крайне
грубой работы» V — VI вв., монеты Аркадия (395 — 408),
Льва I (457 — 474) и две херсонские монеты Василия I
(867 — 886) и Романа I (919 — 945) [210, с. 19 — 20; 455,
с. 252, 261], которые указывают на функционирование погребального сооружения с IV до X вв. включительно. При
исследовании здесь же было найдено два нательных креста
[98, с. 289 — 317].
137

Таким образом, получалась целая система соединенных
между собой склепов. Возможно, их помещения некоторое время использовались как гробничная часовня, для
совершения поминальных служб, на что указывает наличие скамей для сидения. По мере заполнения камер погребенными и, главное, с возведением над «катакомбой»
крестообразного храма — мартирия часовня утратила свое
первоначальное значение, сохранив исключительно погребальные функции.
После того, как в сентябре 655 г. в Херсоне скончался
Папа Мартин I, он был погребен при храме Богородицы
Влахернской, который был связан с памятью этого Святого
даже после того, как его мощи были вывезены из Херсона.
Особое отношение к монастырскому мартирию сохранялось
даже после гибели самого Херсона, во всяком случае, о
паломничестве к этому месту упоминается в источниках не
только VII — VIII вв., но и XVI в. [5, с. 82, 113, 176].
Во время исследования алтарной части крестообразного
храма под престолом было открыто углубление для ковчега — мощевика [98, с. 289 — 317]. Обломки от его каменной крышки находились недалеко. Конструкция раки
была типична для византийского Херсона и напоминала
по форме крохотный саркофаг.
При монастыре Богородицы Влахернской изначально
существовал святой источник — агиасма. Под храмом
была вырублена длинная галерея. По поводу ее назначения выдвигалось множество предположений, начиная от
самых смелых (оборонительное сооружение, недостроенный подземный ход в город, тайная катакомба первых
христиан) и до самого прозаичного (водосборник для питания водой здешних колодцев). Примечательно, что рядом
с храмом и под ним действительно находились не менее
пяти колодцев — фреаров, связанных с водосборной галереей.
138

Химический анализ воды, проводившийся в 1902 г. и в
50–х гг. ХХ в., показал, что, в целом, вода была пригодной
для питья [217, л. 11; 98, с. 289 — 317]. Содержащиеся в
ней соли придавали воде лечебные свойства. Богатая хлористым натрием, она могла быть полезна людям, страдающим желудочными заболеваниями.
Монастырский комплекс был обнесен высокой оградой,
сложенной из отесанных блоков на известковом растворе и, по мнению А. Л. Бертье — Делагарда, напоминала
небольшую крепость [40, с. 6]. Особый интерес представляют стены ограды, которые, начиная с высоты 1,7 м,
были выложены с использованием техники opus mixtum.
Эта особенность позволяет датировать их приблизительно
второй половиной VI — началом VII вв., временем возведения большинства построек в такой технике в Херсоне
[355, с. 212].
Чуть раньше или одновременно с сооружением ограды
была возведена еще одна небольшая однонефная церковь
или часовня. При этом апсида здания выдавалась за пределы ограды подобно полукруглой башне. Она имела пять
скругленных ниш с сиденьями, устроенными в стене. Вход
в помещение был очень широким (2,3 м) и, по-видимому, был постоянно открыт для богомольцев, паломников.
Верхний ярус, как предполагал А. Л. Бертье — Делагард,
в случае необходимости мог использоваться для обороны
[39, с. 69]. Под полом были вырублены две могилы, закрывавшиеся плитами.
Первоначально возникшая как кладбищенская, церковь
Богородицы Влахернской превратилась в монастырский
комплекс с гораздо более широким значением в жизни
херсонитов. Архитектурный и церковно–мемориальный
комплекс стал городской святыней. Видимо, именно почитание первых херсонесских христиан, возможно, и трех
из первых святых епископов, упоминаемых в агиографии
139

Херсона, стало причиной создания столь масштабного культового комплекса за пределами городских стен на участке
кладбища. Монастырь был почитаем не только жителями
города, но и христианами всего Крымского полуострова.
Веками он неизменно оставался местом паломничества и
являл редкий случай сочетания культовых, мемориальных
и целительных функций.
Подводя итог вышесказанному, можно утверждать, что
после VI в. херсонский некрополь нисколько не сокращался. Более того, на юго-восточном участке он увеличивается
в размерах. Христиане использовали для своих целей античные погребальные сооружения, но при этом вырубали и новые склепы и могилы, в целом, по своей архитектуре мало
чем отличавшиеся от античных погребений. Напрашивается
вывод, что существовала артель специалистов кладбищенского дела, изготавливавшая такие сооружения, в том числе
впрок. Об этом говорят некоторые склепы без погребений,
но с неповрежденными закладами на цемянке.
Территория некрополя условно может быть разделена
на три основных, не симметричных составляющих, каждая из которых окормлялась своим кладбищенским храмом, сочетавшим как функции церкви, где совершалась
Божественная литургия, так и функции мемориев, мартириев высокопочитаемых кимитириев, использовавшихся
для погребений духовенства, а в особых случаях и мирян.
Помимо этого, церковно — гробничные комплексы были
непосредственно задействованы в похоронах горожан, поскольку в них могли совершаться отпевания, панихиды,
а на литургии — поминание усопших. Вполне вероятно, что
попечение за кладбищами тоже входило в круг обязанностей иереев, особенно диаконов и служек кладбищенских
церквей и часовен.
3.1.2. Погребения в городе. По мере распространения
христианства стирается строго фиксированная грань между
140

«городом живых» и «городом мертвых». Распространяется практика погребений в черте города, вокруг церквей и
в самих церквах. В городских храмах появляются гробницы святых, под церквами сооружают подземные крипты,
возникают мартирии, мемории и кимитирии для хранения
святых мощей или их частиц, а в исключительных случаях
и для совершения привилегированных захоронений. Формируется традиция погребения в храмах, с начала святых,
а затем и представителей духовенства. Спустя века, Симеон Фессалоникийский отмечал: «…В монастырях отведены
усыпальницы, особые помещения для гробов монахов, имевших священный сан, помещавшиеся под алтарем, и особые
для монахов простых…, архиереи полагаемы были ближе
к жертвеннику, а за ними иереи и все прочие клирики,
миряне же — около врат храма» [цит. по: 328, с. 38 — 46].
Задолго до этого василевс Лев VI (886 — 912 гг.) вынужден был законодательно закрепить прочно сложившуюся
традицию специальной новеллой, где говорилось, что «...
согласно с появившимся обыкновением, всякий, кто, где
захочет — вне или внутри городских стен, там и сможет
свободно почтить погребением умершего» [514, 1944, № 53;
399, с. 107]. Материалы Херсона не противоречат этому
правилу.
3.1.2.1. Возникновение погребальной традиции. Начало традиции совершения погребений в черте города было
положено императором Константином Великим. В новой
столице Империи был построен величественный мартирий — Апостолеон, который должен был стать местом
поклонения мощам святых апостолов [516, p. 51 — 62;
528, p. 141 — 146; 63, с. 65 — 82]. Несмотря на то, что
там находились могилы лишь трех апостолов — Тимофея,
Луки и Андрея, — гробничная церковь была особо почитаема и использовалась как мавзолей византийских императоров вплоть до ХI в. [34, с. 268]. Сооружение было
141

разрушено турками и на его месте сегодня возвышается
мечеть Мехмета Фатиха [444, с. 85]. Невозможность исследования остатков памятника породила множество споров о
его форме. Так, Р. Краутхаймер полагал, что это базилика
[509, p. 135]. А. М. Высоцкий и Ф. В. Шелов — Коведяев
отстаивали точку зрения о крестообразном, центрическом
сооружении, которое являлось частью сложного комплекса
[63, с. 65 — 82]. А. Хайзенберг предполагал, что «рукава» здания представляли собой трехнефные базиликальные
по форме пристройки [492, Bd. 2]. Один из признанных
знатоков византийской архитектуры К. Манго считал, что
речь идет не о сложном ансамбле из мавзолея и базилик,
а об одном здании, построенном в центре двора [516, p.
51 — 62].
Церковь Апостолов стала своеобразным архитектурным
прообразом мемориальных сооружений. Под ее влияниям
была возведена церковь св. Симеона Столпника в Сирии,
в Херсоне — крестообразные мемориальные церкви на большой агоре и на кладбище в Карантинной балке, а также
крестообразные часовни — кимитирии при двух базиликальных комплексах (Западном и Восточном). А. Грабар, в
свою очередь, уточнял, что крестообразные по форме храмы возникли в период V — VII вв. и первоначально имели
мемориальные функции [490, р. 102 — 119].
3.1.2.2. Формирование погребальных комплексов при
городских храмах. Церковь как место совершения Божественной литургии должна содержать в себе погребение
святого или хотя бы частицу его мощей. Эта обязательная традиция восходит к тем временам, когда христиане совершали богослужения в катакомбах и на могилах
мучеников. Во многом это и обусловило распространение
погребений при храмах. Однако существовал и ряд ограничений. Так, 173 правило Номоканона запрещало хоронить
в церквах умерших, кроме священства и, в виде редкого
142

исключения, ктиторов, оказавших особые услуги. Храмы
должны были содержать мощи святых или хотя бы их частицу как обязательный элемент для совершения литургии.
Церкви, освященные мощами святых, не могли содержать
погребения мирян. Поэтому для этих целей использовали
притворы храмов, а также «молитвенные дома», часовни,
где не совершалась литургия, но служились молебны, панихиды [328, с. 38 — 46]. Наличие при базиликах таких
«привилегированных ингумаций», по выражению Н. Дюваля, объясняется желанием членов христианской общины,
прежде всего привилегированных лиц, добиться разрешения епископа покоиться поближе к св. мощам, что, по их
мнению, гарантировало заступничество святых, рядом с
которыми они похоронены, в грядущем воскресении воплоти [482, р. 27 — 28].
А. Н. Грабар в классической работе «Мартирий. Исследование о культе мощей и раннехристианском искусстве»
несколько разграничивает понятия «мартирий» и «меморий» [490]. «Мартирий» — место упокоения святого (мученика); «меморий» (А. Н. Грабар вводит также понятие
«теофанический мартирий») — культовое сооружение, построенное в память о значимом религиозном событии, обычно расположенное на месте, где такое событие произошло
или находилась реликвия, ее остатки. С этой точки зрения
меморий мог быть построен на месте мученической гибели
святого или на месте явления «чуда» [490, р. 385]. Но на
практике часто возникают сложности с интерпретацией памятников, сами понятия в литературе не всегда разграничиваются и часто звучат как синонимы. При рассмотрении
культа святых Ж. Лассюс настаивает на необходимости
разграничения культа «погребального» и особого отношения к погребению мученика и почитанию его мощей [511,
р. 594]. Помимо погребений святых, при церквах, часовнях
и вокруг них нередко совершались погребения «светских
143

лиц» [436, с. 408]. Все вышесказанное в равной степени
справедливо и для ранневизантийского Херсона. Поэтому
также необходимо разделить понятие «привилегированное
погребение» (захоронение святого, почитаемое христианской общиной) и «погребение привилегированного лица»
(представителя клира или мирянина, за особые заслуги
удостоенного епископом особой чести) [482, с. 27 — 28].
Городские церкви становятся местами погребения духовенства и монашества, а пространство вокруг них, часовни — кимитирии — местом погребений привилегированных
мирян. Такие гробничные комплексы формируются при
многих херсонских храмах. К ним можно отнести вырубные могилы в нартексе базилики Крузе (№7) и базилики
1932 г. Возникают кимитирии и при наиболее значимых
кафаликонах (Западной базилике — «дом св. Леонтия»,
Восточной базилике — «храм апостола Петра», Уваровской
базилике — «церковь свв. апостолов Петра и Павла»), связанные с погребением священства, монашества, а со временем и мирян, игравших особую роль в благоустройстве
церкви или обители (жертвователи, ктиторы).
Несмотря на значительное количество материала, вопрос о погребальных комплексах и кладбищах в черте раннесредневекового византийского провинциального города
специально не рассматривался исследователями. Поэтому
стоит особо остановиться на процессе формирования таких
комплексов в византийском Херсоне и распространении
традиции погребения в черте города.
В настоящее время не вызывает сомнений тот факт, что
во второй половине VI — VII вв. в Херсоне разворачивается
«строительный бум», возводятся величественные храмы, а
при наиболее крупных — возникают часовни — кимитирии
(своеобразные «крытые кладбища»). Они предназначались
для погребения духовенства, а в исключительных случаях
и для удостоенных такой чести мирян [417, с. 317 — 320].
144

Стоит остановиться на рассмотрении каждого комплекса
отдельно.
3.1.2.2.1. Мартирии при базиликальных комплексах.
Базиликальные комплексы начинают формироваться в
VI — VII вв. и продолжают обустраиваться в течение столетий. Они возникают не только в Херсоне, но и во многих
других городах Византийской империи. В числе наиболее
знаменитых можно назвать монастырь св. Екатерины на
Синае, среди ближайших аналогов — базиликальные комплексы Мангупа и Эски — Кермена.
В ранневизантийском Херсоне можно выделить три
таких комплекса: Западная базилика (дом св. Леонтия),
Восточная базилика (храм св. апостола Петра), Уваровская
базилика (церковь свв. апостолов Петра и Павла).
Комплекс Уваровской базилики. Исследования комплекса начались с открытия в 1853 г. базилики раскопками
графа А. С. Уварова [401, с. 525 — 562; 400, с. 159], отчего
историографическая традиция, прочно закрепила за ней
название «Уваровская базилика». Доследования проводились ООИД в 1877 — 1878 гг. Также комплекс исследовался К. К. Косцюшко — Валюжиничем [216; 217; 219; 221],
О. И. Домбровским и В. А. Кутайсовым [94; 95].
Главная церковь Херсона поражает и сегодня своими
размерами. Можно утверждать, что это наибольший из всех
подобных храмов Таврики (52,25 х 20,45 м) [455, с. 158].
Кафедральный кафоликон возведен не ранее конца VI в.
(под стеной нартекса был открыт засыпанный колодец, содержавший материал конца VI в.) [318, с. 225 — 226; 113,
с. 304 — 311]. Главный трехнефный храм нес все черты
базилики «эллинистического» типа (большой трехчастный
нартекс, повышенный, широкий центральный неф, стропильное перекрытие, четырехскатная крыша).
Размер центрального нефа храма составлял 31 м длины
и 11 м ширины. Два боковых нефа были более узкими, их
145

ширина составляла 4 м, полы были украшены мозаикой с
геометрическими ковровыми узорами. Колоннада составляла 11 колонн к ряду. Базилика первоначально имела одну
центральную апсиду, полукруглую внутри и пятигранную
снаружи, но позднее была перестроена в полукруглую и
снаружи.
Нартекс кафоликона, как и его центральный неф, был
вымощен мраморными плитами, а вдоль стен экзонартекса
стояли каменные скамьи [99, с. 539]. Перед солеей храма
по центру главного нефа, по оси запад — восток находился
амвон [109, с. 264]. Как он выглядел сказать трудно, так
как сооружение было разобрано в постиконоборскую эпоху.
Базилика сохранила следы неоднократных перестроек.
Помимо храма — кафоликона, комплекс включал в свой
состав ряд построек, на каждой из которых следует остановиться подробнее.
Обособленное, квадратное в плане строение располагалось с севера, недалеко от входа в храм. Сооружение было
разделено на два небольших неравных помещения [350,
с. 765 — 770]. Вслед за А. Л. Якобсоном принято считать,
что это остатки «мавзолея» [455, с. 158]. В отчете о раскопках за 1904 г. на месте одного из помещений обозначены две вырубные могилы. Они находились под мозаикой
IX — X вв., составленной из крупных кубиков, от которой
уцелели лишь мелкие фрагменты со следами характерного для херсонских храмов бордюра в виде волнообразно
вьющегося стебля с ответвляющимися листьями плюща
[221, табл. 3; 455, с. 237]. Пристройка сообщалась напрямую с нартексом, а позднее, очевидно, после перестройки
базилики в XI в. и сокращения ее до размеров главного
нефа, дверной проем оказался заложен бутовым камнем
на извести. Аналогичную структуру имел мартирий при
Вашнарской базилике, отличие которого заключалось лишь
в том, что он представлял собой самостоятельную построй146

ку, расположенную слева от базилики. Сходство этих двух
памятников отметил В. А. Леквинадзе и привел в качестве
аналогий еще два мартирия: при базилике Асклепион в
Милете (V — начало VI вв.) и при базилике агоры в Фасосе (V в.) [240, с. 309 — 322]. Последние два сооружения,
как и в херсонском случае, непосредственно примыкают
к северным стенам базилик. Возможно, сооружение было
связано с погребениями мирян — представителей городской знати, «первенствующих», тех, кто за особые заслуги
или по статусу мог быть удостоен милости погребения при
кафедральном соборе.
Проводя параллели с ранневизантийским епископальным
комплексом в Нове, С. Б. Сорочан предполагает существование в этом помещении скевофелакия — хранилища церковных сосудов, облачений, утвари. Нередко здесь же держали
церковные документы, реликвии, архив епископа. Наконец,
одно из помещений могло служить аскетерионом — хранилищем общественных восковых свечей при епископальном
кафоликоне [350, с. 776]. Такие свечи использовались, в том
числе и при погребальных процессиях.
Наличие в сооружении скрытых под полом двух могил
не противоречит выводу о возможном существовании здесь
сосудохранилища, поскольку захоронения устраивали не
только в кимитириях чистого вида, но и совмещали их
иногда с баптистериями, диакониками. Подобная пристройка к Уваровской базилике тоже могла иметь смешанное
назначение — помимо гробничной функции, служить вспомогательным помещением при епископском комплексе.
Подобные случаи не являются исключением в церковной
практике.
С южной стороны базилики была пристроена галерея,
которая заканчивалась часовней или небольшой церковью
с апсидой. Она была явно связана с погребениями и играла
роль кимитирия — многоярусной усыпальницы или марти147

рия [350, с. 761 — 787]. Погребения, совершавшиеся в ней,
имели особое значение в жизни общины и были окружены
особым почетом. Полы здесь были вымощены мозаикой, к
сожалению, не сохранившейся до наших дней.
Общая длина указанного мартирия составляла 11 м,
ширина — 6 м. Длинна помещения с апсидой равнялась
5 м, а смежного с ним — 3,95 м. Оба они сообщались через проход шириной 1,4 м. С западной стороны находился
подземный, вырубленный в скале склеп, куда вела лестница из семи ступеней. В помещении над склепом имелось
круглое отверстие диаметром 0,45 м, прикрывавшееся, по
словам К. К. Косцюшко — Валюжинича, квадратной плитой
0,7 × 0,7 м. [350, с. 773].
Южный неф базилики имел дверной проем 0,9 м шириной, который облегчал доступ верующим к мартирию.
Между пристройкой и апсидой базилики, используя существующие стены, позже возникла еще одна небольшая
церквушка или часовня.
Интерпретация этих помещений не вызывает сомнений.
Они имели мемориальные функции и, учитывая специфику, должны были служить местом погребения Херсонского
епископата и наиболее чтимых иереев. Можно также предположить, что склеп и храм — мартирий над ним могли
изначально иметь отношение к культу местночтимого святого.
Рядом с Уваровской базиликой во время раскопок,
проводимых Херсонесским монастырем в 1877 г., была открыта крещальня. Но окончательно она была исследована
в 1901 г. К. К. Косцюшко-Валюжиничем, после чего ей
по счету Императорской Археологической комиссии был
присвоен № 24 [354, с. 585 — 600]. Купольная ротонда
крестообразной формы имела с востока пятигранную апсиду, тогда как две остальные апсиды, северная и южная,
были трехгранными. Каждая ветвь креста заканчивалась
148

экседрой — нишей. С западной стороны вместо экседры
к центральному пространству примыкала прямоугольная
пристройка с входом.
Таким образом, здание имело четко выраженную триконхиальную центрическую композицию. Его купель является самой большой из открытых в Херсонесе (д. — 2,85
м, глубина около метра). О том, что здесь крестили, в том
числе и маленьких детей, свидетельствует наличие с востока трех мраморных ступеней для схождения священника с ребенком на руках, а не с запада, как это было для
взрослых [350, с. 761 — 787].
Помещение крещальни, вероятно, было оштукатурено
и отчасти покрыто фресками. Купель была облицована
мрамором, как и стены постройки, а своды украшала мозаика. С запада перед главной дверью находился небольшой притвор. Крещальня была связана с одновременными постройками вокруг нее, с которыми она соединялась
дверями: одни из них вели к «галерее» и большой базилике, другие — в богатое помещение или портик с мозаичными полами, а третьи — в огороженный двор, откуда,
в свою очередь, один выход вел к базиликальному храму
«А», а другой — в притвор перед крещальней, построенный
прежде баптистерия и перекрытый крестовым сводом [36,
с. 28 — 33].
Двор при баптистерии часто интерпретируется как пристройка, но такая точка зрения не имеет оснований. Здесь
находились две вырубленные могилы [436, с. 310 — 311].
Погребения при крещальнях встречаются в византийском
Херсоне, тем самым, как уже отмечалось, подчеркивая
христианское отношение к смерти как к новому рождению.
Малая базилика (храм «А») была открыта К.К. Косцюшко — Валюжиничем в 1904 г. и незаслуженно считается одной из ранних базиликальных построек [350, с. 719].
149

Ось храма «А» отличается от оси Уваровской базилики,
что явно указывает на разное время постройки церквей, в
целом период постройки обоих сооружений укладывается в
период с конца VI — начала VII вв. Сравнительно небольшая трехнефная базилика находилась рядом с юго-восточной оконечностью кафедрального собора и за баптистерием
№ 27. Опираясь на анализ текста «Слова о перенесении
мощей св. Климента», С. Б. Сорочан предположил, что это
известный из агиографии храм св. Прокопия [350, с 777;
359, с. 142 — 144; 363, с. 168 — 171].
Внутреннее пространство храма было разделено парами
колонн на три нефа. Обращают на себя внимание укороченные, близящиеся в целом к квадрату пропорции сооружения (14,8 х 13,2 м) и триконхиниальная алтарная апсида.
Последняя сооружена над рыбозасолочной цистерной № 52,
засыпанной в конце VI в., что указывает на дату строительства — конец VI — начало VII вв.
Храм имел богатое мозаичное покрытие, его алтарная
часть была вымощена мраморными плитами, из которых
выполнен круг с крестом, напоминающий аналогичное украшение пола в алтарной части Западной базилики конца
VI в.
Погребения возникли уже в построенном храме и были
сложены поверх мраморного пола, кроме того, под усыпальницы использовались боковые нефы шириной по 4 м.
Во время раскопок здесь открыли гробницы, наполненные
костяками. В одной из усыпальниц был погребен человек,
погибший от удара холодного оружия (отсечена часть черепной коробки) [219, л. 21].
Еще одна усыпальница — кимитрий с массой костяков
находилась с внешней стороны за южной храмовой стенкой
[219, л. 20].
Время гибели трехконхиниального храма остается до
конца не выясненным. Так, А. И. Романчук указывает, что
150

церковь могла быть разрушена «перед строительством базилики № 23» [318, с. 226]. Но это не согласуется с наличием
усыпальниц внутри храма, содержащих значительное количество погребенных. Да и существовать в таком случае она
должна была всего несколько десятилетий. Базилика «А»,
вероятно, как и многие херсонские базиликальные храмы,
была разрушена в XI в. и после этого не восстанавливалась
[350, с. 777; 359, с. 142 — 144; 363, с. 168 — 171].
Таким образом, можно сделать вывод о том, что в состав
херсонского епископального комплекса входил ряд мемориальных сооружений. Возможно, первоначально они были
предназначены для погребения местночтимых святых, а
позднее стали использоваться и для погребения епископата,
высшего духовенства. Впрочем, некоторые из них (гробницы храма «А») могли служить и для погребения городской
знати, уважаемых горожан.
Западная базилика. Исследования памятника началось
в конце ХIХ ст. Его открытие принадлежит К. К. Косцюшко — Валюжиничю, проводившему раскопки на северо — западной оконечности города в 1891, 1892, 1895,
1901 гг. [204; 205; 207; 216]. Дополнительно памятник был
доследован Е. г. Суровым в 1960 — 1962 гг. В разное время
комплекс обращал на себя внимание Д. В. Айналова [6],
А. Л. Якобсона [455], Н. И. Барминой [20, с. 168 — 170],
Ю. г. Лосицкого [257, с. 27 — 36;], И. А. Завадской [115,
с. 327 — 343], А. И. Романчук [318, с. 70 — 72], Е. Ю. Клениной [192, с. 51 — 64; 191, с. 39 — 44], С. Медекша [269,
с. 101 — 114], С. Б. Сорочана [350, с. 827 — 851], В.М. Зубаря [136, с. 25 — 41].
Городской монастырь играл важную роль в духовной
жизни херсонитов. Возникший в конце VI в., он просуществовал четыре столетия, претерпев неоднократные перестройки и обновлення. Монументальный архитектурный
комплекс включал в себя большую базилику («А»), кре151

щальню («Б»), церковь («часовню В»), крестообразный кимитирий («Д»), храмик — мартирий («Г») и связанные с
ними склепы [см.: Прил. Е. рис. 2].
Базилика «А» (№ 13 по нумерации Императорской Археологической комиссии), или Западная базилика, является одним из наиболее крупных херсонесских христианских
храмов и находится в одном ряду с Уваровской и Восточной базиликами — кафоликонами. Церковь имела длину
36 м и ширину 19 м. Это трехнефный, одноаспидный храм
с нартексом и пристроенной с южной стороны «галереей»,
включавшей ряд помещений. Пол его был украшен мозаикой. Кафоликон разделялся на нефы десятью колоннами (после перестройки по две колонны с каждой стороны
сняли, заменив их пятиметровыми отрезками стен). Пристроенная галерея с южной стороны базилики включала
в себя церковь «часовню В», появившуюся не ранее IX в.
Большинство исследователей сходится в том, что Западный храм был построен не ранее конца VI в. и был разрушен в конце х в. [115, с. 327 — 343; 318, с. 70 — 72; 350,
с. 827 — 851; 418, с. 132 — 152].
В алтаре кафаликона находилось углубление для помещения ковчежца с мощами: «под разбитым центральным
кругом оказались мраморные, также разбитые плиты, и под
ними — углубление в скалистой подошве… после очистки
углубление представилось в виде прямоугольного четырехконечного равностороннего креста, все бока и дно креста
были облицованы белыми мраморными плитками в 0,22
м толщиной, куски которых сохранились на своих местах, глубина креста составляет 0,48 м» [208, с. 60 — 61].
В углублении были открыты остатки мраморной раки для
мощей в форме саркофага с выдвигавшейся крышкой, «старательно исполненные из превосходного белого мрамора»
[208, с. 62]. Отверстие для вложения мощей располагалось
под престолом. Возможно, ковчежец содержал частицы
152

мощей нескольких святых. По логике источников, скорее
всего, это могли быть части мощей св. епископа Василея,
поскольку его погребение находилось на территории комплекса, св. епископа Климента Римского, поскольку его
мощи приносили в Западную базилику после их обретения, а также часть мощей св. мученика Леонтия Киликийского, поскольку храм был посвящен этому святому
[418, с. 132 — 152]. Так или иначе, базилика «А» стала
центром формировавшегося на окраине города монастырского комплекса.
VI — VII вв. характеризуется активным распространением христианства среди местных жителей и в окрестностях Херсона. В это время происходило массовое крещение
не только местного греческого населения, но и ромеизорованной «варварской» округи. При раскопках за пределами
куртины № 1, в 10 м перед ней, были открыты два склепа (№ 1 — 2), содержавшие более 100 погребений каждый.
В числе костяков встречались черепа с деформацией, традиционной среди местного населения Таврики ранневизантийского времени. Захоронения относились к ранневизантийскому времени, а сами склепы продолжали функционировать
до х в. [21, с. 245 — 254]. Есть основания полагать, что при
монастырском комплексе существовал носокомеон (больница, страннопримница) для больных, увечных людей. Дело в
том, что за 1-й куртиной, в торцевой части недостроенного
рва был открыт склеп (№ 4), действовавший в VII — IX вв.
и содержавший останки 31 человека. В числе погребенных
встречались покойники с явными следами костных заболеваний, болезнями опорно–двигательной системы [354,
с. 649]. Вероятно, что эти погребения были связаны с больницей — богадельней, существовавшей при монастыре св.
Леонтия Киликийского — покровителя врачевания.
Активный процесс христианизации привел к необходимости строительства крещален. Спустя незначительное вре153

мя после возведения базилики, с ее северной стороны было
пристроено помещение «Б», ставшее баптистерием. Сама
кладка сооружения и известковый раствор, при помощи
которого она была построена, подобен по качеству и структуре раствору, с помощью которого возведена Западная базилика, что говорит об их одновременном или близком по
времени строительстве. В апсиде пристройки располагалось
«углубление в виде десятигранника продолговатой формы,
обложенное мраморными плитами» [205, л. 10 — 13]. Как
показало доследование, углубление (0,83 х 0,65 м и глубиной чуть меньше метра) было вырублено в скале и облицовано плитами белого мрамора. С восточной стороны вниз
вели мраморные ступени. К. К. Косцюшко — Валюжинич
предположил, что углубление — мощехранилище. Этого же
мнения придерживались С. Ф. Стржелецкий и Е. г. Суров
[383, л. 208]. Однако наличие ступеней с восточной стороны, большая глубина и размеры указывают на то, что здесь
размещался, скорее, баптистерий, нежели мощехранилище
[115, с. 327 — 343; 350, с. 835; 418, с. 132 — 152].
Примечательно, что внутри крещальни «Б» были открыты четыре могилы [216, л. 9 — 10; 383, л. 159 — 182].
В одной из них оказались кусочки ткани с остатками золотных нитей, серебряные фрагменты от оклада Евангелия,
застежки переплета, крестик с христограммой. В другой
могиле было найдено множество лавровых листьев, вероятно, из подушки, которую помещали под голову усопшего.
Все это говорит об особом статусе покойных. Ими могли
быть представители высокопоставленного духовенства или
монашества, окруженные особым почетом. Таким образом,
баптистерий играл одновременно роль и гробничного мемория.
С северной стороны к крещальне был пристроен еще
один памятник, который тоже связан с погребениями, совершенными внутри его, а также с позднеантичным скле154

пом, освоенным христианами и располагавшимся прямо под
крестообразным кимитирием (его дромос находился перед
входом в здание). Данная постройка представляет особый
интерес в плане интерпретации и планировки. Уже в отчете
1901 г. К. К. Косцюшко — Валюжинич упоминает, что открытые десять лет назад, в 1891 г., стены крестообразного
храма почти не видны [216, л. 10 — 13]. На сегодняшний
день сохранилась лишь часть двух из лопастей креста (северная и западная) [см.: Прил. Е, рис. 1]. Планировка данного сооружения до сих пор вызывает множество вопросов.
Существующие чертежи комплекса Западной базилики (их
два варианта: сделанный М. И. Скубетовым [216, л. 10 —
13] и сделанный Е. г. Суровым [383, л. 159 — 182]) имеют
некоторые расхождения, связанные с крестообразной пристройкой. Несоответствие плана, составленного в 1901 г.,
реальной картине стало одной из причин доследования
комплекса Е. г. Суровым [383, л. 159 — 182]. В отношении крестобразного сооружения исследователь упоминает,
что к моменту начала работ остатков сооружения уже не
наблюдалось [383, л. 159 — 182]. В результате работ план
пристройки был скорректирован, но погрешности сохранились. С этой проблемой столкнулся и Ю. Г. Лосицкий [257,
с. 27 — 36]. Ему пришлось, в свою очередь, также корректировать план. Есть различия в результатах обмеров.
Размеры ветвей крестообразной пристройки, приведенные
М. И. Скубетовым — 4,9 × 4,9 м. Ю. Г. Лосицкий в своем
исследовании указывает иные цифры — ширина ветви —
3,75 м, длина — 4,5 м, толщина стен — 0,75 м. Обмеры
сохранившейся части северной ветви креста, проведенные
в 2005 г. силами экспедиции Харьковского национального университета имени В. Н. Каразина, дали аналогичный
результат — 3,75 × 4,5 м. [см.: Прил. Е. рис. 1].
В 2005 г. была проведена консервация разрушающихся склепов на территории комплекса Западной базилики.
155

К моменту начала работ склепы находились в аварийном
состоянии, были заполнены мусором, потолок частично обвалился. Требовались экстренные меры, которые сохранили
бы памятники от гибели. Во время консервационных работ
были зачищены остатки кладки стен крестообразного здания. Сохранившиеся фрагменты стали основой для создания нового плана этого памятника. В результате возникло
несколько вариантов:
1. Здание «Д» не соприкасалось с сооружением «Б».
2. Стены здания «Д» проходят под стенами крещальни.
3. Здание «Д» имело смещенные лопасти креста.
Вариант 1 маловероятен. Все исследователи единодушно
указывают на то, что пристройка «Д» и крещальня «Б»
имели общие, смежные стены.
Вариант 2 подразумевает, что крестообразное сооружение было построено раньше крещальни. Сторонником такой версии является Е. Ю. Кленина [192, с. 51 — 64; 191,
с. 39 — 45]. Ссылаясь на отсутствие описаний здания у
К. К. Косцюшко — Валюжинича, исследователь утверждает, что «храм» возник уже в IV — V вв., предшествовал
строительству базилики и был разобран до строительства
крещальни. Основанием для подобных утверждений стали
погрешности, допущенные во время съемок планов крестообразной пристройки. Действительно, в соответствии с
планом, составленным М. И. Скубетовым, стены крещальни
перекрывают часть стен восточной и южной ветвей крестообразного здания [216, л. 10 — 13]. Однако составленный
в 2005 г. план сохранившихся фрагментов постройки указывает на расхождение с планом, снятым в 1901 г. [см.:
Прил. Е, рис.1].
Во время зачистки площади здания «Д» в 2005 г. был
собран подъемный материал [418, с. 132 — 152; 417,
с. 317 — 320]. Находки представляли собой фрагменты ке156

рамики. Все они могут быть разделены на две группы. Первая, по определению А. В. Сазанова, относится ко второй
четверти VI — началу VII вв. Данная группа представлена
венчиками амфор с воронковидным горлом и донцем миски
типа LRC form 3. Находки этой группы были сделаны в
южной ветви креста. Вторая группа представлена кувшинами с плоскими ручками и фрагментами амфор «причерноморского типа» с зональным рифлением. Они датируются
второй половиной ІХ в. В свою очередь, эти находки были
сделаны в северной ветви креста. Здесь же, в стене северной ветви здания, что очень важно, прямо в кладке, между
камней, связанных известковым раствором, был найден
фрагмент амфоры с воронковидным горлом VI — VII вв..
Данная находка может однозначно датировать кладку сроком не ранее второй четверти — конца VI в., что не противоречит времени возникновения всего монументального
архитектурного комплекса [см.: Прил. Е, рис. 2].
В связи с этими находками следует рассмотреть еще
один вариант плана здания «Д». Он основан на планах
сохранившейся части крестообразного сооружения и крещальни. В соответствии с ними возникает предположение
о сложной конфигурации пристройки. Это может быть
обусловлено тем, что сооружение встраивалось в уже
сформировавшийся комплекс. Крестообразное здание «Д»
использовало две смежные стены крещальни «Б», и это
привело к искривлению южной части креста, поскольку
вход в склеп ограничивал западную часть пристройки.
Следовательно, северная лопасть сооружения была пристроена с отклонением по отношению к южной лопасти.
Визуально это, видимо, не сильно бросалось в глаза. В результате получились следующие размеры ветвей: северная — 3,75 × 4,5 × 3,75 м; восточная — 3,75 × 3,3 × 6 м;
южная — 4,5 × 2,6 × 4 м; западная — 3,5 × 4 × 3,75 м. [см.:
Прил. Е, рис. 1, 2].
157

Сравнив все три варианта, становится очевидным преимущество последнего. Кроме того, в литературе неоднократно обосновывалась хронология возведения рассмотренных построек [115, с. 327 — 343; 350, с. 827 — 851].
Крестообразный кимитирий был не единственным случаем
постройки с отклонениями сторон креста от основной оси.
К примеру, одним из знаменитых крестообразных мартириев является церковь Симеона Столпника в северной Сирии,
который также имеет отклонение одной из лопастей креста
[450, с. 96].
Пристройка «Д» несла гробничные и, видимо, мемориальные функции. Внутри здания, под его полом из каменных плит было открыто семь могил, в которых были найдены стеклянные и бронзовые браслеты, бронзовые серьги.
Данные находки могут явственно свидетельствовать, что
погребенные не являлись монашествующими. Эти могилы
могли принадлежать знатным прихожанам и жертвователям храма, тем, кто за участие в жизни общины и финансовую поддержку обители были удостоены права быть
погребенными в гробничной крестообразной часовне — кимитирии на территории монастыря.
Крестообразное сооружение располагалось над склепом
позднеримского времени, который после изменения линии
оборонительной стены в VI в. оказался на территории города. В рамках консервационных работ 2005 г., завершившихся засыпкой дромоса, в данном склепе были проведены
обмеры и фотофиксация [см.: Прил. Е, рис., 3, 4] .
Склеп обычной для римского Херсонеса формы в более
позднее время был приспособлен христианами для погребений. Вероятно, вначале он имел три типичные большие локулы. После преобразования в христианскую усыпальницу были вырублены еще три малые локулы двумя
ярусами и одна среднего размера. Он был раскопан К. К.
Косцюшко — Валюжничем. В отчете упоминаются важные
158

подробности: «Здесь обнаружена катакомба, превращенная в христианскую эпоху в усыпальницу: боковые ниши
были заделаны кирпичом и наполнены костями, на полу в
беспорядке лежало множество костей. Спуск в катакомбу
был перекрыт сводом, сверху которого можно было пройти в дверь, ведущую в большое здание в форме креста,
с полом из каменных плит и с семью внутренними усыпальницами» [205, л. 10 — 13]. Д. В. Айналов упоминает
подпорный столб в центре склепа [6, с. 42]. Но как теперь
становится ясно, описание не совсем соответствовало действительности, на потолке нет даже следов от такой подпоры. Впрочем, столб мог быть сложен из отесанных камней
и впоследствии разрушен. Во всяком случае, потолок ровный, с трещинами, вызванными эрозией. Ни на стенах,
ни на потолке не удалось обнаружить следов штукатурки.
Возможно, широкие большие локулы использовались для
погребения представителей духовенства и после этого были
заложены плинфой. Малые локулы могли использоваться
как костницы. Следов от закладных плит, закрывавших
локулы, не сохранилось. Не исключено, что склеп служил
для погребения монахов и послушников монастыря, то есть
являлся монастырской «костотекой» (липсанотекой).
С южной стороны к базилике «А» была пристроена «галерея», закончившаяся небольшой одноапсидной церковью
«В», а, точнее, церковным приделом. О том, что это помещение, где совершалась Божественная литургия, а не
часовня, свидетельствуют следы престола, найденные in
situ.
Придел «В», носил мемориальные функции, поскольку
могилы располагались не только под полом, но и в выложенном из отесанных плит «саркофаге» с каменной крышкой [208, с. 58]. В этой части церкви хоронили, вероятно,
представителей духовенства, монашествовавших, послушников. Но в могиле под западной стеной помещения «В»
159

встречаются среди захоронений, в том числе, и детские
погребения. Это наталкивает на мысль, что изначально
здесь была гробничная часовня, позже перестроенная в
церковный придел. Возможно, погребенный в «саркофаге»
был местночтимым святым.
Церковь «Г» (она же № 12) представляет собой небольшое сооружение (6,4 × 4,6 м) с пристроенной позднее маленькой полукруглой апсидой. Вероятно, апсида имела
кирпичный свод. Кладка её стен уже стен храмика, это
позволяет предположить возможную пристройку апсиды во
время перестройки здания [6, с. 42; см.: Прил. Д, рис.1]. В
церквушке уцелела алтарная преграда из каменных плит
и мраморный порог. Пол в алтарной части был выложен
каменными плитами. Остальную его часть украшала мозаика «очень красивого и… древнейшего рисунка» [216, л.
10 — 13]. Её техника и изображения были схожи с мозаикой Уваровской базилики, что позволяет отнести мозаику
церкви «Г» к VI — VII вв. [378, с. 128; 350, с. 844], хотя
само сооружение (без апсиды), вероятно, более раннее.
С северной стороны располагалась большая усыпальница, ближе к входу — склеп с мраморным порогом и кирпичным сводом «…особого, еще не встречавшегося вида»
[216, л. 10 — 13]. Рядом с храмиком находились четыре
усыпальницы, в которых найдены только истлевшие костяки. Честь быть погребенными возле этой святыни наверняка распространялась только на высшее духовенство
и наиболее привилегированных из мирян.
При сооружении храмика строители ориентировались на
расположение подземного склепа, что неоднократно отмечали исследователи. Он был открыт в 1901 г., позже на него
обратил внимание Е. г. Суров, но раскопок не проводил
[216, л. 10 — 13; 378, с. 128].
Данное погребальное сооружение заслуживает особого
внимания. Арочный свод вел через дромос (1,8 м длиной и
160

0,85 м шириной) в погребальную камеру (2,25 × 2,25 × 1,7 м).
В отличие от большинства херсонесских склепов, потолок
был выложен сводом из плинфы на розоватом, цемянковом растворе. Плинфа сравнительно тонкая, светло-желтая, обычного для ранневизантийского времени стандарта
[350, с. 842 — 843]. В погребальной камере напротив входа
находилась единственная лежанка необычно большого размера — 1,25 м. Во время исследований, кроме человеческих костей и «костяной точеной застежки», здесь ничего
обнаружено не было [216, л. 10 — 13].
К настоящему времени все более распространяется точка
зрения, связывающая данный склеп с местом погребения
св. Василея, первого из семи святых епископов Херсонских, принявшего мученическую смерть (см. подр.: 2.4.2.1).
Конструкция и особое отношение к памятнику — все это
убеждает в том, что он занимал видное место в религиозной жизни херсонитов, и лишний раз подтверждает предположение о принадлежности погребального сооружения
легендарному св. Василею.
Вероятно, со временем, над предполагаемым местом
упокоения мученика была построена часовня. В конце VI
в., то есть одновременно со строительством монастырского
комплекса, она перестроена в небольшую гробничную церковь — мартирий, где совершались не только поминальные
службы, но и могла отправляться литургия, на что указывает наличие алтаря и алтарной преграды.
Все, вышеизложенное, позволяет сделать следующие
выводы. Основанием для создания комплекса Западной
базилики стало предание IV в. о погребении св. епископа
Василея. В V или VI вв. склеп перестраивается и над столь
почитаемой могилой возводится часовня. В период правления Юстиниана I в Херсоне производится реконструкция
укреплений и происходит изменение линии крепостных
стен. За счет прирезки дополнительной территории пло161

щадью 0,3 га архитектурный комплекс оказался внутри
своеобразной «цитадели» между античной и более поздней стенами. Вероятно, в конце VI в. особо почитаемая
часовня перестраивается в церквушку, пол покрывают мозаикой, появляется алтарь. Одновременно или в близкое
время строится базилика «А» (№ 13), которая становится
центром городского монастыря св. Леонтия Киликийского.
Со временем, к ней с севера пристраивается крещальня
и крестообразный кимитирий, а с юга «галерея», в которой в IX в. выделяется часовня, позже перестроенная в
церковный придел. На территории комплекса возникают
другие мемории и кимитирии. Особо почитаемых представителей священства и монашества хоронили в крещальне
под полом, в южном приделе «В» и, возможно, в склепе
под крестообразным кимитирием. Погребения возникают и
возле склепа, точнее, мартирия с криптой св. епископа Василея. В крестообразной пристройке под полом погребают
знатных прихожан, жертвователей и ктиторов монастыря.
Простых прихожан, а также находившихся на содержании
в монастырской богадельне, хоронят в склепах за крепостной стеной.
Таким образом, комплекс Западной базилики становится
не только одним из религиозных центров Херсонеса — Херсона, но и высокопочитаемым мемориальным комплексом,
связанным с памятью св. епископа Василея, а также представителей местного духовенства, возможно, местночтимых
святых. На территории базилики продолжают хоронить и
после ее разрушения, тем самым подчеркивая важность
этой святыни и святость ее сакрального поля.
Восточная базилика. В VI — X вв. Восточная площадь
Херсона являла собой единый, с архитектурной точки зрения, сакральный комплекс. Ранний храм св. Петра, который сменила поздняя базилика № 36, служили крайней
восточной точкой во время стациональных литургий — бо162

гослужебных процессий, связанных с именем апостола —
первосвятителя язычников и с почитанием священномучеников — первых епископов Херсонских [237, с. 105 — 113;
417, с. 317 — 320; 418, с. 161 — 165].
Восточная базилика (№ 36) была открыта в 1876 —
1878 гг., доследовалась в 1908 г. Р. Х. Лепером и в 1975 —
1976 гг. М. И. Золотаревым [125]. Она являлась частью
культового комплекса и была одной из самых крупных в
городе (36,6 × 16,4 м) [см.: Прил. Е, рис. 6].
После своего сооружения здание пережило большой ремонт или, скорее, перестройку, повлекшую перепланировку
площади перед базиликой. Величественный трехнефный
храм с полукруглой внутри и пятигранной снаружи апсидой возвышался над входом в Карантинную бухту. Внутренняя колоннада состояла из шести колонн в ряду. Алтарная
часть находилась в апсиде, имевшей ширину 8 м. Нефы и
нартекс были вымощены, по крайней мере, частично, мозаичными полами, богато облицованы мраморными плитами,
к сожалению, не сохранившимися [350, с. 761 — 787].
Опираясь на текст Жития и указанные в нем ориентиры, есть основания предполагать, что до базилики здесь
находилась та самая церковь апостола Петра, которая была
построена епископом Капитоном на месте языческого храма Девы — Парфенос [352, с. 3 — 6; 350, с. 875]. Здесь же
была и крещальня, где херсонеситы принимали крещение
«в жизнь вечную». Вероятно, при строительстве комплекса в VI — VII вв. оба ранних сооружения были полностью
разобраны, а памятником в честь достопамятного события
стал новый храм апостола Петра.
Во время неоднократных раскопок культурный слой на
месте базилики № 36 был удален до скалы. Кроме того,
восточная часть здания обрушилась в море в результате
подмыва берега, поэтому некоторые вопросы, связанные
с архитектурными особенностями, остаются открытыми.
163

Но, несмотря на это, данные полученные в ходе раскопок,
позволяют восстановить, хоть и не полностью, облик комплекса и установить его связь с имеющимися здесь погребениями.
К базилике с северной стороны, вероятно, сразу после
окончания строительства храма или спустя незначительное
время было пристроено крестообразное гробничное сооружение — часовня — кимитирий. Она имела сводчатое перекрытие, ее высота составляла около 6 м, толщина стен —
0,98 м, длина и ширина ветвей — 4,9 м, примыкающая к
базилике ветвь — 2,94 м [257, с. 27 — 36].
Постройка имела три входа с западной стороны: один в
западной ветви креста, два других — в южной и северной
ветвях. Важно подчеркнуть, что крестообразное сооружение
не имело с восточной стороны апсиды и алтаря [257, с. 27
-36]. Следовательно, это была часовня, носившая погребальные и мемориальные функции. В кимитирии действительно было открыто множество погребений, но описания
их не сохранилось [6, с. 44]. Памятник был абсолютно аналогичен крестообразной гробничной часовне — кимитирию
при Западной базилике. Пристройка могла быть местом
погребения мирян — прихожан храма апостола Петра, за
особые заслуги удостоившихся права погребения в здешней
гробничной часовне.
Исследования, проводившиеся в 1886 г. К. К. Косцюшко — Валюжиничем рядом с Восточной базиликой, открыли следы одноапсидной квадратной крещальни с купелью.
Она примыкала к оконечности северного нефа [216, л. 63;
39, с. 25]. К. К. Косцюшко — Валюжинич указывал, что ее
следы исчезли вскоре после открытия.
Можно предположить, что сначала была построена базилика, несколько позже к ней была пристроена крестообразная гробничная часовня — кимитирий, а затем, используя
уже имеющиеся стены, встроена крещальня.
164

Таким образом, базиликальные комплексы сформировавшиеся в VI — VII вв. стали своеобразными религиозными центрами города. Они включали в себя, помимо
монументальных зданий церквей — базилик, крещальни,
гробничные часовни, вспомогательные помещения. При них
возникают «крытые кладбища», мемориальные комплексы,
предназначенные для погребения представителей клира, а в
редких случаях, и удостоенных такой чести мирян.
3.1.2.2.2. Погребения при церквах. Вероятно, к IХ в.
традиция погребения при городских храмах получает относительно широкое распространение. Происходившие перестройки в херсонских базиликах явно указывают на приспособление их к мемориальным целям. После разрушения
церквей, относящегося ко времени не ранее, чем конец х в.
и не позже середины ХI в., на их месте возникают кладбища, а над алтарной частью строят часовни или церквушки,
имевшие ярко выраженные гробничные, кладбищенские
функции [414, с. 270 — 278; 415, с. 95 — 104].
Северная базилика (№ 22) представляет собой здание,
не многим уступающее по размерам указанным выше базиликальным комплексам (22 х 18 м). Трехнефная церковь с
пятигранной центральной апсидой включала ряд пристроек
[см.: Прил Е, рис. 7].
В ходе раскопок в главной апсиде базилики был открыт
каменный ковчег — мощехранительница. Он закрывался
сверху плитой, а с боку задвижной доской [207, л. 33].
Можно предположить, что в реликварии покоилась частица
мощей святого, во имя которого был освящен храм.
В процессе функционирования храм неоднократно перестраивался. На месте южного плеча здания, вероятно,
в VIII в. соорудили небольшую апсиду. Неф перегородили стеной, восточную часть южной колоннады заложили.
Возникла обособленная часовня, или церковный придел, с
расположенными в ней погребениями. Не исключено, что
165

подобные изменения произошли и в северном нефе. Но к
началу раскопок 1893 г. восточная часть нефа и центральной апсиды были разрушены в результате обвала скалы.
Сохранилась лишь стена, перегораживающая северный неф,
и две могилы, примыкающие к ней с востока [6, рис. 22].
Северная колоннада была заложена сплошной стеной [455,
с. 168]. Таким образом, боковые нефы, изолированные от
центрального, превратились в места многочисленных захоронений — «крытые кладбища».
Подобную трансформацию восточной части здания, в
результате которой в боковых нефах появились обособленные помещения с апсидами, претерпела и Партенитская
базилика. Более позднее происхождение ее боковых апсид
подтверждается иным типом их кладки по сравнению с
центральной. Восточная часть южного нефа, также как и
в Северной базилике, стала мемориальной часовней или
приделом [310, с. 96, 100, рис. 8]. Аналогичная перестройка отмечена и в базилике в Нове (Болгария) [523, р. 3,
37, 54 — 55]. Однако назначение вновь образованных помещений здесь было иным. По мнению исследователей,
они выполняли функции жертвенника и диаконика, причем позднее последний превратили в баптистерий [501, р.
25 — 32].
Базилика 1932 г. получила свое название по году открытия. Г. Д. Белов раскопал храм до уровня полов [25, л. 5;
26, с. 202 — 267]. В 1950-1960-х гг. археологическое исследование продолжалось [29, л. 11 — 12; 28, с. 13 — 74; см.:
Прил. Е, рис. 9]. В 1978 г. под мозаичным полом южного
нефа базилики выявили ранневизантийскую керамику, в
частности, позднюю краснолаковую посуду, фрагменты амфор [30, л. 3]. Г. Д. Белов датировал время строительства
храма концом VI — VII вв. [26, с. 232]. Согласно материалам, представленным С. Б. Сорочаном, строительство базилики едва ли произошло ранее 640-х гг. [350, с. 732].
166

А. И. Романчук относит разрушение храма ко времени не
раньше конца XI в. [312, с. 182 — 188]. Таким образом,
базилика 1932 г. существовала на протяжении почти пяти
столетий. В процессе своего функционирования она неоднократно ремонтировалась, обновлялась. На территории
церкви было открыто 35 захоронений. Наиболее ранние
из них, находившиеся в нартексе, относятся ко времени
существования базилики, но едва ли могли появиться здесь
до IX в. Остальные захоронения произведены уже на ее руинах и относятся к кладбищу, возникшему на территории
церкви после ее разрушения [26, с. 232 — 240].
Базилика Крузе (№ 7), как считается, была открыта в
1827 — 1830 гг. лейтенантом Черноморского флота Н. Крузе. Доследование проводил К. К. Косцюшко — Валюжинич
в 1891 г. В 1997 г. базилика стала объектом раскопок украинско — австрийской экспедиции, возглавляемой доктором
Р. Пиленгер [126, с. 233 — 235]. Работы продолжаются и
сегодня силами Херсонесского заповедника (руководитель
С. В. Ушаков).
Несмотря на длительное время исследования, до сих
пор не решен вопрос о датировке строительства памятника. Так, А. Л. Якобсон датировал базилику временем не
позднее V в. [455, с. 190]. При этом он исходил исключительно из триконхиальной формы апсиды. Храмы, имеющие аналогичные конструктивные особенности, известны
на Ближнем Востоке [542, р. 30; 469, р. 19]. Однако подобная аргументация для однозначного вывода явно неубедительна: триконхиальные постройки возводили и в VI, и
в VII вв. О раннесредневековом происхождении базилики
Крузе свидетельствует система кладки ее стен. Она сложена из больших и средних отесанных известняковых блоков
[6, с. 70; 455, с. 188]. По замечанию самого А. Л. Якобсона,
такая кладка близка по своей системе кладкам Северной,
Западной и другим базиликам Херсонеса. Это может слу167

жить косвенным указателем на хронологическую близость
данных построек.
Трехнефная базилика имела узкий нартекс. Центральный неф завершался огромной широкой апсидой с синтроном, представляющей собой три экседры (к центральной
апсиде примыкают две меньшего диаметра). Такая трехлопостная архитектурная композиция нечасто встречается в
византийском строительстве, обычно она свойственна мартириям, связанным с почитанием какого-либо мученика
[542, 1914, р. 27 — 29; 490, р. 102 — 119; 455, с. 190].
Одной из отличительных особенностей базилики Крузе являются сильно укороченные пропорции (17,8 × 25,5
м), в результате чего ширина наоса превосходит его длину
[126, с. 236, рис. 3]. Данная черта характерна, главным
образом, для сводчатых базилик. Примером может служить
Сепиетская базилика (Западная Грузия, первая половина
VI в.), внутреннее пространство которой также разделялось лишь тремя парами столбов, поддерживавших своды
[239, с. 162 — 174]. Базилика Крузе могла иметь хоры,
что подтверждает значительная толщина стен (более 1 м)
и качество кладки.
Пол всех трех нефов покрывали мраморные плиты. Остатки вымостки зафиксированы на плане 1891 г. [6, с. 69,
рис. 51]. Многочисленные мраморные обломки находили
также в насыпи над храмом. Во время раскопок обнаружено более 200 фрагментов разноцветной стеклянной мозаики
[307, с. 11], которая, вероятно, покрывала свод апсиды.
Подобно некоторым другим храмам Херсона, базилику
Крузе в более позднее время значительно перестроили. Снаружи центральную часть апсиды укрепили дополнительной
стеной, заложили кладкой также северо-восточный угол здания [455, с. 188]. Внутри на месте колоннад возвели стены
из бутовых камней [307, с. 2 — 20], после чего в северном
и центральном нефах появляются погребения [6, рис. 51].
168

Важно отметить, что в нартексе были совершены наиболее ранние погребения. Крипта из восьми прямоугольных, ящикообразных глубоких могил, высеченных в скале и расположенных в ряд, вероятно, имела отношение к
храму, построенному в VI — VII вв. [307, с. 2 — 20; 350,
с. 723]. Остальные гробницы (в нартексе их 17 и три за
его пределами), в том числе плитовые с аркосолией и наружные с многоярусными захоронениями, были сооружены
одновременно с поздней переделкой базилики. Так, могила
№ 20, которая была открыта в 1998 г., датируется не ранее
IX — X вв. (обложена по верхней кромке обломками черепицы IX — X вв.), а сверху ее была устроена аркосолия
с фресковой росписью и материалом ІХ — ХІІІ вв. [126,
с. 233 — 235]. Находки из этих могил аналогичны тем,
что обнаружены в погребениях других храмов: монеты (в
основном ІХ — Х вв.), характерные бронзовые пуговицы и
браслеты, стеклянные браслеты, обломки мраморных деталей [307, с. 2 — 20].
Нартекс имел здесь двоякую роль — помимо традиционного притвора, он также служил местом для гробниц
«привилегированных верующих», желавших быть погребенными ad sanctos. Но основная масса погребений при
базилике № 7 возникает не ранее ІХ в., на что указывает
материал из гробниц.
Подобная картина характерна для многих церквей византийского Херсона. Первые погребения в черте города
возникают в VI — VII вв. при крупных центрах — кафоликонах. Эти редкие могилы принадлежали представителям духовенства и наиболее чтимым из мирян — городской
знати, «первенствующим». К IX в. при культовых центрах и крупных базиликах возникали специальные помещения — мартирии и крытые кимитирии, предназначенные
для погребения мирян. Некоторые базилики перестраивались, в них устраивали специальные часовни — «крытые
169

кладбища». Возникли погребения и в нартексах храмов.
В дальнейшем ситуация продолжала развиваться.
3.1.2.2.3. Квартальные гробничные храмы. Для более
полной картины развития погребальной традиции в византийском Херсоне и лучшего понимания ее эволюции нельзя
не отметить, что в ХI в. в городе происходят значительные перемены. Землетрясение XI в. привело к разрушению
величественных базилик [314, с. 478 — 482, 494 — 497;
429, с. 143 — 160]. Во многих кварталах города вместо них
строятся небольшие храмы. Традиционно их называют часовнями, что не совсем верно. Некоторые из них имели
явные признаки церкви. Например, в алтарной части «часовни» на главной улице в районе водохранилища, располагался каменный ковчежек, вероятно, предназначенный
для мощей. К ХI в. в погребальной традиции происходит
отход от запрета хоронить в стенах церкви мирян. Внутри
указанного сооружения было три могилы со значительным
количеством погребенных в несколько ярусов [537, р. 16,
fig. 2.10].
Подобные квартальные гробничные храмы «обслуживали» религиозные нужды семей, живших по соседству.
Они стали не только домашней церковью, но и семейной
усыпальницей жителей квартала. Таким образом, эволюция внутригородских кладбищ, начатая в VI — VII вв.,
развивалась в IX — X вв. и достигла своего завершения,
окончательно выкристаллизовалась в систему квартальных
гробничных церквей, число которых насчитывает более
трех десятков [318, с. 234 — 242].
Подводя итог вышесказанному, следует отметить, что
распространение традиции погребения в черте города приводит к постепенному сокращению загородного некрополя
Херсона и замене его кладбищами внутри города. Однако
процесс этот не стал массовым до IХ — XI вв. В итоге возникает новый тип погребальных сооружений — «крытые
170

кладбища», которые изначально предназначались для привилегированных погребений представителей духовенства,
монашества и некоторых, удостоенных такой чести мирян.
Со временем традиция получает более широкое распространение, в результате чего возникают квартальные храмы,
важнейшей из функций которых становится гробничная.
Возможно, такие сооружения включали фамильные усыпальницы жителей конкретных кварталов, часто соседей
по домам, усадьбам. Правило, запрещавшее хоронить мирян в церкви, постепенно забывается. Во всяком случае,
в малых квартальных церквях Херсона ХII — ХIII вв. начинают массово хоронить прихожан, а роль загородного
некрополя окончательно сходит на нет.

3.2. Погребение и погребальные сооружения
византийского Херсона
Процесс погребения включал в себя множество составляющих, среди которых, помимо кладбищ, можно выделить
погребальные сооружения, сопутствующий погребальный
инвентарь, надгробия. Все это являлось неотъемлемой частью погребальной традиции.
3.2.1. Гробницы и гробничное дело. Дохристианский
херсонесский некрополь содержал значительный запас
склепов и могил, которые продолжали использоваться и
в средние века. Но создавались и новые сооружения, по
своей архитектуре близкие позднеантичным.
Производство новых склепов и могил требовало работников, своего рода мастеров, которые могли бы их создавать.
Например, в Александрии, по свидетельству Леонтия Неапольского, в первой половины VII в. трудились «мнематон
икодомои» — строители могильных памятников, гробниц,
склепов [513, р. 36, sec.19]. Пресвитер Агнелл в «Книге
171

понтификов» упоминал о неких «каментариях», которые
приводили в порядок гробницу Петра Хрисолога (432-449)
и по просьбе Равеннского архиепископа Петронакса (817834) установили над ней новое надгробие [463, р. 315]. Разумеется, представители этой профессии присутствовали
и в византийском Херсоне. Несмотря на активное использование гробниц предшествовавшей эпохи, был налажен
процесс изготовления новых склепов и могил.
Склепы, как одна из самых распространенных форм
погребальных сооружений, были характерны для всего византийского Крыма. Устройство коллективных усыпальниц
(вырубленных в материковой скале либо выкопанных в
грунте и сложенных из известняковых блоков, с лежанками или без них), а также вырубных могил продолжалось на Черной речке, Эски-Кермене, Мангупе, у подножья Баклы, в Скалистом, Лучистом, Сугдее и других
местах византийской Таврики и в раннее средневековье
[8, с. 40 — 41; 3, с. 127 — 130; 2, с. 200, рис. 82.4; 267,
с. 253 — 254]. Они явно содержали захоронения христиан,
на что указывают находки поясных пряжек с крестами,
краснолаковой посуды VI в. со штампами на дне в виде
креста среди погребального инвентаря [407, с. 20 — 24; ср.:
8, с. 60 — 61; 145, с. 292 — 293]. Рядом с могилами находились небольшие каменные столбообразные и стеллообразные надгробные плиты с изображением креста, крестовидные надгробия — аналогичные надгробиям из Херсона,
Боспора, типичные для VI — IX вв. [309, с. 60, 72, рис. 51;
46, с. 190; 55, с. 195 — 196, рис. 11].
Судя по материалам, собранным А. Л. Якобсоном и подсчетам, проделанным С. Б. Сорочаном, в некрополе раннесредневекового Херсона насчитывалось около 70 — 75 склепов традиционных форм (прямоугольной, квадратной или
трапецевидной, высотой в среднем 1,5 — 1,9 м, с дромосом
перед прямоугольным или квадратным входным проемом,
172

с боковыми нишами в виде лежанок или ящиков, иногда в два яруса) [455, с. 252 — 253, 261, 263 — 266; 350,
с. 1061 — 1062]. Они могли сооружаться и использоваться
вплоть до IX — Х вв., однако присутствует мнение, что их
перестали устраивать уже в V — VI вв. [455, с. 253, прим.
1; ср.: 4, с. 199; 140, с. 27]. Это утверждение опровергает пример склепа позднего производства, обнаруженный
в 1890 г. на южном некрополе. Потолок и ниши были вырублены в виде совершенно не характерных для IV — V вв.
сводов, а передняя стена правой ниши украшена рельефным
крестом греческого типа с расширяющимися концами [384,
с. 49, табл. 1]. Другим примером может служить склеп
№ 2814/1908, открытый Н. И. Репниковым в 1908 г. на расстоянии 15 м к юго-востоку от башни Зинона, своеобразного «пещерообразного» устройства (общая ширина — 8,9 м,
а длина с дромосом — 6,2 м). Над его входным отверстием (1,10 × 0,80 × 0,50 м) в скале была высечена крупная
ниша — аркосолий (1,64 × 1,30 × 0,39 м), возможно, для
установки иконы или надгробного памятника. В полу склепа вырублено для погребений 8 отдельных ящикообразных
могил. Усыпальница была заполнена сильно истлевшими
костяками более тысячи покойников. Среди немногочисленных находок оказалась золотая монета Тиверия Маврикия (582 — 602 гг.), а также семь бронзовых поясных пряжек, характерных византийских типов VII — VIII вв. Они
указывают на приблизительное время функционирования
усыпальницы [384, с. 99 — 101, рис. 94 — 98; 308, с. 181,
рис. 39 — 45; ср.: 1, с. 46, рис. 42, 15]. Подобное можно
сказать про склеп, высеченный под южной ветвью Загородного крестообразного храма Богородицы Влахернской
[98, с. 289 — 317], а также усыпальницы с нишами — аркосолиями [225, с. 105 — 108].
Встречаются усыпальницы, приготовленные для погребения, но не использованные, в них нет следов захоронений,
173

по неизвестным причинам они остались невостребованными
[206, л. 25; 455, с. 259]. Подобные «катакомбы» были открыты при раскопках некрополя у Карантинной бухты графом А. С. Уваровым в 1853 г. и К. К. Косцюшко — Валюжиничем в 1888, 1889 и 1905 гг. Плита затвора была на своем
месте, в пазах, не была тронута грабителями, но внутри
не оказалось ни костей, ни вещей, ни натечной земли. По
этому поводу К. К. Косцюшко — Валюжинич указывал, что
такие склепы были «приготовлены для продажи какой-нибудь «погребальной конторой» [220, л. 31; 225, с. 89; 308,
с. 180]. Видимо, он был недалек от истины. Встречаются
и неоконченные склепы, есть и брошенные на начальной
стадии, после вырубки дромоса [308, с. 180].
Технология изготовления таких сооружений мало менялась с античного времени. Следы выработки указывают
на использование кайла, зубила, молотка, зубатки. То же
можно сказать и о конструкции погребальных сооружений.
Как правило, на средневековое изготовление указывает загородка или бортик по краю ниш — лежанок, закладка
локул каменными плитами, плинфой, досками, большая
или меньшая грубость, небрежность работы, использование плит, камней для обкладки грунтовых могил. Однако,
такие критерии относительны и требуют дополнительных
уточнений.
Локулы нередко имели бортик или углубление и зачастую были отгорожены от помещения склепа стенкой
из досок, плинфы, камня. Так, в катакомбе № 2053, соединенной в одну с соседней № 2052, с материалом и монетами раннесредневекового времени, была оставлена для
поддержания потолка вырубленная из скалы перегородка
с тремя арками, отделяющими переднюю часть склепа от
«ящиковидной» задней [225, с. 105 — 106]. Примечательно,
что строителям склепа № 2053 было известно о существовании рядом двух усыпальниц (№ 2052 и № 2055), одна
174

из которых уже использовалась под раннесредневековые
захоронения, а другая, многоугольная, с тремя нишами —
лежанками и девятью гробами на полу, с материалом II —
IV вв., осталась нетронутой, пролом в нее был «старательно
заложен стеной из бутового камня» [225, с. 105 — 108]. По
бокам входа рядом с каменными ящиками — гробницами
были выдолблены в стене две арковидные ниши — аркосолии, которые, учитывая наличие здесь огромного количества костей, разумеется, не могли быть нишами для урн, как
полагал К. К. Косцюшко — Валюжинич. Возможно, дело
связано с христианским обрядом погребения, исключавшим
кремацию [ср.: 508, S. 193 — 194; 479, р. 1 — 2, 7]. По
этой же причине нельзя отнести к местам для помещения
остатков трупосожжений прямоугольные углубления по
обеим сторонам хода в склеп № 2108 с тремя нишами —
лежанками. Такая же ниша была вырублена посередине
стены задней лежанки [225, с. 122].
В не разграбленных боспорских позднеантичных склепах в таких небольших нишах внутри локул и по сторонам входа иногда находили in situ стеклянные и глиняные
сосуды, стаканы, тарелки, ножи и светильники. Ярким
примером является типичный боспорский склеп конца V —
VI вв. с арочным входом, сводообразным потолком и тремя
нишами-лежанками в стенах (2,31 × 2,31 × 1,88 м) [446,
с. 41 — 44, 47 — 50, 52 — 54, 54 — 57, рис.19 — 21]. Вообще аркосолии становятся характерной особенностью ранневизантийских усыпальниц, нередко сопутствуя ящикообразным нишам либо заменяя их [См.: 210; 225, с. 96, 118;
336, с. 166 — 167; 224, с. 52; 308, с. 181, рис. 39 — 41].
Отдельно необходимо сказать о склепе № 1909, который
был открыт на участке раннего кладбища возле башни Зинона. Через отверстие в середине пола вели два входа в соседние склепы, в одном из которых насчитывалось десять
локул, а в другом — шесть [243, с. 195]. Почти в каждой
175

из ниш находилось от двух до шести истлевших костяков,
иногда рядом, иногда один на другом, кроме того, часть
погребенных была разбросана на полу. Среди находок в помещении — деревянные доски от гробов, остатки материи, в
том числе расшитой золотными нитями, фрагменты обуви,
два бронзовых колечка, миниатюрный стеклянный бальзамарий и обломок стеклянной лампады [243, с. 195].
Встречаются и высеченные в скале склепы вообще без
лежанок, как, например, склеп № 2815, неправильной формы и очень грубой работы. Среди груды истлевших костей, кусков дерева лежали шесть бронзовых браслетов из
круглой проволоки, один с расплющенным и орнаментированным концом, дужка поясной пряжки, деревянная точеная чашка и монета Льва I (457 — 474) [308, с. 181 — 182,
рис. 45]. Без лежанок был «пещерообразный» склеп № 4 с
деформированными костяками и надписью VII в. на закладной плите, упоминавшей имя Гота [26, с. 232 — 240].
Среди памятников некрополя присутствуют и склепы внушительных размеров. К примеру, один из них,
очень грубой работы, (4,61 × 11,09 м и 1,68 м высотой),
с тремя нишами — лежанками в правой стене и с ходом
1,42 × 1,60 м имел площадь около 60 кв. м [225, с. 85].
Этот склеп мог играть роль гробницы — молельни. Среди
особенно больших склепов следует упомянуть памятник,
который, как отметил А. Л. Якобсон, «по планировке напоминает базилику» [455, с. 254, рис. 132,2]. Усыпальница имела неправильную многоугольную и вместе с тем
удлиненную форму. Погребальная камера была размером
8,28 × 6,84 м, без ниш, с тремя парами столбов. Сходство
с базиликой усиливала форма «колонн» прямоугольного
сечения, высотой 1,95 м, суживающихся кверху и завершавшихся подобием капителей [225, с. 77].
Входы в склепы могли быть окружены оградками, сложенными из камня [350, с. 1080].
176

Материалы кладбищ Херсона не оставляют сомнений,
что в VI — Х вв. склепы были одной из наиболее распространенной форм погребальных сооружений. Херсониты
освоили «катакомбы» позднеантичные, но сооружали и
новые, аналогичные по конструкции.
Могилы. Склепы были не единственной формой погребальных сооружений. Хоронили в раннем средневековье и
в отдельных, индивидуальных могилах. Такие сооружения
К. К. Косцюшко — Валюжинич охарактеризовал как «колодцеобразные углубления». Их рыли в верхней насыпи
некрополя, на небольшой глубине 0,2 — 0,8 м от нынешней дневной поверхности, над более древними вырубными склепами и гробницами. Только на участке раскопок
1905 г., на незначительной площади около 1400 кв. м, к
югу от башни Зинона, на месте монастырского скотного
двора было вскрыто 256 именно таких погребений [385,
с. 50; 225, с. 113]. В грунтовых могилах хоронили и на
территории Южного кладбища.
Подобные погребальные сооружения были значительно
проще в изготовлении, а значит, и дешевле в цене. По
мнению А. Л. Якобсона, грунтовые могилы стали основным видом погребальных сооружений в IX — X вв. [455,
с. 262], но нет никаких оснований полагать, что их не
делали раньше, в VI — VIII вв. [ср.: 225, с. 74; 455, с. 262,
прим. 2].
В целом можно сказать, что, несмотря на наличие солидного запаса старых усыпальниц, в раннем средневековье
продолжался процесс изготовления новых погребальных
сооружений. Как и сегодня, к смерти готовились заранее. Могилу на кладбище стремились приготовить загодя.
К примеру, именно так, по словам Никиты из Амния, поступил его дед, Филарет Милостивый (конец VIII в.) [510,
р. 151 — 155]. В Херсоне работой «могильщиков» могла
заниматься особая артель.
177

Погребальный инвентарь, помещенный в могилу, является основным показателем, позволяющим датировать
захоронение. В этой связи необходимо указать, что в отличие от христианских погребений IV — V вв., в VI — X вв.
количество такого инвентаря заметно сокращается, особенно с VII в. Исключение составляют некоторые вещи,
аксессуары одежды, простейшие украшения.
Среди находок в погребальных сооружениях наиболее
часто встречаются предметы бижутерии в виде гладких
кольцевидных проволочных серег с подвесками или чаще
без них, лигнитовых или стеклянных бус, стеклянных сомкнутых и медных несомкнутых браслетов, преимущественно с расширенными или заостренными концами, железных,
бронзовых пряжек и бляшек от поясных ремней, а также
бубенчиковидных пуговиц или пуговиц с длинными ушками [См.:21, 1953, с. 245 — 254, рис. 18 — 19; 455, с. 262,
267 — 281, рис. 134 — 141, 143 — 144]. Единичны находки
нательных крестиков.
В раннесредневековых погребениях нечасто встречаются монеты, серебряные, золотые вещи, при этом они
отличаются простотой. Например, таковой является золотая серьга в виде гладкого колечка с выпуклым щитком, единственная находка среди большого количества
костяков в склепе № 2409 [см.: 203, с. 55; ср.: 225, с. 87].
Примером может служить грунтовая могила № 1782, в
которой оказалась серебряная серьга в виде простого колечка с 23 пронизями или склеп № 2514 с материалами
VII в. и скромным серебряным колечком из круглой проволоки [308, с. 153, 180]. Можно указать и на грунтовую, крытую досками могилу № 2809, с костяком, руки
которого были скрещены на груди, как было принято в
IX — X вв. На висках было найдено соответственно по три
и четыре серебряных проволочных сережки [27, с. 246,
рис. 18, ж].
178

Примечательно, что в Пантикапее — Боспоре на участке некрополя IV — VI вв. на склоне г. Митридат многие
могилы не содержат погребального инвентаря. Золотые,
серебряные вещи в погребениях встречаются крайне редко
[393, с. 280 — 281].
Происходящие изменения в моде и костюме также
нашли отражения в находках из погребений. Исчезают
фибулы, столь многочисленные в позднеантичную эпоху,
в изготовлении одежды стали преобладать крой и шитье
[404, с. 470; 42, с. 73 — 79]. Очевидно, по этой причине
в погребениях увеличивается число пуговиц. Необходимо
отметить, что застежки — фибулы, которые крепились на
верхней одежде, могли указывать на принадлежность к
имперскому чиновничеству, провинциальной администрации [540, s. 167; 168, с. 127].
Подобный характер захоронений не может выступать
как показатель бедности или нищеты умерших [ср.: 455,
с. 260]. Скорее, он является следствием традиции православного чина погребения. Нагим приходил по воле Творца
в земной мир христианин, нагим должен был покинуть
его, чтобы скромно предстать перед Богом на последнем
Страшном Суде.
Место прежних масляных светильников, необходимых
в быту и в захоронениях уже с IV — V вв. начинают занимать восковые свечи и стеклянные лампады, свет которых
был связан с иными, христианскими представлениями о
потустороннем мире [165, с. 147 — 156; 143, с. 71 — 72;
530, р. 111 — 119]. Насколько широко их использовали
при погребениях установить сложно. Но на их присутствие в обряде предания земле указывают изображения
горящих свечей в сюжетах росписей некоторых херсонесских склепов, датирующихся концом IV — V вв. (склеп
1904 г. (1853 г.) у Южного загородного храма Богоматери
Влахернской, склеп 1905 г. к югу от храма Богоматери
179

Влахернской, склеп 1909 г. на Западном некрополе [319,
с. 455 458 — 263, 467 — 469. табл. CVIII, 1, 6, CV, 2; 220,
л. 40 — 41, 44 — 45; 203, с. 54; См.: 155, с. 4 — 18; 146,
с. 58 — 98; 85, с. 34 — 37]). Это подтверждают находки
ранневизантийских глиняных светильников — свечников
характерной формы в виде вертикальной трубки на плошке с ручкой, а также стеклянных лампад, подсвечников
бронзовых и поливных, которые изредка встречались при
раскопках некрополя у Карантинной бухты. Например,
свечник в вырубной позднеантичной могиле № 1960 с деформированными черепами, свечник в насыпи некрополя
на месте бывшего монастырского скотного двора, свечник в
склепе № 2286 с индикациями римских монет и херсонесскими монетами III в. н.э., которые могли использоваться
в ранневизантийское время, фрагметы двух лампад среди
костяков на двух лежанках в склепе № 2514 с материалами VII в., обломок лампады в засыпи склепа № 31/1909
г, бронзовый подсвечник из вырубной могилы участка некрополя около южной оборонительной стены, часть бронзового подсвечника и часть керамического подсвечника,
покрытого ярко зеленой глазурью, в насыпи над склепом
с материалом IX — X вв.) [298, с. 34; 217, л. 21; 220, л.
33; 225, с. 96, 112; 203,с. 55; 308, с. 153, 243, с. 195, 212;
ср.: 530, р.114, fig.1, 1 — 3]. Подобные свечники могли
ставить и в небольших нишах некоторых усыпальниц, которые К. К. Косцюшко — Валюжинич необоснованно отнес
к нишам для урн с кремациями.
Значительное место среди погребального инвентаря
ранневизантийского времени сохраняют стеклянные бальзамарии [243, с. 187 — 256; 308, с. 147 — 186]. И. П.
Засецкая, анализируя коллекцию боспорского стекла из
собрания Эрмитажа, называет аналогичные сосуды «колбообразными» [120, с. 49 — 60]. Рассматривая их типологию,
исследовательница указывает на их распространенность до
180

VII ст. включительно. Это же можно сказать и в отношении
кладбищ Херсонеса — Херсона. Возможно, прекращение
использования таких бальзамариев связано с арабскими
завоеваниями, в результате которых Империя лишилась
Месопотамии, Сирии, Египта — традиционных мест, откуда
поставлялись ароматические масла, использовавшиеся не
только в парфюмерии, но и для елеосвящения. Возникший
таким образом дефицит мог отразиться и в погребальной
традиции. Если до VII в. в погребение помещался целый,
пусть и не большой сосуд, наполненный елеем, то теперь,
очевидно, могли ограничиваться несколькими каплями,
возливаемыми непосредственно на покойного.
Надгробия. К их числу может быть отнесено 30 средневековых памятников, 16 из которых датируется рассматриваемым периодом (см. подр.: 2.2.2.5).
В VI — X вв., подобно более раннему времени, херсонские надгробия продолжали изготавливать в основном из
известняка, в редких случаях — из песчаника. Кроме того,
встречается и ракушник, мрамор. По форме и размерам
памятники мало отличаются от более ранних. В текстах
эпитафий сохраняется стоицизм, лаконичность: «Здесь лежит иже во блаженной памяти раб Божий Кануполий (?)
почил месяца июля 29 года 6423 (915 г.)» [Фонды НЗХТ,
инв. № 10, / 3625; см.: Прил. В].
Столь незначительное число памятников должно иметь
объяснение, видимо, связаное с самой погребальной традицией. Отдельные склепы содержали до нескольких сотен
покойных. Надгробия часто не моги вместить список имен
покойных. Можно предположить, что в кладбищенских
церквах существовали специальные поминальные списки,
в которых указывались имена погребенных на соответствующем кладбище. Во время поминальных служб и божественной литургии такие списки зачитывались. Фактически
надгробие как элемент погребальной традиции утрачивало
181

свои функции, ввиду трудностей фиксации и сохранения
информации о покойных.
3.2.2. Организация погребений. Мы не располагаем
письменными источниками, которые помогли бы восстановить процесс организации похорон в раннесредневековом
Херсоне. Но, опираясь, на известные факты об организации похорон в столице Византийской империи, к которой
принадлежал город, можно попытаться хотя бы приблизительно реконструировать картину погребальной традиции,
существовавшую в провинциальном Херсоне.
Уже со времен Константина I был обычай, предусматривавший равные права всех граждан на одинаковые похороны вне зависимости от доходов и положения. В период
правления Юстиниана I это было подкреплено на законодательном уровне. Все расходы брала на себя Церковь. Для
тех, кто пытался нарушить установленные правила — доплачивать за погребение, предусматривались значительные
штрафы [502, р. 57 — 58; 478, р. 156 — 163].
С целью покрытия расходов на похоронную процессию
и погребение к Великой церкви (храму св. Софии) были
приписаны эргастирии (лавки — мастерские, где торговали
изготовленными тут же товарами) [476, 1832, р. 628]. Владельцы таких предприятий часть своих доходов отчисляли
на необходимые приготовления и организацию похорон. В
свою очередь, владельцы и сами мастерские освобождались
от налогов, это было достаточно выгодно для них [478, р.
156 — 158]. За счет таких отчислений содержались лектиарии (носильщики погребальных лож) и деканы (погребальные служащие, могильщики), кроме того, оплачивались
погребальные процессии [477, nov 43, 59].
Можно предположить, что в ромейском Херсоне похороны организовывались аналогичным образом. При населении
Константинополя в VI в. (до эпидемии чумы 542 г.) около
300 — 400 тыс. жителей количество приписных эргасти182

риев составляло 950 [478, р. 156]. Соответственно, взяв за
основу приведенное соотношение, можно утверждать, что
для Херсона, где население в тот же период составляло
около 6 — 7 тыс. человек [365, с. 127 — 132; 350, с. 1032],
необходимое количество таких лавок — мастерских не превышало двух десятков.
В Херсоне подобные эргастирии могли быть приписаны
к епископскому центру — кафоликону Святых Апостолов
(Уваровская базилика). В Константинополе практика «приписных» мастерских сохранялась на протяжении длительного времени. О них упоминает в конце IX в. новелла Льва
VI [514, №. 51]. Сумма отчислений эргастирия на погребальные нужды в столице составляла около 5 % от дохода
[478, р. 156 — 163; 519, р. 345 — 356].
Сама похоронная процессия в столице строилась следующим образом: впереди шло не менее восьми женщин, далее
шествовал аскитер (носильщик свечей), а за ним — группа,
состоящая из канонников или певчих, исполнявших псалмы [478, р. 156 — 158].
При кафедральном соборе мог находиться специальный
запас восковых свечей, использовавшихся для погребальных процессий и выдававшихся бесплатно для их организации. Вероятно, все необходимое для таких шествий
могло располагаться на территории комплекса Уваровской
базилики.
Как и в столице, расходы на погребения, скорее всего,
брала на себя Церковь, таким образом, подчеркивая равное
право всех на рождение и на похороны. Процессия, возглавляемая женщинами и клириками, певшими псалмы,
двигалась от церкви к месту погребения, за ними несли
умершего, а далее шли родственники и собравшиеся почтить память усопшего. Непосредственно перед приданием
тела земле совершался краткий молебен — лития. На тот
факт, что подобные молебны могли совершаться периоди183

чески прямо у могилы или в склепе указывают некоторые
из находок, в частности, подсвечники различной формы,
встречающиеся среди раннесредневековых погребений [298,
с. 34 — 35; 225, с. 96; 203, с. 55].
Период VI — X вв. стал временем становления церковной
службы в современном ее виде. К концу эпохи фактически
устанавливалась структура суточного и годичного богослужений, сформировались церковные уставы, сам ход службы
формализовался в специальных сборниках — типиконах.
Первый, так называемый Иерусалимский типикон, появился в VI в. Он был собран Саввой Освященным. В VIII в.
свод дополнили Иоанн Дамаскин и Косьма Маюмский. Типикон использовался в Студийской обители Константинополя. Дальнейшие изменения внесли братья Студиты — Митрофан, Иосиф Песнописец и др. [334, с. 286 — 287] Для
священников и диаконов, непосредственно совершающих
службу, создавали требники и служебники — евхологионы — богослужебные книги, содержавшие молитвы и последовательность священнодействий. Отдельную часть в них
составляли разделы, посвященные подготовке к смерти,
отпеванию и погребению христиан.
В погребальной традиции христианской Церкви можно выделить несколько основных разделов: погребения и
службы связанные с похоронами умершего; поминальные
службы и панихиды в дни памяти погребенного; поминовение во время богослужения. На основании имеющихся
письменных источников и археологического материала
можно восстановить развитие этой церковной традиции на
примере раннесредневекового Херсона.
Христианский погребальный обряд, сформировавшийся
в первые века, в период VI — IX вв. претерпел значительное развитие. Тело человека, по воззрению Церкви — храм
души, освященный благодатью таинств. Это соответствовало слову святого апостола Павла: «Тленному сему над184

лежит облечься в нетление, и смертному сему облечься
в бессмертие» (1 Кор. 15, 53). Православный обряд приготовления тела усопшего к погребению выражается в следующих основных этапах: омовении тела, облачении его
в погребальные одеяния, соответствовавшие его статусу,
положении во гроб, чтении и пении погребальных молитв,
предании земле.
Этот обычай встречается уже в книге Деяний святых
апостолов, где упоминается одна из первых христианок,
святая Тавифа, ученица апостола Петра: «Она была исполнена добрых дел и творила много милостынь. Случилось в
те дни, что она занемогла и умерла. Ее омыли и положили
в горнице» [Деян. 9, 20 — 21].
В соответствии со сформировавшимся обычаем, тела
умерших архиереев и священников не омывались водой,
а обтирались губкой, пропитанной елеем священнослужителями (иереями или диаконами). Тело усопшего монаха
тоже не омывали, а лишь отирали теплой водой, «творя
прежде губою крест на челе скончавшегося, на перстах,
на руках, и на ногах, и на коленях, вящше же ничтоже»,
затем «его одевают в одежды, приличные его образу, и
сверх их зашивают в мантию, которая и бывает ему как
бы гробом; над мантией делают из того же облачения три
креста ради Христа, Крест Которого он нес в своем образе,
и сверх всего полагают икону Того, Которого он возлюбил,
то есть икону Христа» [331, с. 78 — 94].
Тело священнослужителя облачалось во все одежды, соответствующие его сану. Лицо покрывалось «воздухом»,
особым покрывалом. В правую руку вкладывали крест, а на
груди полагалось Евангелие, по примеру апостола Варнавы,
завещавшего св. Марку положить с ним Евангелие.
Погребения священства известны среди памятников
Крыма. Так, почитаемая в средние века могила иерея была
открыта и исследована на кладбище при одном из храмов
185

горы Аю — Даг [391, с. 132]. Примечательно, что при захоронении в качестве «воздуха» или плата был использован фрагмент амфоры с прочерченным «просфорным»
крестом. По мнению некоторых исследователей, традиция
помещения в могиле изображения такого креста восходит
к эпохе формирования христианского погребального обряда — временам первых Вселенских Собо­ров [391, с. 132;
202, с. 134 — 136].
К подобным захоронениям можно отнести и могилу,
исследованную внутри храма на южной окраине с. Малый
Маяк. В ней была найдена бронзовая застежка от книги, фрагменты нитей золотого шитья, обломок креста из
серебряной фольги, сереб­ряные пластины с отверстиями
(нашивки на одежду), обломки звездицы (предмет церковной утвари) [391, с. 262 — 263, рис. 11: 1 — 3, 5]. Аналогичным является погребение в церкви Богородицы на
Мангупе, сопровождавшееся наперсным крестом из зеленой яшмы, створкой бронзового энколпиона и железной
звездицей [70, с. 123 — 124]. К захоронениям духовенства
могут быть отнесены и некоторые другие средневековые
могилы, открытые и исследованные на полуострове [190,
с. 216, рис. 24 — 26, мог. 1, погр. 3].
Что касается Херсона VI — X вв., то во время раскопок
погребальных комплексов в черте города и на кладбищах
за его пределами был сделан ряд находок, позволяющих
предположить, что эти комплексы были связаны с погребением духовенства, а в отдельных случаях — епископата. О погребении представителей клира можно говорить,
рассматривая закрытые плитами могилы баптистерия при
Западной базилике. В одном из захоронений были найдены
застежки от Евангелия, в расположенной рядом могиле —
множество лавровых листьев, возможно, из подушки. Все
это явно указывает на принадлежность погребений архиереям.
186

На кладбище в Карантинной балке было найдено бронзовое позолоченное навершие от епископского посоха в
виде полумесяца и креста над ним [217, л. 25; 350, с. 1074,
рис. 426]. Данная находка явно указывает, что рядом с почитаемым монастырским комплексом Богородицы Влахернской был погребен один из местных епископов. Здесь же в
склепе №2136 среди костяков было обнаружено известняковое надгробие с изображением полумесяца и креста под
ним [350, с. 1074]
Во время исследований на этом участке средневекового кладбища были найдены сравнительно многочисленные застежки от книг, о количестве которых можно
судить по планшету, подготовленному автором раскопок
[226, с. 17 — 95]. Как указано выше, в случаях погребений иереев в могилу клалось Евангелие. Учитывая, что не
менее 1/10 населения города могли составлять клирики,
число их могил должно было быть значительным [ср.: 350,
с. 1017 — 1018].
Погребения представителей духовенства находились и
при крупных городских и загородных церквах и церковных комплексах. [418, с. 132 — 152; 417, с. 317 — 320;
420, с. 144 — 153].
Согласно христианской традиции, тело, усопшего диакона полагалось во гроб в полном диаконском облачении со
вложенным в руку кадилом, лицо его не покрывалось «воздухом». Среди находок, сделанных во время исследования
участка некрополя рядом с Южным загородным храмом
Богородицы Влахернской, были найдены шесть массивных бронзовых бубенчиковидных «пуговиц от стихари» и
«часть бронзового кадила на прямой длинной ручке» [217,
л. 21].
В усыпальнице под храмом № 9 было найдено около
20 бронзовых пуговиц и часть «большого кипарисового
креста» [204, л. 30 — 32]. При храме № 5 также нахо187

дились усыпальницы, в одной из которых были найдены
девять бронзовых пуговок, стеклянная бусина (возможно, от четок), фрагмент шелковой материи, лоскут ткани
с пришитыми двумя бронзовыми пуговками-бубенчиками, часть бронзовой цепи, возможно, от кадила [204, л.
18 — 20], что наталкивает на предположение о погребении
диакона.
В «часовне Е», открытой в 1899 г., в одной из могил
находились «половина бронзового энколпиона с выпуклым
изображением распятого Спасителя в длинной одежде и
двух неизвестных святых по сторонам и с византийской
надписью в две строки, слева и справа от рук Спасителя;
то же с выпуклым изображением распятого Спасителя,
очень грубого исполнения и с византийской надписью; 9
бронзовых пуговок, бубенчиковидных от стихарей» [214, л.
31 — 33]. Таким образом, подобные находки не единичны,
хотя раньше в них не видели ничего необычного и не выделяли из общей массы христианских погребений.
Одной из наименее изученных традиций погребения
является так называемый Афонский обряд. Он сохранился до сегодняшнего дня в монастырях горы Афон, что и
дало ему название. Корни его имеют малоазийское происхождение [289, с. 36; 518, p 188; 422, с. 90]. Свое начало
традиция берет в еще Ветхозаветной церкви. Так, во время
раскопок Иерусалимского кладбища I в. н.э. была собрана
целая коллекция ассуариев — небольших каменных ящиков, которые использовали для повторного захоронения
[50, с. 326 — 330]. В некоторых восточных монастырях похожая традиция сохранилась до сегодняшнего дня. Так,
в монастыре св. Екатерины на Синае существует три вырубленные в земле могилы для погребения монахов. В случае
смерти четвертого, для него освобождается одна из могил,
кости из которой переносятся в специальное помещение —
костницу [289, с. 36].
188

Арабские завоевания вызвали миграцию иноков из обителей Египта, Сирии, Малой Азии, в том числе и на Афон.
С ними были принесены и некоторые традиции, в частности, связанные и с монашеским погребением [518, p 189;
422, с. 90]. О том, что эта традиция, привнесенная в византийскую Грецию, свидетельствует факт открытия мощей
св. Петра Афонского в 880 г [403, с. 356].
Собственно Афонский обряд подразумевает повторное
перезахоронение почившего. Согласно традиции, монахов
хоронили без гробов, тело усопшего зашивали в рясу или
мантию [118, с. 149]. В «Письмах к друзьям о святой горе
Афонской» святогорец Серафим объясняет эту традицию
тем, что «на Востоке... держится Новозаветная церковь
Ветхозаветного правила и предает тела земле самым буквальным образом. ... Когда тело опущено в землю, особенно заботятся о сохранении головы, сбоку ее обкладывают
камнями, сверху покрывают каменною плитою» [цит. по:
339, с. 88].
Через некоторое время могила вскрывалась. Кости переносили в усыпальницу — костницу. В некоторых обителях кости до сих пор сортируют по видам и складывают в
плоских арочных нишах — аркосолиях [518, р. 320 — 325;
75, с. 244 — 247].
Помимо самого Афона, погребения в соответствии с
этой традицией известны и далеко за пределами Греции.
В частности, они встречаются на территории Черниговского Троице — Ильинского монастыря [321, с. 16 — 17],
в Киево — Печерской лавре [193, с. 100 — 104]. Подобные
погребения существовали в Крыму.
Сам Афонский погребальный обряд с интересными деталями описан в первой половине XVIII в. В. Григорьевичем-Барским. «...Кематар, (кимитирий — М. В. Фомин)
си есть гробница, в ней же погребаются иноцы. Ту суть
несколько келий, и обитающие в них иноцы, и храм не
189

мал, долу мраморы помещен доброзрачно, а под спудом
его место праздное, велико, идеже кости самие, от телес
оставшиеся, и главы иноческий сохраняют... По триех
или четырех летах, и иземши их кости, по закону Святогорскому, и омывши главу вином, и поминание о нем
сотвори, приносят и полагают в пререченную гробницу, под
основание церковное» [370, с. 40 — 41]. Существует также
описание подобного обряда, сохранившегося в лавре Саввы
Освященного: «…против часовни гроба св. Саввы, к северу
от неё, находится великая пещера — общая братская усыпальница, высечена она в скале, под землей, и вход в нее
прикрыт большой плитою. Пещера эта тройная: в одной
устроен придел во имя Святого Николая, в другой — также
придел в честь пострадавших в Лавре, а третья служит общей усыпальницею. Когда кто — либо из братии умирает,
то его тело относят в усыпальницу и кладут на каменное
ложе, где и оставляют лежать до следующего покойника,
тогда спускаются опять в усыпальницу, и если первый покойник уже совсем разложился, то обмывают его кости,
служат над ним панихиду и ссыпают их в особую тут же
пещеру — усыпальницу, а череп кладут отдельно на каменную полку» [300, с. 241].
Что касается Херсона, то есть основания думать, что
погребения по такому обряду могли производиться в костницах при комплексе Западной базилики. В качестве
столь специфического погребального сооружения, возможно, использовался подземный склеп — липсанотека
под крестообразным кимитирием [418, с. 132 — 152; 417,
с. 317 — 320; 420, с. 144 — 153; 422, с. 90]. Некоторые
ниши здесь по размерам походят только для укладки костей. Кроме того, обращает на себя внимание вероятность
существования «костотеки» в Загородном монастыре Богородицы Влахернской, в «катакомбе» под крестообразным
храмом.
190

Кимитирии — «костотеки» могли быть и при кафоликоне свв. апостолов Петра и Павла (Уваровской базилике).
В числе таковых можно назвать мартириальную часовню
или небольшую церковь, которой заканчивалась галерея,
пристроенная с южной стороны базилики [350, с. 761 —
787]. Во время исследования церкви «А», входившей
в состав епископального комплекса, тоже были открыты
гробницы, наполненные костями. Еще одна аналогичная
усыпальница — кимитирий была пристроена к храму «А»
с южной стороны [219, л. 20].
Афонский обряд — специфическая форма погребальной
традиции, распространенной среди монашества. Наличие
таких погребений при церквах Херсона может быть косвенным подтверждением принадлежности некоторых храмов
именно к монастырским комплексам, хотя с максимальной
уверенностью об этом можно говорить только в отношении
комплекса «дома св. Леонтия», на северо — западной оконечности города.
Отдельно необходимо сказать о погребениях представителей городской знати. Им могли принадлежать могилы
в крестообразных кимитириях при комплексах Западной и
Восточной базилик, на что указывают находки, сделанные в
некоторых гробницах [418, с. 132 — 152; 417, с. 317 — 320].
Привилегированные погребения высокопоставленных горожан могли располагаться и в нартексе базилики Крузе.
В качестве примера погребения представителей городской аристократии, чиновничества можно привести и ранневизантийские гробницы, в которых некоторые покойные
лежали в шелковых, расшитых золотными нитями одеждах. Одна из таких гробниц была открыта на большой агоре, рядом с базиликой № 28 [307, с. 4 — 5]. Помимо места
погребения, на высокий социальный статус указывает дорогая одежда погребенного. Эти могилы могли быть увенчаны
персональными надгробиями. Именно такой памятник был
191

найден в 1904 г. к югу от Владимирского собора, то есть
именно на территории агоры. На нем читались буквы от
распространенной формулы «Свет. Жизнь», обычной для
надгробных надписей.
Для большинства горожан основным типом погребения
оставались склепы с многократными ингумациями в локулах и просто посреди погребальной камеры, а также могилы, одиночные и содержащие дозахоранения почивших.
Логичным развитием такого многократного использования погребальных сооружений стало формирование многослойных или многоярусных погребений при херсонских
церквах. Фактически, начиная с ІХ в., этот процесс принимает массовый характер и становится определяющим
дальнейшее развитие погребальной традиции.
Процесс погребения в раннесредневековом Херсоне. Похороны представляли собой несколько этапов, одним из
которых являлась подготовка к погребению. Завершалось
все непосредственно похоронной процессией, включавшей
в себя «вынос тела» и траурную процессию до храма (церкви или часовни, предназначенной для кладбищенских
функций), после чего следовало отпевание и последующее
предание земле в приготовленной заранее могиле или склепе — усыпальнице, новой или уже содержавшей ингумации. Не менее важным для ромеев, а значит и херсонитов,
было последующее поминовение, молитва за усопшего.
«Ощущая приближение последнего часа, христианин
стремился подготовиться к нему наилучшим образом» [331,
с. 54]. В первую очередь необходимо было совершить таинства Покаяния, Елоосвящения, Причащения. Все три
таинства тесно связаны между собой и совершались над
тяжелобольным или умирающим. Они были призваны подготовить христианина к встрече с Богом.
В ранневизантийских средневековых погребениях нередко встречаются стеклянные сосуды или их фрагменты.
192

Примечательно, что такие находки имеют массовый характер. Они могли вмещать в себе масло — елей, оставшееся
после соборования умирающего и подготовки к погребению
его «мощей» [206, л. 21; 225, с. 71; 308, с. 175, рис. 31 —
33; 455, с. 254, 266, рис. 132,1].
Сами похороны могли происходить во многом в соответствии с местными традициями и обычаями. Примечательно, что в богослужебных книгах и сегодня нет точных
инструкций в отношении организации погребений, есть
только общие рекомендации.
Но были и обязательные элементы, среди которых —
церковное отпевание. Его полагалось совершать в кладбищенских церквах или часовнях. Традиция подразумевала
своеобразное шествие, процессию, предшествовавшую этому. Существующие источники позволяют предположить организацию такой процессии. Возглавлять ее могли те, кто
нес погребальное ложе (лектикарии, экомисты), и погребальные служащие (кописты, энтафиасты), затем следовали
аскитры — носители восковых свечей, которые выдавались
в епископальной церкви, далее канонники, певчие и непосредственно участники процессии. Помимо этого, важную
роль играли могильщики — деканы, «изготовители» погребальных сооружений [531, S. 75 — 171; 462, р. 125 — 134;
478, р. 47]. Более того, исходя из писем Феодора Студита,
можно сделать предположение, что существовали объединения, соответствующие ассоциации, члены которых могли
выполнять все необходимые для похорон приготовления,
от обмывания тела покойного, организации процессий и до
приготовления могил [538, Col. 952 — 956 (I. 13)].
Поминание и поминальные дни. Традиция поминовения усопших восходит к ветхозаветной Церкви, о ней не
раз упоминается в св. Писании [Чис. 20, 29; Втор. 34, 9;
1 Цар. 31, 13;2 Мак. 7, 38 — 46; 12, 45.]. Молитва за почивших единоверцев становится неотъемлемой частью и
193

новозаветного богослужения. Уже в древних литургиях
Иакова и Марка встречаются молитвы о покойных [334,
с. 128].
Для поминовения новопреставленных (недавно умерших)
были установлены третий, девятый и 40 дни после смерти.
В дальнейшем поминовение совершалось каждую годовщину [подр. см.: 331, с. 90 — 92; 443, с. 96; 329, с. 70].
О значении этой традиции упоминал Иоанн Златоуст: «Не
напрасно узаконили апостолы творить перед страшными
Тайнами поминовение усопших. Они знали, что великая
от сего бывает польза для усопшего, великое благодеяние»
[цит. по: 443, с. 95]. О том же в V в. говорил Кирилл Иерусалимский: «…по совершению духовной жертвы, бескровного служения … воспоминаем всех прежде усопших, веруя,
что великая польза будет душам, о которых приносится
моление, когда предлагается святая и страшная Жертва»
[цит. по: 443, с. 95].
Помимо персонального поминовения, были установлены специальные дни поминовения всех почивших. Такими днями стали так называемые Вселенские Родительские
Субботы. В годовом круге первым таким днем стала суббота, накануне начала Великого поста. [443, с. 98]. Традиция особого поминовения усопших существовала и в канун
праздника Троицы. Святитель Василий Великий по поводу
этого дня указывал, что Господь прежде всего в этот день
благоволит принимать молитвы об умерших и даже о «иже
во аде держимых» [443, с. 98].
Сложно судить о том, какие из названых служб совершались в храмах Херсона, но некоторые поминальные
службы в городе могли отправлять и непосредственно на
кладбищах. Особенно удобно приспособленными для таких
целей могли быть склепы, хотя встречались следы поминальных служб и среди могил. Как пример такого свидетельства могут быть свечники, обнаруженные во время
194

исследования памятников некрополя. Так, на территории
кладбища за Южной оборонительной стеной в одной из
24 открытых К. К. Косцюшко — Валюжиничем грунтовых
могил был обнаружен такой свечник [297, с. 34 — 35]. Аналогичные предметы были найдены и в могиле № 1960, и
в насыпи некрополя на территории скотного двора монастыря св. Владимира [225, с. 95, 115]. Такие находки не
единичны. Как известно, свечи являлись обязательным
предметом во время богослужения.
Одной из поминальных служб является лития, особый
молебен, который может совершаться вне помещения церкви или часовни. Она предшествовала выносу тела, самому
погребению. Местом ее отправления могли быть и места
погребения — склепы, могилы [443, с. 146]. Периодическое
совершение таких кратких молебнов на херсонском кладбище подтверждается находками свечников.
Другим видом поминальных служб является панихида,
один из видов церковного поминовения усопших. Само слово может быть переведено с греческого языка как всенощная служба. Название сохранило память о временах гонений, когда богослужения совершались в основном ночью,
в специальных, скрытых местах [128, с. 95 — 114]. Во время панихиды освящается пища, что является своеобразной
заменой раннехристианской агапы — трапезы любви. Освященная пища раздавалась как милостыня, призывавшая
молиться о почившем. Следы такой пищи нередко встречаются в погребениях на территории некрополя Херсона и
более дальней округи. При этом христианскую приверженность усопших подтверждают находки среди погребального инвентаря поясных пряжек с крестами, краснолаковой
посуды VI в. со штампами на дне в виде креста, хотя в
тоже время в усыпальницах была оставлена погребальная
пища (птица, яйца) [407, с. 20 — 24; 8, с. 60 — 61; 145,
с. 292 — 293].
195

Наиболее важным в восточной христианской традиции
считалось и считается поминовение на литургии [329,
с. 67]. Она, как основная служба, совершающаяся в церкви, также несет в себе поминовение усопших.
В погребении и дальнейшем поминовении умерших
важное место отводится гробничным часовням, где могут
совершаться литии и панихиды, а также кладбищенским
церквам, иереи которых, помимо отпевания и погребения,
поминают почивших на литургиях. Как уже указывалось
выше, в византийском Херсоне могли существовать специальные списки покойных, которых поминали во время
службы.
3.2.3. О почитании мощей святых в херсонских храмах. Традиция помещения мощей в храмах имеет давние
корни и относится к временам гонения на Церковь, когда
богослужение совершалось на могилах мучеников. Законодательно это правило было закреплено сравнительно поздно, на VII Вселенском соборе в 787 г. [185, с. 493 — 502].
Первоначально речь шла о необходимости присутствия мощей в храмах, где совершается Божественная литургия.
Но со временем сформировалась необходимость помещения
мощей именно под престолом. Возможно, это произошло в
постиконоборский период. Косвенно это может быть подтверждено тем фактом, что согласно доиконоборскому чину
освящения храма мощи несут несколько человек, и они
полагаются «на уготовленном месте», в то время как чин
освящения храма послеиконоборского периода подразумевал положение мощей в св. престол [67, с. 51 — 52].
Разумеется, мощи или частицы мощей святых помещались в храмах и до 787 г. Так, при исследовании херсонского храма № 19, расположенного на территории бывшего античного театра, в нише под престолом был найден
серебряный ларец — ковчежек. Автор раскопок отнес его
к Юстиниановскому времени [223, с. 91 — 132]. На ларце
196

были изображены святые, которые могли бы соответствовать свв. Сергию и Вакху, на основании этой находки возникло предположение, что храм был освящен во имя этих
святых [358, с. 58 — 72; 350, с. 862]. Об их особом почитании в столице говорит тот факт, что константинопольская
церковь в честь свв. Сергия и Вакха была прозвана Малой
Софией [199, с. 142 — 144; 444, с. 67]. Вероятно, ковчежец
был специально изготовлен для перенесения частиц мощей
святых из высокопочитаемого константинопольского храма
в Херсон и помещен в приготовленную нишу под мраморным престолом.
На территории херсонских храмов известно несколько типов отверстий для вложения мощей. При исследовании Западной базилики в алтарной части было открыто
углубление для положения мощей вырубленное в скале и
имевшее форму креста. Углубление было сложено из плинф
на цемянковом растворе. С восточной стороны мощехранилище имело «пандус», по которому в него опускали
мраморный «саркофаг» — ковчег с выдвижной крышкой,
остатки которого были обнаружены рядом [216, л. 8]. Наличие такого «пандуса» может быть свидетельством того,
что мощи, хранившиеся в ковчежце, переносили во время
крестных ходов.
Отверстие крестообразной формы для вложения мощей имела под алтарем и базилика 1935 г. Н. Е. Гайдуков
предположил, что такой же формы было углубление под
алтарем Уваровской базилики [67, с. 51 — 52]. Но судить
об этом сложно, ибо на момент начала исследования комплекса углубление было разрушено.
Известны аналогичные отверстия прямоугольной формы.
В частности, во время исследования херсонской церкви Богоматери Влахернской углубление для ковчега такой формы было обнаружено в алтарной части, а остатки самого
ковчега — рядом. По описанию, он имел форму саркофага
197

[217, л. 8 — 9]. Прямоугольную форму имело и углубление
в алтаре храма № 19.
Таким образом, можно заключить, что форма, напоминающая «саркофаг», была типичной для ковчегов — мощехранилищ. Такое сходство подчеркивало традицию,
идущую от ранней Церкви, когда литургия совершалась
на «гробе мученика».
В раннесредневековом Херсоне было распространено
почитание святых, в том числе и местночтимых. Особым
отношением горожане окружали и места, связанные с их
жизнью и смертью. Так, сохранилось несколько письменных
источников, посвященных обретению и перенесению мощей
св. епископа Климента [432, с. 141 — 174; 106, с. 327 — 342;
232, с. 154 — 158; 350, с. 1408 — 1429, 1442 — 1477]. Тексты
явно говорят о почитании горожанами святых мощей и их
расположении в городе, в частности «доме св. Леонтия» и
в «большой базилике», то есть епископальном кафоликоне
св. Апостолов Петра и Павла. Также известно, что глава
святого оставалась в Херсоне даже после того, как его мощи
были перенесены в Рим, в базилику св. Климента. А после
захвата Херсона — Корсуня князем Владимиром, его крещения и последовавшего за этим венчания с византийской
принцессой, святыня была перевезена в Киев, где и сегодня
находится в пещерах Киево–Печерской Лавры.
Особым почитанием со стороны не только херсонитов,
но и христиан всего полуострова пользовалось место погребения св. Папы Мартина Исповедника. Согласно «Мартирию Папы Мартина», он был погребен при загородном
монастыре Богородицы Влахернской, а спустя некоторое
время, его мощи были вывезены из Херсона. Но традиция
почитания места его первоначального погребения пережила
сам город [424, с. 74 — 75].
Среди наиболее почитаемых святых, мощи которых находились в городе, был и св. епископ Василей, первый
198

епископ Херсонский. С местом его погребения наиболее
уверенно отождествляется мартирий со склепом, входивший в комплекс Западной базилики [421, с. 161 — 165].
Помимо этого, как сказано в тексте Жития, памятником
в виде колонны с крестом было отмечено место мученической кончины святого. Из того же источника известно,
что он был убит на агоре рядом с главной улицей — платейей, где в средние века был построен крестообразный
храм св. Василея (Василия) (№27), известный по «Повести временных лет» как предполагаемое место крещения
князя Владимира. Логично предположить, что мощи св.
Василея или их часть были перенесены в эту церковь
на агоре. Более того, в память святого мог совершаться крестный ход от места его кончины на агоре к месту
погребения на территории «дома св. Леонтия». Традиция
подобных крестных ходов была распространена в Империи
[237, с. 105 — 114].
В целом, можно полагать, что в каждой херсонской
церкви присутствовали мощи или частица мощей святых.
В Херсоне явно существовали собственные, местночтимые
святые, присутствовали и культы святых общего почитания. Наконец, имела место традиция перенесения мощей,
крестных ходов как в исключительных случаях (например, при обретении мощей св. Климента Римского), так и
ежегодных крестных ходов, в память о почивших святых
(например, связанные с св. епископом Василеем).
Период VI — X вв. оказался не менее сложным в отношении формирования христианского вероучения, традиции, обряда, чем раннехристианский. Именно в это время
в многочисленных спорах оттачивались догматы и чинопоследования восточного христианства. Херсон, провинциальный византийский город, находясь на географической
и культурной окраине Империи, не был обойден многими
из этих процессов.
199

Рассматриваемый период стал ключевым в формировании представлений о смерти и, как следствие этого, в
развитии погребальной традиции. Херсонский некрополь
стал своеобразным отражением такого процесса. Характеризуя памятники средневековых кладбищ города, можно
прийти к некоторым новым заключениям.
В первую очередь необходимо отметить, что территория некрополя в VI — X вв. не сокращается. Более того,
она несколько увеличивается вдоль Карантинной балки,
где организуется наиболее престижная часть кладбища.
Всю территорию загородного кладбища можно условно
разделить на три основные, не равные между собой, составляющие — Западный некрополь, Южный некрополь и
некрополь в Карантинной балке. Каждая из составляющих
объединялась вокруг кладбищенской церкви, в ведении которой находилась территория соответствующего участка
кладбища. Иереи, диаконы, прислужники церквей и часовен следили за кладбищенской территорией, совершали
отпевание и погребение, а на литургиях — поминовение
почивших и погребенных на соответствующем кладбище.
Очевидно, такие церкви были центрами небольших монастырских комплексов, а в случае церкви Богородицы Влахернской — крупного монастыря, значительной херсонской
святыни.
Наметившийся в первые века христианства уход от античной традиции погребения строго за городской чертой
в средние века привел к формированию внутригородских
кладбищенских центров. Первоначально в городе появляются погребения местночтимых святых, при храмах формируются специальные мартирии и мемории. Позже возле
них появляются погребения представителей духовенства,
монашества. Постепенно возникают погребальные сооружения для городской, чиновной, сановной знати, и уже с IX
в. тенденция становится общей. В последующее время за200

городный некрополь все больше сходит на нет, в то время
как число погребений в черте города неуклонно растет, уже
не только за счет «привилегированных» захоронений.
Несмотря на длительное археологическое исследование,
значительное количество открытых погребальных сооружений, относящихся к раннему средневековью, количество надгробий этого же периода не велико. Такое явление
можно объяснить тем, что сами надгробия теряют свое
значение. Вместо памятников, несущих эпитафии, при
кладбищенских церквах могли существовать поминальные
списки, куда вносили имена погребенных, которые зачитывались во время литургии, молебнов, специальных богослужений. Ввиду этого, сами памятники теряют смысл. В тех
редких случаях, когда они все же присутствуют, можно
констатировать, что эпитафии, как и в период становления
христианства в городе, несут в себе ставшие традиционными молитвенные формулы, призывающие вспомнить и
помолиться об упокоении души умерших.
В раннесредневековый период формируется христианское богослужение, составляют первые книги, содержащие чинопоследования и сборники молитв. Одновременно
происходит развитие и погребальной традиции, и обряда,
чинопоследование погребения, а также поминовения почивших. Вероятно, по аналогии со столицей Империи, в городе
могли существовать эргастирии, приписываемые к епископскому кафоликону, часть доходов которых шла на организацию похорон и похоронных процессий. После соответствующей подготовки, тело несли в кладбищенский храм,
где отпевали и затем хоронили на определенном кладбище.
Гроб или погребальное ложе могли сопровождать женщины
и клирики, которые пели псалмы и молитвы.
В дни особого поминания литии и панихиды могли совершаться непосредственно у могилы или в склепе, что
нашло отражение в археологических находках.
201

В погребальной традиции возникают некоторые различия, связанные с ролью умершего в церковной иерархии.
Применительно к Херсону это позволяет предположить,
что здешних иереев хоронили главным образом на участке кладбища к югу от загородного крестообразного храма
Богородицы Влахернской. Кроме того, захоронения иереев
и архиереев встречаются в черте города, в первую очередь
при крупных культовых церковных и монастырских центрах. Фиксируется в городе и погребение по афонскому обряду, связанное с монашеством. Подходящие для этого кимитирии и липсонатеки существовали при епископальном
центре и при «доме св. Леонтия» (Западная базилика).
В городе формируется культ местночтимых святых, связанный, в главную очередь, с почитанием первых херсонесских христиан, епископов — мучеников и мест, относящихся к становлению Церкви в Херсоне, с ее легендарной
историей. Прежде всего, это гробничная церковь — мартирий над местом упокоения св. Василея на территории
«дома св. Леонтия». Не менее важную роль играл комплекс
монастыря Богородицы Влахернской, связанный с памятью
не только первых херсонесских христиан и епископов, но
и с памятью св. Мартина Исповедника, могила которого
находилась некоторое время в этом монастыре. Поиск и
обретение святынь, связанных с историей Церкви в городе,
приводит к формированию мартириев и мемориев. В церквах помещаются мощи святых или хотя бы их частицы
под престолом, это является необходимым условием для
совершения литургии.
В целом, можно заключить, что погребальная традиция,
чинопоследование и обряд полностью сформировались в
Херсоне к х ст.

202

Заключение
Распространение христианства среди жителей позднеантичного — раннесредневекового Херсонеса — Херсона
привело к мировоззренческой революции, отразившейся
на отношении к жизни и восприятию смерти жителей
города. Агиографические тексты и исследование позднеантичного некрополя свидетельствуют, что христианская
община возникла к концу III — началу IV вв. Но была
немногочисленной и только к концу IV в. обрела заметное
влияние.
В период IV — V вв. происходит становление раннехристианской погребальной традиции и обряда. Христианское кладбище возникло на той же территории, где располагался позднеантичный языческий некрополь.
Территория, на которой совершались погребения может
быть условно поделена на три основных района — Западный, Южный и Юго — Восточный, эти районы отличались друг от друга по пространственной планировке. Нет
оснований говорить о сокращении площади, на которой
хоронили, ни в IV — V вв., ни в более позднее время. Извилистая линия из полосы загородных погребений охватывала свыше 10 га и тянулась на три километра вплоть
до крайней оконечности Карантинной бухты. Кладбища
объединялись вокруг церквей или часовен. Для Западного
некрополя таковым был храм над «склепом св. Василея»
и меморий — склеп с фресками «на земле Н. И. Тура»;
для Южного кладбища — склеп, перестроенный в церковь на восточном склоне Девичьей горы, для некрополя
в Карантинной балке — ранний однонефный храм во имя
Богородицы Влахернской. Они стали своеобразными сакральными центрами херсонесского христианского кладбища. В церквах и часовнях отпевали почивших, совер203

шались поминальные службы, молебны по умершим. Их
служащие, священники, диаконы участвовали в процессе
погребения и в их ведении могли находиться сами кладбища.
На рубеже IV — V вв. возводят первые христианские
храмы в черте города. Об их внутреннем убранстве свидетельствуют немногочисленные находки раннехристианской
скульптуры, мраморных алтарных преград, плит с барельефами на Евангельские темы. В дальнейшем ранние,
очевидно, небольшие церкви сменили крупные базилики,
возведенные в VI — VII вв.
Среди бесспорно христианских могил ранневизантийского времени встречается погребальный инвентарь, а в
отдельных случаях остатки пищи. Это свойственно и захоронением Горного Крыма, Боспора, подобные находки
известны и в Римских катакомбах. В отношении остатков
пищи можно говорить о следах агап — «трапез любви»,
которые могли совершаться в память о покойных и были
широко распространены среди христиан вплоть до VII в..
Среди бытовых предметов присутствуют многократно упоминаемые исследователями кубки с надписями «пей, радуйся», «да будет милостив ко мне Бог», которые могли
иметь культовое назначение. Сохраняется античная традиция класть в погребения монеты (около 25 % от общего
числа погребальных сооружений), нередко встречаются
светильники (около 12 %), в том числе с христианской
символикой, с IV — V вв. распространятся восковые свечи,
подсвечники и стеклянные лампады, использовавшиеся
во время поминальных служб. Попадаются стеклянные
сосуды — бальзамарии (около 12 %), которые могли содержать елей, освящавшийся при маслособоровании, и в
свою очередь являлись предметом христианского культа.
В погребениях редко встречаются нательные кресты. Это
может объясняться тем, что изготовленные из меди, брон204

зы, железа и особенно дерева просто не могли сохраниться
в больших количествах, изготовленные же из драгоценных металлов, скорее всего, передавались по наследству
как семейная реликвия. Изображения креста могли содержать погребальные саваны — плащаницы, в которые
были обернуты тела покойных.
Хоронили как в коллективных усыпальницах — склепах, так и в одиночных могилах разных типов: подбойных
и грунтовых могилах, (вырытых в земле и вырубленных
в скале, а также использовали могилы, сложенные из черепицы или камней). Выбор места или формы гробницы
не был связан с религиозной принадлежностью, а скорее,
относился к сфере традиции и зависел от имущественной
или этнической принадлежности покойного. Явно упрощается обряд трупоположения, который сводится к размещению покойника на спине с вытянутыми руками вдоль
туловища или руками, лежащими на животе. При этом,
нет четкой ориентации погребения по сторонам света.
В лапидарии Национального заповедника «Херсонес
Таврический» насчитывается 30 христианских надгробий
или памятников, предположительно принадлежащих к
ним, из которых 7 может быть отнесено к периоду IV —
VI вв., 16 — к VI — Х вв., четыре относится к более позднему времени, а так же три настенные эпитафии датируемые IV — V вв. Их анализ наталкивает на мысль об
утрате надгробиями своего значения в связи с распространением традиции коллективных погребений. Их роль
могли выполнять поминальные списки, хранившиеся в
церквах, к приходам которых принадлежали покойные.
К IV — V вв. относится формирование первых мартириев, связанных с почитанием святых и легендарными событиями из истории местной Церкви. Среди таких
памятников выделяется группа, связанная с именем св.
Василея, первого из семи епископов Херсонеса. На месте
205

его гибели в городе был установлен мемориальный столб
с крестом, с его памятью связывают гробничный храм
«Г», в более позднее время вошедший в монастырский
комплекс Западной базилики Херсона, склеп с плинфовым
сводом, находившийся под этим храмом — мартирием, а
также подземный храм — мартирий в III квартале, рядом с главной улицей, сооруженный вероятно на месте
легендарной пещеры, в которой св. Василей укрывался
от преследователей.
Еще одним комплексом, связанным с почитанием первых херсонских святых, является собственно некрополь
в Карантинной балке. Можно предполагать, что именно
здесь, по представлениям херсонеситов, были погребены
трое из семи свв. епископов Херсонских — Евгений, Агафодор и Елпидий. Во второй половине V в., на территории
здешнего кладбища начинает формироваться раннехристианский мемориальный комплекс, включавший в себя
небольшую церковь и ряд соединенных между собой склепов, превращенных в подземную часовню.
Отдельной группой памятников являются херсонесские
расписные склепы. К настоящему времени открыто 13
погребальных сооружений, сохранивших раннехристианские фрески и рисунки. На основании комплексного исследования росписей и материалов из этих погребальных
сооружений можно достаточно уверенно говорить об их
датировке второй половиной IV — концом V вв.
На основании доступных источников и аналогий можно реконструировать погребальный обряд и традиции
IV — V вв., распространенные в Херсонесе. Вначале тело
покойного по обычаю обмывалось и умащивалось маслами и благовониями, после чего умершего оборачивали в
ткань — «плащаницу», саван, прандий. Процессу погребения предшествовали погребальные службы. Местом их
совершения могли быть небольшие кладбищенские цер206

кви, в них же находились списки для последующего поминовения. Захоронение могло совершаться как в гробу
из дерева, так и просто в ткани, причем таковых было
подавляющее большинство. При этом ниши — лежанки
(локулы) нередко замуровывались кирпичом или камнем,
положенным на известковый раствор. Помещения херсонесских христианских склепов могли использоваться
для поминальных служб, панихид, молебнов и даже для
агап, и лишь в редких случаях они могли служить для
совершения Божественной литургии.
В целом, период IV — V вв. стал переломным в жизни
позднеантичного города, это нашло свое отражение в погребальных памятниках Херсонесского некрополя.
В VI — X вв. Херсон превращается во влиятельный
византийский центр на территории Крымского полуострова и всего Причерноморья. На это время приходится
окончательное формирование христианского вероучения,
традиции, обряда. На Церковных соборах и в многочисленных богословских дискуссиях оттачивается Восточное
христианство. Формирование нового восприятия жизни
и представлений о смерти, и, как следствие, развитие
погребальной традиции находит свое отражение в погребальных комплексах кладбищ Херсона. Их территория
в VI — X вв. не только не сокращается, но и несколько
увеличивается вдоль протяженной Карантинной балки.
Кроме того, используются все прежние участки загородного некрополя. Сохраняется условное деление на три
основные составляющие — кладбище за Западными оборонительными стенами, Южное кладбище и кладбище в
Карантинной балке. Каждое из них объединялось вокруг
соответствующей церкви. Иереи, диаконы и прислужники этих храмов следили за территорией, совершали
отпевание и погребение, а на литургиях — поминовение почивших и погребенных. В этом плане выделяет207

ся монументальный архитектурный комплекс Богородицы Влахернской — сравнительно крупный монастырь,
значительная херсонская святыня. Одновременно с ним
функционировал небольшой монастырь на Девичьей горке, а с конца VIII — начала IX — и в районе Западного
кладбища.
Строго фиксированная грань между «городом живых»
и «городом мертвых», отражавшая античное отношение к
смерти, стирается по мере упрочнения христианства. Все
больше распространяется практика погребений в черте
города, вокруг церквей и в самих церквах. В VII в. начинается формирование внутригородских кладбищенских
центров — «крытых кладбищ», функции которых выполняли гробничные часовни — кимитирии при Западной,
Восточной, Уваровской, Северной, базилике Крузе и базилике № 28 на агоре (шесть из 11 действовавших базилик
города). При них появляются могилы архиереев, иереев,
монашества, возникают погребальные сооружения для городской знати. После х в. херсониты начинают хоронить
в малых квартальных церквах. Очевидно, на смену загородному некрополю, все более сокращающемуся, приходят
внутригородские кладбища.
Материалы кладбищ Херсона не оставляют сомнений,
что в VI — Х вв. склепы остаются одной из наиболее распространенных форм погребальных сооружений, но это не
исключало захоронения и в отдельных, индивидуальных
могилах.
В отличие от христианских погребений IV — V вв.,
в VI — X вв. количество инвентаря в могилах заметно
сокращается, особенно с VII в. Исключение составляют
некоторые бытовые вещи, предметы одежды, простейшие
украшения. Значительное место среди погребального инвентаря сохраняют стеклянные бальзамарии, распространенные до VII в. включительно
208

В VI — X вв. херсонские надгробия продолжали изготавливать в основном из известняка, в редких случаях —
из песчаника. Кроме того, встречается и ракушник, мрамор. По форме и размерам памятники мало отличаются от
более ранних. В текстах эпитафий сохраняется аскетизм,
лаконичность. Традиция коллективных погребений распространенная в Херсоне (отдельные склепы содержали
от нескольких десятков до сотен погребенных) приводит к
утрате значения персональных памятников. Надгробия в
таком случае были не в состоянии вместить бесконечный
список имен. Можно предположить, что в кладбищенских
церквах существовали специальные поминальные списки, в которых указывались имена погребенных на соответствующем кладбище. Во время поминальных служб
и Божественной литургии такие списки зачитывались.
Фактически надгробие как памятник теряло смысл.
Сегодня нет источников, которые позволили бы в деталях восстановить процесс организации похорон в раннесредневековом Херсоне. Но по аналогии с практикой, существовавшей в Константинополе, можно предположить,
что погребение и похоронные процессии должны были
организовываться за счет отчислений эргастириев, которые имели налоговые льготы, но зато несли соответствующие повинности. В Херсоне они могли быть приписаны
к епископскому центру — кафоликону Святых Апостолов
(Уваровская базилика).
Процессия, возглавляемая женщинами и клириками,
певшими псалмы, двигалась от церкви к месту погребения. За ними на погребальном ложе несли умершего,
а далее шли родственники и все собравшиеся почтить
память усопшего. Непосредственно перед преданием
тела земле совершался краткий молебен — лития. На
тот факт, что в Херсоне подобные молебны могли совершаться периодически прямо у могилы или в склепе ука209

зывают некоторые из находок, в частности, подсвечники
различной формы, встречающиеся среди раннесредневековых погребений.
В самой погребальной традиции возникают некоторые
особенности, связанные с ролью умершего в церковной
иерархии. Это позволяет предположить, что херсонских
иереев хоронили главным образом на участке кладбища
к югу от загородного крестообразного храма Богородицы
Влахернской. Кроме того, погребения архиереев и иереев
появляются в черте города, в первую очередь при крупных
культовых церковных и монастырских центрах. Фиксируются в городе и немногочисленные поздние погребения
по афонскому обряду, связанные с монашеством. Подходящие для этого кимитирии и липсонатеки существовали
при епископальном центре (Уваровская базилика) и при
«доме св. Леонтия» (Западная базилика).
В городе формируется культ местночтимых святых,
связанный с почитанием первых херсонесских христиан,
первых епископов — мучеников и мест, связанных со становлением Церкви в Херсоне, с ее легендарной историей. Прежде всего, это гробничная церковь — мартирий
над предполагаемым местом упокоения св. Василея на
территории «дома св. Леонтия». Не менее важную роль
играл комплекс пригородного монастыря Богородицы
Влахернской, связанный не только с памятью о первых
херсонесских христианах и епископах, но и с почитанием
св. Мартина Исповедника (ум. 655 г.), могила которого
находилась некоторое время в этом монастыре. Поиск и
обретение святынь, связанных с историей Церкви в городе, приводит к формированию особо почитаемых мартириев и мемориев. В херсонских церквах помещаются мощи
святых или хотя бы их частицы под престолом. Такая
традиция с IX в становится необходимым условием совершения литургии.
210

В целом, можно заключить, что к концу х в. фактически заканчивается эволюция христианского погребального
обряда и связанных с ним традиций, доныне сохранившихся в Православной Церкви с незначительными дополнениями, несущими скорее этнографический характер.
Позднеантичный и раннесредневековый загородный некрополь и внутригородские кладбища Херсонеса — Херсона
позволяют наглядно проследить этот сложный процесс,
занявший около шести столетий.

211

Список источников и литературы
1.

2.
3.
4.

5.

6.
7.
8.

9.
10.
11.

12.
13.

14.

212

Айбабин А. И. Хронология могильников Крыма позднеримского и раннесредневекового времени /А. И. Айбабин // МАИЭТ. — 1990. — Вып. 1. — С. 4 — 86.
Айбабин А. И. Этническая история ранневизантийского Крыма / А. И. Айбабин. — Симферополь: Дар, 1999. — 352 с.
Айбабин А. И. Могильники VIII — начала Х вв. в Крыму /
А. И. Айбабин // МАИЭТ. — 1993. — Вып.3. — С. 127 — 130.
Айбабин А. И. Этническая принадлежность могильников
Крыма IV — первой половины VII вв. н.э./ А. И. Айбабин
// Материалы к этнической истории Крыма. — К., 1987. —
С. 187 — 204.
Айналов Д. В. Мемории св. Климента и св. Мартина в Херсонесе / Д. В. Айналов // Древности. Труды Московского археологического общества. — М. 1916. — Т. 25. — С. 5 — 88.
Айналов Д. В. Развалины храмов / Д. В. Айналов // ПХХ. —
М., 1905. — Вып. 1. — 156 с.
Аман А-Г. Повседневная жизнь первых христиан / АГ. Аман. — М., 2003 — 348 с.
Амброз А. К. Юго-Западный Крым. Могильники IV — VII вв.
/ А. К. Амброз // МАИЭТ. — (1994) 1995. — Вып.4. —
С. 31 — 88.
Ангелова С. Силистринската гробница / С. Ангелова. — Силистра, 1976. — 84 с.
Анохин В. А. Монетное дело Херсонеса (IV в. до н. э. — XII в.
н. э.) / В. А. Анохин. — К.: Наукова думка, 1977. — 174 с.
Анохин В. А. Обзор монетного дела средневекового Херсона
/ В. А. Анохин // Нумизматика и сфрагистика. — 1968. —
Вып. III. — С. 106 — 107.
Античная культура Херсонеса. Каталог. — К., 1976. — 278 с.
Античная скульптура Херсонеса / А. П. Иванова, А. П.
Чубова, Л. Г. Колесникова и др. — К.: Мистецтво, 1976. —
343 с.
Антонова И. А. Западный некрополь Херсонеса. Краткая
справка о раскопках, описание могил, полевые описи находок. 1957 г. / И. А. Антонова // НА НЗХТ. — Д. № 3462. —
128 л.

15.

16.

17.

18.

19.

20.
21.

22.
23.

24.
25.
26.

27.

28.
29.

Антонова І. А. Оборонний рів та могильник поблизу першої
куртини стін Херсонеса / І. А. Антонова, С. Г. Рижов // АДУ
в 1969 р. — К., 1972. — С. 262 — 264.
Аркас З. Описание Ираклейского полуострова и древностей
его. История Херсониса. / З. Аркас — 2-е изд. — Николаев,
1879. — 29 с.
Аркас З. Описание Ираклейского полуострова и древностей
его. История Херсонеса / З. Аркас // ЗООИД. — 1848. —
Т. 2. — С. 245 — 271.
Аркас З. Описание Ираклийского полуострова и древностей
его. История Херсонеса / З. Аркас // ЗООИД. — 1879. —
Т. 10. — С. 319 — 489.
Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. / Ф. Арьес. / Пер.
с Фр./ Общ. ред. Оболенской С. В.; Предисл. Гуревича А.
Я. — М.: Изда­тельская группа «Прогресс» — «Прогресс-Академия», 1992. — 528 с.
Бармина Н. И. Мозаики Западной базилики / Н. И. Бармина
// АДСВ. — 1965. — Вып. 3. — С. 168 — 170.
Белов г. Д. Западная оборонительная стена и некрополь возле нее (раскопки 1948 г.) / Г. Д. Белов // МИА. — 1953. —
№ 34. — С. 237 — 254.
Белов г. Д. Итоги раскопок в Херсонесе за 1949 — 1953 гг.
/ Г. Д. Белов // СА. — 1955. — № 24. — С. 257 — 281.
Белов г. Д. Кварталы XI и XVI (раскопки 1937 г.) / Г. Д. Белов, С. Ф. Стрежелецкий, А. Л. Якобсон // МИА. — 1953. —
Т. 34. — С. 10 — 58.
Белов г. Д. Отчет о раскопках за 1935 — 36 гг. / Г. Д. Белов. —
Севастополь: Гос. Издательство Крым. АССР, 1938. — 351 с.
Белов г. Д. Отчет о раскопках Херсонеса в 1932 г. / Г. Д. Белов // НА НЗХТ. — Д. № 324. — 128 л.
Белов г. Д. Раскопки в северной части Херсонеса в 1931 —
1933 гг. / Г. Д. Белов // МИА. — 1941. — № 4. — С. 202 —
267.
Белов г. Д. Северный прибрежный район Херсонеса (по новейшим раскопкам) / Г. Д. Белов // МИА. — 1953. — № 34. —
С. 11 — 31.
Белов г. Д. Отчет о раскопках в Херсонесе в 1955 г. / Г. Д. Белов // Хсб. — 1959. — Вып.5. — С. 13 — 74.
Белов г. Д. Отчет о раскопках в Херсонесе в 1968 г. / Г. Д. Белов // НА НЗХТ. — Д. № 1263. — 87 л.

213

30.
31.

32.
33.
34.
35.

36.
37.

38.

39.

40.

41.
42.

43.

44.

214

Белов г. Д. Отчет о раскопках в Херсонесе в 1978 г. / Г. Д. Белов // НА НЗХТ. — Д. № 1448. — 94 л.
Белов г. Д. Отчет о раскопках Херсонеса за 1935 — 36 гг. /
Г. Д. Белов — Севастополь: Гос. Издательство Крым. АССР,
1938. — 351 с.
Белов г. Д. Херсонесские рельефы / Г. Д. Белов // ВДИ. —
1940. — № 3 — 4. — С. 266 — 287.
Белов г. Д. Херсонесские саркофаги / Г. Д. Белов // Культура
античного мира. — М.: Наука, 1966. — С. 24 — 28.
Беляев Л. А. Христианские древности. Введение в сравнительное изучение / Л. А. Беляев. — СПб., 2001. — 576 с.
Беляев С. А. Вновь найденная раннесредневековая мозаика
из Херсонеса (по материалам раскопок 1973 — 1977 гг.) /
С. А. Беляев // вв. — 1979. — Т. 40. — С. 114 — 126.
Беляев С. А. Крещальня в Корсуне / С. А. Беляев // Наше
наследие. — 1988. — №. 4. — С. 28 — 33.
Беляев С. А. Пещерный храм на главной улице Херсонеса
/ С. А. Беляев // Византия и Русь. — М.: Наука, 1989. —
С. 34 — 40.
Беляев С. А. Христианская топография Херсонеса. Постановка вопроса, история изучения и современное положение
/ С. А. Беляев // Рождественские чтения. Церковные древности. Сборник докладов. — М., 1999. — С. 3 — 49.
Бертье-Делагард А. Л. О Херсонесе. Крестообразный храм —
Крещельня — Крепостная ограда / А. Л. Бертье-Делагард //
ИАК. — 1907. — Вып. 21. — 207 с.
Бертье-Делагард А. Л. По поводу последних раскопок в Херсонесе / А. Л. Бертье-Делагард // ЗООИД. — 1906. — Т. 26. —
Ч. 5. — С. 3 — 8.
Бертье-Делагард А. Л. Раскопки Херсонеса / А. Л. БертьеДелагард // МАР. — 1893. — № 12. — 64 с.
Болгов Н. Н. Культурный континуитет в Северном Причерноморье IV — VI вв. / Н. Н. Болгов. — Нижний Новгород: Издательство Нижегородского госуниверситета, 2002. — 150 с.
Болотов В.В. Лекции по истории Древней Церкви / В. В. Болотов. — К.: Изд-во им. Святителя Льва, папы Римского,
2007. — Т. 2. — 474 с.
Болховитинов о. Е. О следах древнего греческого города Херсона, доныне видимых в Крыму / о. Е. Болховитинов // Отечественные записки. — 1822. — Ч. 9. — Кн. 22. — С. 145 — 163.

45.

46.
47.

48.

49.

50.
51.
52.

53.

54.

55.
56.
57.
58.
59.

Бонгард-Левин г. М. Распространение християнства на
Востоке (в свете исследования памятников Дура Европос)
/ Г. М. Бонгард-Левин, В. А. Гаибов, Г. А. Кошеленко //
ВДИ. — 2005. — № 3. — С. 58 — 72.
Борисова В. В. Могильник у высоты «Сахарная головка» /
В. В. Борисова // Хсб. — 1959. — Вып.5. — С. 179 — 198.
Борисова В. В. Отчет о раскопках гончарных мастерских
III — II вв. до н. э. и некрополя в 1956 г. / В. В. Борисова
// НА НЗХТ. — 1956. — Д. № 730. — 25 л.
Буйских А. В. Пространственное развитие Херсонеса Таврического в античную эпоху / А. В. Буйских. — Симферополь:
КВ ИВ НАНУ, 2008. — 424 с.
Бунятян Е. П. Новый участок детских погребений позднеантичного некрополя Херсонеса / Е. П. Бунятян, В. М. Зубарь
// СА. — 1991. — № 4. — С. 228 — 239.
Василиадис Н. Библейская археология / Н. Василиадис. —
Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2003. — 415 с.
Васильев А. А. Готы в Крыму. Ч. 1. / А. А. Васильев //
ИРАИМК — 1921. — Вып. 1. — С. 265 — 344.
Васильев А. А. История Византийской империи. Время до
Крестовых походов (до 1081г.) / А. А. Васильев. — СПб.:
Алетейя, 1998. — 490 с.
Васильевский В. Г. Хождение апостола Андрея в стране мирмидонян / В. Г. Васильевский // Васильевский В. Г. Труды. — 1909. — Т. 2. — Вып. 1. — С. 215 — 295.
Веймарн Е. В. Некрополь около крестообразного загородного
храма в Херсонесе / Е. В. Веймарн // АДСВ. — 1977. — Вып.
14 — С. 8 — 17.
Веймарн Е. В. Скалистинский могильник / Е. В. Веймарн,
А. И. Айбабин. — К.: Наукова думка, 1993. — 204 с.
Византийский Херсон. Каталог выставки / [отв. ред. И. И. Чичуров]. — М.: Наука, 1991. — 256 с.
Византийское искусство. — М. Русский хронограф, 2006. —
568 с.
Виничук Л. Люди нравы обычаи древней Греции и Рима /
Л. Виничук. — М., 1988. — 488 с.
Виноградов А. Ю. К становлению легенды об Андрее Первозванном — апостоле Понта / А. Ю. Виноградов // Византия
и Крым. Тезисы докладов. — Симферополь, 1997. — С. 24 —
26.

215

60.

61.

62.
63.

64.

65.

66.
67.

68.

69.

70.

71.

216

Виноградов А. Ю. Апостол Андрей и Черное море: проблема
источниковедения / А. Ю. Виноградов // Древнейшие государства Восточной Европы. — М., 1999. — С. 348 — 368.
Виноградов А. Ю. Симон Зелот — «апостол Крыма»? /
А. Ю. Виноградов // Причерноморье, Крым, Русь в истории
и культуре. Материалы III Судакской международной конференции. — Т.2. — К.; Судак: Академпериодика, 2006. —
С. 55 — 57.
Высотская Т. Н. Поздние скифы в Юго-Западном Крыму /
Т. Н. Высотская. — К., 1972. — 193 с.
Высоцкий А. М. Первая церковь Апостолов в Константинополе и ее наследие в средневековом мире / А. М. Высоцкий, Ф.
В. Шелов — Коведяев // Римско — Константинопольское наследие на Руси: идея власти и политическая практика. — М.:
Наука, 1995. — С. 65 — 82.
Габлиц К. И. Изъяснения плана развалин древнего Херсона
/ К. И. Габлиц // ОЗ. — 1822., — Ч. 9. — Кн. 22. — С. 158 —
163.
Габлиц К. И. Физическое описание Таврической области, по
ее местоположению и по всем трем царствам природы. / К.
И. Габлиц. — СПб., 1785. — 340 с.
Гайдукевич В. Ф. Некрополи некоторых Боспорских городов /
В. Ф. Гайдукевич // МИА. — 1959. — Вып. 69. — С. 228 — 140.
Гайдуков Н. Е. Отверстия для вложения мощей в престолах
византийских храмов Херсонеса / Н. Е. Гайдуков // Причерноморье, Крым, Русь в истории и культуре. Материалы II
Судакской международной конференции. — Ч. 2. — К.; Судак: Академпериодика, 2004. — С. 51 — 63.
Герасимова М. М. Антропология античного и средневекового населения Восточной Европы. / М. М. Герасимова,
Н. М. Рудь, Л. Т. Яблонский. — М.: Наука, 1987. — 253 с.
Герцен А. Г. Раннехристианские памятники из некрополей
Мангупа / А. Г. Герцен // Культура и искусство христиан —
негреков: Тез. докл. — СПб., 2001. — С. 10.
Герцен А. Г. Христианство в Крыму: время рассвета и испытаний (XIII — XVI вв.) / А. Г. Герцен // Материалы международной конференции «Во всю землю изыде вещание их». —
Симферополь, 1997. — С. 114 — 124.
Гилевич А. М. Могила с двумя подбоями / А. М. Гилевич //
СХМ — Симферополь, 1961. — Вып. 2. — С. 51.

72.

73.

74.
75.
76.

77.
78.

79.
80.

81.

82.

83.

84.

85.

Голофаст Л. А. Западный район Херсонеса в ранневизантийский период / Л. А. Голофаст // МАИЭТ. — 2007. — Вып.
13. — С. 68 — 128.
Голофаст Л. А. Стекло ранневизантийского Херсонеса /
Л. А. Голофаст // МАИЭТ. — 2001. — Вып. 8. — С. 97 —
261.
Голубцов А. П. Из чтений по церковной археологии и литургике / А. П. Голубцов — СПб., 2006. — 482 с.
Греция. Путешествие по святым местам / / [Под ред. А. Зимина]. — СПб.: Издательство Зимина, 2006. — 336 с.
Гриневич К. Э. Сто лет херсонесских раскопок (1827 — 1927):
Исторический очерк / К. Э. Гриневич. — Севастополь: Херсонесский музей, 1927. — 55 с.
Гриневич К. Э. Херсонес Таврический. История. Руины. Музей / К. Э. Гриневич. — Севастополь, 1928. — 111 с.
Гриненко Л. О. Из истории Херсонесского музея (1914 —
1924) / Л. О. Гриненко // Древности. — Харьков, 1999. —
С. 187 — 197.
Гробницы, урны и катакомбы, открытые в Херсонесе // ОАК
за 1891 год. — СПб, 1893. — С.145 — 150.
Гурулева В. В. Византийская нумизматика / В. В. Гурулева
// Византиноведение в Эрмитаже. — Л.: Государственный
Эрмитаж, 1991. — С. 86 — 101.
Даниленко В. Н. Отчет о раскопках 4-х склепов у башни Зенона (на территории гаражей) с приложением чертежей. 1972 — 73 гг. / Ю. Н. Даниленко // НА НЗХТ. — Д.
№ 1657. — 17 л.
Даниленко В. Н. Отчет о раскопках подбойной могилы у шоссе из Севастополя в Херсонесский музей / В. Н. Даниленко
// НА НЗХТ. — Дело № 776. — 5 л.
Дворкин А. Очерки по истории Вселенской Православной
Церкви / А. Дворкин. — Нижний Новгород: Издательство
братства во имя св. князя Александра Невского, 2005. —
924 с.
Дебец г. Ф. Антропологический состав населения средневековых городов Крыма / г. Ф. Дебец // Сб. МАЭ. — 1949. —
Т. 13. — С. 330 — 342.
Диатроптов П. Д. Еще раз к вопросу о датировке росписей
херсонесских христианских склепов / П. Д. Диатроптов //
Церковная археология южной Руси. Сборник материалов

217

86.

87.

88.

89.

90.
91.

92.

93.

94.

95.

96.
97.

218

международной конференции «Церковная археология: проблемы, поиски, открытия» (Севастополь, 2001 г.). — Симферополь, 2002. — С. 34 — 36.
Диатроптов П. Д. Корпус христианских надписей Боспора
/ П. Д. Диатроптов, И. А. Емец // Эпиграфический вестник. — 1995. — Т. 2. — С. 4 — 36.
Диатроптов П. Д. Распространение христианства в Херсонесе
Таврическом в IV — VI вв. / П. Д. Диатроптов // Античная
гражданская община. Межвузовский сборник научных трудов. — М., 1986. — С. 127 — 151.
Димитров Д. П. Раннохристиянска гробница от с. Река Девня
/ Д. П. Димитров // Известия на Варненското археологическо дружество. — Варна, 1960. — Кн. 11. — С. 95 — 100.
Димитров Д. П. Стил и дата на стенописите от късноантичната гробница при Силистра / Д. П. Димитров // Археология. — София, 1961. — Кн. 1. — С. 14 — 26.
Домбровский О. И. Византийские мозаики Херсонеса Таврического. / О. И. Домбровский. — Познань, 2004. — 250 с.
Домбровский О. И. Мозаики средневекового Херсонеса. Ч. 4.:
Мозаики и фрески; мозаичные полы базилик и часовен /
О. И. Домбровский // НА НЗХТ. — Д. 3757. — Л. 1 — 113.
Домбровский О. И. О некоторых итогах изучения мозаик
средневекового Херсонеса / О. И. Домбровский // Проблемы
исследования античного и средневекового Херсонеса, 1888 —
1988. — Севастополь, 1988. — С. 40 — 42.
Домбровский О. И. О хронологии «Базилики Уварова» /
О. И. Домбровский // Историческое наследие Крыма. —
2004. — № 3 — 4. — С. 11 — 31.
Домбровский О. И. Отчет о работах Херсонесского отряда
Крымской комплексной экспедиции института археологии
АН УССР в 1977 г. / О. И. Домбровский, В. А. Кутайсов //
НА НЗХТ. — Д. 1980. — 88 л.
Домбровский О. И. Раскопки четырехапсидного храма в
Херсонесе / О. И. Домбровский, В. А. Кутайсов // АО за
1977 г. — М., 1978. — С. 158 — 159.
Домбровский О. И. Фрески средневекового Крыма. /
О. И. Домбровский — К, 1966. — 128 с.
Домбровский О. И. Фрески южного нефа херсонесской базилики 1935 г. / О. И. Домбровский // Хсб. — 1959. — Вып.
5. — С. 221 — 223.

98.

99.

100.
101.
102.

103.

104.
105.
106.

107.

108.

109.

110.

Домбровский О. И. Архитектурно — археологические исследования Загородного крестообразного храма Херсонеса /
О. И. Дом­бровский // МАИЭТ. — 1993. — Вып. 3. — С. 289 —
319.
Домбровский О. И. Средневековый Херсонес / О. И. Домбровский // Археология Украинской ССР. — К., 1986. — Т.3. —
С. 535 — 548 .
Дюрант В. Жизнь Греции / В. Дюрант. — М.: Наука, 1997. —
416 с.
Евсевий Памфил Церковная история / Евсевий Памфил [предисл., коммент. С. Ершова]. — СПб.: Амфора, 2005. — 491 с.
Емельянова Л. С. Развитие символики раннехристианских
храмов / Л. С. Емельянова // [Цит. 2009, 10 апреля] Режим
доступа: /http://www.rusarch.ru/emelianova1.htm/.
Жеребцов Е. Н. К изучению раннесредневековых памятников Херсонеса / Е. Н. Жеребцов // вв. — 1964. — Т. 23. —
С. 205 — 213.
Жиров Е. В. Об искусственной деформации головы. /
Е. В. Жиров. / КСИИМК. — 1940. — Вып. 8. — С. 81 — 88.
Житие Ап. Петра // [Цит. 2008, 18 октября] Режим доступа:
/http://days.pravoslavie.ru/Life/life6793.htm/.
Житие и перенесение (мощей) Св. Клемента. (Итальянская легенда в русском пер. — из рук. Румянцевского музея) // Кирило — Мефодиевский сборник. — М., 1865. — С. 327 — 342.
Житие и перенесение мощей св. Климента (Итальянская
легенда). Vita cum translacione S. Clementis // Книга для
чтения по истории средних веков / [под ред. П. г. Виноградова]. — Изд. 5-е. — М., 1912. — Вып. 2. — С. 215 — 225.
Житие, подвиги и страдания Святого и Всехвального Верховного Апостола Петра // Жития святых на русском языке,
изложенные по руководству Четьих-Миней св. Димитрия Ростовского с дополнениями из пролога. [Цит. 2009, 10 марта]
Режим доступа: /http://www.agiograf.globalfolio.net/agset.
htm?/dimitriy/month/july12peter_apostol.htm/.
Завадская И. А. О происхождении христианской архитектуры
Херсонеса / И. А. Завадская // МАИЭТ — 2001. — Вып. 8. —
С. 261 — 289.
Завадская И. А. Христианизация ранневизантийского Херсонеса / И. А. Завадская // МАИЭТ. — 2003. — Вып. 10. —
С. 402 — 426;

219

111. Завадская И. А. Декаративно — символическая система росписи херсонесских христианских склепов / И. А. Завадская
// МАИЭТ. — 2005. — Вып. 11. — С. 258 — 288.
112. Завадская И. А. Еще раз о датировке загородного крестообразного храма / И. А. Завадская // Восток — Запад: межконфессиональный диалог. — Севастополь, 2002. — С. 14 — 15.
113. Завадская И. А. Некоторые проблемы датировки комплекса Уваровской базилики Херсонеса / И. А. Завадская //
БИАС. — Симферополь, 1997. — Вып. 1. — С. 304 — 311.
114. Завадская И. А. Проблемы стратиграфии и хронологии архитектурного комплекса «Базилика 1935 г.» в Херсонесе / И. А. Завадская // МАИЭТ. — 1996. — Вып. 5. — С. 94 — 105.
115. Завадская И. А. Раннесредневековые храмы западной части Херсонеса / И. А. Завадская // МАИЭТ. — 1998. — Вып.
6. — С. 327 — 343.
116. Завадская И. А. Христианство в ранневизантийском Херсонесе
(по культовым памятникам): дис. на соискание Диссертация
на соискание ученой степени канд. ист. наук.: спец. 07.00.02
«всемирная история». — Симферополь: Таврический национальный университет им. В. И. Вернадского, 2000. — 217 с.
117. Завадская И.А. Хронология памятников раннесредневековой
христианской архитектуры Херсонеса (по археологическим
данным) / И. А. Завадская // МАИЭТ. — 2000. — Вып. 7. —
С. 77 — 90.
118. Зайцев Б. Афон. Русские на Афоне / Б. Зайцев. — СвятоПантелеймонов монастырь, 1992. — 348 с.
119. Засецкая И. П. Относительная хронология склепов позднеантичного и раннесредневекового Боспорского некрополя (конец
IV — начало VII вв.) / И. П. Засецкая // Археологический сборник Гос. Эрмитажа. — Л., 1990. — Вып.30. — С. 97 — 106.
120. Засецкая И. П. Стеклянная посуда некрополя Боспора второй
половины IV — рубежа VI–VII вв. н.э. (из собрания Государственного Эрмитажа) / И. П. Засецкая // Боспорские исследования. — Вып. 10. — Симферополь — Керчь. — 2008. — 224 с.
121. Зиневич г. П. Антропологические материалы средневековых
могильников Юго — Западного Крыма. /Г. П. Зиневич. — К.:
Наукова думка, 1973. — 256 с.
122. Золотарев М. И. О епископе Капитоне и крещение жителей
Херсона в IV в. / М. И. Золаторев, Д. Ю. Коробков // Православные древности Таврики. — К., 2002. — С. 68 — 74.

220

123. Золотарев М. И. Археологическая периодизация памятников Херсонеса Таврического / М. И. Золотарев // ВДИ. —
2002. — № 2. — С. 71 — 82.
124. Золотарев М. И. Монеты Херсонеса Таврического. IV в. до
н..э. — XIII в. н.э. / М. И. Золотарев, Е. М. Кочеткова. — Севастополь, 1999. — 142 с.
125. Золотарев М. И. Отчет о раскопках в Северо — Восточном
районе Херсонеса в 1976 г. / М. И. Золотарев // НА НЗХТ. —
Д. № 1836. — 64 л.
126. Золотарев М. И. Раскопки т.н. «базилики Крузе» в Херсонесе (Украино — Австрийский проект) / М. И. Золотарев,
Д. Ю. Коробков, С. В. Ушаков, Р. Пиленгер, А. Пюльц //
Хсб. — 2003. — Вып. 12. — С. 229 — 247.
127. Золотарев М. И. Херсонесские святыни / М. И. Золотарев,
В. В. Хапаев. — Севастополь, 2002. — 178 с.
128. Зом Р. Церковный строй в первые века христианства /
Р. Зом — СПб., 2005. — 468 с.
129. Зубар В. М. Два нових склепа пізньоантичного часу із Херсонеса / В. М. Зубар, С. Г. Рижов, А. В. Шевченко // Археологія. — 1986. — Вип. 54. — С. 58 — 70.
130. Зубар В. М. Історія разкопок і топографія античного некрополя Херсонеса / В. М. Зубар // Археологія. — 1978. —
Вип.25. — С. 50 — 59.
131. Зубар В. М. Нові длслідження середньовічних поховань
Херсонеса / В. М. Зубар, Б.В. Магомедов // Археологія. —
1981. — Вип.36. — С. 71 — 77.
132. Зубар В. М. Підбійні могили Херсонеського некрополя /
В. М. Зубар // Археологія. — 1977. — Вип.24. — С. 68 — 73.
133. Зубар В. М. Про сарматський елемент в пізньоантичному
Херсонесі / В. М. Зубар // Археологія. — 1976. — Вип.20. —
С. 39 — 40.
134. Зубар В. М. Склепи з нішами — лежанками з некрополя
Херсонеса / В. М. Зубар // Археологія. — 1978. — Вип.
28. — С. 35 — 45.
135. Зубар В. М. Склепи з нішами-лежанками з некрополя Херсонеса / В. М. Зубар // Археологія. — 1978. — Вип.28. —
С. 36 — 45.
136. Зубар В. М. Час та обставини будівництва комплексу Західної базиліки Херсонеса — Херсона / В. М. Зубар // Археологія. — 2006. — №1. — С. 25 — 41.

221

137. Зубарь В. М. История и методика раскопок античного некрополя Херсонеса Таврического / В. М. Зубарь // Сугдейский
сборник. — Киев — Судак, 2005. — С. 670 — 707.
138. Зубарь В. М. Отчет о раскопках западного некрополя Херсонеса в 1987 г. / В. М. Зубарь, В. П. Бунятян, А. В. Шевченко
// НА НЗХТ. — Д. № 2741. — 35 л.
139. Зубарь В. М. Некрополь Херсонеса Таврического античной
эпохи / В. М. Зубарь // Археология УССР. — К., 1986. —
Т.2. — С. 348 — 353.
140. Зубарь В. М. Некрополь Херсонеса Таврического в I — IV вв.
н.э. / В. М. Зубарь — К.: Наукова думка, 1982. — 286 с.
141. Зубарь В. М. Новый погребальный комплекс Западного некрополя Херсонеса / В. М. Зубарь, С. Г. Рыжов, А. В. Шевченко
// Античные древности Северного Причерноморья. — К.: Наукова думка, 1988. — С. 148 — 165.
142. Зубарь В. М. О датировке нового погребального комплекса
из некрополя Херсонеса / В. М. Зубарь, С. г. Рыжев // Материалы по хронологии археологических памятников Украины. — К., 1982. — С. 118.
143. Зубарь В. М. О некоторых аспектах идеологической жизни
населения Херсонеса Таврического в позднеантичный период
/ В. М. Зубарь // Обряды и верования древнего населения
Украины. — К., 1990. — С. 71 — 72.
144. Зубарь В. М. О свинцовых зеркалах из некрополя Херсонеса / В. М. Зубарь // Проблемы античной культуры. — М.,
1986. — С. 150 — 154.
145. Зубарь В. М. Об основных тенденциях процесса христианизации населения Юго-Западного Крыма / В. М. Зубарь //
Хсб. — 1999. — Вып.10. — С. 282 — 293.
146. Зубарь В. М. От языческтва к христианству. Началь­ный
этап проникновения и утверждения христианства на юге
Украины (вторая половина III— первая половина VI вв.) /
В. М. Зубарь, А. И. Хворостяный. — К.: ИАНАНУ, 2000. —
179 с.
147. Зубарь В. М. Отчет о раскопках западного некрополя в
1983 г. / В. М. Зубарь, А. В. Шевченко // НА НЗХТ. — Д.
№ 2348. — 50 л.
148. Зубарь В. М. Отчет о раскопках западного некрополя в
1984 г. / В. М. Зубарь, А. В. Шевченко // НА НЗХТ. — Д.
№ 2433. — 32 л.

222

149. Зубарь В. М. Отчет о раскопках западного некрополя Херсонеса в 1985 г. / В. М. Зубарь, В. П. Бунятян, А. В. Шевченко
// НА НЗХТ. — Д. № 2513. — 41 л.
150. Зубарь В. М. Отчет о раскопках западного некрополя Херсонеса в 1986 г. / В. М. Зубарь, В. П. Бунятян, А. В. Шевченко
// НА НЗХТ. — Д. № 2669. — 38 л.
151. Зубарь В. М. Отчет о раскопках западного некрополя Херсонеса в 1981 г. / В. М. Зубарь, С. г. Рыжев, А. В. Шевченко,
Т. И. Костромичева // НА НЗХТ. — Д. № 2248. — 53 л.
152. Зубарь В. М. Отчет о раскопках некрополя Херсонеса. 1975 г.
/ В. М. Зубарь // НА НЗХТ. — Д. № 1778. — 41 л.
153. Зубарь В. М. Отчет о раскопках херсонесского некрополя в
1982 г. / В. М. Зубарь, А. В. Шевченко // НА НЗХТ. — Д.
№ 2258. — 64 л.
154. Зубарь В. М. Отчет о раскопках Херсонесского некрополя в
1998 — 1999 гг. / В. М. Зубарь, Р. Пиллингер, Е. Я. Туровский, Н. А. Сон, А. М. Фарбей // НА НЗХТ. — Д. № 3406 —
49 л.
155. Зубарь В. М. По поводу датировки христианской росписи склепов из некрополя Херсонеса / В. М. Зубарь // Научно-атеистические исследования в музеях. — Л., 1988. — С. 4 — 18.
156. Зубарь В. М. Погребальные сооружения и погребальный обряд участка некрополя у загородного храма в Херсонесе /
В. М. Зубарь // Новые исследования археологических памятников на Украине. — К., 1977. — С. 69 — 82.
157. Зубарь В. М. Проникновение и утверждение христианства в
Херсонесе Таврическом / В. М. Зубарь // Византийская Таврика. — К.: Наукова думка, 1991. — С. 8 — 29.
158. Зубарь В. М. Раскопки Западного некрополя Херсонеса /
В. М. Зубарь // АО за 1981 г. — М., 1982. — С. 261 — 262.
159. Зубарь В. М. Раскопки Западного некрополя Херсонеса /
В. М. Зубарь // АО за 1984 г. — М., 1986. — С. 236 — 237.
160. Зубарь В. М. Раскопки Западного некрополя Херсонеса /
В. М. Зубарь // АО за 1982 г. — М., 1984. — С. 262 — 263.
161. Зубарь В. М. Раскопки Западного некрополя Херсонеса /
В. М. Зубарь // АО за 1983 г. — М., 1985. — С. 278 — 279.
162. Зубарь В. М. Раскопки Западного некрополя Херсонеса /
В. М. Зубарь // АО за 1985 г. — М., 1987. — С. 332 — 333.
163. Зубарь В. М. Раскопки Западного некрополя Херсонеса /
В. М. Зубарь // АО за 1986 г. — М., 1988. — С. 279.

223

164. Зубарь В. М. Раскопки некрополя Херсонеса / В. М. Зубарь,
С. Г. Рыжов // АО за 1975 г. — М., 1976. — С. 327 — 328.
165. Зубарь В. М. Светильник в погребальном обряде античных
городов Северного Причерноморья / В. М. Зубарь, С. Б. Сорочан // Античная культура Северного Причерноморья. — К.,
1984. — С. 147 — 156.
166. Зубарь В. М. У истоков христианства в Юго — Западной
Таврике: эпоха и вера / В. М. Зубарь, С. Б. Сорочан. — К.:
Стилас, 2005. — 182 с.
167. Зубарь В. М. Херсонес Таврический и распространение христианства на Руси / В. М. Зубарь, Ю. П. Павленко. — К.: Наукова думка, 1988. — 206 с.
168. Зубарь В. М.. Новый погребальный комплекс II — IV вв. н.э.
и экономическое развитие Херсонеса / В. М. Зубарь, С. Б. Сорочан // Античная культура Северного Причерноморья в первые века н.э. — К., 1986. — С. 101 — 130.
169. Зубарь В.М. Исследование Западного некрополя Херсонеса /
В. М. Зубарь // АО за 1983 г. — М., 1985. — С. 261 — 262.
170. Зубарь М. В. К интерпретации одного из сюжетов росписи
склепа 1912 г. из Херсонеса / М. В. Зубарь // Хсб. — 1999. —
Вып. 10. — С. 300 — 311.
171. Иванов А. В. Антропологический материал из раскопок часовни в квартале X «Б» Херсонеса 1996 г. / А. В. Иванов //
Хсб. — 1998. — Вып. 9. — С. 254 — 265.
172. Иванов А. В. Могильник Ек-Мурун-Оба и средневековое население Херсонеса и Эски-Кермена (по данным антропологии)
/ А. В. Иванов, Т. А. Назарова // Проблемы истории и археологии Украины. К 140-летию со дня рождения академика
Д. И. Багалея. — Харьков, 1997. — С. 132 — 134.
173. Иванов А. В. Население византийского Херсона по данным
антропологии / А. В. Иванов // Сорочан С. Б. Византийский
Херсон (вторая половина VI — первая половина X вв.) Очерки истории и культуры. — Ч. 1 — 2. — Харьков: Майдан,
2005. — С. 1627 — 1639.
174. Иванов А. В. О практике искусственной деформации головы
на территории Крымского полуострова / А. В. Иванов // Вестник антропологии. — М., 2003. — Вып. 10. — С. 75 — 87.
175. Иванов С. Апостол Андрей в Мирмекии / С. Иванов // Византия и Крым. Тезисы докладов. — Симферополь, 1997. —
С. 47 — 48.

224

176. Иванова А. П. Искусство античных городов Северного Причерноморья / А. П. Иванова. — Л. Наука, 1953. — 648 с.
177. Иванова А. П. Фрагменты мраморных саркофагов II — III вв.
н.э. / А. П. Иванова // СХМ. — 1963. — Вып. 3. — С. 19 —
25.
178. Иоанн Златоуст. Творения. / Иоанн Златоуст // [Цит. 2009,
10 марта] Режим доступа: /http://bogistina.info/bibl/starci/
zlatoust.shtml/.
179. Івакін В. г. Християнські поховальні пам’ятки давньоруського Києва / В. г. Івакін. — К.: КИТ, 2008. — 272 с.
180. Кадеев В. И. Херсонес Таврический в первых веках нашей эры.
/ В. И. Кадеев. — Харьков: Вища школа, 1981. — 144 с.
181. Кадеев В. И. Экономические связи античных городов Северного Причерноморья в I в. до н.э. — V в. н.э. (по материалам
Херсонеса) / В. И. Кадеев, С. Б. Сорочан. — Харьков: Вища
школа, 1989. — 164 с.
182. Кадеев В. И. Херсонес Таврический. Быт и культура (I —
III вв. н. э.) / В. И. Кадеев. — Харьков: Бизнес Информ,
1996. — 212 с.
183. Как вести себя на кладбище. Практические советы о поведении
на кладбище и поминании усопших. — М., 1997. — 68 с.
184. Карейша Д. В. Археологические изыскания близ древних
Пантикапея, Фанагории и Херсонеса / Д. В. Карейша //
ЖМНП. — 1846. — Ч. 16. — С. 309 — 310.
185. Карташев А. В. Вселенские соборы / Карташев А. В. — М.:
Издательство «Республика», 1994. — 542 с.
186. Кекелидзе К. Жития святых епископов Херсонских в грузинской минее: [пер. К. Кекелидзе] / К. Кекелидзе, В. В. Латышев // ИАК. — 1913. — Вып. 49. — С. 75 — 88.
187. Кеппен П.И. Крымский сборник: О древностях южного берега
Крыма и гор Таврических. / П. И. Кеппен — СПб., 1837. —
264 с.
188. Керн, архимандрит Киприан. Евхаристия / Киприан Керн. —
М., 1999. — 336 с.
189. Киприан Священномученик, епископ Карфагенский. Творения. — М., 1999. — 468 с.
190. Кирилко В. П. Укрепление Чобан-Куле (материалам раскопок
1992 –1993 гг.) / В. П. Кирилко, В. Л. Мыц // О древностях
Южного берега Крыма и гор Таврических. Сб. науч. трудов.
— К.: Стилас, 2004. — С. 205 — 245.

225

191. Кленина Е. Ю. Западная базилика (№13) / Е. Ю. Кленина
// Ранневизантийские сакральные постройки Херсонеса Таврического [Под редакцией А.Б. Бернацки, Е.Ю. Клениной,
С.Г. Рыжова]. — Poznan: Wydawnictwo Poznanskie, 2004. —
С. 39 — 45.
192. Кленина Е. Ю. Хронология христианских памятников на участке Западной базилики / Е. Ю. Кленина // Культовые памятники в мировой культуре. — Севастополь, 2004. — С. 51 — 64.
193. Коваленко В. Костницы Болдиных гор / В. Коваленко, В. Руденок // Родина. — 2006. — Вып. 6. — С.100 — 104.
194. Коковкин А. Я. Я. И. Смирнов / А. Я. Коковкин // Византиноведение в Эрмитаже. — Л. 1991. — С. 42 — 48.
195. Колесникова Л. Г. Отчет о ракопках грунтового херсонесского некрополя в 1961 — 1962 гг. / Л. Г. Колесникова // НА
НЗХТ. — Д. № 816. — 25 л.
196. Колесникова Л. Г. Отчет о раскопках склепа № 2 на Северном
склоне Девичьей горы (ул. Древняя) в 1967 г. / Л. Г. Колесникова // НА НЗХТ. — 1967. — Д. № 1297. — 15 л.
197. Колесникова Л. Г. Раннехристианская скульптура Херсонеса / Л. Г. Колесникова // Херсонес Таврический. Ремесло и
культура. — К.: Наукова думка, 1974. — С. 57 — 58.
198. Колпакова Г. Искусство Византии. Ранний и средний период
/ Г. Колпакова. — СПб.: Издательство «Азбука — классика»,
2004. — 524 с.
199. Кондаков Н. П. Византийские церкви и памятники Константинополя / Н. П. Кондаков. — М.: Индрик, 2006. — 424 с.
200. Коробков Д. Ю. Вновь об иудейских сюжетах в декоре античных светильников / Д. Ю. Коробков // Проблемы религий
стран Черноморско-Средиземноморского региона. — Севастополь; Краков, 2001. — С. 149 — 158.
201. Коробков Д. Ю. Об особенностях планировки здания позднеантичной синагоги в Херсонесе / Д. Ю. Коробков // Взаимоотношения религиозных конфессий в многонациональном
регионе. — Севастополь, 2001. — С. 25 — 31;
202. Корпусова В. М. Об одной особенности христианского погребального обряда средневекового населения Восточного Крыма
/ В. М. Корпусова // Сугдея, Сурож, Солдая в истории и
культуре Руси — Украины. — К., 2002. — С. 132 — 137.
203. Косцюшко — Валюжинич К. К. Извлечение из раскопок в
Херсонесе Таврическом в 1907 году / К. К. Косцюшко — Ва-

226

204.

205.
206.

207.

208.

209.

210.

211.
212.
213.
214.
215.
216.
217.
218.
219.

люжинич, М. И. Скубетов // ИАК. — 1911. — Вып.42. —
С. 1 — 91.
Косцюшко — Валюжинич К. К. Отчет за 1891 г. Раскопки
в Херсонесе / К. К. Косцюшко — Валюжинич // НА НЗХТ. —
Д. № 2. — 37 л.
Косцюшко — Валюжинич К. К. Отчет за 1892, 1893 г. / К. К. Косцюшко — Валюжинич // НА НЗХТ. — Д. № 3. — 106 л.
Косцюшко — Валюжинич К. К. Отчет о раскопках в Херсонесе 1888, 1889, 1890 гг. / К. К Косцюшко — Валюжинич
// НА НЗХТ. — Д. № 1. — 75 л.
Косцюшко — Валюжинич К. К. Отчет о раскопках 1894,
1895 гг. / К. К. Косцюшко — Валюжинич // НА НЗХТ. — Д.
№ 4. — 39 л.
Косцюшко — Валюжинич К. К. Отчет о раскопках в Херсонесе в 1901 г. / К. К. Косцюшко — Валюжинич // ИАК. —
1902. — Вып. 4 — С. 51 — 119.
Косцюшко — Валюжинич К. К. Раскопки в Херсонесе Таврическом в 1907 году / К. К. Косцюшко — Валюжинич //
ИАК. — 1911. — Вып.42. — С. 19 — 85.
Косцюшко — Валюжинич К. К. Извлечение из отчета о раскопках в Херсонесе в 1902 г. / К. К. Косцюшко — Валюжинич // ИАК. — 1904. — Вып. 9. — С. 1 — 62.
Косцюшко — Валюжинич К. К. Отчет за 1896 г. / К. К. Косцюшко — Валюжинич // НА НЗХТ. — Д. № 5. — 67 л.
Косцюшко — Валюжинич К. К. Отчет за 1897 г. / К. К. Косцюшко — Валюжинич // НА НЗХТ. — Д. № 6. — 59 л.
Косцюшко — Валюжинич К. К. Отчет за 1898 г. / К. К. Косцюшко — Валюжинич // НА НЗХТ. — Д. № 7. — 61 л.
Косцюшко — Валюжинич К. К. Отчет за 1899 г. / К. К. Косцюшко — Валюжинич // НА НЗХТ. — Д. № 8. — 123 л.
Косцюшко — Валюжинич К. К. Отчет за 1900 г. / К. К. Косцюшко — Валюжинич // НА НЗХТ. — Д. № 9. — 75 л.
Косцюшко — Валюжинич К. К. Отчет за 1901 г. / К. К. Косцюшко — Валюжинич // НА НЗХТ. — Д. № 10. — 54 л.
Косцюшко — Валюжинич К. К. Отчет за 1902 г. / К. К. Косцюшко — Валюжинич // НА НЗХТ. — Д. № 11. — 44 л.
Косцюшко — Валюжинич К. К. Отчет за 1903 г. / К. К. Косцюшко — Валюжинич // НА НЗХТ. — Д. № 12. — 92 л.
Косцюшко — Валюжинич К. К. Отчет за 1904 г. / К. К. Косцюшко — Валюжинич // НА НЗХТ. — Д. № 13. — 139 л.

227

220. Косцюшко — Валюжинич К. К. Отчет за 1905 г. / К. К. Косцюшко — Валюжинич // НА НЗХТ. — Д. № 14. — 175 л.
221. Косцюшко — Валюжинич К. К. Отчет за 1906 г. / К. К. Косцюшко — Валюжинич // НА НЗХТ. — Д. № 15. — 148 л.
222. Косцюшко — Валюжинич К. К. Отчет за 1907 г. / К. К. Косцюшко — Валюжинич // НА НЗХТ. — Д. № 16. — 165 л.
223. Косцюшко — Валюжинич К. К. Отчет заведующего раскопками в Херсонесе за 1897 г. / К. К. Косцюшко — Валюжинич
// ОАК за 1897 г. — СПб., 1900. — С. 91 — 132.
224. Косцюшко-Валюжинич К. К. Извлечение из отчета о раскопках в Херсонесе Таврическом в 1906 году / К. К. Косцюшко — Валюжинич // ИАК. — 1909. — Вып.33. — С. 3 — 54.
225. Косцюшко-Валюжинич К. К. Отчет о раскопках в Херсонесе
Таврическом в 1905 году / К. К. Косцюшко — Валюжинич //
ИАК. — 1907. — Вып.25. — С. 11 — 113.
226. Косцюшко-Валюжинич К. К. Отчет о раскопках в Херсонесе
Таврическом в 1904 году / К. К. Косцюшко — Валюжинич //
ИАК. — 1906. — Вып.20. — С. 3 — 79.
227. Кулаковскии Ю. А. Керченская христианская катакомба
491 г. / Ю. А. Кулаковский // МАР. — 1891. — № 6. —
С. 2 — 14.
228. Кулаковский Ю. А. Две керченские катакомбы с фресками.
Приложение. Христианская катакомба, открытая в 1895 г. /
Ю. А. Кулаковский // MAP. — 1896. — № 19. — С. 61 — 67.
229. Кулаковский Ю. А. История Византии: [в 3 т.] / Ю. А. Кулаковский. — СПб.: Алетейя, 1996. — Т. 1.: 395 — 518 гг. — 445 с.
230. Кулаковский Ю. А. Прошлое Тавриды / Ю. А. Кулаковский. — К., 1914. — 224 с.
231. Кутайсов В. А. Четырехапсидный храм в Херсонесе / В. А. Кутайсов // СА. — 1982. — № 1. — С. 155 — 169.
232. Лавров П. Житие Херсонесских святых в греко — славянской письменности / П. Лавров // ПХХ. — 1911. — Вып.
2. — С. 154 — 158.
233. Латышев В. В. Жития святых епископов Херсонесских.
Исследования и тексты / В. В. Латышев // ЗАН. — СПб.,
1906. — Серия VIII по историко-филологическому отделению. — Т. 8. — № 3. — С. 1 — 81.
234. Латышев В. В. Сборник греческих надписей христианских
времен из южной России / В. В. Латышев. — СПб., 1896. —
143 с.

228

235. Латышев В. В. Эпиграфические новости из южной России /
В. В. Латышев // ИАК. — 1904. — Вып. 10. — С. 86 — 90;
1905. — Вып. 14, С. 131 — 133; 1906. — Вып. 18. — с. 96 —
137; 1907. — Вып. 23. — С. 39; 1909. — Вып. 47. — С. 107 —
109, 115 — 116 , 1915. — Вып. 58. — С. 37 — 39; 1918. —
Вып. 65. — С. 9 — 21.
236. Латышев В. В. Страдания святых священномучеников и епископов Херсонесских Василия, Капитона и иных с ними /
В. В. Латышев // ИАК. — 1907. — Вып. 23. — С. 108 — 132.
237. Латышева А. В. О перенесении мощей как элементе литургической жизни византийского Херсона / А. В. Латышева // Вісник
Харківського національного університету ім. В.Н. Каразіна. —
2006. — № 728. — Історія — Вып. 38 — С. 105 — 114.
238. Лебедев А. П. Эпоха гонений на христиан и утверждение христианства в Греко — Римском мире при Константине Великом
/ А. П. Лебедев. — СПб.: Изд-во О. Абышко, 2006. — 352 с.
239. Леквинадзе В. А. Гантиадская базилика / В. А. Леквинадзе
// СА. — 1970. — № 3. — С. 162 — 174.
240. Леквинадзе В. А. Раннесредневековые памятники Вашнари
/ В. А. Леквинадзе // СА. — 1972. — № 3. — С. 309 — 322.
241. Лепер Р. Х. Дневник раскопок крестовидного храма, открытого в 1907 г. и некрополя вокруг него у крестовидного храма 1907–1909 гг. / Р. Х. Лепер // НА НЗХТ. — Д. № 68. —
81 л.
242. Лепер Р. Х. Дневник раскопок у крестовидного храма. 1908 г.
/ Р. Х.. Лепер // НА НЗХТ. — Д. № 65. — 32 л.
243. Лепер Р. Х. Дневники раскопок херсонесского некрополя /
Р. Х. Лепер // Хсб. — 1927. — Вып. 2. — С. 187 — 256.
244. Лепер Р. Х. Из раскопок в Херсонесе в 1906 — 1909 гг. /
Р. Х. Лепер // ИАК. — 1911. — Вып. 42. — С. 92 — 107.
245. Лепер Р. Х. Отчет 1913 — 1914 гг. в Херсонесе. Дневник
раскопок некрополя. / Р. Х. Лепер // НА НЗХТ. — Д.№ 88,
89, 89а. — 101 л.
246. Лепер Р. Х. Дневник раскопок Херсонеса в 1912 г. / Р. Х. Лепер // НА НЗХЗ. — 1912. — Д. № 87. — 50 л.
247. Лепер Р. Х. Раскопки в Херсонесе / Р. Х. Лепер // ОАК за
1908 г. — СПб., 1912. — С. 93 — 108.
248. Лепер Р. Х. Раскопки некрополя за западной оборонительной
стеной / Р. Х. Лепер // НА НЗХТ. — 1914. — Д. № 94. —
14 л.

229

249. Лепер Р. Х. Раскопки некрополя у Карантинной бухты в 1911 г.
/ Р. Х. Лепер // НА НЗХТ. — 1911. — Д. № 79. — 14 л.
250. Лепер Р. Х. Материалы к изучению некрополя в 1911 г. /
Р. Х. Лепер // НА НЗХТ. — 1911 г. — Д. № 119. — 6 л.
251. Лепер Р. Х. Дневник раскопок некрополя в 1913 г. Обследование склепов на скале между дорогой и Карантинной бухтой
/ Р. Х. Лепер // НА НЗХТ. — 1913. — Д. № 194. — 14 л.
252. Лепер Р. Х. Карточный каталог некрополя 1911 г. / Р. Х. Лепер // НА НЗХТ. — 1911. — Д. № 111. — 6 л.
253. Лепер Р. Х. Сводный дневник 1911 г. / Р. Х. Лепер // НА
НЗХТ. — 1911. — Д. № 85. — 43 л.
254. Лисин В. Обзор археологических раскопок Херсонеса в 1937 г.
/ В. Лисин // ВДИ. — 1939. — № 2. — С. 130 — 139.
255. Литаврин Г. Г. Как жили византийцы / Г. Г. Литаврин. —
СПб.: Алетейя, 1997. — 256 с.
256. Лосицкий Ю. Г. Западный загородный храм: архитектурная
реконструкция / Ю. Г. Лосицкий // вв. — 1990. — Т. 51. —
С. 172 — 184.
257. Лосицкий Ю. г. Опыт реконструкции крестообразных храмов
Херсонеса / Ю. Г. Лосицкий // Архитектурно — археологические исследования в Крыму. — К., 1988. — С. 27 — 36.
258. Луковникова Е. Древнехристианская изобразительная символика / Е. Луковникова // Альфа и Омега. –1995. — № 3
(6). — С. 38 — 40.
259. Магда А. В. Западный некрополь Херсонеса. Доследование грабительских шурфов, заложенных в период межсезонья 2001 —
2002 гг. / А. В. Магда // НА НЗХТ. — Д. № 3591. — 55 л.
260. Магда А. В. Итоги охранных раскопок Западного некрополя
Херсонеса Таврического в 1995 г. / А. В. Магда, В. А. Дмитриев // Древности. — 1996. — Харьков, 1997. — С. 159–161.
261. Магда А. В. Отчет о раскопках Западного некрополя в 1995 г. /
А. В. Магда // НА НЗХТ. — Д. № 3267. — 18 л.
262. Магда А. В. Отчет о раскопках Западного некрополя в 1996 г.
/ А. В. Магда // НА НЗХТ. — Д. № 3310. — 15 л.
263. Магда А. В. Отчет о раскопках Западного некрополя в 1997 г.
/ А. В. Магда // НА НЗХТ. — Д. № 3343. — 46 л.
264. Магда А. В. Отчет о раскопках Западного некрополя в 1998 г.
/ А. В. Магда // НА НЗХТ. — Д. № 3408. — 11 л.
265. Магда А. В. Отчет о раскопках Западного некрополя в 2000 г.
Херсонеса / А. В. Магда // НА НЗХТ. — Д. № 3495. — 34 л.

230

266. Магда А. В. Отчет о раскопках Западного некрополя в 2001 г.
Херсонеса / А. В. Магда // НА НЗХТ. — Д. № 3543. —
42 л.
267. Майко В. В. Средневековые некрополи Судакской долины /
В. В. Майко. — К.: Наукова думка, 2007. — 346 с.
268. Маркевич А. И. Островок в Казачьей бухте как предполагаемое
место кончины святого Климента, папы римского / А. И. Маркевич // ИТУАК. — 1909. — Т. 43. — С. 105 — 115.
269. Медекша С. Западная базилика (№13) / С. Медекша // Ранневизантийские сакральные постройки Херсонеса Таврического
/ Под редакцией А. Б. Бернацки, Е. Ю. Клениной, С. Г. Рыжова. — Poznan: Wydawnictwo Poznanskie, 2004. — С. 101 —
111.
270. Мещеряков В. Ф. О времени появления христианства в Херсонесе Таврическом / В. Ф. Мещеряков // Актуальные проблемы изучения истории религии и атеизма. — Л., 1978. —
С. 121 — 144.
271. Мещеряков В. Ф. Проникнення християнства в Херсонес
Таврійський / В. Ф. Мещеряков // Вісник ХДУ. — 1975. —
№ 118. — Історія. — Вип 9. — С. 100 — 108.
272. Миятев К. Декоративната живопись на Софийский некропол
/ К. Митяев. — София, 1925. — 346 с.
273. Могаричев Ю. М. Крымская агиография как отражение изменений в политической и церковной структуре Таврики иконоборческого периода: К постановке проблемы / Ю. М. Могаричев // ПИФК. — 2003. — Вып. 13. — С. 287 — 300.
274. Могаричев Ю. М. Пещерные церкви Таврики / Ю. М. Могаричев. — Симферополь: Таврия, 1997. — 384 с.
275. Могаричев Ю. М. Склеп на земле Н. И. Тура: погребальное сооружение или церковь / Ю. М. Могаричев // БИАС. — Симферополь, 2008. — Вып. 3. — С. 82 — 90.
276. Могаричев Ю. М. Средневековый Крым / Ю. М. Могаричев //
Древний и средневековый Крым. — Симферополь, 2000. — Ч.
1. — 386 с.
277. Назарова Т. А. Антропологические материалы из некрополя
Херсонеса / Т. А. Назарова // Задачи Советской археологии
в свете решений XXVII съезда КПСС.- Тезисы докладов (Суздаль, 1987г.). — М., 1987. — С. 182 — 183.
278. Назарова Т. А. Антропологические материалы из раскопок
Херсонесского некрополя / Т. А. Назарова // АДСВ. Воп-

231

279.

280.

281.

282.

283.

284.

285.
286.

287.
288.

289.
290.

232

росы социального и политического развития.- Свердловск,
1988. — Вып. 24. — С. 141 — 153.
Назарова Т. А. К антропологии населения Херсонеса /
Т. А. Назарова // Актуальные проблемы историко-археологических исследований. Тезисы докладов. — К., Наукова
Думка, — 1987. — С. 113
Назарова Т. А. К вопросу о физическом типе Херсонеса (антропологические материалы из раскопок часовни в северном
районе города) / Т. А. Назарова // Доповіді наукової конференції молодих істориків КДУ «Молоді науковці КДУ —
справи прискорення науково-техничного прогресу». — К.:
КДУ, — 1986. — С. 86 — 87.
Назарова Т. О. Краніологічні матеріали із склепів некрополя
Херсонеса / Т. О. Назарова // Археологія. — 1986. — №54. —
С.70 — 75.
Никитенко М. М. Крымские прототипы погребального обряда в пещерах Киевской лавры / М. М. Никитенко // [Цит.
2008, 10 февраля] Режим доступа: /http://myslenedrevo.com.
ua/books/sss/46nikitenko1.html/.
Николаева Э. Я. О распространении христианства на Боспоре
/ Э. Я. Николаева, Ю. М. Десятчиков // Таманская старина. — СПб., 1998. — Вып.1. — С. 83 — 91.
Оверман Э. К изучению иудейских древностей Херсонеса Таврического / Э. Оверман, Р. Макленнан, М. И. Золотарев //
Археология. — 1997. — № 1. — С. 57 — 62.
Описание Херсонеса (с планом, по рукописям К. Габлиц) //
Отечественные записки. — 1822. — № 22. — С. 5 — 16.
Овчаров Д. Ранновизантийски паметници от България IV–
VII век. / Д. Овчаров, М. Ваклинова. — София, 1978. —
654 с.
Отчет императорского ООИД с 14-го ноября 1883 г. по 14-е
ноября 1884 г. — Одесса, 1885. — 86 с.
Отчет о раскопках экспедиции Уральского государственного
университета в Херсонесе в 1985 году // НА НЗХТ. — Д.
№ 2635. — 78 л.
Папаиоанну Е. Монастырь Св. Екатерины / Е. Папаиоанну. — Издание монастыря Св. Екатерины, 2008. — 48 с.
Петровский о. Мечислав. Место погребения апостола Петра /
о. Мечислав Петровский // [Цит. 2008, 10 февраля] Режим
доступа: /www.orthodoxy.ru/tropinka/pogreben.htm/.

291. Печенкин Н. М. Роспись христианской катакомбы близ Херсонеса, на земле Н.И. Тура / Н. М. Печенкин // ИТУАК. —
Симферополь, 1912. — № 48. — С. 145 — 167.
292. Покровский Н. В. Очерки памятников христианского искусства / Покровский Н. В. — СПб., 1990. — 568 с.
293. Поснов М. Э. История христианской Церкви (до разделения
церквей — 1054) / М. Э. Поснов. — Брюссель, 1964. — 614 с.
294. Православие. Словарь — справочник. — М.: Даръ, 2007. —
960 с.
295. Православный Христианский катехизис православной кафолической восточной церкви. — Свято — Троицкая Сергиева
Лавра, 1995. — 688 с.
296. Преподобный Макарий Египетский Духовные беседы // Перевод с греческого. (Репринт. 1904 г.) — Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1994. — 326 с.
297. Производство археологических раскопок в Херсонесе // ОАК
за 1890 г.. — СПб., 1893. — С. 30 — 130.
298. Производство археологических раскопок в Херсонесе // ОАК
за 1891 г. — СПб., 1893. — С.10 — 119.
299. Производство археологических раскопок. Таврическая губерния. Раскопки в Херсонесе // ОАК за 1913 — 1915 гг.. — Пг.,
1918. — С. 60 — 85.
300. Путеводитель по Святой земле. — Одесса, 1886. — 241 с.
301. Пуцко В. г. Два фрагмента крестов — энколпионов из Крыма
/ В. г. Пуцко // АДСВ: Византия и ее провинции. — Свердловск, 1982. — С.32 — 45.
302. Пуцко В. Мраморный саркофаг Ярослава Мудрого / В. Пуцко //
Byzantino — bulgarica. — Sofia, 1986. — T. 8. — C. 301 — 307.
303. Пятышвва Н. В. Ювелирные изделия Херсонеса. IV в. до н.
э. — IV в. н. э: Коллекция Государственного исторического
музея. / Н. В. Пятышева. — М., 1956 — Тр. Гос. исторического музея. — Вып. 18.
304. Пятышвва Н. В. К вопросу об этническом составе населения
Херсонеса в I-IV веках н. э. / Н. В. Пятышева // Античное
общество. — М., 1967. — С. 183 — 187.
305. Райс Т. Т. Византия. Быт. Религия. Культура / Т. Т. Райс. —
М.: Центрполиграф, 2006. — 256 с.
306. Райт Э. Церковь и Мир. Рим. / Э. Райт // Райт Э. Библейская
археология [Цит. 2009, 10 марта] Режим доступа: /http://www.
lib.eparhia-saratov.ru/books/16r/rait/archaeology1/55.html/

233

307. Раскопки в Таврической губернии. В Херсонесе // ОАК за
1891 г. — СПб, 1893. — № 2 — С. 2 — 20.
308. Репников Н. И. Дневник раскопок Херсонесского некрополя в 1908 г. / Н. И. Репников // Хсб. — 1927. — Вып. 2 —
С. 147 — 186.
309. Репников Н. И. Некоторые могильники области крымских готов
/ Н. И. Репников // ИАК. — 1906. — Вып.19. — С. 54 — 72.
310. Репников Н. И. Партенитская базилика / Н. И. Репников //
ИАК. — 1909. — Вып.32. — С. 46 — 122.
311. Рижов С. г. Охоронні розкопки Херсонеського некрополя в
1981 р / С. Г. Рижов, Т. Г. Бородиньска, О. А. Новокрещенова // Археологія. — 1987. — Вип. 59. — С. 92 — 96.
312. Романчук А. И. «Слои разрушения X в.» в Херсонесе (К
вопросу о последствиях корсунского похода Владимира) /
А. И. Романчук // вв. — 1989. — Т.50. — С. 182 — 188.
313. Романчук А. И. Западный загородный храм Херсонеса /
А. И. Романчук // вв. — 1990. — Т.51. — С. 165 — 171.
314. Романчук А. И. Исследования Херсонеса — Херсона: Раскопки. Гипотезы. Проблемы: [в 2 ч.] / А. И. Романчук. — Ч. 2.
Византийский город. — Екатеринбург: Урал. гос. ун-т; НПМП
«Волот», 2007. — 664 с.
315. Романчук А. И. К. К. Косцюшко — Валюжинич (1847 — 1907)
/ А. И. Романчук // Археологія. — 1991. — № 2. — С. 111 —
121.
316. Романчук А. И. Отчет о раскопках в 1985 г. экспедиции
УрГУ (юго–восточный участок, Западный загородный храм)
/ А. И. Романчук // НА НЗХТ — Д. № 2635. — 150 л.
317. Романчук А. И. Отчет о раскопках Западного загородного храма
1985 г. / А. И. Романчук // НА НЗХТ — Д. №2687. — 74 л.
318. Романчук А. И. Очерки истории и археологии византийского
Херсона / А. И. Романчук. — Екатеринбург: Изд-во Урал. унта, 2000. — 390 с.
319. Ростовцев М. И. Античная декоративная живопись на юге
России / М. И. Ростовцев — Пг., 1914. — 508 с.
320. Ростовцев М. И. Античная декоративная живопись на юге
России. Атлас / М. И. Ростовцев. — СПб., 1913. — 148 табл.
321. Руденко В. Я. Печерний некрополь Iллiнского монастиря /
В. Я. Руденко // Некрополі Чернигiвщени. Тези доповідей
міжнародної наукової конференції. — Чернигiв, 2000. —
С 16 — 17.

234

322. Русяева А. Верховная богиня античной Таврики. / А. Русяева, М. Русяева. — К., 1999. — 286 с.
323. Рыжов С. Г. Отчет о раскопках могилы в Песчаной бухте /
С. г. Рыжев // НА НЗХТ. — Д. № 1780. — 4 л.
324. Рыжов С. Г. Отчет о раскопках склепа Западного некрополя
Херсонеса (ул. Н. Островской) / С. Г. Рыжов, М. И. Золотарев // НА НЗХТ. — Д. № 1781. — 12 л.
325. Рыжов С. Г. Отчет о раскопках могилы в б. Карантинной у
Стройтехникума. 1972 г. / С. Г. Рыжов // НА НЗХТ. — Д.
№ 1658. — 5 л.
326. Рыжов С. Г. Отчет о раскопках Северной базилики в 1981 г.
/ С. Г. Рыжов // НА НЗХТ. — Д. № 2226. — 20 л.
327. Рыжов С. Г. Отчет о раскопках склепа на ул. Островской в
1968 г. / С. Г. Рыжов // НА НЗХТ. — Д.№ 1461. — 16 л.
328. Сазанов А. В. Погребения в христианских храмах Херсонеса ХI — ХIV вв. / А. В. Сазанов // Херсонес Таврический у
истоков мировых религий. Материалы научной конференции. — Севастополь 2001. — С. 38 — 46.
329. Сахаров, Святитель Афанасий. Поминовение усопших по
уставу православной церкви / Афанасий Сахаров. — К.,
2006. — 564 с.
330. Святогорский Устав церковного последования — Свято-Троицкая Сергиевская Лавра. 2002. — 368 с.
331. Сильченков Н. Практическое руководство при совершение
приходских треб / Н. Сильченков. — М., 1888. — 246 с.
332. Синельников В. Туринская плащаница на заре новой эры
/ В. Синельников. — М.: Изд — во Сретенского мужского
монастыря, 2000. — 176 с.
333. Синельников В. Христос и образ первого века / В. Синельников. — М.: Издание Сретенского монастыря, 2003. — 336 с.
334. Скабаланович М. Толковый Типикон / М. Скабалонович. —
М.: Даръ, 2004. — 648 с.
335. Скубетов М. И. Закладные камни с крестами, встречающиеся в херсоно-византийском церковном строительстве, общественных и частных зданиях / М. И. Скубетов // ИТУАК. —
1910. — Т.44. — С. 45 — 49.
336. Скубетов М. Проект реставрации фресок в склепе №2086 /
М. Скубетов // ИАК. — 1907. — Вып.25. — С.162 — 174.
337. Скубетов М. И. Раскопки Херсонесскаго некрополя в 1907 г. /
М. И. Скубетов // ИТУАК. — 1918. — Т.54. — С. 289 — 296.

235

338. Слово на перенесение мощей св. Климента // Кирилло — Мефодиевский сборник. — М., 1865. — С. 319 — 326.
339. Смирнов Д. М. Лабиринт. Морфология преднамеренного погребения / Д. М. Смирнов. — М., 1997. — 279 с.
340. Собрание древних литургий восточных и западных. Анафора
евхаристическая молитва. — М.: Даръ, 2007. — 1024 с.
341. Созник В. В. Новый христианский памятник из некрополя Херсонеса у Карантинной бухты / В. В. Созник, Е. Я. Туровский,
А. В. Иванов // Археологія. — 1997. — №1 — С. 48 — 54.
342. Соколова И. В. Датировка некоторых монет Херсона /
И. В. Соколова // Нумизматика и сфрагистика. — 1968. —
Вып. 3. — С. 86 — 98.
343. Соколова И. В. Монеты и печати византийского Херсонеса /
И. В. Соколова. — Л.: Искусство, 1983. — 176 с.
344. Соломоник Э. И. Греческие надписи из Портовой части Херсонеса / Э. И. Соломоник // АДСВ. — Вып. 7. — (Ученые
записки УрГУ. — 1971. — № 112. — Серия историческая. —
Вып. 22). — С. 122 — 124.
345. Соломоник Э. И. Из истории религиозной жизни в северопонтийских городах позднеантичного времени / Э. И. Соломоник
// ВДИ. — 1973. — № 1. — С. 73 — 74.
346. Соломоник Э.И. Древнейшие еврейские поселения и общины
в Крыму / Э. И. Соломоник // Евреи Крыма. Очерки истории. — Симферополь; Иерусалим, — 1997. — С. 9 — 22.
347. Соломоник Э.И. К вопросу о населении Херсонеса Таврического / Э. И. Соломоник // АДСВ: Социальное развитие
Византии. — Свердловск, 1979. — С. 119 — 125.
348. Соломоник Э.И. Новые эпиграфические памятники Херсонеса. / Э. И. Соломоник — К., 1973. — 284 с.
349. Соломоник Э.И. Несколько новых греческих надписей средневекового Крыма / Э. И. Соломоник // вв. — 1986. — Т.47. —
С. 210 — 218.
350. Сорочан С. Б. Византийский Херсон (вторая половина VI —
первая половина X вв.) Очерки истории и культуры / С. Б. Сорочан. — Ч. 1 — 2. — Харьков: Майдан, 2005. — 1648 с.
351. Сорочан С. Б. Византия IV — IХ веков: Этюды рынка. Структура механизмов обмена / С. Б. Сорочан. — Харьков: Бизнес
Информ, 1998. — 452 с.
352. Сорочан С. Б. Где находился херсонесский храм Св. Петра? /
С. Б. Сорочан // Херсонес Таврический. У истоков мировых

236

353.

354.

355.

356.

357.

358.

359.

360.

361.

362.

религий. Материалы научной конференции. — Севастополь,
2001. — С. 3 — 6.
Сорочан С. Б. Гробничное дело в византийском Херсоне (VI —
X вв.) / С. Б. Сорочан // Боспорские исследования. — Симферополь, 2005. — Вып. 9. — С. 159 — 211.
Сорочан С. Б. Жизнь и гибель Херсонеса / С. Б. Сорочан,
В. М. Зубарь, Л. В. Марченко. — Харьков: Майдан, 2000. —
828 с.
Сорочан С. Б. К вопросу о датировке и интерпретации херсонского загородного монастыря Богоматери Влахернской /
С. Б. Сорочан // Хсб. — 2004. — Вып. 13. — С. 211 — 232.
Сорочан С. Б. К вопросу о датировке и интерпретации херсонского загородного монастыря Богоматери Влахернской /
С. Б. Сорочан // Культовые памятники в мировой культуре:
археологический, исторический и философский аспекты. Тезисы докладов и сообщений. — Севастополь, 2003. — С. 38.
Сорочан С. Б. О базилике апостола Петра и храмовом комплексе Восточной площади византийского Херсона / С. Б. Сорочан // вв. — 2006. — Т. 65 (90). — С. 223 — 230.
Сорочан С. Б. О датировке и интерпретации храмового архитектурного комплекса на месте античного театра Херсонеса /
С. Б. Сорочан // Вісник ХНУ. — 2003. — № 594. — Історія. —
Вип. 35. — С. 58 — 72.
Сорочан С. Б. О локалізації храма Св. Прокопія в візантійському Херсоні / С. Б. Сорочан // Проблеми дослідження
пам’яток археології Східної України. — Луганськ, 2005. —
С.142 — 144.
Сорочан С. Б. О мартирии Cв. мученика Климента Римского вблизи византийского Херсона / С. Б. Сорочан // Проблемы теологии. Материалы Третьей международной научнопрактической конференции, посвященной 80-летию со дня
рождения протопресвитера Иоанна Мейендорфа. 2–3 марта
2006 г. — Вып. 3. — Екатеринбург, 2006. — С.172 — 179.
Сорочан С. Б. О мартириях в составе сакрального архитектурного комплекса Уваровской базилики / С. Б. Сорочан //
Символ в религии и философии. Сб. научных трудов. — Севастополь, 2005. — С. 102 — 105.
Сорочан С. Б. О монастырском комплексе на Девичьей горке
около Херсонеса / С. Б. Сорочан // Небесные патроны и земные служители культа. — Севастополь, 2007. — С. 47 — 48.

237

363. Сорочан С. Б. О Северной базилике и храме Св. Прокопия
в византийском Херсоне / С. Б. Сорочан // Древнее Причерноморье. VI чтения памяти проф. П.О. Карышковского.
Материалы международной конференции. — Одесса, 2005. —
С. 168 — 171.
364. Сорочан С. Б. Об археологических исследованиях и консервационно — реставрационных работах на территории «цитадели» Херсонеса Таврического в 2004 г. / С. Б. Сорочан,
Т. Н. Крупа, В. М. Зубарь, А. В. Сазанов, А. В. Иванов //
Археологічні дослідження в Україні 2003 — 2004 рр. — Запоріжжя, 2005. — С. 283 — 286.
365. Сорочан С. Б. Херсонес — Херсон — Корсунь./ С. Б. Сорочан,
В. М. Зубарь, Л. В. Марченко. — К.: Стилос, 2003. — 240 с.
366. Сорочан С.Б. Мартирий Воскрешения, или еще раз о херсонесском склепе на земле Н.И. Тура / С. Б. Сорочан //
АДСВ. — Екатеринбург, 2006. — Вып. 37. — С. 141 — 154.
367. Сорочан С. Б. О храме Созонта, «доме Леонтия» и мартирии
Св. Василия в раннесредневековом Херсоне / С. Б. Сорочан
// АДСВ. — 2003. — Вып. 34. — С. 146 — 173
368. Стоянов Р. В. Некоторые аспекты хронологии и районирования херсонесского некрополя классического и эллинистического периодов / Р. В. Стоянов // Хсб. — 2003. — Вып.
12. — С. 240 — 246.
369. Стоянов Р. В. Некрополь Херсонеса классического и эллинистического периодов: история изучения, проблематика / Р. В.
Стоянов // Stratum plus. — 2000. — № 3. — С. 132 — 135.
370. Странствование Василия Григориевича — Барского по святым
местам Востока с 1723 по 1747 год. Ч.3. — СПб., 1887 —
168 с.
371. Стржелецкий С. К. Краткий отчет о раскопках у Карантина.
1939 г. / С. К. Стржелецкий // НА НЗХТ. — Д. № 464. — 10
л.
372. Стржелецкий С. К. Отчет о раскопках некрополя в Херсонесе
в 1945 г. / С. К. Стржелецкий // НА НЗХТ. — Д. № 1300. —
68 л.
373. Стржелецкий С. К. К вопросу интерпретации и датировки
некоторых памятников Херсонеса из раскопок 1935-1936 гг.
/ С. К. Стржелецкий // Историко-археологический сборник
Научно-исследовательского института краеведческой и музейной работы. — М, 1947. — Т. 2. — С. 145 — 160.

238

374. Струков Д. Жития Святых Таврических (Крымских) Чудотворцев / Д. Струков. — М., 1878. — 246 с.
375. Ступко М. В. До питання до просторову організацію та топографію некрополя Херсонеса Таврійського / М. В. Ступко,
Є. Я. Туровский, А. А. Філіппенко // IV Міжнародна наукова
конференція «Причорномор’я, Крим, Русь в історії та культурі». — Судак, 2008. — С. 11.
376. Сумароков П. И. Досуг крымского судьи или Второе путешествие в Тавриду: В 2ч. / П. И. Сумароков. — СПб., 1803 —
1805. — 548 с.
377. Сумароков П. И. Путешествие по всему Крыму и в Бесарабию
в 1799 г. / П. И. Сумароков — М., 1800. — 254 с.
378. Суров Е. г. К истории северозападного района Херсонеса
Таврического / Е. г. Суров // АДСВ. — Свердловск, 1965. —
Вып.3. — С. 128 — 134.
379. Суров Е. г. Некрополь северо — западного района Херсонеса
Таврического (Рукопись) / Е. г. Суров // НА НЗХТ. — Д.
№ 2048. — 31 л.
380. Суров Е. г. Отчет о раскопках некрополя в с-з части Херсонеса: основные данные в погребениях некрополя в с-з
части Херсонеса / Е. Г. Суров // НА НЗХТ. — Д. № 790. —
102 л.
381. Суров Е. г. Северо западный район Херсонеса 1960 г. /
Е. г. Суров // НА НЗХТ. — Д. № 2046. — 51 л.
382. Суров Е. г. Херсонес Таврический / Е. г. Суров. — Свердловск: Тип. лаборатория УрГУ, 1961. — 156 с.
383. Суров С. г. Отчет о раскопках северо — заподной части Херсонесского городища в 1963 г. / Е. г. Суров // Отчет о раскопках объединенной Херсонесской археологической экспедиции Херсонесского историко — археологического музея и
Уральского гос. Университета в 1963 г. / НА НЗХТ. — Д.
№ 1138. — 182 л.
384. Таврическая губерния. Раскопки в Херсонесе // ОАК за
1901 г. — СПб., 1902. — С. 22 — 50.
385. Таврическая губерния. Раскопки в Херсонесе // ОАК за
1905 г. — СПб., 1908. — С. 14 — 51.
386. Таврическая губерния. Раскопки в Херсонесе // ОАК за
1908 г. — СПб., 1912. — С.46 — 118.
387. Таврическая губерния. Раскопки в Херсонесе // ОАК, за
1906 г — СПб, 1907. — С. 68 — 124.

239

388. Тахтай А. К. Отчет о раскопках Херсонесского некрополя с
описанием монет Беловой — Кудь. 1937 г. / А. К. Тахтай //
НА НЗХТ. — Д. № 472. — 19 л.
389. Тахтай А. К. Раскопки Херсонесского некрополя в 1937 году
/ А. К. Тахтай // Хсб. — 1948. — Вып.4. — С. 19 — 43.
390. Тахтай А. К. Летопись археологических работ и находок в
Херсонесе 1942 — 1944 гг. (рукопись) / А. К. Тахтай // НА
НЗХТ. — Д. № 583. — 30 л.
391. Тесленко И. Б. Погребение священника в одном из средневековых храмов горы Аю-Даг / И. Б. Тесленко, А. В. Лысенко
// Материалы международной церковно-исторической конференции «Духовное наследие Крыма» памяти преподобного
Иоанна, епископа Готфского, (7–10 июля 2005 г., пос. Партенит). — Симферополь: Изд-во Симферопольской и Крымской
епархии, 2006. — С. 132 — 144.
392. Тесленко И. Б. Средневековый христианский храм на южной
окраине с. Малый Маяк и его археологическое окружение
/ И. Б. Тесленко, А. В. Лысенко // О древностях Южного
берега Крыма и гор Таврических. Сб. науч. Трудов. — К.:
Стилос, 2004. — С. 260 — 296.
393. Толстиков В. П. Исследования на акрополе Пантикапея /
В. П. Толстиков, Д. В. Журавлев // Археологические открытия 2000 г. — М., 2001. — С.280 — 281.
394. Толстиков В.П. Древнейший символ христианства на Боспоре
/ В. П. Толстиков, Д. В. Журавлев // Православные древности Таврики. — К., 2002. — С. 51 — 56.
395. Толстой И. Кондаков Н. Русские древности в памятниках
искусства / И. Толстой, Н. Кондаков. — СПб., 1891. — Вып.
4. — 246 с.
396. Тункина И. В. К истории археологических исследований
Херсонеса в первой трети XIX в. / И. В. Тункина // Проблемы исследования античного и средневекового Херсонеса,
1888 — 1988. — Севастополь, 1988. — С. 119 — 121.
397. Тункина И. В. Русская наука о классических древностях юга
России (XVIII — середина XIX в.) / И. В. Тункина. — СПб.:
Наука, 2002. — 675 с.
398. Туровский Е. Я. Отчет об археологичесских исследованиях
участка некрополя Херсонеса у загородного храма в 2006 г.
/ Е. Я. Туровский, А. А. Филиппенко // НА НЗХТ. — Д.
№ 3856. — 36 л.

240

399. Тяжелов А. Законы греческих императоров в отношении к церкви после Юстиниана / А. Тяжелов. — М., 1876. — 278 с.
400. Уваров А. С. Извлечение из всеподданнейшего отчета об археологических раскопках в 1853 г. / А. С. Уваров. — СПб.,
1855. — 178 с.
401. Уваров А. С. Несколько слов об археологических разысканиях близ Симферополя и Севастополя / А. С. Уваров // Пропилеи. — М., 1854. — Кн.4. — С. 525 — 537.
402. Уваров А. С. Христианская символика / А. С. Уваров. — М.,
1908. — 212 с.
403. Успенский еп. Порфирий. История Афона (в 2-х томах) / еп.
Порфирий Успенский. — М.: Даръ, 2007. — Т.1. — 1088 с.
404. Успенский Ф. И. История Византийской империи V1 — IХ вв.
/ Ф. И. Успенский. — М.: Мысль, 1996. — 827 с.
405. Ушаков С. В. Некрополь Херсонеса Таврического: некоторые итоги и перспективы исследования / С. В. Ушаков //
Культовые памятники в мировой культуре: археологический,
исторический и философский аспекты. Сборник научных трудов. — Севастополь, 2004. — С. 97 — 100.
406. Ушаков С. В. Исследование некрополя Херсонеса у Карантинной бухты / С. В. Ушаков // АИК 1993 г. — Симферополь,
1994. — С. 247 — 249.
407. Ушаков С. В. Об аланах — христианах в Юго-Западном Крыму / С. В. Ушаков, А. А. Филиппенко // Взаимоотношения
религиозных конфессий в многонациональном регионе. — Севастополь, 2001. — С. 20 — 24.
408. Ушаков С. В. Отчет об охранных исследованиях в Карантинной балке в 1991 — 1993 гг. / С. В. Ушаков // НА НЗХТ. —
Д. № 3124. — 25 л.
409. Ушаков С. В. Отчет об охранных исследованиях некрополя
Херсонеса у Карантинной бухты в 1993 г. / С. В. Ушаков //
НА НЗХТ. — Д. № 3176. — 20 л.
410. Фарбей О. М. Поховальний комплекс ранньосередньовічного часу і деякі питання з історії Херсонеса Таврійського в
IV — VI ст. / О. М. Фарбей // Археологія. — 1998. — №3. —
С. 122 — 129.
411. Федоров Н. З. Дневник раскопок Херсонесского некрополя в
1913 г. / Н. З. Федоров // НА НЗХТ. — Д. № 88. — 12 л.
412. Федоров Н. З. Дневник раскопок Херсонесского некрополя в
1914 г. / Н. З. Федоров // НА НЗХТ. — Д. № 97. — 41 л.

241

413. Феодосий. О местоположении святой Земли (De situ Terrae
Sanctae) / Феодосий: [предисл. И. Помяловского] // Православный палестинский сборник. — 1891. — Вып. 28. — С. 5 — 18.
414. Фомин М. В. О «крытых кладбищах» византийского Херсона
/ М. В. Фомин // Кондаковские чтения — II. Проблемы культурно — исторических эпох. — Белгород: БслГУ, — 2008. —
С. 270 — 278.
415. Фомин М. В. О внутригородских кладбищах византийского
Херсона / М. В. Фомин // Вісник ХНУ.– 2008. — № 816. —
Історія. — Вип. 40. — С. 95 — 104.
416. Фомин М. В. О катакомбе — мартирии херсонесского храма
Богородицы Влахернской / М. В. Фомин // Культ святых
мест в древних и современных религиях. Тезисы докладов
и сообщений (VII Международная Крымская конференция
по религиоведению). — Севастополь, 2005. — С. 55.
417. Фомин М. В. О крестообразных мемориях византийского
Херсона / М. В. Фомин // VII Боспорские чтения. — Керчь,
2006. — С. 317 — 320.
418. Фомин М. В. О мартирии при Западной базилике Херсонеса
/ М. В. Фомин // Боспорские исследования. — Симферополь,
2006. — Вып. 10. — С. 132 — 152.
419. Фомин М. В. О периодизации христианизации Херсонеса —
Херсона / М. В. Фомин // Иресиона. Античный мир и его
наследие. Материалы III международного научного семинара. — Белгород, 2006. — С. 83 — 89.
420. Фомин М. В. О погребениях при крестообразном мартирии Западной базилики Херсонеса / М. В. Фомин // Вісник ХНУ. —
2006. — № 728. — Історія. — Вип. 38. — С. 144 — 153.
421. Фомин М. В. О почитании святых в Херсонесе — Херсоне
по материалам некрополя / М. В. Фомин // Мир Византии:
материалы международного научного семинара. — Белгород:
БелГУ, 2007. — С. 161 — 165.
422. Фомин М. В. О происхождение Афонского погребального обряда / М. В. Фомин // Проблемы истории и археологии Украины. Материалы VI Международной научной конференции,
посвященной 150 — летию со дня рождения академика В.П.
Бузэскула. — Харьков, 2008. — С. 90.
423. Фомин М. В. О раннехристианской погребально традиции.
Попытки реконструкции / М. В. Фомин // Проблемы теологии. Материалы третьей международной богословской науч-

242

424.

425.

426.

427.

428.

429.

430.

431.

но — практической конференции, посвященной 80 — летию
со дня рождения протоприсвитора Иоанна Мейендорфа. —
Вып. 3. — Екатеринбург, 2006. — С, 155 — 159.
Фомин М. В. О раннехристианском некрополе и монастыре Богородицы Влахернской в окрестностях Херсонеса /
М. В. Фомин // Проблемы истории археологии Украины.
Материалы V международной конференции, посвященной
350 — летию г. Харькова и 200 — летию Харьковского национального университета им. В. Н. Каразина (4–6 ноября
2004 г.). — Харьков, 2004. — С. 74 — 75.
Фомин М. В. О топографии христианского некрополя в Херсонесе / М. В. Фомин // Небесные патроны и земные служители культа. IX Международная Крымская конференция по
религиоведению. (Севастополь 15 — 19 мая 2007 г.). Тезисы
докладов и сообщений. — Севастополь, 2007. — С. 52 — 53.
Фомин М. В. Раннехристианское погребение в византийском
Херсоне / М. В. Фомин // Проблеми дослідження пам’яток археології східної України. — Луганськ, 2005. — С. 41 — 42.
Франко І. Я. Сьвятий Климент у Корсуні; Причиники до
історії староруської легенди / І. Я. Франко //Записки наукового товариства імені Шевченка. — Львів. — 1902. — Т.
46., Кн. 2. — ч. 1 — 3. — С. 1 — 44; 1903. — Т. 56. — Кн.
4. — ч. 4 — 7. — С. 45 — 144; 1903. — Т. 56. — Кн. 6. — ч.
8 — 9. — С. 145 — 180; 1904. — Т. 59. — кн. 3. — ч. 10 —
С. 181 — 208; 1904. — Т. 60. — Кн. 5. — ч. 10. — С. 209 —
256.
Фролов Э. Д. Русская наука об античности (историографические очерки) / Э. Д. Фролов.– СПб.: Гуманитарная Академия, — 2006. — 608 с.
Хапаев В. В. Разрушения Херсона на рубеже Х — ХI веков:
к изучению причин / В. В. Хапаев // БИАС. — 2008. — Вып.
3. — С. 143 — 160.
Херсонес Таврический в середине I в. до н. э. — VI в. н. э.
Очерки истории и культуры / А. О. Владимирова, Д. В. Журавлев, В. М. Зубарь и др. — Харьков: Майдан, 2004. — 732 с.
Херсонские святители. Святого священномученика Ефрема,
епископа Херсонского, сказание о совершенном над отроком чуде священномученика и апостола Климента. Греческий текст рукописи XII в. с рус. пер. Зикфоса // ЗООИД. —
1875. — Т. 9. — С. 134 — 161.

243

432. Херсонский святитель. Мучение Св. Климента. Греческий
текст с русским переводом и вариантами // ЗООИД. —
1877. — Т. 10. — С. 141 — 174.
433. Христианский Египет. — М.: Лепта — Пресс, 2005. —
380 с.
434. Хрушкова Л. Г. Крестовидные церкви Херсонеса Таврического / Л. Г. Хрушкова // Причерноморье, Крым, Русь в истории и культуре. Материалы II Судакской международной
конференции. — Ч. II. — К. — Судак: Академпериодика,
2004. — С. 231–236.
435. Хрушкова Л. Г. О начале христианского Херсонеса Таврического: крестообразная церковь на главном кладбище /
Л. Г. Хрушкова // Сугдейский сборник. — 2005. — Вып.2. —
С. 393 — 420.
436. Хрушкова Л. Г. Раннехристианские памятники Восточного
Причерноморья IV — VII вв. / Л. Г. Хрушкова. — М.: Наука,
2002. — 500 с.
437. Хрушкова Л. Г. Христианские памятники Крыма (состояние
изучения) / Л. Г. Хрушкова // вв. — 2004. — Т. 63 (88). —
С. 168 — 174.
438. Цукерман К. Епископы и гарнизон Херсона в IV веке /
К. Цукерман // МАИЭТ. –1994. — Вып. 4. — С. 545 — 561.
439. Чекалова А. А. Быт и нравы византийского общества /
А. А. Чекалова // Культура Византии IV — первой половине
VII вв. — М.: Наука, 1984. — С. 632 — 667.
440. Шевченко Т. М. Особливості релігійного світогляду населення
античного Херсонеса: Автореферат дисертації кандидата історичних наук / Т. М. Шевченко / спеціальність — 07.00.04 —
археологія; Інститут археології НАНУ. — К., 2008. — 17 с.
441. Шелов Д. Б. Танаис и Нижний Дон в первые века н.э. /
Д. Б Шелов — М., 1972. — С. 234 — 235.
442. Шестаков С. П. Очерки по истории Херсонеса в VI — X вв.
по Р. Хр. / С. П. Шестаков // ПХХ. — М., 1908. — Вып.
3. — 142 с.
443. Шиманский Г.И. Литургика: таинства и обряды / Г. И. Шиманский. — М., 2004. — 364 с.
444. Шихан С. Стамбул: Путеводитель / С. Шихан. — М.: Фаир,
2007. — 160 с.; ил.
445. Шкорпил В. В. Боспорские надписи, найденные в 1908 г. /
В. Шкорпил // ИАК. — 1909. — Вып. 33. — С.30 — 34.

244

446. Шкорпил В. В. Отчет о раскопках в г. Керчи в 1904 г. /
В. В. Шкорпил // ИАК. — 1907. — Вып. 25. — С. 35 — 57.
447. Щеглов А. Н. Некрополь у Песочной бухты близ Херсонеса /
А. Н. Щеглов // КСИА. — 1975. — Вып. 143. — С. 109-116.
448. Юрочкин В. Ю. Древнейшее изображение Креста Господня / В. Ю. Юрочкин // Православные древности Таврики.
Сборник материалов по церковной археологии. — К.: Стилас,
2002. — С. 21 — 50.
449. Яйленко В. П. О «Корпусе Византийских надписей в СССР»
/ В. П. Яйленко // вв. — 1987 — Вып. 48. — С. 160 –168.
450. Якобсон А. Л. Закономерности в развитии раннесредневековой архитектуры / А. Л. Якобсон. — Л.: Наука, 1983. —
169 с.
451. Якобсон А. Л. К изучению фресок из южного нефа базилики 1935 г. в Херсонесе / А. Л. Якобсон // СА. — 1978. — Т.
2. — С. 96 — 104.
452. Якобсон А. Л. Византия и история раннесредневековой Таврики / А. Л. Якобсон // СА. — 1954. — № 21. — С. 148 — 163.
453. Якобсон А. Л. Крым в средние века / А. Л. Якобсон. — М.:
Наука, 1973. — 172 с.
454. Якобсон А. Л. О дате большого храма в Пицунде (Абхазия) /
А. Л. Якобсон // КСИИМК. — 1972. — Вып. 132. — С. 38 —
45.
455. Якобсон А. Л. Раннесредневековый Херсонес. Очерки истории
материальной культуры / А. Л. Якобсон // МИА. — 1959. —
№ 63. — 364 с.
456. Якобсон А. Л. Средневековый Крым: Очерки истории и
материальной культуры / А. Л. Якобсон. — М.; Л.: Наука,
1964. — 183 с.
457. Янышев Н. М. План некрополя Херсонеса Таврического / Н.
М. Янышев // НА НЗХТ. — Д. № 520. — 3 л.
458. Яшаева Т. Ю. Городские монастыри византийского Херсона:
к постановке проблемы / Т. Ю. Яшаева // МАИЭТ. — 2007. —
Вып. 13. — С. 197 — 215.
459. Яшаева Т. Ю. Отчет о раскопках подземного храма на восточном склоне Девичьей горы в 2006 г. / Т. Ю. Яшаева, Р. П. Смирнов, Е. А. Денисова // НА НЗХТ. — Д.№ 3902.– 32 л.
460. Яшаева Т. Ю. Отчет о раскопках христианского комплекса
на плато Девичьей горы в 2006 г. / Т. Ю. Яшаева, Е. А. Денисова // НА НЗХТ. — Д.№ 3906.– 71 л.

245

461. Яшаева Т. Ю. Средневековый Херсонес как центр малого паломничества / Т. Ю. Яшаева // Православные древности Таврики: Сборник материалов по церковной археологии. — К.:
Стилос, 2002. — С. 155 — 158.
462. Abrahamse D. Rituals of Death in the Middle Byzantine Period
/ D. Abrahamse // The Greek Ortodox Theological Review. —
1984. — Vol. 29. — P. 125- 134.
463. Agnellique et Angreas Liber Pontificalis... Ecclesiae Ravennatis
// Monumenta Germaniae Historica. Scriptores rerum
langobardicarum et italicarum / Ed. O. Holder — Egger. —
Hannoverae, 1878. — P. 265 — 391.
464. Alexander M. A. Mosaic Ateliers at Tabarka / M. A. Alexander
// DOP. — 1987. — Vol. 41. — Р. 10.
465. Alexandrescu — Vianu M. Les stиles funйraires de la Mйsie
Infйrieure / M. Alexandrescu — Vianu // Dacia. — 1977. —
NS. — T. 21. — P. 139 — 166.
466. Apolloni — Ghetti B. M. Esplorazioni sotto la confessione di
San Pietro in Vaticano eseguiti negli anni 1940 — 1949 / B. M.
Apolloni — Ghett, F. Ferrua, E. Josi, E. Kirschbaum. — Citta
del Vaticano, 1951. — Vol. 1 — 2.
467. Baldassarre I. La necropolis dell’Isola Sacra (Porto) / I.
Baldassarre // Hesberg H. v., Zanker P. (Hrsg.). Romische
Graberstraben. Selbstdarstellung — Status — Standard.
Kolloquium in Mьnchen, 1985. — Mьnchen: Bayerischen
Akademie der Wissenschaften, 1987. — S. 125-138.
468. Berns C. Untersuchungen zu den Grabbauten der fьhen
Kaiserzeit in Kleinasien / C. Berns. (Asia Minor Studien. — Bd.
51) — Bonn: Dr. Rudolph Habelt GmbH, 2003. — 281 S., 32
Taf.
469. Beyer H. Syrische Kirchenbau / H. Beyer. — Berlin, 1925. —
138 s.
470. Biddle M. The Tomb of Christ: Sources, Methods and New
Approach / M. Biddle // Churches Built in Ancient Times.
Resent Studies in Early Church Archeology. — London, 1994 —
P. 73 — 148.
471. Bilaniuk Р. В. Die Religiose Lage an der Skythischen
Schwarzmeerruste und ihr Einfluss auf Wesreuropa in der
Spatantike und im friihen Mittelalter / Р. В. Bilaniuk //
Die Schwarzmeerkuste in der Spatantike und im fruhen Mittelalter. — Wien, 1992. — S. 123 — 135

246

472. Bortoli A. Kherson and its Region / A. Bortoli, M. Kazanski //
The Economic History of Byzantium From the Seventh Through
the Fifteeth Century / Ed. A.E. Laiou (Dumbarton Oaks Studies.
39). — Washington, D.C., 2002. — Vol.2. — P. 640 — 658.
473. Boschung D. Die republikanischen und frьhkaiserzeitlichen
Nekropolen vor den Toren Ostias / Boschung D. // Hesberg H. v.,
Zanker P. (Hrsg.). Romische Graberstraben. Selbstdarstellung —
Status — Standard. Kolloquium in Mьnchen, 1985. — Mьnchen:
Bayerischen Akademie der Wissenschaften, 1987. — S. 111 —
124.
474. Bouras Ch. City and Village: Urban and Architecture /
Ch. Bouras // JOB. — 1981. — T. 31/2. — P. 616 — 627.
475. Calza G. La necropolis del Porto di Roma nelhisola Sacra /
G. Calza. — Roma: La libreria dello stato, 1940. — 389 p.
476. Chronicon Paschale ad exemptur vaticanum / [rec.
L. Dindorfius] — Bonnae: E.Weber, 1832. — 628 p.
477. Corpus juris civilis — Berlaini : Weidmannos, 1904. — Vol. 3 :
Wovellac [Rec. R. Schecll]. — 813 p.
478. Dagron G. «Ainsi rein n’echappera a la reglamentation».
Etait, Eglise, corporations, conferies: a propos des inumations
a Constantinople (IVe — Xe siecle) / G. Dagron // Hommes
et richesses dans l’empire byzantin. — Paris, 1991. — T. 2:
VIIIe — XVe siecle / Ed. V. Kravari, J.Lefort, C.Morrisson. —
P. 156 — 163.
479. Dennis G.T. Death in Byzantium / G.T. Dennis // DOP. —
2001. — № 55. — P. 3 — 18.
480. Deonna W. L’ornamentation des lampes romaines / W. Deonna
// Revue archaeologie. — 1927. — T. 26. — Р. 261 — 280.
481. Dierkens A. Death and Burial in Gaul and Germania, 4th-8th
Century / A. Dierkens, P. Perm // The Transformation of the
Roman World AD 400-900 / Ed. by L. Webster, M. Brown. —
Berkeley; Los Angeles: University of California Press, 1997. —
Р. 79 — 110.
482. Duval N. «L’inhumation privilegiee» en Tunisie et en
Tripolitanie / N. Duval // L’inhumation privilegiee du IVe au
VIIIe siecle en Occident. Actes du Colloque tenu a Creteil les
16 — 18 mars 1984 / Ed. N. Duval, J.-Ch. Picard. — Paris,
1986. — P. 24 — 38.
483. Epistola Anastasii Bibliothecarii ad Gaudericam episcopum //
Лавров П. Жития Херсонесских святых в греко-славянской

247

484.

485.

486.

487.

488.
489.

490.

491.

492.

493.

494.

248

письменности / П. Лавров // ПХХ. — 1911. — Вып. 2. —
С. 140 — 142.
Ferrua A. The Unknown Catacomb: Unique Discovery of Early
Christian Art / A. Ferrua. — Scotland: Geddes & Grosset,
1991. — 180 p.
Fevrier P. A. Une approche de la conversion des elites au IV e
siecle: le dйcor et la mort / P. A. Fevrier // La Mediterranee
de Paul — Albert Feverier. — Vol. 1. — Rome, Aixe — en —
Provence, 1996. — 233 p.
Figueras P. Jewish Ossuaries and Secondary Burial: Their
Significance for Early Christianity / P. Figueras // Immanuel. —
Vol. 19. — 1985. — P. 41 — 57.
Fischer M. L. Marble Studies: Roman Palestine and the
Marble Trade / M. L. Fischer. — Konstanz: Universitatsverlag
Konstanz, 1998. — 323 s.
Foss C. Archeology and the «Twenty Cities» of Byzantine Asia
/ C. Foss // AJA. — 1977. — Vol. 81. — P. 469 — 486.
Gabelmann H. Rцmische Grabbauten der Nordprovinzen im 2.
um 3. Jh. n. Chr. / H. Gabelmann // Hesberg H. v., Zanker
P. (Hrsg.). Rцmische Graberstraben. Selbstdarstellung —
Status — Standard. Kolloquium in Mьnchen, 1985. — Mьnchen:
Verlag der Bayerischen Akademie der Wissenschaften, 1987. —
S. 291 — 308.
Grabar A. Martyrium. Recherthes sur le culte des reliques
et I‘art Chretien antique: Vol. I — II / A. Grabar. — Paris:
College de France, 1946. — Vol. I. — 579 p.
Heinzelmann H. Die Nekropolen von Ostia. Untersuchungen
zu den GraberstraBen vor der Porta Romana und an der Via
Laurentina / H. Heinzelmann. — Mьnchen: Dr. Friedrich Pfeil,
2000. — 368 S.
Heisenberg A. Grabeskirche und Apostelkirche, zwei Basiliken
Konstantins / A. Heisenberg. — Leipzig: Teubner., 1908. — Bd.
2. — 280 p.
Hesberg H V. Planung und Ausgestaltung der Nekropolen Roms
im 2. Jh. n. Chr. / H. V. Hesberg, P. Zanker // Rьmische
Graberstrafien. Selbstdarstellung — Status — Standard.
Kolloquium in Mьnchen, 1985. — Mьnchen: Verlag der Bayerischen
Akademie der Wissenschaften, 1987. — S. 43 — 60.
Hesberg H. V. Rоmische Grabbauten / H. V. Hesberg. —
Darmstadt: Wiss. Buchgesellschaft, 1992. — 286 S.

495. Himmelmann N. Sarkophage in Antakya / N. Himmelmann. —
Mainz: Akademie der Wissenschaften und der Literatur,
1970. — 24 S., 24 Taf.
496. Hopkins C. The Discovery of Dura — Europos / C. Hopkins. —
New-Haven — London, 1979. — 368 p.
497. Isik F. Zum Produktionsbeginn von halbfabrikanten
kleinasiatischer Girlandersarkophage / F. Isik // AA. —
1992. — S. 121—145.
498. Jasterzebowska E. Der Sarcophag des Jaroslav in Kiev /
E. Jasterzebowska // Akten des Symposiums «Fruhchristliche
Sarkophage», Marburg, 30.6 — 4.7 1999. — Mainz, 2002. —
S. 129 — 135.
499. Jasterzebowska E. Il culto di S. Clemente a Chersoneso alla
luce della ricerca archeologica / E. Jasterzebowska // Stud; su
Climento Romano. — Roma, 2003. — P. 125 — 141.
500. Jastrzebowska E. Chersonйse dans l‘Antiquitй tardive: йtat de
recherches et bibliographie / E.Jastrzebowska // AntTard. —
2001. — №9. — P. 399 — 418.
501. Kalinowski Z. Baptistery in the Episcopal Basilica at Novae
/ Z. Kalinowski // Novae. Studies and Materials. — Poznan,
1995. — Р. 25 — 32.
502. Kaplan M. Les propriиtиs de la couronne et de l’Eglise
dans l’Empire byzantain (Ve — VIe siйcle) / M. Kaplan //
Byzantina — Sorbonensia — Paris, 1976. — № 2. — P. 57 —
58.
503. Kazdan A. Akolouthos / A. Kazdan // The Oxford Dictonary of
Byzantium. — New York; Oxford, 1991. — Vol. 1. — P. 47.
504. Khrushkova L. Chersonesus in the Crimea: the Early Christian
Cemetery Churches and the Urban Development / L. Khrushkova
// XV International Congress of Christian Archeology. Pre —
Actas. — Toledo, 2008. — P. 1012.
505. Koch G. Sarkophage der romischer Kaiserzeit / G. Koch. —
Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 1993. —
259 s.
506. Kockel V. Die Grabbauten vor dem Herkulaner Tor in Pompeji
/ V. Kockel. — Mainz: Philipp von Zabern, 1983. — 212 S., 70
Taf.
507. Kose V. Nekropole und Grabdenkmaler von Sagalassos in
Pisidien in hellenistischer und rьmischer Zeit / V. Kose. —
Turnhout: Brepols, 2005. — 351 s.

249

508. Koukoules Ph. Byzantion bios kai politismos / Ph. Koukoules. —
Athenai, 1951. — T.4. — 499 s.
509. Krautheimer R. Three Christian Capital: Topography and
Politics / R. Krautheimer. — Berkeley; Los Angeles; London,
1983. — 286 p.
510. La Vie et ouevres de notre pere parmi les saints Philarete le
Misericordieux / [Ed. M.-H Fourmy, M. Leroy] // Byzantion. —
1934. — T.9. — P. 151 — 155.
511. Lassus J. Sanctuairts chritiens de Syrie / J. Lassus. — Paris,
1962. — 594 p.
512. Laurent J. Delphes chrйstines / J. Laurent // BCH. — 1899. —
Т.23. — Р. 243 — 244.
513. Leontios von Neapolis Leben des heiligen Iohannes des
Barmherzigen Erzbichofs von Alexandrion / [Hrsg. von
H. Gelzer]. — Leipzig, 1893. // 7 s.
514. Les Novelles de Leon VI le Sage / [Text et trad. publies par P.
Noailles et A. Dain]. — Paris : Les Belles Letters. — 1944. —
LXIII, — 384 p.
515. Machatschek A. Die Nekropolen und Grabmaler im Gebiet
von Elaiussa Sebaste und Korykos im Raumen Kilikien /
A. Machatschek. — Wien: Verlag der Цsterreichischen Akademie
der Wissenschaften, 1967. — 127 S., 56 Taf.
516. Mango C. Constantine’s Mausoleum and the Translation of
Relics / C. Mango // BZ. — 1990. — Bd. 83. — p. 51 — 62.
517. Marchenko L.V. A New Early Christian Cript in the Outskirts
of Chersoneses Tauric / L.V. Marchenko, E. J. Turovskij //
International Conference: The Cult of Martyrs and Relics and
its Architecture in East and West (3d — 7th c. AD). — Varna,
2003. — Р. 19 — 20.
518. Mc Lees mother Nectaria. Evlogeite! A pilgrim’s Guide to
Greece / N. Mc Lees. — St. Nicholas Press, An Imprint of Cross
Beaers Publishing, 2002. — 1134 p.
519. Oikomides N. Quelkues boutiques de Constantinopole au
Xe siecle: prix, loyers, imposition (Cod. Patmiacus 171) /
N. Oikomides // DOP. — 1972. — № 26. — Р. 345 — 356.
520. Ortalli J. La via dei sepolcri di Sarsina. Aspetti funyionali, formali
e sociali / J. Ortalli // Hesberg H. V., Zanker P. (Hrsg.) —
Rцmische Graberstraben. Selbstdarstellung — Status — Standard.
Kolloquium in Mьnchen, 1985. — Mьnchen: Verlag der Bayerischen
Akademie der Wissenschaften, 1987. — S. 155 — 182.

250

521. Ozgan R. Die kaiserzeitlichen Sarkophage aus Konya und
Umgebung / R. Ozgan. — Bonn: Dr. Rudolf von Habelt GmbH,
2003. — 93 S., 66 Taf.
522. Pallas P. S. Bemerkungen auf einer Reise in die sudlichen
Statthalterschaften des Russischen Reichs in den Jahren 1793
und 1794. / P. S. Pallas. — Leipzig, 1801. — Bd. 2. — S. 4 —
93.
523. Parnicki-Pudelko S. The Episcopal Basilica in Novae /
S. Parnicki-Pudelko // Archeological Research 1976-1990. —
Poznan, 1995. — Р.18 — 62.
524. Pьlz А. Die frьhchristlichen Kirchen des taurischen Chersonesos
/ А. Pьlz // Mitteilungen zur christlichen Archaologie. — Wien,
1998. — S. 67 — 72.
525. Rostovtzeff M. I. Dura — Europos and its Art /
M. I. Rostovtzeff. — Oxford, 1938 — 580 p.
526. Rozpedouski J. Kosciol z krypta w Chersonesie / J. Rozpedouski
// Восток — Запад: межконфессиональный диалог. Тезисы
докл. и сообщ. — Севастополь, 2002. — с. 32.
527. Sauer J. Christusmonogramm / J. Sauer // LThK. — 1958. —
II — Sp. 1177.
528. Snyder G.F. «Ante Pacem»: Archeological Evidence of Church Life
Before Constantine / G.F. Snyder. — Mercer, 1985. — 236 p.
529. Sodini J–P. Aliki II: la basilique double (Etudes Thasiennes,
X) / J–P. Sodini, K. Kolokotsas. — Paris, 1984. — 368 p.
530. Sorochan S. Light for Life and Death in Early Byzantine
Empire / S. Sorochan // Fire, Light and Light Equipment
in the Graeco-Roman World. British Archaeological Reports
International Series 1019. — Oxford, 2002. — P. 111 — 119.
531. Spyridakis G.K. Ta kata ten teleuten ethima ton Byzantion ek
ton agiologikon pegon / G.K. Spyridakis // Epeteris etaireias
byzantion spoudon. — 1950. — T. 20. — S. 75 — 171.
532. Starac A. Depictions in Relief on Roman Funerary Monuments
at the Archaeological Museum of Istria at Pula / A. Starac. —
Pula: Archeoloski Muzej Istre, 2006. — 231 p.
533. Strocka V. M. Datierungskriterien kleinasiatischer
Girlandensarkophage / V. M. Strocka // AA. — 1996. — T.1. —
678 s.
534. Stupperich R. Ausgrabungen in Assos / R. Stupperich // Asia
Minor Studien. — Bd. 21. — Bonn: Dr. Rudolf HabeltGmbH,
1996. — S. 1 — 32.

251

535. Stupperich R. Fьfter Vorbericht ьber die Grabung in der
Westtor — Nekropole von Assos Sommer 1993 / R. Stupperich
// Asia Minor Studien. — Bd. 57. — Bonn: Dr. Rudolf Habelt
GmbH, 2006. — S. 1 — 26.
536. Styger P. Die Romanischen Katakomben / P. Styger. — Berlin,
1933. — 297 s.
537. The Study of Ancient Territories Chersonesos & Metaponto.
2001 Annual Report. — Institute of Classical Archeology The
University of Texas at Austin, 2001. — 268 p.
538. Theodori Studitae orations et epistulae // PG. — 1864. — T.
99. — Col. 327 — 1824.
539. Toynbee M.C., The Schrine of St. Peter and the Vatican
Excavations / M. C. Toynbee, J. Ward — Perkins. — London,
1956. — 276 p.
540. Vado E. Die Grдberfider von Intercisa: Die Spдtromische
Sьdostfeedhof. / E. Vado, J. Bona. — Budapest: Kiado, 1976. —
2435 s.
541. Valeva J. Les tombeaux ornйs de croix et chrismes peints
/ J. Valeva // XIII International Congress of Christian
Archeology. Actes III. — Citta del Vatikano — Split, 1998. —
Р. 761 — 786.
542. Vincent H. Bethlim / H. Vincent, F. Abel. — Paris, 1914. —
286 p.
543. Waelkens M. Dokimeion. Die Werkstatt der reprasentativen
kleinasiatischen Sarkophage, Chronologie und Typologie ihrer
Produktion / M. Waelkens. — Berlin : Gebr. Mann, 1982. —
140 S., 31 Taf.
544. Ward-Perkins J.В. Memoria, Martyr’s Tomb and Martyr’s Charch
/ J. Ward — Perkins // Art, Archaeology аnd Architecture of
Early Christianity. — New York; London, 1993. — Р. 20 —
37.
545. Холл Д. Словарь сюжетов и символов в искусстве / Д. Холл
/ Пер. С англ. А. Майка пара. — М.: Крон-Пресс, 1996. —
489 с.
546. Герцен А. Г. Дорос — Феодоро (Мангуп): от ранневизантийской крепости к феодальному городу / А. Г. Герцен //
АДСВ. — Екатеринбург, 2003. — Вып. 34. — С. 92 — 101.
547. Зубарь В. М. Летопись археологических исследований Херсонеса — Херсона и его округи (1914 — 2005 гг.) / В. М. Зубарь. — Симферополь, 2009. — 494 с.

252

548. Путешествия по Крыму академика Палласа в 1793 и 1794
годах // ЗООИД. — 1881. — Т. 12. — С. 62 — 208.
549. Маркевич А. И. Академик П.С.Паллас. Его жизнь, пребывание в Крыму и ученые труды / А. И. Маркевич // ИТУАК. — 1912. — Т.47 . — С. 167 — 242.
550. Маркевич А. И. К биографии академика П. И. Кеппена /
А. И. Маркевич // ИТУАК. — 1914. — Т.51. — С. 223–240.
551. Маркевич А. И. Памяти П. И. Кеппена / А. И. Маркевич //
ИТУАК. — 1893. — Т. 18 . — С. 119–125.
552. Косцюшко — Валюжинич К. К. Отчет заведующего раскопками в Херсонесе за 1895 Раскопки в Херсонесе / К. К. Косцюшко — Валюжинич // ОАК за 1889 г — СПб., 1892. —
С. 13 — 15.
553. Косцюшко — Валюжинич К. К. Отчет заведующего раскопками в Херсонесе за 1897 г. / К. К. Косцюшко — Валюжинич
// ОАК за 1897 г. — СПб., 1900. — С. 103 — 104.
554. Косцюшко — Валюжинич К. К. Извлечение из отчета о раскопках в Херсонесе Таврическом в 1899 г. / К. К. Косцюшко — Валюжинич // ИАК. — 1901. — Вып 1. — С. 1 — 55.
555. Косцюшко — Валюжинич К. К. Извлечение из отчета о раскопках в Херсонесе Таврическом в 1902 г. / К. К. Косцюшко — Валюжинич // ИАК. — 1904. — Вып. 9. — С. 1 — 62.
556. Косцюшко — Валюжинич К. К. Отчет о раскопках в Херсонесе Таврическом в 1903 г. / К. К. Косцюшко — Валюжинич
// ИАК — 1905. — Вып. 26. — C. 37 — 110.
557. Косцюшко — Валюжинич К. К. Дополнение к отчету о раскопках в Херсонесе в 1902 г. / К. К. Косцюшко — Валюжинич // ИАК. — 1905. — Вып. 16. — С. 111 — 113.
558. Косцюшко — Валюжинич К. К. Некрополь у «крестовидного» храма в Херсонесе / К. К. Косцюшко — Валюжинич //
ИТУАК. — 1912. — Т. 47 . — С. 124 — 134.
559. Косцюшко — Валюжинич К. К. Склеп в Херсонесе / К. К. Косцюшко –Валюжинич // ИТУАК. — 1912. — Т. 48. — С. 231 —
233.
560. Моисеев Л.А. Херсонес Таврический и раскопки 1917 г. в
Евпатории / Л. А. Моисеев // ИТУАК. — 1918. — Т. 54. —
С. 241 — 259.
561. Хрушкова Л. Г. Мартирии и епископы Херсонеса Таврического IV — V вв. / Л. Г. Хрушкова // Небесные патроны и
земные служители культа. — Севастополь, 2007. — С. 54.

253

562. Туровский Е. Я. Отчет о раскопках участка некрополя Херсонеса вблизи Загородного храма (2007 г.) / Е. Я. Туровский,
А. А. Филиппенко // НА НЗХТ. — Д. № 3911. — 34 л.
563. Carter J. C. The Gravestones of Chersonesos. Research and
Conservation. / J. C. Carter. — Istanbul, 2006. — 92 p.
564. Паршина Е. А. Эски — Керменская базилика / Е. А. Паршина // Архитектурно — археологические исследования в
Крыму. — К.: Наукова думка, 1988. — С. 36 — 59.
565. Бармина Н. И. Мангупская базилика / Н. И. Бармина //
АДСВ. — 1973. — Вып. 10. — С. 304 — 307.
566. Зубар В. М. Склеп з християнським розписом некрополя
Херсонеса: проблеми датування / В. М. Зубар // Археологія. — 2009. — № 2. — С. 18 — 21.
567. Вальков Д. В. Раннехристианские эпитафии. О возможностях диструкции / Д. В. Вальков // Вопросы эпиграфики. —
2009. — Вып. 3. — С. 202 — 225.
568. Виноградов А. Ю. Загородный крестообразный храм в Херсонесе и его надписи / А. Ю. Виноградов // Вопросы эпиграфики. — 2009. — Вып. 3. — С. 226 — 249.
569. Гуськов А. А. Атлас пещерных городов Крыма. Путешествие
к строителям и обитателям пещер. / А. А. Гуськов. — Харьков: Курсор, — 2008. — 198 с.

254

Приложение А. Типология погребальных
сооружений Херсонеса — Херсона.
Склепы (около 15 %)

Могилы (около 85 %)

Ингума- СмешанИнгума- СмешанКремация
ция
ный
ция
ный
1. С нишами (около 13 %)
2. Без ниш (около 1 %)
3. С нишами для урн (около
0,5 %)
4. При стенные (0,05 %)
5. Под стенные (менее 0,1
%)

Кремация

1. Подбойные (около 2,5 %)
2. Грунтовые (около 82 %)
а) в земле (около 12 %)
б) в скале (около 33 %)
в) обложенные черепицей
(около 8 %)
г) обложенные камнем (около
15 %)
д) урны с прахом (около 14
%)
3. Ступенчатые (около 0,3 %)
4. Саркофаги (около 0,2 %)

Погребения по обряду ингумации — 82 %
Детские погребения — 15 %
Черепа с искусственными деформациями — 5 %
Погребальный инвентарь:
Безинвентарные погребения — 45 %
Бальзамарии — 12 %
Светильники — 12 %
Монеты — 25 %
Посуда — 30 %
К средневековым погребениям может быть отнесено 30 %
Датировку установить нет возможности в 45 % погребений
Процентное исчисление взято от числа открытых погребальных сооружений Херсонеса — Херсона (около 3 500
погребальных сооружений).
255

Приложение А (продолжение)

Рис. 1. Склеп 10 / 2007. С нишами
(по Е. Я. Туровскому, [562])

256

Приложение А (продолжение)

Рис. 2. Склеп № 1480 с нишами для урн.
(по К. К. Косцюшко — Валюжиничу [218]).

257

Приложение А (продолжение)

0

2

Рис. 3. Склепы без ниш (по В. М. Зубарю [140])

Рис. 4. Склеп смешанный (ингумация и кремация)
(по К. К. Косцюшко — Валюжиничу [204])
258

Приложение А (продолжение)

Рис. 5. Пристенные склепы № 1013 и 1014.
(По К. Э. Гриневичу [76])
1. Пристенные склепы № 1013 и 1014;
2. Склеп № 1013. Внутренний вид, фасировки кладок стен, разрез.
3. Склеп № 1014. Внутренний вид, фасировки кладок стен, разрез.
259

Приложение А (продолжение)

1

2

Рис. 6. План подстенного склепа № 1012.
1. По К. К. Косцюшко — Валюжиничу [216]
2. Изометрия (по А. В. Буйских [48])

260

Приложение А (продолжение)

1.

2.

Рис. 7. Могилы грунтовые
(по В. М. Зубарю [240])

3.

1. Могила из керамических плит.
2. Могила из каменных плит.
3. Могила вырубленная в скале.

261

Приложение А (продолжение)

Разрез А-Б

А

Б

Рис. 8. Могила подбойная
(по В. М. Зубарю [140])

Рис. 9. Могила ступенчатая
(по К. К. Косцюшко — Валюжиничу [215])

Рис. 10. Рака для мощей и саркофаг
(по К. К. Косцюшко — Валюжиничу [207])
262

па
За
дн
ый

1

1995
- 2008

1910
1911
1975

1913
1914

1960
- 1963

к
не
ро
ль
по

1981 1963
-1988

1894
1895

2

1975
2006- 1907
2008

3

1975

19
00
1913
1960
1896
1914 1956
-1962
1897
19081905
18
Южный
некрополь
18 92
1972
1902
91
1907
18
1973
18 93
1910
94
1902
1913
2006
-2008
1910
190
1906 901
3
1
1914
190
2
4
190
19981905
-1999
Некрополь
в Карантинной балке
1902

1899
1905 1904

Приложение Б

Рис. 1. Загородные кладбища Херсонеса — Херсона
(схема выполнена автором).
1. Церковь св. Созонта. 2. Церковь 1902 г.
3. Комплекс Богородицы Влахернской.

263

264

2

4

6

8

7

Приложение Б (продолжение)
Рис. 2. Внутригородские кладбища византийского Херсона (схема выполнена автором).
1. Комплекс Западной базилики; 2. Базилика на Холме; 3. Базилика 1932 г.; 4. Базилика
1935 г.; 5. Северная базилика; 6. Комплекс Уваровской базилики; 7. Комплекс Восточной
базилики; 8. Базилика Крузе.

1

3

5

Приложение В. Каталог средневековых надгробий
и эпитафий Херсонеса — Херсона.
№ / Номер фото/ шифр поливой описи/ место хранения
Материал Сохранность Описание
1 / 0016 / 101/36504
НВФ959 Фонд НЗХТ
Известняк
Пиленная прямоугольная плита с полукруглым навершием. Первоначально изображение в виде 4-х лепестковой розетки
или креста вписанного в круг. Затем плита
использовалась вторично и на стороне Б
были вырезаны кресты с прямыми лучами.
В полукруглом навершии эпитафия: «Петру
моряку. Памятник Христофору»
По лучам креста формула: «Свет. Жизнь».
0.325 х 0.23 х 0.07 м.
Найдено в 1996 г. в близи Загородного
храма Богородицы Влахернской, случайная
находка, IV — VI вв. («Памятник Петра
моряка. Памятник Христофора и Сисиния…
Свет. Жизнь» [568, с. 243])

2 / 0030 / 4143
Фонд НЗХТ № 10
Местный известняк/ Отбито
нижнее перекрестье, часть букв
стерта. Надгробный крест с
надписью:«Господи, упокой души
здесь лежащие, аминь. Дамиана
и Маргариты и детей их. Свет
жизнь» 0.60 х 0.81 х 0.19 м.
Херсонесский некрополь, найден
перед склепом № 1951 южного
кладбища. V — VI вв. [455, с. 258 — 259]
265

3 / 0040 / 4097
Фонд НЗХТ № 8
Мрамор / Фрагмент верхней левой половины
Обломок христианского надгробья выполнен
в форме полукруга в верхней части был изображен крест, по сторонам креста вырезана
формула IC(XC) NI(KA), а около нижней части
креста слева хорошо сохранилась часть надписи вырезанной довольно мелкими буквами.
0.26 х 0.15 м.
Найдено в 1903 г. VIII в. (?)
4 / 0012 / 3496 негатив 11122/19
Фонд НЗХТ № 10
Мрамор проконесский, крупнозернистый /
Незначительные сколы по всем сторонам
Мраморный блок с изображением на одной
стороне креста с раздвоенными перекрестиями
над крестом расположена монограмма ниже
следует обычная формула при изображение
креста (Ника, ХС) буквы в верхней части
креста возможно сокращение слова «монахос».
0.20 х 0.38 х 0.10 м. Поздневизанийский период.
5 / / 80/36504
Фонд НЗХТ № 10
известняк желтого цвета / фрагмент Фрагмент
плиты с выпуклой формой в виде арки, внутри арки на поверхности сохранились
следы окраски. Небрежно вырезана полукругом надпись с крестиком впереди.
«Христос помоги Николаю Никандру
Никону. 13-го … в 6711 году». 0.32 х
0.48 х 0.16 м. . 247].
Найден в 1906 г. около склепа № 2131.
Надпись относиться к 1203 г. [235; 350,
с. 1050; 568, c

266

6 / 0029 / 85/36504
Фонд НЗХТ № 10
Сарматский известняк / Сколы по всем сторонам
Христианское надгробие трапециевидной формы, грубого исполнения, украшенное крестом,
вписанным в круг. Крест выполнен тонкими
врезками глубокими линиями. В верхней части
круга плитка. Надпись под разеткой — полукругом, выполнена небрежно. В перекрестьях
и на поле креста едва заметные буквы. 0.31
х 0,395 х 0,16 м. Датируется XII — XIV вв.
[238]; («Иоанн вырыл, почил Иона» X — XII
[568, с. 245])
7 / эстампаж № 311 / 4144
Фонд НЗХТ № 10
Известняк / В верху обломан, сильно выветрен,
надпись пострадала Надгробный памятник в
виде креста, с выступом. Надпись: «Памятник
св. муч. Анастасии». 0,66 (верху) 0,25 (внизу) х
0,30 м. Найден против склепа № 2281 в 1907 г.
Датируется V –VI вв. [235; 350, с. 1080; 455, с.
238].
8 / 0034 / 30578
Фонд НЗХТ № 8 Известняк / Фрагментирован
Склеен из фрагментов.Надгробие в виде круга
на подставке. Центр круга занимает крест, по
краям с правой и левой стороны надпись: Левая
сторона:
«О молитве и спасение и отпущение грехов
Юлиана, игумена (монастыря) св.
Стефана. Во время Фоки мать моя
(меня) породила и ради этого в
отпущение». Правая сторона: «грехов его строитель его … отец наш
Геннадий священник в день августа
месяца». 0.25 х 0.21 х 0.04 м. Датируется предположительно ХI в.
267

9 / 0041 / 20/ 36134 548
Фонд НЗХТ № 8
Мрамор, лицевая сторона отшлифована /
Сохранен правый верхний угол, все буквы
читаются
Осколок надгробной плиты, обведенной рамкой с геометрическим орнаментом и крестом.
Обнаружен Г. Д. Беловым на Северном берегу Херсонеса. 0.15 х 0.12 х 0.03 м. Дата: VI
— VII вв. (?)
10 / 0042 / Инв № 257 4288
Фонд НЗХТ № 10
Известняк / Сохранилась целиком, есть несколько сколов
Надгробная плита с процветшим крестом и
греческим текстом в 2 строки, 0.32 х 027 х
0.07 м. Не ранее IX — X вв. (?)
11 / 0059 / Негатив 331
Фонд НЗХТ № 11
Ракушник / Выветрен, надпись читается
плохо
Надгробный памятник. В верхней части
— рельефная розетка или крест своеобразной формы; по сторонам и внизу круга была
надпись (остатки под кругами справа от него).
Низ камня утолщен в виде пьедестала, в нем
вырублено углубление. Открыт в 1914 г. 0.51х
0.33 х 0.15 м. Дата: IV — V вв. (?).
12 / 0069 / 89/36504
В.Ф. 522 Фонд НЗХТ № 10
песчанник
Фрагмент надгробной плиты (?) крест и буквы А и W. 0.30 х 0.28 х 0.17 м. VI — VII
вв. (?).

268

13 / 73/36504 / 309/07
Фонд НЗХТ № 11 Известняк / обломан со
всех сторон
Верхняя часть надгробия: «Памятник Лазаря». Обнаружен в 1907 г. перед входом в
склеп 2368. 0,20 х 0,23 х 0,09 м. VI в. (?)
[350, с. 1083].

14 / 0092 / 61/36508
Экспозиция средневекового отдела музея
НЗХТ
Известняк
«А Стефанос» (возможно Святой Стефан). Обнаружен в 1958 г. в районе «Храма с ковчегом». 0,235 х 0,13 х 0,18 м. VII — VIII вв.
[350, с. 1080].

15 / 4142 / 156/1898
Фонд НЗХТ № 10 Известняк / Фрагментированно
Надгробная стела с надписью: «Об упокоение
рабы Божьей Евфросинии», 0,495 х 0,16 х
0,10 м. VI — VII вв. (?) [235; 350, с. 1081].

16
Экспозиция средневекового отдела музея
НЗХТ Песчаник
Надгробие из песчаника в виде креста с
надписью: «о памяти и упокоение Стефана и
Стефана и Христофора и пресвитеров, аминь».
0,42 х 0,245 х 0,137 м. Найдено в 1990 г.
возле склепа у загородного храма Богородицы Влахернской. VI — VII вв. (?) [235; 350,
с. 1053].

269

17
Экспозиция средневекового отдела музея
НЗХТ
Известняк
В углублении под крестом надпись: «Господи,
помоги рабу Твоему, Георгию Мамси». Найдено в склепе № 1662 Южного кладбища. 0,63
х 0,38 х 0, 15 м. IХ — Х вв. (?) [235; 350, с.
1084].
18
Известняк
Раннесредневековые надгробия открытые на
Западном некрополе. Раскопки В. М. Зубаря.
IV — V (?).[166, с. 97].
19
Известняк
Раннесредневековые надгробия открытые на
Западном некрополе. Раскопки В. М. Зубаря.
IV — V (?).[166, с. 97].
20
Известняк
Верхняя часть от известнякового надгробия.
Найдена на агоре в 1904 г. IХ — Х вв. (?)
[235; 350, с. 1053].
21
Известняк
Раннесредневековое известняковое надгробие с
изображением креста в виде четырех лепестковой розетки. Херсонес. IV — V вв. (?). [166,
с. 74].

270

22
Известняк
Известняковое надгробие на котором вырезан крест и надпись: «Господи, помоги рабу
Твоему Михаилу». 0,28 х 0,33 х 0,12 м. Было
найдено в 1896 г. на территории монастыря Св. Владимира. IХ — Х вв. (?) [235; 350,
с. 1082].
23
Известняк
Фрагмент известнякового надгробия с текстом
поминающим раба Божьего Феодора. 0,125 х
0,08 х 0,09 м. найден при раскопках Южного некрополя. VI — VII вв. (?) [235; 350, с.
1082].
24 Известняк
Надгробие найдено в кладке усыпальницы храма 1902 г. открытого на Девичьей горе. В надписи поминается «раб
Божий Кануполий, почивший 29 июля
6423 г (915 г.)». 0,22 х 0,44 х 0,21 м.
Х в. [235; 350, с. 1053].
25
Песчанник
Надгробный памятник. Внутри круга высечен
рельефный крест. Найден в 1896, в насыпи
Южного кладбища. 0,68 х 0,36 м. IХ — Х вв.
(?) [235; 350, с. 1085].
26 / 81 /36504
НВФ 520 Фонд НЗХТ № 10
Известняк
Надгробие (?). На лицевой
стороне рельефное изображение креста с расширяющимися
концами. Остатки надписи в
левом верхнем углу и под левой
271

27
Фонды НЗХТ инв.№ 34964, 35074 Известняк
Плита, обломана со всех сторон, сохранившаяся надпись: «…
памятник Гордиана …». VI — VII вв. [224, с. 46; 568, с. 241].
in situ
Стена склепа, графити
Надпись на стене склепа № 1431, под загородным крестообразным храмом Богородицы Влахернской.
«Зузия, Медилабада (?), Камирака (?)
Ка…ия, …осия, …осм…ния, Тания.»
IV — V вв. [387, с. 82 — 83, рис. 88,
89; 568, с. 228]
in situ Стена склепа, дипинти
Надпись на стене склепа 2/2006,
по штукатурке, красной краской, в
круглом медальоне. «Аристон, будь
незабвенен, и душа твоя с праведными», IV — V [398, л . 24; 568, с. 229
— 230]
in situ Стена склепа, граффити
Надпись процарапана по штукатурке : 1:Димитрий, Сатурнилла, Гераклид, Надежда, Па…кина, П…акон, Кириака.
2:Ахилид, сын Николая.
3:Телехний гераклиот ради памяти написал.
4:Хрис…
Вторая половина IV [398, л . 21; 568, с. 229 — 230]

272

Приложение Г. Расписные склепы.

Гирлянды
Свечи
Растительные орнаменты
Шиповники
Виноград
Лавр
Изображения людей
Монограммы Христа
Птицы
Павлины
Голуби
Геометрические фигуры
Венки
Чаша

+ +
+ +

Болгарские склепы IV — V вв.

Склеп «Аристона» 2/2002 г.

2 Склеп 1998 — 1999 гг.

1 Склеп 1998 — 1999 гг.

Склеп на земле Н. И. Тура

Склеп 1912 г.

Склеп 1909 г.

Склеп № 2245, 1907 г.

Склеп № 2270, 1907 г.

Склеп №2114, 1853 г.

Склеп № 2086, 1905 г.

Склеп № 1494, 1903 г.

Элементы

Склеп №511, 1894 г.

Таблица 1. Элементы росписи склепов

+ + + + + + + +
+

+ + + + + + + + + + + + +
+
+ +
+ +
+
+
+
+ + + +
+
+ +

+
+
+ + +
+
+
+
+
+
+
+
+ + + + +
+
+ + + +
+
+
+
+ +

+ + + + + + + + + + +
+ +

+ +

+

+
+

+

273

Система

274
Икрустационная
+ + + + +

Цветочная
+ + + + + + + + + + + + +
+

Болгарские склепы IV — V вв.

Склеп «Аристона» 2/2002 г.

2 Склеп 1998 — 1999 гг.

1 Склеп 1998 — 1999 гг.

Склеп на земле Н. И. Тура

Склеп 1912 г.

Склеп 1909 г.

Склеп № 2245, 1907 г.

Склеп № 2270, 1907 г.

Склеп № 2114, 1853 г.

Склеп № 2086, 1905 г.

Склеп № 1494, 1903 г.

Склеп № 511, 1894 г.

Таблица 2. Система росписи склепов

+

Приложение Д. Кладбищенские храмы Херсонеса — Херсона.

Рис. 1. Церковь — мартирий св. Василея
(по К. К. Косцюшко — Валюжиничу [216])

Рис. 2. Западный загородный храм
(по А. И. Романчук [317])
275

Приложение Д. Кладбищенские храмы Херсонеса — Херсона.

Продольный разрез по Б — Б Продольный разрез по А — А

Поперечный разрез по В — В Поперечный разрез по Г — Г
Рис. 3. Склеп — мартирий «на земле Н. И. Тура»
(по М. И. Ростовцеву [319])
276

Приложение Д. Кладбищенские храмы Херсонеса — Херсона.

Рис. 4. Храм 1902 г. на Девичьей горе
(по К. К. Косцюшко — Валюжиничу [217])

Рис. 5. Загородный монастырский комплекс Богородицы
Влахернской (по К. К. Косцюшко — Валюжиничу [217])
277

Приложение Е

Рис.1. Крестообразный кимитирий при Западной базилике.
1. Состояние памятника на июль 2005 г.
2. Схема выполненная по обмерам 1901 г.
3. Схема приведенная Лисицким.
4. Предполагаемся схема размещения крестообразного кимитрия
5. Графическая реконструкция выполненная по обмерам 2005 г.
278

Приложение Е (продолжение)

1

Рис. 2. Западная базилика.
1. Скорректированный план комплекса Западной базилики.

279

Приложение Е (продолжение)

2
3

Рис. 2. Западная базилика (продолжение).
2. Керамика, собранная южной ветви крестообразного храма
3. Керамика, собранная в северной ветви крестообразного храма

280

Приложение Е (продолжение)

План склепа под крестообразным храмом
на отметке 1,860 м. (чертеж М. Е. Адоньевой)

281

Приложение Е (продолжение)

Рис. 3. План склепа — кимитирия при Западной базилике
282

Приложение Е (продолжение)

Рис. 3. Склеп — кимитирий при Западной базилике.
283

Приложение Е (продолжение)

Рис. 4. Фасировка стен склепа — кимитирия
при Западной базилике
284

Приложение Е (продолжение)

Рис. 5. Уваровская базилика № 23
(по К. К. Косцюшко — Валюжиничу [219])

Рис. 6. Восточная базилика № 36 (по А. Л. Якобсон [455])
285

Приложение Е (продолжение)

Рис. 7. Северная базилика № 22 (по А. Л. Якобсону [455])

Рис. 8. Базилика 1935 г.
286

(По И. А. Завадской [114])

Приложение Е (продолжение)

Рис. 9. Базилика 1932 г. (По А. Л. Якобсону [455])

Рис. 10. Базилика «Крузе» № 7 (по Д. В. Айнлову [6])
287

Приложение Е (продолжение)

Рис. 11. Комплекс монастыря св. Екатерины на Синае
(по Е. Папаионну [289])

288

Приложение Е (продолжение)

Рис. 12. Комплекс Мангупской базилики
(по Н. И. Барминой [565])

Рис. 13. Комплекс Эски — Керменской базилики
(по Е. А. Паршиной [564])
289

Наукове видання

Фомін Михайло Володимирович

Похоронна традиція й обряд у візантійському
Херсоні (IV — X вв.)
(Російською мовою)

За авторською редакцією

Підп. до друку 18.01.2011.
Формат 60×84 /16. Друк ризографічний. Гарнітура шкільна.
Умов. друк. арк. 12,18. Умов. вид. арк. 11,2. Тираж 300 прим.
Зам. № 937.

Видавництво «Колегіум».
61093, м. Харків, вул. Іллінська, 57/121.
Тел./факс: (057) 7035374
Свідоцтво про держреєстрацію:
серія ДК № 1722 від 23.03.2004.

Надруковано в друкарні
СПД ФО Тарасенко В. П.
Свідоцтво №24800170000043751 від 21.01.2002 р.
61124, м. Харків, вул. Зернова, 6/267.
Тел./факс: (0572) 528211