ШОЛОХОВ В ПРАВДЕ
||9ММ||МЯМЦИИИВМ,
Александр Народов
ШОЛОХОВ ВПРЛВДЕ
Издание второе, исправленное и дополненное
МОСКВА ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПРАВДА» 1985
ББК 83.3 Р 7
Н 15
Под общей редакцией Ю. Б. Лукина
„ 4502010000—1072
Н --------------- 1072—85
У КОСТРА
Вечерняя заря угасала, когда мы приблизились к прибрежному перелеску и остановились у развилки дорог. Их было три. Проводник вышел из машины, наклонился и в сумерках стал рассматривать следы шин.
— Сюда! — показал он, и мы двинулись дальше.
Последние сотни метров машина петляла между деревьями, освещая фарами извилистый проселок. Проводник приподнялся на сиденье, высунул в открытое окно дверцы голову, следил за дорогой. Вскоре, повертев головой вправо, влево, объявил:
— Приехали. Угадываете Хопер? — спросил он сидящих и, не дождавшись ответа, сказал шоферу: — Глуши мотор, гаси фары.
Мы выбрались из машины. Под ногами хрустели старые сучья, шелестела опавшая листва. После света фар ночь показалась черной. Даже блиставшие в вышине звезды не смягчали глухой темноты. Лишь огонек, светившийся в полутора десятках метров, прорезывал на спокойной глади воды полоску, какую обычно называют золотой или серебряной дорожкой.
— Кто пожаловал? — дружелюбно спросил вставший у костра человек. Он направился в нашу сторону. Огромная тень, в десятки раз превышающая его, двигалась впереди: на какую-то долю секунды они — человек и тень — слились воедино, и, словно гигант, шагнули к нам, в темноту.
— Свои, Михаил Александрович! — отозвался проводник.— Гостей привез к вам,— и, чуть помедлив, добавил: — на уху...
— Добре,— сказал Шолохов.— Уха будет всене-пременнейше. Утром, конечно. А сейчас — прошу к шалашу.
На костре кипел чайник. Неподалеку была раскинута походная палатка. Из нее вышла хозяйка.
— Марья Петровна,— шутливо обратился к ней Шолохов,— зачисляй на котловое довольствие добрых молодцев.
— Котел большой, хватит на всех,— в тон ответила она.
Было около двенадцати ночи, и мы попросили не беспокоиться: поужинали, мол, в станице.
— Тогда чайку,— настаивал Михаил Александрович.— Только по-солдатски.
От проводника мы уже знали, что у Шолохова на рыбалке заведен строгий порядок: живет он по-спартански, к этому приучил жену и всю семью. Естественно, и жестяные кружки, в которые хозяин разлил чай, мы восприняли как должное.
Знали мы (из того же источника), что Михаил Александрович любит рыбалить на Хопре: река эта не судоходная, и рыба не пахнет бензином и соляркой.
За чаем Шолохов разговорился. Он спрашивал, какое впечатление произвела вешенская районная партийная конференция, закончившаяся накануне. На конференции я присутствовал как корреспондент «Правды». Шел первый год моей работы на Дону, и все здесь для меня было ново. В первый день, когда мы встретились у станичного клуба, где и проходила конференция, Михаил Александрович, знакомясь, сказал:
— Хорошо сделал, что приехал, увидишь наши дороги...
Я помолчал, потом признался, что кое-что уже видел.
О дорогах писатель заговорил не напрасно: это сейчас, в восьмидесятые годы, вольготно, езди сколько хочешь — от Ростова до Вешенской по асфальту на машине четыре часа пути. А тогда, в октябре 1955-го, на «газике-вездеходе» за сутки еле добрались. Выехали в полдень. Погода была хорошая. Но,
как это бывает осенью, внезапно пошел дождь, сначала небольшой, потом усилился. Ехать стало трудно. Грейдерный тракт размяк. «Газик» то и дело сползал в придорожную канаву. Шоферу приходилось делать замысловатые маневры: взад, вперед... Колеса визжали. Водитель сетовал на то, что шины «лысые» и сцепления с дорогой почти нет. Наконец каким-то чудом ему удавалось вывести машину на середину тракта, и мы продолжали путь. К трем часам утра добрались до Миллерова. На местной автостанции попросился в машину человек с двумя чемоданами. Позднее мы узнали, что это инженер баз-ковской МТС: ездил в город за запасными частями к тракторам. Таковы тогда были пути-дороги и средства передвижения.
Недаром же после партийной конференции ребята и девчата из кружка художественной самодеятельности показали делегатам специальную композицию: «Эх, дороги!»—построенную на фактах из местной жизни.
Шолохов и теперь, сидя у костра и вспомнив про дороги, с юмором рассказал о нескольких курьезных происшествиях на ухабах. Потом вдруг посерьезнел.
— Немало крови казакам попортило бездорожье.— Сказал и умолк, глядя, как играет огонь в костре. Взял головешку, прикурил от нее, затянулся папиросой и вернулся к прерванному разговору.— Десять лет прошло после окончания войны. Пора серьезно подумать, как облегчить участь хлеборобов. Они ждут от «Правды» помощи,— обратился ко мне Михаил Александрович.— Поезди по колхозам, побывай на фермах. Правдисту полагается все видеть своими глазами. И руками не грех пощупать.— Он снова потянулся к костру, выбрал понравившуюся ему головешку и раскурил погасшую папиросу.— Вешенский район не все правильно оценивают, как, кстати, и весь Дон. Пишут часто о том, что лежит на поверхности. А ты загляни в душу колхозника, приди к нему не в смокинге, а в ватнике, посиди запросто, без блокнота, он лучше откроется, до конца выложит свои думки... Ты не на один год приехал
сюда? — спросил Шолохов.— Дон перелетных птиц не любит.
Я немало подивился его осведомленности: он знал, где я работал до приезда в Ростовскую область, знал и о том, что в войну я был фронтовым корреспондентом.
— Тут у нас есть что-то общее,— заметил Михаил Александрович.
И стал вспоминать, как писал фронтовые корреспонденции.
— Чертовски нелегкая это штука. На маленькой газетной площади сказать надо много.— Опять помолчал и потом признался, что, пожалуй, больше всего труда от него требовали именно фронтовые материалы.— Читатель-то был особенный: солдат. На войне — грязь, кровь, и чтиво ему надо было дать хорошее, чтобы оно облагораживало человека.
Михаил Александрович поднялся, расправил плечи, посмотрел на меня улыбающимися глазами.
— Что, брат, заговорил я тебя с газетными делами? Не удивляйся. Я пораньше твоего пришел в «Правду» и люблю ее вот так,— он сильно сжал рукою свою руку.
В реке всплеснулась рыбина...
— Ишь ты. Ну, гуляй, гуляй,— поощрил Шолохов,— на зорьке поговорим с тобой.
И опять вернулся к разговору:
— Писать для «Правды» надо сердцем...
Спать отправились во втором часу.
Хозяин ушел в палатку, мы — в машину. Я закрыл глаза, но заснуть так и не смог. В воображении ярко вставали картины увиденного и услышанного у костра: Шолохов рассказывал, как он наблюдает в жизни прототипы своих литературных героев. Иногда они сами приходят на дом: хочешь — бери их целиком, хочешь — перерабатывай... А рассказчик Михаил Александрович — заслушаешься: говорит образно, кратко. Несколькими меткими штрихами нарисует человека или картину — подивиться можно.
...Как-то под осень утром постучался в калитку станичник. Неказистый такой казачок с поцарапанной физиономией. Настойчиво просит: поговорить
надо. Зашел в комнату и ошарашил таким вопросом:
— Как же это так, Михаил Александрович, дорогой ты мой, казачью-то честь опозорили? Разве можно терпеть?
— Кто же посмел? — спросил, в свою очередь, Шолохов.
— Да она же, моя жена.
— Что же произошло-то?
— У них, у баб, Михаил Александрович, всегда найдется причина,— рассказывал казак, поглаживая усы.— Повел я вчера на базар телка. Продал, конечно. Магарыч, как заведено, поставили. Потом еще приложились... Домой пришел затемно и сразу же спать на печь залез. Разморило меня, заснул и спал крепко. Утром, слышу, пристает эта самая благоверная моя с вопросом:
— Иде деньги?
Я преспокойно — на другой бок. Сквозь про-сонья слышу тот же мотив:
— Иде деньги, спрашиваю?!
— «Иде», «иде»,— рассердился я.— Может, у меня их нету!
— Это как же так — нету?! — Шаги крепче, голос громче, и та же самая песня: «Иде деньги? Давай их сюда».
Чую, добру не быть. Открываю один глаз, наблюдаю: моя благоверная воинственно так подступает до меня с кочергой наизготовку:
— Иде деньги, кобель? — и сопровождает свой бабский вопрос кочергой по голове.
— Верите? Искры из глаз. Я поворачиваюсь, а кочерга ходит по моей голове и норовит без стеснения мою фотографию задеть. Вот полюбуйтесь -весь фасон на лице...
Казак на минуту умолк, покрутил головой и опять заговорил жалобно:
— И вот я спрашиваю: что они, бабы, понимают в таком деле, как честь казачья?
Казак опустил побитую голову. Потом шевельнулся, взглянул на хозяина и спросил, как о чем-то уже давно обговоренном:
— Так как же, Михаил Александрович, опохме-литься-то найдется, а?
...Шолохов рассмеялся:
— Вот зачем казаку нужна была вся эта трагикомическая история... Ну, что ж, говорю Марии Петровне: налей ему, пострадавшему.
Рассказ за рассказом — готовые новеллы, подслушанные у жизни, переработанные воображением художника.
У костра шел разговор о литературе, о творческом процессе, о наблюдении явлений природы и общественной жизни, видении мира художником.
Шолохов заканчивал очередной рассказ, закуривал и вместе с папиросой сам опять загорался.
— А знаете, что вдохновило художника написать картину «Охотники»? — спросил Михаил Александрович.— Версии разные. Вот одна, наиболее достоверная. Помните, что на картине возле импровизированной скатерти-самобранки сидят трое? Старый охотник рассказывает, как он шел по лесу с собаками и ему навстречу выбежала стая волков.
— Собак тут же разорвали. А я подпрыгнул, ухватился за сучок дерева и повис на руках. Волки беснуются внизу, но им не достать меня. Вдруг сучок обламывается, и я падаю на разъяренную стаю...
— Что же с вами-то стало? — с тревогой спросил молодой охотник, сидящий напротив рассказчика в нагольном полушубке.
— В клочья!! — матерый знаток леса сделал энергичное движение руками, показывая, как безжалостно поступили с ним голодные хищники.
— Вот этот решающий момент рассказа и запечатлел в картине художник,— улыбаясь заключил Шолохов.
...Сейчас я крепче зажмуривал глаза, но сон окончательно отлетел, вытесненный такими свежими впечатлениями. Я открывал Шолохова для себя не только как необыкновенного писателя,— книги его я читал раньше,— но и как человека глубокой души, мастера живого слова, бесподобного собеседника, и, главное для меня,— старшего товарища по «Правде».
Сколько раз потом вспоминал я разговор у костра на берегу чистой речки, и советы, высказанные тогда Михаилом Александровичем, всегда помогали мне в сложной корреспондентской работе.
Ну, а как же сам-то Шолохов разговаривает с людьми? Как он открывает душу собеседника? На каком расстоянии находится от того предмета, который изучает? Что главное в его методах собирания материалов для очерков и корреспонденций?
Это мне довелось наблюдать при встречах с писателем, узнавать из его рассказов. Хорошим пособием были и комплекты «Правды» тех давних лет, когда Михаил Александрович только что подружился с этой газетой.
ВСТРЕЧА С «ПРАВДОЙ»
Побуревшие от времени страницы... «Правда» заметила Шолохова как талантливого писателя. И он стал ей верен на всю жизнь.
Памятная встреча состоялась 19 апреля 1928 года. В газете была напечатана рецензия А. Серафимовича на первую книгу романа «Тихий Дон».
«Молодой орелик, желтоклювый,— говорилось в рецензии,— а крылья размахнул.
...Способность наделить каждого собственными чертами, создать неповторимое лицо, неповторимый внутренний строй,— эта огромная сила сразу взмыла Шолохова, и его увидали».
Читатели радовались появлению талантливого произведения. Шолоховскую книгу читали и перечитывали, обсуждали. Желали автору дальнейших творческих удач.
Встреча была приятной и в то же время трудной. «Правде» пришлось тут же включиться в борьбу за писателя. У молодой советской литературы были непримиримые враги. Белогвардейские подонки чувствовали, что шолоховские произведения наносят сильный удар по тому старому, за которое они судорожно цеплялись. Видя успех, каким пользовалась
первая книга «Тихого Дона», враги пролетарской литературы старались опорочить роман. Они начали распускать злостную клевету, что это якобы не самостоятельное произведение, а позаимствованное из чужой рукописи. «Правда» немедля дала решительную отповедь клеветникам. Она опубликовала письмо А. Серафимовича, Л. Авербаха, В. Киршона, А. Фадеева, В. Ставского. Вот что говорилось в нем:
«Мелкая клевета эта сама по себе не нуждается в опровержении. Всякий, даже не искушенный в литературе читатель, знающий изданные ранее произведения Шолохова, может без труда заметить общие для тех его ранних произведений и для «Тихого Дона» стилистические особенности, манеру письма, подход к изображению людей.
Пролетарские писатели, работающие не один год с т. Шолоховым, знают весь его творческий путь, его работу в течение нескольких лет над «Тихим Доном», материалы, которые он собирал и изучал, работая над романом, черновики его рукописей.
Никаких материалов, порочащих работу т. Шолохова, нет и не может быть...»
В письме высказано серьезное предупреждение любителям инсинуаций:
«Чтобы не повадно было клеветникам и сплетникам, мы просим литературную и советскую общественность помочь нам в выявлении «конкретных носителей зла» для привлечения их к судебной ответственности».
Так с первых шагов завязалась подлинная творческая дружба М. А. Шолохова с коллективом «Правды», и с течением времени она становилась все теснее и плодотворнее.
Начались бурные тридцатые годы. В деревне ширилась борьба крестьян за переустройство векового уклада жизни на социалистических началах. На полях развертывалась вторая большевистская весна. Шолохов на время откладывает роман «Поднятая целина», над первой книгой которого он тогда работал. Писатель ездит по колхозам и совхозам, встречается с людьми, наблюдает их работу и посылает в газету очерки и статьи.
Вот комплект «Правды» за 1931 год. На одной из страниц — «подвал» М. Шолохова «По правобережью Дона». С точки зрения жанра это выступление скорее всего путевой очерк с ярко выписанными художественными картинками жизни и труда донского казачества, с глубокими выводами публициста.
Как же он сложился у писателя? Вместе с заведующим райзо в последних числах апреля Шолохов объехал .несколько колхозов и совхозов, встречался с пахарями, сеяльщиками, беседовал с ними.
Интересно, как автор отбирал и осмысливал факты.
...На перевале в степи за курганом Чукаринским показалась бригада базковской МТС. Три «кейса» стоят на пашне. Возле стана — толпа молодых ребят. Позванивают балалайки, настроение самое праздничное. Заведующий райзо и Шолохов сходят с автомобиля. Начинается разговор.
— Почему не работаете?
Подходит бригадир, малость смущенный.
— Семена кончились, поехали в хутор...
В трех строчках раскрыта суть события. Дальше следует заключение автора:
«А до хутора пять километров. Из-за того, что вовремя не успели обеспечить сеялку семенами, простаивают тракторы, бездельничают люди...»
Коротко, сжато, ясно.
Шолохов критикует нерасторопность, нераспорядительность, неумелое руководство посевными работами. В то же время он радуется нарастающей силе колхозного и совхозного производства.
В поле 60-сильный трактор волочит за собой два ряда борон, и Шолохов с «почтительным изумлением» смотрит на работу этой мощной машины. Что же он предпринимает дальше?
«Я смерил расстояние, охватываемое боронами,— оказалось 27 шагов».
Автор не сторонний наблюдатель. Он деятельно всматривается, вникает в суть, оценивает работу, он ее непосредственный участник. И, только изучив все, он дает оценку «шаговитому ходу» гусеничного гиганта.
«Было радостно,— пишет Шолохов в очерке,— глядеть на борьбу машины с землей, до этого попираемой только копытами косячных кобылиц, отгуливающихся на отводе».
Поражает умение Шолохова глубоко проникать в самую суть жизненного явления. Заведующий райзо, встретив председателя Нижне-Яблоновского сельсовета, спрашивает, когда закончат колхозы сев. Михаил Александрович слушает, слушает их разговор, а потом просит рассказать, как ведут себя хуторские кулаки.
Вот рассказ председателя в передаче Шолохова:
«— Вчера захожу к одному единоличнику, а он саботирует, гад. Семена не засыпал и дома сидит. «Будешь сеять?»— спрашиваю.— «Нечем».— «Отдай колхозу быков на время, а то ведь пропадет земля».— «Нет, не дам». Пошли на баз, он вилы ухватил и ко мне, запороть хочет, а у меня в руке и хворостины нет...»
Шолохов не дает затягиваться разговору, он перебивает речь председателя вопросом:
— Быков-то взял?
— Взял.
— Как же?
— Пропаганду в него пустил. Насилу уломал. Другие единоличники услыхали — поехали. А то такую петрушку разводили: «Не будем сеять, картошкой проживем». Под кулацкую удочку некоторые подпали. Кулак, он ведь не дремлет, всячески старается сорвать сев».
В этой также очень сжатой, если мерить по строкам, картинке, нарисованной весьма своеобразно, без «навязывания» мыслей автора, образно показана острота классовой борьбы на Верхнем Дону в то боевое время. Шолохов прибегает к сложной литературной форме: диалогу в диалоге. Ярко, динамично подано все событие. Автор предоставляет возможность читателю самому разобраться в рассказах казаков, но так излагает беседу, что читателю ясно, на чьей автор стороне.
Михаил Александрович в этом очерке не только описывает то, что происходит на полях, но часто, как 12
бы попутно, рассказывает, как он, автор, работает с людьми. Помните: «Я смерил расстояние», или вопрос председателю: «Быков-то взял?»
Умение вести беседу, находить то, что требуется, выспросить самое главное — вот чему мы учимся у Шолохова.
«Молодой, коричневый от вешнего ветра парень шагает рядом со мной,— пишет он.
— Кончите в срок посев?..
...— Ты, товарищ, не сумневайся. Мы все насквозь понимаем, как хлеб нужен государству. Ну, может, чуток припозднимся, а посеем все до зерна. Ляжут быки — сами в садилки впрягемся, а кончим,— и улыбается.— Осенью до морозов полубо-сые мы эту зябь пахали, сколько силов убито, да вдруг не засеять? Ну, нет!..»
В очерке даны яркие картинки жизни, и всюду автор — вместе с людьми. Сам он говорит мало. Рассказывают герои. Исколесив изрядную территорию и выяснив настроение людей, Шолохов только теперь делает выводы: Вешенский район с малым запозданием, но закончит сев колосовых. А вот с пропашными хуже. «Когда кончим — тогда и ладно»,— слышал он обывательские разговоры. И автор обрушивается на нерадивых: «По таким, крайне вредным, правооппортунистическим настроениям необходимо ударять со всей силой. Колхозы Вешен-ского района имеют все данные для того, чтобы закончить сев вовремя! И они его закончат».
Шолоховский очерк «По правобережью Дона» для нас важен и с точки зрения композиции. Четыре картинки, приведенные здесь, расположены в газете последовательно. Обращает на себя внимание первая, где Шолохов критикует базковскую МТС. По установившемуся неписаному правилу в наших газетах авторы и очерков, и корреспонденций, и зарисовок, наверное, этот факт простоя бригады отнесли бы в конец повествования. А в начале описали бы положительные факты. Перед критикой сделали бы переход, начинающийся со слова «однако» или «но», а может быть, и с помощью целых сочетаний: «тем не менее» или «справедливости ради»...
Подвал «По правобережью Дона» был напечатан в мае 1931 года. Спустя восемь месяцев, «Правда» начала публиковать главы из романа «Поднятая целина». В то же время в газете появляется шолоховская корреспонденция «Преступная бесхозяйственность».
Автор романов «Тихий Дон» и «Поднятая целина» не гнушается черновой работой. «Михаил Александрович — живой, энергичный человек, а не кабинетный писатель, не затворник в башне из слоновой кости. Шолохов не стоял в стороне от повседневной жизни района, живо всем интересовался, во многое вмешивался». Эти слова Петра Лугового, работавшего в то время секретарем Вешенского райкома партии, точно характеризуют писателя и его отношение к текущим делам казачества Дона.
Шолохову не требовалось ходить куда-то, чтобы узнать о неправильных методах руководства Союз-продкорма, правления Скотоводтреста и Колхоз-центра. Автор сам наблюдал то, о чем написано в корреспонденции. Он встречался с работниками совхозов, гуртовщиками, колхозниками, знакомился с документами. Точность фактов, образные сравнения — свидетельство того, что Шолохов глубоко знал тему.
О чем идет в корреспонденции речь?
На фермах совхозов Вешенского и Верхнедонского районов создалось крайне тяжелое положение. Гибли коровы и телята. Гневными словами бичует автор виновных в этом бедствии. «Скот подыхает с голоду, а вооруженная охрана Союзпродкорма не подпускает к скирдам приехавшие за кормом за 10— 15 километров подводы совхоза. Более гнусное отношение к нуждам дела, служащего рабочему снабжению, трудно представить!»
Шолохов рассказывает, что в Вешенском районе около тысячи голов молодняка за неимением базов размещено в землянках: на один квадратный метр — четыре теленка. Без притока свежего воздуха, «рог с рогом» стоят они там. Мокрых от пара, их выгоняют на водопой. Телята болеют и гибнут пачками. А на живых смотреть больно. «Короста съела шерсть, и дикое зрелище являют уготован
ные на «нагул» телята — что ни телок, то сгорблей-ный, голый, как бубен, заморыш»...
Уже сами по себе нарисованные картины вызывают негодование. Но автор не удовлетворяется этим. Изложив факты, придав им литературной обработкой силу взрывную, Шолохов требует, чтобы Колхоз-центр дал срочные указания райколхозсоюзам о выделении части рабочего скота для бесперебойной подвозки фуража к базам.
В заключение — еще более гневные строки:
«Колхозная общественность возмущена творящимися безобразиями. Необходимо найти прямых и косвенных виновников падежа и сурово покарать их. Необходимо вмешательство наркомата, который до сих пор ничего не сделал для ликвидации этих безобразий».
Редакционная коллегия «Правды» высоко оценила корреспондентскую деятельность писателя. 13 мая 1932 года на своем заседании она постановила: зачислить т. Шолохова постоянным сотрудником «Правды», одобрив его разъезды по Северному Кавказу.
Так Михаил Александрович организационно вошел в коллектив правдистов.
Писатель активно вмешивается в работу людей, помогает устранять помехи в строительстве новой жизни. «Сейчас упорнейше работаю, много езжу окрест Вешенского района, очень устал...» — признается Михаил Александрович в письме к А. С. Серафимовичу.
На Дону в то время под видом борьбы с кулацким саботажем вражеские элементы забирали хлеб у казаков, полученный по трудодням; начались массовые исключения крестьян из сельхозартелей, аресты. Шолохов пишет об этом в ЦК партии, требуя помощи.
События в Вешках, по свидетельству писателя, приняли чудовищный характер. «Из партии уже исключено около трехсот человек. Это до чистки,— рассказывал он в письме П. К. Луговому.— А завтра приезжает комиссия. Район идет к катастрофе... Что будет весной, не могу представить даже при наличии своей писательской фантазии...»
Писателю нелегко было тогда. Обстановка для него усложнилась еще и тем, что по Шолохову открыло огонь белогвардейское охвостье, укрывшееся во Франции. В Париже они выпустили перевод его книги «Поднятая целина» под заголовком «Распа-хиватели» в этаком урезанном виде. Подозрителен был уже внешний вид книжки. Она была тоща. В русском оригинале—473 страницы, а во французском переводе —350. Переводчики поставили точку как раз там, где говорится об угрозе распада гремя-ченского колхоза, описывается избиение коммуниста Давыдова.
У Шолохова после этого еще семь глав, почти сто страниц текста с рассказом о том, как укрепляется колхоз, как происходит перелом в сознании крестьян-единоличников и как терпит поражение кулачье. Последняя глава заканчивается выразительным монологом Лятьевского. Он говорит своему партнеру по контрреволюционной работе офицеру Половцеву:
«Кто вы такой, милостидарь? Я вас спрашиваю, достопочтенный господин Половцев. А я скажу вам, кто вы такой... Угодно? Пожалуйста! Патриот без отечества, полководец без армии, и, если эти сравнения вы находите слишком высокими и отвлеченными,— игрочишка без единого злотого в кармане».
Вот как раз картины-то укрепления колхоза и описание разложения лагеря контрреволюции переводчики и утаили от французского читателя. Оболгали писателя, сделав из его книги антисоветский «документ».
Роман Шолохова перевела на французский язык мадам Эргаз, а вышел этот перевод в серии «Молодые русские» издательства Галлимар под редакцией некоего Бориса де-Шлезер.
Сразу же, как только появился фальшивый перевод книги, «Правда» со всей силой обрушилась на парижских фальсификаторов. Она опубликовала памфлет Д. Заславского. О талантливых ворах, писал Заславский, в дореволюционной России говорили, что они на ходу подметки срезают. Это странное «искусство» процветает теперь за границей. И жертвой такой «талантливости» сделался известный пи
сатель М. Шолохов. В Париже у него на ходу срезали подметки.
«Перед нами,— с присущим ему сарказмом высмеивал белогвардейских перебежчиков Заславский,— теплая компания господ де-жуликов и мадам де-воровок, обсевшая французское издательство и обделывающая контрреволюционные делишки под чужой фирмой».
Антисоветская фальшивка мадам де-Эргаз и мосье де-Шлезер постыдным пятном лежит на хорошем деле: на популяризации советских писателей среди французской публики,— заявляла газета, не давая шельмовать имя выдающегося советского писателя. «Правда» оберегала творчество Шолохова как национальное достояние советского народа.
Вскоре читатели увидели на ее страницах еще корреспонденцию, связанную с именем Михаила Александровича: «На партийной проверке — писатель Михаил Шолохов». Газета писала о моральной и партийной чистоте этого человека. Когда председатель комиссии по чистке объявил, что проверяется член партии Шолохов, в зале вешенского кинотеатра «все вдруг пришло в движение». Загремели аплодисменты. Шолохов рассказал свою автобиографию. Комиссия решила: «Считать Шолохова проверенным». Сообщение встречено шумными аплодисментами.
Сколько душевных сил требовалось писателю, чтобы со всей страстью своей натуры выступать на страницах «Правды» против бюрократов, помогать районной партийной организации практически решать повседневные дела, призывать литераторов писать так, чтобы произведения не только волновали читателей, но и вели их вперед к поставленной цели!
В этом отношении знаменательным было его выступление в октябре 1934 года.
«После Всесоюзного съезда писателей перед каждым из нас, пишущих, вплотную встал вопрос: как писать дальше? На съезде были не только писатели. Там были представители от читательских масс, были представители от колхозников, от рабочих, от Красной Армии. Этот массовый читатель выходил на три
буну и предъявлял нам, писателям, такой колоссальный счет, который, нужно прямо сказать, будет очень трудно оплатить в ближайшее время...
Надо каждому из нас, пишущему,— обращался со страниц «Правды» Михаил Александрович к собратьям по перу,— еще раз и крепче продумать, как мы будем работать на пользу рабочего класса и нашей партии, какими средствами будем отображать величайшую эпоху, какими средствами сможем полнее насытить наши произведения, чтобы они звучали доподлинным набатом не только внутри страны, но и за рубежами ее, чтобы книги наши заряжали нашего советского читателя на дальнейшую работу и помогали пролетариям Западной Европы и угнетенным народам колониальных и полуколониальных стран сбросить капиталистическое иго».
Естественно, что так сказать мог писатель, уверенный в силе своих слов, подкрепленных практическими делами.
В те годы Михаил Александрович неоднократно выезжал за границу. Как полпред советской литературы, он пропагандировал ее расцвет, силу воздействия на умы читателей. Вот сообщение «Правды» о встрече Шолохова с английскими писателями и журналистами в январе 1935 года. Отвечая на вопросы о писателях и читателях в нашей стране, Шолохов обратил внимание на то, что число читателей увеличилось в 100 раз со времени свержения царизма. Этот факт объясняется высокой постановкой народного просвещения и ликвидацией неграмотности в СССР. Книги у нас издаются достаточно дешево и доступны поэтому каждому советскому рабочему и крестьянину. Нигде в мире, говорил Михаил Александрович, писатели не пользуются такой любовью, как в Советском Союзе.
Большой интерес вызвали встречи писателя с литераторами Парижа. На них присутствовали выдающиеся представители французских литературных кругов: Виктор Маргерит, Андре Мальро, Жан-Ришар Блок, Вильдрак, художник Поль Синьяк...
Шолохов в годы первых пятилеток отдавал свой могучий талант художественному отображению пере
стройки сельской жизни, укреплению колхозного строя. Вместе со станичниками жил он их заботами, помогал на практике решать десятки неотложных дел. По его докладам райком партии принимал решения, направленные на усиление развития хозяйств района.
Большой художник, вернувшись из поездки по скандинавским странам, спешил не к своему письменному столу, а в райком партии, чтобы сообщить о своих наблюдениях.
Что привлекло его внимание? В Швеции культура ведения хозяйства образцовая.
Шолохов выступил на пленуме Вешенского райкома партии. Ставя в пример хозяйственную бережливость, он подчеркнул недооценку этого в местных условиях: «У нас варварски гибнет и совершенно не используется ценное удобрение. Мы можем перекрыть урожайность Швеции, если всерьез возьмемся за удобрение нашей земли». Пленум обсудил выступление Шолохова и поручил бюро райкома наметить конкретные меры по проведению в жизнь предложений писателя.
И тут же Шолохов идет к колхозникам. В станице состоялась дружеская беседа. Разговор шел о том, над чем он работает.
Читатели по-достоинству оценили недавно вышедший роман «Поднятая целина». Колхозники говорили, что это произведение их волнует, дает зарядку для борьбы за колхозное богатство, изобилие и культуру. Их интересовало и то, что еще в ближайшее время даст Шолохов читателю.
— Заканчиваю четвертую книгу «Тихого Дона»,— отвечал Михаил Александрович.
Работа над последним томом по ряду причин затянулась. Автор глубоко переживал это, о чем откровенно признавался делегатам XVIII съезда ВКП(б).
«Товарищи,— говорил он в начале своей речи.— С чувством робости вступил я на эту трибуну. С робостью потому, что стоит за моими плечами невеселая слава автора многотомных и, к моему сожалению, неоконченных романов. Вот я и подумал, как только председательствующий огласит мою фами
лию, вы скажете: «Эге, да это тот самый Шолохов, который длинно пишет и не кончает...»
Эта исповедь прозвучала в 1939 году. А в следующем, сороковом, «Правда» уже рецензировала и четвертую книгу «Тихого Дона».
Роман «Тихий Дон», говорила газета, продолжает тему «казаков» в русской литературе. По существу, те же люди, та же станица в повести Толстого и в романе Шолохова. Нужды нет, что Лукашка вырос на Тереке, Григорий Мелехов — на Дону. Толстовская великая школа роднит Аксинью с Марьянкой, Ильиничну с бабкой Улитой, деда Сашку с дядей Брошкой. Шолохов заставил читателя полюбить южные степи с горьковатым запахом буйных трав, пламенеющие вечера над Доном, вкусный хруст снега под копытом казацкой лошади.
Шолохов заговорил в советской литературе своим языком, сильным, простым, ярким. Только большой писатель, сроднившийся со своим народом, мог так увлекательно показать смелых, воинственных, гордых людей,— показать их красоту и славу, а вместе и темноту их и политическую слабость...
«Правда» подчеркивала, что борьбу большевиков против Корниловых, Калединых, Красновых — за середняка, каким в большинстве своем и был казак, Шолохов показал в живых лицах, провел линию фронта через человеческие души. Его роман — эпопея. Это не просто иллюстрация к теоретическим и тактическим положениям большевизма. Это самостоятельный художественный труд, сила которого — в убедительной правдивости всех героев и ситуаций.
Газета сделала такой вывод: «По яркости и силе художественных образов, по глубине художественного проникновения, по мастерству слова роман Шолохова занял одно из первых мест в советской литературе. Он стал образцом социалистического реализма».
О большом явлении в литературе, естественно, пошел большой разговор в печати, и разными были толки вокруг конца романа. «Правде» пришлось выступить еще раз. Была опубликована статья Ю. Лукина «Шолохов». Уже самое название говорило, что
речь пойдет не о частностях, а обо всем творчестве писателя. И здесь впервые в советской прессе дана была новая оценка «Тихого Дона».
«Это произведение,— говорила «Правда»,— знаменует собой расцвет мастерства Шолохова и подъем всего нашего искусства на новую ступень. «Тихий Дон» Шолохова воплощает в себе многие лучшие традиции классического искусства и нашей советской литературы, соединяя их с благородным новаторством, большевистским дерзанием и подчиняя любой элемент ткани художественного произведения партийной идее, социалистическому его содержанию. «Тихий Дон» —это советская классика». (Подчеркнуто мною.— А. Н.).
Читатель нашел в статье не только исчерпывающую характеристику произведения, но и интересный рассказ о самом авторе.
«Он с юных лет был в самой гуще жизни, видел воочию судьбы людей, обобщенные образы которых дал в своих прекрасных произведениях...
Шолохов с такой точностью и тщательностью отчеканивает свои произведения, что это требует огромного труда...
«Тихий Дон» Шолохов начал с теперешней второй книги. Это произведение имело вначале даже другое название. Но в ходе работы оказалось, что раскрыть людей и события романа надо гораздо более полно и широко, показать их в развитии, предшествовавшем тому периоду, который автор наблюдал непосредственно. Весь замысел произведения изменился. Этим объясняется тот факт, что вторая книга вышла сравнительно так скоро вслед за первой...
Шолохов в ярких образах раскрыл перед нами сущность тех процессов классового расслоения и классовой борьбы, о которых говорил Лепин применительно к крестьянству вообще и казачеству в частности... Органическая реалистичность шолоховского письма позволила писателю-большевику показать эту борьбу во всей сложности переплета классовых противоречий внутри казачества и устойчивых, веками воспитанных сословных представлений...»
«Правда» помогла массовому читателю глубже воспринять это великолепное произведение.
Недаром так много писем приходило в редакцию. Вот одно — из Читинской области, от красноармейца. Он писал, что, читая «Тихий Дон», как бы прожил «вторую жизнь, где-то на Дону, в кругу семьи Мелеховых. До того талантливо и выпукло обрисованы герои романа, что они стали ближе, роднее и понятнее самых близких знакомых из действительной жизни. Больше всего поражает глубокая правда жизни... Когда я окончил чтение четвертой книги... мне хотелось в безумной ярости клинком Григория, так же, как он, рубить и сечь все то ненавистное, гнусное, опачканное кровью, что опутало этого гиганта (Григория), чтобы потом схватить за руки Григория, Аксинью, Прокофия, Дарью и тысячи им подобных и вывести их на рубеж новым заревом вспыхнувшей жизни. Я и в предстоящих боях буду гореть этой же яростью».
Михаил Александрович постоянно укреплял свои творческие связи с газетой. И не только тем, что давал главы из «Тихого Дона» (они публиковались в «Правде» до самого конца 1939 года), но писал очерки и корреспонденции. Он выступал в газете как активный борец за дело народа, участник строительства новой жизни.
Самая сильная сторона писателя в том, что он всегда был связан с народом. Шолохов постоянно беседовал с людьми, разными по возрасту и по профессии. Чаще всего он выслушивал простых тружеников. Как он умел слушать — до конца, не мешая собеседнику высказаться полностью! Тот вроде уж и замолкнет, а он все слушает, поднимет глаза, словно поощряет: «Говори, говори, я слушаю». Смотришь, тот еще что-то вымолвит. А это «что-то» чаще всего оказывалось самым главным.
Умел Шолохов поговорить и с природой. Ему открывали свои тайны степь, река, лес. Так же внимательно слушал их писатель, как и людей, умел он различать звуки, шорохи, запахи, тончайшие ароматы и поразительно передать все это читателям.
ЯЗЫКОМ НАРОДА
Великую Отечественную войну Шолохов встретил взволнованно. С первых же дней он — военный корреспондент. Он сразу же передает материалы в газету, рассказывает о настроениях казаков и казачек. Пишет сердцем, кровью, горячо и страстно, показывая любовь народа к своей Родине и растущее чувство ненависти к заклятому врагу, посягнувшему на самое дорогое — честь и независимость Советской страны.
«На станичную площадь спешат провожающие и призванные в Красную Армию,— так начинает Михаил Александрович очерк «На Дону», опубликованный в «Правде».— Впереди меня бегут, взявшись за руки, двое ребят в возрасте 7—10 лет. Родители их обгоняют меня. Он — дюжий парень, по виду тракторист, в аккуратно заштопанном синем комбинезоне, в чисто выстиранной рубашке. Она — молодая, смуглая женщина. Губы ее строго поджаты, глаза заплаканы. Равняясь со мной, она тихо, только мужу, говорит:
— Вот и опять... лезут на нас. Не дали они нам с тобой мирно пожить... Ты же, Федя, гляди там, не давай им спуску!»
Идет митинг. Сильные своей неподдельной страстью речи, спокойный тон. Так — в Вешках. А что в хуторах? Писатель едет в поле, встречается с людьми. Он не только интересуется тем, что думают люди. Прежде всего сам рассказывает им содержание оперативных сводок. И только после этого начинает разговор как корреспондент.
— Как у вас в хуторе? Что поговаривают пожилые казаки насчет войны? — спрашивает Шолохов седеющего уже всадника, проезжающего мимо.
— Есть одна мысля,— отвечает казак:—управиться с сенокосом и по-хорошему убрать хлеб. Но ежели понадобимся Красной Армии скорее — готовы хоть зараз. Бабы и без нас управятся. Вам же известно, что мы из них загодя и трактористов, и комбайнеров понаделали.— Казак лукаво подмигивает, смеется: — Советская власть, она тоже не дремлет,
ей некогда дремать. Тут, конечно, в степи, жить за-тишнее, но ить казаки сроду затишку не искали и ухоронов не хотели. А в этой войне пойдем охотой. Великая в народе злость против этого Гитлера. Что ему, тошно жить без войны? И куда он лезет?..
...Казак тушит в пальцах окурок...
— Ну да он, вражина, своего дождется! — И, помолчав, натягивая поводья, строго обращается к писателю : — Доведется тебе, Александрыч, быть в Москве, передай, что донские казаки всех возрастов к службе готовы. Ну, прощайте. Поспешаю на травокосный участок гражданкам-бабам подсоблять!
Вот так, просто и глубоко, рисует писатель проводы людей на войну, передает размышления тех, кто остается на хозяйстве.
На протяжении всего очерка приводятся слова казаков и казачек. Они сами говорят о своем настроении. И в этом — великое шолоховское уважение к людям, неизбывная вера в человека. И это, пожалуй, самая сильная черта его публицистики, его метода подачи материала — говорить языком народа и от народа.
Для себя автор, на первый взгляд, оставляет немногое из того, что он подметил в настроении и поведении людей перед лицом опасности. И об этом Михаил Александрович говорит предельно сжато: «Два чувства живут в сердцах донского казачества: любовь к Родине и ненависть к фашистским захватчикам. Любовь будет жить вечно, а ненависть пусть поживет до окончательного разгрома врагов».
Так заканчивается этот очерк. Шолохов и другие свои статьи и очерки завершает ударной строкой.
Через несколько дней в «Правде» за подписью М. Шолохова появляется информация «В станице Вешенской». Михаил Александрович сообщает о митинге, состоявшемся там, передает его атмосферу. Колхозник Воробьев, приехавший в Вешенскую за горючим для тракторной бригады, на минуту оставил лошадей и поднялся на трибуну:
— Я участник первой империалистической войны, сейчас работаю в колхозе, не признаю ни старости, ни болезней. У меня в этом году уже заработано
более 300 трудодней. Я призываю всех колхозников, не щадя сил, работать и помогать нашим сыновьям и внукам сражаться с фашистами. Я готов в любую минуту сменить вилы на винтовку и идти бить проклятых фашистов с таким же усердием, с каким бил их сородичей в 1914 году.
Другой казак, рабочий лесхоза Мельников, сказал в своей речи:
— Хотя враги нас немного потеснили, напав врасплох, но мы все пойдем на фронт, и кончится тем, что от наших шагов задрожит вражеская земля!
Глубокое понимание смысла событий на фронте, патриотический дух казаков — вот о чем сообщает в «Правду» ее корреспондент-писатель. Вешенцы подали тысячи заявлений о добровольном вступлении в ряды действующей Красной Армии и обещают твердо: ударным трудом на колхозных полях помогать разгрому врага.
«Правда», занятая публикацией военных материалов, не теряла из поля зрения основную деятельность писателя и следила за тем, какой резонанс во всем мире получало его главное произведение. В начале августа на страницах газеты было напечатано такое сообщение:
«Американская.печать восторженно отзывается о последней части книги Шолохова «Тихий Дон», переведенной на английский язык под названием «Дон впадает в море». Еженедельник «Ньюс уик» заявляет, что Шолохов является «одним из великих писателей нашего времени. Его роман, в котором дана целая галерея характеров, представляет собой работу огромного масштаба. Эта книга будет жить как великое эпическое произведение». Критик газеты «Нью-Йорк тайме» заявляет, что «Шолохов мастерски овладевает вниманием читателей. За последние годы в Советском Союзе, а также в других странах вышло не много романов, имеющих такое большое значение. Теперь, когда на русских пространствах происходит великая борьба, книга Шолохова приобретает особое значение...»
А что в это время делает автор «Тихого Дона»?
Он на фронте, там, где идут кровопролитные бои с фашистскими оккупантами.
На какое-то время писатель возвращается в Ве-шенскую. Выступает перед партийным, комсомольским активом и колхозным казачеством с рассказом о том, что видел на полях сражений. Шолохов сообщил, с каким беззаветным мужеством сражались бойцы нашей Красной Армии с немецко-фашистскими войсками, и привел примеры, рисующие взаимную выручку и боевую дружбу между бойцами, командирами и политработниками. И еще писатель говорил, что на фронте тепло воспринимались всякие проявления заботы о красноармейцах, о том, с какой горячей благодарностью встречали там подарки, идущие из тыла.
Как-то, вспоминая те тяжелые для советского народа дни, Михаил Александрович говорил:
— Многие интересуются поездкой писателей на фронт летом сорок первого года. В том, что мы поехали на передний край, ничего героического не было. Весь народ воевал. Перед отправкой нас вызвали в Главное Политическое управление Красной Армии и сказали: «Смотрите, товарищи писатели, не посрамите земли русской». С таким наставлением мы поехали...
И представители советской литературы вели себя достойно.
«Не скрою, в те дни это было для нас большой моральной поддержкой,— вспоминал маршал И. С. Конев.— Кроме всего прочего, это создавало уверенность, что передовая наша интеллигенция готова до конца разделить нашу участь и, веря в окончательную победу, выдержать тот страшный натиск немцев, который уже привел их на дальние подступы к Москве».
Поездки Шолохова на фронт были весьма плодотворными. По горячим следам боев он писал оперативные материалы. В сорок первом в «Правде» напечатан его очерк «Военнопленные». Вскоре— другой очерк: «На юге». С присущей ему глубиной Шолохов показывал, как низко пали гитлеровские выродки. Устами простых людей, оказавшихся на терри
тории, временно оккупированной гитлеровцами, автор рассказывал о разложении во вражеских войсках.
«— Нету у них армии! — строго сказал старик.— Раньше, может, была, а сейчас нету. Не видал. Сам я служил в армии, в японской войне участвовал, с папашами нынешних немцев воевал, знаю армейский порядок, но такого, извините, не видал.
Разве раньше солдатам дозволялось грабить и мешки с награбленным за собой таскать? Греха нечего таить, брали и мы съестное, но уж детских пеленок не трогали, со стариков и старух обувку, одежку не стаскивали, с малыми ребятишками не воевали, женщин не казнили. А ныне им на то запрета нет. Им все дозволено, что на ум взбредет, то и сделают. Потом — армия по форме должна быть одетая. А у них как? Один — в шинели, на другом — нагольный полушубок, с соседа моего снятый, на третьем — поверх мундира обыкновенное бабье, серого драпа пальто...
...А вы говорите — армия. Какая же это армия, когда они все как будто из одной тюрьмы выпущенные?»
И от себя Шолохов делает краткий вывод.
«...Враги еще дерутся с ожесточением, поговаривают даже о весеннем наступлении, но весной будут воевать не те гитлеровцы, которые топтали нашу землю в прошлом году. Под сокрушительными ударами Красной Армии полиняли они и полиняли безнадежно».
В том же очерке «На юге» Михаил Александрович с гордостью говорит о нашем народе. Территория, временно занятая гитлеровцами, освобождается. На ней — советские люди.
«С востока на запад по широкому шоссе движутся черные колонны людей. В задних рядах одной из колонн несколько человек, сбавив шаг, на ходу делают самокрутки, закуривают. Мой спутник спрашивает :
— Что за народ? На оборонительные работы идете, что ли?
Коренастый широкоплечий человек, в замаслен
ной ватной стеганке, сладко дохнув махорочным дымом, отвечает:
— Хозяева Донбасса — вот кто мы такие, а идем приводить в порядок взорванные и затопленные шахты. Понятно?»
В очерках Шолохова — снова и снова горячий разговор о ненависти к фашистам, любви к Родине и своему народу.
К этой мысли, высказанной в первом военном очерке «На Дону», Михаил Александрович возвращался не раз. Наиболее полное воплощение она нашла в его прекрасном рассказе «Наука ненависти», напечатанном в «Правде» 22 июня 1942 года — в первую годовщину начала Великой Отечественной войны. Писатель показал, как «на таком оселке, как война, все чувства отлично оттачиваются». Автор верен своему методу — говорить языком народа.
Лейтенант Герасимов взволнованно рассказывает:
«...И воевать научились по-настоящему, и ненавидеть, и любить... Казалось бы,— продолжает он,— любовь и ненависть никак нельзя поставить рядышком; знаете, как это говорится: «В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань»,— а вот у нас они впряжены и здорово тянут! Тяжко я ненавижу фашистов за все, что они причинили моей родине и мне лично, и в то же время всем сердцем люблю свой народ и не хочу, чтобы ему пришлось страдать под фашистским игом. Вот это-то и заставляет меня, да и всех нас, драться с таким ожесточением, именно эти два чувства, воплощенные в действие^ и приведут к нам победу. И если любовь к Родине хранится у нас в сердцах и будет храниться до тех пор, пока эти сердца бьются, то ненависть всегда мы носим на кончиках штыков».
Между строчками этого огненного повествования видится участок леса, где занимало позиции подразделение лейтенанта Герасимова. На опушке окопы, блиндажи. Под кустом орешника лежит Шолохов. Рядом тот лейтенант, что стал прообразом шолоховского Герасимова. Над фронтовой полосой — ракеты.
Герасимов рассказывает свою «одиссею», отры
ваясь, чтобы выслушать донесение или отдать распоряжения. Шолохов слушает, не мешая ему. Лейтенант говорит редко, часто останавливаясь, задумываясь. Шолохов молчит. Иногда он поднимает глаза на собеседника, приглашая: «Продолжай». И лейтенант открывает свою израненную душу, выкладывая все начисто — как накапливалась ненависть и злоба к садистам-гитлеровцам:
— ...Около Сквиры в овраге мы наткнулись на место казни, где мучили захваченных в плен красноармейцев,—глухо звучит голос рассказчика. Герасимов поворачивает голову к Шолохову и спрашивает: «Приходилось вам бывать в мясных лавках? Ну, вот так, примерно, выглядело это место... На ветвях деревьев, росших по оврагу, висели окровавленные туловища, без рук, без ног, со снятой до половины кожей... Вы думаете, можно рассказать словами обо всем, что пришлось видеть? Нельзя! Нет таких слов. Это надо видеть самому. И вообще, хватит об этом!»
Лейтенант надолго умолкает.
Но Шолохову нужно было, чтобы Герасимов опять заговорил и рассказал своими словами обо всем, что он пережил. Нужна была атмосфера близости и откровенности, какая может возникнуть только между людьми, чутко понимающими друг друга.
Шолохов спрашивает у него:
— Можно здесь закурить?
— Можно. Курите в руку,— охрипшим голосом ответил лейтенант.
Может быть, этот краткий диалог и помог тому, что лейтенант заговорил опять, заговорил теми словами, какими он оценивал происходившее на войне.
— Вы понимаете, что мы озверели, насмотрев-шись на все, что творили фашисты, да иначе и не могло быть. Все мы поняли, что имеем дело не с людьми, а с какими-то осатаневшими от крови собачьими выродками...
А Шолохов продолжает слушать и лишь изредка вставляет вопросы: «Как вы выжили в такой обстановке в плену?» или «Как вам удалось бежать из плена?» И снова слушает, слушает...
В разных условиях по-разному вел он беседу. Но всегда старался добыть как можно больше мыслей, больше деталей, подробностей, чтобы потом лепить из них мозаику рассказа самого человека его словами, его думами.
Михаил Александрович много ездил по фронтам. Он присылал в «Правду» очерки, рассказы, главы из нового романа, зародившегося во фронтовых условиях,— «Они сражались за Родину». И никогда не забывал передать фронтовой привет правдистам, чуточку того тепла, что согревало там, в заснеженных окопах, людей, насмерть бившихся с оголтелым врагом.
В маленькой нашей многотиражке «Правдист» печатались снимки, доставленные с передовых позиций фотокорреспондентами. Вот Шолохов в полковничьей форме — военный корреспондент «Правды» — среди танкистов на фронте. Улыбающиеся лица бойцов говорят, что добрый разговор завязался с писателем возле танка... Вот он с А. Фадеевым на наблюдательном пункте...
О шолоховской военной публицистике много написано. Но до оценки в журналах и трактатах она получила признание в государственных актах. В сентябре 1945 года Президиум Верховного Совета СССР наградил «Правду» орденом Ленина в связи с выходом десятитысячного ее номера. Правительственные награды получили тогда многие сотрудники редакции. М. А. Шолохов был удостоен ордена Отечественной войны I степени. В газете «Правдист» опубликован доклад главного редактора «Правды» П. Н. Поспелова на собрании работников печати Москвы, посвященном десятитысячному номеру «Правды».
«В дни Великой Отечественной войны лучшие советские писатели сплотились в боевом коллективе редакции,— говорил Петр Николаевич.— С первых же дней со страниц «Правды» на всю страну звучали голоса Алексея Толстого, Михаила Шолохова, Николая Тихонова, Алексея Суркова...
Для будущих составителей истории советской литературы периода Великой Отечественной войны 30
комплект «Правды» явится драгоценным источником первонапечатанных наиболее выдающихся произведений наших писателей, горящих высоким патриотизмом и верой в победу».
К таким произведениям главный редактор относил в первую очередь шолоховский рассказ «Наука ненависти».
Весьма примечательно, что и после войны Михаил Александрович еще несколько раз возвращался в своем творчестве к чувствам любви и ненависти.
В очерке «Слово о Родине» («Правда», январь 1948 г.) он восклицал:
«Милая, светлая Родина! Вся наша безграничная сыновья любовь — тебе, все наши помыслы — с тобой!»
Но любовь эта, по мнению писателя, теперь должна была стать особенной, ее надо было проявить трудом, быстрее залечить раны, причиненные войной.
И о ненависти — новые слова:
«Мой дорогой друг и соотечественник! — писал Шолохов.— Пусть не стынет наша ненависть к врагу... И пусть с удесятеренной яростью кипит, клокочет она в наших сердцах к тем, кому нет названия на человеческом языке.., кто в сатанинском слепом безумии готовит исстрадавшемуся человечеству новую войну!»
И тут у писателя появляется новый оттенок: советский народ должен быть бдительным. Шолохов напоминает, что империалистические фабриканты оружия жаждут беспрерывных войн, которые несут для них самих и для их семей не слезы и не страдания, а неиссякаемые источники доходов.
Этой мыслью проникнута вся шолоховская публицистика послевоенных лет. Писал ли Михаил Александрович для «Правды» очерки или статьи о Волго-Донском канале, посадках лесных полос в степи, о развитии виноградников на просторах донских хозяйств, он не забывал напомнить, что заокеанские поджигатели войны бряцают оружием, что в далеком Ватикане «святейшйй» Римский папа благословлял «весь этот ведьмовский шабаш на очередной «крестовый поход» против нашей Родины, против коммуниз-
ма — единственной надежды трудового человечества во всем мире».
В письме редакции журнала «Иностранная литература» Шолохов обращался к литераторам разных стран с призывом усилить культурные связи. «У писателей всего мира должен быть свой круглый стол. У нас могут быть разные взгляды, но нас объединяет одно: стремление быть полезным человеку».
И тут хочется нарушить хронологию повествования и обратиться к одному из послевоенных выступлений «Правды» в защиту творчества М. А. Шолохова от нападок фашиствующих клеветников, силившихся доказать, что Шолохов-де ненавидит немцев.
После посещения Михаилом Александровичем немецкой земли в 1964 году, которое он предпринял по приглашению друзей из ГДР, в печати востока и запада Германии появилось много откликов на этот визит. Газеты и журналы разных направлений единодушно оценивали поездку писателя как прогрессивное явление. Они подробно освещали посещения Шолоховым сельскохозяйственного кооператива, Дрезденской картинной галереи музея Гёте в Веймаре. Но нашлись и клеветники. В гамбургском еженедельнике «Ди цайт» появилась статья с таким претенциозным заголовком: «Донской казак во фраке Гёте» — за подписью Марцеля.
Автор в начале своей статьи пропел дифирамбы в честь «известного писателя Советского Союза, выдающегося эпического поэта русского языка», и после хвалебной тирады Марцель вдруг делает неожиданное заключение: «Михаил Александрович Шолохов, великий казак с Тихого Дона, ненавидит немцев».
«Правда» и на этот раз дает отповедь клеветникам. Нелепое утверждение развенчано в памфлете «Тот самый Марцель...» Писатель Анатолий Калинин весьма убедительно показал, что автор пасквиля в «Ди цайт» только тем и прославился, что теперь читатели еженедельника будут о нем говорить: «Тот самый Марцель, который клеветал на Михаила Шолохова».
Нет, не поколебать мнение мирового читателя о человеколюбии Михаила Александровича. Достаточ
но прочитать страницы «Тихого Дона», посвященные первой мировой войне, где с чувством такого сострадания говорится о немецких и русских солдатах, ввергнутых в империалистическую бойню германским кайзером и русским царем, и с такой силой утверждается идея братания двух народов на фронте, чтобы понять всю бессмысленность утверждения Марцеля. Еженедельник «Ди цайт» закрывал глаза на тот очевидный факт, что в произведениях Шолохова о второй мировой войне идет речь не о науке ненависти к немецкому народу, а о науке ненависти к фашистским оккупантам, которые принесли с собой на советскую землю разрушение и смерть.
Добавим к этому и высказывания самого Михаила Александровича после возвращения из той самой поездки в Германию.
«Во время моего пребывания в ГДР я собрал много приятных впечатлений, особенно о молодежи. По-моему, молодой немец сегодня — это совсем другой человек, чем тот, которого я встретил 34 года назад. Он чрезвычайно любознателен. Он не ограничен. Значительно больше читает, особенно в области художественной литературы. Об этом свидетельствуют многообразные и интересные вопросы, которые были мне заданы во время многочисленных встреч. А если суммировать то, что я увидел и услышал за эти десять дней, то получится очень интересный тип молодого немца: сохраняя национальную немецкую твердость и приобретя социалистический образ мышления, он представляет собой очень интересный сплав. Получается, так сказать, крепкий орех, который трудновато будет раскусить любому противнику».
И еще факты, говорящие против утверждений Марцеля.
Четыре дня в июле шестьдесят пятого года пробыли в донских станицах гости из Германской Демократической Республики. Крестьяне, ученые, писатели, партийные работники, журналисты приехали сюда по приглашению М. А. Шолохова. Это был ответный визит на прошлогоднюю поездку писателя в
ГДР. В дружеской беседе Михаил Александрович сказал:
— Чувствуйте себя, как дома. Вы не просто официальные гости, вы родные люди, и мы рады вам, дорогие друзья. У крестьян Германской Демократической Республики мы можем почерпнуть немало полезного. Мы испытываем самые добрые чувства к немецким коммунистам, ко всему трудовому народу Германии.
Михаил Александрович говорил тогда о большой ответственности писателей перед народом. Он тепло отозвался о молодых литераторах ГДР, с творчеством которых подробно ознакомился в прошлом году.
Гости благодарили за радушный прием. Руководитель делегации ГДР заведующий отделом ЦК СЕПГ Зигфрид Вагнер сказал, что на всех членов делегации произвели глубокое впечатление встречи с людьми тихого Дона.
О какой же ненависти к немцам может идти речь?
Вспомним яркий шолоховский образ в речи лейтенанта Герасимова: «Ненависть всегда мы носим на кончиках штыков». Но штыки теперь сложены пока за ненадобностью, ибо наступил желанный мир. Другие чувства у солдат теперь в сердцах. Другие мысли, другие — мирные дела интересуют их, хотя науку ненависти забывать они и не собираются, она может потребоваться, если найдется еще какой безумец и попытается напасть на нашу Родину.
А что же писатель? Вернувшись с войны, он, как и прежде, в гуще народа. Шолохов пишет главы романа «Они сражались за Родину», собирает материалы для второй книги «Поднятой целины». О деятельности его в то время образно рассказывал корреспондент «Правды» Яков Кривенок:
— На северном Дону трудно найти хутор, где бы не побывал Михаил Шолохов. Он близко знаком со многими казачьими семьями. У донского казачества он снискал себе горячую любовь. Писатель познает жизнь в активном строительстве нового социалистического уклада.
Кривенку не раз приходилось встречаться в станицах Дона с людьми, на которых указывали как на
прототипы героев шолоховских книг. Искали, на* пример, Кондрата Майданникова, Григория Мелехова, а казак Воробьев в подтверждение того, что он — дед Щукарь, даже показывал верхнюю губу, якобы разорванную в детстве, когда рыбак поймал его на удочку. В действительности же Шолохов ни с кого портретов не списывал. Его герои — обобщенные образы. В характере старика Воробьева хуторяне увидели много такого, что есть у шолоховского Щу-каря, и наградили его этой кличкой. После этого Воробьев со всей искренностью рассказывал, что все подсказанное творческой фантазией писателя когда-то пережито им, Воробьевым, в действительности.
— Под Щукаря работает. Главное — колхозником стал хорошим. По триста трудодней зарабатывает,— улыбаясь говорил Михаил Александрович.
Прочные связи с людьми — источник, откуда Шолохов черпал силы для своих творческих раздумий.
— Осенью тридцать первого года,— рассказывал тот же Яков Кривенок,— Михаил Александрович приехал в только что созданный первый в районе тракторный отряд. Целые сутки провел он с трактористами. Тихой звездной ночью писатель долго сидел у костра и по душам беседовал с одностаничниками.
— Я так гутарю,— обратился пожилой прицепщик к писателю,— не будь колхоза, мне хоть в петлю полезай.
Пламя выхватило из тьмы обросшее худое лицо. Голос казака дрожал, слова спешили одно другому вслед. Он торопился вычерпнуть из души все то, что наслаивалось там годами. Речь свою он пересыпал цифрами доходов и расходов бывшего единоличного хозяйства. Вывернул казак наизнанку былую жизнь, и стало наглядно: сшита она из лоскутков, дыра на дыре, а концы порознь, нечем затянуть их.
Замолчал один, заговорил другой. Шолохов внимательно вслушивался во взволнованные голоса, зорко вглядывался в открытые души людей. Кто знает, может быть, в эти минуты и родился у художника замечательный образ трудового казака Кондрата Майданникова.
Вот и впоследствии — поездки в колхозы и совхозы, встречи с полеводами и чабанами, долгие беседы у ночных костров, изучение нужд, горестей и радостей народных.
Шолохов выступал с очерками и статьями, славил победу, какой не знала история, добытую Советской Армией, всеми нашими людьми. У него не было передышки. Он помогал восстанавливать разрушенное войной хозяйство. Он радовался движению страны вперед и вперед, беспокоился о том, чтобы искусство и литература не отстали от стремительного бега жизни. Голос его призывно звучал со страниц «Правды»:
«Каждому из нас, писателей, хочется поспеть за временем, чтобы в творчестве выровнять шаг с партией, с народом».
Шолохов звал к этому писателей, потому что знал: в творчестве никак нельзя подчиняться какому-то другому ритму, кроме того, какой набрала страна.
1955 год для писателя был особым. Ему исполнилось 50 лет. «Правда» в статье, посвященной юбилею, давала оценку его творчеству. В литературу Шолохов вступил в начале двадцатых годов. Две книжки— «Донские рассказы» и «Лазоревая степь», первая книга «Тихого Дона» — свидетельствовали, что искусство наше обогатилось новым могучим талантом.
«...«Тихий Дон» и «Поднятая целина» с полным правом могут быть названы классическими произведениями советской литературы,— подтверждала «Правда» свою оценку, данную ранее,— ибо в них полно и совершенно воплотились замечательные достижения ее опыта. Яркое своеобразие таланта Михаила Шолохова отнюдь не ставит его особняком. Наоборот, в том и величие его как художника, что он явился одним из талантливейших выразителей общих устремлений всей передовой советской литературы, сохраняя неповторимое обаяние своего художественного облика, глубокую самобытность творческой личности».
В том же номере газета сообщала, что, по данным
Всесоюзной книжной палаты, в СССР с 1925 по 1955 год вышло 421 издание произведений М. А. Шолохова. Общий тираж книг — 20 миллионов 773 тысячи экземпляров.
Шолохов получил многочисленные поздравления с юбилеем и награждением его орденом Ленина. До этого он был удостоен орденов Ленина и Отечественной войны I степени, ему была присуждена Государственная премия.
В письме в «Правду» писатель выразил глубокую признательность организациям, воинским частям, фронтовым товарищам, всем друзьям, читателям, поздравившим его. А на вечере чествования сказал, что его благодарностью будут книги, которые он пишет. И читатель вскоре увидел новые замечательные произведения, созданные Шолоховым.
НА ПУЛЬСЕ ЖИЗНИ
В творческом содружестве Михаила Александровича с коллективом правдистов в послевоенные годы появилось нечто новое. Писатель стал чаще бывать в редакции. Он приносил то отрывки из нового романа «Они сражались за Родину», то главы из второй книги «Поднятой целины». Газета публиковала их.
Почти в самый канун пятьдесят седьмого года Шолохов приехал в редакцию под вечер. Вот он идет по длинному коридору в гимнастерке цвета хаки, перехваченной широким армейским поясом. В руках рукопись. Все спрашивают друг друга: «Что?» А он проходит в кабинет, где уже собрались члены редколлегии, литературные работники.
Михаил Александрович начал читать рукопись рассказа, написанного им для новогоднего номера «Правды». Все слушают с напряжением. Перед работниками редакции развертывается картина послевоенной весны на верхнем Дону. Вздулись речки, начисто оголились от снега прибрежные пески, чернеют ставшие непроезжими дороги. Голос Шолохова мерно звучит в тишине.
«Вскоре я увидел,— читает он,— как из-за крайних дворов хутора вышел на дорогу мужчина. Он вел за руку маленького мальчика, судя по росту — лет пяти-шести, не больше. Они устало брели по направлению к переправе, но, поравнявшись с машиной, повернули ко мне. Высокий, сутуловатый мужчина, подойдя вплотную сказал приглушенным баском:
— Здорово, браток!
— Здравствуй.— Я пожал протянутую мне большую, черствую руку.
Мужчина наклонился к мальчику, сказал:
— Поздоровайся с дядей, сынок. Он, видать такой же шофер, как и твой папанька. Только мы с тобой на грузовой ездили, а он вот эту маленькую машину гоняет.
Глядя мне прямо в глаза светлыми, как небушко, глазами, чуть-чуть улыбаясь, мальчик смело протянул мне розовую холодную ручонку. Я легонько потряс ее, спросил:
— Что же это у тебя, старик, рука такая холодная? На дворе теплынь, а ты замерзаешь?
С трогательной детской доверчивостью малыш прижался к моим коленям, удивленно приподнял белесые бровки.
— Какой же я старик, дядя? Я вовсе мальчик, и я вовсе не замерзаю, а руки холодные — снежки катал потому что...»
Так началась завязка рассказа о большой судьбе советского человека, про которую поведал Шолохов в новом своем произведении. Забыв о времени, слушали чтение правдисты. Редакционная коллегия тут же приняла решение: опубликовать рассказ в двух очередных номерах газеты.
А на утро рабочие типографии «Правды» вели между собой необычный разговор. Шолоховское произведение горячо восприняли наборщики, стереотиперы, печатники, экспедиторы. В тот день внешне, как и всегда, все казалось обыденным. Линотиписты набирали статьи и заметки для очередного номера газеты. Корректоры были заняты вычиткой гранок. Метранпажи стояли у талера и, согласно разметке
в макете, верстали полосы. Но люди были взволнованы. Они о чем-то рассуждали жарко, заинтересованно.
— Нет, ты послушай, что тут написано,— настойчиво предлагал Валентин Константинович Антонов своему старому товарищу Михаилу Михайловичу Родину, который, как и он, верстал «Правду» с 1929 года. — Каков русский солдат! — восторгался Антонов.— Он и в концлагере гордый, и перед смертью стойкостью своей всех удивляет. А ведь голодный, раны ноют, сам, можно сказать,— в чем душа, а герой. Нет, ты послушай...
И Антонов читает текст, как это делают все метранпажи, прямо по свинцовому набору, лежащему на полосе «вверх ногами» :
«Наливает мне комендант третий стакан, а у самого руки трясутся от смеха. Этот стакан я выпил врастяжку, откусил маленький кусочек хлеба, остаток положил на стол. Захотелось мне им, проклятым, показать, что хотя я и с голоду пропадаю, но давиться ихней подачкой не собираюсь, что у меня есть свое, русское достоинство и гордость и что в скотину они меня не превратили, как ни старались...»
— Такие люди только на Руси родятся,— ком^ ментировал с жаром верстальщик.— А ведь уже расстрелять хотел самолично фашистский комендант Андрея Соколова и не смог, увидел русскую удаль и отступил.
— Да ты что же верстаешь-то, скажи? — допытывался Родин.
— Как что? «Судьбу человека», рассказ писателя Шолохова, Михаила Александровича. Это, брат, такая сила! Вот тут что сказано про наш русский народ: «сможет все вытерпеть, все преодолеть на своем пути, если к этому позовет его родина...»
Гранки рассказа, еще не вычитанные окончательно, с буквенными опечатками, переходили из рук в руки. Так бывало всегда, когда шолоховские произведения публиковались в «Правде». Первые читатели — рабочие типографии — и с «Судьбой человека» ознакомились еще во время верстки газеты и тут же начали высказывать свои суждения. Они
изумлялись глубиной содержания, умением автора взять самую суть из жизни, сразу захватить внимание читателя и не отпускать его до последней строчки.
Шолоховское слово, зародившееся на Верхнем Дону, пришло в Москву и в комбинате «Правды» воплотилось в миллионы экземпляров газеты. Оно разошлось по всей стране. Люди, покоренные глубиной жизненной правды, не могли оставаться равнодушными. Они писали в «Правду» письма, говоря о том огромном впечатлении, какое произвел на них шолоховский рассказ. Писем было много. Авторы их говорили о талантливости произведения, восхищались умением писателя передать чувства и мысли героя рассказа.
Те, кто сами по роковому стечению обстоятельств попали в плен, побывали в концентрационных лагерях,— видели в образе Андрея Соколова себя. У других в фашистских застенках страдали родные или знакомые, близкие или друзья. И люди спешили высказать мысли, навеянные рассказом.
Теплые слова обращены к автору рассказа в каждом письме.
Новое произведение Шолохова пробудило в сердцах людей самые лучшие чувства. С волнением восприняли произведение Шолохова молодые воины Советских Вооруженных Сил.
Интерес читателей к этому произведению еще более повысился после того, как на экраны кинотеатров всего мира вышел фильм «Судьба человека». Михаил Александрович встречался с постановщиками, актерами, приезжал на место съемок.
«Правда» высоко оценила новое произведение.
«...Михаил Шолохов — художник строгий. Он не терпит восклицательных знаков, ложного пафоса, внешних эффектов,— указывал в рецензии Б. Полевой.— О судьбе советского солдата Соколова повествует в рассказе он сам, Андрей Соколов, повествует с предельной простотой. Но в этой-то ясности повествования и рождается образ человека, которого можно лишить жизни, но согнуть, сломить нельзя. В этой жизненной простоте и заключались пленительность и художественная мощь произведения»,
Оценка «Правды» сливалась с оценкой читателей и зрителей. Они полюбили «Судьбу человека» и в книге и в кино.
«Судя по этому рассказу, мы еще раз убедились в том, как важно для писателя жить думами и чаяниями народа,— писала в «Правду» группа товарищей.— Такой рассказ сейчас, когда кое-кто стал забывать о величайших испытаниях, выпавших на долю советского народа, стал списывать со счета бессмертные подвиги его во имя светлого будущего, во имя свободы народов Европы и Азии,— такой рассказ нужен сейчас, как никогда. И он появился. Появился из-под пера писателя, который держит руку на пульсе народной жизни».
Какие это меткие слова!
Шолохов жил в отдалении от городов, в станице, и отсюда зорко следил за всеми событиями в жизни своего народа и народов других стран, чутко прислушивался к биению пульса народной жизни. Писатель-человеколюбец, друг людей, певец их счастья, не оставлял без внимания ни одного события, горячо откликался на них. В этом помогала ему «Правда». В газете опубликованы его отклики на первые шаги освоения советскими людьми космоса, на запуск ракеты к луне, на полеты космических кораблей с человеком на борту.
В конце пятидесятых годов «Правда» заканчивала печатание глав второй книги «Поднятой целины»... Завершен многолетний труд, в результате которого создан роман, коему суждена очень долгая жизнь. Произведение еще не вышло отдельным изданием, а автор уже пошел с ним к читателю.
30 декабря 1959 года «Правда» писала: «...Большая аудитория филологического факультета Московского государственного университета заполнена до отказа. Уже нет ни одного свободного места на скамьях амфитеатра, а студенты подходят и подходят. Каждому хочется быть участником встречи с любимым писателем — Михаилом Александровичем Шолоховым, который обещал приехать сегодня в гости к молодежи.
— В этот вечер,— говорит он студентам,— вы будете первыми критиками моей книги.
Предложение Михаила Александровича прочесть заключительную главу своего произведения вызывает бурю восторга.
Шолохов поднимается на трибуну, разворачивает листы рукописи.
«Поужинав, Давыдов прошел к себе в горницу...»— начинает он чтение завершающих страниц романа...
Дорогие каждому советскому человеку образы героев «Поднятой целины» вновь оживают перед слушателями: Давыдов, Нагульнов, Разметнов, Май-данников, дед Щукарь...
Затем чтение продолжает редактор сочинений М. А. Шолохова Ю. Б. Лукин. Сочное, веское, неповторимо живое шолоховское слово, так безошибочно точно передающее и чувства героев и обстановку действия, звучит в студенческой аудитории. Многие пытаются записать особо понравившиеся им выражения, характеристики персонажей. Каждый чувствует себя участником большого, праздничного события...
Чтение закончено. Несколько секунд в аудитории стоит торжественная, какая-то благоговейная тишина, и лишь затем гремит овация.
— Ну вот, я и отчитался перед вами,— говорит, улыбаясь, Михаил Александрович.
Молодежь окружает Шолохова плотным кольцом...»
В феврале 1960 года газета поместила рецензию. «Первая книга «Поднятой целины»,— писала «Правда»,— стала классическим изображением людей советской деревни в пору «великого перелома». Она сильнее любых учебников расскажет молодежи о том, как строили новую жизнь отцы. По ней люди во многих странах мира узнают правду о нашей стране тех бурных лет, о том, как подымались и расправляли плечи богатырские народные силы, освобожденные революцией, какое душевное богатство и подлинное величие раскрыл в людях свободный труд на общее благо».
«Правда» печатала многочисленные отклики. Вот что писал Е. Судаковский из г. Тайшет, Иркутской области:
«Поднятая целина» — это зеркало великой революции в деревне, впервые в истории оторвавшей глубочайшие пласты крестьянства от вековой тяги к частной собственности. Образ путиловского слесаря-коммуниста — двадцатипятитысячника Давыдова является одним из самых замечательных образов, созданных советскими писателями. Давыдов — цельный характер, он весь в движении, в постоянной тревоге за колхозное дело, за судьбы людей. За душевное богатство, за большевистскую чуткость любят его гремяченцы. Да и нельзя не любить его! С большим художественным мастерством нарисованы и образы других героев романа».
Автор письма находил сходство героев книги с его друзьями по труду. «Прошло тридцать лет с начала подъема целины. И хочется в этом письме послать из Сибири, со строек великой семилетки землякам в Белоруссию привет и сказать: не о вас ли написан роман «Поднятая целина», не со Счастного ли Николая, секретаря партъячейки в деревне Пле-щицы, Подгайцевского сельсовета, Шкловского района, Могилевской области, сделан портрет Макара Нагульнова?..
Мой друг и товарищ Счастный Николай, как и Нагульнов, был убит кулаками из обреза. А вся его чистая и светлая жизнь была отдана делу Коммунистической партии в деревне, делу коллективизации...
С величайшей скорбью мы хоронили в 1931 году товарища Счастного, а когда читалась заключительная глава «Поднятой целины», где говорится о гибели Давыдова и Нагульнова, вновь сжалось сердце. Хотелось, чтобы они жили и поныне, чтобы знамя первых лет коллективизации они пронесли до наших дней!
...Слава народному роману М. Шолохова «Поднятая целина»!»
Из многих деревень сообщали, что роман вызывает высокую активность колхозников. Во время читки
его в чувашском колхозе «Победа» колхозница заявила своему руководителю:
— Ты — не председатель колхоза, а «шляпа». В поле мало бываешь, а больше коптишь в канцелярии. Посмотри, как работает в «Поднятой целине» председатель колхоза Давыдов. С таким можно горы своротить.
Роман звал к переустройству хозяйства на коллективный лад не только крестьян нашей страны. Переведенная на десятки иностранных языков, книга получила широкое распространение во всем мире, помогала земледельцам социалистических стран строить коллективное хозяйство.
В послевоенные годы «Правда» напечатала сообщение своего корреспондента из народной Румынии о том, как крестьяне перед вступлением в кооператив обращались к роману Шолохова. В деревне Бод уже несколько человек подали заявления. Но как получится коллективная работа, представляли смутно.
— Давайте-ка почитаем «Поднятую целину»,— как-то предложил секретарь парторганизации Василе Маковей.— Там говорится про донских казаков, но и они пахали землю, как и мы, на волах, и думка у них похожа на нашу.
— По ночам, при свете керосиновой лампы читали «Поднятую целину» крестьяне,— рассказывал секретарь парторганизации.— Кулаки сжимались, когда слушали, как несознательные казачки у амбара с зерном в кровь избивали путиловского слесаря Давыдова, как Половцев и хитро замаскировавшийся кулак Островнов проводили в колхозе вражескую работу! Но мы поняли, как вести дело, с кем бороться.
В те же дни члены коллективного хозяйства села Дента, Чаковского района Румынии в своем письме говорили Михаилу Александровичу о том, как книга «Поднятая целина» помогла им многое понять. Подавшие заявления о вступлении в коллективное хозяйство устроили коллективное чтение книги.
«Нам казалось,— писали крестьяне,— что это наши переживания, наши мысли. Мы видели, как наяву, Давыдова, Макара, Кондрата, до слез смея
лись над злоключениями деда Щукаря с его кобылой, купленной у бродячих цыган, с возмущением следили за поступками вероломного Якова Лукича, видели, как зародился колхоз, как люди научились работать сообща. Именно эти вопросы нас волновали, и Ваша книга, как добрый друг, проясняла умы».
Роман помогал создавать колхозы и в народной Болгарии. Вот что рассказывал об этом секретарь народного Совета села Перушице Петко Стоянов.
— В 1948 году мы вплотную подошли к созданию колхоза. Дело начали с того, что стали собирать на собеседования желавших вступить в артельное хозяйство, и там, перед народом, мы, активисты, читали «Поднятую целину», главу за главой. А после проводили обсуждение книги. Обычно мы спрашивали: «Нужен нашему будущему колхозу Давыдов?» — «Нужен»,— отвечали люди. «А Островнов?» — «Не нужен!» Большие споры вызывала кандидатура деда Щукаря. Но все же большинство решило: не мешает Перушице иметь своего собственного Щукаря...
Так, 15 апреля 1948 года 120 активистов создали впервые в своей жизни колхоз.
Передавая этот разговор, Анвер Бикчентаев рассказывал о первых шагах жизни колхоза в Перушице.
Самое главное, что урожай уже в 1949 году оказался отменным. На отчетное собрание явилось почти все село: любопытно было узнать, что дает людям колхоз.
В 1950 году в колхоз вступило еще 500 семей, а в следующем — все население, за исключением некоторых бывших кулаков. Услышав об этом, в окружном центре всполошились: нет ли перегиба? В колхоз приехал уполномоченный, который заставил открыть все подвалы, чтобы проверить, нет ли там арестованных.
— Словом, инспектировали нас — тоже по роману «Поднятая целина»! Уполномоченный искал среди нас Нагульнова...— рассказывали руководители хозяйства.
Вторую книгу «Поднятой целины» «Правда» отмечала как достойное завершение вдохновенного
труда над этим классическим произведением советской литературы, новый взлет в творчестве любимого писателя.
Книгу Шолохова выдвинули на соискание Ленинской премии. Роман широко обсуждался в печати. Газеты и журналы в публикуемых рецензиях ставили эту величественную эпопею деяний нашего старшего поколения рядом с «Войной и миром» Л. Толстого, рядом с «Жизнью Клима Самгина» М. Горького — по величию творческого замысла, по широте изображения жизни.
Читатели многих стран мира ждали переводов этой прекрасной книги. Но злопыхатели и клеветники нашлись и на этот раз. 19 февраля 1960 года в американской газете «Нью-Йорк тайме» появилась статья Солсбери под броским заголовком: «Герой Шолохова умирает новой смертью». В ней он повторял пущенные им в ход прежние домыслы и, в частности, писал, будто Давыдов «был злонамеренно обвинен советской полицией, арестован и заключен в тюрьму, где, как рассказывают, застрелился».
Снова пришлось «Правде» давать отповедь специалистам по фабрикации фальшивок. На сей раз им попало от самого автора «Поднятой целины». Шолохов в памфлете «О маленьком мальчике Гарри и большом мистере Солсбери», напечатанном 1 марта 1960 года, отхлестал клеветника.
«Правда» продолжала публиковать отзывы на роман «Поднятая целина». Автору его была присуждена Ленинская премия.
В конце апреля того же шестидесятого года Михаил Александрович направил в редакцию взволнованное письмо.
«Горячо благодарю и обнимаю дорогих моих правдистов, работников редакции и типографии за теплую телеграмму,— писал Шолохов.— Как вы справедливо отметили, я уже тридцать лет выступаю на страницах родной «Правды». Срок для человеческой жизни не малый, и это дает мне право просить вас передать через посредство газеты «Правда» мое сердечное спасибо всем друзьям — читателям, това
рищам по воине и миру, поздравившим меня с присуждением Ленинской премии».
А вскоре местные газеты опубликовали другое письмо Шолохова, обращенное к родителям учащихся станицы Каргинская, Боковского района, Ростовской области.
«Прибыв на родную землю, рад сообщить дорогим станичникам, что строительство новой школы в станице Каргинская по решению Совета Министров РСФСР начнется в этом году. Полученная мною Ленинская премия целиком передана на строительство новой школы, взамен той, в которой когда-то давно я учился грамоте».
Несколькими месяцами раньше здесь произошло такое событие. М. А. Шолохов приехал в станицу, вошел в старенькую школу, оглядел помещение и сказал:
— Я сидел вот здесь, в углу класса.
Писатель подошел к парте и сел за нее.
И теперь экскурсантам, путешествующим по шолоховским местам, жители станицы показывают старенький деревянно-саманный домик, куда в детстве вместе со своими сверстниками бегал школьник Миша Шолохов, и красивое кирпичное здание новой школы, расположенное неподалеку от старой.
СОЮЗ ТРУДА И ЛИТЕРАТУРЫ
Встречи на предприятиях с рабочими, в колхозах и совхозах с тружениками земли, в воинских частях с солдатами — были насущной потребностью писателя. В Ленинграде у кировцев, в Таганроге у металлургов, в Ростове у комбайностроителей, в Грузии у чаеводов, в станицах и хуторах у хлеборобов вел он деловые беседы, изучал жизнь во всем ее многообразии. Шолохов, побывав в гостях у тружеников промышленности и сельского хозяйства, приглашал их с ответным визитом к себе. Много раз доводилось бывать мне при волнующих разговорах писателя с людьми труда, и все они запомнились надолго.
Как-то летом 1964 года, будучи в Ростове, Михаил Александрович отозвал меня в сторонку:
— Жду гостей из Ленинграда, путиловцев. Приезжай денька на два пораньше,— предложил он,— посмотрим, что им показать в Вешенском районе. Хочется, чтобы глаз «Правды» видел все.
Приятно было, что писатель-правдист пригласил на большой разговор с рабочими и журналиста.
Программа встречи была им намечена обширная: поездки в хутор Кружилинский, станицу Каргин-скую, колхоз «Тихий Дон», что в станице Базков-ской, прогулка по Дону, прием гостей дома у писателя...
Встречать ленинградцев предстояло на базков-ском аэродроме, а точнее — на полевой посадочной площадке, находящейся в 12 километрах от станицы Вешенской. Вместе с писателем к посадочной площадке вышли сотни станичных жителей. Пожилой казак, тракторист вешенского механизированного лесхоза, с девушками из соседнего колхоза и средней школы приготовили хлеб-соль. Пионеры вручили ленинградцам цветы. Шолохов по-братски обнял путиловцев. От первых приветствий до последних 'прощальных слов сердечная теплота, радушие и деловитость царили во взаимоотношениях гостей и хозяина. Сразу же после вручения хлеба-соли Шолохов сказал:
— Официальная часть окончена. Кто постарше, прошу в почетную машину.— И он заботливо усадил питерских ветеранов.
В те дни станица Вешенская напоминала необычное «литературное произведение». По ее улицам ходили живые герои «Поднятой целины».
Тридцать пять лет назад со страниц «Поднятой целины» сошел в жизнь путиловский рабочий Семен Давыдов и стал помогать партии в проведении коллективизации. И вот сегодня вместе с гостями-кировцами в Вешенскую приехал его «двойник» — Скворцов Николай Васильевич. Шолохов, когда писал роман, не был знаком с ним. Но произошло настолько поразительное совпадение, что сам автор «Поднятой целины» удивленно развел руками.
— Ну, чем не Давыдов?! Даже биографии сходятся : путиловский рабочий, в прошлом — моряк Балтийского флота, в тридцатом году — двадцатипятитысячник, председатель колхоза, только не на Азово-Черноморье, а в Калининской области.
Шолохов пристально посмотрел на Скворцова и с сожалением и каким-то вызовом заметил:
— Правда, за тридцать пять лет и автор книги и второй Давыдов немного постарели, так сказать, слегка тронуты заморозком. Но если понадобится родине, мы вновь готовы служить ей и в рядах армии и оборонным трудом. Не так ли, Николай Васильевич?
— Точно,— ответил тот.
— Вот порядок. Вот это и есть подлинное единение труда и искусства в нашем понимании.
На другой день ленинградцы поехали в колхоз «Тихий Дон». Их встретил сверстник того Федотки, о котором Давыдов в «Поднятой целине» говорил:
«Хорошую жизнь им построим, факт. Бегает сейчас Федотка в отцовском картузе казачьего фасона, а лет через двадцать будет электроплугом наворачивать вот эту землю... Ему-то, наверно, не придется, как мне пришлось после смерти матери: и белье сестренкам стирать и штопать, и обед готовить, и на завод бегать. Счастливые будут Федотки, факт!»
Так в романе. А что в жизни?
Председатель колхоза «Тихий Дон» Александр Стефанович Максаев, встретив гостей, подтвердил:
— Да, я такой же Федотка и по возрасту и по положению... Пришел бы сегодня на наши поля Семен Давыдов, я, прежде всего, поведал бы ему:
— Вот, товарищ Давыдов, как сложилась моя судьба: родился в хуторе Лебяжьем. Сначала учился, как все, в школе. Потом поступил в институт, стал зоотехником, человеком с высшим образованием. Вступил в партию коммунистов. У меня хорошая семья. Жена — тоже с высщим образованием, двое детишек...
А потом перешел бы к делу. Дескать, и наш колхоз «Тихий Дон», председателем которого я являюсь, стал сегодня сильнее, богаче. Благодаря разум
ному использованию земли, мы в полтора раза увеличили посевы зерновых, хорошо у нас родится кукуруза, горох. Выращиваем сахарную свеклу. У нас развито большое животноводство.
В колхозе развернулось интенсивное строительство. Культурнее и зажиточнее стали жить колхозники. С каждым днем наши люди становятся все щедрее в коллективном труде, все больше прислушиваются к голосу своей совести, которая подсказывает им лучше трудиться на колхозных полях для общего блага.
Сам я стараюсь во многом походить на тебя, товарищ Давыдов, и так же считаю, что «главное в руководстве — это не обругать, не разнести, а научить работать».
«Счастливые будут Федотки».— Мы вспоминаем эти слова и знаем, что жизнь напишет о судьбе Фе-доток, о судьбах моего поколения еще не одну счастливую страницу...
Другая группа ленинградцев поехала в тот день в механическую мастерскую местного объединения «Сельхозтехники», что в станице Базковской. Новаторы Кировского завода фрезеровщики Евгений Савич, лауреат Государственной премии, и Иван Леонов, заместитель председателя Верховного Совета РСФСР, привезли с собою набор фрез собственного изобретения и изготовления для скоростного резания металла. И вот эти новаторы показывают на станке работу своих фрез, а затем дарят набор первоклассного инструмента местному сельскому механизатору Илье Косоножкину.
Что это? Повторение эпизода из «Поднятой целины», когда Семен Давыдов преподнес кузнецу Шалому свой ящик с инструментом, привезенный из Питера? Нет. Все находили в этом величайшее умение художника видеть глубину жизни и писать не только о том, что уже произошло, а и предвидеть, как будет эта самая жизнь идти дальше.
Шолохов присутствовал тут же. Пристальным взглядом он всматривался в происходящее и высказал свои мысли по этому поводу:
— Сегодня можно много хорошего сказать. Три
дцать пять лет назад в «Поднятой целине» Семен Давыдов был не просто двадцатипятитысячником, а рабочим бывшего Путиловского, ныне Кировского завода. Начавшееся когда-то духовное родство закрепляется сейчас материально. Здесь хорошо говорили о нашей дружбе, дружбе писателей со своими героями. Это здорово, когда литературный герой возвращается к тебе в живом виде. Крайне полезны такие встречи.
Писатель радовался проявлению единения труда и искусства и тому, что сошедший со страниц книги путиловский Давыдов стал связующим звеном для живых людей — первоклассных рабочих-кировцев, а также лучших донских механизаторов. И примечательно, что «повторение» эпизода из романа с вручением питерцами инструмента вешенцам произошло на другом, более высоком уровне. Жизнь выявила необходимость этого. И земляки Давыдова приехали на Дон уже другими: не просто рабочие они, а творцы-изобретатели.
Несколькими часами позже, когда кировцы сидели за дружеским столом в доме писателя, Михаил Александрович вернулся к встрече гостей с сельскими механизаторами.
— Сегодня мы видели в своей родной обстановке Савича и Леонова. Это истинные мастера своего дела. А мастера узнаешь сразу: за станком, в космосе, за столом. Кто не присутствовал в мастерской, тот многое потерял...
Шолохов говорил так, потому что видел в ленинградцах не просто приятных сердцу гостей, хороших собеседников, а и новых людей нашего времени, опираясь на личный жизненный путь которых, должно создавать новых литературных героев.
Действительно, в гости к писателю приехали, как сами ленинградцы говорили, живые повести и романы. Вот они:
Михаил Гаврилович Алексеев, участник всех революций. В 1912 году был в числе тех, кто поддерживал Ленина в борьбе против меньшевиков и эсеров на собрании в цехе Путиловского завода. Старый слесарь-пушкарь на заводе начал работать в 1904 го
ду. Он и в дни Великой Отечественной войны делал пушки.
Другой ветеран — Александр Степанович Никифоров, «дядя Саша»,— участник гражданской войны на Дону, прошедший с боями от Ростова до Царицына. На заводе начал работать в 1905 году.
А вот представитель путиловской рабочей династии Романовых — Александр Алексеевич Романов. Отец его работал еще до революции токарем, и Александр — токарь, его сын тоже токарь, работает на станке отца.
Еще ветеран — Константин Яковлевич Яковлев, первый тракторист страны. В мае 1924 года вел по Дворцовой площади первый трактор «Фордзон-пути-ловец».
Многое уже сказано о Савиче и Леонове, представителях второго поколения путиловцев. А вот их товарищ, Герой Советского Союза Федор Дьяченко, бывший снайпер Ленинградского фронта. Он истребил 425 фашистов. По стечению обстоятельств, дом в котором живет Дьяченко, построен на месте, где в течение шести месяцев во время блокады Ленинграда снайпер занимал огневую позицию...
У каждого свой индивидуальный путь в жизни, причем путь, волнующий беспредельной преданностью человека матери-Родине, своему народу, партии, идеям великого Ленина. Вот эти-то люди устами председателя заводского комитета Владимира Павловича Кочанова задали писателю вопрос, обсуждавшийся потом во время всех бесед:
— Почему у нас после вашего замечательного романа мало произведений о современности и особенно о рабочем классе? Почему, например, о Кировском заводе, где работает много тысяч достойных людей, не написаны повести, романы?
Поглядев на хозяина, Кочанов сказал:
— Здесь называли Шолохова командиром литературной роты. Это не так. Шолохов— полководец, генералиссимус литературы. Так думаем мы. Но нам хотелось бы услышать и ваше мнение по этим нашим вопросам.
Разговор шел творческий. Кировцы с первой же
минуты пребывания в Вешенской начали показывать свое творчество. Они подарили Шолохову модель трактора «К-700»; подчеркнув, что коллектив завода постоянно дерзает, что он далеко ушел от первого трактора «Фордзона-путиловца» образца 1924 года. В войну кировцы выпускали орудия, танки, солдатские походные кухни. А в мирное время идет другая продукция — от атомохода «Ленин» до мощного трактора-тягача. Они рассказали и о том, что кировцы — рабочие, инженеры — пишут историю своего завода. Дьяченко подарил писателю книгу «Пламя над Невой» — коллективный труд большой группы авторов, где и он принял участие. Затем Михаилу Александровичу преподнесли металлический узел — удивительно искусно затянутый стальной прут толщиной в большой палец — и другие памятные подарки, говорящие о талантливых людях в коллективе завода. Труд и искусство все время выступали как два равновеликих понятия.
Кировцы наступали и наступали. Они считали постановку вопроса о судьбах литературы закономерной, так же, как и о развитии техники, и сами рабочие и инженеры обсуждали его с писателями, как равные с равными. И, видимо, не случайно Шолохов пригласил на встречу с ленинградцами Анатолия Софронова, Виталия Закруткина, Евгения Поповкина, Михаила Алексеева, Александра Бахарева, Михаила Андриасова и других литераторов.
Шел страстный разговор о том, как лучше показать нашего современника в литературе, передать героику рабочего класса, вписавшего много ярких страниц в историю советского народа и ныне стоящего на передовых позициях строительства коммунизма.
Шолохов внимательно выслушал все пожелания и вопросы, а потом, как бы размышляя над тем, что было сказано, по-своему, по-шолоховски, просто и исчерпывающе отвечал:
— Начну с роты, чтобы не было кривотолков. Действительно, на одном из собраний литераторов я сказал, что у нас — добрая бригада писателей, и употребил шутливое сравнение — донская литератур
ная рота шагает добре,— в том смысле, что дает хорошие произведения. И тут неважно, кто он: генералиссимус, полковник или командир роты. Литературу делают писатели, а не одиночки.
Кировцы,— продолжал Михаил Александрович,— на законном основании предъявили нам, писателям, свои требования: пишите о нас, о рабочем классе. Мало произведений о современности. Совершенно верно, маловато в этом отношении сделано.
Писатели,— резонно заметил Шолохов,— поначалу, как говорится, заняли круговую оборону, держались стойко. Но под давлением превосходящих сил кировцев, как пишется в военных реляциях, а вернее под влиянием их правильных мыслей, вынуждены были отойти. Действительно, мы мало пишем о рабочем классе.
Это было откровенное признание: Шолохов отвечал рабочему классу от имени всех писателей страны. Они знали об этом: «Правда» и другие газеты ежедневно давали подробные информации и репортажи о встрече, проходившей на берегах Дона.
Михаил Александрович говорил, что у нас будут настоящие произведения о рабочем классе. И разъяснял, что дело это не простое, как кажется непосвященному человеку.
— Вы прекрасно знаете, как создаются сложные машины. Тот же ваш трактор «К-700» не сразу появился на свет. Нужны были поиски, усилия конструкторской, инженерной мысли, всего большого рабочего коллектива. В литературе происходит то же самое. Только вся работа падает на плечи одного человека. Он и конструктор, и проектировщик, и фрезеровщик, и шлифовщик. Литература — это процесс трудоемкий, сложный. Работа над произведением начинается с познания жизни. И не всегда бывает так: если писатель пришел на завод, так он сразу напишет книгу. Нужно длительное изучение, нужны терпение и время, а главное — тесное общение с людьми, героями будущих произведений. Поэтому я придаю большое значение нашей встрече. Как при ударе кресалом о кремень, появляются искры, так должны появляться искры творчества. Я верю в
творческий разум ваш и наш. Мы найдем решение этой большой идейно-художественной задачи. Но нужны время, настойчивая, взыскательная работа.
Три дня шел обмен мнениями между людьми труда и литературы. Нам казалось, что мы прикоснулись к творческой лаборатории большого мастера. Уже все, на наш взгляд, было переговорено, а Шолохов все выспрашивал ленинградцев о разных деталях их труда, о взглядах на жизнь.
На четвертый день, когда самолеты с гостями поднялись с базковской посадочной площадки в воздух и, сделав прощальный круг над станицей Ве-шенской, взяли курс на Волгодонск, Михаил Александрович позвал нас, корреспондентов центральной прессы, к себе.
— Сейчас самое время все обговорить,— сказал он.
Надо было просмотреть наши карандашные заметки о его высказываниях. В «Правде» было опубликовано несколько подробных информаций о проходивших беседах. Я готовил заключительный отчет о союзе искусства и труда, так интересно и ярко проявившемся в дискуссии на донских берегах. Мы вместе читали наши записи, уточняли формулировки, оценки писательского подхода к литературным явлениям.
Редактируя материалы, Михаил Александрович был весь во власти воспоминаний о только что закончившихся беседах.
Гости попросили Шолохова написать предисловие к очередному тому истории Кировского завода, которую они пишут сами.
— С удовольствием сделаю это,— ответил он тогда.
И теперь, размышляя над обещанием, он подумал вслух:
— А не начать ли с историй предприятий?
И он тут же начал обдумывать письмо — обращение к рабочим корреспондентам. Оно было напечатано в «Правде» 28 июля 1964 года. Редактируя его текст, он внимательно взвешивал слова:
«Приезд в станицу Вешенскую рабочих и инжене
ров Ленинградского Кировского завода оставил глубокий след. Мы вели весьма полезные беседы о литературе. Они были особенно интересны тем, что и сами гости занимаются творчеством — создают историю своего завода...»
Шолохов задумался.
— Знаете что? Нужны люди,— и стал диктовать: — «История Путиловского (Кировского) завода — это старейший пушкарь Михаил Гаврилович Алексеев, проработавший в цехах шестьдесят лет; это Николай Васильевич Скворцов, бывший балтийский моряк, путиловский двадцатипятитысячник, председатель колхоза и снова рабочий; новаторы-фрезеровщики Евгений Савич и Иван Леонов; Герой Советского Союза снайпер Федор Дьяченко и сотни тысяч таких, как они».
Вдруг Шолохов задержался. Оторвавшись от текста, потянулся за папиросой и, как бы нечаянно, обронил фразу:
— Сложные у ребят жизни и характеры, такие и описать не просто...
Конец он продиктовал такой:
«Через «Правду» и массовую рабочую газету «Труд» обращаюсь к рабкорам: создавайте истории предприятий. Это очень нужные книги о славе и трудовой доблести рабочего класса. Писатели и журналисты помогут вам в этом благородном деле».
Я передавал по телефону в «Правду» свой отчет и письмо Шолохова к рабкорам страны и думал: в какой книге можно прочитать о мастерстве писателя, об умении разговаривать с людьми, высекать тему из разговора так метко, как это умеет делать только Шолохов?
Примерно через год Михаил Александрович вернулся к вопросу о создании историй предприятий. Было так. Во время одного из посещений станицы Вешенской мне довелось разговаривать с группой сельских корреспондентов, обучавшихся журналистскому мастерству при районной газете. Они высказали желание писать истории своих колхозов и совхозов. Но в сельской местности меньше, чем в городах, литераторов и журналистов, которые помогли бы
обработать материал. И еще хотелось бы знать, как должна выглядеть история, в каком виде ее писать?
Об этом я рассказал Шолохову.
— Это здорово,— живо заинтересовался он и стал говорить, что и как надо делать.
— Конечно, написать историю,— разъяснял Михаил Александрович,— не простая штука. Но нечего робеть. Смелее надо браться за дело. В станицах, хуторах, селах и деревнях теперь немало своего грамотного люда, интеллигенции, специалистов, окончивших десятилетку, они и без писателей или журналистов сумеют обработать воспоминания стариков, рассказать, какие подвиги трудовые совершили их земляки, как росло и развивалось общественное хозяйство.
Очень важно, чтобы сбором материалов занялись пионеры и школьники, «красные следопыты». Пусть каждый класс заводит альбомы о жизни колхозных бригад, совхозных отделений, ферм. Хорошая это будет копилка. Сообща и книгу легче подготовить.
— Историю творят люди,— говорил Шолохов.— Главное, чтобы в книгах было побольше души, живых дел. А для описания приемлемы и очерки, и запись рассказов организаторов колхозов и предприятий, и другие формы. Пусть товарищи не стесняются в выборе. Жанровое разнообразие поможет оживить материал.
Эти высказывания были напечатаны в журнале «Рабоче-крестьянский корреспондент» под заголовком «Шолохов советует»...
Сейчас, спустя два десятка лет, интересно взглянуть на книжные полки. Фонд произведений о славе и трудовой доблести рабочего класса и колхозников возрос значительно. Только на Дону появилось немало интересных книг: «Ростсельмаш», «Летопись Ростовской Пресни», «Люди «Гиганта» (книга о совхозе «Гигант»), «Имени Октябрьской революции», «Летопись шахтерской славы» и добрый десяток других изданий.
Как видно, призыв Шолохова, напечатанный в «Правде», дал свои плоды.
ПОДВИГ СОЗИДАНИЯ
Станица Вешенская молодела, когда ее заполняли юные гости. Повсюду слышались звонкий смех, возгласы удивления, задорные песни.
В первой половине апреля шестьдесят пятого года на ее улицах появились комсомольцы, школьники из городов и хуторов Дона. Дружными стайками заходили они в клуб, рассаживались, готовясь к разговору с Шолоховым. Они знали, что их великий земляк любит молодежь, и очень хотели узнать его мнение по многим вопросам, будоражившим их юные умы.
О чем вести разговор? О том, как жить и трудиться, где работать, чтобы принести больше пользы Родине. И начался этот разговор просто, как встреча давно знакомых и близких людей, с полной откровенностью, уважением и доверием друг к другу.
— Правильно ли поступают те, кто стремится из сельской местности в города? — такой вопрос сформулирован был в самом начале.
Михаил Александрович шутливо спросил:
— Вы, что же, ребята, из меня хотите сделать учителя?
Комсомольцы зашевелились, но молчали.
— Ну, что же, молчание — знак согласия,— ответил за них Шолохов.— Вас интересует воспйтание у сельской молодежи любви и уважения к крестьянскому труду, к работе в сельскохозяйственном производстве? Дело это — бесспорно нужное: у нас — и не только у нас — молодежь уходит от земли, уходит по ряду причин. Мне приходилось бывать за рубежом во многих странах. Это характерно и для Швеции, и для Норвегии, и для Дании — всюду и везде наблюдается стремление в город. Ну, я понимаю то, что тяготеют к городским условиям жизни в Финляндии, в Швецйи, где, по сути дела, столыпинские хутора. Понятно и объяснимо, больших сел там нет, живут далеко друг от друга, дом от дома километра за четыре. Чтобы там девушка или парень могли сходить в кино, им нужно преодолеть километров двенадцать — пятнадцать. Встречи с молодежью, сверстниками в клубах — там все это исключается.
У нас же такое стремление не оправданно. У нас большие коллективы в колхозах и совхозах, и кино и клубы — все к услугам молодежи. И не думаю, чтобы девушки в Ростове чаще, чем вы, ходили бы в театр. Стало быть, не в этом причина. Скудость впечатлений в сельской местности восполняется и накалом работы, и общением со сверстниками, единомышленниками. Если говорить по-серьезному, земле нужны молодые руки. А сейчас, в свете решений мартовского Пленума ЦК КПСС, развертываются огромные мероприятия, открываются хорошие перспективы перед рабочими совхозов, перед колхозниками, материально они будут жить лучше, и, видимо, это будет стимулировать. Так что те, кто в городе не обеспечен достаточно приличной квартирой, недостаточно благоустроился, будут возвращаться. Я надеюсь на этот обратный процесс.
Шолохов обвел взглядом аудиторию.
— Вы понимаете, что правительство и партия не могут ставить преград тяготению молодежи, уходу молодежи в промышленность. Надо самим решать, кому ехать в Таганрог или в Ростов, кому оставаться в Вешенской. Нам думается, что сейчас намечается правильное стремление — оставаться у земли.
И Михаил Александрович рассказал, что недавно в Вешенской был известный полевод Терентий Семенович Мальцев. К нему обратились школьники, выпускники арбузовской школы, из Подмосковья. Они приняли единодушное решение — выпускникам-комсомольцам всем остаться на селе. Они говорят, движущим стимулом к этому послужил мартовский Пленум ЦК КПСС.
В зале — оживление. Кто-то захлопал в ладоши. Шолохов переждал, когда все стихнет, и продолжал:
— Не так уж мало культурных развлечений на селе. Правда, не столько, как в городе. Но к нам приезжают сюда если не все театры полностью, то артистические группы. И филармония Ростовская работает неплохо. Бывают у нас здесь артисты.
Михаил Александрович говорил обстоятельно. Он не уходил от ответа на острые вопросы. Зная, что для молодых людей культурные зрелища очень важны,
он дольше задержал внимание на этом. Он указывал, что и у соседей, волгоградцев и воронежцев, обслуживание села поставлено хорошо. Воронежский хор ездит по колхозам и совхозам. У волгоградцев есть театр в Урюпинске. Это театр на колесах, передвижной. Он начинает свои гастроли с поездок по району в самом начале года и завершает их, объехав почти все районы области, примерно к концу года.
— Как видите,— говорил Шолохов,— условия меняются.
Он тепло, открыто улыбнулся:
— Я вот не считаю (может, специфика работы у меня такая), что живу где-то вдали от культуры. По крайней мере, никогда этого не ощущал... Словом, надо еще и еще раз сказать: сельскохозяйственная профессия очень важная, очень полезная стране, и, думается, вы сами должны решить, как поступить.
Участники беседы говорили, что их волнует и такая проблема, как воспитание у молодежи чувства патриотизма, любви к Родине. Как лучше это делать, на чем, на каких примерах?
Михаил Александрович отвечал: в связи с двадцатой годовщиной Победы советского народа над гитлеровской Германией в печати публикуется много материалов о днях прошедших. Молодежь должна взять шефство над памятниками и могилами погибших в годы Великой Отечественной войны.
— Воспитание молодежи,— говорил Михаил Александрович в заключение,— важнейшая задача. Трудовые навыки необходимо воспитывать с детских лет. Вот был я в Германской Демократической Республике и видел, как там работают. На свекловичной плантации буквально на коленях ползают на прополке растений и мать, и бабушка, и внучок лет девяти. А у нас молодежь подчас трудновато бывает заставить трудиться. Вот уж тут комсомол и должен повести свою работу так, чтобы трудовое воспитание в семье, в школе было поставлено у нас в свете требований сегодняшнего дня.
Прошло не более двух недель, и станица Вешен-ская снова встречала юных гостей. На этот раз ее
посетили горянки из Дагестана. События развивались так. Сначала на имя Шолохова пришла телеграмма из межрайонного женского интерната.
«Дорогой Михаил Александрович! Лучшим учащимся нашей школы предоставлена возможность поездки в любой город страны. Все мы единодушно выразили желание посетить Вешенскую и поздравить Вас с наступающим шестидесятилетием. К отъезду все готово. Мы будем бесконечно благодарны, если Вы сообщите нам, будете ли Вы в эти дни в станице».
До первого мая оставалось несколько дней. Писатель предполагал использовать их для работы над книгой. Он отказался даже от поездки в лес. И первомайские праздники намеревался провести за рабочим столом. А тут — новая делегация.
Как поступил Шолохов?
Он не отказал школьницам. В Дагестан пошла приветливая телеграмма: «Выезжайте семнадцатого. Будем рады видеть вас в Вешках».
...С утра, как по заказу, ярко светило солнце. По улицам донской станицы прохаживались тридцать восемь горянок — аварок, лачек, даргинок, лезгинок, кумычек. Такого букета разных национальностей станица еще не видывала. К десяти часам вместе со своими учителями школьницы собрались в большом зале районного Дома пионеров. Рядом с гостями — учащиеся и молодые колхозники из разных районов и городов Дона. Все сидят притихшие. И вдруг на весь зал вздох и шепот:
— Ой, волнуюсь! — Это Айзинат Наибова шепчет подруге — Габибат Гафуровой.
— Ия тоже. Такой большой, занятый делами писатель, а мы у него отнимаем дорогое время... Наверное, рассердится...
Через какое-то мгновение все повернулись к двери. Вошел Шолохов и весело приветствовал гостей:
— Здравствуйте, дорогие девушки!
Он посмотрел на них с улыбкой и предложил:
— Давайте разговаривать без предисловий.
И потекла непринужденная беседа пылкой порывистой юности и умудренной житейским опытом зрелости. Десятиклассниц и их педагогов интересовало:
как добиться того, чтобы не было теней прошлого? Многие женщины Дагестана активно работают в общественных организациях, среди них учителя, специалисты разных профессий, ученые. Но еще не полностью изжиты предрассудки, живучи пережитки прошлого...
— Это действительно очень сложная проблема, несмртря на то, что общее культурное развитие страны идет большими, широкими шагами,— раздумчиво отвечал Михаил Александрович.— Сидеть сложа руки или идти на поводу у отсталых настроений нельзя, нужно бороться с пережитками тонкими и умными методами, путем разъяснения, пропаганды антирелигиозных идей, помогать людям познавать, где же истина, где правда и где зло.
Поднимается школьница Асият Алакова.
— Михаил Александрович, скажите, есть ли в жизни место подвигам в наше время? На войне — это понятно...
Шолохов улыбнулся.
— Хорошо прожить жизнь, с пользой для общества — это также подвиг,— и спросил: — Вы комсомолка?
- Да.
— Быть хорошим комсомольцем — это, правда, маленький, но повседневный подвиг... Дорогие ребятишки! Не только на военных подвигах строится мощь державы Советов. А честная работа на полях, в колхозах, совхозах, на предприятиях, в шахтах? — спрашивал он. И отвечал так, чтобы дети усвоили самое главное:—Из миллионов ежедневных, обыденных трудовых дел слагаются величие, экономическая мощь, идейная крепость родины. С точки зрения героики, военные подвиги, конечно, выглядели внушительнее. Но надо вам сказать, что никакие войны ничего не созидали. Война — это разрушительница. А вот труд — это подвиг созидания. Если бы не было героического труда рабочих, крестьян, интеллигенции после Великой Отечественной войны — в нашей стране еще было бы много руин.
Свой ответ Шолохов заключил так:
— Хорошо учиться — это тоже подвиг.
Нетерпеливые слушатели хотели знать больше. С новыми и новыми вопросами обращались к писателю:
— От людей старшего поколения приходится слышать, что молодежь стала не та, не тот комсомол, вроде и дела не те делают... А вы как думаете?
— Старикам свойственно утверждать, что в их время все было лучше. Но нельзя все это принимать за чистую монету, хотя кое с чем и приходится соглашаться. У людей старшего поколения, вероятно, есть какие-то свои мерила... Наша молодежь в основном хорошая. Вот тут девочка говорила о подвигах... В мое время, в годы гражданской войны, молодежь была героическая. Героической будет и сейчас в случае тяжелых испытаний. Но среди молодежи есть люди, подвергающиеся влиянию западной пропаганды. Зарубежным идеологам хотелось бы посеять среди вас чувство неверия, чувства скепсиса, равнодушия к действительности. А ведь вам придется отвечать за будущее страны и за все то, что добыто старшими поколениями.
В зале было очень тихо.
— Мы твердо знаем, что «ничьей» молодежи не может быть. И не в наших интересах отдавать вас, таких хороших девчонок и ребят, в чьи-то чужие и грязные руки. Мы боремся весьма активно с влиянием капитализма. Буржуазные идеологи пытаются вас растлевать и дурными картинами, которые просачиваются к нам, и вредными произведениями, которые наши издательства почему-то печатают. Мы, советские писатели, стремимся воспитать молодежь в духе нашей идеологии, наших партийных взглядов на жизнь, искусство.
Михаил Александрович оглядел аудиторию и спросил:
— Что, утомились?
— Нет, нет, слушаем... внимательно!..
— Независимо от того, махачкалинская ли это школа, песчанокопская, вешенская или какая-либо другая, воспитывать молодежь нужно всесторонне: тут и методы художественного воздействия — кино, литература, театр, и, конечно, основное — это учеба в
школе. Огромная страна наша требует рачительных, трудолюбивых, умных хозяев. В гражданскую и Отечественную войны миллионы передовых людей погибли за то, чтобы вы могли в такой вот обстановке, без воющих над нами бомбардировщиков, обсуждать проблемы и быта, и хозяйства, и наши судьбы, вернее, ваши судьбы и ваше будущее. Слишком дорогой ценой достались завоевания Советской власти. Поэтому мы должны готовить из вас таких людей, которые могли бы взять на свои плечи дальнейшее владение страной и ее неоценимыми богатствами, духовными и материальными. Чувство патриотизма надо воспитывать с ползункового возраста, с детского сада. Тогда это чувство войдет глубоко в сознание, и человек станет непоколебимым в любых испытаниях, пронесет через всю жизнь преданность родине и партии и великую убежденность в том, что ничего мудрее, ничего новее, ничего человечнее идей коммунизма на свете нет.
Целый день Шолохов не расставался с юными горянками. Ласково, по-отечески разговаривал со школьницами, внимательно, бережно воспринимая каждое слово, выслушивал их рассказы о жизни в интернате, о стремлениях, о девчоночьих мечтах. И отвечал на все их вопросы.
Мы расшифровывали записи речи Шолохова и дивились глубине мыслей, простоте языка, неопровержимости логики. Шолоховская устная публицистика так же сочна, красочна, как и все его творчество!
И радостно было писать отчеты о прошедшей встрече: в ней столько было тепла, откровенности, педагогического такта, умения разделить мысли — что высказать самому, а что оставить им, юным слушателям, чтобы в душе додумал каждый.
Вечером Шолохов позвонил в корреспондентскую комнату и попросил показать ему отчет.
— Хочу посмотреть, как будет в «Правде»...
Прочитав корреспонденцию, сказал:
— Хорошая молодежь, пытливая.
...Стоял жаркий август шестьдесят седьмого года. Во время летних каникул в северных районах До
на — Вешейском, Миллеровском, Кашарском. Облив-ском — трудились студенческие отряды из Москвы, Ростова, Болгарии. Двадцать восемь жилых домов, три клуба, несколько животноводческих помещений возводили они только в Вешенском районе. Шолохов заинтересовался делами студентов и позвал к себе на беседу. Более двухсот человек собрались в станичном клубе. И снова дружеская встреча — выяснение, о чем думает молодежь, и советы, пожелания. Михаил Александрович расспрашивал студентов, как они живут, как питаются, сколько зарабатывают. Молодые строители высоко оценивали трудовой семестр. Они рассказали, какие цели ставят перед собой, выезжая на сельские стройки:
— Зажечь в домах хлеборобов лампочку Ильича, там, где ее еще нет.
— Воспитывать самих себя, вырабатывать лучшие человеческие качества: коллективизм, умение преодолевать невзгоды, желание трудиться.
— Воспитывать местное население, потому что, кроме работы на стройках, студенты читают лекции в бригадах, на фермах, в клубах.
Всем было по душе, что и Шолохов такого же мнения об их деле.
— Я рад встретиться и поговорить с вами,— сказал Михаил Александрович,— рад приветствовать вас, как старейший житель станицы Вешенской. Вы сами понимаете, ребята, как много делаете — и не только в Вешенском районе. Сотни, тысячи молодых рук — это величайшее подспорье в строительных делах нашей страны... Да и с точки зрения получения трудовых навыков — это хорошая школа для вас.
Шолохов сказал, что каникулы существуют для отдыха, но хорошо, что находятся добровольцы и используют их для работы.
— Поклон вам, ребята,— закончил Михаил Александрович,— не комплимент, а поклон за ваш трудовой подвиг...
Комиссар девичьей бригады Московского энергетического института Таня Ковалева вручила Шолохову комсомольскую путевку в студенческий отряд «Энергия» и значок строителя. Михаил Александро
вич пытался возразить: он-де не заслужил такой чести» Но студенты резонно заявили, что они просто опоздали вручить ему документы, так как фактически он давно уже работает в отряде.
— Мы знаем,— говорили молодые строители,— что Шолохов посылал телеграмму на Волгоградский мачтопропиточный завод, когда у нас не хватало опор для электролиний, и требовал ускорить присылку леса. И ускорили. Сейчас у нас еще на два месяца хватит. Как же мы можем не считать Шолохова членом нашего отряда?
Писатель слушал комсомольские песни, охотно давал автографы. На книге Тани Ковалевой он написал :
«Девической бригаде с пожеланием победы в соревновании».
Записи в блокнотах сохранили еще один интересный разговор со студентами-строителями. Прошло время, Шолохов опять зовет к себе группу представителей студенческих отрядов. Что нового в их жизни? Писателя интересует все — и учеба, и политический рост, и привычка к труду. Встреча проходила в канун слета, который состоялся на берегу Дона неподалеку от станицы Казанской.
Присутствовало на слете более 400 студентов-целинников. Было оглашено теплое письмо Михаила Александровича, переданное с участниками вчерашней встречи.
«Дорогие товарищи студенты! Сожалею,— писал Шолохов,— что не могу присутствовать на вашем празднике, но мне хочется сказать вам несколько слов.
...Ваш благородный труд приносит огромную пользу стране Советов, всему делу коммунизма,— говорилось в письме.— А вы первые создаете реальные ценности для Родины, Которая вас вскормила и ныне предоставляет вам возможность получить высокие знания в университетах и институтах...
Вы работаете по соседству со мной, можно сказать,— в родных мне краях, и я с особой теплотой шлю вам привет, кланяюсь и благодарю за ту помощь, которую вы оказываете моим землякам.
Обнимаю вас и от души желаю молодого счастья, успехов в учебе и в той большой жизни, в какую вы скоро вступите!
Ваш М. Шолохов».
АДРЕС, ВЫПОЛНЕННЫЙ ЗОЛОТОМ
Начало этому удивительному сочетанию — Шолохов и палешане — было положено в тридцатых годах. Палехский живописец Сергей Павлович Бахирев расписал шкатулку из папье-маше миниатюрными картинками из «Поднятой целины». Где сейчас находится эта вещь, сказать трудно. «Куда-то продали»,— отвечают в Палехе. Но, так или иначе, стали появляться другие композиции палешан на темы шолоховских произведений. Особенно усердно взялись за их разработку живописцы в канун шестидесятилетия писателя.
В Палех, к себе на родину, я наведываюсь ежегодно. С детства полюбились мне творения местных художников, и я всегда спешу поскорее увидеть новые их работы. В один из таких приездов я сразу же попал на заседание художественного совета. Шла приемка новых работ. Из рук в руки переходила шкатулка с росписью художника К. С. Бокарева. Я взял шкатулку и застыл: не могу оторвать глаз от солдата, стоящего в центре композиции. На руках у него — Ванюшка, обхвативший ручонками шею воина. И мне показалось, что я слышу его голосок:
— Папка, родненький! Я знал! Я знал, что ты меня найдешь...
Так сильно передан живописцем этот момент встречи нового отца со своим сыном, что в горле стало что-то теснить...
Палешане — художники-рассказчики. В красках, образах они повествуют о происходящих событиях. Если необходимо, повторяют фрагменты, или как они называют, «клейма». Бокарев в своей манере ведет рассказ: слева — жена и дети Андрея Соколова, про
водившие его на войну. Над ними — тучи чернобагрового дыма. В небе рыщут фашистские воздушные пираты, сея смерть. Огромные пожары уничтожают деревни, города. Композиция ведет зрителя по канве шолоховского рассказа. Справа — военнопленные на тяжелых работах. Среди них и Андрей Соколов. Дюжий гитлеровец с собаками стережет, как бы не убежали советские солдаты. Ниже слева — Андрей Соколов у коменданта фашистского лагеря. На столе бутылка, стакан. Андрея испытывает фашист. А вдали — гитлеровская фабрика смерти — огромная печь для сжигания живых людей.
В нижней части шкатулки видим финал войны: горящий рейхстаг. А в самом низу — могила сына Андрея Соколова, погибшего в боях с фашистами. Соколов склонился над свежим холмиком, убранным цветами.
А надо всем, что изображено в композиции, главенствуют две фигуры: Андрей Соколов и Ванюшка у него на руках.
Композиция Бокарева утверждает жизнь: нет, не все отняла война у солдата! Враги разрушили родной дом, убили семью, погиб сын,- защищая Родину. Но вот нашелся Ванюшка, и у Андрея Соколова появилась цель жизни. Для Ванюшки. Для него самого. И они вдвоем идут навстречу новой судьбе...
Шкатулка была представлена на московской выставке творчества палехских художников и получила теплые оценки зрителей.
Интересную работу выполнил по рассказу «Наука ненависти» Анатолий Сергеевич Песков.
Три пластины на тему повести «Путь-дороженька» расписал Валерий Васильевич Большаков. Поразили его стойкость шолоховских героев, их преданность делу революции.
— Я беру линию Петьки Кремнева,— рассуждал живописец,— Петр — камень-кремень. Таким он показан в повести. Хочется, чтобы и в миниатюре, он, как кресало, высекал огонь.
Большаков признался, что повесть Шолохова на него оказала очень сильное воздействие:
— Во время раздумий над темой я вступил в партию...
Палешанка Анна Семеновна Кривцова начинала работать над миниатюрным портретом Михаила Александровича. Она долго расспрашивала: «Какие у Шолохова глаза? Какого цвета волосы, на какую сторону зачес? Какие особенности в лице?»
За эти дни пребывания в Палехе я наглядно убедился, как близко к сердцу принимают палешане творчество писателя.
Из Палеха возвращался через Москву. В редакции «Правда» зашел разговор о предстоящем шестидесятилетии Шолохова. Тогда и возникла мысль заказать палешанам шкатулку с художественной росписью — как юбилейный сувенир от правдистов. Долго обсуждали, какой сюжет выбрать для миниатюры. Сошлись на том, чтобы на коробке был сам писатель и герои его произведений.
С заказом к палехским художникам отправили меня. Естественно, я был очень рад такому поручению редакции.
В мастерских Художественного фонда к заказу «Правды» отнеслись весьма серьезно. Выполнение его поручили Борису Николаевичу Кукулиеву. Сейчас он — народный художник РСФСР, лауреат премии Ленинского комсомола, кавалер болгарского ордена Кирилла и Мефодия 1-й степени. Одним из наиболее видных живописцев Палеха он был и в то время.
Кукулиев создал интересную композицию. На крышке шкатулки изображен писатель. Образ кажется не нарисованным, а как бы возникающим из глубины черного лака. Лицо одухотворено.
В нижней части композиции казаки и казачки пашут на волах донские черноземы. На переднем плане — Семен Давыдов, рядом с ним Макар Нагульнов и Андрей Разметнов, измеряют глубину пахоты. А перед ними — маленький Федотка. Это для него так ярко светит солнце, выходящее из-за горизонта.
Справа, отделенная сказочным деревом, какие рисуют палешане,— картина полевого стана. Здесь неугомонный дед Щукарь готовит знаменитый кон-
дёр к приходу казаков и казачек, а затем угощает их изысканным блюдом с «вустрицей».
В средней части миниатюры изображена сцена из «Тихого Дона». Казачки провожают революционных казаков на гражданскую войну.
Сюжеты разных произведений объединены общностью идейного смысла. Тесно связана с ними и третья картинка, расположенная в самом верху композиции. На фоне разрушенных зданий — грузовик. На подножке его — солдат, только что снявший погоны. Он протягивает руки мальчику. Да ведь зто же Андрей Соколов...
Шкатулку преподнесли Шолохову в день его шестидесятилетия на торжественном заседании в Колонном зале Дома Союзов в Москве.
— Вот каким молодым изобразили тебя палешане,— сказал Михаилу Александровичу редактор «Правды», вручая сувенир.— Правдисты желают тебе поддерживать такую форму и в будущие годы!
— Буду стараться,— улыбнулся юбиляр.
Из Палеха вместе со шкатулкой привез я еще один любопытный юбилейный сувенир. Это была уже инициатива самих палешан. На черной лаковой пластине они золотом написали приветственный адрес. Художники сердечно поздравляли Михаила Александровича с шестидесятилетием, благодарили его за книги, которые вдохновляют живописцев на создание новых произведений лаковой миниатюры.
Палешане писали, что они учатся у Шолохова глубокому проникновению в жизнь. Художники желали Михаилу Александровичу творческого долголетия, чтобы его книги радовали сердца читателей, а их, палешан, вдохновляли на поиски ярких сюжетов из народной жизни, о которой Шолохов пишет так проникновенно и правдиво.
После юбилея появились новые миниатюры на темы шолоховских книг. К пятидесятилею Октября Борис Кукулиев расписал ларец. На крышке изображено то, к чему пришли потомки Давыдова и Нагульного : новая казачья станица, вокруг — поля, казаки работают на современной технике. В станице — школа, клуб, магазины. За околицей пионер
ский лагерь. На берегу Дона веселится молодежь...
Вверху вспашка целины на быках. На одной из граней — картинка: гремячинцы идут к Совету с заявлениями о вступлении в колхоз... Активисты отбирают излишки хлеба у кулаков... Видим мы и «бабий бунт» — казачки избивают Давыдова, требуя ключи от амбара с хлебом. Тут же другой эпизод. Нагульнов восстанавливает порядок в хуторе. Изображен и полевой стан бригады...
Художница Кривцова закончила миниатюрный портрет писателя. На нас смотрят живые пытливые шолоховские глаза, завихрились местами непокорные волосы...
Анна Семеновна не ограничилась портретом. Она задумала композицию «Целина». Художница пытается решить эту тему по-своему. В силуэте справа нетрудно угадать фигуру Михаила Александровича. Он стоит на холме, вглядываясь в даль. На полях — густая пшеница. Руководители гремяченского колхоза осматривают хлеба. Сквозь картины давнего времени писатель видит современную жизнь. В степи — тракторы, комбайны. К элеватору стремится колонна автомобилей, груженных зерном...
Народный художник СССР Анна Александровна Коту хина ищет живописного решения темы «Судьбы человека». В отличие от Бокарева, она начинает красочное повествование с довоенной жизни семьи Соколова...
Заключительный аккорд композиции — после беседы с рассказчиком на берегу разлившейся речки Андрей Соколов и Ванюшка уходят вперед — навстречу солнцу.
Еще одно примечательное явление привелось мне наблюдать в Палехе. Там живет и трудится художник с Дона. В тридцатых годах из Каменского района Ростовской области попал в палехское художественное училище паренек. Закончил положенный курс, а работать как живописец начал, когда вернулся с войны. Это Александр Михайлович Куркин. Он уже отметил свое шестидесятилетие. И понятно, что за долгие годы создал множество миниатюр.
Зайдем в его мастерскую. Маленькая комнатка.
На стенах развешаны эскизы. Вот одна из первых послевоенных композиций: «Едут, едут по Берлину наши казаки». Затем—«Тачанка», «Песнь о Красной Армии», «Генерал Доватор», «Орленок»...
— А Дон-то не забыли? — спросил я художника в одно из недавних посещений.
Хозяин подошел к шкафу, вынул большую шкатулку с разноцветной росписью.
— Угадаете, что изображено,— можно пускать к зрителю; не поймете — спрячу,— смеется художник.
На крышке шкатулки — переправа. Огромное скопление людей. Река широкая, бурливая. Плывут люди: казаки в форменных фуражках, шароварах с алыми лампасами. Куда? Одни смело устремляются вперед, другие им противодействуют, третьи плывут по течению...
— Забурлил, батюшка, тихий Дон! — вырвалось у меня.
— Ага,— обрадовался Александр Михайлович,— значит, в цель.
Я поворачивал шкатулку то одной, то другой стороной. Народ, революционные казаки ведут священную войну против белогвардейцев и интервентов. Герои Дона Подтелков и Кривошлыков... Живописец прослеживает линию главных героев романа — Григория и Аксиньи...
...Все больше и больше миниатюрных многокрасочных картин соединяют палешан с Доном. Шолоховские книги нашли себе в обитателях знаменитого села-академии вдумчивых, талантливых иллюстраторов.
НОБЕЛЕВСКАЯ БУРЯ
Балки, курганы, возвышенности. Маленькие речки. Прибрежные кусты.
Шолоховская земля... Всякий раз, когда приходилось подъезжать к Дону, все твое существо охваты
вало необычайное волнение: здесь, где-то поблизости, живет человек, написавший эпохальные произведения об исторических годах в жизни русского народа.
Мы. едем ночью. Машина легко бежит по асфальтированному шоссе. С горы от базковской посадочной площадки видна станица, давно уже ставшая легендарной. Она сверкает многочисленными огнями. Видны зеленые, красные, синие неоновые рекламы.
Машина приближается к реке, пересекает ее по наплавному мосту, преодолевает крутой подъем и останавливается у гостиницы.
Встреча с писателем состоится завтра. Но нам не терпится. Ночью станица интересна по-особому. Улицы освещены. Казачья старина живет бок о бок с тем новым, что появилось в последние годы. В центре — старая церковь, перед нею — майдан, где в свое время собирался казачий круг. Поблизости здания, выросшие совсем недавно,— кинотеатр «Дон», универмаг, узел связи, средняя школа... И кажется, что все это — и дома, старые и новые,— не просто когда-то построено, а создано по образцу, данному автором «Поднятой целины» и «Тихого Дона». Трудно представить станицу не населенной шолоховскими героями. Чудится, что где-то скрипнула калитка и Григорий Мелехов, ловко перескочив через плетень астаховского база, постучал в окошко поджидавшей его Аксинье. А там, где за занавеской светится огонек, не Нагульнов ли изучает английский язык, чтобы потом воспользоваться им, когда будет мировая революция?
А вот и дом Шолохова. Тихо вокруг. Окна погружены в темень. Нет. Не будем нарушать сон писателя. Подождем утра...
Много раз приходилось бывать в станице Вешен-ской по поводу разных событий и так, без повода. Весной, в мае, страна отмечала шестидесятилетие писателя. Довелось участвовать в трех юбилейных заседаниях : в Москве, в Ростове-на-Дону и здесь — в вешенском станичном Доме культуры. Мне было поручено поздравить юбиляра от имени газетчиков Ро
стовской области, и я провозгласил тост за старейшего мастера журналистского корпуса на Дону, корпуса, в котором мы единодушно числим Михаила Александровича.
Шолохов пожал руку и сказал:
— Я горжусь этим...
Печать подробно освещала шолоховский юбилей. В «Правде» была напечатана большая статья «Сила гуманизма». «Огромно влияние шолоховских книг на умы и сердца,— говорилось в ней.— Эти книги покоряют читателя властной силой таланта, совершенством писательского мастерства. А привлекают они к себе человеческие души своим гуманизмом, той любовью к людям, к жизни, к миру, которой любая из них так щедро наполнена. Это гуманизм социалистический, революционный, в котором объединены любовь и ненависть — любовь к человеку и ненависть к врагам человечества. Он зовет не к буржуазным идеям всепрощения, пацифизма, не к абстрактному пониманию гуманистических задач, а к борьбе, к выработке в человеке качеств борца за справедливое устройство жизни, за высокие идеалы, за интернациональную солидарность в решении важнейших задач, стоящих перед современниками, за братство людей труда».
«Правда» напомнила читателю образ, созданный А. С. Серафимовичем в рецензии на первую книгу «Тихого Дона»,— образ молодого орелика.
«Был он небольшой,— писал тогда А. С. Серафимович,— взглядывая, поворачивал голову и желтеющий клюв.
Пыльная дорога извилисто добежала к самому кургану и поползла, огибая.
Тогда вдруг расширились крылья,— ахнул я... Расширились громадные крылья. Орелик мягко отделился и, едва шевеля, поплыл над степью.
Вспомнил я синеюще-далекое, когда прочитал «Тихий Дон» Михаила Шолохова. Молодой орелик, желтоклювый, а крылья размахнул».
«Сегодня и эти слова,— писала газета,— проступают сквозь синеватую дымку, которой затянуто «убегающее прошлое». Теперь всемирно известный
автор «Тихого Дона», «Поднятой целины», «Судьбы человека» по праву сам учит молодых — да и не только молодых — своих собратьев по творческому труду орлиному полету...
...Выдающийся талант писателя-реалиста, философская глубина его человечных книг, подлинно новаторское их содержание, воспитывающее в миллионах людей качества строителей нового мира, весь многолетний вдохновенный труд, отданный народу, будущему человечества,— сделали Михаила Александровича Шолохова славным знаменосцем передового, гуманистического искусства современности.
Велик его творческий подвиг».
...Да. Шолохов — гордость нашей страны, да и не только нашей!.. Не прошло и пяти месяцев после его шестидесятилетия, а мир опять заговорил о нем. И вот сегодня, как шутливо заметил Михаил Александрович,— «нобелевская буря» занесла в Вешенскую московских корреспондентов шведских газет «Дагенс нгрхетер» и «Свенска дагбладет» Ларса Брингерга и Ионни Флюдмана. Она же прибила к берегам станицы и наши фрегаты.
Хозяин был радушно гостеприимен.
— Располагайте мною по своему усмотрению,— сказал он,— я в вашем распоряжении.
Михаил Александрович предложил поехать на рыбалку и сварить на обед знаменитую донскую уху. В нашей стране, сказал писатель корреспондентам, как известно, действует такой принцип: кто не работает, тот не ест. И тут же заметил, что если гости не верят в свои рыболовные способности, то пусть не беспокоятся : голодными не будут, Мария Петровна обед уже готовит.
— У нас, русских, существует давний обычай: тех, кто с дороги, кормить сытно.
Целый день мы провели с Шолоховым. Были на берегу озера Островное, ловили рыбу. Потом обедали дома у писателя, откровенно и долго беседовали с ним. Касались самых различных тем. Естественно, что прежде всего были заданы вопросы, связанные с Нобелевской премией: знал ли писатель, что ему будет присуждена эта награда? Шолохов со всей не-
посредственностью ответил, что-это было для него полной неожиданностью.
— Вы теперь получили премию, с нею пришла и слава. Как вы относитесь к ней? — спросили шведские корреспонденты.
— Слава — это такая вещь, без которой легче жить,— ответил Михаил Александрович.— Что же касается премии, то я в телеграмме Шведской королевской академии наук уже выразил сердечную благодарность за высокую оценку моего литературного труда.
Затем последовал новый вопрос:
— Как вы думаете распорядиться премией?
Шолохов улыбнулся. Потом сказал, что еще не ломал голову над этой «проблемой». Тем более, что решить ее не так уж трудно: не полтора или два миллиона, которые сразу не израсходуешь. Все же придется собрать семейный совет. Но уже сейчас можно сказать, что, вероятно, премия будет израсходована на путешествия.
Корреспонденты пожелали узнать, над чем трудится Шолохов, в какой стадии работа над новым романом, какой порядок дня у писателя, где он пйшет?
Шолохов отвечал охотно. Он работает над трилогией о Великой Отечественной войне «Они сражались за Родину».
У каждого писателя — свое время для работы, свои особенности творчества. Как сельский житель он рано по вечерам ложится спать, рано встает утром. В небольшой комнате стоит письменный стол. На нем — сотни напечатанных на машинке страниц рукописи. Тут же и пишущая машинка. Корреспонденты увидели простую кровать, застеленную солдатским одеялом. На подоконнике — гантели. И не потребовалось задавать вопросы — занимается ли писатель утренней гимнастикой и почему он всегда бодр и свеж. Увидели представители прессы и рыболовные снасти, ружья, патронташи, ягдташи...
Спортсмен, рыбак, охотник. Какое же время суток отдает он творческим раздумьям, когда за пись-76
менным столом остается один на один с героями будущих произведений?
— Пишу до завтрака, потом читаю, принимаю посетителей.
И снова — вопросы, вопросы.
— Вы — депутат Верховного Совета, член ЦК. Мешает ли вам это работать?
Шолохов утверждает, что, наоборот, общественные и партийные дела, частое общение с людьми помогают быть в курсе всей жизни. А это для писателя очень важно.
Такого же мнения он и о сегодняшней встрече с представителями прессы.
— Как вы управляетесь с посетителями? — удивлялись корреспонденты.
Шолохов улыбался в ответ.
— Летом принимаю больше людей — световой день длиннее.
Разговор опять вернулся к основам писательского труда. Продолжался интересный диалог.
— Что вы думаете о главной цели писателя?
— Писать, больше писать, меньше заседать.
— Какую проблему писателя вы считаете самой трудной?
— Книги, создание их.
— В своей речи на последнем съезде писателей вы говорили о модернизме. Что вы могли бы добавить по этому вопросу?
— Я не против экспериментов, я за разумные эксперименты, за модернизм, который не отрицает наследия прошлого и осторожно относится ко всем важным, интересным традициям. Я отрицаю новые формы, которые отрицают прошлое. Стиль современных писателей — и наших и шведских — не похож на стиль Ломоносова и на стиль шведских писателей восемнадцатого века. Поиски нового — это хорошо. Без постоянного поиска может замереть работа.
— Когда вы закончите первую книгу романа? — спрашивали корреспонденты.
— В литературе нельзя ставить рекорды,— ответил Шолохов.
Писать роман «Они сражались за Родину» он на
чал в годы войны, на фронте. Оценивая ту обстановку, что вызвала появление первых глав книги, писатель говорил:
— Мрачные годы были тогда. Разной литературы о войне было, так сказать, порядочно. Мне очень хорошо сказал один пехотинец на переднем крае: «Что же это вот... Все пишут: «Убей, убей...» Чем же я тут занимаюсь, кроме, как не этим, убиваю? Это стало моей, правда, вынужденной, второй профессией». А что читали тогда на переднем крае? Книга сопутствовала командиру и рядовому солдату. Приключенческую, веселую литературу читали, чтобы уйти от мясорубки, от страшных размышлений о войне,— на фронте ведь довольно мало веселого. И я подчинился этой необходимости. Главы о сорок втором годе, когда у врага было превосходство, старался оснастить юмором. Копытовский у меня там, Лопахин, такой весельчак. Главы эти носили характер не только серьезный, но и развлекательный. Я посылал их в «Правду», и она их печатала. До бойца они доходили быстро.
Роман, рассказывал автор, пришлось начинать со средины, собственно, с туловища. Теперь, шутил писатель, приходится заниматься портняжным делом— пришивать к туловищу ноги, писать предвоенные главы. И оказалось, что это намного сложнее, чем писать о войне, потому что там все ясно, записи сохранились, своих наблюдений фронтовых масса.
А тут задержала выход книги встреча с генерал-лейтенантом М. Ф. Лукиным. В войну он командовал армией. Человек трагической судьбы. Тяжело раненный во время боев 1941 года, он попал вместе с остатками своей армии в плен (из окружения немногие вышли). Писатель его хорошо знал: познакомились на Смоленском направлении Западного фронта.
— У Лукина была перебита нога, и уже немецкий врач в лесу ампутировал ему ногу. И вторая нога была покалечена. В плену Лукин держался мужественно, несмотря на то, что гитлеровцы подсылали к нему для агитации Власова, известного изменника. Лукина он знал по академии Генерального штаба, где учились в одно время. Вот Власов и при
ехал в лагерь его вербовать. Лукин с негодованием отверг предложение перейти на сторону фашистов. Безногий, искалеченный человек мужественно перенес все тяготы плена. Мне захотелось под вымышленной фамилией ввести его в роман. Поэтому кое-какие планы претерпели изменения. И вот снова оттяжка почти готовой книги.
Шолохов задумался, потом пояснил:
— Вторжение Лукина в роман, с моей точки зрения, обогатит его содержание. Отдельно писать о трагической судьбе Лукина не имеет смысла. А в каче? стве составной части романа, мне думается, это будет интересным введением, иначе я не пошел бы на это. Включение идет не по линии пустой занимательности, а, так сказать, по линии жестокой правды войны. Несмотря на обилие военной литературы, многие, особенно молодые, не представляют всей тяжести, которую пришлось вынести на своих плечах и бойцам, и командирам, и офицерам, и генералам. Вот об этом я и хочу сказать свое слово.
— Каков объем первой книги? — не унимались корреспонденты.
— Около двадцати шести печатных листов.
— Кого из писателей вы считаете наиболее вероятным следующим кандидатом на Нобелевскую премию? — интересовались шведские корреспонденты.
— Невозможно ответить за Нобелевский комитет,— резонно замечает Михаил Александрович.— Я считаю, что из пяти тысяч членов Союза писателей десятка три найдется.
Теперь Шолохов спросил шведских журналистов:
— Сколько в Швеции членов Союза писателей?
— Мы не знаем,— затруднились ответить представители прессы.
— Все-таки?
— Вероятно, человек пятьсот наберется.
Шолохов сказал, что не всегда расцвет литературы происходит от большого числа писателей. Но, чтобы вырастить большого художника, надо работать с литературной молодежью. Из нее выходят великие мастера. В ней будущее литературы.
Наступали сумерки. А за столом гостеприимного хозяина не смолкала беседа. Шведские журналисты рассказали, что вручение Нобелевской премии намечено на 10 декабря.
Один из представителей шведской прессы высказал сожаление, что ему не удалось увидеть Шолохова на коне. Михаил Александрович рассмеялся.
— У вас, на Западе, старое представление о донских казаках,— уверял он собеседников.— Вы хотите, чтобы они были такими, как в 1912 году? Напрасно. Для нас лошадь — такая же старина, как и для всей Европы. На полях работают мощные тракторы, самоходные комбайны. Зайдите в любой наш колхоз, совхоз, вы увидите такую технику, что удивитесь... А лошадь что? Теперь она редкость, экзотика. Было время, и я скакал на коне по семьдесят — восемьдесят километров. Сейчас для передвижения предостаточно автомашин.
Уже собираясь уходить, шведские журналисты спрашивали:
— На Западе говорили, что писатель Шолохов — рыболов, спортсмен, охотник. В этом мы убедились и подтвердим, что все это — правда. Но там же утверждают, что Шолохов — миллионер. Этого мы не знаем.
— Почему же? — осведомился Михаил Александрович.— У меня много миллионов — читателей и друзей...
— Но мы узнали и другое: Шолохов очень приветливый, гостеприимный человек, и его стол всегда полон для встречи гостей.
Журналисты из Швеции и мы, советские корреспонденты, увезли с собой много интересных записей в своих блокнотах, теплоту сердца и обаяния человека, живущего среди народа, пишущего для народа, черпающего из народной сокровищницы жизненную правду и красоту народного языка.
«Нобелевская буря» началась с «Правды», «Правдой» же она и завершилась. Первые волны появились на страницах газеты в середине октября 1965 года. Собственный корреспондент из Стокгольма Ю. Кузнецов сообщил о решении Шведской академии при
судить Нобелевскую премию по литературе советскому писателю М. А. Шолохову в знак признания художественной силы и честности создателя эпохального произведения об исторических годах русского народа...
На другой день «Правда» опубликовала ответ М. А. Шолохова.
Затем газета помещала отклики мировой печати. Деятели зарубежной культуры писали свои отзывы под такими заголовками:
«Нобелевская премия впервые присуждена социалистическому реализму», «Премия поэту Дона», «Могучий и богатырский талант»...
Английская газета «Гардиан» называла «Тихий дон» Шолохова «величайшим русским романом за 80 лет».
А писатель в те дни находился на охоте в обширных степях Казахстана между городами Гурьевом и Уральском. Там его и разыскал специальный корреспондент «Правды» Ю. Лукин, опубликовавший 23 октября «Интервью в степи».
«Мы беседовали,— писал Лукин,— сидя на раскладных стульях в походной палатке, разбитой у берега озера с поэтическим названием Жалтыркуль (Светлое озеро), под уютное потрескивание переносной печурки и изредка доносившуюся перекличку гусей на перелете».
На вопрос корреспондента, как он относится к присуждению Нобелевской премии, Шолохов ответил:
— Разумеется, я доволен присуждением мне этой премии, но прошу понять меня правильно: это не самодовольство индивидуума, профессионала-писателя, получившего высокую международную оценку своего труда. Тут преобладает чувство радости оттого, что я — хоть в какой-то мере — способствую прославлению своей Родины и партии, в рядах которой я нахожусь больше половины своей жизни, и, конечно, родной советской литературы. Это важнее и дороже личных ощущений, и это, по-моему, вполне понятно.
В том же месяце читатели увидели на страницах газет волнующий документ. Вот он:
«Ростовская область, станица Вешенская
ТОВАРИЩУ ШОЛОХОВУ МИХАИЛУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ
Дорогой Михаил Александрович!
Сердечно поздравляем Вас с присуждением Нобелевской премии.
Расцениваем это как еще одно свидетельство мирового признания Вашего выдающегося таланта, неоспоримых достижений литературы социалистического реализма.
От души желаем Вам крепкого здоровья, новых творческих успехов.
ЦК КПСС СОВЕТ МИНИСТРОВ СССР».
В конце года «Правда» проинформировала читателей о том, как была вручена Нобелевская премия Михаилу Шолохову в Стокгольме. После получения награды писатель там выступил с речью. Он еще раз выразил свое удовлетворение тем, что эта премия присуждена писателю русскому, советскому, поборнику реализма.
«Я говорю о реализме,— подчеркивал тогда Шолохов,— несущем в себе идею обновления жизни, переделки ее на благо человеку. Я говорю, разумеется, о таком реализме, который мы называем сейчас социалистическим. Его своеобразие в том, что он выражает мировоззрение, не приемлющее ни созерцательности, ни ухода от действительности, зовущее к борьбе за прогресс человечества, дающее возможность постигнуть цели, близкие миллионам людей, осветить им пути борьбы».
И еще Шолохов сказал, что он принадлежит к числу писателей, которые видят для себя высшую честь и высшую свободу в ничем не стесняемой возможности служить своим пером трудовому народу.
— Я хотел бы, чтобы мои книги помогали людям стать лучше, стать чище душой, пробуждали любовь к человеку, стремление активно бороться за идеалы гуманизма и прогресса человечества. Если мне это удалось в какой-то мере, я счастлив.
СТАРШИЙ МАСТЕР
Станица Вешенская стала местом «паломничества». Шолохов принимал зарубежных литераторов и издателей, композитора Дмитрия Шостаковича, многочисленную делегацию из ГДР, строителей воронежской атомной электростанции, рабочих, колхозников, представителей культуры Грузии...
Визиты были интересны с точки зрения раскрытия методов работы писателя, оценки им общественных явлений и с точки зрения оценки писателя и значения его творчества посетителями из разных стран.
Ехали в Вешенскую одиночки, ехали группы, делегации.
В середине шестьдесят седьмого года в станицу прибыли молодые прозаики и поэты социалистических стран и писательская молодежь из республик и областей нашей страны. Шолохов пригласил их для разговора о литературе как секретарь правления Союза писателей СССР, которому по распределению обязанностей поручена была работа с молодежью. Вместе с творческой порослью приехали Юрий Гагарин, секретарь правления Союза писателей СССР Вадим Кожевников.
Разговор начался в тенистой роще на берегу Дона.
— Зачем сидеть в душных помещениях? На природу!—позвал Шолохов.— Там легче дышится.
И все согласились.
К реке ехали через населенные пункты. Рядом с Шолоховым за рулем «газика» сидел космонавт-1. Он был в простой рубашке, без головного убора. В хуторе Елань на дорогу высыпали все жители. Пришлось остановиться. Старая загорелая колхозница, поправляя платок, с горечью спросила Шолохова:
— Вот мы стоим здесь с утра, ждем, говорят, едет Гагарин, а его все нет. Как же это?
Юрий Алексеевич засмеялся.
— Так это же я, мамаша!..
Колхозница отпрянула от машины, критически оглядела его и с удивлением всплеснула руками:
— И верно. Гляди, гляди, как на портретах! — Она обхватила плечи космонавта, начала целовать его, приговаривая: — Милый ты мой, привелось все-таки увидеть...
Машину окружили женщины, ребятишки, мужчины. Гагарину пришлось сойти с сиденья и поговорить с жителями хутора.
После стихийного митинга гости купались в Дону, любовались природой, собирались с мыслями.
Первый день был посвящен знакомству. Говорили о задачах встречи.
— Мы будем заботливы и доброжелательны, строги, требовательны и откровенны друг с другом,— сказал Михаил Александрович.— Литература не терпит похлопывания по плечу. Я не буду говорить вам только то, что вы талантливы и что с вами надо нянчиться. Со мной никто не нянчился... Прошу чувствовать себя, как дома. У меня, у Вадима Кожевникова, у многих из нас есть опыт. И мы будем стараться сполна передать его вам. На этой земле,— продолжал Михаил Александрович,— семнадцатилетним юношей я командовал продотрядом в двести семьдесят человек. Я нужен был этим людям как знающий здешние места, где кулаки прятали хлеб. Сегодня речь пойдет о других тайниках, о тайниках литературы. Будем вместе открывать их. Все мы, и молодые и зрелые, служим одному делу, одной идее — коммунизму.
Первый космонавт Юрий Гагарин, приветствуя молодые таланты, сказал:
— Я хочу, чтобы в литературе было больше свежих мыслей. Плохо читать, если написано заскорузло и несмело. У молодежи и мозги молодые, а если у кого они уже успели засориться, хозяин и донская природа помогут освежить их.
Это не было заседанием. Писатели, поэты разбрелись по берегу реки. Шолохов переходил от одной группы к другой, запросто делился своими мыслями, сердечно и тепло разговаривал. Настроение у всех было отличное. Точно определили общие и свои чувства, навеянные началом встречи на природе,
венгерские писатели Имре Барани, Ференц Барани, Янош Гере. От имени всех троих они сказали:
— По географии Дон впадает в Азовское море. Сегодня Дон впадает в наши сердца...
Развернутая беседа состоялась на другой день. Михаил Александрович рассказывал о финале работы над романом «Тихий Дон» и второй книгой «Поднятой целины», о том, как возник замысел романа «Они сражались за Родину», высказывал свое мнение о моральном облике художника, говорил о злободневных вопросах литературного развития, о том, что принято называть творческой лабораторией писателя.
Перед молодыми литераторами был поставлен вопрос: как они понимают свой долг перед народом и перед временем?
Гости взволнованно говорили о партийности и идейности литературы, по ходу дела останавливались на трудностях, возникающих во время работы над произведениями.
Шолохов как старший мастер направлял их мысли, порой и поправлял, высказывая свою принципиальную позицию.
Интересной особенностью этой встречи было то, что между молодыми литераторами и хозяином установилось такое взаимное доверие, что они рассказывали Михаилу Александровичу о том, что не всегда решались открыть друг другу. Оказалось, все хотят услышать мнение Шолохова о свободе творчества.
— Я уже говорил,— ответил Михаил Александрович,— что высшая свобода — это ничем не стесненная возможность служить трудовому народу, коммунизму. Свобода писать — и у молодых и у старых — одна: это свобода внутренней совести. Писатель сам должен решить, что написать. Надо помнить народную мудрость: если враг тебя хвалит, значит, ты наделал много глупостей. Надо писать так, чтобы хвалили не враги, а свой народ, единомышленники. В молодости и меня волновали такие вопросы. Хотелось с кем-нибудь посоветоваться, так ли написано. Была у нас хорошая традиция. Собирались люди разных профессий — писатели Фадеев, Ермилов, Кир-
шон, инженеры, военные, драматурги — большие группы, просиживали до третьих петухов, спорили о том, что написано. Я читал первые главы «Поднятой целины». Они высказывались. Дружеская и острая критика помогала избежать некоторых ошибок. Почему бы не возродить эту традицию теперь?
Молодые литераторы интересовались: какие способы можно рекомендовать для глубокого изучения жизни?
— Для меня этот вопрос не стоит. Я всю жизнь живу среди героев моих книг,— отвечал Михаил Александрович.— Но Козьма Прутков был прав, говоря, что «нельзя объять необъятное». У писателя должна быть тема близкая, родная. Всю жизнь я живу в Вешенской: общаюсь с колхозниками, сельскими строителями, интеллигенцией. Часто герои идут сами на дом. Изучению жизни помогают и депутатские обязанности. Мне известны самые насущные нужды людей. Я знаю тружеников земли и о них пишу.
— Как оценивать писателя, его талант?
— Конечно, талант имеет большое значение, но надо смотреть, куда направлен этот талант и кому он служит.
Шолохов привел такой пример:
— Бунин выпустил рассказ «Красный генерал». Сюжет простой. Растут два мальчика — сын помещика и сын сапожника. Росли, вроде дружили. Взрослые уже оба оказались на фронте во время империалистической войны. Оба вернулись: сын помещика — в свою усадьбу, тот — в лачугу. Началась гражданская война. Офицер — в Добровольческой белой армии и туда же вербует людей, сын сапожника — солдат революции. Встретились в бою. Офицера захватывают. Сын сапожника командует ему: «К стенке, ваше благородие!» Бунин пишет: вот какое быдло — вместе в ночное лошадей водили, дружили, а он «к стенке!» Художественных достоинств тут не много, а злобы к людям простым хоть отбавляй. А ведь Бунин — лирик в прозе, чудесный знаток русского языка. И талантливые писатели могут по-разному писать. Здесь Бунин как художник потер
пел поражение. Важно, чтобы талант служил народу, а не врагу.
В выступлениях некоторых товарищей звучали такие нотки: молодые писатели имеют право на ошибки. Михаил Александрович заметил по этому поводу, что писателям — и молодым и старым — нельзя ставить себя в привилегированное положение в этом плане. Ошибется бригадир— его поправит председатель колхоза. Хирург допустит ошибку — пострадает один человек. А к чему приведет ошибка писателя? Она будет размножена в тысячах экземпляров и заставит ошибаться десятки тысяч читателей. Давайте поосторожнее с ошибками! Другими словами, если не додумал до конца произведение, не выноси его к читателю...
Встреча, столь дружественно начавшаяся, еще более дружелюбно закончилась. Советы молодым не были ни назидательными, ни навязчивыми.
Мы передавали сообщения об этих беседах в редакции.
Встречи, беседы, творческие дискуссии... В них проявляются партийные, идейные, нравственные, гражданские позиции деятелей литературы. Вот почему всегда с таким интересом я шел на них. Здесь непременно что-то выявится новое, неизвестное тебе до сих пор. Очень любопытным был разговор Шолохова с большой группой зарубежных журналистов. Они совершали поездку по стране, организованную Комитетом по культурным связям с заграницей и отделом печати МИД СССР. Тут были представители газет, журналов, агентств печати, радио и телевидения из США, Великобритании, КНР, ФРГ, Швейцарии, республики Мали... В те дни Михаил Александрович как кандидат в депутаты Верховного Совета СССР встречался со своими избирателями.
— Какие у вас шансы быть избранным в депутаты? — в первую голову поинтересовались корреспонденты.
Шолохов ответил, что он депутат всех созывов советского парламента. В его биографии не произошло ничего такого, что внушало бы опасение не заслужить доверие избирателей.
— Каковы основные пункты вашей программы как кандидата в депутаты?
— У советских кандидатов в депутаты программа одна: честно служить народу,— таков был ответ на этот вопрос.
Потом пошли вопросы, касающиеся непосредственно литераторов и их труда.
— Какие современные зарубежные писатели производят на вас большее впечатление?
— Нравится Хемингуэй.
— А более молодые?
— Я не назвал бы...
— В США ведется борьба за свободу самовыражения, чтобы писатель мог писать, как угодно и что угодно, на эротические, сексуальные, чисто порнографические темы. Должен ли быть контроль государства за такими писателями? — спрашивали корреспонденты.
— Наше отношение к патологической литературе совершенно определенное. Правильно сказал Горький: когда тебя рвет, не выходи на улицу,— отвечал писатель.
Еще вопрос на эту же тему.
— В США суды иногда оправдывают авторов порнографических произведений. Как вы на это смотрите?
— Мне кажется,— говорил Шолохов,— они не думают о своей молодежи, о детях, о всем обществе. Государство должно следить за творчеством больных писателей.
Журналисты спросили, каковы роль писателя в; обществе и его ответственность перед обществом..
— Писателя можно приравнять к депутату. Он отвечает за воспитание молодежи, всех людей, служит народу, облагораживает общество.
— Перед чем больше ответствен писатель — перед искусством или перед обществом?
— Перед обществом. Искусство тоже служит обществу.
— У вас обычное явление, что писатели — депутаты? Это, вероятно, мешает литературной деятельности?
Шолохов разъяснил, что очень многие литераторы удостаиваются чести быть избранными в Советы. Только здесь, на Дону, можно назвать несколько человек : Анатолий Калинин — много лет депутат Верховного Совета Российской Федерации, Виталий За-круткин — депутат областного Совета.
— Что же касается занятости депутатскими делами и как они отражаются на творчестве, то этот вопрос задают часто. И я уже несколько раз отвечал и повторю еще: на всем протяжении почти тридцатилетней деятельности депутата Верховного Совета СССР я не испытывал помех от общения с народом, а безмерно обогащался. Новые судьбы, чужие горести, радости, новые встречи, знакомство с той или иной стороной жизни людей — это живой материал для художника.
Неопровержимая логика, остроумие, принципиальность большого мастера литературы покорили слушателей. И не случайно в конце беседы корреспондент американской радиокомпании Джордж Уотсон сказал:
— Ваши ответы произвели глубокое впечатление. Если бы журналисты имели возможность быть на избирательных участках, они проголосовали бы за вас.
Хочется воскресить, хотя бы кратко, еще одну памятную встречу примерно того же времени.
В ростовский корпункт позвонили из редакции:
— Принимайте гостей «Правды», совершающих поездку по южным областям и республикам. Это представители Венгрии — член редколлегии газеты «Непсабадшаг» Венедек Тот и советник посольства Венгерской республики в Москве Бела Мароши.
В Ростовскую область они приехали после того, как побывали в Узбекистане и Дагестане. Мы сидели за столом и обсуждали маршрут их поездки.
— Очень хотим побывать в Вешенском районе,— говорил Тот,— конечно, верх желаний — встреча с Шолоховым.
Я ничего не мог обещать гостям, потому что времени на переговоры не было, и мы пустились в путь без надежды на такую встречу. Гости успокаивали
себя тем, что они увидят хозяйства, носящие имя писателя, и это уже нечто важное.
В Вешенскую приехали под вечер. Из гостиницы я позвонил на квартиру Михаила Александровича. Ответили, что хозяина сейчас нет, вернется ночью. Я рассказал суть дела и просил передать Шолохову нашу просьбу. Гостей волновала неизвестность. Но утром все прояснилось. В восемь часов появился гонец: писатель ждет гостей у себя...
Беседа, как всегда, началась просто. Шолохов спрашивал, как доехали, как устроились, довольны ли обслуживанием. Получив утвердительный ответ, Михаил Александрович стал рассказывать, как он ездил в Венгрию. Потом спросил, что появилось нового после его поездки. Гости рассказывали, какой урожай пшеницы, винограда, кукурузы получен в их стране. Бенедек Тот сказал, что у них в стране о донском крае знают по книгам Шолохова, где рассказано о жизни людей и событиях тридцати — сорокалетней давности. Какие изменения произошли за минувшее время?
— Изменения колоссальные,— отвечал писатель.— Больше всего заметен рост техники в сельском хозяйстве. А вместе с этим изменяются взгляды людей на труд, растет их сознание.
Михаил Александрович рассказал, что в связи с работой над довоенными главами романа «Они сражались за Родину» надо было узнать, чем располагали тогда машинно-тракторные станции. Несравнимая разница: в ту пору одна «легковушка» на всю МТС была, а сейчас каждый на мотоцикле, автомобиле.
Гости поинтересовались: что нового в бытовых условиях жителей станиц и хуторов?
— И здесь все стало по-новому,— сказал Михаил Александрович.— Раньше казачки топили печи кизяками, теперь — каменным углем. Посуда на кухнях стала другой. Мне какого потребовался чугунок для русской печи. Посмотрели в магазинах — нет. Звоню председателю райпотребсоюза. А он отвечает: «Не берут колхозники чугуны. Пришлось вернуть их на базу в область: шесть тонн отправил». Вы спро
сите, почему? Ответ простой: в станицах и хуторах жители завели электрические плитки, начинают заводить газовые. И не чугуны господствуют теперь, а кастрюли, сковородки, жаровни...
Шолохов попросил гостей передать низкий поклон их народу.
Венгерские товарищи распрощались. Бенедек Тот, садясь в машину, сказал:
— Мне будет завидовать вся Венгрия. Я самый счастливый журналист: был у Шолохова.
«ПРАВДА» ДЛЯ МЕНЯ —ПРАВДА!
Шолохов и «Правда». Установившееся чувство локтя, связывающее коллектив правдистов с выдающимся писателем современности, поистине великолепно. «Правда», как мы знаем, много рассказывала о его творчестве. Интересен очерк Александра Бахарева «С верой в торжество жизни». Автор говорил о необыкновенном труде писателя, его поисках образного слова, чтобы ярче выразить мысль, колоритнее обрисовать персонажей своих произведений.
Как-то по пути Шолохов подвез старую колхозницу.
В дороге разговорились. Женщина, сохранившая следы былой красоты и ясность мысли, поведала ему о многом.
— Все бы хорошо, Александрыч, только вот глазами я немного обнищала,— сказала на прощанье старая женщина, и Шолохов вспоминает об этих словах как о доброй находке. Всего лишь деталь, но как характерна она для творческого метода Шолохова, черпающего из чистой криницы народного языка немеркнущую красоту и богатство русского слова!
Услышанное от колхозницы преобразилось в сознании художника в стройную, четкую фразу, вложенную потом в уста одного из героев романа «Под
нятая целина» — деда Щукаря: «Трухлявый я стал... Обнищал здоровьишком»...
Указом Президиума Верховного Совета СССР М. А. Шолохову было присвоено за выдающиеся заслуги в развитии советской культуры, создание художественных произведений социалистического реализма, получивших общенародное признание, и за плодотворную общественную деятельность звание Героя Социалистического Труда. «Правда» публиковала обстоятельные материалы, освещая такие события, высказывала свое отношение к происходящему. И всякий раз газета находила новые слова и мысли, чтобы ярко и убедительно оценить шолоховский талант. На этот раз слово было предоставлено писателю Вадиму Кожевникову. Он знал Михаила Александровича с юношеских лет, потом, работая в «Правде», встречался с ним на фронте и часто в редакционном кабинете. Его знакомство с Шолоховым началось еще со времен литературного кружка «Вагранка», где Кожевников занимался как один из начинавших тогда литераторов московского завода «Серп и Молот». Вот что он рассказывал о первом впечатлении от встреч с Михаилом Александровичем:
«Мы приехали на семинар при издательстве «Молодая гвардия». И Шолохов читал свои новые рассказы. Помню ощущение, охватившее меня, как, впрочем, и всех присутствующих. Это было прикосновение к чему-то живому, истинному, открывшее муся нам вдруг через некое озарение художника, который со спокойной властностью подчинил наше воображение тому, что он сам видел, постиг и запечатлел...
Шолохов сразу располагал к себе скромностью и простотою, особым человеческим обаянием. В его внимательном, дружелюбном и пытливом взгляде не было ничего такого, что отличало бы его от этой аудитории рабочих парней. Но вместе с тем он казался значительно старше всех нас. Это ощущение исходило от той силы, что таилась в его рассказах, как бы несущих в себе многоголосье и мудрость жизни».
Кожевников рассказывал о встречах с Шолоховым в 1941 году на Западном фронте. Михаил Александрович беседовал с бойцами. Военная форма сидела на нем с той ладной пригнанностью, которая отличает кадровых командиров. Четыре «шпалы» в петлицах — уже это одно могло создать некую дистанцию между ним и солдатами. А какой мерой можно было измерить уже тогда его славу, его имя, всенародно чтимое! Но душевный талант Шолохова, талант тончайшего дружеского проникновения в мир другого человека восторжествовал здесь над всеми « дистанциями ».
«Когда я потом расспрашивал солдат,— писал Кожевников,— какое впечатление произвел на них разговор с Шолоховым, они отвечали немногословно, как люди, которые хотят не растерять что-то очень сокровенное, важное, что останется с нимщ может быть, на всю жизнь.
Мудрое понимание другого человека — не снисхождение к нему, а родственная близость,— этот дар шолоховского сердца как бы притягивает к нему разных людей, черты и характеры которых навсегда сохраняет его удивительная память».
Вадим Михайлович подчеркивал, что сущность шолоховского бытия — это органическая слитность с народом, она для писателя— неиссякаемый источник познания жизни. Шолоховым «совершены великие открытия народных характеров, воплотивших в себе правду революции, правду нашей эпохи, выражающих самую высокую степень социальной типизации во всей конкретно-исторической многогранности».
В газете напечатано немало репортажей о выступлениях Шолохова перед читателями нашей страны, его заграничных поездках. В 1966 году Михаил Александрович побывал в Японии. Вот штрихи, свидетельствующие о том, какая атмосфера складывалась вокруг писателя, когда он находился за пределами нашей родины,— в передаче специального корреспондента «Правды»:
«...Корабль еще стоит на Иокогамском рейде; на катерах, обгоняя полицейских и таможенников, спешат журналисты. Они машут руками, приветст
вуя впервые прибывшего сюда, к берегу Тихого океана, с берегов тихого Дона писателя.
Представители крупнейших японских газет, радио и телекомпаний вежливо спрашивают разрешения провести пресс-конференцию прямо на палубе. Самое первое знакомство, самые первые вопросы, первые вспышки фотоаппаратов, стрекочущие очереди кинокамер. Автографы, автографы, автографы... Так началось, так продолжалось во все время поездки по стране.
Иокогама, Токио, древние столицы — Киото и Нара, промышленный центр Осака, города Никко и Гифу, деревня неподалеку от города Кавагоэ (префектура Сайтама) — всюду окружала выдающегося советского писателя атмосфера высокого уважения и сердечной теплоты...
...В деревенском клубе Шолохов познакомился с писателем Сибуйя, уроженцем этой деревни, одним из основоположников новой японской литературы, разрабатывающей темы нелегкой крестьянской жизни. Сибуйя был руководителем крестьянского движения в этом районе. В стране очень известен вышедший около 50 лет тому назад сборник его стихов «Норани сикэбу» («Крик в поле»), написанных под сильным влиянием Тараса Шевченко, творчество которого японский поэт тщательно изучал...
О пребывании Шолохова в Японии каждодневно и подробно информировали своих читателей различные газеты... Печатались фотоснимки, заметки. Телевидение включало подробные передачи в программы выпусков новостей. Было организовано несколько передач, в которых писатель выступил перед телезрителями...»
Разговор о призвании художника, о судьбах литературы шел на встречах с японскими писателями.
— Мне кажется,— заявил Шолохов на одной из таких бесед,— совершенно естественным, что каждая литература развивается и идет в жизнь своими путями. Это закономерно. Но мне кажется также, что наша общая задача — задача писателей — способствовать облагораживанию человеческих душ и делать литературу достойной наших современников.
...Отвечая на вопрос писательницы Инзко Сата, он выразил свое отношение к работе, которую ведут литераторы во всем мире для предотвращения войны.
— Нет для писателя задачи более благородной.
Шолохова попросили рассказать о впечатлениях от встреч со своими читателями в Японии. Михаил Александрович передал слова самого теплого привета и благодарности японским читателям его произведений.
Можно ли объяснить гостеприимство и внимание, которыми было окружено пребывание Шолохова в Японии, только традиционной японской учтивостью и сенсационностью самого события? — задает вопрос корреспондент и отвечает на это описанием таких фактов:
«...Длинный ряд лавчушек на вокзальной площади одного из городов, через которые пролегает наш маршрут. Мы просим остановить машины. Разбредаемся поглазеть на сувениры — бесчисленные изделия народных мастеров, на забавные игрушки... Один из нас с переводчиком зашел в такую лавчонку выбрать сувенир. Узнав, из какой страны покупатель, продавщица спрашивает, не с господином ли Шолоховым он приехал. Получив утвердительный ответ, просит показать ей, где Шолохов. После недолгой суматохи продавщицы из этого и соседнего киосков скрываются внутри помещения, выносят отлично изданные книги Шолохова, специальные таблички для автографов, и писатель подвергается вежливой, но дружной осаде. Прямо у ларька, где продаются сигареты, начинается каждодневная работа — автографы.
Девочка-школьница, прочитав в газете, что Шолохов предполагает такого-то числа посетить город Никко и побывать в его храме, приехала туда и пять часов ждала у ворот храма в надежде, что, может быть, ей удастся получить у любимого писателя автограф. Ее терпение было вознаграждено, и вскоре уже ей, к великому ее смущению, пришлось давать интервью корреспондентам, фотографироваться рядом с писателем...»
Пятидесятилетие творческой деятельности М. А. Шолохова «Правда» отметила обстоятельной статьей Виталия Закруткина: «Обходя моря и земли...»
Полвека прошло с той поры, когда восемнадцатилетний юноша с Дона увидел впервые свои строки напечатанными. Тогда и начался крутой подъем, нелегкий, тернистый путь писателя к вершинам творчества, откуда видны не только Дон и милая его сердцу степь, но вся необъятная Родина, многие страны и народы.
Теперь, писал Закруткин, нет, пожалуй, ни одного, даже самого глухого уголка на земле, где не знали бы произведений Михаила Шолохова. На всех континентах люди читают его книги. Обходя, как сказал когда-то гениальный русский поэт, моря и земли, они учат и всегда будут учить добру, вселяют веру в человеческий разум, в нравственную чистоту человека. Они борются против всяческого зла, угнетения, неправды. Они призывают людей к миру и счастью... Творчество Шолохова особенное. Оно пронизано чарующим дыханием земной жизни. С юности влюбленный в землю, он знает ее запахи, цвета. На страницах «Тихого Дона», «Поднятой целины», каждого шолоховского произведения, говорится в статье, мы видим не просто пейзаж, а ощущаем несравненное по силе очарование земли... Любимые герои Шолохова — скорбят ли они, радуются или плачут — всегда кровно, неразрывно связаны с дорогой их душе землей.
В специальной странице, посвященной семидесятилетию со дня рождения Михаила Александровича, «Правда» отмечала, что Шолохов покорил читателей разных континентов бесстрашной правдой, художественным совершенством своих произведений.
Всемирная слава Шолохова — ярчайшее свидетельство его глубокого интернационализма. Творчество писателя одухотворено великой гуманистической целью сближения людей, сплочения их.
Появление гениального произведения всегда неожиданно, как чудо. «Тихий Дон» поражает воображение, как все, что несет на себе печать могучего таланта. Дерзость молодого Шолохова была сродни
дерзости революционного времени, когда молодые люди, не учившиеся в военных академиях, становились прославленными полководцами, а затем государственными деятелями, когда 24-летний Маяковский создавал произведения об Октябре, и сегодня потрясающие мир. Революция подняла гигантскую волну народного творчества. Эта волна и вынесла на вершины мировой славы Шолохова...
«Тихий Дон», как известно, начал печататься в 1928 году в журнале «Октябрь». Тогда же началось триумфальное шествие по многим странам мира выдающегося эпоса, созданного талантом Михаила Александровича. Пятидесятилетняя активная жизнь этой книги, подчеркивала «Правда»,— ярчайшее свидетельство неувядаемости идей и красок выдающегося произведения.
Дружеской, братской взаимностью платил писатель коллективу правдистов. Со многими главами его произведений работники редакции ознакомились в чтении самого автора. Завязывались беседы о его произведениях. Шолохов отвечал на вопросы. Прекрасно это творческое сотрудничество!
Шолохов безраздельно верил в торжество жизни на земле. Он многое делал для того, чтобы поддержать борцов за мир. Выступая в своей ли стране, или перед зарубежными читателями во время путешествий, он неизменно подчеркивал, что у писателя нет более благородной задачи, чем борьба за предотвращение войны. Известны его яркие статьи, очерки в защиту мира, напечатанные в «Правде»,— «Слово о Родине», «Свет и мрак», «Солдаты моей Родины», «Не уйти палачам от суда народов!», «Любимая мать-отчизна»...
Шолохов был пламенным; публицистом. Славил ли он великие дела Родины и своего народа, бичевал ли врагов мира и коммунизма, голос его всегда звучал взволнованно, страстно, глубоко партийно и неподдельно правдиво.
К Михаилу Александровичу обращались корреспонденты многих газет, просили выступить у них. Он неизменно отвечал:
— Я пишу в «Правду».
В одном из номеров своей многотиражной газеты правдисты прочитали послание М. А. Шолохова, озаглавленное «Моим товарищам». Он писал:
«Всю свою литературную жизнь я был связан с ленинской «Правдой».
В ней напечатаны главы из моих книг: «Они сражались за Родину», «Поднятая целина», полностью опубликован рассказ «Судьба человека», печатались мои очерки и статьи в годы Великой Отечественной войны.
Но, разумеется, этим не ограничивается моя связь с «Правдой».
«Правда» — для меня — Правда!..
Я был правдистом в годы мирных пятилеток, работал военным корреспондентом в годы Великой Отечественной войны. Был и всегда остаюсь правдистом!»
Тут уж, как говорится,— ни убавить, ни прибавить.
ПОКАЖЕМ НАСТОЯЩУЮ ЖИЗНЬ
Дар художника и душевность его обладателя часто идут рядом, дополняя друг друга. Не раз приходилось слышать о Шолохове, что он одинаково сильно воздействует на людей талантливостью своих книг и личным обаянием. Вспоминается рассказ артиста Евгения Матвеева в шестидесятом году во время съемок третьей серии фильма «Поднятая целина» в донском хуторе Ново-Батайский. Беседовали мы с исполнителем роли Макара Нагульнова в его временной квартире. Несколько дней назад он вернулся из Москвы, где во время перерыва между съемками занимался другими делами. И вот теперь — новая встреча с секретарем гремяченской партячейки. Выдали ему нагульновское обмундирование — шаровары, гимнастерку, головной убор.
— Взял я их,— рассказывал Евгений Семенович,— и не могу надеть. Недостойным себя считаю.
Весь вечер бродил сам не свой, все думал о Нагульнове, его жизни, о кристальной чистоте этого человека, любви к Родине, к партии, о его преданности революции... И только ночью решился. Вошел в комнату, взял гимнастерку, поцеловал нагульновский орден и, верите,— слезы на глазах... Не передать словами то состояние...
После молчания Матвеев договорил:
— Вот что сделал со мною Шолохов!
Еще свидетельство о силе воздействия шолоховских произведений на художника. После выхода на экраны фильма «Тихий Дон» кинорежиссера Сергея Герасимова часто спрашивали: трудно ли было ставить картину? И вот что он отвечал:
— Нет, не трудно, потому что интересно. Трудно тогда, когда материал беспредметен, а из него надлежит сделать нечто весомое, значительное. А здесь каждый день и час, каждая даже самая малая как бы побочная сцена при первом же прикосновении отзывалась жизнью в обрисовке характеров, в повороте ситуаций, в говоре, во всем великолепии и свободе шолоховского языка. И труд был незаметен, заметно было наслаждение от труда.
В словах Герасимова интересна деталь: каждая сцена отзывалась жизнью. Это в искусстве, в книге, где продумана писателем каждая фраза. А какова шолоховская повседневность, если можно так выразиться — шолоховский экспромт?
Снова я обращаюсь к записям в своих блокнотах. 1975 год. Беседа с трактористом Дмитрием Константиновичем Глазковым в совхозе «Тихий Дон», Ве-шенского района.
— Почему мы говорим, что Михаил Александрович — народный писатель? — задавал вопрос механизатор.— Да потому, что книги его любит весь народ. И причина тому простая: все герои его произведений — люди из народа. Что Кондрат Майданников, что кузнец Шалый, или Варюха-горюха — все наши люди. По их характерам, по любви к земле они похожи на механизаторов, хлеборобов нашего совхоза.
Тракторист этот, оказывается, знал Шолохова не издалека.
— Очень он близкий к людям,— утверждал Глазков.— Пришлось мне сидеть за столом у него в доме. Я подумал: «Вот великий писатель, автор известных всему свету романов, как мне с ним разговаривать?» А получилось все запросто. Михаил Александрович сам стал спрашивать: где я работаю, по душе ли мне мое механизаторское дело? И разговорились мы о нашей земле, о людях, о товариществе. Ну, чисто свой человек. Всю жизнь знает и людей любит...
Обо всем этом Глазков рассказал в «Правде».
Мнения разных людей сводились к одному: Шолохов любит жизнь, в своем творчестве идет от жизни.
В семьдесят пятом году в станице Вешенской состоялась премьера нового фильма «Они сражались за Родину». После просмотра картины Шолохов встретился с артистами. Мастера кино высказали пожелание продолжить сотрудничество. Писатель выслушал их, а потом сказал, что фильм этот, помимо своих достоинств, еще и обязывающий. Он требует создавать его продолжение.
— У нас сегодня некий праздник. Как у хлеборобов праздник урожая, у нас — праздник свершения. Поработал, попотел, потрудился — теперь пожинаешь плоды. Так все сделано или не так — это другой вопрос.— Писатель сделал паузу и заговорил об оценке фильма, делая ударение на том, что единого мнения о книге или об ином явлении искусства не может быть.
— Для меня важно одно: если найдет этот фильм сочувствие и благой отклик в сердцах тех, кто воевал, мы будем считать, что наше дело сделано.
Он пояснил, что было бы не совсем верно говорить о картине как о поклоне тем, кто погиб. В этом, конечно, есть доля правды. Но это, прежде всего, поклон живым, которых уже остается очень мало, как показывает то неумолимый отсчет времени.
— На днях,— сказал далее Михаил Александрович,— получил я из Саратова от ребят из промышленно-педагогического техникума мою книгу, которую читал Гагарин, и копию его экзаменационной работы по ней. Это уже история, а ведь он учился по
«Поднятой целине»... И я подумал: вот еще одно подтверждение того, что стареем, что время не ждет.— И писатель с неким душевным подъемом обратился ко всем: — Давайте же торопиться, дорогие друзья! Дайте мне развернуть полотно в романе, чтобы Бондарчук и вы могли поставить фильм сильнее нынешнего. Думаю, мы придем к этой задаче во всеоружии наших знаний и возможностей. И покажем нашему зрителю настоящую жизнь.
Ради этого показа настоящей жизни писатель жил в станице, на той земле, среди тех людей, о которых писал. Вскоре после разговора с представителями искусства Михаил Александрович встретился со своими земляками — донцами. И теплыми словами, идущими от сердца, приветствовал их:
— Мне приятно и радостно видеть собравшихся здесь представителей сельского хозяйства, прославленных наших тружеников, рабочих наших заводов. Вдвойне приятно видеть здесь секретарей райкомов партии нашей Ростовской области... Коммунисты района — это близкий и родной мне народ, вместе с ними я делил радости, тяготы нелегких сороковых годов, вместе с ними я рос и мужал как коммунист, учился у них и помогал им осваивать богатства нашей отечественной культуры.
Думая об этой долголетней кровной связи, Шолохов говорил:
— Я сейчас на положении старослужащего, ушедшего в отставку и спустя годы приехавшего в свою воинскую часть. Вроде новые бойцы, новые командиры, новая техника, но старое знамя, старое и нерушимое ленинское знамя...
Народ рассматривает литературную, партийную и общественную деятельность Михаила Александровича как подвиг. Это отношение трудящихся страны к любимому писателю выразил Президиум Верховного Совета СССР в Указе от 23 мая 1980 года:
«За выдающиеся заслуги в развитии советской литературы и в связи с семидесятилетием со дня рождения наградить Героя Социалистического Труда тов. Шолохова Михаила Александровича орденом Ленина и второй Золотой медалью «Серп и Молот».
* * *
Станица Вешенская давно уже названа литературной столицей. Теперь она стала и центром Шолоховского района. Сюда, через «перекипающее под ветром вороненой рябью стремя Дона», едут писатели, издатели книг, труженики земли и промышленности, люди искусства и педагоги.
В нашем сознании навсегда запечатлелись слова, которыми озаглавлена передовица «Правды», посвященная памяти Михаила Александровича: «Летописец советской эпохи».
С полным основанием газета утверждает:
«Его книги, выросшие из глубин народной жизни, пронизаны духом ленинской партийности, правды и справедливости, стали спутниками жизни миллионов».
СОДЕРЖАНИЕ
ШОЛОХОВ В «ПРАВДЕ»
У костра .........................................3
Встреча с «Правдой».............................. 9
Языком народа....................................23
На пульсе жизни..................................37
Союз труда и литературы..........................47
Подвиг созидания «...............................58
Адрес, выполненный золотом.......................67
Нобелевская буря.................................72
Старший мастер ..................................83
«Правда» для меня — Правда!......................91
Покажем настоящую жизнь..........................98
Навозов А.
Н 15 Шолохов в «Правде» /Под общей ред. Ю. Б. Лукина.— М.: Правда, 1985.— 104 с.
Автор книги Александр Навозов более 20 лет работал собственным корреспондентом «Правды», из них 13 лет — на Дону. Ему часто приходилось встречаться с М. А. Шолоховым.
В книге рассказывается о творческом содружестве писателя с коллективом правдистов. При подготовке рукописи, кроме личных наблюдений автора, использованы документы, архивные материалы редакции «Правды» и многотиражной газеты «Правдист».
„ 4502010000—1072	ББК 83.3 Р 7 + 76.12
н—--------------- 1072—85
Александр НАВОЗОВ
ШОЛОХОВ В «ПРАВДЕ»
Редактор В. Т. Фомичев
Оформление художнка А. Д. С у и м ы
Художественный редактор
В. В. Масленников
Технический редактор Т. С. Трошина
ИБ 1072
Сдано в набор 21.02.85.
Подписано к печати 15.05.85. Б 05911.
Формат 84X108732. Бумага газетная.
Гарнитура «Школьная». Печать высокая.
Усл. печ. л. 5,88. Усл. кр.-отт. 6,72. Уч.-изд. л. 5,53. Тираж 50 000 экз. Заказ № 885. Цена 50 коп.
Типография издательства «Советская Кубань», г. Краснодар, ул. имени Шаумяна, 106
1925. Москва. Писатели-комсомольцы.
Фото В. Темина.
1935. Лондон. Автографы. Фотохроника ТАСС.
1941. Действующая армия. А. Фадеев и М. Шолохов на наблюдательном пункте.
1943. Действующая армия. На позиции артиллеристов.
1953. На берегу Цимлянского моря.
Слева направо:
Виталий Закруткин, Михаил Шолохов, Анатолий Калинин, Александр Бахарев.
1956. В редакции «Правды». Фото С. Коршунова.
1965. Горянки из Дагестана в Вешенской. Фото А. Навозова.
1967. Станица Вешенская. М. А. Шолохов, Ю. А. Гагарин отправляются на берег Дона к месту встречи с молодыми литераторами.
Фото В. Чумакова.
1969. Писатели-правдисты М. Шолохов и Ч. Айтматов на сессии Верховного Совета СССР
Фото М. Скурихиной.
Наш Шолохов
50 коп